Новый номер!
УДК 930.1
Трубицын Олег Константинович – Новосибирский государственный университет, институт философии и права, доцент, кандидат философских наук, Новосибирск, Россия.
Email: trubitsyn77@mail.ru
SPIN: 5197-9813
Авторское резюме
Состояние вопроса: Основная часть теоретических моделей упадка общества разработана на материале аграрных обществ. В настоящее время становится актуальным их критический анализ, важный для определения факторов, которые могут быть причиной упадка современных обществ.
Результаты: Можно выделить два основных подхода к объяснению упадка аграрных обществ. Первый связывает его с деградацией общественной морали, точнее снижением того, что именуется пассионарностью или асабией. Под асабией понимается сочетание таких параметров коллективной психологии как солидарность и энергия. Обычно упадок асабии связывается с вырождением элитных династий. Второй подход связывает упадок общества с финансовым кризисом, вызываемым чрезмерным разрастанием бюрократического аппарата и чрезмерной геополитической экспансией, которая приводит к имперскому перенапряжению.
Область применения результатов: Выявление причин, которые могут приводить общества к деградации, может способствовать выработке стратегии национального развития, реализация которой позволит избежать упадка.
Методы исследования: В работе нашли применение философские и общенаучные методы, в первую очередь сравнение и анализ имеющихся подходов к объяснению общественного упадка.
Выводы: В наше время основной потенциальной причиной общественного упадка является утрата асабии, вызванная длительным периодом благополучия, материального изобилия и безопасности. Это вызвало усиление престижа и влияния такой социокультурной группы как богема с ее специфическим этосом, разрушающим естественную мораль общества.
Ключевые слова: теоретическая история; философия истории; циклические модели развития общества; общественный кризис; распад империй; этос; асабия; пассионарность.
Factors in the Decline of Agrarian and Modern Societies
Trubitsyn Oleg Konstantinovich – Novosibirsk State University, Institute of Philosophy and Law, Associate Professor, PhD (Philosophy), Novosibirsk, Russia.
Email: trubitsyn77@mail.ru
Abstract
Background: The main part of the theoretical models of the decline of society has been developed on the basis of agrarian societies. At present, their critical analysis is relevant, which is important for determining the factors that may be the cause of the decline of modern societies.
Results: There are two main approaches to explaining the decline of agrarian societies. The first one associates it with the decline of public morality, or rather the decline of what is called passionarity or asabiyya. Asabiyya is a combination of such parameters of collective psychology as solidarity and energy. Usually the decline of asabiyya is associated with the degeneration of elite dynasties. The second approach relates the decline of society to the financial crisis caused by the excessive growth of the bureaucracy and excessive geopolitical expansion, which leads to imperial overstrain.
Implications: The reasons that can lead societies to decline are identified. They contribute to the development of a national strategy, the implementation of which will avoid national decline.
Research methods: Philosophical and general scientific methods are used in the work, first, comparison and analysis of existing approaches to explaining social decline.
Conclusion: In our time, the main potential cause of social decline is the loss of asabiyya, caused by a long period of prosperity, material abundance and security. This caused an increase in the prestige and influence of such socio-cultural groups as bohemia with its specific ethos that destroys the natural morality of society.
Keywords: theoretical history; philosophy of history; cyclic models of society development; social crisis; collapse of empires; ethos; asabiyya; passionarity.
Философия, как известно, начинается с удивления. Одно из наиболее удивляющих явлений в социальной истории – регулярно обнаруживаемая цикличность в развитии различных обществ, их весьма распространенная неспособность предотвращать упадок, который может достигать катастрофических масштабов. Возникает вопрос о том, «почему со временем погибает успешный и выдвинувшийся в лидеры социальный организм» [1, с. 161]? Интуитивно кажется, что капитал различного происхождения имеет тенденцию к самовозрастанию, что успех должен приводить к последующему успеху, и что успешные общества должны сохранять и увеличивать свои преимущества. Отсюда вызывает определенное недоумение историческая загадка, которую хорошо сформулировал В. Шутов: «Действительно, почему такой организм, имеющий налаженную структуру, связи, обладающий набором преимуществ, вдруг распадается, уступая свое место под солнцем? Вроде бы все должно безотказно работать на поддержание его лидирующего положения, поскольку он имеет:
– преимущественные возможности нахождения на передовых рубежах знания;
– возможность эксплуатации слабых социальных организмов;
– способность концентрации в необходимом направлении значительных средств, в том числе экономических, военных, непосильную для слабых организмов;
– возможность своевременного пресечения нежелательных действий со стороны как внешних, так и внутренних врагов;
– возможность успешной идеологической обработки населения, основанную на лидерстве» [1, с. 161].
Таким образом, регулярность падения некогда успешных обществ, в том числе лидеров своего времени, наводит на мысль о существовании фундаментальных причин и механизмов загнивания и гибели обществ. Под обществами здесь подразумеваются социальные системы высшего уровня, то есть не являющиеся элементами системы более высокого порядка[1], важнейшим свойством которых становится наличие центральной власти на определенной территории. По сути имеются в виду политии имперского или иного типа.
Существует ряд теорий (подробнее о них речь пойдет далее) циклического подъема и упадка обществ, чаще всего политий имперского типа. В них под подъемом, как правило, подразумевается в первую очередь территориальная экспансия, а под упадком – потеря территорий или крах государства в результате его распада или утраты независимости. Предельный случай негативного варианта неспособности общества справиться с кризисом, результат тотального упадка можно обозначить также как коллапс. Дж. Даймонд определяет коллапс следующим образом: «Под коллапсом я подразумеваю резкое падение численности населения и / или потерю политических, экономических, социальных достижений на значительной территории на продолжительное время» [3, с. 9].
Эти модели циклического подъема и упадка разработаны на материале доиндустриальных обществ и потому, за некоторым исключением, претендуют только на объяснение исторических событий прошлой эпохи, но не современности. Как указывает П. Турчин, «…проблема с изучением индустриальных и постиндустриальных государств заключается в том, что перемены в них происходят слишком быстро, а общества становятся слишком сложными… Более того, мы слишком близки к этим обществам, и нам тяжело объективно их исследовать» [4, с. 41]. Тем не менее в данной работе делается попытка наметить перспективные подходы к расширению сферы применения модели циклического подъема и упадка государств на современные общества с упором на объяснение причин упадка.
Для этого также требуется расширить объем понятий «подъем» и «упадок», не ограничивая их исключительно сферой геополитики, как это чаще всего делается. Подъем состоит в успешном развитии военного дела, хозяйства, культуры данного общества, территориальной экспансии и росте численности населения. При сопоставлении нескольких обществ более развитым логично признать то, которое обладает явными преимуществами по некоторым из этих параметров и, по крайней мере, не уступает существенно по другим. В современную эпоху более значимыми становятся параметры технолого-экономического и культурного характера, обеспечивающие так называемую «мягкую силу» государства. В прежние эпохи ключевыми были геополитические параметры – военная сила и способность использовать ее для территориальной экспансии. Однако и в наше время геополитические и демографические параметры не стоит сбрасывать со счета.
Соответственно задача статьи состоит в том, чтобы извлечь из имеющихся теорий циклического развития политий представления о факторах упадка и попытаться применить их к обществам современного типа.
