Monthly Archives: декабря 2016

УДК 130.3; 316.324.8

 

Кузнецова Евгения Владимировна – учреждение высшего образования «Университет управления «ТИСБИ», кафедра юридических и гуманитарных дисциплин, кандидат философских наук, доцент, Набережные Челны, Россия.

kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

423825, Россия, г. Набережные Челны, ул. Татарстан, д. 10 (25/14),

тел: 8 (917) 864-11-84.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В эпоху индустриальной цивилизации обостряются старые проблемы человеческого бытия, среди которых одиночество, репрессивность и агрессивность общества по отношению к человеку, утрата духовного и нравственного начала. Состояние современного социума можно характеризовать как антропологический кризис, возможным путем выхода из которого видится построение информационного общества.

Результаты: К сложностям и противоречиям становления информационной цивилизации можно отнести тенденцию к стиранию культурного многообразия и унификации культур, снижение уровня содержания, транслируемого СМИ и массовой культурой, фрагментарность, формирование специфического типа личности – «компьютерных» людей, которые уже сейчас являются своеобразными «клонами» друг друга.

В современную эпоху мы имеем дело с большим количеством противоречий информационного общества, разрешить которые возможно только при правильном описании последнего через реальный анализ концепций культуры цивилизации «третьей волны». Возникла потребность в выработке новых взглядов на жизнь, новой философии, свободной от традиционных утверждений. Необходимо создание механизма снятия угрозы обострения межцивилизационных противоречий и трудностей, совмещения принципов бытия локальных и региональных цивилизаций с универсалиями возникающей на этом фоне глобальной информационной культуры.

Выводы: Многие противоречия информационной цивилизации вызваны продолжающимся господством технологичного над духовным, как это было в эпоху индустриальной цивилизации. Снять сложившиеся противоречия возможно лишь при выработке новых взглядов новой философии, когда на первое место выйдет человек, способный построить гармонию между технологиями и духовным содержанием информационного общества.

 

Ключевые слова: антропологический кризис; индустриальное общество; информационное общество; средства массовой информации; массовая культура; унификация культуры; фрагментарность; информационные технологии; демассификация; социальный футуризм.

 

Human’s Being in the Era of Information Civilization: Development of a New Concept of Social Futurism

 

Kuznetsova Evgeniya Vladimirovna – Naberezhnye Chelny Branch of University of Management “TISBI”; Department of Law and Arts, Associate Professor, Ph. D, Naberezhnye Chelny, Russia.

E-mail: kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

10 (25/14), Tatarstan st., Naberezhnye Chelny, 423832, Russia,

 tel: +7 (917) 864-11-84.

Abstract

Background: The era of industrial civilization has exacerbated such old problems of human existence as loneliness, society’s aggression and repression in relation to people, the loss of spiritual and moral principles. The state of modern society can be characterized as an anthropological crisis. A possible way to resolve it appears to be information society creation.

Results: Among the complexities and contradictions of information civilization are the tendency to blur cultural diversity and unify cultural differences, content deterioration in mass media and popular culture, fragmentation, the formation of a specific type of personality, i. e. “computer” people who seem to be “clones” of one another.

Nowadays we are dealing with a lot of contradictions of information society, which can be solved giving an accurate description of the latter by means of a real analysis of the culture concepts of “the third wave” civilization. There is need for a new outlook on life formulated by a new philosophy, free from traditional convictions. It is necessary to establish a mechanism of threat removal in contradictions and difficulties civilizations interaction and to combine the principles of local civilizations existence with universals of global information culture originating on this background.

Conclusion: Many contradictions of information civilization are caused by the continuing predominance of technology over spirit, as it was in the era of industrial civilization. To remove the existing contradictions is possible only by holding some new views expressed by the new philosophy, when people able to achieve harmony between technology and spiritual content in information society gain first place.

 

Keywords: anthropological crisis; industrial society; information society; mass media; popular culture; unification of culture; fragmentary; information technologies; “demassification”; social futurism.

 

Проблема сущности и бытия человека, его места в социуме всегда находилась в центре философских исследований. Но особенно остро она переживалась в переходные моменты исторического развития человечества, требуя скорейшего разрешения. Реконструирование многих ценностных установок, стремление к крупномасштабному мышлению, новые принципы в управлении – все это означает полное перестраивание действующих социокультурных институтов (семьи, СМИ, образования) требует принципиально иных подходов к решению проблемы человеческого бытия.

 

XX век занимает в бытии человека особое место. В первую очередь потому, что человек небывалым образом раскрыл свой творческий потенциал. Доказательством тому служит множество открытий и изобретений материально-предметной и духовной деятельности. Но в то же время человек оказался на грани самоуничтожения.

 

Феномен разрушения стал следствием также деятельности человека. Мы попробуем разобраться, почему случилось так, что многие открытия и изобретения человека обернулись против него самого, и какие проблемы поставили человечество на грань катастрофы. Возможно ли ее избежать?

 

Одна из характерных черт современности – технологизированность общества и, как следствие, зависимость человека от техники. Г. Маркузе характеризует нынешнее общество, сложившееся на основе технического прогресса, как «одномерное», утратившее «второе измерение». Отсюда термин «одномерный человек» – потребитель, стремящийся к удовлетворению лишь своих потребительских желаний. Человек зависит от общества, его формирование происходит через формирование рационального образа мышления, который оказывает репрессивное воздействие на нравственные, эстетические, духовные ориентации человека [8, с. 92].

 

Андре Глюксман считает, что суть взаимоотношений в обществе – это подчинение. Поэтому неизбежно, что общество и государство воплощают тоталитаризм [3, с. 120]. Мотив репрессивности и агрессивности, таким образом, становится ведущим в социальном бытии человека в XX веке.

 

Д. Рисмен пишет, что человек крайне одинок в XX веке, он окружен обезличенной толпой [17].

 

Э. Фромм полагает, что одиночество – это характерная черта современного человека. По его мнению, одиночество и беспомощность вызваны желанием человека обрести экономическую независимость. Обретение экономической свободы и материального благополучия привели человека к одиночеству, неуверенности и изоляции от внешнего мира. Между тем человек как существо социальное не может вынести изоляции. Как результат – потеря ориентации и ощущение бессмысленности собственной жизни [15, с. 90].

 

Бунт – еще один мотив бытия человека в XX веке. Многие философы современности (в первую очередь, представители экзистенциализма) считают бунт протестом современного человека против мира обреченности, отчуждения и равнодушия. А. Камю полагает, что все существование человека абсурдно. В своих работах он показывает эту абсурдность. По его мнению, бунт предваряет любую цивилизацию и является ее неотъемлемым элементом. В бунте он видит утверждение права человека на свою жизнь [5].

 

Еще одна характерная особенность существования человека в эпоху индустриализма – это массовость. XX век предоставил огромный материал для осознания сущности и роли масс. Это время двух мировых войн, многочисленных революций, межэтнических и межрелигиозных конфликтов, возникновения и падения тоталитарных режимов, периода урбанизации, разрыва социальных связей, миграции населения. Кардинальные трансформации в различных сферах современного общества означают принципиальное изменение характера деятельности человека, основная отличительная черта которой в ХХ веке – массовость. Массовое производство, массовое распределение, массовое распространение, массовое творчество – все это привело к образованию массовой культуры.

 

Массовость проявляется как тенденция, свойственная действиям или взглядам множества людей, как производство товаров в большом количестве, как широко распространенное популярное потребление этих товаров. В создании, распространении и потреблении продукции массовой культуры принимает участие огромное количество людей, в основном большая часть населения городов, стран, регионов, имеющих развитые сети СМИ. Многообразие интересов, взглядов, чувств в массовой культуре спрессовываются в клишированных формах стандартизированной информации, рассчитанной на массовую распродажу с помощью различных средств массовой информации.

 

Ряд техногенных и культурогенных явлений, подобных упомянутым нами здесь, вверг человечество в кризис – экологический, духовный, нравственный. Этой цивилизацией было заложено представление о неистощимости природных запасов и их бесконтрольном использовании человеком, были выработаны ценности неограниченного права человека на Земле как Высшего Существа, обладающего разумом. И, наконец, существующая цивилизация сформировала тип массового потребителя, обладателя таких качеств, как вседоступность и вседозволенность.

 

«Синдром кризиса» возник еще в XIX веке в разгар экономических, политических и социальных потрясений. Выход из исторического кризиса, в котором оказался современный мир, стал ведущей темой исследования многих ученых в различных областях знания: философии, социологии, психологии, экологии. Однако суждения всех мыслителей роднит общая мысль о том, что причина кризиса заключена в ошибочных действиях человечества, явившегося, с одной стороны, создателем цивилизационных норм и ценностей, а с другой – результатом, продуктом функционирования техногенной цивилизации.

 

Действительно, основанием для формирования данной цивилизации явились грандиозные достижения науки. Научная техническая революция позволила человечеству сделать много открытий, жизненно важных и необходимых для облегчения его существования. В то же время успехи в области науки и техники сформировали утилитарные представления о безграничной вере в человеческое мышление. «Слишком большая роль отводится логике и рациональности…, поиск ответов на вопросы ведется исключительно с помощью логики и рационального мышления, игнорируются такие формы человеческого познания, как медитация, молитвы, мечты, интуитивное прозрение» (К. Лебак). К. Лебак утверждает, что одна из основных ошибок человечества заключается в преобладании рационального метода познания как единственно верного [4, с. 150].

 

Между тем непоколебимая вера в рассудок привела еще к одной беде индустриальной эпохи – утрате духовного и нравственного начал в человеческой сущности. Однако мы можем сказать, что человек состоялся как личность лишь в том случае, если ему присущи совесть и сознание наравне с разумом. И возможный путь спасения человечества лежит в формировании подлинной нравственности – чувства ответственности за свои мысли и действия, осознания собственного несовершенства и, как следствие этого, стремление к постоянному духовному развитию. «Даже то, что я живу в то время, когда это происходит, есть уже моя вина» (К. Ясперс).

 

Одним из серьезнейших дефектов цивилизационного сознания, породившего глобальный кризис, стало чувство собственного превосходства человека над всем живым, и соответственно, права его господства на Земле.

 

Р. Атфилд видит причину возникновения глобальных проблем в вере в прогресс, унаследованной от эпохи Просвещения и немецких метафизиков, позволившей безжалостно эксплуатировать природные богатства.

 

«Совершенно ошибочно считать, – пишет Р. Атфилд, – что если людям – существам моральным – столь всерьез многое вверено, то это непременно должно означать отсутствие моральных запретов на практике. Господь, по Библии, заботится о благосостоянии всего живого, а не только человека, и люди в соответствии с этим обязаны заботиться о природе, не разрушать ее целостность в безжалостном подчинении собственным нуждам» [1, с. 33].

 

Культ знания, провозглашенный эпохой Просвещения, привел еще к одной беде – созданию идеологических учений, основанных на расовом или классовом превосходстве, богоизбранности, что, в результате, способствовало возникновению тоталитарных режимов, человеку же свойственно делать свой выбор в пользу общества, в котором все продумано «сверху». Однако в таком обществе нравственное чувство, как считает французский социопсихолог Ж. Семлен, притупляется, ибо оно присуще личности, а не массе [10]. Доминирование общества над личностью является угрозой самому существованию нравственности.

 

Общество, построенное на какой-либо идеологической концепции, старается подавить свободную личность любыми насильственными методами, поскольку для такого общества недопустимы альтернативные идеи, действия («авторитарность, насилие взаимосвязаны»). Отсюда тотальная война, массовое насилие, колоссальное уничтожение человеческих ресурсов в XX веке. Из всего вышесказанного следует вывод, что самая страшная из грозящих нам катастроф – это антропологическая, т. е. «уничтожение человеческого в человеке». В этом случае мы имеем право заявить, что кризис современного мира по своей сути не только и не столько цивилизационный, сколько общественный.

 

Основную архитектуру общества в эпоху индустриальной цивилизации образовывали техносфера, социосфера, инфосфера. Каждой из сфер была отведена своя роль. «Техносфера создавала и распределяла материальные ценности; социосфера распределяла роли отдельных людей в системе, инфосфера – информацию, необходимую для работы всей системы» [13, c. 130]. Информационная цивилизация еще только складывается, а некоторые ее черты уже не только обозначили себя, но и детерминируют все бытие человека и общества на новом цивилизационном витке.

 

Это демассификация, огромное разнообразие идей, социальных институтов, социальных ролей человека, информации. Здесь, безусловно, отводится особое внимание такой способности человека, как способность творить, созидать, создавать новое. Э. Тоффлер справедливо указывает, что для представителей индустриальной цивилизации более характерна способность к анализу, чем к синтезу. Синтез выходит на первое место во всех отраслях теоретического знания. Узкая специализация остается позади, будущее – за мышлением глобальным, всеохватывающим. В науке уже сейчас на первое место выходят интегрированные области знаний: социолингвистика, психолингвистика, лингвокультурология. Изменяется специфика выполнения людьми своих функциональных обязанностей: многие работают дома по гибким графикам [14, с. 201].

 

В социосфере изменения касаются, в первую очередь, семьи. Так, в странах, достигших высокого уровня в функциональном содержании, можно наблюдать разнообразие типов семьи: договорные браки, семьи с одним родителем, гомосексуальные браки, коммуны.

 

В инфосфере происходят коренные изменения. Современные СМИ благодаря новым качественным характеристикам обладают огромной властью в обществе. Именно средства массовой информации принято считать основным фактором происходящих сегодня социокультурных изменений.

 

Действительно, в основе многих футурологических концепций формирования информационной цивилизации лежат, как правило, технологические изменения в сфере средств коммуникации, учитывается создание новых форм и систем массового общения, на базе которых возможны качественно новые сдвиги. Одним из главных видов сырья в грядущей цивилизации является информация, и в связи с этим происходит трансформация, в первую очередь, многих культурно-коммуникативных процессов. Но зарубежные авторы не склонны однозначно определять информационное общество. Среди них следует выделить представителей двух основных течений. Это ученые, примыкающие к концепции постиндустриализма, которые определяют изучаемый социальный феномен как постиндустриальное общество (Д. Белл, А. Турен, Р. Дарендорф, А. Этулони), и представители концепции информационного общества (Э. Тоффлер, Дж. Масуда, Дж. Нейсбит). Рассмотрим основные положения каждой из данных теорий.

 

В 1976 году термин «постиндустриальный» получает официальный идеологический статус в докладе Консультативной комиссии по вопросам политического механизма национального развития. Авторы данной теории полагают, что особое значение в обществе приобретает сфера услуг и потребления. Термин «пост» означает продолжение развития высокоинформатизированного индустриального производства, при этом сохраняются прежний характер экономической деятельности и структура власти. В работе «Грядущее постиндустриальное общество» (1973) Д. Белл определяет данное общество следующим образом, указывая на признаки:

– переход от индустриального производства к сервисному;

– решающее значение кодифицированного теоретического знания для осуществления инноваций;

– превращение интеллектуальной технологии в ключевой инструмент системного анализа и теории принятия решений [2, с. 145].

 

Второе течение получило свое развитие в 80-е годы. Дж. Масуда отмечает, что постиндустриальное общество и есть информационное [16]. Дж. Нейсбит, выступая против Д. Белла, утверждает, что в грядущем обществе важнее значение обработки информации, нежели преобладание «белых воротничков». Э. Тоффлер определяет общество новой волны как супериндустриальное, обладающее следующими признаками, которые отличают его от индустриального:

– основные базовые потребности удовлетворены, каждый из людей хочет удовлетворить свои индивидуальные потребности;

– информация важнее, чем земля, труд, капитал и сырье;

– массовое стандартизированное производство заменяется системой индивидуального производства, в основе которого лежит умственный труд, и конечным продуктом такого труда становятся индивидуальные продукты и услуги;

– развитие нелинейно, так как оно может разрушить то, что достигнуто [14, с. 195].

 

В отечественной науке также наметился способ определения информационного общества как следствия процесса информатизации. «Информатизация есть продолжение и своего рода надстройка над процессом индустриализации, также, как информационное общество представляет собой постиндустриальное общество, вырастающее на основе индустриального» [9, с. 202].

 

Таким образом, именно информация, средства массовой информации, различного рода коммуникативные процессы приковывают к себе внимание исследователей. Любое новое культурное явление отражается в общении и фиксируется в языке – основном инструменте коммуникации. Коммуникация является важным интегрирующим звеном системы культуры, определяющим функциональные особенности общения представителей различных социальных и этнических групп – носителей различных культурных ценностей, с целью взаимодействия – передачи и получения смысловой и оценочной информации с целью воздействия коммуникантов друг на друга (в межличностной и внутригрупповой коммуникации), а также с целью влияния на массовое сознание.

 

Осуществление коммуникации в обществе между его членами происходит пу¬тем реализации идей, образов, передаваемых средствами массовой информации. СМИ являются носителем и транслятором культурных ценностей в обществе. Массовые коммуникации, по мнению исследователей, – это относительно устойчивые информационные связи, обеспечивающие взаимодействие между отдельными группами и институтами, управляющими инстанциями и населением, творцами культуры и ее потребителями. Современные СМИ благодаря демократизации могут способствовать обновлению общества, консолидации демократических сил и общественного мнения. Однако те же средства массовой информации (коммуникации) приводят при определенных условиях и к размежеванию политических позиций, конфронтации, росту радикализма и экстремизма. Это путь и для пропаганды образцов акультурного содержания или с низким культурным уровнем содержания.

 

Мы прежде всего рассмотрим развитие средств массовой информации в историческом разрезе, чтобы определить их роль на современном общественно-цивилизационном этапе развития. Первоначально человечество на заре своего возникновения общалось через сигналы и знаки, в число которых входили жесты, мимика, звуки. Звуковой язык стал важнейшим достижением человечества как способ закрепления и передачи производственной деятельности. Необходимость передачи информации на расстояние стала предпосылкой изобретения письменности. Так завершился первый важнейший этап развития средств массовой информации. (Здесь мы считаем нужным упомянуть, что данный этап представляет собой развитие СМИ в их древнейшей форме – протоСМИ).

 

Развитие культуры, образование государств, выделение в обществе центров руководства и управления, основание городов требовало новых технических средств для осуществления коммуникативных актов, где бы достигалась максимальная интенсивность общения и информационного обмена.

 

Книгопечатание – вторая важнейшая веха на пути формирования СМИ, явившаяся толчком для освоения населением грамоты. Потребность в мультиплицировании (размножении) информации связана с массовизацией общественных процессов, ростом урбанизации. Массовизация вызвала изобретение современных аудио-видео технических средств: радио, телевидения на третьем этапе развития СМИ.

 

В реальности средства массовой информации появились в эпоху Великой французской революции, когда пресса стала не только средством информирования определенных социальных групп о некоторых событиях, а средством информирования всех обо всем. Массовое производство материальных благ индустриальной эпохи предъявляло новые требования к организации и устройству социума, выразившиеся в появлении не только газет и журналов, но и кино, радио, телевидения.

 

Четвертый этап развития СМИ – это начало строительства информационной цивилизации. Он отмечен появлением таких технических возможностей, как: кабельное телевидение, спутниковое телевидение, сеть Интернет. Отсюда – существенное расширение возможностей обратного воздействия реципиента на коммуникатора. Это можно определить как новое свойство СМИ конца ХХ-ого и начала XXI-ого века – диалогичность как установление оперативного обмена информацией между реципиентом и коммуникатором. Таким образом, это дает право переименовать СМИ в СМК (средства массовой коммуникации). Основные технические характеристики СМК – это диахронность (передача и сохранение информации через временные промежутки), мультиплицирование (массовое размножение и распространение), репликация (взаимный информационный обмен в коммуникационном процессе), демассификация.

