Tag Archives: Из истории отечественной науки

УДК 82-94

Научная редакция и примечания – доктор исторических наук, профессор Смирнова Тамара Михайловна.

Email: mokva@inbox.ru

SPIN: 7691-2890

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

ScopusID: 36909235400

Забродин Николай Иванович. Биографическая справка.

Николай Иванович Забродин (далее – Н. И.) родился в деревне Аристовка в Татарии в 1908 году[1]. Родители его занимались сельским хозяйством. Он пережил трудные годы голода в Поволжье в 1921–1922 гг. После окончания школы в городе Мензелинске поступил на физико-математический факультет Казанского университета. В 1931 г. окончил химико-технологический институт в Казани и в том же году поступил на работу в Государственный институт прикладной химии (ГИПХ) в Ленинграде.

 

В годы Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда ГИПХ стал ведущим оборонным предприятием. Здесь Н. И. проработал всю блокаду. В ту пору немногие сотрудники ГИПХа были объединены в отряд и находились на казарменном положении. В годы блокады Н. И. заведовал лабораторией химической защиты, а в 1943 г. был переведен на работу в Петроградский райком ВКП(б), оставаясь сотрудником ГИПХа.

 

С 1946 по 1949 год он работал в Ленинградском Горкоме ВКП(б) инструктором отделов: оборонной промышленности, затем – машиностроительной промышленности, далее – тяжелой промышленности. В 1949 г. назначен директором Государственного НИИ полимеризационных пластмасс и экспериментального завода, а в 1952 г., тяготея к научной работе, поступил во Всесоюзный НИИ галургии, куда был принят на должность старшего научного сотрудника геохимической лаборатории и проработал около 30 лет.

 

Н. И. Забродин награжден орденом Трудового Красного знамени, медалями «За оборону Ленинграда» и «За трудовую доблесть».

 

В последние годы Н. И. занимался написанием воспоминаний, которые прервала кончина в августе 1981 г. Кроме воспоминаний о войне и блокаде, представляют интерес фрагменты писем, которые Н. И. Забродин с 1941 по 1944 гг. писал жене – Нине Викториновне Дерябиной в Свердловск, где его семья находилась в эвакуации.

О. Н. Забродин

 

Memoirs of Nikolai Ivanovich Zabrodin (Published by O. N. Zabrodin)

 

Under the academic editorship of Doctor of Letters, Professor Smirnova Tamara Mikhailovna.

Email: mokva@inbox.ru

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First Saint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Resuscitation, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Zabrodin Nikolai Ivanovich. Biographical information.

Nikolay Ivanovich Zabrodin (hereinafter – N. I.) was born in the village of Aristovka in Tatarstan in 1908. His parents were engaged in agriculture. He survived the difficult years of famine in the Volga region in 1921–1922. After finishing school in Menzelinsk, he entered the physics and mathematics department of Kazan University. In 1931, he graduated from the Chemical Technology Institute in Kazan and in the same year began working at the State Institute of Applied Chemistry (SIAC) in Leningrad.

 

During the Great Patriotic War and the siege of Leningrad, SIAC became a leading defense enterprise. Here N. I. worked throughout the siege. At that time, several employees of SIAC were united in a detachment and stayed in barracks. During the siege, N. I. was in charge of a chemical defense laboratory, and in 1943 he was transferred to work in the Petrograd District Committee of the All-Union Communist Party (Bolsheviks), remaining an employee of SIAC.

 

From 1946 to 1949, he worked in the Leningrad City Committee of the All-Union Communist Party (Bolsheviks) as an instructor in the following departments: defense industry, machine-building industry, heavy industry, respectively. In 1949, he was appointed director of the State Research Institute of Polymerization Plastics and the Experimental Plant, and in 1952, having an aptitude for research, he was hired as a senior researcher in the geochemical laboratory of the All-Union Research Institute of Halurgy where he worked for about 30 years.

 

N. I. Zabrodin was awarded the Order of the Red Banner of Labor, the medals “For the Defense of Leningrad” and “For Labor Valor”.

 

At the end of his life, N. I. was writing memoirs, which his death interrupted in August 1981. In addition to the memories of the war and the siege, some fragments of letters to his wife, Nina Viktorinovna Deryabina, are of interest. N. I. Zabrodin wrote them in 1941–1944 and sent to Sverdlovsk, where his family was evacuated.

O. N. Zabrodin

 

Война (1939–1941)

Мировая война началась 1 сентября 1939 г., когда после заключения пакта о ненападении с СССР Германия вторглась в Польшу[2]. В этот день вечером, когда было сообщение о нападении на Польшу, я сделал интересный, можно сказать, исторический снимок. Викторин Сергеевич Дерябин (тесть)[3] стоял у камина, на котором был репродуктор-тарелка, и я его сфотографировал. Несмотря на слабое освещение, снимок получился отличный. Это фото хранится у меня до сих пор.

 

Летом 1939 г. нашими войсками была занята вся Прибалтика[4], а после нападения немцев на Польшу – Западная Украина и та часть Белоруссии, которая была захвачена поляками в 1920 году[5].

 

1 декабря 1939 г. мы услышали, что будто бы где-то на окраине Ленинграда разорвался артиллерийский снаряд[6]. Поскольку с финнами не удалось договориться о перенесении границы от Сестрорецка до Выборга, взамен чего мы отдавали им большой кусок Карелии севернее Ладоги, то наши войска начали наступление[7]. Мы думали, что с Финляндией будет покончено в две – три недели, но наши войска наткнулись на сильно укрепленные линии Маннергейма[8] и замерзали при 40-градусных морозах перед дотами и надолбами этих линий. Около трех с половиной месяцев понадобилось для того, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда на 150 км.

 

Была надежда на присоединение Финляндии к СССР[9], как это получилось в Прибалтике. Но у Финляндии были защитники в лице Англии и Франции, да и обстановка была не та, что в Прибалтике. Советскую власть в Финляндии установить было бы сложно, особенно после столь тяжелой войны. Советский Союз при заключении мира в марте 1940 года ограничился тем, что требовал от Финляндии в 1939 году, отдав ей большой кусок Карелии[10] в надежде на ее нейтралитет.

 

Присоединенные территории вошли в состав Ленинградской области и Карелии, которая из автономной республики была преобразована в Карело-Финскую Советскую Союзную республику. Петрозаводск стал столицей Карело-Финской ССР во главе с Куусиненом[11].

 

Уже через год финны не только вернули свои земли до Сестрорецка, но и захватили всю Карелию с Петрозаводском и вышли на Свирь для соединения с немцами[12].

 

Финская война нанесла большой моральный ущерб советскому народу, несмотря на победу. Она показала слабость Красной армии. Победа досталась нам тяжело, с большими потерями.

 

Недоумение вызвал и договор с фашистской Германией – нашим злейшим врагом. Этот договор развязал ей руки для нападения сперва на Польшу, затем на Бельгию, Голландию, Норвегию и Данию, для молниеносного разгрома Франции и английского корпуса, для оккупации Балкан и Северной Африки. Создалась угроза захвата Англии. Пожар Второй мировой войны охватил всю Европу в наказание за «Мюнхенский сговор»[13] и продажу Австрии[14] и Чехословакии[15]. Но это была передышка для нас. «Тихая война»[16] кончилась. Англия и Франция были жестоко обмануты Гитлером. Их надежды на то, что Гитлер бросится на восток, не оправдались, и у Сталина появилась уверенность, что Гитлер увязнет в войне в Европе и даст нам возможность перевооружиться и укрепить наши западные границы. Весь 1940 и первую половину 1941 г. шла мобилизация, строились укрепления, шло перевооружение. На Дальнем Востоке надо было укрепляться тоже. «Ось» Берлин – Рим – Токио действовала[17]. Япония захватила Манчжурию и превратила ее в Манчжоу-Го[18], напала на Китай, Индокитай, Индонезию, Бирму и держала на наших границах Квантунскую армию. Впрочем, память не сохранила последовательность агрессий Японии в 1940–45 гг. Все внимание было сосредоточено на драматических событиях в Европе. То, что, покончив с Европой, Гитлер бросится на Советский Союз через год, два или три, было ясно, но Сталин не хотел подавать Германии повода к нападению, хотел во что бы то ни стало выиграть время и издавал свирепые приказы не поддаваться ни на какие провокации. В фашистскую Германию непрерывным потоком шли эшелоны с зерном, лесом, углем, а взамен мы получали кое-какие товары.

 

Но война в Европе после капитуляции Франции[19], по сути, кончилась и перенеслась в Северную Африку, где немцы гнали английские войска к границам Египта. Англия бомбилась и дрожала перед возможностью вторжения через Ла-Манш. США пока сохраняли нейтралитет, так как они, как и Англия, еще не были готовы к войне со столь грозным противником. Да Штаты и не ожидали, что Германия или Япония нападут на них через два океана. Они выжидали и наживались на поставках оружия.

 

Надежды на то, что Гитлер, захватив по сути дела всю Европу и пытаясь теперь захватить нефть Ближнего Востока, Суэцкий канал, а затем Индию и соединиться с Японией, растянув свои коммуникации на тысячи километров, выдохнется и не нападет на Советский Союз, весной 1941 г. стали тускнеть. Гитлер стал перебрасывать свои дивизии с запада на восток к нашим границам. Все яснее становилось, что главной своей целью Гитлер все-таки ставит уничтожение Советского Союза – оплота коммунизма. Захват земель на Востоке и колонизация СССР была главной его целью. Он знал, что СССР не готов к большой и решительной войне, но что он с каждым годом набирает мощь и что через несколько лет он будет готов сломать хребет фашистской диктатуре. Фашистская Германия была сильнее нас в танках, авиации[20], отмобилизовала огромную армию, имевшую уже опыт войны в Европе; имела союзников в лице Италии, Венгрии, Румынии, Турции, а с востока – Японии – и рассчитывала внезапным ударом сокрушить нас за 2–3 месяца.

 

Первый день войны

День был воскресный, и мы с Василием (родным братом Н. И. – О. З.) уговорились навестить его сына Сережу в пионерлагере в Приветнинском[21], что за Черной речкой на Карельском перешейке на берегу залива. Нина (жена Н. И. – О. З.) чувствовала себя простуженной и не поехала с нами. Я выехал на Финляндский вокзал в 6 утра. На углу улицы Декабристов и пр. Маклина (ныне – снова Английский пр.) из «дома-сказки»[22] выбегали военные с противогазами на боку и садились в автомашины. Но этому я не придал значения, так как было время лагерных сборов и учений. День обещал быть хорошим. Весна была холодной и дождливой, и 22 июня был первым теплым летним днем.

 

От Зеленогорска (тогдашние Териоки – О. З.) мы пошли пешком по Приморскому шоссе через Ушково[23], через Черную речку, осматривая по пути могилы летчиков, надолбы и другие сооружения линии Маннергейма. Часам к одиннадцати мы уже расположились на пляже загорать вместе с Сережей. Вдруг над нами низко пролетел какой-то неуклюжий небольшой желтый самолет, опознавательные знаки которого мы не разобрали. Потолковав о том, что это за странный самолет, мы обратили внимание на громадные эскадрильи тяжелых самолетов, которые летели на большой высоте на запад. Это тоже не вызвало у нас особого удивления. Наверно, они летели на полуостров Ханко, который мы по договору с финнами оккупировали как «замок» при входе в Финский залив.

 

Часов в 15 мы двинулись обратно к Зеленогорску. В Ушкове мы зашли на одну дачу напиться воды. Хозяин сказал нам: «Пейте водичку, водочки больше не будет, так как началась война с Германией и Финляндией». По дороге в Зеленогорск мы увидели воинский обоз, который утром тащился не спеша, видимо в лагеря. Теперь обоз мчался обратно, нахлестывая лошаденок. По мере приближения к Зеленогорску все больше и больше людей торопилось к вокзалу с детьми, узлами, подушками. В поезд еле забрались. Около каждого вагона была уже толпа.

 

До Ленинграда ехали часов шесть или семь. Помню, что домой явился около полуночи. В городе было уже затемнение. В полночь из окна я увидел на западе множество золотистых огоньков и услышал отдаленный гром. Это стреляли сотни, а может и тысячи зенитных орудий. Я удивился, как быстро была развернута противовоздушная оборона города, но не допускал мысли, что немецкие самолеты могут напасть на Ленинград. Потом говорили, что какие-то самолеты пытались прорваться к городу. Другие, что это обстреливали наши самолеты, которые возвращались с Ханко и были приняты за немецкие. А третьи, как и я, думали, что это превентивная и проверочная стрельба. Так я до сих пор и не знаю, что это было.

 

Когда я засыпал, то внезапно понял, что наступил страшный перелом в нашей жизни, и меня передернуло, точно от сильного удара током.

 

Утром 23-го, проезжая по ул. Декабристов, я увидел около театра оперы им. Кирова большую толпу у сборного пункта. Эти люди еще вчера получили мобилизационные повестки и явились на сборный пункт.

 

В ГИПХе утром все мужчины призывного возраста собрались в зале и по команде Валентина Алексеевича Горшкова, который был тогда секретарем партбюро, построились в одну шеренгу. Затем он (любил подобные эффекты) подал команду: «Кто готов встать на защиту Родины и пойти добровольцем на фронт, два шага вперед!». Вся шеренга сделала два шага вперед. После этого во дворе был митинг, на котором с пламенными речами выступали Горшков, Исаак Волкинд, Раиса Фишман и еще кто-то.

 

Через неделю или две из ГИПХа ушло в народное ополчение человек 70, которых направили на Карельский перешеек. В ополчение пошли научные сотрудники и рабочие, не имевшие брони. У меня бронь была, поскольку я занимался важными оборонными работами, связанными с противохимической обороной Ленинграда и с Балтфлотом. Еще через две недели большая часть ополченцев ГИПХа вернулась обратно. Где-то в районе Вуоксы и Суходольского озера они столкнулись с финскими войсками, были разгромлены и расформированы. Затем большинство из них было мобилизовано в Красную Армию или ополчение, но это были уже настоящие обмундированные и вооруженные воинские части.

 

В первые же дни войны из ГИПХ на фронт ушли не только рабочие мастерских и опытных цехов, но и многие научные и административные работники (Крестинский, Осипов П. П. и другие офицеры запаса).

 

С фронта поступали вести катастрофического характера. Немцы за две недели вышли на наши старые границы, захватив всю Прибалтику[24]. Так же стремительно они двигались и на центральном участке к Москве. Сталин молчал почти две недели, а затем (3 июля) выступил со слезливой речью: «Братья и сестры…». Всем стало ясно, чего стоили гордые слова, что ни пяди своей земли не отдадим, что победим малой кровью[25]. Стало ясно, что враг рвется к Ленинграду. В первой половине июля ожесточенные бои шли у Пскова и по всей старой границе. Спешно стали укреплять рубеж по Луге. На Лужский укрепрайон[26] были брошены немногочисленные войска Ленинградского военного округа и сотни тысяч ленинградцев во главе с секретарем Горкома ВКП (б) А. А. Кузнецовым[27] и работниками обкома и горкома.

 

В их числе оказался и Василий – инструктор Обкома и его завотделом Чуприна Петр Харитонович. Несколько раз они вдвоем приезжали в Ленинград. Я с ними встречался у мамаши. Они рассказывали, что Лужский укрепрайон представляет собой крепость, рассчитанную на длительное сопротивление, что там сосредоточены огромные склады продовольствия и боеприпасов. Потом уже, во второй половине июля, они рассказывали о боях, об отражении многочисленных атак немцев.

 

В самом начале войны из Ленинграда постарались вывести как можно больше детей в Ленобласть и разместить их в пионерлагерях. Многие из этих лагерей остались в тылу у немцев, так как их не успели эвакуировать. Лишь в июле началась их массовая эвакуация в восточные районы страны. И теперь через 40 лет ведутся через «Ленинградскую правду» поиски пропавших детей. С средины июля началась эвакуация и взрослого населения, и в первую очередь музеев, научных учреждений.

 

Отъезд семьи

7 июля утром мне в ГИПХ позвонила Нина и сообщила, что домой звонил Леон Абгарович Орбели (Л. А.) – физиолог, академик АН СССР, ученик И. П. Павлова, и предложил Викторину Сергеевичу (отцу Н. В., сотруднику Л. А. – О. З.) с семьей эвакуироваться вместе с персоналом Колтушской станции, что поезд отходит в 11 утра, то есть на сборы отводится только два часа. Викторин Сергеевич решил эвакуироваться вместе с Ниной и Олегом, которому было тогда два с половиной года. Ребенок болел коклюшем. Сборы были весьма торопливыми. Кое-что из одежки, летней по преимуществу, пара чемоданов и два-три узелка, вот и весь багаж, с которым мы поехали на Московский вокзал.

 

К счастью, мы не опоздали к отходу поезда. Нас встретил Л. А. Орбели и указал вагон. Проводы были недолгими, так как поезд вскоре тронулся. Я бежал за вагоном и кричал, что расстаемся мы ненадолго, что через два – три месяца немцы будут разбиты. Мы верили тогда, что вот-вот подойдут дивизии с Волги, Урала, Сибири и немцев погонят обратно.

 

Новые задачи ГИПХа

С первых же дней ГИПХ стал переходить на военную тематику. Первым химическим заданием стало изготовление зажигательных бутылок. Дней через десять нам пришло сообщение, что нашими бутылками подожжено несколько финских танков.

 

ГИПХу помимо изготовления зажигательных бутылок и индивидуальных ампул (трубочек) для определения различных боевых отравляющих веществ было поручено изготовление зажигательных бомб во вновь организованной лаборатории противохимической защиты. Я проводил большую часть времени в ГИПХе и на совещаниях в штабе МПВО (Местной противовоздушной обороны – О. З.) города и НИХИ ВМФ (Научно-исследовательского химического института Военно-морского флота – О. З.) по вопросам устройства герметизированных газоубежищ с регенерацией воздуха.

 

С каждым днем ГИПХу все больше и больше поручали разные дела оборонного характера. Он стал головным институтом по противохимической обороне. Помимо оставшихся сотрудников, набирали молодых девушек для производства индикаторных трубочек и зажигательных бомб. Я пытался готовить из перекиси натрия и алюминиевого порошка зажигательные средства замедленного действия. Было организовано производство железнодорожных мин, которые взрывались на определенном, например, сорок седьмом контакте с колесами поезда. При попытке их разрядить они взрывались. Позднее стали готовить из кусков тола «угольки». Кусок тола покрывали «кузбасским» лаком[28] и вставляли в него взрыватель. Эти «угольки» отправлялись в партизанские отряды. Партизаны подбрасывали их в тендер паровоза, и в топке они взрывались.

 

Мы поджигаем Смоленку

«Угольки» и железнодорожные мины мы начали делать осенью или зимой, когда развернулось партизанское движение, а в июле мы получили задание от Ворошилова создать огненную преграду немцам по Луге, другим рекам, лесам и болотам. На совещании у Ворошилова от ГИПХа присутствовал Трофимов. Там собрались ученые во главе с Абрамом Федоровичем Иоффе[29], Н. Н. Семеновым[30], Л. М. Неменовым[31] и другими академиками в количестве 7 человек, а также ученые рангом пониже.

 

За работу взялись трое: я, Аджемян и Строганов. Нам доставили несколько бочек нефти, керосина и бензина из запасов Балтфлота. Я вспомнил грандиозный пожар в Бакинской бухте 1903 года и установил состав сураханской нефти[32]. Нефть Балтфлота содержала несколько меньше летучих фракций, и мы ее немного подкорректировали добавкой керосина и бензина.

 

Через неделю мы были готовы демонстрировать пожар на воде, проделав несколько опытов на территории ГИПХа. Местом проведения показательного пожара мы выбрали устье реки Смоленки на Васильевском острове. Там был участок длиной 300 метров и шириной метров 50 у самого устья. Мы привезли на машинах несколько бочек горючего и расположились на северном берегу реки. Нам был придан красноармеец с огнеметом. На другом берегу расположилась комиссия в составе академиков, военных и штатских во главе с П. П. Трофимовым. Командовал парадом я. По знаку Трофимова мы подкатили бочки к берегу и вылили в реку содержимое. День был жаркий, и нефть быстро заполнила всю водную поверхность от берега до берега и в длину метров на 200. Красноармеец, который только что нам рассказывал о боях под Псковом, подбитых танках и грудах трупов, дал струю огня. Мгновенно с шумом поднялась огненная стена высотой с многоэтажный дом и слегка двинулась на южную сторону. Сквозь пламя было видно, как члены комиссии в ужасе бежали от этой огненной стены. От жара стала дымиться и гореть прибрежная трава. К счастью, никто из комиссии не пострадал, хотя на некоторых уже начала дымиться одежда. Хорошо, что не было ветра, а то комиссия могла бы сгореть, и нам пришлось бы отвечать.

 

На другой день утром мне позвонил А. Ф. Иоффе и попросил срочно приехать к нему в Физ.-тех. Институт. Я и до этого был с ним знаком по своей работе с Игорем Васильевичем Курчатовым[33], а также и раньше при его визитах в ГИПХ.

 

Он был поражен вчерашним экспериментом и удивился тому, как мы быстро справились с поставленной задачей. Я ему рассказал о наших опытах во дворе ГИПХа, о пожаре в Бакинской бухте, и что задача была весьма проста, если не считать добычу горючего, приготовления смеси и прочую подготовку к эксперименту. В ответ он мне показал план своей работы на многих страницах. В плане были физико-химические исследования вязкости нефти и разных ее составов, поверхностное натяжение, смачиваемость почвы и растений, скорость растекания горючего на воде в зависимости от волнения, пороги воспламеняемости в зависимости от различных температур воздуха и воды, и т. д. и т. п. Это был капитальный труд, рассчитанный, видимо, не на один год. Я не выдержал и сказал ему: «Абрам Федорович! Нас с Вами немцы повесят на фонарном столбе, прежде чем Вы выполните 1 % Вашего плана».

 

Через месяц (19 или 20 августа) все академики во главе с А. Ф. Иоффе были эвакуированы из Ленинграда, не успев выполнить и 1 % намеченной программы.

 

После войны я несколько раз встречался с А. Ф. Иоффе как старый знакомый. Он со мной делился своими мыслями об идеальном кристаллическом аккумуляторе, о полупроводниковых материалах, применении редкоземельных элементов и др. После войны некоторые псевдоученые и философы, вроде моего знакомого Владимира Евгеньевича Л., обвиняли его в идеализме, всячески старались принизить его заслуги, но потом, уже после его смерти, начали воздавать должное его достижениям, в том числе и как организатору науки.

 

Уже через неделю после начала войны началась мобилизация всего трудоспособного населения на оборонные работы. Гипховцы трудились на лужских рубежах, где встречали Василия, которого знали по его работе в ГИПХе в 1937–38 годах. Немцы обстреливали женщин-окопниц с самолетов, сбрасывали листовки.

 

Вместе с тем в первые две недели началась эвакуация из Ленинграда научных институтов, музеев и некоторых заводов.

 

Воздушные тревоги, начиная с 1 июля, были ежедневными, но бомбежек не было. Немцев не допускали до Ленинграда, или же прорывались только самолеты-разведчики.

 

Василий уже три недели находился в Лужском укрепрайоне, организовывал в области истребительные отряды по борьбе с немецкими парашютистами и появился в Ленинграде на полтора суток лишь 2 августа.

 

25 июля меня вызвали в райком и вручили мне партбилет. Таким образом, мой трехлетний кандидатский стаж закончился[34]: с началом войны было снято ограничение на прием в партию, действовавшее несколько лет. В тот же день на Московском вокзале я встретил Василия Ивановича Долгова (двоюродного брата Н. И. – О. З.). Несколько дней он пробыл в Москве, откуда был направлен в погранвойска Ленинградского военного округа. Он видел налеты на Москву, как горел от зажигалок Тишинский рынок. На другой день мы встретились уже в казармах железнодорожных войск на Московском вокзале.

 

У меня было много работы со штабом МПВО и НИХИ ВМФ. Из нашей затеи с поджогом реки Луги ничего не вышло, так как расчеты показали, что нефти на Балтфлоте не хватит даже для судов, а не то, что для поджога р. Луга. В НИХИ ВМФ продолжалась наша работа по регенерации воздуха на подводных лодках. Такая возможность была, но не хватало перекиси натрия или тетраокиси калия. В Донбассе только возводились корпуса для их производства, но вскоре строительство цеха перекиси калия по моему варианту было перенесено в Чирчик, где было организовано производство металлического натрия.

 

Передо мной штаб МПВО во главе с майором Трегубовым поставил задачу организовать герметические газоубежища с фильтрами и поглотителями углекислоты на основе химического поглотителя извести (ХПИ), представлявшего собой гранулы Ca(ОН)2 с небольшой добавкой едкого натра. Но где взять известь? Она производилась главным образом в Боровичах. Тут мне подвернулся Виктор Николаевич Иванов, ст. научный сотрудник Института цементов. Он в самом начале войны обратился ко мне с просьбой дать отзыв на его диссертацию «Раздвижение структуры гидроокиси кремния под действием ионов кальция». Я его отругал и сказал, чтобы он думал не о своей диссертации, а об обороне Ленинграда, и дал ему задание раздобыть несколько эшелонов извести и наладить производство активированного угля из отбросного лигнина на опытном заводе Института цементов. Как раз передо мной и стояли эти две задачи. Я получал в лаборатории ХПИ и определял сорбцию углекислоты, получал активированный уголь и снимал его характеристики; ездил по всему городу и подыскивал заводы, где можно было бы организовать эти производства. Цементные печи опытного завода Института цементов оказались пригодными для получения активированного угля. Для производства ХПИ нашел макаронную фабрику на Международном (с 1956 г. – Московском) проспекте (около железнодорожного моста окружной железной дороги).

 

В. Н. Иванов оказался очень оперативным и энергичным человеком. Уже через две недели он пригнал в Ленинград два эшелона с известью, а к сентябрю организовал обжиг лигнина на активированный уголь.

 

Сентябрь 1941 года

Лужский укрепрайон задержал наступление немцев более чем на месяц. Десятки тысяч женщин трудились там, продолжая укреплять позиции под бомбежками и пулеметным огнем с самолетов. Василий и Чуприна рассказывали об ожесточенных боях на этом участке.

 

В ГИПХе оставшиеся мужчины были организованы в два отряда и проходили ежедневное обучение военному делу. Один отряд состоял из научных работников, начальников цехов и нескольких рабочих. В этот отряд входил и я. Мы занимались научно-производственной работой по заданию ОК и ГК ВКП(б) и других организаций. Нам выдали обмундирование ВОХР – военизированной охраны (синие гимнастерки и бриджи), шинели, каски, тяжелые канадские шестизарядные винтовки с огромными штыками-тесаками[35] и ротный миномет. Обучал нас военному делу Иван Васильевич (фамилию забыл), старый кадровый старшина еще Первой империалистической войны, который гонял нас строем, учил разным приемам и стрельбе. Стрельбы из винтовок проводились в тире стадиона «Динамо» и на территории ГИПХа в стенах недостроенного склада, а из миномета – за городом. Кроме того, мы обучались стрельбе из всех систем пистолетов. Мне Василий добыл браунинг, а Чуприна привез винтовку, но без патронов. Вскоре я сдал ее в милицию. Организация военизированного отряда затянулась до сентября: нужно было оборудовать казарму, достать кровати, постельное белье, организовать питание.

 

Второй отряд состоял также из мужчин, но был вооружен охотничьими ружьями, и в его функции было патрулирование улиц в вечернее время, рытье траншей. В этот отряд входили все мужчины, не попавшие в военизированный отряд, главным образом проектанты.

 

В середине августа события становились все более угрожающими. Мне рассказывали очевидцы о страшном походе кораблей Балтфлота из Таллина в Ленинград, о гибели многих кораблей и тысяч матросов, женщин и детей[36].

 

Мы получили задание начинять зажигательные бомбы смесью бертолетовой соли и алюминиевого порошка. Нам говорили, что это бомбы для Берлина. (На Берлин было два или три налета нашей морской авиации, видимо, с островов Рижского залива, где наши моряки продолжали сражаться после падения Риги[37]. С одним из защитников островов Эзель и Даго я встретился в 1960-х годах. Еще в июле из Прибалтики приходили поезда с беженцами, из которых выгружали убитых и задохнувшихся людей. Вагоны были так плотно набиты людьми, что после налетов немецкой авиации убитые продолжали стоять). Задание сделать зажигательные бомбы для Берлина было очень срочным, и мы работали трое суток без перерыва.

 

В ГИПХ вернулись окопницы из-под Сиверской, которые сообщили, что немцы прорвали фронт под Кингисеппом[38], заняли Сиверскую[39], отравили всех больных психоколонии[40], а врачей расстреляли, и что бои идут под Красным Селом. Один старик, который жил в одной квартире с мамашей, потом мне рассказывал, как Ворошилов лично руководил разгромом двух немецких дивизий под Красным Селом[41]. Этот старик там строил доты и другие укрепления.

 

Последняя поездка в Вырицу 22 августа 1941 года

22 августа, узнав о падении Сиверской, я решил поехать в Вырицу, чтобы вывести в Ленинград Елену Александровну (тещу Н. И.– О. З.). Я о ней не имел сведений уже недели две.

 

Въезд в Ленинград из области без паспорта с ленинградской пропиской был затруднен: опасались проникновения шпионов и диверсантов, которых немцы уже с успехом забросили в Ленинград с эшелонами беженцев из Прибалтики. От Сиверской до Вырицы было километров 17–18, и перерезать еще одну железную дорогу для немцев не составляло труда. На всякий случай я забежал домой на ул. Союза Печатников 25-а и оставил записку, что вечером 22 августа отправляюсь в Вырицу.

 

На Витебском вокзале около 22 часов сел в пустой поезд, который в полночь доставил меня в Вырицу и проследовал до конечной станции Рабочий поселок. По дороге я не видел ни одного красноармейца, лишь на перроне в Павловске заметил военмедсестру с сумкой через плечо. Штатских тоже не было видно.

 

Когда я пришел на квартиру, меня встретила соседка, в ужасе закричавшая: «Что вы сделали, Николай Иванович! Немцы ведь уже в Минах. Все врачи и Елена Александровна уже уехали в Ленинград». Деревушка Мины была в 3 км от Вырицы, и немцы с минуту на минуту могли быть в Вырице. Я спросил соседку, почему она не уехала. Она ответила, что ей все равно где помирать – в Ленинграде или в Вырице.

 

Больше поездов в Ленинград не было по расписанию, и мне пришлось остаться. Бежать в темноте 60 км я уже не мог, так как перед этим три ночи не спал и буквально валился с ног от усталости. Я попросил соседку, чтобы она меня разбудила, если услышит стрельбу или шум танков, автомашин и улегся спать, положив под подушку пистолет. В три часа ночи проснулся от какой-то трескотни, похожей на стрельбу из крупнокалиберного пулемета или скорострельной пушки. Начал соображать, как мне бежать через протекавшую вблизи речушку Суйду и пробираться лесами вдоль железной дороги в Ленинград. В окне были видны вспышки, похожие на орудийные, но без звука. Но через несколько секунд я обратил внимание на то, что стрельба что-то похожа на стук по железу. Оказывается, это часто колотила в дверь, обитую жестью, Елена Александровна. Она по приезде в Ленинград прочитала мою записку и решила, что если я уехал в Вырицу, то все в порядке, опасности нет. И она решила вернуться за вещами. Кроме того, ее мучило сознание, что весь персонал психоколонии сбежал, бросив на произвол судьбы несколько сот больных, которым грозила та же участь, что и в Сиверской[42], о которой в Вырице уже знали.

 

В страшном волнении она бросала в мешок старые дырявые валенки, какие-то тряпки, посуду и другие ненужные вещи. Я все это выбросил и уложил в мешок шубу и белье. Спросил ее, как же быть с больными, число которых в колонии за последние дни удвоилось. Она побежала по домам. Больные, все ходячие, не спали и в течение получаса собрались с большими тюками, в которых были подушки с одеялами и одежонка. Большой колонной мы еще затемно направились на станцию. На рассвете из Рабочего Поселка подошел пустой поезд, в который и загрузилось несколько сот психически больных. В Ленинграде Елена Александровна направила всю партию в больницу на Фонтанке (больница им. Октябрьской революции)[43], а я поспешил в ГИПХ, где завалился спать на диване в кабинете М. Е. Позина, бывшего тогда заместителем директора по научной части.

 

Часа в три дня в кабинет ввалился Василий и сообщил, что в 12 часов он провел через Вырицу два эшелона с женщинами-окопницами, которых он вывел из окруженного уже Лужского укрепрайона. Он их вел лесами и болотами двое суток и вывел на станцию Батецкую, из которой все уже удрали. Но он встретился с партизанами, которые помогли разместить женщин в два товарных поезда, оказавшихся на станции. Он не спал уже трое суток и сидел на подножке вагона, так как в вагоны уже нельзя было втиснуться.

 

Как потом стало известно, немцы заняли Вырицу в тот же день в 16 часов. Так 22 августа были спасены и психобольные, и ленинградские окопницы. Вкратце рассказав мне о своих злоключениях, Василий свалился на диван и заснул.

 

Бегство М. Е. Позина

Макс Ефимович, который присутствовал при встрече двух Забродиных, после того как Василий заснул, стал со мной прощаться. Он сообщил, что сопровождает академиков, вылетающих на Большую землю в качестве их секретаря. Я очень удивился такому неожиданному отъезду и когда он распрощавшись вышел, прошел в кабинет Трофимова и спросил, кто же теперь у нас будет вместо Позина. Узнав, в чем дело, Трофимов впал в ярость. Оказывается, он ничего не знал об его отъезде. «Дезертир! Поймать!» – кричал он. Он позвонил на аэродром и еще куда-то. На следующий день стало известно, что на аэродроме Позина задержали и предложили вернуться в ГИПХ, но он не вернулся и попытался сесть в поезд на Финляндском вокзале, где его тоже задержали. Трофимов распорядился отправить его на фронт рядовым, чтобы он «кровью искупил свою вину». Через полтора месяца мы получили известие, что Позин подорвался на мине на Карельском фронте, его положили в госпиталь, а потом эвакуировали в Свердловск. Миной ему повредило ногу, и он до сих пор хромает.

 

В Свердловске он работал в УНИХИМе, а в 1943 г. я уже встретил его в Москве в Наркомате химпромышленности, где он работал зам. зав. техотделом, а с 1944 года – заведующим техотделом Наркомата. После снятия блокады он вернулся в Ленинград и защитил в ЛХТИ (Ленинградском химико-технологическом институте – О. З.) докторскую диссертацию. Кандидатскую он, кажется, защитил еще до войны в ГИПХе, хотя мы с ним вместе готовились к сдаче экзаменов в аспирантуру.

 

В настоящее время он руководит кафедрой неорганической химии, профессор. Мы с ним иногда встречаемся как старые друзья, но о прискорбном эпизоде в августе 1941 года не вспоминаем.

 

21.07.81

У меня сохранились письма с июля 41 г. по май 44 г., которые я писал в Свердловск, где находились Нина с Олегом и Викторином Сергеевичем… Я в этих письмах не скупился описывать бомбежки, обстрелы, писал о голоде, о смерти родственников и знакомых. Надо полагать, что некоторые красочные описания блокадного Ленинграда вселяли ужас и тревогу в моих эвакуированных родных.

 

Василий после возвращения из Лужского укрепрайона в качестве инструктора Обкома ВКП(б) пропадал неделями в командировках по местам, еще не занятым немцами, но кишевшими диверсантами. Он организовывал истребительные отряды, часто попадал под обстрелы и бомбежки.

 

Гипховцев – научных сотрудников, главным образом женщин, непрерывно посылали на две-три недели на оборонные работы. Возвращались они загорелые, окрепшие и голодные, с рассказами о немецких авианалетах.

 

Продолжалась эвакуация заводов и женщин с детьми. Я продолжал работать по организации газоубежищ и по другим темам.

 

19 августа приехала из Любани Александра Сергеевна Дерябина, сестра Викторина Сергеевича. В Любани стало очень жарко от бомбежек. Двадцатого я с трудом нашел ее на вокзале среди тысяч беженцев. Она бежала из Любани с двумя небольшими узелками и без денег. Александра Сергеевна решила ехать в Свердловск. Она просидела на вокзале до 26 августа и уехала, кажется, с последним поездом, идущим на восток через Тихвин.

 

Василия я встретил 24 августа у мамаши. Он снова выезжал в авантюрно-приключенческую экскурсию по области ловить по лесам шпионов и диверсантов. Немцы сбрасывали их на парашютах, а также они проникали небольшими группами на мотоциклах по лесным дорогам в наши тылы, где устраивали диверсии, убивали и грабили. Сплошной линии фронта не было. После прорыва под Кингисеппом и сдачи Лужского укрепрайона[44] наши войска отступали беспорядочно к Ленинграду. Говорили, что на Охте была задержана колонна немцев, которые, переодевшись в милицейскую форму, строем шагали в Ленинград, но были задержаны из-за отсутствия у них противогазов, ношение которых было обязательно.

 

Рассказывали о подвигах студентов института физкультуры им. Лесгафта. Они устраивали засады на лесных дорогах, по которым двигались колонны немецких мотоциклистов. Поперек дороги они протягивали проволоку, и когда начиналась свалка, студенты открывали огонь, потом забирали оружие и возвращались в Ленинград на трофейных мотоциклах без каких-либо потерь.

 

27 или 28 августа мне позвонил ночью Василий Долгов и сообщил, что находится в Петро-Славянке. На другой день он приехал ко мне домой и рассказал, как их отряд сражался под Любанью, был окружен и загнан танками в болото. Потом они долго пробирались к Неве, вышли на шоссе Ленинград – Шлиссельбург и тут узнали, что немцы перерезали железную дорогу и шоссе и достигли Невы неподалеку от них.

 

Станция Мга была занята 26 или 27 августа[45], и таким образом оборвалась последняя связь с Большой землей, фактически началась блокада.

 

Василий Забродин проскочил в Ленинград через горящий Шлиссельбург накануне или в день его занятия немцами[46]. В связи с блокадой он прекратил свои «гастроли» в область и обосновался в Лермонтовских казармах[47], ожидая отправки на фронт.

 

После окружения города участились воздушные тревоги, но бомбежек не было до начала сентября.

 

Как поет смерть

Первый массированный налет на Ленинград был вечером 7 сентября[48]. Я был болен гриппом и находился дома на ул. Союза Печатников, а не в казарме, незадолго до того организованной в ГИПХе. По тревоге, когда загудели все заводы, заныли радиорепродукторы и началась стрельба зениток, я забрался на крушу семиэтажного дома и увидел, что все небо покрыто разрывами зенитных снарядов, перерезано лучами прожекторов. По направлению к Неве были видны багровые вспышки и слышен грохот взрывающихся бомб. Видны были целые «реки» яркого белого огня, освещающего улицы и дома. Это горели зажигательные термитные бомбы. Вдруг я увидел огромный огненный столб и услышал сильный взрыв за улицей Декабристов – это начала рушиться стена 6-этажного дома, которая выходила на стадион института физкультуры им. Лесгафта. Через несколько секунд последовал еще взрыв, и было видно, как рухнул соседний дом. Спустя какое-то время я увидел яркую вспышку, и первый дом за Аларчиным мостом (через канал Грибоедова) взлетел на воздух. Этот дом находился примерно в 150 метрах от меня, и только я успел зацепиться за трубу, как воздушной волной чуть не снесло меня с крыши. Этой бомбой разрушило половину шестиэтажного дома. Вслед за этим на крышу стали слишком часто сыпаться осколки зенитных снарядов. Некоторые из них пробивали крышу. Я поспешил нырнуть через слуховое окно на чердак. Острые осколки снарядов зениток могли пробить не только крышу, но и черепную коробку.

 

Бомбы продолжали рваться где-то в направлении Театральной площади. Вдруг я услышал над головой жуткий вой трех бомб. Казалось, что они падают прямо на тебя. Вой продолжался несколько секунд. У меня в мозгу возникли слова: «Вот так поет смерть», и почувствовал, что мои волосы встали дыбом и приподняли кепку. Я, собственно, не испытывал смертельного страха или ужаса, а просто как бы услышал эти слова. Вскоре послышались глухие взрывы, и вой прекратился.

 

Так я впервые убедился, что действительно у человека могут вставать волосы дыбом. До этого такое явление я наблюдал только у кошек и собак. Очевидно, бывают моменты, когда внезапно у человека создается [электрический] потенциал в несколько тысяч вольт, и волосы наэлектризовываются, как перед грозой. Потом мне много раз приходилось слышать свист бомб и снарядов, близкие разрывы, но подъема волос я не замечал.

 

Расстрелять директора

В этот же период, с 28 августа по 7 сентября, не помню какого числа, меня ночью разбудил телефонный звонок. Звонил Петр Харитонович Чуприна. Он спросил, не мы ли делаем зажигательные бутылки. Я ответил утвердительно. Тогда он начал истерически кричать, что нашего директора надо расстрелять. Из дальнейших его криков я понял, что он командовал одним из истребительных отрядов, и немцы загнали их в болото, окружив танками. В болоте их «зажигалки» отсырели, и они не могли пустить их в дело. Первые бутылки с зажигательной смесью мы делали, привязывая к ней большую спичку. Нужно было сперва зажечь спичку, а затем бросать бутылку. В болоте, где они хоронились, спички намокли и не зажигались. Такие бутылки выпускались не только нами, но и другими организациями.

 

Мы учли этот недостаток и стали выпускать бутылки со стеклянными ампулами, помещаемыми внутрь бутылок. Ампулы наполнялись хромовым ангидридом, при броске ампула разбивалась и воспламеняла горючее. Но и эти бутылки имели недостаток. При случайном разбитии бутылки (падение, удар, осколок) она воспламенялась, и горел уже не танк, а боец.

 

Отряд

В начале сентября формирование отряда было закончено. Была оборудована казарма на втором этаже пристройки, где раньше размещалась библиотека, а затем кабинеты директора и его заместителя. Нам выдали белье, обмундирование (синие гимнастерки и бриджи), шинели, каски и шестизарядные канадские винтовки «Ли Энфилд»[49]. Обзавелись даже ротным минометом. Организовали отдельную кухню, а под окнами на берегу Невы в загородке содержалась сотня гусей, которых удалось из-под носа у финнов вывести из нашего подсобного хозяйства на Карельском перешейке. Оттуда же было привезено несколько мешков чечевицы.

 

В отряде в сентябре числилось 54 человека. Командиром отряда был Павел Петрович Трофимов, директор ГИПХа, а комиссаром – секретарь партбюро Горшков Валентин Алексеевич. В задачу отряда входила охрана территории ГИПХа и участка от моста Строителей (Биржевого) до Тучкова моста. В жилом доме был устроен ДОТ[50]. В случае прорыва немцев наш отряд должен был оборонять вверенный нам участок, подорвать мосты, котельную и другие объекты.

 

Другой отряд, вооруженный охотничьими ружьями, должен был патрулировать проспект Добролюбова и ловить ракетчиков, диверсантов и шпионов. В него входило около 60 человек, лиц, вернувшихся с оборонных работ и не имевших таких задач, как наш отряд. Но вскоре оба отряда стали быстро таять из-за мобилизации на фронт всех способных носить оружие.

 

С 7 сентября наш военизированный отряд, а также подразделение МПВО, состоявшее в основном из женщин – научных сотрудниц и работниц цехов, перешли полностью на казарменное положение. Мы находились в казарме, а женщины МПВО располагались на раскладушках в лабораториях.

 

В связи с мобилизацией почти всего партбюро института на фронт меня ввели в его состав и поручили работу культпропа[51]. Мне приходилось проводить беседы в цехах и лабораториях, подразделении МПВО, организовывать соцсоревнование, делать доклады о международном положении, о событиях на фронтах, о положении в Ленинграде, объяснять, почему сокращаются нормы выдачи хлеба и других продуктов. Вместе с тем, я выполнял и основную работу по заданиям штаба МПВО и Балтфлота.

 

Наш отряд действует

После массированных налетов 7 и 9 сентября бомбежки стали ежедневными. Враг подступил к Пулкову и Колпино и начал обстреливать город из артиллерийских орудий. Балтфлот сосредоточился на Неве. Вплотную к берегу у ГИПХа пристроились два эсминца и лидер «Ленинград», к противоположному берегу Малой Невы жались подводные лодки. В цветоводстве, располагавшемся от ГИПХа до Тучкова моста, а также в парке Ленина были вырыты щели[52], в которых во время налетов укрывались жители близлежащих домов. Рядом с ГИПХом за складами расположилась зенитная батарея со скорострельными орудиями[53] («шестиплюйками», как мы их называли).

 

11 сентября наш отряд получил приказ срочно выехать в Сосновку (что близ Сосновой поляны). Я был оставлен в ГИПХе дежурным. Петергоф был уже занят немцами[54], наши войска беспорядочно отступали к Ленинграду. Задачей отряда было задержать отступающих и организовать оборону. По рассказам Ивана Петровича Калинина, наш отряд с честью справился с этой задачей. Разрозненные группы красноармейцев останавливались и становились в строй. Иван Петрович произнес зажигательную речь, смысл которой заключался в том, что дальше отступать некуда, что город трех революций, город Ленина не может быть сдан врагу, и т. д. Речь произвела большое впечатление на бойцов, и когда во втором ряду послышались возгласы, что «мы пойдем до “Большого дома” на Литейном» (управление НКВД)[55], то раздался выстрел, и один из крамольных агитаторов упал мертвым. Получилась картина точь-в точь такая, как в фильме «Чапаев».

 

Вероятно, в заградительной операции в Сосновой поляне, кроме нашего отряда, принимали участие и другие подобные отряды, военные и чекисты «Большого дома».

 

В последующие дни наш отряд выезжал и на другие участки фронта, например, на подступы к Пушкину, уже занятому немцами[56].

 

Самому мне довелось наблюдать, кажется, 17 сентября, как стоявший в ковше Морского канала крейсер «Марат» прямой наводкой расстреливал немецкие танки на шоссе Петергоф – Ленинград. Я находился на вышке здания НИХИ ВМФ в Гребном канале и видел в бинокль разрывы снарядов на шоссе. В этот день несколько танков прорвались до больницы Фореля (просп. Стачек, 158)[57] на окраине города, но были отброшены назад.

 

Мы ловим диверсантов и ракетчиков

Налеты на Ленинград в сентябре были днем и ночью. Стояли ясные солнечные дни, и как только солнце начинало заходить, на западе возникало золотистое облако разрывов снарядов, и против солнца, практически невидимые, шли эшелон за эшелоном немецкие бомбардировщики в сопровождении истребителей. Начиналась тревога, а затем и бомбежка. Наши истребители смело атаковали неприятеля, но превосходство в технике и ее количестве явно было на стороне немцев. Однажды я видел бой нашего краснокрылого кургузого истребителя с двумя «мессершмиттами»[58] над ГИПХом. Наш самолет прятался в облаках и из них смело атаковал «мессершмитты». Так продолжалось несколько минут. Было ясно, что у немецких самолетов маневренность и скорость были выше. Стоял непрерывный треск пулеметов. Вдруг наш истребитель задымился и пошел по наклонной в сторону Васильевского острова, оставляя за собой дымный шлейф. Самолет, вероятно, врезался в землю где-то за Кировским заводом. Это был первый наш сбитый самолет, который я наблюдал над территорией ГИПХа.

 

Но вернемся к ежедневным вечерним налетам. Они продолжались до полной темноты. В щелях и укрытиях по пр. Добролюбова во время этих налетов набивалось битком народу, главным образом женщины, старики и дети. Наш второй отряд во время налетов патрулировал пр. Добролюбова и следил за порядком в укрытиях, а военизированный отряд занимал посты. Мой пост был у котельной. На вышке стояли девушки МПВО.

 

При каждом вечернем налете из укрытий вылетали ракеты, указывая цель немецким самолетам, и каждый день в укрытиях находили трупы убитых. Это были те, кто пытался задержать ракетчиков. Их убивали ударом ножа или выстрелом из пистолета. Наши патрули не могли в течение нескольких дней задержать ни одного ракетчика-убийцу. Наконец, были задержаны в переулках и дворах четыре человека. Это были три подростка и одна девица, все из псковского ремесленного училища. Их немцы переправили через линию фронта, снабдив ракетницами и адресами явок. В залог немцы взяли их родителей, сестер и братьев. Если они не будут выполнять задания в Ленинграде, то заложников ожидала бы смерть. Пойманных сдали в органы госбезопасности, об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Одного ракетчика, стрелявшего с колокольни Князь-Владимирского собора (на пр. Добролюбова – О. З.), убил выстрелом из винтовки милиционер.

 

После нескольких убийств в щелях на поиски был мобилизован и наш отряд. Мы подкараулили ракетчика, когда он выпустил ракету из щели. На крики «Стой! Стрелять будем!» он выскочил и побежал по проспекту Добролюбова в сторону Петропавловской крепости. Кто-то из нас выстрелил, и в ответ раздалось несколько пистолетных выстрелов. Мы тоже открыли огонь. После семи ответных выстрелов я подумал, что у него кончились патроны, но ошибся. Он в нас выпустил еще целую обойму и только после этого прекратил стрельбу. Мост через Кронверку[59] был поврежден бомбой, и диверсант бросился в реку, когда мы его почти настигли. Хотя в темноте и ничего не было видно, мы слышали всплески воды и палили туда из всех наших винтовок. На другой берег ему уже не удалось выбраться.

 

После этого случая ракет из щелей и убийств в них уже не было, зато каждый вечер ракеты стали взлетать с территории ГИПХа. И это несмотря на то, что по сигналу тревоги наш отряд занимал посты по всей территории института. К нам была прислана команда красноармейцев, которая целую неделю сидела на чердаке котельной и пыталась поймать в прицелы ракетчика. Но безрезультатно, ракеты продолжали взлетать. Целями, на которые указывали ракеты, были эсминцы у стенки ГИПХа[60] и расположенный поблизости завод им. Кулакова, выпускавший оборонную продукцию[61]. Да и наш институт, вероятно, представлял интерес.

 

Я долго ломал голову, как поймать таинственного ракетчика. Перед очередным налетом залег под мостки склада и взял под наблюдение площадь перед электроцехом. В разгар налета, когда начались рваться бомбы и поднялась стрельба зениток, услышал выстрел и увидел ракету, вылетевшую, как казалось, из-под земли. В следующий момент я увидел бегущего человека, выскочил из своего укрытия и задержал его. Держа штык у его спины, я привел задержанного в наш штаб и сдал Трофимову. Он оказался рабочим с установки получения перекиси марганца; утверждал, что проверял посты у третьего склада, где у нас хранилась взрывчатка, и бежал в штаб, спасаясь от осколков. Больше этого парня никто не видел и не слышал о его судьбе.

 

На другой день я тщательно обследовал место, откуда вылетела ракета и не нашел там ничего, кроме канализационных люков. Кроме того, в здании недостроенного небольшого склада, выходившего на территорию цветника, была выставлена рама окна, под ней была примята трава, а к окну был приставлен ящик из-под тары. Стало ясно, что ракетчик, по-видимому, стрелял сперва из недостроенного склада, а затем нашел более безопасный способ, а именно, пробирался по заброшенной канализации из цветоводства или со двора какого-нибудь дома по пр. Добролюбова, приподнимал крышку люка и выпускал ракету. Когда этот фокус был разгадан, окно в складе было заделано, а канализация засыпана, то подача сигналов прекратилась.

 

В ГИПХе арестовали двух ведущих конструкторов – Самохвалова и другого, с немецкой фамилией (позабыл фамилию). Они якобы восхваляли успехи Гитлера на фронтах и ругали наши войска. Об арестованных больше никто ничего не слышал. Позднее, уже зимой 1941–42 годов были арестованы и также бесследно исчезли Рождественский и еще один научный сотрудник. Говорили, что Рождественский забирался по вечерам на стул и кричал через фрамугу двери своей лаборатории: «Хайль Гитлер!». Вероятно, он уже сошел с ума от голода и бомбежек.

 

В один из налетов сгорел стадион имени Ленина[62] с его деревянными постройками и скамьями болельщиков. Кажется, в этот же налет сгорели «американские горки» в парке им. Ленина[63]. Горели они всего лишь каких-нибудь полчаса. Наш район бомбили солидными бомбами. Одна из бомб, вероятно, в тонну весом, упала 10 сентября на углу пр. Добролюбова и пр. М. Горького (Кронверкский просп.) на трамвайные пути. У дома на углу была наверху башня. Её взрывом снесло. Один рельс, длиной около 10 метров, перенесло через шестиэтажные дома, и он упал через квартал около магазина завода им. Кулакова на углу Провиантского переулка. Два могучих дуба в парке им. Ленина были срезаны на высоте 10 метров, а одним из осколков в зоопарке был убит слон. Был разрушен и дом №1 на пр. Добролюбова, в котором когда-то размещалось Третье отделение корпуса жандармов[64]. В Провиантском переулке небольшая бомба упала посередине улицы и убила коменданта дома, а дом напротив, где жил мой мастер Александр Александрович, был «выпотрошен»: в первом этаже выбиты все стекла и пострадала обстановка. Александр Александрович нашел свои брюки на кухне, а висели они в шкафу в комнате, далеко отстоящей от кухни. Но на ГИПХ крупных бомб не падало. Двумя небольшими бомбами были сметены два небольших сарайчика на берегу Невы, да одна женщина-охранница была слегка контужена близко разорвавшимся снарядом.

 

«Ревела буря, дождь шумел…»

О Калинине Иване Петровиче. После первых массированных налетов наш отряд как-то вечером тренировался в стрельбе из винтовок на заднем дворе, где стоял недостроенный склад. Там мы устроили тир. Вдруг начался налет, и несколько «юнкерсов»[65] выскочили из-за зданий Васильевского острова, пересекли Малую Неву и на небольшой высоте прошли над ГИПХом. Мы открыли стрельбу по ним из винтовок, а рядом за забором заработали «шестиплюйки». Пули и снаряды были трассирующие, и их было хорошо видно. Они будто лениво приближались по кривой к самолетам. Бомбы на корабли они не сбросили, видимо, израсходовав их уже где-то в устье Невы. Через несколько секунд самолеты скрылись, и лишь после этого раздались сирены воздушной тревоги.

 

После отбоя нас собралось человек восемь в кабинете завхоза Караваева чистить винтовки. В этот день мы узнали, что немцы быстро продвигаются на восток в сторону Тихвина и что появилась угроза второго кольца блокады. Мы молча чистили винтовки, и у всех, видать, было весьма тягостное настроение. Вдруг Иван Петрович Калинин тихонько запел: «Ревела буря, дождь шумел…». Все мы ему подтянули и затем слитным хором грянули: «…и беспрерывно гром гремел, и ветры в дебрях бушевали»[66]. И. П. Калинин верно угадал наше настроение, настроение дружины, окруженной врагами не на «диком бреге Иртыша», а на Неве. Вспомнилась картина «Чапаев», где перед гибелью Чапаева тоже пели эту величественную и грозную песню. Но когда кончили петь, Иван Петрович запел боевую песню итальянских революционеров «Гимн труду» (скорее всего, «Bandiera rossa» – «Красное знамя» – О. З.), и эта бодрая, боевая песня сразу же изменила настроение «дружины».

 

Иван Петрович Калинин, бывший «красный» директор[67] Технологического института, исключенный из партии за то, что заступился за парторга, якобы бывшего в связи с троцкистами, появился в ГИПХе в 1937 или 1938 году и работал на опытных установках в качестве рядового инженера. До начала войны я его почти не знал, и отношение к нему, не только у меня, но и у многих, было настороженное как к исключенному из партии. Однако Трофимов не побоялся взять его в наш отряд. Уже потом, когда я поближе познакомился с ним, узнал, что он был участником войны 1914–1917 гг., еще до революции стал большевиком, а во время Гражданской войны был комиссаром дивизии и даже, кажется, ее командиром. Он происходил из крестьян Тверской губернии и до мобилизации имел начальное образование. После Гражданской войны он закончил рабфак[68], а затем – Технологический институт и стал его директором. В Техноложке пользовался большим авторитетом. Был широко образованным человеком, настоящим большевиком, русским патриотом. Иван Петрович хорошо знал русскую литературу и мог великолепно читать наизусть Лермонтова и Пушкина. Знал огромное количество анекдотов и всегда был «душой общества». Уже в Сосновке и при других поездках отряда на передовые позиции он проявил себя как политработник и агитатор высокого класса.

 

Однажды мы с ним оказались в наряде вдвоем. Была объявлена ночная тревога, но бомбежки и обстрела нашего района не было. Мы уселись на скамеечке около первого корпуса-склада и начали обмениваться мыслями о положении Ленинграда. А положение с каждым днем ухудшалось. Был захвачен Тихвин[69], и замкнулось второе кольцо блокады. Финны захватили всю Карелию, Петрозаводск и вышли к Свири. В Ленинграде каждую неделю снижали хлебные нормы и почти прекратили выдачу других продуктов. Мне как культпропу приходилось ходить по цехам, успокаивать и ободрять женщин-работниц. Надвигался, вернее, уже начался голод. Пошли дожди, наступили холода, темнота, не было электричества. «Что же ожидает нас в ближайшем будущем?» – спрашивал я у Калинина, желая узнать его мнение. В ответ он долго говорил об уроках истории, о том, что русский народ победить нельзя, и что, как бы тяжело нам не было в ближайшем будущем, терять надежды нельзя и скоро наступит перелом в войне. Он, старый член партии, хотя и исключенный и опозоренный, учил меня, молодого большевика, стойкости и вере в окончательную победу.

 

В 1943 г. он получил известие о гибели своего старшего сына и о мобилизации младшего, а вскоре и его самого призвали в армию рядовым (а ему было уже 50 лет), и Иван Петрович дошел до Берлина.

 

После войны он стал нашим большим другом, бывал у нас в гостях, и вся наша семья, ближайшие родственники и знакомые полюбили его за ум и веселье характера. «Такого пошли в любую страну дипломатом, и он покажет, на что способен тверской мужик», – говорили про него. Самой большой его мечтой было восстановиться в партии. Он несколько раз обращался к партийным съездам с этой просьбой, но ответа не получал и умер в 1962 году беспартийным большевиком.

 

В сентябре и октябре 1941 г. налеты немецкой авиации стали столь частыми[70], что большую часть суток нашему отряду приходилось проводить на постах. Достаточно было только войти в казарму, как снова начиналась тревога. В некоторые дни было до 19 тревог в сутки и всего 2–3 часа без воздушных тревог. Но и в эти часы не приходилось спать, так как нужно было стоять в очередях за хлебом, заготавливать дрова, разбирая старые деревянные сараи и склады, выпускать оборонную продукцию, выполнять срочные заказы райкома и горкома, проводить беседы в цехах.

 

В городе прибавилось населения за счет беженцев из Прибалтики, Псковской, Новгородской и Ленинградской областей. Переправа через Ладогу стала весьма опасной. Баржи с женщинами и детьми нещадно топились немецкими самолетами. После захвата немцами Тихвина эвакуация вообще прекратилась. Норму выдачи хлеб постоянно сокращали, и уже в октябре начался голод. Несмотря на обстрелы и бомбежки, по улицам сплошным потоком двигались люди, кто в поисках жилья, кто пытался выменять вещи на хлеб на рынках.

 

Однажды Шалымов, начальник электроцеха, прибежал с Сытного рынка и с ужасом рассказал нам, что во время обстрела несколько десятков снарядов упало на рынок, заполненный людьми. Погибло несколько сот человек[71]. Только в одну больницу Эрисмана, по свидетельству Ольги Берггольц, поступило в этот день 70 человек тяжелораненых. 20 октября на Суворовском проспекте сгорел госпиталь с сотнями раненых красноармейцев[72]. Рассказывали, что возле Дворцового моста напротив Зоологического музея взрывной волной срезало головы семи человекам.

 

Милиция и добровольные дружины пытались навести порядок во время бомбежек и обстрелов, загоняли людей в убежища и подъезды. Мне много приходилось ходить по городу и укрываться в бомбоубежищах. Однажды я во время бомбежки оказался в подъезде дома на углу Невского и Адмиралтейского проспектов. В подъезде и на тротуаре около скопилось несколько сот человек. Стоял грохот разрывов и выстрелов зениток, из толпы раздавались какие-то выкрики. Вдруг меня подхватили под руки дюжие руки и потащили во двор. «Вот этот провокатор кричал». Меня втолкнули в подвал-бомбоубежище, где уже находилось человек 70–80 таких же «провокаторов», как и я. У всех отобрали документы и продержали в подвале часа четыре, а после отбоя приказали за документами явиться в райисполком. Через несколько дней я получил повестку и явился в Строгановский дворец на Мойке[73] в административную комиссию, где с меня содрали солидный штраф и возвратили документы. Никакие доводы, что я не возмутитель спокойствия, что имею ночной пропуск, являюсь консультантом штаба МПВО и членом партбюро института, что состою в военизированном отряде и т. д., во внимание приняты не были и разговаривать со мной просто не стали. Такими методами внедрялась дисциплина во время тревог. Тем не менее многие гибли на улицах, так как обстрелы начинались внезапно и особенно часто по утрам и вечерам, когда тысячи людей заполняли улицы, спеша на работу и с работы.

 

Во время бомбежек многие бомбоубежища превращались в коллективные могилы, так как бомбы пронизывали дома вплоть до подвалов, или же они были завалены. На углу улицы Некрасова (а может быть, другой в этом районе) я на третий день после попадания бомбы слышал стоны людей из заваленного подвала. Несколько десятков девушек из отрядов МПВО на третьи сутки не смогли разобрать завал. В некоторых подвалах людей затапливала вода из поврежденного водопровода.

 

На Петроградской стороне по улицам Зверинской, Съезжинской и другим было разрушено несколько шестиэтажных домов, и завалы никто не разбирал, так как люди наверняка погибли. Рассказывали про одну старушку, которую долго не могли снять с шестого этажа. Она так и лежала на своей кровати у стены на краю срезанной бомбой её комнаты. Одна женщина на Петроградской стороне проснулась от грохота и обнаружила на постели рядом с собой горячий снаряд метровой длины. Он пробил пять или шесть этажей и, обессиленный, свалился, не разорвавшись, к ней на постель.

 

Меня спасает предчувствие

В сентябре и октябре мне приходилось шагать через весь город к окружной железной дороге на Международном (ныне – Московском – О. З.) проспекте, где была расположена макаронная фабрика[74]. На ней я еще в августе организовал производство ХПИ (химического поглотителя извести – О. З.) из извести, доставленной В. Н. Ивановым. Там оставалось несколько женщин-работниц, шесть девушек-лаборанток и женщина-директор. Мне, как главному технологу этого производства, нужно было следить за качеством продукции, обучать лаборанток методам анализа. Уходил я рано утром и возвращался поздно вечером. Хлебный паек нам сократили в октябре до 250 г, гусей мы давно съели, и на ужин нам в отряде выдавали грамм по двести чечевичной каши. Путь туда и обратно составлял около 18 км и занимал от 5 до 7 часов, так как трамваи уже не ходили, и во время сильных обстрелов приходилось укрываться в убежищах или подъездах. Да и ноги уже стали плохо ходить от недоедания. Весь день приходилось обходиться без пищи и в лучшем случае довольствоваться кипятком, которым угощали лаборантки на фабрике.

 

Однажды в октябре район фабрики подвергался весь день ожесточенному обстрелу. Лаборатория помещалась на шестом этаже, и нам, когда снаряды начали рваться рядом, приходилось спускаться в подвал и там отсиживаться. Часов в шесть вечера обстрел особенно усилился, и несколько снарядов попало на территорию фабрики. Меня сильно мучил голод и какое-то беспокойство, и я решил идти в ГИПХ. Девушки меня отговаривали, но я решил все же идти. Когда я спускался по лестнице, в корпус здания попало несколько снарядов. При выходе на Международный проспект мимо меня проехала с фронта машина с красноармейцами. В следующий момент на месте машины возник огненный столб, и меня оглушило. Машину вместе с людьми разнесло на куски. Укрыться было негде, так как там был сквер, и здания стояли в отдалении от проспекта. Мне пришлось шагать под сильным обстрелом. На другой день утром директор фабрики позвонила мне в ГИПХ и сообщила, что когда я спускался по лестнице, крупный снаряд попал в лабораторию и убил всех девушек. Так предчувствие опасности спасло меня от верной гибели. Конечно, это была случайность, но оценка ситуации мною была верной.

 

Сырье (известь) кончалось, и вскоре мои походы на фабрику прекратились.

 

Усложнилась и обстановка в ГИПХе. Там требовалось мое постоянное присутствие в отряде. Из нашего отряда почти каждую неделю выбывало на фронт по одному человеку, и через неделю или максимум две мы получали известие об их гибели на Пулковских высотах, под Пушкиным или под Колпино. Имена их высечены на гранитном памятнике во дворе ГИПХа.

 

Из 54 человек, зачисленных в сентябре в военизированный отряд, в конце войны оставалось 24 человека. Эти 24 человека составляли костяк отряда, куда входило руководство института – Трофимов П. П., Артамонов Б. П., главный инженер Гринев А. Г., Горшков В. А. (секретарь партбюро), ведущие научные сотрудники и начальники установок Марков С. С, Строганов М. М., Кацнельсон, Хомутин, Кескуля И. И., Калинин И. П., Шалымов (начальник электроцеха), Касаткин Н. Н., Аджимян У. А., Песин Я. М. и другие. Несколько человек выбыло из отряда на Большую землю по вызову Наркомата химической промышленности (Маковецкий и др.).

 

Срочная поездка на фронт

В конце октября меня как культпропа (ответственного за культурно-пропагандистскую работу – О. З.) срочно вызвали в Дом политпросвещения (угол Невского и Мойки)[75]. В зале собралось человек тридцать коммунистов – секретарей и членов партбюро предприятий и инструкторов райкома Петроградской стороны. Нам было сделано краткое сообщение о том, что на участке от Невы до Колпино идут тяжелые бои, и немцы, видимо, хотят прорваться в город с этой стороны, поскольку на участке от залива до Колпино фронт стабилизировался[76]. Нам предложили немедленно садиться в машины и ехать на передовую в качестве агитаторов. Мы были не готовы к немедленному выезду, не захватили с собой нужной одежды и обуви. У меня, например, не были сданы в 1-й отдел секретные документы. На сборы нам был дан один час.

 

Через час мы собрались и разместились в двух грузовиках. Ехали стоя, так как в кузове каждой машины находилось по 15 человек. Было очень холодно, дул сильный ветер с дождем. Приехали в Понтонное и дальше пошли в сопровождении военного в Саперное, где разместились в казарме. Линия фронта проходила по реке Тосно, которая протекала метрах в 500 от казармы. Нам сказали, что нас распределят по батальонам и ротам, что обстановка сегодня спокойная, а до этого несколько дней шли ожесточенные бои.

 

Вечером я с одним товарищем направился в саперный батальон, который размещался в деревне у самого впадения Тосно в Неву. В большой избе собралось человек 200 красноармейцев в касках, с винтовками и противотанковыми минами на поясах. Они должны были заминировать берега Тосно. Слово предоставили мне как представителю Ленинграда. Я произнес пламенную речь. Никогда раньше я не говорил так вдохновенно о Ленинграде – городе трех революций, колыбели Октября, о том, что за всю его историю никогда его камни не топтали вражеские сапоги, что здесь, на берегу Невы 700 лет тому назад Александр Невский разгромил шведов, а в 1242 году на Чудском озере уничтожил немецких псов-рыцарей. Говорил, что в Ленинграде начался голод, что женщины и подростки встали у станков взамен вас, ушедших на фронт, что они просят вас не пустить в город врага, что вы должны поклясться не отступать, а громить врага.

 

Когда я закончил, настала минутная пауза, а затем все как один, стукнув прикладами об пол, крикнули «Клянемся!».

 

Первую ночь мы провели в казарме, в большом зале на полу, но всю ночь не спали. Было жестко и холодно спать на цементном полу. И тревожно: близко рвались снаряды и стреляли пушки. Я выходил из помещения и видел, как с Невы стреляли три эсминца, подошедшие ночью из Ленинграда. Близко где-то рвались снаряды.

 

Утром меня пригласил командир дивизии в свой блиндаж, который располагался на берегу реки и был вырыт в теле плотины, ограждавшей низину от наводнений. В плотине был небольшой проем с ручьем, через который нужно было прыгать словно заяц, потому что сразу же почти по пяткам проносилась пулеметная очередь. Немцы организовали пулеметное гнездо под «башмаком» высоковольтной линии на другом берегу реки в 150 метрах и держали этот проем под постоянным прицелом. Командир дивизии сказал мне, что только на этой неделе он потерял на этом ручье трех связных. Я ему объяснил, что прежде, чем пулеметчик увидит человека и нажмет на спуск, проходит не менее 0,2 секунды, пуля летит тоже около 0,2 секунды. Этого времени вполне достаточно, чтобы проскочить канаву. Но для этого нужно сделать удобную переправу, чтобы человек не поскользнулся и не увяз в грязи. Я нашел несколько кирпичей, набросал их так, чтобы было удобно прыгать, и несколько раз пробежал через ручей. Каждый раз в 1–2 метрах позади меня проносилась пулеметная очередь.