Прежде чем перейти к собственно моделям циклического развития обществ, для которых упадок – это закономерная часть жизненного цикла социальных организмов, кратко отметим наличие различного рода теорий, для которых упадок или коллапс обществ не является закономерным или не объясняется действием циклических механизмов. Сюда относятся различные однофакторные модели, связывающие упадок обществ с каким-либо определенным обстоятельством, не возникающим закономерным образом в процессе жизнедеятельности общества. Например, в своей книге «Коллапс» Дж. Даймонд анализирует такую распространенную причину этого явления как экологический кризис. Здесь основной действующей причиной выступает неспособность определенного общества выработать культуру, позволяющую ему функционировать без побочного эффекта в виде катастрофического разрушения его природной среды. Главными ответственными за такой исход чаще всего являются политические элиты данного общества, принимающие неверные, безответственные с точки зрения экологии и долгосрочного выживания социума решения. (Впрочем, нужно заметить, что основная часть приводимых им примеров – это не сложные цивилизованные общества, а относительно примитивные этнические общности.) Об экологических и, шире, природных факторах упадка и гибели обществ, в том числе крупных цивилизаций, писали и многие другие исследователи. Например, Платон описывал гибель Атлантиды в результате природной катастрофы, выступающей случайным обстоятельством по отношению к истории социума. Другие философы, представители более поздних эпох опирались на более достоверные, научно подтверждаемые исторические случаи упадка и гибели цивилизаций, в которых значительную, если не решающую роль также сыграли обстоятельства природного характера. Так, Л. Гумилев объясняет крушение Римской империи ссылкой на два фактора, имеющих природные основания: основной – снижение уровня пассионарности из-за исчерпания импульса, полученного от потоков космической энергии, и производный от него – экологический кризис, вызванный антропогенным воздействием [см.: 5, с. 212]. Впрочем, модель Л. Гумилева в полной мере относится к числу циклических моделей исторической динамики, поэтому она будет более подробно рассмотрена далее.
Существуют также различные многофакторные модели, согласно которым упадок общества является не закономерным, но, напротив, выступает результатом относительно случайного стечения ряда обстоятельств. Обычно таковыми являются объяснения упадков некоторых конкретных обществ, даваемые не философами и не представителями теоретической истории, а историками-эмпириками. В качестве примера можно привести объяснение, которое дают современные историки случаю кризиса средиземноморских цивилизаций Бронзового века. Эта совокупность локальных цивилизаций эпохи древности представляла собой мир-систему в форме слабоинтегрированной международной рыночной сети. До определенного времени они процветали в условиях относительно развитого международного разделения труда, но затем эту мир-систему постигли крах и дезинтеграция, а составляющие ее общества пришли либо к временному упадку, либо к окончательному коллапсу. Современные историки по-разному оценивают причины этого события, сейчас преобладают многофакторные схемы, когда среди причин краха цивилизаций бронзового века называют стихийные бедствия, иноземные нашествия и др. Но чаще всего причиной называют крах международной торговли из-за пиратства [см.: 6; 7]. О. Дикинсон даже называет это «издержками глобализации», то есть платой за взаимозависимость [см.: 7]. Называть это «глобализацией» неверно, поскольку это была лишь локальная слабоинтегрированная рыночная сеть. Тем не менее ее дезинтеграция способствовала краху или стагнации ряда участвующих в ней обществ. Поскольку в качестве одной из ключевых первопричин упадка средиземноморских цивилизаций бронзового века называются стихийные бедствия – форс-мажорное по отношению к социальным процессам обстоятельство, то из данного частного объяснения не выводятся общие закономерности циклического характера. Хотя все же такая причина упадка как распад системы международного разделения труда может претендовать на роль универсального объясняющего фактора.
Теперь перейдем к собственно циклическим моделям. О наличии циклических тенденций в развитии общества говорили еще в древности. В качестве примера можно привести сохраняющую, как нам кажется, определенную актуальность классическую работу Платона «Государство». Согласно Платону, типичный полис проходит путь регресса из пяти ступеней – форм правления. При удачном стечении обстоятельств полис может вернуться к наилучшей форме устройства и пройти цикл заново (преодолеть порочную тенденцию к упадку можно лишь путем построения идеального государства). Первоначальным, наилучшим из реально встречающихся форм правления является монархическое или аристократическое государство – правление наиболее достойных людей, самоотверженно следующих своему долгу и заботящихся об общем благе. Основное объяснение деградации правильного государства, предлагаемое Платоном, не соответствует современной научной картине мира, поскольку отсылает к астрологии и нумерологии. Зачатие детей должно происходить не произвольно, а в соответствии с «научными» законами, и «коль это останется невдомек нашим стражам и они не в пору сведут невест с женихами, то не родятся дети с хорошими природными задатками и со счастливой участью» [8, с. 390]. Но помимо этого Платон указывает и на рациональную причину деградации аристократического государства – соперничество аристократов, постепенно утрачивающих аристократические моральные достоинства, которое приводит к отказу от общности имущества и появлению института частной собственности. В результате устанавливается первая порочная форма правления – тимократия, господство честолюбцев, жадных до личной воинской славы и добычи. Далее, «скопление золота в кладовых частных лиц губит тимократию…» [8, с. 395]. Потомки военных предпринимателей-авантюристов, выросшие в условиях материального изобилия и безопасности, выше ценят комфорт и блага, даваемые богатством – следовательно, больше ценят богатство, чем воинскую славу. Таким образом они превращаются в буржуа-олигархов. Про вырождение олигархии Платон пишет следующее: «Благо, выдвинутое как конечная цель – в результате чего и установилась олигархия, – было богатство… А ненасытное стремление к богатству и пренебрежение всем, кроме наживы, погубили олигархию» [8, с. 412]. Его пассаж про судьбу олигархического государства кажется пришедшим из далекого будущего – из манифеста коммунистической партии: динамика олигархического режима приводит к росту неравенства, депривации и вызывает классовую борьбу, которая приводит к победе бедного большинства. Саму же демократию в конце концов губит ненасытное стремление к свободе, раздувающее индивидуалистический эгоизм и провоцирующее моральную вседозволенность, что разрушает полисный коллективизм.
При всей своей кажущейся архаичности модель Платона выдвигает вполне современные и достойные рассмотрения предположения о значимости фактора общественной морали, господствующих ценностей, этоса различных социокультурных групп. Не лишенной смысла выглядит выявленная им закономерность движения от аристократического правления к олигархическому, демократическому и, наконец, тирании. Государства модерна уже прошли путь от аристократических монархий (больше похожих на тимократию в схеме Платона) к чистым олигархиям (причем нередко это происходило путем обуржуазивания аристократии). В ХХ веке олигархии заменяются демократическими режимами, которые первоначально были по большей части ширмами, скрывающими ту же олигархию. Однако со временем динамика формально демократических режимов все чаще приводит к подъему популистских режимов, похожих на демократию в описании Платона. Так что возможно стоит присмотреться к гипотезе Платона о том, что демократия со временем вырождается в тиранию. Причем, согласно принципу Платона, это скорее может произойти в наиболее радикальных демократиях, ненасытно стремящихся к ложно понятым свободе и справедливости.
Для некоторых парадигм современной философии истории, в частности для цивилизационного подхода, утверждение о том, что общества проходят стадии подъема, расцвета, надлома и упадка является одним из базисных положений, начиная с Н. Я. Данилевского и О. Шпенглера. Впрочем, у О. Шпенглера объяснение этого процесса носит ненаучный характер и связывается с умиранием души культуры. Согласно модели развития цивилизаций А. Тойнби [см.: 9], результаты кризисов зависят не только от их причин и интенсивности, но и от того, какой ответ дает данное общество на вызов кризиса, с которым оно столкнулось. Кризис представляет собой не только угрозу, но и новые возможности. В случае нахождения положительного ответа преодолевшее кризис общество получает новый импульс для развития. Если же положительного ответа не найдено, то общество переживает упадок, может даже полностью погибнуть. У А. Тойнби появляется рациональное объяснение причин этого упадка: истощение творческой энергии и волевых качеств у господствующей элиты (творческого меньшинства), снижение их способности находить ответы на вызовы для общества, вести за собой народ и морального авторитета, побуждающего народ следовать за ними. Однако в модели А. Тойнби остается открытым вопрос, почему же происходит это оскудение творческих способностей элиты?
