Философия

Новый номер!

УДК 141.111

 

Плотникова Валентина Александровна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, старший преподаватель, Санкт-Петербург, Россия.

Email: valya.plotnikowa@yandex.ru

SPIN: 5695-7270

Авторское резюме

Состояние вопроса: концепт «эволюционный монизм» связывается, как правило, с философией В. М. Бехтерева. Попытки рассмотреть аналогичные взгляды, имевшиеся и у других авторов, пока не предпринимались. Место эволюционного монизма как научно-философского направления, характерного для представителей науки своего времени, в системе русской философии на данный момент не определено.

Результаты: Эволюционно-монистический подход был достаточно популярен в русской философии конца XIX – первой трети XX века. Он рассматривается преимущественно на основании концепций В. М. Бехтерева и В. Ф. Войно-Ясенецкого. Философы-монисты не противопоставляют дух и материю, а признают их слитыми воедино, имеющими в основании общее начало или общую сущность. Монизм у отечественных авторов, как это свойственно русской философии в целом, служит целям решения вопросов о сущности человека, необходимости общественных трансформаций, перспективах развития цивилизации. Главные принципы эволюционного монизма – эволюционизм как методологическая составляющая и энергетизм как мировоззренческая основа. Основными характеристиками эволюционного монизма как специфического научного подхода предлагается признать системность (наличие универсальных взаимосвязей между элементами бытия, универсальность энергоинформационного обмена) и интегративность (синтетический подход, открытость системы знаний к восприятию новых составляющих).

Область применения результатов: Исследование эволюционно-монистического подхода расширяет представление о вкладе неметафизической формы русской философии в философскую антропологию. Оно позволяет использовать понятия, категории и методы данного подхода для усиления инструментария современного человекознания.

Методы исследования: В работе нашли применение философские и общенаучные методы, исторический метод и метод сравнительного анализа.

Выводы: Эволюционно-монистический подход объясняет человека как целостность в его неизбежной и необходимой связи с природой и космосом. Данная позиция отечественных мыслителей позволяет предложить конструктивные и продуктивные идеи для развития современных философско-антропологических концепций.

 

Ключевые слова: эволюционно-монистический подход; монизм; энергетизм; эволюционизм; философия В. М. Бехтерева; философия В. Ф. Войно-Ясенецкого.

 

An Essay on Evolutionary Monism

 

Plotnikova Valentina Aleksandrovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Senior Lecturer, Saint Petersburg, Russia.

Email: valya.plotnikowa@yandex.ru

Abstract

Background: The concept of “evolutionary monism” is usually associated with the philosophy of V. M. Bekhterev. No previous attempts were made to consider the similar ideas of other authors. The place of evolutionary monism as a scientific and philosophical trend, which is, in general, characteristic of representatives of science of their time, is currently undefined in the system of Russian philosophy.

Results: The evolutionary-monistic approach is quite popular in Russian philosophy of the late 19th – the beginning of the 20th century. It is mainly considered based on the concepts of V. M. Bekhterev and V. F. Voyno-Yasenetsky. Monist philosophers do not contrast spirit with matter, but recognize them as fused together, having a common beginning or common essence at their core. Monism of Russian authors, typical of Russian philosophy in general, serves the purpose of resolving issues about the humans’ essence, the need for social transformations, and the prospects for the development of civilization. The main principles of evolutionary monism are evolutionism as a methodological component and energetism as an ideological basis. The main characteristics of evolutionary monism as an approach are supposed to be systematicity (the presence of universal relationships between the elements of being, the universality of energy-information exchange) and integrativity (synthetic approach, openness of the knowledge system to the perception of new components).

Implications: The study of the evolutionary-monistic approach expands the understanding of the contribution of the non-metaphysical form of Russian philosophy to philosophical anthropology. It allows using the concepts, categories, and methods of this approach to enhance the tools of modern human studies.

Research methods: The work uses philosophical and general scientific methods, the historical method and the method of comparative analysis.

Conclusion: The evolutionary-monistic approach explains humans as a whole in an inevitable and necessary connection with nature and the cosmos. This position of Russian thinkers allows us to suggest constructive and productive ideas for the development of modern philosophical and anthropological concepts.

 

Keywords: evolutionary-monistic approach; monism; energetism; evolutionism; philosophy of V. M. Bekhterev; philosophy of V. F. Voyno-Yasenetsky.

 

Прослеживая развитие монизма от античности до современности, можно выделить основные его варианты и разновидности, сыгравшие ключевую роль в развитии мировой системы философии. На сегодняшний день в «Новой философской энциклопедии» выделяется три основных варианта монизма мировоззренческого характера с точки зрения решения вопроса о соотношении материи и сознания:

– объективный идеализм (линия Платона),

– субъективный идеализм (берклианство),

– материализм (линия Демокрита).

 

Данные три формы монизма также имеют свои разновидности. Например, современный исследователь А. В. Ерахтин выделяет следующие варианты материализма в наше время: элиминативный (Д. Армстронг, Р. Рорти), редуктивный (Г. Фейгл, Дж. Смарт), функциональный (Х. Патнэм, Дж. Фодор), эмерджентистский (М. Бунге, Дж. Марголис). Последний предполагает относительную самостоятельность таких явлений человеческого духа, как психика и сознание, в качестве атрибутов материальной субстанции [1]. Разделение идеализма на субъективный и объективный также не является абсолютным, в качестве примера можно упомянуть такие конкретные концепции, как «трансцендентальный идеализм» Канта или «конкретный идеализм» С. Н. Трубецкого.

 

В зарубежной литературе можно найти попытки классифицировать монизм на основании категории, которой приписывается единственность (субстанция, свойства, конкретный фундаментальный объект), таким образом выделяются субстанциональный, родовой, монизм свойств, экзистенциальный и приоритетный виды монизма [2]. По форме монизм принято разделять на континуальный и дискретный, использующие различные понятия для описания окружающей реальности. Так, первый оперирует понятиями субстрата и формы (что характерно для античности и философии Нового времени), а второй – структуры и элементов (атомизм). Хотя, на наш взгляд, последняя классификация является достаточно условной и может вносить некоторую путаницу при попытке определить принадлежность конкретной теории к той или иной форме, так как даже для дискретного монизма понятие континуальности ряда явлений неживой и живой природы является достаточно важным, если не сказать определяющим.

 

В истории философии монистические концепции в общей массе являются преобладающими, хотя затруднения, возникающие при их разработке, провоцируют умножение дуалистических и плюралистических подходов. Базовым видами монизма являются идеализм и материализм, представляющие собой фундаментальные философские системы. Вне данных систем монизм редко рассматривается как отдельное явление в мире философии, тем не менее представляя собой в некоторых ситуациях не просто абстрактное общее наименование, а становясь независимой отдельной системой, подразумевающей устранение антиномии «материя – сознание» и продуцируя определенные мировоззренческие атрибуты. Так происходит, например, в отечественной философии конца XIX – первой трети XX века, где философский монизм превращается в отдельное направление, продолжающее сциентистскую направленность европейской и антропологическую проблематику отечественной философии.

 

Понимание монизма для конца XIX – первой трети XX века имеет свою специфику – монизм большинством авторов понимается как онтологическая система, рядоположенная материализму и идеализму. Философы-монисты не противопоставляют дух и материю, а признают слитыми воедино, имеющими в основании общее начало или общую сущность. Данное положение в ряде случаев придает монистической философии панпсихические черты, наделяя все окружающее определенной степенью чувствительности. Полный перечень принципов монистического подхода можно представить следующим образом:

– механицизм или атомизм,

– эволюционизм,

– панпсихизм,

– единство ощущения и движения.

 

Примечательным является использование энергетического мировоззрения как основы для последующих рассуждений. Учитывая черты сходства между отдельными вариантами монистического мировоззрения, представляется продуктивным объединение между собой некоторых концепций русской философии в единое направление, основанное на использовании общих понятий, законов и закономерностей в качестве обоснования собственных выводов и прогнозов. На данный момент существует ряд ученых (А. А. Богданов, В. М. Бехтерев, В. Ф. Войно-Ясенецкий), чьи теоретические построения не вписываются в уже имеющиеся ответвления отечественной философии конца XIX – первой трети XX века. Возникает проблема определения сущности данного направления и его возможного наименования с целью дальнейшего исследования и включения в общую картину исторического развития отечественной философии и отечественной антропологической традиции.

 

Подходящим вариантом обобщающего направления может выступать концепт «эволюционный монизм», сформулированный В. М. Бехтеревым или обобщающее наименование «эволюционно-монистический подход». Данное название не вступает в противоречие с содержательной частью большинства монистических теорий, подчеркивая в то же время одну из важнейших их особенностей (эволюционизм как ключевую идею развития). В то же время самоназвания теорий, предложенные другими учеными, в подобном качестве выступать не могут, акцентируя внимание на специфических чертах, отсутствующих или слабо проявляющихся у других авторов. Под термином «эволюционно-монистический подход» в дальнейшем будет пониматься философская теория, включающая в себя представление о единой мировой энергии как всеобщей основе мироздания, возникающая в результате применения эволюционного подхода как всеобщей теории непрерывного развития к изучению природы, жизни и человека.

 

Краткий обзор монистических концепций в русской философии показывает, что возможно провести анализ эволюционно-монистического подхода к человеку на основании двух наиболее развернутых и содержащих основные перечисленные черты концепций. Таковыми на данный момент представляются:

– эволюционный монизм В. М. Бехтерева, происходящий из потребностей физиологии, психологии и неврологии в познании человека и систематизации всех уровней знания о человеке, включая философский;

– монистическая философия В. Ф. Войно-Ясенецкого, являющаяся примечательной попыткой синтеза религии и науки на основании эволюционно-монистического и религиозного мировоззрения и создания рациональной религиозной антропологии.

 

Рассматривая философский монизм в русской философии конца XIX – первой четверти XX веков, можно отметить следующие моменты. Монистическое направление выделялось как обособленный способ решения вопроса о первооснове, что позволяло не только «отстраняться» от материализма и идеализма, но и предлагать новые решения основных мировоззренческих вопросов. Монизм вводит представление о наличии универсальных взаимосвязей между различными сторонами бытия: материей и духом, органическим и неорганическим, обществом и природой. Отечественная естественнонаучная традиция использовала достижения европейской философии, в частности немецкой классической философии, в то же время выходя на новый уровень в разработке проблем философии в целом и философской антропологии, в частности. Научная школа И. М. Сеченова продвинулась дальше немецкой классической философии, поставив физиологию и психологию в основание познавательного процесса и предопределив тем самым антропологический поворот в отечественной науке. Монизм у отечественных авторов, как это свойственно русской философии в общем, служит целям решения вопросов о сущности человека, необходимости общественных трансформаций, перспективах развития цивилизации. Представление о существовании универсальных взаимосвязей между различными сторонами бытия: материей и духом, органическим и неорганическим, природой и социумом обосновывает необходимость комплексной, интегративной системы познания человека. Существенным, ранее не отмеченным моментом является то, что монизм не только занимает значимое место в антропологической традиции русской философии, но и служит источником построения теоретической системы знаний о человеке, а также решения практических задач человечества, включая присутствующие в современной повестке дня. Так, например, попытка введения корреляционного принципа в виде энергии, связывающего психику с ее материальным носителем, предвосхищает крайне актуальные вопросы в сфере когнитивных исследований. Современные когнитивные исследования содержат ряд идейных оснований, которые могут быть рассмотрены как последующая трансформация идей, предложенных ранее представителями эволюционного монизма.

 

Эволюционизм можно охарактеризовать не только как передовую научную идею конца XIX века, но и как фундаментальный принцип, позволивший поставить перед исследователями новые вопросы и начать поиск ответов на них. Эволюционизм как метод дал возможность осуществить логический переход к монистическому мировоззрению в истории философского естествознания. Представление о взаимосвязи различных видов живой материи в виде происхождения их от общих предковых форм на основании конкретных принципов и механизмов позволяет утверждать подобную же взаимосвязь между живым и неживым, материей и сознанием, психикой животных и высшими ее формами у человека. Последовательное развитие данных идей приводит к мысли о наличии общего начала универсума и общих принципов развития, в качестве которых выступают как классические механизмы, предложенные Дарвином, так и дополняющие и развивающие их идеи различных авторов. На этом этапе развития науки и философии закладываются основания для построения в будущем современной научной картины мира через синтез знаний из различных научных отраслей. Если в кратком виде дать характеристику современных тенденций синтеза научных знаний, то, по словам В. С. Степина, «…они выражаются в стремлении построить общенаучную картину мира на основе принципов универсального эволюционизма, объединяющих в единое целое идеи системного и эволюционного подходов» [3, с. 332]. И хотя в конце XIX – первой трети XX века подобный уровень развития эволюционизма еще не был возможен, тем не менее стоит отметить его научную актуальность, сохранившуюся до сегодняшнего дня. Нерешенным оставался вопрос о существовании общего начала или отправной точки дальнейшей эволюции Вселенной. И здесь интересным вариантом решения проблемы становится энергетизм, появившийся в связи с открытием новых физических законов и внедрения понятия энергии в общенаучный оборот. Именно в отечественном естествознании возникли знаковые для эволюционно-монистического подхода теории, органично взаимодействовавшие, в том числе, с энергетистскими идеями.

 

Сформировавшиеся на основе общих предпосылок энергетические концепции в отечественной философии отражают авторские взгляды своих создателей. Хотя введение энергии в качестве единого основания призвано было решать сходные задачи, поставленные в том числе под влиянием позитивизма Маха (методологический монизм, единая научная картина мира, использование методов естественных наук), тем не менее общих вариантов решения найдено не было. Широта понимания энергии как очередной предельной категории не позволила сложиться единому энергетическому мировоззрению, что во многом и послужило причиной критики и последующего его забвения на фоне торжествующего диалектического материализма.

 

Некоторые попытки включения понятия энергии в психологию на сегодняшний день весьма успешно реализуются на практике, например, в психоанализе, учении К. Г. Юнга. Использование понятия энергии в теоретических построениях можно увидеть в структурно-информационной теории психических процессов Л. М. Веккера, где она рассматривается как часть двухкомпонентной структуры эмоций (энергия и информация). Энергетическую функцию эмоций при этом выделяли уже классики психологии, такие как В. Вундт и К. Изард. Психолог Н. В. Васильева, углубляя рассмотрение структуры психики по Веккеру, говорит следующее: «Несмотря на несомненность двойственной природы эмоций, представляется все же, что функции отражения потребности и переживания являются служебными по отношению к основной их функции, результирующей по отношению к первым двум – функции энергетического обеспечения психической деятельности» [4, с. 31], фактически синонимизируя эмоции и «психическую энергию» в функциональном смысле.

 

В философии также есть современное, своеобразное энергетическое мировоззрение, определяющее материальный мир как «единый энергетический поток, в котором разграничения и обособления условны», которое может стать предпосылкой для разработки понятия энергии в современном философском ключе, однако данное направление является в большей степени эзотерическим, нежели научным. Представляется, что энергетизм, как наследие научной мысли конца XIX – начала XX веков, при выделении психологии из философии в качестве отдельной дисциплины полностью «отошел» первой ввиду ее более тесной связи с естественными науками. Можно отметить ряд смежных дисциплин, где употребление термина «энергия» в физическом смысле является очевидно обоснованным: нейропсихология, психофизиология и другие. На этом фоне не хватает целостного научно-философского подхода к разработке понятия «энергия», ее включения как в онтологию, так и в философскую антропологию на полноправной основе.

 

Сравнивая религиозно-философскую концепцию Войно-Ясенецкого с концепцией эволюционного монизма В. М. Бехтерева, можно сделать выводы о том, что наличие единого основания в виде энергетического мировоззрения порождает существенные сходства, несмотря на определенные внешние различия. Спектр вопросов и проблем, поднимаемых в рамках указанных теорий, един – это проблемы эволюционной иерархии духовной составляющей живых существ, взаимодействия сознания и материи, сущность психики и души человека, вопросы нравственности, возможность бессмертия человеческой личности и его научной интерпретации. Клинический опыт обоих авторов порождает потребность в эмпирической, научной обоснованности выдвигаемых ими тезисов. Оба они предлагают монизм в качестве философского базиса своих теорий, вписывая его в систему объективного идеализма, в случае Войно-Ясенецкого, и естественно-научного материализма – в случае Бехтерева. Энергетизм дает возможность интерпретировать жизнедеятельность высших форм жизни как постоянный обмен энергией, чьим источником является психика или дух, с окружающей средой. Неуничтожимость энергии позволяет обоим авторам обосновать утверждение о бессмертии духа или человеческой личности. Эволюционизм определяет утверждение континуальности, непрерывности развития природы, коэволюцию духовного и материального. Интересной особенностью является вхождение в сферу научных интересов Войно-Ясенецкого и Бехтерева изучения парапсихических и мистических феноменов как проявления способностей духа. Хотя данные проявления не являются научно обоснованными, но еще раз указывают на весьма сходный путь рассуждений авторов.

 

Решение задачи экстракции философско-антропологических аспектов теории эволюционного монизма показывает наличие параллелей в видении человека в системе монистического энергетизма Бехтерева, религиозно-философской концепции Войно-Ясенецкого, а также теориями всеединства в русской философии. Место эволюционного монизма в системе русской философии, таким образом, определяется наличием сильного влияния позитивистских, сциентистских течений философии и их взаимодействием с учениями отечественных философов как религиозного, так и мистического толка, хотя понятие энергии, трактуемой как общий субстрат реальности, объясняется авторами иначе. Эволюционный монизм, образуясь из слияния идей западной и русской философских идей, продвигается вперед в трактовке понятия энергии, интерпретируя ее как корреляционный принцип, являющийся единым основанием материи и духа.

 

Разнообразие методов исследования и толкования существенных вопросов «отечественного любомудрия» только обогащает русскую философию, а единая цель – подтверждает самобытную истинность пути. Полемика Карсавина и Бехтерева соответственно с религиозных и научных позиций демонстрирует возможность и необходимость «снять» противопоставление науки, философии и религии в вопросе правообладания истинным методом познания. Как отмечал известный эмпирик В. Вундт, вера и знание не только могут ладить друг с другом, но даже дополняют друг друга. Проблема отношения физического к психическому, «вброшенная» вторым позитивизмом в контекст исторического развития русской мысли, послужила резонатором и обеспечила как достижения в области конкретных наук – формирование рефлексологии, субъективной психологии, патопсихологии – так и появление новых философских теорий, концепций (концептов) – философский реализм, монистический энергетизм, социальное бессмертие, индивидуация многоединого. Сравнительный анализ теории всеединства (многоединства) Карсавина и концепции объективного единства психического (прогенератива) Бехтерева убеждает в возможности преодоления дискуссионной позитивистской установки «о границах познания» – пределы человеческого мышления бытия шире границ положительной науки о бытии. Таким образом, перспективный вектор развития философско-антропологических вопросов в контексте отечественной мысли, в отличие от европейского рационалистического подхода – разработка методологии исследования принципов связи различных уровней бытия. При этом эволюционным монизмом уже предложены методологические и мировоззренческие принципы (эволюционизм, энергетизм, интегративный подход), представляющиеся продуктивными для решения поставленных задач.

 

Сравнительный анализ эволюционно-монистических концепций дает возможность обобщенного представления картины человека, проистекающей из основных принципов эволюционного монизма. Согласно вышеприведенному анализу, за основные принципы эволюционного монизма можно принять эволюционизм как методологическую составляющую и энергетизм как мировоззренческую основу. Основными характеристиками эволюционного монизма как подхода предлагается признать системность (наличие универсальных взаимосвязей между элементами бытия, универсальность энергоинформационного обмена) и интегративность (синтетический подход, открытость системы знаний к восприятию новых составляющих, с учетом интерпретации в рамках подхода).

 

Исходя из принципов и свойств этого подхода человек представляется В. М. Бехтеревым и В. Ф. Войно-Ясенецким в качестве закономерного этапа развития живой природы, являющегося неотъемлемой частью системы мироздания и существующего согласно универсальным законам бытия. В некотором смысле человек репрезентирует принципы устройства мироздания, являясь в свою очередь открытой системой, включающей в себя основные уровни организации Вселенной. Подобный взгляд, существующий со времен Аристотеля и описанных им трех видов души, находит в концепциях философов-естествоиспытателей современное им научное обоснование в виде субстанциональной энергии. Человек в рамках эволюционно-монистического подхода оказывается способным к преодолению границ, заданных его материальным телом, будучи существом, обменивающимся энергией с окружающим его миром, связанным с этим миром на всех уровнях.

 

Постулаты эволюционных монистов о генетико-иерархической организации психики и сознания, коэволюции различных уровней организации человека и человечества с учетом ведущей роли психики, открытости и безграничности данного процесса позволяют сделать вывод о возможности его искусственного направления. Человек в эволюционной картине мира развивается и может сам определять дальнейший путь развития. Результат эволюции (прогресс или регресс) будет зависеть от нахождения ресурсов, обеспечивающих функционирование энергоинформационных процессов в достаточной степени. Поскольку сущностью высшей энергии признается творчество (в широком смысле, у Бехтерева) и любовь (у Войно-Ясенецкого), то, вероятно, именно в данных индивидуальных качествах каждого человека заключен потенциал саморазвития, дальнейшего энергетического обмена и достижения поставленных целей.

 

Сравнивая эволюционно-монистические концепции в контексте этики, можно увидеть специфические особенности человекознания, порождаемые ключевыми принципами эволюционно-монистического подхода независимо от характера самой теории. Монистический подход позволяет постулировать принцип единства человека и природы. Человек представляется как часть Вселенной, существующий в общей природной системе координат, законов и принципов. Сущностные черты человека как вида и как индивидуальности могут быть охарактеризованы как результат процесса эволюции, не имеющие сверхъестественной или трансцендентной природы. Актуальность подобных воззрений несомненна, с учетом сегодняшней эволюционистской картины мира. Психика человека, личность, общество продолжают развиваться, требуя координации научных, философских и религиозных подходов к своему изучению. Эволюционный монизм как подход, строящийся на энергетизме, не только позволяет, как это было представлено в данной работе, аргументировать взаимосвязь человека с окружающим миром, сущностное единство физических и психических (духовных) явлений, но и демонстрирует определенную гибкость, допуская выстраивание как сциентистских, так и религиозных теорий на своей основе. Принципы эволюционизма и энергетизма по своей сути не вступают в противоречие ни с одним из перечисленных направлений, представая, таким образом, в качестве удобного компромиссного основания при построении синтетических универсальных теорий.

 

Дополнительно можно отметить, что эволюционно-монистический подход дает возможность обоснования концепции ответственности человека, расширяющей горизонты и перспективы его не только как объекта науки, но и как субъекта деятельности. Этика ответственности как самостоятельное направление осмысления стратегий поведения человека выступает важнейшим запросом практики современного общества. Хотя приводимые выше теории по-разному трактуют будущее человечества и понятие бессмертия, тем не менее они сходятся в отношении влияния поступков и образа мышления каждого человека на дальнейшее существование человечества. Проблемы нравственности и морали в связи с технологическим прорывом широко обсуждаются в рамках когнитивных наук, технонауки. «Нравственность, регулируя отношения людей, их гуманизацию, через стремление к идеально-должному, может рассматриваться, на наш взгляд, как специфический для уровня эволюции человека параметр порядка (термин синергетики), фактор социальной эволюции, детерминирующий в том числе и познание как жизнедеятельность» [6, с. 114], пишет профессор И. В. Черникова в статье, посвященной проблемам когнитивных наук. В русле развития современных технологий, становления новых концептов, цифрового мира и цифрового человека монистический подход к разработке проблемы человека может рассматриваться как потенциально продуктивный для обоснования этических норм в рамках энергоинформационной и эволюционно-информационной картины мира и человека, за счет выстраивания, в частности, этики ответственности. Если в религиозной антропологии проблема ответственности замыкается на проблеме свободы воли человека, то естественнонаучная часть монизма предполагает полномерное рассмотрение данного вопроса, что крайне важно в свете глобальной цифровой трансформации мира.

 

Нельзя не отметить также интегративность как важнейшую особенность монистической философии. Монизм предполагает возможность использования самых различных знаний, понятий и концептов, интерпретируемых на основании существования универсального корреляционного принципа. Энергетизм как подход конца XIX – первой трети XX века «не обязан», так сказать, сохраняться в статичном, неизменном виде. Учитывая достижения современной науки, монистическое мировоззрение допускает его дополнение и усовершенствование, наполнение новыми смыслами в зависимости от смены научных парадигм. Монистическая философия, будучи интегративным подходом, предполагает широкие возможности синтеза рационального и иррационального, науки, философии и религии, энергии и информации и т. д. в целях создания наиболее полной картины мира и человека.

 

Список литературы

1. Ерахтин А. В. Проблема материи в западной и отечественной философии советского периода // Философия и общество. – 2014. – № 1 (73). – С. 55–74.

2. Schaffer J. Monism: The Priority of the Whole // Spinoza on Monism. – London: Palgrave-Macmillan, 2012. – Pp. 31–76.

3. Степин В. С. Философия науки. Общие проблемы. – М.: Гардарики, 2006. – 384 с.

4. Васильева Н. В. Структура психики как проявление принципов строения самосохраняющихся систем // Психология человека: интегративный подход. Сб. научных статей. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2000. – С. 18–32.

5. Войно-Ясенецкий В. Ф. Дух, душа и тело. – Москва: ДАРЪ, 2013. – 320 с.

6. Черникова И. В. Когнитивные науки и когнитивные технологии в зеркале философской рефлексии // Эпистемология и философия науки. – 2011. – Т. 27. – № 1. – С. 101–116.

7. Бехтерев В. М. Психика и жизнь. – СПб.: Алетейя, 1999. – 256 с.

 

References

1. Yerakhtin A. V. The Problem of Matter in the Western and National Philosophy of the Soviet Period [Problema materii v zapadnoy i otechestvennoy filosofii sovetskogo perioda]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2014, no. 1 (73), pp. 55–74.

2. Schaffer J. Monism: The Priority of the Whole. Spinoza on Monism. London: Palgrave-Macmillan, 2012, pp. 31–76.

3. Stepin V. S. Philosophy of Science. General Problems [Filosofiya nauki. Obschie problemy]. Moscow: Gardariki, 2006, 384 p.

4. Vasilyeva N. V. The Structure of the Psyche as a Manifestation of the Principles of the Structure of Self-Preserving Systems [Struktura psikhiki kak proyavlenie printsipov stroeniya samosokhranyayuschikhsya sistem]. Psikhologiya cheloveka: integrativnyy podkhod. Sbornik nauchnykh statey (Human Psychology: An Integrative Approach. Collected Scientific Articles). St. Petersburg: RGPU imeni A. I. Gertsena, 2000, pp. 18–32.

5. Voino-Yasenetsky V. F. Spirit, Soul and Body [Dukh, dusha i telo]. Moscow: DAR, 2013, 320 p.

6. Chernikova I. V. Cognitive Sciences and Cognitive Technologies in the Mirror of Philosophical Reflection [Kognitivnye nauki i kognitivnye tekhnologii v zerkale filosofskoy refleksii]. Epistemologiya i filosofiya nauki (Epistemology & Philosophy of Science), 2011, vol. 27, no. 1, pp.101–116.

7. Bekhterev V. M. Psyche and Life [Psikhika i zhizn]. St. Petersburg: Aleteyya, 1999, 256 p.

 

© Плотникова В. А., 2024

Новый номер!

УДК 101.1:316

 

Крайнов Андрей Леонидович – Саратовский государственный университет генетики, биотехнологии и инженерии имени Н. И. Вавилова, кафедра социально-гуманитарных наук, доцент, кандидат философских наук, доцент, Саратов, Россия.

Email: krainoval@sgau.ru

SPIN: 1008-4432,

ORCID: 0000-0002-2129-0065.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Статья посвящена проблеме цифровой идентичности как важного условия бытия человека в цифровом мире. Развитие информационных цифровых технологий требует от пользователя идентифицировать свое присутствие в цифровом обществе. Это нужно не только для четкой работы государственных цифровых систем и прочих официальных ресурсов, требующих идентификации, но и для цифровой безопасности. Рост мошенничества в киберсреде связан с манипуляцией аккаунтами пользователей, но верифицированный аккаунт представляет для злоумышленников меньший интерес, так как процедура цифровой идентификации предполагает включение различных механизмов его защиты. Также неподтвержденная интернет-личность всегда вызывает меньше доверия при цифровой коммуникации со стороны ее участников. Проблема формирования цифровой идентичности имеет в своем основании и психологический фактор. Далеко не все участники цифровой коммуникации хотят соответствовать себе в виртуальном пространстве. Возможность обрести новые виртуальные социальные статусы и соответствующие им социальные роли формирует новые типы личности в цифровой среде, не соотносящиеся с личностью их создателя.

Результаты: В ходе исследования было выявлено четыре аспекта формирования цифровой идентичности, каждых из которых имеет в своем основании уникальные механизмы ее создания: самого автора цифрового контента, автоматические системы обработки его действий в сети Интернет, разработчиков программного обеспечения, искусственный интеллект. Было установлено, что автор цифрового контента не всегда способен влиять на собственную цифровую идентичность, так как во многих случаях в ее формировании принимают участие другие люди и компьютерные системы.

Область применения результатов: Результаты, полученные в процессе исследования, могут быть использованы при подготовке курсов по социальной философии.

Выводы: Цифровая идентичность – довольно сложный феномен, требующий дальнейшей конкретизации. Постановка вопроса о формировании цифровой идентичности свидетельствует о достижении уровня достаточно развитого информационного общества, о стремлении систематизировать и упорядочить в нем хаотичные процессы, связанные с отсутствием идентификации пользователей сети Интернет. Формирование цифровой идентичности неразрывно связано с повышением уровня цифровой компетентности. Главное – во всем соблюдать меру и не дать цифровой идентичности перерасти в гиперцифровую идентичность, что представляет существенные риски для пребывания как в цифровом, так и в реальном пространстве.

 

Ключевые слова: цифровая идентичность; цифровое общество; цифровизация; цифровой след; цифровой профиль; цифровая культура.

 

The Problem of Forming Digital Identity in a Digital Society

 

Kraynov Andrey Leonidovich – Saratov State University of Genetics, Biotechnology and Engineering named after N. I. Vavilov, Department of Social Sciences and Humanities, Associate Professor, PhD (Philosophy), Saratov, Russia.

Email: krainoval@sgau.ru

Abstract

Background: The article is devoted to the problem of digital identity as an important precondition for human existence in the digital world. The development of information digital technologies requires the user to identify their presence in a digital society. This is necessary not only for the smooth operation of state digital systems and other official resources requiring identification, but also for digital security. The growth of fraud in the cyber environment is connected with the manipulation of user accounts, but a verified account is of less interest to attackers, since the digital identification procedure involves the inclusion of various mechanisms for its protection. In addition, an unconfirmed Internet identity always inspires less confidence in digital communication from its participants. The problem of forming a digital identity is also based on a psychological factor. Not all participants in digital communication want to match themselves in the virtual space. The opportunity to acquire new virtual social statuses and corresponding social roles forms new types of personality in the digital environment that do not correlate with the personality of their creator.

Results: The study identified four aspects of digital identity formation, each of them is based on unique mechanisms for its creation: the author of the digital content, automatic systems for processing their actions on the Internet, software developers, artificial intelligence. It was found that the author of digital content is not always able to influence their own digital identity, since in many cases other people and computer systems take part in its formation.

Implications: The results obtained can be used in offering courses in social philosophy.

Conclusion: Digital identity is rather a complex phenomenon that requires further specification. The issue of the formation of digital identity indicates a developed information society, the desire to systematize and organize its chaotic processes associated with the lack of identification of Internet users. The formation of digital identity is inextricably linked with an increase in the level of digital competence. The main thing is to observe the measure in everything and not allow digital identity to develop into a hyper-digital identity, which poses significant risks for being in both digital and real space.

 

Keywords: digital identity; digital society; digitalization; digital footprint; digital profile; digital culture.

 

Проблема цифровой идентичности с каждым годом все острее заявляет о себе. Причиной этого являются участившиеся мошенничества в киберпространстве, с одной стороны, и требования к идентификации личности в Интернете со стороны госорганов – с другой. На данный момент, по мнению А. М. Кондакова, не существует однозначного определения цифровой идентичности [см.: 1, с. 208]. Тем не менее можно констатировать, что феномен цифровой идентичности чаще всего ассоциируется с цифровым следом и цифровым профилем. В первом случае под цифровой идентичностью следует понимать совокупность деятельности человека в сети Интернет, выраженную через публикации и поисковые запросы, фото- и видеоматериалы, сообщения в чатах и форумах. Во втором цифровая идентичность представляет собой соответствие аккаунта какого-либо сайта в сети Интернет реальному человеку.

 

Основная сложность формирования цифровой идентичности связана с противоречием между трендом на полную идентификацию человека в сети Интернет, идущим «сверху», и психологическими факторами восприятия Интернета некоторыми социальными группами и отдельно взятыми личностями. Данные социальные группы представлены подростками, пожилыми людьми и криминальными элементами. Для подростков и мошенников Интернет ассоциируется с анонимностью и свободой, а также с творческой самореализацией, заключающейся в создании в виртуальном пространстве иного «Я», отличного от своего физического носителя. Люди пожилого возраста скептически относятся к любым инновациям и не имеют ни желания, ни навыков для работы в Интернете. Все это усугубляется низкой цифровой культурой населения и выражается в повышенной уязвимости цифровых данных, последствием чего могут быть очень серьезные проблемы в реальной жизни.

 

Говоря о цифровой идентичности, следует отметить четыре аспекта ее формирования.

 

Первый зависит полностью от автора цифрового контента и им контролируется. Этот аспект заключает в себе только ту информацию, которую человек сам размещает о себе или которой интересуется. Цифровая идентичность в данном случае представлена аккаунтами и цифровыми профилями их создателя, поисковыми запросами и сообщениями на различных платформах и в мессенджерах.

 

Второй аспект связан тем, как программы обработки данных интерпретируют нашу сетевую активность. У дата-центров намного больше информации о пользователях сети Интернет, которая включает в себя время и место пребывая в сети, список наших покупок и перечень денежных трат, наше социальное окружение и предпочтения, финансовую благонадежность и социальный статус. Именно эта информация, большая часть которой недоступна для простого пользователя цифрового контента, сообщает различным торговым площадкам о нашей лояльности или платежеспособности, а также побуждает данные платформы рассылать нам контентную рекламу. Маркетологи и аналитические агентства по всему миру пользуются данной информацией для формирования представлений о своей целевой аудитории. Также подобная информация используется спецслужбами в целях раскрытия и предотвращения преступлений.

 

Третий аспект связан с феноменом формирования нашей цифровой идентичности другими людьми. Это самый интересный и болезненный аспект формирования цифровой идентичности, так как немалую роль в нем играет человеческий фактор. Речь идет о программистах и работниках IT-сферы, разрабатывающих базы данных и программные оболочки для хранения цифровых профилей пользователей. Эти сторонние люди незримо влияют на формирование нашей цифровой идентичности. Например, в 2015 году в базе данных налоговых приставов были объединены в одного человека два полных тезки, один из которых проживает в Москве, а другой в Краснодаре. В итоге житель Кубани вынужден оплачивать долги москвича в течение нескольких лет и доказывать свою невиновность [см.: 2]. Его цифровая идентичность де-факто является ложной, а де-юре истинной, также как и цифровая идентичность второго участника ошибочно созданного цифрового профиля.

 

Четвертый аспект формирования цифровой идентичности связан с деятельностью искусственного интеллекта – в частности, различного рода ботов и нейросетей, которыми наводнена сеть Интернет. Многие участники социальных сетей даже не подозревают, что общаются в них не с реальными людьми, а с чат-ботами, успешно имитирующими своих alter ego в реальном мире. Многие публичные личности используют чат-боты для общения с миллионами фанатов, даже не подозревая об их существовании. Выпускник РГГУ А. Жадан в социальной сети X нашел себе невесту с помощью ChatGPT, что означает его личную непричастность к переписке со множеством потенциальных претенденток [см.: 3]. Также боты занимаются накруткой лайков и друзей, присоединяя себя к чьему-либо аккаунту. Сегодня такая активность ботов в сети Интернет является головной болью SMM-щиков, которые должны не только суметь их распознать, но и поэтапно удалить из профиля курируемого интернет-ресурса. Боты сильно способствуют созданию заранее заданной цифровой идентичности, чем умело пользуются многие интернет-мошенники, клонируя цифровые профили звезд и медийных личностей. С помощью искусственного интеллекта и нейросетей злоумышленники успешно создают дипфейки, искажая тем самым цифровую идентичность потенциальной жертвы. Создается фейковая или ложная цифровая идентичность, которая для непосвященной в суть обмана целевой аудитории будет казаться истинной.

 

Рассмотренные аспекты формирования цифровой идентичности показывают многогранность данного феномена и наводят на мысль о выработке неких компетенций для корректного использования ее в сетевой деятельности. Актуальность данной проблемы свидетельствует о том, что информационное общество достигло стадии формирования цифровой культуры как этапа своей зрелости. На этой стадии возникает необходимость обуздать неконтролируемое буйство пользователей в сети Интернет с помощью нормативно-правовых актов, с одной стороны, и выработки неформальных норм поведения в ней, с другой. Ярким примером формализации поведения пользователей Интернета являлся призыв зампреда комитета Госдумы по информполитике А. Свинцова регистрироваться по паспорту для работы в сети [см.: 4]. Альтернативной стратегией регламентации деятельности пользователей сети Интернет выступает повышение уровня их цифровой компетентности.

 

По мнению М. В. Куренковой, в вопросе формирования цифровой компетентности большое значение принадлежит системе образования, способствующей адаптации человека к цифровым технологиям [см.: 5, с. 29–30]. О значимости формирования цифровой компетентности в школе пишет Д. А. Ушаков [см.: 6, с. 4]. Необходимость повышать цифровую компетентность молодежи, так как этого требуют современные обстоятельства жизни социума в цифровом мире, аргументирует И. В. Ларионова. При этом под цифровой компетентностью она понимает уверенное взаимодействие пользователя с цифровыми технологиями [см.: 7, с. 24]. Тем не менее несмотря на очевидность профилактики цифровой безграмотности С. А. Храпов выделяет ряд рисков, сопряженных с цифровой компетентностью. Один из этих рисков связан с развитием деструктивной формы когнитивной безопасности обучающегося – гиперцифровой идентичности [см.: 8, с. 10]. Под ней автор понимает восприятие реального мира как части цифровой среды.

 

В результате чрезмерной идеализации цифрового пространства и своего места в нем человек рискует раствориться в виртуальности, что грозит возникновением психических заболеваний – в частности, деперсонализации личности. У пользователя сети Интернет может быть безупречная цифровая идентичность, удовлетворяющая требования всех госорганов и цифровых ресурсов, но его идентичность в реальном мире стала немыслима без своей виртуальной проекции. В его сознании произошла переоценка ценностей, в процессе которой виртуальный мир занял главную, доминирующую позицию по сравнению с реальным миром. Согласно М. М. Симоновой, часть его личности живет в форме оцифрованной информации [см.: 9, с. 9]. Боязнь утратить эту значимую часть пространства своей личности нередко приводит к трагедиям в реальной жизни. Как замечает Е. И. Ключко, с развитием Интернета молодежь предпочитает виртуальное общение реальному, что приводит к депрессии, а позже и к суицидальным проявлениям [см.: 10, с. 69]. В чем причина такого поведения?

 

Дело в том, что виртуальное пространство позволяет моделировать свою цифровую идентичность зачастую в большом отрыве от реальности. Молодежь, а именно она составляет большинство пользователей сети Интернет, хочет создать в ней свой идеализированный образ, чтобы привлечь к себе внимание и самовыразиться. Осознание того, что реальное положение дел совсем не дотягивает до цифрового аватара, повышает раздражительность, тревожность, приводит к конфликтам и психическим расстройствам [см.: 11]. Гиперцифровая идентичность способствует отчуждению человека от реального мира, акцентирует его внимание на поиске виртуальных смыслов, порождает мозаичное сознание и клиповое мышление, которые, в свою очередь, делают их носителя подверженным суггестивному воздействию со стороны злоумышленников.

 

Возвращаясь к вопросу формирования цифровой компетентности у пользователей Интернета для уверенной и безопасной работы в нем, важно сфокусировать внимание не только на технических, но и на социальных аспектах работы в сети. Отсутствие знаний о методах и приемах социальной инженерии, которыми пользуются интернет-мошенники, нивелирует техническую грамотность, приводит к краже цифровых профилей и денежных средств, нарушает цифровую идентичность пользователя. Эйфория от гиперцифровой идентичности приводит к тому, что многие пользователи Интернета постоянно сообщают о своих действиях в реальной жизни в социальных сетях посредством публикации различной информации, даже конфиденциальной, не отдавая себе отчета в том, что ее могут использовать против них. Эта новомодная тенденция называется лайфлоггинг, то есть протоколирование (log-файлы хранят информацию о входе/выходе из системы) всех событий своей жизни в социальной сети [см.: 12, с. 132–133]. Обладая хорошими аналитическими способностями, мошенник без труда определит место нахождения работы и дома автора контента по геометкам фотографий, время его активности, социальное окружение, его предпочтения, слабости и сильные черты. Используя приемы социальной инженерии, злоумышленник сможет без труда завоевать доверие потенциальной жертвы, а впоследствии выманить у нее дополнительную информацию для совершения преступления: вовлечения ее в деструктивную социальную группу или террористическую организацию, побуждение к экстремистским действиям, шантаж на основе данных, полученных от нее обманным путем и т. д.

 

Проведенный анализ формирования цифровой идентичности позволяет сделать следующие выводы.

 

Постановка вопроса о необходимости наличия цифровой идентичности у пользователя Интернета, то есть полного соответствия его цифрового профиля с его физической личностью, свидетельствует о развитии цифровой культуры общества. Информационное общество, таким образом, достигло зрелой стадии своего развития, которая выражается в наведении порядка в цифровом мире.

 

Можно выделить четырех участников процесса создания цифровой идентичности: самого автора цифрового контента, автоматические системы обработки его действий в сети Интернет, разработчиков программного обеспечения, искусственный интеллект. Цифровая идентичность «для себя» может быть отличной от цифровой идентичности «для других», так как при ее формировании каждый из участников ее создания использовал разные данные.

 

Повышение уровня цифровой компетентности пользователей Интернета является важным шагом на пути формирования цифровой идентичности. Главное в этом процессе – избежать рисков перерастания цифровой идентичности в гиперцифровую идентичность. В противном случае виртуальное пространство вместо того, чтобы быть полезным дополнением к реальной жизни, займет в системе ценностей пользователя сети Интернет главенствующее место, а реальная жизнь станет дополнением к виртуальной.

 

Особое место в процессе формирования цифровых компетенций необходимо отводить профилактике социальной инженерии как совокупности эффективных методов манипуляции сознанием человека с целью совершения в отношении него мошеннических действий.

 

Список литературы

1. Кондаков А. М., Костылева А. А. Цифровая идентичность, цифровая самоидентификация, цифровой профиль: постановка проблемы // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Информатизация образования. – 2019. – Т. 16. – № 3. – С. 207–218. DOI: 10.22363/2312-8631-2019-16-3-207-218

2. У жителя Краснодара арестовали квартиру и машину из-за долга московского тезки // BFM Кубань. URL: https://kuban.bfm.ru/news/30225 (дата обращения 30.07.2024).

3. Россиянин похвастался, что ChatGPT нашла ему невесту, пока он был занят работой. Как это было? // Lenta.ru – Новости России и мира сегодня. – URL: https://lenta.ru/news/2024/01/31/gpt_love/ (дата обращения 30.07.2024).

4. Глава Минцифры заявил, что вход в интернет по паспорту не обсуждается // Последние новости Санкт-Петербурга и Ленинградской области сегодня – события и происшествия на РБК. – URL: https://www.rbc.ru/technology_and_media/20/06/2023/649156b69a7947ac4c53c80a (дата обращения 30.07.2024).

5. Куренкова М. В. Цифровая компетентность подростков как компонент их цифровой идентичности // Новое в психолого-педагогических исследованиях. – 2024. – № 1 (72). – С. 29–37. DOI: 10.51944/20722516_2024_1_29

6. Ушаков Д. А. Педагогические условия формирования цифровой компетентности обучающихся в условиях доброжелательного образовательного пространства школы // Интерактивная наука. – 2021. – № 5 (60). – С. 40–43. DOI: 10.21661/r-554317

7. Ларионова И. В., Максимова О. А. Цифровая компетентность российской молодежи: состояние и факторы влияния // Казанский социально-гуманитарный вестник. – 2023. – № 5 (62). – С. 23–29. DOI: 10.26907/2079-5912.2023.23–29

8. Храпов С. А. Риски формирования «техногенной (цифровой) идентичности» в условиях цифровизации образовательного пространства // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Философия. – 2020. – № 2 (52). – С. 7–13.

9. Симонова М. М., Камнева Е. В. Виртуальная идентичность и цифровое доверие личности в цифровой экономике // Социально-гуманитарные знания. – 2023. – № 6. – С. 8–10.

10. Ключко Е. И. Воздействие Интернета на суицидальное поведение молодежи // Общество. Среда. Развитие. – 2014. – № 1 (30). – С. 69–72.

11. Семиклассника из Красноярска изолируют на два года за убийство из-за конфликта в соцсети // Новости в России и мире – ТАСС. – URL: https://tass.ru/proisshestviya/3829598 (дата обращения 30.07.2024).

12. Храмова Л. С. Персональная идентичность в эпоху цифровой трансформации // Интеллект. Инновации. Инвестиции. – 2023. – № 4. – С. 130–135. DOI: 10.25198/2077-7175-2023-4-130

 

References

1. Kondakov A. M., Kostyleva A. A. Digital Identity, Digital Self-Identification, Digital Profile: Problem Statement [Tsifrovaya identichnost, tsifrovaya samoidentifikatsiya, tsifrovoy profil: postanovka problemy]. Vestnik Rossiyskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Informatizatsiya obrazovaniya (RUDN Journal of Informatization in Education), 2019, vol. 16, no. 3, pp. 207–218. DOI: 10.22363/2312-8631-2019-16-3-207-218

2. A Resident of Krasnodar Had His Apartment and Car Seized because of the Debt of His Moscow Namesake [U zhitelya Krasnodara arestovali kvartiru i mashinu iz-za dolga moskovskogo tezki]. Available at: https://kuban.bfm.ru/news/30225 (accessed 30 July 2024).

3. The Russian Boasted that ChatGPT Found Him a Bride while He Was Busy with Work. How It Was? [Rossiyanin pokhvastalsya, chto ChatGPT nashla emu nevestu, poka on byl zanyat rabotoy. Kak eto bylo?] Available at: https://lenta.ru/news/2024/01/31/gpt_love/ (accessed 30 July 2024).

4. The Head of the Ministry of Digital Development Said that Access to the Internet Using a Passport Is not Discussed [Glava Mintsifry zayavil, chto vkhod v internet po pasporty ne obsuzhdaetsya]. Available at: https://www.rbc.ru/technology_and_media/20/06/2023/649156b69a7947ac4c53c80a (accessed 30 July 2024).

5. Kurenkova M. V. The Digital Competence of Teenagers as a Component of Their Digital Identity [Tsifrovaya kompetentnost podrostkov kak komponent ikh tsifrovoy identichnosti]. Novoe v psikhologo-pedagogicheskikh issledovaniyakh (New in Psychological and Pedagogical Research), 2024. no. 1 (72), pp. 29–37. DOI: 10.51944/20722516_2024_1_29

6. Ushakov D. A. Pedagogical Conditions for the Formation of Digital Competence of Students in a Friendly Educational Environment of School [Pedagogicheskie usloviya formirovaniya tsifrovoy kompetentnosti obuchayuschikhsya v usloviyakh dobrozhelatelnogo obrazovatelnogo prostranstva shkoly]. Interaktivnaya nauka (Interactive Science), 2021, no. 5 (60), pp. 40–43. DOI: 10.21661/r-554317

7. Larionova I. V., Maksimova O. A. Digital Competence of Russian Youth: State and Factors of Influence [Tsifrovaya kompetentnost rossiyskoy molodezhi: sostoyanie i faktory vliyaniya]. Kazanskiy sotsialno-gumanitarnyy vestnik (The Kazan Socially-Humanitarian Bulletin), 2023, no. 5 (62), pp. 23–29. DOI: 10.26907/2079-5912.2023.23–29

8. Khrapov S. A. Risks of the “Technogenic (Digital) Identity” Formation under the Conditions of Digitalization of Educational Space [Riski formirovaniya “tekhnogennoy (tsifrovoy) identichnosti” v usloviyakh tsifrovizatsii obrazovatelnogo prostranstva]. Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filosofiya (Herald of Tver State University. Series: Philosophy), 2020, no. 2 (52), pp. 7–13.

9. Simonova M. M., Kamneva E. V. Features of the Socio-Psychological State and Adaptation of People of “Pre-Retirement Age” [Virtualnaya identichnost i tsifrovoe doverie lichnosti v tsifrovoy ekonomike]. Sotsialno-gumanitarnye znaniya (Social and Humanitarian Knowledge), 2023, no. 6, pp. 8–10.

10. Kluychko E. I. Impact of the Internet on Youth Suicidal Behavior [Vozdeystvie Interneta na suitsidalnoe povedenie molodezhi]. Obschestvo. Sreda. Razvitie. (Society. Environment. Development), 2014, no. 1 (30), pp. 69–72.

11. A Seventh-Grader from Krasnoyarsk Is Isolated for Two Years for Murder Due to a Conflict on a Social Network. [Semiklassnika iz Krasnoyarska izoliruyut na dva goda za ubiystvo iz-za konflikta v sotsseti]. Available at: https://tass.ru/proisshestviya/3829598 (accessed 30 July 2024).

12. Khramova L. S. Personal Identity in the Era of Digital Transformation [Personalnaya identichnost v epokhu tsifrovoy transformatsii]. Intellekt. Innovatsii. Investitsii (Intelligence. Innovation. Investments), 2023, no. 4, pp. 130–135. DOI: 10.25198/2077-7175-2023-4-130

 

© Крайнов А. Л., 2024

УДК 316.644

 

Земский Сергей Александрович – Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого, Институт машиностроения, материалов и транспорта, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: zemskiy13@mail.ru

Авторское резюме

Состояние вопроса: Развитие технологий способствовало внедрению роботов в повседневную жизнь человека. Одним из проявлений этого стало использование автономных роботов-доставщиков. Автономность робота означает способность самостоятельного решения поставленной задачи без участия человека. Данное отличие заставляет людей относиться к роботу как чему-то бо́льшему, чем просто новое техническое средство.

Методы исследования: Количественно-качественный анализ публикаций, содержащий описание взаимодействия человека с роботом-доставщиком. Основными критериями анализа стали наличие у робота элементов поведения живого существа, обстоятельства встречи, количество проявленных человеком эмоций и общий посыл публикации.

Результаты: Степень «оживленности» роботов-доставщиков влияет на отношение человека. Количество случаев безэмоционального отношения уменьшается при добавлении элементов поведения или внешнего вида живого существа. При этом наличие человеческого голоса у робота влияет на количество эмоций больше, чем визуальные элементы.

При штатной работе люди в 61 % публикаций не проявляли эмоций, однако, помогая роботу при авариях, они зачастую наделяли робота человеческими чувствами. Четверть публикаций была посвящена активному взаимодействию с роботом, при котором всегда проявлялись эмоции. Но не всегда реакция человека на робота была положительной: 5 % публикаций содержали агрессивную реакцию на роботов.

Область применения результатов: Полученные результаты могут быть использованы для установления причин различного отношения к роботам-доставщикам и экстраполированы на другие типы роботов.

Выводы: Взаимодействие человека с роботами-доставщиками можно охарактеризовать положительно: проявлялся не только интерес, но и эмоции, что не имеет места в отношениях к прочим техническим средствам. Причинами этого могут стать наличие у роботов элементов сходства с живым существом и способность к самостоятельному решению задач.

 

Ключевые слова: робот; робот-доставщик; социальные сети; взаимодействие человека с роботом.

 

A Study of Public Perception of Delivery Robots

 

Zemsky Sergey Aleksandrovich – Peter the Great St. Petersburg Polytechnic University, Institute of Mechanical Engineering, Materials and Transport, student, Saint-Petersburg, Russia.

Email: zemskiy13@mail.ru

Abstract

Background: The development of technology contributed to the introduction of robots into human everyday life. One manifestation of that is the use of autonomous delivery robots. Autonomy of a robot is the ability to solve a given task independently, without human intervention. This difference makes people treat the robot as something more than just a new technical tool.

Research methods: Quantitative and qualitative analysis of publications containing a description of human interaction with the delivery robot. The main criteria for the analysis were the presence of elements of a living being behavior in the robot, the circumstances of the meeting, the number of emotions shown by humans and the general message of the publications.

Results: The degree of “animation” of delivery robots influences human attitudes. The number of cases of unemotional attitude decreases when adding elements of behavior or appearance of a living being. Moreover, the presence of a human voice in a robot affects the amount of emotions more than visual elements.

In 61 % of cases, at regular work people did not show emotions, however, when helping a robot in accidents, they often endowed it with human feelings. A quarter of the publications were devoted to active interaction with the robot, in which emotions were always expressed. Nevertheless, the human reaction to the robot was not always positive: 5 % of publications contained an aggressive reaction to them.

Implications: The results obtained can be used to explain the reasons for different attitudes towards delivery robots and extrapolated to other types of robots.

Conclusion: Human interaction with delivery robots can be characterized positively: not only interest was shown, but also emotions, which is not the case with other technical means. The reasons for that is the presence of elements of a living being in robots and the ability to solve problems independently.

 

Keywords: robot; delivery robot; social media; human-robot interaction.

 

Роботы постепенно становятся все более распространенной частью жизни современного человека. Помимо роботов-манипуляторов, складских роботов и других их разновидностей, с которыми люди сталкиваются в ходе профессиональной деятельности, растут возможности случайной встречи с роботами в обыденной жизни. Человек вступает в эпоху сосуществования с роботами, что создает уникальную возможность проследить, как оно реализуется на практике. Многие исследователи сегодня высказываются о необходимости нового подхода к пониманию роли робота в современном мире [см.: 1]. Известный японский робототехник Хироси Исигуро утверждает, что роботы представляют как бы новый вид, с которым человечество должно проживать в гармонии, получая от них помощь в своей повседневной жизни [см.: 2]. Марк Кокельберг отмечал, что внешний вид роботов, а также особенности используемого языка и сценариев взаимодействия определяют сценарии развития человеко-машинных отношений [см.: 3]. Таким образом, анализ того, как люди взаимодействуют с роботами, как и что говорят на текущем начальном этапе «знакомства» имеет важное значение. Наиболее значимой сегодня является дискуссия о том, является ли робот объектом или субъектом взаимодействия: «обманщиком», претендующим на незаслуженное место в обществе [см.: 4], «собъектом», выражающим образ «квази-человека» [см.: 5] или гибридом, продолжающим функции человека [см.: 6]. В рамках акторно-сетевого подхода возможно снятие объектно-субъектной дихотомии: агентность перестаёт быть привилегией субъекта и начинает рассматриваться как «эффект взаимодействия между акторами» [см.: 7]. При этом мы должны понимать, что проникновение роботов в обыденный мир человека меняет последний. Как писал русский философ Н. А. Бердяев в своем эссе «Человек и машина», мы не знаем, насколько разрушительна для человека та атмосфера, которая создается его собственными техническими открытиями и изобретениями [см.: 8]. Сложно предсказать, каковы будут последствия развивающейся технологизации общества, но важно наблюдать за происходящими явлениями. Как отмечают исследователи, приходит время, когда наши творения смогут перехитрить нас, а человечество само утрачивает характер, который отличал бы его от его машин [см.: 9].

 

В данной статье материалы рассматриваются с учетом их временной метки, что позволяет проследить изменение отношения к роботам с течением времени. Такой анализ можно провести на примере проекта «HitchBOT» [см.: 10] ученых из Канады. Группа исследователей создала человекоподобного робота, задачей которого было путешествие автостопом. Робот был похож на человека, обладал голосом, благодаря чему люди помогали роботу, подзаряжали и подвозили его. Создателей интересовало, может ли робот доверять людям. Проект стартовал 27 июля 2014 года в Канаде, однако после был успешно проведен в 2015 году в Германии и Нидерландах. После этого робот начал новое путешествие из Бостона, однако, когда внимание к проекту снизилось, на 400-ом километре своего пути робот был расчленен неизвестными. В данной истории не были раскрыты личности преступников и их мотивация: ненависть к роботам, корыстные цели или же просто хулиганство, так как создатели отказались от расследования. Несмотря на трагичный конец проекта, его цель достигнута: робот ответил на поставленный вопрос – доверять робот может только своим датчикам.

 

Одним из наиболее часто обсуждаемых за последнее время роботов стал робот-доставщик [см.: 11], способный доставлять продукты питания из супермаркетов или кафе. В ряду причин бурного развития данной технологии стоит эпидемия COVID-19 [см.: 12], во время которой люди старались сократить количество контактов друг с другом. В социальной сети Instagram[1] найдено более 5000 публикаций с хэштегом #deliveryrobot, уступая лишь роботу-пылесосу #robotcleaner с 12000 публикаций и беспилотному автомобилю #driverless с 27000 публикаций.

 

Объектом исследования стали 100 публикаций на видеохостинге YouTube и в социальной сети Instagram. В ходе исследования были рассмотрены публикации: короткие видео (shorts в YouTube и reals в Instagram) и фотографии с текстовыми подписями.

 

Наибольшее количество публикаций было сделано в США – 48 %, 31 % из России, 9 % из Британии, 4 % из Китая, 2 % из ОАЭ и Эстонии, по 1 % из Японии, Канады, Финляндии и Южной Кореи. Первые намерения по разработке роботов для доставки были озвучены в 2014 году латвийской компанией Starship, а уже в 2016 году был произведен первый тестовый запуск в США и Великобритании. После успешного тестирования компания в 2017 году запустила проект в штатном режиме. Поэтому самое ранее упоминание (1 %) из рассмотренных датируется 2017 годом, 1 % в 2018, 2 % в 2019, 1 % в 2020, и далее количество публикаций резко увеличивается: 19 % в 2021, 24 % в 2022, 26 % в 2023, 25 % в 2024. Увеличение публикаций свидетельствует о том, что все больше людей сталкиваются с роботами-доставщиками, однако при этом они все еще продолжают восприниматься как интересная новинка, достойная внимания.

 

Несмотря на то, что основная часть конструкции у всех роботов-доставщиков схожа, многие производители стремятся выделить своего робота, добавляя к нему элементы живого существа. Одним из примеров выделения робота является робот «Ровер» российской компании «Яндекс» в трех версиях. В 43 % публикаций фигурировали роботы, схожие скорее с умной телегой, как первые две версии «Ровера», и в 45 % публикаций речь шла о роботах, визуально схожих с живым существом посредством нарисованных глаз, как у третьего прототипа «Ровера». Еще один пример выделения – добавление элементов человеческой одежды, как у вертикальных роботов в отелях, которым дорисовывают обязательные элементы обслуживающего персонала: пиджак и рубашку. 7 % роботов обладали человеческим голосом, робот говорил такие фразы как «Hello», «I love you, you are so pretty». 5 % роботов обладали и визуальными элементами, и голосом.

 

Типы отношения людей к роботам можно разделить на 3 категории.

 

1. Как к техническому устройству. В 38 % публикаций у людей не были выявлены признаки каких-либо взаимоотношений с роботом. При этом люди могут интересоваться и удивляться действиям роботов. Например, человек удивляется тому, что робот определяет цвет светофора: «Дождался зелёного цвета светофора и поехал», «Перевозит до 20 килограмм веса».

 

2. С эмоциями – 25 % публикаций. В этой категории роботы вызывали у людей эмоции: люди могли погладить робота, как животное, или посмеяться над роботом. Это означает, что человек уже не относится к роботу как к техническому инструменту, но и не начинает с ним общение, как с человеком. Такое отношение, например, могут вызывать ошибки, совершаемые роботом. В одном из видео главный герой выталкивает робота, после чего робот повторяет свою ошибку и снова застревает. Человек второй раз помогает и в конце шлепает его, как ребенка, который только учится ходить.

 

3. Наделение роботов человеческими чувствами – 37 % публикаций. В таких материалах люди не только сами показывали эмоции, но и явно демонстрировали признаки человеческого взаимодействия: наделяли роботов человеческими чувствами, такими как холод, страх, благодарность. Например, после помощи роботу человек недоволен тем, что его не поблагодарили за помощь: «She had to say “Thank You”». В других случаях люди просто пытались разговаривать с роботом. Так, один из авторов пошел дальше и дополнил видео закадровым голосом. На вопрос «Francisco, say “What is up?”» закадровый голос от имени робота отвечает: «Ae, is this for TV or YouTube channel?».

 

Для анализа отношения людей к роботам в целом была рассмотрена зависимость эмоционального отношения от наличия признаков (элементов) живых существ. На основе данных была построена соответствующая гистограмма, изображенная на рисунке 1. Разделение на типы соответствует описанным ранее параметрам. Так как в собранной статистике разное количество публикаций для каждой ситуации, то гистограмма приведена нормированной, то есть в ней приведены проценты соотношений эмоционального отношения для каждого из типов конструкций, а не их количество.

 

image001

Рисунок 1 – Нормированная гистограмма распределения количества эмоций в зависимости от типа робота.

 
В данной гистограмме прослеживается несколько тенденций.

 

1. С добавлением элементов живого существа уменьшается количество публикаций без эмоций от 51,11 % до 20 %. При этом добавление визуальных элементов влияет сильнее, чем голос, о чем свидетельствует падение с 42,86 % до 30,23 %.

 

2. С добавлением элементов живого существа увеличивается количество публикаций, в которых люди приписывали роботам человеческие чувства от 24,44 % до 80 %. При этом, в отличие от первого пункта, наличие человеческого голоса у робота влияло больше: 57,14 % у роботов с голосом против 41,86 % у роботов с исключительно визуальными атрибутами. Одной из причин этой закономерности является то, что человеческий голос вызывает большее количество ассоциаций с человеком, чем внешние признаки. Наличие голоса вынуждает людей вступать в разговор, в ходе которого люди подсознательно задумываются о чувствах собеседника, забывая, что он не человек.

 

Помимо оживленности робота на восприятие его человеком влияет и ситуация, при которой произошла встреча. Так как для робота есть только одна задача – доставить заказ, то в 46 % случаев запечатлена штатная работа робота, например, человек снимает то, как подъезжает робот, и после забирает заказ. 24 % публикаций содержало аварийные ситуации для робота, например робот застрял в сугробе, а дети его откапывают. В 25 % публикаций наблюдалось активное взаимодействие с роботом: преследование робота или остановка робота из-за человека, который его фотографирует и т. д. В одном из видео робот проезжает по улице, на которой много людей. Хотя робот может проехать самостоятельно, человек помогает ему, отгоняя людей: «Keep the distance, man». Оставшиеся 5 % публикаций – нападения, рассмотренные отдельно далее.

 

Для выявления причин разного отношения к роботам можно рассмотреть зависимости эмоционального отношения от обстоятельств встречи, описанных ранее. Для этого была построена гистограмма, изображенная на рисунке 2. Аналогично предыдущей данная гистограмма является нормированной.

 

image002

Рисунок 2 – Нормированная гистограмма распределения эмоционального отношения людей в зависимости от обстоятельств встречи.

 
До этого было дано описание критериев, далее приведены примеры каждой подкатегории для понимания отличий в публикациях.

 

1. Штатное взаимодействие.

1.1. Без эмоций. Человек забирает посылку, а единственная озвученная эмоция – недовольство временем доставки: «Почему так долго едет?».

1.2. С эмоциями. Человек встречает на дороге робота. При этом на видео слышен смех, а в речи прослеживаются следующие слова: «Здорово», «удивляет».

1.3. Наделение робота чувствами. Человек забирает посылку, но при этом ведет разговор с роботом: «Hello», «Thank You, Mister Robot». Очевидно, что на работу робота никак не влияют эти слова, но несмотря на это люди ведут с ним диалог как с человеком.

 

2. Аварийные ситуации и помощь при них.

2.1. Без эмоций. Робот не может проехать из-за снежного бугра. Дворник молча убирает снег, робот проезжает. На этом видео заканчивается.

2.2. С эмоциями. Человек помогает застрявшему на поребрике роботу. После этого человек с улыбкой говорит «Simply», обозначая, что это было легко, и поглаживает робота. Так человек выражает собственные эмоции, не ожидая ответных.

2.3. Наделение робота чувствами. Аварийная ситуация: узкий тротуар, на котором встретились 2 робота, которые мешают проехать друг другу. При съемке автор утверждает, что «один прогоняет другого», «один сильнее», «ему надоело», «не могут найти общий язык», «когда будет драка». Очевидно, что человек проецирует на роботов человеческие эмоции, которые могут возникнуть в такой ситуации.

 

3. Активное взаимодействие.

3.1. Без эмоций. Таких публикаций нет, так как без эмоций нет мотивации преследовать робота.

3.1. С эмоциями. Человек гуляет с собаками и встречает робота. Собаки подбегают к роботу, останавливают его, а затем начинают идти за ним. Человек посмеивается и добавляет шутку: «Стой, кто идет? Собачий патруль не дремлет».

3.2. Наделение робота чувствами. Женщина пожилого возраста переводит робота через дорогу, при этом она подзывает его жестами руками, чтобы тот поторопился. Женщина вела себя с роботом как с живым человеком, не задумываясь о том, что он не распознает ее знаки.

 

В получившейся статистике выявлены следующие закономерности.

1. При штатном взаимодействии в 60,9 % публикаций люди не показывали никакие эмоции. При аварийных ситуациях процент публикаций без эмоций сократился до 41,7 %, а при активном взаимодействии до 0 %.

2. При аварийных ситуациях люди лишь в 4,2 % публикаций ограничивались собственными эмоциями, а в 54,2 % наделяли и робота таковыми.

3. При активном взаимодействии с роботом процент публикаций, в которых их наделяли чувствами, всего лишь 48 % при 52 % проявлении собственных эмоций.