 

Командир дивизии №267 (кажется, если не ошибаюсь) расспрашивал меня о жизни в Ленинграде, рассказывал об отступлении из Эстонии, говорил, что они около трех недель держат здесь оборону от устья Тосно до Колпино и успешно отражают все атаки немцев. Он угощал меня кашей, изрядно сдобренной салом, и чаем. Свинину они прихватили при отступлении из Эстонии. От близких разрывов с потолка сыпался песок и попадал в кружки с чаем.

 

Он выдал мне винтовку с примкнутым штыком, каску и разрешил пройтись по окопам, которые тянулись от Невы до Колпино, а заодно и побеседовать с бойцами. Возле блиндажа была стереотруба, через которую я рассматривал немецкие позиции на другом берегу Тосно, но немцев не было видно. Метрах в 150 в низине стояли два наших танка «КВ», а вокруг них лежало десятка два трупов. Командир объяснил, что это наши и немецкие трупы. Как с нашей, так и с немецкой стороны были попытки вытащить танки. Один из танков «КВ» был подбит, когда пытался вытащить другой.

 

Меня командир предупредил, чтобы я не высовывал голову из-за бруствера: работали немецкие снайперы. Я решил проверить и поднял над окопом каску на штыке. Почти сразу по каске ударила пуля. Я прошел по траншеям до самого Колпина и видел, как обстреливали Ижорский завод. Снаряды непрерывно рвались по всей его территории. Я удивлялся, как могли выдержать заводские трубы, в которые то и дело попадали снаряды и из них летели осколки кирпичей. Но трубы дымили, и завод продолжал работать[77].

 

Переночевав в блиндаже командира дивизии, я на следующий день был приглашен на обед к командиру «своего» батальона. Он и его комиссар угощали меня и моего спутника салом, а мы их – спиртом, который успели прихватить из Ленинграда. На другой день они пригласили нас снова, но когда мы пришли, то того дома, где мы обедали накануне, уже не было. От него остались только разлетевшиеся бревна да печная труба: в избу попал крупный снаряд. Мы нашли командный пункт в другом доме. Только уселись за стол с кипящим самоваром, как рядом разорвалось три снаряда, и все выскочили в огород. Щелей рядом не было, и мы с моим напарником – секретарем партбюро Монетного двора – решили уйти от обстрела в казарму, где были толстые кирпичные стены. Пока мы бежали вдоль деревенской улицы, перед нами в 50 метрах разорвалось три снаряда, а через несколько секунд в 50 метрах позади нас – еще три. Я понял, что мы попали в «вилку», и, крикнув «За мной!», нырнул под мостик через канаву, а за мной и товарищ. Вслед за этим нас оглушило и подбросило вверх, ударив затылками о бревнышки мостика. Мы выскочили и бросились бежать. На дороге возле мостика образовались три воронки. Мы побежали вдоль улицы. Снаряды рвались позади нас.

 

Нас решили познакомить с Валей Орловой, героиней недавних боев. Дня за три до нашего приезда был сильный бой, во время которого она вытащила из-под огня 37 человек. Причем 29-й был ее муж, который умер у нее на руках по пути в медсанбат. Она перед войной вышла за него замуж и отправилась на фронт вместе с ним в качестве медсестры или санитарки. Мы нашли ее в медсанбате, который расположился в небольшой роще примерно в километре от передовой. Медсанбат находился в двухэтажном доме дачного типа. Раненых было очень много. Они лежали на койках и на полу. Вокруг них суетились сестры и врачи. Нас познакомили с Валей. Она оказалась хрупкой девушкой лет 18–19, и мы крайне удивились, как такой худенькой, миловидной девице удалось вытащить 37 человек. Мы начали ее расспрашивать о подробностях боев, но в это время вокруг дома начали рваться снаряды. Все бросились выносить тяжелораненых через двери и окна в щели, а легко раненные спускались сами в укрытия. Сопровождающий повел нас в поле из-под обстрела, и он мне рассказал, что рядом, метрах в 100–150, была небольшая роща, в которой разместилась кавалерийская часть. По этой-то роще и вели беглый огонь несколько батарей. Над рощей стояла туча из комьев земли, на воздух взлетали с комлем вырванные березы. Мы с ужасом наблюдали эту картину и считали, что от кавалерийской части ничего не останется. К вечеру мы узнали, что потери были небольшими: несколько человек убито и ранено, не считая лошадей. Оказывается, эта часть успела хорошо закопаться в землю, и даже лошадей укрыли в блиндажах.

 

Больше я Валю Орлову я не встречал. Мне все казалось, что я видел ее перед войной и даже видел, как она шла в колонне красноармейцев по пр. Маклина в первый или второй день войны, но спросить ее об этом не успел. После войны я случайно встретил своего напарника, и он мне рассказал, что встречался с Валей. Она была награждена каким-то орденом.

 

Однажды я попал под минометный обстрел. Шел луговой низиной от блиндажа командира дивизии, и вдруг невдалеке поднялся столб земли. Вслед за этим просвистели вторая, третья мины и вся луговина покрылась разрывами. Пришлось броситься в канаву и слушать, как осколки мин с визгом срезают ветки лозняка. После налета вся шинель моя промокла насквозь и была в грязи.

 

По вечерам в казарме приходилось слышать всякие истории с приключениями. Особенно запомнился один разведчик, только что вернувшийся из рейда. Это был молодой парень в кубанке, чрезвычайно хвастливый. Он показывал свою шинель, в трех местах пробитую пулями. По его рассказам, он был человек необычайной храбрости, чуть ли не каждый день ходивший в тыл врага на разведку. На сей раз он бродил в тылу немцев несколько дней. Добрался до Вырицы, ночью подкрался к немецкому штабу на окраине и забросал его гранатами. Так это было или он прихвастнул процентов на 200 – неизвестно, но в те дни через линию фронта проходили не только разведчики наши и немцев, но и мирные жители пробирались из Вырицы в Ленинград.

 

На пятый день наша делегация вернулась в город, и я решил навестить мамашу, которая не знала, где я нахожусь. Впрочем, Василий постоянно находился в таких же отлучках на фронт.

 

06.08.81. Меня спасает папироса

Вечером я пошел навестить мамашу (мать Н. И. – О. З.). Шел перебежками от ворот до ворот по улице Дзержинского (Гороховой) и потом переулками под непрерывным обстрелом и бомбежкой. Когда добрался до Сенной площади, на ней так густо рвались снаряды, бомбы и зажигалки, что я не рискнул ее перейти и укрылся под воротами дома, один фасад которого выходил на площадь, а другой – на канал Грибоедова. Дежурный домового комитета сказал, что мне нужно пройти в убежище, что оно у них очень хорошее. Подвал был обширный и полон народу: дом был семиэтажный, и в нем проживало несколько сотен жителей. Внутрь убежища с трудом можно было втиснуться. Люди стояли вплотную друг к другу. Через несколько минут на крышу дома и во двор упало десятки зажигательных бомб.

 

Во дворе находились поленницы дров, которые стали загораться, и я с несколькими женщинами и мальчишками принялся тушить бомбы и дрова. Сверху с крыши мальчишки сбрасывали зажигалки. Во дворе оказалась куча песка и несколько луж. Ими мы и воспользовались для тушения, а некоторые зажигалки спокойно догорали, не причиняя вреда.

 

Работы хватило на полчаса, и я вернулся в убежище. Вид у меня был, по-видимому, весьма примечательный. Вся шинель была в саже и грязи, да и руки и лицо тоже перемазаны, так как приходилось растаскивать горящие поленья. В двух – трех метрах от двери у стойки, подпиравшей потолок, на табуретке сидел дед в полушубке и валенках. Он посмотрел на меня и сказал: «Садись, сынок! Ты устал, а я постою». – «Спасибо, я выйду покурить», – говорю, и с этими словами протиснулся к двери, вышел в коридор и прислонился к каменной стенке, отделявшей коридор от убежища. Только я стал доставать папиросу, как получил от стенки сильный удар и отлетел к противоположной стене. Погас свет. Я вынул карманный фонарик-«жужжалку» и открыл дверь в убежище. На меня из темноты пахнуло окислами азота и еще чем-то…[78]

 

…Шатаясь, побрел через Сенную площадь и по Международному проспекту. Мамаша жила во втором доме за мостом через Фонтанку, рядом с аптекой. Когда я ввалился в комнату, мамаша вскрикнула и чуть не упала в обморок. Вся моя шинель, руки и лицо были в крови. Я ее успокоил, что я жив, здоров и невредим, и что кровь – не моя. Пришлось долго отмывать шинель от крови, чем занялась мамаша, а я повалился на кровать и заснул мертвым сном.

 

Сколько погибло в этом убежище, я не знаю. Мне почему-то было страшно заходить в этот дом и расспрашивать о трагедии. Теперь я собираюсь как-нибудь зайти туда и порасспросить об этой трагедии уцелевших людей.

 

Мы с Василием тушим зажигалки

Как-то нам удалось созвониться с Василием и встретиться у мамаши вечером. Началась бомбежка и обстрел. На крышу дома во дворе упало несколько зажигательных бомб. Крыша была из рубероида, и некоторые бомбы ее пробивали. Мы выскочили на свой чердак и обнаружили несколько термитных бомб и одну фосфорную. С помощью железных клещей, песка и бочки с водой мы ликвидировали зажигалки и засыпали песком куски горящего фосфора. С крыши соседнего дома мальчишки сбрасывали зажигалки во двор. Они явно рисковали жизнью, так как крыша была скользкой, покрытой тонкой коркой льда, и без ограждения. Когда мы вернулись в комнату, вновь посыпались зажигалки. Мы снова бросились на чердак, и я обнаружил еще две зажигалки, одну на полу, а другая воткнулась в балку-стропило, которое уже загорелось. Клещами выдернули из балки горящую ослепительным огнем бомбу и бросили в бочку, а затем залили водой горящее стропило. Потом ликвидировали и вторую бомбу. Тут мы обнаружили, что засыпанные песком куски фосфора опять начали гореть, распространяя белый дым. Пришлось собирать их совком и бросать в бочку с водой.

 

Через полчаса мы снова поднялись на чердак. Стропило тлело, и его снова пришлось тушить. Обстрел и бомбежка продолжались до трех часов ночи, и мы время от времени поднимались на чердак проверить, нет ли новых очагов пожара.

 

Самое удивительное, что никто из жильцов нашего флигеля не поднимался на чердак. Видимо, они отсиживались в подвале. Вероятно, если бы мы не оказались случайно в этот вечер у мамаши, дом бы сгорел.

 

Мы встречаем XXIV годовщину октября

Вечером 6 ноября 1941-го года мне в ГИПХ позвонил Виктор Николаевич Иванов из Института цементов, где он по заданию штаба МПВО и по моей рекомендации получал во вращающейся цементной печи активированный уголь путем обжига лигнина, отхода целлюлозного производства. Он поздравил меня с наступающим праздником и сообщил, что имеет в своем распоряжении литр спирта, но закуски у него нет. Я ему сказал, что раздобыл к празднику килограмм чечевицы, и что мы можем у моей мамаши закусить чечевичной кашей. Через полчаса он явился в ГИПХ с портфелем, в котором находилась колба со спиртом. Мы сели на трамвай и доехали до Театральной площади, где нас застала бомбежка. Выскочили из трамвая и перебежками от подворотни к подворотне двинулись к Обуховскому мосту (через Фонтанку – О. З.). На Обуховском мосту мы увидели, как над домом на углу пр. Майорова и Фонтанки поднялся огненный столб выше семиэтажного здания. Было видно, как выше дома в воздух летели какие-то предметы. В следующее мгновение вместе со звуковой волной о гранитный парапет моста в метре от нас ударился большой осколок, так что нас обдало гранитной крошкой. След от этого осколка до сих пор виден. При взрыве этой бомбы, разрушившей часть здания, погибла Линкович, сотрудница лаборатории электрохимии ГИПХа.

 

Мы быстро добежали до углового здания, где находилась аптека, и нырнули в парадный подъезд. В подъезд набилось столько народа, что нам с трудом удалось втиснуться. В это время поблизости раздалось несколько взрывов, и посыпались зажигательные бомбы. Кругом били зенитки и сыпались осколки зенитных снарядов. Меня оттиснули от Виктора Николаевича, и я его потерял. Он не знал адреса мамаши, и я ему крикнул: «Бежим в следующий подъезд, затем во двор и налево, на третий этаж». «Где ты?» – крикнул он в ответ и зажег фонарик. – «Шпион! Подает сигналы! Лови его!» – раздались крики, и началась возня и давка. – «Удрал, сволочь! Не поймали». Через некоторое время, в промежутке между бомбежками, я продрался через толпу и поднялся по лестнице на чердак. У меня был фонарик, и я стал светить им по всем углам и звать Виктора Николаевича. Он, оказывается, забился в самый дальний угол и не решался подать голос. Мы спустились вниз и перебежали в следующий дом, где жила мамаша. Растопили печку и стали варить чечевицу. Мамаша во время бомбежек спускалась с третьего этажа и отсиживалась под лестницей, где крестилась и при близком разрыве шептала: «Свят, свят. Господи, помилуй и спаси нас». Пока варилась чечевица, мы выпили по 100 грамм, запивая водичкой. Когда каша сварилась, и мы налили по второй, в стену дома, видимо, ударил снаряд или поблизости разорвалась бомба. Наша колба подпрыгнула, и мы решили, что добру нельзя пропадать – нужно докончить весь спирт. Далеко за полночь бомбежка закончилась, а мы ликвидировали весь спирт и с песнями пошли по городу.

 

Было три часа ночи. Улицы были пустынны. Ни прохожих, ни патрулей. Все спали после многочасовой бомбежки и обстрела. Мы шли и удивлялись, как это мы могли выпить литр спирта за 6 часов почти без закуски, если не считать нескольких ложек чечевичной каши, и шагать по городу почти совсем трезвыми. Я до сих пор этому удивляюсь, но таковы, видимо, скрытые резервы организма, когда высочайшее нервное напряжение способно подавить действие алкоголя и позволяет действовать совершенно трезво. Вспоминается «белая логика» Джека Лондона – особое состояние мозга в результате чрезвычайно сильного опьянения, когда человек начинает действовать подобно бесстрастной логической машине.

 

На другой день, 7 ноября, я днем зашел к мамаше и решил навестить Василия, который находился в Лермонтовских казармах (Лермонтовский пр., угол Фонтанки). Весьма сожалел, что мы выпили весь спирт, но мамаша дала мне четвертинку какой-то красновато-фиолетовой жидкости, за которой она выстояла накануне большую очередь. Оказывается, к празднику Великого Октября жителям Ленинграда выдали по 250 г вина – смесь спирта, воды и какого-то красителя. С этим праздничным подарком я и направился в Лермонтовские казармы. Вдоль тротуаров в сквере были вырыты щели. Через некоторое время Василий из окна казармы заметил меня и вышел. Мы укрылись в щели и только хотели распить «малютку», как в дом напротив упала бомба, затем другая, залаяли зенитки, и Василию пришлось убраться по команде в казармы. Мне пришлось пережидать налет в щели. После надета долго не было отбоя, а когда зазвучал отбой, из казарм никого не выпускали, и я побрел в ГИПХ.

 

Василий ожидал в казармах отправки на фронт, но вскоре его назначили офицером связи при Ленфронте, и ему приходилось путешествовать по всем передовым позициям блокированного Ленинграда от Пулковских высот до Васкелово и Невской Дубровки. Будучи мобилизованным в армию, он не терял связи с обкомом партии и использовал ее для оказания помощи мне и мамаше. Надвигалась зима. Холода наступили рано. В октябре в доме на улице Союза Печатников уже полопались все трубы центрального отопления, из которых не успели выпустить воду. У мамаши было дровяное отопление, а дров не было.

 

Поездка на Волково кладбище и за дровами

В ноябре Василий достал ордер на один кубометр дров со склада Октябрьской железной дороги. Но как их доставить? Просить машину у Трофимова? Но она одна и всегда занята, и бензина не достать. Автомашины приходилось переделывать на газогенераторные, т. е. сбоку пристраивать два железных цилиндра, набивать их деревянными чурками и полученным от их неполного сгорания газом (водяной пар, СО2 и СО) приводить в действие двигатель. Короче говоря, надежды на автомашину не было.

 

Но мне повезло. В один из моих «рейсов» на ул. Союза Печатников я во дворе встретился с комендантом Института им. Лесгафта, который обратился ко мне с просьбой отвезти четырех покойников на кладбище. Это были первые жертвы голода – мужчины, которые начали умирать в ноябре – декабре. В распоряжении коменданта осталась одна лошадь. Мы взвалили на сани большой ящик с четырьмя покойниками, и я поехал на Волково кладбище. По Обводному каналу к кладбищу тянулись женщины с санками, на которых лежали зашитые в простыни покойники. При въезде на кладбище я увидел вдоль ограды огромные штабеля покойников, большей частью завернутых в простыни. Тут-то я понял, что голод начал косить сотни и тысячи людей. С большим трудом я свалил ящик с саней прямо у въезда на кладбище и поехал на станцию Товарную Московского вокзала. На ордере был указан участок. Долго я его искал, пока не нашел одного чуть живого сторожа в будке. Я ему предъявил ордер на дрова, а он махнул рукой на штабель дров в какой-то низине и сказал: «Бери, если сможешь». В штабеле лежали не дрова, а пропс[79], т.е. двухметровые сосновые плашки, приготовленные, вероятно, на экспорт. Штабеля находились в низине, и подъехать к ним было нельзя. Из этого оврага лошадь не могла бы выбраться. Пришлось каждое полешко вытаскивать по крутому склону метров за 30 к саням.

 

Нагрузив как можно больше на сани, я доставил дрова во двор к мамаше и кое-как вернул лошадь на улицу Союза Печатников. Лошадь еле дотащилась. Она была изнурена голодом еще больше, чем я.

 

Дней через десять, когда я вновь заглянул домой, то обнаружил на третьем дворе на снегу большую лужу крови и понял, что лошадке пришел конец. Её зарезали и съели. Тогда же узнал, что и комендант погиб. Он стоял на парадном крыльце во время обстрела и был убит осколком снаряда.

 

Дрова со двора я перетащил в комнату мамаши и забил ими почти всю комнату, оставив лишь проход к постели и столу. Эти дровишки помогли мамаше, а затем и Елене Александровне.

 

В декабре 1941 г. голод и холод начали косить людей. До замерзания Ладоги, когда была налажена связь с Большой Землей по льду, хлебный паек снижался несколько раз и в декабре снизился до 125 г для иждивенцев и служащих и до 250 г рабочим. Нам, отрядникам и командам МПВО, выдавали по 250 г, но этот хлеб был пополам с целлюлозой и прочими суррогатами. Часто были перебои с хлебом на два-три дня из-за нехватки муки или выхода из строя хлебопекарни. Другие продукты – пшено, макароны, жмых – выдавались нерегулярно и в столь мизерном количестве, что не могли поддержать жизнь. Мне, как культпропу партбюро, выдалась тяжелая миссия ходить по цехам и лабораториям и успокаивать людей, ободрять их, вселять надежду на скорое улучшение. Тяжело было смотреть на изможденных женщин, у которых умирали от голода их близкие – дети, родители, мужья, – на вдов, получивших похоронки. Но не было случая, чтобы кто-то роптал, возмущался, впадал в истерику или хотел бы сдаться на милость немцам. Была уверенность, что Ленинград выстоит и победит. Как-то в коридоре я встретил кочегара Мишуринского. Он шел, цепляясь за стены, и сказал мне: «Я завтра умру. Если вам удастся выжить, то после победы вспомните меня». На другой день он умер.

 

В ноябре-декабре от голода умирали преимущественно мужчины. Женщины начали умирать в январе и феврале. Одной из первых жертв был Николай Павлович (фамилию забыл), старший научный сотрудник, кажется, кандидат наук, зав. лабораторией коррозии. Он сильно ослабел еще на окопных работах. Умер Савватеев, химик, с которым я работал в одной комнате несколько лет. Умер Владимир Евграфович Грушвицкий, научный руководитель Нины как аспирантки. Он работал в ВИГе (Всесоюзный институт галургии) и как консультант в ГИПХе. Я был хорошо знаком с ним и по ГИПХу, и по совместной поездке в Вырицу, где он снимал до войны дачу. Он был старый кадровый офицер, окончивший вместе с графом Игнатьевым[80] и бароном Маннергеймом[81] Академию Генерального Штаба. Был отменно корректен, имел отличную выправку, был прост в обращении, но в этой простоте, ясности и четкости мышления чувствовалась высокая культура. К нему невольно возникало чувство уважения. Он написал книгу о физико-химическом анализе солевых систем, которая поражала строгостью и четкостью изложения. Она читалась мною потом как поражающее красотой и стройностью произведение, несмотря на строгую научность. Про него во ВНИИГе (Всесоюзном научно-исследовательском институте галургии – О. З.) ходили легенды, что он привлекался ЧК и ГПУ[82] к допросам, как бывший дворянин и офицер старой армии, но он поражал чекистов своей выдержкой. Он заявлял, что честно служит Советской власти, на вопросы больше не отвечал, объявлял голодовку, и его выпускали из-под ареста без всяких последствий.

 

Одной из первых жертв в ГИПХе в декабре была одна аспирантка. Я ее мало знал. Она заболела голодным кровавым поносом. Как-то я проходил по темному коридору в ГИПХе и слышал жуткие стоны из женской уборной, куда дружинницы МПВО снесли свою умирающую подругу. На другой день она умерла.

 

От кровавого поноса умер и сосед по комнате в доме, где жила мамаша. Перед этим мы с ним еще за неделю до смерти тушили на чердаке зажигалки. Кровавый понос свел в могилу за неделю до этого еще одного сравнительно молодого мужчину.

 

Но в ГИПХе смерти от голода были редки. Лишь в январе и феврале 1942 г. у нас в ацетиленовой станции скопилось семь трупов, которые мы не могли вывезти, так как не было транспорта. Это были преимущественно те, кого мы вывозили из замерзших, темных квартир в стационар, который организовали в ГИПХе, но уже не могли спасти. А в декабре мне в моих путешествиях по городу часто приходилось на улицах видеть трупы и салазки с полутрупами и трупами, зашитыми в простыни, которых везли женщины.

 

Нам в отряде приходилось довольно туго. Помимо дневных налетов авиации начались систематические артобстрелы. По тревоге мы в течение 39–40 сек. выбегали с винтовками на свои посты. Стояли сильные морозы, и мы жутко мерзли. Как только возвращались в казарму, начиналась тревога. И опять приходилось выбегать на посты.

 

Ожидалось, что ночью немцы могли высадить воздушные десанты. Однажды по тревоге я оказался вместе с Павлом Петровичем Трефиловым. Сквозь тучи показался купол парашюта. Он вырвал у меня винтовку и начал по нему палить. Я отнял у него винтовку и сказал ему, что это может быть наш летчик, подбитый немцами. Больше парашютистов не было.

 

Возвращались в казарму почти замерзшими, пальцы рук не гнулись, а нужно было разрядить винтовку. Вот тут-то и были неожиданные выстрелы. По привычке мы выбрасывали по пять патронов, а затем щелкали затворами. Дело в том, что канадские винтовки были шестизарядными. Из-за этого погиб мой друг Строганов, хотя не от этого шестого патрона. А от немецкой пули, но об этом потом.

 

Нам удавалось поспать один-два, редко три часа в сутки. С вечера в казарме топилась печь, на топку которой мы из-под снега выкапывали куски угля, ломали старые сараи, затопленную баржу. К утру в казарме было холодно. Приходилось с одеяла и шинели смахивать иней. Самое замечательное, что мы не просыпались даже тогда, когда в нескольких метрах от казармы стреляли залпом из шести стволов шести- и восьмидюймовых орудий так, что вылетали фанерки из окон, и дневальному приходилось их закрывать. Но достаточно, чтобы просвистел снаряд и затем раздался глухой взрыв, как мы сразу поднимались, втискивали ноги в сапоги, хватали шинели и винтовки и выскакивали из казармы. А оглушительные залпы корабельной артиллерии нас не беспокоили. Они действовали как-то успокоительно – наши бьют.

 

Встреча Нового года

Командир отряда Павел Петрович Трофимов, распоряжавшийся судьбою каждого из отрядников, решавший, кого послать на фронт, а кого оставить в отряде, решил устроить банкет по случаю Нового года и распорядился, чтобы Иван Васильевич, наш старшина, завхоз и каптенармус, изготовил двойные порции сырников (по два на человека из отряда), выдал патоки (от которой нас тошнило) и развел спирт с глицерином (ликер), а также устроил баню в котельной, поскольку мы не мылись уже два или три месяца. Зав. котельной и нач. штаба МПВО Питошин (?) где-то раздобыл уголька (накопал на свалке шлака, видимо) и согрел в котле теплой воды. В котельной была душевая, но из пустой фрамуги окна перед душем намело сугроб снега, превратившегося в лед. Мы выстроились в очередь. Сбрасывали с себя на наледь одежонку и по очереди ныряли под теплые струи душа. Через несколько секунд выскакивали обратно и одевались на льду. Надо было пропустить тридцать человек за 15–20 минут, так как теплой воды было мало. Минут за двадцать до Нового года мы собрались в казарме, но начался сильнейший обстрел, и мы выскочили на посты. Минут через десять обстрел прекратился, и мы вернулись в казарму. Но тут поступило сообщение из котельной, что там начался пожар. Горели деревянные шкафы раздевалки и перекрытие над душевой. Мы бросились тушить пожар и через несколько минут его ликвидировали.

 

Как раз к Новому году успели сесть за стол и чокнуться ликером за скорую победу. Съели по два сырника из резервированного (пропуск слова), несколько бочек которого нашли на складе. Начались песни и крики. Некоторые из нас предложили пригласить к столу девушек из команд МПВО, которые мерзли в темных лабораториях, закутавшись в одеяла и навалив на себя матрасы и одежду. Но Павел Петрович категорически отказался. Я прошелся по темному коридору и зашел в некоторые комнаты. «Что, пируете?» – слышал вопросы, и мне было стыдно и жаль этих девушек, которые мерзли и слышали буйные крики из нашей казармы. Ночь прошла спокойно. Немцы тоже встречали Новый год и ограничились лишь десятиминутным обстрелом.

 

Мы встречали Новый год с некоторым подъемом. По радио передавали, что под Москвой начался разгром немцев, и что Москва не будет взята.

 


[1] Аристовка – русская деревня в Лаишевском уезде Ключищенской волости Казанской губернии. С 1930 в составе Шармашинского сельсовета Сабинского района Татарской АССР (современного Тюлячинского района Республики Татарстан). В справочных изданиях после 1930 не упоминается.

[2] Договор о ненападении между СССР и Германией был подписан 23 августа 1939 г. По фамилиям подписавших этот договор министров иностранных дел обоих государств он получил название Пакт Молотова – Риббентропа.

 [3] Викторин Сергеевич Дерябин (1875–1955) – видный российский физиолог и психиатр, ученик академика И. П. Павлова. Один из первых исследователей чувств, влечений и эмоций в советской физиологии и психологии. В нашем журнале был впервые опубликован ряд его произведений, начиная со статьи «О потребностях и классовой психологии» в № 1 за 2013 г., а также воспоминания и другие работы об ученом (прим. гл. редактора).

[4] 23 августа 1939 года был подписан Договор о ненападении между Германией и СССР (пакт Молотова – Риббентропа), сроком на 10 лет. Согласно секретному дополнительному протоколу к договору, Эстония, Латвия, Финляндия и восточные регионы Польши были включены в советскую сферу интересов. После начала Второй мировой войны Литва также отошла к советской сфере влияния. СССР подписал договоры о взаимопомощи с Эстонией (28 сентября), Латвией (5 октября) и Литвой (15 октября), предусматривающие ввод советских военных контингентов (октябрь – декабрь 1939 г.) и создание военных баз на территории этих государств. В июне 1940 г. в Прибалтику были введены дополнительные силы Красной армии. Во всех трех странах были сформированы дружественные СССР правительства. На внеочередных парламентских выборах в июле 1940 г. победу одержали прокоммунистические Союзы трудового народа, и 21–22 июля парламенты провозгласили создание Эстонской, Латвийской и Литовской ССР и приняли Декларации о вхождении в СССР. 3–6 августа 1940 года, в соответствии с решениями Верховного Совета СССР, эти республики были приняты в состав Советского Союза.

[5] Речь идет о территориях Западной Украины и Западной Белоруссии, отошедших к Польше по Рижскому мирному договору (март 1921 г.), заключенному по итогам Советско-польской войны (1919–1921 гг.). 17 сентября 1939 г. Красная армия перешла восточную границу Польши и заняла эти территории. Сформированные там Народные собрания обратились с просьбой о принятии их в состав СССР. 1–2 ноября 1939 г. Верховный Совет СССР принял Законы «О включении Западной Украины в состав Союза ССР с воссоединением её с Украинской ССР» и «О включении Западной Белоруссии в состав Союза ССР с воссоединением её с Белорусской ССР».

[6] 26 ноября 1939 года правительство СССР направило ноту протеста правительству Финляндии по поводу артиллерийского обстрела приграничной советской деревни Майнила, который, по заявлению советской стороны, был совершен с финской территории. 28 ноября СССР денонсировал советско-финляндский договор о ненападении.

[7] Граница Финляндии с Советской Россией по Тартусскому мирному договору (1920 г.) проходила в 32 км (20 милях) от Ленинграда, что представляло серьезную опасность для него. В 1939 г. советское правительство предложило Финляндии заключить договор о взаимопомощи, а также отодвинуть границу от Ленинграда на 90 км, передать несколько островов в восточной части Финского залива, а также предоставить на 30 лет полуостров Ханко (исторический Гангут) – в обмен на вдвое бо́льшую по площади советскую территорию в Карелии. Получив отказ, после Майнильского инцидента СССР начал вторжение на финскую территорию. Началась Советско-финляндская (Финская, Зимняя) война.

[8] Комплекс оборонительных сооружений между Финским заливом и Ладожским озером длиной 132–135 км, созданный в 1920–1930-х гг. на финской части Карельского перешейка. Между Выборгом и границей с СССР были три линии обороны: ближайшая к границе называлась «главная», затем «промежуточная», вблизи Выборга «задняя». Название «линия Маннергейма» (по фамилии главнокомандующего финской армией маршала Маннергейма) стало употребляться с начала Зимней войны. Красная армия прорвала «линию Маннергейма» 11 февраля 1940 г., а 28 февраля вышла к последней линии обороны.

[9] 1 декабря 1939 г. в г. Териоки из финнов-эмигрантов – граждан СССР было создано альтернативное правительство на территории Финляндии и провозглашено образование Финляндской Демократической Республики (ФДР). 2 декабря в Москве между СССР и ФДР был заключен Договор о взаимопомощи и дружбе, включавший территориальные изменения, ранее предложенные советской стороной финскому правительству. 12 марта 1940 г. Финляндия и СССР заключили мирный договор, в котором Финляндская Демократическая Республика не упоминается. ФДР самораспустилась после подписания мира.

[10] Финские уступки и территориальные потери превысили советские довоенные требования. По Московскому мирному договору 12 марта 1940 г. Финляндия обязалась не участвовать во враждебных СССР коалициях и уступала часть Карелии, весь Карельский перешеек с Выборгом, Выборгский залив с островами, западное и северное побережья Ладожского озера с Сортавалой, часть территории в Лапландии (округ Салла), часть полуостровов Рыбачий и Средний в Баренцовом море, 4 острова в Финском заливе. Полуостров Ханко и морская территория вокруг него были переданы в аренду на 30 лет. В общей сложности к СССР отошли 9 % территории Финляндии.

[11] Отто Вильгельмович Куусинен (1881–1964) – российский, советский и финляндский революционер и политик, секретарь Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала, один из создателей Коммунистической партии Финляндии. Премьер-министр и министр иностранных дел правительства Финляндской Демократической республики во время Зимней войны (1939–1940), председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР (1940–1956).

[12] 25 июня 1941 г. Финляндия на стороне германской коалиции стран Оси вступила в войну против СССР. Старую советско-финскую границу финские войска перешли уже осенью 1941 года, в начале октября того же года финнами были оккупированы Петрозаводск и Олонецкая Карелия, которые Финляндии никогда не принадлежали. Финны замыкали блокадное кольцо вокруг Ленинграда с севера. Оккупированная территория удерживалась финнами до середины 1944 года, пока в результате Свирско-Петрозаводской наступательной операции ее не освободила Красная армия.

[13] Мюнхенское соглашение 1938 года («Мюнхенский сговор») – соглашение, подписанное в ночь с 29 на 30 сентября 1938 г. рейхсканцлером Германии А. Гитлером, премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом, премьер-министром Франции Э. Даладье и премьер-министром Италии Б. Муссолини, о передаче Германии в течение 10 дней Судетской области Чехословакии. Судетская область – территории на западе, северо-западе, юге и юго-западе Чехословакии с компактным проживанием 3,2 млн чел. этнографической группы судетских немцев, которые составляют там большинство населения. Под давлением Польши и Венгрии были добавлены приложения, требующие от Чехословакии скорейшего урегулирования территориальных споров с этими странами. В результате Мюнхенского соглашения Чехословакия потеряла около 1/5 своей территории, около 5 миллионов населения, а также 33% промышленных предприятий. Соглашение стало кульминацией политики «умиротворения», проводимой Великобританией и Францией с целью добиться сговора с Германией за счет стран Центральной и Юго-Восточной Европы и явилось прологом ко Второй мировой войне.

[14] Речь идет об аншлюсе – аннексии Австрии в состав Германии 12–13 марта 1938 года. Австрия была объявлена одной из германских земель под названием Ostmark – «Восточная марка» (марка – пограничный район). В результате аншлюса территория Германии увеличилась на 17 %, население – на 10 % (на 6,7 млн человек). В состав вермахта были включены 6 сформированных в Австрии дивизий. Из великих держав только СССР выступил с решительным протестом против аншлюса (нота от 17 марта 1938).

[15] Чехословакия как государство прекратила свое существование в марте 1939 г. в результате оккупации гитлеровской Германией. На территории Богемии и Моравии был создан протекторат, а Словакия стала номинально независимым государством, фактически являющимся марионеточным режимом Третьего рейха. Словакия участвовала во Второй мировой войне на стороне Германии.

[16] Речь идет о так наз. «Странной войне» – периоде Второй мировой войны с 3 сентября 1939 г. по 10 мая 1940 г. После нападения Германии на Польшу (1 сентября 1939 г.) Великобритания и Франция 3 сентября объявили войну Германии, но британо-французские войска практически бездействовали, а германские вооруженные силы, используя стратегическую паузу после разгрома Польши, вели активную подготовку к наступлению на западноевропейские государства. 9 апреля 1940 г. германские войска без объявления войны оккупировали Данию и в тот же день начали вторжение в Норвегию, 10 мая вторглись в Бельгию, Нидерланды, Люксембург и нанесли удар по Франции.

[17] «Ось Берлин – Рим – Токио» – неофициальное название Пакта трех держав (Берлинский пакт 1940; Тройственный пакт), договора о военно-политическом союзе Германии, Италии и Японии, заключенном по инициативе Гитлера сроком на 10 лет. Подписан 27 сентября 1940 г. в Берлине после вступления в войну Италии (июнь 1940) и захвата Японией северных районов Французского Индокитая (сентябрь 1940) с целью объединения и координации действий, а также разграничения сфер влияния держав. Германия и Италия получали руководящее положение в установлении «нового порядка» в Европе, а Япония – в «Великой Восточной Азии». В случае вступления в войну новых участников, при нападении на любое из подписавших государств, стороны обязались оказывать взаимную помощь всеми имеющимися в их распоряжении политическими, экономическими и военными средствами. При этом в договоре была статья о нерушимости существующих у всех трех стран двусторонних договоренностей с СССР.

[18] Маньчжоу-Го – марионеточное государство на территории Маньчжурии и части Внутренней Монголии в 1932–1945 гг. Правителем, а с 1934 г. императором Маньчжоу-Го был Пу-И, последний император свергнутой в Китае в 1912 г. Династии Цин. Прекратило свое существование в результате разгрома японской Квантунской армии советскими войсками в августе 1945 г.

[19] Франция капитулировала 22 июня 1940 г.

[20] Количественное соотношение танков и самолетов было в пользу СССР, но значительная часть советской военной техники была устаревшей, рассредоточена по огромной территории, а также была уничтожена противником в первые дни войны массированными ударами отмобилизованной армии вторжения.

[21] До 1939 г. – дер. Ино на территории Финляндии, с 1940 г. – в составе СССР, название Приветнинское носит с 1948 г.

[22] «Дом-сказка» – народное название доходного дома в стиле модерн (арх. А. А. Бернардацци, 1909–1910) на углу Английского пр. (д. 21) и Офицерской ул. (Декабристов, д. 60). Название появилось из-за своеобразия архитектурных деталей и броской красоты фасадов: окна и балконы причудливой формы, красивая угловая башня, облицовка стен природным камнем и огромными майоликовыми панно по эскизам М. А. Врубеля; скульптурные украшения, в т. ч. изображение птицы Феникс с двухметровыми крыльями на угловом эркере дома работы петербургского ваятеля барона К. Рауш фон Траубенберга. Зимой 1942 г. дом сгорел. В настоящее время по адресу Английский пр., д. 21–23 находится жилой дом постройки 1950-х гг.

[23] До 1948 года Тюрисевя.

[24] 24 июня был оккупирован Вильнюс, 28 июня – Минск, 1 июля – Рига, 28 августа – Таллин.

[25] Имеются в виду известные всей стране строки из советских довоенных песен «Если завтра война» на стихи В. Лебедева-Кумача (1938, одноименный кинофильм) и «Марш советских танкистов» на стихи Б. Ласкина (к/ф «Трактористы», 1939). В первой пелось: «И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!»; во второй: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим!»

[26] Лужский укрепрайон – Лужский оборонительный рубеж, система советских укреплений протяженностью ок. 300 км, построенная в июне – августе 1941 г. на территории Ленинградской области, от Нарвского залива по рекам Луга, Мшага, Шелонь до озера Ильмень с целью не допустить прорыва войск немецкой группы армий «Север» на северо-восток в направлении Ленинграда. Бои на Лужском рубеже замедлили развитие наступления противника на Ленинград, что позволило руководству обороной Ленинграда решить ряд первоочередных задач.

[27] Кузнецов Алексей Александрович (1905–1950) – советский партийный деятель, с 1938 г. – второй секретарь Ленинградского городского комитета ВКП(б), один из руководителей города в период блокады, в 1945–1946 – первый секретарь Ленинградских горкома и обкома партии, в 1946–1949 – секретарь ЦК ВКП(б) (1946–1949). Репрессирован по «Ленинградскому делу», 1 октября 1950 г. расстрелян. Реабилитирован в 1954 г.

[28] Кузбасский лак, кузбасслак – битумный лак, получаемый в результате обработки каменного угля, добываемого в Кузбассе. Используется для антикоррозийного покрытия металла, а также для обработки поверхностей, контактирующих с влагой.

[29] Иоффе Абрам Федорович (1880–1960) – российский и советский физик, организатор науки, называемый «отцом советской физики», академик (1920), вице-президент АН СССР (1942–1945). Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии (1961, посмертно).

[30]Семёнов Николай Николаевич (1896–1986) – советский физико-химик, один из основоположников химической физики, внес существенный вклад в развитие химической кинетики. Первый советский нобелевский лауреат, единственный советский лауреат Нобелевской премии по химии (1956). Академик АН СССР (1932), дважды Герой Социалистического Труда.

[31] Немёнов Леонид Михайлович (1905–1980) – советский физик, академик АН Казахской СССР (1962). Труды по физике диэлектриков и полупроводников, ядерной физике, ускорительной технике. Построил первый отечественный масс-спектрограф, циклотроны различных конструкций. Лауреат Государственной премии СССР (1953).

[32] Сураханы – нефтегазовое месторождение в Азербайджане, в 16 км к северо-востоку от Баку.

[33] Курчатов Игорь Васильевич (1903–1960) – советский физик, «отец» советской атомной бомбы. Академик АН СССР (1943), основатель и первый директор Института атомной энергии (1943 – 1960), главный научный руководитель атомного проекта в СССР, один из основоположников использования ядерной энергии в мирных целях. Трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии (1956) и четырех Государственных премий (1942, 1949, 1951, 1953).

[34] Прием в ВКП(б) происходил в два этапа: в кандидаты и в члены партии. В 1939 г. был установлен единый кандидатский стаж в 1 год, однако при определенных обстоятельствах он мог изменяться.

[35] Ленинградские ополченцы получали канадские винтовки системы Росса (Rifle Ross Mark lll) образца 1910 г., которые закупались правительством Российской империи еще в Первую мировую войну. Винтовка Росса производилась в Канаде с 1903 по 1918 год и представляет собой винтовку с продольно-скользящим затвором под патрон 303 British.

[36] Таллинский переход (Таллинский прорыв) – эвакуация основных сил Балтийского флота под командованием вице-адмирала В. Ф. Трибуца, войск 10-го стрелкового корпуса и гражданских лиц из Таллина в Кронштадт 28–30 августа 1941 г. Из Таллина вышли 225 кораблей и судов (в том числе 151 военный корабль, 54 вспомогательных судна, 20 транспортов), флагман похода – крейсер «Киров». До Кронштадта дошли 163 из них (132 военных корабля, 29 вспомогательных судов, 2 транспорта), а также неустановленное число малотоннажных гражданских судов и плавсредств. Во время перехода погибли от мин, торпед и массированных бомбардировок 62 корабля и судна (19 боевых кораблей и катеров, 25 вспомогательных судов, 18 транспортов). В разных источниках приводятся противоречивые данные о численности перевозимых людей (экипажи, войска, гражданские лица) – от 20 до 42 тыс. чел. – и людских потерях (от 10 до 15 тыс. чел.). Прибывшие корабли Балтийского флота принимали участие в обороне Ленинграда.

[37] С 7 августа по 5 сентября 1941 г. советской авиацией было совершено 9 авианалетов на столицу Германии Берлин. Вылеты совершались с аэродрома на о. Саарема (Эзель), а один был произведен с аэродрома г. Пушкина. С потерей Моонзундских островов полеты пришлось прекратить.

[38] Фронт был прорван 8–13 августа, а Кингисепп был оккупирован 14 августа 1941 г.

[39] Станция Сиверская и поселок были заняты немцами 20 августа 1941 г.

[40] В окрестностях Ленинграда было несколько лечебниц, возможно, автор имеет в виду одну из тех, которая находилась недалеко от Вырицы.

[41] Красное Село находилось на направлении главного удара немцев на подступах к Ленинграду, здесь с 9 сентября 1941 г. шли кровопролитные бои. 12 сентября наши войска вынуждены были оставить город.

[42] Речь идет о психиатрической больнице им. Кащенко в с. Никольское (усадьба Сиворицы) Гатчинского района. Во время оккупации (с 20 августа 1941 г.) больница была превращена в военный госпиталь для военнослужащих 18-й германской армии, а пациентам оставили только два здания вместимостью не более 50-60 чел. и морили голодом. 20 ноября 1941 г. 900 пациентов больницы были уничтожены путем введения им подкожно ядовитой жидкости, медицинский персонал казнен. Тела были сброшены в противотанковый ров у д. Ручьи. В 1955 г. на этом месте установлен обелиск с памятной надписью.

[43] По официальным данным, больных из Вырицы направили во 2-ю психиатрическую больницу на Пряжке.

[44] Лужский рубеж задержал наступление немцев на 45 суток – с 10 июля по 24 августа (сдача Луги). 28 августа все пути снабжения были перерезаны, ок. 43 тыс. военнослужащих Красной армии попали в окружение, но до 31 августа сковывали значительные силы противника, разъединяли его войска на три отдельные изолированные группировки, препятствуя ему создать сплошной фронт. От попытки деблокирования «котла» советское командование отказалось только 14–15 октября.

[45] Станция Мга – важнейший железнодорожный узел на подступах к Ленинграду. 18 августа немцы произвели первый воздушный налет на станцию, 28 августа сбросили воздушный десант, который был отброшен; 29 августа Мга подверглась жесточайшей бомбардировке. Противник захватил Мгу 31 августа 1941 г.

[46] Шлиссельбург был оккупирован немецкими войсками 8 сентября 1941 года, в результате чего были перерезаны все наземные коммуникации Ленинграда с остальной страной и перекрыто движение по Неве.

[47] Лермонтовские казармы – здание бывш. Школы гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, где учился М. Ю. Лермонтов, с 1864 г. – Николаевское кавалерийской училище (Лермонтовский просп., 54). Перед зданием находится памятник М. Ю. Лермонтову работы скульптора Б. М. Микешина.

[48] Первый массированный авианалет на Ленинград немцы произвели 8 сентября 1941 г. Налет был двойным: в 18:55 23 немецких самолета разбомбили Бадаевские склады (уничтожено 3 тыс. т муки); во время второго налета повреждение получили Московский вокзал и главная водонапорная станция города.

[49] Видимо, речь идет о британской 10-зарядной винтовке «Ли-Энфилд», множество таких винтовок были трофеями гражданской войны, а также поступили из арсеналов присоединенных в 1940 г. стран Прибалтики. В Ленинграде это оружие поступало в части Красной армии и в ополчение.

 [50] ДОТ, дот – долговременная огневая точка.

[51] Культпроп – отдел культуры и пропаганды при партийных и советских органах, а также человек, ответственный за эту работу.

[52] Щель, открытая щель – простейшее укрытие личного состава, состоит из траншеи глубиной в среднем 150 см (рекомендованная глубина 2-2.5 м) и длиной не менее 3 м ширина сверху 1–1,2 м, внизу – 0,8 м. Эффективна как защитное сооружение от большинства видов боеприпасов.

[53] Речь идет о советской 37-мм автоматической зенитной пушке образца 1939 года (61-К). Главный конструктор М. Н. Логинов.

[54] Петергоф был оккупирован 23 сентября 1941 г.

[55] Большой дом – неофициальное название административного здания на Литейном проспекте, д. 4, построенного в 1931–1932 гг. для Ленинградского управления Народного комиссариата внутренних дел (НКВД).

[56] Город Пушкин (б. Царское Село) был оккупирован 17 сентября 1941 г.

[57] Психиатрическая больница Всех скорбящих радости – первая в России государственная психиатрическая больница, с 1917 г. – 1-я городская психиатрическая больница им. О. Л. Фореля (1848–1931) – швейцарского невропатолога и психиатра, друга А. В. Луначарского. Персонал и пациентов больницы удалось эвакуировать в другие лечебные учреждения 15 сентября, когда передовые части немецких войск находились всего в нескольких километрах от города. На территории больницы были расположены командные пункты ряда воинских частей, оборонявших Ленинград, а также пункты корректировки артиллерийского огня, в том числе реактивных минометов – «катюш». Основные здания больницы были разрушены артиллерией и авиацией противника. После войны больницу было решено не восстанавливать, на ее месте построен дом культуры «Кировец».

[58] Мессершмитт – название одного из двух (наряду с Фокке-Вульфом) основных истребителей Люфтваффе, самый массовый самолет Германии на протяжении всей Второй мировой войны. Назван по фамилии одного из конструкторов.

[59] Имеется в виду Кронверкский пролив – дугообразная протока реки Невы между Петроградским и Заячьим островами. Мост, скорее всего, Кронверкский – ближний к зданию ГИПХа.

[60] На Малой Неве.

[61] Завод им. А. А. Кулакова – бывш. электромеханический завод Гейслера (ул. Яблочкова, 12) – старейшее российское предприятие по производству слаботочного оборудования для кораблей и судов. Во время Великой Отечественной войны завод выпускал пистолеты-пулеметы систем Дегтярева и Судаева, аппаратуру для специальной правительственной и войсковой связи, проводил ремонтные работы сигнализации и систем управления на кораблях, обеспечивал бесперебойную работу средств связи в частях Ленинградского и Волховского фронтов.

[62] Стадион им. В. И. Ленина – стадион на Петровском острове Малой Невы, построен в 1924–1925 гг., в 1933 г. были возведены деревянные трибуны на 25 тыс. зрителей. Во время Великой Отечественной войны стадион был разрушен: часть трибун сгорела, другая разобрана на дрова. В 1957–1961 гг. стадион был реконструирован. В 1992 г. переименован в Петровский стадион.

[63] «Американские горы» в парке им. Ленина – монументальный аттракцион в парке у Госнардома (бывш. Народный дом императора Николая II, Александровский парк, д. 4) на Петроградской стороне, по Кронверкскому проспекту до Кронверкского пролива, построен до революции купцом Елисеевым. Аттракцион представлял собой горную железную дорогу с большими перепадами высот (до 34 м), туннелями, крутыми спусками, общей протяженностью 1200 м. В 1932 г. аттракцион сгорел, но к 1 мая 1934 г. открылся новый, больший по размерам. 16 октября 1941 г. на Ленинград было сброшено около 2 тыс. зажигательных бомб, «американские горы» и Госнардом сгорели.

[64] Сведений о нахождении в доме № 1 по просп. Добролюбова / угол Кронверского просп., 79, жандармского отделения не обнаружено.

[65] «Юнкерс» – немецкий одномоторный двухместный (летчик и стрелок) пикирующий бомбардировщик и штурмовик Второй мировой войны, назван по фамилии владельца авиастроительной компании. Конструктор Г. Польман.

[66] Строки из песни «Ревела буря» («Ермак») – народной переработки думы К. Ф. Рылеева «Смерть Ермака» (1821). Описывается гибель казачьего атамана Ермака в водах Иртыша при завоевании Сибири.

[67] «Красные директора» – большевики, которых партия назначила руководить предприятиями и учреждениями после Октябрьской социалистической революции, в период 1917–1930-х гг.

[68] Рабфак – сокращенное название рабочего факультета, специального учебного заведения системы народного образования в Советской России, затем СССР, которое готовило рабочих и крестьян для поступления в высшие учебные заведения, существовавшее с 1919 года до начала 1940-х годов. На рабфаке студенты в сокращенные сроки получали среднее образование, выпускники рабфаков зачислялись в вузы без дополнительных вступительных экзаменов.

[69] Тихвин был оккупирован 8 ноября 1941 года, освобожден 9 декабря 1941 года в ходе зимнего контрнаступления Красной армии. С освобождением Тихвина была восстановлено железнодорожное сообщение по ветке Тихвин – Волхов и сорвана главная цель противника – полная блокада Ленинграда и соединение немецких войск с финскими, что означало бы неизбежную потерю Ленинграда.

[70] В сентябре 1941 г. на Ленинград было совершено 23 групповых налета (из них 11 днем), в октябре – 18.

[71] 21 декабря 1941 г. в 14 час. четырьмя артиллерийскими снарядами на территории Сытного рынка, по официальным данным, было убито 55 человек, а 41, в том числе 8 детей, ранено.

[72] 19 сентября 1941 г. в 16 час. 25 мин. в эвакогоспиталь, развернутый в здании Академии легкой промышленности на углу Суворовского (тогда Советского) просп. и ул. Красной конницы (Кавалергардского) просп., д. 5, попали три фугасные и несколько зажигательных бомб. Под обломками здания, а также от ран и ожогов, полученных от возникшего пожара, погибли более 400 раненых бойцов, врачей, медсестер. Это был один из самых страшных пожаров в осажденном Ленинграде.

[73] Строгановский дворец – дворец Строгановых на Мойке, 46 (угол Невского просп., 17), построенный по проекту архитектора Б. Ф. Растрелли (1753–1754). В 1937 г. был передан военному ведомству, располагавшемуся там и во время войны.

[74] 1-я макаронная фабрика им. В. В. Воровского находилась на Международном проспекте, 140. С декабря 1941 по июнь 1943 гг. производственная деятельность по выпуску макаронных изделий была законсервирована.

[75] Речь идет об огромном здании по адресу Мойка, 59 – доходный дом Елисеевых (арх. Н. П. Гребёнка, 1858–1860). В 1919 г. здесь был создан «приют» для голодающей петроградской интеллигенции, по предложению М. Горького его назвали ДИСК – Дом искусств. С 1923 г. находились различные советские организации, с 1939 г. располагался Центральный дом партийного актива Ленинградского Горкома ВКП(б). Домом политического просвещения стал называться в 1957 г.

[76] Целый месяц, в сентябре 1941 года, Колпино, Ижорский завод и подступы к Ленинграду на колпинском направлении защищали обычные горожане – ополченцы, кадровых частей Красной армии на тот момент здесь не было. В октябре все добровольческие подразделения, оборонявшие Колпино, вошли в состав 55-й армии Ленинградского фронта. Колпино отстоял свою свободу в период Великой Отечественной войны.

[77] 17 сентября 1941 г. началась эвакуация Ижорского завода в Ленинград, в Сибирь и на Урал. Оставшиеся рабочие и сотрудники, вернувшиеся на завод ветераны, женщины и подростки работали в укрытиях, в подвалах цехов, используя металл, сваренный в мирное время. В годы войны завод не остановился ни на один день. Выпускались реактивные и шестидюймовые снаряды, броневые башни для дотов, насосы для откачки воды из траншей, печурки, «кошки» для растаскивания проволочных заграждений, металлические санки для транспортировки раненых, лыжи для перевозки минометов и термосов с пищей, сани-волокуши, водогреи, чайники. Была создана ремонтная база для бронемашин, минометов и небольших артиллерийских систем. В годы блокады построили несколько бронепоездов, воевавших на различных участках Ленинградского фронта.

[78] Далее следует фрагмент текста объемом 247 слов (1613 знаков с пробелами), в котором описаны последствия попадания в бомбоубежище крупнокалиберного снаряда. Этот эпизод ярко показывает ту тяжелую реальность, в которой жил блокадный город. Однако редколлегия не сочла возможным публиковать такие ужасающие подробности в открытой печати. Полный текст воспоминаний, не проходивший редакторской правки, хранится в электронном архиве редакции (прим. гл. редактора).

[79] Пропсы – лесной материал в виде круглых, очищенных от коры бревен определенной длины.

[80] Игнатьев Алексей Алексеевич (1877–1954), граф – российский и советский военный деятель, дипломат, советник руководителя Наркомата иностранных дел, писатель. Выпускник Николаевской академии Генерального штаба (1902). Генерал-майор Российской республики (1917), генерал-лейтенант РККА (1943). Был инициатором создания в 1943 г. кадетского корпуса (суворовского училища) в Москве, инициировал возвращение погон в действующую армию. Автор воспоминаний «Пятьдесят лет в строю».

[81] Карл Густав Маннергейм не учился в Академии Генерального штаба.

[82] ЧК – Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (7 (20) декабря 1917 – 6 февраля 1922), специальный орган государственной безопасности РСФСР. Упразднена с передачей полномочий ГПУ – Государственному политическому управлению при НКВД (Наркомат внутренних дел) РСФСР, с 15 ноября 1923 г. – ОГПУ (Объединенное ГПУ союзных республик) при Совнаркоме СССР. В 1934 г. вошло в состав НКВД.

 

Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Воспоминания Николая Ивановича Забродина (публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 2. – С. 80–117. URL: http://fikio.ru/?p=5701.

 

© Забродин О. Н., 2024

УДК 141.111

 

Плотникова Валентина Александровна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, старший преподаватель, Санкт-Петербург, Россия.

Email: valya.plotnikowa@yandex.ru

SPIN: 5695-7270

Авторское резюме

Состояние вопроса: концепт «эволюционный монизм» связывается, как правило, с философией В. М. Бехтерева. Попытки рассмотреть аналогичные взгляды, имевшиеся и у других авторов, пока не предпринимались. Место эволюционного монизма как научно-философского направления, характерного для представителей науки своего времени, в системе русской философии на данный момент не определено.

Результаты: Эволюционно-монистический подход был достаточно популярен в русской философии конца XIX – первой трети XX века. Он рассматривается преимущественно на основании концепций В. М. Бехтерева и В. Ф. Войно-Ясенецкого. Философы-монисты не противопоставляют дух и материю, а признают их слитыми воедино, имеющими в основании общее начало или общую сущность. Монизм у отечественных авторов, как это свойственно русской философии в целом, служит целям решения вопросов о сущности человека, необходимости общественных трансформаций, перспективах развития цивилизации. Главные принципы эволюционного монизма – эволюционизм как методологическая составляющая и энергетизм как мировоззренческая основа. Основными характеристиками эволюционного монизма как специфического научного подхода предлагается признать системность (наличие универсальных взаимосвязей между элементами бытия, универсальность энергоинформационного обмена) и интегративность (синтетический подход, открытость системы знаний к восприятию новых составляющих).

Область применения результатов: Исследование эволюционно-монистического подхода расширяет представление о вкладе неметафизической формы русской философии в философскую антропологию. Оно позволяет использовать понятия, категории и методы данного подхода для усиления инструментария современного человекознания.

Методы исследования: В работе нашли применение философские и общенаучные методы, исторический метод и метод сравнительного анализа.

Выводы: Эволюционно-монистический подход объясняет человека как целостность в его неизбежной и необходимой связи с природой и космосом. Данная позиция отечественных мыслителей позволяет предложить конструктивные и продуктивные идеи для развития современных философско-антропологических концепций.

 

Ключевые слова: эволюционно-монистический подход; монизм; энергетизм; эволюционизм; философия В. М. Бехтерева; философия В. Ф. Войно-Ясенецкого.

 

An Essay on Evolutionary Monism

 

Plotnikova Valentina Aleksandrovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Senior Lecturer, Saint Petersburg, Russia.

Email: valya.plotnikowa@yandex.ru

Abstract

Background: The concept of “evolutionary monism” is usually associated with the philosophy of V. M. Bekhterev. No previous attempts were made to consider the similar ideas of other authors. The place of evolutionary monism as a scientific and philosophical trend, which is, in general, characteristic of representatives of science of their time, is currently undefined in the system of Russian philosophy.

Results: The evolutionary-monistic approach is quite popular in Russian philosophy of the late 19th – the beginning of the 20th century. It is mainly considered based on the concepts of V. M. Bekhterev and V. F. Voyno-Yasenetsky. Monist philosophers do not contrast spirit with matter, but recognize them as fused together, having a common beginning or common essence at their core. Monism of Russian authors, typical of Russian philosophy in general, serves the purpose of resolving issues about the humans’ essence, the need for social transformations, and the prospects for the development of civilization. The main principles of evolutionary monism are evolutionism as a methodological component and energetism as an ideological basis. The main characteristics of evolutionary monism as an approach are supposed to be systematicity (the presence of universal relationships between the elements of being, the universality of energy-information exchange) and integrativity (synthetic approach, openness of the knowledge system to the perception of new components).

Implications: The study of the evolutionary-monistic approach expands the understanding of the contribution of the non-metaphysical form of Russian philosophy to philosophical anthropology. It allows using the concepts, categories, and methods of this approach to enhance the tools of modern human studies.

Research methods: The work uses philosophical and general scientific methods, the historical method and the method of comparative analysis.

Conclusion: The evolutionary-monistic approach explains humans as a whole in an inevitable and necessary connection with nature and the cosmos. This position of Russian thinkers allows us to suggest constructive and productive ideas for the development of modern philosophical and anthropological concepts.

 

Keywords: evolutionary-monistic approach; monism; energetism; evolutionism; philosophy of V. M. Bekhterev; philosophy of V. F. Voyno-Yasenetsky.

 

Прослеживая развитие монизма от античности до современности, можно выделить основные его варианты и разновидности, сыгравшие ключевую роль в развитии мировой системы философии. На сегодняшний день в «Новой философской энциклопедии» выделяется три основных варианта монизма мировоззренческого характера с точки зрения решения вопроса о соотношении материи и сознания:

– объективный идеализм (линия Платона),

– субъективный идеализм (берклианство),

– материализм (линия Демокрита).

 

Данные три формы монизма также имеют свои разновидности. Например, современный исследователь А. В. Ерахтин выделяет следующие варианты материализма в наше время: элиминативный (Д. Армстронг, Р. Рорти), редуктивный (Г. Фейгл, Дж. Смарт), функциональный (Х. Патнэм, Дж. Фодор), эмерджентистский (М. Бунге, Дж. Марголис). Последний предполагает относительную самостоятельность таких явлений человеческого духа, как психика и сознание, в качестве атрибутов материальной субстанции [1]. Разделение идеализма на субъективный и объективный также не является абсолютным, в качестве примера можно упомянуть такие конкретные концепции, как «трансцендентальный идеализм» Канта или «конкретный идеализм» С. Н. Трубецкого.

 

В зарубежной литературе можно найти попытки классифицировать монизм на основании категории, которой приписывается единственность (субстанция, свойства, конкретный фундаментальный объект), таким образом выделяются субстанциональный, родовой, монизм свойств, экзистенциальный и приоритетный виды монизма [2]. По форме монизм принято разделять на континуальный и дискретный, использующие различные понятия для описания окружающей реальности. Так, первый оперирует понятиями субстрата и формы (что характерно для античности и философии Нового времени), а второй – структуры и элементов (атомизм). Хотя, на наш взгляд, последняя классификация является достаточно условной и может вносить некоторую путаницу при попытке определить принадлежность конкретной теории к той или иной форме, так как даже для дискретного монизма понятие континуальности ряда явлений неживой и живой природы является достаточно важным, если не сказать определяющим.

 

В истории философии монистические концепции в общей массе являются преобладающими, хотя затруднения, возникающие при их разработке, провоцируют умножение дуалистических и плюралистических подходов. Базовым видами монизма являются идеализм и материализм, представляющие собой фундаментальные философские системы. Вне данных систем монизм редко рассматривается как отдельное явление в мире философии, тем не менее представляя собой в некоторых ситуациях не просто абстрактное общее наименование, а становясь независимой отдельной системой, подразумевающей устранение антиномии «материя – сознание» и продуцируя определенные мировоззренческие атрибуты. Так происходит, например, в отечественной философии конца XIX – первой трети XX века, где философский монизм превращается в отдельное направление, продолжающее сциентистскую направленность европейской и антропологическую проблематику отечественной философии.

 

Понимание монизма для конца XIX – первой трети XX века имеет свою специфику – монизм большинством авторов понимается как онтологическая система, рядоположенная материализму и идеализму. Философы-монисты не противопоставляют дух и материю, а признают слитыми воедино, имеющими в основании общее начало или общую сущность. Данное положение в ряде случаев придает монистической философии панпсихические черты, наделяя все окружающее определенной степенью чувствительности. Полный перечень принципов монистического подхода можно представить следующим образом:

– механицизм или атомизм,

– эволюционизм,

– панпсихизм,

– единство ощущения и движения.

 

Примечательным является использование энергетического мировоззрения как основы для последующих рассуждений. Учитывая черты сходства между отдельными вариантами монистического мировоззрения, представляется продуктивным объединение между собой некоторых концепций русской философии в единое направление, основанное на использовании общих понятий, законов и закономерностей в качестве обоснования собственных выводов и прогнозов. На данный момент существует ряд ученых (А. А. Богданов, В. М. Бехтерев, В. Ф. Войно-Ясенецкий), чьи теоретические построения не вписываются в уже имеющиеся ответвления отечественной философии конца XIX – первой трети XX века. Возникает проблема определения сущности данного направления и его возможного наименования с целью дальнейшего исследования и включения в общую картину исторического развития отечественной философии и отечественной антропологической традиции.

 

Подходящим вариантом обобщающего направления может выступать концепт «эволюционный монизм», сформулированный В. М. Бехтеревым или обобщающее наименование «эволюционно-монистический подход». Данное название не вступает в противоречие с содержательной частью большинства монистических теорий, подчеркивая в то же время одну из важнейших их особенностей (эволюционизм как ключевую идею развития). В то же время самоназвания теорий, предложенные другими учеными, в подобном качестве выступать не могут, акцентируя внимание на специфических чертах, отсутствующих или слабо проявляющихся у других авторов. Под термином «эволюционно-монистический подход» в дальнейшем будет пониматься философская теория, включающая в себя представление о единой мировой энергии как всеобщей основе мироздания, возникающая в результате применения эволюционного подхода как всеобщей теории непрерывного развития к изучению природы, жизни и человека.

 

Краткий обзор монистических концепций в русской философии показывает, что возможно провести анализ эволюционно-монистического подхода к человеку на основании двух наиболее развернутых и содержащих основные перечисленные черты концепций. Таковыми на данный момент представляются:

– эволюционный монизм В. М. Бехтерева, происходящий из потребностей физиологии, психологии и неврологии в познании человека и систематизации всех уровней знания о человеке, включая философский;

– монистическая философия В. Ф. Войно-Ясенецкого, являющаяся примечательной попыткой синтеза религии и науки на основании эволюционно-монистического и религиозного мировоззрения и создания рациональной религиозной антропологии.

 

Рассматривая философский монизм в русской философии конца XIX – первой четверти XX веков, можно отметить следующие моменты. Монистическое направление выделялось как обособленный способ решения вопроса о первооснове, что позволяло не только «отстраняться» от материализма и идеализма, но и предлагать новые решения основных мировоззренческих вопросов. Монизм вводит представление о наличии универсальных взаимосвязей между различными сторонами бытия: материей и духом, органическим и неорганическим, обществом и природой. Отечественная естественнонаучная традиция использовала достижения европейской философии, в частности немецкой классической философии, в то же время выходя на новый уровень в разработке проблем философии в целом и философской антропологии, в частности. Научная школа И. М. Сеченова продвинулась дальше немецкой классической философии, поставив физиологию и психологию в основание познавательного процесса и предопределив тем самым антропологический поворот в отечественной науке. Монизм у отечественных авторов, как это свойственно русской философии в общем, служит целям решения вопросов о сущности человека, необходимости общественных трансформаций, перспективах развития цивилизации. Представление о существовании универсальных взаимосвязей между различными сторонами бытия – материей и духом, органическим и неорганическим, природой и социумом – обосновывает необходимость комплексной, интегративной системы познания человека. Существенным, ранее не отмеченным моментом является то, что монизм не только занимает значимое место в антропологической традиции русской философии, но и служит источником построения теоретической системы знаний о человеке, а также решения практических задач человечества, включая присутствующие в современной повестке дня. Так, например, попытка введения корреляционного принципа в виде энергии, связывающего психику с ее материальным носителем, предвосхищает крайне актуальные вопросы в сфере когнитивных исследований. Современные когнитивные исследования содержат ряд идейных оснований, которые могут быть рассмотрены как последующая трансформация идей, предложенных ранее представителями эволюционного монизма.

 

Эволюционизм можно охарактеризовать не только как передовую научную идею конца XIX века, но и как фундаментальный принцип, позволивший поставить перед исследователями новые вопросы и начать поиск ответов на них. Эволюционизм как метод дал возможность осуществить логический переход к монистическому мировоззрению в истории философского естествознания. Представление о взаимосвязи различных видов живой материи в виде происхождения их от общих предковых форм на основании конкретных принципов и механизмов позволяет утверждать подобную же взаимосвязь между живым и неживым, материей и сознанием, психикой животных и высшими ее формами у человека. Последовательное развитие данных идей приводит к мысли о наличии общего начала универсума и общих принципов развития, в качестве которых выступают как классические механизмы, предложенные Дарвином, так и дополняющие и развивающие их идеи различных авторов. На этом этапе развития науки и философии закладываются основания для построения в будущем современной научной картины мира через синтез знаний из различных научных отраслей. Если в кратком виде дать характеристику современных тенденций синтеза научных знаний, то, по словам В. С. Степина, «…они выражаются в стремлении построить общенаучную картину мира на основе принципов универсального эволюционизма, объединяющих в единое целое идеи системного и эволюционного подходов» [3, с. 332]. И хотя в конце XIX – первой трети XX века подобный уровень развития эволюционизма еще не был возможен, тем не менее стоит отметить его научную актуальность, сохранившуюся до сегодняшнего дня. Нерешенным оставался вопрос о существовании общего начала или отправной точки дальнейшей эволюции Вселенной. И здесь интересным вариантом решения проблемы становится энергетизм, появившийся в связи с открытием новых физических законов и внедрением понятия энергии в общенаучный оборот. Именно в отечественном естествознании возникли знаковые для эволюционно-монистического подхода теории, органично взаимодействовавшие, в том числе с энергетистскими идеями.

 

Сформировавшиеся на основе общих предпосылок энергетические концепции в отечественной философии отражают авторские взгляды своих создателей. Хотя введение энергии в качестве единого основания призвано было решать сходные задачи, поставленные в том числе под влиянием позитивизма Маха (методологический монизм, единая научная картина мира, использование методов естественных наук), тем не менее общих вариантов решения найдено не было. Широта понимания энергии как очередной предельной категории не позволила сложиться единому энергетическому мировоззрению, что во многом и послужило причиной критики и последующего его забвения на фоне торжествующего диалектического материализма.

 

Некоторые попытки включения понятия энергии в психологию на сегодняшний день весьма успешно реализуются на практике, например, в психоанализе, учении К. Г. Юнга. Использование понятия энергии в теоретических построениях можно увидеть в структурно-информационной теории психических процессов Л. М. Веккера, где она рассматривается как часть двухкомпонентной структуры эмоций (энергия и информация). Энергетическую функцию эмоций при этом выделяли уже классики психологии, такие как В. Вундт и К. Изард. Психолог Н. В. Васильева, углубляя рассмотрение структуры психики по Веккеру, говорит следующее: «Несмотря на несомненность двойственной природы эмоций, представляется все же, что функции отражения потребности и переживания являются служебными по отношению к основной их функции, результирующей по отношению к первым двум – функции энергетического обеспечения психической деятельности» [4, с. 31], фактически синонимизируя эмоции и «психическую энергию» в функциональном смысле.

