УДК 1(091)

 

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ по проекту № 19-011-00398 «Второй позитивизм в России: философская проблематика, влияние, критика».

 

Рыбас Александр Евгеньевич – Санкт-Петербургский государственный университет, Институт философии, кафедра русской философии и культуры, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия; Социологический институт РАН – филиал Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук, ассоциированный научный сотрудник, Санкт-Петербург, Россия.

Email: alexirspb@mail.ru

SPIN: 5531-0040,

ORCID: 0000-0003-2120-2667,

ResearcherID: N-2482-2013,

ScopusID: 57197709027.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Философские взгляды Циолковского рассматриваются, как правило, в контексте традиции русского космизма. Такая методологическая установка приводит к упрощению и в ряде случаев искажению как позиции Циолковского, так и воззрений других мыслителей, которых в историко-философской исследовательской литературе принято причислять к «русским космистам».

Результаты: Использование термина «русский космизм» для обозначения особой традиции в развитии русской философии представляется несостоятельным с научной точки зрения. Термин «русский космизм» был введен в оборот как эвристический продукт историко-философской интерпретации в 1970-е гг. Начиная с конца ХХ в. его стали использовать преимущественно в качестве идеологемы для доказательства превосходства русской религиозно-философской мысли, ориентированной на сверхрациональное постижение целого как предмета радикальной футурологии, над рационалистической европейской философией, ставшей причиной застоя и деградации западной цивилизации.

Выводы: Адекватное изучение философских идей Циолковского требует отказа от отнесения их к традиции «русского космизма». Более убедительным является рассмотрение философского творчества Циолковского в контексте сциентизма, определявшего проблематику философских исканий в России в конце XIX – первой трети ХХ в., а точнее – в контексте русского эмпириокритицизма. Заметное влияние на воззрения Циолковского оказал второй позитивизм. Можно сделать вывод, что философские идеи русского мыслителя, в частности теория вселенской атомократии, представляют собой результат творческого усвоения и развития основных положений позитивной философии.

 

Ключевые слова: русский позитивизм; эмпириокритицизм; К. Э. Циолковский; русский космизм; научная философия; история русской философии.

K. E. Tsiolkovsky’s “Universal Atomocracy” Theory in the Context of the Ideas of Russian Empirio-Criticism

 

Rybas Aleksandr Evgenievich – Saint Petersburg State University, Institute of Philosophy, Department of Russian Philosophy and Culture, PhD (Philosophy), Associate Professor, Saint Petersburg, Russia; Sociological Institute of the RussianAcademy of Sciences – Branch of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences, Associate Research Fellow, Saint Petersburg, Russia.

Email: alexirspb@mail.ru

Abstract

Background: Tsiolkovsky’s philosophical views are considered evidently in the context of the tradition of Russian cosmism. This methodological attitude leads to a simplification and, in some cases, falsification of both the position of Tsiolkovsky and the views of other thinkers, who in the historical and philosophical literature are usually referred to as “Russian cosmists”.

Results: The use of the term “Russian cosmism” to denote a special tradition in the development of Russian philosophy seems inconsistent from the scientific point of view. The term “Russian cosmism” was put into circulation as a heuristic product of historical and philosophical interpretation in the 1970s. Since the end of the twentieth century, it has been used mainly as an ideologeme to prove the superiority of Russian religious and philosophical thought, focused on the superrational comprehension of the whole as a subject of radical futurology, over rationalistic European philosophy, which is claimed to have caused the stagnation and degradation of Western civilization.

Conclusion: To study Tsiolkovsky’s philosophical ideas adequately, it is necessary to refuse to attribute them to the tradition of “Russian cosmism”. The consideration of Tsiolkovsky’s philosophical works seems more convincing in the context of scientism, which determined the problems of philosophical study in Russia at the end of the 19th – first three decades of the 20th centuries, or more precisely, in the context of Russian empirio-criticism. The second positivism had a noticeable influence on Tsiolkovsky’s views. The philosophical ideas of the Russian thinker, the theory of universal atomocracy in particular, are the result of the creative adoption and development of the main concepts of positive philosophy.

 

Keywords: Russian positivism; empirio-criticism; K. E. Tsiolkovsky; Russian cosmism; scientific philosophy; history of Russian philosophy.

 

Обычно философские взгляды К. Э. Циолковского, известного изобретателя и основателя отечественной космонавтики, рассматривают в контексте русского космизма [см.: 1; 7]. Однако, несмотря на общепризнанность такого подхода, его нельзя считать правомерным. Дело в том, что термин «космизм» был введен в научный оборот не так давно, в 1970-е годы, и целью введения этого термина являлось не столько изучение уже сложившейся традиции русской мысли, сколько историко-философское ее моделирование. Анализ исследовательской литературы убеждает в том, что русский космизм – это не действительная характеристика соответствующей тенденции развития отечественной интеллектуальной истории, а продукт интерпретаторской деятельности историков философии.

