Monthly Archives: августа 2025

УДК 32

 

Исаев Борис Акимович – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, профессор, доктор социологических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: isaevboris@yandex.ru

SPIN: 6726-1385

Авторское резюме

Состояние вопроса: В настоящее время в политологии еще недостаточно проработан вопрос трансформации политической сферы при формировании информационного общества. Особенно важно исследовать политический процесс в условиях становления информационного общества в России.

Результаты: Автор обратил внимание на тот факт, что теория политической системы, создававшаяся в 1950-гг., не случайно возникла в условиях формирования информационного общества. Взгляд на политику через призму теории систем, теорий политической системы и политических режимов существенно расширил представления исследователей о политическом процессе формирующегося нового состояния общества, конкретизировал понимание управления обществом посредством не только государственных институций, но и общественных организаций.

Область применения результатов: Предложенный подход к процессам взаимодействия государства и гражданского общества, управления общества посредством политической системы позволяет под иным ракурсом увидеть весь политический процесс в формирующемся информационном обществе.

Методы исследования: В работе нашли применение общенаучные (анализ и синтез, системный подход и структурно-функциональный анализ) и политологические методы (анализ политической и партийной системы, структурно-функциональный анализ политических институтов, ветвей власти, партийной системы, системы СМИ).

Выводы: Понятия «политическая система» и «политический режим» появились в период формирования информационного общества не случайно. В то время как на базе крупных ЭВМ стали массово производить персональные компьютеры, что дало толчок компьютеризации общества, в политической сфере стали расширяться явления участия общественных организаций в управлении государством. И те, и другие процессы способствовали формированию информационного общества. В России все эти процессы шли несколько позже: персональные компьютеры появились в конце 1980-х гг., общественные организации в рамках политической системы – в середине 1980-х гг.

 

Ключевые слова: Политическая система информационного общества; политические режимы; политические институты; общественные организации.

 

The Political System and Political Regimes of Russia in Information Society

 

Isaev Boris Akimovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Professor, Doctor of Sociology, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: isaevboris@yandex.ru

Abstract

Background: The theory of information society does not sufficiently address the issue of the transformation of the political sphere in the formation of post-industrial society. It is especially important to study the political process in the context of information society in Russia.

Results: The author draws attention to the fact that the theory of the political system, which was developed in the 1950s, emerged in the context of information society. A view on politics through the prism of systems theory, theories of the political system and political regimes significantly expanded the researchers’ understanding of the political process of the emerging new state of society, and specified the understanding of the management of society through not only state institutions, but also public organizations.

Implication: The proposed approach to the processes of interaction between the state and civil society, the management of society through the political system allows us to see the entire political process in the emerging information society from a different perspective.

Research methods: The work uses transdisciplinary scientific methods (analysis and synthesis, general system theory, and structural-functional analysis) and political science methods (analysis of the political and party system, structural-functional analysis of political institutions: power branches, the party system, and mass media).

Conclusion: It was no coincidence that the concepts of “political system” and “political regime” emerged during the formation of information society. As personal computers based on large-scale computers were mass-produced, which gave impetus to the computerization of society, the phenomenon of public organizations’ participation in state government began to expand in the political sphere. Both processes contributed to the development of information society. In Russia, these processes occurred somewhat later: personal computers appeared in the late 1980s, public organizations within the political system – in the mid-1980s.

 

Keywords: political system of information society; political regimes; political institutions; public organizations.

  

1 Классическая структура политической системы

Пришествие информационной эпохи привело не только к количественному росту вычислительной техники, но и к качественным сдвигам в развитии общества: появлению персонального компьютера, глобальной сети Интернет, социальных сетей, переводу многих операций по производству, хранению и использованию информации на интернетовские сайты и порталы. В полной мере эти революционные изменения отразились в системе государственного управления. Если до информационной революции считалось, что социально-политическое управление осуществляется по схеме «государство – общество», то есть государственные институты непосредственно и напрямую управляют обществом, то в ходе информационной революции появилось представление о сложной политической системе и режимах правления, которое легло в основу новых теорий управления.

 

Долгое время от греков и римлян, через времена Макиавелли, Гоббса, Локка и Монтескье [11, c. 165–197], вплоть до XX века считалось, что обществом руководит государство, которое представляет собой специальный аппарат для управления, производства законов, поддержания правового порядка, статусных позиций, воспитания и обучения подрастающего поколения. Такой порядок управления признавали все ведущие ученые, государственные деятели и даже оппозиционеры. Хотя некоторые управленческие функции, которые мы сегодня приписываем государству, исполнялись организациями гражданского общества, такие как: воспитание и обучение, поддержание статусного порядка, правил поведения в обществе (в свете) и т. д., в то же время сложившегося порядка, при котором обществом управляет государство, никто не отрицал. Были попытки коммунистов-утопистов, марксистов, прудонистов, бакунистов и др. усомниться в необходимости государства ввиду нарушения им свободы человека и бюрократической заорганизованности, но полноценной замены государству так и не нашлось.

 

Кроме проблемы соотношения государства и общества в истории философии и в современной политике существует проблема соотношения понятий «государство» и «государственность». Некоторые обществоведы отождествляют эти понятия. Мы полагаем, что, если существуют два понятия, значит это для чего-нибудь нужно.

 

Если понимать государство как форму власти, как структуру и функционирование государственных институтов, то понятие «государственность» будет шире и глубже.

 

Широта государственности определяется наличием в ней не только институтов власти, но и организаций общества, участвующих в общественной и государственной жизни. Это различные общественно-политические группировки, партии, армия, полиция, разведка и т. д. Глубина государственности определяется преемственностью, историей государственных форм и учреждений и всех вышеперечисленных институтов. Например, в истории Руси-России было несколько государственных форм: Киевская Русь, Великое княжество Московское, Российская империи, СССР, Российская федерация, а объединяет их одна государственность – российская. Российская государственность заложена глубоко в общественном сознании и подсознании россиян. Недаром учебный курс, который мы сегодня осваиваем, назван «Основы российской государственности». По-моему, если бы с этой проблемой соотношения государства и государственности столкнулся Н. М. Карамзин, он назвал бы свою знаменитую книгу «История российской государственности».

 

Переходя к проблеме соотношения государства и политической системы, отметим конгруэнтность проблем:

– «государство – государственность»;

– «государство – политическая система».

 

Далее на второй проблеме остановимся подробнее.

 

В ходе информационной революции [14] в середине XX века передовые политологи начали высказывать мнение, что одного государства для управления всеми общественными процессами недостаточно [10], и в систему управления кроме государственных институтов следует включить и другие, общественные институты. Вывод этот был сделан благодаря бурному развитию общественных, технических наук и общественно-политической практики.

 

Во-первых, было замечено, что в политическом процессе участвуют не только государственные институты. Современный политический процесс не может не включать политические партии, роль которых неизменно повышалась [5].

 

Если мы заглянем, например, в конституцию США, принятую в 1787 г., мы не найдем там даже упоминания о партиях. Но никто в добром здравии не станет отрицать значение американских партий в наши дни. Партии выдвигают кандидатов на все релевантные государственные должности вплоть до президентской, на партии опираются президенты, губернаторы и другие государственные люди в своей повседневной деятельности, партии в парламенте предлагают и утверждают проекты законов, контролируют деятельность государственных организаций и должностных лиц и т. д. [6, с. 58–63]. Управляют ли партии государством и обществом? Нет, партии напрямую не участвуют в процессе управления. Партии создают механизмы управления, активно участвуют в парламентской деятельности, выдвижении кандидатов разных рангов, но напрямую не правят ни государством, ни обществом.

 

Партии – не государственные, но и не в полной мере общественные организации. Обратимся к модели «партия-дерево». Корни партий находятся в гражданском обществе. Чем глубже и разветвленнее эти корни, то есть первичные партийные организации, тем крупнее и могучее, тем авторитетнее партии, опирающиеся на такие корни. Итак, корни партии находятся в гражданском обществе, это общественные организации. Ствол партии представляет собой внутрипартийную структуру и состоит из районных, городских, областных организаций, возглавляемых районными, городскими и областными комитетами. Венчает эту внутрипартийную структуру (ствол партии) национальный комитет. Излишне говорить, что вся внутрипартийная структура есть принадлежность гражданского общества, что это общественная организация. Но партии имеют и внешнюю структуру, выходящую за пределы партийной организации. Это парламентские фракции, которые создаются каждой партией, участвовавшей в выборах, из прошедших избирательное сито кандидатов. Парламентская фракция – это совершенно самостоятельная партийная организация в рамках государственного органа – парламента. Следовательно, это уже государственная организация, члены которой получают заработную плану не из партийной, а из государственной кассы, которую возглавляет лидер партийной фракции в парламенте, занимающий официальную, государственную должность.

 

Таким образом, партия – это одновременно и общественная, и государственная организация, это общественно-государственная организация, активно участвующая в общественной жизни и политическом процессе.

 

Во-вторых, еще одной организацией, без которой немыслим современный политический процесс, являются средства массовой информации (СМИ). Государство и партии общаются со своими избирателями и между собой через СМИ. Более того, государство и партии имеют собственные СМИ: газеты, журналы, радио и телевидение, сайты и порталы в Интернете и т. д. Государственные СМИ называются официальными. Без государственных и партийных СМИ, без СМИ как общественных организаций, обеспечивающих самые различные коммуникации, сегодня мы не можем представить себе политический процесс.

 

В-третьих, важной организацией, вернее организациями, в современной политике выступают сообщества ученых (политологов, философов, историков, социологов, экономистов, культурологов) и сообщества экспертов, обеспечивающих практикующих политиков точными данными и оценками, составляющие прогнозы, пишущие доклады, выступления, справки и т. п. Их тоже нельзя исключать из политического процесса и управления обществом.

 

Поэтому в середине XX века американский политолог Дэвид Истон ввёл понятие «политическая система» [16]. В своих выводах Истон опирался на достижения науки и политической практики, в частности, на работы Норберта Винера о кибернетике [1], а также на достижения таких наук, как менеджмент, социология, политология, экономика, таких теорий, как теория систем [15], теория управления [3], теория партий [4; 9], теория СМИ [2], практики привлечения в политику экспертов, помощников, советников, спичрайтеров, специалистов по организации выборов и др.

