Monthly Archives: января 2022

УДК 316.654

 

Григорьев Сергей Игоревич – Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: sergeygregorev8@gmail.com

Авторское резюме

Состояние вопроса: В современной психологии и социологии не так часто анализируется поведение людей, принадлежащих к разным возрастным группам, которые обнаруживают у себя или у близких те или иные заболевания. Интересный материал для изучения особенностей их самоидентификации и поведения в Сети можно найти в комментариях в Telegram-канале и в публикациях с хэштегами заболеваний психики в TikTok.

Результаты: Анализ цифрового коммуникативного пространства показывает несколько тенденций, связанных с идентификацией людей по диагнозу. Прежде всего, существует тенденция инклюзивности, подразумевающая включение людей с любыми физическими особенностями и болезнями в обычную общественную жизнь, избегая «наклеивания ярлыков». Другая тенденция заключается в выделении людей согласно медицинским диагнозам в особую группу для обеспечения им медицинской и иной поддержки. Третья тенденция состоит в построении самоидентификации молодежи на основании «популярных» диагнозов.

Выводы: Из-за быстрого развития медицины всё больше людей задумывается о своём здоровье, вследствие чего любое заболевание может в значительной степени повлиять на многие аспекты жизни человека. При этом современный человек всё чаще ищет поддержки и отклика в социальных сетях.

 

Ключевые слова: Telegram; TikTok; медикализация; самоидентификация.

 

The Changing Role of Medical Diagnoses in the Modern World

 

Grigoriev Sergey Igorevich – Peter the Great Saint Petersburg Polytechnic University, student, Saint Petersburg, Russia.

Email: sergeygregorev8@gmail.com

Abstract

Background: Modern psychology and sociology rarely analyses the behavior of people belonging to different age groups when they discover that they themselves or their relatives suffer from certain diseases. Some interesting material for studying the features of their self-identification and behavior on the Web can be found in the comments on the Telegram channel and in publications with mental illness hashtags on TikTok.

Results: The analysis of the digital communication space shows several trends associated with identification according to the diagnosis. First, there is an inclusive trend, which implies the inclusion of people with any physical features and diseases in ordinary public life, avoiding labeling. The second trend is to single out people according to medical diagnoses in a special group to provide them with medical or some other support. The third trend is to form young people’s self-identification based on “popular” diagnoses.

Conclusion: Due to the rapid development of medicine, more and more people think about their health, therefore any disease can significantly affect their lives. At the same time, modern people look for support and feedback in social networks.

 

Keywords: Telegram; TikTok; medicalization; self-identification.

 

В наши дни наука становится постоянным источником идей, определяющих пути развития общества. Проблема усиления и распространения влияния медицины на различные области человеческого существования, именуемая медикализацией, в последние десятилетия занимает умы как зарубежных, так и отечественных социологов, культурологов, психологов и лингвистов. Известно множество попыток объяснить суть данного явления, суммируя которые можно интерпретировать его как проникновение в массовое сознание медицинского языка и стиля мышления, медицинских концепций и представлений [5, с. 543]. Медицинский дискурс способствует замещению социального аспекта в интерпретации различных общественных явлений медицинским контекстом – в частности, происходит замена социальных проблем диагнозами [1, с. 1864].

 

Современный исследователь Михель обращает внимание на то, что французский философ и историк наук о человеке Мишель Фуко уделял большое внимание проблеме медикализации. Фуко отмечал, что медицина стала контролировать эмоциональную жизнь людей, сексуальность, а также личную гигиену, грудное вскармливание, манеры и другие стороны человеческого поведения. Модернизация медицинских учреждений привела к тому, что заболевшие люди стали отделяться от здоровых, вследствие чего заболевшего человека теперь легко идентифицировать. Отдельные лица и категории населения превратились в законные объекты медицинского внимания, которые стали объектами исследований и наблюдений [4, с. 258–259].

 

Интеграция медицины в повседневную жизнь людей существенно отразилась на отношении людей к своему собственному здоровью. Роль диагнозов в современном мире значительно меняется, так как теперь любое заболевание может существенно влиять на самоидентификацию человека. Однако стоит заметить, что медикализация неодинаково воздействует на разные возрастные категории людей. Ярким примером этого может служить исследование поведения людей из разных возрастных групп, которое было проведено с целью установления зависимости между возрастом и вероятностью возникновения проблем с самоидентификацией при обнаружении заболевания.

 

Цифровизация общества внесла значительные изменения в формы, нормы и особенности коммуникации [см.: 2]. Цифровые каналы коммуникации приобретают важное значение в жизни современного человека [см.: 3], в том числе они становятся источником медицинских знаний, местом дискуссий о диагнозах и методах лечения. Однако одним из интересных проявлений медикализации в интернет-дискурсе является идентификация и/или самоидентификация с помощью медицинских диагнозов.

 

Первый кейс, который будет рассмотрен, связан с протестом относительно идентификации по диагнозу. Обсуждение было спровоцировано новостью о том, что у сына соведущей подкаста (Екатерины) обнаружен диабет, из-за чего некоторая часть знакомых посоветовала ей детские лагеря для диабетиков. Данная реакция своего окружения очень возмутила Екатерину, вследствие чего она описала всю ситуацию в Telegram-канале подкаста. «…Мне не нравится, что три человека прислали мне ссылки на детский летний лагерь для детей с диабетом. Я не считаю, что диагноз определяет интерес или идентичность моего ребёнка…», – пишет она. Эта публикация стала поводом для дискуссии. Ниже представлен анализ комментариев по теме этой дискуссии по нескольким критериям для того, чтобы максимально объективно изучить реакцию людей на данную новость.

 

Из проанализированного материала можно сделать вывод, что 18 % от общего числа комментариев поддерживают позицию Екатерины. Вот несколько примеров: «…У моего сына алопеция (облысение), многие знакомые удивляются, что он снимает шапку в помещении и “бесстыдно” светит своими залысинами…»; «Екатерина, у вас крутая позиция в отношении возникшей ситуации». Однако почти 13 % комментаторов чётко выражают своё несогласие в данной позиции. Среди них хочется выделить следующие: «По-моему это обычная реакция на что-то выпадающее из нормы, окружающие просто высказывают свою поддержку по-умолчанию…»; «Хочу выразить вам поддержку и послать лучи добра правда ваша позиция в выпуске мне не близка…». Остальные 69 % комментариев либо содержали информацию, которая не относится к теме обсуждения, либо высказывали позицию, которая находится где-то по середине. Ни в одном комментарии нельзя найти ненормативную лексику, что может свидетельствовать о высококультурном уровне обсуждения данной проблемы. Однако в 13 % комментариев можно встретить жаргон, который служит в основном для более острого акцентирования внимания на некоторых мыслях и идеях. Также есть один комментарий, в котором жаргон используется для описания конкретной ситуации: «Омг, какая дичь почему же у нас так много дремучести из серии что раком боятся от соседей заразиться((((».

 

Общее количество слов в комментариях составляет 1809. Это означает, что в среднем в комментарии содержится приблизительно 46 слов. Объём самого большого комментария составляет 239 слов. Так как обсуждение имеет дискуссионный характер, то было 17 комментариев, в которых общее количество слов превышало 100. В основном самыми большими комментариями являются те, в которых авторы не придерживаются чётко определенной позиции, высказывают аргументы как за, так и против мнения Екатерины. 21 % комментаторов в ходе рассуждений упоминали свой личный опыт или ситуации, которые произошли либо с ними, либо с их знакомыми. Вот несколько из них: «Мне ок с моим психическим расстройством, но я никогда не расскажу об этом широкому кругу друзей – я не хочу быть “такой”…»; «Как диабетик с более чем 20 летним стажем скажу, поддерживаю вашу позицию. Никогда сама не считала себя инвалидом»; «У меня тоже есть, как я теперь понимаю, некоторые особенности, но я долгое время даже не думала о том, что мне нужно идти к специалисту».

 

Хоть первоначально речь шла о диабете, в комментариях можно найти упоминание и других заболеваний, которые могут создать неприятные моменты людям и поменять кардинально их образ жизни. Упоминаются следующие болезни: алопеция, онкозаболевания, психическое расстройство, коронавирусная инфекция, аллергия, отказ почек, синдром Дауна и диабет. «Но и с вами я тоже соглашусь, поскольку потеряла друга из-за сопутствующих осложнений (отказ почек). А второй подруге делали пересадку почки». В 28 % комментариев упоминается какая-либо болезнь. В ходе анализа выяснилось, что 88 % людей, кто упоминал свой личный опыт или опыт своих знакомых, готовы принимать свою болезнь и определённым образом приспосабливаться к ней. Ярким примером может служить этот комментарий: «У моего старшего брата тоже неожиданно выявился диабет в возрасте 14 лет. В подростковом периоде (со слов мамы) приходилось следить за его питанием и всякое такое…». Анализ данных показал, что 18 % комментариев принадлежат мужчинам, остальные 82 % писали девушки. Это соотношение в первую очередь доносит информацию о целевой аудитории Telegram-канала, но также подчёркивает взволнованность темой среди девушек, которые могут оставлять комментарии как про себя, так и про своего ребёнка. «Иду смотреть:) я родитель ребенка с СД и эта “хрень” меня тоже задолбала. И от “ваша судьба предопределена диагнозом” и я устала».

 

По данным, которые оглашали ведущие подкаста, средний возраст аудитории Telegram-канала выше 30 лет. Также хочется обратить внимание на то, что при обнаружении заболевания большинство людей отказываются делать его своей идентификацией, пытаются отстраниться от этой части своей жизнь. Однако в Интернете существует и прямо противоположная тенденция, когда люди активно используют медицинские диагнозы для самоидентификации. Всего было исследовано 30 заболеваний, упоминание о которых можно найти в социальной сети TikTok. Среди них встречаются такие, как например: РПП, анорексия, биполярное расстройство, шизофрения, диабет, онкология и другие. Ниже приведена гистограмма, отражающая количество упоминаний различных болезней в TikTok (рисунок 1).

 

image001

Рисунок 1 – Суммарные просмотры видеороликов, содержащих упоминание болезней в TikTok

 

Для исследования были взяты психические, гастроэнтерологические, онкологические, нейродегенеративные и другие заболевания. Самой популярной болезнью стала шизофрения – более 368,7 млн просмотров за все упоминания. Второе и третье место заняли фобия и аутизм – 233,1 млн. и 219,4 млн. просмотров соответственно. Меньше всего просмотров у таких заболеваний, как конъюнктивит – 271 тыс., биполярное расстройство – 110000 тыс. и неряшливость – 81 тыс. Наименьшее количество публикаций оказалось связанным с диспепсией. Во время исследования можно было заметить, что видеоролики под хэштегами #анорексия и #рпп недоступны для просмотра, и точное количество их суммарных просмотров в TikTok увидеть нельзя. Однако ориентируясь на массовую блокировку контента, связанную с этими заболеваниями, можно сделать вывод о том, что РПП и анорексия набирают внушительные просмотры. Приняв это за внимание, для анализа были взяты ориентировочные цифры.

 

Если исследовать видеоролики с наиболее просматриваемой болезнью (шизофрения), то можно заметить, что нередко в таких публикациях встречаются люди, идентифицирующие себя с этим заболеванием. «Есть тут шизофреники?)», – именно так подписывает своё видео молодой человек, в котором рассказывает о симптомах шизофрении. Анализ материала показал, что около 20 % комментаторов считает себя «шизофрениками», что явно свидетельствует о наличии проблемы самоидентификации. Можно сделать вывод, что существенное количество комментаторов использует свои проблемы с психическим здоровьем для привлечения к себе внимания.

 

Похожее явление можно наблюдать и с другими заболеваниями. При обращении к хэштегу #фобия в первую очередь попадаются видео, в которых молодые люди рассказывают о своих страхах. «Я до ужаса боюсь пауков», – так подписала девушка своё видео, на котором она громко плачет из-за паука, заползшего в её комнату. «Перестаю себя контролировать, когда вижу паука», – пишет молодой человек под этим роликом. Более 72 % комментаторов выразило сопереживание и поддержку девушке, которая страдает арахнофобией. Так как девушка выложила данный видеоролик в социальную сеть, можно сделать вывод, что она намеренно решила найти поддержку среди других людей и разделить с ними свои страхи. Другое заболевание, а именно обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) не так часто упоминается в TikTok (83,2 млн. раз) как фобия или шизофрения, однако гораздо реже в видеороликах про это ОКР можно встретить шутки или уловить комедийно-развлекательный характер. «Мои мысли цикличны, сопротивление порождает депрессию», – пишет девушка в своей публикации. Изучив её аккаунт, можно заметить, что почти в каждой публикации она обращает внимание на свои проблемы, которые чаще всего не связаны с ОКР. Из этого следует вывод, что девушка использует социальную сеть для привлечения внимания к себе. Идентифицируя себя с больной, она тем самым преувеличивает аудиторию, которая сможет ей сопереживать. Стоит отметить тот факт, что чаще всего подобные видеоролики выкладывают молодые люди. Изучив их профили, можно прийти к выводу, что многим нет и 18 лет.

 

Если обратить внимание на заболевания, которые пользуются наименьшей популярностью в TikTok, то можно прийти к интересному умозаключению. Проведя анализ по хэштегу #конъюнктивит обнаруживается, что почти все видео содержат в себе познавательную информацию, которая может помочь для выявления и лечения конъюнктивита. Аналогичная ситуация возникает и при исследовании неряшливости и диспепсии. Контент в основном состоит из роликов коммерческих медицинских организаций, который в качестве рекламы ведут аккаунты в социальных сетях и рассказывают о различных заболеваниях, в том числе и редких. Из этого следует, что количество людей, испытывающих проблемы с самоидентификацией и использующих TikTok для привлечения внимания, в непопулярных отделах сводится к нулю.

 

Подводя итоги, нужно заметить различия в отношении к заболеваниям, которые выявляются в ходе анализа комментариев в Telegram-канале и публикаций в TikTok. Можно сделать вывод, что группа с более высоким средним возрастом не так сильно сосредоточена на том, чтобы отождествляться с понятием «пациент» в случае обнаружения у себя заболевания, однако группа с меньшим средним возрастом, напротив, целенаправленно обращает внимание окружения на свою болезнь в силу разных обстоятельств. Некоторые диагнозы можно считать «популярными» из-за их связи с ментальным здоровьем и расстройством пищевого поведения, о них принято сообщать в социальных сетях. Молодые люди в большей степени подвержены опасности возникновения проблем с самоидентификацией. Из этого следует, что на данный момент роль диагноза в современном мире существенно меняется. Если раньше большинство людей старалось абстрагироваться от своих возникших проблем со здоровьем, то теперь заболевание, в особенности психическое, может стать весомой частью самоидентификации человека.

 

Таким образом, анализ цифрового коммуникативного пространства позволяет нам увидеть несколько тенденций, связанных с идентификацией по диагнозу. Прежде всего, существует тенденция инклюзивности, подразумевающая включение людей с любыми физическими особенностями и болезнями в обычную общественную жизнь, избегая «наклеивания ярлыков». Другая тенденция заключается в выделении людей согласно медицинским диагнозам в особую группу для обеспечения им медицинской и иной поддержки. Третья тенденция состоит в построении самоидентификации молодежи на основании «популярных» диагнозов.

 

Список литературы

1. Гусева И. И., Спиридонова Е. П. Медицинский дискурс в ракурсе социального конструктивизма // Манускрипт. – 2021. – № 9. – С. 1861–1866. DOI: 10.30853/mns210309

2. Покровская Н. Н., Тюлин А. В. Психологические вопросы формирования регулятивных механизмов в цифровой среде // Technology and Language. – 2021. – № 2(2). – С. 106–125. DOI: 10.48417/technolang.2021.02.11

3. Ефанов А. А., Банщикова В. О. Технология конструирования профессионального имиджа медицинского работника: медиадискурс COVID-19 // Technology and Language. – 2021. – № 3(2). – С. 16–38. DOI: 10.48417/technolang.2021.03.03

4. Михель Д. В. Медикализация как социальный феномен // Вестник Саратовского государственного технического университета. – 2011. – № 4 (60). – Выпуск 2. – С. 256–263.

5. Шухатович В. Р. Медикализация // Социология: Энциклопедия / Сост. А. А. Грицанов, В. Л. Абушенко, Г. М. Евелькин, Г. Н. Соколова, О. В. Терещенко. – Мн.: Книжный Дом, 2003. – С. 543–544.

References

1. Guseva I. I, Spiridonova E. P. Medical Discourse from the Perspective of Social Constructivism [Meditsinskiy diskurs v rakurse sotsialnogo konstruktivizma]. Manuskript (Manuscript), 2021, no. 9, pp. 1861–1866. DOI: 10.30853/mns210309

2. Pokrovskaya N. N., Tyulin A. V. Psychological Features of the Regulative Mechanisms Emerging in Digital Space [Psikhologicheskie voprosy formirovaniya regulyativnykh mekhanizmov v tsifrovoy srede]. Technology and Language, 2021, no. 2 (2), pp. 106–125. DOI: 10.48417/technolang.2021.02.11

3. Efanov A. A., Banschikova V. O. Technology for Professional Image Constructionof a Medical Worker: COVID-19 Media Discourse [Tehnologiya konstruirovaniya professionalnogo imidga medicinskogo rabotnika: mediadikurs COVID-19]. Technology and Language, 2021, no. 3 (2), pp. 16–38. DOI: 10.48417/technolang.2021.03.03

4. Mikhel D. V. Medicalization as a Social Phenomenon [Medikalizatsiya kak sotsialnyy fenomen]. Vestnik Saratovskogo gosudarstvennogo tekhnicheskogo universiteta (Bulletin of SaratovStateTechnicalUniversity), 2011, no. 4 (60), is. 2, pp. 256–263.

5. Shukhatovich V. R. Medicalization [Medicalizatsiya]. Sotsiologiya: Entsiklopediya (Sociology: Encyclopedia). Minsk: Knizhnyy Dom, 2003, pp. 543–544.

 
Ссылка на статью:
Григорьев С. И. Изменение роли медицинских диагнозов в современном мире // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 75–82. URL: http://fikio.ru/?p=4897.
 

© Григорьев С. И., 2021

УДК 612.8

 

Забродин Олег Николаевич – Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации, кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Scopus ID: 36909235400

Авторское резюме

Предмет исследования: Анализ значения работы В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина с позиций современных им представлений и подходов науки нашего времени.

Результаты: Исследования авторов выполнены на основе учения Л. А. Орбели об адаптационнотрофической функции симпатической нервной системы (СНС) и посвящены изучению тормозящего влияния этой системы на осуществление шагательного рефлекса задних конечностей собак. Исключение такого влияния путем децентрализации (перерезки спинного мозга на уровне Th10) и последующей десимпатизации (двухстороннего удаления брюшных симпатических цепочек) привело к понижению порога шагательного рефлекса собак в ответ на экстероцептивные и проприоцептивные раздражения, а также на введение адреналина (А) и ацетилхолина (Ах) с прозерином.

Выводы: Выключение тормозящих нисходящих влияний СНС путем децентрализации и десимпатизации привело к сенсибилизации шагательного рефлекса у собак к экстероцептивным и проприоцептивным раздражениям, а также к А и Ах с прозерином, к эволюционно более ранним формам регуляции моторики – гуморальным. Не дублируя исследований, проводившихся в этой области У. Кенноном и А. Розенблютом, публикуемая работа В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина также стала одним из подтверждений существования в живом организме специфических механизмов обратной связи. Несколько позже Н. Винер при участии А. Розенблюта опираясь на аналогичные исследования систем с обратной связью заложил основы новой науки – кибернетики.

 

Ключевые слова: симпатическая нервная система; децентрализация; деcимпатизация; шагательный рефлекс; адреналин; ацетилхолин; прозерин.

 

Comments on the Article by V. S. Deryabin and L. N. Deryabin

“The Influence of Adrenaline, Acetylcholine and Removal of Abdominal Sympathetic Chains on the Stepping Reflexes of the Hind Limbs of Dogs with Spinal Cord Transection”

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – First Saint Petersburg State Medical University named after Academician I. P. Pavlov of the Ministry of Health of the Russian Federation, Department of Anesthesiology and Intensive Care, Senior Researcher, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

Email: ozabrodin@yandex.ru

Abstract

Background: Analysis of the significance of V. S. Deryabin and L. N. Deryabin’s work from the standpoint of contemporary and subsequent ideas.

Results: The authors’ studies were carried out based on L. A. Orbeli’s teachings on the adaptive-trophic function of the sympathetic nervous system (SNS). The inhibitory effect of this system on the implementation of the stepping reflex of the hind limbs of dogs was shown. The exclusion of such an influence by decentralization (transection of the spinal cord at the Th10 level) and subsequent desympathization (bilateral removal of the abdominal sympathetic chains) led to a decrease in the threshold of the stepping reflex of dogs in response to exteroceptive and proprioceptive stimuli, as well as to the injection of adrenaline (A) and acetylcholine (Ac) with proserin.

