Monthly Archives: сентября 2020

УДК 81’33

 

Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, грант № 17-29-09173 офи_м «Русский язык на рубеже радикальных исторических перемен: исследование языка и стиля предреволюционной, революционной и постреволюционной художественной прозы методами математической и компьютерной лингвистики (на материале русского рассказа)».

 

Скребцова Татьяна Георгиевна – Санкт-Петербургский государственный университет, кафедра математической лингвистики, доцент, кандидат филологических наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: t.skrebtsova@spbu.ru

SPIN: 1500-6308,

ORCID: 0000-0002-7825-1120,

Researcher ID: O-9659-2014

Авторское резюме

Состояние вопроса: Настоящая работа является частью комплексного исследования в рамках продолжающегося проекта «Корпус русских рассказов (1900–1930)». Проект включает создание электронного текстового корпуса, содержащего тысячи русских рассказов, написанных в первые три десятилетия XX века, и их дальнейший анализ с тематической, композиционной и лингвистической точек зрения. Выбор данного периода обусловлен тем, что в истории нашей страны он был отмечен бурными событиями, приведшими к радикальному изменению государственного строя и построению нового общества. Особый интерес представляет то, как эти изменения отразились в художественной литературе тех лет, как они повлияли на язык и стиль эпохи. Анализ материала показывает, что на протяжении указанного периода существенные изменения наблюдаются и в тематике, и в композиционном строении русского рассказа, и в его языке. Это обусловливает необходимость динамического подхода. В настоящей статье он применяется к анализу тематических особенностей русских рассказов (1900–1930).

Цель: Целью работы является обоснование научного подхода к понятию темы художественного произведения, формирование списка тем, характерных для рассказов указанного периода, приписывание соответствующих тем конкретным рассказам из выборки (тематическое аннотирование, или тематическая разметка) и количественный анализ динамики каждой темы по трем периодам (1900–1913; 1914–1922; 1923–1930).

Результаты: Тематическое содержание русских рассказов в мирные годы до Первой мировой войны, военно-революционную эпоху и период после окончания Гражданской войны сильно различается. Большинство тем показывает ярко выраженную динамику, обусловленную (прямо или опосредованно) характером общественно-политической ситуации. Перспективы дальнейшей работы по тематическому аннотированию Корпуса русских рассказов связаны с разработкой и апробацией процедур автоматической разметки, опирающихся на частотный анализ лексики рассказов и корреляции между ранговым распределением знаменательных слов и тематикой рассказа.

 

Ключевые слова: электронный корпус текстов; русский рассказ; тематическая разметка.

 

Early 20 Century Russian Short Stories Themes and Their Dynamics of Change

 

Skrebtsova Tatiana Georgievna – Saint Petersburg State University, Department of Mathematical Linguistics, Associate Professor, PhD (Philology), Saint Petersburg, Russia.

Email: t.skrebtsova@spbu.ru

Abstract

Background: The present study is part of an ongoing research project in the framework of the Russian short stories corpus (19001930). The corpus currently contains a few thousands of Russian short stories written in the initial three decades of the 20th century. This particular period is targeted because it was marked by a series of dramatic historical events (Russo-Japanese war, World War I, February and October revolutions, the Civil War, formation of the Soviet Union) that could not but affect Russian literature and Russian language. A preliminary analysis of the short stories in question has shown significant changes in all the three constituents of a genre, namely themes, plot structure and language style. This calls for a dynamic approach. In the present paper, it is applied to the stories’ thematic content.

Aim: The paper aims to trace the ways the thematic content of Russian short stories kept changing over the above-mentioned period. It discusses a number of controversial issues pertaining to the very notion of text topic, or theme, which is argued to be fuzzy and ambivalent, all the more so in the case of literary prose. A conception is put forward that enables to identify a set of relevant themes, tag a random sample of short stories accordingly and analyze each theme’s dynamics of change over the three timespans: pre-war time (1900–1913), wars and revolutions period (1914–1922), and the socialist period (1923–1930).

Results: The thematic content of the Russian short stories over the three periods differs greatly. Most themes display an obvious dynamics of change triggered, more or less directly, by the political events. The future prospects of the Corpus’ thematic tagging lie in developing automatic tagging algorithms based on word frequencies analysis and correlations between content words rankings and the stories’ themes.

 

Keywords: electronic text corpus; Russian short stories; thematic tagging.

 

1 О проекте «Корпус русских рассказов (1900–1930)»

Настоящее исследование является частью масштабного проекта, направленного на изучение изменений, которые происходили в русском языке в первую треть XX века, – возможно, самый драматический период его развития. Любая переломная эпоха меняет привычный жизненный уклад и сложившиеся социальные отношения, приводит к трансформации стереотипов поведения и общей системы ценностей, что не может не влиять на язык.

 

Цепь исторических событий, охватывающих Первую мировую войну, Февральскую и Октябрьскую революцию и Гражданскую войну, обусловила масштабные языковые и стилистические сдвиги. Огромный пласт «отжившей» лексики сменился новыми словами, отражающими новые понятия и идеи, многие слова «из прошлой эпохи» приобрели новые значения или коннотации, произошла трансформация общепринятых речевых структур (в частности, поменялись функциональные частоты многих лексических единиц, сменился набор привычных коллокаций, появились новые синтаксические обороты и т. д.). Помимо «естественного» процесса резких языковых изменений, неизбежно сопровождающих любой переломный период, следует отметить и сознательные действия новой власти, направленные на изменение языковых норм, с тем чтобы еще более размежеваться с уходящей эпохой и подчинить языковую политику государства решению новых актуальных задач.

 

Часть языковых сдвигов, происходивших в революционное время под влиянием комплекса разных факторов, заметна «невооруженным глазом», другие изменения носят более латентный характер. Для осознания масштаба тех и других необходим анализ представительного объема языкового материала и сравнение разных хронологических срезов в динамическом аспекте с применением строгих количественных методов.

 

С этой целью создан Корпус русских рассказов первых трех десятилетий XX века, насчитывающий несколько тысяч единиц [см.: 1; 2]. Выбор жанра рассказа для изучения языковых и стилистических изменений обусловлен тем, что он принадлежит к числу наиболее распространенных жанров художественной литературы. Это позволяет охватить тексты максимального числа авторов, писавших в исследуемую эпоху – не только ведущих, но и множества второстепенных, – что способствует репрезентативности коллекции и достоверности выводов. Другая причина выбора именно этого литературного жанра связана со способностью рассказов, в силу своего небольшого объема и предназначенности (как правило) для публикации в периодических изданиях, чутко реагировать на текущие события и улавливать изменения в общественном сознании.

 

Историческим центром рассматриваемой эпохи, ее переломом, является Октябрьская революция. Все остальные события и процессы рассматриваются или как преддверие центрального события, или как его последствия. Материалы Корпуса соответственно делятся на три временных среза:

1) начало XX века до Первой мировой войны (1900–1913),

2) военно-революционные годы: Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революция и Гражданская война (1914–1922),

3) постреволюционные годы (1923–1930).

 

Писатель может быть представлен одним рассказом в каждый временной отрезок. В Корпус не включаются рассказы, написанные в эмиграции: так, покинувший Россию в 1920 г. И. А. Бунин представлен одним рассказом за предреволюционный период и еще одним – за революционный период.

 

Выборка из Корпуса объемом в 310 рассказов (приблизительно по 100 на каждый период) служит своеобразным полигоном для многоаспектного изучения материала [см. напр.: 3–5]. Несмотря на то что основной упор делается на исследование динамики языковых изменений, мы считаем нужным рассматривать ее с учетом тематических и композиционных особенностей, то есть осуществлять комплексный анализ рассказов начала XX века как речевого жанра [ср.: 6, с. 255]. Настоящая статья посвящена исследованию динамики изменений тематической составляющей русских рассказов.

 

2 Принципы тематической разметки

Тематическое аннотирование является неотъемлемой частью любой крупной коллекции текстов, будь то библиотека (материальная или виртуальная) или электронный корпус. К примеру, в Национальном корпусе русского языка (НКРЯ) нехудожественные тексты аннотируются метками, указывающими на сферу человеческой деятельности (политика, экономика, искусство, спорт, наука, религия и пр.). Конечно, это дает лишь весьма грубое разбиение. Однако с аннотированием художественных текстов в НКРЯ дело обстоит хуже: они снабжены исключительно информацией, касающейся их жанра и хронотопа.

 

Это неслучайно: тема дискурса вообще (а тем более тема художественного произведения) остается понятием весьма неопределенным, допускающим различные интерпретации. На протяжении по меньшей мере полувека исследователи (в рамках лингвистики текста, анализа дискурса, прикладной и компьютерной лингвистики) обсуждают сущность этого понятия. Можно ли тему сформулировать именной группой (напр. роман о любви, рассказ о войне и т. д.) или это должна быть пропозиция, как было первоначально заявлено в [7, p. 338], а позже утверждалось в ранних работах Т. А. Ван Дейка [см. напр.: 8; 9]? Может ли у текста быть несколько тем (скажем, любовь + война + смерть)? Возможно ли их ранжировать в терминах «главная – второстепенные» или «глобальная – локальные» (что уместно, например, в научном дискурсе)? Должна ли тема непременно проявляться соответствующими лексическими показателями (например, тема бедственного материального положения – словами нищета, бедный, голодать, нуждаться, деньги и т. п.)? Как тогда быть с невыраженными, имплицитными, смыслами, доля которых в художественном произведении может быть весьма высока? Все эти вопросы давно вышли за рамки чистой теории: рост объема текстовой информации в интернете требует разработки автоматических процедур хотя бы грубой тематической разметки.

 

Не претендуя на то, чтобы предложить универсальное решение всех этих проблем, сформулируем собственный подход к пониманию темы и принципов аннотирования нашего материала. Мы исходим из того, что тема рассказа – это семантический компонент, который задает общий событийный контекст произведения, непосредственно определяет мотивы и поступки главного(-ых) героя(-ев) и обусловливает движение сюжета от завязки к кульминации и развязке. Тема выражается именной группой (например, жизнь крестьян, Гражданская война, любовь, предательство, самоубийство, ревность, одиночество, муки совести), набором слов или словосочетаний узкой лексико-семантической группы (ср. нищета, голод, лишения; серые будни, скука) или парой антонимов (ср. богатство – бедность; старое – новое).

