Monthly Archives: февраля 2023

УДК 316.421

 

Трубицын Олег Константинович – Новосибирский государственный университет, институт философии и права, доцент, кандидат философских наук, Новосибирск, Россия.

Email: trubitsyn77@mail.ru

SPIN: 5197-9813

Авторское резюме

Состояние вопроса: В современном обществознании присутствуют разные точки зрения на вопрос о сущности глобализации, датировке ее начала и возможности перехода к деглобализации.

Методы исследования: В статье нашли применение философские и общенаучные методы, поскольку исследование носит междисциплинарный характер. Работа опирается в первую очередь на критически пересмотренные положения мир-системного подхода.

Результаты: Глобализация началась в конце ХХ века. В абстрактной форме ее можно определить как процесс трансформации мировой капиталистической системы в глобальную систему, где основные процессы определяются функционированием транснациональных сетей. Исторически конкретная форма глобализации определяется как процесс реализации проекта глобального сетевого суперобщества, главным субъектом которого выступает транснациональная корпоратократия в союзе с национальной элитой США.

Область применения результатов: Выявлены причины, способствовавшие развитию глобализации, и факторы деглобализации. Это позволяет осознанно разрабатывать стратегию национального развития исходя из реалистичных сценариев развития ситуации в мире.

Выводы: Попытка глобализации оказалась, по-видимому, чрезмерно амбициозной и саморазрушительной для мировой капиталистической системы. Ее провал привел к формированию противоположной тенденции – деглобализации. Контуры будущего мира будут во многом определяться взаимодействием этих противоположных тенденций и остаются сейчас не вполне ясными.

 

Ключевые слова: глобализация; деглобализация; мир-система; капитализм; гегемония; геополитика.

 

Is Globalization Over?

 

Trubitsyn Oleg Konstantinovich – Novosibirsk State University, Institute of Philosophy and Law, PhD (Philosophy), Associate Professor, Novosibirsk, Russia.

 Email: trubitsyn77@mail.ru

Abstract

Background: In modern social science, there are different points of view on the issue of the essence of globalization, the dating of its beginning and the possibility of its transition to deglobalization.

Research methods: Philosophical and general scientific methods are used, since the research is an interdisciplinary study. The work relies primarily on the critically revised provisions of the world-systems approach.

Results: Globalization began at the end of the 20th century. In its abstract form, it can be defined as the process of transformation of the world capitalist system into a global system, where the main processes are determined by the functioning of transnational networks. Historically, its specific form is defined as the process of implementing the project of a global network super-society, the main subject of which is the transnational corporatocracy in alliance with the US national elite.

Implications: The reasons that contributed to the development of globalization and the factors of deglobalization were identified. This makes it possible to evolve a national development strategy based on realistic scenarios for the improvement of the situation in the world.

Conclusion: In reality, globalization appears to be overly ambitious and self-defeating for the world capitalist system. Its failure led to the formation of the opposite trend, i. e. deglobalization. The contours of the future world will be largely determined by the interaction of these opposing tendencies and remain not entirely clear at present.

 

Keywords: globalization; deglobalization; world-system; capitalism; hegemony; geopolitics.

 

События последнего времени, связанные с ростом международной напряженности, дошедшей до уровня экономической войны между Западом и Россией, нередко интерпретируются как конец глобализации. Действительно, объем торговли между странами Запада и Россией постепенно снижается, рвутся связи производственной кооперации. Данный поворот производит впечатление имеющего фундаментальное историческое значение. Однако для научно-философского сознания такая интерпретация еще не имеет достаточной убедительности. Положения науки нередко являются контринтуитивными. Вполне можно предположить, что мы подвержены аберрации близости, когда некие относительно малозначительные во всемирно-историческом плане события мы перецениваем из-за их непосредственного влияния на нашу жизнь. В прошлом нередко уже возникали ситуации, когда современники каких-либо событий оценивали их как судьбоносные и исторические, но уже вскоре они забывались, поскольку размах их влияния оказывался не очень большим, а последствия – малозначимыми.

 

Автора данной работы интересует прежде всего ответ на два взаимосвязанных вопроса: закончилась ли глобализация в действительности, и если да, то что началось после ее окончания? Однако, чтобы приступить к их рассмотрению, нужно ответить на три других взаимосвязанных вопроса – а, собственно, что такое глобализация, когда она началась, и может ли она закончиться в принципе (или, если уточнить вопрос, может ли глобализация закончиться провалом)?

 

Автор прежде уже занимался изучением тематики глобализации. Результаты были изложены в ряде публикаций [в частности, см.: 1; 2], так что исходными положениями данной статьи послужат выводы, полученные ранее. Автор придерживается не слишком оригинальной и достаточно популярной точки зрения, согласно которой мы с конца ХХ века впервые в истории живем в эпоху глобализации. Глобализация при этом связывается разными исследователями в первую очередь с ослаблением регулирующей роли национальных государств[1], с усилением влияния транснациональных компаний[2], либо, что не вполне увязывается с предыдущими тезисами, с глобальной геополитической гегемонией США[3] и с культурной унификацией (американизацией).

 

Однако такая трактовка далеко не является общепринятой. Существуют подходы, радикально опровергающие данные положения. Так, среди прочих взглядов на глобализацию и датировку ее начала существует подход, который можно назвать континуалистским (неисторическим). Если исходить из соответствующих методологических предпосылок, то история видится как континуальный процесс эволюции изначально существующих институтов или как развертывание тенденций, присущих социальному развитию как таковому. Сторонники такого подхода склонны модернизировать древнюю историю и обнаруживать капиталистические, государственные институты и т. д. чуть ли не у первобытных людей. Соответственно, и глобализация с этой точки зрения развивалась с древнейших времен.

 

Но большинство исследователей все же склонно исходить из противоположной методологической позиции, предполагающей историчность в описании социальных явлений, с выделением определенных революционных эпох, когда зарождаются те или иные социальные явления, институты или процессы. Например, И. Валлерстайн выступает с методологическим требованием необходимости обнаружения в истории переломных точек, то есть революционных эпох, когда в развитии общества происходит качественный разрыв с предыдущим состоянием. Соответственно, он не согласен с таким подходом, согласно которому у капитализма, индустриализма или глобализации нет начала и конца, и существует только постоянный процесс экспансии рынков и культур, развития производства и т. п. Необходимость начала глобализации, в частности, связывается им с тем, что древние общества (мини-системы) имели принципиально локальный характер. В то же время, по мнению И. Валлерстайна [см.: 7], даже XIX век, а уж тем более ХХ – это слишком поздний период для датировки великого перелома, то есть формирования общества Модерна – возникновения капитализма, индустрии и глобализации. Для него эти явления взаимосвязаны и являются производными от формирования европейского мира-экономики в XVI веке. Так что для И. Валлерстайна «глобализация» – это только новое слово для обозначения процесса расширения и консолидации европейского мира-экономики, начавшегося в XVI веке и завершившегося в XIX веке формированием единой мировой капиталистической системы. Теория И. Валлерстайна, таким образом, выступает опровержением представленной выше популярной точки зрения, согласно которой мы сейчас, с конца ХХ века, впервые в истории столкнулись с процессом глобализации. По его мнению, это обман, навязанный нам властными элитами. На деле же, действительно, мы стоим на пороге нового великого перелома – краха капиталистической мировой системы. 1991 г. – это третьестепенная историческая веха, значимая для жителей СССР – в связи с его распадом, а также остального мира – в связи с закатом американской гегемонии.

 

Помимо версии И. Валлерстайна имеются и другие промежуточные оценки исторической новизны глобализации, когда она не отождествляется с общеисторической тенденцией к интеграции, но все же обнаруживается во временах относительно отдаленных. Так, В. Ф. Галецкий [см.: 8] связывает старт глобализации с началом в 1492 г. эпохи Великих географических открытий, поскольку, по его мнению, демографическая глобализация была первой формой глобализации вообще.

 

Гораздо чаще, впрочем, глобализацию относят все же к ХХ веку, но не всегда при этом к его концу. Так, по мнению С.-Ч. Пака, «…глобализация – это не новый процесс, ее первые сигналы появились еще в середине XIX в., а первая волна глобализации пришлась на начало ХХ в. … Причиной быстрого роста мировой торговли было снижение транспортных издержек и тарифов, что привело к устранению трансграничной разницы в цене на многие основные группы товаров. В результате рынки стали действительно глобальными» [9, с. 92]. Действительно, наблюдался рост потоков капитала из Великобритании, Франции и Германии, преимущественно в виде портфельных инвестиций для финансирования инфраструктурных проектов. С другой стороны, можно заметить, что в начале ХХ века отсутствовали такие важные факторы, обеспечившие развитие глобализации в конце ХХ века, как развитые информационно-коммуникационные технологии и геополитическое единство. По мнению С.-Ч. Пака, первый этап глобализации (более точно это можно было бы назвать, по нашему мнению, протоглобализацией) был прерван Первой мировой войной и Великой депрессией 1929 года.

