Monthly Archives: февраля 2014

«Творчество личности» в философии действительности М. М. Филиппова

УДК (091)140.8

Коробкова Светлана Николаевна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра истории и философии, доцент, кандидат философских наук, Санкт-Петербург, Россия.

e-mail: korobkova@hf-guap.ru

196135 Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д.15,

Тел: 8 (812) 708-42-13,

Авторское резюме

Состояние вопроса: Тема творчества в философских концепциях русских мыслителей – одна из основных. В рамках определенного философского направления понятие «творчество» раскрывается особенным образом. Философия действительности М. М. Филиппова – реалистическая концепция, которая относится к сциентизму. М. М. Филиппов – отечественный ученый и мыслитель, наследие которого недостаточно изучено в современной философии. «Творчество личности» – центральное понятие его философской теории.

Результаты: Одной из установок реалистического мировоззрения является требование связи любой теории с действительностью. Действительность – то, что дано в личном опыте. Опыт необходимо понимать как взаимодействие личности с окружающей средой. Опыт есть постижение закономерностей, действующих в природе. В результате своей активной деятельности (труда в широком смысле), человек созидает как внешний ему мир, так и внутренний. Этот труд имеет свои степени и уровни развития: от «жизнесохраняющего» до творческого. Творчество предполагает свободный труд, над которым не довлеет материальная необходимость. Творчество есть целерациональная деятельность, направленная на достижение определенной ценности. Наивысшей формой творчества является самосозидание.

Область применения результатов: Трудность творческой, созидательной деятельности человека заключается в том, что результат его деятельности отстоит от него во времени. В силу этого человек не может в полной мере осознать значимость своей личности и оценить верность выбранного им направления движения. В современном информационном обществе человек в полном смысле становится творцом, – он создает новые пространства (виртуальную реальность) и генерирует информацию, отличающуюся большой степенью индивидуальности и личностности. Именно новые формы представления информации (форумы, живые журналы, вики ресурсы, социальные сети, блоги и т. п.) позволяют человеку визуализировать для самого себя свой внутренний мир. Однако здесь же, в виртуальном пространстве, возникает проблема социально-психологической идентичности.

Выводы: Следующий этап эволюционного развития предполагает развитие психических способностей в целом и интеллектуального потенциала, в частности, с тем, чтобы создать социальные условия для возникновения новой цели развития.

Информационное общество, базирующееся на «высоких технологиях», предоставляет технические условия для искусственного моделирования интеллекта, что визуализирует (делает материальным, ощущаемым) уровень развития психики. Эволюция психики – лишь определенная стадия на пути к свободному творчеству.

Ключевые слова: творчество; информационное общество; виртуальная реальность; эволюция; действительность; реальность; психика; труд; ценность.

«Human Creativity» in M. M. Filippov’s Philosophy of Reality

Korobkova Svetlana Nikolaevna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Ph. D. in Philosophy, associate professor, St. Petersburg, Russia.

E-mail: korobkova@hf-guap.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, Russia, 196135,

tel: +7(812) 708-42-13,

Abstract

Background: One of the main items of philosophical concepts of Russian thinkers is creativity. The definition of “creativity” is revealed in a special way within the particular philosophical school. Filippov’s philosophy of reality is a realistic concept which belongs to scientism. M. M. Filippov is a Russian philosopher and thinker, whose heritage is investigated insufficiently in a contemporary philosophy. «Human creativity» is a central idea of his philosophical theory.

Results: One of the principles of realistic outlook is connection of any theory with reality. Reality is what is given in personal experience. Experience should be understood as an interaction of the personality with the environment. It is the comprehension of the laws of nature. Man creates his external as well as internal world as the result of his activity (labor, broadly speaking). This activity has its own degrees and levels of development from “life-saving only” to creative one. Creativity needs free labor, where the material component is not necessary. Creativity is an activity aimed to achieve a particular value. Self-creation is the highest form of creativity.

Research implications: The difficulty of creative human activity is that the result of his activity appears much later. Due to this regularity man cannot fully realize the significance of his personality and evaluate truthfulness of his way. In modern information society man becomes a creator in a true sense of the word. He creates new spaces (virtual reality) and generates information characterized by a high degree of individuality and personal content. It is new forms of information presentation (forums, live journals, wiki, social networks, blogs, etc.) that enable man to visualize his inner world for himself. But right here, in the virtual space, the problem of social and psychological identity arises.

Conclusions: The next stage of evolution assumes the development of psychic abilities in general and intellectual potential in particular in order to create some social conditions for the emergence of a new aim to develop. Information society based on “high-tech” provides special conditions to simulate the artificial intelligence that visualizes (makes tangible, palpable) the level of mind development. Mind evolution is only a step towards free creativity.

Keywords: creativity; information society; virtual reality; evolution; reality; mind; psychics; labor; activity; value.

Михаил Михайлович Филиппов (1858 – 1903) – русский ученый, философ, публицист, сторонник реалистического мировоззрения, сциентист, автор двухтомного труда «Философия действительности», увидевшего свет 1898 – 1899 годах, с тех пор не имеющего переизданий.

Центральной идеей философского мировоззрения М. М. Филиппова, по его собственному утверждению, является идея творческой личности.

В русской философской мысли проблема творчества имеет внушительную историографию. Представители разных философских направлений, так или иначе, представляли творческую активность человека: Л. Н. Толстой, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, И. А. Ильин, Н. О. Лосский. Нет необходимости воспроизводить теории этих корифеев русской философии, однако стоит отметить, что творчество получило в их трудах религиозную или иную идеалистическую трактовку. При всей своей глубине, они оторваны от реальности, отсутствуют механизмы связи с практической жизнью. Филиппов считал, что философия не должна чуждаться жизни, а должна идти ей навстречу (типичная установка реалистического мировоззрения).

С точки зрения творчества, действительность предстает как динамический процесс. Движущим элементом является личность. Философ-реалист предостерегает от понимания личности и ее творческой активности как чего-то мистического и настаивает на очевидном восприятии личности как мыслящего, чувствующего, деятельного индивида.

Творческая деятельность человека – это труд, в широком понимании. «Труд» имеет принципиальное значение в суждениях Филиппова. Напомним, что мотив «труда» в реалистическом мировоззрении был внесен в круг обсуждаемых вопросов «шестидесятниками», в частности Д. И. Писаревым. Писарев говорил о труженике, созидающем нечто новое, в упорной борьбе за свои идеалы. Литературные герои Чернышевского – новые люди, трудящиеся на благо общества. Ученые-естественники, как известно, активно усваивали передовую идеологию, и Д. И. Менделеев, например, отмечая социальность труда, рассматривал его как условие взаимодействия людей в обществе. В конце XIX в. умами интеллигенции владела «трудовая теория стоимости» Маркса, которую Филиппов предпочитал называть «трудовая теория ценности», подчеркивая тем самым, что результатом процесса труда является нечто значимое, ценное не только экономически, но и психологически, и морально.