 

В философии также есть современное, своеобразное энергетическое мировоззрение, определяющее материальный мир как «единый энергетический поток, в котором разграничения и обособления условны», которое может стать предпосылкой для разработки понятия энергии в современном философском ключе, однако данное направление является в большей степени эзотерическим, нежели научным. Представляется, что энергетизм, как наследие научной мысли конца XIX – начала XX веков, при выделении психологии из философии в качестве отдельной дисциплины полностью «отошел» от первой ввиду ее более тесной связи с естественными науками. Можно отметить ряд смежных дисциплин, где употребление термина «энергия» в физическом смысле является очевидно обоснованным: нейропсихология, психофизиология и другие. На этом фоне не хватает целостного научно-философского подхода к разработке понятия «энергия», ее включения как в онтологию, так и в философскую антропологию на полноправной основе.

 

Сравнивая религиозно-философскую концепцию Войно-Ясенецкого с концепцией эволюционного монизма В. М. Бехтерева, можно сделать выводы о том, что наличие единого основания в виде энергетического мировоззрения порождает существенные сходства, несмотря на определенные внешние различия. Спектр вопросов и проблем, поднимаемых в рамках указанных теорий, един – это проблемы эволюционной иерархии духовной составляющей живых существ, взаимодействия сознания и материи, сущность психики и души человека, вопросы нравственности, возможность бессмертия человеческой личности и его научной интерпретации. Клинический опыт обоих авторов порождает потребность в эмпирической, научной обоснованности выдвигаемых ими тезисов. Оба они предлагают монизм в качестве философского базиса своих теорий, вписывая его в систему объективного идеализма, в случае Войно-Ясенецкого, и естественно-научного материализма – в случае Бехтерева. Энергетизм дает возможность интерпретировать жизнедеятельность высших форм жизни как постоянный обмен энергией, чьим источником является психика или дух, с окружающей средой. Неуничтожимость энергии позволяет обоим авторам обосновать утверждение о бессмертии духа или человеческой личности. Эволюционизм определяет утверждение континуальности, непрерывности развития природы, коэволюцию духовного и материального. Интересной особенностью является вхождение в сферу научных интересов Войно-Ясенецкого и Бехтерева изучения парапсихических и мистических феноменов как проявления способностей духа. Хотя данные проявления не являются научно обоснованными, но еще раз указывают на весьма сходный путь рассуждений авторов.

 

Решение задачи экстракции философско-антропологических аспектов теории эволюционного монизма показывает наличие параллелей в видении человека в системе монистического энергетизма Бехтерева, религиозно-философской концепции Войно-Ясенецкого, а также теориями всеединства в русской философии. Место эволюционного монизма в системе русской философии, таким образом, определяется наличием сильного влияния позитивистских, сциентистских течений философии и их взаимодействием с учениями отечественных философов как религиозного, так и мистического толка, хотя понятие энергии, трактуемой как общий субстрат реальности, объясняется авторами иначе. Эволюционный монизм, образуясь из слияния идей западной и русской философских школ, продвигается вперед в трактовке понятия энергии, интерпретируя ее как корреляционный принцип, являющийся единым основанием материи и духа.

 

Разнообразие методов исследования и толкования существенных вопросов «отечественного любомудрия» только обогащает русскую философию, а единая цель – подтверждает самобытную истинность пути. Полемика Карсавина и Бехтерева соответственно с религиозных и научных позиций демонстрирует возможность и необходимость «снять» противопоставление науки, философии и религии в вопросе правообладания истинным методом познания. Как отмечал известный эмпирик В. Вундт, вера и знание не только могут ладить друг с другом, но даже дополняют друг друга. Проблема отношения физического к психическому, «вброшенная» вторым позитивизмом в контекст исторического развития русской мысли, послужила резонатором и обеспечила как достижения в области конкретных наук – формирование рефлексологии, субъективной психологии, патопсихологии – так и появление новых философских теорий, концепций (концептов) – философский реализм, монистический энергетизм, социальное бессмертие, индивидуация многоединого. Сравнительный анализ теории всеединства (многоединства) Карсавина и концепции объективного единства психического (прогенератива) Бехтерева убеждает в возможности преодоления дискуссионной позитивистской установки «о границах познания» – пределы человеческого мышления бытия шире границ положительной науки о бытии. Таким образом, перспективный вектор развития философско-антропологических вопросов в контексте отечественной мысли, в отличие от европейского рационалистического подхода – разработка методологии исследования принципов связи различных уровней бытия. При этом эволюционным монизмом уже предложены методологические и мировоззренческие принципы (эволюционизм, энергетизм, интегративный подход), представляющиеся продуктивными для решения поставленных задач.

 

Сравнительный анализ эволюционно-монистических концепций дает возможность обобщенного представления картины человека, проистекающей из основных принципов эволюционного монизма. Согласно вышеприведенному анализу, за основные принципы эволюционного монизма можно принять эволюционизм как методологическую составляющую и энергетизм как мировоззренческую основу. Основными характеристиками эволюционного монизма как подхода предлагается признать системность (наличие универсальных взаимосвязей между элементами бытия, универсальность энергоинформационного обмена) и интегративность (синтетический подход, открытость системы знаний к восприятию новых составляющих, с учетом интерпретации в рамках подхода).

 

Исходя из принципов и свойств этого подхода человек представляется В. М. Бехтеревым и В. Ф. Войно-Ясенецким в качестве закономерного этапа развития живой природы, являющегося неотъемлемой частью системы мироздания и существующего согласно универсальным законам бытия. В некотором смысле человек репрезентирует принципы устройства мироздания, являясь в свою очередь открытой системой, включающей в себя основные уровни организации Вселенной. Подобный взгляд, существующий со времен Аристотеля и описанных им трех видов души, находит в концепциях философов-естествоиспытателей современное им научное обоснование в виде субстанциональной энергии. Человек в рамках эволюционно-монистического подхода оказывается способным к преодолению границ, заданных его материальным телом, будучи существом, обменивающимся энергией с окружающим его миром, связанным с этим миром на всех уровнях.

 

Постулаты эволюционных монистов о генетико-иерархической организации психики и сознания, коэволюции различных уровней организации человека и человечества с учетом ведущей роли психики, открытости и безграничности данного процесса позволяют сделать вывод о возможности его искусственного направления. Человек в эволюционной картине мира развивается и может сам определять дальнейший путь развития. Результат эволюции (прогресс или регресс) будет зависеть от нахождения ресурсов, обеспечивающих функционирование энергоинформационных процессов в достаточной степени. Поскольку сущностью высшей энергии признается творчество (в широком смысле, у Бехтерева) и любовь (у Войно-Ясенецкого), то, вероятно, именно в данных индивидуальных качествах каждого человека заключен потенциал саморазвития, дальнейшего энергетического обмена и достижения поставленных целей.

 

Сравнивая эволюционно-монистические концепции в контексте этики, можно увидеть специфические особенности человекознания, порождаемые ключевыми принципами эволюционно-монистического подхода независимо от характера самой теории. Монистический подход позволяет постулировать принцип единства человека и природы. Человек представляется как часть Вселенной, существующий в общей природной системе координат, законов и принципов. Сущностные черты человека как вида и как индивидуальности могут быть охарактеризованы как результат процесса эволюции, не имеющие сверхъестественной или трансцендентной природы. С учетом сегодняшней эволюционистской картины мира актуальность подобных воззрений несомненна. Психика человека, личность, общество продолжают развиваться, требуя координации научных, философских и религиозных подходов к своему изучению. Эволюционный монизм как подход, строящийся на энергетизме, не только позволяет, как это было представлено в данной работе, аргументировать взаимосвязь человека с окружающим миром, сущностное единство физических и психических (духовных) явлений, но и демонстрирует определенную гибкость, допуская выстраивание как сциентистских, так и религиозных теорий на своей основе. Принципы эволюционизма и энергетизма по своей сути не вступают в противоречие ни с одним из перечисленных направлений, представая, таким образом, в качестве удобного компромиссного основания при построении синтетических универсальных теорий.

 

Дополнительно можно отметить, что эволюционно-монистический подход дает возможность обоснования концепции ответственности человека, расширяющей горизонты и перспективы его не только как объекта науки, но и как субъекта деятельности. Этика ответственности как самостоятельное направление осмысления стратегий поведения человека выступает важнейшим запросом практики современного общества. Хотя приводимые выше теории по-разному трактуют будущее человечества и понятие бессмертия, тем не менее они сходятся в отношении влияния поступков и образа мышления каждого человека на дальнейшее существование человечества. Проблемы нравственности и морали в связи с технологическим прорывом широко обсуждаются в рамках когнитивных наук, технонауки. «Нравственность, регулируя отношения людей, их гуманизацию, через стремление к идеально-должному, может рассматриваться, на наш взгляд, как специфический для уровня эволюции человека параметр порядка (термин синергетики), фактор социальной эволюции, детерминирующий в том числе и познание как жизнедеятельность» [6, с. 114], пишет профессор И. В. Черникова в статье, посвященной проблемам когнитивных наук. В русле развития современных технологий, становления новых концептов, цифрового мира и цифрового человека монистический подход к разработке проблемы человека может рассматриваться как потенциально продуктивный для обоснования этических норм в рамках энергоинформационной и эволюционно-информационной картины мира и человека, за счет выстраивания, в частности, этики ответственности. Если в религиозной антропологии проблема ответственности замыкается на проблеме свободы воли человека, то естественнонаучная часть монизма предполагает полномерное рассмотрение данного вопроса, что крайне важно в свете глобальной цифровой трансформации мира.

 

Нельзя не отметить также интегративность как важнейшую особенность монистической философии. Монизм предполагает возможность использования самых различных знаний, понятий и концептов, интерпретируемых на основании существования универсального корреляционного принципа. Энергетизм как подход конца XIX – первой трети XX века «не обязан», так сказать, сохраняться в статичном, неизменном виде. Учитывая достижения современной науки, монистическое мировоззрение допускает его дополнение и усовершенствование, наполнение новыми смыслами в зависимости от смены научных парадигм. Монистическая философия, будучи интегративным подходом, предполагает широкие возможности синтеза рационального и иррационального, науки, философии и религии, энергии и информации и т. д. в целях создания наиболее полной картины мира и человека.

 

Список литературы

1. Ерахтин А. В. Проблема материи в западной и отечественной философии советского периода // Философия и общество. – 2014. – № 1 (73). – С. 55–74.

2. Schaffer J. Monism: The Priority of the Whole // Spinoza on Monism. – London: Palgrave-Macmillan, 2012. – Pp. 31–76.

3. Степин В. С. Философия науки. Общие проблемы. – М.: Гардарики, 2006. – 384 с.

4. Васильева Н. В. Структура психики как проявление принципов строения самосохраняющихся систем // Психология человека: интегративный подход. Сб. научных статей. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2000. – С. 18–32.

5. Войно-Ясенецкий В. Ф. Дух, душа и тело. – Москва: ДАРЪ, 2013. – 320 с.

6. Черникова И. В. Когнитивные науки и когнитивные технологии в зеркале философской рефлексии // Эпистемология и философия науки. – 2011. – Т. 27. – № 1. – С. 101–116.

7. Бехтерев В. М. Психика и жизнь. – СПб.: Алетейя, 1999. – 256 с.

 

References

1. Yerakhtin A. V. The Problem of Matter in the Western and National Philosophy of the Soviet Period [Problema materii v zapadnoy i otechestvennoy filosofii sovetskogo perioda]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2014, no. 1 (73), pp. 55–74.

2. Schaffer J. Monism: The Priority of the Whole. Spinoza on Monism. London: Palgrave-Macmillan, 2012, pp. 31–76.

3. Stepin V. S. Philosophy of Science. General Problems [Filosofiya nauki. Obschie problemy]. Moscow: Gardariki, 2006, 384 p.

4. Vasilyeva N. V. The Structure of the Psyche as a Manifestation of the Principles of the Structure of Self-Preserving Systems [Struktura psikhiki kak proyavlenie printsipov stroeniya samosokhranyayuschikhsya sistem]. Psikhologiya cheloveka: integrativnyy podkhod. Sbornik nauchnykh statey (Human Psychology: An Integrative Approach. Collected Scientific Articles). St. Petersburg: RGPU imeni A. I. Gertsena, 2000, pp. 18–32.

5. Voino-Yasenetsky V. F. Spirit, Soul and Body [Dukh, dusha i telo]. Moscow: DAR, 2013, 320 p.

6. Chernikova I. V. Cognitive Sciences and Cognitive Technologies in the Mirror of Philosophical Reflection [Kognitivnye nauki i kognitivnye tekhnologii v zerkale filosofskoy refleksii]. Epistemologiya i filosofiya nauki (Epistemology & Philosophy of Science), 2011, vol. 27, no. 1, pp.101–116.

7. Bekhterev V. M. Psyche and Life [Psikhika i zhizn]. St. Petersburg: Aleteyya, 1999, 256 p.

 

Ссылка на статью:
Плотникова В. А. Рассуждение о эволюционном монизме // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 2. – С. 68–79. URL: http://fikio.ru/?p=5663.

 

© Плотникова В. А., 2024

УДК 159.91

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Scopus ID: 36909235400

Авторское резюме

Цель: Социопсихофизиологический анализ писем Ф. Д. Честерфилда и В. С. Дерябина.

Результаты: Анализ писем Ф. Д. Честерфилда и В. С. Дерябина выявил созвучие в их содержании, несмотря на более чем 200-летнее различие в написании. Это удивительное созвучие обусловлено горячей любовью к своим сыну и внуку, которая показывает тревогу за их будущую жизнь в стремлении оградить от возможных ошибок и огорчений, связанных с незнанием жизни и людей.

Другая причина значительного сходства в содержании писем – дидактический склад характера обоих авторов, государственный и научный образ их мышления. Особенно важно отметить признание обоими авторами активирующей и направляющей роли чувств, влечений и эмоций (аффективности) в мышлении и поведении людей. У Честерфилда такое понимание обусловлено богатым жизненным опытом, у Дерябина – многолетними научными исследованиями аффективности.

 

Ключевые слова: социопсихофизиологический анализ; чувства, влечения, эмоции; аффективность.

 

“Letters to the Son” by Chesterfield and a Letter to the Grandson of V. S. Deryabin “A Ticket to Life”. Experience of Socio-psycho-physiological Analysis

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First Saint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and resuscitation, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Purpose: Socio-psycho-physiological analysis of the letters by F. D. Chesterfield and V. S. Deryabin.

Results: An analysis of the letters by F. D. Chesterfield and V. S. Deryabin revealed consonance in their content, despite more than 200 years of difference in their publication. This amazing consonance is due to ardent love for their son and grandson, which shows the anxiety for their future life in an effort to protect them from possible mistakes and sorrows based on ignorance of life and people.

The other reason for the significant similarity in the content of the letters is the didactic nature of both authors, the state and scientific way of thinking. It is especially important to note the authors’ recognition of the activating and guiding role of feelings, inclinations and emotions (affectivity) in people’s thinking and behavior. For Chesterfield, such an understanding is due to broad life experience, for Deryabin – many years of scientific research on affectivity.

 

Keywords: socio-psycho-physiological analysis; feelings, inclinations, emotions; affectivity.

 

Введение

Филип Дормер Стенхоп, будущий граф Честерфилд (1694–1773) – известный государственный деятель, писатель, публицист, философ-моралист, историк. В. С. Дерябин (1875–1955) – физиолог, психиатр, психофизиолог, ученик нашего великого физиолога И. П. Павлова. Обоих объединила горячая любовь к своим потомкам, в случае Честерфилда – к сыну, а у В. С. Дерябина – к внуку.

 

У обоих возникло стремление облегчить будущую жизнь своим сыну и внуку, защитить их от всякого рода ошибок и связанных с ними огорчений, разочарований, обусловленных юношеским незнанием жизни и людей, их потребностей и психологии. Результатом явились письма-напутствия. Своему В. С. Дерябин дал название «Путевка в жизнь». В письмах обоих авторов имеются общие черты – непосредственное, не предназначенное для печати, обращение к сыну и внуку. При этом Честерфилд обращался к сыну, которому дал свое имя – Филип Стенхоп-младший, по мере его взросления, с девятилетнего возраста – с 1739 года, вплоть до его кончины в 1768 году. За этот период им были написаны 89 морально-воспитательных писем.

 

В. С. Дерябин написал внуку – Олегу, десятилетнему сыну его дочери Нины Викториновны Дерябиной, одно письмо, над которым работал в 1949 году, будучи на отдыхе в пос. Халила (ныне – Сосновый Бор) на Карельском перешейке. На конверте письма он написал: «Олегу Забродину. Передать в собственные руки, когда ему исполнится шестнадцать лет». В письме отражен не только богатый жизненный опыт автора, но и результаты его научной работы психофизиолога по изучению «человекознания» и, в первую очередь, эмоций и их влияния на мышление человека и поведение человека и животных. Являясь пионером в изучении эмоций, он посвятил этой проблеме 25 лет жизни, написав в 1928–1929 гг. первый вариант монографии «Чувства, влечения, эмоции».

 

Если уже через год после опубликования «Письма» Честерфилда получили общественное признание, то «Письмо» В. С. Дерябина имело долгий путь к изданию [см.: 5–7]. По не зависящим от автора причинам сокращенные варианты «Письма» были публикованы только после его смерти – в 1978 и 1994 гг., а полный вариант письма был издан в 2005 г. и переиздан в 2017 г. [см.: 1–3; 6]. В последующем изложении ссылки даются на книгу Честерфилда «Письма к сыну», изданную в 1978 г. в издательстве «Наука» в серии «Литературные памятники» [см.: 8], и на полный текст «Письма внуку» В. С. Дерябина, изданный в 2017 г. в качестве приложения к книге О. Н. Забродина «Психофизиологическая проблема и проблема аффективности. Викторин Дерябин. Путь к самопознанию» [см.: 6].

 

Ссылки на тексты авторов писем даются в кавычках, а комментарий к ним автора статьи – без кавычек.

 

Наряду с морально-воспитательной задачей обоих произведений, в них имелись и задачи социального порядка: определение цели, места в общественной жизни своих подопечных и их отношения к людям.

 

Честерфилд подчеркивает, что отсутствие цели и смысла в жизни может довести человека до самоубийства: «…а ведь один человек так когда-то и сделал – оттого что устал надевать и снимать каждый день башмаки и чулки» [8, c. 21]. Это единственная цитата из Честерфилда, найденная у В. С. Дерябина, который, по-видимому, его не читал. Тем более поражает сходство мыслей и чувств, выражаемых обоими в стремлении оградить своих – сына и внука – от иллюзий и ошибок будущей жизни.

 

Честерфилд следующим образом формулирует перед внуком эти задачи.

 

«Во-первых, надо исполнять свой долг перед богом и перед людьми, – без этого все, что бы ты ни делал, теряет свое значение; во-вторых, приобрести большие знания, без чего к тебе будут относиться с большим презрением, даже если ты будешь очень порядочным человеком; и, наконец, быть отлично воспитанным, без чего при всей своей порядочности и учености ты будешь человеком не только очень неприятным, но просто невыносимым» [8, с. 17].

 

Советы В. С. Дерябина носят более широкий и конкретный характер.

1. Прийти к пониманию смысла жизни, выработке мировоззрения; найти цель жизни и подготовить себя (высшее образование, самообразование) к ее достижению.

2. Быть активным членом общества и строителем новой жизни.

3. Решить вопрос об отношении к другим людям, об их понимании.

 

Последнее, по Дерябину, основывается на знании не только человеческой психологии, но и физиологии, психофизиологии, социальной психологии, на знании того, что же движет тем или иным человеком. Поэтому в понятие «психофизиологический анализ» мы вкладываем изучение влияния не только социальных и психологических факторов на мышление и поведение, но также влияния чувств, влечений и эмоций (аффективности), которая является психофизиологическим явлением.

 

При последующем анализе текстов писем обнаружилось значительное сходство в советах, даваемых своим отпрыскам Честерфилдом и Дерябиным, несмотря на более чем двухсотлетний интервал времени написания писем. Это определялось, в первую очередь, любовью к своим подопечным, а также стремлением оградить их от собственных заблуждений и ошибок молодого возраста.

 

Хотя письма писались, когда их адресатам было 9 и 10 лет, но авторы писем были убеждены в том, что те с пониманием отнесутся к их советам.

 

1 Общие пожелания, напутствия

Честерфилд. «Тебе уже достаточно лет, чтобы сознательно относиться ко всему, что тебе приходится изучать, и ты даже не представляешь себе, сколько времени и труда ты сбережешь, если будешь сознательно относиться к делу. Помни, что тебе очень скоро исполнится девять лет – возраст, в котором каждый мальчик должен уже немало всего знать, а в особенности – ты, чье воспитание потребовало таких усилий и такой заботы» [8, с. 9].

 

«Я знаю, как обычно неприятны бывают советы, знаю, что те, кому они нужнее всего, менее всего любят их и менее всего им следуют, знаю я также и то, что, в частности, родительские советы всегда рассматриваются как старческое брюзжание, как желание непременно проявить свою власть или просто как свойственная этому возрасту болтливость. Но, с другой стороны, я смею думать, что собственный твой разум, хоть ты еще слишком молод для того, чтобы он мог чем-то выказать себя самостоятельно, достаточно силен, чтобы дать тебе возможность судить о вещах очевидных и принимать их…

 

Так вот, я смею думать, что как ты ни молод, собственный твой разум подскажет тебе, что советы, которые я тебе даю, имеют в виду твои, и только твои, интересы, а, следовательно, тебе, по меньшей мере, надлежит хорошо взвесить их и продумать; если ты это сделаешь, то, надеюсь, иные из них возымеют свое действие. Не думай, что я собираюсь что-то диктовать тебе по праву отца, я хочу только дать тебе совет как дал бы друг и притом друг снисходительный… Пусть же мой жизненный опыт восполнит недостаток твоего и очистит дорогу твоей юности от тех шипов и терний, которые ранили и уродовали меня в мои молодые годы» [8, с. 19–20].

 

Дерябин. «Милый Олег! Я подошел к финишу жизни. Когда ты будешь читать эти строки, меня не будет, а ты будешь кончать разбег, чтобы стартовать в жизнь взрослого, сознательного человека… Старики считают правильными свои последние взгляды и на основании их поучают молодое поколение, а молодежь пропускает их поучения мимо ушей и наново начинает жизнь, свою, единственную, неповторимую, и, став стариками, также поучают молодое поколение – неискоренимая тенденция стариков.

 

Классический пример – «Поучение» Владимира Мономаха. Это делается из любви и из желания лучшей жизни, вернее, жизни детей, улучшенной опытом и мыслью стариков. Услышав второй звонок к отходу поезда, «Аз худый», «на санех седя», повинуясь закону старости, также хочу сказать тебе прощальное слово…

 

Жизнь в детстве воспринимается просто и непосредственно, вопросы о смысле жизни и смерти не возникают или скользят, не задерживая внимания. В том возрасте, в котором ты будешь читать это письмо, встали передо мной эти вопросы. Я, помню, готовился к экзамену латинского языка, держал в руках Юлия Цезаря. Думал о том, что прошло две тысячи лет, как Юлий Цезарь написал свою книгу. Нет его, и следа не осталось от его дел. Зачем он был? Зачем я есть? Исчезну как Цезарь, и какая разница, что его возвели в великие люди, а я нуль» [6, с. 182–183].

 

«Ты… находишься в том возрасте, когда встает вопрос о пути в жизни: “Куда идти, к чему стремиться, в чем силы юные пытать”».

 

«Большая задача, которая перед тобой стоит: познать мир, познать человека и через “человекознание” познать самого себя и свое место в мире; добровольно подчиниться объективному ходу вещей, принять его как объективную истину, как свое решение: “свобода есть осознанная необходимость”» [6, с. 186–187].

 

Помни, что кто ставит в жизни мелкие цели, тот мелочи и добьется, и что без большого труда нельзя ничего путного добиться, и то, что кажется большим и непосильным, кажется таким часто лишь потому, что человек не знает, какое огромное значение имеет труд, упражнение и безоглядное сосредоточение на желанной цели» [6, с. 205].

 

На обороте фотографии В. С. Дерябина с внуком, приведенной в книге о нем [см.: 6], дед сделал следующую надпись: «Милый Олег! Пойми жизнь и себя, верь в себя и смело иди к намеченной цели. Твой дедушка».

 

2 Подготовка к жизни в обществе. Внимание. Воспитание. Образование

Честерфилд. «Так вот напиши мне, считаешь ли ты, что человек рожден на свет только для собственного удовольствия и выгоды, или же он обязан что-то делать на благо общества, в котором живет, и вообще всего человечества. Совершенно очевидно, что каждый человек имеет известные преимущества от того, что живет в обществе, которых не имел бы, живи он один на целом свете. А раз так, то не значит ли это, что он в какой-то степени в долгу перед обществом? И не обязан ли он делать для других то, что они делают для него?» [8, с. 15].

 

Дерябин. «Природа в целях сохранения организма наделила человека эгоцентризмом, тогда как он – лишь частица в потоке жизни. Биологический и социальный смысл его жизни определяется не самосознанием его “Я”, как чего-то самоценного, а его положением в ряду живых существ. Человек в настоящее время находится на таком уровне развития, что может понять свое место в общей жизни» [6, с. 184].

 

3 Внимание. Воспитание. Образование

3.1 Внимание

Честерфилд особое значение придает вниманию, ибо «человек невнимательный не годен для жизни на этом свете… Одежду свою он не умеет носить, да и вообще ничего не умеет делать по-человечески» [8, с. 13].

 

Образование и воспитание, по его убеждению, не противопоставляются, но взаимно дополняют друг друга. «Знай же, что так же, как образованность, благородство и честь совершенно необходимы для того, чтобы заслужить уважение и восхищение людей, вежливость и хорошие манеры не менее необходимы, чтобы сделаться желанным и приятным в беседах и в повседневной жизни» [8, с. 10].

 

«Ты же позаботься о том, чтобы внимательно наблюдать за тем, как люди себя там держат, и выработать, глядя на них, свои манеры. Для этого совершенно необходимо внимание (курсив мой – О. З.), как оно необходимо и для всего остального» [8, с. 13].

 

«Надо быть очень невоспитанным человеком, чтобы оставить без внимания обращенный к тебе вопрос, или ответить на него невежливо, или уйти, или заняться чем-то другим, когда кто-то заговорил с тобою, ибо этим ты даешь людям понять, что презираешь их и считаешь ниже своего достоинства их выслушать, а тем более им ответить. Мне думается, я не должен говорить тебе, как невежливо занимать лучшее место в комнате или сразу же накидываться за столом на понравившееся тебе блюдо, не предложив прежде отведать его другим, как будто ты ни во что не ставишь тех, кто тебя окружает. Напротив, следует уделить им всемерное внимание. Надо не только уметь быть вежливым, что само по себе совершенно необходимо, высшие правила хорошего тона требуют еще, чтобы вежливость твоя была непринужденной и свидетельствовала о том, что ты истинный джентльмен» [8, с.11].

 

«Человек, который не способен овладеть своим вниманием и направить его на нужный предмет, изгнав на это время все остальные мысли, или который просто не дает себе труда об этом позаботиться, негоден ни для дела, ни для удовольствия» [8, с. 33].

 

«Без внимания нельзя ничего достичь: недостаток внимания есть не что иное, как недостаток мысли, иначе говоря – либо глупость, либо безумие. Тебе надлежит не только быть внимательным ко всему, что ты видишь, но и уметь быстро во всем разобраться: сразу же разглядеть всех находящихся в комнате людей, их движения, взгляды, вслушаться в их слова и при всем этом не впиваться в них глазами и не показывать вида, что их наблюдаешь. Эта способность быстро и незаметно разглядеть людей необычайно важна в жизни, и надо тщательно ее в себе развивать. Напротив, рассеянность, которая есть не что иное, как беспечность и недостаток внимания к тому, что происходит вокруг, делает человека до такой степени похожим на дурака или сумасшедшего, что я, право же, не вижу особой разницы между всеми тремя» [8, с. 14].

 

«Неуклюжесть проистекает обычно от двух причин: либо от того, что человеку вовсе не приходилось бывать в светском обществе, либо от того, что, бывая в нем, он не проявил должного внимания к окружающему. О том, чтобы ввести тебя в хорошее общество, я позабочусь сам, ты же позаботься о том, чтобы внимательно наблюдать за тем, как люди себя там держат, и выработать, глядя на них, свои манеры. Для этого совершенно необходимо внимание (курсив мой – О. З.), как оно необходимо и для всего остального: человек невнимательный негоден для жизни на этом свете… Одежду свою он не умеет носить, да и вообще ничего не умеет делать по-человечески. Преступного, надо сказать, в этом ничего нет, но в обществе все это в высшей степени неприятно и смешно, и всякий, кто хочет нравиться, должен решительным образом этого избегать» [8, с. 12–14].

 

«Но самое важное и необходимое – это знать себя и людей; наука эта требует пристального внимания и большого опыта; выработай в себе первое, да и придет к тебе второе!» [8, с. 178].

 

Дерябин. Ссылаясь на биографии выдающихся ученых, Дерябин обращает внимание внука на то, что их успехи в научной деятельности были в значительной степени обусловлены неотступным вниманием, сосредоточенным на волнующем их вопросе. «И. П. Павлов на своей знаменитой книге “Лекции о работе больших полушарий головного мозга” сделал надпись: “Плод неотступного двадцатилетнего думания”. – Не озарение, а длительная, мелкая экспериментальная работа и упорная работа мысли, шаг за шагом пробивающейся вперед» [6, с. 194].

 

3.2 Воспитание

Честерфилд. «Воспитанность – это единственное, что может расположить к тебе людей с первого взгляда, ибо для того, чтобы распознать в тебе большие способности, нужно больше времени. Хорошее воспитание, как ты знаешь, заключается не в низких поклонах и соблюдении всех правил вежливости, но в непринужденном, учтивом и уважительном поведении…

 

Пожалуй, ничто не приобретается с таким трудом и ничто столь не важно, как хорошие манеры, которые не имеют ничего общего ни с натянутой церемонностью, ни с наглой развязностью, ни с нелепой застенчивостью. Некоторая доля сдержанности всегда бывает нужна, точно так же, как совершенно необходима известная степень твердости, внешне же человеку всегда подобает быть скромным» [8, с. 18].

 

«О хорошем воспитании я часто писал тебе и раньше, поэтому здесь речь будет идти о дальнейшем определении его признаков, об умении легко и непринужденно держать себя в обществе, о надлежащей осанке, о том, чтобы ты не позволял себе кривляться, чтобы у тебя не было никаких нелепых выходок, дурных привычек и той неуклюжести, от которой несвободны многие очень неглупые и достойные люди. Хоть на первый взгляд вопрос о том, как вести себя в обществе, и может показаться сущим пустяком, он имеет весьма важное значение… А я знавал немало людей, которые неуклюжестью своей сразу же внушали людям такое отвращение, что все достоинства их были потом перед ними бессильны. Хорошие же манеры располагают людей в твою пользу, привлекают их к тебе и вселяют в них желание полюбить тебя».

 

«Но есть некоторые общие правила хорошего воспитания, которые всегда и для всех случаев остаются в силе. Так, например, при любых обстоятельствах очень грубо звучат ответы “да” или “нет”, если вслед за ними не следуют слова “сэр”, “милорд” или “мадам”, в зависимости от того, кем является ваш собеседник» [8, с. 11].

 

Эти слова уместно интерпретировать, добавляя после ответа на вопрос имя или имя и отчество того, кто обращается к тебе. В наше время стало принято представляться при знакомстве, называя себя по имени. Если же собеседник старше по возрасту, то более уместно обращаться к нему по имени и отчеству. К этому следовало бы добавить необходимость говорить с собеседниками, глядя в глаза, уверенным, доброжелательным голосом – чтобы тебе поверили.

 

«Очень неприятно и тягостно бывает слышать, когда человек начинает что-то рассказывать и, не будучи в состоянии довести свой рассказ до конца, где-нибудь на середине сбивается и, может быть, даже бывает вынужден признаться, что все остальное он позабыл. Во всем, что ты говоришь, следует быть чрезвычайно точным, ясным и определенным, иначе вместо того, чтобы развлечь других или что-то им сообщить, ты только утомишь их и затуманишь им головы. Нельзя также забывать и о том, как ты говоришь и какой у тебя голос: есть люди, которые ухитряются говорить, почти не раскрывая рта, и их просто невозможно бывает понять; другие же говорят так быстро и так глотают при этом слова, что понять их не легче; одни привыкли говорить, так громко, как будто перед ними глухой, другие до того тихо, что вообще ничего не слышно» [8, с. 15].

 

«Существуют также неловкости речи, употребление слов и выражений, которых самым тщательным образом следовало бы избегать, коверканье языка, дурное произношение, всем надоевшие поговорки и избитые пословицы, свидетельства того, что человек привык бывать в низком и дурном обществе» [8, с. 14]. Кроме того, «…забота о красоте одежды… не только не унижает человеческого достоинства, а напротив, скорее утверждает его: быть одетым не хуже тех, кто тебя окружает» [8, с. 19].

 

Честерфилд в воспитании на первое место ставил соблюдение «правил хорошего тона», умение подать себя, представить себя в выгодном свете в светском обществе. Такое умение, важное само по себе, могло способствовать знакомству с влиятельными людьми и дальнейшей карьере молодого человека.

 

Дерябин. «Но уменье ладить с людьми необходимо. Классики бичевали подхалимов. Гоголь дал такую образину в Чичикове с его штучками, что всякий честный человек отплевывается. Это вызывало такую реакцию в юности, что всякие правила светского обращения воспринимались как искусственность. Им противопоставлялась прямота и повышенная резкость обращения.

 

За границей на русских студентов смотрели нередко как на дикарей, не знающих правил культурного поведения.

 

В Германии вопрос об умении держать себя в обществе практически был поставлен так. В университетские города съезжались зеленые молодые люди, часто неуклюжие, застенчивые. В университете они вступали в корпорации и тут начиналась их муштра. Вновь поступивших – «фуксов» обрабатывали старые корпоранты, давали им всякие поручения, нередко издевательского характера. Они учились танцам, участвовали в балах, учились фехтованию. Они должны были научиться, где нужно быть светскими людьми, а при случае быть дерзкими и нахальными. Для этого служили дуэли. Чтобы вызвать на дуэль, нужно было оскорбить, проявить нахальство. На дуэли нужно было проявить твердость, хладнокровно перенести рану и зашивание ее. И это проделывалось повторно. Выпускался немец, способный делать карьеру и служить своему хищному фатерланду. Так готовила своих людей к жизни аристократия, дворянство и буржуазия» [6, с. 246–247].

 

3.3 Образование

Честерфилд в письме сыну приводит высказывание Цицерона о пользе образования, что в переводе с латинского звучит так: «Эти вот занятия питают юношей, радуют стариков, украшают счастье, доставляют прибежище и утешают в несчастьях, услаждают дома, не мешают вне дома, проводят с нами ночи, сопровождают нас в странствиях и помогают в сельском труде» [8, с. 21]. Вспомнились строки М. В. Ломоносова, являющиеся стихотворным переложением Цицерона:

«Науки юношей питают,

Отраду старым подают,

В счастливой жизни украшают,

В несчастной случай берегут,

В домашних трудностях утеха,

И в дальних странствах не помеха.

Науки пользуют везде,

Среди народов и в пустыне,

В градском шуму и наедине,

В покое сладки и в труде».

 

«Поэтому позволь мне самым решительным образом посоветовать тебе, пока ты в силах это сделать, накопить значительный запас знаний: пусть даже тебе и не удастся применить большую часть их в беспутные годы молодости, ты, однако, можешь быть уверен, что настанет время, когда они понадобятся, чтобы тебя поддержать» [8, с. 21].

 

«Запомни же, что, коль скоро ты не заложишь фундамента тех знаний, которые тебе хочется приобрести, до восемнадцати лет, ты никогда потом за всю жизнь этими знаниями не овладеешь. Знания – это убежище и приют, удобные и необходимые нам в преклонные годы, и если мы не посадим дерева пока мы молоды, то, когда мы состаримся, у нас не будет тени, чтобы укрыться от солнца. Я не требую и не жду от тебя большого усердия в науках после того, как ты вступишь в большой свет. Я понимаю, что это будет невозможно, а в некоторых случаях, может быть, даже и неуместно; поэтому помни, что именно сейчас у тебя есть время для занятий, которые не будут для тебя утомительны и от которых тебя ничто не сможет отвлечь. Такая возможность тебе больше никогда уже в жизни не представится. Если науки, которые ты будешь изучать, порою и покажутся тебе несколько трудными, помни, что труд – неизбежный спутник твой в том путешествии, которого избежать нельзя» [8, с.47].

 

«Твое будущее поприще – это огромный деловой мир; предмет, которым ты в настоящее время занят, – это дела, интересы, история, государственное устройство, обычаи и нравы различных стран Европы (Честерфилд готовил сына к дипломатической деятельности – О. З.). Во всех этих предметах всякий человек средних способностей, при средней затрате сил, вне всякого сомнения, преуспеет. Историю как древнюю, так и новую, человеку внимательному изучить нетрудно. То же самое относится и к географии и хронологии; ни та, ни другая не требуют никакой особой находчивости, никаких исключительных дарований. Что же касается искусства говорить и писать ясно, правильно и к тому же изящно и легко, то ему, разумеется, надо учиться, вдумчиво читая лучших писателей и внимательно вслушиваясь в речь тех, кто более всего достоин нашего подражания. Вот те качества, которые особенно нужны тебе в избранной тобой области и которые ты, если захочешь, сможешь выработать в себе» [8, с. 24].

 

Если Честерфилд изначально хотел видеть сына дипломатом и в дальнейшем – политическим деятелем, то Дерябин не навязывал внуку выбор будущей профессии, ориентируя его в пользу творческой научной работы. И тот, и другой старались вселить в своих отпрысков уверенность в успехе в усвоении знаний, что не представляло, по их мнению, трудности для человека и средних способностей.

 

Дерябин. «В области профессиональной одни работают как бы на чужого дядю, отбывают повинность, чтобы заработать средства к жизни. Их собственная жизнь начинается тогда, когда кончается их профессиональная работа. Эта работа – нечто им чуждое, даже враждебное. Другие в профессиональную работу включают собственный, личный интерес; их работа сливается с личной жизнью. Научный работник, писатель, общественный деятель, художник, музыкант, словом, люди творческого труда, рассматривающие свою работу с социальной точки зрения, нередко считают свою работу главным содержанием жизни и работают не из-за денег, их работа – их жизнь» [6, с. 193–194].

 

«Далее, – есть люди, лишенные духовных интересов, весь интерес в жизни которых сводится только к материальным успехам. Ты, я думаю, не из таких.

 

Какую бы ты профессию ни избрал, надо быть широко образованным человеком. Только широкое образование дает понимание жизни. Как при восхождении на гору раздвигается горизонт, развертываются огромные просторы, так по-новому развертывается мир для человека, овладевшего результатами веками копившегося знания. Он видит и осмысливает не только большое, но и малое, как микроскоп открывает невидимые для невооруженного глаза миры. Надо взойти на вершину современной культуры, усвоить те знания, которые дадут понять жизнь, понять человека, понять себя и свое место в жизни. Желаю тебе быть не кротом, роющимся в темноте под землей, а орлом, который ясным, острым взглядом широко охватывает жизнь и не блуждает в трех соснах мелкой обывательской жизни. Какой бы род деятельности ты ни избрал – в сфере ли науки, искусства или практическую деятельность, широкое образование будет облагораживать твою жизнь, будет накладывать печать на твою деятельность, на стиль твоей жизни» [6, с. 191].

 

«Итак, в области профессиональной работы желаю тебе найти тот вид творческого труда, который слился бы с твоей жизнью, стал бы делом жизни; дал бы личное удовлетворение и был бы главным видом участия в социальной жизни» [6, с. 196].

 

«Желаю в первую очередь как необходимой предпосылки к жизни окончания средней школы и ВУЗа, и, если по независящим от тебя обстоятельствам это не удастся, то не забывай, что путем самообразования можно с избытком восполнить этот пробел» [6, с. 196].

 

4 Активное участие в общественной жизни. Социальные чувства

Конечно, понятие общества у Честерфилда и Дерябина различно: у первого – это светское аристократическое общество, у второго – гораздо более многочисленное советское общество, включающее граждан, с которыми внуку в будущем предстоит общаться на работе и в быту. Однако и в том, и в другом случае вспоминается известное выражение: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»; необходимо быть полезным, активным членом общества, способствовать благу его и его членов.

 

«Легкомысленная самоуверенность, надежда добиться великих успехов слету сбиваются щелчками жизни, но надо иметь веру в себя и быть готовым к труду» [6, с. 196].

 

4.1 Социальные чувства

Участие в общественной жизни порождает как положительные (гордость, как чувство удовлетворения от сделанных положительных для государства и общества дел), так и отрицательные (честолюбие, тщеславие, зависть) социальные чувства.

 

Честерфилд в письмах сыну дает подробную характеристику честолюбию, тщеславию и иронии. Дерябин в «Письме» касается этих чувств, посвятив социальным чувствам отдельный психофизиологический очерк: «Об эмоциях, связанных со становлением в социальной среде», вошедший в качестве раздела в полный текст монографии «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 5]. Он подчеркивает, что «за сознательными мотивами человеческих действий кроются неосознаваемые причины, связанные с работой сложных физиологических механизмов» [6, с. 184].

 

4.2 Честолюбие. Гордость. Тщеславие

Честерфилд. «У каждого человека есть свои стремления, свое честолюбие, и он бывает огорчен, когда обманывается в своих ожиданиях; разница только в том, что у людей глупых само честолюбие тоже бывает глупым и устремлено не туда, куда следует, у людей же умных честолюбие законно и достойно всяческой похвалы. Например, если бы честолюбие какого-нибудь глупого мальчика твоего возраста сводилось к тому, чтобы хорошо одеваться и тратить деньги на разного рода сумасбродства, это, разумеется, не свидетельствовало бы о его достоинствах, а только о безрассудстве его родителей, готовых наряжать его как куклу и давать ему денег, чтобы этим его испортить. Умный же мальчик стремится превзойти своих сверстников, и даже тех, кто старше его, – как знаниями, так и нравственными своими качествами. Он горд тем, что всегда говорит правду, что расположен к людям и им сочувствует, что схватывает быстрее и учится старательнее, чем другие мальчики. Все это подлинные доказательства его внутреннего достоинства и, следовательно, достаточные основания для честолюбия; качества эти утвердят за ним хорошую репутацию и помогут ему выработать твердый характер. Все это в равной мере справедливо не только для детей, но и для взрослых: честолюбие глупца ограничивается стремлением иметь хороший выезд, хороший дом и хорошее платье – вещи, завести которые с таким же успехом может всякий, у кого много денег, ибо все это продается. Честолюбие же человека умного и порядочного заключается в том, чтобы выделиться среди других своим добрым именем и быть ценимым за свои знания, правдивость и благородство, качества, которые нигде не могут быть куплены, а могут быть приобретены только тем, у кого ясная голова и доброе сердце» [8, с. 9–10].

 

Честолюбие подростка, по Честерфилду, заключается в первую очередь в стремлении победить в конкурентной борьбе со сверстниками: «…ибо может ли быть большее удовольствие, чем иметь возможность всегда и во всем превзойти своих сверстников и товарищей. И равным образом, возможно ли придумать что-либо более унизительное, чем чувствовать себя превзойденным ими? В этом последнем случае ты должен испытывать больше сожаления и стыда, ибо всем известно, какое исключительное внимание было уделено твоему образованию и насколько у тебя было больше возможностей все узнать, чем у твоих сверстников» [8, с. 20]. Однако при этом он подчеркивает, что стремление превзойти соперников – не самоцель, а надо стремиться добиться успеха в самом деле.

 

Дерябин. «Человек родится как организованное целое, противостоящее внешнему миру, с унаследованными защитными реакциями и реакциями овладения внешним миром. Папа и мама ухаживают за ним как за цацой. Вырастает центрик мироздания с крепким ароматом эгоизма» [6, с. 186].

 

«Ребенок находится в полной зависимости от семейной среды. Он научается в семье речи, навыкам, начиная с таких, как ходить, как держать ложку, правилам поведения. За одно его хвалят, за другое порицают, а при случае и шлепают. Так развивают в нем самолюбие, а частенько баловством развивают эготизм.

 

В ребенке рано проявляется стремление в чем-нибудь превзойти других – он взбирается на стул и кричит: “Я выше всех!”.

 

У него воспитывается чуткость к мнению других: “что скажут?”, “осудят” и т. д. При гостях ребенок лучше одет, должен лучше себя вести. Постепенно вырабатывается зависимость от мнения других и стремление поставить себя выше в мнении других, прививается тщеславие, удовольствие от всего, что выделяет его над средой… Даже в уголовной среде есть свое крепкое общественное мнение. Среда имеет для подчинения своему мнению много средств: похвала, осуждение, бойкот, пренебрежение, насмешка. “Насмешки боится даже тот, кто уже ничего больше не боится в жизни”, – сказал Гоголь. Для общества это влияние на своих членов очень важно: таким образом оно налаживает контроль, руководство над ними, и индивид добровольно идет в том направлении, куда нужно данному обществу.

 

У нас иные требования к членам социалистического общества, чем в обществе буржуазном. Проводились кампании: когда-то превозносили полярников, затем поднимали на щит летчиков, изобретателей и т. д. Возникла мода быть полярником. Так привлекалась молодежь к тому, что нужно для государства.

 

В этом общественном внушении есть большая положительная сторона: человек, чутко относясь к общественной оценке, делает то, что нужно для данного общества.

 

Крайнее выражение стремления к превосходству – гордость и самомнение: гордость заставляет считать себя, свое мнение, все свое выше других. Как всякая крайность гордость несет с собой неисчислимый вред: она ослепляет и сбивает с логически правильного пути» [6, с. 197].

 

«Есть люди, которые всегда считают себя правыми, всегда отстаивают свои взгляды даже вопреки логике и недоступны никаким убеждениям. А в истоке этого – самолюбие.

 

Тщеславие и гордость заставляют гнаться за скорейшим успехом, побуждают к тому, что немцы называют – Strebertum – (Streber – выскочка), к недобросовестной конкуренции или заставляют ставить за образец какую-нибудь яркую фигуру, вроде Наполеона, гнаться за славой и почестями, создавать мираж, за которым человек гонится ради возвышения себя в глазах других, не считаясь с тем, какое общественное значение это имеет. Источник всей этой суетни, всех этих штучек и интриг в борьбе за успех в жизни, за возвышение себя всеми законными и незаконными средствами, конечно, эгоизм. Гордость портит жизнь прежде всего ее обладателю, так как он неминуемо подвергается уязвлениям (гордый – уязвимый). Она сбивает его с правильного пути. Без объективности и достаточной дозы самокритики человек обречен на неминуемые ошибки» [6, с. 198].

 

4.3 Организация труда

Честерфилд. «Человек разумный может спешить, но он никогда ничего не делает наспех: он знает, что все, что делается наспех, неизбежно делается очень плохо» [8, с. 173].

 

«Мне больше всего хочется, чтобы ты знал одну вещь, которую очень мало кто знает, а именно – какая великая драгоценность – время и как необходимо его разумно использовать. Истина эта известна многим, но мало кто умеет жить в соответствии с нею. Любой дурак, растрачивающий свое время на пустяки, повторяет меж тем какое-нибудь избитое, всем известное изречение, – а таких существует великое множество, – в доказательство ценности и вместе с тем быстротечности времени. Точно так же по всей Европе разного рода остроумные надписи на солнечных часах напоминают о том же. Таким образом, все те, кто проматывают свое время, ежедневно видят и слышат, как важно для человека проводить его с пользой и как оно невозвратимо, когда его теряют. Но все эти увещевания напрасны, если у человека нет некой твердой основы: здравого смысла и ума, которые сами подсказали бы ему эти истины, избавив его от необходимости принимать их на веру» [8, с. 46–47].

 

«Многие люди теряют очень много времени из-за лени; развалясь в кресле и позевывая, они убеждают себя, что сейчас у них нет времени что-либо начать и что они все сделают в другой раз. Это самая пагубная привычка и величайшее препятствие на пути к знаниям и ко всякому делу. В твои годы у тебя нет никакого права на леность и никаких оснований ей поддаваться… Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня… вставай рано и всегда в один и тот же час, как бы поздно ты ни ложился спать накануне. Этим ты сбережешь по меньшей мере час или два для чтения или размышлений, до того как начнется повседневная утренняя суета, и это будет полезно также и для твоего здоровья, ибо хотя бы раз в три дня заставит тебя ложиться спать рано» [8, с. 143].

 

«Верный способ в чем бы то ни было преуспеть – это уделить этому предмету пристальное внимание, ничем от него не отвлекаясь, – тогда он потребует от тебя наполовину меньше времени» [8, с. 17].

 

«Как бы пустяшно ни было начатое тобою дело, но, коль скоро ты уже взялся за него, доводи его до совершенства» [8, с. 19].

 

«Знание новых языков – уменье правильно читать, писать и говорить на них, – знание законов различных стран и, в частности, государственного устройства, знание истории, географии и хронологии совершенно необходимы для того поприща, к которому я тебя всю жизнь стремился и стремлюсь подготовить. Обладая этими знаниями, ты сможешь сделаться моим преемником, хоть, может быть, и не непосредственным» [8, с. 27].

 

Дерябин. «В реке щепку несет по течению; пловец плывет, куда ему надо. Одних река жизни уносит в своем течении и они, как щепка, пассивно подчиняются течению, пассивно отражают мысли и настроения той среды, в которую случайно попадут, несут ту работу, которая им достанется в силу случайности, другие строят свою жизнь так, как считают нужным и добиваются своих целей вопреки неблагоприятным условиям.

 

Пример – Ломоносов.

 

Желаю тебе быть активным строителем своей жизни» [6, с. 190].

 

«Овладение высотами культуры, науки, искусства достигается длительным трудом. Способность к творческой работе писателя, художника, ученого развивается путем упорного, длительного упражнения и труда. Талантами и гениями не только рождаются, но и делаются.

 

Талантливейший, гениальный человек может погубить, развеять по ветру свой талант, а человек со средними способностями при концентрации своих усилий, при “неотступном думании” может достичь многого» [6, с. 195].

 

4.4 Борьба с самообманами и иллюзиями молодого возраста

Честерфилд предостерегает сына от обмана со стороны людей искушенных, которые могут злоупотребить его вниманием, от безграничного доверия к излиянию притворных дружеских чувств. Может повредить молодому человеку и скороспелая дружба, связанная с разгулом, кутежом и пьянством: «Очень приятный и услужливый собутыльник может оказаться очень неподходящим и очень опасным другом… За выбором друзей следует выбор общества. Приложи все усилия к тому, чтобы общаться с теми, кто выше тебя. Это подымет тебя, тогда как общение с людьми более низкого уровня вынудит тебя опуститься, ибо, как я уже сказал, каково общество, в котором ты находишься, таков и ты сам» [8, с. 41].

 

Дерябин отмечал, что часто переоцениваются мелочи жизни; человек создает себе ложную перспективу, забывая о главном из-за мелочей; кружится в жизни, как белка в колесе, стремится к узко личным целям: к тому, чтобы занять возможно лучшее место в жизни, к богатству, к славе.

 

«В твоем возрасте, в юности человек начинает отделяться в своих взглядах от узкой семейной среды. Наступает подготовка к самостоятельной жизни. Один примыкает к среде товарищей, подражающих старшим, подражать которым они считают для себя наиболее лестным: выпивка, ухаживания, развлечения молодых людей того города, где он живет.

 

Других начинают занимать большие вопросы: о своей роли в жизни, о цели жизни, ставится вопрос “кем быть?”…

 

Человек, имеющий свои продуманные и прочувствованные взгляды, освобождается от порабощающего влияния непосредственной среды, освобождается от мелкого самолюбия, мелкой зависти и тщеславия, мелочной конкуренции: ему не нужны мелкие победы, если он верит, что ему удается сделать что-нибудь дельное, настоящее.

 

Мнению непосредственной среды, если он с ней не согласен, он противопоставляет: “Я сам свой высший суд”, но, конечно, не как проявление самомнения и гордости, а как проявление самостоятельной мысли.

 

Ошибки при этом могут иметь источником то обстоятельство, что взгляды носят еще теоретический характер, что нет еще жизненного опыта.

 

Те чувства, которые полезны в детстве, так как побуждают приспособляться и подчиняться ближайшей среде, что в этом возрасте необходимо (детское самолюбие, чуткость к похвале старших, подражательность и проч.), могут потом портить жизнь. Выработка сознательного отношения к жизни позволяет освободиться от обывательской мелочности, самомнения, тщеславия и прочей чепухи.

 

Установление отношений к среде должно перестраиваться на основании более высокого понимания жизни» [6, с. 199–200].

 

5 О пользе истории. Патриотизм

Для Честерфилда польза истории состоит в примерах стойкости, бесстрашия, великодушия героических личностей, даваемых философами и историками древней Греции и Рима… В отличие от него, у Дерябина – не только история выдающихся личностей, героев, достойных подражания, но и история родной страны – России, ее героического прошлого, борьбы с иноземными захватчиками, что составляет основу патриотизма. В своих письмах Честерфилд патриотических чувств не высказывает, подчеркивает преимущества французов в светском обращении, в умении говорить, писать, противопоставляет им неотесанных, грубых, или, наоборот, застенчивых англичан дома и за рубежом.

 

«Я часто говорил, да и продолжаю думать сейчас, что француз, сочетающий в себе высокие нравственные качества, добродетель, ученость и здравый смысл, с воспитанностью и хорошими манерами своей страны, являет пример совершенства человеческой природы» [8, с. 29]. Честерфилд призывает сына к изучению французского языка, к чтению французских философов, писателей – словом, является поклонником французской культуры. Об этом же говорит и его многолетняя переписка с Вольтером. Таким образом, его в целом можно было бы назвать «космополитом», пользуясь нашей терминологией времен холодной войны.

 

«Польза истории заключается главным образом в примерах добродетели и порока людей, которые жили до нас: касательно них нам надлежит сделать собственные выводы. История пробуждает в нас любовь к добру и толкает на благие деяния; она показывает нам, как во все времена чтили и уважали людей великих и добродетельных при жизни, а также какою славою их увенчало потомство, увековечив их имена и донеся память о них до наших дней. В истории Рима мы находим больше примеров благородства и великодушия, иначе говоря, величия души, чем в истории какой-либо другой страны» [8, с. 8]. (История родной страны – основа патриотизма, как в царской России, так и в советское, и в наше время, но у Честерфилда этого нет – О. З.).

 

Дерябин. «Тысячу лет строилась русская жизнь. Мы не исчезли как печенеги, половцы, хазары и т. д., потому что выделяли умелых организаторов и рядовых бойцов, стоявших насмерть. Иначе нас давно бы не было. Участие в общественной жизни налагает обязательства, которые тяжелы для стремящихся к личному благополучию. На стенах Дельфийского храма было написано: “поручись и неси убыток”. Поручись за государство, за семью, за общество и неси ту ответственность, которую потребует жизнь. Так я его понял, прочитав это изречение в учебнике истории.

 

Не прошло еще десятка лет, как мы подвергались угрозе истребления фашистскими ордами. Мы победили, и живет и развивается наша страна, потому что миллионы клали свои головы за Родину. Она развивается, потому что были те, кто не только сражался с внешними врагами, но и боролся за ее культурный подъем и развитие и нес жертвы, начиная с Декабристов» [6, с. 187–188].

 

«Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Л. Толстой, Чехов, Достоевский, Короленко и длинный ряд талантов создали великую русскую литературу. Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Мечников, Сеченов, Павлов высоко поставили русскую науку. Ряд блестящих талантов создал русскую живопись и музыку. Творческие результаты великих людей держат на высоком уровне нашу культуру. Они являются масштабом, которым измеряется новое творчество. Они заставляют считать упадком, если в жизни не появляются равные им» [6, с. 188].

 

«Ты увидишь Кавказ, Крым, Черное море, а, если тебя захватит природа, то и Белое море, и Алтай, и Байкал и т. д. Помещики когда-то ездили за красотами природы в Италию и Швейцарию. Но для того, кто чувствует природу, нет надобности ехать за красотами природы за тридевять земель. Левитан сумел показать красоту не вычурной, а самой простой природы. Красота природы – далеко не в одних ярких красках (чисто зрительных ощущениях), а и в нашей эмоциональной реакции» [6, с. 192].

 

Важно подчеркнуть, что патриотизм у Дерябина – не только в исторических фактах защиты родины, но и в примерах высоких достижений в области науки и культуры, в любви к родной природе, чему он приводит многочисленные примеры. Свой патриотизм В. С. Дерябин проявил самоотверженной работой во время войны в неврологической клинике Свердловского медицинского института, которую он проводил, несмотря на возраст и развившуюся алиментарную дистрофию [см.:5; 6].

 

6 Отношение к людям

Честерфилд. «Относись к другим так, как тебе хотелось бы, чтобы они относились к тебе, – вот самый верный способ нравиться людям, какой я только знаю. Внимательно подмечай, какие черты тебе нравятся в людях, и очень может быть, что то же самое в тебе понравится другим. Если тебе приятно, когда люди внимательны и чутки к твоему настроению, вкусам и слабостям, можешь быть уверен, что внимательность и чуткость, которые ты в подобных же случаях выкажешь другим, будут им также приятны» [8, с. 43].

 

«Не думай, что знания, приобрести которые я тебе так настоятельно советую, заключены в книгах, как бы приятны, полезны и необходимы эти знания ни были: я имею в виду настоящее знание людей, еще более необходимое, чем добытое тобой из книг. В самом деле, эти два вида знания взаимно дополняют друг друга: никто не в состоянии овладеть в совершенстве одним из них, если он не владеет обоими. Знание людей приобретается только среди людей, а не в тиши кабинета. Его нельзя почерпнуть из одних лишь книг, но книги многое подскажут тебе, когда ты будешь наблюдать жизнь, и без них ты в ней многое не увидишь. А когда ты сопоставишь собственные наблюдения над людьми с вычитанным из книг, тебе будет легче доискаться до истины.

 

Для того чтобы узнать людей, необходимо не меньше внимания и усердия, чем для того, чтобы узнать книги, и, может быть, больше тонкости и проницательности… Ты должен не просто смотреть на людей, а внимательно в них всматриваться. Почти в каждом человеке с самого рождения заложены в какой-то степени все страсти (чувства, эмоции – курсив мой – О. З.) и вместе с тем у каждого человека преобладает какая-то одна, которой подчиняются все остальные. Ищи в каждом человеке эту главенствующую над всем страсть, загляни в самые сокровенные уголки его сердца и понаблюдай за тем, как по-разному ведет себя одна и та же страсть в разных людях» [8, с. 22].

 

«Если тебе особенно хочется завоевать расположение и дружбу определенных людей, будь то мужчины или женщины, постарайся распознать их самое большое достоинство, если таковое имеется, и их самую большую слабость, которая непременно есть у каждого, и воздай должное первому, а второй – даже нечто большее [8, с. 44].

 

Честерфилд пишет сыну о влиянии эмоций на восприятие людей незнакомых: люди доверяются своему первому впечатлению и не склонны менять его. Зрительные и слуховые впечатления (внешний вид, выражение лица, четкость и уверенность речи) воздействуют на людей непосредственнее и сильнее, чем ум и эрудиция человека, в частности, оратора. На эту особенность отец часто указывает сыну как на средство произвести благоприятное впечатление на людей влиятельных.

 

Честерфилд высказывает мысль о том, что страсти, эмоции определяют, как правило, мысли людей. Знание страстей, являющихся мотивами поведения людей, позволяет воздействовать на них в желательном направлении: «Ты овладеваешь сердцами, а вслед за тем и тайнами девяти из десяти человек, с которыми тебе приходится иметь дело; даже если это люди осторожные, все равно в девяти случаях из десяти они будут обмануты сердцем и чувствами. Рассуди по справедливости как все это важно – и тебе сразу же захочется этого добиваться» [8, с. 119–120].

 

Еще в большей степени страсти (эмоции) влияют на мысли и поведение групп людей или, как говорит Честерфилд, толпы. «А когда ты имеешь дело с толпой, ни разум, ни здравый смысл сами по себе никогда ни к чему не приводят: надо обращаться исключительно к страстям этих людей, к их ощущениям, чувствам и к тому, чем они, очевидно, интересуются. Когда все эти люди собираются вместе, у них нет способности к пониманию, но у них есть глаза и уши, которым следует польстить, которые надо увлечь с помощью красноречия, изящных жестов и всего многообразия средств ораторского искусства» [8, с. 179–180].

 

«Мне случалось уже не раз говорить тебе, что людьми руководит не столько то, что действительно существует, сколько то, что им кажется» [8, с. 183].

 

Наряду с советом сыну импонировать людям светского общества, не выделяться резко, неприлично из их среды, Честерфилд, а также Дерябин подчеркивают необходимость отстаивать правоту своих взглядов против мнения своего окружения.

 

Честерфилд. «Нет, умей отстаивать свое мнение, возражай против мнений других, если они неверны, но чтобы вид твой, манеры, выражения, тон были мягки и учтивы, и чтобы это делалось само собой, естественно, а не нарочито» [8, с. 184].

 

Дерябин. «Пока человек про себя создает свои взгляды, обдумывает тот или иной вопрос – все идет гладко, но если он высказывает свои взгляды другим, нужно уметь их отстоять. Один выступает уверенно и авторитетно, хотя у него пустые фразы и ничего за душой нет, другой не может отстоять совершенно правильную мысль, потому что он смущается, теряет спокойствие, его внешний вид и манера не импонирует слушателям.

 

У греков была “эристика” – искусство спорить, которому обучали в философских школах. У одного – живые мысли, у другого – словесная шелуха. И второй может засыпать своей шелухой первого» [6, с. 200–201].

 

На основании своих многолетних экспериментальных и клинических исследований Дерябин пришел к выводу об определяющем влиянии чувств, влечений и эмоций (в целом – аффективности) на восприятие, мышление и поведение людей [см.: 5].

 

«Человек знает себя со стороны своих чувств, желаний, надежд, опасений, симпатий и антипатий, мыслей и намерений, но не знает, как и почему они возникают, не знает их материальной, физиологической обусловленности. Из этого незнания вытекает много самообманов, иллюзий, заблуждений, о которых человек не подозревает. Он очень часто не сознает, что чувства, желания, эгоизм, честолюбие и т. д. управляют его разумом. Когда я увидел это, передо мною встал вопрос: что такое человек с его “свободной волей” и поступками, и я стал психиатром, изучал психологию и физиологию центральной нервной системы, и это определило направление всей моей работы, стало делом жизни» [6, с. 185].

 

«“Человекознание” – понимание человека, а, следовательно, и самого себя, теперь может быть основано на научных данных, хотя отдельные отрывки знания еще не соединены воедино. Я делал попытку, хотя отчасти, систематизировать факты в своих работах: “Чувства, влечения и эмоции”, “О Я”, “О сознании”, “О гордости” (“Об эмоциях, связанных со становлением в социальной среде”), “О счастье”» [6, с. 185].

 

Монография «Чувства. Влечения. Эмоции» была издана в 1974 г. и переиздана в 2010, 2013 и 2022 гг., когда в нее вошел полный текст очерка «Об эмоциях, связанных со становлением в социальной среде» [см.: 5]. Психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье» были опубликованы в качестве монографии «Психология личности и высшая нервная деятельность» в 1980 г. и переизданы в 2010 г. [см.: 4].

 

Дерябин подчеркивает, что знать живых людей, уметь с ними вести дело необходимо для достижения не только личных целей, но в такой же мере для достижения целей общественных.

 

«Нельзя из-за частных людских отношений не видеть жизни всего общества, как нельзя из-за деревьев не видеть леса. Нет абстрактных общественных целей, не связанных с живыми людьми, за этими целями в конечном свете – люди. Общественные цели направлены к живому человеку. Кто равнодушен к людскому горю и радостям, у того не может быть общественных целей. Нельзя стремиться к каким-то положительным социальным целям и выставлять ежовые иглы навстречу к конкретным людям. Не надо торопиться живому человеку всякое лыко ставить в строку. Необходима теплота в человеческих отношениях, готовность помочь, пойти навстречу.

 

Ребенок вызывает симпатию и улыбку. Взрослый далеко не всегда вызывает такую реакцию. Приходится делить на “своих” и “чужих” и большое количество нейтральных. Нельзя без достаточных оснований суживать круг лиц, к которым относишься положительно» [6, с. 203].

 

Заключение

Проведенный анализ писем Честерфилда и В. С. Дерябина выявил созвучие в их содержании, несмотря на более 200-летнее различие в написании. При чтении писем нередко создавалось впечатление, что они написаны одним человеком. Первая мысль – что это удивительное созвучие обусловлено горячей любовью к своим – сыну и внуку, которая определила тревогу за их будущую жизнь в стремлении оградить от возможных ошибок и огорчений, связанных с незнанием жизни и людей.

 

Однако имелись и другие общие черты несмотря на временны́е и социальные различия – дидактический склад характера, государственный и научный образ мышления и, что представляется особенно важным, признание активирующий и направляющей роли «страстей» (чувств, влечений и эмоций, по Дерябину) в мышлении (во влиянии на «разум», по Честерфилду) и поведении людей.

 

Литература

1. Дерябин В. С. Путевка в жизнь // Костер. – 1987. – № 7 – С. 16–19.

2. Дерябин В. С. Письмо внуку // Нева. – 1994. – № 7. – С. 146–156.

3. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Вып. 11. – № 3–4. – С. 57–78.

4. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность: Психофизиологические очерки. – М.: ЛКИ, 2010. – 202 с.

5. Дерябин В. C. Чувства, влечения, эмоции: Опыт изложения с психофизиологической точки зрения. – М.: ЛЕНАНД, 2022. – 304 с.

6. Забродин О. Н. Психофизиологическая проблема и проблема аффективности: Викторин Дерябин: Путь к самопознанию. Приложение. «Письмо внуку. Путевка в жизнь». – М.: ЛЕНАНД, 2016. – 208 с.

7. Забродин О. Н. О трудной судьбе научного наследия В. С. Дерябина // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 1(11). – С. 76–95. URL: http://fikio.ru/?p=2039 (дата обращения 01.12.2022).

8. Честерфилд Ф. Д. Письма к сыну. Максимы. Характеры. – Л.: Наука, 1978. – 327 с.

 

References

1. Deryabin V. S. Road to Life [Putevka v zhizn]. Koster (Fire), 1987, no. 7, pp. 16–19.

2. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Neva (Neva), 1994, no. 7, pp. 146–156.

3. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2005, vol. 11, no. 3–4, pp. 57–78.

4. Deryabin V. S. Psyhology of the Personality and Higher Nervous Activity: Psychophysiological Essays [Psichologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost: Psichofiziologicheskie ocherki]. Moscow: LKI, 2010, 202 p.

5. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations, Emotions. The Experience of Presentation from a Psychophysiological Point of View [Opyt izlozheniya s psichofiziologicheskoy tochki zreniya]. Moscow: LENAND, 2022, 304 p.

6. Zabrodin O. N. Psychophysiological Problem and the Problem of Affectivity: Victorin Deryabin: The Path to Self-Knowledge. Application “A Letter to My Grandson. A Start in Life” [Psichofiziologicheskaya problema i problema affektivnosti: Viktorin Deryabin: Put k samopoznaniyu. Prilozhenie “Pismo vnuku. Putevka v zhizn”]. Moscow: LENAND, 2017, 208 p.

7. Zabrodin O. N. The Fate of V. S. Deryabin’s Scientific Legacy [Sudba nauchnogo naslediya V. S. Deryabia]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2016, no. 1 (11), pp. 86–95. Available at: http://fikio.ru/?p=2039 (accessed 01 December 2022).

8. Chesterfield F. D. Letters to His Son [Pisma k synu. Maksimy. Kharaktery]. Leningrad: Nauka, 1978, 352 p.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. «Письма к сыну» Честерфилда и письмо внуку В. С. Дерябина «Путевка в жизнь». Опыт социопсихофизиологического анализа // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 1. – С. 104–124. URL: http://fikio.ru/?p=5221.
 

© Забродин О. Н., 2023

УДК [612.67+612.68]: 612.818

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Scopus ID: 36909235400

Авторское резюме

Предмет исследования: Проведен анализ данных изучения ведущими русскими физиологами нервной трофики, адренергических механизмов ее нарушений (нейрогенной дистрофии) в процессе старения и восстановления с помощью адренопозитивных средств.

