УДК 52; 53

 

Комментарий к статье В. Е. Львова «Гамов встречается с Бухариным».

Об авторе и его статье

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, д. 6/8,

тел.: +7 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Биографические данные об известном писателе Владимире Евгеньевиче Львове (1904 – 2000), сведения о его вкладе в популяризацию научных знаний (космология, ядерная физика, критика парапсихологии и др.). Статья о Г. А. Гамове – малоизвестная страница в истории науки.

Результаты: Будучи физиком по образованию, аспирантом выдающегося физика Г. А. Гамова, В. Е. Львов постоянно следил за успехами в области ядерной физики, физики элементарных частиц и за исследованиями в области космического пространства, был популяризатором идей К. Э. Циолковского. Новейшие открытия в упомянутых областях являлись предметом его популярных лекций в Ленинградском Лектории и книг об Эйнштейне, Циолковском, об освоении космического пространства. Особое внимание уделено уникальной способности В. Е. Львова к накоплению и фиксации фактов и достижений в различных областях науки. Это происходило благодаря каждодневному неустанному труду его в Государственной публичной библиотеке (ныне – Российская национальная библиотека) и Библиотеке Академии наук в отделах специального хранения («спецхране»). Статья о Г. А. Гамове – личные воспоминания об учителе, коллеге и близком по интересам человеке (Гамов – талантливый популяризатор научных знаний, уникальный ученый по оригинальности открытий, по широте научных интересов – от космоса до структуры генома).

Выводы: В. Е. Львов – выдающийся популяризатор и уникальный систематизатор научных достижений в самых различных областях науки: физики, космологии, биологии. Статья о Г. А. Гамове – одна из редких публикаций о научных открытиях и незаурядной личности выдающегося физика.

 

Ключевые слова: В. Е. Львов; Г. А. Гамов; Н. И. Бухарин; ядерная физика; физика элементарных частиц; молекулярная биология.

 

 

Some Comments on the Article “Gamow Meets with Bukharin” Written by V. E. Lvov.
About the Author and His Article

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Research Worker, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail:ozabrodin@yandex.ru

6/8 Lva Tolstogo str., Saint Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7 950 030 48 92.

Abstract

Purpose: Several biographical facts about Vladimir E. Lvov (1904 – 2000), a Russian writer and journalist are given; some useful information regarding his contribution to the popularization of scientific knowledge (cosmology, nuclear physics, criticism of parapsychology and others) is provided. The article about G. A. Gamow written by V. E. Lvov is an insufficiently known chapter in the history of science.

Results: V. E. Lvov, a professional physicist, a graduate student of an outstanding physicist G. A. Gamow, constantly monitored the progress in nuclear physics, elementary-particle physics and the research in the field of outer space. He was a popularizer of the ideas of K. E. Tsiolkovsky. The latest discoveries in the spheres mentioned above were the subjects of his popular lectures in LeningradLecturingCenter, his books devoted to A. Einstein, K. Tsiolkovsky and space exploration in general. Special attention is paid to Lvov’s unique ability to accumulate and fix the achievements in various fields of science. This was due to his everyday persistent work in the State Public Library (now the Russian National Library) and in the Library of the Academy of Sciences. The article about G. A. Gamow is Lvov’s memoirs about his teacher and colleague, the man of similar interests. Gamow was a talented popularizer of scientific knowledge, a unique scientist due to his original discoveries, his profound scientific interests – from space to the genome structure.

Conclusion: V. E. Lvov is an outstanding popularizer and unique systematizer of scientific achievements in various fields of science: physics, cosmology, biology. The article about G. A. Gamow is one of the rare publications on scientific discoveries and the remarkable personality of the outstanding physicist.

 

Keywords: V. E. Lvov; G. A. Gamow; N. I. Bukharin; nuclear physics; elementary-particle physics; molecular biology.

 

Владимир Львов

Гамов встречается с Бухариным. Малоизвестная страница истории науки

(Публикация О. Н. Забродина)

 
В биографиях этих двух исторических личностей трудно, на первый взгляд, найти точку пересечения.
 

Георгий Антонович Гамов (1904 – 1968) – выдающийся советский – ставший впоследствии американским – физик. И Николай Иванович Бухарин, чьё место в истории не нуждается в напоминании. И, однако же, был краткий момент, когда они встретились, и поводом для этой встречи стал научный вопрос большой исторической значимости.