Труд, считает Филиппов, является условием положительного развития, «…самым надежным мерилом прогресса, – пишет он, – является количество труда, т.е. целесообразной физиологической работы, которую способно развить животное в течение своей жизни» [3, с. 831]. Основания своего убеждения он находит в палеонтологии. Ученый отмечает: «…палеонтология дает многочисленные доказательства в пользу трудовой теории прогресса» [3, с. 832]. Проведенный анализ данных этой науки позволил ему утверждать, что «главные деятельности организма прямо или косвенно стремятся к обеспечению существования его самого или его потомства; чем обширнее область этих деятельностей и чем успешнее их выполнение, тем выше стадия, достигнутая данным организмом» [3, с. 832]. Таким образом, под трудом, на уровне палеонтологической эволюции, подразумевается работа особи по самосохранению и сохранению потомства, т.е. своего вида. Уже на этом уровне обнаруживается фундаментальное различие единичного и общего – то, что на органическом уровне трактуется как особенное и типичное, на социальном противопоставляется как индивидуальное и общественное.

На уровне органической эволюции вопрос о развитии живого, с одной стороны, усложняется антагонизмом, существующим между сохранением особи и сохранением ее потомства; с другой стороны, здесь обнаруживается способность живых организмов активно взаимодействовать с окружающей средой. Общий вывод об органической эволюции, сформулированный Филипповым, таков: «Жизнь всякого организма есть результат сложных взаимодействий между внутренними и внешними факторами; те и другие одинаково существенны. В том смысле, что известная среда так же необходима для жизни, как и известная организация, и вследствие обмена веществ, составные части среды постоянно превращаются в части организма и обратно» [3, с. 1008].

Труд на этом уровне выражается в солидарной деятельности живых организмов – со-трудничестве, и создании новых организационных форм, общего жизненного пространства, способствующих выживанию, – обще-жития. Наиболее прочные формы общежития образуются у живых существ одного вида, у высших животных. Человек, как живой организм, обладающий высшей нервной деятельностью, культивирует наиболее сложную форму общественности – социум. Сотрудничество выступает как солидарная целесообразная деятельность. Человек – мост между органической и социальной эволюцией.

Итак, человек, находясь в постоянном взаимодействии с окружающей средой, есть не «пассивный продукт» внешних воздействий, но сам является активным реформатором этой среды, в соответствии со своими представлениями (идеалами). Если на уровне органической эволюции человек посредством труда удовлетворяет свои витальные потребности, то на уровне социальной – материальные и духовные.

На социальном уровне деятельность человека выражена в так называемом простом труде. Такой труд – экономический – структурно состоит из фактически затраченной физической силы и индивидуально приложенных моральных усилий к производству социально-значимых продуктов. Цель такого труда – солидарное выживание, достижение общих ценностей.

Социально-экономические (общественные) ценности создаются индивидуальным трудом. Величина ценности продукта зависит от субъективных и объективных условий труда индивидуума. Истинная ценность содержит в себе не только фактическую массу затраченного труда, но и субъективный психологический смысл этого труда. Чем выше психологический фактор, тем выше ценность создаваемого продукта. Общество, в котором соотношение этих факторов нарушено – несправедливое общество и должно быть изменено.

С этой позиции Филиппов критиковал «трудовую теорию стоимости» Маркса. Основная ошибка Маркса, по словам Филиппова, в том, что «учение о простом труде, как оно выставлено Марксом, есть последняя дань отданная этим великим умом утопическим теориям равенства. Все люди, действительно, равны, как нравственные единицы, как личности, имеющие право на полное развитие своих сил и способностей. Однако не только способности людей различны (что признает и Маркс), но и различны объективные условия приложения этих способностей» [2, с. 563]. «Фактически всякий труд, даже так называемый “простой” или чернорабочий, квалифицирован, т.е. величина создаваемой им в час ценности всецело определена как субъективными, так и объективными условиями труда; стало быть это величина переменная, обусловленная технически и социально. …Маркс принял во внимание качества самой рабочей силы, но упустил из виду влияние внешних условий» – пишет Филиппов. «…Я первый указал на то, – продолжает он, – что капитализм эксплуатирует не только живых, но и мертвых, не только рабочую силу данного поколения, но и социальный результат кооперации прошлого труда с настоящим» [2, с. 564]. Эволюционный подход показывает, что ценность нынешнего складывается не только из того, что произведено здесь и сейчас, но и того, что сделано в прошлом для настоящего, т.е. является результатом сложения капитала. Причем «капитал» и «производство» в концепции Филиппова надо понимать не только как экономические термины, но и как морально-психологические.

«В философии, как и в экономической науке, несмотря на всю субъективность, единственно прочно обоснованной является трудовая теория ценности, – пишет ученый, – которую философ должен понимать в более широком смысле, чем экономист, никак не ограничивая труд производством материальных благ, но подразумевая под этим всякую сознательную деятельность» [1, с. 35]. Сознательный труд, в интерпретации ученого – это разумная активность, стремящаяся к достижению определенных целей. Цель и усилия по ее достижению есть основа ценности, а вместе с тем и объективной оценки действий личности. Таким образом, трудовая теория ценности Филиппова – телеологическая теория.

«Этическая оценка, учение о нравственно-должном, – рассуждает мыслитель, – есть лишь один из частных видов – разумеется, самый важный – такой телеологии. В основе ее лежит понятие о нравственном достоинстве личности: но самая личность не есть что либо данное свыше; она вырабатывается в человеке, она сама есть результат упорного труда, направленного человеком и на внешний мир, и на самого себя» [1, с. 35].

Таким образом, в реалистическом понимании труд не есть просто экономическая категория, но есть этическое явление, выражающееся в затрате моральных сил, физической энергии и психической реализации. В труде, и в результате своего труда человек «узнает» сам себя. Затраченная физическая и духовная энергия и объект, на который они направлены, находятся в неразрывной связи – «они суть реальный опыт».

Негативная (аморальная) сторона того социального устройства, при котором труд капитализируется, заключается в том, что человек находится под гнетом труда (загружен трудом). Позитивное же развитие социума заключается в том, чтобы человек находился «над» трудом, подчинил себе труд (овладел трудом) и свободно распределял свою физическую и психическую энергию.

Труд есть социальное творчество, утверждает Филиппов. В одной из своих последних статей, он пишет: «…человек является творцом всего того мира, который его окружает, точно также как и своего собственного внутреннего мира» [4, с. 209]. Как внешний, так и внутренний мир является продуктом личного творчества – «работы над собою и над окружающим» [4, с. 210].