 

Среди других особенностей СМИ в эпоху информационной цивилизации можно также назвать следующие.

 

Одна из особенностей СМК – крайняя степень централизации и монополизации рынка крупными теле-, радио- и кинокомпаниями. Здесь мы имеем дело либо с государственными компаниями, либо с жесткой конкуренцией, где позиции лидеров занимают постоянно несколько крупнейших объединений. Следствие этого – существование системы цензуры и контроля над содержанием программ, что неизменно ведет к ограниченности в развитии культуры.

 

Еще одна особенность – это взаимодействие ряда информационных технологий. «Организаторы телевизионных “ток-шоу” заимствуют из газет идеи относительно сюжета передач, относительно людей, которых нужно на них пригласить. Все они зависят от факсов, компьютеров, электронной обработки текстов, электронных способов набора, цифровых изображений, электронных сетей, спутников и других технологий» [13, с. 35].

 

Что же собой представляет общество в эпоху информационной цивилизации? К чему привело развитие средств массовой коммуникации при существующих технических средствах? Мы попробуем обозначить ряд явлений, обусловленных информационной цивилизацией.

 

Первое – это тенденция к неуклонному снижению уровня содержания, которое транслируют на общество СМИ и массовая культура. Это связано, в первую очередь, со всеобщей доступностью информации, пропагандируемой прессой, радио, телевидением, сетью Интернет. Феномен распространения позволяет современной информации преодолевать практически любые географические и политические границы. Событие, произошедшее в одной стране, совсем скоро становится известным уже во всем мире, зачастую невзирая па возможную цензуру, поскольку технические средства позволяют вещать теле-радиокомпаниям одних государств и на территории других. Но не ведет ли господство ценностей, доступных и понятных каждому, к духовной деградации? Такой вопрос особенно актуален в рамках современной российской действительности.

 

В период реформ, с падением «железного занавеса», в связи с отсутствием какой-либо политики в области культуры, в нашу страну «хлынула» «потоком» западная массовая культура, доминирующее звено которой – развлекательность и занимательность. Современная российская массовая культура не имеет ни исторических, ни этнических корней. Она обезличена. Россия вместе со всем цивилизационным миром стремительно движется к обществу потребления. Как избежать духовного Апокалипсиса? Как избежать экологической катастрофы? Эти вопросы, как показал опыт XX века, не имеют технических решений.

 

Очевидно, что глобальная технологическая культура объективно ведет к стиранию культурного разнообразия и унификации культур, «…выстраивается единая глобальная технологическая цепочка, а все, что не подходит под этот стандарт, выпадает из поля зрения и интересов владельцев технологических средств» [11, с. 64]. К. Т. Теплиц и Э. Шилз анализируют возможность унификации культуры. По их мнению, достижение абсолютно единой культуры невозможно в силу ряда причин. Во-первых, это развитие личности. Во-вторых, интеллектуальный труд «не способствует установлению равенства в области статуса» [11, с. 65]. В-третьих, «продолжает существовать предрасположение к пережиточному консерватизму – родство и его национальная сублимация» [11, с. 73]. Сохранению неравенства в освоении духовных ценностей служат и природное неравенство умственных способностей, и возрастные различия. Природа человека многообразна, и полное развитие индивидуальных черт – прирожденное право человека. Угроза унификации и стирания культурных различий тем не менее сильна именно потому, что облик современной культуры определяется во многом средствами массовой коммуникации.

 

Быстротечность (фрагментарность, мозаичность) – еще один ключевой признак в определении цивилизации «третьей волны». Если временной перспективой аграрного общества была ориентация на прошлое, индустриального – адаптация к настоящему, то для сверхиндустриального общества – это ориентация только на будущее и его предсказание. Мы стремительно рвем с ценностями прошлого, отказываемся от прежнего образа мыслей, чувств. Растет психологическая, культурная, социальная пропасть, разделяющая разные поколения. Свобода вводится в некий абсолют. Между тем, человечеству для ведения активной деятельности и реализации своего творческого потенциала необходим запас адаптированности. Кроме того, любое общество, трансформируясь, основывается на системе уже существующих ценностей. Отказ от прошлого может поставить под вопрос способность современного человека адаптироваться, а, следовательно, выживать в новых цивилизационных условиях. Это одна из основных опасностей, таящихся во всеобщей информатизации. Стремительное развитие культуры, науки и техники вызывает много других этических и философских проблем. В частности, клонирование человека – одно из самых противоречивых явлений с точки зрения философии, религии, этики, хотя и ясных с точки зрения биологии.

 

Информационный прогресс, основанный на новых технологиях, порождает «компьютерных» людей, которые уже сейчас являются своеобразными «клонами», будучи копией друг друга по образу жизни. Имея доступ к массовой информации, человек приобретает сверхвозможности, так как полностью зависим от информационно-компьютерных программ. Это еще одно противоречие новой информационной цивилизации.

 

Информационные технологии отчасти уже привели к кризису и в государственной политике. Демократия всегда считалась следствием свободы информации. Однако сегодня информация создает предпосылки для нового тоталитаризма, так как повсеместное внедрение информационных технологий лишает личную жизнь человека приватности. Любой факт биографии рядового гражданина любой страны может стать известным административным органам.

 

Таким образом, на одно из первых мест в современном мире выходят именно проблемы управления. Возникающая «мозаичная» демократия общества «третьей волны» ориентируется на отдельного индивида. Э. Тоффлер выделяет три основных принципа, на которых строится политическая жизнь информационной цивилизации [12].

 

1. Принцип меньшинства, который должен заменить принцип большинства. Вместо высокостратифицированного общества, в котором несколько крупных блоков образуют большинство, возникает «конфигуративное общество, где тысячи меньшинств находятся в непрерывном круговороте».

 

2. Принцип «полупрямой» демократии, дающий возможность гражданам самостоятельно вырабатывать многие политические решения, т. е. мнение за пределами законодательных органов будет иметь юридическую силу.

 

3. Принцип «разделения ответственности в принятии решений», когда проблемы функционирования транснациональных корпораций регулируются на глобальном уровне, а децентрализация власти обеспечивает передачу части полномочий региональным властям.

 

Альтернативой мажоритарно-избирательному демократическому механизму является модель «консоциативной демократии» (от латинского «consociatio — соединение, союз, связь).

 

К институтам и принципам «консоциативной демократии» относятся: сотрудничество между элитами; парламентские коалиции, охватывающие представителей разных групп, соглашения о распределении мест в органах власти; предоставление меньшинствам права вето по жизненно важным для них вопросам; пропорциональная избирательная система; федерализм и автономия; особые электоральные правила, призванные способствовать победе кандидатов компромиссных взглядов. Однако данные институты и принципы нуждаются в значительной разработке.

 

Таким образом, мы имеем дело с большим числом противоречий информационного общества, разрешить которые возможно только при правильном определении информационного общества через реальный анализ концепций культуры цивилизации «третьей волны». Необходима выработка новых взглядов на жизнь, новой философии, свободной от традиционных утверждений. Необходим механизм снятия угрозы обострения межцивилизационных противоречий и трудностей, совмещения принципов бытия локальных и региональных цивилизаций с универсалиями возникающей на этом фоне глобальной информационной культуры.

 

Ожидания, возникающие в обществе благодаря новым информационно-коммуникационным технологиям, ожидания творческой насыщенности трудовой сферы, гуманизации всей системы общественных отношений и превращения человека и его бытия в стабилизатор и регулятор общественного развития не могут осуществляться легко и без противоречий. Поэтому на переходном этапе особое значе¬ние приобретает социокультурная детерминанта.

 

Очевидно, что если кризис индустриальной эпохи вызван множеством научных истин и культурных теорий, то и выход из кризиса кроется также в системе духовных ценностей – построении новой модели культуры, которая бы объединила в себе все существующие сегодня в мире самые разнообразные культуры на основе провозглашения таких общечеловеческих ценностей, как ценность Любви к ближнему своему (ценность гуманизма), ценность Природы, ценность Бога как олицетворение Добра и Совершенства, и при этом сохранила бы своеобразие каждой отдельно взятой культуры. Однако произойти это может лишь с развитием информационных инфраструктур как основных средств коммуникации в процессе культурного взаимодействия на стадии цивилизационного развития, определяющей новую направленность поступков, образа жизни людей, новое понимание смысла жизни. «Только в этом случае можно рассчитывать на тысячелетнее царство, которое будет царством нового осмысленного бытия, а не апокалипсисом хаоса научно мотивированных в каждом частном случае, но в целом бессистемных актов, движений, жестов, выкриков, обещаний, сливающихся в общую какофонию мировой постмодернисткой тусовки» [13, с. 302].

 

Современные процессы информатизации общества, характеризующиеся созданием и внедрением новых средств связи, телекоммуникаций, созданием программной продукции, обеспечивающей компьютеризацию производства и управления, формированием интегрированных систем связи и общедоступных баз данных и знаний, сталкивают различные культуры и национальные традиции в системе мирового обмена идеями, технологиями, информацией. С одной стороны, это способствует универсализации, унификации национальных культур, а с другой – стимулирует тенденцию обострения культурного и национального самосознания с приобретающими деструктивные формы проявлениями. Исходя из того, что одной из характерных тенденций современного социального знания является усиление интереса к проблемам научного управления обществом, предотвращение и прогнозирование конфликтов на этнонациональной почве, информационное культурологическое исследование этнических культур, их взаимодействие в системе межкультурных коммуникаций требует особого внимания. Однако ученые во всех вышеперечисленных случаях, определяя новый этап цивилизационого развития, делают акцент на особый вид технологии, не давая при этом фактически никакой оценки социальным аспектам. То есть повторяется та же ошибка: уделяется внимание технологическому элементу, но игнорируется система нравственных и духовных ценностей. Между тем, само употребление термина «общество» обязывает к анализу прежде всего духовного и социального аспектов, поскольку цивилизация – это категория технологичная, а общество – категория в большей степени духовная.

 

Происходит это вследствие продолжающегося господства технологичного над духовным, как и в эпоху индустриальной цивилизации. Это и есть, на наш взгляд, самое главное противоречие информационного общества, вызывающее все другие проблемы: стандартизацию, классификацию, фрагментарность. Снять сложившиеся противоречия возможно лишь при выработке новых взглядов новой философии, основанной на сохранении «вечных», существующих вне временных рамок духовных категорий при дальнейшем развитии высоких информационных технологий.

 

Конечная задача социального футуризма – не просто «перешагнуть» через технократию и заменить ее более гуманным, более дальновидным, более демократичным планированием, но подчинить сам процесс эволюции сознательному человеческому руководству. Таким образом, главное действующее лицо – это Человек, создающий как духовные нравственные ценности, так и технологии. И основная задача Человека как гражданина информационного общества – найти то самое гармоничное соотношение духовного и технологичного, которое бы позволило обществу активно функционировать и развиваться.

 

Список литературы

1. Атфилд Р. Этика экологической ответственности // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. – М.: Прогресс, 1990. – С. 120–187.

2. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. – М.: Наука, 1999. – 956 c.

3. Глюксман А. Философия ненависти. – М.: АСТ, 2004. – 380 с.

4. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. – М.: Прогресс, 1990. – 496 с.

5. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. – М.: АСТ, 2005. – 280 с.

6. Кузнецова Е. В. Проблема развития культурно-коммуникативных процессов на этапе формирования информационной цивилизации // Новые идеи в философии. – Пермь. – Выпуск 3 (24). – 2016. – C. 294–298.

7. Мамардашвили М. К. Сознание и цивилизация // Природа. – 1988. – № 11. – С. 30–51.

8. Маркузе Г. Одномерный человек. – Минск: Харвест, 2003. – 230 с.

9. Ракитов А. И. Цивилизация, культура, технология и рынок // Вопросы философии. – 1995. – № 5. – С. 46–62.

10. Семлен Ж. Выход из насилия // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности – М.: Прогресс, 1990. – С. 46–119.

11. Теплиц К. Т., Шилз Э. Теория массового общества // Человек: образ и сущность. – М.: РАН ИНИОН, 2000. – С. 25–147.

12. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. – М.: АСТ, 2001. – 426 с.

13. Тоффлер Э. Третья волна. – М.: АСТ, 2002. – 661 с.

14. Тоффлер Э. Шок будущего. – М.: АСТ, 2001. – 330 с.

15. Фромм Э. Бегство от свободы. – Минск: Харвест, 2003. – 253 с.

16. Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. – Tokio: World Future Society, 1980. – 265 р.

17. Riesman D. The Lonely Crowd: A Study of the Changing American Character. – New Haven: YaleUniversity Press, 1950. – 420 p.

 

References

1. Afield R. Ethics of Ecological Responsibility. [Etika ekologischeskoi otvetstvennosti]. Globalnye problemy I obschechelovecheskie tsennosti (Global Problems and Common Human Values). Moscow, Progress, 2000, pp. 23–78.

2. Bell D. The Coming of Post-industrial Society [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo]. Moscow, Science, 1999, 310 p.

3. Glucksmann A. Philosophy of Hatred [Filosofiya nenavisti]. Moscow, AST, 2006, pp. 58–172.

4. Global Problems and Common Human Values [Globalnye problemy I obschechelovecheskie tsennosti]. Moscow, Progress, 1990, 496 p.

5. Camus A. A Rebelling Man. Philosophy. Politics, Arts. [Buntuyuschiy chelovek. Filosofiya, politika, iskusstvo]. Moscow, AST, 2005, 289 p.

6. Kuznetsova E. V. The Problem of Cultural and Communicative Processes’s Development at the Stage of Information Civilization. [Problema razvitiya kulturno-kommunikativnyh protsessov na etape formirovaniya informatsionnoi tsivilizatsii]. Novye idei v filosofii (New Ideas in Philosophy), Perm, 2016, Vol. 3 (24), pp. 294–298.

7. Mamardashvili M. Consciousness and Civilization. [Soznanie I tsivilizatsiya] Priroda (Nature), 1988, № 11, pp. 30–51.

8. Marcuse G. One-Dimensional Man [Odnomernyi chelovek]. Minsk, Harvest, 2003, 320 p.

9. Rakitov A. I. Civilization, Culture, Technology and Market [Tsivilizatsiya, kultura, tekhnologiya i rynok]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 1995, № 5 pp. 46–62.

10. Semlen J. A Way Out of Violence [Vykhod iz nasiliya]. Globalnye problemy I obschechelovecheskie tsennosti (Global Problems and Common Human Values). Moscow, Progress, 2000, pp. 46–119.

11. Teplits K., Shilz A. Theory of Mass Society [Teoriya massovogo obschestva]. Chelovek: obraz I suschnost (A Man: An Image and Essence), Moscow, The Institute of Scientific Information of Social Sciences of Academy of Sciences of Russian Federation, 2000, pp. 25–147.

12. Toffler A. Metamorphosis of Power [Metamorfozy vlasti]. Moscow, AST, 2001, 602 p.

13. Toffler A. The Third Wave [Tretiya volna]. Moscow, AST, 2002, pp. 221–310.

14. Toffler A. Future Shock [Shok buduschhego]. Moscow, AST, 2001, 558 p.

15. Fromm E. Escape from Freedom [Begstvo ot svobody]. Minsk, Harvest, 2003, pp. 48–190.

16. Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. Tokio, World Future Society, 1980, 265 р.

17. Riesman D. The Lonely Crowd: A Study of the Changing American Character. New Haven, Yale University Press, 1950, 420 p.

 
Ссылка на статью:
Кузнецова Е. В. Бытие человека в эпоху информационной цивилизации: выработка новой концепции социального футуризма // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 24–37. URL: http://fikio.ru/?p=2295.

 
© Е. В. Кузнецова, 2016

УДК 165; 316.324.8

 

Оконская Наталия Камильевна – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Пермский национальный исследовательский политехнический университет», профессор кафедры философии и права, доктор философских наук, Пермь, Россия.

E-mail: nataokonskaya@rambler.ru

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 29, корп. А,

тел.: +7(342)219-80-47.

Ермаков Михаил Александрович – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Пермский национальный исследовательский политехнический университет», ассистент кафедры социологии и политологии, Пермь, Россия.

E-mail: sociovampire@mail.ru

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 29, корп. А,

тел.: +7(342)219-80-47.

Резник Ольга Афанасьевна – Автономная некоммерческая организация «Пермский гуманитарно-технологический институт», доцент кафедры гуманитарных дисциплин, Пермь, Россия.

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 74.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Информационное общество предъявляет специфические требования к человеку в силу экспоненциального развития технизации и инноваций. Специализация функций работника гарантирует относительную легкость адаптации человека к участию в новых технологиях, в то время как подготовка профессионалов широкого профиля оказывается более затратным путем.

Результаты: На современном этапе развития информационного общества происходит вытеснение фундаментальных знаний из разных сфер общественного сознания, связанное со стремлением к максимально быстрому получению прибыли. В первую очередь происходит отчуждение человека от гуманитарной составляющей культуры. Усиливаемый этими статистически значимыми изменениями релятивизм и отрицание роли истины обостряют кризис рациональности. Исключение одной или более фундаментальных областей из познавательной активности субъекта приводит к таким трансформациям практики познания, как, например, трансгуманизм (взамен гуманизма) и эмпиризм (взамен диалектики рационализма). В них проявляются новые формы отчуждения человека от его духовности, вызванные технизацией ценностных составляющих его деятельности. Физиологически эти новые формы отчуждения человека могут сопровождаться возвратом к межполушарной асимметрии взамен развитой функциональной асимметрии мозга.

Выводы: Преодоление кризиса рациональности возможно через синтетический тип мышления, объединяющий сильные стороны классического и неклассического типов рациональности на основе практики как критерия целостной активности. Для выработки новой, более современной формы рациональности в познании требуется восстановление фундаментального, прежде всего гуманитарного и экономического знания в качестве главного ориентира высшего и среднего образования. Если образованию и другим надстроечным институтам информационного общества будут заданы параметры синтетического типа рациональности, кризиса общественного сознания, возможно, удастся избежать.

 

Ключевые слова: информационное общество; технизация человека; рациональность; типы рациональности; синтетический тип рациональности; физиология познания; функциональная асимметрия мозга.

 

Methodology of Thinking Specifics in the Information Society

 

Okonskaya Natalia Kamilevna – Perm National Research Polytechnic University, Professor of Philosophy and Law Department, Doctor of Philosophy, Perm, Russia.

E-mail: nataokonskaya@rambler.ru

29, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614000,

tel: +7 (342) 219-80-47.

Ermakov Mihail Aleksandrovich – Perm National Research Polytechnic University, Assistant of the Department of Sociology and Political Science, Perm, Russia.

E-mail: sociovampire@mail.ru

29, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614000,

tel: +7 (342) 219-80-47.

Reznik Olga Afanasevna – Perm Humanities Institute of Technology, Associate Professor of the Humanities Department, Perm, Russia.

74, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614010.

Abstract

Background: The Information Society has specific requirements to a person by virtue of the exponential development of mechanization and innovation. His main functions of the employee ensures the relative ease of adaptation of the person to participate in the new technologies, while the preparation of generalist professionals is more expensive way.

Results: At the present stage of development of the information society the displacement of fundamental knowledge from different spheres of public consciousness associated with the pursuit of maximum profit quickly. In the first place, there is the alienation of man from the humanitarian component of culture. Strengthens those statistically significant changes relativism and denial of the role of truth aggravate the crisis of rationality. Excluding one or more of the fundamental areas of the cognitive activity of the subject leads to the transformation of knowledge practices, such as transhumanism (instead of humanism) and empiricism (instead of dialectic rationalism). They appear new forms of alienation of man from his spirituality, caused by mechanization value of its constituent activities. Physiologically, these new forms of alienation may be accompanied by a return to the inter-hemispheric asymmetry in exchange advanced functional brain asymmetry.