 

Структура политической системы (ПС), вписанной в гражданское общество (ГО), включила в себя все рассмотренные нами компоненты: партии, государственные институты законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти, СМИ, научное и экспертное сообщество.

 

Теории политической системы через три года исполнится 75 лет – почтенный возраст для научной концепции, требующий ее модернизации. С учетом современных требований в структуру ПС необходимо включить: профсоюзы (в схеме они находятся в ГО), аппарат президента, парламента и конституционного суда, сообщества юристов, организации ветеранов вооруженных сил, разведки, спецслужб и т. д.

 

Рассмотрим классическую структуру политической системы (рисунок 1), каковой она сложилась в информационном обществе.

 

рисунок 1

Рисунок 1 – Структура и функционирование политической системы (ПС)

 

Как функционирует политическая система?

 

Функционирование политической системы представлено на рисунке 1. На вход в ПС поступают сигналы из гражданского общества (ГО), а именно:

– сигнал требований граждан к политической системе, отражающий их интересы;

– сигнал поддержки (или не поддержки) гражданами политической системы (сигнал легитимации).

 

Эти сигналы принимают структуры ПС, находящиеся на входе: партийная система и СМИ. Обработанные сигналы в виде партийных программ, решений руководства партиями и законопроектов; в виде статей, обзоров, полемики в СМИ поступают в структуры, находящиеся ближе к выходу из ПС: научное и экспертное сообщество, проводящее экспертизу, научный анализ, выдающее предложения по принятию законопроектов и, главное, – в парламент для принятия законов и постановлений, в аппарат президента для подготовки указов. Законы, постановления парламента и указы президента и есть выход партийной системы.

 

С выхода ПС результаты ее деятельности через обратную связь отправляются в гражданское общество (ГО), которое оценивает законы, указы, распоряжения с точки зрения реализации своих требований и оказывает или не оказывает им поддержку. Сигнал поддержки или не полной поддержки вместе с сигналом требований вновь идет в ПС для доработки, переработки или отмены законов, указов, распоряжений.

 

Сигнал обратной связи символизирует связь политических институтов и гражданского общества и позволяет ПС, регулируя сигнал входа, управлять обществом.

 

Действуя таким образом, политическая система выполняет присущие ей функции, которые существенно шире и многообразнее рассмотренной нами функции принятия законов, указов, распоряжений.

 

Такова классическая теория политической системы.

 

А как устроена политическая система России эпохи информационного общества?

 

2 Структура политической системы современной России

1. Партийная система. В РФ зарегистрировано более 60 партий, но по результатам выборов 2021 г. в Государственную Думу, в которой 450 мест, прошли через 5 % барьер только 5 партий, а именно:

– партия «Единая Россия» – 324 места;

– КПРФ – 57 мест;

– ЛДПР – 21 место;

– партия «Справедливая Россия – За правду» – 27 мест;

– партия «Новые люди» – 13 мест [7, с. 250–256].

 

С вхождением России в информационное общество политические партии завели себе сайты и порталы в Интернете, и львиную долю партийной работы (переписка, мобилизация на выборы, управление первичными организациями, воспитательные и информационные партийные мероприятия и т. п.) ведут через социальные сети. Российское государство также активно использует возможности социальных сетей и официальных сайтов и порталов для политической мобилизации, пропаганды государственных ценностей и агитации во время проведения политических кампаний.

 

2. Средства массовой информации. В РФ выходят как государственные, официальные СМИ, так и партийные СМИ, СМИ общественных организаций, частные СМИ. В эпоху информационного общества тиражи печатных изданий постоянно падают, поэтому СМИ либо имеют свое представительство, либо совсем перебираются в интернет. Тем не менее, СМИ (печатные и электронные) играют важную роль в политическом процессе (таблица 1).

 

Таблица 1 – Самые цитируемые газеты России [12]

Рейтинг Название Статус Индекс цитирования
1 Известия частная 4478
2 Коммерсантъ частная 4435
3 Ведомости частная 2688
4 Российская газета государственная 1468
5 Московский комсомолец частная 771
6 Комсомольская правда частная 752
7 РБК Daily частная 717
8 Новая газета частная 518
9 Независимая газета частная 285
10 Аргументы и факты частная 94

 

Как видим, ведущими СМИ в России сегодня выступают частные газеты. Это означает, что большинство ведущих СМИ принадлежит гражданскому обществу. В десятке наиболее популярных газет находится только одно государственное издание.

 

3. Сообщества политологов и политических экспертов. Назовем только некоторые, широко известные, работающие в сфере политики сообщества:

– РАПН – Российская ассоциация политических наук. Около 1 тыс. членов;

– РОП – Российское общество политологов. Около 650 членов;

– НСП – Национальный союз политологов;

– АСПЭК – Ассоциация политических экспертов и консультантов;

– РАПК – Российская ассоциация политических консультантов.

 

Кроме того, существует немало негосударственных академий и научных обществ, в которые на общественных началах входят специалисты и эксперты по философии, истории, социологии, экономике и т. д.

 

В эпоху информационного общества все научные сообщества и эксперты активно используют возможности различных негосударственных сообществ, интернета и социальных сетей для проведения конференций и конгрессов, публикации и распространения статей, монографий и учебников, организации научных коммуникаций и деловой переписки.

 

3 Функции политической системы

Итак, в эпоху информационного общества на политическую и общественную арену вышла политическая система, которая включает в себя не только государственные институты, но и общественные организации, осуществляя довольно тесную связь государства и гражданского общества. Без этой системы сегодня трудно представить политический процесс. Политическая система приняла на себя некоторые функции государства и расширила их действие, а именно:

– обсуждение и принятие законов, постановлений, указов;

– обеспечение взаимодействия государства и гражданского общества;

– формирование внутренней и внешней политики;

– политическое руководство и управление обществом в экономической, политической, социальной, культурной и других сферах;

– регулирование общественных отношений между социальными группами, партиями, организациями, гражданами;

– обеспечение экономических, политических, гражданских прав человека;

– выявление общественного мнения и реакция на него;

– преобразование, реформа, корректировка самой политической системы;

– контроль над деятельностью государственных институтов [8, с. 225].

 

В современном мире существуют два основных типа политических систем: демократическая и тоталитарная, которые обладают следующими типологическими характеристиками (см. таблицу 2).

 

Таблица 2 – Типологические характеристики политических систем [13, с. 122–123]

Характеристики демократической ПС Характеристики тоталитарной ПС
Власть конституционно разделена Конституционно не ограниченная власть партии или диктатора
Суд независим и действует в рамках закона Суд действует по принципу политической целесообразности
Полиция, армия и спецслужбы под контролем закона Полиция, армия и спецслужбы обеспечивают неизменность политической системы
Розыск, следствие и осуждение осуществляются раздельно, разными органами Розыск, следствие и осуждение осуществляются политической полицией
Создание политических партий осуществляется снизу, по инициативе граждан Создание политических партий осуществляется сверху, по инициативе власти
Действует принцип плюрализма. Существует многопартийность Действует принцип единомыслия. Существует одна правящая партия
Политическое сознание раскрепощено и многообразно Политическое сознание закрепощено и однообразно
Большую роль играют негосударственные СМИ Роль негосударственных СМИ сведена до минимума. Преимущества имеют официальные СМИ
Соблюдаются права и свободы граждан Нарушаются права и свободы граждан
Закон о выборах предоставляет реальный выбор из нескольких кандидатов Власть требует от избирателей демонстрировать нерушимое единство граждан и власти

 

Примером тоталитарной политической системы может служить замкнутая политическая система, которая имела место в СССР при власти КПСС. Примером демократической политической системы служит политическая система современной России эпохи информационного общества.

 

4 Замкнутая политическая система

Замкнутая политическая система (см. рисунок 2) относится к типу тоталитарных политических систем. В замкнутой политической системе все субъекты (институты) создавались указаниями сверху, руководство самой системой и обществом осуществлялось не государственными институтами, а правящей партией, гражданское общество практически отсутствовало. Система носила мобилизационный характер и хорошо проявила себя в Великой Отечественной войне. Однако в мирное время замкнутая, недостаточно гибкая система не смогла адекватно реагировать на изменения внешней среды (информационная, научно-технологическая революция, пришествие постиндустриального, информационного общества) и обеспечить достойную жизнь своим гражданам [8, с. 227].

 

Рисунок 2

Рисунок 2 – Замкнутая политическая система

<

5 Политические режимы

Чтобы осмыслить понятие «политический режим», рассмотрим для примера политические режимы И. В. Сталина и Н. С. Хрущева. При неизменной политической системе, опиравшейся на Конституцию СССР 1937 года, такие характеристики, как применение властью насилия, коллегиальность руководства, права и свободы человека, благосостояние населения, активность карательных органов, применение особенно жестоких статей за политические «преступления» при этих режимах существенно различались. Значит, политическую жизнь нельзя адекватно описать только характеристиками политической системы.

 

Под политическим режимом понимают способ функционирования политической системы, методы управления обществом, степень политической свободы и открытости страны.

 

В то время как политическая система представляет собой довольно устойчивую конструкцию, политический режим менее стабилен, изменения его могут колебаться в ту или иную сторону в пределах, допускаемых Конституцией и законами норм. Порой изменение режима ведет к изменению положения тех или иных институтов и норм в политической системе общества, к преобразованию их функций, а иногда – и к изменению всей политической системы. Существуют два основных противоположных типа политического режима [8, с. 227–229].

 

1. Авторитарный режим. Здесь правит один или небольшая группа. Этот режим правления предписывает беспрекословное подчинение граждан власти, исключает широкое обсуждение перед принятием политических решений, критику политического курса. До минимума сокращены контакты правящей верхушки и общественности. В средства массовой информации дается уже «отфильтрованное» видение событий. Общественное мнение почти не учитывается властью. Оппозиционным партиям чинятся всяческие препятствия в работе, а правящей партии создаются искусственные преимущества. В государственный аппарат подбираются исключительно сторонники правящей верхушки. Систематически нарушаются права человека. Авторитарный режим правления вводится в случаях:

– захвата власти в итоге переворота,

– снижения легитимности власти.

