УДК 101.8

Диалектический подход В. С. Дерябина к рассмотрению учения о прогрессивном параличе

Забродин Олег Николаевич – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Первый Санкт- Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6–8,

тел.: 8 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Рассмотрение В. С. Дерябиным эволюции во взглядах на нозологию и этиологию прогрессивного паралича и тормозящего влияния на неё формальной логики, осуществленные им в статье «Ошибки формальной логики в истории учения о прогрессивном параличе».

Результаты: На примере учения о прогрессивном параличе хорошо видно, какое тормозящее влияние на развитие научных знаний об этом заболевании оказала формальная логика, связанная с умозрительным, не опирающимся на опыт, образом мышления. Метафизическое мышление не может понять вариативность патологических процессов и рассматривает существующие представления о той или иной болезни как абсолютно полные, законченные и неизменные.

Выводы: На основании проведенного анализа эволюции взглядов на прогрессивный паралич как на отдельное заболевание, вызываемое сифилисом, автор приходит к выводу о том, что методом научных исследований в медицине должен быть диалектический метод единства теории и практики.

Ключевые слова: формальная логика; прогрессивный паралич; нозология; этиология; диалектический метод исследования.

The Dialectical Approach of V. S. Deryabin to the Consideration of the Doctrine of Progressive Paralysis

Zabrodin Oleg Nikolaevich – The First Saint Petersburg State Medical University Named after Academician Pavlov, Ministry of Public Health of Russian Federation, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6–8 Lew Tolstoy st., Saint Petersburg, 193232, Russia,

tel: +7 950 030 48 92.

Abstract

Subject of research: V. S. Deryabin’s consideration of the progress in views on nosology and etiology of progressive paralysis and the inhibitory effect of formal logic given in his article “The Errors of Formal Logic in the History of the Doctrine of progressive paralysis”.

Results: Using the doctrine of progressive paralysis as a specific example, the author convincingly shows that formal logic associated with a speculative, theoretical way of thinking has had an inhibitory effect on the development of scientific knowledge about the disease. Metaphysical thinking is not able to understand the variability of pathological processes and considers the existing knowledge of a particular disease as being absolutely full, complete and unchanged.

Conclusion: On the basis of the analysis of the evolution of views on the progressive paralysis as a separate disease caused by syphilis, the author comes to the conclusion that in medicine the research method should be the dialectical method of the unity of theory and practice.

Keywords: formal logic; progressive paralysis; nosology; etiology; dialectical method of investigation.

В архиве профессора В. С. Дерябина сохранилась рукопись его статьи: «Ошибки формальной логики в истории учения о прогрессивном параличе». Этой неопубликованной работе автор придавал значение, включив ее в общий список своих работ. По-видимому, время написания этой статьи следует отнести к 1934 г., когда в Восточно-Сибирском медицинском институте была развернута работа по изучению частоты сифилиса у больных психическими заболеваниями среди местного населения. В итоге был опубликован сборник работ института «Сифилис при душевных болезнях», под общей редакцией профессора В. С. Дерябина [2].

Приверженность методологии диалектического материализма В. С. Дерябин продемонстрировал в 1931 г. заключительными словами статьи «Задачи Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества»: «Диалектический метод мышления должен лечь в основу научной и практической работы членов общества» [1].

Предлагаемая читателю статья состоит из трех частей. В первой подробно изложены положения формальной логики и их отличия от логики диалектической. Во второй части представлена история формирования взглядов на прогрессивный паралич как на отдельное заболевание. В третьей части изложены противоречивые данные об этиологии этого заболевания. Автор отмечает, что прогресс научных знаний был ограничен метафизическим, основанным на умозрении, образом мышления.

С внешней стороны представлялось, что неврологические проявления паралича наслаиваются на уже имеющиеся психические расстройства, являющиеся проявлением отдельного заболевания. Выделение Бейлом прогрессивного паралича в виде отдельной нозологической единицы встретило многочисленные возражения исследователей с позиций формальной логики, склонной видеть проявления болезни в неизменной форме.

В связи с этим В. С. Дерябин пишет: «Представление о болезни как об однотипно протекающем процессе долго было препятствием к выделению основных нозологических единиц в психиатрии. Потребовалось много времени, прежде чем убедились, что в области душевных болезней более, чем, может быть, при других заболеваниях, одна и та же болезнь имеет разное течение и выявляется в чрезвычайно разнообразных формах».

Таким же тормозом метафизический образ мышления был и при решении вопроса об этиологии прогрессивного паралича. Автор приводит многочисленные противоречивые данные статистики частоты сифилиса у «прогрессивных паралитиков», отмечая, что в течение 40 лет статистика не приблизила вопрос к решению ни на шаг. При этом он приводит ряд аргументов против сифилитической этиологии прогрессивного паралича, базировавшихся на сложившихся представлениях о том, что между началом действия этиологического фактора – бледной спирохеты – и развитием заболевания проходит зачастую 15–20 лет, что намного превышает инкубационный период инфекционных заболеваний. Зависимость между действием этиологического фактора и патогенетического, связанного с поражением не только половой сферы, но и внутренних органов, включая головной мозг с его психической деятельностью, в течение длительного времени не усматривалась не только из-за недостаточности научных знаний, но и вследствие отсутствия диалектического образа мышления.

Статью ученый завершает следующими словами. «Каков же должен быть метод научного искания? Ответ один: метод, вытекающий из диалектического принципа «единства теории и практики». Критерием правильности логических построений является наблюдение, эксперимент и практическая применяемость теории…».

И в настоящее время можно привести немало примеров одностороннего, недиалектического подхода к изучению патогенеза многих заболеваний.

Характерным в этом отношении представляется взгляд на патогенез у человека острых стрессиндуцированных поражений слизистой оболочки (СИПСО) гастродуоденальной зоны (то есть зоны желудка и двенадцатиперстной кишки. – отв. ред.). Эти повреждения возникают вследствие т. н. стресс-реакции на различные чрезвычайные воздействия, в частности, после операций, проводимых в условиях неадекватной анестезии. Патогенез СИПСО сложен и включает ряд факторов агрессии и защиты. При рассмотрении упомянутого патогенеза авторы делают упор на решающую роль факторов агрессии. Это – повреждающее действие на СО желудка и двенадцатиперстной кишки кислого желудочного сока высокой переваривающей силы [4]. Вторым фактором, а, по мнению других авторов, первым по значению, является нарушение кровообращения в СО [5]. Односторонность такого распространенного взгляда может быть связана с особенностями психики человека: принимать во внимание наиболее простые объяснения, которые легко мысленно представить. Действительно, механистические объяснения – действия фактов агрессии – ацидопептического и нарушения кровообращения, микроциркуляции в СО желудка и двенадцатиперстной кишки, легко себе представить.

Факторы же резистентности тканей, в частности, желудка, авторы обычно представляют главным образом защитным слоем слизи, нейтрализующим кислый желудочный сок. Согласно учению о нервной трофике, такая резистентность определяется в первую очередь интенсивностью трофических (пластических и энергетических) процессов в тканях, в частности, в стенке желудка [3]. Эти биохимические механизмы могут быть сложны для понимания, зачастую требуют специального образования и поэтому, видимо, не привлекают внимания исследователей.

Таким образом, недиалектический, односторонний метод рассмотрения патогенеза СИПСО гастродуоденальной зоны состоит в абсолютизации факторов агрессии и недооценке факторов защиты.

Список литературы

1. Дерябин В. С. Задачи Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества // Советская медицина Восточной Сибири. – 1931. – № 4. – С. 3–7.

2. Дерябин В. С. Сифилис при душевных болезнях. Под общей редакцией профессора В. С. Дерябина. Вступление. Труды Восточно-Сибирского медицинского института. В.1. – Москва – Иркутск, 1934. – C. 3–12.