Методологической особенностью цивилизационного подхода является то, что его сторонники рассматривают в качестве единицы исторического развития не отдельные общества-государства, а цивилизации – сообщества таких обществ. Однако то, что верно для цивилизации в целом, верно и для ее составных элементов. То есть упадок цивилизации должен вести к упадку составляющих ее обществ. На практике мы можем видеть различные ситуации, не вписывающиеся в цивилизационную модель. Упадок цивилизации в смысле гибели определенной культуры не всегда приводит к гибели или упадку общества – носителя этой культуры. Так, Древняя Русь, приняв христианство и перестав быть языческой, продолжила свое поступательное развитие. Иран, потеряв независимость во время арабского нашествия, одновременно с этим утратил зороастрийскую культуру, но затем, став шиитским, пережил (неоднократно) свое возрождение. В то же время упадок отдельных обществ, входящих в определенную цивилизацию, не обязательно сопровождается упадком других членов этой цивилизации. Например, в рамках Европы упадок испытал целый ряд обществ. Так, Португалия после подъема XVI века пережила долгосрочный упадок и даже в период максимального могущества Европы в начале ХХ века оставалась бледной тенью самой себя четырехсотлетней давности.
Л. Гумилев [см.: 5], во многом критически относившийся к теории А. Тойнби, создал сходную в принципиальных чертах модель исторической динамики общества. По Л. Гумилеву, подъем общества связан с тем, что государствообразующий этнос получает некий пассионарный импульс – заряд энергии, который тратится на развитие данного общества, постепенно истощаясь. Для каждой стадии развития общества характерен свой уровень пассионарности и соответствующие ему ценности и идеалы. Надлом происходит, когда стремление к идеалу победы, характерное для акматической фазы, сменяется стремлением к идеалу успеха, затем стремлением к идеалу знания и красоты и наконец поиску удачи с риском для жизни. Переход к инерционной фазе связан со стремлением к благоустройству без риска для жизни. После чего наступает фаза обскурации, когда тихие обыватели ведут жизнь, адаптированную к биоценозу ареала. Как указывает П. Турчин, при всей своей спорности теория Л. Гумилева справедливо поднимает вопрос о том, что «этния и полития, возможно, составляют одно динамическое целое» [4, с. 85]. Его другая «потенциально плодотворная гипотеза заключается в том, что существует сходство процесса этногенеза с расширенной коллективной солидарностью» [4, с. 85].
Как можно заметить, Л. Гумилев связал фазы этногенеза и, следовательно, подъем и упадок общества с определенными уровнями морально-волевых характеристик государствообразующего этноса и особенно его элиты. Впрочем, объяснение этому он дал малоубедительное, точнее говоря, не верифицируемое методами современной науки. Состояние морально-волевых характеристик он объяснил уровнем пассионарности[2], источником которой выступает экзогенный и непредсказуемый фактор – космическое излучение. Таким образом, Л. Гумилев, как и А. Тойнби, связал упадок общества с деградацией определенных качеств и способностей элиты, но также не дал убедительного объяснения причин данного морально-психологического упадка.
В. Шутов [см.: 1, с. 163] полагает главной причиной упадка общества низкую вертикальную мобильность, при которой элита наследственно воспроизводит себя, не удаляя из своих рядов испорченных представителей и не кооптируя новых членов извне. Вырождение элиты провоцирует деградацию общества в целом: верхи не дают остальным повысить свой статус с помощью труда и талантов, но соблазняют их собственным демонстративным потреблением и гедонизмом. Как мы видим, данная модель также, как и предыдущие указывает на связь общего упадка политии с вырождением ее элиты, но здесь этому дается рациональное объяснение. Эта трактовка близка к версии, выдвинутой в свое время В. Парето, который также указывал на тенденцию постепенного вырождения элиты. Циклический характер исторического процесса согласно В. Парето обусловлен феноменом «новых элит, которые в ходе непрерывной циркуляции возникают из нижних слоев общества, достигают высших слоев, расцветают, а затем приходят в упадок, разрушаются и исчезают» [цит. по: 11, с. 458]. Однако институциональные ограничения для циркуляции элит по Парето приводят скорее к революции и принудительной радикальной ротации элит, чем к постепенной долговременной деградации общества.
Рассмотренные выше модели настойчиво связывают упадок общества с упадком морально-психологических качеств его элиты, что побуждает серьезно рассматривать данный фактор в качестве объясняющей гипотезы. Однако само вырождение элиты при этом не получило в них достаточно убедительного объяснения. Династический элитаризм и отсутствие циркуляции элит при институционально обусловленной низкой вертикальной мобильности объясняют то, почему вырожденная элита, не способная справиться с вызовами для общества, не заменяется на более адекватную. Но из истории мы знаем примеры и того, как определенные аристократические династии веками успешно справлялись со стоящими перед обществом задачами, и того, как новые элиты оказывались совершенно не на высоте возникающих перед обществом вызовов. То есть получается, что нет жесткой неизбежности в быстром моральном вырождении второго-третьего или какого-то еще определенного поколения элиты, как нет и гарантии, что даже первое поколение новой элиты будет достойно своего положения. Таким образом, фактор вырождения элиты в случае режима династического элитаризма следует учитывать при объяснении упадка общества, но необходимо также найти факторы, объясняющие само это вырождение.
Теперь попробуем подойти к проблеме с другой стороны – со стороны структурных факторов упадка политий. Ш. Айзенштадт [см.: 12] рассматривает причины имперского распада, связывая их со свойствами данной политической организации. Политически централизованная империя обладает таким достоинством как способность благодаря дани, налогам и монополии в торговле перераспределять экономические потоки в центр, что позволяет финансировать имперский административный аппарат и армию. Но обратной стороной имперской политической организации является стремление бюрократии поглотить слишком большую долю доходов. Эта проблема обостряется, когда чрезмерное налоговое давление, эксплуатация и репрессии провоцируют мятежи, что дополнительно увеличивает военные издержки. Это требует увеличения поборов ради содержания армии, что порождает порочный круг, ведущий государство к распаду.
Модель Ш. Айзенштадта имеет в себе здравое зерно: рост притязаний элиты, в том числе имперской бюрократии (но не только) может способствовать кризису определенного политического режима и государственности как таковой из-за финансового перенапряжения и чрезмерной эксплуатации, ведущей к мятежам. Однако это слишком упрощенная модель. Едва ли одного этого фактора достаточно, чтобы привести не просто к смене династии или режима, но к тотальной деструкции мощного государства. Что касается чрезмерной бюрократизации с ее негативными последствиями, то это больше касается не традиционных империй аграрной эпохи, а национальных государств эпохи модерна. М. Вебер утверждал, что бюрократизация является составным элементом общей тенденции рационализации и модернизации общества, соответственно именно высоко модернизированные государства являются и наиболее бюрократизированными. Однако наиболее бюрократизированные государства пока к окончательному упадку не пришли, а когда придут, то вряд ли именно бюрократизация станет главной причиной этого. Напротив, это именно развитая бюрократия по всей видимости удерживает от государственного распада некоторые наиболее деградировавшие постсоциалистические страны. Бюрократия как правило выступает в качестве консервативного элемента социальной системы – нередко она тормозит развитие общества излишней регламентацией, ограничениями инициативы и налогами, но она же тормозит и процессы социальной энтропии.