Conclusion: Excluding the inhibitory downward influences of the SNS through decentralization and desympathization led to the sensitization of the stepping reflex of dogs to exteroceptive and proprioceptive stimuli, as well as to A and Ac with proserin, to earlier forms of motor regulation, i. e. humoral ones. Without duplicating the studies of W. Cannon and A. Rosenbluth, the work of V. S. Deryabin and L. N. Deryabin is also one of the confirmations of the existence of specific feedback mechanisms in a living organism. Somewhat later, N. Wiener, with the participation of A. Rosenbluth, based on similar studies of feedback systems and created a new science – cybernetics.

 

Keywords: sympathetic nervous system; decentralization; desympathization; stepping reflex; adrenalin; acetylcholine; proserin.

 

Статья является завершением исследований (1950–1954), посвященных изучению механизмов так называемого шагательного рефлекса у собак (попеременные сгибания и разгибания задних конечностей) в ответ на экстероцептивные раздражения (связанные с воздействием на экстерорецепторы кожи), а также на проприоцептивные раздражения (обусловленные раздражением проприорецепторов сухожилий при вызывании коленного рефлекса) [см.: 2]. Статья, направленная в 1953 г. в Т. III сборника статей сотрудников Института эволюционной физиологии Академии наук СССР «Материалы по эволюционной физиологии», не была опубликована по независящим от авторов обстоятельствам.

 

Работа была выполнена в рамках учения Л. А. Орбели об адаптационно-трофической функции симпатической нервной системы (СНС) в отношении скелетных мышц и плановой темы: «Исследование влияния биохимических веществ на двигательные безусловно рефлекторные реакции собак». Задачей авторов явилось выяснение роли выключения СНС в осуществлении шагательного рефлекса у собак.

 

При этом авторы не ставили целью изучить нейрохимические механизмы нервномышечной передачи – задачи далеко не решенной ведущими физиологическими школами. Представления о нейрохимических посредниках – нейромедиаторах, их роли в нейромышечной передаче, о биохимических рецепторах или реактивных биохимических системах, на которые они действуют, только формировались ко времени выполнения ими работы. Так, в 1956 г. появилась статья о том, что медиатором в СНС является норадреналин – НА [см.: 7].

 

Исследования были выполнены в лаборатории эволюционной физиологии акад. Л. А. Обрели АН СССР Естественнонаучного института им. П. Ф. Лесгафта Академии педагогических наук РСФСР. В 1956 г. лаборатория будет реорганизована в одноименный институт. В 1950 г. на Объединенной сессии АН и АМН СССР, посвященной физиологическому учению академика И. П. Павлова, академик Л. А. Орбели, которого после смерти учителя – И. П. Павлова многие рассматривали как его преемника, был подвергнут несправедливой критике. В качестве наказания за недооценку «ведущей роли» коры головного мозга в осуществлении всех функций организма научная деятельность ученого была ограничена «Академической группой академика Л. А. Орбели АН СССР», насчитывающей десяток сотрудников. Работа была начата в 1950 г., когда Л. А. Орбели с присущим ему мануальным мастерством прооперировал подопытных собак В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина.

 

Авторы исследовали у собаки «Пальма» участие в развитии шагательного рефлекса центральной нервной системы (ЦНС) путем выключения ее влияния. Последнее осуществляли путем децентрализации (перерезки спинного мозга на уровне 10-го грудного позвонка – Th10). Кроме этого хирургического вмешательства, у собаки «Ласка» изучали влияние дополнительного выключения СНС (двухстороннего удаления брюшных цепочек симпатических ганглиев).

 

У обоих животных децентрализация, а у «Ласки» и дополнительная десимпатизация провоцировали понижение порога вызывания шагательного рефлекса в ответ на принятые экстеро- и проприоцептивные раздражения. Подобное же понижение порога авторы отметили в ответ на введение собакам адреналина (А) и ацетилхолина (Ах) вместе с предупреждающим его разрушение в крови прозерином.

 

Для объяснения отмеченных явлений авторы привлекли данные И. М. Сеченова [см.: 5] о тормозных нисходящих влияниях ЦНС на скелетную мускулатуру, Л. А. Орбели и его школы [см.: 4] и Ю. П. Федотова [см.: 6] о том, что децентрализация и десимпатизация приводят к снятию таких влияний и к возврату к эволюционно более ранним формам регуляции двигательной активности – гуморальным, в отличие от более поздней формы – нервной регуляции.

 

Вместе с тем авторами было отмечено повышение чувствительности денервированных структур (сенсибилизация) скелетной мускулатуры к биологически и фармакологически активным веществам (Ах, А). Такая сенсибилизация увеличивалась после десимпатизации, в соответствии с законом денервации В. Кеннона и А. Розенблюта [см.: 3]. Согласно этому закону: «…повышение чувствительности сильнее в звеньях, которые непосредственно примыкают к перерезанным нейронам…» [см.: 3, с. 206].

 

Работы У. Кеннона и его ученика А. Розенблюта оказали влияние на создание новой науки кибернетики, основателем которой может считаться Норберт Винер. Книге Н. Винера «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине», 1948 [см.: 1; 9] предшествовала статья А. Розенблюта, Н. Винера и Дж. Бигелоу «Поведение, целенаправленность и телеология», 1943 [см.: 8].

 

Она представляет большой интерес для понимания генезиса кибернетики. Это тщательно составленный манифест, призывающий к широкому изучению телеологических систем – систем с обратной связью. Знаменитая книга писалась Н. Винером в 1947 г. в Мексике, у A. Розенблюта. Н. Винер признавал своего мексиканского друга соизобретателем новой науки и посвятил ему первое ее изложение.

 

Работа В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина отнюдь не дублирует результаты исследований У. Кеннона и А. Розенблюта. Если последние установили сенсибилизацию мускулатуры к Ах и А после перерезки двигательных нервов, то В. С. Дерябин и Л. Н. Дерябин обнаружили подобную сенсибилизацию в ответ на децентрализацию и десимпатизацию в условиях интактных[1] двигательных нервов.

 

Адрено- и холинорецепторы, расположенные в денервированных структурах, точнее – в постсинаптических образованиях (синапс – место контакта между нервными окончаниями и получающими сигнал эффекторными клетками, в нашем случае – скелетных мышц – О. З.), не были в ту пору знакомы авторам статьи. Несмотря на это, результаты их исследований свидетельствуют о повышении чувствительности денервированных структур скелетных мышц к А и Ах и косвенно говорят о наличии в этих структурах указанных биохимических рецепторов.

 

Список литературы

1. Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. – М.: Наука, 1983. – 344 с.

2. Дерябин В. С. Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак // Физиологический журнал СССР. – 1953. – Т. 39. – В. 3. – С. 319–323.

3. Кеннон В., Розенблют А. Повышение чувствительности денервированных структур. Закон денервации. – М.: Издательство иностранной литературы, 1951. – 264 с.

4. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии // Избранные труды. Т. 2. – М.: Наука, 1962. – С. 587–606.

5. Сеченов И. М. О механизмах в головном мозгу лягушки, угнетающих рефлексы спинного мозга // Избранные философские и психологические произведения. – М.–Л.: ОГИЗ, 1947. – C. 541–555.

6. Федотов Ю. П. Действие болевого раздражения на рефлекторную деятельность спинного мозга // Физиологический журнал СССР. – 1951. – Т. 37. – № 1. – С. 69–74.

7. Euler U. S. von, Hillarp N.-A. Evidence for the Presence of Noradrenaline in Submicroscopic Structures of Adrenergic Axons // Nature. – 1956. – vol. 177. – № 4497. – pp. 44–45. DOI: 10.1038/177044b0

8. Rosenblueth А., Wiener N., Bigelow J. Behavior, Purpose and Teleology // Philosophy of Science. – 1943. – Vol. 10. – № 1. – pp. 18–24. DOI: https://doi.org/10.1086/286788

9. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine. – New York: The Technology Press and John Wiley & Sons, Inc.; Paris: Hermann et Cie, 1948. – 194 p.

 

References

1. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine [Kibernetika, ili upravlenie i svyaz v zhivotnom i mashine]. Moscow: Nauka, 1983, 344 p.

2. Deryabin V. S. The Effect of Acetylcholine on “Strided” Movement of the Hind Limbs of Dogs [Deystvie atsetilkholina na shagatelnye dvizheniya zadnikh konechnostey sobak]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1953, vol. 39, no. 3, pp. 319–323.

3. Cannon W. B., Rosenbluth A. Increasing the Sensitivity of Denervated Structures. The Law of Denervation [Povyshenie chuvstvitelnosti denervirovannykh struktur. Zakon denervatsii]. Moscow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1951, 264 p.

4. Orbely L. A. About Some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotorykh dostizheniyakh sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy, Tom 2 (Selected works, Vol. 2). Moscow: Izdatelstvo AN SSSR, 1962, pp. 587–606.

5. Sechenov I. M. On the Mechanisms in the Brain of the Frog, Depressing Reflexes of the Spinal Cord [O mekhanizmakh v golovnom mozgu lyagushki, ugnetayuschich refleksy spinnogo mozga]. Izbrannye filosofskie i psikhologicheskie proizvedeniya (Selected Philosophical and Psychological Works). Moscow – Leningrad: OGIZ, 1947, pp. 541–556.

6. Fedotov Yu. P. The Effect of Pain Irritation on the Reflex Activity of the Spinal Cord [Deystvie bolevogo razdrazheniya na reflektornuyu deyatelnost spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1951, vol. 37, no. 1, pp. 69–74.

7. Euler U. S. von, Hillarp N.-A. Evidence for the Presence of Noradrenaline in Submicroscopic Structures of Adrenergic Axons. Nature, 1956, vol. 177, no. 4497, pp. 44–45. DOI: 10.1038/177044b0

8. Rosenblueth А., Wiener N., Bigelow J. Behavior, Purpose and Teleology. Philosophy of Science, 1943, vol. 10, no. 1, pp. 18–24. DOI: https://doi.org/10.1086/286788

9. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine. New York: The Technology Press and John Wiley & Sons, Inc.; Paris: Hermann et Cie, 1948, 194 p.

 

В. С. Дерябин, Л. Н. Дерябин

О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собак с перерезкой спинного мозга

(Публикация О. Н. Забродина)

 

V. S. Deryabin, L. N. Deryabin

The Influence of Adrenaline, Acetylcholine and Removal of Abdominal Sympathetic Chains on the Stepping Reflexes of the Hind Limbs of Dogs with Spinal Cord Transection

(O. N. Zabrodin’s publication)

 

Согласно И. П. Павлову [см.: 13], метод изучения всякой сложной системы «есть разложение на части, изучение значения каждой части, изучение связи частей, изучение соотношения с окружающей средой и в конце концов понимание, на основании всего этого ее общей работы и управление ею, если это в средствах человека» [13, с. 187–188].

 

Изучение частных функций представляет необходимую предпосылку к созданию синтетических представлений об организме. Отсюда совет И. П. Павлова: в области сложных явлений начинать с простейшего [см.: 13].

 

Изучение влияния вегетативных и биохимических факторов на эффекторные (буквально – воспринимающие внешние или внутренние воздействия – О. З.) функции организма началось около 100 лет назад, но и в настоящее время оно еще не вышло из стадии аналитического исследования.

 

Наша тема – один из многих частных вопросов в большой проблеме структуры и динамики эффекторных функций организма. Как частный вопрос она связана с изучением общей проблемы. Поэтому приходится вкратце коснуться современного состояния общего вопроса, поскольку это необходимо для установления связи его с общей проблемой, в которую он входит.

 

Первыми фактами в этой области были: установление И. М. Сеченовым [см.: 14] феномена торможения кожных рефлексов задних конечностей при раздражении зрительных чертогов лягушки кристалликом поваренной соли; «парадоксальная реакция» расширения денервированных зрачков – J. L. Budge, [см.: 18], И. Н. Навалихин, [см.: 9]; феномен Филиппо-Вульпиана [см.: 27].

 

При тогдашнем уровне знаний эти реакции были непонятны, носили «парадоксальный» характер, ожидая своего полного физиологического объяснения.

 

Оживленная разработка вопроса об эндокринно-вегетативных влияниях на сокращение мышц началось с ХХ столетия. Мы упоминаем лишь немногие из большого количества установленных фактов. S. J. Meltzer и C. M. Auer [см.: 26] установили, что через сутки после одностороннего удаления верхнего шейного симпатического узла подкожное введение кролику адреналина (А) вызывает расширение парализованного зрачка и сужение денервированных сосудов уха на стороне операции. На неоперированной стороне А изменений не вызывал. «Парадоксальная» реакция зрачка, наблюдавшаяся 50 лет назад Будге, получила свое объяснение.

 

В 1922 г. E. Frank, M. Nothmann и E. Guttmann [см.: 24] впервые установили, что инъекция ацетилхолина (Ах) вызывают сокращения скелетных мышц, но только после перерождения двигательных нервов, подобно тому, как это происходит в феномене Филлипо-Вульпиана при раздражении n. lingualis. В 1933 г. W. Feldberg [см.: 22] инъекцией Ах в сонную артерию вызвал нерегулярные сокращения языка.

 

В 1923 г. было опубликовано сообщение о феномене Орбели-Гинецинского [см.: 2; 10], доказавшего участие симпатической нервной системы (СНС, симпатикус) в функции поперечнополосатых мышц. Работами Л. А. Орбели [см.: 10] и его сотрудников А. И. Крестовниковa [см.: 6], А. В. Лебединского [см.: 8], В. В. Стрельцова [см.: 15] было установлено влияние симпатикуса на метаболизм в мышце и ее физические свойства (ход окислительных процессов, электропроводность), а также на ход процессов окоченения.

 

Не будем касаться новейшего развития электрофизиологии, разработки вопроса о химической передаче нервного возбуждения, скажем лишь вкратце о повышении возбудимости денервированных структур, в виду того, что этот вопрос имеет непосредственное отношение к нашей теме.

 

Начиная с установления феномена Филиппо-Вульпиана, многочисленные опыты большого количества исследователей показали, что дегенерация нервных путей или децентрализация эффекторов (в данном случае – структур, обеспечивающих реакции, опосредованные нервной системойО. З.), сенсибилизирует их к некоторым химическим веществам и к нервным импульсам. Это установлено, как уже упоминалось, в отношении радужной оболочки глаза, пиломоторов (гладких элементов волосяных фолликулов, поднимающих волосы – О. З.), мускулатуры кишечника, матки, бронхиолей, сердца и ряда желез – подчелюстной, слезной, потовых. Далее были приведены доказательства, что ряд структур (симпатические узлы, поперечнополосатые мышцы, мозговой слой надпочечников и др.), будучи децентрализованы или частично денервированы, сенсибилизируются к нервным импульсам.

 

Для примера приводим опыт Маевского [см.: 1]. Через несколько дней после нарушения парасимпатической иннервации подчелюстной железы путем перерезки chordae tympani он установил, что слабое электрическое раздражение шейного симпатического нерва на предварительно оперированной стороне вызывает такое же выделение слюны, как и сильное на контрольной стороне, и реакция на стороне операции продолжалась дольше.

 

T. E. Eliott [см.: 20] констатировал, что чувствительность к А мышц, сокращающихся при его действии, повышается при постганглионарной перерезке симпатических волокон в гораздо большей степени, чем при перерезке преганглионарной.

 

Обобщая установленные факты, B. Кэннон, сам внесший большой вклад в изучение этой проблемы, вместе с А. Розенблютом [см.: 5] так сформулировали «закон денервации»: «Если в функциональной цепи нейронов одно из звеньев прервано, общая или частичная денервация последующих звеньев цепи вызывает повышение чувствительности всех дистальных (нижележащих – О. З.) элементов, включая и денервированные структуры и эффекторы, к возбуждающему или тормозящему действию химических веществ и нервных импульсов; повышение чувствительности сильнее в звеньях, которые непосредственно примыкают к перерезанным нейронам, и постепенно снижается в более отдаленных элементах» [5, с. 206].

 

Относительно влияния симпатикуса на двигательные реакции скелетных мышц были установлены такие факты. Опытами А. В. Тонких [см.: 16] показано, что сеченовское торможение кожных двигательных рефлексов осуществляется при помощи волокон, идущих через пограничный симпатический ствол. В. И. Кунстман [см.: 7] исследовала влияние односторонней симпатэктомии (удаления брюшной цепочки симпатических ганглиев – О. З.) у собак на рефлексы с кожи и сухожилий и установила длительные изменения в течении рефлексов с задних конечностей не только на стороне операции, но и на противоположной стороне. Возникало изменение пороговых величин раздражений и их неустойчивость; появление экстензорных тетанусов (стойкого максимального сокращения разгибательных мышц под влиянием нервных импульсов высокой частоты – О. З.), при той частоте вызывания коленных рефлексов, которая в норме тетануса не вызывает.

 

Ю. П. Федотов [см.: 17] исследовал влияние А и некоторых других фармакологических веществ на шагательные рефлексы задних конечностей собак с высокой перерезкой спинного мозга. У собак наблюдалось повышение возбудимости шагательных рефлексов, в частности, введение А в 4 из 5 опытов вызывало шагание. Подробнее об опытах Ю. П. Федотова будет сказано дальше.

 

Материалы и методы

Анализ влияния симпатико-адреналовой системы (САС) на безусловные шагательные рефлексы проводили в хронических опытах на собаках, у которых были произведены операции в двух вариантах. У собаки «Пальма» была произведена поперечная перерезка спинного мозга на уровне 10-го грудного позвонка (Th10). У другой собаки «Ласка» такая перерезка сочеталась с двухсторонним удалением брюшных симпатических цепочек.

 

Методика исследования обеих собак была одинакова. Собаку укладывали на спину в люльку с мягкой подстилкой. К спокойному лежанию в таком положении животное приучали до операции. Шагательные движения собаки «Пальма» посредством передачи, описанной ранее В. С. Дерябиным [см.: 4], записывали на кимографной ленте. В начале опытов производили контроль степени возбудимости шагательных рефлексов животного. Экстра[2] – и проприоцептивные[3] раздражения наносили лишь после того, как исчезало возбуждение, вызванное предшествующим раздражением – минут через 5 и более.

 

Результаты опытов

I. Действие адреналина на шагательные рефлексы задних конечностей собаки с перерезкой спинного мозга.

У собаки «Пальма» (вес 12 кг). 02.03.1950 г. Л. А. Орбели произвел под хлороформно-морфинным наркозом операцию перерезки спинного мозга на уровне Th10. Задержка мочи прекратилась через неделю после операции. Тогда же появились трофические расстройства кожи. 16.03. появился «экстензорный толчок»[4] при раздражении межпальцевых складок и «экстензорный тетанус»[5] при вызывании коленного рефлекса.

 

Опыты с применением А начаты 29.06.1951 г., т. е., спустя год и 4 мес. после операции и спустя более года после исчезновения спинального шока (связанного с операцией на спинном мозге – О. З.). У этой собаки возникновение шагательных движений без определенных внешних поводов не наблюдали. На «Пальме» было поставлено 10 опытов с внутривенным введением А. Результаты приведены в таблице 1.

 

Таблица 1. Влияние адреналина на шагательные рефлексы у собаки «Пальма»

Доза адреналина (мг)

 

Число опытов

 

Число опытов, в которых шагание Время наступления шаганий

(сек.)

 

Средняя длительность шагания

(сек.)

 

было

 

не было

 

0,1 4 2 2 41 4
0,2 2 2 0 33 5
0,3 1 1 0 20 34
0,4 3 3 0 30 113

 

Как видно из таблицы, пороговая доза А, вызывавшая шагательные рефлексы, равнялась 0,1 мг. После введения А первоначально наблюдали приведение лап к животу с приподниманием таза, затем возникла экстензия (разгибание – О. З.) задних конечностей и шагание.

 

При дозе А 0,1 мг в одном случае реакция ограничивалась лишь этими начальными движениями без последующего шагания. В остальных опытах при дозе 0,1 мг и во всех случаях при дозе 0,2 мг шагание ограничивалось несколькими движениями – слабыми, плохо координированными. При этом ничтожная причина (задевание ногой за край люльки, легкое задевание ногой за ногу), которая при шагании, вызванном большей дозой вещества, не оказывала действия, при малых дозах производила остановку шагания. При бóльших дозах – 0.3–0,4 мг наблюдали наступление мочеиспускания.

 

Опыт на этой собаке пришлось прекратить вследствие заболевания и смерти.

 

II. Реакция задних конечностей собаки с перерезкой спинного мозга и удаленными брюшными симпатическими цепочками на экстеро- и проприоцептивные раздражения.