3. Забродин О. Н. Фармакологические и медицинские аспекты учения о нервной трофике в свете исследований С. В. Аничкова и его школы // Российский медико-биологический вестник имени академика И. П. Павлова. – 2004. – № 1–2. – С. 208–216.

4. Кубышкин В. А., Шишин К. В. Эрозивно-язвенное поражение верхних отделов желудочно-кишечного тракта в раннем послеоперационном периоде. – Consilium Medicum. – 2004. – № 1. – С. 29–32.

5. Spirt M. J. Stress-Related Mucosal Disease: Risk Factors and Prophylactic Therapy. Clinical Therapeutics. – 2004. – Vol. 26. – № 2, pp. 197–213.

References

1. Deryabin V. S. Problems of the East Siberian Regional Scientific and Medical Society [Problemy vostochno-sibirskogo nauchno-meditsinskogo obschestva]. Sovetskay medicina Vostochnoy Sibiri (Soviet Medicine of Eastern Siberia), 1931, № 4, pp. 3–7.

2. Deryabin V. S. Syphilis with Mental Illnesses. Entry. [Sifilis pri dushevnyh boleznyah. Vstuplenie]. Trudy Vostochno-Sibirskogo medicinskogo instituta. V. 1. (Proceedings of East-Siberian Institute of Medicine. Vol. 1). Moscow–Irkutsk, 1934, pp. 3–12.

3. Zabrodin O. N. Pharmacological and Medical Aspects of the Doctrine of the Trophic Nervous in the Light of Studies of S. V. Anichkov and His School [Farmakologicheskie i meditsinskie aspekty ucheniya o nervnoy trofike v svete issledovaniy S. V. Аnichkova i ego shkoly]. Rossiyskiy mediko-biologicheskiy vestnik imeni akademika I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Russian Medical Biological Herald), 2004, № 1–2, pp. 208–216.

4. Kubyshkin V. A., Shishin K. V. Erosive-Ulcerative Lesions in the Upper Gastrointestinal Tract in the Early Postoperative Period [Erozivno-yazvennoe porazhenie verkhnikh otdelov zheludochno-kishechnogo trakta v rannem posleoperatsionnom periode]. Consilium Medicum, 2004, № 1, pp. 29–32.

5. Spirt M. J. Stress-Related Mucosal Disease: Risk Factors and Prophylactic Therapy. Clinical Therapeutics, 2004, Vol. 26, № 2, Pp. 197–213.

УДК 101.8

Профессор В. С. Дерябин

Ошибки формальной логики в истории учения о прогрессивном параличе

(Публикация О. Н. Забродина)

В обыденной жизни на основе практического опыта наряду с наблюдениями изменчивости явлений и предметов образуется представление о постоянстве их, и наряду с мнением, что «человеку свойственно ошибаться», создается вера в незыблемость вечных истин, добрый запас которых имеется у каждого гражданина. Петр Петрович есть Петр Петрович. Дом № 1 на Большой улице есть один и тот же дом. Сотни раз сотни людей видят Петра Петровича и дом № 1, и это все те же неизменные объекты. Представление о постоянстве предметов соответствует примитивному опыту. Черты тождества при повторных восприятиях выдвигаются на первый план, а медленно совершающиеся изменения остаются незамеченными или даже при примитивности наблюдения не могут быть восприняты.

Лишь немногие могут наблюдать метаморфозы, которые представляет в своей жизни Петр Петрович и имеют возможность убедиться, что в 30 лет он имеет более сходных черт с другими тридцатилетними мужчинами, чем с самим собой в 8 лет, что жизнь его была постоянным, хотя и медленным изменением, которое также незаметно и несомненно, как движение часовой стрелки. Время деформирует не только дом № 1, но и гранитные горы, но этого нельзя заметить ни сегодня, ни завтра.

На такой же ступени примитивного мировоззрения стояла наука при низком уровне своего развития. Предметы и мир считались неизменными, раз навсегда данными, как бы отлитыми в постоянную форму. Ф. Энгельс писал в «Диалектике природы» о том, что согласно этому взгляду, природа, каким бы путем она не возникала, раз она уже имеется налицо, остается всегда неизменной, пока существует. Планеты и спутники их, приведенные в движение таинственным «первым толчком», продолжают кружиться по предназначенным им орбитам во веки веков и до окончания всех вещей. Звезды покоятся навсегда неподвижные на своих местах, удерживая друг друга, благодаря «всеобщему тяготению». Земля остается от века (или от дня своего творения) одинаковой, неизменной. Теперешние 5 частей света существовали всегда, имели всегда те же самые горы и долины, те же реки, тот же климат, ту же флору и фауну, если не говорить об изменениях, внесенных рукой человека. Виды растений и животных были установлены раз навсегда при их возникновении. Гегель этот способ рассмотрения явлений и мира в целом неизменным назвал метафизикой.

Кроме учения об абсолютной неизменности природы метафизическая философия считала, что можно путем умозрительного познания достичь абсолютного, законченного знания мира, абсолютной истины. На основе метафизического мировоззрения возникла формальная логика как наука о формах и законах мышления. Понятия в суждениях формальной логики неподвижны и постоянны, как постоянны с метафизической точки зрения предметы. Первый же закон формальной логики – «закон тождества», гласит: а=а – Петр Петрович есть Петр Петрович. Другой закон – «закон исключенного третьего» формулируется так: а есть в или не в. Петр Петрович добр или не добр. Но ведь нет людей только добрых или только злых. В одном человеке уживаются противоположные качества, но формальная логика берет каждую логическую категорию изолированной и противоположной другим, исключая единство противоположностей.

Учение об абсолютной неизменности природы и вера в силу умозрения господствовали до ХVIII столетия включительно. Учение Дарвина об изменчивости видов и об эволюции организмов было сильнейшим ударом, нанесенным метафизическому мировоззрению. Маркс и Энгельс обосновали учение о социальных явлениях в их движении и нашли объяснение причин их происхождения и развития в движении производительных сил. Идея эволюции получила признание в самых различных областях знания как система рассмотрения мира в постоянном движении, оказалась тем методом, который наиболее соответствует научному рассмотрению явлений. Так, на смену отжившего метафизического мировоззрения и формальной логики явился диалектический материализм и диалектическая логика.

Неподвижность предметов оказалась фикцией. Но, если нет неизменных предметов, а есть вечно текущие процессы, то для адекватности понятий объективной реальности так же подвижны должны быть и понятия. Законы формальной логики оказываются действительны лишь в обыденной жизни, когда отвлекаются от факта изменчивости предметов. Но как только формальная логика прилагается к исследованию предметов в их развитии вследствие борьбы противоположностей, так законы ее могут оказаться ложными. При изучении явлений в развитии единственно правильным методом мышления является диалектическая логика, которая, по определению Ленина, есть учение не о внешних формах мышления, а о законах развития всех материальных, природных и духовных вещей.

Вместе с крушением взгляда на абсолютную неизменность природы оказалась подорвана и метафизическая вера в возможность путем одного умозрения постичь абсолютные истины. Стремительное развитие научного знания в XIX в. показало временное, ограниченное значение научных положений, кажущихся незыблемыми. Слова байроновского Манфреда: «наука – обмен одних незнаний на другие» могут иллюстрироваться историей любой науки. Одни гипотезы и теории сменяют другие. В настоящее время подвергаются сомнению даже законы Ньютона, просуществовавшие незыблемо 300 лет и казавшиеся окончательной истиной. Пределы истины каждого научного положения относительны, как говорил Ленин. Теории гибнут, факты остаются, а идущие на смену новые теории все более и более приближаются к пониманию объективных процессов.

Таков ход человеческой мысли.