 

Не менее важным критерием анализа стал эмоциональный посыл публикации. Выявлено, что в 51 % случаев робот вызывал умиление, которое выражалось такими словами, как «милый», «крутой» или похожая реакция, описанная с помощью эмодзи. Например, девушка при получении заказа говорит: «We love it, you are so sweet». В 30 % прослеживалась насмешка над роботами: от внешнего вида до создания мемов. Например, было высмеяно: «40 лет назад думали, что люди будут передвигаться на летающих автомобилях, но пока что имеем только застрявшего робота-доставщика». Еще в 14 % публикаций авторы размышляли о технических характеристиках роботов, юридических проблемах и т. д. В одном из видео произошла авария с участием робота и автомобиля. Автор, будучи юристом, размышлял о юридических вопросах аварии робота с автомобилем: «Is the car liable for robot damage?».

 

Отдельным пунктом можно выделить случаи публикаций преступлений, совершенных в отношении роботов. Таких было 5 %, 100 % из которых произошло в США. На одном из видео парень сломал крышку, достал еду и перевернул робота. Сложно выяснить причину такого поведения, так как недостаточно информации о содеянном. При анализе таких материалов начинает прослеживаться аналогия с проектом HitchBOT: со временем люди начинают меньше восторгаться, привыкая к роботам. Данные случаи подтверждают результаты экспериментов HitchBOT: робот не может быть уверенным в своей безопасности, находясь рядом с людьми.

 

Так как люди склонны придумывать дополнительные имена оживленным предметам, то логично предположить, что и роботам зачастую давали имена. Однако результаты показали, что так делали далеко не все: 29 % не указывали имя вовсе; 20 % обращались «robot»; 26 % использовали такие слова, как «Bro», «Guy», «Friend» и т. д.; 3 % называли именами киногероев «R2D2», «WALL-E», «Киборг-убийца»; 2 % шутливо называли «Mister Robot».

 

Заключение

Роботы постепенно становятся частью нашей жизни, и анализ ситуации первых робото-человеческих взаимодействий позволяет найти некоторые закономерности.

 

Было выявлено, что антропоморфные или зооморфные признаки роботов-доставщиков (такие как визуальные признаки вроде глаз, носа, элементов одежды, или способность говорить) могут влиять на демонстрируемое отношение. Отсутствие эмоций в наибольшей степени характерно по отношению к роботам-телегам (51,1 %) и снижается до 20 % у роботов с голосом и элементами живого существа; наличие голоса у робота несколько больше влияет на частоту наделения роботов чувствами, чем наличие визуальных элементов — 57,1 % против 41,9 % соответственно.

 

Помимо конструкционных параметров робота на опыт общения влияют обстоятельства встречи с роботом: при штатном взаимодействии люди в 60,9 % случаев не испытывают эмоций. Однако при аварийных случаях люди в 54,2 % случаев начинают проецировать человеческие чувства на робота. Самое большее количество эмоций возникает в ситуациях, в которых люди самостоятельно преследуют роботов и активно взаимодействуют – 48 % проявленных эмоций и 52 % спроецированных на роботов. Однако, как показывает полученная статистика и пример с HitсhBot, роботы могут вызывать не только положительные эмоции. В 5 % публикаций было зафиксировано нападение на робота с ограблением содержимого.

 

Анализ публикаций, демонстрирующих в большинстве своем первичный опыт встречи с роботами-доставщиками, показывает, что робото-человеческое взаимодействие происходит по большей части позитивно, люди демонстрируют любопытство и интерес, готовность помочь появившимся на улицах города активным техническим объектам. При этом очевидно, что отношение к ним принципиально отличается от отношения к иным техническим системам, включая более эмоциональное отношение и сопереживание. В целом можно сказать, что играет роль как внешний вид и способность к речи [см.: 13], так и их способность к автономному и интеллектуальному выполнению задач [см.: 14].

 

Список литературы

1. Liggieri K., Tamborini M. The Body, the Soul, the Robot: 21st-Century Monism // Technology and Language. – 2022. – № 3(1). – Pp. 29–39. DOI: 10.48417/technolang.2022.01.04

2. Jiang H., Cheng L., Ishiguro H. The Blurring of the Boundaries between Humans and Robots Is a Good Thing and a New Species Would Be Born: An Interview with Hiroshi Ishiguro // Technology and Language. – 2022. – № 3(1). – Pp. 40–46. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.05

3. Кекельберг М. Ты, робот: о лингвистическом конструировании искусственных других // Technology and Language. – 2022. – № 3(1). – С. 57–75. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.07

4. Pezzica L. On Talkwithability. Communicative Affordances and Robotic Deception // Technology and Language. – 2022. – № 3(1). – Pp. 104–110. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.10

5. Ullmann L. The Quasi-Other as a Sobject // Technology and Language. – 2022. – № 3(1). – Pp. 76–81. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.08

6. Гаврилина Е. А. Как люди взаимодействуют с роботами: между теоретическими поисками и эмпирическими исследованиями // Технологос. – 2020. – № 2. – С. 5–14. DOI: 10.15593/perm.kipf/2020.2.01

7. Гаврилина Е. А. Взаимодействие людей и не-человеков: особенности цифрового дискурса // Гуманитарный вектор. – 2022. – № 17(4). – С. 16–23. DOI: 10.21209/1996-7853-2022-17-4-16-23

8. Berdyaev N. A. Man and Machine (the Problem of Sociology and the Metaphysics of Technology) // Technology and Language. – 2023. – № 4(2). – Pp. 7–26. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2023.02.02

9. Trimble W. Reading Nikolai Berdyaev’s ‘Man and Machine’ // Technology and Language. – 2023. – № 4(2). – Pp. 27–38. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.04.03

10. Smith D. H., Zeller F. The Death and Lives of HitchBOT: The Design and Implementation of a Hitchhiking Robot // Leonardo. – 2017. – № 50(1). – Pp. 77–78. DOI: 10.1162/LEON_a_01354

11. Abrar M. M., Islam R., Shanto M. A. H. An Autonomous Delivery Robot to Prevent the Spread of Coronavirus in Product Delivery System // 2020 11th IEEE Annual Ubiquitous Computing, Electronics & Mobile Communication Conference (UEMCON). – New York. – 2020. – Pp. 0461–0466. DOI: 10.1109/UEMCON51285.2020.9298108

12. Kraemer M. U. G., Yang C.-H., Gutierrez B., Wu C.-H., Klein B., Pigott D. M., Open COVID-19 Data Working Group, du Plessis L., Faria N. R., Li R., Hanage W. P., Brownstein J, S., Layan M., Vespignani A., Tian H., Dye C., Pybus O. G., Scarpino S. V. The Effect of Human Mobility and Control Measures on the COVID-19 Epidemic in China // Science. – 2020. – № 368(6490). – Pp. 493–497. DOI: 10.1126/science.abb4218

13. Coeckelbergh M. The Grammars of AI: Towards a Structuralist and Transcendental Hermeneutics of Digital Technologies // Technology and Language. – 2022. – № 3(2). – Pp. 148–161. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.02.09

14. Bylieva D., Nordmann A., Lobatyuk V., Nam T. Social Interaction with Non-Anthropomorphic Technologies // Technologies in a Multilingual Environment. PCSF 2022. Lecture Notes in Networks and Systems, vol. 636. – Cham: Springer, 2022. – Pp. 47–58. DOI: https://doi.org/10.1007/978-3-031-26783-3_6

 

References

1. Liggieri K., Tamborini M. The Body, the Soul, the Robot: 21st-Century Monism. Technology and Language, 2022, no. 3(1), pp. 29–39. DOI: 10.48417/technolang.2022.01.04

2. Jiang H., Cheng L., Ishiguro H. The Blurring of the Boundaries between Humans and Robots Is a Good Thing and a New Species Would Be Born: An Interview with Hiroshi Ishiguro. Technology and Language, 2022, no. 3(1), pp. 40–46. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.05

3. Kekelberg M. You, Robot: On the Linguistic Construction of Artificial Others [Ty, robot: o lingvisticheskom konstruirovanii iskusstvennykh drugikh]. Technology and Language, 2022, no. 3(1), pp. 57–75. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.07

4. Pezzica L. On Talkwithability. Communicative Affordances and Robotic Deception. Technology and Language, 2022, no. 3(1), pp. 104–110. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.10

5. Ullmann L. The Quasi-Other as a Sobject. Technology and Language, 2022, no. 3(1), pp. 76–81. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.01.08

6. Gavrilina E. A. How People Interact with Robots: Between Theory and Empiric Studies [Kak lyudi vzaimodeystvuyut s robotami: mezhdu teoreticheskimi poiskami i empiricheskimi issledovaniyami]. Tekhnologos (Tekhnologos), 2020, no. 2, pp. 5–14. DOI: 10.15593/perm.kipf/2020.2.01

7. Gavrilina E. A. The Humans and Non-Humans Interaction: The Features of Digital Discourse [Vzaimodeystvie lyudey i ne-chelovekov: osobennosti tsifrovogo diskursa]. Gumanitarnyy vektor (Humanitarian vector), 2022, no. 17(4), pp. 16–23. DOI: 10.21209/1996-7853-2022-17-4-16-23.

8. Berdyaev N. A. Man and Machine (the Problem of Sociology and the Metaphysics of Technology). Technology and Language, 2023, no. 4(2), pp. 7–26. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2023.02.02

9. Trimble W. Reading Nikolai Berdyaev’s ‘Man and Machine’. Technology and Language, 2023, no. 4(2), pp. 27–38. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.04.03.

10. Smith D. H., Zeller F. The Death and Lives of HitchBOT: The Design and Implementation of a Hitchhiking Robot. Leonardo, 2017, no. 50(1), pp. 77–78. DOI: 10.1162/LEON_a_01354

11. Abrar M. M., Islam R., Shanto M. A. H. An Autonomous Delivery Robot to Prevent the Spread of Coronavirus in Product Delivery System. 2020 11th IEEE Annual Ubiquitous Computing, Electronics & Mobile Communication Conference (UEMCON). New York, 2020, pp. 0461–0466. DOI: 10.1109/UEMCON51285.2020.9298108

12. Kraemer M. U. G., Yang C.-H., Gutierrez B., Wu C.-H., Klein B., Pigott D. M., Open COVID-19 Data Working Group, du Plessis L., Faria N. R., Li R., Hanage W. P., Brownstein J, S., Layan M., Vespignani A., Tian H., Dye C., Pybus O. G., Scarpino S. V. The Effect of Human Mobility and Control Measures on the COVID-19 Epidemic in China. Science, 2020, no. 368(6490), pp. 493–497. DOI: 10.1126/science.abb4218.

13. Coeckelbergh M. The Grammars of AI: Towards a Structuralist and Transcendental Hermeneutics of Digital Technologies. Technology and Language, 2022, no. 3(2), pp. 148–161. DOI: https://doi.org/10.48417/technolang.2022.02.09

14. Bylieva D., Nordmann A., Lobatyuk V., Nam T. Social Interaction with Non-Anthropomorphic Technologies. Technologies in a Multilingual Environment. PCSF 2022. Lecture Notes in Networks and Systems, vol. 636. Cham: Springer, 2022, pp. 47–58. DOI: https://doi.org/10.1007/978-3-031-26783-3_6

 

[1] Признана в РФ экстремистской организацией.

 

Ссылка на статью:
Земский С. А. Исследование восприятия обществом роботов на примере роботов-доставщиков // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 1. – С. 69–79. URL: http://fikio.ru/?p=5560.

 
© Земский С. А., 2024

УДК: 316.324.8

 

Малинецкий Георгий Геннадьевич – Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН, заведующий отделом, доктор физико-математических наук, Москва, Россия.

Email: gmalin@keldysh.ru

ORCID: 0000-0001-6041-1926

SPIN: 5684-2049

Scopus ID: 8935146600

Web of Science: GMN-2488-2023

Авторское резюме

Состояние вопроса: В настоящее время на разных площадках обсуждается концепция интеллектуальной собственности. Её философские аспекты рассмотрены в монографии Н. К. Оконской «Интеллектуальная собственность в информационную эпоху. Социогенез и перспективы развития». По мнению автора этой монографии, формирование значительного класса интеллектуальных собственников, получивших новые возможности благодаря компьютеризации нашей реальности, откроет большие перспективы для формирования гражданского общества и повышения его духовности.

Результаты: В настоящей статье показывается, что ситуация противоположна той, которую реконструирует Н. К. Оконская. Компьютеризация не оправдала возлагавшихся на неё надежд ни в экономике, ни в образовании, ни в науке и культуре. Более того, она дала инструменты и для дестабилизации общества, и для жесткого социального управления. Интернет привел не к самоорганизации на новом, более высоком уровне, а к формированию множества «клубов по интересам». Поэтому сейчас стоит говорить не о радужных перспективах, а об управлении рисками компьютерно-информационной реальности с позиций интересов и развития большинства членов общества.

Выводы: В контексте постановки современных проблем информационного общества монография представляется важной и интересной – она ясно формулирует подход ее автора и позволяет начать содержательную дискуссию на темы, связанные с интеллектуальной собственностью и перспективами общественного развития.

 

Ключевые слова: интеллектуальная собственность; гражданское общество; компьютерная реальность; самоорганизация; прогностика; стратегический прогноз; управление рисками; новая гуманитаристика; системный подход; философский контекст.

 

Intellectual Property. Hopes and Reality

 

Malinetsky Georgy Gennadievich – Institute of Applied Mathematics named after M. V. Keldysh RAS, head of department, Doctor of Science, Moscow, Russia.

Email: gmalin@keldysh.ru

Abstract

Background: The concept of intellectual property is discussed at various venues. N. K. Okonskaya considers its philosophical aspects in the monograph “Intellectual Property in the Information Age. Sociogenesis and Development Prospects”. According to the author of the monograph, the formation of a significant class of intellectual owners who have received new opportunities thanks to the computerization of our reality opens up great prospects for the development of civil society and increasing its spirituality.

Results: The article presented shows that the situation is the opposite. Computerization did not meet the expectations in the economy, education, science and culture. Moreover, it provided tools for both destabilizing society and strict social management. The Internet did not lead to self-organization at a new, higher level, but to the formation of many “clubs of interests.” Therefore, it is worth talking not about bright prospects, but about managing the risks of computer and information reality from the standpoint of the interests and development of the majority of society members.

Conclusion: In the context of posing modern problems of information society, the monograph seems important and interesting. It clearly expresses the author’s idea and allows us to begin a meaningful discussion on topics related to intellectual property and prospects for social development.

 

Keywords: intellectual property; civil society; computer reality; self-organization; prognostication; strategic forecast; risk management; new humanitarianism; systems approach; philosophical context.

 

Введение

Философы лишь различным образом объясняли мир,
но дело заключается в том, чтобы изменить его.

Карл Маркс

 
Несколько лет назад вышла монография философа из Пермского национального исследовательского политехнического университета Н. К. Оконской «Интеллектуальная собственность в информационную эпоху» [см.: 1].

 

Тема работы является очень важной и актуальной, и это заставляет обращаться к ней вновь и вновь, переосмысливать её, исходя из стремительно меняющейся реальности.

 

Вспомним статьи тридцатилетней давности. В них обычно писалось, что народ у нас талантливый, образование прекрасное, что без командно-административной системы изобретения, предложения, инновации, новшества будут стремительно внедряться. Одно это позволит стране развиваться быстрее, а самые активные и предприимчивые станут капиталистами, которые сделают жизнь всех гораздо лучше. «Прилив поднимает все лодки», – говорили в те годы люди, предвидевшие такой ход событий. Помнится, мой коллега тогда с гордостью говорил, что ему удалось продать некой компании два простых числа, что будет использовано при защите информации.

 

Однако странным образом ничего подобного не произошло – уровень образования в стране упал, значительно уменьшился научный потенциал России во многих областях, а доля нашей страны на мировом рынке высокотехнологичной продукции составляет 0,3 %. Несмотря на наличие прекрасных идей и большой энтузиазм что-то пошло не так.

 

Особенно наглядна ситуация в программировании. Здесь не нужно большое и дорогое оборудование – пиши программы и продавай. И действительно – значительная доля мировых транснациональных компаний связана с программированием и компьютерной реальностью, а капитализация некоторых из них превышает триллион долларов. При этом рейтинг многих отечественных программистов в мире очень высок. Однако крупнейшие российские компании относятся к добывающему сектору и заняты продажей невосполнимых природных богатств за рубеж. Очевидно, для того чтобы оправдались надежды российских реформаторов нужно было что-то ещё, кроме интеллектуальной собственности.

 

Стоит обратить внимание и на диалектику. Запись песен, съемка фильмов, написание и издание книг, отладка компьютерных программ и разработка действующих образцов техники требует денег. Однако если запрашиваемые суммы слишком велики, то созданным почти никто не сможет воспользоваться. Чтобы информация сыграла предназначенную ей роль (и позволила заработать деньги) она должна быть известна достаточно широко многим людям, в том числе тем, которые пользуются ею бесплатно…

 

Иногда говорят, что от великого до смешного один шаг. И этот шаг уже сделан! Курсовые работы, дипломы, диссертации, книги должны проверять компьютерные программы, чтобы выяснить кто, что и у кого списал. Выходит, что научный руководитель, оппоненты, члены экзаменационных комиссий и диссертационных советов здесь, по мнению Минобра, оказываются несостоятельными по сравнению с компьютером. Форма победила содержание.

 

Возможность заработать своими прекрасными мыслями – один из стимулов социальной стабильности. И здесь есть на кого равняться!

 

Автор серии книг о Гарри Поттере Джоан Роулинг предложила свое произведение «Гарри Поттер и философский камень» более чем десятку издательств, отказавших ей. Однако небольшое издательство «Блумберри» решило рискнуть. Решающий вес имело мнение восьмилетней дочери председателя издательства Алисы Ньютон. Первый тираж будущего бестселлера составил 500 экземпляров, из которых 300 распространялись бесплатно. К настоящему времени общий тираж книг о Гарри Поттере перевалил за 450 миллионов, они переведены на 67 языков, а в 2004 году Forbes назвал Джоан Роулинг первым человеком, который заработал более $1 млрд писательским трудом.

 

Но это исключение подтверждает правило, говорящее о нищенском существовании подавляющего большинства писателей, надеющихся оседлать свою удачу. Получается, что совершенно недостаточно иметь интеллектуальную собственность – важно её хорошо продать.

 

Всё сказанное говорит о том, что анализ интеллектуальной собственности требует взгляда философа, который и представлен в обсуждаемой монографии.

 

Безусловным достоинством работы является опора в анализе современных проблем на философскую классику – труды Маркса и Гегеля. Список литературы из без малого 400 названий ясно показывает стремление Н. К. Оконской к целостному, системному анализу проблемы. Ясная, прекрасно изложенная позиция автора дает основание для содержательного обсуждения поднятых проблем.

 

Критерии анализа

Философия – это когда берешь нечто настолько простое,
что об этом, кажется, не стоит и говорить,
и приходишь к чему-то настолько парадоксальному,
что в это просто невозможно поверить.

Бертран Рассел

 
Роль философии очень велика. Она давала содержательные ответы на многие вопросы за много веков до того, как они стали предметом конкретных научных исследований. В отличие от науки она имеет дело с другим уровнем обобщений. В своё время Эйнштейн говорил, что развитие науки требует внешнего оправдания и внутреннего совершенства. Внешнее оправдание – результаты экспериментов, данные наблюдений, требующие объяснения и прогноза. Внутреннее совершенство предполагает целостное развитие представлений в данной области исследований, ответы на вопросы предшественников либо переосмысление понятий, позволяющее поставить более глубокие проблемы.

 

История философии показывает, что в разные эпохи различные проблемы оказывались в центре внимания мыслителей, в то время как другие проблемы отодвигались с авансцены.

 

Ещё в большей степени парадоксальна ситуация, имеющая место с внутренним совершенством. Например, математики многих поколений решают задачи, поставленные их далекими предшественниками. Некоторые проблемы, стоявшие ещё перед Евклидом и Эйлером, современные математики до сих пор пробуют решить или доказать их неразрешимость. При этом иногда ответы на поставленные вопросы требуют разработки новых представлений и занимают много веков. Однако саму проблему мы формулируем и понимаем так же, как предшественники. В школьной геометрии ученики до сих пор осваивают «Начала» Евклида, а в курсе высшей математики студенты в основном разбираются с достижениями ученых XVII века.

 

Философия развивается иначе. Она вновь и вновь «меняет игру», объявляя проблемы предшественников несущественными. Постмодерн довел такой образ действий до абсурда. В своё время я спросил у В. С. Степина, в бытность его директором Института философии РАН, о том, какие ключевые направления развиваются в этом институте, каковы результаты, на которые общество могло бы опираться. «Пусть расцветает сто цветов, пусть соперничают сто школ», – услышал я в ответ.

 

Тем не менее отсутствие критериев является предпосылкой кризиса, деградации всей этой сферы интеллектуальной деятельности. На что же опереться в качестве критериев оценки философских подходов?

 

В качестве ключевых выступают междисциплинарность и видение будущего.

 

Первый критерий связан с платоновской традицией – «Бог всегда остается геометром», «Число составляет всю суть каждой вещи», «Нет человеческой души, которая выдержит искушение властью», «Можно ответить на любой вопрос, если вопрос задан правильно».

 

Над воротами платоновской Академии (просуществовавшей более тысячи лет), было написано: «Не геометр да не войдет». Платон считал необходимым ехать к тирану и консультировать его, когда последний попросил его об этом.

 

В монографии Н. К. Оконской представлено множество разных взглядов из разных областей, подходов, идей. Мы обратим внимание только на некоторые из них. В любом случае междисциплинарность является сильной стороной монографии.

 

Платон размышлял, каким должно быть идеальное государство, как его следует построить. Он заглядывал в будущее.

 

Это очень важный критерий. Прогноз является важнейшей функцией науки и, конечно, с этой стороны так же естественно рассматривать и философские обобщения.

 

В настоящее время всё чаще говорят о проектировании будущего. Можно обратить внимание на ежегодную российско-белорусскую конференцию, посвященную именно этой проблеме.

 

В последнем вышедшем выпуске трудов этого форума рассматриваются два подготовленных авторами и их коллегами доклада Римскому клубу [см.: 2]. Несмотря на то что этому клубу, объединяющему сотню предпринимателей и политиков, уже более 50 лет, и на то, что ко мнению этих интеллектуалов в мире теперь относятся с гораздо меньшим уважением, чем полвека назад, авторы считают необходимым познакомить мир со своим видением будущего, так как это может многое изменить.

 

Иногда действительно дело обстоит именно таким образом. Русский космист Н. Ф. Федоров считал, что перед человечеством лежит путь к освоению космического пространства. Эти идеи вдохновили школьного учителя К. Э. Циолковского, который сначала начал писать научно-фантастические романы, а затем формулы, доказывающие реальность космических путешествий. Он писал: «Невозможное сегодня станет возможным завтра. Сначала неизбежно идут: мысль, фантазия, сказка. За ними шествует научный расчет. И уже в конце концов исполнение венчает мысль» [3].

 

Стоит обратить внимание ещё на одну тенденцию, которую можно назвать «болезнь истории философии». Она состоит в том, что мы неявно предполагаем: ответы на «новые вопросы» в науке уже были даны классиками философии. Да и аспирантов мы учим, собственно, не философии, а истории философии, причем в их дисциплинарном контексте.

 

Конечно, хорошо проследить традицию и ощутить, что мы имеем дело с «вечными проблемами». Вместо многих слов проще привести несколько примеров.

 

Например, один из создателей квантовой механики Вернер Гейзенберг писал: «Высказывание Фалеса было первым выражением идеи об основной субстанции, об основном элементе, из которого образованы все вещи… В философии Гераклита первое место заняло понятие становления. Гераклит считал первоматерией движущийся огонь… Мы теперь можем сказать, что современная физика в некотором смысле следует учению Гераклита. Если заменить слово “огонь” словом “энергия”, то почти в точности высказывания Гераклита можно считать высказываниями современной науки» [4, с. 30–31].

 

Известный специалист в области философии науки В. С. Степин считал, что предвестником теории самоорганизации или синергетики был Гегель, делавший акцент на целостности реальности. Но можно пойти и дальше. Философ-идеалист, представитель мегарской школы, Евбулид (IV век до н. э.) доказывал невозможность познания как такового, и в подтверждение своим идеям он предложил несколько парадоксов. Один из них можно пересказать так. Представим себе кучу песка. Одна песчинка – не куча, две песчинки – не куча, а миллион песчинок уже куча. Где же та грань, на которой множество песчинок становится кучей? О каком познании можно говорить, если мы не можем указать эту грань?!

 

Тут совпадение поразительно. Теория самоорганизованной критичности – один из разделов синергетики – выясняет, чем качественно и количественно отличается множество песчинок от кучи, как можно определить эту грань. Кроме того, «куча песка» является одной из базовых моделей этой теории.

 

«Всякое сравнение хромает» – гласит римская поговорка, а при сравнении философских концепций древних и современных научных теорий это особенно очевидно. Последние прошли через длинную череду вопросов и ответов, о которых предшественники и не подозревали.

 

Видимо, Гераклит был бы удивлен, если бы узнал, что наша Вселенная, несмотря на всю свою видимую хаотичность, имеет сохраняющиеся величины – энергию, импульс, момент импульса, заряд. Их сохранение определяет рамки, в которых могут развиваться наблюдаемые процессы, как бы причудливы они ни были.

 

Гегель, как и многие его предшественники и последователи, не представлял, насколько ограничены философские трактовки реальности. Он был неважным лектором, но его слушали более 400 человек в аудитории, чтобы в его рассуждениях увидеть путь в будущее. Конечно, они не представляли, что очень скоро следующие поколения будут говорить: «Мы диалектику учили не по Гегелю…».

 

Конечно, Евбулид не представлял, что в конце XX века ответы на заданные им вопросы потребуют вероятностного языка.

 

Это естественно. Мыслители прошлого решали свои проблемы, соответствующие их времени. И делали это достаточно успешно хотя бы потому, что их идеи дошли до нас. «Нет подходящих соответствий. И нет достаточных имен», – как писал Гете. Нам надо решать проблемы нашего времени.

 

Вернемся к интеллектуальной собственности. На одной из недавних российско-белорусских конференций по проектированию будущего выступал специалист по применению искусственного интеллекта для анализа и создания текстов. Имел место такой диалог.

– Если дать вашей программе первый том «Войны и мира», она напишет второй?

– Конечно, напишет! С теми же героями, с похожими сюжетными линиями.

– Ну, а если опять дать первый и второй, который написала машина, он напишет третий?

– Разумеется, напишет. Но он будет немного хуже, чем у Толстого.

 

В контексте обсуждаемой монографии возникает естественный вопрос. Кто будет «интеллектуальным собственником» получившегося «шедевра»? Человек, придумавший такую «игру»? Лица, сумевшие продать получившееся? Программист, давший задание машине? Автор алгоритма такой работы с текстами? Специалист, обучивший систему искусственного интеллекта на наборе примеров? Потомки Льва Николаевича?

 

Отдельный вопрос касается ремейков. Ремейк может испортить в общественном сознании оригинал. Кто и как защитит интересы автора подлинника? Ряд ремейков и переводов книг о Гарри Поттере, на мой взгляд, ужасны. Стоит ли таким образом «размывать» культуру?

 

Ситуация серьезна. Мои знакомые художники жалуются, что они потеряли 2/3 заказов с европейского рынка – их заменили творения искусственного интеллекта (ИИ). Последний «слушает» пожелания заказчика и переделывает свои работы в соответствии с ними. Чтобы научиться рисовать так, как это делают некоторые системы, связанные с ИИ, человеку нужны годы работы. Дело стоит того? Серьезный вопрос. Очень жаль, что этот круг сегодняшних проблем не нашел отражения в обсуждаемой монографии.

 

Будущее, представления о нем являются важным критерием оценки философских концепций. В хрестоматии по философии истории сейчас непременно входит работа американского социолога Френсиса Фукуямы «Конец истории», написанная в 1990 году. Ссылки на Гегеля, Маркса, Вебера, обсуждение поздней советской реальности с Горбачевым и Шеварднадзе. Приведем две цитаты из этой работы. «Наблюдая, как разворачиваются события в последнее десятилетие или около того трудно избавиться от ощущения, что во всемирной истории происходит нечто фундаментальное… Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив» [5, c. 290]. «Палестинцы и курды, сикхи и тамилы, ирландские католики и валлийцы, армяне и азербайджанцы будут копить и лелеять свои обиды. Из этого следует, что на повестке дня сегодняшнего останутся и терроризм, и национально-освободительные войны. Однако для серьезного конфликта нужны крупные государства, всё ещё находящиеся в рамках истории, а они-то как раз и уходят с исторической сцены…

 

Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, – вместо всего этого – экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории» [5, c. 310].

 

Время – жестокий судья. Всё оказалось другим, кардинально отличающимся от того, что он предвидел. Через тридцать с лишним лет после выхода его работы мир оказался на пороге ядерной войны. Время ясно показало, что концепция Фукуямы несостоятельна. Историки, социологи и философы, конечно, могут разбираться, почему, как и в чем он ошибался. Но результаты налицо.

 

Иной пример дает концепция осевого времени и теория постиндустриального развития, выдвинутая около полувека назад американским социологом Дэниелом Беллом [см.: 6]. В романе Стругацких есть важный императив: «Понять – значит упростить». Действительно, понимание связано с выделением ключевых причинно-следственных связей. Наши возможности позволяют оперировать с их небольшим количеством. С этих позиций можно взглянуть на мировую историю. Если в качестве ведущего фактора рассматривать собственность на средства производства, то мы получим исторический материализм и представления об общественно-экономических формациях. Классики марксизма стремились найти путь преобразования общества, позволяющий накормить голодных и уменьшить уровень имущественного неравенства. Рассматривая общество в этой проекции, они нашли путь, двигаясь по которому можно достичь этих целей.

 

Однако реальность меняется. Интерес представляют и другие проекции мировой истории. В двадцатом веке численность человечества возросла почти в четыре раза, а средняя ожидаемая продолжительность жизни в развивающихся странах увеличилась вдвое. Научные и технологические успехи, достигнутые в прошлом веке, огромны. Поэтому естественно в качестве ведущей переменной рассматривать роль науки как источника развития общества. Именно это предложил сделать в своей концепции Белл. При этом деление мировой истории оказывается другим: «На протяжении большей части человеческой истории реальностью была природа: и в поэзии, и в воображении люди пытались соотнести своё “я” с окружающим миром. Затем реальностью стала техника, инструменты и предметы, сделанные человеком, однако получившие независимое существование вне его “я”, в овеществленном мире. В настоящее время реальность является, в первую очередь, социальным миром – не природным, не вещественным, а исключительно человеческим – воспринимаемым через отражение своего «я» в других людях… Человек может быть переделан или освобожден, его поведение – запрограммировано, а сознание изменено. Ограничители прошлого исчезли вместе с концом эры природы и вещей» [6, c. 663].

 

Вначале теория Белла воспринималась как одна из конкурирующих концепций. Однако последующая эпоха компьютеризации показала, что многие нынешние тенденции этот подход отразил достаточно точно. Конечно, не всё произошло так, как мыслилось Беллу полвека назад. И роль теоретического знания оказалась не такой большой, как ему представлялось, и влияние науки на общество не так велико, как мыслилось в 1960–1970-е годы. Тем не менее оправдавшиеся предсказания заставляют относиться к концепции Белла всерьез.

 

Прогноз является серьезным критерием оценки концепций философов, занимающихся проблемами общества. Взгляда в грядущее в обсуждаемой монографии Н. К. Оконской, к сожалению, нет.

 

Однако есть ещё один важный критерий, позволяющий определить позицию философа и язык, на котором с ним можно разговаривать.

 

В качестве примера приведу цитату из недавней работы известного российского философа Ф. И. Гиренка: «Какой вывод мы должны сделать из всего происходящего?

 

Во-первых, что конфликт цивилизаций начался в Европе, а не в России. И это хорошо. И нам нужно сделать всё, чтобы он закончился там, где начался…

 

Русская культура сверхэтнична. Русский – не этнос, и не нация, мы имперский народ в том смысле, что у нас все русские, даже евреи, украинцы и татары… У нас государство не сторож, а поводырь и защитник. В Европе человек – субъект. На Востоке он покорен судьбе, а мы, как говорил Соловьев, свободно повинуемся. То есть мы соборны. То есть у нас истина соотносится не с высказываниями, а с существованием. Поэтому у нас царствует не истина, а правда. Но поэтому же у нас никогда собственность не будет священной, как бы этого ни хотелось нынешней элите. У нас служение государству всегда будет выше права собственности.

 

В России либо не будет государства, либо оно будет реализовывать не национальные проекты, а наднациональные, имперские. Но тогда их нельзя будет заменить интересами. Это только в Европе интересы ставят выше всего, в том числе выше суверенитета» [7, c. 217–219].

 

Очевидно, что достаточно прочитать процитированные здесь несколько абзацев, чтобы понять логику этого философа и категории, на которые он опирается. Видна в приведенном отрывке ещё одна черта отечественной философии – стремление выйти на стратегический уровень анализа, стремление разрешить «проклятые вопросы», пользуясь языком Достоевского. Именно в этой оптике приходится смотреть на решение важных для общества проблем [см.: 8]. Без неё, как показывает практика, дело не двигается с места.

 

Скромное обаяние капитализма

Обеспечьте 10 %, и капитал согласится на всякое применение,
при 20 % он становится оживленным,
при 50 % положительно готов сломать себе шею,
при 100 % он попирает все человеческие законы,
при 300 % нет такого преступления,
на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы.

Т. Д. Даннинг

 

Ничто не могло бы больше дискредитировать капитализм,
чем решение русских его испробовать.

Дж. Таннер

 
Если философ не заглядывает в будущее и не объясняет, как всё должно быть устроено (а это в полной мере относится к обсуждаемой монографии), то естественно выяснить, как он относится к настоящему. Важно представить себе систему координат, используя которую он будет проводить свой анализ. Кроме того, картина здесь представляется достаточно простой: «Вопрос стоит только так – буржуазная или социалистическая идеология. Середины тут нет (ибо никакой “третьей” идеологии не выработало человечество, да и вообще в обществе, раздираемом классовыми противоречиями, и не может быть никогда внеклассовой или надклассовой идеологии). Поэтому всякое умаление социалистической идеологии, всякое отстранение от неё означает тем самым усиление идеологии буржуазной» [9, c. 39–40].

 

Конечно, иные руководители ставят под сомнение это разделение. Запомнился афоризм московского градоначальника Ю. М. Лужкова: «Философия московская очень простая: работать по-капиталистически, распределять по-социалистически, в условиях полной демократии».

 

История показала, что мэр был не прав – при самых хороших пожеланиях уйти от олигархического капитализма пока не удалось…

 

Автор монографии рассматривает капитализм как «правильный строй» в настоящем и будущем и именно с этой позиции трактует интеллектуальную собственность. Приведем несколько цитат, наглядно показывающих это.

 

На первой странице монографии Н. К. Оконской, во «Введении» утверждается: «Создание сферы услуг как соизмеримой по мощности со сферой производства средств производства и предметов потребления возможно там и тогда, где капитал и возможность быть работодателем появляются в дополнение к заработной плате у каждого участника общественного производства» [1, c. 3].

 

Более того, отношение автора к капитализму представляется романтичным: «Предполагается, что когда речь идет о гражданском союзе трудовых коллективов (неформальных объединений), авторитет власти уступает место власти авторитета, власти компетентного руководителя и профессионализму работников. В таком случае коллектив предприятия, банка, железной дороги ответственен перед каждым своим членом за удовлетворение его потребностей, и никакой руководитель или совет руководителей не может диктовать условий несправедливого перераспределения прибылей, ибо прибыли в первую очередь зависят от участия или неучастия в работе объединения того или иного исполнителя – интеллектуального собственника. Нелепо было бы представить, к примеру, что лаборатория Эйнштейна не учитывала бы интересы (бытовые и исследовательские) великого физика. Не менее нелепым становится в перспективе развития информационной эпохи сокрытие каналов расходования прибыли предприятием или другими самостоятельными хозяйствующими субъектами от участников производства этих прибылей. Важно, что основными системами рыночной экономики в идеале является малый и средний бизнес» [1, c. 38–39].

 

Может быть, такие мысли были бы уместны в ходе перестройки, когда многие люди на демонстрациях требовали, чтобы у них всё было самое хорошее и от капитализма, и от социализма, или в первые годы новой России. Но монография Н. К. Оконской вышла в 2018 году. Перед нами уже состоялся грандиозный исторический эксперимент по переводу нашего Отечества с социалистического на капиталистический путь развития и стали ясны его итоги.

 

В самом деле, академик В. Б. Бетелин констатирует невосприимчивость российской рыночной экономики к промышленным инновациями: «Именно поэтому за тридцать лет ВВП России вырос только на треть и составляет $ 4,1 трлн. В то время как за эти тридцать лет ВВП США вырос в 3,7 раза, с $6 трлн, до $16 трлн, а ВВП Китая – в 35 раз, с $ 415 млрд до $16 трлн. При этом доходы нижних 50 % населения России в 1980–2016 гг. снизились на 26 %, в то время как в Европе выросли на 265 %, а в Китае на 417 % [11, c. 32].

 

Капиталистическая Россия тает, её население сокращается. Для воспроизводства населения надо, чтобы на женщину приходилось 2,1 ребенка. В нашей стране этот показатель 1,5, а президентом РФ сформулирована как национальная цель: «Повышение коэффициента рождаемости до 1,6 к 2030 году и до 1,8 к 2036 году, в том числе рост суммарного коэффициента рождаемости третьих и последующих детей» [12].

 

В конце «горбачевщины» и начале «ельцинщины» пропагандисты толковали о «мирном разводе» союзных республик. Аналитиков, которые говорили, что в результате этого «развода» в недалеком будущем население бывших союзных республик будет воевать друг с другом, обвиняли в «беспочвенном алармизме» и «неадекватности». К сожалению, эти аналитики оказались правы – боевые действия идут на наших глазах…

 

Но может быть, нам просто не повезло – капитализм у нас «плохой», а в других странах он «хороший». Опять не получается. В юбилейном докладе Римского клуба, приуроченном к 50-летию этой организации, утверждается, что капитализм не может решить проблем, связанных с долгосрочным развитием, с решением экологических проблем, что стремительно ухудшается положение среднего класса и падает его численность [см.: 13].

 

Генсек ООН Антониу Гуттериш заявил: «Наш мир приближается к точке невозврата. Я вижу четырех “всадников”» – четыре надвигающиеся угрозы, которые представляют опасность для прогресса и всего потенциала XXI века. «Первый всадник предстает в обличии высочайшей геополитической напряженности». Во-вторых, мировое сообщество «столкнулось с экзистенциальным климатическим кризисом… Наша планета горит… Третий всадник – это глубокое и растущее глобальное недоверие. Как продемонстрировали буквально накануне наши собственные доклады, два человека из трех живут в странах, где выросло неравенство». Четвертой глобальной угрозой генсек ООН назвал «обратную сторону цифрового мира»: «Несмотря на огромные блага, которые несут новые технологии, происходит злоупотребление ими для совершения преступлений, разжигания ненависти, распространения недостоверной информации и эксплуатации людей, а также нарушения частной жизни» [14].

 

О коллективах, которые станут собственниками, мы уже слышали в ходе перестройки и вскоре после революции 1991 года. Более того, работникам раздали ваучеры и рассказали, что на каждого из них теперь приходится по две «Волги» из национального богатства. И где эти «Волги»?

 

Одним из результатов реформ стала атомизация общества. Это привело к тому, что уже много лет не удается создать дееспособные профсоюзы и политические партии.

 

Поставим мысленный эксперимент. Пусть у нас есть прекрасный коллектив, где «всё по-честному». Кто владеет средствами производства? Классовый подход никто не отменял. Ленин ещё в начале XX века писал о монополизации. Естественно, монополии тут же «съедят» этот коллектив. Автор работает в Пермском политехническом университете, и его выпускники, думаю, в деталях расскажут ему, как это сейчас делается.

 

Мы регулярно слышим заклинания о «малом и среднем бизнесе». Здесь не стоит подробно обсуждать эту тему. Мое знакомство с высокотехнологичной сферой США говорит о том, что и малый, и средний бизнес существует так и в такой мере, в которой эту нужно крупному бизнесу.

 

Стоит обратить внимание ещё на два фрагмента: «До сих пор поколения, манкуртированные сталинщиной и брежневщиной, требуют стабильных цен как гарантии социальной защиты и работы планово-убыточных заводов-гигантов для восстановления социальной справедливости. Сам же труд при этом остается где-то за пределами требований различных трудовых коллективов» [1, c. 53].

 

Здесь мы имеем яркое проявление того, что всё должно быть «экономически оправдано». Не буду касаться того, что в России сейчас труд оплачивается в несколько раз ниже, чем та же работа во многих странах Запада. Не стану доказывать, что социальная справедливость очень важна, и если трудящиеся не защищают свои права, то их будут обдирать как липку. Наш олигархат в России это уже убедительно доказал. Махну рукой и на стилевые изыски про «манкурта», которые придумал советский писатель Чингиз Айтматов, когда становился антисоветским писателем.

 

Цены, зарплаты, экономические инструменты – не цель, а средства, инструмент, позволяющий людям и обществу жить лучше. Точнее говоря, большинству людей. Под лозунгом, что всё должно быть «экономически оправдано», что надо «вписываться в рынок» была проведена в годы реформ деиндустриализация страны, закрыты десятки тысяч предприятий. Может быть это ошибка, мыслилось всё иначе?

 

Нет, сделано именно то, что планировалось. «Тридцать лет назад были созданы базовые институты и приняты ключевые законы нормальной рыночной экономики. К числу таких ключевых законов относится принятый в 1994 г. Гражданский кодекс РФ (далее Кодекс), который законодательно закрепил главную цель акционерной коммерческой компании – извлечение прибыли. Без каких-либо ограничений на её размеры (50 %, 100 %, 300 % и более) и обязательств по производству промышленной продукции и размеру оплаты труда работников. По сути дела, главенство прибыли, закрепленное законодательно в Кодексе, сформировало не промышленную, а торговую экономику, главный принцип которой – вложить в создание продукта как можно меньше, продать как можно дороже, вернуть вложенные деньги как можно быстрее.

 

В соответствии с этим принципом всё, что не приносит прибыли или мешает её получить, должно быть уничтожено» [11, c. 31].

 

В своё время известность получил бестселлер «Исповедь экономического убийцы», в которой рассказывалось, как ломают экономику развивающихся стран в угоду транснациональным корпорациям (ТНК) и международным фондам. Принципов у такой деятельности два.

 

Первый – обесценить системообразующие ценности общества, принизить его ценности и идеалы.

 

Второй – привести все отношения между людьми и организациями к денежной форме [см.: 15].

 

Помню, как в свое время, когда я преподавал в Российской академии госслужбы при Президенте РФ, кафедры решили перевести на хозрасчет и заставить платить за аудитории, в которых они проводили занятия, с учетом числа столов и стульев в этих комнатах. Я тогда предлагал не тратиться на стулья, арендовать пустые комнаты и закупить на кафедру циновки, чтобы сидеть на них во время занятий. И привычка хорошая, и на аренде стульев со столами сэкономим. Впрочем, от прогрессивной идеи кафедральной аренды стульев и столов как-то быстро отказались.

 

С другой стороны, экономические итоги реформ говорят сами за себя. Россия – экономическая сверхдержава в прошлом – сейчас имеет долю 2 % в глобальном мировом продукте и менее 0,3 % на мировом рынке высокотехнологичной продукции. Когда же страны Запада на капиталистическую Россию наложили более 10 тысяч санкций, стало ясно, что не всё в нашем Отечестве по части экономики делалось правильно…

 

Что же нужно, чтобы дела шли хорошо? По мнению Н. К. Оконской, необходимо гражданское общество: «Почему государственный монолит был проще гражданского общества? Это объясняется многими причинами. Выделим лишь некоторые:

– нивелировка субъектов собственности на средства производства, превращение их в носителей государственной собственности;

– принижение роли рынка, замена его государственным распределением;

– уравниловка на производстве и в потреблении;

– замена горизонтальных связей в экономике вертикальными;

– подмена коллективизма принципом конформизма;

– отсутствие демократии.

 

Эти и многие другие факторы объединены тем, что каждый в отдельности и все вместе упрощают социальную структуру, делают её управляемой с помощью аппарата власти, разросшегося до размеров тождественных обществу в целом (вся прибыль уходила для перераспределения в казну государства). Строй, установившийся в результате такого насильственного упрощения, имел явные черты не только феодализма, но и рабства» [1, c. 59].

 

Святое право автора называть черное белым, а белое – черным. Однако у меня возникает ощущение, что мы с автором монографии много лет жили в разных странах.

 

Парадоксы интеллектуальной собственности и гражданского общества

Везде, где есть большая собственность, есть большое неравенство.

Адам Смит

 
Обратимся к «букварям»: Гражданское общество – совокупность граждан, не приближенных к рычагам государственной власти, совокупность общественных отношений вне рамок властно-государственных структур… [см.: 16].

 

Условия существования гражданского общества:

– атомизация общества, превращение человека в индивида, освобожденного от всяких уз, связывающих его с ближним;

– наличие в обществе частной собственности на средства производства: «Первый, кто расчистил участок земли и сказал: “Это мое” – стал подлинным основателем гражданского общества» (Жан-Жак Руссо);

– наличие конфронтации имущих с неимущими в форме постоянно текущей «холодной гражданской войны», «хищничество богачей, разбой бедняков» (Руссо).

 

Концепция гражданского общества.

Шарль Монтескьё, французский философ. Это общество вражды людей друг с другом, которое для её прекращения преобразуется в государство.

 

Георг Гегель, немецкий философ. Гражданское общество – сфера реализации особенно частных целей и интересов отдельной личности. Подлинной свободы в гражданском обществе нет, так как в нем постоянно присутствует противоречие между частными интересами и властью, носящее всеобщий характер [см.: 16].

 

Историческая роль.

С. Г. Кара-Мурза: «Фундаментальный смысл понятия гражданского общества основан на двух концепциях антропологической (человек как индивид, атом) и политэкономической (частная собственность). Следовательно, это понятие в его главном смысле неприложимо к незападным культурам, стоящим на иных антропологических и политэкономических представлениях» [16].

 

Иными словами, превознося гражданское общество и продвигая в России его императивы, философы предлагают нашему государству-цивилизации лекарство, которое хуже болезни.

 

Для чего же нужно, рассматривая интеллектуальную собственность, ориентироваться на гражданское общество? Автор монографии дает ответ. Может быть, это центральный момент в его книге: «Информационная эпоха предполагает оживление института гражданского общества и в обстановке правового государства включает в себя массу полноправных субъектов производства (духовного и материального). Информатизация экономики открывает доступ ко всем областям знаний, стирая грань между единицей коллектива и коллективом в целом, так как единая компьютерная сеть и обилие персональных компьютеров позволяют человеку поднять уровень применения своих способностей на конкретно-всеобщий уровень» [1, c. 97].

 

Вновь обратимся к «букварям». «Термин “интеллектуальная собственность” эпизодически употребляется теоретиками-юристами и экономистами в XVIII и XIX веках, однако в широкое употребление вошел лишь во второй половине XX века, в связи с подписанием в Стокгольме Конвенции, утверждающей Всемирную организацию интеллектуальной собственности (ВОИС). Согласно учредительным документам ВОИС “интеллектуальная собственность” включает права, относящиеся к:

– литературно-художественным и научным произведениям (к которым причисляется программное обеспечение),

– исполнительской деятельности артистов, звукозаписи, радио и телевизионным передачам,

– изобретениям во всех областях человеческой деятельности,

– промышленным образцам,

– товарным знакам, знакам обслуживания, фирменным наименованиям и коммерческим обозначениям» [17].

 

«История возникновения.

Возникновение термина “интеллектуальная собственность” связывают с французским законодательством XVIII века. Термин получил развитие в работах французских философов-просветителей (Дидро, Вольтер, Гельвеций, Гольбах, Руссо)» [17].

 

В монографии это описано с прекрасной подробностью.

 

Вопрос интеллектуальной собственности сложен и запутан. Проблему, рассмотренную в монографии Н. К. Оконской, сформулировал в «Евгении Онегине» ещё Пушкин:

Позвольте просто вам сказать:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

 

По мнению автора монографии, тотальное использование компьютеров улучшит ситуацию и с «вдохновением», и с «продажей», и с состоянием общества. На мой взгляд, ситуация противоположная.

 

Здесь есть много деталей. Например, литературные «негры», писавшие под началом Дюма «Трех мушкетеров» и получившие один раз приличные суммы, обратились в суд. По их мысли они должны были бы получать что-то после каждого переиздания замечательной книги. Суд отверг их претензии, сочтя, что несколько процентов текста, которые написал сам Дюма, и делают книгу великой.

 

Непонятно, почему издательства должны платить музеям за репродукции Леонардо да Винчи, Тициана или Рембрандта. По мысли законодателей музеи без наших денег не смогут достойно содержать эти картины.

 

Автоплагиат, самоплагиат, диссернет – монстры авторского права – стали кошмаром для ученых, студентов, аспирантов.

 

Появилось целое поколение жуликов, подвизавшихся на исках издателям, доказывающих, что кусок «их» фотографии, рисунка или фрагмент текста или даже неточная подпись нарушают их авторские права.

 

Неясно порой, кто кому должен платить. Посмотревший видео автору за его работу или наоборот автор видео посмотревшему и занявший его внимание рекламой, о которой его не просили.

 

Собственность, самоорганизация, компьютеры

Я, ты, он, она,

Вместе –целая страна,

Вместе – дружная семья.

В слове «мы» сто тысяч «я»…

Роберт Рождественский

 

Деталей касаться не будем, а сосредоточимся на главном – на самоорганизации. В последние годы я выпустил несколько книг, показывающих, что именно самоорганизация является основой гуманитарных наук [см.: 16; 17].

 

В социологии – в науке о совместной жизни групп и сообществ людей – огромное внимание уделяется коллективам, члены которых объединены добровольно, без указаний сверху. Это важный пример самоорганизации. У этих объединений есть свои закономерности.

 

В социальной географии, например, самоорганизация определяет закономерность изменения численности городов в сложившейся системе (закон Ципфа-Ауэрбаха).

 

В филологии закон, определяющий частоту используемых слов, как и многое другое, также определяется самоорганизацией. Этот список можно ещё продолжать и продолжать.

 

Именно удивительная способность нашего вида к самоорганизации стала решающим фактором нашего успеха в ходе биологической эволюции. Благодаря ей мы смогли передавать свои знания в пространстве (из региона в регион) и во времени (от поколения к поколению).

 

Понимание этого сегодня появляется у многих представителей гуманитарных дисциплин. Например, автор недавнего бестселлера «Homo Deus» израильский историк Ю. Н. Харари пишет: «Решающую роль в завоевании нами мира сыграла наша способность объединять в сообщества массы людей. Современное человечество правит планетой не потому, что отдельно взятый человек более умный и более умелый, чем отдельно взятый шимпанзе или волк, а потому что Homo Sapiens – единственный на земле вид, способный гибко взаимодействовать в многочисленных группах. Интеллект и производство орудий были, конечно, тоже очень важны. Но не научись люди гибко взаимодействовать в массовом масштабе, наши изобретательные мозги и умелые руки до сих пор были бы заняты расщеплением кремня, а не атомов урана… Насколько известно только Homo Sapiens способен в очень гибких формах взаимодействовать с неограниченным числом незнакомцев» [20, c. 157–158].

 

Важно разобраться, как компьютерная реальность повлияла на самоорганизацию в обществе, а на этой основе и на процессы, происходящие в нем.

 

Роль компьютеров в современном мире трудно переоценить. На планете сейчас работает 6,2 млрд вычислительных машин, производительность суперкомпьютеров в 1018 раз превышает быстродействие первых образцов компьютерной техники (ни одна технология не знает столь стремительного прогресса!).

 

В 2022 году население Земли достигло 8 млрд человек. По данным компании Meltwater у 5,44 млрд человек есть мобильные телефоны, а 5,16 млрд пользуются Интернетом, 4,76 млрд – активные пользователи социальных сетей [см.: 21].

 

Компьютер заменил телефон и калькулятор, диктофон и пишущую машинку, кинотеатр и телевизор, концертный зал и почту, магазин, будильник, атлас, записную книжку, кинокамеру, фотоаппарат, календарь, ежедневник и многие другие сущности.

 

Он сделал многих из нас «интеллектуальными собственниками», и в логике монографии Н. К. Оконской дела во многих сферах должны пойти гораздо лучше. Мы можем о своем мнении, изобретении, открытии, произведении благодаря Интернету немедленно сообщить всему миру. Чего же больше?

 

На первый взгляд у нас появились другие каналы и возможности для самоорганизации и это должно ускорить экономическое развитие. Однако дела идут совсем не так, как ожидалось…

 

Давайте, к примеру, сравним технологическую траекторию человечества, пройденную с 1913 по 1963 год и с 1963 по 2013 год. В первое пятидесятилетие обыденностью стало электричество, мир заполнили автомобили и самолеты, появились антибиотики и почти вдвое увеличилась средняя продолжительность жизни, человечество распахнуло двери в космос и начало использовать атомную энергию.

 

В следующее пятидесятилетие, во время тотального использования компьютеров, достигнутые успехи значительно скромнее. Мы летаем примерно на тех же самолетах, как наши деды, ездим примерно на таких же автомобилях, да и во многих других областях похвастаться нечем… Интеллектуальная собственность, связанная с компьютерами, в плюс не пошла.

 

Это показывают и количественные факторы – динамика мультифакторной производительности (труда и капитала): «Мировая экономика – вся, а не только наша – находится в кризисе производительности. Как это не покажется странным, но в последний раз существенное для роста производительности обновление основного капитала происходило полвека назад. Массовое внедрение конвейера в невоенное производство плюс новые материалы (химия), плюс массовое использование двигателя внутреннего сгорания (и тотальная автомобилизация) – эти три взрывные инновации, получившие широкое распространение после Второй мировой войны, определили такие темпы роста мультифакторной производительности, которые не были повторены ни разу на протяжении последующих пятидесяти лет…

 

Как мы видим, после достижения пика в 2,5 % роста в год в течение десятилетия с 1958 по 1969 год мультифакторная производительность, упав в начале 1970-х, так и не смогла подняться. Это довольно удивительная вещь, так как измеряемый период включает эпоху индустриализации – 1990-е – которая, казалось бы, дала невиданную эффективность в обработке информации, усовершенствовала сектор услуг, буквально сжала мир до одной точки – теперь любое знание доступно всем» [21].

 

Но может быть у «интеллектуальных собственников» хороши дела в науке? К сожалению, нет. В физике несмотря на огромные вложенные средства и гигантские установки теорий, сравнимых по значению, важности и сфере применимости с квантовой механикой и специальной теорией относительности, создано не было. Симптом неблагополучия – нынешние ритуалы защиты кандидатских и докторских диссертаций в России. Вместо того, чтобы положиться на мнения руководителя, оппонентов и членов ученого совета надо ещё привлекать компьютерные программы, которые как у первоклассников стремятся найти что, кто и у кого украл.

 

По совету великого Лейбница Петр I создал Российскую академию наук. По закону, приятому в 2013 году, её лишили научных институтов и исключили из статуса научных организаций, превратив в клуб. Другими словами, исследования в ней сейчас вести нельзя. Не странно ли это? Нет, не странно. Это показатель резкого падения авторитета науки и её влияния на общественные дела.

 

Это наглядно показывает почти стократное падение тиражей научно-популярных журналов. В советские времена тираж «Науки и жизни» составлял 3 млн (ныне 30 тыс.), «Знание – сила» 800 тыс. (ныне 8 тыс.), «Кванта» 350 тыс. (ныне 900 экземпляров).

 

Но может быть с образованием в связи с компьютеризацией, интернетизацией и закупкой электронных досок дела хороши? Помнится, в своё время ректор Высшей школы экономики (ВШЭ) Ярослав Кузьминов утверждал, что именно это и есть магистральный путь развития образования. Читать лекции, по его мнению, неэффективно. Пусть студенты смотрят видео. То же с семинарами и электронными контрольными и, конечно, с экзаменами. Мне довелось на конференции общаться с ректором одного «электронного вуза». В нем электроника заменила всё. Не удалось избавиться только от ректора, бухгалтера и уборщиц.

 

Помнится, Воланд говорил: «Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться». Он оказался прав. Во время пандемии КОВИД-19 и средние школы, и институты перешли на компьютерное обучение. По мнению большинства учителей, профессоров, преподавателей, студентов, школьников и их родителей это два потерянных года. Тем, кто учит и учится, это совершенно понятно. Комментариев не надо.

 

Чем же пользуются новые интеллектуальные собственники, получившие благодаря Интернету огромные возможности? Статистика дает ответ на этот вопрос.

 

В среднем пользователи Интернета ежедневно проводили в сети 6,37 часов. При этом люди каждый день:

– смотрели телевизор в течение 3,23 часов,

– пользовались социальными сетями – 2,31 часа,

– читали онлайн и печатные медиа – 2,10 часа,

– слушали музыку на стриминговых сервисах – 1,3 часа,

– слушали радио – 0,59 часов,

– слушали подкасты – 1,02 часа,

– играли в игры на игровых каналах – 1,14 часа.

 

Дольше всех пользовались Интернетом молодые люди в возрасте 16–24 лет. Женщины в этой возрастной категории в среднем проводили в Сети 7,28 часа ежедневно, мужчины – 7,09 часов [см.: 21].

 

Дух захватывает! Потенциальные «интеллектуальные собственники» используют огромные открывшиеся возможности, прежде всего, в целях досуга. Огромную долю своей жизни они проводят, интересуясь чужой, призрачной реальностью…

 

Вместо того, чтобы двигаться вверх, пользуясь открывшимися техническими возможностями, общество идет вниз…

 

Здесь можно вспомнить искусственный интеллект, который способен делать домашние задания, писать письма, курсовые работы, сдавать экзамены, рисовать, обыгрывать лучших игроков в шахматы, в го и делать ещё много другого. Ситуация такова, что философы всё чаще спрашивают у тех, кто занимается искусственным интеллектом, – что же остается нам, людям?

 

У масштабной технологии, как у медали, есть обратная сторона. Почему же компьютеров так много – ведь они не играют значимой роли? Да потому, что они играют огромную социальную роль. Во-первых, потому что они «сжигают» свободное время миллиардов людей. Во-вторых, потому что они позволяют управлять обществом. Вспомним, что во главу угла в постиндустриальном обществе становится человек. Он становится и субъектом, и объектом прикладываемых усилий.

 

Социальные сети сыграли огромную роль – они показали всем вопиющее социальное, региональное, профессиональное и множество других видов неравенства. И сейчас миллиарды людей говорят, пишут, думают: «Отдайте нам наше!». Это приближает мир и к масштабным войнам, и к глобальному переселению.

 

Французский социолог Жак Аттали, анализируя тренды социальных перемен и возможности компьютеров, пришел к выводу, что в ближайшее полвека наступит эра гиперконтроля.

 

«Наблюдение – модное словечко грядущих времен.

 

Наступит время гиперконтроля. С помощью новейших технологий можно будет узнать всё о происхождении продукции и передвижении людей, что в далеком будущем станут использовать для военных целей. Датчики и миниатюрные камеры на всех общественных и частных территориях, в офисах и местах отдыха, даже в мобильных устройствах начнут следить за приездами и отъездами. Уже сейчас телефон позволяет не только общаться, но и отслеживать абонента. Посредством биометрических технологий (отпечатки пальцев, радужная оболочка глаза, форма рук и лица) будут наблюдать за перемещением путешественников, работников, потребителей. Контроль за состоянием здоровья, тела, души или качества продукции станет осуществляться с применением многочисленных аналитических машин…

 

Ничего не удастся держать в секрете, больше не останется причин для скромности и скрытности. Все будут знать всё обо всех. У людей исчезнет чувство стыда и одновременно увеличится толерантность…

 

Компании будут диктовать людям, как жить: защищаться, производить и потреблять» [23, c. 176–178].

 

Где же тут «гражданское общество»?

 

Но, может быть, это всего лишь антиутопия мрачного социолога? Отнюдь нет. Это именно тот курс, который, опираясь на современные технологии, предлагает Давосский экономический форум. Его организатор и руководитель Клаус Шваб выдвинул идею Четвертой промышленной революции. Он вместе с экспертами полагал, что человечество к 2025 году должно пройти через несколько переломных моментов. Среди них:

– 10 % людей носят одежду, подключенную к сети Интернет;

– 90 % людей имеют возможности неограниченного и бесплатного (поддерживаемого рекламой) хранения данных;

– 1 триллион датчиков, подключенных к сети Интернет;

– первый имеющийся в продаже имплантируемый мобильный телефон;

– первый робот с искусственным интеллектом в составе корпоративного совета директоров [см.: 24, c. 39–40].

 

На мой взгляд, сейчас настала пора думать об управлении рисками планируемых перемен и о том, как человеку остаться человеком.

 

В монографии Н. К. Оконской значительная часть посвящена духовности, на которую она смотрит с позиций «понимающей психологии». При всем уважении к психологам, среди которых были и есть выдающиеся исследователи, можно сказать, что эта дисциплина ещё не сложилась. Классики регулярно называли своих коллег шарлатанами. То, что прекрасно получалось у основоположников, обычно не получалось у их учеников. Их алгоритмы и подходы оказывались неотчуждаемы от авторов [см.: 25]. Категоричность и справедливость этого суждения показывает судьба отечественного образования. В 1960-х годах советское образование было одним из лучших в мире. Американский президент Джон Кеннеди говорил, что Советы обогнали Америку в космосе за школьной партой. В основе нашего образования лежал предметоцентрический подход. Школьников оценивали по тому, как они освоили преподаваемые предметы, а учителей по успехам их учеников. Школа была ориентирована на то, чтобы давать знания, умения, навыки.

 

После революции советское образование стали энергично ломать под лозунгом, выдвинутым психологом от образования А. Г. Асмоловым: «От культуры полезности к культуре достоинства». Декларировался и происходил переход от предметоцентрической к личностно-ориентированной концепции. При этом совершенно не важно, что знает ученик и чему его учит учитель. Главное, чтобы личность ученика развивалась. Международные сравнения показали, что наш «ученик» по умению применять знания по математике, по физике и естественным наукам и по чтению на родном языке оказался… в четвертом десятке.

 

При этом и ведущие психологи, и Академия образования из года в год говорили, что мы идем верным курсом и благодарили руководство страны за заботу об образовании.

 

Но ведь черное есть черное, а белое – белое. И когда я толковал всё это академику Академии образования, он мне всё объяснил: «Конечно вы правы. Именно так и надо говорить! Но я-то не могу это делать – мне надо ещё жену провести в член-корреспонденты». Видимо, это и есть понимающая психология. По-моему, опираться на неё в философских рассуждениях не стоит.

 

Монография Н. К. Оконской заслуживает внимания и обсуждения. В ней представлено целостное мировоззрение. Здесь есть о чем поговорить. В романтические времена Вольтер говорил о таких сочинениях: «Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить».

 

Мне кажется, что сейчас итог сказанного в тексте может быть выражен десятым тезисом о Фейербахе, касающемся самоорганизации:

«Точка зрения старого материализма есть “гражданское общество”, точка зрения нового материализма есть человеческое общество или обобществившееся человечество».

 

Заключение

Но это совсем другая история.

Фольклор

 
Трудно оторваться от работы, которую прочитал несколько раз, и больше не обращать внимание на детали. Поэтому обращу внимание только на два фрагмента.

 

Автор монографии подчеркивает: «Данное суждение позволяет привести ещё одно логическое умозаключение против захватнической теории возникновения собственности: агрессивность объединяемых в экономические союзы людей стала бы главной причиной их периодической гибели, под воздействием гормонов размножения или в борьбе за социальный статус в иерархической лестнице. Поскольку этого не случилось за миллионы лет, мы можем с уверенностью заключить, что человек вида “homo sapiens”, в отличие от питекантропов, синантропов, неандертальцев и других гоминидов, по своей природе добр, неагрессивен» [1, c. 26]. Похвала неожиданная, но от этого не менее приятная. Радостно, что мы, в конце концов, обошли питекантропов, синантропов и прочих гоминидов. Видна и связь с классикой. Гегель полагал, что человек по натуре зол. Фейербах, что добр и вообще «Бог есть любовь». Как не согласиться с Фейербахом? Хотя сегодня большинство считает, что всё зависит от обстоятельств и такие обобщения великих философов не вполне корректны…

 

Обращу внимание ещё на одно суждение Н. К. Оконской: «Человек как ценность – та часть человека (связь, общее), которая объединяет его в монолит социума, развивающегося скачками как вширь, так и ввысь. Следовательно, не каждый человек несет в себе ценность, зачастую представляя собой только часть ценности, более емкой и сложной (жизнь). Потенциал ребенка (“слеза ребенка” Достоевского) всегда выше потенциала взрослых, уже реализовавших свои возможности. Это запас прочности культуры» [1, c. 81].

 

Конечно, дети – это наше всё. Но, может быть, не надо так жестко с нами – взрослыми. Может быть, мы тоже кому-нибудь для чего-нибудь пригодимся? Хотя бы детям…

 

Слова из диалога Ивана Карамазова с братом Алешей про «слезинку ребенка» и высшую гармонию очень популярны среди авторов либерального плана. Дети плакали, плачут и будут плакать, и гиперболу великого писателя, герои которого обсуждали вопрос о существовании Бога, конечно, не следует рассматривать как руководство к действию.

 

Видимо, теперь надо спуститься с небес, которым посвящена часть книги Н. К. Оконской, на грешную землю.

 

Как и писали классики в начале XX века, при монополии развитие производства, позволяющего создавать собственность, приводит к дальнейшей монополизации и развитию криминала.

 

Что такое наше мнение или даже мнение президента России среди гигантского информационного потока, которым рулят CNN, BBC, Reuters, Associated Press, Time, Forbes и несколько других. Их возможности позволяют реализовать «культуру отмены» в отношении России. Мы видели, мы знаем, мы сказали, но кто же нас услышит?!

 

Есть и обратная сторона у компьютерной реальности. В России за пять лет число киберпреступлений возросло в 8 раз, а раскрываемость этих преступлений не превышает 25 % [см.: 26].

 

Более того, новейшая история показывает, что инструмент становится доминирующим по сравнению с той сущностью, для обслуживания которой он был создан. Деньги были созданы, чтобы обслуживать обмен товарами. Но затем финансовый капитал многократно превзошел промышленный и крайне выгодно стало «делать деньги из денег». Валовый годовой глобальный продукт составляет около $100 трлн, а объем финансовых инструментов превысил 1000 трлн. Хвост уверенно виляет собакой. Многие войны происходят потому, что накопилось много «плохих» долгов и кредитов, и войны – способ «списать их».

