УДК: 32.001
Работа подготовлена при поддержке гранта Президента РФ МК-3018.2019.6 «Когнитивный код “soft power” как фактор распространения протестных политических настроений российской городской молодежи».
Франц Валерия Андреевна – Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина, Школа государственного управления и предпринимательства, кафедра интегрированных маркетинговых коммуникаций и брендинга, кандидат политических наук, доцент, Екатеринбург, Россия.
Email: val-franc@yandex.ru
Авторское резюме
Состояние вопроса: Вопросы политической культуры в целом, а также политического протеста к настоящему моменту изучены достаточно глубоко и разносторонне, однако культуре политического протеста уделяется гораздо меньше внимания академического сообщества. Особенно это касается российской политической науки. Через призму концепции soft power (а именно – как один из ее возможных источников) культура политического протеста ранее не рассматривалась. Теоретико-методологических разработок в области ее анализа и измерения на текущий момент также не существует.
Результаты: Теоретико-методологической основой эффективного анализа «мягкой силы» культуры политического протеста государства может являться концепция когнитивного кода, возникшая в рамках конструктивистского структурализма. Также немаловажным аспектом анализа является определение парадигмы восприятия власти, характерное для большинства граждан и представителей государства. Кроме того, значимыми являются такие аспекты конкретных политических практик, как пространство и формы реализации, а также каналы получения и распространения информации.
Область применения результатов: Раскрываемые в статье подходы к рассмотрению «мягкой силы» культуры политического протеста, а также разрабатываемый алгоритм анализа могут послужить теоретико-методологической базой для эмпирических социологических исследований в данной области.
Выводы: Алгоритм оценки «мягкой силы» культуры политического протеста конкретного государства в отношении иного государства-реципиента может включать ряд шагов. Это выявление базовых символических когнитивных кодов протестной культуры государства или его отдельных социальных групп; определение характера и степени влияния данных символических структур, или кодов, на общественность в государстве-реципиенте; выявление базовой парадигмы восприятия власти в воздействующем государстве, а также государстве-реципиенте; определение привлекательных для общественности государства-реципиента форм и пространств (включая виртуальные среды) реализации протестных настроений, а также характера и степени их заимствования; исследование основных каналов получения информации о культуре протеста и конкретных протестных практиках государства-источника «мягкой силы» общественностью государства-реципиента.
Ключевые слова: soft power; «мягкая сила»; геополитическое соперничество; политическая культура; политический протест; культура политического протеста; протестные настроения; молодежный протест; конструктивистский структурализм; когнитивно-оценочные коды; власть; политическое участие.
“Soft Power” of the Culture of Political Protest: Theoretical and Methodological Foundations of the Study
Franz Valeria Andreyevna – Ural Federal University named after the First President of Russia B. N. Yeltsin, School of Public Administration and Entrepreneurship, Department of Integrated Marketing Communications and Branding, PhD (Political Science), Associate Professor, Yekaterinburg, Russia.
Email: val-franc@yandex.ru
Abstract
Background: The issues of political culture in general and political protest in particular have been studied quite deeply and comprehensively. Much less attention, however, is paid to the culture of political protest in the academic community; especially in regard to Russian political science. Through the prism of the concept of soft power (namely, as one of its possible sources), the culture of political protest has not been previously considered. Currently theoretical and methodological developments in the field of its analysis and measurement do not exist.
Results: The theoretical and methodological basis for an effective analysis of the “soft power” of a state’s political protest culture may be the concept of a cognitive code that arose within the framework of constructivist structuralism. An important aspect of the analysis is the definition of the power perception paradigm, which is characteristic of most citizens and representatives of the state. In addition, such aspects of specific political practices as the space and forms of implementation, as well as the channels for obtaining and providing information, are significant.
Implication: The approaches to the notion of the “soft power” of the political protest culture, as well as the developed analysis algorithm, can be used as a theoretical and methodological basis for empirical sociological research in this field.
