Monthly Archives: сентября 2024

Анализ основных концепций фундаментальности информации в современной философии

УДК 111.1

Коломийцев Сергей Юрьевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, доцент, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: kolomiytsev@yandex.ru

SPIN: 1039-4640

Researcher ID: G-7271-2017

ORCID: 0000-0002-1177-7873

Scopus ID: 56433424300

Лосев Виктор Константинович – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, доцент, кандидат технических наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: v.losev@guap.ru

SPIN: 7754-2250

Мичурин Сергей Владимирович – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, директор Института непрерывного и дистанционного образования, доктор технических наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: michurinsv@yandex.ru

SPIN: 4482-1497

Авторское резюме

Состояние вопроса: В науке и философии XX века в связи с развитием квантовой физики и теории информации возникло разное понимание сущности информации. Если до XX века многообразие наблюдаемых явлений укладывалось в дихотомию «материальное – идеальное», то революционные изменения в науке XX века привели к возникновению теорий о несводимости информации к данным субстанциям.

Методы исследования: В данной статье исследуются и сравниваются основополагающие работы крупнейших учёных, занимавшихся осмыслением понятия «информация», – Норберта Винера, Уильяма Эшби, Джона Уилера, Дэвида Бома, Вернера Гитта и других. Рассмотрены известные высказывания крупных учёных об информации, а также даны их интерпретации.

Область применения результатов: Результаты исследования могут быть использованы как в науке для развития теории информации, так и в философии для осмысления процессов, происходящих в современной науке, а также для разработки традиционных философских вопросов, касающихся онтологии и природы бытия.

Результаты исследования и выводы: В настоящее время существуют разные концепции информации, предлагающие понимать её и как нечто материальное, и как идеальное, и как нечто новое, несводимое ни к материальному, ни к идеальному. Однозначный ответ на вопрос о природе и фундаментальности информации в настоящее время невозможен. Однако в науке с конца XX века наблюдается рост концепций, утверждающих, что информация является новой субстанцией, и они обосновываются как с философской, так и с научной позиций. Окончательный ответ на данный вопрос, возможно, будет дан в результате проведения новых научных экспериментов, а также уточнения некоторых философских понятий.

Ключевые слова: информация; активная информация; всё из бита; всё из кубита; бит; кодирование; теория волны-пилота; реальность; субстанция; материальное; идеальное; материя; энергия; первоначало.

Analysis of the Main Concepts of Information Fundamentality in Modern Philosophy

Kolomiytsev Sergey Yurevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Associate Professor, PhD (Philosophy), Saint Petersburg, Russia.

Email: kolomiytsev@yandex.ru

Losev Viktor Konstantinovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, associate professor, PhD (Engineering), Saint Petersburg, Russia.

Email: v.losev@guap.ru

Michurin Sergey Vladimirovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Director of the Institute of Continuing and Distance Education, Doctor of Science, Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: michurinsv@yandex.ru

Abstract

Background. In science and philosophy of the XX century in connection with the development of quantum physics and information theory, different understanding of the essence of information emerged. If before the XX century the variety of observed phenomena fit into the dichotomy of material – ideal, revolutionary changes in science of the XX century led to the emergence of theories asserting irreducibility of information to these substances.

Research methods. This article studies and compares the fundamental works of the great scholars who were engaged in understanding the concept of “information” – Norbert Wiener, William Ross Ashby, John Archibald Wheeler, David Bohm, Werner Gitt and others. Famous statements of these scientists about information are considered and their interpretations are given.

Research implications. The results of the study can be used both in science for the development of information theory, and in philosophy to comprehend the processes occurring in modern science, as well as for the development of traditional philosophical issues concerning ontology and the nature of being.

Results and Conclusion. At present, there are different concepts of information, proposing to understand it as either material or ideal, and as something new, irreducible to neither material nor ideal. It is currently impossible to give an unambiguous answer to the question about the nature and fundamentality of information. However, concepts claiming that information is a new substance have been developed from both philosophical and scientific positions since the end of the XX century. The final answer to this question will probably be given as a result of new scientific experiments, as well as clarification of some philosophical concepts.

Keywords: information; active information; it from bit; it from qubit; bit; coding; pilot wave theory; reality; substance; material; ideal; matter; energy; primordial.

В философии XVII века актуализировался вопрос о существовании и первичности субстанций. Так, Рене Декарт выделял две субстанции – мыслящую и телесную. Джон Локк также поддерживал существование двух субстанций, однако, в отличие от Декарта, признавал их непознаваемость. Томас Гоббс отвергал существование мыслящей субстанции, признавал существование единственной материальной субстанции, а природа понималась им как совокупность исключительно протяжённых тел. Согласно Бенедикту Спинозе, существует также только одна субстанция, являющаяся в одно и то же время и божественной, и природной, а протяжение и мышление – это её атрибуты, доступные человеческому пониманию. Готфрид Вильгельм Лейбниц же признавал существование бесконечного количества духовных субстанций, названных им монадами.

В связи с обозначенной дискуссией данным философом были введены термины «идеализм» и «материализм». Согласно Лейбницу, материалисты утверждают, что всякая субстанция является материальной, то есть состоит из протяжённой массы, а даже если существует что-то нематериальное, то оно всё равно должно управляться материальным. Идеалистами же Лейбниц назвал тех, кто утверждал, что причина изменений в материальном мире заключается в существовании высшего разума [7, с. 73, 508; 2, с. 28]. Данные понятия стали одними из важнейших в философии и в дальнейшем подвергались уточнению. Так, в современной философии под материализмом понимается признание существования мира вне и независимо от сознания познающего субъекта и объяснение этого мира из самого себя, не прибегая к гипотезе о предшествующем ему и порождающем его мировом духе [7, с. 507]. Другими словами, материалисты считают, что первична материя, что она порождает сознание в процессе своего изменения и развития [9, с. 10]. Под идеализмом же понимается либо отождествление мира в целом с содержанием сознания познающего субъекта (субъективный идеализм), либо утверждение существования идеального, духовного начала вне и независимо от человеческого сознания (объективный идеализм), а внешний мир – проявлением духовного [7, с. 73]. Другими словами, идеалисты считают первичным началом бытия сознание (дух, мышление и т. п.), а материю, природу – вторичным, производным от духа [9, с. 11]. Исходя из вышесказанного, вопрос можно поставить так: духовное или материальное начало лежит в основе мира и является причиной происходящих процессов и наблюдаемых явлений? Данный вопрос активно рассматривался практически всеми крупнейшими философами XVII–XIX века, так что Фридрих Энгельс в конце XIX века вполне логично назвал вопрос о первичности материи или духа по отношению друг к другу, об отношении мышления к бытию великим основным вопросом всей философии [14, с. 16]. Таким образом, в философии того времени закрепилось представление о существовании двух субстанций, и, например, В. И. Ленин обосновывал, что третьей реальности, кроме материи и сознания, быть не может [5, с. 160], и среди философов вёлся лишь спор об их первичности по отношению друг к другу.

Однако развитие науки и техники в начале XX века внесло изменения в такие представления. Новые открытия в области физики, появление квантовой теории привели к мыслям о сближении материального и идеального, единичного и общего. Ряд физиков посчитал невозможным рассматривать материю как объективную реальность, некоторые мыслители стали пытаться объяснять научные теории с точки зрения субъективного идеализма и т. д. [11, с. 16]. А развитие теории информации привело к появлению нового взгляда на природу и сущность информации, что возобновило спор о субстанциях – их количестве и взаимоотношении.

Формирование и развитие теории информации связано с рядом работ. В 1928 году Ральф Хартли предложил формулу для вычисления количества информации в сообщении длиной K символов и алфавита, состоящего из N символов: I=K∙log₂N. В 1948 году Клод Шеннон опубликовал статью «Математическая теория связи», в которой ввёл понятие «бит» – минимальное количество информации [21, p. 379]. Также Шеннон распространил формулу Хартли на неравновероятные события: I=−∑p_i∙log₂p_i, где p_i – вероятность i-ого события. Шеннон, таким образом, показал, что информацию можно измерить, а также предложил математический аппарат для изучения передачи информации. Согласно Шеннону (в соответствии с теорией Хартли), информация – это мера сокращения неопределённости (энтропии). Например, сообщение «сейчас лето» несёт меньше информации, чем сообщение «сейчас 30 августа», потому что первое сообщение сокращает неопределённость в 4 раза (возможен только один из четырёх сезонов), а второе – в 365 раз. Событие, вероятность которого равна 100 %, которое не уменьшает неопределённость и является, по сути, тавтологией, не несёт никакой информации. Приведённая работа Шеннона значительно повлияла на дальнейшее развитие теории информации, хотя главным недостатком данного подхода считается то, что он не учитывает смысл и ценность сообщений, описывая информацию только со статистической, синтаксической точки зрения.

Норберт Винер в книге «Кибернетика» (1948) начал активное применение понятия «информации» в кибернетике, предложив изучение сложных машин и живых организмов с точки зрения работы, обработки и передачи информации. С разнообразием и энтропией тесно связывал понятие информации и Уильям Росс Эшби, сформулировавший в 1956 году закон необходимого разнообразия, согласно которому разнообразие исходов одного участника, если оно минимально, может быть ещё более уменьшено лишь за счёт соответствующего увеличения разнообразия, которым располагает другой участник; говоря более образно, разнообразие, создаваемое одним участником, может уменьшить разнообразие, создаваемое другим участником [15, с. 294]. То есть управляющее и управляемое воздействия в системе для максимальной эффективности должны быть согласованы с информационной точки зрения.

В связи с данными и некоторыми другими открытиями возникла необходимость специального осмысления информации. Здесь мнения исследователей разделились. Наиболее распространённой стала точка зрения, согласно которой информация является свойством материи, неразрывно с ней связана, идеальна и не может существовать без своего материального носителя, то есть существует опосредованно [6, с. 82; 3; 4].

Например, В. М. Хургин, приводя также доводы других исследователей, относит информацию к категории идеального, поскольку она неосязаема, для неё не страшен физический износ, она может неограниченно тиражироваться, ею можно делиться с другими пользователями без потери для себя [13, с. 6]. Автор пишет: «Информация связана с материальным носителем, а её передача – с затратами энергии. Однако одну и ту же информацию можно хранить в различном виде (на бумаге, в виде фотонегатива, на машиночитаемом носителе) и передавать с различными энергетическими затратами (по почте, с курьером, по каналам связи), причём последствия, в том числе и материальные, переданной информации совершенно не зависят от физических затрат на её передачу. Именно поэтому информационные процессы не сводятся только к физическим, и информация наряду с материей и энергией является одной из фундаментальных сущностей окружающего нас мира» [13, с. 7].

Противоположной точки зрения придерживается С. В. Орлов. Он обращает внимание на то, что если бы информация являлась нематериальным явлением, то на носителях информации должны были бы происходить духовные и психические процессы, а информация является новым видом материи [8, с. 84].

Таким образом, видно, что однозначного ответа на вопрос о сущности информации в данный момент времени в философии нет. Следует обратить внимание на то, что, в основном, аргументация об отнесении информации к материальному или духовного происходит методом от противного, то есть в своём большинстве авторы доказывают не то, что информация является материальной или идеальной, а то, что она не является материальной или идеальной. В связи с этим далее мы рассмотрим третий подход к информации, согласно которому она является фундаментальным понятием, новым видом субстанции, не сводимым ни к материи, ни к духу.

Основатель кибернетики Норберт Винер (1894–1964) в уже упоминаемой нами работе «Кибернетика» в 1948 году, рассматривая принципы работы вычислительных машин и сравнивая принципы их работы с человеческим мозгом, написал ставшую известной фразу: «Механический мозг не выделяет мысль, “как печень выделяет желчь”, что утверждали прежние материалисты, и не выделяет её в виде энергии, подобно мышцам. Информация есть информация, а не материя и не энергия. Тот материализм, который не признает этого, не может быть жизнеспособным в настоящее время» [1, с. 201]. Винер не развивал данную идею далее в своих работах, но этой фразой он подчеркнул нематериальный характер информации, представив её как отдельную категорию, которая играет значимую роль как в живых организмах, так и в машинах. С другой стороны, с учётом открытий физики XX века, в частности, связывающих материю и энергию, данное выражение скорее следует интерпретировать не как утверждение о том, что информация является новой, особой субстанцией, а что информация нематериальна. С точки зрения современной физики, материю и энергию неверно понимать как две противоположности, энергия – это то, чем могут обладать материальные частицы.

Похожая ситуация произошла с известной фразой английского биолога и специалиста в области кибернетики Уильяма Эшби. В своей книге «Введение в кибернетику» (1956) он написал: «Всякая попытка трактовать информацию как вещь, которая может содержаться в другой вещи, обычно ведёт к трудным “проблемам”, которые никогда не должны были возникать» [15, с. 216]. Данной фразой Эшби совершенно не утверждал, что информация не является свойством материи, такое понимание является вырванным из контекста. Приведённая фраза употреблена в контексте понимания информации как разнообразия, и её смысл заключается в том, что информация всегда присуща не одной единственной вещи, а множеству объектов, обладающему определённым разнообразием. По этой причине можно предположить, что Эшби не утверждал, что информация является фундаментальным понятием, как может показаться на первый взгляд, а информация является свойством множеств вещей, то есть вторичным понятием. Также необходимо обратить внимание, что у Эшби, как и у Винера, понимание информации было в большей степени техническим и инженерным, нежели философским.

Далее рассмотрим развитие понимания информации в философии и физике конца XX – начала XXI века. Большую известность получили идеи крупного американского физика Джона Арчибальда Уилера (1911–2008), популяризатора терминов «чёрная дыра» и «кротовая нора», учителя будущих нобелевских лауреатов по физике Ричарда Фейнмана и Кипа Торна, а также многих других известных учёных. На его концепцию значительное влияние оказали открытия в области квантовой физики, а его интерпретация является развитием копенгагенской интерпретации с акцентом на эффекте наблюдателя. В 1989 году он написал статью «Информация, физика, кванты: поиск связей», в которой предложил концепцию «всё из бита» (it from bit). Уилер утверждал, что фундаментальной основой реальности является информация, возникающая в результате бинарных ответов (да или нет), фиксирующихся с помощью приборов, а окружающие нас материальные объекты вторичны по отношению к их информационно-теоретической сущности. По Уилеру, каждая частица, каждое поле и даже пространственно-временной континуум возникают из получаемых при помощи аппаратуры ответов в виде битов. Например, мы можем утверждать существование фотона только тогда, когда он был зафиксирован датчиком: если фотодетектор сработал и выдал нам ответ «да», то это значит, что фотон присутствовал в данный момент времени, если фотодетектор дал ответ «нет», то это говорит нам об отсутствии фотона в тот же момент времени. Любые утверждения о существовании фотона до или после процесса измерения безосновательны по причине известных в квантовой физике принципов неопределённости, суперпозиции и др. Другими примерами, демонстрирующими первичность информации в её битовом представлении, по Уилеру, являются определение напряжённости магнитного поля и кривизны пространства-времени по смещению интерференционных полос на экране (статистически выражающим результаты регистрации частиц в терминах «да» – «нет») в двухщелевом эксперименте по наблюдению эффекта Ааронова – Бома, а также измерение энтропии чёрной дыры (то есть получение информации о ней) по площади её поверхности, разбитой на мельчайшие «пиксели», соответствующие планковским площадям, в соответствии с открытиями Бекенштейна и Хокинга [22, pp. 310–312]. Уилер обращал внимание на то, что все перечисленные примеры выражены на языке информации. На фундаментальном уровне ни время, ни пространство не существуют, они возникают как результат информационных процессов и взаимодействий. Если мы углубляемся в основы природы, то мы не можем утверждать о существовании какого-либо объекта без заданного вопроса и полученного ответа, выражаемого в битах. Отсюда получается, что наблюдатель (то есть любой прибор, при помощи которого осуществляется познавательная деятельность) даёт начало информации, а информация даёт начало физике.