 

Вот как, например, объясняет появление термина «космизм» Ф. И. Гиренок: «В конце 70-х годов я занимался изучением генезиса концепции ноосферы В. И. Вернадского… В результате я придумал теорию “Русского космизма”, к которому отнес и Вернадского. Написал статью и отправил ее в редакцию журнала “Вопросы философии”. Статью не приняли по той причине, что если существует русский космизм, то должен быть еще и немецкий, а у меня ничего про это не сказано. Более того, ничего русского в “русском космизме” редакцией замечено не было… В 1984 г. мою работу прочел академик Н. Моисеев и поддержал меня. Издательство “Наука” опубликовало мою книгу “Экология. Цивилизация. Ноосфера”. Так возник феномен “русского космизма”» [4, c. 7].

 

В приведенной цитате интересно не столько откровенное признание Ф. И. Гиренка в том, что он «придумал» русский космизм, сколько очевидная необязательность этой «теории», ее производность и «метафоричность». Впрочем, что касается термина «русский космизм», авторство Ф. И. Гиренка сейчас активно оспаривается, и это лишний раз свидетельствует о том, что речь идет, скорее всего, о выражении и отстаивании собственной философской позиции – взглядов самого исследователя, для чего и используются описанные М. К. Петровым «эффекты ретроспективы»[1]. Согласно А. П. Огурцову, честь изобретения термина принадлежит Н. К. Гаврюшину, который задолго до увлечения Ф. И. Гиренком ноосферной проблематикой опубликовал несколько статей о русском космизме и К. Э. Циолковском [см.: 2; 3]. Примечательно, что А. П. Огурцов так же, как и Ф. И. Гиренок, подчеркивает произвольность создания термина: «Вспоминаю, как в сентябре 1970 г. мы вдвоем (А. П. Огурцов и Н. К. Гаврюшин. – А. Р.) ходили по улицам Калуги и обсуждали, как назвать то направление, к которому принадлежал К. Э. Циолковский, и Гаврюшин предложил термин “русский космизм”» [9].

 

Следует отметить, что в современной историко-философской литературе все чаще предпринимаются попытки преодолеть описанный выше терминологический «волюнтаризм». В частности, О. Д. Маслобоева, организатор и вдохновитель продолжающейся серии международных научных конференций по актуализации потенциала русского космизма, стремится доказать, что «космизм» является самоназванием религиозно-философской традиции русской мысли, берущей начало с трудов Н. Ф. Фёдорова и длящейся по сей день независимо от историко-философских манипуляций. С этой точки зрения, космизм – это закономерный этап развития русской и мировой философии; более того, вся история русской мысли движется в направлении к раскрытию проблематики космизма и находит в ее актуализации максимально полное свое выражение.

 

Называя Н. Ф. Фёдорова «зачинателем русского космизма», О. Д. Маслобоева хотя и признает, что в его сочинениях термины «космизм» и «космическая философия» отсутствуют, но объясняет это тем, что таков «общий удел основоположников значимых философских школ и направлений» [8, c. 5] – дать важнейшие принципы нового учения (а у Н. Ф. Фёдорова это обоснование космической функции человека и проективный характер философии), исходя из которых ближайшие последователи уже сами смогут выработать всю необходимую философскую терминологию. «Есть основания утверждать, – пишет О. Д. Маслобоева, – что понятие “космизм” родилось в 1920 г. в беседе А. Л. Чижевского и поэта В. Я. Брюсова, который, выслушав рассказ об идеях К. Э. Циолковского, воскликнул: “Поистине только русский ум мог поставить такую грандиозную задачу – заселить человечеством Вселенную! Космизм! Каково! Никто до Циолковского не мыслил такими масштабами, космическими масштабами!”» [8, c. 4–5].

 

К сожалению, более веских аргументов в пользу «самозарождения» термина «русский космизм» О. Д. Маслобоева не приводит. А значит, преодоление «волюнтаризма» является здесь только формальным, то есть, по сути, не отменяет, а продолжает и даже усиливает указанную тенденцию. Во всяком случае, тот факт, что «русский космизм» получил свое терминологическое закрепление вследствие поэтических восклицаний, никак не способствует прояснению целостности философской традиции и ее специфических характеристик.

 

Не удивительно, что в исследовательской литературе никогда не было и нет единого понимания термина «космизм». Изначально представителями русского космизма считались такие мыслители, как Н. Ф. Фёдоров, H. А. Умов, Н. Г. Холодный, В. И. Вернадский, К. Э. Циолковский и А. Л. Чижевский, взгляды которых хотя и отличались друг от друга, причем иногда кардинально, но все-таки могли быть объединены, пусть и формально, в «традицию» на основании общего для всех них принципиального положения, а именно высокой оценки науки и признания ее определяющей роли в освоении и преобразовании космоса.