 

При авторитарном режиме правления в политической системе происходят следующие изменения:

– политическая система структурно сужается (за счет неполного функционирования многих политических институтов), а подчас совпадает с системой власти (в результате выключения из работы оппозиционных партий, общественных организаций, средств массовой информации);

– разрастаются репрессивные органы (полиция, прокуратура, тюрьмы);

– происходит милитаризация общества, выборы проводятся под контролем полиции и армии;

– снижается общественный контроль за деятельностью политической системы и ее институтов, властью не учитывается общественное мнение;

– усиливается давление государства на общество (сначала на оппозицию, а потом и на другие социальные слои);

– в крайнем случае – приостанавливается действие Конституции или ее отдельных глав, гарантирующих права человека, передается власть хунте или диктатору, меняется политическая система на тоталитарную [11, с. 213–230].

 

2. Демократический режим. Он противостоит авторитарному режиму и осуществляется при наличии у правительства более или менее широкой общественной поддержки. Этот режим предполагает признание принципов народовластия (разделение и выборность властей, строгая законность, гарантия прав и свобод человека и т. д.). Политическая система приобретает следующие черты:

– она в значительной степени не совпадает с системой власти: заметную роль играют политические партии, общественные организации, общественное мнение;

– действия репрессивных органов определяются законом и находятся под контролем общественности и прессы;

– в полной мере соблюдаются политические и гражданские права человека;

– политика правительства открыто обсуждается и критикуется: публикуются отчеты о расходовании бюджета без секретных изъятий, новый бюджет обсуждается в парламенте;

– заметно проявляются различия, дистанционирование общественности от власти, гражданского общества от государства [8, с. 227–228].

 

Между авторитарным и демократическим можно выделить еще несколько промежуточных режимов.

 

3. Промежуточные типы режимов. Среди так называемых промежуточных режимов, имеющих место между авторитарным и демократическим, можно выделить жестко авторитарный (при котором все характеристики авторитаризма проявляются с железной последовательностью), авторитарно-демократический (менее жесткий режим с некоторыми признаками демократического), демократическо-авторитарный (более демократический, чем предыдущий, но еще не вполне демократический), развернуто-демократический (более «демократический», чем просто демократический режим с потугами на анархию). Приведём более полный перечень типов политических режимов:

– тиранический,

– жестко-авторитарный,

– авторитарно-демократический,

– демократическо-авторитарный,

– развёрнуто-демократический,

– анархо-демократический.

 

6 Личные режимы

Личные режимы рассмотрим на примере режимов И. В. Сталина, Н. С. Хрущева и Л. И. Брежнева. Общим, объединяющим основанием этих режимов была политическая система, базировавшая на Конституции 1937 г. (в конце режима Брежнева – на Конституции 1977 г.). Общими тенденциями всех трех режимов были:

– оказание давления правящей коммунистической партии на общество: при режиме Сталина путем арестов, пыток и расстрелов; при режиме Хрущева путем ограничений в правах; при режиме Брежнева путем объявления оппозиционеров психическими больным, ссылки и высылки за границу;

– неуклонный рост мизерной заработной платы (от сталинской идеи отказа от денег и снижения цен – через хрущевское обеспечение необходимыми продтоварами со спадами на неурожай – к брежневскому повышению зарплаты и увеличению количества товаров, правда не решившего проблему качества);

– улучшение жилищных условий (от коммунальных комнатушек и углов – к большим коммунальным комнатам в два окна и, наконец, – к отдельным квартирам, жилплощадь и количество комнат которых постоянно увеличивалось;

– улучшение продовольственного обеспечения: от карточной системы 1920-х и 1940-х гг. – к свободному продовольственному обеспечению самыми простыми продуктами (хлеб, крупы, картошка, овощи, колбаса, постное масло) и к свободному обеспечению разнообразными продтоварами;

– улучшение правового положения людей: от сталинских репрессий, через хрущевскую критику режима Сталина – к брежневскому режиму «мягкого сталинизма»;

– совершенствование системы образования: от всеобщего начального образования при режиме Сталина с единичными средними школами – к массовому среднему образованию при режиме Хрущева – к обязательному, всеобщему среднему образованию со значительным расширением системы вузов при режиме Брежнева;

– медицинское обслуживание: от начала становления системы государственного медицинского обеспечения с вкраплением «островов» частной медицинской практики при режиме Сталина – через развитие системы государственного медицинского обеспечения при ликвидации частной практики, но бурном развитии системы медицинской профилактики (курорты, профилактории, дома отдыха) при режиме Хрущева – к становлению развитой системы государственного медицинского обеспечения, охватывающей значительные массы населения при режиме Брежнева;

– социальная структура общества: от существенного неравенства между городом и деревней и умственным и физическим трудом при режиме Сталина – через снижения социального неравенства при режиме Хрущева (благодаря процессам миграции из деревни в город, роста социального слоя людей с высшим и среднетехническим образованием, благодаря снижению социального слоя деревенских жителей и рабочего класса, получению образования людьми разных социальных слоев и т. д.).

 

7 Политическая система современной России

Политическая система современной России, сформированная на основе Конституции 1993 г., предыдущего и последующего политического процесса, показала свою стабильность и эффективность, хотя и несколько раз подвергалась небольшим модернизациям. За время своего существования она функционировала в трех режимах при президентствах Б. Н. Ельцина, В. В. Путина, Д. А. Медведева и вновь В. В. Путина.

 

Режимы Б. Н. Ельцина, В. В. Путина и Д. А. Медведева, функционирующие при новой политической системе, базирующейся на Конституции РФ 1993 г., отличались от режимов И. В. Сталина, Н. С. Хрущева и Л. И. Брежнева, базировавшихся, повторим, на Конституции СССР 1937 и 1977 гг.

 

Фундаментальными отличиями режимов Б. Н. Ельцина, В. В. Путина и Д. А. Медведева от рассмотренных нами выше были:

– режимы Б. Н. Ельцина, В. В. Путина и Д. А. Медведева функционировали в другой стране и другой политической системе;

– Конституция 1993 г. в отличие от Конституций 1937 и 1977 гг. объявила равными все виды собственности: государственную, частную, коллективную, смешанную;

– новая Конституция главной целью общества и государства объявила развитие страны и повышение жизненного уровня людей, а не построение коммунизма;

– приоритетами развития объявлены: личность, общество и государство (именно в такой последовательности) в отличие от предыдущих приоритетов (государство – общество – личность, причем развитие личности должно происходить только в коллективе);

– важным приоритетом государства новая Конституция объявила права и свободы человека;

– новая Конституция подтвердила положение Конституции 1977 г. о национально-государственном устройстве РФ с той разницей, что области, края и республики были уравнены в правах;

– новая Конституция подтвердила принцип равенства всех народов РФ, правового равенства всех россиян, равенства мужчин и женщин, ввела новый принцип правосубъективности граждан России;

– новая Конституция утвердила принцип демократизма, из которого вытекает положение о том, что власть в РФ принадлежит народу, а не коммунистической партии, что власть в РФ осуществляется через выборных представителей народа;

– новая Конституция утвердила принцип плюрализма, из которого вытекает многопартийность и заметная роль политических партий, СМИ, научного сообщества в политическом процессе;

– принцип плюрализма отменяет принцип монизма – однозначности развития страны только в одном направлении и только через определенные исторические этапы;

– принцип плюрализма отменяет также действие строгих социальных законов, заменяя их менее строгими закономерностями, допускающими изменения в жизни общества;

– новая Конституция утвердила принцип открытости государства и общества, что ведет к сокращению секретности, особенно это касается исторических фактов и документов;

– новая Конституция утвердила принцип субсидиарности, при котором решения социальных проблем осуществляются на том уровне, на котором они возникают, особенно заметны и существенны (в политической системе СССР этот принцип довольно часто нарушался).

 

8 Политические режимы в России в условиях информационного общества

Политические режимы Б. Н. Ельцина, Д. А. Медведева и В. В. Путина, функционировавшие и функционирующие в новой политической системе, базирующейся на Конституции РФ 1993 г. так же, как и режимы И. В. Сталина и Н. С. Хрущева (на Конституции 1937 г.), Л. И. Брежнева и М. С. Горбачева (на Конституции 1977 г.), имеют достаточное количество отличий, а именно:

– российское общество находится в переходном состоянии к информационному;

– изменилась доминирующая идеология: демократизм – суверенный демократизм – патриотизм;

– главный политический конфликт менялся следующим образом: между демократами и коммунистами (1990–2000-е гг.), затем между либералами и патриотами;

– сила и мощь государства менялась по схеме: слабое государство – растущее и набирающее мощь государство;

– развитие экономики: слабая экономика – экономика, догоняющая развитые экономики;

– развитие рынков и торговли: слабое развитие – быстроразвивающиеся рынки и торговля за счет государства, малого и среднего бизнеса;

– уровень жизни населения: низкий – поднимающийся, но еще не удовлетворяющий потребности населения;

– уровень образования и медицинского обслуживания: низкий, падение при режиме Горбачева по сравнению с режимом Брежнева – поднимающийся (особенно в столицах и крупных городах), но еще не полностью обеспечивающий потребностей населения;

– уровень социального обслуживания, работа государственных учреждений по выдаче справок, документов и проч.: низкий – достаточно высокий;

– работа системы обслуживания (магазины, транспорт, гостиницы, общественное питание и проч.): низкий – довольно высокий, но проблемы еще есть;

– уровень коммуникаций и информатизации государства и общества: низкий – быстрорастущий.

 

Чтобы подчеркнуть отличия политических режимов, мы сознательно упростили критерии анализа и формализовали сам процесс. В реальности эти отличия более сложны, конкретны и не выступают так контрастно. Сделано это было специально, чтобы показать не тонкости и детали отличий между разными режимами, а возможности такого понятия, как «режим» для анализа политического процесса, политической системы и понимания реалий современного российского общества.

