УДК 612.821; 316.6

 

О работе В. С. Дерябина «Эмоции, порождаемые социальной средой» и критике в ней теории Альфреда Адлера

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6-8,
тел.: 8 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Комментарий к работе В. С. Дерябина «Эмоции, порождаемые социальной средой», к проведенным в ней: социопсихологическому анализу механизмов возникновения эмоций, связанных со становлением в обществе, основанном на классовой эксплуатации и в социалистическом обществе, а также к критическому разбору теории А. Адлера.

Результаты: К анализу социальных эмоций-чувств (гордость, тщеславие, лесть и др.), проявляемых в капиталистическом и социалистическом обществах, В. С. Дерябин подошел с позиций материалистической диалектики, конкретности истины и историзма. В связи с этим возникновение и развитие гордости и тщеславия автор прослеживает не только у представителей отдельных классов, но также и классовых прослоек, использует данные онтогенеза и филогенеза. При этом автор подчеркивает историческую изменчивость этих чувств. Особый интерес представляют изложение автором взглядов А. Адлера на возникновение социальных эмоций в буржуазной среде и критический разбор теории их развития, основанной на стремлении личности к «сверхкомпенсации»..

Выводы: В. С. Дерябин осуществил впервые: 1) социопсихологический анализ социальных эмоций, в первую очередь – гордости и тщеславия, выявил их зависимость от классовой структуры общества и историческую изменчивость; 2) провел подробный критический разбор теории А. Адлера.

 

Ключевые слова: эмоции; гордость; тщеславие; социальная среда; А. Адлер.

 

On the Work by V. S. Deryabin ‘Emotions Provoked by the Social Environment’ and Criticism of Alfred Adler’s Theory

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – St. Petersburg State Medical University Named after Academician Pavlov, Ministry of Public Health of Russian Federation, Anesthesiology and Resuscitation Department, senior research worker, Doctor of Medical Sciences, St. Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6-8 Lew Tolstoy st., St. Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7(812) 585-60-13.

Abstract

Purpose: A commentary on the work of V. S. Deryabin ‘Emotions provoked by a social environment’, his socio-psychological analysis of the mechanisms of emotions associated with the development in society based on class exploitation and in socialist society, and his critical analysis of A. Adler’s theory.

Results: The analysis of some social emotions and feelings (pride, vanity, flattery and others) which exist both in capitalist and socialist societies was made by V. S. Deryabin on the basis of materialist dialectics, concreteness of truth and historism. In this regard, the author traces the origin and development of pride and vanity not only in some representatives of different classes but also in some strata of society and uses ontogenesis and philogenesis data. The author emphasizes the historical variability of these feelings. His description of A. Adler’s views on the rise of social emotions in a bourgeois environment as well as critical analysis of his theory of social emotions development on the basis of personality aspiration for ‘overcompensation’ are of a particular interest.

Conclusion: V. S. Deryabin was the first to make socio-psychological analysis of emotions, namely pride and vanity, to reveal their social dependence on society stratification and historical variability, and to examine in detail A. Adler’s theory.

 

Keywords: emotions; pride; vanity; social environment; A. Adler.

 

Представляемая работа была написана Викторином Сергеевичем Дерябиным (1975 – 1955) – учеником и продолжателем дела Ивана Петровича Павлова – в начале 50-х годов в виде психосоциологического очерка, включенного им в монографию «Чувства, влечения, эмоции». И монография, и входящий в нее очерк были изданы в значительно сокращенном виде в 1974 г. [см.: 2]. При этом не вошли в книгу разделы: «Об эмоциях, связанных со становлением в среде социалистического общества», «Взгляды А. Адлера на воспитание», многие примеры из художественных произведений. Данная публикация воспроизводит полный текст автора.

 

В. С. Дерябин разрабатывал вопросы социальной психологии еще с средины 40-х годов, о чем свидетельствуют его работы «О сознании», «О Я», «О счастье», вошедшие в монографию «Психология личности и высшая нервная деятельность» [см.: 3]. К ним относятся также написанные в первой половине 50-х гг. работы « О потребностях и классовой психологии» [см.: 5] и «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» [см.: 6], изданные в настоящем журнале.

 

Известный американский ученый Т. Шибутани в предисловии к своей книге «Society and Personality» (неточный перевод на русский в советском издании – «Социальная психология») пишет, что «дисциплина эта еще только формируется» [9, с. 7]. В разделе книги «Развитие социальной психологии» автор отмечает, что большой вклад в развитие этой науки внесли антропологи, психиатры, психологи, социологи и даже этнографы, но при этом не упоминает физиологов. Таким образом, в этом разделе его книги нет истории развития социальной психологии как отдельной науки. Можно видеть, что в исследованиях В. С. Дерябина большинство упомянутых аспектов этой науки рассматривается в рамках единого целого.

 

Автор для краткости называл работу «Эмоции, порождаемые социальной средой» – «О гордости», по названию первого подраздела очерка и ставил ее наравне с другими своими работами, посвященными социальной психологии. Так, в «Письме внуку» он писал: «От меня останутся рукописи (“Чувства, влечения и эмоции”, “О гордости”, “О Я”, “О сознании”, “О счастье”). Если хочешь познакомиться с кусочком «человекознания» – прочти» [см.: 4].

 

В отличие от очерков «О сознании», «О Я», «О счастье», комментируемый очерк нельзя назвать психофизиологическим, так как в нем психофизиологический компонент социальных чувств непосредственно не рассматривается, что во время написания очерка (первая половина 50-х гг.) было неприемлемым. В своей программной статье «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [см.: 1, с. 899] В. С. Дерябин вынужден был сделать оговорку: «Я не ставлю перед собой задачи распространить закономерности, наблюдаемые при наиболее простых аффективных реакциях, на процессы более сложные» (в том числе на социальные чувства – О. З.).

 

Следует сказать, что для времени написания комментируемого очерка у нас в стране было принято относить отрицательные черты характера человека в первую очередь к представителям капиталистического общества, основанного на экономическом неравенстве. Проявления же этих черт у членов социалистического общества рассматривались как выражение «наследия капитализма в сознании людей». Думается, не избежал такой точки зрения и В. С. Дерябин, концентрируя внимание на отрицательных социальных чувствах – гордости (в бытовом понимании), тщеславии, честолюбии, лести, зависти в разделе «Об эмоциях, связанных со становлением в среде общества, основанного на классовой эксплуатации». Напротив, во втором разделе очерка – «Об эмоциях, связанных со становлением в среде социалистического общества» – главное внимание уделяется чувствам, полезным для всего общества: альтруизм, взаимопомощь, гордость за положительный вклад в жизнь страны. Обосновывает это автор тем, что в социалистическом обществе в отсутствие классовой эксплуатации «устраняется база для развития антисоциальных чувств и установок».

 

При исследовании социальных эмоций В. С. Дерябин последовательно применяет конкретно-исторический подход. Автор сосредоточивает внимание на социальной обусловленности таких эмоций, или, по современной терминологии, – социальных чувств, как гордость, тщеславие, честолюбие. При этом он, следуя своим представлениям о ведущей роли аффективности в психической жизни, подчеркивает, что определение своего отношения к другим членам общества чаще возникает в качестве эмоциональных реакций, связанных с интеллектуальными процессами. Сюда относятся такие эмоции, как гордость, тщеславие, чувство собственного достоинства, обида и т. п.

 

Далее он показывает, что характер этих чувств зависит от социального положения субъекта: «В противоположность самовозвеличивающим эмоциям имеющих власть, богатых, ставящих себя выше окружающей социальной среды, у слабых, униженных, низко стоящих по социальному положению, имели место при сношении с “сильными мира” эмоции неуверенности, робости, застенчивости, боязливости, стеснительности. В реакции по отношению к вышестоящим часто возникали чувства покорности, преданности, самоуничижения. Эмоции самовозвышения, характерные для господствующих классов, связаны со структурой классового общества и меняются в связи с его историей. В обществе, основанном на классовой эксплуатации, они носят антисоциальный характер, вытекающий из преимущественного положения немногих» [7].

 

В. С. Дерябин подходит к рассмотрению социальных эмоций с позиций диалектики как науки о развитии и всеобщей связи. В связи с этим он использует данные филогенеза и онтогенеза и привлекает данные из книги Чарльза Дарвина «Выражение душевных волнений» о внешнем проявлении гордости у индюков и павлинов, оговаривая при этом невозможность проведения аналогии с человеческими социальными чувствами. Пантомимика гордости у человека сопровождается сокращением мышцы, выворачивающей нижнюю губу, повышением тонуса мышц-разгибателей, а покорность связана с преобладанием тонуса мышц, сгибающих позвоночник. В настоящее время это объяснимо тем, что стенические эмоции (гнев, ярость) у животных и людей сопровождаются активацией симпатико-адреналовой системы, усиливающей мышечный тонус. Филогенетическая преемственность низших и высших эмоций доказывается, по В. С. Дерябину, общностью их пантомимики: одной и той же пантомимикой выражается чувство превосходства не только в физической силе, а и в других отношениях – гордость красотой, сознание превосходства, связанного с высоким общественным положением, с богатством, с какими-либо личными свойствами, которые вызывают чувство превосходства.

 

Используя данные онтогенеза, В. С. Дерябин отмечает, что у детей выражение гордости и превосходства возникает рано, а именно в то время, когда содержание интеллекта до смешного незначительно. Возникает инстинктивное понимание сложных ситуаций и поразительно правильная реакция на них. Для подростка характерны стремление к превосходству над сверстниками, различные возвышающие его над ними фантазии. Взрослый же стремится к возвышению в социальной среде сообразно с ситуацией, в которой он находится, и со своими личными возможностями.

 

Идя по пути конкретного социологического анализа, автор прослеживает побудительные причины развития чувства гордости у представителей различных классов. Для примера он сравнивает крестьянина и дворянина-помещика и отмечает отчетливую разницу в их реакциях. Сын сельского священника, Викторин Сергеевич хорошо был знаком с крестьянским бытом и психологией крестьянина. В связи с этим он приходит к выводу, что условия жизни крестьянства несравненно меньше могли вызывать и культивировать чувство гордости, чем жизненная ситуация дворянской среды. Напротив, не только для высшего, но и для среднего и мелкого дворянства были характерны гордость, надменность, пренебрежение к ниже стоящим, что легко сочеталось с заискиванием, лестью, угодничеством по отношению к стоящим выше. В этой связи автор приводит ряд примеров гипертрофированного тщеславия и повышенного самолюбия, характерных для дворянско-офицерской среды. Важно подчеркнуть, что автор рассматривает проявления гордости не только у представителей отдельных классов: крестьянства, аристократии, буржуазии, но также у лиц и прослоек одного и того же класса. При этом он отмечает, что у них гордость может иметь разную форму проявления, а также меняться на разных этапах исторической жизни класса.

 

В. С. Дерябин чужд вульгарного социологизирования, отмечая, что чувство превосходства связывается не только с властью или богатством. Человек может гордиться превосходством над другими в самых разнообразных областях жизни: успехами в области искусства и науки, во всякого рода творческой работе.

 

Как и при анализе гордости, при описании тщеславия автор отмечает в нем наличие эмоционального компонента. Человек, испытывающий чувство тщеславия, действует не по логическим соображениям, а «инстинктивно» – точнее, в силу автоматически возникшей эмоциональной реакции: боязнь осуждения («что скажут?»), страх насмешки, стыд, стеснение в присутствии посторонних – все это прямо или косвенно внушается и воспитывается средой. Однако и тут, подчеркивает автор, человек наиболее сильно реагирует на оценку той среды, в которой вращается, а к мнению вне этой среды он чувствителен менее или совсем равнодушен. Яркую картину тщеславия В. С. Дерябин иллюстрирует примерами из «Севастопольских рассказов» Л. Толстого, его любимого писателя [см.: 8].

 

Следует заключить, что при анализе социальных чувств – гордости, тщеславия – В. С. Дерябин выступает как последовательный диалектик, стремясь изучить рассматриваемый вопрос «во всех связях и опосредствованиях» – как социальных, так и исторических.

 

Особое место в работе В. С. Дерябина занимает изложение теории формирования социальных эмоций личности в буржуазной среде австрийского психиатра и психолога Альфреда Адлера (1870 – 1937) и ее критика. Этот раздел в значительной степени носит самостоятельный характер, хотя автор включил его в первый раздел очерка, рассматривающий социальные эмоции в капиталистическом обществе. Не удалось найти сведений о переводах книг А. Адлера на русский язык. Быть может, поэтому он не был подвергнут такой сокрушительной критике, как З. Фрейд, книги которого с начала 30-х гг. у нас перестали издаваться. В. С. Дерябин был хорошо знаком с книгой А. Адлера «Человекознание» [10], которая была в его домашней библиотеке. Думается, что и термин «человекознание», который он использовал, мог быть связан с названием этой книги. В связи с тем, что труд А. Адлера был посвящен формированию социальных эмоций, В. С. Дерябин в очерке подробно знакомит с ним читателя.

