Оценка сильной версии концепции постиндустриального общества

УДК 316.324.8

Трубицын Олег Константинович – Новосибирский государственный университет, институт философии и права, доцент, кандидат философских наук, Новосибирск, Россия.

Email: trubitsyn77@mail.ru

SPIN: 5197-9813

Авторское резюме

Состояние вопроса: Утверждение о переходе цивилизации на стадию постмодерна в настоящее время весьма популярно и довольно часто принимается без серьезного обоснования. Однако ряд специалистов сомневается в правомерности такого подхода.

Результаты: Современное состояние концепции постиндустриального общества создает возможность для верификации ее сильной и слабой версии. Слабая версия акцентирует усиление информационной специализации развитых стран в рамках международного разделения труда. Она является эмпирически обоснованной, но не свидетельствует о выходе общества на новую ступень развития. Сильная версия утверждает революционное значение изменений, произошедших в научно-технической и социально-экономической сферах, однако эта гипотеза пока не находит практического подтверждения. Неолиберальные институты не стали благоприятной институционной средой для развития передовых производств и постиндустриального перехода.

Область применения результатов: Выявление причин, приводящих к негативным последствиям в развитии так называемых постиндустриальных стран, позволяет разрабатывать стратегию национального развития, избегая при этом скоропалительных выводов и тенденциозных оценок.

Методы исследования: В работе проведен сравнительный анализ разных вариантов теории нового общества, а также верификация положений концепции постиндустриального общества при помощи статистики экономического развития ведущих капиталистических стран, прежде всего США.

Выводы: Слабая версия постиндустриальной теории не дает оснований для утверждения о формировании некой новой стадии общественного развития. Сильная версия описывает реальный переход общества на стадию постмодерна, но она не проходит проверку практикой. Таким образом, можно утверждать, что реального перехода к постиндустриальному обществу пока не произошло.

Ключевые слова: модерн; постмодерн; индустриализм; постиндустриализм; информационное общество; общество знания; сервисное общество.

Evaluation of a Strong Version of the Post-Industrial Society Concept

Trubitsyn Oleg Konstantinovich – Novosibirsk State University, Institute of Philosophy and Law, Associate Professor, PhD (Philosophy), Novosibirsk, Russia.

Email: trubitsyn77@mail.ru

Abstract

Background: The statement about the transition of civilization to the stage of postmodernism is very popular currently and quite often accepted without serious justification. A number of experts, however, question the validity of this approach.

Results: The current state of the concept of post-industrial society creates an opportunity to verify its strong and weak version. The weak version emphasizes the strengthening of the information specialization in developed countries within the framework of the international division of labor. It has empirical grounds, but it does not indicate that society is entering a new stage of development. The strong version asserts the revolutionary significance of the changes that have taken place in the scientific, technical and socio-economic spheres, but this hypothesis does not find practical confirmation. Neoliberal institutions have not become a favorable institutional environment for the development of advanced industries and post-industrial transition.

Implications: Revealing the reasons leading to negative consequences in the development of the so-called post-industrial countries, makes it possible to formulate a national development strategy, avoiding tentative conclusions and biased assessments.

Research methods: The paper provides a comparative analysis of different versions of the theory of a new society, as well as verification of the provisions of the concept of post-industrial society with the help of statistics on the economic development of leading capitalist countries, primarily the United States.

Conclusion: The weak version of the post-industrial theory does not provide grounds for asserting the formation of a certain new stage of social development. By contrast, the strong version describes the real transition of society to the postmodern stage, but it is not verified. Thus, one could state that a real transition to post-industrial society has not taken place yet.

Keywords: modern; postmodern; industrialism; post-industrialism; information society; knowledge society; service society.

Данная публикация является продолжением статьи, посвященной критическому анализу такого популярного подхода к интерпретации современного состояния общества как концепция постиндустриального общества. В предыдущей статье [см.: 1] была рассмотрена общая модель и основные характеристики постиндустриального, или «нового» общества, на основе чего выявлены критерии сильного и слабого вариантов данной модели. Слабый вариант концепции постиндустриального общества утверждает, что по мере развития глобализации происходит углубление международного разделения труда, промышленность из развитых стран перемещается в новые индустриальные страны, и в результате хозяйства развитых стран превращаются в «штабные экономики», то есть усиливают свою специализацию на более выгодных, «креативных» нишах нематериального производства. Слабая версия модели нового общества опирается на положения концепций информационного, сервисного и сетевого общества, которые указывают на факты информационно-коммуникационной революции, роста доли сервисных работников и доли сектора услуг в структуре ВВП, а также увеличения значения и распространения сетевых структур. Как было отмечено ранее, данные положения имеют хорошее эмпирическое подтверждение, однако в целом не дают оснований для утверждения о выходе общественного развития на качественно новую ступень. То есть с философско-исторической точки зрения фиксируемое данными концепциями «новое» общество является новым лишь по отношению к обществу раннего модерна. По существу, эта модель не выходит за пределы модели индустриального общества, находящегося на исторической стадии модерна.

Сильный вариант подразумевает выход технико-экономического прогресса на качественно новый, более высокий уровень, то есть предполагает, что постиндустриальный переход – это не деиндустриализация, а сверхиндустриализация, когда развитие информационного сектора экономики позволяет осуществлять промышленную деятельность еще более успешно. Соответственно, постмодерн – это стадия, характеризующаяся в первую очередь тем, что достигшее ее общество наиболее ёмко описывается как постиндустриальное, то есть такое, экономическим базисом которого выступает постиндустриальное производство, представляющее собой новую ступень в развитии производительных сил. Таким образом, если положения сильной версии получат эмпирическое подтверждение, то это даст возможность заключить, что «новое» общество является по-настоящему новым, не укладывается в рамки модели индустриального общества эпохи модерна. Целью данной статьи является оценка эмпирической адекватности и логической обоснованности сильной версии концепции постиндустриального общества.

Итак, сильный вариант концепции постиндустриального общества, который нужно сейчас проанализировать, подразумевает следующее. Такие процессы, как внедрение новых информационных технологий, ускоренное развитие теоретической науки, опережающий рост сектора услуг, углубляющаяся либерализация общественного сознания, способствующая увеличению креативного потенциала нации, – все это в конечном счете приводит к скачку в прогрессивном развитии производительных сил, который, в свою очередь, позволяет повысить конкурентоспособность национального хозяйства на мировом рынке, обеспечить потрясающий рост благосостояния населения. Э. Тоффлер [см.: 2] также связывает постиндустриальный переход с технологической революцией в энергетике. К этому аргументу примыкает еще одно утверждение – об ускоренном переходе на энерго- и ресурсосберегающие технологии, что позволит преодолеть проблему ограниченности природных ресурсов, в частности энергоносителей. В целом страна постиндустриальная должна быть сильнее в экономическом плане по сравнению с индустриальными странами и более конкурентоспособна по сравнению с ними не только в сфере информационных технологий, финансов или кинематографа, но и в производстве материальных потребительских благ и продовольствия. В итоге это должно вести к своеобразному «замыканию» постиндустриального мира в своих границах [см.: 3], поскольку все, что могут предложить передовым постиндустриальным странам отсталые индустриальные и доиндустриальные страны (природные ресурсы, дешевый труд) им больше не нужно. С помощью передовых ресурсо- и энергосберегающих технологий роботы на безлюдных предприятиях постиндустриальных стран произведут все, что нужно, дешевле и качественнее, чем традиционные индустриальные предприятия.