 

Подводя итог сказанному, можно сделать вывод о том, что управление обществом в информационную эпоху происходит не только государственными, но и общественными институтами, объединенными в политическую систему, что функционирование общества существенно зависит от сложившейся политической системы, что внутри каждой политической системы существуют определенные различия, которые можно описать таким понятием, как «политический режим».

 

Список литературы

1. Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. – М.: Наука; Главная редакция изданий для зарубежных стран, 1983. – 344 с.

2. Власова Т. И., Игнатьева И. Ф. Туристская деятельность: организация, экономика, политика. – СПб: Д.А.Р.К., 2014. – 159 с.

3. Гапоненко А. Л., Савельева М. Л. Теория управления. Учебник и практикум для вузов. – М.: Издательство Юрайт, 2025. – 371 с.

4. Дюверже М. Политические партии. – М.: Академический проект, 2000. – 558 с.

5. Исаев Б. А. История партий и партийных систем. Ч. 1. История партий: учебник и практикум для вузов – 2-е изд., испр. и доп. – Москва: Издательство Юрайт, 2024. – 218 с.

6. Исаев Б. А. История партий и партийных систем. Ч. 2. История партийных систем: учебник и практикум для вузов. – 2-е изд., испр. и доп. – Москва: Издательство Юрайт, 2024. – 253 с.

7. Исаев Б. А. История партий и партийных систем в 3 ч. Часть 3. История партий и партийной системы современной России: учебник и практикум для вузов. – 2-е изд., перераб. и доп. – Москва: Издательство Юрайт, 2024. – 343 с.

8. Исаев Б. А. Основы российской государственности. Учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2025. – 352 с.

9. Исаев Б. А. Теория партий и партийных систем: учебник для бакалавриата и магистратуры. – 2-е изд., испр. и доп. – Москва: Издательство Юрайт, 2019. – 361 с.

10. Мелешкина Е. Ю, Топтыгина О. А., Анохина Н. В., Малаканова О. А. Политический процесс: основные аспекты и способы анализа: сборник учебных материалов / Под ред. Е. Ю. Мелешкиной. – М.: ИНФРА-М; Весь мир, 2001. – 304 с.

11. Политология: Хрестоматия / Сост. Б. А. Исаев, А. С. Тургаев, А. E. Хренов. – СПб.: Питер, 2006. – 464 с.

12. Российские газеты перечень // Сборник фотографий. – URL: https://wishescards.ru/rossiyskie/gazetiy/perechen/ (дата обращения 24.08.2025).

13. Теория политики: учебное пособие / под. ред. Б. А. Исаева. – СПб.: Питер, 2008. – 464 с.

14. Уэбстер Ф. Теории информационного общества. – М.: Аспект Пресс, 2004. – 400 с.

15. Эндрейн Ч. Ф. Сравнительный анализ политических систем. – М.: ИНФРА-М; Весь мир, 2001. – 304 с.

16. Easton D. The Political System. An Inquiry into the State of Political Science. – New York: Knopf, 1953. – 320 p.

 

References

1. Wiener N. Cybernetics: Or Control and Communication in the Animal and the Machine [Kibernetika, ili Upravlenie i svyaz v zhivotnom i mashine]. Moscow: Nauka; Glavnaya redaktsiya izdaniy dlya zarubezhnykh stran, 1983, 344 p.

2. Vlasova T. I., Ignateva I. F. Tourism activities: organization, economics, policy [Turistskaya deyatelnost: organizatsiya, ekonomika, politika]. Saint Petersburg: D.A.R.K., 2014, 159 p.

3. Gaponenko A. L., Saveleva M. L. Management Theory: A Textbook and Workshop for Universities [Teoriya upravleniya. Uchebnik i praktikum dlya vuzov]. Moscow: Izdatelstvo Yurayt, 2025, 371 p.

4. Duverger M. Political Parties [Politicheskie partii]. Moscow: Akademicheskiy proekt, 2000, 558 p.

5. Isaev B. A. History of Parties and Party Systems. Part 1. History of Parties: Textbook and Workshop for Universities [Istoriya partiy i partiynykh sistem. Ch. 1. Istoriya partiy: uchebnik i praktikum dlya vuzov]. Moscow: Izdatelstvo Yurayt, 2024, 218 p.

6. Isaev B. A. History of Parties and Party Systems. Part 2. History of Party Systems: Textbook and Workshop for Universities [Istoriya partiy i partiynykh sistem. Ch. 2. Istoriya partiynykh sistem: uchebnik i praktikum dlya vuzov]. Moscow: Izdatelstvo Yurayt, 2024, 253 p.

7. Isaev B. A. History of Parties and Party Systems in 3 Parts. Part 3. History of Parties and the Party System of Modern Russia: A Textbook and Workshop for Universities [Istoriya partiy i partiynykh sistem v 3 ch. Chast 3. Istoriya partiy i partiynoy sistemy sovremennoy Rossii: uchebnik i praktikum dlya vuzov]. Moscow: Izdatelstvo Yurayt, 2024, 343 p.

8. Isaev B. A. Foundations of Russian Statehood [Osnovy rossiyskoy gosudarstvennosti]. Saint Petersburg: Piter, 2025, 352 p.

9. Isaev B. A. Theory of Parties and Party Systems [Teoriya partiy i partiynykh system]. Moscow: Izdatelstvo Yurayt, 2019, 361 p.

10. Meleshkina E. Y., Toptygina O. A., Anokhina N. V., Malakanova O. A.; Meleshkina E. Y. (Ed.) Political Process: Main Aspects and Methods of Analysis: Collected Educational Materials [Politicheskiy protsess: osnovnye aspekty i sposoby analiza: sbornik uchebnykh materialov]. Moscow: INFRA-M; Ves mir, 2001, 304 p.

11. Isaev B. A., Turgaev A. S., Khrenov A. E. (Comp.) Political Science: Anthology [Politologiya: Khrestomatiya]. Saint Peterburg: Piter, 2006, 464 p.

12. Russian Newspapers List [Rossiyskie gazety perechen]. Available at: https://wishescards.ru/rossiyskie/gazetiy/perechen/ (accessed 24 August 2025).

13. Isaev B. A. (Ed.) Theory of Politics: A Textbook [Teoriya politiki: uchebnoe posobie]. Saint Petersburg: Piter, 2008, 464 p.

14. Webster F. Theories of the Information Society [Teorii informatsionnogo obschestva]. Moscow: Aspekt Press, 2004, 400 p.

15. Andrain C. F. Comparative Political Systems: Policy Performance and Social Change [Sravnitelnyy analiz politicheskikh system]. Moscow: INFRA-M; Ves mir, 2001, 304 p.

16. Easton D. The Political System. An Inquiry into the State of Political Science. New York: Knopf, 1953, 320 p.

 

Ссылка на статью:
Исаев Б. А. Политическая система и политические режимы России в эпоху информационного общества // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2025. – № 2. – С. 50–66. URL: http://fikio.ru/?p=5986.

 

© Исаев Б. А., 2025

УДК 327.5

 

Хомелева Рамона Александровна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, профессор, доктор философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: homeleva@yandex.ru

SPIN: 6693-0424

Авторское резюме

Актуальность: Актуальность онто-геополитического анализа предполагает изучение глобальных процессов с использованием новых категорий, раскрывающих современные механизмы межцивилизационного взаимодействия.

Методы исследования: В статье автор использует методы феноменологического описания и логического обобщения, что дает возможность сделать выводы о трансформациях парадигм развития полицивилизационного мира.

Выводы: Формирование новых категорий теории геополитики дает возможность разрабатывать более содержательные оценки и прогнозы международных отношений в современной модели мира.

 

Ключевые слова: онто-геополитическая реальность; онто-геополитический подход; гео-цивилизация; парадигма цивилизационной сохранности; парадигма полицивилизационного мира; культурно-цивилизационная автономия.

 

Transformation of Paradigmatic Approaches in Onto-Geopolitical Discourse

 

Khomeleva Ramona Alexandrovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Professor, Doctor of Philosophy, Saint Petersburg, Russia.

Email: homeleva@yandex.ru

Abstract

Background: The relevance of onto-geopolitical analysis implies the study of global processes using new categories that reveal the modern mechanisms of inter-civilizational interaction.

Research methods: In the article, the author uses the methods of phenomenological description and logical generalization, which makes it possible to draw conclusions about the transformations of the paradigm of the development of the polycyvial world.

Conclusion: The development of new categories for geopolitics gives new assessments and forecasts of international relations in the new model of the world.

 

Keywords: onto-geopolitical reality; onto-geopolitical approach; geo-cyvision; paradigm of civilizational safety; paradigm of the polycivilization world; Cultural and civilizational autonomy.

 

Последние десятилетия мир стал свидетелем таких событий, которые еще несколько лет назад казались невозможными. Человечество столкнулось с масштабными и опасными по своим последствиям конфликтами, которые происходят не только между государствами-нациями, но и между цивилизациями и цивилизационными блоками. В эти конфликты втянуты народы различной культурной идентичности, осознающие свою принадлежность к культурной общности своих предков и неразрывную с ними связь. Поэтому в современных конфликтах под «красные линии» попадают не только территории и ресурсы, но и такие ценностные понятия, как религия, язык, история, семья, обычаи и общественные институты, которые являются устойчивым модусом укорененности цивилизационного государства в собственной социокультурной среде. В этой связи традиционные научные подходы к анализу международных отношений уже недостаточны. Этот анализ требует новых исследовательских подходов и парадигм, способных выразить сложность и многомерность современной геополитической ситуации.

 

В западных и отечественных публикациях появляются ранее не известные или мало востребованные термины, концепции и определения, которые могут описать и объяснить современные глобальные процессы в контексте новых интерпретаций онтологии и геополитики.