 

Но сначала более подробно о Гамове, о котором, если не считать специалистов, мало известно широкому кругу читателей.

 

Судьба сложилась так, что пишущему эти строки пришлось в молодости довольно близко соприкасаться с этим замечательным человеком. Сначала на студенческой скамье в Ленинградском университете и позже, когда я был у него в академической аспирантуре.

 

Представьте себе Ленинград эпохи НЭПа и маленькую аудиторию в сером здании Физического института в университетском дворе. Входит неожиданно гигантского роста парень в высоких («просящих каши») сапогах и заношенной, неопределенного цвета гимнастерке, перепоясанной – если память не изменяет – узким брезентовым ремешком. Огромная голова и очень близорукие глаза, однако, без очков (чтобы приспособить зрение к внешнему миру владелец этих глаз то и дело надавливал рукой на глазное яблоко, изменяя тем самым их фокусное расстояние!).

 

Было это, кажется, на третьем курсе, и некоторое время я даже сидел за партой рядом с ним.

 

Мы знали только, что он прибыл из Одессы, где его отец был учителем, а сам он числился студентом тамошнего университета. Почему сменил он Одессу на Ленинград, не было известно (видимо, хотел стать ближе к центрам физической науки).

 

Ясно было одно. Знания его в области теоретической физики были отнюдь не студенческие. Он ориентировался в ней, как готовый кандидат, если не доктор наук (таких степеней в то время не было). Окончил университет, можно сказать, шутя. И уже в 1926 году, оцененный тогдашними лидерами ленинградской физики – академиками A. Ф. Иоффе и Д. С. Рождественским – был отправлен на стажировку к великому физику Эрнесту Резерфорду в Англию.

 

От Резерфорда путь привел его к Нильсу Бору в Данию. Это произошло так.

 

Он явился к знаменитому англичанину в Кембридж с уже готовым теоретико-физическим открытием – одним из тех больших открытий, которыми размечена революция в физике 20-х – 30-х годов.

 

Гамов (уже сменивший к этому времени выцветшую гимнастерку на москвошвеевский пиджак) ехал заграницу, имея в голове решение так называемой загадки альфа-распада. Загадка состояла в том, что альфа-частицы (они же ядра атомов гелия) вылетают из ядер тяжелых радиоактивных элементов, несмотря на то, что энергия альфа-частицы меньше теоретически требуемой. Она меньше той, которая нужна, чтобы преодолеть барьер сил, преграждающих частице выход из ядра. Применив законы только что созданной в эту пору квантовой механики, Гамов – ему было тогда двадцать два года – нашел поразительный ключ к загадке. Альфа-частицы как бы просачиваются, образно говоря, «под планкой» силового барьера! Это происходит по квантовым законам вероятности, и Гамов математически вычислил интервал времени, в течение которого альфа-распад охватывает половину наличных радиоактивных ядер (для радия, например, 1590 лет). Прогноз блестяще совпал с данными эксперимента! Это было открытие так называемого туннельного эффекта[1], – открытие, ознаменовавшее один из первых выходов молодой советской физики на мировую арену (туннельный эффект, замечу, практически используется ныне с огромным успехом в электронной технике).

 

Итак, Гамов пришел со своей идеей к Резерфорду – основателю ядерной физики и знатоку именно альфа-распада. Но Резерфорд был гениальным экспериментатором, а в теории квант разбирался лишь постольку-поскольку. Интуитивно он чувствовал, что этот долговязый русский сделал, вероятно, важное открытие. Разобраться досконально в нем мог, по мнению Резерфорда, только лидер теории квант Нильс Бор. К нему он и направил Гамова, снабдив его следующей, вошедшей в историю запиской:

«Обратите внимание на этого парня. В нем что-то есть. Он не рехнулся. Вспомните, что было с Вами, когда Вы пришли к Джи-Джи, и тот не захотел Вас выслушать (Джи-Джи – это Джозеф Джон Томсон – престарелый классик атомной физики конца XIX – начала XX века).

 

Бор полностью оценил гамовское открытие. Оно было опубликовано в 1928 году в ведущем научном журнале – лейпцигском «Цайтшрифт фюр физик», и после этого Гамов сразу стал видной фигурой в международном ученом сообществе. В течение четырех лет он делил свое время и труд между крупнейшими европейскими центрами ядерной и квантовой физики. Опубликовал в Англии и Германии фундаментальную монографию «Строение атомного ядра и радиоактивность» (на русском языке издана в Москве). В тридцать первом году по истечении срока своей командировки вернулся в Советский Союз и был избран членом-корреспондентом нашей Академии.