Conclusion: The algorithm for assessing the “soft power” of the political protest culture in a particular state against another recipient state may include a number of steps. These are the identification of basic symbolic cognitive codes of the protest culture of the state or its individual social groups; determination of the nature and degree of influence of these symbolic structures, or codes, on the public in the recipient state; identification of the basic paradigm of power perception in the impacting state, as well as the recipient state; definition of forms and spaces (including virtual environments) attractive to the public of the recipient state for the implementation of protest moods, the nature and extent of their borrowing; study of the main channels for obtaining information about the culture of protest and specific protest practices of the source state of the “soft power” by the public of the recipient state.
Keywords: soft power; geopolitical rivalry; political culture; political protest; culture of political protest; protest moods; youth protest; constructivist structuralism; cognitive assessment codes; power; political participation.
В настоящее время в России отмечается очевидный рост протестных настроений и протестной активности граждан. Важную роль в этом процессе играет изменение международной обстановки, а также ряд внутрисистемных факторов, традиционно вызывающих недовольство общественности. Однако изменяются и внутренние по отношению к жителям государства факторы, влияющие как на их гражданскую активность в целом, так и на протестную – в частности. Как показывают исследования и конкретные события, растет уровень политического сознания и участия людей, уровень политической культуры.
Рост политической культуры и активности в России до сих пор происходит в немалой степени под влиянием (намеренным и ненамеренным) примера государств Западной Европы, а также США. В этом смысле можно говорить о культуре политического протеста как ресурсе soft power, или «мягкой силы», этих государств. Причем через призму soft power вопросы политического протеста, в целом достаточно глубоко изученные, академической наукой рассматривались недостаточно.
Основной целью данной статьи является представление авторского теоретико-методологического подхода к анализу и оценке культуры политического протеста конкретного государства как источника soft power, а также характера и степени ее влияния на различные социальные группы в других государствах. Перспективой исследования является разработка алгоритма оценки «мягкой силы» культуры политического протеста государства, а также эмпирического социологического измерения ее влияния на общественность других государств.
Концепция soft power была создана и популяризирована Дж. Наем в начале 1990-х годов. Най рассматривает мягкую силу как «способность получить желаемое посредством притяжения, а не принуждения или платежей» [12, с. 20] Ученый утверждает, что основными источниками такого притяжения являются привлекательная культура страны, ее политические идеи, внешняя и внутренняя политика [см.: 13]. Несмотря на наличие ряда недостатков, данная трехэлементная система по сей день является наиболее популярной и распространенной. Говоря о привлекательных политических идеях и ценностях, мы хотели бы подчеркнуть особое место политического протеста и культуры его реализации, поскольку для широкой общественности именно он зачастую является наиболее прямым, доступным и эффективным способом выражения и защиты своих интересов.
Уже сам Дж. Най разделял soft power на активную и пассивную. Активная «мягкая сила» представляет собой целенаправленную стратегию, реализуемую органами государственной власти, а также в ряде случаев институтами гражданского общества и даже отдельными гражданами. Пассивная «мягкая сила» представляет естественную, никак и никем не регулируемую привлекательность. В нашем исследовании мы уделяем значительное внимание именно пассивной «мягкой привлекательности» культуры политического протеста, поскольку, несмотря на присутствие и активную деятельность государств в данном направлении, на наш взгляд, ее пассивная soft power зачастую действует даже сильнее. Кроме того, пассивная сторона данного аспекта soft power, в отличие от активной, на наш взгляд, недостаточно изучена.
Вслед за такими исследователями, как Е. Локк [см.: 10], У. Вьяс [см.: 15], А. Паталах [см.: 14] и др., мы придерживаемся реалистической парадигмы, подразумевающей, что многие государства осуществляют геополитическое соперничество, стремясь максимизировать свои сравнительные выгоды. Для политики «мягкой силы» это означает, что страны пытаются улучшить свой международный и внутренний имидж не в целом, а, скорее, относительно имиджа своих конкурентов. По этой причине подход к анализу и оценке воздействия soft power культуры политического протеста конкретного государства должен предполагать учет конкурентной среды, сложившейся вокруг государства-реципиента. В данном контексте в рамках исследования будет изучаться активная «мягкая сила» политического протеста государств.