Эволюция форм труда от социально-экономической к творческой, т.е. от материально обусловленной деятельности к свободной самореализации означает повышение уровня развития социума и демонстрирует переход от потребления к созиданию: не извлечение блага из произвольного сочетания данных внешней среды, но свободное выражение в социально-культурных артефактах своего уникального внутреннего мира для всеобщего блага и прогрессивного движения. Личное творчество, понимаемое как внешнее деятельностное выражение мыслей и чувств, является основой духовных ценностей.

Как мы видим, в соответствии с эволюционной теорией о степенях и уровнях развития, труд, в концепции Филиппова, имеет свои градации: от физиологического – до творческого, и проходит последовательные стадии эволюции: органическую, социальную, психическую (духовную).

Трудность творческой, созидательной деятельности человека заключается в том, что результат его деятельности отстоит от него во времени. В силу этого человек не может в полной мере осознать значимость своей личности и оценить верность выбранного им направления движения. Филиппов пишет об этом так: «При общем учете нашей душевной активности важно принимать во внимание не только те внешние деятельности, которые сопровождают те или иные мысли и чувства или же следуют непосредственно за ними, но и те скрытые, неявные стремления и напряжения, которые обнаруживают свое действие внешним образом лишь в отдаленных последствиях. Это обстоятельство…затрудняет связи между нашими мыслями и чувствами с одной стороны и нашими внешними деятельностями – с другой, а потому усложняет и правильную оценку сознательной активности и личного творчества человека» [4, с. 208].

В информационном обществе, каковым является современное общество, человек в полном смысле становится творцом, а главное, имеет возможность осознать себя как творца – он создает новые пространства – виртуальную реальность и генерирует информацию, отличающуюся большой степенью индивидуальности и личностности. Новые формы представления информации позволяют человеку визуализировать для самого себя свою творческую составляющую. Человек не только отражает действительность, но и активно воздействует на нее, и, более того, в любой момент может внести изменения! Действие и результат действия находятся в коротком временном промежутке.

Однако это же и создает сложности. Иллюзия невидимости, формальной неизвестности в информационном пространстве провоцирует человека игнорировать существующие в традиционном обществе правила и ценности и следовать своим биологическим инстинктам и доминантам. Т.е. мы имеет несоответствие уровня технического развития общества и психологического статуса человека. Выражаясь проще, человек психологически не готов к восприятию инноваций.

Социальное творчество в условиях информационного общества предполагает навык управления своими психологическими процессами. И в этом смысле важно создать такие условия, при которых человек не только развивался бы интеллектуально (учился использовать новые изобретения), но и учился бы сознательно относиться к себе: познавательные способности человека информационного общества в первую очередь должны быть направлены на созидание собственной внутренней реальности. Ибо свой субъективный мир мы впоследствии проецируем вовне, творя реальность.

Самосозидание, где человек творит не только внешнюю реальность, но свой внутренний мир, есть высшая форма творчества. «Все мировоззрение каждого человека, – пишет Филиппов, – составляет в значительной мере результат его собственной деятельности и оно тем более ценно, чем более самостоятельности обнаруживается в этой деятельности. Мир для нас таков, каким мы его сами для себя делаем» [4, с. 209]. Созидание одновременно есть и познание. Самосозидание суть самопознание. «…С точки зрения теории творчества, – продолжает мыслитель, – как внешний, так и внутренний мир познаются одинаково из нашей самодеятельности» [4, с. 210].

В свете теории творчества, труд деятелей прошлого, дошедший до нынешней эпохи в виде научной теории, художественного произведения, публицистики, разных форм искусства и т. п., представляющих собой наивысшее выражение созидательной деятельности, есть не механическая передача конкретного содержания, а выражение духа эпохи и внутреннего мира самого автора, сформировавшегося в результате взаимодействия с конкретной действительностью. Цель такого труда не эгоистическая – наиболее точно передать свои мысли и чувства, а альтруистическая – провоцировать дальнейшее развитие идей (оказать воздействие на мысли и чувства других) и, тем самым, обеспечить эволюционирование индивида и социума. Дальнейшим критерием эволюции становится, по убеждению Филиппова, развитие «чувствительности и других психических функций» [3, с. 830].

Таким образом, в творческой деятельности наилучшим образом проявляется единство материального и идеального. Философия действительности постулирует онтологическую нераздельность души и тела, корреляцию физического и духовного.

Если последовательно развивать реалистическую установку Филиппова, то можно допустить мысль, что свободное социальное творчество станет возможным в полной мере тогда, когда психический (интеллектуальный) фактор сменит экономический (материальный) на месте независимой переменной социальной эволюции.

Список литературы

1. Филиппов М. М. Новый идеализм. Часть II. Метафизика и моральная философия. // Научное обозрение. – 1903. – № 4. – С. 2 – 35.

2. Филиппов М. М. Об экономическом догматизме. // Научное обозрение. – 1900. – № 3. – С. 560 – 564.

3. Филиппов М. М. Философия действительности. Т.2. – СПб: паровая скоропечатня А. Пороховщикова, 1898. – Т. 1, с. 1 – 476; т. 2, с. 477 – 1177.

4. Филиппов М. М. Философские письма. Творчество личности. Письмо первое // Научное обозрение. – 1903. – № 5. – С. 200 – 212.

References

1. Filippov M. M. New Idealism. Part II. Metaphysics and Moral Philosophy [Novyy idealizm. Chast II. Metafizika i moralnaya filosofiya]. Nauchnoe obozrenie (Scientific Review), 1903, №4, pp. 2 – 35.

2. Filippov M. M. On Economic Dogmatism [Ob ekonomicheskom dogmatizme]. Nauchnoe obozrenie (Scientific Review), 1900, №3, pp. 560 – 564.

3. Filippov M. M. Philosophy of Reality. V. 2 [Filosofiya deystvitelnosti. T. 2]. St. Petersburg, Parovaya skoropechatnya A. Porokhovschikova, 1898, V. 1, pp. 1 – 476, V. 2, pp. 477 – 1177.

4. Filippov M. M. Philosophical Letters. Person’s Creativity. The First Letter [Filosofskie pisma. Tvorchestvo lichnosti. Pismo pervoe]. Nauchnoe obozrenie (Scientific Review), 1903, №5, pp. 200 – 212.

Ссылка на статью:
Коробкова С. Н. «Творчество личности» в философии действительности М. М. Филиппова // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1. – С. 147–154. URL: http://fikio.ru/?p=917.

Культурология

Культурологическая информация и культурологическое знание: методологический ракурс

УДК 008

Манкевич Ирина Анатольевна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра рекламы и современных коммуникаций, профессор, доктор культурологии, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: iamankevich@yandex.ru.