Д. Белл относил переход на новую стадию на период второй половины ХХ века. Так что все указанное выше уже должно было произойти к нашему времени как минимум в США и Японии (Европа остается под сомнением) [см.: 4, с. CXXIX]. Г. Кан и А. Винер [см.: 5] в книге с говорящим названием «Год 2000» указывали соответствующую дату в качестве условной вехи окончательного формирования постиндустриального общества. То есть, по мнению классиков постиндустриальной теории, постиндустриальный переход должен был в основном завершиться к 2000 г., а значит в 2020 г. с точки зрения данной теории уж точно можно говорить о переходе на стадию постмодерна как о свершившемся факте. В. Иноземцев еще более радикализирует данный тезис, утверждая, что на Западе не только уже произошел постиндустриальный переход, но и намечается еще более фундаментальная трансформация. По его мнению, «начальная стадия постэкономической революции в основном завершена: постиндустриальный мир не только достиг состояния, гарантирующего продолжительное и относительно устойчивое развитие, не только сделал важные шаги на пути к формированию адекватной этому состоянию системы мотивации и совершил целый ряд технологических прорывов, но и радикально обособился от остального мира» [3, с. 550]. Будучи вариантом линейно-стадиального подхода к истории, теория постиндустриального общества подразумевает, что передовая страна – в данном случае США – показывает прочим странам образ их успешного будущего, если они также смогут позднее осуществить постиндустриальный переход, или же образ их желаемого, но недостижимого будущего – если не сумеют. З. Бжезинский в связи с этим утверждал, что история возложила на США особую миссию – показать человечеству перспективы его светлого будущего, так как Америка – это «социальная лаборатория мира» [6, с. 79]. Соответственно имеет смысл посмотреть, в какой мере осуществились эти прогнозы на примере Америки как страны – лидера постиндустриализма.

Статистические данные [см.: 7] позволяют оценить тенденции развития реального сектора экономики США за последние десятилетия, причем особенно наглядно это можно сделать, сравнив их с показателями производства в КНР и в мире в целом. Далее приведем данные о производстве ряда ключевых для индустриальной экономики продуктов (в расчете на душу населения, для наибольшей наглядности). Будут приведены данные на начало периода сбора статистических данных (как правило, середина ХХ века), и указаны основные тенденции с пиковыми значениями. По чугуну для США данные имеются с 1950 г. по 2018 г.: в 1950 г. – 384 кг, 1955 г. – 420 кг (максимум), затем при некоторых колебаниях наблюдается понижательная тенденция, достигшая минимума в 2016–2017 гг. – 69 кг, в 2018 г. незначительный рост до 73 кг. В мире в целом за период с 1960 г. по 2017 г. производство возросло с 85 до 159 кг, в КНР – с 2 кг в 1950 г. до 515 в 2017 г. Подобную же для США картину пика в середине ХХ века и устойчивого снижения с некоторыми временными колебаниями вверх-вниз можно наблюдать и на примере других ключевых индустриальных продуктов первичной переработки. Приведем еще несколько примеров. Сталь: в США 1950 г. – 577 кг, 1955 г. – 639 (максимум), 2015 – 246 кг. (минимум), 2018 – 265 кг; мир в целом демонстрирует рост со 114 кг в 1960 г. до 224 кг в 2017 г.; КНР – с 1 кг в 1960 г. до 600 в 2017 г. Алюминий: в США 1950 г. – 4,3 кг, 1980 г. – 20,4 кг (максимум), 2017 – 2,3 кг (минимум), 2018 – 2,7 кг; мир в целом – рост с 1,5 кг в 1960 г. до 7,9 в 2017 г.; КНР – рост с 0,0 в 1950 г. до 24,0 в 2017 г. Цемент: в США 1950 г. – 254 кг, 1965 г. – 335 кг (максимум), 2010 г. – 215 кг (минимум), 2018 г. – 268 кг; мир в целом демонстрирует рост со 104 кг в 1960 г. до 552 в 2015 г., затем снижение до 538 кг в 2017 г; КНР – рост с 1 кг в 1950 г. до 1748 в 2016 г. и снижение до 1681 в 2017 г. Можно заметить, что «авиационного металла» – алюминия, равно как чугуна и цемента, США сейчас производят меньше среднемирового уровня и лишь стали производят чуть больше среднемирового уровня. Наглядно видна картина деиндустриализации США, начавшейся по ряду направлений еще в 1960-е гг.

Можно, конечно, подвергнуть выводы о деиндустриализации США сомнению, указав, что приведенные данные касаются продуктов первичной переработки. Собственно американские постиндустриалисты и не скрывали, что задача правительства США – перенести производства низкого передела с низкой добавленной стоимостью в страны полупериферии, а самим сконцентрироваться на производстве товаров с высокой добавленной стоимостью, то есть на высокотехнологичном производстве, а также нематериальном производстве – НИОКР, финансах, IT. Также предполагалось, что вывод в другие страны производств, основанных на устаревающих индустриальных технологиях материального производства – трудо- и ресурсоемких – откроет в США место для последующего развития здесь нового материального производства, основанного на постиндустриальных технологиях. Впоследствии эти полностью автоматизированные ресурсосберегающие производства победят в конкурентной борьбе промышленность новых индустриальных стран. Такая стратегия выглядит имеющей смысл, но давайте посмотрим, что же получилось на практике.

На практике, как указывают специалисты [см.: 8], оказалось, что эта стратегия вывода производственных мощностей выгодна, прежде всего, крупным ТНК, но она уничтожает малые и средние компании обрабатывающей промышленности. Число таких компаний, являющихся основой национальных стоимостных цепочек и географически дисперсных промышленных кластеров, с конца ХХ века сократилось на 100 тыс. Постиндустриалисты опирались на популярный в постмодернистской философии тезис о детерриторизации и смерти географии, поэтому полагали, что вывоз производства не скажется негативно на развитии НИОКР в США. Критики постиндустриальной стратегии, в частности S. Cohen и J. Zysman, в противоположность этому предсказывали, что инновации в обрабатывающей промышленности будут притягиваться в те места, где развивается производство [см.: 9]. Практика показала верность их прогнозов. Действительно, как правило, инновационная деятельность, включая прикладные исследования и инжиниринг, разработку продуктов и совершенствование производственных процессов эффективней осуществляется рядом с фабриками и заводами. Так что «по мере того как все больше инженеров и дизайнеров перемещались за рубеж, многие американские компании теряли свои компетенции на территории США. Со временем лозунг “изобретай здесь, делай там” превратился в “изобретай там, делай там”» [10].

