УДК 329.13

 

Трубицын Олег Константинович – Новосибирский государственный университет, институт философии и права, доцент, кандидат философских наук, Новосибирск, Россия.

Email: trubitsyn77@mail.ru

SPIN: 5197-9813

Авторское резюме

Состояние вопроса: За последние годы американское леволиберальное движение достигло существенного успеха в продвижении своих идей. Однако последствия этой популярности не вполне очевидны, а причины остаются предметом для споров.

Результаты: В настоящее время стали понятны основные идеологические и социальные компоненты, образующие современное леволиберальное движение. Интерсекционное движение образуется сочетанием таких течений как черный (анти)расизм, феминизм, движение в поддержку ЛГБТ и др. В совокупности результаты их деятельности можно назвать культурной революцией. Эта революция вытесняет традиционные ценности американского этоса и достоинства американского национального характера, сделавшие США великой страной. Этот процесс ведет к росту социальных проблем, снижению экономической конкурентоспособности США.

Область применения результатов: Уже сейчас мы можем в общих чертах сформулировать причины, приведшие к негативным последствиям в развитии США. Это позволяет учесть негативный опыт данной страны, попавшей в идеологическую ловушку, чтобы избежать, в частности, подобного развития событий в России.

Методы исследования: Проведен сравнительный анализ ценностей традиционного американского этоса и ценностей, продвигаемых современным леволиберальным прогрессистским движением. Сопоставлены различные гипотезы, претендующие на объяснение происходящей в США культурной революции. Произведен синтез объяснительных подходов.

Выводы: Все рассмотренные варианты объяснения успеха контркультурного движения в США оказываются недостаточно убедительными, если их использовать по отдельности. Логично предположить, что новая американская идеология порождена не исключительным действием какого-либо одного фактора, а скорее их сочетанием. Поэтому приходится признать частичную истинность большинства из представленных гипотез и использовать их как взаимодополняющие друг друга.

 

Ключевые слова: идеология; этос; либерализм; неомарксизм; контркультурное движение; феминизм; расизм; общественный кризис.

 

Causes and Consequences of the Contemporary Left-Liberal Progressism Success in the United States

 

Trubitsyn Oleg Konstantinovich – Novosibirsk State University, Institute of Philosophy and Law, Associate Professor, PhD (Philosophy), Novosibirsk, Russia.

Email: trubitsyn77@mail.ru

Abstract

Background: In recent years, the American left-liberal movement has made significant progress in promoting its ideas. However, the consequences of this popularity are not obvious, and the causes remain a matter of controversy.

Results: At present, the main ideological and social components that form the modern left-liberal movement have become clear. The intersectional movement is formed by a combination of such trends as black (anti)racism, feminism, the movement in support of LGBT people, etc. Taken together, the results of their activities can be called a cultural revolution. This revolution supplants the traditional values of the American ethos and the virtues of the American national character that made the United States a great power. This process leads to an increase in social problems, a decrease in the economic competitiveness of the United States.

Implications: We can formulate in general terms the reasons that led to the negative consequences in the development of the United States. This makes it possible to take into account the negative experience of this country, which has fallen into an ideological trap, in order to avoid such a development of events in Russia, in particular.

Research methods: A comparative analysis of the traditional American ethos values and the ones promoted by the modern left-liberal progressive movement was carried out. Various hypotheses that claim to explain the cultural revolution taking place in the United States were compared. Explanatory approaches were synthesized.

Conclusion: None of the considered options for explaining the success of the countercultural movement in the United States are convincing enough if they are used separately. It is logical to assume that the new American ideology is not generated by the exclusive action of one factor, but rather by their combination. Therefore, it is necessary to recognize the partial truth of most of the hypotheses presented and to use them as complementary to one another.

 

Keywords: ideology; ethos; liberalism; neo-Marxism; countercultural movement; feminism; racism; social crisis.

 

США являются страной, изначально либеральной в идеологическом плане, поскольку само их основание в ходе борьбы за независимость происходило под либеральным флагом. Однако американская идеология строилась не исключительно на либерализме, а на сочетании его с патриотизмом и некоторыми традиционными ценностями, унаследованными от христианства. В последние годы в США происходят процессы, которые справедливо можно назвать культурной революцией. Формируется новая американская идеология. Классический либерализм заменяется неклассической формой либерализма, которую можно назвать левым либерализмом, или, точнее, леволиберальным прогрессизмом. Также ее можно назвать идеологией нового равенства, если учесть особый акцент именно на равенство, а не на свободу. В наше время эта социал-либеральная идеология уже практически стала официальной идеологией Демократической партии США и особенно активно продвигается левым крылом данной партии. Пока нельзя сказать, что она стала в США тотально господствующей, поскольку республиканцы оказывают ей некоторое сопротивление. Однако она доминирует в американском публичном дискурсе, задает тон работе ведущих СМИ, пропагандируется через систему образования. Так что в целом леволиберальный прогрессизм близок к установлению в США своей идеологической гегемонии. Сходная картина наблюдается и во многих других странах Запада.

 

Практические последствия реализации требований данной идеологии уже наглядно продемонстрировали ее деструктивный характер. И это притом, что некоторые наиболее радикальные лозунги еще не воплощены в жизнь и не успели проявить свою общественную опасность. Тем не менее ее сторонники продолжают реализовывать активную наступательную стратегию, рассчитывая на дальнейшее продвижение по пути специфически понимаемого социального прогресса.

 

Возникает вопрос: почему идеология леволиберального прогрессизма получила такое распространение и смогла добиться существенного успеха? Чем можно объяснить успех осуществляемой в наши дни культурной революции? Именно такие вопросы ставятся перед настоящим исследованием. В данной статье предпринимается попытка сопоставить некоторые возможные гипотезы, объясняющие подъем леволиберального прогрессизма.

 

Для начала нужно подробнее раскрыть суть данной идеологии и объяснить, почему столь решительно утверждается ее деструктивность. Здесь нужно для начала заметить, что структура данной идеологии строится иначе, чем это характерно для большинства идеологий модерна. Здесь нет своего «Манифеста Коммунистической партии» или чего-либо подобного, нет исходного ядра – социального и организационного. Истоки этой идеологии и соответствующего движения в США обнаруживаются еще в 1960-х годах, когда развиваются феминизм второй волны и антирасизм афроамериканских революционных активистов. Ими была позаимствована из марксизма идея неустранимости классовых противоречий и необходимости классовой борьбы, но тема защиты интересов рабочего класса была отброшена, и борьба классов была заменена феминистками на борьбу полов, а антирасистами – на борьбу рас. Со временем эти потоки слились с другими движениями (борцов за права ЛГБТ, мигрантов, животных) под лозунгом «сближения борьбы» или, в более современной терминологии, «интерсекционности». Главными врагами были объявлены «гетеро-патриархальная система» и «системный расизм», в конечном счете объединяемые под маркой «господства привилегированной группы белых гетеросексуальных мужчин». В настоящее время существует широкая коалиция крайне разнородных движений со своими лозунгами, требованиями, социальной базой и историей, которые образуют в совокупности сетевое интерсекционное движение борьбы за права определенных социальных групп. В США это движение связано с Демократической партией, но не тождественно ей, оказывает ей электоральную и пропагандистскую поддержку в обмен на реализацию некоторых требований.

 

Чтобы понять причины деструктивности идеологии левого либерализма, нужно сначала определить, благодаря чему Америка стала великой страной? Конечно, стоит отметить некоторые объективные материальные факторы. Изобилие природных ресурсов – плодородные земли, большие запасы нефти и прочих полезных ископаемых. Выгодное геополитическое положение с отсутствием сильных потенциальных противников на суше. Это позволяло в начальные годы развития страны экономить на оборонных расходах, а в дальнейшем сделать упор на развитие ВМФ. Последнее, в соответствии с доктриной А. Мэхэна, позволило обеспечить контроль над морскими торговыми путями, что дало серьезные экономические преимущества и возможность оказывать влияние на другие страны. Можно также говорить об институциональной структуре и законах, благоприятных для развития индустриального общества. Но помимо этих объективных обстоятельств важную роль сыграл американский менталитет, определенные морально-психологические характеристики населения, способствовавшие развитию индустриального капитализма. К таковым относятся патриотизм, законопослушность, сильная трудовая и семейная этика, готовность полагаться на свои силы и брать на себя ответственность за свою судьбу, рациональность и прагматизм. Эти качества были сформированы в значительной степени под влиянием христианства в его протестантской версии. Они побуждали американцев стремиться к повышению своего благосостояния за счет честного упорного труда, готовности учиться, планировать свою жизнь. Семейные ценности делали американцев готовыми к определенным трудностям и лишениям, связанным с рождением и воспитанием детей, что обеспечивало устойчивый прирост населения. Рационализм способствовал развитию в стране науки, а прагматизм – готовности применять достижения науки на практике.