Результаты: Симпатико-адреналовая система (САС) и ее основа – симпатическая нервная система (СНС) поддерживают трофику тканей и органов путем активации в них энергетических и пластических процессов с помощью своего нейрохимического посредника (медиатора) норадреналина (НА). По мере старения организма наступает старение и СНС, уменьшение синтеза НА в симпатических окончаниях и ослабление ее трофической функции. Долголетию способствуют физические методы (закаливание, дозированные голодание и физические нагрузки) и фармакологические средства, поддерживающие трофическую функцию СНС и адренергическую медиацию – взаимодействие НА с адренорецепторами тканей.

Выводы: Воздействия, повышающие продолжительность жизни экспериментальных животных и людей – дозированные охлаждение (закаливание) и голодание, регулярные физические упражнения (тренировки) и т. п. – связаны с активацией адренергических механизмов трофической и адаптационно-трофической функции СНС.

 

Ключевые слова: нервная трофика; старение; долголетие; симпатическая нервная система; адренергическая медиация.

 

Russian Physiologists on Adrenergic Mechanisms of Nervous Trophism in Application to the Processes of Aging and Longevity

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First St. Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Intensive Care, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, St. Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Objective of the study: The analysis is based on the data collected by leading Russian physiologists in the field of nervous trophism, adrenergic mechanisms of its disorders (neurogenic dystrophy) in the process of aging and recovery with the help of adrenopositive agents.

Results: The sympathetic-adrenal system (SAS) and its basis – the sympathetic nervous system (SNS) support the trophism of tissues and organs by activating energy and plastic processes in them with the help of their neurochemical mediator – norepinephrine (NA). Aging of the organism is accompanied by aging of the SNS, a decrease in the synthesis of NA in the sympathetic endings and a weakening of its trophic function. Some physical methods (cold acclimation, dosed starvation diet and exercise regimen) and pharmacological agents that support the trophic function of the SNS and adrenergic mediation – the interaction of NA with adrenoreceptors of tissues facilitate longevity.

Conclusion: Effects that increase the lifespan of experimental animals and humans – dosed cooling (cold acclimation) and starvation, regular physical exercises (training), etc. – are associated with the activation of adrenergic mechanisms of the trophic and adaptive-trophic functions of the SNS.

 

Keywords: nervous trophism; aging; longevity; sympathetic nervous system; adrenergic mediation.

 

Прежде всего следует остановиться на определении понятия «нервная трофика». Различные дефиниции «нервной трофики» подчеркивают способность нервной системы к поддержанию структурной целостности и функционального постоянства органов и тканей путем активации в них трофических (энергетических и пластических процессов) на оптимальном уровне, или, согласно Л. А. Орбели [см.: 14], на уровне, соответствующем потребностям момента.

 

Изучение нервной трофики и ее нарушений явилось в значительной мере приоритетным направлением в исследованиях отечественных ученых (И. П. Павлов, Л. А. Орбели, А. Д. Сперанский, С. В. Аничков и др.).

 

С. В. Аничков понимал под нервной трофикой регулирующее влияние нервной системы на «те обменные процессы в тканях, которые непосредственно обеспечивают их структурную целостность и функциональную готовность» [1, с. 3].

 

Л. А. Орбели и его школа развили учение об адаптационно-трофической функции симпатической нервной системы (СНС). Л. А. Орбели подчеркивал, что «…независимо от того, играют ли нервы роль в патологии или нет, определенные отделы нервной системы по специальным проводникам, по симпатическим волокнам, в нормальных физиологических условиях участвуют в регуляции химических процессов в органах и определяют собой как ход химической реакции, так и физическое состояние мышц и тканей [см.: 14, с. 594].

 

Основополагающий вклад в учение о нервной трофике внесли работы И. П. Павлова, обобщенные им в докладе «О трофической иннервации» [см.: 15]. В нем он указывал, что трофические нервы определяют в интересах организма как целого точный размер окончательной утилизации питательных материалов каждым органом и что «…химический жизненный процесс каждой ткани регулируется в его интенсивности особыми центробежными нервами и притом по распространенному в организме принципу: в двух противоположных направлениях. Одни нервы усиливают этот процесс и тем поднимают жизненность ткани, другие ослабляют его и при чрезвычайном их раздражении лишают ткань способности сопротивляться разрушительным, постоянно внутри и вне организма действующим влияниям всякого рода» [15, с. 578].

 

Исследованиями С. В. Аничкова и сотрудников в это высказывание И. П. Павлова было внесено уточнение: к ослаблению «жизненного процесса каждой ткани» (дистрофии) приводит усиленное возбуждение нервов, повышающих «жизненность ткани», а именно, симпатических нервов, но вследствие последующего истощения их резервных возможностей.

 

Для выяснения механизмов развития нейрогенной, рефлекторной дистрофии сердца, желудка (и в первую очередь слизистой оболочки желудка – СОЖ), печени и поджелудочной железы С. В. Аничковым и сотрудниками был проведен фармакологический анализ с использованием нейротропных средств, прерывающих проведение нервных импульсов в различных звеньях рефлекторной дуги. Дистрофические изменения в органах у животных вызывали раздражением рефлексогенных зон и интра- и проприорецепторов [см.: 1, 10].

 

Проведенный анализ выявил ведущую роль в развитии дистрофии органов гиперактивации адренергических механизмов, то есть механизмов, связанных с осуществлением адренергической передачи нервного возбуждения путем высвобождения из симпатических окончаний медиатора (нейрохимического посредника между ними и тканями) норадреналина (НА). Использованные раздражения вызвали: гиперактивацию СНС, повышенное высвобождение из симпатических окончаний НА и последующее его истощение в них [см.: 1; 7; 8; 10]. Вследствие этого осуществление в органах энергетических и пластических процессов, поддерживающих целостность тканей и их резистентность к повреждающим воздействиям, существенно нарушается.

 

При этом в СОЖ развиваются деструктивные изменения: геморрагические эрозии слизистой оболочки желудка (ГЭСОЖ) и изъязвления стенки желудка, в других исследованных органах – микроскопические и ультрамикроскопические изменения. Последние прослеживаются в виде повреждения ультраструктуры внутриклеточных органелл, в первую очередь митохондрий, – субстрата энергообразования в клетках [см.: 10].

 

Факт истощения содержания НА в стенке желудка и миокарде в результате раздражения у животных рефлексогенных зон был признан Комитетом по делам изобретений и открытий при СМ СССР в качестве Открытия, сделанного С. В. Аничковым, И. С. Заводской, Е. В. Моревой, В. В. Корховым и О. Н. Забродиным и зарегистрированного в 1971 г. за № 74.

 

Предупреждение истощения содержания НА с помощью препаратов, способствующих его синтезу или препятствующих его усиленному высвобождению и последующей ферментативной инактивации предотвратило развитие в исследуемых органах дистрофических изменений. Напротив, на их возникновение в СОЖ усугубляющее влияние оказывало истощение или нарушение синтеза НА в стенке желудка [см.: 7; 8].

 

Таким образом, экспериментально было доказано важное свойство СНС и ее медиатора НА поддерживать резистентность тканей к повреждающим воздействиям.

 

Также и в физиологических условиях были получены непосредственные доказательства того, что тонус СНС поддерживает скорость метаболизма у здоровых взрослых людей [см.: 29].

 

Дальнейшие исследования С. В. Аничкова и сотрудников обнаружили способность СНС ускорять обратное развитие дистрофических изменений в органах, – процесс репаративной регенерации тканей.

 

Фармакологические средства, способствовавшие тем или иным путем взаимодействию НА с адренорецепторами тканей, ускоряли восстановление содержания НА и энергетических процессов в стенке желудка, сердце и поджелудочной железе, нарушенных вследствие наносимого раздражения, и активировали репарацию указанных органов после их рефлекторного повреждения, в частности, заживление ГЭСОЖ [см.: 7; 8; 13].

 

Напротив, ослабление с помощью центральных и периферических нейротропных блокаторов центробежной импульсации по симпатическим нервам и высвобождения из их окончаний НА тормозили у экспериментальных животных в исследованных органах восстановление содержания НА, нарушенного энергетического обмена и структурной целостности. Подобными же тормозящими эффектами обладали средства, истощающие депо катехоламинов (КА) [см.: 7; 8; 13].

 

Представленные выше результаты дополнили понятие «нервная трофика» как свойство СНС стимулировать репаративные процессы в тканях и позволило дать ему расширенное определение: «Под нервной трофикой следует понимать способность нервной системы (и в первую очередь симпатического ее отдела) к поддержанию в клетке, ткани, органе и организме в целом: энергетических и пластических процессов, структуры, функции, резистентности к повреждающим воздействиям и к восстановлению структуры и функции после их нарушения».

 

Известно, что у людей по мере старения развиваются нарушения трофики тканей: поседение и выпадение волос на голове, ломкость ногтей, остеопороз, трофические язвы на ногах и др. Известный морфолог А. С. Догель высказал гипотезу о том, что старение организма в целом обусловлено старением СНС [см.: 6].

 

Это предположение получило развитие в работах В. В. Фролькиса и сотрудников [см.: 18–19]. В их исследованиях старение СНС получило дальнейшие морфологическое, физиологические и биохимические подтверждения.

 

Многочисленные факты указывают на то, что процесс старения связан с повреждением структуры и функции симпатико-адреналовой системы (САС) и входящей в нее СНС. В самих симпатических окончаниях развиваются дегенеративные изменения [см.: 18]. В них по мере старения уменьшается синтез и содержание НА [см.: 27].

 

Эти факты уместно связать с нарушением аксонального тока – транспорта компонентов синтеза белка и нейромедиаторов внутри нейрона [3; 19].

 

В связи с этим отмечено достоверное уменьшение уровня НА в крови испытуемых и величины выделения его с мочой в покое [см.: 2; 25]. Также у старых испытуемых происходит заметное уменьшение секреции А надпочечниками в покое и в ответ на острый стресс [см.: 31]. В соответствии со всем этим снижается реактивность СНС при стрессе [см.: 18; 28].

 

Прогрессивное старение экспериментальных животных – собак, перенесших ленинградское наводнение 1924-года, вызвавшее развитие у них невроза, привело И. П. Павлова к мысли о том, что причиной этого явления стало перенапряжение нервной системы животных, приведшее к срыву высшей нервной деятельности (ВНД).

 

И действительно, при старении у животных и людей нарушаются процессы ВНД: условные рефлексы образуются с большим трудом, являются менее стойкими [см.: 17]. Эти явления уместно связать, в частности, с ослаблением адаптационно-трофических влияний СНС на центральную нервную систему (ЦНС), в частности, на кору головного мозга: удаление верхних симпатических ганглиев у собак приводило к срыву выработанных условных рефлексов и к затруднению выработки новых [см.: 14].

 

При старении у животных и людей происходит также уменьшение адаптационно-трофического влияния СНС на скелетную мускулатуру. Характерный показатель этого – ослабление феномена Орбели-Гинецинского. Вкратце он состоит в восстановлении работоспособности утомленной скелетной мышцы лягушки вследствие раздражения электрическим током цепочки симпатических ганглиев [см.: 14]. Этот феномен воспроизводится у старых крыс с бо́льшим трудом, чем у молодых, а именно – при значительно бо́льшем напряжении тока (повышение порога возбудимости) [см.: 18].

 

При этом компенсаторной реакцией организма, направленной на поддержание жизненно важной адренергической медиации, является: увеличение уровня катехоламинов (КА) – НА и А в плазме крови людей и животных [см.: 22; 30]. C учетом пониженной реактивности СНС, увеличенный уровень можно объяснить нарушением обратного захвата их симпатическими окончаниями [см.: 26; 28] и замедленным выведением из крови вследствие ослабленной инактивации с образованием конечного продукта – ванилилминдальной кислоты [см.: 18]. К компенсаторным реакциям также следует отнести повышение чувствительности денервированных структур, как позднее было установлено, – адренорецепторов тканей, к КА [см.: 12].

 

В покое СНС поддерживает скорость метаболизма у людей, активируя бета-адренорецепторы тканей и стимулируя в тканях и органах энергетический метаболизм. Такой эффект СНС более выражен у тренированных пожилых людей, чем у лиц того же возраста, ведущих сидячий образ жизни, благодаря большей выработке энергии [см.: 20; 21].

 

С целью улучшения нарушенной при старении адаптационной функции СНС и отсрочивания процесса старения рекомендовано усиление двигательной активности и афферентной (центростремительной) импульсации к головному мозгу с помощью массажа и акупунктуры [см.: 24].

 

Задерживают процесс старения экспериментальных животных (крыс) средства, сохраняющие или восстанавливающие катехоламинергическую медиацию, в частности – ингибитор моноаминоксидазы В депренил [см.: 23], и близкий по строению к дофамину ибопамин, препятствующий дегенерации нейронов [см.: 33]. Также предшественник КА l-диоксифенилаланин (L-ДОФА) проявляет лечебный эффект у больных болезнью Паркинсона и способствует продлению их жизни [см.: 32].

 

Следует заключить, что поддержание адренергических механизмов нервной трофики является важным фактором замедления процесса старения [см.: 34].

 

Среди факторов, способствующих долголетию у людей – творческих работников и ученых, следует отметить, по крайней мере, три: 1) наличие жизненной доминанты, «дела жизни»; 2) сверхценность идеи («сверх» продолжительности индивидуальной жизни); 3) страстность в искании истины [см.: 9]. Среди них И. П. Павлов особо выделял страстность, скромность, а также последовательность в достижении цели [см.: 16].

 

Известно, что среди ученых, преданных науке, многие доживают до глубокой старости и, несмотря на сидячий образ жизни и преклонный возраст, сохраняют интеллект и высокую работоспособность. Представляется, что в основе этого феномена лежит динамогенное действие эмоций [см.: 4] – способность САС мобилизовать энергетические (психические и физические) ресурсы под влиянием сильных эмоций или в экстремальных условиях [см.: 11]. В. С. Дерябин в статье «Эмоции как источник силы» (1944) объяснил этот феномен усилением адаптационно-трофических влияний СНС на ЦНС и скелетную мускулатуру [см.: 4]. Знаменательно, что все перечисленные условия долголетия характеризуются умеренной активацией СНС.

 

Следует отметить, что острые отрицательные эмоции (страх, гнев) и, в особенности, длительные, связанные с ущербом для личности (оскорбление, унижение, ревность, зависть, переживание всякого рода несправедливости и т. п.), истощают СНС и адренергическую поддержку нервной трофики.

 

Напротив, значительную роль в долголетии играют положительные эмоции, способствующие улучшению трофики тканей, что отмечено в народной поговорке: «От радости кудри вьются, от горя – секутся». Уместно привести рецепт долголетия известного писателя В. А. Гиляровского: «Никого и ничего в жизни не бойся и никогда не сердись – проживешь сто лет».

 

В заключении, основываясь на исследованиях отечественных физиологов, можно отметить, что воздействия, повышающие продолжительность жизни экспериментальных животных и людей – дозированные охлаждение (закаливание) и голодание, регулярные физические упражнения (тренировки) и т. п. – связаны с активацией адренергических механизмов трофической и адаптационно-трофической функции СНС.

 

Список литературы

1. Аничков С. В., Заводская И. С., Морева Е. В., Веденеева З. И. Нейрогенные дистрофии и их фармакотерапия. – Л.: Медицина, 1969. – 238 с.

2. Воронков Г. С. Возрастные особенности содержания адреналина и норадреналина в крови и моче и некоторые стороны их обмена при различных функциональных состояниях организма. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата медицинских наук. – Киев, 1975. – 22 с.

3. Глебов Р. Н., Кржижановский Г. Н. Аксональный ток веществ при различных физиологических и патологических состояниях нервной системы // Успехи современной биологии // 1978. – Т. 82. – В. 6. – С. 417–436.

4. Дерябин В. С. Эмоции как источник силы // Наука и жизнь. – 1944. – № 10. – С. 21–25.

5. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность: Психофизиологические очерки / Отв. ред. О. Н. Забродин. Издание 2-е, дополненное. – М.: ЛКИ, 2010. – 202 с.

6. Догель А. С. Старость и смерть. – Птг.: Мысль. – 1922. – 45 c.

7. Забродин О. Н. Влияние фармакологических веществ на развитие геморрагических эрозий и уровень норадреналина в стенке желудка у крыс // Фармакология и токсикология. – 1978. – № 1. – С. 32–36.

8. Забродин О. Н. Фармакологический анализ адренергических механизмов репарации слизистой желудка // Достижения современной нейрофармакологии. – Л.: Академия медицинских наук СССР, Институт экспериментальной медицины АМН СССР, 1982. – С. 40–43.

9. Забродин О. Н. «Письмо к молодежи» И. П. Павлова и три условия долголетия // Российский медико-биологический вестник имени академика И. П. Павлова. – 2000. – № 1–2. – С. 207–212.

10. Заводская И. С., Морева Е. В. Фармакологический анализ механизма стресса и его последствий. – Л.: Медицина, 1981. – 214 с.

11. Кеннон В. Физиология эмоций. Телесные изменения при боли, голоде, страхе и ярости. – М.–Л.: Прибой, 1927. – 173 с.

12. Кеннон В., Розенблют А. Повышение чувствительности денервированных структур. Закон денервации. – М.: Издательство иностранной литературы, 1951. – 264 с.

13. Комаров Ф. И., Заводская И. С., Морева Е. В., Щедрунов В. В., Лисовский В. А. Нейрогенные механизмы гастродуоденальной патологии. – М.: Медицина, 1984. – 240 с.

14. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии // Избранные труды. Т. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1962. – С. 587–606.

15. Павлов И. П. О трофической иннервации // Полное собрание сочинений. Т. 1. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 577–582.

16. Павлов И. П. Письмо к молодежи // Полное собрание сочинений. Том 1. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 22–23.

17. Петрова М. К. О роли функционально ослабленной коры головного мозга в возникновении различных патологических процессов в организме. – Л.: Медгиз, 1946. – 95 с.

18. Фролькис В. В. Старение. Нейрогуморальные механизмы. – Киев: Наукова думка, 1981. – 320 с.

19. Фролькис В. В., Мурадян X. К. Экспериментальные пути продления жизни. – Л.: Наука, 1988. – 248 с.

20. Bell C., Seals D. R., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P. Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults // Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. – 2001. – Vol. 86. – No. 9. – Pp. 4440–4444. DOI: 10.1210/jcem.86.9.7855

21. Bell C., Day D. S., Jones P. P., Christou D. D., Petitt D. S., Osterberg K., Melby C. L., Seals D. R. High Energy Flux Mediates the Tonically Augmented Beta-adreergic Support of Resting Metabolic Rate in Habitually Exercising Older Adults // Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. – 2004. – Vol. 89. – No. 7. – Pp. 3573–3578. DOI: 10.1210/jc.2003-032146

22. Banerji T. K., Parkening T. A., Collins T. J. Adrenomedullary Catecholaminergic Activity Increases with Age in Male Laboratory Rodents // Journal of Gerontology. – 1984. – Vol. 39. – No. 3. – Pp. 264–268. DOI: 10.1093/geronj/39.3.264

23. Burchinsky S. G., Kuznetsova S. M. Brain Monoamine Oxidase and Aging. A Review // Archives of Gerontology and Geriatrics. – 1984. – Vol. 14. – No. 1. – Pp. 1–15. DOI: 10.1016/0167-4943(92)90002-l

24. Hotta H., Uchida S. Aging of Autonomic Nervous System and Possible Improvements in Autonomic Activity Using Somatic Afferent Stimulation // Geriatrics and Gerontology International. – 2010. – No. 10. – Suppl. 1. – Pp. 127–136. DOI: 10.1111/j.1447-0594.2010.00592.x

25. Kǎrki N. T. The Urinary Excretion of Noradrenaline and Adrenaline in Different Age Groups, Its Diurnal Variations and the Effect of Muscular Work on It // Acta Рhysiologica Scandinavica. – 1956. – Vol. 39. – Suppl. 132. – Pp. 1–96.

26. Kreider M. S., Goldberg P. B., Roberts J. Effect of Age on Adrenergic Neuronal Uptake in Rat Heart // Journal of Pharmacology and Experimental Therapeutics. – 1984. – Vol. 231. – No. 2. – Pp. 367–372.

27. Martinez J. L. (Jr.), Vasquez B. J., Messing R. B., Jensen R. A., Liang K. C., McGaugh J. L. Age Related Changes in the Catecholamines Content of Peripheral Organs in Male and Female F 344 Rats // Journal of Gerontology. – 1981. – Vol. 36. – No. 3. – Pp. 280–284. DOI: 10.1093/geronj/36.3.280

28. McCarty R. Age-related Alterations in Sympathetic-adrenal Medullary Responses to Stress // Gerontology. – 1986. – Vol. 32. – No. 3. – Pp. 172–183. DOI: 10.1159/000212785

29. Monroe M. B., Seals D. R., Shapiro L. F., Bell C., Johnson D., Parker Jones P. Direct Evidence for Tonic Sympathetic Support of Resting Metabolic Rate in Healthy Adult Humans // American Journal of Physiological Endocrinology and Metabolism. – 2001. – Vol. 280. – No. 5. – Pp. 740–744. DOI: 10.1152/ajpendo.2001.280.5.E740

30. Pfeifer M. A., Weinberg C. R., Cook D., Best J. D., Reenan A., Halter J. B. Differential Changes of Autonomic Nervous System Function with Age in Man // The American Journal of Medicine. – 1983. – Vol. 75. – No. 2. – Pp. 249–258. DOI: 10.1016/0002-9343(83)91201-9

31. Seals D. R., Esler M. D. Human Ageing and the Sympathoadrenal System // Journal of Physiology. – 2000. – Vol. 528. – No. 3. – Pp. 407–417. DOI: 10.1111/j.1469-7793.2000.00407.x

32. Sweet R., McDowell F. H. Five Years’ Treatment of Parkinson’s Disease with Levodopa. Therapeutic Results and Survival of 100 Patients // Annals of Internal Medicine. – 1975. – Vol. 83. – No. 4. – Pp. 456–463. DOI: 10.7326/0003-4819-83-4-456

33. Walker R. F., Weideman C. A., Wheeldon E. B. Reduced Disease in Aged Rats Treated Chronically with Ibopamine, a Catecholaminergic Drug // Neurobiology of Aging. – 1988. – Vol. 9 (3). – Pp. 291–301. DOI: 10.1016/s0197-4580(88)80068-x

34. Zabrodin O. N. Disturbances of Sympathetic Regulation of Trophic Processes of Ageing // Proceedings of the 27th Annual Conference of the Australian Association of Gerontology. – Melbourne, 1992. – Pp. 108–110.

 

References

1. Anichkov S. V., Zavodskaya I. S., Moreva E. V., Vedeneeva Z. I. Neurogenic Dystrophies and Their Pharmacotherapy [Neyrogennye distrofii i ikh farmakoterapiya]. Leningrad: Meditsina, 1969, 238 p.

2. Voronkov G. S. Age-Related Features of the Content of Adrenaline and Norepinephrine in Blood and Urine and some Aspects of their Metabolism in Various Functional States of the Body. Abstract of the Ph. D. Degree Thesis in Medicine [Vozrastnye osobennosti soderzhaniya adrenalina i noradrenalina v krovi i moche i nekotorye storony ikh obmena pri razlichnykh funktsionalnykh sostoyaniyakh organizma. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata meditsinskikh nauk]. Kiev, 1975, 22 р.

3. Glebov R. N., Krzhizhanovskiy G. N. Axonall Flow of Substances in Various Physiological and Pathological Conditions of the Nervous System [Aksonalnyy tok veschestv pri razlichnykh fiziologicheskikh i patologicheskikh sostoyaniyakh nervnoy sistemy]. Uspekhi sovremennoy biologii (Advances of Modern Biology), 1978, vol. 82, no. 6, pp. 417–436.

4. Deryabin V. S. Emotions as a Source of Power [Emotsii kak istochnik sily]. Nauka i zhisn (Science and Life), 1944, no. 10, pp. 21–25.

5. Deryabin V. S., Zabrodin O. N. (Ed.) Psyhology of the Personality and Higher Nervous Activity: Psychophysiological Essays [Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost: Psikhologicheskie ocherki]. Moscow: LKI, 2010, 202 p.

6. Dogel A. S. Old Age and Death [Starost i smert]. Petrograd: Mysl, 1922, 45 p.

7. Zabrodin O. N. Influence of Pharmacological Substances on the Development of Hemorrhagic Erosions and the Level of Norepinephrine in the Stomach Wall in Rats [Vliyanie farmakologicheskikh veschestv na razvitie gemorragicheskikh eroziy i uroven noradrenalina v stenke zheludka u krys]. Farmakologiya i toksikologiya (Pharmacology and Toxicology), 1978, no. 1, pp. 32–36.

8. Zabrodin O. N. Pharmacological Analysis of Adrenergic Mechanisms of Gastric Mucosa Repair [Farmakologicheskiy analiz adrenergicheskikh mekhanizmov reparatsii slizistoy zheludka]. Dostizheniya sovremennoy neyrofarmakologii (Achievements of Modern Neuropharmacology). Leningrad: Akademiya meditsinskikh nauk SSSR, Institut eksperimentalnoy meditsiny AMN SSSR, 1982, pp. 40–43.

9. Zabrodin O. N. “Letter to Youth” by I. P. Pavlov and Three Conditions of Longevity [“Pismo k molodezhi” I. P. Pavlova i tri usloviya dolgoletiya]. Rossiyskiy mediko-biologicheskiy vestnik imeni akademika I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Russian Medical Biological Herald), 2000, no. 1–2, pp. 207–212.

10. Zavodskaya I. S., Moreva E. V. Pharmacological Analysis of the Mechanism of Stress and Its Consequences [Farmakologicheskiy analiz mekhanizma stressa i ego posledstviy]. Leningrad: Meditsina, 1981, 214 p.

11. Cannon W. B. Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage [Fiziologiya emotsiy. Telesnye izmeneniya pri boli, golode, strakhe i yarosti]. Moscow–Leningrad: Priboy, 1927, 173 p.

12. Cannon W. B., Rosenbluth A. Increasing the Sensitivity of Denervated Structures. The Law of Denervation [Povyshenie chuvstvitelnosti denervirovannykh struktur. Zakon denervatsii]. Moscow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1951, 264 p.

13. Komarov F. I., Zavodskaya I. S., Moreva E. V., Schedrunov V. V., Lisovsky V. A. Neurogenic Mechanisms of Gastroduodenal Pathology [Neyrogennye mekhanizmy gastroduodenalnoy patologii]. Moscow: Meditsina, 1984, 240 p.

14. Orbely L. A. About Some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotorykh dostizheniyakh sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy, Tom 2 (Selected Works, vol. 2). Moscow: Izdatelstvo AN SSSR, 1962, pp. 587–606.

15. Pavlov I. P. About Trophic Innervations [O troficheskoy innervatsii]. Polnoe sobranie sochineniy. Tom 1 (Complete Works. Vol. 1). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, рр. 577–582.

16. Pavlov I. P. Letter to the Young [Pismo k molodezhi]. Polnoe sobranie sochineniy. Tom 1 (Complete Works. Vol. 1). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 22–23.

17. Petrova M. K. On the Role of a Functionally Weakened Cerebral Cortex in the Occurrence of Various Pathological Processes in the Body [O roli funktsionalno oslablennoy kory golovnogo mozga v vozniknovenii razlichnykh patologicheskikh protsessov v organizme]. Leningrad: Medgiz, 1946, 95 p.

18. Frolkis V. V. Aging. Neurohumoral Mechanisms [Starenie. Neyrogumoralnye mekhanizmy]. Kiev: Naukova dumka, 1981, 320 p.

19. Frolkis V. V., Muradyan H. K. Experimental Ways of Life Extension [Eksperimentalnye puti prodleniya zhizni]. Leningrad: Nauka, 1988, 248 p.

20. Bell C., Seals D. R., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P. Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults. Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism, 2001, vol. 86, no. 9, pp. 4440–4444. DOI: 10.1210/jcem.86.9.7855

21. Bell C., Day D. S., Jones P. P., Christou D. D., Petitt D. S., Osterberg K., Melby C. L., Seals D. R. High Energy Flux Mediates the Tonically Augmented Beta-adreergic Support of Resting Metabolic Rate in Habitually Exercising Older Adults. Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism, 2004, vol. 89, no. 7, pp. 3573–3578. DOI: 10.1210/jc.2003-032146

22. Banerji T. K., Parkening T. A., Collins T. J. Adrenomedullary Catecholaminergic Activity Increases with Age in Male Laboratory Rodents. Journal of Gerontology, 1984, vol. 39, no. 3, pp. 264–268. DOI: 10.1093/geronj/39.3.264

23. Burchinsky S. G., Kuznetsova S. M. Brain Monoamine Oxidase and Aging. A Review. Archives of Gerontology and Geriatrics, 1984, vol. 14, no. 1, pp. 1–15. DOI: 10.1016/0167-4943(92)90002-l

24. Hotta H., Uchida S. Aging of Autonomic Nervous System and Possible Improvements in Autonomic Activity Using Somatic Afferent Stimulation. Geriatrics and Gerontology International, 2010, no. 10, suppl. 1, pp. 127–136. DOI: 10.1111/j.1447-0594.2010.00592.x

25. Kǎrki N. T. The Urinary Excretion of Noradrenaline and Adrenaline in Different Age Groups, Its Diurnal Variations and the Effect of Muscular Work on It. Acta Рhysiologica Scandinavica, 1956, vol. 39, suppl. 132, pp. 1–96.

26. Kreider M. S., Goldberg P. B., Roberts J. Effect of Age on Adrenergic Neuronal Uptake in Rat Heart. Journal of Pharmacology and Experimental Therapeutics, 1984, vol. 231, no. 2, pp. 367–372.

27. Martinez J. L. (Jr.), Vasquez B. J., Messing R. B., Jensen R. A., Liang K. C., McGaugh J. L. Age Related Changes in the Catecholamines Content of Peripheral Organs in Male and Female F 344 Rats. Journal of Gerontology, 1981, vol. 36, no. 3, pp. 280–284. DOI: 10.1093/geronj/36.3.280

28. McCarty R. Age-related Alterations in Sympathetic-adrenal Medullary Responses to Stress. Gerontology, 1986, vol. 32, no. 3, pp. 172–183. DOI: 10.1159/000212785

29. Monroe M. B., Seals D. R., Shapiro L. F., Bell C., Johnson D., Parker Jones P. Direct Evidence for Tonic Sympathetic Support of Resting Metabolic Rate in Healthy Adult Humans. American Journal of Physiological Endocrinology and Metabolism, 2001, vol. 280, no. 5, pp. 740–744. DOI: 10.1152/ajpendo.2001.280.5.E740

30. Pfeifer M. A., Weinberg C. R., Cook D., Best J. D., Reenan A., Halter J. B. Differential Changes of Autonomic Nervous System Function with Age in Man. The American Journal of Medicine, 1983, vol. 75, no. 2, pp. 249–258. DOI: 10.1016/0002-9343(83)91201-9

31. Seals D. R., Esler M. D. Human Ageing and the Sympathoadrenal System. Journal of Physiology, 2000, vol. 528, no. 3, pp. 407–417. DOI: 10.1111/j.1469-7793.2000.00407.x

32. Sweet R., McDowell F. H. Five Years’ Treatment of Parkinson’s Disease with Levodopa. Therapeutic Results and Survival of 100 Patients. Annals of Internal Medicine, 1975, vol. 83, no. 4, pp. 456–463. DOI: 10.7326/0003-4819-83-4-456

33. Walker R. F., Weideman C. A., Wheeldon E. B. Reduced Disease in Aged Rats Treated Chronically with Ibopamine, a Catecholaminergic Drug. Neurobiology of Aging, 1988, vol. 9 (3), pp. 291–301. DOI: 10.1016/s0197-4580(88)80068-x

34. Zabrodin O. N. Disturbances of Sympathetic Regulation of Trophic Processes of Ageing. Proceedings of the 27th Annual Conference of the Australian Association of Gerontology. Melbourne, 1992, pp. 108–110.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Российские физиологи об адренергических механизмах нервной трофики в приложении к процессам старения и долголетия // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2022. – № 2. – С. 95–106. URL: http://fikio.ru/?p=5055.
 

© Забродин О. Н., 2022

УДК 612.8.5; 612.89

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Scopus ID: 36909235400

Авторское резюме

Предмет исследования: Психофизиологический комментарий к рассказу Л. Толстого «После бала» с привлечением данных физиологии, нейрофизиологии, биохимии и психофизиологии.

Результаты: Рассказ Л. Толстого состоит из двух частей и построен на контрастах: «бал» и «после бала». Здесь дается описание любовного экстаза главного героя, который по закону доминанты включает в орбиту своих чувств и эмоций не только возлюбленную, но и ее отца – полковника, жестокого «солдафона» времени императора Николая I. Изначальная положительная психоэмоциональная доминанта героя рассказа подавляется отрицательной, связанной с картиной жестокой экзекуции беглого солдата. В обоих случаях мыслительные процессы в коре головного мозга оказываются заторможенными вследствие ее избыточного эмоционального возбуждения.

Выводы: Описание психологической травмы у героя, данное в рассказах Л. Н. Толстого «После бала» и Ги де Мопассана «Гарсон, кружку пива!», удивительно совпадает с картиной такого потрясения, которую на языке научной психофизиологии воссоздают русские ученые-физиологи – И. П. Павлов, Л. А. Орбели, В. С. Дерябин.

 

Ключевые слова: психофизиология; положительная и отрицательная психоэмоциональные доминанты.

 

Psychophysiological Commentary on L. Tolstoy’s Story “After the Ball”

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First Saint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Intensive Care, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Subject of study: Psychophysiological commentary on L. Tolstoy’s story “After the Ball” with the use of data taken from physiology, neurophysiology, biochemistry and psychophysiology.

Results: L. Tolstoy’s story consists of two parts, which are in marked contrast with each other: “the ball” and “after the ball”. It gives a description of the love ecstasy of the protagonist, who, according to the law of the dominant, expresses his feelings towards not only his beloved, but also her father – the colonel – the cruel “martinet” of the time of Emperor Nicholas I. The initial positive psycho-emotional dominant of the hero of the story is suppressed by the negative one, associated with the picture of the cruel execution of a fugitive soldier. In both cases, the mental processes in the cerebral cortex are inhibited due to its excessive emotional arousal.

Conclusion: The description of the psychological trauma of the hero, given in the stories of L. N. Tolstoy “After the Ball” and Guy de Maupassant “Boy, a Bock!..” surprisingly coincides with the picture of such a shock, which Russian physiologists – I. P. Pavlov, L. A. Orbeli, V. S. Deryabin – demonstrated by means of scientific psychophysiology language.

 

Keywords: psychophysiology; positive and negative psycho-emotional dominants.

 

Рассказ «После бала» освещает события 40-х годов XIX в. – эпохи Николая I. В начале повествования герой рассказа, Иван Васильевич, в качестве черты, определяющей самосознание, противопоставляет «среде» (социальным условиям) некий случай, перевернувший всю его жизнь.

 

Главный герой, тогдашний провинциальный студент – «веселый, бойкий малый», не отягощенный социальными проблемами, – был молод, здоров, весел и, главное, богат. Он был так опьянен любовью к Вареньке, дочери полковника Б., что его даже не тянуло, как привычно, на балу на шампанское.

 

Во время вальсового эпизода мазурки Варенька тяжело дышала. Известно, что волнение, сильные эмоции вызывают возбуждению в организме симпатико-адреналовой системы (САС), в частности, выброс из мозгового слоя надпочечников гормона адреналина – А [см.: 4], который расширяет бронхи и углубляет дыхание. Сам герой, вальсируя с ней, не чувствовал своего тела.

 

Понижение чувствительности, вплоть до полной ее потери, характерно для верующих, входящих в религиозный экстаз, или шаманов, испытывающих запредельное эмоциональное возбуждение [см.: 2]. В описываемом случае имело место нечто подобное, тем более, что слова героя говорили о том, что он находился в cостоянии любовного экстаза: «Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я (курсив мой – О. З.), а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро» [9, с. 8]. Это – яркое описание экстаза, ведь экстаз буквально – «вне себя».

 

Подобное же эмоциональное состояние показывает Л. Н. Толстой при описании чувств Наташи Ростовой на ее первом балу, когда ей казалось, что все окружающие – очень хорошие и что все любят ее. Правда, в случае Наташи еще не было влюбленности в конкретного человека (который вскоре и появился в лице князя Андрея Болконского), а имелось полудетское восторженное восприятие окружающего. Вспомним ее слова, обращенные к Соне по поводу лунной ночи, подслушанные князем Андреем.

 

Далее Л. Н. Толстой в рассказе рисует портрет типичного полковника николаевской эпохи, во всем старавшегося походить на императора Николая. Об этом лучше всего говорит сам автор: «Он был воинский начальник типа старого служаки, николаевской выправки». На лице полковника была «ласковая, радостная улыбка, которая, как у дочери, отражалась в блестящих глазах и губах» [1, с. 9].

 

Такая картина положительных эмоций впервые была представлена Ч. Дравиным в книге «Выражение душевных волнений» [см.: 1, с. 9]. При этом типичный для сильных эмоции блеск глаз объясним выпучиванием глазных яблок (экзофтальм) и расширением зрачков (мидриаз), характерных для возбуждения САС.

 

Надо сказать, что все в рассказе построено по закону контраста, в котором каждая деталь через несколько страниц сыграет свою роль, срезонирует, доводя до крайности эмоциональное воздействие. По закону контраста эмоциональная окраска ощущения с отрицательным чувственным тоном усиливается, если ей предшествует ощущение с положительным тоном: холодная вода после теплой кажется особенно холодной; горькое после сладкого кажется особенно горьким. Контраст в сфере чувств «действует таким образом, что удовольствие после неудовольствия кажется сильнее, а неудовольствие чувствуется сильнее после удовольствия» [3, с. 36]. Притом большое значение имеет резкость перехода от одного впечатления к другому. Что мы и видим в рассказе Л. Толстого.

 

Пример – замшевая перчатка, с улыбкой одеваемая полковником перед танцем на правую руку: «Надо все по закону». И той же правой рукой в замшевой перчатке полковник яростно бьет «слабосильного» солдатика, не ударившего, как требовали от него, своего беглого товарища татарина.

 

Другой пример – старинные с четырехугольными носками сапоги, на которые, как и на танцующую пару, наш герой смотрел с восторженным умилением. Такое любовное опьянение диктовало ему мысли, возвышавшие полковника как человека, готового ради обеспечения балов дочери выезжать на них в недорогих старомодных сапогах. И те же сапоги были на ногах у полковника во время экзекуции.

 

Яркая картина бала живо напомнила другую – из фильма Лукино Висконти «Леопард». В нем моложавый элегантный старик князь Салина (Берт Ланкастер) танцует вальс с невестой своего племянника Анджеликой (Клаудия Кардинале). Бал, занимающий в фильме значительное время, играет особую роль, рисуя картину прощания с уходящей в прошлое сицилийской аристократией.

 

Сходство восприятия бала в рассказе и фильме подчеркивается плавностью, с которой князь вальсирует со стройной, влюбленно смотрящей на него девушкой. Невольно приходишь к выводу, что Л. Висконти был знаком с «После бала», и это повлияло на режиссуру фильма. Контраст восприятия «бала» и «после бала» проявляется и в рассказе, и в фильме. В рассказе блеск бала контрастирует со следующей под утро жестокой экзекуцией беглого солдата. В фильме избыточно праздничной картине бала противостоит предстоящий на рассвете расстрел пленных гарибальдийцев.

 

Картина любовного экстаза, так неповторимо описанная Л. Н. Толстым, сродни психофизиологическому понятию «доминанта», учение о котором было развито А. А. Ухтомским [см.: 10]. Согласно А. А. Ухтомскому, доминанта – очаг возбуждения в центральной нервной системе, обусловливающий совокупную работу центров по осуществлению превалирующего в данный момент влечения (голод, жажда, сексуальное влечение) или сильной эмоции (страх, ярость, радость). Такой очаг возбуждения привлекает к себе волны субдоминантного возбуждения других центров и тормозит работу центров, не связанных с выполнением актуализированной функции (отрицательная индукция, по И. П. Павлову).

 

Подкорковые образования головного мозга, по И. П. Павлову [см.: 7], являются «источником силы» для коры головного мозга. В случае достаточной силы эмоциональное возбуждение охватывает кору и, образно говоря, окрашивает все восприятия, все происходящее в цвет господствующей эмоции. Так, герой наш невольно соединил свою возлюбленную с ее отцом «в одном нежном, умиленном чувстве» [9, с. 11]. Напротив, эмоции, противоположные господствующим эмоциям любовного экстаза, вследствие отрицательной индукции возбуждения, тормозились.

 

Согласно Л. А. Орбели [см.: 6], симпатическая нервная система (СНС), входящая в состав САС, активирующаяся при сильных эмоциях, оказывает на кору головного мозга адаптационно-трофическое действие, усиливая процессы высшей нервной деятельности (ВНД). Напротив, выключение СНС путем удаления верхних симпатических ганглиев у собак, приводило к срыву ВНД: потере выработанных условных рефлексов и невозможности выработки новых [см.: 6].

 

Герою рассказа по возвращению домой было жарко в натопленных комнатах, но к этому внешнему жару присоединился жар внутренний, телесный, связанный с сильным эмоциональным возбуждением симпатико-адреналиновой системы (САС). Последняя, как известно, усиливает обмен веществ (метаболизм) и теплопродукцию в экстремальных условиях и при сильных эмоциях: при боли, голоде, страхе и ярости, зачастую требующих бегства или вступления в борьбу [см.: 4].

 

Показательно, что явления, в обычном состоянии оставлявшие равнодушными или вызывавшие резко отрицательную эмоциональную реакцию, в состоянии любовного экстаза неизменно воспринимались положительно. Так, и вид заспанного лакея со спутанными волосами, и туман, и насыщенный водою снег, и лошади с мокрыми головами, и покрытые рогожей извозчики, и дома улицы казались герою милыми и значительными.

 

По контрасту мотив мазурки, звучавший в душе героя, сменился неприятными звуками флейты и барабана. Ощущения отвращения, неприятия, стыда, которые должны были бы охватить героя, были подавлены невозможностью осмыслить произошедшее. Испытанное негативное переживание герою удалось временно приглушить, только напившись у приятеля. По словам героя, осознания случившегося не наступило и позднее, и эмоциональное потрясение вызвало у него в последующем отвращение не только к военной, но и к государственной службе.

 

Опять же возникает ассоциация, теперь уже – с новеллой Мопассана «Гарсон, кружку пива!». Известно, что Толстой высоко ценил новеллы Мопассана. Герой новеллы Жан говорит о сильном потрясении, которое омрачило всю его последующую жизнь, превратив в безнадежного алкоголика. Как и рассказчик в «После бала», тринадцатилетний мальчик из новеллы «был весел, доволен всем, жизнерадостен». В обоих случаях вся последующая жизнь была разрушена безжалостным избиением: в первом случае – беззащитного солдатика, во втором – матери героя. Если герой рассказа Толстого не мог и по прошествии времени воспринять в сознании все произошедшее на плацу, то и Жан из новеллы Мопассана «был потрясен, как бывает потрясен человек перед лицом сверхъестественных явлений, странных катастроф, непоправимых бедствий» [5, с. 255].

 

Обращают на себя внимание те нейровегетативные реакции, которыми сопровождалось эмоциональное потрясение у обоих персонажей – рассказа и новеллы. У влюбленного героя Толстого – психический и физический подъем, не дающий ему уснуть, характерный для положительных эмоций, сопровождающихся активирующим влиянием СНС на кору головного мозга.

 

У героя Мопассана отрицательная эмоциональная реакция носила запредельный характер: он пронзительно кричал от страха, боли, невыразимого смятения. Такой же избыточный характер носила связанная с ней реакция САС. При этом повышенное выделение А из надпочечников вызывало гликогенолиз – распад гликогена в печени с высвобождением глюкозы – основного источника энергии в организме. В связи с чрезмерностью такой реакции у Жана и тем, что резервные возможности САС в подростковом возрасте еще не достигают уровня взрослых, следовало ожидать истощения этой системы. Об этом говорит то, что Жан испытал ощущения холода и голода. Это объяснимо тем, что после осуществления гликогенолиза и выброса в кровь основных запасов глюкозы ее уровень в крови падает (гипогликемия), что влечет за собой возбуждение «голодной кровью» центра голода пищевого центра в сером бугре с развитием чувства голода [см.: 8]. Кроме того, гипогликемия, препятствуя энергообразованию и теплопродукции, вызывает ощущение холода.

 

Можно говорить о том, что у обоих персонажей сформировался застойный очаг возбуждения в коре головного мозга и в подкорковых центрах, ответственных за формирование эмоций (патологическая доминанта). Такое состояние нередко безуспешно пытаются устранить психоаналитики и психотерапевты, пока новая положительная доминанта не ликвидирует старую. Оба персонажа, будучи хорошо обеспеченными людьми, не имели желания и необходимости побороть создавшуюся доминанту участием в каком-то деле – любимом или не любимом. Общее эмоциональное восприятие обоих произведений, приводя к эмоциональному резонансу, заставляет сделать предположение о возможном, быть может, неосознанном, влиянии новеллы Мопассана на произведение Толстого.

 

В заключении представляется, что, хотя герой рассказа Л. Толстого и отрицает влияние среды на свое самосознание, однако, по сути, «После бала» – глубоко социальное произведение. Социальные различия в рассказе достигают крайней степени, при которой беглый солдат, татарин, не выдержавший жестокой муштры в чуждой ему обстановке, приравнивается к нашкодившему животному, которое следует жестоко наказать. Изысканная любезность, обходительность, все это – по отношению к представителям своего привилегированного класса. Сам же герой рассказа соотносит свою отстраненность от военной и государственной службы с чисто случайным эмоциональным потрясением, не связанным с влиянием среды.

 

Следует согласиться с В. С. Дерябиным, который в монографии «Чувства. Влечения. Эмоции» писал о том, что аффективностью (чувствами, влечениями и эмоциями – О. З.) человек реагирует на социальные воздействия. «Аффективность является тем промежуточным звеном, через которое осуществляется воздействие “социального бытия” на мышление и поведение людей» [3, с. 208].

 

Список литературы

1. Дарвин Ч. Выражение душевных волнений. – СПб.: Типография А. Пороховщикова, 1896. – 221 с.

2. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность: Психофизиологические очерки / отв. ред. О. Н. Забродин. Издание 2-е, дополненное. – М.: ЛКИ, 2010. – 202 с.

3. Дерябин В. С. Чувства, влечения, эмоции: о психологии, психопатологии и физиологии эмоций. – М.: Издательство ЛКИ, 2013. – 224 с.

4. Кеннон В. Физиология эмоций: телесные изменения при боли, голоде, страхе и ярости. – Л.: Прибой, 1927. – 176 с. DOI: 10.1037/10013-000

5. Мопассан Ги де. Гарсон, кружку пива! // Полное собрание сочинений. Т. 3. – М.: Правда, 1958. – С. 250–256.

6. Орбели Л. А. Лекции по физиологии нервной системы // Избранные труды. Т. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1962. – С. 237–483.

7. Павлов И. П. Физиология и патология высшей нервной деятельности // Полное собрание сочинений. Т. III. Кн. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 383–408.

8. Судаков К. В. Биологические мотивации. – М.: Медицина, 1971. – 304 с.

9. Толстой Л. Н. После бала // Собрание сочинений в 14-ти томах. Т. 14. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. – C. 250–256.

10. Ухтомский А. А. Принцип доминанты // Собрание сочинений. Т. 1. – Л.: ЛГУ, 1950. – С. 197–201.

 

References

1. Darwin C. The Expression of the Emotions [Vyrazhenie dushevnykh volneniy]. St. Petersburg: Tipografiya A. Porokhovschikova, 1896, 221 p.

2. Deryabin V. S. Psyhology of the Personality and Higher Nervous Activity: Psychophysiological Essays [Psichologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost: Psichofiziologicheskie ocherki]. Moscow: LKI, 2010, 202 p.

3. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations, Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii: O psikhologii, psikhopatologii i fiziologii emotsiy]. Moscow: LKI, 2013, 224 p.

4. Cannon W. B. Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage [Fiziologiya emotsiy: telesnye izmeneniya pri boli, golode, strakhe i yarosti]. Leningrad: Priboy, 1927, 176 p. DOI: 10.1037/10013-000

5. Maupassant Guy de. Boy, a Bock!.. [Garson, kruzhku piva!]. Polnoe sobranie sochineniy. T. 3 (Complete Works. Vol. 3). Moscow: Pravda, 1958, pp. 250–256.

6. Orbeli L. A. Lectures on the Physiology of the Nervous System [Lektsii po fiziologii nervnoy sistemy]. Izbrannye trudy. Tom 2 (Selected Works. Vol. 2). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR, 1962, pp. 237–483.

7. Pavlov I. P. Physiology and Pathology of Higher Nervous Activity [Fiziologiya i patologiya vysshey nervnoy deyatelnosti]. Polnoe sobranie sochineniy. Tоm 3. Kniga 2 (Complete Works. Vol. 3. Book 2.). Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR, 1951, pp. 383–408.

8. Sudakov K. V. Biological Motivations [Biologicheskie motivatsii]. Moscow: Meditsina, 1971, 304 p.

9. Tolstoy L. N. After the Ball [Posle bala]. Sobranie sochineniy v 14-ti tomakh. T. 14. (Collected Works in 14 vol. Vol. 14). Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1958, pp. 250–256.

10. Ukhtomskiy A. A. Principle of a Dominant [Printsip dominanty]. Sobranie sochineniy. Tom 1 (Collected Works. Vol. 1). Leningrad: LGU, 1950, pp. 197–201.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Психофизиологический комментарий к рассказу Л. Толстого «После бала» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2022. – № 1. – С. 92–98. URL: http://fikio.ru/?p=4981.
 

© Забродин О. Н., 2022

УДК 612.8

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Scopus ID: 36909235400

Авторское резюме

Предмет исследования: Анализ значения работы В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина с позиций современных им представлений и подходов науки нашего времени.

Результаты: Исследования авторов выполнены на основе учения Л. А. Орбели об адаптационнотрофической функции симпатической нервной системы (СНС) и посвящены изучению тормозящего влияния этой системы на осуществление шагательного рефлекса задних конечностей собак. Исключение такого влияния путем децентрализации (перерезки спинного мозга на уровне Th10) и последующей десимпатизации (двухстороннего удаления брюшных симпатических цепочек) привело к понижению порога шагательного рефлекса собак в ответ на экстероцептивные и проприоцептивные раздражения, а также на введение адреналина (А) и ацетилхолина (Ах) с прозерином.

Выводы: Выключение тормозящих нисходящих влияний СНС путем децентрализации и десимпатизации привело к сенсибилизации шагательного рефлекса у собак к экстероцептивным и проприоцептивным раздражениям, а также к А и Ах с прозерином, к эволюционно более ранним формам регуляции моторики – гуморальным. Не дублируя исследований, проводившихся в этой области У. Кенноном и А. Розенблютом, публикуемая работа В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина также стала одним из подтверждений существования в живом организме специфических механизмов обратной связи. Несколько позже Н. Винер при участии А. Розенблюта опираясь на аналогичные исследования систем с обратной связью заложил основы новой науки – кибернетики.

 

Ключевые слова: симпатическая нервная система; децентрализация; деcимпатизация; шагательный рефлекс; адреналин; ацетилхолин; прозерин.

 

Comments on the Article by V. S. Deryabin and L. N. Deryabin

“The Influence of Adrenaline, Acetylcholine and Removal of Abdominal Sympathetic Chains on the Stepping Reflexes of the Hind Limbs of Dogs with Spinal Cord Transection”

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First Saint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Intensive Care, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Background: Analysis of the significance of V. S. Deryabin and L. N. Deryabin’s work from the standpoint of contemporary and subsequent ideas.

Results: The authors’ studies were carried out based on L. A. Orbeli’s teachings on the adaptive-trophic function of the sympathetic nervous system (SNS). The inhibitory effect of this system on the implementation of the stepping reflex of the hind limbs of dogs was shown. The exclusion of such an influence by decentralization (transection of the spinal cord at the Th10 level) and subsequent desympathization (bilateral removal of the abdominal sympathetic chains) led to a decrease in the threshold of the stepping reflex of dogs in response to exteroceptive and proprioceptive stimuli, as well as to the injection of adrenaline (A) and acetylcholine (Ac) with proserin.

Conclusion: Excluding the inhibitory downward influences of the SNS through decentralization and desympathization led to the sensitization of the stepping reflex of dogs to exteroceptive and proprioceptive stimuli, as well as to A and Ac with proserin, to earlier forms of motor regulation, i. e. humoral ones. Without duplicating the studies of W. Cannon and A. Rosenbluth, the work of V. S. Deryabin and L. N. Deryabin is also one of the confirmations of the existence of specific feedback mechanisms in a living organism. Somewhat later, N. Wiener, with the participation of A. Rosenbluth, based on similar studies of feedback systems and created a new science – cybernetics.

 

Keywords: sympathetic nervous system; decentralization; desympathization; stepping reflex; adrenalin; acetylcholine; proserin.

 

Статья является завершением исследований (1950–1954), посвященных изучению механизмов так называемого шагательного рефлекса у собак (попеременные сгибания и разгибания задних конечностей) в ответ на экстероцептивные раздражения (связанные с воздействием на экстерорецепторы кожи), а также на проприоцептивные раздражения (обусловленные раздражением проприорецепторов сухожилий при вызывании коленного рефлекса) [см.: 2]. Статья, направленная в 1953 г. в Т. III сборника статей сотрудников Института эволюционной физиологии Академии наук СССР «Материалы по эволюционной физиологии», не была опубликована по независящим от авторов обстоятельствам.

 

Работа была выполнена в рамках учения Л. А. Орбели об адаптационно-трофической функции симпатической нервной системы (СНС) в отношении скелетных мышц и плановой темы: «Исследование влияния биохимических веществ на двигательные безусловно рефлекторные реакции собак». Задачей авторов явилось выяснение роли выключения СНС в осуществлении шагательного рефлекса у собак.

 

При этом авторы не ставили целью изучить нейрохимические механизмы нервномышечной передачи – задачи далеко не решенной ведущими физиологическими школами. Представления о нейрохимических посредниках – нейромедиаторах, их роли в нейромышечной передаче, о биохимических рецепторах или реактивных биохимических системах, на которые они действуют, только формировались ко времени выполнения ими работы. Так, в 1956 г. появилась статья о том, что медиатором в СНС является норадреналин – НА [см.: 7].

 

Исследования были выполнены в лаборатории эволюционной физиологии акад. Л. А. Обрели АН СССР Естественнонаучного института им. П. Ф. Лесгафта Академии педагогических наук РСФСР. В 1956 г. лаборатория будет реорганизована в одноименный институт. В 1950 г. на Объединенной сессии АН и АМН СССР, посвященной физиологическому учению академика И. П. Павлова, академик Л. А. Орбели, которого после смерти учителя – И. П. Павлова многие рассматривали как его преемника, был подвергнут несправедливой критике. В качестве наказания за недооценку «ведущей роли» коры головного мозга в осуществлении всех функций организма научная деятельность ученого была ограничена «Академической группой академика Л. А. Орбели АН СССР», насчитывающей десяток сотрудников. Работа была начата в 1950 г., когда Л. А. Орбели с присущим ему мануальным мастерством прооперировал подопытных собак В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина.

 

Авторы исследовали у собаки «Пальма» участие в развитии шагательного рефлекса центральной нервной системы (ЦНС) путем выключения ее влияния. Последнее осуществляли путем децентрализации (перерезки спинного мозга на уровне 10-го грудного позвонка – Th10). Кроме этого хирургического вмешательства, у собаки «Ласка» изучали влияние дополнительного выключения СНС (двухстороннего удаления брюшных цепочек симпатических ганглиев).

 

У обоих животных децентрализация, а у «Ласки» и дополнительная десимпатизация провоцировали понижение порога вызывания шагательного рефлекса в ответ на принятые экстеро- и проприоцептивные раздражения. Подобное же понижение порога авторы отметили в ответ на введение собакам адреналина (А) и ацетилхолина (Ах) вместе с предупреждающим его разрушение в крови прозерином.

 

Для объяснения отмеченных явлений авторы привлекли данные И. М. Сеченова [см.: 5] о тормозных нисходящих влияниях ЦНС на скелетную мускулатуру, Л. А. Орбели и его школы [см.: 4] и Ю. П. Федотова [см.: 6] о том, что децентрализация и десимпатизация приводят к снятию таких влияний и к возврату к эволюционно более ранним формам регуляции двигательной активности – гуморальным, в отличие от более поздней формы – нервной регуляции.

 

Вместе с тем авторами было отмечено повышение чувствительности денервированных структур (сенсибилизация) скелетной мускулатуры к биологически и фармакологически активным веществам (Ах, А). Такая сенсибилизация увеличивалась после десимпатизации, в соответствии с законом денервации В. Кеннона и А. Розенблюта [см.: 3]. Согласно этому закону: «…повышение чувствительности сильнее в звеньях, которые непосредственно примыкают к перерезанным нейронам…» [см.: 3, с. 206].

 

Работы У. Кеннона и его ученика А. Розенблюта оказали влияние на создание новой науки кибернетики, основателем которой может считаться Норберт Винер. Книге Н. Винера «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине», 1948 [см.: 1; 9] предшествовала статья А. Розенблюта, Н. Винера и Дж. Бигелоу «Поведение, целенаправленность и телеология», 1943 [см.: 8].

 

Она представляет большой интерес для понимания генезиса кибернетики. Это тщательно составленный манифест, призывающий к широкому изучению телеологических систем – систем с обратной связью. Знаменитая книга писалась Н. Винером в 1947 г. в Мексике, у A. Розенблюта. Н. Винер признавал своего мексиканского друга соизобретателем новой науки и посвятил ему первое ее изложение.

 

Работа В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина отнюдь не дублирует результаты исследований У. Кеннона и А. Розенблюта. Если последние установили сенсибилизацию мускулатуры к Ах и А после перерезки двигательных нервов, то В. С. Дерябин и Л. Н. Дерябин обнаружили подобную сенсибилизацию в ответ на децентрализацию и десимпатизацию в условиях интактных[1] двигательных нервов.

 

Адрено- и холинорецепторы, расположенные в денервированных структурах, точнее – в постсинаптических образованиях (синапс – место контакта между нервными окончаниями и получающими сигнал эффекторными клетками, в нашем случае – скелетных мышц – О. З.), не были в ту пору знакомы авторам статьи. Несмотря на это, результаты их исследований свидетельствуют о повышении чувствительности денервированных структур скелетных мышц к А и Ах и косвенно говорят о наличии в этих структурах указанных биохимических рецепторов.

 

Список литературы

1. Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. – М.: Наука, 1983. – 344 с.

2. Дерябин В. С. Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак // Физиологический журнал СССР. – 1953. – Т. 39. – В. 3. – С. 319–323.

3. Кеннон В., Розенблют А. Повышение чувствительности денервированных структур. Закон денервации. – М.: Издательство иностранной литературы, 1951. – 264 с.

4. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии // Избранные труды. Т. 2. – М.: Наука, 1962. – С. 587–606.

5. Сеченов И. М. О механизмах в головном мозгу лягушки, угнетающих рефлексы спинного мозга // Избранные философские и психологические произведения. – М.–Л.: ОГИЗ, 1947. – C. 541–555.

6. Федотов Ю. П. Действие болевого раздражения на рефлекторную деятельность спинного мозга // Физиологический журнал СССР. – 1951. – Т. 37. – № 1. – С. 69–74.

7. Euler U. S. von, Hillarp N.-A. Evidence for the Presence of Noradrenaline in Submicroscopic Structures of Adrenergic Axons // Nature. – 1956. – vol. 177. – № 4497. – pp. 44–45. DOI: 10.1038/177044b0

8. Rosenblueth А., Wiener N., Bigelow J. Behavior, Purpose and Teleology // Philosophy of Science. – 1943. – Vol. 10. – № 1. – pp. 18–24. DOI: https://doi.org/10.1086/286788

9. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine. – New York: The Technology Press and John Wiley & Sons, Inc.; Paris: Hermann et Cie, 1948. – 194 p.

 

References

1. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine [Kibernetika, ili upravlenie i svyaz v zhivotnom i mashine]. Moscow: Nauka, 1983, 344 p.

2. Deryabin V. S. The Effect of Acetylcholine on “Strided” Movement of the Hind Limbs of Dogs [Deystvie atsetilkholina na shagatelnye dvizheniya zadnikh konechnostey sobak]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1953, vol. 39, no. 3, pp. 319–323.

3. Cannon W. B., Rosenbluth A. Increasing the Sensitivity of Denervated Structures. The Law of Denervation [Povyshenie chuvstvitelnosti denervirovannykh struktur. Zakon denervatsii]. Moscow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1951, 264 p.

4. Orbely L. A. About Some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotorykh dostizheniyakh sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy, Tom 2 (Selected works, Vol. 2). Moscow: Izdatelstvo AN SSSR, 1962, pp. 587–606.

5. Sechenov I. M. On the Mechanisms in the Brain of the Frog, Depressing Reflexes of the Spinal Cord [O mekhanizmakh v golovnom mozgu lyagushki, ugnetayuschich refleksy spinnogo mozga]. Izbrannye filosofskie i psikhologicheskie proizvedeniya (Selected Philosophical and Psychological Works). Moscow – Leningrad: OGIZ, 1947, pp. 541–556.

6. Fedotov Yu. P. The Effect of Pain Irritation on the Reflex Activity of the Spinal Cord [Deystvie bolevogo razdrazheniya na reflektornuyu deyatelnost spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1951, vol. 37, no. 1, pp. 69–74.

7. Euler U. S. von, Hillarp N.-A. Evidence for the Presence of Noradrenaline in Submicroscopic Structures of Adrenergic Axons. Nature, 1956, vol. 177, no. 4497, pp. 44–45. DOI: 10.1038/177044b0

8. Rosenblueth А., Wiener N., Bigelow J. Behavior, Purpose and Teleology. Philosophy of Science, 1943, vol. 10, no. 1, pp. 18–24. DOI: https://doi.org/10.1086/286788

9. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine. New York: The Technology Press and John Wiley & Sons, Inc.; Paris: Hermann et Cie, 1948, 194 p.

 

В. С. Дерябин, Л. Н. Дерябин

О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собак с перерезкой спинного мозга

(Публикация О. Н. Забродина)

 

V. S. Deryabin, L. N. Deryabin

The Influence of Adrenaline, Acetylcholine and Removal of Abdominal Sympathetic Chains on the Stepping Reflexes of the Hind Limbs of Dogs with Spinal Cord Transection

(O. N. Zabrodin’s publication)

 

Согласно И. П. Павлову [см.: 13], метод изучения всякой сложной системы «есть разложение на части, изучение значения каждой части, изучение связи частей, изучение соотношения с окружающей средой и в конце концов понимание, на основании всего этого ее общей работы и управление ею, если это в средствах человека» [13, с. 187–188].

 

Изучение частных функций представляет необходимую предпосылку к созданию синтетических представлений об организме. Отсюда совет И. П. Павлова: в области сложных явлений начинать с простейшего [см.: 13].

 

Изучение влияния вегетативных и биохимических факторов на эффекторные (буквально – воспринимающие внешние или внутренние воздействия – О. З.) функции организма началось около 100 лет назад, но и в настоящее время оно еще не вышло из стадии аналитического исследования.

 

Наша тема – один из многих частных вопросов в большой проблеме структуры и динамики эффекторных функций организма. Как частный вопрос она связана с изучением общей проблемы. Поэтому приходится вкратце коснуться современного состояния общего вопроса, поскольку это необходимо для установления связи его с общей проблемой, в которую он входит.

 

Первыми фактами в этой области были: установление И. М. Сеченовым [см.: 14] феномена торможения кожных рефлексов задних конечностей при раздражении зрительных чертогов лягушки кристалликом поваренной соли; «парадоксальная реакция» расширения денервированных зрачков – J. L. Budge, [см.: 18], И. Н. Навалихин, [см.: 9]; феномен Филиппо-Вульпиана [см.: 27].

 

При тогдашнем уровне знаний эти реакции были непонятны, носили «парадоксальный» характер, ожидая своего полного физиологического объяснения.

 

Оживленная разработка вопроса об эндокринно-вегетативных влияниях на сокращение мышц началось с ХХ столетия. Мы упоминаем лишь немногие из большого количества установленных фактов. S. J. Meltzer и C. M. Auer [см.: 26] установили, что через сутки после одностороннего удаления верхнего шейного симпатического узла подкожное введение кролику адреналина (А) вызывает расширение парализованного зрачка и сужение денервированных сосудов уха на стороне операции. На неоперированной стороне А изменений не вызывал. «Парадоксальная» реакция зрачка, наблюдавшаяся 50 лет назад Будге, получила свое объяснение.

 

В 1922 г. E. Frank, M. Nothmann и E. Guttmann [см.: 24] впервые установили, что инъекция ацетилхолина (Ах) вызывают сокращения скелетных мышц, но только после перерождения двигательных нервов, подобно тому, как это происходит в феномене Филлипо-Вульпиана при раздражении n. lingualis. В 1933 г. W. Feldberg [см.: 22] инъекцией Ах в сонную артерию вызвал нерегулярные сокращения языка.

 

В 1923 г. было опубликовано сообщение о феномене Орбели-Гинецинского [см.: 2; 10], доказавшего участие симпатической нервной системы (СНС, симпатикус) в функции поперечнополосатых мышц. Работами Л. А. Орбели [см.: 10] и его сотрудников А. И. Крестовниковa [см.: 6], А. В. Лебединского [см.: 8], В. В. Стрельцова [см.: 15] было установлено влияние симпатикуса на метаболизм в мышце и ее физические свойства (ход окислительных процессов, электропроводность), а также на ход процессов окоченения.

 

Не будем касаться новейшего развития электрофизиологии, разработки вопроса о химической передаче нервного возбуждения, скажем лишь вкратце о повышении возбудимости денервированных структур, в виду того, что этот вопрос имеет непосредственное отношение к нашей теме.

 

Начиная с установления феномена Филиппо-Вульпиана, многочисленные опыты большого количества исследователей показали, что дегенерация нервных путей или децентрализация эффекторов (в данном случае – структур, обеспечивающих реакции, опосредованные нервной системойО. З.), сенсибилизирует их к некоторым химическим веществам и к нервным импульсам. Это установлено, как уже упоминалось, в отношении радужной оболочки глаза, пиломоторов (гладких элементов волосяных фолликулов, поднимающих волосы – О. З.), мускулатуры кишечника, матки, бронхиолей, сердца и ряда желез – подчелюстной, слезной, потовых. Далее были приведены доказательства, что ряд структур (симпатические узлы, поперечнополосатые мышцы, мозговой слой надпочечников и др.), будучи децентрализованы или частично денервированы, сенсибилизируются к нервным импульсам.

 

Для примера приводим опыт Маевского [см.: 1]. Через несколько дней после нарушения парасимпатической иннервации подчелюстной железы путем перерезки chordae tympani он установил, что слабое электрическое раздражение шейного симпатического нерва на предварительно оперированной стороне вызывает такое же выделение слюны, как и сильное на контрольной стороне, и реакция на стороне операции продолжалась дольше.

 

T. E. Eliott [см.: 20] констатировал, что чувствительность к А мышц, сокращающихся при его действии, повышается при постганглионарной перерезке симпатических волокон в гораздо большей степени, чем при перерезке преганглионарной.

 

Обобщая установленные факты, B. Кэннон, сам внесший большой вклад в изучение этой проблемы, вместе с А. Розенблютом [см.: 5] так сформулировали «закон денервации»: «Если в функциональной цепи нейронов одно из звеньев прервано, общая или частичная денервация последующих звеньев цепи вызывает повышение чувствительности всех дистальных (нижележащих – О. З.) элементов, включая и денервированные структуры и эффекторы, к возбуждающему или тормозящему действию химических веществ и нервных импульсов; повышение чувствительности сильнее в звеньях, которые непосредственно примыкают к перерезанным нейронам, и постепенно снижается в более отдаленных элементах» [5, с. 206].

 

Относительно влияния симпатикуса на двигательные реакции скелетных мышц были установлены такие факты. Опытами А. В. Тонких [см.: 16] показано, что сеченовское торможение кожных двигательных рефлексов осуществляется при помощи волокон, идущих через пограничный симпатический ствол. В. И. Кунстман [см.: 7] исследовала влияние односторонней симпатэктомии (удаления брюшной цепочки симпатических ганглиев – О. З.) у собак на рефлексы с кожи и сухожилий и установила длительные изменения в течении рефлексов с задних конечностей не только на стороне операции, но и на противоположной стороне. Возникало изменение пороговых величин раздражений и их неустойчивость; появление экстензорных тетанусов (стойкого максимального сокращения разгибательных мышц под влиянием нервных импульсов высокой частоты – О. З.), при той частоте вызывания коленных рефлексов, которая в норме тетануса не вызывает.

 

Ю. П. Федотов [см.: 17] исследовал влияние А и некоторых других фармакологических веществ на шагательные рефлексы задних конечностей собак с высокой перерезкой спинного мозга. У собак наблюдалось повышение возбудимости шагательных рефлексов, в частности, введение А в 4 из 5 опытов вызывало шагание. Подробнее об опытах Ю. П. Федотова будет сказано дальше.