 

Так, в последние несколько лет в научном гуманитарном сообществе всё чаще используется понятие «цивилизационный подход», что позволяет анализировать глобальные процессы с учетом культурно-исторических особенностей различных сообществ. Вместе с этим термином актуализируются и другие связанные понятия, такие как «цивилизационное государство» [1], «цивилизационный код» [2], гео-цивилизация [3], которые способствуют глубокому пониманию отношений между акторами мировой политики, обусловленных их культурно-цивилизационной идентичностью. В этой связи представляется перспективным введение новых терминов – «онто-геополитическая реальность» и «онто-геополитический подход». Их актуальность обусловлена несколькими факторами.

 

Во-первых, специальная военная операция на Украине привела к расколу славянского мира и резкому обострению противостояния между русской и западной цивилизациями. Это событие стало катализатором глобальных изменений в международных отношениях и привело к смене геополитического вектора в сторону полицентризма, а также к ослаблению роли существующих международных институтов. Геополитическая обстановка кардинально изменилась, обострив экзистенциальные проблемы глобального мира [4].

 

Во-вторых, онто-геополитический подход предлагается нами в качестве возможного метода при анализе современных мировых процессов. Онтологизация геополитического пространства означает признание всего разнообразия цивилизационных форм жизненного мира, которое сложилось со своей культурно-цивилизационной идентичностью и выраженными духовно-нравственными принципами. Проблемы глобального мира, которые в прежние эпохи возникали на стыке географии и политики, выражались в борьбе государств за раздел и передел мира, сегодня уходят на второй план. Геополитическое пространство приобретает экзистенциальный характер в виде экзистенциальных проблем и противоречий. Ценностные ориентиры цивилизационных государств, их борьба за свои «родовые корни» определяют не только судьбу собственных народов, но судьбу всего глобального мира, причем в гораздо большей степени, чем международное право, выращенное на идеалах свободной либеральной демократии.

 

Поскольку понятия «онто-геополитическая реальность» и «онто-геополитический подход» не имеют распространения в научном сообществе, остановимся на их ключевых характеристиках.

 

1) В отличие от понятий «онтология глобального мира» и «экзистенции государства» [5], которые уже стали предметом научного дискурса, онто-геополитическая реальность связана с проблемой цивилизационной безопасности государства в онто-геополитическом смысле. Цивилизационная безопасность понимается как сохранность уникальности цивилизационного бытия государства, способного в условиях внутренних и внешних негативных воздействий защищать свой государственный и цивилизационный суверенитет. При таком анализе причиной политических конфликтов становятся не борьба за источники сырья, рынки сбыта и чужие территории, а ценности цивилизационной идентичности конкретной цивилизации или государства-цивилизации.

 

Многие народы готовы приносить себя в жертву не за ресурсы соседних государств, а за свое культурно-историческое наследие. Их экзистенциальные ценности – это их исторические земли, культура их предков, история великих побед и достижений предшествующих поколений. Экзистенциальная жертвенность в этих случаях приобретает признаки подвига целого народа, массового героизма, духовного служения высшим идеалам справедливости и правды. Это подтверждается и историей Российского государства на всех этапах его становления, что в символической форме выражалось в патриотических лозунгах: «За Царя и Отечество!», «За Родину и Сталина!», «За Россию и Путина!».

 

2) В пространственном аспекте онто-геополитический подход исследует геополитическую реальность как общее пространство жизни единого человечества, которое выражает свою субъектность и политическую волю в праве сохранности своей культурно-цивилизационной идентичности. При таком подходе государства-цивилизации исследуются не как самодостаточные локальные (атомарные единицы), а как элементы (фрагменты) единой глобальной цивилизации [6]. Промежуточным «звеном» в трансформации локальных цивилизаций в единую человеческую цивилизацию может стать понятие «гео-цивилизации» [7] как следствие добрососедских отношений между народами и их культурами.

 

В качестве примера можно назвать славянские народы, которые в благополучные исторические времена демонстрировали высокую степень консолидации на основе общих культурно-исторических ценностей [8]. В рамках концепции Н. Я. Данилевского такой союз братских народов представляет собой уникальный культурно-исторический тип. К православно-славянскому суперэтносу принадлежат такие народы европейских стран, как народы России, Украины, Белоруссии, Молдавии, Румынии, Болгарии, Словакии, Сербии и Черногории, Греции, Кипра, Македонии и Грузии. Как правило, такие государства связаны между собой сильнее, чем с государствами из других цивилизаций. Оставляя за рамками дискуссию о формировании единой славянской конфедерации как альтернативного цивилизационного союза, способного разрушить сложившийся баланс сил в международных отношениях, нельзя отрицать очевидного: сама идея такого объединения, как показывает Всемирная история, страх перед православной Россией как центром Славянского мира всегда вызывал враждебную реакцию со стороны западных стран, которые видят в ней угрозу своему существованию и сегодня. В этой связи нельзя не вспомнить пророчества великого русского писателя, философа, мыслителя Ф. М. Достоевского, который сегодня, спустя два столетия, попал под «западные санкции», если иметь ввиду запрет на его творчество в западной образовательной среде [9]. Так, в своих «Дневниках писателя» он пишет: «Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его» [10, с. 88]. И позже: «Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное» [11, с. 145]. По истории, несмотря на сложные отношения России с некоторыми славянскими народами, он видел Россию духовным и культурным центром всего славянского мира. На этом факте геоцивилизация предстаёт как одна или несколько локальных цивилизаций, объединяемых одной цивилизационной матрицей, имеющих схожие по своему содержанию и вектору развития цивилизационные алгоритмы, социокультурные коды, идеалы и ценности.

 

В теории феномен гео-цивилизаций описан в книге Мэтью Мелко «The Nature of Civilizations» (1969) [12], где он размышляет о цивилизациях, которые представляют собой сложные и многогранные явления. Такие цивилизации имеют глубокие (исторические) внутренние связи, однако они организованы по-своему и отличаются друг от друга, что делает их уникальными. Они включают в себя множество культур и языков, но при этом имеют определённые рамки, которые позволяют выделить их особенности и отличить от других цивилизаций. Такие цивилизации могут постоянно изменяться (политический режим, внутренняя и внешняя политика, культурная идентичность, государственная форма правления и тип государственного устройства и т. д.), при этом сохраняя свою уникальность на протяжении веков. В историко-этническом исследовании Лев Гумилев полагал, что великий суперэтнос может сложиться путем слияния других этносов, путем межэтнических контактов, при которых этносы не объединяются, но и не конфликтуют. Так в результате нейтрального взаимодействия народы живут рядом, но не смешиваясь и не мешая друг другу (модель «ксении»). Примером положительного взаимодействия является случай, когда этносы не соперничают, а дополняют друг друга (модель «симбиоз»). Для описания ситуации, когда один этнос, проникая в другой, нарушает этническую систему «хозяина», Гумилёв ввёл термин «химера» (модель «химера»). По его мнению, такие ситуации приводят к конфликтам, насилию и разрушениям. Этнос, вышедший из состояния «субцивилизации», может при определённых условиях перейти в стадию «суперэтноса», становясь, таким образом, суперцивилизацией («мозаичной» цивилизацией). Суперэтнос представляет собой высшую ступень в иерархии этнических общностей. Это группа этносов, объединённых общностью происхождения и сформировавшихся в одном регионе, связанных между собой экономически, идеологически и политически. Он формируется вокруг наиболее крупных и развитых этносов, которые втягивают в свою орбиту окрестные народы.

 

Одним из ведущих теоретиков данного подхода является китайский философ Жуань Вэй, профессор Шэньчжэньского университета и автор концепции китайской цивилизации как геоцивилизации [7]. Он выделяет три ключевых условия, необходимых для трансформации цивилизации в геоцивилизацию и тем самым проводит четкое различие между понятиями «цивилизация» и «геоцивилизация». Во-первых, это регионализация. Этот процесс предполагает установление разветвлённой сети объективных взаимовыгодных взаимодействий внутри определённого региона между цивилизационными государствами. Во-вторых, соседство. Оно подразумевает наличие «культурной близости» и схожей исторической судьбы между соседствующими цивилизациями. В-третьих, взаимодействие. Несмотря на поверхностные различия, несколько соседних человеческих сообществ могут обладать глубоким сходством или даже общим «культурным геном». Согласно данной концепции, Китай выступает в роли центра силы и притяжения для Конфуцианской геоцивилизации. Страна аккумулирует значительный научно-технический потенциал, основанный на огромной массе человеческих ресурсов. Кроме того, Китай играет ключевую роль в обеспечении процессов глобализации не только в Евразии, но и на глобальном уровне.

 

Очевидно, что, по мнению Жуань Вея, определение понятия «геоцивилизации» невозможно без учета географического фактора, причем не как естественно-природной среды, необходимой для развития цивилизаций, а как пространство взаимодействия сопредельных и близких по духу культур и ценностей соседствующих государств. Это дает возможность предположить, что геоцивилизации есть результат соперничества цивилизаций за расширение географического ареала для своего цивилизационного влияния, распространения своих ценностей, идей, идеологий для последующего доминирования. Используя понятие «геоцивилизация», онтологичность геополитической реальности обретает свойства многомерного, многослойного и многообразного всеобщего глобального бытия, несущего на себе отпечатки взлетов и потерь мировых цивилизаций.

 

3) В институциональном аспекте онто-геополитическая реальность представляет собой политическую совокупность цивилизаций, культур и цивилизационных государств. В современном мире благодаря своей социокультурной идентичности они становятся мультисуверенами, на которых лежит больше ответственности за мировое благополучие, чем на любом отдельном национальном государстве. Геополитическая реальность отличается большим многообразием участников, а значит и центров глобального влияния, чем в условиях одномерного американоцентричного мира, диктующего миру свои правила. Так называемые либеральные стандарты жизни западно-демократической части глобального мира оказались несовместимыми с ценностными предпочтениями многих народов [13].

 

Мировые цивилизации демонстрируют способность к быстрому экономическому росту и наращиванию своего глобального влияния. С точки зрения прежней парадигмы культуры американского и европейского доминирования, эти цивилизации воспринимаются западной цивилизацией как нежелательные конкуренты. Однако в стратегической перспективе они становятся более конкурентоспособными игроками в многополярном мире, обладают высокой степенью безопасности и защиты своего национально-государственного и культурно-цивилизационного суверенитета.