Данный подход является оригинальным и обоснованным с точки зрения квантовой физики. Информация, понимаемая таким образом, в концепции Уилера действительно представляется как фундаментальная основа. Но вопрос границ такого понимания информации требует, на наш взгляд, дальнейшего изучения.

Развитием идей Уилера стала концепция, предложенная рядом современных физиков в начале XXI века, которую они назвали «всё из кубита» (it from qubit). Кубит – это аналог бита, используемый в квантовых вычислениях. Если обычный бит может обладать только двумя состояниями (0 или 1), то кубит (квантовый бит) может также находиться в суперпозиции данных состояний, а несколько кубитов могут быть квантово запутанными друг с другом, в результате чего изменение состояния одного кубита приведёт к мгновенному изменению состояния другого. Сторонники данной концепции пытаются доказать точку зрения, согласно которой вся пространственно-временная структура Вселенной возникла из запутанной квантовой информации: до возникновения пространства существовали только абстрактные точки; благодаря энтропии запутывания и квантовой коррекции ошибок, начал возникать рисунок, в котором при перемещении от одной частицы к другой начала возникать геометрическая структура, что и привело к возникновению ощущения пространства. Учёные считают, что благодаря такому подходу удастся объединить квантовую механику и теорию относительности. Данная теория выдвигает ряд предсказаний, которые могут экспериментально подтвердить или опровергнуть её, благодаря чему теория может считаться научной [19]. На текущий же момент данная концепция является больше научно-философской гипотезой.

Также необходимо рассмотреть концепцию активной информации, предложенную крупным физиком XX века Дэвидом Бомом (1917–1992), которую он изложил в книге «Неделимая Вселенная: онтологическая интерпретация квантовой теории» (1993), написанной в соавторстве со своим коллегой – британским физиком Бейзилом Хайли (род. 1935) [16]. В данной работе авторы, развивая интерпретацию квантовой физики, основанную на существовании скрытых параметров, и теорию волны-пилота де Бройля, пытаются объяснить реальную природу квантовых процессов и, в частности, то, как одно состояние частицы возникает из множества возможных. Согласно их концепции, вместе с квантовой частицей также распространяется информация, которая является не пассивной (описательной) и субъективной (зависящей от наблюдателя), а активной, то есть влияющей на поведение частицы. Бом и Хайли предполагают, что квантовый потенциал содержит информацию обо всей системе и управляет движением частиц. Такая активная информация нелокальна и пронизывает всю Вселенную. Как они поясняли, данная информация подобна сигналу ведущего корабль радара, который попадает в компьютер и тем самым автоматически управляет его движением. Учёные сравнивают свою концепцию активной информации с учением Аристотеля о материи и форме как двух началах бытия: активная информация придаёт форму элементам. Также учёные противопоставляют активную информацию шенноновской: если Шеннон понимал информацию структурно (синтаксически), то понимание информации Бомом и Хайли является, по сути, семантическим [20].

Описанный подход не в полной мере представляет информацию как фундаментальную сущность, но может быть развит до этого уровня. Так, например, британский физик Френсис Давид Пит (1938–2017) на основе описанных идей сделал вывод, что подобно тому, как ньютоновская физика занималась изучением движения материи под действием механических сил, как физика XIX века изучала движение материи под действием энергии, так современная физика переходит к пониманию того, что информация является именно тем, что придаёт форму энергии [17], таким образом обретая фундаментальный статус.

Теория активной информации является в значительной степени умозрительной и метафизической: природа информационной волны непонятна, а теория волны-пилота также не является экспериментально подтверждённой и, более того, не поддерживается большинством современных учёных.

Вернер Гитт (род. 1937), немецкий инженер, бывший заведующий кафедрой информационных технологий Федерального физико-технического института, в своей книге «В начале была информация» (1994) утверждает, что информация является фундаментальной сущностью, подтверждая это рядом собственных теорем. В первую очередь, Гитт обращает внимание на то, что любые информационные системы должны быть закодированы, и эти коды являются результатом договорённостей. Далее учёный формулирует теоремы, в которых пытается доказать, что в первую очередь информация является нематериальной, поскольку не может быть сведена к материальным или физическим процессам и не может быть объяснена только законами физики или химическими реакциями. Во-вторых, он показывает, что, подобно тому, как для материи справедлив принцип эквивалентности энергии и массы, так и информация возникает в результате намерения или волевого акта. В-третьих, он утверждает, что информация является нематериальной основой всех технологических систем и всех произведений искусства. Более того, жизнь не может существовать без информации, поскольку биологические системы функционируют на основе закодированных инструкций (например, ДНК) [18, pp. 47–49].

В работе Гитта приведено большое количество доводов в пользу нематериальности информации, но отсутствуют доводы в пользу её неидеальности. Таким образом, становится не совсем понятно, почему информация является новым фундаментальным понятием, если она в концепции Гитта сближается с понятием идеального. Например, учёный обращает внимание на то, что информация требует интеллекта, следовательно, она должна быть создана разумным источником [18, pp. 72–73]. Таким образом, несмотря на название книги и частое упоминание информации как фундаментального понятия, данную концепцию правильнее было бы отнести к сугубо идеалистической.

Доктор биологических наук, профессор Г. Н. Сидоров и кандидат философских наук, доцент О. Б. Шустова предлагают в основном философском вопросе, сформулированном Энгельсом, заменить понятие «сознание» на понятие «информация». Благодаря этому понятие «информация» в их концепции приобретает фундаментальность и субстанциональность. Так, рассматривая процесс возникновения Вселенной, авторы ставят вопрос о том, что же было в начале её возникновения: материя или информация, которая выстроила первичную материю? С их точки зрения, возникновение фундаментальных физических постоянных (скорость света в вакууме, гравитационная постоянная, постоянная Планка, элементарный заряд и другие), описывающих фундаментальные законы природы и свойства материи, является информационно обусловленным, то есть возникшие законы оказались как бы встроенными в рамки, определённые данными константами, благодаря чему стало возможным возникновение элементарных частиц и развитие Вселенной [10, с. 294–295]. С нашей точки зрения, такой подход является интересным и обоснованным, потому что в нём понятие информации как раз не сводится ни к материальному, ни к идеальному, становится именно первичным и объясняет возникновение фундаментальных законов мира. Такая интерпретация вполне соответствует заявленной теме.

Таким образом, мы видим, что концепции фундаментальности информации значительно отличаются друг от друга по своей сути. Условно их можно разделить на несколько групп. Часть концепций понимают информацию не как новую субстанцию, а как новую форму идеального в рамках объективного идеализма. В таких теориях информация становится как бы аналогом высшего разума, управляющего материей (Гитт). Другая часть концепций рассматривает информацию как нематериальную субстанцию, однако в них не утверждается её первичность по отношению к материи (Винер). Наконец, только в конце XX века начали появляться концепции, утверждающие первичность информации именно как фундаментального понятия, первичного по отношению к материи или духу (Уилер, Бом, Сидоров и Шустова). Некоторые из них являются метафизическими, некоторые же имеют серьёзную научную основу и могут быть со временем косвенно подтверждены или опровергнуты.

Сложность вопроса о первичности и фундаментальности информации связана также с неоднозначностью понимания идеального. Понимание идеального исключительно как способа «…бытия объекта, представленного в психическом мире и жизнедеятельности субъекта» [12, с. 198] является узким и неполным, потому что оно исключает объективный идеализм. Понимание идеального как противоположности материального является чересчур широким, потому что в него попадает всё, что не попадает в категорию материального, и третьего здесь не дано в принципе по определению и законам логики. Наконец, понимание идеального в духе, например, Платона или Гегеля как раз оставляет место для третьего, не попадающего под характеристики материального и идеального. Таким образом, для однозначного ответа на вопрос о том, является ли информация новой открытой субстанцией, необходимо, помимо философских исследований и обсуждений, определиться с пониманием указанных философских терминов, а также проведение ряда физических экспериментов. На данный же момент времени, на наш взгляд, понимание информации как новой субстанции является отчасти обоснованным, не противоречащим основным достижениям современной физики и философии, но требующим дальнейшего изучения и уточнения.

Список литературы

1. Винер Н. Кибернетика или управление и связь в животном и машине. – М.: Советское радио, 1968. – 328 с.

2. Выжлецов П. Г. Противопоставление материалистов идеалистам с точки зрения Г. Лейбница // Научная сессия ГУАП. Сборник докладов: в 3 ч. Ч. III. – СПб.: ГУАП, 2017. – С. 28–37.

3. Гуревич И. М., Урсул А. Д. Информация – всеобщее свойство материи: характеристики, оценки, ограничения, следствия. – М.: URSS, 2013. – 312 с.

4. Дубровский Д. И. Идеальное и информация // NovaInfo.Ru. – 2011. – № 6. – С. 70–74.

5. Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии. – М.: Политиздат, 1986. – 478 с.

6. Лисин А. И. К вопросу о природе (сущности) информации // Стратегические приоритеты. – 2015. – № 3 (7). – С. 67–82.

7. Новая философская энциклопедия: в 4 т. Т. II / ред. В. С. Степин, А. А. Гусейнов, Г. Ю. Семигин, А. П. Огурцов. – М.: Мысль, 2010. – 634 с.

8. Орлов С. В. Виртуальная реальность как новая форма материального бытия // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 2. – С. 82–87. URL: http://fikio.ru/?p=658 (дата обращения 30.06.2024).

9. Орлов С. В. История философии. – СПб.: Питер, 2009. – 192 с.

10. Сидоров Г. Н., Шустова О. Б. Информация в рамках основного вопроса философии // Вестник Омского государственного аграрного университета. – 2016. – № 1 (21). – С. 292–296.

11. Сонин А. С. Физический идеализм: драматический путь внедрения революционных идей физики начала XX века (на примере истории противостояния в советской физике). – М.: ЛЕНАНД, 2017. – 320 с.

12. Спиркин А. Г. Идеальное // Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. – М.: Республика, 2001. – С. 198–199.

13. Хургин В. М. Об определении понятия «информация» // Информационные ресурсы России. – 2007. – № 3 (97). – С. 6.

14. Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. – М.: Политиздат, 1968. – 71 с.

15. Эшби У. Р. Введение в кибернетику. – М.: Издательство иностранной литературы, 1959. – 432 с.

16. Bohm D., Hiley B. J. The Undivided Universe: An Ontological Interpretation of Quantum Theory. – London: Routledge, 1993. – 416 p.

17. David Peat F. Active Information, Meaning, and Form. URL: https://www.fdavidpeat.com/bibliography/essays/fzmean.htm (дата обращения 30.06.2024).

18. Gitt W. In the Beginning Was Information. – Bielefeld: Christliche Literatur-Verbreitung, 2000. – 256 p.

19. Nye L. It From Qubit: Spacetime Emergence from Quantum Entanglement. [preprint] – 2024. – 80 p. DOI:10.13140/RG.2.2.34002.16325.

20. Seager W. The Philosophical and Scientific Metaphysics of David Bohm // Entropy. – 2018. – Vol. 20 (7). – P. 493. DOI: 10.3390/e20070493

21. Shannon C. E. A Mathematical Theory of Communication // Bell System Technical Journal. – 1948. – Vol. 27. – Pp. 379–423.

22. Wheeler J. A. Information, Physics, Quantum: The Search for Links // Zurek W. (Ed.) / Complexity, Entropy, and the Physics of Information. – Redwood City, California: Addison-Wesley, 1990. – pp. 309–336.

References

1. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine [Kibernetika ili upravlenie i svyaz v zhivotnom i mashine]. Moscow: Sovetskoe radio, 1968, 328 p.

2. Vyzhletsov P. G. Contrasting Materialists to the Idealists from the Point of View of G. Leibniz [Protivopostavlenie materialistov idealistam s tochki zreniya G. Leybnitsa]. Nauchnaya sessiya GUAP. Sbornik dokladov: v 3 ch. Ch. III (Scientific Session of SUAI. Collected Reports: in 3 vol. Vol. III), St. Petersburg: GUAP, 2017, pp. 28–37.

3. Gurevich I. M., Ursul A. D. Information Is a Universal Property of Matter: Characteristics, Evaluations, Limitations, Implications [Informatsiya – vseobschee svoystvo materii: kharakteristiki, otsenki, ogranicheniya, sledstviya]. Moscow: URSS, 2013, 312 p.

4. Dubrovskiy D. I. Ideal and Information [Idealnoe i informatsiya]. NovaInfo.Ru (NovaInfo.Ru), 2011, no. 6, pp. 70–74.

5. Lenin V. I. Materialism and Empirio-Criticism. Critical Comments on a Reactionary Philosophy [Materializm i empiriokrititsizm: kriticheskie zametki ob odnoy reaktsionnoy filosofii]. Moscow: Politizdat, 1986, 487 p.

6. lisin A. I. The Nature (Essence) of Information [K voprosu o prirode (suschnosti) informatsii]. Strategicheskie prioritety (Strategic Priorities), 2015, no. 3 (7), pp. 67–82.

7. Stepin V. S., Guseynov A. A., Semigin G. Y., Ogurtsov A. P. (Eds.) New Philosophical Encyclopedia: in 4 vol. Vol. II [Novaya filosofskaya entsiklopediya: v 4 t. T. II]. Moscow: Mysl, 2010, 634 p.

8. Orlov S. V. Virtual Reality as a New Form of Material Being [Virtualnaya realnost kak novaya forma materialnogo bytiya]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, no. 2, pp. 82–87. Available at: http://fikio.ru/?p=658 (accessed 30 June 2024).

9. Orlov S. V. History of Philosophy [Istoriya filosofii]. St. Petersburg: Piter, 2009, 192 p.

10. Sidorov G. N., Shustova O. B. Informatsiya v ramkakh osnovnogo voprosa filosofii [Information within the Framework of the Basic Question of Philosophy]. Vestnik Omskogo gosudarstvennogo agrarnogo universiteta (Vestnik of Omsk SAU), 2016, no. 1 (21), pp. 292–296.

11. Sonin A. S. Physical Idealism: The Dramatic Way of Introducing Revolutionary Ideas of Physics of the Early 20th Century (on the Example of the History of Opposition in Soviet Physics) [Fizicheskiy idealizm: Dramaticheskiy put vnedreniya revolyutsionnykh idey fiziki nachala XX veka (na primere istorii protivostoyaniya v sovetskoy fizike)]. Moscow: LENAND, 2017, 320 p.

12. Spirkin A. G.; Frolov I. T. (Ed.) Ideal [Idealnoe]. Filosofskiy slovar (Philosophical Dictionary). Moscow: Respublika, 2001, pp. 198–199.

13. Khurgin V. M. On the Definition of “Information” [Ob opredelenii ponyatiya “informatsiya”]. Informatsionnye resursy Rossii (Information Resources of Russia), 2007, no. 3 (97), p. 6.

14. Engels F. Ludwig Feuerbach and the End of Classical German Philosophy [Lyudvig Feyerbakh i konets klassicheskoy nemetskoy filosofii], Moscow: Politizdat, 1968, 71 p.

15. Ashby W. R. An Introduction to Cybernetics [Vvedenie v kibernetiku]. Moscow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1959, 432 p.

16. Bohm D., Hiley B. J. The Undivided Universe: An Ontological Interpretation of Quantum Theory. London: Routledge, 1993, 416 p.

17. David Peat F. Active Information, Meaning, and Form. Available at: https://www.fdavidpeat.com/bibliography/essays/fzmean.htm (accessed 30 June 2024).

18. Gitt W. In the Beginning Was Information. Bielefeld: Christliche Literatur-Verbreitung, 2000, 256 p.

19. Nye L. It From Qubit: Spacetime Emergence from Quantum Entanglement. [preprint], 2024, 80 p. DOI:10.13140/RG.2.2.34002.16325.