 

Когда я встретил его в первые же дни на Невском, меня позабавил его новый облик. Не только пресловутая гимнастерка (с брезентовым ремешком), но и москвошвеевский пиджак были далеко в прошлом. Передо мной стоял туристического вида элегантный джентльмен в редкостных для того времени штанах «гольф» (предмет зависти ленинградских юнцов; современные джинсы тогда не существовали!).

– Из каких краев, Георгий Антонович?

– Из Швейцарии. Вместе с Паули[2] ходили на лыжах. Завтра еду в Москву.

 

В Москве состоялись его встречи с Н. И. Бухариным.

 

Любимым детищем Бухарина, стоявшего в то время во главе Научно-исследовательского сектора (НИС) Наркомтяжпрома, был журнал «Социалистическая реконструкция и наука» (сокращенно СОРЕНА). На внутренней стороне его обложки значилось, что журнал «выходит согласно решению ЦК ВКП(б) и является самым большим и серьезным журналом по вопросам науки и техники». Действительно, в каждом из его объемистых (до двухсот страниц) томов выступали ведущие представители советских естественных и гуманитарных наук. Сам Бухарин открывал почти каждый номер статьями и докладами на философские и общественно-политические темы.

 

Особенно пристально следил основатель и вдохновитель СОРЕНА за событиями в области атомного ядра, переживавшей в те годы период «бури и натиска». На переднем крае этих исследований был Гамов, и Бухарин пригласил его сотрудничать в журнале. Тот охотно откликнулся и напечатал там в 1932 – 1933 годах пять статей. В них проявилась, между прочим, черта, далеко не всегда присущая деятелям точных наук – литературный талант, блестящее мастерство популяризатора. Все это, как мы увидим, развернулось позже (как и юмор остроумного рисовальщика – иллюстратора собственных гамовских книг).

 

Внимание Бухарина – экономиста и социолога, особенно привлекло то место в одной из гамовских статей, где автор подсчитывает энергию, заключенную в ядре атома… «Если бы, – писал Гамов, – удалось добиться превращения всех ядер, например, в одном кубическом сантиметре алюминия, то выделившаяся энергия была бы равна продукции Днепростроя за одну минуту…».

 

Но, отмечал автор статьи, современная (имелись в виду 30-е годы) экспериментальная физика способна вовлечь искусственно в ядерные превращения лишь предельно малое количество атомов алюминия. Так что о практической стороне дела думать пока не приходится.

 

В лекции, прочитанной по приглашению Бухарина для сотрудников НИС-а, Гамов указал на один вид ядерных реакций, где выход энергии еще больше. Это те реакции, где происходит не расщепление, а укрупнение, слияние атомных ядер. В частности, слияние ядер атомов водорода с превращением его в гелий (сегодня этот вид реакций называют термоядерным). Но и тут, сказал лектор, потребовалось бы затратить сперва колоссальную энергию, чтобы преодолеть взаимное электрическое отталкивание водородных ядер (протонов). Так что экономический эффект такой операции пока еще сомнителен…

 

Когда лекция закончилась, Бухарин, – вспоминал много позже Гамов, – пригласил его к себе в кабинет и спросил: как бы Вы отнеслись к такой идее? Можно было бы договориться подключить в течение одной ночи мощности всех московских электростанций к лабораторной установке и осуществить массовое превращение водорода в гелий. Хотите, произведем такой опыт?

 

– Я ответил, – писал в своих воспоминаниях Гамов, – что еще нереально и объяснил, почему.

 

Можно, конечно, допустить, что автор воспоминаний несколько утрировал и, может быть, даже деформировал то, что было сказано по ходу беседы. Но за нею все равно скрывается высокий драматизм, и она воспринимается нами сегодня волнующе, как и все, что связано с историей века атома. Не забудем, что над укрощением термоядерной энергии в мирных целях современные физики работают неутомимо уже тридцать с лишним лет. Достигнуты большие успехи, но практическое освоение термоядерных реакторов ожидается не так скоро. Разговор же в кабинете начальника НИС Наркомтяжпрома относится к весне тридцать третьего года…

 

***

Теперь уже можно досказать вкратце причудливую историю жизни Георгия Антоновича Гамова.

