УДК 303.822.3; 612.821
Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. акад. И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.
E-mail: ozabrodin@yandex.ru
197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6/8,
тел.: +7 950 030 48 92.
Авторское резюме
Предмет исследования: Анализ личности В. С. Дерябина – физиолога и психиатра – ученика И. П. Павлова, ученого и человека.
Результаты: Мировоззрение В. С. Дерябина с юности формировалась под влиянием революционных демократов Чернышевского, Добролюбова, Писарева, для которых были характерны естественно-научный образ мышления и гуманизм. Гуманизм определил его стремление к познанию закономерностей психической жизни и поступков людей с целью уберечь их от многих иллюзий и ошибок в построении своей жизни. Любовь к страждущему человеку определила для него выбор специальности – психиатрии. Научное мировоззрение В. С. Дерябина было связано, в первую очередь, с работой у И. П. Павлова. Дальнейшие его научные исследования постоянно связаны с учением И. П. Павлова о высшей нервной деятельности и о роли в ней подкорковых образований головного мозга с их функцией – чувствами, влечениями и эмоциями (аффективностью). Научной парадигмой В. С. Дерябина являлся диалектический материализм. Для личности ученого был также характерен патриотизм, проявившийся в особенности во время Великой Отечественной войны, а также в его психофизиологических работах («О Я», «О счастье» и др.). Единство научной личности В. С. Дерябина проявилось в том, что он последовательно применил системный психофизиологический метод исследования к изучению аффективности, проблем психологии и социальной психологии.
Выводы: Единство личности В. С. Дерябина, человека и ученого, проявилось в конечной цели его научных исследований – через познание закономерностей психической жизни человека уберечь его от многих заблуждений и ошибок.
Ключевые слова: личность; гуманизм; диалектический материализм; психофизиологический метод исследования; патриотизм.
V. S. Deryabin as a Person and a Scientist
Zabrodin Oleg Nikolaevich – Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Research Worker, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.
E-mail: ozabrodin@yandex.ru
6/8 Lva Tolstogo str., Saint Petersburg, Russia, 197022,
tel: +7 950 030 48 92.
Abstract
Subject of research: Analysis of personality of V. S. Deryabin as a scientist and a person. He is the physiologist and psychiatrist – pupil of I. P. Pavlov.
Results: The worldview of V. S. Deryabin from his youth was influenced by the revolutionary democrats Chernyshevsky, Dobrolyubov, Pisarev, which were characterized by natural-scientific way of thinking and humanism. Humanism has defined his aspiration to cognition of the laws of mental life and actions of people. Deryabin’s aim consists in the protection of people from the many illusions and errors in the construction of his life. The love to suffering man determined his choice of specialization in psychiatry. The scientific worldview of V. S. Deryabin has been associated primarily with the work in I. P. Pavlov’s laboratories. His further researches were connected constantly with the doctrine of I. P. Pavlov about the higher nervous activity and with the role of sub cortical structures of the brain and its functions – feelings, inclinations and emotions (affectivity). A scientific paradigm of V. S. Deryabin was dialectical materialism. The personality of scientist was also characterized by patriotism, manifested in particular during the Great Patriotic war, as well as in his psycho physiological works (“About Ego”, “About happiness”, etc.). The unity of scientific personality of V. S. Deryabin was evident in his apply of a systemic psycho physiological method to the study of affectivity, as well as to problems of psychology and social psychology.
Conclusion: The unity of personality of V. S. Deryabin manifested in the final goal of his research – to through the knowledge of the laws of human mental life in order to save people from many errors and mistakes.
Keywords: personality; humanism; dialectical materialism; psycho physiological method of research; patriotism.
Викторин Сергеевич Дерябин – известный физиолог и психиатр, вслед за своим учителем И. П. Павловым посвятивший научную жизнь изучению физиологических основ психической жизни человека [11–13].
Психофизиологический компонент личности В. С. Дерябин отразил в работах 40-х годов ХХ века: в очерке «О Я» [3; 7], а также в воспоминаниях об И. П. Павлове [9]. Хотя В. С. Дерябин в очерке «О Я» не употребляет термин «личность», однако этой категории вполне соответствует его понимание Я в социопсихофизиологическом единстве последнего.
Прежде всего следует остановиться на семантике понятия «личность». В определениях этого понятия отразились противоречия между социологизмом и психологизмом в его трактовке. Согласно определению, данному в Новейшем философском словаре 1998 г., личность – сугубо социальное явление: «Личность – понятие, выработанное для отображения социальной природы человека, рассмотрения его как субъекта социокультурной жизни, определения его как носителя индивидуального начала, самораскрывающегося в контекстах социальных отношений, общения и предметной деятельности» [14, с. 109]. Другое определение понятия «личность» существует в психологии (см. Википедия): «Личность – это совокупность выработанных привычек и предпочтений, психический настрой и тонус, социокультурный опыт и приобретённые знания, набор психофизических особенностей человека, определяющих повседневное поведение и связь с обществом и природой». Обращает на себя внимание известная противоречивость приведенных дефиниций. Если первое определение – крайне социологизировано, то во втором уже отмечаются психофизиологические особенности человека.