 

В 1907 году А. Адлер сформулировал учение о компенсации присущего человеку изначально чувства неполноценности как универсального механизма психического развития. В отличие от своего учителя Зигмунда Фрейда, А. Адлер подчеркивал целостность и внутреннюю непротиворечивость личности. Душевная жизнь человека рассматривалась им как комплекс приспособлений нападения и защиты. Все поведение человека определяется целью – достичь превосходства и могущества, одолеть других прямым или обходным путем. Постановка этой цели вызывается первым столкновением ребенка с трудностями жизни и сознанием своей слабости. Поставленная цель определяет установку к жизни. По Адлеру, «уже у грудного ребенка можно установить, как он относится к жизни». Создается детский шаблон, определяется направление жизни к превосходству. Человек не может освободиться от жала, вонзившегося в него в раннем детстве. В стремлении к удовлетворению влечений и защите своих интересов индивид ищет не только компенсации чувства малоценности, но и стремится к перестраховке, к сверхкомпенсации. К субъективно созданной непомерно высокой цели, к «фикции», как к твердо стоящей точке, направляются все творческие силы личности.

 

Толкование сновидений для Адлера является важнейшим методом установления фиктивности цели. Цель его – показать пациенту то, что изобличает его как организатора своей болезни. При помощи психоанализа, который Адлер называет художественным, обнаруживается план жизни, согласно которому человек стремится получить господство над трудностями жизни и своей неуверенностью.

 

Раздел «Критические замечания к теории А. Адлера» представляет собой анализ ее В. С. Дерябиным. Он проводит аналогию между теориями А. Адлера и З. Фрейда. По Фрейду, движущей силой психики является «либидо», по Адлеру – стремление к превосходству, вытекающее из чувства неполноценности. Фрейд говорил о сексуальной природе неврозов, Адлер выводил их из стремления к непомерно высокой цели – фикции. Однако ни теория Адлера, ни теория Фрейда не охватывают всех случаев неврозов. В настоящее время установлено, что у людей, чаще у мужчин, которых недооценивают на работе, не дают возможности карьерного роста, уязвленное самолюбие, обида, оскорбленное чувство собственного достоинства приводят к развитию нейрогенных заболеваний, в особенности язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки. И страх, и нужда, и тяжелое материальное положение, и т. п. также могут стать причиной неврозов.

 

Недостатки теории Адлера, как и Фрейда, по мнению В. С. Дерябина, заключаются в односторонности, в чрезмерном преувеличении роли в психике изучавшихся ими факторов, в придаче им универсального значения, а также нередко в подходе к фактам с предвзятой точки зрения, в подгонке фактов под их теории.

 

Список литературы

1. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова. – 1951. – Т. 1, В. 6. – С. 889 – 901.

2. Дерябин В. С. Чувства. Влечения. Эмоции. – М.: Издательство ЛКИ, 2013. – 224 с.

3. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность (психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). – М.: Издательство ЛКИ, 2010. – 200 с.

4. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Vol. 11, № 3 – 4. – С.57 – 78.

5. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 110 – 137. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2013-01.pdf (дата обращения 29.09.2014).

6. Дерябин В. С. О некоторых законах диалектического материализма в психологии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С.87 – 119. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2014-02.pdf (дата обращения 29.09.2014).

7. Дерябин В. С. Эмоции, порождаемые социальной средой // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 3. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1203 (дата обращения 09.10.2014).

8. Забродин О. Н. Творчество Л. Н. Толстого в психофизиологосоциологических исследованиях В. С. Дерябина // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2013. – Vol. 19, № 1. – С. 50 – 56.

9. Шибутани Т. Социальная психология. М.: Прогресс, 1969. – 534 с.

10. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig: Hirzel, 1931. – 230 С.

 

References

1. Deryabin V. S. Affectivity and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti Imeni I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Journal of Higher Nervous Activity). 1951, Vol. 1, № 6, pp. 889 – 901.

2. Deryabin V. S. Feelings. Inclinations. Emotions [Chuvstva. Vlecheniya. Emotsii]. Moscow, Izdatelstvo LKI, 2013, 224 p.

3. Deryabin V. S. Psychology of the Personality and Higher Nervous Activity (Psychophysiological Essays “About consciousness”, “About I”, “About Happiness”) Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost (psikhofiziologicheskie ocherki “O soznanii”, “O Ya”, “O schaste”). Moscow, Izdatelstvo LKI, 2010, 200 p.

4. Deryabin V. S. Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2005, Vol. 11, № 3 – 4, pp.57 – 78.

5. Deryabin V. S. About the Needs and Class Psychology (O. N. Zabrodin’s Publication) [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii (Publikatsiya O. N. Zabrodina)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 1, pp. 110 – 137. Available at: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2013-01.pdf (accessed 29 September 2014).

6. Deryabin V. S. About Some Laws of Dialectical Materialism in Psychology (O. N. Zabrodin’s Publication) [O nekotorykh zakonakh dialekticheskogo materializma v psikhologii]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 2, pp. 87 – 119. Available at: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2014-02.pdf (accessed 29 September 2014).

7. Deryabin V. S. Emotions Provoked by the Social Environment [Emotsii, porozhdaemye sotsialnoy sredoy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 3. Available at: http://fikio.ru/?p=1203 (accessed 09 October 2014).

8. Zabrodin O. N. Tolstoy’s Creative Work in Psychophysiologiches Researches of V. S. Deryabin [Tvorchestvo L. N. Tolstogo v psikhofiziologosotsiologicheskikh issledovaniyakh V. S. Deryabina]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2013, Vol. 19, № 1, pp. 50 – 56.

9. Shibutani T. Society and Personality: The Interactionist Approach to Social Psychology [Sotsialnaya psikhologiya]. Moscow, Progress, 1969, 534 p.

10. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig, 1931, 230 p.

 

 

УДК 612.821; 316.6

 

Профессор В. С. Дерябин

Эмоции, порождаемые социальной средой

(Публикация О. Н. Забродина)

 

1. Об эмоциях, связанных со становлением в среде общества, основанного на классовой эксплуатации

Общественное мнение оценивает личные качества человека: умный, глупый, хитрый, красивый и т. д.; определяет отношение общества к его личности: уважаемый, не пользующийся уважением, приятный, неприятный и проч., дает оценку его материальному положению.

 

Каждый сам участвовал в создании этих оценок. Сам желал и желает иметь определенную оценку в общественном мнении. Всякий человек в той или иной мере чувствителен к суждению о нем и реагирует на общественное мнение о себе, на свое положение в глазах общества, ставит себя в каком-либо отношении выше одних лиц и ниже других. Определение своего отношения в этом смысле к другим может носить интеллектуальный характер, но гораздо чаще возникает в качестве эмоциональных реакций, связанных с интеллектуальными процессами. Сюда относятся такие эмоции, как гордость, тщеславие, чувство собственного достоинства, обида и т. д.

 

В. И. Даль [см.: 2] дает такое определение слов, означающих такого рода эмоции: «Гордый, надменный, высокомерный, кичливый, надутый, спесивый, зазнающийся – кто ставит себя выше прочих». В этом сопоставлении приведен ряд слов в качестве синонимов, но слова эти имеют разные оттенки. Так, относительно слов «спесь» и «чванство» сказано: «Спесь: глупое самодовольствие, ставящее в заслугу сан, чин, знаки отличия, род свой… Спесь чаще всего одолевает внезапно разбогатевших людей низших сословий».

«Чванство – гордость знати, богатства».

«Тщеславие – кто жадно ищет славы мирской, или суетной, стремится к почету, к похвалам, требует признания мнимых достоинств своих, делает добро не ради добра, а ради похвалы и внешних почестей».

«Честолюбие – искание внешней чести, уважения, чести, почестей».

«Честолюбец – человек, страстный к чинам и отличиям, ко славе и похвалам, а потому действующий не по нравственным побуждениям, а по сим видам».

 

Слово «самолюбие», которое в буквальном смысле соответствует слову «эгоизм», употребляется в речи в другом значении. По Далю, «самолюбие – щекотливость, обидчивость, желание первенства, почета, отличия, преимущества перед другими. Польстив самолюбию самолюбивого человека, можно им управлять. Где затронуто самолюбие, там уж он не уступит».

 

О гордости

Русский человек в своей многовековой истории испытал, что такое гордость, высокомерие, спесь и чванство. Гордость в устах русского народа была качеством отрицательным и находила полное осуждение, в чем сказывался и религиозный взгляд на это чувство.

 

В. И. Даль приводит такие выражения: «В убогой гордости дьяволу утеха». «С умом носу не поднимешь» [2, с. 378]. Гордость, спесь, чванство по народному представлению свойственны правящим и богатым, угнетателям, насильникам и обидчикам. В народной песне дается описание внешнего вида спеси: «Ходит спесь надуваючись».

 

В противоположность самовозвеличивающим эмоциям власть имущих, богатых, сильных, ставящих себя выше окружающей социальной среды, у слабых, униженных, низко стоящих по социальному положению имели место при сношении с «сильными мира» эмоции неуверенности, робости, застенчивости, боязливости, стеснительности. В реакциях по отношению к вышестоящим часто возникали чувства покорности, преданности, самоуничижения.

 

В психологии нет точно очерченной терминологии для обозначения оттенков сказанных выше эмоций. Эмоции самовозвышения связаны со структурой классового общества и меняются в связи с его историей. В классовом обществе, основанном на эксплуатации одного класса другим, они, нося антисоциальный характер, вытекают из преимущественного положения немногих; в обществе социалистическом, основанном на равенстве и отсутствии эксплуатации, они частью совершенно теряют под собой почву, частью получают иное содержание и теряют свой антисоциальный характер, о чем подробнее будет говориться далее.

 

У животных нет, конечно, реакций, развивающихся у человека под влиянием условий социального существования. Гордость, тщеславие, обида и проч. – специфически человеческие эмоции.

 

Ч. Дарвин [см.: 3] упоминает, что павлин и индюк, когда они прогуливаются, распустив перья, порою описываются как эмблема гордости. А. Брем об испанских козлах пишет – «это гордые животные». Лошадь тоже может иметь «гордый вид». Такое «вчувствование» во внутренний мир животного на основании его внешнего вида является, конечно, необоснованным.

 

Гордость находит внешнее выражение в мимике и позе. Ч. Дарвин [3, с. 157] описывает это выражение так: «Гордый человек обнаруживает свое чувство превосходства над другими, держа голову и туловище прямо. Он высокомерен и старается казаться как можно более крупным, так что о нем говорят в переносном смысле, что он надут от гордости».

 

Мускул, выворачивающий нижнюю губу, называется мускулом гордости (m. superbus). Выражение гордости прямо противоположно выражению покорности (поза с преобладанием мышц, сгибающих позвоночник). Разгибательную позу гордого человека можно считать внешним выражением силы.

 

У детей выражение гордости и превосходства наблюдается очень рано. Блейлер [см.: 1] пишет, что у детей сложнейшие эмоциональные реакции наблюдаются и в то время, когда содержание интеллекта очень незначительно. Возникает инстинктивное понимание сложных ситуаций и поразительно правильная реакция на них. Так, когда его пятимесячный мальчик встал в первый раз самостоятельно на ноги, он ясно проявил этим свою гордость: глядел вокруг себя как петушок, так что родители не могли удержаться от смеха. Ребенок не перенес смеха над своим новым искусством и разразился страшным криком, носившим характер обиды. На одиннадцатом месяце ребенок, сидя на полу, потребовал, чтобы отец поставил его на ноги. Тот отказал, мотивируя тем, что он намочил на пол. Тогда ребенок с видом превосходства и решимости медленно поднялся с пола и победоносно посмотрел на отца, как бы говоря: «Если ты не хочешь меня поднять, то я могу помочь себе сам». Эти факты и другие наблюдения (мне, например, приходилось наблюдать проявление обидчивости у детей в возрасте моложе полутора лет) показывают, что гордость и обидчивость впервые появляются очень рано, как только ребенок начинает чувствовать свое отношение к окружающей среде. Ребенку очень многое запрещается старшими, и от него требуются те или иные действия. Старшие имеют силу и власть и распоряжаются всеми жизненными благами. Ребенок мечтает: «Когда я буду большой и сильный… » и т. д. Он желает быть всех выше и всех сильнее, влезает на стул, вытягивается, поднимает ручки над головой и говорит: «Я всех больше». Он выказывает иной раз забавную хвастливость.

 

К. И. Чуковский отмечает, что «у детей, даже взращенных в коллективе, тяга к беспрестанной похвальбе пропадает лишь на восьмом или девятом году, а до той поры они с обаятельным эгоцентризмом выпячивают свое «я» при всяком случае и ревниво следят, чтобы оно ни на миг не претерпело ущерба».

 

У подростка возникают возвышающие его фантазии. Он мечтает о том, что будет актером, музыкантом, певцом, мореплавателем, полководцем и т. д. Взрослый желает своего возвышения в социальной среде сообразно с ситуацией, в которой он находится, и со своими личными данными.

 

Под влиянием условий существования в человеческом обществе развивались два ряда реакций. Одни – связанные с сознанием своего превосходства и со стремлением себя возвысить: гордость, заносчивость, чванство, самомнение, хвастовство, самолюбие, чувство собственного достоинства. Другие порождались сознанием бессилия: забитость, робость, боязливость, неуверенность в себе, чувство покорности, самоуничижение, угодничество, заискивание, льстивость. В разных классах общества, в разные исторические отрезки времени вызывались и культивировались разные реакции.

 

К. Маркс и Ф. Энгельс [9, с. 47] писали, что «в период господства аристократии господствовали понятия: честь, верность и т. д.». При этом для аристократии были характерны: чувство превосходства, гордость своей породой, готовность с оружием в руках защищать свою честь, хвастливое желание поставить себя выше в среде равных себе, что порождалось условиями их жизни.