Апологеты постиндустриальной стратегии, основанной на транснациональном функционировании капитала, американские и иностранные, доказывают, что все негативные моменты малозначимы и в целом данная политика принесла США пользу и обеспечила впечатляющий прогресс американской экономики. Постиндустриальная модель экономики, по их мнению, принципиально устойчива и бескризисна. Так, по мнению В. Иноземцева, «развитые страны Запада представляют собой сегодня вполне здоровые хозяйственные системы, стабильному и динамичному развитию которых не могут угрожать никакие экономические факторы» [3, с. 550]. Кризис 2008 г., по существу не преодоленный до сих пор, застой в экономическом развитии последующего десятилетия, новый кризис, начинающийся в 2020 г., наглядно свидетельствуют об обратном. Также непонятным кажется при принятии оптимистического тезиса В. Иноземцева тот факт, что президенты США Б. Обама и Д. Трамп, имеющие мало общего между собой, неоднократно заявляли о необходимости реиндустриализации Америки.

Скептики указывают, что, несмотря на ряд активно рекламируемых успехов, развитые страны не демонстрируют в последние годы больших достижений. Более того, США за последние десятилетия утратили целый ряд ключевых технологий [см.: 11]. В частности, американцы не имеют современных технологий по обогащению урана и остаются зависимыми в этом от российских компаний [см.: 12]. При этом они уже неоднократно пытались восстановить данные технологии, для чего масштабно финансировались программы и проекты – но без толку. США пытаются восстановить утраченные за период господства идеи превосходства нематериальной экономики компетенции в производстве ледоколов и троллейбусов, но пока получается плохо. Также они испытывают трудности в создании двигателей для тяжелых ракет и еще ряда высокотехнологичных продуктов. А в период пандемии коронавируса выяснилось, что США больше не производят собственных антибиотиков. В течение ряда лет американские астронавты были лишены возможности доставки на МКС на отечественных ракетах. Успешная доставка американских астронавтов на новом космическом корабле «Dragon» на МКС оказалась для США очень важным прорывом, поскольку они смогли преодолеть то отставание, которое было у них по пилотируемым полетам в космос в последние годы. Однако этот полет не стал существенным прорывом в мировом масштабе, и, более того, лишь позволил им сделать то, что они успешно умели делать десятилетия тому назад. Что же до полетов на Луну, то, в отличие от ситуации полувековой давности, в наши дни все проекты подобного рода пока никак не могут сдвинуться с мертвой точки. Таким образом, во многих секторах высокотехнологичного производства страна пытается догнать саму себя полувековой давности, причем по большей части безуспешно.

В развитии автоматизированных производств, когда американские роботы в конкурентной борьбе одолеют китайских рабочих, ожидаемый успех тоже пока не достигнут. Например, «Форбс» [см.: 13] сообщает о том, что компания Adidas объявила о приостановке производства на роботизированных заводах в США и Германии. Adidas заявляет, что технологии, которые применялись на заводах в Ансбахе и Атланте, будут перевезены в Азию, где они будут использоваться более эффективно и гибко. Как отмечают аналитики «Блумберг», принятое Adidas решение стало шагом назад для тех, кто надеялся, что такие проекты будут началом «новой эры производства» в Европе и Северной Америке. Это, конечно, частный случай, но достаточно выразительный.

Нельзя, конечно, сказать, что роботизация промышленности и сектора услуг в США и мире в целом вообще не развивается. «По оценкам Всемирного экономического форума, в 2018 г. порядка 29 % всех рабочих часов приходилось на роботов, к 2025 г. эта доля превысит половину. Роботы уже сейчас выполняют, например, 47 % всех задач, связанных с обработкой информации, и 31 % работ, связанных с физическим трудом. Темпы роботизации производств за последние пять лет (с 2014 по 2018 г.) составляют в среднем в мире почти 20 % в год, следует из данных International Federation of Robotics (IFR)» [14]. То обстоятельство, что темпы роботизации информационного труда опережают темпы роботизации физического труда, ставит под угрозу реализацию модели сервисного общества, поскольку на настоящий момент информационные работники составляют значительную часть всех работников сферы услуг. Последовательное развитие такой тенденции ведет нас скорее к безработному, чем сервисному обществу. Однако в настоящий момент более значимо здесь другое. Хотя показатель роботизации промышленности США выше среднемирового, тем не менее в расчете на душу населения Америка существенно уступает новым индустриальным странам (217 роботов на 10 тыс. чел. против 831 у Сингапура и 774 у Южной Кореи) [см.: 14]. Так что провозглашаемый теоретиками постиндустриализма лидер постиндустриального развития не является флагманом роботизации. Если же говорить о перспективах постиндустриального перехода в целом, то именно роботизация представляется сейчас наиболее перспективным фактором выхода на новую ступень развития производительных сил, но провозглашать этот факт свершившимся представляется преждевременным.

Теперь стоит рассмотреть приведенный выше аргумент Э. Тоффлера [см.: 2], который среди признаков и составных частей постиндустриального перехода называет технологическую революцию в энергетике – переход к более широкой энергетической базе, подразумевающей развитие новой, или зеленой энергетики (использование возобновляемой энергии ветра, солнца, приливов, геотермальных вод, биомассы и т. п.), а также новых форм ядерной энергетики. Предполагается, что это позволит решить проблему дефицита энергии. Это сильный аргумент, поскольку касается энергетического базиса производительных сил, соответственно может свидетельствовать о выходе производительных сил на качественно более высокий уровень. Однако с новыми, да и со старыми формами ядерной энергетики, как уже было отмечено, в США наблюдаются серьезные проблемы – многие имевшиеся ранее компетенции были за последние годы утрачены, а новые не сформированы. С развитием альтернативной энергетики, казалось бы, такой проблемы нет. Здесь можно упомянуть, с одной стороны, так называемую сланцевую революцию, с другой – активное развитие зеленой энергетики. Однако, как показали события 2020 г., сланцевая добыча энергоносителей относительно рентабельна лишь при очень высоких ценах на нефть и газ, по всей видимости, не менее 80 USD за баррель нефти. При 40 USD за баррель добыча начинает обвально сокращаться, скважины закрываются ввиду их катастрофической нерентабельности. И это не считая побочных издержек в виде экологических проблем, вызываемых использованием метода гидроразрыва. Да и в целом данная отрасль экономики США оставалась хронически убыточной за редким исключением с самого своего возникновения, поддерживая свое существование за счет дешевых кредитов. К тому же сама по себе сланцевая добыча нефти и газа не представляет собой действительной революции в энергетике, так как продуктом использования новых методов добычи выступают вполне традиционные для индустриального технологического уклада невозобновляемые углеводородные источники энергии.