Рассмотрим теперь геополитические теории упадка политий. П. Кеннеди [см.: 13] пишет о причинах подъема и упадка обществ одного определенного типа – политий в форме империи. Он указывает на связь социально-экономического развития государств с их военными и геополитическими успехами. Однако он избегает однозначной формулировки в виде строгих законов и утверждает, что конвертация экономического богатства в военную мощь не является чем-то совершенно необходимым; скорее это значимый фактор, наряду с политическим искусством правителей. Более подробно подъем общества к его расцвету и могуществу объясняется сочетанием нескольких обстоятельств. В конкуренции держав изначальным преимуществом обладает та, которая лучше обеспечена природными и демографическими ресурсами. Но более важны факторы, порождаемые действием эффективных социальных институтов. Прежде всего, это способность общества постоянно генерировать технологические инновации. С ними связаны в свою очередь экономическая и финансовая мощь. Наконец, значимы также факторы субъективного и культурно-психологического порядка, в частности готовность народа сражаться и переносить лишения, способность правителей избегать грубых ошибок. Страны-лидеры – это те, кто в свое время проявил большую волю и энергию, большую гибкость и способность к самореформированию. Они успешнее развивались в экономическом плане, что позволило создать достаточную ресурсную базу для геополитической экспансии. В целом его выводы в данном пункте кажутся достаточно очевидными: военная мощь в конечном счете зависит от экономического и технологического развития. Более интересны и своеобразны его рассуждения о политическом искусстве правителей. Правящие элиты любой амбициозной державы сталкиваются с проблемой ограниченности ресурсов, находящихся в ее распоряжении. Соответственно ресурсы должны быть оптимальным образом распределены между тремя сферами, а именно а) военными структурами и ВПК, б) социальной сферой и в) экономикой. С одной стороны, недооценка значимости военного потенциала может привести к поражению в войне, что очевидно негативно скажется на статусе страны, а может привести и к полному коллапсу излишне «пацифистской» державы. С другой стороны, выбор в пользу «пушек» вместо «масла» может привести к недофинансированию социальной сферы, что подорвет уровень жизни населения и снизит его лояльность, либо к недофинансированию экономики и инфраструктуры, что подорвет долгосрочный экономический рост и в конце концов оставит страну без средств на военную и социальную сферы. Однако чаще всего крах империи бывает связан с тем, что успешная империя не останавливается вовремя в своей экспансии, что приводит к непосильному «имперскому перенапряжению». Это связано с тем, что геополитическая экспансия дает дополнительные преимущества в краткосрочном плане, но создает проблему роста издержек контроля в долгосрочном плане.
В чем можно с П. Кеннеди согласиться? Очевидно, что экономическое и технологическое развитие являются значимыми параметрами общего успешного развития общества, а также могут быть источником ресурсной базы для военного успеха и решения социальных проблем. Также и в плане демографии более высокий уровень материальной обеспеченности, который предоставляет успешное технико-экономическое развитие, сам по себе способствует более высокой рождаемости. Однако экономический подход к развитию общества предполагает скорее кумулятивистскую модель, когда накопленное богатство порождает новое богатство, а технологическое лидерство способствует дальнейшему технологическому лидерству. Этот подход плохо объясняет циклические процессы и случаи упадка былых лидеров, которыми полна Всемирная история. Кроме того, даже в наши дни, когда значимость экономического и технологического факторов достигла максимума, они не позволяют объяснить демографической и нередко также военной успешности того или иного общества. Наибольший демографический прирост демонстрируют сейчас наименее развитые в технико-экономическом плане общества благодаря преимуществу отсталости в деле женской эмансипации и относительно низкому распространению гедонистических установок в общественной психологии, что более чем компенсирует низкий уровень жизни и высокую смертность. Нередки также случаи, когда партизаны с примитивным вооружением изгоняли со своей территории армии мощнейших держав, вооруженных по последнему слову военной техники.
Справедливым кажется утверждение П. Кеннеди, что правительство должно уметь наиболее правильно распорядиться ограниченными ресурсами для успешной игры на «мировой шахматной доске». Также каждому имперскому правительству стоит учитывать угрозу чрезмерного расширения и имперского перенапряжения. Но важнейшими и первейшими качествами правящей элиты являются не высокая интеллектуальная изощренность, позволяющая тщательно просчитывать все ходы, а наличие чувства долга и ответственности перед своей страной, патриотизма и готовности к самопожертвованию. Моральное вырождение элиты, как правило, предшествует интеллектуальному и способствует ему. Кеннеди принимает элиту с ее качествами и способностями как данность, не пытаясь объяснить, а почему собственно та или иная элита определенной страны в определенный период ее существования оказывается наделенной или не наделенной соответствующими качествами.
Далее необходимо упомянуть о геополитической теории государственного распада Р. Коллинза [см.: 14]. Согласно его модели, крах имперского государства является непредумышленным следствием его же предыдущего геополитического успеха. Обладающее преимуществами в ресурсах и геостратегическом положении (так называемое окраинное положение) государство расширяется за счет менее обеспеченных ресурсами и менее удачно расположенных стран. Однако, включая в свой состав иноэтнические регионы и расширяя свои границы, экспансионистская империя сталкивается рано или поздно с негативными эффектами от своего успеха. Поглощая центральные области, некогда окраинная держава сама становится центральной, а, следовательно, начинает сталкиваться с потенциальными угрозами одновременно с нескольких сторон. Граница становится слишком протяженной и удаленной от центра метрополии, что требует все больших ресурсов на содержание армии. Включенные в состав империи иноэтнические группы начинают расшатывать ее изнутри, особенно когда она сталкивается с серьезными внешними вызовами. В конце концов эта необходимость противостоять множеству внешних и внутренних противников, причем удаленных от центра империи, приводит к финансовому кризису. Банкротство делает невозможным эффективное выполнение государственных функций, в том числе по сохранению целостности страны, и она распадается. При этом может происходить и внутриполитический кризис в метрополии, приводящий к смене режима, поскольку имперский кризис чрезмерного расширения и вызванный им распад империи приводят к снижению легитимности господствующего режима. Р. Коллинз таким образом более подробно и обоснованно развивает идею о роли имперского перенапряжения, которая также присутствует в виде наброска в работе П. Кеннеди.
Данная модель обладает как своими достоинствами, так и недостатками. Будучи именно «геополитической», теория Р. Коллинза по большей части ограничивается действием геополитических факторов и оценивает преимущественно геополитические же проявления упадка общества. Таким образом она может быть скорее дополнением к основной модели, чем ее ядром. Но и с геополитической точки зрения к ней имеются претензии. П. Турчин, проведя математическую проверку гипотезы Р. Коллинза на обширном эмпирическом материале, пришел к выводу, что окраинное положение сравнительно редко является предпосылкой успешного имперского проекта. Также, по его мнению, «геополитические переменные (в узком смысле) не могут объяснить длительного (столетие или более) характера упадка империй. Такие геополитические переменные, как тыловая нагрузка и потеря преимуществ пограничного положения, начинают работать без запаздывания во времени» [4, с. 65]. С другой стороны, теория Р. Коллинза не имеет ограничений в плане применимости как к аграрным, так и к современным обществам.
П. Турчин утверждает, что его собственная теория исторического цикла подъема и упадка обществ в наибольшей мере подтверждается математическим моделированием и эмпирическими данными. Сама эта теория проистекает из двух источников – неомальтузианской структурно-демографической теории и модели исторического цикла, предложенной средневековым арабским мыслителем Ибн Халдуном. По сути она соединяет основные утверждения двух рассмотренных ранее подходов – связывающего упадок общества с вырождением элиты и связывающего его с действием геополитических факторов.
Подход Ибн Халдуна, являющийся одним из исторически первых вариантов модели элитного вырождения, можно также назвать теорией асабии – по той роли, которую играет в ней данное явление. Асабия – морально-психологическая характеристика определенной группы, обозначающая высокий уровень групповой сплоченности и воли к действию. Иначе говоря, это способность группы предъявлять требования и оказывать сопротивление. Группа с более высокой асабией способна установить свою власть над остальным обществом, сохраняться на длительном промежутке времени и расширяться за счет других групп с относительно низкой асабией. Если использовать современные понятия, то асабия – это аналог социального капитала и является результатом общения, дружбы, длительного сотрудничества[3]. То есть получается, что общество порождается и поддерживается сообществом определенного рода, являясь не только совокупностью формальных институтов, но и воплощением солидарности, основанной на общности ценностей.