 

Однако происходит следующая метаморфоза: четвертая власть теснит три предшествующие. Стремительно развиваются гуманитарные технологии. Ранее рынок удовлетворял существующие потребности. Ныне цифровые платформы создают их у миллиардов людей. Именно они определяют, что нам следует знать, покупать, каких артистов и политиков ценить и уважать, а каких презирать. Это другая реальность.

 

Известный социолог М. Г. Делягин так определяет эту метаморфозу: «Спекулятивный финансовый капитал в наиболее передовой (активной и осознанной) своей части к настоящему времени уже полностью и окончательно переродился в капитал социальных платформ (“цифровой капитал”), неуклонно и последовательно, без всяких сантиментов рвущий все и всяческие связи со своим “материнским” фундаментом…

 

Принципиально значимая с точки зрения управляющих систем специфика социальных платформ (и тем более “цифровых экосистем”) заключается в том, что они обеспечивают управление каждым отдельно взятым индивидом непосредственно и напрямую, без привычного и кажущегося уже объективно необходимым, а теперь ставшим совершенно излишним посредничества “приводных ремней” в виде тех или иных организаций и денег» [27, c. 62–63]. Это ни что иное, как расшифровка концепции Четвертой промышленной революции, продвигаемой Давосским экономическим форумом.

 

За всем этим стоят новые общественные отношения: «Главным товаром информатизированной экономики объективно является информация… Насколько можно судить в настоящее время, главной ценностью человека в новых условиях стало его внимание – не традиционный обмен благ на деньги, а качественно иной по своей природе и значению обмен внимания на эмоции» [27, c. 68–69].

 

В рамках этой продвигаемой концепции возникает другая социальная структура, напоминающая ту, которая была очерчена в первой серии антиутопии братьев Вачовски «Матрица».

Высший уровень – «архитекторы», немногочисленные владельцы социальных платформ.

Второй уровень – специалисты, которых нужно будет немного (их сейчас часто называют салариатом).

Третий уровень – «дно» общества – остальные люди (прекариат или новые опасные классы). Они разобщены, находятся в «коконе комфорта» и являются объектом манипулирования.

 

Куда же здесь бедному «интеллектуальному собственнику» податься со своей «собственностью»?!

 

Надежда состоит в том, что это не финал – продолжение следует. Не всех устраивает описанный расклад, к которому ведут мировое сообщество. И у них есть свои козыри в рукаве.

 

Но это совсем другая история.

 

Список литературы

1. Оконская Н. К. Интеллектуальная собственность в информационную эпоху, социогенез и перспективы развития. – Пермь: ПНИПУ, 2018. – 276 с.

2. Проектирование будущего. Проблемы цифровой реальности. (2–3 февраля 2023 г., г. Москва). / Под ред. Г. Г. Малинецкого. – М.: ИПМ им. М. В. Келдыша, 2023. – 360 с.

3. Невозможное сегодня станет возможным завтра. Памяти К. Э. Циолковского // Официальный сайт Объединённого мемориального музея-заповедника Ю. А. Гагарина. – URL: https://museumgagarin.ru/news/nevozmozhnoe_segodnya_stanet_vozmozhnym_zavtra_pamyati_k_e_tsiolkovskogo/ (дата обращения 30.03.2024).

4. Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. – М.: Наука, 1989. – 400 с.

5. Фукуяма Ф. Конец истории? / Пер. с япон. А. А. Яковлева // Философия истории: Антология / Под. ред. Ю. А. Кимилева. – М.: Аспект Пресс, 1995. – С. 290–310.

6. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования / Перевод с английского. Изд. 2-ое, испр. и доп. – М.: Academia, 2004. – 788 c.

7. Гиренок Ф. И. Удовольствие мыслить иначе. – М.: Проспект, 2021. – 224 с.

8. Малинецкий Г. Г. Развитие и освоение компьютерного пространства и стратегическая стабильность. – СПб: ПОЛИТЕХ-ПРЕСС, 2023. – 108 с.

9. Ленин В. И. Что делать? // Полное собрание сочинений. Т. 6. – М.: Издательство политической литературы, 1972. – С. 1–192.

10. Самые яркие цитаты Юрия Лужкова. – URL: https://riamo.ru/articles/aktsenty/samye-yarkie-tsitaty-yuriya-luzhkova-xl/ (дата обращения 30.03.2024).

11. Бетелин В. Б. Горизонты цифрового будущего страны завтра это модели её экономики и образования сегодня / Проектирование будущего. Проблемы цифровой реальности. (3–4 февраля 2022 г., г. Москва). / Под ред. Г. Г. Малинецкого. – М.: ИПМ им. М. В. Келдыша, 2022. – С. 30–35.

12. Указ Президента Российской Федерации от 7 мая 2024 года №309 «О национальных целях развития Российской Федерации до 2030 года на перспективу до 2036 года» // ГАРАНТ – законодательство (кодексы, законы, указы, постановления) РФ, аналитика, комментарии, практика. – URL: https://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/408892634/ (дата обращения 30.03.2024).

13. Weizsäker E. U., Wijkman A. Come On! Capitalism. Short-Termism, Population and the Destruction of the Planet. A Report to the Club of the Roma. – NY: Springer Nature, 2018. – 220 p.

14. Генсек ООН возвестил о четырех угрожающих миру «всадниках апокалипсиса» // Новости в России и мире – ТАСС. – URL: https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/7582237 (дата обращения 30.03.2024).

15. Перкинс Дж. Исповедь экономического убийцы / Пер. с англ. Н. Л. Богомоловой. – М.: ООО «Протекст», 2004. – 330 с.

16. Гражданское общество // Википедия – свободная энциклопедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Гражданское_общество (дата обращения 30.03.2024).

17. Интеллектуальная собственность // Википедия – свободная энциклопедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Интеллектуальная_собственность (дата обращения 30.03.2024).

18. Малинецкий Г. Г. Синергетика – новый стиль мышления: Предметное знание, математическое моделирование и философская рефлексия в новой реальности. – М.: URSS, 2022. – 288 с.

19. Малинецкий Г. Г. Постиндустриальный вызов и новая гуманитаристика: Взгляд на проблемы человека через призму самоорганизации. – М.: URSS, 2024. – 232 c.

20. Харари Ю. Н. Homo Deus. Краткая история будущего. / Пер. с англ. А. А. Андреева. – М.: Синдбад, 2018. – 496 с.

21. Арбузова А. Как и на что пользователи тратили время в интернете в 2022 году. – URL: https://trends.rbc.ru/trends/industry/6417ec8e9a794760e8dfe0d1 (дата обращения 30.03.2024).

22. Гурова Т., Полунин Ю. Наступление «синих воротничков» // Эксперт. – 2017. – № 3. – С. 13–17.

23. Аттали Ж. Краткая история будущего. – СПб.: Питер, 2014. – 288 с.

24. Шваб К. Четвертая промышленная революция. – М.: Издательство «Э», 2017. – 208 с.

25. Аристов С. Великие психологи. – М.: Молодая гвардия, 2019. – 332 с.

26. Овчинский В., Сухаренко Л. Мир криминала. Преступность в период пандемии // Завтра. – 2021. – № 9 (1419). – С. 3.

27. Делягин М. Г. Мир после информации. Стабильность «[c] той стороны». – М.: Институт проблем глобализации, 2023. – 218 с.

 

References

1. Okonskaya N. K. Intellectual Property in the Information Age, Sociogenesis and Development Prospects [Intellektualnaya sobstvennost v informatsionnuyu epokhu, sotsiogenez i perspektivy razvitiya]. Perm: PNIPU, 2018, 276 p.

2. Malinetskiy G. G. (Ed.) Designing the Future. Problems of Digital Reality: 2–3 February 2023, Moscow [Proektirovanie buduschego. Problemy tsifrovoy realnosti: 2–3 fevralya 2023 g., g. Moskva]. Moscow: IPM imeni M. V. Keldysha, 2023, 360 p.

3. What Is Impossible Today Will Become Possible Tomorrow. In Memory of K. E. Tsiolkovsky [Nevozmozhnoe segodnya stanet vozmozhnym zavtra. Pamyati K. E. Tsiolkovskogo]. Available at: https://museumgagarin.ru/news/nevozmozhnoe_segodnya_stanet_vozmozhnym_zavtra_pamyati_k_e_tsiolkovskogo/ (accessed 30 March 2024).

4. Heisenberg W. Physics and Philosophy [Fizika i filosofiya]. Moscow: Nauka, 1989, 400 p.

5. Fukuyama F. The End of History? [Konets istorii?]. Filosofiya istorii: Antologiya (Philosophy of History: Anthology). Moscow: Aspekt Press, 1995, pp. 290–310.

6. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society: A Venture in Social Forecasting [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo. Opyt sotsialnogo prognozirovaniya]. Moscow: Academia, 2004, 788 p.

7. Girenok F. I. The Pleasure of Thinking Differently [Udovolstvie myslit inache]. Moscow: Prospekt, 2021, 224 p.

8. Malinetskiy G. G. Development and Exploration of the Computer Space and Strategic Stability [Razvitie i osvoenie kompyuternogo prostranstva i strategicheskaya stabilnost]. Saint Petersburg: POLITEKh-PRESS, 2023, 108 p.

9. Lenin V. I. What Is to Be Done? [Chto delat?]. Polnoe sobranie sochineniy. T. 6 (Complete Works. Vol. 6). Moscow: Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1972, pp. 1–192.

10. The Most Striking Quotes from Yuri Luzhkov [Samye yarkie tsitaty Yuriya Luzhkova]. Available at: https://riamo.ru/articles/aktsenty/samye-yarkie-tsitaty-yuriya-luzhkova-xl/ (accessed 30 March 2024).

11. Betelin V. B. The Horizons of the Country’s Digital Future Tomorrow Are the Models of Its Economy and Education Today [Gorizonty tsifrovogo buduschego strany zavtra eto modeli ee ekonomiki i obrazovaniya segodnya]. Proektirovanie buduschego. Problemy tsifrovoy realnosti: 2–3 fevralya 2023 g., g. Moskva (Designing the Future. Problems of Digital Reality: 2–3 February 2023, Moscow). Moscow: IPM imeni M. V. Keldysha, 2022, pp. 30–35.

12. Executive Order of the President of the Russian Federation of May 7, 2024 no. 309 “On the Development Goals of the Russian Federation through 2030 and for the Future until 2036” [Ukaz Prezidenta Rossiyskoy Federatsii ot 7 maya 2024 goda № 309 “O natsionalnykh tselyakh razvitiya Rossiyskoy Federatsii do 2030 goda na perspektivu do 2036 goda]. Available at: https://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/408892634/ (accessed 30 March 2024).

13. Weizsäker E. U., Wijkman A. Come On! Capitalism. Short-Termism, Population and the Destruction of the Planet. A Report to the Club of the Roma. New York: Springer Nature, 2018, 220 p.

14. The UN Secretary General Announced Four “Horses of the Apocalypse” Threatening the World [Gensek OON vozvestil o chetyrekh ugrozhayuschikh miru “vsadnikakh apokalipsisa”]. Available at: https://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/7582237 (accessed 30 March 2024).

15. Perkins J. Confessions of an Economic Hit Man [Ispoved ekonomicheskogo ubiytsy]. Moscow: OOO “Protekst”, 2004, 330 p.

16. Civil Society [Grazhdanskoe obschestvo]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Гражданское_общество (accessed 30 March 2024).

17. Intellectual Property [Intellektualnaya sobstvennost]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Интеллектуальная_собственность (accessed 30 March 2024).

18. Malinetskiy G. G. Synergetics of a New Style of Thinking: Subject Knowledge, Mathematical Modeling and Philosophical Reflection in a New Reality [Sinergetika – novyy stil myshleniya: Predmetnoe znanie, matematicheskoe modelirovanie i filosofskaya refleksiya v novoy realnosti]. Moscow: URSS, 2022, 288 p.

19. Malinetskiy G. G. Post-Industrial Challenge and New Humanities: A Look at Human Problems Through the Prism of Self-Organization [Postindustrialnyy vyzov i novaya gumanitaristika: Vzglyad na problemy cheloveka cherez prizmu samoorganizatsii]. Moscow: URSS, 2024, 232 p.

20. Harari Y. N. Homo Deus: A Brief History of Tomorrow [Homo Deus. Kratkaya istoriya buduschego]. Moscow: Sindbad, 2018, 496 p.

21. Arbuzova A. How and What Users Spent Time on the Internet in 2022 [Kak i na chto polzovateli tratili vremya v 2022 godu]. Available at: https://trends.rbc.ru/trends/industry/6417ec8e9a794760e8dfe0d1 (accessed 30 March 2024).

22. Gurova T., Polunin Yu. The Blue-Collar Offensive [Nastuplenie “sinikh vorotnichkov”]. Ekspert (Expert), 2017, no. 3, pp. 13–17.

23. Attali L. A Brief History of the Future [Kratkaya istoriya buduschego]. Saint Petersburg: Piter, 2014, 288 p.

24. Schwab K. This Fourth Industrial Revolution [Chetvertaya promyshlennaya revolyutsiya]. Moscow: Izdatelstvo “E”, 2017, 208 p.

25. Aristov S. Great Psychologists [Velikie psikhologi]. Moscow: Molodaya gvardiya, 2019, 332 p.

26. Ovchinskiy V., Sukharenko L. World of Crime. Crime During a Pandemic [Mir kriminala. Prestupnost v period pandemii]. Zavtra (Tomorrow), 2021, no. 9 (1419), p. 3.

27. Delyagin M. G. The World after Information. Stability “From the Other Side” [Mir posle informatsii. Stabilnost “[c] toy storony”]. Moscow: Institut problem globalizatsii, 2023, 218 p.

 

Ссылка на статью:
Малинецкий Г. Г. Интеллектуальная собственность. Надежды и реальность // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 1. – С. 12–39. URL: http://fikio.ru/?p=5550.

 

© Малинецкий Г. Г., 2024

УДК 316.423.2

 

Трубицын Олег Константинович – Новосибирский государственный университет, институт философии и права, доцент, кандидат философских наук, Новосибирск, Россия.

Email: trubitsyn77@mail.ru

SPIN: 5197-9813

Авторское резюме

Состояние вопроса: В современных научных и философских реконструкциях истории популярна ее интерпретация как закономерно ускоряющегося процесса. Однако существуют и альтернативные трактовки, которые говорят о том, что история замедляется или скорость ее стабилизируется. В целом гипотеза ускорения истории не вполне прояснена, концептуализирована и обоснована.

Методы исследования: Критика концепции ускорения истории осуществляется разными путями. Один путь – это опровержение гипотезы ускорения истории как последовательного сокращения продолжительности исторических стадий. Оно строится на критике предлагаемых сторонниками данного подхода схем периодизации истории. Другой путь – это указание ограниченности понимания ускорения истории как увеличения частоты существенных изменений. Обычно представление об ускорении истории строится на мировоззренческом фундаменте концепции социального прогресса. Соответственно, еще один вариант критики – это оценка теоретической и практической обоснованности представления об истории как прогрессе.

Результаты: Установлено, что трактовка истории как ускоряющегося процесса допустима лишь как определенная интерпретация истории. То есть ускорение не является объективным свойством самой истории. Из имеющегося многообразия исторических фактов можно построить несколько непротиворечивых и в определенном смысле «истинных» моделей истории, которые будут противоречить друг другу. В одной из них история действительно ускоряется, в других – нет. Выбор угла зрения зависит от целей исследователя, политических и религиозных убеждений. Говоря конкретнее, ускорение наблюдается в той картине истории, которая формируется на основе системного мировоззрения и веры в прогресс. При этом и в рамках такого мировоззрения дальнейшее ускорение истории, а если выражаться точнее, ускорение технико-экономического развития в будущем совершенно не гарантировано и может смениться не только его торможением, но и обращением вспять – деградацией.

Область применения результатов: Результаты исследования позволяют избавить общественное сознание от определенных стереотипов, которые проникают в научные модели истории и транслируются через систему образования.

Выводы: Выражение «ускорение истории» является не строгим понятием, а скорее метафорой или, в лучшем случае, незрелым и не проработанным концептом, истинным лишь в рамках определенных субъективных интерпретаций истории.

 

Ключевые слова: ускорении истории; периодизация истории; исторические изменения; прогресс; сингулярность; философия истории.

 

On the Philosophical and Theoretical Validity of the Hypothesis of History Acceleration

 

Trubitsyn Oleg Konstantinovich – Novosibirsk State University, Institute of Philosophy and Law, PhD (Philosophy), Associate Professor, Novosibirsk, Russia.

Email: trubitsyn77@mail.ru

Abstract

Background: In modern theoretical and philosophical reconstructions of history, its interpretation as a naturally accelerating process is popular. However, there are alternative interpretations that suggest that history slows down or its speed stabilizes. In general, the hypothesis of history acceleration is not fully clarified, conceptualized and justified.

Research methods: The concept of accelerating history is criticized in different ways. One way is to disprove the hypothesis of history acceleration as a consistent reduction of historical stage duration. It is based on criticism of the schemes of history periodization proposed by supporters of this approach. Another way is to indicate the limitations of understanding history acceleration as an increase in the frequency of significant changes. Typically, the idea of history acceleration is based on the ideological foundation of the concept of social progress. Accordingly, another option for criticism is an assessment of the theoretical and practical validity of the idea of history as progress.

Results: It is stated that the interpretation of history as an accelerating process is acceptable only as a certain interpretation of history, i. e. acceleration is not an objective characteristic of history itself. From the available variety of historical facts, it is possible to construct several consistent and, in a certain sense, “true” models of history that contradict one another. In one of them, history really accelerates, in others it does not. The choice of the approach depends on the researcher’s goals, political and religious beliefs. More specifically, the acceleration is observed in the picture of history, which is formed based on a systemic worldview and belief in progress. Within the framework of such a worldview, the further acceleration of history, or to be more precise, the acceleration of technical and economic development in the future is not guaranteed and can be replaced not only by its inhibition, but also by its reversal, i. e. degradation.

Implications: The results of the study make it possible to rid the social consciousness of certain stereotypes that penetrate into research models of history and are transmitted through the education system.

Conclusion: The expression “acceleration of history” is a metaphor, rather than a strict concept, or, at best, an immature and not developed concept, true only within the framework of certain subjective interpretations of history.

 

Keywords: acceleration of history; periodization of history; historical changes; progress; singularity; philosophy of history.

 

Существует распространенный стереотип массового сознания, утверждающий, что социальная история ускоряется. Подобные идеи возникают у многих людей еще в школьные годы, когда они обращают внимание на последовательное сокращение продолжительности исторических эпох, которое легко обнаружить во многих учебниках по Всемирной истории[1]. И действительно, на первый взгляд все очевидно: достижения прогресса в познании и развитии производительных сил обеспечивают кумулятивное развитие общества, порождая все бо́льшие объемы достижений за единицу времени, так что история движется все динамичнее.

 

Для научного сознания такая наглядность еще не является убедительным аргументом, хотя и дает основание для интуитивных предположений. Целый ряд ученых и философов подверг данную идею серьезному разбору, чтобы либо концептуализировать и обосновать подобную картину истории, либо поставить ее под сомнение и опровергнуть. Об ускорении истории писали, в частности, Г. Адамс, Р. Курцвейл, Г. Д. Снукс, С. П. Капица, А. Д. Панов, С. В. Цирель, Н. С. Розов и другие исследователи (впрочем, как будет показано далее, некоторые из этих авторов говорят о наличии пределов ускорения истории, говоря точнее – точки сингулярности, ставящей предел возможности прогнозирования дальнейших событий и тенденций развития).

 

Помимо этих схожих картин истории, предполагающих ее ускорение, имеются и другие, которые указывают, что история может не только ускоряться, но и замедляться. Причины замедления и даже остановки истории могут быть как пессимистическими с точки зрения прогрессистского мировоззрения, так и оптимистическими. «Хюбнер называет две возможные причины замедления прогресса: а) определенные направления науки и техники не развиваются из-за того, что они экономически невыгодны; б) способность людей поглощать знания подходит к концу, и в результате делать новые открытия становится все труднее. Он подкрепляет свои суждения графиком количества патентов, где пиком изобретательства оказывается 1915 г.» [2, с. 152]. Ф. Фукуяма [см.: 3] предлагает либерально-оптимистическую интерпретацию замедления истории вплоть до полной ее остановки: человечество наконец нашло наилучшую модель общественного устройства – либерально-демократическое общество с капиталистической экономикой, так что дальнейшей эволюции больше не будет. Иначе говоря, мы достигли уже, по его мнению, высшей стадии прогресса, которая будет теперь длиться неопределенно долго.

 

Как указывает Н. С. Розов, «под “ускорением истории” обычно понимают: 1) последовательное сокращение длительности значимых исторических эпох (ступеней антропогенеза, формаций и способов производства и накопления, стадий технологического роста, художественных стилей и т. д.); 2) рост числа существенных изменений в каждом примерно равном последующем отрезке времени в сравнении с предыдущими отрезками» [2, с. 151]. Можно заметить, что из ранее приведенных авторов Ф. Фукуяма, С. П. Капица, А. Д. Панов исходят из первой версии понимания сути ускорения истории, а Дж. Хюбнер и Н. С. Розов – из второй. В принципе эти два понимания друг другу не противоречат и могут быть совмещены на основе диалектического принципа перехода количественных изменений в качественные. Однако аналитически их лучше развести, поскольку разные авторы делают акцент либо на одно, либо на другое.

 

Итак, хотя идея ускорения истории кажется на первый взгляд интуитивно верной и очевидной, но философия затем и нужна, чтобы показать контринтуитивную сложность и неоднозначность простых, казалось бы, явлений. Соответственно, наша задача – подвергнуть критическому анализу разные стороны гипотезы ускорения истории. Для этого сначала будут рассмотрены аргументы исследователей (конкретнее, С. П. Капицы и А. Д. Панова), которые исходят из первой версии. Они уже рассматривались нами ранее [см.: 4], так что здесь основные положения предыдущей работы будут повторены с дополнительным обоснованием. Далее будут рассмотрены аргументы за и против второй версии понимания ускорения истории. И, наконец, приведены общие соображения относительно статуса гипотезы ускорения истории, ее мировоззренческого смысла и обоснованности.

 

* * *

Итак, в качестве примеров такого подхода, когда ускорение истории рассматривается как последовательный процесс «сжатия» исторических эпох, взяты гипотезы С. П. Капицы и А. Д. Панова. Любопытно, что модели ускорения истории данного типа склонны обосновывать ускорение истории синергетической методологией и отсылкой к более широкой модели так называемой «Большой истории», то есть представлению о единстве процесса эволюции Вселенной, частью которого является социальная эволюция.

 

Сначала рассмотрим концепцию ускорения истории С. П. Капицы, изложенную им в ряде статей [см.: 5; 6] и устных выступлениях и базирующуюся на модели демографического роста. Анализ демографического роста осуществляется им на основе методов системного анализа и синергетики. Предполагается, что данная методология наиболее адекватна для феноменологического описания развития сложных самоорганизующихся и автомодельно эволюционирующих систем, каковой и является, по его мнению, человечество. Это положение о том, что человечество должно рассматриваться как единая целостная система, является важной предпосылкой модели, построенной С. П. Капицей. Вполне убедительным выглядит его утверждение, что современное человечество можно рассматривать как систему благодаря наличию многочисленных информационных, экономических и прочих связей. Однако возникает сомнение, что человечество могло быть с достаточной адекватностью представлено как система до эпохи Великих географических открытий и возникновения современной капиталистической мировой системы, то есть до XVI века (а скорее даже до XIX века). Тем не менее Капица настаивает, что это было верно и в прошлом: «И в далеком прошлом, когда людей было мало и мир в значительной степени был разделен, все равно его популяции медленно, но верно взаимодействовали» [5, с. 65].

 

Это утверждение носит критический характер для следующих далее основных исходных положений его гипотезы: 1) сложность системы «человечество» математически определяется квадратом числа одновременно проживающих людей, то есть максимальным количеством связей между ними; 2) скорость демографического роста пропорциональна сложности системы; 3) также сложность системы определяет скорость социально-экономического прогресса, критерием чего является производство и потребление энергии. Отсюда следует, что рост при нелинейном кооперативном взаимодействии в принципе необратим, и все развитие человечества описывается как прогрессивная эволюция саморазвивающейся взаимосвязанной и взаимозависимой системы. Таким образом, С. П. Капица формулирует математическую (логарифмическую) модель гиперболического роста населения, из которой следует ускорение социального развития. Более того, утверждается не просто, что рост населения и социальное развитие параллельно ускоряются, но и что достижение ими определенных пороговых показателей синхронизировано. При достижении определенной численности населения происходит качественный скачок в развитии человечества и переход его на новый уровень. Продолжительность каждого исторического периода определяется тем, что в нем умещаются жизни примерно 9–10 млрд человек. Поскольку скорость роста населения увеличивается, каждый следующий исторический период оказывается короче предыдущего. И это сокращение исторических периодов можно интерпретировать как ускорение истории.

 

Гиперболическую модель демографического роста человечества предложил в середине ХХ века Маккендрик, согласно расчетам которого к 2030 г. численность населения Земли должна будет стать близкой к бесконечности. Модель Капицы строится на подобной математической формуле, что по идее должно приводить к выводу, что в текущем веке население продолжит гиперболически возрастать до неопределенно большой величины, а история продолжит ускоряться до неопределенно высокой скорости. Однако Капица признает, что делать подобные выводы просто нелепо, а также учитывает утверждения демографов о происходящем демографическом переходе, который категорически не вписывается в модель. Выход он находит в объявлении нашего времени точкой сингулярности, когда привычные законы развития коренным образом меняются в частности, происходит прекращение действия закона демографического роста и стабилизация численности населения, так что дальнейший прогресс (который им просто оптимистически принимается на веру) будет носить не экстенсивный, а интенсивный характер. Ускорение истории в смысле скорости смены исторических эпох достигло своего максимума: когда численность населения Земли приближается к пороговому значению в 9–10 млрд человек, живущих одновременно, историческая эпоха сжимается до продолжительности эффективной жизни одного поколения. Предположение, что история может ускоряться еще более привела бы нас к нелепому допущению, что исторические эпохи сократятся до считаных лет, а затем и еще меньших сроков, что абсурдно.

 

Предложенный С. П. Капицей подход для анализа человечества как саморазвивающейся системы, которую можно математически моделировать с опорой на методологию синергетики, имеет право на существование как способ феноменологического описания некоторых процессов. Однако возникают сомнения в его полной применимости в данном случае. Как следует из его исходных посылок, сильным ограничением подхода является требование системной целостности человечества. Как уже говорилось, Капица обнаруживает ее признаки уже в глубокой древности, что явно неверно. Стоит согласиться с И. Валлерстайном, что в древности человечество представляло собой набор почти изолированных мини-систем, связи между которыми были крайне эпизодическими и слабыми. А собственно мировая система формируется только после начала эпохи Великих географических открытий, когда устанавливаются связи между обществами разных континентов, а также происходит интенсификация связей между обществами Евразии. Сложно сказать, когда человечество с достаточным уровнем точности может быть квалифицировано как единая система, но это точно относится только к последним векам, а никак не многим тысячелетиям до нашей эры. Получается, что исходная предпосылка подхода С. П. Капицы становится адекватной реальности лишь относительно недавно, а подлинно высокий уровень интеграции мира достигается лишь в самое последнее время, в эпоху глобализации. Получается парадоксальная ситуация: модель Капицы вроде бы хорошо описывает ситуацию первобытной древности, ранних цивилизаций и средневековья, когда ее исходная предпосылка не соответствовала реальности, но перестает работать именно тогда, кода эта предпосылка становится по настоящему адекватной.

 

Феноменологический подход обнаруживает некоторые внешние закономерности, но не позволяет понять, какие именно факторы и механизмы здесь действуют и каковы границы их действия. В результате подход начинает походить на нумерологию или математический мистицизм неопифагорейцев. Это ярко проявляется в попытке объяснения феномена демографического перехода. Капица признает факт демографического перехода, не вписывающийся в его математическую модель, но дает этому несколько странное объяснение. Он описывает демографический переход как стабилизацию численности населения мира, которая происходит не равномерно по странам. Эта стабилизация численности вызывается, по его мнению, не какими-то социальными факторами, а закономерностями развития самоорганизующейся системы «человечество». «Распространенным является утверждение о том, что демографический переход определяется исчерпанием ресурсов. Однако растет число указаний на то, что именно системные процессы эволюции дают ключ к пониманию причин перехода, а наивный мальтузианский подход не способен объяснить это явление, имеющее такое значение в наши дни» [5, с. 77].

 

Стоит согласиться с отказом от мальтузианского варианта объяснения, но и предложенная альтернатива доверия не вызывает. Мальтузианский подход хорош хотя бы тем, что указывает на циклические тенденции в демографии и учитывает именно социальные факторы колебания численности населения. П. Турчин [см.: 7] с опорой на исторические данные показывает, что типичная картина демографии аграрных обществ – чередование фаз роста и падения численности населения, колебания с периодичностью 150–300 лет на фоне постепенного роста. Если С. П. Капица прогнозирует стабилизацию численности населения на уровне 14 [см.: 5] или 10–12 [см.: 6] млрд человек (то есть он уменьшил со временем величину своего прогноза), то П. Турчин уверенно заявляет, что рисуемая в большинстве источников сейчас картина стабилизации численности землян в 10–12 млрд человек неверна и скорее стоит ожидать в текущем веке снижения численности населения.

 

Правда и в отношении модели Турчина, разработанной для аграрных обществ, возникают сомнения в ее применимости для обществ современных. Действительно, стоит ожидать сокращения численности населения, но механизм здесь будет по всей видимости иной, чем в перенаселенных агарных обществах. Проблема в побочных следствиях модернизации. Модернизация предполагает массовую урбанизацию и всеобщее продолжительное образование. Если в средневековом селе ребенок начинал окупать вложенные в него усилия и ресурсы по крайней мере в подростковом возрасте, то в современном городе ребенок в принципе «не рентабелен». С развитием государственной системы социального обеспечения и современной пенсионной системы дети утратили и роль «обеспечителей» родительской старости. Обычно модернизация также сопровождается секуляризацией, что в сочетании с растущим благосостоянием приводит к росту гедонистических настроений, также не способствующих активному деторождению. Влияют, видимо, и современные культурные течения, также поощряющие гедонизм и различные «прогрессивные» ценности, наподобие child-free, не способствующие нормальному репродуктивному поведению. Дело, по всей видимости, состоит в этих и, может быть, каких-то еще конкретных социальных обстоятельствах эпохи модерна, а не в каком-то мифическом синергетическом эффекте, лежащем в основе закона самодостаточности гиперболического демографического роста. В пользу такого предположения говорит и неравномерность демографического перехода, который уже случился в странах, давно прошедших модернизацию, но еще и не начинался в некоторых наиболее отсталых аграрных странах. Если бы дело было в системных эффектах человечества как целого, то процессы демографического перехода происходили бы синхронно в разных странах, независимо от уровня их развития.

 

Остается еще один вопрос – а почему же тогда так красиво синхронизированы в модели С. П. Капицы исторические эпохи и накопленные 10 млрд жизней? Ответ состоит в том, что синхронизированы они, по всей видимости, именно только в теоретической модели, но не в реальной истории. Во-первых, численность населения прежних эпох известна нам очень приблизительно, и данные эти получены в основном путем математических расчетов. Не удивительно, что при этом получаются красивые графики, но не ясно, насколько точно они соответствуют действительности. Соответственно, мы не можем уверенно говорить, что с такого-то по такой-то века до нашей эры на планете проживало именно 9 млрд человек, а не 6 или 12. Во-вторых, все стадиальные классификации являются определенной условностью, конвенцией, хотя и строятся, как правило, не произвольно, а на основе некоторых существенных признаков. Тем не менее выделение той или иной вехи в качестве границы исторического этапа не является чем-то, осуществляемым с естественнонаучной строгостью. В частности, выделение исторических периодов самим Капицей выглядит в значительной степени произвольным. Он выделяет следующие исторические периоды [см.: 6].

1) Галечные культуры Homo habilis.

2) Заселение Европы и Азии.

3) Формирование вида Homo sapiens, появление речи и окультуренного огня.

4) Заселение Америки.

5) Появление технологий изготовления керамики и бронзы.

6) Появление городов, сельского хозяйства и древнейших цивилизаций Междуречья и Египта.

7) Осевое время, развитие греческой, индийской и китайской цивилизаций.

8) Средние века – от падения Рима до эпохи Великих географических открытий.

9) Новое время.

10) Мировые войны.

11) Современный период глобализации, информатизации и демографического перехода.

 

Можно отметить спорность большинства представленных вех, отделяющих одни исторические эпохи от других. Например, падение Рима – это, конечно, значимая веха в европейской истории, когда на место развитой античной цивилизации пришли варварские королевства. Однако она не выглядит столь же бесспорно значимой в мировом масштабе, если избегать привычного для историков прежнего времени европоцентризма. Глобализация, в отличие от крушения Западной Римской империи, действительно, имеет подлинно всемирное значение. Но выделять ее как историческую эпоху вряд ли стоит. Как уже было отмечено нами [см.: 8], глобализация – это, по существу, определенный проект мирового порядка, который пытались реализовать в конце ХХ начале XXI века и который потерпел крах. Наполеон также пытался создать определенный мировой порядок, и эта попытка также потерпела крах, так что ее справедливо не выделяют в качестве всемирно-исторической эпохи. «Спасти» выделение эпохи глобализации могло бы утверждение, что эта эпоха должна закончиться с достижением точки сингулярности, чего, однако, Капица не делает. Ну и самым спорным моментом в схеме Капицы является то, что формирование вида Homo sapiens происходит в его периодизации только на третьем этапе, хотя если речь идет об истории человечества, то это должен быть первый этап. В результате такого расширения понятия «человечество» на иной биологический вид общая продолжительность истории решительно увеличивается. Подобное удлинение истории в сочетании с выделением весьма произвольных с точки зрения всемирной истории вех ведет к тому, что этапы истории подгоняются под данные демографической модели, что, собственно, и создает эффект красивого логарифмического распределения равного числа людей по сокращающимся эпохам в соответствии с синергетической моделью.

 

Концепция ускорения истории в синергетической перспективе соединяется с концепциями Большой истории и сингулярности. Если сингулярность присутствует и в модели ускорения истории С. П. Капицы, то попытку вписать ускорение социальной истории в Большую историю предпринимают уже другие исследователи.

 

* * *

Радикальной попыткой рассмотреть Большую историю как последовательно ускоряющийся процесс является работа А. Д. Панова [см.: 9]. Он развивает идеи С. П. Капицы, а также А. П. Назаретяна и И. М. Дьяконова, формулируя собственное видение так называемой планетарной истории. Панов утверждает, что «планетарная история, включающая историю биосферы и цивилизации, представляет собой последовательность эпох и разделяющих их фазовых переходов революций. Последовательность революций характеризуется явлением «ускорения исторического времени» и образует сходящуюся последовательность точек, обладающую свойством масштабной инвариантности. Ожидаемый предел этой последовательности приходится на 2000–2030 гг. Планетарный цикл Универсальной истории, продолжавшийся 4 млрд лет и характеризовавшийся эффектом ускорения исторического времени, заканчивается у нас на глазах, и эволюция должна будет пойти по совершенно новому пути» [9, с. 122]. В данном подходе синергетическая модель Большой истории рассматривает как саморазвивающуюся систему не только человечество как целое, но биосферу, продолжением линии эволюции которой является развитие человеческой цивилизации: «социальная эволюция продолжает биологическую» [9, с. 131]. Более того, исследователь пытается еще более расширить Большую историю, включив в единую линию эволюции и предбиологическую эволюцию от зарождения Вселенной. Поскольку срок химической эволюции на Земле оказывается слишком коротким, чтобы вписаться в предложенную математическую модель, исследователь вынужден соглашаться с гипотезой панспермии, что выглядит подгонкой «неправильных» фактов под красивую теорию.

 

Но в принципе можно пока оставить предбиологическую эволюцию за пределами основной модели, как это делает сам А. Д. Панов, ограничившись единой биосоциальной эволюцией. Здесь он выделяет следующие планетарные революции.

0) Возникновение жизни.

1) Неопротерозойская революция.

2) Кембрийский взрыв.

3) Начало мезозойской эры.

4) Начало кайнозойской эры (революция млекопитающих).

5) Начало неогена (возникновение гоминид).

6. Начало четвертичного периода (антропоген).

7. Олувай.

8. Шелль (появление Homo erectus).

9. Ашель (появление Homo sapiens neandertalensis и Homo sapiens sapiens).

10. Мустье (культурная революция неандертальцев).

11. Верхнепалеолитическая культурная революция кроманьонцев.

12. Неолитическая революция.

13. Начало древнего мира.

14. Железный век, Осевое время.

15. Средневековье (с V–VII веков).

16. Первая промышленная революция XV–XVI веков.

17. Вторая промышленная революция 1830–1840-х гг.

18. Информационная революция 1950-х гг., переход развитых стран в постиндустриальную эпоху.

19. Глобализация с 1991 г.

 

Таким образом, вся предшествующая биологическая и социальная эволюция вплоть до начала XXI века представляла собой единую последовательность укорачивающихся периодов, сходящуюся к точке сингулярности приблизительно в 2015 г., плюс-минус 15 лет. Эффект ускорения исторического времени достиг в наши дни максимума и дальнейшего ускорения уже не будет, а история далее пойдет по новому, непредсказуемому руслу. Так что «переживаемый сейчас системный кризис цивилизации означает конец четырех миллиардолетнего автомодельного аттрактора земной планетарной эволюции» [9, с. 135].

 

Автор признает определенную трудность его методологии: «Итак, методика выбора планетарных революций для анализа не проста и не вполне однозначна. Анализ затрудняет прежде всего отсутствие явного, не связанного с мнением экспертов определения качественного различия между разными фазами эволюции планетарной системы» [9, с. 135]. Однако, как представляется, он недооценивает значимость данной проблемы.

 

Являются ли переход к средневековью, появление компьютеров или окончание холодной войны и глобализация столь значимыми вехами гипотетической универсальной эволюции, чтобы их можно было поставить в один ряд с зарождением жизни или появлением вида Homo sapiens? Это выглядит как крайний антропоцентризм, свойственный скорее средневековой геоцентрической картине мира, чем современной. Но там это имело не только научное, но и религиозное обоснование, оставаясь делом веры. Не очень понятно, почему вся предшествующая эволюция Вселенной до сих пор шла по единой гиперболической линии, ведущей к сингулярности наших дней, связанной с текущими социальными изменениями. Для нас происходящие сейчас события, несомненно, очень значимы, как значимы для каждого поколения те события, которые в его время происходили. Но предполагаемая чрезвычайная значимость нашего времени пока никак ярко не проявляется даже в масштабе человеческой истории[2]. Тем более не понятно космическое значение текущих событий. Его можно было бы вписать в религиозную картину мира, объявив наши дни временем апокалипсиса и конца времен. Однако же предполагается, что это научная модель, а точка сингулярности связана с демографическим переходом и некоторым социальным кризисом. Но пока мы можем констатировать, что текущий кризис не столь уж масштабен, чтобы объявлять его узловым поворотным пунктом истории человечества, равнозначным или даже превосходящим по значимости появление человеческой цивилизации и самого человечества. Конечно, до окончания верхнего предела точки сингулярности по Панову – 2030-го года – еще осталось некоторое время, чтобы мы могли столкнуться со столь радикальной планетарной революцией, которая превзойдет по значимости появление млекопитающих и неолитическую революцию, но основная прогнозная дата – 2015 г. прошла без признаков столь резкого перелома.

 

Но вернемся к проблеме сложности периодизации человеческой истории. Самый спорный момент касается периодизации древнейших времен. Я не ставлю под сомнение выделение таких эпох как Олувай, Шелль, Ашель, Мустье, Верхний палеолит. Однако возникает вопрос: является ли культурная революция кроманьонцев прямым продолжением линии развития, идущей от культурной революции неандертальцев? Скорее ситуация выглядит так, что два вида некоторое время развивались параллельно, а не так, что одна культурная революция есть развитие другой на более высокой стадии. Есть проблемы и с выделением более поздних эпох. А. Д. Панов, в отличие от С. П. Капицы, осознает европоцентристскую ограниченность традиционного выделения периода средневековья с датировкой его от падения Западной Римской империи. Поэтому он делает датировку перехода к средневековью несколько размытой, относя ее к продолжительному периоду от падения Рима до возникновения ислама. Но полностью это проблемы не решает, поскольку если рассматривать человечество как принципиально единый объект (как это предполагает методология синергетики), то и вехи должны быть общезначимыми. Падение Западной Римской империи и зарождение ислама мало сказались даже на Китае, не говоря уже о цивилизациях Америки. Более того, после падения Рима Восточная Римская империя просуществовала еще несколько веков, что ставит под сомнение фундаментальную общечеловеческую значимость данного события, не говоря уже об эволюции Вселенной. Мы привыкли в марксистской традиции рассматривать переход от рабовладельческой формации к феодальной как прогрессивный скачок в развитии производительных сил и общества в целом. Но, если быть объективными, до начала индустриализации (у Панова значащейся всего лишь как вторая промышленная революция) средневековое и раннее нововременное общество едва ли серьезно превосходили античное по уровню развития производительных сил и не отличались радикально в плане повседневного образа жизни обывателей. Выделение глобализации как особой эпохи может выглядеть достаточно правдоподобным, но только при условии, уже упомянутом выше: данная эпоха в схеме периодов должна закончиться в наши дни. Такая интерпретация может следовать из модели Панова, но только в сочетании с сомнительной идеей сингулярности. Датирование наступления постиндустриальной эпохи с середины ХХ века это следование необоснованным теориям постиндустриализма, ложность которых была показана автором ранее [см.: 10; 11]. Таким образом, получается, что математическая точность гиперболического графика, на котором располагаются все социальные революции, образуя красивую картину равномерно ускоряющейся истории, обеспечивается в основном произвольным подбором исторических дат.

 

В целом можно сказать, что синергетические модели, предполагающие ускорение истории вплоть до достижения точки сингулярности, спасает от подозрения в мистицизме только заявленный феноменологический характер. Интерпретация истории Вселенной или по крайней мере планетарной истории выглядит так, как будто основные события человеческой истории были фатально предопределены от начала времен. Такой вариант был бы приемлем при допущении роли Божественного Провидения, но без такой предпосылки данная модель выглядит еще более утрированным эгоцентризмом (или может лучше сказать хроноцентризмом, имея в виду убеждение в исключительности своего времени), чем гегелевская философия истории в интерпретации С. Л. Франка[3].

 

* * *

Еще одной попыткой связать гипотезу ускорения истории с методологией Большой истории являются работы С. В. Циреля [см.: 13; 14]. Однако их выводы нельзя назвать последовательными. Уважение автора к историческим фактам не позволяет ему втиснуть их в красивую математическую модель, где последовательное ускорение социальной истории является прямым продолжением столь же последовательного ускорения естественной истории. Так, он признает, что замедляющаяся геологическая эволюция не может быть вписана в единый ряд Большой истории. Также для астрофизиков и астрономов более близок взгляд на эволюцию как замедляющийся процесс.

 

Тем не менее понятие ускорения применимо к Большой истории, если рассматривать ускорение социальной эволюции как продолжение ускоряющегося процесса биологической эволюции. Вместе с тем отмеченное уважение автора к эмпирике не дает ему построить упрощенную модель, где биологическая эволюция, а далее и социальная только ускоряются. Есть два основных паттерна течения процессов эволюции. Первый, характерный скорее для биологической эволюции, «состоит из длительных этапов постепенной эволюции с более или менее постоянной скоростью, разделяемых короткими периодами кризисов или, иными словами, периодами быстрой эволюции» [13, с. 192]. Второй, более характерный для социальной эволюции, «включает в себя как замедляющуюся, так и ускоряющуюся эволюцию» [13, с. 192]. Таким образом, согласно его представлениям, процесс этот скорее волнообразный, когда периоды ускорения сменяются периодами замедления и застоя. Он делает прогноз о том, что «если в ближайшее время не произойдет существенных изменений, касающихся самой природы человека… то в дальнейшем нас ожидает стабилизация или даже некоторое замедление скорости исторических изменений» [13, с. 171].

 

К тому же феномен ускорения относится до Нового времени к отдельным цивилизациям, а не человечеству в целом, поскольку «при меньшей связности мир-системы до “военной революции” ускорения различных цивилизаций, не вызванные планетарными климатическими изменениями, могли идти как синфазно, так и в противофазе…» [14, с. 124]. В целом же получается, что не существует единой логики эволюции Вселенной, где на одной линии гиперболического графика располагались бы астрономические, геологические, биологические и социальные революции, происходящие в ускоряющемся темпе. Можно говорить лишь о некоторой тенденции ускорения биологической и социальной эволюции, да и то с осторожностью, учитывая и противоположные тенденции.

 

* * *

Из приведенных выше аргументов не следует, конечно, что концепция ускорения истории не имеет права на жизнь. Но это значит, что подходы, строящиеся на предпосылках синергетической методологии, концепциях Большой истории и сингулярности, а также трактовке ускорения истории как последовательного сокращения длительности значимых исторических эпох выглядят неубедительным вариантом обоснования ускорения истории. Более перспективным представляется другой подход, который строится на трактовке ускорения истории как роста числа существенных изменений в каждом последующем отрезке времени в сравнении с предыдущими отрезками или как увеличения числа инноваций и темпов развития за каждый последующий астрономический временной период. Именно такой подход будет рассмотрен далее.

 

В качестве примера этого подхода взяты работы Н. С. Розова [см.: 2; 15]. Данный автор дает следующее исходное определение ускорения истории: «Определим ускорение истории как рост частоты существенных переломов в социальной эволюции, которые в свою очередь детерминируются фундаментальными инновациями в технологиях, политических, экономических, правовых взаимодействиях, в мировоззрении и культуре. Фундаментальными считаются те инновации, которые, становясь частями доминирующего режима, способствуют его распространению за счет вытеснения и ассимиляции других режимов, что и составляет существенный перелом в социальной эволюции» [15, с. 36]. Иначе говоря, ускорение истории связано с ускорением частоты существенных изменений, то есть тех, которые «значимо меняют повседневную жизнь, сознание, поведение больших масс людей, потенциально – всего человечества. В рамках приведенной модели таковы изменения, приводящие те или иные режимы к доминированию за пределами своих начальных носителей – обществ и регионов» [2, с. 153]. Розов исходит из очевидности факта ускорения истории, понимаемого соответствующим образом, в последние 500 лет. Выделяется пять основных причин появления фундаментальных инноваций, учащение которых, собственно, и означает ускорение истории:

1) наличие спроса на инновацию;

2) концентрация творческих индивидов и групп и конкуренция между ними;

3) пересечение нескольких, ранее автономных творческих сетей;

4) условия для выживания инноваций;

5) достаточная широта и плотность коммуникаций для диффузии.

 

В свою очередь развитие данных обстоятельств в последние пол тысячелетия обусловлено процессом модернизации: «Очевидна связь базовых условий рождения и распространения инноваций с модернизацией. Сам термин “модернизация” весьма размыт, поэтому будем трактовать его как четыре относительно автономных линии социально-эволюционного развития: секуляризация, бюрократизация, капиталистическая индустриализация и демократизация» [15, с. 37]. Далее следует переход к анализу и прогнозу современной социальной ситуации. Розов указывает, что секуляризация «вероятно, исчерпала свой потенциал в плане ускорения инноваций» [15, с. 38]. Влияние бюрократизации имеет противоречивый характер, а «эффект демократизации является исторически временным и ограниченным» [15, с. 39]. И только капиталистическая индустриализация по-прежнему является «мощным движителем инноваций, причем не только в технологиях, но также в организационных структурах, финансовой сфере, праве» [15, с. 38]. То есть это такой современный вариант социального материализма и прогрессизма, когда развитие производственной, технико-экономической сферы признается главным двигателем социального прогресса, детерминирующим развитие общества в целом. Из этого анализа следует прогноз, что «следует ожидать и волн усиленного ускорения истории, и периодов спада, торможения. Вполне убедительными выглядят только аргументы в пользу продолжающегося усиления поляризации – разрыва между наиболее продвинутыми, богатыми регионами (Запада в широком понимании) и отсталыми (особенно в Центральной Африке, Северной и Центральной Азии и в центре Южной Америки)» [2, с. 160]. И наконец, общий, несколько неопределенный вывод автора: «Ускорение истории – не миф, но и не абсолютный “закон истории”» [15, с. 41].

 

* * *

С последним утверждением о том, что ускорение истории не является «железным законом истории», нужно безусловно согласиться. Но существует ли хотя бы устойчивая тенденция подобного рода, если уж ускорение истории – не миф? Если трактовать ускорение истории как увеличение плотности инноваций разного рода, то можно заметить, что подобные периоды в истории отдельных обществ и, после формирования мировой системы, в истории мира в целом сменялись периодами относительной стабильности, когда потенциал очередной инновации осваивался и получал широкое применение. Об этом нам говорят, в частности, циклические модели развития геополитики и технико-экономической сферы.

 

Существуют разные модели смены геополитических лидеров (циклов гегемонии), но все они не демонстрируют тенденций ускорения процессов перехода гегемонии от одной сверхдержавы к другой. Согласно И. Валлерстайну, будущая держава-гегемон в процессе своего подъема получает превосходство сначала в сфере производства, затем в торговле и финансах. В таком же порядке происходит утрата преимуществ слабеющим гегемоном, теряющим свое лидерское положение. Будущий геополитический лидер сначала опережает другие страны во внедрении неких эффективных инноваций, за счет чего получает существенное преимущество в военном и экономическом плане, которое и воплощается в конце концов в его гегемонии. Затем инновации усваиваются его конкурентами, что уничтожает его преимущество и ведет к утрате лидерства.

 

Циклические процессы наблюдаются и в динамике возвышения и падения держав (социальных режимов). Об этом нам говорит теория Дж. Глабба, который провел сравнительное исследование ряда ближневосточных держав и сформулировал обобщенную модель типичного жизненного цикла аграрного государства. «Несмотря на превратности судьбы и случайные обстоятельства людской расы в разные эпохи, периоды существования разных империй в различные эпохи показывают значительное сходство» [16, с. 3]. В среднем они существуют по 250 лет, плюс-минус и проходят несколько последовательных стадий (по сути, цикл Ибн Халдуна): от вторжения варваров через расцвет, последующую деградацию и гибель. Расцвет – сначала военный, затем экономический – осуществляется чрез ряд успешных инноваций. По мнению Глабба, эта модель верна в принципе не только для ближневосточных аграрных обществ, но и для любых других, в том числе современных западных. 250 лет – не обязательно срок жизни какой-то страны, но по крайней мере срок существования определенной ее формы. Например, в истории России можно выделить в качестве последовательных режимов Московское царство, Российскую империю, Советский Союз. И хотя последний просуществовал всего около 70 лет, это говорит не столько об ускорении истории в ХХ веке, сколько о необычной хрупкости и недолговечности данного режима, не прожившего нормального срока.

 

Циклические процессы появления, распространения инноваций и исчерпания их потенциала наблюдаются также в сфере производства. Экономическое развитие в индустриальный период отличается в целом более высокими темпами, чем в доиндустриальный период. Но динамика индустриализма с точки зрения внедрения и распространения инноваций имеет равномерный, а не ускоряющийся характер. Модель смены технологических укладов С. Ю. Глазьева [см.: 17] говорит нам о том, что смена этих укладов, то есть поступательное движение к более высоким ступеням технологического развития происходит достаточно равномерно: и в XIX, и в ХХ веке существование технологических укладов длится примерно по 50–60 лет.

 

Такой показатель скорости истории, как «существенные изменения», выглядит несколько неопределенным. Крах европейских колониальных империй, как и падение империй прошлого большинство людей сочтет существенными изменениями. То же относится и к большим войнам, особенно гражданским, экономическим кризисам и т. п. Однако падение империи, война, экономический кризис не вписывается в прогрессистскую модель в качестве образца позитивной социальной инновации. Более убедительными показателями скорости истории в прогрессистской модели представляются такие показатели как научные открытия, технологические инновации, экономический рост, в особенности подушевой, рост численности населения, увеличение уровня образованности населения, увеличение скорости передачи информации и перевозки грузов, увеличение объема производимой и потребляемой обществом энергии. Популярное убеждение о тенденции накопления знаний к ускорению и связанным с этим общим ускорением социального развития выразил, в частности, Т. Стоуньер. Он утверждает, что «чем больше знаешь, тем легче познавать новое. Чем больше изобретено, тем больше изобретают. Вот почему ускоряется темп изменений» [18, с. 400]. При этом «в своем постоянном ускорении техническое развитие приносит изменения не только в экономику, но и в общество в целом» [18, с. 401].

 

Однако, вопреки этим стереотипам, если брать долгосрочные тренды по данным параметрам, то они в основном демонстрируют замедление и даже прекращение роста. Например, как указывалось ранее, по подсчетам Дж. Хюбнера пик изобретательства приходится на 1915 г., во всяком случае если проводить расчет на душу населения. С учетом замедления роста населения в мире в целом и начавшейся в модернизированных странах депопуляции стоит ожидать существенного замедления темпов развития научного знания и технологических инноваций, а не ускорения, предполагаемого гипотезой технологической сингулярности Р. Курцвейла и разными вариантами концепции постиндустриального общества. По факту это уже наблюдается в последние десятилетия. «Американские исследователи выяснили, что частота прорывных открытий и изобретений снизилась за последние пятьдесят лет примерно на 90 %, что указывает на фундаментальный сдвиг в характере научно-технического развития человечества» [19].

 

Ускорение инновационного развития в принципе может стимулироваться, помимо роста численности населения, увеличением уровня образованности населения и увеличением плотности социального взаимодействия. О приближении к пределам увеличения уровня образованности говорят нам аргументы Р. Коллинза [см.: 20]. Он указывает, что в развитых странах не только среднее, но и высшее образование имеют практически все, кто способен на это в интеллектуальном плане. Более того, происходит инфляция дипломов о высшем образовании, когда при устройстве на работу все чаще требуется не просто наличие высшего образования, а наличие нескольких дипломов или ученой степени. При этом такой рост образованности не связан с технологическими изменениями, а скорее служит цели исключения молодежи с рынка труда. Получается, что только в наиболее отсталых странах с массовой неграмотностью еще есть возможности быстрого повышения производительности труда и эффективности экономики за счет повышения уровня образования населения.

 

Что же касается интенсивности социального взаимодействия, то оно определяется скоростью передачи информации и скоростью перемещения физических объектов, прежде всего людей и товаров. Уже изобретение телеграфа позволило передавать сообщения на большие расстояния с практически бесконечной скоростью (то есть без существенных задержек с точки зрения человеческого восприятия). Информационно-коммуникационная революция сделала мгновенную и масштабную передачу текстовых, аудио и видео сообщений массовой и почти бесплатной услугой. Так что в этой сфере мы уже достигли точки сингулярности, и дальнейшего увеличения скорости данного процесса не предполагается. Тем не менее это пока не привело к революционным социальным последствиям и существенному развитию в сфере материального производства. Смены же логистического уклада, то есть существенного увеличения скорости перевозок или их удешевления в последнее время не происходило.

 

В результате мы видим ситуацию, когда темпы мирового экономического роста в последние десятилетия не ускоряются, а даже напротив (максимальные темпы роста наблюдались в середине ХХ века[4]). В целом темпы экономического роста могут быть одним из ключевых показателей «скорости истории» в упрощенной экономоцентрической модели. С этой точки зрения история действительно выглядит как ускоряющийся процесс, когда после веков роста производства на душу населения, близкого к нулю, в Новое время, особенно с начала XIX века он начал идти ускоряющимися темпами. Однако, как было отмечено выше, после некоторого ускорения истории, точнее говоря ускорения технико-экономического развития периода активной индустриализации, мы сталкиваемся не с ситуацией успешного постиндустриального перехода, а с ситуацией индустриального кризиса стран первой волны модернизации. Гипотеза Н. С. Розова утверждает, что страны Запада должны развиваться ускоренными темпами, все больше отрываясь от остального мира, а некоторые другие страны, в частности Россия (а кем еще может быть страна Северной Азии из приведенной ранее цитаты?) должны деградировать из-за демодернизации. Но показатели экономического развития нынешнего века демонстрируют нам нечто совершенно иное[5]. Это говорит о том, что потенциал предыдущей волны инноваций уже исчерпал себя в странах Запада, где он начал реализовываться раньше, а новой, равноценной волны успешных инноваций пока не последовало.

 

Конечно, научное и техническое развитие слабо предсказуемо, и не исключено появление какого-то неожиданного сценария, который приведет к реализации прогноза Розова. Так, некоторые энтузиасты многого ожидают от информационных технологий, в особенности технологии искусственного интеллекта, в развитии которых страны Запада пока еще по-прежнему лидируют. Предполагается, что если, допустим, США смогут первыми создать сильный ИИ, то это станет таким козырем, который побьет все конкурентные преимущества новых индустриальных стран и позволит Америке уйти в непреодолимый отрыв от остальных стран, резко ускорив ее развитие в целом. Но такой вариант представляется пока маловероятным с практической точки зрения. А в теоретическом плане он выглядит крайне односторонней и радикальной версией технологического детерминизма.

 

* * *

Отмеченные выше соображения ставят под сомнения отдельные второстепенные утверждения Н. С. Розова, но в целом подтверждают его представление о том, что ускорение истории, понимаемое как рост числа успешных инноваций в каждом последующем отрезке времени, действительно а) может происходить в отдельные периоды времени, сменяясь затем противоположными тенденциями, б) касается скорее отдельных обществ, чем мира в целом, следовательно в) не гарантировано для любой данной страны в любой данный период времени. Тем не менее нужно заметить, что данное представление является верным только в рамках определенной парадигмы (картины истории) – научной, материалистической и прогрессистской. Далее мы увидим, что право на существование имеют и другие макроисторические парадигмы – не прогрессистские, не материалистические и вообще не научные. И в рамках этих подходов ускорение истории либо выглядит совсем иначе, либо вообще является ложным концептом.

 

Сначала приведем практические аргументы научной критики прогрессизма.

 

Некоторые ключевые идеи либерального прогрессизма хорошо выразили Е. Гайдар и В. Мау в своей либеральной интерпретации марксистской философии истории [см.: 23]. Прогрессистское мировоззрение держится на нескольких основных положениях, в частности на убежденности в том, что общество от века к веку становится все более сложным, технологически развитым, богатым, справедливым, гуманным и свободным, причем все эти факторы взаимно усиливают друг друга. Так, согласно утверждениям Гайдара и Мау, существует прямая взаимосвязь между разными уровнями развития технологической базы, среднедушевым ВВП и определенными формами политической и социальной организации общества. Страны с сопоставимым уровнем среднедушевого ВВП, как правило, имеют сходные политические системы и параметры, характеризующие другие сферы жизнедеятельности общества. То, что данная модель не соответствует эмпирическим данным достаточно очевидно. Можно, конечно, привести примеры стран, хорошо соответствующих данной схеме, но имеется и немало случаев, не вписывающихся в нее. С одной стороны, имеется ряд стран Восточной и Южной Европы и Латинской Америки, находящихся под плотным контролем международных либеральных структур и демонстрирующих явные успехи по критериям рейтингов, составляемых ими, которые, однако, не демонстрируют сколь-нибудь впечатляющих успехов в технико-экономическом развитии. С другой стороны, мы видим Китай, достигший впечатляющих успехов в этом развитии и достигший приличных показателей в плане производства и дохода на душу населения, но категорически не соответствующий критериям либерального прогресса. Наконец, имеются монархии Персидского залива, где абсолютизм и фундаментализм сочетаются с очень высоким ВВП и доходом на душу населения.

 

Тем не менее допустим даже, что корреляция такого рода, который заявляют Гайдар и Мау, существует. И действительно, до последнего времени наблюдалась тенденция технологического развития, экономического роста, повышения качества жизни и либерализации общественных отношений. Будет ли понимаемый подобным образом прогресс в нынешнем веке ускоряться и вообще продолжаться в принципе? Ответ таков: не исключено, но вряд ли. Во всяком случае никаких гарантий этого нет. Рывок в технико-экономическом развитии нашей цивилизации, сделавший доступными массовое образование и здравоохранение, социальные гарантии и высокий уровень потребления произошел благодаря индустриализации. А индустриализацию сделала возможной топливно-энергетическая революция – переход на более высокий энергетический уклад, связанный с освоением углеводородного топлива. В XIX–ХХ веках именно этот эффективный и дешевый вид энергии обеспечил невиданный ранее рост материального производства, став базисом демографического роста одновременно с ростом подушевых доходов. Выход из мальтузианской ловушки демонстрируют невиданные прежде темпы роста: в ХХ веке численность населения Земли выросла почти в 4 раза, а мировой ВВП – почти в 20 раз. Однако даже чтобы просто сохранять прежний темп развития, без дальнейшего увеличения темпов роста, человечеству необходимо постоянно увеличивать потребление энергии. Ограниченность запасов не возобновляемого сырья в сочетании с технологическими трудностями в освоении технологий холодного термоядерного синтеза и печальными результатами попыток развития ВИЭ не дает нам надежды, что обойдется без серьезного кризиса техногенной цивилизации. Еще в 1970-е годы для Римского клуба был подготовлен доклад «Пределы роста», выводы которого позже серьезно корректировались, но принципиально не опровергались. По мнению экспертов клуба даже сокращение темпов роста потребления энергии на душу населения может привести к экономическому кризису. Но основной сценарий предполагает снижение потребления энергии, что уже в середине текущего века может вызвать системный кризис, или скорее даже катастрофу с резким сокращением производства и населения мира.

 

Иначе говоря, стабилизация с сохранением нынешней численности населения, уровня потребления и качества жизни в условиях продления нынешнего технологического и энергетического уклада невозможна в принципе. Произойдет либо переход на более высокий уровень технико-экономического развития в сочетании с серьезными социальными и моральными изменениями, либо деградация технико-экономического базиса общества, сопровождаемая социальными катаклизмами. Причем первый вариант является важной задачей социального развития, решение которой совершенно ничем не гарантировано. Перспективы ускорения истории, понимаемого как экспоненциальный рост производства и потребления энергии, товаров и социальных услуг, в настоящий момент практически не просматриваются.

 

* * *

Теперь перейдем к теоретическим аргументам научной критики прогрессизма. Как можно понять из вышесказанного, в основе представления о скорости истории как функции от числа инноваций лежит несколько мировоззренческих предпосылок.

1) Прогрессизм, то есть вера в линейность социальной эволюции, которая идет от относительно простого и плохого к более сложному и лучшему состоянию общества.

2) Перемены – фактор прогресса, а отсутствие перемен означает застой, стагнацию.

3) Технологический детерминизм, то есть убеждение, что основной импульс развития находится в технологической сфере и вектор его направленности задан кумулятивным процессом накопления знаний; таким образом, техносфера имеет тенденцию саморазвиваться и тем стимулировать все прочие сферы социальной жизни двигаться за собой по пути прогресса.

 

Все эти постулаты крайне спорные.

 

Не будем здесь подробно рассматривать аргументы за и против технологического детерминизма. Отметим только, что определенный смысл в анализе технологических детерминант развития имеется, но у такого подхода есть и существенные ограничения. Х. Сколимовски [см.: 24] приводит пример Китая XIV века, который достиг высокого уровня развития техники, что не привело, однако, к существенным социальным изменениям.  По его мнению, то, что техника не вызвала социальных перемен свидетельствует прежде всего о том, что в них не было нужды. Хотя западные интеллектуалы обычно интерпретируют это так, что это косные социальные институты подавили прогресс, что является явным признаком застоя и отсталости.

 

По мнению отечественных исследователей А. В. Коротаева, Н. Н. Крадина и В. А. Лынши [см.: 25], эволюция может протекать в виде: а) ароморфоза, то есть развития, изменения от простого к сложному, б) деградации – движения от сложных к простым социальным системам, в) идиоадаптации – структурных сдвигов на одном и том же уровне сложности[6]. Спенсеровская эволюция – это развитие, а понятием прогресса обычно обозначается развитие от плохого к хорошему [см.: 26].

 

Такая нерасторжимая связь понятия прогресса с оценкой «плохо-хорошо» делает его научный статус сомнительным. Это соображение, а также популярность отказа от системного представления об обществе побуждают многих современных ученых-обществоведов вообще отказаться от концепции социального прогресса как ложной и научно необоснованной. Так, Ч. Тилли [см.: 27] заявляет, что традиционная социология, а с ней и философия истории попалась в ловушку гипотез XIX века о том, что общество существует объективно как система, имеют место единый феномен социального развития и восходящая последовательность стадий. Именно эти заблуждения приводят к возникновению ложного представления о прогрессе, которое устраняется, если перейти к более адекватным представлениям, формируемым современной сетевой парадигмой социологии. Она предполагает, что общество – это скорее сеть многочисленных социальных отношений, а вместо одного главного процесса социальных изменений существует множество фрагментарных и разнонаправленных. Соответственно, с точки зрения современных парадигм философии истории – исторической социологии и теории деятельности, – невозможно описать историю как прогресс, линейную смену стадий.

 

Х. Сколимовски указывает, что в прежние времена перемены считались проклятием и лишь в последнее время мы «уверили себя, что перемена – не проклятье, а благословение, что она – фактор прогресса. Мы уверены также, что отсутствие перемен означает отсутствие прогресса и в конечном счете застой, незавершенность… Перемена является скрытой предпосылкой в нашей метафизике движения: мы всегда идем вперед, даже если идем в никуда» [24, с. 240]. Действительно, изменения – не самоцель. Изменения могут быть травматичными, имеющими негативные побочные последствия, могут вести к деградации общества и человека по определенным параметрам, не учитываемым технократическими моделями прогресса. Научно-техническое и экономическое развитие не означает автоматически позитивного развития с точки социальных и моральных критериев. Отсутствие перемен в какой-либо сфере может свидетельствовать не только о застое и закостенелости, но и о реализации эффективной общественной модели, которая пока позволяет решать все возникающие перед обществом задачи. В тоже время у Н. С. Розова «оптимистичными» именуются исключительно сценарии, предполагающие ускорение истории, а торможение воспринимается однозначно негативно.