196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д. 15,

тел.: 8(812) 708-43-45.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Объективно формированию концепта “культурологическая информация” как категории гуманитарного знания содействуют следующие факторы: активное вхождение в обыденный и научный лексикон второй половины XX века понятия “информация” и последующее осмысление его как феномена культуры и общенаучной категории; развитие когнитивно-информационного подхода, основанного на синтезе достижений современной теории информации, наук о человеческом мышлении и теоретическом источниковедении; активизация междисциплинарных взаимодействий в научно-образовательной сфере и становление культурологии как специализированной системы знаний о культуре.

Результаты: В качестве источника культурологической информации текст культуры может быть рассмотрен только при условии соотношения/взаимодействия его с другим текстом, т.е. в контексте той или иной коммуникационной ситуации. “Линия жизни” текста культуры заключает в себе различные срезы функционирования культурологической информации: производители текстов культуры – тексты культуры – потребители текстов культуры (личность – социальная группа – массовая общность – историческое общество). В общем случае к культурологической информации следует отнести те сведения об объектах/субъектах культуры, которые были выявлены, проанализированы и обобщены с позиции системного культурологического подхода и избранного исследователем контекста (объект – текст – контекст – интерпретация).

Область применения результатов: Представлена концепция понятия «культурологическая информация» как научной категории. Цель ввода в научный оборот категории «культурологическая информация» – обогащение понятийного инструментария культурологического знания за счет собственных лингвистических ресурсов, не заимствованных из лексикона сопредельных областей знания. Исходная дефиниция: культурологическая информация – специализированная категория культурологического знания, разновидность научной информации о фактах и концепциях в истории и теории культуры, ориентированная на целевые профессиональные группы потребителей (в отличие от массовой информации, адресуемой широкой непрофессиональной аудитории). В данной дефиниции учтены два ключевых признака, идентифицирующих указанную разновидность научной информации:
1) сфера деятельности – научная деятельность в сфере гуманитарного/культурологического знания;
2) целевое назначение информации, то есть ее адресаты – профессиональная аудитория гуманитариев, генераторы культурологического знания, потребители и интерпретаторы текстов культуры как источников культурологической информации.

Выводы: Культурологическая информация – продукт культурологического мышления, категория культурологического метода – метода культурологического прочтения/интерпретации текстов разной природы как феноменов культуры, независимо от используемой знаковой системы. Культурологическое знание ориентировано не на поиск исторических “истин” и доказательств их достоверности или определение эстетической ценности художественного текста, а на выявление фактов культуры и их культурологическую интерпретацию.

Ключевые слова: культурологическое знание; культурологическая информация; социокультурные коммуникации; творчество; методология; тексты культуры; русская классическая литература.

The Information Relevant to Cultural Research and the Knowledge Gained from Cultural Research: Methodological Perspective

Mankevich Irina Anatolevna — Doctor of Cultural Research, Professor, St. Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, St. Petersburg, Russia.

e-mail: iamankevich@yandex.ru

15, Gastello st., St. Petersburg, Russia, 196135.

tel: +7 (812) 708-43-45

Abstract

The background of the issue: The concept of information relevant to cultural research as a category of research is based on the following grounds:

• the growing popularity of the notion ‘information’ in sciences and humanities (as well as in the general everyday communication) that has been taking place since the second half of the 20th century along with the rethinking of the notion ‘information’ as a phenomenon of culture and a universal category of research;

• the growth of the cognitive and information approach which is grounded in the synthesis of the achievements of the modern theory of information, the theories of human thinking and the theoretical source studies;

• the proliferation of interdisciplinary connections in the academic sphere and the establishment of cultural research as a specialized system of knowledge about culture.

Results: The text of culture can only serve as a source of information relevant to cultural research in the condition of correlation/interaction of this text with another one, i.e. in the context of a communicative situation. The ‘life cycle’ of a text of culture provides various sections of the information relevant to cultural research: producers of texts of culture – texts of culture – consumers of texts of culture (individuals, social groups, big communities, society in given periods of history). Normally, the information relevant to cultural research comprises the data on cultural objects and subjects, both of which were identified, analyzed and summarized in the light of the systemic approach to culture and the context selected by the researcher (object – text – context – interpretation).

Areas of application of the results: The notion ‘information relevant to cultural research’ was conceptualized as a category of research in order to enforce the set of notions of cultural research without relying linguistically on resources which are external to this discipline. The definition of the notion: the information relevant to cultural research is a specialized category of knowledge gained from cultural research, a kind of research data about facts and concepts in history and theory of culture, addressed directly to the professional consumer groups (in contrast to mass information which is addressed to the general public). This definition takes into consideration two key features which identify this kind of research information:
1) the sphere of occupation – research activities in the field of humanities and cultural research;
2) the recipients (or addressees) – a professional community of researchers, consumers and interpreters of the texts of culture as the sources of information relevant to cultural research.

Conclusion: Information relevant to cultural research is produced by the analysis of culture, and so it is a methodological category used for cultural research – reading/interpreting various texts of culture independent from the sign systems utilized by them. The knowledge gained from cultural research is oriented neither to the search of historical ‘truth’, its verification, nor to the aesthetic evaluation of a fictional text, but rather to identification of the facts in culture and to their interpretation specific for cultural research.

Keywords: knowledge gained from cultural research; information relevant to cultural research; sociocultural communications; creativity; methodology; texts of culture; classical Russian literature.

Для отечественного образования культурология – единственная межнаучная область знания, способная заполнить пограничную зону между различными гуманитарными дисциплинами. Именно в ней скрещиваются и концентрируются потоки информации от всех других отраслей знания, формирующие, в свою очередь, культурологический вектор в исследованиях конкретных явлений различных культур. Междисциплинарные коммуникации внутри самой культурологии превращает ее в испытательный полигон для проверки самых экстравагантных научных гипотез относительно тех культурных феноменов, природу порождения и траекторию функционирования которых не может “вычислить” ни одна другая наука.

«Поэзия, философия и вообще все, что люди привыкли называть культурой, является обобщением – может быть, и обобществлением, – чьих-то личных чувств. Внутри человеческой души чувства эти, однако, существуют в особой и загадочной форме. О ней можно догадываться лишь по делам культуры – по тому, что наносится кистью на полотно, рифмовано в стихах, звучит в молитвах, философских рассуждениях или политических речах… Ту же роль играют и тексты гуманитарной науки, столь же изменчивой, условной и непреодолимо субъективной» [18, с. 5]. А поскольку «культура всегда о себе что-то рассказывает», различные гуманитарные науки в силу специфики традиций, сложившихся внутри предметного поля каждой из них, интерпретируют тексты культуры по-своему. Философия культуры объясняет то, что «автор хотел сказать». Филология и искусствоведение – то, что «автор сумел сказать». А о том, что «автор сказал, сам того не желая», берет на себя смелость толковать культурология [2].