В данной статье речь пойдет о молодежном протесте, который, очевидно, имеет свою специфику, определяющуюся как социальным положением молодежи, так и ее психологическими особенностями.
Необходимо учитывать, что культура политического протеста включает, помимо культуры, собственно, действия, также культуру формирования, распространения и выражения протестных настроений. Кроме того, важно рассмотреть такой аспект, как культура реагирования органов государственной власти на протест. Резонанс от политических протестов также зависит от уровня и особенностей политической культуры. В нашем исследовании мы делаем акцент, в первую очередь, на распространении протестных настроений и соответствующей политической культуре.
Необходимо также учитывать неоднородность политической культуры, в том числе культуры политического протеста, даже в молодежной среде, что существенно осложняет ее изучение, измерение и оценку.
Рассматривать «мягкое влияние» мы намерены через призму концепции «когнитивного кода». Данный термин употребляется нами в контексте теории «конструктивистского структурализма». Согласно данному подходу, «предметом социальных наук выступают социальные практики, упорядоченные в пространстве и времени, а не гипотетическая социальная тотальность или поведенческие акты. При этом под практикой понимаются любые изменения, производимые социальными агентами и порождающие многообразные “различения”, которые фиксируются как в материально-вещественной, так и в идеальной форме» [5, с. 21]. В связи со сказанным мы делаем акцент, в первую очередь, на практиках, реализующихся в контексте протестной активности молодежи, однако специфическим образом.
Так, согласно мнению сторонников «конструктивистского структурализма» (П. Бурдье [см.: 3], Э. Гидденс [см.: 4], Н. Луман [см.: 7] и др.), за объективированными социальными практиками скрываются исторически изменчивые символические структуры, имеющие в себе механизм трансформации символического содержания на язык повседневности и наоборот. Ядром таких символических структур являются схемы, действующие на практике корпоративные диспозиции, принципы деления и т. п.
Из вышесказанного вытекает, что в конструктивистском структурализме индивидуальная или групповая политическая позиция определяется, прежде всего, когнитивно-оценочными кодами (схемами классификаций), формирующими понимание смысла политических действий. Посредством таких схем акторы классифицируют сами себя и позволяют квалифицировать [см.: 2].
Также хотелось бы согласиться с К. Ф. Завершинским, что «символический (“генерализирующий”) код политической легитимации (взаимосвязанная целостность символических схем целедостижения) есть ядро политической культуры любого общества. Структурно его можно представить как целостность габитусных, нормативно-процедурных и ценностных когнитивных схем» [5, с. 28].
Описанные когнитивно-оценочные коды формируются в контексте властных отношений, которые мы склонны понимать в духе Х. Арендт как средство всеобщей взаимосвязи при достижении коллективной цели, обеспечивающее выполнение взаимных обязательств [см.: 1].
Именно из данного определения вытекает сформулированная российскими учеными М. В. Ильиным и А. Ю. Мельвилем [см.: 6] классификация аспектов публичной власти, включающая директивный, функциональный и коммуникативный аспекты. Директивный подход рассматривает власть, главным образом, в терминах насилия. При функциональном в фокусе внимания находятся более гибкие по сравнению с насилием формы принуждения, в частности, правовые. При коммуникативном же характер власти описывается в терминах культурного «сотрудничества» и «доверия». Возвращаясь к символическим кодам, можно утверждать, что они проявляются в поведении политических акторов как некий естественный автоматизм, что указывает на достигнутое коммуникативное «согласие» и «доверие».
Политический протест представляет собой, в сущности, акт властного характера и попытку увеличения собственных властных возможностей, что обуславливает применимость к его анализу вышеописанного теоретико-методологического подхода. Таким образом, при анализе «мягкого» влияния культуры политического протеста одного государства на другое нас будут интересовать те символические структуры, которые наиболее интенсивно усваиваются общественностью.