В воспоминаниях о своем учителе в области физиологии И. П. Павлове В. С. Дерябин писал: «Личные воспоминания об ученом должны дать то, что не дают его труды – дать представление о личности. Жизнь ученого – его труды (курсив мой – О. З.)» [9, с. 140]. Данное им определение полностью относится и к самому автору этого определения. В его работах, посвященных изучению человека – «человекознанию», с особенной полнотой отразилась личность автора – гуманиста.
Примером анализа творческой личности ученого, проведенного В. С. Дерябиным, служат его воспоминания об И. П. Павлове [9]. И. П. Павлов был для В. С. Дерябина примером ученого, посвятившего жизнь познанию материальных основ психической жизни человека. В этом отношении В. С. Дерябин был поистине продолжателем дела своего учителя, воспринявшим многие черты его личности. Следует упомянуть, прежде всего, о большой целеустремленности В. С. Дерябина, сочетающейся с концентрацией внимания на решении конкретных задач исследования, самоотверженность, отсутствие тщеславия, стремление не останавливаться на достигнутом, не уставать учиться, узнавать новое по изучаемой проблеме и в науке в целом.
Вслед за И. П. Павловым В. С. Дерябин ставил перед собой большие цели: понять, что является двигателем человеческих мыслей и поступков; что такое «Я» в социопсихофизиологическом понимании; дать всесторонний научный анализ счастья как переживания и социального явления; ответить на вопрос о путях передачи социальных влияний на психику.
Постановка значительных целей контрастировала с ограниченностью возможности их достижения. Особенностью натуры Викторина Сергеевича явилась способность не впадать в депрессию при неудачах в работе, не унывать. В этом отношении он был близок к «солнечным натурам» по О. Бумке, о которых писал в очерке «О счастье», вошедшем в монографию «Психология личности и высшая нервная деятельность» [3; 7].
В качестве обязательного свойства Я – личности В. C. Дерябин отмечает единство психических процессов – внимания, аффективности (чувств, влечений, эмоций), мышления, памяти, воли, психической и физической активности. По В. С. Дерябину, интегрирующая роль при этом принадлежит аффективности.
Другим непременным свойством личности является непрерывность жизненного пути – «линия жизни». Такой непрерывности способствует постановка жизненной цели, «сверхзадачи» по К. С. Станиславскому, которая определяет психическую и физическую активность человека в течение всей жизни. Мне Викторин Сергеевич писал в связи с этим: «…кто ставит в жизни мелкие цели, тот мелочи и добьется» [4, с. 74].
По В. С. Дерябину, постановка цели, какой бы высокой она ни была, определяется аффективностью. Представляется, что и у В. С. Дерябина постановка цели определялась любовью к человеку, к конкретным людям, его стремлением избавить их от многих заблуждений и ошибок. Такой «сверхзадачей» для В. С. Дерябина, думается, послужил воспринятый им в юности призыв Сократа «Познай самого себя», а отсюда – и других людей. И этой, без преувеличения, великой цели были подчинены жизненные устремления ученого, и которые укладываются в понятие «линия жизни».
Другой непременной чертой личности В. С. Дерябина являлся патриотизм. Это свойство личности проявлялось не только в его убеждениях, но и в самоотверженной работе во время Великой Отечественной войны в качестве врача.
Хотя в личности В. С. Дерябина ученый и человек были едины, однако непосредственные воспоминания о нем могут дать представление о его личности в контексте трудного времени, в котором он жил. В этом отношении вспомнилось название книги воспоминаний об отце сына Ф. Д. Рузвельта Элиота «Его глазами», вышедшей в свет у нас в 1946 году [15]. Поистине, трудно короче и более емко назвать книгу воспоминаний о ком-то. Так и в воспоминаниях о В. С. Дерябине – человеке, для меня – моем деде, хочу представить его отношение к событиям современности, к людям, к искусству – литературе, театру, кино, музыке. Хотя эти воспоминания носят отрывочный характер, но, тем не менее, позволяют собрать мозаичную картину черт личности ученого и человека.
Готовя к печати работы Викторина Сергеевича, перечитывая их, невольно смотрел на них его глазами. Так было при написании статьи «Творчество Л. Н. Толстого в психофизиологосоциологических исследованиях В. С. Дерябина» [10]. Сходство В. С. Дерябина с Л. Н. Толстым во взгляде на человека как на природное существо поразило меня в «Эпилоге» В. С. Дерябина [5], в котором его взгляд на человека и его судьбу так схож с мыслями молодого героя «Казаков» Л. Н. Толстого Дмитрия Оленина.
Викторин Сергеевич, семья которого была близка к разночинной интеллигенции, наиболее ценил и знал русскую художественную литературу. Его знакомство с ней относится к 80–90-м годам ХIX в. и к началу ХХ в. В «Письме внуку» дед писал мне о том, что ряд поколений русской интеллигенции воспитывался на произведениях Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Л. Толстого. Разночинная интеллигенция зачитывалась Писаревым, Чернышевским, Добролюбовым, Некрасовым, в произведениях которых были отображены животрепещущие вопросы, стоявшие перед царской Россией.