Активный рост межнаучных исследований, основанных на использовании методов смежных гуманитарных наук, актуализировал вопрос о культурологическом содержании текстов культуры разной семиотической и жанровой природы и необходимости изучения их как потенциальных источников культурологической информации. Последнее касается, в частности, богатейшего культурологического потенциала русской классической литературы, остающейся на сегодняшний день недостаточно востребованной в качестве потенциального источника культурологической информации о национальных моделях повседневного поведения и “жизнетворения” и генератора культурологического знания.

Литературоцентристское прошлое России, явившее миру непревзойденные шедевры литературной культуры, по сей день питающие интеллектуальный фундамент национального самосознания, дает богатейший материал для плодотворного взаимодействия филологического и культурологического знаний. Одним из перспективных направлений, характеризуемого гуманитариями в зависимости от идеологических пристрастий его приверженцев как «филологическая культурология» или «культурологическая филология», в рамках которого содружество этих наук могло бы дать позитивные результаты в научной и образовательной практике, является проблема функционирования текстов повседневности внелитературной и литературной реальности в пространстве социальных коммуникаций. В силу литературоцентричности русской культуры отечественная филология более других оказалась предрасположена к освоению культурологического подхода. Отсюда – и специфичность русской филологической школы, питавшейся “соками” разнородных, но взаимодействующих научных идей, на пересечении которых рождались труды М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова. Тем более, что принципиальных противоречий между культурологическими и литературоведческими изысканиями нет, поскольку, с одной стороны, «литературовед не всегда имеет в виду концепцию литературного объекта, которую должен отвергнуть культуролог» [6, с. 54], а с другой – сама культурология изначально в своем развитии опиралась на технику литературоведческого анализа применительно к нелитературным объектам культуры. При этом культурные артефакты рассматриваются культурологией «как “тексты”, которые подлежат прочтению, а не простому учету» [6, с. 54]. И если литературоведы предпочитают руководствоваться оценочными методами, то культурология использует симптоматический анализ культурных объектов. И хотя оба метода вполне применимы как к литературным, так и к нелитературным текстам культуры, «тем не менее, внимательное чтение нехудожественных текстов не предполагает их эстетической оценки, а упор на “культурную репрезентативность” литературного произведения подразумевает, что мы оцениваем этот текст в первую очередь как документ эпохи» [6, с. 62]. И не случайно вся историческая биография русской литературы свидетельствует о постоянном ее стремлении вырваться за пределы своего природного художественно-эстетического и поэтического пространства и стать «больше, чем литература». О причинах последнего применительно к гениям русской литературы рассуждал В. Пьецух: «Как посмотришь из нашего угрюмого далека да сообразишься с каверзной правдой жизнью, так и выходит, что задумывали они одно, а на поверку получилось совсем другое. Тут одно из двух: либо создание отчего-то бывает много самовитее, независимей от создателя, либо бунт персонажей вообще в правилах нашей словесности» [12, с. 97].

Впервые вопрос о специфике функционирования художественного образа в пространстве культуры был поставлен в работе академика М. В. Нечкиной «Функция художественного образа в историческом процессе», отметившей, в частности, следующее: «Тема, избранная мною, расположена на границе двух наук — литературоведения и истории. Для ее постановки нужны не только опорные данные, почерпнутые из обеих наук. <…> Их, оказывается, недостаточно для решения вопроса. Как всегда, пограничный характер проблемы требует еще чего-то «третьего», порождаемого самой новизной предмета» [11, с. 61 – 63]. Этим «третьим», по всей видимости, и должен был стать системный культурологический метод, позволяющий осмыслить движение художественного смысла/образа/текста в пространстве социокультурных коммуникаций, как в синхроническом, так и диахроническом ракурсе.

Особую роль в культурологическом источниковедении конца XX– начала XXI века сыграл информационно-семиотический подход, представленный в трудах Ю.М Лотмана и его последователей. В свете семиотического подхода снимается тезис о механическом отражении реальности в тексте. Культуролог рассматривает текст как объект реального мира, как феномен культуры, формирующий идеи и представления людей. Таким образом, речь идет о функционировании текста в контексте, о функции художественного образа в пространстве социокультурных коммуникаций. Семиотический подход апеллирует к внутренней точке зрения писателя, его героев и читательской аудитории. Последнее обстоятельство способствует реконструкции моделей ценностных ориентаций всех названных субъектов в контексте культурных образцов своего времени независимо от того, имеет ли исследователь дело с высокой литературой или продуктом массового потребления. «С этой точки зрения малохудожественные, популярные произведения литературы представляют исключительно ценный источниковый материал для исследователя», являя собой свидетельство «широкой адаптации идей, превращения их в предмет ”массового потребления”» [10, с. 14]. При этом самое искусство слова становится «особым способом узнавания» [3, с. 25].

Новая веха в эволюции источниковедческого образа художественной литературы связана с постструктуралистскими идеями прочтения текстов культуры. Введение Ю. Кристевой и Р. Бартом в широкий научный оборот понятия “интертекстуальность” по существу лишило литературный текст – «мозаику цитаций» «бессознательных и автоматических» – как реальных, так и виртуальных границ. Отрицая волю автора и утверждая свою, читательскую, постструктурализм разоблачил претензии языка на истинность в виду «иллюзорного характера любого высказывания». Так, “текст-письмо”, трансформируясь в “текст-чтение”, приобрел бесчисленное число вариаций, зависящих от вкусовых ассоциаций и тезауруса “читающего” [5, с. 4].

Постмодернистские тенденции в развитии мировой культуры XX века, повлекшие за собой кардинальный сдвиг в методологии гуманитарного знания, привели к осознанию непреодолимости извечного барьера в любых системах социальных коммуникаций, коим является человеческая субъективность. Обращение европейских гуманитариев нового поколения к культурно-антропологическому, социально-психологическому, лингвистическому измерению прошлого активизировало стремление отечественных историков к новому герменевтическому прочтению исторических текстов. Актуализация опыта французской школы «Анналов», ориентирующего на изучение исторической эпохи как истории ментальностей, стимулировала активное проникновение в отечественную науку методов психологической реконструкции субъективных моделей бытия – поведения, мышления, чувствований замечательных и незамечательных “творцов” истории. ”Вживание” исследователя во внутренний мир создателей текстов истории способствовало, в свою очередь, формированию нового методологического кругозора в отношении источниковой базы исторических исследований и пересмотру исторически сложившегося в среде ученых пренебрежения информационным потенциалом субъективных продуктов художественного творчества. Анализ работ, посвященных источниковедческому потенциалу исторических и литературно-художественных текстов, позволяет сделать вывод о том, что представители различных гуманитарных дисциплин сближаются в оценке их информационного потенциала с культурологическим подходом [9]. И хотя по своей междисциплинарной природе культурология не следует единой системной методологии, она «не замутняет научные понятия и исторические контексты, а, наоборот, добавляет уровни саморефлексии» [1, с. 5].