Энгельс писал о том, что суверенность (самостоятельность, независимость – О. З.) мышления осуществляется в ряде крайне несуверенно мыслящих людей; познание, притязающее на безусловную истину, находится в ряде относительных заблуждений; как эта суверенность, так и это познание могут быть осуществлены лишь в процессе бесконечного существования человечества. Кроме того, человеческое мышление суверенно и неограниченно по своим задаткам, по своему назначению, по своим возможностям, по своей исторической цели; но оно не суверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности.

Несмотря на опыт, проделанный научной мыслью за последнее столетие, метафизический образ мышления жив. Представление о постоянстве предметов и явлений, переоценка преходящих «истин» данного момента, вера в силу умозрения встречаются на каждом шагу. Операции с ложной предпосылкой, принимаемой за аксиому вследствие возведения ложного взгляда или положения, имеющих относительное значение, в абсолютную истину представляет старый и вечно новый источник ошибок.

В науке по-прежнему нередко переоценивается возможность умозрительным путем найти истину. Методом рассуждения теперь, как и прежде, часто является старая, домарксистская формальная логика, законы которой возникли на основе метафизического воззрения на мир.

Отличительной иллюстрацией опасностей, кроющихся в формальной логике, могут служить ошибки, сделанные в истории учения о прогрессивном параличе[1]. Еще в 1814 г. Эскироль [2] писал, что когда паралич «осложняет» душевные расстройства, то сначала затрудняется речь, затем появляется неловкость в движениях, далее следует непроизвольное выделение мочи и пр. (в последующем изложении взглядов на прогрессивный паралич В. С. Дерябин приводит авторов из книги Ю. В. Каннабиха, издания 1928 г. [2] – О. З.). В 1822 г. Бейль впервые описал прогрессивный паралич как самостоятельную болезнь, установив связь между экспансивной его формой и находимым на вскрытии воспалением паутинной оболочки. Его мысль встретила резкую критику. Общее настроение было против мнения Бейля. Прошло тридцать с лишним лет, пока мысль о нозологической[2] самостоятельности прогрессивного паралича одержала верх над дуалистической теорией, ведущей начало от Эскироля – теорией, по которой прогрессивный паралич есть лишь комбинация паралича с разными душевными болезнями, а не особая болезнь, и что Бейль, следовательно, принял за одну болезнь сочетание двух.

Бейарже, например, указывал, что паралич может быть без психических нарушений в виде бредовых идей или эмоционального расстройства, но при этом во всех случаях наблюдается слабоумие. По его мнению, слабоумие – не помешательство – «это вещи различные, которые не следует смешивать». Теперь мы знаем, что он наблюдал дементную (характеризующуюся слабоумием – О. З.) форму прогрессивного паралича и свое наблюдение пустил в ход как аргумент против мнения о нозологической самостоятельности этой болезни. В данном случае, как не раз было в истории психиатрии, сказалось стремление под болезнью понимать то, что выявляется в одной и той же неизменной форме.

Представление о болезни как однотипно протекающем процессе долго было препятствием к выделению основных нозологических единиц в психиатрии.

Потребовалось много времени, прежде чем убедились, что в области душевных болезней более, чем, может быть, при других заболеваниях, одна и та же болезнь имеет разное течение и выявляется в чрезвычайно разнообразных формах. Фикция простых, постоянных, неподвижных форм, свойственная метафизическому мировоззрению, препятствовала пониманию наблюдаемых явлений и была тормозом к поступательному движению научной мысли. Потребовалось более тридцати лет, чтобы мысль Бейля получила общее признание. Еще больше времени потребовал своего решения вопрос об этиологии болезни.

В 1863 г. шведский ученый Кбельберг впервые высказал взгляд, что сифилис есть единственная причина прогрессивного паралича. Но еще в 1897 г. вопрос не считался решенным. На международном съезде психиатров в Москве Крафт-Эбинг выступил с докладом, в котором он приводил как доказательство сифилитической природы прогрессивного паралича тот факт, что прививка сифилиса паралитикам дала отрицательный результат. Лишь с введением в 1906 г. реакции Вассермана как диагностического метода спор был кончен, а в 1913 г. Ногуши и Мор установили наличие спирохет в мозгу сифилитиков.

Против сифилитической этиологии прогрессивного паралича выдвигался целый ряд аргументов.

1. Анамнез о частоте инфекции в прошлом давал крайне разноречивые данные. Так, вскоре после заявления Кбельберга датчанин Исстерсен нашел сифилис в анамнезе (истории болезни – О. З.) паралитиков в 77 %, а по статистическим данным, опубликованным в 1900 г. Шпренглером, число установленного в анамнезе сифилиса у таких больных колебалось от 1,6 % до 93 %. Сам он получил положительные данные в 46,2 %. По опубликованным в том же году исследованиям Баера эта цифра равнялась 29,7 %. По данным Аптекмана, сифилис отмечался в анамнезе у 14,7 %, а алкоголизм – у 50,4 % паралитиков [1]. По цифрам последнего гораздо более оснований было ставить прогрессивный паралич в связь с алкоголизмом, чем с сифилисом. Таким образом, в течение 40 лет статистика не приблизила вопрос к решению ни на шаг. Как и всегда оказалось, что в науке важен не только метод, но и тот, кто им пользуется.

2. Говорилось, что какая же связь может быть между сифилисом и параличом, если между инфекцией и началом совершенно своеобразной болезни прошло 15–20 лет.

3. Ртутное лечение (лечение препаратами ртути – О. З.) при прогрессивном параличе не помогает. Отсюда делалось такое рассуждение: если ртуть при прогрессивном параличе не помогает – следовательно, это не сифилитическое заболевание.

4. Патологоанатомическая картина отличалась от наблюдавшейся при сифилисе мозга.

5. Частота прогрессивного паралича в разных местностях и странах не соответствует частоте распространения сифилиса.

В некоторых странах сифилиса много, а прогрессивного паралича мало или совсем нет [1]. Так, в Абиссинии сифилизация населения составляет 80 %, а прогрессивного паралича нет. Так же нет прогрессивного паралича и в Исландии, несмотря на наличие сифилиса. В Австрии «прогрессивные паралитики» составляли у венгров 17 % всех душевных заболеваний, у румын – 11 %, у саксов – 7,5 % при одинаковой сифилизации этих народностей. В Москве такого рода паралитики составляли 25 % всех душевнобольных мужчин и 12 % женщин, а в Ленинграде – только 10 % мужчин и 3 % женщин.

Отсюда делается вывод: как можно утверждать, что прогрессивный паралич вызывается сифилисом, если нет никакой пропорциональности между сифилизацией населения и частотой прогрессивного паралича.

Таким образом, целый ряд весьма основательных мотивов приводился против предположения, оказавшегося верным.

Формальная логика говорила за то, что сифилис не мог быть причиной прогрессивного паралича. Все аргументы сводились к тому, что предположение о люэтической (вызываемой сифилисом – О. З.) этиологии отвергалось на основании имевшихся представлений о сифилисе, которые считались за окончательную абсолютную истину. Появление своеобразного заболевания через 10–15 лет после инфекции настолько противоречило обычным представлениям, что казалось не только маловероятным, но невозможным. Имеющиеся знания о болезни рассматривались как уже окончательные. Если патологоанатомическая картина не соответствует обычно наблюдавшейся при сифилисе, если ртуть не помогает при прогрессивном параличе, то заключали – это не сифилис. Мысль о том, что может быть болезнь, отличающаяся от обычных форм, и что при этом неизвестном виде сифилиса может существовать особая патологоанатомическая картина и ртуть может быть бессильной, не появлялась, потому что к исследованию подходили с догмой, казавшейся несомненной истиной.

Ожидание пропорциональности между частотой сифилиса и прогрессивного паралича было также результатом влияния обычных представлений, по образцу которых мыслились все новые возможности. Так имевшиеся знания о болезни, принимаемые за полную и окончательную истину, и толкование фактов на основании привычных представлений вставали препятствием на пути научного исследования.