Кроме того, мы считаем принципиально важным, в какой из трех вышеуказанных парадигм (директивная, функциональная и коммуникативная трактовки власти) существует общественное мнение того или иного государства и, соответственно, по преимуществу реализуется политический протест. На наш взгляд, о высоком уровне политической культуры государства говорит отношение к власти представителей государственных органов, а также широкой общественности, преимущественно в контексте директивного и коммуникативного подходов. В таком случае протестные политические настроения и действия воспринимаются в качестве «нормы жизни», принимают, как правило, ненасильственные и легальные формы и приводят к конструктивному диалогу государства и общественности.
Переходя к обсуждению культуры политического протеста, хотелось бы рассмотреть несколько ключевых определений и подходов.
В политической науке существуют два генеральных направления в понимании политического протеста: первое основывается на революционаристских установках, предполагающих нелегальный или неконвенциональный характер протестных действий, другое понимание существует в рамках концепции «практик голоса», описывающей протест как конвенциональное обращение к общественному мнению с целью восстановления законности или справедливости. Однако примерно с 1960-х годов «политический протест» традиционно трактуется общественными науками как одна из форм политического участия.
В данном контексте политический протест можно определить как вид политического участия, выражающийся в открытой демонстрации отрицательного отношения к политической системе в целом или ее отдельным элементам, нормам, ценностям, принимаемым решениям. При этом политический протест может принимать и пассивные формы, крайней среди которых является политический абсентеизм. Причинами протестного поведения могут быть: кризис традиционных норм, ценностей политической культуры, делегитимация политического режима, депривация индивидуума или целых социальных групп и др.
Из возможных причин возникновения протеста вытекают основные подходы к его рассмотрению: концепции коллективного поведения, концепции депривации, конфликтологический подход, теории социального взаимодействия, концепции социальной активности и политического участия. В нашем исследовании мы рассматриваем культуру политического протеста преимущественно в двух перспективах – конфликтологической, а также теории социального взаимодействия.
Возникновение понятия культуры протеста датируется началом 60-х годов двадцатого века. Его рассматривали такие западные исследователи, как Т. Роззак, С. Тэрроу, Д. Белл и др., а среди российских исследователей – Г. Г. Дилигенский, Е. А. Здравомыслова, Ю. А. Левада и др. При этом необходимо отметить, что как относительно самостоятельный предмет научного исследования культура политического протеста рассматривалась в очень незначительной степени.
Культуру политического протеста можно определить как систему исторически сложившихся, относительно устойчивых установок, убеждений, представлений, моделей поведения, касающихся характера, способов и форм проявления неприятия действующей власти в целом, господствующего политического курса, конкретных решений и действий политических властей разного уровня и т. п. Как уже было сказано выше, объем понятия «культура политического протеста» включает также культуру отношения и реагирования на протест официальной властью и широкой общественностью.
Из данного определения, на наш взгляд, вытекает применимость в качестве теоретико-методологического базиса к анализу культуры политического протеста и ее «мягкой силы» структуралистской концепции «когнитивного кода».
Помимо формируемого когнитивного кода, при анализе «мягкого влияния» культуры политического протеста мы намерены рассматривать такие аспекты конкретных политических практик, как пространство реализации (классификации и подходы Г. Г. Почепцова [см.: 8], А. В. Скиперских [см.: 9]), а также формы реализации в соответствии с классификацией Л. Милбрайта [см.: 11] – конвенциональные или неконвенциональные, активные или пассивные, индивидуальные или коллективные, в соответствии со степенью активности и т. п.
