Новый номер!

УДК 130.3

Львов Александр Валерьевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра рекламы и современных коммуникаций, доцент, кандидат философских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: av_lyvov@mail.ru

SPIN: 8001-5007

Авторское резюме

Состояние вопроса: Осмысление природных и социальных изменений давно стало традиционным в философии. Если речь идет о динамике человеческого и социального бытия в общем смысле, используют термин «философия истории». Но зачастую представление о предмете этого знания размывается (например, из-за двусмысленности самого понятия истории), а потому полезно возвращаться к уточнению его содержания.

Результаты: На первых порах философия истории в общем ограничивается прогрессистскими представлениями просветителей о совершенствовании человека и общества (Монтескье, Вольтер, Кондорсе). Этот идиллический позитивистский взгляд на историю представляет ее внутренне монотонной, неразличимой, в то время как ранние представители современной (модернистской) мысли считают негативность различия основой исторического процесса. Это основополагающее различие у Канта дано как идея современности, у Гегеля – как диалектика Духа. После их работ указанным родством философии истории с модернистским стилем мышления уже нельзя пренебречь.

Выводы: Таким образом, философия истории представляет собой не просто некий «аватар» социальной философии, но генеалогически восходит к традиции гегелевско-марксистской негативной диалектики. Таков, на наш взгляд, строгий смысл термина. Главными общими тенденциями разработки философии истории являются, во-первых, постепенное упразднение идеи завершенности истории; во-вторых, отказ от субстанциального понимания истории в пользу экзистенциального; наконец, в-третьих – сближение философии истории с социальной философией.

Ключевые слова: философия истории; социальная философия; диалектика; негативное мышление.

Philosophy of History as Social Philosophy

Lvov Aleksandr Valerievich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of Advertising and Modern Communications, Associate Professor, PhD, Saint Petersburg, Russia.

Email: av_lyvov@mail.ru

Abstract

Background: Understanding natural and social changes has long been traditional in philosophy. If we are talking about the dynamics of human and social life in a general sense, the term “philosophy of history” is used. However, the idea of the subject is often blurred (for example, due to the ambiguity of the very concept of history), and therefore it is useful to trace back its core meaning.

Results: From its start, the philosophy of history has been limited to the progressive ideas of humans and society improvement formulated by intellectuals of the Enlightenment (Montesquieu, Voltaire, Condorcet). This idyllic positivist approach regards history as intrinsically monotonous, indifferent, while early representatives of modernist thought postulate the negativity of difference as historical process basis. Kant has stated it as the idea of modernity, Hegel as dialectics of the spirit. At present we cannot neglect the relationship between the philosophy of history and the modernist style of reflection.

Conclusion: The philosophy of history, therefore, is not just a kind of “avatar” of social philosophy, but genealogically goes back to the tradition of Hegelian-Marxist negative dialectics. In our opinion, this is the strict meaning of the term. The main general trends in the development of the philosophy of history are, first, to abandon gradually the idea of the completeness of history; second, to reject the substantial understanding of history in favor of the existential one; finally, to converge the philosophy of history and social philosophy.

Keywords: philosophy of history; social philosophy; dialectics; negative thinking.

Известно, что термин «философия истории» был введен в обиход французским просветителем Вольтером в одноименном трактате 1765 г. В этой книге он в деистическом духе рассматривает Бога как творца материального мира и первопричину движения. Мир устроен при этом по-ньютоновски механистически. История же представлялась французскому просветителю последовательным прогрессивным движением от первобытности к цивилизованности, осуществляемым благодаря просвещению и труду. Идеи Вольтера поэтому следует рассматривать в тесной связи с бурной историей идеи цивилизации и цивилизованности. Сам же Вольтер являлся современником П. А. Гольбаха и В. Мирабо, придавших некогда юридическому термину «цивилизация» историософский размах. Позднее так называемый «цивилизационный подход» (Н. Я. Данилевский, А. Тойнби) становится одним из традиционных способов философского рассмотрения истории.

Изобретение термина, конечно, не является единственным условием существования отрасли знания. Начало философии истории связано с возникновением «исторического сознания», с изобретения самой исторической науки. И тут мнения расходятся. Кто-то полагает, что это Возрождение (М. Барг. «Эпохи и идеи: становление историзма», 1987), кто-то – что раннее Средневековье (Э. Бернгейм). К примеру, А. Ф. Лосев считал, что философия истории появилась в античности («Античная философия истории», 1977). Есть мнение, что изобретение этого термина Вольтером знаменует важное событие – парадигмальный сдвиг от философии истории космоса и мира в целом к философии истории человека и общества. Однако именно этот «сдвиг» происходит уже в Средние века. Философия Нового времени уникальна набором сконструированных концептов, и в плане философии истории новаторство состоит в связывании понятия истории с основным для этого периода понятием субстанции.

Античная философия изобрела фундаментальные принципы постижения действительности. Проблема истории также была осмыслена философски. Так, Платон в «Тимее» представляет свою «философию истории» в качестве диалектики времени и вечности как атрибутов материи (становления) и божественного ума демиурга. В таком космологическом времени находится и государство в различных его формах. Но под этим проступает иная диалектика. Платон выделяет четыре формы правления (олигархия, демократия, тирания, аристократия), но все их считает порочными, оставляя свою концепцию идеального государства утопическим проектом. Во всех четырёх типах государственного устройства человек может быть счастлив и свободен, но только в некоторых отношениях и до некоторых пор. Потому как ни то, ни другое не может быть бесконечным. Иными словами, социальная история в таком случае не имеет перспективы развития, оказывается фаталистической. Фатализм укоренен в глубоком убеждении Платона (да и во многом всей античной культуры) в непреложном действии необходимости. Человек, государство, природа существуют только благодаря гармоничному сочетанию свободы и необходимости. В этом и состоит коренная диалектика платоновской философии истории.

В философии истории важным и интересным этапом является философия ХХ в., ознаменованная бурным развитием ряда философско-исторических концепций. Это, например, экзистенциально-феноменологическая (М. Хайдеггер, Х.-Г. Гадамер), аналитическая концепция исторической репрезентации (Х. Уайт, Ф. Р. Анкерсмит). Отличительной чертой их является критическое отношение к предшествующим метафизическим системам и соответствующим историософиям. Это движение началось ещё раньше в трудах представителей философии жизни (главным образом, Ф. Ницше) и философской антропологии (главным образом, А. Гелена). Но сначала начинается мощная традиция усвоения Гегеля, во-первых, К. Марксом, которому, собственно, и принадлежит заслуга социально-философского понимания истории. Во-вторых, разнообразными последователями Маркса от Д. Лукача до «франкфуртской школы» (Т. Адорно, Г. Маркузе) и того же В. Беньямина. И, в-третьих, французским неогегельянством (Ж. Валь, А. Кожев, Ж. Ипполит).

В собственном смысле философия истории – порождение новоевропейской рациональности, о чем будет сказано далее. А её связь с социальной философией можно смело приписать Марксу, который поставил цель преодолеть спекулятивные историософские построения и вскрыть закономерности исторического процесса в недрах социально-экономической жизни. Мы ограничимся рассмотрением гегелевской философии истории с выходом к марксистской социально-экономической проблематике.

С. С. Аверинцев в своей статье «Два рождения европейского рационализма» (1989 г.) указывает на характерную черту новоевропейской рациональности: «После Вольтера ни христианская апологетика, ни антихристианская полемика уже не могли обойтись без обсуждения представлений о духовной сфере целых эпох – такая постановка вопроса, которую просто не смогли бы понять мыслители более ранних эпох» [1, с. 342]. Историософская мысль просветителей посвящена отношению «естественного» (природного, неразумного) и рационального (разумного). Движение от одного полюса к другому непрерывно, и история человечества встроена в эту непрерывность, дополняя «естественную историю», более того, удваивая её. Второй чертой просвещенческого историзма является «прогрессизм» – именно так просветители описывали вектор человеческой истории. Это значит, что почитаемый ими разум не дан человеку изначально во всей полноте, но может быть воспитан из имеющихся задатков. Прогрессивное развитие разума имеет свою телеологию, логику и происходит поэтапно.

Законы исторического процесса просветители выводили из наблюдения за естественным состоянием природы и человека. Так, Монтескье в труде «Дух законов» (1748 г.) формулирует «необходимые отношения, вытекающие из природы вещей». Его задача состояла в выявлении факторов, обуславливающих жизнь различных народов. Поскольку эти факторы, выявляемые зачастую ретроспективно, ведут к пониманию закономерностей («законы природы» и «разумные законы») жизни целых народов, история для Монтескье становится наукой философской. Следом за ним Вольтер в упомянутом труде «Философия истории» (1765 г.) пытается очистить историю от выдумок и заблуждения. Для него этот проект «позитивной» философии истории служит просветительской цели передачи опыта предшествующих поколений. Здесь стоит отметить кардинальное изменение самого смысла деятельности историка: в античности историк – свидетель и очевидец, в Средневековье – хронист, здесь же он предстает как систематизатор накопленных знаний. Новоевропейский историк посредством систематизации, каталогизации, энциклопедирования упорядочивает мир. Вероятно, в этом и состоял просветительский идеал рациональной жизни. Разум как высшая ценность Просвещения начал постигать себя в это деятельности как Историю.

Идея прогресса, в свою очередь, выражала логику этого постижения. Например, Ж.-Ж. Руссо в трактате «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» (1750 г.) хоть и не отрицает идеи прогресса, оценивает результат его как плачевный (идея «лжецивилизации»), считая «размышляющего человека развращенным животным». Прогресс цивилизации приводит к лживому этикетному выражению чувств, стремлению к роскоши, надменности со слабыми, презрению к людям низших сословий. Выходом из сложившейся ситуации оказываются всё те же «свет разума» и «голос доброго сердца». В этой связи Руссо известен как апологет «природного человека». История рассматривается им как уклонение от естественного состояния.

Несмотря на концепцию Руссо, в целом идея прогресса традиционно излагалась как совершенствование человека. Примером может служить работа «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1794 г.) Ж. А. Кондорсе. В ней он излагает две основные идеи: о бесконечном совершенствовании человеческого рода посредством разума и о необходимости равенства всех людей на земле. История человечества, по Кондорсе, проходит девять этапов, причем последний знаменует осуществление двух указанных идей: идея совершенствования воплощена в фигурах Р. Декарта и Дж. Локка, идея равенства прав людей – в установившейся в 1792 г. Французской республике.

Итак, в философии Просвещения история предстаёт чередой сменяющих друг друга эпох, обладающих уникальными чертами, но подчинённых единой рациональной закономерности движения в сторону большего совершенства. Постигая предшествующие эпохи и культуры, строя прогнозы на будущее Европы и мира, в итоге к концу XVIII в. Просветители поставили вопрос о смысле самого просвещения. Это уникальное событие как раз и знаменует начало истории и философии истории именно как социальной философии. Все рассуждения об этапах истории человечества, эволюции животного мира и т. п. привели к тому, что впервые мыслители подошли к вопросу о смысле их реального действительного настоящего бытия – вопросу о современности.

Философия немецкого классического идеализма тесно связана с социальной жизнью Европы, так как и И. Кант, и Г. В. Ф. Гегель мечтали о новом обществе, свободном и рационально устроенном. И. Кант считал просвещение будущим проектом, в котором человек самостоятельно и свободно пользуется собственным рассудком («Ответ на вопрос: Что такое Просвещение?», 1784 г.). Понятия разума и рассудка для обоих мыслителей являются ключевыми, однако Гегель понимал объективность разума в историческом ключе. Для него это не были лишь метафизические категории, они имели вполне конкретное воплощение в социально-исторической и государственной жизни. Такой же конкретностью для него обладали идеи свободы, самосознания, духа, происходящие из главенствующей идеи разума.