Русская литература, проза, поэзия поистине неохватны, поэтому вспоминаются лишь эпизоды откликов, реакций В. С. Дерябина на те или иные произведения, отражавшие резонанс их содержания с его эмоциональным состоянием. Пушкина и Лермонтова он особенно любил мне декламировать. «Бориса Годунова» дед часто цитировал:
«Да, жалок тот, в ком совесть не чиста!».
«Учись, мой сын: наука
сокращает нам опыты быстротекущей жизни».
Порывисто вставая с постели, стараясь стряхнуть онемение и застой крови в ногах, он взбадривал себя пушкинскими словами:
«Царевич я. Довольно,
стыдно мне пред гордою полячкой унижаться».
С особенной проникновенностью он декламировал стихи Лермонтова. Читал для себя, но и для меня – 12–13-летнего, начиная с расстановкой:
«Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой…».
Затем, с нарастанием в голосе:
«Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой…».
И, наконец, голос его возвышался до патетического восклицанья:
«Но я люблю – за что, не знаю сам –
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям…».
Напротив, при сниженном, угнетенном настроении, характерном для него в последние годы жизни, он вспоминал:
«И скучно, и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…».
В ответ на концовку этого стихотворения:
«И жизнь, как посмотришь с холодным вниманием вокруг,
Такая пустая и глупая шутка…»,
я со своей детской непосредственностью к нему: «Дедушка, а кто это сказал?». И он в ответ, шутливо: «Это сказал один недотепа!» – отнюдь не как проявление неуважения к поэту, а как отрицание его негативного восприятия жизни.
Печально и задумчиво он читал, опять же, как бы для себя:
«Печально я гляжу на наше поколение
Его грядущее – иль пусто, иль темно
Меж тем под бременем познания и сомнения
До времени состарилось оно…».
Эти пророческие слова Лермонтова не раз приходят на память в наше время и, видимо, не мне одному…
Любил он читать для меня лермонтовскую «Песню про купца Калашникова». Яркие картины произведения представлялись моему воображению, а зримые формы их нашел в иллюстрациях к этой поэме Виктора Васнецова.
Когда в 5 классе «проходили» основы русской классической литературы, то дедушка, как я его называл, вспоминал свои любимые произведения. Для него они были не только источником эстетического наслаждения, но и содержали моральные основы человеческих отношений. При этом в качестве негативных примеров он приводил из Гоголя: «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Ревизора», «Мертвые души» «с их Чичиковыми и Сквозник-Дмухановскими».
Любил он с детских лет и Н. А. Некрасова, декламировал из «Железной дороги»:
«Все хорошо под сиянием лунным
Всюду родимую Русь узнаю…».
А со мой сообразно возрасту читал: «Генерал Топтыгин», «Дед Мазай и зайцы» и т. п.
В 40–50-е гг. прошлого века Ф. М. Достоевского в школах не проходили, и разговоров о нем с дедом не помню, но на него он неоднократно ссылался в своих работах, приводя примеры социальных эмоций: самолюбия, тщеславия, лести.
Близок ему был и И. С. Тургенев, «Записки охотника» – не только из-за художественных достоинств, но и потому, что дед в молодости был страстным охотником. И, конечно, – «Как хороши, как свежи были розы» из «Стихотворений в прозе». Это восклицание не раз слышал от представителей старшего, дореволюционного поколения. Из тех же «Стихотворений в прозе» («Собака») нашел в его «Письме» краткое изложение следующего высказывания Тургенева: «Смерть налетит, махнет… своим холодным широким крылом… И конец! Кто потом разберет, какой именно в каждом из нас горел огонек?». Этот отрывок прозвучал в 1965 г. темным зимним утром в выступлении по радио известного исторического писателя Ольги Форш с ее рассказом о недавней поездке на Каменный остров к «Петровскому дубу». В том же году узнал о кончине О. Д. Форш. Таким образом, это выступление свидетельницы «Серебряного века», пережившей большинство своих современников, оказалось прощальным.
Всеволод Гаршин был одним из самых любимых писателей Викторина Сергеевича. Содержание его рассказа «Красный цветок» он воспринимал не только как аллегорию борьбы с «мировым злом», но и как психиатр. Мама вспоминала, что отец, Викторин Сергеевич, восхищался верным описанием состояния маниакального возбуждения у героя этого рассказа. Помню, как дед читал мне «Attalea princeps» В. Гаршина как символ самопожертвования в стремлении к свободе.
Особенно близок был В. С. Дерябину, взгляды которого формировались в 90-е годы XIX века, А. П. Чехов. На него он много ссылался в очерке «О счастье» в разделе «Иллюзии и самообманы во взглядах на счастливую жизнь». М. Горький был ему гораздо менее близок. Такое различие в восприятии обоих писателей представителями до- и послереволюционного поколений отметил А. И. Солженицын в рассказе «Случай на станции Кречетово».
В особенности ценил В. С. Дерябин В. Г. Короленко – продолжателя народнической традиции в литературе. Российская провинция 1890–1900-х годов XIX в. находилась под сильным влиянием народничества, а затем – эсеров, влияние которых испытал и В. С. Дерябин – питомец маленького западносибирского города Шадринска.