Так, исследователь Г. Г. Почепцов выделяет три типа пространств, на которые может распространяться политический протест: физическое, информационное и когнитивное [см.: 8]. А. В. Скиперских также высказывает мнение, что протестное послание осуществляется в рамках «пространственного континуума». При этом пространственный континуум либо публичное пространство, где протестующие (активисты) оставляют протестные послания, Скиперских условно делит на три типа: город и его материальные объекты (здания, крыши, вывески, деревья, дороги, уличные знаки, остановки, памятники, городской транспорт), человек (перфомансы, одежда или ее отсутствие, символы на одежде, акты, совершаемые человеком), коммуникации (СМИ, социальные сети, блогосфера) [см.: 9].
У. Милбрайт классифицирует протестное поведение в соответствии с уровнем активности населения (низкая, средняя, высокая), а также степенью легальности (конвенциональная или неконвенциональная) [см.: 11].
Данную классификацию можно дополнить такими критериями, как число участников (массовые, групповые, индивидуальные), а также применение насилия (насильственные/ненасильственные).
На пересечении вышеуказанных критериев находятся виды протестного поведения, включающие немалое число подкатегорий. Например, ненасильственные конвенциональные формы политического протеста с низким уровнем политической активности могут включать:
а) массовые: протестный абсентеизм общества, участие в виртуальных группах в социальных сетях протестной направленности;
б) индивидуальные: молчание, регулярное потребление контента оппозиционных СМИ, комментарии в блогах, социальных сетях, выражающие недовольство властью.
Неконвенциональные формы политического протеста среднего уровня активности ненасильственного характера могут включать:
а) массовые: участие в несогласованных демонстрациях и митингах, забастовках, смартмобах, бойкотах;
б) индивидуальные: объявление голодовки, участие в одиночной акции;
в) анонимные: создание протестного контента в сети Интернет и т. п.
Особое внимание мы намерены уделить анализу практик в информационном пространстве, а также новым формам протеста, таким как протестный медиаактивизм, арт-активизм и т. п.
Подводя итог, можно сказать, что алгоритм оценки «мягкой силы» культуры политического протеста конкретного государства в отношении иного государства-реципиента может включать следующие шаги:
– выявление базовых символических когнитивных кодов протестной культуры государства или его отдельных социальных групп;
– определение характера и степени влияния данных символических структур, или кодов, на общественность в государстве-реципиенте;
– установление основных конкурирующих (представленных в других государствах) ценностно-символических структур и анализ тенденций их влияния в государстве-реципиенте;
– выявление базовой парадигмы восприятия власти в воздействующем государстве, а также государстве-реципиенте, и трансформаций данной парадигмы в государстве-реципиенте под внешним воздействием;
– определение привлекательных для общественности государства-реципиента форм и пространств (включая виртуальные среды) реализации протестных настроений, а также характера и степени их заимствования;
– выявление основных каналов получения информации о культуре протеста и конкретных протестных практиках государства-источника «мягкой силы» общественностью государства-реципиента.
Список литературы
1. Арендт Х. Vita activa, или о деятельной жизни. – СПб.: Алетейя, 2000. – 437 с.
2. Бурдьё П. Начала. Choses dites. – М.: Socio-Logos, 1994. – 288 с.
3. Бурдьё П. Социология политики. – M.: Socio-Logos, 1993. – 336 с.
4. Гидденс Э. Политика, управление и государство // Рубеж (альманах социальных исследований). – 1992. – № 3. – С. 78–107.
5. Завершинский К. Ф. Когнитивные основания политической культуры: опыт методологической рефлексии // Полис. Политические исследования. – 2002. – № 3. – С. 19–30.
6. Ильин М. В., Мельвиль А. Ю. Власть // Полис. Политические исследования. – 1997. – № 6. – С. 146–164.
7. Луман Н. Власть. – М.: Праксис, 2001. – 256 с.
8. Почепцов Г. Г. Революция.com. Основы протестной инженерии. – М.: Европа, 2005. – 513 c.
9. Скиперских А. В. Поверхности протеста: особенности политического письма в современной России // Политическая лингвистика. – 2014. – № 1 (47). – С. 108–113.