 

Тематическое содержание рассказа можно представить в виде совокупности подобных тем, которые по существу являются аналогом ключевых слов [ср.: 10; 11]. Можно также провести параллель с методом компонентного анализа лексики; важное отличие, однако, состоит в том, что компонентный анализ стремится разложить семантическое содержание слова на семы без остатка. Очевидно, что это невозможно сделать применительно к содержанию художественного произведения. Выделяются лишь основные семантические компоненты, определяющие его сюжет.

 

Тематическая разметка выборки из Корпуса объемом 310 рассказов осуществлялась вручную. При формировании общего набора тем мы шли «снизу вверх», от материала. По мере роста числа размеченных рассказов, перехода от одного периода к другому список тем корректировался. В настоящее время он насчитывает около 80 тем. Предполагается, что полученные данные можно будет использовать в дальнейшем для разработки и тестирования автоматических процедур аннотирования.

 

3 Темы русских рассказов и их динамика

3.1 Политические темы: войны и революции

История России начала XX века изобилует крупными, судьбоносными вехами, в конечном итоге приведшими к коренному перевороту в жизни страны. Позорное поражение в русско-японской войне, массовые народные волнения в 1905–1907 гг., обострение политической борьбы, Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции 1917 г., Гражданская война не могли не найти отражение в художественной литературе. Эти исторические события часто выступают в качестве фона, на котором разворачивается сюжет произведения (в более привычных терминах этот компонент нарратива называется обстановкой).

 

Мы рассматриваем его в качестве темы, если он вносит существенный вклад в сюжет рассказа. Именно так обстоит дело с военными темами. В то же время в выборке не обнаружено рассказов, специально посвященных Февральской революции. Что касается Октябрьской революции, соответствующая метка приписана лишь трем рассказам, где это событие составляет неотъемлемую часть сюжета. При этом обе революции выступают в качестве исторического контекста для многих рассказов второго периода и подавляющего большинства рассказов третьего периода, в том смысле что описываемые в них события не могли бы иметь места, если бы не произошли эти революции. Но этого недостаточно, чтобы считать их темами соответствующих произведений.

 

В таблице 1 показана динамика политических тем за три периода. Можно видеть, что вступление России в Первую мировую войну и последующие революционные события практически вытеснили память о русско-японской войне. Последовательный спад наблюдается и в числе рассказов, посвященных политической борьбе до революции (баррикады, тюремное заключение, ссылка, каторга и пр.) и массовым выступлениям (забастовки, крестьянские волнения, мятежи в армии и на флоте). В свою очередь, Первая мировая война, являющаяся темой 1/5 рассказов второго периода, резко теряет актуальность на фоне последующих революционных событий и уже практически не вспоминается по завершении Гражданской войны.

 

Таблица 1 – Политические темы

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Русско-японская война

3*

1

0

Предреволюционная смута, волнения

7

3

0

Политическая борьба

12

6

5

Первая мировая война

0

21

1

Октябрьская революция

0

2

1

Гражданская война

0

12

24

Смерть на войне

6

13

5

Казнь, расстрел

3

5

8

* Здесь и во всех последующих таблицах цифры обозначают число рассказов, затрагивающих ту или иную тему. Однако поскольку число рассказов за каждый период близко к 100 (100 за первый период, 107 за второй и 103 за третий), приведенные цифры практически совпадают с процентным содержанием.

 

Тема Гражданской войны, наоборот, в мирный период усиливается. Здесь важно подчеркнуть, что в художественной литературе крупные политические события нередко затрагиваются спустя много лет (десятилетий, столетий) после их окончания. Чем значительнее событие, тем сильнее подобный «отсроченный эффект». В долгосрочной перспективе значение Первой мировой войны для России померкло на фоне революций 1917 г. Напротив, победа Красной армии в Гражданской войне знаменовала окончательную победу нового строя, что обусловило важность данной темы для многих поколений писателей (а также режиссеров, художников и пр.).

 

В рассматриваемую группу входят также темы «смерть на войне», пик которой приходится на рассказы второго периода, и «казнь, расстрел», которая идет по нарастающей в связи с обострением классовой борьбы.

 

3.2 Экономическое развитие и социальные проекты

Присутствие в рассказах тематики, касающейся экономического и социального развития страны, особенно заметно в постреволюционный период (таблица 2). Единственным исключением можно считать тему освоения новых земель, связанную со строительством Транссибирской железнодорожной магистрали и массовым переселением крестьян за Урал на рубеже XIX и XX веков. Активное развитие сети железных дорог, прерванное в военно-революционный период, было возобновлено в мирное время и стало важной составляющей технического развития страны на пути к индустриализации.

 

Таблица 2 – Экономические и социальные темы

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Освоение новых земель

3

0

0

Технический прогресс

1

0

6

Открытия и изобретения

1

1

5

Просвещение масс

0

0

3

Женская эмансипация

2

3

7

Новый социальный порядок

1

9

38

Старое – новое

1

1

17

Светлое будущее

3

0

5

Молодежь как строители нового мира

2

4

9

 

Тема открытий и изобретений, усилившаяся в рассказах постреволюционного периода, в подавляющем большинстве случаев воплощается в духе научной фантастики (четвертое измерение, машина времени, человек-невидимка, параллельная Вселенная, полет на Марс и пр.). Весьма вероятно, сказывается литературное влияние Г. Уэллса. Единственное произведение, где эта тема трактуется реалистично, – это рассказ А. Платонова «Родина электричества» (1926).

 

Из всех тем за все периоды наиболее высокий показатель имеет та, что связана с новым социальным порядком (включающим новый быт и новые общественные отношения). Рост начинается сразу после революций 1917 г. и достигает наивысшего значения после окончания Гражданской войны. Во многих рассказах этой поры новый порядок противопоставляется старому.

 

Воспевание завоеваний Октябрьской революции нередко сопровождается оптимистическим взглядом в будущее. Тема светлого будущего, впрочем, присутствует и в рассказах первого периода (в военно-революционное время она не звучала, что вполне понятно). Но если в произведениях начала XX века она носит общегуманистический характер, то в 1920-е гг. ее трактовка становится весьма узкой и конкретной, идеологически ангажированной. Параллельно наблюдается рост темы молодых людей – романтиков, активных строителей этого светлого будущего.

 

Политика большевиков в области образования и культуры нашла свое отражение в рассказах, затрагивающих темы просвещения масс и женской эмансипации. Последняя, впрочем, присутствует и в произведениях предшествующих периодов, хотя и в заметно меньшем масштабе.

 

Изменившийся политический строй затронул всех и каждого, необратимо изменив уклад жизни (таблица 3). Прекратил существовать распространенный среди городских жителей обычай переезжать на летнее время в собственное загородное имение или на съемную дачу. С началом Первой мировой войны оппозиция города и деревни (где первый, как правило, оценивался негативно, а вторая описывалась в идиллически-восторженном ключе) фактически сошла на нет. Герои литературных произведений, как и реальные люди той эпохи, теперь постоянно живут либо в городе, либо в деревне.

 

Таблица 3 – Труд и образ жизни

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Город – деревня

9 2 2

Жизнь крестьян

3 2 24

Земля как собственность

1 2 3

Некрестьянский труд

4 4 11

Рабочий класс

1 2 2

Жизнь на природе

4 3 12

Животные

4 4 13

 

Почти четверть всех рассказов третьего периода посвящена крестьянской жизни и труду. Это неудивительно: преобразования на селе перевернули сами основы крестьянской жизни. В некоторых рассказах особо затрагивается тема частной собственности на землю, отмененной одним из первых декретов Советской власти. Трудовые отношения в произведениях этого периода представлены гораздо более разнообразно, чем в предшествующие годы. Помимо работы на селе, герои заняты на фабрике, заводе, нефтедобывающем промысле, трудятся инженером, врачом, почтальоном, библиотекарем и пр.

 

Примечательно увеличение в постреволюционный период числа рассказов про жизнь на природе, в том числе охоту и животных. Вполне возможно, что это проявление «внутренней эмиграции» писателей той поры.

 

Материальное положение народа в эпоху войн и революций катастрофически ухудшилось: экономика страны была разрушена, люди массово умирали от голода и эпидемий. Это не могло не отразиться на числе рассказов, затрагивающих эту тему (таблица 4). В то же время в рассказах второго и третьего периодов снижается тема денег, противопоставления богатства и бедности – по-видимому, в силу того, что в стране чем дальше, тем все меньше оставалось богатых людей и свободных денег, которые к тому же быстро обесценивались в нестабильное время.

 

Таблица 4 – Материальные аспекты жизни

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Нищета, голод, лишения

9 12 14

Богатство – бедность; деньги

12 8 9

Пьянство

5 3 1

Смерть от естественных причин

10 6 6

Самоубийство

6 8 4

Серые будни, скука

12 7 11

 

Можно предположить, что причиной последовательного снижения частотности темы пьянства был сухой закон, введенный в Российской империи в 1914 г. и полностью отмененный лишь в 1925 г. (хотя некоторые послабления начали вводиться начиная с 1920 г.).

 

В военно-революционный период темы смерти на войне (таблица 1) и самоубийства заслонили тему смерти от естественных причин. Интересно, что есть и другие, семантически весьма далекие, темы, динамика которых также может служить индикатором бурных периодов войн и революций. Одна из них – это тема скуки (некоторые другие будут упомянуты ниже). В эпоху катаклизмов люди не жалуются на монотонные серые будни.

 

3.3 Личные темы

Темы, связанные с частной жизнью героев, уступают под натиском общественно-политической повестки: на протяжении революционного и постреволюционного периодов наблюдается последовательное снижение числа рассказов про любовь, отношения между супругами, а также родителями и детьми (таблица 5). Примечательно на этом фоне увеличение внимания к теме обоюдной плотской любви и шире – к жизни плоти (включая половое влечение, адюльтер, плотскую страсть), что отчасти объясняется политикой большевиков в области семейно-брачных отношений в первые годы Советской власти. Заметен небольшой рост темы изнасилования. Тема проституции, напротив, идет на спад и, вслед за официальным запретом в постреволюционную эпоху, падает до нуля.