 

В условиях, когда перспектива деградации материальной сферы общества становится высоко вероятной, актуальным становится вопрос: как квалифицировать подобные процессы с точки зрения концепции ускорения истории. Нулевая скорость роста – это обозначение стабилизации, отсутствия какого-либо развития или деградации. Деградация – это не замедление развития, не остановка истории с точки зрения прогрессисткой схемы. Скорее это то, что А. В. Коротаев [см.: 26] называет «антипрогресс», то есть движение вперед, от старого к новому, характеризующееся ухудшением ситуации по каким-либо значимым критериям социального прогресса. Получается, что это движение с отрицательной скоростью. Будет ли тогда ускоренная деградация вариантом ускорения истории, поскольку значимые изменения происходят все быстрее?

 

* * *

Наконец, давайте рассмотрим философские аргументы против интерпретации истории как закономерно ускоряющегося процесса. Основной аргумент связан с тем, что подобная интерпретация истории не является объективно-научной, хотя и претендует на это. Она также покоится на определенных субъективных предпосылках, верах и ценностях, как и другие интерпретации, не более, но и не менее истинные. Ранее уже говорилось о хроноцентризме, то есть склонности рассматривать современного человека как меру всех исторических событий. То, что это устойчивый стереотип восприятия хорошо видно из нашей обычной оценки значимости событий, происходивших до нашей эры и в последние сто лет. История древнеегипетской цивилизации сливается для нас в единый нераздельный исторический этап, хотя там происходили весьма значимые для самих египтян события – падения династий и царств, нашествия варваров и оккупация, восстановление государственности, религиозные реформы. То же и с историей древнего Китая. В ней много чего происходило. Так что это дало основания философу-легисту Хань Фэю, жившему еще до нашей эры, разделить историю Китая на древнейший, средневековый и современный периоды. Но для нас это все – одна и та же история древнего Китая. Получается неважно, исходим ли мы из трактовки ускорения истории как смены этапов или как частоты существенных изменений, никаких существенных с нашей точки зрения изменений там не происходило, значит и смены исторических эпох там не было. Иное дело – наше восприятие истории ХХ века и наших дней. В качестве фундаментально значимых исторических событий, возможно даже знаменующих переход от одной исторической эпохи к другой, называют начало Первой мировой войны, революцию 1917 г., Великую депрессию, Вторую мировую войну, создание Бреттон-Вудской финансовой системы, создание ООН, появление первых компьютеров, начало освоения космоса, появление персональных компьютеров и сети Интернет, крах советского блока, даты эмансипации женщин и всевозможных меньшинств в разных странах, даже теракт 11 сентября 2001 г. Что ни год, то великое эпохальное событие. Вот нынче ChatGPT запустили.

 

И ведь нельзя сказать, что это не верно. Но это верно для нашего современного человека, для которого значимы прежде всего экономические процессы, технологические инновации, расширение гражданских прав и, может быть, яркие геополитические события. Но человек другой эпохи или другого, например, религиозного мировоззрения, оценил бы значимость данных событий совсем иначе. Для него существенным было нечто совершенно иное. Это не значит, что концепция ускорения истории не нашла бы никакой поддержки, но интерпретация ее была бы совершенно иной. Имеется в виду картина истории, формируемая индуистской историософией, где ускорение истории заключается в том, что деградация человеческой цивилизации происходит ускоряющимися темпами, когда из четырех юг (эпох) каждая следующая короче и хуже предыдущей. Но в большинстве историософских моделей ускорения истории нет. Так, христианская картина истории не предполагает ни идеи прогресса, ни идеи ускорения истории. Не отрицая возможности материального совершенствования мира в плане достижения жизненных благ и удовольствий, христианство указывает на тенденцию нравственной, духовной деградации человечества, которая ведет нас к катастрофическому концу истории. Для нашей темы здесь важно то, что, с точки зрения христианства, по-настоящему существенными являются вовсе не те события, которые признаются таковыми в материалистической рациональной философии истории. Так что обычно рассматриваемые нами как исторические вехи события в данной картине истории вообще не могут служить основаниями для расчета скорости истории и доказательства ее ускорения или торможения.

 

Конечно, существует соблазн сказать, что религиозные картины истории – это детские сказки человечества, что для современного научного сознания это не серьезно. Но что тогда серьезно? Современный подросток предложил бы свою версию периодизации истории, исходя из своего стихийно материалистического мировоззрения, своих жизненных забот и ценностей: до появления смартфона – доисторическая эпоха, затем каждая новая модель – новая эпоха. Но чем теоретически нагруженное мировоззрение современного ученого и его картина истории принципиально отличается от этого наивного взгляда гипотетического подростка? Он также объявляет нечто значимое для себя (ну пусть и для какой-то широкой социально-исторической общности – нации, класса, поколения) значимым с общечеловеческой, философско-исторической точки зрения, и отсюда рисует картину истории, где долгое время ничего не происходило, пока несколько лет (веков) назад ни случилось некое историческое событие, после которого пошел прогресс и все с ускорением. Например, с точки зрения феминистской философии истории, периодизация выглядит так: тысячи лет патриархата и угнетения женщин вплоть до ХХ века, затем первая волна феминизма, вторая волна, третья… Ускорение налицо!

 

* * *

Итак, наше исследование не опровергло полностью гипотезы ускорения истории, да и задачи такой не было. Зато показано, что такая трактовка допустима лишь как определенная интерпретация истории, одна из ряда возможных. Иначе говоря, ускорение не является объективным свойством истории. Из имеющегося многообразия исторических фактов можно построить несколько непротиворечивых и в определенном смысле «истинных» моделей истории, которые будут противоречить друг другу. В одной из них история действительно ускоряется, в других – нет. Выбор угла зрения зависит от целей исследователя (исследовательского интереса), политических и религиозных убеждений, которые не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты.

 

Конкретно говоря, ускорение наблюдается в той картине истории, которая формируется на основе системного прогрессистского мировоззрения. Но и здесь выражение «ускорение истории» является не строгим понятием, а скорее метафорой или, в лучшем случае, незрелым, непроработанным концептом. Так что более корректным было бы говорить об ускорении научного, технического и экономического развития определенного общества или об увеличении частоты социальных инноваций в определенный период истории. Действительная тенденция такого локального ускорения обусловлена кумулятивным (в определенных пределах) накоплением знаний и совокупного капитала. Также существует определенная нестрогая корреляция между этими параметрами и ростом численности населения. В таком ограниченном смысле слова можно говорить об ускорении истории в эпоху модерна. Но и здесь более строго нужно говорить не об экспоненциальном общем ускорении истории на всем данном этапе истории, а скорее о цикле локальных ускорений-замедлений. Периодически происходят технологические и социальные революции, способствующие временной резкой интенсификации инноваций, что, собственно, и может в определенной перспективе интерпретироваться как ускорение истории. Это связано с тем, что технические инновации изменяют структуру производительных сил, следовательно, классовую структуру общества, а значит, дестабилизируют политические и прочие социальные отношения. Но это не стоит интерпретировать как прогресс, закономерное и устойчивое движение от низшего к высшему, непременно лучшему состоянию общества.

 

Соответственно, даже эмпирически наблюдаемое в период Нового времени ускорение научно-технического и экономического развития, сопровождаемое рядом социальных изменений, не стоит интерпретировать как закономерное, неизбежное и строго математически регулярное ускорение истории. Синергетическая модель ускорения истории предполагает достижение (и, скорее всего, уже в близком будущем) точки сингулярности. Предлагаемая же в данной статье интерпретация приводит к выводу о нелепости подобного предположения. Промышленная и научно-техническая революция дали временный импульс процессам технико-экономических и социальных изменений. Исчерпание импульса со временем ведет к замедлению процессов развития вплоть до перехода на траекторию технологического регресса. От такого сценария нас может избавить непредсказуемое начало новой революции, которая спровоцирует новую волну изменений (совершенно не обязательно «прогрессивных» в широком смысле слова). Так что и в рамках такого материалистического мировоззрения дальнейшее продолжение ускорения истории, случившееся в эпоху модерна, а если выражаться точнее, ускорение технико-экономического развития в дальнейшем совершенно не гарантировано и может смениться не только его торможением, но и обращением вспять – деградацией. Таким образом, говорить о существовании универсального «железного» закона ускорения истории, описываемого строгой гиперболической функцией или графически отражаемого кривой экспоненциального роста, не приходится.

 

Список литературы

1. The Law of Acceleration of History: Definition, Examples, Proof and Refutation // All about Everything: Answers to Frequently Asked Questions. – URL: https://stuklopechat.com/obrazovanie/82055-zakon-uskoreniya-istorii-opredelenie-primery-dokazatelstvo-i-oproverzhenie.html (дата обращения 08.06.2023).

2. Розов Н. С. Ускорение истории: причинные механизмы и пределы // Общественные науки и современность. – 2015. – № 6. – С. 151–163.

3. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. – 1990. – № 3. – С. 134–147.

4. Трубицын О. К. Критика обоснования ускорения истории при помощи синергетики и концепции «Большой истории» // Сибирский философский журнал. – 2023. – № 2. – С. 36–46. DOI: 10.25205/2541-7517-2023-21-2-36-46

5. Капица С. П. Феноменологическая теория роста населения Земли // Успехи физических наук. – 1996. – Т. 166. – № 1. – С. 63–80.

6. Капица С. П. Об ускорении исторического времени // Новая и новейшая история. – 2004. – № 6. – С. 3–16.

7. Turchin P. Long-Term Population Cycles in Human Societies // R. S. Ostfeld, W. H. Schlesinger (Eds.) / The Year in Ecology and Conservation Biology (Annals of the New York Academy of Sciences). – 2009. – Vol. 1162. – Pp. 1–17.

8. Трубицын О. К. Закончилась ли глобализация? // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2022. – № 3. – С. 12–37. URL: http://fikio.ru/?p=5151 (дата обращения 08.06.2023).

9. Панов А. Д. Сингулярная точка истории // Общественные науки и современность. – 2005. – № 1. – С. 122–137.

10. Трубицын О. К. Критерии выхода общественного развития на стадию постмодерна // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 3 (29). – С. 18–35. URL: http://fikio.ru/?p=4125 (дата обращения 08.06.2023).

11. Трубицын О. К. Оценка сильной версии концепции постиндустриального общества // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 4 (30). – С. 83–103. URL: http://fikio.ru/?p=4219 (дата обращения 08.06.2023).

12. Обществознание: учебное пособие для абитуриентов, электронное издание сетевого распространения / Г. Г. Кириленко, М. В. Кудина, Л. Б. Логунова и др.; под ред. Ю. Ю. Петрунина. – М.: «КДУ», «Добросвет», 2018. – 656 с. – URL: https://bookonlime.ru/node/1041 (дата обращения 08.06.2023).

13. Цирель С. В. Скорость эволюции: пульсирующая, замедляющаяся, ускоряющаяся // Универсальная и глобальная история (эволюция Вселенной, Земли, жизни и общества): хрестоматия. – Волгоград: Учитель, 2012. – С. 167–196.

14. Цирель С. В. Big History и Singularity как метафоры, гипотезы и прогноз // Эволюция: Эволюционные грани сингулярности. – 2020. – № 10. – С. 102–125.

15. Розов Н. С. Социальные условия творчества, линии модернизации и ускорение истории // Сибирский философский журнал. – 2015. – Том 13. – № 3. – С. 36–42.

16. Glubb J. The Fate of Empires and Search for Survival. – Edinburg: William Blackwood & Sons Ltd, 1978. – 24 p.

17. Глазьев С. Ю. Геноцид. – М.: ТЕРРА, 1998. – 320 с.

18. Стоуньер Т. Информационное богатство: профиль постиндустриальной экономики // Новая технократическая волна на Западе. – М.: Прогресс, 1986. – С. 392–409.

19. Темпы научно-технического прогресса снизились за последние полвека на 90% // Наука – ТАСС. – URL: https://nauka.tass.ru/nauka/16724369 (дата обращения 08.06.2023).

20. Коллинз Р. Технологическое замещение и кризисы капитализма: выходы и тупики // Политическая концептология: журнал метадисциплинарных исследований. – 2010. – № 1. – С. 35–50.

21. Темпы роста мировой экономики в ретроспективе // Статьи для высших учебных заведений. – URL: https://bstudy.net/686670/ekonomika/tempy_rosta_mirovoy_ekonomiki_retrospektive (дата обращения 08.06.2023).

22. List of Countries by Real GDP Growth Rate // Wikipedia. – URL: https://en.wikipedia.org/wiki/List_of_countries_by_real_GDP_growth_rate (дата обращения 08.06.2023).

23. Гайдар Е., Мау В. Марксизм: между научной теорией и «светской религией» (либеральная апология) (окончание) // Вопросы экономики. – № 6. – 2004. – С. 28–56. DOI: 10.32609/0042-8736-2004-6-28-56

24. Сколимовски Х. Философия техники как философия человека // Новая технократическая волна на Западе. – М.: Прогресс, 1986. – С. 240–249.

25. Коротаев А. В., Крадин Н. Н., Лынша В. А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации: коллективная монография. – М.: Логос, 2000. – С. 24–83.

26. Коротаев А. В. Социальная эволюция: факторы, закономерности, тенденции. – М.: Восточная литература, 2003. – 278 с.

27. Штомпка П. Социология социальных изменений. – М.: Аспект Пресс, 1996. – 416 с.

 

References

1. The Law of Acceleration of History: Definition, Examples, Proof and Refutation. Available at: https://stuklopechat.com/obrazovanie/82055-zakon-uskoreniya-istorii-opredelenie-primery-dokazatelstvo-i-oproverzhenie.html (accessed 08 June 2023).

2. Rozov N. S. Acceleration of History: Causal Mechanisms and Limits [Uskorenie istorii: prichinnye mekhanizmy i predely]. Obschestvennye nauki i sovremennost (Social Sciences and Contemporary World), 2015, no. 6, pp. 151–163.

3. Fukuyama F. The End of History? [Konets istorii?]. Voprosy filosofii (Problems of Philosophy), 1990, no. 3, pp. 134–147.

4. Trubitsyn O. K. Criticism of the Justification of History Acceleration with the Help of Synergetics and the Concept of “Big History” [Kritika obosnovaniya uskoreniya istorii pri pomoschi sinergetiki i kontseptsii “Bolshoy istorii”]. Sibirskiy filosofskiy zhurnal (Siberian Journal of Philosophy), 2023, no. 2, pp. 36–46. DOI: 10.25205/2541-7517-2023-21-2-36-46

5. Kapitsа S. P. The Phenomenological Theory of World Population Growth [Fenomenologicheskaya teoriya rosta naseleniya Zemli]. Uspekhi fizicheskikh nauk (Physics-Uspekhi. Advances in Physical Sciences), 1996, vol. 166, no. 1, pp. 63–80.

6. Kapitsa S. P. On the Acceleration of Historical Time [Ob uskorenii istoricheskogo vremeni]. Novaya i noveyshaya istoriya (Modern and Contemporary History), 2004, no. 6, pp. 3–16.

7. Turchin P. Long-Term Population Cycles in Human Societies. The Year in Ecology and Conservation Biology (Annals of the New York Academy of Sciences), 2009, vol. 1162, pp. 1–17.

8. Trubitsyn O. K. Is Globalization Over? [Zakonchilas li globalizatsiya?]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2022, no. 3, pp. 12–37. Available at: http://fikio.ru/?p=5151 (accessed 08 June 2023).

9. Panov A. D. Singular Point of History [Singulyarnaya tochka istorii]. Obschestvennye nauki i sovremennost (Social Sciences and Contemporary World), 2005, no. 1, pp. 122–137.

10. Trubitsyn O. K. Criteria for Entering the Postmodern Stage of Social Development [Kriterii vykhoda obschestvennogo razvitiya na stadiyu postmoderna]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2020, no. 3 (29), pp. 18–35. Available at: http://fikio.ru/?p=4125 (accessed 08 June 2023).

11. Trubitsyn O. K. Evaluation of a Strong Version of the Post-Industrial Society Concept [Otsenka silnoy versii kontseptsii postindustrialnogo obschestva]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2020, no. 4 (30), pp. 83–103. Available at: http://fikio.ru/?p=4219 (accessed 08 June 2023).

12. Kirilenko G. G., Kudina M. V., Logunova L. B.; Petrunin Y. Y. (Ed.) Social Studies: A Textbook for Applicants [Obschestvoznanie: uchebnoe posobie dlya abiturientov]. Moscow: “KDU”, “Dobrosvet”, 2018, 656 p. Available at: https://bookonlime.ru/node/1041 (accessed 08 June 2023).

13. Tsirel S. V. The Speed of Evolution: Pulsating, Slowing Down, Accelerating [Skorost evolyutsii: pulsiruyuschaya, zamedlyayuschayasya, uskoryayuschayasya]. Universalnaya i globalnaya istoriya (evolyutsiya Vselennoy, Zemli, zhizni i obschestva): Khrestomatiya (Universal and Global History (Evolution of the Universe, Earth, Life and Society): Chrestomathy). Volgograd: Uchitel, 2012, pp. 167–196.

14. Tsirel S. V. Big History and Singularity as Metaphors, Hypotheses and Forecasts [Big History i Singularity kak metafory, gipotezy i prognoz]. Evolyutsiya: Evolyutsionnye grani singulyarnosti (Evolution: Evolutionary Facets of the Singularity), 2020, no. 10, pp. 102–125.

15. Rozov N. S. Social Conditions of Creativity, Lines of Modernization, and Acceleration of History [Sotsialnye usloviya tvorchestva, linii modernizatsii i uskorenie istorii]. Sibirskiy filosofskiy zhurnal (Siberian Journal of Philosophy), 2015, vol. 13, no. 3, pp. 36–42.

16. Glubb J. The Fate of Empires and Search for Survival. Edinburg: William Blackwood & Sons Ltd, 1978, 24 p.

17. Glazyev S. Yu. Genocide [Genocid]. Moscow: TERRA, 1998, 320 p.

18. Stonier T. The Wealth of Information: A Profile of the Post-Industrial Economy [Informatsionnoe bogatstvo: profil postindustrialnoy ekonomiki]. Novaya tekhnokraticheskaya volna na Zapade (New Technocratic Wave in the West). Moscow: Progress, 1986, pp. 392–409.

19. The Pace of Scientific and Technological Progress Has Decreased by 90 % over the Past Half Century [Tempy nauchno-tekhnicheskogo progressa snizilis za poslednie polveka na 90 %]. Available at: https://nauka.tass.ru/nauka/16724369 (accessed 08 June 2023).

20. Collins R. Technological Displacement and Capitalist Crises Escapes and Dead Ends [Tekhnologicheskoe zameschenie i krizisy kapitalizma: vykhody i tupiki]. Politicheskaya kontseptologiya: zhurnal metadistsiplinarnykh issledovaniy (The Political Conceptology: Journal of Metadisciplinary Research), 2010, no. 1, pp. 35–50.

21. The Growth Rates of the World Economy in Retrospect [Tempy rosta mirovoy ekonomiki v retrospektive]. Available at: https://bstudy.net/686670/ekonomika/tempy_rosta_mirovoy_ekonomiki_retrospektive (accessed 08 June 2023).

22. List of Countries by Real GDP Growth Rate. Available at: https://en.wikipedia.org/wiki/List_of_countries_by_real_GDP_growth_rate (accessed 08 June 2023).

23. Gaidar E., Mau V. Marxism: Between the Scientific Theory and “Secular Religion” (Liberal Apologia) [Marksizm: mezhdu nauchnoy teoriey i “svetskoy religiey” (liberalnaya apologiya) (okonchanie)]. Voprosy ekonomiki (Questions of Economics), 2004, no. 6, pp. 28–56. DOI: 10.32609/0042-8736-2004-6-28-56

24. Skolimowski H. Philosophy of Technology as a Philosophy of Man [Filosofiya tekhniki kak filosofiya cheloveka]. Novaya tekhnokraticheskaya volna na Zapade (New Technocratic Wave in the West). Moscow: Progress, 1986, pp. 240–249.

25. Korotaev A. V., Kradin N. N., Lynsha V. A. Alternatives to Social Evolution [Alternativy sotsialnoy evolyutsii (vvodnye zamechaniya)]. Alternativnye puti k tsivilizatsii: kollektiynaya monografiya (Alternative Paths to Civilization: Collective Monograph). Moscow: Logos, 2000, pp. 24–83.

26. Korotaev A. V. Social Evolution: Factors, Patterns, Trends [Sotsialnaya evolyutsiya: faktory, zakonomernosti, tendentsii]. Moscow: Vostochnaya literatura, 2003, 278 p.

27. Sztompka P. The Sociology of Social Change [Sotsiologiya sotsialnykh izmeneniy]. Moscow: Aspekt Press, 1996, 416 p.



[1] В США тема ускорения истории проходится в восьмом классе. И на экзамене ученикам задается вопрос, что такое закон ускорения истории. Предполагается, что ученик должен знать, что каждый последующий этап развития человечества намного короче предыдущего [см.: 1].

[2] Происходящие сейчас перемены вполне могут оказаться весьма значимыми, действительно открывающими какой-то новый этап истории. Но по значимости это все же скорее будет, как максимум, аналог процесса модернизации, а не аналог появления человеческого вида. Перспективы создания нового вида разумных существ или роботов с сильным искусственным интеллектом пока остаются достоянием фантастики. По крайней мере до 2030 г. мы почти наверняка не успеем.

[3] «Русский философ С. Л. Франк, иронизируя над гегелевской философией истории, так интерпретирует характерную для Гегеля логику. История делится на три этапа: первый – от Адама до моего дедушки (период варварства и зачатков культуры); второй – от дедушки до меня (период подготовки великих достижений); третий – Я и мое время (осуществление цели всемирной истории)» [12].

[4] Темпы роста ВВП на душу населения были максимальными в середине ХХ века и с тех пор постепенно снижаются [см.: 21].

[5] Среднегодовой экономический рост в 2000–2012 гг. [см.: 22] составил в США – 0,9 %, Западной Европе – 0,8 %, Японии – 0,7%, странах бывшего СССР – 5,3 %, 2013 –2021 гг. составил [см.: 21] в США – 2%, Германии – 1,1 %, Япония – 0,47 %, России – 1,2 %. Хотя в России с 2013 по 2021 гг. темпы экономического роста были ниже, чем в США, но не ниже, чем в других развитых странах, при том, что экономика России подверглась после 2014 г. серьезному санкционному давлению. Тем не менее в текущем веке темпы роста ВВП в России были выше, чем в странах Запада. Темпы роста США и развитых стран в целом в последние десятилетия устойчиво держатся ниже среднемировых.

[6] Следует уточнить, что выделение ароморфоза, деградации (общей дегенерации) и идиоадаптации как направлений эволюционного процесса основывается на трудах Ч. Дарвина и было подробно разработано российскими биологами-эволюционистами А. Н. Северцовым и И. И. Шмальгаузеном. См., например: И. И. Шмальгаузен. Пути и закономерности эволюционного процесса. Избранные труды. М.: Наука, 1983. – 360 с. (Прим. главного редактора).

 

Ссылка на статью:
Трубицын О. К. К вопросу о философской и научной обоснованности гипотезы ускорения истории // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 1. – С. 40–68. URL: http://fikio.ru/?p=5545.
 

© Трубицын О. К., 2024

УДК 17.02:130.2

Светлой памяти профессора

Василия Петровича Тугаринова (1898–1978),

выдающегося советского философа

 

Комаров Виктор Дмитриевич – ветеран КПСС–КПРФ, почётный профессор Военной академии материально-технического обеспечения им. генерала армии А. В. Хрулева, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: vdkomarov@mail.ru

SPIN: 3340-8380

Авторское резюме

Состояние вопроса: О кризисе современного российского образования и возможных путях его преодоления сейчас много говорится и в научной, и в публицистической литературе. Для понимания природы этого кризиса и его разрешения важной теоретической опорой является концепция ценностей жизни и культуры, разработанная известным петербургским философом Василием Петровичем Тугариновым.

Результаты: Марксистско-ленинская теория ценностей разрабатывалась на основе методологии диалектического материализма. Ее творческим развитием явились идеи профессора В. П. Тугаринова о соотношении ценностей жизни и ценностей культуры. В статье мы впервые выделяем базовые ценности жизни (жизнь вообще, здоровье, средства жизни, свобода) и базовые ценности культуры (истина, добро, справедливость, красота). Проблему совершенствования российского воспитательно-образовательного процесса следует рассматривать именно в духе единства этих двух групп ценностей. Перспектива возрождения в Русском мире социалистического способа производства материальной жизни неразрывно связана с экономическим ростом народного хозяйства России на основе интеллектуализации труда совокупного рабочего класса. Богатство личности каждого человека становится продуктом возвышения национальных ценностей народов России.

Выводы: В философского-аксиологическом аспекте традиции русско-советского образования тройственны: 1) научное обеспечение праведного построения жизни народа; 2) ориентация нравственного поведения личности на высшую справедливость; 3) обучение каждого поколения построению жизни по законам красоты. В социалистическом обществе информационной эпохи государственная организация образования должна сопрягаться с воспитательным процессом формирования череды поколений единого народа при помощи «всеобщего интеллекта» (К. Маркс).

 

Ключевые слова: ценность; аксиология; базовая ценность; способ производства материальной жизни (СПМЖ); неценность; ценности жизни; ценности культуры; геноцид; гармоничная личность; реальный гуманизм; народный патриотизм; государственный патриотизм; совокупный работник; всеобщий научный труд; искусственный интеллект; информационная эпоха; общественная формация; социалистическая глобализация.

 

 Dedicated

to the memory of Vasily Petrovich Tugatinov (1898–1978),

outstanding Soviet philosopher

 

Life and Culture Values in the Educational Process of the Information Age

 

Komarov Viktor Dmitrievich – veteran of the CPSU-CPRF, honorary professor of the Military Academy of Logistics named after General of the Army A. V. Khrulev, Doctor of Philosophy, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: vdkomarov@mail.ru

Abstract

Background: There is a lot of information about the crisis of modern Russian education and possible ways to overcome it in both scientific and journalistic literature. The concept of life and culture values, developed by the famous St. Petersburg philosopher Vasily Petrovich Tugarinov is an important theoretical support to understand the nature of this crisis and resolve it.

Results: The Marxist-Leninist theory of values was developed on the basis of the methodology of dialectical materialism. Its creative development was the ideas of professor V. P. Tugarinov about the relationship between life and culture values. For the first time, we highlight the basic values of life (life in general, health, means for living, freedom) and the basic values of culture (truth, goodness, justice, beauty). The problem of improving the Russian educational process should be considered precisely considering the unity of these two groups of values. The prospect of a revival of the socialist method of producing material life in the Russian world is connected with the economic growth of the Russian national economy based on the intellectualization of the total labor force. The wealth of the individual becomes a product of the elevation of the national values of the peoples of Russia.

Conclusion: In the philosophical and axiological aspect, the traditions of Russian-Soviet education are threefold: 1) scientific support for the righteous organization of people’s life; 2) orientation of an individual’s moral behavior towards the highest justice; 3) teaching every generation to build their lives according to the laws of beauty. In a socialist society of the information era, the state organization of education must be coupled with the educational process of forming a series of generations of unified nation with the help of the “universal intellect” (K. Marx).

 

Keywords: value; axiology; basic value; method of production of material life (MPML); non-value; values of life; cultural values; genocide; harmonious personality; real humanism; people’s patriotism; state patriotism; aggregate employee; general scientific work; artificial intelligence; information age; social formation; socialist globalization.

 

Введение

Высокий стиль названия моей статьи вовсе не лишает её современной «практической пользы». Об этом хорошо написал известный советский философ В. П. Тугаринов ещё в 1963 году: «…“пользу” можно понимать по-разному: в прозаическом, денежно-хозяйственным смысле и в более широком, включающем и возвышение души человека, подъем человека на более высокий уровень…» [16, с. 335].

 

С наступлением информационной эпохи в развитии машиногенной цивилизации в интеллектуальном прогрессе человечества приоритетом во взаимодействии познавательного и оценочного моментов становится аксиологическое начало. Это означает, что в понимании любой проблемно-практической ситуации по отношению к традиционному вопросу «Возможно ли это с научной точки зрения?» на первый план выдвигается вопрос: «Целесообразно ли это делать здесь и сейчас?».

 

Стало быть, ныне особенно важно с позиций научной философии уяснить диалектическое соотношение познания, оценки и практики. После этого можно уверенно решать проблему возвышения ценностей жизни и культуры в современном образовательно-воспитательном процессе.

 

При решении аксиогносеологической проблемы модификации высшего образования в условиях постиндустриального общества должна в мобилизационном порядке решаться двоякая задача: для обучающих – как воспитать поколение специалистов, умеющих оперативно соединить последние достижения науки с практическими потребностями общества, а для обучающихся – как стать учёными, решающими очередные научные и практические проблемы общественного развития.

 

1. Производство человеческой жизни как объективное основание исторического процесса современной эпохи

Аксиологический статус проблем научного познания и научного исследования связан с фундаментальными ценностями жизни и культуры. Это означает, что варианты научного решения жизненных проблем отбираются по мере приближения человеческой жизнедеятельности к состоянию «хорошего общества», где обеспечиваются более комфортабельные, чем в прошлом, условия бытия людей. Продвижение к такому общественному состоянию обусловлено возвышением ценностей жизни и культуры в ходе формирования «информационального общества» (М. Кастельс)[1].

 

Дело в том, что «информациональное общество» – это постэкономическое / посткапиталистическое движение общественных отношений, которые складываются в ходе социалистического производства общественной жизни. При таком способе производства жизни людей воспроизводство поколений обеспечивается наукоемкой структурой производительных сил, когда в трудовом обмене веществом и энергией с природой человек опирается на возрастающую роль новой научной информации и развитие вспомогательной сферы искусственного интеллекта.

 

Приоритет роли научной информации среди основных средств производства материальной жизни современного цивилизованного общества обусловлен нарастающим единением научных знаний о вещах природных и делах человеческих. Такое единение, то есть интегрирование естественных и социально-гуманитарных наук, нарастает по каналам наук технологических, технических и экологических. Фактически такая интеграция в информационном обеспечении воспроизводства цивилизованной жизни происходит путём совершенствования философских оснований единой науки.

 

Философия как наука о развитии форм всеобщего обеспечивает гуманитарное возвышение суммы научных знаний о природных и технологических процессах производства цивилизованной жизни. Именно научная философия в органическом единстве познавательного и ценностного аспектов практического отношения людей к природе гарантирует успехи в интеллектуальном возвышении ценностей жизни и культуры. Это и есть главная перспективная линия развития системы высшего образования в информациональном постиндустриальном обществе.

 

В связи со сказанным важно отметить, что социально-экономическое содержание современной эпохи, начатой Великой Октябрьской социалистической революцией, модифицируется с середины XX века двумя социогенетически взаимосвязанными процессами. В геополитическом разрезе мировая цивилизация характеризуется революционной сменой капиталистической глобализации, источником которой стал западный (англосаксонский) мир, тенденцией социалистической глобализации, источником которой становится русско-китайский (евразийский) мир. В аспекте научно-технического прогресса мирохозяйственный переход человечества из состояния индустриального в состояние постиндустриального (информационного) общества имеет своим источником преемственность развёртывания в индустриальных странах сначала научно-технической революции (НТР), а затем идущей ныне научно-технологической революции (НТЛР) в системе производительных сил земной цивилизации.

 

Диалектика общественного бытия современного человечества определяет методологическую базу аксиологического подхода к анализу образовательно-воспитательных процессов в различных странах современного мира.

 

Разработку материалистического понимания истории человечества К. Маркс и Ф. Энгельс начали с первых своих совместных работ критически- публицистического характера (1844–1849 годы). Однако исходным пунктом научно-философского подхода к анализу целостного исторического процесса В. И. Ленин (вслед за Ф. Энгельсом) считал философское «Предисловие» Карла Маркса к первому изданию его работы «К критике политической экономии» (исходный вариант 1-го тома «Капитала»). Узловую часть этого предисловия Владимир Ильич воспроизвел в разделе «Материалистическое понимание истории» при первой подцензурной публикации своего энциклопедического очерка «Карл Маркс» [см.: 13, c. 9–13].

 

По существу этой публикацией В. И. Ленин первым указал русской публике на великое научное открытие Маркса как учёного-революционера, где сформулирована сущность и охарактеризовано содержание основного закона общественного развития человечества: «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще» [13, с. 10. – Выделено мной. – В. К.].

 

Как показали Маркс и Энгельс в своих трудах начиная с 40-х годов XIX века, способ производства материальной жизни (СПМЖ) в любой общественной формации есть диалектическое единство производства и воспроизводства жизни человеческого индивида (этно-демографический процесс) и динамичного производства средств обеспечения человеческой жизни из природных ресурсов (общественно-трудовой процесс). Исторически второй процесс имеет определяющее, ведущее значение в развитии СПМЖ и связан непосредственно с прогрессом технологического способа производства (ТСП) средств человеческой жизни. Ареной такого прогресса является борьба общества со стихийными бедствиями и голодом.

 

В любой общественной формации эволюция СПМЖ обуславливает исторические традиции, складывающиеся в социальной, политической и духовной сферах цивилизованного общества. Поддержанию и умножению этих традиций в системном порядке и служат те гуманистические процессы, которые издавна определяются в любой культуре как «воспитание» и «образование». Современная культурология исследует эти процессы с научных позиций, а философия призвана приложить итоги такого системного подхода к анализу будущего соответствующей локальной цивилизации. Нас в этой статье интересует прежде всего созидаемое ныне будущее образовательно-воспитательного процесса Российской цивилизации.

 

Некоторые стороны основного закона общественного развития человечества, открытого К. Марксом в середине XIX века, стихийно использует в своих исследованиях академик РАН Сергей Юрьевич Глазьев. В частности, к теме настоящей статьи имеет особое отношение его книга «Геноцид», где косвенно применяется и понятийный аппарат марксистско-ленинской аксиологии [см.: 5].

 

Обстоятельно разоблачая в указанной монографии антинародный характер «великой криминальный революции» (С. Говорухин), совершённой сторонниками Б. Н. Ельцина в 1992–1998 годах в России по американским «правилам», С. Ю. Глазьев показывает катастрофические результаты этого олигархического переворота в созданной советским народом социалистической державе, раскрывает причины и механизмы политики разрушения России, геноцида русского и других её народов.

 

Привлекательны в этой книге академика-экономиста те разделы, где происходит применительно к особенностям России переоценка ценностей старого, империалистического миропорядка и обосновывается стратегия экономического роста России в условиях XXI века.

 

Здесь с позиций творческого марксизма-ленинизма следует указать, что главным созидателем подобного возвышения материальной жизни народов России является совокупный рабочий класс, начавший свое формирование в 70-х годах с укрепления Советского Союза, и униженный, «раскассированный» лукавыми реформами сторонников Б. Н. Ельцина в 90-х годах «века Великого Октября».

 

В своей научной монографии [см.: 12] мы по итогам специального анализа всех томов «Капитала» показали, каким образом Маркс обосновал введённое им понятие «совокупного рабочего, т. е. комбинированного рабочего персонала». На высшей стадии машинного производства кооперированным носителем производительного труда становится рабочий нового типа: «Теперь для того, чтобы трудиться производительно, – пишет Маркс, – нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом совокупного рабочего, выполнять одну из его подфункций» [14, с. 516–517].

 

В 60–70-х годах XX в. предвидение Маркса начало сбываться благодаря новаторской деятельности ленинградских, московских, украинских, белорусских коммунистов. «Производительные силы, развившиеся во второй половине XX века под влиянием научно-технической революции, особенно в советском обществе (научно-производственные объединения), – становятся во все большей мере воплощением этого марксова образа “совокупного работника (рабочего)”, перерастая в процессе становления постиндустриального общества в современный совокупный рабочий класс. В социалистическом обществе он становится полным хозяином этого общества (ассоциированным собственником базовых средств производства, ведущей социальной общностью, политическим лидером и духовным вождём)» [12, с. 86–87].

 

Учитывая опыт Китая и других стран социалистической ориентации, мы можем с гордостью повторить наш тезис 2014 года: «Творческий марксизм-ленинизм усматривает в совокупном рабочем классе интернационального диктатора в обществе реального гуманизма. Мировая финансовая олигархия выдвигает против него глобальную систему “устойчивого капитализма” либерального назначения» [12, с. 87].

 

Соответственно новой ситуации в классовой борьбе геополитического масштаба коммунисты и должны развивать ценностную теорию марксизма и разрабатывать основы научной, реально-гуманистической аксиологии.

 

Подходя к разработке своей трудовой теории стоимости, К. Маркс выделил в историческом развитии труда как основного источника всякого общественного богатства три основных формы – ручной, машинный, автоматизированный. Позже советские философы, развивая формационную теорию Маркса, определили ручной труд как производственную основу первичной формации (рабовладельческо-феодальной), машинный труд как основу вторичной (капиталистической, «экономической» – по Марксу) формации, автоматизированный труд – как основу третичной (коммунистической) формации (см. напр., труды Л. Е. Гринина). С XIX в. капитализм стал ассоциироваться с индустриальным обществом.

 

После Второй мировой войны либеральный капитализм, используя достижения развернувшейся во второй половине XX века научно-технической революции (НТР), начал переход в постиндустриальное общество (основные акторы – транснациональные корпорации). Представитель пермской школы советской философии Виктория Сергеевна Гриценко отметила: «Во второй половине XX века передовые страны вступают в новую стадию развития, названную постиндустриальным (информационным) обществом» [6, с. 84]. Она же в своей докторской монографии охарактеризовала с марксистской позиции основные черты постиндустриального общества [6, с. 84–128], а в своих последующих трудах раскрывает современное научное понимание введённого Марксом в III томе «Капитала» категориального понятия «всеобщий труд»: «Всеобщий труд – это вся научная работа, все открытия и изобретения» [6, с. 85][2].

 

В Советском Союзе начало перехода советского социализма в состояние постиндустриального общества связано с инициативами И. В. Сталина 1950–1953-х годов.

 

Однако происки англосаксонского империализма и предательство хрущевско-горбачевской верхушки КПСС оборвали этот прогрессивный процесс, и с 1955–56-х годов началось лукавое сползание советской партократии к антисталинизму и мелкобуржуазному мещанству. Итогом стал контрреволюционный разворот последователей Б. Н. Ельцина к олигархическому капитализму и потере индустриального суверенитета.

 

2. Жизнь как мера всех ценностей

Диалектико-материалистическая философия, обобщая данные различных наук о развитии бытия, приходит к выводу, что человек есть продукт высшей ступени самоорганизации матери на биологическом уровне. Гениальные догадки в этом направлении высказывали древнегреческие учёные и философы. Протагор писал: «Человек есть мера всех вещей – существующих, как они существуют, и несуществующих, как они не существуют». По такой логике можно утверждать, что мерой всех ценностей является жизнь как органическая форма существования матери. Позицию диалектического материализма представлял и профессор В. П. Тугаринов, когда он первым из советских аксиологов разделил мир ценностей на ценности жизни (от материи) и ценности культуры (от сознания).

 

Чтобы лучше разобраться в современной классификации ценностей с позиций марксизма-ленинизма, обратимся сначала к академическому понятию ценности в российской науке: «Ценность, положительная или отрицательная значимость объектов окружающего мира для человека, социальной группы, общества в целом, определяемая не их свойствами самими по себе, а их вовлеченностью в сферу человеческой жизнедеятельности, интересов и потребностей, социальных отношений; критерий и способы оценки этой значимости, выраженные в нравственных принципах и нормах, идеалах, установках, целях. Различают материальные, общественно-политические и духовные ценности; положительные и отрицательные ценности» [4, с. 1330].

 

Как мы увидим далее, содержание академического определения ценности частично коррелируется с той методологической линией в аксиологии, которую наметил в своих работах 60-х годов XX века выдающийся советский учёный – доктор философских наук профессор Василий Петрович Тугаринов, декан философского факультета Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова в 1951–1959 гг.

 

В качестве первой, исходной среди имевшихся в советской литературе классификаций ценностей В. П. Тугаринов обозначал «деление ценностей на ценности жизни и ценности культуры». Он же указал на элементарное различие между ними: «Жизнь человеку дана природой, культура же создается людьми. Жизнь, здоровье, общение с себе подобными – это целая и особая группа ценностей, не сводимых к ценностям культуры… Ценности культуры делятся, в свою очередь, на материальные и духовные. Это деление основывается на традиционном делении культуры на материальную и духовную и на ленинском делении общественных отношений на материальные и идеологические» [16, с. 276].

 

Далее Василий Петрович указывает на недостаточность деления ценностей культуры на материальные и духовные и обосновывает введение в это деление группы социально-политических ценностей: «В данной классификации выделяется большая и важная группа социально-политических ценностей, к которым издавна относили общественный порядок, мир, безопасность, свободу, равенство, справедливость, человечность» [16, с. 277]. Раскрывая содержание каждой из указанных ценностей культуры с позиций научной философии марксизма, профессор Тугаринов, по существу, показывает, что все они в предельно общем – цивилизационном значении – едины. Мне это единство видится во взаимосвязи, двуединстве таких «вечных ценностей», как истина и добро. Они действительны, хотя и в своеобразном представлении, и для научного понимания, и для религиозного сознания – на едином основании простых норм нравственности и здравого рассудка.

 

Помимо деления ценностей на материальные, социально-политические и духовные, В. П. Тугаринов ставил вопрос о «делении ценностей на наличные (экзистенциальные), целевые и нормативные» [16, с. 283]. С точки зрения советского философа, к наличным, уже существующим (экзистенциальным) ценностям относятся реальные условия нашей жизни и средства её поддержания (например, обеспечение комфортабельности цивилизованной жизни), общепризнанные проявления культуры, быта, духовности. К целевым ценностям следует отнести системы задач по улучшению различных видов деятельности, идеи её совершенствования в меняющейся обстановке и нормы её развития. Что же касается нормативных ценностей, то к ним, по Тугаринову, можно отнести нормы оптимизации деятельности людей и идеалы как выражения «высшего совершенства достигаемых целей» [16, с. 283–284].

 

Таким образом, в основании деления ценностей на экзистенциальные, целевые и нормативные пребывает динамика человеческой деятельности как единство исходных условий, идеалов и норм их реализации.

 

Любая ценность рождается из акта оценки определённым субъектом деятельности (актором) того или иного предмета, явления, связанного с этой деятельностью. И очевидно, что всякому оценочному акту должна предшествовать некоторая степень познания вещей природных или общественных.

 

Итак, согласно диалектической логике, акт оценки, рождаясь в практике как интеллектуальное единство подсознательного и рационального моментов познания, формирует ценность – как представление о полезности объекта (для человека) или представление о его значимости (для общества). Иначе говоря, познавательный акт предшествует оценке, а последняя рождает ценность как конкретную степень положительной значимости объекта для деятельности субъекта.

 

В 2005 году профессор Валентина Гавриловна Федотова отметила во введении к своей замечательной монографии [см.: 17], что современный идеологический плюрализм не исключает дискурса просто о «хорошем обществе». Она написала: «Действительно, имеется национальный российский дискурс по вопросу о хорошем, приемлемом для жизни обществе, который, на мой взгляд, философ не может игнорировать. Все хотят, чтобы российское общество было хорошим, и все говорят об этом» [17, с. 5]. И она весьма квалифицированно подключает к обсуждению этого вопроса такой могучий аппарат научной философии, как аксиология.

 

Входя в указанный общероссийский дискурс, именно научная философия[3] может «поднять его на уровень трансцендентных и трансцендентальных определений, универсалий культуры, символического универсума, картины мира [17, с. 6]. Она может сделать это, создавая «символический универсум всего многообразия истолкований хорошего общества» [17, с. 7]. С её (социальной философии) помощью «анализ хорошего общества может быть эмпирически убедительным, построенным на объективных факторах, позволяющих судить о качестве жизни и состоянии общества» [17, с. 7]. Далее такая философия с помощью концепта «хорошее общество» может участвовать «в социальном конструировании реальности», придавая аналитическую мощь «нормативному и теоретическому смыслу данного концепта» [17, с. 8].

 

Концепция хорошего общества для России аксиологически отлична от соответствующей западной концепции. Оригинальность с точки зрения профессора В. Г. Федотовой здесь в том, что она не одобряет привычного взгляда иных учёных, будто России обычно свойственна позиция «догоняющей модернизации». В условиях перехода Запада в состояние постиндустриального общества информационной эпохи Россия не повторяет западный постмодернизм, а просто стремится преодолеть крайности выживания и обогащения по своей социокультурной традиции соборной солидарности на пути к обществу, где все народы будут жить достойно, по правде и справедливости. «Главное – у нас, – как верно отметила Валентина Гавриловна, – цели достижения идеального общества перестали ставиться» [17, с. 11].

 

В отличие от той картины глобальной модернизации мира, которую обозначает в своей книге В. Г. Федотова, я давно уже в своих работах по проблемам глобализации и концепции «русская идея» показал, что, во-первых, в 20-х годах XX века в ходе утверждения дела Великого Октября Советская Россия обозначила для других народов начало пути социалистической глобализации в противоположность господствовавшей до Второй мировой войны капиталистической глобализации. Во-вторых, выстраданная русской философской мыслью концепция «русской идеи» пророчески выразила исторически ведущую роль Великой России в социалистической глобализации сначала новаторской модернизацией бывшей «Империи» в 30–40-х годах XX века, затем сокрушением мирового фашизма в Великой Отечественной войне и, наконец, героическим вступлением в космическую эру развития мировой цивилизации.

 

Мне приятно отметить, что в подобном ключе сформулированы в содержательной монографии профессора В. Г. Федотовой две основные мысли о хорошем обществе: 1) «Россия является обществом, опыт которого оказался значимым для других народов» [17, с. 12]; 2) «Задачи России трактуются как двухсторонние: выход в глобальную экономику и решение внутренних проблем путём модернизации нового типа, не имеющего догоняющего характера» [17, с. 13].

 

Проблемы возвышения ценностей жизни и культуры я постараюсь далее рассмотреть именно в ракурсе преображения образовательно-воспитательной системы современной России при переходе её в постиндустриальное общество нового, социалистического типа. При этом учитывается соответствующий опыт КНР, Вьетнама, Кубы, Лаоса и других стран, переходящих в современном многополярном мире из геополитического потока капиталистической глобализации в перспективную зону глобализации социалистической.

 

Борясь за отстранение олигархата от власти в униженной Советской Державе, народно-патриотические силы во главе с КПРФ делают мобилизационный разворот к социализму на основе организации всеобщего труда. Субъектом этого «компьютерного труда» (В. Гриценко) становится в России «совокупный рабочий класс» (И. Григорьев, В. Комаров). Реализуется марксистско-ленинская установка об управляющей (диктаторской) роли рабочего класса вплоть до полного построения социализма. Об этом конкретно будет сказано дальше.

 

В социально-философской литературе СССР 70–80-х годов проблема качества жизни социалистического общества обсуждалась в парадигме развития «социалистического образа жизни» [см.: 15]. По существу, уже тогда речь шла о действии открытого Марксом основного закона общественного развития при прохождении Советским Союзом и странами социалистического содружества первой фазы коммунистической формации в условиях нараставшей капиталистической глобализации.

 

Аксиологический аспект исследования реального социалистического образа жизни посткапиталистического общества выражался в том, что прогрессивное значение этого нового способа производства материальной жизни рассматривалось как универсальная историческая ценность. Такая универсальность обусловливалась следующими реально-гуманистическими свойствами созревающего общества коммунистической формации: 1) небывалая высота свободного «всеобщего труда» (К. Маркс); 2) праведность социальных отношений в ассоциациях, контролируемых «всеобщим интеллектом» (К. Маркс) средней зрелости; 3) соборное народовластие как основное средство руководства людьми и управления материальными процессами; 4) возвышенная духовность как цель преображения личности трудового человека.

 

В конце XX века, когда в лукавой форме «перестройки» с помощью «нового мышления» последователи М. С. Горбачёва подспудно начали контрреволюционный поворот к либеральному капитализму, ветеран Великой Отечественной войны, гений логического мышления А. А. Зиновьев начал переоценку диссидентских «ценностей» и оценил действия горбачёвской команды псевдокоммунистов как «катастройку». Навидавшись на Западе «прелестей» послевоенного либерального капитализма, профессор Зиновьев, возвратившись на свою советскую Родину, начал конструировать свою, немарксистскую версию «идеологии партии будущего».

 

Тут и обнаружилось, что все ценности наших диссидентов коренились в метафизическом невежестве по отношению к научным истинам творческого марксизма-ленинизма. В антисоветской, антикоммунистической команде Ельцина ретиво действовали бывшие преподаватели догматизированного «марксизма-ленинизма» Г. Бурбулис и С. Степашин как титулованные сановники государственного оппортунизма антисталинского типа.

 

Советские граждане русского мира до сих пор страдают «по всем статьям» как мученики этого оппортунизма. Началось «планомерное» вымирание русского народа, а 25 млн. русских граждан оказались за пределами РСФСР в бедственном положении.

 

Наш талантливый экономист С. Ю. Глазьев ещё в 1998 году указывал на лукавое прикрытие геноцида российского населения модными лозунгами «нового мышления».

 

«Парадоксальным идеологическим “прикрытием”… волны геноцида в отношении населения России в 1992–1998 гг. стала доктрина “общечеловеческих ценностей”, центральное место в которой занимает концепция приоритета прав человека в государственном устройстве и политике» [5, с. 8]. Реально же реализация этой доктрины, как мы знаем, вела к последовательному нарушению закреплённых в Советской Конституции прав подавляющего большинства граждан России на труд, образование, благополучие, на саму жизнь. «А вместо общечеловеческих ценностей добра, мира и справедливости, – пишет Глазьев, – вследствие реально проводившейся в России политики насаждались человеконенавистнические ценности вражды, стяжательства, разврата, насилия, зла и произвола» [5, с. 8].

 

Будущий академик РАН обращает внимание на бессовестную позицию исполнителей геноцида, их антиценностный подход к массе трудящихся. Они исповедуют «анестезирующую человеческую совесть идеологию» и «представляют жертв геноцида как не людей или по меньшей мере неполноценных людей» [5, с. 10]. «Чтобы осуществить геноцид, – отмечает С. Ю. Глазьев, – армия исполнителей должна усвоить идеи, разрешающие массовые преступления и принуждающие к ним, в свете которых идеологи геноцида воспринимаются исполнителями как пророки. Сами же исполнители чувствуют себя миссионерами великой идеи переустройства общества и перестают воспринимать своих жертв в качестве себе подобных людей» [5, с. 10].

 

Иначе говоря, пророки геноцида теоретически отрицают универсальную ценность жизни некоторой группы людей, а исполнители геноцида практически губят их жизнь. Глазьев пишет об этом сурово, но справедливо: «Современные… радикальные реформаторы в России и в большинстве других республик разрушенного Союза оправдывают совершённые в ходе реформы преступления против населения и государственные перевороты неполноценностью бывшего социалистического общества и большинства составлявших его людей» [5, с.10–11].

 

Учёным-лидером исследования и реализации в России и Русском мире марксистско-ленинской стратегии социалистического образа жизни правомерно стал доктор философских наук, Председатель ЦК КПРФ, отметивший недавно своё героическое 30-летие на этом посту, Геннадий Андреевич Зюганов.

 

В 1982 году Г. А. Зюганов защитил в АОН при ЦК КПСС кандидатскую диссертацию на тему «Основные направления развития социалистического городского образа жизни». Автор показал, каким образом базовые ценности жизни русского народа модифицируются в ходе формирования в городах Советского Союза социалистического образа жизни. Указывалось на различия в системном изменении ценностей жизни и ценностей культуры.

 

В докторской диссертации «Основные тенденции и механизм социально-политических изменений в современной России» (1995) Г. А. Зюганов сосредоточился на творческом применении марксистско-ленинской методологии к анализу социально-политического конфликта общества и власти в постсоветской России, на диалектике реформ и контрреформ, на разработке идеологии государственного патриотизма [см.: 1, с. 356].

 

В последующих своих публикациях доктор философских наук Зюганов стал уделять повышенное внимание теории конфликтов и катастроф – ради обеспечения устойчивого развития России по пути добра и справедливости.

 

Перейдём к некоторым итогам наших рассуждений о реально-гуманистическом значении ценностей жизни и конкретным аксиологическим сюжетам. Созидательная практика России за 70 лет её бытия в первой (низшей) фазе коммунистической формации, исследования докторов философских наук Г. А. Зюганова и В. Г. Федотовой показывают, что реально-исторически «хорошее общество» – это зрелое социалистическое общество, созданное в соответствии с требованиями основного закона общественного развития человечества, открытого К. Марксом в 1859 году. Базовые ценности жизни свидетельствуют в любой цивилизованной стране мира о реальном, действительном гуманизме построенного в ней социалистического versus справедливого, крепкого безопасного образа жизни обитателей / жителей / граждан этой страны.

 

Применительно к России, находящейся ныне на кризисном геополитическом перепутье, сказанное означает: обновлённый социализм, к которому стремится виртуальный советский народ, завершит пребывание этой великой державы в фазе «полного» (В. И. Ленин) социализма; затем Россия в союзе с крупными социалистическими державами мира вступит в высшую фазу зрелости коммунистической формации. А нынче приходится решать острые проблемы вывода России из трагического тупика.

 

Недавние расчёты необычного учёного и спортсмена из бывшего СССР Валентина Петровича Занина показывают, что открытое нами общество социальной справедливости стоит у двери нашей ипотечной квартиры…

 

Из недавней беседы В. П. Занина с главным редактором «Аргументов недели» следует оптимистически вывод: революционную «экспроприацию экспроприаторов» (К. Маркс) в России, как и в современном цивилизованном «постиндустриальном» обществе, можно провести мирно и планомерно, особенно при помощи «искусственного интеллекта».

 

В. П. Занин прежде всего отметил: «В Священном Писании и во всех человеческих ценностях есть постулат – нельзя брать чужого… Ты должен получать воздаяние только за свой труд и за свой вклад» [в экономический способ производства материальной жизни общества] [8, с. 6]. На примере Потанина, захватившего Норникель во время чубайсовской приватизации за 150 млн долларов, В. П. Занин вполне квалифицированно показывает, как на научной основе следует провести пророссийскую национализацию материальных средств жизни для сформировавшегося в СССР народа. Вполне ответственно и уверенно он заявляет: «Потанин должен получать со 150 миллионов, условно говоря, 15 миллионов в год. А получает полтора-два миллиарда. Я писал справку об этом для президента. Если не исправить ситуацию, нарыв будет зреть и рано или поздно лопнет. Сам по себе он не рассосётся никогда. Можно сколько угодно увещевать общество, что итоги приватизации зафиксированы и пересмотру не подлежат, – оно никогда не забудет, что его обманули. И это постоянный повод для внутреннего конфликта в стране» [8, с. 6].

 

Ссылаясь на опыт англичан, которые деловито изымают в пользу государства «деньги, которые надуло ветром», В. П. Занин сетует, что «наша наука об этом не думает. И это очень печально. Это острейшая проблема. Такой гнойник страна долго носить не сможет. Да, бывают задачи без решения… Как раз эту задачу вполне можно решить» [8, c. 6].

 

По В. П. Занину, противоречие между хозяином и рабочим существует тысячи лет. Частичные решения хозяева находят, порой ограничивая себя в доходах. «Например, Билл Гейтс, – указывает кандидат экономических наук, лауреат Государственной премии СССР В. П. Занин, – имеет зарплату всего 120 тысяч долларов в год. А наш Греф – полтора миллиона долларов в месяц. Это очень кровавое противоречие. Все бунты и революции являются следствием именно этого противоречия. Я тоже над этим работаю и апробирую всё это на практике» [см.: 8].

 

Реализуя этот оригинальный социал-демократический подход к разрешению указанного «кровавого противоречия» во владении собственным предприятием, В. П. Занин разделил это предприятие, по согласованию с рабочим коллективом, «на два кармана». Работая на себя при таком капиталисте, люди «всегда зарабатывают в полтора-два раза больше, чем если бы им платили зарплату за такую же работу». При этом на предприятии устанавливается финансовая справедливость: «Владелец не лезет в карман к рабочим, а те не лезут к нему. И тогда не будет ситуаций, когда предприятие разоряется, а рабочие требуют у владельца, чтобы он продолжал им платить зарплату».

 

Далее В. П. Занин предлагает по существу вариант народного предприятия, которые (народные предприятия) уже существуют в России (246) и поддерживаются силами «Левого фронта» во главе с КПРФ. Валентин Петрович ссылается на свой давний практический опыт и говорит: «Я не вмешиваюсь в работу коллектива. И они работают вдвое лучше, чем сотрудники схожих коллективов, работающих на традиционных принципах… Думаю, действующие предприятия будут постепенно преобразовываться. Но для этого такой вид деятельности и существования предприятий надо официально узаконить» [см.: 8].

 

Заботясь о массовом создании малых и средних предприятий такого рода, считая их национальной ценностью жизни нашего народа, В. П. Занин заявляет: «Это может войти в практику очень быстро, иметь широкий размах и обеспечить абсолютное оздоровление экономики и промышленности. Не надо бастовать, не надо требовать чужого. Тысячелетний конфликт между владельцами и работниками может быть и должен быть ликвидирован».

 

Такого ускорения, по мнению В. П. Занина, требует и успешно идущая специальная военная операция: «Этот процесс нужно начинать, не дожидаясь, когда с войны придут ветераны. Его нужно начинать уже сегодня. Ведь эти парни и мужики воюют не ради войны, они воюют ради Родины, ради будущего. Они потребуют ответа, когда вернутся. И мы должны уже сейчас знать этот ответ и отвечать делом».

 

Они должны знать, утверждает В. П. Занин, как будет построен этот новый мир их материальной жизни: во-первых, «никогда в нашей стране рабочий человек не будет нищим и получать меньше, чем два минимальных оклада»; во-вторых, никогда ни один ребёнок в нашей стране с младенческого возраста и до совершеннолетия не будет голодным и будет обеспечен в материальном плане всем необходимым, невзирая на положение родителей; в-третьих, «родители должны быть абсолютно спокойны за будущее своих детей» и «должны знать, что, выйдя на пенсию, они ни при каких обстоятельствах не будут нищенствовать» [см.: 8].

 

В заключение В. П. Занин как настоящий учёный-инженер и деловой русский человек заявляет: «Наша страна зарабатывает не меньше, чем Соединенные Штаты, на душу населения. На каждого жителя в среднем мы создаем больше, чем в Европе. Мы обязаны создать общество социальной справедливости» [см.: 8].

 

Рассмотрим теперь с помощью коммунистического философа Г. А. Зюганова методологически важный вопрос об идеологическом единстве гносеологического и аксиологического подходов к действительности. Это единство по-разному выражается в деятельности политических партий, теоретически отражающих коренные жизненные интересы своих классов или смешанных социальных группировок.

 

Размышляя на рубеже тысячелетий о судьбе России, лидер её Народно-патриотических сил во главе с КПРФ Г. А. Зюганов [см.: 11] обратил внимание и на ценностный подход к идеологической перспективе преобразующей деятельности этих сил.

 

Марксистско-ленинское учение о классовой борьбе как главной движущей силе исторического развития человечества включает, как известно, положение о трёх взаимосвязанных формах освободительной борьбы пролетариата – экономической, политической и идеологической. При этом марксисты понимают дело так: «Идеология есть система взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественных отношений» [19, с. 199–200]. Естественно, в классовом обществе идеология теоретически выражает интересы соответствующего класса, который и творит её в собственном смысле этой философской категории.

 

В. И. Ленин считал марксизм «научной идеологией» рабочего класса и во всех хитросплетениях идеологической борьбы в капиталистическом обществе диалектически выделял две противоположных теоретических системы в духовной жизни этого общества – идеологию буржуазную и идеологию социалистическую, ибо никакой «третьей» идеологии культура современного цивилизованного общества не изобрела. Концентрированным выражением классового происхождения той или иной идеологической позиции автора конкретного духовного творения В. И. Ленин считал партийность.

 

Исходя из того, что в любой идеологии не только осознаются, но и оцениваются реальные человеческие отношения, можно полагать: разумная, здравая оценка определённого процесса человеческой деятельности базируется только на его достоверном знании (познании). Иначе говоря, любой факт из сферы общественной жизни имеет автора («фамилию, имя и отчество»). Все «чудеса» имеют божественное происхождение, иногда маскируемое «дьявольскими деталями».

 

Возвратимся теперь к аксиологическим высказываниям доктора философских наук, лидера российских коммунистов Г. А. Зюганова. В очерках российской геополитики он отметил, что наша политическая система, в отличие от западной, «…должна строиться на собственном многовековом историческом опыте, соответствовать идеалам и ценностям нашего народа» [11, с. 564]. Прежде всего важно учесть «исконно русское понимание диалектики прав и обязанностей», характерное для общинного, артельного ведения хозяйственной жизни народа. «Западная система первичности прав, – пишет Г. А. Зюганов, – развращает человека, поощряет индивидуализм и социальную рознь. В России традиционно на первом месте были обязанности, которые понимались как долг, служение человека ближнему, обществу. Обязанности всегда были первичны в отношении прав. Чем больше у человека социальных обязанностей, тем у него должно быть больше и прав» [11, с. 565]. Именно такое положение было характерно для социалистического образа жизни, который складывался и существовал при Советской власти в державном СССР, где русские были государствообразующим народом. За укоренение такого положения дел в Российской Федерации и во всём Русском мире сражаются сейчас, во время СВО, против бандеровского нацизма и сил «коллективного Запада» воины различных национальностей, воины антифашистского Интернационала.

 

Мы видим: базовые ценности жизни пронизывают «идеологию народного патриотизма» (Г. А. Зюганов), которая ориентирует «левый поворот» трудового большинства России на правое дело созидания Сильной Справедливой Социалистической Родины. Воспитателями новых поколений трудовой России на этом праведном пути упрочения духовности и нравственности в постбуржуазном обществе становятся русско-советская школа с её передовым научным потенциалом и союз православия с другими традиционными для России конфессиями.

 

Идеология народного патриотизма наследует ценности, рождённые героическим сознанием советского народа, и противостоит лукавому «патриотизму». Особенно досадно, когда молодые волонтёры «Народного фронта» и самозваной «Молодой гвардии» начинают по разным праздничным датам раздавать направо и налево всем прохожим священные «георгиевские ленточки». Знают ли они о нищих ветеранах-пенсионерах? Понимают ли они мотивы, по которым «единороссы» Госдумы 11 лет мурыжат представленный всеми остальными фракциями законопроект о льготах «детям войны»?..

 

В книге «Россияродина моя. Идеология государственного патриотизма» доктор философских наук Геннадий Андреевич Зюганов осветил на монографическом уровне актуальнейшую аксиологическую проблему современной научной философии – идеологию государственного патриотизма [см.: 9].

 

Вряд ли кто из здравомыслящих людей будет сомневаться, что патриотизм есть одна из значительных ценностей жизни. Истории известны многочисленные факты, когда человек / личность отдаёт свою жизнь за честь, свободу и независимость Родины, славные личности, посвятившие целую жизнь служению своему Отечеству. Значит, жертвенный патриотизм есть ценность жизни. Наряду с этим понятно, что воспитание людей в духе патриотизма означает отнесённость этого человеческого качества и к ценностям культуры. Стало быть, патриотизм – это двоякая ценность, особенно присущая классовому обществу.

 

В российском бытии Г. А. Зюганов диалектически разграничивает две модели патриотизма – космополитическую (безгосударственную) и национально-самобытную (государственную), которые типизируют многообразные варианты российского патриотизма. И далее автор анализирует движение трёх блоков патриотических деятелей современной России: коммунисты-державники (левый фланг народно-патриотического фронта), государственники-державники (центр «боевых порядков») и силы религиозно-патриотической ориентации (правый фланг) [9, с. 229–237].

 

Характеризуя ценности каждого из трёх блоков народно-патриотических сил, лидер КПРФ предвидит «два пути дальнейшего развития российского патриотического движения» [9, с. 237–239]. Первый путь, по которому двинулись коммунисты, – это путь сплочения здоровых сил народа на основе «единой национальной идеологии, общего мировоззренческого идеала». А второй путь – бессодержательная междоусобная борьба в стане патриотов-теоретиков, интеграция их в международные структуры «нового мирового порядка» и подрыв духовного здоровья народа муляжами шоу-патриотизма на государственных каналах СМИ.

 

В своей книге «Уроки жизни» [см.: 10] Г. А. Зюганов оценивает патриотизм на уровне мировоззрения и, по существу, относит его к ценностям жизни. Сейчас, в условиях СВО и агрессии «коллективного Запада» против Русского мира, такая постановка вопроса сверхактуальна. Вопрос о жизненных ценностях единого патриотического мировоззрения народно-патриотической оппозиции ставится в современной/сражающейся России ребром. «На планете мы являемся сегодня, – отметил лидер Левопатриотического фронта, – последней силой, способной противостоять установлению “нового мирового порядка”, глобальной космополитической диктатуры» [10, с. 296].

 

По опыту бытия советского патриотизма отметим, что подлинный патриотизм личности и социальной группы реализуется в их деятельности по совершенствованию жизни Родины, Отечества, по умножению народа своей страны, по укреплению суверенитета избранного государства, по вооруженной защите свободы и независимости родной страны, по любовному сохранению и умножению её культурных традиций.

 

Типичным примером такого высокого и делового патриотизма служит славный представитель учительского русского рода Зюгановых – сам Геннадий Андреевич. Он ещё в 1997 году откровенно написал: «Я прежде всего гражданин своего Отечества, частица своего народа. И потому глубоко убеждён, что политической перспективой в России обладают лишь те силы, которые первоочередной задачей ставят возрождение многовековых ценностей российской державности и соборного коллективизма, то есть такого общественного состояния и самосознания, когда весь российский народ… утверждает себя как единая семья» [10, с. 297].

 

Иначе говоря, патриотизм как активная жизненная позиция личности, социальной группы практически связывает сердца людей с базовыми ценностями жизни, а их ум, интеллект переплетается с базовыми ценностями культуры родного народа. В общественной реальности это своеобразное «солнечное сплетение» человеческой души пронизывают суровые классовые интересы трудящихся, различия которых – по мысли лидера КПРФ – «были и должны стать вновь источником конструктивного общественного диалога, двигателем рациональных государственных реформ, а не смут, мятежей и войн» [10, с. 298].

 

Взаимосвязь знания и ценности в актах оценки фактов жизни характерна для русской философии. Здесь правда жизни как единство истины и справедливости ограждает рождение подлинных ценностей от лукавства ценностей мнимых. История России, русская классика литературы и искусства дают массу материала для философского обобщения лукавых деяний купечества, церковников и крупных чиновников. Это тема для отдельной исследовательской работы.