 

Итак, имеется множество различных трактовок глобализации, многие из которых противоречат друг другу в оценке ее плюсов и минусов, в датировке начала этого процесса, в определении его движущих сил и основных характеристик. При всем многообразии подходов к определению сущности глобализации и ее датировки можно выделить два основных полярных подхода.

 

Первый предполагает, что глобализация является объективным естественноисторическим процессом, значимым аспектом общеисторического социального прогресса, следовательно, уходит корнями в отдаленные, чуть ли не первобытные времена. Либеральные апологеты глобализации доказывают, что она имеет позитивные экономические, социальные и даже политические и нравственные последствия. Например, в тематическом обзоре МВФ «Потенциал и опасности глобализации» основной пафос направлен как раз на красочное описание «потенциала глобализации», но никак не ее «опасностей». Данная работа базируется на двух исходных положениях. Во-первых, дается весьма узкое понимание глобализации: «Этим термином [глобализация] называют все возрастающую степень интеграции стран во всем мире, обусловленную прежде всего торговыми и финансовыми потоками» [10]. Во-вторых, приводится классический постулат либеральной политэкономии: «Рынки способствуют росту эффективности благодаря конкуренции и разделению труда – специализации, в результате которой люди и страны могут сосредоточивать свои усилия на том, что им удается лучше всего» [10]. И поскольку глобализация «означает распространение за пределы национальных границ все тех же рыночных сил, что уже в течение многих столетий пронизывали все уровни хозяйственной деятельности людей» [10], а рынки «способствуют росту эффективности», то, следовательно, глобализация ведет к росту уровня жизни в мире.

 

Соответственно, глобализация если когда и закончится, то только с формированием глобального общества, когда далее глобализировать будет нечего. Провалом она закончиться не может, если только какая-то глобальная катастрофа не уничтожит человеческую цивилизацию. Такую точку зрения поддерживают прежде всего либеральные авторы, которые склонны представлять глобализацию как неизбежный и объективный процесс закономерного объединения всех народов Земли, стимулируемый условно «естественными» причинами, то есть воплощение требований прогресса, а не чьей-то частной воли или узкокорыстного интереса.

 

Второй подход исходит из восприятия глобализации в первую очередь как идеологического проекта – воплощения либеральных представлений о правильном мироустройстве. Критики либеральной глобализации склонны подчеркивать ее искусственный характер и ее историческую новизну. По сути за термином «глобализация» скрывается политика «делокализации», которая держится в тайне при ее разработке и распространении, ведет к пагубным последствиям, так как сущностью ее является игра на понижение стоимости рабочей силы в мире, снижение дееспособности и суверенности национальных государств и усиление влияния глобалистской корпоратократии, прежде всего финансовой олигархии. То есть глобализация является с этой точки зрения целенаправленным и в некоторой мере управляемым процессом формирования единого социального пространства на основе либеральных принципов, хотя возможно и опирающимся при этом на некоторые естественноисторические тенденции. Проект вполне может окончиться провалом, соответственно, и глобализация может закончиться ничем, смениться деглобализацией.

 

Впрочем, существуют еще некоторые промежуточные и смешанные трактовки. Так, иногда либералы готовы признать проектную составляющую в процессе глобализации и его новизну. Например, Е. Гайдар и В. Мау [см.: 11] считают одним из выдающихся достижений либерализма и признаком его исторической правоты то, что именно на либеральной идеологии основана доктрина и практика глобализации – этого безусловно положительного и прогрессивного, по их мнению, явления.

 

Иногда признание объективного характера глобализации сочетается с утверждением о новизне глобализации. Например, М. Г. Делягин, как и некоторые другие исследователи, работающие в рамках концепции постиндустриального общества, связывает глобализацию с информационной революцией начала 1990-х гг.: «Глобализация – процесс стремительного формирования единого общемирового финансово-информационного пространства на базе новых, преимущественно компьютерных технологий. В этом ее отличие от интеграции, высшей стадией которой она является: интеграция была и в ледниковый период, глобализация началась в 90-х годах этого века, десять лет назад» [12]. В данном определении справедливо подчеркивается значимость новых информационных технологий для запуска процесса глобализации, но сам феномен рассматривается крайне узко, в то время как требуется комплексный подход к его пониманию.

 

С нашей точки зрения, для адекватного решения вопроса о сущности и датировке глобализации необходимо рассматривать ее в качестве одного из типов надгосударственной интеграции, характеризуемого, во-первых, глобальностью (иначе что же это за глобализация?), во-вторых, высоким уровнем интенсивности и системности. Методологически стоит разделять интеграционные надгосударственные системы трех классов – в зависимости от уровня развития международного разделения труда.

 

1) Слабоинтегрированные международные рыночные сети, выделяемые на основе минимальных критериев. Таковой является «единая мир-система» А. Г. Франка. В модели И. Валлерстайна таковыми являются связи мир-экономики с ее внешней сферой. Он проводит разделение связей центр-периферийного характера и связей с внешней сферой на основании следующего критерия: торговля с внешней сферой является обоюдовыгодной, но малозначимой и ведется в основном «престижными» товарами, а торговля с периферией – неэквивалентная, обмен жизненно важных товаров, который каждой из сторон нужен для самообеспечения и не может быть оборван без негативных последствий [13, с. XIII–XIV].

 

2) Среднеинтегрированные международные рыночные сети – собственно валлерстайновские миры-экономики, где внутренние процессы стран-участников в решающей степени определяются их местом в иерархии мира-системы.

 

3) Высокоинтегрированные транснациональные рыночные сети – гипотетический более высокий уровень интеграции, чем это предполагается критериями мира-экономики. Глобализация как проект предполагает формирование единой всемирной (глобальной) системы, в рамках которой теряется тот уровень автономии, то есть относительной целостности и некоторой минимальной самодостаточности, который присущ национальным хозяйствам в рамках мира-экономики. Глобализация – процесс трансформации мировой капиталистической системы (по сути мира-экономики) в глобальную систему, где основные процессы определяются функционированием транснациональных сетей.

 

Таким образом, возникновение европейского мира-экономики в XVI веке еще нельзя принимать за точку отсчета глобализации. В то же время функционирование мира-экономики и сформировавшегося в его недрах капитализма стоит принять как важнейшие предпосылки глобализации. Это связано с тем, что склонность к экспансионизму присуща капиталистическому миру-экономике, что побуждает его втягивать в свой состав пока еще не инкорпорированные территории. «Циклические процессы внутри капиталистического мира-экономики периодически приводили к ситуациям, в которых для поддержания низких издержек по производству периферийных товаров требовалось включать в мир-экономику новые регионы, т. е. “инкорпорировать” их в рамках разделения труда» [13, с. XIV]. Это, по сути, описание тенденции, приведшей к глобализации, но еще не самой глобализации. Минимальное требование к условиям начала глобализации как выхода интеграции рыночных сетей на новый, более высокий, нежели мир-экономика уровень, это уже состоявшийся факт предельной географической экспансии – трансформации европейского мира-экономики во всемирный. Сам И. Валлерстайн указывает на такой критерий единства мира-экономики, как способность торговца объехать его за 60 дней. Таковым «шестидесятидневным» был, по мнению Ф. Фрида, мир Римской империи, согласно Ф. Броделю – средиземноморский мир XVI века. Мир в целом стал таковым только в начале ХХ века. Границы мира-экономики определяются логистикой в том смысле, что только расстояния, не превышающие определенную длительность по времени, рентабельны для систематической торговли товарами массового потребления. Поэтому «система начинает расширяться вовне до того момента, пока она не достигает точки, где убыток оказывается больше выгоды. Одним из факторов, устанавливающих пределы расширения, является, конечно, расстояние – производная от текущего состояния технологий…» [14, с. 417]. Таким образом, из данных самого И. Валлерстайна следует, что экспансия мира-экономики и возможность начала глобализации зависят от уровня развития транспортных технологий. Это утверждение подводит нас к предположению, что сама возможность создания глобальной системы покоится на определенном транспортно-логистическом укладе, который в свою очередь основан на определенном энергетическом укладе: использование углеводородного топлива позволило создать транспортную технику и выстроить инфраструктуру, необходимую для масштабного и глубокого международного разделения труда. Иначе говоря, индустриализация должна заметно, с достаточным временным лагом предшествовать глобализации, обеспечив такую ее предпосылку как развитая транспортная инфраструктура. Высокий уровень логистической связности мира был достигнут только в начале ХХ века, так что по отношению к временам, предшествующим этому периоду, говорить о возможности глобализации бессмысленно.