20. Seager W. The Philosophical and Scientific Metaphysics of David Bohm. Entropy, 2018, vol. 20 (7), p. 493. DOI: 10.3390/e20070493

21. Shannon C. E. A Mathematical Theory of Communication. Bell System Technical Journal, 1948, vol. 27, pp. 379–423.

22. Wheeler J. A.; Zurek W. (Ed.) Information, Physics, Quantum: The Search for Links. Complexity, Entropy, and the Physics of Information. Redwood City, California: Addison-Wesley, 1990, pp. 309–336.

Ссылка на статью:
Коломийцев С. Ю., Лосев В. К., Мичурин С. В. Анализ основных концепций фундаментальности информации в современной философии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 2. – С. 21–33. URL: http://fikio.ru/?p=5673.

Культурология

Библиотека Польского Дома просвещения в Ленинграде (1926–1937)

УДК 94 (470.23–25)+02(=162.1)“1926-1937”

Смирнова Тамара Михайловна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, профессор, доктор исторических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: mokva@inbox.ru

SPIN: 7691-2890

Авторское резюме

Состояние вопроса: Библиотеки – важнейшие культурные очаги, традиционные хранилища книг как сконцентрированной истории и духовности народа. Сохранение этнокультурной идентичности национальных меньшинств в иноязычном окружении во многом зависит от доступа к книге на родном языке. Между тем история национальных библиотек Петербурга, особенно в советский период, остается практически неизученной.

Результаты: На основании документов петербургских архивов рассматривается история библиотеки Польского Дома просвещения: книжный фонд, доступная периодическая печать, состав читателей, условия работы, формы идеологического контроля за деятельностью библиотеки, судьба книжного собрания. Большинство документов вводится в научный оборот впервые.

Область применения результатов: На примере истории ленинградской польской библиотеки возможна ликвидация определенных пробелов в петербурговедении, в истории национальных меньшинств и истории библиотечного дела – как города, так и страны в целом. Учет исторического опыта организации и регулирования этнокультурной жизни, в частности, деятельности национальных библиотек, полезен и в современной многонациональной РФ.

Выводы: Деятельность национальных библиотек с фондом литературы на родном и государственном (русском) языках не противоречит сближению и сотрудничеству различных этносов в рамках многонационального государства и формированию единой идентичности – ранее советской, а в современных условиях – общероссийской. Напротив, прямолинейное администрирование в сфере функционирования книги на родном языке чревато охлаждением и элементами недоверия между этносами.

Ключевые слова: этнокультурная идентичность; национальные меньшинства; национальные библиотеки; Польский Дом просвещения в Петербурге.

Library of the Polish House of Education in Leningrad (1926–1937)

Smirnova Tamara Mikhailovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Professor, Doctor of Letters, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: mokva@inbox.ru

Abstract

Background: Libraries are the most important cultural centers, traditional repositories of books as concentrated history and spirituality of the nation. Preservation of the ethnocultural identity of national minorities in a foreign-language environment largely depends on access to books in their native language. Meanwhile, the history of national libraries in Saint Petersburg, especially in the Soviet period, in fact, remains unstudied.

Results: Based on documents from St. Petersburg archives, the history of the library of the Polish House of Education is examined: book fund, available periodicals, readership, working conditions, forms of ideological control over the library activities, the fate of the book collection. Most of the documents are introduced into academic circulation for the first time.

Implications: Using the history of the Leningrad Polish library as an example, it is possible to eliminate certain gaps in St. Petersburg studies, in the history of national minorities and the history of librarianship, both in the city and in the country as a whole. Taking into account the historical experience of organizing and regulating ethnocultural life, the activities of national libraries, in particular, is useful for the contemporary multinational Russian Federation.

Conclusion: The activities of national libraries having a collection of literature in their native and state (Russian) languages do not contradict the rapprochement and cooperation of various ethnic groups within a multinational state and the formation of a single identity – former Soviet, and in modern conditions – all-Russian. Conversely, straightforward administration in the sphere of functioning of books in the native language is fraught with cooling and some elements of mistrust among ethnic groups.

Keywords: ethnocultural identity; national minorities; national libraries; Polish House of Education in St. Petersburg.

Санкт-Петербург – исторически многонациональный и поликультурный город с русским (и русскоязычным) большинством населения и различными этническими группами, которые в этой ситуации являются национальными меньшинствами. Процессы объективно неизбежной и перманентной этносоциальной аккультурации не исключают сохранения национальной самоидентификации меньшинств, что, в свою очередь, ведет к созданию соответствующих национально-культурных организаций. Основу принадлежности к таким организациям, кроме самоидентификации, составляют родной язык, конфессиональная принадлежность, историческая память и другие значимые элементы национальной культуры. Важнейшим элементом сохранения этнокультурной самости национальных меньшинств в иноязычном мегаполисе являются книги и средства массовой информации. Книга, как наиболее традиционный вид воспроизведения, хранения и передачи истории и духовности народа, занимает центральное место. Естественное хранилище книг – библиотека, и в Петербурге создавались и работают в настоящее время различные национальные библиотеки, в том числе аккумулирующие литературу и периодическую печать на многих языках петербургских национальных меньшинств. К последним относятся фундаментальный Отдел национальных литератур Российской Национальной библиотеки и созданная в начале 2000-х гг. Библиотека национальных литератур в составе городской библиотеки им. А. С. Грибоедова.

Роль петербургских библиотек в сохранении культуры городских национальных меньшинств остается малоизученной, несмотря на обращение исследователей к истории отдельных этнических групп населения, преимущественно в хронологических рамках до 1917 г. История национальных библиотек советского периода и деятельность библиотеки как очага этнокультурной жизни части населения Петербурга освещается в отдельных работах Т. М. Смирновой [1] и А. С. Асватурова [2].

Поляки появились в Петербурге еще в петровское время, но первый значительный наплыв польского населения в российскую столицу относится только к 30-м гг. XIX в., а в 1900 г. поляков в городе насчитывалось 50 тыс. чел., что составляло 3,5 % среди почти полутора миллионов петербуржцев [3, с. 26]. По первой Всесоюзной переписи 1926 г. поляков-жителей Ленинграда насчитывалось 33659 чел. (2,1 % от общей численности населения 1,6 млн. чел.), а в границах созданной в августе 1927 г. укрупненной из нескольких губерний Ленинградской области поляков проживало 50 974 чел. [4, с. 100–103].

Национальная жизнь петербургской Полонии отличалась интенсивностью и разнообразием, но ее формы менялись в зависимости от политических условий. До 1917 года в Петербурге действовали различные самодеятельные польские общества – благотворительные, просветительные, научные, художественные, корпоративные, женские, молодежные, спортивные, а также общественные собрания – клубы, представлявшие деятельность всех этих организаций, и печаталась газета на польском языке. Советская национальная политика 1920-х – первой половины 1930-х гг. предусматривала государственную систему культурной жизни национальных меньшинств, в рамках которой создавались различные образовательные и культурно-просветительные учреждения – школы, техникумы, рабфаки, клубы (дома просвещения), библиотеки, книгоиздательства и пресса на родных языках. В Петрограде – Ленинграде в 1918–1937 гг. работали польские школы, польский педагогический техникум, польские клубы (в 1925 г. создан Центральный Польский клуб, преобразованный в октябре 1926 г. в Польский Дом просвещения им. Ю. Мархлевского[1]).

В июле 1918 г. Совнарком принял декрет «Об охране библиотек и книгохранилищ», по которому все они переходили в ведение Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса). В 1920 г. был принят декрет о централизации библиотечного дела. В начале 1921 г. в Петрограде и Петроградской губернии числилось свыше 4500 библиотек, причем государственные, академические, научные и вузовские библиотеки в это количество не входили [6]. Часть этих библиотек работала при учреждениях национальных меньшинств. На 1 октября 1918 г. в Северной области насчитывалось 9 фундаментальных национальных библиотек (еврейская, латышская, литовская, польская, две белорусских и три эстонских) и 5 латышских библиотек-передвижек [ЦГА СПб. Ф.143. Оп. 4. Д. 8. Л. 59]. При всех петроградских польских клубах имелись «богатые» библиотеки и читальни [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 10755. Л. 12 об.].

В 1925 г., после перерыва, связанного с советско-польской войной и процессом оптации частью российских поляков гражданства буржуазной Польши, в Ленинграде по адресу пр. Володарского (Литейный), 42 (бывш. дворец княгини З. Юсуповой) начал работу Центральный клуб им. Мархлевского и библиотека при нем [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11008. Л. 4]. В январе 1925 г. вопрос «О польской литературе» стоял в повестке дня совещания у заведующего подотделом национальных меньшинств Агитотдела Ленинградского Губкома РКП(б). Решение гласило: «Ввиду того, что польские книги распылены по различным библиотекам и зачастую не используются, признать необходимым концентрацию их при организуемом Польском клубе. Поручить Польсекции договориться с заинтересованными организациями». На документе имеется резолюция заведующего Библиотечным отделом Агитотдела: «Штат [библиотеки] достаточен в количестве 5 человек» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2114. Л. 29]. Библиотека клуба также именовалась Центральной.

На основании этого постановления Польская секция Губкома РКП(б) в феврале 1925 г. предложила передать книги из польского отдела студенческой библиотеки Института инженеров путей сообщения в организуемую секцией Центральную польскую библиотеку, при этом произвести идеологический отбор: «националистическая и социалистическая литература… передается Польбюро ЦК РКП(б)» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2114. Л. 1]. Величина книжного фонда польского отдела не указана, но в библиотеке другого высшего учебного заведения – Электротехнического института – насчитывалось 800 книг на польском языке [там же].

Уже 3 сентября 1926 г. на заседании Правления Польского центрального клуба им. Мархлевского был заслушан отчет заведующего библиотекой тов. Шмидта. Работа признана удовлетворительной, были высказаны рекомендации: обратить внимание на запросы читателей и «движение новой польской советской книги», организовать группу «Друзей книги», усилить отдел юношеской литературы, вести борьбу с пропажей книг [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2568. Л. 21].

Преобразование в октябре 1926 г. Центрального польского клуба в дом просвещения – Польский ДПР – вызвало ревизию всей деятельности и материальной базы учреждения, в том числе библиотеки. Имеются подробные отчеты о работе библиотеки по состоянию на конец октября 1926 г., за октябрь – декабрь 1926 г. (это первый квартал хозяйственного 1926/27 года) и на май 1927 г. В них отмечалось не только количество книг и распределение по видам и жанрам, но также число читателей, уровень их образования и – в соответствии с классовым подходом – социальный и партийный состав, включающий коммунистов и комсомольцев. 3 декабря 1926 г. Правление Польского дома просвещения избрало специальную комиссию для инвентаризации книжного фонда библиотеки, что предполагалось выполнить в первой половине января 1927 г. [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 14 об.], но работа по учету книг продолжалась и летом [там же. Л. 42], в связи с чем показатели уточнялись и в разных документах сходятся не вполне.

На 1 октября 1926 г. в библиотеке было 9273 книги, но в отчете Правления Польского дома просвещения общему собранию 31 октября 1926 г. приводится несколько меньшая цифра – 9250 экземпляров книг, в том числе беллетристики 60 %, научной литературы 40 %. Читателей было 346 чел. (мужчин 165, женщин 181) из них рабочих 63, служащих 124, учащихся 76, прочих 83 чел. Кроме социального состава, определялся и партийный: членов ВКП(б) 6 чел., кандидатов – 56 чел., членов ВЛКСМ 65, но большинство – 226 чел. беспартийных, то есть 65 % [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2568. Л. 48 об., 50 об.].

К концу 1926 г. общее количество книг составило 9559 экз., в том числе беллетристики от 44,3 до 52,7 % (по двум разным отчетам), при этом общественно-политической литературы – всего 9 %. Постоянных читателей было 418 человек, из них рабочих 21,5 %, учащихся 30,6 %, служащих 31,4 %, прочих 16,5 %. По партийности: членов ВКП(б) 19,5 %, членов ВЛКСМ – 20 % (вместе 133 чел.). Большинство читателей – 238 чел. – имели среднее образование, «низшее» (начальное) было у 134 чел., а еще 46 чел. имели высшее образование [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 15 об., 23].

В мае 1927 г. о своей работе отчитывалась Польская секция подотдела губкома ВКП(б), в ведении которой был Польский домпросвет. В библиотеке ДПР насчитывалось уже 10 006 книг и 500 читателей (100 чел. рабочих, 147 служащих, 151 учащийся и 92 прочих) [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11157. Л. 3].

Для удобства анализа сведем данные о книжном фонде и составе читателей библиотеки Польского ДПР за период с октября 1926 по май 1927 г. в таблицу (таблица 1).

Таблица 1 – Книжный фонд и состав читателей в библиотеке Польского ДПР (1926–1927)

Период	Книжный фонд		Состав читателей
	Всего (экз.)	В т. ч. худ. лит-ра	Всего читат., в т. ч. муж./жен. (чел.)	Из них
	Всего (экз.)	В т. ч. худ. лит-ра	Всего читат., в т. ч. муж./жен. (чел.)	Рабоч. (чел./%)	Служ. (чел./%)	Уч-ся (чел./%)	Прочих (чел./%)	Чл. ВКП(б)/ ВЛКСМ (чел.)		б/п
X.1926	9 250	60%	346 чел. (165 м., 181 ж.)	63 чел./ 18%	124 чел. / 36%	76 чел./ 22%	83 чел./ 24%	62	65	226 чел. /65%
I.1927	9 559	От 44,3 до 52,7%	418 чел. (211 м., 207 ж.)	90 чел./ 21,5%	131 чел./ 31,4%	128 чел./ 30,6%	69 чел./ 16,5%	64	69	285 чел./ 68%
V.1927	10 006		Ок. 500 чел.	100 ч. / 20%	147 чел. / 29,5%	151 чел. /30%	92 чел. /18,5%

Таким образом, за восемь месяцев, с октября 1926 г. по май 1927 г., книжный фонд вырос на 750 экз., а читателей стало больше на 150 человек. Практически уравнялось количество читателей – мужчин и женщин (в дальнейшем этот показатель не фиксировался). При этом больше всего прибавилось рабочих (37 чел.) и учащихся (75 чел.). Партийная прослойка – члены ВКП(б) и ВЛКСМ – по данным 1926 г. осталась практически без изменений, при росте числа беспартийных читателей.

За 1925/26 хозяйственный год (октябрь 1925 – сентябрь 1926) в библиотеке Польского клуба на абонементе было выдано 5874 книги беллетристики и 888 – научных; в библиотеке было 6133 посещения, в читальне – 3599. В октябре – декабре 1926 г. библиотеку посетили 1538 читателей, книг было выдано 2677 экз.; читальней воспользовались 1174 чел. [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 17, 23; Д. 2568. Л. 48 об.]. Судя по этим данным, активность читателей возросла: в первый год в среднем за месяц читатели взяли 563 книги, в конце 1926 г. – 892, а каждый читатель в среднем брал на руки 1–2 книги (от 1,1 до 1,7) соответственно.

Центральная польская библиотека работала и «на местах», где были сосредоточены компактные массы поляков, создавая передвижные библиотечки с фондом до 100 книг каждая, а в целом 1 тысяча экз. В 1926–1927 гг. такие библиотечки общим числом 14 работали на ленинградских заводах им. Степана Разина, «Красный Путиловец», «Большевик», на фабриках «Красный Треугольник», «Скороход» и «Красное знамя», в железнодорожных мастерских Северо-Западной железной дороги, в медицинском институте, в польских школах, а также в псковском Клубе нацмен [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23; Д. 2568. Л. 48 об., 51; ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1–11. Д. 11157. Л. 3; Д. 11594. Л. 5]. Но в начале 1930-х гг. выездная работа библиотеки Польского домпросвета, несмотря на рост ее книжного фонда, стала значительно скромнее: комплектовались только 5 передвижек на промышленных предприятиях города, до 50 экземпляров книг в каждой [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп.10. Д.16. Л. 40–41].