Conclusion: Overcoming the crisis of rationality is possible through a synthetic type of thinking, combining the strengths of classical and non-classical type of rationality-based practices as an integral activity of the test. To develop a new, more modern form of rationality in cognition required fundamental reconstruction, primarily humanitarian and economic knowledge as the main benchmark higher and secondary education. If education and other institutions of the information society superstructure parameters of the synthetic type of rationality will be asked, public awareness of the crisis may be avoided.

 

Keywords: information society; mechanization of man; rationality; types of rationality; synthetic type of rationality; physiology of cognition; functional asymmetry of the brain.

 

В XXI веке информационное общество вступает в свои права. Углубляющиеся процессы информатизации становятся осью системной трансформации цивилизации, создавая новые формы зависимости личности от рационализации общественной жизни. Работа по сознательному усвоению информации невозможна без рациональных процессов познания. Для постановки проблемы рациональности в практическом ключе требуется, на наш взгляд, дополнить понятие рациональности историческим дискурсом содержания рациональности как прозрачности и ясности в мыслительной активности человека. Именно от рациональности зависят мотивы, ценности, понимание смысла жизни. В мифологическом ключе рациональность может быть интерпретирована как традиции, обычаи, установки, определяемые архетипами общественного сознания.

 

Объективное развитие способностей к логическому вербальному постижению действительности коренится в особом функционировании мозга человека. Эта особенность может быть определена как функциональная асимметрия, характерная только для Homo sapiens. Так как понятие асимметрии не является однозначно философской категорией, позволим себе краткое обоснование его онтологического статуса. Асимметрию необходимо рассматривать как особый способ саморазвития сложных систем. Без асимметрии системы ориентированы на замкнутость, что (через второй закон термодинамики) оборачивается регрессом. Раздвоение на противоположные стороны как источник противоречий становится маркером прогрессивного потенциала саморазвития любой системы.

 

Так, предшествующими этапами развития асимметрии как таковой можно назвать физическую (положительные и отрицательные поля), химическую (хиральность), биологическую (анатомическая, анатомо-механическая, половая, др.) виды асимметрии [8]. Онтологической вершиной этапов развития различных видов асимметрии является именно функциональная асимметрия мозга человека.

 

На основе речи как системы абстрактных знаков через гиппокамп задаются устойчивые центры возбуждения в разных отделах головного мозга, которые приводят к образованию новых нейронов благодаря экспрессии генов. Мозг качественно меняется с каждым новым витком познания человека: усложняются нейронные сети. Сама же по себе «инициатива» создания нейронных сетей, захватывающих все участки высшей нервной деятельности (ВНД), принадлежит именно тормозящей силе слов [10].

 

Именно новые нейронные сети способны затормозить определенные виды биологической активности. Биологическая мотивация и предопределенность сменяется на искусственную мотивацию, вызванную словами. Человек определяет свое поведение «из своей головы».

 

К возрасту полового созревания при условии активной социальной жизни в обществе мозг человека приобретает зрелую функциональную специфику, необходимую для речеизъяснения на уровне, превосходящем «говорение машин», то есть на свободном и понятном самому носителю языке интерпретатора с бесконечной интерпретативной возможностью [2; 5; 9]. Согласно междисциплинарным исследованиям, «энергетические ресурсы мозга порождают не только мышление, речь, но и создают основу для функционирования всего спектра эмоционального, духовно-нравственного потенциала человеческой психики» [11, с. 27].

 

Кроме психологической составляющей у системы рациональности есть более объемная и непосредственно наблюдаемая сторона – технологическая. В информационном обществе эта противоположная сторона обретаемой человеком рациональности выступает особенно ярко. «Техническое формообразование прямо указывает на бурный процесс преобразования природы, вещество которой оказывается пластической массой для введения “порождающих моделей”, как А. Ф. Лосев называл платоновские идеи» [4, с. 8]. Включение в конкурентную борьбу с использованием новейших технологий, требующих полной самоотдачи и нервного напряжения, – чтобы соответствовать скоростям и мощностям урбанизированной и технизированной природы – приводит к глобальным разнонаправленным, зачастую неуправляемым последствиям. В биологии человека может наступить слом функциональной асимметрии мозга, выражающийся в латерализации функций полушарий, вплоть до патологий. Тогда наступает преобладание либо правополушарных (чувственно-эмоциональных), либо левополушарных (потеря смысла при сохранении вербальной активности) функций.

 

Переизбыток рациональных моментов может разрушить правополушарные функционалы, переводя «язык» эмоций и чувств в логико-вербальную область. Риск стрессов, проявляющийся в психических отклонениях и заболеваниях неопознанной этиологии (онкологические и сердечно-сосудистые заболевания) логически объясним разрушением асимметрии функционирования мозга человека.

 

Однако не только болезни проявляют дисгармонию развития рациональности в современном обществе.

 

В организме единство так же необходимо, как и в системе общественных отношений, и это единство, объективно охраняемое асимметрией высшей нервной деятельности, находится под угрозой атаки возрастающей рациональности общественных отношений. Человек утрачивает эмоциональную гармонию с собой и с природой, когда он вовлечен в поиски информации, позволяющей, к примеру, доказать свою профессиональную пригодность. Взамен внутренней работы по самоопределению, результатом которой является знаковое воспроизводство мира в целом, человек стимулируется извне. Наиболее действенным стимулом к такому повороту в судьбе является включение в конкурентную борьбу с использованием новейших технологий, требующих полной самоотдачи и нервного напряжения, чтобы соответствовать скоростям и мощностям урбанизированной и технизированной природы.

 

История рациональности была бы неполна без анализа ее материализации в общественных отношениях. Мы можем предположить, что причиной для возникновения многих проблем человека в информационную эпоху является неустойчивость, вызванная отсутствием системного единства феномена рациональности общества в целом.

 

Идея единства технических новшеств как необходимость преодолеть глобальные кризисы человечества прослеживается еще на основе аристотелевской картины мира. Мир един благодаря единому центру всех изменений (неподвижное начало, νους, ум – правит подвижным миром). Рассматривая эту идею не в качестве парадокса, а как тонко угаданную истину, мы ставим проблему создания единства и сохранения его устойчивости в мире хаотических технических изменений в качестве центрального звена глобальных проблем.

 

Связь экономических отношений с отчуждением человека в процессе труда, с его здоровьем и с технико-технологическими проблемами является базисом материалистического понимания истории. Однако рациональность в широком смысле слова позволяет посмотреть на эту же проблему по-новому, с учетом мыслительной разумной активности человека, через процесс познания.

 

Для исследования рациональности в информационном обществе важно определить тип господствующих приоритетов и ценностей в познании и практическом преобразовании мира.

 

Уже развернутые к настоящему времени типы рациональности в истории развития общественного сознания мы охарактеризуем (не претендуя на исчерпывающий характер такой типологии) как классический и неклассический. Сильная сторона классического типа рациональности, которую требуется непременно сохранить, заключается в следующем: объективная истина возможна, мир познаваем. Разум человека всесилен (Р. Декарт), знание – сила (Ф. Бэкон). Неклассический тип рациональности также имеет свои прогрессивные характеристики: снимается идея абсолютности сознания, идея его трансцендентной заданности извне. К человеку, его сознанию, языку познания предъявляются специфические требования, которым человек не может соответствовать априори. Требуется профессиональная подготовка к научной деятельности (через образование и специфическую практику). «В этой связи, как представляется, далеко не случайно, что глобализация получила своё рельефное выражение в постиндустриальную эпоху, когда стал формироваться научный … труд, требующий для своего выполнения универсально развитых индивидов» [1, с. 18].

 

Синтез сильных сторон рациональности как особого типа умственной активности, разворачивающейся для понимания ситуаций, законов и срезов бытия, мы предлагаем обозначить как синтетический тип рациональности, востребуемый спецификой информационной эры развития общества.

 

Сильной стороной данного типа рациональности является соединение субъекта с его объективной составляющей, являющейся ведущей в процессе развития. «В XIX веке, по Марксу, удалось перейти в логике познания социума (общества) от абстрактного человека вообще к конкретному анализу социальной системы, построенной на технико-экономическом базисе» [7, с. 210]. В этом случае целостность субъекта гарантирована, и возникает защита от кризисов духовности. Синтетический тип рациональности прокладывает свой сложный путь в таких теоретических исследовательских программах, как марксизм и неомарксизм, в концепциях Чижевского, Вернадского, в теории относительности Эйнштейна. Общий стержень, объединяющий эти разнородные парадигмы, – это линия практики, целостной системы. Ведущей методологией становятся материализм и диалектика, одним из принципов выступает антропный принцип. Человек объективно стал главным вектором системы мира, космоса (отнюдь не благодаря своим сознательным устремлениям, а зачастую вопреки им: вопреки слабости своей индивидуальной воли, мизерности своих желаний).

 

Этот тип рациональности в настоящее время слабо актуализирован в научных исследованиях. Одной из причин отставания синтеза всех прогрессивных сторон рациональности в целом являются высокие темпы происходящих трансформаций в обществе. Новая всеобщая форма развития производительных сил – научно-техническая революция, – увеличивает темп общественного развития, начиная с 50-х гг. XX века по экспоненте, воссоздавая человечество как глобальное, сетевым образом связанное воедино целое. «Подобно тому, как конвейер расчленил производство на операции и сделал индустриальное развитие доступным во всех частях мира, научно-техническая революция сделала возможным применение фундаментального знания, являющегося всеобщим, не имеющим хозяев в мире, повсюду» [12, с. 82].

 

Скатывание к мифотворчеству, распространенному в современной науке, выступает следствием попыток удержаться на уровне стихийного, «бытового» материализма, выступающего следствием преобладания повседневного опыта над всеми познавательными практиками: научными, религиозными, философскими, политическими. Именно в обыденном опыте коренятся атавистические черты рациональности, когда мнения заменяют знания, при этом релятивизм, субъективизм востребованы во всех областях практики человека, кроме узкопрофессиональной технологической сферы, где ведущую роль играет не сам субъект, а новые технологии. Между тем «синтез современного знания (научного, философского, религиозного) о различных уровнях бытия (физическом, биологическом, антропологическом, культурном, духовном и т. п.) позволяет рассматривать мир как многообразные формы реальности, находящиеся в действительности в необходимой связи. Выявление этих связей создает условия для прогнозирования развития человека и мира в космическом пространстве, а также для разработки регуляторов практической жизни человека» [3, с. 80]. Этот уровень познания отражает важность синтетического типа рациональности.

 

Если в процессе познания субъект не усвоил определенные области знания сложных, используя терминологию академика В. С. Стёпина – человекоразмерных (гуманитарных правовых, морально-нравственных, философско-социологических и пр.) систем, то следствием может стать необратимая неспособность видения системных объектов, связанных с проблемами человека и общества. Так, моральные проблемы, даже озвученные и проговариваемые, могут не «задевать за живое»; забвение истории родной страны также относится к данному феномену духовной слепоты, вызываемой отсутствием фундаментальных гуманитарных знаний. Именно гуманитарные объекты относятся к сложным системным областям мира, для восприятия которых требуется рациональная перестройка психофизиологических систем познания человека. «На уровне бытия человека борьба за существование становится сознательной. … На сцену истории должен выйти новый тип человека – homo sapiens explorans – “человек познающий”» [3, c. 83–84].

 

В силу сложности таких систем материалистических представлений, как фундаментальные открытия физики Эйнштейна или материалистическое понимание истории, синтетический тип рациональности оказывается слабо востребованным. «Технически оснащенный мир сегодня для многих заменен на виртуальные или объемные модели, воспроизводящие запросы общества. Превращенные в образы первичные понятия (еда, одежда, скорость, мощность) взывают к человеку в качестве непосредственных мотивов его активности. Человек с легкостью адаптируется к запросам повседневности, оказываясь неспособным создавать коммуникативную среду с другими людьми. Забывает становиться самим собой, превращаясь в “свое иное”» [6, с. 148].

 

Проблема рациональности, поставленная исторически, на основе как единичного носителя (человека и его высшей нервной деятельности), так и в целом общественных отношений и их материализации может быть решена через ценности и идеалы синтетической рациональности. Для воплощения этих достижений познавательной практики в обыденный и теоретический срезы общественного сознания необходимо системно представить все фундаментальные открытия естественных, технических и гуманитарных наук так, чтобы картина мира как база познавательной активности «человека познающего» была лишена мифологических вставок и белых пятен, образуемых в результате кризиса рациональности.

 

Список литературы

1. Внутских А. Ю. «Параллельным курсом»: актуальные проблемы информационного общества в программных статьях российских междисциплинарных научных журналов // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 1 (7). – С. 12–25.
2. Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 6. Научное наследство / под ред. М. Г. Ярошевского. – М.: Педагогика, 1984. – 400 с.
3. Дмитренко Н. А., Коробкова С. Н., Орлов С. В. Презентация теоретического семинара при журнале «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 2 (12). – С. 76–87.
4. Железняк В. Н., Железняк В. С. Будущее во множественном числе: социальная футурология техники в Германии // Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Культура, история, философия, право. – 2016. – № 2. – С. 5–17.
5. Марков Б. В. Люди и знаки: антропология межличностной коммуникации. – СПб.: Наука, 2011. – 667 с.
6. Оконская Н. К. Ловушки атавистической рациональности в современной науке // Успехи современной науки и образования – 2016. – № 9, Т. 2. – С. 146–149.
7. Оконская Н. К. Мир философии в просторных рамках современных гуманитарных дисциплин // Вестник ПНИПУ. Культура. История. Философия. Право. – 2009. – № 1. – С. 208–220.
8. Оконская Н. К. Энтропия и асимметрия глазами философа // Успехи современной науки. – 2016. – № 2, Т. 3. – С. 62–65.
9. Панов Е. Н. Знаки, символы, языки. – 2-е изд., доп. – М.: Знание, 1983. – 248 с.
10. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии). – М.: Мысль, 1974. – 487 с.
11. Соснина Т. Н. Субстратная, энергетическая и информационная составляющие жизненных циклов виртуальных продуктов (методологический аспект) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 3 (13). – С. 21–36.
12. Федотова В. Г., Колпаков В. А., Федотова Н. Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. – М.: Культурная революция, 2008. – 608 с.

 

References

1. Vnutskikh A. Yu. In Parallel Course: Actual Issues of Information Society in the Programme Articles of Russian Interdisciplinary Scientific Journals [“Parallelnym kursom”: aktualnye problemy informatsionnogo obschestva v programmnykh statyakh rossiyskikh mezhdistsiplinarnykh nauchnykh zhurnalov]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2015, № 1 (7), pp. 12–25.
2. Vygotsky L. S. (Yaroshevskiy M. G. Ed.) The Scientific Heritage [Nauchnoe nasledstvo]. Sochineniya, Tom 6 (Works, Vol. 6). Moscow, Pedagogika, 1984, 400 p.
3. Dmitrenko N. A., Korobkova S. N., Orlov S. V. Presentation of the Theoretical Seminar Held by the Editorial Board of the Journal “Philosophy and Humanities in Information Society” [Prezentatsiya teoreticheskogo seminara pri zhurnale “Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve”]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2016, № 2 (12), pp. 76–87.
4. Zhelezniak V. N., Zhelezniak V. S. Future in the Plural: Social Futurology of Technology in Germany [Buduschee vo mnozhestvennom chisle: sotsialnaya futurologiya tekhniki v Germanii]. Vestnik Permskogo natsionalnogo issledovatelskogo politekhnicheskogo universiteta. Kultura, istoriya, filosofiya, pravo (Perm National Research Polytechnic University Bulletin. Culture, History, Philosophy, Law), 2016, № 2, pp. 5–17.
5. Markov B. V. People and Characters: Anthropology of Interpersonal Communication [Lyudi i znaki: antropologiya mezhlichnostnoy kommunikatsii]. St. Petersburg, Nauka, 2011, 667 p.
6. Okonskaya N. K. Traps of Atavistic Rationality in Modern Science [Lovushki atavisticheskoy ratsionalnosti v sovremennoy nauke]. Uspekhi sovremennoy nauki i obrazovaniya (Successes of Modern Science and Education), 2016, № 9, Vol. 2, pp. 146–149.
7. Okonskaya N. K. The World of Philosophy in the Large Part of Contemporary Humanities [Mir filosofii v prostornykh ramkakh sovremennykh gumanitarnykh distsiplin]. Vestnik Permskogo natsionalnogo issledovatelskogo politekhnicheskogo universiteta. Kultura, istoriya, filosofiya, pravo (Perm National Research Polytechnic University Bulletin. Culture, History, Philosophy, Law), 2009, № 1, pp. 208–220.
8. Okonskaya N. K. Entropy and Asymmetry by Philosopher’s Sight [Entropiya i asimmetriya glazami filosofa]. Uspekhi sovremennoy nauki (Successes of Modern Science), 2016, № 2, Vol. 3, pp. 62–65.
9. Panov E. N. Signs, Symbols, Languages [Znaki, simvoly, yazyki]. Moscow, Znaniye, 1983, 248 p.
10. Porshnev B. F. About the Beginning of Human History (Problems of Paleopsychology) [O nachale chelovecheskoy istorii (Problemy paleopsikhologii)]. Moscow, Mysl, 1974, 487 p.
11. Sosnina T. N. Substrate, Energy and Information Components of the Life Cycles of Virtual Products (Methodological Aspect) [Substratnaya, energeticheskaya i informatsionnaya sostavlyayuschie zhiznennykh tsiklov virtualnykh produktov (metodologicheskiy aspekt)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2016, № 3 (13), pp. 21–36.
12. Fedotova V. G., Kolpakov V. A., Fedotova N. N. Global Capitalism: Three Great Transformation [Globalnyy kapitalizm: tri velikie transformatsii]. Moscow, Kulturnaya revolyutsiya, 2008, 608 p.

 
Ссылка на статью:
Оконская Н. К., Ермаков М. А., Резник О. А. Специфика методологии мышления в информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 14–23. URL: http://fikio.ru/?p=2285.

 
© Н. К. Оконская, М. А. Ермаков, О. А. Резник, 2016

УДК 316

 

Канашевич-Адыгезалова Дарья Анатольевна – Государственное научное учреждение «Институт социологии Национальной академии наук Беларуси», аспирант, Минск, Республика Беларусь.

E-mail: darya.adigezalova@mail.ru

Беларусь, 220072, Минск, ул. Сурганова, 1, корп. 2,

тел: +375296595995.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В условиях стремительного развития интернационализации образования и присоединения Республики Беларусь к Болонскому процессу национальная образовательная система сталкивается не только с необходимостью оптимизации процесса обучения и профессиональной подготовки иностранных студентов, но и с потребностью формирования поликультурных коммуникативных компетенций собственных специалистов. Проблема профессионально-образовательной адаптации иностранных студентов и влияния на этот процесс межкультурных коммуникаций пока не стала предметом специальных теоретических и эмпирических исследований в белорусской социологии. Данные обстоятельства обусловливают актуальность и социальную востребованность теоретических и эмпирических социологических исследований влияния межкультурной коммуникации на профессиональное образование иностранных студентов в региональных вузах Республики Беларусь с целью оптимизации и повышения социальной эффективности процесса их обучения и профессиональной подготовки.

Результаты: Включение иностранных студентов в образовательное и социальное пространство региональных учреждений образования протекает относительно успешно, вместе с тем процесс интенсификации студенческой мобильности нередко обгоняет адаптацию самих учреждений образования к новым реалиям. Как показывает социологический опрос, большинство иностранных студентов хотя и испытывают временный культурный шок, начиная учебу в другой стране, но в итоге достаточно успешно адаптируются к новой обстановке. Значительные трудности связаны с необходимостью общения на неродном языке. В процессе адаптации к новой культурной среде обнаруживаются сравнительно небольшие гендерные различия.