У собаки «Ласка» (вес 10,7 кг) Л. А. Орбели произвел под морфинно-хлороформным наркозом следующие операции. 10.06.1950 г. была удалена левая брюшная симпатическая цепочка (7 ганглиев); 5.07.1952 г. им было удалено 5 симпатических узлов правой брюшной цепочки, начиная от диафрагмы, а 25.10.1952 г. произведена перерезка спинного мозга на уровне Th10. Операция и послеоперационный период прошли без осложнений. Трофических расстройств не возникло. Через 20 дней после операции появилось недостаточно координированное шагание в ответ на удары перкуссионным молоточком по промежности; коленные рефлексы были малы.

 

Через 1 мес. 10 дн. стало вызываться шагание, провоцируемое ударами по лобку и шагание контрлатеральной (расположенной на другой половине тела – О. З.) конечности при пассивных движениях в больших суставах лап, а также при повторном вызывании коленного рефлекса. Шагательные рефлексы, вызываемые экстероцептивными раздражениями, стали хорошо координированными. Через 2 мес. после операции никаких явлений послеоперационного спинального шока уже не наблюдалось.

 

Опыты, начатые с января 1953 г., обнаружили ряд изменений в реакциях животного по сравнению с собакой с перерезкой спинного мозга без десимпатизации.

 

Рецептивное поле шагательных рефлексов на кожные раздражения у собаки «Ласка» оказалось уменьшенным. Применялись раздражения: механическое (удары перкуссионным молоточком), электрокожные, болевые (уколы иглой, подкожное введение физиологического раствора), волосковое, холодовое (хлорэтилом). На коже живота кпереди от лобка все эти раздражители шагания не вызывали. Кожное раздражение фарадическим током от аппарата Дюбуа-Раймона при источнике питания 2 В с расположением катушек индуктория от 2 до 10 см не вызывало шагания. Наибольшим эффектом при этом было вздрагивание, иногда после прекращения раздражения наступало шагание. Реакции в разных опытах не носили постоянного характера: иногда на отдельное раздражение возникал небольшой эффект в виде нескольких слабых шаганий задними конечностями, но при следующем раздражении на том же месте реакция отсутствовала.

 

Уколами иглы на 2 см впереди лобка иногда вызывалась реакция шагания. Лишь раздражение той области, которую мы называли основой рецепторного поля шагательных рефлексов (область лобка, половых органов, промежность, область седалищных бугров, нижней поверхности хвоста), быстро и неизбежно вызывало шаганине в ответ на перечисленные выше раздражения. Электрокожное раздражение на голени вызывало ее прижимание и разгибание противоположной конечности. Раздражение стопы шагания не вызывало.

 

В противоположность понижению реактивности шагательных рефлексов на кожные раздражения, возбудимость на проприоцептивные раздражения не только сохранялась, но оказалась даже повышенной.

 

Шагание усиливалось слабыми электрокожными раздражениями и тормозилось более сильными. При этом наблюдали уменьшение во времени реакции на раздражение.

 

Особенно резко у собаки с удаленными симпатическими цепочками наступало появление последовавших после раздражения шаганий, которые в некоторых случаях без видимой внешней причины затягивались на несколько минут. Такое явление наблюдалось как после раздражения в пределах основной рефлексогенной зоны, так и после проприоцептивных раздражений. Например, с 8 по 26 апреля последовательные шагания отмечались ежедневно. Количество их колебалось от 5 до нескольких сотен. В опыте 20.04.1953 г. после аналогичного количества ударов по лобку собака шагала 8 мин. и сделала 346 шаганий. В опыте 9 мая того же года при том же характере, силе и продолжительности раздражения собака шагала 3 мин, сделав более 1000 шаговых движений, после чего шагание было остановлено экспериментатором. Количество таких движений в данном случае не находилось в постоянном отношении к силе вызвавшего их раздражения.

 

В ходе реакции ясно можно было наблюдать значение проприоцептивных раздражений в поддержании движений.

 

III. Действие адреналина на шагательные безусловные рефлексы.

У собаки с удаленными цепочками симпатических ганглиев чрезвычайно резко наступала сенсибилизация к действию А (таблица 2), вводившегося внутривенно (в малую v. saphene – малую подкожную вену задней конечности – О. З.).

 

Таблица 2. Действие внутривенного введения адреналина на шагательные рефлексы у собаки «Ласка»

Доза адре­налина двукратно (мг)

 

Число опытов

 

Число опытов, в которых наблюдался результат

 

Среднее время наступления шаганий

(сек.)

Среднее время ша­гания (сек.)

 

Частота мочеис­пусканий

 

положительный

 

отрицательный

 

0,015 2 0 2 - -
0,02 4 4 0 20 2 м., 23 сек. 4
0,03 4 4 0 21 2 м., 32 сек. 4
0,05 4 4 0 16 2 м., 11 сек. 4
0,1 4 1 0 18 3 м., 23 сек. 4
0,2 2 2 0 29 6 м., 57 сек. 2

 

Как видно из таблицы 2, двукратное введение 0,015 мг А шагания не вызывало; бόльшие дозы, начиная от 0,02 до 0,2 мг, в 18 опытах вызывали шагание от 1 мин. 24 сек. до 8 мин. 2 сек. Длительность его не всегда соответствовала величине применявшейся дозы.

 

Выше мы говорили, что незначительные внешние воздействия могут сокращать длительность последовательного шагания. Те же моменты могут оказать влияние и на длительность шагания после введения А, падая на то время, когда реакция начинает ослабевать.

 

Во всех 15 опытах, в которых введение А вызвало шагание, наблюдалось мочеиспускание: шагательный рефлекс повторно, до 4 раз, прерывалось мочеиспусканием. В двух опытах наступала дефекация. Мочеиспускание у собак с перерезкой спинного мозга (у т. н. спинальных собак) всегда предшествовало развитию шаганий, или, в случае его развития, сопровождалось несколькими шагательными движениями.

 

Может быть поставлен вопрос, являются ли импульсы с мочевого пузыря толчком, вызывающим шагание. Против такого предположения говорит тот факт, что начало шагания предшествовало первому мочеиспусканию. В 8 опытах шагание предшествовало мочеиспусканию, в среднем – на 45 сек.; в двух опытах первая вспышка шагания началась за 27 и 30 сек. до мочеиспускания. Эти цифры говорят за то, что изучаемая двигательная реакция под влиянием А возникала первично, а не вторично, вследствие рефлекса опорожнения мочевого пузыря.

 

IV. Действие на безусловные шагательные рефлексы прозерина и ацетилхолина.

Ориентировочный опыт показал, что у собаки с удаленными брюшными симпатическими цепочками наблюдали понижение порога шагательных рефлексов не только при действии А, но и Ах и прозерина. Поскольку Ах быстро разрушается в крови ферментом ацетилхолинэстеразой, то его вводили вместе с прозерином, тормозящим этот фермент и тем самым препятствующим разрушению Ах в крови.

 

Поэтому на собаке «Ласка» было исследовано сочетанное действие этих веществ на шагательные рефлексы задних конечностей.

 

Предварительно исследовали действие прозерина с целью определения минимальной дозы, в которой проявляется ее антихолинэстеразное действие, что позволило бы исследовать влияние различных доз Ах. В этой серии опытов и Ах и прозерин ввели подкожно. Результаты представлены в таблице 3.

 

Таблица 3. Влияние прозерина на шагательные рефлексы у собаки «Ласка»

Доза прозерина (мг)

Число опытов Число опытов, в которых шагание

 

Эксперименты, в которых наблюдались:

было

 

не было

 

мочеиспускание

дефекация

 

0,1 3 0 3 0 0
0,2 3 1 2 1 1
0,3 1 1 0 1 1
0,4 1 1 0 1 1

 

Как видно из таблицы 3, доза 0,1 мг никогда не вызывала шагания. Наблюдали лишь редкую фибрилляцию мышц. Доза 0,2 мг вызвала шагание в одном опыте из трех: при этом наблюдались мочеиспускание и дефекация; 0,3 и 0,4 мг прозерина во всех случаях вызвали шагания и рефлекс со стороны мочевого пузыря и прямой кишки.

 

Результаты опытов с введением Ах и прозерина представлены в таблице 4.

 

Таблица 4. Действие ацетилхолина с прозерином на шагательные рефлексы собаки «Ласка».

Доза

 

Число опы­тов Число опытов, в которых шагание

 

Средний латентный период по­явления шаганий Среднее время шаганий Число опытов без

 

позерина (мг)

 

ацетил-

холина

насту-пало

 

не нас-тупало

 

мочеис-пускания

дефека-ции

 

0,1 0,5 6 4 2 2 мин.

05 сек.

1 мин.

37 сек.

2 2
0,15 0,5 2 2 - 10 мин.

42 сек.

1 мин.

36 сек.

1 1
0,1 1,0 4 4 - 11 мин.

37 сек.

2 мин.

57 сек.

2 1
0,15 1,0 2 2 - 9 мин.

37 сек.

2 мин.

12 сек.

2 2
0,15 2,0 1 1 - 1 мин.

38 сек.

1 мин.

10 сек.

0 1

 

 

Ах вводили подкожно в 15 опытах. Шагание не наступило лишь в двух опытах при дозе 0,1 мг прозерина и 0,5 мг Ах. Во всех остальных опытах наблюдали шагательные движения.

 

Прозерин, примененный в контрольных опытах в дозе 0,1 мг, шагания не вызывал (см. таблицу 3), и поэтому эффект от доз 0,1 мг прозерина и 0,5 мг Ах должен быть отнесен за счет действия Ах. Сравнение с опытами на собаке «Пальма» показывает, что удаление симпатических цепочек ведет к сенсибилизации шагательных рефлексов к действию не только А, но и Ах в сочетании с прозерином, препятствующим его разрушению.

 

Обсуждение результатов экспериментов

При обоих вариантах повреждения нервной системы у собак подкожное введение А вызывало появление шагательных рефлексов. Сенсибилизация к действию А была значительно выше у собаки, у которой перерезка спинного мозга комбинировалась с удалением брюшных симпатических цепочек. У такой собаки, по сравнению с собакой без удаления, обнаружили ряд особенностей реакций, которые сводились к следующему. У нее наблюдали сужение рецептивного поля шагательных рефлексов на кожные раздражения. Такое же сужение наблюдали у собаки без удаления симпатических ганглиев при заболевании кожи на задних конечностях и воспалении хвоста. Торможение рефлексов исчезало у нее с излечением и повторялось при новом заболевании.

 

До некоторой степени аналогичное явление наблюдала К. И. Кунстман [см.: 7] у собаки Флосси, у которой была удалена симпатическая цепочка от диафрагмы до входа в малый таз. На стороне, контрлатеральной симпатэктомированной, было установлено отсутствие реакции на штриховое и волосковое раздражения, а также повышение порога двигательных реакций лап на электрическое раздражение: у собак после операции пришлось для получения двигательной реакции уменьшить расстояние между индукционными катушками, т. е. увеличить силу индукционного тока.

 

То обстоятельство, что у нашей собаки шагательные рефлексы на проприоцептивные и фармакологические (А и Ах) раздражения были повышены, говорит за то, что причина резкого понижения реакций на кожные раздражения кроются в изменениях, происходящих не в эффекторной (конечной – О. З.) части дуги шагательных рефлексов, а в афферентной (восходящей) ее части. Так как сходная реакция, хотя и в слабой степени, наблюдалась К. И. Кунстман у собаки с интактным спинным мозгом, но с удаленной с одной стороны симпатической цепочкой, то можно полагать, что понижение реакций на кожные раздражения зависело от выпадения симпатической стимуляции кожных рецепторов и ослабления вследствие этого афферентной импульсации.

 

Реактивность шагательных рефлексов на проприоцептивные раздражения повысилась. Причем особенно бросилось в глаза появление последовательного шагания после таких раздражений, которое затягивалось до нескольких минут и даже до получаса.

 

Особенно резким симптомом у собаки с удаленными симпатическими ганглиями явилась сенсибилизация шагательных рефлексов к действию А и в меньшей степени – к введению Ах и прозерина.

 

Сенсибилизация при применении различных фармакологических агентов особенно резко выступает на фоне действия пороговых и малых надпороговых доз. Получаются величины, лучше всего допускающие количественное сравнение изменений возбудимости, вызванных тем или иным использованным в работе оперативным вмешательством. Поэтому в ходе опытов мы уделяли особое внимание действию малых доз применяемых веществ.

 

В таблице 5 сопоставлены пороги раздражения при действии фармакологических веществ у собак «Пальма» и «Ласка», имевших одинаковый вес (12 кг).

 

Таблица 5. Пороговые дозы адреналина, прозерина и ацетилхолина, вызывающие шагательные рефлексы у спинальных собак с удаленными брюшными симпатическими цепочками

Фармакологический агент

 

Пороговая доза (мг), вызвавшая шагание у спинальной собаки

 

Во сколько раз повысилась чувствительность к действию испытанных веществ

 

без удаления брюшной цепочки *

 

с удалением брюшной цепочки («Ласка»)

 

Адреналин 0,1 0,02 5
Прозерин выше 0,4 0,2 2
Ацетилхолин 1,0 0,5 2

*Пороговые дозы Ах и прозерина у собаки без удаления брюшных симпатических цепочек взяты из прежних опытов на собаке «Пальма» [см.: 4].

 

Вообще пороговые дозы не являлись всегда постоянными. В отдельных случаях они были подвержены значительным колебаниям в зависимости от ряда факторов. Так, после применения ноцицептивного (болевого – О. З.) раздражения у «Ласки» мы нашли резкое понижение рефлекторной возбудимости. Некоторая неустойчивость реакций наблюдалась после удаления брюшных симпатических цепочек, что было отмечено К. И. Кунстман.

 

Далее, при длительном применении прозерина и Ах у собаки «Пальма» наступало «привыкание» к ним, и, следовательно, повышение порога возбудимости. Опыты на этой собаке ставили в течение трех лет. Сначала прозерин в качестве ингибитора ацетилхолинэстеразы применяли в дозе 0,3 мг, затем пришлось вводить 0,4 и даже 0,5 мг. Также и дозировку Ах (при подкожном введении) пришлось постепенно повышать от 3 до 5 мг [см.: 4].

 

У «Ласки» столь сильного «привыкания» к применявшимся веществам не наблюдали. Надо сказать, что непостоянство реакций ни в коем случае не затемняло основной тенденции в ходе процессов.

 

Фибрилляции (самопроизвольные сокращения отдельных мышечных волокон – О. З.) у собаки с сохранившимся симпатикусом наблюдали в дозе прозерина 0,3 мг, а у собаки с удаленными симпатическими цепочками возбудимость повысилась настолько, что для вызывания фибрилляции достаточно было 0,1 мг.

 

Удаление симпатических цепочек привело к повышению возбудимости не только шагательных рефлексов, но и рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку.

 

Из таблицы 2 видно, что когда А вызывал шагания, то в то же время вызывал мочеиспускание, и притом, как правило, повторное, а при больших дозах – дефекацию. Ах у этой собаки реже вызывал мочеиспускание и чаще – дефекацию.

 

Таким образом, у собаки, у которой перерезка спинного мозга сочеталась с удалением симпатических цепочек, было установлено снижение порога на примененные фармакологические вещества при вызывании как шагательных движений, так и рефлексов на те тазовые органы, реакцию которых позволяли наблюдать условия опыта.

 

При трактовке изложенных фактов возникает вопрос о причине повышения шагательных и других рефлексов на А в связи с удалением симпатических цепочек.

 

В наших опытах мы наблюдали сенсибилизацию на примененные вещества дважды. Во-первых, после перерезки спинного мозга на уровне Th10. При этом нарушалась связь с корой головного мозга парасимпатических центров пояснично-крестцового отдела спинного мозга, а также нижних концов промежуточных боковых ядер симпатикуса (nucleus intermedio-lateralis), которые у собак простираются до 2–3 поясничных сегментов. При этом необходимо иметь в виду особенности положения спинного мозга у собак: мозговой конус оканчивается у них на границе 6–7 поясничных позвонков. Вследствие этих топографических особенностей, при перерезке спинного мозга на уровне Th10 нарушается связь с высшими отделами ряда нижних сегментов промежуточных ядер симпатикуса. Это нарушение связей дало ту картину изменения спинномозговой деятельности и повышения чувствительности на применявшиеся вещества, которую мы наблюдали у собаки «Пальма».

 

Во-вторых, дальнейшее повышение сенсибилизации шагательных рефлексов к А и Ах произошло в связи с удалением брюшных симпатических цепочек. При этом имело место нарушение постганглионарных симпатических связей. Таким образом, в зависимости от использованных различного типа операций мы наблюдали две степени повышения возбудимости безусловных шагательных рефлексов: меньшую при перерезке на уровне Th10 и значительно более сильную при сочетании перерезки спинного мозга с удалением брюшных симпатических цепочек; при этом шагание возникало при действии А в минимальной дозе – 0,02 мг.

 

Спрашивается, в чем причина этого нарастающего повышения возбудимости шагательных рефлексов при операциях на разном уровне?

 

И. П. Павлов, трактуя вопрос о кататонии, установил общее положение, что при торможении коры ближайшая подкорка не только освобождается от постоянного контроля, постоянного торможения со стороны полушарий при бодром состоянии, а даже, на основании механизма положительной индукции, приводится в возбужденное хаотическое состояние со всеми ее центрами. В частности, относительно моторного аппарата он сказал следующее: «Изолированное выключение больших полушарий, нервного органа так называемых произвольных движений, ведет к обнаружению нормальной деятельности нервного двигательного аппарата» [11, с. 348]. Эта деятельность, говорит он дальше, представляет «уравновешивательный рефлекс, всегда в норме работающий, но вместе с тем и всегда замаскированный произвольными движениями» [11, с. 348].

 

Наши опыты показывают, что повышение возбудимости и выявление «нормальной деятельности нижележащих частей нервного двигательного аппарата» при освобождении от тормозящего влияния вышестоящего контролирующего отдела моторного аппарата имеет место не только по отношению к соматическому моторному аппарату, но и по отношению к симпатикусу, принимающему участие в моторной деятельности организма.[6]

 

А. В. Тонких [см.: 16] установила, что сеченовское торможение – тормозящее влияние гипоталамических центров на кожные рефлексы нижних конечностей лягушки – осуществляется через волокна, идущие в пограничных симпатических стволах; тем самым был раскрыт один из механизмов, при помощи которого высшими центрами производится торможение низших. Можно думать, что два разных повреждения СНС дали две ступени повышения рефлекторной возбудимости шагательных рефлексов, вследствие возрастающего освобождения их от тормозящего влияния вышестоящих центров.

 

Перерезка спинного мозга, комбинированная с удалением брюшных симпатических цепочек, освободила от тормозящего влияния вышестоящих симпатических центров самый периферический отдел СНС, что повело к максимальному повышению рефлекторной возбудимости.

 

Если считать, что у собаки «Пальма» было произведено нарушение связей спинальных нейронов с высшими отделами, а удаление симпатических ганглиев у собаки «Ласка» вызвало перерыв постганглионарных связей СНС, то надо признать, что такое нарушение вызвало наибольшее повышение возбудимости не только безусловных шагательных рефлексов, но и рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку.

 

Сеченовское торможение возникает при раздражении определенных центров в области diencephalon (промежуточного мозга – О. З.); устранение сеченовского торможения ведет к понижению порога возбудимости шагательных рефлексов. Влияния на эти рефлексы примененных фармакологических веществ проявляются тем сильнее, чем более низшие отделы СНС высвобождаются от регулирующего влияния центральной нервной системы (ЦНС).

 

Наше толкование причины сенсибилизации шагательных рефлексов после проделанных операций не считаем твердо доказанным, но полагаем, что оно может служить рабочей гипотезой при дальнейшей разработке вопроса.

 

Несколько иначе приходится смотреть на причину повышения шагательных рефлексов у собак, на которых выполнял опыты Ю. П. Федотов [см.: 17]. Перерезка спинного мозга у этих собак была произведена между последним шейным и первым грудным сегментами. При этом уровне операции возбудимость шагателных рефлеков оказалась выше, чем у нашей собаки «Пальма» с перерезкой спинного мозга на уровне Th10.

 

Ю. П. Федотов пишет, что у своих спинальных собак наблюдал возникновение различных движений при отсутствии видимых внешних раздражений. Среди этих движений он отмечает ритмические движения типа шагания, которые продолжались в течение нескольких минут. У «Пальмы» при более низкой перерезке таких псевдоспонтанных движений не наблюдалось. Движения возникали при легко констатируемых проприо- и экстероцептивных раздражениях.

 

Причину различий в возбудимости шагательных рефлексов у собак Ю. П. Федотова и нашей собаки надо усматривать в том, что у собак с перерезкой спинного мозга на границе шейного и грудного отделов нарушалась связь надпочечников с высшими вегетативными центрами, т. к. выход симпатических нервов из спинного мозга начинается лишь с первого грудного сегмента [см.: 25]. Установлено [см.: 28], что надпочечник, частично денервированный за 3–4 недели до опыта, выделяет при раздражении оставшегося неповрежденным нерва в 3,7 раза больше А, чем контрольный. Таката [цит. по: 3] после перерезки спинного мозга в шейном отделе вызывал повышенное выделение А раздражением афферентных нервов.