 

Конечно, не все американцы полностью соответствовали этому идеальному типу. Да и те, что соответствовали, имели свои недостатки, нередко вытекающие из достоинств. Американская история, как и история многих других стран мира, полна примеров преступлений в отношении собственного населения, коренных народов, народов других стран. Но это не отменяет сути дела: великой Америку сделали, прежде всего, отмеченные выше достоинства американцев.

 

Теперь посмотрим, какое влияние движения, связанные с идеологией нового равенства, оказывают на этос современных американцев, какие качества они воспитывают в своих согражданах. Для начала рассмотрим проявления критической расовой теории. По мнению А. Лукина, в перспективе расовая теория наслоится на все прочие «прогрессивные» принципы, типа «гендерного неравноправия», исламофобии, угнетения сексуальных меньшинств, классового и социального неравенства, станет для них основной и потребует перестроиться в соответствии с ней [см.: 1]. По существу, это уже произошло. Теперь борьба с расизмом стала модой, распространяющейся как снежный ком, который постепенно заслоняет и подминает под себя другие элементы левого либерализма, делая их своими частями.

 

Для примера возьмем The National Museum of African American History & Culture [см.: 2]. Его сотрудницы Р. Ди Анжело и П. Макинтош разработали специальный курс о том, как лицам, принадлежащим белой расе, следует избавляться от своей «белизны» («dismantle whiteness»). Они говорят о «доминирующей культуре белых» которая означает, что «белые люди и их обычаи, верования и культура со временем нормализовались и в настоящее время считаются стандартными в Соединенных Штатах. В результате все американцы восприняли различные аспекты белой культуры, включая цветных» [2]. Это то, с чем, по их мнению, необходимо бороться. Но ведь традиционная американская «белая культура» – это не только широко распространенный расизм и прочие негативные явления, но также и достижения, ставшие основой культуры модерна, психологическим базисом развитого индустриального общества. Речь идет о тех характеристиках, о которых говорилось ранее, прежде всего рациональности, прагматизме, ответственности за свою судьбу, протестантской трудовой этике. Отказ от «нормализации» WASP-овского стандарта и апология практик поведения и систем ценностей маргинализированных групп означает подрыв культурно-психологических основ американского общества. То, что Р. Ди Анжело и П. Макинтош являются значимыми идеологами современного американского прогрессизма, а не просто парой сумасшедших маргиналов, говорит список спонсоров организации, среди которых, помимо правительственных органов, можно обнаружить Фонд Рокфеллера, Благотворительный фонд Опры Уинфри, Благотворительный фонд Билла и Мелинды Гейтс, Дэвида М. Рубенштейна, Джеффа и Мак Кензи Безос, Майкла Блумберга, а также «Боинг», «Кока-Кола», «Макдональдс». Музей действует не только как собственно музей, но и как педагогически-идеологическая организация, – он уже подготовил более 2 тыс. учителей для школ в 15 штатах.

 

Боевыми отрядами идеологии антирасизма (по сути антибелого расизма) являются подразделения Движения за черные жизни (M4BL) – зонтичной организации, одним из участников которой является BLM. Вот некоторые цитаты из их программы: «Мы требуем возмещения ущерба за причиненный в прошлом и продолжающийся вред. Правительство, ответственные корпорации и другие учреждения, которые извлекли выгоду из вреда, который они причинили чернокожим людям, – от колониализма до рабства, через сокращение продовольствия и жилья, массовое лишение свободы и наблюдение – должны исправить причиненный вред» [3]. Это подразумевает в том числе «Возмещение ущерба за продолжающееся отчуждение, дискриминацию и эксплуатацию наших общин в форме гарантированного минимального дохода, пригодного для жизни всех» [3]. В целом они поддерживают левую повестку, в частности требуя «ввести прогрессивные подоходные налоги в каждом штате и перераспределять доходы по мере необходимости между муниципалитетами» [4]. Но она дополняется специфически расовыми требованиями, а также требованиями интерсекционной борьбы.

 

Движение Black Lives Matter было создано в 2013 году тремя «марксистско-ленинскими революционерами», как они себя называют, которые выбрали в качестве символа своего движения осужденную за убийство полицейского участницу Черной освободительной армии Ассату Шакур. BLM выступает не столько против конкретных несправедливостей, сколько против предполагаемой несправедливости американской системы в целом, капитализма и системного «превосходства белых». Активисты BLM заявляют: «Мы стремимся вместе бороться, придумывать и создавать свободный от античерного расизма мир, в котором каждый черный человек обладает социальной, экономической и политической силой для процветания» [5]. Также в программных установках BLM отдается дань целям интерсекционной борьбы и звучит «намерение освободиться от жесткой хватки гетеронормативного мышления, или, скорее, веры в то, что все в мире гетеросексуальны» [5].

 

Хотя оно и связано с широким леволиберальным фронтом, само это движение выходит далеко за границы либерализма, хотя бы и левого. Как было отмечено выше, эта организация находится в центре очень большой сети, включающей сотни левых организаций, разделяющих основные ключевые идеи. Несмотря на провозглашаемую левизну и революционную радикальность, многие из этих организаций финансируются крупнейшими американскими корпорациями и благотворительными организациями, включая Фонд Бен и Джерри, Фонд Форда, Фонд Рокфеллера, Фонд Маргарет Кейси, Фонд Натана Каммингса и Институт открытого общества Джорджа Сороса. Летом 2016 года Фонд Форда и Благотворительная организация «Бореалис» объявили о создании Фонда (BLMF), который «предоставляет гранты, ресурсы для создания движения и техническую помощь организациям, работающим над продвижением лидерства и видения молодых, черных, гомосексуалистов, феминисток и лидеров иммигрантов, которые формируют и ведут национальный разговор о криминализации, полиции и расе в Америке» [6]. Д. Горовиц обращает внимание на тот удивительный факт, что, хотя «Black Lives Matter теперь является крупным национальным движением, финансируемым элитами американского истеблишмента, [это] не побудило его коммунистических основателей пересмотреть свое политическое увлечение тоталитаризмом или свои антиамериканские программы» [6].

 

Лозунги и требования антирасистского движения проникли глубоко в систему американского преподавания и воспитания молодежи. Преподавание принципов критической расовой теории становится повсеместно обязательным. Более того, многие учреждения образования сами проявляют инициативу и требуют усилить и углубить этот процесс. В качестве примера приведем письмо преподавателей одного из ведущих вузов страны. В открытом письме от 4 июля более 350 преподавателей Принстонского университета призвали президента университета Кристофера Л. Эйсгрубера и других высокопоставленных администраторов принять 48 антирасистских мер. В письме утверждается, что деятельность университета строилась до сих пор на скрытом системном расизме. С пафосом провозглашается, что «подлинное служение человечеству начинается с демонтажа неестественных и аморальных иерархий, которые университеты уже давно увековечили, как активно, так и своим бездействием» [7]. «Мы призываем администрацию заблокировать механизмы, которые позволили системному расизму работать, явно и незаметно, в деятельности Принстона. Мы призываем Университет усилить свою приверженность чернокожим и всем цветным людям в этом кампусе как центральной части своей миссии и впервые в своей истории стать антирасистским учреждением» [7]. Предлагается продвигать на руководящие посты активных aнтиpacиcтoв, которые обеспечат инклюзивность посредством усиленного приема на работу преподавателей и зачисления студентов по расовым, этничecким и прочим признакам, а также пересмотреть систему стандартных академических тестов, несправедливую к «людям цвeтa». По сути речь идет о том, что при приеме в вуз и при оценивании результатов обучения нужно исходить не из способностей и знаний, а из принципа «позитивной дискриминации» в отношении представителей некоторых меньшинств. Белые же люди должны проходить регулярные тренинги, направленные на выдавливание из себя внутреннего скрытого расиста.