Одним из писателей, к которым неоднократно обращался В. С. Дерябин, был Викентий Викентьевич Вересаев. Он был близок В. С. Дерябину не только как писатель, но и как современник и врач. Книга В. В. Вересаева «Воспоминания» появилась в 1936 г., в разгар работы В. С. Дерябина над очерком «О счастье», в который, как и в очерк «О Я», он вставил отрывки из этой книги. Она оказалась близка В. С. Дерябину не только по работе, но и «по жизни». Близок этот писатель был деду и как обучавшийся в Дерптском (Юрьевском, Тартуском) университете (в котором через пять лет стал учиться и сам В. С. Дерябин) и как оставивший яркие воспоминания о лекциях и разборе психических больных Эмилем Крепелиным.
«Воспоминания» В. В. Вересаева были в известной мере и воспоминаниями В. С. Дерябина об общественной обстановке последней четверти XIX в. в России, ибо жили они и формировались как личности в мрачную эпоху царствования Александра III. Оба могли сказать о себе словами Александра Блока: «Мы – дети страшных лет России…». В наше время во взгляде на эту эпоху негативные ее стороны у нас в стране остаются в тени, а превалирует сугубо имперский аспект, выразившийся в словах Александра III: «У России нет союзников, кроме армии и флота».
В. В. Вересаев в своей книге вспоминает поэтов – кумиров студенческой молодежи 80-х годов – Надсона, Минского, писателей – Гаршина, Глеба Успенского. Дед любил время от времени, быть может, в порядке утешения меня, огорченного детскими неудачами, задумчиво декламировать, наверное, самое известное стихотворение Семена Надсона:
«Друг мой, брат мой,
усталый страдающий брат
Кто бы ты ни был, не падай душой…».
Cоветская литература 40–50-х годов XX века и ее представители – лауреаты Сталинских премий (Семен Бабаевский, Михаил Бубеннов, Елизар Мальцев, Федор Панферов и др.) были далеки от должного писательского профессионализма. Отмечал дед роман П. А. Павленко «Счастье», но не из-за его каких-либо художественных достоинств, а в связи с давнишним научным интересом к этому явлению. На сером фоне современных советских писателей, как вспоминала слова отца моя мама Нина Викториновна, В. В. Вересаев представлялся ему выдающимся писателем.
Романы Ильи Эренбурга, так популярные в 40–50-х годах – годы холодной войны – «Падение Парижа», «Буря» – он не любил, быть может, потому, что действия их происходили, главным образом, в отрыве от родной почвы. Как-то он обратил мое внимание на статью И. Г. Эренбурга в «Литературной газете» и отметил калейдоскопичность событий и мест, характерных для этого писателя.
Зарубежную художественную литературу дед знал значительно хуже и редко на нее ссылался. Как упоминалось, это отражало в известной степени круг художественных пристрастий провинциальной интеллигенции, из которой он вышел. Известным исключением из этой тенденции являлся Максимилиан Александрович Волошин, приехавший в Московский университет из Коктебеля, что поблизости от Феодосии – тогдашнего небольшого города Восточного Крыма. М. А. Волошин, как ярко вспоминала Марина Цветаева в своем эссе «Живое о живом», был воспитан на западной, и в первую очередь – французской литературе, язык страны которой он знал в совершенстве. Возможно, В. С. Дерябин встречался с М. А. Волошиным на Всероссийском съезде студенческих землячеств в Москве в 1899 году. За участие в этом съезде М. А. Волошин, как и другие студенты-бунтари, среди которых был и В. С. Дерябин, были исключены из Университета и высланы под гласный надзор полиции по месту жительства. Думается, поэзия Максимилиана Волошина, проникнутая болью за судьбы России, была близка В. С. Дерябину, хотя свидетельств этому, к сожалению, не сохранилось.
В первой половине 50-х гг. было, казалось, далеко от какого-либо обновления общественной жизни, а ведь дед не дожил всего один год до исторического февральского ХХ съезда КПСС 1956 года. Как бы он отнесся к этому историческому событию и разоблачению «культа личности Сталина и его последствий»? В. С. Дерябин вступил в КПСС только после выхода на пенсию, когда, по словам его, обращенным к племяннику Л. Н. Дерябину, он тем самым только оформил свои убеждения. И, действительно, его крупные научные работы основаны на марксистко-ленинской философии. Сам факт вступления в партию только в конце жизни косвенно говорит о том, что сделано это было отнюдь не из карьеристских побуждений, и о том, что не все в политике партии он одобрял.
Когда Сталин умер, то он сказал мне: «Ленин умер – ему построили мавзолей. Сталин умер – что ему построят – пирамиду?». В этих словах я почувствовал осуждение им возвеличивания Сталина. «Ссылку» маршала Г. К. Жукова в периферийный Одесский военный округ он связывал с тем, что Сталин не любил разговоров о том, что победе в войне мы обязаны в первую очередь Г. К. Жукову. Возможно, эта версия была подброшена «органами» и пущена в народ с целью оправдать опалу Г. К. Жукова. Вероятно, В. С. Дерябин принял подобную версию, как и большинство граждан страны в ту пору.