Тенденция переоценивать имеющиеся знания и принимать их за абсолютные истины сказывается в науке очень часто. Вместо многообразия процессов и изменчивости явлений последние мыслятся упрощенными. Текучие явления оказываются фиксированными в неподвижных формулах. Оценка новых мыслей с точки зрения переоцениваемого научного багажа вела и ведет к тому, что мысли, гармонирующие с общепризнанными, находят благоприятную встречу и высокую оценку, а чем более высказанная мысль отклоняется от обычного круга представлений, чем более идет в разрез признанной догме, тем более сильные возражения она встречает от людей, вооруженных «здравым смыслом» – формальной логикой.

История мысли показала, что мысли гения, опередившие понятия современников, получают отпор и признаются только после долгой борьбы, спустя много лет, иногда десятилетий. Достаточно вспомнить, сколько насмешек в свое время вызвала «нелепая» мысль, что земля шарообразна. Представление противоречило «здравому смыслу» и опровергалась целым рядом основательных аргументов.

Формальная логика для пользующихся ею создает «горе от ума». Прилипание мысли к проторенной тропе выхолащивает ее и делает бесплодной. Но в то же время необходимо помнить, что не всякая смелая мысль есть верная мысль. Новизна и оригинальность мысли не гарантирует ее правильности. Вера в возможность достичь знания умозрительным путем терпела и терпит жестокие удары, в частности, в медицине. Математика развивает свои логические построения, отправляясь от аксиом. Медицина обладает не незыблемыми аксиомами, отправляясь от которых она могла бы развиваться путем логического построения, а понятиями, имеющими ценность лишь относительного приближения к объективной истине.

Каков же должен быть метод научного искания? Ответ один: метод, вытекающий из диалектического принципа «единства теории и практики». Критерием правильности логических построений является наблюдение, эксперимент и практическая применяемость теории. Великий мастер эксперимента И. П. Павлов, являющийся стихийным диалектиком, в разговоре с одним из учеников, доказывавшим правильность своего предположения, сказал приблизительно следующее: «Вы рассуждаете, и умно рассуждаете, но это доказывает только, что вы не сумасшедший. Правильность же понимания фактов доказывается не рассуждениями, а другими фактами». Сознание относительной ценности наших знаний должно делать нас осторожными в критике новых мыслей. К новым теориям нужно подходить не с самоуверенностью, основанной на формальной логике, а поверять их новыми фактами.

Без дерзания мысли нет движения науки вперед, но новые идеи должны испытываться критерием единства теории и практики.

Список литературы

1. Дерябин В. С. Сифилис при душевных болезнях. Под общей редакцией профессора В. С. Дерябина. Вступление. Труды Восточно-Сибирского медицинского института. В.1. – Москва-Иркутск, 1934. – С. 3–12.

2. Каннабих Ю. В. История психиатрии. Л.: Государственное медицинское издательство, 1928. – 520 с.

References

1. Deryabin V. S. Syphilis with Mental Illnesses. Entry. [Sifilis pri dushevnyh boleznyah. Vstuplenie]. Trudy Vostochno-Sibirskogo medicinskogo instituta. V. 1. (Proceedings of East-Siberian Institute of Medicine. Vol. 1). Moscow-Irkutsk, Gosudarstvennoe meditsinskoe izdatelstvo, 1934, pp. 3–12.

2. Kannabikh Y. V. The History of Psychiatry [Istoriya psihiatrii].Leningrad, Gosudarstvennoe medicinskoe izdatelstvo, 1928, 520 p.

УДК 811.161.1; 374

Гребенников Александр Олегович – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет», кафедра математической лингвистики, доцент; федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики», кафедра иностранных языков, доцент, кандидат филологических наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: agrebennikov@spbu.ru

199034, Россия, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11,

тел: +7 (921) 300-02-91.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Лексикография любого национального языка, находящегося на высокой ступени развития, представляет собой разветвленную систему словарей различных типов. Бурное развитие переживает лексикография русского языка на рубеже XX–XXI вв.: словарь является формой систематизации и хранения самых разнообразных знаний и сведений не только о языке, но и о мире, играет важную роль в межнациональном общении, в повышении культуры речи и регулировании норм литературного языка.

Результаты: Хотя лексикографические работы в области русского языка прослеживаются с XI века, собственно оформление толковой лексикографии приходится на XVII – начало XVIII веков. Несмотря на то, что толковый словарь является ведущим типом словаря национального языка, на сегодняшний день сложилась развитая система словарей русского языка различных типов, созданных на основе многообразия подходов к систематизации и анализу языка. Русская лексикография активно использует новые идеи современной лингвистики, что приводит к расширению словарной типологии и способствует выработке новых подходов к составлению словарей.

Выводы: Одним из главных направлений будущего развития русской лексикографии становится анализ глубинных семантических изменений и процессов на всех уровнях языка со все более активным использованием корпусных методов.

Ключевые слова: лексикография; русский язык; толковый словарь; частотный словарь; словарь языка писателя; словарь активного типа; ассоциативный словарь; корпус текстов.

The Lexicography of Russian: the History and Trends for Further Development

Grebennikov Alexander Olegovich – Saint Petersburg State University, Mathematical Linguistics Department, Associate Professor; Saint Petersburg National Research University of Information Technologies, Mechanics and Optics, Foreign Languages Department, Associate Professor, Ph. D. (Philology), Saint Petersburg, Russia.

E-mail: agrebennikov@spbu.ru

11, Universitetskaya emb., Saint Petersburg, 199034, Russia,

tel: +7 (921) 300-02-91.

Abstract

Background: The lexicography of any language is a highly-developed system of dictionaries. At the turn of the century the lexicography of Russian is being developed rapidly: dictionary is considered as a form of systematizing and presenting various information both about the language and the world, it plays an important role in multinational communication, in standardizing culture of speech and literary language.

Results: The first lexicographic works in Russian are traced back as early as in the XI century. Nevertheless, an explanatory lexicography took its shape in XVII – the early XVIII centuries only. Despite an explanatory dictionary being the major type of dictionary for Russian at present there exist a widely developed system of dictionaries for different purposes based on the diversity of approaches to the task of analyzing the language. Russian lexicography makes active use of new ideas in modern linguistics that results in the development of new dictionary types and contributes to the new approaches to dictionary making.

Conclusion: One of the major trends for further development of Russian Lexicography is the analysis of underlying semantic changes and processes on all levels of language, with corpora methods playing an increasing role.

Keywords: lexicography; the Russian language; explanatory dictionary; frequency dictionary; author dictionary; active dictionary; associative dictionary; corpora.

На протяжении всей истории своего развития русская лексикография неразрывно связана с особенностями исторического развития России, многочисленные драматические повороты которого напрямую отражались на затухании или всплеске лексикографических работ. Традиционное русское стремление к критическому переосмыслению прошлого привело к тому, что вместо системы серий словарей, характерной сейчас для лексикографии Западной Европы и Америки, мы чаще всего видим процесс создания новых отдельных словарей различных типов, основанных на самостоятельных теоретических принципах.

Первыми лексикографическими трудами стали дошедшие до нас с XI века глоссарии – неупорядоченные сборники глосс, авторских пояснений переписчиков богослужебных тексов на полях рукописей, применяемых, в основном, для иноязычных или же «непонятных» слов (т. н. «текстовая лексикография»). В дальнейшем, к XVII веку, упорядоченные по алфавиту глоссарии объединялись уже в азбуковники, используемые в школах для обучения грамоте. Одновременно появляются первые разговорники и то, что теперь мы бы назвали двуязычными словарями.