Несколько сложнее обстоит дело с возобновляемой энергетикой. С одной стороны, можно сказать, что энергия солнца и ветра – это древнейшие источники энергии для человечества, которые широко использовались еще в доиндустриальную эпоху. С другой, ветрогенерация электроэнергии – это, очевидно, все же иной технологический уровень использования энергии ветра, чем его использование ветряными мельницами и парусными судами. То есть учитывая то, что производится именно электроэнергия, и что производится она при помощи возобновляемых источников, это в принципе можно счесть за революцию в энергетике. Так что не удивительно, что зеленая энергетика вызвала немалый энтузиазм у правительств развитых стран, которые стали активно продвигать ее у себя. Однако развитие это достигалось преимущественно за счет правительственных субсидий, что свидетельствует о слабости данного проекта с рыночной точки зрения. На настоящий момент времени зеленая энергетика дороже традиционной, так что, как правило, чем выше ее доля в энергобалансе страны, тем выше цена электричества для потребителей. Реализация подобных планов перехода к новой энергетике столкнулась с серьезной критикой специалистов. Они указывают, что одна из особенностей солнечной и ветровой энергетики – это то, что «затраты на передачу значительно выше, чем у других видов электроэнергии», в том числе потому, что «по сравнению с традиционным производством, как правило, существует большое расстояние между тем, где возобновляемые источники энергии производятся и где они потребляются» [15]. Также проблема связана с тем, что данные источники энергии являются прерывистыми, то есть нестабильными. Например, ветровые электростанции не производят энергии, если нет ветра. Также солнечные электростанции производят основную часть энергии не тогда, когда она особенно нужна – в холодные и малосолнечные дни, а наоборот – тогда, когда ее не требуется в таких объемах. Отсюда возникает потребность в хранении энергии, которая сейчас решается путем строительства крупных аккумуляторных станций, что крайне дорого и плохо с экологической точки зрения. В результате так называемая «зеленая» энергетика оказывается в конечном счете крайне дорогой и экологически недружественной. «Виды энергии, производимой ветром и солнцем, не являются теми видами энергии, которые нужны экономике. Ветер и солнечная энергия производят прерывистое электричество, доступное только в определенное время и в определенных местах. То, что нужно мировой экономике, – это разнообразие различных типов энергии, которые соответствуют энергетическим требованиям многих устройств, существующих сегодня в мире. Эта энергия должна быть транспортирована в нужное место и сохранена в нужное время суток и в нужное время года» [15].

Итак, можно согласиться с Э. Тоффлером, что с теоретической точки зрения энергетическая революция является признаком выхода на новую стадию развития производительных сил. Однако на практике мы таковой не обнаруживаем. На настоящий момент в развитых странах Запада, в частности в США, предпринимаются некоторые попытки свершить энергетическую революцию, пока что по большей части неудачные. Таким образом, данный критерий свидетельствует против гипотезы о переходе к постиндустриальной экономике и формированию нового общества. Причем то, что энергетическую проблему пока не удалось успешно решить, в перспективе станет негативно сказываться на процессе дальнейшей роботизации промышленности, существенно его тормозя.

К обоснованию постиндустриального перехода можно подойти и с другой стороны. В предыдущей работе [см.: 1] нами была рассмотрена слабая версия теории нового общества, основу которой составляют концепции информационного и сервисного общества. Напомним, что суть ее состоит в том, что постиндустриальная страна (в качестве образцового случая обычно рассматриваются США) – это та страна, которая превратилась из «мировой фабрики» в «мировой офис». Применительно к США факт такого перехода доказывается ссылками на статистику, которая демонстрирует прогрессирующее преобладание доли сервисного сектора в ВВП и занятости. Как указывает Д. Белл [см.: 4], в начале ХХ века только около трети работников в США были заняты в сфере услуг, к 1940 г. их число сравнялось с числом занятых в материальном производстве, а в 1970-е гг. их доля в структуре занятости составляла уже 2/3. В настоящее время (по данным на 2017 г.) состав ВВП в разбивке по секторам происхождения выглядит следующим образом: сельское хозяйство – 0,9 %, промышленность – 19,1 %, услуги – 80 % [см.: 16]. Определенно, факт перехода к сервисной экономике, который подчеркивает концепция сервисного общества, имеет место быть, так что данную концепцию можно считать эмпирически подтвержденной.

Возникает, тем не менее, вопрос о том, как это стоит интерпретировать. Можно выдвинуть предположение, что, хотя критерии сильной версии постиндустриализма пока не реализованы, реализация слабой версии создает необходимый фундамент для будущего перехода к полноценному постиндустриальному обществу. То есть информационное и сервисное общество – это пока характеристики позднего модерна, модели, описывающие развитые страны, отказавшиеся от индустриальной специализации в пользу нематериального производства. И хотя само по себе это еще не означает перехода к постиндустриальному обществу, однако создает предпосылки для этого. Гипотетически можно представить себе ситуацию, когда опережающее развитие сервисного сектора представляет собой прогрессивный сдвиг в развитии производительных сил.

Действительно, сервисизация сервисизации рознь. Так, например, один из самых высоких уровней относительного развития сектора услуг в экономике (81,9 %) демонстрирует такая слаборазвитая и бедная страна как Джибути. Тем не менее, гипотетически можно представить себе ситуацию прогрессивного сервисного перехода, которую собственно и предлагает слабая версия постиндустриальной теории. Эта модель предполагает, что в данной стране происходит рост социального сектора, обслуживающего различные потребности местного населения – здравоохранения, образования, социального обеспечения, а также увеличивается число парикмахеров, барменов, учителей йоги, массажистов, певцов, домашних работников и т. п. Но одновременно с этим происходит развитие экспортоориентированного сервисного сектора, позволяющего избежать отрицательного торгового сальдо, а именно отраслей, направленных на предоставление иностранным клиентам услуг в сфере финансов, менеджмента и маркетинга, НИОКР и IT. Правда при этом только две последние позиции могут быть названы истинно постиндустриальными, так как на оказании финансовых и торговых услуг специализировались еще итальянские города-государства в доиндустриальную эпоху.

Теперь посмотрим, реализовался ли вариант прогрессивной сервисизации в США. Определенно, сервисная специализация США в международном разделении труда достаточно выражена – значительную часть экспортных доходов обеспечивает оказание финансовых услуг, экспорт развлекательного контента (кино и музыка), продукции сферы IT и НИОКР. Возникает предположение, что специализация на передовых и перспективных сервисных направлениях экономической деятельности в рамках системы международного разделения труда может послужить своеобразным трамплином для последующего полноценного перехода на качественно более высокую ступень развития производительных сил. Попробуем оценить обоснованность такого предположения.

Теоретическим обоснованием потенциальной возможности такого развития событий выступает проведение исторической аналогии с ситуацией промышленного переворота в Англии. Ключевой предпосылкой индустриализации Великобритании с экономической точки зрения стала аграрная революция, то есть существенный рост производительности сельского хозяйства в период, непосредственно предшествовавший началу промышленного переворота. Это происходило как в самой Британии, так и в других европейских странах, а также в России, что дало Британии возможность перейти к специализации на производстве промышленных товаров: значительная их часть производилась для продажи на рынках аграрных стран, а часть полученной прибыли использовалась для покупки у них продовольствия. Аграрная революция создала потенциальный спрос на промышленные товары, когда существовал потенциал дальнейшего роста сельскохозяйственного производства, но смысла в этом не было, так как прочие страны тоже были сельскохозяйственными. Британия же ответила на этот потенциальный спрос, предложив массу промышленных товаров, чем стимулировала дальнейшую интенсификацию сельскохозяйственного производства в Восточной Европе, чьи помещики в обмен на излишки своих продовольственных продуктов теперь могли получать продукцию английской промышленности. Как показали теоретики миросистемного подхода, это привело к усилению различий между странами ядра, полупериферии и периферии миросистемы, когда такое международное разделение труда стимулировало рост производительности труда в сельском хозяйстве других стран, но подавляло развитие их промышленности. Тем не менее в дальнейшем промышленный переворот все-таки распространился и в других странах. Так что получается, что первоначальная промышленная специализация одной страны в международном разделении труда стала прологом к последующей повсеместной индустриализации, то есть стадиальному переходу в развитии производительных сил.