 

4) С точки зрения глобальной безопасности, онто-геополитическая реальность представляет собой синтез двух ключевых концепций – онтологии цивилизационной безопасности и геополитической реальности, что уходят корнями в концепцию «онтологии безопасности» Э. Гидденса. Согласно этой концепции, государства выступают в качестве активных участников международных отношений, и для поддержания своей идентичности им необходима так называемая онтологическая безопасность. Наличие конфиденциальности и доверия есть необходимое условие стабильности и безопасности системы как в природной, так и в социальной коннотации [14]. Таким образом, онто-геополитическая реальность включает в себя фундаментальные аспекты социокультурной самоопределенности и цивилизационно-национальной идентичности цивилизационных государств.

 

В современном мире онто-геополитическая реальность характеризуется повышенными рисками, которые связаны с разрушением прежней структуры глобального мира. Это происходит на фоне отказа от культурной гегемонии, которая ранее была свойственна американоцентричному миру, и перехода к новым принципам организации мирового порядка [15]. В мировой архитектуре наблюдается усиление региональных процессов и рост дисбалансов между странами. Особенно остро это проявляется в борьбе за глобальное лидерство, в которой участвуют США, Россия и Китай. Они используют спорт, культуру и цифровые технологии для достижения своих геополитических целей.

 

Появляются новые центры силы, такие как Россия, Китай, Венгрия, Индия и Саудовская Аравия. Они наращивают свою мощь и влияние.

 

Таким образом, в поле научного онто-геополитического дискурса попадают вопросы, которые требуют осмысления на принципиально иных парадигмальных основах. Возникает необходимость в пересмотре парадигм, которые используются для описания и анализа глобального мира в классических традициях прошлого столетия. Напомним, что последовательно доминировали в теории геополитики такие парадигмы, как: национально-государственная, идеологическая, формационная и информационная. Кроме того, существует теологическая парадигма.

 

Инерция старых парадигм ещё некоторое время будет влиять на исследования и претендовать на своё место в науке. Это не хорошо и не плохо. Однако и смена научных подходов неизбежно приводит к стремительным и зачастую непредсказуемым радикальным трансформациям в международной ситуации, которые могут иметь как негативные количественные, так и негативные качественные последствия.

 

Мы можем зафиксировать некоторые, на наш взгляд, перспективные парадигмы, которые не только изменят существующий мировой порядок, но и существенно повлияют на его будущее. Рассмотрим их.

 

В первую очередь, это парадигма полицивилизационного мира, которая пришла на смену парадигме однополярного мира. В новой геополитической реальности на политическую арену глобального мира выходят новые политические субъекты в лице быстро развивающихся культурно-цивилизационных государств и их союзов, которые становятся центрами будущего многополярного мира и центрами глобального влияния [16]. Согласно этой парадигме, новая архитектура международных отношений должна быть основана на идее цивилизационной многополярности, которая противостоит культурной гегемонии американо-центричного мира [17]. В качестве новых субъектов международных отношений должны выступать не государства-нации, а государства-цивилизации.

 

Парадигма полицивилизационного мира исходит из того, что:

а) цивилизации формируются под влиянием уникального культурного наследия;

б) цивилизации являются результатом многовекового развития;

в) цивилизации представляют собой динамические системы, сохраняющие свою социокультурную идентичность на протяжении всего своего существования («традиция Данилевского-Шпенглера»).

 

При всей концептуальной привлекательности модели многополярности, вопрос о степени готовности таких структур, как Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), Содружество Независимых Государств (СНГ), Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) и БРИКС, к консолидированному развитию в рамках многополярной модели мироустройства в практической плоскости остается открытым по ряду объективных обстоятельств.

 

Во-первых, парадигма полицивилизационности предполагает наличие определенного уровня консенсуса между различными центрами силы относительно основных принципов функционирования международной системы. В условиях, когда ключевые акторы имеют различные геополитические, экономические и идеологические интересы, достижение такого консенсуса представляется крайне затруднительным. Более того, существует риск возникновения конфликтов между различными полюсами, что может привести к дестабилизации международной системы в целом.

 

Во-вторых, парадигма полицивилизационности требует наличия эффективных механизмов координации и управления между различными центрами силы. В условиях глобализации и взаимозависимости национальных экономик такие механизмы становятся все более сложными и многоуровневыми. Отсутствие четких правил и процедур взаимодействия между полюсами может привести к хаосу и неопределенности в международных отношениях.

 

В-третьих, многополярность предполагает перераспределение влияния и ресурсов между различными центрами силы. Этот процесс может быть болезненным и сопровождаться значительными политическими и экономическими потрясениями. В условиях глобализации и интеграции национальных экономик такое перераспределение может иметь далеко идущие последствия для мировой экономики и политической стабильности.

 

Таким образом, практическая реализация модели многополярности мира и способность цивилизационных государств следовать этим правилам и занимать консолидированную позицию, эффективно противостоять внешним агрессивным воздействиям пока проходит проверку на прочность. А также сталкивается с рядом серьезных цивилизационных вызовов и препятствий, требующих более детального рассмотрения.

 

Так, например, в условиях мировых потрясений и угроз международной безопасности возникает вопрос и о формировании системы межцивилизационных институтов, способных эффективно управлять глобальными процессами с учётом новых политических реалий. Первой межцивилизационной формой сотрудничества стала организация БРИКС, созданная в 2008 году. С 2024 года к государствам-основателям присоединились Египет, Эфиопия, Иран, Саудовская Аравия и Объединённые Арабские Эмираты. Среди активных и влиятельных мировых политических центров глобального влияния можно выделить Иран, Индию, Бразилию, Аргентину и Южно-Африканскую Республику, которые в последнее время становятся самостоятельными субъектами глобального влияния. Несмотря на то, что интересы стран-участниц БРИКС центрированы преимущественно на вопросах экономического сотрудничества, эти страны не смогут обойти проблемы глобальной безопасности, что является необходимым условием демонстрации своей политической субъектности в реализации внешнеполитических решений относительно региональной и планетарной безопасности. Однако экспертная оценка этой парадигмальной установки на структурную перестройку мирового порядка пока остается крайне неоднозначной.

 

Другой важной парадигмой является парадигма цивилизационной сохранности и безопасности глобального мира, которая противостоит парадигме конкурентного превосходства и конфронтации, основанной на силе.

 

Модель государства-нации рассматривается как причина нестабильности глобального мира и подтверждает тезис А. Тойнби о том, что государство-нация не является цивилизацией в её историко-культурной идентичности. Это этап эволюционного развития человечества, связанный с научно-техническими и промышленными революциями.

 

По мнению Люциана Пайя, эксперта по Китаю из США, некоторые страны, такие как Китай и Индия, на протяжении веков стремились соответствовать западным либеральным стандартам, принимая форму национальных государств. Однако они остаются древними цивилизациями с многовековой историей [18].

 

Равинд Кумар, индийский историк, считает, что эта вековая связь с культурой и историей требует более подходящей модели развития цивилизации, перехода от концепции «государства-нации» к «цивилизационному государству» [19].

 

Следует отметить, что понятие «цивилизационное государство» включает характеристики общества и характеристики цивилизации под углом зрения способности к сохранности их культурно-цивилизационного суверенитета. В целях самосохранения и способности отвечать на внутренние и внешние угрозы, цивилизация создает государственно-политический аппарат, способный решать задачи цивилизации и гарантировать ее суверенный культурный статус. Здесь государство и цивилизация представляют симбиотические феномены, когда государство становится политической формой цивилизации, гарантом ее культурного суверенитета, а цивилизация наполняет государство культурными, этическими, религиозными и политическими ценностями.

 

Еще одна парадигма, обусловленная процессом онтологизации геополитических процессов, – это переход к новому мировому порядку, основанному на традиционных ценностях и отказ от универсальной глобальной модели, предлагаемой коллективным Западом. Теоретические предпосылки этой концепции можно обнаружить в работах западных исследователей, которые предсказывали упадок европейской цивилизации. Освальд Шпенглер в «Закате Европы» (1918; 1922 гг. ), Арнольд Тойнби в «Постижении истории» (1934–1961 гг. ) и Самуэль Хантингтон в «Столкновении цивилизаций» (1996 г.) анализировали тенденции заката западной цивилизации. Brexit, раскол в ЕС по вопросам СВО и роли России, кризис в отношениях между США и ЕС – все это практические подтверждения прогнозов этих авторов.

 

Однако надо заметить, что вопрос об уникальности традиционных ценностей в каждой культуре позволяет нам говорить о культурно-цивилизационной автономии государств и постулировать вопрос: а готово ли человечество к многополярному миру с точки зрения этой парадигмы? Как априорная составляющая многополярного мира, культурно-цивилизационная автономия диктует ряд принципиальных условий (принципов) в будущей картине мира. Выделим их.

 

Во-первых, одним из ключевых принципов многополярности является принцип суверенного равенства государств. У субъектов международного права равные права и обязанности, что несовместимо с гегемонистическими амбициями в силу признания права всех государств на участие в формировании мировой политики. Так, например, культурное разнообразие стран БРИКС является важным обстоятельством, способствующим формированию культурного суверенитета и многополярного мироустройства. Взаимодействие различных культур и традиций способствует взаимопониманию и уважению между народами, что является необходимым условием для построения устойчивого и справедливого мирового порядка. Несмотря на то, что БРИКС сегодня демонстрирует впечатляющие достижения во всех вопросах мировой повестки, равно как и в собственном развитии, все страны-участницы этой организации исходят их своей культурно-цивилизационной автономии, имеют разные экономические, политические и культурные потенциалы, что дает основание поставить вопрос о готовности стран БРИКС к многополярному миру с неоднозначными ответами. Так, Китай как лидер мировой экономики стремится доминировать, что мешает согласованию долгосрочных целей и задач, проявляется в постоянных разногласиях по вопросам торговли, инвестиций и финансовой политики, приводит к трудностям в принятии согласованных решений и подрывает единство объединения [20].