 

Таблица 5 – Семейная и личная жизнь

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Влюбленность

22 19 17

Безответная любовь

1 2 1

Брак

28 12 13

Супружеская измена

14 7 6

Ревность

10 9 8

Дети

17 14 11

Родительская любовь

8 6 4

Обоюдная (плотская) любовь мужчины и женщины

6 2 9

Жизнь плоти

3 11 14

Изнасилование

1 3 3

Проституция

4 2 0

 

Антирелигиозная политика Советского государства, направленная на искоренение религии и Православной церкви, нашла свое отражение в резком снижении темы «христианский Бог» (включающей такие аспекты, как знамения, святые, икона, вера, грех, и даже черт) в постреволюционный период (таблица 6). По сравнению с периодом войн и революций, когда частотность этой темы заметно возросла, произошел спад в 4 раза. Динамика данной темы вполне закономерна и понятна.

 

Таблица 6 – Бог и религия

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Христианский Бог

10 16 4

Религия как социальный институт

3 7 7

 

Иначе обстоит дело с темой религии как социального института. Вопреки ожиданиям, ее частотность не снижается в постреволюционный период. Это тот случай, когда сугубо количественные оценки не могут служить индикатором сущностных изменений: требуется интерпретация контекста, в котором происходит обращение к этой теме.

 

Анализ произведений третьего периода позволяет выявить две новые тенденции. Во-первых, появляются произведения, связанные не только с православной религией, но и другими вероисповеданиями – иудаистским в рассказе И. Бабеля «Карл-Янкель» (1930), буддийским в рассказе И. Новокшенова «В степи» (1928), а также с актуальным для того времени движением обновленчества в рассказе М. Волкова «Пролом» (1930). Во-вторых, религия подвергается обязательному осуждению и осмеянию: это трудно представить для дореволюционных печатных произведений, но после окончания Гражданской войны иначе и быть не могло.

 

Показательно резкое увеличение во второй период числа рассказов, посвященных темам дружбы, братства и солидарности (таблица 7): в тяжелые времена особое значение приобретают понятия взаимовыручки, готовности прийти на помощь. Обратную динамику показывает тема мести, снижаясь до нуля в военно-революционную эпоху, а затем, с усилением классовой борьбы, возрастая. Темы обмана, предательства, жадности и зависти не демонстрируют существенных изменений на протяжении всей рассматриваемой эпохи. Характерен рост в послереволюционное время числа рассказов, одним из главных героев которых является мудрый учитель, руководитель, наставник – в советское время этому виду отношений в профессиональной и идеологической сферах уделялось особое внимание.

 

Таблица 7 – Межличностные отношения

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Братство, солидарность

5

14

11

Дружба

2 5

3

Мудрый учитель, руководитель

1

4

5

Соперничество

1

3

3

Зависть

1

1

2

Жадность

1

1

2

Обман

6

6

5

Предательство

0

7

7

Месть

4

0

5

 

Динамика частотности тем, связанных с внутренней жизнью человека (таблица 8), как представляется, может быть сведена к действию двух основных факторов. Первый (внешний) связан с политикой советской власти, направленной на упразднение благотворительности, милосердия, христианской морали как явлений, присущих буржуазному обществу. Соответственно, практически до нуля падает число произведений, затрагивающих темы, связанные со стремлением прийти на помощь, самопожертвованием, благородными и великодушными поступками, духовным очищением, прощением.

 

Второй фактор уже упоминался выше, в связи с темой скуки. Народу, измученному войнами и лишениями, вынужденному тяжело работать ради куска хлеба, было не до того, чтобы мучиться одиночеством, предаваться размышлениям о снах, видениях и предчувствиях. В военное время, однако, на фоне тревоги за судьбы близких эти темы усиливаются. Прочие темы не показывают выраженной динамики.

 

Таблица 8 – Внутренняя жизнь

Темы

1900–1913

1914–1922

1923–1930

Стремление приносить пользу, помогать; благотворительность

4 2 0

Благородство, великодушие, самопожертвование

8 5 1

Духовное перерождение, очищение, прощение

2 6 2

Одиночество

7 8 3

Мистика, видения, предчувствия

9 12 5

Сны (фантазии, бред) – явь

9 9 4

Крах мечты, ложные надежды, разочарование

9 1 1

Сумасшествие

4 2 2

Стыд

1 1 0

Муки совести

1 1 1

Жажда жизни

1 1 1

 

Заключение

Представленная выше динамика тем по периодам позволяет выявить ряд факторов, влияющих на содержание литературных произведений. Один из них (сугубо внешний, исторический) вполне понятен: подавляющее большинство рассказов отражает жизнь соответствующей эпохи в совокупности ее политических, экономических, социальных аспектов. Соответственно, в них поднимаются такие темы, как смерть на войне; освоение новых земель; новый социальный порядок; нищета, голод, разруха и т. д.

 

Как уже отмечалось, обращение писателей к крупным, переломным событиям в истории страны может происходить не только в их непосредственном контексте, но и позднее. Подобный отсроченный эффект характерен скорее для произведений более крупной формы, чем рассказ; тем не менее его можно наблюдать и на нашем материале постреволюционного периода, где почти в четверти рассказов затрагивается тема уже закончившейся к тому времени Гражданской войны.

 

Есть и другие, не столь очевидные моменты, влияющие на содержание художественных произведений. Похоже, что некоторые темы (такие как брак; супружеская измена; дети; родительская любовь; скука; крах мечты, ложные надежды, разочарование) более типичны для мирного благополучного времени, чем для напряженных драматичных периодов в истории страны, будь то война или послевоенная разруха. В тяжелые времена они вытесняются актуальной общественно-политической повесткой.

 

Ряд тем достигают пика во время войны, а с наступлением мира идут на спад, ср. Бог; братство, солидарность; мистика, видения, предчувствия; духовное очищение, перерождение, прощение. Есть искушение объяснить их динамику именно этим фактором, связанным с тревожным временем, опасностью, угрозами для жизни, обостренным мировосприятием, волнением за близких. Сложность, однако, состоит в том, что формального разграничения между военным и мирным временем (или благополучным и неблагополучным – см. выше) недостаточно, так как каждый период характеризуется вполне определенной исторической спецификой. Так, мирное время третьего периода коренным образом отличается от мирного времени первого, довоенного периода, и падение частотности тем, связанных с Богом и христианской моралью, происходит не только (и не столько) из-за окончания войны, но и вследствие антирелигиозной политики новой власти. Указанные факторы тесно переплетены, и разделить их невозможно.

 

Перспективы дальнейшей работы по тематическому аннотированию Корпуса русских рассказов связаны с разработкой и апробацией процедур автоматической разметки. Первый шаг к решению этой задачи состоит в соотнесении каждой темы с соответствующими лексико-семантическими группами и анализе корреляций между частотой встречаемости соответствующих лексем и тематикой рассказов. Можно предположить, что не все темы будут эксплицитно выражаться посредством определенных слов, и в этом смысле возможности алгоритма автоматической разметки будут довольно ограниченными. Хочется надеяться, однако, что за счет автоматизации процесса удастся классифицировать собранный материал хотя бы в первом, самом грубом приближении.

 

Частотное распределение лексики рассказов по периодам имеет самостоятельную ценность, позволяя судить о характере эпохи. Так, анализ верхних рангов знаменательных слов предреволюционного периода [см.: 4] уже показал интересные результаты как в сопоставлении с частотными словарями языка отдельных писателей [см.: 12–15], так и в сравнении с материалами НКРЯ, датированными началом XXI века. Мы предполагаем продолжить эту работу, сравнивая между собой верхние ранги знаменательных слов по рассказам всех трех периодов, и надеемся, что полученные частотные распределения позволят выявить не только типичные слова, но и характерные темы каждой эпохи.

 

Список литературы

1. Мартыненко Г. Я., Шерстинова Т. Ю., Мельник А. Г., Попова Т. И. Методологические проблемы создания Компьютерной антологии русского рассказа как языкового ресурса для исследования языка и стиля русской художественной прозы в эпоху революционных перемен (первой трети XX века) // Компьютерная лингвистика и вычислительные онтологии. Вып. 2.: Труды XXI Международной объединенной конференции «Интернет и современное общество», IMS-2018, Санкт-Петербург, 30 мая – 2 июня 2018 г. – СПб.: ИТМО, 2018. – С. 97–102.

2. Мартыненко Г. Я., Шерстинова Т. Ю., Мельник А. Г., Попова Т. И., Замирайлова Е. В. О принципах создания корпуса русского рассказа первой трети XX века // XV Международная конференция по компьютерной и когнитивной лингвистике «TEL 2018»: Сб. статей. – Казань: Академия наук РТ. – 2018, – С. 180–197.

3. Martynenko G., Sherstinova T. Emotional Waves of a Plot in Literary Texts: New Approaches for Investigation of the Dynamics in Digital Culture // Digital Transformation and Global Society. Communications in Computer and Information Science. – 2018. – № 859. – Pp. 299–309. DOI: 10.1007/978-3-030-02846-6_24

4. Гребенников А. О., Скребцова Т. Г. Языковая картина мира в русском рассказе начала XX века // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2019. – № 3. – С. 82–92. – URL: http://fikio.ru/?p=3668 (дата обращения 28.08.2020).

5. Скребцова Т. Г. Структура нарратива в русском рассказе начала XX века // Труды Международной конференции «Корпусная лингвистика-2019». – СПб.: СПбГУ, 2019. – С. 426–431.

6. Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1986. – С. 250–296.

7. Keenan E. O., Schieffelin B. Topic as a Discourse Notion // C. Li (ed.). Subject and Topic. – New York: Academic Press, 1976. – Pp. 335–384.

8. Дейк Т. А. ван. Анализ новостей как дискурса // Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 1989. – С. 111–160.

9. Дейк Т. А. ван. Структура новостей в прессе // Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 1989. – С. 228–267.

10. Watson Todd R. Analysing Discourse Topics and Topic Keywords // Semiotica. – 2011. – № 184. – Pp. 251–270. DOI: 10.1515/semi.2011.029.

11. Watson Todd R. Discourse Topics. – Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2016. –304 p. DOI: 10.1075/pbns.269

12. Частотный словарь рассказов А. П. Чехова / Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. – СПб.: СПбГУ, 1999. – 172 с.

13. Частотный словарь рассказов Л. Н. Андреева / Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. – СПб.: СПбГУ, 2003. – 396 с.

14. Частотный словарь рассказов А. И. Куприна / Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. – СПб.: СПбГУ, 2006. – 551 с.