 

Материалы и методы

Анализ влияния симпатико-адреналовой системы (САС) на безусловные шагательные рефлексы проводили в хронических опытах на собаках, у которых были произведены операции в двух вариантах. У собаки «Пальма» была произведена поперечная перерезка спинного мозга на уровне 10-го грудного позвонка (Th10). У другой собаки «Ласка» такая перерезка сочеталась с двухсторонним удалением брюшных симпатических цепочек.

 

Методика исследования обеих собак была одинакова. Собаку укладывали на спину в люльку с мягкой подстилкой. К спокойному лежанию в таком положении животное приучали до операции. Шагательные движения собаки «Пальма» посредством передачи, описанной ранее В. С. Дерябиным [см.: 4], записывали на кимографной ленте. В начале опытов производили контроль степени возбудимости шагательных рефлексов животного. Экстра[2] – и проприоцептивные[3] раздражения наносили лишь после того, как исчезало возбуждение, вызванное предшествующим раздражением – минут через 5 и более.

 

Результаты опытов

I. Действие адреналина на шагательные рефлексы задних конечностей собаки с перерезкой спинного мозга.

У собаки «Пальма» (вес 12 кг). 02.03.1950 г. Л. А. Орбели произвел под хлороформно-морфинным наркозом операцию перерезки спинного мозга на уровне Th10. Задержка мочи прекратилась через неделю после операции. Тогда же появились трофические расстройства кожи. 16.03. появился «экстензорный толчок»[4] при раздражении межпальцевых складок и «экстензорный тетанус»[5] при вызывании коленного рефлекса.

 

Опыты с применением А начаты 29.06.1951 г., т. е., спустя год и 4 мес. после операции и спустя более года после исчезновения спинального шока (связанного с операцией на спинном мозге – О. З.). У этой собаки возникновение шагательных движений без определенных внешних поводов не наблюдали. На «Пальме» было поставлено 10 опытов с внутривенным введением А. Результаты приведены в таблице 1.

 

Таблица 1. Влияние адреналина на шагательные рефлексы у собаки «Пальма»

Доза адреналина (мг)

 

Число опытов

 

Число опытов, в которых шагание Время наступления шаганий

(сек.)

 

Средняя длительность шагания

(сек.)

 

было

 

не было

 

0,1 4 2 2 41 4
0,2 2 2 0 33 5
0,3 1 1 0 20 34
0,4 3 3 0 30 113

 

Как видно из таблицы, пороговая доза А, вызывавшая шагательные рефлексы, равнялась 0,1 мг. После введения А первоначально наблюдали приведение лап к животу с приподниманием таза, затем возникла экстензия (разгибание – О. З.) задних конечностей и шагание.

 

При дозе А 0,1 мг в одном случае реакция ограничивалась лишь этими начальными движениями без последующего шагания. В остальных опытах при дозе 0,1 мг и во всех случаях при дозе 0,2 мг шагание ограничивалось несколькими движениями – слабыми, плохо координированными. При этом ничтожная причина (задевание ногой за край люльки, легкое задевание ногой за ногу), которая при шагании, вызванном большей дозой вещества, не оказывала действия, при малых дозах производила остановку шагания. При бóльших дозах – 0.3–0,4 мг наблюдали наступление мочеиспускания.

 

Опыт на этой собаке пришлось прекратить вследствие заболевания и смерти.

 

II. Реакция задних конечностей собаки с перерезкой спинного мозга и удаленными брюшными симпатическими цепочками на экстеро- и проприоцептивные раздражения.

У собаки «Ласка» (вес 10,7 кг) Л. А. Орбели произвел под морфинно-хлороформным наркозом следующие операции. 10.06.1950 г. была удалена левая брюшная симпатическая цепочка (7 ганглиев); 5.07.1952 г. им было удалено 5 симпатических узлов правой брюшной цепочки, начиная от диафрагмы, а 25.10.1952 г. произведена перерезка спинного мозга на уровне Th10. Операция и послеоперационный период прошли без осложнений. Трофических расстройств не возникло. Через 20 дней после операции появилось недостаточно координированное шагание в ответ на удары перкуссионным молоточком по промежности; коленные рефлексы были малы.

 

Через 1 мес. 10 дн. стало вызываться шагание, провоцируемое ударами по лобку и шагание контрлатеральной (расположенной на другой половине тела – О. З.) конечности при пассивных движениях в больших суставах лап, а также при повторном вызывании коленного рефлекса. Шагательные рефлексы, вызываемые экстероцептивными раздражениями, стали хорошо координированными. Через 2 мес. после операции никаких явлений послеоперационного спинального шока уже не наблюдалось.

 

Опыты, начатые с января 1953 г., обнаружили ряд изменений в реакциях животного по сравнению с собакой с перерезкой спинного мозга без десимпатизации.

 

Рецептивное поле шагательных рефлексов на кожные раздражения у собаки «Ласка» оказалось уменьшенным. Применялись раздражения: механическое (удары перкуссионным молоточком), электрокожные, болевые (уколы иглой, подкожное введение физиологического раствора), волосковое, холодовое (хлорэтилом). На коже живота кпереди от лобка все эти раздражители шагания не вызывали. Кожное раздражение фарадическим током от аппарата Дюбуа-Раймона при источнике питания 2 В с расположением катушек индуктория от 2 до 10 см не вызывало шагания. Наибольшим эффектом при этом было вздрагивание, иногда после прекращения раздражения наступало шагание. Реакции в разных опытах не носили постоянного характера: иногда на отдельное раздражение возникал небольшой эффект в виде нескольких слабых шаганий задними конечностями, но при следующем раздражении на том же месте реакция отсутствовала.

 

Уколами иглы на 2 см впереди лобка иногда вызывалась реакция шагания. Лишь раздражение той области, которую мы называли основой рецепторного поля шагательных рефлексов (область лобка, половых органов, промежность, область седалищных бугров, нижней поверхности хвоста), быстро и неизбежно вызывало шаганине в ответ на перечисленные выше раздражения. Электрокожное раздражение на голени вызывало ее прижимание и разгибание противоположной конечности. Раздражение стопы шагания не вызывало.

 

В противоположность понижению реактивности шагательных рефлексов на кожные раздражения, возбудимость на проприоцептивные раздражения не только сохранялась, но оказалась даже повышенной.

 

Шагание усиливалось слабыми электрокожными раздражениями и тормозилось более сильными. При этом наблюдали уменьшение во времени реакции на раздражение.

 

Особенно резко у собаки с удаленными симпатическими цепочками наступало появление последовавших после раздражения шаганий, которые в некоторых случаях без видимой внешней причины затягивались на несколько минут. Такое явление наблюдалось как после раздражения в пределах основной рефлексогенной зоны, так и после проприоцептивных раздражений. Например, с 8 по 26 апреля последовательные шагания отмечались ежедневно. Количество их колебалось от 5 до нескольких сотен. В опыте 20.04.1953 г. после аналогичного количества ударов по лобку собака шагала 8 мин. и сделала 346 шаганий. В опыте 9 мая того же года при том же характере, силе и продолжительности раздражения собака шагала 3 мин, сделав более 1000 шаговых движений, после чего шагание было остановлено экспериментатором. Количество таких движений в данном случае не находилось в постоянном отношении к силе вызвавшего их раздражения.

 

В ходе реакции ясно можно было наблюдать значение проприоцептивных раздражений в поддержании движений.

 

III. Действие адреналина на шагательные безусловные рефлексы.

У собаки с удаленными цепочками симпатических ганглиев чрезвычайно резко наступала сенсибилизация к действию А (таблица 2), вводившегося внутривенно (в малую v. saphene – малую подкожную вену задней конечности – О. З.).

 

Таблица 2. Действие внутривенного введения адреналина на шагательные рефлексы у собаки «Ласка»

Доза адре­налина двукратно (мг)

 

Число опытов

 

Число опытов, в которых наблюдался результат

 

Среднее время наступления шаганий

(сек.)

Среднее время ша­гания (сек.)

 

Частота мочеис­пусканий

 

положительный

 

отрицательный

 

0,015 2 0 2 - -
0,02 4 4 0 20 2 м., 23 сек. 4
0,03 4 4 0 21 2 м., 32 сек. 4
0,05 4 4 0 16 2 м., 11 сек. 4
0,1 4 1 0 18 3 м., 23 сек. 4
0,2 2 2 0 29 6 м., 57 сек. 2

 

Как видно из таблицы 2, двукратное введение 0,015 мг А шагания не вызывало; бόльшие дозы, начиная от 0,02 до 0,2 мг, в 18 опытах вызывали шагание от 1 мин. 24 сек. до 8 мин. 2 сек. Длительность его не всегда соответствовала величине применявшейся дозы.

 

Выше мы говорили, что незначительные внешние воздействия могут сокращать длительность последовательного шагания. Те же моменты могут оказать влияние и на длительность шагания после введения А, падая на то время, когда реакция начинает ослабевать.

 

Во всех 15 опытах, в которых введение А вызвало шагание, наблюдалось мочеиспускание: шагательный рефлекс повторно, до 4 раз, прерывалось мочеиспусканием. В двух опытах наступала дефекация. Мочеиспускание у собак с перерезкой спинного мозга (у т. н. спинальных собак) всегда предшествовало развитию шаганий, или, в случае его развития, сопровождалось несколькими шагательными движениями.

 

Может быть поставлен вопрос, являются ли импульсы с мочевого пузыря толчком, вызывающим шагание. Против такого предположения говорит тот факт, что начало шагания предшествовало первому мочеиспусканию. В 8 опытах шагание предшествовало мочеиспусканию, в среднем – на 45 сек.; в двух опытах первая вспышка шагания началась за 27 и 30 сек. до мочеиспускания. Эти цифры говорят за то, что изучаемая двигательная реакция под влиянием А возникала первично, а не вторично, вследствие рефлекса опорожнения мочевого пузыря.

 

IV. Действие на безусловные шагательные рефлексы прозерина и ацетилхолина.

Ориентировочный опыт показал, что у собаки с удаленными брюшными симпатическими цепочками наблюдали понижение порога шагательных рефлексов не только при действии А, но и Ах и прозерина. Поскольку Ах быстро разрушается в крови ферментом ацетилхолинэстеразой, то его вводили вместе с прозерином, тормозящим этот фермент и тем самым препятствующим разрушению Ах в крови.

 

Поэтому на собаке «Ласка» было исследовано сочетанное действие этих веществ на шагательные рефлексы задних конечностей.

 

Предварительно исследовали действие прозерина с целью определения минимальной дозы, в которой проявляется ее антихолинэстеразное действие, что позволило бы исследовать влияние различных доз Ах. В этой серии опытов и Ах и прозерин ввели подкожно. Результаты представлены в таблице 3.

 

Таблица 3. Влияние прозерина на шагательные рефлексы у собаки «Ласка»

Доза прозерина (мг)

Число опытов Число опытов, в которых шагание

 

Эксперименты, в которых наблюдались:

было

 

не было

 

мочеиспускание

дефекация

 

0,1 3 0 3 0 0
0,2 3 1 2 1 1
0,3 1 1 0 1 1
0,4 1 1 0 1 1

 

Как видно из таблицы 3, доза 0,1 мг никогда не вызывала шагания. Наблюдали лишь редкую фибрилляцию мышц. Доза 0,2 мг вызвала шагание в одном опыте из трех: при этом наблюдались мочеиспускание и дефекация; 0,3 и 0,4 мг прозерина во всех случаях вызвали шагания и рефлекс со стороны мочевого пузыря и прямой кишки.

 

Результаты опытов с введением Ах и прозерина представлены в таблице 4.

 

Таблица 4. Действие ацетилхолина с прозерином на шагательные рефлексы собаки «Ласка».

Доза

 

Число опы­тов Число опытов, в которых шагание

 

Средний латентный период по­явления шаганий Среднее время шаганий Число опытов без

 

позерина (мг)

 

ацетил-

холина

насту-пало

 

не нас-тупало

 

мочеис-пускания

дефека-ции

 

0,1 0,5 6 4 2 2 мин.

05 сек.

1 мин.

37 сек.

2 2
0,15 0,5 2 2 - 10 мин.

42 сек.

1 мин.

36 сек.

1 1
0,1 1,0 4 4 - 11 мин.

37 сек.

2 мин.

57 сек.

2 1
0,15 1,0 2 2 - 9 мин.

37 сек.

2 мин.

12 сек.

2 2
0,15 2,0 1 1 - 1 мин.

38 сек.

1 мин.

10 сек.

0 1

 

 

Ах вводили подкожно в 15 опытах. Шагание не наступило лишь в двух опытах при дозе 0,1 мг прозерина и 0,5 мг Ах. Во всех остальных опытах наблюдали шагательные движения.

 

Прозерин, примененный в контрольных опытах в дозе 0,1 мг, шагания не вызывал (см. таблицу 3), и поэтому эффект от доз 0,1 мг прозерина и 0,5 мг Ах должен быть отнесен за счет действия Ах. Сравнение с опытами на собаке «Пальма» показывает, что удаление симпатических цепочек ведет к сенсибилизации шагательных рефлексов к действию не только А, но и Ах в сочетании с прозерином, препятствующим его разрушению.

 

Обсуждение результатов экспериментов

При обоих вариантах повреждения нервной системы у собак подкожное введение А вызывало появление шагательных рефлексов. Сенсибилизация к действию А была значительно выше у собаки, у которой перерезка спинного мозга комбинировалась с удалением брюшных симпатических цепочек. У такой собаки, по сравнению с собакой без удаления, обнаружили ряд особенностей реакций, которые сводились к следующему. У нее наблюдали сужение рецептивного поля шагательных рефлексов на кожные раздражения. Такое же сужение наблюдали у собаки без удаления симпатических ганглиев при заболевании кожи на задних конечностях и воспалении хвоста. Торможение рефлексов исчезало у нее с излечением и повторялось при новом заболевании.

 

До некоторой степени аналогичное явление наблюдала К. И. Кунстман [см.: 7] у собаки Флосси, у которой была удалена симпатическая цепочка от диафрагмы до входа в малый таз. На стороне, контрлатеральной симпатэктомированной, было установлено отсутствие реакции на штриховое и волосковое раздражения, а также повышение порога двигательных реакций лап на электрическое раздражение: у собак после операции пришлось для получения двигательной реакции уменьшить расстояние между индукционными катушками, т. е. увеличить силу индукционного тока.

 

То обстоятельство, что у нашей собаки шагательные рефлексы на проприоцептивные и фармакологические (А и Ах) раздражения были повышены, говорит за то, что причина резкого понижения реакций на кожные раздражения кроются в изменениях, происходящих не в эффекторной (конечной – О. З.) части дуги шагательных рефлексов, а в афферентной (восходящей) ее части. Так как сходная реакция, хотя и в слабой степени, наблюдалась К. И. Кунстман у собаки с интактным спинным мозгом, но с удаленной с одной стороны симпатической цепочкой, то можно полагать, что понижение реакций на кожные раздражения зависело от выпадения симпатической стимуляции кожных рецепторов и ослабления вследствие этого афферентной импульсации.

 

Реактивность шагательных рефлексов на проприоцептивные раздражения повысилась. Причем особенно бросилось в глаза появление последовательного шагания после таких раздражений, которое затягивалось до нескольких минут и даже до получаса.

 

Особенно резким симптомом у собаки с удаленными симпатическими ганглиями явилась сенсибилизация шагательных рефлексов к действию А и в меньшей степени – к введению Ах и прозерина.

 

Сенсибилизация при применении различных фармакологических агентов особенно резко выступает на фоне действия пороговых и малых надпороговых доз. Получаются величины, лучше всего допускающие количественное сравнение изменений возбудимости, вызванных тем или иным использованным в работе оперативным вмешательством. Поэтому в ходе опытов мы уделяли особое внимание действию малых доз применяемых веществ.

 

В таблице 5 сопоставлены пороги раздражения при действии фармакологических веществ у собак «Пальма» и «Ласка», имевших одинаковый вес (12 кг).

 

Таблица 5. Пороговые дозы адреналина, прозерина и ацетилхолина, вызывающие шагательные рефлексы у спинальных собак с удаленными брюшными симпатическими цепочками

Фармакологический агент

 

Пороговая доза (мг), вызвавшая шагание у спинальной собаки

 

Во сколько раз повысилась чувствительность к действию испытанных веществ

 

без удаления брюшной цепочки *

 

с удалением брюшной цепочки («Ласка»)

 

Адреналин 0,1 0,02 5
Прозерин выше 0,4 0,2 2
Ацетилхолин 1,0 0,5 2

*Пороговые дозы Ах и прозерина у собаки без удаления брюшных симпатических цепочек взяты из прежних опытов на собаке «Пальма» [см.: 4].

 

Вообще пороговые дозы не являлись всегда постоянными. В отдельных случаях они были подвержены значительным колебаниям в зависимости от ряда факторов. Так, после применения ноцицептивного (болевого – О. З.) раздражения у «Ласки» мы нашли резкое понижение рефлекторной возбудимости. Некоторая неустойчивость реакций наблюдалась после удаления брюшных симпатических цепочек, что было отмечено К. И. Кунстман.

 

Далее, при длительном применении прозерина и Ах у собаки «Пальма» наступало «привыкание» к ним, и, следовательно, повышение порога возбудимости. Опыты на этой собаке ставили в течение трех лет. Сначала прозерин в качестве ингибитора ацетилхолинэстеразы применяли в дозе 0,3 мг, затем пришлось вводить 0,4 и даже 0,5 мг. Также и дозировку Ах (при подкожном введении) пришлось постепенно повышать от 3 до 5 мг [см.: 4].

 

У «Ласки» столь сильного «привыкания» к применявшимся веществам не наблюдали. Надо сказать, что непостоянство реакций ни в коем случае не затемняло основной тенденции в ходе процессов.

 

Фибрилляции (самопроизвольные сокращения отдельных мышечных волокон – О. З.) у собаки с сохранившимся симпатикусом наблюдали в дозе прозерина 0,3 мг, а у собаки с удаленными симпатическими цепочками возбудимость повысилась настолько, что для вызывания фибрилляции достаточно было 0,1 мг.

 

Удаление симпатических цепочек привело к повышению возбудимости не только шагательных рефлексов, но и рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку.

 

Из таблицы 2 видно, что когда А вызывал шагания, то в то же время вызывал мочеиспускание, и притом, как правило, повторное, а при больших дозах – дефекацию. Ах у этой собаки реже вызывал мочеиспускание и чаще – дефекацию.

 

Таким образом, у собаки, у которой перерезка спинного мозга сочеталась с удалением симпатических цепочек, было установлено снижение порога на примененные фармакологические вещества при вызывании как шагательных движений, так и рефлексов на те тазовые органы, реакцию которых позволяли наблюдать условия опыта.

 

При трактовке изложенных фактов возникает вопрос о причине повышения шагательных и других рефлексов на А в связи с удалением симпатических цепочек.

 

В наших опытах мы наблюдали сенсибилизацию на примененные вещества дважды. Во-первых, после перерезки спинного мозга на уровне Th10. При этом нарушалась связь с корой головного мозга парасимпатических центров пояснично-крестцового отдела спинного мозга, а также нижних концов промежуточных боковых ядер симпатикуса (nucleus intermedio-lateralis), которые у собак простираются до 2–3 поясничных сегментов. При этом необходимо иметь в виду особенности положения спинного мозга у собак: мозговой конус оканчивается у них на границе 6–7 поясничных позвонков. Вследствие этих топографических особенностей, при перерезке спинного мозга на уровне Th10 нарушается связь с высшими отделами ряда нижних сегментов промежуточных ядер симпатикуса. Это нарушение связей дало ту картину изменения спинномозговой деятельности и повышения чувствительности на применявшиеся вещества, которую мы наблюдали у собаки «Пальма».

 

Во-вторых, дальнейшее повышение сенсибилизации шагательных рефлексов к А и Ах произошло в связи с удалением брюшных симпатических цепочек. При этом имело место нарушение постганглионарных симпатических связей. Таким образом, в зависимости от использованных различного типа операций мы наблюдали две степени повышения возбудимости безусловных шагательных рефлексов: меньшую при перерезке на уровне Th10 и значительно более сильную при сочетании перерезки спинного мозга с удалением брюшных симпатических цепочек; при этом шагание возникало при действии А в минимальной дозе – 0,02 мг.

 

Спрашивается, в чем причина этого нарастающего повышения возбудимости шагательных рефлексов при операциях на разном уровне?

 

И. П. Павлов, трактуя вопрос о кататонии, установил общее положение, что при торможении коры ближайшая подкорка не только освобождается от постоянного контроля, постоянного торможения со стороны полушарий при бодром состоянии, а даже, на основании механизма положительной индукции, приводится в возбужденное хаотическое состояние со всеми ее центрами. В частности, относительно моторного аппарата он сказал следующее: «Изолированное выключение больших полушарий, нервного органа так называемых произвольных движений, ведет к обнаружению нормальной деятельности нервного двигательного аппарата» [11, с. 348]. Эта деятельность, говорит он дальше, представляет «уравновешивательный рефлекс, всегда в норме работающий, но вместе с тем и всегда замаскированный произвольными движениями» [11, с. 348].

 

Наши опыты показывают, что повышение возбудимости и выявление «нормальной деятельности нижележащих частей нервного двигательного аппарата» при освобождении от тормозящего влияния вышестоящего контролирующего отдела моторного аппарата имеет место не только по отношению к соматическому моторному аппарату, но и по отношению к симпатикусу, принимающему участие в моторной деятельности организма.[6]

 

А. В. Тонких [см.: 16] установила, что сеченовское торможение – тормозящее влияние гипоталамических центров на кожные рефлексы нижних конечностей лягушки – осуществляется через волокна, идущие в пограничных симпатических стволах; тем самым был раскрыт один из механизмов, при помощи которого высшими центрами производится торможение низших. Можно думать, что два разных повреждения СНС дали две ступени повышения рефлекторной возбудимости шагательных рефлексов, вследствие возрастающего освобождения их от тормозящего влияния вышестоящих центров.

 

Перерезка спинного мозга, комбинированная с удалением брюшных симпатических цепочек, освободила от тормозящего влияния вышестоящих симпатических центров самый периферический отдел СНС, что повело к максимальному повышению рефлекторной возбудимости.

 

Если считать, что у собаки «Пальма» было произведено нарушение связей спинальных нейронов с высшими отделами, а удаление симпатических ганглиев у собаки «Ласка» вызвало перерыв постганглионарных связей СНС, то надо признать, что такое нарушение вызвало наибольшее повышение возбудимости не только безусловных шагательных рефлексов, но и рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку.

 

Сеченовское торможение возникает при раздражении определенных центров в области diencephalon (промежуточного мозга – О. З.); устранение сеченовского торможения ведет к понижению порога возбудимости шагательных рефлексов. Влияния на эти рефлексы примененных фармакологических веществ проявляются тем сильнее, чем более низшие отделы СНС высвобождаются от регулирующего влияния центральной нервной системы (ЦНС).

 

Наше толкование причины сенсибилизации шагательных рефлексов после проделанных операций не считаем твердо доказанным, но полагаем, что оно может служить рабочей гипотезой при дальнейшей разработке вопроса.

 

Несколько иначе приходится смотреть на причину повышения шагательных рефлексов у собак, на которых выполнял опыты Ю. П. Федотов [см.: 17]. Перерезка спинного мозга у этих собак была произведена между последним шейным и первым грудным сегментами. При этом уровне операции возбудимость шагателных рефлеков оказалась выше, чем у нашей собаки «Пальма» с перерезкой спинного мозга на уровне Th10.

 

Ю. П. Федотов пишет, что у своих спинальных собак наблюдал возникновение различных движений при отсутствии видимых внешних раздражений. Среди этих движений он отмечает ритмические движения типа шагания, которые продолжались в течение нескольких минут. У «Пальмы» при более низкой перерезке таких псевдоспонтанных движений не наблюдалось. Движения возникали при легко констатируемых проприо- и экстероцептивных раздражениях.

 

Причину различий в возбудимости шагательных рефлексов у собак Ю. П. Федотова и нашей собаки надо усматривать в том, что у собак с перерезкой спинного мозга на границе шейного и грудного отделов нарушалась связь надпочечников с высшими вегетативными центрами, т. к. выход симпатических нервов из спинного мозга начинается лишь с первого грудного сегмента [см.: 25]. Установлено [см.: 28], что надпочечник, частично денервированный за 3–4 недели до опыта, выделяет при раздражении оставшегося неповрежденным нерва в 3,7 раза больше А, чем контрольный. Таката [цит. по: 3] после перерезки спинного мозга в шейном отделе вызывал повышенное выделение А раздражением афферентных нервов.

 

У собак Ю. П. Федотова имелось полное нарушение нервных связей надпочечников с высшими вегетативными центрами. У «Пальмы» с перерезкой спинного мозга на уровне Th10 главная масса симпатических нервных связей надпочечников не была затронута операцией, т. к. они получают симпатическую иннервацию главным образом от n. splanchnicus major. Этот нерв у собак слагается из корешков, идущих от Y-YI грудных симпатических узлов.

 

Ниже уровня операционного разреза могли оказаться лишь группы клеток, из которых выходят волокна n. splanchnicus minor. Последний выходит из Х–ХI, реже XII грудных узлов и также может в какой-то степени стимулировать секрецию А. Таким образом, в отличие от собак Ю. П. Федотова, у «Ласки» надпочечники могли лишь в меньшей части потерять связь с головным мозгом.

 

Сказанное позволяет видеть причину большей возбудимости шагательных рефлексов при высокой перерезке спинного мозга в повышении функции надпочечников вследствие полного нарушения нервных связей с высшими симпатическими центрами, а у «Пальмы» с низкой перерезкой этот момент не мог играть такой роли.

 

Надо отметить, что при высокой перерезке спинного мозга происходит нарушение связей щитовидной железы с головным мозгом. Участие ее гормонов в моторных реакциях весьма возможно, но мы не касаемся этого вопроса, т. к. он в настоящее время остается еще не выясненным.

 

Если учитывать опыты Ю. П. Федотова, то намечаются три степени повышения возбудимости при перерезке спинного мозга на различных уровнях:

1) при высокой перерезке между С7 и Th1;

2) при низкой перерезке на уровне Th10;

3) наибольшая сенсибилизация при сочетании перерезки на уровне Th10 с удалением брюшных симпатических цепочек.

 

Причиной повышения возбудимости шагательных рефлексов в первом случае явилось выключение тормозящего влияния головного мозга на центры, расположенные ниже уровня перерезки. Второе повышение сенсибилизации шагательных рефлексов наблюдалось при сочетании выключения тех же связей с децентрализацией спинномозговых центров симпатической иннервации надпочечников, а, может быть, и щитовидной железы. Наконец, третий этап повышения сенсибилизации шагательных рефлексов к А наступил при перерезке спинного мозга в сочетании с перерывом постганглионарных симпатических связей, вызванных удалением брюшных ганглиев.

 

Как на результат освобождения шагательных рефлексов от тормозящего влияния вышестоящих симпатических центров приходится смотреть также и на появление у собаки с удаленными симпатическими цепочками последовательных шаганий после прекращения раздражений, вызывавших этот рефлекс. Возможно, что при том возбуждении моторных центров поддерживается А, выделяющимся в кровь при шагании.

 

Второй вопрос, который вытекает из наших опытов: почему выделение А вызывало рефлекс на мочевой пузырь и прямую кишку – явление, кажущееся парадоксальным. В норме симпатикус задерживает выделение мочи, возбуждая сфинкторы мочевого пузыря. У наших собак А вызывал мочеиспускание. Это действие особенно усиливалось у собаки с удалением симпатических цепочек, у которой мочеиспускание после введения А наступало повторно всякий раз после введения А.

 

Возможно двоякое толкование этой реакции. Предполагают, что А может вызывать выделение Ах. А у животных, которым вводили ингибитор ацетилхолинэстеразы эзерин, вызывал появление Ах в цереброспинальной жидкости [см.: 23]. Возможно, что это, в данном случае «парадоксальное» действие А, объясняется не прямым его действием, а опосредованным тем, что, вводя собаке А, мы наблюдали реакцию на Ах, выделившийся под действием А.

 

Не исключается и возможность другого объяснения, а именно, возможность «неспецифического» действия А. Установлено, что денервированная мышца становится более реактивной не только к естественному своему стимулятору (в современном понимании – к нейромедиатору – О. З.) Ах, но и к А-гормону [см.: 21], и к некоторым другим веществам, родственным никотину (Dale, Gaddum, [цит. по: 5, с. 32]), и к калию [см.: 23]. При этом десимпатизированные сосуды уха кролика реагировали сужением не только на А, но и на Ах [см.: 19], а также на питуитрин, гистамин и эрготоксин (Grant, [цит. по: 5]). Возможно, что в данном случае имело место аналогичное действие А. Возможно, конечно, еще какое-либо и иное объяcнение, поскольку мы не имеем надежных экспериментальных данных для решения вопроса. Связи реакций в организме значительно сложнее реакций нервно-мышечного аппарата. Их анализ связан с большими трудностями, обусловленными сложностью этих отношений.

 

Подводя итог данному исследованию, можно сказать, что наши опыты указывают на участие САС в динамике шагательных рефлексов у собак с перерезкой спинного мозга. Сложность отношений в этой области особенно ясно выступила при вариациях в повреждении СНС.

 

Гуморальные влияния на шагательные рефлексы проявляются тем сильнее, чем больше низшие отделы нервной системы освобождаются от регулирующего влияния более высокоразвитых отделов ЦНС.

 

Выводы

1. У собаки с перерезкой спинного мозга на уровне Th10 в 10 опытах А, введенный внутривенно в дозах 0,1–0,4 мг, в 8 из них вызывал шагательный рефлекс. Пороговой дозой являлась доза 0,1 мг.

 

2. Опыты на другой собаке, у которой перерезка спинного мозга сочеталась с удалением брюшных симпатических цепочек, дала следующие результаты.

 

2.1. Сужение рецетивного поля и резкое повышение порога возбудимости шагательных рефлексов на кожные раздражения.

 

2.2. Некоторое понижение порога возбудимости шагательных рефлексов на проприоциптивные раздражения с появлением после раздражения последовательного шагания, принимавшего нередко затяжной характер.

 

2.3. Резкое понижение порога возбудимости шагательных рефлексов при действии А, а также рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку. Порог возникновения шагательных рефлексов у собаки с удалением брюшных симпатических ганглиев равнялся 0,02 мг А и был в 5 раз ниже, чем у собаки с интактной СНС.

 

2.4. Наблюдалась также значительная сенсибилизация шагательных рефлексов на действие Ах с прозерином, хотя и в меньшей степени, чем на действие А, а именно, порог раздражения понизился в 2 раза (0,1 мг прозерина и 0,5 мг Ах). Прозерин вызывал фибрилляцию при дозе втрое меньшей, чем у собаки без удаления брюшных симпатических цепочек (0,1 мг).

 

Список литературы

1. Бабкин Б. П. Внешняя секреция пищеварительных желез. – М.–Л.: Государственное издательство, 1927. – 550 c.

2. Гинецинский А. Г. Влияние симпатической нервной системы на функции поперечнополосатой мышцы // Русский физиологический журнал имени И. М. Сеченова. – 1923. – Т. 6. – В. 1–3. – С. 139–150.

3. Гринштейн А. М. Пути и центры нервной системы. – М.: Медгиз, 1946. – 299 с.

4. Дерябин В. С. Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак // Физиологический журнал СССР. – 1953. – Т. 39. – В. 3. – С. 319–323.

5. Кеннон В., Розенблют А. Повышение чувствительности денервированных структур. Закон денервации. – М.–Л.: Издательство иностранной литературы, 1951. – 264 с.

6. Крестовников А. Н. Влияние симпатического нерва на окислительные процессы в мышце // Известия Научного института имени П. Ф. Лесгафта. – 1927. – Т. 13. – С. 155–168.

7. Кунстман К. И. Влияние односторонней симпатэктомии на рефлексы кожи и сухожилий у собаки // Известия Научного института имени П. Ф. Лесгафта. – 1928. – Т. 14. – Вып. 1–2. – С. 59–82.

8. Лебединский А. В. Влияние симпатической иннервации на электропроводность поперечнополосатой мышечной ткани // Русский физиологический журнал им. И. М. Сеченова. – 1926. – Т. 9. – Вып. 2. – С. 183–192.

9. Навалихин И. Г. К учению о расширении зрачка // Работы из физиологической лаборатории Казанского университета. – Казань: Казанский университет, 1869. – В. 1. – С. 6–24.

10. Орбели Л. А. Лекции по физиологии нервной системы. – М.: Медгиз, 1938. – 228 с.

11. Павлов И. П. Психология как пособница физиологии больших полушарий // Полное собрание сочинений. Т. III, кн. 1. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 346–353.

12. Павлов И. П. Пробная экскурсия физиолога в область психиатрии // Полное собрание сочинений. Т. III, кн. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 126–132.

13. Павлов И. П. Ответ физиолога психологам // Полное собрание сочинений. Т. III, кн. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 153–188.

14. Сеченов И. М. О механизмах в головном мозгу лягушки, угнетающие рефлексы спинного мозга // Избранные философские и психологические произведения. – М.–Л.: ОГИЗ, 1947. – C. 541–556.

15. Стрельцов В. В. О влиянии симпатической иннервации па процесс трупного окоченения скелетных мышц // Архив биологических наук. – 1931. – Т. 31. – Вып. 2–3. – С. 172–191.

16. Тонких А. В. Участие симпатической нервной системы в сеченовском торможении // Русский физиологический журнал имени И. М. Сеченова. – 1927. – Т. 10. – Вып. 1–2. – С. 85–93.

17. Федотов Ю. П. Действие болевого раздражения на рефлекторную деятельность спинного мозга // Физиологический журнал СССР. – 1951. – Т. 37. – № 1. – С. 69–74.

18. Budge J. Über die bewegung der Iris: für Physiologen und Ärzte. – Braunschweig: Friedrich Vieweg und Sohn, 1855. – 206 p.

19. Dale H. H., Richards A. N. The Vasodilator Action of Histamine and of Some Other Substances // Journal of Physiology. – 1918. – Vol. 52. – № 2–3. – Pp. 110–165. DOI: 10.1113/jphysiol.1918.sp001825

20. Elliott T. R. The Action of Adrenalin // Journal of Physiology. – 1905. – Vol. 32. – № 5–6. – Pp. 401–467. DOI: 10.1113/jphysiol.1905.sp001093

21. Euler U. S. von., Gaddum J. H. Pseudomotor Contractures after Degeneration of the Facial Nerve // Journal of Physiology. – 1931. – Vol. 73. – № 1. – Pp. 54–66.

22. Feldberg W. Die Empfindlingkeit Zungenmuskulatur und der Zungengefasse des Hundes auf Lingualisreizung und auf Acetilcholin // Pflügers Archiv des gesamte Physiology. – 1933. – Vol. 232. – Pp. 75–87.

23. Feldberg W., Schriver H. The Acetylcholine Content of the Cerebro-spinal Fluid of Dogs // Journal of Physiology. – 1936. – Vol. 86. – № 3. – Pp. 277–284. DOI: 10.1113/jphysiol.1936.sp003362

24. Frank E., Nothmann M., Guttmann E. Über die tonische Kontraktion des quergestreiften Säugetiermuskels nach Ausschaltung des motorischen Nerven // Pflügers Archiv des gesamte Physiology. – 1923. – Bd. 199. – Pp. 567–578. https://doi.org/10.1007/BF01784286

25. Langley J. N. The Autonomic Nervous System. – Cambridge: W. Heffer & Sons, Ltd., 1921. – 80 p.

26. Meltzer S. J., Auer C. M. Studies on the “Paradoxical” Pupil-Dilatation Caused by Adrenalin // American Journal of Physiology. – 1904. – Vol. XI. – Pp. 28–51.

27. Philipeaux J. M., Vulpian A. Note sur une modification physiologique qui se produit dans le nerf lingual par suite de l’abolition temporaire de la motricité dans le nerf hypoglosse du même côté // Comptes rendus de l’Académie des Sciences. – 1863. – Vol. 56. – Pp. 1009–1011.

28. Simeone F. A. Sensitization of the Adrenal Gland by Partial Denervation // American Journal of Physiology. – 1938. – Vol. 122. – Pp. 186–190. https://doi.org/10.1152/ajplegacy.1938.122.1.186

 

References

1. Babkin B. P. External Secretion of Digestive Glands [Vneshnyaya sekretsiya pischevaritelnykh zhelez]. Moscow–Leningrad: Gosudarstvennoe izdatelstvo, 1927, 550 p.

2. Ginetsinsky A. G. The Influence of the Sympathetic Nervous System on the Functions of the Striated Muscle [Vliyanie simpaticheskoy nervnoy sistemy na funktsii poperechnopolosatoy myshtsy]. Russkiy fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (Russian Journal of Physiology), 1923, vol. 6, no. 1–3, pp. 139–150.

3. Grinstein A. M. Pathways and Centers of the Nervous System [Puti i tsentry nervnoy sistemy]. Moscow: Medgiz, 1946, 299 p.

4. Deryabin V. S. The Effect of Acetylcholine on “Strided” Movement of the Hind Limbs of Dogs [Deystvie atsetilkholina na shagatelnye dvizheniya zadnikh konechnostey sobak]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1953, vol. 39, no. 3, pp. 319–323.

5. Cannon W. B., Rosenbluth A. The Supersensitivity of Denervated Structures: A Law of Denervation [Povyshenie chuvstvitelnosti denervirovannykh struktur. Zakon denervatsii]. Moscow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1951, 264 p.

6. Krestovnikov A. N. The Influence of Sympathetic Nerve on Oxidative Processes in the Muscle [Vliyanie simpaticheskogo nerva na okislitelnye protsessy v myshtse]. Izvestiya Nauchnogo instituta imeni P. F. Lesgafta (Proceedings of the Scientific Institute of P. F. Lesgaft), 1927, vol. 13, pp. 155–168.

7. Kunstman K. I. Influence of Unilateral Sympathectomy on Reflexes of Skin and Tendons in Dogs [Vliyanie odnostoronney simpatektomii na refleksy kozhi i sukhozhiliy u sobaki]. Izvestiya Nauchnogo instituta imeni P. F. Lesgafta (Proceedings of the Scientific Institute of P. F. Lesgaft), 1928, vol. 14, no. 1–2, pp. 59–82.

8. Lebedinsky A. V. Influence of Sympathetic Innervation on the Electrical Conductivity of Striated Muscle Tissue [Vliyanie simpaticheskoy innervacii na elektroprovodnost poperechnopolosatoy myshechnoy tkani]. Russkiy fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (Russian Journal of Physiology), 1926, vol. 9, no. 2, pp. 183–192.

9. Navalikhin I. G. To the Teaching of the Expansion of the Pupil [K ucheniyu o rasshirenii zrachka]. Raboty iz fiziologicheskoy laboratorii Kazanskogo universiteta (Works from the Physiological Laboratory of Kazan University). Kazan: Kazanskiy universitet, 1869, issue 1, pp. 6–24.

10. Orbeli L. A. Lectures on the Physiology of the Nervous System [Lektsii po fiziologii nervnoy sistemy]. Moscow: Medgiz, 1938, 228 p.

11. Pavlov I. P. Psychology as an Acomplice of the Pysiology of the Large Hemispheres [Psikhologiya kak posobnitsa fiziologii bolshix polushariy]. Polnoe sobranie sochineniy. T. III. Kn. 1. (Complete Works. Vol. III, book 1). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 346–353.

12. Pavlov I. P. A Trial Tour of a Physiologist in the Field of Psychiatry [Probnaya ekskursiya fiziologa v oblast psikhiatrii]. Polnoe sobranie sochineniy. T. III. Kn. 2. (Complete Works. Vol. III, book 2). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 126–132.

13. Pavlov I. P. The Answer of Physiologist to Psychologists [Otvet fiziologa psikhologam]. Polnoe sobranie sochineniy. T. III. Kn. 2. (Complete Works. Vol. III, book 2). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 153–188.

14. Sechenov I. M. On the Mechanisms in the Brain of the Frog, Depressing Reflexes of the Spinal Cord [O mekhanizmakh v golovnom mozgu lyagushki, ugnetayuschie refleksy spinnogo mozga]. Izbrannye filosofskie i psikhologicheskie proizvedeniya (Selected Philosophical and Psychological Works). Moscow–Leningrad: OGIZ, 1947, pp. 541–556.

15. Streltsov V. V. On the Influence of Sympathetic Innervation on the Process of Rigor Mortis of Sceletal Muscles [O vliyanii simpaticheskoy innervatsii pa protsess trupnogo okocheneniya skeletnykh myshts]. Arkhiv biologicheskikh nauk (Archive of Biological Sciences), 1931, vol. 31, no. 2–3, рp. 172–191.

16. Tonkich A. V. Participation of the Sympathetic Nervous System in Sechenov Inhibition [Uchastie simpaticheskoy nervnoy sistemy v sechenovskom tormozhenii]. Russkiy fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (Russian Journal of Physiology), 1927, vol. 10, no. 1–2, pp. 85–93.

17. Fedotov Yu. P. The Effect of Pain Irritation on the Reflex Activity of the Spinal Cord [Deystvie bolevogo razdrazheniya na reflektornuyu deyatelnost spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1951, vol. 37, no. 1, pp. 69–74.

18. Budge J. Über die bewegung der Iris: für Physiologen und Ärzte. Braunschweig: Friedrich Vieweg und Sohn, 1855, 206 p.

19. Dale H. H., Richards A. N. The Vasodilator Action of Histamine and of Some Other Substances. Journal of Physiology, 1918, vol. 52, no. 2–3, pp. 110–165. DOI: 10.1113/jphysiol.1918.sp001825

20. Elliott T. R. The Action of Adrenalin. Journal of Physiology, 1905, vol. 32, no. 5–6, pp. 401–467. DOI: 10.1113/jphysiol.1905.sp001093

21. Euler U. S. von., Gaddum J. H. Pseudomotor Contractures after Degeneration of the Facial Nerve. Journal of Physiology, 1931, vol. 73, no. 1, pp. 54–66.

22. Feldberg W. Die Empfindlingkeit Zungenmuskulatur und der Zungengefasse des Hundes auf Lingualisreizung und auf Acetilcholin. Pflügers Archiv des gesamte Physiology, 1933, vol. 232, pp. 75–87.

23. Feldberg W., Schriver H. The Acetylcholine Content of the Cerebro-spinal Fluid of Dogs. Journal of Physiology, 1936, vol. 86, no. 3, pp. 277–284. DOI: 10.1113/jphysiol.1936.sp003362

24. Frank E., Nothmann M., Guttmann E. Über die tonische Kontraktion des quergestreiften Säugetiermuskels nach Ausschaltung des motorischen Nerven. Pflügers Archiv des gesamte Physiology, 1923, Bd. 199, pp. 567–578. https://doi.org/10.1007/BF01784286

25. Langley J. N. The Autonomic Nervous System. Cambridge: W. Heffer & Sons, Ltd., 1921, 80 p.

26. Meltzer S. J., Auer C. M. Studies on the “Paradoxical” Pupil-Dilatation Caused by Adrenalin. American Journal of Physiology, 1904, vol. 11, pp. 28–51.

27. Philipeaux J. M., Vulpian A. Note sur une modification physiologique qui se produit dans le nerf lingual par suite de l’abolition temporaire de la motricité dans le nerf hypoglosse du même côté. Comptes rendus de l’Académie des Sciences, 1863, vol. 56, pp. 1009–1011.

28. Simeone F. A. Sensitization of the Adrenal Gland by Partial Denervation. American Journal of Physiology, 1938, vol. 122, pp. 186–190. https://doi.org/10.1152/ajplegacy.1938.122.1.186

 


[1] Интактный — (лат. intactus нетронутый) неповрежденный, не вовлеченный в какой-либо процесс (прим. глав. ред.).

[2] Экстероцептивные раздражения: в данном случае – раздражение экстерорецепторов, тактильных рецепторов кожи, межпальцевых складок.

[3] Проприоцептивные раздражения: в данном случае – раздражение проприоцепторов сухожилий при вызывании коленного рефлекса.

[4] Экстензорный толчок – разгибание согнутой ноги, когда сжимают пятку ноги или бедро противоположной ноги.

[5] Экстензорный тетанус – состояние длительного сокращения мышцы-разгибателя, возникающее при поступлении к ней нервных импульсов с высокой частотой.

[6] Вопрос об участии парасимпатического нерва еще недостаточно выяснен, а наибольшее повышение безусловных шагательных рефлексов на А и Ах повело к сенсибилизации не только их, но и рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку, получающих парасимпатическую иннервацию.

 
Ссылки на статьи:
Забродин О. Н. К статье В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина «О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собак с перерезкой спинного мозга» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 83–88. URL: http://fikio.ru/?p=4877.
Дерябин В. С., Дерябин Л. Н. О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собак с перерезкой спинного мозга // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 88–106. URL: http://fikio.ru/?p=4877.
 

© Забродин О. Н., 2021

УДК 612.89

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

ScopusID: 36909235400

Авторское резюме

Предмет исследования: Комментарий к неопубликованной статье В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина «О влиянии симпатической нервной системы на трофику скелетных мышц».

Результаты: В статье поднимается важный вопрос о трофическом влиянии симпатической нервной системы (СНС) на скелетную мускулатуру. Дан обзор развития представлений о таком влиянии в работах И. П. Павлова, Л. А. Орбели и его школы, а также альтернативные представления, согласно которым выключение симпатической иннервации скелетной мускулатуры не приводит к нарушению трофики последней.

С целью объяснения таких альтернативных представлений авторы статьи привлекли к объяснению последние данные о повышении чувствительности денервированных структур (впоследствии – адренорецепторов) к адреналину (А) и концепции У. Кеннона о единой симпатико-адреналовой системе (САС). Согласно этой концепции, гормон А начинает выполнять функции СНС, включая трофическую, в случае их выпадения, путем воздействия на общие для СНС и А адренорецепторы.

Выводы: Статья интересна как образец философско-методологического осмысления проблем физиологии. Авторы использовали диалектический подход и достигли снятия противоречий в представлениях о наличии или отсутствии трофической функции СНС в отношении скелетной мускулатуры.

 

Ключевые слова: трофическая функция симпатической нервной системы; симпатико-адреналовая система; повышение чувствительности денервированных структур к адреналину.

 

Comments and Notes to the Article by V. S. Deryabin and L. N. Deryabin “The Influence of the Sympathetic Nervous System on the Trophism of the Skeletal Muscles”

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First Saint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Reanimatology, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Subject of research: Comments on the unpublished article by V. S. Deryabin and L. N. Deryabin “The Influence of the Sympathetic Nervous System on the Trophism of Skeletal Muscles”.

Results: The article raises an important question about the trophic effect of the sympathetic nervous system (SNS) on skeletal muscles. An overview of the development of ideas about such an influence in the works of I. P. Pavlov, L. A. Orbeli and his school and some alternative concepts are presented. According to the latter, blocking the sympathetic innervation of skeletal muscles does not lead to a violation of the trophism.

In order to understand such alternative views, the authors of the article gave an explanation based on the latest data on the increased sensitivity of denervated structures (later – adrenoreceptors) to adrenaline (A) and used W. Cannon’s concept of a single sympathetic-adrenal system (SAS). In accordance with this concept, hormone A begins to perform the functions of the SNS, including the trophic one, in case of their loss, by acting on the adrenoreceptors common to the SNS and A.

Conclusion: The article is interesting as an example of philosophical and methodological understanding of the problem. The authors used a dialectical approach and achieved the sublation of contradictions in the concept of the presence or absence of the trophic function of the SNS in relation to skeletal muscles.

 

Keywords: trophic function of the sympathetic nervous system; sympathetic-adrenal system; increased sensitivity of denervated structures to adrenaline.

 

Комментарий и примечания представляют своеобразный опыт реанимации статьи, написанной почти 70 лет назад, объяснения представленных в ней фактов с учетом современных данных, чему посвящены примечания.

 

Работа является продолжением двух других статей: Дерябин В. С. «Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак», 1963 [см.: 1] и Дерябин В. С., Дерябин Л. Н., Кашкай М.-Дж. «Действие ацетилхолина на мышцы задней конечности собаки при половинной перерезке спинного мозга», 1960 [см.: 2]. Вторая статья, направленная в 1953 г. в Т. III сборника статей сотрудников Института эволюционной физиологии Академии наук СССР «Материалы по эволюционной физиологии» вместе со статьей В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина «О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собаки с перерезкой спинного мозга», была отклонена редакторами сборника по независящим от авторов обстоятельствам. Только после обращения Л. Н. Дерябина (В. С. Дерябин умер в 1955 г.) к директору Института эволюционной физиологии, чл.-корр. АМН СССР А. Г. Гинецинскому и его ходатайства статья была напечатана в Физиологическом журнале СССР за 1960 г. [см.: 2]. Что касается статей В. С. Дерябина, Л. Н. Дерябина «О влиянии симпатической нервной системы на трофику скелетных мышц» и В. С. Дерябина, Л. Н. Дерябина «О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собаки с перерезкой спинного мозга», то они по непонятным причинам не были опубликованы.

 

Первая из них, комментируемая в данной статье, является вводной и теоретическим обоснованием второй. И в наше время она представляет интерес для публикации ввиду важности для теоретической и практической медицины дальнейшей разработки проблемы нервной трофики. К сожалению, механизмы действия СНС как системы жизнеобеспечения организма и А (адреналина) – вещества, известного в широком лексиконе, входящих в единую САС, не известна читателю-непрофессионалу.

 

Толчком к написанию обеих статей явилась книга У. Кеннона и А. Розенблюта «Повышение чувствительности денервированных структур», 1951 [см.: 6], позволившая авторам с диалектических позиций объяснить противоречивость мнений при обсуждении проблемы о трофической функции СНС. Снятия противоречий альтернативных точек зрения на эту проблему удалось также достигнуть путем целостного ее понимания с привлечением концепции У. Кеннона о единой САС [см.: 5]. И это – с учетом ограниченных сведений о химической природе и физиологической роли нейрохимических посредников – нейромедиаторов (коротко – медиаторов: ацетилхолина и норадреналина – НА) в нервно-мышечной передаче. Так, статья о том, что медиатором в СНС является НА, появилась только в 1956 г. [см.: 7].

 

Комментируемая статья потребовала редактирования, приведения списка литературы в соответствие с современными требованиями и, в связи с новыми данными по проблеме, – примечаний, на которые даются ссылки в тексте. Примечания представлены в статье В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина постранично. Обсуждаемая этими авторами проблема симпатической регуляции трофики тканей и ее нарушений близка автору данного комментария, так как он занимался ею более 50 лет [см.: 3, 4].

 

Список литературы

1. Дерябин В. С. Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак // Физиологический журнал СССР. – 1953. – Т. 39. – Вып. 3. – С. 319–323.

2. Дерябин В. С., Дерябин Л. Н., Кашкай М.-Дж. Действие ацетилхолина на мышцы задней конечности собаки при половинной перерезке спинного мозга // Физиологический журнал СССР. – 1960. – Т. 46. – № 12. – С. 1471–1475.

3. Забродин О. Н. Влияние адренергических веществ на развитие экспериментальной нейрогенной дистрофии стенки желудка у крыс // Фармакология и токсикология. – 1967. – № 4. – С. 430–433.

4. Забродин О. Н., Страшнов В. И. К нейродистрофическому компоненту острого послеоперационного панкреатита и его предупреждению с помощью эпидуральной анестезии // Обзоры по клинической фармакологии и лекарственной терапии. – 2018. – Т. 18. – № 4. – С. 61–66.

5. Кеннон В. Физиология эмоций: Телесные изменения при боли, голоде, страхе и ярости. – Ленинград: Прибой, 1927. – 173 с.

6. Кеннон В., Розенблют А. Повышение чувствительности денервированных структур. Закон денервации. – Москва: Издательство иностранной литературы, 1951. – 263 с.

7. Euler U. S. von, Hillarp N.-A. Evidence for the Presence of Noradrenaline in Submicroscopic Structures of Adrenergic Axons // Nature. – 1956. – № 177. – pp. 44–45. DOI: 10.1038/177044b0

 

Refrences

1. Deryabin V. S. The Effect of Acetylcholine on “Strided” Movement of the Hind Limbs of Dogs [Deystvie atsetilkholina na shagatelnye dvizheniya zadnikh konechnostey sobak]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1953, vol. 39, no. 3, pp. 319– 323.

2. Deryabin V. S., Deryabin L. N., Kashkay M.-J. The Effect of Acetylcholine on the Muscles of the Hind Limb of Dogs at Half Transaction of the Spinal Cord [Deystvie atsetilkholina na myshtsy zadney konechnosti sobaki pri polovinnoy pererezke spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1960, vol. 46, no. 12, pp. 1471–1475.

3. Zabrodin O. N. Influence of Adrenergic Substances on the Development of Experimental Neurogenic Dystrophy of the Stomach Wall in Rats [Vliyanie adrenergicheskikh veschestv na razvitie eksperimentalnoy neyrogennoy distrofii stenki zheludka u krys]. Farmakologiya i toksikologiya (Pharmacology and Toxicology), 1967, no. 4, pp. 430–433.

4. Zabrodin O. N., Strashnov V. I. To the Neurodystrophic Component of Acute Postoperative Pancreatitis and its Prevention with the Help of Epidural Anesthesia [K neyrodistroficheskomu komponentu ostrogo posleoperatsionnogo pankreatita i ego preduprezhdeniyu s pomoschyu epiduralnoy anestezii]. Obzory po klinichescoy farmakologii i lekarstvennoy terapii (Reviews on Clinical Pharmacology and Drug Therapy), 2018, vol. 18, no. 4, pp. 61–66.

5. Cannon W. B. Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage [Fiziologiya emotsiy. Telesnye izmeneniya pri boli, golode, strakhe i yarosti]. Moscow–Leningrad: Priboy, 1927, 173 p.

6. Cannon W. B., Rosenblut A. Increasing the Sensitivity of Denervated Structures. The Law of Denervation [Povyshenie chuvstvitelnosti denervirovannykh struktur. Zakon denervacii]. Moskow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1951, 263 p.

7. Euler U. S. von, Hillarp N.-A. Evidence for the Presence of Noradrenaline in Submicroscopic Structures of Adrenergic Axons. Nature, 1956, no. 177, pp. 44–45. DOI: 10.1038/177044b0

 

В. С. Дерябин, Л. Н. Дерябин

О влиянии симпатической нервной системы на трофику скелетных мышц

(авторские примечания – В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина;
публикация и редакторские примечания – О. Н. Забродина)

 

V. S. Deryabin, L. N. Deryabin

On the Influence of the Sympathetic Nervous System on Skeletal Muscle Trophism

(Authors notes – V. S. Deryabin and L. N. Deryabin;
publication and editorial notes – O. N. Zabrodin)

 

Сформулированный У. Кенноном закон повышения чувствительности денервированных структур [см.: 8][1] затрагивает широкий круг явлений и дает объяснение некоторых физиологических реакций, казавшихся прежде непонятными. Как с частным проявлением этого закона мы встретились с повышением возбудимости шагательных рефлексов при опытах на собаках с перерезкой спинного мозга, у которых были удалены обе брюшные симпатические цепочки[2]. Такое повышение моторных функций после десимпатизации затрагивает остававшийся до последнего времени спорный вопрос о влиянии симпатической нервной системы (СНС, симпатикус – О. З.) на трофику поперечнополосатых (скелетных) мышц. Представления о роли нервно-трофических влияний в жизни организма менялись в ходе развития физиологических знаний. В отечественной физиологии начало новому этапу в исследовании вопроса положило выступление П. П. Павлова в 1920 г. с докладом «О трофической иннервации» [см.: 11].

 

Исходя из фактов, установленных при исследовании работы сердца и многолетних наблюдений над последствиями оперативных вмешательств на собаках [см.: 10], он выдвинул гипотезу о существовании особых трофических нервов. И. П. Павлов писал по этому поводу: «Одни нервы усиливают этот процесс (химический жизненный процесс каждой ткани – О. З.) и тем самым повышают жизненность ткани, другие ослабляют его и при чрезвычайном их раздражении лишают ткань способности сопротивляться разрушительным постоянно внутри и вне организма действующим влияниям всякого рода» [11, с. 578][3]. Введя в физиологию представление об антагонистических парах трофических нервов, он указал на «возможное универсальное и постоянное их влияние».

 

Проблема, ввиду ее огромного значения в жизни здорового и больного организма, привлекла внимание ряда отечественных ученых и изучалась с разных сторон, исходя из различных точек зрения. Немало уделялось внимания вопросу о влиянии СНС на трофику скелетных мышц, но последний вопрос вызвал среди физиологов разногласия и до сих пор остается спорным.

 

Л. А. Орбели с сотрудниками провел обширные систематические исследования влияния СНС на трофические процессы в скелетных мышцах[4]. Согласно результатам этих исследований Л. А. Орбели [см.: 9], экспериментально доказано, что раздражение симпатических нервных волокон: устраняет утомление мышцы и повышает ее деятельность – А. Г. Гинецинский (так называемый «Феномен Орбели-Гинецинского» – О. З.), меняет порог возбудимости нервно-мышечного прибора (В. В. Стрельцов; Л. А. Орбели, Л. Лапик).

 

Раздражением симпатикуса может быть вызван ряд биохимических изменений в мышце: повышение потребления кислорода в изолированной кураризированной мышце[5] (Л. А. Орбели); отклонение в ходе окислительных процессов в веществе мышцы на стороне, где раздражался симпатический нерв (А. Н. Крестовников). При раздражении симпатических волокон наблюдалось изменение электропроводности в мышце лягушки (А. В. Лебединский) и др. Мы не будем перечислять всех установленных в лабораториях Л. А. Орбели фактов, показывающих влияние СНС на физико-химические процессы в мышечной ткани.

 

Несмотря на многообразие этих влияний, Л. А. Орбели не считал участие СНС в динамике мышечного сокращения необходимым условием функционирования поперечнополосатой мускулатуры [см.: 9][6].Взгляды Л. А. Орбели относительно влияния СНС на трофику тканей в свое время вызвали возражения со стороны Такихаши, Кеннона, Коатса и Тирс, Бериташвили и др., основанные также на экспериментальных исследованиях.

 

Cannon W. B. et al. [см.: 15][7], удаляя у котят пограничный симпатический ствол с одной или обеих сторон, от шейных узлов до последнего крестцового, нарушений трофических функций в отношении кожи и мускулатуры не наблюдал[8].

 

В лаборатории И. С. Беритова у щенков удаляли поясничную и крестцовую симпатические цепочки. Задняя лапа, лишенная симпатической иннервации, росла так же, как и другие конечности. Никаких трофических расстройств не отмечалось. Однако в течение первых месяцев отмечался даже более быстрый рост десимпатизированных конечностей, что автор объясняет более сильным током крови в сосудах, лишенных тонического сужения. В работоспособности десиматизированная конечность не уступала контрольной. Она развивала даже большее напряжение и утомлялась позднее нормальной [см.: 6][9].

 

Поэтому И. С. Беритов [см.: 2, с. 577–578] на основании своих опытов отрицает непосредственную трофическую функцию СНС, но допускает,что она осуществляет трофические влияния путем физико-химических изменений в составе крови и лимфы, не посылая непосредственных трофических импульсов.

 

Две группы ученых, опираясь на экспериментальные данные, приходят к противоположным результатам: к признанию или отрицанию трофической функции СНС.

 

С одной стороны, факты, говорящие о наличии трофической роли симпатикуса, остались не опровергнутыми; с другой стороны, нельзя отрицать отсутствия существенных трофических расстройств после удаления боковых симпатических стволов.

 

Мы полагаем, что кажущееся противоречия – признания или отрицания трофической роли СНС, устраняются, если к толкованию фактов, установленных по данному вопросу, подойти с точки зрения повышения чувствительности денервированных структур. Экспериментаторы, удалявшие цепочку симпатических узлов, ожидали, что операция повлечет за собой устранение трофической функции симпатикуса на стороне операции. Отсутствие же проявлений нарушения трофики в десимпатизированных конечностях рассматривалось ими как доказательство того, что СНС не обладает трофической функцией. Но в отношении симпатикуса такой взгляд представлется неправильным.

 

Повышение возбудимости денервированных структур при наличии действия циркулирующего в крови А создает условия для сохранения функции органов, изолированных от центральных симпатических влияний.[10]

 

А, выделяющийся мозговым слоем надпочечников при энергичной мышечной работе, при эмоциях, боли и др., вызывает широко распространенную реакцию СНС во всем организме [см.: 7], в том числе и в десимпатизированных мышцах. Возбудимость их при этом не только сохраняется, но даже повышается. Об этом говорят и наши опыты, указанные выше (ссылка на первой странице на неопубликованную статью В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина «О влиянии адреналина…» – О. З.). Вследствие этого, хотя денервированные мышцы лишаются симпатических импульсов, идущих от симпатических центров, но принимают участие в общей мышечной деятельности организма.

 

Скорость биохимических реакций в тканях, иннервируемых СНС, поддерживается при этом на достаточной высоте или даже повышается[11]. На это указывает тот факт, что, как отметил Е. П. Закарая, десимпатизированная конечность развивала даже большее напряжение и утомлялась позднее. Если принять во внимание повышение возбудимости денервированных симпатических структур к А, то результаты опытов с экстирпацией цепочек симпатических узлов не дают основания отрицать трофической функции СНС.

 

Список литературы

1. Аничков С. В., Заводская И. С., Морева Е. В. Веденеева З. И. Нейрогенные дистрофии и их фармакотерапия. – Л.: Медицина, 1969. – 238 с.

2. Беритов И. С. Общая физиология мышечной и нервной систем. Т. 1. – М.: Медгиз, 1959. – 600 с.

3. Забродин О. Н. Влияние фармакологических веществ на развитие геморрагических эрозий и уровень норадреналина в стенке желудка у крыс // Фармакология и токсикология. – 1978. – № 1. – С. 32–36.

4. Забродин О. Н. Проблема нервной трофики в трудах С. В. Аничкова и его школы // Физиологический журнал им. И. М. Сеченова. – 1993. – Т. 79. – № 12. – С. 109–114.

5. Заводская И. С., Морева Е. В. Фармакологический анализ механизма стресса и его последствий. – Л.: Медицина, 1981. – 214 с.

6. Закарая Е. П. К проблеме симпатической иннервации скелетной мускулатуры в связи с операциями при спастических явлениях // Физиологический журнал СССР. – 1933. – Т. 16. – Вып. 4. – С. 675–692.

7. Кеннон В. Физиология эмоций. Телесные изменения при боли, голоде, страхе и ярости. – Л.: Прибой, 1927. – 173 с.

8. Кеннон В., Розенблют А. Повышение чувствительности денервированных структур. Закон денервации / Под ред. член-корреспондента АН СССР Х. С. Коштоянца. – М.: Издательство иностранной литературы, 1951. – 263 с.

9. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии. Избранные труды. Т. 2. – М.–Л.: АН СССР, 1962. – С. 587–606.

10. Павлов И. П. Лабораторные наблюдения над патологическими рефлексами с брюшной полости // Полное собрание сочинений. Т. I. – М.–Л: АН СССР, 1951. – С. 550–563.

11. Павлов И. П. О трофической иннервации // Полное собрание сочинений. Т. I. – М.–Л.: АН СССР, 1951. – С. 577–582.

12. Ahlquist R. P. A Study of the Adrenotropic Receptors // American Journal of Physiology. – 1948. – Vol. 153. – № 3. – Pp. 586–600. DOI: 10.1152/ajplegacy.1948.153.3.586

13. Bell C., Seals D. S., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P. Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults // The Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. – 2001. – Vol. 86. – № 9. – Pp. 4440–4444. DOI: 10.1210/jcem.86.9.7855

14. Bevan R. D. Influence of Adrenergic Innervation on Vascular Growth and Mature Characteristics // American Review of Respiratory Infections. – 1989. – Vol. 140 (5). – Pp. 1478–1482. DOI: 10.1164/ajrccm/140.5.1478

15. Cannon W. B., Nowton H. F., Brig E. M., Menken V., Moore R. M. Some Aspects of Physiology of Animals Surviving Complete Exclusion of Sympathetic Nerve Impulses // American Journal of Physiology. – 1929. – Vol. 89. – Pp. 84–107. DOI: 10.1152/ajplegacy.1929.89.1.84

16. Cannon W. B. Wisdom of the Body / Ed. by N. G. Norton. 2nd ed. – New York: W.W. Norton & Company, 1939. – 312 p.

17. Monroe M. B, Seals D. R., Shapiro L. F., Bell C, Johnson D., Parker Jones P. Direct Evidence for Tonic Sympathetic Support of Resting Metabolic Rate in Healthy Adult Humans // American Journal of Physiological Endocrinology and Metabolism. – 2001. – Vol. 280. – № 5. – Pp. 740–744. DOI: 10.1152/ajpendo.2001.280.5.e740

 

References

1. Anichkov S. V., Zavodskaya I. S., Moreva E. V., Vedeneeva Z. I. Neurogenic Dystrophies and Their Pharmacotherapy [Neyrogennye distrofii i ikh farmakoterapiya]. Leningrad: Meditsina, 1969, 238 p.

2. Beritov I. S General Physiology of Muscular and Nervous Systems. Vol. 1. [Obschaya fiziologiya myshechnoy i nervnoy sistem. Tom 1]. Moscow: Medgiz, 1959, 600 p.

3. Zabrodin O. N. Influence of Adrenergic Substances on the Development of Experimental Neurogenic Dystrophy of the Stomach Wall in Rats [Vliyanie farmakologicheskikh veschestv na razvitie gemorragicheskikh eroziy i uroven noradrenalina v stenke zheludka u krys]. Farmakologiya i toksikologiya (Pharmacology and Toxicology), 1978, no. 1, pp. 32–36.

4. Zabrodin O. N The Problem of Nervous Trophism in the Works of S. V. Anichkov and His School [Problema nervnoy trofiki v trudah S. V. Anichkova i ego shkoly]. Fiziologicheskiy zhurnal (Russian Journal of Physiology), 1993, vol. 79, no. 12, pp. 109–114.

5. Zavodskaya I. S., Moreva E. V. Pharmacological Analysis of the Mechanism of Stress and Its Consequences [Farmakologicheskiy analiz mekhanizma stressa i ego posledstviy]. Leningrad: Meditsina, 1981, 214 p.

6. Zakaraya E. P. On the Problem of Sympathetic Innervation of Skeletal Muscles in Connection with Operations for Spastic Phenomena [K probleme simpaticheskoy innervatsii skeletnoy muskulatury v svyazi s operatsiyami pri spasticheskikh yavleniyakh]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Journal of Physiology of USSR), 1933, vol. 16, no. 4, pp. 675–692.

7. Cannon W. B. Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage: An Account of Recent Researches Into the Function of Emotional Excitement [Fiziologiya emociy. Telesnye izmeneniya pri boli, golode, strakhe i yarosti]. Leningrad: Priboy, 1927, 173 p.

8. Cannon W. B., Rosenblut A. The Supersensitivity of Denervated Structures: A Law of Denervation [Povyshenie chuvstvitelnosti denervirovannykh struktur. Zakon denervatsii]. Moscow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1951, 263 p.

9. Orbely L. A. About Some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotorykh dostizheniyakh sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy, Tom 2 (Selected Works, Vol. 2). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1962, pp. 587–606.

10. Pavlov I. P. Laboratory Observations of Pathological Reflexes from the Abdominal Cavity [Laboratornye nablyudeniya nad patologicheskimi refleksami s bryushnoy polosti]. Polnoe sobranie sochineniy. Book I (Complete Works, Vol. 1). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 550–563.

11. Pavlov I. P. About Trophic Innervations [O troficheskoy innervatsii]. Polnoe sobranie sochineniy. Book I. (Complete Works. Vol. 1). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, рр. 577–582.

12. Ahlquist R. P. A Study of the Adrenotropic Receptors. American Journal of Physiology, 1948, vol. 153, no. 3, pp. 586–600. DOI: 10.1152/ajplegacy.1948.153.3.586

13. Bell C., Seals D. S., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P. Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults. The Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism, 2001, vol. 86, no. 9, pp. 4440–4444. DOI: 10.1210/jcem.86.9.7855

14. Bevan R. D. Influence of Adrenergic Innervation on Vascular Growth and Mature Characteristics. American Review of Respiratory Infections, 1989, vol. 140, pp. 1478–1482. DOI: 10.1164/ajrccm/140.5.1478

15. Cannon W. B., Nowton H. F., Brig E. M., Menken V., Moore R. M. Some Aspects of Physiology of Animals Surviving Complete Exclusion of Sympathetic Nerve Impulses. American Journal of Physiology, 1929, vol. 89, pp. 84–107. DOI: 10.1152/ajplegacy.1929.89.1.84

16. Cannon W. B. Wisdom of the Body. New York: W.W. Norton & Company, 1939, 312 p.

17. Monroe M. B., Seals D. R., Shapiro L. F., Bell C., Johnson D., Parker Jones P. Direct Evidence for Tonic Sympathetic Support of Resting Metabolic Rate in Healthy Adult Humans. American Journal of Physiological Endocrinology and Metabolism, 2001, vol. 280, no. 5, pp. 740–744. DOI: 10.1152/ajpendo.2001.280.5.e740



[1] Монография У. Кеннона и А. Розенблюта «Повышение чувствительности денервированных структур» [см.: 8] вышла в свет в США в 1945 г., в год смерти Уолтера Кеннона, и, таким образом, явилась своеобразным посмертным памятником ему. У нас в стране книга была опубликована в 1951 г., в разгар холодной войны, когда научные связи ученых Советского Союза и зарубежных стран были свернуты. У. Кеннон являлся другом И. П. Павлова, считался другом нашей страны, и публикация его книги у нас стала значительным событием в научной жизни. Исследования У. Кеннона и А. Розенблюта позволили В. С. Дерябину снять противоречия во взглядах на наличие или отсутствие трофических влияний СНС на скелетную мускулатуру (прим. ред.).