 

У собак Ю. П. Федотова имелось полное нарушение нервных связей надпочечников с высшими вегетативными центрами. У «Пальмы» с перерезкой спинного мозга на уровне Th10 главная масса симпатических нервных связей надпочечников не была затронута операцией, т. к. они получают симпатическую иннервацию главным образом от n. splanchnicus major. Этот нерв у собак слагается из корешков, идущих от Y-YI грудных симпатических узлов.

 

Ниже уровня операционного разреза могли оказаться лишь группы клеток, из которых выходят волокна n. splanchnicus minor. Последний выходит из Х–ХI, реже XII грудных узлов и также может в какой-то степени стимулировать секрецию А. Таким образом, в отличие от собак Ю. П. Федотова, у «Ласки» надпочечники могли лишь в меньшей части потерять связь с головным мозгом.

 

Сказанное позволяет видеть причину большей возбудимости шагательных рефлексов при высокой перерезке спинного мозга в повышении функции надпочечников вследствие полного нарушения нервных связей с высшими симпатическими центрами, а у «Пальмы» с низкой перерезкой этот момент не мог играть такой роли.

 

Надо отметить, что при высокой перерезке спинного мозга происходит нарушение связей щитовидной железы с головным мозгом. Участие ее гормонов в моторных реакциях весьма возможно, но мы не касаемся этого вопроса, т. к. он в настоящее время остается еще не выясненным.

 

Если учитывать опыты Ю. П. Федотова, то намечаются три степени повышения возбудимости при перерезке спинного мозга на различных уровнях:

1) при высокой перерезке между С7 и Th1;

2) при низкой перерезке на уровне Th10;

3) наибольшая сенсибилизация при сочетании перерезки на уровне Th10 с удалением брюшных симпатических цепочек.

 

Причиной повышения возбудимости шагательных рефлексов в первом случае явилось выключение тормозящего влияния головного мозга на центры, расположенные ниже уровня перерезки. Второе повышение сенсибилизации шагательных рефлексов наблюдалось при сочетании выключения тех же связей с децентрализацией спинномозговых центров симпатической иннервации надпочечников, а, может быть, и щитовидной железы. Наконец, третий этап повышения сенсибилизации шагательных рефлексов к А наступил при перерезке спинного мозга в сочетании с перерывом постганглионарных симпатических связей, вызванных удалением брюшных ганглиев.

 

Как на результат освобождения шагательных рефлексов от тормозящего влияния вышестоящих симпатических центров приходится смотреть также и на появление у собаки с удаленными симпатическими цепочками последовательных шаганий после прекращения раздражений, вызывавших этот рефлекс. Возможно, что при том возбуждении моторных центров поддерживается А, выделяющимся в кровь при шагании.

 

Второй вопрос, который вытекает из наших опытов: почему выделение А вызывало рефлекс на мочевой пузырь и прямую кишку – явление, кажущееся парадоксальным. В норме симпатикус задерживает выделение мочи, возбуждая сфинкторы мочевого пузыря. У наших собак А вызывал мочеиспускание. Это действие особенно усиливалось у собаки с удалением симпатических цепочек, у которой мочеиспускание после введения А наступало повторно всякий раз после введения А.

 

Возможно двоякое толкование этой реакции. Предполагают, что А может вызывать выделение Ах. А у животных, которым вводили ингибитор ацетилхолинэстеразы эзерин, вызывал появление Ах в цереброспинальной жидкости [см.: 23]. Возможно, что это, в данном случае «парадоксальное» действие А, объясняется не прямым его действием, а опосредованным тем, что, вводя собаке А, мы наблюдали реакцию на Ах, выделившийся под действием А.

 

Не исключается и возможность другого объяснения, а именно, возможность «неспецифического» действия А. Установлено, что денервированная мышца становится более реактивной не только к естественному своему стимулятору (в современном понимании – к нейромедиатору – О. З.) Ах, но и к А-гормону [см.: 21], и к некоторым другим веществам, родственным никотину (Dale, Gaddum, [цит. по: 5, с. 32]), и к калию [см.: 23]. При этом десимпатизированные сосуды уха кролика реагировали сужением не только на А, но и на Ах [см.: 19], а также на питуитрин, гистамин и эрготоксин (Grant, [цит. по: 5]). Возможно, что в данном случае имело место аналогичное действие А. Возможно, конечно, еще какое-либо и иное объяcнение, поскольку мы не имеем надежных экспериментальных данных для решения вопроса. Связи реакций в организме значительно сложнее реакций нервно-мышечного аппарата. Их анализ связан с большими трудностями, обусловленными сложностью этих отношений.

 

Подводя итог данному исследованию, можно сказать, что наши опыты указывают на участие САС в динамике шагательных рефлексов у собак с перерезкой спинного мозга. Сложность отношений в этой области особенно ясно выступила при вариациях в повреждении СНС.

 

Гуморальные влияния на шагательные рефлексы проявляются тем сильнее, чем больше низшие отделы нервной системы освобождаются от регулирующего влияния более высокоразвитых отделов ЦНС.

 

Выводы

1. У собаки с перерезкой спинного мозга на уровне Th10 в 10 опытах А, введенный внутривенно в дозах 0,1–0,4 мг, в 8 из них вызывал шагательный рефлекс. Пороговой дозой являлась доза 0,1 мг.

 

2. Опыты на другой собаке, у которой перерезка спинного мозга сочеталась с удалением брюшных симпатических цепочек, дала следующие результаты.

 

2.1. Сужение рецетивного поля и резкое повышение порога возбудимости шагательных рефлексов на кожные раздражения.

 

2.2. Некоторое понижение порога возбудимости шагательных рефлексов на проприоциптивные раздражения с появлением после раздражения последовательного шагания, принимавшего нередко затяжной характер.

 

2.3. Резкое понижение порога возбудимости шагательных рефлексов при действии А, а также рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку. Порог возникновения шагательных рефлексов у собаки с удалением брюшных симпатических ганглиев равнялся 0,02 мг А и был в 5 раз ниже, чем у собаки с интактной СНС.

 

2.4. Наблюдалась также значительная сенсибилизация шагательных рефлексов на действие Ах с прозерином, хотя и в меньшей степени, чем на действие А, а именно, порог раздражения понизился в 2 раза (0,1 мг прозерина и 0,5 мг Ах). Прозерин вызывал фибрилляцию при дозе втрое меньшей, чем у собаки без удаления брюшных симпатических цепочек (0,1 мг).

 

Список литературы

1. Бабкин Б. П. Внешняя секреция пищеварительных желез. – М.–Л.: Государственное издательство, 1927. – 550 c.

2. Гинецинский А. Г. Влияние симпатической нервной системы на функции поперечнополосатой мышцы // Русский физиологический журнал имени И. М. Сеченова. – 1923. – Т. 6. – В. 1–3. – С. 139–150.

3. Гринштейн А. М. Пути и центры нервной системы. – М.: Медгиз, 1946. – 299 с.

4. Дерябин В. С. Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак // Физиологический журнал СССР. – 1953. – Т. 39. – В. 3. – С. 319–323.

5. Кеннон В., Розенблют А. Повышение чувствительности денервированных структур. Закон денервации. – М.–Л.: Издательство иностранной литературы, 1951. – 264 с.

6. Крестовников А. Н. Влияние симпатического нерва на окислительные процессы в мышце // Известия Научного института имени П. Ф. Лесгафта. – 1927. – Т. 13. – С. 155–168.

7. Кунстман К. И. Влияние односторонней симпатэктомии на рефлексы кожи и сухожилий у собаки // Известия Научного института имени П. Ф. Лесгафта. – 1928. – Т. 14. – Вып. 1–2. – С. 59–82.

8. Лебединский А. В. Влияние симпатической иннервации на электропроводность поперечнополосатой мышечной ткани // Русский физиологический журнал им. И. М. Сеченова. – 1926. – Т. 9. – Вып. 2. – С. 183–192.

9. Навалихин И. Г. К учению о расширении зрачка // Работы из физиологической лаборатории Казанского университета. – Казань: Казанский университет, 1869. – В. 1. – С. 6–24.

10. Орбели Л. А. Лекции по физиологии нервной системы. – М.: Медгиз, 1938. – 228 с.

11. Павлов И. П. Психология как пособница физиологии больших полушарий // Полное собрание сочинений. Т. III, кн. 1. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 346–353.

12. Павлов И. П. Пробная экскурсия физиолога в область психиатрии // Полное собрание сочинений. Т. III, кн. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 126–132.

13. Павлов И. П. Ответ физиолога психологам // Полное собрание сочинений. Т. III, кн. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 153–188.

14. Сеченов И. М. О механизмах в головном мозгу лягушки, угнетающие рефлексы спинного мозга // Избранные философские и психологические произведения. – М.–Л.: ОГИЗ, 1947. – C. 541–556.

15. Стрельцов В. В. О влиянии симпатической иннервации па процесс трупного окоченения скелетных мышц // Архив биологических наук. – 1931. – Т. 31. – Вып. 2–3. – С. 172–191.

16. Тонких А. В. Участие симпатической нервной системы в сеченовском торможении // Русский физиологический журнал имени И. М. Сеченова. – 1927. – Т. 10. – Вып. 1–2. – С. 85–93.

17. Федотов Ю. П. Действие болевого раздражения на рефлекторную деятельность спинного мозга // Физиологический журнал СССР. – 1951. – Т. 37. – № 1. – С. 69–74.

18. Budge J. Über die bewegung der Iris: für Physiologen und Ärzte. – Braunschweig: Friedrich Vieweg und Sohn, 1855. – 206 p.

19. Dale H. H., Richards A. N. The Vasodilator Action of Histamine and of Some Other Substances // Journal of Physiology. – 1918. – Vol. 52. – № 2–3. – Pp. 110–165. DOI: 10.1113/jphysiol.1918.sp001825

20. Elliott T. R. The Action of Adrenalin // Journal of Physiology. – 1905. – Vol. 32. – № 5–6. – Pp. 401–467. DOI: 10.1113/jphysiol.1905.sp001093

21. Euler U. S. von., Gaddum J. H. Pseudomotor Contractures after Degeneration of the Facial Nerve // Journal of Physiology. – 1931. – Vol. 73. – № 1. – Pp. 54–66.

22. Feldberg W. Die Empfindlingkeit Zungenmuskulatur und der Zungengefasse des Hundes auf Lingualisreizung und auf Acetilcholin // Pflügers Archiv des gesamte Physiology. – 1933. – Vol. 232. – Pp. 75–87.

23. Feldberg W., Schriver H. The Acetylcholine Content of the Cerebro-spinal Fluid of Dogs // Journal of Physiology. – 1936. – Vol. 86. – № 3. – Pp. 277–284. DOI: 10.1113/jphysiol.1936.sp003362

24. Frank E., Nothmann M., Guttmann E. Über die tonische Kontraktion des quergestreiften Säugetiermuskels nach Ausschaltung des motorischen Nerven // Pflügers Archiv des gesamte Physiology. – 1923. – Bd. 199. – Pp. 567–578. https://doi.org/10.1007/BF01784286

25. Langley J. N. The Autonomic Nervous System. – Cambridge: W. Heffer & Sons, Ltd., 1921. – 80 p.

26. Meltzer S. J., Auer C. M. Studies on the “Paradoxical” Pupil-Dilatation Caused by Adrenalin // American Journal of Physiology. – 1904. – Vol. XI. – Pp. 28–51.

27. Philipeaux J. M., Vulpian A. Note sur une modification physiologique qui se produit dans le nerf lingual par suite de l’abolition temporaire de la motricité dans le nerf hypoglosse du même côté // Comptes rendus de l’Académie des Sciences. – 1863. – Vol. 56. – Pp. 1009–1011.

28. Simeone F. A. Sensitization of the Adrenal Gland by Partial Denervation // American Journal of Physiology. – 1938. – Vol. 122. – Pp. 186–190. https://doi.org/10.1152/ajplegacy.1938.122.1.186

 

References

1. Babkin B. P. External Secretion of Digestive Glands [Vneshnyaya sekretsiya pischevaritelnykh zhelez]. Moscow–Leningrad: Gosudarstvennoe izdatelstvo, 1927, 550 p.

2. Ginetsinsky A. G. The Influence of the Sympathetic Nervous System on the Functions of the Striated Muscle [Vliyanie simpaticheskoy nervnoy sistemy na funktsii poperechnopolosatoy myshtsy]. Russkiy fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (Russian Journal of Physiology), 1923, vol. 6, no. 1–3, pp. 139–150.

3. Grinstein A. M. Pathways and Centers of the Nervous System [Puti i tsentry nervnoy sistemy]. Moscow: Medgiz, 1946, 299 p.

4. Deryabin V. S. The Effect of Acetylcholine on “Strided” Movement of the Hind Limbs of Dogs [Deystvie atsetilkholina na shagatelnye dvizheniya zadnikh konechnostey sobak]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1953, vol. 39, no. 3, pp. 319–323.

5. Cannon W. B., Rosenbluth A. The Supersensitivity of Denervated Structures: A Law of Denervation [Povyshenie chuvstvitelnosti denervirovannykh struktur. Zakon denervatsii]. Moscow: Izdatelstvo inostrannoy literatury, 1951, 264 p.

6. Krestovnikov A. N. The Influence of Sympathetic Nerve on Oxidative Processes in the Muscle [Vliyanie simpaticheskogo nerva na okislitelnye protsessy v myshtse]. Izvestiya Nauchnogo instituta imeni P. F. Lesgafta (Proceedings of the Scientific Institute of P. F. Lesgaft), 1927, vol. 13, pp. 155–168.

7. Kunstman K. I. Influence of Unilateral Sympathectomy on Reflexes of Skin and Tendons in Dogs [Vliyanie odnostoronney simpatektomii na refleksy kozhi i sukhozhiliy u sobaki]. Izvestiya Nauchnogo instituta imeni P. F. Lesgafta (Proceedings of the Scientific Institute of P. F. Lesgaft), 1928, vol. 14, no. 1–2, pp. 59–82.

8. Lebedinsky A. V. Influence of Sympathetic Innervation on the Electrical Conductivity of Striated Muscle Tissue [Vliyanie simpaticheskoy innervacii na elektroprovodnost poperechnopolosatoy myshechnoy tkani]. Russkiy fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (Russian Journal of Physiology), 1926, vol. 9, no. 2, pp. 183–192.

9. Navalikhin I. G. To the Teaching of the Expansion of the Pupil [K ucheniyu o rasshirenii zrachka]. Raboty iz fiziologicheskoy laboratorii Kazanskogo universiteta (Works from the Physiological Laboratory of Kazan University). Kazan: Kazanskiy universitet, 1869, issue 1, pp. 6–24.

10. Orbeli L. A. Lectures on the Physiology of the Nervous System [Lektsii po fiziologii nervnoy sistemy]. Moscow: Medgiz, 1938, 228 p.

11. Pavlov I. P. Psychology as an Acomplice of the Pysiology of the Large Hemispheres [Psikhologiya kak posobnitsa fiziologii bolshix polushariy]. Polnoe sobranie sochineniy. T. III. Kn. 1. (Complete Works. Vol. III, book 1). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 346–353.

12. Pavlov I. P. A Trial Tour of a Physiologist in the Field of Psychiatry [Probnaya ekskursiya fiziologa v oblast psikhiatrii]. Polnoe sobranie sochineniy. T. III. Kn. 2. (Complete Works. Vol. III, book 2). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 126–132.

13. Pavlov I. P. The Answer of Physiologist to Psychologists [Otvet fiziologa psikhologam]. Polnoe sobranie sochineniy. T. III. Kn. 2. (Complete Works. Vol. III, book 2). Moscow–Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 153–188.

14. Sechenov I. M. On the Mechanisms in the Brain of the Frog, Depressing Reflexes of the Spinal Cord [O mekhanizmakh v golovnom mozgu lyagushki, ugnetayuschie refleksy spinnogo mozga]. Izbrannye filosofskie i psikhologicheskie proizvedeniya (Selected Philosophical and Psychological Works). Moscow–Leningrad: OGIZ, 1947, pp. 541–556.

15. Streltsov V. V. On the Influence of Sympathetic Innervation on the Process of Rigor Mortis of Sceletal Muscles [O vliyanii simpaticheskoy innervatsii pa protsess trupnogo okocheneniya skeletnykh myshts]. Arkhiv biologicheskikh nauk (Archive of Biological Sciences), 1931, vol. 31, no. 2–3, рp. 172–191.

16. Tonkich A. V. Participation of the Sympathetic Nervous System in Sechenov Inhibition [Uchastie simpaticheskoy nervnoy sistemy v sechenovskom tormozhenii]. Russkiy fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (Russian Journal of Physiology), 1927, vol. 10, no. 1–2, pp. 85–93.

17. Fedotov Yu. P. The Effect of Pain Irritation on the Reflex Activity of the Spinal Cord [Deystvie bolevogo razdrazheniya na reflektornuyu deyatelnost spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1951, vol. 37, no. 1, pp. 69–74.

18. Budge J. Über die bewegung der Iris: für Physiologen und Ärzte. Braunschweig: Friedrich Vieweg und Sohn, 1855, 206 p.

19. Dale H. H., Richards A. N. The Vasodilator Action of Histamine and of Some Other Substances. Journal of Physiology, 1918, vol. 52, no. 2–3, pp. 110–165. DOI: 10.1113/jphysiol.1918.sp001825

20. Elliott T. R. The Action of Adrenalin. Journal of Physiology, 1905, vol. 32, no. 5–6, pp. 401–467. DOI: 10.1113/jphysiol.1905.sp001093

21. Euler U. S. von., Gaddum J. H. Pseudomotor Contractures after Degeneration of the Facial Nerve. Journal of Physiology, 1931, vol. 73, no. 1, pp. 54–66.

22. Feldberg W. Die Empfindlingkeit Zungenmuskulatur und der Zungengefasse des Hundes auf Lingualisreizung und auf Acetilcholin. Pflügers Archiv des gesamte Physiology, 1933, vol. 232, pp. 75–87.

23. Feldberg W., Schriver H. The Acetylcholine Content of the Cerebro-spinal Fluid of Dogs. Journal of Physiology, 1936, vol. 86, no. 3, pp. 277–284. DOI: 10.1113/jphysiol.1936.sp003362

24. Frank E., Nothmann M., Guttmann E. Über die tonische Kontraktion des quergestreiften Säugetiermuskels nach Ausschaltung des motorischen Nerven. Pflügers Archiv des gesamte Physiology, 1923, Bd. 199, pp. 567–578. https://doi.org/10.1007/BF01784286

25. Langley J. N. The Autonomic Nervous System. Cambridge: W. Heffer & Sons, Ltd., 1921, 80 p.

26. Meltzer S. J., Auer C. M. Studies on the “Paradoxical” Pupil-Dilatation Caused by Adrenalin. American Journal of Physiology, 1904, vol. 11, pp. 28–51.

27. Philipeaux J. M., Vulpian A. Note sur une modification physiologique qui se produit dans le nerf lingual par suite de l’abolition temporaire de la motricité dans le nerf hypoglosse du même côté. Comptes rendus de l’Académie des Sciences, 1863, vol. 56, pp. 1009–1011.

28. Simeone F. A. Sensitization of the Adrenal Gland by Partial Denervation. American Journal of Physiology, 1938, vol. 122, pp. 186–190. https://doi.org/10.1152/ajplegacy.1938.122.1.186

 


[1] Интактный — (лат. intactus нетронутый) неповрежденный, не вовлеченный в какой-либо процесс (прим. глав. ред.).

[2] Экстероцептивные раздражения: в данном случае – раздражение экстерорецепторов, тактильных рецепторов кожи, межпальцевых складок.

[3] Проприоцептивные раздражения: в данном случае – раздражение проприоцепторов сухожилий при вызывании коленного рефлекса.

[4] Экстензорный толчок – разгибание согнутой ноги, когда сжимают пятку ноги или бедро противоположной ноги.

[5] Экстензорный тетанус – состояние длительного сокращения мышцы-разгибателя, возникающее при поступлении к ней нервных импульсов с высокой частотой.

[6] Вопрос об участии парасимпатического нерва еще недостаточно выяснен, а наибольшее повышение безусловных шагательных рефлексов на А и Ах повело к сенсибилизации не только их, но и рефлексов на мочевой пузырь и прямую кишку, получающих парасимпатическую иннервацию.

 
Ссылки на статьи:
Забродин О. Н. К статье В. С. Дерябина и Л. Н. Дерябина «О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собак с перерезкой спинного мозга» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 83–88. URL: http://fikio.ru/?p=4877.
Дерябин В. С., Дерябин Л. Н. О влиянии адреналина, ацетилхолина и удаления брюшных симпатических цепочек на шагательные рефлексы задних конечностей собак с перерезкой спинного мозга // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 88–106. URL: http://fikio.ru/?p=4877.
 