Очевидно, не многие люди обладают искомой свободой. Человек может быть угнетен не только другими людьми, но, что более важно, внешними жизненными обстоятельствами. Только разум может подчинить себе и природную, и социальную фактичность жизни. История оказывается борьбой субъекта за собственную свободу, что необходимым образом способствует становлению духа в его универсальном смысле. Но разум может повелевать природой, только если сама природа разумна. Таким образом, объективная реальность предстает как реализация субъекта (мысль о том, что субъект есть субстанция бытия, фундаментальна для «Феноменологии духа»). Свобода же обретается путем самосознания субъекта, эта способность обретается только через осознание субъектом себя. Свобода достигается только разумом, и только разум может быть свободным. Природа занимает между ними опосредствующее положение, как, впрочем, и свобода между разумом и природой.

Разум потому оказывается историчным, что он реализуется в пространстве и времени. Такой разум и есть дух (Geist). В борьбе за собственную свободу разум проходит ряд исторических этапов, характеризующихся различными образами жизни, способами мышления, социальными институтами. Но степень их «реальности» различна и соответствует степени их «разумности», рациональности. Так, наибольшей «реальностью» обладает то социальное или политическое устройство, которое на основании разума предоставляет своим гражданам наибольший спектр возможностей и свобод. Рассмотрению вневременной диалектики бытия посвящена «Наука логики» (1812–1816). Бытие, раскрывающееся в пространстве, есть природа, во времени – дух. Вневременное исследование раскрывает формальную структуру бытия (а именно, что бытие есть разум), историческое исследование раскрывает принципы и законы, определяющие онтологическое смысловое единство.

Свой курс лекций, составивших «Философию истории» (1822–1830), Гегель начинает с формулировки основоположения, которое отличает трансцендентальный метод постижения истории: «Единственной мыслью, которую привносит с собой философия, является та простая мысль разума, что разум господствует в мире, так что, следовательно и всемирноисторический процесс совершался разумно» [3, с. 10]. Но, хотя это исключительно философский подход, цель исторического процесса раскрывается лишь в своей фактичности, и только в исторических фактах можно усмотреть истинное содержание истории – борьбу за свободу. Так, к примеру, идею государства Гегель рассматривает в «Философии права» (1821), тогда как конкретным историческим формам государственного правления посвящена уже «Философия истории». Переход от единичности исторического факта или человеческого существования к всеобщности телеологии духа осуществляется посредством человеческого разума, который всякую историю делает всеобщей – историей духа.

Ясно, что субъектом исторического процесса является дух, всеобщее надындивидуальное анонимное активное начало. Действующими лицами истории являются конкретные индивиды, но как при этом понять надындивидуальное действие духа-субъекта? Гегель вводит понятие «всемирно-исторической личности» для обозначения проводников-медиумов онтологической необходимости в человеческий мир. По всей видимости, в индивидуальности личного скрыта позитивная сущность духа. Дух обладает божественной мощью (potentia) к воплощению в индивидуальной воле и страсти, в индивидуальной способности к познанию, через которое он сознает себя. Однако это отнюдь не психологические термины, напротив, они напрочь исключают всякий психологизм, ведь странным образом всеобщее духа и индивидуальное личности тождественны, в таких личностях «разум оказывается налицо как в себе сущая субстанциальная сущность» [3, с. 36]. Можно также сказать, что дух предстает в индивиде как «дух народа» (volkgeist), внутреннее чувство родового единства (или ещё шире – как государство). Дух становится «внутренней бессознательной душой индивида». Но это тождество «частного интереса страсти» и всеобщего чревато: «Можно назвать хитростью разума то, что он заставляет действовать для себя страсти, причем то, что осуществляется при их посредстве, терпит ущерб и вред. Индивидуумы приносятся в жертву и обрекаются на гибель. Когда цель достигнута, они отпадают как пустая оболочка зерна» [3, с. 32]. Итак, «хитростью разума» называется способность духа как всеобщего воплощаться в индивиде как частном, «уплачивая дань наличного бытия и бренности не из себя, а из страстей индивидов» [3, с. 32].

Но для того, чтобы такое воплощение состоялось, дух (индивид) должен оказаться в области действительной свободы, коей является «государство». Свобода же в государстве есть необходимое следствие из деятельности разума в индивиде (а не индивида при помощи разума). Гегель различает три формы государственного правления, соответствующие трём этапам становления свободы: деспотизм, аристократия и демократия, монархия. Названные формы наиболее соответствуют следующим историческим этапам: восточный мир, греческий мир, римский мир, германский мир. Это соответствие, в свою очередь, определено наибольшим вкладом того или иного народа в достижение свободы как цели самосознания духа. Диалектика исторического движения духа поэтому есть развитие. Рассмотрение каждой новой исторической формы как более прогрессивной по отношению к предыдущей вполне соответствует духу просвещения, о котором шла речь в начале раздела.

Принцип развития в истории духа носит, как было сказано, опосредующий характер: для его осуществления необходим разум. В процессе осуществления дух вынужден противопоставить себя самому себе. Развитие в природе происходит непротиворечиво, в духе оборачивается постоянным преодолением и борьбой. Мышление, формирующее государственный строй и выражающееся в научных и правовых законах, в религии и нравственности, рано или поздно вступает в противоречие с имеющимся установленным порядком вещей и через преодоление противоречия необходимо вступает в более высокую форму. Через прогресс понятийного мышления достигается всеобщность истории и осознание свободы: «Всемирная история есть дисциплинирование необузданной естественной воли и возвышение её до всеобщности и до субъективной свободы» [3, с. 98]. Так, рождение метафизики с её принципом субъективности в эпоху античной Высокой классики, по Гегелю, знаменует закат рабовладельческого полисного общества.

Одним из важных следствий «хитрости разума» является, казалось бы, парадоксальное уклонение духа от своей цели («Дух хочет понять себя, но сам он скрывает от себя свое понятие» [3, с. 53]). Созданные человеком законы морали и права в конечном счете сами подчиняют человека. Развитие экономики и рост объемов производства также способствуют забвению человеком своей цели, забвению истинного интереса разума. Таким образом, субъект в истории вынужден отчуждать себя. К. Маркс детально разработал теорию этого процесса в сфере социальной материи, Ж. Бодрийяр – в сфере символического производства. Но именно здесь проходит одна из линий напряжения между Гегелем и его последователями, крупнейшим из которых является К. Маркс. Любой объект возникает первоначально как предмет желания, или потребности. В этом отношении объект предстает как «другое», отчужденное человека, преодоление этой «инаковости» и отчужденности в плане индивидуальных интересов и есть социальная жизнь. Осуществление разума здесь означает постижение себя и обладание собой во всех объектах.

Заслуга Гегеля заключается в том, что он не уклоняется от исторической реальности, и, более того, говорит о необходимости её подчинения принципам разума. Он приветствовал Великую Французскую революцию, полагая, что она положила начало общеевропейскому движению к свободе на рациональных основаниях. Франция в то время была сильной державой с развитой промышленностью, сильным экономически и интеллектуально средним классом, который и стал основой оппозиционного движения. Германия же экономически была гораздо слабее, а главное, она не имела централизованной политической и юридической власти, будучи раздробленной на множество земель. Однако в этой картине Германия все же стоит особняком, так как государственный переворот не может осуществиться в Германии, где в своё время победила Реформация. Франция в силу своего католицизма оказалась в некотором роде обречена на революцию.

Духовный мир немцев был сформирован протестантизмом, при всей его революционной прогрессивности воспитывавшим смирение по отношению к существующему порядку вещей в сочетании с «идеализмом» отвлеченных от социальных условий реалий религиозных и философских воззрений. Критику такого «идеализма» можно найти уже в ранних заметках Гегеля, где он констатирует у различных слоев немецкого населения склонность к «абстрактному мышлению», которое на самом деле есть «умиротворение, разновидность распутного примиренчества – чувствительного и дурного», которое лишь подстегивается священниками, «привыкшими глядеть в глубину вещей и сердец» [2, с. 389–394]. Однако во всех происходящих в Европе изменениях он видел движение «народного духа» (Volksgeit), который при определенных условиях может проявиться во всей своей силе, кардинально изменив существующие механизмы обеспечения гражданской свободы.

Пожалуй, важнейшим учением середины XIX в., завладевшим умами после кончины Гегеля, был позитивизм. Проект позитивной философии был не слишком удачной альтернативой «негативной» мысли (главным образом из-за присущего ему эволюционизма), характеризующей философию истории классического рационализма и следующей за ним традиции социальной критики. Позитивизм противостоял гегельянству из-за тенденции последнего к диалектическому преобразованию имеющегося порядка (как познания, так и власти). Надо сказать, что и у самого Гегеля было определенное понимание «позитивного» как устоявшегося знания, мёртвой объективности, и имело отрицательный оттенок. Первым значительным оппонентом Гегеля был Ф. Шеллинг, который разработал оригинальную систему позитивной философии, посвященную не рациональному, но реальному (иррациональному) существованию мира, постигаемому интуитивно в различных формах религиозного или художественного опыта. Традиционно же возникновение позитивизма связывают с именем социолога Огюста Конта, автора «Курса позитивной философии» (1830–1842). Если Шеллинг боролся с «негативной философией» на поле немецкого объективного идеализма, то О. Конт противостоял французскому картезианскому трансцендентализму.

Влияние Гегеля к середине XIX в. не было значительным. Возрождение интереса к учению философа связано с марксистской критикой его основных положений. Прежде всего, положения о тождестве бытия и мышления: теперь общественное бытие определяет сознание людей. Если у Гегеля социально-исторические понятия являются изначально философскими, то у Маркса наоборот, социально-экономические категории имеют философский статус. Согласно Марксу, Гегель наилучшим образом изложил принципы буржуазного общества. Критическая актуализация учения Гегеля сделала и социальную теорию в её марксистском варианте критической. Поскольку, как было сказано, средний класс в Германии гегелевских времен был не в таком выгодном положении, как во Франции или Англии, Гегелю удалось построить абстрактную и к тому времени не воплотившуюся в реальность социальную систему, основанную на принципах разума.

Особого внимания, по Марксу, заслуживает гегелевская трактовка труда как средства интеграции различных индивидуальных интересов (абстрактный труд). С этим связана историософская интерпретация субъект-объектных отношений. Дело в том, что объект, по Гегелю, изначально существует как объект желания («вожделения», Begierde), который должен быть усвоен человеческой потребностью. Объект предстает как «иное» человека. В желании и труде человек отчуждает себя, вынужден считаться с внешними факторами (природой, случайностью, интересами других). Задача социальной среды – создать такие условия, которые позволят субъекту во всех объектах обрести самотождественность, реализовать истину разума. Здесь мы подходим к важному пункту – к идее завершенности состоявшейся истины, к идее завершенности истории.

Мы уже упоминали: всеобщность истины означает присутствие целостности разума во всех элементах мира, так что, если имеется элемент, не связанный с движением разума, целостность распадается. Известно, что Гегель считал немецкую Реформацию началом новой исторической эпохи, в которой осознающий свою автономию индивид обретает свободу. Великая Французская революция была для него пунктом слияния объекта и субъекта, процессом совпадения истины с социальным порядком. Таким образом, история обрела свою окончательную форму. Но поскольку дух реализуется в конкретных формах религии, искусства, философии, эта завершенность должна быть достигнута и в них. По мнению Гегеля, философия нашла свое окончательное воплощение в его собственной системе.