 

Как известно, он покинул навсегда нашу страну и попытался сделать это сперва весьма своеобразным (выражаясь мягко) способом.

 

Он рассказал потом со всеми подробностями, как готовил свое бегство заграницу. Как вступил для этой цели в секцию гребного спорта при Ленинградском Доме ученых и обзавелся соответствующим удостоверением. Как оправился затем с женой (с которой только что отпраздновал свадьбу) в академическую здравницу Батилиман на южном берегу Крыма. Как захватил с собой тщательно продуманный запас продовольствия (шоколад, крутые яйца, сухари). И, погрузившись в лодку, молодожены отчалили ночью от берега, чтобы на веслах, ориентируясь по звездам, переплыть Черное море в  Турцию! Оттуда Гамов намеревался дать телеграмму Нильсу Бору, чтобы тот удостоверил турецким властям его личность и помог перебраться в Данию…

 

Авантюра эта, как и следовало ожидать, кончилась плачевно – подул встречный ветер, и обессилевших гребцов прибило к крымскому берегу.

 

Но вскоре представился новый – более легальный способ, и тут наш теоретик проявил себя наиболее практичным (о моральной стороне я не говорю) образом.

 

Осенью того же 1933 года в Брюсселе собирался очередной так называемый Сольвеевский конгресс – международное собрание крупнейших ученых-физиков. В 1927 году, например, в нем – среди тридцати приглашенных – участвовали такие корифеи науки, как Эйнштейн, Планк, Бор, Лоренц, Ланжевен и совсем молодые основатели квантовой механики Гейзенберг, де Бройль и Шредингер.

 

К участию в конгрессе 33-го года был приглашен Георгий Гамов.

 

Это была большая честь для молодой советской физики. Посмотрим, как использовал ее Гамов.

 

Командировки за границу в те годы были обставлены более чем жестко. Поездки вместе с женой, как правило, не разрешались. Гамов просил сделать для него исключение. Помог академик Иоффе, посетивший Предсовнаркома Молотова и лично поручившийся за своего молодого коллегу. Помог и Бухарин. После нескольких месяцев пребывания за рубежом молодой коллега поставил своих старших поручителей в весьма неприятное положение. Читатель уже догадывается, что Гамов решил не возвращаться домой. И в этой связи хотелось бы упомянуть о двух обстоятельствах.

 

Иногда сопоставляют бегство Гамова с несколькими аналогичными случаями – прежде всего, с невозвращением академиков Ипатьева и Чичибабина. Но сходство здесь весьма поверхностное. Ибо Ипатьев, например, был не только крупным ученым-химиком, но с дореволюционных времен имел деловые связи с зарубежными промышленными концернами – И. Г. Фарбен Индустри в Германии, Дюпоном в Соединенных Штатах. Он был держателем акций в этих фирмах, издавна их консультировал. Пребывание свое в качестве специалиста на службе у Советской власти он рассматривал, видимо, как необязывающий краткий контракт. Случай же Чичибабина – совсем особый. Тут было ужасное личное горе – гибель дочери-студентки, упавшей нечаянно на ленинградском заводе в бак с серной кислотой и скончавшейся после тяжких страданий. Я помню хорошо, как все это было, помню и понимаю душевное состояние академика, желавшего уйти как можно дальше от всего, что напоминало о трагедии.

 

И второе.

 

Посетив (пока еще с советским паспортом) в Париже знаменитый Институт Радия, основанный супругами Кюри, Гамов поделился с Мари Кюри своим планом не возвращаться на родину. «Госпожа Кюри, – вспоминал Гамов – была расстроена, когда я ей это сказал, и всячески меня отговаривала».

 

Увы, Гамов, всегда похвалявшийся перед нами – студентами, что он «вне политики» и даже не читает газет, не учел одного обстоятельства.

 

Он не знал, что семья Кюри (прежде всего ее дочь Ирен, зять – Фредерик Жолио и близкий друг семьи профессор Ланжевен) принадлежат к левому крылу французского общества, симпатизируют Советской стране и относятся брезгливо ко всякому ренегатству.

 

Этого Гамов не знал.