Область применения результатов: Результаты можно использовать в практической деятельности международных отделов ВУЗов с целью совершенствования деятельности по привлечению и обучению иностранных студентов.

Выводы: Эффективность профессионально-образовательной адаптации иностранных студентов во многом определяется интенсивностью и характером межкультурных коммуникаций в социально-образовательном пространстве регионального учреждения высшего образования, а также глубиной включенности студентов в институциональные структуры как внутри вуза, так и в более широкой внешней социальной среде.

 

Ключевые слова: иностранные студенты; социальная адаптация; профессионально-образовательная адаптация; глобализация; евразийская интеграция; евразийское образовательное пространство; национальная система высшей школы.

 

Social Adaptation of Foreign Students in Regional Institution of Higher Education in Belarus

 

Kanashevich-Adigozalov Daria Anatolievna – Institute of Sociology of the National Academy of Science of Belarus, postgraduate student, Minsk, Belarus.

darya.adigezalova@mail.ru

1, Surganov st., block 2, Minsk, 220072, Belarus,

 tel: +375296595995.

Abstract

Background: Rapid development of the internationalization of education and the accession of the Republic of Belarus to the Bologna Process causes the national education system to face not only the necessity to optimize the process of education and training of foreign students, but also the need for the formation of multi-cultural communication competence of Belarusian professionals. The problem of vocational and educational adaptation of foreign students and the cross-cultural communication impact on the process has not yet become a subject of special theoretical and empirical studies in Belarusian sociology. These circumstances determine the actuality and social relevance of the theoretical and empirical sociological studies of cross-cultural communication effect on foreign students training in regional higher education institutions in Belarus in order to improve and increase the efficiency of their education and training.

Results: The inclusion of foreign students in the educational and social space of regional higher schools takes place rather successfully; however, the process of intensification of student mobility often leaves behind the adaptation of these educational institutions to the new reality. According to a survey conducted, although the majority of foreign students experience temporary cultural shock, starting their studies in a foreign country, in the end they adapt to the new situation quite successfully. Some statistically significant difficulties are connected with the need to communicate in a foreign language. In the process of adapting to a new culture some relatively small gender differences have been found.

Research applications: The results can be used by university international departments in order to improve their efforts to recruit and train foreign students.

Conclusion: The effectiveness of foreign student adaptation is largely determined by the intensity and peculiarity of cross-cultural communication in the socio-educational space of regional higher schools, as well as the extent to which students are involved in institutional structures both within the university and in the external social environment.

 

Keywords: foreign students; social adaptation; vocational and educational adaptation; globalization; Eurasian integration; Eurasian educational space; national higher school system.

 

Исследование феномена информационного общества сегодня невозможно вне процессов глобализации. Обратив внимание на эту взаимосвязь, Мануэль Кастельс определил глобализацию экономики как одну из атрибутивных характеристик информационного (у него – информационального) общества [1, с. 81]. Одной из определяющих тенденций глобализации в современных условиях все явственнее выступает интернационализация высшего образования, а международное образование всё более превращается в глобальную отрасль мировой экономики. Академическая мобильность и обучение за рубежом в иной культурной среде стали неотъемлемой частью жизни людей в различных странах и регионах. Университетское образование XXI века не представляется возможным вне «встречи цивилизаций», без академической мобильности, без изучения опыта и интеграции позитивных национальных образовательных программ и стратегий.

 

Динамика университетского образования в Беларуси развертывается в русле глобальных процессов, обнаруживая типичную для мировой образовательной системы тенденцию интернационализации высшей школы и формирования международно-ориентированных учреждений высшего профессионального образования (далее – УВО). Обучение иностранных студентов в нашей стране имеет давние традиции. Белорусский государственный университет обучает иностранных студентов с 1958 года. В советский период высшей школой Беларуси накоплены значимые достижения в области обучения иностранных граждан. Согласно данным Министерства образования Республики Беларусь, с 1958 по 1991 гг. в БГУ прошли обучение около 3,5 тысяч иностранных граждан, из более чем 120 стран мира. В 90-е годы численность иностранных студентов, обучавшихся в нашей стране на контрактной основе, стабилизировалась на уровне 3000 человек, а 2005/2006 учебном году в Беларуси обучался уже 6391 иностранный студент. Начиная с 2006 г. Республика Беларусь все более вовлекается в процессы международной и региональной академической мобильности, наметилась тенденция постоянного увеличения численности иностранных граждан, приезжающих в Беларусь за образованием. Если в 2005/2006 учебном году в нашей стране обучался 6391 иностранный студент, в 2012/2013 гг. – уже почти 14 тыс., то в 2015/2016 гг. – 16 437 иностранных граждан. Сегодня в общем числе студенческой молодежи Беларуси на долю иностранных студентов приходится 2,5 %, и это в 2,1 раза больше, чем, например, в 2005/2006 учебном году. Иностранные граждане обучаются почти во всех учреждениях высшего образования нашей страны. Наибольшее число иностранных граждан обучаются в Белорусском государственном университете (БГУ) – 15,1 %, Белорусском государственном медицинском университете (БГМУ) – 10 %, Белорусском национальном техническом университете (БНТУ) – 5,9 % от общего числа иностранных студентов [3].

 

За период суверенного развития национальной высшей школой Беларуси накоплены значимые достижения, получившие признание на международной арене. В качестве важнейшего ресурса развития высшей школы Беларуси следует отметить тенденцию нарастающей диверсификации спектра предоставляемых образовательных услуг. Когда иностранные студенты только начали приезжать в нашу страну, их больше интересовали сельскохозяйственные специальности, механика и машиностроение. Сегодня из общего числа обучающихся иностранных граждан 22,6 % изучают медицину и фармакологию, 21,5 % – специальности технического профиля, 20,3 % – общенаучные специальности университетского профиля, 12 % – педагогические, 11,5 % – экономические и юридические, 7,4 % – сельскохозяйственные, 3,8 % – искусствоведческие [3].

 

Продвижению образовательных услуг на международный рынок способствуют высокий образовательный потенциал нашей республики, качество и доступность образовательных услуг, широкий спектр предлагаемых специальностей (свыше 300), высокий уровень практико-ориентированного обучения, отсутствие дискриминации в образовательном процессе, благоприятные условия для пребывания в нашей стране в связи с толерантной ментальностью населения и отсутствием проявлений национализма.

 

Социальный заказ на подготовку Беларусью конкурентоспособных иностранных специалистов сделан во многих государствах мира. В учреждениях высшего образования Беларуси сегодня обучаются иностранные граждане из 88 стран. Однако пока Республика Беларусь позиционируется главным образом в евразийском и азиатском сегментах мирового образовательного рынка. В целом география отечественных образовательных услуг, предоставляемых Республикой Беларусь, выглядит следующим образом. Наибольшая доля экспорта образовательных услуг Беларуси приходится на страны СНГ – 63,1 %, на Азию – 29,2 %, Африку – 5,8 %, Европу – 1,5 %, Северную и Южную Америку – 0,4 % от общей численности обучающихся в высших учреждениях профессионального образования республики. В первой десятке государств по численности обучающихся в Беларуси студентов и магистрантов находятся Туркменистан – 6469, Китай – 1476, Российская Федерация – 1426 человек. Затем в порядке убывания идут Азербайджан – 250, Шри-Ланка – 244, Нигерия – 242, Иран – 208, Ливан – 154, Украина – 151, Ирак – 96 студентов и магистрантов, которые постоянно проживают на территории иностранных государств [2].

 

Максимальное использование отечественного образовательного потенциала и международного сотрудничества для продвижения образовательных услуг – один из стратегических приоритетов Республики Беларусь. Министерство образования совместно с подведомственными образовательными учреждениями проводит активную маркетинговую деятельность по продвижению белорусского образования в других регионах мира. В числе важнейших направлений деятельности по увеличению притока иностранных учащихся намечено: активнее открывать специальности с обучением на английском языке; развивать дистанционные формы обучения; внедрять интерактивные формы работы с зарубежными учреждениями образования; использовать возможности дистанционного консультирования; организовывать и реализовывать посредством Интернета совместные проекты, создавать образовательные структуры и совместные образовательные программы с заинтересованными учреждениями образования и образовательными компаниями за рубежом; продвигать рекламные материалы на иностранных языках, создавать сеть посредников в других странах, в том числе использовать возможности выпускников белорусских ВУЗов из числа иностранных граждан.

 

В рамках проводимой образовательной политики по диверсификации экспорта образовательных услуг проделана определенная работа по открытию белорусских образовательных структур в странах дальнего зарубежья. В Computer System Institute (CSI, штат Иллинойс, США) по инициативе американской стороны открыт филиал кафедры проектирования информационно-компьютерных систем Белорусского государственного университета информатики и радиоэлектроники (БГУИР). При участии Белорусского национального технического университета (БНТУ) открыты Белорусско-Вьетнамский центр содействия научно-техническому сотрудничеству, совместная научно-исследовательская лаборатория в Научном энергетическом институте при Вьетнамской академии наук (вьетнамское отделение). В БГУ организована работа Белорусско-Вьетнамского инновационно-образовательного и научно-технического центра. Изучается вопрос о создании филиала (возможно, факультета или подготовительного отделения) белорусского ВУЗа во Вьетнаме, филиала факультета доуниверситетского образования в Бангладеш, филиала подготовительного факультета в Нигерии, а также консолидированной образовательной структуры белорусского учреждения высшего образования в Китае [6].

 

В настоящее время возможности интеграции в мировое образовательное пространство и укрепления представительства учреждений высшего образования Республики Беларусь расширились в связи с присоединением к Болонскому процессу, что открывает дополнительные перспективы участия в международных проектах, а для студентов и преподавателей – в академических обменах с университетами других стран. Одновременно вхождение в европейский образовательный рынок предъявляет жесткие требования к качеству высшего образования, и в этом контексте возникают вопросы касательно адаптации национальной системы высшей школы к его принципам и требованиям.

 

Привлекательность университетов для абитуриентов и авторитетность диплома для работодателя сегодня во многом определяется рейтинговой позицией учебного заведения в международных рейтингах университетов, которые можно рассматривать как рекламную площадку качества образования и эффективный инструмент в конкурентной борьбе на рынке образовательных услуг. Международные и национальные рейтинги университетов, безусловно, важны, так как они помогают определить международную, региональную и национальную значимость того или иного учреждения высшего образования. Однако пока имеющиеся международные рейтинги существенно отличаются по критериям оценки и нередко отдают преференцию западным университетам.

 

Одним из самых авторитетных рейтингов сегодня считается QS World University (QS), который создается британской консалтинговой компанией Quacquarelly Symonds (QS), основанной в 1990 г., и ранжирует более 800 (ранее – 700) университетов мира. В топ-200 QS в 2016 г. включен только один российский университет – Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, который занял в нем 108-е место. В полную версию рейтинга QS 2016 г. (свыше 800 университетов) включены 20 российских учреждений высшего образования. В 2014/2015 БГУ вошел в топ-500 университетов, занимающих 491–500 позиции [3]. В полной версии рейтинга QS 2016 г. белорусские учреждения высшего образования не представлены.

 

Еще более неблагоприятен для стран СНГ Академический мировой рейтинг университетов – ARWU (Academic Ranking of World Universities), включающий 100 университетов, показатели которого дают преференции университетам США и Великобритании. В этом рейтинге учитываются выпускники и сотрудники-лауреаты Нобелевских премий; награжденные медалью Филдса за достижения в математике; высоко цитируемые исследователи, статьи в престижных журналах, индекс цитирования, численность обучающихся. В 2014 г. места с 1 по 19-е здесь занимали университеты США (кроме 5 и 10-го, отданных университетам Великобритании). МГУ им. М. В. Ломоносова в этом рейтинге занял 86 место. УВО Беларуси не представлены.

 

Удачнее ситуация для белорусских вузов в Мировом вебометрическом рейтинге университетов (Webometrics Ranking of World Universities), который ранжирует 30 тыс. университетов по присутствию в Интернете. В 2014 г. в этот рейтинг включены 51 белорусский вуз. Среди них лидировал БГУ (881 место из 30 000 университетов), в пятерку лучших белорусских вузов вошли также Белорусский государственный университет информатики и радиоэлектроники (БГУИР), Белорусский государственный медицинский университет (БГМУ), Белорусский национальный технический университет (БНТУ), Полесский государственный университет [4]. Для более гибкой и объективной системы оценки деятельности университетов под руководством Европейской комиссии разработан Академический рейтинг-2013 или, как его называют, – Еврорейтинг-2013 (Academic Ranking of World Universities: European standard). Главным параметром в нем определено образование, и в этом контексте добавлены новые критерии: востребованность выпускников, отзывы работодателей, мониторинг администрацией образовательного и научного процесса, информатизация учебного процесса, оценка студентами качества преподавания, повышение квалификации кадров. В сфере научной деятельности добавлены пункты: международное сотрудничество, международное признание преподавательского состава, количество публикаций с участием иностранных соавторов, количество иностранных студентов и преподавателей. В высшую группу Еврорейтинга-2013 включены семь российских университетов, самую высокую оценку получил Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова. В другие группы (выделено пять категорий университетов) попали 33 российских университета. Белорусские университеты в этом рейтинге не представлены.

 

В рейтинге учреждений высшего образования стран – участниц СНГ, Грузии, Латвии, Литвы и Эстонии – 2013 ранжировалось 405 учреждений высшего образования из 15 стран, в том числе 21 из Беларуси. В качестве основных критериев учитывались образовательная, международная и научно-исследовательская деятельность, участие в международном рейтинге Webometrics. В этом рейтинге Белорусский государственный университет (БГУ) оказался вторым (после Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова), Белорусский национальный технический университет (БНТУ) занял 32 место [5].

 

Международные и национальные рейтинги университетов, безусловно, важны, так как они помогают определить значимость того или иного ВУЗа и его роль в экспорте национальных образовательных услуг. В аспекте эффективной образовательной политики важно постоянно диагностировать знания и рынок, выясняя, правильны ли и актуальны ли наши знания, значимы ли они для потребителей образовательных услуг и за пределами национальной системы образования, насколько привлекательны наши вузы для иностранных граждан. Однако пока международные рейтинги существенно отличаются по своим результатам, так как основаны на различных критериях оценки. Обозначенные проблемы требуют разработки системы оценки качества высшего образования, учитывающей не только международные, но и традиционные принципы, на которых основывалась наша отечественная высшая школа. Главная проблема образования, с позиций евразийской образовательной традиции – содержание и актуальность получаемого знания, ценности, которые скрепляют образовательное пространство, способность выпускников к мышлению и самоопределению. Чтобы получить ответ на вопрос о качестве образования в этом аспекте, необходимы не просто рейтинги, а экспертные заключения.

 

Евразийское образовательное пространство продолжает оставаться важнейшим резервом продвижения образовательных услуг Беларуси. С 2012 г. гражданам Российской Федерации, Республики Казахстан, Кыргызской Республики и Республики Таджикистан предоставлена дополнительная возможность поступать на платной основе в учреждения среднего и высшего образования Беларуси по результатам собеседования. Однако межгосударственное взаимодействие в рамках евразийской интеграции по созданию единого образовательного пространства пока существенно отстает от интеграционных процессов в экономической, правовой, культурной сферах. Евразийская интеграция в ее различных институционально-правовых формах – СНГ, Союзное государство России и Беларуси, Организация Договора о коллективной безопасности, Таможенный союз, Единое экономическое пространство (ЕЭП), Евразийский экономический союз (ЕАЭС) – выявила сложную многоуровневую и, так сказать, «разноскоростную» природу интеграционных процессов.

 

Показателем определенных успехов в развитии евразийского образовательного пространства стало создание Сетевого открытого университета Содружества Независимых Государств (2000 г.), который функционирует на правах Консорциума при равноправном участии всех вузов-партнеров. Его целью является разработка и внедрение в рамках единого (общего) образовательного пространства государств-участников СНГ аналога программы «Эразмус Мундус», а основными задачами – развитие академической мобильности, укрепление сотрудничества и межвузовских связей в сфере высшего образования, повышение его качества и привлекательности. Однако эта структура пока не стала эффективным инструментом академической мобильности. Можно обратить внимание на два более успешных научно-образовательных проекта, набирающих силу – образование филиалов ведущих евразийских университетов и создание совместных университетов. Применительно к нашей республике, можно отметить активную деятельность Ереванского филиала Международного государственного экологического университета имени А. Д. Сахарова и совместный инженерно-технический факультет БНТУ и Таджикского технического университета им. академика М. С. Осими в Душанбе. Прорабатывается возможность открытия на базе созданного инженерно-технического факультета БНТУ в Таджикском техническом университете им. М. С. Осими Инженерно-технического института БНТУ. В стадии завершения находится создание ресурсных центров начального профессионального образования по строительным профессиям и машиностроительного профиля в Азербайджане.

 

Получила также признание деятельность совместных славянских университетов, в разное время открытых Российской Федерацией на территории государств – участников СНГ. В 1999 г. был открыт Российско-Армянский (Славянский) университет (г. Ереван), в 1993 г. – Киргизско-Российский (Славянский) университет (г. Бишкек), в 2003 г. – Белорусско-Российский университет (г. Могилев). Славянские университеты являются образовательными учреждениями высшего профессионального образования и в своей деятельности руководствуются Конституцией Российской Федерации и Конституцией национального суверенного государства. Университеты совместного ведения – это самостоятельные субъекты с правами юридического лица, пользующиеся статусом государственных высших учебных заведений Российской Федерации и национального суверенного государства (проходят двойное лицензирование, аккредитацию, аттестацию). Об авторитете славянских университетов, действующих в образовательном пространстве СНГ, говорит тот факт, что в национальных рейтингах своих стран они занимают лидирующие позиции. Вместе с тем, данные учреждения образования сталкиваются с целым рядом проблем, в числе которых отсутствие достаточной законодательной базы, неоднозначность решения проблемы финансирования и государственной поддержки.

 

Формирование единого евразийского образовательного пространства – не одномоментное явление: это длительный процесс выстраивания взаимно признаваемых образовательных программ; участия студентов и преподавателей в академических обменах с университетами других стран; предоставления взаимовыгодных образовательных услуг и обмена опытом; создания совместных образовательных структур; принятия модельных (типовых) законодательных актов и рекомендаций, отвечающих целям сближения национального законодательства государств-участников в соответствии с нормами международного права и задачами интеграционного взаимодействия, что будет способствовать модернизации научно-образовательного потенциала каждого участника евразийской интеграции. В соответствии с принятыми межгосударственными обязательствами ЕАЭС будет базироваться не только на согласованных действиях в ключевых институциональных областях макроэкономики. Большие перспективы открываются для гуманитарного сотрудничества в науке, культуре, образовании, как на межгосударственном, так и на региональном уровне.

 

Если во времена существования Советского Союза иностранные граждане обучались преимущественно в столичных республиканских центрах, то сегодня их внимание все больше привлекают утвердившие себя региональные учреждения высшего профессионального образования, имеющие давние образовательные и культурно-исторические традиции. Международное образование в Беларуси сегодня обеспечивается и усилиями региональных учреждений высшего образования. Причем региональные образовательные центры успешно конкурируют со столичными, развивают партнерские отношения с зарубежными образовательными центрами, стремятся создать привлекательные условия для обучения студентов и аспирантов из стран ближнего и дальнего зарубежья. По данным национальной статистики в 2015/2016 гг. из 16 437 иностранных граждан, обучавшихся в учреждениях высшего образования Республики Беларусь, в региональных учреждениях образования получали высшее образование 6598 человек.