С начала XVIII века, с развитием реформ Петра, активным ростом международных связей России, учреждением Академии Наук и Университета, ростом книгопечатания наблюдается бурный рост словарных работ. В основной массе своей это словари двуязычные, специальные и словари иностранных слов. Первым словарем в современном понимании этого слова становится «Лексикон треязычный» Ф. Поликарпова-Орлова (славянско-греческо-латинский, 19 712 словарных статей) [10], которым пользовались вплоть до 70-х годов XVIII века. Одновременно, с момента своего учреждения, Императорская Академия наук неоднократно пытается создать толковый словарь национального языка, но только в 1789 году появился первый том «Словаря Академии Российской» [12] – первого нормативного толкового словаря русского языка, выработавшего нормы орфографии и заложившего основы системного многоаспектного описания лексики, созданного в период активного формирования единого литературного языка. Словарь содержал свыше 43 000 слов, большое фразеологическое собрание, множество цитат и уступал лишь немногим западноевропейским словарям того времени.

Со времени САР толковый словарь становится ведущим типом словаря национального языка. Одновременно метод создания словаря через выбор источников и создание картотеки карточек-цитат из них (бумажной или, уже в наши дни, электронной) для последующего анализа и упорядочивания является господствующим.

В XIX веке русская культура достигает своих классических высот, лексикография идет по пути отчетливого оформления словарей различных типов и создания новых толковых словарей, отражающих современное состояние языка. Постепенно вырабатывались принципы системного грамматического, стилистического и семантического описания лексики, которых, в основе своей, и придерживается русская академическая лексикография по сей день.

В 1847 году вышел из печати новый словарь – «Словарь церковнославянского и русского языка» [14], отразивший словарный состав не только живого русского языка, но и памятников письменности, причем как русского, так и церковнославянского языка.

С 1891 г. выходит «Словарь русского языка» под редакцией Я. К. Грота. Словарь включал общеупотребительную лексику, лексику литературного и делового языка со времён Ломоносова, иноязычные заимствования, неологизмы, научно-техническую терминологию. Из церковно-славянских и древнерусских слов включались те, которые употреблялись в русском литературном языке XIX вв. После смерти Я. К. Грота редактором словаря стал А. А. Шахматов, полагавший, что в Словаре должно найти отражение всё, что имелось в прошлом и наличествует в настоящее время в языке, составители не могут предписывать что-либо языку, они могут лишь констатировать употребление какой-либо формы и её реальное предпочтение сравнительно с другой. Таким образом, первая часть словаря представляет собой тип толкового нормативного словаря, а вторая («шахматовская») – тип ненормативного словаря-тезауруса. Словарь издавался отдельными выпусками до 1937 г.

Говоря о лексикографии XIX века, невозможно не упомянуть «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля [4], не имеющий аналогов уникальный памятник русской и мировой лексикографии. Построенный по алфавитно-гнездовому принципу, ненормативный словарь охватывает лексику письменной и устной речи 19 века, а также терминологию и фразеологию различных профессий и ремёсел. В основу словаря был положен живой народный язык с его областными видоизменениями. Он содержит более 200 000 слов и 30 000 пословиц, поговорок и т. п., служащих для пояснения смысла приводимых слов, а также, через толкование, огромное количество сведений о чертах и особенностях народного быта, традиций, праздников, верований и пр. Из них около 80 000 было единолично собрано автором в течении более чем 50 лет. Это самый большой по объему словника словарь русского языка.

События революции 1917 года, наряду с реформой орфографии, привели к возможно крупнейшей в истории русского языка смене лексико-стилистической системы и языковой нормы. Во все сферы языка и, прежде всего, в язык художественных произведений с небывалой силой вторглась разговорная стихия. Ранее изданные и издаваемые словари, таким образом, утратили свою актуальность и не могли быть завершены. Перед академической лексикографией вновь встали задачи выработки языковой нормы. Результатом этого стало появление «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова [18]. Данный четырёхтомный словарь (свыше 85 000 слов, основной состав общерусской лексики), охватывающий лексику литературного языка до 30-х гг. XX века, проникнут идеей нормативности на всех уровнях (отбор слов, многочисленные разъяснительные пометы касательно особенностей словоизменения, словоупотребления и даже произношения, демонстрация словоупотребления в образцовых текстах, подбор и разъяснение особенностей фразеологизмов и т. п.). Словарь стал эталонным и по сей день непревзойдённым по подробности разработки стилистической характеристики слова, как в устном, так и в письменном языке (около 30 стилистических помет). К сожалению, картотека словаря не сохранилась, и это снова привело к тому, что, когда после окончания второй мировой войны русский язык снова встал пред задачей лексикографической фиксации и оценки очередных языковых изменений, потребовалась разработка и создание нового словаря, во многом аналогичного по задачам словарю Ушакова. Им стал «Малый академический словарь» [13]. Он создавался на основе той же картотеки, что и «Большой академический словарь» (БАС) [2], ставший вершиной русской толковой лексикографии, о котором пойдёт речь далее.

БАС является самым полным толковым и нормативным словарем, охватывающим словарный запас русского литературного языка от Пушкина до наших дней. Нижняя хронологическая точка была и остаётся обусловлена актуальностью литературы XIX века в настоящее время. Первое издание словаря насчитывало более 120 000 слов. Таким образом, БАС вычленяет и исчерпывает лексическое ядро национального языка.

С 2004 года началось осуществление издания нового многотомного «Большого академического словаря русского языка». На сегодняшний день издан 21 том словаря (до буквы П), ожидается еще около 10, общий объем словаря, вероятно, превысит 150 000 слов (см. ниже).

БАС, будучи нормативным словарем с алфавитным расположением лексики, включает общеупотребительную лексику современного русского языка; неологизмы конца XX – начала XXI в.; научно-технические термины, профессионализмы и областные слова, проникающие в художественную литератору; широкоупотребительные просторечные слова, свойственные разговорной речи, собственные имена в нарицательном значении; общеупотребительные аббревиатуры; устойчивые сочетания и фразеологизмы и т. п. Фразеологизмы (с указанием факультативности состава) приводятся, как правило, в конце словарной статьи, за знаком ◊ при первом по порядку компоненте, у остальных слов фразеологизма дается отсылка.

Таким образом, в XX веке в русской лексикографии окончательно сложилась и закрепилась логически оправданная триада словарей, в целом сходная с общим системой толковых словарей в странах Западной Европы: однотомный – четырёхтомный – многотомный. Многотомный словарь, максимально широко представляющий все многообразие литературного языка и предназначенный прежде всего специалистам-филологам; средний, четырёхтомный словарь, представляющий стилистическое многообразие современного литературного языка; и краткий, однотомный словарь популярного типа, предназначенный максимально широкому кругу пользователей, предъявляющий общий актуальный лексико-фразеологический фонд языка, направленный на активную нормализацию современной речи.

Представителем последнего типа является единственный регулярно обновляемый и переиздаваемый «Словарь русского языка» С. И. Ожегова, однотомный нормативный словарь, цель которого – способствовать повышению культуры речи самых широких кругов населения. Объем словаря вырос с 51 000 слов в первом издании до 80 000 слов – в последнем [9]. В отличие от таких словарей, как словарь Ушакова или БАС, стилистическая и семантическая характеристика в словаре сведена к необходимому минимуму, что следует из его популярного характера: семантизация максимально лаконична и выразительна, оставлены лишь самостоятельные значения; большое внимание уделяется показу различных ограничений, связанных с реализацией значений в отдельных конструкциях; речения, использующиеся в качестве иллюстраций – минимальны и образцовы. Словарь не включает больше число профессиональной и областной лексики, грубое просторечие, неактуальные на момент выхода словаря слова.