15. Частотный словарь рассказов И. А. Бунина / Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. – СПб.: СПбГУ, 2011. – 296 с.

 

References

1. Martynenko G. Ya., Sherstinova T. Yu., Melnik A. G., Popova T. I. Methodological Problems of Creating a Computer Anthology of the Russian Story as a Language Resource for the Study of the Language and Style of Russian Artistic Prose in the Era of Revolutionary Changes (First Third of the 20th Century) [Metodologicheskie problemy sozdaniya Kompyuternoy antologii russkogo rasskaza kak yazykovogo resursa dlya issledovaniya yazyka i stilya russkoy khudozhestvennoy prozy v ehpokhu revolyucionnykh peremen (pervoy treti XX veka)]. Kompyuternaya lingvistika i vychislitelnye ontologii. Vyp. 2.: Trudy XXI Mezhdunarodnoy obedinennoy konferentsii “Internet i sovremennoe obschestvo”, IMS-2018, St. Petersburg, 30.05–02.06.2018 (Computational Linguistics and Computational Ontologies, issue 2: Proceedings of the XXI International United Conference “The Internet and Modern Society”, IMS-2018, St. Petersburg, May 30 – June 2, 2018), St. Petersburg: ITMO, 2018, pp. 99–104.

2. Martynenko G. Ya., Sherstinova T. Yu., Popova T. I., Melnik А. G., Zamiraylova E. V. On the Principles of Creation of the Russian Short Stories Corpus of the First Third of the 20th Century [O printsipakh sozdaniya korpusa russkogo rasskaza pervoy treti XX veka]. XV Mezhdunarodnaya konferentsiya po kompyuternoy i kognitivnoy lingvistike “TEL 2018”: Sbornik statey (Proceedings of the XV International Conference on Computer and Cognitive Linguistics “TEL 2018”), Kazan: Akademiya nauk RT, 2018, pp. 180–197.

3. Martynenko G., Sherstinova T. Emotional Waves of a Plot in Literary Texts: New Approaches for Investigation of the Dynamics in Digital Culture. Digital Transformation and Global Society. Communications in Computer and Information Science, vol. 859, 2018, pp. 299–309. DOI: 10.1007/978-3-030-02846-6_24

4. Grebennikov A. O., Skrebtsova T. G. World through the Prism of Early XX-Century Russian Short Stories [Yazykovaya kartina mira v russkom rasskaze nachala XX veka]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2019, no. 3, pp. 82–92. Available at: http://fikio.ru/?p=3668 (accessed 28 August 2020).

5. Skrebtsova T. G. Narrative Structure of the Russian Short Stories in the Early 20 Century [Struktura narrativa v russkom rasskaze nachala XX veka]. Trudy Mezhdunarodnoy konferentsii “Korpusnaya lingvistika-2019” (Proceedings of the International Conference ‘Corpus Linguistics-2019’), St. Petersburg: SPbGU, 2019, pp. 426–431.

6. Bakhtin M. M. The Problem of Speech Genres [Problema rechevykh zhanrov]. Estetika slovesnogo tvorchestva (The Aesthetics of Verbal Creation). Moscow: Iskusstvo, 1986, pp. 250–296.

7. Keenan E. O., Schieffelin B. Topic as a Discourse Notion. C. Li (ed.). Subject and Topic.New York: Academic Press, 1976, pp. 335–384.

8. Dijk T. A. van. The Analysis of News as Discourse [Analiz novostey kak diskursa]. Yazyk. Poznanie. Kommunikatsiya (Language. Cognition. Communication). Moscow: Progress, 1989, pp. 111–160.

9. Dijk T. A. van. Structures of International News [Struktura novostey v presse]. Yazyk. Poznanie. Kommunikatsiya (Language. Cognition. Communication). Moscow: Progress, 1989, pp. 228–267.

10. Watson Todd R. Analysing Discourse Topics and Topic Keywords. Semiotica, 2011, vol. 184, pp. 251–270. DOI: 10.1515/semi.2011.029.

11. Watson Todd R. Discourse Topics. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2016, 304 p. DOI: 10.1075/pbns.269

12. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Eds.) Frequency Dictionary of the Short Stories by Аnton Р. Chekhov [Chastotnyy slovar rasskazov A. P. Chekhova]. St. Petersburg: SPbGU, 1999, 172 p.

13. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Eds.) Frequency Dictionary of the Short Stories by Leonid N. Andreev [Chastotnyy slovar rasskazov L. N. Andreeva]. St. Petersburg: SPbGU, 2003, 396 p.

14. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Eds.) Frequency Dictionary of the Short Stories by Alexander I. Kuprin [Chastotnyy slovar rasskazov A. I. Kuprina]. St. Petersburg: SPbGU, 2006, 551 p.

15. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Eds.) Frequency Dictionary of the Short Stories by Ivan A. Bunin [Chastotnyy slovar rasskazov I. A. Bunina]. St. Petersburg: SPbGU, 2011, 296 p.

 
Ссылка на статью:
Скребцова Т. Г. Динамика тем русских рассказов начала XX века // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 3. – С. 45–60. URL: http://fikio.ru/?p=4106.

 
©  Т. Г. Скребцова, 2020

УДК 159.942; 612.821

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Авторское резюме

Предмет исследования: Комментарий к разделам монографии В. С. Дерябина «Чувства, влечения, эмоции», значительно сокращенным при первом издании, посвященным психофизиологическим механизмам памяти эмоций и чувств и объединенных под общим названием: «Память эмоций и чувств как результат образования эмоциональных временных связей».

Результаты: Парадигмой исследований В. С. Дерябина представляются открытые И. П. Павловым закономерности высшей нервной деятельности, в частности – временной нервной связи, которой в психологии соответствует образование ассоциаций. В течение жизни человека чувства, влечения, эмоции (аффективность) эволюционируют от простых, обеспечивающих жизнедеятельность, до сложных чувств, осуществляющих социальную адаптацию. Доминирующая эмоция (эмоциональная доминанта) создает в коре головного мозга очаги возбуждения, включая концы зрительных, слуховых, обонятельных и осязательных анализаторов. Поэтому возобновление с течением времени перечисленных ощущений ведет по закону временной связи к воспроизведению прошлой эмоциональной доминанты и связанной с ней обстановки.

Выводы: Работы В. С. Дерябина опередили свое время в понимании психофизиологических механизмов памяти эмоций и чувств.

 

Ключевые слова: временная нервная связь; ассоциации; аффективность; эмоциональная доминанта.

 

Commentary on V. S. Deryabin’s Works “Formation of Emotional Temporary Connections” and “Memory of Emotions and Feelings”

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – The First Saint Petersburg State Medical University named after academicianI. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Reanimatology, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Background: Commentary on the sections of V. S. Deryabin’s monograph “Feelings, Inclinations, Emotions”, which were significantly reduced in the first edition. They were devoted to the psychophysiological mechanisms of memory of emotions and feelings and united under the common title: “Memory of emotions and feelings as a result of the formation of emotional temporary connections”.

Results: The paradigm of V. S. Deryabin’s research is the regularities of higher nervous activity discovered by I. P. Pavlov, in particular, temporary nervous connection, which in psychology corresponds to the formation of associations. Over the course of a person’s life, feelings, inclinations, emotions (affectivity) evolve from simple ones that provide vital activity to complex feelings that carry out social adaptation. The dominant emotion (emotional dominant) creates centers of excitation in the cerebral cortex, including the ends of the visual, auditory, olfactory and tactile analyzers. Over time the renewal of these feelings, therefore, leads, according to the law of temporary connection, to the reproduction of the past emotional dominant and the situation associated with it.

Conclusion: V. S. Deryabin’s works were ahead of their time in understanding the psychophysiological mechanisms of emotions and feelings memory.

 

Keywords: temporary nervous connection; associations; affectivity; emotional dominant.

 

В своих исследованиях В. С. Дерябин (1975–1955) – ученик и продолжатель дела И. П. Павлова – исходил из его учения о высшей нервной деятельности (ВНД) и представлений о временной нервной связи. В статье «Условный рефлекс», напечатанной в «Большой медицинской энциклопедии», И. П. Павлов писал: «Итак, временная нервная связь есть универсальнейшее физиологическое явление в животном мире и в нас самих. А вместе с тем оно же и психическое – то, что психологи называют ассоциацией, будет ли это образование соединений из всевозможных действий, впечатлений или из букв, слов и мыслей» [6, c. 325].

 

«Образование эмоциональных временных связей» и «Память эмоций и чувств» входят в качестве подразделов в авторский вариант монографии «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 2] и по содержанию тесно связаны друг с другом.

 

Первый из названных подразделов был исключен при издании книги в 1974 г. Причиной явилась позиция редакторов монографии В. М. Смирнова и А. И. Трохачева, увидевших в труде В. С. Дерябина ценный материал по семиологии эмоций, в ущерб ее психофизиологическому и философскому содержанию [см.: 3]. Этот подраздел дает физиологические обоснования для второго – «Память эмоций и чувств», значительно сокращенного при издании. В частности, в него не вошли интересные примеры различных вариантов эмоциональной памяти – из Т. А. Рибо, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Д. А. Фурманова и др. В связи с этим возникла необходимость в опубликовании обоих подразделов в полном авторском варианте.

 

Нет четких различий в определениях понятий «Чувства» и «Эмоции» – различий между самими чувствами, а также между чувствами и эмоциями. Может возникнуть путаница при упоминании, с одной стороны, базовых чувств – чувственного тона ощущений при боли, температурных, обонятельных, вкусовых ощущениях и т. п., и, с другой стороны, – социальных чувств (эмпатия, любовь, ревность, зависть и другие). При этом эмоции, как более кратковременные переживания, нежели социальные чувства, находятся между базовыми и социальными.

 

В начале «Памяти эмоций и чувств» В. С. Дерябин приводит данные Т. А. Рибо о слабой «памяти ощущений» – способности к их воспроизведению (точнее, их чувственного тонуса – приятного и неприятного): боли, обонятельных и осязательных. Далее В. С. Дерябин переходит к эмоциональной памяти и приводит два примера диаметрально противоположных типов памяти из повести «Старосветские помещики» Н. В. Гоголя [см.: 1]. В первом примере у знакомого автора переживания потери любимого человека достигают крайних пределов, приводя к попыткам самоубийства.