 

Во-вторых, культурно-цивилизационная автономия в международных отношениях означает независимость от одного мощного и влиятельного политического субъекта. В мире множества стран и интересов такой подход позволяет лучше справляться с изменениями и находить решения в сложных ситуациях. Суть этого принципа заключается в постоянном мониторинге мировых событий и готовности к различным сценариям. Так страны могут эффективнее защищать свои интересы и выстраивать гибкие отношения с другими государствами.

 

В-третьих, культурно-цивилизационная автономия предполагает наличие гибких механизмов разрешения международных конфликтов. В условиях многополярного мироустройства возрастает роль дипломатии, переговоров и международного права как инструментов урегулирования споров. Это позволяет снизить вероятность эскалации конфликтов и обеспечить более стабильное развитие международных отношений.

 

В-четвертых, принцип экономической взаимозависимости. Интеграция мировых экономик, экономическая взаимозависимость между государствами становится все более значимой. Это предполагает развитие взаимовыгодного экономического сотрудничества, обмен технологиями и ресурсами, а также создание международных экономических организаций и институтов. Сегодня БРИКС играют важную роль в построении более справедливого и устойчивого мира, проявляя консолидированную готовность к международному сотрудничеству фактически продвигая китайскую концепцию «сообщества единой судьбы человечества» [21].

 

Как вывод из сказанного, для обеспечения коллективной безопасности планетарного сообщества стран в условиях многополярного мира XXI века возрастает роль прежде всего договорных технологий. Глобальный консенсус достигается не только на уважительном отношении к международному праву, но и на основе крепких экономических связей, международного сотрудничества по вопросам противодействия киберпреступности, терроризму, угрозам со стороны окружающей среды, в решении продовольственных и прочих социальных проблем, с которыми сталкивается и будет сталкиваться человечество. Формы и методы решения этих проблем становятся маркером доверительных отношений между субъектами межцивилизационного взаимодействия. Очевидно, что прежние парадигмальные установки на обустройство мира в интересах избранных не выдерживают критики и не соответствуют современным тенденциям глобального развития, характеризующимся появлением новых центров силы и влияния. Новые парадигмальные подходы подчеркивают невозможность единого пути развития для всего человечества. Этот вопрос становится центральным для последующего онто-геополитического анализа.

 

Библиографический список

1. Weiwei Z. The China Wave: The Rise of a Civilizational State // Executive Intelligence Review. – 2017. – August 17. – Pp. 7–18. – URL: https://larouchepub.com/eiw/public/2017/eirv44n33-20170818/07-18_4433.pdf (дата обращения: 30.08.2025).

2. Никонов В. А. Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? – Москва: Эксмо, 2016. – 679 с.

3. Ходаковский Е. А. Значение и перспективы Европы и России в системе геоцивилизации // Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. – 2014. – Т. 5. – № 1-1. – С. 1. – URL: http://j-spacetime.com/actual%20content/t5v1p1/2227-9490e-aprovr_e-ast5-1-1.2014.11.php (дата обращения: 30.08.2025).

4. Куслий П. Онтологическая безопасность в международных отношениях: о механике присвоения территорий в сознании наций // Социологическое обозрение. – 2022. – Т. 21. – № 3. – C. 309–318. DOI: 10.17323/1728-192x-2022-3-309-318

5. Махаматов Т. М., Маматов М. А., Пулатова Д. А. Глобальное экзистенциальное пространство // Век глобализации. – 2023. – № 3 (47). – С. 116–126. DOI: 10.30884/vglob/2023.03.08

6. Acharya A. The Myth of the “Civilization State”: Rising Powers and the Cultural Challenge to World Order // Ethics & International Affairs. – 2020. – Vol. 34. – Is. 2. – Pp. 139–156. DOI: 10.1017/S0892679420000192

7. Мигунов Н. И. Мигунова О. И. О теоретических основаниях китайской концепции «геоцивилизационного континуума» // Век глобализации. – 2017. – № 2 (22). – С. 20–36

8. Межславянские культурные связи: результаты и перспективы исследований / Отв. редактор Л. Н. Будагова. – М.: Институт славяноведения РАН, 2021. – 382 с.

9. В Милане запретили Достоевского // Новости России, СНГ и мира – ИА Regnum. – URL: https://regnum.ru/article/3525572 (дата обращения 30.08.2025).

10. Достоевский Ф. М. Дневник писателя: в 2 т. Т. 2. – М.: Книжный Клуб 36.6, 2011. – 752 с.

11. Достоевский Ф. М. Пушкин (очерк) // Русская идея / Сост. и авт. вступ. статьи М. А. Маслин. – М.: Республика, 1992. – С. 136–146.

12. Мелко М. Природа цивилизаций // Сравнительное изучение цивилизаций: хрестоматия / Сост. Б. С. Ерасов. – М.: Аспект Пресс, 1998. – С. 121–126.

13. Maçães B. The Attack of the Civilization State // Noema. – 2020. – June 15. – URL: https://www.noemamag.com/the-attack-of-the-civilization-state/ (дата обращения: 30.08.2025).

14. Елфимова О. С. Концепт безопасности в современных западных социологических теориях // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. Серия: Социальные науки. – 2012. – № 3 (27). – С. 35–41.

15. Jacques M. Civilization State Versus Nation State // Martin Jacques – Author, Broadcaster & Speaker. – URL: http://www.martinjacques.com/uncategorised/civilization-state-versus-nation-state/ (дата обращения: 30.08.2025).

16. Спиридонова В. И. «Цивилизационное государство» как вызов однополярной глобализации // Век глобализации. – 2022. – № 1 (41). – С. 29–41. DOI: 10.30884/vglob/2022.01.02

17. Chung T. The Path of ‘Civilization State’ as Against the Road of ‘Nation State’ // Shanghai Daily. – 2015. – November 20. – URL: https://archive.shine.cn/opinion/The-path-of-civilization-state-as-against-the-road-of-nation-state/shdaily.shtml (дата обращения: 30.08.2025).

18. Pye L. W China: Erratic State, Frustrated Society // Foreign Affairs. – 1990. – Vol. 69. – No. 4. – Pp. 56–74. – URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/asia/1990-09-01/china-erratic-state-frustrated-society (дата обращения: 30.08.2025).

19. Kumar R. L’Inde: «État-nation» ou «État-civilisation»? // Hérodote: stratégies, géographies, idéologies. – 1993. – No. 71. – Pp. 43–60. – URL: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k56209715/f6.item (дата обращения: 30.08.2025).

20. Этапы развития БРИКС // Экспертный совет БРИКС Россия. – URL: https://bricscouncil.ru/ru/brics (дата обращения: 30.08.2025).

21. Зеленова Д. Африканская повестка БРИКС: сложности и перспективы многополярности // Валдай: Международный дискуссионный клуб. – URL: https://ru.valdaiclub.com/a/highlights/afrikanskaya-povestka-briks/ (дата обращения: 30.08.2025).

 

References

1. Weiwei Z. The China Wave: The Rise of a Civilizational State. Executive Intelligence Review, 2017, August 17, pp. 7–18. Available at: https://larouchepub.com/eiw/public/2017/eirv44n33-20170818/07-18_4433.pdf (accessed 30 August 2025).

2. Nikonov V. A. Code of Civilization. What Awaits Russia in the World of the Future? [Kod tsivilizatsii. Chto zhdet Rossiyu v mire buduschego?]. Moscow: Eksmo, 2016, 679 p.

3. Khodakovsky E. A. The Importance and Prospects of Europe and Russia in the Geocivilization System [Znachenie i perspektivy Evropy i Rossii v sisteme geotsivilizatsii]. Elektronnoe nauchnoe izdanie Almanakh Prostranstvo i Vremya (Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time), 2014, vol. 5, no. 1-1, p. 1. Available at: http://j-spacetime.com/actual%20content/t5v1p1/2227-9490e-aprovr_e-ast5-1-1.2014.11.php (accessed 30 August 2025).

4. Kusliy P. Ontological Security in International Relations: on the Mechanics of Appropriation of Territories Inside the Consciousness of Nations [Ontologicheskaya bezopasnost v mezhdunarodnykh otnosheniyakh: o mekhanike prisvoeniya territoriy v soznanii natsiy]. Sotsiologicheskoe obozrenie (Sociological Review), 2022, vol. 21, no. 3, pp. 309–318. DOI: 10.17323/1728-192x-2022-3-309-318

5. Makhamatov T. M., Mamatov M. A., Pulatova D. A Global Existential Space [Globalnoe ekzistentsialnoe prostranstvo]. Vek globalizatsii (Age of Globalization), 2023, no. 3 (47), pp. 116–126. DOI: 10.30884/vglob/2023.03.08

6. Acharya A. The Myth of the “Civilization State”: Rising Powers and the Cultural Challenge to World Order. Ethics & International Affairs, 2020, vol. 34, is. 2, pp. 139–156. DOI: 10.1017/S0892679420000192

7. Migunov N. I. Migunova O. I. On the Theoretical Foundations of the Chinese Concept of “Geo-Civilizational Continuum” [O teoreticheskikh osnovaniyakh kitayskoy kontseptsii “geotsivilizatsionnogo kontinuuma”]. Vek globalizatsii (Age of Globalization), 2017, no. 2 (22), pp. 20–36.

8. Budagova L. N. (Ed.) Inter-Slavic Cultural Relations: Results and Prospects of Research [Mezhslavyanskie kulturnye svyazi: rezultaty i perspektivy issledovaniy]. Moscow: Institut slavyanovedeniya RAN, 2021, 382 p.

9. Dostoevsky Banned in Milan [V Milane zapretili Dostoevskogo]. Available at: https://regnum.ru/article/3525572 (accessed 30 August 2025).

10. Dostoevsky F. M. A Writer’s Diary: in 2 vol. Vol. 2 [Dnevnik pisatelya: v 2 t. T. 2]. Moscow: Knizhnyy Klub 36.6, 2011, 752 p.