В наше время, при составлении нового издания БАС, наряду с Большой словарной картотекой ИЛИ РАН, насчитывающей свыше 8 000 000 словоупотреблений, используется электронная база, появившаяся в конце 2008 года и насчитывающая в настоящее время 1,4 миллиарда словоупотреблений около 5 миллионов русскоязычных слов XVIII-XXI вв. Это открывает перед русской академической лексикографией в процессе подготовки к будущему изданию академического словаря, создаваемого с начала XXI века, перспективу лексикографии взаимосвязанных корпусов: корпус собственно БАС, корпус дополнений к БАС, корпус откликов и замечаний любого уровня, корпус источников, корпус истории фиксации слова в XII–XX веках, корпус исследований по истории и семантике отдельных слов и выражений [3].

Другим примером использования корпусных данных при создании словаря стал изданный в 2009 г. «Частотный словарь современного русского языка (на материалах Национального корпуса русского языка)», доступный как в бумажном, так и в электронном виде [6]. Словарь является логическим продолжением существующего исключительно в электронном виде «Частотного словаря С. А. Шарова» [24], построенного, в свою очередь, на основе представительной выборки общим объемом около 40 млн. словоупотреблений (причем художественная проза представляет чуть более половины объема) из текстов 1970–2002 гг.; большинство между 1980 и 1995 (пресса 1997–1999). Основанный на текстах Национального корпуса русского языка (www.ruscorpora.ru) объемом 100 млн. словоупотреблений, «Частотный словарь современного русского языка» включает наиболее употребительные слова современного русского языка (2-я половина XX – начало XXI вв.). Объем частотного списка – 20 000 наиболее употребительных лемм; алфавитного – около 50 000.

Интересно отметить, что помимо традиционной информации о частоте употребления той или иной леммы и ее ранге словарь приводит такие статистические показатели, как число текстов, в которых встретилось слово (число документов), коэффициент вариации, распределение употребления слова в текстах, созданных в разные десятилетия. Несомненным достоинством словаря является наличие большого числа приложений, в том числе: распределение лемм по функциональным стилям (включая список значимой лексики по жанрам), частотное распределение лексики по частям речи, частотность словоформ и букв и – что особенно ново и важно с лексикографической точки зрения – данные о частотности имен собственных и аббревиатур.

Так называемый «перестроечный» и «пост-перестроечный» периоды русской истории с 1985 года до наших дней явились свидетелями очередного драматического смещения лексических пластов русского языка и смены языковой нормы. Несметное количество заимствований для обозначения новых реалий общественно-политической, экономической и культурной жизни, возвращение в обиход множества дореволюционных понятий, исчезновение многих реалий советского времени поставило перед лексикографами сложную задачу отражения и активной нормализации существующих процессов.

В результате под редакцией Г. Н. Скляревской в Санкт-Петербурге появляется «Толковый словарь русского языка конца XX века. Языковые изменения» [17]. Целью словаря, как явствуют из заглавия, было показать именно перемены, происходящие в русском языке с 1985 года. Для первого издания из созданной авторским коллективом Института лингвистических исследований РАН электронной картотеки объёмом около 2 млн. словоупотреблений (материалы прессы, публицистической, научно-популярной и художественной литературы, в последующих изданиях – спонтанная речь на радио и телевидении) было отобрано около 5500 слов и выражений. Для показа динамики словоупотребления используется набор графических знаков, которые последовательно приводятся почти у каждого слова или значения, а также последовательно повторяются подстрочным текстом на каждой странице словаря. Таких знаков пять, они квалифицируют различные типы языковых изменений: первая лексикографическая фиксация; зафиксировано в словарях последнего десятилетия; возвращение слова в актив; актуализация; уход в пассив; возможна и комбинация этих символов.

Словарь, имеющий нормативный характер, даёт обширную и разнообразную информацию о слове в традициях академической лексикографии: ударение, варианты написания, орфоэпическую и этимологическую характеристику (при необходимости), стилистическую характеристику, разбиение на значения, устойчивые сочетания (причем выделяются даже семантические сдвиги в речениях), богатый иллюстративный материал, ассоциативные связи. Словарная статья заканчивается справочным отделом, который содержит разные виды информации о слове: сведения из предшествующих словарей, системные связи и соотношения, энциклопедические сведения о слове. В последующих изданиях фиксируется даже комбинированное (латиницей и кириллицей) написание сложносоставных слов и слова, которые образованы от иноязычных по словообразовательным моделям русского языка.

Во второй половине XX века получает полноценное развитие зародившаяся на рубеже XIX–XX веков писательская лексикография. Одной из вершин в этом жанре стал «Словарь языка А. С. Пушкина» [16], что не случайно, учитывая главенствующее положение Пушкина в русской поэзии и литературе (аналогичное Шекспиру в английской) и выбор его периода как отсчетного при составлении академических толковых словарей русского языка.

«Словарь языка А. С. Пушкина» – это толковый, алфавитный словарь, который охватывает словарный состав различных текстов писателя (поэзии, прозы, драматургии, литературно-критических статей, писем и др.). Словарь полон по реестру слов (словнику) (кроме имен собственных, из которых фиксируются только мифологические), по грамматическим сведениям, по цитации (за несущественными и оговоренными исключениями, в нем учтены и указаны все случаи употребления каждого слова у Пушкина), но дифференциален в описании значений и дефектен по стилистическим сведениям. Семантические определения не даются при однозначных словах, а при словах многозначных намечены только те значения, каких нет у данного слова в современном (т. е. на момент выхода словаря) литературном языке; неописанные значения показываются (иллюстрируются) цитатами и некоторыми другими приемами (указаниями, к чему слово относится, от чего произведено, с каким еще словом сопоставимо и т. д.). От стилистической квалификации слов составители Пушкинского словаря совсем отказались. В словаре указывается частота употребления слова и распределение этой частоты употребления по значениям, в конце словарной статьи приводятся и объясняются устойчивые словосочетания, завершает статью свод форм слова, встретившихся в сочинениях Пушкина, с указанием произведений и страниц.

Наряду с этим выдающийся русский лингвист Б. А. Ларин выдвинул альтернативную идею т. н. стилистического словаря языка автора. Главной задачей Ларин считал разработку значений и употреблений слова, так как в преобразовании и усложнении семантики языковых единиц видел проявление сущности художественной речи, «стиля языка» писателя. В результате этого в СПбГУ был создан «Словарь автобиографической трилогии М. Горького» [11], являющийся началом полного словаря М. Горького – полного 1) по словнику; 2) по разработке значений и употреблений слов; 3) по цитации; 4) по грамматической и стилистической квалификации.

В настоящее время растет количество писательских частотных словарей [19–23], на фоне которых особняком стоит «Словарь языка Достоевского» [16], использующий методы частотного анализа для выделения так называемых идеоглосс, т. е. лексических единиц, являющихся повторяющимися ключевыми словами в текстах разных жанров (в словаре выделяются художественная проза (с разбивкой на отдельные произведения); публицистика; личные письма; деловые письма и документы) и выражающих основные для творчества писателя понятия, т. о., воспроизводя авторское видение мира.

Среди множества идей, питающих развитие русской лексикографии при создании словарей самых различных типов, безусловного упоминания заслуживают идеи академика Ю. Д. Апресяна. Стоит отметить, что в 1960-х – 1970-х гг. XX века Апресян активно сотрудничает с создателями теории «Смысл ↔ Текст» И. А. Мельчуком и А. К. Жолковским. Велась работа по составлению одного из главных компонентов теории – «Толково-комбинаторного словаря», призванного стать словарём нового типа, отражающим прежде всего нетривиальную сочетаемость лексем. Семантика слов в этом словаре описывается в виде развёрнутых формализованных толкований, использующих ограниченный набор единиц; семантически более сложные элементы толкуются через более простые, пока не доходит до использования неразложимых далее элементов – так называемых «семантических примитивов» [7]. Однако в настоящее время идеи Мельчука не разрабатываются в чистом виде при составлении словарей русского языка.