© Забродин О. Н., 2021

УДК 327

 

Сирота Наум Михайлович – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, профессор кафедры истории и философии, доктор политических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: sirotanm@mail.ru

SРIN: 7312-5333

Мохоров Геннадий Анатольевич – Военная академия связи имени Маршала Советского Союза С. М. Буденного, профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин, доктор исторических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: g.mohorov@gmail.com

SPIN: 6726-9623

Хомелева Рамона Александровна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, профессор кафедры истории и философии, доктор философских наук, профессор, Санкт- Петербург, Россия.

Email: homeleva@yandex.ru

SPIN: 6693-0424

Авторское резюме

Состояние вопроса: В теории международных отношений малоисследована проблема внешнеполитических рисков и угроз России в контексте глобальной турбулентности, вызываемой становлением полицентричности и цивилизационного многообразия, интенсификацией взаимодействий акторов.

Результаты: Перед Россией стоят задачи гигантской сложности, имеющие экзистенциальный характер – преодолеть негативную социальную динамику, обрести себя в качестве великой державы, оказывающей возрастающее влияние на глобальные процессы. Предстоит адекватно адаптироваться к формирующемуся полицентрическому и одновременно иерархическому миру, в котором резко усилится конкуренция стран и регионов, будут динамично меняться поля совпадающих интересов, противоречий и конфликтов.

Область применения результатов: Предложенный подход отражает авторскую позицию по вопросу о наиболее продуктивных направлениях внешнеполитической деятельности России, позволяющих преодолеть или ослабить действие рискообразующих факторов, усилить влияние на международные процессы. Для обеспечения национальной безопасности необходимо иметь четкое представление о перспективах мирового развития, вызовах и угрозах ближайших десятилетий.

Выводы: 1. Главные вызовы и риски для России носят прежде всего внутренний характер. Нерешенность таких проблем, как экономическая стагнация, технологическое отставание от ведущих государств, бедность значительной части населения предопределяет дефицит привлекательности страны для мирового сообщества и ограничивает потенциал внешнеполитического влияния в качестве центра силы.

2. В обстановке нарастающей глобальной турбулентности минимизации международно-политических рисков для России могла бы успешно содействовать стратегия, которая состояла бы, во-первых в максимальной прагматизации внешней политики, прежде всего на американском и китайском направлениях; во-вторых, в сохранении самостоятельности как от США, так и от Китая; в-третьих, в налаживании сбалансированных отношений с Индией и Японией, а также государствами Юго-Восточной Азии; в-четвертых, в выполнении роли цивилизационного моста между ведущими мирополитическими акторами – США, Объединенной Европой и Китаем.

 

Ключевые слова: турбулентность; «новая нормальность» миросистемы; общество риска; воспроизводство кризиса; вызовы национальной безопасности.

 

Russia in the Global World: International Political Risks and Threats

 

Sirota Naum Mikhailovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Professor of the Department of History and Philosophy, Doctor of Political Sciences, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: sirotanm@mail.ru

Mokhorov Gennady Anatolyevich – Military Academy of Communications named after Marshal of the Soviet Union S. M. Budyonny, Professor of the Department of Humanities and Socio-Economic Disciplines, Doctor of Letters, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: g.mohorov@gmail.com

Khomeleva Ramona Aleksandrovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Professor of the Department of History and Philosophy, Doctor of Philosophy, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: homeleva@yandex.ru

Abstract

Background: In the theory of international relations, the problem of foreign policy risks and threats to Russia has been studied poorly in the context of global turbulence caused by the emergence of polycentricity and civilizational diversity, the intensification of interactions between actors.

Results:Russia faces challenges of gigantic complexity that possess an existential nature: to overcome negative social dynamics and find itself as a great power, exerting an increasing influence on global processes. It is necessary to be adapted in adequate way to the emerging polycentric and at the same time hierarchical world, in which the competition between countries and regions will sharply increase, the spheres of coinciding interests, contradictions and conflicts changing dynamically.

Implications: The proposed approach reflects the authors’ position on the most productive spheres of Russia’s foreign policy, overcoming or weakening the effect of risk-forming factors, making an impact on international processes. To ensure national security, it is necessary to have a clear idea of the prospects for world development, challenges and threats in the near future.

Conclusion: 1. The main challenges and risks for Russia are primarily of an internal nature. Unresolved problems such as economic stagnation, technological lag behind the leading states and poverty of the significant part of the population predetermine the lack of attractiveness of the country for the world community and limit the potential of foreign policy influence as a center of power.

2. Due to the growing global turbulence, the following strategy could further the minimization of international political risks for Russia. This strategy consists in, first, emphasizing foreign policy pragmatism, primarily in the American and Chinese directions; second, maintaining independence from both the United States and China; third, establishing balanced relations with India, Japan and the states of South-East Asia; fourth, playing the role of a civilizational bridge between the leading political actors – the United States, United Europe and China.

 

Keywords: turbulence; the “new normality” of the world system; risk society; reproduction of the crisis; challenges to national security.

 

В последние десятилетия объектом исследовательского анализа является проблематика «общества риска» и его базовые характеристики – нестабильность, непредсказуемость и неопределенность. Применительно к странам Запада, переходящего к стадии нового модерна, эта проблематика плодотворно разрабатывается прежде всего У. Беком, который ввёл термин «общество риска» [см.: 1], Э. Гидденсом, З. Бауманом, И. Валлерстайном. Развивая свои взгляды на усложняющуюся природу рисков, У. Бек впоследствии предложил новаторскую теорию «мирового общества риска», обосновывающую необходимость консолидации мирового сообщества для выявления и профилактики глобальных рисков, планетарной ответственности государств в решении главной задачи человечества – обеспечения безопасности граждан [см.: 2].

 

В статье акцентируется внимание на анализе особенностей международно-политических (внешнеполитических) рисков России начала 20-х гг. XXI века в контексте усиления глобальной турбулентности. При освещении исследуемой проблематики мы исходим из трактовки российского общества риска как сформировавшегося на основе углубления кризиса специфического способа организации социальных связей, взаимодействия и взаимоотношений людей в условиях неопределенности, когда воспроизводство жизненных средств (условий жизни), физических и духовных сил человека приобретает не социально направленный, а преимущественно случайный, вероятностный характер, вытесняясь производством самого риска [см.: 3, с. 300–302].

 

Важнейшей особенностью становления новой нормальности глобальной миросистемы является нарастание турбулентности, вызываемой комплексом взаимосвязанных причин – обостряющимся геополитическим соперничеством США и Китая, кризисом в российско-американских отношениях, разнонаправленностью действий множества акторов, учащающимися социальными и международными конфликтами, ситуациями хаоса и неопределенности, мировоззренческими противостояниями, распространением настроений растерянности и тревоги, усугубленных угрозой здоровью и жизни людей вследствие пандемии коронавируса. Мир становится все менее предсказуемым и более поляризуемым по линии противоборства демократии с авторитаризмом. Нынешнее состояние международной среды чревато рисками разрушительных столкновений и требует новых подходов для преодоления напряженности.

 

Слово «турбулентность» происходит от лат. turbulentus, означающего «бурный хаотичный, неупорядоченный». Его использование указывает на преобладание нелинейных процессов, непредсказуемость событий, нарушения порядка и резкую смену трендов. Слово отражает не только названные объективные деструктивные реалии, но и субъективные (массовый характер настроений безысходности, потери ориентиров, отсутствие видимых путей преодоления бедствий).

 

Наступление эры глобальной турбулентности прогнозировалось известным американским учёным Дж. Розенау в канун распада СССР. В книге «Турбулентность в мировой политике: теория изменения и преемственность» он предпринял попытку обоснования тезиса, согласно которому в силу действия совокупности разных факторов, порождающих кардинальные сдвиги, миропорядок оказывается в состоянии высокой напряженности. Особенность современной мировой политики, согласно Дж. Розенау, состоит в ее переходности, когда сложившиеся правила игры еще не перестали действовать, а новые еще не начали функционировать в полной мере. Результатом этого процесса является вхождение мировой политики в зону турбулентности [см.: 4].

 

В настоящее время трудно предвидеть, в каком направлении будут развиваться события – становления и укрепления нового миропорядка, основывающегося на демократических началах и исключающего любую гегемонию, или функционирования неустойчивого мироустройства, порождающего всеобъемлющее чувство неуверенности в перспективах мирового развития. От целенаправленных усилий народов и государств по формированию стабильной международной среды, предотвращению глобального беспорядка во многом зависит будущность человечества.

 

В контексте усиления глобальной турбуленции и стремительного нарастания конфликтного потенциала российское общество и государство вступили в период нестабильности, кризисов и потрясений, порождающих многочисленные вызовы и угрозы. Последствия их развертывания могут иметь катастрофический характер для страны, включая и возможность разрушения государственности. Ситуацию усугубляет внешняя напряженная обстановка, создаваемая социально-экономическим и политическим давлением со стороны ведущих государств мира.

 

В международном плане действует комплекс дестабилизирующих факторов, порождающих риски и угрозы безопасности страны. Рассмотрим их по существу.

 

1. Не завершен процесс самоопределения России, понимаемый как выбор эффективной модели внутреннего устройства и нахождение оптимального места в мире. От определения ранга и статуса страны в глобальной расстановке сил зависит решение многих вопросов её развития – обеспечения безопасности, доступа к рынкам и ресурсам, импорта необходимых технологий. Поиск национальной идентичности в новых условиях затрудняется атомизацией общества, дисперсностью взглядов граждан и чрезвычайной сложностью самой задачи, не имеющей очевидных и простых решений. Стране с постимперской и постсоветской ипостасью, констатирует отечественный ученый В. П. Лукин, «весьма непросто четко сформулировать и направить “городу и миру” внятное и убедительное послание о своей сущности и оптимальных путях ее реализации в окружающем мире» [5, с. 42].

 

Предстоит сформировать модель интенсивного развития на основе синтеза лучших из российских ценностей (сильное государство, социальная справедливость, межнациональная толерантность, христианский гуманизм и др.), и выработать новый, приемлемый для России синтез с ценностями универсальными, общечеловеческими. Опасность, грозящая положению России в мире, заключается в консервации функционирующей корпоративно-олигархической модели социально-экономического устройства, мобилизуя для этого рычаги власти и существующие возможности.

 

Для обеспечения России достойного места в динамично меняющемся мире предстоит создать несравненно более мощный, чем имеющийся, экономический и научно-технический потенциал. Это сделает её привлекательной для сильных партнёров и позволит выйти из вакуума изоляции, обозначаемого термином «стратегическое одиночество».

 

Актуальность определения Россией своей идентичности, во многом деформированной в ХХ веке, возрастает в связи с формированием альянсов для конкуренции в новом технологическом цикле – техноэкономических блоков, обладающих такими обязательными атрибутами, как собственная модель развития, контролируемый значительный сегмент мирового рынка, валютная зона, а также набор ресурсов, технологий и научных компетенций. Наличие этих атрибутов способно обеспечить блокам независимость от других, по крайней мере, в таких областях, как оборона и суверенная инфраструктура. В настоящее время просматривается перспектива складывания таких техноэкономических блоков вокруг США, Китая и Европейского Союза.

 

2. Занимая географическое положение сердцевины Евразии и подвергаясь одновременному воздействию трёх цивилизаций – евроатлантической, китайской и исламской, Россия никогда не была всецело интегрирована в европейские социально-экономические процессы, всегда оставалась периферийной частью Европы, что создавало благодатную почву для мифов о её уникальности и особой миссии в мире. Концепция «несовместимости» России и Европы неизменно актуализировалась на переломных этапах истории страны, когда вставал вопрос о выборе пути развития. Естественно, что дискуссия о месте и роли России в мире обострилась в постсоветский период.

 

В продолжающейся полемике по вопросу о траекториях мирополитического развития России в международной среде – следовать ли в русле Запада, интегрироваться с Востоком или структурировать вокруг себя уникальную цивилизацию, развивающуюся по собственной логике, мы считаем оптимальным следующий подход: геополитически Россия – страна евразийская, а в этнокультурном, конфессиональном и, главное, ценностном плане – неотъемлемая, хотя и особая часть европейской цивилизации, её восточное продолжение. На европейском континенте проживает более 80 % её населения и сосредоточена основная часть ее экономического потенциала. Поэтому национальные интересы России заключаются в выстраивании ее общественной жизни в соответствии с инвариантными чертами европейских обществ. На наш взгляд, именно такое видение российской идентичности позволит стране наиболее адекватно адаптироваться к глобальным трендам и ощутимо влиять на них.

 

Популярные в определенных российских кругах ссылки на успешность китайской модели и целесообразность её адаптации к России не должны вводить в заблуждение. Китай, как в свое время Южная Корея и ряд других азиатских стран, неизбежно достигнет стадии, когда дальнейшее развитие потребует демократических реформ. Уже сейчас китайские власти озабочены «вестернизацией» среднего класса страны и опасностью «гонконгского вируса».

 

Привлекательность китайской модели носит ограниченный характер, а имидж Китая является неоднозначным или негативным за исключением некоторых азиатских или африканских стран. На фоне недавней экономической стагнации, спровоцированной пандемией коронавируса, слухи по поводу роли Китая в её распространении вызвали критическое отношение к КНР со стороны значительной части мирового сообщества. В настоящее время Китай ведет поиск новой, интенсивной модели роста, ориентированной прежде всего на внутренний потребительский спрос и построение среднезажиточного общества.

 

Переориентация России на Восток ставит ряд важных вопросов общего характера – о продолжительности экономического подъёма Азии при одновременном ослаблении Запада и его последствиях, о способности привилегированных партнёров (Китай, Индия, Вьетнам) производить высокотехнологичную продукцию, критически необходимую России для перехода к инновационному типу развития.

 

Дискурс о месте России в мировой иерархии не должен заслонять собой такие остроактуальные проблемы, как сохранение целостности страны и её территории, развитие экономики и научно-технической сферы, повышение благосостояния народа, создание современной инфраструктуры. Уровень жизни населения будет зависеть не от достижения особого статуса страны в международных отношениях, а от обеспечения прав человека и гуманитарной безопасности, решения вековечных проблем бедности части населения, неразвитости здравоохранения, нехватки жилья.

 

3. За два десятилетия, прошедшие с начала рентной «энергосбытовой» эйфории, ресурсы, полученные страной от экспорта сырья, в значительной степени были истрачены для паразитирования части общества на нефтегазовых доходах, а не использованы для создания современной инфраструктуры и повышения конкурентоспособности страны.

 

Россия интегрирована в мировую экономику в качестве сырьевого придатка и в высокой степени зависит от импорта товаров первой необходимости – продовольствия, бытовой техники, медикаментов и т. д. Ее доля в ВВП мира в 2020 г. составляла 1,7 % в то время как США – 24,8 %, Китая – 17,4 %, Еврозоны – 17,2 %. По номиналу ВВП у России 11-е место в мире [см.: 6].

 

Инвестиционная привлекательность страны невелика как в силу коррупционно-бюрократических факторов, условий природной среды (неустойчивый климат, зона «рискованного земледелия»), так и состояния человеческого капитала, дефицита квалифицированной рабочей силы. Зарубежный и отечественный капитал избегают долговременного инвестирования в экономику России и предпочитают более прибыльные вложения вне страны.

 

4. Противостояние России с Западом по ряду параметров обладает признаками холодной войны с увеличивающейся вероятностью конфронтационного сценария. Повышение мировой значимости Китая создает для России опасность оказаться в неприемлемой для себя роли «ведомого» партнера, утратить позиции в региональных сферах своего влияния, особенно в Средней Азии. В глобальной стратегии КНР, ориентированной прежде всего на доступ к сырьевым ресурсам, России отводится роль прежде всего поставщика сырья.

 

При обострении противоречий Китая с соседями по региону или отношений с Соединенными Штатами Россия может оказаться втянутой в конфликт, создающий угрозу её безопасности. Смещение вектора внешней политики в сторону Китая противоречит российским культурным ориентирам и способно усложнить формирование национально-государственной идентичности.

 

5. У страны есть ненадежные ситуативные попутчики, но нет союзнических связей, основывающихся на общности идеологических и политических позиций. Оказался исчерпанным кредит международного доверия России как молодому государству, ставшему на магистральный путь цивилизационного развития. Российская внутренняя и внешняя политика сохраняет явственный отпечаток характерной для прошлого авторитарно-имперской традиции, настораживающей потенциальных партнеров по союзам и коалициям.

 

Функционирующий под эгидой России Евразийский экономический союз (ЕАЭС) в настоящее время является малоэффективным интеграционным образованием, лишённым видимых перспектив для решения поставленных перед ним задач. Возглавляемая Россией Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), включающая шесть республик бывшего СССР, существует более двух десятилетий, и так и не стала интегрированной военной организацией. Более того, все номинальные союзники России официально провозглашают многовекторность и постоянно балансируют между глобальными и региональными центрами силы современного мира. Реалии постсоветского пространства и действительные потребности российской внешней и военной политики одновременно позволяют и требуют создания гибкой системы партнёрств, обеспечивающей защиту и продвижение национальных интересов. Интеграционная структура БРИКС, куда наряду с Бразилией, Индией, Китаем и Южно-Африканской республикой входит и Россия, является скорее противостоящим Западу «клубом по интересам», чем союзом, добивающимся общих целей. Объединить «Незапад» вокруг себя Россия навряд ли сможет – нет ни идей, ни ресурсов.

 

Неопределенность и нестабильность окружения России затрудняет выстраивание с кем-либо отношений на длительную перспективу. Сложившаяся ситуация затрудняет, если вообще делает возможным, выполнение любых договоренностей – юридических и неформальных.

 

Таким образом, после развала мировой системы социализма (даже при наличии Союза Независимых Государств и единственного союзника – режима в Белоруссии) Россия так и не обрела собственного места в структуре мира, состоящего из разных цивилизационных и социально-политических образований, имеющих свои нормы существования и системы ценностей. Она уступает другим великим державам по экономическому, научно-техническому и военному потенциалу, масштабам и надежности партнерских отношений за рубежом. Ее геополитическое положение весьма уязвимо, а границы ненадежно защищены.

 

6. К началу третьего десятилетия XXI века Россия оказалась перед дилеммой: продолжать дорогостоящие и мало результативные попытки обеспечить статус сверхдержавы, или сконцентрировать усилия на внутренних преобразованиях для обретения страной статуса одного из ключевых акторов на международной арене. Облик России как развитой страны со стабильным общественным устройством и эффективной экономикой способствовал бы не только повышению её престижа, укреплению позиций в мире, но и интеграции в сообщество ведущих центров силы, откуда могут быть получены капитал, высокие технологии и современная организация производства. Без «осовременивания» российского общества невозможно создать предпосылки для успешного участия в международном разделении труда.

 

Опросы, проводимые в ходе исследования общественного мнения, со всей определенностью фиксируют стремление большинства россиян усилить позиции России в мире и вернуть её в число мировых лидеров путем решения внутренних проблем, прежде всего создания конкурентной экономики и обеспечения благосостояния граждан, а не проведения силовой внешней политики. При этом опрашиваемые проявляют реализм в оценке нынешних возможностей России и высказываются за их соотнесение с теми целями, которые она себе ставит. Относя Россию к числу мировых лидеров, большинство респондентов осознает несопоставимость её потенциала с тем, каким обладала сверхдержава СССР [см.: 7; 8].

 

7. Для извлечения Россией максимума выгод из непосредственного соседства с динамичными экономиками Азии необходима «двойная интеграция» – востока страны в общероссийское пространство и самой страны в целом – через её восточные регионы – в АТР. Должно учитываться, что главная угроза безопасности страны сейчас определяется тем обстоятельством, что её экономически наиболее депрессивная часть физически соприкасается с самой динамичной частью мира. Чтобы избежать превращения в придаток китайской экономики и экономического полувассала Китая России необходимо сконцентрировать усилия на развитии своих дальневосточных территорий.

 

В условиях нарастающей геополитической напряженности внешняя политика РФ, согласно документу «Стратегия национальной безопасности Российской Федерации», утвержденному Указом Президента от 2 июля 2021 г. (№ 400), «…должна способствовать повышению устойчивости системы международных отношений, опирающейся на международное право, принципы всеобщей, равной и неделимой безопасности, углублению многостороннего взаимодействия без разделительных линий и блоковых подходов в целях совместного решения глобальных и региональных проблем при центральной координирующей роли Организации Объединенных Наций (ООН) и ее Совета Безопасности» [9].