Маркс же полагает, что это не так. Существует не связанный с движением разума элемент – пролетариат: «Возвещая разложение существующего миропорядка, пролетариат раскрывает лишь тайну своего собственного бытия, ибо он и есть фактическое разложение этого миропорядка» [4, с. 428]. Философия истории Гегеля кажется ему мифологичной в самих основаниях, и эта мифология буржуазна. Реальность пролетариата некоторым образом противоречит идее Просвещения с её пафосом раскрытия потенциала человека посредством данного ему разума. Пролетариат не воплощает идею свободы, так как не стремится обладать главным атрибутом свободной личности – собственностью. Не воплощает он и идею свободного духа, так как не принимает участия в развитии философии и искусства. Можно сказать, что пролетариат есть воплощение труда, опосредующего объективное и субъективное. Благодаря труду преодолевается отчуждение, индивидуальное становится всеобщим. Экономика производства благ и удовлетворения потребностей сменяется экономикой сил и отношений, а философия субъекта – социальной философией. Таким образом, само существование пролетариата доказывает поспешное провозглашение Гегелем установления порядка истины. А философия отдает свои полномочия постижения социальной реальности практической деятельности.

В отличие от О. Конта, выявлявшего противоречия между прежними обществами (милитаристскими, теологическими) и современным (научным и индустриальным), К. Маркс сконцентрировался на внутренних противоречиях современного капиталистического общества. Если межклассовые конфликты были для Конта нежелательным, но легко устранимым эффектом жизни индустриального общества, для Маркса конфликт между пролетариатом и капиталистами был чуть ли не движущей силой социальной истории.

Одним из основных понятий, характеризующих социальные взгляды К. Маркса, является понятие отчуждения, связывающее его собственную экономическую теорию с гегелевской онтологией. В гегелевском понятии отчуждения можно различить следующие смысловые уровни: во-первых, уже указанное выше субъект-объектное взаимодействие, опосредованное трудом и, таким образом, связанное с социальной жизнью; во-вторых, онтологический смысл процесса опредмечивания вещей как необходимого этапа в диалектике самосознания; в-третьих, интуиция товарного фетишизма, позже теоретизированного Марксом. Вообще, концепция отчуждения связана и с философией природы, которая, как и предметы труда, является «отчуждающим» моментом становления духа. Однако Гегель отдает приоритет диалектике социального бытия, подчеркивая, что всё человеческое тем более обретает себя, чем более обособляется от природы. Напомним, природа – бытие в пространстве, дух – бытие во времени. История – «отчуждение» во времени.

Указанная ранее мифологичность феноменологии духа, в которой история является реализацией имманентной этому духу цели, с точки зрения марксизма, заключается все-таки в отдаленности от реальной исторической практики. Для Гегеля «отчуждение» – гениальная догадка, для Маркса – итог анализа социально-экономических фактов.

Обратив внимание на фактичность социально-исторической жизни, К. Маркс стремился вывести законы исторического развития из самой этой фактичности без вмешательства со стороны «спекулятивного духа» Гегеля. В социологической концепции К. Маркса всякое общество строится на «базисе» «способа материального производства» как совокупности «производительных сил» (средств производства)[1] и «производственных отношений» (форм собственности и распределения). К. Маркс описывает исторический процесс как смену «формаций», отличающихся особым характером производительных сил и производственных отношений. Таких формаций он выделяет пять: первобытнообщинная, античная, феодальная, капиталистическая, коммунистическая. История обществ характеризуется соответствующими тому или иному обществу способами производства. Таким образом, концепция истории и социальной жизни если и не перестает быть философской, то, по крайней мере, не исходит из трансцендентализма. Можно даже сказать, что действительно философский аспект марксистской теории заключается в её критической позиции к гегелевской онтологии, что проявляется в различных вопросах, но – главное – в вопросе отношения сознания к социальному бытию.

Выше мы упомянули, что К. Маркс сконцентрировался на внутренних противоречиях (антиномиях) современного ему общества, которое он назвал капиталистическим. Во-первых, это противоречие между производительными силами и производственными отношениями: рост темпов производства не синхронен процессам присвоения и распределения. Во-вторых, возникает противоречие между увеличивающимся числом производимых благ и снижением уровня жизни большинства. Это противоречие и приводит впоследствии к классовому конфликту, пролетарской революции. Корень этих противоречий Маркс усматривает в разделении труда, которое привело к обособлению не только классов, но и сфер деятельности (например, материального и умственного труда), к формированию элит. Так, к примеру, он объяснял природу идеалистической философии, которая прикрывает частные интересы представителей правящего класса системой идей, выражающих несуществующую всеобщность (таков для него «мистицизм» Гегеля). Решение классовых противоречий упразднением либерального института частной собственности, по мнению Маркса, должно открыть истинную – социальную – сущность человека, сделав индивида истинным субъектом истории.

В конечном счете причина лежит глубже, в самом характере труда. Дело в том, что труд является не просто видом экономической деятельности, но и образом жизни свободного индивида. А значит, причины его несвободы кроются в извращении форм труда. На этом, по сути, социально-философском поле больше не действует экономика, так как речь идет о сущности индивида, но так же не действует и философия, поскольку речь идёт о практическом упразднении существующей трудовой нормы. Вернёмся к проблеме «отчуждения» уже в марксовом её понимании, как отчуждения труда.

Ясно, что действительным собственником продуктов производства является капитал, который растет пропорционально росту объемов производства. Труд рабочего в капиталистической экономике при этом дешевеет (антиномия производительных сил и производственных отношений), поддерживая жизнь на достаточно стабильном для дальнейшей работы низком уровне. Снижение уровня жизни связано с лишением индивида не только продуктов труда, но и минимальных условий какой-либо эмоциональной вовлеченности в этот труд. Трудовой график, в свою очередь, лишает даже личного времени. Таким образом, такой труд отчуждает человека не только от продукта производства, но и от себя самого. Истинное же назначение труда в глубокой самореализации индивида, в свободном и сознательном использовании своих возможностей. Невозможность реализации труда в истинной форме приводит к «мистификации», созданию «абстрактных» (вспомним упомянутую ранее заметку Гегеля) представлений о «внутреннем мире», где только свобода и истина могут существовать. Примерно так излагается положение трудящегося в «Экономически-философских рукописях» (1844 г.) Своё философско-историческое развитие эта концепция получает позже, с разделением конкретного и абстрактного труда.

Поскольку труд по производству есть общая характеристика всех товаров, количественным его эквивалентом является время, затраченное на это производство. Оно же, следовательно, определяет меновую стоимость товара. Чтобы исключить из удобного для регистрации временного измерения все индивидуальные характеристики (способности, техническую оснащенность трудящегося и пр.), вводится «средняя техническая норма» производства товаров [см.: 5, с. 13–38]. Таким образом, можно различить труд «абстрактно-всеобщий» – создающий меновую стоимость, игнорирующий частные особенности производства, и «конкретный и особенный» труд, соотносящийся с указанными особенностями. Любое действие по производству товаров включает оба вида труда. Однако капиталистическая экономика игнорирует конкретный труд в пользу абстрактного. Так формируется «общественная форма труда», а значит, видимость «абстрактного» здесь преобладает над конкретным, всеобщее над индивидуальным.

Нам уже ясно, что экономические отношения имеют для Маркса важнейшее социальное и даже экзистенциальное значение. Описанное выше положение трудящегося, естественно, извращает человеческие способности, отсекает путь к свободному труду. Социальная философия Маркса демонстрирует образец негативного мышления: как отчуждение и абстрактный труд отрицают реальные способности и свободу, так и социальная практика негативна в отношении такого труда. В данном случае – возвращаемся к началу – речь идет об отмене частной собственности. Это практическое действие должно упразднить отчужденный труд. Сам по себе «абстрактно-всеобщий труд» – не более чем экономический факт, социальное значение (в данном историческом случае негативное) он получает вследствие определенного распоряжения ими. В капиталистическом, буржуазном обществе абстракцией всеобщих средств производства распоряжается «всё общество» (ясно, что в реальности нет такого единства). К изменению социального порядка может привести, по мнению Маркса, передача этого владения в руки свободных индивидов. Осуществить это преобразование можно лишь революционным путем. Сама история оказывается процессом революционного становления индивида свободным. Объединение свободных индивидов, построенное по принципу удовлетворения потенциальных возможностей, есть общество. Труд, в котором проявляются потенции индивида и творчески преобразуется действительность, может приносить счастье. Но в таком случае общество не может быть классовым.

Одним из самых ярких направлений социально-философской мысли после Маркса, безусловно, является так называемая «франкфуртская школа». Её представители (Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Г. Маркузе) продолжают начатый ещё просветителями философский демарш в постижении Разума, но уже средствами критической теории. Безусловно, эта критика современного, ныне существующего порядка развитого индустриального общества, и, кроме того, предшествующей традиции (Гегель, Маркс). В 30-е гг. ХХ в. школа стала связывать себя с «критической теорией общества». Идеи «франкфуртской школы» сформированы также под влиянием концепции «рациональности» немецкого социолога М. Вебера.

В учении М. Вебера имеет место попытка распознания «силовых линий» всемирной истории, которые, по мнению социолога, определяются идеями, действующими над индивидуальными интересами людей. В самом широком смысле логическая жизнь идеи и выражается термином «рационализация». На примере религиозных идей Вебер показывает, как в процессе становления и усложнения мировоззрения происходит рационализация религии, «расколдовывание» её и, в конечном счете, религия приходит к отрицанию себя. Излюбленная «франкфуртцами» тема рационализации мира и инструментализации разума предстает закономерным процессом «разволшебствования» мира универсального Разума. Здесь можно увидеть признаки гегелевской диалектики, которые, вероятно, и разглядели представители «критической теории».

В нашем кратком обзоре идей Маркса мы остановились именно в том месте, с которого можем начать разговор о Г. Маркузе. В книге «Одномерный человек» (1964 г.) он констатирует, что ситуация господства человека над человеком (классовость общества) до сих пор является реальностью. Дотехнологическая и технологическая эры сливаются в единый континуум, а значит революционных преобразований не произошло. Отличием современного господства является его технический характер: «Технология обеспечивает также широкую рационализацию несвободы человека и демонстрирует техническую невозможность определять свою жизнь самому» [7, с. 209]. Прогресс Разума, о котором мечтали просветители, обернулся научно-техническим прогрессом в самой жесткой и репрессивной своей форме.

Одну из ведущих ролей в процессе установления новой технократии играет наука, которая «в силу собственного метода и понятий замыслила проект, где господство над природой надежно связано с господством над человеком. Рациональное общество подготавливает ниспровержение Разума» [7, с. 218]. М. Хоркхаймер в книге «К критике инструментального разума» (1967 г.) показывает полную несостоятельность и историческую непригодность идеи объективного разума. Целью жизни человека становится адаптация посредством высокотехнологичного подчинения природы, и, в первую очередь, природной составляющей самого человека. История современной цивилизации становится историей техногенного подавления естественных человеческих потенций в пользу инструментального «Я». Недостающая целостность человека достигается теперь техническими средствами. Происходит буквально то, о чем шла речь ранее, – полное «отчуждение» человека, в более поздней марксовой терминологии – «овеществление». Таков исторический проект современного общества.

