УДК 008
Манкевич Ирина Анатольевна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра рекламы и современных коммуникаций, профессор, доктор культурологии, доцент, Санкт-Петербург, Россия.
E-mail: iamankevich@yandex.ru.
196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д. 15,
тел.: 8(812) 708-43-45.
Авторское резюме
Состояние вопроса: Объективно формированию концепта “культурологическая информация” как категории гуманитарного знания содействуют следующие факторы: активное вхождение в обыденный и научный лексикон второй половины XX века понятия “информация” и последующее осмысление его как феномена культуры и общенаучной категории; развитие когнитивно-информационного подхода, основанного на синтезе достижений современной теории информации, наук о человеческом мышлении и теоретическом источниковедении; активизация междисциплинарных взаимодействий в научно-образовательной сфере и становление культурологии как специализированной системы знаний о культуре.
Результаты: В качестве источника культурологической информации текст культуры может быть рассмотрен только при условии соотношения/взаимодействия его с другим текстом, т.е. в контексте той или иной коммуникационной ситуации. “Линия жизни” текста культуры заключает в себе различные срезы функционирования культурологической информации: производители текстов культуры – тексты культуры – потребители текстов культуры (личность – социальная группа – массовая общность – историческое общество). В общем случае к культурологической информации следует отнести те сведения об объектах/субъектах культуры, которые были выявлены, проанализированы и обобщены с позиции системного культурологического подхода и избранного исследователем контекста (объект – текст – контекст – интерпретация).
Область применения результатов: Представлена концепция понятия «культурологическая информация» как научной категории. Цель ввода в научный оборот категории «культурологическая информация» – обогащение понятийного инструментария культурологического знания за счет собственных лингвистических ресурсов, не заимствованных из лексикона сопредельных областей знания. Исходная дефиниция: культурологическая информация – специализированная категория культурологического знания, разновидность научной информации о фактах и концепциях в истории и теории культуры, ориентированная на целевые профессиональные группы потребителей (в отличие от массовой информации, адресуемой широкой непрофессиональной аудитории). В данной дефиниции учтены два ключевых признака, идентифицирующих указанную разновидность научной информации:
1) сфера деятельности – научная деятельность в сфере гуманитарного/культурологического знания;
2) целевое назначение информации, то есть ее адресаты – профессиональная аудитория гуманитариев, генераторы культурологического знания, потребители и интерпретаторы текстов культуры как источников культурологической информации.
Выводы: Культурологическая информация – продукт культурологического мышления, категория культурологического метода – метода культурологического прочтения/интерпретации текстов разной природы как феноменов культуры, независимо от используемой знаковой системы. Культурологическое знание ориентировано не на поиск исторических “истин” и доказательств их достоверности или определение эстетической ценности художественного текста, а на выявление фактов культуры и их культурологическую интерпретацию.
Ключевые слова: культурологическое знание; культурологическая информация; социокультурные коммуникации; творчество; методология; тексты культуры; русская классическая литература.
The Information Relevant to Cultural Research and the Knowledge Gained from Cultural Research: Methodological Perspective
Mankevich Irina Anatolevna — Doctor of Cultural Research, Professor, St. Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, St. Petersburg, Russia.
e-mail: iamankevich@yandex.ru
15, Gastello st., St. Petersburg, Russia, 196135.
tel: +7 (812) 708-43-45
Abstract
The background of the issue: The concept of information relevant to cultural research as a category of research is based on the following grounds:
• the growing popularity of the notion ‘information’ in sciences and humanities (as well as in the general everyday communication) that has been taking place since the second half of the 20th century along with the rethinking of the notion ‘information’ as a phenomenon of culture and a universal category of research;
• the growth of the cognitive and information approach which is grounded in the synthesis of the achievements of the modern theory of information, the theories of human thinking and the theoretical source studies;
• the proliferation of interdisciplinary connections in the academic sphere and the establishment of cultural research as a specialized system of knowledge about culture.
Results: The text of culture can only serve as a source of information relevant to cultural research in the condition of correlation/interaction of this text with another one, i.e. in the context of a communicative situation. The ‘life cycle’ of a text of culture provides various sections of the information relevant to cultural research: producers of texts of culture – texts of culture – consumers of texts of culture (individuals, social groups, big communities, society in given periods of history). Normally, the information relevant to cultural research comprises the data on cultural objects and subjects, both of which were identified, analyzed and summarized in the light of the systemic approach to culture and the context selected by the researcher (object – text – context – interpretation).