 

Но нашлись другие покровители, и в 1934 году, переплыв океан, он получает профессуру в университете имени Джорджа Вашингтона в столице Соединенных Штатов.

 

Забегая вперед, скажу, что Гамов (его имя и фамилия стали произноситься теперь «Джордж Гэмоу») не принимал участия в известном Манхэттенском проекте, то есть в работах над атомной бомбой. Его единственная роль в этом деле ограничилась тем, что, живя в Вашингтоне, он бы приглашен ознакомить популярно с «атомной азбукой» адмиралов из Военно-морского ведомства. Адмиралы, имевшие смутные познания в области атома, хотели получить более полные сведения о ядерной физике (мне пришлось видеть фотографию, где изображены стоящие в ряд вашингтонские адмиралы, а мой бывший ленинградский однокашник с указкой в руке стоит у доски, на которой начертаны мелом ядерные символы).

 

***

При всех своих причудливых эскападах Георгий Антонович Гамов был, несомненно, замечательным ученым. В рамках этого краткого очерка я смогу коснуться – притом очень бегло – лишь нескольких моментов его научной биографии.

 

Следуя примеру многих теоретиков-атомников, Гамов проложил себе путь от атомного ядра в пленительные края космологии. Туда, где физика элементарных частиц смыкается с царством все более чудовищно огромных энергий и температур, характерных для ранних этапов истории Вселенной. И тут будет уместно напомнить, что вся современная космология берет начало в трудах гениального советского математика Александра Александровича Фридмана. Именно он в 1922 году показал, что Вселенная родилась из сверхплотного состояния и расширяется уже миллиарды лет, достигнув нынешних своих размеров. Лекции Фридмана в Ленинградском университете и в Институте академика Стеклова (что тогда был рядом с университетом на набережной Невы) посещал Гамов. И пишущий эти строки помнит, с каким восхищенным изумлением всматривался знаменитый лектор в оригинальную фигуру рослого парня в гимнастерке, задававшего ему вопросы на самом высоком математическом уровне. Нам, студентам, известно было, что Фридману пришлось выдержать дискуссию с Эйнштейном (который сначала не хотел признавать возможность расширения). Ленинградский профессор показал тот пункт эйнштейновских вычислений, где скрывалась ошибка, и великий физик с готовностью ее признал. Позже Гамову пришлось встречаться с Эйнштейном и беседовать с ним на космологическую тему. «Эйнштейн, – писал Гамов, – сказал мне, что свою ошибку в вопросе о расширении Вселенной он считает самой досадной из всех совершенных им в науке».

 

Все это было давно, и предсказанный Фридманом факт расширения Вселенной был блестяще подтвержден позже астрономами. Было найдено, что галактики действительно разлетаются друг от друга, образуя нечто вроде гигантского космического фейерверка!

 

Гамов вернулся к этому кругу вопросов в сороковых годах и сделал теоретическое открытие, которое ставит его в один ряд с классиками современной космологии.

 

Развивая теорию «горячего начала» расширяющейся Вселенной, он математически рассмотрел ход ее постепенного остывания.

 

Если, для примера, спустя триллионную долю секунды после первоначального «Большого взрыва» («Биг-Банга», по английской терминологии) вся нынешняя Вселенная была сжата в объеме размером с футбольный мяч, а температура ее измерялась числом градусов с двадцатью нулями после единицы, то охлаждение шло дальше примерно так. Вселенная возрастом в сто секунд раздулась уже до объема, сравнимого с объемом нынешней галактики, причем остыла до миллиарда градусов. При такой температуре уже начинали образовываться простейшие атомные ядра – водорода, тяжелого водорода (дейтерия), гелия. Другим важным рубежом в истории Вселенной – если верны эти расчеты – был возраст ее, равный десяти минутам. Именно тогда, при температуре в миллион градусов, частицы электромагнитного излучения (фотоны) равномерно заполняли своего рода газом мировое пространство. И оно продолжало расширяться, а фотонный газ в нем остывать.

 

Но если верна эта теоретическая картина – я крайне упрощенно коснулся в ней только отдельных черточек – тогда встает вопрос. До какой температуры охладилась к сегодняшнему дню наполняющая Космос первозданная лучистая среда? Сегодня возраст вселенной оценивается в 15 – 17 миллиардов лет. Дошел ли до наших дней этот «ископаемый» фотонный газ, этот слабый отблеск неимоверно далекого во времени «Большого Взрыва»? И был ли в реальности этот «Взрыв»?