Объективно формированию концепта “культурологическая информация” как категории гуманитарного знания содействуют следующие факторы: активное вхождение в обыденный и научный лексикон второй половины XX века понятия “информация” и последующее осмысление его как феномена культуры и общенаучной категории; развитие когнитивно-информационного подхода, основанного на синтезе достижений современной теории информации, наук о человеческом мышлении и теоретическом источниковедении; активизация междисциплинарных взаимодействий в научно-образовательной сфере и становление культурологии как специализированной системы знаний о культуре.

Родовое, по отношению к культурологической информации, понятие ”информация”, получившее во второй половине прошлого века статус общенаучной категории, современная научная литература трактует как сведения и как сигналы, как количественную меру устранения неопределенности и как отражение разнообразия в объектах живой и неживой природы, как «инструментальное понятие информационного подхода, содержание и объем которого переменны и зависят от изучаемых коммуникационных и организационных явлений» [15, с. 247].

Известный российский исследователь, автор многочисленных трудов, посвященных проблемам информации и социальной коммуникации, профессор А. В. Соколов, проведя контент-анализ типичных контекстов, в которых используется слово “информация”, пришел к выводу¸ что понятия (категории) информации по своему содержанию делятся на пять групп: абстрактная фикция, элемент математической модели, создаваемой в процессе корректного информационного подхода (шенноновская трактовка информации); биологический сигнал или материальное рабочее тело», передаваемое по каналам связи в техносфере (сигнальная трактовка информации); семантические явления – сведения, смыслы, знания (семантическая информация); метафорический оборот речи – результат некорректного информационного подхода (атрибутивная трактовка информации); мистический фантом – «непременная субстанция живой материи, психики, сознания» [14, c. 111 – 112]. При этом исследователь справедливо полагает, что метафорические и мистические трактовки информации необоснованно претендуют на статус философской категории.

Весьма разнообразны и мало совместимы друг с другом и трактовки другого, родственного категории “информация” понятия – “коммуникация”. В научно-популярной литературе и СМИ наиболее распространенными являются такие толкования этого понятия как общение, средства связи, информационный обмен, общественные связи и т. п. В справочно-энциклопедических изданиях термин “коммуникация” обычно трактуется как опосредованное и целесообразное взаимодействие между субъектами, предполагающее наличие как минимум трех звеньев: передающего субъекта, передаваемого объекта, принимающего субъекта. В зависимости от идеологических симпатий исследователей понятие “коммуникация” зачастую выступает в союзе с близкими ему по духу, но, тем не менее, имеющими свои смысловые нюансы вариациями. Так, широкое распространение в гуманитарной литературе получил термин «межкультурная коммуникация», трактуемый как «общение языковых личностей, принадлежащих различным лингвокультурным сообществам» [4, с. 10]. В культурологических изданиях приводится дефиниция «социокультурной коммуникации» как «процесса взаимодействия между субъектами социокультурной деятельности (индивидами, группами, организациями) с целью передачи или обмена информацией посредством принятых в данной культуре знаковых систем (языков), приемов и средств их использования» [17, с. 277 – 278].

Коммуникация и информация являют собой, по сути дела, две стороны одной медали – культуры, что и позволяет рассматривать последнюю (как в целом, так и в многообразии ее видовых, локальных/частных форм) как информационно-коммуникационную систему. Сущность и взаимосвязь информации и коммуникации как феноменов культуры проявляются в процессе их социального функционирования. Информация, будучи продуктом интеллектуальной деятельности людей, идеальна, абстрактна, вне сознания познающего субъекта не существует, обнаруживает себя в процессе коммуникационного взаимодействия субъектов культуры. Коммуникация – в функционировании смыслов-образов культуры, обретающих в процессе их освоения реципиентом статус информационного (коммуникационного) сообщения/текста. Информация – необходимая предпосылка формирования знания. Знание – результат обобществления индивидуальных образов и упорядоченная совокупность социализированных смыслов. При этом с одной стороны, знание об исторических (биографических) событиях Большой и малых жизней вполне конкретно в своей предметности. С другой – чувственные образы и эмоциональные переживания, не поддаваясь вербализации, остаются за пределами знания. С третьей стороны, научное творчество, равно как и художественное, невозможно вне субъективности индивидуального опыта познающего субъекта. И, наконец, с четвертой стороны – масштаб поиска научной истины обречен быть ограниченным методологической схемой и контекстом исследования. Закономерное следствие этого со-бытийного “четырехугольника” – существование вечной проблемы понимания смыслов/текстов – проблемы постижения чужой индивидуальности (автора, персонажа, читателя), в равной мере признаваемой как интуитивно чувствующими художниками, мыслящими образами изящной словесности – «Мысль изреченная есть ложь» (Ф. И. Тютчев), так и логически мыслящими учеными, оперирующими научными категориями – «<…> коммуникация двух разумных существ человеческого типа по сути своей есть обмен обманом» [13, с. 33].

Следует отметить, что широко практикуемое в СМИ толкование/интерпретация культурологической информации как совокупности знаний, сведений, данных, сообщений о культурной жизни и деятельности общества, его групп, отдельных личностей, культур, учреждений и организаций, не отражает специфику исследуемой проблемы. Более того, в обыденной практике и даже научных публикациях нередко употребляется весьма некорректное по своей сути словосочетание “культурная информация”, предполагающее, очевидно, существование некой иной, “некультурной” субстанции. Однако информация, будучи продуктом интеллектуально-творческой деятельности человека, уже сама по себе есть феномен культуры. Не случайно в публикациях профессионалов словосочетание культурологическая информация используется в контексте социально- культурного опыта, накопленного поколениями за определенный исторический период [19, с. 26 – 27]. Цель ввода в научный оборот понятия «культурологическая информация» в качестве научной категории гуманитарного/культурологического знания – обогащение понятийного инструментария культурологии за счет собственных лингвистических ресурсов, не заимствованных из лексикона сопредельных областей знания. Культурологическая информация – продукт культурологического мышления, категория метода, в данном случае метода культурологического прочтения/ интерпретации текстов разной природы, включая литературные. Если, конечно, согласиться с тем, что есть такая сфера гуманитарного знания как культурология, и есть такая ”партия” – культурологи.

С позиции социальной (гуманитарной) информатики культурологическая информация может быть определена как научная (семантическая) информация о фактах культуры (события, явления, продукты, творцы и потребители культуры) и концепциях (идеях, теориях) в истории культуры, ориентированная на профессиональные группы потребителей (в отличие от массовой информации, адресуемой широкой непрофессиональной аудитории)» [16].