 

Теперь перейдем от расового фронта борьбы за справедливость к гендерному. Здесь интерсекционное сообщество борьбы за права представлено двумя крупными фракциями – феминистками и борцами за права ЛГБТ. Современный феминизм представлен предельно широким рядом движений, принципиально различающихся между собой по многим ключевым для них самих вопросам. Из наиболее популярных в последнее время можно назвать такое течение как радикальный феминизм, наследник лесбийского радикализма М. Виттиг. В данном случае феминизм доходит до прямого и открытого мужененавистничества и требований дискриминации мужчин, скромно замаскированных лозунгом позитивной дискриминации. Но более интересным для нас, популярным и пользующимся широкой медийной и финансовой поддержкой течением является андрогинный феминизм. Его сторонница Г. Рубин мечтает «об устранении обязательной сексуальности и обязательных половых ролей. Моя мечта – это андрогинное и безгендерное (хотя и не бесполое) общество, в котором анатомическое устройство половых органов человека не играет никакой роли в том, какую профессию он выберет… и с кем занимается любовью» [8, с. 130]. То есть феминистки данного толка выступают против навязывания обществом определенных половых ролей, когда мальчикам говорят, например, веди себя так-то, ведь ты – мужчина. Человек должен определять свое поведение, в том числе сексуальное, свободно, по ситуации и желанию.

 

Трактовки гендерных проблем с позиции андрогинного феминизма являются достаточно специфическими, но некоторые базисные положения данного подхода стали среди представителей разных течений феминизма (и не только) практически общепринятыми. Так, установилась преобладающая точка зрения, что гендер является социальным конструктом, условностью, причем крайне произвольной. «Гендер создается (конструируется) обществом как социальная модель женщин и мужчин, определяющая их положение и роль в обществе и его институтах (семье, политической структуре, экономике, культуре и образовании, и др.)» [9, с. 20].

 

Через посредство андрогинного направления феминизм пересекается и объединяется с ЛГБТ-активизмом, а через посредство «черного» феминизма – с так называемым антирасистским движением. В целом для всей совокупности этих движений характерна такая особенность, которая конституирует сущность идеологии нового равенства: начиная с лозунга справедливости как равенства для всех, затем они фактически переходят к требованию построения новой социальной иерархии. Эта иерархия прав и привилегий выглядит как инверсия иерархии, традиционной для прежнего американского общества: теперь белые гетеросексуальные мужчины находятся в самом низу (они должны платить и каяться), а над ними возвышаются черные мужчины и белые женщины, еще выше – черные женщины, а на вершине – трансгендеры.

 

Интерсекционное движение либерального и левого прогрессизма включает в себя еще ряд значимых фракций, но ограничимся пока только этими. Какое влияние оказывают они на ценности, нормы и образ жизни американцев и, следовательно, на успешность американского общества в целом? Для ответа на этот вопрос достаточно сопоставить те характеристики традиционного американского этоса, которые способствовали превращению бывшей английской колонии в великую мировую державу, с той культурной программой, которую продвигают прогрессисты.

 

Например, рационализм, способствовавший развитию науки, даже способность к выяснению причинно-следственных связей теперь оцениваются как подозрительные качества, чуть ли не пороки. В систему образования внедряется постмодернистский подход, согласно которому любая научная теория – не более, чем форма агональной риторики, выражающая специфический взгляд на мир с позиции определенной социальной группы. Получается, например, что принципы математики не универсальны, и если чернокожий ученик дает неправильный ответ математической задачи, то ему не нужно ставить плохую оценку и говорить, что он не прав, – просто он так видит. В перспективе такой подход разрушительно скажется на американской науке и инженерии, хотя уже сейчас очень значительную часть научных и инженерных кадров составляют иммигранты.

 

Американское общество никогда, конечно, не было идеальным воплощением принципов равенства возможностей и карьеры, открытой талантам, – всегда существовали различные наследуемые преимущества и ограничения. Однако в целом оно стремилось к образцу меритократического общества, где личные способности и упорные усилия открывали дорогу к восходящей социальной мобильности. Но теперь новая этика, вытекающая из идеологии нового равенства, требует от преподавателей и работодателей отдавать приоритет не способностям, знаниям и квалификации, а специфическим характеристикам человека, никак не связанным с его профессиональными качествами. Применительно к вопросу о приеме абитуриентов в вуз такой подход получил даже философское обоснование. Так, по мнению Р. Дворкина [см.: 10], отказ при поступлении в вуз по причине принадлежности к африканской расе в эпоху сегрегации являлся аморальным, поскольку базировался на отвратительной идее, что одна раса может быть лучше другой. А вот отказ на поступление в вуз по причине принадлежности к европеоидной расе в наше время, вызванный необходимостью принять черного абитуриента, набравшего меньше баллов, не связан с расовыми предрассудками. Следовательно, такая практика расовых преференций для черных никого не оскорбляет и является справедливой. М. Сэндэл [см.: 11] признает правильность выводов, но пытается дать этому более убедительные обоснования. Практика расовых преференций, объясняемая необходимостью достижения расового разнообразия в различных сферах жизни общества, более убедительно обосновывается коммунитаристским принципом государства, обеспечивающего общее благо (в данном случае в качестве такового рассматривается расовое разнообразие), чем либеральным принципом нейтрального государства. Также леволиберальные философы обосновали концепцию исторической справедливости – коллективной ответственности представителей «угнетательских» сообществ в отношении «угнетенных», что дает последним привилегии, в частности, при поступлении в вузы [см.: 12].

 

То же самое происходит и при приеме на работу: необходимо соблюдать квоты для женщин, секс-меньшинств, расовых меньшинств. Не стоит удивляться проблемам, например, корпорации «Боинг», которая не в состоянии обеспечить разработку новых моделей и былое качество сборки самолетов, когда кадры подбираются по идейному, а не профессиональному принципу.

 

Современное афроамериканское сообщество страдает не столько от мнимого системного расизма, сколько от недостаточной социализированности, когда упорная учеба и честный труд считаются чем-то непрестижным. И вот, вместо того, чтобы побуждать их усваивать этику личной ответственности, трудолюбия и законопослушности, им внушают, что в их проблемах виновато общество, белые сограждане, расизм, а не их собственные качества. Более того, человеческие качества, нормы поведения и ценности, формируемые в уличных бандах люмпенизированных гетто – лень, неумение сдерживать сиюминутные желания, неспособность к самодисциплине, самоконтролю – это теперь объявляется модным, современным, примером для подражания для всех остальных. Людям популярно объясняют, что вместо того, чтобы упорно учиться и работать, добиваться лучшей жизни стоит через политическую борьбу за групповые привилегии. Фактически в них взращивается социальное иждивенчество, а их энергия направляется не на созидательные, а на разрушительные цели.

 

Если общество желает быть здоровым и стабильно развиваться, то оно должно поощрять позитивные, общественно полезные формы поведения и противодействовать (хотя бы на уровне пропаганды) деструктивным, общественно вредным. (Легко представить, что случится с обществом в противном случае. Допустим, пьянство будет признано не пороком, а гастрономическим предпочтением, а алкоголики – группой, заслуживающей привилегий и всеобщего уважения. В такой ситуации несложно будет предсказать повсеместное распространение алкоголизма. Общество же с повальной алкоголизацией неизбежно будет деградировать в физическом, моральном и умственном отношении). Но именно это и делает пропагандистская машина США, включая СМИ, школы и т. д. по отношению к собственному населению.

 

И самый яркий пример этого – пропаганда так называемой толерантности. Оттого, что сексуальные перверсии исключены из списка психических заболеваний и стали считаться исключительно делом личного выбора, достойного всеобщего уважения, они не стали объективно менее общественно вредными. О том, насколько радикальны произошедшие перемены говорит следующая цитата из статьи американского социолога, написанной тогда (рубеж 1960–1970-х гг.), когда отмеченные тенденции изменения моральных оценок только начинались: «…во всем мире наблюдается тенденция, получившая наиболее яркое выражение в Соединенных Штатах, особенно в кругу высокообразованных людей, по-новому определять многие виды отклонений, усматривая в них не полицейские, а медицинские проблемы, проявления болезни, а не порочности или преступности. Речь идет о гомосексуализме, алкоголизме и наркомании. Однако нигде, даже в Соединенных Штатах, эта точка зрения не стала господствующей» [13, с. 286]. Сейчас гомосексуализм не определяется не только как преступление или порок, но даже как болезнь – скорее, наоборот, достоинство, поскольку дает право на привилегии. Как результат – рост числа гомосексуалистов. По оценкам американских социологов (социологическое агентство Гэллап) [см.: 14], в период с 2012 г. по 2020 г. число лиц нетрадиционной сексуальной ориентации в США возросло с 3,5 % до 5,6 %, причем среди молодежи их доля достигает 15,9 %, и рост предположительно продолжится. Существуют предположения, что это не лучшим образом сказывается на физическом и психическом здоровье нации (хотя здесь требуются дополнительные исследования, чтобы уверенно прояснить этот вопрос). Но наиболее достоверным является предположение, что это подрывает демографический потенциал, негативно влияя на уровень рождаемости. В условиях демографического кризиса, вызванного низкой рождаемостью, который переживают сейчас практически все развитые страны, дополнительный фактор сокращения рождаемости может иметь катастрофические последствия. То есть независимо от субъективных этических предпочтений стоит признать, что политика поощрения данного явления негативно сказывается на человеческом капитале нации.