Areas of application of the results: The notion ‘information relevant to cultural research’ was conceptualized as a category of research in order to enforce the set of notions of cultural research without relying linguistically on resources which are external to this discipline. The definition of the notion: the information relevant to cultural research is a specialized category of knowledge gained from cultural research, a kind of research data about facts and concepts in history and theory of culture, addressed directly to the professional consumer groups (in contrast to mass information which is addressed to the general public). This definition takes into consideration two key features which identify this kind of research information:
1) the sphere of occupation – research activities in the field of humanities and cultural research;
2) the recipients (or addressees) – a professional community of researchers, consumers and interpreters of the texts of culture as the sources of information relevant to cultural research.
Conclusion: Information relevant to cultural research is produced by the analysis of culture, and so it is a methodological category used for cultural research – reading/interpreting various texts of culture independent from the sign systems utilized by them. The knowledge gained from cultural research is oriented neither to the search of historical ‘truth’, its verification, nor to the aesthetic evaluation of a fictional text, but rather to identification of the facts in culture and to their interpretation specific for cultural research.
Keywords: knowledge gained from cultural research; information relevant to cultural research; sociocultural communications; creativity; methodology; texts of culture; classical Russian literature.
Для отечественного образования культурология – единственная межнаучная область знания, способная заполнить пограничную зону между различными гуманитарными дисциплинами. Именно в ней скрещиваются и концентрируются потоки информации от всех других отраслей знания, формирующие, в свою очередь, культурологический вектор в исследованиях конкретных явлений различных культур. Междисциплинарные коммуникации внутри самой культурологии превращает ее в испытательный полигон для проверки самых экстравагантных научных гипотез относительно тех культурных феноменов, природу порождения и траекторию функционирования которых не может “вычислить” ни одна другая наука.
«Поэзия, философия и вообще все, что люди привыкли называть культурой, является обобщением – может быть, и обобществлением, – чьих-то личных чувств. Внутри человеческой души чувства эти, однако, существуют в особой и загадочной форме. О ней можно догадываться лишь по делам культуры – по тому, что наносится кистью на полотно, рифмовано в стихах, звучит в молитвах, философских рассуждениях или политических речах… Ту же роль играют и тексты гуманитарной науки, столь же изменчивой, условной и непреодолимо субъективной» [18, с. 5]. А поскольку «культура всегда о себе что-то рассказывает», различные гуманитарные науки в силу специфики традиций, сложившихся внутри предметного поля каждой из них, интерпретируют тексты культуры по-своему. Философия культуры объясняет то, что «автор хотел сказать». Филология и искусствоведение – то, что «автор сумел сказать». А о том, что «автор сказал, сам того не желая», берет на себя смелость толковать культурология [2].
Активный рост межнаучных исследований, основанных на использовании методов смежных гуманитарных наук, актуализировал вопрос о культурологическом содержании текстов культуры разной семиотической и жанровой природы и необходимости изучения их как потенциальных источников культурологической информации. Последнее касается, в частности, богатейшего культурологического потенциала русской классической литературы, остающейся на сегодняшний день недостаточно востребованной в качестве потенциального источника культурологической информации о национальных моделях повседневного поведения и “жизнетворения” и генератора культурологического знания.