 

Однако и в начале ХХ века полный набор предпосылок глобализации еще не сложился. Действительно, в XIX веке европейский мир-экономика превратился в мировую капиталистическую систему, инкорпорировав в свой состав оставшиеся крупные внешние зоны. Но интеграция мира-экономики не была прочной, поскольку не сложилось глобальной политико-идеологической надстройки. Как отмечал В. И. Ленин [см.: 15], данную эпоху в развитии капиталистической системы можно именовать империалистической. По его мнению, пятью основными признаками империализма являются: 1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банковского капитала с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала», финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир; 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами. Как можно понять из приведенного определения империализма, соответствующая форма межгосударственных отношений заключала в себе определенные противоречия. С одной стороны, вывоз капитала способствовал экономической интеграции мира. С другой, конфликтная многополярность ведущих держав, создавших затем два антагонистических военных блока – Антанту и Ось – привела, в конце концов, к мировой войне, которая, в свою очередь, спровоцировала Октябрьскую революцию в России. Революция же вырвала Россию из структур капиталистического мира-экономики, в том числе из-за политики западных стран, нацеленной на изоляцию СССР. Таким образом, вследствие русской и китайской социалистических революций соответствующие слабоинтегрированные полупериферийные и периферийные зоны опять оказались выведены во внешнюю сферу капиталистической мир-системы.

 

Биполярная система, возникшая после Второй мировой войны, строилась на разделении большинства стран мира на два лагеря – капиталистический и социалистический, объединенных общей идей социального устройства и возглавляемых двумя геополитическими и экономическими лидерами – США и СССР соответственно. СССР и КНР по крайней мере до 1970-х гг. правильнее воспринимать как партнеров капиталистического мира-экономики по слабоинтегрированной рыночной сети, его внешнюю сферу, а не как его часть, поскольку функционирование и развитие этих стран не определялось их функциональным положением в рамках международного разделения труда в рамках мира-экономики. Наиболее очевидный признак невключенности в капиталистическую мировою систему – то, что доллар США не использовался странами СЭВ в расчетах между собой, то есть не выполнял роли мировых денег. Так что говорить о глобализации по отношению к периоду, предшествующему падению железного занавеса, не приходится.

 

Первоначальный импульс глобализации исходит из сферы капиталистической экономики и проявляется в глобализации рынка. «Проблема реализации – один из факторов, побуждающих капитал к преодолению границ и определяющих тенденцию формирования мирового рынка» [3, с. 210]. О глобализации рынка исследователи заговорили еще в 1980-е гг. (Собственно появление самого термина «глобализация» произошло в 1983 г. у Т. Левита, который использовал его для обозначения чисто экономического явления – слияния рынков отдельных товаров). Но относилось все это изначально преимущественно к так называемому «первому миру». Подлинно глобальным мировой рынок стал лишь тогда, когда в него влились на основе правил «Вашингтонского консенсуса» (то есть фритредерских идеологических установок) КНР, республики бывшего СССР и прочие постсоциалистические страны.

 

Рыночная глобализация, как указывает В. П. Оболенский [см.: 16], включает в себя два взаимосвязанных аспекта: повышение функциональной открытости – средней степени вхождения национальных экономик в систему международного разделения труда, а также возрастание институциональной или торгово-политической открытости – степени либерализации национальных рынков. Взаимосвязь их состоит в том, что собственно глобализация рынка – повышение функциональной открытости, в результате чего мировая экономика из рыхлой совокупности взаимозависимых стран превращается в относительно целостную систему – не может происходить совершенно стихийным, самопроизвольным образом. Для этого нужна определенная государственная политика, направленная на ослабление протекционистских мер, дерегуляцию экономики и приватизацию, что обеспечивает институциональную открытость страны. Именно такую политику стали продвигать во всемирном масштабе под предлогом закономерного и необходимого наступления эпохи глобализации.

 

Умеренный либеральный критик ультралиберальной практики глобализации Дж. Стиглиц [см.: 17] указывает, что многие социальные проблемы современности вызваны тем, как осуществляется глобализация. Сейчас она осуществляется под руководством МВФ, который следует рекомендациям, выработанным на основе Вашингтонского консенсуса. Этот стратегический план экономических реформ, разработанный в 1980-х гг. либеральными экономистами, держится на трех столпах: приватизация, рыночная либерализация и фискальная экономия. Эта политика совершенно не является «естественной» и единственно возможной. Национальные правительства подписываются проводить такую политику, вступая в ВТО.

 

Все это стало возможным только после крушения биполярной системы, поскольку для начала глобализации требовалось сначала решить проблему устранения геополитических и политико-идеологических препятствий для нее. Таким образом, геополитический аспект глобализации связан с формированием однополярного мира после окончания «холодной» войны. По мнению американского политолога А. Л. Страуса, современную ситуацию характеризует «всеобщий униполяризм – или отсутствие внешнего баланса могущества – в сочетании с элементом многополярности во внутреннем балансе влияний» [18, с. 29]. Униполярная система устроена иерархическим образом. Во главе ее находятся США, чье лидерство, однако, не имеет абсолютно гегемонистской формы, так как ограничивается их партнерами по униполю – Европой и Японией. Далее следуют государства, согласные подчиняться институциональным правилам, но не определяющие их. И, наконец, страны-изгои, бросающие вызов гегемонии униполя, но не способные противостоять ему на равных. Институциональными правилами униполя стали неолиберальные принципы Вашингтонского консенсуса.

 

Таким образом, если отвергнуть крайности волюнтаристской интерпретации глобализации как своего рода заговора транснациональных элитных групп, не имеющего объективных предпосылок, и объективистской трактовки ее как исключительно естественноисторического процесса, не зависящего от воли и желания людей, то мы должны признать двойственный характер этого явления. С одной стороны, имеются идущие с давних времен естественноисторические процессы интернационализации, проявляющиеся в распространении мировых религий и идеологий, развитии транснациональных рынков – вплоть до мирового, формировании империй, распространяющих свою власть на несколько континентов. С другой стороны, империи распадаются, религии ограничиваются ареалом отдельных цивилизаций, рынки периодически дезинтегрируются. То есть в рамках полицентричной мировой системы все эти процессы не выходят на качественно новый уровень формирования глобальных структур и свойств социальных отношений. Для появления этих эмерджентных институтов и свойств требуется субъективный фактор – деятельность агентов глобализма. Активная роль фактора глобализма как идеологии и проекта господства определенных исторических субъектов в мировом масштабе – это вторая, искусственная, или, иначе говоря, проектная составляющая глобализации.

 

Разные глобалистские проекты неоднократно возникали в прошлом, но их конкуренция между собой, геополитические и идеологические конфликты суверенных держав, ограничения недостаточно развитых транспортной и коммуникационной инфраструктуры препятствовали развитию глобализации. Для перехода к глобализации требовалось достижение системного эффекта за счет одновременного развития глобализационных тенденций во всех основных сферах социальной жизни. Собственно глобализация началась в конце ХХ в., когда помимо достижения определенного уровня развития производительных сил совпали скачки (качественные переходы) в развитии нескольких основных сфер социальной жизни. Так, решающими факторами, открывшими дорогу глобализации, стали: а) распад СССР, падение биполярной системы и становление геополитического униполяризма; б) подъем неолиберальной (фритредерской) идеологии, установки которой легли в основу стратегий развития большинства стран мира; в) информационно-коммуникационная революция, то есть информатизация экономики и развитие современных средств связи. Информационно-коммуникационная революция качественно усилила возможности для централизованного управления обширными транснациональными сетями в режиме реального времени. Это, в частности, позволило многонациональным корпорациям перейти на новый уровень интернационализации – стать транснациональными корпорациями.