 

Преодолению конфронтационности и формированию нового качества в отношениях между ядерными державами могла бы способствовать реализация неоднократно высказывавшейся идеи проведения трехстороннего форума по проблемам мироустройства и миропорядка. В качестве важной меры для достижения этой цели отечественными экспертами С. А. Карагановым и Д. В. Сусловым предлагается запуск в треугольнике Россия–США–Китай комплекса концептуально-стратегических диалогов по фундаментальным вопросам стратегической стабильности, не ориентированных на достижение быстрых договорённостей. Это качество, по мнению экспертов, должно заключаться прежде всего в однозначном и недвусмысленном принятии всеми тремя странами принципа недопустимости войны друг с другом – не только ядерной, а любого военного столкновения, и важности его скорейшего прекращения и деэскалации, если подобный конфликт все же произойдёт. В дальнейшем к участию в этих диалогах целесообразно привлечение и других ядерных стран – Индии, Пакистана, Франции, Великобритании, Израиля, а в перспективе и Северной Кореи [см.: 10, с. 49, 52].

 

По мере завершения острой фазы соперничества между Россией и Западом актуализируется проблема восстановления доверия и создания условий для конструктивного сотрудничества. Для обеспечения России достойного места и роли на новом этапе мирового развития предстоит в максимальной степени задействовать фактор умной силы не только для продвижения собственной повестки дня, но и для превращения в активного участника выработки правил будущего миропорядка.

 

В условиях начавшегося процесса формирования альянсов для конкуренции в новом технологическом цикле России с её несопоставимым с другими великими державами технико-экономическим потенциалом, видимо, следует стремиться к расширению доступа к пользовательским данным других стран и прежде всего к стратегическому партнёрству с ЕС в деле создания «единой цифровой Евразии от Атлантики до Владивостока». Цифровая повестка дня может способствовать перезагрузке отношений России и ЕС, постановке их в новый контекст развития континента.

 

Вместе с тем при накопившихся между РФ и Евросоюзом противоречиях возобновление полномасштабного сотрудничества уже в обозримом будущем едва ли осуществимо. Однако там, где их интересы независимо от мотивации совпадают, возможно избирательное взаимодействие по конкретным вопросам, не затрагивающее экзистенциальных проблем отношений.

 

В рамках этого сценария возможно и необходимо налаживание многостороннего взаимодействия с государствами АТР, включая их участие в развитии территорий и отраслей экономики. Однако в долгосрочном плане сотрудничество с Китаем и другими странами АТР не должно стать альтернативой интеграции с Европой.

 

В более длительной перспективе России придётся выбирать между неким особым «евразийским путём» развития, или на основе важных объективных интересов стать на путь реального сближения с Евросоюзом, включения в процессы евроинтеграции во всех сферах жизни. Китай не в состоянии быть альтернативой Западу в качестве источника инвестиций и передовых технологий, необходимых для модернизации и диверсификации российской экономики.

 

При несомненной, с нашей точки зрения, императивности для России европейской ориентации в меняющемся мире заслуживает внимания вопрос о вероятном облике Европы (или европейского населения) через несколько десятилетий, особенно в связи с опасностью для общественной стабильности, вызываемой мультинациональной и мультиконфессиональной природой европейского общества, миграционными процессами и возможной реакцией на них националистических, расистских сил коренного населения. Проблемами для будущности Евросоюза является сокращение его доли и роли в мировой экономике, усиление центробежных тенденций, которое едва ли перерастет в распад интеграционного объединения, но способно существенно ослабить его.

 

Негативные тенденции в функционировании Евросоюза не умаляют имеющиеся успехи, достигнутые благодаря региональной интеграции. В ЕС существуют динамичные инклюзивные общества, высокоразвитые экономики и системы социальной защиты, обеспечивающие высокое качество жизни. Страны ЕС обрели многолетний опыт делегирования суверенитета и управления взаимозависимостью с целью успешного использования глобализации и минимизации создаваемых ею рисков. В среднесрочной перспективе наиболее вероятным путем выхода Евросоюза из кризисных процессов может явиться его трансформация на основе стратегии гибкой интеграции, скорее всего в варианте развития системы «ядра и периферии».

 

Вышеизложенное, на наш взгляд, дает основания для обобщения.

 

Дисфункциональность российского социума препятствует его адаптации к новым глобальным реалиям, нейтрализации существующих и возникающих вызовов. Она является тормозом для утверждения самодостаточности общества, понимаемой как свойство сложной социальной системы, проявляющееся в способности контролировать не только внутренние процессы, но и свои взаимоотношения с другими системами [см.: 11].

 

Список литературы

1. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс-Традиция, 2000. – 384 с.

2. Beck U. World at Risk. – Cambridge: Polity Press, 2009. – 269 p.

3. Зубок Ю. А. Общество риска // Социологический словарь / отв. ред. Г. В. Осипов, Л. Н. Москвичев. – М.: Норма, 2008. – С. 300–302.

4. Rosenau J. N. Turbulence in World Politics: A Theory of Change and Continuity. – Princeton: PrincetonUniversity Press, 1990. – 480 p.

5. Лукин В. П. Внешнеполитический курс постсоветской России в поисках идентичности // Международная жизнь. – 2017. – № 1. – С. 42–62.

6. Миркин Я. Россия в глобальной политике. Финансовой // Россия в глобальной политике. – 2021. – Т. 19. – № 6. – С. 245–254. – URL: https://globalaffairs.ru/articles/rossia-v-fin-politike/ (дата обращения 24.09.2021). DOI: 10.31278/1810-6439-2021-19-6-245-254

7. Горшков М. К., Петухов В. В. Внешнеполитические ориентации россиян в контексте вызовов современной глобальной политики // Политическая наука перед вызовами глобального и регионального развития: научное издание / под ред. О. В. Гаман-Голутвиной. – M.: Аспект Пресс, 2016. – С. 606–634.

8. Евгеньева Т. В., Смулькина Н. В., Цымбал И. А. Место России в восприятии рядовых граждан: идентификационное измерение // Полис. – 2020. – № 4. – С. 181–191. DOI: 10.17976/jpps/2020.04.13

9. Указ Президента Российской Федерации от 02.07.2021 г. № 400 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации». – URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/47046 (дата обращения 24.09.2021).

10. Караганов С. А., Суслов Д. В. Новое понимание и пути укрепления стратегической стабильности. – М. Изд-во ВШЭ, 2019. – 55 с.

11. Парсонс Т. О социальных системах / под ред. В. Ф. Чесноковой и С. А. Белановского. – М.: Академический проект, 2002. – 832 с.

 

References

1. Beck U. Risk Society. Towards a New Modernity [Obschestvo riska. Na puti k drugomu modernu]. Moscow: Progress-Traditsiya, 2000, 384 p.

2. Beck U.World at Risk. Cambridge: Polity Press, 2009, 269 p.

3. Zubok Yu. A.; Osipov G. V., Moskvichev L. N. (Eds.) Risk Society [Obschestvo riska]. Sotsiologicheskiy slovar (Sociological Dictionary). Moscow: Norma, 2008, pp. 300–302.

4. Rosenau J. N. Turbulence in World Politics: A Theory of Change and Continuity. Princeton: PrincetonUniversity Press, 1990, 480 p.

5. Lukin V. P. The Foreign Policy Course of Post-Soviet Russia in Search of Identity [Vneshnepoliticheskiy kurs postsovetskoy Rossii v poiskakh identichnosti]. Mezhdunarodnaya zhizn (International Life), 2017, no. 1, pp. 42–62.

6. Mirkin Y. Russia in Global Affairs. Financial [Rossiya v globalnoy politike. Finansovoy]. Rossiya v globalnoy politike (Russia in Global Affairs), 2021, vol. 19, no. 6, pp. 245–254. Available at: https://globalaffairs.ru/articles/rossia-v-fin-politike/ (accessed 12 September 2021).

7. Gorshkov M. A., Petukhov V. V. Foreign Policy Orientations of Russians in the Context of Challenges of Modern Global Politics [Vneshnepoliticheskie orientatsii rossiyan v kontekste vyzovov sovremennoy globalnoy politiki]. Politicheskaya nauka pered vyzovami globalnogo i regionalnogo razvitiya (Political Science Facing the Challenges of Global and Regional Development). Moscow: Aspekt Press, 2016, pp. 606–634.

8. Evgeneva T. V., Smulkina N. V., Tsymbal I. A. Russia’s Place in the Perception of Ordinary Citizens: An Identification Dimension [Mesto Rossii v vospriyatii ryadovykh grazhdan: identifikacionnoe izmerenie]. Polis (Polis), 2020, no. 4, pp. 181–191. DOI: 10.17976/jpps/2020.04.13

9. Decree of the President of the Russian Federation no. 400 dated July 2, 2021 “The National Security Strategy of the Russian Federation”. [Ukaz Prezidenta Rossiyskoy Federatsii ot 02.07.2021 g. no. 400 “O Strategii natsionalnoy bezopasnosti Rossiyskoy Federatsii”]. Available at: http://www.kremlin.ru/acts/bank/47046 (accessed 12 September 2021).

10. Karaganov S. A., Suslov D. V. New Understanding and Ways to Strengthen Strategic Stability [Novoe ponimanie i puti ukrepleniya strategicheskoy stabilnosti]. Moscow: Izdatelstvo VShE, 2019, 55 p.

11. Parsons T. The Social System [O sotsialnykh sistemakh]. Moscow: Academicheskiy Proect, 2002, 832 p.

 
Ссылка на статью:
Сирота Н. М., Мохоров Г. А., Хомелева Р. А. Россия в глобальном мире: международно-политические риски и угрозы // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 63–74. URL: http://fikio.ru/?p=4871.
 

© Сирота Н. М., Мохоров Г. А., Хомелева Р. А., 2021

УДК 37.07

 

Епифанцев Кирилл Валерьевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кандидат технических наук, доцент кафедры метрологического обеспечения инновационных технологий и промышленной безопасности, Санкт-Петербург, Россия.

Email: epifancew@gmail.com

SPIN-код: 4218-3981

Авторское резюме

Состояние вопроса: Технологические революции на протяжении нескольких веков трансформировали систему подготовки инженерных кадров в России. Каждая новая промышленная революция, как правило, с запозданием приходившая в Россию из Европы, приносила новаторские методы преподавания и системы образования. Однако, помимо европейских нововведений, у нашего государства были и собственные, интригующие европейских соседей, педагогические приемы, которые со временем позволили сформировать гибкую систему образования, соответствующую запросам современной промышленности. В этих условиях становится актуальной задача провести анализ влияния промышленных революций (на сегодняшний день их известно четыре) на векторы образования.

Результаты: Трансформация учебных программ, которая происходит в России, имеет глубокие корни, переплетающиеся с пролетарско-европейско-императорским прошлым. Современный стандарт ФГОС 3++ расставляет приоритеты в направлении цифрового развития экономики, подчеркивая ориентированность не на увеличение производственных практик на предприятиях (как, к примеру, это было при заводах-втузах), однако позволяет значительно увеличить время на применение цифровых методов коммуникации с предприятиями, взаимодействия через тематику чемпионатов WorldSkills. Таким образом, инженерное мышление специалистов компенсирует дефицит производственного опыта путем работы с передовыми производителями оборудования и приборов через демоэкзамены, чемпионаты, инкубаторы и конкурсы, проводимые предприятиями. Данный процесс особенно активизировался в период распространения коронавирусной инфекции, в условиях которой сформировался пласт дистанционных производственных практик. Для студентов возникают новые возможности – это доказывает развивающийся портал виртуальных стажировок «Профстажировки 2.0».

Область применения результатов: Результаты исследования могут быть использованы для преподавания технических дисциплин, связанных с развитием инженерных наук, а также при разработке стратегии развития высшего учебного заведения или отдельных его подразделений.

Выводы: Трансформация подготовки инженерных кадров подстраивается под текущие производственные задачи, позволяя использовать новые технологические революции для совершенствования современных форм взаимодействия – к примеру, методологии дистанционной работы. Это становится важно для продвижения цифровой экономики, для устойчивого развития промышленности и общества в целом.

 

Ключевые слова: промышленная революция; инженерное образование; развитие методики преподавания.

 

Development of Russian Engineering Universities in the Context of Four Industrial Revolutions

 

Epifantsev Kirill Valerievich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, PhD (Engineering), Associate Professor, the Department of Metrological Support of Innovative Technologies and Industrial Safety, Saint Petersburg, Russia.

Email: epifancew@gmail.com

Abstract

Background: Technological revolutions over the course of several centuries transformed the system of engineering personnel training in Russia. Each new industrial revolution, usually arriving belatedly in Russia from Europe, brought innovative teaching methods and educational systems. In addition to European innovations, our state, however, had its own pedagogical techniques, intriguing European neighbors. Eventually they made it possible to form a flexible educational system that meets the needs of modern industry. Under these conditions, it becomes urgent to analyze the impact of industrial revolutions (four of them are known today) on the vectors of education.

Results: The transformation of curricula that is taking place in Russia has deep roots, intertwined with the proletarian-European-imperial past. The modern FGOS (Federal State Educational Standard) 3 ++ sets priorities in the direction of digital development of the economy, emphasizing the focus not on increasing internships at enterprises as it was, for example, at VTUZ factories. It allows higher schools to increase significantly the time for the use of digital methods of communication with enterprises as well as the interaction through WorldSkills championships. Thus, the engineering thinking of specialists compensates for the lack of production experience by collaborating with leading manufacturers of equipment and devices through demo exams, championships, incubators and competitions held by enterprises. This process became especially active during the spread of coronavirus infection, which formed a practice of remote training. New opportunities arise for students: the developing portal of virtual internships “Professional internships 2.0”.

Implications: The research results can be used for teaching technical disciplines related to engineering sciences, as well as in formulating a strategy for the development of a higher educational institution or its departments.

Conclusion: The transformation of engineering training is adapted to current production objectives. While using technological revolutions, it develops new forms of interaction, for example, the methodology of telecommuting. This is important for the development of the digital economy, for the sustainable development of industry and society as a whole.

 

Keywords: industrial revolution; engineering education; development of teaching methods.

 

Действующие ныне образовательные стандарты, сформированные с учетом требований современных тенденций воспитания студентов технических вузов, делают «ставку» на системы качества, лидерство, развитие цифровых технологий в коммуникациях и научных подходов при разработке экспериментов. Данные векторы развития возможно реконструировать на основе анализа профессиональных компетенций, к примеру:

– ПК-2 «Способен разрабатывать, внедрять и осуществлять контроль системы управления качеством продукции в организации»;

– УК-3 «Способен организовывать и руководить работой команды, вырабатывая командную стратегию для достижения поставленной цели»;

– УК-6 «Способен определять и реализовывать приоритеты собственной деятельности и способы ее совершенствования на основе самооценки»;

– ПК-8 «Способен осуществлять научно-техническую деятельность и экспериментальные разработки в области обеспечения единства измерений».

 

С течением времени образовательные стандарты в России трансформировались много раз, подстраиваясь под запросы промышленности и военной сферы, однако каждая промышленная революция до неузнаваемости меняла облик образовательной методики предыдущего политического строя, подобно урагану, уничтожая старые устои и правила. Однако, когда утихали со временем стихийные последствия, постепенно на просторе Российского образования оставались настоящие «атланты» науки и методик воспитания, которые и были их создателями. Ключевые труды и исследования в данной области принадлежат ученым, которые отмечены в таблице 1.

 

Современные образовательные технологии, позволяющие развить инженерное мышление, уходят корнями во времена создания «театра машин и механизмов» [1]. В конце XVI века в Европе появился новый тип книг, представляющий жанр литературы, известный как «театр машин». Первый «театр» был создан Жаком Бессоном (примерно 1540–1573 гг.), французским протестантом, который родился в Гренобле и первоначально работал учителем математики, пока не попал под покровительство короля. Можно сказать, что данный поворот к систематизации инженерных механизмов был первым вектором промышленной революции, нового формата инженерной подготовки, первым отголоском «бережливого производства».

 

Таблица 1 – Исследования известных ученых в области инженерного образования в процессе смены промышленных революций.

Тематика и направление исследований

Исследования в области политехницизма советских и российских вузов с уклоном в анализ архитектурных проектов советского времени и урбанизации в целом, влияния массового жилища соцгородов

 

Исследования в области мыследеятельности и инженерного мышления с уклоном на рассмотрение театра машин и механизмов, вклада А. Бетанкура и Г. Монжа в российскую инженерную школу

 

Исследования в области Share government, Гумбольтовского университета, с уклоном на воздействие Гарварда, Оксфорда, Кембриджа на высшее образование в мире в целом и на образование в России – в частности

 

Автор

М. Г. Меерович, профессор Иркутского национального исследовательского университета, академик Международной Академии наук о природе и обществе, Заслуженный архитектор России П. Г. Щедровицкий, профессор, зав. кафедрой стратегического планирования, методологии управления НИЯУ МИФИ, президент некоммерческого научного фонда «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого»

 

А. В. Щербенок, профессор Центра трансформации образования Московской школы управления Сколково, директор-основатель Школы перспективных исследований (SAS) Тюменского государственного университета

Исследуемый временной период

XVI век – настоящее время

 

середина XX века– настоящее время

 

конец XX века– настоящее время

Исследованы образовательные технологии государств

СССР, Российская Федерация

 

Франция, Англия, Германия, Нидерланды, Российская империя, Российская Федерация

 

Англия, США, Германия

 

Именно его труды неоднократно приводит в своих высказываниях об истории развития европейской, а потом и российской мыследеятельности профессор П. Г. Щедровицкий. В трудах П. Г. Щедровицкого уделено много внимания вопросам становления инженерного мышления, начиная с глубокого анализа инженерного подхода XVII века. В частности, в источнике [1] отмечается: «На основании технологий конструктивного мышления, театра машин и механизмов, использования системы координат, макетирования, измерения размеров вещей (продуктов) и их частей, а также размеров изображений продуктов, в Объединенных провинциях в период “Нулевой” промышленной революции в XVI–XVII вв. складывается такой тип мышления и деятельности как конструирование».

 

Уже спустя 100 лет, в 1724 году начинает работу Академический университет в составе Петербургской Академии наук, в 1755 году открывается Московский университет (в будущем – МГУ), в 1773 году в Российской империи открывает свои «врата знаний» Горный университет – первое высшее техническое заведение России, а ровно через 50 лет – Институт Корпуса инженеров путей сообщения. В Российской империи эти четыре прославленных высших учебных заведения, несомненно, стали фундаментом для будущей обители инженерной науки, которая становится отправной точкой развития инженерной мысли.

 

Конструирование и политехницизм – термины, которые после становления советской власти были характерны для многих университетов нового, советского формата. Политехницизм – основная задача, которая была четко ориентирована на возможность унификации специалистов, позволяющей в одном университете подготовить инженеров по профилю от конструктора танка до горного инженера [см.: 2; 3; 6]. Университеты создавались именно под отрасль, развитую в территориальной близости к университету. Зачастую это делалось непосредственно при заводах и для заводов. Примером такого сегмента являются создание практико-ориентированных университетов – Заводов-втузов. Становление и развитие вузов в советский период детально описано в трудах М. Г. Мееровича [см.: 2; 3].

 

В своем исследовании П. Г. Щедровицкий подчеркивает, что на каждом шагу промышленной революции складываются новые позиции в «разделении труда». Пропорции разделения труда таким путем формируют образ новых промышленных революций.

 

Это крайне интересное явление с меняющимися формами обучения в процессе образовательного процесса – от очной до вечерней и заочной, но при этом срок практики на выходе достигал не менее 1,5 лет по профилю профессии. Интересно, что в Англии такая система существует до настоящего времени, и она называется Sandvich [см.: 4; 5]. Преподаватель, который осуществлял подготовку, должен был иметь практический опыт за плечами, он не должен был оставаться «абстрактным» теоретиком. Подготовка осуществлялась по 5-летней программе в традиционных технических вузах и 6-летней на заводах-втузах [см.: 6]. Основу образовательной модели СССР составлял принцип гибкости под нужды пятилетнего плана партии. Большинство специальностей имело военный подтекст, который мог быть использован при введении военного положения. Большое внимание уделялось выпускной работе – диплому и промежуточным методам контроля – сессиям. Образовательный процесс идет по политехническому принципу (в вузе идет обучение огромному профилю специальностей), при проведении исследований происходит ориентация на нужды Наркоматов и предприятий, при котором существует вуз. После окончания вуза производится распределение выпускников на предприятия. При отказе от работы по распределению следуют взыскания, в том числе административная ответственность. Такие методы организации работы вузов были прежде всего связаны с необходимостью быстрого восстановления кадров после Первой мировой войны, а в последующие годы – после Второй мировой войны. Есть в пятилетнем плане задачи – есть под них специальность, а если нет в пятилетке задачи, значит нужно менять специальности. Решения по передаче вузов ведомствам (наркоматам), с одной стороны, лишило их возможности конкурировать в битве за абитуриентов, как это было в царское время, но, с другой стороны, позволило специализироваться на сугубо практической модели понимания технологических процессов. Однако при этом, как отмечал профессор Меерович [см.: 2; 3], возникали сложности в связи с отсутствием четких программ подготовки (в современном вузе – РПД), в которых прописаны предметы и компетенции, нужные для подготовки специалиста.