 

Сами по себе такие попытки самоубийства говорят о стремлении во что бы то ни стало избавиться от боли воспоминаний о потере. На этом фоне женитьба героя «Старосветских помещиков» через год после смерти супруги является логическим продолжением его «бегства от страдания». Его чрезмерная эмоциональная реакция может носить разрушительный для организма характер.

 

Известно, что гиперактивация симпатико-адреналовой системы (САС) при выраженных аффективных реакциях приводит к резкому повышению артериального давления, осложняющемуся зачастую гипертоническим кризом, грозящим развитием инсульта, инфаркта миокарда и поражением других внутренних органов. Можно предположить, что головной мозг с целью самосохранения организма удерживает в памяти преимущественно положительные события, а негативные отравляет в подсознание.

 

Другой пример из «Старосветских помещиков» – Афанасий Иванович, человек, «которого жизнь, казалось, ни разу не возмущало ни одно сильное ощущение души», постигла «такая долгая, такая жаркая печаль» [1, с. 28]. Н. В. Гоголь противопоставляет в первом случае – страсть, во втором – привычку.

 

Привычка по закону временной связи воспроизводит в памяти многочисленные детали событий, связанных с любимым человеком, и, тем самым, эмоции. Отсюда стремление «оживить» ушедшего путем воспоминаний о событиях, деталях, которые уже не вызывают отрицательных переживаний.

 

Согласно учению А. А. Ухтомского о доминанте [см.: 13], под доминантой следует понимать возбуждение не одного какого-нибудь центра, а совокупности нервных центров (кора головного мозга, подкорковые образования, ствол мозга, спинной мозг – О. З.), участвующих в выполнении определенной функции (курсив мой – О. З.).

 

Доминирующий очаг возбуждения вызывает включение совпадающих с ним по времени очагов возбуждения в центральных корковых отделах зрительного, слухового, обонятельного и вкусового анализаторов, создавая комплекс аффективных переживаний. В. С. Дерябин в «Памяти эмоций и чувств» приводит различные примеры восстановления доминирующего в прошлом эмоционального переживания при действии других – «периферических», связанных с ним и закрепившихся временной связью.

 

Вот Лаврецкий из «Дворянского гнезда» И. С. Тургенева [см.: 11], у которого вид скамейки, на которой он пережил минуты любви к Лизе, возродил комплекс воспоминаний о невозвратном счастливом времени.

 

Другой пример, приводимый автором из воспоминаний К. С. Станиславского [см.: 9]. Непосредственное обонятельное ощущение – запах газа в театре, возродил у него возникшие в детстве яркие эмоционально окрашенные воспоминания о доминирующем в прошлом переживании – волшебном голосе Аделины Патти, вызвавшем восторг-аффект, сопровождавшийся возбуждением САС. Такого рода возбуждение вызывает повышение артериального давления (гипертензия), учащение пульса (тахикардия), расширение зрачков (мидриаз), сокращение волосяных фолликулов (пилоэрекция). Эти проявления возбуждения САС возобновляются при эмоционально насыщенных воспоминаниях и усиливают их, как и при первичной эмоциональной реакции, указывая на установление временной связи между ними.

 

Обонятельные ощущения, подобные описанным выше, нашел в воспоминаниях отца: «Вероятно, шел мне третий год. Я сидел на загорбках отца, который нес меня по какому-то лугу. День был жаркий, летний, помню запах цветов и крепкого мужского пота отца. Этот запах отцовского пота мне очень нравился: мне кажется, что в молодые годы у меня был точно такой же запах пота. Кстати сказать, каждый человек имеет свой запах, только ему присущий, который иногда передается по наследству. Люди плохо различают запахи людей, но они (запахи), вероятно, играют немалую роль в их жизни. Вероятно, запахи играют роль не только в симпатиях или антипатиях, но и в возникновении любви, выборе жены, в совместимости или несовместимости людей. Запахи бывают родственные, дружественные или враждебные, вызывающие неприязнь так же, как форма лица, осанка, походка; запахи человека свидетельствуют о внутреннем, физиологическом, наследственном, генетическом состоянии человека».

 

А вот другой пример, из романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» [7, с. 43–44], когда вкусовые ощущения, точнее – их чувственный тон, возродили в коре головного мозга доминирующий в прошлом очаг возбуждения – воспоминания о счастливом детстве.

 

«Но когда от далекого прошлого ничего уже не осталось, когда живые существа перемерли, а вещи разрушились, только запах и вкус (курсив мой – О. З.) более хрупкие, но зато более живучие, более невещественные, более стойкие, более надежные, долго еще, подобно душам умерших, напоминают о себе, надеются, ждут, и они, эти еле ощутимые крохотки, среди развалин несут на себе, не сгибаясь, огромное здание воспоминанья.

 

И как только я вновь ощутил вкус размоченного в липовом чаю бисквита, которым меня угощала тетя… в то же мгновенье старый серый дом фасадом на улицу, куда выходили окна тетиной комнаты, пристроился, как декорация, к флигельку окнами в сад, выстроенному за домом для моих родителей…».

 

А следом за первыми зрительными воспоминаниями «все, что имеет форму и обладает плотностью – город и сады, – выплыло из чашки чаю» [7, с. 44]. В этом воспоминании ярко проявляется присущий М. Прусту эйдетический тип памяти. Согласно Википедии: «Эйдети́зм (от др.-греч. εἶδος – образ, внешний вид) – особый вид памяти, преимущественно на зрительные впечатления, позволяющий удерживать и воспроизводить в деталях образ воспринятого ранее предмета или явления. В этот образ могут и зачастую входят также насыщенные образы и иные сенсорные модальности (слуховые, тактильные, двигательные, вкусовые, обонятельные)». В приведенном примере именно вкусовые ощущения возродили в деталях эмоционально насыщенный образ прошлого.

 

Недавно узнал, что этот яркий пример эмоциональной памяти, основанный на возрождении ее под действием вкусовых ощущений, получил название «Мадлен Пруста», по названию бисквита, кусочек которого возродил у Пруста-мальчика описанные выше картины.

 

Слуховые воспоминания претерпели эволюцию от связанных с сигналами об опасности (звук набатного колокола, сирены и т. п.) до вызывающих высшее наслаждение звуков музыки. Примером того, как музыка, затронувшая слушателя, оживляет зрительную картину воспоминаний, служит музыка кино, где она непосредственно «спаяна» с видеорядом.

 

Представляется, что при эмоционально насыщенной памяти возникают воспоминания не только о конкретном событии (или событиях), но и в целом воспоминания о времени, в котором данное событие произошло. Примером восстановления воспоминаний о времени в целом являются переживания, связанные с восприятием музыки. В этом случае сама музыка, точнее – эмоциональное переживание, связанное с ней и затрагивающее личность, является сигналом для воспроизведения комплекса переживаний, касающихся события, обстановки, в которых музыка (песни, музыкальные произведения) звучала, тем более, если в ней отражалась эпоха (например, «Марш энтузиастов» или «Священная война»).

 

Примером может служить многолетняя радиопередача «Встреча с песней» с ее ведущим Виктором Татарских. В многочисленных письмах – просьбы исполнить любимую песню, зачастую забытую, но ярко напоминающую любимого человека. В них подробно и зачастую откровенно рассказывалось о событии, с которым совпало то или иное музыкальное впечатление. Можно говорить о явлении «эмоционального резонанса», то есть совпадении и усилении двух очагов эмоционального возбуждения в коре головного мозга – возникшего в прошлом и более позднего, связанных с восприятием музыки. Примером «коллективного эмоционального резонанса» является восприятие песен военных лет, когда оно возрождает комплекс эмоциональных переживаний, связанных с войной. При этом для людей старшего поколения оживляются не только конкретные события, но и весь комплекс аффективных переживаний военной поры, а для более молодых, знающих о войне «понаслышке», можно говорить о явлении дежа вю («уже виденного»).

 

Ввиду тематической связи «Образования эмоциональных временных связей» и «Памяти эмоций и чувств» представилось уместным объединить их в последующем изложении под общим названием «Память эмоций и чувств как результат образования эмоциональных временных связей».

 

В. С. Дерябин

Память эмоций и чувств как результат образования эмоциональных временных связей

(Публикация О. Н. Забродина)

 

V. S. Deryabin

Memory of Emotions and Feelings as a Result of the Formation of Emotional Time Connections

(Publication of O. N. Zabrodin)

 

1 Образование эмоциональных временных связей

Изучение физиологических процессов, с которыми связаны чувства, влечения и эмоции, показывает наличие закономерно протекающих нервных процессов, эволюционирующих от реакций простых до чрезвычайно сложных. Физиологическое исследование устанавливает непрерывный ход возбуждения по определенным нервным путям и центрам.

 

Эмоциональные реакции лишь неполно отражают ход возбуждения в нервной системе, так как они связаны с процессами в определенных таламических центрах. Непрерывность нервного процесса не находит субъективного отражения, так как психика отражает лишь реакции особым образом организованной материи, но психические и нервные процессы в определенных центрах осуществляются в единстве. Нервные процессы протекают по типу простого (безусловного) рефлекса и закону временной связи. В эмоциональной сфере устанавливаются те же типы реакций: врожденные (безусловные) эмоциональные реакции, представляющие ответ на непосредственное внешнее или внутреннее раздражение, и эмоциональные реакции, основанные на законе ассоциации. И. П. Павлов рассматривал ассоциацию как связь психофизиологическую [см.: 6].

 

Физиологическим исследованием выявлено, что временная связь и ход возбуждения устанавливаются не только между центром, получающим афферентные импульсы, но и эффекторным центром, но и также между двумя сенсорными центрами, одновременно приходившими в состояние возбуждения.

 

Н. А. Подкопаев и И. О. Нарбутович поставили такие опыты. У собак применяли два раздражителя: свет электрической лампочки – 5 сек. и тотчас затем тон в течение 5 сек. До применения этих раздражений в сочетании они были индифферентны – слюноотделения не вызывали. Затем свет один (без сочетания с тоном) стал подкрепляться едой. Когда свет лампочки стал вызывать слюноотделение, то оказалось, что тон, ни разу не сочетавшийся с едой, сразу же стал вызывать условный пищевой рефлекс. Опыты с условно оборонительным рефлексом дали аналогичный результат [см.: 5].