 

Насколько далеко зашли процессы экономической глобализации? Среди исследователей можно найти как авторов, занимающих радикальную позицию по этому вопросу, так и скептиков. Наиболее «глобалистскую» позицию занимает К. Омае [см.: 19], который утверждает, что национальных экономик больше не существует. Отсюда он делает соответствующие глобалистские политические выводы: государственное регулирование экономики невозможно – традиционные способы фискального и денежного регулирования не работают вследствие открытости границ, следовательно, национальное государство как институт должно быть отменено; корпорации и так удовлетворяют все потребности людей. Р. Райх [см.: 20] подтверждает выводы К. Омае, акцентируя разницу между многонациональными корпорациями (МНК) индустриальной эпохи и современными транснациональными корпорациями (ТНК). Прежде МНК являлись, в конечном счете, национальными, так как филиалы оставались именно филиалами и обеспечивали интересы головной компании и страны ее размещения. В современных же ТНК, занимающихся выпуском высокостоимостной продукции и организованных сетевым образом, централизованное сосредоточение собственности и контроля невозможно. По мере того, как основные стоимости и капиталы приобретают нематериальный вид, попытки государств контролировать их потоки оказываются тщетными. В эпоху информационной экономики и глобализации рынка становится практически невозможным определить границы национального хозяйства, что требует полного отказа от использования данной категории.

 

Скептики утверждают, что экономическая глобализация является, по сути, мифом. Например, С. Л. Удовик указывает, что хотя действительно мы видим, что с 1980-х гг. темпы роста международной торговли превышают темпы роста мирового валового продукта, такая же ситуация наблюдалась и в начале ХХ века вплоть до мирового кризиса 1929 г. При этом сейчас наблюдается рост внутрирегиональной торговли в совокупном экспорте и импорте стран-участниц некоторых интеграционных группировок (совпадающих с цивилизационными общностями). Причем развитые страны все больше обособляются от развивающихся. «Таким образом мы наблюдаем образование группы высокоразвитых практически самодостаточных стран, которые все больше уходят в отрыв от подавляющего числа стран остального мира. И на Западе растет понимание относительной бесперспективности рынков развивающихся стран» [21, с. 209]. Практика последнего времени демонстрирует, что нет ничего дальше от правды. Данные представления порождены принятием финансовых миражей спекулятивной экономики Запада за реальность. Потоки товаров, измеряемые в денежных показателях, в начале XXI века отражали не реальный уровень развития народных хозяйств и не реальную зависимость одних стран от других, а скорее уровень неэквивалентности международного обмена, уровень недооцененности одних валют и переоцененности других. Уменьшение поступления товаров из Китая или снижение потоков российских энергоносителей и продовольствия сразу же приводят к резкому всплеску инфляции в странах Запада, где отсутствует не только достаточная собственная сырьевая база, но и приемлемый уровень материального производства. Так, торговый баланс США имеет устойчивый и очень высокий дефицит, демонстрирующий, что в обмен на жизненно необходимые материальные продукты Америка не в состоянии поставить почти ничего помимо свежевыпущенных денег.

 

Можно заметить, что если гиперглобалисты преувеличивают уровень интеграции мирового хозяйства, то С. Удовик и другие скептики явно недооценивают ее, опираясь на отдельные показатели статистики, не позволяющие видеть ситуацию в целом. Хотя стоит согласиться с ним в том, что экономическая глобализация была достаточно развита в начале ХХ века. Тем не менее уровень экономической глобализации в конце ХХ века был существенно выше, чем в начале ХХ века. В начале века хозяйства большинства слаборазвитых стран (в том числе колоний) носили по преимуществу натуральный характер. Теперь же натуральное хозяйство повсеместно маргинализировано, и даже экономики наименее развитых стран встроены в рыночные цепочки и являются элементами системы международного разделения труда.

 

Как было отмечено, первоначальный импульс глобализации исходит из сферы экономики и проявляется в глобализации рынка. Однако, как справедливо замечают А. Негри и М. Хардт, «не может быть глобального рынка… без соответствующей формы юридического правопорядка… [который] не может существовать без власти, которая гарантировала бы его дееспособность, действенность, эффективность» [3, с. 60]. Такой мировой властью в конце ХХ века стал американский гегемонизм в рамках униполярной системы. Как можно понять, концепция униполярности предлагает более сложную модель, нежели модель единоличного американского доминирования. Однако по большому счету она лишь слегка маскирует практику американского гегемонизма за счет акцентирования относительной самостоятельности и значимости некоторых союзников США. И действительно, вплоть до последнего времени союзники США добровольно или не вполне добровольно неукоснительно следовали в фарватере американской политики. Так что применительно к ситуации 1991–2014 гг. вполне адекватно определение геополитической глобализации как другого названия американской гегемонии, данное Г. Киссенджером [5, с. 8].

 

Идею о взаимосвязи глобального рынка и геополитической однополярности можно продолжить и расширить на сферу культуры: для глобального рынка необходима в достаточной мере унифицированная глобальная культура. Процессы интернационализации, формирования мировой капиталистической системы сопровождались в предыдущие века такими явлениями, как секуляризация и вестернизация незападных культур. Глобализация культуры является прямым продолжением данной тенденции вестернизации, но со своими особенностями. Глобализация рынка и производства обеспечивается глобализацией коммуникаций, то есть распространением коммуникационных сетей, охватывающих весь земной шар. Э. Гидденс [см.: 22] указывает, что распространение телевидения, радио и кинопродукции по миру способствует распространению образов и информации мировой культуры, что свидетельствует о возникновении мирового информационного порядка – международной системы производства, распространения и использования информации. Фактически можно говорить о возникновении информационной среды, которая производит единые для всего человечества образы, формирует космополитическую потребительскую мораль.

 

Что касается особенностей, отличающих современную культурную глобализацию от процессов интернационализации культуры в предшествующий исторический период, то они связаны, во-первых, со спецификой современного либерализма, и, во-вторых, с особой ролью США. Глобализация связана с установлением гегемонии либерализма в идеологическом поле, которая даже позволила Ф. Фукуяме [см.: 23] провозгласить «конец истории». Специфика современного либерализма заключается в таком сочетании положений правого либерализма (фритредерская и ультралиберальная экономическая политика) и левого либерализма (продвижение принципов толерантности, политкорректности и мультикультурализма), которое способствует глобализации. Американизация как результат американского культурного империализма известна уже давно, но именно в последние десятилетия продвижение американских ценностей и образа жизни осуществляется наиболее активно и бескомпромиссно. (Вспомнить хотя бы провозглашение Б. Обамой всемирного крестового похода в защиту прав ЛГБТ.)

 

Итак, глобализация является качественно новой стадией развития естественноисторических тенденций интеграции социального мира, действовавших на протяжении всей истории человечества, выход на которую связан с реализацией конкретного социального проекта, имеющего собственных агентов с их ценностями, интересами и целями. Этот проект вышел на стадию реализации тогда, когда совокупный Запад, преодолев ограничения империалистических противоречий, смог консолидироваться и абсолютно (не только геополитически, но также геоэкономически и идеологически – через гегемонию либерализма) начал доминировать в мире. Таким образом, глобализацию можно определить как процесс реализации проекта глобальной высокоинтегрированной надгосударственной системы (глобального сетевого суперобщества), главным субъектом которого выступает транснациональная корпоратократия в союзе с национальной элитой США. Технологическим базисом глобализации выступают новые информационно-коммуникационные технологии, институциональным экономическим базисом – неолиберальная система так называемого «свободного рынка», то есть рынка, контролируемого не государствами, а крупнейшими ТНК. Геополитической надстройкой является униполярная система с гегемонией США, выступающая инструментом продвижения интересов транснациональной корпоратократии. Идеологической надстройкой выступает сочетание праволиберальной фритредерской экономической доктрины, призванной устранить экономический базис национального суверенитета – автономное по отношению к миру-экономике национальное хозяйство, с леволиберальной идеологией радикального антитрадиционализма, призванного разрушить все самобытные культуры для полного подчинения общественного сознания манипулятивным технологиям корпоративных СМИ.

 

Говорить о формирующемся глобальном сетевом суперобществе мы можем исходя из присутствовавших в последние десятилетия тенденций культурной унификации, рыночной интеграции, усиления роли наднациональных акторов и институтов, а также усиления роли транснациональных сетей (коммерческих и прочих), в частности сетей глобальных городов на фоне ослабления самостоятельности национальных государств. Помимо этого происходило формирование транснациональной социальной сети глобалистов, к которым можно отнести не только финансовую олигархию развитых стран, но и так называемых «цифровых кочевников», некоторые иные слои креативного класса, компрадорские круги в странах периферии и полупериферии (не только компрадорскую буржуазию, но и часть политического класса и западническую интеллигенцию), которые не только из своих корыстных интересов, но и по идейным соображениям поддерживают гегемонию либерального глобализма.