 

Позднее такое, «естественнонаучное», понимание космизма было объявлено «узким», и традиция русского космизма обогатилась новыми именами, причем не только философов и ученых, но и поэтов, художников, музыкантов, религиозных деятелей, эзотериков и мистиков. В результате и без того размытое понятие русского космизма стало абсолютно неопределенным и потеряло даже ту эвристическую историко-философскую ценность, которую оно имело раньше. Так, элементы философии космизма были обнаружены в творчестве А. В. Сухово-Кобылина, В. С. Соловьева, А. А. Блока, Н. А. Бердяева и многих других литераторов. А поскольку вопросами о том, что представляют собой мироздание (макрокосм) и человек (микрокосм), интересовались практически все русские философы, то они тоже автоматически оказались отнесены к космистам.

 

В качестве примера максимально «широкого» понимания русского космизма можно привести трактовку, данную в энциклопедии «Русская философия», вышедшей в свет в 2007 г. под редакцией М. А. Маслина. Здесь выделяются целых 10 разновидностей этой философской традиции, причем для ее «имманентной» систематизации выбираются – разумеется, произвольно – самые разные критерии. Русский космизм предстает в результате как совокупность следующих направлений:

1) естественнонаучного,

2) религиозно-философского,

3) софиологического,

4) теософского,

5) эстетического,

6) музыкально-мистического,

7) мистического,

8) экзистенциально-эсхатологического,

9) проективного,

10) активно-эволюционистского [см.: 6].

 

Пожалуй, трудно было бы найти более убедительное доказательство бессодержательности термина «русский космизм». Ведь если все вышеперечисленные модусы космизма действительно указывают на единство философской проблематики, то они должны представлять собой части одного целого, органично связанные друг с другом. В этом случае «космос», как фундаментальное понятие или основание мысли, определял бы специфику каждого «направления» в космизме и сохранял бы смысловую инвариантность во всех возможных интерпретациях. Но естественнонаучное понимание космоса существенно отличается от теософского, мистического, софиологического, как экзистенциально-эсхатологическое – от проективного, активно-эволюционистского, и т. д. Почему? Скорее всего, потому, что «космос» не является здесь основополагающим понятием, а, наоборот, является понятием производным, обусловленным той или иной философской позицией. Именно по причине изначального различия этих позиций и возникают различные трактовки космоса, и игнорировать первичность этих позиций нельзя, если мы хотим оставаться в рамках научного историко-философского дискурса.

 

Пустота понятия «русский космизм» обнаруживается и тогда, когда мы имеем дело с попытками его идеологизации. Настаивая на том, что русский космизм – это «понятие, представляющее собой цельную совокупность взглядов, характеризующуюся особым отношением к Космосу» и базирующуюся на «сверхэволюционном развитии мира (макрокосма) и человека (микрокосма) в их неразрывном всеединстве» [11, c. 36], многие авторы приходят к выводу, что «космическое мировоззрение» выступает отличительной особенностью «русского философствования». С этой точки зрения западная цивилизация в принципе завершила свое развитие и «уже не способна соответствовать общемировой эволюции жизни», поскольку «основана на трезвом логичном конструировании жизни из имеющихся фактов путем их анализа и расчетливого использования» [12]. Рационализм, будучи продуктом европейской культуры, неминуемо ведет ее к кризису и затем к гибели, и Запад не в состоянии спастись собственными силами, ему требуется помощь извне. Такую помощь и оказывает Западу русский космизм: эта «радикальная футурология, подкрепленная активной супрагуманистической ролью человечества в мире, проникнута желанием высочайшего совершенства, согласно призыву Христа: “Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный… Бог не мёртвых, а живых…”» [12]. Таким образом, русский космизм как альтернатива западной цивилизации – это «одна из концепций, которая могла бы дать передовой ныне общественно-экономической формации – “постиндустриальному информационному обществу” – необходимую перспективность» [12].

 

Очевидно, что такое «всеобъемлющее» и «футурологическое» содержание понятия «космизм» не только не способствует уяснению реальных тенденций развития русской философии и культуры, но даже существенно искажает их. Поэтому лучше вообще отказаться от использования термина «космизм». Известно к тому же, что никто из русских «космистов» себя таковым не считал и в своем творчестве не ссылался на своих предшественников. Не является исключением здесь и Циолковский – автор космической философии, которую, как это следует из вышесказанного, нельзя рассматривать в контексте космизма. Философские идеи Циолковского появились на общем фоне увлечения наукой, который и должен быть контекстом их изучения.

 

В обширном наследии Циолковского имеется целый ряд философских трактатов: «Научные основания религии» (1898), «Этика, или естественные основы нравственности» (1902–1903), «Горе и гений» (1916), «Идеальный строй жизни» (1917), «Приключения атома» (1918), «Монизм вселенной» (1925–1931), «Воля вселенной» (1928), «Будущее земли и человечества» (1928), «Космическая философия» (1935) и др. Все эти работы, несмотря на наукообразный стиль, в котором они написаны, могут показаться эклектичными и декларативными. Действительно, многие положения космической философии, причем наиболее важные, никак не обосновываются и берутся как аксиомы, исходя из которых выводятся «удивительные» следствия. Данное обстоятельство позволило некоторым исследователям утверждать, что ценность философских трудов Циолковского минимальна, а выводы его противоречивы [см.: 5, c. 179–181].