 

Эти опыты показали, что при одновременном возбуждении двух сенсорных центров устанавливается временная связь между ними. После установления временной связи возбуждение передается с одного центра не только в сенсорный центр, находившийся с ним в связи, но и на эффекторный, находившийся в связи со вторым сенсорным центром, хотя возбуждение первого сенсорного центра никогда ранее не совпадало с возбуждением эффекторного центра. Таким образом, возбуждение, возникнув в одном центре, проходило по цепи центров, имевших между собой временную связь. Такие же результаты были получены на детях и взрослых [см.: 4].

 

И условный рефлекс, и ассоциация основаны на одном и том же законе временной связи. Оба явления отражают единство физиологического и психического. И физиолог, и психолог наблюдают реакции врожденные и приобретенные на основании жизненного опыта в силу установленной временной связи. Для примера напомню то, что говорилось об эмоции веселья. В наиболее элементарном виде ее можно вызвать щекотанием ребенка под мышкой. При этом эта эмоция, как и безусловный рефлекс, вызывается непосредственным раздражением и может быть названа простой или безусловной эмоциональной реакцией. В качестве такой же простой эмоциональной реакции она возникает в молодом растущем, здоровом организме под влиянием соматических ощущений (общего чувства).

 

Так же эндогенно эмоция может возникать гематогенным путем. Так, рвота может возникать не только вследствие периферических раздражений, идущих от желудка, глотки и проч., но и в результате непосредственного раздражения рвотного центра циркулирующим в крови апоморфином. Так же и эмоции могут возникать не только вследствие внешних воздействий, но и вследствие непосредственных токсических и гуморальных раздражений соответственных центров (например, гормонами щитовидной железы при базедовой болезни, а также в маниакальной фазе маниакально-депрессивного психоза).

 

Дальнейшую степень эволюции представляют реакции, основанные на временной связи. После того, как ребенка раз-два пощекотали, начинает вызывать смех один вид приближающейся руки. Психолог говорит о реакции, основанной на ассоциации, физиолог – о выработке условного рефлекса; тот и другой признает установление временной связи. Пред нами – единое психофизиологическое явление, основанное на одной и той же закономерности.

 

На временной связи основаны реакции разной сложности. Выше мы привели установление простой временной связи между наличным раздражением и ответной реакцией, но смех возникает не только вследствие имеющегося в данный момент повода, но и при воспоминании о смешном происшествии, анекдоте.

 

Раздражение может вызвать не одну ассоциацию, а привести в движение целый ряд ассоциативных связей, из которых каждая в отдельности вызывает положительное или отрицательное чувство. Отдельные чувства могут суммироваться или сталкиваться и взаимно уничтожаться. Может возникать сложный переплет влияний эмоциональных и интеллектуальных, взаимодействие процессов корковых и подкорковых. Человек смеется при остроте, радуется не только своему успеху и неудаче врага, но и радуется победе Родины.

 

Эти реакции могут строиться на огромном материале прошлого жизненного опыта, и в то же время на них может сказаться состояние организма в данный момент. «Цветут, растут колосья наливные, а я чуть жив», – писал больной Н. А. Некрасов. И то, что радовало прежде, теперь не производит прежнего действия. Эмоциональные реакции при своей эволюции у человека могут достигать чрезвычайной сложности и тонкости, вызываются не элементарными раздражителями, а сложными условиями социального существования человека. Однако нет основания думать, что они могут протекать без связи с материальными мозговыми процессами.

 

Изложенные факты показывают, что структура эмоциональных реакций и их развитие строятся по тому же общему плану, что и реакции при влечениях (мотивациях – О. З.).

 

Подобно другим временным связям, эмоциональные реакции, основанные на временной связи, можно выработать экспериментально, как показал У. Уотсон [см.: 12], образованием условной реакции на страх. Это усовершенствование реакций дает организму те же преимущества, что и при пищевых условных рефлексах: расширение их во времени и пространстве. В пищевых реакциях от контактных стереотипных реакций на данное раздражение происходит переход к реакциям на раздражения, идущие от отдаленных объектов. Причем реакции эти обуславливаются не только данным раздражением, но и следами прошлых сходных раздражений. При этом происходит установка пищеварительного аппарата (секреции и моторики желудка) к принятию пищи.

 

Эмоции также могут быть реакциями на дистантные раздражения, выработанными на основе индивидуального жизненного опыта, причем установка организма происходит сообразно ситуа­ции (к борьбе, бегству и т. д.). Рвота, как условный рефлекс, наступает не тогда, когда пища съедена, а уже запах и вид испорченной пищи и даже тождество условий, в которых она находилась когда-то и находится в настоящий момент, возбуждают отвращение, удерживают от съедания подобной пищи и охраняют от плохих последствий.

 

Ярость уже при виде врага, издали, при звуках, запахе противника производит свое динамогенное действие и дает возможность вступить в бой с максимальной силой, с напряжением всех силовых ресурсов, а страх при тех же условиях дает возможность заблаговременно спастись бегством, спрятаться, сделаться невидимым. Процессы внешнего и внутреннего торможения, наблюдающиеся при условных рефлексах, образованных на базе пищевых безусловных рефлексов, имеют место при ассоциативных эмоциональных реакциях. Эмоции, излучающие большую силу, хотя бы на короткий срок тормозят реакции более слабые. Вспыхнувший гнев подавляет любовь. Страх может подавить (затормозить) все другие реакции. Эмоции в данном случае действуют одна на другую по закону доминанты: как очаг более сильного возбуждения тормозит очаг возбуждения более слабого, так эмоция более сильная подавляет слабую.

 

Часты также и процессы условного торможения. Эмоциональные раздражения, основанные на временной связи, теряют силу при действии добавочных раздражений, которые имеют значение условного тормоза. Одно действие оказывает вид медведя в лесу, когда он с ревом идет на безоружного человека, другое, когда человек нетрусливый встречает медведя с надежным ружьем в руках, и третье, когда видит его в клетке зоологического сада. Дополнительное раздражение – вид клетки – тормозит реакцию страха даже у того, кто когда-то подвергался сильнейшей опасности от медведя. Один и тот же вид имеет револьвер, лежащий на столе, и револьвер, направленный в упор неизвестным субъектом в уединенном месте. Ничтожное внешнее раздражение – вид револьвера может вызвать максимальное проявление активности, к какому только способен организм, представляющий аккумулятор накопленной энергии. Сила реакции определяется не силой условного раздражения, а значимостью для организма на основании прошлого опыта того, что обозначается условным раздражителем.

 

При дополнительных раздражениях (вид обстановки, при которой воспринимается револьвер, клетки, в которой сидит медведь) условное раздражение тормозится. Так при различных ситуациях, при наличии различных дополнительных раздражений получаются разные реакции на одно и то же раздражение.

 

На каждом шагу мы видим у животных и человека образование временных эмоциональных связей, их торможение и угасание. Придя в чужой дом, при первой встрече с чужой собакой вы, махнув на нее палкой или бросив щепку, можете получить заклятого врага, а, дав кусок хлеба, установить «добрые отношения»: вид палки в ваших руках тормозит проявление ярости, сдерживая их в определенных границах и т. д.

 

Мы говорили, как временная связь – ассоциация чувства страха с объектом (крысой), была экспериментально образована у ребенка [см.: 12]. При восприятии объекта непосредственно до или одновременно с эмоцией устанавливается временная связь, и после упрочения ее объект начинает вызывать соответственные чувства, становится возбудителем страха, гнева, любви, положительного или отрицательного чувственного тона.

 

В главе о простых чувствах был приведен пример, как под влиянием сочетания с неприятным чувством от морской качки стала неприятной вся обстановка на пароходе, прежде вызывавшая положительный чувственный тон. Так объекты становятся сигналами, вызывающими разные эмоции.

 

Нам может сделаться неприятен или вызывать боязнь человек, сообщивший плохую весть. Л. Н. Толстой [см.: 10] в «Севастопольских рассказах» писал о том, что каждый, бывший в деле, вероятно, испытывал то странное, хотя и не логическое, но сильное чувство отвращения от того места, на котором был убит или ранен кто-нибудь.

 

У влюбленного вызывает прилив чувств не только вид любимого человека, но и предметы, с ним соприкасав­шиеся. «Дай мне на память о ней хоть какую-нибудь безделку. Достань ленточку с шейки, подвязку с ножки красавицы», – говорит Фауст. Представления о местах, где мы жили, связываются с итогами эмоциональных переживаний. Например, какой-нибудь город, в котором были тяжелые переживания, искренне именуется «кошмарным», хотя объективно это совсем неплохой город. Однако вследствие того, что представление о нем связалось с повторными плохими переживаниями, на него оказался перенесен чувственный тон отрицательных переживаний, и он стал сигналом, вызывающим неприятное чувство. Положительные чувства детства связываются, например, с «родной деревней» и ее жителями – «земляками».

 

Вороны, питающиеся трупами, стали символами смерти – «зловещей птицей». Если в детстве какое-нибудь ненадлежащее действие неизменно влекло наказание, то впоследствии представление об этом действии вызывает чувство неудовольствия.

 

После установления временной связи объект или представление вызывает приятное или неприятное чувство или определенную эмоцию, если даже обстоятельства, при которых установилась связь, не возникают в сознании. Образование эмоциональных временных связей называется в психологии «переносом чувств». Новый объект или событие иногда оказывает сильное эмоциональное воздействие, которое объясняется прошлыми переживаниями данного лица. Причем это новое переживание может быть далеко не тождественно с тем, чувственный тон которого оно вызывает.

 

Ребенок, у которого выработана отрицательная реакция на крысу, начинает так же реагировать на сходные раздражения (кролика, собаку, шубу и даже маску деда-мороза) [см.: 12]. Явление, аналогичное тому, которое И. П. Павлов назвал обобщением условных рефлексов.

 

Такое обобщение эмоциональной реакции имеется, когда одна черта объекта, общая с прежде действовавшим раздражением при большом несходстве в остальном, вызывает сходную эмоциональную реакцию. Так называемая инстинктивная симпатия, антипатия, уважение и т. д., которые возникают по отношению к какому-нибудь лицу с первой встречи, возникают часто вследствие того, что какая-либо особенность данного лица возбуждает в нас определенную эмоцию. Этим мы не хотим утверждать, что всякая симпатия воз­никает вследствие оживления старых ассоциаций.