Не думаю, что он поверил в обоснованность обвинений и массового уничтожения «ленинской гвардии», в частности, Н. И. Бухарина. Работы его он высоко ценил, цитировал его слова на одном из выступлений в своей статье 1931 года «Задачи Восточно-Сибирского научно-медицинского общества» [1]. Моя тетя – Галина Николаевна Поршнева, студентка 1 курса Института иностранных языков в нашем городе, обратилась в 1949 г. к Викторину Сергеевичу с просьбой порекомендовать ей литературу по марксистко-ленинской философии. Он предложил ей из имеющихся у него книг «Философские тетради» Ленина под редакцией Н. И. Бухарина. В ответ на настороженную реакцию тети он ответил, что Бухарин был видным теоретиком марксизма.
Характерен пример, дающий представление о взглядах В. С. Дерябина, которые он вынужден был скрывать. Мой школьный друг Валерий, эрудицией которого я восхищался, похвалил А. Я. Вышинского, тогдашнего министра иностранных дел, за его высокую работоспособность: «Работал даже в самолете!». Когда я передал эти слова деду, тот задумчиво ответил: «История еще в этом разберется и все поставит на свои места!». Очевидно, он видел сфабрикованность судебных процессов против представителей «ленинской гвардии» и не верил в обвинения, которые были выдвинуты против Н. И. Бухарина и его товарищей. Убежден, что разоблачение сталинских репрессий он воспринял бы с полным пониманием. Думается, он хорошо понимал различие между Лениным, допускавшим проявления партийной демократии в виде дискуссий, и диктатурой Сталина.
Не могу не упомянуть еще об одном характерном эпизоде. По словам мамы, отец до войны выступал с популярными лекциями на темы: «Мозг и психика», «Душа и мозг» (последнее – название его статьи 1940 г.). В одной из лекций он назвал по какому-то случаю Петра I «Петром Великим». Его вызвали в соответствующие органы и отстали от него только тогда, когда он нашел у Маркса, что тот называл Петра подобным образом.
Доктор медицинских наук Б. Ф. Сергеев, автор многих книг по нейрофизиологии, с которым В. С. Дерябин работал в физиологическом отделе Естественно-научного института им. Лесгафта АПН СССР, вспоминал, что В. С. Дерябин проводил политинформации с сотрудниками отдела, проявляя большую эрудицию в вопросах философии, внутренней и внешней политики.
Не будет большим преувеличением сказать, что В. С. Дерябин был «человеком государственного ума», наделенным большим социальным чувством. Достаточно обратиться к его статьям 20–30-х годов: «Задачи и возможности психотехники в военном деле», 1926 [6] и «Задачи Восточно-Сибирского научно-медицинского общества» [1]. Уместно напомнить, что, будучи деканом лечебно-профилактического факультета Иркутского госуниверситета, он был одним из создателей Восточно-Сибирского медицинского института, а также Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества.
Это свидетельствовало о том, что В. С. Дерябин обладал способностями организатора научной и лечебной работы. К сожалению, они в дальнейшем не нашли применения. Следует отметить, что хорошие организаторские способности порой бывают свойственны людям, обладающим высоким честолюбием, которое, как и карьеризм, не были свойственны Викторину Сергеевичу. Честолюбие он порицал в очерке «О гордости» («Об эмоциях, порождаемых социальной средой») [8]. В «Письме» он, вспоминая работу у В. П. Сербского, осуждал выслуживание и карьеризм некоторых из его сотрудников.
Уже писал о том, что дед был прирожденным воспитателем, что я ощущал при непосредственном общении с ним и что особенно проявилось в «Письме». Насколько вынес из общения с дедом, он был лишен музыкального слуха. В «Письме» он почти не писал о музыке, хотя хорошо понимал ее значение в культурном развитии человека. Сам он иногда что-то напевал про себя. Вспоминаю: «Тореадор, смелеэеее…Тореадор! Тореадор!» из «Кармен» Ж. Бизе или русскую песню «Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке».
Дед стремился меня, ребенка 7–8 лет, приобщить к музыке, опере и балету. Первым нашим посещением была Оперная студия Консерватории с «Царской невестой» Н. А. Римского-Корсакова. Сидели мы в одном из первых рядов и вспоминаются роскошные на мой детский взгляд декорации и костюмы, а музыка, которую впоследствии полюбил, совсем не запомнилась. Следующим посещением был «Щелкунчик» П. И. Чайковского в тогдашнем Театре оперы и балета имени Кирова (теперешнем Мариинском театре).
Видимо, балет ему был не особенно близок, в отличие от оперы, в которой он видел, в первую очередь, драматическое действие. В 50-е годы практиковались телевизионные трансляции оперных спектаклей из тогдашнего «Кировского» театра. Помню, дед во время одной из таких трансляций записывал слова из предсмертной арии Ивана Сусанина из одноименной оперы М. И. Глинки. Парадоксально, но в период перестройки и демократизации опере вернули предложенное Николаем I название «Жизнь за царя».
Влияние музыки на человека В. С. Дерябин рассматривал, в частности, как проявление «динамогенного действия эмоций» на организм. В статье «Эмоции как источник силы» [2] он приводит пример из рассказа В. М. Гаршина «Из воспоминаний рядового Иванова» о том, как строевая песня придавала силы уставшим солдатам во время Русско-Турецкой войны.