Также библиотечки создавались в «красных уголках» предприятий. В 1926 г. в Ленинграде были организованы три польских красных уголка – на заводе «Красный Путиловец», фабриках «Красный Треугольник» и «Скороход». Для уголка на «Красном треугольнике» выписывались три газеты на польском языке и газета «Правда», там имелось 188 книг на польском языке, в том числе 112 «политических» и 76 – беллетристики. В библиотеке было 18 постоянных читателей, а в целом уголок посещали 80–90 человек. На «Красном путиловце» было 137 книг на польском языке и 6 постоянных читателей, также выписывалась одна польская газета. А вот на «Скороходе» такой уголок скорее числился, чем работал [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 24–24 об.].

В читальне Польского дома просвещения имелись газеты и журналы до 20 наименований на польском и русском языках. Это польские советские издания, выходившие в Москве, на Украине и в Белоруссии: «Свит» («Мир»), «Орка» («Пахота»), «Серп», «Глос млодзежи» («Голос молодежи»), «Гвязда млодзежи» («Звезда молодежи»), «Будь готов». Иногда домпросвет получал нелегальные газеты и прокламации из Варшавы. На русском языке выписывались журналы: «Большевик», «Международное рабочее движение», «Наука и техника», «Прожектор», «Работница и крестьянка», «Красная панорама», «Красный библиотекарь», «Безбожник», «У станка», «Красная нива», «Радиолюбитель», «Суд идет», «Экран».

На основании записей в библиотечной «книге желаний» библиотекари делали вывод: «Большинство читателей удивляются полному отсутствию газет из Польши и высказывают желание, чтобы таковые были бы выписаны из Кракова или Варшавы» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23]. Политическая ситуация не способствовала обмену печатными изданиями с буржуазными государствами, но все же это было возможным в случае с коммунистической литературой, о чем свидетельствует, в частности, один пункт из постановления по докладу агитационно-пропагандистского подотдела нацменьшинств в феврале 1927 г.: «16. Необходимо:… б) установить для части библиотек выписку литературы из-за границы» [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11101. Л. 5].

В 1932 году в читальном зале Польского ДПР была пресса на польском языке: центральная советская польская газета «Трыбуна радзецка» («Советская трибуна») и журнал «Культура масс» (Москва), газета «Серп» и журнал «Голос молодежи» (Украина), белорусский журнал на польском языке, газета американской компартии на польском языке «Трыбуна роботныча» («Рабочая трибуна»). Однако ни одного периодического издания из Польши по идеологическим соображениям библиотека не получала [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 10. Д. 16. Л. 39, 40–41].

Показательно сравнение польской библиотеки с библиотеками других национальных клубов и домов просвещения. В феврале 1927 г., согласно «Итоговому докладу по обследованию клубов нацмен» агитационно-пропагандистского подотдела нацменьшинств Ленгубкома ВКП(б), книжный фонд всех национальных библиотек Ленинграда составлял 23 464 экз., из них на родных языках 15 374 экз. (65,5 %). А 40 % от общего количества книг – 9415 экз. – принадлежало одной польской библиотеке, при этом 9355 экз., то есть 99%, было на польском языке [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11101. Л. 4]. В то же время в библиотеке имелся «большой недостаток в новейшей литературе и русско-польских словарях» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23].

Этот недостаток исправлялся регулярным пополнением книжного фонда советскими изданиями – преимущественно общественно-политической литературой: так, за 1926 г. поступило 286 экз. книг и брошюр, в том числе 80 – «по текущим кампаниям»; в 1931 году – 208 экз., из них 43 – по политэкономии; за первую половину 1932 г. – 256, из них 150 – брошюры с материалами 17-й партконференции [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23; ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 10. Д. 16. Л. 39, 40–41].

В 1932 г. книжный фонд библиотеки Польского ДПР составлял около 12 тыс. экз., то есть вырос почти на 30% по сравнению с 1927 г., а читателей стало уже 595 человек – в 1,5 раза больше. Библиотекой стали чаще пользоваться учащиеся польских школ – 40 читателей были моложе 16 лет, хотя детской литературы в библиотеке не было [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп.10. Д.16. Л. 40-41].

Но практически вся художественная литература на польском языке была наследием активной культурной деятельности петербургской Полонии, то есть «устаревшей» с точки зрения новой власти и государственной идеологии. В 1930-е гг., в условиях усиления идеологического давления на культуру, дореволюционная литература вызывала подозрения, значительная ее часть признавалась уже «негодной» и «вредной», подлежащей изъятию. Политическая борьба в стране, низвержение многих прежних партийных и советских руководителей обуславливала запрет на их произведения. Особо пристальное внимание было обращено на произведения национальных авторов – они считались «националистическими». Наиболее ярко это проявлялось в отношении так называемых «зарубежных» национальных меньшинств, на этнической родине которых существовали буржуазные государства, враждебно настроенные против СССР.

Книжные фонды национальных библиотек Ленинграда подвергались строгим проверкам на предмет выявления и изъятия идеологически невыдержанной и вредной литературы, в том числе и на русском языке. В начале 1932 г. из 12 тыс. книг польской библиотеки в результате «перерегистрации» было забраковано 4 тысячи – «выброшены в архив», по определению проверочной комиссии. Оставшиеся 8 тыс. книг распределялись следующим образом: около 2 тыс. – книги общественно-политического содержания, а 6 тыс. – польская беллетристика на родном языке. Как и ранее, книг на русском языке было мало, хотя и несколько больше, чем в 1927 г., – около 800 экземпляров брошюр, причем все из общественно-политического раздела. Даже после «списания» части «неподходящей» литературы, в библиотеке были произведения Шопенгауэра, Ницше, Спинозы на польском языке, но отсутствовали работы Маркса и Ленина. При этом отдела философии на русском языке не было вообще. Каким-то образом избежали «немедленного выкидывания» книги участников различных оппозиций (Солнцева[2], Сегаля[3], даже «История ВКП(б) Зиновьева), продолжали выдаваться устаревшие политические учебные пособия («Основные вопросы ленинизма» В. Милонова и В. Матусевича, «Очерки по истории ВКП(б)» Ем. Ярославского и т. п.). Этот перечень иллюстрирует мнение проверяющих, что и после чистки библиотеки она все еще «засорена» и «производит архивное впечатление».

Читаемость общественно-политической литературы не превышала 10%, причем этот показатель мог снижаться и до 4%, как было в ноябре 1931 г. Неизменно высокой популярностью у читателей пользовалась оригинальная польская художественная литература на родном языке – ее читаемость колебалась от 55 до 65 %. При этом не вся беллетристика признавалась пригодной для массового читателя: по мнению комиссии, только часть авторов (Э. Ожешко[4], Ю. Коженёвский[5]) могли быть «использованы для выдачи», а часть характеризовалась как «немыслимая для широкого распространения» – к этим последним относились, в частности, Ю. Крашевский[6] и С. Жеромский[7], названные националистически-патриотическими писателями, а Жеромский – «ныне фашист». Отвечая на эти претензии комиссии, библиотекарь Польского домпросвета Матвеева заметила, что если продолжать сдавать книги в архив, то нужно сдать все [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп.10. Д.16. Л. 40–41].

С июня по октябрь 1933 г. Польский ДПР был на ремонте, условия работы библиотеки значительно ухудшились, прекратила работу читальня. Проверка Польского домпросвета в феврале 1934 г. констатировала, что «отсутствие читальни превращает библиотеку в технический стол выдачи книг и учета», а разъяснительная работа «вокруг книги и газеты» не проводится. В то же время была отмечена «удовлетворительная постановка учета работы по библиотеке» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 7. Л. 7 об.].

Проверка книжного фонда библиотеки в 1934 г., при смене заведующего библиотекой, показала, что в наличии имелось 13 880 экземпляров книг, еще 962 книги находились на руках у читателей. Кроме того, насчитывалось 1792 брошюры, занесенных в особый инвентарный список. Библиотекой пользовались 1312 чел., из них 769 были активными (то есть постоянными) читателями [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 7. Л. 30 об.].

О репертуаре книжного фонда и предпочтениях читателей косвенно свидетельствует статистика утерянных книг. За 1934 год не были возращены на абонемент 373 книги, из них 50 на русском языке (произведения Сталина, Толстого, Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Фадеева, Зощенко, Иогансона[8], Эрлиха[9], Перельмана[10], Слонимского[11], Быстрянского[12] и др., несколько книг по искусству и по истории). Остальные книги – на польском языке, в том числе произведения Данте, Пшибышевского[13], Рапацкого[14], Выспянского[15], Гавалевича[16], Сенкевича[17], Крашевского, Домбровского[18], Пруса[19], Мицкевича, Серошевского[20], Радзишевского[21], Хмеловского[22], Фредро[23], а также Ленина, Бухарина, руководителей Польской секции ВКП(б) и др.) [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 7. Л. 30 об.-35].

Несмотря на «чистки», библиотека Польского домпросвета продолжала лидировать среди национальных домпросветов: в мае 1934 г. весь библиотечный фонд в 12-ти национальных библиотеках составлял 79 500 экз., при этом в польской достигал 15 тыс. экз., то есть составлял почти 19 % (примерно столько же книг имелось и в библиотеке Украинского ДПР). Но «добрая половина книг из этого фонда [имеются в виду все национальные библиотеки – Т. С.] вышла в тираж по своей устарелости и содержанию, поэтому нацбиблиотеки настоятельно требуют коренного пополнения и качественного улучшения», – отмечали проверяющие [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 6. Д. 4. Л. 8]. И 29 декабря 1934 г. партсовещание заведующих и руководителей массовой работой национальных домов просвещения вносит предложение: «…библиотечному сектору Массового отдела [политико-культурно-просветительной работы Ленсовета] совместно с заведующими ДПР просмотреть каталог книг библиотек домов просвещения, «ненужные книги из обращения изъять» [курсив мой. – Т. С.] [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 11. Д. 18. Л. 6]. Массовый отдел также составил вопросник по обследованию состояния работы национальных домов просвещения за осенне-зимний период 1934–1935 гг., пункт 15 которого касался библиотек: «Работа библиотеки (количество книг, количество читателей, работа с читателями, организовываются ли читательские конференции, литературные вечера, количество передвижек, самообразовательная работа, обеспечение читальни периодической литературой)» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 14. Л. 18].

Состав читателей библиотек национальных домов просвещения в значительной мере отражал социальный состав ленинградского населения определенной национальности, но в то же время регулировался руководством ДПР в соответствии с классовым подходом в культурно-просветительной работе. В этом смысле Польский домпросвет был уязвим: в 1932 г. из 539 читателей библиотеки рабочих было всего 16 % – 86 чел., членов ВКП/б/ – 70 чел. (13 %), еще 54 чел. (10 %) – члены ВЛКСМ [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 10. Д. 16. Л. 41]. И в феврале 1934 г. выводы комиссии по обследованию Польского ДПР были неутешительными: домпросвет и библиотеку посещают в основном учащиеся, домохозяйки, служащие, а библиотекой пользуются всего 12 % рабочих [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 11. Д. 6. Л. 40].

Наряду с социальным составом читателей с середины 1930-х гг. указывался также национальный. Так, в библиотеке польского ДПР в 1936 г. было 950 читателей, из них поляков – 90 % [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 33]. Указание национальности читателей библиотек требовалось для решения вопроса о целесообразности работы того или иного национального домпросвета. В отличие от некоторых домпросветов, посетителями которых в большом количестве были и лица «нетитульной» национальности, в Польском с этим все обстояло хорошо. Но в связке с этим критерием шел вопрос о языке читаемой литературы – на родном или русском языке преимущественно брали читатели книги из библиотеки. Ясно, что в зависимости от политической конъюнктуры и «социального заказа» эти показатели можно было трактовать по-разному, что и происходило в действительности.

Вопрос об идеологической пригодности польской художественной литературы постоянно поднимался на разных уровнях, в советском и партийном порядке. В январе 1935 г. Массовый отдел Ленсовета, в ведении которого находились национальные дома просвещения, обязал библиотечный сектор Польского ДПР просмотреть каталог польской библиотеки и принять меры по его чистке [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 6. Д. 29. Л. 31]. А некий бдительный свидетель сообщал в городской комитет ВКП(б), что в мае 1936 г. заведующий Польским домпросветом Б. Пиотровский заявил на совещании, что произведения Г. Сенкевича можно давать всем, «зная заранее», что их содержание «носит шовинистический характер» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 76. Л. 3]. В августе 1937 г. в докладной записке в городской комитет ВКП(б) о состоянии политической и культурно-просветительной работы среди национальных меньшинств Ленинграда Пиотровский был охарактеризован как «пропагандирующий необходимость воспитания поляков в польском духе» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2-1. Д. 880. Л. 77].

Пятилетний производственный план Польского ДПР на 1933–1937 гг. предусматривал значительный рост книжного фонда, причем без брошюр «временного значения»: за 1934 год – до 11 494 экз., за 1935 – до 12 534, за 1936 – до 14 409 экз. Обращает на себя внимание скрупулезный, до единиц, расчет количественного пополнения библиотеки, что было, естественно, не более, чем весьма приблизительной прикидкой – сумму ассигнований на расширение книжного фонда сопоставили со средней ценой одного экземпляра книги.

Планировался рост количества читателей на абонементе: 1934 – 660 чел., 1935 – 1 тыс., 1936 – 1,5 тыс. чел., а также число посещений библиотеки и читальни: 1934 г. – 22 850 чел., 1935 – 26 тыс., 1936 – 30 тыс., 1937 – 35 тыс. посещений. Планировалось расширение работы библиотеки «на периферии»: 5 библиотек-передвижек с «охватом» 1250 посещений в 1934 году, 6 и 1800 – в 1935, 8 и 2100 – в 1936, 10 и 3500 – в 1937 [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 3. Л. 3–4; Д. 17. Л. 32].

Кроме индивидуальной работы с читателями, библиотеки национальных домов просвещения вели массовую работу. Она включала разнообразные формы, а именно: подписку на периодическую печать на родном языке (так, польская библиотека подписала на центральную советскую польскую газету «Трыбуна радзецка» на 1936 г. 610 чел.); конференции читателей по новой литературе; чтение лекций и докладов на литературные темы; книжные выставки. Библиотека польского дома просвещения организовывала экскурсии в музеи города (за первый квартал 1936 г. – две экскурсии с участием 70 человек) и литературные вечера (5 вечеров за тот же период, присутствовало 250 чел.). Особой формой работы было выявление среди читателей библиотеки стахановцев и предоставление им различных льгот – они могли брать книги на более длительный срок и «вообще пользуются всеми привилегиями» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 25, 33, 49, 83–84, 90, 96, 102].

Летом 1936 г. деятельность национальных домов просвещения Ленинграда была подвергнута тотальной проверке, которая повторилась затем в апреле – мае 1937 г. По вопросам библиотечной работы наиболее информативны данные 1936 г. В целом в 11-ти национальных ДПР насчитывалось 79 703 экз. книг, в том числе в Польском – по-прежнему больше всех, 12 100 (15 % от общего количества), к этому приближался только книжный фонд немецкого домпросвета (12 тыс. экз.) [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48; Д. 76. Л. 3, 89]. И книг на родном языке в Польском ДПР также было намного больше, чем в других библиотеках – 9800, или 81 %, из них художественной литературы – 3880 экз. (39,6 %), а политической – более чем в два раза меньше: 1800 экз. (18 %). В целом по книжному фонду на русском и польском языках политическая литература также составляла всего 19 % – чуть меньше, чем в среднем по всем домпросветам (20 %). Читателей в польской библиотеке насчитывалось 950 человек [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 83].

Показательны также сведения о книговыдаче и посещаемости. С января по май 1936 г. всего посетило библиотеку польского ДПР 5520 чел., а книг было выдано 7329 экз., так что в среднем каждый посетитель брал по 1,3 книги. За тот же период в читальном зале было выдано 230 книг и 105 номеров газет. Средняя посещаемость библиотеки в день составила 45 чел., а читального зала – 10 чел. [Там же].