 

Таким образом, если подразумевать под глобализацией не некоторые неустойчивые тенденции интернационализации и интеграции, характерные для Всемирной истории на длительных ее периодах, а попытку формирования вполне конкретного социального порядка, то глобализацию правомерно считать одновременно американским имперским и транснациональным корпоратократическим проектом. США изначально выступали его основным двигателем и планировали стать его основным выгодоприобретателем. США задали основные принципы и правила нового мирового порядка, вплоть до закрепления английского языка в качестве языка международного общения, доллара США – как мировых денег, Голливуда – как всемирного центра производства развлечения и, вместе с американскими СМИ, как мирового пропагандиста. Возникает, однако, вопрос: насколько устойчивы и неотвратимы указанные тенденции? Может ли глобализация обратиться вспять или принять какую-то принципиально иную форму?

 

Держится эта модель на превосходстве США в ключевых ресурсах, доминировании в экономической, технологической, военной, дипломатической, культурной, информационной и прочих сферах. Также ее основанием является принятие этого порядка прочими значимыми геополитическими акторами, которые считают его выгодным для себя или, как минимум, полагают, что сопротивление обойдется им дороже, чем согласие. При этом мировом порядке, существовавшем с конца ХХ века, основные державы получали определенного рода выгоды, побуждавшие их его поддерживать или, во всяком случае, не пытаться его разрушить. Очевидно, что основные выгоды от этого получали сами США как своего рода имперская метрополия. Основным их бонусом был эмиссионный доход: выпуск долларов, выполняющих роль мировых денег, по сути, является скрытым налогом на всех остальных, позволяющим поддерживать высокий уровень жизни американских граждан. Прочие участники данной системы хоть и несли определенные тяготы американского имперского доминирования, получали определенные бонусы от своего участия пропорционально своему статусу в униполярной системе. ЕС и Япония получали относительно дешевую защиту, позволяющую экономить на военных расходах. КНР и другие новые индустриальные страны – возможность ускоренной индустриализации благодаря притоку инвестиций и открытому рынку сбыта в развитых странах. Страны-экспортеры нефти и газа – возможность масштабного экспорта энергоносителей по приемлемым ценам в условиях быстрого роста спроса на них в новых индустриальных странах. В целом, чем выше уровень международного разделения труда, тем теоретически выше эффективность экономической деятельности из-за эффектов масштаба производства и специализации.

 

Однако у такой модели имеются и определенные внутренние противоречия. В частности, сохранение доллара в качестве мировых денег предполагает постоянное поддержание его завышенного обменного курса, что ведет к искусственному торможению развития американской промышленности и устойчивости отрицательного торгового баланса США. В свою очередь иерархический характер мировой системы означает, что страны, оказавшиеся на ее периферии, подвергаются эксплуатации и не получают выгоды от сохранения этой системы. Это побуждает такие страны-маргиналы бросать вызов гегемону. И хотя у них нет сил, чтобы разрушить систему, США приходится тратить все больше средств для ее защиты и поддержания своего военного доминирования. В результате США столкнулись с ситуацией имперского перенапряжения, ведущего к перманентному финансовому кризису.

 

Наибольшую угрозу для американской гегемонии представляют, однако, не страны-изгои, а крупные полупериферийные страны, ранее признававшие американские правила игры и участвующие в такой ключевой для нынешней модели глобализации структуре, как Международный валютный фонд. Здесь имеются в виду страны БРИКС и в первую очередь Китай и Россия, которые в последнее время усилились настолько, что начинают проявлять геополитические амбиции, не довольствуясь предоставляемыми им ролями «страны сборочного цеха» и «страны-бензоколонки».

 

Усиление крупных полупериферийных держав и образование ими блока БРИКС на фоне относительного снижения собственной мощи вызвало у США защитную реакцию в форме попытки создания двух интеграционных блоков с собою во главе. Договор о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве (TTИП) между США и ЕС предусматривал установление между ними более тесных взаимоотношений на основе принципов фритредерства. В частности, предполагалась ликвидация тарифных и нетарифных барьеров, ограничивающих доступ американских товаров и услуг на европейские рынки. Кроме того, продвигаемый правительством Б. Обамы договор включал в себя положения, которые позволили бы США усилить свое доминирование в европейской политике и сфере культуры. Как указывает К. Тодхантер [см.: 24], помимо укрепления американского доминирования над европейскими странами TTИП был призван ослабить и изолировать Россию, обеспечивая, таким образом, поддержание американской гегемонии. В Азиатско-Тихоокеанском регионе аналогичную роль проводника американской гегемонии и механизма сдерживания Китая выполнял договор о Транстихоокеанском партнерстве (TTП).

 

После прихода к власти Д. Трампа реализацию этих проектов свернули. «Односторонний выход США из торгового соглашения, которое считалось осью американской торговой политики в регионе, поставил вопрос о будущем свободной торговли в рамках крупных торговых блоков» [25, с. 76]. Причем если в случае с TTИП инициатором выступила европейская сторона, то от заключения договора о TTП отказались сами американцы. Какова причина столь парадоксального решения? Если европейцы, как кажется, решились на сопротивление «недружественному поглощению», то почему против реализации таких планов выступил американский президент? Это связано, по всей видимости, с тем, что Д. Трамп являлся ставленником промышленного лобби, о чем свидетельствуют его многочисленные заявления о необходимости возрождения американской индустриальной мощи. А реализация договора о TTП означает, что политика сильного доллара, вывоза капитала из США и масштабного импорта готовой продукции продолжится, и лишь произойдет замена Китая на страны Юго-Восточной Азии. «Парадоксально, но страны, выступавшие за глобализацию, в частности США и Великобритания, начали процессы деглобализации, основанные на протекционизме…» [9, с. 92]. По мнению С.-Ч. Пака, причины нынешнего протекционизма США – это рост неравенства доходов в США, развитие стран Восточной Азии, создающее угрозу американской конкурентоспособности, и относительно меньшая зависимость США от международной торговли, позволяющая использовать протекционистские меры в качестве оружия в экономической войне.

 

Стратегия Д. Трампа предполагает, что для сохранения американской гегемонии требуется сначала вернуть глобализацию немного назад, а продолжить ее лишь после восстановления американского промышленного превосходства. Поэтому вместо былой роли основного локомотива глобализации США переходят к проведению протекционистской политики. «Начинается процесс деглобализации и активизации использования экономических процессов и институтов в политических целях. Во главе этой трансформации стоят США – они увидели, что та глобализация, которую они запустили, теперь приносит больше выгод другим странам» [26, с. 25]. С этим тезисом согласен Д. Мосяков: поскольку глобализация уже не работает, как этого хотят в Вашингтоне, тамошние элиты теперь скорее выступают не за интеграцию Евразийского региона, а стремятся провоцировать здесь новые конфликты, чтобы сдержать ее [27, с. 33]. Появление трампизма как значимого политического явления свидетельствует о расколе между двумя основными фракциями глобалистов – американской национально ориентированной элитой и глобалистами-транснационалами[4].

 

О том, что глобализация движется к краху, и о том, что крайние республиканцы в США попытаются ускорить этот процесс, отечественные исследователи А. Кобяков и М. Хазин [см.: 28] делали предположение еще в начале текущего века. Они связывали это с ростом диспропорций в американской экономике, которые ведут к экономическому кризису, а он в свою очередь сделает невозможным выполнение функции мировых денег долларом США. В результате «…процесс глобализации, который состоит не только из создания единых рынков, но и из построения механизмов управления всеми этими рынками на базе единой меры стоимости – американского доллара, начнет свое движение вспять» [28, с. 275].

 

Также и по мнению М. Гилмана неэффективная экономическая политика и несдержанная внешняя политика США и других стран провоцируют в перспективе серьезный экономический кризис и способствуют деглобализации. «По иронии судьбы, тенденции деглобализации усиливаются практически повсеместно вопреки глобальному охвату Интернета – это можно наблюдать в сферах безопасности, миграции, налогообложения и торговли» [29, с. 12]. «Поскольку современный мир не является биполярным, мы можем столкнуться с ситуацией, когда гегемон в лице США не будет замыкаться в себе (в изоляционистском смысле), однако станет все более деструктивной силой в мировой экономике. Поэтому БРИКС и большая часть стран “двадцатки” будут активно пытаться сохранить максимум выгод от международного экономического сотрудничества. Скорее всего, это ускорит разработку альтернативных институциональных механизмов» [29, с. 13].