 

Итак, изначальная американская идеология строилась на сочетании классического либерализма и протестантских ценностей. И то, и другое поощряло индивидуализм, личную ответственность, инициативность. Но христианство, даже в такой специфической нетрадиционной версии, способствовало также уравновешиванию индивидуалистического эгоизма коллективистскими ценностями, ставшими основой общегражданского патриотизма. Новая идеология, активно продвигаемая сейчас в США, подрывает те основы американской культуры, которые позволили Америке стать самой сильной страной мира. Ослабляются и в перспективе ликвидируются одновременно уважение к науке и к христианству, рациональность и технооптимизм, подрываются трудовая этика, патриотизм и семейные ценности, пропагандируется образ жизни, наносящий ущерб психическому и физическому здоровью. Новая идеология выглядит разрушительной и опасной для будущего страны. Масштаб изменений таков, что процесс этот нельзя назвать иначе, как культурной революцией. Соответственно возникает вопрос: что способствовало этой революции, почему эти идеи превратились из маргинальных в доминирующие? Нужно рассмотреть различные альтернативные объясняющие гипотезы.

 

Начать стоит с предположения о том, что мы просто наблюдаем последовательное развитие изначальных прогрессистских идеалов, заключенных в лозунге «свобода, равенство, братство». Согласно распространенному либеральному взгляду, в людях заложено неискоренимое стремление к свободе и стремление довести ее до возможных пределов, что предполагает отказ от большинства традиционных правовых ограничений и культурных табу. Однако для новой версии левого либерализма и сомкнувшегося с ним демократического социализма более важна идея равенства, а для продвижения прогрессивных ценностей допускается широкое использование мер принуждения. М. Фридман [см.: 15] пишет о том, что изначально в США под равенством понимали равенство всех граждан перед Богом, затем произошел переход к трактовке равенства как равенства возможностей и, наконец, к популярной в последнее время трактовке равенства как равенства результатов, несовместимой с идеалом свободы. Получается, что даже признавая стремление людей к свободе, справедливости и равенству, мы не приходим автоматически к именно такому их пониманию, которое продвигается идеологией нового равенства, поскольку возможны и совершенно иные их интерпретации.

 

Каковы причины популярности и влиятельности именно такой трактовки, которая требует разрушения традиционных американских ценностей? В качестве возможного объяснения можно рассмотреть модель деградации общества, предложенную Платоном. Точнее говоря, в целом она едва ли адекватна для объяснения социальных процессов в современном обществе, но определенный интерес представляет описание вырождения олигархии в демократию, а той – в тиранию. Основная предпосылка этого процесса – популистская политика как результат союза безответственных политиков-демагогов и люмпенизированных слоев общества. Это подводит к гипотезе, что демократия по сути своей имеет тенденцию к вырождению в охлократию (а в перспективе и тиранию), что мы и наблюдаем в современных США. Эта гипотеза интересна, но у нее имеются очевидные слабости. Во-первых, форма правления в Америке представляет собой не демократию в классическом античном смысле этого слова, а комбинацию демократии и олигархии (что, по мнению Аристотеля, создает такую наилучшую форму правления как полития). Во-вторых, данная форма правления установилась в США с самого момента их возникновения, но до определенного момента не приводила к охлократическому вырождению. Почему же это произошло именно сейчас?

 

Как вариант можно обратиться к объяснению П. Бьюкенена [см.: 16]: неомарксисты проникли в систему американского высшего образования и распространили свои идеи, которые усвоила бесившаяся с жиру молодежь поколения бэби-бумеров. Однако марксизм проникал в США еще в XIX веке, но не получил распространения. Также и всплеск его популярности после Октябрьской революции был легко подавлен. Без поддержки неомарксистских идей со стороны влиятельных социальных групп они не смогли бы получить распространения. К тому же, прежде чем перейти к интерсекциональности и объединению разнородных движений на базе так называемого культурного марксизма (имеющего весьма опосредованное отношение к ортодоксальному марксизму), эти движения (экологи, феминистки, черные расисты и прочие) развивались самостоятельно и не обязательно испытывали хоть какое-то идейное влияние неомарксистов. Таким образом, свалить все исключительно на неомарксистов не получится, поскольку они были только одной из составных частей общего процесса и главное потому, что без санкции свыше радикальные контркультурные идеи не смогли бы свободно распространяться.

 

Мы подходим к предположению, что сами эти контркультурные движения различных, чаще всего маргинальных групп американского общества выполняют роль исполнителя, а заказчиками выступают влиятельные и обеспеченные социальные группы. У такого предположения есть очевидные основания. С теоретической точки зрения можно сослаться на марксистский принцип обнаружения за всеми идеями и лозунгами интересов определенных классов. С практической – на факт масштабной медийной и финансовой поддержки этих движений со стороны крупнейших частных благотворительных фондов и корпораций США. К тому же, как уже отмечалось ранее, политическим агентом культурной революции в США выступает Демократическая партия, которую поддерживают не только потомственные получатели пособий, но также значительная часть среднего и высшего классов. Соответственно вопрос должен ставится в несколько иной плоскости: почему определенные фракции американской олигархии и среднего класса поддерживают происходящую культурную революцию? Если учесть то, что уже говорилось о сути этой революции, ценностях, которые она несет, и последствиях этого для страны, то возникает удивление по поводу того, кому и зачем это нужно.

 

Если говорить о том, какая часть среднего класса поддерживает культурную революцию, то первым на ум приходит так называемый креативный класс. Понятие креативного класса пока не получило достаточного социологического обоснования, в частности, отсутствуют четкие определения и перечень признаков принадлежности к данному классу. Р. Флорида, автор концепции креативного класса, определяет его следующим образом: «Подобно другим классам, новый класс выделяется на базе экономики. Если для феодальной аристократии источником власти и классовой идентичности служили наследственный контроль над землей и населением, а для буржуазии – присущие ей “роли” коммерсантов и фабрикантов, то особенности креативного класса определены творческой функцией его членов. Поскольку креативность – это движущая сила экономического развития, креативный класс к настоящему времени занял в обществе доминирующее значение» [17, с. 11]. «Суперкреативное ядро нового класса включает ученых и инженеров, университетских профессоров, поэтов и писателей, художников и актеров, дизайнеров и архитекторов, равно как интеллектуальную элиту современного общества: публицистов, редакторов, крупных деятелей культуры, экспертов аналитических центров, обозревателей и других людей, чьи взгляды формируют общественное мнение» [17, с. 85]. Эти люди занимаются творчеством, то есть производством «новых форм и моделей, которые можно с легкостью распространять и широко использовать» [там же].

 

Р. Флорида не вполне обоснованно объединяет в одну группу инженеров и ученых, с одной стороны, и представителей богемы и идеологов различного рода, с другой. Нарастающее идеологическое вмешательство в научную деятельность едва ли идет на пользу науке, а разрушение трудовой этики и прочие последствия культурной революции негативно влияют на промышленное производство, следовательно, положение инженеров. Более обоснованным представляется рассматривать в качестве «подозреваемого» в осуществлении культурной революции гуманитарную составляющую креативного класса – богему, профессиональных идеологов и прочих «инженеров человеческих душ». Ускоренное развитие данного класса связано с информационной революцией, а также развитием культурного сектора экономики. Существуют тенденции если не полного слияния, то усиления взаимообусловленности сфер культуры и экономики. Большая часть культуры сейчас коммерциализирована и функционирует как культурная экономика. Но в то же время происходит расширение в рамках экономической сферы этого культурного сектора, так что все большая часть экономики становится культурной экономикой. Это способствует увеличению численности и усилению данной фракции креативного класса.