 

В современном постсоветском университете организационная культура нередко тесно переплетена со структурой военной в связи с наличием военных учебных центров в составе университета. Это определяет четкую дисциплину, так называемый рациональный бюрократизм, для которого характерно жесткое следование стандартам, методическим материалам. Военные или гражданско-военные специальности накладывают свой отпечаток на культуру, которая прежде всего проявляется в ограничении доступа к некоторым типам информации. Действительно, при господстве военных традиций сложно задавать такие программы функционирования, как открытые учебные планы или ядерные программы. Магистратура в условиях военного образования – культура, к которой нужно будет привыкать и адаптировать учебный процесс, адаптировать офицерский состав не один год.

 

Доминирующая культура, привязанная к карте науки в современном университете, – это технические специальности, так или иначе связанные с предприятиями. В каком-то смысле данная черта позволяет университету оставаться во многом обособленным «академическим племенем» [см.: 4], охраняющим свою территорию от посягательств вузов смежного профиля. С другой стороны, постоянное взаимодействие с «братскими, родственными» вузами дает возможность говорить про университет в качестве университета-разведчика, постоянно анализирующего и внедряющего передовые образовательные программы и методологии в собственный учебный процесс. Этому способствует большое количество конференций, общих ГАКов с коллегами из родственных вузов и с предприятий, налаживание связей между предприятиями для прохождения производственной практики. Важно, что в данном процессе появляются стейкхолдеры, которые инициируют заключение целевых договоров на срок до 5 лет для обучения специалистов и бакалавров с последующим трудоустройством.

 

В различных подразделениях университета превалируют различные исследовательские протоколы, которые затрудняют общение в междисциплинарном пространстве. Четко организован блок специальных дисциплин. Но достаточно слабо – дисциплины базовые, которые закладывают в студентах фундамент для будущей подготовки. Исследовательские протоколы, конечно же, привязаны к эффективному контракту, и прямая корректировка протокола будет зависеть от рамочных условий этого контракта, так как он формирует вектор движения и определяет, каким образом будет развиваться и в целом вуз, и в отдельности каждый сотрудник. Однако существует масса сотрудников, перед которыми необходимо выполнять социальные обязательства – возрастные коллеги, которые не могут в силу здоровья выполнять эффективный контракт и расширять возможности по мультидисциплинарности, так как эффективный контракт прежде всего нацелен на междисциплинарность и возможность увеличения публикаций именно на стыке дисциплин, в одной ограниченной области невозможно написать большого количества статей. Очень слабо развиты понятия карт науки и исследований в педагогическом плане, за исключением гуманитарного факультета. Гуманитарный факультет – это флагман, в котором испытывают потребность и технические специалисты – лекторы. Ведь профессоров и доцентов никто не учил читать лекции и проводить исследования. Нехватка междисциплинарности – острая проблема, которая в целом отражается на качестве подготовки специалистов. Карта науки во многом бы помогла скорректировать многие дисциплины, их последовательность и взаимосвязь (взаимозависимость). Конечно же, нужно иметь в виду проблему ограниченности взаимодействия многих исследователей вуза с иностранными специалистами, обусловленную «долгом службы» и гостайной. В этом взаимодействии международные связи налаживаются крайне осторожно, под четким руководством экспортного сообщества.

 

Необходимо менять, прежде всего, основы подхода через shared governance к управлению нашим вузом. Совместное управление – новый подход к управлению университетом, непривычный для большинства работников. Эта методика требует открытости со стороны всех представителей вуза. И работу эту можно начать с кафедры. Как вариант – организовать трех заведующих кафедрой, один из которых будет представителем промышленности, второй – представителем власти, третий – представителем университета. Самое важное – отследить в равной степени вовлеченность каждого из команды shared governance [см.: 7; 8] в этот процесс, не сваливать обязанности на одного представителя (как это чаще всего бывает – представителя университета), который на правах заместителя заведующего кафедрой будет нести ответственность за всю кафедру.

 

Внедрение подхода shared governance в практику управления требует решения взаимосвязанных задач: во-первых, организации структур и формализации процедур осуществления управления на основе подхода shared governance; во-вторых, наполнение этих структур людьми, которые разделяют данный подход и обладают необходимыми компетенциями для участия в управлении университетом. Решение данных двух задач предполагает поэтапное реформирование действующей системы управления университетом, для проведения которого можно предложить следующую последовательность мероприятий: определение площадки – назначение совместного управления в виде договора услуг гражданско-правового характера.

 

Помимо совместного управления shared необходимо развивать в университете нанодипломное движение, когда часть студентов, участвующих в совместных проектах, обретают себе надежного работодателя и сдают нормативы, получая нанодиплом [см.: 8]. Примером уже существующих подобных проектов является демоэкзамен в среднем профессиональном образовании. Он позволяет сдать квалификационную работу с помощью мастерски отточенных навыков, а не мастерски скопированной теоретической работы. В самых продвинутых IT-компаниях уже давно это поняли и не обращают особого внимания на наличие диплома из классического вуза. Здесь смотрят на реальные знания, принимая в расчет различные сертификаты и курсы, которые закончил кандидат. Например, один из сайтов с курсами Udacity недавно начал выдавать нанодипломы в области веб-разработки (Front-End Web Developer). Такие «дипломы» вполне можно считать официальным документом. По крайней мере, их признают при устройстве на работу в Google, AT&T, Autodesk, Cloudera, Salesforce и другие крупные компании. Однако онлайновое обучение не должно составить конкуренцию университетскому образованию. Это курсы профессиональной подготовки, у которых крайне практичная задача – подготовить человека к работе по конкретной профессии. В такой ситуации обучение становится более направленным: человеку не преподаётся ничего лишнего, а только необходимые знания, поэтому весь процесс идёт быстрее.

 

В вузе постсоветского периода очень слабо представлена программа обучения аспирантуры, которая имеет определенные контрольные точки в виде сдачи кандидатского минимума, но не обилия программ в области PhD. Наращивание программ магистратуры и аспирантуры на английском языке могло бы повысить количество мобильных студентов.

 

В целом англоязычные курсы в постсоветских вузах для магистров и бакалавров не должны прерываться на протяжении обучения, необходимо развивать мультидисциплинарность в рамках связки «техническая дисциплина – английский язык» и постоянно эту схему форсировать, совершенствовать, развивать такие формы взаимодействия, как «великий диалог и вечный текст», обращаясь к трудам великих ученых. Необходимо добиться четкого имбридинга в количестве не менее 50 % набираемых магистров, которые будут приходить из других вузов и таким образом опять же увеличивать междисциплинарность. Это основные проблемы, которые стоят перед ГУАП и на которые необходимо обратить внимание для более прорывной стратегии. В частности, эта стратегия, десятками лет отработанная в Кембридже, представлена на слайде профессора А. В. Щербенка (рисунок 1) [см.: 7; 9].

 

коллоквиум

Рисунок 1 – Структура программы элитного бакалавриата в передовых университетах Европы и США (из лекции А. В. Щербенка).

 

Из курса П. Г. Щедровицкого «Инженерное мышление» следует, что «только когда хронотоп лидерства совпадает со сменой платформы технологий, происходит промышленная революция». Итогом построения новой платформы технологий является рывок в экономических показателях [см.: 1]. Таким образом, университет нового типа требует не только современных образовательных программ, материального и кадрового обеспечения исследовательской и образовательной деятельности, он должен иметь постоянное совпадение хронотопа лидерства со сменой платформы технологий. Для эффективного функционирования современного вуза необходима система управления, направленная на постоянное развитие инновационной деятельности, позволяющей на практике реализовать глобально конкурентоспособные образовательные и исследовательские программы. Исследование организационной структуры ведущих мировых технических университетов указывает на то, что их система управления характеризуется рядом общих признаков.

1) Высокая степень автономии, отсутствие государственного вмешательства в управление университетом.

2) Наличие внешнего стейкхолдера, представленного, помимо ответственного министерства, индустрией, бизнес-сообществом, а также различными общественными организациями.

3) Высокая доля государственных средств, получаемых бюджетом университета косвенным образом: посредством системы грантов, путем участия в различных государственных программах развития.

4) Профессионализация административного управления, планирование и управление бюджетом на основе показателей эффективности и продуктивности.

5) Децентрализация управления в университете и высокая степень финансовой независимости структурных подразделений.

6) Сохранение академических свобод, обеспеченное высокой степенью независимости академического персонала в академических вопросах.

7) Наличие эффективной системы принятия решений, основанной на сочетании сильной исполнительной власти и учета мнения экспертных групп, прежде всего академического персонала.

 

Таким образом, можно констатировать, что наиболее конкурентоспособными окажутся те университеты, которые в процессе корпоратизации, диктуемой потребностями рынка и тенденциями общественного развития, сумеют сохранить академический характер своей организации.

 

Список литературы

1. Щедровицкий П. Г. Университеты и система обращения знаний. – URL: http://ftp-www.bsu.edu.ru/Skolkovo/П.Г. Щедровицкий – Университеты и система обращения знаний.pdf (дата обращения 01.09.2021)

2. Лидин К. Л., Меерович М. Г., Малько А. В. Бинарная логика и социалистический город // Проект Байкал. – 2021. – Т. 18. – № 68. – С. 46–49.

3. Меерович М. Г. СССР как мегапроект // Советский проект. 1917–1930-е гг.: этапы и механизмы реализации. Сборник научных трудов. – Екатеринбург: Издательство Уральского федерального университета, 2018. – С. 28–39.

4. Щербенок А. В. Как трансформировать университет // Университетское управление: практика и анализ. – 2018. – Т. 22. – № 6. – С. 5–7.

5. Арбузов С. С., Епифанцев К. В. Использование подкастов при обучении студентов технического вуза // Педагогическое образование в России. – 2020. – № 2. – С. 141–147.

6. Власов А. А., Власова Н. А., Епифанцев К. В., Жуков С. В. Интеграция производства в образовательные программы вузов горного профиля – необходимость в современных экономических и экологических условиях // Горный информационно-аналитический бюллетень (научно-технический журнал). – 2011. – № S2. – С. 241–251.

7. Щербенок А. В. Элитный бакалавриат // SKOLKOVO Online – YouTube. – URL: https://youtu.be/Rp7HRxTjjHs (дата обращения 01.09.2021).

8. Свердлов М. Будущее образования: нано-дипломы, бизнес как вуз и искусственный интеллект как тьютор. – URL: https://vc.ru/u/384286-misha-sverdlov/201553-budushchee-obrazovaniya-nano-diplomy-biznes-kak-vuz-i-iskusstvennyy-intellekt-kak-tyutor (дата обращения 01.09.2021).

9. Соколов М. М., Волохонский В. Л. Политическая экономия российского вуза // Отечественные записки. – 2013. – № 4(55). – С. 31–48.

 

References

1. Schedrovitsky P. G. Universities and the System of Circulation of Knowledge [Universitety i sistema obrascheniya znaniy]. Available at: http://ftp-www.bsu.edu.ru/Skolkovo/П.Г. Щедровицкий – Университеты и система обращения знаний.pdf (accessed 01 September 2021).

2. Lidin K. L., Meerovich M. G., Malko A. V. Binary Logic and SocialistCity [Binarnaya logica i sotsialistichiskiy gorod]. Proekt Baykal (Project Baikal), 2021, vol. 18, no. 68, pp. 46–49.

3. Meerovich M. G. USSR as a Megaproject [SSSR kak megaproekt]. Sovetskiy proekt. 1917–1930-e gg.: etapy i mekhanizmy realizatsii. Sbornik nauchnykh trudov (Soviet Project. 1917–1930-s: Stages and Mechanisms of Implementation. Collected Scientific Works). Ekaterinburg: Izdatelstvo Uralskogo federalnogo universiteta, 2018, pp. 28–39.

4. Shcherbenok A. V. How to Transform the University [Kak transformirovat universitet]. Universitetskoe upravlenie: praktika i analiz (University Management: Practice and Analysis), 2018, vol. 22, no. 6, pp. 5–7.

5. Arbuzov S. S., Epifantsev K. V. The Use of Podcasts in Teaching Students of a TechnicalUniversity [Ispolzovanie podkastov pri obuchenii studentov technicheskogo vuza]. Pedagogicheskoe obrazovanie v Rossii (Pedagogical Education in Russia), 2020, no. 2, pp. 141–147.

6. Vlasov A. A., Vlasova N. A., Epifantsev K. V. Zhukov S. V. Integration of Production into Educational Programs of Higher Educational Institutions of a Mining Profile – a Necessity in Modern Economic and Environmental Conditions [Integratsiya proizvodstva v obrazovatelnye programmy vuzov gornogo profilya – neobkhodimost v sovremennykh ekonomicheskikh i ekologicheskikh usloviyakh]. Gornyy informatsionno-analiticheskiy byulleten (nauchno-tekhnicheskyj zhurnal) (Mining Informational and Analytical Bulletin (Scientific and Technical Journal)), 2011, no. S2, pp. 241–251.

7. Scherbenok A. V. Elite Baccalaureate [Elitnyy bakalavriat]. Available at: https://youtu.be/Rp7HRxTjjHs (accessed 01 September 2021).

8. Sverdlov M. The Future of Education: Nano-diplomas, Business as a University, and Artificial Intelligence as a Tutor [Buduschee obrazovaniya: nano-diplomy, biznes kak vuz i iskusstvennyy intellekt kak tyutor]. Available at: https://vc.ru/u/384286-misha-sverdlov/201553-budushchee-obrazovaniya-nano-diplomy-biznes-kak-vuz-i-iskusstvennyy-intellekt-kak-tyutor (accessed 01 September 2021).

9. Sokolov M. M, Volokhonsky V. L. Political Economy of a RussianUniversity [Politicheskaya ekonomiya rossijskogo vuza]. Otechestvennye zapiski (Notes of the Fatherland), 2013, no. 4(55), pp. 31–48.

 
Ссылка на статью:
Епифанцев К. В. Проблемы развития российских инженерных вузов в условиях четырех промышленных революций // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 52–62. URL: http://fikio.ru/?p=4859.
 

© Епифанцев К. В., 2021

УДК 316.4

 

Автор выражает благодарность своему научному консультанту, доктору социологических наук, профессору В. Б. Звоновскому (СГЭУ, Самара) за всестороннюю поддержку, оказанную в ходе написания данной работы, мудрые советы и конструктивную критику. Без него эта статья не появилась бы или была бы совсем иной.

 

Ходыкин Александр Владимирович – Фонд социальных исследований, аналитический отдел, социолог, кандидат социологических наук, Самара, Россия.

Email: khodykin8@gmail.com

SPIN: 3376-6682

Researcher ID: AAB-8675-2020

ORCID: 0000-0003-0230-5775

Scopus ID: 57215436300

Авторское резюме

Состояние вопроса: Развитие систем дистанционной передачи информации трансформирует пространственные характеристики коммуникации, действия и присутствия человека в мире. Развитие данных систем делает определение локализации действия проблематичным. Теоретические ресурсы для решения возникающих проблем автор находит в акторно-сетевой теории, которая с помощью понятия сети объясняет распределение действия в физическом пространстве, занимаемом данной сетью. Пространственная организация деятельности сетей проанализирована на основе теоретико-методологических ресурсов теории сетевого общества Мануэля Кастельса.

Результаты: Акторно-сетевая теория позволяет описать утрату локальности действия и его распределение в физическом пространстве при помощи комплексных сетей. Предложено понятие «комплексное социальное пространство», которое определяется как сеть взаимодействующих акторов различной природы, которые могут быть физически удалены друг от друга на большие расстояния и действие которых распределено в физическом пространстве, занимаемом сетью.

Выводы: Метафора сети позволяет объяснить возникновение «новых» комплексных социальных пространств (виртуальное, коммуникационное), трансформацию «старых» социальных пространств (вроде публичного пространства) и их превращение в комплексные социальные пространства.

 

Ключевые слова: комплексные социальные пространства; акторно-сетевая теория; комплексность.

 

The Transformation of Spatiality and the Emergence of Complex Social Spaces

 

Khodykin Alexander Vladimirovich – Samara Social Research Institute, Analytical Department, Sociologist, PhD in Sociology, Samara, Russia.

Email: khodykin8@gmail.com

Abstract

Background: The development of remote information transmission systems transforms the spatial characteristics of human communication, action and presence in the world. The development of these systems makes determining the localization of an action problematic. The author finds theoretical resources for solving emerging problems in the actor-network theory, which uses the concept of a network to explain the distribution of action in the physical space occupied by this network. The spatial organization of network activity is analyzed based on theoretical and methodological resources of Manuel Castells’ theory of the network society.

Results: Actor-network theory allows us to describe the loss of locality of an action and its distribution in physical space using complex networks. The concept of “complex social space” is proposed. It is defined as a network of interacting actors of different nature that can be physically removed from each other over long distances and whose action is distributed in the physical space occupied by the network.

Conclusion: The metaphor of the network makes it possible to explain the emergence of “new” complex social spaces (virtual, communicative), the transformation of “old” social spaces (e.g. public space) and their transformation into complex social spaces.

 

Keywords: complex social spaces; actor-network theory; complexity.

 

Тема пространства начинает разрабатываться представителями социальных наук ещё в конце XIX века, однако должное внимание ей стали уделять только в XX веке на Западе и в начале XXI века в России. На фронтир социальной философии эту тему выводит Рудольф Карнап, инкорпорировавший социальное пространство в философский тезаурус и предложивший ставшую знаменитой классификацию пространства. Карнап различал формальное пространство (пространство соотношений чисел, цветов, степеней родства и других «непространственных» в обыденном понимании вещей), пространство созерцания (соотношение линий, площадей, геометрических фигур и других «пространственных» в обыденном понимании вещей), и физическое пространство (пространство интерпретируемых человеком соотношений мест расположения материальных объектов) [см.: 1, с. 5–6]. Ключевым российским социальным теоретиком, исследовавшим тему пространства, можно считать нашего современника А. Ф. Филиппова, разделившего определения пространства в собственном, обобщённом и метафорическом смыслах [см.: 2; 3, с. 50].

 

Классики мировой социологии также не обходят стороной проблему пространства. Георг Зиммель трактует пространство как характеристику соприсутствия людей или социальных групп в мире [см.: 4; 5]. Телесное соприсутствие людей в определённом месте, как и географическая характеристика этого места, способно влиять на формирование этими людьми сообщества. Пространство, время, число и дистанция являются ключевыми характеристиками социальной геометрии Зиммеля [см.: 6, с. 303–307]. Занимаемое человеком место способно определить его социальный статус, связи с окружающим миром и уровень влияния на социальные процессы. Теория структурации Энтони Гидденса рассматривает пространство как форму, в которой осуществляются социальные практики. Для их описания социолог изучает проблему мест, локальностей, центра, периферии и т. д. Автор обращается к социальной географии с целью изучения влияния пространства на воспроизводимые в нём практики [см.: 7, с. 182–199].

 

Заслуживает внимания проект социальной географии, предложенный Бенно Верленом, который акцентировал внимание на изучении действия и материальности действующего субъекта, объясняющейся, как минимум, наличием у субъекта пространственно протяжённого тела. Верлен определяет пространство как обеспечивающую возможность для деятельности систему координат: пространство – это не эмпирическое, но формальное и классификаторское понятие. Это система координат для физических составляющих действия и обозначение для проблем и возможностей, относящихся к исполнению действия в физическом мире [см.: 8, с. 34]. Таким образом, пространство становится формой, вмещающей материальных акторов и дающей им возможность действовать. Пространство и материальные объекты актуализируются лишь в контексте осуществляемого субъектом действия.

 

Исследованию связи физического и социального понимания пространства в социальных науках уделено значительно меньше внимания. Однако имеются некоторые работы, посвящённые данной тематике. В. Б. Звоновский разделяет (1) пространство как логический конструкт, созданный подобно математическому пространству, то есть как абстракция реальных позиций и диспозиций социальных субъектов и связей между ними и (2) физическое пространство (местность, территория и т. п. в их естественнонаучном понимании) [см.: 9, с. 8]. В зависимости от связи с физическим пространством социальное пространство может быть определено как метафора статусных диспозиций индивидов в сообществах; результат взаимовлияния статусных диспозиций членов сообщества и материальных объектов, ими создаваемых; отражение социальных отношений в комплексе созданных данным сообществом материальных объектов; активная сила, создающая социальные отношения [см.: 10, с. 286].