В 1979 г. под руководством Апресяна создаётся «Англо-русский синонимический словарь» [1]. Словарь содержит около 350 синонимических рядов английского языка. В каждой словарной статье дается толкование общего значения ряда на русском языке и его перевод, подробная характеристика сходств и различий между синонимами, анализ условий, в которых синонимы способны заменять друг друга, а также описание структуры синонимического ряда. Синонимические ряды иллюстрированы цитатами из классической и современной литературы на английском языке. Важное отличие данного словаря от обычных синонимических словарей состоит в том, что в нем описываются не только семантические и стилистические свойства синонимов, но также их конструктивные и сочетаемостные особенности, причем каждый из этих аспектов синонимического ряда описывается в особой зоне словарной статьи. Авторы стремились фиксировать не только все различия, но и все сходства синонимов в области стиля, значений, грамматических конструкций и лексико-семантической сочетаемости.

«Англо-русский синонимический словарь» послужил прообразом для составленного на основе машинного корпуса текстов «Нового объяснительного словаря синонимов русского языка» [8]. Во втором издании Словаря публикуются 354 синонимических ряда, представляющих основные разряды антропоцентрической лексики русского языка и – эпизодически – некоторые другие пласты лексики.

В основу создаваемого словаря положены три принципа лингвистического описания: 1) активность (систематизация средств выражения определённого смысла); 2) интегральность (максимально полный и согласованный учёт всех типов лингвистической информации, заключённой в слове); 3) системность (отношения между лексемами на основе тех или иных общих свойств). Новый объяснительный словарь синонимов – это словарь активного типа, реализующий принципы системной лексикографии и ориентированный на отражение языковой, или «наивной», картины мира. В Словаре последовательно отражаются семантические, референциальные, прагматические, коннотативные, коммуникативные, синтаксические, сочетаемостные, морфологические и просодические сходства и различия между синонимами, а также условия нейтрализации различий. Каждому подобному аспекту посвящена отдельная зона словарной статьи. Для выделения зон в тексте словаря разработан специальный метаязык. Условия употребления синонимов показываются на обширном материале цитат и речений. Все словарные статьи содержат также и обширные справочные зоны (до 10), в которых перечисляются фразеологические синонимы, аналоги, точные и неточные конверсивы, конверсивы к аналогам, точные и неточные антонимы и дериваты (включая семантические) к элементам данного синонимического ряда. В некоторых случаях указываются специальные лингвистические работы, посвященные одной или нескольким лексемам, входящим в данный ряд. Каждая словарная статья по содержащейся в ней разнообразной информации, по объёму (несколько страниц) представляет собой отдельное научное исследование.

Еще одним примером нетрадиционного лексикографического подхода является «Ассоциативный словарь русского языка», существующий также и в компьютерной версии в виде базы данных [5]. В первом томе – от стимула к реакции – содержится около 7 тыс. стимулов, а во втором – от реакции к стимулу – более 100 тыс. реакций. Общий массив материала – более миллиона словоупотреблений. Словарь строился по результатам массового эксперимента с носителями русского языка (студентов от 17 до 25 лет).

Как пишут авторы, «Ассоциативный словарь русского языка» не имеет аналогов в отечественной лексикографии, отражает живое словоупотребление, стихийный литературно-разговорный язык и в конечном итоге – речемыслительный портрет «усреднённого» носителя русского языка, его взгляд на мир, передающий особенности национального менталитета. В словарной статье прямого ассоциативного словаря после заголовочного слова-стимула приводятся слова-ассоциаты, расположенные по мере убывания их частоты, которая указывается в скобках после ассоциатов. В конце статьи приводятся цифры: первая – общее число реакций, вторая – число разных реакций, третья – число отказов испытуемых и четвёртая – число единичных реакций. Таким образом, словарная статья, наряду с типовыми ассоциативными отношениями, дает информацию о полисемии и сочетаемостных свойствах слова, об устойчивости тех или иных сочетаний и т. д.

Разумеется, данный обзор не может быть исчерпывающим. За его пределами остаются, например, исторические словари (хотя полного исторического словаря русского языка, такого как OED, не существует, словари отдельных периодов успешно создавались и продолжают создаваться); фразеологические, идеографические, терминологические, учебные и прочие виды словарей. Мы видим, что на протяжении своей истории русская лексикография накопила колоссальный опыт создания словарей самых различных типов, выработала систему многоаспектного описания и анализа слова. Каковы же, на наш взгляд, перспективы лексикографической деятельности в XXI веке? Лексикографические исследования последних лет, такие как новое издание БАС, словари под редакцией Г. Н. Скляревской или Ю. Д. Апресяна, показывают, что:

1) Русский язык должен рассматриваться в неразрывном единстве от Пушкина до современности.

2) Главным направлением лексикографии может и должно стать отражение не столько лексических, сколько глубинных семантических изменений и процессов в языке, будь то анализ современных лексических сдвигов, языка произведений автора, диалектов или терминосистем.

3 Национальные корпуса и корпуса отдельных словарей, рассматриваемые совместно с имеющимися и создающимися традиционными картотеками, будут играть все большую роль в процессе создания словарей различных типов; как уже отмечалось выше, академическая лексикография должна стать лексикографией системы корпусов.

4) При этом роль корпусных методов, позволяющих не только быстрее и отчётливее зафиксировать новые слова, значения и словосочетания, но и глубже проникнуть в природу и характер коллокаций, будет увеличиваться и в отраслевых лексикографиях, например – в писательской, в частности, при анализе стилеобразующих факторов, что ценно не только само по себе, но и в качестве источника для академических словарей.

Список литературы

1. Апресян Ю. Д., Ботякова В. В., Латышева Т. Э., Мосягина М. А., Полик И. В., Ракитина В. И., Розенман А. И., Сретенская Е. Е. Англо-русский синонимический словарь. – М.: Русский язык, 1979. – 544 c.

2. Большой академический «Словарь современного русского литературного языка». В 17 т. – М.: Издательство АН СССР, 1948–1965.

3. Герд А. С. Академическая лексикография как система корпусов // Труды международной научной конференции «Корпусная лингвистика – 2013». СПб.: СПбГУ, 2013. – С. 247–248.

4. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. – М., 1863–1866.

5. Караулов Ю. Н., Черкасова Г. А., Уфимцева Н. В., Сорокин Ю. А., Тарасов Е. Ф. Русский ассоциативный словарь. В 2 т. – М.: АСТ-Астрель, 2002.

6. Ляшевская О. Н., Шаров С. А. Частотный словарь современного русского языка (на материалах Национального корпуса русского языка). – М.: Азбуковник, 2009. – 1112 c.

7. Мельчук И. А., Жолковский А. К., Апресян Ю. Д. Толково-комбинаторный словарь современного русского языка. Опыты семантико-синтаксического описания русской лексики. – Вена: Wiener Slawistischer Almanach, 1984. – 992 с.

8. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Под рук. Ю. Д. Апресяна. Москва; Вена: Языки славянской культуры; Венский славистический альманах, 2004. – 1488 с.

9. Ожегов С. И. Словарь русского языка – М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1949. – 968 с.

10. Поликарпов-Орлов Ф. П. Треязычный лексикон. – М., 1704.

11. Словарь автобиографической трилогии М. Горького с приложением Словаря имён собственных. Вып. 1–6. – Л.: ЛГУ, 1974–1990.

12. Словарь Академии Российской. В 6 т. – СПб: Императорская Академия Наук, 1789–1794.

13. Словарь русского языка: В 4 т. Под ред. А. П. Евгеньевой. 2-е изд. – М: Русский язык, 1981–1984.

14. Словарь церковно-славянского и русскаго языка. В 4 т. – СПб.: Императорская Академия наук, 1847.

15. Словарь языка Достоевского. Лексический строй идиолекта // Под. ред. Ю. Н. Караулова. – М.: Азбуковник, 2001. – 566 с.

16. Словарь языка Пушкина // Под. ред. В. В. Виноградова. В 4 т. – М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1956–1961.