 

Нарастающие проблемы в функционировании нынешней модели глобализации ставят под вопрос ее дальнейшее сохранение и открывают дорогу для реализации альтернативных сценариев развития. Основные геополитические акторы предпринимают различные шаги для продвижения своих интересов и соответствующих проектов мироустройства, в частности, продвигая свои региональные интеграционные проекты. Заключение региональных договоров стало популярным также из-за отсутствия прогресса в ходе Дохийского раунда переговоров в рамках ВТО, который стартовал в 2001 г., но до сих пор не дал никаких позитивных результатов. Так по инициативе США 30 ноября 2018 г. было подписано новое торговое соглашение USMCA, которое пришло на смену Североамериканской зоне свободной торговли (NAFTA). Соглашение было перезаключено на новых, более выгодных для США условиях, по настоянию Д. Трампа, стремившегося вернуть рабочие места обратно в Штаты. «Еще некоторое время назад регионализм рассматривался западными авторами как позитивная тенденция, которая в определенном роде готовит страны того или иного региона к более широкой интеграции в рамках глобализации. Теперь отношение к этому явлению несколько изменилось, так как выяснилось, что региональное сотрудничество не столько помогает глобализации, сколько создает в том или ином регионе вполне жизнеспособные замкнутые на регион системы, которые скорее тормозят интеграцию своих членов в глобальные рынки» [27, с. 31].

 

Также деглобализации способствует более фундаментальный фактор – разворачивающийся на наших глазах энергетический кризис, связанный с дефицитом дешевых энергоносителей. Как уже было отмечено, глобализация базируется на определенном транспортно-логистическом укладе, который в свою очередь основан на определенном энергетическом укладе. Сейчас из нефти делается дизель для кораблей, керосин для самолетов, бензин для автотранспорта и т. д. Дешевая нефть является необходимым условием масштабной торговли на длительные расстояния, а значит масштабного и глубокого международного разделения труда. Таким образом, возникновение дефицита дешевой нефти ставит под сомнение продолжение глобализации. По разным данным пик добычи «классической нефти» (то есть без учета различных суррогатов) был пройден еще в начале текущего века. Уменьшение нефтяного потока не меньше политически мотивированных санкций способствует уменьшению торговли на длительные расстояния, уменьшая тем самым международную экономическую связность. Когда стоимость доставки продукции из Китая в Америку или Европу и наоборот превысит выигрыш от международной кооперации, станет дешевле производить на местах в соответствии с русской поговоркой «за морем и телушка – полушка, да рубль перевоз». Сжатие мирового рынка сбыта приведет к стагнации наиболее глобализованных отраслей.

 

Энергетический и, шире, ресурсный кризис не является случайным форс-мажорным обстоятельством для глобальной системы. Эта система формировалась в результате территориальной экспансии европейского капиталистического мира-экономики. Капитализм предполагает постоянный рост капитала, что обеспечивается постоянным ростом объемов производства, которое в свою очередь требует постоянного роста потребления ресурсов. Как уже было отмечено, собственно глобализация конца ХХ – начала XXI века подразумевала последовательную реализацию ультралиберальных принципов Вашингтонского консенсуса, так что сущностные черты капитализма в этот период были доведены до предела. Это ускорило наступление и так приближающегося ресурсного кризиса. Паллиативные решения, наподобие предлагаемого К. Швабом проекта «инклюзивного капитализма», то есть по сути ограничение потребления со стороны основной части населения мира при сохранении глобальной системы во главе с прежней глобалистской элитой, не вызывают энтузиазма ни у широких народных масс, ни у национальных элит незападных стран, ни даже у самой западной элиты. Другого, более реалистичного варианта спасения проекта глобализации пока не предложено.

 

Здесь возникает вопрос: а к чему может привести тенденция деглобализации? Будет ли это просто возвращением к ситуации биполярности, аналогичной той, что существовала до распада советского блока, к среднеинтегрированным международным рыночным сетям от высокоинтегрированных?

 

С учетом развитой экономической и военно-политической интеграции Запада в рамках военных и экономических структур НАТО и усиления противостояния по линии Запад – Восток может возникнуть предположение, что мировая экономика прямо на наших глазах распадается на два экономических блока – западный и восточный. Так, «глобальные опросы [экономических экспертов в разных странах мира] подтверждают факт развития двух мощных мировых центров или полюсов. С одной стороны, вокруг Европы и Америки группируются страны, сочувствующие их англосаксонским принципам. В другом лагере объединяются развивающиеся державы и экономики – Россия и некоторые славянские народы, Китай и соседние с ним страны и регионы» [см.: 30]. Ярким проявлением такой тенденции является развитие международных структур, таких как ШОС и БРИКС, включение в состав последней организации новых стран.

 

Однако многие современные публицисты и ученые ожидают распада единого мира скорее на несколько кластеров, чем на два блока. Например, еще в 2003 г. А. Кобяков и М. Хазин [см.: 28] предсказывали грядущее частичное разрушение международного разделения труда с формированием нескольких валютных зон.

 

Сейчас тему деглобализации и распада мира на отдельные зоны – «панрегионы» – активно развивает А. Школьников. По его мнению, «мир панрегионов не будет повторением ни периода империй перед Первой мировой войной, ни периода Холодной войны, когда существовали отдельные и практически не связанные экономические и технологические системы» [31, с. 177]. При этом «панрегионов будет несколько, внутри них будут действовать уникальные социальные, экономические, технологические и т. д. системы» [31, с. 177]. Однако это не будет полным отказом от достижений глобализации, поскольку «наднациональная глобальная система законов будет сохранена, но ее роль и масштабы в разы уменьшатся» [31, с. 178]. Тем не менее при реализации такого сценария не только высоко-, но и среднеинтегрированным международным рыночным сетям глобального масштаба места не останется. Подлинно глобальными будут только слабоинтегрированные рыночные сети, а высокий уровень интеграции будет наблюдаться в рамках панрегионов (кластеров)[5].

 

Примерно о том же говорят и многие другие исследователи и эксперты. Например, Д. Песков утверждает, что хотя «сегодня в мире нет ни одной страны, у которой был бы достигнут уровень технологического суверенитета…[Однако] жизнь меняется, условием выживания, в прямом смысле этого слова, любой крупной страны в ближайшие десятилетия будет достижение этой страной технологического суверенитета» [32]. Наиболее вероятным сценарием развития ситуации в мире в ближайшие годы, по его мнению, является «Островизация». «Практически гарантированно – сворачивание глобализма и конец глобальной системы безопасности XX века. Перезагрузка глобальных технологических рынков, национализация техстандартов, релокализация производства критических товаров» [32].

 

Несмотря на подобные попытки спрогнозировать развитие мира по мере развития тенденции деглобализации стоит признать, что в настоящий момент достаточно разработанные и обоснованные теоретические модели деглобализированного мира отсутствуют. В частности, не ясно, возникнет ли на основе распада глобальной системы два региональных мира-экономики или несколько кластеров. Реализации первого сценария препятствует неоднородность предполагаемых блоков, наличие внутренних противоречий между потенциальными участниками. Например, претензия Китая на статус гегемона в своей части мира, очевидно, не понравится прочим потенциальным участникам Восточного блока. Для реализации второго сценария необходимо наличие нескольких стран – ядер кластеров, уже обладающих не только технологическим суверенитетом – полным набором ключевых технологий и промышленных компетенций, но и достаточным объемом внутреннего рынка, а также приемлемой ресурсной обеспеченностью. Пока таких стран, полностью готовых развиваться автономно и уверенно контролировать своих младших партнеров, не видно.

 

Итак, глобализация – это развитие и выход на качественно новый уровень того процесса, который начался еще в XVI веке – процесса формирования и экспансии европейского мира-экономики с постепенным превращением его в мировую капиталистическую систему. Но говорить о глобализации применительно к эпохе, предшествовавшей концу ХХ века, неправомерно, поскольку только в это время либеральный Запад во главе с США и транснациональными сетями добился максимального успеха, достигнув своей гегемонии, и приступил к реализации проекта глобализации – созданию глобального суперобщества на основе мировой капиталистической системы. Но в этом успехе коренились будущие проблемы. Формирующаяся в процессе глобализации глобальная капиталистическая система оказалась неустойчивой и рискует распасться под грузом внутренних противоречий. Вывоз капитала, повысивший норму прибыли корпораций и способствовавший усилению сервисной специализации стран Запада, одновременно с этим привел их к промышленному упадку и подъему КНР. Подъем ТНК привел к ослаблению института национального государства в странах ядра, что не характерно для предыдущего развития мира-экономики. Добавим сюда еще ряд обстоятельств, таких как ослабление американской геополитической и либеральной идеологической гегемонии, восстановление силы России, негативная реакция многих не западных народов на вестернизационное давление культурной глобализации, а также нарастающий энергетический кризис – все это ставит под сомнение дальнейшую жизнеспособность формирующейся глобальной системы. Мы наблюдаем перенапряжение капиталистической мир-системы, которая рискует повторить судьбу воздушного шарика, лопнувшего после максимального его надувания.