 

При этом остается вне нашего сознания, что причина кроется в каком-то сходстве с известным нам лицом, внушавшим нам уважение, любовь или антипатию.

 

По словам Т. А. Рибо [см.: 8], мать может почувствовать внезапную симпатию к какому-нибудь молодому человеку, похожему на ее покойного сына или к одинаковому с ним по возрасту. Один человек терпеть не мог собак, но обстоятельства заставили его иметь одну, он к ней привязался, и мало-помалу его симпатии перешли на весь собачий род.

 

Эта способность широкого перехода чувств на сходные объекты наблюдается очень часто. Симпатии к отдельным представителям какой-либо профессии переходят на всех представителей этой профессии. Знакомый профессиональный облик незнакомого человека сразу до некоторой степени роднит с ним.

 

Латинская пословица Similis simili gaudet, обычно переводимая русской – «рыбак рыбака видит издалека», дословно переводится «подобный радуется подобному». Если профессия неприятна, то неприязненные чувства вызывает все, что с ней связано. Чувства, возникающие у рабочего по отношению к отдельным хозяевам, могут распространяться на весь класс капиталистов.

 

Конечно, при этом имеется и интеллектуальная переработка жизненного опыта, но одновременно и часто бессознательно происходит процесс переноса чувств. Наряду с обобщением эмоциональных реакций на целую группу сходных объектов, конечно, возможна на основании опыта также и дифференцировка по отношению к отдельным членам группы, вызывающей общую реакцию. Отдельный человек той же профессии может вызывать враждебное чувство, и, наоборот, какое-либо лицо враждебной группы на основании личного опыта может, в виде исключения, вызывать положительное чувство, подобное тому, как один тон трубы в эксперименте может быть условным возбудителем, а все остальные, не подкрепляемые безусловным раздражением, вызывают дифференцировочное торможение.

 

2 Память эмоций и чувств

Человек пережил приступ гнева по поводу обиды и несправедливости. В первое время после того как он успокоился, представления о случившемся снова и снова возвращаются, воскресают ощущения в груди, кулаки сжимаются, производятся угрожающие жесты. Воспоминание о веселом моменте повторно вызывает улыбку и чувство радости.

 

Согласно Т. А. Рибо [см.: 8], эмоции воспроизводятся, как и представления о предметах, причем способность воспроизводить эмоции индивидуально очень различна. Но так же различна у разных лиц способность воспроизводить ощущения, полученные посредством органов чувств. Так, например, вкусовые и обонятельные ощущения [8, с. 157] 40 % опрошенных совершенно не могут воспроизводить, 40 % воспроизводят только некоторые ощущения, и только 12 % могут вызывать по желанию представления всех или почти всех ощущений. При этом воспроизводится и чувственный тон удовольствия или неудовольствия, с ними связанный. Таким образом, переживания, относящиеся к элементарной аффективности, – «общие жизненные чувства», воспроизводятся не одинаково хорошо.

 

Ощущения усталости [см.: 8, с. 159] воспроизводили все опрошенные. Лишь трое-четверо (из 51) воспроизводили усталость «слегка и с трудом». Одни при этом воспроизводили мышечную усталость, другие – психическую. Один дает ответ: «мускульное подергивание в икрах, спине и плечах, отяжелевшие глаза, но никакой тяжести в голове», другой сообщал о медленности движений, рассеянности, особенно о тяжести в голове.

 

Относительно чувства отвращения получилось только три отрицательных ответа. При более живом воспроизведении оно описывалось «как состояние тошноты».

 

О способности воспроизведения голода [см.: 8, с. 159] спрашивали в то время, когда ощущения голода отсутствовали. Из 51 могли воспроизводить чувство голода 24 человека, которые описывали его в виде «осязательных ощущений в пищеводе и судорог в желудке». Жажда воспроизводилась несколько чаще (у 36 человек), чем голод. Один из опрошенных, компетентный в психологии, отметил: «У меня хорошая зрительная память, но я страдаю отсутствием памяти слуха и памяти на языки: я не говорю, ни на одном иностранном языке. Мускульная память так же слабо развита… но я могу восстановить все внутренние ощущения: голод, жажду, отвращение, усталость, головокружение, одышку».

 

Воспроизведение боли так же индивидуально очень колеблется. Одна роженица сказала: «Как только боль проходила, я тотчас же все забывала». Некоторые женщины говорят, что они ясно воспроизводят родовые муки. Легче воспроизводятся ощущения, сопутствующие боли. Возникнув, они могут повлечь за собой воспроизведение боли.

 

Один человек так описывал свои переживания при воспроизведении зубной боли: «Я фиксирую мысль на одном из коренных зубов, локализую сначала боль, которую желаю вызвать, потом жду. Прежде всего воспроизводится то непосредственное, неясное сознание, которое свойственно вообще всем тягостным ощущениям. Потом эта реакция становится все более точной, по мере того, как я фиксирую внимание на зубе. Постепенно я чувствую большой прилив крови к деснам, даже пульсацию. Потом возникает некоторое движение, которое передается от одного пункта десны к другому, от зуба к десне – это течение боли. Я представляю себе так же двигательную реакцию, причиняемую болью, сокращение челюсти и т. д. Наконец, я начинаю усиленно думать обо всех этих обстоятельствах, чувствую более или менее глухо начало подергивания в одном коренном зубе, который был этому подвержен» [8, с. 159].

 

Память эмоций может быть очень слабой: воспроизводятся только условия, обстоятельства эмоции в сопровождении известного чувственного тона, а не самое ощущение. Этот тип памяти Т. А. Рибо называет абстрактной или интеллектуальной памятью и считает ее аналогичной зрительным и слуховым воспроизведениям. Иные воспроизводят самое чувство.

 

У человека вспыльчивого одна мысль вызывает чувство гнева, человек краснеет при воспоминании, влюбленный переживает ощущения своей любви при воспоминании об объекте страсти и т. д. Это, по Т. А. Рибо, конкретная эмоциональная память.

 

У одного и того же человека яркость воспроизведения пережитой эмоции со временем ослабевает, воспоминания принимают абстрактный характер: «На крыльях времени улетает печаль» (Жан Лафонтен). И так же «на крыльях времени» может улетать дружба, любовь и т. д. Эмоции тускнеют, забываются, как и все другие переживания.

 

Со временем слабеют самые острые аффекты, тогда как действие «хронических», длительно владевших человеком, глубоко захватывающих его личность аффектов, может сохраняться долгое время.

 

Напомню слова Н. В. Гоголя из «Старосветских помещиков»: «Какого горя не уносит время? Какая страсть уцелеет в неравной битве с ним? Я знал одного человека в свете юных еще сил, исполненного истинного благородства и достоинств, я знал его влюбленного нежно, страстно, бешено, дерзко, скромно, и при мне, при моих глазах почти, предмет его страсти – нежная, прекрасная, как ангел, – была поражена ненасытной смертию. Я никогда не видал таких ужасных порывов душевного страдания, такой бешеной, палящей тоски, такого пожирающего отчаяния, какие волновали несчастного любовника. Я никогда не думал, чтобы мог человек создать для себя такой ад, в котором ни тени, ни образа и ничего, чтобы сколько-нибудь походило на надежду…» [1, с. 26].

 

После упорного стремления к самоубийству и двух тяжких неудавшихся попыток, через год автор видит своего героя играющим в карты, а «за ним стояла, облокотившись на спинку его стула, молоденькая жена его» [1, с. 27]. Этот бурный порыв горя Н. В. Гоголь сопоставляет с реакцией Афанасия Ивановича: «…пять лет всеистребляющего времени – старик, уже бесчувственный, старик, которого, казалось, ни разу не возмущало ни одно сильное ощущение души, которого вся жизнь, казалось, состояла из сидений на высоком стуле, из ядения сушеных рыбок и груш, из добродушных рассказов, – и такая долгая, такая жаркая печаль! Что же сильнее над нами: страсть или привычка? Или все сильные порывы, весь вихрь наших желаний и кипящих страстей – есть только следствие нашего яркого возраста и только потому одному кажутся глубоки и сокрушительны? Что бы ни было, но в это время мне казались детскими все наши страсти против этой долгой, медленной, почти бесчувственной привычки» [1, с. 28].

 

Тут психологически совершенно верно сопоставлено действия острого аффекта и «привычки».

 

Есть лица, память чувств у которых особенно сильна. Есть эмоциональный тип памяти, как есть тип памяти зрительной и слуховой.

 

Некоторые особенно легко воспроизводят эмоции определенного характера. Прекрасный пример такого рода памяти дает Т. А. Рибо на примере высказывания одного пациента. «Я принадлежу к тому типу, который можно считать склонным вообще к чувствованиям, но я обладаю специальной способностью чувствования по отношению к боязни, которая у меня сильно выражена. В моей жизни было много радостных моментов, как и у всех, но я вам скажу откровенно, что когда я припоминаю моменты своей жизни, доставившие мне больше радости, то я совершенно не ощущаю ее вновь… Я пытался припомнить один из моментов моей жизни, когда я испытал большую радость; (далее следует описание события, когда автор имел успех и получил выражение неслыханной для его возраста (20 л.) овации со стороны публики, пользующейся его уважением).

 

Я припоминаю все только что описанные мною обстоятельства очень точно, я помню даже причину, благодаря которой я имел успех, заслуженно или нет; я мог бы повторить все, что я говорил тогда; припоминаю залу, лица, но, воспроизводя все это, я не ощущаю никакой радости. Что касается печали, то в смысле памяти чувствований мое состояние аналогично тому, что я говорил о радости.

 

Вернемся к боязни. Я могу привести два очень убедительных случая относительно моей специальной памяти чувствований. Будучи в пансионе в лицее… в Бухаресте, я боялся всего персонала пансиона по причине одного наказания, которое на меня часто налагали: запрещение уходить из пансиона в дни праздников. Я помню, что так боялся быть оставленным, что, выходя, с трепетом проносился мимо дверей лицея. Позже, когда уже окончил учение и сохранил дружеские отношения со всеми, я заглядывал в лицей, но каждый раз, заходя туда, испытывал какое-то ощущение боязни. Кроме того, я оставался три года в Париже, не возвращаясь на родину. Вернувшись в Бухарест, навестил нового провизора лицея, с которым был в очень дружеских отношениях. И вот, даже тогда, приближаясь к дверям интерната, я почувствовал какое-то неприятное чувство, которое и было ничем иным, как моей старой боязнью в ослабленной форме.