 

Историческое по своему значению исследование, проделанное в 1948 году Гамовым, дало ответ на этот вопрос.

 

«Фотонный газ, – гласило это исследование, – должен заполнять и сегодня с равномерной плотностью пространство Вселенной». И температура его должна быть близка к 5 градусам по шкале Кельвина (или минус 268 по Цельсию). Причем, при такой температуре, строго говоря, уже нельзя говорить о частицах излучения – фотонах, а можно лишь предсказывать волны в диапазоне микрорадиоволн.

 

Ответ был дан, но на первых порах не привлек к себе большого внимания. К космологическим изысканиям вообще было принято в те годы относиться снисходительно, как к своего рода хобби теоретиков.

 

1964 год нанес ошеломляющий удар по скептикам.

 

Американские радиофизики Арно Пензиас и Роберт Уилсон, применив чувствительные приборы, обнаружили слабое электромагнитное излучение, исходящее равномерно из всех точек мирового пространства. Длина волны этого излучения была в предсказуемом диапазоне микрорадиоволн, а соответствующая температура близка к 2,7 градуса по Кельвину.

 

Гамовская цифра «5» уточнилась таким образом как «2,7» – разница вполне объяснимая приблизительностью тех данных, которыми располагал в 1948 году Гамов. При пересчете, исходя из более точных данных, пришли как раз к результату, полученному Пензиасом и Уилсоном.

 

Это было одно из величайших открытий века. Космология «Большого Взрыва» перестала после этого быть математической игрой теоретиков, а превратилась в научную теорию, подтвержденную решающим экспериментом.

 

Георгий Антонович Гамов дожил до этой высокой точки своей научной карьеры.

 

Он умер в 1968 году – через четыре года после открытия Пензиаса и Уилсона. Умер еще не старым – шестидесяти четырех лет. И о возможной причине столь ранней смерти я скажу ниже.

 

Талант популяризатора, присущий этому богато одаренному человеку, развернулся полностью в двадцати трех книгах, написанных им главным образом в 40-х и 50-х годах. Среди них такие шедевры общедоступного изложения на самом высоком научном уровне, как «Планета, называемая Земля» и «Звезда, называемая Солнце». Еще раньше была начата Гамовым оригинальнейшая серия «Похождения мистера Томпкинса». Ее герой – скромный и любознательный клерк проходит через немыслимые ситуации, попав в мир, управляемый законами теории относительности, и в микромир, где властвует теория квант. Можно было бы провести здесь аналогию с «Алисой в стране чудес» Льюиса Кэрролла. Но разница та, что Алиса странствует в мифической стране Зазеркалье, тогда как приключения мистера Томпкинса разыгрываются в обстановке, где действуют вполне реальные эффекты эйнштейновской механики и квантовой физики. Занятные ситуации, в которые попадает гамовский герой, позволяют автору объяснить в замечательно выпуклом виде самые сложные и тонкие парадоксы физики XX века. Как уже говорилось, книги иллюстрированы забавными авторскими рисунками. Вклад Гамова в столь важную культурную миссию, как пропаганда научных знаний, не прошел незамеченным. ЮНЕСКО присудило ему в 1956 роду специальную «премию Калинги» за лучшую популяризацию науки. Премия эта финансируется индийским концерном Тата и названа в честь древнего владыки Индостана – просветителя Индии. Думается, что давно пора перевести гамовское популярно-научное наследие на русский язык.

 

Нельзя не упомянуть и еще об одном поразительном повороте научного творчества Гамова. Здесь мы оказываемся в том русле научно-технической революции наших дней, которое можно обозначить вехой с надписью: «Физики идут в биологию».

 

Да, физики-атомники пришли в биологию, как пришли до этого в химию и астрономию, подтвердив еще раз свою роль гегемонов современного естествознания.

 

Поход физиков в эти новые для них биологические края был начат знаменитой книгой классика квантовой механики Эрвина Шредингера «Что такое жизнь?». А также работами Макса Дельбрюка (с которым сотрудничал до войны Н. В. Тимофеев-Ресовский), Френсиса Крика, Джеймса Уотсона, Мориса Уилсона и других. Немного лет прошло, а их усилиями возникла молекулярная биология – героическая наука, ведущая нас к разгадке тайн живого.