Многие книги ветшали и требовали ремонта. В пояснительной записке к контрольным цифрам Польского ДПР на 1936 год указано, что «на переплет книг в прошлом году не было ассигновано ни копейки денег, а между тем новых изданий польской классической литературы не имеется, а со старого фонда около двух тысяч экземпляров не может быть выдано из-за изношенности переплета» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 26. Л. 2 об.].

«Уплотнение» национальных домов просвещения, шедшее с 1935 г., привело к ухудшению условий работы их библиотек из-за крайней скученности и недостатка помещений. Польский ДПР оказался сначала на ул. Некрасова, 10, где вместо двух домпросветов, располагавшихся там ранее, стали тесниться сразу пять, а в 1937 г. – на Красной (бывшей Галерной) ул., 33, где вместо одного поместили четыре домпросвета.

Сравним основные параметры величины книжного фонда и состава читателей библиотеки Польского дома просвещения за десятилетие – с 1927 по 1936 гг. (таблица 2).

Таблица 2 – Книжный фонд и состав читателей библиотеки Польского ДПР (1927 и 1930-е гг.)

Год	Книжный фонд			Состав читателей
	Всего (экз.)	В т. ч.		Всего читат. (чел.)	Из них
	Всего (экз.)	на родном языке	Из них худ. лит.	Всего читат. (чел.)	Рабочих (чел. / %)	Учащихся (чел. / %)	Чл. ВКП(б) (чел. / %)	Чл. ВЛКСМ (чел. / %)
1927	Ок. 9500	9355 (99%)		500	100 (20%)	147 (29,5%)	151 (30%)
1932	12000, затем – 8000	6000 (75%)	6 000	595	86 (16%)	40 (7,5%)	70 (13%)	54 (10%)
1934	14842	9800 (81%)	3880 (39%)	769	12%
1936	12100			950

За 10 лет – с 1927 по 1936 гг. – общий книжный фонд библиотеки Польского Дома просвещения, при неоднократных чистках фонда, вырос на 29 % (с 9415 до 12 100 экз.), а литературы на родном языке – всего на 5 % (с 9355 до 9800 экз.)[24]. Почти в два раза вырос контингент читателей.

При этом рост фонда литературы Польского ДПР оказался самым незначительным среди библиотек других национальных домпросветов, в которых счет шел «на разы»: от двух раз в латышском и до 13-ти – в татарском и даже до 19-ти – в немецком. Такая же тенденция характерна и для прироста фонда на родном языке: по сравнению с пятипроцентным польским – количество литературы на латышском выросло в 1,5 раза, а на эстонском – в 4,5 раза. Таким образом, книжный фонд польской библиотеки, особенно на родном языке, менее всего обновился в рассматриваемый период, следовательно, его основу по-прежнему составляла дореволюционная литература, главным образом, художественная, что считалось неприемлемым [по матер.: ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48].

Но появился и новый довод против национальных библиотек – владение русским языком представителями национальных меньшинств. В докладной записке руководителя Массового отдела Ленсовета секретарю Областного и Городского комитетов ВКП(б) А. А. Жданову от 3 августа 1936 г. подчеркивалось, что «в ряде ДПР (польский, еврейский, белорусский) работа преимущественно на русском языке, т. к. основной состав посещающих не знает национального языка или владеет им хуже, чем русским». В библиотеках большинство читателей, владеющих русским языком, «берут книг на русском языке больше, чем на национальном» [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 2-в. Д. 1611. Л. 7], и книжные их фонды все больше формируются на русском языке. Действительно, живущие в русскоязычном городе и работающие в русскоязычных коллективах «националы» знали русский язык и активно им пользовались. Кроме того, это был язык руководящей силы советского общества – коммунистической партии, он был «первичен» для законодательной деятельности и всей политической пропаганды и агитации. Еще в 1926 г. польский язык назвали своим родным языком менее 43 % всех поляков СССР, русский же язык в качестве родного назвали 20 % поляков [5, с. 36], и процесс языковой ассимиляции продолжался. Посетители Польского домпросвета на родном языке занимались художественной самодеятельностью и стремились читать художественную литературу, но, как отмечалось в документах Горкома ВКП(б) 1936 года, «в библиотеке [Польского домпросвета] за исключением текущей политической литературы брошюрочного характера вся новая художественная, естественно-научная и техническая литература комплектуется на русском языке [курсив мой. – Т. С.]. Некоторые попытки работы ДПР вести всю массовую работу на родном языке не достигают своей цели. Рабочий посетитель предпочитает русский язык польскому. Созванное в декабре [1935 г.] совещание рабочих-стахановцев поляков пришлось вести на русском языке, ибо большинство присутствующих не знало родного (польского) языка». Эти обстоятельства вызывали «серьезное сомнение в целесообразности дальнейшего существования Польского Дома просвещения» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 14–15].

Приказом Массового отдела Ленсовета от 11 июня 1937 г. библиотеки национальных домов просвещения были закрыты «для переучета книжных фондов и переинвентаризации их» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 3. Д. 33. Л. 5]. Но для проверки книг на разных языках требовалось знание этих языков, причем абсолютно надежными в идеологическом плане людьми, а с тем и другим были сложности, в особенности в условиях идущих репрессий, и на практике проверки затягивались. В Массовом отделе сетовали, что в польской библиотеке якобы «просмотра книг в плане пригодности этого чтива к сегодняшнему дню не было ряда лет», между тем проверка затягивалась из-за того, что «Горлит[25] медлит с присылкой товарища, знающего польский язык», и библиотека бездействовала более месяца [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 76. Л. 114]. В реальности она уже не открылась.

Национальные библиотеки Ленинграда работали в составе домов просвещения национальных меньшинств, что обеспечивало им материальную базу, финансирование, привлечение актива соответствующей национальности и пр. Однако во второй половине 1930-х гг. изменился вектор советской национальной политики – от коренизации (учета национальных и языковых особенностей) к унификации национальных культур на великорусской основе. В этих условиях национальные дома просвещения в качестве отдельного и особого подразделения политико- и культурно-просветительной работы среди национальных меньшинств оказались ненужными, а в атмосфере общего «обострения классовой борьбы» они считались опасными и враждебными, в связи с чем подлежали ликвидации. Таким образом, закрытие домов просвещения означало также прекращение деятельности национальных библиотек – и как отдельных книжных собраний, и как общедоступных книжных фондов на родных для национальных меньшинств языках.

29 августа 1937 г. было сделано распоряжение заведующего Массовым отделом Ленсовета «о необходимости освобождения помещения Домпросветов по Красной улице, 33, для особых госнужд», в связи с чем «прекращается деятельность домов просвещения: немецкого, эстонского, латышского и польского с 1 сентября с. г.». Все заведующие библиотеками обязывались подготовить книжный фонд к сдаче Центральной (городской) библиотеке к 4 сентября [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 14. Д. 14. Л. 36].

Политическое решение о ликвидации всех ленинградских национальных домов просвещения было принято 4 октября 1937 г. на заседании бюро Ленинградского горкома ВКП(б), на котором стоял вопрос «О политической и культурно-просветительной работе среди трудящихся нацменьшинств». Докладчики отмечали, что эта работа «крайне запущена», а деятельность самих ДПР приводила к «искусственному обособлению нацменьшинств от всей массы трудящихся». Бюро горкома ВКП(б) постановило существующие к тому времени в Ленинграде национальные домпросветы – финский, еврейский, эстонский, польский, немецкий, татарский, латышский, народов Востока – ликвидировать. Работу с национальными меньшинствами следовало проводить в общих домах культуры, клубах и красных уголках, «всячески помогая трудящимся нацменам в овладении русским языком и вовлекая их в общую работу» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2. Д. 878. Л. 3].

При ликвидации ленинградских домов просвещения национальных меньшинств их библиотеки были переданы в несколько районных, а большинство – в Ленинградскую центральную библиотеку, «для организации соответствующих отделов по обслуживанию трудящихся нацменов». В справке горкома от первого ноября 1937 г. о состоянии сети культурных учреждений, обслуживающих национальные меньшинства Ленинграда, констатируется: «Других национальных библиотек в городе не имеется» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2-а. Д. 35. Л. 3]. Однако литература на языках национальных меньшинств оказалась в спецхране и была недоступна для массового читателя.

В конце декабря 1937 г. уже Ленинградский обком ВКП/б/ принял решение о ликвидации всей системы культурной жизни национальных меньшинств Ленинграда и области, в том числе школ. В результате книжные фонды школьных библиотек также были «очищены» от учебников и литературы на родных языках.

* * *

Как и другие организованные формы культурной жизни национальных меньшинств, национальные библиотеки играли важную роль в сохранении их национальной самоидентификации и культуры в условиях русскоязычного мегаполиса. Ликвидация этих библиотек как самостоятельных книжных собраний привела к полному отлучению национальных меньшинств от книги на родных языках. Полиэтнической культуре нашего региона был нанесен огромный ущерб.

Богатые культурные традиции петербургской, да и почти двадцатилетней ленинградской Полонии были прерваны на основании политических установок правящей партии, а не по объективным обстоятельствам. История показала, что прямолинейное администрирование национальных отношений, независимо от намерений, не способствует автоматическому утверждению межнационального согласия.

Список литературы

1. Смирнова Т. М. Национальные библиотеки в Ленинграде (1918–1930-е гг.) // Клио. – 1998. – №3. – С. 234–243.

2. Асватуров А. С. Этнокультурная деятельность Российской национальной библиотеки: на примере отдела национальных литератур. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук. – СПб., 2009. – 16 с.

3. Юхнёва Н. В. Многонациональная столица империи // Многонациональный Петербург: История. Религия. Народы. – СПб.: Искусство-СПб., 2002. – С. 9–72.

4. Национальные меньшинства Ленинградской области: сборник материалов / Сост. П. М. Янсон. – Л.: Орготдел Ленинградского Облисполкома, 1929. – 103 с.

5. Национальная политика ВКП(б) в цифрах. – М.: Изд-во Коммунистической академии, 1930. – 328 с.

6. Материалы по организации библиотечного дела г. Петрограда и Петроградской губернии / Центральный библиотечный подотдел Петроградского губернского отдела народного образования. Вып. 2. – Пг.: Государственная типография, 1921. – 20 с.

Архивные источники

Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.).

Ф. 143. Канцелярия Центрального Исполнительного Комитета (ЦИК) и Совета комиссаров Союза коммун Северной области (СКСО). Петроград. 1918–1919.

Оп. 4. Д. 8. Отчет о деятельности комиссариата по делам национальностей СКСО с мая по октябрь 1918 года. – 70 л.

Ф. 2552. Отдел народного образования Ленинградского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Ленинград. 1918–1927. Оп. 1.

Д. 2114. Дело по руководству и контролю за деятельностью 3-го Польского клуба (протоколы, переписка, анкеты педагогов). Документы на польском и русском языках. 24.01.1925. – 29 л.

Д. 2556. Дело по руководству и контролю за деятельностью Польского домпросвета им. Мархлевского (отчет о работе, протоколы и др.). Документы на польском и русском языках. 20.10.1926–27.05.1928. – 66 л.

Д. 2568. Дело по руководству и контролю за деятельностью польского клуба Мархлевского (планы, отчеты, протоколы). Документы на польском и русском языках. 06.02–29.12.1926. – 58 л.

Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб.).

Ф. 16. Ленинградский губернский комитет ВКП(б). 1917–1927. Ленинград. Оп. 1–11.

Д. 10755. Отчеты о деятельности подотдела нацменьшинств Губкома РКП(б) с 01.10.1921 года по июль 1922 года. – 19 л.

Д. 11008. Сведения о сети социально-воспитательных, политико-просветительных и профессионально-образовательных учреждений города Ленинграда и Ленинградской губернии и о их прикреплении по линии шефства над деревней. 27.02–20.12.1926. – 10 л.

Д. 11101. Доклад Губполитпросвета и статистические сведения о работе клубов нацменьшинств. 17.02.1927. – 6 л.

Д. 11157. Отчеты о работе польской секции п/отдела нацменьшинств Губкома ВКП(б) с октября 1926 по июль 1927 г. 01.05–20.08.1927. – 6 л.

Д. 11594. Протоколы совещаний активных партийных работников-поляков. Отдел нацменьшинств. Польская секция. 09.01–30.10.1927. – 15 л.

Ф. 24. Ленинградский областной комитет КПСС. 1927–1991.

Оп. 10. Д. 16. Докладные записки бригад Обкома ВКП(б) по обследованию политпросветработы и художественной работы среди нацменьшинств области. 13.09.1932–20.03.1933. – 148 л.

Ф. 25. Ленинградский городской комитет КПСС. 1931–1991.

Оп. 2-1. Д. 878. Протокол № 5 заседания бюро Горкома ВКП(б). 04.10.1937. – 12 л.

Оп. 2-1. Д. 880. Материалы к протоколу бюро Горкома ВКП(б) от 04. 10. 1937 года (повестка заседания, списки присутствующих, стенограмма выступлений и п.п. 1–5 – вопросы, решенные на заседании). 13.11.1936–31.10.1937. – 131 л.

Оп. 2–а. Д. 35. Материалы к протоколу бюро Горкома ВКП(б) №10 от 11.11.1937 г. (п. 9 – вопрос, решенный опросом). 01.11–02.11.1937. – 6 л.

Оп. 8. Д. 48. Материал по нацменработе в домах просвещения (отчет, докладные записки, списки актива и другие материалы). 1936 г. – 109 л.

Оп. 8. Д. 76. Материал по нацменработе в Домах просвещения и на предприятиях (докладные записки, сведения, акты и др. материалы). 1937 г. – 148 л.

Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб.).

Ф. 258. Национальные Дома просвещения Отдела массовой политико-культурно-просветительной работы Ленсовета. Ленинград. 1918–1937.

Оп. 3. Д. 33. Приказы Массового отдела Ленсовета. 17 апреля – 29 июля 1937. – 6 л.

Оп. 6. Д. 4. Отчеты о работе домпросветов с 1 сентября 1933 г. по 30 ноября 1934 г. – 16 л.

Оп. 6. Д. 29. Переписка с учреждениями и организациями Ленинграда о выделении средств на культпросветработу, покупке книг, оказании материальной помощи и устройстве на работу нацменов, создание цыганской школы и др. вопросам. 01.01–31.08.1935. – 202 л.

Оп. 8. Д. 3. Пятилетний план работы Польского домпросвета на 1933–1937 гг. – 8 л.

Оп. 8. Д. 7. Акты финансовых ревизий Польского домпросвета и комиссии по обследованию работы домпросвета. 30.10.1933–25.10.1934. – 37 л.

Оп. 8. Д. 14. Приказы Отдела массовой политкультпросветработы; протокол совещания национальной группы отдела, план работы домпросветов на 1935 год. 01.01–31.12.1935. – 33 л.

Оп. 8. Д. 17. Сметы, штатные расписания и промфинпланы Польского домпросвета и Театральной мастерской на 1935 год. – 35 л.

Оп. 8. Д. 26. Контрольные цифры Польского домпросвета на 1936 год и объяснительная записка к ним. – 8 л.

Оп. 11. Д. 6. Приказы и распоряжения; акты и выводы комиссий по обследованию работы нацдомпросветов; отчеты о работе домпросветов; протоколы совещаний заведующих нацдомпросветами. 01.01.1933–31.12.1934. – 147 л.

Оп. 11. Д. 18. Протоколы совещаний заведующих нацдомпросветами. 25.12–29.12.1934. – 9 л.

Оп. 14. Д. 14. Хозяйственное управление нацмен домов просвещения. Канцелярия. Приказы. Июнь – октябрь 1937. – 44 л.

References

1. Smirnova T. M. National Libraries in Leningrad (1918–1930s) [Natsionalnye biblioteki v Leningrade (1918–1930-e gg.)]. Klio (Ckio), 1998, no. 3, pp. 234–243.

2. Asvaturov A. S. Ethno-Cultural Activity of the Russian National Library: The Example of the National Literature Department. Abstract of the Ph. D. Degree Thesis in Pedagogy [Etnokulturnaya deyatelnost Rossiyskoy natsionalnoy biblioteki: na primere otdela natsionalnykh literatur. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata pedagogicheskikh nauk]. Saint Petersburg, 2009, 16 p.