Вспомним, в теории Маркса свободный человек – творец себя и природы, своей преобразующей деятельностью он способен сделать собственное бытие предметным. Опредмечивание человеком самого себя в труде как сущность человека носит исторический характер. В результате этой деятельности, то есть практически, формируются общественные отношения. Ситуация капиталистического мира, описанная Марксом, или ситуация индустриального мира, описанная Маркузе, демонстрируют извращение человеческой сущности соответствующей социально-исторической фактичностью. Ясное понимание сущности человека, согласно Маркузе, становится импульсом к революционным преобразованиям. В марксистской теории социально-исторических формаций переход от капитализма к коммунизму достигается насильственным захватом власти пролетариатом. Маркузе предлагает ещё более радикальный проект «тотальной революции», так как сложившаяся ситуация уже не может быть исправлена набором частных реформ.

Рассмотрение истории с позиции диалектической философии позволяет понять социальные процессы в их подвижности и становлении. Традиционно философию истории связывают с концепциями прогресса культуры, смены исторических типов и т. п., и, конечно, периодизация и типологизация исторического процесса является важной эвристической чертой таких концепций. Но чтобы лучше увидеть историческое движение и понять его закономерности, мы решили отказаться от изложения той части историософии, в которой выдвигаются подобные типологии.

При всех различиях существующих вариантов философского осмысления истории можно выделить общие тенденции его развития. Так, в контексте нашего изложения такими тенденциями выступают, во-первых, постепенное упразднение идеи завершенности истории; во-вторых, отказ от субстанциального понимания истории в пользу экзистенциального, наконец, в-третьих, сближение философии истории с социальной философией. На наш взгляд, это сближение начинается именно с Гегеля и находит своё полное воплощение в философии неомарксизма. С античности и Средневековья время истории становится необратимым, но обретает прямую связь с социальной практикой. Как следствие, статус субъекта истории переходит к человеку. Даже если в истории человек не имеет прав и свобод, у него всегда есть возможность крайней меры революционного преобразования, смены социального порядка. Поэтому ещё одной тенденцией можно назвать «революционный» характер истории (начиная от события боговоплощения, через научную революцию и Просвещение к революции пролетариата).

Список литературы

1. Аверинцев С. С. Два рождения европейского рационализма // Риторика и истоки европейской литературной традиции. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. – С. 329–346.

2. Гегель Г. В. Ф. Кто мыслит абстрактно? // Работы разных лет. В двух томах. Т. 1. – М.: Мысль, 1970. – С. 387–394.

3. Гегель Г. В. Ф. Философия истории. Сочинения. Том VIII. – М., Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1935. – 470 с.

4. Маркс К. К критике гегелевской философии права. Введение // К. Маркс, Ф. Энгельс / Сочинения. Том 1. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. – С. 414–429.

5. Маркс К. К критике политической экономии // К. Маркс, Ф. Энгельс / Сочинения. Том 13. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1959. – 771 с.

6. Маркузе Г. Разум и революция. Гегель и становление социальной теории. – СПб.: «Владимир Даль», 2000. – 542 с.

7. Маркузе Г. Одномерный человек. – М.: Refl-book, 1994. – 368 с.

References

1. Averintsev S. S. Rhetoric and the Origin of European Literary Tradition [Ritorika I istoki evropeiskoi literaturnoi tradicii]. Moscow: Shkola “Yazyki russkoy kultury”, 1996, pp. 329–346.

2. Hegel G. W. F. Who Thinks Abstractly? [Kto Mislit Abstractno?]. Raboty raznykh let. V dvukh tomakh. T. 1 (Works of Different Years: In 2 vol. Vol. 1). Moscow: Mysl, 1970, pp. 387–394.

3. Hegel G. W. F. Lectures on the Philosophy of History [Filosofiya istorii]. Sochineniya. Tom VIII (Works. Vol. VIII). Moscow, Leningrad: Gosudarstvennoe sotsialno-ekonomicheskoe izdatelstvo, 1935, 470 p.

4. Marx K. Critique of Hegel’s Philosophy of Right [K kritike gegelevskoy filosofii prava. Vvedenie]. K. Marks, F. Engels. Sochineniya. Tom 1 (K. Marx, F. Engels. Works. Vol. 1). Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo politicheskoy literatury, 1955, pp. 414–429.

5. Marx K. A Contribution to the Critique of Political Economy [K kritike politicheskoy ekonomii]. K. Marks, F. Engels. Sochineniya. Tom 13 (K. Marx, F. Engels. Works. Vol. 13). Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo politicheskoy literatury, 1959, 771 p.

6. Marcuse H. Reason and Revolution: Hegel and the Rise of Social Theory [Razum i revolyutsiya. Gegel i stanovlenie sotsialnoy teorii]. Saint Petersburg: “Vladimir Dal”, 2000, 542 p.

7. Marcuse H. One-Dimensional Man: Studies in the Ideology of Advanced Industrial Society [Odnomernyy chelovek]. Moscow: Refl-book, 1994, 368 p.

Новый номер!

УДК 125

Годарев-Лозовский Максим Григорьевич – председатель Санкт-Петербургского Философского клуба Российского философского общества (Дом ученых в Лесном), руководитель научно-философского семинара Российского философского общества в Санкт-Петербурге, Санкт-Петербург, Россия.

Email: godarev-lozovsky@yandex.ru

SPIN: 4964-9724

ORCID: 0000-0002-3511-0854

Авторское резюме

Состояние вопроса: Потенциальная бесконечность подразумевает некоторую «область становления», то есть непеременное и актуально бесконечное множество значений. Известно также, что если формальная система непротиворечива, то в ней не выводима некоторая формула, содержательно утверждающая непротиворечивость этой системы. В настоящее время оба утверждения не представляются ученым логически связанными.

Результаты: На модели познания числа π можно показать, что актуально бесконечное множество знаков этого числа потенциально бесконечно познается наукой. При этом объектом познания является актуально бесконечное знание. При переходе от носителя информации к человеческому знанию информация приобретает смысл. Теоремы Гёделя о неполноте указывают: при переходе от «знания о конечном» к «знанию о бесконечном» происходит смысловой переход к числам, недостижимым с помощью математической индукции.

Область применения результатов: Результаты исследования могут быть использованы для построения новейших алгоритмов вычислений последовательности знаков счетного множества и осмысления заложенной в иррациональных числах информации.

Выводы: Современная наука страдает неосознанным страхом перед бесконечностью. Избежать этот страх поможет следующий принцип: актуальная бесконечность потенциально бесконечно познаваема.

Ключевые слова: потенциальная и актуальная бесконечность; информация и материальный носитель информации; индуктивные и неиндуктивные числа.

Numerical Model of Cognition of the Infinite

Godarev-Lozovsky Maxim Grigorievich – Chairman of the Saint Petersburg Philosophical Club of the Russian Philosophical Society (House of Scientists in Lesnoy), head of the scientific and philosophical seminar of the Russian Philosophical Society in Saint Petersburg, Saint Petersburg, Russia.

Email: godarev-lozovsky@yandex.ru

Abstract

Background: Potential infinity implies a certain “domain of becoming”, i. e. a non-variable and actually infinite set of values. It is also known that if a formal system is consistent, then it does not derive some formula that meaningfully asserts the consistency of this system. At the present time, both statements seem not logically related.

Results: On the model of the number pi cognition, we have shown that an actual infinite set of signs of this number is potentially infinitely cognizable by science. In this case, the object of cognition is actually infinite knowledge. In the transition from an information carrier to human knowledge, information acquires meaning. Gödel’s incompleteness theorems indicate that in the transition from “knowledge of the finite” to “knowledge of the infinite” there is a semantic transition to numbers that are unattainable by mathematical induction.

Implications: The results of the study can be used to construct the latest algorithms for calculating the sequence of signs of a countable set and understanding the information inherent in irrational numbers.

Conclusion: Modern science suffers from an unconscious fear of infinity. The following principle will help to avoid this fear: actual infinity is potentially infinitely cognizable.

Keywords: potential and actual infinity; information and material information carrier; inductive and non-inductive numbers.

1 Неявные предпосылки концепции числа π

Первый возникающий вопрос: может ли научная концепция включать в себя неразрешимые в Гёделевом смысле предложения?

Известно, что К. Гёдель показал: в содержательных формальных системах имеются неразрешимые предложения, то есть предложения, которые недоказуемы и одновременно неопровержимы. Первая теорема Гёделя о неполноте: если формальная арифметика непротиворечива, то в ней существует невыводимая и неопровержимая формула. Вторая теорема Гёделя о неполноте: если формальная арифметика непротиворечива, то в ней невыводима некоторая формула, содержательно утверждающая непротиворечивость этой арифметики.

При этом теоремы Гёделя в настоящее время философски обобщают следующим образом: внутри некоторой системы знаний нельзя доказать, что эта система непротиворечива. Не существует полной и непротиворечивой системы знаний: либо система непротиворечива, либо не полна, а полная формализация не может быть завершена.

Мы полагаем, что прав А. В. Бессонов, который показывает, что не выводимость некоторой формулы, содержательно утверждающей непротиворечивость арифметики, не значит, что не выводимы все формулы, содержательно утверждающие непротиворечивость этой арифметики. Более того, он продемонстрировал доказуемую формулу, которая вполне выражает непротиворечивость формальной арифметики и аксиоматики Пеано (РА). Интересно, что этот автор средствами математической логики убедительно доказывает следующую, третью теорему о неполноте. «Если РА непротиворечива, то для любой формулы А формула, «выражающая» недоказуемость А, недоказуема в РА.

Если РА ω-непротиворечива, то для любой недоказуемой в РА формулы А формула, «выражающая» недоказуемость А, неразрешима в РА» [1, с. 186]. Таким образом, как полагает А. В. Бессонов: если PA непротиворечива, то в ней имеется некоторая формула, одним из возможных способов выражающая непротиворечивость PA и доказуемая в PA.

Однако современная наука, субъективно абсолютизируя результаты теорем Гёделя о неполноте, абсолютизирует как собственное знание, так и собственное незнание. Мнение научного истеблишмента, существующее в настоящее время, вполне согласуется по духу с известными догмами: «Любая фраза китайского языка является верным высказыванием, если она содержится в цитатнике товарища Мао Дзе Дуна, и неверна, если не содержится… Листай цитатник товарища Мао Дзе Дуна, пока не найдёшь искомое высказывание. Если оно найдено, то оно верно, а если цитатник закончился, а высказывание не найдено, то оно неверно». Наверное, такое в науке происходит потому, что часто забывается мысль Сократа: зная о своем незнании, я знаю больше, чем все остальные.

Тем не менее мы полагаем, что наука не должна апеллировать к недоказуемым утверждениям и, в частности, к неразрешимым в Гёделевом смысле предложениям. Одним из подобных произвольных допущений может быть, например, такое: мы бездоказательно утверждаем, что определенно очередная из неизвестных пока науке цифр в последовательности знаков числа π = 3,141… – это цифра 9.

Второй вопрос, который вполне актуален в теоретическом аспекте: имеет ли бесконечная информация смысл и объективизируема ли она?