П. Турчин пытается эндогенезировать асабию, то есть определить факторы роста или снижения коллективной солидарности. В результате своего исследования он приходит к выявлению трех факторов.
1. Конфликтность окружающей среды: расположение в безгосударственной среде или на границе ведет к сплачивающей группу внешней угрозе.
2. Плотность населения: при ее росте возникает конкуренция за ограниченные ресурсы, что ведет к росту внутренней конфликтности и снижению сплоченности.
3. Расположение возле глубокого метаэтнического разлома способствует усилению асабии.
В процессе этногенеза (как и в модели Л. Гумилева) первоначально происходит рост асабии и возникает движение к созданию и расширению государства. Как можно заметить, переменные № 1 и 3 – геополитические; они связывают импульс к расширению государства с вызовом внешней угрозы (как у А. Тойнби). Переменная же № 2 подводит нас к структурно-демографической теории.
П. Турчин развивает идеи другого представителя структурно-демографической теории – Дж. Голдстоуна. Голдстоун модернизировал теорию Ибн Халдуна, связавшего упадок государства со снижением асабии и финансово-экономическим кризисом, вызванным демографическим ростом и ростом претензий элиты. Согласно Дж. Голдстоуну, в аграрном обществе действует циклическая динамика: рост населения ведет к снижению продукции на душу населения, следовательно, к снижению излишка, доступного государству, что провоцирует финансовую неплатежеспособность государства, а банкротство приводит к коллапсу государства и снижению численности населения. П. Турчин предлагает усложнить модель отдельным рассмотрением народа и элиты и их взаимодействия. В период демографического роста численность элиты растет опережающими темпами. Сначала это способствует укреплению государства, но затем приводит к перепроизводству элиты, вызывающему рост расходов и снижению доходов государства и, в конце концов, его банкротству. При этом П. Турчин формулирует следующую гипотезу: «В то время как динамика государства на коротком промежутке времени может в большей степени зависеть от асабии его элит, долговременный успех (или неудача) очень сильно зависит от асабии народных масс» [4, с. 236].
Напоследок стоит рассмотреть еще одну интересную модель исторического цикла подъема и упадка, предложенную Дж. Глаббом [см.: 16]. Он провел сравнительное исследование ряда ближневосточных держав и сформулировал обобщенную модель типичного жизненного цикла аграрного государства. В среднем они существуют по 250 лет и проходят несколько последовательных стадий (по сути тот же цикл Ибн Халдуна): от вторжения варваров через расцвет, последующую деградацию и гибель. Модель Глабба имеет много общего не только с концепцией асабии Ибн Халдуна, но и с концепцией пассионарности Л. Гумилева. Дж. Глабб, конечно, не использует термин «пассионарность», но также начинает описание цикла с того, что некий варварский народ – толпы неграмотных и авантюрных племен получают какой-то «толчок» и атакуют цивилизованных соседей. Завоеватели характеризуются преобладанием «естественной» этики, то есть верностью «своим», доходящей до самопожертвования, чувством долга, храбростью и жестокостью. После своего возникновения варварское государство начинает экспансию. Варвары перенимают военные методы старых империй, совершенствуют, изобретают новые, что ведет к военному успеху и территориальной экспансии, покорению других народов и созданию собственной империи. Экспансия ведет к объединению под одной властью разных народов и территорий, созданию единого пространства с общим рынком. Исчезают торговые барьеры в лице дорожных грабителей и таможенных постов, что ведет к расцвету торговли и обогащению торговцев. Постепенно растет материальное изобилие, особенно богатство буржуазных слоев. Экономический подъем буржуазии ведет к усилению ее влияния и культурного престижа. Буржуазные ценности начинают вытеснять воинскую этику: традиционные добродетели постепенно обесцениваются, выгода вытесняет долг и честь, растет эгоизм, ценятся упорство, трудолюбие, накопительство и коммерческая предприимчивость. Затем наступает эпоха разума, когда олигархи-меценаты спонсируют науку и искусство ради стремления к признанию. В созданных ими университетах расцветает отвлеченный интеллектуализм, вера во всемогущество разума, скептицизм к традиционным верованиям. Начинается активный приток иностранцев в становящиеся мультикультурными космополисами города. Наконец, наступает эпоха упадка. Устанавливается доминирование популизма в политике, что в частности проявляется в расширении социальных программ («хлеба и зрелищ»!) на фоне финансового кризиса[4]. Наблюдается социокультурное доминирование богемы и ее ценностей, когда героями становятся певцы, актеры, спортсмены. Процветает толерантность, любовь к иностранному. Происходит рост атеистических и скептических настроений, социального пессимизма, гедонизма и половой распущенности. Появляются тенденции и движения, наподобие современного феминизма. Упадок воинской и деловой этики (буржуазных добродетелей) приводят к тому, что военное могущество, а за ним и богатство страны начинают уменьшаться. В конце концов такая держава оказывается не в состоянии оказать сопротивление вторжению извне варваров, которые уничтожают выродившееся общество и устанавливают свои порядки, утверждают ценности, основанные на естественной этике. Цикл замыкается и начинается снова с новым участниками.
Из теории Дж. Глабба, представляющей собой описание логической последовательности стадий развития и деградации общества, можно извлечь факторную модель государственного упадка. Непосредственной причиной падения держав прошлого обычно выступало вторжение варварских племен или иных народов, находившихся на более ранней фазе своего жизненного цикла. Но фактором падения стоит признать не столько само иноземное нашествие, сколько неспособность данной державы оказать эффективное сопротивление. Эта неспособность проистекает из морально-психологического фактора – отказа от традиционной («естественной») морали, снижения военного могущества и финансово-экономического кризиса. Причем ключевым является морально-психологический фактор, способствующий упадку общества как непосредственно, так и косвенно – через военный и экономический упадок. Предпосылкой же упадка морали выступает длительное благополучие, материальное изобилие и безопасность жизни в успешной империи.
Можно заметить существенные сходства между большинством представленных выше подходов. Крах аграрной империи обычно происходит вследствие неспособности ее властей организовать эффективное сопротивление иноземным захватчикам или сепаратистам, как правило представителям нетитульного этноса. Однако крах – это лишь одно из возможных последствий длительного упадка общества, которое может и не наступать достаточно долго при отсутствии сильного внешнего вызова. Главные предпосылки упадка общества лежат не в плоскости силы вызова, а в плоскости неспособности общества дать адекватный ответ на него. Большинство исследователей (Ибн Халдун, Ш. Айзенштадт, П. Кеннеди, П. Турчин, Р. Коллинз, Дж. Глабб) указывают на такое обстоятельство, делающее государство недееспособным, как финансовый кризис, иногда доходящий до банкротства. Без денег невозможно эффективно вести длительную войну, также как и содержать аппарат чиновников и полицейских, без которых нельзя удерживать контроль над территорией и подавлять сепаратизм. Сам этот финансовый кризис может вызываться демографическим давлением (следовательно, крестьянским малоземельем и перепроизводством элиты) или ростом тыловых нагрузок вследствие чрезмерного расширения. Еще более значимой причиной упадка дееспособности государства, чем финансовые проблемы, является морально-психологический упадок, описываемый Л. Гумилевым как снижение пассионарности, а Ибн Халдуном – как снижение асабии. О тенденции межпоколенческого вырождения элиты говорят Платон, В. Шутов и В. Парето. П. Турчин, А. Тойнби и Дж. Глабб также говорят об утрате господствующим этносом, а особенно его элитой (воинской аристократией) определенных морально-волевых качеств. Утрата этих морально-психологических достоинств проистекает из таких обстоятельств как а) демографическое давление (особенно же перепроизводство элиты), вызывающее рост конкуренции, б) гарантированное, не требующее усилий и особых достоинств попадание в ряды элиты выходцев из элитных слоев (производящий «мажоров» династический элитаризм и низкий уровень вертикальной мобильности) и в) длительный период благополучной, безопасной и изобильной жизни, способствующий вытеснению буржуазным, а затем и богемным этосом ценностей воинской деонтологической этики.