Данный исторический прецедент наводит на обоснованное, на первый взгляд, предположение, что, действительно, специализация США на передовых и перспективных направлениях экономической деятельности в рамках системы международного разделения труда потенциально может стать предпосылкой для последующего перехода на качественно более высокую ступень развития производительных сил. Индустриализация новых индустриальных стран создает условия, аналогичные условиям аграрной революции, позволяя передовой стране сконцентрироваться на наиболее перспективных сферах экономической деятельности. Соответственно можно предположить, что нынешняя специализация США, способствующая их постиндустриальному переходу, становится прологом к будущему постиндустриальному переходу миросистемы в целом.

Рассмотрим теперь, так ли обстоит дело на практике. Действительно, нельзя игнорировать факт сокращения доли занятости в промышленности и роста доли занятости в сфере услуг, на который указывают сторонники концепции сервисного общества. Однако возникает вопрос, что скрывается за этим ростом сервисной занятости, какого рода сервисизация происходит в США – прогрессивная или деградирующая? В период становления постиндустриальной теории вменяемые показатели для отслеживания этого аспекта занятости в США отсутствовали. И только недавно в Корнельском университете разработали новый индекс для оценки базового здоровья рынка труда [см.: 17]. Cornell-CPA US Private Sector Job Quality Index отслеживает соотношение высокооплачиваемых рабочих мест к низкооплачиваемым на ежемесячной основе, начиная с 1990 года. Этот индекс демонстрирует прогрессирующее снижение качества рабочих мест в сфере услуг. Во все большей степени увеличение доли рабочих мест происходит в подсекторах рабочих мест самого низкого качества – в частности, в розничной торговле, досуге и гостиничном бизнесе, административной деятельности, управлении отходами и услугах в области здравоохранения и социальной помощи. Хотя не все должности в этих подсекторах имеют низкое качество, подавляющее большинство должностей в них предлагают меньше, чем средний недельный доход всех рабочих мест в США. «Что привело нас сюда? – задаются вопросом журналисты издательства Блумберг. – Глобализация и аутсорсинг производства промышленных товаров – это, безусловно, один из виновников. Но наше десятилетнее урезание федеральных расходов на ремонт и строительство новой внутренней инфраструктуры… конечно, не помогло» [17].

Особенно интересная ситуация складывается с подлинно постиндустриальным сектором экономики – НИОКР. В США, когда они начали проводить постиндустриальную политику, предполагали, что наиболее передовые и перспективные НИОКР будут воплощаться в самих США. Теоретики постиндустриализма обещали, что, выводя материальное производство за рубеж, США не утратят своей экономической мощи, поскольку будут продолжать подниматься вверх по стоимостным цепочкам, усиливая свою специализацию на высокотехнологичных отраслях с высокой добавленной стоимостью. Предполагалось, что чем сильнее будет развиваться производство в новых индустриальных странах, тем богаче будут становиться США, получая все больше дохода от интеллектуальной ренты. Однако «технологические инновации коренным образом отличаются как от научных открытий, так и от инжиниринговых изобретений. Роль инноваций заключается в трансформации обещающих изобретений и открытий в новые товары или технологические процессы, чтобы удовлетворить определенные социальные потребности с помощью передовых ноу-хау. Для создания богатства и обеспечения национальной безопасности страна должна генерировать инновации. В противном случае крупные государственные инвестиции в НИОКР оказываются простым субсидированием НИОКР других стран, которые организуют производство и получают прибыль от полученных результатов» [10].

Все сказанное выше не стоит, конечно, воспринимать как утверждение, что США полностью деградировали в технико-экономическом плане. Это все еще одна из развитых стран мира, обладающая преимуществами во многих сферах и многими ключевыми технологиями. Однако случай с китайской информационной корпорацией Huawei, первой представившей технологию связи 5 G, с которой правительство США борется нерыночными методами, свидетельствует, что даже в IT-технологиях – традиционном бастионе американского технологического превосходства – уже нет былого явного лидерства. Так что хотя общее технологическое лидерство за США пока сохраняется, имеются негативные тенденции и, вопреки прогнозам теоретиков постиндустриализма, преимущество данной страны уменьшается, а не возрастает. В частности, наблюдается постепенное отставание американской инженерной школы, прежде занимавшей лидирующие позиции в мире. Это связано с падением престижа профессии инженера и соответствующего образования, когда наиболее перспективные выпускники школ предпочитают идти учиться и работать юристами, менеджерами и т. п., а инженеров на американские предприятия приходится переманивать из других стран. Последствия подобного можно наблюдать на примере постоянных скандалов с продукцией фирмы Boeing, еще недавно являвшейся практически монополистом на рынке пассажирского авиастроения. По достаточно оптимистичным утверждениям аналитиков ЦРУ, «США имеют самую технологически мощную экономику в мире, с ВВП на душу населения в размере $59,500. Американские фирмы находятся на переднем крае или почти на переднем крае технологических достижений… однако их преимущество сузилось после окончания Второй мировой войны» [16]. Получается парадоксальная картина: чем чаще и увереннее говорят о переходе США на постиндустриальную стадию развития, тем слабее и неувереннее становится американское технологическое лидерство, плавно переходя в промышленное отставание от передовых индустриальных стран.

Привел к этому вовсе не естественный ход событий, а сознательно реализуемая стратегия, ставшая результатом политического выбора. Элвин и Хейди Тоффлеры не зря дали своей книге «Создание новой цивилизации» подзаголовок «Политика Третьей Волны». Этим они подчеркнули значимость политического выбора для успешности постиндустриального перехода, а также острый конфликт, который связан с таким решением. Постиндустриализм не сможет, по их мнению, успешно развиваться, пока ему препятствует индустриализм, а индустриализм как технологический уклад не исчезнет сам собой, без государственных усилий. «Теперь, когда мы осознали, что между сторонниками сохранения индустриализма и сторонниками его вытеснения бушует ожесточенная борьба, у нас есть новый инструмент для изменения мира» [18, с. 22]. Этот инструмент – политические решения, способствующие ослаблению политических и экономических позиций индустриалистов и освобождающие пространство и ресурсы для постиндустриальных секторов экономики. Реакционеры, несомненно, будут сопротивляться, но революционеры находятся на правильной стороне истории, их усилия поддерживаются всей логикой прогресса. «Конфликт между Второй и Третьей Волной является, в сущности, основной причиной политического напряжения в сегодняшнем обществе… С одной стороны, мы видим приверженцев индустриального прошлого, с другой – растущие миллионы тех, кто понимает, что большинство важных мировых проблем больше не могут быть решены в рамках индустриального порядка. Этот конфликт и есть “суперборьба” завтрашнего дня» [18, с. 21].