В самом общем виде определим информацию по А. Д. Урсулу как разнообразие [2, с. 57–70]. Более узкое определение информации предлагается И. М. Гуревичем через устойчивые определенное время неоднородности произвольной физической системы. Этот же автор формулирует следующий важнейший принцип познания Вселенной, понимаемой им как наблюдаемая Метагалактика: Вселенная, объем информации в которой конечен, эффективно познаваема [см.: 3]. В связи с вышеизложенным вполне понятным становится то, что осмысление и объективизация бесконечной информации с точки зрения теории информации не представляется возможным.

Концептуальный подход к предлагаемому нами определению понятия «информация» обозначил А. Г. Дугин в вызвавшем огромный резонанс пленарном докладе на форуме «Дни Петербургской философии–2008»: «Информация – это знание, лишенное смысла. Информационный человек заменяет человека знающего. Чем большей информацией мы обладаем, тем меньше понимаем что-либо: сегодня человек-эрудит, специалист-справочник не знает ничего. Таковы реалии постмодерна, где человек познающий практически ликвидирован, то есть заменен на homo economicus. Другими словами, познание смыслов мутировало на капитализацию информации» [4]. Обобщая, мы можем заключить, что бесконечная информация для науки лишена смысла, ведь её определенно невозможно объективизировать.

Третий вопрос, который мы вправе задать: можно ли полагать, что знание – это осмысленная и объективизированная (персонально, либо коллективно), информация?

Можно согласиться с известным подходом к пониманию информации как интерпретации фактов, при этом знание понимается как персонализированная информация [см.: 5]. Однако мы полагаем, что знание и память могут быть не только индивидуальными, но и коллективными. При этом научное знание – это ещё инвариант и цель познания, которое в свою очередь логически допустимо только в случае существования объекта, на который оно, то есть познание, направлено. А. Ф. Лосев писал: «…как бы мы ни думали, что идее принадлежит лишь абстрактное существование, и как бы ни верили в то, что только материальное существование есть полная действительность той или другой идеи, мы все же с самого начала поставлены перед абсолютной необходимостью понять число в его идее, в его сущности, в его первоначальном смысловом содержании» [6, с. 4]. Эта мысль имеет прямое отношение к пониманию числа 3,141… Действительно: знание – это информация, которая приобрела для науки смысл.

Следующий вопрос: допустима ли потенциальная бесконечность только в случае существования актуально бесконечной области её становления?

Важно то, что натуральный ряд завершен актуально, не имея последнего элемента, при том, что этот ряд потенциально бесконечно расширяем нами в процессе его познания. Актуально бесконечное множество равномощно своей правильной части. Часть потенциально бесконечного множества не равномощна целому. Если мы будем рассматривать бесконечность в потенции и как процесс, например, как процесс подсчета множества возрастающих натуральных чисел 1, 2, 3, …, то вместе с каждым числом n мы можем взять большее (n+1). Если же мы рассматриваем множество всех натуральных чисел, взятых разом N = {1, 2, 3, …}, то тогда мы имеем актуальную бесконечность чисел, имеющую мощность счетного множества [см.: 7, с. 73–94].

При этом логически потенциальная бесконечность, как справедливо полагает В. Н. Катасонов, подразумевает некоторую «область становления», то есть некоторое непеременное и актуально бесконечное множество значений [см.: 8, с. 36]. Разумеется, что наши рассуждения неизбежно приводят нас к неограниченному (потенциально бесконечному) познанию актуально бесконечной последовательности знаков числа π = 3,141…

Согласимся с популяризатором науки А. В. Жуковым, который сравнивает постижение счетного множества знаков числа π «…с процессом бесконечного приближения к пределу. С каждым новым шагом мы всё ближе и ближе к заветной цели, однако, вожделенный предел по-прежнему продолжает оставаться от нас на расстоянии бесконечного количества шагов» [9, с. 2].

Как мы полагаем, в интересующем нас случае предел – это актуальная бесконечность знаков числа π, процесс постижения которых определенно потенциально бесконечен. При этом существование потенциальной бесконечности вне актуально бесконечной области её становления для науки не имеет смысла.

Заключительный вопрос: если информация, запечатленная на материальном носителе, теоретически доступна осмыслению и полной объективизации, то можно ли утверждать, что знание вне материального носителя – частично объективизируемо?

Определим познаваемую наукой Вселенную (Метагалактику) как универсальный материальный носитель информации. При этом сама Вселенная определенно бесконечна в пространстве и времени, в отличие от той конечной информации, которую мы в состоянии познать. Но что может существовать вне материального носителя? Например, вне материального носителя существуют законы природы, которые в сформулированном виде во Вселенной как феномены отсутствуют. Но зато они присутствуют как открываемые наукой ноумены, которые затем запечатлеваются людьми на информационном носителе. В связи с предлагаемым подходом приведем следующие из основополагающих предпосылок минимализма У. Хэтчера.

«1. Существенная (нетривиальная) часть человеческого знания может быть объективизирована.

2. Человеческое знание во всей полноте не может быть объективизировано (тотальная объективизация невозможна).

3. Все, что может быть объективизировано, должно быть объективизировано (объективизация имеет позитивное значение).

4. Граница между объективизируемым и не объективизируемым не может быть объективизирована (объективизация доказывается только путем выполнения объективизации).

5. Действительное человеческое знание, которое не поддается объективизации, не есть иррациональное, но транс-рациональное знание (то есть совместимое с тем знанием, которое было корректно, не по-редукционистски, объективизировано).

6. Объективизация – это, прежде всего, средство достижения ясности, и она не является целью сама по себе» [10, с. 11].

Таким образом, мы с уверенностью можем утверждать: знание вне материального носителя объективизируется, но объективизируется частично. В самом общем виде обосновав предпосылки к пониманию числа π = 3,141… мы можем перейти к его самой общей концепции.

2 Общая концепция числа π

Мы полагаем, что существует актуально бесконечное счетное множество знаков числа 3,141…, что отражает аксиома Лозовского. Приведем развернутые основания аксиомы Лозовского в следующей формулировке: потенциально бесконечное множество знаков периодической дроби имеет мощность конечного множества, а актуально бесконечное множество знаков непериодической дроби имеет мощность счетного множества. Аксиома названа в честь деда автора статьи, Максима Семеновича Лозовского, который, будучи инвалидом, ушел в ополчение и пропал без вести в 1942 году под Синявино. Самые важные основания этой аксиомы следующие.

В 1882 году фон Линдеман доказал – последняя цифра числа π не может быть найдена с помощью циркуля и линейки, что окончательно показывало то, что задача квадратуры круга неразрешима и никогда не будет найдено способа, чтобы получить точное значение числа π. Соответственно, невозможно получить точное значение любого другого иррационального числа, представляемого непериодической дробью.

Однако между двумя рациональными числами, представляемыми периодической дробью, в частности между числами 0,(9) и 1,(0) обязательно находится среднее арифметическое этих чисел, формально это число 0,9…[5], которое не учитывается при гипотетическом допущении актуальной бесконечности множества знаков периодической дроби.

В случае же потенциальной бесконечности множества знаков всякой непериодической дроби, включая число 3,141…, это число не было бы представлено единственной точкой на числовой прямой, что противоречит аксиоматике теории множеств. Ведь в этом случае непериодическая дробь имела бы переменное количественно и неопределенное качественно множество знаков, а, соответственно, не имела бы, условно выражаясь, «постоянного места» на числовой прямой.

К тому же в случае Дедекиндова сечения иррациональным числом оно разбивает актуально бесконечную числовую прямую на две части (без остатка в виде пробела или скачка), и, соответственно, само число, которое это сечение производит, не может не иметь в десятичном представлении актуально бесконечного множества знаков [см.: 11, с. 213–218].

Известно, что существует конечное множество известных и определенных (объективизированных) знаков числа 3,141… То, что отношение длины окружности к диаметру немногим более 3, было известно ещё древним геометрам, а древнейшие приближения к этому числу относятся к третьему тысячелетию до н. э. Архимед (287–212 гг. до н. э.) нашел три первых точных знака числа π = 3,14. Клавдий Птолемей (ок. 87–165 гг. н. э.) получает шесть знаков числа π = 3,14166. Вычисленные Уильямом Шенксом 707 десятичных знаков числа π были рекордом до середины ХХ века. В 1949 году Джон фон Нейман с коллегами вычислили 2037 знаков. В 2009 году Фабрис Беллар одолел отметку в 2,7 триллиона знаков этого числа. В настоящее время сообщается о более чем 31,4 триллионе известных и полностью объективизированных математиками знаков числа π.

Единственно, что можно достоверно предположить: познание этого числа будет всегда в будущем сопутствовать науке, а сколь угодно большое конкретное его значение будет всегда конечно в любой момент исторического времени.

Наш следующий тезис сводится к тому, что существует множество, состоящее из единственного вопроса: какая цифра числа π следующая за уже известными (объективизированными)?

Вопрос в науке существует от момента его возникновения до момента его исчезновения. Сумма ответов на предшествующие им вопросы составляет «скелет» науки. Под наукой в нашем контексте предлагается понимать точные науки: физику и математику. До того, как вопрос возникает, его не существует в науке. Например, для древнегреческой математики до V в. до н. э. не существовало вопроса о существовании иррациональных чисел. После того, как наука отвечает на тот или иной вопрос, он переходит в историю науки. Например, вопрос о том, существует ли теплород, присутствует только в истории науки, но не в сфере собственно современной физики. Пока ответ признается наукой, он, уточняясь, может сохраняться в ней потенциально бесконечно. Но не своевременно и непоследовательно поставленный вопрос не имеет смысла. Например, сегодня, когда наука знает примерно 31,4 триллиона знаков числа π, вопрос о конкретной цифре пятидесяти триллионного знака этого числа, очевидно, не имеет смысла.

Что касается философии, то для неё все вопросы и все ответы на них вполне можно рассматривать как «вечные», то есть существующие вне исторического контекста. Видимо, не случайно ведущие научные журналы России гордо именуются: «Успехи физических наук» и «Успехи математических наук», а ведущий российский философский журнал называется иначе: «Вопросы философии».

Известно, что по мере увеличения числа испытаний последовательность цифр числа 3,141… отклоняется от произвольно набранной последовательности.

Результат вычислительного эксперимента показывает следующее. Д. Андерсен разработал программу, которая занимается поиском среди первых 100 000 000 цифр числа π натурального числа, произвольно вводимого посетителем сайта. Вероятности нахождения такого числа приведены в таблице 1 [см.: 9, с. 72].

Таблица 1 – Результаты поиска произвольно вводимого числа

Известно, что существуют конечные алгоритмы по расчету отдельных знаков числа π, находящихся на определенных позициях, и, соответственно, это число не может представлять собой случайную последовательность знаков. Можно с определенностью утверждать также, что существует потенциально бесконечное множество знаков числа π, которые станут известны (будут объективизированы наукой) в будущем. Кстати, обратим внимание, что многие ученые вполне осознают тот факт, что количество рассчитанных цифр числа π считается одним из ключевых показателей развития цивилизации.

Далее рассмотрим интересный факт: в последовательности знаков числа π присутствуют частично объективизируемые числа, которые недостижимы с помощью математической индукции.

Л. Г. Антипенко, отмечая индуктивные свойства чисел, пишет: «Как известно, каждый математик, за исключением, быть может, ультраконструктивистов, признаёт существование (счётной) последовательности натуральных чисел, завершаемой бесконечным ординальным числом ω: 1, 2, 3, …, ω. Отсюда – принцип математической индукции, т. е. принцип порождения натуральных чисел и определения их (индуктивных) свойств» [12, с. 50]. В этой работе утверждается, что существуют натуральные числа со следующими неиндуктивными свойствами: ω, n, n-1, …, 1, 0.