 

Однако философские взгляды Циолковского не были настолько оригинальными и беспрецедентными, чтобы их можно было считать продуктом фантазии «калужского мечтателя» и «самоучки». Многое проясняется, если космическую философию понимать как одну из попыток разработки проблематики философского сциентизма, получившего распространение благодаря популяризации в широких кругах научной общественности философии позитивизма. Не случайно Циолковский, занимаясь самообразованием в Чертковской библиотеке, с увлечением читал статьи Д. И. Писарева, которого он позже назвал «своим вторым “Я”». Кстати, познакомившись в той же библиотеке с «основоположником» русского космизма Н. Ф. Фёдоровым и регулярно общаясь с ним, Циолковский ни разу не завел с ним беседы ни о философии, ни даже о космосе.

 

Содержание космической философии представляет собой развитие нескольких положений второго позитивизма. Прежде всего нужно обратить внимание на метод философствования, которым пользуется Циолковский. Этот метод предполагает монистическое описание сущего исходя из непосредственно данного человеку опыта – «аморфной материи», по отношению к которой еще не произведено никаких познавательных операций. Но уже и в таком, «аморфном», состоянии материя представляет собой не подлинную реальность, пусть только обозначенную в качестве предмета исследования, а необходимое «допущение», обусловленное особенностями функционирования аппарата человеческого познания – мозга. Вообще мозг, согласно Циолковскому, – это создатель всевозможных представлений о сущем, которые имеют субъективную ценность, т. е. определяют жизнь человека, и могут вообще никак не относиться к «объективной реальности».

 

Вот как, например, рассуждает Циолковский, пытаясь возражать тем, кто не был удовлетворен его доказательством вечности жизни, потому что оно исключало возможность сохранения памяти об их настоящем существовании: «Они непременно хотят, чтобы вторая жизнь была продолжением предыдущей. Они хотят видеться с родственниками, друзьями, они хотят и пережитого… Но как же вы можете видеть своих друзей, когда представление о них – создание вашего мозга, который будет обязательно разрушен? Ни собака, ни слон, ни муха не увидят своего рода по той же причине. Не составляет исключения и человек. Умирающий прощается навсегда со своей обстановкой. Ведь она у него в мозгу, а он расстраивается. Она возникает, когда атом снова попадет в иной мозг. Он даст и обстановку, но другую, не имеющую связи с первой» [15, c. 53–54].

 

Человеческий мозг, согласно Циолковскому, продуцирует сначала три «основы суждений»: время, пространство и силу, из которых выстраивается затем вся система представлений о сущем. «Эти три элемента суждений отвлечены (абстрактны), т. е. не существуют во вселенной отдельно, – подчеркивает Циолковский. – Но все они сливаются в представлении о материи. Они же ее определяют. Без материи не существует ни время, ни пространство, ни сила. И обратно, где есть одно из этих понятий, там есть и материя. Она определяется тремя этими понятиями. Они, конечно, вполне субъективны. В сущность их входить мы считаем мало полезным» [15, c. 33–34].

 

Таким образом, представление об аморфной материи есть не что иное, как первый опыт разумного мышления, это просто следствие того, что человек способен мыслить. В дальнейшем, реализуя эту способность, человек создает из изначального хаоса космос, т. е. анализирует и структурирует непосредственный опыт таким образом, что достигает возможной полноты познания. Сразу же вырабатывается представление о всеобщей чувствительности материи: материя является «живой», так как она, сохраняя единство, способна представать в бесконечно разнообразных формах. Эти формы, или тела, могут быть простыми или сложными, причем степень их сложности обусловливается тем, насколько глубоко мы можем подвергнуть их анализу в процессе познания.

 

Чтобы обозначить предел возможного анализа, Циолковский вводит понятие «атом». Содержание этого понятия во многом обусловливается учением эмпириокритиков об элементах опыта. Подобно Авенариусу, Циолковский настаивает на принципиальном отличии его атомов от традиционных представлений античного атомизма. Прежде всего, атом не есть нечто неделимое (одна из глав «Монизма Вселенной» так и называется: «Чувство атома или его частей»), константное и имеющее какую-то определенную сущность, отражающую подлинную реальность. Атом, как и материя, элементом которой он выступает, является «живым». Он постоянно перемещается и к тому же преобразуется: «Атом то упрощается, то усложняется, периодически принимая вид всех химических элементов» [15, c. 57]. Это означает, что атом, как ключевое понятие космической философии, призван обозначать процессы становления, а не фиксировать нечто неизменно-истинное, он должен использоваться для построения динамической, а не метафизической картины мира.