 

Но понятия «чести» регулировали поведение по отношению к равным себе и не были ручательством за честность. В Московском государстве, отмечает В. О. Ключевский, «государственные руководители и церковное пастырство воспитывали в древнерусском человеке две совести: публичную для показа гражданам и приватную для себя, для домашнего обихода. Первая требовала соблюдать честь и достоинство звания, в каком кому приводилось состоять; вторая все разрешала и только требовала периодической покаянной очистки духовником, хотя бы раз в год» [6, с. 140].

 

Если, для примера, сравнить положение крестьянина и дворянина-помещика у нас до революции, то выявляется разница в их реакциях. Все интересы крестьянина, жившего земледелием, сводились к возможно более благоприятному сведению результатов сельскохозяйственного года. Он мог лучше или хуже вести свое хозяйство, но мнение кого-то другого не имело реального значения для его жизни. У него не было честолюбивых планов, не мыслилось какое-либо повышение по общественной лестнице, как у дворянина на службе. Если его выбирали старостой или старшиной, то для рядового крестьянина это была тяжелая повинность, при выполнении которой, вследствие неумения разобраться в делах, он находился в зависимости от пройдохи писаря и чувствовал себя не на своем месте.

 

Лишь немногие становились корыстными вершителями волостных дел, но это не было целью, к которой стремился рядовой крестьянин. Жизнь протекала в узких рамках семьи и своей деревни, где достоинства и недостатки каждого были известны с детства и во всех деталях. Каждый имел свою твердо установившуюся оценку, основанную на фактическом знании личности с детства. Бесполезно было при таких условиях пускать пыль в глаза, стремиться изобразить себя не тем, что есть на самом деле: это никого не могло обмануть и не имело никакого реального значения. Конечно, и деревня видела аляповатую спесь и чванство богатого мужика, и крестьяне не представляли однородной массы: были сильные и слабые, умные, ловкие и глупые, были те или иные основания для возникновения чувства гордости, но в общем условия жизни крестьянства несравненно меньше могли вызывать и культивировать чувство гордости, чем жизненная ситуация дворянской среды.

 

Традиции дворянства шли от феодальных времен, когда при дворах правителей толпилось дворянство, добиваясь расположения и милости правителя, волей которого раздавались земли и выгодные должности. Каждый, добивающийся благосклонности повелителя, стремился блеснуть своей храбростью, силой, умом, находчивостью, старался импонировать уменьем себя держать, – словом, показать свое превосходство над другими и способность оправдать доверие владыки. Люди, добившиеся высокого положения и звания, стремились передать его своим детям и удержать в роде. Таково было местничество бояр, представлявшее борьбу за наследование родового права.

 

У рыцарей честь, своеобразно понимаемая, ставилась дороже жизни. Сознание своей власти, могущества, богатства порождали гордость, надменность, пренебрежение к нижестоящим и легко сочеталось с заискиванием, лестью, угодничеством по отношению к стоящим выше. «Гонор» польской шляхты – характерный пример развития дворянской гордости при определенных исторических условиях.

 

Эти черты были свойственны не только высокому дворянству, но и среднему и мелкому. «Мелочь» подражала «большим». Эти черты исторически передавались и сохранялись в той или иной степени и в то время, когда дворянство уже клонилось к упадку.

 

Л. Н. Толстой, описывая офицерскую среду 60-х годов девятнадцатого века, часто подчеркивает гипертрофированное тщеславие и повышенное самолюбие, имевшие место в этой среде. Вот перед нами Козельцев старший из «Севастопольских рассказов». «У него одно из тех самолюбий, которое до такой степени слилось с жизнью и которое чаще всего развивается в одних мужских, и особенно военных, кружках, что он не понимал другого выбора, как первенствовать или уничтожаться, и что самолюбие было двигателем даже его внутренних побуждений: он сам с собой любил первенствовать над людьми, с которыми себя сравнивал» [10, с. 160]. Вот «Калугин со своею блестящею храбростью и тщеславием, двигателем всех поступков» [10, c. 157]. Тщеславию офицерской среды Л. Н. Толстой неизменно противопоставлял простоту, прямодушие и твердость солдат.

 

В повести «Рубка леса» под выстрелами происходит такой разговор.

« – Вы где брали вино? – лениво спросил я Болхова, между тем как в глубине души моей одинаково внятно говорили два голоса: один – господи, приими дух мой с миром, другой – надеюсь не нагнуться, а улыбаться в то время, когда будет пролетать ядро, – и в то же мгновение над головой просвистело что-то ужасно неприятное, и в двух шагах от нас шлепнулось ядро.

– Вот, если бы я был Наполеон или Фридрих, – сказал в это время Болхов, совершенно хладнокровно поворачиваясь ко мне, – я бы непременно сказал какую-нибудь любезность.

– Да вы и теперь сказали, отвечал я, с трудом скрывая тревогу, произведенную во мне прошедшей опасностью.

– Да что ж, что сказал: никто не запишет.

– А я запишу.

– Да вы ежели и запишете, так в критику, как говорит Мищенков, – прибавил он, улыбаясь.

– Тьфу ты, проклятая! – сказал в это время сзади нас Антонов, с досадой плюя в сторону, – трошки по ногам не задела.

Все мое старание казаться хладнокровным и все наши хитрые фразы показались мне невыносимо глупыми после этого простодушного восклицания» [11, с. 72 – 73].

 

Если дворяне гордились родом, властью, то для буржуазии целью жизни и предметом гордости являлось богатство, роскошь и обладание вещами. Гордость у лиц отдельных слоев и прослоек одного и того же класса может иметь разную форму проявления на разных этапах исторической жизни. Для иллюстрации можно сопоставить спесь и чванство кулака, выбившегося «в люди», гордость человека из современной культурной средней буржуазии и гордость крупной буржуазии, достигшей господства, в руках которой сила не только экономическая, но и политическая, в руках которой и правительство, и парламент, и печать, которая в своих интересах диктует международную политику своей страны и стремится направить в своих интересах мировую политику, чувствуя себя господствующей в мире силой.

 

Чувство превосходства связывается не только с властью или богатством. Человек может гордиться превосходством над другими в самых разнообразных областях жизни: он может гордиться успехами в области искусства и науки, во всякого рода творческой работе. Люди, достигшие выдающихся успехов в области литературы, музыки, науки, получают основания для чувства гордости. Удачники могут «зазнаваться». Но гордость может не иметь тон грубого «зазнайства», а внешние проявления и характер внутренних переживаний при этом могут меняться, и чувство может терять антисоциальный характер.

 

Итак, в разные исторические эпохи в разных классах общества развитие гордости и объекты ее менялись. Свои установки по отношению к низшим классам господствующий класс сохранял в то время, когда уже его расцвет был далеко позади.

 

Надо отметить еще следующее: развитие определенных взглядов, чувств и установок в господствующем классе оказывает некоторое влияние и на классы, нижестоящие по социальной лестнице. Согласно К. Марксу и Ф. Энгельсу [9, с. 45], «…класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть в то же время и его господствующая духовная сила». Взгляды на жизнь, быт, одежда господствующего класса оказывала некоторое влияние на другие классы и находила подражание. Так, буржуазия подражала дворянству. Подражание вышестоящему классу создавало видимость социального возвышения.

 

О тщеславии

У Р. Роллана есть такая фраза: «Тщеславному важно не то, что он есть, а каким он кажется». Он хочет стоять выше во мнении среды, чем он стоит. Человек стремится показаться другим в выгодном свете и избегает такого положения, в котором он мог бы произвести отталкивающее впечатление. При этом он действует не по логическим соображениям, а «инстинктивно» – точнее, в силу автоматически возникающей эмоциональной реакции. «Отчего с посторонними людьми каждый так деликатен? – сказал Н. Г. Чернышевский. – Отчего при чужих людях все стараются казаться лучше, чем в своем семействе? – и в самом деле при посторонних людях бывают лучше, – отчего это? Отчего со своими хуже, хоть их и больше любят, чем с чужими?» [12, с. 92]. Так создается в той или иной мере «двуликость»: одно лицо для посторонних, другое – для своих. Различие между этими лицами может достигнуть такой степени, что истинное лицо, проявляющееся в домашней жизни, совершенно не походит на «официальное» лицо (лицо для других). При лживом, корыстном скрывании своих истинных свойств получается то, что называется лицемерием. Чуткость к мнению других вырабатывается с детства. Желание не уронить себя в глазах других, боязнь осуждения («что скажут»), страх насмешки, стыд, стеснение в присутствии посторонних – все это прямо или косвенно внушается и воспитывается средой. Эти чувства заставляют соблюдать определенные требования в одежде, поведении, в манере сидеть, говорить, есть так, чтобы не вызывать неприятного чувства у окружающих, в проявлении своих чувств (страха, раздражения, обиды и т. п.). По отношению к посторонним эти нормы поведения соблюдаются щепетильнее, чем по отношению к близким лицам или к тем, с кем постоянно встречаются. В разных классах и слоях общества эти нормы меняются, но в той или иной форме имеют всегда свое действие. Не только прогоревший дворянин поддерживал свое «достоинство» и «честь», живя не по средствам. «Многие бедняки таращатся из последних сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только быть „не хуже других”, и чтобы „не осудили” их как-нибудь те другие», – сказал Достоевский в «Преступлении и наказании» [5, с. 290] по поводу поминок, устроенных Катериной Ивановной Мармеладову. Эти чувства, раз воспитанные, возникают впоследствии безотчетно. Причесать волосы, одеться соответственно обстоятельствам, вести себя так, чтобы «не бросаться в глаза» – это так естественно, что «само собой разумеется». И, наоборот, для большинства было бы мучительно неприятно фигурировать в таком виде, чтобы это вызывало нелестное внимание или насмешки окружающих. Похвала и порицание – сильнейшие орудия воздействия социальной среды на своих членов. «Насмешки боится даже тот, кто уже ничего не боится на свете» (Гоголь).

 

Если человек неряшлив, не следит за своей внешностью, в своем поведении совершенно не считается с окружающими (неопрятно ест, чавкает, неряшливо одет и т. п.), нарушает покой, очень громко говорит, не обращая внимания на ситуацию, и т. п. – ведет себя «невоспитанно» или «бесстыдно», то это указывает, что человек живет без контакта с окружающей средой. Причина та, что он с детства привык не стесняться окружающих, или это эгоист, который настолько влюблен в себя, что мнение других для него не имеет цены, или человек «не от мира сего», все внимание которого фиксировано на чем-то, лежащем вне окружающей жизни, или человек опустившийся, как это бывает с алкоголиками или неудачниками, махнувшими на все рукой. Это наблюдается также при психических заболеваниях (у шизофреников, «прогрессивных паралитиков» и др.).

 

Наряду с обычаями, с соблюдением норм внешнего поведения, общественное мнение требует соблюдения известного минимума моральных норм. Эти требования исторически изменчивы, связаны с экономической структурой общества, с условиями социального общения, но в определенный отрезок времени в том или ином слое общества они получают характер обязательного требования. Общество своим мнением регулирует поведение своих членов. Они оказываются, таким образом, в зависимости от него, становятся в той или иной мере «рабами общественного мнения». Мысль «что скажут?» получает иногда парадоксально большую силу.

 

Л. Н. Толстой [10, с. 80] вкладывает такие слова в уста офицера, который страдает от службы на Кавказе, но не может решиться поехать в Россию: «…у меня настолько самолюбия, что я не поеду отсюда ни за что до тех пор, пока не буду майором с Владимиром и Анной на шее. Я уж втянулся до того, что меня всего коробит, когда Гнилокишкину дадут награду, а мне нет. И потом, как я покажусь на глаза в России своему старосте купцу Котельникову, которому я хлеб продаю, тетушке московской и всем этим господам после двух лет на Кавказе без всякой награды? Правда, что я этих господ знать не хочу и, верно, они тоже очень мало обо мне заботятся; но уж так устроен человек, что я их знать не хочу, а из-за них гублю лучшие годы, все счастье жизни, всю будущность свою погублю».[1]

 

Но надо сказать, что чувствительность к чужому мнению у разных лиц изменчива. При этом мнение одних людей может вызывать яркую реакцию, других – нет. Профессионального преступника может не задевать ничье мнение, кроме небольшого числа товарищей по «профессии». Человек наиболее сильно реагирует на оценку среды, которую он ценит, – «своей среды», а к мнению вне этой среды он чувствителен менее или совсем не чувствителен. Чего требует общество? Что оно ценит? Чем определяется дозволенное, недозволенное, одобряемое, похвальное? Все это вытекает из условий жизни данного общества и определяется его интересами. Мнение общества оказывает сильнейшее влияние на поведение людей и регулирует внешнюю форму их взаимоотношений. Гордость и тщеславие идут рука об руку. Гордый, как правило, в то же время и чрезвычайно чуток к мнению других. Усиленное развитие тщеславия, как и гордости, в разных классах и слоях общества стоит в связи с жизненной ситуацией в данном классе в определенный момент.