Помимо факторной модели на основе обобщения представленных подходов можно также построить идеально-типическую модель жизненного цикла империи (которая, впрочем, остается пока достаточно спорной гипотезой). Этот жизненный цикл связан с доминирующей системой ценностей, а также уровнем асабии / пассионарности. Последний параметр собственно и порождает тип господствующего этоса. Сам же он представляет собой что-то вроде социальной энергии, которая порождается чрезвычайным напряжением сил народа, столкнувшегося с длительным и тяжелым вызовом, как правило, угрозой со стороны предельно чуждых по своей культуре народов. Если этнос, начинающий путь своего этногенеза, смог справиться с вызовом, то в период ослабления внешнего давления (или чего-то еще, не вполне очевидного, например, в случае появления харизматического лидера или великой идеи) он оказывается наделен излишком энергии. Происходит то, что Л. Гумилев называет «пассионарным взрывом», а Дж. Глабб «толчком», и народ начинает путь своего исторического развития. Сначала преобладает воинский этос и энергия направляется на внешнюю экспансию. Затем происходит постепенное истощение энергии, ослабление аристократического этоса служения общему делу, переход к буржуазному этосу, когда энергия направляется преимущественно на бизнес, на личный материальный успех; далее – к этосу интеллигенции, когда энергия направляется в основном на науку и искусство; наконец, к этосу богемы и люмпен-пролетариата, когда остатки энергии тратятся на развлечения и борьбу за права (то есть выбивание подачек из правительства). Поскольку аграрные государства существовали в условиях суровой «дарвиновской» борьбы за существование и своеобразного «естественного отбора», то ослабевшие общества с растраченной энергией уничтожались более сильными и здоровыми конкурентами с более высоким уровнем энергии, не достигнув еще пределов своей деградации. Не обязательно при этом уничтожался каким-либо образом государствообразующий этнос. Но, лишенный энергии и собственной элиты, он превращался в этнографический материал или переходил на мемориальную фазу своего жизненного цикла. Впрочем, этот сценарий не фатален. Снижение асабии у элиты обычно идет быстрее, чем у народа. Поэтому возможен сценарий, когда элита уже выродилась, а народ – еще нет. В таком случае, когда народ еще сохранил сплоченность, волю и естественную мораль (основные параметры асабии), то он способен породить новую собственную элиту. В таком случае происходит смена режима или кадровая революция, государство возрождается.
Представленная в таком виде последовательность стадий вызывает обоснованные сомнения в своей универсальности. Пожалуй, наиболее надежным выводом из данной схемы может быть утверждение о том, что существует тенденция оскудения асабии. По мере нарастания этого процесса происходит переход от «героической» этики (долг и самопожертвование во имя коллектива) к этике индивидуалистической и гедонистической («мне все должны, а я никому ничего не должен»). Вместе с этим может происходить переход к депопуляции – не из-за невыносимых материальных условий жизни, а из-за нацеленности на потребительские ценности и удовлетворение гедонистических потребностей.
Возникает вопрос, может ли данная факторная модель и связанная с ней последовательность фаз цикла подъема и упадка быть применена к современному индустриальному (постиндустриальному) обществу? В аграрном обществе предпосылками упадка асабии становятся сначала рост материального благополучия и безопасности по мере усиления державы и развития в ней торговли, ремесел и сельского хозяйства (при достаточном еще земельном фонде), а затем, по мере роста населения и возникновения дефицита земли, рост конкуренции из-за сокращающейся ресурсной базы. Последнее обстоятельство становится также, наряду с чрезмерным расширением, предпосылкой финансово-экономического кризиса. В классическом индустриальном обществе даже при продолжающемся и ускоряющемся росте населения проблема крестьянского малоземелья более не актуальна. Индустриальное общество вырвалось из мальтузианской ловушки за счет повышения урожайности сельского хозяйства, механизации труда, урбанизации и использования невозобновляемых источников энергии. В современный, условно постиндустриальный (точнее позднеиндустриальный) период истории, демографический рост на большей части Земли прекратился вовсе. Соответственно, как представляется, устраняется одна из основных предпосылок финансового кризиса и внутригрупповой конкуренции, подрывающей асабию.
Также может возникнуть предположение, что теория Ибн Халдуна (а также Шутова и Парето) работает только в отношении авторитарных государств, но не демократических, поскольку именно несменяемая власть, стремясь к бесконечному росту престижного потребления, разоряет казну и ведет государство к экономическому краху, а демократическая власть ограничена в своих претензиях электоральным контролем. Однако практика показывает, что часто сменяемые элиты демократических обществ бывают ничуть не лучше несменяемых элит авторитарных обществ. Нередко им свойственна психология временщиков, заботящихся о сохранении рейтинга в период ближайшего электорального цикла, а не о реализации программ долгосрочного развития своих стран, плоды которых достанутся скорее всего уже не им. Демократические выборы часто похожи на соревнование в демагогии и популизме, когда выигрывает тот, кто больше всех обещает. Реализация популистских предвыборных программ вполне может привести к экономическому и финансовому кризису точно так же, как и престижное потребление родовой аристократии.
Примерно то же относится и к принципу вырождения наследственной элиты при недостаточном уровне ротации элит, сформулированному Платоном, В. Парето и В. Шутовым. Элита современных стран Запада по всей видимости весьма сильно подвержена настроениям эгоистического гедонизма, хотя формально является демократически избранной и сменяемой. При объяснении этого факта придется уходить в область, близкую к конспирологии, признавая, что формальная демократия является политическим спектаклем, официальная политическая элита – это лишь «фронтмены»-исполнители, а реальной господствующей элитой является наследственная олигархия. Либо же придется принять утверждение, что дело не в династическом элитаризме: важно не то, благодаря происхождению или нет человек попадает в ряды элиты, а то, чтобы эта кооптация происходила в результате прохождения серьезных испытаний, требующих претерпевания трудностей и лишений, может быть даже с риском для жизни. По всей видимости, слишком низкий уровень вертикальной мобильности действительно способствует вырождению элит, но тут дело не в том, чтобы проводить постоянную ротацию, а в том, чтобы попадание и сохранение в составе элиты было обусловлено наличием необходимых достоинств и достижений.
При этом угроза перепроизводства элит и ее последствий в плане снижения уровня асабии, вопреки кажущейся неактуальности для современного исторического этапа, сохраняется и в современных условиях отсутствия демографического роста. Развитие демократии и стремление к идеалу общества равных возможностей устраняют формальные барьеры для вертикальной мобильности, характерные для сословных обществ прошлого, что способствует усилению конкуренции за элитные позиции. Еще сильнее, чем в прежние века, действует такой фактор упадка асабии как длительный период жизни в условиях безопасности и материального изобилия[5]. Кроме того, такой важный компонент асабии как солидарность подрывается социальными программами, характерными для современных развитых стран (welfare state) – на что указывает, например, Ф. Фукуяма [см.: 18]. Нельзя сбрасывать со счета и фактор леволиберальной идеологии, тщательно пестующей самосознание индивида, озабоченного исключительно собственными правами и живущего по принципу «мне все должны, а я никому ничего не должен». Зацикленность на справедливости, понимаемой как позитивная дискриминация в отношении «угнетенных» меньшинств, раскалывает общество на конгломерат взаимно враждебных и завистливых сообществ – группировок по совместному поиску политической ренты в виде этой самой позитивной дискриминации.