 

Живой атом, как его понимает Циолковский, ближе всего к ощущениям – элементам опыта, как их описывает Мах. Разлагая объекты восприятия на ощущения, Мах утверждал, что тела представляют собой не что иное, как комплексы ощущений. Более того, он в известном смысле соглашался с формулой Беркли «существовать – значит быть воспринимаемым» (esse est percipi), полагая, что поскольку о телах как данных в опыте судит человек, то эти тела существуют лишь для человека, состоят из ощущений и к ним полностью сводятся. Циолковский указывает на главную характерную черту атомов – «отзывчивость», т. е. способность реагировать на внешнее воздействие. Высшей степенью отзывчивости, присущей организмам, является «чувствительность», которая традиционно ошибочно противопоставляется отзывчивости. «Отзывчивы все тела космоса… – пишет Циолковский. – Мертвые тела даже иногда отзывчивее живых. Так, термометр, барометр, гигроскоп и другие научные приборы гораздо отзывчивее человека. Отзывчива всякая частица вселенной. Мы думаем, что она также чувствительна» [15, c. 30].

 

При помощи сопоставления и анализа терминов «отзывчивость» и «чувствительность» Циолковский по-своему решает проблему обоснования параллелизма двух рядов зависимости элементов – психического и физического, которая являлась одной из важнейших в эмпириокритицизме. Находясь в составе неорганического тела или же представляя собой простейшую форму организации материи, атом, очевидно, обладает отзывчивостью, которая, разумеется, не исчезает, когда атом перемещается в более сложное тело. Но подобным же образом обстоит дело и с чувствительностью, только на более низких уровнях организации материи она минимальна, а на высших – максимальна. В противном случае пришлось бы констатировать наличие скачка из небытия в бытие, который нельзя было бы объяснить, не изменяя принципам монистического описания сущего.

 

Вот как доказывает параллелизм рядов Циолковский: «Все непрерывно и все едино. Материя едина, также ее отзывчивость и чувствительность. Степень же чувствительности зависит от материальных сочетаний. Как живой мир по своей сложности и совершенству представляет непрерывную лестницу, нисходящую до “мертвой” материи, так и сила чувства представляет такую же лестницу, не исчезающую даже на границе живого. Если не прекращается отзывчивость, явление механическое, то почему прекратится чувствительность – явление, неправильно называемое психическим, т. е. ничего общего с материею не имеющим… И те, и другие явления идут параллельно, согласно и никогда не оставляют ни живое, ни мертвое. Хотя, с другой стороны, количество ощущения у мертвого так мало, что мы условно или приблизительно можем считать его отсутствующим. Если на черную бумагу упадет белая пылинка, то это еще не будет основанием называть ее белой. Белая пылинка и есть эта чувствительность “мертвого”» [15, c. 32].

 

Как и ощущения у Маха, атомы в трактовке Циолковского характеризуются двояко: с одной стороны, они являются элементами космоса и поэтому вполне реальны; с другой стороны, они образуются в результате анализа материи, которая, в свою очередь, создается разумом, и поэтому они идеальны. Характеризуя свою философскую позицию, Циолковский так же, как и позитивисты, пытался отойти от традиционного деления на материализм и идеализм. В итоге он назвал ее панпсихизмом: «Я не только материалист, но и панпсихист, признающий чувствительность всей вселенной. Это свойство я считаю неотделимым от материи. Все живо, но условно мы считаем живым только то, что достаточно чувствует. Так как всякая материя всегда при благоприятных условиях может перейти в органическое состояние, то мы можем условно сказать, что неорганическая материя потенциально жива» [15, c. 32–33]. Однако при этом Циолковский допускал существование некой причины космоса, утверждая не только то, что она «нечто высшее вселенной, но и то, что она не имеет ничего общего с веществом» [17, c. 94].

 

Вообще космическая философия, если судить о ней с точки зрения того пафоса, который делает её своеобразным и интересным явлением в истории мысли, представляет собой опыт продумывания проблемы бесконечности. Именно бесконечность, понятая не в математическом и даже не в метафизическом, а в морально-этическом смысле, придает ей особый колорит, отличая от концепций, написанных в духе эмпириокритицизма. «Я исхожу, – писал Циолковский, – из принципа бесконечной сложности материи, которая, в свою очередь, вытекает из бесконечности времен, т. е. из того, что вселенная всегда была и потому вечно усложнялась» [16, c. 307]. Отрицать бесконечность нельзя, так как любая величина может быть больше, чем она в данный момент является. Однако и помыслить бесконечность тоже нельзя, ее можно только принять как нечто непостижимое, но тем не менее рационально обоснованное и необходимое. Отсюда вытекает ряд следствий, которые касаются практически всех аспектов человеческой жизни.