 

Как и гордость, тщеславие пышным цветом расцветало в дворянской среде и особенно в дворянско-офицерской среде. Л. Н. Толстой рисует такую картину из жизни осажденного Севастополя. – Минута перерыва постоянной смертельной опасности. Офицеры гуляют на бульваре. Штабс-капитану Михайлову никто не обрадовался на бульваре кроме его полка капитана Обжогова и капитана Сусликова, которые горячо пожали ему руку; «но первый был в верблюжьих штанах… и с таким красным, вспотевшим лицом, а второй кричал так громко и развязно, что совестно было ходить с ними…» [10, с. 115]. «Ему хотелось бы подойти к адъютанту и графу Нордову. Но отчего же штабс-капитан Михайлов боится и не решается подойти к ним? – “Что, ежели они вдруг мне не поклонятся, – думает он, – или поклонятся и будут продолжать говорить между собой, как будто меня нет, или вовсе уйдут от меня, а я там останусь один между аристократами?”. Слово аристократы (в смысле высшего отборного круга, в каком бы то ни было сословии) получило у нас в России, где бы, кажется, вовсе не должно было бы быть его, с некоторого времени большую популярность и проникло во все края и во все слои общества, куда проникло только тщеславие (а в какие условия времени и обстоятельств не проникает эта гнусная страстишка?), – между купцами, между чиновниками, писарями, офицерами, в Саратов, в Мамадыши, в Винницы, везде, где есть люди. А так как в осажденном городе Севастополе людей много, следовательно, и тщеславия много, то есть и аристократы, несмотря на то, что ежеминутно висит смерть над головой каждого аристократа и не аристократа.

 

Для капитана Обжогова штабс-капитан Михайлов аристократ…; для штабс-капитана Михайлова адъютант Калугин аристократ… Для адъютанта Калугина граф Нордов аристократ…

 

Тщеславие, тщеславие и тщеславие везде – даже на краю гроба и между людьми, готовыми к смерти из-за высокого убеждения. Тщеславие! Должно быть, оно есть характеристическая черта и особенная болезнь нашего века» [10, с. 115 – 117].

 

Правила и формы вежливости во взаимоотношениях, одежде и т. п. – все это стоит в связи с условиями жизни данной социальной среды и исторически изменчиво. Для каждого класса, для разных слоев общества характерно свое законодательство мод, имеющее для многих непреодолимую силу («против всего можно пойти, а против моды не пойдешь»). По внешности, по манере одеваться, по поведению нередко можно причислить человека к той или иной общественной группе. По этому поводу Толстой Л. Н. писал: «Только взглянешь, сыта ли лошадь, сам сыт ли, как сидит, как запряжена лошадь, как ошинена тележка, как сам подпоясан, сейчас видно, на тысячи ли на сотни человек торгует». Внешность бывает иногда форменной одеждой – вспомним образ нигилиста с пледом или художника с длинными волосами в бархатной куртке.

 

В той или иной мере каждый считается с мнением других, но самолюбивый и тщеславный употребляет все усилия, чтобы возвысить себя в глазах других, показаться в особенно благоприятном свете. Вопросы самолюбия получают важнейшее значение в его жизни и в главном, и в мелочах. Он уже внешне стремится выделиться; не только следит за тем, чтобы были чисты лицо и руки, волосы не растрепаны, чтобы не отставать сильно от моды, но стремится в своей внешности превзойти других; не только строго подчиняться «законодательству мод», но носить утрированно модную одежду. На то, чтобы быть красиво и элегантно одетым, на уход за своей внешностью затрачивается много времени и средств.

 

Для того чтобы обращать на себя внимание, можно щеголять не только модностью одежды, но и ее оригинальностью и даже небрежностью, расстегнутым воротом и засученными рукавами. Сократ крикнул одному оратору, взошедшему на трибуну в лохмотьях: «О, афинский юноша! Из дыр твоей мантии выглядывает тщеславие». Иные хотят импонировать своим бесстыдством или хулиганством, и это дает им чувство превосходства. Из гордости и тщеславия вытекает соответственная осанка: внешняя важность, манера держать себя, стремление импонировать дикцией речи и т. п. Чтобы поставить себя выше в глазах других, тщеславный человек «козыряет всеми своими козырями» и испытывает радость при удаче в этом. Он гордится, достигнув видного места, получив орден, независимо от того, какими путями они получены, кичится восхождением на высокую гору, своим знакомством с людьми, высоко стоящими во мнении общества, своим голосом, умом, остроумием, своими знаниями. При этом тщеславный не только испытывает внутреннюю радость, принимая эти факты как доказательство своей ценности, но радость вытекает из чувства превосходства над другими и получает соответственное внешнее выражение. Удовлетворение самолюбия может стать дороже материальных выгод и может служить сильнейшим стимулом. Где нет простоты в обращении, а есть манерность, чрезмерная любезность или, наоборот, замкнутость, неуступчивость, жестокость, бесчувственность, там может скрываться желание импонировать и повысить себе цену.

 

Есть спорщики, которые подкарауливают случай, чтобы затеять спор. Им важно доказать не правильность своего мнения, а так или иначе одержать верх над противником; они спорят для удовлетворения своего тщеславия.

 

Есть люди, которые стремятся показать, что они всегда и все знают лучше других, и это составляет предмет их тщеславия. К таким относится фраза: «Тщеславие людей, знающих слишком много, труднее потушить, чем пожар». Стремление повысить свою ценность может сказаться в стиле речи, в оборотах письма. Есть ученые, которые «словечка в простоте не молвят». Речь и письменное изложение у них без нужды переобременяются специальной терминологией и иностранными словами, без надобности вносится новая, «своя» терминология.

 

Симуляция учености ведет к тому, что то, что можно изложить ясно и просто, облекается в необычайно «ученую» заумную форму. У иных тщеславие находит свое удовлетворение просто в обладании вещами, ценными в глазах других: роскошной обстановкой, лошадью[2], собакой, певчей птицей, хорошей картиной, каким-нибудь редким предметом и.т. д.

 

Девочке-подростку может быть лестно, что мужчины начинают на нее смотреть как на женщину. Приобретение поклонника может возвышать ее в собственных глазах и быть предметом тщеславия и гордости, как курение табака для подростка, которому табак неприятен, но курение делает его взрослым в собственных глазах.

 

Если человеку нельзя достичь превосходства над другими в чем-нибудь большом и серьезном, то он найдет предлог, чтобы чем-нибудь да гордиться. Если бы удовлетворение тщеславия зависело от объективного признания, то много самолюбий осталось бы неудовлетворенными, и там, где данных для объективного признания нет, приходит на выручку «возвышающий обман». Такой человек может признавать превосходство других, но оставляет себе какую-нибудь область, где он чувствует свое превосходство, и это составляет его тайную гордость. До карикатурности ничтожные обстоятельства могут быть предметом гордости и тщеславия. «Я горд, моя жена горда! – говорит мелкий чиновник у Глеба Успенского, – наша ступка по всему дому ходит, и мы – ничего!».

 

Домохозяйка поддерживает чрезвычайную – «кошачью» чистоту на кухне. Это наполняет ее чувством гордости и превосходства и позволяет смотреть сверху вниз на тех, кто по какой-либо причине хоть сколько-нибудь уступает ей в этом отношении. Тщеславие, стремление к превосходству там, где нет для данного лица прямого пути, выступает в замаскированной или завуалированной форме, идет обходными путями.

 

Внешнее проявление гордости не выражается неизбежно в мимике превосходства, в «задирании носа». Человек может чувствовать свое превосходство, быть внутренне горд, не выказывая своих чувств вовне.

 

Чтобы приковать к себе симпатии, тщеславные люди могут быть ласковы, любезны, предупредительны и тем самым возбуждают мнение, что это человек с большим социальным чувством. Послушный, «образцовый» ребенок эти качества может развивать, стремясь к похвале, и получает, конечно, больше симпатий и благ, чем сорванец.

 

Человек может гордиться «доброй славой», свою честь такой индивид может видеть в положительных отзывах о его работе, щедрости, справедливости. В стремлении к возвышению себя в чужих и своих собственных глазах может крыться побуждение к буржуазной филантропии. Отсюда же вытекает религиозное ханжество и лицемерие и всякие уловки, имеющие целью стимулировать положительные социальные чувства.

 

Болезнь не только у детей, но и у взрослых используется как средство стать центром внимания и заботливости и управлять жизнью близких. А. Адлер [14] приводит следующие примеры из буржуазной среды. Деловой человек, который должен считаться с заказчиками, опаздывает домой к сказанному сроку и находит жену разбитой, от страха обливающейся потом, жалкую фигуру, которая рассказывает, какие она перенесла ужасные муки. Ясно, что мужу ничего не остается, как быть точным.

 

В другом случае, мать опаздывает с завтраком на полчаса. У нервной дочери возникают величайшие опасения и беспокойство. Успокаивается она лишь, когда муж сходил и посмотрел, не случилось ли чего с тещей. Конечно, мать скоро привыкает быть точной. Так истерический субъект дрессирует окружающих и создает при помощи болезни свое господство. Это не просто притворство и обман. У истериков болезненные симптомы легко возникают под влиянием эмоционально насыщенных представлений.

 

Гордость и тщеславие могут сочетаться и субъективно неотличимо смешиваться с самыми различными другими чувствами. Успехи у противоположного пола делаются предметом гордости и тщеславия. Тщеславие может сказываться в выборе объекта любви. В чувстве ревности, в конфликте и травмах на сексуальной почве чувства обиды, уязвленной гордости и тщеславия играют большую роль.

 

Тщеславие сказывается в выборе профессии, в постановке жизненных целей и т. д. Неудача врага может восприниматься как личная удача. Человек, который стремится всех обогнать, быть выше других, рад не только неудаче личного врага, но у него легко возникает злорадство вообще при неудаче других и зависть при их удаче. Он всегда готов обесценить чужие успехи и достижения пристрастной критикой. Зависть не позволяет быть объективным. Есть люди, которые всех и всё критикуют. Ни в каких действиях других они не видят ничего хорошего и подмечают всякую чужую ошибку. Они пересуживают и хулят всех и вся и проявляют при этом остроумие и большую находчивость. Для тщеславного человека признать свои ошибки равносильно личному ущербу.

 

А. Шопенгауэр отмечал, что «…искусство подавления заслуг посредством коварного замалчивания и их игнорирования, чтобы в пользу дурного скрыть от публики хорошее, уже практиковалось голяками Сенекина века так же хорошо, как и нынешними, и что зависть замыкала рты как тем, так и другим» [13, с. 96].

 

И спорщики, и критики могут быть субъективно искренними. Они не сознают, что в стремлении развенчать других движущей силой является их стремление к превосходству, и субъективно сохраняют чувство правоты. Такая критика порождается внутренними свойствами самой критикующей личности. Она дает возможность считать себя умнее, способнее и выше критикуемого.

 

Тщеславный не только критикует определенных конкретных лиц, но часто вообще относится критически к людям, к «толпе», и судит о них свысока. А. Адлер приводит такой анекдот. – Женщина поскользнулась, входя на трамвай, упала в снег и не могла подняться. Много людей спешило мимо, и никто не помогал. Наконец кто-то подошел и поднял ее. В этот момент подскочил человек, который где-то скрывался. Он приветствовал спасителя словами: «Hаконец-то нашелся порядочный человек; пять минут я стою здесь и жду, поднимет ли кто-нибудь эту женщину. Вы первый». Человек сделал себя судьей над людьми. Он очевидно уже имеет низкую оценку людской сострадательности. Он ставит себя выше «толпы» и субъективно одержим социальным чувством, но у него не возникло естественное движение оказать помощь. Вместо того он занимался наблюдением, подтверждающим его низкое мнение о людях.

 

Тщеславное чувство превосходства над людьми находит разнообразнейшие проявления и может быть вкраплено в переживания в виде отдельных черточек. Неспособность самолюбивых людей признавать свои ошибки ведет к тому, что их ничему не учит опыт. Они всегда субъективно правы и считают, что виноваты другие лица или обстоятельства.

 

Самолюбивый неудачник жалуется на тяжесть жизни и считает, что пред ним виноваты, он стоял бы на первом месте, если бы родители дали иное воспитание, что он рос запущенным или, наоборот, его изнежили. Считает, что по существу он совсем неплох, что ему не дали ходу и т. д. Если у него есть какой-нибудь физический или иной недостаток, вина сваливается на него. Сваливать вину на людей или обстоятельства необходимо, чтобы не ронять себя в своих собственных глазах.

 

Алкоголик говорит, что он «всю жизнь испортил пьянством», что, если бы не пьянство, то «ему цены бы не было». Другие не лучше, а он только споткнулся вследствие рокового обстоятельства. Леность также годится для самооправдания, как и всякий другой недостаток, например, нервность и т. д. «Если бы у меня не было этого недостатка, я имел бы блестящий успех в жизни». Неудача, оказывается, не в личной малоценности, а переносится на объективные обстоятельства.

 

Человек жалуется, что ему ничего не удается, потому что его преследуют несчастья, видит в этом несправедливость судьбы и даже чувствуется оттенок гордости в том, что какая-то сила имеет в виду именно его.

 

Так, люди, не имеющие возможности удовлетворить свое тщеславное стремление стать выше других путем действительной победы в соревновании, идут в обход, маскируют свое тщеславие, прибегают к разного рода дешевым способам, чтобы хотя бы в своем субъективном сознании сохранить призрак превосходства, приукрасить себя в своих собственных глазах.

 

Для постороннего глаза может быть ясно, что вся эта игра человеческой психики шита белыми нитками, но это часто остается не обоснованным самим действующим лицом. Человек легко ошибается там, где он заинтересован в этом. Самолюбивый человек хочет видеть себя лучше, выше других, он не мирится с признанием своей даже относительной малоценности. Осознание своей ничтожности не умещается в его сознании. Его представления послушно идут в том направлении, куда их толкает чувство тщеславия; «возвышающий обман» дороже истин, не лестных для личного сознания. Еще Кант сказал, что наихудшее для человека есть падение в своих собственных глазах.