 

Представляется, что среди факторов, обуславливающих повышение значения региональных учреждений высшего образования Беларуси как социального института профессионального обучения и социализации иностранных граждан, можно обратить внимание на следующие:

– вовлечение Республики Беларусь в процессы международной академической мобильности и продвижение на мировом рынке образовательных услуг;

– специфика контингента иностранных граждан, обучающихся в Беларуси, подавляющая часть которых представлена гражданами еще во многом традиционных обществ;

– наличие среди студентов-иностранцев большого количества людей, проживающих у себя на родине в маленьких городах и испытывающих дискомфорт в мегаполисах;

– сохранение в городах белорусской «глубинки» большей патриархальности и толерантности во взаимоотношениях между людьми по сравнению со столичным Минском;

– успешное развитие деловых контактов между регионами Беларуси и отдельными зарубежными государствами и регионами.

 

Исследование адаптации иностранных студентов к условиям проживания и обучения в региональных учреждениях высшего образования Беларуси является на сегодня не только крайне актуальной, но и социально значимой проблемой. В условиях стремительного развития интернационализации образования и присоединения страны к Болонскому процессу национальная образовательная система сталкивается не только с необходимостью оптимизации процесса обучения и профессиональной подготовки иностранных студентов, но и с потребностью формирования поликультурных коммуникативных компетенций собственных специалистов. Данные обстоятельства обусловливают потребность в проведении эмпирических социологических исследований процесса профессионально-образовательной адаптации и социализации иностранных студентов в региональных вузах Республики Беларусь с целью оптимизации и повышения эффективности их обучения и профессиональной подготовки.

 

Базой для изучения заявленной в статье проблемы было избрано Государственное учреждение высшего профессионального образования «Белорусско-Российский университет» (далее – БРУ), г. Могилев. Выбор этого учреждения высшего образования в качестве базы для проведения эмпирического исследования обусловлен рядом обстоятельств. Это один из совместных славянских университетов, открытый в соответствии с Соглашением между Правительством Республики Беларусь и Правительством Российской Федерации в 2003 на базе Могилевского государственного технического университета. В стенах этого учебного заведения подготовлены десятки тысяч инженеров. Среди его выпускников большое количество директоров крупных предприятий и организаций, главных инженеров, главных специалистов. Подготовка специалистов здесь ведется по 18 специальностям (26 специализациям) по белорусским и 6 специальностям по российским образовательным стандартам.

 

Государственное учреждение «Белорусско-Российский университет» – второй (после БНТУ) университет в Республике Беларусь, которому выдан международный сертификат качества и единственный, который работает в рамках законодательства двух стран. Это известный за пределами республики научно-образовательный центр. Кадры высшей научной квалификации здесь готовят по 10 специальностям аспирантуры и 2 специальностям докторантуры. Имена ученых данного учреждения образования, достигших больших научных успехов, включены в энциклопедии «Кто есть Кто, Деловой мир СНГ», «Кто есть Кто в Республике Беларусь», Российской академии наук «Современный интеллектуальный потенциал России», «Кто есть Кто в Мире» (США).

 

К настоящему времени университетом заключено 70 договоров с учреждениями образования Российской Федерации, Украины, Болгарии, Марокко, Франции, Китая, Германии, других государств ближнего и дальнего зарубежья о сотрудничестве по трем основным направлениям: образовательное, инновационное, научно-техническое. Диплом этого учреждения образования получили граждане из 44 стран мира по специальностям, востребованным на рынке труда. Наибольшее количество выпускников университета живет и работает в Непале, Ливане, Йемене, Сирии и Эфиопии. Среди закончивших университет есть представители и таких стран, как Маврикий, Того, Сенегал, Гана, Буркина-Фасо, Мали, Габон.

 

До 1992 года набор иностранных студентов осуществлялся на основе межправительственных соглашений, и они получали стипендию. В настоящее время набором студентов университет занимается самостоятельно, все иностранные студенты университета обучаются на основе договоров и самостоятельно оплачивают свою учебу. В 2015/2016 гг. в Белорусско-Российском университете обучается 217 иностранных граждан из стран дальнего зарубежья, в их числе: из Туркменистана – 199, Сирии – 5, Ирака – 3, Китая –3, Вьетнама –2, Монголии – 2, Саудовской Аравии – 1.

 

Работу университета с иностранными студентами курирует международный отдел, деятельность которого охватывает сопровождение всего процесса получения ими образования от поступления отдельного иностранного гражданина до получения диплом.

 

При содействии международного отдела методом анкетного опроса автором было проведено эмпирическое социологическое исследование, направленное на выявление проблем, с которыми сталкиваются обучающиеся здесь иностранные граждане. Опрошены 108 иностранных студентов, преимущественно граждане Туркменистана, ряда стран Азии и Африки, обучающихся на дневном отделении. Средний возраст опрошенных иностранных студентов БРУ составляет примерно от 17 до 25 лет, из них 69,4 % обучаются на экономическом факультете, 1,9 % – на инженерно-экономическом, 14,8 % – на строительном. Остальные респонденты обучаются на электротехническом (4,6 %) и машиностроительном (1,9 %).

 

Большинство иностранных студентов – юноши (80,6 %), 19,4 % – девушки. На первый взгляд такое соотношение иностранных студентов по полу можно объяснить спецификой специальностей, по которым осуществляется обучение в Государственном учреждении высшего профессионального образования, каким является «Белорусско-Российский университет». Однако и в Могилевском государственном университете им. А. А. Кулешова, который оформился на основе педагогического института и имеет другой набор специальностей, юноши также составляли 69,8 % всех иностранных студентов. Очевидно, что доминирующим фактором здесь выступает то, что основной контингент иностранных студентов представлен гражданами Республики Туркменистан – традиционного мусульманского общества, в котором девушка (женщина) еще значительно отстает от мужчины по уровню своей социальной активности. В связи с этим представлялось важным при анализе данных, полученных в процессе проведенного исследования, учитывать гендерный фактор.

 

Полученные результаты свидетельствуют об укреплении позиций регионального учреждения высшего образования Беларуси на мировом рынке образовательных услуг. Данные, представленные международным отделом, свидетельствуют о постоянном увеличении количества иностранных студентов, приезжающих учиться в БРУ. Если в 1990 г. диплом данного учреждения образования получили 12 иностранных граждан, в 2009 г. учились 67 иностранных студентов, то в 2011 г. их было уже 128, в 2014 – 190, в 2016 – 217. Все респонденты назвали четыре ключевых фактора (по степени важности), повлиявших на выбор страны обучения, хотя их соотношение в мотивации не одинаково: высокое качество белорусского образования, по совету знакомых, значимость белорусского образования на родине, низкая плата за обучение. Слабо, но просматривается влияние фактора «здесь учились мои родители».

 

Отвечая на вопрос: «Что Вам понравилось, когда Вы приехали в Республику Беларусь (г. Могилев)», среди наиболее сильных впечатлений респонденты назвали следующие: университет (85,2 %), город и достопримечательности (42,6 %), погода (36,1 %), белорусские люди (30,6 %), но, одновременно, белорусская культура по приезде понравилась лишь 15,7 %, другой образ жизни – 14,8 % из них. Интересно отметить, что наличие здесь земляков понравилось еще меньше – так ответили лишь 9,3 % респондентов.

 

Приезжая на учебу в другую страну, иностранные граждане часто ее идеализируют. По приезде в Беларусь погода понравилась почти 1/3 респондентов (это был конец лета, начало золотой осени). Однако при дальнейшем анализе анкет выявилось, что воздействие климата весьма сказывается на общем адаптационном процессе студента-иностранца и на его психологическом состоянии. По результатам опроса 36,1 % респондентов полагают, что климат «влияет на состояние их здоровья» и для 14,8 % климатические условия «скорее влияют, чем не влияют».

 

Обучение в другой стране связано с изменением не только природных и климатических условий, но и социальной среды – нарушением привычных коммуникативных связей с семьей, соотечественниками и друзьями, с воздействием новых социокультурных явлений. Анализ результатов проведенного опроса выявил, что самым сложным по приезде в страну обучения для наших респондентов оказалось отсутствие родных и друзей (46,3 %) и жизнь в студенческом общежитии (32,4 %), а затем, по убывающей – необходимость говорить на русском языке (28,7 %), другой климат (26,9 %), привыкание к чужой социальной среде (23,1 %). Менее значительными факторами оказались «новое питание» (11,1 %) и «отношение окружающих» (11,1 %).

 

Отсутствие родных и друзей одинаково тяжело и для юношей, и для девушек, но одновременно были выявлены гендерные отличия в восприятии иностранными студентами дискомфорта новой природно-климатической и социокультурной среды. Так, по приезде в страну у юношей после «отсутствие родных и друзей», вторым по значимости фактором адаптационного процесса стала необходимость говорить на русском языке, третьим – жизнь в общежитии, четвертым – привыкание к новой социальной среде; у девушек, соответственно, – «отсутствие родных и друзей», жизнь в общежитии, необходимость говорить на русском языке, другой климат.

 

Одной из задач проведенного исследования было выяснение наличия, глубины и форм проявления состояния, которое в мировой социологической практике принято называть «культурным шоком». Анализ полученных в процессе опроса материалов подтвердил, что иностранные студенты, в отличие от остальных студентов исследуемого вуза, оказавшись в новом природно-климатическом и социокультурном окружении, также испытывают подобное состояние. На так называемые психосоматические признаки «культурного шока» – повышенную нервозность, бессонницу и утомляемость, стресс, общее недомогание – пожаловалась в совокупности половина респондентов (55,6 %) и это в большей степени характерно для девушек (не испытывали таких физиологических расстройств 40,7 % юношей и лишь 3,7 % – девушек).

 

Симптомами глубокого «культурного шока» принято считать ощущение человеком чувства полной беспомощности, того, что его никто не понимает и у него ничего не получается. В процессе нашего исследования респондентам задавался вопрос: «Приходилось ли им испытывать подобные чувства по приезде в Республику Беларусь?». Только 36,1 % респондентов ответили, что никогда не испытывали чувство полной беспомощности по приезде в нашу страну; 38 % респондентов испытывали подобное чувство только в первое время после приезда в страну обучения; доля тех, кто признал, что постоянно испытывает подобные чувства, значительна и составила 12 %.

 

В ответах юношей на данный вопрос на первое место вышли – «никогда не испытываю такого чувства» (31,5 %) и «только в первое время после приезда» (31,5 %), а затем, с большим отрывом, следуют «испытываю постоянно» (9,3 %) и «испытываю, но очень редко» (8,3 %). В ответах девушек дифференциация в ответах не столь явственна, для них характерна несколько иная картина переживаний. Доминирующим чувством у девушек также является «испытывала только в первое время после приезда», но на второе место вышло «испытываю, но очень редко» (у юношей эта позиция занимает четвертое место), «никогда не испытываю такого чувства» находится у девушек на третьем месте по значимости (у юношей – одно из двух первых), «испытываю постоянно» – занимает четвертое место (у юношей это второе по силе переживание).

 

С первых дней пребывания в Беларуси иностранные студенты не только как все первокурсники находятся в непривычной для них учебной, но и в непривычной социокультурной среде, к которой им предстоит приспособиться в кратчайшие сроки. Это непосредственно влияет и на успешность их адаптации и обучения. Одной из задач проведенного исследования было выявление проблем, решение которых представляется иностранным студентам наиболее сложным. С этой целью респондентам был задан вопрос: «Скажите, пожалуйста, что в Республике Беларусь Вам делать сложнее всего?». Оказалось, что 19,4 % иностранных студентов, задействованных в нашем опросе, адаптировались к новым для себя условиям жизни, не видя для себя «ничего сложного» – как в процессе учебы, так и в жизни.

 

Однако для большинства респондентов сложность представляет, прежде всего, сама учеба в университете (37 %) и организация быта (22,2 %). Значительно меньше респондентов испытывают трудности в организации отдыха (11,1 %) и в общении с белорусскими людьми (10,2 %), хотя, как отмечалось выше, 28,7 % респондентов ответили, что по приезде в нашу республику они испытывали сложности в связи с необходимостью разговаривать на русском языке. Выявлены гендерные различия в социальной адаптации иностранных студентов. Если 18 % юношей считают, что для них нет ничего сложного в стране пребывания, то так ответили лишь 2,8 % девушек. У студентов-юношей наибольшие проблемы адаптации по степени их важности связаны, прежде всего, с учебой, затем организацией быта, общением с белорусскими людьми, организацией отдыха. У девушек наибольшие трудности связаны с бытовой сферой и учебой, затем с большим отрывом следует отдых и весьма незначительна доля испытывающих затруднения в общении с белорусскими людьми.

 

При изучении процесса профессионально-образовательной адаптации иностранных студентов в ходе проведения исследования внимание обращалось на их привыкание к характеру, содержанию и условиям организации учебного процесса, усвоение студентами-иностранцами норм и понятий профессиональной среды, формирование навыков самостоятельной учебной и научной работы. В результате исследования было выявлено, что включение иностранных студентов в образовательное и социальное пространство регионального вуза протекает относительно успешно. Иностранные граждане в целом удовлетворены качеством предоставляемых им образовательных услуг и отношениями с субъектами образовательного процесса. У иностранных студентов сложилось свое представление о белорусской системе высшего образования и способах оптимизации образовательного процесса (планирование работы, посещение занятий, конспектирование лекций, подготовка к семинарам, самостоятельная и научная работа, работа в библиотеке, сдача коллоквиумов, экзаменов и зачетов, др.). Они отмечают важность использования в учебном процессе современных информационных технологий – 71,3 %, высказывают положительное мнение о значении воспитательной работы – 88,8 %, об организационно-методическом обеспечении учебного процесса – 88 %, производственной практике – 85,2 %, о правилах внутреннего распорядка – 88,9 % от всех опрошенных.

 

Самая сложная область адаптации иностранных студентов – учебная деятельность. У 57,4 % опрошенных иностранных студентов не возникает особых трудностей в учебе, но 38 % респондентов ответили, что учиться им тяжело и 4,6 % затруднились ответить на этот вопрос. Трудности профессионально-образовательной адаптации респондентов во многом связаны с недостаточным знанием русского языка для приобретения профессионально значимых знаний, а также с отсутствием навыков самостоятельной работы. Если 44,4 % опрошенных иностранных студентов считают свой уровень владения русским языком достаточным для повседневного общения, то 41,7 % респондентов отметили, что им сложно учить предметы не на родном языке, а 13,9 % респондентов признались, что знают русский язык недостаточно хорошо для усвоения учебного материала. Наибольшие языковые трудности у иностранных студентов возникают при восприятии лекционного материала (52,5 %), при ответах в устной форме (50 %), работе с учебной литературой (45 %), ведении конспектов и написании рефератов (25 %).

 

На вопрос о том, что необходимо сделать, чтобы иностранным студентам было проще учиться в университете, 32,4 % иностранных граждан отвечают, что необходимо увеличить количество часов изучения русского языка. 15,7 % респондентов пояснили, что следует создать условия для учебы в общежитии и практически половина респондентов (49,5 %) не удовлетворены условиями жизни в общежитии. Среди основных причин такой неудовлетворенности было выявлено, что респондентов в первую очередь не устраивают санитарные условия (34,4 %), отношение к себе работников (17,2 %), перенаселенность (15,6 %), отсутствие покоя и ощущение беспокойства (12,5 %), работа воспитателей – (7,8 %). Никто из иностранных граждан не отметил высокую стоимость оплаты за общежитие.

 

Международный опыт обучения иностранных студентов свидетельствует, что оптимальным способом их «включения» в учебный процесс является интеграция в новое культурное окружение, при которой происходит активное освоение иной национальной культуры и формирование новой социальной идентичности при сохранении собственной национальной идентичности. Именно степень интеграции в новое культурное окружение считается главным фактором и показателем успешной адаптации и обучения иностранных студентов.

 

Однако в процессе проведенного исследования было выяснено, что не у всех иностранных студентов, обучающихся в БРУ, возникает интерес к стране пребывания и принятие ее. Нельзя исключать, что, хотя со страной пребывания связаны 4–5 лет жизни, заветная мечта получения высшего образования и надежды на будущее, иностранные студенты противопоставляют свою культуру тому, что видят и многое из окружающей их действительности в стране с иной ментальностью и конфессиональной ситуацией вызывает у них не только удивление, непонимание и отторжение, но и «культурный шок». Исходя из анализа результатов опроса, можно говорить о том, что возможности для осуществления такой «культурной интеграции» в исследуемом вузе имеются, но они не в полной мере используются всеми субъектами, ответственными за процесс адаптации и обучения иностранных студентов. Было выявлено, что большинство иностранных студентов (81,5 %), обучающихся в Государственном учреждении высшего профессионального образования «Белорусско-Российский университет», хотели бы больше узнать о культуре Республики Беларусь и ее жителей. И лишь 4,6 % респондентов ничего не желают знать о культурных традициях нашей республики, а 13,9 % опрошенных затруднились дать ответ на данный вопрос. В основном это те, кто приехал в Республику Беларусь, «потому что так захотели родители» или «отправило государство».

 

Насколько проявляют интерес к стране и культуре иностранных студентов представители тех социальных групп, с которыми они непосредственно взаимодействуют в процессе обучения – руководство университета, деканат, преподаватели, кураторы, студенты в группе? Исходя из полученных данных, половина опрошенных иностранных студентов отметили недостаточный интерес к своей культуре со стороны кураторов. В тоже время 75 % опрошенных иностранных студентов полагают, что руководство учреждения образования проявляет должный интерес к культуре их страны, но 13,9 % респондентов дали отрицательный ответ на этот вопрос и столько же (13,9 %) – затруднились ответить. По мнению 84,4 % опрошенных иностранных студентов деканат также проявляет максимально возможный интерес и достаточное внимание к культуре их страны, 70,8 % студентов придерживаются такого же мнения в отношении преподавателей, меньше респондентов (62,5 % опрошенных) отмечают такой интерес со стороны местных студентов своей учебной группы.

 

Важно отметить, что в целом, оценивая деятельность руководства и важнейших структурных подразделений университета, абсолютное большинство иностранных студентов дают им положительные оценки. Положительно оценивают деятельность ректората 94,4 % респондентов, деканатов – 96,3 %, отдела международных связей – 97,3 %, соответственно. Вместе с тем, 24,1 % респондентов не одобрили деятельность профкома, а 31,5 % респондентов – деятельность органа студенческого самоуправления – студенческого совета.

 

Немаловажным показателем адаптации иностранных студентов являются их отношения с другими членами студенческого коллектива. Нередко бывает так, что местные студенты не стремятся заводить дружбу с иностранцами, что может сформировать у последних негативное отношение к обществу, где проходило обучение. Однако в ходе проведенного исследования была выявлена другая ситуация. Отвечая на вопрос «Успешно ли Вы общаетесь с белорусскими студентами?», 43,5 % респондентов ответили, что успешно, а 46,3 % респондентов ответили, что «скорее да, чем нет». Вместе с тем 0,9 % респондентов ответили, что вообще не общаются с белорусскими студентами. Сам по себе этот факт должен стать предметом раздумий для агентов, ответственных за социализацию иностранных студентов.

 

Отвечая на вопрос, «кто Вам помогает, когда у вас возникают проблемы?», большая часть респондентов считают, что необходимую помощь оказывают прежде всего друзья (68,5 %) и руководство университета (61,1 %). Студенты в своей группе также не отказывают в помощи, но такого мнения придерживаются только 37 % опрошенных иностранных студентов, еще меньше они надеются на помощь со стороны преподавателей (16,7 %), рассчитывают при возникновении проблем только на себя 21,3 % респондентов. 37 % респондентов уверены, что в случае необходимости преподаватели дадут им дополнительные консультации после занятий – 5,6 % респондентов отрицательно ответили на этот вопрос, 10,2 % – затруднились с ответом. Практически половина респондентов (47,2 %) считает, что дополнительные консультации преподаватели предоставляют не всегда, и, по мнению 22,2 % респондентов, преподаватель выполняет только свои минимальные обязанности, возникающие проблемы его не интересуют.