Поскольку демократия, эгалитарные идеологии и порождаемые ими популистские политические практики широко распространены в современном мире, а уровень жизни и безопасности от внешних угроз высок сейчас как никогда в истории, то исходя из принципов представленной модели стоило бы ожидать повсеместного упадка асабии и вызванного этим упадка обществ. Почему же, на первый взгляд, мы этого не обнаруживаем? Прежде всего потому, что обнаружить упадок общества стало сложнее. Ранее он становился очевиден, когда данное общество вступало в военный конфликт с другим (а случалось это очень часто). Поражение в войне и утрата территорий или суверенитета наглядно свидетельствовали о том, что данное общество уже пережило свой расцвет и пришло к упадку. В наши дни войны между странами редки, особенно такие, когда территории проигравшего отходят к победителю. С одной стороны, это вроде бы гуманно и хорошо, но с другой перестает действовать механизм (квази)естественного отбора. Как в человеческих популяциях по мере улучшения медицины и снижения смертности наблюдается рост генетического груза, так и среди стран мира растет число так называемых несостоявшихся государств (failed states). Это общества, пришедшие к упадку, что проявляется в неспособности сформировать эффективную элиту, поддерживать функционирование эффективной государственной машины. Однако в условиях отсутствия внешнего военного вызова они продолжают влачить свое существование, неспособные ни самостоятельно развиваться, ни полностью исчезнуть с карты мира.
Также не стоит сбрасывать со счетов фактор финансового кризиса. Поскольку для современного периода (после Второй мировой войны и крушения колониальной системы) не характерно расширение территорий одних государств за счет других, то вроде бы устраняется основная традиционная предпосылка финансового кризиса – чрезмерное расширение. Значит ли это, что данная модель вообще более не актуальна? По всей видимости, нет, не значит. Прежде всего, поскольку сохраняется геополитическая напряженность, сохраняется и практика содержания удаленных военных баз и участия в конфликтах на отдаленных территориях. Хотя непосредственного столкновения сильнейших военных держав не было уже достаточно давно, сохраняется практика ведения гибридных и прокси войн. Подобные явления способны подорвать финансовую состоятельность государства не меньше традиционного имперского перенапряжения из-за чрезмерного расширения. К тому же финансовый кризис как непосредственный спусковой крючок окончательного упадка государства может выступать следствием не только геополитического перенапряжения. Как показывает практика, государственный дефолт грозит в том числе странам с относительно низкими расходами на оборону. Это может стать следствием неверной экономической политики, чрезмерных социальных расходов и прочих последствий популизма или же иных обстоятельств.
Можно заметить различие в действии механизма упадка общества из-за финансовых проблем в прошлом и настоящем. Если прежде государственное банкротство провоцировалось в основном таким почти не зависящим от деятельности правительства фактором, как демографический рост, либо было следствием чрезмерного имперского расширения, то сейчас оно является итогом неверной или недальновидной популистской политики. Сама же эта политика является следствием вырождения элиты или общего интеллектуально-культурного упадка нации. Так что если раньше финансовый кризис был фактором в некоторой мере независимым от состояния общественного сознания и морали, то теперь моральный упадок провоцирует упадок общества как посредством механизма снижения асабии, так и посредством механизма финансового кризиса.
Соответственно главный вопрос – это вопрос о причинах упадка естественной морали. Можно заметить, что, как и в прежние эпохи, зерна упадка как правило коренятся в предыдущих успехах. Но если раньше успехи в демографическом росте и территориальном расширении обычно становились главными предпосылками последующего упадка, то теперь таковыми становятся в основном успехи в социально-экономическом развитии, достижении целей безопасной и изобильной жизни. Скорее всего, дело не в собственно материальном изобилии как таковом, а в том, что появление излишка богатства приводит к расширению общественных потребностей за счет услуг развлекательного характера. Это приводит к экспансии богемы как социокультурной группы, повышению ее престижа и влияния, что далее ведет к распространению богемного этоса с его гедонистическими ценностями. Параллельно с этим в силу видимой удовлетворенности потребности в безопасности падает престиж вооруженных сил, которые все чаще воспринимаются не как защитники и элита общества, а как социальные паразиты и пережитки архаических времен. Так военные все чаще становятся героями анекдотов про тупых солдафонов. Соответственно снижается влияние воинского, можно сказать подлинно аристократического этоса чести и долга. А по мере роста удовлетворенности материальных потребностей снижается предельная общественная полезность производителей материальных благ, их престиж и влияние производительного (буржуазного) этоса трудолюбия и бережливости. В конце концов устанавливается культурная гегемония богемы, и гедонистический эгоизм подрывает моральный базис национального хозяйства (трудовую этику), обороноспособность (этику воина-защитника страны) и даже способность нации к демографическому воспроизводству. В наше время подобное или близкое к нему положение установилось в большинстве развитых стран. Ситуация с упадком естественной морали, предполагающей верность своему коллективу, примордиальной национальной общности в наше время еще больше усложняется влиянием глобализации, которая втягивает многих людей, особенно представителей среднего класса крупных городов в транснациональные сети различного рода. Последнее делает их жизнедеятельность оторванной от жизнедеятельности национального сообщества, делает образ жизни и самосознание космополитичными, что снижает уровень асабии данного сообщества.
Сам же упадок общества, как было отмечено ранее, реже проявляется теперь в территориальных потерях, но чаще в общем упадке по большинству параметров развития. Теряющее энергию общество с выродившейся элитой и неэффективным государственным аппаратом, утратившим асабию населением начинает испытывать депопуляцию и оказывается неспособным обеспечить высокие темпы технологического и экономического развития, сопротивляться военным угрозам, а также порождать привлекательные жизнеутверждающие культурные образцы.
Указанные факторы деградации устойчиво действуют во многих современных обществах. Так, практически во всех развитых и многих развивающихся странах наблюдается нарастающий финансовый кризис (пока что выражающийся в основном в неконтролируемом росте задолженности), революция прав (особенно прав меньшинств) и рост необоснованных социальных претензий, обострение внутриэлитных конфликтов, депопуляция коренного населения и рост иммиграции из бедных, чаще всего инокультурных стран. Отсюда можно ожидать масштабного упадка большинства современных обществ, перехода все большего числа стран в разряд несостоявшихся. Угроза ядерной войны едва ли способна «взбодрить» стареющие народы. Что в таком случае может стать средством усиления асабии и вдохнуть новую энергию – пока не ясно.
Рассмотренные выше модели игнорируют самостоятельную роль культурного фактора, полагая его функцией от объективных обстоятельств материального характера. Однако возможно стоит учесть самостоятельную роль культуры и влияние культуры различных типов на уровень асабии. Так японцам как-то удавалось сохранять самурайский дух в период самоизоляции несмотря на отсутствие явной внешней угрозы и нарастающее демографическое давление. Возможно для современных обществ требуется какая-то специфическая культура, заряжающая общество энергией даже в условиях отсутствия постоянной внешней угрозы и высокого уровня благосостояния.
Если такого позитивного решения проблемы упадка асабии не будет найдено, то, возможно, неприятным лекарством окажется мировой экономический кризис, который обрушит уровень жизни, а также нарастающая военная напряженность, которая сделает жизнь небезопасной. Думается, большинство наших современников хотели бы избежать подобного сценария, особенно той его части, когда войны опять станут средством очищения человечества от одряхлевших народов и пришедших в упадок государств. При этом само по себе снижение уровня жизни никак не гарантирует повышения асабии. В условиях нарастающего энергетического и ресурсного кризиса и спровоцированного им продовольственного кризиса некоторые бедные или наиболее утратившие пассионарность общества вполне могут прийти к коллапсу вместо возрождения.