 

Самообман – один из самых распространенных видов жизненной лжи. Это своеобразная защитная реакция, позволяющая сохранить душевное спокойствие и чувство уверенности в себе. Развитие тщеславия, как и гордости, зависит от условий социального существования, от индивидуальных условий развития данного индивида. Его внешнее проявление и особенности субъективного преломления могут стоять в связи с интеллектуальным и моральным развитием данной личности. Оно находится в связи с рядом факторов и представляет реакцию столь же исторически изменчивую, как и гордость.

 

О лести

Неспособность самолюбивого человека критически оценить свою собственную личность обеспечивает успех лести. «Льстят, – по выражению Н. Г. Чернышевского, – затем, чтобы господствовать под видом покорности» [12, с. 90]. Чем более человек чуток к мнению других или чем чаще он слышал о себе нелестные отзывы, тем легче он поддается лести. Глупые люди не избалованы похвалами, и потому они обыкновенно очень к ним чувствительны. По американскому выражению: если дурака хвалят, то он лучше работает.

 

Каждый человек в какой-то мере самолюбив, каждому приятно то, что говорит о его ценности, что возвышает его в своих и чужих глазах. Тот, кто идет навстречу этой потребности, делается приятным, как человек, приносящий радость, в то время как неприятная «правда глаза колет». Ф. М. Достоевский пишет в «Преступлении и наказании» о том, что Свидригайлов «пустил в ход величайшее и незыблемое средство к покорению женского сердца, средство, которое никогда и никого не обманет и которое действует решительно на всех до единой, без всякого исключения. Это средство известное – лесть. Нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести. Если в прямодушии только одна сотая доля нотки фальшивая, то происходит тотчас диссонанс, а за ним – скандал. Если же в лести все до последней нотки фальшивые, то и тогда она приятна и слушается не без удовольствия; хотя бы и с грубым удовольствием, но все-таки с удовольствием. И как бы ни груба была лесть, в ней непременно, по крайней мере, половина кажется правдою. И это для всех развитий и всех слоев общества» [5, с. 366]. В этих словах циника, несмотря на все преувеличение, есть доля правды.

 

Лесть и интриги всегда были сильнейшими средствами в борьбе за милость коронованных и иных высоких особ. Лесть находила благодарную почву в самообольщении, связанном с большой властью.

 

Успех лести вырастает на почве тщеславия, и понятно, что тщеславные люди наиболее легко ей поддаются.

 

Обида

Когда задевается чувство собственного достоинства, когда человек сознает, что его унижают в его личном мнении или во мнении общества, возникает эмоция обиды. Ф. М. Достоевский писал в «Записках из мертвого дома»: «…вообще раздражает нижний чин всякая свысока небрежность, всякая брезгливость в обращении с ними. Иные думают, например, что если хорошо кормить, хорошо содержать арестанта, все исполнять по закону, так и дело с концом… Всякий, кто бы он ни был и как бы он ни был унижен, хоть и инстинктивно, хоть бессознательно, а все-таки требует уважения к своему человеческому достоинству… да человеческое обращение может очеловечить даже такого, на котором давно уже потускнел образ божий. С этими-то «несчастными» и надо обращаться наиболее по-человечески. Это спасение и радость их» [4, с. 91].

 

Когда задето самолюбие, является желание ответить оскорблением на оскорбление, унизить противника. Один арестант сказал Ф. М. Достоевскому: «Они злятся на вас за то, что вы дворянин и на них не похожи. Многие из них желали бы к вам придраться. Им бы очень хотелось вас оскорбить, унизить…» [4, с. 32]. В офицерской и дворянской среде прежде оскорбление вело к дуэли – оскорбление «смывалось кровью».

 

Оскорбление, обида вызывают острый аффект, который нередко ведет к ответному «оскорблению действием» или к более тяжкому преступлению. Но это действие не всегда следует тотчас за оскорблением. А. Ф. Кони на основании своего огромного судебного опыта пишет по этому поводу: «Обиженный иногда “выходит из себя” не тотчас после оскорбления, а спустя некоторое время, в течение которого обидчик успел уже спокойно обратиться к другому разговору или занятию. Внезапно прорывается в самой резкой форме протест против слов, движений, личности обидчика. Не следует думать, что человек, промолчавший первоначально и только через известный промежуток времени проявивший свое нетерпение криком, исступлением, ударами, мог в этот перерыв наблюдать и направлять на что-либо свое внимание. В такой момент он ничего не видит и не слышит. Он весь во власти охватившего его вихря внутренних вопросов: “Да как он смеет?! Да что же это такое, да неужели я это перенесу?”» [7, с. 340 – 341].

 

Обида может, конечно, не вызывать столь острой реакции. Может оставаться затаенной и постепенно изживаться или вести не к вспышке гнева, а к ряду обдуманных действий по типу гоголевского Ивана Ивановича, обидевшегося на слово «гусак», или к мести, которая может проявляться в разнообразных, иной раз хитрых, тонко обдуманных действиях. Поводы к обиде и ответы на нее бесчисленно разнообразны. Обиду переживает и ребенок, и взрослый, и глупый, и умный. Цицерон сказал: «Оскорбление причиняет боль, которую с трудом выносят мудрейшие и лучшие люди».

 

Гордый, тщеславный, самолюбивый человек и человек с повышенным чувством собственного достоинства, конечно, более обидчивы, у них имеется своего рода гиперестезия в этом отношении, они видят и подозревают обиду там, где и не предполагалось причинить ее. У отдельного индивида могут быть «пункты» обидчивости, особая обидчивость в каком-либо отношении. Такая «частная» обидчивость основывается на индивидуальных переживаниях, ее подготовивших.

 

Теория А. Адлера

Альфред Адлер, посвятивший многолетний труд изучению развития эмоций, формирующихся под воздействием буржуазной социальной среды, создал свою теорию их возникновения, которая вкратце сводится к следующему. Отдельные явления в душевной жизни человека нельзя рассматривать изолированно, как самостоятельные, замкнутые в себе части. Их можно понять только как части нераздельного целого, проводя линию через факты из отдельных пунктов жизни данного человека. С раннего детства у человека складывается одна линия направления его устремлений в жизни; рано ставится цель, которая определяет эту линию направления; цель установки взрослого идентична с детской установкой. Изменяется конкретизирование цели феноменологически, но не меняется стиль жизни; остаются та же цель, ритм, динамика жизни.

 

В детстве устанавливается шаблон, уяснив который, получают в руки систему, объясняющую как поведение человека в целом, так и поступки в отдельных случаях. Если, например, говорит А. Адлер, пациент оказывался боязливого характера, всегда был исполнен недоверия, стремился отделиться от окружающих, то обычно было легко доказать, что эти свойства были присущи ему на 3-м или 4-м году жизни, только в детски простом и ясном виде. Душевная жизнь человека рассматривается А. Адлером как комплекс приспособлений нападения и защиты. При этом все поведение человека определяется целью – достичь превосходства, могущества, одоления других прямым или обходным путем. Постановка этой цели, этого идеала вызывается первыми столкновениями ребенка с трудностями жизни и сознанием своей слабости. Поставленная цель определяет установку в жизни. Уже у грудного ребенка, прожившего на свете несколько месяцев, говорит А. Адлер, можно установить, как он относится к жизни. Выявляется определенный тип, который в дальнейшем становится все яснее, причем сохраняется раз принятая линия поведения. Играют роль первые ощущения, на которые ребенок отвечает чувством удовольствия и неудовольствия. Уже на основании их начинает складываться у ребенка картина мира и установка к нему. Трудности и ограничения, с которыми сталкивается ребенок, по Адлеру, ведут к тому, что ни один ребенок не вырастает без стремления к утверждению своего значения и превосходства. Это стремление к превосходству возникает из чувства собственной малоценности. Ребенок стремится освободиться от низкой самооценки, сквитать ее. Отсюда возникает борьба за самоутверждение.

 

У здоровых детей чувство малоценности вытекает из нормальной детской беспомощности и слабости и возникающего вследствие этого чувства неуверенности и опасности.

 

Стремление к превосходству патологически обостряется вследствие врожденной органической малоценности, конституциональных заболеваний детского возраста, с которыми связаны боль, страх смерти, выраженная слабость, а также вследствие замедленного телесного и психического развития, неуклюжести, безобразия, уродства, недоразвитости органов чувств и всяких других недостатков. Ребенок с патологическим предрасположением стремится к поставленной им чрезмерной цели с неудержимой бурностью, которая становится постоянным ритмом его жизни. Из этих всегда подшпоренных ритмов вытекают великие действия личностей, сверхкомпенсация которых удалась, а чаще возникают жалкие проявления невроза или психоза. Ребенок идет к своей цели или прямо и открыто, развивает агрессивный мужественный характер, или, если он встречает на своем пути большую силу противодействия и не может достигнуть цели превосходства по прямой линии, будет пытаться достичь ее обходным путем, хитростью, и на этом обходном пути вырабатывает определенные черты характера. Цель остается та же, но развивается другой тип ребенка: робкий, трусливый, который не смотрит в глаза и не говорит правду.

 

Оба типа защитных реакций не являются врожденными, а развиваются под влиянием внешних воздействий. Иллюстрацией может служить реакция детей на их телесные дефекты. Ребенка, испытывающего затруднения в движениях, привлекают профессии, связанные с быстрым движением. Он мечтает быть кучером, шофером. В нем живет страсть уйти от трудностей, доставшихся ему в удел, освободиться от чувства малоценности, отсталости по сравнению с другими. Это чувство вообще легко возникает у детей, которые развиваются медленно и болезненно. Дети, страдающие дефектами слуха, обнаруживают интерес и преимущественную любовь к музыке, делаются музыкальны. Примером является Бетховен. Косноязычный Демосфен упорно стремится стать оратором и т. д.

 

Из пониженной самооценки следует ответ, который ребенок даст на проблему жизни. Создается детский шаблон, определяется направление линии жизни к превосходству. Детский шаблон можно найти в дальнейшей жизни. Человек идет прямо или обходным путем, прибегая к маскировке, все к той же цели. Он не может освободиться от жала, вонзившегося в него в раннем детстве. В своем стремлении к удовлетворению своих влечений и защите своих интересов индивид не только ищет компенсации своего чувства малоценности, так сказать, нормального коэффициента обеспечения, но стремится к перестраховке, к удовлетворению сверх меры, которая необходима для обеспечения его спокойного развития; появляется стремление к сверхкомпенсации. К субъективно созданной, непомерно высокой цели, как к твердо стоящей точке, направляются все творческие силы личности. Эта точка определяет линию, по которой движется жизнь, и над этой линией движения надстраивается вся душевная структура. Все желания, весь круг мыслей, интересы, течение ассоциаций, надежды, ожидания, опасения и воля идут по рельсам, определяемым этой точкой. Создавшаяся установка оказывает влияние на выбор профессии, на отношение к людям и т. д. и т. д. Линию, по которой движется жизнь индивида, можно проследить до ее истока во время первоначального осознания «эго». Там проявляется она в самой ранней установке человека, в первом противодействии внешнему миру. Ребенок создает свой жизненный план, которому он следует сознательно или бессознательно. Его движущие силы вытекают из этого одного источника, и всю жизнь человека А. Адлер рассматривает как направленную к единой цели.

 

В стремлении к могуществу ребенок сначала берет примером образ отца или матери. Он стремится возвыситься из своего положения робости и неуверенности в ранг всемогущего отца. Не только дети с органической малоценностью, но и нормальные дети хотят быть большими, сильными, властвовать, как отец. Их поведение, телесная и душевная поза во всякий момент направлены к этой цели. Можно видеть имитирующую отца мимику, имитирующий психический жест. Пример отца становится указателем цели.

 

По А. Адлеру, каждый конституционально малоценный мальчик чувствует себя превращенным в девочку. Если у ребенка возникает сомнение в своей мужественности, то он выбирает такую цель, которая обещает ему господство над всеми мужчинами, и он всегда будет выказывать склонность к демонстрации своего превосходства над женщинами, будет обесценивать и унижать женский пол. Среди этих лиц находится много таких, которые испытали пренебрежение со стороны матери.

 

Человек, создавший себе такую твердую точку, принимает ее в качестве отправного пункта, хотя при более близком рассмотрении должно убедиться, что такой твердой точки нет. Эта твердая точка – руководящий идеал личности, хотя он и нереален, имеет величайшее значение для всей жизни и всего психического развития. Свойства человека, по А. Адлеру, развиваются из прирожденных потенций под влиянием постановки цели.

 

В качестве примера, иллюстрирующего связь реакций взрослого с переживаниями раннего детства, можно привести такой случай, описанный А. Адлером. Тридцатилетний человек, энергичный, достигший уважения и успехов в жизни, является к врачу в состоянии крайней депрессии и жалуется на неохоту к труду и нежелание жить. Ему предстоит обручение, но он смотрит на будущее с недоверием. Его мучит ревность и опасение, что помолвка расстроится. Приводимые им доказательства неубедительны. Девушку нельзя ни в чем упрекнуть. Можно подозревать, что он один из тех многих людей, которые, имея с кем-либо дело и чувствуя симпатию к нему, одновременно занимают наступательную позицию и, будучи полны недоверия, разрушают то, что хотят строить.