 

По результатам исследования было выявлено и то, что респондентам приходилось сталкиваться в повседневной жизни и в процессе учебы с недоброжелательным поведением со стороны местных студентов по отношению к себе и представителям их национальности. Так, 32,4 % респондентов отмечают холодность в общении с ними и высказывания «за спиной». 21,3 % респондентов указывают на то, что, хотя внешних признаков нет, они чувствуют недоброжелательность. Только 23,1 % студентов высказали мнение, что никогда не сталкивались с недоброжелательным отношением к себе и 31,5 % опрошенных респондентов вообще не задумывались по поводу этого вопроса.

 

Итак, в числе новых тенденций развития национальной высшей школы Беларуси можно отметить то, что сегодня ряд региональных учреждений высшего профессионального образования все более позиционируют себя как международно-ориентированные учреждения образования, успешно осуществляющие экспорт отечественных образовательных услуг. Примером этого является Государственное учреждение высшего профессионального образования «Белорусско-Российский университет» (г. Могилев), который не только идет в ногу с лучшими столичными учреждениями образования, но и лидирует по многим показателям. Полученные результаты свидетельствуют об устойчивом укреплении позиций этого регионального белорусского вуза на мировом рынке образовательных услуг и повышении его роли как социального института профессионально-образовательной адаптации и социализации иностранных студентов.

 

Анализ данных проведенного социологического исследования позволяет обозначить ряд особенностей процесса обучения и профессиональной подготовки иностранных студентов в региональных вузах страны, которые необходимо учитывать в организации образовательного маркетинга и в управлении процессом профессионально-образовательной адаптации иностранных граждан: у них не всегда присутствует мотивация на получение образования в региональном учреждении образования; многие не подготовлены к этому по причине отсутствия достаточных знаний о стране и регионе, опыта межкультурного общения, хорошего знания русского языка. В целом иностранные студенты проходят достаточно успешную профессионально-образовательную адаптацию, однако в силу меньших коммуникативных возможностей по сравнению со столичным городом возникают и серьезные проблемы в области социокультурной адаптации. Для них характерна ограниченность и невысокая эффективность межкультурных коммуникаций при переходе с социально-группового на межиндивидуальный уровень отношений.

 

Процесс профессионально-образовательной и социокультурной адаптации иностранных студентов осложняет не только наличие нередко значимой культурной дистанции от принимающего общества и слабое знание русского языка, но и опыт негативных коммуникативных практик, низкая эффективность групп социальной поддержки. Имеющийся опыт обучения иностранных студентов свидетельствует, что для их успешной учебы и более легкого вхождения в белорусскую культуру необходимо, чтобы процесс обучения осуществляется не только на уровне педагогической коммуникации в рамках аудиторных занятий, но и группами социальной поддержки на уровне межкультурной межличностной и межгрупповой коммуникации. Социальная поддержка субъектов образовательного процесса и общественных организаций, коммуникация и дружба с белорусскими студентами выступают более значимым фактором межкультурной адаптации иностранных студентов в региональном учреждении образования. Необходима также система межкультурного образования, субъекты которой должны обучать молодых людей навыкам межкультурной коммуникации и решения конфликтных ситуаций в условиях поликультурного образовательного пространства.

 

Дальнейший поиск возможностей максимального использования образовательного потенциала региональных учреждений высшего образования в целях эффективной профессионально-образовательной и социокультурной адаптации иностранных студентов – одна из важнейших задач развития национальной образовательной системы Беларуси на современном этапе.

 

Список литературы

1. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура // Пер. с англ. под науч. ред. О. И. Шкаратана. – М.: ГУ ВШЭ, 2000. – 608 с.

2. Образование в Республике Беларусь (учебный год 2014/2015) // Национальный статистический комитет Республики Беларусь – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.belstat.gov.by/ofitsialnaya-statistika/solialnaya-sfera/obrazovanie/operativnye-dannye_15/obrazovanie-v-respublike-belarus-uchebnyy-god-2015-2016/ (дата обращения 08.12.2016).

3. Интервью: Число иностранных студентов в Беларуси за 5 лет увеличилось вдвое // Министерство образования республики Беларусь – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.edu.gov.by/news-201306 (дата обращения 08.12.2016).

4. Top Universities // QS World University Rankings® 2015/16 – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.topuniversities.com/university-rankings/world-university-rankings/2015 (дата обращения 08.12.2016).

5. Полный список белорусских вузов в мировом рейтинге: от первого места до последнего // Onliner – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://people.onliner.by/2014/08/06/rating-2 (дата обращения 08.12.2016).

6. По данным самых авторитетных международных рейтинговых агентств БГУ входит в 2 % лучших университетов мира, занимая высокие позиции среди 30 тысяч существующих учреждений высшего образования // Белорусский государственный университет – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.bsu.by/main.aspx?guid=146761 (дата обращения 08.12.2016).

 

References

1. Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture [Informatsionnaya epokha: ekonomika, obschestvo i kultura]. Moscow, GU VShE, 2000, 608 p.

2. Education in the Republic of Belarus (Academic Year 2014/2015) [Obrazovanie v Respublike Belarus (uchebnyy god 2014/2015)]. Available at: http://www.belstat.gov.by/ofitsialnaya-statistika/solialnaya-sfera/obrazovanie/operativnye-dannye_15/obrazovanie-v-respublike-belarus-uchebnyy-god-2015-2016/ (accessed 08 December 2016).

3. Interview: The Amount of Foreign Students Increased 2 Tines during Last 5 Years [Intervyu: Chislo inostrannykh studentov v Belarusi za 5 let uvelichilos vdvoe]. Available at: http://www.edu.gov.by/news-201306 (accessed 08 December 2016).

4. QS World University Rankings® 2015/16. Available at: http://www.topuniversities.com/university-rankings/world-university-rankings/2015 (accessed 08 December 2016).

5. Full List of Belarusian Universities in the World Rankings from the First Place to the Last [Polnyy spisok belorusskikh vuzov v mirovom reytinge: ot pervogo mesta do poslednego]. Available at: https://people.onliner.by/2014/08/06/rating-2 (accessed 08 December 2016).

6. According to the Most Reputable International Rating Agencies Belarusian State University Is Included in the 2 % of the World’s Best Universities, Occupying a High Position among 30 Thousand Existing Institutions of Higher Education [Po dannym samykh avtoritetnykh mezhdunarodnykh reytingovykh agentstv BGU vkhodit v 2 % luchshikh universitetov mira, zanimaya vysokie pozitsii sredi 30 tysyach suschestvuyuschikh uchrezhdeniy vysshego obrazovaniya]. Available at: http://www.bsu.by/main.aspx?guid=146761 (accessed 08 December 2016).

 
Ссылка на статью:
Канашевич-Адыгезалова Д. А. Из опыта регионального учреждения высшего профессионального образования Беларуси по социальной адаптации иностранных студентов // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 51–69. URL: http://fikio.ru/?p=2280.

 
© Д. А. Канашевич-Адыгезалова, 2016

УДК 94

 

Горохов Вячеслав Витальевич – федеральное государственное казенное военное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Михайловская военная артиллерийская академия», кафедра физической подготовки, начальник кафедры, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: gorohov_babr@mail.ru

195009, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Комсомола, 22,

тел: 8(911)2203297.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Существуют разные исторические оценки эпохи массовых политических репрессий в СССР. Установление истины требует продолжения конкретных исторических исследований – в том числе по вопросу о влиянии этих репрессий на состояние и боеготовность Рабоче-крестьянской Красной армии.

Результаты: Исследования показывают, что в 1937–1938 годах из состава Черноморского флота были уволены 1040 человек командно-начальствующего состава, из них 81 человек приговорены к расстрелу. Репрессии среди личного состава ЧФ и возникшие негативные настроения среди моряков имели своим следствием общее падение дисциплины и ослабление требовательности со стороны командиров и начальников. В итоге, в конце 1930-х годов было зафиксировано неуклонное увеличение количества дисциплинарных проступков в Морских Силах РККА, и не только среди краснофлотцев и старшин, но и среди командиров и политработников. Среди наиболее распространенных проступков были: пререкания и грубость, самовольные отлучки, нарушение правил несения службы в карауле.

Выводы: Массовые политические репрессии исключительно отрицательно повлияли на состояние таких основных компонентов боевой способности сил флота, как организованность и воинская дисциплина, морально-боевые качества личного состава. Стереотипы поведения в период политической чистки командно-начальствующего состава аккумулировались в устойчивые тенденции, способствующие дезорганизации службы войск, росту происшествий, снижению морально-боевых качеств, падению уровня организованности и воинской дисциплины.

 

Ключевые слова: Черноморский флот; политические репрессии; командный состав; оперативная подготовка штабов; НКВД.

 

Modern Assessment of Mass Political Repressions within the Black Sea Fleet in 1937–1938

 

Vyacheslav Vitalievich Gorokhov – Mikhailov Military Artillery Academy, Department of Physical Training, Head of the Department, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: gorohov_babr@mail.ru

22, Komsomol St., St. Petersburg, Russia, 195009,

tel: 8 (911) 2203297.

Abstract

Background: There are various historical assessments of the period of mass political repressions in the USSR. The truth requires the continuation of specific historical research, including the impact of those repressions on the conditions and preparedness of the Workers’ and Peasants’ Red Army.

Results: The studies have shown that 1040 commanders and senior officers were dismissed from the Black Sea Fleet during 1937–1938, with 81 people being sentenced to death. Repressions among military personnel of the BSF resulted in negative sentiments among the marines and, as a consequence, in general violation of discipline and weakening of commanders’ exactingness. As a result, in the late 1930s disciplinary offenses increased in the Navy of the Workers’ and Peasants’ Red Army, and not only among marines and petty officers, but also among the commanders and political workers. Bickering and rudeness, unwarranted absence, violation of duties being on guard were among the most common offenses.

Conclusion: Mass political repressions had a negative impact on the main components of the Navy combatant value, such as the organization and military discipline, morale and combat effectiveness of personnel. Behavior patterns in the period of political repressions of commanders and senior officers accumulated in sustainable trends, which contributed to the disruption of the military service, increased incidents, lower morale and combat qualities, the decline in the level of organization and military discipline.

 

Key words: Black Sea Fleet; political repressions; commanders; operational training of staffs; the NKVD.

 

Тема массовых политических репрессий в Советском Союзе накануне Второй мировой войны привлекает внимание не только историков, но и политологов, социологов и философов. В широком смысле репрессии трактуются как наказание, карательная мера, применяемая государственными органами с целью защиты и сохранения существующего строя. Любые политические репрессии являются проявлением политического насилия [см.: 1, с. 31, 54–55]. Как указывает российский исследователь М. Г. Степанов, политические репрессии по своей природе «являются порождением неправового государства, служат неправовым целям и являются составляющим компонентом “закрытого общества” любого тоталитарного политического режима. Выступая в качестве инструмента текущей политики, они регулируются исключительно интересами правящего режима и могут быть внезапно востребованы и так же внезапно отменены» [2, с. 205].

 

В современном российском законодательстве политическими репрессиями, согласно Закону России № 1761-1 «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.1991 признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществлявшееся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти и должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделявшимися административными полномочиями [3].

 

Взятый сталинским руководством во второй половине 1920-годов внутриполитический курс на форсированные темпы создания крупного индустриального государства требовал жесткой централизации управления. Трудности и просчеты в экономическом строительстве привели к абсолютизации насильственных методов в управлении государством. Значительную роль в этом сыграли субъективные факторы. Господство одной политической партии, которая боролась с оппозиционными силами, привело в конечном счете к подавлению любого инакомыслия в государстве и в обществе.

 

После окончания гражданской войны идеология гражданского мира так и не утвердилась в сознании людей, искусственное разжигание классовой борьбы в обществе стало в СССР частью внутренней политики. Ставка на насильственные методы в процессе коренных преобразований в стране, широкое использование карательных органов подкреплялось ужесточением уголовного законодательства, отступлением от цивилизованных норм судопроизводства, применением внесудебных органов для осуществления репрессий.

 

В постсоветской отечественной историографии политические репрессии в СССР рассматриваются как феномен противоправного характера, включенный в систему политического режима периода диктатуры И. В. Сталина. При этом выделяется целый спектр причин перехода к активному использованию репрессивного механизма во внутренней политике государства. К этим причинам можно отнести, прежде всего, следующие: политические (внутрипартийная борьба в связи с отсутствием единства по вопросам строительства нового общества; наличие капиталистического окружения и необходимость ликвидировать так называемую «пятую колонну»; укрепление дисциплины в партийном, государственном и хозяйственном управленческом аппарате; подавление местнических настроений и обеспечение абсолютной власти центра над периферией); экономические (создание стимулов к общественно полезному труду через систему прямого принуждения; отсутствие поддержки большинства населения в методах проведения преобразований в промышленности и сельском хозяйстве; экономические трудности, проблемы развития государства и необходимость, наряду с принятием экстренных мер по борьбе с экономическими преступлениями, продемонстрировать народу «виновных» в провалах и сбоях экономической политики); социальные (перестройка общества, направленная на разрыв межличностных связей; непонимание большей частью населения проводимых социальных преобразований); идеологические (направленность марксистской идеологии на беспощадное подавление эксплуататорских классов).

 

Феномен советских государственных репрессий являлся постоянно действующим фактором внутренней и внешней политики тех лет.

 

Министерством внутренних дел СССР в конце 1953 г. была подготовлена справка, в которой на основе статистической отчетности 1-го спецотдела МВД СССР называлось число осуждённых за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления за период с 1 января 1921 г. по 1 июля 1953 г. – 4 060 306 человек [см.: 4, с. 92]. Общая цифра слагалась из 3 777 380 осужденных за контрреволюционные преступления и 282 926 – за другие особо опасные государственные преступления. Последние были осуждены не по 58-й, а по другим приравненным к ней статьям; прежде всего по пп. 2 и 3 ст. 59 (особо опасный бандитизм) и ст. 193-24 (военный шпионаж).

 

Согласно статистическим сведениям данной справки, за 4,5 предвоенных года (с 1937 г. по середину 1941 г.) за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления были осуждены 1 516 521 человек, при этом 689 898 человек, или 45,5 % осужденных, были приговорены к расстрелу; в военные годы (с середины 1941 г. по 1945 г.) за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления были осуждены 438 909 человек, при этом 38 144 человек, или 8,7 % осужденных, были приговорены к расстрелу.

 

Таким образом, количество осужденных за политические преступления в предвоенный период превышало количество осужденных за эти же преступления в годы войны в 4 раза, при этом в предвоенный период расстреливали в 18 раз больше, чем в годы войны. Характерной особенностью предвоенного периода является то, что к высшей мере наказания был приговорен практически каждый второй осужденный, тогда как в годы войны – 1 из 18 осужденных. В годы «большого террора» (1937–1938 гг.) общее число осужденных за политические преступления превышало 790 тысяч в год, а количество расстрелянных составляло до 60 % осужденных; в 1937 г. было приговорено к расстрелу в 9 раз больше, чем за все военные годы. Это является свидетельством политики геноцида, проводимого тоталитарным политическим режимом против собственного народа в предвоенный период.

 

Российский историк А. Н. Медушевский называет «Большой террор» «ключевым инструментом сталинской социальной инженерии». По его словам, существует несколько различных подходов к интерпретации сущности «Большого террора», истоков замысла массовых репрессий, влияния различных факторов и институциональной основы террора. «Единственное, – пишет он, – что, по-видимому, не вызывает сомнений, – это определяющая роль самого Сталина и главного карательного ведомства страны – ГУГБ НКВД в организации массовых репрессий» [5].

 

В ходе массовых политических репрессий 1937–1938 гг. значительные потери понес командно-начальствующий состав армии и флота: до 33 458 командиров были изгнаны из Красной армии по политическому недоверию, значительная часть из них – 11 022 человека подверглась арестам органами НКВД [6, л. 4]. Причинами увольнения по политическим мотивам в предвоенный период являлись: наличие в прошлом связей с политической оппозицией или с теми, кто был объявлен «врагами народа», служба в белых армиях, наличие несоветской национальности или родственников за границей. Из общего числа уволенных подверглись арестам по обвинению в политических преступлениях – до 16 тысяч человек, более половины из них были потеряны для вооруженных сил на длительный срок.

 

По данным Архива Военной коллегии Верховного суда СССР за контрреволюционные преступления были осуждены лица высшего, старшего, среднего и младшего командного и начальствующего составов, а также рядового состава по годам: 1936 г. – 925 человек, 1937 г. – 4079, 1938 г. – 3132, 1939 г. – 1099 и 1940 г. – 1603 человека.

 

В ходе массовых политических репрессий Красная армия потеряла около 65 % высшего командного состава: из числа «красного генералитета» были уволены 715 человек, из них арестованы 499 человек [6, л. 12]. Из 85 высших руководителей армии и флота, входивших в Военный Совет при наркоме обороны, были подвергнуты в 1937–1938 гг. репрессиям 76 человек, при этом 71 был потерян безвозвратно (расстреляны и погибли в местах лишения свободы). Всего же количество уничтоженных представителей высшего командно-начальствующего состава РККА в 1936–1941 гг. 802 человека. Цифра значительная по сравнению с боевыми потерями советского генералитета за годы Великой Отечественной войны – 293 человека.

 

Неслучайно проблема «большого террора» в вооруженных силах СССР в 1937–1938 гг. представляет интерес для более глубокого понимания эволюции военного дела в России. Отдельной темой отечественной историографии является изучение как явления процесса политических репрессий в РККА во второй половине 1930-х годов, так и влияния их последствий на все отрасли военного строительства. Особую значимость приобретает изучение влияния внутриполитических событий на состояние обороноспособности государства в военных округах и на флотах накануне Второй мировой войны. Одним из таких флотов являлся Черноморский флот.

 

Исследование массовых политических репрессий 1937–1938 гг. на ЧФ в рамках отдельно взятого стратегического формирования ВМС позволяет более детально изучить ход процесса политической чистки в армии и на флоте накануне Второй мировой войны, объективно оценить масштабы потерь в ходе репрессий и доказать пагубность их влияния на боеспособность сил флота.

 

Проведенное исследование показывает, что в 1937–1938 гг. на ЧФ были уволены по политическим мотивам 1040 командиров (начальников), которые по категориям воинских званий распределяются следующим образом: высший командно-начальствующий состав – 29 чел.; старший командно-начальствующий состав – 443 чел.; средний командно-начальствующий состав – 536 чел.; без воинского звания – 32 чел.

 

Таким образом, почти весь высший состав флота и значительная часть старшего командно-начальствующего были в 1937–1938 гг. по политическому недоверию уволены в запас. Судьба изгнанных с флота командиров и начальников сложилась по-разному. Около трети из них (287 человек) были арестованы органами НКВД, причем 141 человек был осужден за контрреволюционные преступления (приговорен к расстрелу 81 человек, к различным срокам пребывания в исправительно-трудовых лагерях и тюрьмах – 60 человек). В результате арестов и увольнений по политическим причинам многие структурные единицы ЧФ оказались фактически обезглавленными [7, с. 215].