Литературоцентристское прошлое России, явившее миру непревзойденные шедевры литературной культуры, по сей день питающие интеллектуальный фундамент национального самосознания, дает богатейший материал для плодотворного взаимодействия филологического и культурологического знаний. Одним из перспективных направлений, характеризуемого гуманитариями в зависимости от идеологических пристрастий его приверженцев как «филологическая культурология» или «культурологическая филология», в рамках которого содружество этих наук могло бы дать позитивные результаты в научной и образовательной практике, является проблема функционирования текстов повседневности внелитературной и литературной реальности в пространстве социальных коммуникаций. В силу литературоцентричности русской культуры отечественная филология более других оказалась предрасположена к освоению культурологического подхода. Отсюда – и специфичность русской филологической школы, питавшейся “соками” разнородных, но взаимодействующих научных идей, на пересечении которых рождались труды М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова. Тем более, что принципиальных противоречий между культурологическими и литературоведческими изысканиями нет, поскольку, с одной стороны, «литературовед не всегда имеет в виду концепцию литературного объекта, которую должен отвергнуть культуролог» [6, с. 54], а с другой – сама культурология изначально в своем развитии опиралась на технику литературоведческого анализа применительно к нелитературным объектам культуры. При этом культурные артефакты рассматриваются культурологией «как “тексты”, которые подлежат прочтению, а не простому учету» [6, с. 54]. И если литературоведы предпочитают руководствоваться оценочными методами, то культурология использует симптоматический анализ культурных объектов. И хотя оба метода вполне применимы как к литературным, так и к нелитературным текстам культуры, «тем не менее, внимательное чтение нехудожественных текстов не предполагает их эстетической оценки, а упор на “культурную репрезентативность” литературного произведения подразумевает, что мы оцениваем этот текст в первую очередь как документ эпохи» [6, с. 62]. И не случайно вся историческая биография русской литературы свидетельствует о постоянном ее стремлении вырваться за пределы своего природного художественно-эстетического и поэтического пространства и стать «больше, чем литература». О причинах последнего применительно к гениям русской литературы рассуждал В. Пьецух: «Как посмотришь из нашего угрюмого далека да сообразишься с каверзной правдой жизнью, так и выходит, что задумывали они одно, а на поверку получилось совсем другое. Тут одно из двух: либо создание отчего-то бывает много самовитее, независимей от создателя, либо бунт персонажей вообще в правилах нашей словесности» [12, с. 97].
Впервые вопрос о специфике функционирования художественного образа в пространстве культуры был поставлен в работе академика М. В. Нечкиной «Функция художественного образа в историческом процессе», отметившей, в частности, следующее: «Тема, избранная мною, расположена на границе двух наук — литературоведения и истории. Для ее постановки нужны не только опорные данные, почерпнутые из обеих наук. <…> Их, оказывается, недостаточно для решения вопроса. Как всегда, пограничный характер проблемы требует еще чего-то «третьего», порождаемого самой новизной предмета» [11, с. 61 – 63]. Этим «третьим», по всей видимости, и должен был стать системный культурологический метод, позволяющий осмыслить движение художественного смысла/образа/текста в пространстве социокультурных коммуникаций, как в синхроническом, так и диахроническом ракурсе.
Особую роль в культурологическом источниковедении конца XX– начала XXI века сыграл информационно-семиотический подход, представленный в трудах Ю.М Лотмана и его последователей. В свете семиотического подхода снимается тезис о механическом отражении реальности в тексте. Культуролог рассматривает текст как объект реального мира, как феномен культуры, формирующий идеи и представления людей. Таким образом, речь идет о функционировании текста в контексте, о функции художественного образа в пространстве социокультурных коммуникаций. Семиотический подход апеллирует к внутренней точке зрения писателя, его героев и читательской аудитории. Последнее обстоятельство способствует реконструкции моделей ценностных ориентаций всех названных субъектов в контексте культурных образцов своего времени независимо от того, имеет ли исследователь дело с высокой литературой или продуктом массового потребления. «С этой точки зрения малохудожественные, популярные произведения литературы представляют исключительно ценный источниковый материал для исследователя», являя собой свидетельство «широкой адаптации идей, превращения их в предмет ”массового потребления”» [10, с. 14]. При этом самое искусство слова становится «особым способом узнавания» [3, с. 25].
Новая веха в эволюции источниковедческого образа художественной литературы связана с постструктуралистскими идеями прочтения текстов культуры. Введение Ю. Кристевой и Р. Бартом в широкий научный оборот понятия “интертекстуальность” по существу лишило литературный текст – «мозаику цитаций» «бессознательных и автоматических» – как реальных, так и виртуальных границ. Отрицая волю автора и утверждая свою, читательскую, постструктурализм разоблачил претензии языка на истинность в виду «иллюзорного характера любого высказывания». Так, “текст-письмо”, трансформируясь в “текст-чтение”, приобрел бесчисленное число вариаций, зависящих от вкусовых ассоциаций и тезауруса “читающего” [5, с. 4].