Далее Л. Г. Антипенко обращается к логическому соответствию теоремы Гёделя о неполноте обозначенным неиндуктивным числам. Он пишет: «Таким образом выстраивается рекурсивная последовательность доказуемых формул и вместе с тем рекурсивная последовательность чисел, однозначно соответствующих доказуемым формулам. Формула G содержит в себе отрицание принадлежности к рекурсивной последовательности доказуемых формул, что исключает соответствующее ей число из представленного рекурсивного ряда чисел. Предъявив образец числа с неиндуктивными свойствами, Гёдель тем самым доказал существование неиндуктивных чисел» [12, с. 52].

Иначе выражаясь, Л. Г. Антипенко утверждает, ссылаясь, в частности, на гипотезу Н. Н. Лузина, что существуют числа недостижимые с помощью математической индукции и именно это доказывает теорема Гёделя о неполноте. Но и мы установили ранее, что множество знаков числа π не исчерпывается потенциально бесконечным множеством чисел, связанным с их полным познанием. Ведь всегда недостижимым для математической индукции останется актуально бесконечное множество знаков непериодической дроби 3,141…

Таким образом, неиндуктивная последовательность чисел – это последовательность натуральных чисел вида ω, n, n-1, …, 1, 0, которая включает в себя своеобразную «разность» между актуально бесконечным множеством натуральных чисел (N) и потенциально бесконечным множеством этих же чисел (n+1).

При этом числа, недостижимые с помощью математической индукции, мы в некоторой степени знаем: они частично объективизируемы. Ведь мы можем утверждать, что с 10 % вероятностью знаем значение любого члена из всей актуально бесконечной последовательности знаков числа π.

И, наконец, наш заключительный тезис: существует конечное множество равновероятных ответов (0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9) о значении любого члена из всей последовательности знаков числа π.

Мы покажем, что настоящий тезис основан на совпадении результата теоретико-множественного анализа с результатом вычислительного эксперимента. Имеющиеся в настоящее время данные вычислительного эксперимента свидетельствуют о том, что среди первых 200 000 000 000 десятичных знаков числа π (не считая целой части) все цифры встречаются примерно одинаково (таблица 2).

Таблица 2 – Частота встречи цифр

Как видно из таблицы 2, доля появлений каждой десятичной цифры примерно равна одной десятой (погрешность такого приближения не превышает 0,0015 %) [см.: 9, с. 71].

Один из ведущих математиков ХХ века Э. Борель был убежден в том, что вероятности обнаружения тех или иных цифр в последовательности знаков числа π связаны со свойством этого числа быть нормальным числом: «Мы называем десятичными вероятности появления той или иной цифры некоторого числа (целого или дробного), записанного в десятичной системе… нужно считать весьма вероятным, что все просто определяемые числа, за исключением чисел рациональных, нормальны… что число π есть нормальное число в десятичной системе» [13, с. 59–64]. Говорят, что иррациональное число является нормальным в десятичной системе счисления, если в его десятичном представлении цифры 0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 встречаются с одинаковой частотой. Однако известно, что среди математиков существует и противоположное мнение. Мнения разделились, как мы полагаем, в силу того, что математики часто не учитывают сущностного различия актуальной и потенциальной бесконечности, которое мы отметили несколько ранее.

Мы полагаем, что в силу актуальной бесконечности множества знаков числа π всякая правильная часть этого множества тождественна целому. Но множество цифр в десятичном представлении этого числа конечно: их всего десять. При этом подмножество знаков, выражаемых каждой из десяти цифр в числе π, должно быть также актуально бесконечным, так как представляет собой правильную часть всего актуально бесконечного множества знаков этого числа. Таким образом, теоретико-множественный анализ показывает: число π – определенно есть нормальное число. Ведь подмножество знаков каждой из цифр в актуально бесконечном множестве знаков этого числа находится во взаимно однозначном соответствии как с целым множеством, так и с каждым из остальных девяти подмножеств.

3 Отдаленные философские выводы из концепции числа π

Существует на материальном носителе:

– конечная информация (мозг и Метагалактика).

Существуют вне материального носителя:

– конечное знание о конечном (индивидуальная и коллективная память);

– конечное знание о бесконечном (актуальная бесконечность);

– бесконечное знание о бесконечном (абсолютная в Канторовом смысле бесконечность).

Познание в динамике представляет собой следующее:

– при переходе от носителя информации к человеческому знанию – информация приобретает смысл;

– при переходе от «знания о конечном» к «знанию о бесконечном» – происходит смысловой переход к числам, недостижимым с помощью математической индукции;

– актуально существует «бесконечное знание о бесконечном», имеющее смысл «абсолютного предела всякого познания».

4 Принцип познания бесконечного

Известный американо-израильский физик М. Ливио пишет: «Вопреки распространённому заблуждению, теоремы о неполноте Гёделя не предполагают, что некоторые истины так и останутся навеки непознанными. Кроме того, из этих теорем не следует, что человеческие способности к познанию так или иначе ограниченны. Нет, теоремы всего лишь показывают слабости и недостатки формальных систем» [14, с. 280–291]. Однако теоремы Гёделя о неполноте, как уже отмечалось нами ранее, буквально потрясли ученое сообщество.

«Есть ли границы познания? Возможен ли конец науки?», спрашивает Д. Хорган и всей своей вызвавшей большой резонанс книгой отвечает положительно на этот вопрос: ведь о конце науки возвещают самые известные ученые мира [см.: 15]. Действительно, физики-теоретики «заметают под ковер» расходимости и устраняют эфир; интуиционисты и конструктивисты отрицают актуальную бесконечность, а инструменталисты не замечают апорий Зенона, связанных с движением. Всё это звенья одной цепи, вызванной страхом перед бесконечностью. Истиная философия может и должна противопоставить этим «внутри и околонаучным страхам» свою взвешенную позицию. Хоакин Наварро в заключение своей известной книги пишет: «Допустим, что некоторые утверждения о числе π связаны с бесконечностью – весьма тонкой областью, расположенной на переднем рубеже математики. Именно в этой области выводы Гёделя уже получили подтвеждение» [16, с. 130].

Мы предлагаем в качестве основной идеи, вокруг которой возможно объединение здоровых сил науки, следующий принцип: актуальная бесконечность потенциально бесконечно познаваема.

Литература

1. Бессонов А. В. К интерпретации теорем Гёделя о неполноте арифметики // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. – № 4 (16). – 2011. – С. 177–189.

2. Урсул А. Д. Природа информации: философский очерк. 2-е изд. – Челябинск: ЧГАКИ, 2010. – 231 с.

3. Гуревич И. М. Физические законы и свойства природы как следствие законов информатики // Сервер LNFM1. Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова. – URL: http://lnfm1.sai.msu.ru/SETI/koi/articles/gurevich_2011-05-27.pdf (дата обращения 01.03.2021).

4. Дугин А. Г. Информация – это знание, лишённое смысла // Дугин ТВ. – URL: http://dugin.tv/content/informaciya-eto-znanie-lishyonnoe-smysla (дата обращения 01.03.2021).

5. Костромина С. Н., Гнедых Д. С. Информация и знание: подходы к пониманию процессов усвоения информации и формирования знаний в обучении // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. – 2015. – Т. 5. – № 2. – С. 5–14.

6. Лосев А. Ф. Хаос и структура. – М.: Мысль, 1993. – 831 с.

7. Годарев-Лозовский М. Г. Возможная в будущем парадигма в основании точных наук // Credo New. – 2021 – № 1 (105). – URL: http://credo-new.ru/archives/2358 (дата обращения 01.03.2021).

8. Катасонов В. Н. Концепция актуальной бесконечности как место встречи богословия, философии и науки. Диссертация на соискание степени доктора богословия. – М., 2012. – 54 с.

9. Жуков А. В. Вездесущее число π. – М.: URSS, 2018. – 237 с.

10. Хэтчер У. Минимализм. – СПб.: Аксиос, 2003. –119 с.

11. Годарев-Лозовский М. Г. Метатеоретическая аксиома о различной мощности множества знаков периодической и непериодической дробей, её основные следствия // Материалы IV Российской конференции «Основания фундаментальной физики и математики», 11–12 декабря 2020 года. – М.: РУДН, 2020. – 245 с.

12. Антипенко Л. Г. О философско-мировоззренческом значении Гёделевых теорем неполноты // Философская школа. – 2020. – № 11. – С. 49–55. DOI: 1024411/2541–7673–2020–11105.

13. Борель Э. Вероятность и достоверность. – М.: Государственное издательство физико-математической литературы, 1961. – 119 с.

14. Ливио М. Был ли Бог математиком? – М.: АСТ, 2016. – 384 с.

15. Хорган Д. Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки / Пер. с англ. М. Жуковой. – СПб.: Амфора, 2001. – 479 с.

16. Наварро Х. Секреты числа π. Почему неразрешима задача квадратуры круга. – М.: Де Агостини, 2014. – 144 с.

References

1. Bessonov A. V. Toward an Interpretation of Godels Incompleteness Theorems [K interpretatsii teorem Gedelya o nepolnote arifmetiki]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Politologiya (Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science), 2011, no. 4 (16), pp. 177–189.

2. Ursul A. D. Nature of Information: A Philosophical Essay [Priroda informatsii: filosofskiy ocherk]. Chelyabinsk: ChGAKI, 2010, 231 p.

3. Gurevich I. M. Physical Laws and Properties of Nature as a Combination of Computer Science Laws [Fizicheskie zakony i svoystva prirody kak sledstvie zakonov informatiki]. Available at: http://lnfm1.sai.msu.ru/SETI/koi/articles/gurevich_2011-05-27.pdf (accessed 01 March 2021).

4. Dugin A. G. Information is Knowledge without Sense [Informatsiya – eto znanie, lishennoe smysla]. Available at: http://dugin.tv/content/informaciya-eto-znanie-lishyonnoe-smysla (accessed 01 March 2021).

5. Kostromina S. N., Gnedykh D. S. Information and Knowledge: Approaches to Understanding Assimilation of Information and Knowledge Formation in Education [Informatsiya i znanie: podkhody k ponimaniyu protsessov usvoeniya informatsii i formirovaniya znaniy v obuchenii]. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta im. A. S. Pushkina (The Bulletin of Leningrad State University named after Alexander Pushkin), 2015, vol. 5, no. 2, pp. 5–14.

6. Losev A. F. Chaos and Structure [Khaos i struktura]. Moscow: Mysl, 1993, 831 p.

7. Godarev-Lozovsky M. G. Possible Future Paradigm at the Heart of Exact Sciences [Vozmozhnaya v buduschem paradigma v osnovanii tochnykh nauk]. Credo New, 2021, no. 1 (105). Available at: http://credo-new.ru/archives/2358 (accessed 01 March 2021).

8. Katasonov V. N. A Concept of Actual Infinity as a Meeting Place for Theology, Philosophy and Science. Dissertation for the Degree of Doctor of Theology [Kontseptsiya aktualnoy beskonechnosti kak mesto vstrechi bogosloviya, filosofii i nauki. Dissertatsiya na soiskanie stepeni doktora bogosloviya], Moscow, 2012, 54 p.