 

Классические представления о классе подразумевают не только одинаковое место в общественном разделении труда, отношение к собственности и уровень доходов у определенной группы людей, но и сходство их мировоззрения, образа жизни. Из общности классовых интересов следует преобладание среди его представителей одинаковых, специфических для данного класса политических взглядов. «Мои практические исследования и интервью дают все больше свидетельств тому, что если представители креативного класса пока и не рассматривают себя в качестве единой общественной группы, в реальности их объединяют общие вкусы, желания и предпочтения» [17, с. 84]. Можно предположить, что этос богемы обладает сродством с ценностями современного прогрессизма, так что идеальные интересы (по терминологии М. Вебера) побуждают ее поддержать культурную революцию. Однако же прямая материальная заинтересованность богемы не очевидна. Профессиональные же идеологи (журналисты, преподаватели, литературные критики и т. п.) продвигают определенные идеи по большей части в соответствии с задачами, которые ставят перед ними владельцы издательств, спонсоры, т. е. представители крупного капитала. Так что роль креативного класса в процессе культурной революции скорее вспомогательная, чем определяющая. Они выступают коллективным «организатором, агитатором и пропагандистом», посредником между олигархией и массовыми движениями гражданских активистов разного рода, способствуют установлению гегемонии (в грамшианском смысле) левого либерализма.

 

Здесь мы подходим к самому сложному вопросу – а зачем все это нужно представителям крупного капитала? Зачем им поддерживать, например, радикальных левых популистов, требующих отнять и поделить? Для начала стоит заметить, что капиталистический класс по всей видимости не является монолитной силой. Напротив, можно предположить существование нескольких капиталистических классов, в зависимости от преобладающей формы капитала, которые имеют не только совпадающие, но и противоречащие друг другу интересы. Основные фракции капиталистического класса – это промышленники и финансисты. В последнее время в связи с информационной революцией к ним добавился еще один достаточно влиятельный и специфический подкласс, формируемый на основе информационного капитала. Впрочем, современные американские корпорации по большей части не стремятся ограничиваться специализацией на какой-то одной форме деятельности и одном способе вложения капитала. Поэтому значительное число корпораций представляет собой финансово-промышленные группы. (На срастание промышленного и финансового капитала под контролем последнего обратили внимание сто лет назад теоретики империализма, в частности В. И. Ленин [см.: 18].) В то же время глобализация способствовала возникновению еще одного основания для различия между типами капитала. Имеется в виду различие между бизнесом, локализованным на территории одной страны, с одной стороны, и транснациональным (ТНК) – с другой. Но также и среди самих ТНК выделяются те, которые можно назвать национально ориентированными (поскольку основная часть их активов приходится на страны их происхождения, где расположены их штаб-квартиры), и те, которые являются глобально ориентированными (и для которых привязка к стране происхождения является сугубо условной). Поэтому скорее всего основной водораздел между разными фракциями американских капиталистов пролегает не столько по линии финансисты – промышленники, сколько по другому основанию: национальный капитал или транснациональный. Тем не менее определенная корреляция между преимущественно промышленной специализацией и национальной ориентацией, с одной стороны, и преимущественно финансовой специализацией и глобалистской ориентацией, с другой стороны, видимо, существует, поскольку промышленность теснее связана с государством, а финансовый капитал более мобилен.

 

Помимо финансового и промышленного капитала в современную информационную эпоху формируется еще один капиталистический подкласс со своими специфическими интересами – информационный. По мнению политолога-американиста Д. Дробницкого именно он выступает основным инициатором и спонсором (финансовым и информационным) современного леволиберального контркультурного движения. IT-корпорации стремятся к власти, поэтому им «нужна своя политическая проекция в реальном мире. Как и все транснациональные корпорации, они сделали ставку на те силы, которые максимально негативно относятся к государственному суверенитету, семье, церкви и прочим традиционным ценностям. Для чего? Для того, чтобы лояльность международной корпорации со стороны работников и потребителей была максимальной, чтобы ни государство, ни семья, ни сограждане “не отвлекали” людей от производства и потребления контента. И что немаловажно – от соответствующих действий в офлайне. А именно: от защиты “свободы интернета”, то есть правил, устанавливаемых IT-гигантами [см.: 19]. И здесь не столь важно, политические ли амбиции либералов или корпоративные интересы «цифровиков» являются первичными. «Леволиберальные партии Европы и Америки составляют с киберкорпорациями идеальный политико-экономический симбиоз. Партийные функционеры и партийная пресса, равно как и ставшие предельно идеологизированными суды либеральных юрисдикций, обеспечивают легальное прикрытие для деятельности Большой Цифры, а та, в свою очередь, осуществляет информационную поддержку этих функционеров, журналистов и судей» [19]. Это проявляется, например, в цензуре, которую IT-гиганты вводят в подконтрольных сетях, ограничивая распространение альтернативных точек зрения. Наиболее яркий пример здесь – бойкот в отношении Д. Трампа.

 

Итак, гипотеза состоит в том, что глобализация и информационная революция способствовали формированию достаточно организованного и сплоченного класса капиталистов (по преимуществу финансистов или «информационщиков»), чьи интересы носят глобальный характер и слабо связаны с интересами любого национального государства, в том числе США. Эти глобалисты заинтересованы в ослаблении налогового бремени и контроля со стороны национальных государств, для чего требуется ослабить сами эти государства[1]. Соответственно их интерес может состоять в подрыве дееспособности института национального государства, его ослаблении вплоть до уровня, предполагаемого минархистской версией либертарианства. При таком раскладе сети ТНК стали бы сильнейшей формой организации, наделенной максимальным могуществом, хотя и без обладания формальной публичной властью. Последняя сохранилась бы за государствами, выполняющими функцию прикрытия для реальной власти ТНК.

 

Эта гипотеза обладает тем достоинством, что обосновывает рациональные мотивы влиятельных слоев американского общества, толкающие их к предательству национальных интересов – стремлению ослабить национальное государство и подчинить его своим интересам и целям, далеким от общенациональных. Для этого они поддерживают два вроде бы противоположных течения – либертарианство и демократический социализм. Первое требует немедленного урезания полномочий государства в пользу корпораций, второе, напротив, чрезмерного увеличения государственных расходов, ведущее государство к банкротству. Временный успех социалистов означает реализацию стратегии ликвидации социального государства путем его чрезмерного расширения, что откроет дорогу реализации либертарианской программы, которая окончательно превратит государство в полицейскую надстройку транснационального капитала[2].

 

Эта гипотеза выглядит несколько конспирологической, но в достаточно приемлемой мере. Любая теория классового господства предполагает определенный уровень самоорганизации господствующего класса, наличие механизмов координации и выработки общей стратегии, что со стороны может выглядеть как заговор. Сомнения здесь возникают скорее по поводу реалистичности предположения о том, что ТНК, базирующиеся в США, настолько глобализовались, что им вообще не нужна поддержка американского государства. До сих пор капиталистические корпорации всегда нуждались в государстве, настолько эффективном, чтобы поддерживать функционирование инфраструктуры в национальном масштабе, и настолько сильном, чтобы быть способным защищать интересы своих корпораций за рубежом. Определенно, стремление несколько ослабить роль государства у значительной части капиталистического класса существует. Иначе бы не было продвижения принципов так называемого «вашингтонского консенсуса», то есть программы масштабной приватизации и сокращения государственного регулирования. Однако цель эта, как представляется, быстрее достигается прямым путем – через поддержку правого либерализма и либертарианства, а не обходным – через продвижение левого либерализма и социализма. Стратегия с поддержкой популистских деструктивных движений ради того, чтобы в перспективе обанкротить государство выглядит слишком сложной и непредсказуемой по своим последствиям, чтобы рационально мыслящие олигархи стали дружно поддерживать такую авантюру. Конечно, у транснациональной финансовой фракции американского капиталистического класса есть свои специфические интересы, отчасти противоположные интересам американского национального промышленного капитала и государственного класса. Но нужны серьезные дополнительные аргументы, чтобы счесть этот конфликт антагонистическим. А без этого нет достаточных резонов предполагать использование ими столь разрушительного оружия как политический радикализм и культурная революция в стране своего расположения. Ведь это, как уже было отмечено, ведет к депопуляции и снижению трудовой этики, а также другим последствиям, снижающим производительность, а, следовательно, и прибыль. Точнее говоря, по факту мы видим, что финансисты и «информационщики» поддерживают современное лево-популистское контркультурное движение, но ссылка только на специфические классовые материальные интересы выглядит по крайней мере не вполне достаточной.