Всенародная популярность Леонида Утесова удивляла деда, и он стремился понять, в чем причина загадочной любви к певцу, наделенному слабыми вокальными данными. Видимо, секрет этот – опять же в эмоциональном восприятии: единстве задушевного, порой – надрывного голоса с прочувственным содержанием его песен.
В 40–50-е годы прошлого века кино у нас вмещало в себя ряд функций, и в первую очередь, – идеологическую, связанную с ней воспитательную и затем – развлекательную. В некотором роде кинотеатры в ту пору выполняли функцию храмов, где души очищались от негативных эмоций обыденной жизни. Представляется, что приобщение к кино было в ту пору уходом от жизни трудной, для большинства – бедной как в материальном отношении, так и скудной событиями. Тут следует добавить тревожную атмосферу холодной войны, от которой хотелось бежать в оазисы кинотеатров. В первое десятилетие после войны наших фильмов было очень мало, да и, появившись, они шли по две недели подряд в одних и тех же кинотеатрах. Повторяли старые довоенные фильмы, в особенности на киноутренниках, предназначенных для школьников: «Чапаев», «Богатая невеста», «Трактористы», «Семеро смелых» и др. Почти не было новых отечественных комедий, чем можно объяснить небывалый успех фильма «Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова, появившегося в 1956 г.
Выходом из положения служила демонстрация «трофейных» – голливудских фильмов. Трофейными они назывались потому, что перед демонстрацией каждого из них шли титры: «Этот фильм взят в качестве трофея при освобождении Берлина Советской армией». Фильмы эти шли с субтитрами, дававшими далеко не полный перевод разговорного текста. Наряду с ними демонстрировались немецкие фильмы, снятые в фашистской Германии в 30-х и первой половине 40-х годов. Шли не только немецкие музыкальные комедии вроде «Девушки моей мечты», но и серьезные фильмы, обличающие английский империализм («Восстание в пустыне», «Школа ненависти», «Трансвааль в огне», «Гибель Титаника»), которые оказались востребованными в период «холодной войны». Фильмы эти, в отличие от голливудских, дублировались часто известными драматическими артистами. С дедом мы смотрели, в основном, советские фильмы, которые шли в кинотеатре «Баррикада», что был на углу ул. Герцена (ныне – Большая Морская ул.) и Невского. Ему это было удобно, потому что он с 1944 по 1948 гг. непосредственно работал в Институте физиологии им. Павлова АН СССР, что находится поблизости от кинотеатра – на набережной Макарова. Тогда-то после его работы мы смотрели большую часть фильмов. Были это: «Каменный цветок» по П. Бажову (один из немногих в ту пору цветных фильмов) с Тамарой Макаровой, «Белый клык» по Д. Лондону с Олегом Жаковым, «Сын полка» по В. Катаеву с Николаем Гриценко. В других кинотеатрах смотрели: «Рядовой Александр Матросов». «Миклухо-Маклай», «Крейсер Варяг». По поводу последнего фильма дед вспоминал, как после гибели героического крейсера капитана «Варяга» В. Ф. Руднева с командой торжественно встречали в Одессе. Уже название просмотренных фильмов говорит о том, что дед хотел воспитать во мне чувство патриотизма и расширить кругозор подростка. Из зарубежных фильмов запомнился немецкий фильм «Охотники за каучуком» 1938 г. о приключениях в джунглях Амазонки искателей каучукового дерева. Тогда в давке у кассы кинотеатра «Колизей» у деда украли бумажник с деньгами, паспортом и билетами в кино. Несмотря на это, в кинозал нас пропустили.
В последние годы жизни деда, – в 1951–1954-й, – запомнились передачи тогдашнего ленинградского телевидения. Телевизор у деда был одним из первых выпусков – «Т 2» с маленьким экраном, что требовало использования большой стеклянной линзы, наполненной водой. В телевизоре постоянно что-то ломалось, что требовало частого вызова «телевизионного мастера».
В 50-е годы по телевизору демонстрировали фильмы, только что вышедшие на экраны кинотеатров. При значительной посещаемости последних и малом количестве телевизоров не было конкуренции между этими двумя источниками информации. Вспомнился увиденный по телевидению фильм Рене Клемана «У стен Малапаги» и дед, сидящий в мягком глубоком кресле с подлокотниками в вязаной тюбетейке, прикрывающей лысину, которая у него мерзла, чего я по малости лет не мог понять. В ту пору преобладали фильмы итальянского неореализма: «Под небом Сицилии», «Нет мира под оливами», «Дорога надежды», «Рим в 11 часов» и другие. Наши зрители смотрели эти фильмы лучших режиссеров и от души сочувствовали бедным итальянцам, страдающим под гнетом мафии.
Тогда же появились фильмы-спектакли лучших московских театров по пьесам Грибоедова, Островского, Горького и др. С дедом смотрели «Анну Каренину» по Л. Н. Толстому и «Враги» А. М. Горького с участием Аллы Константиновны Тарасовой, к тому времени несколько располневшей. По воспоминаниям мамы, А. К. Тарасова казалась ей в исполнении Анны истеричной, что не соответствовало ее представлениям об Анне Карениной.