Список литературы
1. Шутов В. Н. Основы современной социологии: 15 фундаментальных законов. – М.: Этерна, 2015. – 224 с.
2. Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход // Американская социология. – М.: Прогресс, 1972. – C. 341–359.
3. Даймонд Дж. Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2010. – 762 с.
4. Турчин П. Историческая динамика. На пути к теоретической истории. – М.: Издательство ЛКИ, 2007. – 368 с.
5. Гумилёв Л. Этногенез и биосфера Земли. – M.: Издательство АСТ, 2001. – 560 с.
6. Cline E. H. 1177 B. C.: The Year Civilization Collapsed. – Princeton and Oxford: PrincetonUniversity Press, 2015. – 264 р.
7. Diskinson O. The Aegean from Bronze Age to Iron Age. Continuity and Change Between the Twelfth and Eighth Centuries B. C. – New York: Routledge, 2006. – 298 р.
8. Платон. Сочинения в четырех томах. Т. 3. Ч. 1. – СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета; Издательство Олега Абышко, 2007. – 752 с.
9. Тойнби А. Дж. Постижение истории: Сборник. – М.: Рольф, 2001. – 640 с.
10. Гумилев Л. Струна истории. Лекции по этнологии. – М.: Айрис-пресс, 2013. – 608 с.
11. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. – М.: Прогресс-Универс, 1993. – 606 с.
12. Eisenstadt S. N. The Causes of Disintegration and Fall of Empires: Sociological and Historical Analyses // Diogenes. – 1961. – No. 34, Summer. – Pp. 82–107.
13. Кеннеди П. Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г. – Екатеринбург: Гонзо, 2020. – 848 с.
14. Коллинз Р. Макроистория: очерки социологии большой длительности. – М.: УРСС, 2015. – 499 с.
15. Аристотель. Политика // Сочинения: в 4 т. Т. 4. – М.: Мысль, 1983. – 830 с.
16. Glubb J. The Fate of Empires and Search for Survival. – Edinburgh: William Blackwood & Sons Ltd, 1976. – 24 p.
17. Кэлхун, Джон (этолог) // Википедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Кэлхун,_Джон_(этолог) (дата обращения 12.06.2022)
18. Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию. – М.: Издательство АСТ, 2004. – 730 с.
References
1. Shutov V. N. Fundamentals of Modern Sociology: 15 Fundamental Laws [Osnovy sovremennoy sotsiologii: 15 fundamentalnykh zakonov]. Moscow: Eterna, 2015, 224 p.
2. Shils E. Society and Societies: Macrosociological Approach [Obschestvo i obschestva: makrosotsiologicheskiy podkhod]. Amerikanskaya sotsiologiya (American sociology). Moscow: Progress, 1972, рp. 341–359.
3. Diamond J. Collapse: How Societies Choose to Fail or Succeed [Kollaps. Pochemu odni obschestva vyzhivayut, a drugie umirayut]. Moscow: AST: AST Moskva, 2010, 762 p.
4. Turchin P. Historical Dynamics. On the Way to Theoretical History [Istoricheskaya dinamika. Na puti k teoreticheskoy istorii]. Moscow: LKI, 2007, 368 р.
5. Gumilev L. Ethnogenesis and the Biosphere of Earth [Etnogenez i biosfera Zemli]. Moscow: Izdatelstvo AST, 2001, 560 p.
6. Cline E. H. 1177 B. C.: The Year Civilization Collapsed. Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2015, 264 р.
7. Diskinson O. The Aegean from Bronze Age to Iron Age. Continuity and Change Between the Twelfth and Eighth Centuries B. C.New York: Routledge, 2006, 298 р.
8. Plato. Essays: in 4 vol. Vol. 3, part 1 [Sochineniya v chetyrekh tomakh. T. 3. Ch. 1]. St. Petersburg: Izdatelstvo Sankt-Peterburgskogo universiteta; Izdatelstvo Olega Abyshko, 2007, 752 p.
9. Toynbee A. J. A Study of History [Postizhenie istorii: Sbornik]. Moscow: Rolf, 2001, 640 р.
10. Gumilev L. String of History. Lectures on Ethnology [Struna istorii. Lektsii po etnologii]. Moscow: Ayris-press, 2013, 608 р.
11. Aron R. Stages of Development of Sociological Thought [Etapy razvitiya sotsiologicheskoy mysli]. Moscow: Progress-Univers, 1993, 606 p.
12. Eisenstadt S. N. The Causes of Disintegration and Fall of Empires: Sociological and Historical Analyses. Diogenes, Summer 1961, no. 34, рp. 82–107.
13. Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000 [Vzlety i padeniya velikikh derzhav. Ekonomicheskie izmeneniya i voennye konflikty v formirovanii mirovykh tsentrov vlasti s 1500 po 2000 g.]. Yekaterinburg: Gonzo, 2020, 848 p.
14. Collins R. Macrohistory: Essays in Sociology of the Long Run [Makroistoriya: ocherki sotsiologii bolshoy dlitelnosti]. Moscow: URSS, 2015, 499 р.
15. Aristotle. Politics [Politika]. Works in 4 vol. Vol. 4. [Sochineniya: v 4 t. T. 4]. Moscow: Mysl, 1983, 830 р.
16. Glubb J. The Fate of Empires and Search for Survival. Edinburgh: William Blackwood & Sons Ltd, 1976, 24 p.
17. John B. Calhoun [Kelkhun, Dzhon (etolog)]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Кэлхун,_Джон_(этолог) (accessed 12 June 2022).
18. Fukuyama F. Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity [Doverie: sotsialnye dobrodeteli i put k protsvetaniyu]. Moscow: Izdatelstvo AST, 2004, 730 р.
[1] Системность глобального уровня, например, уровня современной капиталистической мир-системы в расчет не берется. Признается, что «полная самостоятельность не является абсолютно необходимым предварительным условием определения социальной системы как общества. Для того, чтобы быть обществом, социальная система должна обладать своим собственным внутренним ʺцентром тяжестиʺ, то есть иметь свою собственную систему власти в рамках своих собственных границ. Кроме того, она должна иметь свою собственную культуру» [2, с. 344].
[2] «Человек увлеченный (или патриотической деятельностью, или реформаторской деятельностью, или научной деятельностью, или даже искусством) мало обращает внимания на свою семью, на свое богатство, на свой достаток, даже на свое здоровье. Он жертвует ими и при этом он – счастлив! Вот это и есть пассионарность…» [10, с. 134].
[3] Стоит отметить, что о том, что основой устойчивой общественной (полисной) организации является дружба, писал еще Аристотель [см.: 15].
[4] «Беспорядки, последовавшие после переворота 861 года и развал империи привели экономику к хаосу. Можно было ожидать, что в этот момент каждый предпримет еще большие усилия, чтобы спасти страну от банкротства, но ничего подобного не произошло. В этот момент обрушившейся торговли и нехватки финансов жители Багдада проголосовали за введение пятидневной рабочей недели. Когда я читаю эти описания Багдада в Х веке, я с трудом верю своим глазам. Я говорю себе – это наверняка шутка! Поскольку эти описания могли быть взяты из сегодняшнего номера «Таймс». От сходства деталей перехватывает дыхание — развал империи, сексуальная аморальность, «поп» исполнители с гитарами, женщины на новых профессиях, пятидневная [рабочая] неделя. Я даже не буду пытаться объяснить это!» [16, с. 15].
[5] Люди, как и другие виды животных, сформировались в условиях суровой борьбы за существование и, видимо, эволюционно не приспособлены для слишком хороших условий жизни. По крайней мере, такая гипотеза напрашивается как интерпретация знаменитого этологического эксперимента «Вселенная 25» [см.: 17].
© Трубицын О. К., 2022