 

В первый год своего прибытия в Париж я записался на высшие курсы в лицее Л… Там оставался только неделю. В аудитории почувствовал себя скверно: я чего-то боялся, сам не зная чего. Я боялся персонала, хотя все обнаруживали почтение к моему возрасту (22 года). Чего я боялся, когда мог уйти по желанию? Хотя я привык работать целыми часами в библиотеках, я не мог здесь ничего делать. Я полагаю, что это состояние было воспоминанием старой боязни, испытанной в лицее в Бухаресте. Долго спустя, посещая юридический факультет, в качестве студента, я должен был проходить мимо лицея Л…, каждый раз я проносился мимо, испытывая ту же боязнь, как в дни, когда я проходил мимо дверей в Бухаресте» [8, с. 182–183].

 

Это сообщение интересно не только тем, что при слабой памяти к радостному и печальному имелась специальная память на боязнь, но и как пример того, как надолго могут укореняться эмоциональные переживания детства и юности и вызывать реакции, истинная причина которых может даже оказываться вне сознания переживающего.

 

Насколько сильно въедаются в психику воспоминания детства, можно иллюстрировать следующим примером. Чапаев рассказал о себе: «Я мальчишкой был маленьким, да и украл один раз “семишник” от иконы, – у нас там икона стояла одна чудотворная… Украл и украл… купил арбуза да наелся, а как наелся, тут же и захворал; целых шесть недель оттяпал… Жар пошел. Озноб. Поносом разнесло, совсем в могилу хотел… А мать-то узнала, что я этот семишник украл, – уж она кидала – кидала туда… одних гривенников, говорила, рублей на три пошло, да все молится – молится за меня, чтобы простила, значит, богородица… Вымолила – на седьмой неделе встал… Я с тех пор все думаю, что имеется, мол, сила какая-то, от которой уберегаться надо… Я и таскать с тех пор перестал – яблока в чужом саду не возьму, все у меня испуг имеется… под пулями ничего, а тут вот робость одолевает… Не могу…» [14, с. 103].

 

Один легче воспроизводит радость, другой лучше помнит переживания печали, тоски. Т. А. Рибо говорит: «Я знал одного здоровенного оптимиста, которому все в жизни удавалось и который с трудом мог себе представить те редкие печали, которые пришлось ему испытать» [8, с. 156].

 

Характер воспоминаний может зависеть от настроения; в состоянии радости печальные мысли не идут в голову и не вспоминаются переживания, вызывающие грусть.

 

Воспроизведение эмоций происходит с различной интенсивностью повторного переживания – от сухой схемы до ясного переживания телесных ощущений: сердцебиения, покраснения, мышечной установки и т. д. Такого рода воспроизведения можно сравнить с эйдетически воспроизведенными образами. (Эйдетическое воспроизведение образов – такое воспроизведение, когда зрительные представления имеют телесную живость и проецируются в пространстве, т. е. близки к галлюцинациям).

 

Это воспроизведение телесных ощущений сходно с идеомоторными движениями: яркое представление движения вызывает это движение или жесты, внутренняя речь сопровождается слабыми движениями языка, а дети свои мысли говорят вслух.

 

Моторные представления по природе своей импульсивны. Такую же импульсивность мы видим у представления эмоций по отношению к моторике и вегетативной нервной системе. Импульсы при этом передаются на скелетные мышцы (сжатие кулаков при воспоминании и т. д.) и двигательные приборы внутренних органов и желез. Так возникает дрожь, мышечные установки воспроизведения эмоций, сердцебиения, сосудистые влияния (бледность, покраснение), включительно до импульсов на железы внешней и внутренней секреции. Возникающие при этом ощущения могут довести воспроизведенную эмоцию до чрезвычайной живости.

 

В основе воспроизведения эмоций при воспоминаниях лежит закон временной связи: представления вызывают в нас те эмоции, с которыми они сочетались в прошлом.

 

После смерти любимого человека мы сильнее чувствуем любовь к нему, чем при жизни. Это усиление эмоций воспроизведенных, надо думать, объясняется тем, что эмоция усиливается рядом присоединяющихся эмоциональных представлений (и реакциями САС, которые сопровождали изначальные эмоции – О. З.).

 

Когда жизнь прожита и ничего не обещает впереди, человек воскрешает прекрасные минуты из прошлого, живет прошлой радостью. Он посещает места, где прошла лучшая часть его жизни, которые были, так сказать, свидетелями его счастья, и воскрешает картины былой радости. Примером является Леврецкий из «Дворянского гнезда» И. С. Тургенева. Он снова в «Дворянском гнезде», и все (фортепиано, пяльцы у окна, липы) воскрешают прошлое: «скамейка, на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, неповторившихся мгновений; она почернела и искривилась, но он узнал ее, и душу его охватило то чувство, которому нет равного и в сладости и в горести – чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым он когда-то обладал» [11, с. 283].

 

Хранят вещи, письма умерших людей, и эти вещи, чтение писем вызывают переживания прошлого с особой яркостью. Здесь один из механизмов воспроизведения – ассоциация (временная связь). Память прошлых эмоций тем ярче, чем с большим количеством ассоциаций она связана.

 

Список литературы

1. Гоголь Н. В. Старосветские помещики // Собрание сочинений в семи томах. Т. 2. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 7–33.

2. Дерябин В. С. Чувства, влечения, эмоции: О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. – М.: ЛКИ, 2013. – 224 с.

3. Забродин О. Н. О трудной судьбе научного наследия В. С. Дерябина // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 1. – С. 76–95. – URL: http://fikio.ru/?p=2039 (дата обращения 27.08.2020).

4. Иванов-Смоленский А. Г. Пути взаимодействия экспериментальной и клинической патофизиологии головного мозга. – М.: Медицина, 1965. – 495 с.

5. Нарбутович И. С., Подкопаев Н. А. Условный рефлекс, как ассоциация // Труды физиологических лабораторий академика И. П. Павлова. – 1936. – Т. VI. – вып. 2. – С. 5.

6. Павлов И. П. Условный рефлекс // Полное собрание сочинений. Т. III, кн. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 320–343.

7. Пруст М. В поисках утраченного времени. – М.: Пушкинская библиотека, Издательство АСТ, 2004. – 924 с.

8. Рибо Т. А. Психология чувств. – М.: Ленанд, 2018. – 248 с.

9. Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве. – М.: Искусство, 1954. – 516 с.

10. Толстой Л. Н. Севастопольские рассказы // Собрание сочинений в 20 томах. Т. 2. – М.: Гослитиздат, 1960. – C. 94–223.

11. Тургенев И. С. Дворянское гнездо // Собрание сочинений в 12 томах. Т. 2. – М.: Художественная литература. – 1975. – С. 129–283.

12. Уотсон Д. Б. Психология как наука о поведении. – М.: Издательство АСТ-ЛТД, 1998. – 704 с.

13. Ухтомский А. А. Принцип доминанты // Собрание сочинений. Т. 1. – Л.: Издательство АН СССР, 1950. – С. 197–201.

14. Фурманов Д. А. Чапаев. – М.: Советская Россия, 1978. – 255 с.

 

References

1. Gogol N. V. The Old World Landowners [Starosvetskie pomeschiki]. Sobranie sochineniy v semi tomakh. T. 2 (Collected Works in 7 vol. Vol. 2). Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1967, pp.7–33.

2. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations, Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii. O psikhologii, psikhopatologii i fiziologii emotsiy]. Moscow: LKI, 2013, 224 p.

3. Zabrodin O. N. The Fate of V. S. Deryabin’s Scientific Legacy [O trudnoy sudbe nauchnogo naslediya V. S. Deryabina]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2016, № 1, pp.76–95. Available at: http://fikio.ru/?p=2039 (accessed 27 August 2020).

4. Ivanov-Smolensky A. G. Ways of Interaction of Experimental and Clinical Pathophysiology of the Brain [Puti vzaimodeystviya eksperimentalnoy i klinicheskoy patofiziologii golovnogo mozga], Moscow: Meditsina, 1965, 495 p.

5. Narbutovich I. S, Podkopaev N. A. A Conditioned Reflex as an Association [Uslovnyy refleks, kak assotsiatsiya]. Trudy fiziologicheskikh laboratoriy akademica I. P. Pavlova (Proceedings of the Physiological Laboratories of Academician I. P. Pavlov), 1936, vol. VI, is. 2, p. 5.

6. Pavlov I. P. Conditioned Reflex [Uslovnyy refleks]. Polnoe sobranie sochineniy, t. III, kn. 2 (Complete Works, vol. III, book 2). Moscow – Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 320–343.

7. Proust M. In Search of Lost Time [V poiskakh utrachennogo vremeni]. Moscow: Pushkinskaya biblioteka; Izdatelstvo AST, 2004, 924 p.

8. Ribot T. Psychology of Feelings. [Psikhologiya chuvstv]. Moscow: Lenand, 2018, 248 p.

9. Stanislavsky K. S. My Life in Art [Moya zhizn v iskusstve]. Moscow: Iskusstvo, 1954, 516 p.

10. Tolstoy L. N. Sevastopol Sketches [Sevastopolskiye rasskazy]. Sobranie sochineniy v 20 tomakh. Tom 2 (Collected Works in 20 vol. Vol. 2). Moscow: Goslitizdat, 1960, pp. 94–223.

11. Turgenev I. S. Home of the Gentry (Dvoryanskoe gnezdo). Sobraniye sochineniy v 12 tomakh. Tom 2 (Collected Works in 12 vol. Vol. 2). Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1975, pp. 129–283.

12. Watson W. Psychology as the Science of Behavior [Psikhologiya kak nauka o povedenii]. Moscow: Izdatelstvo AST-LTD, 1998, 704 p.

13. Uchtomskiy A. A. The Principle of Dominance [Princip dominanty]. Sobranie sochineniy. Tom 1 (Collected Works. Vol. 1). Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1950, pp. 197–201.

14. Furmanov D. A. Chapaev [Chapaev]. Moscow: Sovetskaya Rossiya, 1978, 255 p.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Комментарий к работам В. С. Дерябина «Образование эмоциональных временных связей» и «Память эмоций и чувств» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 3. – С. 109–125. URL: http://fikio.ru/?p=4099.

 
© О. Н. Забродин, 2020