 

В качестве возможного мотива стоит рассмотреть то, что представители американской элиты опасаются негативных последствий экологического кризиса, вызываемого перенаселением и чрезмерным потреблением. Иначе говоря, они всерьез воспринимают алармистские прогнозы Римского клуба и, презрев соображения собственной сегодняшней выгоды, альтруистически заботятся о будущем Земли. Для чего поддерживают те субкультуры, которые поощряют отказ от продолжения рода (то есть всевозможные формы феминизма и ЛГБТ). Однако мало того, что предположение об альтруизме американских олигархов выглядит анекдотичным, но также остается открытым вопрос – а остальное (антирасизм, поддержка иммиграции, требования перераспределения и введения безусловного базисного дохода) тогда зачем?

 

Остается предположить совершенно противоположный мотив – иррациональная мизантропия. Здесь мы подходим уже к полноценной конспирологии, что, конечно, сомнительно в научном плане, но имеет свои объяснительные преимущества. Конспирологические теории очень разнообразны и нередко уходят в совершенно антинаучное пространство. Тем не менее, некоторые умеренные версии достаточно рациональны и не должны быть отвергнуты без должного рассмотрения. Если не концентрироваться на конкретных авторских версиях конспирологии, то основные ее положения сводятся к тому, что существуют более-менее секретные и закрытые сообщества, состоящие из богатых и влиятельных людей, которые стремятся к предельному расширению своего богатства и власти, вплоть до всемирных масштабов. Еще один возможный и интересный для решения нашей задачи мотив данного сообщества – это реализация определенных идей и ценностей, объединяющих членов данного сообщества, наряду с прагматическими интересами. Можно предположить, что данное сообщество представляет собой что-то вроде религиозной секты антихристианской направленности.

 

В чем состоит достоинство данной версии? Версия хороша тем, что предполагает сочетание материальных интересов и специфической идейности, создающее сильный стимул к активности, групповой солидарности и достижению радикальных целей, наподобие культурной революции. Если мы предположим, что финансисты-спонсоры контркультурного движения являются сатанистами или чем-то вроде этого, то это, на первый взгляд, дает объяснение их действиям: они ненавидят христианскую цивилизацию и стремятся ее разрушить, поощряя самые деструктивные и антитрадиционалистские силы.

 

С другой стороны, помимо методологических трудностей – нефальсифицируемости основных положений конспирологии – данная версия создает и другие затруднения. Несомненно, различные секты, в том числе откровенно антихристианские, существуют. Не исключено, что кто-то из американских богачей входит в их состав. Но сложно предположить, что большинство представителей богатого и влиятельного класса выступают приверженцами одной и той же экстремисткой секты. По большей части это люди прагматичные и циничные, а не высокоидейные в каком-либо плане. Да и не все лозунги и требования современного левого либерализма хорошо объясняются версией об идейном сатанизме элит. Так, возникает сомнение, что прежний американский белый расизм был более христианским по своей сути, чем современный антирасизм. В таком случае в чем смысл поддержки антирасизма с точки зрения антихристианства?

 

Наконец, стоит рассмотреть объективистские версии объяснения данной культурной революции. Сначала обратимся к теории модернизации. Процесс модернизации, с точки зрения Р. Коллинза [см.: 22], включает следующие четыре основных параметра: бюрократизация, секуляризация, капиталистическая индустриализация, демократизация. Впрочем, в статье «Четыре корня модернизма», он дает несколько иной перечень оснований общества модерна: бюрократизация, массовая мобилизация, капиталистические рынки, секуляризация [см.: 23]. Ш. Айзенштадт [см.: 24, с. 68] под модернизацией подразумевает серию эмпирически фиксируемых с начала XIX века изменений: индустриализация, демократизация, секуляризация, урбанизация, научно-техническая революция. Действительно, эмпирически можно обнаружить некоторые корреляции между уровнем модернизированности страны и уровнями ее секуляризации, либерализации и демократизации. Но, скорее всего, это не потому, что данные процессы являются факторами модернизации, а потому, что на все три параметра влияет один и тот же фактор – массовизация. Массовизация, в том числе массовое светское образование, необходимое для осуществления индустриализации и организации управления масштабными бюрократическими структурами, косвенным образом способствует секуляризации сознания. А эффективность массовой пропаганды принципов современных светских идеологий – либерализма, социализма и национализма (фашизма), более гармонично сочетающихся с культурой модерна, чем традиционное религиозное сознание, позволяет правящим элитам заменить Церковь в качестве института легитимации светскими институтами агитпропа. Таким образом, можно предположить, что детрадиционализация присуща процессу модернизации как таковому, а сама модернизация является объективным историческим процессом – необходимым ответом на вызовы конкурентной межгосударственной среды. И действительно, во всех странах, осуществляющих модернизацию, можно увидеть сходные культурные процессы, включающие рост массового образования, распространение высшего образования, увеличение доли интеллигенции, вхождение женщин в трудовой рынок и т. п., что способствует женской эмансипации, повышению способности всех прочих социальных групп к мобилизации и борьбе за свои специфические интересы. Однако стоит заметить, что в середине ХХ века США уже были высоко модернизированной страной, но культурной революции это не вызывало. Почему же именно в последнее время начался процесс радикальной детрадиционализации? Теория модернизации убедительного ответа на этот вопрос не дает. Она может объяснить подъем классического либерализма, но не его современных мутаций.

 

Теперь перейдем к гипотезам, основанным на моделях цикла подъема и упадка обществ. Для цивилизационного подхода утверждение о том, что общества проходят стадии подъема, расцвета, надлома и упадка является одним из базисных положений, начиная с Н. Я. Данилевского и О. Шпенглера. У А. Тойнби [см.: 25] появляется рациональное объяснение причин этого упадка: истощение творческой энергии и волевых качеств у господствующей элиты (творческого меньшинства), снижение их способности находить ответы на вызовы для общества, вести за собой народ и морального авторитета, побуждающего народ следовать за ними. Однако в модели А. Тойнби остается открытым вопрос, почему же происходит это оскудение творческих способностей элиты? Интересную версию ответа на этот вопрос предложил Л. Гумилев [см.: 26]. По Л. Гумилеву, подъем общества связан с тем, что государствообразующий этнос получил некий пассионарный импульс – заряд энергии, который тратится на развитие данного общества, постепенно истощаясь. Для каждой стадии развития общества характерен свой уровень пассионарности и соответствующие ему ценности и идеалы. Наиболее убедительную обобщенную модель типичного жизненного цикла аграрного государства сформулировал Дж. Глабб [см.: 27]. Обычно эти государства проходят несколько последовательных стадий (по сути цикл Ибн Халдуна): от вторжения варваров через расцвет к последующей деградации и гибели. Согласно модели Глабба, непосредственной причиной падения держав прошлого обычно выступало вторжение варварских племен. Но фактором падения стоит признать не столько само иноземное нашествие, сколько неспособность данной державы оказать эффективное сопротивление. Эта неспособность проистекает из морально-психологического фактора – отказа от традиционной морали, снижения военного могущества и финансово-экономического кризиса. Причем ключевым является морально-психологический фактор, способствующий упадку общества как непосредственно, так и косвенно – через военный и экономический упадок. Предпосылкой же упадка морали выступает длительное благополучие, материальное изобилие и безопасность жизни в успешной империи. Эпоха упадка общества характеризуется тем, что устанавливается доминирование популизма в политике, и это, в частности, проявляется в расширении социальных программ («хлеба и зрелищ»!) на фоне финансового кризиса. Наблюдается социокультурное доминирование богемы и ее ценностей, когда героями становятся певцы, актеры, спортсмены. Процветает толерантность, любовь ко всему иностранному. Происходит рост атеистических и скептических настроений, социального пессимизма, гедонизма и половой распущенности. Появляются тенденции и движения наподобие современного феминизма. В конце концов такая держава оказывается не в состоянии оказать сопротивление вторжению варваров извне.