 

Его первое детское воспоминание было следующее. Он со своей матерью и младшим братом был на ярмарке. В толкотне мать его, старшего, взяла на руки. Заметив свою ошибку, она снова поставила его на землю и взяла другого, а он, огорченный, бежал около нее. Тогда ему было 4 года. Автор подметил, что при передаче этого воспоминания звучали те же струны, как и при описании своего страдания в настоящем. Пациент уверен, что не получит предпочтения, и не может перенести мысль, что ему будет предпочтен другой. Когда при психоанализе его внимание обращается на корни его нынешнего состояния, он изумляется и тотчас же признает связь этих давних событий со всем своим жизненным стилем.

 

Стремление к превосходству в условиях буржуазного общества ведет к тому, что человек вступает в конкуренцию с другими членами общества и, естественно, видит все в этой перспективе. Стремящийся к превосходству в этих условиях старается провести свой руководящий принцип силой или хитростью и коварством. У него развивается гордость и высокомерие, тщеславие, честолюбие, зависть, недоверие, подозрительность, словом – враждебная установка к людям, замкнутость, сухость, отсутствие теплоты в человеческих отношениях. Он склонен легко относиться к страданиям других и проходить мимо них. Такие люди – плохие партнеры в социальной игре. Про них говорят, что у них плохой характер. Люди c сильным стремлением к превосходству портят жизнь другим и себе. Их собственная жизнь наполнена теневыми сторонами. Они переоценивают всякий пустяк, затрагивающий их болезненный пункт. Все отношения к людям они воспринимают с точки зрения своего превосходства или поражения и отравляют себе все радости жизни.

 

У тех, кто не надеется достичь превосходства, идя по прямому пути, развивается чрезмерная осторожность, боязливость; они прибегают к разного рода уловкам, чтобы создать себе субъективное чувство превосходства; при резком обострении стремления у них развиваются странности, чудачества, неврозы (навязчивые проявления, фобии и проч.), и дело доходит до психозов.

 

Знание человека, по А. Адлеру, может быть получено путем выяснения роли, которую играют в его психике чувство малоценности и стремление к превосходству, диктующее его поведение. Выяснение больному линии его жизни и роли в ней бессознательного стремления к могуществу вызывает распад искусственно созданной психической конструкции и тем открывает возможность к положительному участию в социальной жизни.

 

Явления душевной жизни могут быть понятны, лишь если их рассматривать как части единого целого, направленные к единой поставленной цели. Для этого надо вскрыть и сделать ясной линию движения и цель, к которой оно направлено.

 

Проникновение в психику человека достигается тем, что проявления его установок в разные моменты жизни соединяют одной линией. При этом возникает впечатление единого направления. Таким образом, получают в руки систему, которая показывает, что детский шаблон вновь сказывается в дальнейшей жизни. Установление линии движения делается на основании запечатлевшихся у пациента воспоминаний об отдельных симптомах и фантазиях.

 

Чрезмерная цель не может вместиться в сознании. Она несовместима с логическим мышлением. Осознание чрезмерности цели нарушило бы единство личности. Вследствие этого психика принуждается к искусственным приемам и уловкам для завуалирования цели. Одним из приемов, при помощи которых психика скрывает цель, является перемещение ее в бессознательное или выдвигание замещающей цели. Нервный пациент не видит, что сохранившиеся воспоминания, фантазии или отдельные реакции указывают на нечто более важное, чем ему кажется.

 

Стремление к фиктивной цели порождает единство личности и господствует над сознательным и бессознательным. Руководящая фикция, или твердая точка, принадлежит бессознательному. Введение в сферу сознания этой чрезмерной фиктивной цели делает невозможным действия в направлении невротической линии, так как эта цель до абсурдности не соответствует условиям реальной жизни. На этом основана психотерапия по А. Адлеру. Заставляя пациента осознать идею величия, психотерапевт при помощи критики делает невозможным влияние фикции на действия больного.

 

Невротический план жизни может отчасти входить в сознание, если может привести к возвеличиванию личности. Это наблюдается особенно в психозе. Но полное осознание фиктивного плана жизни вызывает его разрушение. Только бессознательность руководящей идеи делает возможным существование невротической системы.

 

Всякий сознательный психический акт, правильно понятый, указывает на бессознательную фиктивную цель как на бессознательный стимул. Бессознательная руководящая линия ведет к находящемуся в бессознательном идеалу личности.

 

Толкование сновидений служит для А. Адлера важнейшим методом выяснения фиктивной цели. Цель снотолкования – показать пациенту то, что изобличает его как организатора своей болезни. Сновидение, говорит А. Адлер, – не случайное явление. Оно свидетельствует о желаниях, ожиданиях и опасениях. Если для бодрствующего мышления, подготавливающего действие, необходима понятность, то понятность излишня во сне, который можно сравнить с дымом от огня, указывающим только, куда дует ветер, – говорит А. Адлер. Узнав у видевшего сон, что обозначают для него отдельные части сновидения, можно получить впечатление, что позади сновидения действовали силы, которые стремились в одном направлении. С помощью анализа сновидений, говорит А. Адлер, обнаруживается план жизни, согласно которому человек стремится получить господство над трудностями жизни и своей неуверенностью. Выясняются также окольные пути, по которым идет пациент, чтобы избежать поражения и достичь чувства уверенности в себе.

 

Значительный интерес представляют взгляды А.Адлера на воспитание, связанные с его общей концепцией, и поэтому они приводятся дальше вкратце.

 

Взгляды А. Адлера на воспитание

В раннем детстве мы видим проявления эгоизма. Уже во вторую половину первого года ребенок хватает все предметы и не очень-то легко согласен их отдавать. Маленькие дети не могут играть со сверстниками, так как не считаются с интересами партнера, вследствие чего беспрерывно возникают конфликты. Семья способна развить социальное чувство, но в буржуазной семье слишком большую роль играет семейный эгоизм. Ребенка или слишком балуют, прививают ему мнение, что он выше, лучше других, или, наоборот, к нему предъявляют много требований. На ребенка действует сама организация семьи, основанная на отцовском авторитете, которым ребенку дается пример стремления к могуществу. Ребенок хочет достичь того же уважения, послушания и подчинения, которые он наблюдает по отношению к сильнейшему лицу в среде семьи. Если он наталкивается на непререкаемость авторитета родителей, то приходит к занятию антагонистического положения к ним.

 

Родители желают, чтобы ребенок в будущем занял высокое положение в обществе, на каждом шагу дается высокая оценка всякого рода материальных успехов. Ребенка с детства подшпоривают к достижению успехов в предстоящей жизненной конкуренции. В семье, как и во всей культуре капиталистического общества, есть тенденция выдвигать на первый план стремление к тому, чтобы человек в обществе каким-нибудь образом превосходил других. Социальные чувства буржуазная семья способна развить лишь в очень узких пределах и в то же время подшпоривает тщеславие и стремление к превосходству, к возвышению над другими. Стремление к превосходству ведет к тому, что человек идет по пути культа силы собственной личности, действует не в интересах общества, а вопреки им, занимает враждебную установку по отношению к среде. Чрезмерное развитие честолюбия и тщеславия препятствует прогрессу индивида и развитию социальных чувств.

 

Главная задача воспитания, по А. Адлеру, – развитие в ребенке социального чувства, включение в жизнь общества как активного, полезного члена, содействующего налаживанию и успеху общей жизни, развитие лучшего в человеке: чувства сострадания, человечности, способности к любви, дружбе, товариществу, теплоты в отношении к людям, подчинение естественным и разумным требованиям человеческой совместной жизни. Следует показать все плохое и негодное в его (ребенка) поведении, портящее человеческие отношения, чтобы «у его честолюбия вырвать зубы антисоциального поведения».

 

Для жизни, согласованной с жизнью и интересами других, нужна известная уступчивость, приспособляемость, соблюдение правил в общей социальной игре.

 

Воспитание стремится помочь ребенку выйти из неуверенности в своих силах, наделить его необходимыми для жизни ловкостью, знанием, правильным пониманием прав других, интересом и симпатией к людям, необходимо создание для ребенка нового пути, на котором он мог бы освободиться от чувства неуверенности и малоценности.

 

Трудности воспитания связаны с тем, говорит А. Адлер, что: 1) стремление к личному могуществу возникает в том возрасте, когда с ребенком трудно объясниться; 2) дети не говорят открыто об их стремлении к могуществу, скрывают его под нежными чувствами, пускают его в ход тайным образом, стыдливо избегают быть уличенными в нем; 3) большие трудности создаются детским негативизмом – желанием во что бы то ни стало действовать по-своему – до катания с ревом по полу включительно. С возрастом негативизм сглаживается.

 

Там, где на каждом шагу прибегают к авторитету, где ребенку приходится много и безапелляционно подчиняться, где ребенок видит только черствое отношение, возникает чувство протеста и негативизм укрепляется.

 

У детей тщеславие не дает развиться и уничтожает здоровую гордость ребенка, побуждающую его презирать неправдивость, ложь, все обманные, некрасивые окольные пути. Все это входит в арсенал его защитных средств. Тщеславный делается скрытным, он не смеет никогда выказать слабости, не позволяет себе ни с кем быть откровенным, с ним очень трудно установить контакт: прямое, честное самосознание для него в высокой степени затруднено; он всегда прав в своих глазах – другие не правы. Ослепление – одно из самых гибельных действий самолюбия.

 

Нельзя рассчитывать, что жизнь исправит тщеславного человека. Он всегда будет иметь чувство, что виноваты другие, виновато стечение обстоятельств, что в данной ситуации иначе и быть не могло. Таких, которые, ошибаясь в жизни, размышляют о своих ошибках, находят и исправляют их, находится очень мало.

 

Жизнь – плохой воспитатель, говорит А. Адлер: она не увещевает, не учит и не имеет снисхождения, а заставляет провалиться тех, поведение которых не соответствует жизненным условиям. Придать правильное направление в жизни должно воспитание.

 

Большое значение А. Адлер придает положению, которое ребенок занимает в ряду братьев и сестер. Единственный ребенок полностью подвержен воспитательным воздействиям родителей, на нем безраздельно сосредоточено все внимание. Часто он оказывается изнежен, он не привыкает преодолевать трудности, так как они всегда заботливо устранялись с его пути. Он всегда ожидает, что ему кто-нибудь укажет путь. Он всегда ищет себе опоры. Такие дети при всякой самостоятельной деятельности будут иметь трудности и будут негодны для жизни. Находясь в центре внимания, они легко получают чувство, что их особа имеет чрезвычайное значение. Некоторые оказываются в такой степени избалованы, что делаются годны лишь для жизни паразита: они только наслаждаются, тогда как другие должны для них обо всем заботиться. Если родители чересчур осторожны, боятся трудностей жизни, то внушают ребенку свои опасения перед жизнью, побуждают его смотреть на мир, как враждебный себе. Ребенок вырастает в вечной боязни трудностей и все-таки не опытным, без подготовки, так как его угощали в жизни только приятным.

 

В ситуации единственного ребенка неправильную установку А. Адлер считает почти неизбежной, но если родители знают, в чем опасность, то имеют возможность многому помешать. Первый ребенок, самый старший, получает свои характерные черты. У него более выгодное положение для развития душевной жизни. От старшего ожидают столько силы и ума, что делают его помощником и надзирающим. То, что он постоянно облекается доверием, вызывает у него настроение, формулирующееся так: ты больше, сильнее и старше, ты должен быть таким же умным, как старшие и т. п. Если развитие в этом направлении идет беспрепятственно, то у старшего развиваются черты, которые его характеризуют как охранителя порядка, в нем развиваются некоторые черты консервативности. Он приобретает высокую оценку власти. Для старшего власть – нечто само собой понятное, то, к чему следует стремиться.

 

Рожденные вторыми получают стремление к власти, могуществу со своим особым оттенком. Впереди их кто-то есть, кого они ощущают в качестве сильного стимула. Если у них есть силы, и они могут начать борьбу за соревнование, то будут с большой энергией пробиваться вперед. Стремясь к первенству, они начинают бег взапуски, который придает форму их жизни, тогда как первенцы чувствуют себя сравнительно уверенными, пока второй не угрожает сесть им на голову. В качестве примера А. Адлер приводит библейскую легенду об Исаве и Якове (Яков стремился получить права первородства и достал их хитростью: купил их у голодного Исава за чечевичную похлебку).

 

Младший в семье растет в иной атмосфере, чем другие братья и сестры, уже более взрослые и самостоятельные, в то время как младший – самый маленький, наиболее нуждающийся во внимании. Поэтому он вырастает в более теплой атмосфере. Но подобная ситуация – всегда считаться самым маленьким, на которого ни в чем нельзя полагаться, которому ничего нельзя доверить, не может быть приятна младшему. Это так его раздражает, что он большей частью стремится к тому, чтобы показать, что он все может. У него возникает стремление к могуществу, стремление превзойти всех.

 

В результате могут получиться два типа. Если такой ребенок достаточно силен, то он делается «скороходом», обгоняющим других. Бег на соревнование будет сказываться во всем его поведении, большей частью в мелочах, не бросающихся в глаза тем, кому неясны психологические связи его душевной жизни. Эти дети стремятся стать во главе группы. Они не переносят, если кто-нибудь стал впереди них. Среди этого типа младших есть такие, которые сделаются спасителями семьи.