В рассуждениях подобного рода имеется определенная логика. Стоит согласиться, что вечно сохраняться традиционный индустриальный уклад не может, в частности из-за ресурсных ограничений, о которых писали эксперты Римского клуба еще в 1970-е годы. Действительно, невозобновляемые ресурсы постепенно исчерпываются, что делает проблематичным бесконечный индустриальный рост в его прежних формах. Так что развитие новых технологий в энергетике и промышленности, способных преодолеть данные ограничения, является весьма актуальной задачей. Также в определенной мере обоснованным выглядит и положение о том, что капитал, воплощенный в устаревающих технологиях, и связанные с ним социальные группы могут выступать тормозом технико-экономического развития. Нередко препятствием для развития более высокого технологического уклада становится наследие прежнего уклада, когда ограниченные ресурсы поглощаются предприятиями этого устаревшего уклада, а государственные инвестиции под влиянием лобби, связанного с прежним укладом, вкладываются в инфраструктуру вчерашнего дня. Отсюда иногда возникает ситуация, именуемая экономистами «преимуществом отсталости», когда страна, не достигшая высот в развитии инфраструктуры и технологий прежнего уклада, опережает конкурентов при переходе к новому укладу. Отсюда можно понять логику американских постиндустриалистов, в частности того же Э. Тоффлера, которые добивались либерализации внешнеторговых правил в конце ХХ века, способствовали вывозу устаревших, как им казалось, индустриальных производств в Китай и прочие новые индустриальные страны. По их задумке это должно было очистить пространство для развития новых постиндустриальных секторов и технологий в самой Америке.

Однако итоги развития США последних десятилетий показывают, что в эти рассуждения, либо же в практику их конкретного воплощения в жизнь закрались какие-то ошибки. Примером такой относительно частной ошибки, повлекшей существенные последствия, выступает выбор стратегии развития энергетики, предполагающей приоритет прерывистой генерации, о чем говорилось ранее. Но имеется и более фундаментальная причина такого развития событий, которая связана с политическим выбором стратегии развития.

В 1970-е гг. корпоративный капитал в капиталистических странах оказался в сложном положении: рост заработной платы работников и рост налогов для выполнения государством своих социальных функций ограничивали накопление капитала и снижали норму прибыли. Выход был найден в проведении политики неолиберализма (лучше сказать, ультралиберализма) на национальном уровне и фритредерства на международном. Информационная революция призвана была обеспечить технологический базис для глобализации. Г. Шиллер [см.: 19] указывает, что информационная революция, в частности, развитие СМИ используется американскими корпорациями для построения транснациональной империи: для рекламы своих продуктов по миру, и шире, для пропаганды американского образа жизни и либерального капитализма. Так, развитие телевидения и киноиндустрии способствует достижению частных планов отдельных капиталистов – позволяет создавать новые рынки сбыта конкретных товаров, а также общих целей капиталистического класса в целом – способствует пропаганде гедонизма и потребительства. Развитие глобальных информационных сетей позволило многонациональным корпорациям (МНК) прежних лет перейти к глобально ориентированным стратегиям и превратиться в современные транснациональные корпорации (ТНК). Достижения информационной революции служат, таким образом, для более выгодного размещения капиталов по всему свету, для контроля над разветвленной сетью филиалов и контроля над общественным сознанием.

Ультралиберальная политика в краткосрочном плане оказала позитивное воздействие на американскую экономику. Снижение налогов и ограничение роста заработной платы позволило увеличить накопление капитала. Расширение транснациональной деятельности корпораций дало им возможность освоить новые рынки сбыта, привлечь капиталы иностранных инвесторов. Однако в долгосрочном плане последствия оказались скорее негативными. У. Бек пишет о том, что теперь интересы ТНК и граждан государств, где у них находятся штаб-квартиры, все больше расходятся. «Что хорошо для “Дойче банк”, давно уже нехорошо для Германии» [20, с. 19], говорит он, обыгрывая известную фразу: «что хорошо для “Дженерал моторс” – хорошо для Америки». Действительно, в рядах капиталистического класса произошел раскол на глобалистов и национально ориентированных капиталистов, причем вторые стали постоянно проигрывать первым в борьбе за влияние. Если говорить о социальных последствиях неолиберальной политики, то нужно отметить, что в США рост экономики обогатил 10 % населения, которые получили 96 % дополнительных доходов [20, с. 17], в то время как благосостояние 80 % населения США за последние два-три десятилетия не выросло, а благосостояние нижней трети населения даже снизилось.

Но в рамках темы нашего исследования более принципиален другой факт – деиндустриализация, разрушение физической экономики США. Дж. Тенненбаум [см.: 21] говорит о том, что это разрушение началось приблизительно тридцать лет назад под знаменем перехода к «постиндустриализму». С конца 1970-х гг. начался вывод средств из сферы производства в сферу финансовых операций. Эти процессы ускорились по мере развития информационной революции и начала глобализации. Американские города действительно все больше превращаются в информационно-сервисные, финансовые центры, практически полностью деиндустриализованные. Но это связано не с постиндустриальным переходом, как утверждают апологеты постиндустриализма, а с глобализацией, с вывозом капитала, когда производство уходит в Китай и Мексику. Причем, как уже говорилось ранее, расчеты, что избавление от «старой» индустрии путем ее вывода за рубеж позволит обеспечить успешное развитие индустрии «новой», то есть высокотехнологичных производств и НИОКР, не оправдались. Следствием деиндустриализации становится не прогрессивное хозяйственное и социальное развитие, а деградация народного хозяйства и вызываемые этим социальные проблемы. В частности, происходит изнашивание социальной инфраструктуры, так как государство сокращает ассигнования на образование и здравоохранение. Это препятствует реальному переходу к обществу знаний, поскольку растет доля малограмотного населения. Лакмусовой бумажкой для определения состояния технической инфраструктуры стал ураган Катрина в 2006 г. Тогда оказалось, что государство не в состоянии обеспечить экстренный масштабный вывоз беженцев из затопленного Нового Орлеана, так как железнодорожная инфраструктура оказалась разрушена. Но разрушителем ее стала не стихия: в результате либеральных реформ, приватизации и закрытия «нерентабельных» участков железной дороги в США больше нет единой железнодорожной сети. Само же затопление явилось следствием недофинансирования ремонта дамб.

Все это очень похоже на то, что происходило в России в 1990-х гг. Однако если в случае России это можно было списать на кризис индустриализма (постиндустриальные страны более эффективны в традиционной индустриальной деятельности, чем страны, не вышедшие на новую стадию развития), то с США такая отговорка не проходит (ведь они, как правило, рассматриваются в качестве эталона постиндустриального общества). Поэтому более адекватной представляется трактовка информационной революции не как основания перехода к постиндустриальной стадии, а как технологической предпосылки глобализации. Она позволяет ТНК успешно уходить от социальных обязательств, минимизировать налоговые отчисления, манипулировать производственными мощностями с целью максимизации прибыли. В целом же происходит не выход развитых стран на новую прогрессивную стадию развития производительных сил, а изменение географического размещения производственных мощностей, углубление специализации стран на разных стадиях производственного цикла: есть сырьевые страны, страны, предоставляющие трудовые ресурсы, и страны, предоставляющие для обобществленного в мировом масштабе производства финансовые ресурсы.