Незаметно от кино перешел к театру. Работая в Москве в качестве психиатра в клинике В. П. Сербского в 1910–12-х годах, В. С. Дерябин часто посещал московские театры – Большой, МХАТ, впечатления от игры актеров которого сохранились у него на всю жизнь. Незабываемое впечатление на него в ту пору произвела игра Ф. И. Шаляпина в «Борисе Годунове». Он показывал мне в учебнике психологии фото Шаляпина в этой роли и говорил, что по его игре можно наглядно судить о выражении душевных волнений – эмоций. О его любви к МХАТу говорит сохранившийся в его библиотеке «Ежегодник Художественного театра за 1947 год», посвященный 70-летию любимого актера – Василия Ивановича Качалова. Видимо, по совету деда мама свела меня на «Синюю птицу» Метерлинка во время гастролей МХАТа в Ленинграде.
Любил он в московский период бывать и в Третьяковской галерее, репродукции картин которой в виде открыток хранились у нас в альбоме. В особенности любил он Репина, Шишкина, Левитана. Айвазовского, Ярошенко. Дома на стене у него висели две репродукции под стеклом в бархатных рамах – «Черное море» Айвазовского и «Золотая осень» Левитана. К моему удивлению, он, воспитанный на традиционной русской живописи, с большим интересом отнесся к современной западной живописи, посещал Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина (до революции – Музей изящных искусств им. императора Александра III). Там я увидел репродукции картин постимпрессионистов Гогена и Сезанна.
Хотел он приобщить меня и к живописи: часто мы посещали Русский музей, и он много рассказывал не только о содержании картин, но и об истории России.
В целом дед Викторин выступал как ненавязчивый воспитатель, отнюдь не ущемляя на то права родителей. В особенности запомнилось стремление его воспитать во мне внимание к конкретным людям, кто бы они ни были. Хорошо запомнился, казалось бы, незначительный эпизод. На даче в Зеленогорске, которую дед и мои родители снимали в 1954 г., гостили сестра мамы Ольга Викториновна с мужем Михаилом Власовичем (дядей Мишей) и двумя детьми – Леной и Ирой. Об Ольге Викториновне следовало бы написать особо: в 1941 г. она вместе со студентами и преподавателями Первого ЛМИ была эвакуирована в Кисловодск и позднее оказалась на оккупированной немцами территории. В 1947 г. она закончила Первый ЛМИ и по распределению была направлена в Казахстан, в город Кзыл-Орду, где, выйдя замуж, проработала в качестве окулиста более полувека в тяжелых климатических условиях. В частности, она боролась с трахомой, бытовавшей после войны среди местного населения.
Дядя Миша был страстным фотографом и приобщил меня, которому дед купил фотоаппарат «Зоркий», к этому своему увлечению. Однажды дядя Миша, стоя у окна, рассказывал что-то деду и мне, а я его не слушал и занимался своим делом. Потом дед меня строго отчитал: «Когда человек о чем-то говорит с тобой, нельзя не слушать его и отвлекаться. Это – неуважение к человеку!».
Понимаю теперь, что, приобщая меня к литературе, живописи, музыке, театру, он тем самым ненавязчиво прививал мне чувство патриотизма. Дерябин-патриот проявился, в частности, в одном характерном эпизоде. Я, подросток, иногда в разговорах с дедом повторял слова своего эрудированного друга Валерия, о котором писал выше. Он пренебрежительно отозвался о Козьме Минине – герое освободительной борьбы против польских захватчиков в начале XVII в., узнав где-то, что тот спился и закончил жизнь в кабаке. Дед был возмущен моим необдуманным пересказом и отметил ведущую роль Минина в собирании материальных ценностей и людей на борьбу с поляками.
Сам Викторин Сергеевич был большим патриотом. Это свойство личности проявилось у него в военное время, о чем писал ранее с особенной полнотой в «Письме внуку».
Список литературы
1. Дерябин В. С. Задачи Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества // Советская медицина Восточной Сибири. – 1931. – № 4. – С. 3–7.
2. Дерябин В. С. Эмоции как источник силы // Наука и жизнь. – 1944. – № 10. – С. 21–25.
3. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность (психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). – Л.: Наука, 1980. – 200 с.
4. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Vol. 11. – № 3–4. – С. 57–78.
5. Дерябин В. С. Эпилог // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2007. – Vol. 13, № 1. – С. 143–148.
6. Дерябин В. С. Задачи и возможности психотехники в военном деле. // Психофармакология и биологическая наркология. – 2009. – Т. 9, В. 3–4. – С. 2598–2604.
7. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность. (Психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). Изд. 2-е, доп. – М.: Изд. ЛКИ, 2010. – 202 с.
8. Дерябин В. С. Эмоции, порождаемые социальной средой // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 3. – С. 115–146. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1203 (дата обращения 01.02.2016).
9. Забродин О. Н. Воспоминания В. С. Дерябина об И. П. Павлове. Опыт психофизиологического анализа творческой личности учёного // Физиологический журнал имени И. М. Сеченова. – 1994. – Т. 80, № 8. – С. 139–143.