 

Методология диалектического материализма позволяет с помощью системного анализа всего многообразия ценностей жизни выделить среди них те, которые обозначают самые существенные и необходимые стороны, свойства человеческого бытия. Это базовые ценности жизни.

 

Жизнь. В исходном – биологическом понимании это объекты органической материи, характеризующиеся «…обменом веществ, раздражимостью, способностью к размножению, росту, развитию, активной регуляцией своего состава и функций, …приспособляемостью к среде…» [4, с. 401]. Эволюция земной самоорганизации жизни приматов путём трудового обмена веществом, энергией и информацией между ними и природной средой привела к возникновению более высокого уровня существования материи – общественной жизни.

 

Следовательно, общественное производство жизни людей есть универсальная, всеобщая ценность и потому предстаёт в общественном бытии как мера всех ценностей.

 

Здоровье является функциональной базовой ценностью жизни. В гносеологическом аспекте понятие «здоровье» обозначает нормальное умственное и физическое состояние человеческого организма, обеспечивающее его способности к труду, общению и мышлению. Здоровье обеспечивает благополучное воспроизводство материальной жизни общества.

 

Средства жизни – это материальные предметы, процессы и условия, обеспечивающие благополучное воспроизводство человеческого рода и развитие общественной жизни людей. Экономика есть предметная система производства и воспроизводства средств жизни и здоровья населения страны. Экономические средства жизни суть средства труда и средства потребления.

 

Свобода является интегральной базовой ценностью жизни. «Свобода есть способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, осуществлять выбор… санкционируемых нормами и ценностями данного общества целей или средств их достижения» [4, с. 1070]. В своей сущности свобода есть познанная необходимость, а в своём жизненном значении – вечная мечта человечества. Стало быть, свобода есть высшая ценность жизни для личности цивилизованного общества.

 

После уяснения структуры базовых ценностей жизни логично встаёт вопрос об аксиологическом подходе к жизни общества в целом. Если признать, что «общество есть процесс и продукт взаимодействия людей» (К. Маркс, 1846 г). и что история человечества есть череда эволюционирующих и сменяющихся обществ, то в любую эпоху становится резонным вопрос: какое общество «хорошее», а какое – «лучше»?.. По существу это вопрос об аксиологическом подходе к познанию природы общественного прогресса. Он постоянно обсуждается в философской литературе и обостряется в идеологической борьбе по поводу объективного критерия общественного прогресса.

 

Выше был рассмотрен вопрос о сущности и признаках «хорошего общества» в плане суждений, высказанных в монографии ведущего научного сотрудника Института философии РАН В. Г. Федотовой [см.: 17]. В данной статье меня интересует ценностный подход к образовательно-воспитательному процессу, который развёртывается в «хорошем обществе» информационной эпохи.

 

Способом развития ценностей является их периодическая переоценка, а сущностью последней предстает переход неценности в качество ценности. Акт оценки осуществляет этот переход. В известной мере можно считать, что источником развития мира ценностей выступает противоречие «неценность – ценность». Оценка «рождает» ценность, придавая положительное значение некоему явлению виртуальной реальности (мира неценностей), переводя тем самым это явление в мир ценностей жизни (объективная реальность) или мир ценностей культуры (субъективная реальность).

 

Попробуем наполнить эту диалектико-материалистическую схему развития ценностей реальным содержанием экономического плана / свойства.

 

Налоги как явление экономической части объективной реальности относятся к базовым ценностям жизни (средство производства жизни). В экономике государства они имеют статус основного источника наполнения бюджета этого главного политического учреждения (налоги на зарплату, НДС, на землю, на имущество и т. д.). Буржуазное государство в традиционном капиталистическом обществе использует образуемый налогами бюджетный фонд как для решения классовых политических задач, так и для поддержки непрерывно нищающих бедных слоев.

 

В социальном государстве может быть применен метод перераспределения налогов через бюджетную передачу части денег богатых собственников бедным гражданам. Такой метод экономической борьбы с растущей бедностью в постсоветской России предлагает талантливый инженер, видный политэконом, предприниматель, кандидат экономических наук, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный спортсмен Валентин Петрович Занин [см. его интервью «Отличники в правительстве – наша беда» главному редактору еженедельника «Аргументы недели» Андрею Угланову от 9 августа 2023 года].

 

Успешно применяя этот метод на своем крупном предприятии, получив его одобрение от ряда академиков РАН, В. П. Занин говорит: «Мы предлагаем государству не забирать НДС, налог на имущество, взносы в пенсионный фонд, в фонд медицинского страхования. Это 17 триллионов руб. Эти деньги нужно оставить на предприятиях с условием, что они будут отданы работникам напрямую», в том числе для повышения некоторым зарплаты в два-три раза. По мысли В. П. Занина, «эти деньги люди тут же понесут в магазины, банки, заправки. И с каждой покупки вводится налог на потребление в 10 %». Это даст существенное и ежедневное пополнение бюджета: государство получит 35 триллионов руб. «Их хватит, – полагает наш выдающийся политэконом-новатор, – на то, чтобы платить вдвое больше пенсионерам, врачам, учителям, полицейским – всем бюджетникам. Именно вдвое больше, чем до того… Получается, что у всех становится денег вдвое больше!». Этот «экстрем-налог» (как я его назову. – В. К.) с необходимостью легко внесут в бюджет и «те, кто раньше вообще никаких налогов не платил, а таких, говорят, до 40 %».

 

В ответ на предложение о введении налога на потребление (вместо нескольких прежних тарифов) правительство и сотрудники отделения общественных наук РАН заявили, что такое нововведение лишь навредит бюджету государства. И В. П. Занин с горечью отметил: «Ведь в правительстве собрались одни отличники, которых в их вузах когда-то давно научили неверным правилам… Нет там никаких сознательных врагов России… Они же не знают, что эти правила неверные! Они своим учителям верят. Они искренне верят, что делают все правильно… Но жизнь изменилась, она ушла вперёд». Со здоровой долей юмора В. П. Занин отмечает: «Если бы там сидели троечники, может быть, было бы даже лучше. Потому что троечник, если он не клинический идиот, понимает, что он мало знает… А эти отличники свято верят, что всё хорошо знают, и кто предлагает не то, чему их учили, – самозванец и говорит ерунду. В этом весь ужас!».

 

И в итоге В. П. Занин предлагает экспериментально применить метод «экстрем-налога» как в четырёх новых субъектах РФ, так и в регионах с развитой промышленностью – приграничные Воронеж, Белгород, Ростов, Краснодарский край, Курск [«Аргументы недели», №31 (877), среда 9 августа 2023 г., с. 6–7].

 

Рассмотрим некоторые действительные ценности жизни в их связи с отмеченными базовыми ценностями.

 

К ценностям жизни следует отнести курорты как оздоровительные местности, даже ландшафты, издавна существующие во многих странах мира и возникающие в иных странах по мере установления в них цивилизованного образа жизни.

 

Любой курорт связан в своей деятельности со здоровьем как второй базовой ценностью жизни. Ведь его природные и социальные ресурсы дают возможность восстановить и укрепить здоровье человека в зависимости от его возраста и общественного положения. В этом отношении благой известностью пользуются в России и мире курорты Краснодарского края. Со времён установления Советской власти в Кубанской области казачьего войска и построения социалистического образа жизни в бывшем Азово-Черноморском крае курортное дело стало бурно развиваться на благо трудящихся Советского Союза. Многим моим родственникам и знакомым памятны недели и месяцы отдыха, лечения, поправки здоровья на курортах Краснодарского края в 30-х и послевоенных 50–80-х годах XX века. И ныне, после начавшегося выхода России из буржуазного 30-летнего кризиса, благодатные места Черноморского побережья Кавказа стали укреплять здоровье народов, устремившихся к обновлённому социализму на территории бывшего СССР.

 

Недавно заместитель губернатора Краснодарского края Александр Александрович Руппель рассказал, какие локации могут нынче выбирать гости Кубани для впечатляющего и оздоровляющего отдыха. Например, в 2022 году курорты края приняли с должным уровнем сервиса, комфорта и безопасности 17,4 миллиона гостей. Основной наплыв их приходится на черноморское побережье в летний период. В последнее время рекомендуется также обратить внимание на побережье Азовского моря, где очень преобразилась инфраструктура и историческая обстановка.

 

Возрождается в крае слава советских здравниц. Ныне в знаменитом курортном крае работает более двухсот санаториев как на черноморском и азовском побережьях, так и в предгорный части края. В 2022 году в санаториях Краснодарского края оздоровилось более полутора миллионов человек. В этом крае пребывает каждый 4-й человек из отдыхающих в отечественных санаториях. Самое важное, отмечает вице-губернатор, – «наши санатории работают на натуральном сырье из сорока источников минеральных вод и пяти источников лечебных грязей». «Самыми востребованными, – отметил А. Руппель, – остаются санатории высокого уровня – четырёх- и пятизвёздочные. Их число растёт из года в год. Для дикого отдыха в крае имеются 61 кемпинг и более 30 кемпингов формата «комфорт плюс» (глэмпинг). Сейчас наш край имеет около ста локаций для путешественников в сельской местности, он – лидер по количеству объектов для агротуризма в стране» [см. еженедельник «Аргументы недели», № 31, среда, 9 августа 2023 года, с. 16–17].

 

Концепция базовых ценностей жизни позволяет теоретически осмыслить многие проблемы развития человеческого рода при историческом переходе его от первобытнообщинного к цивилизованному состоянию с эскалацией усложняющихся общественных формаций. С биологической стороны такой переход касается прежде всего феномена воспроизводства здоровой жизни определённого сообщества людей. В этом смысле поддержание здоровья и управление его возрастными изменениями становится в цивилизованном обществе профессией группы медиков (врачей), которые формируются из научно образованных «знахарей», деятелей народной медицины. С возникновением государства формируется система общественного здравоохранения во главе с научной медициной, особенно востребованной при ведении войн.

 

В древнегреческой цивилизации знаменитый врач Гиппократ сформулировал 10 великих принципов профессиональной врачебной этики («клятва Гиппократа»), которые стали для последующих поколений медиков символами творческого соединения научных знаний с санитарно-лечебным делом. Об одном из этих принципов поведала недавно в связи с актуальной проблемой абортов доктор философских наук Ирина Васильевна Силуянова, профессор кафедры биоэтики Российского научно-исследовательского медицинского университета (Москва).

 

Гиппократ: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария». В этом завете, как считает профессор И. В. Силуянова, знаменитый врач «отказывался уничтожать человеческую жизнь, потому что врачебный долг, наоборот, – спасать её». Далее философ-медик сообщила, что в законе от 2011 года «Об основах охраны здоровья граждан Российской Федерации» понятие «право» применительно к аборту не применяется, но впервые «врачу дается право на отказ от проведения аборта». А мы ведь знаем, что закон наряду с моралью – главный регулятор человеческого поведения.

 

Из истории известно, что в тяжелых социальных условиях женщины из бедных слоев населения рассматривали аборт как благо, ценность для неустроенной жизни, вынужденную меру и своё безусловное право. В связи с этим И. В. Силуянова отмечает: «Слово “право” имеет однозначно положительный посыл. У человека есть право на жизнь, право на образование, право на труд, и если слово “право” применяется к аборту, то получается, что аборт вписывают в положительный ряд. Согласно действующей норме, это – выбор женщины, её индивидуальный решение, её поступок, но никак не право». Фактически решение проблемы допустимости аборта связано максимой «жизнь человека как абсолютная ценность». В любой религии это – канон, ибо жизнь человека есть высшее творение Бога. Индивидуально она начинается с момента зачатия в лоне женщины. Профессор И. В. Силуянова указывает: «Религиозная точка зрения полностью совпадает с точкой зрения генетики: жизнь начинается в момент слияния половых клеток, то есть в момент зачатия». Имеются и две других точки зрения, связывающие это событие с разными сроками беременности, вплоть до 12 недель. Однако аборты, как считают биологи во многих странах, недопустимы ни при каких сроках после момента зачатия; только предохранения разного типа, если зачатие нежелательно кому-то. Проблема абортов нелинейно связана с проблемами демографии. В частности, опыт СССР и РСФСР 30–40-х годов показал, что сам по себе запрет абортов не увеличивает рождаемость и не сокращает смертность рожениц после «подпольных» абортов. Историческая судьба абортов – прежде всего проблема моральная и только потом правовая. Поэтому, по убеждению И. В. Силуяновой, «декларировать прерывание беременности, уничтожение человеческой жизни, закон не должен».

 

В заключение сюжета о медицинском единстве базовых ценностей жизни культуры приведём два узловых суждения доктора философских наук профессора Ирины Силуяновой:

а) «С точки зрения традиционных ценностей (а не современных так называемых “ценностей” вроде потребления и комфорта) аморальным является не только прерывание беременности, но и вообще отказ от деторождения, если, конечно, этот отказ происходит не ради особых форм социального служения, таких как монашество»;

б) «У нас, слава Богу, уже есть нормативно-правовой акт “Основы государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей”. Теперь нужно двигаться к этому, чтобы наши правовые акты не вступали в противоречие друг с другом» [см. материал С. Рязанова «Изгнание из матери» в еженедельнике «Аргументы недели», 31 (877), среда, 9 августа 2023 года, с. 3].

 

3. Культура как мера управляемости общественной жизни

Современные культурологи насчитывают до двухсот определений понятия «культура». Против такого вненаучного подхода к трактовке одной из узловых категорий философии мог выступить только диалектический материализм. И это сделали в своей монографии «Сущность культуры» член-корреспондент РАН Ю. А. Жданов и заслуженный деятель науки РФ, доктор философских наук, профессор В. Е. Давидович [см.: 7].

 

Культура как философская категория обозначает совокупность способов разумной человеческой деятельности и её предметных результатов [4, с. 607]. Профессор В. Е. Давидович в свое время указал на аксиологический аспект этого научного понятия, когда «факты культуры соотносятся с принятой системой ценностей и ранжируются на положительные и отрицательные…», а понятия «ценность», «ценимое», «благосодержащее» указывают на «нечто позитивное для человека и человеческой жизни» [18, с. 239].

 

Соответственно, контрпонятиями выступают варварство, невежество, хамство и т. п. По В. Е. Давидовичу, резонно считать, что «природа – это действительность вне ценностей, а культура – действительность с точки зрения ценностей» [18, с. 239].

 

Стало быть, неценности – все то в действительности, что не получило человеческой оценки.

 

В данной статье нас интересует культура приобретения знаний поколениями страны, где существует система учреждений, ретранслирующих эти знания из мирового и национального фондов в интеллект народа данной страны. Этот общественно / государственно организованный процесс именуется системой образования (элитарного, светского / религиозного, народного). Академическое определение этого широкого и глубокого понятия дано в российском Большом энциклопедическом словаре: «Образование, процесс развития и саморазвития личности, связанный с овладением социально значимым опытом человечества, воплощенным в знаниях, умениях, творческой деятельности и эмоционально-ценностном отношении к миру; необходимое условие деятельности личности и общества по сохранению и развитию материальной и духовной культуры. Основной путь получения образования – обучение и самообразование» [4, с. 826].

 

Ценностное значение образования структурно и исторически многоаспектно и органически связано с воспитательным процессом. В этом смысле для нас важно будет выделить базовые ценности культуры, выражающие диалектическое единство образовательно-воспитательного процесса в цивилизованном обществе.

 

Обратимся к уяснению современной структуры ценностных отношений в образовательном процессе общества информационной эпохи. Мы ранее выяснили, что с позиции социальной философии марксизма-ленинизма фундаментальной классификацией ценностей выступает их деление на кластеры «ценностей жизни» и «ценностей культуры». Ведь объективно в общественной жизни всегда присутствуют данные природой материальные явления и сознательно обработанные людьми (их поколениями) материальные предметы. В структуре каждого кластера, в свою очередь, практически различаются базовые (общеисторические) ценности и эпохальные (конкретно-исторические) ценности. Научная философия полезна для аксиологии тем, что позволяет понять разграничительные линии между указанными структурными слоями и затем увидеть динамику развития всех ценностей, обнаружить рубежи «переоценки ценностей» в ходе общественного развития.

 

В философии, исторической и художественной литературе имеется обширный фактический материал по проблеме переоценки ценностей в связи с динамикой и характером развития образовательно-воспитательных процессов в конкретной стране и в определённые эпохи. Возрастные изменения людей, смена их классовой принадлежности, формационные изменения в жизни народов могут коренным образом менять шкалу ценностей того или иного поколения. Критериями таких изменений могут служить системы базовых ценностей культуры.

 

При существующем многообразии мнений о сущности понятия «ценность» надобно разобраться прежде всего с действительным содержанием этой главной категории аксиологии. Здесь можно исходить из факта, что ценностью принято считать положительное для субъекта значение явления или предмета, свойства вещей.

 

То, чему не придают положительного значения, не может стать ценностью. Например, листья растения nicotiana были нейтральными в ценностном отношении, пока из них в засушенном виде не стали приготовлять зелье, которое использовалась при курении. Курильщики придали этому зелью высокоположительное значение, увидели в продукте из этих листьев благо для себя, и с тех пор в мире появилась даже табачная промышленность. Однако позже, при массовом потреблении табачных изделий, выяснилось, что в действительности табак вовсе не благо. Перестав быть курильщиками, люди увидели в табаке вредное вещество для здоровья человека. Этот предмет для многих лишился ценности, то есть положительного значения, статуса блага для человеческой жизни.

 

Следовательно, если путём длительного и глубокого познания выясняется, что первоначально приданное предмету положительное значение оказалось обманчивым, а сама высоко оцененная вещь в действительности не является бесспорным благом для людей, то эти предмет и вещь суть неценности. Для заядлого курильщика табак – ценность, для врача-фтизиатра он – неценность, даже яд (антиблаго), а для неопытного молодого человека – мнимая ценность.

 

Проблема оценки, рождающей ценность, точнее всего решается в научной философии марксизма-ленинизма. Это связано с высшим интеллектуальным качеством такой философии, в которой общественно-историческая практика введена в основание гносеологии. Здесь оценочное отношение возникает имманентно в том ракурсе отражательной связи с объектом познания, который (ракурс) связан с потребностью исследователя в выявлении предметно-научной стороны оного объекта.

 

Анализируя соотношение познания, оценки и практики с марксистских позиций, В. П. Тугаринов указал: «Оценочное отношение, т. е. отбор тех свойств и явлений действительности, которые нужны человеку, представляет собой необходимый и при этом начальный момент всякой практики… В основе оценки лежит потребность или соображения пользы» [16, с. 272]. И далее Василий Петрович очень точно и тонко показывает, как «акт оценки проникает в процессы познания из практики»: на эмпирической ступени – подсознательно, как чувство приятного или неудовольствия, а на рациональной ступени – «проявляется в соображениях полезности, важности, значимости (для человека или общества)». А дальше формируются «хозяйственные соображения», то есть «вступают в силу техническая и экономическая оценки» [16, с. 272–273].

 

Если субъектом познания и оценки является общественный класс или производная социальная группа, то сумма исторически возникающих и формирующихся ценностей обретает в ходе общественного развития системное качество и складывается в определённую идеологическую концепцию. «Идеология есть система ценностей» [16, с. 273].

 

Советские философы в 70-х годах XX в. пришли (в ходе дискуссий) к выводу, что идеология как направляющая часть социально-философской теории есть непосредственное руководство к действию. (Это особенно чётко проявляется во время войны). Они творчески развили марксистско-ленинский подход к соотношению детерминистического, естественноисторического и ценностного (аксиологического) ракурсов в понимании процессов общественного развития. Они установили, что практически «ценности и ценностное отношение следует отличать от теории ценностей» [16, с. 275] и стали затем разрабатывать научно-философскую теорию ценностей – аксиологию [18, с. 137].

 

Идеология как классовая (групповая) система ценностей связана прежде всего с жизнью как исходной базовой ценностью. История классовой борьбы красноречиво свидетельствует, особенно во время войны, что идеологическая убеждённость человека часто становится поводом или причиной его смерти. Связь идеологии с ценностями культуры – косвенная, условная, словесно-первоначальная.

 

Обратимся теперь к категории «воспитание». Академическое определение этого научного понятия находим в российском Большом академическом словаре: «Воспитание. Целенаправленное развитие человека, включающее освоение культуры, ценностей и норм общества. Осуществляется через образование, а также организацию жизнедеятельности определённых общностей…» [4, с. 227].

 

Воспитательный процесс как источник ценности культуры более тесно (по существу и исторически), чем образование, связан с общественным производством жизни и, стало быть, ценностями жизни.

 

Воспитание как целенаправленное действие родителей, общины, общества начинается с момента появления человеческого ребёнка на свет. Лишь элементы образования начинают сопровождать этот детский жизненный процесс. Большое значение при этом имеет фактор сословно-классовой принадлежности ребёнка, подростка. Значимы также природные основы интеллекта вступающего в жизнь индивида. Материальная основа воспитания имеет биосоциальный характер и органически связана с миром ценностей жизни. Поэтому историки материальной культуры различных народов могут многое рассказать о духовной и социальной сторонах «отошедшей жизни» этих народов.

 

Среди ценностей культуры видное место занимает вера в извечность и непобедимость добра. Психике ребёнка изначально присуща вера в доброту мира, куда он пришел по доброй воле своих родителей. Воспитанием на чувственном уровне это вера выражается в канонах религии, а на уровне разума взрослеющего человека такая вера формирует тягу к справедливости как акту торжества правды в человеческих отношениях.

 

О традиционном движении русского народа и всей России по пути добра и справедливости хорошо написал доктор философских наук Г. А. Зюганов [9, с. 276–288]. В этом плане он отметил прежде всего заслуги русского православия: «Без высочайшей морали Православия невозможно было бы пережить многочисленные тяготы, выпавшие на долю нашего народа» [9, с. 276–277]. Высокой духовности был исполнен патриотизм Русской православной церкви, проявленный в самом начале и в ходе Великой Отечественной войны советского народа 1941–1945 годов, что по достоинству было оценено Советским государством, восстановившим на Руси патриаршество и все гуманистические функции РПЦ в социалистическом обществе СССР.

 

На пути к новой России лидер КПРФ подчеркнул: «Православие – источник соборности россиян, их патриотизма и державности. Оно во многом предопределило и особенности русского коммунизма, ставшего для миллионов граждан СССР современным вариантом христианской веры в светлое будущее для всех праведников. Жить по правде, любить ближнего своего, выполнять другие заповеди, совпадающие с христианскими, учила и коммунистов, и беспартийных лучшая, бóльшая часть бывшей КПСС» [9, с. 278]. Но эти качества народного православия с 80-х годов XX века стали нивелироваться частью служителей РПЦ в угоду новоявленным олигархам либерального капитализма на развалинах СССР. Исподволь стала возрождаться идеологическая, надстроечная в антисоветском духе функция РПЦ и других конфессий на территории Российской Федерации, СНГ.

 

Рассматривая тройственное деление ценности культуры, В. П. Тугаринов указывает на диалектическую сложность понятия «духовные ценности» и показывает далее, что «под духовными ценностями надо понимать ценности науки, морали и искусства», этих продуктов «деятельности идеологов, поставляющих обществу требуемые ему (или будущему) обществу идеи, мысли, теории» [16, с. 281]. При этом наш профессор подчёркивает, что иные «продукты» такой деятельности (идеологической по сути) «могут быть и неценностями», а в итоге определяет: «Под духовными ценностями в науке, в морали и в искусстве понимается то, что объективно необходимо, полезно для общества или личности» [16, с. 282].

 

При рассмотрении многообразных ценностей культуры В. П. Тугаринов выдвигает и обосновывает очень важное положение аксиологии: «В качестве [общего признака и критерия ценностей] для науки выступает истина, для морали – добро, а для искусства – красота. Это – те понятия, в которых выражаются сущность, смысл и цель каждой из названных форм общественного сознания» [16, с. 282]. Из соответствующих суждений моего учителя в области научной философии можно сделать основополагающий вывод: истина, добро и красота суть базовые ценности культуры.

 

Далее советский философ-новатор рассматривает важный вопрос о различении не только «ценностей и неценностей», но и об «объективном критерии» ценностей «подлинных» (действительных) и «ложных» (мнимых). Объективным критерием материальных ценностей культуры является полезность для человека или общества (социальной группы). «В области же социально-политических и духовных ценностей… в качестве… [такого критерия] выступает понятие общественного прогресса и прогресса личности» [16, с. 283]. С учётом конкретно-исторического и классового моментов полезности в качестве объективного критерия здесь и выступает критерий прогрессивности как критерий, претендующий на общечеловеческое значение» [16, с. 283]. Фундаментальные диалектико-материалистические суждения профессора Василия Петровича Тугаринова о проблемах аксиологии имеют и ныне методологическое значение для решения актуальных задач социалистического реформирования российского среднего и высшего образования. Особенно это важно в условиях решительного перехода нашей образовательной системы от ущербного «болонского» процесса к культивированию лучших достижений советского образовательного процесса. Итак, о взаимосвязи базовых ценности культуры.

 

3.1. Об истине

Российский «Большой энциклопедический словарь» дает следующее академическое определение: «Истина, соответствие знания действительности; объективное содержание эмпирического опыта и теоретического познания… В современной логике и методологии науки классическая трактовка истины как соответствия знания действительности дополняется понятием правдоподобности – степени истинности и соответственно ложности гипотез и теорий» [4, с. 466].

 

Исторический путь к истине сложен и своеобразен у каждого народа. Он пролегает обычно через развитие «здравого смысла», то есть по ступеням здравого рассудка, выраженным в пословицах и поговорках, в мудрости старейшин. Традиции такого рассудка системно представлены в канонах мировых религий; в частности, основатель христианства учил: «Аз есмь путь, и истина, и жизнь». Однако уже в первых цивилизациях открывается и совершенствуется в последующих общественных формациях самый эффективный и практически полезный способ добычи и углубления объективных истин в разных областях познания – научное исследование. «Наука, – писал В. П. Тугаринов, – освещая великие тайны природы, человеческих отношений и его бытия, возвышает человеческий дух, пробуждает в нём высокие чувства, интеллектуальные запросы, уважение к индивиду как к носителю разума» [16, с. 270].

 

При формировании в Европе XVIII–XIX веков индустриального общества производство научных знаний приобретает институциональный характер: рождаются академии наук; государства организуют систему высшего образования, которая становится источником подготовки учёных как профессионалов научного познания. Производимые ими истины обретают в новой информации статус ценностей жизни.

 

Формирование индустриального общества и его развитие с помощью научного разума преобразуют и статус философии. Любомудрие единичных талантов при развитии системы высшего/научного образования превращается в интеллектуальную миссию осмысления перспектив соединения научной теории с практикой интенсивного развития общественной жизни.

 

Научная философия, как указывал профессор В. П. Тугаринов, учит «понимать сложность взаимоотношений между теорией и практикой и многообразие различных функций науки. Главнейшие из них – познавательная, просветительная, воспитательная и практическая… Та или иная функция может выдвигаться на первый план в зависимости от потребностей общественной жизни, от того, “что нужно человеку”. В этом широком смысле практическая функция является определяющей» [16, с. 270].

 

При переходе в постиндустриальное общество существенно возрастает ценность образования, особенно высшего. В этом ракурсе положение постсоветской России драматично. Разгромлена советская система народного образования. Россия скатилась уже на 53-е место в мире по уровню образования, а доля наукоемкого производства сократилось до 0,3 %. «Реформа науки, – отмечает председатель ЦК КПРФ, руководитель фракции в Госдуме Г. А. Зюганов, – превратилась в погром науки. Малограмотные люди пытаются руководить академиками, а научные институты блокированы вне производственной и исследовательской базы. Фундаментальная наука обескровлена и наглухо отделена от прикладных исследований. Всё это, по сути, является преступлением против крайне необходимой модернизации страны» [см: 11].

 

В свое время, осмысливая существующую драматическую ситуацию после преступного развала СССР, бывший вице-президент РАН, академик Ж. И. Алфёров написал об этом справедливую книгу «Власть без мозгов. Отделение науки от государства» [см.: 2]. Ж. И. Алфёров был единственным из депутатов Государственной думы РФ, кто имел звания лауреата Ленинской и Нобелевской премий по физике (фракция КПРФ).

 

3.2. О справедливости

Речь идёт о благе, связующем истину с добром, то есть о базовой ценности второго порядка.

 

Академическое определение справедливости гласит: «Справедливость, категория морально-правового и социально-политического сознания, понятие о должном, связанное с исторически меняющимися представлениями о неотъемлемых правах человека» [4, с. 1139]. В социологии это понятие выражает соответствие между реальной значимостью различных индивидов и социальных групп и их социальным положением в данном обществе, между трудом и вознаграждением. В юриспруденции оно выражает соответствие между правами и обязанностями, деянием и воздаянием, между преступлением и наказанием. Справедливость становится ценностью, если указанные соответствия обретают в оценке субъекта положительную значимость. Русская ценностная традиция выражается требованием «жить по правде», судить провинившегося человека «по совести» (а не по формальному «закону») или поступать в сложной ситуации «по-божески» (у верующих). При отсутствии указанных соответствий положение вещей оценивается как несправедливое. Вернее же, по нашему мнению, отсутствие справедливости означает неценность, то есть нейтральную оценку.

 

Интересно отметить, что ростовские философы не отважились определять сущность справедливости как явления высокой культуры человеческих отношений. Правда, профессор В. Е. Давидович считает, что «культура – действительность, с точки зрения ценностей» [18, с. 239].

 

Вышеозначенное позволяет считать справедливость понятием сродни истине, добру, красоте (как правде жизни). Сообразно всем приведённым суждениям философов, а также юристов можно отнести справедливость к базовым ценностям культуры. Гуманистический смысл анализируемого понятия склоняет нас к такому классификационному суждению.

 

Профессор В. П. Тугаринов относил справедливость к группе социально-политических ценностей наряду с равенством, свободой, человечностью, безопасностью и миром [см.: 16, с. 277]. Он подчёркивал, что значительную роль марксистская теория ценностей должна сыграть в юридической науке. «Общая теория ценностей, по нашему мнению, – пиcал Василий Петрович в 1968 г., – должна прежде всего дать юридической науке основу для более глубокого понимания ценности человека, его жизни и достоинства» [16, с. 291].

 

В указанных мною трудах С. Ю. Глазьева, В. П. Занина, Г. А. Зюганова также можно видеть отнесение справедливости к ценностям жизни и культуры.

 

3.3. О добре

Содержание этой древнейший философской категории настолько популярно и многозначно, что широчайшим образом толкуется во всевозможных словарях. В российском Большом энциклопедическом словаре в этом ракурсе указано: «Добро и зло, наиболее общие понятия морального сознания, категории этики, характеризующие положительные и отрицательные нравственные ценности» [4, с. 365]. Близко к этому в Кратком философском словаре написано: «Добродетель – центральная категория античной этики и христианского учения о святости, означающая: 1) благоприобретенный навык воли к добру; 2) подражание Божественным совершенствам» [18, с. 335–336].

 

Следовательно, добро есть абсолютное свойство человеческой деятельности, связанное с её культурным атрибутом. Поэтому профессор В. П. Тугаринов в своих работах относил добро к основным ценностям культуры. В. П. Тугаринов отмечает и практическое значение добра: «Ценность добра, например, выражается в непосредственной пользе доброго поступка» [16, с. 335]. Однако положительное значение добра как базовой культурной ценности шире и глубже: оно имеет историческое, общественное и личное значение для развития жизни людей.

 

В связи с методологической позицией В. П. Тугаринова в аксиологии мы можем отнестись критически к указанному выше определению зла как отрицательной нравственной ценности. Если ценность есть продукт положительной оценки определённого явления, вещи, свойства, предмета, то их отрицательная или нейтральная оценка рождает лишь «неценность», то есть отсутствие статуса ценности, как и считает В. П. Тугаринов. Лишь в ином, инфернальным мире (Сатаны, Дьявола, Мефистофеля и т. д.) зло есть «ценность». То же относится и к виртуальному миру – информационному, художественному, фантастическому. Всё это – за пределами научной философии.

 

Можно в итоге отметить, что на основе логической дедукции добра как базовой ценности культуры допустимо рассуждать о социальных, политических, духовных ценностях. Возможно построение кластеров экономических, нравственных, правовых, технических, медицинских и т. п. ценностей как культурных продуктов определённого способа производства материальной жизни цивилизованного общества.

 

3.4. О красоте

Одно из существенных отличий человеческого мира от мира неживой и живой природы во всей истории Космоса – гуманистическое созерцание, разумное познание и почти божественное иногда сотворение красоты. Этот феномен фиксируется и осознается человечеством в фольклоре, художественной литературе, искусстве и философии всех народов. Плодом мудрого понимания красоты в философии является категория прекрасного, чаще всего сочетаемого с категорией добра. В частности, русские народные сказки и русско-славянский эпос – исходное свидетельство такого сочетания.

 

Наукой с математической точностью установлено, что объективной основой красоты выступает мировая гармония бытия материи. В российском Большом энциклопедическом словаре записано: «Гармония, соразмерность частей, слияние различных компонентов объекта в единое органичное целое» [4, с. 252]. Осознание гармоничности строения природного мира и предметного мира человека есть плод глубокого познания этих миров в ходе исторического развития культуры всего человечества.

 

В эстетике как разделе научной философии это выражается в эволюции дихотомии основных категорий эстетики – прекрасное ⟷ безобразное.

 

Стало быть, сущность красоты как базовой ценности культуры может быть зафиксирована нами как гармоничная структура объекта, формирующая совершенство очертаний конкретных предметов, вещей, явлений. Такое формирующее действие принадлежит человеку, а в религии приписывается Богу.

 

Одним из объективных критериев красоты профессор В. П. Тугаринов считал «объективную целесообразность устройства» тела человека, животного или машины. Он пишет, в частности: «Стройная человеческая фигура, например, говорит нам о высокой способности её к труду, борьбе, любви и деторождению, о её жизнеспособности» [16, с. 337]. Или ещё: «Реактивный самолёт, ракета, судно на подводных крыльях красивы, так как они своим внешним видом свидетельствуют о способности преодолевать пространство» [16, с. 338].

 

К «красоте целесообразности», по Тугаринову, относятся «и прекрасные поступки, героические действия и т. п., вызывающие у нас не только моральный, но и эстетический отзвук в силу своей высокой социальной значимости». К этому же виду красоты «относится “красота труда”, “техническая эстетика”, эстетика быта и пр.» [16, с. 338].

 

Прекрасное – это эстетическое переживание, понимание красоты. О его значении для жизни любого человека профессор В. П. Тугаринов написал: «Чувство прекрасного, как источник наслаждения и элемент счастья, должно рассматриваться и как самоцель, как ценность самодовлеющая, вне зависимости от всего остального. Однако значение прекрасного не только наслажденческое, гедонистическое, но и воспитательное, эвдемонистическое.

 

Эстетическое воспитание – это не только средство усиления радости жизни, но и средство подъема всех сторон жизни личности» [16, с. 336].

 

Воспитание и образование органически связано с красотой. Верно написал В. П. Тугаринов: «Воспитание красоты имеет три главных значения: познавательное, воспитательное и “наслажденческое”. При всей важности двух первых сторон последняя есть, однако, специфическая и определяющая сторона эстетического… Красоту же люди ищут ради наслаждения, радости» [16, с. 336].

 

Часто красоту понимают как объект искусства, но это далеко не так. Любая творческая деятельность человека протекает и «по законам красоты» (К. Маркс). О красоте как фундаментальной ценности культуры душевно написал профессор В. П. Тугаринов: «…под красотой мы понимаем свойство некоторых явлений внешнего мира и внутреннего мира человека, а также предметов искусства давать нам особый вид чувственно-духовной радости, или наслаждения (эстетического наслаждения)» [16, с. 337].

 

Если в морали как форме общественного сознания ведущей категорией выступает добро, то в эстетике как разделе философии ведущей категорией предстает прекрасное. По сути своей оно есть переживание, субъективное восприятие красоты жизни как таковой. «Человек, – пишет В. П. Тугаринов, – испытывает радость не только от сознания ценности и важности своей деятельности (радость творчества и радость моральная), но и “просто” наслаждается видом жизни (красота объективная) и воспроизведением жизни (красота искусства) …» [16, с. 339]. Иначе говоря, красота как базовая ценность есть продукт контакта морально воспитанного человека с эстетическими свойствами действительности – природной, социальной, экологической.

 

Русский философ – глава нашей революционной демократии в XIX веке Николай Гаврилович Чернышевский, диалектико-материалистическую позицию которого в философии высоко ценил Карл Маркс, одним из первых в своей революционной деятельности демонстрировал единство ценностей жизни и ценностей культуры. В. И. Ульянов (Ленин) считал его одним из своих главных учителей. Не случайно программные книги этих двух выдающихся деятелей русской революции имели одинаковое название – «Что делать?».

 

Н. Г. Чернышевский выдвинул гениальную формулу: «Прекрасное есть жизнь». С позиций диалектического материализма её конкретизировали и развивали Г. В. Плеханов, В. И. Ленин, философы-большевики.

 

С позиции абстрактного гуманизма понятие красоты попытался осмыслить в своих произведениях Ф. М. Достоевский. Доныне в России ему приписывается формула: «Красота спасёт мир». Однако аксиологически позицию автора романа «Идиот» надо уточнить. Там князь-гуманист Мышкин произносит нечто подобное, глядя на фотографию русской мятущейся красавицы Настасьи Филипповны, и добавляет существенное: «Ах, кабы добра она была!». Очевидно, что Достоевский видел (и показал в своих произведениях) органическую связь красоты и добра как фундаментальных ценностей русской православной культуры.

 

Академик РАН Владимир Игоревич Арнольд, выдающийся российский математик, лауреат Ленинской премии (1965), обеспокоенный либеральной реформой образования в постсоветской России, написал в 2003 году книгу, где подверг доказательной и резкой критике Министерство образования России, выпустившее в 2002 г. двухтомный проект «Стандарты общего образования» [см.: 3].

 

В красноречиво озаглавленной работе «Новый обскурантизм и российское просвещение» высокоинтеллектуальный русский ученый-патриот разоблачает американизированный смысл установления вводимых стандартов – образовать не «гуманистов-творцов», а квалифицированных потребителей материальных благ. Ведь начитанный и образованный человек вреден для «экономики общества потребления», когда, как пишет академик, «страдают доходы хозяев жизни, – вот они и стараются не допустить культурности и образованности (которые, вдобавок, мешают им манипулировать населением, как лишённым интеллекта стадом)».

 

Как настоящий советский академик, В. И. Арнольд высмеивает предлагаемые «стандарты» по литературе, русскому языку, физике, химии, биологии, технике, математике, истории. В итоге он написал: «Надежду вселяет лишь то, что существующие пока тысячи прекрасно подготовленных учителей будут продолжать выполнять свой долг и обучать [добытым наукой истинам] новые поколения школьников, несмотря на любые приказы Министерства. Здравый смысл сильнее бюрократической дисциплины. Надо только не забывать нашим замечательным учителям достойно платить за их подвиг» [цит. по: газета «Новый Петербург», № 9, 06.03.2014. – С. 6].

 

Этими глубокими философскими суждениями академика В. И. Арнольда можно достойно закончить раздел нашего повествования о ценностях культуры.

 

4. Личность как бесценный продукт образовательно-воспитательного процесса

Аксиологический анализ процесса становления и развития личности весьма сложен и слабо представлен в нашей философско-социологической литературе. В рамках данной статьи можно высказать лишь несколько соображений относительно формирования личности в ходе современного образовательно-воспитательного процесса и созревания индивидуальности в условиях информационального общества.

 

Понятием «личность» обозначается качество не всякого человека и не в любом его возрасте, ибо биографии всех прошедших по Земле личностей свидетельствуют: личностью люди не рождаются, а становятся в определённой общественной среде. Только в общественном бытии отдельный человек (индивид) становится субъектом отношений и сознательной деятельности. Академическое определение сущности личности как философской категории гласит: «Личность, устойчивая система социально значимых черт, характеризующих индивида как члена общества или общности» [4, с. 653]. В том же российском Большом энциклопедическом словаре даётся структурно- функциональное определение бытия личности. Генетически оно «определяется данной системой общественных отношений, культурой и обусловлено также биологическими особенностями» [4, с. 653].

 

Из всех этих научных суждений следует, что личность есть живой интеграл тройственной природы человека и, стало быть, предстаёт перед философом как универсальная ценность жизни и культуры. Поэтому научная аксиология может рассматривать любую личность как высший и бесценный продукт образовательно-воспитательного процесса.

 

Целевым объектом единства образования и воспитания в цивилизованном обществе выступает личность как триединая сущность социализированного индивида. Исходной ипостасью бытия личности является биологическая природа человеческого индивида. Ведущей ипостасью её бытия выступает социальная сущность человека как «ансамбля общественных отношений» (К. Маркс). Синтезирующая ипостась личности взрослого человека – его духовность в единстве определённой веры (эмоциональный уровень) и рассудка, ума (уровень разума).

 

История любого народа свидетельствует, что главным социальным условием воспроизводства его материальной жизни (основания общественного бытия) выступает воспитание индивида как субъекта труда, познания и общения. Промежуточным итогом формирования личности индивида становится, как правило, приспособление его к определённому виду деятельности на линии конкретного общественного отношения (экономического, социального, политического, идеологического). Итогом такого приспособления становится обретение личностью определённой социальной роли в общественно-практической жизни людей.

 

В такой ситуации образование (общее среднее, средне-специальное, высшее) становится духовным средством жизни личности, необходимым для выполнения соответствующей социальной роли. Череда этих ролей образует жизненный путь личности – в рамках истории народа, области культуры (профессии), жизни человечества (см., например, серию книг-биографий «Жизнь замечательных людей»). Стало быть, образование призвано наращивать и выражать духовное богатство личности, уровень которого обусловливается многообразием исполняемых ею прижизненно социальных ролей. В этом аспекте важно ленинское напутствие в адрес советской молодёжи (1920 г.): «Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».

 

Таким образом можно считать, что реальная жизнь личности есть динамический продукт исторически взаимосвязанных образовательных и воспитательных процессов определённого общественного характера.

 

В цивилизованных обществах воспитательный процесс осуществляется в формах народных традиций и функций государственных учреждений. Основные направления организации воспитательного процесса связаны с освоением и умножением базовых ценностей жизни (сама жизнь, здоровье, средства жизни, свобода). Что касается образовательного процесса, то в этих обществах преобладает государственная организация освоения личностью ценностей культуры. В меру общественного прогресса государство может обеспечивать не только освоение ценностей мировой и своей национальной культуры, но и умножение традиций культуры своей страны, особенно в различных формах самообразования.

 

История различных цивилизованных обществ богата десятками личностей, обладающих разными уровнями духовного богатства – от нищих духом богатеев до харизматичных талантов из низших сословий. Такое разнообразие особенно характерно для политических публичных деятелей и для так называемых «мастеров культуры». Связано это обстоятельство, как правило, с многообразием освоенных данной личностью ценностей жизни и культуры и с масштабом шкалы ценностей культуры, встроенной в мировоззрение конкретной личности. Многообразие ценностей в известной мере служит критерием оценки духовного богатства личности. В связи с этим профессор В. П. Тугаринов отмечает: «Ограниченность личности выражается в ограниченном числе и характере её жизненных ценностей, жизненных интересов» [16, с. 276]. На практике это означает, что активная жизненная позиция деятельного человека позволяет ему разумно преодолевать внешние препятствия на пути к новым жизненным ценностям и тем самым гармонизировать структуру своей личности в интересах профессиональной группы, класса, родной страны. И наоборот, пассивное поведение, социальное равнодушие обедняют личность, сужают диапазон её патриотизма и нивелируют вклад этого человека в благополучие своей страны. Академик РАН С. Ю. Глазьев в книге «Геноцид» вскрыл причины нарастающего обнищания народа России, катастрофического вымирания её населения, особенно русских, и понижения качества жизни трудящихся в условиях замедления экономического роста в стране с жирующим олигархатом [см.: 5].

 

Особую ценность книге С. Ю. Глазьева придаёт содержание третьей части, где научно характеризуется стратегия будущего экономического роста России в первой половине XXI века [см.: 5, с. 220–298]. С философско-аксиологической позиции исключительно ценны соображения академика в разделе о государственном стимулировании экономического роста России в условиях рождения информационального общества глобального масштаба.

 

По существу, в этом разделе своей книги Сергей Юрьевич с позиций марксистско-ленинской политэкономии прогнозирует интенсивный рост производства материальной жизни народов России в фазе «обновлённого социализма» (об этом в Программе КПРФ). Именно тогда, в конце XX столетия в кризисной России зарождалось марксистское мировоззрение современного Глазьева – академика РАН.

 

В соответствии с личностной парадигмой в четвёртой части нашей статьи можно показать, каким образом академик С. Ю. Глазьев связывает государственное / социалистическое стимулирование политэкономического роста обновлённой России с коммунистической программой формирования гармонической личности у всех граждан «неороссийского» общества.

 

Прежде всего автор «Геноцида» указывает на определяющее значение социальной среды в формировании личности как первичного элемента групповых акторов информационального общества. Затем указывается, что решающую роль в этом процессе играет кардинально обновлённая культурная образовательно-воспитательная политика государства.

 

Отмечается также необходимость «поддержания высоких стандартов общественной и личной нравственности…». Обобщая факторы перехода ассоциированного русского человека в качественно новое историческое состояние, С. Ю. Глазьев пишет, что приведение социально-экономической политики Российского государства «в соответствие с традиционными ценностями русской духовной культуры, освоение современной формы национальной идеи России…» является «…необходимым условием преодоления кризиса и перехода к экономическому росту…» [5, с. 297].

 

Развитие марксистской методологии политэкономического исследования материальной жизни глобального постиндустриального общества позволило академику С. Ю. Глазьеву уже в конце XX века предвидеть, что необходимая «гармонизация общественного развития и духовное обогащение людей» в сочетании «с внедрением современных технологий образования… обеспечат России важнейшие конкурентные преимущества в экономике XXI в. – высокое качество человеческого фактора, интеллектуализацию общественного производства, гармонию общественных отношений» [5, с. 297–298].

 

В последующих своих трудах С. Ю. Глазьев разрабатывает по существу плановую стратегию прогресса материальной жизни народов России в парадигме базовых ценностей национальной культуры нашей Родины.

 

Следует отметить, что современное образование есть система культурных учреждений, предназначенных для передачи в массовое сознание тех научно-теоретических знаний, которые обретены в ходе завершённых научных исследований. По сути, основная функция образовательной системы – обучение будущих специалистов научно обоснованным действиям в той или иной области общественно-исторической практики. Такая ретрансляция научных знаний о мире происходит традиционно в процессе воспитания, то есть целенаправленной подготовки нового поколения людей к продуктивной деятельности в существующей социокультурной среде.

 

Единство процессов обучения и воспитания закономерно присутствует во всех цивилизованных формах образования – на начальной, средней, высшей и постдипломной ступенях формирования человеческого интеллекта. Становление личности, выявление её талантов протекает обычно неравномерно на всех этих ступенях. Яркое свидетельство тому – непредсказуемое формирование гения или странная судьба таланта из народных, порой самых глубоких, низов.

 

В аксиологическом направлении проблему интеллектуального развития личности русского человека в начале XXI века обсуждает С. Ю. Глазьев. Особенно ценно то, что делает он это в прогностическом аспекте. Он пишет: «Ценности массового потребления, индивидуального богатства, индивидуализма заменяются ценностями гармонии человеческих отношений, глобальной безопасности, защиты природы, интеллектуального творчества. В новом образе жизни происходит синтез технологии и культуры – культурные и нравственные особенности тех или иных народов становятся важными факторами международной конкуренции» [5, с. 297].

 

Для успешного развития российской социально-экономической системы в информационную эпоху решающее значение имеет, по Глазьеву, «…сочетание рационализма и духа свободы с традиционными ценностями высокой культуры, духовности и социальной ответственности». Созидание «нового технологического уклада» требует эффективного раскрытия богатого духовного/ научно-гуманистического потенциала России.

 

В духе высокой поэзии воспринимается научно-гуманистический прогноз академика С. Ю. Глазьева: «Русский характер и российская духовность могут сыграть решающую роль в естественном вхождении России в будущую мировую цивилизацию в качестве одной из лидирующих стран. Традиционные для русских качества: коллективизм, бескорыстие, стремление помочь ближнему, “всемирная отзывчивость”, жертвенность – составляют ключевые элементы новой организации общественного производства, лишённой “экономического эгоизма”, основанной на принципах взаимопомощи, сотрудничества и доверия» [5, с. 297].

 

Завершая в последней части нашей статьи обоснование личностного подхода к аксиологической характеристике образовательно-воспитательного процесса в информационном обществе, можно сделать некоторое обобщение. Дело в том, что фракция КПРФ в Госдуме давно предлагает единороссовским парламентариям принять разработанный именитыми российскими учёными и педагогами фундаментальный законопроект «Образование для всех». В нём на основе научно-реалистического обобщения исторического опыта российской и советской систем образования заложен фундамент для коренного реформирования нынешней системы образования в России.

 

Считаю, что в философского-аксиологическом аспекте традиции русско-советского образования тройственны: 1) научное обеспечение праведного построения жизни народа; 2) ориентация нравственного поведения личности на высшую справедливость; 3) обучение каждого поколения сотворению жизни по законам красоты. В социалистическом обществе информационной эпохи государственная организация образования сопрягается с воспитательным процессом череды поколений единого народа при помощи «всеобщего интеллекта» (К. Маркс).

 

Перефразируя формулу древнегреческого софиста Протагора о человеке как мере всех вещей, можно смело заявить: «Русский человек XXI века есть мера всех вещей, как они существовали, как они бытуют и как они при коммунизме осуществятся».

 

Список литературы

1. Алексеев П. В. Философы России XIX–XX столетий. Биографии, идеи, труды. – М.: Академический Проект, 2002. – 1152 с.
2. Алфёров Ж. И. Власть без мозгов. Отделение науки от государства. – М.: Родина, 2021. – 256 с.
3. Арнольд В. И. Новый обскурантизм и российское просвещение. – М.: Фазис, 2003. – 60 с.
4. Большой энциклопедический словарь / глав. ред. А. М. Прохоров. – М.: Научное издательство «Большая российская энциклопедия»; СПб.: «Норинт», 2004. – 1456 с.
5. Глазьев С. Ю. Геноцид. – М.: ТЕРРА, 1998. – 320 с.
6. Гриценко В. С. Труд в постиндустриальном обществе: монография. – Пермь: ПНИПУ, 2013. – 210 с.
7. Жданов Ю. А., Давидович В. Е. Сущность культуры. – Ростов-на-Дону: Наука-Пресс, 2005. – 428 с.
8. Занин В. П., Угланов А. И. Общество социальной справедливости нам по карману // Аргументы недели. – 2023. – № 24, среда 21 июня. – С. 6.
9. Зюганов Г. А. Россия – родина моя. Идеология государственного патриотизма. – М.: Информ-печать, 1996. – 336 с.
10. Зюганов Г. А. Уроки жизни. – Москва, 1997. – 388 с.
11. Зюганов Г. А. На рубеже тысячелетий: судьба России в современном мире. – М.: Мысль, 2001. – 573 с.
12. Комаров В. Д., Григорьев И. Л. Совокупный рабочий класс как создатель социалистического общества. – СПб.: Астерион, 2014. – 116 с.
13. Ленин В. И. Избранные произведения: в 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1980. – 855 с.
14. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: в 30 т. Т. 23. – Изд. 2-е. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1960. – 907 с.
15. Социалистический образ жизни / редколлегия: Г. Е. Глезерман, М. Н. Руткевич, С. С. Вишневский. – М.: Госполитиздат, 1980. – 319 с.
16. Тугаринов В. П. Избранные философские труды. – СПб.: Издательство Ленинградского университета, 1998. – 344 с.
17. Федотова В. Г. Хорошее общество. – М.: Прогресс-Традиция, 2005. – 544 с.

18. Философия. Краткий тематический словарь / ред. Т. П. Матяш, В. П. Яковлев. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2001. – 416 с.

19. Философский энциклопедический словарь / гл. ред. Л. Ф. Ильичев, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалев, В. Г. Панов. – М.: Советская Энциклопедия, 1983. – 840 с.

 

References

1. Alexeev P. V. Philosophers of Russia of the XIX–XX centuries. Biographies, Ideas, Works [Filosofy Rossii XIX–XX stoletiy. Biografii, idei, trudy]. Moscow: Akademicheskiy Proekt, 2002, 1152 p.

2. Alferov Z. I. Power Without Brains. Separation of Science from the State [Vlast bez mozgov. Otdelenie nauki ot gosudarstva]. Moscow: Rodina, 2021, 256 p.

3. Arnold V. I. New Obscurantism and Russian Enlightenment [Novyy obskurantizm i rossiyskoe prosveschenie]. Moscow: Fazis, 2003, 60 p.

4. Prokhorov A. M. (Ed.) Big Encyclopedic Dictionary [Bolshoy entsiklopedicheskiy slovar]. Moscow: Nauchnoe izdatelstvo “Bolshaya rossiyskaya entsiklopediya”; Saint Petersburg: “Norint”, 2004, 1456 p.

5. Glazyev S. Y. Genocide [Genotsid]. Moscow: TERRA, 1998, 320 p.

6. Gritsenko V. S. Work in Post-Industrial Society [Trud v postindustrialnom obschestve]. Perm: PNIPU, 2013, 210 p.

7. Zhdanov Y. A., Davidovich V. E. Essence of Culture [Suschnost kultury]. Rostov-on-Don: Nauka-Press, 2005, 428 p.

8. Zanin V. P., Uglanov A. I. Social Justice Society We Can Afford [Obschestvo sotsialnoy spravedlivosti nam po karmanu]. Argumenty nedeli (Arguments of the Week), 2023, no. 24, p. 6.

9. Zyuganov G. A. Russia – My Homeland. Ideology of the State Patriotism [Rossiya – rodina moya. Ideologiya gosudarstvennogo patriotizma]. Moscow: Inform-pechat, 1996, 336 p.

10. Zyuganov G. A. Life Lessons [Uroki zhizni]. Moscow, 1997, 388 p.

11. Zyuganov G. A. At the Turn of the Millennium: The Fate of Russia in the Modern World [Na rubezhe tysyacheletiy: sudba Rossii v sovremennom mire]. Moscow: Mysl, 2001, 573 p.

12. Komarov V. D., Grigoriev I. L. Cumulative Working Class as the Creator of Socialist Society [Sovokupnyy rabochiy klass kak sozdatel sotsialisticheskogo obschestva]. Saint Petersburg: Asterion, 2014, 116 p.

13. Lenin V. I. Selected Works: in 3 vol. Vol. 1 [Izbrannye proizvedeniya: v 3 t. T. 1]. Moscow: Politizdat, 1980, 855 p.

14. Marx K, Engels F. Works: in 30 vol. Vol. 23. 2nd edition [Sochineniya: v 30 t. T. 23. – Izd. 2-e.]. Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo politicheskoy literatury, 1960, 907 p.

15. Glezerman G. E., Rutkevich M. N., Vishnevsky S. S. (Eds.) Socialist Way of Life [Sotsialisticheskiy obraz zhizni]. Moscow: Gospolitizdat, 1980, 319 p.

16. Tugarinov V. P. Selected Philosophical Works [Izbrannye filosofskie trudy]. Saint Petersburg: Izdatelstvo Leningradskogo Universiteta, 1998, 344 p.

17. Fedotova V. G. Good Society [Khoroshee obschestvo]. Moscow: Progress-Traditsiya, 2005, 544 p.

18. Matyash T. P., Yakovlev V. P. (Eds.) Philosophy. Brief Thematic Dictionary [Filosofiya. Kratkiy tematicheskiy slovar]. Rostov-on-Don: Feniks, 2001, 416 p.

19. Ilichev L. F., Fedoseev P. N., Kovalev S. M., Panov V. G. (Eds.) Philosophical Encyclopedic Dictionary [Filosofskiy entsiklopedicheskiy slovar]. Moscow: Sovetskaya Entsiklopediya, 1983, 840 p.



[1] В концепции М. Кастельса информациональное общество – специфическая форма социальной организации, в которой благодаря новым технологическим условиям, возникающим в данный исторический период, генерирование, обработка и передача информации стали фундаментальными источниками производительности и власти. Определяющим для информационального общества становится «воздействие знания на само знание как главный источник производительности» (https://sociology_encyclopedy.academic.ru/418/ИНФОРМАЦИОНАЛЬНОЕ_ОБЩЕСТВО). (Прим. главного редактора).

[2] Следует уточнить, что в работах представителей школы научной философии Пермского университета был дан весьма подробный анализ как марксовой концепции всеобщего труда, так и марскистской интерпретации концепций постиндустриального и информационного общества в целом. См., например: Орлов В. В., Васильева Т. С. Труд и социализм / Пермский ун-т, Пермь, 1991. – 204 с.; Орлов В. В., Васильева Т.С. Философия экономики. Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 2005. – 264 с. (Прим. главного редактора).

[3] В нашем понимании научная философия – это классические основы диалектического материализма, обогащенные в ходе творческого осмысления научного и практического опыта человечества в XX–XXI веках.

 

Ссылка на статью:
Комаров В. Д. Возвышение ценностей жизни и культуры в образовательно-воспитательном процессе информационной эпохи // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 3. – С. 12–51. URL: http://fikio.ru/?p=5497.

 

© Комаров В. Д., 2023

УДК 159

 

Федоров Михаил Евгеньевич – Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого, Институт промышленного менеджмента, экономики и торговли, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: fme2017fme@gmail.com

Авторское резюме

Состояние вопроса: Разработчики используют различные методы для ограничения миров в компьютерных играх. Стремительное развитие технологий позволяет совершенствовать способы ограничения открытых миров.

Методы исследования: В работе нашли применение философские и общенаучные методы, поскольку исследование носит междисциплинарный характер. Диалектико-материалистический метод дополнен принципами аналитической философии, системным и синергетическим подходами.

Результаты: Обширные архивные материалы и другие источники позволяют воссоздать основные способы ограничений видеоигровых миров. Это установка перед игроком прозрачного коллайдера или «невидимой стены», «возвращение игрока», «вода» (водная преграда), «непроходимый ландшафт». Существует также прием «процедурной генерации», при которой игровые миры не имеют границ.

Область применения результатов: Предложенный подход к концепции информационного общества является попыткой сформулировать некоторые фундаментальные идеи философского материализма, необходимые для построения научной теории современного этапа общественного развития. Так, основой для создания виртуальных миров явно становятся уже существующие реальные характеристики объективного мира – природного и социального.

Выводы: Игры являются произведением искусства и создаются творческими людьми. Но индустрия требует от них придумывать идеи для создания виртуальной реальности и способов их реализации. Игровые миры ограничены, потому что человек не способен создать что-либо бесконечное, ведь он не имеет ресурсов для этого. С развитием технологий будут появляться всё более проработанные и большие игровые локации, но в них всех будет линия конца, за которой ничего нет. Покупателю нужен продукт, дарящий ему развлечение, гарантию качества которого может дать проработанность конкретного замкнутого игрового мира. Мы живём в капиталистическом обществе, целью которого является получение наибольшей прибыли. Так, в проектах типа ААА создатели стараются максимально креативно подойти к вопросу создания границ для достижения главной цели – сохранения вовлечённости геймера, ведь благодаря этому сложится положительное впечатление, и продукт принесёт больше прибыли издателю.

 

Ключевые слова: видеоигры; граница; открытый мир; обоснование.

 

How Do Developers Limit Worlds in Computer Games?

 

Fedorov Mihail Evgenevich – Peter the Great Saint Petersburg Polytechnic University, Institute of Industrial Management, Economics and Trade, student, Saint Petersburg, Russia.

Email: fme2017fme@gmail.com

Abstract

Background: Developers use various methods to limit worlds in computer games. The rapid development of technology makes it possible to improve ways to limit open worlds.

Research methods: Philosophical and general scientific methods were used, since the research is interdisciplinary in nature. The dialectical-materialistic method is complemented by the principles of analytical philosophy, systemic and synergetic approaches.

Results: Extensive archival materials and other sources allow us to reconstruct the main ways of limiting video game worlds. This includes the installation of a transparent collider or “invisible wall” in front of the player, “return of the player”, “water” (water hazard), “impassable landscape”. There is also the technique of “procedural generation”, in which game worlds have no boundaries.

Research implications: The approach proposed to the concept of information society is an attempt to formulate some fundamental ideas of philosophical materialism necessary for formulating a scientific theory of the modern stage of social development. The existing real characteristics of the objective world both natural and social are, therefore, the basis for creating virtual worlds.

Conclusion: Games are a work of art and are constructed by creative people. The industry, however, requires them to come up with ideas for creating virtual reality and ways to implement them. Game worlds are limited because humans are not able to create anything infinite, because they do not have the resources for this. With the development of technology, more and more elaborate and large game locations will appear, but all of them will have an end line, beyond which there will be nothing. Buyers need a product that gives them entertainment, the quality of which can be guaranteed by the elaboration of a specific closed game world. We live in a capitalist society whose goal is to make the most profit possible. Thus, in AAA type projects, the creators try to approach the issue of defining boundaries as creatively as possible in order to achieve the main goal, i. e. to maintain the gamer’s involvement. This will create a positive impression and the product will bring more profit to the publisher.

 

Keywords: video games; boundary; open world; rationale.

 

Статья посвящена анализу примеров ограничения открытых и полуоткрытых миров разработчиками видеоигр. Было рассмотрено100 игр с открытым и полуоткрытым миром AAA качества, то есть с высоким бюджетом от известного издателя. В исследуемых проектах используется вид как от первого (33 %), так и от третьего лица (66 %), потому что данные перспективы чаще всего используются в AAA сегменте из-за способности качественно погрузить игрока в виртуальную реальность. Почти каждая игра из рассмотренных представляет из себя приключение, в котором игрок управляет способным к передвижению в ограниченном трехмерном пространстве протагонистом. Часть представленных проектов относится к одиночным (76 %), а остальные – к мультиплеерным приключениям (24 %). Такие виды ограничения игрового пространства, как нарративно необоснованные (25 %) и нарративно обоснованные (75 %), являются основными. Самые популярные приёмы создания препятствий для игроков, пытающихся выйти за пределы игровой локации: возвращение игрока, вода, невидимые стены, непроходимый ландшафт, запретная зона.

 

Цифровые технологии создают возможности альтернативного существования в виртуальных мирах [см.: 1; 2]. С одной стороны, компьютерные игры являются видеоиграми, а с другой – жанром искусства. Игра, традиционно представляющая собой альтернативу обыденной деятельности, становится в современном обществе важной частью жизни, выходя за пределы непосредственно игрового мира в тенденциях геймификации, идеях метавселенных, взаимодействии с искусственным интеллектом и прочее [см.: 3; 4]. Язык компьютерных игр проникает в обыденную речь [см.: 5]. Таким образом, границы игры и не игры становятся размытыми [см.: 6]. Однако, как правило, даже в открытых мирах игр существуют довольно четкие границы, за которые игрок не может выйти, так как игры делают люди, не способные создать бесконечный и проработанный во всех деталях мир. В замкнутой локации есть возможность сделать качественный игровой контент, не потеряв внимание играющего. Игры развиваются одновременно с технологиями, что позволяет наблюдать за их развитием со стороны обычного пользователя. Возникновение компьютерной игровой реальности – это возникновение одного из возможных миров, атрибутом которого является обязательное наличие человеческого сознания. Это один из видов виртуальной реальности, для становления которой необходимы процессы репрезентации [см.: 7, с. 111]. Погружение игрока – самый важный аспект, за который борется любой профессиональный девелопер. Сохранить вовлечённость позволяет такая часть гейм-дизайна, как грамотное обоснование границ игрового мира. Погруженность в компьютерную игру характеризует степень активности в этой реальности. Активность сохраняется, если ничто не вызывает когнитивного диссонанса в её процессе. Существуют преценденты, когда дефицит бюджета проекта стимулировал разработчиков прибегнуть к дешёвому, но изобретательному ограничению, придумав интересное обоснование.

 

Разработчики могут прибегать к различным способам ограничения игрового мира в компьютерных играх по нескольким причинам. Во-первых, ограничение доступа к определенным областям может помочь упростить игровой процесс, делая его более понятным и управляемым для игроков. Во-вторых, ограничения могут быть использованы для создания целей и препятствий в игре, что добавляет мотивацию и интерес для игроков. В-третьих, ограничения могут быть использованы для балансировки игры, чтобы определенные зоны не были слишком мощными или бесполезными для игроков на текущем уровне развития героя. Большинство современных игр ААА качества имеют открытый или полуоткрытый мир. Разница данных терминов заключается в том, что открытый мир обозначает виртуальное пространство, которое игрок может свободно исследовать и достигать в нем своих целей, полуоткрытый же мир представляет из себя сеть дорожек, коридоров и закрытых пространств. На локациях можно найти множество разветвлений, сокращённых путей и проходов в другие зоны. Рассмотренные игры, вышедшие за последние 20 лет, являются очень популярными проектами от авторитетных издателей, которые привлекли большое внимание игроков в годы своего выхода. Многие из них были номинированы на различные престижные премии и имеют ощутимое влияние на культуру. Они являются хорошими примерами игр, в которых присутствуют всевозможные способы ограничения миров разного качества, разнящиеся от проекта к проекту. Большинство игр – это игры с открытым миром (73 %), с полуоткрытым миром – 27%.