Итак, стоит признать, что постиндустриальная теория выступила как правдоподобный прогноз выхода общества на новую ступень развития производительных сил и обоснование необходимости развивать и внедрять новые технологии постиндустриального технологического уклада. В этом состоит ее позитивный вклад в теорию социально-экономического развития. Действительно происходит постепенное развитие и внедрение технологий, которые потенциально могут стать основой постиндустриального технологического уклада (роботы, IT, искусственный интеллект, биотехнологии и т. п.). Однако энтузиасты постиндустриализма преувеличивают реальный уровень развития и актуальную значимость этих технологий, не образовавших пока целостной технологической системы качественно нового уровня по сравнению с индустриальной. Помимо некоторой поспешности в провозглашении наступления новой эры, теорию постиндустриального общества можно обвинить в том, что ее основные версии на практике стали обоснованием и оправданием деиндустриализации, реальным последствием которой стало не освобождение пространства для развития новых постиндустриальных производств, как это провозглашалось, а вывоз капитала, обеспечивший ускоренное развитие новых индустриальных стран и обогащение представителей транснационального финансового капитала. Таким образом, провозгласив необходимость и неизбежность перехода к постиндустриализму, его теоретики обосновали идеологию и стратегию, которые на практике препятствуют такому переходу. В частности, постиндустриальная теория стала обоснованием политики неолиберальных реформ. Сформированные в ходе их проведения институты не стали благоприятной институциональной средой развития передовых производств, науки и технологий. Вместо качественного скачка в развитии производительных сил бывшие развитые индустриальные страны под успокоительные разговоры о постиндустриализме провели деиндустриализацию, превратившись в страны со штабными экономиками.

На настоящий момент времени постиндустриальный переход выглядит возможным, но вовсе не предопределенным направлением развития общества. Потенциально возможный постиндустриальный технологический уклад предполагает такое развитие производительных сил, когда произойдет формирование целостной системы технологий нового уровня – переход на новую энергетическую базу, повсеместная автоматизация и роботизация, дополненные информатизацией, развитием биотехнологий и т. д.; в перспективе – развитие Интернета вещей, а возможно (хотя и маловероятно) и сильного искусственного интеллекта. Пока не известно, что из этого можно будет реализовать в ближайшие годы, а что, может быть, окажется принципиально не реализуемым. В частности, тотальному распространению роботизации может воспрепятствовать неспособность решить проблему энергообеспеченности, поскольку чем больше роботов, тем больше потребность в электроэнергии. Еще более серьезным препятствием может стать деглобализация – конфликт ведущих держав, ведущий к разрушению устоявшейся системы международного труда, когда мировой рынок распадется на ряд региональных рынков. К развитию роботизации подталкивает существование глобального рынка сбыта, обеспечивающего спрос на массово производимые стандартные товары. Протекционизм, возвращающий нас в ситуацию относительно замкнутых национальных или регионально-блоковых рынков сбыта, может привести к тому, что для окупаемости роботизированного производства просто не будет достаточных рынков сбыта.

Разработка адекватной постиндустриальной теории, способствующей прогрессу производительных сил, пока еще остается актуальной, но нерешенной задачей, как и сам постиндустриальный переход. В перспективе этот переход будет включать в себя не только выход производительных сил на качественно более высокую ступень развития, но и соответствующее изменение социальных отношений. В данной работе основной упор делался на анализе состояния производительных сил, наиболее наглядно отражающих степень реализации постиндустриальных прогнозов. Однако действительный выход производительных сил на новую ступень развития неизбежно подразумевает необходимость адаптации всех социальных институтов к новым условиям. Задачи поддержания в рабочем состоянии новой технологической инфраструктуры означают определенные требования к системе образования, которая должна эффективно готовить соответствующих специалистов, к системе государственного и муниципального управления, системе социального обеспечения и т. д. Постиндустриальный переход будет означать также революцию в военном деле, отдельные элементы которой просматриваются сейчас в разработке так называемой сетецентрической стратегии боевых действий. Она подразумевает дистанционное управление различного рода боевыми роботами и беспилотниками, которое в перспективе, видимо, будет передано искусственному интеллекту. Постиндустриальный переход не будет означать автоматического решения всех социальных проблем. Напротив, можно ожидать возникновения новых острых проблем, способы борьбы с которыми пока не ясны. Например, в случае активного развития роботизации, включая сюда информационных роботов, общество может столкнуться с проблемой массовой безработицы, когда множество людей окажется не готово к новым требованиям рынка труда и не сможет найти на нем место для себя. Эффективная постиндустриальная теория должна уже сейчас оценить возможные проблемы и попытаться заранее разработать пути их решения, чтобы постиндустриальный переход не стал социальной катастрофой.

Список литературы

1. Трубицын О. К. Критерии выхода общественного развития на стадию постмодерна // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – 3 (29). – С. 18–35. – URL: http://fikio.ru/?p=4125 (дата обращения 10.12.2020).

2. Тоффлер Э. Третья волна. – М.: Издательство АСТ, 1999. – 784 с.

3. Иноземцев В. Л. За пределами экономического общества. – М.: Academia – Наука, 1998. – 640 с.

4. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. – М.: Академия, 1999. – 956 с.

5. Kahn H., Wiener A. J. The Year 2000: A Framework for Speculation on the Next Thirty-Three Years. – London: MacMillan, 1967. – 431 p.

6. Иконникова Г. И. Теория «постиндустриального общества». Будущее человечества и его буржуазные толкователи (Критический анализ). – М.: Мысль, 1975. – 221 с.

7. 11 показателей для 11 стран мира с 1950 года (I часть) // Инфоцентр AfterShock. Каким будет завтра? – URL: https://aftershock.news/?q=node/763326 (дата обращения 10.12.2020).

8. Kota S., Mahoney T. Reclaiming America’s Leadership in Advanced Manufacturing // The American Society of Mechanical Engineers. – URL: https://www.asme.org/getmedia/d3312fef-038a-4320-b8b7-e4ba160b2a20/reclaiming-americas-leadership-in-mfg-2019-(1).pdf (дата обращения 10.12.2020).

9. Cohen S., Zysman J. Why Manufacturing Matters: The Myth of the Post-Industrial Economy // Southern Economic Journal. – 1988. – № 54(3). – pp. 97–103. DOI: 10.2307/1059037.

10. Кондратьев В. Б. Проблемы деиндустриализации в США // Перспективы. Электронный журнал. – 2019. – № 3 (19). – С. 130–147. – URL: http://www.perspektivy.info/oykumena/ekdom/problemy_deindustrializacii_v_ssha_2019-10-09.htm (дата обращения 10.12.2020). DOI: 10.32726/2411-3417-2019-3-130-147.