10. Забродин О. Н. Творчество Л. Н. Толстого в психофизиолого-социологических исследованиях В. С. Дерябина // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2013. – Vol. 19, № 1. – С. 50–56.
11. Забродин О. Н., Дерябин Л. Н. О жизни и научных трудах В. С. Дерябина (к 120-летию со дня рождения) // Журнал эволюционной биохимии и физиологии. – 1998. – Т. 34, № 1. – С. 122–128.
12. Забродин О. Н., Дерябин Л. Н. В. С. Дерябин – ученик и продолжатель дела И. П. Павлова // Российский медико-биологический вестник. – 2003. – № 1–2. – С. 200–207.
13. Квасов Д. Г., Фёдорова-Грот А. К. Физиологическая школа И. П. Павлова. – Л.: Наука, 1967. – 300 с.
14. Новейший философский словарь / Сост. А. А. Грицанов. – Минск: Изд. В. М. Скакун, 1998. – 896 с.
15. Рузвельт Э. Его глазами / Пер. с англ. А. Д. Гуревича и Д. Э. Куниной. Под. ред. И. Е. Овадиса. Вступительная статья С. К. Бушуева. – М.: Государственное издательство иностранной литературы, 1947. – 256 с.
References
1. Deryabin V. S. Problems of the East Siberian Regional Scientific and Medical Society [Problemy vostochno-sibirskogo nauchno-meditsinskogo obschestva]. Sovetskay medicina Vostochnoy Sibiri (Soviet Medicine of Eastern Siberia), 1931, № 4, pp. 3–7.
2. Deryabin V. S. Emotions as a Source of Power [Emotsii kak istochnik sily]. Nauka i zhisn (Science and Life), 1944, № 10, pp. 21–25.
3. Deryabin V. S. Personality Psychology and Higher Nervous Activity: Psycho-Physiological Essays [Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost: Psikhofiziologicheskie ocherki]. Leningrad, Nauka, 1980, 200 p.
4. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2005, Vol. 11, № 3–4, pp. 57–78.
5. Deryabin V. S. Epilogue [Epilog]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2007, Vol. 13, №1–4, pp. 143–148.
6. Deryabin V. S. Problems and Opportunities of Psychotechnique in Military Affairs [Zadachi i vozmozhnosti psikhotekhniki v voennom dele]. Psikhofarmakologiya i biologicheskay narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2009, Vol. 9, № 3–4, pp. 2598–2604.
7. Deryabin V. S. Personality Psychology and Higher Nervous Activity: Psycho-Physiological Essays [Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost: Psikhofiziologicheskie ocherki]. Moscow, LKI, 2010, 202 p.
8. Deryabin V. S. Emotions Provoked by the Social Environment [Emotsii, porozhdaemye sotsialnoy sredoy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 3, pp. 115–146. Available at: http://fikio.ru/?p=1203 (accessed 01 February 2016).
9. Zabrodin O. N. V. S. Deryabin’s Memories of I. P. Pavlov. The Experience of the Psycho-Physiological Analysis of the Creative Personality of the Scientist [Vospominaniya V. S. Deryabina ob I. P. Pavlove. Opyt psikhofiziologicheskogo analiza tvorcheskoy lichnosti uchenogo]. Fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (I. M. Sechenov Physiological Journal), 1994, Vol. 80, № 8, pp. 139–143.
10. Zabrodin O. N. The Creativeness of L. N. Tolstoy in Psycophysiological and Sociological Researches of V. S. Deryabin [Tvorchestvo L. N. Tolstogo v psikhofiziologo-sotsiologicheskikh issledovaniyakh V. S. Deryabina], Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2013, Vol. 19, № 1, pp. 50–56.
11. Zabrodin O. N., Deryabin L. N. About V. S. Deryabin’s Life and Scientific Works (To the 120 Anniversary since Birth) [O zhizni i nauchnyh trudah V. S. Deryabina (K 120–letiyu so dnya rozhdeniya)]. Zhurnal evolytsyonnoy biohimii i fiziologii (Journal of Evolutionary Biochemistry and Physiology), 1998, Vol. 34, № 1, pp.122–128.
12. Zabrodin O. N., Deryabin L. N. V. S. Deryabin – a Pupil and Successor of I. P. Pavlov [V. S. Deryabin – uchenik i prodolzhatel dela I. P. Pavlova]. Rossiyskiy mediko-biologicheskiy vestnik imeni akademika I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Russian Medical Biological Herald), 2003, № 1–2, pp. 200–207.
13. Kvasov D. G., Fedorova-Grot A. K. I. P. Pavlov’s PhysiologicalSchool [Fiziologicheskaya shkola I. P. Pavlova]. Leningrad, Nauka, 1967, 300 p.
14. Gritsanov A. A. (Comp.) The Newest Philosophical Dictionary [Noveyshiy filosofskiy slovar]. Minsk, Izdatellstvo V. M. Skakun, 1998, 896 p.
15. Roosevelt E. As He Saw It [Ego glazami]. Moskow, Gosudarstvennoe izdatelstvo inostrannoy literatury, 1947, 256 p.
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. В. С. Дерябин: ученый и человек // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 2. – С. 56–70. URL: http://fikio.ru/?p=2134.
© О. Н. Забродин, 2016