 

Очень вероятно, что попытка глобализации оказалась чрезмерно амбициозной и саморазрушительной для капиталистической мировой системы. Проект глобализации как построения глобального сетевого супер-общества оказался неуспешным как в силу ряда объективных обстоятельств, так и из-за сопротивления со стороны наций, не входящих в ядро мир-системы, а также раскола тандема американской национальной элиты и транснациональной корпоратократии. Данная попытка глобализации мира, нацеленная на построение сетевой глобальной системы, оказалась слишком тесно связана с американским национальным эгоизмом и гегемонизмом, и ослабление последнего вследствие собственных проблем и сопротивления незападных стран привело к ее провалу. Провал проекта глобализации означает переход к деглобализации. Глобализацию и деглобализацию можно интерпретировать как две фазы одного процесса – великого перелома, связанного с финальным кризисом мира-экономики после его чрезмерного расширения и интеграции элементов, не согласных на периферийный статус. Впрочем, возможно «деглобализация» является не вполне точным термином, поскольку речь идет не просто о возвращении к ситуации до начала глобализации, а о разрушении единой мировой капиталистической системы с гегемонией Запада. Остается открытым вопрос, расколется ли существующая мир-система на два или несколько региональных миров-экономик, переживет тотальную дезинтеграцию или трансформацию во что-то иное? На настоящий момент наиболее вероятным выглядит смешанный сценарий: на глобальном уровне сохраняется слабоинтегрированный рынок – взаимодействие между двумя большими блоками, каждый из которых выступает для другого в качестве внешней зоны; эти два блока являются среднеинтегрированными мирами-экономиками, включающими в свой состав несколько высокоинтегрированных блоков (кластеров), выстроенных вокруг разных великих держав. В более отдаленной перспективе не исключена новая попытка глобализации, но не ясно, когда и на каких основаниях она будет предпринята.

 

Таким образом, научный анализ в данном случае подводит нас к выводам, не сильно отличающимся от достаточно широко распространенного мнения о том, что глобализация – характеристика самого последнего времени, и началась она в конце ХХ века. Тем не менее, вопреки преобладающей точке зрения, постепенный переход от глобализации к деглобализации начался задолго до обострения межгосударственного конфликта 2022 г., который лишь поставил точку в попытках продолжить и углубить глобализацию. Провал попытки глобализации оказался связан, прежде всего, с геополитическими причинами, с тем, что основные субъекты глобализации оказались слишком эгоистичны, чтобы сохранить согласие с политикой глобализации прочих исторических субъектов (в первую очередь крупных стран полупериферии), и слишком слабы, чтобы заставить всех следовать своей программе. Но помимо достаточно очевидных геополитических причин в качестве «могильщика» глобализации стоит назвать и более фундаментальную причину – то, что развитие глобального капитализма уперлось в естественное препятствие в виде ограниченности доступных ресурсов.

 

Список литературы

1. Трубицын О. К. Глобализация: новый термин или новое явление? // Философия: история и современность. 2004–2005: Сборник научных трудов. – Новосибирск: [б. и.]; Омск: Издательство ОмГУ, 2005. – С. 153–170.

2. Трубицын О. К. Полемика с Иммануилом Валлерстайном: промышленная революция и глобализация как великие переломы Нового времени // Сибирский философский журнал. – 2022. – № 2. – С. 79–91. DOI: 10.25205/2541-7517-2022-20-2-79-91

3. Хардт М., Негри А. Империя. – М.: Праксис, 2004. – 440 с.

4. Кортен Д. Когда корпорации правят миром. – СПб.: «Агентство “ВиТ-принт”», 2002. – 328 с.

5. Даими Т. Однополярная глобализация как цивилизационная угроза // Глобальный дискурс: Сборник статей. – Сумы: Университетская книга, 2003. – С. 7–13.

6. Зюганов Г. А. Глобализация и судьба человечества. – М.: Молодая гвардия, 2002. – 446 с.

7. Валлерстайн И. Глобализация или переходный период? // Экономические стратегии. – 2000. – № 2. – C. 14–26.

8. Галецкий В. Ф. Демографические проблемы глобализации. Автореферат диссертации на соискание ученой степени канд. экон. наук: 08.00.05. – М., 2001. – 22 с.

9. Пак С.-Ч. Протекционизм США и нарушение торгового баланса между США и странами Северо-Восточной Азии // Вестник международных организаций. – 2018. – Т. 13. – № 2. – С. 86–114. DOI: 10.17323/1996-7845-2018-02-05

10. Потенциал и опасности глобализации // International Monetary Fund. – URL: https://www.imf.org/external/np/exr/ib/2000/rus/041200r.htm (дата обращения 04.06.2022)

11. Гайдар Е., Мау В. Марксизм: между научной теорией и «светской религией» (либеральная апология) (окончание) // Вопросы экономики. – 2004. – № 6. – С. 28–56. DOI: 10.32609/0042-8736-2004-6-28-56

12. Делягин М. Место России в условиях глобализации // Наш современник. – URL: http://www.nash-sovremennik.ru/p.php?y=2001&n=7&id=4 (дата обращения 04.06.2022)

13. Валлерстайн И. Мир-система Модерна. Том III. Вторая эпоха великой экспансии капиталистического мира-экономики, 1730–1840-е годы. – М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 528 с.

14. Валлерстайн И. Мир-система Модерна. Том I. Капиталистическое сельское хозяйство и истоки европейского мира-экономики в XVI веке. – М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. – 552 с.

15. Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма // Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1966. – 843 с.

16. Оболенский В. П., Поспелов В. А. Глобализация мировой экономики: проблемы и риски российского предпринимательства. – М.: Наука, 2001. – 216 с.

17. Стиглиц Дж. Ю. Глобализация: тревожные тенденции. – М.: Мысль, 2003. – 300 с.

18. Страус А. Л. Униполярность. Концентрическая структура нового мирового порядка и позиция России // Полис. Политические исследования. – 1997. – № 2. – С. 27–44.

19. Ohmae K. The End of the National State: The Rise of the Regional Economies. – London: HarperCollins, 1995. – 214 р.

20. Райх Р. Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. – М.: Academia, 1999. – С. 506–527.

21. Удовик С. Л. Глобализация: семиотические подходы. – М.: Релф-бук, К.: Ваклер, 2002. – 480 с.

22. Гидденс Э. Социология. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – 703 с.

23. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. – 1990. – № 3. – С. 134–147.

24. Todhunter C. The Transatlantic Trade and Investment Partnership (TTIP): A Brief History of an Agenda for Corporate Plunder // Global Research. – URL: http://www.globalresearch.ca/the-transatlantic-trade-and-investment-partnership-ttip-a-brief-history-of-an-agenda-for-corporate-plunder/5407780 (дата обращения 04.06.2022)

25. Чижевская М. П. Режим свободной торговли: интересы и опасения ЕС и Японии // Современная Европа. – 2017. – № 3. – С. 72–79.

26. Голофаст А. С. А. Караганов – интервью к 30-летию Института Европы РАН. «Без знания того, как живет одна клетка, невозможно понять, как развивается организм» // Современная Европа. – 2017. – № 6. – С. 21–26.

27. Мосяков Д. В. Страны Востока и кризис современной модели глобализации // Полис. Политические исследования. – 2015. – № 6. – С. 29–34. DOI: 10.17976/jpps/2015.06.05

28. Кобяков А. Б., Хазин М. Л. Закат империи доллара и конец «Pax Americana». – М.: Вече, 2003. – 368 с.

29. Гилман М. Различия экономических результатов и изменение альянсов в деглобализирующемся мире // Вестник международных организаций. – 2018. – Т. 13. – № 2. – С. 7–16.

30. Сергеев М. ЕвроАмерика готовится к столкновению с Евразией. – URL: https://www.ng.ru/economics/2017-08-02/4_7042_euro.html (дата обращения 04.06.2022).

31. Школьников А. Ю. Национальные стратегии: геостратегический взгляд на будущее мира и России. – СПб: Corvus, 2020. – 544 с.

32. Песков Д. «Остров Россия». Спецпредставитель президента о новой цифровой стратегии. – URL: https://www.rbc.ru/opinions/economics/09/06/2022/62a0e95b9a79472d8b713207 (дата обращения 04.06.2022).

 

References

1. Trubitsyn O. K. Globalization: A New Term or a New Phenomenon? [Globalizatsiya: novyy termin ili novoe yavlenie?]. Filosofiya: istoriya i sovremennost. 2004–2005: Sbornik nauchnykh trudov (Philosophy: History and Modernity. 2004–2005: Collected Scientific Works). Novosibirsk; Omsk: Izdatelstvo OmGU, 2005, pp. 153–170.