10. Lock E. Soft Power and Strategy: Developing a “Strategic” Conception of Power // Soft Power and US Foreign Policy: Theoretical, Historical, and Contemporary Perspectives. – Abingdon, Oxon: Routledge, 2010. – Pp. 32–50.
11. Milbrath L. Political Participation: How and Why Do People Involved in Politics. – Chicago: Rand McNally & Company, 1965. – 223 p.
12. Nye J. (Jr.) Soft Power // Foreign Policy. – 1990. – № 80. – Pp. 153–171.
13. Nye J. (Jr.) The Future of Power. – New York: Public Affairs, 2011. – 320 p.
14. Patalakh A. Assessment of Soft Power Strategies: Towards an Aggregative Analytical Model for Country-Focused Case Study Research // Croatian International Relations Review. – 2016. – № 22 (76). – Pp. 85–112.
15. Vyas U. Soft Power in Japan-China Relations: State, Sub-State, and Non-State Relations. – London: Routledge, 2010. – 204 p.
References
1. Arendt H. The Human Condition [Vita activa, ili o deyatelnoy zhizni]. Saint Petersburg: Aleteya, 2000, 437 p.
2. Bourdieu P. Choses Dites [Nachala. Choses dites]. Мoskow: Socio-Logos, 1994, 288 p.
3. Bourdieu P. Sociology of Politics [Sotsiologiya politiki]. Moskow: Socio-Logos, 1993, 336 p.
4. Giddens A. Politics, Government and State [Politika, upravlenie i gosudarstvo]. Almanakh sotsialnykh issledovaniy “Rubezh” (Almanac of Social Research “Rubezh”), 1992, no. 3, pp. 78–107.
5. Zavershinsky K. F. Cognitive Foundations of Political Culture: an Essay of Methodological Reflection [Kognitivniye osnovaniya politicheskoy kultury: opyt metodologicheskoy refleksii]. Polis. Politicheskie issledivaniya (Polis. Political Studies), 2002, no. 3, pp. 19–30.
6. Ilyin M. V., Melville A. Yu. The Power [Vlast]. Polis. Politicheskie issledivaniya (Polis. Political Studies), 1997, no. 6, pp. 146–164.
7. Luhmann N. The Power [Vlast]. Moskow: Praksis, 2001, 256 p.
8. Pocheptsov G. G. Revolution.com. Basics of the Protest Engineering [Revolyutsiya.com. Osnovy protestnoy inzhenerii]. Moscow: Evropa, 2005, 513 p.
9. Skiperskikh A. V. Surface of Protest: Political Letter in Modern Russia [Poverkhnosti protesta: osobennosti politicheskogo pisma v sovremennoy Rossii]. Politicheskaya lingvistika (Political Linguistics), 2014, no. 1 (47), pp.108–113.
10. Lock E. Soft Power and Strategy: Developing a “Strategic” Conception of Power. Soft Power and US Foreign Policy: Theoretical, Historical, and Contemporary Perspectives. Abingdon, Oxon: Routledge, 2010, 236 p.
11. Milbrath L. Political Participation: How and Why Do People Involved in Politics. Chicago: Rand McNally & Company, 1965, 223 p.
12. Nye J. (Jr.) Soft Power. Foreign Policy, 1990, no. 80, pp. 153–171.
13. Nye J. (Jr.) The Future of Power. New York: Public Affairs, 2011, 320 p.
14. Patalakh A. Assessment of Soft Power Strategies: Towards an Aggregative Analytical Model for Country-Focused Case Study Research. Croatian International Relations Review, 2016, no. 22 (76), pp. 85–112.
15. Vyas U. Soft Power in Japan-China Relations: State, Sub-State, and Non-State Relations. London: Routledge, 2010, 204 p.
Ссылка на статью:
Франц В. А. «Мягкая сила» культуры политического протеста: теоретико-методологические основания исследования // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 2. – С. 92–101. URL: http://fikio.ru/?p=4003.
© В. А. Франц, 2020.