 

Создавая теорию «вселенской атомократии», Циолковский актуализировал смысл бесконечности прежде всего для того, чтобы противостоять пессимизму и унынию, обусловленным наивной верой в неизбежность смерти. «Мне хочется, – писал он, обращаясь к читателям, – чтобы эта жизнь ваша была светлой мечтой будущего, никогда не кончающегося счастья… Я хочу привести вас в восторг от созерцания Вселенной, от ожидающей всех судьбы, от чудесной истории прошедшего и будущего каждого атома. Это увеличит ваше здоровье, удлинит жизнь и даст силу терпеть превратности судьбы. Вы будете умирать с радостью, в убеждении, что вас ожидает счастье, совершенство, беспредельность и субъективная непрерывность богатой органической жизни» [15, c. 27]. Выводы Циолковского легли в основу его «научной этики», однако их значение было намного шире.

 

Конечно, «всю бесконечность космоса объять ограниченный человеческий ум не может» [15, c. 38], однако понятие бесконечности играет как в науке, так и в философии большую роль. И если это понятие не является пустым, а сомневаться в этом нет достаточного основания, то существенным признаком бесконечности необходимо признать то, что в ней возможное совпадает с действительным. Отсюда с необходимостью следует и действительность совершенства («бессмертные духи»), и совершенство действительности (заселенность космоса), и однозначность решения вопроса о действительности несовершенства (Земля с ее страданиями и неустроенностью должна быть понята как «заповедник», охраняемый «духами» с эгоистической целью сохранения возможности их дальнейшего процветания). Рассмотрим эти три важнейшие составляющие «космической философии» Циолковского более подробно.

 

Прежде всего, нужно признать, что «во вселенной господствовал, господствует и будет господствовать разум и высшие общественные организации» [15, c. 47]. Действительно, если вселенная бесконечна и существует в течение бесконечного времени, то все, что в принципе возможно, должно было реализоваться. Это означает, что на других планетах – в «зрелых мирах» – обитают более высокие, чем человек, формы жизни, которые давно уже «стали бессмертными владыками мира». Совершенные организмы принципиально отличаются от всех известных нам: например, они питаются лучистой энергией, могут жить и передвигаться в пустоте или в разреженном газе, не зависят от температурных режимов и т. д. Может быть, «неизвестные разумные силы» оказывают влияние и на нас: вполне допустима мысль об их проникновении «в наш мозг и вмешательстве их в человеческие дела» [13, c. 113].

 

Достигшие совершенства существа устанавливают во вселенной порядок, соответствующий их организации. Циолковский гипотетически изображает процесс роста космического совершенства, который приводит к объединению планет, галактик, «эфирных островов» и т. д. Возникает сложная социально-космическая система во главе с «президентом» – самой совершенной формой организации атомов во вселенной. Высшие существа постоянно размножаются, причем безболезненно, и расселяются по всем планетам. При этом они обустраивают свои будущие жилища, уничтожая на планетах «недоразвитые» формы жизни. Такое действие Циолковский характеризует как проявление вселенского добра, поскольку «сеятели высшей жизни» избавляют атомы от неудачных сочетаний и помогают им скорее воплотиться в наиболее совершенные организмы. В результате «органическая жизнь Вселенной находится в блестящем состоянии. Все живущие счастливы, и это счастье даже трудно человеку понять» [15, c. 48].

 

Что касается Земли и тех страданий, которые испытывают живущие на ней организмы, то все это также объясняется исходя из логики продумывания идеи бесконечности. «Высший эгоизм» разума совершенных требует, чтобы в космосе оставались очаги жизни, возникшей произвольно, без вмешательства бессмертных духов. Дело в том, что в результате самозарождения жизни и естественного ее развития могут возникнуть новые, еще более совершенные формы организации атомов. Поскольку вселенная бесконечна и существует в течение бесконечного времени, то очевидно, что достигнутое совершенство нельзя рассматривать как окончательную оптимальную форму высшей жизни. Циолковский делает вывод, что в этом случае возникла бы опасность для существования самих совершенных: возомнив себя богами, они забыли бы о том, что их совершенство, даже такое, которое наш человеческий разум и представить себе не в состоянии, ничто по сравнению с бесконечностью вселенной и тем более ее причины. В итоге вместо прогресса начался бы регресс, и совершенные организмы стали бы вырождаться.

 

Земля, согласно Циолковскому, относится к числу тех редких планет, на которых жизнь возникла путем самозарождения и развивается автономно. Путь самозарождения – мученический, поэтому на Земле много страданий и зла. Но «сумма этих страданий незаметна в океане счастья всего космоса» [14, c. 460]; более того, в известном смысле счастье космоса предполагает наличие страданий на Земле. «Роль Земли и подобных немногих планет, хотя и страдальческая, но почетная. Земному усовершенствованному потоку жизни предназначено пополнить убыль регрессирующих пород космоса» [15, c. 48]. Таким образом, именно Земля может дать тот свежий приток обновления и пополнения высших форм организации атомов, который не даст погаснуть совершенной жизни в космосе. Жить на Земле – это подвиг.