11. Брекотин С. Четыре технологии, которые США утратили // Инфоцентр AfterShock. Каким будет завтра? – URL: https://aftershock.news/?q=node/794752 (дата обращения 10.12.2020).

12. Самофалова О. США объявили новую энергетическую войну России // Взгляд. Деловая газета. – URL: https://vz.ru/economy/2020/4/24/1036154.html (дата обращения 10.12.2020).

13. Минак К. Adidas приостановит роботизированное производство в США и Германии // Forbes. – URL: https://www.forbes.ru/newsroom/biznes/387163-adidas-priostanovit-robotizirovannoe-proizvodstvo-v-ssha-i-germanii (дата обращения 10.12.2020).

14. Где больше всего роботов // Эконс. Экономический разговор. – URL: https://econs.online/articles/details/gde-bolshe-vsego-robotov/ (дата обращения 10.126.2020).

15. Tverberg G. How Renewable Energy Models Can Produce Misleading Indications // Our Finite World. – URL: https://ourfiniteworld.com/2019/10/24/how-renewable-energy-models-can-produce-misleading-indications (дата обращения 10.12.2020).

16. North America: Unites States // The World Factbook – Central Intelligence Agency. – URL: https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/us.html (дата обращения 10.12.2020).

17. Alpert D., Hockett R. C. The Jobs Market Isn’t as Healthy as It Seems // Bloomberg. – URL: https://www.bloomberg.com/opinion/articles/2019-12-19/u-s-jobs-market-isn-t-as-healthy-as-it-seems (дата обращения 10.12.2020).

18. Тоффлер Э., Тоффлер Х. Создание новой цивилизации. Политика Третьей Волны. – Новосибирск: Сибирская молодежная инициатива, 1996. – 104 с.

19. Уэбстер Ф. Теории информационного общества. – М.: Аспект-Пресс, 2004. – 400 с.

20. Бек У. Что такое глобализация? – М.: Прогресс-Традиция, 2001. – 304 с.

21. Калашников М., Тенненбаум Дж. Штаты на распутье // ЦентрАзия. – URL: https://centrasia.org/newsA.php?st=1153995840 (дата обращения 10.12.2020).

References

1. Trubitsyn O. K. Criteria for Entering the Postmodern Stage of Social Development [Kriterii vykhoda obschestvennogo razvitiya na stadiyu postmoderna]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in the Information Society), 2020, no. 3 (29), pp. 18–35. Available at: http://fikio.ru/?p=4125 (accessed 10 December 2020).

2. Toffler A. The Third Wave [Tretya volna]. Moscow: AST, 1999, 784 р.

3. Inozemtsev V. L. Outside the Economic Society [Za predelami jekonomicheskogo obshhestva]. Moscow: Academia; Nauka, 1998, 640 p.

4. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society: A Venture of Social Forecasting [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo. Opyt sotsialnogo prognozirovaniya]. Moscow: Academia, 1999, 956 р.

5. Kahn H., Wiener A. J. The Year 2000: A Framework for Speculation on the Next Thirty-Three Years. London: MacMillan, 1967, 431 р.

6. Ikonnikova G. I. Theory of “Post-Industrial Society”. The Future of Humanity and Its Bourgeois Interpreters (Critical Analysis) [Teoriya “postindustrialnogo obschestva”. Buduschee chelovechestva i ego burzhuaznye tolkovateli (Kriticheskiy analiz)]. Moscow: Mysl, 1975, 221 р.

7. 11 Indicators for 11 Countries of the World since 1950 (Part I) [11 pokazateley dlya 11 stran mira s 1950 goda (I chast)]. Available at: https://aftershock.news/?q=node/763326 (accessed 10 December 2020).

8. Kota S., Mahoney T. Reclaiming America’s Leadership in Advanced Manufacturing. Available at: https://www.asme.org/getmedia/d3312fef-038a-4320-b8b7-e4ba160b2a20/reclaiming-americas-leadership-in-mfg-2019-(1).pdf (accessed 10 December 2020).

9. Cohen S., Zysman J. Why Manufacturing Matters: The Myth of the Post-Industrial Economy. Southern Economic Journal, January 1988, no. 54 (3), pp. 97–103. DOI: 10.2307/1059037.

10. Kondratev V. B. Problems of Deindustrialization in the USA [Problemy deindustrializatsii v SShA]. Perspektivy. Elektronnyy zhurnal (Perspectives. Electronic Journal), 2019, no. 3 (19), pp. 130–147. Available at: http://www.perspektivy.info/oykumena/ekdom/problemy_deindustrializacii_v_ssha_2019-10-09.htm (accessed 10 December 2020). DOI: 10.32726/2411-3417-2019-3-130-147.

11. Brekotin S. Four Technologies That the US Has Lost [Chetyre tekhnologii, kotorye SShA utratili]. Available at: https://aftershock.news/?q=node/794752 (accessed 10 December 2020).

12. Samofalova O. The US Has Declared a New Energy War on Russia [SShA obyavili novuyu energeticheskuyu voynu Rossii]. Available at: https://vz.ru/economy/2020/4/24/1036154.html (accessed 10 December 2020).

13. Minak K. Adidas to Suspend Robotic Production in the US and Germany [Adidas priostanovit robotizirovannoe proizvodstvo v SShA i Germanii]. Available at: https://www.forbes.ru/newsroom/biznes/387163-adidas-priostanovit-robotizirovannoe-proizvodstvo-v-ssha-i-germanii (accessed 10 December 2020).

14. Where are the Most Robots [Gde bolshe vsego robotov]. Available at: https://econs.online/articles/details/gde-bolshe-vsego-robotov/ (accessed 10 December 2020).

15. Tverberg G. How Renewable Energy Models Can Produce Misleading Indications. Available at: https://ourfiniteworld.com/2019/10/24/how-renewable-energy-models-can-produce-misleading-indications (accessed 10 December 2020).

16. North America: United States. Available at: https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/us.html (accessed 10 December 2020).

17. Alpert D., Hockett R. C. The Jobs Market Isn’t as Healthy as It Seems. Available at: https://www.bloomberg.com/opinion/articles/2019-12-19/u-s-jobs-market-isn-t-as-healthy-as-it-seems (accessed 10 December 2020).

18. Toffler A., Toffler H. Creating a New Civilization: The Politics of the Third Wave [Sozdanie novoy tsivilizatsii. Politika Tretey Volny]. Novosibirsk: Sibirskaya molodezhnaya initsiativa, 1996, 104 p.

19. Webster F. Theories of the Information Society [Teorii informatsionnogo obschestva]. Moscow: Aspekt Press, 2004, 400 р.

20. Beck U. What Is Globalization? [Chto takoe globalizatsiya?]. Moscow: Progress-Traditsiya, 2001, 304 p.

21. Kalashnikov M., Tennenbaum J.States at a Crossroad [Shtaty na raspute]. Available at: https://centrasia.org/newsA.php?st=1153995840 (accessed 10 December 2020).

Ссылка на статью:
Трубицын О. К. Оценка сильной версии концепции постиндустриального общества // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 4. – С. 83–103. URL: http://fikio.ru/?p=4219.