3. Yukhneva N. V. Mnogonatsionalnaya stolitsa imperii [The Multinational Capital of the Empire]. Mnogonatsionalnyy Peterburg: Istoriya. Religiya. Narody (Multinational Petersburg: History. Religion. Peoples). Saint Petersburg: Iskusstvo-SPb., 2002, pp. 9–72.

4. Yanson P. M. (Comp.) National Minorities of the Leningrad Region: Collected Materials [Natsionalnye menshinstva Leningradskoy oblasti: sbornik materialov]. Leningrad: Orgotdel Leningradskogo Oblispolkoma, 1929, 103 p.

5. National Policy of the All-Union Communist Party of Bolsheviks in Figures [Natsionalnaya politika VKP(b) v tsifrakh]. Moscow: Izdatelstvo Kommunisticheskoy akademii, 1930, 328 p.

6. Materials on the Organization of Librarianship in Petrograd and Petrograd Province, Is. 2 [Materialy po organizatsii bibliotechnogo dela g. Petrograda i Petrogradskoy gubernii. Vyp. 2]. Petrograd: Gosudarstvennaya tipografiya, 1921, 20 p.

Archive Materials

Central State Archives of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv Sankt-Peterburga].

Fond 143. Office of the Central Executive Committee (CEC) and the Council of Commissars of the Union of Communes of the Northern Region. Petrograd. 1918–1919 [Kantselyariya Tsentralnogo Ispolnitelnogo Komiteta (TsIK) i Soveta komissarov Soyuza kommun Severnoy oblasti (SKSO). Petrograd. 1918–1919].

Opis 4. Delo 8. Report on the Activities of the Commissariat for Nationalities of the Union of Communes of the Northern Region from May to October 1918 [Otchet o deyatelnosti komissariata po delam natsionalnostey SKSO s maya po oktyabr 1918 goda], 70 l.

Fond 2552. Public Education Department of the Leningrad Provincial Council of Workers’, Peasants’ and Red Army Deputies. Leningrad. 1918–1927. Opis 1 [Otdel narodnogo obrazovaniya Leningradskogo gubernskogo Soveta rabochikh, krestyanskikh i krasnoarmeyskikh deputatov. Leningrad. 1918–1927. Op. 1].

Delo 2114. File on the Management and Control of the 3rd Polish Club (Minutes, Correspondence, Questionnaires of Teachers). Documents in Polish and Russian. 24.01.1925 [Delo po rukovodstvu i kontrolyu za deyatelnostyu 3-go Polskogo kluba (protokoly, perepiska, ankety pedagogov). Dokumenty na polskom i russkom yazykakh. 24.01.1925], 29 l.

Delo 2556. File on the Management and Control of the Activities of the Polish House of Education Named after Markhlewski (Work Report, Minutes, etc.). Documents in Polish and Russian. 20.10.1926–27.05.1928 [Delo po rukovodstvu i kontrolyu za deyatelnostyu Polskogo domprosveta im. Markhlevskogo (otchet o rabote, protokoly i dr.). Dokumenty na polskom i russkom yazykakh. 20.10.1926–27.05.1928], 66 l.

Delo 2568. Case on the Management and Control of the Activities of the Polish Club of Marchlewski (Plans, Reports, Minutes). Documents in Polish and Russian. 06.02–29.12.1926 [Delo po rukovodstvu i kontrolyu za deyatelnostyu polskogo kluba Markhlevskogo (plany, otchety, protokoly). Dokumenty na polskom i russkom yazykakh. 06.02–29.12.1926], 58 l.

Central State Archives of Historical and Political Documents of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv istoriko-politicheskikh dokumentov Sankt-Peterburga].

Fond 16. Leningrad Provincial Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks. 1917–1927. Leningrad. Opis 1–11 [Leningradskiy gubernskiy komitet VKP(b). 1917–1927. Leningrad. Op. 1–11].

Delo 10755. Reports on the Activities of the Sub-Department of National Minorities of the RCP(b) Gubernational Committee from 01.10.1921 to July 1922 [Otchety o deyatelnosti podotdela natsmenshinstv Gubkoma RKP(b) s 01.10.1921 goda po iyul 1922 goda], 19 l.

Delo 11008. Information on the Network of Social-Educational, Political-Educational and Vocational-Educational Institutions in Leningrad City and Leningrad Province and Their Attachment to the Village Patronage. 27.02–20.12.1926 [Svedeniya o seti sotsialno-vospitatelnykh, politiko-prosvetitelnykh i professionalno-obrazovatelnykh uchrezhdeniy goroda Leningrada i Leningradskoy gubernii i o ikh prikreplenii po linii shefstva nad derevney. 27.02–20.12.1926], 10 l.

Delo 11101. Report of the Gubpolitprosvet and Statistical Data on the Work of Clubs of National Minorities. 17.02.1927 [Doklad Gubpolitprosveta i statisticheskie svedeniya o rabote klubov natsmenshinstv. 17.02.1927], 6 l.

Delo 11157. Reports on the Work of the Polish Section of the National Minorities Department of the All-Union Communist Party of Bolsheviks from October 1926 to July 1927. 01.05–20.08.1927 [Otchety o rabote polskoy sektsii p/otdela natsmenshinstv Gubkoma VKP(b) s oktyabrya 1926 po iyul 1927 g. 01.05–20.08.1927], 6 l.

Delo 11594. Minutes of Meetings of Active Party Workers-Poles. Department of National Minorities. Polish Section. 09.01–30.10.1927 [Protokoly soveschaniy aktivnykh partiynykh rabotnikov-polyakov. Otdel natsmenshinstv. Polskaya sektsiya. 09.01–30.10.1927], 15 l.

Fond 24. Leningrad City Committee of the CPSU 1927–1991 [Leningradskiy oblastnoy komitet KPSS. 1927–1991].

Opis 10, Delo 16. Report Notes of the Brigades of the All-Union Communist Party of Bolsheviks (All-Union Communist Party of Bolsheviks) on the Survey of Political Education and Art Work Among the Ethnic Minorities of the Region. 13.09.1932–20.03.1933 [Dokladnye zapiski brigad Obkoma VKP(b) po obsledovaniyu politprosvetraboty i khudozhestvennoy raboty sredi natsmenshinstv oblasti. 13.09.1932–20.03.1933], 148 l.

Fond 25. Leningrad City Committee of the CPSU. 1931–1991 [Leningradskiy gorodskoy komitet KPSS. 1931–1991].

Opis 2-1. Delo 878. Minutes no. 5 of the Meeting of the Bureau of the City Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks. 04.10.1937 [Protokol no. 5 zasedaniya byuro Gorkoma VKP(b). 04.10.1937], 12 l.

Opis 2-1. Delo 880. Materials to the Minutes of the Bureau of the City Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks of 04.10.1937 (Agenda of the Meeting, Lists of Those Present, Transcript of Speeches and pp. 1-5 – Issues Decided at the Meeting). 13.11.1936–31.10.1937 [Materialy k protokolu byuro Gorkoma VKP(b) ot 04.10.1937 goda (povestka zasedaniya, spiski prisutstvuyuschikh, stenogramma vystupleniy i p.p. 1–5 – voprosy, reshennye na zasedanii). 13.11.1936–31.10.1937], 131 l.

Opis 2-a. Delo 35. Materials to the Minutes of the Bureau of the City Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks no. 10 of 11.11.1937 (item 9 – Question Solved by a Poll). 01.11–02.11.1937 [Materialy k protokolu byuro Gorkoma VKP(b) №10 ot 11.11.1937 g. (p. 9 – vopros, reshennyy oprosom). 01.11–02.11.1937], 6 l.

Opis 8. Delo 48. Material on Work with National Minorities in the Houses of Education (Report, Memoranda, Lists of Activists and Other Materials) [Material po natsmenrabote v domakh prosvescheniya (otchet, dokladnye zapiski, spiski aktiva i drugie materialy)], 1936, 109 l.

Opis 8. Delo 76. Material on Work with National Minorities in Educational Centers and Enterprises (Reports, Information, Acts and Other Materials) [Material po natsmenrabote v Domakh prosvescheniya i na predpriyatiyakh (dokladnye zapiski, svedeniya, akty i dr. materialy)], 1937, 148 l.

Central State Archive of Literature and Art of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv literatury i iskusstva Sankt-Peterburga].

Fond 258. National Houses of Enlightenment of the Lensovet Mass Political, Cultural and Educational Work Department. Leningrad. 1918–1937 [Natsionalnye Doma prosvescheniya Otdela massovoy politiko-kulturno-prosvetitelnoy raboty Lensoveta. Leningrad. 1918–1937].

Opis 3. Delo 33. Orders of the Mass Department of the Lensovet. 17 April – 29 July 1937 [Prikazy Massovogo otdela Lensoveta. 17 aprelya – 29 iyulya 1937], 6 l.

Opis 6. Delo 4. Reports on the Work of Domprosvets from 1 September 1933 to 30 November 1934 [Otchety o rabote domprosvetov s 1 sentyabrya 1933 g. po 30 noyabrya 1934 g.], 16 l.

Opis 6. Delo 29. Correspondence with Institutions and Organisations in Leningrad Regarding the Allocation of Funds for Cultural and Educational Work, the Purchase of Books, Material Assistance and Employment of Ethnic People, the Creation of a Roma School, and Other Issues. 01.01–31.08.1935 [Perepiska s uchrezhdeniyami i organizatsiyami Leningrada o vydelenii sredstv na kultprosvetrabotu, pokupke knig, okazanii materialnoy pomoschi i ustroystve na rabotu natsmenov, sozdanie tsyganskoy shkoly i dr. voprosam. 01.01–31.08.1935], 202 l.

Opis 8. Delo 3. Five-Year Work Plan of the Polish Domprosvet for 1933–1937 [Pyatiletniy plan raboty Polskogo domprosveta na 1933–1937 gg.], 8 l.

Opis 8. Delo 7. Acts of Financial Audits of the Polish Domprosvet and the Commission for the Survey of the Work of the Domprosvet. 30.10.1933–25.10.1934 [Akty finansovykh reviziy Polskogo domprosveta i komissii po obsledovaniyu raboty domprosveta. 30.10.1933–25.10.1934], 37 l.

Opus 8. Delo 14. Orders of the Department of Mass Political and Cultural Enlightenment Work; Minutes of the Meeting of the National Group of the Department, Plan of Work of the Domprosvets for 1935. 01.01–31.12.1935 [Prikazy Otdela massovoy politkultprosvetraboty; protokol soveschaniya natsionalnoy gruppy otdela, plan raboty domprosvetov na 1935 god. 01.01–31.12.1935], 33 l.

Opis 8. Delo 17. Estimates, Staff Schedules and Industrial Plans of the Polish Domprosvet and the Theatre Workshop for 1935 [Smety, shtatnye raspisaniya i promfinplany Polskogo domprosveta i Teatralnoy masterskoy na 1935 god], 35 l.

Opis 8. Delo 26. Control Figures of the Polish Domprosvet for 1936 and Explanatory Note to Them [Kontrolnye tsifry Polskogo domprosveta na 1936 god i obyasnitelnaya zapiska k nim], 8 l.

Opis 11. Delo 6. Orders and Decrees; Acts and Conclusions of Commissions to Survey the Work of National Education Centers; Reports on the Work of National Education Centers; Minutes of Meetings of Heads of National Education Centers. 01.01.1933–31.12.1934 [Prikazy i rasporyazheniya; akty i vyvody komissiy po obsledovaniyu raboty natsdomprosvetov; otchety o rabote domprosvetov; protokoly soveschaniy zaveduyuschikh natsdomprosvetami. 01.01.1933–31.12.1934]. 147 l.

Opis 11. Delo 18. Minutes of the Meetings of the Heads of the National Enlightenment Centers. 25.12–29.12.1934 [Protokoly soveschaniy zaveduyuschikh natsdomprosvetami. 25.12–29.12.1934], 9 l.

Opis 14. Delo 14. Economic Department of the National Education Centre. Chancellery. Orders. June – October 1937 [Khozyaystvennoe upravlenie natsmen domov prosvescheniya. Kantselyariya. Prikazy. Iyun – oktyabr 1937], 44 l.

[1] Юлиан Юзефович Мархлевский (1866–1925) – польский революционер, коммунист, советский политик. С 1922 г. Ректор Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (КУНМЗ) в Москве, председатель ЦК Международной организации помощи борцам революции (МОПР), созданной по его инициативе.

[2] С. И. Солнцев (1872–1936) – русский и советский экономист, академик Всеукраинской Академии наук и Академии наук СССР.

[3] Л. Х. Сегаль – советский экономист, автор (вместе с Б. М. Талем) книги «Экономическая политика советской власти. Учебное пособие для совпартшкол и рабфаков» (М., 1930)

[4] Элиза Ожешко (1841–1910) — польскоязычная писательница и общественный деятель (Польша и Белоруссия). Вершина творчества писательницы – роман «Над Неманом». В 1905 выдвигалась на Нобелевскую премию по литературе (одновременно с Л. Н. Толстым), но ее получил Генрик Сенкевич. Произведения Э. Ожешко неоднократно переводились на русский язык.

[5] Юзеф (Осип Викентьевич) Коженёвский (1797–1863) — польский прозаик, драматург, поэт. Ведущий создатель польской романтической драмы, предшественник социального реализма и психологического романа. Самые известные произведения – романтическая пьеса «Карпатские горцы» и комедия «Mастер и челядник» («Мастер и подмастерье»).

[6] Юзеф Игнацы (Иосиф Игнатий) Крашевский (1812–1887) – польский писатель, публицист, издатель, автор книг по истории и этнографии, член Академии знаний в Кракове. Его литературное наследие составляет около 600 томов романов и повестей, поэтических и драматических произведений, а также работ по истории, этнографии, фольклористике, путевых очерков, публицистических и литературно-критических статей. Отмечен в «Книге рекордов Гиннеса» как «чемпион эпохи гусиного пера».

[7] Стефан Жеромский (1864–1925) – польский писатель, драматург, публицист. Автор исторического романа «Пепел» о национально-освободительной борьбе польского народа в XIX в. В 1924 выдвигался кандидатом на Нобелевскую премию по литературе (ее получил другой польский писатель Владислав Реймонт). В 1925 получил государственную литературную премию за роман «Ветер с моря». В 1924–1928 в СССР изданы 24 книги Жеромского, роман «Предвесенье» («Канун весны») о социальных процессах в независимой Польше начала ХХ в. вышел в пяти переводах.

[8] Иогансон Оскар Эрландович (1892–1938) – советский финноязычный писатель, поэт и драматург, переводчик, один из организаторов Карельской ассоциации пролетарских писателей (1926).

[9] Эрлих Арон Исаевич (1896–1963) – советский журналист, писатель и сценарист. Сотрудник газет «Гудок» и «Правда», работал вместе с И. Ильфом, Е. Петровым, Ю. Олешей, В. Катаевым, Л. Славиным, М. Кольцовым, К. Фединым, оказывал поддержку начинающему писателю М. Булгакову.

[10] Перельман Яков Исидорович (1882–1942) – российский и советский математик, физик, журналист и педагог, популяризатор физики, математики и астрономии, точных наук, автор понятия «научно-фантастическое», основоположник занимательной науки. Автор книг «Занимательная астрономия», «Живая математика», «Занимательная механика» и др.

[11] Слонимский Михаил Леонидович (1897–1972) – русский и советский писатель и мемуарист, один из основателей литературной группы «Серапионовы братья». Член правления Всероссийского союза писателей (1925), председатель Ленинградского отделения Союза писателей (1929–1932), член правления Союза писателей СССР (1934–1954).

[12] Быстрянский Вадим Александрович (настоящая фамилия Ватин; 1886–1940) – российский революционер, советский историк и публицист. Доктор исторических наук, профессор; член Комиссии по истории Октябрьской революции и Коммунистической партии (Истпарта). Автор работ по теории марксизма-ленинизма, истории революционного движения и Коммунистической партии.