9. Zhukov A. V. Ubiquitous Number π [Vezdesuschee chislo π]. Moscow: URSS, 2018, 237 p.

10. Hatcher W. Minimalism [Minimalizm]. St. Petersburg: Aksios, 2003, 119 p.

11. Godarev-Lozovsky M. G. Metatheoretic Axiom about the Different Cardinality of the Set of Signs of Periodic and Non-Periodic Fractions, Its Main Consequences [Metateoreticheskaya aksioma o razlichnoy moschnosti mnozhestva znakov periodicheskoy i neperiodicheskoy drobey, ee osnovnye sledstviya]. Materialy IV Rossiyskoy konferentsii “Osnovaniya fundamentalnoy fiziki i matematiki”, 11–12 dekabrya 2020 goda (Proceedings of the IV Russian Conference “Foundations of Fundamental Physics and Mathematics”, 11–12 December 2020), Moscow: RUDN, 2020, 245 p.

12. Antipenko L. G. On the Philosophical and Worldview Value of Gödel Incompleteness Theorems [O filosofsko-mirovozzrencheskom znachenii Gedelevykh teorem nepolnoty]. Filosofskaya shkola (PhilosophicalSchool), 2020, no. 11, pp. 49–55. DOI: 1024411/2541–7673–2020–11105.

13. Borel E. Probability and Reliability [Veroyatnost i dostovernost]. Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo fiziko-matematicheskoy literatury, 1961, 119 p.

14. Livio M. Was God a Mathematician? [Byl li Bog matematikom?]. Moscow: AST, 2016, 384 p.

15. Horgan J. The End of Science: Facing the Limits of Knowledge in the Twilight of the Scientific Age [Konets nauki: Vzglyad na ogranichennost znaniya na zakate Veka Nauki]. St. Petersburg: Amfora, 2001, 479 p.

16. Navarro J. Secrets of the Number π. Why the Problem of Quadrature of a Circle Is Unsolvable [Sekrety chisla π. Pochemu nerazreshima zadacha kvadratury kruga]. Moscow: De Agostini, 2014, 144 p.

© М. Г. Годарев-Лозовский, 2021

Новый номер!

УДК 172

Арефьев Михаил Анатольевич – Санкт-Петербургский государственный аграрный университет, заведующий кафедрой философии и культурологии, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ant-daga@mail.ru

SPIN: 9986-1955

Клешнева Любовь Ильинична – Санкт-Петербургский государственный аграрный университет, аспирант кафедры философии и культурологии, Санкт-Петербург, Россия.

Email: uliunuchna@mail.ru

SPIN: 8007-8740

Авторское резюме

Состояние вопроса: Социокультурная практика информационного общества вызвала к жизни такой социальный институт как волонтёрство. В современном обществе волонтёрство решает ряд задач: осуществление помощи нуждающимся, поддержка лиц, находящихся в затруднительном положении, что в наибольшей степени проявилось в эпоху пандемии.

Результаты: Двадцать первый век в современной России вызвал к жизни феномен волонтёрства как проявление многовековой традиции реализации альтруистического чувства в человеческом сообществе. Функционально это поддерживает лучшие духовные качества личности: солидарность, сочувствие, сопереживание.

Область применения результатов: Результаты исследования могут быть использованы для преподавания курса философии, разделов «Социальная философия» и «Этика». С практической точки зрения выводы могут быть использованы при подготовке студентов к социальной работе.

Методы исследования: В статье применены философские и общенаучные методы, в том числе используется системный подход, метод культурно-сравнительного анализа. Ведущим является методология социально-философского исследования.

Выводы: Волонтёрство – это феномен социальной активности, один из показателей развития гражданского общества. Коммуникационные аспекты социального бытия человека как явление информационного общества выступают движущей силой волонтёрского движения.

Ключевые слова: волонтёрство; информационное общество; коммуникации; высшие духовные ценности; общественные функции волонтёрского движения.

Volunteering as an Emerging Social and Cultural Institution of Information Society

Arefiev Mikhail Anatolyevich – Saint Petersburg State Agrarian University, Head of the Department of Philosophy and Cultural Studies, Doctor of Philosophy, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: ant-daga@mail.ru

Kleshneva Lyubov Ilinichna – Saint Petersburg State Agrarian University, postgraduate student of the Department of Philosophy and Cultural Studies, Saint Petersburg, Russia.

Email: uliunuchna@mail.ru

Abstract

Background: The sociocultural practice of our time has given rise to such a social institution as volunteering. In modern society, volunteering solves a number of tasks: providing assistance to those in need, supporting people in difficult situations, which is so evident in the era of the pandemic.

Results: The twenty-first century in modern Russia has brought to life the phenomenon of volunteering as a manifestation of the centuries-old tradition of expressing altruistic feelings in the human community. Functionally, this phenomenon maintains the best spiritual qualities of the individual: solidarity, sympathy, empathy.

Implications: The research results can be used in teaching philosophy, social philosophy and ethics. From a practical point of view, the findings can be useful in training students for social work.

Research methods: The article uses philosophical and general scientific methods, including a systematic approach, the method of cultural and comparative analysis. The leading one is the methodology of social and philosophical research.

Conclusion: Voluntary work is a manifestation of social activity, one of the indicators of civil society development. The communication aspects of human social life as a phenomenon of information society are the driving force of the volunteer movement.

Keywords: volunteering; information society; communications; higher spiritual values; social functions of the volunteer movement.

Понятие «социокультурный институт» – одно из самых востребованных сегодня в социальной философии, философии культуры и социологии. «Институт», «институционализация», «институция» – эти близкие по смыслу термины, тем не менее, несут различную содержательную нагрузку. Понятие «институт» чаще всего определяется как устойчивая форма совместной деятельности людей по использованию общественных ресурсов для удовлетворения материальных и духовных потребностей человека и социума. Петербургский социальный философ А. Г. Давыденкова определяет социальный институт как «специфическое социальное образование, призванное обеспечить воспроизводство общественных отношений, надёжность и регулярность удовлетворения основных потребностей общества и человека. Благодаря социальным институтам в обществе достигается стабильность, предсказуемость поведения людей, устойчивость их социальных связей» [7, с. 34].

Уральские исследователи Т. С. Васильева и В. В. Орлов характеризовали институт по преимуществу как социальное учреждение следующими словами: «Право родственно морали и возникает из нравственных взглядов и норм с появлением классов, и государства. Определённая часть нравственного сознания и норм “ужесточается” и формализуется, превращаясь в явления права. В отличие от морали, право имеет своё учреждение, или институт, – государство» [4, с. 274]. Поскольку социальный институт выступает как сложная конструкция, то в её основе заложены нормативные связи, которые соединяют типы поведения с культурными стандартами. Поэтому в социальной философии под институтом понимается совокупность лиц, учреждений, осуществляющих конкретные общественные функции по установленным определённым образом правилам и установкам.

Несколько иначе социальный институт характеризуется в социологической литературе. В качестве примера можно взять его определение из Российской социологической энциклопедии: это «относительно устойчивые типы и формы социальной практики, посредством которых организуется общественная жизнь, обеспечивается устойчивость связей и отношений в рамках социальной организации общества» [8]. Здесь акцент делается на различные формы социальной практики, поэтому деятельность социальных институтов определяется, во-первых, набором специфических социальных норм и предписаний, регулирующих соответствующие типы поведения; во-вторых, интеграцией их в социально-политическую идеологию и ценностную структуру общества; в-третьих, наличием материальных средств и условий, обеспечивающих успешное выполнение нормативных предписаний и осуществление социального контроля. Данное понимание содержательной стороны социального института позволяет нам выявить специфику, организационные особенности такого становящегося института российского гражданского общества как волонтёрство.

Термин «институционализация» связан с юридическим понятием «институция», что говорит о таком процессе как социализационное закрепление институтов. Завершением процесса институционализации является формирование нового вида социальной деятельности или появление нового культурного института. В философии образования институционализация используется для выявления специфики познавательных процессов. В этом контексте мы можем привести высказывание академика РАЕН А. О. Бороноева о процессе институционализации социологии как научной дисциплины в нашей стране. Он пишет: «В развитии социологии и социологического образования в России Санкт-Петербургский университет на всех этапах занимает особое место. Не будет преувеличением, если скажем, что институционализация отечественной социологии во многом проходила в этом университете. Здесь работали и создавали свои труды Н. И. Кареев, Н. М. Коркунов, А. С. Лаппо-Данилевский, М. И. Туган-Барановский, Л. И. Петражицкий, П. А. Сорокин, К. М. Тахтарёв, Н. А. Гредескул и др.» [2, с. 16]. Для нас в данной статье институционализация связана с процессом появления и становления волонтерского движения как одного из видов социальной активности.

Социальное бытие современной России напрямую связано с проблемами мирового масштаба, вызванными пандемией коронавируса. Эпидемия стала мощным импульсом для развития добровольческого движения волонтёров. Хотя, если мы обратимся к истории этого вопроса, то для нашей страны прообразом волонтёрства было формирование движения стройотрядов. Молодёжно-студенческие стройотряды были обязательным элементом быта и проявлением социальной активности советских студентов. Социальные философы пишут: «Если в советское время одним из важнейших социальных институтов, способствующих социализации молодёжи, и в первую очередь студенчества, было стройотрядовское движение, то сегодня на смену ему пришло волонтёрство» [13, с. 214].

Особенностью стройотрядовского движения была его иерархичность, вертикаль руководства от всесоюзного масштаба (Центральный штаб стройотрядов при ЦК ВЛКСМ) до штабов вузовского или техникумовского уровня. Волонтёрство в этом плане отличается большей стихийностью, самодеятельностью и самостоятельностью. Хотя после указа 2017 года Президента В. В. Путина «О Дне добровольца (волонтера)» [см.: 14], официоз и формальная сторона стали набирать силу. Показателем формализации отношения к движению стали многочисленные инструкции на тему «Как стать волонтёром?» Сегодня функционируют различные центры поддержки волонтерства (по сути дела идёт коммерциализация движения), создана единая информационная система добровольчества, проводятся обучающие курсы и конкурсы и т. д. По нашему запросу на сегодня нашлось 19 миллионов результатов (то есть материалов) в Интернете, посвященных волонтёрскому движению в России, а под ними, как правило, рубрикации: показать только коммерческие предложения, разместить рекламу и пр.

Несмотря на отдельные попытки использовать обращение к волонтёрству в асоциальных, с нашей точки зрения, целях, мы настаиваем на позитивном восприятии этого феномена. Волонтёрство как проявление социальной активности с акцентом на экономическую составляющую основательно проанализировано профессором Кубанского государственного технологического университета М. Б. Щепакиным с соавторами [см.: 15]. Ими была проведена исследовательская работа по анализу различных способов определения содержания волонтёрской деятельности. В исследовании была поставлена задача определения самого понятия и сущностных характеристик волонтёрства. Во-первых, со ссылкой на словарь-справочник по социальной работе дано определение волонтёрства как широкого круга деятельности, включая традиционные формы взаимопомощи и самопомощи, официальное предоставление услуг и другие формы гражданского участия, которые осуществляются добровольно на благо широкой общественности без расчёта на денежное вознаграждение [см.: 6]. Во-вторых, подчёркнуто, что эта неоплачиваемая, сознательная, добровольная деятельность на благо других основана на идеях бескорыстного служения гуманным идеалам человечества и не преследует целей извлечения прибыли, получения оплаты или карьерного роста. В-третьих, отмечается, что в основе волонтёрского движения лежит старый, веками наработанный принцип: хочешь почувствовать себя человеком – помоги другому (одна из формулировок «золотого» правила морали). В-четвертых, для усиления значимости третьего пункта сделана ссылка на работу Джесси Рассел: «Волонтёры не получают зарплату не потому что они бесполезны, а потому что они бесценны» [11, с. 115]. Всё же нам в большей степени импонирует определение волонтёрского движения, данное московским социологом В. А. Сушко (МГУ им. М. В. Ломоносова), которая пишет: «Волонтёрство традиционно определяется как форма гражданского участия, которое обычно осуществляется добровольно на благо широкой общественности… Особое распространение альтруистическая помощь получает посредством социальных сетей» [12, с. 43.]. Акцентуация на альтруистической составляющей волонтёрства имеет давнюю традицию в отечественной социально-философской мысли [см.: 1].