Постмодернистские тенденции в развитии мировой культуры XX века, повлекшие за собой кардинальный сдвиг в методологии гуманитарного знания, привели к осознанию непреодолимости извечного барьера в любых системах социальных коммуникаций, коим является человеческая субъективность. Обращение европейских гуманитариев нового поколения к культурно-антропологическому, социально-психологическому, лингвистическому измерению прошлого активизировало стремление отечественных историков к новому герменевтическому прочтению исторических текстов. Актуализация опыта французской школы «Анналов», ориентирующего на изучение исторической эпохи как истории ментальностей, стимулировала активное проникновение в отечественную науку методов психологической реконструкции субъективных моделей бытия – поведения, мышления, чувствований замечательных и незамечательных “творцов” истории. ”Вживание” исследователя во внутренний мир создателей текстов истории способствовало, в свою очередь, формированию нового методологического кругозора в отношении источниковой базы исторических исследований и пересмотру исторически сложившегося в среде ученых пренебрежения информационным потенциалом субъективных продуктов художественного творчества. Анализ работ, посвященных источниковедческому потенциалу исторических и литературно-художественных текстов, позволяет сделать вывод о том, что представители различных гуманитарных дисциплин сближаются в оценке их информационного потенциала с культурологическим подходом [9]. И хотя по своей междисциплинарной природе культурология не следует единой системной методологии, она «не замутняет научные понятия и исторические контексты, а, наоборот, добавляет уровни саморефлексии» [1, с. 5].
Объективно формированию концепта “культурологическая информация” как категории гуманитарного знания содействуют следующие факторы: активное вхождение в обыденный и научный лексикон второй половины XX века понятия “информация” и последующее осмысление его как феномена культуры и общенаучной категории; развитие когнитивно-информационного подхода, основанного на синтезе достижений современной теории информации, наук о человеческом мышлении и теоретическом источниковедении; активизация междисциплинарных взаимодействий в научно-образовательной сфере и становление культурологии как специализированной системы знаний о культуре.
Родовое, по отношению к культурологической информации, понятие ”информация”, получившее во второй половине прошлого века статус общенаучной категории, современная научная литература трактует как сведения и как сигналы, как количественную меру устранения неопределенности и как отражение разнообразия в объектах живой и неживой природы, как «инструментальное понятие информационного подхода, содержание и объем которого переменны и зависят от изучаемых коммуникационных и организационных явлений» [15, с. 247].
Известный российский исследователь, автор многочисленных трудов, посвященных проблемам информации и социальной коммуникации, профессор А. В. Соколов, проведя контент-анализ типичных контекстов, в которых используется слово “информация”, пришел к выводу¸ что понятия (категории) информации по своему содержанию делятся на пять групп: абстрактная фикция, элемент математической модели, создаваемой в процессе корректного информационного подхода (шенноновская трактовка информации); биологический сигнал или материальное рабочее тело», передаваемое по каналам связи в техносфере (сигнальная трактовка информации); семантические явления – сведения, смыслы, знания (семантическая информация); метафорический оборот речи – результат некорректного информационного подхода (атрибутивная трактовка информации); мистический фантом – «непременная субстанция живой материи, психики, сознания» [14, c. 111 – 112]. При этом исследователь справедливо полагает, что метафорические и мистические трактовки информации необоснованно претендуют на статус философской категории.
Весьма разнообразны и мало совместимы друг с другом и трактовки другого, родственного категории “информация” понятия – “коммуникация”. В научно-популярной литературе и СМИ наиболее распространенными являются такие толкования этого понятия как общение, средства связи, информационный обмен, общественные связи и т. п. В справочно-энциклопедических изданиях термин “коммуникация” обычно трактуется как опосредованное и целесообразное взаимодействие между субъектами, предполагающее наличие как минимум трех звеньев: передающего субъекта, передаваемого объекта, принимающего субъекта. В зависимости от идеологических симпатий исследователей понятие “коммуникация” зачастую выступает в союзе с близкими ему по духу, но, тем не менее, имеющими свои смысловые нюансы вариациями. Так, широкое распространение в гуманитарной литературе получил термин «межкультурная коммуникация», трактуемый как «общение языковых личностей, принадлежащих различным лингвокультурным сообществам» [4, с. 10]. В культурологических изданиях приводится дефиниция «социокультурной коммуникации» как «процесса взаимодействия между субъектами социокультурной деятельности (индивидами, группами, организациями) с целью передачи или обмена информацией посредством принятых в данной культуре знаковых систем (языков), приемов и средств их использования» [17, с. 277 – 278].