В данной дефиниции учтены два ключевых признака, идентифицирующих указанную разновидность научной информации, а именно: “сфера деятельности” (научная деятельность в сфере гуманитарного знания, включая, естественно, и культурологическое знание) и “целевое назначение” информации, то есть ее адресат (профессиональная аудитория гуманитариев – потенциальные потребители и интерпретаторы текстов культуры как источников культурологической информации и производителей культурологического знания).

Таким образом, в качестве потенциальных источников культурологической информации выступают любые социальные документы, независимо от своего происхождения и используемой знаковой системы. В общем случае к культурологической информации следует отнести те сведения об объектах/субъектах культуры, которые были выявлены, проанализированы и обобщены с позиции системного культурологического подхода. Важно отметить, что в качестве источника культурологической информации текст культуры может быть рассмотрен только при условии вхождения его в отношения с другим текстом, ибо «…сознание нуждается в сознании, текст – в тексте, культура – в культуре» [8, с. 429].

Потенциально “линия жизни” текста культуры заключает в себе различные срезы функционирования культурологической информации: производители текстов культуры – тексты культуры – потребители текстов культуры; тексты культуры – тексты культуры; тексты культуры – личность – социальная группа – массовая общность – историческое общество, др. При таком подходе статус “культурологичности” в сознании познающего субъекта обретают любые реалии/тексты повседневной жизни, включая литературно-художественные.

В каждом литературном произведении неизбежно, по воле автора или вопреки ей, отражаются картинки из жизни эпохи. В этой связи художественную литературу можно рассматривать как носитель и источник объективной информации о внелитературной реальности. Однако реальная действительность, получившая отражение в литературном произведении, еще не отражает всех граней и уровней его информационного пространства. Информационный потенциал литературного текста оказывается в разной степени зависимым и от реалий повседневной жизни эпохи, и от реалий повседневной жизни самого автора и его потенциальной читательской аудитории. При этом для культуролога, в отличие от источниковедческих предпочтений историка, любой художественный текст независимо от времени его создания, а также авторской, мировоззренческой или жанровой принадлежности, потенциально информативен. Ибо междисциплинарное русло культурологического знания ориентировано не на поиск исторических истин и доказательств их достоверности, а на выявление фактов культуры и их культурологическую интерпретацию. Информация, заложенная автором в художественном произведении, гораздо обширнее, чем собственно его текст, что и обнаруживается в процессе межкультурной коммуникации как “диалога” сознаний и порождаемых ими текстов, принадлежащих разным культурам.

Литературно-художественный текст незримо вбирает в себя тот ментальный срез бытия человеческого, который, ускользая от вербализации, не способен быть зафиксированным ни одним историческим источником. В этом отношении произведения мировой классической литературы, чье текстовое пространство соткано из смыслов-образов разных культурных пластов, времен и народов, можно рассматривать как “романы культуры”, или как ее гипертексты. Эти тексты, понятные для образованного читателя своего времени, для читателя иных поколений превращаются в “архивированный файл”, хранящий “мегабайты” культурных смыслов, скрытых между строк в авторских ассоциациях, аллюзиях и аллегориях, равно как и в идеологических наслоениях, сопровождавших их “другую жизнь” в последующие эпохи. В руках исследователя художественный текст оказывается способным объективировать следы ментальности и пассионарности своей эпохи, благодаря чему он становится ключом к пониманию “культурного бессознательного”. Литературный текст, прочитанный на языке литературной культуры его производителя и/или потребителя в контексте избранной исследователем коммуникационной ситуации, обретает статус источника культурологической информации. При этом предметом культурологического анализа становятся информационно-коммуникационные (знаковые, символические) функции художественных образов, увиденные/прочитанные в контексте мысленной интеграции макро- и микроанализа литературного текста как феномена культуры и частного случая/разновидности текста культуры – информационно-коммуникационной системы, ядро которой составляет коммуникационная триада: Автор – Текст – Читатель.

Сегодня, в условиях масштабной смены культурной парадигмы, многие смыслы из классического репертуара художественного наследия неизбежно исчезают с “реципиентного горизонта” срединного читателя. Свою лепту в “парадигмальный кризис” гуманитарного знания добавляет и молодое поколение потребителей культуры, стойко предпочитающее прогулки по Интернет-чатам поклонению высокой литературе. Современные сценические и кино-интерпретации классических произведений зачастую усиливают разрыв поколений и создают ложные представления о культуре и людях ушедших эпох. В этой связи актуализация культурологического потенциала русской литературы как «хранительницы высших смыслов отечественной культуры» [7,с.14], как этического и образно-эмоционального компонента национального наследия представляется не только перспективной сферой познания повседневной жизни как таковой, но и действенной стратегией самопознания человека.

В методологическом плане одним из самых сложных аспектов исследования информационного потенциала художественного текста как носителя культурологической информации становится проблема соотношения в его пространстве художественной и научной информации. Магия художественного образа программирует на эмоциональное восприятие литературного образа (деятельность чувств) и на оперирование эстетическими категориями ценности. Задачи научного познания ориентируют на логико-интеллектуальное понимание текста (деятельность мысли) и описание его посредством семантических категорий. Существование потенциально невербализуемых смыслов – причина объективно существующего противоречия между “логикой” чувств (чувственное познание смысла, данного в ощущениях) и логикой ума (логическое познание смысла, воплощенного в знаковой форме).

Есть и другой аспект этой проблемы. Так с позиции постструктуралистской теории «язык, вне зависимости от сферы своего применения, неизбежно художественен, т. е. всегда функционирует по законам риторики и метафоры…». Отсюда следует вывод, что и само мышление человека художественно (естественно, человека образованного и обладающего соответствующим уровнем литературной культуры), «и любое научное знание существует не в виде строго логического изложения-исследования своего предмета, а в виде полу- или целиком художественного произведения…», художественность которого может не ощущаться, не осознаваться, «но которая только одна и придает законченность знанию» [5, с. 4]. В идеале задача культурологического познания литературного текста требует от исследователя «равного умения охватить предмет мыслью и уловить чувством то, что еще не поддается мысли» [3, с. 6]. Именно благодаря взаимодействию логического и внелогического внутри системы культуры рождаются новые смыслы культуры, новая культурологическая информация.

Список литературы

1. Бойм С. Общие места: мифология повседневной жизни. – М.: Новое лит. обозрение, 2002. – 320 с. – (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»).

2. Вавилон культур [CD-R] / Министерство культуры РФ, Российский институт культурологии. –– М., 2008.

3. Гаспаров М. Л. Диалектика Лотмана // Ким Су Кван. Основные аспекты творческой эволюции Ю.М. Лотмана. – М.: Новое литературное обозрение, 2003. – С. 5 – 10.

4. Гудков Д. Б. Теория и практика межкультурной коммуникации. – М.: Гнозис, 2003. – 288 с.

5. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. – М.: Интрада, 1996. – 256 с.