2. Trubitsyn O. K. The Controversy with Immanuel Wallerstein: The Industrial Revolution and Globalization as the Great Turning Points of Modern Times [Polemika s Immanuilom Vallerstaynom: promyshlennaya revolyutsiya i globalizatsiya kak velikie perelomy Novogo vremeni]. Sibirskiy filosofskiy zhurnal (Siberian Philosophical Journal), 2020, no. 2, рp. 79–91. DOI: 10.25205/2541-7517-2022-20-2-79-91

3. Hardt M., Negri A. Empire [Imperiya]. Moscow: Praksis, 2004, 440 p.

4. Korten D. When Corporations Rule the World [Kogda korporatsii pravyat mirom]. St. Petersburg: ViT-print, 2002, 328 p.

5. Daimi T. Unipolar Globalization as a Civilizational Threat [Odnopolyarnaya globalizatsiya kak tsivilizatsionnaya ugroza]. Globalnyy diskurs: Sbornik statey (Global Discourse: Collected Articles). Sumy: Universitetskaya kniga, 2003, pp. 7–13.

6. Zyuganov G. A. Globalization and the Fate of Mankind [Globalizatsiya i sudba chelovechestva]. Moscow: Molodaya gvardiya, 2002, 446 p.

7. Wallerstein I. Globalization or Transition Period? [Globalizatsiya ili perekhodnyy period?]. Ekonomicheskie strategii (Economic Strategies), 2000, no. 2, рp. 14–26.

8. Galetsky V. F. Demographic Problems of Globalization. Abstract of the Thesis for the PhD Degree (Economics) [Demograficheskie problemy globalizatsii. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata ekonomicheskikh nauk]. Moscow, 2001, 22 p.

9. Park S.-C. US Protectionism and a Violation of the Trade Balance Between the United States and the Countries of Northeast Asia [Protektsionizm SShA i narushenie torgovogo balansa mezhdu SShA i stranami Severo-Vostochnoy Azii]. Vestnik mezhdunarodnykh organizatsiy (International Organisations Research Journal), 2018, vol. 13, no. 2, pp. 86–114. DOI: 10.17323/1996-7845-2018-02-05

10. The Potential and Dangers of Globalization [Potentsial i opasnosti globalizatsii]. Available at: https://www.imf.org/external/np/exr/ib/2000/rus/041200r.htm (accessed 04 June 2022).

11. Gaidar E., Mau V. Marxism: Between the Scientific Theory And “Secular Religion” (Liberal Apologia) [Marksizm: mezhdu nauchnoy teoriey i “svetskoy religiey” (liberalnaya apologiya) (okonchanie)]. Voprosy ekonomiki (Problems of Economics), 2004, no. 6, pp. 28–56. DOI: 10.32609/0042-8736-2004-6-28-56

12. Delyagin M. Russia’s place in the Context of Globalization [Mesto Rossii v usloviyakh globalizatsii]. Available at: http://www.nash-sovremennik.ru/p.php?y=2001&n=7&id=4 (accessed 04 June 2022).

13. Wallerstein I. The Modern World-System III: The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730s – 1840s [Mir-sistema Moderna. Tom III. Vtoraya epokha velikoy ekspansii kapitalisticheskogo mira-ekonomiki, 1730–1840-e gody]. Moscow: Russkiy fond sodeystviya obrazovaniyu i nauke, 2016, 528 р.

14. Wallerstein I. The Modern World-System I: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century [Mir-sistema Moderna. Tom I. Kapitalisticheskoe selskoe khozyaystvo i istoki evropeyskogo mira-ekonomiki v XVI veke]. Moscow: Russkiy fond sodeystviya obrazovaniyu i nauke, 2016, 552 р.

15. Lenin V. I. Imperialism, the Highest Stage of Capitalism [Imperializm, kak vysshaya stadiya kapitalizma]. Izbrannye proizvedeniya: v 3-kh t. T. 1 (Selected Works: in 3 vol. Vol. 1). Moscow: Politizdat, 1966, 843 р.

16. Obolensky V. P., Pospelov V. A. Globalization of the World Economy: Problems and Risks of Russian Entrepreneurship [Globalizatsiya mirovoy ekonomiki: problemy i riski rossiyskogo predprinimatelstva]. Moscow: Nauka, 2001, 216 p.

17. Stiglitz J. E. Globalization and Its Discontents [Globalizatsiya: trevozhnye tendentsii]. Moscow: Mysl, 2003, 300 p.

18. Straus A. L. Unipolarity. The Concentric Structure of the New World Order and the Position of Russia [Unipolyarnost. Kontsentricheskaya struktura novogo mirovogo poryadka i pozitsiya Rossii]. Polis. Politicheskie issledovaniya (Polis. Political Studies), 1997, no. 2, рp. 27–44.

19. Ohmae K. The End of the National State: The Rise of the Regional Economies. London: HarperCollins, 1995, 214 р.

20. Reich R. The Work of Nations: Preparing Ourselves for 21st Century Capitalism [Trud natsiy. Gotovyas k kapitalizmu XXI veka]. Novaya postindustrialnaya volna na Zapade. Antologiya (New Post-Industrial Wave in the West. Anthology). Moscow: Academia, 1999, 640 p.

21. Udovik S. L. Globalization: Semiotic Approaches [Globalizatsiya: semioticheskie podkhody]. Moscow: Relf-buk; Kiev: Vakler, 2002, 480 p.

22. Giddens A. Sociology [Sotsiologiya]. Moscow: Editorial URSS, 1999, 703 p.

23. Fukuyama F. The End of History? [Konets istorii?]. Voprosy filosofii (Problems of Philosophy), 1990, no. 3, pp. 134–147.

24. Todhunter C. The Transatlantic Trade and Investment Partnership (TTIP): A Brief History of an Agenda for Corporate Plunder. Available at: http://www.globalresearch.ca/the-transatlantic-trade-and-investment-partnership-ttip-a-brief-history-of-an-agenda-for-corporate-plunder/5407780 (accessed 04 June 2022).

25. Chizhevskaya M. P. Free Trade Regime: Interests and Concerns of the EU and Japan [Rezhim svobodnoy torgovli: interesy i opaseniya ES i Yaponii]. Sovremennaya Evropa (Contemporary Europe), 2017, no. 3, pp. 72–79.

26. Golofast A. S. A. Karaganov – Interview to the 30th Anniversary of The Institute of Europe RAS. “Without Knowledge of How One Cell Lives, It Is Impossible to Understand How the Body Develops” [S. A. Karaganov – intervyu k 30-letiyu Instituta Evropy RAN. “Bez znaniya togo, kak zhivet odna kletka, nevozmozhno ponyat, kak razvivaetsya organism”]. Sovremennaya Evropa (Contemporary Europe), 2017, no. 6, рр. 21–26.

27. Mosyakov D. V. Oriental Countries and the Crisis of Modern Globalization Model [Strany Vostoka i krizis sovremennoy modeli globalizatsii]. Polis. Politicheskie issledovaniya (Polis. Political Studies), 2015, no. 6, pp. 29–34. DOI: 10.17976/jpps/2015.06.05

28. Kobyakov A. B., Khazin M. L. The Decline of the Dollar Empire and the End of “Pax Americana” [Zakat imperii dollara i konets “Pax Americana”]. Moscow: Veche, 2003, 368 p.

29. Gilman M. Divergent Performance and Shifting Alliances in a Deglobalizing World [Razlichiya ekonomicheskikh rezultatov i izmenenie alyansov v deglobaliziruyuschemsya mire]. Vestnik mezhdunarodnykh organizatsiy (International Organisations Research Journal), 2018, vol. 13, no. 2, pp. 7–16.

30. Sergeev M. EuroAmerica Is Preparing for the Collision with Eurasia [EvroAmerika gotovitsya k stolknoveniyu s Evraziey]. Available at: https://www.ng.ru/economics/2017-08-02/4_7042_euro.html (accessed 04 June 2022).

31. Shkolnikov A. Y. National Strategies: A Geostrategic View of the Future of the World and Russia [Natsionalnye strategii: geostrategicheskiy vzglyad na buduschee mira i Rossii]. St. Petersburg: Corvus, 2020, 544 p.

32. Peskov D. “The Island of Russia”. Special Representative of the President on the New Digital Strategy [“Ostrov Rossiya”. Spetspredstavitel prezidenta o novoy tsifrovoy strategii]. Available at: https://www.rbc.ru/opinions/economics/09/06/2022/62a0e95b9a79472d8b713207 (accessed 04 June 2022).