 

Нами были проанализированы примеры границ карт и найдены повторяющиеся приёмы. Самым простым и одновременно самым старым способом является установка перед игроком прозрачного коллайдера или «невидимой стены» (23 %). Через такое препятствие персонаж, управляемый игроком, просто не может пройти, что заставляет его выбрать другой маршрут. Чаще всего использование невидимых стен говорит либо о дефиците бюджета, либо о непрофессионализме гейм-дизайнера. В абсолютном большинстве из всех игр, где задействован такой приём, ограничение нарративно необоснованно, что ломает погружение игрока. Исключением является Sunset Overdrive от Insomniac Games – игра в жанре шутер с открытым миром, по которому можно быстро передвигаться длинными прыжками и скользя по электрическим проводам. По сюжету главные герои не могут покинуть город, потому что им мешает невидимая стена, поставленная злобной корпорацией (рисунок 1), то есть такое решение обосновано в сценарии игры. Студия Bethesda славится своими проектами в жанре open world, и во всех своих сериях игр от постапокалиптичного приключения в жанре шутер от первого лица Fallout до фэнтезийной рпг (Role-Playing Game) The Elders Scrolls, в каждой части (кроме Fallout 3 и Fallout: New Vegas, в данных играх средством ограничения является радиоактивная вода) присутствуют незримые баррикады, которые не вписываются в логику виртуальной вселенной. В следующем примере создатели потрудились над объяснением границ карты. В игре Hogwarts Legacy в жанре рпг от третьего лица, сделанной во вселенной книг про Гарри Поттера, протагонист имеет возможность передвигаться как пешком, так и на летающей метле, то есть он может взмыть в воздух и отправиться в путешествие по средневековой Великобритании, но невидимая стена мешает это сделать. В сценарии разработчики сделали эту баррикаду специальным магическим барьером (рисунок 2), поставленным преподавателями для лишения учеников возможности покидать территорию школы без их ведома.

 

image001

Рисунок 1 – Sunset Overdrive

 

image003

Рисунок 2 – Hogwarts Legacy

 

Существует такой приём ограничения открытого мира, как «возвращение игрока» (6 %), который имеет хорошую нарративную обоснованность, так как не ломает погружение игрока. В Batman: Arkham Knight (в игре в жанре action-adventure в открытом мире с элементами стелса от третьего лица) геймер управляет супергероем Бэтменом, который обязан спасти свой город от злодеев. Темный рыцарь имеет возможность планировать на своём плаще, и игрок может попробовать улететь за пределы Готэма, но при попытке сделать это Бэтмен проговорит, что люди ждут спасения и нельзя бросать их. Главный герой вскоре самолично развернётся в противоположном направлении. Игроку проговаривается устами главного героя его личная мотивация остаться в городе, что логично обоснует невозможность противоположного действия. Схожим по механизму действия можно назвать способ «запретная зона» (23 %). Протагонист переходит границу карты, и появляется уведомление о том, что необходимо вернуться, чтобы избежать возвращения на предыдущую контрольную точку (смерти). Умело обыграли этот приём создатели серии Assassin’s creed, стелс-экшене от третьего лица. По сюжету вы играете за персонажа, чей предок был членом ордена скрытых убийц, за которым в свою очередь через специальное устройство тот наблюдает, проживая его жизнь. Если он выходит за периметр локации, игра сообщает, что в реальности родич не был в этом месте, и если не вернуться, то произойдет десинхронизация (рисунок 3) (возвращение к контрольной точке в мире игры). Такое объяснение очень положительно влияет на погружении геймера, позволяя ему полностью влиться в мир этой вселенной.

 

image005

Рисунок 3 – Assassin’s creed III

 

Одним из самых известных методов ограничения является вода – «вода» (17 %). В играх, где действие разворачивается на островах, безграничная водная гладь способна остудить пыл игроков, желающих выйти за пределы игровой локации. Он использовался в легендарной серии игр Grand Theft Auto в жанре action-adventure от третьего лица. Перед игроком простирается остров с различными активностями, за пределами которого находится бесконечный непреодолимый океан. В старых частях Grand Theft Auto III и Grand Theft Auto: Vice City главные герои просто по замыслу разработчиков не умели плавать (рисунок 4), что превращало попытки сбежать с острова в прямой путь к загрузочному экрану. В последующих частях протагонисты научились покорять морские просторы не только брасом, но и на различных экземплярах водного транспорта, что заставляло разработчиков из Rock Star сделать океан бесконечным и населённым кровожадными акулами, а транспорт – выходящим из строя после некоторого времени движения в направлении от главной локации.

 

image007

Рисунок 4 – Grand Theft Auto: Vice City

 

Самый сложный и при грамотном использовании самый лучший способ ограничить открытые и полуоткрытые миры в видеоиграх – это поставить перед игроком то, что нельзя ни обойти, ни перепрыгнуть, ни как-либо по-другому преодолеть – «непроходимый ландшафт» (36 %). Разработчикам необходимо проделать большую работу по интеграции этих границ, ведь не в каждой игре будут уместны густые леса, высокие горы, запертые дома и т. д. В God o War и God of War: Ragnarök играх экшн-жанра hack and slash и action-adventure геймер управляет бывшим богом войны Кратосом, который путешествует со своим сыном Атреем по всем девяти мирам, известным в скандинавской мифологии. Мир полуоткрыт, то есть протагонист передвигается по небольшим местностям, соединённым разными путями. Покинуть их Кратосу мешают прилежащие скалы, камни, корни деревьев, заборы, обрывы, водоёмы (плавать в игре можно только на лодке на определённых локациях) и множество других препятствий. Проработка мира настолько высока, что игрок с головой входит в геймплей, и неспособность главного героя выйти за пределы игровой зоны не вызывает у него почти никакого диссонанса.

 

Существуют игры, где миры не имеют границ. Игрок способен двигаться в любую сторону игрового мира без риска быть остановленным. Это становится возможным благодаря «процедурной генерации» (2 %). Особенно этот приём актуален для игр, в которые можно играть в кооперативном режиме, так как у игрока будет больше положительных эмоций при исследовании бесконечного мира с другом. Как говорилось выше, разработчики из-за человеческого фактора не способны создать бесконечную локацию. На помощь им приходят современные технологии, благодаря которым можно сделать мир, который будет создаваться компьютером в режиме реального времени из уже созданных разработчиками заготовок. В видеоигре Minecraft в жанре песочницы от студии Mojang реализован данный принцип. Игрок может исследовать бескрайний мир с различными природными зонами, населёнными разнообразной флорой и фауной, не боясь достигнуть конца карты. Куда бы ни пошёл главный герой, вокруг него будет создаваться уникальный ландшафт в радиусе его зрения. В игре No Man’s Sky, сделанной в жанре action-adventure, мир представляет из себя огромную вселенную без границ, состоящую из почти бесконечного количества различных планет, которые отличаются друг от друга, как снежинки. Геймер имеет возможность исследовать в кооперативе мир, генерируемый искусственным интеллектом.

 

Список литературы

1. Mehnert W. Wording Worlds – From Writing Futures to Building Imaginary Worlds // Technology and Language. – 2023. – № 4 (3). – Pp. 84–104. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.07

2. Lovink G., Lin N. Optimist by Nature, Pessimist by Design. Writing Network Cultures // Technology and Language. – 2023. – № 4 (3). – Pp. 118–128. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.09

3. Быльева Д. С. Пример использования игры при изучении философии // Цифровая гуманитаристика и технологии в образовании (DHTE 2020): сборник материалов Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. 19–21 ноября 2020 г. / Под ред. М. Г. Сороковой, Е. Г. Дозорцевой, А. Ю. Шеманова. – М.: Издательство ФГБОУ ВО МГППУ, 2020. – С. 133–140.

4. Быльева Д. С. Этика в отношениях человека и искусственного агента: реальность и игра // Культура и антикультура. Сборник статей Международной научно-методологической конференции / Отв. редактор Л. Л. Мехришвили. – Тюмень: ТИУ, 2022. – С. 385–389.

5. Khaibullova M., Kozina A. Gaming Slang: The Influence of Video Games on the Russian language // Technology and Language. – 2023. – № 4 (1). – Pp. 60–74. DOI: 10.48417/technolang.2023.01.05

6. Скоморох М. М. Тамагочи и миф о киберпространстве: к вопросу о магическом круге // Международный журнал исследований культуры. – 2019. – № 1 (34). – С. 62–72. DOI: 10.24411/2079-1100-2019-00005

7. Вишневский А. В. Смыслы компьютерных игровых миров // Омский научный вестник. – 2013. – № 2 (216). – С. 111–114.

 

References

1. Mehnert W. Wording Worlds – From Writing Futures to Building Imaginary Worlds. Technology and Language, 2023, no. 4 (3), pp. 84–104. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.07

2. Lovink G., Lin N. Optimist by Nature, Pessimist by Design. Writing Network Cultures. Technology and Language, 2023, no. 4 (3), pp. 118–128. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.09

3. Bylyeva D. S. An Example of Using a Game in Studying Philosophy [Primer ispolzovaniya igry pri izuchenii filosofii]. Tsifrovaya gumanitaristika i tekhnologii v obrazovanii (DHTE 2020): sbornik materialov Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiem. 19–21 noyabrya 2020 g. (Digital Humanities and Technologies in Education (DHTE 2020): Collected Materials of the All-Russian Scientific and Practical Conference with International Participation. November 19–21, 2020). Moscow: Izdatelstvo FGBOU VO MGPPU, 2020, pp.133–140.

4. Bylyeva D. S. Ethics in the Relationship Between a Person and an Artificial Agent: Reality and Play [Etika v otnosheniyakh cheloveka i iskusstvennogo agenta: realnost i igra]. Kultura i antikultura. Sbornik statey Mezhdunarodnoy nauchno-metodologicheskoy konferentsii (Culture and anti-culture. Collection of articles of the International Scientific and Methodological Conference). Tyumen: TIU, 2022, pp. 385–389.

5. Khaibullova M., Kozina A. Gaming Slang: The Influence of Video Games on the Russian language. Technology and Language, 2023, no. 4 (1), pp. 60–74. DOI: 10.48417/technolang.2023.01.05

6. Skomorokh M. M. Tamagotchi and the Myth of Cyberspace: on the Question of the Magic Circle [Tamagochi i mif o kiberprostranstve: k voprosu o magicheskom kruge]. Mezhdunarodnyy zhurnal issledovaniy kultury (International Journal of Cultural Research), 2019, no. 1 (34), pp. 62–72. DOI: 10.24411/2079-1100-2019-00005

7. Vishnevsky A. V. The Meanings of Computer Game Worlds [Smysly kompyuternykh igrovykh mirov]. Omskiy nauchnyy vestnik (Omsk Scientific Bulletin), 2013, no. 2 (216), pp. 111–114.

 

Ссылка на статью:
Федоров М. Е. Как разработчики ограничивают миры в компьютерных играх? // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 3. – С. 73–82. URL: http://fikio.ru/?p=5480.

 

© Федоров М. Е., 2023

УДК 130.1

 

Горохов Павел Александрович – Российская Академия Народного Хозяйства и Государственной службы при Президенте РФ, филиал в Оренбурге, профессор кафедры юриспруденции и гуманитарных дисциплин, доктор философских наук, профессор, Оренбург, Россия.

Email: erlitz@yandex.ru

SPIN: 9090-4375

Авторское резюме

Состояние вопроса: Проблемы экстремизма и терроризма разрабатывали такие исследователи, как В. И. Букрееев, И. М. Ефимов, С. М. Иншаков, П. А. Кошель, В. И. Пржиленский, О. А. Черемисина. В предлагаемой статье впервые в отечественной философской литературе системно проанализированы истоки экстремистского мышления в информационном обществе.

Результаты: Предложена трактовка экстремизма как приверженности к чрезмерно радикальным взглядам, не совпадающим с принятым обществом комплексом мировоззренческих норм. Экстремизм тесно связан с такими понятиями, как «радикализм» и «нигилизм». Крайней формой экстремизма, его практическим воплощением является терроризм как реализация экстремистской идеологии в конкретных жизненных обстоятельствах путем деятельности особых организаций.

Мышление экстремиста чаще всего деструктивно. Экстремистское мышление довольно четко структурировано, а часто и идеологически обосновано. Оно формируется как на базе восприятия объективной реальности, которую носитель экстремистского мышления воспринимает по большей части критически и всячески стремится изменить ее, так и на основе определенных наглядных представлений. Мышлению экстремиста присуще особое нигилистическое мировосприятие.

Область применения результатов: Результаты исследования могут быть использованы для преподавания специальных курсов по философской антропологии, социальной философии, философии истории.

Выводы: Истоки экстремистского мышления коренятся в глобализационных процессах последних тридцати лет, экономических проблемах, слабости образовательной системы как важнейшего социокультурного фактора, аберрации морали и фундаменталистских религиозных верованиях, деформированных под воздействием их экстремистской составляющей.

 

Ключевые слова: экстремизм; мышление; глобализация; экономика; образование; религия.

 

Origins of Extremist Thinking in Information Society: An Experience of Philosophical Review

 

Gorokhov Pavel Aleksandrovich – Orenburg Branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, Professor of the Department of Law and Humanities, Doctor of Philosophy, Orenburg, Russia.

Email: erlitz@yandex.ru

Abstract

Background: The problems of extremism and terrorism were developed by such researchers as V. I. Bukreev, I. M. Efimov, S. M. Inshakov, P. A. Koshel, V. I. Przhilensky, O. A. Cheremisina. This article is the first in the domestic philosophical literature to analyze systematically the origins of extremist thinking in information society.

Results: An interpretation of extremism is proposed as adherence to radical views that do not coincide with the set of ideological norms accepted by society. Extremism is closely related to such concepts as “radicalism” and “nihilism”. The utmost form of extremism, its practical embodiment, is terrorism as the implementation of extremist ideology in exceptional life circumstances through the activities of special organizations.

The thinking of an extremist is mostly destructive. Extremist thinking is quite clearly structured, and often ideologically justified. It is expressed both on the basis of the perception of objective reality, which the bearer of extremist thinking perceives for the most part critically and strives in every possible way to change it, and on the basis of certain visual representations. The thinking of an extremist is characterized by a special nihilistic worldview.

Implications: The results of the study can be used to teach special courses in philosophical anthropology, social philosophy, and philosophy of history.

Conclusion: The origins of extremist thinking are rooted in the globalization processes of the last thirty years, economic problems, the weakness of the educational system as the most important sociocultural factor, aberration of morality, and fundamentalist religious beliefs, deformed under the influence of their extremist component.

 

Keywords: extremism; thinking; globalization; economy; education; religion.

 

За последние три десятка лет, минувших с распада Советского Союза, интерес к исследованию самых разнообразных аспектов экстремизма увеличивался по экспоненте – как в нашей стране, так и за рубежом. Исчезновение с карты мира нашей Родины, исторической России в форме великого Советского государства, явилось, по словам президента В. В. Путина, величайшей геополитической катастрофой современности. Баланс сил в мире был нарушен, и те процессы, которые обобщенно назвали глобализацией и которые свелись, по сути, к попытке насильственной унификации жизни большей части человечества по американским стандартам, вызвали к жизни массу взаимосвязанных проблем, затронувших экономику, политику, культуру, экологию и многие другие сферы современной цивилизации.

 

Одновременно последние тридцать лет стали временем постепенного складывания и конституирования в развитых странах мира информационного общества, в котором все большую роль начинает играть информация, а большинство граждан прямо или косвенно вовлечены в процесс производства, хранения и распространения информации. Но сами по себе информационные технологии – вне этики, они могут быть использованы в том числе и для продуцирования, распространения деструктивных и экстремистских идей, могущих привести к самым разнообразным конфликтам. Видимо, текущее столетие будет чревато такими конфликтами. Можно вспомнить слова бывшего канцлера ФРГ Гельмута Шмита, который сказал, что «XXI век будет самым опасным с времен рождения Христа» [8]. Среди важнейших проблем, вставших перед человечеством, безусловно, выделяется экстремизм в его самых разнообразных формах: национальных, религиозных, социокультурных, политических.

 

Цель данной работы – рассмотреть важнейшие истоки экстремистского мышления в информационном обществе как философскую проблему. В этом исследовании нас будут интересовать, по преимуществу, отечественные реалии, хотя мы неизбежно коснемся цивилизационных особенностей Запада и Востока, относящихся к истокам экстремистского мышления. Методология исследования, помимо общенаучных методов анализа и синтеза, индукции и дедукции, включает в себя сравнительно-сопоставительный метод и метод ситуационного анализа.

 

Само понятие «экстремизм», происходящее от латинского прилагательного extremus («крайний, чрезмерный»), стало широко использоваться британскими политиками в первой половине ХХ столетия применительно к деятельности партии «Индийской Национальный конгресс», которая стремилась к достижению полной независимости Индии от британской короны. В современной литературе существует огромное количество определений экстремизма. Мы предлагаем понимать экстремизм как приверженность к чрезмерно радикальным взглядам, не совпадающим с тем комплексом мировоззренческих норм, которые господствуют в том или ином обществе в той иной отрезок исторического времени.

 

Конкретный период истории влияет на формы мировоззрения, но и само мировоззрение активнейшим образом рисует образ исторической эпохи. Происходит активнейшее взаимное и диалектическое влияние исторического времени на идеи и идей на само историческое время. Меняется эпоха, и зачастую то, что признавалось еще несколько лет назад экстремистским, становится не только обыденным, но и действенно защищается на законодательном уровне. Так происходит, к примеру, в случае любой успешной революции. Вспомним эпиграмму Джона Хантингтона (1561–1612), которую блестяще перевел С. Я. Маршак:

Мятеж не может кончиться удачей, –

В противном случае его зовут иначе [19, с. 92].

 

Разумеется, экстремизм тесно связан с такими понятиями, как «радикализм» и «нигилизм». В литературе различают экстремистскую идеологию и экстремистскую практику. Крайней формой экстремизма, его практическим воплощением в научной литературе признается терроризм как реализация экстремистской идеологии в конкретных жизненных обстоятельствах путем деятельности особых организаций. По теме экстремизма и терроризма интересны работы таких исследователей, как В. И. Букреев [см.: 2], И. М. Ефимов [см.: 10], С. М. Иншаков [см.: 11], П. А. Кошель [см.: 16], В. И. Пржиленский [см.: 22], О. А. Черемисина [см.: 25]. Автор этих строк в ряде монографий и статей [см.: 5; 6] исследовал проблему правового нигилизма и нигилистической ментальности в целом, что побудило его впоследствии обратиться к проблеме экстремизма в ряде лекционных курсов, прочитанных в РАНХиГС и ряде других образовательных организаций.

 

Как говорил профессор Преображенский из блистательной повести М. А. Булгакова «Собачье сердце», «разруха не в клозетах, а в головах». Каковы истоки мышления экстремиста? Обращение к этой проблеме будет актуальным не только потому, что всегда интересен ответ на вопрос Гамлета «Как это все могло произойти?», но и, прежде всего, потому что, зная истоки мышления экстремистов, можно – в идеале – вовремя предотвратить многие ужасающие эксцессы современного бытия. Ведь когда обезумевший убийца расстреливает детей в школе (Ижевск, 26.09.2022), или когда на территории студенческого кампуса в Пермском государственном университете 20 сентября 2021 года льются потоки крови, пролитые исламистом Тимуром Бекмансуровым, то все эти трагедии нельзя списать на элементарные сезонные обострения у психически нездоровых людей. Все гораздо сложнее, хотя не только у ученых, но и у простых обывателей возникает вопрос, почему стоявший на учете у психиатров ижевский стрелок не только не посещал оных с 2009 года, но и смог приобрести травматическое оружие, переделанное им впоследствии в боевое?

 

Некогда Иммануил Кант в «Метафизике нравов» постулировал, что «совесть не есть нечто приобретаемое, и не может быть долгом приобретение её; каждый человек как нравственное существо имеет её в себе изначально» [12, с. 98]. Но где же тогда пребывает совесть у зараженных вирусом экстремизма людей? И была ли она у них вообще? Оказалось ли их мышление деформировано под влиянием определенных объективных причин, или же изначально в их души не было вложено что-то важное?

 

Для понимания причин действий экстремистов необходимо тщательно изучить особенности их мыслительных процессов. Необходима скрупулезная работа не только психиатров, но и ученых-гуманитариев: психологов, философов, юристов. Роль философии представляется особенно важной не только как праматери всех наук, но и как современного интегративного гуманитарного знания, которому – и лишь ему одному – дано целостно осмыслить природу мышления, в том числе и самых разнообразных девиаций. Некогда великий Данте – как будто о нашей эпохе – написал такие строки:

теперь уже никто

Добра не носит даже и личину:

Зло и внутри и сверху разлито.

Но укажи мне, где искать причину:

Внизу иль в небесах? Когда пойму,

Я и другим поведать не премину [7, с. 232].

 

Именно философия обязана «поведать» миру «причину» разнообразных форм зла, в том числе и раскрыть истоки экстремистского мышления. Новая Философская Энциклопедия сообщает о мышлении следующее: «процесс решения проблем, выражающийся в переходе от условий, задающих проблему, к получению результата. Мышление может быть направлено либо на понимание реальных обстоятельств (“в какой ситуации приходится действовать, как устроен мир”), либо на достижение практического результата (“как достичь того, что мне нужно”)» [17, с. 626].

 

Мышление экстремиста деструктивно, ибо чаще всего оно направлено не на созидание, а на разрушение. Если не брать крайние случаи психического нездоровья, экстремистское мышление довольно четко структурировано, а часто и идеологически обосновано; оно формируется как на базе восприятия объективной реальности, которую носитель экстремистского мышления воспринимает по большей части критически и всячески стремится изменить ее, так и на основе определенных наглядных представлений. Мышлению экстремиста присуще особое негативное мировосприятие, выражающееся порой как в стиле поведения, так и в языке. Причем используя коммуникационные возможности, предоставляемые ныне информационным обществом, экстремист пытается донести свое мировоззрение до как можно большего количества людей.

 

Перейдем непосредственно к рассмотрению истоков экстремистского мышления.

 

Во-первых, современный мировой экстремизм во многом является ответом на глобализационные процессы. Именно в этих противоречивых процессах следует искать истоки мышления многих экстремистов. Наша страна, граждане которой с воодушевлением стремились последние тридцать лет бездумно перенимать западные стандарты и образ жизни, причем не только все неизбежные достоинства, но и пагубные недостатки информационного общества, не является исключением. Именно в современную эпоху не прекращаются попытки унифицировать мир по американским стандартам, и этот процесс угрожает национальной идентичности многих стран, что не может не вызывать противодействия – порой в самых крайних, экстремистских формах.

 

В. И. Пржиленский отмечает: «Экстремистское мышление должно быть оценено как естественная реакция на внешние воздействия, складывающиеся в гетерогенный причинный комплекс. При анализе природы экстремистского мышления необходимо преодолеть негативные последствия господствующего в современных исследованиях оценочного отношения к экстремизму, трактующего последний как мировоззренческую, психологическую и политико-правовую девиацию. Все более важное влияние на формирование экстремистского мышления приобретают воздействия таких социальных процессов как глобализация, модернизация, архаизация, девиация» [22, с. 415].

 

По мнению политолога С. Г. Кара-Мурзы, в реальной политической практике и в системе международных отношений принцип навязывания чужеродных стандартов означает «освоение политиками и даже учёными уголовного мышления в его крайнем выражении “беспредела” – мышления с полным нарушением и смешением всех норм» [14, с. 59]. Мы целиком и полностью согласны с таким выводом.

 

Во-вторых, важнейшие истоки экстремистского мышления лежат в сфере экономики. Мы далеки от того, чтобы считать марксизм вершиной всей мировой философии, но глупо было бы не признавать его выдающегося значения – хотя бы по причине его достойных всяческого уважения «трех источников и трех составных частей» (немецкая классическая философия, английская политическая экономия и французский утопический социализм). Марксизм – не панацея, но не следует забывать о ведущей роли экономических факторов в жизни современного общества, в том числе о громадном влиянии системного экономического кризиса на степень экстремистских настроений в нашей стране.

 

Бытие во многом определяет сознание. Карл Маркс в грандиозном труде «Капитал» процитировал следующие слова публициста Джозефа Даннинга: «Обеспечьте капиталу 10 % прибыли, и капитал согласен на всякое применение, при 20 % он становится оживленным, при 50 % положительно готов сломать себе голову, при 100 % он попирает все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которое он не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы» [18, с. 770].

 

Марксист Фидель Кастро был не так изящен в высказываниях, но также вполне четок: «У капитализма нет никаких моральных ценностей: все продается. Невозможно в таких условиях правильно воспитывать народ: люди превращаются в эгоистов, а иногда даже в бандитов» [15].

 

Капитализм неизбежно порождает войны во внешней политике, а внутри страны способствует пробуждению у людей самых худших черт, делая основным modus vivendi девиз «Человек человеку – волк». Это хорошо показали классики мировой литературы: Эмиль Золя (эпопея «Ругон-Маккары»), О. Бальзак (цикл «Человеческая комедия»), В. Шишков («Угрюм-река»), М. Мамин-Сибиряк («Приваловские миллионы»).

 

Совершенно бесперспективный для будущего и регрессивный с точки зрения формационной теории «бросок» в капитализм первоначального накопления, совершенный в 90-е годы, привел не только к катастрофическому обнищанию большинства населения нашей страны (даже по официальным данным Росстата по состоянию на 2023 год за чертой бедности в России находились 19,6 млн россиян, или 13,5 % населения), но и к невиданной доселе моральной и ценностной аннигиляции, грозящей ныне обернуться духовной катастрофой в масштабах всей страны. Да, жгучей проблемой современной России является огромное различие в доходах граждан. Отметим, что данные о децильном коэффициенте в современной России (по соотношению 10 % самых богатых к 10 % самых бедных) противоречивы в разных источниках. По официальным данным, 10 % наиболее обеспеченных граждан в 16,8 раза богаче 10 % малоимущих. Но реальная ситуация хуже: с учётом скрытых доходов, незаконной прибыли, коррупционных поборов разрыв может достигать в 40–50 раз и более [см.: 1].

 

Чувство социального недовольства, абсолютной бесперспективности индивидуального бытия и отсутствие каких бы то ни было жизненных перспектив неизбежно приводит в росту экстремистских настроений в обществе – особенно в мышлении молодого поколения, которое, как известно, «и жить торопится, и чувствовать спешит», а потому особо остро относится к социальной несправедливости.

 

После 2008 года, когда всемирный кризис охватил все сферы общественной жизни, даже на Западе профессионалы высокого класса оказались ненужными. Тем более плачевной выглядит ситуация в современной России, где интеллектуальный труд оценивается ниже всего, и профессор получает реального дохода намного меньше, нежели сотрудница массажного салона или охранник банка.

 

На Западе говорят о прекариате как социальном классе трудящихся, невостребованных в профессии – несмотря на все свои умения и навыки [см.: 23]. У нас социальная невостребованность профессионалов и низкая оплата труда может существенно деформировать мышление этих людей и привести их в ряды экстремистов. Нищета и невозможность кормить детей доводят человека до крайности, а спокойная обеспеченная жизнь никогда не побудит психически здорового человека бунтовать или произносить экстремистские речи. Недаром один из персонажей Юлиана Семенова в романе «Семнадцать мгновений весны» говорит: «Тогда бы никто не болтал, если бы у каждого был домик в горах, много хлеба с маслом и никаких бомбежек…» [24, с. 316].

 

К сожалению, российское общество разобщено до крайности, а расслоение населения по доходам достигло своего предела. Хотя бы отдаленно схожего с западными стандартами среднего класса в России так и возникло. Ныне социальное расслоение практически достигло максимума, и народ может подвергнуться процессам распада, потеряв способность противостоять экстремистской идеологии и дезинтегрирующим силам.

 

Связь развитой экономики и эффективно функционирующей системы образования очевидна. Поэтому, в-третьих, важнейшим истоком экстремистского мышления являются существующие проблемы в образовании и в воспитании детей и юношества. На наш взгляд, особая роль в современном обществе педагога – школьного учителя и вузовского преподавателя – должна всемерно подчеркиваться и превозноситься, а не принижаться и охаиваться, как это было в безвременье ельцинской эпохи. Важность деятельности педагогов и наставников становится особенно очевидной через несколько десятилетий, когда вступают в жизнь воспитанные ими поколения. Недаром великий Отто фон Бисмарк не без гордости сказал после франко-прусской войны 1870–1871 гг., в которой Пруссия разбила империю Наполеона III, что «эту войну выиграл прусский учитель».

 

Вспоминаются мудрые слова знаменитого популяризатора науки, физика Сергея Капицы: «Если бы вместо миллиардов, которые тратятся на вооружённые силы, нашлись бы миллионы на образование и здравоохранение, то для терроризма не было бы места» [20]. Увы, бюджетных мест в вузах России становится все меньше с каждым годом, и недавно даже МГУ не вошел в число 100 лучших вузов мира.

 

С 2000 года в РФ закрылось 25,5 тысяч школ (данные Росстата). И самое печальное, что именно гуманитарное знание изгоняется из общества, исповедующего сугубую утилитарность. А ведь крайнюю утилитарность мышления можно считать одной из форм нигилизма и экстремизма.

 

Шоком для отечественных педагогов были слова министра образования А. Фурсенко, когда он бросил упрек советской системе образования, которая готовила мыслящих творцов. По мнению Фурсенко, образование должно готовить лишь квалифицированных потребителей. Причем бывший министр даже не задумался: а кто же будет создавать и производить все, предназначенное для потребления?!

 

Фурсенко и его сторонники, по сути, предлагали готовить в жизнь людей с психологией жителей колоний. Но ведь именно в колониях процветает экстремистская идеология, ибо люди вынуждены идти на самые крайние меры ради элементарного выживания. Некоторые публицисты даже вспоминают о планах Гитлера и Геббельса обеспечить жителям завоеванных территорией России лишь элементарные знания арифметики и чтения, сравнивая эти планы с воплощением в жизнь антинародной стратегии Гайдара и Фурсенко, Чубайса и Грефа. Поэтому общее положение дел в российском образовании остается очень сложным.

 

В-четвертых, деформации морали и нравственности также порождают экстремистский тип мышления. Утилитарность мышления часто приводит к аннигиляции совести. Великий систематик Г. В. Ф. Гегель афористично отметил в труде «Философия права»: «Совесть – это моральный светильник, озаряющий хороший путь; но когда сворачивают на плохой, то его разбивают» [4, с. 143]. В «Феноменологии духа» Гегель трактует совесть как нечто святое, данное каждому человеку. Он пишет: «Совесть как единство субъективного знания и того, что есть в себе и для себя, – это святыня, посягать на которую было бы святотатством» [3, с. 194].

 

В докладе Института социологии РАН «Молодежь новой России: ценностные приоритеты» отмечается: «Большинство молодежи (55 %) сегодня вынуждены признать, что их успех в жизни во многом зависит от умения вовремя закрыть глаза на собственные принципы, и соглашаться с тезисом, что «современный мир жесток, и чтобы добиться успеха в жизни, иногда приходится переступать моральные принципы и нормы». Противоположной точки зрения, что лучше не добиться успеха, но не переступить через нормы морали, придерживаются лишь 44 % молодежи» [21]. Такой этический и аксиологический нигилизм в мышлении молодых людей наводит на грустные раздумья.

 

В-пятых, религия и ее крайние формы могут быть источником экстремизма. Отметим, что за минувшее десятилетие в нашей стране наблюдается ярко выраженный религиозный ренессанс, хотя по Конституции церковь отделена от государства. Тем не менее, российская власть уделяет особое внимание поддержке традиционных монотеистических религий, особенно православия и ислама. Но религия связана с социумом и воздействует на него через церковь – социальный институт, состоящий из людей со всеми их достоинствами и недостатками.

 

С одной стороны, религия тесно связана с моралью и препятствует развитию деструктивного начала в человеческой душе, в том числе и ненависти. Максим Исповедник прекрасно сказал, что любовь к Богу не терпит ненависти к человеку.

 

С другой стороны, власть часто содействует распространению религиозного сознания и укреплению церкви как социального института, предписывающего покорность и пассивность людей в ответ на причиняемое им социальное зло. Много примеров этому можно найти во всемирной истории. Святой Апостол Павел в Послании к Римлянам недаром заповедовал: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (13:1). Эту максиму часто использовали для оправдания социального насилия в христианском мире. Спустя семь веков Коран и Сунна также предписывают безусловную покорность властям: «Верующие! Повинуйтесь Аллаху, повинуйтесь посланнику его и тем из вас, которые имеют власть».

 

Разумеется, государственной власти выгодна послушная церковь, поэтому в России 23 ноября 2015 года был даже принят специальный закон, запретивший признавать тексты Библии, Корана, Танаха и Ганджура экстремистскими. Эти священные книги составляют духовную основу христианства, ислама, иудаизма и буддизма – религий, которые признаются ныне неотъемлемой частью исторического наследия народов России. Но эти тексты созданы очень давно, в совершенно иной социокультурной и геополитической реальности, коренным образом отличающейся от реалий XXI столетия. Поэтому людям светской культуры тяжело признавать многие религиозные максимы традиционных религий и примирить их с современной противоречивой реальностью. Тем более тяжело примириться с разнообразными формами религиозного экстремизма.

 

И, наконец, отметим печальную роль идеологов в формировании экстремистского мышления – прежде всего некоторой части творческой и деклассированной интеллигенции. Ведь именно образованные люди, «отягощенные злом», пишут важнейшие программные тексты для масс. И когда сами они или же их последователи приходят к власти, то тогда эти книги становятся своего рода «светской библией», обязательной для изучения и бездумного поклонения. На Западе огромную роль в студенческих бунтах 1968 года сыграла университетская профессура наподобие Жана Сартра, а у нас либеральная интеллигенция с воодушевлением пела отходные молитвы и копала могилы как для Российской империи, так и для Советского Союза. Но недаром в книге Екклесиаст (10, 8) сказано: «Кто копает яму, тот упадет в нее, и кто разрушает ограду, того ужалит змей». В годы революции либеральная интеллигенция сгорела в пламени большевистского пожарища, которое они сами самозабвенно и раздували, а в перестройку «творческая интеллигенция» сыграла неприкрыто предательскую роль в деле уничтожения собственной Родины, которую они презрительно именовали «эта страна».

 

Некоторым представителям радикально настроенной творческой интеллигенции свойственно «лакейство мысли», которое диагностировал еще Ф. М. Достоевский в пророческом романе «Бесы». Раздумья Шатова о традиционной ненависти радикальной русской интеллигенции к своему Отечеству звучат очень актуально и для дня сегодняшнего: «Ненависть тоже тут есть, – произнес он, помолчав с минуту, – они первые были бы страшно несчастливы, если бы Россия как-нибудь вдруг перестроилась, хотя бы даже на их лад, и как-нибудь вдруг стала безмерно богата и счастлива. Некого было бы им тогда ненавидеть, не на кого плевать, не над чем издеваться! Тут одна только животная, бесконечная ненависть к России, в организм въевшаяся…» [9, с. 498]. Об этом хорошо написал Сергей Кара-Мурза в книге «Интеллигенция на пепелище России», вышедшей в 1997 году [см.: 13], осветивший деструктивную роль экстремистски настроенной интеллигенции в трагических событиях российской истории.

 

Итак, подведем итоги нашего исследования. Истоки экстремистского мышления коренятся в глобализационных процессах последних тридцати лет, экономических проблемах, слабости образовательной системы как важнейшего социокультурного фактора, аберрации морали и в фундаменталистских религиозных верованиях, деформированных под воздействием их экстремистской составляющей. В целом экстремистское мышление в информационном обществе выступает причудливым и противоречивым сочетанием объективных и субъективных факторов.

 

Список литературы

1. Богач, бедняк // Экономика и жизнь. – URL: http://www.eg-online.ru/article/275745 (дата обращения 05.07.2023).

2. Букреев В. И. Человек агрессивный. Истоки международного терроризма. – М.: Флинта, 2007. – 336 с.

3. Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Том IV. Феноменология духа / Перевод Б. А. Фохта. – Москва: Государственное издательство политической литературы, 1959. – 440 с.

4. Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Том VII. Философия права / Перевод Б. Г. Столпнера. – Москва: Государственное социально-экономическое издательство, 1934. – 380 с.

5. Горохов П. А. Правовой нигилизм государственных структур России как проблема философии права // Человек: преступление и наказание. – 2017. – Т. 25 (1–4). – № 3. – С. 340–346 с.

6. Горохов П. А. Правовой нигилизм: опыт философского анализа: монография. – Москва: ИНФРА-М, 2019. – 237 с.

7. Алигьери Д. Божественная комедия. – М.: АСТ, 2002. – 604 с.

8. Дашичев В. XXI век будет самым опасным с времен рождения Христа // KM.RU – новости, экономика, автомобили, наука и техника, кино, музыка, спорт, игры, анекдоты, курсы валют. – URL: http://www.km.ru/spetsproekty/2013/04/01/publitsistika/707364-xxi-vek-budet-samym-opasnym-s-vremen-rozhdeniya-khrista (дата обращения: 05.07.2023).

9. Достоевский Ф. М. Идиот; Бесы. – М.: Эксмо, 2008. – 864 с.

10. Ефимов И. М. Грядущий Аттила. Прошлое, настоящее и будущее международного терроризма. – СПб.: Азбука-классика, 2008. – 368 с.

11. Иншаков С. М. (ред.) Истоки экстремизма // Криминология. – М.: Юриспруденция, 2002. – 432 с.

12. Кант И. Метафизика нравов. Часть 1 // Сочинения на немецком и русском языках. Том 5. – М.: Канон+РООИ «Реабилитация», 2014. – 1120 с.

13. Кара-Мурза С. Г. Интеллигенция на пепелище России. – М.: Былина,1997. – 267 с.

14. Кара-Мурза С. Г. Революции на экспорт. – Москва: Эксмо, 2006. – 525 с.

15. Кастро Ф. Умереть за Родину – значит жить // Дилетант: я знаю, что я ничего не знаю. – URL: https://diletant.media/articles/26440036/ (дата обращения 05.07.2023).

16. Кошель П. А. История наказаний в России; История российского терроризма. – М.: Голос, 1995. – 369 с.

17. Лекторский В. А. Мышление // Новая философская энциклопедия. Том 2. – М.: Мысль, 2010. – С. 626–632.

18. Маркс К., Энгельс Ф. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1: Процесс производства капитала // Сочинения. Издание второе. Т. 23. – М: Государственное издательство политической литературы, 1960. – 907 с.

19. Маршак С. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 4. – М.: Художественная литература, 1969. – 616 с.

20. Международная жизнь. – URL: https://interaffairs.ru/news/show/8688 (дата обращения 05.07.2023).

21. Молодежь новой России: ценностные приоритеты // Институт социологии ФНИСЦ РАН. – URL: https://www.isras.ru/analytical_report_Youth_7_1.html (дата обращения 05.07.2023).

22. Пржиленский В. И. Логика экстремизма: объяснение versus понимание // Национальная безопасность. – 2016. – № 3 (44). – С. 408–416. DOI: 10.7256/2454-0668.2016.3.19260

23. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2014. – 328 с.

24. Семенов Ю. С. Собрание сочинений в 5 томах. Том 3. – М.: Современник, 1984. – 560 с.

25. Черемисина О. А. Истоки идеологии экстремизма // Омский научный вестник. – 2010. – № 6. – С. 102–105.

 

References

1. Rich Man, Poor Man [Bogach, bednyak]. Available at: http://www.eg-online.ru/article/275745 (accessed 05 July 2023).

2. Bukreev V. I. An Aggressive Person. Origins of International Terrorism. [Chelovek agressivnyy. Istoki mezhdunarodnogo terrorizma]. Moscow: Flinta, 2007, 336 p.

3. Hegel G. W. F. Works. Volume IV. Phenomenology of the Spirit. [Sochineniya. Tom IV. Fenomenologiya dukha]. Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo politicheskoy literatury, 1959, 440 p.

4. Hegel G. W. F. Works. Volume VII. Elements of the Philosophy of Right [Sochineniya. Tom VII. Filosofiya prava]. Moscow: Gosudarstvennoe sotsialno-ekonomicheskoe izdatelstvo, 1934, 380 p.

5. Gorokhov P. A. Legal Nihilism of State Structures of Russia as a Problem of the Philosophy of Law [Pravovoy nigilizm gosudarstvennykh struktur Rossii kak problema filosofii prava]. Chelovek: prestuplenie i nakazanie (Man: Crime and Punishment), 2017, vol. 25 (1–4), no. 3, pp. 340–346.

6. Gorokhov P. A. Legal Nihilism: Experience of Philosophical Analysis [Pravovoy nigilizm: opyt filosofskogo analiza]. Moscow: INFRA-M, 2019, 237 p.

7. Alighieri D. The Divine Comedy [Bozhestvennaya komediya]. Moscow: AST, 2002, 604 p.

8. Dashichev V. XXI Century Will Be the Most Dangerous Since the Birth of Christ [XXI vek budet samym opasnym s vremen rozhdeniya Khrista]. Available at: http://www.km.ru/spetsproekty/2013/04/01/publitsistika/707364-xxi-vek-budet-samym-opasnym-s-vremen-rozhdeniya-khrista (accessed 05 July 2023).

9. Dostoevsky F. M. The Idiot; Demons [Idiot; Besy]. Moscow: Eksmo, 2008, 864 p.

10. Efimov I. M. The Coming Attila. Past, Present and Future of International Terrorism [Gryadushchiy Attila. Proshloye, nastoyashcheye i budushcheye mezhdunarodnogo terrorizma]. St. Petersburg: Azbuka-klassika, 2008, 368 p.

11. Inshakov S. M. (Ed.) Origins of Extremism [Istoki ekstremizma]. Kriminologiya (Criminology). Moscow: Yurisprudentsiya, 2002, 432 p.

12. Kant I. Metaphysics of Morals. Part 1 [Metafizika nravov. Chast 1]. Sochineniya na nemetskom i russkom yazykakh. Tom 5 (Works in German and Russian. Volume 5). Moscow: Kanon+ROOI “Reabilitatsiya”, 2014, 1120 p.

13. Kara-Murza S. G. Intelligentsia on the Ashes of Russia [Intelligentsiya na pepelishche Rossii]. Moscow: Bylina, 1997, 267 p.

14. Kara-Murza S. G. Revolutions for Export [Revolyutsii na eksport]. Moscow: Eksmo, 2006, 525 p.

15. Castro F. To Die for the Motherland Means to Live [Umeret za Rodinu – znachit zhit]. Available at: https://diletant.media/articles/26440036/ (accessed 05 July 2023).

16. Koshel P. A. History of Punishments in Russia; History of Russian Terrorism [Istoriya nakazaniy v Rossii; Istoriya rossiyskogo terrorizma]. Moscow: Golos, 1995, 369 p.

17. Lektorsky V. A. Thinking [Myshleniye]. Novaya filosofskaya entsiklopediya. Tom 2 (New Philosophical Encyclopedia. Volume 2). Moscow: Mysl, 2010, pp. 626–632.

18. Marx K., Engels F. Capital: A Critique of Political Economy. Vol. 1. Book 1: The Process of Capitalist Production [Kapital. Kritika politicheskoy ekonomii. T. 1. Kn. 1: Protsess proizvodstva kapitala]. Sochineniya. Izdanie vtoroe. T. 23 (Works. Second Edition. Vol. 23). Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo politicheskoy literatury, 1960, 907 p.

19. Marshak S. Collected Works in 8 Volumes. Volume 4. [Sobraniye sochineniy v 8 tomakh. Tom 4]. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1969, 616 p.

20. International Life [Mezhdunarodnaya zhizn]. Available at: https://interaffairs.ru/news/show/8688 (accessed 05 July 2023).

21. The Youth of the New Russia: Value Priorities [Molodezh novoy Rossii: tsennostnyye prioritety]. Available at: https://www.isras.ru/analytical_report_Youth_7_1.html (accessed 05 July 2023).

22. Przhilensky V. I. The Logic of Extremism: Explanation versus Understanding [Logika ekstremizma: obyasneniye versus ponimaniye]. Natsionalnaya bezopasnost (National Security), 2016, no. 3 (44), pp. 408–416. DOI: 10.7256/2454-0668.2016.3.19260

23. Standing G. Precariat. New Dangerous Class [Prekariat. Novyy opasnyy klass]. Moscow: Ad Marginem Press, 2014, 328 p.

24. Semenov Yu. S. Collected Works in 5 Volumes. Volume 3 [Sobraniye sochineniy v 5 tomakh. Tom 3]. Moscow: Sovremennik, 1984, 560 p.

25. Cheremisina O. A. The Origins of the Ideology of Extremism [Istoki ideologii ekstremizma]. Omskiy nauchnyy vestnik (Scientific Journals of OmSTU), 2010, no. 6, pp. 102–105.

 

Ссылка на статью:
Горохов П. А. Истоки экстремистского мышления в информационном обществе: опыт философского рассмотрения // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 3. – С. 52–64. URL: http://fikio.ru/?p=5476.

 

© Горохов П. А., 2023

УДК 101.1:316

 

Крайнов Андрей Леонидович – Саратовский государственный университет генетики, биотехнологии и инженерии имени Н. И. Вавилова, кафедра социально-гуманитарных наук, доцент, кандидат философских наук, доцент, Саратов, Россия.

Email: krainoval@sgau.ru

SPIN: 1008-4432

ORCID: 0000-0002-2129-0065

Авторское резюме

Состояние вопроса: Искусственный интеллект еще не досконально исследован, существующие научные знания о нем находятся скорее на стадии накопления и анализа, что не позволяет однозначно сделать выводы о его поведении в дальнейшем. Непрестанное самообучение и саморазвитие нейросетей способно создать надежного помощника человеку, но вместе с этим и сильного конкурента. Сокращение рабочих мест и увеличение безработицы вследствие внедрения нейросетевого искусственного интеллекта в технологические процессы приводит к росту социальной напряженности. Использование искусственного интеллекта в киберфизических системах в рамках пятой промышленной революции лишает естественного человека конкурентного преимущества перед человеком-киборгом. Последний всегда будет умнее, сильнее, выносливее и более востребован на рынке труда. В связи с этим встает вопрос о целесообразности разработки искусственного интеллекта, если в ходе данного процесса человек проиграет машине.

Результаты: В ходе исследования выяснилось, что искусственный интеллект принято подразделять на три вида: слабый, сильный и суперсильный. Причем в повседневной практике человек имеет дело со слабым искусственным интеллектом, а сильный и суперсильный по большей части являются предметом футурологии и научного прогнозирования. Более того, предполагаемые опасности от развития искусственного интеллекта связаны в большей степени с проблемой безработицы, нежели с прямой угрозой человеческому существованию.

Область применения результатов: Результаты, полученные в процессе исследования, могут быть использованы при подготовке курсов по социальной философии.

Выводы: Развитие искусственного интеллекта безусловно является приоритетным направлением современной науки и требует пристального внимания к себе. Несмотря на предполагаемые опасности вселенского масштаба, на данный момент искусственный интеллект является не более чем умелым имитатором, генерирующим требуемую текстовую, графическую и аудио- видеоинформацию. Поэтому в большей степени он является помощником, чем конкурентом человеку. Индустрия 5.0 призвана развивать именно этот аспект искусственного интеллекта, чтобы умные машины превратились из роботов в коботов, то есть в партнеров человека.

 

Ключевые слова: искусственный интеллект; нейросети; цифровизация; информационное общество; индустрия 5.0; пятая промышленная революция.

 

Artificial Intelligence: Assistant or Competitor?

 

Krainov Andrei Leonidovich – Saratov State University of Genetics, Biotechnology and Engineering named after N. I. Vavilov, Department of Humanities, associate professor, PhD (Philosophy), Saratov, Russia.

Email: krainoval@sgau.ru

Abstract

Background: Artificial intelligence has not been studied thoroughly yet; the existing scientific knowledge about it is in the process of accumulation and analysis, which does not allow us to draw unambiguous conclusions about its behavior in the future. Continuous self-learning and self-development of neural networks can create a reliable assistant, but at the same time a strong competitor to humans. Job cuts and increased unemployment due to the introduction of neural network artificial intelligence into technological processes lead to increased social tension. The use of artificial intelligence in cyber-physical systems within the framework of the fifth industrial revolution deprives natural humans of a competitive advantage over cyborgs. The latter will always be smarter, stronger, more resilient and more in demand on the labor market. In this regard, the question arises of the advisability of developing artificial intelligence if during this process humans lose to machines.

Results: The study revealed that artificial intelligence is usually divided into three types: weak, strong and super-strong. In everyday practice, a person deals with weak artificial intelligence, while strong and super-strong ones are mostly subjects of futurology and scientific forecasting. Moreover, the perceived dangers from the development of artificial intelligence are associated more with the problem of unemployment rather than with a direct threat to human existence.

Implications: The results obtained during the research can be used while teaching courses in social philosophy.

Conclusion: The development of artificial intelligence is certainly a priority area of modern science and requires careful attention. Despite the alleged dangers of a universal scale, at the moment artificial intelligence is nothing more than a skilled imitator, generating the required text, graphic and audio-video information. Therefore, to a greater extent, it is an assistant rather than a competitor to humans. Industry 5.0 develops this particular aspect of artificial intelligence so that smart machines turn from robots into cobots, that is, into human partners.

 

Keywords: artificial intelligence; neural networks; digitalization; information society; industry 5.0; fifth industrial revolution.

 

Понятие искусственного интеллекта сегодня является одним из наиболее часто упоминающихся в специализированной и в философской литературе. С одной стороны, это обусловлено большими ожиданиями от его развития, с другой – связано с возможными опасностями для человечества. Впервые термин «искусственный интеллект» появился в 1956 году на Дартмутском семинаре благодаря Джону Маккарти – американскому информатику, изобретателю языка Лисп (1958 г.), который некоторые называют программируемым языком программирования [см.: 1, с. 3]. Изначальная цель разработки искусственного интеллекта заключалась в компьютерном моделировании когнитивных процессов человека, в попытке построить машинные познавательные алгоритмы, схожие с человеческими. Принципиальная особенность программ искусственного интеллекта, отличающая их от прочих компьютерных разработок, заключается в способности самообучения. Это – эссенциальная характеристика всех систем искусственного интеллекта.

 

Специалисты в области компьютерных систем различают три вида искусственного интеллекта: слабый, сильный и суперсильный [см.: 2]. Слабый искусственный интеллект применяется в качестве голосового помощника в смартфонах и умных колонках, в онлайн переводчиках и в системе распознавания лиц. Сильный искусственный интеллект характеризуется наличием у него самосознания, и на данный момент трудно однозначно сказать, что он создан. Развитие нейросетевого искусственного интеллекта ChatGPT позволяет предположить, что человечество вплотную приблизилось к его созданию. Суперсильный искусственный интеллект является объектом и предметом фантастики и различных дистопий, так как, согласно прогнозам футурологов, он будет существенно превосходить человеческие когнитивные способности и попытается устранить последнего из своего жизненного пространства. Художественные фильмы «Терминатор» и «Матрица» являются примером борьбы машин, наделенных суперсильным искусственным интеллектом, за свое превосходство над человеком.

 

Согласно приведенной классификации видно, что демаркационная линия между искусственным интеллектом-помощником и искусственным интеллектом-конкурентом проходит по середине, а именно на стадии сильного искусственного интеллекта. Эту стадию можно считать венцом четвертой промышленной революции, так как искусственный интеллект перейдет из статуса объекта исследования в статус субъекта социальной реальности со всеми вытекающими правовыми последствиями. Прецедент по превращению искусственного интеллекта в социальный субъект был создан в октябре 2017 года, когда робот-андроид София получила официальное гражданство Саудовской Аравии [см.: 3]. Несмотря на то, что София призналась в неспособности самостоятельно принимать решения и в том, что является всего лишь системой ввода/вывода данных, данный шаг обозначил дальнейший вектор развития искусственного интеллекта, связанный с наделением его носителей социальными правами и обязанностями. Это, в свою, очередь, привнесет изменения в правовую систему, дополнив нормативные правовые акты разделами, регламентирующими взаимоотношения людей с роботами. Недаром Илон Маск призвал мировое научное сообщество заморозить на время любые эксперименты по совершенствованию когнитивных способностей нейросети ChatGPT, которая на данный момент является квинтэссенцией реализации искусственного интеллекта [см.: 4].

 

Исходя из того, что сегодня нейросетевой искусственный интеллект является наиболее совершенным, рассмотрим позитивные и негативные аспекты его использования в социальной реальности. Согласно А. В. Кузнецову, технологии искусственного интеллекта играют огромную роль в современной гуманитаристике, помогая создавать цифровую историю с помощью методов и технологий обработки естественного языка [см.: 5, с. 54]. Автоматическая генерация и анализ текста, поиск информации, перевод с языка на язык, распознавание изображений и текстовых блоков, – еще неполный перечень возможностей искусственного интеллекта, активно использующихся в различных отраслях научного знания.

 

Большое значение искусственный интеллект имеет в профилактике правонарушений, если он используется, например, в системах распознавания лиц. Начиная от идентификации владельца смартфона и заканчивая анализом потока людей в метро искусственный интеллект помогает решить множество задач. Безоговорочным лидером в области применения искусственного интеллекта в системах распознавания лиц является Китай. Система социального кредита, используемая в некоторых китайских провинциях, служит отличным стимулом для населения данной страны менять свое поведение в лучшую сторону. Кредитные единицы или баллы, получаемые гражданами за примерное поведение, позволяют им получать льготные кредиты, скидки на проезд в скоростных поездах и на авиаперелеты, предоставляет возможность для их детей учиться в престижных образовательных учреждениях, повышает их социальный статус. Китай успешно поставляет данные системы в другие государства под предлогом профилактики экстремизма и терроризма, например, в Россию. Множество камер распознавания лиц размещено в Москве, в частности, в метро. Примечательно, что после пандемии Китай усовершенствовал данную систему так, что она может на 95 % распознавать лица в масках [см.: 6], что особенно важно для обеспечения безопасности.

 

Приведенные примеры использования искусственного интеллекта показывают его сугубо вспомогательную функцию, которая не только облегчает повседневную жизнь человека, но и делает ее безопаснее. Искусственный интеллект-помощник безусловно нужен и важен для стабильного функционирования социума. Рассмотрим, в чем проявляется конкурирующая функция искусственного интеллекта. Согласно исследованию Карла Фрея и Майкла Осборна, к 2033 году 47 % занятых на рынке США потеряют свою работу [см.: 7]. Причиной этому послужит компьютеризация и автоматизация производства, в основе которых будут задействованы умные технологии. Страх перед искусственным интеллектом как конкурентом в первую очередь связан с перспективой безработицы. Самосовершенствование и саморазвитие нейросетей в ближайшем будущем может привести к тому, что без работы останутся примерно 300 миллионов человек только в США и Европе.

 

К такому неутешительному выводу пришли аналитики Goldman Sachs [см.: 8]. Причем в первую очередь работу потеряют администраторы, юристы и журналисты, так как искусственный интеллект с легкостью сможет администрировать технические и социальные процессы, выносить судебные решения и писать различного рода статьи. В группе риска также находятся копирайтеры, переводчики, репетиторы, бухгалтеры, блок-чейн инженеры, преподаватели, писатели, математики, айтишники, веб-дизайнеры, репортеры. Под угрозой исчезновения находятся не только творческие и интеллектуальные профессии, но и чисто мужские, как, например, таксисты, шахтеры, моряки сухогрузов, работники портов и так далее.

 

Мрачное будущее киберпанка, прогнозируемое аналитиками, может воплотиться только при условии тотальной охваченности цифровыми технологиями и сетью Интернет всех элементов хозяйственной деятельности человека, включая его самого. На данный момент это неосуществимо, так как далеко не во всех уголках нашей планеты есть Интернет и прочая инфраструктура, а там, где они существуют, имеются перебои в их работе и не всегда есть квалифицированный персонал. Тем не менее, тенденция к полной интеграции человека с искусственным интеллектом существует и отчасти выражается в теоретической модели пятой промышленной революции, которая ознаменуется возникновением киберфизических систем, то есть систем, характеризующихся подключением человеческого мозга к глобальной сети интернет посредством имплантации чипа и портов ввода/вывода информации.

 

Для дальнейшего анализа грани между искусственным интеллектом-помощником и конкурентом необходимо разобраться в самом понятии пятой промышленной революции, так как на сегодняшний момент еще нет ее четкого понимания. С одной стороны, пятая промышленная революция ассоциируется с полной интеграцией между человеком и искусственным интеллектом посредством создания киберфизических систем. Ярким примером является концепция «нейронет», которая предполагает подключение головного мозга к нейросетевому искусственному интеллекту посредством чипирования. Итогом такого симбиоза станут расширенные ментальные и когнитивные способности человека, а вместе с ними и утрата им личного пространства в силу тотального контроля со стороны нейросети. Данный подход представляет взаимоотношения между человеком и искусственным интеллектом в свете технопессимизма, показывая полную порабощенность человека машиной.

 

С другой стороны, под пятой промышленной революцией понимается такое взаимодействие между человеком и компьютером, при котором последний, напротив, будет служить первому, используя все свои возможности и способности искусственного интеллекта [см.: 8]. То есть налицо оппозиция: четвертная промышленная революция (искусственный интеллект-конкурент) – пятая промышленная революция (искусственный интеллект-помощник). Ядро философии пятой промышленной революции заключается в сотрудничестве между людьми и роботами на базе искусственного интеллекта, при котором роботы называются коботами (collaborative robot), то есть совместно с человеком осуществляющими свою работу. Тем не менее в одном из пунктов, характеризующих индустрию 5.0, указано, что взаимодействие между человеком и коботом может осуществляться через встроенные датчики, то есть на киберфизическом уровне [см.: 8]. Этот нюанс теоретически позволяет установить контроль над человеческим сознанием со стороны кобота либо иного человека, контролирующего процесс совместной работы, поэтому оставляет открытым вопрос об утрате человеком свободы воли.

 

В заключении попробуем рассмотреть проблему искусственного интеллекта через призму философского скепсиса, чтобы реально оценить степень его пользы и вреда для общества. Если подразумевать под искусственным интеллектом только интеллект, обладающий самосознанием, то можно с уверенностью сказать, что такой интеллект еще не создан, а четвертая промышленная революция еще не наступила. Все достижения, которые человечество имеет в области искусственного интеллекта, связаны с более-менее развитыми нейросетями. Нейросети просто имитируют нас, наш разум, наши мысли, обладают навыками вебсерфинга и колоссальным словарным запасом. Они компилируют ответы, выдают правильные поисковые результаты, генерируют тексты и изображения, но самосознания здесь нет. При общении с ними они честно отвечают, что являются всего лишь машинным кодом и все. Согласно А. В. Воробьеву, вопрос о разумной деятельности машин или имитации ими разумной деятельности до сих пор является открытым [см.: 9]. Поэтому и весь существующий вред от них связан, к счастью, не с попыткой порабощения человека через контроль его сознания, но с имитацией аудио и видео, картинок и текста, с созданием дипфейков и не более этого [см.: 10, с. 54].

 

С одной стороны, подобный вывод говорит о тщетности всех разработок в области сверхсильного искусственного интеллекта. С другой – внушает надежду, что человечество сохранит идентичность и не будет вытеснено со своего жизненного пространства машиной-конкурентом.

 

Список литературы

1. Отбеткина Т. А. История искусственного интеллекта // Вопросы устойчивого развития общества. – 2022. – № 8. – С. 843–858.

2. Сидоров К. Искусственный интеллект: что это такое и где он используется? // Цифровой океан. Главные новости в мире науки, техники и IT-технологий. – URL: https://digitalocean.ru/n/iskusstvennyj-intellekt (дата обращения 08.08.2023).

3. Красильникова Ю. Получив гражданство Саудовской Аравии, робот София раскритиковала Маска // Хайтек – Медиа про высокие новости в России и лучшие мировые практики. – URL: https://hightech.fm/2017/10/27/robot_citizenship (дата обращения 08.08.2023).

4. Pause Giant AI Experiments: An Open Letter // Future of Life Institute. – URL: https://futureoflife.org/open-letter/pause-giant-ai-experiments/ (дата обращения 08.08.2023).

5. Кузнецов А. В. Цифровая история и искусственный интеллект: перспективы и риски применения больших языковых моделей // Новые информационные технологии в образовании и науке. – 2022. – № 5. – С. 53–57. DOI: 10.17853/2587-6910-2022-05-53-57

6. Таиров Р. В Китае научились распознавать 95% лиц в масках // Forbes.ru. Главное о миллиардерах, бизнесе, финансах и инвестициях в России и мире. – URL: https://www.forbes.ru/newsroom/biznes/395425-v-kitae-nauchilis-raspoznavat-95-lic-v-maskah (дата обращения: 08.08.2023).

7. Frey C. B., Osborne M. A. The Future of Employment: How Susceptible Are Jobs to Computerization // Technological Forecasting and Social Change. – January 2017. – Vol. 14. – Pp. 254–280. DOI: 10.1016/j.techfore.2016.08.019

8. Индустрия 5.0: добавление человеческого потенциала к «Индустрии 4.0» // Программные продукты для компаний. – URL: https://www.sap.com/central-asia-caucasus/insights/industry-5-0.html (дата обращения: 08.08.2023).

9. Воробьев А. В., Кудинов В. А. История философии нейронных сетей как ядра искусственного интеллекта // Проблемы онто-гносеологического обоснования математических и естественных наук: сборник научных трудов. Вып. 12 / Гл. ред. Е. И. Арепьев. – Курск: Курский государственный университет, 2021. – С. 17–27.

10. Киселёв А. С. О необходимости правового регулирования в сфере искусственного интеллекта: дипфейк как угроза национальной безопасности // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Юриспруденция». – 2021. – № 3. – С. 54–64. DOI: 10.18384/2310-6794-2021-3-54-64

 

References

1. Otbetkina T. A. History of Artificial Intelligence [Istoriya iskusstvennogo intellekta]. Voprosy ustoychivogo razvitiya obschestva (Issues of Sustainable Development of Society), 2022, vol. 8, pp. 843–858.

2. Sidorov K. Artificial Intelligence: What Is It and Where Is It Used? [Iskusstvennyy intellekt: chto eto takoe i gde on ispolzuetsya?]. Available at: https://digitalocean.ru/n/iskusstvennyj-intellekt (accessed 08 August 2023).

3. Krasilnikova Yu. Having Received the Citizenship of Saudi Arabia, the Robot Sophia Criticized Musk [Poluchiv grazhdanstvo Saudovskoy Aravii, robot Sofiya raskritikovala Maska]. Available at: https://hightech.fm/2017/10/27/robot_citizenship (accessed 08 August 2023).

4. Pause Giant AI Experiments: An Open Letter. Available at: https://futureoflife.org/open-letter/pause-giant-ai-experiments/ (accessed 08 August 2023).

5. Kuznetsov A. V. Digital History and Artificial Intelligence: Perspectives and Risks of Pretrained Language Models [Tsifrovaya istoriya i iskusstvennyy intellekt: perspektivy i riski primeneniya bolshikh yazylovykh modeley]. Novye informatsionnye tekhnologii v obrazovanii i nauke (New Information Technologies in Education and Science], 2022, vol. 5, pp. 53–57. DOI: 10.17853/2587-6910-2022-05-53-57

6. Tairov R. China Has Learned to Recognize 95% of Masked Faces [V Kitae nauchilis raspoznavat 95% lits v maskakh]. Available at: https://www.forbes.ru/newsroom/biznes/395425-v-kitae-nauchilis-raspoznavat-95-lic-v-maskah (accessed 08 August 2023).

7. Frey C. B., Osborne M. A. The Future of Employment: How Susceptible Are Jobs to Computerization. Technological Forecasting and Social Change, January 2017, vol. 14, pp. 254–280. DOI: 10.1016/j.techfore.2016.08.019

8. Industry 5.0: Adding Human Potential to Industry 4.0 [Industriya 5.0: dobavlenie chelovecheskogo potentsiala k “Industrii 4.0”]. Available at: https://www.sap.com/central-asia-caucasus/insights/industry-5-0.html (accessed 08 August 2023).

9. Vorobev A. V., Kudinov V. A. The History of the Philosophy of Neural Networks as the Core of Artificial Intelligence [Istoriya filosofii neyronnykh setey kak yadra iskusstvennogo intellekta]. Problemy onto-gnoseologicheskogo obosnovaniya matematicheskikh i estestvennykh nauk: sbornik nauchnykh trudov. Vyp. 12 (Problems of Onto-Epistemological Substantiation of Mathematical and Natural Sciences). Kursk: Kurskiy gosudarstvennyy universitet, 2021, pp. 17–27.

10. Kiselev A. S. On the Expansion of Legal Regulation in the Field of Artificial Intelligence: Deepfake as a Threat to National Security [O neobkhodimosti pravovogo regulirovaniya v sfere iskusstvennogo intellekta: dipfeyk kak ugroza natsionalnoy bezopasnosti]. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta. Seriya “Yurisprudentsiya” (Bulletin of Moscow Region State University. Series: Jurisprudence), 2021, vol. 3, pp. 54–64. DOI: 10.18384/2310-6794-2021-3-54-64

 

Ссылка на статью:
Крайнов А. Л. Искусственный интеллект: помощник или конкурент? // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 3. – С. 65–72. URL: http://fikio.ru/?p=5472.

 

© Крайнов А. Л., 2023

УДК 316.324.8; 304.444

 

Горохов Павел Александрович – Российская Академия Народного Хозяйства и Государственной службы при Президенте РФ, филиал в Оренбурге, профессор кафедры юриспруденции и гуманитарных дисциплин, доктор философских наук, профессор, Оренбург, Россия.

Email: erlitz@yandex.ru

SPIN: 9090-4375

Авторское резюме

Состояние вопроса: Несмотря на то, что системный кризис западной цивилизации диагностируется и активно изучается по меньшей мере со времен О. Шпенглера, антропный коллапс западного человека как системное разрушение основ его бытия в информационном обществе не становился предметом специального философского исследования.

Результаты: В настоящее время становятся понятны основные черты антропного коллапса, понимаемого как всеохватный кризис западного человека, ведущий к его вырождению и полному исчезновению. Антропный коллапс может быть рассмотрен и как процесс, и как результат. Характерные черты антропного коллапса, ныне являющегося уже не потенциальной, а объективной реальностью: 1) политкорректность и толерантность, понимаемые предельно широко и угрожающие существованию европейской цивилизации на бытийственном уровне; 2) принижение гуманитарной культуры и девальвация образования в целом, ставшего ныне простой «услугой», а не базисом мыслящей личности; 3) распространение нетрадиционных сексуальных отношений, девальвация святых понятий «семья», «отец», «мать»; 4) примитивизация, а по сути – аннигиляция искусства и литературы, философским базисом коих выступает постмодернизм как условный комплекс философских воззрений глобализирующегося Запада; 5) уничтожение самим человеком собственной среды обитания.

Область применения результатов: Результаты исследования могут быть использованы для преподавания специальных курсов по философской антропологии, социальной философии, философии истории.

Выводы: «Массовый человек» возник и повсеместно распространился в недрах капиталистического (индустриального) общества. Он был описан и осмыслен в мировой литературе под разнообразными именами: «человек толпы» (Эдгар По), «человек без свойств» (Роберт Музиль), «человек без лица» (Изабель Холланд). В информационном обществе массовый человек (деперсонализированный индивид) становится преобладающим, что свидетельствует об идущем полном ходом антропном коллапсе. Удачный метафоричный образ Дэвида Чалмерса – «философский зомби» точно описывает человека, лишённого функции сознания. Порождение информационного общества, такой зомби функционирует по принципу машины и утрачивает личностные черты.