 

Объяснение процессов в современных США, связанное с проведением аналогий между этими процессами и теми, что происходили в различных аграрных обществах прошлого, имеет свои достоинства и недостатки. С одной стороны, достаточно привлекательным кажется связать современные процессы общественного упадка с упадком традиционной морали, вызванной предыдущими успехами в достижении богатой, безопасной и благополучной в целом жизни. С другой стороны, не вполне очевиден механизм объективного упадка морали. Связан ли он непосредственно с усилением определенной социокультурной группы (богемы), которая почему-то обретает чрезвычайное влияние, или со сходными тенденциями в области морали, характерными для всех слоев общества? Почему относительное изобилие благ и благополучие жизни (по критериям своего времени) в США XIX века не приводили к упадку традиционных ценностей, а в конце ХХ века привели? Наконец, возникает вопрос, насколько корректно переносить выводы, полученные при анализе аграрных обществ, на современные общества?

 

Итак, анализ процессов в современных США позволяет обнаружить негативные тенденции, вызванные, как представляется, не столько объективными обстоятельствами, сколько политическим выбором. Леволиберальная культурная гегемония способствует уничтожению или по крайней мере ослаблению тех традиционных добродетелей американского национального характера, которые и сделали эту страну великой. Новые ценности, навязываемые пропагандой, ослабляют научный и промышленный потенциал, способствуют депопуляции. Помимо тех движений, которые были рассмотрены выше, можно отметить негативную роль еще ряда других, связанных с ними общей стратегией интерсекционной борьбы. Например, нынешняя «зеленая» повестка способствует не столько защите природы, сколько угнетению промышленного развития. Поощрение инокультурной иммиграции провоцирует разрастание диаспор, разрушающих единство общества. Но сильнее всего единство общества разрушает сама эта прогрессистская борьба, раскалывающая нацию на взаимно враждебные партии и сообщества.

 

Таким образом, негативные последствия леволиберальной политики достаточно очевидны для объективного, не ангажированного наблюдателя. Однако далеко не столь очевиден ответ на вопрос, что же способствовало такому успеху контркультурного движения. Все рассмотренные варианты ответа на этот вопрос оказываются не вполне убедительными или, точнее говоря, не вполне достаточными по отдельности. Можно предположить, что новая американская идеология порождена не исключительным действием какого-либо одного фактора, а скорее их сочетанием. Поэтому лучшее, что пока получается сделать – это допустить частичную истинность большинства из представленных гипотез и использовать их как взаимодополнительные. Так что объяснение получается несколько эклектичным.

 

Общая тенденция и фундаментальный базис идеологического процесса, происходящего в Америке, заданы процессами технико-экономического прогресса и длительного улучшения материальных условий жизни, а также расслабляющим действием уверенности в непоколебимой гегемонии США после окончания холодной войны. Последнее породило чувство полной национальной безопасности. Сочетание этих обстоятельств послужило общей предпосылкой масштабного углубления процесса детрадиционализации, характерного для модернизации в целом. Эта детрадиционализация подразумевает очищение общественного сознания от влияния традиционных ценностей, распад идеологического тандема либерализма и протестантизма, когда первый освобождается от сдерживающего действия последнего.

 

Рост благосостояния способствовал также росту потребительского спроса на продукцию сферы развлечений, что означает опережающий рост шоу-бизнеса в структуре экономики и усиление влияния богемы как специфической социокультурной группы. Богемный этос сродственен мировоззрению антитрадиционализма, так что свое растущее влияние богема направляет на углубление детрадиционализации.

 

Массовую поддержку контркультурному движению обеспечило интерсекционное объединение требований различных социальных групп, ощущающих себя угнетенными. Практика социального демократического государства способствует тому, чтобы люди стремились к формированию коллективных идентичностей, дающих основания претендовать на какие-либо привилегии. Поскольку изначальная американская идеология была нацелена на поощрение экономического и демографического роста, то поощрялись те группы и ценности, которые этому способствовали; соответственно социальные категории с антиобщественным поведением прежде ограничивались, что дает им теперь повод провозглашать свою историческую угнетенность и требовать компенсации. Хотя такие группы с особыми интересами как правило представляют собой социальные меньшинства, в сумме они образуют весьма существенную часть населения. Значительная часть успеха в достижении их требований может быть приписана эффективности деятельности идеологов современного прогрессизма, которые сумели сформировать общую платформу для столь разнородных движений с отчасти конфликтующими требованиями. Этому поспособствовало формирование общего образа врага в лице традиционной культуры и белых гетеросексуальных мужчин-христиан как социокультурной группы. Многочисленность разнообразных «угнетенных» меньшинств означает наличие обширного электорального ресурса для левых популистов в политике. Попадая во власть благодаря таким избирателям эти политики начинают продвигать свою стратегию. И поскольку в своей деятельности они опираются на деструктивные социальные группы, продвигаемая ими стратегия сама является деструктивной.

 

Наиболее сложным представляется объяснение поддержки контркультурного движения со стороны части американской бизнес-элиты. Леволиберальное движение, плавно перерастающее в социалистическое, все активнее требует перераспределения общественных богатств, а богачи его поддерживают финансово и медийно. Отчасти это можно объяснить тем, что некоторые представители американской олигархии сами подвержены леволиберальной пропаганде и могут искренне принимать ее ценности. Другие могут являться представителями каких-то деструктивных антихристианских культов. Но, скорее всего, достаточно широкая поддержка левой повестки ее классовыми врагами объясняется не их специфической идейностью или хитрыми стратегическими планами, а напротив, отсутствием стратегического мышления и тактическими корыстными соображениями. Напряженность межпартийной борьбы и готовность прибегать к сотрудничеству с маргинальными группами и политическими радикалами усиливается по мере того как увеличивается доля ВВП, перераспределяемая через государственный бюджет, следовательно, возрастает ценность доступа к распределению бюджетных средств. Одна фракция американского капитала (преимущественно состоящая из глобалистски ориентированных финансистов) стремится отодвинуть от доступа к властным рычагам другую фракцию (состоящую в основном из национально ориентированных промышленников), чтобы через продвинутых во власть лоббистов обеспечить себе преимущественный доступ к сокращающейся ресурсной базе (финансовым потокам и т. п.). Это отчасти похоже на то, как российские капиталисты в начале ХХ века финансировали революционеров различного толка, включая большевиков, рассчитывая с их помощью добиться усиления собственных позиций.

 

Список литературы

1. Лукин А. В. Теория всеобщего расизма – новая версия американского культурного доминирования // Россия в глобальной политике. – 2020. – Т. 18. – № 5. – С. 119–136.

2. Talking About Race // National Museum of African American History and Culture. – URL: https://nmaahc.si.edu/learn/talking-about-race/topics/whiteness (дата обращения 19.07.2021).

3. Reparations // The Movement for Black Lives. – URL: https://web.archive.org/web/20190509024316/https://policy.m4bl.org/reparations/ (дата обращения 19.07.2021).

4. Economic Justice // The Movement for Black Lives.  – URL: https://web.archive.org/web/20190502093831/https://policy.m4bl.org/economic-justice/ (дата обращения 19.07.2021).

5. Бацазова Ф. Движение Black Lives Matter выдвинуло требование «коммунистической семьи» // Московский комсомолец. – URL: https://www.mk.ru/politics/2020/06/30/dvizhenie-black-lives-matter-vydvinulo-trebovanie-kommunisticheskoy-semi.html (дата обращения 19.07.2021).

6. Horowitz D. Black Lives Are a Pretext // Frontpagemag. – URL: https://www.frontpagemag.com/fpm/2020/06/black-lives-are-pretext-david-horowitz/ (дата обращения 06.07.2021).

7. Princeton University Faculty Letter re: Anti-Blackness // Not in Our Town Princeton. – URL: https://niotprinceton.org/2020/07/06/princeton-university-faculty-letter-re-anti-blackness/ (дата обращения 19.07.2021).

8. Рубин Г. Обмен женщинами: заметки о «политической экономии» пола // Хрестоматия феминистских текстов: переводы. – СПб.: «Дмитрий Буланин», 2000. – С. 89–139.

9. Словарь гендерных терминов / Под ред. А. А. Денисовой. – М.: Информация – XXI век, 2002. – 256 с.

10. Dworkin R. Why Bakke Has No Case // New York Review of Books, vol. 24, November 10, 1977. – URL: https://www.nybooks.com/articles/1977/11/10/why-bakke-has-no-case/ (дата обращения 19.07.2021).