Коммуникация и информация являют собой, по сути дела, две стороны одной медали – культуры, что и позволяет рассматривать последнюю (как в целом, так и в многообразии ее видовых, локальных/частных форм) как информационно-коммуникационную систему. Сущность и взаимосвязь информации и коммуникации как феноменов культуры проявляются в процессе их социального функционирования. Информация, будучи продуктом интеллектуальной деятельности людей, идеальна, абстрактна, вне сознания познающего субъекта не существует, обнаруживает себя в процессе коммуникационного взаимодействия субъектов культуры. Коммуникация – в функционировании смыслов-образов культуры, обретающих в процессе их освоения реципиентом статус информационного (коммуникационного) сообщения/текста. Информация – необходимая предпосылка формирования знания. Знание – результат обобществления индивидуальных образов и упорядоченная совокупность социализированных смыслов. При этом с одной стороны, знание об исторических (биографических) событиях Большой и малых жизней вполне конкретно в своей предметности. С другой – чувственные образы и эмоциональные переживания, не поддаваясь вербализации, остаются за пределами знания. С третьей стороны, научное творчество, равно как и художественное, невозможно вне субъективности индивидуального опыта познающего субъекта. И, наконец, с четвертой стороны – масштаб поиска научной истины обречен быть ограниченным методологической схемой и контекстом исследования. Закономерное следствие этого со-бытийного “четырехугольника” – существование вечной проблемы понимания смыслов/текстов – проблемы постижения чужой индивидуальности (автора, персонажа, читателя), в равной мере признаваемой как интуитивно чувствующими художниками, мыслящими образами изящной словесности – «Мысль изреченная есть ложь» (Ф. И. Тютчев), так и логически мыслящими учеными, оперирующими научными категориями – «<…> коммуникация двух разумных существ человеческого типа по сути своей есть обмен обманом» [13, с. 33].
Следует отметить, что широко практикуемое в СМИ толкование/интерпретация культурологической информации как совокупности знаний, сведений, данных, сообщений о культурной жизни и деятельности общества, его групп, отдельных личностей, культур, учреждений и организаций, не отражает специфику исследуемой проблемы. Более того, в обыденной практике и даже научных публикациях нередко употребляется весьма некорректное по своей сути словосочетание “культурная информация”, предполагающее, очевидно, существование некой иной, “некультурной” субстанции. Однако информация, будучи продуктом интеллектуально-творческой деятельности человека, уже сама по себе есть феномен культуры. Не случайно в публикациях профессионалов словосочетание культурологическая информация используется в контексте социально- культурного опыта, накопленного поколениями за определенный исторический период [19, с. 26 – 27]. Цель ввода в научный оборот понятия «культурологическая информация» в качестве научной категории гуманитарного/культурологического знания – обогащение понятийного инструментария культурологии за счет собственных лингвистических ресурсов, не заимствованных из лексикона сопредельных областей знания. Культурологическая информация – продукт культурологического мышления, категория метода, в данном случае метода культурологического прочтения/ интерпретации текстов разной природы, включая литературные. Если, конечно, согласиться с тем, что есть такая сфера гуманитарного знания как культурология, и есть такая ”партия” – культурологи.
С позиции социальной (гуманитарной) информатики культурологическая информация может быть определена как научная (семантическая) информация о фактах культуры (события, явления, продукты, творцы и потребители культуры) и концепциях (идеях, теориях) в истории культуры, ориентированная на профессиональные группы потребителей (в отличие от массовой информации, адресуемой широкой непрофессиональной аудитории)» [16].
В данной дефиниции учтены два ключевых признака, идентифицирующих указанную разновидность научной информации, а именно: “сфера деятельности” (научная деятельность в сфере гуманитарного знания, включая, естественно, и культурологическое знание) и “целевое назначение” информации, то есть ее адресат (профессиональная аудитория гуманитариев – потенциальные потребители и интерпретаторы текстов культуры как источников культурологической информации и производителей культурологического знания).
Таким образом, в качестве потенциальных источников культурологической информации выступают любые социальные документы, независимо от своего происхождения и используемой знаковой системы. В общем случае к культурологической информации следует отнести те сведения об объектах/субъектах культуры, которые были выявлены, проанализированы и обобщены с позиции системного культурологического подхода. Важно отметить, что в качестве источника культурологической информации текст культуры может быть рассмотрен только при условии вхождения его в отношения с другим текстом, ибо «…сознание нуждается в сознании, текст – в тексте, культура – в культуре» [8, с. 429].