 

Гамов, по воспоминаниям его друга, профессора Юргроу, «окунулся с головой в биохимию» в самом начале 50-х годов. «С некоторых пор, – продолжает Юргроу, – он обложился трудами по генетике, цитологии и даже гематологии (раздел физиологии, посвященный структуре и химизму клеток крови – В. Л.). И очень скоро он пришел к догадке…», которая кажется очень простой, но, однако, не пришла в голову никому до Гамова.

 

Напомним, прежде всего, что все виды белковых молекул, из которых построены ткани и клетки живых существ, – это цепочки из меньших по размеру звеньев – так называемых аминокислот. Количество разных типов аминокислот в организмах известно: двадцать. Известен также источник информации, которая передается внутри клетки к аминокислотам и управляет их сборкой в белки. Эта информация исходит от длинной и плотно скрученной в двойную спираль молекулы, получившей популярное в наши дни название ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота). Загадочные гены – передатчики наследственности и контролеры процессов жизни, разъяснились, таким образом, как отдельные участки, или отрезки, спиральной молекулы ДНК. И тогда возникает вопрос. Если информация, диктующая сборку белков из аминокислот, записана вдоль этой молекулы, то каков тот код или шифр, каким сделана запись? Гамов рассуждал так: «Алфавит» в этом коде должен, по всем признакам, состоять из четырех «букв» – соответственно четырем главным слагаемым молекулы ДНК, так называемым основаниям. И каждой аминокислоте отвечает, вероятнее всего, одно «слово» в этом закодированном тексте. А сколько «букв» потребуется здесь, как минимум, чтобы составить одно «слово»? Как известно из элементарной алгебры, беря из четырех букв по две, и сочетая их в разных комбинациях, можно получить только шестнадцать сочетаний. А этого слишком мало, чтобы управиться с двадцатью аминокислотами» А если группировать по три буквы из четырех? Тогда получим шестьдесят четыре различные комбинации – более чем достаточно для живой клетки. И вывод отсюда? Информация, вписанная в молекулу ДНК, кодируется трехчленным кодом. И так как число трехчленных комбинаций не превышает 64, то ребус решается просто. Один-единственный ген (дающий инструктаж на сборку одного вида живого белка) – это отрезок молекулы ДНК, составленный не более чем из шестнадцати с лишним главных ее слагаемых – оснований.

 

Эти расчеты Гамова оправдались полностью!

 

В руках у молекулярных биологов оказался именно так построенный генетический код. И после многих, продолжающихся и по сей день работ, была разъяснена структура и расстановка многих генов. Практические последствия этих событий будут неисчислимы…

 

Одной лишь этой смелой вылазки Гамова в молекулярную биологию было бы достаточно, чтобы внесли его имя в золотую книгу науки.

 

***

Рассказами о различных его чудачествах и анекдотических историях, связанных с этой оригинальной личностью, полны воспоминания коллег Гамова по Вашингтону и Колорадо (он перешел в 1956 году из вашингтонского университета в университет штата Колорадо в городе Боулдере).

 

Среди этих эпизодов есть трогательные, показывающие, что тоска по Родине не отпускала его в американские годы жизни.

 

«Однажды, – вспоминает уже цитированный профессор Юргроу, – я высказал ему мои сомнения. Зачем он разбрасывается между столь далекими друг от друга областями, как космология и генетика. Он ответил мне цитатой из Чехова (он был знатоком русской литературы, и книги русских классиков были повсюду в его рабочем кабинете):

– Когда маленькую птичку спросили, почему ее песенки так быстро сменяют друг друга, она ответила, что жизнь коротка и на свете есть столько прекрасных мелодий, что она хочет пропеть их всех, пока она жива…»[3].

 

В последние годы жизни он страдал алкоголизмом в очень тяжелой, граничащей с помешательством, форме. «Его жена Барбара, – пишет близкий друг Гамова, – прилагала нечеловеческие усилия, чтобы спасти мужа от гибели. Она мужественно переносила ужасающие и позорные ситуации… Ей удалось, в конце концов, с помощью врачей добиться того, что в течение двух лет он вел спокойную, уравновешенную жизнь…»

 

Но было уже поздно.

 

Судьба Гамова, видимо, может стать темой для полной драматизма книги, где переплетутся великие события эпохи, научный гений и трагедия «маленькой птички», не сумевшей допеть свои песни.