 

Циолковский верил, что в будущем развитие науки и техники позволит радикально изменить существование на Земле. Установится счастливое общественное устройство, наступит всеобщее объединение, прекратятся войны. Изменится и сам человек, сделавшись более совершенным существом. Правда, для этого необходимо будет применить к людям принцип «евгенического подбора». Брак и рождения детей в будущем обществе будут происходить только с разрешения начальства. «Склонные ко злу» будут оставляться без потомства. В результате через несколько поколений человеческая природа существенно улучшится, Земля будет населена только высшими, совершенными формами жизни, и «наш атом будет пользоваться только ими. Значит, смерть прекращает все страдания и дает, субъективно, немедленно счастье» [15, c. 52]. Достигшие совершенства люди с помощью межпланетных летательных аппаратов начнут заселять своим «зрелым родом» другие планеты.

 

В отдаленном же будущем следует и вовсе ожидать перехода вселенной из материального состояния в состояние энергетическое, или «лучистое». «Разум (или материя) узнает все, – пророчествовал Циолковский, – само существование отдельных индивидов и материального или корпускулярного мира он сочтет ненужным и перейдет в лучевое состояние высокого порядка, которое будет все знать и ничего не желать, то есть в то состояние сознания, которое разум человека считает прерогативой богов. Космос превратится в великое совершенство» [18, c. 82].

 

Список литературы

1. Алексеева В. И. К. Э. Циолковский: Философия космизма. – М.: Самообразование, 2007. – 320 c.

2. Гаврюшин Н. К. Из истории русского космизма // Труды V и VI чтений, посвященных разработке научного наследия и развитию творчества К. Э. Циолковского. – М.: Машиностроение, 1972. – С. 104–106.

3. Гаврюшин Н. К. К. Э. Циолковский и европейский космизм (к вопросу о генезисе теоретической космонавтики) // Русский космизм. 2011. URL: https://cosmizm.ru/c114gavryushin-n-k-k-e-ciolkovskij-i-evropejskij-kosmizm-k-voprosu-o-genezise-teoreticheskoj-kosmonavtiki (дата обращения 06.09.2020).

4. Гиренок Ф. И. Пато-логия русского ума. Картография дословности. – М.: Анраф, 1998. – 416 с.

5. Замалеев А. Ф. Курс истории русской философии // Самосознание России: Исследования по русской философии, политологии и культуре. – СПб.: Наука, 2010. – С. 11–192.

6. Куракина О. Д., Голованов Л. В. Космизм // Русская философия. Энциклопедия / Под общ. ред. М. А. Маслина. – М.: Алгоритм, 2007. – С. 334–336.

7. Маслобоева О. Д. Российский органицизм и космизм XIX–XX вв.: эволюция и актуальность. – М.: АПК и ППРО, 2007. – 296 с.

8. Маслобоева О. Д. Философско-антропологический проект российского органицизма и русского космизма в контексте современной исторической ситуации. – СПб.: ИНФРА-М, 2020. – 390 с.

9. Огурцов А. П. Русский космизм (Обзор литературы и навигатор по сайтам Интернета) // Философский журнал Vox. – Вып. 4, май 2008. URL: https://vox-journal.org/content/vox4-11ogurcov.pdf (дата обращения 06.09.2020).

10. Петров М. К. Язык. Знак. Культура. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 328 с.

11. Поведской А. Ю. «Русский космизм» на гребне виртуальности // Symposium: Виртуальное пространство культуры. Выпуск 3: материалы научной конференции 11–13 апреля 2000 г. – СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. – C. 36–40.

12. Семёнов А. Ю. «Русский космизм» и западная мысль // Русская и европейская философия: пути схождения. URL: http://anthropology.ru/ru/text/semyonov-ayu/russkiy-kosmizm-i-zapadnaya-mysl (дата обращения 6.09.2020).

13. Циолковский К. Э. Воля Вселенной // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 104–115.

14. Циолковский К. Э. Космическая философия // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 457–470.

15. Циолковский К. Э. Монизм Вселенной // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 27–58.

16. Циолковский К. Э. Научная этика // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 307–345.

17. Циолковский К. Э. Причина космоса // Космическая философия: Сборник. – М.: ИДЛи, 2004. – С. 93–103.

18. Чижевский А. Л. Теория космических эр: Беседа с К. Э. Циолковским // Грезы о Земле и небе: Антология русского космизма. – СПб.: Художественная литература, 1995. – 528 c.

 

References

1. Alekseeva V. I. K. E. Tsiolkovsky: Philosophy of Cosmism [K. E. Tsiolkovskiy: Filosofiya kosmizma]. Moscow: Samoobrazovaniye, 2007, 320 p.

2. Gavryushin N. K. From the History of Russian Cosmism [Iz istorii russkogo kosmizma]. Trudy V i VI chteniy, posvyashchennykh razrabotke nauchnogo naslediya i razvitiyu tvorchestva K. E. Tsiolkovskogo (Proceedings of the 5th and 6th Readings Aimed at the Development of the Scientific Heritage and the Development of Creative Work of K. E. Tsiolkovsky). Moscow: Mashinostroenie, 1972, pp. 104–106.