[2] Статья наша «О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек…» направлена в печать в Т. III «Академия наук СССР МАТЕРИАЛЫ ПО ЭВОЛЮЦИОННОЙ ФИЗИОЛОГИИ» (прим. авт.).

[3] Последующими исследованиями С. В. Аничкова и его школы это положение И. П. Павлова было уточнено [см.: 1, 3, 5]. Показано, что к «нарушению жизненности ткани» приводит не чрезвычайное раздражение нервов, понижающих ее, а таковое нервов, усиливающих симпатическую активацию трофических процессов, но приводящих вследствие «чрезвычайного» (сильного и продолжительного) раздражения к истощению своих резервных возможностей (прим. ред.).

[4] В соответствии с темой статьи, авторы основное внимание уделяют влиянию СНС на трофику поперечнополосатой (скелетной) мускулатуры. Вместе с тем Л. А. Орбели и его сотрудники [см.: 9] развили учение об адаптационно-трофической функции этой системы в отношении центральной и периферической нервной систем, органов чувств и главным образом в отношении поперечнополосатой мускулатуры. Согласно общим представлениям трофика – это питание тканей. Различные определения понятия «трофика» подчеркивают ее общее свойство: способность к поддержанию структуры и функции органов и тканей на оптимальном уровне. В процессе эволюции трофика оказалась подчиненной нервному контролю («нервная трофика»). Согласно одному из обобщающих определений: «Под нервной трофикой следует понимать свойство нервной системы (и в первую очередь симпатического отдела) к поддержанию в клетке, ткани, органе и организме в целом интенсивности энергетических и пластических процессов, структурной целостности, функциональной готовности и функционального постоянства, резистентности к повреждающим воздействиям, а также ее свойство активировать восстановление структуры и функции после их нарушения» [4, с. 112–113] (прим. ред.).

[5] «Кураризированная мышца» – мышца, подвергнутая действию нервнопаралитического яда кураре (прим. ред.).

[6] Согласно учению Л. А. Орбели [см.: 9] об адаптационно-трофической функции СНС, так называемые функциональные нервы, вызывающие специфическую деятельность ткани или органа (например, двигательные нервы скелетных мышц) управляют лежащими в основе указанной деятельности процессами обмена веществ; симпатические же нервы регулируют уровень этих процессов, возбудимость и работоспособность тканей и органов в условиях различных сильных и продолжительных нагрузок (адаптация). Поэтому десимпатизация не должна существенно влиять на трофические процессы в мышцах в покое (прим. ред.).

[7] У. Кеннон [см.: 16] создал учение о единой симпатико-адреналовой системе, в которую, кроме CНС, входит адреналовая система – мозговой слой надпочечников, в котором синтезируется и из которого выделяется в кровь гормон А, по химическому строению и функции очень близкий медиатору (нейрохимическому посреднику между нервными окончаниями и мышечной тканью) СНСы норадреналииу (НА). Недаром У. Кеннон называл А «жидким симпатикусом». Как НА-медиатор непосредственно, так и А-гормон через кровь воздействуют на чувствительные к ним тканевые рецепторы (иное название – адренорецепторы) [см.: 12]. При известном различии в действии НА и А на адренорецепторы разных тканей (НА взаимодействует с альфа-адренорецепторами, А – в большей степени реагирует с бета-адренорецепторами), их действие на поперечнополосатую мускулатуру однотипно. Таким образом, А-гормон в денервированной мышце берет на себя функцию НА-медиатора (прим. ред.).

[8] Отметим здесь, что после разработки им проблемы повышения чувствительности денервированных структур У. Кеннон к вопросу о трофической роли симпатикуса не возвращался (прим. авт.).

[9] Результаты опытов W. B. Cannon et al. [см.: 15] c десимпатизацией котят и Е. П. Закарая [см.: 6] с десимпатизацией щенков можно объяснить тем, что у них СНС еще не была развита, в отличие от эволюционно более ранней гормональной адреналовой системы. При этом в условиях десимпатизации А принимает на себя функцию СНС (прим. ред.).

[10] См. сноску 6 (прим. ред.).

[11] Согласно Л.А. Орбели [9], СНС регулирует в интересах организма, как целого, использование его резервов и мобилизует энергетические ресурсы. Установлено, что через альфа- и бета-аденорецепторы осуществляются активирующие влияния СНС, НА и А на трофические – пластические [14] и -энергетические [13, 17] процессы в тканях (прим. ред.).

 
Ссылки на статьи:
Забродин О. Н. Комментарий и примечания к статье В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина «О влиянии симпатической нервной системы на трофику скелетных мышц» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 3. – С. 71–75. URL: http://fikio.ru/?p=4801.
Дерябин В. С., Дерябин Л. Н. О влиянии симпатической нервной системы на трофику скелетных мышц // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 3. – С. 75–81. URL: http://fikio.ru/?p=4801.

 
© Забродин О. Н., 2021

УДК 1(091)

 

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ по проекту № 19-011-00398 «Второй позитивизм в России: философская проблематика, влияние, критика».

 

Коробкова Светлана Николаевна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, доктор философских наук, доцент, доцент кафедры истории и философии, Санкт-Петербург, Россия.

Email: korobkova@hf-guap.ru

SPIN: 4542-8623

Авторское резюме

Состояние вопроса: Современные когнитивные исследования, фокусирующиеся на изучении феномена сознания, вновь обращаются к психофизиологической проблеме. Необходимость определения онтологических оснований интеллекта, информации и связанных с ними явлений стимулируют поиск «общего знаменателя» для связи разнородных элементов действительности и определения границ духовного и материального.

Результаты: Идея русского философского реализма о корреляционной связи мира физического и мира психического, сосредоточение именно на изучении качеств и форм этих динамических отношений дает возможность реально построить объемную модель картины мира. Это существенно расширит горизонты нашего «видения».

Сторонники реалистического мировоззрения убеждены, что уяснение принципа всеобщей связи явлений целого дает ключ к пониманию эволюции; а это, в свою очередь, поможет дать адекватную оценку вновь образующимся феноменам действительности.

В своей исторической форме, на рубеже XIX–XX в., философский реализм при решении обозначенной задачи опирается на понятие «энергия», воспринятое в результате активного усвоения отечественной наукой идей эмпириокритицизма.

Вывод: Исследование философским реализмом необходимой связи теории и опыта сохраняет актуальность до сих пор. Для фактического решения насущных задач требуется разработка релевантной методологии познания с учетом трех моментов: новейших достижений науки и технологий, уровня интеллектуально-эволюционного развития человека, постоянной динамики среды. Ключевая позиция познающего субъекта должна принадлежать человеку.

 

Ключевые слова: позитивизм; реализм; материализм; идеализм; корреляция физического и психического; познание; познающий субъект.

 

Russian Positivist and Realistic Idea

 

Korobkova Svetlana Nikolaevna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Doctor of Philosophy, Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: korobkova@hf-guap.ru

Abstract

Background: Modern cognitive research, focusing on the study of the phenomenon of consciousness, turns again to the psychophysiological problem. The need to determine the ontological foundations of intelligence, information and related phenomena stimulates the search for a “common denominator” for connecting heterogeneous elements of reality and defining the boundaries of the spiritual and the material.

Results: The idea of Russian philosophical realism about the correlation between the physical and mental world, focusing on the study of the qualities and forms of these dynamic relations makes it possible to create a three-dimensional model of the world picture. This will expand significantly the horizons of our “vision”.

Supporters of a realistic worldview are convinced that understanding the principle of the universal connection of the phenomena of the whole gives the key to evolution interpretation. This, in turn, will help to give a careful assessment of the newly emerging phenomena of reality.

In its historical form, at the turn of the 19th – 20th centuries, philosophical realism in solving the problem mentioned above relies on the concept of “energy”, perceived as a result of the active acceptance of the ideas of empiriocriticism by Russian science.

Conclusion: The study of the close relationship between theory and experience by philosophical realism remains relevant up to now. For the solution of urgent problems, the development of a relevant methodology of cognition is required, taking into account three points: the latest achievements of science and technology, the level of intellectual and evolutionary development of human being, and the constant dynamics of the environment. The key position of the cognizing subject must belong to the person.

 

Keywords: positivism; realism; materialism; idealism; correlation of physical and mental; cognition; cognizing subject.

 

Корреляция физического и психического – это «старая» проблема, которая все еще остается актуальной для современного знания. Ибо с научной точки зрения все еще непонятно, как физическое внешнее воздействие и инструментально измеряемые процессы высшей нервной деятельности человека трансформируются в сознании, не имеющем локализации в материальном мире.

 

В информационном обществе это вопрос определения границ человеческого как такового (читай, субъективного естественного сознания) и контролируемости этих границ: позволительно ли человеку, нормально ли для человека «выйти» за пределы своего сознания? Этой проблематикой занимаются когнитивные исследования, изучающие среди прочего и опыт психических нарушений (см., например, исследования К. Анохина, Т. Черниговской).

 

С другой стороны, очевидно, и нет надобности перечислять исторические примеры, когда воля отдельной личности, вдохновленная идеей-фикс, субъект сознания, прямым и непосредственным образом изменяли реальный, фактический ход истории. Социально-интеллектуальный аспект эволюции общества учитывают в современных исследованиях как синергетика, так и сфера NBIC-S-технологий.

 

До недавнего времени продуцирование знания считалось прерогативой человека. В настоящее время объемы информации не позволяют этого эффективно делать, а устраняют эту проблему интеллектуальные системы (условно говоря, думающие машины). На повестке дня – Big data, интеллектуальная обработка больших данных. Вопрос: где место думающего человека (познающего субъекта, субъекта сознания)?

 

Из субъективных наблюдений можно сделать вывод, что общество все еще находится на стадии накопления информации, но уже активно обсуждает вопрос о том, как ее систематизировать. В одном из произведений Стругацких содержится сюжет о «Великом опыте» по архивации и оцифровке всего объема знаний и информации профессора в момент его перехода из мира действительного, реального, в мир потусторонний, трансцендентный, дабы в этой трансформации сознания не «потерять» накопленный опыт (читай, не проходить вновь тот же путь познания, который занимает в настоящем непозволительно много времени). Да, конечно, это научная фантастика, но, во-первых, современные исследователи все чаще стали говорить о здравых интуициях писателей-фантастов [см.: напр., 1]; во-вторых, философия давно «крутится» вокруг идеи: что может быть мысленно представлено, то может быть реализовано – можно сделать осязаемым и воплотить в действительность (создать предмет); в-третьих, насущная проблема современного человека – быстрее проходить путь передачи знания, которое даже в момент передачи возрастает.

 

Сопряженно возникает вопрос субъекта и объекта: кто (что) есть истинный носитель информации и самосознающий субъект.

 

Для философии это не новая, но никак не решающаяся проблема. В материалистической традиции она носит название «психофизиологическая проблема» и имеет внушительную историографию. В метафизическом контексте – это вопрос психофизического параллелизма. А вот с позиции реализма – это идея корреляции физического и психического. Истоки этой идеи можно найти у И. Канта, А. И. Герцена; импульс к развитию в русской мысли она получила благодаря рефлексии идей позитивизма – критическому осмыслению данных опыта.

 

Реализм – «непризнанный феномен» отечественной философии и, как следствие, не имеющий «прописки» в мировой философии. А между тем это течение мысли, мировоззрение, занимающее «срединное положение» не столько между материализмом и идеализмом (при поверхностном взгляде), но и между позитивизмом (эмпириокритицизмом) и западным критическим реализмом (при историческом подходе), и, шире, между европейской и восточной ментальностью (с концептуальной точки зрения).

 

Права философского реализма (отличного от «социально-революционного» писаревского варианта) в свое время отстаивали «запрещенный» царской цензурой философ-математик М. М. Филиппов и ученый мирового значения Д. И. Менделеев.

 

Филиппов впервые дает философское определение «реализма» в своем научно-энциклопедическом словаре: «Реализм – ново-латинское выражение, употребляемое в философских науках, в противоположность идеализму. Следует отличать практический реализм (житейский) от теоретического. Теоретический реализм может быть основан на теоретико-познавательной почве или на метафизике. Метафизический реализм, принимает отвлеченные понятия, категории нашего рассудка, за истинную сущность и основу всех вещей. От него резко отличается теоретико-познавательный реализм, имеющий разные оттенки: в самой грубой форме это так называемый наивный реализм, принимающий вещи такими, какими мы их воспринимаем. Более глубокий критический реализм согласен с идеализмом в том, что наши восприятия не дают понятия о вещах в себе, но тем не менее признает независимое от нас существование этих вещей» [2, стлб. 2849].

 

Д. И. Менделеев прямо ставит перед собой задачу утвердить реализм как философское основание естествознания, которое, в свою очередь, вносит существенный вклад в познание действительности, а на основании этого знания строится представление о необходимом жизненном пути и движении истории. «…Реализм лежит в основании всего естествознания, а от него и во всей совокупности развития современных мыслей», – утверждает ученый [3, с. 53].

 

Философский реализм Д. И. Менделеева держится на «трех китах» – постулировании единства трех субстратов бытия: материи, души и энергии. В этом можно усмотреть влияние гегелевской философии: тезис, антитезис, синтез. Однако в основе философской теории реализма лежит не принцип противоречия, как у Гегеля, а принцип аналогии. Всё есть части целого, состоящего из трех: сущее, должное, наличное; содержание, форма, энергия; природа, идеал, социум; материя, дух, действительность; тело, душа, жизнь; физическое, психическое, реальное; существующее, желаемое, текущее; опыт, умозрение, практика и т. п. Процессы бытия имеют аналогичную структуру, причем низшие дают ключ к пониманию высших.

 

Любопытно, что Менделеев считает реализм более свойственным русскому уму, чем другие формы мировоззрения. Он пишет: «…русский народ… представляет лучший пример народа реального, народа с реальными представлениями» [3, с. 254]. Основано это убеждение на аналогии «срединности»: срединность реализма как умозрения и срединность географического положения России. Как наша история представляет пример сочетания азиатских и европейских идей, так и реализм представляет собой сочетание материалистических и идеалистических представлений. С одной стороны, русский народ всегда стремится во всем к воплощению идеала, с другой стороны, народ не может игнорировать свои материальные потребности, и только реализм, по мнению ученого, лишенный всякой односторонности, «внушает» необходимость сочетания того и другого.

 

В 1904 г. свет увидел сборник статей по философии «Очерки реалистического мировоззрения» [см.: 4], вокруг которого возникла широкая идеологическая дискуссия на предмет материалистических или идеалистических позиций. Однако в фокусе внимания этого сборника были а) вопросы теоретико-практических оснований познания, и б) вопросы системы познания. В этом ключе сборник имел, безусловно, прогрессивное значение для русской мысли, поскольку выводил отечественную философию на новый уровень рефлексии. Один из советских исследователей, А. Н. Иезуитов, анализируя опубликованную в этом сборнике работу Луначарского «Основы позитивной эстетики» писал: «…Необходимо сделать некоторые разъяснения относительно самого понятия «реализм»… Реализм в широком плане представляет собою учение о взаимоотношениях между природой и человеком, Я и средой, организмом и условиями его бытия. …Сущность реализма как философско-эстетического явления составляет идея зависимости, внутренне объединяющая природу и человека, Я и среду, характер и обстоятельства» (курсив мой – С. К.) [5, с. 27]. Категория «отношения» (зависимости, связи) вычленяется как принципиальная.

 

В 1910 г. в Санкт-Петербургском издательстве, в серии «Библиотека самообразования» выходит сборник философских рассуждений, переводная книга с предисловием М. М. Ковалевского, «Родоначальники позитивизма» [см.: 6]. Среди авторов первого выпуска – совсем не те имена, которые могло бы ожидать философское сообщество. Первая статья в сборнике – «Идея всеобщей истории» И. Канта [см.: 6, с. 1–28], вторая и третья – работы французских просветителей, Д’Аламбера и А. Тюрго. Что связывает этих философов, по мнению мыслителей-издателей, с реалистически-позитивистской традицией? Не что иное, как постановка вопроса о корреляции физического (материального) и психического (духовного). Нет необходимости подробно разбирать работы из этого сборника, однако стоит обратить внимание на некоторые суждения.

 

Кант постулирует наличие всеобщего закона природы, которому подчинено всякое природное явление. Эта аксиома дает немецкому философу положительный ключ относительно прогнозирования человеческой истории (индивидуальной практической жизни и судьбы общества): если нет возможности с помощью естествознания «узнать» конкретные бытийные планы людей («разумный замысел»), то можно путем рационального упорядочивания казалось бы хаотичных действий человека и законов природы постичь замысел самой природы и тем самым «привести» действия людей к определенному «плану природы». Эта блестящая мысль реализуется в современных когнитивных исследованиях, когда ученые, пытаясь проникнуть в суть сознания человека, моделируют искомое на сходных по принципу связи объектах. Но, тем не менее, момент перехода образа в практику (плана – в историю) остается все еще непонятным.

 

На это счет интересно рассуждение Д’Аламбера в «Очерке происхождения и развития наук» [см.: 6, с. 100–168]. Утверждается, что источник первичного знания – наши ощущения (позиция, совпадающая с материализмом); далее, ощущения наши многочисленны, и невозможно каждому ощущению противопоставить действительный предмет, который и вызывает это ощущение, невозможно путем рассуждения найти действительный переход от одного к другому, от ощущения к предмету. Этим как раз и занялись реалисты – стали искать корреляцию того и другого на практике, через опыт. Сам Д’Аламбер предположил, что только инстинкт «более верный, чем сам разум, мог бы заставить перепрыгнуть через такое громадное расстояние» [6, с. 101].

 

Тюрго в своем докладе, читанном в Сорбонне в декабре 1750 г. «Последовательные успехи человеческого разума» [см.: 6, с. 29–46], признавал поступательный ход развития знания и приводил в соотношение с ним и рост самого человечества: «Руководимые инстинктом и воображением, они [люди – С. К.] постепенно улавливали отношения между человеком и предметами природы, отношения, являющиеся единственными основаниями красоты» [6, с. 45]. Параллельность и взаимозависимость интеллектуального развития человека и общества и естественной природы – краеугольный камень реалистической теории.

 

Так сложилось, что в искусстве, которое настроено на творческое постижение эстетики и гармонии целого, учение реализма сыграло ключевую историческую роль. Отрадно, что все-таки и в философии рубежа веков реализм как умонастроение привлекал к себе внимание даже таких ортодоксальных деятелей, как В. И. Ленин. В известной работе «Материализм и эмпириокритицизм» [см.: 7] Ленин показывает, что одним и тем же словом «реализм» может называться и в основе своей материалистическая, и в сущности идеалистическая концепция, ибо сама идея зависимости может иметь различный смысл как в гносеологическом (теоретико-познавательном), так и в социологическом аспектах.

 

Важно качество отношения сознания человека к познаваемому им миру. Если занимается такая исследовательская позиция, что внешний мир существует независимо от человеческого сознания, но при этом, воздействуя на него, провоцирует к преобразовательной деятельности, мы имеем материалистическую картину мира. Если исследователь занимает позицию первого русского реалиста, А. И. Герцена, исходя из того, что бытие без мышления – часть, а не целое, и наше мышление уже есть проектирование внешнего мира, то он оказывается на месте гносеологического идеализма, и с этой точки зрения мир видится иначе. Но в любом случае утверждается активная роль познающего субъекта. Человек в системе реализма – действительная созидающая и трансформирующая сила!

 

Реализм не устанавливает приоритетов материального и духовного – он рассматривает материальное и идеальное (конкретное и абстрактное) в диалектической взаимосвязи через призму человеческого действительного бытия.

 

Таким образом, объектом реализма как философской концепции является отношение: материального и идеального, действительного и мыслимого, естественного и созидаемого, физического и психического, личного и общественного, человека и Бога, жизни и искусства, опыта и теории и т. п. Этим вполне объясняется многообразие форм и направлений реализма.

 

Действительно, в гносеологическом плане реалистические философские концепции ставили вопрос о критериях и методах познания действительности. При этом мыслители исходили из представления о том, что действительность есть система, элементы и структуры которой находятся между собой в закономерной взаимосвязи. Цель познания – изучить связи внутри целого, чтобы иметь возможность прогнозировать эволюцию этого целого и отдельных его элементов. Проблема истинности знания решалась эмпирически. Отличительная особенность реалистического понимания действительности – гносеологический релятивизм, то есть принципиальный отказ от абсолютности знания (идеал-реализм Л. Франка, Н. Лосского).

 

В онтологическом аспекте русский философский реализм принимает вундовскую точку зрения о разных уровнях бытия и гипостазирует жизнь как реальное бытие. Философский реализм – это жизненная философия, где категория «жизнь» выступает как центральная. В отличие от экзистенциальных теорий, реалистическая философия исследует не пограничные, особые состояния, а, наоборот, выявляет естественный ход бытия, закономерное. Реально то, что есть. Единство бытия обеспечивается разнообразием форм материи: вещество (физическая материя), энергия (динамическая материя), мысль, идеи (идеальная материя). Ярким примером этого является концепция С. А. Суворова [см.: 4, с. 1–113].

 

В социально-антропологическом плане с позиции философского реализма человек есть часть природы, включенная в общую систему бытия и имеющая конкретный моральный и социально-исторический статус в этой системе. Объектом изучения здесь становится триада «природа – человек (общество) – идеал» (школа И. Сеченова – И. Павлова, теории И. Мечникова, А. Ухтомского, А. Богданова, Д. Менделеева, М. Филиппова и др.).

 

Русский реализм конца XIX – начала XX в. подчиняет основания двух фундаментальных философских систем – материю и дух – более общему принципу, энергии. В этом выразилось абсолютное влияние факта открытия физикой одного из универсальных законов – закона сохранения и превращения энергии (Ю. Р. Майер), закона постоянства энергии или «единства сил природы» (Г. Гельмгольц), а также чрезвычайная популярность работ эмпириокритицистов, которые инспирировали активные идейные дискуссии.

 

«Энергия» – понятие, которое становится методологически принципиальным для представителей реалистического направления. Было установлено, что все виды энергии – механическая, тепловая, электрическая и магнитная – переходят друг в друга, а это, в свою очередь, означает количественную соотносительность всех явлений. Энергия – реальное основание всеобщей связи явлений действительности. Физик А. Г. Столетов, отмечая роль Гельмгольца в науке, писал: «…оценку энергии и подсчет баланса мы смело прилагаем и к таким процессам, о механизме которых мы не составили себе подробных и ясных представлений. …нет надобности знать или воображать себе, что здесь делается с частями вещества… мы можем оставаться на фактической почве и тем не менее сказать нечто важное и точное о процессе. Мы должны только подметить, какими доступными опыту величинами (параметрами) можно охарактеризовать энергию процесса… Такой способ верно рассуждать о явлении, не покушаясь составить его отчетливый, но гадательный рисунок, представляет методологическую новость, которая выгодно оттеняет весь дальнейший ход науки» [8, с. 311].

 

Именно с помощью «энергийности» объяснялось единство материального и идеального. Отметим, что у Гельмгольца, а ранее у Канта энергия как сила есть проявление материи. Освальд «уничтожил» материю, превратив энергию в онтологическую субстанцию. Ученые-реалисты восприняли понятие «энергии» методологически, сделав вывод, что «качественно различные порядки явлений стоят в определенном количественном отношении друг к другу» [4, с. 66]. Таким образом, наука пришла к двум универсальным понятиям – материя и энергия, окончательно установив динамическую картину мира. Эволюция во всех сферах бытия осуществляется по степеням и уровням: уровень эволюционного развития зависит от степени накопления энергии того или иного фактора (физического, биологического, экономического, психического или интеллектуального). Это тезис был положен в основу теории многофакторного развития М. М. Филиппова [см., напр.: 9].

 

Физик А. А. Эйхенвальд в своей речи на XII съезде естествоиспытателей (6 января 1910 г.), посвященной доказательству «родства» материи и энергии как двух универсальных понятий, отмечал, в чем состоит интерес ученых, направляющих свои силы на поиск единых принципов и закономерностей: «…Они видят, что связанные ими области вовсе не так резко отличаются друг от друга, как это казалось при начале их изучения; оказывается, что между ними очень много общего, что они находятся даже в некотором родстве, в таком же гармоническом родстве, как родственны, например, два звука одного аккорда. И чем выше научный принцип, тем не только большее число разнородных областей знаний соединяется воедино, но тем больше гармонии в этом единстве. Наступает совершенно особого рода цельное, эстетическое наслаждение, которое и увлекает к научной работе…» [10, с. 12–13].

 

Теория энергетизма нашла свое отражение в русской школе физики А. Столетова – Н. Умова – П. Лебедева, монистической теории В. Бехтерева, философско-религиозных взглядах Святителя Луки и др. Некоторые современные исследования в области синергетики также строятся на понятии «энергия» (см.: напр., работы С. С. Хоружего).

 

Итак, в наследство от реализма, инспирированного позитивизмом, русской философии достались следующие принципиальные установки:

– мир есть целое, имеющее одно основание (холизм, монизм);

– разнородные элементы целого диалектически взаимосвязаны;

– мир многомерен и подвижен.

 

Однако этого недостаточно. С точки зрения русского реализма, любая теория имеет значение настолько, насколько она дает материал для практической жизни. В этом смысле наука и философия равноценны как формы мировоззрения. Философия обозначает контуры парадигмы, в рамках которой решаются задачи, наука поставляет «сырье», конкретный материал, с помощью которого возможно решение актуальных задач. Результатом диалога философии и науки, с позиции реализма, должна быть некоторая социальная теория, представляющая концепцию эволюции (прогресса) человека и общества. Причем важно то, что никакая теория не является окончательной и абсолютной. «Путь» развития и содержательное понимание идеала (цели) развития всегда находятся в движении и могут корректироваться в зависимости от качества и объема фундаментального знания. Философский реализм как теоретическая концепция – система представлений о возможных путях эволюции, как практическое учение – научно обоснованные суждения о цели развития, о благе.

 

Актуальным является пропаганда философским реализмом необходимой связи теории и опыта. Реализм – самобытный и продуктивный результат рецепции позитивизма в русской философии.

 

В результате рассуждений о реализме приходит устойчивое убеждение, что в настоящее время необходима разработка релевантной методологии познания с учетом трех моментов: новейших достижений науки и технологий, уровня интеллектуально-эволюционного развития человека, постоянной динамики среды. Это уже не может быть какая-то одна точка зрения (позиция) и даже плоскость наблюдения (срез, дискурс) – это должно быть объемное видение (голографический мир – «все в каждой части»). И роль познающего субъекта здесь только увеличивается. Человек обладает уникальной способностью благодаря сознанию игнорировать физические время и пространство и соединить в целую картину то, что в действительности не соприкасается – человек обладает способностью мыслить в хронотопе бытия.

 

Список литературы

1. Горохов П. А. Философские представления о «человеке будущего» в мировой фантастике // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2019. – № 3. – С. 28–46. – URL: http://fikio.ru/?p=3700 (дата обращения 01.09.2021).

2. Научно-энциклопедический словарь: в 3-х т. Т. 3 / под ред. М. М. Филиппова. – СПб.: журнал «Научное обозрение», 1901. – 2689–4208 стб.

3. Менделеев Д. И. Заветные мысли // Собрание сочинений: в 25 т. Т. 24. – М.–Л.: Издательство Академии наук СССР, 1952. – С. 253–454.

4. Очерки реалистического мировоззрения. Сборник статей по философии, общественной науке и жизни. – С.-Пб.: Издание С. Дороватовского и А. Чарушникова, 1904. – 676 с.

5. Иезуитов А. Н. Ленин и Луначарский // А. В. Луначарский / исследования и материалы. – М.: Наука, 1978. – С. 27–38.

6. Родоначальники позитивизма / Пер. И. А. Шапиро; с предисл. проф. М. М. Ковалевского. – Вып. 1. – СПб.: Брокгауз и Ефрон, 1910. – 171 с.

7. Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. – М.: Издательство политической литературы, 1967. – 383 с.

8. Столетов А. Г. Гельмгольц и современная физика // Собрание сочинений: в 3 т. Т. 2. – М. – Л.: Гостехиздат, 1941. – С. 307–340.

9. Коробкова С. Н. Социально-экономическая теория К. Маркса в объективе русского критического реализма // Контекст и рефлексия: философия о мире и человеке. – 2015. – № 6. – С. 71–85. – URL: http://www.publishing-vak.ru/file/archive-philosophy-2015-6/5-korobkova.pdf (дата обращения 01.09.2021).

10. Эйхенвальд А. А. Материя и энергия. Речь, произнесенная на заключительном общем собрании XII съезда естествоиспытателей и врачей в Москве. – М.: Типография И. Н. Кушнерев и К, 1910. – 16 с.

 

References

1. Gorokhov P. A. Philosophical Ideas about the “Humans of the Future” in World Science Fiction [Filosofskie predstavleniya o “heloveke buduschego” v mirovoy fantastike]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2019, no. 3, pp. 28–46. Available at: http://fikio.ru/?p=3700 (accessed 01 September 2021).

2. Filippov M. M. (Ed.) Scientific and Encyclopedic Dictionary: in 3 vol. Vol. 3 [Nauchno-entsiklopedicheskiy slovar: v 3 t. T. 3]. Saint Petersburg: zhurnal “Nauchnoe obozrenie”, 1901, col. 2689–4208.

3. Mendeleev D. I. Cherished Thoughts [Zavetnye mysli]. Sobranie sochineniy: v 25 t. T. 24 (Collected Works: in 25 vol. Vol. 24). Moscow – Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR, 1952, pp. 253–454.

4. Essays on a Realistic Worldview: Collected Articles on Philosophy, Social Science and Life [Ocherki realisticheskogo mirovozzreniya. Sbornik statey po filosofii, obschestvennoy nauki i zhizni]. St. Petersburg: Izdanie S. Dorovatovskogo i A. Charushnikova, 1904, 676 p.

5. Iezuitov A. N. Lenin and Lunacharsky [Lenin i Lunacharskiy]. in A. V. Lunacharskiy. Issledovaniya i materially (A. V. Lunacharsky. Research and Materials). Moscow: Nauka, 1978, pp. 27–38.

6. The Founders of Positivism. Iss. 1 [Rodonachalniki pozitivizma. Vyp. 1]. Saint Petersburg: Brokgauz i Efron, 1910, 171 p.

7. Lenin V. I. Materialism and Empirio-criticism [Materializm i empiriokrititsizm]. Moscow: Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1967, 383 p.

8. Stoletov A. G. Helmholtz and Modern Physics [Gelmgolts i sovremennaya fizika]. Sobranie Sochineniy: v 3 t. T. 2 [Collected Works: in 3 vol. Vol. 2]. Moscow: Gostekhizdat, 1941, pp. 307–340.

9. Korobkova S. N. The Socio-economic Theory of Marx in the Focus of Russian Critical Realism [Sotsialno-ekonomicheskaya teoriya K. Marksa v obektive russkogo kriticheskogo realizma]. Kontekst i refleksiya: filosofiya o mire i cheloveke (Context and Reflection: Philosophy of the World and Human Being), 2015, no. 6, pp. 71–85. Available at: http://www.publishing-vak.ru/file/archive-philosophy-2015-6/5-korobkova.pdf (accessed 01 September 2021).

10. Eykhenvald A. A. Matter and Energy. Speech Delivered at the Final General Meeting of the XII Congress of Naturalists and Doctors in Moscow [Materiya i energiya. Rech, proiznesennaya na zaklyuchitelnom obschem sobranii XII sezda estestvoispytateley i vrachey v Moskve]. Moscow: Tipografiya I. N. Kushnerev i K, 1910, 16 p.

 
Ссылка на статью:
Коробкова С. Н. Русская позитивно-реалистическая идея // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 3. – С. 82–92. URL: http://fikio.ru/?p=4798.

 
© Коробкова С. Н., 2021

УДК 1(091); 141.1

 

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ по проекту № 19-011-00398 «Второй позитивизм в России: философская проблематика, влияние, критика».

 

Рыбас Александр Евгеньевич – Санкт-Петербургский государственный университет, Институт философии, кафедра русской философии и культуры, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия; Социологический институт РАН – филиал ФНИСЦ РАН, ассоциированный научный сотрудник, Санкт-Петербург, Россия.

Email: alexirspb@mail.ru

SPIN: 5531-0040

ORCID: 0000-0003-2120-2667

ResearcherID: N-2482-2013

Scopus: ID 57197709027

Авторское резюме

Состояние вопроса: Одной из особенностей русского эмпириокритицизма является введение понятия «жизнь» в качестве фундаментальной философской категории, позволяющей обосновать наличие когнитивного доступа к реальности. На Западе и Авенариус, и Мах, а также их последователи считали такую задачу заведомо невыполнимой, полагая, что всякий разговор о безусловном непременно приведет к реставрации метафизики. В России же сторонники второго позитивизма попытались, с одной стороны, найти такое основание, а с другой – не допустить возврата к метафизике. В результате возникла оригинальная философская школа, сочетающая в себе черты европейской и русской традиций мысли. В исследовательской литературе «русский махизм», как правило, изучается преимущественно в контексте идейного влияния со стороны европейской философии, в то время как оригинальность ему придает специфика русской философской культуры.

Результаты: Следует выделить основные специфические черты «жизни», позволяющие использовать этот термин в контексте позитивной философии: 1) эмпирическое происхождение содержания данного понятия, обусловливающее тождество мысли и жизни; 2) акцент на конкретном, случайном без противопоставления его всеобщему и необходимому; 3) возможность преодоления метафизического дуализма и построения научной (позитивной) философии. Эта концепция «философии жизни», представленная в статье С. А. Суворова, открывающей сборник «Очерки реалистического мировоззрения» (1905), непосредственно связана с теориями «живого опыта» А. А. Богданова и эмпириосимволизма П. С. Юшкевича.

Выводы: Проблематика жизни является характерной для второго позитивизма в России в целом. Можно говорить об особой позитивной философии жизни, которая выступает общим теоретическим базисом для различных версий русского эмпириокритицизма.

 

Ключевые слова: русский позитивизм; эмпириокритицизм; научная философия; философия жизни; история русской философии.

 

Problems of Philosophy of Life in Russian Empiriocriticism

 

Rybas Aleksandr Evgenievich – Saint Petersburg State University, Institute of Philosophy, Russian Philosophy and Culture Department, PhD (philosophy), associate professor, Saint Petersburg, Russia; Sociological Institute of the Russian Academy of Sciences – branch of the RAS FSRSC, Associate Research Fellow, Saint Petersburg, Russia.

Email: alexirspb@mail.ru

Abstract

Background: One of the features of Russian empiriocriticism is an attempt to use the concept of “life” as a fundamental philosophical category that allows us to substantiate the cognitive access to reality. In the West, both R. Avenarius and E. Mach, as well as their followers, considered such a task obviously impracticable, believing that referring to the unconditional essences will inevitably lead to the restoration of metaphysics. In Russia, however, the supporters of the second positivism tried, on the one hand, to find such an access, and on the other, to prevent a return to metaphysics. As a result, an original philosophical school emerged, combining features of the European and Russian traditions of thought. In research literature, “Russian Machism” is usually studied primarily in the context of ideological influence exerted by European philosophy, while its originality was determined by the specificity of Russian philosophical culture.

Results: The specific features of “life” are shown, which make it possible to use this term in the context of positive philosophy: 1) the empirical origin of the content of this concept, which determines the identity of thought and life; 2) an emphasis on the concrete, the accidental without opposing it to the universal and necessary; 3) the possibility of developing a scientific (positive) philosophy due to the overcoming of metaphysical dualism. The author analyzes the “philosophy of life” presented in the work by S. Suvorov, which opens the collection “Essays on a Realistic Worldview” (1905); parallels are drawn between his philosophy of life and the theories of “living experience” by A. A. Bogdanov and the empirio-symbolism by P. S. Yushkevich.

Conclusion: The problem of life is characteristic of the second positivism in Russia as a whole. There is a special positive philosophy of life, which serves as a general theoretical basis for various versions of Russian empiriocriticism.

 

Keywords: Russian positivism; empiriocriticism; scientific philosophy; philosophy of life; the history of Russian philosophy.

 

Если рассматривать русский эмпириокритицизм в контексте европейского, то сразу же можно заметить существенные расхождения между ними [см.: 7; 10]. Одно из кардинальных различий заключается в том, что «большинство русских позитивистов, в отличие от традиции Западной Европы, стремились к тому, чтобы выявлять личностные моменты интеллектуального освоения людьми окружающей их действительности» [5, c. 132]. Это привело к рассмотрению познания прежде всего в контексте его общественного использования и вытекающей отсюда ценности для жизни человека, что, в свою очередь, актуализировало задачу обоснования его объективности. Таким образом, русские «махисты» не отказались от поиска предельного основания для познания с целью показать возможность когнитивного доступа к реальности. На Западе и Авенариус, и Мах, а также их последователи считали такую задачу заведомо невыполнимой, полагая, что всякий разговор о безусловном непременно приведет к реставрации метафизики. В России же сторонники второго позитивизма попытались, с одной стороны, найти такое основание, а с другой – не допустить возврата к метафизике. В результате возникла весьма специфическая философская позиция, позволяющая обосновать познаваемость мира и в то же время сохранить его принципиальную открытость.

 

Так, А. А. Богданов, аргументированно критикуя непоследовательность Р. Авенариуса в преодолении традиционного метафизического дуализма [см.: 6, с. 75–80], вводит понятие «живого» опыта, подчеркивая, что «опыт» изначально имеет не только теоретический, но и практический смысл [см.: 1]. Как отмечает М. В. Локтионов, «философия живого опыта не может быть представлена идеализмом и материализмом, поскольку эти явления отдаляли “материю”, отражающую сопротивление активности объекта, от “идеи”, которая создает формы активности» [4, с. 78]. Несмотря на то, что материализм и идеализм представляют собой противоположные философские позиции, они являются одинаково метафизическими, потому что используют категории «материя» и «дух» исключительно теоретически, не сопоставляя их с практической деятельностью человека.

 

Понятие «опыт», утверждает Богданов, имплицитно содержит в себе как свое условие труд человека, потому что образуется в результате совокупной трудовой активности всего человечества, направленной на преодоление сопротивлений со стороны «материальности» природы. Кроме того, в понятии «опыт» содержится и указание на цель труда, которая заключается в достижении оптимально организованной сферы человеческой деятельности – «мира», в котором человек живет и который он делает предметом своего познания. Таким образом, трудовой опыт – это опыт динамический, постоянно изменяющийся, или «живой». Он лежит в основе как «объективной» реальности – социально согласованного опыта, так и «субъективного» мира – личного опыта человека, что позволяет «связать психический и нервно-физиологический ряды в один “процесс”, различно воспринимаемый, но целостный, не психический и не физиологический, но психофизиологический, – как человеческое тело не есть комплекс зрительный или тактильный, но зрительно-тактильный» [2, с. 32]. «При этом, – пишет Богданов, – теряет смысл и самое противопоставление “физического” и “психического”. Опыт, организованный индивидуально, входит в систему опыта, организованного социально, как его нераздельная часть, и перестает составлять особый мир для познания. “Психическое” исчезает в объединяющих формах, созданных познанием для “физического”, но и физическое перестает быть “физическим”, как только у него нет его постоянной антитезы – психического. Единый мир опыта выступает как содержание для единого познания. Это – эмпириомонизм» [2, с. 33].

 

П. С. Юшкевич обнаруживает когнитивный доступ к реальности, проясняя ее действительное содержание [см.: 9]. Он критикует субстанциализм – идеологию «возведенных в абсолют осязательных ощущений» [9, с. 145] – и приходит к выводу, что единственной реальностью, которая дана человеку и частью которой он является, следует признать реальность символического. Поскольку в действительности «есть только эмпириосимволы» [9, c. 126], то деление содержания опыта на чистые факты, или абсолютно данное, и чистые символы, или абсолютно созданное, является неверным, так как допустимо говорить лишь о делении эмпириосимволов по виду и степени символизации. Очевидно, что при таком делении мы получим не две онтологически разнородные сферы опыта, а два противоположные направления, в которых можно исследовать единую и непрерывную реальность. «Вообще быть реальностью, – пишет Юшкевич, – значит собственно быть известным эмпириосимволом. Так называемая же настоящая реальность, бытие “само по себе”, – это та инфинитная, предельная система символов, к которой стремится наше познание» [9, c. 136]. И чистое бытие, и чистая символизация представляют собой пустые абстракции, они возникают вследствие желания упростить предметность познания, найдя точку опоры в беспрестанном потоке становления. Так же обстоит дело и с идеей «данности» сущего как объекта знания. «Если уже говорить о данном, – утверждает Юшкевич, – то основное, первичное и даже единственное данное – это поток сознания, всепроникающая взаимная связь и соотносительность переживаний. Все связано со всем, все может означать все, все потенциально символизирует все» [9, c. 125]. Понятно, что данное не может мыслиться, причем не только как нечто конкретное. Оно не может также считаться реальностью, потому что все то, что существует, существует постольку, поскольку оно осмыслено, и настолько, насколько оно познано. «Иррациональность, иллогичность данного преодолевается рациональностью эмпириосимволов, которые и являются нашим Логосом» [9, c. 146]. Как отмечает С. С. Гусев, предложенный Юшкевичем эмпириосимволизм «пытался связать понятие “объективной реальности” не с объединением чувственных восприятий, из которых Мах намеревался построить “элементы мира”, а с логическими отношениями между понятиями, с помощью которых ученые конструируют межсубъективное знание» [3, с. 308].

 

С. А. Суворов прямо говорит о «жизни», под которой он понимает то, что стоит и за живым опытом, и за реальностью эмпириосимволов. Важный для философской эволюции русского эмпириокритицизма сборник статей «Очерки реалистического мировоззрения» (1905) не случайно открывается программной работой Суворова «Основы философии жизни». Очевидно, здесь выражается общий для всех авторов сборника взгляд, согласно которому «жизнь» может быть понята как предельная философская категория, позволяющая обосновать возможность познания истины, избежав апорий метафизического мышления.

 

Сразу же можно указать на ряд специфических черт «жизни», позволяющих понять уместность использования этого термина в контексте позитивной философии.

 

Во-первых, жизнь – это понятие, содержание которого имеет всецело эмпирическое происхождение: жизнь переживается – и поэтому мыслится; мышление и переживание жизни – одно и то же в акте мысли. Отсюда следует вывод о тождестве мысли и жизни – тезис, который кардинальным образом противопоставляется известному метафизическому положению о тождестве мысли и бытия. Если последнее располагает к построению системы абстракций, которые рано или поздно обнаружат свою фиктивность, то первый ведет к преодолению дуализма и пониманию философии как творчества жизни исходя из ее действительного познания.

 

Во-вторых, понятие «жизнь» помогает акцентировать внимание на конкретном, индивидуальном, случайном, не противопоставляя его всеобщему и необходимому. Разум при этом понимается как форма жизни, в том числе конкретного человека, а не как трансцендентальный субъект. Познание с этой точки зрения представляет собой процесс жизнедеятельности, причем верификация познанного ведется посредством анализа состоявшихся форм жизни.

 

В-третьих, «жизнь» как основополагающая категория, обусловливающая когнитивный доступ к реальности, делает философию «позитивной», или «научной». Таким образом, философия жизни не может быть иррациональной, как это принято зачастую считать, она представляет собой результат разумного познания. Соответствуя критериям научности, философия жизни утверждается как система относительных истин, однако это не мешает ей быть полным знанием, потому что завершенность истолковывается в данном случае как условие разумности мышления конкретного человека (эпохи, школы, человечества в целом) в конкретных обстоятельствах, то есть исходя из его индивидуального (социального) опыта. В результате снимается противопоставление вещи в себе и явления, и система определенностей предстает не как покрывало Майи, обман, иллюзия, а как истинное – объективное – знание, насколько оно доступно человеку.

 

Суворов, интерпретируя положительную философию как философию жизни, утверждал, что понять познание и связанный с ним язык можно только как явления жизни. «С точки зрения философии жизни, – продолжал Суворов, – не только процесс познания, но и все содержание сознания слагается из проявлений жизненного процесса, из переживаний» [8, c. 29]. Переживания разделяются на три вида: непосредственно данные (содержание субъективного и объективного опыта), познавательно определенные и чувственные. Это не значит, однако, что переживания существенно отличаются друг от друга – речь идет только о различных определениях переживаний, и разделение их является условным. «Все переживания можно прежде всего рассматривать как непосредственно данное: восприятие внешних явлений, процесс познания, состояния воли и чувства» [8, c. 29].

 

Переживания разложимы на элементы – ощущения, которые Суворов определяет как «первичные испытывания процесса жизни с его реакциями на воздействия среды» [8, c. 41]. Если ощущения не сложились в чувственные образы, то они не образуют опыта, а являются только его элементами, которые имеют уже познавательное содержание, или качество (различия вкусов, звуков, цветов и т. п.), и чувственный тон (окраска приятного или неприятного). Синтез ощущений образует восприятие (образ), которое выступает начальным моментом объективации: «Объективация содержания совершается самим актом созерцания: данное и сущее сливаются в единство наличного явления» [8, c. 48]. Затем при помощи абстракции из богатого содержанием данного переживания создаются представление и понятие, которое закрепляется в слове. Таким образом, сло­во – это символическая фиксация переживания в понятии посредством представления.

 

Согласно Суворову, понимание переживаний и созданных из них представлений и понятий является интуитивным. Понятийному мышлению предшествует и затем существует наряду с ним образное мышление – досоциальная форма познания, непосредственное понимание явлений. Более того, «интуитивная деятельность ума представляет основу и материал для рассудочного мышления, органически связанного с формами речи» [8, c. 51]. С помощью интуиции понимаются не только элементарные переживания и слова, но и сложные отношения между комплексами элементов, причем интуитивное понимание может быть намного быстрее и правильнее рассудочного. «В интуитивном познании выражается та непосредственная мощь живой природы, примерами которой служат и инстинкты животных, и сметливость простого народа, и созерцание гения» [8, c. 51].

 

Признавая жизненное содержание любой мысли и утверждая ее тесную связь с языком, Суворов, однако, не соглашается с положением М. Мюллера о том, что «нет разума без языка, нет языка без разума», поскольку на начальном этапе развития речи формы выражения психического опыта не являются понятийными. Эволюцию языка Суворов представляет в виде последовательного прохождения трех этапов.

 

На первом этапе психические переживания проявляются без сознательного намерения сообщить о них другим людям: таковы «выражающие движения» (мимика, жесты, движения частей тела, меняющаяся окраска кожи и т. д.) и «выражающие звуки» (крики боли, испуга, радости и пр.). На втором этапе выражающие движения и звуки преобразуются в формы сообщения – язык жестов и язык звуков: это уже средство общения, однако оно является всецело интуитивным, так как за определенными звуками или жестами еще не закрепляются соответствующие значения. Наконец, на третьем этапе возникает язык в полном смысле этого слова. Первыми понятиями были звукоподражательные корни, которые образовались при помощи абстракции от выражающих звуков: по мере того, как модуляция тона и артикуляция звука вносят множество оттенков в выражающие звуки, которые при этом используются для общения, язык звуков утрачивает свою первоначальную изобразительность и трансформируется в членораздельную речь, эле­менты которой представляют общие действия людей, необходимые для существования социума, а также повторяющиеся явления внешней среды, имеющие жизненное значение для человека. Затем из звукоподражательных корней создаются все остальные понятия.

 

Для доказательства своих воззрений Суворов ссылается на данные сравнительного языкознания и прежде всего на теорию Л. Нуаре, согласно которой язык образовался из возгласов, сопровождавших общественно-трудовые акты людей. По Нуаре, когда первобытные люди занимались какой-нибудь однородной работой, особенно ритмической, они сопровождали свои действия (дви­жения тела) вибрациями голоса. Эти звуки, во-первых, были знаками повторяющихся актов и, во-вторых, были понятны для всех. Общепонятный знак повторяющегося акта – это и есть зародыш слова, звукоподражательный корень – первое понятие, содержание которого представляло многие акты как один акт.

 

Возникновение языка Суворов связывал с необходимостью выработки мифологического мировоззрения – исторически первой формы идеологического единения людей. Согласно Суворову, слова обозначали сначала собственные действия и состояния людей, а потом стали использоваться для обозначения действий и состояний объективного мира. Ключом к пониманию всей действительности послужил человеку его субъективный, личный опыт, и все существующее стало представляться человеку сообразно с тем, что было более всего ему знакомо. «В создании мифов деятельность воображения не является произвольной и случайной, – писал Суворов, – она проникнута внутренней закономерностью и смыслом. Основой мифологического творчества является действительность, как содержание опыта; из нее черпается материал воображения, по ее образу, под ее влиянием и ради ее объяснения создаются мифы. Мифический мир есть отраженный мир опыта, подчиненный субъективному принципу объяснения» [8, c. 16].

 

По мнению Суворова, основной механизм создания мифологического мировоззрения представляет собой по форме аналогию (заключение от сходства явлений к сходству производящих их причин), по содержанию – метафору (перенос содержания субъективного опыта на опыт объективный), по принципу объяснения – обусловленность в форме мотивации (трактовку явлений по образу человеческих действий). Этот же механизм является и механизмом создания первого языка, который зафиксировал отношение людей к действительности и позволил им расширить их самочувствие и самосознание до чувства и сознания жизни всеобщей. Благодаря языку был создан новый мир – мир поэтического отражения человеческой жизни, взятой во всей совокупности ее возможного содержания. «Он населен был могучими, прекрасными и грозными существами, олицетворявшими стихийную мощь природы и великие силы, движения и формы жизни» [8, c. 18].

 

Дальнейшее развитие языка и мышления привело к трансформации мифологии в метафизику. Метафизическое мировоззрение характеризуется прежде всего догматизацией поэтических определений сущего, превращением их в трансцендентные сущности и дуалистическим объяснением мира. В результате мифологические теогония и космогония преобразуются в метафизические теологию и космологию, содержание опыта интерпретируется при помощи сверхопытных инстанций, причем «самый вывод временных явлений из вечной первоосновы совершается или непосредственно, или через посредство вторичных сущностей, соответствующих отдельным явлениям или классам явлений» [8, c. 20].

 

Подобно Авенариусу, Суворов демонстрирует опытную основу метафизических понятий и объясняет их происхождение применением логической операции отрицания. Это отрицание бывает двояким: прежде всего, могут отрицаться содержательные признаки предметов, и тогда метафизические понятия будут представлять собой простое отрицание эмпирических свойств (таковы все атрибуты духовных субстанций – простота, неделимость, неощутимость и т. д.); в другом случае отрицаются не признаки предметов, а признаки их признаков, например конечность, неотделимая от всякого опытного содержания, вследствие чего то или иное качество предмета становится абсолютным (таким способом образуются все метафизические понятия, имеющие безусловное значение). Так или иначе, но, «оторванные от той почвы, из которой они выросли, отвлеченные понятия становятся самобытными сущностями, получают значение высших реальностей, скрытых за эмпирическим бытием» [8, c. 20].

 

Развитие метафизики приводит к появлению ее высшей формы – метафизического универсализма, который создает условия для возникновения положительного мировоззрения – научно-философского реализма, или философии жизни. Положительная философия, согласно Суворову, заимствует у метафизики идею универсальной системы знания, обнимающей все сущее в своих высших определениях, и приступает к преобразованию метафизических понятий при помощи критики языка. В результате все метафизические категории утрачивают статус сверхопытных реальностей и становятся лишь общими определениями содержания опыта: «Им придается уже не субстанциальное, а только методологическое значение» [8, c. 22].

 

Позитивная философия жизни изображается Суворовым как своего рода итог интеллектуального развития человечества. Здесь сходятся воедино философские и научные достижения, эстетические и моральные ценности, идеалы и цели – все, что было создано человеком в течение его истории. Позитивная философия жизни позволяет преодолеть «разрывы» опыта, восстановить его целостность, в результате чего извечная мечта человечества обрести единое мировоззрение становится вполне достижимой. «Единство мировоззрения имеет существенное значение для жизни как необходимое условие ее полной гармонии и свободного развития, – пишет Суворов. – Объединяя в высших принципах законы нормальной жизни среди природы и общества, внося единство в основные мотивы жизни, устраняя ее внутренние противоречия, колебания и сомнения, обессиливающие людей, монистическое мировоззрение освещает путь и открывает свободный простор для полного и гармоничного расцвета жизни, в которой реализуется разумно понятый идеал жизни» [8, с. 108–109].

 

Цельное позитивное мировоззрение дает человеку адекватное «разумение жизни», которое Суворов называет мудростью. «Мудрость есть разумное развитие наибольшего содержания человеческой жизни; это – сама жизнь, осмысленная и уравновешенная, проникнутая сознанием общих жизненных законов и свободно им следующая… Истинная мудрость проникнута могучим и непрестанным кипением жизни, сосредоточенной силой переживаний, неутомимым активным стремлением к правде и душевной ясности, к гармонической полноте жизни» [8, с. 109]. Достигая мудрости, человек вырывается на свободу, полностью реализовывает себя как творческое существо и, становясь «героем», «переживает великую, поэтическую жизнь» [8, с. 112], способствует освобождению других людей; по мере единения поэзии, мудрости и гуманности «торжествует победу свободная жизнь» [8, с. 113].

 

Список литературы

1. Богданов А. А. Философия живого опыта. Материализм, эмпириокритицизм, диалектический материализм, эмпириомонизм, наука будущего. Популярные очерки. – М.: КРАСАНД, 2010. – 272 с.

2. Богданов А. А. Эмпириомонизм: Статьи по философии. – М.: Республика, 2003. – 400 с.

3. Гусев С. С. От «живого опыта» к «организационной науке» // Русский позитивизм: В. В. Лесевич, П. С. Юшкевич, А. А. Богданов. – СПб.: Наука, 1995. – С. 287–352.

4. Локтионов М. В. Александр Богданов: между марксизмом и позитивизмом. – М.: ИФ РАН, 2018. – 135 с.

5. Локтионов М. В. Александр Богданов: неизвестный марксизм. – М.: ГАУГН-Пресс, 2018. – 288 с.

6. Рыбас А. Е. Позитивная философия в России конца XIX – первой трети ХХ вв. – Mauritius: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2017. – 324 с.

7. Стейла Д. Наука и революция. Рецепция эмпириокритицизма в русской культуре (1877–1910). – М.: Академический Проект, 2013. – 363 с.

8. Суворов С. Основы философии жизни // Очерки реалистического мировоззрения: Сборник статей по философии, общественной науке и жизни. Изд. 2-е. – СПб.: Тип. Монтвида, 1905. – С. 1–113.

9. Юшкевич П. С. Современная энергетика с точки зрения эмпириосимволизма // Русский позитивизм: В. В. Лесевич, П. С. Юшкевич, А. А. Богданов. – СПб.: Наука, 1995. – С. 107–164.

10. Soboleva M. A. Bogdanov und der philosophische Diskurs in Russland zu Beginn des 20. Jahrhunderts. Zur Geschichte des russischen Positivismus. – Hildesheim: G. Olms, 2007. – 277 p.

 

References

1. Bogdanov A. A. The Philosophy of Living Experience: Popular Outlines [Filosofiya zhivogo opyta. Materializm, empiriokrititsizm, dialekticheskiy materializm, empiriomonizm, nauka buduschego. Populyarnyye ocherki]. Moscow: KRASAND, 2010, 272 p.

2. Bogdanov A. A. Empiriomonism: Articles on Philosophy [Empiriomonizm: Stati po filosofii]. Moscow: Resbublika, 2003, 400 p.

3. Gusev S. S. From “Living Experience” to “Organizational Science” [Ot “zhivogo opyta” k “organizatsionnoy nauke”]. Russkiy pozitivizm: V. V. Lesevich, P. S. Yushkevich, A. A. Bogdanov (Russian Positivism: V. V. Lesevich, P. S Yushkevich, A. A. Bogdanov). St. Petersburg: Nauka, 1995, pp. 287–352.

4. Loktionov M. V. Aleksandr Bogdanov: Between Marxism and Positivism [Aleksandr Bogdanov: mezhdu marksizmom i pozitivizmom]. Moscow: IPh RAS, 2018, 135 p.

5. Loktionov M. V. Aleksandr Bogdanov: Unknown Marxism [Aleksandr Bogdanov: neizvestnyy marksizm]. Moscow: GAUGN-Press, 2018, 288 p.

6. Rybas A. E. Positive Philosophy in Russia at the End of the 19th – First Third of the 20th Centuries [Pozitivnaya filosofiya v Rossii kontsa XIX – pervoy treti XX vv.]. Mauritius: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2017, 324 p.

7. Steila D. Science and Revolution. Reception of Empiriocriticism in Russian Culture (1877–1910) [Nauka i revolyutsiya. Retseptsiya empiriokrititsizma v russkoy kulture (1877–1910)]. Moscow: Akademicheskiy Proekt, 2013, 363 p.

8. Suvorov S. Fundamentals of the Philosophy of Life [Osnovy filosofii zhizni]. Ocherki realisticheskogo mirovozzreniya: Sbornik statey po filosofii, obschestvennoy nauke i zhizni (Essays on a Realistic Worldview: Collected Articles on Philosophy, Social Science and Life). St. Petersburg: Tipografiya Montvida, 1905, pp. 1–113.

9. Yushkevich P. S. Modern Energetic Theory from the Point of View of Empiriosymbolism [Sovremennaya energetika s tochki zreniya empiriosimvolizma]. Russkiy pozitivizm: V. V. Lesevich, P. S. Yushkevich, A. A. Bogdanov (Russian Positivism: V. V. Lesevich, P. S. Yushkevich, A. A. Bogdanov). St. Petersburg: Nauka, 1995, pp. 107–164.

10. Soboleva M. A. Bogdanov und der philosophische Diskurs in Russland zu Beginn des 20. Jahrhunderts. Zur Geschichte des russischen Positivismus. Hildesheim: G. Olms, 2007, 277 p.

 
Ссылка на статью:
Рыбас А. Е. Проблематика философии жизни в русском эмпириокритицизме // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 3. – С. 93–102. URL: http://fikio.ru/?p=4789.

 
© Рыбас А. Е., 2021

УДК 159.922.6

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Scopus ID: 36909235400

Авторское резюме

Предмет исследования: Комментарий к подготовительным материалам к статье В. С. Дерябина «О старении» и его представлениям о психофизиологии старения, данным в книгах «Чувства, влечения, эмоции», «Психология личности и высшая нервная деятельность» и «Письме внуку».

Результаты: С целью психофизиологического объяснения психологии старения автор приводит, с одной стороны, результаты экспериментальных исследований учеников И. П. Павлова о нарушении высшей нервной деятельности (ВНД) у старых собак. С другой стороны, он представил высказывания видных ученых о своих переживаниях, связанных с возрастными физическими и психическими изменениями. Это нарушения функционирования органов чувств, потеря «вкуса к жизни», преобладание отрицательных эмоций над положительными, достигающее степени заниженной самооценки. Далее ученый представляет материалы о влиянии возрастной инволюции желез внутренней секреции и вегетативной нервной системы на психику. Обсуждаются значение адаптационно-трофического влияния симпатической нервной системы (СНС) на центральную нервную систему (ЦНС), органы чувств и поперечнополосатую мускулатуру как фактора отсрочивания процесса старения.

Выводы: В. С. Дерябин в материалах к статье «О старении» и предшествующих работах осветил психофизиологические механизмы физических и психических изменений при старении в их взаимосвязи и взаимодействии.

 

Ключевые слова: старение; возрастная психология; психофизиологические механизмы.

 

Issues of Age-Related Psychology in the Research of V. S. Deryabin

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First Saint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Resuscitation, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Background: Commentary on the preparatory work for the article by V. S. Deryabin “On Aging” and his ideas about the psychophysiology of aging, given in the books “Feelings. Inclinations. Emotions”, “Psychology of Personality and Higher Nervous Activity” and “Letter to the Grandson”.

Results: Trying to explain the psychology of aging from the psychophysiological point of view, the author analyses, on the one hand, the results of research carried out by I. P. Pavlov’s students on the disorder of higher nervous activity (HND) of old experimental dogs. On the other hand, he presents the statements of prominent scientists about their experiences connected with age-related physical and mental changes. These are dysfunctions of the sense organs, loss of “taste for life”, the predominance of negative emotions over positive ones, reaching a degree of low self-esteem. Further, the scientist presents some material on the influence of age-related involution of the endocrine glands and the vegetative nervous system on the psyche. The importance of the adaptive trophic effect of the sympathetic nervous system (SNS) on the central nervous system (CNS), sensory organs and striated muscles as a factor in delaying the aging process is discussed.

Conclusion: V. S. Deryabin, in his material for the article “On Aging” and previous works, highlighted the psychophysiological mechanisms of physical and mental changes during aging.

 

Keywords: aging; age-related psychology; psychophysiological mechanisms.
 

В своих работах известный физиолог и психиатр, ученик И. П. Павлова В. С. Дерябин (1875–1955) затрагивал различные аспекты психологии: социальной, военной, медицинской, возрастной. Возрастная психология относится к общей психологии, и, вместе с тем, к психологии развития, занимающейся изучением поэтапного развития индивида. При этом в современной психологии упор делается не на психику с ее психофизиологическими механизмами, т. е. на психофизиологию, а на ее социальные аспекты. Не отрицая значения в возрастной психологии факторов социальных, В. С. Дерябин выделял в этой отрасли психологической науки отдельные взаимосвязанные аспекты: физиологический, психологический, психофизиологический и, в ряде случаев, психопатологический.

 

В основе психофизиологии как науки лежит, по В. С. Дерябину, аффективность – чувства, влечения и эмоции, представляющие собой этапы эволюционного развития.

 

В своих основных работах – монографиях «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 7] и «Психология личности и высшая нервная деятельность» [см.: 6], а также в «Письме внуку» [см.: 4; 12] автор значительное место уделяет возрастной психологии. В первой из книг в главе «Влечения» он выделяет разделы: «Психология периода созревания» и «Период зрелости». Во второй в разделе «Возраст и счастливая жизнь» он особое внимание обращает на психологию старения. В последние годы жизни его особо занимало влияние преклонного возраста на самочувствие ученого, на его творческую активность. Сам Викторин Сергеевич в послевоенные годы тяжело болел, и поэтому тема исследований была ему близка не только в научном, но и в личном плане.

 

Сохранилась его папка с подготовительными материалами под названием «О старости». В ней – выписки из книги И. И. Мечникова «Страницы воспоминаний» [см.: 16], содержащие описания переживаний людей преклонного возраста. Неудивительно было найти в этой папке машинопись упоминавшегося выше раздела «Возраст и счастливая жизнь».

 

Задачей данной статьи явилось не просто сведение вместе упомянутых отрывков, но и их дополнение и комментарий с привлечением последующих данных. Изложение начинается с психологии старения и примеров, приводимых В. С. Дерябиным в этом отношении. Второй раздел статьи посвящен физиологии и психофизиологии процесса старения, и тут наряду со сведениями, представленными ученым, даются соответствующие нейрофизиологические и нейрохимические данные.

 

Возрастная психология у нас нашла выражение в отечественной геронтопсихологии, представленной, например, в книге Л. И. Анциферовой «Развитие личности и проблемы геронтопсихологии» [см.: 1]. Геронтопсихология представляет собой раздел возрастной психологии, занимающийся изучением психики людей пожилого возраста. При этом период от 60 до 100 и более лет теперь, видимо, чтобы не оскорбить стариков, называют «периодом поздней взрослости».

 

Согласно исследованиям американских социопсихологов, в обществе получили значительное распространение представления о людях в их поздние годы как о беспомощных и болезненных существах, не способных принимать самостоятельные решения, успешно выполнять общественные функции, приносить пользу обществу. В противовес таким воззрениям создана геронтофильная теория старения. В соответствии с ней наша геронтопсихология отстаивает тезис: cоциально-психологическое развитие человека не ограничено какими-то определенными периодами его бытия, оно осуществляется на протяжении всей жизни [см.: 1].

 

Основным предметом изучения геронтопсихологии является личностный сдвиг человека после изменения привычного характера деятельности, вызванного природным старением организма. Поэтому одной из основных целей этой дисциплины является способствование активной жизнедеятельности личности в процессе старения. Такая благородная цель представляется психотерапевтической – внушить человеку, подобно религии, «возрастной оптимизм».

 

При этом, опять же, психофизиологические механизмы влияния старения организма на психику, как правило, не изучаются. Исследователи психологии старения, будучи нередко и сами уже немолодыми людьми, в качестве субъекта исследования избирают некого абстрактного человека, а не обращаются к собственным переживаниям, связанным с возрастными изменениями.

 

В разделе «Возраст и счастливая жизнь» В. С. Дерябин [см.: 6] приводит примеры психологии представителей старшего поколения, высказывания психологов, ученых, писателей. В подготовительных материалах к своей ненаписанной статье «О старости» ученый обращается к переживаниям представителей творческого труда, достигших преклонного возраста: основателя научной геронтологии И. И. Мечникова, Л. Пастера, Л. Н. Толстого, И. П. Павлова.

 

У И. И. Мечникова в «Страницах воспоминаний» [см.: 16, с. 174–179] Дерябин находит, как в день семидесятилетия ученый подводит итог изменений, которые принесла с собой старость. Если в 50, 60 и 65 лет радость жизни ощущалась им очень сильно, то в 69-летнем возрасте он отмечает, что «инстинкт жизни» (здесь и далее – курсив В. С. Дерябина) у него ослабел. «Я нарочно слушал те музыкальные вещи, которые прежде доводили меня до слез восторга… чтобы проверить впечатление. Последнее значительно ослабело против прежнего. Несмотря на легкость, с которой плачут старики, у меня не появилось ни одной слезинки, за крайне редкими исключениями.

 

То же и в других областях. Нынешней весной распускание и цветение кустов и деревьев, проявление оживления природы не вызывали во мне и тени восторженного чувства, которое я испытывал в прошлые годы. Я скорее ощущал грусть не от предвидения конца моей жизни, а от сознания тяжести существования» [16, с. 174–175].

 

В свой 70-летний юбилей И. И. Мечников пишет следующее.

 

«16/V 1915 г.

Сегодня мне, наконец, исполнилось 70 лет. Я дожил до предела нормальной жизни, подтвержденного еще царем Давидом и подтвержденного статистическими исследованиями Лексиса и Боддио. Я еще способен работать и мыслить. Но изменения в моем душевном складе, которые я заметил год назад, усилились в немалой степени. Разница в силе приятных и неприятных ощущений сказывается все более и более. Приятные ощущения ослабевают; я сделался равнодушным к благам, которые прежде были мною очень ценимы. Нечего и говорить, что я сделался равнодушным к качеству пищи. Потребность к музыкальным ощущениям настолько ослабла, что я почти не испытываю желания их удовлетворения. Прелесть весны меня не трогает, а возбуждает грусть. Наоборот, тревога из-за счастья и здоровья близких становится все сильнее. Мне трудно понять, как мог я раньше переносить эту тревогу. Сознание бессилия медицины меня все более и более повергает в отчаяние.

Неудивительно, что при таких условиях у меня все более развивается «пресыщение жизнью»… Вообще же мое здоровье удовлетворительно, что поддерживает меня… Я положительно теперь не боюсь смерти, но хотел бы умереть во время сердечного припадка, не подвергаясь какой-нибудь тянущейся болезни» [16, с. 176].

 

«16 мая 1916 г. (71 год). Душевное мое состояние двойственное. С одной стороны, я очень желаю выздороветь, с другой же стороны, я не вижу толка в дальнейшей жизни… я больше чем прежде лишен чувства наслаждения жизнью… О наслаждении… не может быть и речи».

 

18 июня 1916 г. (через месяц, 15 июля 1916 г., И. И. Мечников скончался в Париже – О. З). «Несколько лет уже начавшее появляться отмирание жизненного инстинкта становится теперь определеннее и реальнее. “Насаждение” составляет уже удел прошлого; я не испытываю больше той степени “удовольствий”, которую ощущал еще немного лет назад. Любовь к самым близким теперь гораздо сильнее выражается в тревогах и страданиях о их болезнях и горестях, чем в удовольствии от их радостей и нормальной жизни…» [16, с. 179].

 

«Насколько я мог заметить, старость Пастера не была счастливой. (Пастера Мечников увидел, когда тому было 72 с лишним года, и он уже давно сделался неспособным к научной работе). Несмотря на почитание, которое окружало его в семье, и бесконечное уважение и преданность со стороны всех, соприкасающихся с ним, он все же считал свою роль незавершенной и вечно мучился, нередко даже без достаточного к тому повода…» [16, с. 93].