6. Каллер Д. Теория литературы: краткое введение; [пер. с англ. А. Георгиева]. – М.: Астрель: АСТ, 2006. – 158 с.

7. Кантор В. К. Русская классика, или Бытие России. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2005. – 768 с. – (Серия «Российские Пропилеи»).

8. Лотман Ю. М. Текст в тексте // Лотман Ю. М. Об искусстве. – СПб.: Искусство–СПБ, 1998. – С. 423 – 436.

9. Манкевич И.А. Литературно-художественное наследие как источник культурологической информации // Обсерватория культуры. – 2007. – № 5. – С. 17 – 23.

10. Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа. – М. : Новое лит. обозрение, 1999. – 208 с.

11. Нечкина М. В. Функция художественного образа в историческом процессе // Содружество наук и тайны творчества. – М.: Искусство, 1968. – С. 61 – 98.

12. Пьецух В. Русская тема. О нашей жизни и литературе – М.: Глобулус, Изд-во НЦ ЭНАС, 2005. – 224 с.

13. Секацкий А. К. Онтология лжи. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000. – 120 с.

14. Соколов А. В. Информационное общество в виртуальной и социальной реальности. – СПБ.: Алетейя, 2013. – 352 с.

15. Соколов А. В. Метатеория социальной коммуникации. – СПб.: Рос. нац. б-ка, 2001. – 352 с.

16. Соколов А. В., Манкевич А. И. Информатика в перспективе (к вопросу о классификации видов информации в системе наук коммуникационного цикла) // Науч.-техн. информ. Сер. 2. Информ. процессы и системы. – М., 1971. – № 10. – С. 5 – 9.

17. Флиер А. Я. Культурология для культурологов: Учебное пособие для магистрантов, аспирантов и соискателей. – М.: Согласие, 2010. – 672 с.

18. Эткинд А. М. Содом и Психея: очерки интеллект. истории Серебряного века. – М.: «ИЦ–Гарант», 1996. – 413 с.

19. Якимович А. К. Генрих Вёльфлин и другие // Вёльфлин Г. Ренессанс и барокко. – СПб.: Азбука-классика, 2004. – С. 9 – 47.

References

1. Boym S. Common Places: Mythologies of Everyday Life in Russia [Obschie mesta: mifologiya povsednevnoy zhizni]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2002, 320 p.

2. Babylon of Cultures [Vavilon kultur]. CD-R. Moscow, Russian Institute for Cultural Research, 2008.

3. Gasparov M. L. Lotman’s dialectics [Dialektika Lotmana]. In: Kim, Kwang-Su. Osnovnye aspekty tvorcheskoy evolyutsii Yu. M. Lotmana (Main Aspects of the Evolution of Yu. M. Lotman’s Work). Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2003, pp. 5 – 10.

4. Gudkov D. B. Theory and Practice of Intercultural Communication [Teoriya i praktika mezhkulturnoy kommunikatsii]. Moscow, Gnozis, 2003, 288 p.

5. Ilyin I. P. Poststructuralism, Deconstructivism, Postmodernsism [Poststrukturalizm. Dekonstruktivizm. Postmodernizm]. Moscow, Intrada, 1996, 256 p.

6. Culler J. Theory of literature: a very short introduction [Teoriya literatury: kratkoe vvedenie]. Moscow, Astrel, AST, 2006, 158 p.

7. Kantor V. K. Russian Classics or Being of Russia [Russkaya klassika, ili Bytie Rossii]. Moscow, Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya (ROSSPEN), 2005, 768 p.

8. Lotman Y. M. Text in text [Tekst v tekste]. Ob iskusstve (On Art). St. Petersburg, Iskusstvo-SPb, 1998, pp. 423 – 436.

9. Mankevich I. A. Artistic Literary Heritage as a Source of Information Relevant for Cultural Research [Literaturno-khudozhestvennoe nasledie kak istochnik kulturologicheskoy informatsii]. Observatoriya kultury (Observatory of Culture), 2007, №5, pp. 17 – 23).

10. Mogilner M. The Mythology of an ‘Underground Person’: the Radical Micro-cosmos in Russia in the Beginning of the XX Century as an Object for Semiotic Analysis [Mifologiya «podpolnogo cheloveka»: radikalnyy mikrokosm v Rossii nachala XX veka kak predmet semioticheskogo analiza]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 1999, 208 p.

11. Nechkina M. V. The Function of the Artistic Image in the Historical Process [Funktsiya khudozhestvennogo obraza v istoricheskom protsesse]. Sodruzhestvo nauk i tayny tvorchestva (The Brotherhood of Sciences and the Mysteries of Creativity). Moscow, Iskusstvo, 1968, pp. 61 – 98.

12. Petsukh V. Russian Theme: About Our Life in Literature [Russkaya tema. O nashey zhizni i literature]. Moscow, Globulus & ENAS, 2005, 224 p.

13. Sekatskiy A. K. The Ontology of Lies [Ontologiya lzhi]. St. Petersburg, Izdatelstvo SPbGU, 2000, 120 p.

14. Sokolov A. V. Information Society in the Virtual and Social Realities [Informatsionnoe obschestvo v virtualnoy i sotsialnoy realnosti]. St. Petersburg: Aleteyya, 2013, 352 p.

15. Sokolov A. V. Metatheory of Social Communication [Metateoriya sotsialnoy kommunikatsii]. St. Petersburg, Rossiyskaya natsionalnaya biblioteka, 2001, 352 p.

16. Sokolov A. V., Mankevich A. I. Perspectives of information science (the issue sof classfication of types of information in the system of sciences related to research into communication) [Informatika v perspektive (k voprosu o klassifikatsii vidov informatsii v sisteme nauk kommunikatsionnogo tsikla)]. Nauchno-tekhnicheskaya informatsiya, Seriya 2: Informatsionniye protsessy i sistemy. (Science and Research Information. Series 2: Informational Processes and Systems), 1971, №10. pp. 5 – 9.

17. Flier A. Y. Culturology for Culturologists [Kulturologiya dlya kulturologov]. Moscow, Soglasie, 2010, 672 p.

18. Etkind A. M. Sodom and Psyche: Essays on Intellectual History of the Silver Age of Russian Culture [Sodom i Psikheya: ocherki intellektualnoy istorii Serebryanogo veka]. Moscow, IC-Garant, 1996, 413 p.

19. Yakimovich A. K. Heinrich Wölfflin and Others [Genrikh Velflin i drugie]. Velflin G. Renessans i barokko (H. Wölfflin. The Renaissance and Baroque]. St. Petersburg, Azbuka-klassika, 2004, pp. 9 – 47.

Ссылка на статью:
Манкевич И. А. Культурологическая информация и культурологическое знание: методологический ракурс // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1. – С. 64–77. URL: http://fikio.ru/?p=906.