 

Среди репрессированного высшего командно-начальствующего состава ЧФ оказались: командующий флотом флагман флота 2 ранга И. К. Кожанов, член Военного совета ЧФ армейский комиссар 2 ранга Г. И. Гугин, сменивший его дивизионный комиссар С. И. Земсков, а затем и дивизионный комиссар Ф. С. Мезенцев, начальник политуправления ЧФ дивизионный комиссар П. М. Фельдман и его заместитель дивизионный комиссар И. А. Мустафин, командир Севастопольского главного военного порта дивизионный интендант К. И. Гурьев, помощник командующего ЧФ дивизионный интендант П. И. Курков, командир укрепрайона комбриг М. Ф. Киселев, начальник политотдела бригады крейсеров бригадный комиссар М. М. Субоцкий, военный прокурор ЧФ бригвоенюрист П. С. Войтеко, начальник гидрографической службы ЧФ капитан 1 ранга М. А. Доминиковский, командир линкора «Парижская Коммуна» капитан 1 ранга А. Я. Пуга, начальник курсов комсостава ЧФ капитан 1 ранга С. И. Тиличеев. Все они были расстреляны [8, с. 375; 376; 396]. Некоторые представители высшего командно-начальствующего состава ЧФ были осуждены к длительным срокам лишения свободы, например, командир 1-й бригады подводных лодок флагман 2 ранга Г. В. Васильев.

 

Репрессии среди личного состава ЧФ и возникшие негативные настроения среди моряков имели своим следствием общее падение дисциплины и ослабление требовательности со стороны командиров и начальников. В итоге, в конце 1930-х годов было зафиксировано неуклонное увеличение количества дисциплинарных проступков в Морских Силах РККА, и не только среди краснофлотцев и старшин, но и среди командиров и политработников. Среди наиболее распространенных проступков были: пререкания и грубость, самовольные отлучки, нарушение правил несения службы в карауле. Особенностью последствий массовых политических репрессий командно-начальствующего состава ЧФ являлись распространение пьянства и венерических заболеваний.

 

Следовательно, период политических репрессий 1937–1938 гг. характеризуется значительным падением уровня организованности и воинской дисциплины на Черноморском флоте, их последствия оказали исключительно отрицательное влияние на морально-боевые качества личного состава, как и на состояние основных компонентов боевой способности сил флота, который в сложный исторический период являлся форпостом на юге страны.

 

Репрессии 1937–1938 годов обострили проблему нехватки командно-начальствующего состава. Первопричиной кадрового дефицита они не были, но оказали своё существенное влияние на полноту и качество укомплектованности сил флота. В это время шло формирование большого числа новых соединений флота, требовавших новых командиров. Возможности военно-морских учебных заведений, а также краткосрочных курсов младших лейтенантов были использованы командованием флота полностью, но они не могли обеспечить увеличивавшиеся потребности ЧФ в командно-начальствующем составе. Кадровый состав флота после волны политических репрессий претерпел качественные изменения. Многие молодые командиры заняли должности на 1–2 ступени выше своего должностного предназначения, но при этом не проявляли достаточного усердия и примерности в службе.

 

Текущий некомплект командных кадров регулярно не покрывался и переносился на будущее. Большие потребности ВМФ в командирах также объяснялись слабо подготовленным младшим командным составом, который не мог полноценно выполнять свои обязанности. Оставляло желать лучшего и качество подготовки части командно-начальствующего состава флота, не обладавшего для этого необходимыми данными. В силу сложившихся обстоятельств многие вновь назначенные командиры соединений и начальники штабов не имели необходимого опыта службы и образования, не вполне соответствовали своим должностям. Ситуация усугублялась непродуманными и частыми перемещениями лиц командного состава на вышестоящие должности.

 

Несмотря на постепенно увеличивающееся количество кораблей, вооружения и техники, уровень боеспособности сил ЧФ снижался весь период репрессий. Однако в ходе развернутой кампании по очистке флотских рядов от «врагов народа», «вредителей» и «шпионов» боевая подготовка морских соединений и частей постепенно сместилась на второй план. Командный состав не спешил проявлять инициативу, проявлять профессиональное мастерство, поскольку любое происшествие в ходе боевой учебы (авария самолета, посадка корабля на мель или травма у личного состава) воспринималось как умышленное действие. Значительное число опытных моряков, призванных руководить боевой подготовкой и лично обучать подчиненных, оказались вне флота (были уволены или арестованы органами НКВД по подозрению в совершении политических преступлений). Командно-начальствующий состав флота не представлял собой монолитную массу товарищей по службе, во флотских коллективах распространились подозрительность, страх и неуверенность за свою судьбу и судьбу своих близких, увеличилось доносительство.

 

Политические репрессии застигли ЧФ как и все другие флоты ВМС в период их интенсивного развертывания. Увеличивалось число управлений, штабов, учреждений, частей, но количества подготовленного командного и начальствующего состава, особенно старшего и высшего звена, явно не хватало. При сохранении кадров, подвергшихся репрессиям в те годы, командного состава было бы достаточно для укомплектования вновь создаваемых воинских частей на флоте – даже с учетом напряженной международной обстановки и возможных угроз со стороны военно-морских сил Германии, Италии и других капиталистических государств.

 

Следует признать, что массовые политические репрессии исключительно отрицательно повлияли на состояние таких основных компонентов боевой способности сил флота, как организованность и воинская дисциплина, морально-боевые качества личного состава. Стереотипы поведения в период политической чистки командно-начальствующего состава аккумулировались в устойчивые тенденции, способствующие дезорганизации службы войск, росту происшествий, снижению морально-боевых качеств, падению уровня организованности и воинской дисциплины [9].

 

Список литературы

1. Дмитриев А. В., Залысин И. Ю. Насилие: социополитический анализ. – М.: РОССПЭН, 2000. – 328 с.

2. Степанов М. Г. Политические репрессии в СССР периода сталинской диктатуры (1928–1953 гг.): взгляд советской и постсоветской историографии. – Абакан: ХРИПК И ПРО, 2009. – 238 с.238 с.

3. Закон Российской Федерации № 1761-1 «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года (с изменениями и дополнениями на 10.09.2004).

4. Земсков В. Н. О масштабах политических репрессий в СССР // Мир и Политика. – № 6 (33). – 2009. – С. 89–105.

5. Медушевский А. Н. Сталинизм как модель // Вестник Европы. – 2011. – Т. XXX. – С. 147–168.

6. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 37837, Оп. 18, Д. 749.

7. Черушев Н. С. Удар по своим. Красная армия 1938–1941. – М.: Вече, 2003. – 480 с.

8. Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937–1938. – М.: Терра, 1998. – 528 с.

9. Российский государственный архив Военно-Морского Флота (РГАВМФ). Ф. Р-886, Оп. 1, Д. 738.

 

References

1. Dmitriev A. V., Zalysin I. Yu. Violence: Social and Political Analysis [Nasilie: sotsiopoliticheskiy analiz]. Moscow, ROSSPEN, 2000, 328 p.

2. Stepanov M. G. Political Repressions in the USSR in the Period of Stalin’s Dictatorship (1928–1953 years): The View of Soviet and Post-Soviet Historiography [Politicheskie repressii v SSSR perioda stalinskoy diktatury (1928–1953 gg.): vzglyad sovetskoy i postsovetskoy istoriografii]. Abakan, KhRIPK I PRO, 2009, 238 p.

3. The Law of the Russian Federation “On Rehabilitation of Victims of Political Repression” № 1761-1, October 18, 1991 (With the Changes and Additions on September 10, 2004) [Zakon Rossiyskoy Federatsii № 1761-1 “O reabilitatsii zhertv politicheskikh repressiy” ot 18 oktyabrya 1991 goda (s izmeneniyami i dopolneniyami na 10.09.2004)].

4. Zemskov V. N. On the Scales of Political Repressions in the USSR [O masshtabakh politicheskikh repressiy v SSSR]. Mir i Politika (World and Politics), № 6 (33), 2009, pp. 89–105.

5. Medushevskiy A. N. Stalinism as a Model [Stalinizm kak model]. Vestnik Evropy (Herald of Europe), 2011, Vol. XXX, pp. 147–168.

6. Russian State Military Archive [Rossiyskiy gosudarstvennyy voennyy arkhiv]. F. 37837, Op. 18, D. 749.

7. Cherushev N. S. Blow on Their Own. The Red Army 1938–1941 [Udar po svoim. Krasnaya armiya 1938–1941]. Moscow, Veche, 2003, 480 p.

8. Suvenirov O. F. The Tragedy of the Workers’ and Peasants’ Red Army 1937–1938 [Tragediya RKKA 1937–1938]. Moscow, Terra, 1998, 528 p.

9. Russian State Naval Archive [Rossiyskiy gosudarstvennyy arkhiv Voenno-Morskogo Flota]. F. R-886, Op. 1, D. 738.

 
Ссылка на статью:
Горохов В. В. Современная оценка феномена массовых политических репрессий 1937–1938 годов на Черноморском флоте // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 80–88. URL: http://fikio.ru/?p=2274.

 
© В. В. Горохов, 2016

УДК 316.4

 

Сазонова Наталья Николаевна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский горный университет», кафедра социологии и психологии, доцент, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: sazonova-nata@yandex.ru

199106, Санкт-Петербург, 21 линия В. О., д. 2,

тел: 8(921)780-30-83.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Социокультурная идентичность студенческой молодежи является сложной и актуальной проблемой информационного общества. Исследования в этой области социологии необходимы для разрешения кризисных явлений в российском обществе. Современный социокультурный контекст детерминируется рядом специфических черт, среди которых наиболее значимыми являются распад советского идентификационного пространства, реорганизация политических и экономических структур, усложнение социально-стратификационной структуры общества, расширение рамок социального взаимодействия, нарастание информационных потоков, культурное многообразие, глубокая модификация нормативно-ценностной системы. Выявление наиболее приоритетных взглядов студенческой молодежи в отношении семьи, образования, образа жизни, гражданской позиции в обществе приобретает особое значение.

Результаты: Информация о ценностных ориентациях молодых людей была получена в ходе опросов выпускников средних общеобразовательных школ, студентов вузов различных регионов России.

Проведенное исследование свидетельствует о превалировании среди студентов общих социально-психологических установок и ориентаций. Современное поколение отличается оптимистичностью взглядов на будущее, уважением традиционных ценностей, многообразием идейных позиций. Студенты пытаются найти себя, выразить свою индивидуальность, что является важным условием для полноценной самореализации.

Выводы: Проведенное исследование позволяет констатировать, что в целом у опрошенных представителей студенчества достаточно полно сформирована социокультурная идентичность различных типов и видов: социальная, моральная, межличностная, профессиональная, поведенческая, коммуникативная. Это может свидетельствовать о разноплановой социальной включенности студенческой молодежи и определенной степени социальной зрелости.

 

Ключевые слова: информационное общество; студенческая молодежь; социокультурная идентификация; социализация; ценностные предпочтения; социальные качества молодежи; социальные ресурсы.

 

New Socio-Cultural Trends in Student Communities: Reasons, Characteristics, Forecasts

 

Sazonova Natalya Nikolaevna – Saint Petersburg Mining University, department of Sociology and Psychology, Associate Professor, PhD, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: sazonova-nata@yandex.ru

2, 21 liniya V. O., Saint Petersburg, 199106, Russia,

tel: +7(921)780-30-83.

Abstract

Background: Socio-cultural identity of students is considered to be a complicated and topical question of information society. In this sphere of sociology research should be conducted to resolve some social crises in the Russian society. Modern socio-cultural context is determined by a number of specific characteristics, with the most significant being the disintegration of the Soviet identity, reorganization of political and economic structures, complexity of social stratification, extension of social interaction framework, intensification of information flows, cultural diversity, and transformation of value system. The detection of the students’ prevailing views on family, education, lifestyle and civil position in society is of particular importance.

Results: The information on young people value orientations was received on the basis of interviews with high school graduates and university students in different regions of Russia.

The study shows prevailing of common socio-psychological attitudes and orientations among students. The young generation is characterized by an optimistic view about the future, respect for traditional values, and diversity of ideological positions. Students try to find their own way of life, express their individuality, which is an important condition of full self-realization.

Conclusion: According to the study conducted, in general interviewed students have formed their socio-cultural identity of different types: social, moral, interpersonal, professional, behavioral and communicative. This may indicate diverse social inclusion of students and a certain degree of their social maturity.

 

Keywords: information society; students; socio-cultural identification; socialization; value preferences; social qualities of youth; social resources.

 

Изучению молодёжи как социального феномена посвящено множество работ известных отечественных и зарубежных авторов. Исследование возрастных, социально-исторических, социологических, социально-психологических, культурологических особенностей молодежи плодотворно осуществляется, начиная со второй половины XX века, и связано с именами таких крупных представителей российской социологической науки как И. С. Кон, С. Н. Иконникова, В. Г. Попов, И. М. Ильинский, В. Т. Лисовский, В. Н. Чупров, О. Н. Козлова и др. [3; 5; 6; 7; 9].

 

Современное российское общество находится в стадии трансформаций, обусловленных распадом советского идентификационного пространства, реорганизацией политических и экономических структур, усложнением социально-стратификационной системы, нарастанием информационных потоков, культурным многообразием, модернизацией нормативно-ценностной системы. Эти и другие факторы определяют особенности социокультурной среды, к которой современные россияне вынуждены адаптироваться. Студенческая молодежь обладает целым набором социальных ресурсов, способствующих высокой адаптивности в условиях трансформаций: молодой возраст, образованность, социальная активность, проживание в больших городах. Именно студенчество, обладая таким социокультурным потенциалом, может выступать в качестве проводника социальных инноваций, необходимых для стабилизации общественного развития [1; 2; 4; 8].

 

Эта статья посвящена анализу идентификационных предпочтений студенческой молодежи современного российского общества и носит преимущественно эмпирический характер. В ходе исследования был использован метод анкетного опроса. Респондентам была предложена анкета, вопросы которой подбирались с учетом общей концепции социокультурной самоидентификации, предполагающей интеграцию индивидов на основе общих взглядов, ценностных установок, норм поведения, интересов и других особенностей.

 

Опрошены молодые люди из числа выпускников средних общеобразовательных школ г. Санкт-Петербурга, Пензенской области и Краснодарского края, студенты Санкт-Петербургского Горного университета, МГЮА им. О. Е. Кутафина, РХТУ им. Д. И. Менделеева, Пензенского государственного университета, Национального исследовательского технологического университета «МИСиС», Кубанского государственного университета и Санкт-Петербургского государственного университета. Опрос проводился в сентябре–октябре 2016 года на основе специально разработанной анкеты, состоящей из 19 вопросов, ответы на которые позволили проанализировать ценностные ориентации молодых людей, проживающих в Российской Федерации.

 

В исследовании участвовало 390 респондентов в возрасте от 16 до 23 лет. Ответы молодых людей позволяют судить о превалировании общих социально-психологических ориентаций и установок в студенческой среде.

 

– Какое образование вы считаете обязательным в наши дни? Среднее общее – 20,5 %. Среднее специальное – 18,7 %. Высшее – 59,2 %. Ученая степень – 1,6 %.

 

– С какой целью вы хотите получить/получаете выбранное ранее образование? Ответы: хочу получить желаемую профессию – 51,3 %; планирую заниматься научной деятельностью – 6,4 %; хочу получить высокооплачиваемую работу – 53,1 %; для открытия собственного дела – 12,8 %; отсрочка от армии – 2,8 %; у всех есть, и мне нужно – 3,6 %; так хотят мои родители – 4,4 %; другое – 2,8 %.

 

– Чего вы ждете от работы в будущем? Ответы: возможность заниматься любимым делом – 38,7 %; всеобщее признание и престиж – 5,4 %; возможность приносить пользу обществу – 15,4 %; высокий доход – 35,6 %; не хочу работать – 2,8 %; другое – 2,1 %.

 

– Опрошенные молодые люди считают, что для построения успешной карьеры необходимо: соответствующее образование – 34,1 %; знание своего дела (возможно, без наличия образования) – 61,3 %; харизма и особенности характера – 26,4 %; знание языков – 7,9 %; умение пользоваться современной техникой – 5,4 %; наличие связей и знакомств – 16,4 %.

 

– Какая форма брака для вас предпочтительнее? Официальный – 75,4 %; «гражданский» – 15,1 %; не планирую создавать семью – 9,5%.

 

– В каком возрасте, по вашему мнению, нужно вступать в брак? 16–18 лет – 1,3 %. 18–23 лет – 20,3 %. 23–30 лет – 73,3 %. 30 лет и старше – 5,1 %.

 

– Как вы считаете, важнейшим фактором для заключения брака является: любовь и чувства – 92,3 %; традиции – 1,8 %; непредвиденные обстоятельства – 0,3 %; материальная заинтересованность – 0,8 %; боязнь одиночества – 2,6 %; другое – 2,1 %.

 

– Занимаетесь ли вы физической культурой и спортом в свободное время? Регулярно – 29,7 %; время от времени – 40,5 %; редко – 20,0 %; нет – 9,8 %.

 

– Какие способы саморазвития вам ближе? Чтение художественной литературы – 39,2 %; походы в театры и музеи – 10,5 %; чтение научной литературы – 11 %; просмотр познавательных передач и фильмов – 29,7 %; вряд ли мне это пригодится в жизни – 5,1 %; другое – 4,4 %.

 

– Респонденты имеют следующие вредные привычки: курение табака – 16,2 %; нецензурная брань – 44,1 %; курение электронных сигарет – 7,2 %; употребляю лёгкие наркотические вещества – 1,8 %; не имею вредных привычек – 49 %.

 

– Употребляете ли вы крепкие спиртные напитки? Да, достаточно часто – 9,2 %; да, по поводу – 51,8 %; нет – 39 %.

 

– Какие способы заработка для вас приемлемы? Честный труд – 73,6 %; неважно как, главное заработать как можно больше – 23,6 %; предпочитаю лёгкие деньги за черную работу – 1,3 %; другое – 1,5 %.

 

– Насколько важны для вас деньги? Важны, считаю богатство самым важным в жизни – 2,6 %; важны, я хочу жить в достатке – 80,3 %; не важны, считаю это далеко не самым главным – 15,1 %; другое – 2,1 %.

 

– Интересуетесь ли вы тем, как развиваются события в политической жизни нашей страны? Да, внимательно слежу за развитием ситуации – 22,5 %; слежу за развитием событий, но мне это не очень интересно – 54,9 %; нет, меня это не интересует – 22,6 %.

 

– Принимаете/будете ли принимать участие в выборах? Всегда, не пропуская – 27,2 %; редко, от случая к случаю – 13,1 %; считаю, что выбор сделан за меня – 26,7 %; мне это не интересно – 15,9 %.

 

– Считаете ли вы нужным принимать участие в поддержании чистоты и порядка двора/подъезда в котором вы проживаете? Да, я стараюсь поддерживать чистоту там, где живу – 70,3 %; мне нравится чистота, но убираться я не намерен(а) – 24,9 %; мне абсолютно безразлично, кто, сколько и когда убирается на этой территории – 4,8 %.

 

– Считаете ли вы обязательным доброжелательно относиться к соседям по дому/лестничной клетке/комнате в общежитии? Да, я хорошо общаюсь с каждым соседом – 72,1 %; наше общение можно назвать вынужденным – 14,9 %; нет, меня не интересует жизнь этих людей – 13,0 %.

 

Анализ результатов исследования показывает, что несмотря на крупные социальные изменения последних десятилетий традиционная система ценностей, сформировавшаяся в российском обществе в советский период, продолжает сохранять большое влияние в студенческой среде.

 

Более половины респондентов считают необходимым получить высшее образование, чтобы иметь высокооплачиваемую работу, связанную с выбранной профессией. Для многих из них главное – знать своё дело. Вторым фактором успешности считают харизму и отличительные особенности характера.

 

В вопросах семьи современная молодёжь очень категорична. Большинство опрошенных считают приемлемым только официальный брак. Представления о возрасте вступления в брак изменились: по мнению респондентов, это период от 23 до 30 лет. 92,3 % молодёжи считает, что для создания семьи необходимы любовь и чувства, и менее 8 % респондентов будут заключать брак из-за боязни одиночества, вековых традиций, материальной заинтересованности или непредвиденных обстоятельств.