 

Другой тип развивается, когда этот «скороход» натыкается на препятствия, которые он не может преодолеть. Он теряет дух и становится злобным трусом. Он остается не менее честолюбивым, но честолюбие его побуждает отступать перед опасностью, он избегает пробы своих сил. Такой всегда будет позади, всякая задача кажется ему велика, он ни на что не отважится, будет бездельничать, но на все у него будут свои объяснения.

 

Если А. Адлер и делает некоторые оговорки, но, в общем, положению ребенка в буржуазной семье среди братьев и сестер он придает решающее значение, считая, что положение ребенка (в семье) формирует и окрашивает все, что он получает в жизни [14].

 

Если ребенок успешно справляется со школьными заданиями, он стремится быть первым. Он учится не из интереса к предмету, а стремится к превосходству.

 

«Любимцы» жаждут внимания. Если учитель занимается с другими детьми, – у любимцев разочарованные и даже гневные лица. Они не выносят, чтобы на них менее обращали внимания. Учитель, задав вопрос классу, видит, как дети стремятся ответить, и большинство, почти все дети, главное значение придают не тому, чтобы правильно ответить, но чтобы выступить, чтобы показать учителю, что они могут. Многие из таких детей слушают ответ других очень неохотно, часто хотят ответить лучше. Иные даже затыкают уши, когда отвечают другие. Их школьные успехи – средство достижения цели превосходства.

 

Опрос родителей показал, что и дома у этих детей наблюдается ряд действий, которые родители считают просто ребяческими, но которые характерны для установки ребенка. Например, одна девочка ведет себя крайне по-мальчишески. Оказывается, что мать горда этим, но признает, что охотнее имела бы мальчика! Девочка охотно играет взрослую, много вмешивается в разговоры взрослых. Она не любит, чтобы с ней обращались как с «маленькой», но родители, тем не менее, именно так с ней и обращаются. Малышка стремится добиться признания у родителей и в школе. Здесь она не довольствуется тем, чтобы поднятием руки привлечь к себе внимание, но даже выбегает из-за парты или выпаливает ответ раньше других.

 

Такой тип образцового ребенка учится не из интереса и не из понимания значения образования для жизни, а из-за того, чтобы получить удовлетворение своему самолюбию и тщеславию в похвалах родителей и учителей. Он не обещает развиться в хорошего гражданина. Быть первым и вести себя всегда как конкурент – это еще не большая благодать. «В жизни дело не в том, чтобы быть первым, – говорит А. Адлер, – лучше несколько преувеличить и сказать: нам не нужны первые. Нас собственно тошнит от них». Условия буржуазной жизни неизбежно порождают такой тип «первых», от которых «тошнит».

 

Неуспешность в школьных занятиях может породить два типа: 1) идущих по пути борьбы со школой и 2) робких.

 

Если с болезненным самолюбием ребенок соединяет отсутствие терпения, то успешность работы становится невозможной. Плохой результат получается, если учитель, заметив честолюбие и нетерпение ребенка, отнесется к нему придирчиво, применяя насмешки, наказания. Возмущение против претерпеваемого и угрожающего в дальнейшем унижения вызывает воинственную установку, и ребенок вступает на ребяческие, враждебные общественные пути, начинает искать игрушечного, иллюзорного удовлетворения.

 

Самолюбивые дети, потерпев неудачу, отказываются участвовать в соревновании, стремятся «показать себя» иначе и идут путем, который, как им кажется, скорее приведет их к цели превосходства. Такие дети уже в первые недели и месяцы склонны обходить и избегать школы как место их будущего поражения. А. Адлер приводит такой пример. Юноша, единственный сын, привык, чтобы о нем заботились. До школы он уже рисовал. После поступления в школу учитель и родители стали принуждать его читать и писать. Это его не интересовало, и поэтому успехи его оказались малыми, и ему пришлось отказаться от любимого занятия, а усиленно читать и писать. Скоро появились и первые поражения. Сначала он не получил «хорошо», как другие, выше которых он себя считал, а затем последовали и плохие оценки. Скоро он перестал работать и первый год в школе закончил с плохим табелем. Недостаток интереса ко всему, что касалось школы, побудил его вновь обратиться к рисункам. Ему это запретили. Тогда он стал ходить гулять, и это ему всегда позволялось. Среди детей он достиг уважения. Он мог делать многое и иное, чем образцовые ученики. Он даже пил чернила, корчил рожи, как ни один ученик в классе. Это чрезвычайно поднимало его во мнении школьных товарищей. Он рассказывал, как стрелять, ловить и выкармливать птиц, он мог повисать на автомобиле и гулять по садовым заборам. Последние штуки образцовыми учениками воспринимались с содроганием, но только в присутствии учителя и не иначе. Ребенок достиг, чего хотел: он обратил на себя внимание, но привлечь его к работе, к учению было никак невозможно. Нужно было, говорит А. Адлер, медленно идти к тому, чтобы его ободрить и наверстать все, что было пропущено в течение года.

 

Школьный тип «робких» (schüchtern) составляют дети, чувствующие себя в новом положении слабыми, неуверенными. Школьный тип «робких» оказывается по расспросам родителей дома далеко не таким. Дома они не только не робки, но играют роль маленьких «домашних тиранов», которые сумели поставить себе на службу всю семью. Приходя в школу, они стараются изо всех сил и здесь завоевать такое же положение, но при первой же работе они оказываются неуверенными в себе, они падки до легкой победы, но перед работой медлят, всегда боятся поражения.

 

Задача учителя при этом состоит в том, чтобы ободрить робких учеников, воспитать у них уважение к себе. Если это произойдет, то у них появится желание показать, что они также не последние. Поведение их невероятно меняется. Нельзя надивиться, видя, как исчезают робкие боязливые взгляды, как блестят глаза лихорадочно работающих малышей. Не только у детей, но и вообще в жизни мы видим, что робость может сочетаться с безоглядной смелостью.

 

Критические замечания к теории А. Адлера

Можно провести аналогию между теориями А. Адлера и З. Фрейда: по З. Фрейду, движущей силой психики является либидо; по Адлеру – стремление к превосходству, вытекающее из чувства самосохранения. З. Фрейд говорит о сексуальной природе неврозов, А. Адлер выводил их из стремления к непомерно большой цели – фикции. По З. Фрейду, невротик находится под влиянием инфантильных вытесненных желаний; по А. Адлеру, стремление к превосходству возникает в грудном возрасте и фиксируется на всю жизнь, оставаясь вне сферы сознания. Оба автора вели психоанализ, в котором важнейшее место занимало толкование сновидений, а метод их лечения заключался в выведении фактов, кроющихся в подсознании больного, в сферу сознания (на сопротивление при лечении А. Адлер смотрит как на негативистически враждебную установку).

 

Тот и другой автор исследуемому ими фактору придавали универсальное значение для психики. Пансексуализму З. Фрейда соответствовало признание А. Адлером почти столь же всеобщего, огромного влияния на психику и все поведение людей чувства малоценности и вытекающего из последнего стремления к сверхкомпенсации. Из людей всех темпераментов лишь сангвиников А. Адлер считает здоровыми людьми с той оговоркой, что чистые темпераменты – редкость. Оба исследователя сходны по типу своих заключений. Исходя из наблюдавшихся фактов, каждый из них создал свою догму, после чего к фактам подходил с точки зрения созданной догмы, подгонял их под свою теорию и «счастливо находил то, что он прежде запрятал».

 

И З. Фрейд, и А. Адлер установили каждый в своей области ряд интересных и важных фактов, но с толкованием этих фактов часто нельзя согласиться. Тот и другой недооценивали значение социальных влияний. Наблюдая больных из определенной социальной среды в определенный исторический отрезок времени, они толковали их реакции как свойственные людям вообще. А. Адлер более считался с влиянием социального фактора. Он говорит о нарушении взаимоотношений в современном буржуазном обществе, о ненормальности отношений родителей и детей, учителей и учени ков, мужчин и женщин, порождающих разброд и общую нервность.

 

Стремление к личному могуществу он называет наиболее выдающимся злом современного буржуазного общества. Влиянием положения ребенка в семье он объяснял склад характера единственного ребенка, а также первого, второго и последнего. Он придавал значение воспитанию и, следовательно, признавал влияние социальных факторов. Но в то же время начало «направляющей линии» он искал в грудном возрасте и считал, что там находятся переживания, определяющие весь план жизни, а жизненные условия лишь формируют и укрепляют возникшее в раннем детстве стремление к превосходству. В конечном счете, он придавал главное значение врожденным зачаткам, что не соответствует фактам, им же приводимым.

 

Имеется двойственность в его взглядах. Свои наблюдения над лицами из буржуазной среды он переносил на всех людей современного ему общества, но нельзя, конечно, уравнивать положение детей в разных классах буржуазного общества. Одни растут при удовлетворении всех потребностей избалованными, для них открываются широкие возможности в жизни; при этом и семья, и школа, и вся окружающая среда подшпоривают их к постановке цели превосходства, к созданию фикции; другие вырастают в нужде, перенося всякие ограничения, без надежды на блестящее будущее. Гордость и тщеславие не имеют у последних такой базы для развития и не играют такой большой роли в их жизни, как в кругу людей, которых наблюдал А. Адлер. Односторонность наблюдаемого материала ведет к односторонности выводов.

 

Наибольшее значение А. Адлер придавал сознанию органической малоценности. Нельзя отрицать, что чувство малоценности в связи с индивидуальными психическими особенностями может вызвать у отдельных лиц стремление к сверхкомпенсации. Но далеко не все глухие идут в музыкальную школу и далеко не все косноязычные стремятся стать демосфенами. На основании сказанного раньше о влиянии социальных условий на развитие гордости и тщеславия главной движущей силой в стремлении к могуществу надо считать социальные условия.

 

Стремление к превосходству у А. Адлера получает значение универсального фактора, которым объясняется все. Этим путем он объясняет возникновение холерического, меланхолического и флегматического темпераментов: «Темпераментом человек защищается от неприятностей и ранений личного чувства». Объяснения при этом даются им просто и легко. При недостаточности щитовидной железы человеку суждено трудное положение в жизни, и он стремится сквитать это посредством искусственного психического приема, каковым является флегма. При этом А. Адлер проходит не замечая мимо того факта, что психический темп человека при недостаточной деятельности щитовидной железы меняется от лечения тиреоидином, – следовательно, он обусловлен гормонально, а если психическая реакция и играет какую-то роль, то уже как вторичная реакция.

 

Возникновение печали А. Адлер объясняет так: «Печальный стремится к чувству возвышения и удовлетворения. Возвышение для печалящегося дается установкой окружающих. Известно, что люди в печали часто находят облегчение в том, что кто-нибудь ставит себя к их услугам, выражает сострадание, поддерживает, что-то им дает, обещает и т. д. Печаль подобна аргументу, который должен быть для другого обязывающим, непреодолимым, которому он должен подчиняться». При таком описании возникает образ буржуазной дамы, требующей сочувствия. Нечего и говорить, что не всякая печаль появляется и протекает по типу такой дамской печали. Столь же мало обосновано то, что мальчик вследствие чувства малоценности считает себя девочкой (о чем говорилось выше) и т. д.

 

Движущую силу, вызывающую неврозы и психозы, А. Адлер видит в стремлении к сверхкомпенсации и в постановке цели, совершенно не соответствующей силам и возможностям данного лица. Не буду входить в подробный обзор взглядов А. Адлера в области неврологии и психиатрии. Скажу только, что в некоторых отдельных случаях возможно толковать симптоматику неврозов с точки зрения А. Адлера так же, как в других случаях их можно толковать с точки зрения З. Фрейда, но ни та, ни другая теория не имеют исключительного значения и не охватывают всех случаев. И страх, и нужда, и тяжелое жизненное положение, и т. д. также могут стать причиной возникновения неврозов. Что касается трактовки психозов с точки зрения А. Адлера, то она является слишком шаткой и, идя по этому пути, нет никаких шансов выяснить сущность психозов.

 

Недостатки теории А. Адлера, как и теории З. Фрейда, заключаются в их односторонности, в чрезмерном преувеличении роли изучавшихся ими факторов в психике, в придаче им универсального значения, а также нередко – в подходе к фактам с предвзятой точки зрения, в подгонке фактов к теории.

 

Значение работ А. Адлера состоит в том, что, сосредоточив внимание и потратив огромный труд на изучение эмоций, связанных со становлением личности в социальной среде, он дал ряд ценных наблюдений. Неоспоримо, что эмоции эти имеют большое значение в жизни человека. В отдельных классах общества в разные исторические отрезки времени они могут быть развиты то больше, то меньше. Они могут носить резко антисоциальный характер, но могут терять антисоциальную направленность и получать большое положительное социальное значение.

 

2. Об эмоциях, связанных со становлением в среде социалистического общества

Выше уже говорилось, что развитие гордости, честолюбия, тщеславия и пр. на основе узкого эгоизма вытекает из социальных исторических условий, в которых протекает жизнь человека; что эти чувства получают пышное развитие в среде феодальной аристократии, в буржуазных слоях капиталистического общества, при общественных отношениях, построенных на борьбе антагонистических индивидуальных интересов.