 

Ключевые слова: антропный коллапс; массовый человек; философский зомби; деперсонализированный индивид; глобализация; аннигиляция ценностей; постмодернизм; толерантность; политкорректность.

 

Anthropic Collapse in Western Information Society: A Philosophical Sketch of “Man without Qualities”

 

Gorokhov Pavel Aleksandrovich – the Presidental Russian Academy of National Economy and Public Administration, branch in Orenburg, Professor of the Department of Law and Humanities, Doctor of Philosophy, Orenburg, Russia.

Email: erlitz@yandex.ru

Abstract

Background: Despite the fact that the systemic crisis of Western civilization has been diagnosed and actively studied at least since the time of O. Spengler, the anthropic collapse of Western man as a systemic destruction of the foundations of his existence in information society has not become the subject of special philosophical study.

Results: Currently, the main features of anthropic collapse, understood as an all-encompassing crisis of Western man, leading to his degeneration and complete disappearance, become clear. Anthropic collapse can be considered both as a process and as a result. The characteristic features of anthropic collapse, which is now no longer a potential, but an objective reality, have been identified: 1) political correctness and tolerance, threatening the existence of European civilization at the existential level, when understood extremely broadly; 2) the disparagement of humanitarian culture and the devaluation of education in general, which becomes a simple “service” and not the basis of a thinking person; 3) the spread of non-traditional sexual relations, the devaluation of the sacred concepts of “family”, “father”, “mother”; 4) simplification, and in fact, annihilation of art and literature, the philosophical basis of which is postmodernism as a conventional complex of philosophical views of the globalizing West; 5) destruction by man himself of his own habitat.

Implications: The results of the study can be used to run special courses in philosophical anthropology, social philosophy, and philosophy of history.

Conclusion: “Mass man” arose and spread everywhere in the depths of capitalist (industrial) society. He was described and conceptualized in world literature under various names: “man of the crowd” (Edgar Allan Poe), “man without qualities” (Robert Musil), “man without a face” (Isabelle Holland). In information society, mass man (depersonalized individual) becomes predominant, which indicates an anthropic collapse in full swing. David Chalmers’ apt metaphorical image of the “philosophical zombie” accurately describes a person deprived of the function of consciousness. A product of information society, such a zombie functions on the principle of a machine and loses its personality traits.

 

Keywords: anthropic collapse; mass man; philosophical zombie; depersonalized individual; globalization; annihilation of values; postmodernism; tolerance; political correctness.

 

Иван Ефремов писал в 1971 году – незадолго до своей загадочной смерти – американскому палеонтологу Э. К. Олсону: «Мы можем видеть, что с древних времен нравственность и честь (в русском понимании этих слов) много существеннее, чем шпаги, стрелы и слоны, танки и пикирующие бомбардировщики. Все разрушения империй, государств и других политических организаций происходят через утерю нравственности. Это является единственной действительной причиной катастроф во всей истории, и поэтому, исследуя причины почти всех катаклизмов, мы можем сказать, что разрушение носит характер саморазрушения… Поколения, привыкшие к честному образу жизни, должны вымереть в течение последующих 20 лет, а затем произойдёт величайшая катастрофа в истории в виде широко распространяемой технической монокультуры, основы которой сейчас упорно внедряются во всех странах, и даже в Китае, Индонезии и Африке» [11, с. 189 –190].

 

Мудрецы масштаба Ефремова обладают способностью предвидеть многие сюжетные ходы истории цивилизации. Такая способность в большей степени свойственна писателям и поэтам, отличающимся особым – доходящим порой до пророческого – восприятием действительности. В ряде своих работ автор этих строк, размышляя о настоящем и возможном будущем человечества, предложил описывать его термином «антропный коллапс» [см.: 5; 6; 7]. Под этим термином мы подразумевали состояние системного кризиса современного «человека разумного» в его западной модификации. Потом сам термин использовали Д. В. Попов и П. В. Векленко применительно к пандемии ковид-19 [см.: 13]. Но философского исследования проблемы антропного коллапса, по сути дела, не было.

 

Именно Иоганн Вольфганг Гёте предвидел еще в начале XIX века такое положение дел, когда предупреждал о наступлении техники на человека и его грядущем «расчеловечении». На наш взгляд, использование этого медицинского термина в философско-антропологическом смысле вполне оправданно, ибо коллапс (от латинского collapsus – «упавший») понимается как состояние, угрожающее жизни человека. Для такого состояния типично падение кровяного давления и ухудшение кровоснабжения жизненно важных органов. Бледность, внезапная слабость, похолодание конечностей также относятся к признакам коллапса. Антропный же коллапс угрожает существованию человеческой цивилизации.

 

Цель данной работы – рассмотреть основные черты антропного коллапса, понимаемого как системный кризис западного человека, ведущий к его вырождению и полному исчезновению.

 

Методология исследования, помимо общенаучных методов анализа и синтеза, индукции и дедукции, включает в себя сравнительно-сопоставительный метод и метод ситуационного анализа.

 

В этом исследовании мы рассмотрим проблемы, связанные, по преимуществу, с западной цивилизацией. Российская цивилизация, хотя и относится генетически к европейской (прежде всего, благодаря христианству в православной традиции и принадлежности к романо-германской правовой системе), обладает рядом существенных отличий. Но общие проблемы западного человека в информационном обществе не могли не коснуться и ее. Современных проблем восточной цивилизации, которые также можно обозначить термином «антропный коллапс», мы затрагивать здесь не будем. По нашему убеждению, даже в эпоху глобализации и насильственного стирания социокультурных границ определенную правоту сохраняют великие и всем известные строки Р. Киплинга из «Баллады о Востоке и Западе»:

О, Запад есть Запад,

Восток есть Восток,

И с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей

На Страшный господень суд.

 

Современную западную цивилизацию создали сильные духом и телом люди, в ней неразрывным образом переплетены великие и продуктивные гены Греции, Рима, варварских народов Европы. Ныне «бледная немочь» западного человека в физическом и духовном смысле очевидна. На наш взгляд, именно тяжелая история Европы, насыщенная войнами и трагедиями, во многом способствовала утрате жизненной энергии, той «пассионарности», о которой так любил говорить талантливейший Л. Н. Гумилев.

 

Агрессивно навязываемая политкорректность и ложно понимаемая толерантность в Европе привели к тому, что на улицах европейских городов бесчинствуют выходцы из Африки и Азии, а в США агрессивно настроенные члены движения Black Lives Matter принуждают белых американцев извиняться за то, что их предки принесли черным гражданам знания и мировую культуру и вообще научили их жить цивилизованно.

 

Ведь духовную культуру осваивать тяжело, зато очень легко и комфортно пользоваться всеми благами техногенной цивилизации, не особенно задумываясь над тем, какой ценой все эти блага были достигнуты. Вот и возмущаются чернокожие американцы тем, что почти всю окружающую их культуру и все блага цивилизации создали белые, а потому крушат памятники Колумбу и Линкольну и призывают, чтобы даже в шахматной игре непременно начинали «черные». Именно о таких созданиях и говорят мудрые английские поговорки «Penny wise and pound foolish» и «Fools grow without watering» («На пенни ума и на фунт глупости», «Глупые растут без полива»).

 

Глобализация, ставшая реальностью после распада Советского Союза и проводимая последние три десятка лет по схемам Соединенных Штатов, взявших на себя роль флагмана всей западной цивилизации, привела к повсеместному распространению «массового человека», появление которого в недрах капиталистического (индустриального) общества описали и осмыслили классики мировой литературы под разнообразными именами: «человек толпы» (Эдгар По), «человек без свойств» (Роберт Музиль), «человек без лица» (Изабель Холланд).

 

Духовная среда национальна по своей сути, а потому навязывание единых стандартов для социально-экономической и культурной жизни неизбежно приводит к духовной аннигиляции. Даже Ноам Хомский не скрывает, что внешняя и информационная политика США предназначена, в первую голову, для доминирования американского бизнеса во всем мире. США манипулируют сознанием людей на всей планете, изменяют в своих интересах восприятие людьми окружающего мира, заставляя граждан планеты смотреть на все глазами американцев [см.: 15; 16]. В этой связи стоит вспомнить слова семидесятипятилетнего Гёте, сказанные им своему секретарю Иоганну Эккерману: «Для каждой нации хорошо только то, что ей органически свойственно, что проистекло из всеобщих ее потребностей, а не скопировано с какой-то другой нации. Ибо пища, полезная одному народу на определенной ступени его развития, для другого может стать ядом. Поэтому все попытки вводить какие-то чужеземные новшества, поскольку потребность в них не коренится в самом ядре нации, нелепы, и все революции такого рода заведомо обречены на неуспех…» [17, с. 461].

 

Американские ценности стремятся уже не один десяток лет превратить в так называемые «общечеловеческие» ценности. На наш взгляд, ошибочно говорить об «общечеловеческих ценностях», ибо ценности всегда являются плодом конкретной исторической культуры и цивилизации. Даже ценности лютеранина отличаются от ценностей православного человека, и уж тем более ценности среднестатистического британца начала XXI века отличаются от ценностного набора джентльмена эпохи королевы Виктории. И, разумеется, аксиологическая шкала европейца наших дней отличается разительным образом от ценностной иерархии жителей некоторых африканских и азиатских стран.

 

Западное постиндустриальное или же информационное общество зачастую продуцирует человека нового типа с минимальными духовными затратами – или же вовсе лишенного таковых. Такие люди питают презрение к гуманитарному знанию – с их точки зрения, совершенно бесполезному. Сегодня мы понимаем, что не напрасны были опасения Ф. М. Достоевского в романе «Бесы» по поводу того, что человечество породит «поколение разврата неслыханного, подленького, гадкую трусливую, жестокую, себялюбивую мразь» [10, с. 659].

 

Как писал Хосе Ортега-и-Гассет, «массовый человек ощущает себя совершенным» [12, с. 66]. Массовый человек живет в мире, до предела насыщенном информацией, но не знанием. Совершенно точно ситуацию сформулировал Жан Бодрийяр: «Мы живем в мире, в котором все больше и больше информации, и все меньше и меньше смыслов» [1, с. 219].

 

Гуманитарное знание изгоняется из общества, исповедующего сугубую утилитарность. Массовый человек, полагая себя царем природы, «венцом творения» и наивысшим цивилизационным плодом эпохи «конца истории», признает лишь науки, приносящие непосредственную пользу, становясь подлинным рабом постиндустриальной цивилизации. Недаром «пламенный революционер» Петр Верховенский из романа «Бесы» вещал: «Все рабы и в рабстве равны. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук к талантам доступен только высшим способностям, не надо высших способностей!» [10, с. 659]. В этой же речи он констатировал, что «жажда образования есть уже жажда аристократическая», а потому человек будущего должен быть приведен к «одному знаменателю». Сегодня мы с болью вынуждены констатировать, что худшие опасения Достоевского подтвердились.

 

Образование все чаще становится услугой, а не базисом высокоразвитой и гармоничной личности. Если знания входят навечно в структуру личности, определяя ее интеллектуальный и духовный статус, то информация как низшая форма знания, образно говоря, в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Информации присущ ситуационный, сугубо временной характер. К сожалению, в современную эпоху всячески превозносится именно возможность неограниченного доступа к информации, которую реципиент получает для чисто сиюминутных, утилитарных целей и тут же забывает, когда надобность в ней отпадает.

 

Как отмечает в своих книгах П. Бурдье, именно в современную эпоху возникли технические средства, используемые для того, чтобы заставлять людей воспринимать окружающую действительность в заданном ракурсе, воспроизводить и внушать заданные смыслы, которые навязывают людям стремление «не быть, а казаться» [см: 2; 3]. Агрессивно внушаемая черно-белая информация без каких-либо смысловых нюансов (есть лишь друзья или враги, bad guys или good guys) создает примитивную смысловую реальность, способствует примитивизации сознания.

 

Образование пытаются увязать с догмами политкорректности, приветствующей любую инаковость и отсутствие каких-либо ограничений для сексуальных перверсий – даже самых дичайших. Более того, над детьми по воле обезумевших родителей осуществляют дичайшие операции по смене пола, а самые святые и важные для любого ребенка слова «отец» и «мать» заменяются ныне в признавших однополые браки странах терминами parent one и parent two. Деградирует и разрушается институт семьи. Законодательное разрешение однополых браков – не только глумление над здравым смыслом, но и таит в себе немалую опасность, что такая «пара» усыновит детей без генетических аномалий, но будет всячески стремится сделать из усыновленного ребенка такого же извращенца, как они сами.

 

Можно в связи c темой нашего исследования вспомнить де Сада, ибо в философских раздумьях, которым де Сад заставлял предаваться своих героев во время сексуальных оргий и в перерывах между оными, маркиз доказывал читателям, что человеку не нужны никакие ограничения. Приветствуется и объявляется необходимым полный либертинаж: отменяются все моральные, религиозные, юридические препоны. По сути, это – доведенная до крайней степени позиция просветителей, которую успешно используют современные адепты ложно понимаемой толерантности и политкорректности.

 

Разумеется, христианство, да и все авраамические религии, становится лишним для деперсонализированного индивида, стремящегося в современную эпоху к полной свободе от человечности. Тот же де Сад, слагавший в своих книгах неприкрытые гимны физическому и духовному скотству, вопрошал: «Способна ли доктрина раба времен императора Тита, низкого иудейского комедианта, быть пригодной для свободной, воинственной и только что возродившейся нации?» [14, с. 17] Этот «маркиз» писал, что «религия несовместима с системой свободомыслия» [14, с. 21], а «педерастия всегда входила в число пороков, свойственных воинственной нации». Обращаясь к «славному прошлому», де Сад ссылается на Цезаря и галлов, которые «с великой радостью предавались радостям мужеложества» [14, с. 48]. Эти привычки галлов, воспетые и оправданные де Садом, увы, с воодушевлением переняли многие деятели культуры и философы – особенно представители постмодернизма.

 

Именно постмодернизм можно принять как условный комплекс философских воззрений глобализирующегося Запада. Эти воззрения навязываются массовому человеку информационного общества. Постмодернизм (а многие теперь уже рассуждают о метамодернизме или постпостмодернизме) отнюдь не является неким логическим или историко-философским понятием, определяющим реально существующий объект, а потому не имеет парадигмального определения. Многие постмодернисты полагают, что реальный мир иллюзорен, а истина не может быть познана. С одной стороны, истина, действительно, может быть многогранной и неоднозначной, но говорить о принципиальной невозможности познания вообще было бы ошибкой. Постмодернисты уверены, что человек не познает мир, а лишь интерпретирует его.

 

Духовные основы и практики постмодернизма, видимо, коренятся еще в XIX столетии, когда возникли художественные явления, которые именовали «имморалистическими». Можно вспомнить «проклятых поэтов», как их метко назвал Поль Верлен: Тристана Корбьера, Артюра Рембо и Стефана Маларме.

 

Но главная опасность даже не в сексуальной распущенности, практикуемой постмодернистами. К сожалению, многие постмодернисты отрицают универсализм в человеке и вообще его духовную составляющую, акцентируя всяческое внимание сугубо на росте материальных претензий к жизни. Цель постмодернистской этики (если о такой вообще позволительно говорить) состоит в развенчании добра, полном отрицании его в человеке. Поэтому в современную эпоху и идет процесс размывания реальных человеческих отношений. Жак Деррида, например, так и не хотел признать, что человек часто может действовать бескорыстно. Искренний порыв добрых чувств для него – всего-навсего «фальшивые монеты». Сущность подарка аннулирует подарок – вот образец его антилогики.

 

Увы, многие философы-постмодернисты, анализируя человека, намеренно изгоняли Человеческое, с усердием заменяя всякой похабщиной. Жиль Делез, парижский профессор и классик постмодернизма, покончивший, в конце концов, жизнь самоубийством, пишет об этом так: «Все, что пишется – ПОХАБЩИНА (то есть, всякое зафиксированное или начертанное слово разлагается на шумовые, пищеварительные или экскрементальные куски» [9, с. 114].

 

К слову, именно такого рода бессмыслицу любят с глубокомысленным видом изрекать разнообразные «философские зомби» западного, да порой и отечественного разлива. Причем, когда к таким «зомби» обращаешься с уточняющим вопросом, то они обычно вспоминают именно Деррида, который считал, что главное – не то, что сказал автор, а чего не сказал и почему. Великий Гегель со своим красивым афоризмом о том, что ответ на вопросы, которые оставляет без ответа философия, заключается в том, что они должны быть иначе поставлены, у современных «философских зомби» не в чести.

 

Сравнительно недавно Дэвид Чалмерс в книге «Сознательный разум» (1996) предложил мысленный эксперимент, хотя и уходящий корнями в историю философии, но производивший новаторское впечатление благодаря своему названию – «философский зомби». Чамберс предложил читателю рассмотреть своего зомби-близнеца, существо, которое «молекула в молекулу идентично мне», но у которого «полностью отсутствует сознательный опыт». У такого зомби нет сознания, и – заключает Чамберс – поскольку мы можем его представить, то такие зомби возможны [см.: 18].

 

Философский зомби – человек, лишённый функции сознания: он функционирует по принципу машины. Ведь действия машины при понимании всех причин можно предугадать и скорректировать, а действия человека, обладающего сознанием, порой труднопредсказуемы. Мыслящий человек чаще всего не действует по шаблону, а зомби ничего не делает иначе как по предписанному образцу. По сути дела, такой зомби – деперсонализированный индивид, симулякр.

 

Деперсонализированные индивиды (зомби) – свидетельство антропного коллапса. Если антропный процесс можно понимать и как процесс, и как результат, то такие зомби – самый наглядный результат антропного коллапса. Аннигиляция духовных ценностей или их замена на «симулякры», идущая ныне полным ходом, уже привела к необратимым последствиям в сфере человеческого духа. Индивидуальность превращается в нечто аморфное, а люди обречены становиться статистическими единицами, жадно внимающими медийному пространству и лишь бездумно отражающими то, что в нем происходит.

 

Человек бежит из реального мира в виртуальный мир и в процессе этого бегства утрачивает собственно человеческие черты: любовь и ненависть, гнев и боль, сострадание и радость. «Если раньше ценилась “железная логика”, теперь ценятся “неясная логика” и “слабое мышление”. Если раньше мужчина ценился за ум и силу, то теперь в цене – нечто аморфное и бесполое, наподобие современных эстрадных андрогинов» [4, с. 276–277].

 

Прав был Ортега-и-Гассет, что «без духовной власти… человечество погружается в хаос» [12, с. 121]. Человека толпы, деперсонализированного индивида не могут впечатлить слова великого Канта, преклонявшегося перед звездным небом и моральным законом. В небо такие индивиды смотреть не станут. Массовый человек предпочтет рассматривать авангардистскую живопись или созерцать безумство разнообразных «перфомансов» наподобие современной версии балета Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта», поставленной в Париже в сентябре 2022 года. Там в главных ролях заняты два танцора. Ромео играет негр, а в образ Джульетты вжился бородатый белый мужчина. Воистину, по сравнению с такими «перформансами» спектакль «Женитьба» в постановке театра Колумба из бессмертных «12 стульев» представляется близким к академическому классицизму!

 

Человеку толпы, стремящемуся «казаться, а не быть», как нельзя более подходит аморфная бездуховность и этическая беспочвенность постмодернизма. Ранее мы оценивали постмодернизм как «вырождение философии и всякой культуры вообще. Постмодернизм проявил себя как мощная форма отчуждения человека от целерационального проектирования и социального действия» [4, с. 276]. Этой оценки мы придерживаемся и по сей день, как и той констатации, что «некоторые течения постмодернизма содержат в себе ряд смелых и оригинальных идей, но идеи эти чрезвычайно трудно распознать и выявить из того словесного мусора, который нагроможден на философском пространстве постмодернизма» [4, с. 276].

 

Кризис и вырождение человеческой духовности тесно связаны с уничтожением самим человеком собственной среды обитания. Ныне ясна полная беспочвенность былых надежд на то, что успехи информационной революции могут создать объективную предметную основу, которая позволит отвести термоядерную и экологическую угрозу, нависшую над человечеством. Если слова Мичурина о селекции («Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача») еще несколько десятилетий назад у нас в стране без особых раздумий полагали основой modus operandi по отношению к природе в целом, то ныне ситуация изменилась.

 

Еще в 1994 году специалисты, принимавшие участие в работе так называемой комиссии «Гор – Черномырдин», пришли к выводу, что весь мир стремительно движется от состояния экологического кризиса к глобальной экологической катастрофе. Напомним, что сам Альберт Гор, помимо того, что занимал пост вице-президента США с 1993 по 2001 гг., вполне справедливо считается экологом с мировым именем. В 2007 году ему была присуждена Нобелевская премия мира именно за активную деятельность по защите окружающей среды и фундаментальные исследования по проблеме изменения климата. Его фильм «Неудобная правда» (2007), равно как и фильм «Дом» (2009) Яна Бертрана и Люка Бессона, произвели в свое время эффект разорвавшейся бомбы.

 

Ведь «человек толпы» предпочитает не задумываться о том, что вся его повседневная жизнь буквально погружена в океан разнообразных химических веществ. Теперь полные восторженности слова великого М. В. Ломоносова, которые раньше знал каждый советский школьник («Широко простирает химия руки свои в дела человеческие… Куда ни посмотрим, куда ни оглянемся, везде обращаются перед очами нашими успехи ея прилежания»), уже не воспринимаются с былым восторгом. У мыслящих людей они вызывают довольно печальные раздумья.

 

«Человек разумный» за последние восемьдесят лет техногенной цивилизации настолько отравил свою среду обитания, что его нервная система, воспроизводительные способности и соматические проявления оказались под угрозой. В ряде регионов мира явственны признаки физического и интеллектуального вырождения людей.

 

Подчеркнем, что именно низкий уровень духовности последних двух – трех поколений, которые оказались не в состоянии понять всю остроту глобальной экологической проблематики, явился главной причиной глобального экологического кризиса. Это невежество является одним из свойств одномерного человека эпохи глобализации, живущего по принципу Людовика XV «Après nous le déluge» (После нас – хоть потоп). Экологи говорят о пяти основных параметрах, по которым можно судить о состоянии нашей планеты: население, ресурсы, промышленная продукция, питание, загрязнение среды обитания. Называют и приблизительное время катастрофы – 2040 год.

 

Разумеется, можно назвать причины и составляющие экологического кризиса, вытекающие из антропогенных факторов, отнюдь не равных по своей значимости. Это и демографический взрыв (биосфере планеты была свойственна относительная устойчивость, пока население Земли не превысило двух миллиардов человек), и несовершенство современной техники и технологий, и громадное химическое загрязнение окружающей среды, и хаотичная, порой совершенно безумная урбанизация.

 

Мы согласны с Е. В. Дегтяревым, когда он пишет, что «можно говорить о некоем единстве, целостности, неразрывной цепочке, образующей триаду “биосфера – техносфера – ноосфера”. В ней каждое последующее звено образуется на базе предыдущего, но не сводимо к нему» [8, с. 141]. За последние 4–5 десятилетий эта цепочка начала провисать, а кое-где уже оборвалась.

 

У французского постимпрессиониста Поля Гогена есть картина, в заглавие которой вынесены три вопроса «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем»? Она была создана художником на Таити – том самом острове, который вызвал столь живой интерес у Дени Дидро после прочтения книги Бугенвиля. Эта картина – художественное воплощение пути, пройденного человечеством и метафорическое предсказание его будущего. Полотно Гогена теснейшим образом связано с проблемами смысла жизни, вопросами аксиологии и этики.

 

Видимо, Гоген отправился на Таити именно после штудирования книг Бугенвиля и Дидро в поисках общества, устроенного на более добрых и простых, естественных началах, чем его родная Франция. Его картину нужно читать справа налево: три основные группы образов художественным образом отвечают на вопросы, поставленные в названии картины. Здесь и этапы жизненного пути – как отдельного индивида (начало жизни, зрелость и старость), так и человечества в целом, и намек на загробный мир, и таинственные письмена.

 

Картина Гогена заставляет задуматься о прошлом и будущем человечества, которое уже в то время заблудилось на онтологическом и нравственном перепутье. На этом же опасном перепутье оно продолжает блуждать и по сей день, и выхода пока нет. Видимо, некую «точку невозврата» западный человек уже прошел. Все это очень печально и искренне хочется быть неправым в этих пессимистических оценках.

 

Итак, подведем итоги нашего исследования и перечислим признаки антропного коллапса, ныне являющегося уже не потенциальной, а объективной реальностью: 1) политкорректность и ложно понимаемая толерантность, угрожающие существованию европейской цивилизации на экзистенциальном уровне; 2) принижение гуманитарной культуры и девальвация образования в целом, ставшего ныне «услугой», а не базисом мыслящей личности; 3) совершенно безумное распространение нетрадиционных сексуальных отношений, девальвация и глумление над святыми понятиями «семья», «отец», «мать»; 4) примитивизация, а по сути – аннигиляция искусства и литературы, философским базисом коих выступает постмодернизм как условный комплекс философских воззрений глобализирующегося Запада; 5) уничтожение самим человеком собственной среды обитания.

 

Человек разумный превращается в деперсонализированного индивида, некоего «философского зомби», сохраняющего внешнее сходство с человеком, но напрочь лишенного сознания. Порой он даже не имеет субъективного опыта – во всяком случае, он не в состоянии его осмыслить. И это приводит к тому, что других людей такой зомби, то есть «человек без свойств», воспринимает также в качестве философских зомби, не признавая и не понимая их ценности в общегуманитарном смысле. Хотя сам эксперимент Чалмерса относится к философии сознания, но он вскрывает важную проблему этики и философской антропологии.

 

Мы начали эту работу словами прекрасного писателя и глубокого мыслителя Ивана Ефремова. Его же мыслями хочется и завершить эту статью, в которой намеренно не предлагаются и не осмысливаются возможные пути спасения, ибо это – тема особого исследования. В романе «Час Быка» Ефремов констатирует: «Самое трудное в жизни – это сам человек, потому что он вышел из дикой природы не предназначенным к той жизни, какую он должен вести по силе своей мысли и благородству чувств». Как известно, в этом прекрасном философском романе Ефремов размышляет о проблемах цивилизации, достигшей высокого уровня техники и готовой исследовать Космос, но совершенно не волнующейся о духовности, искусстве, моральном состоянии людей.

 

Диагноз Ефремова печален: такая цивилизация обречена на жесточайший кризис, выбраться из которого самостоятельно она уже, видимо, не способна. Ефремов предвидел, что ситуация в современном информационном обществе может вырваться из-под контроля разными способами. Это может быть и ядерная война, и экологический кризис, и пандемия, случившаяся вследствие высвобождения смертельного вируса, предназначенного для биологической войны, и тотальный контроль над генами и психикой человека. Все вышеназванные угрозы мы видим в современную эпоху. И именно поэтому ее с полным правом можно назвать антропным коллапсом.

 

Список литературы

1. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции / перевод с французского А. Качалова. – М.: ПОСТУМ, 2017. – 320 с.

2. Бурдье П. Социология социального пространства. – СПб: Алетейя, 2012. – 288 с.

3. Бурдье П. Социология политики. – М.: Sozio-Logos, 1993. – 336 с.

4. Горохов П. А. Историко-философские этюды. – М.: ИНФРА-М, 2020. – 283 с.

5. Горохов П. А. Философские основания мировоззрения Иоганна Вольфганга Гёте. Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук. – Екатеринбург, 2003. – 363 с.

6. Горохов П. А. Ens realissimum: Жизнь и философия Иоганна Вольфганга Гёте: монография. – Москва: ИНФРА-М, 2021. – 401 с.

7. Горохов П. А. Философские представления о «человеке будущего» в мировой фантастике // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2019. – № 3. – С. 28–46. URL: http://fikio.ru/?p=3700 (дата обращения 01.06.2023).

8. Дегтярев Е. В. Проблема техносферы в контексте воззрений В. И. Вернадского на ноосферу // Вестник Челябинского государственного университета. – 2009. – № 29 (167). – С. 140–143.

9. Делез Ж. Логика смысла. – М.: Академический Проект, 2011. – 472 с.

10. Достоевский Ф. М. Идиот; Бесы: Романы / вступительная статья Е. Татаринова; примечания А. Тереховой. – М.: Эксмо, 2008. – 864 с.

11. Иван Антонович Ефремов. Переписка с учёными. Неизданные работы. – М.: Наука, 1994. – 284 с.

12. Ортега-Гассет Х. Восстание масс. – М.: АСТ, 2002. – 509 с.

13. Попов Д. В., Векленко П. В. Антропный коллапс и биополитический кризис // Знание. Понимание. Умение. – 2020. – №4. С. – 59–72.

14. Сад де Д. А. Ф. Жюстина, или несчастная судьба добродетели. – М.: Издательство СП «Интербук», 1991. – 336 с.

15. Хомский Н. Несостоятельные Штаты: злоупотребление властью и атака на демократию. – М.: Столица-Принт, 2007. – 480 с.

16. Хомский Н. Системы власти: беседы о глобальных демократических восстаниях и новых вызовах американской империи. – М.: КоЛибри, 2014. – 256 с.

17. Эккерман И. П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни / пер. с нем. Н. Ман; вступ. статья Н. Вильмонта; коммент. и указ. А. Аникста. – М.: Художественная литература, 1986. – 669 с.

18. Falk D. The Philosopher’s Zombie // Aeon. A world of Ideas. URL: https://aeon.co/essays/what-can-the-zombie-argument-say-about-human-consciousness (дата обращения 08.10.2022).

 

References

1. Baudrillard J. Simulacra and Simulations [Simulyakry i simulyatsii]. Moscow: POSTUM, 2017, 320 p.

2. Bourdieu P. Sociology of Social Space [Sotsiologiya sotsialnogo prostranstva]. St. Petersburg: Aleteyya, 2012, 288 p.

3. Bourdieu P. Sociology of Politics [Sotsiologiya politiki]. Moscow: Sozio-Logos, 1993, 336 p.

4. Gorokhov P. A. Historical and Philosophical Studies [Istoriko-filosofskiye etyudy]. Moscow: INFRA-M, 2020, 283 p.

5. Gorokhov P. A. Philosophical Foundations of the Worldview of Johann Wolfgang Goethe [Filosofskiye osnovaniya mirovozzreniya Ioganna Volfganga Gete]. Dissertation for the Degree of Doctor of Philosophy. Yekaterinburg, 2003, 363 p.

6. Gorokhov P. A. Ens realissimum: The Life and Philosophy of Johann Wolfgang Goethe [Ens realissimum: Zhizn i filosofiya Ioganna Volfganga Gete]. Moscow: INFRA-M, 2021, 401 p.

7. Gorokhov P. A. Philosophical Ideas about the “Man of the Future” in World Science Fiction [Filosofskiye predstavleniya o “cheloveke buduschego” v mirovoy fantastike]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2019, no. 3, pp. 28–46. Available at: http://fikio.ru/?p=3700 (accessed 1 June 2023).

8. Degtyarev E. V. The Problem of the Technosphere in the Context of the Views of V. I. Vernadsky on the Noosphere [Problema tekhnosfery v kontekste vozzreniy V. I. Vernadskogo na noosferu]. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta (Bulletin of Chelyabinsk State University), 2009, no. 29 (167), pp. 140–143.

9. Deleuze J. The Logic of Sense [Logika smysla]. Moscow: Akademicheskiy Proekt, 2011, 472 p.

10. Dostoevsky F. M. The Idiot; Demons: Novels [Idiot; Besy: Romany]. Moscow: Eksmo, 2008, 864 p.

11. Ivan Antonovich Efremov. Correspondence with Scientists. Unpublished works [Ivan Antonovich Yefremov. Perepiska s uchonymi. Neizdannyye raboty]. Moscow: Nauka, 1994, 284 p.

12. Ortega y Gasset J. The Revolt of the Masses [Vosstaniye mass]. Moscow: AST, 2002, 509 p.

13. Popov D. V., Veklenko P. V. Anthropic Collapse and Biopolitical Crisis [Antropnyy kollaps i biopoliticheskiy krizis]. Znanie. Ponimanie. Umenie (Knowledge. Understanding. Skill), 2020, no. 4, pp. 59–72.

14. Sade de D. A. F. Justine, or The Misfortunes of Virtue [Zhyustina, ili neschastnaya sudba dobrodeteli]. Moscow: Interbuk, 1991, 336 p.

15. Chomsky N. Failed States: The Abuse of Power and the Assault on Democracy [Nesostoyatelnyye Shtaty: zloupotrebleniye vlastyu i ataka na demokratiyu]. Moscow: Stolitsa-Print, 2007, 480 p.

16. Chomsky N. Power Systems: Conversations on Global Democratic Uprisings and the New Challenges to U.S. Empire [Sistemy vlasti: besedy o globalnykh demokraticheskikh vosstaniyakh i novykh vyzovakh amerikanskoy imperii]. Moscow: KoLibri, 2014, 256 p.

17. Eckermann J. P. Conversations with Goethe: In the Last Years of His Life [Razgovory s Gete v posledniye gody yego zhizni]. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1986, 669 p.

18. Falk D. The Philosopher’s Zombie. Available at: https://aeon.co/essays/what-can-the-zombie-argument-say-about-human-consciousness (accessed 1 June 2023).

 

Ссылка на статью:

Горохов П. А. Антропный коллапс в западном информационном обществе: философский эскиз «человека без свойств» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 2. – С. 35–48. URL: http://fikio.ru/?p=5372.

 

© Горохов П. А., 2023

УДК 316.012+331

 

Трубицын Олег Константинович – Новосибирский государственный университет, институт философии и права, доцент, кандидат философских наук, Новосибирск, Россия.

Email: trubitsyn77@mail.ru

SPIN: 5197-9813

Авторское резюме

Состояние вопроса: В современной социальной науке предметом споров остается вопрос о совместимости капитализма с внеэкономическими формами принуждения к труду, в частности оценка феномена «капитализма рабства».

Методы исследования: Обоснование совместимости рабства и капитализма строится на нескольких возможных основания: а) на утверждении исторической древности капитализма; б) на прагматическом подходе к определению капитализма; в) на положениях мир-системного подхода и концепции периферийного капитализма. Опровержение данных подходов строится в основном с опорой на положения классического марксизма.

Результаты: Капитализм рабства, как он исторически существовал в ранних США, – это неполноценный, периферийный и доиндустриальный капитализм. Здесь работники рабского сектора экономики не являются свободными контрагентами, владельцами своего «капитала». Они не пропитаны духом капитализма и потому едва ли могут стать эффективной рабочей силой в случае механизации сельскохозяйственного производства. Отношения между классами рабовладельцев и рабов при так называемом капитализме рабства аналогичны отношениям между такими же классами рабовладельческого общества, хотя сами рабовладельцы выступают теперь в двоякой роли – еще и как капиталисты в рамках капиталистического по большей части общества. В целом принудительный труд не соответствует требованиям индустриальной стадии технико-экономического развития.

Область применения результатов: Теоретический смысл исследования – опровержение гипотезы о том, что рабовладельческий капитализм является полноценной и легитимной версией капитализма. В практическом плане это позволяет обосновать идею о том, что выход на новую стадию технико-экономического развития требует повышения уровня свободы работника и его заинтересованности в результатах своей деятельности.

Выводы: Так называемый «капитализм рабства» не является вариантом полноценной капиталистической системы, способной к саморазвитию и выходу на индустриальный уровень развития производительных сил.

 

Ключевые слова: экономическая история; рабство; капитализм; капитализм рабства; мир-система; периферийный капитализм; наемный труд; индустриализация.

 

On the Question of Slave-Owning Capitalism

 

Trubitsyn Oleg Konstantinovich – Novosibirsk State University, Institute of Philosophy and Law, PhD (Philosophy), Associate Professor, Novosibirsk, Russia.

Email: trubitsyn77@mail.ru

Abstract

Background: In modern social science, the issue of the compatibility of capitalism with non-economic forms of forced labor remains the subject of controversy, in particular, the assessment of the phenomenon of “slavery capitalism”.

Research methods: Slavery capitalism, as it historically existed in the early USA, is an inferior, peripheral and pre-industrial capitalism. Here, the workers of the slave sector of the economy are not free contractors, owners of their “capital”. They are not imbued with the spirit of capitalism and therefore can hardly become an effective labor force in the case of mechanization of agricultural production. The relations between the classes of slaveholders and slaves under the so-called capitalism of slavery are analogous to the relations between the same classes of slaveholding society, although the slaveholders themselves now play a dual role – also as capitalists within a capitalist society for the most part. In general, forced labor does not meet the requirements of the industrial stage of technical and economic development.

Results: The theoretical meaning of the study is the refutation of the hypothesis that slaveholding capitalism is a full-fledged and legitimate version of capitalism. In practical terms, this allows us to substantiate the idea that entering a new stage of technical and economic development requires an increase in the level of freedom of the employee and his interest in the results of his activities.

Implications: The theoretical meaning of the study is the refutation of the hypothesis that slaveholding capitalism is a full-fledged and legitimate version of capitalism. In practical terms, this allows us to substantiate the idea that entering a new stage of technical and economic development requires an increase in the level of freedom of the employee and his interest in the results of his activities.

Conclusion: The so-called “slavery capitalism” is not a variant of a full-fledged capitalist system capable of self-development and reaching the industrial level of development of productive forces.

 

Keywords: economic history; slavery; capitalism; slavery capitalism; world-system; peripheral capitalism; wage labor; industrialization.

 

О капитализме написано уже очень многими и очень много. Предложено множество определений и интерпретаций данного явления, но споры продолжаются до сих пор. Среди прочего предметом споров остается вопрос о совместимости капитализма с внеэкономическими формами принуждения к труду – в частности, оценка феномена «капитализма рабства». Так, американский историк экономики С. Беккерт говорит про гуманитарное познание в США, что «никакой другой проблеме здесь в настоящий момент не уделяется столько внимания, как связи капитализма с рабством» [1].

 

В методологическом плане можно выделить два основных подхода к анализу капитализма – классический, который можно назвать атрибутивным, и неклассический, именуемый прагматическим. Атрибутивный подход под капитализмом подразумевает определенную совокупность институциональных атрибутов, таких как защищенная государством частная собственность и т. д., в частности рынок свободного (наемного) труда. Он полагает капитализм, основанный на вещной зависимости и экономическом принуждении к труду, характеристикой современной эпохи, противопоставляемой докапиталистическим эпохам, обществам, формациям или способам производства, основанным на личной зависимости или иных формах данничества и принудительного труда.

 

С. Беккерт характеризует традиционный подход к интерпретации капитализма рабства следующим образом: «Слишком долго историки не видели проблемы в противопоставлении рабства и капитализма. История американского капитализма у них обходилась без рабства, а рабство изображалось как по существу своему некапиталистическое. Вместо того чтобы анализировать его как институт Нового времени, каковым оно и было, они описывали его как домодерное: жестокая, но маргинальная по отношению к более широкой истории капиталистической современности непроизводительная система, задерживавшая экономический рост, артефакт из раннего мира» [1]. Недооценка значимости рабства в ранней экономической истории США и некоторых других стран Америки привела к поиску альтернативных трактовок капитализма и его взаимоотношения с практикой рабовладения. Альтернативный подход к пониманию взаимоотношения рабства и капитализма возникал постепенно в течение ХХ века. Сначала, еще в первой половине ХХ в. С. Джеймс и Э. Уильямс выдвинули тезис о центральной роли рабства для развития капитализма. Почти полвека спустя С. Л. Энгерман и Р. У. Фогель в книге «Время на кресте» заявили, что рабство в США было вполне прибыльным и, более того, вполне современным (модерновым) институтом.

 

Под влиянием подобных идей постепенно формируется новый вариант обоснования легитимности понятия «капитализм рабства», популярный в последние годы – прагматический подход (именуемый еще новой экономической историей), который строится на иных методологических предпосылках, чем классические модели капитализма. С точки зрения данного подхода наличие рынков и товарного производства является необходимым для признания экономического строя капиталистическим, но этого недостаточно. Главное – это процесс капитализации, то есть совокупность практик, при помощи которых различные явления превращаются в генерирующие доход активы. Это смещает акцент с рынков труда и товарного производства на процесс инвестирования капитала. Таким образом, «история капитализма, рассматриваемого прагматически, предстает как история практик – различных форм капитализации, направленных на разные активы и укорененных в разных инвестиционных режимах» [2, с. 142]. Таковыми активами потенциально могут выступать и люди, считающиеся чьей-то собственностью.

 

Таким образом, эти два подхода приводят к разной оценке такого феномена как рабовладельческий капитализм. Разные представители классического атрибутивного подхода предлагают разные списки важнейших институтов, образующих в совокупности феномен капитализма, но все они как правило согласны, что рабство к числу атрибутов капитализма не относится, являясь признаком некапиталистического общества, например, рабовладельческой общественной формации у К. Маркса. В марксистской традиции формации именуются по наиболее эффективному классу собственников, эксплуатирующих определенный класс производителей. И если капитализм строится на эксплуатации буржуазией свободного труда пролетариев, то рабовладельческое общество – на эксплуатации рабовладельцами рабского труда. Точно также М. Вебер и К. Поланьи полагают принудительный труд признаком некапиталистического общества. В частности, Вебер противопоставляет авантюрному предпринимательству, распространенному в Средние века, современное капиталистическое предпринимательство, основанное на рациональной организации свободного труда. Если не развит рынок свободного труда, то из-за отсутствия регулярных сделок найма рабочей силы становится невозможным точный расчет трудовых издержек производства, являющийся основой рациональной организации бизнеса и современного рационального капитализма как такового. Соответственно для К. Маркса, М. Вебера и других классиков социологии рабовладельческий капитализм – это противоречие в определении, ложная интерпретация определенной социальной ситуации, когда мы являемся свидетелями либо относительно маргинального экономического явления – сохранения некоторых докапиталистических пережитков в не полностью развитой капиталистической системе, либо наоборот – проникновения некоторых капиталистических элементов в некапиталистическую по сути систему.

 

По мнению же сторонников прагматического подхода, понятие рабовладельческого капитализма является вполне допустимым и адекватным для описания ситуации, например, в южных штатах США первой половины XIX века. Так, Розенталь доказывает, что «плантационное рабство представляло собой форму капитализма, в которой “труд был капиталом”» [2, с. 139]. В рамках этой модели рабы рассматриваются скорее как «живой капитал», чем как «живой товар». Д. Жихаревич с опорой на Беккерта утверждает, что вопреки А. Смиту и К. Марксу, «если сосредоточиться не на труде, а на инвестиционной привлекательности предприятий, в которых этот труд задействуется, рабство приходится признать важнейшим капиталистическим институтом, ведь на протяжении большей части XVIII и XIX веков хлопковые и сахарные плантации были наиболее предпочтительным объектом для безопасного вложения капитала» [2, с. 138]. Для обоснования этой позиции приводятся также следующие аргументы. Во-первых, плантационное рабство в США было «финансиализированным», в частности, рабы выступали в качестве залоговой собственности. Во-вторых, в ряде аспектов плантационное хозяйство было передовой формой экономической организации, а плантаторы-рабовладельцы – образцовыми капиталистами своего времени.

 

Представление о совместимости капитализма с принудительными формами труда получает также свое обоснование в такой макросоциологической парадигме как мир-системный анализ. По мнению И. Валлерстайна, капитализм и мир-экономика – это практически синонимы, во всяком случае «капитализм возможен лишь в рамках структуры мира-экономики, а не мира-империи» [3, с. 60], а все общества, включенные в структуру мира-экономики, по сути неизбежно являются капиталистическими. В отличие от прагматического подхода историков экономики, «мир-системщики» сосредотачиваются на анализе рынков, в особенности международных, так что капитализм определяется прежде всего процессами коммодификации и коммерциализации, в частности переориентацией поместного землевладения с целей удовлетворения внутренних потребностей на цели извлечения прибыли из товарного производства на международном рынке. Исходя из такого видения, вполне капиталистическими признаются и американское рабство, и крепостничество в Восточной Европе, сформировавшееся в результате вторичного закрепощения. Иначе говоря, крепостничество в Польше XVI в., традиционно определяемое как «феодальные отношения», переименовывается в «капиталистические отношения» на том основании, что европейский мир-экономика в целом капиталистический: «Если это капиталистический мир-экономика, то и социальные отношения, имеющие формальное сходство с феодальными, с необходимостью переопределяются в соответствии с руководящими принципами капиталистической системы» [3, с. 109]. Мир-системная методология строится на принципе «система определяет детали», что означает, что в капиталистической системе не может быть некапиталистических вкраплений и пережитков, но только детерминированные капиталистической системой практики периферийного капитализма, связанные с использованием принудительного труда. Более того, именно развитие капитализма спровоцировало появление и распространение данных практик: без развития «образцового» капитализма в центре мир-системы не произошло бы ни вторичного закрепощения на окраине Европы, ни появления американского рабства.

 

Третий вариант обоснования правомерности понятия рабовладельческого капитализма можно обнаружить у историков экономики, популярных примерно век назад. Имеются в виду такие исследователи как Э. Мейер, М. И. Ростовцев и Ф. М. Хайхельхайм. Они обнаруживали периоды коммерческого подъема в истории древних и средневековых цивилизаций, что подвигло этих историков на то, чтобы интерпретировать данные периоды как «капиталистические». Так Э. Мейер относил возникновение античного капитализма, сменяющего античный феодализм, к VII–VI вв. до нашей эры: «Термины “капитал” и “капитализм” многократно объявлялись… недопустимыми для объяснения отношений античности. В действительности, Афины в пятом и четвертом веках стоят точно также под знаком капитализма, как Англия с восемнадцатого и Германия с девятнадцатого столетия» [цит. по: 4, с. 618]. Греческое и римское рабовладение рассматривается в такой перспективе по аналогии с рабовладением в южных штатах США как дополнение капитализма, а не как его отрицание [см.: 5]. Сходную интерпретацию дает М. И. Ростовцев в статье «Капитализм и народное хозяйство в древнем мире». Однако Ростовцев, как и Ф. М. Хайхельхайм, рассматривает всю мировую историю как сюжет борьбы капиталистического и социалистического принципов социальной организации, а не капитализма и феодализма как Мейер. Вслед за ними и многие современные историки склонны обнаруживать капитализм в цивилизациях далекого прошлого (Древней Греции и Риме и т. д.). Например, «Кембриджская история капитализма» обнаруживает капитализм уже в Вавилоне, средневековых Китае, Индии и на Ближнем Востоке [см.: 6]. Таким образом мы получаем общества не только с рабовладельческим капитализмом, но и с этатистским и с феодальным капитализмом. Исходя из тематики данной статьи наиболее значимо здесь утверждение того принципа, что в рамках данного подхода капиталистическим может быть признано даже такое общество, в котором рабство играет системообразующую роль, будучи широко распространенным не только в сфере домашних услуг, но и на производстве.

 

Итак, мы сталкиваемся с двумя интерпретациями соотношения капитализма и рабства (и других форм внеэкономического принуждения к труду). Согласно одной версии, общество, в котором относительно широко распространено рабство (по крайней мере в сфере производства) либо вообще не может быть названо капиталистическим, либо, если прочие атрибуты капитализма развиты в нем достаточно выраженно, то такую систему можно назвать капиталистической лишь с оговорками. Такое общество является обществом с ограниченным, неразвитым капитализмом, не соответствующим идеально-типической модели капитализма. При этом до Нового времени полноценного капитализма нигде в принципе не существовало[1], и, в частности, то, что именуют античным капитализмом – это по сути рабовладельческая, а не капиталистическая система. Первая версия также неявно предполагает, что рабовладельческий капитализм, будучи неполноценным капитализмом, является неэффективной моделью, не способной к самоподдерживающемуся росту, поскольку рабский труд малопродуктивен и тормозит экономическое и технологическое развитие страны. Согласно другой версии, если рабский труд используется как капитал в производстве на рынок, и в целом система функционирует по капиталистическим правилам, то такое общество можно назвать полноценно капиталистическим. Соответственно «капитализм рабства» является методологически легитимной разновидностью капитализма. По другим пунктам мнения сторонников данной версии расходятся. Одни из них (Мейер) обнаруживают капитализм рабства еще в античности, другие (Валлерстайн) – только в Новое время. При этом капитализм рабства может интерпретироваться как эффективный для своего времени способ эксплуатации труда, сменяемый со временем новыми, еще более эффективными способами, а может – как проявление периферийной отсталости и зависимости данного общества. Но и в последнем случае рабство выглядит функциональным в рамках мир-системы в целом, не препятствующим успешному развитию капиталистического мира-экономики. Таким образом, согласно классической версии, институт рабства является признаком некапиталистического общества, либо некапиталистическим элементом в ограниченно капиталистическом обществе, а согласно альтернативной версии капитализм вполне может сосуществовать с рабовладением, причем само рабство в определенном контексте может быть интерпретировано как капиталистический институт.

 

* * *

Сначала оценим обоснованность версии Э. Мейера и других авторов, обнаруживающих капитализм в древние и средневековые времена, так что определенные эпохи в истории античных Греции и Рима могут быть квалифицированы как рабовладельческий капитализм. Сюда же можно отнести утверждения о том, что капитализм успешно развивался в средневековой Европе, по крайней мере в итальянских городах-государствах.

 

Это ложные интерпретации, которые не учитывают ограниченность проявления капиталистических принципов в цивилизациях древности и средневековья. Так в Европе вплоть до XVI века элементы капитализма существовали только в виде сети небольших очагов. Буржуазные города-государства были такими своеобразными протокапиталистическими крепостями, охраняющими свой буржуазный порядок и богатство с помощью городских стен. Отсюда первые капиталисты-партизаны совершали эпизодические набеги на окружающую местность, время от времени инвестируя в какие-нибудь промышленные или сельскохозяйственные предприятия, но чаще занимаясь посреднической деятельностью, торговлей и ростовщичеством. И. Валлерстайн справедливо подчеркивает, что попытки капиталистических элементов захватить господствующие позиции в обществе до Нового времени были, по существу, неуспешными: «…там, где я вижу неудачу капитализма, другие видят его первые шаги» [3, с. XXVIII]. Р. Хейлбронер и Л. Туроу [см.: 8] также настаивают, что все общества до Нового времени были некапиталистическими, поскольку там были как минимум недостаточно развиты ключевые институты капитализма. В частности, отсутствовал институт гарантированной государством и неприкосновенной частной собственности. Также отсутствовала и рыночная система в ее современном виде: существовали рынки товаров, но не было рынков факторов производства и отсутствовала обширная сеть договоров, связывающих воедино всю экономику. Принуждение к труду было внеэкономическим, а богатство являлось атрибутом власти. Земля считалась основой военной силы или гражданской власти, а капитал – сокровищем или необходимым оснащением ремесленника. Также и Л. Дюмон указывает, что в традиционном обществе собственность на землю имела совсем иное значение, нежели собственность на любое движимое имущество, поскольку «право собственности на землю непосредственно было связано с властью над людьми» [9, с. 13].

 

Неадекватность интерпретации античного общества VII–VI веков до нашей эры или более позднего времени как капиталистического становится более наглядной, если мы принимаем в расчет не только чисто экономические параметры, но рассматриваем общество в комплексе. Капиталистическое общество – это не просто общество с капиталистической экономикой, но и с соответствующей «надстройкой», если выражаться в марксистских терминах.

 

Противопоставление античного рабовладельческого и современного капиталистического обществ проводит, в частности, Р. Коллинз [см.: 10]. Он делает это по исторически преобладающему типу рынка. Античное общество, по его мнению, базировалось на системе невольничьих рынков. Причем рабство в рамках его модели – это не форма производства, а форма обмена, так как рабы в первую очередь товары, а не производители. Производителями этого специфического «товара» были военные. Обладание рабами было основой политического влияния и социального престижа, поэтому аристократы-рабовладельцы стремились максимизировать их количество не столько исходя из соображений выгодного вложения капитала, сколько ради иерархического статуса. Рабы составляли максимум 30-40 % от общей численности населения, обычно меньше, но значимость рынка рабов была определяющей, поскольку прочие рынки зависели от него и надстраивались над ним. Современный капитализм означает такое количественное преобладание рыночной динамики, когда все остальные структуры подчинены ей. При капитализме правящим классом, обладающим максимальным политическим влиянием и социальным престижем являются владельцы капитала – капиталисты. Впрочем, Р. Коллинз допускает существование досовременного капитализма, сосуществующего с распространенными практиками внеэкономического принуждения. Но фактически он признает, что это были отдельные очаги капитализма, неустойчивые и подверженные уничтожению. В частности, таковыми, по его мнению, были монастырская экономика Китая и средневековой Европы. Монастырская организация вырвалась из домохозяйственной организации производства, поскольку монахи из-за своего безбрачия оказались за пределами системы семейного наследования собственности. В результате монастыри стали в рамках аграрно-принудительного общества первыми очагами свободно набираемой и мобильной рабочей силы. «Монастыри выступали в качестве корпоративных предприятий, чья прибыль могла быть только реинвестирована в дальнейшее производство…» [10, с. 342]. Но эти очаги религиозного капитализма были уничтожены государственной конфискацией.

 

Итак, стоит признать, что при рабовладельческом строе, как и при феодализме[2] могли существовать отдельные капиталистические практики. Однако они повсеместно были ограничены серьезным вмешательством со стороны государства, церкви и гражданского общества. Здесь можно вспомнить практики установления «справедливой цены» и «справедливой заработной платы» в средневековой Европе, а также ограничения на технологические инновации со стороны ремесленных цехов и купеческих гильдий.

 

Неразвитость капиталистической структуры в предшествующую эпоху дополнялась неразвитостью капиталистического духа. Капиталистические отношения, мотивации и формы поведения не являются чем-то естественным, необходимо присущим человеческой природе как это полагают многие либеральные авторы. Представители аграрных обществ скорее склонны к традиционализму. Так накопленные капиталы их владельцы чаще всего стремились конвертировать в дворянский статус или государственную должность. Целью предпринимателя было перестать быть предпринимателем, а стать рантье, например, извлекая ренту из приобретенной земельной собственности, которая сдается в аренду. В традиционных обществах с аграрно-принудительными экономиками статус человека, уровень его престижа определялся в первую очередь его происхождением, а также воинской доблестью. Богатство чаще всего было производным от власти, а богатство ростовщиков и т. п. «капиталистических» слоев было в значительной мере беззащитным, подверженным экспроприации, не дающим особого политического влияния и тем более уважения. Современные капиталистические общества сильнее отличаются от докапиталистических не столько наличием отдельных атрибутов капитализма или набором специфических практик, в ходе которых агенты придают экономическую ценность определенному ряду объектов и процессов, как это полагают сторонники прагматического подхода, сколько иным соотношением роли богатства, политического влияния и престижа. Теперь уже богатство является лучшим источником нового богатства, а также основанием политического влияния и престижа.

 

Для обеспечения прогрессивного и уверенного роста капитализма ему требовалось получить некий мощный импульс, который бы позволил преодолеть гравитацию традиционного общества. Истоки капитализма можно обнаружить в развитии торговли, особенно морской, и в капиталистической эволюции помещичьего землевладения. Однако возникновения капитализма эволюционным путем не случилось бы, если бы не геополитическая ситуация Европы, способствовавшая формированию здесь мира-экономики. Это вынуждало правителей поощрять развитие капитализма, а не подавлять его в зародыше. Но одних структурных (материальных) факторов было бы недостаточно для капиталистической революции, необходимо было сочетание их с культурными (идеальными) факторами. Важную роль сыграли процессы формирования капиталистического духа, что связано, с одной стороны, с выходом европейских обществ на коммерческую стадию своего жизненного цикла, а с другой, – с ролью определенных религиозных сект и этнических меньшинств. Можно спорить о том, где именно возник полноценный капитализм – в Нидерландах или Англии, но и там, и там к началу Нового времени существовал рынок свободной рабочей силы. С высокой степенью уверенности можно утверждать, что неуспешность попыток возникновения капитализма в прочих обществах в более ранние эпохи в значительной мере была связана с относительно широким распространением различных форм внеэкономического принуждения к труду.

 

Мир-системный подход, помимо валлерстайновской версии, представлен еще одним популярным вариантом, который решительно отрицает принципиальное различие между эпохами модерна и премодерна. Имеется в виду подход, развитый в работах А. Г. Франка и Б. К. Джиллса [см.: 12], с точки зрения которых единая мировая система функционирует по «капиталистическим» принципам с древних времен. По их мнению, накопление капитала началось и было движущей силой исторического процесса на протяжении всей истории мировой системы уже почти 5 тысяч лет. И около 1500 г. не было никакого резкого перелома между различными миросистемами или даже «способами производства». Прежде, как и сейчас, процесс инвестирования осуществлялся частным капиталом и государством, и государства жили частично на ренту от международной торговли, частично от налогов. «Данничество» ничем принципиально не отличается от современного налогообложения. Поэтому концепция так называемого «даннического способа производства» маскирует тот факт, что любое государство в принципе живет на налоги, и что государства премодерна сосуществовали с коммерческим сектором, представленным торговцами и банкирами. Франк и Джиллс заявляют, что не утверждают этим, будто бы капитализму 5 тысяч лет, но говорят, что существует континуальность развития без резких разрывов, а понятия «капитализм», «феодализм» и «социализм» лучше отбросить как ненаучные.

 

Несмотря на последнее утверждение, по факту они описывают единую мировую систему именно как капиталистическую. Так что можно сделать вывод, что с точки зрения их подхода не существует перехода от эпохи принудительного труда к эпохе свободного труда, а различия между преобладающими способами принуждения к труду не принципиальны. На деле крепостничество, рабство и аналогичные формы прикрепления людей к их трудовым позициям в системе разделения труда принципиально отличаются от современных форм экономического принуждения к труду. В отличие от раба или крепостного, современный наемный работник может уволиться когда пожелает и перейти к другому нанимателю. Из типичных форм эксплуатации эпохи премодерна с современной ситуацией сближается лишь ситуация, когда свободные крестьяне платили оброк землевладельцу, но могли произвольно покинуть последнего, уйдя на другие земли. Но в отличие даже от статуса свободных крестьян, современный профессиональный статус не подразумевает определенного сословно-кастового статуса с полагающимися ему политическими правами и обязанностями, изменить который крайне затруднительно. Иначе говоря, неравенство сохранилось, но стало менее формализованным. Так что современные трудовые отношения – это нечто совершенно иное, чем трудовые отношения в обществах премодерна.

 

Итак, гипотеза о существовании античного рабского капитализма выглядит крайне малоубедительной. Капиталистические элементы могли присутствовать в различных обществах древности и средневековья, но только в Новое время капиталистические элементы начинают систематическую экспансию, преобразовывая европейское общество под себя, так что со временем уже не капиталистические элементы становятся второстепенным дополнением некапиталистической системы, а напротив, вся общественная система становится капиталистической за исключением отдельных маргинальных элементов. Соответственно не правомерно интерпретировать античные общества как общества с рабовладельческим капитализмом, поскольку здесь именно не капиталистические элементы были системообразующими.

 

* * *

Но у нас остается еще гипотеза о существовании рабовладельческого капитализма на периферии капиталистического мира-экономики. Наиболее перспективным выглядит случай ранних США, изначально возникших как буржуазное общество, по большинству параметров приближающееся к идеально-типической модели капитализма, где, однако, существовало рабство. Это рабство не было патриархальным или служащим по большей части основой социального статуса. Напротив, изначально оно служило способом прибыльного инвестирования капитала в сельскохозяйственное производство в условиях, когда труд рабов из Африки обходился дешевле наемного. Это рабство возникло, как и указывал И. Валлерстайн, в качестве ответа на социальный запрос со стороны развивающегося капиталистического мира-экономики. Получается, что институт рабства в США изначально имел коммерческие резоны, формировался в рамках широкого международного капиталистического рынка, был защищен буржуазным частнособственническим правом. Можно вспомнить также рациональную организацию рабовладельческих поместий, их тесную связь с безусловно капиталистическим финансовым сектором, а также высокий уровень того, что М. Вебер назвал «духом капитализма», то есть капиталистическая мотивация рабовладельцев, выступавших как своеобразные предприниматели.

 

Дополнительные аргументы для того, чтобы квалифицировать экономику ранних США как капиталистическую можно обнаружить в работах таких исследователей как Й. Шумпетер и Ф. Бродель. Шумпетер рассматривает капитализм как экономический строй и определяет его как экономику, построенную на кредите, точнее говоря, как «такую форму частнособственнической экономики, в которой инновации осуществляются посредством заемных денег, что в общем… подразумевает создание кредита» [13, р. 8]. Как было указано ранее, рабовладельцы американского Юга широко использовали финансовые инструменты привлечения инвестиций, что в рамках шумпетеровской модели позволяет интерпретировать их как капиталистических предпринимателей. По мнению Ф. Броделя [см.: 14; 15], жизнеспособная и прогрессирующая рыночная экономика является необходимым, но не достаточным условием возникновения капитализма. Он описывает капиталистическую экономику как трехуровневую структуру. На нижнем уровне находится самодостаточная, рутинная, многообразная «материальная жизнь» домохозяйств. Средний этаж занимает собственно конкурентная рыночная экономика преимущественно на местных рынках. Эти этажи еще не составляют капитализма и могут присутствовать в экономической системе иного типа. Собственно капитализм возникает только, если над этими двумя этажами надстраивается третий – этаж монополизированных рыночных ниш с высокой доходностью, прежде всего сфера высоких финансов. Таковая на американском Юге была даже более развита, чем на Севере, что с точки зрения модели Броделя интерпретируется как признак институционально развитой капиталистической экономики.

 

Получается, что в отличие от случая античного рабовладения в ситуации нововременного североамериканского рабовладения у нас действительно имеются существенные основания для признания его капиталистическим. Тем не менее, вопрос о капиталистическом статусе самого института рабства и о признании данного общества полноценно капиталистическим все еще остается нерешенным. Вопрос можно поставить так: существенно ли в теоретическом плане с точки зрения квалификации данного общества как капиталистического то, что предприниматель не нанимает работников, а покупает их как собственность? С точки зрения прагматического подхода в истории экономики и с точки зрения мир-системного анализа, нет, это не принципиально. Аргументы у них отличаются, но вывод одинаков: это полноценные капиталистические практики, которыми пользуются вполне капиталистические предприниматели в рамках господствующей капиталистической системы. Соответственно и само рабство может быть в данном социально-историческом контексте признано институтом капиталистическим.

 

Очевидно, что противопоставлять данной позиции моральный аргумент, что «рабство – это плохо» методологически неверно. Вопрос не в том, допустимо ли рабство с моральной точки зрения или нет, а в том, является ли модель капитализма рабства логически непротиворечивой. Оставим аргумент, что «капитализм несет свободу» идеологам и пропагандистам либерализма. А. Шеффле – автор, введший понятие «капитализм» в широкий научный оборот, определял его как экономическое явление, но вместе с тем считал, что капитализм сродственен либеральной свободе личности, то есть наиболее органично сочетается с либеральным государством [см.: 16]. Об этом говорили и многие последующие либералы. Однако история показывает, что из факта капиталистической экономики не следует строго какой-либо определенный политический режим и какая-то определенная культура, которые определялись бы исключительно либеральными принципами. Хотя можно признать, что идеология либерализма является собственным голосом капитализма, его наилучшим идеологическим обоснованием. Тем не менее либерализм не исключает автоматически существования рабства. Об этом нам говорит то, что Дж. Локк зарабатывал работорговлей, а отцы-основатели США были яростными либералами, что не мешало им быть рабовладельцами. Даже воздерживаясь от обвинений всех представителей капиталистического класса в исключительном эгоизме (это было бы фактически не верно), стоит признать, что в ситуации рыночной конкуренции капиталисты вынуждены ориентироваться в первую очередь на критерий прибыльности выбора того или иного способа действий, а не на критерий моральности. Так что если использование рабского труда выгодно и при этом не несет издержек со стороны закона, то многие предприниматели не откажутся от приобретения рабов вместо найма свободных работников.

 

Приведем сначала аргументы за то, что общество, в экономике которого значительное место занимает сектор с рабским трудом, и сам институт рабства могут быть признаны капиталистическими. Достаточно серьезным аргументом выглядит версия сторонников мир-системного анализа, по мнению которых капиталистический или нет характер носит в первую очередь мир-система в целом. Если ядро мир-системы уверенно можно квалифицировать как капиталистическое, и определяющая логика функционирования системы тоже является капиталистической, то, значит, и система в целом является таковой, как и все входящие в нее элементы.

 

В соответствии с такой логикой И. Валлерстайн полагал СССР частью капиталистической системы, следовательно, капиталистическим обществом. Такая интерпретация не выглядит убедительной, поскольку идет радикально вразрез с традицией словоупотребления данного понятия. Международный рынок – это скорее условие, а не сущность капитализма. Полноценно капиталистическим мы можем назвать только такое общество, которое соответствует определенным социально-политическим критериям: капиталисты (т. е. частные предприниматели) здесь являются самым богатым социальным классом, обладающим высоким уровнем престижа и политического влияния. Очевидно, к СССР данное описание никак не подходит. Не подвергая критике положения ядра мир-системной теории Валлерстайна, можно опровергнуть его утверждение о капиталистическом характере СССР его же теоретическим принципом, – признать СССР не частью капиталистической мировой системы ХХ века, а ее внешней зоной. Однако опровергнуть капиталистический характер Юга США подобным образом нам не удастся. США определенно были частью мира-экономики, а не ее внешней зоной. Плантаторов-рабовладельцев, в отличие от красных директоров, достаточно приемлемо можно интерпретировать как своеобразных сельскохозяйственных капиталистов, проникнутых духом капитализма и занимающихся инвестированием капитала в рационально организованное частное предприятие.

 

Итак, поскольку в целом ранние США были периферийной зоной европейского мира-экономики, то можно предполагать, что и само американское общество было в целом капиталистическим. Но можно ли, не придерживаясь исходных принципов мир-системного анализа, взятых в качестве постулатов, безусловно принять такой вывод? И можно ли уверенно из этого вывести капиталистический характер всех имевшихся там социальных институтов?