3. Gavryushin N. K. K. E. Tsiolkovsky and European Cosmism (On the Genesis of Theoretical Cosmonautics) [K. E. Tsiolkovskiy i evropeyskiy kosmizm (k voprosu o genezise teoreticheskoy kosmonavtiki)]. Russkiy kosmizm (Russian Cosmism). Available at: https://cosmizm.ru/c114gavryushin-n-k-k-e-ciolkovskij-i-evropejskij-kosmizm-k-voprosu-o-genezise-teoreticheskoj-kosmonavtiki (accessed 06 September 2020).

4. Girenok F. I. Patho-logy of the Russian Mind. Cartography of Literalness [Pato-logiya russkogo uma. Kartografiya doslovnosti]. Moscow: Anraf, 1998, 416 p.

5. Zamaleev A. F. Course in the History of Russian Philosophy [Kurs istorii russkoy filosofii]. Samosoznanie Rossii: Issledovaniya po russkoy filosofii, politologii i kulture (Self-consciousness of Russia: Studies in Russian Philosophy, Political Science and Culture). St. Petersburg: Nauka, 2010, pp. 11–192.

6. Kurakina O. D., Golovanov L. V., Maslin M. A. (Ed.) Cosmism [Kosmizm]. Russkaya filosofiya. Entsiklopediya (Russian Philosophy. Encyclopedia). Moscow: Algoritm, 2007, pp. 334–336.

7. Masloboeva O. D. Russian Organicism and Cosmism of the 19–20 Centuries: Evolution and Relevance [Rossiyskiy organitsizm i kosmizm XIX–XX vv.: evolyutsiya i aktualnost]. Moscow: APK i PPRO, 2007, 296 p.

8. Masloboeva O. D. Philosophical and Anthropological Project of Russian Organicism and Russian Cosmism in the Context of the Modern Historical Situation [Filosofsko-antropologicheskiy proekt rossiyskogo organitsizma i russkogo kosmizma v kontekste sovremennoy istoricheskoy situatsii]. St. Petersburg: INFRA-M, 2020, 390 p.

9. Ogurtsov A. P. Russian Cosmism (Review of Literature and a Navigator on the Internet Sites) [Russkiy kosmizm (Obzor literatury i navigator po saytam Interneta)]. Filosofskiy zhurnal Vox (Philosophical Journal Vox), issue 4. Available at: https://vox-journal.org/content/vox4-11ogurcov.pdf (accessed 06 September 2020).

10. Petrov M. K. Language. Sign. Culture [Yazyk. Znak. Kultura]. Moscow: URSS, 2004, 328 p.

11. Povedskoy A. Yu. ‘Russian Cosmism’ on the Crest of Virtuality [‘Russkiy kosmizm’ na grebne virtualnosti.]. Symposium: Virtualnoe prostranstvo kultury. Vypusk 3: materialy nauchnoy konferentsii 11–13 aprelya 2000 g. (Symposium: Virtual Space of Culture. Issue 3. Materials of Scientific Conference, 11–13 April 2000), St. Petersburg: Sankt-Peterburgskoe filosofskoe obschestvo, 2000, pp. 36–40.

12. Semyonov A. Yu. ‘Russian Cosmism’ and Western Thought [‘Russkiy kosmizm’ i zapadnaya mysl]. Russkaya i yevropeyskaya filosofiya: puti skhozhdeniya (Russian and European Philosophy: Ways of Convergence). Available at: http://anthropology.ru/ru/text/semyonov-ayu/russkiy-kosmizm-i-zapadnaya-mysl (accessed 06 September 2020).

13. Tsiolkovsky K. E. The Will of the Universe [Volya Vselennoy]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 104–115.

14. Tsiolkovsky K. E. Cosmic Philosophy [Kosmicheskaya filosofiya]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 457–470.

15. Tsiolkovsky K. E. Monism of the Universe [Monizm Vselennoy]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 27–58.

16. Tsiolkovsky K. E. Scientific Ethics [Nauchnaya etika]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 307–345.

17. Tsiolkovsky K. E. The Cause of the Cosmos [Prichina kosmosa]. Kosmicheskaya filosofiya: Sbornik (Cosmic Philosophy: Collected Works). Moscow: IDLi, 2004, pp. 93–103.

18. Chizhevsky A. L. The Theory of Cosmic Ages: A Conversation with K. E. Tsiolkovsky [Teoriya kosmicheskikh er: Beseda s K. E. Tsiolkovskim]. Gryozy o Zemle i nebe: Antologiya russkogo kosmizma (Dreams of Earth and Sky: Anthology of Russian Cosmism).St. Petersburg: Khudozhestvennaya literatura, 1995, 528 p.

---