 

Представленный корпус работ позволяет считать проблему пространства довольно подробно разработанной в социальных науках. Однако стремительное развитие информационных технологий поставило перед учёными некоторые важные вопросы, по сей день не находящие ответов в социальной теории [см.: 11]. Эти вопросы лежат в плоскости связи физического и социального пространств. Распространение уже в первой половине XX века систем дистанционной передачи информации (телефон, телеграф, телевидение и т. п.) привело к появлению теоретической проблемы пространственной локализации действия. Если в прежние времена каждое действие имело чёткие пространственные координаты, то теперь не так просто ответить на вопрос: «Где происходит действие?» Если раньше люди разговаривали, сидя на лавочке в парке, локализация действия была понятной. При разговоре по телефону социальное действие (общение) делокализуется и значительно распространяется в физическом пространстве. С появлением Интернета этот процесс ещё больше усложняется. При общении по «Скайпу» в каком месте происходит действие? В каждом из мест нахождения собеседников? В местах расположения серверов? На вышках мобильной связи?

 

Разрушение географической локализации коммуникаций приводит к появлению у нагруженных социальными действиями физических пространств метафорических значений. В результате появляются «новые» социальные пространства со сложно определимой локализацией: пространство коммуникации, пространство повседневности, пространство отношений и, наконец, виртуальное пространство. Материальная основа таких новых пространств часто ускользает от внимания исследователей. Так, под виртуальностью учёные из Института философии РАН понимают «объект или состояние, которые реально не существуют, но могут возникнуть при определенных условиях» [12]. Виртуальность связывается с субъективным восприятием и конструированием в сознании образов реальности. Виртуальное пространство – это система виртуальных объектов, под которыми ряд авторов понимают объекты, имеющие неполное существование, проявляющееся в отсутствии пространственной протяжённости и других физических характеристик [см.: 13, с. 23; 14, с. 63–67; 15, с. 1555–1556]. Хотя виртуальное пространство, действительно, состоит из образов и знаковых кодов, его существование основано на материальных объектах. Без компьютеров, экранов мониторов, роутеров и других материальных объектов никакое виртуальное пространство существовать не может. Более того, текст на экране монитора не менее реален, чем тот же текст на страницах книги; картинки на экране в электронном виде принципиально не отличаются от распечатанных картинок. Специфика виртуального пространства состоит в том, что его основной целью является создание образов в человеческом сознании. Но это не отменяет материальных оснований виртуальных объектов и виртуального пространства в целом.

 

Поворот к материальному в социальных науках призывает исследователей не упускать из виду материальных основ нематериальных сущностей. Согласно современному варианту акторно-сетевой теории (АСТ) и материальные объекты, и нематериальные сущности являются акторами, образующими действующие сети, в которых распределено действие [см.: 16; 17]. Сети – это формообразующий элемент АСТ, структурирующий отношения между людьми и не-человеками, между материальными и нематериальными сущностями, однако пребывающий при этом в постоянном движении и динамично изменяющийся. Метафора сети в данном случае задействует пространственное воображение читателя, что позволяет наиболее точно передать ему специфику соотношения и взаимодействия акторов [см.: 18, с. 63]. Метафорически понимаемое пространство играет ту же роль. Таким образом, в контексте АСТ наши «новые» пространства (пространство коммуникации, виртуальное пространство и т. п.) являются метафорами, позволяющими описать утрату локальности действия и его распределение в физическом пространстве, и могут быть определены как комплексные сети, которые с помощью передачи закодированной в знаковых системах информации на дальние расстояния делают возможным распределение действия в физическом пространстве. Комплексность сетей определяется по наличию в них акторов, физически удалённых друг от друга на большие расстояния, и пересечений с другими сетями, а также по распределению действия между акторами, удалёнными друг от друга в физическом пространстве.

 

В современном мире появляется всё больше комплексных социальных пространств. Комплексное социальное пространство – это сеть взаимодействующих акторов различной природы, которые могут быть физически удалены друг от друга на большие расстояния и действие которых распределено в физическом пространстве, занимаемом сетью. Примерами комплексных социальных пространств становятся как охарактеризованные нами «новые» пространства (коммуникационное, виртуальное), так и социальные пространства, непосредственно с ними связанные. Например, публичное пространство, которое раньше всегда было местом локализации действия (агора в греческом полисе, улица города, площадь и т. д.), теперь (после появления систем дистанционной передачи информации) таковым является отнюдь не всегда (социальные сети, телепередачи и т. д.). Комплексность пространств предполагает утрату в них следующих локализаций в физическом пространстве.

 

1. Утрата локализации коммуникации, которая охарактеризована выше: Интернет, телефонная связь, телевидение и т. д.

 

2. Утрата локализации действия. Проблемы разрыва места и субъекта действия лучше всего охарактеризованы в рецензии В. С. Вахштайна на работу Мануэля Деланда «Война в эпоху разумных машин». Ссылаясь на журналистское расследование Мэтью Пауэрса, Вахштайн рассматривает такие разрывы на примере работы лётчиков, управляющих с территории США деятельностью беспилотных летательных аппаратов на Ближнем Востоке [см.: 19, с. 278]. Где в таком случае локализуется действие? В США? На Ближнем Востоке? Или где-то между ними? В контексте АСТ можно ответить, что действие распределено по сети комплексного пространства современных военных действий, в котором акторы распределены по территории США и территориям ближневосточных государств. Ситуация в данном случае усложняется ещё и разрывом субъекта действия. Возникает вопрос: «Кто совершает действие?» Американский военный в США, беспилотник на Ближнем Востоке, или вся сеть акторов? К таким неопределённостям оказались не готовы и сами американские военные. Пауэрс выяснил, что степень эмоционального выгорания среди операторов беспилотников оказывается значительно выше, чем у военных лётчиков, самостоятельно выполняющих боевые вылеты [см.: 20]. Проблему множественности субъекта действия АСТ предлагает решать при помощи той же модели сети. В АСТ действуют сети, а само действие становится их распределённым свойством. Аннмари Мол и Марианна Де Лаэт исследовали работу сети на примере зимбабвийского втулочного насоса, являющегося частью действующей сети, пространственно выходящей далеко за пределы Зимбабве [см.: 21].

 

3. Утрата дихотомичной локализации близкого и далёкого. Данная тема является центральной в эссе Мартина Хайдеггера «Вещь». Хайдеггер актуализирует проблему сжимания пространственных и временных дистанций: «Куда раньше человек добирался неделями и месяцами, туда теперь он попадает на летающей машине за ночь. <…> Далекие становища древнейших культур фильм показывает так, словно они прямо сейчас расположились посреди людной площади» [22, с. 237]. Философ ставит проблему деструкции дальнего, так как всё, что раньше было удалено от нас в пространстве и времени, теперь становится достижимо с меньшими затратами. Утрата дальнего, по Хайдеггеру, приводит и к утрате ближнего, ибо без дальнего не может быть и ближнего. Применительно к обществу это означает, что социальные связи в «ближних» сообществах ослабевают, так как в них утрачивается необходимость, ведь в условиях доступности «дальнего» оно начинает конкурировать с «ближним», которое часто проигрывает конкуренцию. Утрата локальностей близкого и далёкого приводит к расширению пространства присутствия человека в мире. В комплексном социальном пространстве человек может присутствовать сразу в нескольких местах, географически удалённых друг от друга: например, участвуя в видеоконференции, спикер взаимодействует сразу с несколькими слушателями в разных точках мира и присутствует на экранах компьютеров каждого из них. Имеющиеся у человека социальные контакты также начинают покрывать значительно большие расстояния: наличие друзей в разных странах мира стало для современного человека нормой.

 

Метафора сети приобрела широкое распространение в работах, исследующих глобализацию и глобальную трансформацию информационного общества. Наибольшую известность получил проведённый Мануэлем Кастельсом анализ формирования и трансформации возникших в нем глобальных сетей. Метафора сети стала для теории Кастельса ключевой метафорой, схватывающей суть социальной структуры информационного общества, предполагающей единство глобализации и децентрализации. Гибкость и инновационность производства становятся основами конкурентоспособности предприятий и роста сетевой экономики. Теория пространства Кастельса предлагает новый пространственно-временной континуум социального и определяет пространство как кристаллизованное время, поскольку «пространство является материальной опорой социальных практик разделения времени» [23, с. 385]. Пространство объединяет и локализует одновременно осуществляемые практики, организуя социальную реальность. Для описания новой пространственной локализации географически разделённых сетевых взаимодействий Кастельс вводит метафору потоков, которой он описывает форму организации повторяющихся последовательностей взаимодействий между физически локализованными в разных местах акторами одной сети. «Пространство потоков есть материальная организация социальных практик в разделённом времени, работающих через потоки» [23, с. 386].

 

Кастельс выделяет три слоя материального воплощения пространства потоков

 

1. Первый слой состоит из цепи электронных импульсов, на которых основано создание и передача информации в современных коммуникационных системах, имеющих определяющее значение для современного сетевого общества.

 

2. Второй слой составляют узлы и коммуникационные центры. В них географически локализуются ключевые производства, центры притяжения лучших в своих отраслях специалистов, места разработки и внедрения новых технологий, центры мировой торговли и т. п. В качестве примеров таких центров можно привести Кремниевую долину для IT-индустрии, фабрики компании «Taiwan Semiconductor Manufacturing Company» для рынка микросхем или Суэцкий канал для мировой торговли.

 

3. Третий слой включает в себя размещение управленческих элит и центров принятия решений. Кастельс выделяет две тенденции пространственной локализации элит в информационном обществе: 1) сегрегация глобальной элиты (отделение её от всех остальных) и 2) унификация символического окружения элит (их стиля жизни, предпочтений, символов статуса и т. п.). Материальным воплощением социального неравенства становится социопространственная фрагментация в терминологии Кастельса, то есть физическое конструирование социальной дистанции, отделяющей элиты от всех остальных. Примеры тому: богатые районы, элитарные учебные заведения, места для VIP-отдыха и т. п. Тема воплощения социального неравенства в физическом пространстве довольно подробно исследована в современных социальных науках: пожалуй, наиболее известные работы на данную тему написаны Пьером Бурдьё [см.: 24] и Джоном Урри [см.: 25].

 

Пространство потоков можно рассматривать как форму организации комплексных социальных пространств. Хотя оно не объясняет топологическую комплексность социальных действий, а только характеризует трансформацию их организации (переход от традиционного пространства мест к пространству потоков), концепция пространства потоков является сильной объяснительной моделью организации социального взаимодействия в сетевом обществе.

 

Развитие систем дистанционной передачи информации трансформирует пространственные характеристики коммуникации, действия и присутствия человека в мире и делает определение их локализаций проблематичным. Теоретические ресурсы для решения возникающих проблем мы находим в акторно-сетевой теории, которая с помощью понятия сети объясняет распределение действия в физическом пространстве, занимаемом данной сетью. Понятие сети позволяет объяснить возникновение «новых» комплексных социальных пространств (виртуальное, коммуникационное), трансформацию «старых» социальных пространств (вроде публичного пространства) и их превращение в комплексные социальные пространства.

 

Библиографический список

1. Carnap R. Ein Beitrag zur Wissenschaftslehre. – Berlin: Verlag von Reuter & Reichard, 1922. – 87 p.

2. Филиппов А. Ф. Теоретические основания социологии пространства. – М.: Канон-Пресс-Ц, 2003. – 237 с.

3. Филиппов А. Ф. Социология пространства. – СПб.: Владимир Даль, 2008. – 285 с.

4. Зиммель Г. Флоренция // Логос. – 2002. – № 3. – С. 1–10.

5. Зиммель Г. Мост и дверь // Социология власти. – 2013. – № 3. – С. 145–150.

6. Кравченко С. А. Социология. Классические теории через призму социологического воображения. – М.: Юрайт, 2014. – 631 с.

7. Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. – М.: Академический проект, 2003. – 525 с.

8. Верлен Б. Общество, действие и пространство. Альтернативная социальная география / Пер. с англ. С. П. Баньковской // Социологическое обозрение. Том 1. – 2001. – № 2. – С. 26–47.

9. Звоновский В. Б. Социология пространства повседневности: монография. – Самара: Самарский университет, 2009. – 166 с.

10. Ходыкин А. В. Систематизация трактовок взаимосвязи физического и социального пространств в социологических теориях // Будущее социологического знания и вызовы социальных трансформаций (к 90-летию со дня рождения В. А. Ядова). Международная научная конференция (Москва, 28–30 ноября 2019 г.). Сборник материалов / Отв. ред. М. К. Горшков; ФНИСЦ РАН. – М.: ФНИСЦ РАН, 2019. – С. 285–290.

11. Кин Д. Демократия и декаданс медиа / пер. с англ. Дмитрия Кралечкина. – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2015. – 308 с.

12. Рузавин Г. И. Виртуальность // Новая философская энциклопедия. Т. 1 / Ин-т философии РАН; Нац. обществ.-науч. фонд; Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин. – 2-е изд., испр. и допол. – М.: Мысль, 2010. – С. 404.

13. Силаева В. П. Об использовании понятия «Виртуальный» // Социологические исследования. – 2010. – № 8. – С. 19–25.

14. Хоружий С. С. Род или не род? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии. – 1997. – № 6. – С. 56–74.

15. Леушкин Р. В. Виртуальный объект как проблема конструктивного реализма // Фундаментальные исследования. – 2014. – № 6 (часть 7). – С. 1553–1558.

16. Вахштайн В. С. Пересборка повседневности: беспилотники, лифты и проект ПкМ-1 // Логос. – 2017. – № 2 (117). – С. 1–48.

17. Ло Дж. Объекты и пространства // Социологическое обозрение. – Т. 5. – 2006. – № 1. – С. 30–42.

18. Ходыкин А. В. Освоение космоса как социологическая проблема // Социологическое обозрение. – 2019. – № 4. – С. 47–73. DOI: 10.17323/1728-192x-2019-4-47-73.

19. Вахштайн В. С. WTS: War, Technology and Society Рецензия на книгу: «Деланда М. Война в эпоху разумных машин. – М.: Кабинетный ученый, 2015» // Социология власти. – 2015. – № 1. – С. 278–294.

20. Powers M. Confessions of a Drone Warrior // GQ. – October 22. – 2013. – Режим доступа: https://www.gq.com/story/drone-uav-pilot-assassination (дата обращения: 19.10.2021).

21. Мол А., Лаэт М. Зимбабвийский втулочный насос: механика текучей технологии // Логос. – 2017. – № 2. – С. 171–232.

22. Хайдеггер М. Вещь // Время и бытие: Статьи и выступления / сост., пер. В. В. Бибихина. – М.: Республика, 1993. – 447 с.

23. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. под науч. ред. О. И. Шкаратана. – М.: ГУ ВШЭ, 2000. – 608 с.

24. Бурдьё П. Социология социального пространства / Пер. с франц. отв. ред. перевода Н. А. Шматко. – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. – 288 с.

25. Урри Дж. Как выглядит будущее? / Пер. с англ. А. Матвеенко. – М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018. – 320 с.

 

References

1. Carnap R. Ein Beitrag zur Wissenschaftslehre [A Contribution to Science]. Berlin: Verlag von Reuter & Reichard, 1922, 87 p.

2. Filippov A. F. Theoretical Foundations of the Sociology of Space [Teoreticheskie Osnovaniya Sotsiologii Prostranstva]. M.: Canon-Press-Ts, 2003, 237 p.

3. Filippov A. F. Sociology of Space [Sotsiologiya Prostranstva]. St. Petersburg: Vladimir Dal, 2008, 285 p.

4. Simmel G. Florence [Florentsiya]. Logos (Logos), 2002, no. 3, pp. 1–10.

5. Simmel G. Bridge and Door [Most i Dver]. Sotsiologiya Vlasti (Sociology of Power), 2013, no. 3, pp. 145–150.

6. Kravchenko S. A. Sociology. Classical Theories Through the Prism of Sociological Imagination [Sotsiologiya. Klassicheskie Teorii Cherez Prizmu Sotsiologicheskogo Voobrazheniya]. Moscow: Yurayt, 2014, 631 p.

7. Giddens E. The Constitution of Society: Outline of the Theory of Structuration [Ustroenie Obschestva. Ocherk Teorii Strukturatsii]. Moscow: Akademicheskiy Proect, 2003, 525 p.

8. Verlaine B. Society, Action and Space. Alternative Human Geography [Obschestvo, Deystvie i Prostranstvo. Alternativnaya Sotsialnaya Geografiya]. Sotsiologicheskoe Obozrenie. Tom 1 (Sociological Review. Vol. 1), 2001, no. 2, pp. 26–47.

9. Zvonovsky V. B. Sociology of the Space of Everyday Life [Sotsiologiya Prostranstva Povsednevnosti]. Samara: Samarskiy Universitet, 2009, 166 p.

10. Khodykin A. V. Systematization of Interpretations of the Relationship between Physical and Social Spaces in Sociological Theories [Sistematizatsiya Traktovok Vzaimosvyazi Fizicheskogo i Sotsialnogo Prostranstv v Sotsiologicheskikh Teoriyakh]. Buduschee Sotsiologicheskogo Znaniya i Vyzovy Sotsialnykh Transformatsiy (k 90-letiyu so Dnya Rozhdeniya V. A. Yadova). Mezhdunarodnaya Nauchnaya Konferentsiya (Moskva, 28-30 Noyabrya 2019 g.). Sbornik Materialov (The Future of Sociological Knowledge and Challenges of Social Transformations (to the 90th Anniversary of the Birth of V. A. Yadov). International Scientific Conference (Moscow, November 28–30, 2019). Collected Materials). Moscow: FNISTC RAS, 2019, pp. 285–290.

11. Kin D. Democracy and Media Decadence [Demokratiya i Dekadans Media]. Moscow: Izdatelskiy dom Vysshey shkoly ekonomiki, 2015, 308 p.

12. Ruzavin G. I., Stepin V. S. (Ed.) Virtuality [Virtualnost]. Novaya Filosofskaya Entsiklopediya (New Philosophical Encyclopedia). Moscow: Mysl, 2010, p. 404.

13. Silaeva V. P. On the Use of the Concept of “Virtual” [Ob Ispolzovanii Ponyatiya “Virtualnyi”]. Sotsiologicheskie Issledovaniya (Sociological Studies), 2010, no. 8, pp. 19–25.

14. Khoruzhiy S. S. Genus or Non-Genus? Notes to the Ontology of Virtuality [Rod Ili ne Rod? Zametki k Ontologii Virtualnosti]. Voprosy Filosofii (Questions of Philosophy), 1997, no. 6, pp. 56–74.

15. Leushkin R. V. Virtual Object as a Problem of Constructive Realism [Virtualnyy Obekt kak Problema Konstruktivnogo Realizma]. Fundamentalnye Issledovaniya (Fundamental Research), 2014, no. 6 (Part 7), pp. 1553–1558.

16. Vakhstayn V. S. Reassembly of Everyday Life: Drones, Elevators and the PkM-1 Project [Peresborka Povsednevnosti: Bespilotniki, Lifty i Proekt PkM-1]. Logos (Logos), 2017, № 2 (117), pp. 1–48.

17. Law J. Objects and Spaces [Obekty i Prostranstva]. Sotsiologicheskoe Obozrenie (Russian Sociological Review), vol. 5, 2006, no. 1, pp. 30–42.

18. Khodykin A. V. Space Exploration as a Sociological Problem [Osvoenie Kosmosa kak Sotsiologicheskaya Problema]. Sotsiologicheskoe Obozrenie (Russian Sociological Review), 2019, no. 4, pp. 47–73. DOI: 10.17323/1728-192x-2019-4-47-73.

19. Vakhstayn V. S. WTS: War, Technology and Society. Book Review: “Delanda M. War in the Era of Intelligent Machines. M.: Cabinet Scientist, 2015”. Sotsiologiya Vlasti (Sociology of Power), 2015, no. 1, pp. 278–294.

20. Powers M. Confessions of a Drone Warrior. GQ, 2013, October 22, 2013. Available at: https://www.gq.com/story/drone-uav-pilot-assassination (accessed: 19 October 2021).

21. De Laet M., Mol A. Zimbabwe Bush Pump: Mechanics of a Fluid Technology [Zimbabviyskiy vtulochnyy nasos: mekhanika tekuchey tekhnologii]. Logos (Logos), 2017, no. 2, pp. 171–232.

22. Heidegger M. The Thing [Vesch]. Vremya i Bytie: Stati i Vystupleniya (Time and Being: Articles and Speeches). Moscow: Respublika, 1993, 447 p.

23. Castells M. The Information Age: Economy, Society, and Culture [Informatsionnaya Epokha: Ekonomika, Obschestvo i Kultura]. Moscow: GU VShE, 2000, 608 p.

24. Bourdieu P. Sociology of Social Space [Sotsiologiya Sotsialnogo Prostranstva]. Moscow: Institut eksperimentalnoy sotsiologii; St. Petersburg: Aleteya, 2007, 288 p.

25. Urry J. What Is the Future? [Kak Vyglyadit Buduschee?]. Moscow: “Delo” RANKhiGS, 2018, 320 p.

 
Ссылка на статью:
Ходыкин А. В. Трансформация пространственности и появление комплексных социальных пространств // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2021. – № 4. – С. 41–51. URL: http://fikio.ru/?p=4856.

 

© Ходыкин А. В., 2021