11. Сэндэл М. Справедливость. Как поступать правильно? – М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013. – 352 с.

12. Трубицын О. К. Философские истоки идеологии нового равенства // Сибирский философский журнал. – 2021. – Т. 19. – № 1. – С. 17–30.

13. Коэн А. К. Отклоняющееся поведение и контроль над ним // Американская социология. – М.: Прогресс, 1972. – С. 282–296.

14. Jones J. M. LGBT Identification Rises to 5.6% in Latest U.S. Estimate // Gallup – Analytics & Advice About Everything That Matters. – URL: https://news.gallup.com/poll/329708/lgbt-identification-rises-latest-estimate.aspx (дата обращения 19.07.2021).

15. Фридман М. Свобода, равенство и эгалитаризм // Фридман и Хайек о свободе: сборник статей. – Минск: Полифакт-Референдум, 1990. – С. 69–99.

16. Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. – М.: Издательство АСТ, 2004. – 444 с.

17. Флорида Р. Креативный класс: люди, которые меняют будущее. – М.: Классика-XXI, 2007. – 421 с.

18. Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма // Избранные произведения: в 3-х т. Т. 1. – М.: Политиздат, 1966. – С. 638–742.

19. Дробницкий Д. Властелинам цифровой среды нужна безраздельная власть // Взгляд. – URL: https://vz.ru/opinions/2021/7/21/1109940.html (дата обращения 19.07.2021).

20. Бек У. Что такое глобализация? – М.: Прогресс-Традиция, 2001. – 304 с.

21. Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. – М.: Весь мир, 2004. – 188 с.

22. Коллинз Р. Предсказание в макросоциологии: случай советского коллапса // Время мира: Альманах. Вып. 1. Историческая макросоциология в XX веке. – Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. – С. 234–278.

23. Коллинз Р. Четыре корня модернизма // Русский журнал. – URL: http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/CHetyre-kornya-modernizma (дата обращения: 19.07.2021).

24. Иванов Д. В. Виртуализация общества. Версия 2.0. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2002. – 224 c.

25. Тойнби А. Дж. Постижение истории: сборник. – М.: Рольф, 2001. – 640 с.

26. Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. – M.: Издательство АСТ, 2001. – 560 с.

27. Glubb J. The Fate of Empires and Search for Survival // University of North Carolina Wilmington. – URL: http://people.uncw.edu/kozloffm/glubb.pdf (дата обращения 19.07.2021).

 

References

1. Lukin A. V. The Theory of Universal Racism [Teoriya vseobschego rasizma]. Rossiya v globalnoy politike (Russia in Global Affairs), 2020, vol. 18, no. 5, pр. 119–136.

2. Talking About Race. Available at: https://nmaahc.si.edu/learn/talking-about-race/topics/whiteness (accessed 19 July 2021).

3. Reparations – The Movement for Black Lives. Available at: https://web.archive.org/web/20190509024316/https://policy.m4bl.org/reparations/ (accessed 19 July 2021).

4. Economic Justice – The Movement for Black Lives.  Available at: https://web.archive.org/web/20190502093831/https://policy.m4bl.org/economic-justice/ (accessed 19 July 2021).

5. Batsazova F. The Black Lives Matter Movement Has Put Forward the Demand for a “Communist Family” [Dvizhenie Black Lives Matter vydvinulo trebovanie “kommunisticheskoy semi”]. Available at: https://www.mk.ru/politics/2020/06/30/dvizhenie-black-lives-matter-vydvinulo-trebovanie-kommunisticheskoy-semi.html (accessed 19 July 2021).

6. Horowitz D. Black Lives Are a Pretext. Available at: https://www.frontpagemag.com/fpm/2020/06/black-lives-are-pretext-david-horowitz/ (accessed 19 July 2021).

7. Princeton University Faculty Letter re: Anti-Blackness. Available at: https://niotprinceton.org/2020/07/06/princeton-university-faculty-letter-re-anti-blackness/ (accessed 19 July 2021).

8. Rubin G. The Traffic in Women: Notes on the “Political Economy” of Sex [Obmen zhenschinami: zametki o “politicheskoy ekonomii” pola]. Khrestomatiya feministskikh tekstov (Anthology of Feminist Texts). Saint Petersburg: “Dmitriy Bulanin”, 2000, 303 р.

9. Denisova A. A. (Ed.) Dictionary of Gender Terms [Slovar gendernykh terminov]. Moscow: Informatsiya – XXI vek, 2002, 256 p.

10. Dworkin R. Why Bakke Has No Case. New York Review of Books, vol. 24, November 10, 1977. Available at: https://www.nybooks.com/articles/1977/11/10/why-bakke-has-no-case/ (accessed 19 July 2021).

11. Sandel M. Justice. What’s the Right Thing to Do? [Spravedlivost. Kak postupat pravilno?]. Moscow: Mann, Ivanov i Ferber, 2013, 352 р.

12. Trubitsyn O. K. Philosophical Origins of the Ideology of New Equality [Filosofskie istoki ideologii novogo ravenstva]. Sibirskiy filosofskiy zhurnal (Siberian Journal of Philosophy), 2021, vol. 19, no. 1, pp. 17–30.

13. Cohen A. K. Deviance and Control [Otklonyayuscheesya povedenie i kontrol nad nim]. Amerikanskaya sotsiologiya (American Sociology). Moscow: Progress, 1972, рр. 282–296.

14. Jones J. M. LGBT Identification Rises to 5.6% in Latest U.S. Estimate. Available at: https://news.gallup.com/poll/329708/lgbt-identification-rises-latest-estimate.aspx (accessed 19 July 2021).

15. Friedman M. Freedom, Equality and Egalitarianism [Svoboda, ravenstvo i e`galitarizm]. Fridman i Hayek o svobode: Sbornik statey (Friedman and Hayek on Freedom: Collected Articles). Minsk: Polifakt Referendum, 1990, pр. 69–99.

16. Buchanan P. J. The Death of the West [Smert Zapada]. Moscow: Izdatelstvo AST, 2004, 444 р.

17. Florida R. The Rise of the Creative Class [Kreativnyy klass: lyudi, kotorye menyayut buduschee]. Moscow: Klassika-XXI, 2007, 421 р.

18. Lenin V. I. Imperialism, the Highest Stage of Capitalism [Imperializm, kak vysshaya stadiya kapitalizma]. Izbrannye proizvedeniya: v 3 t. T. 1 (Selected Works, in 3 vol. Vol. 1). Moscow: Politizdat, 1966, pp. 638–742.

19. Drobnitsky D. The Rulers of the Digital Environment Need Undivided Power [Vlastelinam cifrovoy sredy nuzhna bezrazdelnaya vlast]. Available at: https://vz.ru/opinions/2021/7/21/1109940.html (accessed 19 July 2021).

20. Beck U. What Is Globalization? [Chto takoe globalizatsiya?]. Moscow: Progress-Traditsiya, 2001, 304 р.

21. Bauman Z. Globalization: The Human Consequences [Globalizatsiya. Posledstviya dlya cheloveka i obschestva]. Moscow: Ves mir, 2004, 188 р.

22. Collins R. Prediction in Macrosociology: The Case of the Soviet Collapse [Predskazanie v makrosotsiologii: sluchay sovetskogo kollapsa]. Vremya mira: Almanakh. Vyp. 1. Istoricheskaya makrosotsiologiya v XX veke (The World Time: Almanac. Issue 1. Historical Macrosociology in the XX Century). Novosibirsk: Sibirskiy khronograf, 2000, рp. 234–278.

23. Collins R. The Four Roots of Modernism [Chetyre kornya modernizma]. Available at: http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/CHetyre-kornya-modernizma (accessed 19 July 2021).

24. Ivanov D. V. Virtualization of Society. Version 2.0 [Virtualizatsiya obschestva. Versiya 2.0]. Saint Petersburg: Peterburgskoe Vostokovedenie, 2002, 224 p.

25. Toynbee A. J. A Study of History [Postizhenie istorii]. Moscow: Rolf, 2001, 640 р.

26. Gumilev L. Ethnogenesis and the Biosphere of Earth [Etnogenez i biosfera Zemli]. Мoscow: Izdatelstvo AST, 2001, 560 р.

27. Glubb J. The Fate of Empires and Search for Survival. Available at: http://people.uncw.edu/kozloffm/glubb.pdf (accessed 19 July 2021).