[13] Станислав Феликс Пшибышевский (1868–1927) – немецко-польский писатель, поэт, драматург, эссеист, имевший европейскую известность. Один из создателей модернизма в литературе, автор символистских драм, пропагандировал крайний эстетизм («искусство для искусства»), эротизм и экспрессионизм. Многочисленные переводы на русский язык, пик популярности в России в начале ХХ в.

[14] Винцентий Рапацкий (1840–1924) – польский актер, драматург и беллетрист. Автор исторических повестей, драмы «Вит Ствош», «Николай Коперник» и др.

[15] Станислав Матеуш Игнаци Выспяньский (1869–1907) – польский поэт, драматург, живописец, сценограф, теоретик театра, один из наиболее выдающихся и разносторонних художников Европы своего времени, удачно сочетал идеи модерна с фольклорными и историческими мотивами. Заслужил неофициальное прозвище «четвёртого польского пророка» (наряду с польской «троицей» поэтов-пророков – Мицкевичем, Словацким, Красиньским). Самая известная пьеса С. Выспяньского – «Свадьба».

[16] Мариан Гавалевич (1852–1910) – польский драматург, писатель, театральный деятель.

[17] Генрик Сенкевич (1846–1916) – знаменитый польский писатель, автор исторических романов, лауреат Нобелевской премии по литературе 1905 «За выдающиеся заслуги в области эпоса». Историческая трилогия о Польше XVII века («Огнём и мечом», «Потоп», «Пан Володыёвский»), роман «Quo vadis» («Камо грядеши») о ранних христианах и роман «Крестоносцы» о Грюнвальдской битве. Творчество Г. Сенкевича высоко ценили Л. Н. Толстой, Н. С. Лесков, А. П. Чехов, А. И. Куприн, А. М. Горький и др. русские писатели.

[18] Игнацы (Игнатий) Домбровский (1869–1932) – польский новеллист, «певец смерти и одиночества», автор психологических, проникнутых глубоким лиризмом этюдов.

[19] Болеслав Прус (настоящее имя и фамилия Александр Гловацкий; 1847–1912) – польский писатель с мировой известностью, создал новый тип социально-психологического романа. Роман «Кукла» – панорама жизни Варшавы в 1870-е гг. и история трёх поколений польских идеалистов (переведен на 28 языков); исторический роман «Фараон» – исследование механизма политической власти (переведен на 23 языка).

[20] Вацлав Леопольдович Серошевский (1858–1945) – польский и российский этнограф, исследователь Сибири (впервые описал быт и нравы якутов), писатель, публицист, участник польского освободительного движения. 1933–1939 – президент Польской Академии литературы. Многие произведения переведены на русский язык, в том числе в 1920-е гг.

[21] Радзишевский Тимофей Ян (1812–1893) – польский писатель, автор произведений для детского чтения, пользовавшихся популярностью, сказочник.

[22] Бенедикт Иоахим Хмелёвский (1700–1763) – польский католический писатель, ксёндз.

[23] Фредро Александр, граф (1793–1876) – польский комедиограф, поэт и мемуарист, баснописец. Автор социально-бытовых комедий из жизни шляхты, которые сыграли значительную роль в развитии польского реалистического театра, составляют золотой фонд польской литературы. Пьесы Фредро ставятся во многих театрах мира, самая известная – «Дамы и гусары».

[24] Имеются серьезные разночтения по величине книжного фонда: по сведениям Нацменуправления Домпросветов о национальных библиотеках (1937) всего книг в Польском ДПР насчитывалось 21 000 экз., но подсчет основывался на … размерах книжных хранилищ: 16 двухсторонних стеллажей длиной 2–3 м., высотой 2–2,5 м, а также 4 больших шкафа [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 13. Д. 26. Л. 67]. Таким образом, следует принимать во внимание данные перерегистрации книжного фонда.

[25] Главное управление по делам литературы и издательств (аббревиатура Горлит) – орган государственного управления СССР, осуществлявший цензуру печатных произведений и защиту государственных секретов в СМИ в период с 1922 по 1991 гг. Здесь: Ленгорлит.

Ссылка на статью:
Смирнова Т. М. Библиотека Польского Дома просвещения в Ленинграде (1926–1937) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 2. – С. 34–56. URL: http://fikio.ru/?p=5669.

Из истории отечественной науки

Рассуждение о эволюционном монизме

УДК 141.111

Плотникова Валентина Александровна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, старший преподаватель, Санкт-Петербург, Россия.

Email: valya.plotnikowa@yandex.ru

SPIN: 5695-7270

Авторское резюме

Состояние вопроса: концепт «эволюционный монизм» связывается, как правило, с философией В. М. Бехтерева. Попытки рассмотреть аналогичные взгляды, имевшиеся и у других авторов, пока не предпринимались. Место эволюционного монизма как научно-философского направления, характерного для представителей науки своего времени, в системе русской философии на данный момент не определено.

Результаты: Эволюционно-монистический подход был достаточно популярен в русской философии конца XIX – первой трети XX века. Он рассматривается преимущественно на основании концепций В. М. Бехтерева и В. Ф. Войно-Ясенецкого. Философы-монисты не противопоставляют дух и материю, а признают их слитыми воедино, имеющими в основании общее начало или общую сущность. Монизм у отечественных авторов, как это свойственно русской философии в целом, служит целям решения вопросов о сущности человека, необходимости общественных трансформаций, перспективах развития цивилизации. Главные принципы эволюционного монизма – эволюционизм как методологическая составляющая и энергетизм как мировоззренческая основа. Основными характеристиками эволюционного монизма как специфического научного подхода предлагается признать системность (наличие универсальных взаимосвязей между элементами бытия, универсальность энергоинформационного обмена) и интегративность (синтетический подход, открытость системы знаний к восприятию новых составляющих).

Область применения результатов: Исследование эволюционно-монистического подхода расширяет представление о вкладе неметафизической формы русской философии в философскую антропологию. Оно позволяет использовать понятия, категории и методы данного подхода для усиления инструментария современного человекознания.

Методы исследования: В работе нашли применение философские и общенаучные методы, исторический метод и метод сравнительного анализа.

Выводы: Эволюционно-монистический подход объясняет человека как целостность в его неизбежной и необходимой связи с природой и космосом. Данная позиция отечественных мыслителей позволяет предложить конструктивные и продуктивные идеи для развития современных философско-антропологических концепций.

Ключевые слова: эволюционно-монистический подход; монизм; энергетизм; эволюционизм; философия В. М. Бехтерева; философия В. Ф. Войно-Ясенецкого.

An Essay on Evolutionary Monism

Plotnikova Valentina Aleksandrovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Senior Lecturer, Saint Petersburg, Russia.

Email: valya.plotnikowa@yandex.ru

Abstract

Background: The concept of “evolutionary monism” is usually associated with the philosophy of V. M. Bekhterev. No previous attempts were made to consider the similar ideas of other authors. The place of evolutionary monism as a scientific and philosophical trend, which is, in general, characteristic of representatives of science of their time, is currently undefined in the system of Russian philosophy.

Results: The evolutionary-monistic approach is quite popular in Russian philosophy of the late 19th – the beginning of the 20th century. It is mainly considered based on the concepts of V. M. Bekhterev and V. F. Voyno-Yasenetsky. Monist philosophers do not contrast spirit with matter, but recognize them as fused together, having a common beginning or common essence at their core. Monism of Russian authors, typical of Russian philosophy in general, serves the purpose of resolving issues about the humans’ essence, the need for social transformations, and the prospects for the development of civilization. The main principles of evolutionary monism are evolutionism as a methodological component and energetism as an ideological basis. The main characteristics of evolutionary monism as an approach are supposed to be systematicity (the presence of universal relationships between the elements of being, the universality of energy-information exchange) and integrativity (synthetic approach, openness of the knowledge system to the perception of new components).

Implications: The study of the evolutionary-monistic approach expands the understanding of the contribution of the non-metaphysical form of Russian philosophy to philosophical anthropology. It allows using the concepts, categories, and methods of this approach to enhance the tools of modern human studies.

Research methods: The work uses philosophical and general scientific methods, the historical method and the method of comparative analysis.

Conclusion: The evolutionary-monistic approach explains humans as a whole in an inevitable and necessary connection with nature and the cosmos. This position of Russian thinkers allows us to suggest constructive and productive ideas for the development of modern philosophical and anthropological concepts.

Keywords: evolutionary-monistic approach; monism; energetism; evolutionism; philosophy of V. M. Bekhterev; philosophy of V. F. Voyno-Yasenetsky.

Прослеживая развитие монизма от античности до современности, можно выделить основные его варианты и разновидности, сыгравшие ключевую роль в развитии мировой системы философии. На сегодняшний день в «Новой философской энциклопедии» выделяется три основных варианта монизма мировоззренческого характера с точки зрения решения вопроса о соотношении материи и сознания:

– объективный идеализм (линия Платона),

– субъективный идеализм (берклианство),

– материализм (линия Демокрита).

Данные три формы монизма также имеют свои разновидности. Например, современный исследователь А. В. Ерахтин выделяет следующие варианты материализма в наше время: элиминативный (Д. Армстронг, Р. Рорти), редуктивный (Г. Фейгл, Дж. Смарт), функциональный (Х. Патнэм, Дж. Фодор), эмерджентистский (М. Бунге, Дж. Марголис). Последний предполагает относительную самостоятельность таких явлений человеческого духа, как психика и сознание, в качестве атрибутов материальной субстанции [1]. Разделение идеализма на субъективный и объективный также не является абсолютным, в качестве примера можно упомянуть такие конкретные концепции, как «трансцендентальный идеализм» Канта или «конкретный идеализм» С. Н. Трубецкого.

В зарубежной литературе можно найти попытки классифицировать монизм на основании категории, которой приписывается единственность (субстанция, свойства, конкретный фундаментальный объект), таким образом выделяются субстанциональный, родовой, монизм свойств, экзистенциальный и приоритетный виды монизма [2]. По форме монизм принято разделять на континуальный и дискретный, использующие различные понятия для описания окружающей реальности. Так, первый оперирует понятиями субстрата и формы (что характерно для античности и философии Нового времени), а второй – структуры и элементов (атомизм). Хотя, на наш взгляд, последняя классификация является достаточно условной и может вносить некоторую путаницу при попытке определить принадлежность конкретной теории к той или иной форме, так как даже для дискретного монизма понятие континуальности ряда явлений неживой и живой природы является достаточно важным, если не сказать определяющим.

В истории философии монистические концепции в общей массе являются преобладающими, хотя затруднения, возникающие при их разработке, провоцируют умножение дуалистических и плюралистических подходов. Базовым видами монизма являются идеализм и материализм, представляющие собой фундаментальные философские системы. Вне данных систем монизм редко рассматривается как отдельное явление в мире философии, тем не менее представляя собой в некоторых ситуациях не просто абстрактное общее наименование, а становясь независимой отдельной системой, подразумевающей устранение антиномии «материя – сознание» и продуцируя определенные мировоззренческие атрибуты. Так происходит, например, в отечественной философии конца XIX – первой трети XX века, где философский монизм превращается в отдельное направление, продолжающее сциентистскую направленность европейской и антропологическую проблематику отечественной философии.

Понимание монизма для конца XIX – первой трети XX века имеет свою специфику – монизм большинством авторов понимается как онтологическая система, рядоположенная материализму и идеализму. Философы-монисты не противопоставляют дух и материю, а признают слитыми воедино, имеющими в основании общее начало или общую сущность. Данное положение в ряде случаев придает монистической философии панпсихические черты, наделяя все окружающее определенной степенью чувствительности. Полный перечень принципов монистического подхода можно представить следующим образом:

– механицизм или атомизм,

– эволюционизм,

– панпсихизм,

– единство ощущения и движения.

Примечательным является использование энергетического мировоззрения как основы для последующих рассуждений. Учитывая черты сходства между отдельными вариантами монистического мировоззрения, представляется продуктивным объединение между собой некоторых концепций русской философии в единое направление, основанное на использовании общих понятий, законов и закономерностей в качестве обоснования собственных выводов и прогнозов. На данный момент существует ряд ученых (А. А. Богданов, В. М. Бехтерев, В. Ф. Войно-Ясенецкий), чьи теоретические построения не вписываются в уже имеющиеся ответвления отечественной философии конца XIX – первой трети XX века. Возникает проблема определения сущности данного направления и его возможного наименования с целью дальнейшего исследования и включения в общую картину исторического развития отечественной философии и отечественной антропологической традиции.

Подходящим вариантом обобщающего направления может выступать концепт «эволюционный монизм», сформулированный В. М. Бехтеревым или обобщающее наименование «эволюционно-монистический подход». Данное название не вступает в противоречие с содержательной частью большинства монистических теорий, подчеркивая в то же время одну из важнейших их особенностей (эволюционизм как ключевую идею развития). В то же время самоназвания теорий, предложенные другими учеными, в подобном качестве выступать не могут, акцентируя внимание на специфических чертах, отсутствующих или слабо проявляющихся у других авторов. Под термином «эволюционно-монистический подход» в дальнейшем будет пониматься философская теория, включающая в себя представление о единой мировой энергии как всеобщей основе мироздания, возникающая в результате применения эволюционного подхода как всеобщей теории непрерывного развития к изучению природы, жизни и человека.

Краткий обзор монистических концепций в русской философии показывает, что возможно провести анализ эволюционно-монистического подхода к человеку на основании двух наиболее развернутых и содержащих основные перечисленные черты концепций. Таковыми на данный момент представляются:

– эволюционный монизм В. М. Бехтерева, происходящий из потребностей физиологии, психологии и неврологии в познании человека и систематизации всех уровней знания о человеке, включая философский;

– монистическая философия В. Ф. Войно-Ясенецкого, являющаяся примечательной попыткой синтеза религии и науки на основании эволюционно-монистического и религиозного мировоззрения и создания рациональной религиозной антропологии.

Рассматривая философский монизм в русской философии конца XIX – первой четверти XX веков, можно отметить следующие моменты. Монистическое направление выделялось как обособленный способ решения вопроса о первооснове, что позволяло не только «отстраняться» от материализма и идеализма, но и предлагать новые решения основных мировоззренческих вопросов. Монизм вводит представление о наличии универсальных взаимосвязей между различными сторонами бытия: материей и духом, органическим и неорганическим, обществом и природой. Отечественная естественнонаучная традиция использовала достижения европейской философии, в частности немецкой классической философии, в то же время выходя на новый уровень в разработке проблем философии в целом и философской антропологии, в частности. Научная школа И. М. Сеченова продвинулась дальше немецкой классической философии, поставив физиологию и психологию в основание познавательного процесса и предопределив тем самым антропологический поворот в отечественной науке. Монизм у отечественных авторов, как это свойственно русской философии в общем, служит целям решения вопросов о сущности человека, необходимости общественных трансформаций, перспективах развития цивилизации. Представление о существовании универсальных взаимосвязей между различными сторонами бытия – материей и духом, органическим и неорганическим, природой и социумом – обосновывает необходимость комплексной, интегративной системы познания человека. Существенным, ранее не отмеченным моментом является то, что монизм не только занимает значимое место в антропологической традиции русской философии, но и служит источником построения теоретической системы знаний о человеке, а также решения практических задач человечества, включая присутствующие в современной повестке дня. Так, например, попытка введения корреляционного принципа в виде энергии, связывающего психику с ее материальным носителем, предвосхищает крайне актуальные вопросы в сфере когнитивных исследований. Современные когнитивные исследования содержат ряд идейных оснований, которые могут быть рассмотрены как последующая трансформация идей, предложенных ранее представителями эволюционного монизма.