В качестве институционально закреплённой практики волонтёрство выполняет следующие функции: во-первых, экономическую, поскольку оно является одним из социальных ресурсов; во-вторых, социализирующую, в результате осуществления которой волонтёр устанавливает качественно новые социальные связи, приобщается к миру высших духовных ценностей (альтруизм, взаимопомощь, солидарность, справедливость и др.); в-третьих, досуговую (участие волонтёров в культурных мероприятиях – например, студенты Санкт-Петербургского института искусства и культуры традиционно участвуют как волонтёры в мероприятии «Ночь музеев»); в-четвёртых, воспитательную – в приобретении опыта личностного общения и т. д.

Сегодня значительную роль в организации волонтёрского движения играют социальные сети, актуальность которых особенно возросла в условиях пандемии. В исследовательской литературе появился даже термин «сетевая гражданская активность» [см.: 9; 10]. Социальные сети – это множество Интернет-сообществ (Facebook, MySpace, Twitter, «ВКонтакте», «Одноклассники» и др.). Их появление связано с созданием определённых технологий, которые способны к проверке и передаче информации. Кроме регистрации в рамках той или иной сети каждому пользователю выделяется отдельное личное пространство (для текстовой информации, фото, аудио- и видеофайлов). У пользователей социальных сетей появилась возможность соорганизовываться по интересам, публично обсуждать интересующие их вопросы и принимать коллективное решение. Функция общения таким образом становится ведущей для пользователей социальными сетями. В качестве примера можно привести данные по опросу самарских студентов (Самарский национальный исследовательский университет имени академика С. П. Королёва, 110 человек, имеющих опыт волонтёрства): «Обращение к ресурсам Интернета позволило опрошенным решить следующие задачи:

– получить информацию – 93,5 % опрошенных;

– найти единомышленников – 88,7 %;

– передать информацию – 79 %;

– уточнить информацию – 59,6 %;

– поблагодарить – 43 %;

– разместить информацию в качестве рекламы – 24,1 %;

– выяснить личные отношения – 1,6 %» [3, с. 281].

Ответы свидетельствуют, что Интернет работает как средство решения задач информационного характера. Это показывает, что российская молодёжь, а студенческая – особенно, позитивно относится к становящемуся в России постиндустриальному (информационному) обществу.

В научной литературе, посвященной выявлению сущностных характеристик информационного общества, существует великое множество публикаций. Мы присоединяемся к суждению В. С. Гриценко, которая характеризует этот тип социального бытия следующими словами: «Во второй половине ХХ века передовые страны вступают в новую стадию развития, названную постиндустриальным (информационным) обществом. Мы будем пользоваться этими терминами как синонимами… Исследователи определяют этот этап развития также как «информационное общество», «постбуржуазное общество», «посткапиталистический строй», «постпредпринимательское общество», «поздний капитализм», «общество знаний». Интересен шведский термин (К-общество), выражающий три аспекта нового общества: знание, компетенция и коммуникация» [5, с. 84]. Отметим в заключение, что коммуникации как явление информационного общества выступают движущей силой волонтёрского движения, зиждущегося на взаимной помощи и поддержке, с одной стороны, и необходимости осуществления витальной жизненной потребности в общении (коммуникации) – с другой.

Список литературы

1. Арефьев М. А., Давыденкова А. Г. Принцип взаимопомощи русского анархоколлективизма как базисная ценность отечественного кооперативного движения // Сборник материалов XV Свято-Троицких ежегодных международных академических чтений в Санкт-Петербурге. 27–30 мая 2015 г. / Отв. ред. Д. В. Шмонин. – СПб.: РХГА, 2015. – С. 266–268.

2. Бороноев А. О. Социология и социологическое образование в Санкт-Петербургском государственном университете: К 25-летию факультета социологии. – СПб.: Издательство Санкт-Петербургского государственного университета, 2014. – 263 с.

3. Вандышева Л. В. Особенности интернет-общения волонтёров // Азимут научных исследований: педагогика и психология. – 2016. – № 2(15). – С. 280–282.

4. Васильева Т. С., Орлов В. В. Социальная философия: Учебное пособие. – 4-е изд., перераб. и доп. – Пермь: Издательство Пермского государственного университета, 2007. – 340 с.

5. Гриценко В. С. Труд в постиндустриальном обществе. – Пермь: Издательство Пермского национального исследовательского политехнического университета, 2013. – 210 с.

6. Гулина М. А. Волонтёрство // Словарь-справочник по социальной работе. – СПб.: Питер, 2008. – 395 с.

7. Давыденкова А. Г. Философия личности и культурно-институциональные процессы. – СПб.: ЛГУ имени А. С. Пушкина, 2005. – 220 с.

8. Институт социальный // Российская социологическая энциклопедия. – URL: http://www.вокабула.рф/словари/социологический-словарь/институт-социальный (дата обращения 01.03.2021).

9. Мартьянов Д. С. Социологическое исследование политического сознания интернет-пользователей // Вестник Ленинградского государственного университета имени А. С. Пушкина. – 2013. – Т. 2. – № 1. – С. 195–203.

10. Соколов А. В. Сетевая гражданская активность в современной России // Вестник Костромского государственного университета имени Н. А. Некрасова. – 2013. – № 6. – С. 159–161.

11. Рассел Д. Волонтёрство. – М.: Дело, 2013. – 170 с.

12. Сушко В. А. Проявление волонтёрства в современном российском обществе // Теория и практика общественного развития. – 2017. – № 11. – С. 43–46.

13. Туфанов А. О. Вишняков М. А. Волонтёрское движение как показатель общественной самоорганизации: философские и социально-этические аспекты // Философия науки: история и современность: монография / под ред. И. Д. Осипова, С. Н. Погодина. – СПб.: ПОЛИТЕХ-ПРЕСС, 2020. – С. 208–219.

14. Указ Президента Российской Федерации от 27.11.2017 г. № 572 О Дне добровольца (волонтера). – URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/42521 (дата обращения 01.03.2021).

15. Щепкин М. Б., Михайлова В. М., Повесткина А. А. Волонтёрство в обеспечении роста социальной ответственности бизнеса // Sciences of Europe. – 2017. – № 13. – С. 82–87.

References

1. Arefev M. A., Davydenkova A. G. The Principle of Mutual Assistance of Russian Anarcho Collectivism as the Basic Value of the Domestic Cooperative Movement [Printsip vzaimopomoschi russkogo anarkhokollektivizma kak bazisnaya tsennost otechestvennogo kooperativnogo dvizheniya]. Sbornik materialov XV Svyato-Troitskikh ezhegodnykh mezhdunarodnykh akademicheskikh chteniy v Sankt-Peterburge, 27–30 Maya 2015 goda (Collected Materials of the XV Holy Trinity Annual International Academic Readings in St. Petersburg, 27–30 May 2015). Saint Petersburg: RKhGA, 2015, pp. 266–268.

2. Boronoev A. O. Sociology and Sociological Education at St. Petersburg State University: On the 25th Anniversary of the Faculty of Sociology [Sotsiologiya i sotsiologicheskoe obrazovanie v Sankt-Peterburgskom gosudarstvennom universitete: K 25-letiyu fakulteta sotsiologii]. Saint Petersburg: Izdatelstvo Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta, 2014, 263 p.

3. Vandysheva L. V. Features of Internet Communication of Volunteers [Osobennosti internet-obscheniya volonterov]. Azimut nauchnykh issledovaniy: pedagogika i psikhologiya (Azimuth of Scientific Research: Pedagogy and Psychology), 2016, no. 2 (15), pp. 280–282.

4. Vasileva T. S., Orlov V. V. Social Philosophy [Sotsialnaya filosofiya]. Perm: Izdatelstvo Permskogo gosudarstvennogo universiteta, 2007, 340 p.

5. Gritsenko V. S. Labor in a Post-Industrial Society [Trud v postindustrialnom obschestve]. Perm: Izdatelstvo Permskogo natsionalnogo issledovatelskogo politekhnicheskogo universiteta, 2013, 210 p.

6. Gulina M. A. Volunteering [Volonterstvo]. Slovar-spravochnik po sotsialnoy rabote (Dictionary-Guide to Social Work). Saint Petersburg: Piter, 2008, 395 p.

7. Davydenkova A. G. Philosophy of Personality and Cultural and Institutional Processes [Filosofiya lichnosti i kulturno-institutsionalnye protsessy]. Saint Peterburg: LGU imeni A. S. Pushkina, 2005, 220 p.

8. Social Institute [Institut sotsialnyy]. Available at: http://www.вокабула.рф/словари/социологический-словарь/институт-социальный (accessed 01 Marth 2021).

9. Martyanov D. S. A Sociological Study of the Political Consciousness of Internet Users [Sotsiologicheskoe issledovanie politicheskogo soznaniya internet-polzovateley]. Vestnik Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta imeni A. S. Pushkina (The Bulletin of Leningrad State University named after Alexander Pushkin), 2013, vol. 2, no. 1, pp. 195–203.

10. Sokolov A. V. Network Civil Activity in Modern Russia [Setevaya grazhdanskaya aktivnost v sovremennoy Rossii]. Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta imeni N. A. Nekrasova (Bulletin of KostromaStateUniversity named after N. A. Nekrasov), 2013, no. 6, pp. 159–161.

11. Rassel D. Volunteering [Volonterstvo]. Moscow: Delo, 2013, 170 p.

12. Sushko V. A. The Manifestation of Volunteerism in Modern Russian Society [Proyavlenie volonterstva v sovremennom rossiyskom obschestve]. Teoriya i praktika obschestvennogo razvitiya (Theory and Practice of Social Development), 2017, no. 11. pp. 43–46.

13. Tufanov A. O. Vishnyakov M. A. The Volunteer Movement as an Indicator of Social Self-Organization: Philosophical and Socio-Ethical Aspects [Volonterskoe dvizhenie kak pokazatel obschestvennoy samoorganizatsii: filosofskie i sotsialno-eticheskie aspekty]. Filosofiya nauki: istoriya i sovremennost (Philosophy of Science: History and Modernity). Saint Petersburg: POLITEKh-PRESS, 2020, pp. 208–219.

14. Decree of the President of the Russian Federation no. 572 of 27.11.2017 On the Day of the Volunteer (Volunteer) [Ukaz Prezidenta Rossiyskoy Federatsii ot 27.11.2017 g. no. 572 O Dne dobrovoltsa (volontera)]. Available at: http://www.kremlin.ru/acts/bank/42521 (accessed 01 March 2021).

15. Schepkin M. B., Mikhaylova V. M., Povestkina A. A. Volunteerism in Ensuring the Growth of Social Responsibility of Business [Volonterstvo v obespechenii rosta sotsialnoy otvetstvennosti biznesa]. Sciences of Europe, 2017, no. 13, pp. 82–87.

© М. А. Арефьев, Л. И. Клешнева, 2021