17. Толковый словарь русского языка конца XX века. Языковые изменения // Под. ред. Г. Н. Скляревской. – СПб.: Фолио-Пресс, 1998. – 700 с.

18. Толковый словарь русского языка: В 4 т. // Под ред. Д. Н. Ушакова. – М.: Государственный научный институт «Советская энциклопедия»; ОГИЗ; Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1935–1940.

19. Частотный словарь рассказов Л. Н. Андреева // Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. – СПб: СПбГУ, 2003. – 396 с.

20. Частотный словарь рассказов И. А. Бунина // Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. — СПб: СПбГУ, 2011. – 296 с.

21. Частотный словарь рассказов А. И. Куприна // Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. – СПб: СПбГУ, 2006. – 551 с.

22. Частотный словарь рассказов А. П. Чехова // Авт.-сост. А. О. Гребенников; под ред. Г. Я. Мартыненко. – СПб: СПбГУ, 1999. – 172 с.

23. Частотный словарь языка М. Ю. Лермонтова // «Лермонтовская энциклопедия». – М.: Советская энциклопедия,1981. – С. 717–774.

24. Шаров С. А. Частотный словарь русского языка. // Сайт «Российский НИИ искусственного интеллекта» – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: www.artint.ru/projects/frqlist.asp (дата обращения 28.02.2017).

References

1. Apresyan Yu. D., Botyakova V. V., Latysheva T. E., Mosyagina M. A., Polik I. V., Rakitina V. I., Rozenman A. I., Sretenskaya E. E English-Russian Dictionary of Synonyms [Anglo-russkiy sinonimicheskiy slovar]. Moscow, Russkiy yazyk, 1979, 544 p.

2. Great Academic “Dictionary of the Modern Literary Russian Language” [Bolshoy akademicheskiy “Slovar sovremennogo russkogo literaturnogo yazyka”]. In 17 vol. Moscow, Izdatelstvo AN SSSR, 1948–1965.

3. Gerd A. S. Academic Lexicography as a System of Corpora [Akademicheskaya leksikografiya kak sistema korpusov]. Mezhdunarodnaya nauchnaya konferentsiya “Korpusnaya lingvistika – 2013” (Proceedings of the International Conference “Corpus Linguistics – 2013”). Saint Petersburg, 2013, pp. 247–248.

4. Dal V.I. Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka]. In 4 vol. Moscow, 1863–1866.

5. Karaulov Y. N, Cherkasov G. A., Ufimceva N. V., Sorokin Y. A., Tarasov E. F. Russian Associative Dictionary [Russkiy assotsiativnyy slovar]. In 2 vol. Moscow, AST-Astrel, 2002.

6. Lyashevskaya O. N., Sharov S. A. Frequency Dictionary of Contemporary Russian based on the RNC Data [Chastotnyy slovar sovremennogo russkogo yazyka (na materialakh Natsionalnogo korpusa russkogo yazyka)]. Moscow, Azbukovnik, 2009, 1112 p.

7. Melchuk I. A., Zholkovsky A. K., Apresyan Y. D Explanatory Combinatorial Dictionary of Modern Russian. Semantico-syntactic Studies of Russian Vocabulary [Tolkovo-kombinatornyy slovar sovremennogo russkogo yazyka. Opyty semantiko-sintaksicheskogo opisaniya russkoy leksiki]. Wien, Wiener Slawistischer Almanach, 1984, 992 p.

8. Apresyan Y. D. (Ed.) New Explanatory Dictionary of Russian Synonyms [Novyy obyasnitelnyy slovar sinonimov russkogo yazyka]. Moscow, Wien, Yazyki slavyanskoy kultury, Venskiy slavisticheskiy almanakh, 2004, 1488 p.

9. Ozhegov S. I. Dictionary of the Russian Language. [Slovar russkogo yazyka] Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo inostrannykh i natsionalnykh slovarey, 1949, 968 p.

10. Polikarpov-Orlov F. P. Trilingual Lexicon [Treyazychnyy leksikon]. Moscow, 1704.

11. Dictionary of the Autobiography Trilogy by Maxim Gorky with Dictionary of Proper Names. [Slovar avtobiograficheskoy trilogii M. Gorkogo s prilozheniem Slovarya imen sobstvennykh]. Issue 1–6. Leningrad, Izdatelstvo LGU, 1974–1990.

12. Dictionary of the RussianAcademy [Slovar Akademii Rossiyskoy]. In 6 vol. Saint Petersburg, Imperatorskaya Akademiya Nauk, 1789–1794.

13. Evgeneva A. P. (Ed.) Dictionary of the Russian Language [Slovar russkogo yazyka]. In 4 vol. Moscow, Russkiy yazyk, 1981–1984.

14. Dictionary of the Church Slavonic and Russian Language [Slovar tserkovno-slavyanskogo i russkago yazyka]. In 4 vol. Saint Petersburg, Imperatorskaya Akademiya nauk, 1847.

15. Karaulov Y. N. (Ed.) Dictionary of Dostoevsky’s Language. Lexical Structure of Idiolect [Slovar yazyka Dostoevskogo. Leksicheskiy stroy idiolekta]. Moscow, Azbukovnik, 2001, 566 p.

16. Vinogradov V. V. (Ed.) Dictionary of Pushkin’s language [Slovar yazyka Pushkina]. In 4 vol. Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo inostrannykh i natsionalnykh slovarey, 1956–1961.

17. Sklyarevskaya G. N. (Ed.) Explanatory Dictionary of the Russian Language of the End of XX Century. Language Changes. [Tolkovyy slovar russkogo yazyka kontsa XX veka. Yazykovye izmeneniya]. Saint Petersburg, Folio-Press, 1998, 700 p.

18. Ushakov D. N. (Ed.) Explanatory Dictionary of the Russian Language [Tolkovyy slovar russkogo yazyka]. In 4 vol. Moscow, Gosudarsvennyy institut “Sovetskaya entsiklopediya”; OGIZ; Gosudarstvennoe izdatelstvo inostrannykh i natsionalnykh slovarey, 1935–1940.

19. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Ed.) Frequency Dictionary of the Short Stories by I. A. Kuprin [Chastotnyy slovar rasskazov A. I. Kuprina]. Saint Petersburg, Izdatelstvo Sankt Peterburgskogo universiteta, 2006, 551 p.

20. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Ed.) Frequency Dictionary of the Short Stories by А. Р. Chekhov [Chastotnyy slovar rasskazov A. P. Chekhova]. Saint Petersburg, Izdatelstvo Sankt Peterburgskogo universiteta, 1999, 172 p.

21. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Ed.) Frequency Dictionary of the Short Stories by L. N. Andreev [Chastotnyy slovar rasskazov L. N. Andreeva]. Saint Petersburg, Izdatelstvo Sankt Peterburgskogo universiteta, 2003, 396 p.

22. Grebennikov A. O., Martynenko G. Ya. (Ed.) Frequency Dictionary of the Short Stories by I. A. Bunin [Chastotnyy slovar rasskazov A. I. Bunina]. Saint Petersburg, Izdatelstvo Sankt Peterburgskogo universiteta, 2011, 296 p.

23. Frequency Dictionary of Lermontov’s Language [Chastotnyy slovar yazyka M. Yu. Lermontova]. Lermontovskaya entsiklopediya (Lermontov’s Encyclopedia). Moscow, Sovetskaya Entsiklopediya, 1981, pp. 717–774.

24. Sharov S. A. Frequency Dictionary of the Russian Language. [Chastotnyy slovar russkogo yazyka]. Available at: www.artint.ru/projects/frqlist.asp (accessed 27 February 2017).

 
Ссылка на статью:
Гребенников А. О. Русская лексикография: история и перспективы // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 1. – С. 107–120. URL: http://fikio.ru/?p=2382.

 
© А. О. Гребенников, 2017