Эволюционизм можно охарактеризовать не только как передовую научную идею конца XIX века, но и как фундаментальный принцип, позволивший поставить перед исследователями новые вопросы и начать поиск ответов на них. Эволюционизм как метод дал возможность осуществить логический переход к монистическому мировоззрению в истории философского естествознания. Представление о взаимосвязи различных видов живой материи в виде происхождения их от общих предковых форм на основании конкретных принципов и механизмов позволяет утверждать подобную же взаимосвязь между живым и неживым, материей и сознанием, психикой животных и высшими ее формами у человека. Последовательное развитие данных идей приводит к мысли о наличии общего начала универсума и общих принципов развития, в качестве которых выступают как классические механизмы, предложенные Дарвином, так и дополняющие и развивающие их идеи различных авторов. На этом этапе развития науки и философии закладываются основания для построения в будущем современной научной картины мира через синтез знаний из различных научных отраслей. Если в кратком виде дать характеристику современных тенденций синтеза научных знаний, то, по словам В. С. Степина, «…они выражаются в стремлении построить общенаучную картину мира на основе принципов универсального эволюционизма, объединяющих в единое целое идеи системного и эволюционного подходов» [3, с. 332]. И хотя в конце XIX – первой трети XX века подобный уровень развития эволюционизма еще не был возможен, тем не менее стоит отметить его научную актуальность, сохранившуюся до сегодняшнего дня. Нерешенным оставался вопрос о существовании общего начала или отправной точки дальнейшей эволюции Вселенной. И здесь интересным вариантом решения проблемы становится энергетизм, появившийся в связи с открытием новых физических законов и внедрением понятия энергии в общенаучный оборот. Именно в отечественном естествознании возникли знаковые для эволюционно-монистического подхода теории, органично взаимодействовавшие, в том числе с энергетистскими идеями.

Сформировавшиеся на основе общих предпосылок энергетические концепции в отечественной философии отражают авторские взгляды своих создателей. Хотя введение энергии в качестве единого основания призвано было решать сходные задачи, поставленные в том числе под влиянием позитивизма Маха (методологический монизм, единая научная картина мира, использование методов естественных наук), тем не менее общих вариантов решения найдено не было. Широта понимания энергии как очередной предельной категории не позволила сложиться единому энергетическому мировоззрению, что во многом и послужило причиной критики и последующего его забвения на фоне торжествующего диалектического материализма.

Некоторые попытки включения понятия энергии в психологию на сегодняшний день весьма успешно реализуются на практике, например, в психоанализе, учении К. Г. Юнга. Использование понятия энергии в теоретических построениях можно увидеть в структурно-информационной теории психических процессов Л. М. Веккера, где она рассматривается как часть двухкомпонентной структуры эмоций (энергия и информация). Энергетическую функцию эмоций при этом выделяли уже классики психологии, такие как В. Вундт и К. Изард. Психолог Н. В. Васильева, углубляя рассмотрение структуры психики по Веккеру, говорит следующее: «Несмотря на несомненность двойственной природы эмоций, представляется все же, что функции отражения потребности и переживания являются служебными по отношению к основной их функции, результирующей по отношению к первым двум – функции энергетического обеспечения психической деятельности» [4, с. 31], фактически синонимизируя эмоции и «психическую энергию» в функциональном смысле.

В философии также есть современное, своеобразное энергетическое мировоззрение, определяющее материальный мир как «единый энергетический поток, в котором разграничения и обособления условны», которое может стать предпосылкой для разработки понятия энергии в современном философском ключе, однако данное направление является в большей степени эзотерическим, нежели научным. Представляется, что энергетизм, как наследие научной мысли конца XIX – начала XX веков, при выделении психологии из философии в качестве отдельной дисциплины полностью «отошел» от первой ввиду ее более тесной связи с естественными науками. Можно отметить ряд смежных дисциплин, где употребление термина «энергия» в физическом смысле является очевидно обоснованным: нейропсихология, психофизиология и другие. На этом фоне не хватает целостного научно-философского подхода к разработке понятия «энергия», ее включения как в онтологию, так и в философскую антропологию на полноправной основе.

Сравнивая религиозно-философскую концепцию Войно-Ясенецкого с концепцией эволюционного монизма В. М. Бехтерева, можно сделать выводы о том, что наличие единого основания в виде энергетического мировоззрения порождает существенные сходства, несмотря на определенные внешние различия. Спектр вопросов и проблем, поднимаемых в рамках указанных теорий, един – это проблемы эволюционной иерархии духовной составляющей живых существ, взаимодействия сознания и материи, сущность психики и души человека, вопросы нравственности, возможность бессмертия человеческой личности и его научной интерпретации. Клинический опыт обоих авторов порождает потребность в эмпирической, научной обоснованности выдвигаемых ими тезисов. Оба они предлагают монизм в качестве философского базиса своих теорий, вписывая его в систему объективного идеализма, в случае Войно-Ясенецкого, и естественно-научного материализма – в случае Бехтерева. Энергетизм дает возможность интерпретировать жизнедеятельность высших форм жизни как постоянный обмен энергией, чьим источником является психика или дух, с окружающей средой. Неуничтожимость энергии позволяет обоим авторам обосновать утверждение о бессмертии духа или человеческой личности. Эволюционизм определяет утверждение континуальности, непрерывности развития природы, коэволюцию духовного и материального. Интересной особенностью является вхождение в сферу научных интересов Войно-Ясенецкого и Бехтерева изучения парапсихических и мистических феноменов как проявления способностей духа. Хотя данные проявления не являются научно обоснованными, но еще раз указывают на весьма сходный путь рассуждений авторов.

Решение задачи экстракции философско-антропологических аспектов теории эволюционного монизма показывает наличие параллелей в видении человека в системе монистического энергетизма Бехтерева, религиозно-философской концепции Войно-Ясенецкого, а также теориями всеединства в русской философии. Место эволюционного монизма в системе русской философии, таким образом, определяется наличием сильного влияния позитивистских, сциентистских течений философии и их взаимодействием с учениями отечественных философов как религиозного, так и мистического толка, хотя понятие энергии, трактуемой как общий субстрат реальности, объясняется авторами иначе. Эволюционный монизм, образуясь из слияния идей западной и русской философских школ, продвигается вперед в трактовке понятия энергии, интерпретируя ее как корреляционный принцип, являющийся единым основанием материи и духа.

Разнообразие методов исследования и толкования существенных вопросов «отечественного любомудрия» только обогащает русскую философию, а единая цель – подтверждает самобытную истинность пути. Полемика Карсавина и Бехтерева соответственно с религиозных и научных позиций демонстрирует возможность и необходимость «снять» противопоставление науки, философии и религии в вопросе правообладания истинным методом познания. Как отмечал известный эмпирик В. Вундт, вера и знание не только могут ладить друг с другом, но даже дополняют друг друга. Проблема отношения физического к психическому, «вброшенная» вторым позитивизмом в контекст исторического развития русской мысли, послужила резонатором и обеспечила как достижения в области конкретных наук – формирование рефлексологии, субъективной психологии, патопсихологии – так и появление новых философских теорий, концепций (концептов) – философский реализм, монистический энергетизм, социальное бессмертие, индивидуация многоединого. Сравнительный анализ теории всеединства (многоединства) Карсавина и концепции объективного единства психического (прогенератива) Бехтерева убеждает в возможности преодоления дискуссионной позитивистской установки «о границах познания» – пределы человеческого мышления бытия шире границ положительной науки о бытии. Таким образом, перспективный вектор развития философско-антропологических вопросов в контексте отечественной мысли, в отличие от европейского рационалистического подхода – разработка методологии исследования принципов связи различных уровней бытия. При этом эволюционным монизмом уже предложены методологические и мировоззренческие принципы (эволюционизм, энергетизм, интегративный подход), представляющиеся продуктивными для решения поставленных задач.

Сравнительный анализ эволюционно-монистических концепций дает возможность обобщенного представления картины человека, проистекающей из основных принципов эволюционного монизма. Согласно вышеприведенному анализу, за основные принципы эволюционного монизма можно принять эволюционизм как методологическую составляющую и энергетизм как мировоззренческую основу. Основными характеристиками эволюционного монизма как подхода предлагается признать системность (наличие универсальных взаимосвязей между элементами бытия, универсальность энергоинформационного обмена) и интегративность (синтетический подход, открытость системы знаний к восприятию новых составляющих, с учетом интерпретации в рамках подхода).

Исходя из принципов и свойств этого подхода человек представляется В. М. Бехтеревым и В. Ф. Войно-Ясенецким в качестве закономерного этапа развития живой природы, являющегося неотъемлемой частью системы мироздания и существующего согласно универсальным законам бытия. В некотором смысле человек репрезентирует принципы устройства мироздания, являясь в свою очередь открытой системой, включающей в себя основные уровни организации Вселенной. Подобный взгляд, существующий со времен Аристотеля и описанных им трех видов души, находит в концепциях философов-естествоиспытателей современное им научное обоснование в виде субстанциональной энергии. Человек в рамках эволюционно-монистического подхода оказывается способным к преодолению границ, заданных его материальным телом, будучи существом, обменивающимся энергией с окружающим его миром, связанным с этим миром на всех уровнях.

Постулаты эволюционных монистов о генетико-иерархической организации психики и сознания, коэволюции различных уровней организации человека и человечества с учетом ведущей роли психики, открытости и безграничности данного процесса позволяют сделать вывод о возможности его искусственного направления. Человек в эволюционной картине мира развивается и может сам определять дальнейший путь развития. Результат эволюции (прогресс или регресс) будет зависеть от нахождения ресурсов, обеспечивающих функционирование энергоинформационных процессов в достаточной степени. Поскольку сущностью высшей энергии признается творчество (в широком смысле, у Бехтерева) и любовь (у Войно-Ясенецкого), то, вероятно, именно в данных индивидуальных качествах каждого человека заключен потенциал саморазвития, дальнейшего энергетического обмена и достижения поставленных целей.

Сравнивая эволюционно-монистические концепции в контексте этики, можно увидеть специфические особенности человекознания, порождаемые ключевыми принципами эволюционно-монистического подхода независимо от характера самой теории. Монистический подход позволяет постулировать принцип единства человека и природы. Человек представляется как часть Вселенной, существующий в общей природной системе координат, законов и принципов. Сущностные черты человека как вида и как индивидуальности могут быть охарактеризованы как результат процесса эволюции, не имеющие сверхъестественной или трансцендентной природы. С учетом сегодняшней эволюционистской картины мира актуальность подобных воззрений несомненна. Психика человека, личность, общество продолжают развиваться, требуя координации научных, философских и религиозных подходов к своему изучению. Эволюционный монизм как подход, строящийся на энергетизме, не только позволяет, как это было представлено в данной работе, аргументировать взаимосвязь человека с окружающим миром, сущностное единство физических и психических (духовных) явлений, но и демонстрирует определенную гибкость, допуская выстраивание как сциентистских, так и религиозных теорий на своей основе. Принципы эволюционизма и энергетизма по своей сути не вступают в противоречие ни с одним из перечисленных направлений, представая, таким образом, в качестве удобного компромиссного основания при построении синтетических универсальных теорий.

Дополнительно можно отметить, что эволюционно-монистический подход дает возможность обоснования концепции ответственности человека, расширяющей горизонты и перспективы его не только как объекта науки, но и как субъекта деятельности. Этика ответственности как самостоятельное направление осмысления стратегий поведения человека выступает важнейшим запросом практики современного общества. Хотя приводимые выше теории по-разному трактуют будущее человечества и понятие бессмертия, тем не менее они сходятся в отношении влияния поступков и образа мышления каждого человека на дальнейшее существование человечества. Проблемы нравственности и морали в связи с технологическим прорывом широко обсуждаются в рамках когнитивных наук, технонауки. «Нравственность, регулируя отношения людей, их гуманизацию, через стремление к идеально-должному, может рассматриваться, на наш взгляд, как специфический для уровня эволюции человека параметр порядка (термин синергетики), фактор социальной эволюции, детерминирующий в том числе и познание как жизнедеятельность» [6, с. 114], пишет профессор И. В. Черникова в статье, посвященной проблемам когнитивных наук. В русле развития современных технологий, становления новых концептов, цифрового мира и цифрового человека монистический подход к разработке проблемы человека может рассматриваться как потенциально продуктивный для обоснования этических норм в рамках энергоинформационной и эволюционно-информационной картины мира и человека, за счет выстраивания, в частности, этики ответственности. Если в религиозной антропологии проблема ответственности замыкается на проблеме свободы воли человека, то естественнонаучная часть монизма предполагает полномерное рассмотрение данного вопроса, что крайне важно в свете глобальной цифровой трансформации мира.

Нельзя не отметить также интегративность как важнейшую особенность монистической философии. Монизм предполагает возможность использования самых различных знаний, понятий и концептов, интерпретируемых на основании существования универсального корреляционного принципа. Энергетизм как подход конца XIX – первой трети XX века «не обязан», так сказать, сохраняться в статичном, неизменном виде. Учитывая достижения современной науки, монистическое мировоззрение допускает его дополнение и усовершенствование, наполнение новыми смыслами в зависимости от смены научных парадигм. Монистическая философия, будучи интегративным подходом, предполагает широкие возможности синтеза рационального и иррационального, науки, философии и религии, энергии и информации и т. д. в целях создания наиболее полной картины мира и человека.

Список литературы

1. Ерахтин А. В. Проблема материи в западной и отечественной философии советского периода // Философия и общество. – 2014. – № 1 (73). – С. 55–74.

2. Schaffer J. Monism: The Priority of the Whole // Spinoza on Monism. – London: Palgrave-Macmillan, 2012. – Pp. 31–76.

3. Степин В. С. Философия науки. Общие проблемы. – М.: Гардарики, 2006. – 384 с.

4. Васильева Н. В. Структура психики как проявление принципов строения самосохраняющихся систем // Психология человека: интегративный подход. Сб. научных статей. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2000. – С. 18–32.

5. Войно-Ясенецкий В. Ф. Дух, душа и тело. – Москва: ДАРЪ, 2013. – 320 с.

6. Черникова И. В. Когнитивные науки и когнитивные технологии в зеркале философской рефлексии // Эпистемология и философия науки. – 2011. – Т. 27. – № 1. – С. 101–116.

7. Бехтерев В. М. Психика и жизнь. – СПб.: Алетейя, 1999. – 256 с.

References

1. Yerakhtin A. V. The Problem of Matter in the Western and National Philosophy of the Soviet Period [Problema materii v zapadnoy i otechestvennoy filosofii sovetskogo perioda]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2014, no. 1 (73), pp. 55–74.

2. Schaffer J. Monism: The Priority of the Whole. Spinoza on Monism. London: Palgrave-Macmillan, 2012, pp. 31–76.

3. Stepin V. S. Philosophy of Science. General Problems [Filosofiya nauki. Obschie problemy]. Moscow: Gardariki, 2006, 384 p.

4. Vasilyeva N. V. The Structure of the Psyche as a Manifestation of the Principles of the Structure of Self-Preserving Systems [Struktura psikhiki kak proyavlenie printsipov stroeniya samosokhranyayuschikhsya sistem]. Psikhologiya cheloveka: integrativnyy podkhod. Sbornik nauchnykh statey (Human Psychology: An Integrative Approach. Collected Scientific Articles). St. Petersburg: RGPU imeni A. I. Gertsena, 2000, pp. 18–32.

5. Voino-Yasenetsky V. F. Spirit, Soul and Body [Dukh, dusha i telo]. Moscow: DAR, 2013, 320 p.

6. Chernikova I. V. Cognitive Sciences and Cognitive Technologies in the Mirror of Philosophical Reflection [Kognitivnye nauki i kognitivnye tekhnologii v zerkale filosofskoy refleksii]. Epistemologiya i filosofiya nauki (Epistemology & Philosophy of Science), 2011, vol. 27, no. 1, pp.101–116.

7. Bekhterev V. M. Psyche and Life [Psikhika i zhizn]. St. Petersburg: Aleteyya, 1999, 256 p.

Ссылка на статью:
Плотникова В. А. Рассуждение о эволюционном монизме // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 2. – С. 68–79. URL: http://fikio.ru/?p=5663.