Потенциально “линия жизни” текста культуры заключает в себе различные срезы функционирования культурологической информации: производители текстов культуры – тексты культуры – потребители текстов культуры; тексты культуры – тексты культуры; тексты культуры – личность – социальная группа – массовая общность – историческое общество, др. При таком подходе статус “культурологичности” в сознании познающего субъекта обретают любые реалии/тексты повседневной жизни, включая литературно-художественные.
В каждом литературном произведении неизбежно, по воле автора или вопреки ей, отражаются картинки из жизни эпохи. В этой связи художественную литературу можно рассматривать как носитель и источник объективной информации о внелитературной реальности. Однако реальная действительность, получившая отражение в литературном произведении, еще не отражает всех граней и уровней его информационного пространства. Информационный потенциал литературного текста оказывается в разной степени зависимым и от реалий повседневной жизни эпохи, и от реалий повседневной жизни самого автора и его потенциальной читательской аудитории. При этом для культуролога, в отличие от источниковедческих предпочтений историка, любой художественный текст независимо от времени его создания, а также авторской, мировоззренческой или жанровой принадлежности, потенциально информативен. Ибо междисциплинарное русло культурологического знания ориентировано не на поиск исторических истин и доказательств их достоверности, а на выявление фактов культуры и их культурологическую интерпретацию. Информация, заложенная автором в художественном произведении, гораздо обширнее, чем собственно его текст, что и обнаруживается в процессе межкультурной коммуникации как “диалога” сознаний и порождаемых ими текстов, принадлежащих разным культурам.
Литературно-художественный текст незримо вбирает в себя тот ментальный срез бытия человеческого, который, ускользая от вербализации, не способен быть зафиксированным ни одним историческим источником. В этом отношении произведения мировой классической литературы, чье текстовое пространство соткано из смыслов-образов разных культурных пластов, времен и народов, можно рассматривать как “романы культуры”, или как ее гипертексты. Эти тексты, понятные для образованного читателя своего времени, для читателя иных поколений превращаются в “архивированный файл”, хранящий “мегабайты” культурных смыслов, скрытых между строк в авторских ассоциациях, аллюзиях и аллегориях, равно как и в идеологических наслоениях, сопровождавших их “другую жизнь” в последующие эпохи. В руках исследователя художественный текст оказывается способным объективировать следы ментальности и пассионарности своей эпохи, благодаря чему он становится ключом к пониманию “культурного бессознательного”. Литературный текст, прочитанный на языке литературной культуры его производителя и/или потребителя в контексте избранной исследователем коммуникационной ситуации, обретает статус источника культурологической информации. При этом предметом культурологического анализа становятся информационно-коммуникационные (знаковые, символические) функции художественных образов, увиденные/прочитанные в контексте мысленной интеграции макро- и микроанализа литературного текста как феномена культуры и частного случая/разновидности текста культуры – информационно-коммуникационной системы, ядро которой составляет коммуникационная триада: Автор – Текст – Читатель.
Сегодня, в условиях масштабной смены культурной парадигмы, многие смыслы из классического репертуара художественного наследия неизбежно исчезают с “реципиентного горизонта” срединного читателя. Свою лепту в “парадигмальный кризис” гуманитарного знания добавляет и молодое поколение потребителей культуры, стойко предпочитающее прогулки по Интернет-чатам поклонению высокой литературе. Современные сценические и кино-интерпретации классических произведений зачастую усиливают разрыв поколений и создают ложные представления о культуре и людях ушедших эпох. В этой связи актуализация культурологического потенциала русской литературы как «хранительницы высших смыслов отечественной культуры» [7,с.14], как этического и образно-эмоционального компонента национального наследия представляется не только перспективной сферой познания повседневной жизни как таковой, но и действенной стратегией самопознания человека.
В методологическом плане одним из самых сложных аспектов исследования информационного потенциала художественного текста как носителя культурологической информации становится проблема соотношения в его пространстве художественной и научной информации. Магия художественного образа программирует на эмоциональное восприятие литературного образа (деятельность чувств) и на оперирование эстетическими категориями ценности. Задачи научного познания ориентируют на логико-интеллектуальное понимание текста (деятельность мысли) и описание его посредством семантических категорий. Существование потенциально невербализуемых смыслов – причина объективно существующего противоречия между “логикой” чувств (чувственное познание смысла, данного в ощущениях) и логикой ума (логическое познание смысла, воплощенного в знаковой форме).