 

Среди других приоритетов студенческой молодежи следует выделить здоровый образ жизни, честный труд, активную гражданскую позицию.

 

Проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что современное поколение отличается оптимистичностью взглядов на будущее, уважением традиционных ценностей, многообразием в идейных позициях. Студенты пытаются найти себя, выразить свою индивидуальность, что является важным условием для полноценной самореализации. В целом у опрошенных представителей студенчества достаточно полно сформирована социокультурная идентичность различных типов и видов: социальная, моральная, межличностная, профессиональная, поведенческая, коммуникативная. Это может свидетельствовать о разноплановой социальной включенности студенческой молодежи и определенной степени социальной зрелости.

 

Список литературы

1. Авходеева Е. А. Национально-культурная идентичность в условиях глобализации и открытого культурного пространства // Клио. – 2015. – № 6 (102). – С. 174–177.

2. Гаврилюк В. В., Голиков И. Н. Роль молодежи в инновационном преобразовании России // Теория и практика общественного развития. – 2015. – № 7. – С. 33–35.

3. Горшков М. К., Шереги Ф. Э. Молодежь России: социологический портрет. – М.: УСПиМ, 2010. – 592 с.

4. Косинцева Т. Д., Кулешова Н. Д. Преодоление межкультурных барьеров в студенческой среде. // Теория и практика общественного развития. – 2016. – № 9. – С. 68–72.

5. Кострякин А. В., Иваненков С. П. Теория и практика повышения социальной активности молодежи: монография. – СПб.: ФГБОУВПО «СПГУТД», 2013. – 171 с.

6. Лисовский В. Т. Социология молодежи. – СПб.: Санкт-Петербургский университет, 1996. – 361 с.

7. Молодежь современной России. Антология / Редактор: Д. Шкаев. – Издательство: ИНИОН, 2012. – 296 с.

8. Стратегия развития воспитания в Российской Федерации на период до 2025 года: распоряжение Правительства Российской федерации от 29 мая 2015 г. № 996-р // Российская газета. – 2015. – № 6693 (122).

9. Чупров В. И. Социология молодежи. – М.: Инфра-М, Норма, 2014. – 336 с.

 

References

1. Avkhodeeva E. A. National and Cultural Identity in Terms of Globalization and Open Cultural Environment [Natsionalno-kulturnaya identichnost v usloviyah globalizatsii i otkryitogo kulturnogo prostranstva]. Klio (Clio), 2015, № 6 (102), pp. 174–177.

2. Gavrilyuk V. V., Golikov I. N. The Role of the Youth in Innovational Transformation of Russia [Rol molodezhi v innovatsionnom preobrazovanii Rossii]. Teoriya i praktika obschestvennogo razvitiya (Theory and Practice of Social Development), 2015, № 7, pp. 33–35.

3. Gorshkov M. K., Sheregi F. E. The Youth in Russia: the Sociological Portrait [Molodezh Rossii: sotsiologicheskiy portret]. Moskow, USPiM, 2010, 592 p.

4. Kosintseva T. D., Kuleshova N. D. Overcoming of Intercultural Barriers in Student Environment [Preodolenie mezhkulturnyih barerov v studencheskoy srede]. Teoriya i praktika obschestvennogo razvitiya (Theory and Practice of Social Development), 2016, № 9, pp. 68–72.

5. Kostryakin A. V., Ivanenkov S. P. Theory and Practice of Increase of Social Activity of the Youth: Monography [Teoriya i praktika povyisheniya sotsialnoy aktivnosti molodezhi: monografiya]. Saint Petersburg, SPGUTD, 2013, 171 p.

6. Lisovsky V. T. Sociology of the Youth [Sotsiologiya molodezhi]. Saint Petersburg, SPbGU, 1996, 361 p.

7. Shkaev D. (Ed.) The Youth in Modern Russia: Anthology [Molodezh sovremennoy Rossii: Antologiya]. Moskow, INION, 2012, 296 p.

8. The Strategy of the Development of Upbringing in Russia Until 2025 Year: The Order of the Government of the Russian Federation, 29 May 2015. № 996-p [Strategiya razvitiya vospitaniya v Rossiyskoy Federatsii na period do 2025 goda: rasporyazhenie Pravitelstva Rossiyskoy federatsii ot 29 maya 2015 g. N 996-r]. Rossiyskaya gazeta. (Russian Newspaper), 2015, № 6693 (122).

9. Chuprov V. I. Sociology of the Youth [Sotsiologiya molodezhi]. Moskow, Infra-M, Norma, 2014, 336 p.

 
Ссылка на статью:
Сазонова Н. Н. Новые тенденции социокультурных изменений в студенческой среде: причины, особенности, прогнозы // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 44–50. URL: http://fikio.ru/?p=2270.

 
© Н. Н. Сазонова, 2016

УДК 7.01:304

 

Кузина Татьяна Александровна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина», институт социальных и политических наук, департамент философии, аспирант, Екатеринбург, Россия.

E-mail: tatialkuz@gmail.com

620083, Россия, Екатеринбург, ул. Ленина, д. 51,

тел: +7 (922) 608-92-26.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Культурные трансформации, связанные с развитием информационного общества, способствуют модификации философских оснований и стилевых особенностей изобразительного искусства. Эти модификации изучены еще недостаточно.

Результаты: Репрезентация как один из ключевых механизмов изобразительного искусства классического периода в новых условиях трансформируется и переосмысливается. Кризис субъект-объектной конструкции в философии (в том числе в философии искусства) способствует тому, что меняется сама репрезентируемая реальность. В данной ситуации искусство имеет дело с гиперреальностью, возникающей на основании СМИ, медиа и нового мифологизированного сознания эпохи. Техника репрезентации также приобретает свойства, сообразные духу времени: например, трафаретная печать, шелкография, реди-мэйд активно применяются в таком направлении изобразительного искусства, как поп-арт.

Область применения результатов: Рассмотрение концепта репрезентации не может осуществляться изолированно в рамках эстетического анализа, оно необходимо предполагает обращение к социокультурным основаниям эпохи информационного общества.

Выводы: Репрезентация, будучи основополагающей конструкцией для изобразительного искусства классической эпохи, продолжает функционировать в рамках неклассической парадигмы, отражая новые закономерности развития культуры информационного общества.

 

Ключевые слова: репрезентация; информационное общество; постмодернизм; изобразительное искусство; гиперреальность; медиа; поп-арт; реди-мэйд.

 

Representation of Information Society in Fine Art (Taking Pop-Art as an Example)

 

Tatyana Aleksandrovna Kuzina – Ural Federal University Named After the First President of Russia B. N. Yeltsin, Institute of Social and Political Sciences, Department of Philosophy, post-graduate student, Ekaterinburg, Russia.

E-mail: tatialkuz@gmail.com

51, Lenina st., Ekaterinburg, Russia, 620083,

tel: +7 (922) 608-92-26.

Abstract

Background: The cultural transformations connected with the development of the information society contribute to modification of the philosophical bases and the stylistic features of fine art. These modifications haven’t been studied enough yet.

Results: Representation as one of the key mechanisms of fine art of the Classical period is being transformed and reconsidered in the new conditions. Crisis of subject-object construction and in philosophy (including the philosophy of art) promotes the change of represented reality itself. In this situation art deals with the hyper-reality created by means of mass media and the new mythologized consciousness of the epoch. Representation technology also obtains the properties corresponding to the spirit of the age. For example, screen printing, silk-screening, ready-made are actively applied in such genre of fine art as pop-art.

Research implications: The concept of representation cannot be considered only in the context of the esthetic analysis. This concept is supposed to be formulated on the sociocultural basis of the information society.

Conclusion: Despite the fact that representation is a fundamental construction of classical fine art, it continues to function in the framework of non-classical paradigm and reflects the patterns of this stage of cultural development.

Keywords: representation; information society; postmodernism; fine art; hyper-reality; media; pop-art; ready-made.

 

Особенности развития общества в любую эпоху ставят перед искусством определенные задачи и влияют на формы его существования. В информационном обществе появляются новые, специфические для него виды искусства, однако и такой традиционный жанр, как изобразительное искусство, не перестает быть интересным для исследования, поскольку претерпевает существенные изменения, связанные с культурными трансформациями.

 

В изобразительном искусстве, помещенном в новые условия существования, уникальным образом обнаруживает себя такое явление, как репрезентация. Представляя собой важную категорию классической эстетики, репрезентация в неклассический период подвергается критическому рассмотрению и переосмыслению. Некоторые исследователи стоят на позиции, утверждающей кризис репрезентации и невозможность ее функционирования в условиях новой эпохи. Однако данная точка зрения может быть в свою очередь критически переосмыслена.

 

Изначально репрезентация предстает, прежде всего, как механизм замещения объекта его иллюзорным подобием, причем иллюзия не скрывает своей заместительной функции, напрямую говорит об отсутствии репрезентируемого объекта – об этом пишут М. Ямпольский [8, c. 5–6] и Р. Краусс [4, c. 42]. Особенностью репрезентации – при рассмотрении ее в рамках классической эпохи – также является то, что она строится на бинарных оппозициях: вырастая из проблемы соотношения материального и идеального в античной философии, она вбирает в себя средневековое представление о двоемирии (соотношении мира земного и мира небесного), а также – и это особенно важно – новоевропейскую субъект-объектную конструкцию. Репрезентация в классический период базируется на субъекте-художнике, который становится посредником между идеальным и реальным мирами и формирует их образы.

 

В неклассический период субъект-объектная конструкция разрушается, и появляются основания говорить о кризисе репрезентации, но здесь необходимо обратить внимание на то, что это кризис именно классической репрезентации, связанной с классической парадигмой в философии и эстетике.

 

Ж. Делёз и Ф. Гваттари рассматривают постмодернистские трансформации в области искусства и отмечают, что произведение становится независимым как от субъекта, так и от объекта: «Произведение искусства – это существо-ощущение, и только; оно существует само в себе» [3, c. 208]. Искусство отныне не репрезентирует внешний или внутренний мир художника, активно перерабатывающего их в своем творчестве, оно подчиняется постмодернистскому принципу самовоспроизводящихся систем («пейзаж сам себя видит», «письмо само себя пишет»), не зависящих от субъекта.

 

Основанием искусства в информационную эпоху становится анонимность как недостаток «авторского присутствия» и «чувства персональной идентичности», что находит отражение в деперсонализованной технике, минимализме и изменении источника материала для работ, – отмечает Сильвия Харрисон (Sylvia Harrison) [9, c. 11].

 

Исследователь постмодернистской культуры Н. Б. Маньковская, в свою очередь, говорит о том, что в новую эпоху место реальных вещей занимает иллюзия – миф, фетиш, проект [5, c. 59–61]. А симулякр вещи, пришедший на смену классическому образу, связан с реальностью второго порядка – он может существовать самостоятельно, не указывая на нечто реальное.

 

Об этом пишет М. Ямпольский: «Если раньше знаки были способами познания самих вещей (через сходство с ними), то теперь знаки отрываются от вещей и начинают в гораздо большей степени говорить о структуре самого представления, о структуре знака. Теперь один знак отсылает к другому знаку, а репрезентация оказывается репрезентацией реп­резентации» [8, c. 324].

 

Данную особенность подчеркивает и Ж. Бодрийяр: если произведения классической эпохи были явными симулякрами (иллюзорность подобия не скрывалась), то в эпоху постмодерна сама реальность стала гиперреальной и эстетичной. В итоге все, что дублирует само себя, оказывается под знаком искусства, искусство находится в состоянии бесконечного воспроизводства. «Итак, искусство теперь повсюду, поскольку в самом сердце реальности теперь – искусственность» [1, c. 154].

 

Очевидно, что классическая репрезентация в таких условиях утрачивает свои основания, однако сам принцип репрезентации из искусства не исчезает. Репрезентация из механизма представления одного в другом превращается в свойство гиперреальности, которая сама всегда является репрезентацией. Когда на смену объективному миру приходит мир медиа, искусство начинает репрезентировать не предметы действительности, а поле культурных смыслов и символов, иллюзорные мифологизированные и фетишизированные псевдовещи, возникающие в искусственном медиа-поле.

 

Обозначенные особенности наиболее ярко проявляются в искусстве поп-арт. Данное направление разворачивается как репрезентация реальности, созданной массовой продукцией, рекламой, СМИ, являющимися необходимыми атрибутами информационного общества. Художник в данном случае не пытается представить посредством своего творчества некую «сверхреальность», потому что ее нет – существует только повседневная жизнь, где «сущностью» вещи становится ее марка.

 

«Если произведения поп-арта и можно назвать картинами, то это “картины картин”» [6, c. 8]. Такие картины воспроизводят тиражированные образы – фотографии, иллюстрации, этикетки и т. д. И само произведение становится вещью среди вещей, подобием этикетки, оторванной от товара.

 

Джаспер Джонс говорит о своей работе «Флаг», что это одновременно и картина, изображающая флаг, и сам флаг. «В действительности, он рисовал флаг, а не изображал его» [7, c. 46], – пишет К. Хоннеф. В то же время техника создания работы показывает, что это не просто флаг, а живопись. Также и изображенный на картине предмет не тождественен предмету самому по себе – это неотъемлемое свойство искусства подтверждает тот факт, что репрезентация не может исчезнуть.

 

Картина, представляющая собой своеобразную этикетку, не требует индивидуального почерка автора, она должна выглядеть так, будто создана штамповальным станком – для этого художники обращаются к таким техническим приемам, как фотопечать, шелкография и т. п. Художник также может инсценировать реди-мэйд, создавая копии готовых предметов или фотографий. Этот процесс подчеркивает уничтожение субъективного начала, поскольку работа по созданию копии предмета, максимально похожей на сам предмет, видится бессмысленной. «Субъективность художника демонстрируется, но демонстрируется как безвозвратная утрата субъективности. <…> Художник изживает свою индивидуальность тем, что путем значительных усилий и при помощи традиционных художественных средств копирует предмет, вместо того чтобы просто присвоить его посредством метода реди-мэйда или технического репродуктирования» [2, c. 127], – пишет Б. Гройс. Но в данном случае это преднамеренное уничтожение индивидуальности, направленное на демонстрацию постмодернистского принципа – художник стремится уподобиться современным анонимным институциям.

 

Устранение индивидуального художественного начала из искусства способствует тому, что смысл произведения исключает авторские привнесения – смысл является очевидным. «Чтобы расшифровать содержание картины, требуется лишь умение считать» [7, c. 86], – остроумно отмечает К. Хоннеф, рассматривая работу Э. Уорхола, изображающую долларовые банкноты. Купюры и в реальности, и на картине означают одно и то же – деньги. Однако здесь уместно говорить о характерной для поп-арта двухуровневой системе: бумажная купюра репрезентирует ценность денег, работа Уорхола, в свою очередь, репрезентирует купюру как репрезентацию – произведение становится репрезентацией репрезентации.

 

Поп-арт также осуществляет репрезентацию репрезентации, применяя метод реди-мэйд: вещь, превратившаяся в знак уже в рамках повседневной реальности, помещается в художественное пространство, за счет чего и становится произведением.

 

Необходимо отметить, что репрезентируемая поп-артом повседневная реальность представляет вместе с тем реальность мифологизированную, воплощает мифологическое коллективное сознание. Изображения Мэрилин Монро, созданные Энди Уорхолом, становятся мифическими иконами [7, c. 84]. Искусство поп-арта репрезентирует мифы, порожденные популярной культурой, мифы, связанные с киноиндустрией и кинозвездами, с марками, брендами и успешностью. Портрет-икона Мэрилин Монро покрыта золотой краской и таким образом формально наделена статусом иконы. А примененная Э. Уорхолом трафаретная печать очищает изначальное фотографическое изображение от объемности и натуралистичности, тем самым превращая его в предмет особой, мифологической реальности.

 

Таким образом, можно заключить, что в изобразительном искусстве поп-арт, выражающем тенденции культурных трансформаций в информационном обществе, репрезентация предстает как преломление среды, созданной массовой культурой и средствами медиа. Отходя от классической парадигмы, утверждающей решающую роль субъекта-творца, репрезентация продолжает существовать в изобразительном искусстве в качестве передачи анонимной структуры коллективного сознания, функционирующего в условиях гиперреальности. Репрезентация внеположной реальности в искусстве превращается в репрезентацию репрезентации – особую художественную надстройку над структурой вездесущей искусственности и симуляции, отражающей дух эпохи своими, специфическими средствами.

 

Список литературы

1. Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. – М.: Республика; Культурная революция, 2006. – 269 с.

2. Гройс Б. Само-собиратели // Комментарии к искусству. – М.: Художественный журнал, 2003. – С. 121–134.

3. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? – М.; СПб.: Институт экспериментальной социологии: Алетейя, 1998. – 287 с.

4. Краусс Р. Во имя Пикассо // Подлинность авангарда и другие модернистские мифы. – М.: Художественный журнал, 2003. – С. 33–51.

5. Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. – СПб.: Алетейя, 2000. – 348 с.

6. Обухова А. Живопись без границ: От поп-арта к концептуализму: Альбом. – М.: Галарт: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. – 176 с.

7. Хоннеф К. Поп-арт. – М.: Taschen: Арт-Родник, 2005. – 96 с.

8. Ямпольский М. Ткач и визионер: Очерки истории репрезентации, или о материальном и идеальном в культуре. – М.: Новое литературное обозрение, 2007. – 616 с.

9. Harrison S. Pop Art and the Origins of Post-Modernism. – Cambridge: CambridgeUniversity Press, 2001. – 280 p.

 

References

1. Baudrillard J. The Consumer Society: Myths and Structures [Obschestvo potrebleniya. Ego mify i struktury]. Moscow, Respublika, Kulturnaya revolyutsiya, 2006, 269 p.

2. Groys B. Self-Gatherers [Samo-sobirateli]. Kommentarii k iskusstvu (Comments to Art). Moscow, Khudozhestvennyy zhurnal, 2003, pp. 121–134.

3. Deleuze G., Guattari F. What Is Philosophy? [Chto takoe filosofiya?]. Moscow, St. Petersburg, Institut eksperimentalnoy sotsiologii: Aleteyya, 1998, 287 p.

4. Krauss R. In the Name of Picasso [Vo imya Pikasso]. Podlinnost avangarda i drugie modernistskie mify (The Originality of the Avant-Garde and Other Modernist Myths). Moscow, Khudozhestvennyy zhurnal, 2003, pp. 33–51.

5. Mankovskaya N. Aesthetics of Postmodernism [Estetika postmodernizma]. St. Petersburg, Aleteyya, 2000, 348 p.

6. Obukhova A. Painting without Borders: From Pop-Art to Conceptualism: Album [Zhivopis bez granits: Ot pop-arta k kontseptualizmu: Albom]. Moscow, Galart, OLMA-PRESS, 2001, 176 p.

7. Khonnef K. Pop-Art [Pop-art]. Moscow, Taschen, Art-Rodnik, 2005, 96 p.

8. Yampolskiy M. Weaver and Visionary. Representation History Sketches, or About Material and Ideal in Culture [Tkach i vizioner: Ocherki istorii reprezentatsii, ili O materialnom i idealnom v culture]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2007, 616 p.

9. Harrison S. Pop Art and the Origins of Post-Modernism. Cambridge, Cambridge University Press, 2001, 280 p.

 
Ссылка на статью:
Кузина Т. А. Репрезентация в изобразительном искусстве информационного общества (на примере искусства поп-арт) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 38–43. URL: http://fikio.ru/?p=2264.

 
© Т. А. Кузина, 2016