 

Здесь в командующих и владеющих классах самолюбие, честолюбие и тщеславие неизбежно заостряются в силу структуры общества и побуждают устремляться на борьбу за власть, за богатство, за возвышение, идущие в ущерб другим. На почве узкоэгоистического характера стремлений возникает и развивается ряд антисоциальных чувств: ненависть к конкурентам, зависть, злорадство. Логика совместной жизни ведет самолюбивого и тщеславного человека к ряду столкновений с теми, интересы которых им затрагиваются. Вынуждая своей боевой установкой у других необходимость обороняться, он натыкается на противодействие, получает контрудары. Никто не отдает свою позицию без боя. Уже один вид гордого, надутого человека может вызывать враждебное чувство, и на претензию на превосходство противники отвечают насмешкой или реакцией более резкой.

 

Стремление к превосходству и тщеславие имеют своим последствием не только ущерб для других и придают неприятный и тяжелый характер людским отношениям, но приносят вред и самим носителям этих чувств. Стремление к превосходству ведет к потере теплоты и искренности в отношении к людям. Сухой эгоист попадает в состояние изолированности, лишается ряда положительных социальных чувств. Беспрерывная борьба создает ряд трудностей. Жизнь проходит в состоянии постоянного напряжения и раздражения. Каждая ситуация переоценивается, пустяк возвышается во что-то большое, имеющее первостепенное значение, как будто дело идет о счастье жизни во всем его значении.

 

Тщеславный человек постоянно находится под опасением поражения. Если он, по его мнению, достиг возвышения над другими, то всегда найдутся люди, которые будут у него оспаривать первенство. Стремление стать выше других и тщеславие ненасытны. Как только тщеславный человек достиг цели, которая его манила, которой он добивался изо всех сил, так тотчас начинается погоня за новой целью. Повторяется в различных выражениях «Сказка о рыбаке и рыбке». Оценивая все с точки зрения тщеславия, самолюбивый человек неправильно оценивает самого себя и свои способности; воспринимает вещи в ложном аспекте; создает неправильную ориентировку в жизни, ставит цели, не соответствующие его способностям и т. п. Таковы результаты, которые приносят гордость и тщеславие при их крайнем заострении в обществе, в котором господствует борьба индивидуалистических интересов.

 

И в буржуазном обществе человек может гордиться не только знатностью, властью и богатством, но и тем, что принес пользу людям: спас погибающего, пожертвовал собой для семьи, государства, человечества, сделал открытия или изобретения, поднимающие общество на высшую ступень культуры. Такая гордость, конечно, встречает не отпор и не насмешку, как гордость и тщеславие, вытекающие из эгоизма, а признается законной. Но и в государстве, основанном на классовой эксплуатации, люди, считающие себя благодетелями человечества, очень часто не получают признания и в огромном большинстве случаев утешают себя иллюзией, так как результаты их творческой деятельности идут не на пользу всего человечества, а используются господствующим классом.

 

Ушли в прошлое образы дворянско-офицерской среды, описанные Л. Н. Толстым. Исчезла пришедшая на смену дворянству буржуазия. Русское общество прошло ряд этапов в своей жизни. Исчезли проявления гордости и тщеславия в тех формах, в каких они проявлялись в прошлом. Изменяются их проявления и в настоящее время; исчезают пережитки прошлого и крепнут и ширятся чувства, появившиеся на базе новой жизни общества. Каждый господствующий класс культивирует в своих членах путем создания общественного мнения, путем одобрения и похвалы или порицания те чувства и мнения, которые для этого класса кажутся необходимыми и полезными.

 

Социалистическое общество логически неизбежно должно развивать чувства, полезные для всего общества. Стремление к индивидуальному превосходству во вред другим, к личному благополучию за чужой счет, признаваемое в капиталистическом обществе законным, в нашем обществе должно считаться преступлением. Власть здесь – не средство классового господства в целях эксплуатации, а определяется задачами организации и охраны интересов трудящихся. Родовитость, власть, богатство уже не могут являться почвой, на которой вырастает гордость. Все виды деятельности получают оценку и похвалу или порицание, исходя из точки зрения пользы для общества.

 

В капиталистическом обществе имеет место соревнование в борьбе за получение высшей прибыли. В социалистическом обществе вместо соревнования эксплуататоров широкие массы трудящихся вступают в соревнование за построение новой жизни, за создание высшей культуры.

 

В. И. Ленин в статье «Как организовать соревнование» писал: «Социализм не только не угашает соревнования, а, напротив, впервые создает возможность применить его широко, действительно в массовом размере, втянуть действительно большинство трудящихся на арену такой работы, где они могут проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты, которых в народе – непочатый родник, и которые капитализм мял, давил, душил тысячами и миллионами» [8, с. 195].

 

Понятия «честь», «слава», «доблесть» и «геройство» в социалистическом обществе получают новую направленность и содержание. Они создают условия для возникновения на месте эгоистической гордости и тщеславия господствующих классов стремления к превосходству в социально полезной деятельности, чувство собственного достоинства и чувство благородной гордости своим вкладом в жизнь общества. Таковы тенденции в развитии этих чувств, которые приносит с собой структура социалистического общества.

 

Но этим мы, конечно, не хотим сказать, что в настоящее время уже полностью совершилась психологическая перестройка граждан нашей страны; что нет мелкого тщеславия, нелепой гордости, узкоэгоистического самолюбия, стремления к личному успеху в жизни за счет других и вопреки праву и справедливости. Пережитки прошлого еще живы и имеют реальное значение. Перестройка психики отстает от перестройки экономической базы, но структура социалистического общества побуждает и самолюбивого человека искать удовлетворение в социально полезной деятельности, порождает благородную гордость. Чувствам, порождавшимся борьбой за индивидуальные интересы, приходят на смену чувства, которые нужны для успеха социалистического общества, так как личные интересы в нем совпадают, сливаются с интересами социальными.

 

Официальная мораль капиталистического общества, мораль христианская, также формально прилагает к поведению человека идею социального чувства, проповедует любовь к ближнему, но реально в нем действуют другие нормы поведения, которые вытекают из экономической структуры общества. В обществе, построенном на эксплуатации, видимость социального чувства прикрывает тенденции, вытекающие из себялюбивых интересов, как вуаль, поднимание которой открывает истинные чувства.

 

Известная доля самолюбия и тщеславия есть у каждого, но степень развития этих чувств и их влияние на поведение у отдельных индивидов очень различны. Между гордыми и тщеславными людьми, у которых вопросы самолюбия играют важнейшую роль в жизни, и между робкими, приниженными и неуверенными в себе тянется непрерывная цепь промежуточных типов, у которых стремление к самовозвышению и превосходству над другими, вопросы самолюбия, гордость и тщеславие играют известную роль, но не являются главными факторами, определяющими линию их жизни. И такие промежуточные типы составляют большинство даже в капиталистическом обществе, где борьба за личное превосходство в ущерб другим содействует развитию этого рода чувств.

 

В обществе, основанном на равенстве прав и отсутствии эксплуатации, устраняется база для развития антисоциальных чувств и установок. Гордость, тщеславие и другие социальные чувства частью сходят на нет, частью старая форма заполняется новым содержанием. Они неизбежно должны терять антисоциальный характер.

 

Сказанное можно резюмировать так. Жизнь индивида в человеческом обществе и многообразные отношения, в которые он вступает с другими индивидами, вызывает ряд специфически человеческих эмоций, куда относятся и чувства, связанные с оценкой им себя по сравнению с другими индивидами, чувства, вытекающие из чисто бессознательного стремления поставить себя выше во мнении других и в своей самооценке. Сюда относятся чувства гордости, тщеславия и т. п. В наиболее элементарном виде гордость основана на превосходстве в силе («гордость победителя»), что отражается в соответствующей пантомимике. В классовом обществе эти чувства связаны с чувственной реакцией на свое более высокое положение в социальной иерархии.

 

Гордость, связанная с тем или иным реальным превосходством или преимуществом в социальной среде, носит в какой-то мере агрессивный характер. Стремление к превосходству у слабых, не могущих достичь реального превосходства, может направлять их на путь удовлетворения фиктивным превосходством. Такого рода удовлетворение носит характер защитной реакции слабой личности.

 

Гордость, тщеславие и т. п. развиваются пышным цветом в обществе, основанном на неравенстве при классовой его структуре. Эти чувства особенно культивировались в среде феодального дворянства. Чувство гордости в классовом обществе, отражая классовое неравенство и подавление господствующим классом других классов, носит антисоциальный характер.

 

В социалистическом обществе, основанном на равенстве прав и отсутствии классовой эксплуатации, устраняется база для развития антисоциальных чувств и установок. Гордость, тщеславие и другие чувства этого порядка частью сходят на нет, частью старая форма наполняется новым содержанием. Они неизбежно должны терять антисоциальный характер. Высокую оценку в глазах общества здесь получают лишь социально полезные действия. Предметом гордости становятся реальные заслуги перед всем обществом. Создаются условия для развития социально здоровой гордости.

 

Список литературы

1. Блейлер Э. Аффективность, внушаемость и паранойя. – Одесса, 1929. – 140 с.

2. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. – М: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1955. – 669 с.

3. Дарвин Ч. Выражение душевных волнений. – СПб.: Типография А. А. Проховщикова, 1896. – 222 с.

4. Достоевский Ф. М. Записки из мертвого дома // Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 4. – Л.: Наука, 1972. – С. 5 – 232.

5. Достоевский Ф. М. Преступление и наказание // Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 6. – Л.: Наука, 1973. – С. 5 – 421.

6. Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. 4. – М.: Первая государственная типография, 1918. – 480 с.

7. Кони А. Ф. На жизненном пути. Т. 1. – М.: Типография товарищества И. Д. Сытина, 1913. – 750 с.

8. Ленин В. И. Как организовать соревнование? // Полное собрание сочинений. Т. 35. – М.: Политиздат, 1974. – С. 195 – 205.

9. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Сочинения. Т. 3. – М.: Политиздат, 1955. – С. 7 – 544.

10. Толстой Л. Н. Севастопольские рассказы // Собрание сочинений в 20 томах. Т. 2. Повести и рассказы 1852 – 1856 гг. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – С. 87 – 207.

11. Толстой Л. Н. Рубка леса // Собрание сочинений в 20 томах. Т. 2. Повести и рассказы 1852 – 1856 гг. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – С. 51 – 86.

12. Чернышевский Н. Г. Что делать? // Полное собрание сочинений. Т. 11. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1949. – С. 5 – 336.

13. Шопенгауэр А. Афоризмы и максимы. – Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. – 288 с.

14. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig: Hirzel, 1931. – 230 С.

 

References

1. Bleuler E. Affectivity, Suggestivity and Paranoia [Affektivnost, vnushaemost i paranoyya]. Odessa, 1929, 140 p.

2. Dahl V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. Vol. 1 [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. T. 1]. Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo inostrannykh i natsionalnykh slovarey, 1955, 669 p.

3. Darwin Ch. The Expression of the Emotions in Man and Animals [Vyrazhenie dushevnykh volneniy]. Saint Petersburg, Tipografiya A. A. Prokhovschikova, 1896, 222 p.

4. Dostoevskiy F. M. The House of the Dead [Zapiski iz mertvogo doma] Polnoe sobranie sochineniy v tridtsati tomakh. T.4 (Complete Works in 30 Volumes. Vol. 4). Leningrad, Nauka, 1972, pp. 5 – 232.

5. Dostoevskiy F. M. Crime and Punishment [Prestuplenie i nakazanie] Polnoe sobranie sochineniy v tridtsati tomakh. T.6 (Complete Works in 30 Volumes. Vol. 6). Leningrad, Nauka, 1973, pp. 5 – 421.

6. Klyuchevskiy V. O. The Course of the Russian History. Vol. 4 [Kurs russkoy istorii. T. 4]. Moscow, Pervaya gosudarstvennaya tipografiya, 1918, 480 p.

7. Koni A. F. On Life’s Path. Vol. 1 [Na zhiznennom puti. T. 1]. Moscow, Tipografiya tovarischestva I. D. Sytina, 1913, 750 p.

8. Lenin V. I. How to Organize Competition? [Kak organizovat sorevnovanie?]. Polnoe sobranie sochineniy. T. 35 [Complete Works. Vol. 35]. Moscow, Politizdat, 1974, pp. 195 – 205.

9. Marx K., Engels F. The German Ideology [Nemetskaya ideologiya]. Sochineniya. T. 3 (Works. Vol. 3). Moscow, Politizdat, 1955, pp. 7 – 544.

10. Tolstoy L. N. Sevastopol Sketches [Sevastopolskie rasskazy]. Sobranie sochineniy v 20 tomakh. T. 2. Povesti i rasskazy 1852 – 1856 gg. (Complete Works in 20 Volumes. Vol. 2. Novels and Stories 1852 – 1856 yy.). Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1960, pp. 87 – 207.

11. Tolstoy L. N. The Wood-Felling [Rubka lesa]. Sobranie sochineniy v 20 tomakh. T. 2. Povesti i rasskazy 1852 – 1856 gg. (Complete Works in 20 Volumes. Vol. 2. Novels and Stories 1852 – 1856 yy.). Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1960, pp. 51 – 86.

12. Chernyshevskiy N. G. What Is to Be Done? [Chto delat?]. Polnoe sobranie sochineniy. T. 11 (Complete Works, Vol. 11). Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1949, pp. 5 – 336.

13. Schopenhauer A. Aphorisms and Maxims [Aforizmy i maksimy]. Leningrad, Izdatelstvo Leningradskogo universiteta, 1991, 288 p.

14. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig, 1931, 230 p.