Есть и другой аспект этой проблемы. Так с позиции постструктуралистской теории «язык, вне зависимости от сферы своего применения, неизбежно художественен, т. е. всегда функционирует по законам риторики и метафоры…». Отсюда следует вывод, что и само мышление человека художественно (естественно, человека образованного и обладающего соответствующим уровнем литературной культуры), «и любое научное знание существует не в виде строго логического изложения-исследования своего предмета, а в виде полу- или целиком художественного произведения…», художественность которого может не ощущаться, не осознаваться, «но которая только одна и придает законченность знанию» [5, с. 4]. В идеале задача культурологического познания литературного текста требует от исследователя «равного умения охватить предмет мыслью и уловить чувством то, что еще не поддается мысли» [3, с. 6]. Именно благодаря взаимодействию логического и внелогического внутри системы культуры рождаются новые смыслы культуры, новая культурологическая информация.
Список литературы
1. Бойм С. Общие места: мифология повседневной жизни. – М.: Новое лит. обозрение, 2002. – 320 с. – (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»).
2. Вавилон культур [CD-R] / Министерство культуры РФ, Российский институт культурологии. –– М., 2008.
3. Гаспаров М. Л. Диалектика Лотмана // Ким Су Кван. Основные аспекты творческой эволюции Ю.М. Лотмана. – М.: Новое литературное обозрение, 2003. – С. 5 – 10.
4. Гудков Д. Б. Теория и практика межкультурной коммуникации. – М.: Гнозис, 2003. – 288 с.
5. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. – М.: Интрада, 1996. – 256 с.
6. Каллер Д. Теория литературы: краткое введение; [пер. с англ. А. Георгиева]. – М.: Астрель: АСТ, 2006. – 158 с.
7. Кантор В. К. Русская классика, или Бытие России. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2005. – 768 с. – (Серия «Российские Пропилеи»).
8. Лотман Ю. М. Текст в тексте // Лотман Ю. М. Об искусстве. – СПб.: Искусство–СПБ, 1998. – С. 423 – 436.
9. Манкевич И.А. Литературно-художественное наследие как источник культурологической информации // Обсерватория культуры. – 2007. – № 5. – С. 17 – 23.
10. Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа. – М. : Новое лит. обозрение, 1999. – 208 с.
11. Нечкина М. В. Функция художественного образа в историческом процессе // Содружество наук и тайны творчества. – М.: Искусство, 1968. – С. 61 – 98.
12. Пьецух В. Русская тема. О нашей жизни и литературе – М.: Глобулус, Изд-во НЦ ЭНАС, 2005. – 224 с.
13. Секацкий А. К. Онтология лжи. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000. – 120 с.
14. Соколов А. В. Информационное общество в виртуальной и социальной реальности. – СПБ.: Алетейя, 2013. – 352 с.
15. Соколов А. В. Метатеория социальной коммуникации. – СПб.: Рос. нац. б-ка, 2001. – 352 с.
16. Соколов А. В., Манкевич А. И. Информатика в перспективе (к вопросу о классификации видов информации в системе наук коммуникационного цикла) // Науч.-техн. информ. Сер. 2. Информ. процессы и системы. – М., 1971. – № 10. – С. 5 – 9.
17. Флиер А. Я. Культурология для культурологов: Учебное пособие для магистрантов, аспирантов и соискателей. – М.: Согласие, 2010. – 672 с.
18. Эткинд А. М. Содом и Психея: очерки интеллект. истории Серебряного века. – М.: «ИЦ–Гарант», 1996. – 413 с.
19. Якимович А. К. Генрих Вёльфлин и другие // Вёльфлин Г. Ренессанс и барокко. – СПб.: Азбука-классика, 2004. – С. 9 – 47.
References
1. Boym S. Common Places: Mythologies of Everyday Life in Russia [Obschie mesta: mifologiya povsednevnoy zhizni]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2002, 320 p.
2. Babylon of Cultures [Vavilon kultur]. CD-R. Moscow, Russian Institute for Cultural Research, 2008.
3. Gasparov M. L. Lotman’s dialectics [Dialektika Lotmana]. In: Kim, Kwang-Su. Osnovnye aspekty tvorcheskoy evolyutsii Yu. M. Lotmana (Main Aspects of the Evolution of Yu. M. Lotman’s Work). Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2003, pp. 5 – 10.