 

«Видя себя беспомощным для продолжения столь дорогой для него деятельности, Пастер стал сильно грустить. Он чувствовал, что не выполнил всего, что ему хотелось еще совершить, и эта неудовлетворенность мучила его» [16, с. 91].

 

О влиянии возраста на Л. Н. Толстого И. И. Мечников вспоминал, проведя день в «Ясной Поляне». «Несмотря на то, что черты лица обнаруживали признаки дряхлости, и на то, что память, видимо, была значительно притуплена (он уверял даже, что забыл содержание “Анны Карениной” …), Толстой сохранил в то время, когда я его видел, и когда ему было без малого 81 год, еще много физической и духовной бодрости. Из некоторых его посмертных сочинений видно, что его необыкновенный художественный дар не покидал его до самого конца. Его тонкая чувствительность и чуткость сохранялись гораздо полнее, чем чисто умственная способность рассуждения» [16, с. 136].

 

В. С. Дерябин комментирует приведенные отрывки с учетом своего интереса к долгому сохранению творческой активности и в преклонном возрасте. Творческая работа в это время может сохраняться. На 70-ом году Мечников писал о том, что научная работа еще вызывает у него неугасимый энтузиазм. О Листере И. И. Мечников писал, что тот, ко времени их свидания уже сильно состарившийся, не делал самостоятельных работ, но читал еще очень много и интересовался всем: он изложил Мечникову целую программу работ о крови.

 

Юбилейное подведение итогов жизни, в том числе научной, на которое он обратил внимание у И. И. Мечникова, было созвучно В. С. Дерябину. К нему он обратился в день своего 75-летия, 22 ноября 1950 г., а ранее – в «Письме внуку» [см.: 4, 12] и в «Эпилоге» [см.: 5].

 

Было близко ему и состояние престарелого Пастера, не способного к завершению всего задуманного. В «Эпилоге», написанном в январе 1950 г., больно ранит фраза: «Моя научная работа имела ничтожное значение». И это несмотря на весомый вклад его, ученика И. П. Павлова, в учение о ВНД. Очевидно, что, как на возрастную депрессию у Л. Пастера, у В. С. Дерябина наслаивался отказ опубликования «книги жизни» – «Чувства, влечения и эмоции» (авторское название) и психофизиологических очерков «О сознании», «О Я», «О счастье», «О гордости». В соответствии с представлениями самого В. С. Дерябина, отрицательные эмоции, характерные для старческой депрессии, давят на мышление и определяют заниженную самооценку ученого. И, несмотря на это, в возрасте 76–79 лет В. С. Дерябин написал обобщающие работы психофизиологического содержания, не опубликованные при жизни: «О потребностях и классовой психологии» [см.: 8], «Об эмоциях, порождаемых социальной средой» [см.: 10] и «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» [см.: 9].

 

Как дальнейший пример оценки ученым своей жизни уместно привести юбилейную записку, написанную В. С. Дерябиным для себя в Военно-медицинской академии (ВМА), где ему часто приходилось лежать после войны по поводу сердечных заболеваний.

 

«22 ноября 1950

Исполнилось 75 лет. Слух резко понижен, зрение на правый глаз попортилось, соленое кажется слишком соленым, вкусное менее вкусным, чем прежде, сладкое – чересчур сладким.

Работоспособность психическая понизилась в 3–4 раза. Ходьба ограничена до минимума. Одышка, когда пройдешь 15 метров. – Все приметы старости.

Парабола жизни пришла к своему концу. И в то же время у меня хорошее самочувствие, нет болей. Лежа в постели, я чувствую себя спокойно и уютно, как будто ощущение благополучия организма. Почти так хорошо, как было когда-то в детстве…

Я не хочу и не могу сказать, что жизнь не удалась, что в итоге ее крах. Если бы мне нужно было бы “начать жизнь сначала”, я охотно пошел бы по тому же пути, быть может, с малыми вариациями. Хорошее начало, неплохая середина и удовлетворительный, вполне приемлемый конец.

А то, что замирает линия жизни – есть случайное, лежащее в основе закономерного. Новая и новая жизнь будет рождаться, расти, развиваться и цвести, и, да здравствует жизнь! Жизнь светлая, радостная, идущая к новым миражам, целям, рождающая новые формы жизни!

1-я терапия. ВМА».

 

По-видимому, тогда же были написаны им заметки о характерных чертах и особенностях стариков.

«Старики – ходячие пучки привычек – автоматизация (склонность к стереотипам мышления и поведения – О. З.).

Опыт. Туча – сигнал дождя, бури воспринимаются тем, кто его пережил. Хранители традиций, обычаев, песен, сказок.

Опыт решения типовых задач, как поступать в том или ином случае. Мудрость стариков. Предвидение.

Одиночество. Дружба – детская. Жизнь уносит тех, кто имел сходные переживания.

Быстрота изменений в жизни человеческого общества. Прежде спрашивали стариков, теперь – специалистов, но старики могут знать то, чего не знают специалисты: опыт живой человеческой жизни, теплоту человеческих реакций (по-моему, звучит очень современно! – О. З.).

Утомляемость, сужение круга действий, обесценивание и сокращение ассортимента удовольствий. Ясность бесперспективности дальнейшей жизни.

Переоценка сделанного (очевидно – переосмысление, а не завышенная оценка – О. З.). Отрыв от текущего момента. Ничтожность итогов. Незаконченность работ. Философские тенденции в старости. Искание исхода, который устраивал бы».

 

Безрадостность этих итоговых заметок может иметь различные причины: трезвый ум сочетается с возрастной депрессией; состояние организма, болезни препятствуют оптимистической оценке итогов жизни. Это мысли человека, задумывавшегося над смыслом жизни, ученого, посвятившего себя изучению мотивов человеческого поведения. В наиболее полном виде свои научные убеждения о смысле жизни В. С. Дерябин изложил в «Письме внуку» (Путевка в жизнь) [см.: 4; 12].

 

Приведу несколько высказываний из него. «Пессимизм возникает как конфликт сознания бессмыслицы личной, изолированно взятой жизни, с сознательной, а чаще бессознательной оценкой себя как чего-то самоценного, исключительно важного, центра мироздания» [12, с. 186].

 

«Природа в целях сохранения организма наделила человека эгоцентризмом, тогда как он – лишь частица в потоке жизни. Биологический и социальный смысл его жизни определяется не самосознанием его “Я”, как чего-то самоценного, а его положением в ряду живых существ… Объективно человек – лишь маленькое звено в бесконечной цепи жизни, его смерть связана с обновлением жизни, а биологически целесообразный конец своей жизни он субъективно воспринимает как трагедию, как конфликт, с которым его сознание не хочет и не может мириться» [12, с. 184].

 

В своих работах В. С. Дерябин проводит системный анализ психологии стареющего человека, выделяя психофизиологические механизмы старения. В упоминавшейся выше папке «О старости» содержатся конспекты В. С. Дерябина «Павловских клинических сред» 1930 и 1933 годов, посвященных обсуждению экспериментов на старых собаках с нарушенной ВНД.

 

И. П. Павлов (Среда 17-XII-1930) обратил внимание на ослабление в коре головного мозга у старой собаки в первую очередь процессов торможения, как более лабильных, а также процессов возбуждения. У такой собаки с трудом вырабатывались условные рефлексы, связанные с выделением слюны на слабые пищевые раздражители, но значительно лучше возникали условнооборонительные рефлексы. Условные рефлексы, в особенности – тормозные, связанные с дифференцировками раздражителей, плохо вырабатывались. Много времени спустя выработавшиеся условные рефлексы подвергались угасанию – сначала создававшиеся на слабые раздражители, затем на сильные. В связи с этим И. П. Павлов говорливость, легкомысленность поступков и симптомы слабоумия у стариков (старческий маразм) объяснял уменьшением корковой возбудимости и связанным с ним ослаблением процессов торможения [см.: 20, c. 103].

 

На Среде 29-XI-1933 И. П. Павлов обратил внимание, что у экспериментальной собаки физиолога К. С. Абуладзе старение сначала вызвало ослабление тормозного процесса. Затем страдала подвижность нервных процессов, выражавшаяся в том, что животное перестает выносить прежнюю, более сложную систему условных рефлексов, и дифференцировка вырабатывалась гораздо дольше и была неполной [см.: 21, c. 121–122].

 

Полученные экспериментальные данные И. П. Павлов стремился интерпретировать применительно к человеку – в частности, к себе. В «Лекциях о работе больших полушарий головного мозга» он писал так. «Разве это необычная вещь, что мы, занятые, главным образом, одним делом, одной мыслью, можем одновременно исполнять другое дело, очень привычное для нас, т. е. работать теми частями полушарий, которые находятся в известной степени торможения по механизму внешнего торможения, так как пункт полушария, связанный с нашим главным делом, конечно, является тогда сильно возбужденным? В том, что это понимание дела отвечает действительности, я убеждаюсь теперь постоянно на себе при стариковском падении реактивности мозга (ухудшающаяся память событий текущего времени). Чем дальше, тем больше я лишаюсь способности, занятый одним делом, вести исправно другое. Очевидно, сосредоточенное раздражение определенного пункта при общем уменьшении возбудимости полушарий индуцирует такое торможение других частей других полушарий, что условные раздражители старых, прочно зафиксированных рефлексов, оказываются теперь ниже порога возбудимости» [19, с. 428].

 

В разделе «Возраст и счастливая жизнь» [см.: 6] В. С. Дерябин отмечает, что в процессе старения слабеет деятельность эндокринных желез – половых, щитовидной, гипофиза, надпочечников и наступает старение вегетативной нервной системы. Автор приводит данные М. К. Петровой об угнетающем влиянии кастрации собак на выработку условных рефлексов, процессы возбуждения в коре головного мозга и особенно процессы торможения. Картина, подобная той, которая имеют место у старых собак [см.: 6, с. 126–127].

 

У животных и человека по мере старения ослабевают функции половых желез, уменьшается выработка андрогенов и эстрогенов. Известно выражение: «Природа подвергает человека медленной кастрации». При этом происходит угнетение ВНД и интеллектуальных процессов [см.: 22].

 

Системный подход В. С. Дерябина к изучению психологии старения заключается в оценке вклада центростремительной (афферентной) нервной импульсации, поступающей в головной мозг в первую очередь от поперечнополосатой мускулатуры. Как он подчеркивал, такая импульсация определяет самочувствие здорового и больного организма. Тонус поперечнополосатой мускулатуры с возрастом понижается вследствие малоподвижного образа жизни и хронических заболеваний.

 

Он писал: «Тело становится источником ощущений с отрицательным чувственным тоном. Лет с 25 начинает понижаться эмоциональная возбудимость» [6, с. 128]. При этом возрастное понижение психической и физической работоспособности определило сроки выхода на пенсию и службы в вооруженных силах.

 

Симпатико-адреналовая система (САС) выполняет в организме гомеостатическую функцию [см.: 15, 26], а входящая в нее СНС – адаптационно-трофическую функцию в отношении ЦНС, периферической нервной системы, органов чувств и поперечнополосатой мускулатуры [см.: 17].

 

Нарушение адаптационно-трофических влияний СНС в отношении ЦНС, в частности, коры головного мозга, наступало после удаления верхнего шейного симпатического ганглия у собак, прерывая поток афферентных импульсов по симпатическим волокнам в ЦНС. Это приводило к нарушению ВНД, срыву выработанных условных рефлексов и сонливому состоянию у собак, подобно имевшему место у старых животных [см.: 17].

 

Важно отметить, что скорость синтеза нейромедиатора СНС (нейрохимического посредника) норадреналина (НА) в норадренергических нейронах, в которых он осуществляет медиаторную функцию, зависит от нервной импульсации, к ним поступающей [см.: 29]. При этом в условиях ослабления афферентной симпатической импульсации у лиц старческого возраста обнаружено уменьшение в мозгу, в особенности в гипоталамусе, содержания НА [см.: 28]. С этим явлением связывают развитие так называемой норадреналинодефицитной психической депрессии, характерной для лиц преклонного возраста. Напротив, фенамин, не применяемый широко для лечения депрессии из-за развития пристрастия, способствует возбуждению норадренергических нейронов и вызывает переживания бодрости и оптимизма [см.: 27].

 

В экспериментах на крысах показано, что сохранение при стрессе содержания НА в нейронах, синтезирующих его в ЦНС, повышает устойчивость к стрессу и развитию депрессии. Известный антидепрессант амитриптилин, опосредованно активирующий норадренергические нейроны в ЦНС, эффективен при старческой депрессии [см.: 24].

 

Искажению под влиянием сильных эмоций (гнев, любовь, ревность, презрение и т. п.) сознания и мышления, объективности суждений ученый придавал особое значение во многих работах, в частности, в разделе «Влияние эмоций на интеллект» монографии «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 7, с. 175–189].

 

В процессе старения тормозящее влияние коры головного мозга на подкорковые образования, связанные с формированием аффективности, уменьшается, что может вести к преобладанию эмоций, не контролируемых корой – субстратом интеллектуальных процессов. Примерами могут служить завышенная самооценка, иногда достигающая степени хвастовства, говорливость, концентрация внимания на себе, своих воспоминаниях, недооценка или невнимание к мнению собеседника и в целом к мнению окружающих, небрежность в одежде, иногда – повышенная сексуальность, ограничивающаяся зачастую рассказыванием скабрезных анекдотов. И все это при нередко сохранном и даже высоком интеллекте. Разумеется, подобная картина не относится к большинству представителей старшего поколения, у которых современные психологи [см.: 1, с. 28] выделяют богатство жизненного опыта, накопленных знаний, мудрость, позволяющие им порой лучше, чем молодым, решать трудные тестовые психологические задачи.

 

Как указывалось выше, В. С. Дерябин обращал особое внимание на ослабление с возрастом творческой активности – научной или художественной, и на стимулирующее влияние такой активности на долголетие: научные работники, ученые, несмотря на их порой малоподвижный, сидячий характер работы, часто доживают до глубокой старости. При этом его особенно интересовали психофизиологические механизмы такого феномена. Эмоциональная заряженность, связанная с занятием любимым делом, «делом жизни», активирует гомеостатическую функцию САС, включающую высвобождение адреналина из мозгового слоя надпочечников [см.: 15, 26] и возбуждение СНС с ее адаптационно-трофической функцией [см.: 17].

 

Подкорковые образования головного мозга («подкорка»), будучи субстратом различных инстинктов, а также влечений и эмоций, являются для коры головного мозга «источником силы» [см.: 2, 18], что находит выражение в понятии «динамогенное действие эмоций». Этому явлению В. С. Дерябин в 1944 г. посвятил статью «Эмоции как источник силы» [см.: 2, 14]. Уже говорилось об активирующем адаптационно-трофическом влиянии СНС на кору головного мозга, приводящем к повышению психической активности. Увеличение физической работоспособности под влиянием патриотического или творческого подъема автор объясняет усилением адаптационно-трофического влияния СНС на поперечнополосатую мускулатуру и в качестве примера приводит так называемый феномен Орбели-Гинецинского. Феномен состоит в том, что раздражение пограничной симпатической цепочки у лягушки приводит к восстановлению у нее силы сокращений икроножной мышцы, утомленной предшествующим раздражением индукционным током [см.: 17].

 

Старение СНС А. С. Догель [см.: 11] рассматривал в качестве основной причины старения организма. В экспериментальных исследованиях показано, что в ходе старения наступает ослабление энергетических процессов в нейроне, деструкция нервных, в том числе симпатических, окончаний. При этом в нейроне наступает снижение интенсивности нервной импульсации, интенсивности и качества аксонального тока «трофогенов», синтеза в нервных окончаниях медиаторов НА и ацетилхолина. Поэтому упоминавшийся феномен Орбели-Гинецинского у старых животных воспроизводился при большей силе индукционного тока, чем у более молодых [см.: 23].

 

Установлена пропорциональная зависимость между степенью активности человека, тонусом СНС и скоростью метаболизма: при старении, сидячем образе жизни, то есть в тех случаях, когда активность СНС снижена, уменьшена и скорость метаболизма [см.: 25].

 

Напротив, жизни экспериментальных животных и людей способствуют: умеренное голодание, адаптация к пониженной температуре окружающей среды (закаливание) и дозированные физические нагрузки [см.: 23], то есть факторы, умеренно активирующие СНС с ее адаптационно-трофической функцией.

 

Завершая комментарий дневниковых записей И. И. Мечникова [см.: 16], В. С. Дерябин писал: «Научная работа никогда не имеет конца. Великий ученый к концу жизни видит, что пред ним, по выражению И. П. Павлова, стоит еще гора неизвестного» (курсив мой – О. З.). В связи с этим секретом долголетия многих ученых представляется их эмоциональная заряженность на долговременной цели, достижение которой зачастую невозможно в течение индивидуальной жизни [см.: 13].

 

Список литературы

1. Анциферова Л. И. Развитие личности и проблемы геронтопсихологии. – М.: Институт психологии РАН, 2006. – 512 c.

2. Дерябин В. С. Эмоции как источник силы // Наука и жизнь. – 1944. – № 10. – С. 21–25.

3. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова. – 1951. – Т. 1, В. 6. – С. 889–901.

4. Дерябин В. С. Письмо внуку // Нева. – 1994. – № 7. – С. 146–156.

5. Дерябин В. С. Эпилог // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Vol. 11, № 3–4. – Pp. 75–77.

6. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность: Психофизиологические очерки. – М.: ЛКИ, 2010. – 202 с.

7. Дерябин В. С. Чувства, влечения, эмоции: О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. – М.: ЛКИ, 2013. – 224 с.

8. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 109–136. URL: http://fikio.ru/?p=313 (дата обращения 01.02.2021).

9. Дерябин В. С. О некоторых законах диалектического материализма в психологии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С. 87–119. URL: http://fikio.ru/?p=1066 (дата обращения 01.02.2021).

10. Дерябин В. С. Эмоции, порождаемые социальной средой // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 3. – С. 115–146. URL: http://fikio.ru/?p=1203 (дата обращения 01.02.2021).

11. Догель А. С. Строение и жизнь клетки. – Москва–Петроград: Государственное издательство, 1922. – 63 с.

12. Забродин О. Н. Психофизиологическая проблема и проблема аффективности: Викторин Дерябин: Путь к самопознанию. – М.: ЛЕНАНД, 2016. – 208 с.

13. Забродин О. Н. «Письмо к молодежи» И. П. Павлова и три условия долголетия // Российский медико-биологический вестник имени академика И. П. Павлова. – 2000. – № 1–2. – С. 207–212.

14. Забродин О. Н. «Динамогенное действие эмоций» в психофизиологических исследованиях В. С. Дерябина // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2018. – № 2 (20). – С. 120–124. URL: http://fikio.ru/?p=3213 (дата обращения 01.02.2021).

15. Кеннон В. Физиология эмоций. Телесные изменения при боли, голоде, страхе и ярости. – М.–Л.: Прибой, 1927. – 173 с.

16. Мечников И. И. Страницы воспоминаний. Сборник автобиографических статей. – М.: АН СССР, 1946. – 279 с.

17. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии // Избранные труды. Т. 2. – М.–Л.: АН СССР, 1962. – С. 587–606.

18. Павлов И. П. Физиология и патология высшей нервной деятельности // Полное собрание сочинений: в 6 т. Т. III, кн. 2. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Условные рефлексы. Сборник статей, докладов, лекций и речей. – М.–Л.: АН СССР, 1951. – С. 383–408.

19. Павлов И. П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга // Полное собрание сочинений: в 6 т. Т. 4. – М.: АН СССР, 1951. – 452 с.

20. Павловские среды: протоколы и стенограммы физиологических бесед. Т. І. Протоколы 1929–1933 гг. / Отв. ред. Л. А. Орбели. – М.–Ленинград: АН СССР, 1949. – 360 с.

21. Павловские среды: протоколы и стенограммы физиологических бесед. Т. ІI. Стенограммы 1933–1934 гг. / Отв. ред. Л. А. Орбели. – М.–Ленинград: АН СССР, 1949. – 625 с.

22. Психонейроэндокринология / Под. ред. Шабанова П. Д., Сапронова Н. С. – СПб.: Информнавигатор, 2010. – 984 с.

23. Фролькис В. В., Мурадян X. К. Экспериментальные пути продления жизни. – Л.: Наука, 1988. – 248 с.

24. Altamura A. C., De Novellis F., Guercetti G., Invernizzi G., Percudani M., Montgomery S. A. Fluoxetine Compared with Amitriptyline in Elderly Depression: a Controlled Clinical Trial // International Journal of Clinical Pharmacology Research. – 1989. – Vol. 9. – № 6. – pp. 391–396.

25. Bell C., Seals D. S., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P. Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults // The Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. – 2001. – Vol. 86. – № 9. – Pp. 4440–4444.

26. Cannon W. B. The Wisdom of the Body. – New York: W. W. Norton & Company, Inc, 1939. – 333 p.

27. Hawkins D. R., Pace R., Pasternack D., Sandtfer M. A Multivariant Psychopharmacological Study in Normals // Psychosomatic Medicine. – 1961. – Vol. 23. – Pp. 1–17.

28. Robinson D. S., Sourkes T. L., Nies A., Harris S. T., Spector S., Bartlett D. L., Kaye I. S. Monoamine Metabolism in Human Brain // Archives of General Psychiatry. – 1977. – Vol. 34. – Pp. 89–92.

29. Weiner N., Cloutier G., Bjur R., Pfeffer R. I. Modification of Norepinephrine Synthesis in Intact Tissue by Drugs and During Short-Term Adrenergic Nerve Stimulation // Pharmacological Reviews. – 1972. – Vol. 24. – Pp. 203–221.

 

References

1. Antsiferova L. I. Personality Development and Problems of Gerontological Psychology [Razvitie lichnosti i problemy gerontopsihologii]. Moscow: Institut psikhologii RAN, 2006, 512 p.

2. Deryabin V. S. Emotions as a Source of Power [Emotsii kak istochnik sily]. Nauka i zhisn (Science and Life), 1944, no. 10, pp. 21–25.

3. Deryabin V. S. Affectivity and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti imeni I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Journal of Higher Nervous Activity), 1951, vol. 1, no. 6, pp. 889–901.

4. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Neva (Neva), 1994, no. 7, pp. 146–156.

5. Deryabin V. S. Epilogue [Epilog]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae (Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae), 2005, vol. 11, no. 3–4, pp. 75–77.

6. Deryabin V. S. Psyhology of the Personality and Higher Nervous Activity. Psychophysiological Essays [Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost: Psikhologicheskie ocherki]. Moscow: LKI, 2010, 202 p.

7. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations, Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii: O psichologii, psichopatologii i fiziologii emotsiy], Moscow: LKI, 2013, 224 p.

8. Deryabin V. S. About Needs and Class Psychology [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, no. 1, pp. 99–137. Available at: http://fikio.ru/?p=313 (accessed 01 February 2021).

9. Deryabin V. S. About Some Laws of Dialectical Materialism in Psychology [O nekotoryh zakonah dialekticheskogo materializma v psihologii]. Filosofija i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, no. 2(4), pp. 87–119. Available at: http://fikio.ru/?p=1066 (accessed 01 February 2021).

10. Deryabin V. S. Emotions Provoked by the Social Environment [Emotsii, porozhdaemye sotsialnoy sredoy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, no. 3, pp. 115–146. Available at: http://fikio.ru/?p=1203 (accessed 01 February 2021).

11. Dogel A. S. The Structure and Life of the Cell [Struktura i zhizn kletki]. Moscow–Petrograd: Gosudarstvennoe izdatelstvo, 1922, 63 p.

12. Zabrodin O. N. Psychophysiological Problem and the Problem of Affectivity: Victorin Deryabin: The Path to Self-Knowledge [Psihofiziologicheskaya problema i problema affektivnosti: Viktorin Deryabin: Put k samopoznaniyu]. Moscow: LENAND, 2016, 208 p.

13. Zabrodin O. N. “Letter to Youth” by I. P. Pavlov and Three Conditions of Longevity [“Pismo k molodezhi” I. P. Pavlova i tri usloviya dolgoletiya]. Rossiyskiy mediko-biologicheskiy vestnik imeni akademika I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Russian Medical Biological Herald), 2000, no. 1–2, pp. 207–212.

14. Zabrodin O. N. “Generating the Force Effect of Emotions” in Psycho Physiological Research of V. S. Deryabin [“Dinamogennoe deystvie emotsiy” v psikhofiziologicheskikh issledovaniyakh V. S. Deryabina]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2018, № 2, pp. 120–124. Available at: http://fikio.ru/?p=3213 (accessed 01 February 2021).

15. Cannon W. Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage [Fiziologiya emociy. Telesnye izmeneniya pri boli, golode, strakhe i yarosti]. Moscow–Leningrad: Priboy, 1927, 173 p.

16. Mechnikov I. I. Pages of Memories. Collection of Autobiographical Articles [Stranitsy vospominaniy. Sbornik avtobiograficheskikh statey]. Moscow: Izdatelstvo Akademii Nauk SSSR, 1946, 279 p.

17. Orbeli L. A. About Some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotorykh dostizheniyakh sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy. T. 2 (Selected Works. Vol. 2). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo Akademii Nauk SSSR, 1962, pp. 587–606.

18. Pavlov I. P. Physiology and Pathology of Higher Nervous Activity [Fiziologiya i patologiya vysshey nervnoy deyatelnosti]. Polnoe sobranie sochineniy: v 6 t. T. 3, kn. 2. Dvadtsatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnykh (Complete Works: in 6 vol. Vol. 3, book 2. Twenty Years of Objective Study of the Higher Nervous Activity (Behaviour) of Animals). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo Akademii Nauk SSSR, 1951, pp. 383–408.

19. Pavlov I. P. Lectures on the Work of the Large Hemispheres of the Brain [Lekcii o rabote bolshikh polushariy golovnogo mozga]. Polnoe sobranie sochineniy: v 6 t. T. 4 (Complete Works, in 6 vol. Vol. 4). Moscow, Izdatelstvo Akademii Nauk SSSR, 1951, 452 p.

20. Orbeli L. A. (Ed.) Pavlovian Wednesdays: Protocols and Stenographs of Physiological Seminars. Vol. 1: Protocols 1929–1933 [Pavlovskie sredy: protokoly i stenogrammy fiziologicheskikh besed. T. 1. Protokoly 1929–1933 gg]. Moscow–Leningrad: Izdatelstvo Akademii Nauk SSSR, 1949, 360 p.

21. Orbeli L. A. (Ed.) Pavlovian Wednesdays: Protocols and Stenographs of Physiological Seminars. Vol. 2: Stenographs 1933–1934 [Pavlovskie sredy: protokoly i stenogrammy fiziologicheskikh besed. T. 2. Stenogrammy 1933–1934 gg]. Moscow–Leningrad: Izdatelstvo Akademii Nauk SSSR, 1949, 625 p.

22. Shabanov P. D., Sapronov N. S. (Eds.) Psychoneuroendocrinology [Psikhoneyroendokrinologiya]. St. Petersburg: Informnavigator, 2010, 984 p.

23. Frolkis V. V., Muradyan H. K. Experimental Ways of Life Extension [Eksperimentalnye puti prodleniya zhizni]. Leningrad: Nauka, 1988, 248 p.

24. Altamura A. C., De Novellis F., Guercetti G., Invernizzi G., Percudani M., Montgomery S. A. Fluoxetine Compared with Amitriptyline in Elderly Depression: a Controlled Clinical Trial. International Journal of Clinical Pharmacology Research, 1989, vol. 9, no. 6, pp. 391–396.

25. Bell C., Seals D. S., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P. Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults. The Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism, 2001, vol. 86, no. 9, pp. 4440–4444.

26. Cannon W. B. The Wisdom of the Body. N. Y.: W. W. Norton & Company, Inc, 1939. 333 p.

27. Hawkins D. R., Pace R., Pasternack D., Sandtfer M. A Multivariant Psychopharmacological Study in Normals. Psychosomatic Medicine, 1961, vol. 23, pp. 1–17.

28. Robinson D. S., Sourkes T. L., Nies A., Harris S. T., Spector S., Bartlett D. L., Kaye I. S. Monoamine Metabolism in Human Brain. Archives of General Psychiatry, 1977, vol. 34, pp. 89–92.

29. Weiner N., Cloutier G., Bjur R., Pfeffer R. I. Modification of Norepinephrine Synthesis in Intact Tissue by Drugs and During Short-Term Adrenergic Nerve Stimulation. Pharmacological Reviews, 1972, vol. 24, pp. 203–221.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Вопросы возрастной психологии в исследованиях В. С. Дерябина // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 1. – С. 88–102. URL: http://fikio.ru/?p=4301.

 
© О. Н. Забродин, 2021

УДК 1(091)

 

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ по проекту № 19-011-00398 «Второй позитивизм в России: философская проблематика, влияние, критика».

 

Коробкова Светлана Николаевна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, доктор философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: korobkova@hf-guap.ru

SPIN: 4542-8623.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В рассуждениях о своеобразии русской философии и творческой переработке ею идей европейской философской традиции упускается из виду продуктивное освоение русскими мыслителями позитивизма. Одним из проявлений такого философского творчества стало реалистическое мировоззрение, культивируемое отечественными учеными-мыслителями на основе естественных наук (например, А. А. Ухтомский, Н. А. Умов, В. М. Бехтерев, В. Ф. Войно-Ясенецкий).

Результаты: В центре философского реализма – человек, которому необходимы практические инструменты для настройки собственного внутреннего мира и гармоничного сосуществования со средой в широком смысле слова (природой, культурой, обществом). Такие естественные «инструменты» обнаруживаются в самой природе человека: интегральный образ (Ухтомский), интеллектуальное творчество (Умов), социальный героизм (Бехтерев), внутренний человек (Войно-Ясенецкий).

Выводы: При всем содержательном различии подходов к решению философско-антропологических вопросов упомянутыми в статье мыслителями выявляется общая «схема», которая базируется на утверждении динамической корреляционной связи всех уровней бытия человека: физического, психического и духовного. Основанием и обоснованием этой всеобщей связи явлений разного порядка выступает энергия. Чем выше степень согласованности внутренних и внешних устремлений человека, тем ближе он как целое к своему истинному состоянию – всеобщей любви.

Можно сделать вывод, что рассмотренные модели, инспирированные позитивистской философией, дают богатую основу для развития современных концепций экоантропологии и экогуманизма.

 

Ключевые слова: русская философия; позитивизм; реализм; энергия; психика; доминанта, метапсихика; прогенератив.

 

Spirit, Soul and Body: The Correlation Model of Humans in Russian Philosophy at the Turn of the XIX–XX Centuries

 

Korobkova Svetlana Nikolaevna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Doctor of Philosophy, Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: korobkova@hf-guap.ru

Abstract

Background: The productive assimilation of positivism by Russian thinkers is overlooked in discussions about the originality of Russian philosophy and its creative processing of the ideas of European philosophical tradition. Nevertheless, one of the manifestations of such philosophical creativity was a realistic world view, cultivated by Russian scientists and thinkers on the basis of natural sciences (for example, A. A. Ukhtomsky, N. A. Umov, V. M. Bekhterev, V. F. Voino-Yasenetsky).

Results: At the center of philosophical realism is a person who needs practical tools to adjust their own inner world and harmonious coexistence with the environment in a broad sense (nature, culture, society). Such cognitive “tools” are found in the very nature of humans: the integral image (Ukhtomsky), intellectual creativity (Umov), social heroism (Bekhterev), the inner person (Voino-Yasenetsky).

Conclusion: Despite all differences in the approaches to solving philosophical and anthropological issues by these thinkers, a general “scheme” is revealed in their concepts. It is based on the confirmation of the dynamic correlation relationship of all levels of human being, namely physical, mental and spiritual. Energy is the basis and substantiation of this universal connection between phenomena of a different order. The higher the coordination degree of internal and external aspirations of humans, the closer they as a whole to their true state, i. e. universal love.

The presented models, inspired by positivist philosophy, provide a rich qualitative basis for the development of modern concepts of eco-anthropology and eco-humanism.

 

Keywords: Russian philosophy; positivism; realism; energy; psyche; dominant, metapsyche; progenerative.

 

«Вечной материи нет, как вообще нет материи,

а только энергия в ее различных формах,

конденсация которой и является в форме материи»

Св. Лука Крымский «Дух, душа и тело».

 

Русская философия – «мировоспринимающая» философия, и в этом смысле, если использовать популярную терминологию, очень экологичная философия. Позитивно ориентированная русская мысль не очень активно занимается лингвистическим анализом (аналитическая философия) или построением математических моделей (логический позитивизм), хотя не игнорирует инсайты в этих направлениях. Человек – главная «забота» русской философской мысли.

 

Позитивистские идеи, циркулировавшие в философии XIX–XX веков, пробудили реалистические настроения в отечественной научной и философской мысли. Фокус исследований – человек в его непосредственном взаимодействии с окружающей средой. Здесь среда – это не только природа как таковая и географическое место, но и социокультурный ландшафт, этико-религиозный план, поликоммуникативное пространство. Моделирование человека происходит в его связи со всем окружающим.

 

Применительно к решению антропологических вопросов мыслители пытались соединить естественнонаучную концепцию об эволюционном, стадийном развитии «материального» человека, философскую рефлексию о местопребывании души, религиозную идею о вечной жизни духа.

 

Методологические основы такого подхода были заложены еще А. И. Герценом, утверждавшим: природа помимо мышления – часть, а не целое… Внешний мир, объект материализма, истинен, потому что он существует (внешний мир – «обличенное доказательство своей действительности»); внутренний мир (т. е. мышление), находящийся в объективе идеализма, также действительное событие и тоже истинен. «…Дело совсем не в этом признании, – рассуждал мыслитель, – а в связи, в переходе внешнего во внутреннее, в понимании действительного единства их…» [5, с. 265–266].

 

Русская самобытная философия конца XIX – первой половины XX века, вкусившая радость научных открытий, составившая альтернативу богоискательству и марксизму, уже не могла игнорировать «опыт», но и не имела намерения отказываться от христианских православных истин.

 

Реалистическая установка «философствующих физиков» сводилась к стремлению объединить горнее и дольнее, веру и знание в контексте практической жизни – выявить реальные механизмы корреляции всех уровней жизни человека и дать «живому», действительному человеку реальные инструменты саморегуляции, саморазвития, самосовершенствования.

 

В рамках обозначенного подхода достаточно четко сформулированы несколько моделей человека. В частности, это Прогенератив Бехтерева, homo sapiens explorance Умова, интегральная модель Ухтомского, Метапсихическая модель Войно-Ясенецкого (св. Луки Крымского). Все это – «картины человека», в основу которых положен тот или иной естественнонаучный принцип и установлено правило внутренней и внешней связи существа человека как природного целого.

 

На наличие динамической связи между телесным и духовным указывал еще И. Кант, выражая свой взгляд на транслокацию души в диссертации «О форме и принципах мира чувственного и умопостигаемого»: «…душа не потому связана с телом, что она пребывает в определенном месте тела, а потому ей дается определенное место в мире, что она находится с некоторым телом во взаимной связи, по уничтожении которой исчезает и всякое положение ее в пространстве… Ее локальность – условие производное, приобретенное ею случайно, а не первоначально…» [6, с. 320].

 

Если предпринять попытку реконструкции обозначенных выше антропологических моделей в корреляционном аспекте, то достаточно четко можно увидеть, что эти модели укладываются в схему: принцип – механизм – правило.

 

Так, этико-антропологическая концепция А. А. Ухтомского построена, как известно, на принципе доминанты. Корреляционным механизмом связи духовного и материального выступает творческая идеализация. Регулятивными нормами, в соответствии с которыми человек осуществляет свою деятельность, «закон заслуженного собеседника» (возмездия) и «закон милосердия» (христианской любви). Что это в действительности означает?

 

Ухтомский как мыслитель исходит из убеждения, что истинное предназначение человека, – то, что необходимо ему по его природе – это раскрыть себя как божественное творение, стремиться к познанию божественного как высшей правде в мире. Сам по себе человек не добр и не зол. Все зависит от влечения, направления его воли – выработанных доминант. Ухтомский-физиолог экспериментальным путем установил, что все наши ощущения и впечатления складываются в определенные представления, в основе которых лежит доминантная установка. Такие представления Ухтомский называет «интегральными образами». Интегральный образ отражает наше понимание какого-либо явления, события реальности. Совокупность интегральных образов есть наше знание о мире. Это знание и, следовательно, поступки в соответствии с этим знанием субъективны. Доминанта поляризует наше восприятие действительности. Человек зачастую не видит того, что есть: бесконечная череда событий может пройти незамеченной; а то, что есть для него, он видит «окрашено». В то же время, человек открывает глаза на то, что не замечал до сих пор. «Доминанта, – писал Ухтомский, – как недуг профессии, – но она же служит инструментом для того, чтобы лучше видеть в пределах профессии» [15, с. 251]. Вектор поведения, который мы имеем на выходе, является результатом того, как организована окружающая нас среда и каковы наши внутренние побуждения. «Жизнь есть постоянная борьба, – говорил Ухтомский. – И, прежде всего, борьба в самих себе – постоянное возбуждение и постоянное же торможение» [16, с. 287], то есть постоянное предпочтение одного другому, принятие решения в каждый момент своей жизни. То, что мы выбрали, определяет стиль нашего мышления и нашего поведения. В себе, в других и в мире человек видит лишь то, что хотел видеть, или то, что может видеть – в зависимости от степени развитости самосознания. Бытие открывается человеку таким, каким он его «заслужил» в диалоге с реальной действительностью, какие доминанты он в себе воспитал.

 

Отсюда возникает насущная необходимость культивирования требующихся доминант. Принципиальное убеждение Ухтомского заключается в том, что «естество наше делаемо есть». «Мы – не наблюдатели, а участники бытия. Наше поведение – труд» [16, с. 89]. Следуя по пути эволюции, двигаясь к лучшему и высшему, «все истинно ценное покупается не иначе как трудом и подвигом, любовию и жертвою!», – записывал Ухтомский в своем дневнике.

 

Некоторые современные исследователи интерпретируют философскую концепцию Ухтомского как православный позитивизм [см.: 9].

 

Если бы стояла задача квалифицировать теорию Н. А. Умова в философской традиции, то в качестве частного случая реализма разумно было бы ее именовать диалектическим позитивизмом: диалектика стройных и нестройных систем. Исходными естественнонаучными принципами для построений Умова выступают явление энтропии и закон превращения энергии. Динамическая связь (корреляция) отдельных элементов целого осуществляется за счет механизма свободного интеллектуального творчества человека (проактивного, опережающего познания). Правилом, регулирующим направление познавательно-творческой активности, является агапэ (деятельная любовь, любовь-забота, любовь-самопожертвование).

 

Задача человека, руководимого разумом – охранение, утверждение жизни на земле, говорил Умов. Ученый считал, что «жизнь и деятельность человеческая является… одним из звеньев мировой жизни: человеческий мир не есть отдельный, обособленный мирок, он связан со всей вселенной целым рядом переходных ступеней. Мир человеческий с точки зрения естествознания стремится увеличить число событий, благоприятствующих его существованию, – повысить, говоря математически, то число, которое изображает его вероятность» [12, с. 163]. Строение человека в перспективе должно определяться его мировой ролью: уменьшать количество разрушительных процессов, нестройностей (энтропии) и способствовать нарастанию позитивных процессов, упорядочиванию различных уровней бытия, стремиться к подлинному космосу (в древнегреческом понимании этого слова), логосу, т. е. высшему порядку и высшему смыслу. «Ценность стройности, – пишет Умов, – есть основа красоты и этики. Эволюция живой материи представляет естественную историю борьбы за осуществление высших проявлений стройности – этических идеалов» [13, с. 359].

 

Научное знание должно помочь человеку сформировать своего рода «планетарное мышление», которое повысит его ответственность за культурное развитие общества. Узость мысли, считал Умов, приводит к «нравственной безпомощности при неудовлетворенности жизни» [13, с. 164]. Этическое отношение к миру заключается в познании и преобразовании природы. Элементы этики уже заложены в самой природе человека как стройной системе: внешний порядок предполагает определенный духовный склад. На сцену истории должен выйти новый тип человека – homo sapiens explorans – «человек познающий». Главная задача homo sapiens explorans, считал физик, быть сознательным участником эволюции живого – в этом ценность человеческой жизни.

 

Человек – стройная система, следовательно, его действия могут быть руководимы только стройной системой, а именно – системой ценностей, построенной на Любови, агапэ (от греч. ἀγάπη – любовь). Агапэ – любовь человека к человеку: «…это чувство, с которым гостеприимный хозяин встречает в своем доме чужеземца-гостя», – так трактует ученый древнегреческое слово [11, с. 53].

 

Таким образом, именно знание и любовь в теории Умова-физика предостерегают жизнь от хаоса, создают ритм в течении жизни, удерживают от бесцельного расходования энергии. Человек – резонатор живого жизненного ритма. Роль человека в мире предписана самой системой мироустройства: познавать архитектуру мира и находить в этом познании устои творческому предвидению – записывал Умов в «исповедании естествоиспытателя» [см.: 14].

 

Рефлекс – тотальный принцип научной теории известного русского патопсихолога В. М. Бехтерева. Всякая активность человека, вся человеческая жизнь есть реакция на внутренние и внешние раздражители. Тип реакции личной сферы (в социальной жизни) во многом зависит от предыдущего исторического опыта личности (энергетических следов).

 

Что есть энергия по отношению к жизни? – основной вопрос философской концепции Бехтерева. В отношении жизни «…необходимо признать, – пишет ученый, – что все явления мира, включая и внутренние процессы живых существ или проявления “духа”, могут и должны быть рассматриваемы как производные одной мировой энергии, в которой потенциально должны содержаться как все известные нам физические энергии, так равно и материальные формы их связанного состояния и, наконец, проявления человеческого духа» [2, с. 231]. Психизм, психическое также есть особый вид энергии, различные проявления которой есть в природе. Психика и жизнь – производные энергии.

 

«Психика, – пишет Бехтерев, – является важнейшим определителем отношений живого организма к окружающей среде» [4, с. 236]. Одна из форм этого отношения – сознание. Сознание есть проявление так называемой «психической энергии». Дальнейшее изучение этого вопроса может находиться только в плоскости выяснения природной сущности энергии. И лишь однажды ученый высказывает собственную точку зрения на этот вопрос в работе «Вопросы умственного и нравственного воспитания». Он пишет: «Подвигаясь шаг за шагом в изучении природы, люди дошли до ее первоначальной сущности: как все что мы видим, так и все что недоступно нашему зрению есть проявление Единой Вечной невидимой невесомой энергии… Что представляет из себя эта открытая человечеством в XX веке Единая Вечная Энергия?.. Что может подтвердить нам, что открытая нами данная Вечная Энергия не есть нечто необъяснимое случайное, а есть свободное произволение Вечного Разума Бога отца, сотворившего все по известному плану и ведущего свое творение к известной цели. Т. е. чему учило нас христианство. Единственным доказательством этого положения может служить только Откровение Самого Вечного Разума – сообщение нам сведения о процессе мироздания, о своем плане и о своей воле. И если мы найдем фактическое подтверждение этого откровения, исполнение заранее сообщенного плана, то нам не остается ничего другого, оставаясь в Разуме, как всемирно признать Общего нам всем Бога Отца – Высший Вечный Разум и исполнить добровольно сознательно его волю, наш человеческий закон возвещенный нам в последний раз Его воплощенным словом Иисусом Христом, который вполне совпадает с открытым и нами человеческим законом обеспечивающим счастливую человеческую жизнь: необходимость любить друг друга» [3]. Итак, открыть Бога как единую мировую энергию может только человек, используя силу своего ума. Этим определяется смысл человеческого существования.

 

Научно обосновано, что имеет место непрерывный переход одной энергии в другую; мир представляет собой непрерывную цепь взаимодействий так, что одно оказывается зависимым от другого. На уровне психической деятельности каждый человек внимает в себя энергию предшествующих поколений, обогащает ее собственным опытом и передает ее другим каждый раз: происходит постоянная передача энергии от человека к человеку, от поколения к поколению, из века в век. Продолжая развивать эту мысль, Бехтерев-психолог пришел к мысли о социальном бессмертии человека и социальном героизме как форме поведения, обусловленной естественной нравственностью.

 

Человек бессмертен ввиду того, что неуничтожима нервно-психическая энергия, которая составляет сущность человеческой личности, или, «говоря философским языком, – пишет Бехтерев-мыслитель, – речь идет о бессмертии духа, который в течение всей индивидуальной жизни путем взаимовлияния как бы переходит в тысячи окружающих человеческих личностей, путем же особых культурных приобретений (письмо, печать… телефон, граммофон, те или другие произведения искусства, различные сооружения и проч.) распространяет свое влияние далеко за пределы непосредственных отношений одной личности к другой, и притом не только при одновременности их существования, но и при существовании их в различное время…» [2, с. 238].

 

Реалистический взгляд на жизнь позволяет утверждать, что по окончании индивидуальной жизни, когда человек прекращает свое физическое существование, психическая жизнь личности продолжается как часть духовной культуры общества. При этом совершенно не важно, насколько эта часть велика. Бехтерев писал: «Пусть эта частица окажется крупинкой, крайне малой величиной в эволюции общечеловеческой духовной культуры, но нельзя представить себе, приняв во внимание закон сохранения энергии и понимая нервно-психическую деятельность как проявление этой энергии, чтобы какая бы ни было человеческая личность не вносила самой себя хотя бы в виде малейшей, пусть даже неизмеримо малой частицы, в общечеловеческую духовную культуру. А это и обеспечивает ей вечную жизнь за периодом ее земного существования» [2, с. 241].

 

Как положительный, так и отрицательный вклад любой личности в целом «работает» на эволюцию человека, общества и Вселенной. Из этих посылок в теории Бехтерева совершенно логично возникает требование нравственной ответственности каждого человека: работать над совершенствованием собственной личности, созидать культуру, творчески преображать окружающий мир. Лучшая религия, писал мыслитель в автобиографии – «социальный героизм», выражающийся в жертвенном служении обществу [1, с. 49], в альтруистической передаче части своей энергии (знаний, умений, труда) на благо общества во имя социального бессмертия.

 

Мировой процесс в конце концов приведет к созданию высшего нравственного существа – «прогенератива», которое «осуществит на земле царство любви и добра» [2, с. 252].

 

Таким образом, психолог, психиатр и рефлексолог Бехтерев, основываясь на рефлекторной теории, опираясь на закон сохранения энергии и представление о единой мировой энергии, привнеся в философскую рефлексию тему социального героизма, приходит к христианской идее всеобщей любви. Тем самым доказывается, что между наукой и религией, материальным миром и духовным нет никаких жестких границ.

 

В этом ряду особое внимание хочется обратить на метапсихическую модель Святителя Луки (архиепископ Симферопольский и Крымский, в миру – известный хирург, доктор медицинских наук, профессор В. Ф. Войно-Ясенецкий). Идейная концепция В. Ф. Войно-Ясенецкого еще только получает свое теоретическое оформление в работах современных исследователей и очень нерешительно вводится в философский контекст. Чаще всего она рассматривается как очередной пример попытки решить проблему веры и знания (религии и науки) в существующей традиции: например, можно встретить такие ее определения как «более современный вариант цельного знания» [10] или «сердечная философия» [8]. Естественно, при таком подходе размышления св. Луки выглядят «вторично». Не отрицая правомерность обозначенных точек зрения, с достаточной долей уверенности можно утверждать, что системообразующим в концепции В. Ф. Войно-Ясенецкого является понятие «метапсихика»; с этой позиции его концепция вполне отвечает реалистическому мировоззрению и представляет собой оригинальное и актуальное освещение философско-антропологической проблематики.

 

В философском эссе «Дух, душа и тело» мы не найдем академического определения метапсихики, однако оно имплицитно содержится в утверждении о том, что «…в природе существуют неизвестные “’вибрации”’, которые приводят в движение человеческий интеллект и которые открывают ему факты, сообщить о которых бессильны его чувства» [7, c. 164–165]. Становится ясным, что к области психики (душе) Войно-Ясенецкий относит мыслительную и интеллектуальную деятельность человека. И далее, «самая важная и глубокая психическая деятельность происходит за порогом нашего сознания» [7, с. 169]. Мышление «работает» с образами, поставляемыми органами чувств; интеллект – с любыми потенциально возможными образами (знанием). Тем не менее нет ничего, что говорило бы в пользу отсутствия психической деятельности вне осознания этой деятельности. Эту идею св. Лука подкрепляет фактами ясновидения, предчувствия и предвидения, обращаясь к собственному опыту медицинской деятельности. Знание (видение) прошлого, настоящего и будущего в науке поучило название криптостезия – мистическое знание (Ш. Рише, 1850–1935). Собственно, метапсихическое знание и в нынешнее время связывается с областью парапсихологии, патопсихологии, эзотерики, оккультизма, то есть чего-то мистического, неясного, непонятного, находящего за пределами нормального, логического, фактологичного.

 

Св. Лука, цитируя французского врача и мыслителя Ш. Рише, писал: «В области метапсихического ясновидения странность так велика, а тьма так интенсивна, что немного больше тьмы и странности не должны нас смущать» [7, с. 168]. В чем особенность научной интерпретации мистического в данном контексте?

 

Речь ведь идет о том, что психическое – это то, что воспринимается в хронотопе (пространственно-временном континууме), метапсихическое – не привязано к этой схеме, а потому не может быть нами осмыслено и осознано последовательно и с очевидностью, о чем известно еще со времен И. Канта. Отрицание психической деятельности в какой-либо форме вне процесса осознания этой деятельности означало бы «поставить на паузу» работу психики (восприятия, мышления и т. д.) вне ее активной фазы, а это, в свою очередь, значит «замирание» биологической жизни, что исключено. Иначе как в известном советском кинофильме «Формула любви» – всякий мог бы примерить на себя роль графа Калиостро и силой ума «приказывать сердцу» биться или остановиться.

 

Таким образом, оказывается, что душа (психика) человека знает и может гораздо больше, чем человек способен осознать. Эта трансцендентальная способность Войно-Ясенецким приписывается «внутреннему человеку», потенциально обладающему сверхсознанием: «Для обнаружения сверхсознания, – пишет архиепископ, – необходимо, чтобы угасло или по крайней мере значительно ослабело нормальное, феноменальное сознание» [7, с. 171–172]. Св. Лука естественным для себя образом обращается к размышлениям философов александрийской школы, которые, как он напоминает, также утверждали, что «в чувственном теле пребывает постоянно не вся наша душа, а только некоторая ее часть, которая, будучи погружена в этот мир и потому уплотняясь или, лучше сказать, засоряясь и омрачаясь, препятствует нам воспринимать то, что воспринимает высшая часть нашей души» [7, с. 174]. Можно провести аналогию и с представлением Ф. Аквинского о душе как имеющей две части – деятельный ум (связанный с опытным знанием) и потенциальный ум (имеющий отношение к сверхопытному знанию) [см.: 17]. То есть повторяемость этого сюжета в истории философии с самых древних времен только лишний раз убеждает Войно-Ясенецкого, что и наука XX века еще не достигла того уровня развития, чтобы дать ответ на вопрос: как возможно сверхсознание? Тем не менее именно сверхсознание «связывает» душу человека («внутреннего человека») с Духом. И здесь архиепископ берет в поддержку И. Канта, цитируя его: «…можно считать почти доказанным, или легко можно бы было доказать… или, лучше сказать, будет доказано, хотя не знаю где и когда, что человеческая душа в этой ее жизни находится в неразрывной связи со всеми нематериальными существами духовного мира, что она попеременно действует то в одном, то в другом мире и воспринимает от этих существ впечатления, которые она, как земной человек, не сознает до тех пор, пока все обстоит благополучно (то есть пока она наслаждается миром материальным)» [7, с. 176].

 

Человек не желает покидать «зону комфорта», пока он чувствует себя вполне счастливым. Между тем он – первая ступень духовности действительности в направлении ее развития к цельному и гармоничному мирозданию. Что может сподвигнуть человека на духовную трансформацию? По мнению Войно-Ясенецкого – жажда высшего познания и бессмертия. «То, что непостижимо “’геометрическим умом”’, станет понятно озаренному Христовым светом трансцендентальному сознанию внутреннего человека», – пишет он [7, с. 179]. Бессмертие есть «необходимый постулат ума», ибо если признается неуничтожимость (читай: совершенство) материи, то этот закон, полученный эмпирическим путем, необходимо распространяется на всю совокупность понятия «материя», т. е. в том числе касается и энергии, и духовной энергии, в частности, иначе говоря, «дух человека и всего живого» неуничтожим.

 

«Почему же необходимо участие в вечной жизни не только духа, но и всецелого человека, с его душой и телом?» – предвидит вопрос Войно-Ясенецкий. Точного ответа на этот вопрос нет в силу ограниченности наших познавательных способностей, но в Откровениях апостола Иоанна, обращает внимание св. Лука, есть слова: «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое»; и их надо понимать так: «Настанет время нового мироздания, новой земли и нового неба. Все будет совершенно иным, и новая жизнь наша будет протекать в совершенно новых условиях. И в этой жизни мы должны обладать полнотой естества нашего… Будет работать напряженно мысль наша в познании нового мира, в условиях которого будет строиться и приближаться к Богу освобожденный от власти земной… дух наш» [7, с. 193]. Если принять трактовку души как психической энергии, то относительно нее можно и должно предположить возможность «отрыва» от физического «места» и конвертации в иную сущностную (энергийную) форму.

 

Вопрос даже не в том, чтобы Спастись или Воскреснуть, как настаивает христианская догматика или русская религиозная философия. Вопрос в том, что делать, чтобы не умереть, чтобы дух человеческий имел энергийную поддержу со стороны души и тела для трансформации, для перехода в инобытие, подобно тому, как современные космонавты нарабатывают определенную форму (и тела, и души, и духа), чтобы быть способными преодолеть земное притяжение и благополучно пребывать в Ином пространстве и времени.

 

Этот экзистенциальный вопрос для актуальных исследований может быть переформулирован следующим образом: как сохранить себя и духовно, и физически, в постоянно трансформирующемся мире в условиях неопределенности? Или более реалистично: что я должен сделать «сегодня», чтобы Быть «завтра»? …«Вопрошание» – основная функция философии.

 

Итак, позитивизм с его пиететом к опытному знанию стал философской основой реалистической установки в исследованиях отечественных ученых-естествоиспытателей, породив «самодеятельную» (К. С. Пигров) философию, ключевым звеном которой стал вопрос о действительной корреляционной связи материального и духовного начал. Человек, взятый в его существе, в совокупности его физических и душевных возможностей, определяется как своего рода призма, благодаря которой происходит конверсия материального в духовное и обратно. Чем выше степень согласованности внутренних и внешних устремлений человека, тем ближе целое к своему истинному состоянию – всеобщей любви.

 

Рассмотренные философско-антропологические модели дают богатую качественную почву для развития современных концепций экоантропологии и экогуманизма в полемике с активно продвигаемыми идеями трансгуманизма. Задача современной философии в этом направлении – найти равновесие между здравой этико-экологической ментальностью и объективным технико-технологическим прогрессом.

 

Список литературы

1. Бехтерев В. М. Автобиография (посмертная). – М.: Огонек, 1928. – 54 с.

2. Бехтерев В. М. Бессмертие человеческой личности как научная проблема // Избранные труды по психологии личности: в 2 т. Т. 1. – СПб.: Алетейя, 1999. – 256 с.

3. Бехтерев В. М. Вопросы умственного и нравственного воспитания. – ЦГИА, Ф. 2265, оп. 1, д. 346, л. 2.

4. Бехтерев В. М. Значение энергии организма в отношении эволюции // Психика и жизнь. – М.: Книжный клуб Книговек, 2012. – 592 с.

5. Герцен А. И. Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы // Собрания сочинений: в 30 т. Т. 3. – М.: Наука, 1954. – 363 с.

6. Кант И. О форме и принципах чувственно воспринимаемого и интеллигибельного мира // Собрание сочинений: в 8 т. Т. 2. – М.: Чоро, 1994. – 741 с.

7. Лука (Войно-Ясенецкий), святитель. Дух, душа и тело. – М.: Духовное преображение, 2020. – 224 с.

8. Майорова Н. С. Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) о душе, духе и человеческой жизни // Вестник Костромского государственного университета. – 2018. – № 4. – С. 33–38.

9. Рыбас А. Е. Православный позитивизм А. А. Ухтомского // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2019. – № 2 (24). – С. 138–152. – URL: http://fikio.ru/?p=3617 (дата обращения 10.10.2020).

10. Степанова И. Н. Православная философия В. Ф. Войно-Ясенецкого // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: социально-гуманитарные науки. – 2005. – № 7 (47). – С. 246–249.

11. Умов Н. А. Агапэ // Собрание сочинений профессора Николая Алексеевича Умова: в 3 т. Т. 3. – М.: Типо-литография товарищества И. Н. Кушнеревъ и К°, 1916. – С. 53–58.

12. Умов Н. А. Мысли об естествознании // Собрание сочинений профессора Николая Алексеевича Умова: в 3 т. Т. 3. – М.: Типо-литография товарищества И. Н. Кушнеревъ и К°, 1916. – С. 157–164.

13. Умов Н. А. Эволюция мировоззрений в связи с учением Дарвина // Собрание сочинений профессора Николая Алексеевича Умова: в 3 т. Т. 3. – М.: Типо-литография товарищества И. Н. Кушнеревъ и К°, 1916. – С. 330–360.

14. Умов Н. А. Роль человека в познаваемом им мире // Природа. – 1912. – Март. – С. 310–331.

15. Ухтомский А. А. Доминанта. – М.–Л.: Наука, 1966. – 273 с.

16. Ухтомский А. А. Собрание сочинений: сборник. Т. 5. Обзорные и другие статьи. – Л.: Издательство Ленинградского университета, 1954. – 232 с.

17. Фома Аквинский. Сумма против язычников. Книга вторая. – М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2004. – 584 с.

 

References

1. Bekhterev V. M. Autobiography [Avtobiografiya (posmertnaya)]. Moscow: Ogonek, 1928, 54 p.

2. Bekhterev V. M. The Immortality of Human personality as a Scientific Problem [Bessmertie chelovecheskoy lichnosti kak nauchnaya problema]. Izbrannye trudy po psikhologii lichnosti: v 2 t. T. 1. (Selected Works on Personality Psychology: in 2 vol. Vol. 1). Saint Petersburg: Aleteyya, 1999, 256 p.

3. Bekhterev V. M. The Questions of Mental and Moral Training [Voprosy umstvennogo i nravstvennogo vospitaniya]. Tsentralnyy gosudarstvennyy istoricheskiy arkhiv (Central State Historical Archives CGHA), f. 2265, op. 1, d. 346, l. 2.

4. Bekhterev V. M. The Value of the Body’s Energy in Relation to Evolution [Znachenie energii organizma v otnoshenii evolyutsii]. Psikhika i zhizn (Psyche and Life). Moscow: Knizhnyy klub Knigovek, 2012, 592 p.

5. Gertsen A. I. Dilettantism in Science [Diletantizm v nauke. Pisma ob izuchenii prirody]. Sobranie sochineniy: v 30 t. T. 3. (Collected Works: in 30 vol. Vol. 3). Moscow: Nauka, 1954, 363 p.

6. Kant I. On the Form and Principles of the Sensible and the Intelligible World [O forme i printsipakh chuvstvenno vosprinimaemogo i intelligibelnogo mira]. Sobranie sochineniy: v 8 t. T. 2 (Collected Works: in 8 vol. Vol. 2). Moscow: Choro, 1994, 741 p.

7. Luka (Voyno-Yasenetskiy), svyatitel. Spirit, Soul and Body [Dukh, dusha i telo]. Moscow: Dukhovnoe preobrazhenie, 2020, 224 p.

8. Mayorova N. S. Archbishop Luka (Valentin Felixovich Voyno-Yasenetsky) on the Spirit, Soul and Human [Arkhiepiskop Luka (Voyno-Yasenetskiy) o dushe, dukhe i chelovecheskoy zhizni]. Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta (Vestnik of Kostroma State University), 2018, № 4, pp. 33–38.

9. Rybas A. E. Orthodox Positivism of A. A. Ukhtomsky [Pravoslavnyy pozitivizm A. A. Ukhtomskogo]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2019, no. 2 (24), pp. 138–152. Available at: http://fikio.ru/?p=3617 (accessed 10 October 2020).

10. Stepanova I. N. Orthodox Philosophy of W. F. Woino-Yasenetzki [Pravoslavnaya filosofiya V. F. Voyno-Yasenetskogo]. Vestnik Yuzhno-Uralskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: sotsialno-gumanitarnye nauki (Bulletin of South Ural State University. Series ‘Humanities and Social Sciences’), 2005, no. 7 (47), pp. 246–249.

11. Umov N. A. Agape [Agape]. Sobranie sochineniy professora Nikolaya Alekseevicha Umova: v 3 t. T. 3 (Collected Works of Professor Nikolay Alekseevich Umov: in 3 vol. Vol. 3). Moscow: Tipo-litografiya tovarischestva I. N. Kushnerev i K°, 1916, pp. 53–58.

12. Umov N. A. Thoughts on Natural Science [Mysli ob estestvoznanii]. Sobranie sochineniy professora Nikolaya Alekseevicha Umova: v 3 t. T. 3 (Collected Works of Professor Nikolay Alekseevich Umov: in 3 vol. Vol. 3). Moscow: Tipo-litografiya tovarischestva I. N. Kushnerev i K°, 1916, pp. 157–164.

13. Umov N. A. Evolution of Worldviews in Connection with the Teachings of Darwin [Evolyutsiya mirovozzreniy v svyazi s ucheniem Darvina]. Sobranie sochineniy professora Nikolaya Alekseevicha Umova: v 3 t. T. 3 (Collected Works of Professor Nikolay Alekseevich Umov: in 3 vol. Vol. 3). Moscow: Tipo-litografiya tovarischestva I. N. Kushnerev i K°, 1916, pp. 330–360.

14. Umov N. A. The Role of Man in the Cognizable World [Rol cheloveka v poznavaemom im mire]. Priroda (Nature), 1912, March, pp. 310–331.

15. Ukhtomskiy A. A. Dominant [Dominanta]. Moscow–Leningrad: Nauka, 1966, 273 p.

16. Ukhtomskiy A. A. Collected Works. Vol. 5. Review and Other Articles [Sobranie sochineniy. T. 5. Obzornye i drugie stati]. Leningrad: Izdatelstvo Leningradskogo universiteta, 1954, 232 p.

17. Thomas Aquinas. Summa contra Gentiles [Summa protiv yazychnikov. Kniga vtoraya]. Moscow: Institut filosofii, teologii i istorii sv. Fomy, 2004, 584 p.

 
Ссылка на статью:
Коробкова С. Н. Дух, душа и тело: корреляционная модель человека в русской философии на рубеже XIX–XX веков // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 3. – С. 81–93. URL: http://fikio.ru/?p=4143.

 
© С. Н. Коробкова, 2020

УДК 1(091)

 

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ по проекту № 19-011-00398 «Второй позитивизм в России: философская проблематика, влияние, критика».

 

Рыбас Александр Евгеньевич – Санкт-Петербургский государственный университет, Институт философии, кафедра русской философии и культуры, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия; Социологический институт РАН – филиал Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук, ассоциированный научный сотрудник, Санкт-Петербург, Россия.

Email: alexirspb@mail.ru

SPIN: 5531-0040,

ORCID: 0000-0003-2120-2667,

ResearcherID: N-2482-2013,

ScopusID: 57197709027.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Философские взгляды Циолковского рассматриваются, как правило, в контексте традиции русского космизма. Такая методологическая установка приводит к упрощению и в ряде случаев искажению как позиции Циолковского, так и воззрений других мыслителей, которых в историко-философской исследовательской литературе принято причислять к «русским космистам».

Результаты: Использование термина «русский космизм» для обозначения особой традиции в развитии русской философии представляется несостоятельным с научной точки зрения. Термин «русский космизм» был введен в оборот как эвристический продукт историко-философской интерпретации в 1970-е гг. Начиная с конца ХХ в. его стали использовать преимущественно в качестве идеологемы для доказательства превосходства русской религиозно-философской мысли, ориентированной на сверхрациональное постижение целого как предмета радикальной футурологии, над рационалистической европейской философией, ставшей причиной застоя и деградации западной цивилизации.

Выводы: Адекватное изучение философских идей Циолковского требует отказа от отнесения их к традиции «русского космизма». Более убедительным является рассмотрение философского творчества Циолковского в контексте сциентизма, определявшего проблематику философских исканий в России в конце XIX – первой трети ХХ в., а точнее – в контексте русского эмпириокритицизма. Заметное влияние на воззрения Циолковского оказал второй позитивизм. Можно сделать вывод, что философские идеи русского мыслителя, в частности теория вселенской атомократии, представляют собой результат творческого усвоения и развития основных положений позитивной философии.

 

Ключевые слова: русский позитивизм; эмпириокритицизм; К. Э. Циолковский; русский космизм; научная философия; история русской философии.

K. E. Tsiolkovsky’s “Universal Atomocracy” Theory in the Context of the Ideas of Russian Empirio-Criticism

 

Rybas Aleksandr Evgenievich – Saint Petersburg State University, Institute of Philosophy, Department of Russian Philosophy and Culture, PhD (Philosophy), Associate Professor, Saint Petersburg, Russia; Sociological Institute of the RussianAcademy of Sciences – Branch of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences, Associate Research Fellow, Saint Petersburg, Russia.

Email: alexirspb@mail.ru

Abstract

Background: Tsiolkovsky’s philosophical views are considered evidently in the context of the tradition of Russian cosmism. This methodological attitude leads to a simplification and, in some cases, falsification of both the position of Tsiolkovsky and the views of other thinkers, who in the historical and philosophical literature are usually referred to as “Russian cosmists”.

Results: The use of the term “Russian cosmism” to denote a special tradition in the development of Russian philosophy seems inconsistent from the scientific point of view. The term “Russian cosmism” was put into circulation as a heuristic product of historical and philosophical interpretation in the 1970s. Since the end of the twentieth century, it has been used mainly as an ideologeme to prove the superiority of Russian religious and philosophical thought, focused on the superrational comprehension of the whole as a subject of radical futurology, over rationalistic European philosophy, which is claimed to have caused the stagnation and degradation of Western civilization.

Conclusion: To study Tsiolkovsky’s philosophical ideas adequately, it is necessary to refuse to attribute them to the tradition of “Russian cosmism”. The consideration of Tsiolkovsky’s philosophical works seems more convincing in the context of scientism, which determined the problems of philosophical study in Russia at the end of the 19th – first three decades of the 20th centuries, or more precisely, in the context of Russian empirio-criticism. The second positivism had a noticeable influence on Tsiolkovsky’s views. The philosophical ideas of the Russian thinker, the theory of universal atomocracy in particular, are the result of the creative adoption and development of the main concepts of positive philosophy.

 

Keywords: Russian positivism; empirio-criticism; K. E. Tsiolkovsky; Russian cosmism; scientific philosophy; history of Russian philosophy.

 

Обычно философские взгляды К. Э. Циолковского, известного изобретателя и основателя отечественной космонавтики, рассматривают в контексте русского космизма [см.: 1; 7]. Однако, несмотря на общепризнанность такого подхода, его нельзя считать правомерным. Дело в том, что термин «космизм» был введен в научный оборот не так давно, в 1970-е годы, и целью введения этого термина являлось не столько изучение уже сложившейся традиции русской мысли, сколько историко-философское ее моделирование. Анализ исследовательской литературы убеждает в том, что русский космизм – это не действительная характеристика соответствующей тенденции развития отечественной интеллектуальной истории, а продукт интерпретаторской деятельности историков философии.

 

Вот как, например, объясняет появление термина «космизм» Ф. И. Гиренок: «В конце 70-х годов я занимался изучением генезиса концепции ноосферы В. И. Вернадского… В результате я придумал теорию “Русского космизма”, к которому отнес и Вернадского. Написал статью и отправил ее в редакцию журнала “Вопросы философии”. Статью не приняли по той причине, что если существует русский космизм, то должен быть еще и немецкий, а у меня ничего про это не сказано. Более того, ничего русского в “русском космизме” редакцией замечено не было… В 1984 г. мою работу прочел академик Н. Моисеев и поддержал меня. Издательство “Наука” опубликовало мою книгу “Экология. Цивилизация. Ноосфера”. Так возник феномен “русского космизма”» [4, c. 7].

 

В приведенной цитате интересно не столько откровенное признание Ф. И. Гиренка в том, что он «придумал» русский космизм, сколько очевидная необязательность этой «теории», ее производность и «метафоричность». Впрочем, что касается термина «русский космизм», авторство Ф. И. Гиренка сейчас активно оспаривается, и это лишний раз свидетельствует о том, что речь идет, скорее всего, о выражении и отстаивании собственной философской позиции – взглядов самого исследователя, для чего и используются описанные М. К. Петровым «эффекты ретроспективы»[1]. Согласно А. П. Огурцову, честь изобретения термина принадлежит Н. К. Гаврюшину, который задолго до увлечения Ф. И. Гиренком ноосферной проблематикой опубликовал несколько статей о русском космизме и К. Э. Циолковском [см.: 2; 3]. Примечательно, что А. П. Огурцов так же, как и Ф. И. Гиренок, подчеркивает произвольность создания термина: «Вспоминаю, как в сентябре 1970 г. мы вдвоем (А. П. Огурцов и Н. К. Гаврюшин. – А. Р.) ходили по улицам Калуги и обсуждали, как назвать то направление, к которому принадлежал К. Э. Циолковский, и Гаврюшин предложил термин “русский космизм”» [9].