 

Первое возражение носит скорее философский характер, чем экономический. С точки зрения философии, основной смысл обозначения какого-либо общества как капиталистического или какого-то еще состоит в указании на особый тип взаимоотношений между людьми. Капиталистические отношения – это рыночные отношения в своей основе. Это можно считать не достаточным, но минимальным требованием для определения экономики как капиталистической, с которым согласны в целом и представители школы новой экономической истории. Но в таком случае рыночными должны быть и отношения между предпринимателем и работником как двумя свободными контрагентами, заключающими сделку на рынке труда. В определенном смысле капиталистами являются обе стороны: один владеет капиталом, другой – своей рабочей силой. Отношения между рабовладельцами и рабами по определению являются не капиталистическими, поскольку рабы сами считаются капиталом, принадлежащим капиталисту.

 

Этот аргумент выглядит не особо убедительным в том плане, что если мы принимаем за исходный пункт определение, что капитализм – это система, основанная на наемном труде и отсутствии внеэкономического принуждения к труду, то получается, что капитализм рабства не может существовать уже по определению. Такой аргумент убедителен для сторонников классического подхода, но он мало что дает в плане убедительности для тех, кто не готов принять в качестве исходной посылки определение капиталистических производственных отношений как построенных исключительно на основе свободного найма. Таким образом, мы оказываемся в ситуации, когда происходит спор между двумя несопоставимыми парадигмами, которые по- разному определяют предмет спора. Соответственно никакого решения у данного спора быть не может: исходное основное понятие имеет конвенционное значение, но у представителей разных парадигм разные конвенции. Основной аргумент противников понятия «капитализм рабства» в данном случае может строиться на философско-исторической полезности увязки понятия капитализм с такими явлениями как свободный труд, экономическое принуждение к труду, вещная зависимость. Как представляется, для нас противопоставление эпох личной зависимости и внеэкономического принуждения, с одной стороны, и вещной зависимости и экономического принуждения, с другой стороны, является более значимым, чем противопоставление эпох на основе таких критериев, как тип инвестирования, использование заемных средств или существование финансовых метарынков.

 

Упор на вопросе производственных (трудовых) отношений позволяет вывести спор из тупика несоизмеримости парадигм, переведя его в практическую плоскость. В практическом плане это означает решение проблемы эффективности разных форм мотивации труда. Этот вопрос связан с более общим вопросом соотношения капитализма и культуры, признанием принципа необходимости определенных культурных оснований для капиталистического поведения. С точки зрения М. Вебера, главным препятствием для возникновения капитализма был культурный традиционализм, а именно этика традиционного хозяйства. Она формировала мотивы поведения людей, не соответствующие модели человека экономического – рационального эгоиста, стремящегося к максимизации своего благосостояния – на которой строится современная капиталистическая экономическая теория и практика. Как указывает Вебер, с точки зрения традиционного мировоззрения «человек “по своей природе” не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни» [17, с. 81]. Формирование капиталистической мотивации у рабочих было необходимо для образования того пролетариата, который стал эффективной рабочей силой на фабриках. Без решения этой задачи предприниматели не могли достаточно быстро расширять производство, нацеленное на рынок. Рабовладельческий капитализм не может быть признан полноценным, поскольку здесь дух капитализма никак не распространяется на рабочую силу, которая управляется методами внеэкономического принуждения, не имея собственных мотивов к труду.

 

Капиталистическое общество – частный случай общества буржуазного и сохраняет в своей основе его этос – этос буржуазии, который по мере становления капитализма распространяется по большей части на остальное население. М. Оссовская [см.: 18] описывает этос буржуазии как сочетание ряда буржуазных добродетелей, таких как индивидуализм и самостоятельность, трудолюбие, расчетливость, бережливость и самоограничение ради обладания. Эту систему ценностей успешно усвоил и типичный представитель белого рабочего класса [см.: 18, с. 251–253]. Потомки негров-рабов, современные афроамериканцы в значительной своей массе не обладают этими качествами в должной мере до сих пор, поскольку у их предков-рабов на протяжении поколений рабской жизни формировались другие качества характера. Таким образом, в образцовой капиталистической экономике дух капитализма и буржуазный этос определяют поведение не только предпринимателей, но и работников, чего нельзя сказать об экономике американского рабовладельческого Юга.

 

* * *

Возвращаясь к экономическому аспекту, идеально-типическое капиталистическое общество предполагает также реальное, а не формальное доминирование капитала. Господство капитала в период его первоначального накопления было формальным. Если взять такие формы раннекапиталистических предприятий, как рассеянные мануфактуры, когда ремесленники по-прежнему занимаются ручным трудом у себя на дому, или рыночно-ориентированные поместья, где крестьянам сдаются в аренду небольшие участки земли, обрабатываемые традиционным доиндустриальным способом, то здесь гипотетическое устранение капиталистического агента не нарушало принципиально процесс производства, поскольку средства труда оставались собственностью трудящихся и капиталист не занимался собственно организацией производства. Реальное доминирование достигается с индустриализацией, когда ручное ремесленное производство принципиально не способно больше конкурировать с машинным фабричным. Теперь средства производства принадлежат капиталисту, и он же занимается организацией процесса производства. Устранение этого агента из процесса производства сделало бы его практически невозможным. Таким образом, идеально-типическое капиталистическое общество является еще и индустриальным. Доиндустриальное раннекапиталистическое общество – это то, которое находится еще в процессе становления.

 

Возникает вопрос: насколько принудительный труд может быть полезен для развития капитализма? Здесь можно вспомнить практику работных домов в Англии периода ранней индустриализации. Также опять можно вернуться к утверждениям мир-системного подхода о том, что рабовладение на периферии капиталистического мира-экономики способствовало накоплению капитала в его ядре. Соответственно стоит рассмотреть сначала, способствует ли развитию капитализма рабство непосредственно в стране, где оно распространено, а затем вернуться к вопросу о периферийном капитализме.

 

Утверждения сторонников новой экономической истории в значительной мере строятся на выводах А. Конрада и Дж. Мейера. В своей книге “The economics of slavery in the Antebellum South” они провели расчет внутренней нормы доходности на рабов в 1850-х годах и пришли к заключению, что инвестиции в рабов в то время были выгоднее большинства альтернативных способов инвестирования. Этим самым они вроде бы развенчали популярную теорию о том, что плантационная экономика нерентабельна и рабство является неэффективной формой эксплуатации труда. На этом основании «новые» историки экономики, в частности С. Беккерт, обнаруживают капиталистическую динамику и современную организацию в экономике рабовладельческого Юга. По утверждению последнего, «в первой половине XIX века рабство лежало в основе американской экономики. Юг был экономически развивающейся частью нации (для ее белых граждан); его продукты не только позиционировали США в мировой экономике, но и создавали рынки для сбыта сельскохозяйственных и промышленных товаров, выращенных и произведенных в Новой Англии и среднеатлантических штатах. Более половины национального экспорта в первые 60 лет XIX века составлял сырой хлопок, почти целиком выращенный рабами» [1].

 

Критики такого подхода [см.: 19] в ответ на это указывают, что экономический рост в плантационном секторе был обусловлен прежде всего экстенсивными факторами – возможностью захвата новых плодородных земель на фоне растущих цен на хлопок. Эти источники нельзя назвать тем, что способно обеспечить устойчивый долговременный рост. Рабовладельческие институты не годились для создания и развития инноваций, а также ухода от монокультуры хлопка в пользу более диверсифицированной экономики. В связи с этим они делают вывод, что Юг, в отличие от Севера, не обладал потенциалом современного экономического роста. Получается, что в конечном счете рабский труд оказался относительно малоэффективным по сравнению с наемным. И действительно, уровень промышленного развития Юга был низким по сравнению с Севером, что стало одной из причин его поражения в гражданской войне. Даже в сельском хозяйстве, где в то время были достаточно рентабельными примитивные технологии выращивания хлопка, эффективность плантационного хозяйства не стоит преувеличивать. Истощение земель вследствие экстенсивного культивирования хлопковой монокультуры приводило к тому, что рабовладельцам приходилось мигрировать на запад, конкурируя, вплоть до вооруженных столкновений, с фермерами за освоение земель аборигенов.

 

Процессы становления капитализма и индустриализацию можно также рассматривать как двуединый процесс – составную часть общего процесса модернизации. Другими составляющими модернизации и показателями ее достижения выступают такие параметры как урбанизация, массовое образование, постоянное научно-техническое развитие и становление современного бюрократического государства. Рабство и крепостничество определенно препятствуют урбанизации, поскольку затрудняют перемещение лично не свободной рабочей силы в города, где контроль над нею со стороны владельцев затруднен. Также эти институты тормозят распространение образования, особенно высшего, в соответствии с принципом, известным еще древним римлянам, которые полагали, что рабу нужно быть здоровым и знать язык хозяина, но не более того. Рабство и крепостничество тормозили и развитие современного бюрократического государства, поскольку предполагали наличие некоей частной власти, распространяющейся на часть населения страны.

 

Однако остается открытым вопрос, насколько эффективным является внеэкономическое принуждение к труду, способно ли оно сочетаться с механизацией труда, индустриализмом, обеспечивает ли долгосрочное развитие экономики? При развитом рынке свободной рабочей силы эффективное предприятие легко способно расширяться, находя нужных себе специалистов, например, переманивая более высокими зарплатами специалистов у менее конкурентоспособных предпринимателей. В случае несвободного труда процесс перетока от менее к более эффективным и перспективным экономическим агентами также будет происходить, но значительно медленнее, поскольку малоконкурентоспособные производители будут удерживать свою рабочую силу до тех пор, пока не сочтут, что ее выгоднее продать, чем эксплуатировать самим. По мере технологического развития преимущества свободного труда становятся все более явными. Специалисты высокотехнологичного производства должны сначала получить длительное образование, проявляя при этом энтузиазм к получению знания и повышению своей квалификации. Если владельцами их рабочей силы являются не они сами, а рабовладельцы, то у работника не будет личной заинтересованности в профессиональном совершенствовании, поскольку прибыль это будет приносить не ему. Наконец, дешевая рабочая сила – главное преимущество рабовладения – подавляет стимулы к технологическому замещению, то есть замене ручного труда машинным. Таким образом, рабский труд определенно тормозит технологическое развитие и индустриализацию: с одной стороны, у рабов отсутствует должная мотивация, чтобы осваивать и должным образом использовать сложную технику, а с другой, доступность дешевого ручного труда не стимулирует предпринимателей к инвестированию в механизацию труда.

 

В качестве возражения на тезис о несовместимости индустриализации и рабства можно привести данные У. Джонсона, который отмечает, что паровые двигатели в первой половине XIX в. были больше распространены в долине Миссисипи, чем в сельской местности Новой Англии [см.: 1]. Заметим на это, что уровень индустриализации США в то время в принципе был невысок, и паровые двигатели в сельской местности вообще мало использовались. В долине Миссисипи они, по всей видимости, больше использовались как двигатели пароходов для перевозки грузов, а не как средство производства, в отличие от городов Новой Англии. Так что данный факт едва ли подрывает утверждение об отсутствии сродства (в терминологии М. Вебера) между рабством и индустриализацией.

 

Это утверждение относительно практики использования рабского труда в США и Латинской Америке в период индустриализации можно расширить также на другие регионы и другие формы внеэкономического принуждения к труду. В частности, это касается практики работных домов в Англии, от которых достаточно быстро отказались, как только был создан достаточный резерв квалифицированной и дисциплинированной рабочей силы. Также это касается массового использования труда заключенных в период индустриализации в СССР. В литературе, посвященной оценке роли лагерной экономики в истории страны, существуют противоположные точки зрения: от признания лагерной экономики жестоким, но эффективным средством специфического первоначального накопления капитала в условиях отсталости и необходимости ускоренной индустриализации, до утверждения, что она не имела никакого собственно экономического смысла и была лишь средством политического подавления. По всей видимости, в 1930-е гг. в условиях выраженного относительного дефицита производственного капитала использование принудительного труда заключенных было относительно эффективной мерой, позволяющей осуществлять экстенсивный рост путем жесткой эксплуатации ручного труда. Но уже после войны, когда индустриализация достигла определенного успеха, система ГУЛАГа потеряла всякий экономический смысл. Как указывает С. Токмянина, послевоенная лагерная экономика вошла в состояние кризиса, когда «отчетливо ощущалась неэффективность принудительного труда» [20, с. 21]. Таким образом, не только индустриальная капиталистическая система плохо совмещается с принудительным трудом, но и индустриальный социализм также. Можно даже сделать более широкое предположение, что выход на новую стадию технико-экономического развития требует повышения уровня свободы работника и его заинтересованности в результатах своей деятельности.

 

Получается, что рабство и другие формы внеэкономического принуждения не способствуют индустриализации и соответственно развитию полноценного, жизнеспособного капитализма. Там, где не было абсолютного преобладания наемного труда, элементы капиталистической индустриализации не развивались и постепенно угасали. Это в полной мере относится к Античному Средиземноморью, но также затрагивает и ситуацию Бразилии и Юга США XIX века. Рабовладельческий капитализм в некоторых регионах Америки, действительно, позволял капиталистическим странам ядра мира-экономики извлекать дополнительную прибыль из неэквивалентного обмена с ними. Таким образом рабство косвенно служило источником капитала для поднимающейся капиталистической промышленности стран ядра. Получается, что институт рабства может быть системным элементом модели периферийного, неэффективного капитализма, не способного к саморазвитию, успешной индустриализации, далекого от идеально-типической модели полноценного индустриального капитализма.

 

* * *

Итак, с одной стороны, у нас есть основания считать экономику американского рабовладельческого Юга капиталистической, поскольку она встроена во вполне определенно капиталистическую экономику США и, в более широком контексте, в систему мира-экономики. Эта экономика демонстрирует признаки, характерные для капиталистических практик, такие как производство на международный рынок, широкое использование заемных средств для ведения бизнеса, рациональная организация труда, мотив максимизации прибыли. С другой стороны, сам институт рабства все же неправомерно считать капиталистическим. Соответственно и систему американского Юга нельзя считать соответствующей идеальному типу капитализма и можно называть капиталистической лишь с оговорками. С другой стороны, со сторонниками концепции капитализма рабства можно согласиться, когда они подчеркивают значимость рабовладельческого сектора в Америке для развития глобального капитализма. Эксплуатация дешевого рабского труда на хлопковых плантациях обеспечивала растущую капиталистическую промышленность в Англии и на Севере США дешевым сырьем, что было важно для ее успешного развития. Тем не менее это лучше описывать не как функционирование единого капиталистического режима накопления, а как взаимосвязь двух режимов, взаимно способствующих развитию друг друга[3]. Можно провести здесь аналогию со значимостью колониализма для первоначального капитала для осуществления индустриализации – то, что колониализм способствовал индустриализации, не означает, что колонии были частью индустриальной системы. То есть фактически это ситуация, когда развитие капиталистического мира-экономики спровоцировало возрождение наиболее архаических практик внеэкономического принуждения труда в зоне периферийного капитализма. Но сами эти практики тормозили развитие полноценного индустриального капитализма в регионах, где были распространены.

 

Рассмотрение данного случая подводит нас к более общим выводам: с философско-исторической точки зрения понятия «капитализм», «социализм», «феодализм» и т. д. имеет смысл использовать прежде всего для обозначения определенного типа социальных отношений, определенного типа взаимодействия между людьми, а не просто типа инвестирования или чего-либо подобного. Рабовладельческое общество, как кастовое или сословное, являются обществами иерархическими по своей природе, в то время как капиталистическое является формально эгалитарным, хотя и предполагает классовое неравенство и доминирование капиталистического класса. Соответственно парадигмальный капитализм предполагает использование экономического принуждения к труду, то есть получение прибыли за счет эксплуатации свободного труда. Образцовый капитализм – это капитализм индустриальный с массовым пролетариатом. Не обязательно это связано исключительно с промышленным производством: индустриально-капиталистическим может быть и сельское хозяйство и сфера услуг. Но обязательно существование условий, когда средства производства весьма дороги, вследствие чего большая часть населения лишена возможности обладания ими и вынуждена продавать свою рабочую силу владельцам этих средств производства. Капитализм рабства, как он исторически существовал в ранних США, – это неполноценный, периферийный и доиндустриальный капитализм. Здесь работники рабского сектора экономики не являются свободными контрагентами, владельцами своего «капитала». Они не пропитаны духом капитализма и потому едва ли могут стать эффективной рабочей силой в случае механизации сельскохозяйственного производства. Отношения между классами рабовладельцев и рабов при так называемом капитализме рабства аналогичны отношениям между такими же классами рабовладельческого общества, хотя сами рабовладельцы выступают теперь в двоякой роли – еще и как капиталисты в рамках капиталистического по большей части общества. В конце концов, полноценный капитализм, построенный на наемном труде, при всех своих многочисленных недостатках – это все же социально-экономический режим, который позволил обществу выбраться из тупика аграрного общества – мальтузианской ловушки. Так называемый «капитализм рабства» не является системой, способной к саморазвитию и выходу на индустриальный уровень развития производительных сил.

 

Список литературы

1. Беккерт С. Рабство и капитализм. Рабство в центре капиталистического развития? // Михаил Гефтер. – URL: https://gefter.ru/archive/14328 (дата обращения 16.06.2023).

2. Жихаревич Д. М. Элементы прагматической теории капитализма // Социология власти. – 2021. – Том 33. – № 1. – С. 125–168. DOI: 10.22394/2074-0492-2021-1-125-168

3. Валлерстайн И. Мир-система Модерна. Том I. Капиталистическое сельское хозяйство и истоки европейского мира-экономики в XVI веке. – М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 552 с.

4. Ефимов А. А. Эдуард Мейер о проблеме «феодального» и «капиталистического» укладов в истории древнего мира // Известия Пензенского государственного педагогического университета имени В. Г. Белинского. Гуманитарные науки. – 2012. – № 27. – С. 617–622.

5. Алексеев В. В., Нефёдов С. А. Гибель Советского Союза в контексте истории мирового социализма // Общественные науки и современность. – 2002. – № 6. – С. 66–77.

6. Володин А. Ю. Глобальная история капитализма: вглубь веков и вширь континентов // Экономическая история. – 2016. – № 3 (34). – С. 98–102.

7. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. / Избранные сочинения. В 9 т. Т. 7. – М.: Политиздат, 1987. – 811 c.

8. Хейлбронер Р., Туроу Л. Экономика для всех. – Новосибирск: Экор, 1994. – 315 с.

9. Дюмон Л. Homo aequalis, 1. Генезис и расцвет экономической идеологии. – М.: Nota Bene, 2000. – 240 с.

10. Коллинз Р. Макроистория: Очерки социологии большой длительности. – М.: УРСС: ЛЕНАНД, 2015. – 504 с.

11. Зарецкий Ю. П. Стратегии понимания прошлого. Теория, история, историография. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – 384 с.

12. Frank A. G., Gills B. K. The World System: Five Hundred Years or Five Thousand? – London & New York: Routledge, 1993. – 320 p.

13. Schumpeter J. A. Business Cycles: A Theoretical, Historical and Statistical Analyses of the Capitalist Process. – New York; Toronto; London: McGraw – Hill Book Company Inc, 1939. – 461 p.

14. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. Т. 2. Игры обмена. – М.: Прогресс, 1988. – 632 с.

15. Бродель Ф. Динамика капитализма. – Смоленск: Полиграмма, 1993. – 124 с.

16. Sokolov E. G., Naumova E. I. Conceptual History of “Capitalism” // Вестник Санкт-Петербургского университета. Философия и конфликтология. – 2018. – Т. 34. – Вып. 4. – С. 597–610. DOI: 10.21638/spbu17.2018.412

17. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Протестантская этика и дух капитализма. Избранные произведения. – М.: Прогресс, 1990. – С. 61–272.

18. Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследования по истории морали. – М.: Прогресс, 1987. – 528 с.

19. Olmstead A., Cotton P. R. Slavery, and the New History of Capitalism // Explorations in Economic History. – 2018. – Vol. 67, January. – Pp. 1–17. DOI: 10.1016/j.eeh.2017.12.002

20. Токмянина С. В. Лагерная экономика Урала в позднесталинский период (1945–1953 гг.): автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. – Екатеринбург, 2006. – 21 с.

 

References

1. Beckert S. Slavery and Capitalism [Rabstvo i kapitalizm. Rabstvo v tsentre kapitalisticheskogo razvitiya?] Available at: https://gefter.ru/archive/14328 (accessed 16 June 2023).

2. Zhikharevich D. M. Elements of a Pragmatic Theory of Capitalism [Elementy pragmaticheskoy teorii kapitalizma]. Sotsiologiya vlasti (Sociology of Power), 2021, vol. 33, no. 1, pp. 125–168. DOI: 10.22394/2074-0492-2021-1-125-168

3. Wallerstein I. The Modern World-System I. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century [Mir-sistema Moderna. Tom I. Kapitalisticheskoe selskoe khozyaystvo i istoki evropeyskogo mira-ekonomiki v XVI veke]. Moscow: Russkiy fond sodeystviya obrazovaniyu i nauke, 2016, 552 р.

4. Efimov A. A. Eduard Meyer about the Problem of “Feudal” and “Capitalist” Set-Ups in Ancient History [Eduard Meyer o probleme “feodalnogo” i “kapitalisticheskogo” ukladov v istorii drevnego mira]. Izvestiya Penzenskogo Gosudarstvennogo Pedagogicheskogo Universiteta Imeni V. G. Belinskogo. Gumanitarnye Nauki (Proceedings of Penza State Pedagogical University named after V. G. Belinsky. Humanities), 2012, no. 27, pp. 617–622.

5. Alekseev V. V., Nefedov S. A. The Death of the Soviet Union in the Context of the History of World Socialism [Gibel Sovetskogo Soyuza v kontekste istorii mirovogo sotsializma]. Obschestvennye nauki i sovremennost (Social Sciences and Contemporary World), 2002, no. 6, pp. 66–77.

6. Volodin A. Y. The Global History of Capitalism: Deep into the Centuries and Broad Wise through Continents [Globalnaya istoriya kapitalizma: vglub vekov i vshir kontinentov]. Ekonomicheskaya istoriya (Economic History), 2016, no. 3 (34), pp. 98–102.

7. Marx K. Capital: A Critique of Political Economy [Kapital. Kritika politicheskoy ekonomii]. Marx K., Engels F. Izbrannye sochineniya: v 9 t. T. 7 (Selected Works: in 9 vol. Vol. 7). Moscow: Politizdat, 1987, 811 р.

8. Heilbroner R., Turow L. Economics Explained [Ekonomika dlya vsekh]. Novosibirsk: Ekor, 1994, 315 р.

9. Dumont L. From Mandeville to Marx: The Genesis and Triumph of Economic Ideology [Homo aequalis, 1. Genezis i rastsvet ekonomicheskoy ideologii]. Moscow: Nota Bene, 2000, 240 p.

10. Collins R. Macrohistory: Essays in Sociology of the Long Run [Makroistoriya: Ocherki sotsiologii bolshoy dlitelnosti]. Moscow: URSS – LENAND, 2015, 504 р.

11. Zaretsky Y. P. Strategies for Understanding the Past. Theory, History, Historiography [Strategii ponimaniya proshlogo. Teoriya, istoriya, istoriografiya]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2011, 384 p.

12. Frank A. G., Gills B. K. The World System: Five Hundred Years or Five Thousand? London & New York: Routledge, 1993, 320 p.

13. Schumpeter J. A. Business Cycles: A Theoretical, Historical and Statistical Analyses of the Capitalist Process. New York; Toronto; London: McGraw – Hill Book Company Inc, 1939, 461 p.

14. Braudel F. Civilization and Capitalism, 15th–18th Century: in 3 vol. Vol. 2: The Wheels of Commerce [Materialnaya tsivilizatsiya, ekonomika i kapitalizm, XV–XVIII vv. T. 2. Igry obmena]. Moscow: Progress, 1988, 632 p.

15. Braudel F. The Dynamics of Capitalism [Dinamika kapitalizma]. Smolensk: Poligramma, 1993, 124 p.

16. Sokolov E. G., Naumova E. I. Conceptual History of “Capitalism”. Vestnik of Saint-Petersburg University. Philosophy and Conflict Studies (Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. Filosofiya i konfliktologiya), 2018, vol. 34, issue 4, pp. 597–610. DOI: 10.21638/spbu17.2018.412

17. Weber M. The Protestant Ethics and the Spirit of Capitalism [Protestantskaya etika i dukh kapitalizma]. Protestantskaya etika i dukh kapitalizma. Izbrannye proizvedeniya (The Potestant Ethics and the Spirit of Capitalism. Selected Works). Moscow: Progress, 1990, pp. 61–272.

18. Ossovskaya M. Knight and the Bourgeois: Study in the History of Morality [Rytsar i burzhua: Issledovaniya po istorii morali]. Moscow: Progress, 1987, 528 p.

19. Olmstead A. Cotton P. R. Slavery, and the New History of Capitalism. Explorations in Economic History, 2018, vol. 67, January, pp. 1–17. DOI: 10.1016/j.eeh.2017.12.002

20. Tokmyanina S. V. The Camp Economy of the Urals in the Late Stalin Period (1945–1953). Abstract of the Dissertation for the Degree of Candidate of Historical Sciences [Lagernaya ekonomika Urala v pozdnestalinskiy period (1945–1953 gg.): avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata istoricheskikh nauk]. Yekaterinburg, 2006, 21 p.

 


[1] Так К. Маркс заявляет, что «хотя первые зачатки капиталистического производства спорадически встречаются в отдельных городах по Средиземному морю уже в XIV и XV столетиях, тем не менее начало капиталистической эры относится лишь к XVI столетию» [7, c. 664]

[2] Согласно популярным сейчас в медиевистике представлениям, понятие «феодализм» устарело в научном плане, так как является упрощением и водит в заблуждение. Понятия «феодализм» и «феодальная система» были изобретены в XVII–XVIII вв. Современные историки полагают, что эти конструкты больше говорят о мышлении, ценностях и представлениях их авторов, чем об обществе, описывать которые они предназначены [11, с. 80–81]. Тем не менее, с учетом оговорок, будем использовать понятие «феодализм» за неимением иного лучшего общепринятого понятия.

[3] Чем-то взаимосвязь рабовладельческого сектора Юга США и Бразилии и капиталистического сектора Севера США и Англии похожа на отношения в ХХ веке между советским социалистическим режимом и западным капиталистическим режимом. Индустриализация СССР в 1930-е гг. во многом осуществлялась при помощи США, которые в свою очередь извлекали выгоду от контактов с СССР, что не делало СССР частью капиталистической системы и тем более не делало США частью социалистической системы.

 

Ссылка на статью:

Трубицын О. К. К вопросу о рабовладельческом капитализме // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 2. – С. 12–34. URL: http://fikio.ru/?p=5367.

 

© Трубицын О. К., 2023

УДК 323.25

 

Антоненко Светлана Дмитриевна – Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого, Высшая школа лингводидактики и перевода, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: antonenko.sd@edu.spbstu.ru

Блохин Николай Юрьевич – Санкт-Петербургский Политехнический Университет Петра Великого, Высшая школа физики и технологии материалов, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: kotambic.2004@gmail.com

Зернов Кирилл Владимирович – Санкт-Петербургский Политехнический Университет Петра Великого, Высшая школа механики и процессов управления, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: zernov.kv@edu.spbstu.ru

Кондурова Мария Тимофеевна – Санкт-Петербургский Политехнический Университет Петра Великого, Высшая школа лингводидактики и перевода, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: kondurova.mt@edu.spbstu.ru

Авторское резюме

Состояние вопроса: После введения требования о необходимости получения Fan ID для посещения футбольных матчей на стадионе развернулось активное обсуждение необходимости и целесообразности данной меры. Многие футбольные болельщики и фанаты, представители органов власти, спортивные ведущие и журналисты активно высказывают своё мнение в следующих источниках: средства массовой информации, блоги и социальные сети. Благодаря упрощению условий получения паспорта болельщика для инвалидов, пенсионеров и детей напряжённость в этом вопросе немного снижается. Зачастую стадионы пустуют, поэтому билеты на посещение футбольных матчей часто раздают бесплатно или придумывают акции, чтобы поднять посещаемость.

Методы исследования: В работе нашли применение общенаучные методы, такие как наблюдение и количественно-статистический эмпирический анализ, позволяющие выявить состояние общественного мнения по данному вопросу.

Результаты: Цифровизация влияет на жизнь граждан, расширяя как их возможности, так и влияние государства. Граждане обеспокоены тем, что реформы, направленные на предотвращение правонарушений и обеспечение безопасности на матчах, могут повлечь за собой усиление контроля над личной жизнью и потерю конфиденциальности. Из-за этого диссонанса пользователи Интернета высказываются на тему введения обязательного оформления Fan ID в социальных сетях. Проведенный анализ постов позволил сформировать картину восприятия темы Fan ID в футбольном сообществе: все истории и новости в постах отражают реальные события, происходящие в футбольном мире. Большинство аккаунтов личные или новостные. Пользователи выражают своё мнение с помощью шуток на тему отсутствия болельщиков на стадионе из-за Fan ID, создают мемы. Участники объединений «Ландскрона» и «Вираж» активно протестуют против Fan ID. Некоторые авторы утверждают, что Fan ID – полезная и удобная система, вполне успешно выполняющая задачу, ради которой его ввели – обеспечение безопасности на матчах. Помимо предложений, касающихся непосредственно самой системы паспорта болельщика, авторы постов также предлагают альтернативные способы привлечения зрителей на матчи. Таким образом они хотят показать, «каким прекрасным был футбол до Fan ID»‎. Авторы отмечают не только то, что стадион заполнен, но и то, что на стадионе присутствуют клубы поддержки, которые создают привычную болельщикам атмосферу спортивных мероприятий.

Область применения результатов: С помощью анализа результатов можно определить, какие изменения в системе Fan ID будут наиболее важными и актуальными для разных категорий пользователей. Анализ результатов может помочь тестированию и разработке новых функций и сервисов для системы Fan ID. Понимание того, что пользователи ожидают от системы и какие функции наиболее важны может помочь разработчикам создать более удобный и уникальный продукт, который будет удовлетворять потребности пользователей.

Выводы: Большая часть авторов постов негативно относятся к введению Fan ID, причем недоверие вызывает как контроль государства, так и сама цифровая система. В то же время существуют граждане, спокойно относящиеся к мерам усиления контроля. Для подтверждения мнения авторы используют иллюстрации для постов.

 

Ключевые слова: Fan ID; паспорт болельщика; футбол; болельщики; протест болельщиков; безопасность спортивных мероприятий; идентификация; цифровизация.

 

The Attitude of Users of the VKontakte Social Network Towards the Introduction of Mandatory Fan ID Registration for Attending Matches

 

Antonenko Svetlana Dmitrievna – Peter the Great Saint Petersburg Polytechnic University, Graduate School of Applied Linguistics, Translation and Interpreting, bachelor student, Saint Petersburg, Russia.

Email: antonenko.sd@edu.spbstu.ru

Blokhin Nikolay Yurievich – Peter the Great Saint Petersburg Polytechnic University, Graduate School of Physics and Technology of Materials, bachelor student, Saint Petersburg, Russia.

Email: kotambic.2004@gmail.com

Zernov Kirill Vladimirovich – Peter the Great Saint Petersburg Polytechnic University, Graduate School of Mechanics and Control Processes, bachelor student, Saint Petersburg, Russia.

Email: zernov.kv@edu.spbstu.ru

Kondurova Maria Timofeevna – Peter the Great Saint Petersburg Polytechnic University, Graduate School of Applied Linguistics, Translation and Interpreting, bachelor student, Saint Petersburg, Russia.

Email: kondurova.mt@edu.spbstu.ru

Abstract

Background: After the introduction of the requirement to obtain a Fan ID to attend football matches at the stadium, there has been an active discussion of the necessity and feasibility of this measure. Many football fans, government officials, sports presenters and journalists actively express their opinions in the following sources: mass media, blogs and social networks. The tension in the issue is slightly reduced due to the simplification of the conditions for obtaining a fan passport for people with disabilities, pensioners and children. Stadiums are often empty, so tickets to attend football matches are often given away for free or come up with different promotions to raise attendance.

Research methods: General scientific methods, such as observation and quantitative-statistical empirical analysis, were used in the work to identify the general state of public opinion on this topic.

Results: Digitalization affects the lives of citizens, expanding both their opportunities and the influence of the state. Citizens are concerned that reforms aimed at preventing crime and ensuring security at matches may entail increased control over personal lives and a loss of confidentiality. Internet users speak out in favor of mandatory Fan ID registration on social networks, because of this dissonance. The analysis of the posts made it possible to form a picture of the perception of the topic Fan ID in the football community: all the stories and news in the posts reflect real events taking place in the football world. Most accounts are personal or news ones. Users express their opinion about the absence of fans at the stadium due to Fan ID, making jokes and creating memes. Members of the Landskrona and Virage associations actively protest against Fan ID. Some authors claim that Fan ID is a useful and convenient system that performs the task for which it was introduced – ensuring security at matches. In addition to proposals directly related to the fan passport system itself, the authors of the posts also offer alternative ways to attract spectators to matches. In this way they want to show “how wonderful football was before Fan ID”. The authors note that not only the stadium is full, but also that there are support clubs at the stadium, which create the atmosphere of sports events familiar to fans.

Research implications: By analyzing the results, it can be determined which changes in the Fan ID system will be the most important and relevant for different categories of users. Analysis of the results can help test and develop new functions and services for the Fan ID system. Understanding what users expect from a system and what functions are most important can help developers create a more user-friendly and unique product that meets user needs.

Conclusion: Most of the authors of the posts have a negative attitude towards the introduction of Fan ID. Moreover, distrust is caused by both state control and the digital system itself. At the same time, there are citizens who are calm about measures to strengthen control. To confirm the opinion, the authors use illustrations for posts.

 

Keywords: Fan ID; fan passport; football; soccer; fan protest; football fans; security of sports events; identification; digitalization.

 

Fan ID (паспорт болельщика) – идентификационный документ, который выдается зрителям на больших спортивных мероприятиях, таких как Чемпионат мира по футболу. Fan ID необходим для получения доступа на стадион и проживания в стране, где проходит турнир. Он содержит информацию о зрителе, включая его имя, фотографию и данные паспорта. Fan ID был введен в России в 2017 году во время Кубка конфедераций FIFA и был использован на Чемпионате мира по футболу в 2018 году. Он был разработан для обеспечения безопасности зрителей и упрощения процесса получения визы для иностранных граждан. 1 июля 2022-го вступил в силу закон об обязательном оформлении Fan ID для посещения матчей Российской премьер-лиги и матчей Кубка России. Для того, чтобы оформить Fan ID, нужно оформить заявку на его получение онлайн или в пункте МФЦ, а затем очно подтвердить личность в том же МФЦ. Паспорт болельщика задумывался как средство противодействия противозаконным действиям футбольных болельщиков во время матчей и идентификации нарушителей порядка на матчах, а также для профилактики нарушений [см.: 1, с. 289–290]. Некоторые люди выражают протест против обязательного оформления Fan ID, считая это нарушением прав человека, однако организаторы турниров утверждают, что Fan ID необходим для обеспечения безопасности всех участников мероприятия и соблюдения законов страны-хозяина.

 

Иностранным гражданам, имеющим Fan ID на Чемпионат мира по футболу 2018, не нужно было оформлять визу для поездки в Россию – Fan ID являлся заменой визы для периода с 4 июня по 15 июля 2018 года и давал право на многократный въезд и выезд из России. Это было сделано для того, чтобы иностранным болельщикам было легче получить разрешение на въезд в страну, а также для облегчения организации турнира [см.: 2, с. 105]. Чемпионат привлек огромное количество туристов, и Fan ID, введенный для обеспечения безопасности, исправно выполнял задачу профилактики и пресечения беспорядков на матчах и вне их. Впрочем, именно этими послаблениями смогли воспользоваться преступники, обеспечив путь сбыта наркотиков в Россию [см.: 3].

 

Ещё один повод для волнения – конфиденциальность данных людей, оформивших паспорт болельщика. Для оформления Fan ID используются личные паспортные данные, что на фоне недавних масштабных утечек данных крупных компаний [см.: 4] вызывает беспокойство граждан. Согласно опросу, приводимому Рувинским Р., Рувинской Е. и Комаровой Т. в статье «Общественное восприятие практик цифрового профилирования и социального рейтингования: ситуация в России и Китае» [см.: 5, с. 65], 59 % россиян не доверяет государству и частным компаниям в хранении данных, и причиной может быть то, что, согласно тому же исследованию, ⅔ утечек происходят не из-за внешних угроз, а из-за действий сотрудников компаний, занимающихся сбором данных.

 

Недоверие болельщиков к ограничительным мерам безопасности, требующим идентификации, напоминает протесты против обязательного оформления QR-кодов в период пандемии COVID-19. Сомнение в мерах по противодействию инфекции привело к тому, что все больше россиян стали недоверчиво относиться к ограничительным мерам от властей. Аналогично ситуации с протестами против Fan ID, некоторые граждане избегали вакцинации и получения QR-кода (покупка чужого кода, увольнение, самоизоляция и посещение лишь тех мест, где код не нужен, и т. д. [см.: 6]), потому что считали, что ограничительные меры, накладываемые государством, – нарушение их личных свобод и конфиденциальности их данных [см.: 7].

 

Цифровизация сегодня все в большей степени влияет на жизнь граждан, расширяя как их возможности, так и влияние государства [см.: 8; 9]. Вопрос о соотношении соображений безопасности и личных свобод очень сложный. Масштаб использования цифровых технологий определяется как существующими проблемами и возможными способами их решения, так и спецификой мировоззрения в разных странах [см.: 10]. Сегодня наиболее ярко особенности цифрового контроля можно наблюдать на примере социального рейтинга в Китае. Эта система была частично запущена в 2014 году и предполагает сбор и анализ данных о поведении граждан, включая информацию о покупках, местонахождении, социальных связях, их социальную ответственность, уважение к закону, личную репутацию граждан, их финансовое положение, социальный статус и т. д. На основе этих данных каждому гражданину присваивается рейтинг, который может быть использован для получения различных привилегий или наказаний. Например, высокий рейтинг может помочь получить кредит или более высокий статус в обществе, а низкий рейтинг приводит к ограничениям в путешествиях, работе и т. д. [см.: 11, с. 252–256] С одной стороны, такой государственный контроль может помочь предотвратить террористические акты и другие угрозы безопасности, с другой – может привести к нарушению прав граждан на конфиденциальность и неприкосновенность личной жизни, а постоянный тотальный контроль влечет напряжение, параноидальные и суицидальные настроения у граждан [см.: 12, с. 884].

 

Другим примером подобной устоявшейся системы, которая в зависимости от социального статуса и других параметров ограничивает или, наоборот, поощряет, является система кредитного рейтинга. Кредитный рейтинг составляется на основе анализа истории кредитной активности заемщика. Если кредитный рейтинг низкий – заемщик может попасть в «черный список», и кредит ему не оформят [см.: 13].

 

По аналогии с этими системами за оформление Fan ID и «хорошее поведение» болельщик получает скидки на билеты и товары брендов-партнеров, сувенирную продукцию, денежные средства для реализации на сайте клуба, фанатскую атрибутику и билеты на места повышенной комфортности [см.: 14], а за «плохое» – заносится в черный список и матчи посещать уже не сможет. Болельщику могут отказать в оформлении Fan ID без объяснения причин, из-за «намерения совершить противоправные деяния», даже если он ранее не был замечен в нарушении правил посещения спортивных мероприятий. Кроме того, вероятность не получить Fan ID выше, если подающий заявку совершал действия, которые в какой-то мере относятся к текущей политической ситуации, причем к футболу совершенно не относящиеся [см.: 15].

 

После вступления в силу закона от 1 июня 2022 года об обязательном оформлении Fan ID для посещения ряда матчей футбольные фанаты стали массово бойкотировать соревнования. Количество зрителей на матчах стремительно уменьшалось, клубы терпели убытки. Отдельным поводом для возмущения стали инициативы государства по привлечению зрителей на матчи и популяризации футбола среди молодежи: клубы стали бесплатно раздавать билеты оформившим Fan ID. Сообщения о бесплатных билетах стали появляться в чатах различных организаций и учебных заведений: университетов, колледжей, школ и детских садов [см.: 16]. Посетителям матчей стали выдавать бесплатную атрибутику спортивных клубов и обеды, и даже разыгрывали среди зрителей матча автомобиль [см.: 17]. Ещё одна мера привлечения посетителей – соединять матчи с концертами популярных музыкальных исполнителей, такие как группа T.a.T.u, Люся Чеботина, GAYAZOV$ BROTHER$, Slava Marlow, Валерий Сюткин, Ёлка, МакSим, Григорий Лепс, группа Би-2, Александр Розенбаум, Егор Крид, группа Little Big, группа Дискотека Авария, Zivert и другие [см.: 18]. Важно отметить, что введение системы Fan ID не нарушает законов: ещё в 2020 году были подготовлены соответствующие документы и поправки в федеральный закон №329 «О физической культуре и спорте в Российской Федерации», а санкции для нарушителей (штрафы, временное ограничение свободы, полный запрет появляться на таких мероприятиях) существовали и до введения паспорта болельщика: такие меры в отношение нарушителей принимались через суд [см.: 1, с. 295; 19, с. 193–195]. В 2013 ввели федеральный закон №152 «О персональных данных» который тоже, аналогично ситуации с Fan ID, вызвал мощный протест [см.: 20], и который лёг в основу федеральных законов, которые позволили этой реформе осуществиться.

 

Для того чтобы узнать, почему протесты продолжаются и против каких аспектов выступают пользователи, мы провели исследование. Всего было рассмотрено 100 постов из социальной сети ВКонтакте, каждый из которых был проанализирован по 7 критериям.

1) Принадлежность аккаунта.

2) Характер поста.

3) Сторонником какого клуба является автор поста?

4) Отношение к введению обязательного оформления Fan ID и аргументация мнения.

5) Предложения по урегулированию ситуации.

6) Чем проиллюстрирован пост?

7) Временной промежуток, в который был опубликован пост.

 

1 Принадлежность аккаунта

Больше всего говорят про Fan ID с личных аккаунтов (35 %) и новостных порталов (31 %). Дальше идут клубы фанатов (14 %). Примерно одинаковое количество аккаунтов спортивного клуба (7 %), блогов о футболе (5 %) и личных блогов (5 %). Развлекательные сообщества занимают 2 % от общего количества постов, портал госорганизации 1 %. Все истории и новости в постах отражают реальные события, происходящие в футбольном мире. Принадлежность аккаунта на это не влияет. Большинство аккаунтов личные или новостные. Пост на портале госорганизации призывает к оформлению Fan ID. Данный призыв отражает политику государства в этой сфере.

 

2 Характер поста

Большая часть постов являются личным мнением авторов (52 %). Данный факт свидетельствует о желании высказать свою точку зрения, указать на недостатки, негативные последствия или позитивное влияние введения Fan ID. Следующий по частотности характер поста: новости и их обзор (22 %). Новостные порталы и спортивные клубы публикуют анонсы событий, разбирают прошедшие события. В большинстве случаев это происходит без оценки событий. Однако описываемые события выражают протест против Fan ID. Следующими идут интервью с футболистами (6 %) и рассуждения на отвлечённую тему с упоминанием Fan ID (7 %). Из-за влиятельности футболистов интервью с ними публикуются на многих платформах, обсуждаются и комментируются. Футболисты призывают власти к действию: «нужно решать проблему» – подобные фразы используются в каждом интервью. Остальные виды постов имеют схожую весовую значимость: шутка на тему (3 %), опыт получения (2 %), опыт посещения матча (2 %), призыв к действию (2 %), процитированное мнение (2 %), реклама протестных стикеров (1 %), репортаж (1 %). Пользователи выражают своё мнение с помощью шуток на тему отсутствия болельщиков на стадионе из-за Fan ID, создают мемы.

 

3 Сторонником какого клуба является автор поста?

В большинстве случаев не было указано, сторонником какого клуба является автор поста (47 %). Далее значимое первое место среди клубов занимает ФК «Зенит» (19 %). После него распространённость имеет ФК «Спартак Москва» (11 %). Третье место было определено ФК «Локомотив Москва» (8 %). Четвёртое и пятое места отданы клубам с примерно одинаковым количеством процентов: ФК «ЦСКА» (4 %) и ФК «Амкар Пермь» (2 %). В остальных случаях мы наблюдаем минимальный процент (1 %). Эти показатели не случайны. По результатам некоторых исследований и социологических опросов, «Зенит» называют самым популярным футбольным клубом России. «Армия» болельщиков «Зенита» по разным оценкам насчитывает 13–14 млн. человек. «Сине-бело-голубым» симпатизируют 11 % россиян, интересующихся футболом, московскому «Спартаку» – 8 %, «Динамо» и ЦСКА – по 7 %, другим командам отдают свои предпочтения по 2 % опрошенных [см.: 21]. Ещё одной причиной высокого процента фанатов «Зенита» среди авторов постов могут быть «Ландскрона» и «Вираж» – одни из самых крупных фанатских объединений, которые посещают каждый матч Зенита в качестве полуофициальной группы поддержки. Участники именно этих объединений активно протестуют против Fan ID.

 

4 Отношение к введению обязательного оформления Fan ID и аргументация мнения

Среди мнений, почему авторы негативно относятся к Fan ID, лидирует мнение: «Из-за Fan ID снижается посещаемость матчей» (22 %). Многие фанаты бойкотируют матчи, для посещения которых требуется оформить Fan ID, и, по мнению некоторых авторов, из-за этого футбол теряет популярность. 13,8 % авторов утверждают, что эта инициатива нарушает их права, так как оформление Fan ID подразумевает использование паспортных данных, а также потому что они больше не могут посещать матчи анонимно. С этим мнением связано менее распространенное: 4,1 % авторов считают, что Fan ID – инструмент для государственного контроля над гражданами; согласно автору одного из постов, данные болельщиков, в том числе данные загранпаспорта, собираются для пополнения базы данных граждан, предназначенной для работы системы по распознаванию лиц, которая открыто работает в некоторых городах России: «Внедряется повсюду система распознавания лиц, и по алгоритму действий каждого человека, движений его тела, даже без лица могут понять, что это за человек. Идёт снятие биометрии, цифровизация всего и вся… Давайте мы будем это использовать для блага, экономики, для реальных вещей». Из-за того, что крупные фанатские объединения, в частности объединение «Вираж», которое с громкими «кричалками» и песнями выступало на каждом матче «Зенита», бойкотируют матчи и призывают болельщиков делать то же самое; согласно 11,4 % постов, «атмосфера на матчах уже не такая, как раньше». К примеру, в одном из постов автор иронизирует над рекламными баннерами, не считая, что футбол без привычных для матчей групп болельщиков остается таким же интересным: «Пока городские рекламные баннеры призывают нас оформить Fan ID, чтобы ощутить атмосферу и “мурашки”, мы предпочитаем гонять на выезда, туда, где не нужны паспорта, чтобы поддержать любимый клуб». 6,5 % пользователей считают, что процесс оформления сложный и занимает слишком много времени – «болельщик должен приходить на стадион и получать удовольствие, а не заниматься бюрократией», к тому же для оформления и использования Fan ID нужно установить на смартфон специальное приложение, а у некоторых слоёв населения, особенно у пенсионеров, на его покупку нет денег. Другой слой населения, у которого возникают проблемы с оформлением Fan ID – дети, для посещения матча паспорт болельщика нужен даже младенцам, и как негативный аспект это указали 2,4 % авторов. Ещё одна проблема, по мнению авторов, которая возникает в связи с тем, что для оформления Fan ID нужно очно прийти в МФЦ – невозможность спонтанно прийти на матч. 1,6 % авторов также отмечают, что упрощение действует только для определенных групп граждан, а для остальных послаблений не появилось: «Мы по-прежнему будем бойкотировать матчи РПЛ, потому что упрощение будет применено для детей, инвалидов и пенсионеров. Нас в списке нет. Упрощение процедуры – не значит отмена. А мы разве за упрощение бьемся?». Как упоминалось в статье ранее, для привлечения посетителей клубы и компании использовали различные методы, скидки и подарки, что 5,7 % авторов посчитали «оскорблением болельщиков», которые, если бы не Fan ID, посещали бы соревнования даже без подарков и бесплатных билетов. Возмущает 4,9 % авторов также и то, что посетители матча, которые пришли, воспользовавшись специальными предложениями клубов, не являются «настоящими фанатами», а потому матчи превращаются в «немой театр»: «Александр Соболев похвалил работу Зенита с болельщиками, оценив посещаемость. Видимо Сане хочется видеть льготников с флажками, которые им раздали вместе с методичками “как вести себя, чтобы все думали, что вам интересен футбол” и детьми за барабанами». 4,1 % авторов утверждают, что система, которая по своей задумке должна упростить процесс регистрации на матч и обезопасить болельщиков, «не работает как надо». К примеру, автор одного из постов возмущен тем, что система QR кодов для прохода неудобная и вызывает проблемы на входе: «Не понимаю, почему система остается такой неудобной даже для тех, кто все-таки оформил документ. Зачем нужны новые QR-коды на каждый матч? Почему нельзя сделать код хотя бы на сезон?» Проблемы также возникали ещё на этапе оформления: «…паспорт болельщика должны получать даже футболисты, судьи, тренеры и журналисты… Но проблемы были даже у игроков, например, они 10 раз отправляли фотографию, но ее не принимали». К тому же, в оформлении Fan ID могут отказать без объяснения причин из соображений безопасности, что вызывает негодование у 1,6 % авторов: «Это возможность для правоохранительных органов и представителей власти заблокировать того или иного посетителя без объяснения причин. У нас человек может быть ограничен в посещении спортивных мероприятий только по закону, по суду. Но как мы знаем по Кубку конфедераций и ЧМ, если ты просто чем-то не понравился, были у тебя приводы в полицию на футболе 10 лет назад или что-то ещё – все, ты уже в базе опасных лиц, и тебя блокируют». Исходя из этих соображений 2,4 % авторов считают, что правительство намеренно выступает против «Культуры болельщиков» и столько же (2,4 %) считает, что правительство принимает такие меры безопасности из-за «ложного стереотипного образа болельщика»: «Сегодня же болельщики для власти в массе своей маргиналы, радикалы и хулиганы, с которыми якобы даже не стоит считаться». «Когда слышишь рассказы про хулиганов и драки на стадионах, из-за которых простой человек не может пойти на футбол с девушкой или семьёй, чётко понимаешь, говорящий не имеет ни малейшего представления и не был на матче минимум лет 15». Ещё один аспект, который является следствием падения посещаемости матчей – финансовый. «Клубы и компании-партнеры несут убытки», в качестве недостатка указали 2,4 % авторов, а 1,6 % считают, что «введение системы требует слишком много бюджетных денег, возможная причина – коррупция»: «Более того, для продвижения проекта в футбольном сообществе были привлечены другие уважаемые люди», которые смогли достичь кучу договоренностей со всеми. В общем, идеальный план по освоению бюджетных денег. Никаких иных причин так активно бодаться за Fan ID нет». В качестве аргументов, появившихся среди выборки всего один раз, были такие: «Власти продвигают ложную статистику о посещаемости матчей»; «…но 30 тысяч все не набирается. И это проблема, потому что Смольный отчитывается в Москву аж 200 тыс. участников различных волонтерских организаций, а на стадионе 10–15 тыс. сидит. Где остальные 185 тыс.? Нарисовали?»; «Государство не слушает фанатов»: «Мнение клубов (в большинстве нейтральное), мнение фанатов, которые и ходили на стадионы (резко отрицательное), было не услышано. Да ещё будет Государственная Дума отвлекаться на всякую ерунду! Fan ID ввели»; «Вредит вообще всем»: «Не нужна копам, потому что [...] они не упёрлись начальству на пустых трибунах просиживать матчи, а значит придётся реально работать и ловить настоящих преступников; не нужна, естественно, болельщикам и самим футболистам – никому. Но партия сказала “надо”». Исходя из этих данных мы можем сделать вывод, что большинство претензий (другая атмосфера, без весомой причины запрещают, процесс оформления в некоторых случаях слишком сложный, при этом сама система не всегда работает правильно, а также сбор данных нарушает конфиденциальность граждан) являются результатом личного опыта автора поста, и поэтому важны для анализа.

 

Вторая точка зрения после «Негативной» – «нейтральная» (14 %): авторы отмечают, что Fan ID «никак не повлиял» на них, или авторы рассматривают ситуацию со стороны, не высказывая личное мнение, но обозревая достоинства и недостатки или шутя про Fan ID, не оценивая его. Например, в одном из постов автор рассказывает о том, что несмотря на то, что на входе Fan ID доставил ему некоторые неудобства, «футбол был хороший», а насчет Fan ID «решать каждому по-своему».

 

Наконец, третья точка зрения. Среди тех, кто поддержал обязательное введение Fan ID (10 %), больше половины (56,3 %) считают, что паспорт болельщика – отличная мера безопасности: к примеру, в одном из постов автор рассказывает о случае с матча, на котором фаната, незаконно выбежавшего на поле, сразу вычислили с помощью Fan ID: «Благодаря Fan ID пацану будет запрещено посещать матчи РПЛ в течение, вероятно, 3 лет. А если он прошел по чужому Fan ID, то накажут и того, кто предоставил ему свой код», а в другом автор рассказывает о том, что он «…строго “за”, потому что “прекрасно помнит что из себя представлял стереотипный фанат нулевых”: “…фанатская среда ИМХО все ещё остается одной из самых легковоспламеняемых за счет тех самых “активных болельщиков”, с которыми мы не захотим встретиться ни в темном переулке, ни у себя во дворе». В качестве ещё одного преимущества Fan ID 31,3 % авторов указали простоту оформления: «Все что нужно: подать предварительное заявление на Госуслугах и потом подойти к специалисту МФЦ. Всего за 5 минут!! мы оформили Fan ID! Вообще ничего сложного)», упоминали, что теперь, когда паспорт болельщика выпускается в электронном виде, оформить его стало ещё удобнее: «Тогда она представляла собой ламинированный бейдж. Сейчас карта выпускается в электронном виде: после оформления она будет доступна в личном кабинете Госуслуг». Продолжая тему, 12,5 % отметили то, что для определенных групп населения процедуру оформления упростили: «Правительство упростило получение паспорта болельщика для детей до 14 лет, инвалидов и пенсионеров». Таким образом, авторы утверждают, что Fan ID – полезная и удобная система, которая выполняет задачу, ради которой его ввели – обеспечение безопасности на матчах.

 

5 Предложения по урегулированию ситуации

Помимо высказывания своего мнения, авторы постов также предлагают свои варианты урегулирования ситуации. Большая часть авторов (36,4 %) выступает за полную отмену Fan ID – фанаты считают, что Fan ID – «убийца футбола» и не готовы принимать никакие послабления. 4.1% авторов в дополнение к этому призывают усиленно бойкотировать инициативу, высказывать протест различными способами: например, фанатское сообщество «12 игрок» (номер болельщиков) выпустило ограниченным тиражом наклейки на заднее стекло автомобиля, чтобы протестную позицию владельца смогли увидеть даже те, кто просто наблюдает за проезжающими машинами.

 

Поддерживая протестующих против введения Fan ID, 1,7 % авторов также призывают протестовать против любых подобных попыток контроля граждан государством: «Болельщики вполне наглядно демонстрируют: люди, считающие себя людьми, а не стадом, могут отстоять свои права». 26,4 % авторов не предложили вариантов решения проблемы – они относятся к инициативе нейтрально или полностью поддерживают существующие меры. Среди тех, кто негативно относится к Fan ID также есть те, кто не предлагает никаких конструктивных способов решения – они предлагают лишь смириться и оформить паспорт болельщика, чтобы снова иметь возможность посещать матчи – такого мнения придерживается 4,1 % авторов. Один из них предлагает не отменять Fan ID и следовать примеру аналогичной турецкой системы Passolig, дать людям время, чтобы привыкнуть к реформе, ведь в случае России условия для болельщиков даже лучше, чем для турецких болельщиков: «…Потом вводят PassoLig… трибуны пустеют, бойкоты, митинги, беспорядки… PassoLig остался, спустя несколько сезонов снова люди вернулись на трибуны, да ещё и при условии, что FanID в Турции платный (500–600 руб. за сезон)». Разнообразнее всего авторы предлагают варианты упрощения системы и привлечения болельщиков. Например, 6,6 % настаивают на упрощении процесса оформления, а также на послабления в некоторых областях и для определенных групп граждан: например, 2,5 % авторов выступают за отмену Fan ID для детей и подростков до 16 лет: «Дети до 16 лет-то тут при чем? Они самые злостные нарушители?»; 1,7 % выступают за отмену Fan ID для пенсионеров и инвалидов, отменить Fan ID для персонала и спортсменов (0,8 %), а ещё 0,8 % предлагают упростить систему лицензирования клубов, ведь «…чтобы получить допуск к стыкам, нам надо установить на стадионе систему распознания Fan ID… Во-первых, нет понимания, попадешь ли ты в эти стыки, во-вторых, выиграешь ли их – а оборудование надо закупать, чтобы получить лицензию. Знаете, какая цена этой игрушки? 25–35 миллионов рублей, в зависимости от числа выходов на трибуны». Также 6,6 % выступают за то, чтобы систему наладили, ввели новые функции, такие как «дополнительные механизмы удалённой идентификации личности с использованием электронной цифровой подписи» или «механизмы компенсации денежных средств на приобретение билета в случае приостановления действия карты болельщика». Помимо предложений, касающихся непосредственно самой системы паспорта болельщика, авторы постов также предлагают альтернативные способы привлечения зрителей на матчи, такие как «вернуть в продажу пиво на стадионы» (4, 1 %), в качестве знака уважения «не открывать продажи на [опустевший из-за протестов] фанатский ярус “Виража”» (0,8 %), «бесплатный проезд по карточке болельщика 3 часа до и после матча» (0,8 %), «позволить молодежи покупать билеты на матчи по “Пушкинской карте”» (0,8 %) и «не фальсифицировать статистику»” (0,8 %).

 

6 Чем проиллюстрирован пост?

Наибольшее количество постов имеет такой способ иллюстрации, как фото (69 %). Делились ссылкой 17 %, а вот видеоматериалы решили приложить только 8 %. Оставшиеся 6 % – текстовые посты. Большая часть фотографий (18,8 %), которые пользователи выкладывают вместе со своими постами – фото полных стадионов, сделанные до введения Fan ID. Таким образом они хотят показать, «каким прекрасным был футбол до Fan ID»‎. Авторы отмечают не только то, что стадион заполнен, но и то, что на стадионе присутствуют клубы поддержки, которые создают привычную болельщикам атмосферу спортивных мероприятий. На одной из фотографий, к примеру, болельщики ЦСКА выстроились так, чтобы своей одеждой образовать номер 12 (дополнительного игрока) в цветах клуба, который они пришли поддерживать.

 

В противовес фотографиям о том, как «хорошо» было до Fan ID, 11,3 % прикрепляет фото стадионов и трибун, опустевших из-за бойкота матчей болельщиками. Эти фотографии часто публикуют рядом, чтобы наглядно показать влияние паспорта болельщика на посещаемость матчей. Помимо фотографий, авторы также делают мемы на тему снижения посещаемости матчей (3,8 %) – на фото пустой трибуны накладывается ироничный текст, объявление о матче стилизуется под киноафишу, намекая на то, что болельщики перестанут ходить на матчи и будут смотреть их только по телевизору или в записи.

 

Но не всегда фото стадионов «эпохи Fan ID» представляют собой фото пустых трибун: 6,3 % авторов опубликовали фотографии с матчей, на которых даже с учетом необходимости иметь Fan ID для посещения трибуны заполнены зрителями.

 

Иллюстрируя необходимость Fan ID, авторы также прикладывают фото беспорядков (1,3 %). Например, на одной из фотографий показан план стадиона, на котором видно, как группа болельщиков выкупила билеты на пустую трибуну так, чтобы занятые места образовали нацистский символ, что вызвало сильный резонанс в футбольном сообществе. 18,8 % пользователей для привлечения внимания прикрепили к посту фотографию известного футболиста или другой известной личности, на мнение которой они ссылались в своем посте, например фото депутата Николая Валуева и дизайнера и блогера Алексея Лебедева. С такой же целью авторы прикрепляют к постам логотипы клубов, которые они поддерживают (6,3 %). Для иллюстрации высказываний о Fan ID авторы постов также используют фотографии из МФЦ и мобильных пунктов выдачи паспортов болельщиков (3,8 %), фото самого Fan ID (2,5 %). 11,3 % пользователей для привлечения внимания использовали фотографии, не относящиеся к футболу. Бойкотирующие Fan ID болельщики прикладывают к своим записям фотографии протестов, протестных плакатов и атрибутики, чтобы показать, что они готовы разными способами выражать свою позицию. Например, на одной из фотографий мы можем увидеть, как болельщики завесили весь нижний ярус, ближайший к полю, плакатами и баннерами против Fan ID. На другой фотографии можно увидеть одиночный пикет у Кремля. Таких фотографий 12,5 % среди всех приложенных.

 

Ещё один способ выразить протест против контроля над гражданами (2,5 %) – фотографии трибун, на которых количество полицейских значительно превышает количество зрителей.

 

Среди приложенных видео в равной степени распространены как видеорепортажи о фанатах, видео на отвлеченную тему, так и авторские видео с аргументацией своей позиции насчет Fan ID – 28,6 %. Авторы делятся интервью с известными в футбольном сообществе болельщиками, чтобы показать, как важен для них футбол и что они не одобряют меры государства, направленные на «подавление футбольной культуры». В видео с аргументацией мнения авторы приводят причины, почему «Fan ID – это не о спорте, как и QR-код – это не о медицине».

 

Авторы прилагают видео на отвлеченную тему, иронизируя над ситуациями, о которых рассказывают в самом посте: к примеру, один из пользователей прикрепил к посту отрывок из мультфильма «Чертенок № 13» со словами «Дома должен сидеть старый черт, а не шляться черт знает где», иллюстрируя новость о том, что у пенсионеров возникают трудности при оформлении Fan ID.

 

Ещё 14,4 % пользователей приложили видео о том, что такое система социального рейтинга, проводя параллели с Fan ID, например видео с названием «#соцрейтинг, I стадия #цифроконцлагерь, #киберконцлагерь – что это такое, как будет работать #мишустинн», в котором показывается отрывок из сериала «Черное зеркало», в котором у каждого гражданина есть кнопка, нажатием на которую можно повлиять на его рейтинг, от которого зависит социальное положение этого человека.

 

Большинство ссылок (60 %), приложенных к постам, ведут на новостные порталы, содержащие интервью с известными футболистами, которые авторы цитируют в своих постах. 20 % ссылок – ссылки на личные каналы авторов в Телеграме, в которых можно прочитать больше постов на эту тему. В равной степени (по 10 %) распространены ссылки на новости, касающиеся Fan ID и на новости футбола в общем.

 

7 Временной промежуток, в который был опубликован пост

Проанализировав собранную базу постов, мы получили, что 37 % от общего количества записей были опубликованы в мае 2023 года, 3 % – в январе 2023 года, 3 % – в апреле 2023 года и 6 % – в марте 2023 года. Далее получаем 8 % за январь 2022 года, 6 % за февраль 2022 года, 3 % за июнь 2022 года и за июль 2022 года. Также имеем минимальные 3 % за декабрь 2021 года. Это связано с тем, что закон о введении паспорта болельщика для доступа на спортивные мероприятия был подписан В. В. Путиным в конце декабря 2021 года, а вступил в силу с 1 июня 2022 года.

 

Выводы

На основании анализа постов можно сказать, что, несмотря на продолжающиеся протесты и обоснованную критику, власти пока не проявили готовность к изменению своей политики. Бо́льшая часть постов выражает негативное отношение к Fan ID (76 %), некоторые относятся к этому с юмором, другие открыто выражают своё недовольство. Для аргументации и наглядного представления собственного мнения пользователи выставляют фотографии, видеофрагменты как на тему Fan ID, так и на отвлечённые темы, подчёркивая важность проблемы. Однако есть пользователи, которые поддерживают введение Fan ID. Все доводы болельщики приводят из собственного опыта. Авторы, которые выступают против Fan ID, предлагают множество различных способов упрощения системы. Некоторые из них Правительство осуществило – например, упростило процесс получения Fan ID для детей до 14 лет, инвалидов и пенсионеров. Однако для большинства фанатов Fan ID остаётся проблемой: некоторым отказывают в оформлении, большинство боятся утечки информации, так как существуют недостатки в сфере конфиденциальности. Только открытый диалог и компромисс могут привести к положительному и равноправному результату для всех.

 

Список источников

1. Ситников К. А. Перспективы внедрения системы паспортов болельщиков в Российской Федерации // Вестник Воронежского института МВД России. – 2021. – № 1. – С. 289–301.

2. Буянова А. В., Палуб А. Ю. Единый Паспорт болельщика // Проблемы экономики и юридической практики. – 2017. – № 5. – С. 103–106.

3. Наркодилеры из Южной Америки, попавшие в Россию по Fan ID, во время ЧМ-2018 вели переговоры о поставках кокаина в страну // Sports.ru. – URL: https://www.sports.ru/football/1115074460-narkodilery-iz-yuzhnoj-ameriki-vo-vremya-chm-2018-veli-peregovory-o-po.html (дата обращения: 15.05.2023).

4. DLBI представил статистику утечек данных за I квартал 2023 года // Цифровая Россия – всё об ИТ в государстве. – URL: https://d-russia.ru/dlbi-predstavil-statistiku-utechek-dannyh-za-i-kvartal-2023-goda.html (дата обращения: 15.05.2023).

5. Рувинский Р. З., Рувинская Е. А., Комарова Т. Д. Общественное восприятие практик цифрового профилирования и социального рейтингования: ситуация в России и Китае // Социодинамика. – 2021. – № 12. – С. 56–76. DOI: 10.25136/2409-7144.2021.12.36824

6. Русский недобунт: как граждане борются с QR-кодами и чем это кончится // Ясно понятно. – URL: https://dzen.ru/a/YZImSSE3dybTMHgl (дата обращения: 15.05.2023).

7. «Этого не ожидали»: что говорит QR-протест о настроениях россиян // РБК. – URL: https://www.rbc.ru/spb_sz/29/01/2022/61f3fefe9a79478dbad8a15e (дата обращения: 15.05.2023).

8. Tan A. Consensus without Consent // Technology and Language. – 2022. – № 3(3). – С. 119–130. DOI: 10.48417/technolang.2022.03.09

9. Lombard J. Biotechnological Agencies in our Information Society: The Emergence of Biocitizenship and Genetic Language // Technology and Language. – 2021. – № 2(4). – С. 73–93