4. Gudkov D. B. Theory and Practice of Intercultural Communication [Teoriya i praktika mezhkulturnoy kommunikatsii]. Moscow, Gnozis, 2003, 288 p.
5. Ilyin I. P. Poststructuralism, Deconstructivism, Postmodernsism [Poststrukturalizm. Dekonstruktivizm. Postmodernizm]. Moscow, Intrada, 1996, 256 p.
6. Culler J. Theory of literature: a very short introduction [Teoriya literatury: kratkoe vvedenie]. Moscow, Astrel, AST, 2006, 158 p.
7. Kantor V. K. Russian Classics or Being of Russia [Russkaya klassika, ili Bytie Rossii]. Moscow, Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya (ROSSPEN), 2005, 768 p.
8. Lotman Y. M. Text in text [Tekst v tekste]. Ob iskusstve (On Art). St. Petersburg, Iskusstvo-SPb, 1998, pp. 423 – 436.
9. Mankevich I. A. Artistic Literary Heritage as a Source of Information Relevant for Cultural Research [Literaturno-khudozhestvennoe nasledie kak istochnik kulturologicheskoy informatsii]. Observatoriya kultury (Observatory of Culture), 2007, №5, pp. 17 – 23).
10. Mogilner M. The Mythology of an ‘Underground Person’: the Radical Micro-cosmos in Russia in the Beginning of the XX Century as an Object for Semiotic Analysis [Mifologiya «podpolnogo cheloveka»: radikalnyy mikrokosm v Rossii nachala XX veka kak predmet semioticheskogo analiza]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 1999, 208 p.
11. Nechkina M. V. The Function of the Artistic Image in the Historical Process [Funktsiya khudozhestvennogo obraza v istoricheskom protsesse]. Sodruzhestvo nauk i tayny tvorchestva (The Brotherhood of Sciences and the Mysteries of Creativity). Moscow, Iskusstvo, 1968, pp. 61 – 98.
12. Petsukh V. Russian Theme: About Our Life in Literature [Russkaya tema. O nashey zhizni i literature]. Moscow, Globulus & ENAS, 2005, 224 p.
13. Sekatskiy A. K. The Ontology of Lies [Ontologiya lzhi]. St. Petersburg, Izdatelstvo SPbGU, 2000, 120 p.
14. Sokolov A. V. Information Society in the Virtual and Social Realities [Informatsionnoe obschestvo v virtualnoy i sotsialnoy realnosti]. St. Petersburg: Aleteyya, 2013, 352 p.
15. Sokolov A. V. Metatheory of Social Communication [Metateoriya sotsialnoy kommunikatsii]. St. Petersburg, Rossiyskaya natsionalnaya biblioteka, 2001, 352 p.
16. Sokolov A. V., Mankevich A. I. Perspectives of information science (the issue sof classfication of types of information in the system of sciences related to research into communication) [Informatika v perspektive (k voprosu o klassifikatsii vidov informatsii v sisteme nauk kommunikatsionnogo tsikla)]. Nauchno-tekhnicheskaya informatsiya, Seriya 2: Informatsionniye protsessy i sistemy. (Science and Research Information. Series 2: Informational Processes and Systems), 1971, №10. pp. 5 – 9.
17. Flier A. Y. Culturology for Culturologists [Kulturologiya dlya kulturologov]. Moscow, Soglasie, 2010, 672 p.
18. Etkind A. M. Sodom and Psyche: Essays on Intellectual History of the Silver Age of Russian Culture [Sodom i Psikheya: ocherki intellektualnoy istorii Serebryanogo veka]. Moscow, IC-Garant, 1996, 413 p.
19. Yakimovich A. K. Heinrich Wölfflin and Others [Genrikh Velflin i drugie]. Velflin G. Renessans i barokko (H. Wölfflin. The Renaissance and Baroque]. St. Petersburg, Azbuka-klassika, 2004, pp. 9 – 47.
Ссылка на статью:
Манкевич И. А. Культурологическая информация и культурологическое знание: методологический ракурс // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1. – С. 64–77. URL: http://fikio.ru/?p=906.
© И. А. Манкевич, 2014