 

Следует отметить, что в современной историко-философской литературе все чаще предпринимаются попытки преодолеть описанный выше терминологический «волюнтаризм». В частности, О. Д. Маслобоева, организатор и вдохновитель продолжающейся серии международных научных конференций по актуализации потенциала русского космизма, стремится доказать, что «космизм» является самоназванием религиозно-философской традиции русской мысли, берущей начало с трудов Н. Ф. Фёдорова и длящейся по сей день независимо от историко-философских манипуляций. С этой точки зрения, космизм – это закономерный этап развития русской и мировой философии; более того, вся история русской мысли движется в направлении к раскрытию проблематики космизма и находит в ее актуализации максимально полное свое выражение.

 

Называя Н. Ф. Фёдорова «зачинателем русского космизма», О. Д. Маслобоева хотя и признает, что в его сочинениях термины «космизм» и «космическая философия» отсутствуют, но объясняет это тем, что таков «общий удел основоположников значимых философских школ и направлений» [8, c. 5] – дать важнейшие принципы нового учения (а у Н. Ф. Фёдорова это обоснование космической функции человека и проективный характер философии), исходя из которых ближайшие последователи уже сами смогут выработать всю необходимую философскую терминологию. «Есть основания утверждать, – пишет О. Д. Маслобоева, – что понятие “космизм” родилось в 1920 г. в беседе А. Л. Чижевского и поэта В. Я. Брюсова, который, выслушав рассказ об идеях К. Э. Циолковского, воскликнул: “Поистине только русский ум мог поставить такую грандиозную задачу – заселить человечеством Вселенную! Космизм! Каково! Никто до Циолковского не мыслил такими масштабами, космическими масштабами!”» [8, c. 4–5].

 

К сожалению, более веских аргументов в пользу «самозарождения» термина «русский космизм» О. Д. Маслобоева не приводит. А значит, преодоление «волюнтаризма» является здесь только формальным, то есть, по сути, не отменяет, а продолжает и даже усиливает указанную тенденцию. Во всяком случае, тот факт, что «русский космизм» получил свое терминологическое закрепление вследствие поэтических восклицаний, никак не способствует прояснению целостности философской традиции и ее специфических характеристик.

 

Не удивительно, что в исследовательской литературе никогда не было и нет единого понимания термина «космизм». Изначально представителями русского космизма считались такие мыслители, как Н. Ф. Фёдоров, H. А. Умов, Н. Г. Холодный, В. И. Вернадский, К. Э. Циолковский и А. Л. Чижевский, взгляды которых хотя и отличались друг от друга, причем иногда кардинально, но все-таки могли быть объединены, пусть и формально, в «традицию» на основании общего для всех них принципиального положения, а именно высокой оценки науки и признания ее определяющей роли в освоении и преобразовании космоса.

 

Позднее такое, «естественнонаучное», понимание космизма было объявлено «узким», и традиция русского космизма обогатилась новыми именами, причем не только философов и ученых, но и поэтов, художников, музыкантов, религиозных деятелей, эзотериков и мистиков. В результате и без того размытое понятие русского космизма стало абсолютно неопределенным и потеряло даже ту эвристическую историко-философскую ценность, которую оно имело раньше. Так, элементы философии космизма были обнаружены в творчестве А. В. Сухово-Кобылина, В. С. Соловьева, А. А. Блока, Н. А. Бердяева и многих других литераторов. А поскольку вопросами о том, что представляют собой мироздание (макрокосм) и человек (микрокосм), интересовались практически все русские философы, то они тоже автоматически оказались отнесены к космистам.

 

В качестве примера максимально «широкого» понимания русского космизма можно привести трактовку, данную в энциклопедии «Русская философия», вышедшей в свет в 2007 г. под редакцией М. А. Маслина. Здесь выделяются целых 10 разновидностей этой философской традиции, причем для ее «имманентной» систематизации выбираются – разумеется, произвольно – самые разные критерии. Русский космизм предстает в результате как совокупность следующих направлений:

1) естественнонаучного,

2) религиозно-философского,

3) софиологического,

4) теософского,

5) эстетического,

6) музыкально-мистического,

7) мистического,

8) экзистенциально-эсхатологического,

9) проективного,

10) активно-эволюционистского [см.: 6].

 

Пожалуй, трудно было бы найти более убедительное доказательство бессодержательности термина «русский космизм». Ведь если все вышеперечисленные модусы космизма действительно указывают на единство философской проблематики, то они должны представлять собой части одного целого, органично связанные друг с другом. В этом случае «космос», как фундаментальное понятие или основание мысли, определял бы специфику каждого «направления» в космизме и сохранял бы смысловую инвариантность во всех возможных интерпретациях. Но естественнонаучное понимание космоса существенно отличается от теософского, мистического, софиологического, как экзистенциально-эсхатологическое – от проективного, активно-эволюционистского, и т. д. Почему? Скорее всего, потому, что «космос» не является здесь основополагающим понятием, а, наоборот, является понятием производным, обусловленным той или иной философской позицией. Именно по причине изначального различия этих позиций и возникают различные трактовки космоса, и игнорировать первичность этих позиций нельзя, если мы хотим оставаться в рамках научного историко-философского дискурса.

 

Пустота понятия «русский космизм» обнаруживается и тогда, когда мы имеем дело с попытками его идеологизации. Настаивая на том, что русский космизм – это «понятие, представляющее собой цельную совокупность взглядов, характеризующуюся особым отношением к Космосу» и базирующуюся на «сверхэволюционном развитии мира (макрокосма) и человека (микрокосма) в их неразрывном всеединстве» [11, c. 36], многие авторы приходят к выводу, что «космическое мировоззрение» выступает отличительной особенностью «русского философствования». С этой точки зрения западная цивилизация в принципе завершила свое развитие и «уже не способна соответствовать общемировой эволюции жизни», поскольку «основана на трезвом логичном конструировании жизни из имеющихся фактов путем их анализа и расчетливого использования» [12]. Рационализм, будучи продуктом европейской культуры, неминуемо ведет ее к кризису и затем к гибели, и Запад не в состоянии спастись собственными силами, ему требуется помощь извне. Такую помощь и оказывает Западу русский космизм: эта «радикальная футурология, подкрепленная активной супрагуманистической ролью человечества в мире, проникнута желанием высочайшего совершенства, согласно призыву Христа: “Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный… Бог не мёртвых, а живых…”» [12]. Таким образом, русский космизм как альтернатива западной цивилизации – это «одна из концепций, которая могла бы дать передовой ныне общественно-экономической формации – “постиндустриальному информационному обществу” – необходимую перспективность» [12].

 

Очевидно, что такое «всеобъемлющее» и «футурологическое» содержание понятия «космизм» не только не способствует уяснению реальных тенденций развития русской философии и культуры, но даже существенно искажает их. Поэтому лучше вообще отказаться от использования термина «космизм». Известно к тому же, что никто из русских «космистов» себя таковым не считал и в своем творчестве не ссылался на своих предшественников. Не является исключением здесь и Циолковский – автор космической философии, которую, как это следует из вышесказанного, нельзя рассматривать в контексте космизма. Философские идеи Циолковского появились на общем фоне увлечения наукой, который и должен быть контекстом их изучения.

 

В обширном наследии Циолковского имеется целый ряд философских трактатов: «Научные основания религии» (1898), «Этика, или естественные основы нравственности» (1902–1903), «Горе и гений» (1916), «Идеальный строй жизни» (1917), «Приключения атома» (1918), «Монизм вселенной» (1925–1931), «Воля вселенной» (1928), «Будущее земли и человечества» (1928), «Космическая философия» (1935) и др. Все эти работы, несмотря на наукообразный стиль, в котором они написаны, могут показаться эклектичными и декларативными. Действительно, многие положения космической философии, причем наиболее важные, никак не обосновываются и берутся как аксиомы, исходя из которых выводятся «удивительные» следствия. Данное обстоятельство позволило некоторым исследователям утверждать, что ценность философских трудов Циолковского минимальна, а выводы его противоречивы [см.: 5, c. 179–181].

 

Однако философские взгляды Циолковского не были настолько оригинальными и беспрецедентными, чтобы их можно было считать продуктом фантазии «калужского мечтателя» и «самоучки». Многое проясняется, если космическую философию понимать как одну из попыток разработки проблематики философского сциентизма, получившего распространение благодаря популяризации в широких кругах научной общественности философии позитивизма. Не случайно Циолковский, занимаясь самообразованием в Чертковской библиотеке, с увлечением читал статьи Д. И. Писарева, которого он позже назвал «своим вторым “Я”». Кстати, познакомившись в той же библиотеке с «основоположником» русского космизма Н. Ф. Фёдоровым и регулярно общаясь с ним, Циолковский ни разу не завел с ним беседы ни о философии, ни даже о космосе.

 

Содержание космической философии представляет собой развитие нескольких положений второго позитивизма. Прежде всего нужно обратить внимание на метод философствования, которым пользуется Циолковский. Этот метод предполагает монистическое описание сущего исходя из непосредственно данного человеку опыта – «аморфной материи», по отношению к которой еще не произведено никаких познавательных операций. Но уже и в таком, «аморфном», состоянии материя представляет собой не подлинную реальность, пусть только обозначенную в качестве предмета исследования, а необходимое «допущение», обусловленное особенностями функционирования аппарата человеческого познания – мозга. Вообще мозг, согласно Циолковскому, – это создатель всевозможных представлений о сущем, которые имеют субъективную ценность, т. е. определяют жизнь человека, и могут вообще никак не относиться к «объективной реальности».

 

Вот как, например, рассуждает Циолковский, пытаясь возражать тем, кто не был удовлетворен его доказательством вечности жизни, потому что оно исключало возможность сохранения памяти об их настоящем существовании: «Они непременно хотят, чтобы вторая жизнь была продолжением предыдущей. Они хотят видеться с родственниками, друзьями, они хотят и пережитого… Но как же вы можете видеть своих друзей, когда представление о них – создание вашего мозга, который будет обязательно разрушен? Ни собака, ни слон, ни муха не увидят своего рода по той же причине. Не составляет исключения и человек. Умирающий прощается навсегда со своей обстановкой. Ведь она у него в мозгу, а он расстраивается. Она возникает, когда атом снова попадет в иной мозг. Он даст и обстановку, но другую, не имеющую связи с первой» [15, c. 53–54].

 

Человеческий мозг, согласно Циолковскому, продуцирует сначала три «основы суждений»: время, пространство и силу, из которых выстраивается затем вся система представлений о сущем. «Эти три элемента суждений отвлечены (абстрактны), т. е. не существуют во вселенной отдельно, – подчеркивает Циолковский. – Но все они сливаются в представлении о материи. Они же ее определяют. Без материи не существует ни время, ни пространство, ни сила. И обратно, где есть одно из этих понятий, там есть и материя. Она определяется тремя этими понятиями. Они, конечно, вполне субъективны. В сущность их входить мы считаем мало полезным» [15, c. 33–34].

 

Таким образом, представление об аморфной материи есть не что иное, как первый опыт разумного мышления, это просто следствие того, что человек способен мыслить. В дальнейшем, реализуя эту способность, человек создает из изначального хаоса космос, т. е. анализирует и структурирует непосредственный опыт таким образом, что достигает возможной полноты познания. Сразу же вырабатывается представление о всеобщей чувствительности материи: материя является «живой», так как она, сохраняя единство, способна представать в бесконечно разнообразных формах. Эти формы, или тела, могут быть простыми или сложными, причем степень их сложности обусловливается тем, насколько глубоко мы можем подвергнуть их анализу в процессе познания.

 

Чтобы обозначить предел возможного анализа, Циолковский вводит понятие «атом». Содержание этого понятия во многом обусловливается учением эмпириокритиков об элементах опыта. Подобно Авенариусу, Циолковский настаивает на принципиальном отличии его атомов от традиционных представлений античного атомизма. Прежде всего, атом не есть нечто неделимое (одна из глав «Монизма Вселенной» так и называется: «Чувство атома или его частей»), константное и имеющее какую-то определенную сущность, отражающую подлинную реальность. Атом, как и материя, элементом которой он выступает, является «живым». Он постоянно перемещается и к тому же преобразуется: «Атом то упрощается, то усложняется, периодически принимая вид всех химических элементов» [15, c. 57]. Это означает, что атом, как ключевое понятие космической философии, призван обозначать процессы становления, а не фиксировать нечто неизменно-истинное, он должен использоваться для построения динамической, а не метафизической картины мира.

 

Живой атом, как его понимает Циолковский, ближе всего к ощущениям – элементам опыта, как их описывает Мах. Разлагая объекты восприятия на ощущения, Мах утверждал, что тела представляют собой не что иное, как комплексы ощущений. Более того, он в известном смысле соглашался с формулой Беркли «существовать – значит быть воспринимаемым» (esse est percipi), полагая, что поскольку о телах как данных в опыте судит человек, то эти тела существуют лишь для человека, состоят из ощущений и к ним полностью сводятся. Циолковский указывает на главную характерную черту атомов – «отзывчивость», т. е. способность реагировать на внешнее воздействие. Высшей степенью отзывчивости, присущей организмам, является «чувствительность», которая традиционно ошибочно противопоставляется отзывчивости. «Отзывчивы все тела космоса… – пишет Циолковский. – Мертвые тела даже иногда отзывчивее живых. Так, термометр, барометр, гигроскоп и другие научные приборы гораздо отзывчивее человека. Отзывчива всякая частица вселенной. Мы думаем, что она также чувствительна» [15, c. 30].

 

При помощи сопоставления и анализа терминов «отзывчивость» и «чувствительность» Циолковский по-своему решает проблему обоснования параллелизма двух рядов зависимости элементов – психического и физического, которая являлась одной из важнейших в эмпириокритицизме. Находясь в составе неорганического тела или же представляя собой простейшую форму организации материи, атом, очевидно, обладает отзывчивостью, которая, разумеется, не исчезает, когда атом перемещается в более сложное тело. Но подобным же образом обстоит дело и с чувствительностью, только на более низких уровнях организации материи она минимальна, а на высших – максимальна. В противном случае пришлось бы констатировать наличие скачка из небытия в бытие, который нельзя было бы объяснить, не изменяя принципам монистического описания сущего.

 

Вот как доказывает параллелизм рядов Циолковский: «Все непрерывно и все едино. Материя едина, также ее отзывчивость и чувствительность. Степень же чувствительности зависит от материальных сочетаний. Как живой мир по своей сложности и совершенству представляет непрерывную лестницу, нисходящую до “мертвой” материи, так и сила чувства представляет такую же лестницу, не исчезающую даже на границе живого. Если не прекращается отзывчивость, явление механическое, то почему прекратится чувствительность – явление, неправильно называемое психическим, т. е. ничего общего с материею не имеющим… И те, и другие явления идут параллельно, согласно и никогда не оставляют ни живое, ни мертвое. Хотя, с другой стороны, количество ощущения у мертвого так мало, что мы условно или приблизительно можем считать его отсутствующим. Если на черную бумагу упадет белая пылинка, то это еще не будет основанием называть ее белой. Белая пылинка и есть эта чувствительность “мертвого”» [15, c. 32].

 

Как и ощущения у Маха, атомы в трактовке Циолковского характеризуются двояко: с одной стороны, они являются элементами космоса и поэтому вполне реальны; с другой стороны, они образуются в результате анализа материи, которая, в свою очередь, создается разумом, и поэтому они идеальны. Характеризуя свою философскую позицию, Циолковский так же, как и позитивисты, пытался отойти от традиционного деления на материализм и идеализм. В итоге он назвал ее панпсихизмом: «Я не только материалист, но и панпсихист, признающий чувствительность всей вселенной. Это свойство я считаю неотделимым от материи. Все живо, но условно мы считаем живым только то, что достаточно чувствует. Так как всякая материя всегда при благоприятных условиях может перейти в органическое состояние, то мы можем условно сказать, что неорганическая материя потенциально жива» [15, c. 32–33]. Однако при этом Циолковский допускал существование некой причины космоса, утверждая не только то, что она «нечто высшее вселенной, но и то, что она не имеет ничего общего с веществом» [17, c. 94].

 

Вообще космическая философия, если судить о ней с точки зрения того пафоса, который делает её своеобразным и интересным явлением в истории мысли, представляет собой опыт продумывания проблемы бесконечности. Именно бесконечность, понятая не в математическом и даже не в метафизическом, а в морально-этическом смысле, придает ей особый колорит, отличая от концепций, написанных в духе эмпириокритицизма. «Я исхожу, – писал Циолковский, – из принципа бесконечной сложности материи, которая, в свою очередь, вытекает из бесконечности времен, т. е. из того, что вселенная всегда была и потому вечно усложнялась» [16, c. 307]. Отрицать бесконечность нельзя, так как любая величина может быть больше, чем она в данный момент является. Однако и помыслить бесконечность тоже нельзя, ее можно только принять как нечто непостижимое, но тем не менее рационально обоснованное и необходимое. Отсюда вытекает ряд следствий, которые касаются практически всех аспектов человеческой жизни.

 

Создавая теорию «вселенской атомократии», Циолковский актуализировал смысл бесконечности прежде всего для того, чтобы противостоять пессимизму и унынию, обусловленным наивной верой в неизбежность смерти. «Мне хочется, – писал он, обращаясь к читателям, – чтобы эта жизнь ваша была светлой мечтой будущего, никогда не кончающегося счастья… Я хочу привести вас в восторг от созерцания Вселенной, от ожидающей всех судьбы, от чудесной истории прошедшего и будущего каждого атома. Это увеличит ваше здоровье, удлинит жизнь и даст силу терпеть превратности судьбы. Вы будете умирать с радостью, в убеждении, что вас ожидает счастье, совершенство, беспредельность и субъективная непрерывность богатой органической жизни» [15, c. 27]. Выводы Циолковского легли в основу его «научной этики», однако их значение было намного шире.

 

Конечно, «всю бесконечность космоса объять ограниченный человеческий ум не может» [15, c. 38], однако понятие бесконечности играет как в науке, так и в философии большую роль. И если это понятие не является пустым, а сомневаться в этом нет достаточного основания, то существенным признаком бесконечности необходимо признать то, что в ней возможное совпадает с действительным. Отсюда с необходимостью следует и действительность совершенства («бессмертные духи»), и совершенство действительности (заселенность космоса), и однозначность решения вопроса о действительности несовершенства (Земля с ее страданиями и неустроенностью должна быть понята как «заповедник», охраняемый «духами» с эгоистической целью сохранения возможности их дальнейшего процветания). Рассмотрим эти три важнейшие составляющие «космической философии» Циолковского более подробно.

 

Прежде всего, нужно признать, что «во вселенной господствовал, господствует и будет господствовать разум и высшие общественные организации» [15, c. 47]. Действительно, если вселенная бесконечна и существует в течение бесконечного времени, то все, что в принципе возможно, должно было реализоваться. Это означает, что на других планетах – в «зрелых мирах» – обитают более высокие, чем человек, формы жизни, которые давно уже «стали бессмертными владыками мира». Совершенные организмы принципиально отличаются от всех известных нам: например, они питаются лучистой энергией, могут жить и передвигаться в пустоте или в разреженном газе, не зависят от температурных режимов и т. д. Может быть, «неизвестные разумные силы» оказывают влияние и на нас: вполне допустима мысль об их проникновении «в наш мозг и вмешательстве их в человеческие дела» [13, c. 113].

 

Достигшие совершенства существа устанавливают во вселенной порядок, соответствующий их организации. Циолковский гипотетически изображает процесс роста космического совершенства, который приводит к объединению планет, галактик, «эфирных островов» и т. д. Возникает сложная социально-космическая система во главе с «президентом» – самой совершенной формой организации атомов во вселенной. Высшие существа постоянно размножаются, причем безболезненно, и расселяются по всем планетам. При этом они обустраивают свои будущие жилища, уничтожая на планетах «недоразвитые» формы жизни. Такое действие Циолковский характеризует как проявление вселенского добра, поскольку «сеятели высшей жизни» избавляют атомы от неудачных сочетаний и помогают им скорее воплотиться в наиболее совершенные организмы. В результате «органическая жизнь Вселенной находится в блестящем состоянии. Все живущие счастливы, и это счастье даже трудно человеку понять» [15, c. 48].

 

Что касается Земли и тех страданий, которые испытывают живущие на ней организмы, то все это также объясняется исходя из логики продумывания идеи бесконечности. «Высший эгоизм» разума совершенных требует, чтобы в космосе оставались очаги жизни, возникшей произвольно, без вмешательства бессмертных духов. Дело в том, что в результате самозарождения жизни и естественного ее развития могут возникнуть новые, еще более совершенные формы организации атомов. Поскольку вселенная бесконечна и существует в течение бесконечного времени, то очевидно, что достигнутое совершенство нельзя рассматривать как окончательную оптимальную форму высшей жизни. Циолковский делает вывод, что в этом случае возникла бы опасность для существования самих совершенных: возомнив себя богами, они забыли бы о том, что их совершенство, даже такое, которое наш человеческий разум и представить себе не в состоянии, ничто по сравнению с бесконечностью вселенной и тем более ее причины. В итоге вместо прогресса начался бы регресс, и совершенные организмы стали бы вырождаться.

 

Земля, согласно Циолковскому, относится к числу тех редких планет, на которых жизнь возникла путем самозарождения и развивается автономно. Путь самозарождения – мученический, поэтому на Земле много страданий и зла. Но «сумма этих страданий незаметна в океане счастья всего космоса» [14, c. 460]; более того, в известном смысле счастье космоса предполагает наличие страданий на Земле. «Роль Земли и подобных немногих планет, хотя и страдальческая, но почетная. Земному усовершенствованному потоку жизни предназначено пополнить убыль регрессирующих пород космоса» [15, c. 48]. Таким образом, именно Земля может дать тот свежий приток обновления и пополнения высших форм организации атомов, который не даст погаснуть совершенной жизни в космосе. Жить на Земле – это подвиг.

 

Циолковский верил, что в будущем развитие науки и техники позволит радикально изменить существование на Земле. Установится счастливое общественное устройство, наступит всеобщее объединение, прекратятся войны. Изменится и сам человек, сделавшись более совершенным существом. Правда, для этого необходимо будет применить к людям принцип «евгенического подбора». Брак и рождения детей в будущем обществе будут происходить только с разрешения начальства. «Склонные ко злу» будут оставляться без потомства. В результате через несколько поколений человеческая природа существенно улучшится, Земля будет населена только высшими, совершенными формами жизни, и «наш атом будет пользоваться только ими. Значит, смерть прекращает все страдания и дает, субъективно, немедленно счастье» [15, c. 52]. Достигшие совершенства люди с помощью межпланетных летательных аппаратов начнут заселять своим «зрелым родом» другие планеты.

 

В отдаленном же будущем следует и вовсе ожидать перехода вселенной из материального состояния в состояние энергетическое, или «лучистое». «Разум (или материя) узнает все, – пророчествовал Циолковский, – само существование отдельных индивидов и материального или корпускулярного мира он сочтет ненужным и перейдет в лучевое состояние высокого порядка, которое будет все знать и ничего не желать, то есть в то состояние сознания, которое разум человека считает прерогативой богов. Космос превратится в великое совершенство» [18, c. 82].

 

Список литературы

1. Алексеева В. И. К. Э. Циолковский: Философия космизма. – М.: Самообразование, 2007. – 320 c.

2. Гаврюшин Н. К. Из истории русского космизма // Труды V и VI чтений, посвященных разработке научного наследия и развитию творчества К. Э. Циолковского. – М.: Машиностроение, 1972. – С. 104–106.

3. Гаврюшин Н. К. К. Э. Циолковский и европейский космизм (к вопросу о генезисе теоретической космонавтики) // Русский космизм. 2011. URL: https://cosmizm.ru/c114gavryushin-n-k-k-e-ciolkovskij-i-evropejskij-kosmizm-k-voprosu-o-genezise-teoreticheskoj-kosmonavtiki (дата обращения 06.09.2020).

4. Гиренок Ф. И. Пато-логия русского ума. Картография дословности. – М.: Анраф, 1998. – 416 с.

5. Замалеев А. Ф. Курс истории русской философии // Самосознание России: Исследования по русской философии, политологии и культуре. – СПб.: Наука, 2010. – С. 11–192.

6. Куракина О. Д., Голованов Л. В. Космизм // Русская философия. Энциклопедия / Под общ. ред. М. А. Маслина. – М.: Алгоритм, 2007. – С. 334–336.

7. Маслобоева О. Д. Российский органицизм и космизм XIX–XX вв.: эволюция и актуальность. – М.: АПК и ППРО, 2007. – 296 с.

8. Маслобоева О. Д. Философско-антропологический проект российского органицизма и русского космизма в контексте современной исторической ситуации. – СПб.: ИНФРА-М, 2020. – 390 с.

9. Огурцов А. П. Русский космизм (Обзор литературы и навигатор по сайтам Интернета) // Философский журнал Vox. – Вып. 4, май 2008. URL: https://vox-journal.org/content/vox4-11ogurcov.pdf (дата обращения 06.09.2020).

10. Петров М. К. Язык. Знак. Культура. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 328 с.

11. Поведской А. Ю. «Русский космизм» на гребне виртуальности // Symposium: Виртуальное пространство культуры. Выпуск 3: материалы научной конференции 11–13 апреля 2000 г. – СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. – C. 36–40.

12. Семёнов А. Ю. «Русский космизм» и западная мысль // Русская и европейская философия: пути схождения. URL: http://anthropology.ru/ru/text/semyonov-ayu/russkiy-kosmizm-i-zapadnaya-mysl (дата обращения 6.09.2020).

13. Циолковский К. Э. Воля Вселенной // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 104–115.

14. Циолковский К. Э. Космическая философия // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 457–470.

15. Циолковский К. Э. Монизм Вселенной // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 27–58.

16. Циолковский К. Э. Научная этика // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 307–345.

17. Циолковский К. Э. Причина космоса // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 93–103.

18. Чижевский А. Л. Теория космических эр: Беседа с К. Э. Циолковским // Грезы о Земле и небе: Антология русского космизма. – СПб.: Художественная литература, 1995. – 528 c.

 

References

1. Alekseeva V. I. K. E. Tsiolkovsky: Philosophy of Cosmism [K. E. Tsiolkovskiy: Filosofiya kosmizma]. Moscow: Samoobrazovaniye, 2007, 320 p.

2. Gavryushin N. K. From the History of Russian Cosmism [Iz istorii russkogo kosmizma]. Trudy V i VI chteniy, posvyashchennykh razrabotke nauchnogo naslediya i razvitiyu tvorchestva K. E. Tsiolkovskogo (Proceedings of the 5th and 6th Readings Aimed at the Development of the Scientific Heritage and the Development of Creative Work of K. E. Tsiolkovsky). Moscow: Mashinostroenie, 1972, pp. 104–106.

3. Gavryushin N. K. K. E. Tsiolkovsky and European Cosmism (On the Genesis of Theoretical Cosmonautics) [K. E. Tsiolkovskiy i evropeyskiy kosmizm (k voprosu o genezise teoreticheskoy kosmonavtiki)]. Russkiy kosmizm (Russian Cosmism). Available at: https://cosmizm.ru/c114gavryushin-n-k-k-e-ciolkovskij-i-evropejskij-kosmizm-k-voprosu-o-genezise-teoreticheskoj-kosmonavtiki (accessed 06 September 2020).

4. Girenok F. I. Patho-logy of the Russian Mind. Cartography of Literalness [Pato-logiya russkogo uma. Kartografiya doslovnosti]. Moscow: Anraf, 1998, 416 p.

5. Zamaleev A. F. Course in the History of Russian Philosophy [Kurs istorii russkoy filosofii]. Samosoznanie Rossii: Issledovaniya po russkoy filosofii, politologii i kulture (Self-consciousness of Russia: Studies in Russian Philosophy, Political Science and Culture). St. Petersburg: Nauka, 2010, pp. 11–192.

6. Kurakina O. D., Golovanov L. V., Maslin M. A. (Ed.) Cosmism [Kosmizm]. Russkaya filosofiya. Entsiklopediya (Russian Philosophy. Encyclopedia). Moscow: Algoritm, 2007, pp. 334–336.

7. Masloboeva O. D. Russian Organicism and Cosmism of the 19–20 Centuries: Evolution and Relevance [Rossiyskiy organitsizm i kosmizm XIX–XX vv.: evolyutsiya i aktualnost]. Moscow: APK i PPRO, 2007, 296 p.

8. Masloboeva O. D. Philosophical and Anthropological Project of Russian Organicism and Russian Cosmism in the Context of the Modern Historical Situation [Filosofsko-antropologicheskiy proekt rossiyskogo organitsizma i russkogo kosmizma v kontekste sovremennoy istoricheskoy situatsii]. St. Petersburg: INFRA-M, 2020, 390 p.

9. Ogurtsov A. P. Russian Cosmism (Review of Literature and a Navigator on the Internet Sites) [Russkiy kosmizm (Obzor literatury i navigator po saytam Interneta)]. Filosofskiy zhurnal Vox (Philosophical Journal Vox), issue 4. Available at: https://vox-journal.org/content/vox4-11ogurcov.pdf (accessed 06 September 2020).

10. Petrov M. K. Language. Sign. Culture [Yazyk. Znak. Kultura]. Moscow: URSS, 2004, 328 p.

11. Povedskoy A. Yu. ‘Russian Cosmism’ on the Crest of Virtuality [‘Russkiy kosmizm’ na grebne virtualnosti.]. Symposium: Virtualnoe prostranstvo kultury. Vypusk 3: materialy nauchnoy konferentsii 11–13 aprelya 2000 g. (Symposium: Virtual Space of Culture. Issue 3. Materials of Scientific Conference, 11–13 April 2000), St. Petersburg: Sankt-Peterburgskoe filosofskoe obschestvo, 2000, pp. 36–40.

12. Semyonov A. Yu. ‘Russian Cosmism’ and Western Thought [‘Russkiy kosmizm’ i zapadnaya mysl]. Russkaya i yevropeyskaya filosofiya: puti skhozhdeniya (Russian and European Philosophy: Ways of Convergence). Available at: http://anthropology.ru/ru/text/semyonov-ayu/russkiy-kosmizm-i-zapadnaya-mysl (accessed 06 September 2020).

13. Tsiolkovsky K. E. The Will of the Universe [Volya Vselennoy]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 104–115.

14. Tsiolkovsky K. E. Cosmic Philosophy [Kosmicheskaya filosofiya]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 457–470.

15. Tsiolkovsky K. E. Monism of the Universe [Monizm Vselennoy]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 27–58.

16. Tsiolkovsky K. E. Scientific Ethics [Nauchnaya etika]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 307–345.

17. Tsiolkovsky K. E. The Cause of the Cosmos [Prichina kosmosa]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 93–103.

18. Chizhevsky A. L. The Theory of Cosmic Ages: A Conversation with K. E. Tsiolkovsky [Teoriya kosmicheskikh er: Beseda s K. E. Tsiolkovskim]. Gryozy o Zemle i nebe: Antologiya russkogo kosmizma (Dreams of Earth and Sky: Anthology of Russian Cosmism).St. Petersburg: Khudozhestvennaya literatura, 1995, 528 p.


 
[1] Анализируя причины искажения существенных характеристик предмета исторического исследования, М. К. Петров писал: «В результате трансмутационного акта объяснения не только новое становится наличным, входит в массив наличного знания, но и наличное в той степени, в какой оно вовлечено в акт объяснения, становится новым, “обновленным”, приобретает значение и оттенки значений, которых оно прежде не имело» [10, c. 80].

 
Ссылка на статью:
Рыбас А. Е. Теория «вселенской атомократии» К. Э. Циолковского в контексте идей русского эмпириокритицизма // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 3. – С. 94–108. URL: http://fikio.ru/?p=4133.

 
© А. Е. Рыбас, 2020

УДК 159.942; 612.821

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Авторское резюме

Предмет исследования: Сравнительный анализ представлений Л. Н. Гумилёва о пассионарности и учения В. С. Дерябина об аффективности с учетом влияния обеих на мысли и поступки людей и человеческих сообществ (этносов, по Л. Н. Гумилёву).

Результаты: Анализ различных высказываний Л. Н. Гумилёва о пассионарности показал, что в ее основе лежат «страсти и побуждения», т. е. чувства, влечения и эмоции (аффективность, по В. С. Дерябину). Л. Н. Гумилёв рассматривает пассионарность как фактор в первую очередь не социальный, а биологический, наследственный, как свойство характера «пассионариев». Таким образом, у Л. Н. Гумилёва между социальным и биологическим существует пробел, который у В. С. Дерябина заполняет аффективность в качестве связующего звена между биологическими и социальными потребностями.

Выводы: Пассионарность, по Л. Н. Гумилёву, в своей основе идентична аффективности (чувствам, влечениям и эмоциям), по В. С. Дерябину. Но аффективность, в отличие от пассионарности, является связующим звеном между биологическими и социальными потребностями.

 

Ключевые слова: пассионарность; аффективность; биологические потребности; социальные потребности.

 

L. N. Gumilev’s Ideas on Passionarity in the Aspect of V. S. Deryabin’s Doctrine of Affectivity

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – FirstSaint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Reanimatology, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Background: Comparative analysis of L. N. Gumilyov’s ideas on passionarity and V. S. Deryabin’s doctrine of affectivity, taking into account the influence of both on the thoughts and actions of people and human communities (ethnic groups, according to L. N. Gumilev).

Results: Analysis of various remarks of L. N. Gumilev about passionarity showed that it is based on “passions and motives”, i. e. feelings, inclinations and emotions (affectivity, according to V. S. Deryabin). L. N. Gumilyov considers passionarity to be a factor primarily not social, but biological, hereditary, as a character trait of “passionaries”. Thus, L. N. Gumilev’s teaching has a gap between social and biological, which affectivity as a link between biological and social needs fills in Deryabin’s works.

Conclusion: Passionarity, according to L. N. Gumilev, is identical to affectivity, i. e. feelings, inclinations and emotions, in V. S. Deryabin’s view. But affectivity, in contrast to passionarity, is the link between biological and social needs.

 

Keywords: passionarity; affectivity; biological needs; social needs.

 

В предыдущей статье был проведен анализ психофизиологических воззрений Ф. Ницше в сопоставлении с учением В. С. Дерябина об аффективности [см.: 14]. Сопоставление такого рода воззрений Ф. Ницше с концепцией Л. Н. Гумилёва об этногенезе и пассионарности также позволяет обнаружить определенное сходство. К «философам будущего», «создателям нового», творцам, по Ф. Ницше, уместно отнести Л. Н. Гумилёва, который собрал громадный фактический материал: этнографический, исторический, географический и использовал его в качестве аргументов в защиту своих представлений об этносе и этногенезе. Общим у обоих ученых является то, что в качестве источника активности – у Ф. Ницше – философов, у Л. Н. Гумилёва – пассионариев (людей, обладающих «пассионарностью», о чем – ниже) выдвигается не разум, а подсознание. В основе же подсознания у Ф. Ницше лежит «хотение», а у Л. Н. Гумилёва – биохимические процессы, влияющие на подсознание или сферу эмоций [см.: 3, с. 302]. Таким образом, и в том, и в другом случае речь идет об аффективности (чувствах, влечениях и эмоциях).

 

Понятие об аффективности было введено Э. Блейлером [см.: 1] и развито В. С. Дерябиным в учение об аффективности [4; 6; 8; 11]. Аффективость, по В. С. Дерябину, включает в себя чувства, влечения и эмоции, которые интегрируют психические и физиологические процессы с целью удовлетворения актуализированной потребности [см.: 11].

 

«Аффективность активирует внимание и мышление и стимулирует поведение, а мышление находит сообразно объективной ситуации пути для решения задач, которые ставит перед ним аффективность» [11, c. 211]. При этом аффективность ставит мышлению цель, и мыслительный аппарат приводится ею в действие не только в вопросах практических, но и при абстрактном мышлении.

 

В. С. Дерябин развивал понятие аффективности как важный компонент высшей нервной деятельности (ВНД) в статье «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [см.: 6], вопреки общим установкам, когда после так называемой «павловской» сессии 1950 г. ведущую роль в ВНД придавали коре головного мозга и сознанию.

 

Знакомясь с книгой Л. Н. Гумилёва «Этногенез и биосфера земли» [см.: 3], я обратил внимание на значительное сходство его представлений о пассионарности со взглядами В. С. Дерябина на аффективность. Поэтому целью данной статьи явилось сопоставление и анализ упомянутой книги Л. Н. Гумилёва (в первую очередь – главы шестой – Пассионарность в этногенезе) [3, с. 258–298] и книги В. С. Дерябина «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 7; 11]. При этом задачей нашего исследования явилась расшифровка терминологии пассионарности в понятиях аффективности.

 

Обращение к понятиям «этнос» и «этногенез» происходило постольку, поскольку они были неразрывно связаны с «пассионарностью». Подробный анализ книги Л. Н. Гумилёва, как выразился один историк, занял бы у него полгода.

 

При обращении к текстам книги Л. Н. Гумилёва перед автором статьи возникала необходимость отметить курсивом отдельные фрагменты текста, авторские же курсивы специально не комментировались.

 

Понятие «этнос» не было введено Л. Н. Гумилёвым и имеет вполне определенную дефиницию. Согласно Википедии: «Э́тнос (греч. ἔθνος – народ) – исторически сложившаяся устойчивая совокупность людей, объединённых общими объективными либо субъективными признаками, в которые различные направления этнологии (этнографии) включают происхождение, единый язык, культуру, хозяйство, территорию проживания, самосознание, внешний вид, менталитет и другое».

 

Этнос, по Л. Н. Гумилёву, – нечто совсем иное: «Ну а если найдется привередливый рецензент, который потребует дать в начале книги четкое определение понятия “этнос”, то можно сказать так: этнос – феномен биосферы, или системная целостность дискретного типа, работающая на геобиохимической энергии живого вещества, в согласии с принципом второго начала термодинамики, что подтверждается диахронической последовательностью исторических событий» [3, с.15–16].

 

Далее, у него же: этнос – «естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа поведения коллектив людей, существующий как энергетическая система (структура), противопоставляющая себя всем другим таким коллективам, исходя из ощущения комплиментарности» [3, с. 500].

 

«Этногенез – весь процесс от момента возникновения до исчезновения этнической системы под влиянием энтропийного процесса исчезновения пассионарности» [3, с. 500].

 

В разделе «Рамки» первой части книги: «О видимом и невидимом» автор благоразумно ограничивает свои исследования этноса и этногенеза «эпохой в 3 тыс. лет с XII в. до н. э. по XIX в. н. э.» [3, с. 33]. Было бы небезопасно для критики, да и для самого Льва Николаевича, приложить свое понимание этноса к советскому народу или к немецкому, зараженному нацистской идеологией. При этом могли бы возникнуть нежелательные аналогии, объединенные его понятием «этнос».

 

Представления Л. Н. Гумилёва о пассионарности занимают центральное (и в прямом, и в переносном смысле) место в его книге. «Пассионарность» – термин, введенный самим Л. Н. Гумилёвым. Он имеет пространную и неоднозначную дефиницию. Английское passionarity – искусственное производное от passion (страсть) и не имеет перевода на русский язык.

 

В английском passion – страсть, во французском – страсти. Поэтому и пассионарность логично было бы кратко перевести как страстность, что само по себе объясняет с позиций аффективности последующие построения Л. Н. Гумилёва. С этих позиций уместно расшифровать производную от пассионарности терминологию ученого: «пассионарная индукция», «пассионарное напряжение», «пассонарное поле», «пассионарный импульс» и т. д.

 

Общее представление о пассионарности приходилось складывать из отдельных ее черт, даваемых автором в различных частях текста. В начале изложения это у него «фактор икс», порождающий общность идеалов – «этническую доминанту», «импульс этногенеза».

 

Психология человеческого сообщества, объединенного общей целью, то есть этноса, автор называет этнопсихологией – «сферой проявления поведенческих импульсов» [3, с. 271]. В данном случае уместно говорить о социальной или групповой психологии, но ученый предпочитает принятую им терминологию. Сам Л. Н. Гумилёв невольно признается, что пассионарность – надуманное понятие и что непосредственно пассионарности как явления никто никогда не увидит.

 

Пассионарность у Л. Н. Гумилёва имеет неоднозначные толкования. Наряду с ее ролью в активности этноса в историческом процессе, автор говорит о пассионарности как об «эффекте воздействия природы на поведение этнических сообществ» [3, с. 271].

 

Пассионарность – она же «пассионарная индукция», – сила, приводящая в движение массы людей, точнее – человеческое сообщество, этнос. В разделе «Пассионарная индукция» автор пишет следующее: «Пассионарность обладает важным свойством: она заразительна. Это значит, что люди гармоничные (а в еще большей степени – импульсивные), оказавшись в непосредственной близости от пассионариев, начинают вести себя так, как если бы они были пассионарны. Но как только достаточное расстояние отделяет их от пассионариев, они обретают свой природный психоэтнический поведенческий облик.

 

Это обстоятельство без специального осмысления известно довольно широко и учитывается главным образом в военном деле (в психологии – «эмоциональная индукция» – О. З.). Там либо выбирают пассионариев, узнавая их интуитивно, и формируют из них отборные, ударные части, либо сознательно распыляют их в массе мобилизованных, чтобы поднять “воинский дух”. Во втором случае считается, что два-три пассионария могут повысить боеспособность целой роты. И это действительно так» [3, с. 276]. Тут ученый выступает против понятия «герой и толпа», считая, что в военных действиях главную роль играют рядовые пассионарии, а не полководцы. Как бы в противовес этому он приводит в пример полководцев – Александра Македонского и Наполеона, оказывавших решающее влияние на ход сражений.

 

О силе эмоционального воздействия, об эмоциональной индукции, о том, что не разум, а эмоциональная заряженность имеет решающее значение в критические моменты во время военных действий, писал В. С. Дерябин в 1926 г. в статье «Задачи и возможности психотехники в военном деле», опубликованной в 2009 году [см.: 9].

 

Как бы в подтверждение этого звучат слова Л. Н. Гумилёва: «Самое важное, пожалуй, заключается в том, что в подобных критических случаях воздействовать на сознание, т. е. на рассудок людей, как правило, бесполезно. И никакие доводы не помогают» [3, с. 277].

 

Таким образом, в большинстве случаев в тексте термин «пассионарность» вполне может быть заменен на «аффективность». Одним из составляющих аффективности являются влечения (мотивации). «Мотивация – побуждения, вызывающие активность организма и определяющие ее направленность» [18, c. 219]. Такое определение еще раз подчеркивает, по сути, идентичность понятий «аффективность» и «пассионарность».

 

Переходя к более развернутому определению, точнее – описанию черт пассионарности, автор пишет: «…формирование нового этноса всегда связано с наличием у некоторых индивидов необоримого внутреннего стремления (курсив мой – О. З.) к целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения, общественного или природного, причем достижение намеченной цели, часто иллюзорной или губительной для самого субъекта, представляется ему ценнее даже собственной жизни… Особи, обладающие этим признаком, при благоприятных для себя условиях совершают (и не могут не совершать) поступки, которые, суммируясь, ломают инерцию традиции и инициируют новые этносы» [3, с. 260].

 

И далее: «Поэтому для целей научного анализа мы предложим новый термин – пассионарность (от лат. Passio, ionis, f.) [в переводе на русский – страдание – О. З.], исключив из его содержания животные инстинкты, стимулирующие эгоистическую этику и капризы (т. е. включив положительные социальные чувства – О. З.), являющиеся симптомами разболтанной психики… В дальнейшем мы уточним содержание понятия “пассионарность”, указав на ее физическую основу» [3, с. 261] (следует полагать – психофизиологическую. – О. З.). Подстрочное примечание на этой странице к латинской основе термина пассионарность звучит вполне современно: «Английский эквивалент термина drive» (лучше всего подходит русский перевод «драйва»: «управлять», «вести». – О. З.).

 

Дойдя до сущности своего понимания пассионарности, ученый пишет о том, что это «избыток «биохимической энергии живого вещества» (вот, где крайнее сведение высших форм движения материи к низшим! – О. З). Одно из нескольких определений пассионарности: «Пассионарность как характеристика поведения – эффект избытка биохимической энергии живого вещества, порождающий жертвенность, часто ради иллюзорной цели» [3, с. 498]. Такое объяснение человеческой активности, стремления к счастью высвобождением энергии не ново. Оно было характерно для философии «энергистов» [см.: 10, с. 152].

 

В этом сведении пассионарности к самоотвержению, жертвенности, состоит, как представляется, главная особенность пассионарности, по Л. Н. Гумилёву, отличная от других определений активности человеческих сообществ.

 

Раскрывая смысл пассионарности в начале книги, автор пишет: «Может показаться экстравагантным аспект, в котором одной из движущих сил развития человечества (пассионарность – О. З.) являются страсти и побуждения (курсив мой – О. З.), но начало этому типу исследований положили Ч. Дарвин и Ф. Энгельс» [3, с. 35]. Последний писал по этому поводу: «Низкая алчность была движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного жалкого индивида было ее единственной, определяющей целью» [21, с. 176]. Таким образом, в этом высказывании Л. Н. Гумилёв не противопоставляет пассионарность историческому материализму, а напротив, стремится дополнить его.

 

Однако в другом месте автор относит пассионарность к наследственным признакам: «Следовательно, пассионарность – это биологический признак, а первоначальный толчок, нарушающий инерцию покоя, – это появление поколения, включающего некоторое количество пассионарных особей» [3, c. 281]. Будто «пассионариями», социально активными, политизированными делает людей именно наследственность, а не невыносимые жизненные условия.

 

Кроме того, вопреки материалистическому пониманию истории в своей пассионарной теории этногенеза (теория пассионарности и этногенеза) Л. Н. Гумилёв описывает исторический процесс как взаимодействие развивающихся этносов с вмещающим ландшафтом и другими этносами.

 

В различных определениях пассионарности Л. Н. Гумилёв выделяет: «страсть», «сильное желание». Однако в последующем изложении страсти и побуждения – эмоции и влечения (аффективнось) невольно «маскируются» у него за принятой им терминологией пассионарности, так что первоначальный смысл понятия скрывается от читателя.

 

Таким образом, если объединить признаки пассионарности, по Л. Н. Гумилёву, то они укладываются в понятие аффективности (чувства, влечения, эмоции), развитое В. С. Дерябиным.

 

В понятие «пассионарность» Л. Н. Гумилёв также вкладывает «способность и стремление к изменению окружения, или, переводя на язык физики, – к нарушению инерции агрегатного состояния среды. Импульс пассионарности бывает столь силен, что носители этого признака – пассионарии не могут заставить себя рассчитать последствия своих поступков. Это очень важное обстоятельство, указывающее, что пассионарность – атрибут не сознания, а подсознания, важный признак, выражающийся в специфике конституции нервной деятельности» (курсив мой – О. З.) [3, с. 266]. Такое определение пассионарности вполне подходит к стихийности солдатской и крестьянской массы, в годы Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны зачастую примкнувшей к анархизму.

 

Роль положительных эмоций, лежащих в основе «потребностей роста», в стремлении к изменению окружающей среды, подчеркивал известный исследователь эмоций П. В. Симонов [см.: 19].

 

Пассионарность как стремление к изменению окружения (природного или социального) в наше время находит отражение в утверждении роли управления в концепции развития [см.: 17].

 

Понятие пассионарности более полно раскрывается при характеристике ее обладателей – пассионариев: «Пассионарии – особи, пассионарный импульс поведения которых превышает величину импульса инстинкта самосохранения» [3, с. 498]. Пассионарный импульс поведения или пассионарный импульс – поведенческий импульс, направленный против инстинкта личного и видового самосохранения.

 

Причину пассионарного импульса автор бездоказательно видит не в социальных влияниях, а в воздействии «космической энергии» или «энергии солнца».

 

При характеристике яркого пассионария – Наполеона автор отмечает, что действительным источником его поступков была неуемная жажда деятельности, славы. Для другого пассионария – Александра Македонского – были характерны доведенные до крайности честолюбие и гордость (курсив мой – О. З), то есть, как подчеркивает автор, проявления пассионарности. Таким образом, и в первом, и во втором случае – свойство характера, темперамент и социальные чувства – честолюбие, тщеславие, входящие в понятие «аффективность», определяют направленную активность поведения человека.

 

Каким образом, через какие механизмы пассионарность влияет на этногенез? Аффективность – аналогичная, как мы рассмотрели выше, пассионарности – активирует мышление и поведение с целью удовлетворения насущной потребности [см.: 7; 11]. В первую очередь речь идет об удовлетворении первичных (врожденных) физиологических потребностей: в пище, жидкости, сне, двигательной и сексуальной активности, также в одежде, жилище, а затем – в удовлетворении различных социальных потребностей. В целом удовлетворение базовых потребностей направлено на поддержание на физиологическом уровне постоянства внутренней среды организма или, другими словами, гомеостаза.

 

Двигателем пассионариев, по Л. Н. Гумилёву, является «эффект избытка биохимической энергии живого вещества». Эти слова повторяют высказывание В. И. Вернадского о том, что многообразие живого и косного связано биохимической энергией живого существа биосферы [см.: 2]. При этом Л. Н. Гумилёв не вдается в подробности биохимических механизмов, ответственных в организме за производство энергии: процесса окислительного фосфорилирования, в котором синтезируются богатые энергией макроэргические соединения: аденозинтрифосфорная кислота – АТФ, креатинфосфат и др. Он не затрагивает важного вопроса о том, через какие механизмы нервной системы происходит высвобождение и использование в организме энергетических продуктов.

 

Примеры эмоциональной индукции, эмоциональной заряженности, захватывающих массы наших воинов во время Великой Отечественной войны и создававших у них состояние необыкновенной психической и физической выносливости, В. С. Дерябин дает в статье 1944 года «Эмоции как источник силы» [см.: 5]. Там же он приводит и источник такой индукции. Этим источником, согласно исследованиям школы Л. А. Орбели, является возбуждение симпатической нервной системы (СНС), оказывающей на головной мозг, скелетную мускулатуру и органы чувств адаптационно-трофическое влияние [см.: 16]. В качестве доказательства В. С. Дерябин в указанной статье приводит пример повышения физической работоспособности утомленной скелетной мышцы экспериментального животного (лягушки) после раздражения у нее СНС – так называемый феномен Орбели-Гинецинского [см.: 16].

 

Механизмы воздействия пассионарности на мысли и поступки отдельных людей и человеческих сообществ – этносов Л. Н. Гумилёв ограничивает упоминанием о физиологии ВНД и избытке биохимической энергии, но каким образом эмоциональная заряженность мобилизует «биохимическую энергию», он не прослеживает.

 

Между тем установлена связь между сильными эмоциями – аффектами, сопровождающимися активацией симпатико-адреналовой системы – САС [см.: 15; 24], и мобилизацией энергетических ресурсов организма в виде усиления метаболизма макроэргических соединений (АТФ и др.). Показано, что физиологический тонус СНС, компонента САС, поддерживает в организме здоровых испытуемых скорость метаболизма [см.: 25]. Установлена зависимость между указанным тонусом СНС, степенью активности человека и скоростью метаболизма: при старении, сидячем образе жизни и у женщин, т. е. в тех случаях, когда активность СНС снижена, уменьшена и скорость метаболизма [см.: 22; 25].

 

Кроме того, норадреналин – биохимический посредник в действии СНС на органы и ткани (нейромедиатор СНС), оказывает на них трофическое влияние и способствует росту и размножению клеток путем влияния на синтез дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), рибонуклеиновой кислоты (РНК) и белка [см.: 23]. Таким образом, пассионарность с ее длительностью и эмоциональным напряжением получает свое трофическое (энергетическое и пластическое) обеспечение.

 

В качестве необходимого условия пассионарной индукции Л. Н. Гумилёв вводит понятие «резонанса пассионарной возбудимости», которое аналогично эмоциональному резонансу.

 

Понятие пассионарности у автора имеет несколько производных значений: «пассионарная индукция», «пассионарный резонанс», «пассионарное напряжение», «пассионарный толчок», «пассионарное поле». Во всех этих производных прослеживаются стремление ученого распространить термины физики на область человеческой психологии.

 

Понятие пассионарности имеет у Л. Н. Гумилёва неоднозначные толкования: в частности, наряду с ее воздействием на активность этноса в историческом процессе, ученый говорит о «явлении пассионарности как эффекте воздействия природы на поведение этнических сообществ» [3, с. 271].

 

Ярким примером такого понимания является теперешняя эпидемия covid-19, изменившая психологию массы людей под влиянием состояния неопределенности, порождающего страх и панические настроения. В этих условиях, вопреки здравому смыслу, люди «цеплялись за соломинку», за якобы целительные свойства лимона, имбиря и тому подобных средств народной медицины.

 

На такого рода аберрацию сознания, при которой мышление определяется и зачастую искажается доминирующей эмоцией (в нашем случае – страхом), В. С. Дерябин указывал в монографии «Чувства, влечения, эмоции» в разделе «Влияние эмоций на интеллект» [см.: 11, с. 175–189].

 

Примеры индуцированного чувства неопределенности и страха на поведение людей в военное и мирное время находим и у Л. Н. Толстого в «Войне и мире». Так, солдатская масса перед Аустерлицким сражением от бодрого, веселого настроя после внезапной остановки на марше перед боем вследствие возникшей неопределенности переходит к растерянности, неуверенности: «По рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине» [20, c. 366].

 

В своих исследованиях Л. Н. Гумилёв объединил историю, географию (влияние ландшафта) и этнологию, проявив системный подход. Избыток знаний во многих, порой отдаленных, областях, – например, в социологии и истории, с одной стороны, и физике и математике – с другой, может подвигнуть к созданию авторами различных, порой упрощенных и спекулятивных теорий, концепций, к сведению высших форм движения материи к низшим.

 

Энциклопедичность знаний, обширная эрудиция, как это ни парадоксально, могут привести к, по крайней мере, двум вариантам восприятия научной информации.

 

Первый вариант – релятивизм: в происходящем все имеет значение – «с одной стороны, с другой стороны…» Обилие знаний подавляет мышление, в особенности у людей, обладающих малой эмоциональностью, психастеничных, и не дает сделать выбор. В крайней, патологической форме это состояние характеризуется «амбивалентностью» (двойственностью, противоположностью чувств по отношению к одному и тому же объекту), являющейся одним из симптомов шизофрении – заболевания, для которого характерны слабость или отсутствие эмоций («эмоциональная тупость»).

 

Второй вариант, когда широкая эрудиция ученого, обладающего высокой эмоциональностью, «пассионарностью», по Л. Н. Гумилёву, позволяет ему выдвигать свои концепции, создавать свою терминологию, приводить порой блестящую, но одностороннюю аргументацию в пользу именно своей точки зрения. При этом ученый остается глубоко убежденным в своей правоте, не замечая, что им может двигать честолюбие или тщеславие [см.: 13]. Заподозрить в таких чувствах Льва Николаевича Гумилёва представляется неуместным.

 

Возникновение «пассионарной теории этногенеза» Л. Н. Гумилёв относит к зиме 1939 года, когда он ожидал пересмотра своего дела в тюрьме «Кресты». Сам Лев Николаевич вспоминал, что приговор (он ожидал расстрела) его не интересовал, а волновал вопрос, почему Александр Македонский повел свои войска в Среднюю Азию и Индию.

 

Тогда-то и возникла у него мысль о пассионарности – движущей силе этногенеза. Таким образом, сам Л. Н. Гумилёв является ярким пассионарием, стремящимся своим творчеством изменить представления людей о мире. Вспоминается и другой пассионарий – народоволец Н. И. Кибальчич, который, находясь в тюрьме, оставался ученым и продолжал вплоть до казни работать над проектом создания реактивного ракетного двигателя.

 

Пассионарная теория этногенеза встретила всеобщую критику. Многие считали, что работы Л. Н. Гумилёва являлись альтернативой и вызовом официальным дисциплинам – марксистско-ленинской социологии («историческому материализму»), историографии и этнографии. Были обвинения и в биологизации истории. Формально автор признает исторический материализм, влияние социально-экономической формации, характера производственных отношений на сознание и поведение людей, ссылается на произведения К. Маркса и Ф. Энгельса. При изложении же своей пассионарной теории этногенеза он подчеркивает независимость этногенеза от социально-экономических формаций.

 

Пассионарную теорию этногенеза можно рассматривать как своеобразный протест ученого против сухого экономического детерминизма марксистского понимания истории, в котором человеческим чувствам и эмоциям отводилась второстепенная роль.

 

В жизни советского человека нашими идеологами ведущая роль придавалась сознанию, сознательности и мышлению, в ущерб чувствам, влечениям и эмоциям (аффективности), относившимся к подсознанию, учение о котором было создано З. Фрейдом. «Фрейдизм» критиковался у нас как реакционное направление в буржуазной философии.

 

Поэтому место аффективности (пассионарности, по Л. Н. Гумилёву) в социальной психологии долгое время оказывалось не установленным. Пробел в этом отношении был заполнен В. С. Дерябиным в монографии «Чувства, влечения, эмоции» в разделе «Классовая психология». Именно этот раздел вызвал наибольшие возражения рецензентов при обсуждении вопроса о публикации монографии как не соответствующий теме книги и относящийся к компетенции идеологов. По-видимому, с этим, в частности, был связан отказ от публикации монографии в 30-х-40-х гг. прошлого столетия. Книга эта увидела свет после смерти автора только в 1974 г. [см.: 7].

 

В начале 50-х гг. того же века В. С. Дерябиным была написана статья «О потребностях и классовой психологии», включившая раздел «Классовая психология» монографии. Статья была опубликована только в 2013 г. [см.: 12]. Взаимосвязь между потребностями, аффективностью, мыслями людей и усвоением ими определенной идеологии представлена автором в виде обобщающей схемы в указанной статье и в монографии «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 11, 12].

 

«Итак, схема возникновения и развития социальной психологии такова. Производственные отношения действуют на психику человека, вызывая в первую очередь развитие классовых чувств как закономерных субъективных реакций на объективные воздействия, связанные с местом данного лица в производственных отношениях. На основе этих чувств строится соответствующая идеология. При этом истинная сила, движущая человека к выработке определенной идеологии или ее усвоению, остается вне сознания лица, воспринимающего ту или иную идеологию. Эта движущая сила, определяющая направление мышления, кроется в потребностях и связанных с ними эмоциональных реакциях, которые неизбежно возникают в связи с производственными отношениями. Условия материального существования пускают в ход аффективность, которая является мотором, двигающим развитие классовой психологии и идеологии людей, принадлежащих к разным социальным группам. Взаимосвязь и обусловленность психических процессов, ведущих к образованию социальной психологии, можно схематически сформулировать так (рисунок 1).

 

 Забродин

Рисунок 1 – Образование социальной психологии

 

«Аффективность (пассионарность, по Л. Н. Гумилёву. – О. З.) является тем промежуточным звеном, через которое осуществляется воздействие “социального бытия” на мышление и поведение людей. Условия для этого имеются в структуре человеческой психики» [11, с. 208].

 

Список литературы

1. Блейлер Э. Аффективность, внушаемость и паранойя. – Одесса: Полиграф, 1929. – 140 с.

2. Вернадский В. И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения. – М.: Наука, 1965. – 374 с.

3. Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. – Л.: Гидрометеоиздат, 1990. – 526 с.

4. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений // Иркутский медицинский журнал. – 1927. – Т. 5. – № 6. – С. 5–14.

5. Дерябин В. С. Эмоции как источник силы // Наука и жизнь. – 1944. – № 10. – С. 21–25.

6. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова. – 1951. – Т. 1, В. 6. – С. 889–901.

7. Дерябин В. С. Чувства, влечения, эмоции. – Л.: Наука, 1974. – 258 с.

8. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений (публичная вступительная лекция) // Психофармакология и биологическая наркология. – 2006. – Т. 6, В. 3. – С. 1315–1321.

9. Дерябин В. С. Задачи и возможности психотехники в военном деле // Психофармакология и биологическая наркология. – 2009. – Т. 9, В. 3–4. – C. 2598–2604.

10. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность (психологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). – М.: ЛКИ, 2010. – 202 с.

11. Дерябин В. С. Чувства, влечения, эмоции: о психологии, психопатологии и физиологии эмоций. – М.: ЛКИ, 2013. – 224 с.

12. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 109–136. URL: http://fikio.ru/?p=313 (дата обращения 01.08.2020).

13. Забродин О. Н. Факторы, влияющие на обсуждение научных данных // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2013. – Т. 19, № 4. – C. 26–31.

14. Забродин О. Н. Психофизиологические воззрения Ф. Ницше в аспекте учения В. С. Дерябина об аффективности. По страницам книг «Так говорил Заратустра» и «По ту сторону добра и зла» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 2. – С. 121–145. URL: http://fikio.ru/?p=3998 (дата обращения 01.08.2020).

15. Кеннон В. Физиология эмоций. – М. –Л.: Прибой, 1927. – 173 с.

16. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии // Избранные труды. Т. 2. – М.–Л.: АН СССР, 1962. – С. 587–606.

17. Орлов С. В. Самодвижение, управление и концепция диалектики в информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 2. – С. 27–46. URL: http://fikio.ru/?p=4035 (дата обращения 01.08.2020).

18. Психология. Словарь / Под. общ. ред. А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского. – М.: Политиздат, 1990. – 494 с.

19. Симонов П. В. Эмоциональный мозг. – М.: Наука, 1981. – 215 с.

20. Толстой Л. Н. Война и мир // Собрание сочинений в 20 т. Т. 4. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1961. – 403 с.

21. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. / Сочинения. Т. 21. – М.: Политиздат, 1961. – С. 23–178.

22. Bell C., Seals D. S., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P, Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults // The Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism. – 2001. – Vol. 86. – № 9. – Pp. 4440–4444. DOI: 10.1210/jcem.86.9.7855.

23. Bevan R. D. Influence of Adrenergic Innervation on Vascular Growth and Mature Characteristics // American Review of Respiratory Infections. – 1989. – Vol. 140. – Pp. 1478–1482. DOI: 10.1164/ajrccm/140.5.1478.

24. Cаnnon W. В. Тhe Wisdom оf the Body. – New York: W.W. Norton & Company, 1939. – 333 p.

25. Monroe M. B., Seals D. R., Shapiro L. F., Bell C., Johnson D., Parker Jones P. Direct Evidence for Tonic Sympathetic Support of Resting Metabolic Rate in Healthy Adult Humans // American Journal of Physiology-Endocrinology and Metabolism. – 2001. – Vol. 280. – № 5. – Pp. 740–744. DOI: 10.1152/ajpendo.2001.280.5.E740

 

References

1. Bleuler E. Affectivity, Suggestibility and Paranoia [Affektivnost, vnushaemost i paranoyya]. Odessa: Poligraf, 1929, 140 p.

2. Vernadsky V. I. The Chemical Structure of the Earth’s Biosphere and Its Surroundings [Himicheskoe stroenie biosfery zemli i ee okruzheniya]. Moscow: Nauka, 1965, 374 p.

3. Gumilyov L. N. Ethnogenesis and the Biosphere of Earth. [Etnogenez i biosfera Zemli]. Leningrad: Gidrometeoizdat, 1990, 526 p.

4. Deryabin V. S. About Regularity of the Mental Phenomena [O zakonomernosti psikhicheskikh yavleniy]. Irkutskiy Medicinskiy Zhуrnal (Irkutsk Medical Journal), 1927, vol. 5, no. 6, pp. 5–14.

5. Deryabin V. S. Emotions as a Source of Power [Emotsii kak istochnik sily]. Nauka i zhisn (Science and Life), 1944, no. 10, pp. 21–25.

6. Deryabin V. S. Affectivity and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti imeni I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Journal of Higher Nervous Activity), 1951, vol. 1, no. 6, pp. 889–901.

7. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii]. Leningrad: Nauka, 1974, 258 р.

8. Deryabin V. S. About the Regularity of the Mental Phenomena (Public Introductory Lecture) [O zakonomernosti psikhicheskih yavleniy (publichnaya vstupitelnaya lektsiya)]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2006, vol. 6, no. 3, pp. 1315–1321.

9. Deryabin V. S. Problems and Opportunities of Psychotechnique in Military Affairs [Zadachi i vozmozhnosti psikhotekhniki v voennom dele]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2009, vol. 9, no. 3–4, pp. 2598–2604.

10. Deryabin V. S. Psyhology of the Personality and Higher Nervous Activity (Psychophysiological Essays “About Consciousness”, “About I”, “About Happiness”) [Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost (psikhologicheskie ocherki “O soznanii”, “O Ya”, “O schaste”)].Moscow: LKI, 2010, 202 p.

11. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations and Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii. O psichologii, psichopatologii i fiziologii emotsiy]. Moscow: LKI, 2013, 224 p.

12. Deryabin V. S. About Needs and Class Psychology (O. N. Zabrodin’s Publication) [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii (Publikatsiya O. N. Zabrodina)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, no. 1, pp. 99–137. Available at: http://fikio.ru/?p=313 (accessed 01 August 2020).

13. Zabrodin O. N. Factors Influencing the Discussion of Scientific Data [Faktory, vliyayushchie na obsuzhdenie nauchnyh dannyh]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae (Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae), 2009, vol. 19, no. 4, pp. 26–31.

14. Zabrodin O. N. Psychophysiological Views of F. Nietzsche in the Aspect of V. S. Deryabin’s Teaching on Affectiveness. Paging Through the Books “Thus Spoke Zarathustra” and “Beyond Good and Evil” [Psihofiziologicheskie vozzreniya F. Nicshe v aspekte ucheniya V. S. Deryabina ob affektivnosti. Po stranicam knig “Tak govoril Zaratustra” i “Po tu storonu dobra i zla”]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2020, no. 2, pp. 121–145. Available at: http://fikio.ru/?p=3998 (accessed 01 August 2020).

15. Сennon V. Physiology of Emotions [Fiziologiya emociy]. Moscow –Leningrad: Priboy, 1927, 173 p.

16. Orbeli L. A. About Some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotoryh dostizheniyah sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy. T. 2 (Selected Works. Vol. 2). Moscow – Leningrad: AN SSSR, 1962, pp. 587–606.

17. Orlov S. V. Self-Movement, Management and the Concept of Dialectics in the Information Society [Samodvizhenie, upravlenie i koncepciya dialektiki v informacionnom obschestve]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2020, no. 2, pp. 27–46. Available at: http://fikio.ru/?p=4035 (accessed 01 August 2020).

18. Petrovskiy A. V., Yaroshevskiy M. G. (Eds.) Psychology. Dictionary [Psikhologiya. Slovar]. Moscow: Politizdat, 1990, 494 p.

19. Simonov P. V. Emotional Brain [Emocionalnyy mozg]. Moscow: Nauka, 1981, 215 p.

20. Tolstoy L. N. War and Peace [Voyna i mir]. Sobranie sochineniy v 20 t. T. 4 (Collected Works in 20 vol. Vol. 4). Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1961, 403 p.

21. Engels F. The Origin of the Family, Private Property and the State [Proiskhozhdenie semi, chastnoy sobstvennosti i gosudarstva]. Marks  K., Engels F. Sochineniya. T. 21 (Marx  K., Engels F. Works. Vol. 21). Moscow: Politizdat, 1961, pp. 23–178.

22. Bell C., Seals D. S., Monroe M. B., Day D. S., Shapiro L. F., Johnson D. G., Jones P. P, Tonic Sympathetic Support of Metabolic Rate Is Attenuated with Age, Sedentary Lifestyle and Female Sex in Healthy Adults. The Journal of Clinical Endocrinology and Metabolism, 2001, vol. 86, no. 9, pp. 4440–4444. DOI: 10.1210/jcem.86.9.7855.

23. Bevan R. D. Influence of Adrenergic Innervation on Vascular Growth and Mature Characteristics. American Review of Respiratory Infections, 1989, vol. 140, pp. 1478–1482. DOI: 10.1164/ajrccm/140.5.1478.

24. Саnnon W. В. Тhe Wisdom оf the Body. New York: W.W. Norton & Company, 1939, 333 p.

25. Monroe M. B., Seals D. R., Shapiro L. F., Bell C., Johnson D., Parker Jones P. Direct Evidence for Tonic Sympathetic Support of Resting Metabolic Rate in Healthy Adult Humans. American Journal of Physiology-Endocrinology and Metabolism, 2001, vol. 280, no. 5, pp. 740–744. DOI: 10.1152/ajpendo.2001.280.5.E740.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Представления Л. Н. Гумилёва о пассионарности в аспекте учения В. С. Дерябина об аффективности // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 3. – С. 126–140. URL: http://fikio.ru/?p=4118.

 
© О. Н. Забродин, 2020