11. Dostoevsky F. M. Pushkin (Essay) [Pushkin (ocherk)]. Russkaya ideya (Russian Idea). Moscow: Respublika, 1992, pp. 136–146.

12. Melko M. The Nature of Civilizations [Priroda tsivilizatsiy]. Sravnitelnoe izuchenie tsivilizatsiy: khrestomatiya (Comparative Study of Civilizations: A Reader). Moscow: Aspekt Press, 1998, pp. 121–126.

13. Maçães B. The Attack of the Civilization State. Noema, 2020, June 15. Available at: https://www.noemamag.com/the-attack-of-the-civilization-state/ (accessed 30 August 2025).

14. Elfimova O. S. The Concept of Security in Western Modern Times Sociological Theories [Kontsept bezopasnosti v sovremennykh zapadnykh sotsiologicheskikh teoriyakh]. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N. I. Lobachevskogo. Seriya: Sotsialnye nauki (Vestnik of Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod. Series: Social Sciences), 2012, no. 3 (27), pp. 35–41.

15. Jacques M. Civilization State Versus Nation State. Martin Jacques – Author, Broadcaster & Speaker. Available at: http://www.martinjacques.com/uncategorised/civilization-state-versus-nation-state/ (accessed 30 August 2025).

16. Spiridonova V. I ‘Civilizational State’ as a Challenge to Unipolar Globalization [“Tsivilizatsionnoe gosudarstvo” kak vyzov odnopolyarnoy globalizatsii]. Vek globalizatsii (Age of Globalization), 2022, no. 1 (41), pp. 29–41. DOI: 10.30884/vglob/2022.01.02

17. Chung T. The Path of ‘Civilization State’ as Against the Road of ‘Nation State’. Shanghai Daily, 2015, November 20. Available at: https://archive.shine.cn/opinion/The-path-of-civilization-state-as-against-the-road-of-nation-state/shdaily.shtml (accessed 30 August 2025).

18. Pye L. W China: Erratic State, Frustrated Society. Foreign Affairs, 1990, vol. 69, no. 4, pp. 56–74. Available at: https://www.foreignaffairs.com/articles/asia/1990-09-01/china-erratic-state-frustrated-society (accessed 30 August 2025).

19. Kumar R. L’Inde: «État-nation» ou «État-civilisation»? Hérodote: stratégies, géographies, idéologies, 1993, no. 71, pp. 43–60. Available at: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k56209715/f6.item (accessed 30 August 2025).

20. Stages of BRICS Development [Etapy razvitiya BRIKS]. Available at: https://bricscouncil.ru/ru/brics (accessed 30 August 2025).

21. Zelenova D. BRICS African Agenda: Difficulties and Prospects of Multipolarity [Afrikanskaya povestka BRIKS: slozhnosti i perspektivy mnogopolyarnosti]. Available at: https://ru.valdaiclub.com/a/highlights/afrikanskaya-povestka-briks/ (accessed 30 August 2025).

 

Ссылка на статью:
Хомелева Р. А. Трансформация парадигмальных подходов в онто-геополитическом дискурсе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2025. – № 2. – С. 67–80. URL: http://fikio.ru/?p=5990.

 

© Хомелева Р. А., 2025

УДК 17

 

Коломийцев Сергей Юрьевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, доцент, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: kolomiytsev@yandex.ru

SPIN: 1039-4640

ResearcherID: G-7271-2017

ORCID: 0000-0002-1177-7873

Scopus ID: 56433424300

Михлин Василий Семёнович – исполнительный директор ООО «Аверс-аудит», Санкт-Петербург, Россия.

Email: V.Mikhlin@avers-audit.com

Мичурин Сергей Владимирович – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, директор Института непрерывного и дистанционного образования, доктор технических наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: michurinsv@yandex.ru

SPIN: 4482-1497

Авторское резюме

Состояние вопроса: В середине XX века появились электронные вычислительные машины. Их развитие и распространение привело к возникновению в конце XX века ряда специальных этических вопросов, что явилось причиной возникновения компьютерной и информационной этик как направлений в прикладной этике и как учебных дисциплин.

Результаты: В статье рассмотрены различные виды прикладной этики, связанные с современными компьютерными и информационными технологиями. Несмотря на обилие терминов (информационная этика, компьютерная этика, киберэтика, виртуальная этика и др.), они часто рассматриваются как синонимы, однако некоторые исследователи всё же выделяют в каждой из них свои специфические черты. Также рассмотрена история развития компьютерной и информационной этик в XX веке – во время их зарождения, формирования и становления как области исследований и как дисциплины.

Методы исследования: При работе над статьёй проведён анализ отечественных и иностранных работ по данной тематике.

Область применения результатов: Полученные результаты как интересны с исторической точки зрения, так и могут быть использованы при дальнейших исследованиях опасностей и рисков современного информационного общества.

Выводы: Понятия информационной и компьютерной этики возникли примерно в 1980-е годы, хотя предпосылки их появления наблюдаются в более ранних работах середины XX века Н. Винера и Д. Вейценбаума. Несмотря на обилие разных терминов (информационная этика, компьютерная этика, киберэтика, виртуальная этика и др.), объекты исследований данных направлений очень близки и могут даже являться взаимозаменяемыми. Более того, ввиду новизны этих направлений также ещё имеет место неокончательная сформированность терминологической базы (например, дата-этика или этика данных). Тем не менее, наработки в данной сфере уже являются самодостаточными исследованиями, используются для составления кодексов по компьютерной этике и других регламентирующих документов, а также могут являться базой новых учебных дисциплин, внедряемых в учебные процессы отечественных и иностранных вузов.

 

Ключевые слова: информационная этика; компьютерная этика; киберэтика; сетевая этика; виртуальная этика; цифровая этика; дата-этика; этика данных; хакерская этика; прикладная этика; история этики; преподавание; дисциплины.

 

Formation of Computer and Information Ethics and Their Application in Educational Processes

 

Kolomiytsev Sergey Yurevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Associate Professor, PhD (Philosophy), Saint Petersburg, Russia.

Email: kolomiytsev@yandex.ru

Mikhlin Vasily Semyonovich – executive director, “Avers-audit LLC”, St. Petersburg, Russia.

Email: V.Mikhlin@avers-audit.com

Michurin Sergey Vladimirovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Director of the Institute of Continuing and Distance Education, Doctor of Science, Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: michurinsv@yandex.ru

Abstract

Background: Digital electronic computers appeared in the middle of the 20-th century. Their development and spread led to the emergence of a number of specific ethical issues at the end of the 20th century, which gave rise to computer and information ethics as branches of applied ethics and as academic disciplines.

Results: The article discusses various types of applied ethics related to modern computer and information technologies. Despite the abundance of terms (information ethics, computer ethics, cyber ethics, virtual ethics, etc.), they are often considered as synonymous, but some researchers still distinguish specific features in them. The history of the development of computer and information ethics in the 20th century is also examined – during their emergence, formation and establishment as a field of research and as a discipline.

Research methods: An analysis of domestic and foreign works on this topic was conducted while working on the article.

Research implications: The results are valuable from a historical point of view and can be used in further studies of the dangers and risks of the modern information society.

Conclusion: The concepts of information and computer ethics emerged around the 1980s, although the precursors to their emergence can be seen in earlier works from the mid-20th century by N. Wiener and D. Weizenbaum. Despite the abundance of different terms (information ethics, computer ethics, cyber ethics, virtual ethics, etc.), the subjects of research in these areas are very similar and may even be interchangeable. Moreover, the terminological base is still not fully formed. Nevertheless, the achievements in this field are already self-sufficient studies, are used to making codes of computer ethics and other regulatory documents, and can also serve as the basis for new academic disciplines introduced into the educational processes of Russian and foreign universities.

 

Keywords: information ethics; computer ethics; cyber ethics; network ethics; virtual ethics; digital ethics; data ethics; hacker ethics; applied ethics; history of ethics; teaching; disciplines.

 

В середине XX века в связи с появлением и развитием компьютерной техники сформировались новые области в прикладной этике: компьютерная этика, информационная этика, цифровая этика, киберэтика, виртуальная этика, сетевая этика, хакерская этика и другие. Все они имеют близкий объект исследования, а их общий смысл понятен по названиям. Тем не менее, рассмотрим данные понятия по отдельности более подробно, чтобы разобраться, являются ли они полными аналогами, или между ними всё же существуют некоторые различия.

 

Один из создателей компьютерной этики Джеймс Мур в своей работе «Что такое компьютерная этика?» (“What Is Computer Ethics?”) писал, что компьютерная этика – это «…анализ природы и социального влияния компьютерной технологии и соответствующая формулировка и обоснование политики этичного использования таких технологий» [24, p. 266]. Мур видел причину появления компьютерной этики в непонимании пользователями того, как компьютеры должны использоваться, поскольку компьютеры дают нам новые возможности, которые не регламентируются классической этикой или не подходят под её нормы. А. Капто обращает внимание на то, что предметом компьютерной этики является «… разработка новых норм этического поведения в условиях всеобщей компьютеризации и информатизации общества и изменение в новых условиях прежних этических максим» [9, с. 336]. А М. А. Дедюлина и Е. В. Папченко определяют компьютерную этику как область прикладной этики, которая «…занимается исследованием поведения людей, использующих компьютер, на основе чего вырабатываются соответствующие нравственные предписания и своего рода этикетные нормы» [8, с. 91].

 

Близким к компьютерной этике является понятие киберэтики. К ней относятся вопросы, связанные со взаимодействием и конкуренцией производителей программных продуктов, дискриминацией и неодинаковым доступом в Интернет, преступным применением Интернета, созданием «клонов» сайтов, нарушением свобод в Интернете, защитой от предосудительной информации и др. Также ряд вопросов киберэтики связан с понятием и осмыслением понятия «виртуальной личности» [4, с. 71; 73].

 

Понятие «сетевая этика» некоторыми исследователями употребляется как синоним киберэтики. Однако согласно другой точке зрения, оно означает совокупность правил, сложившихся среди пользователей глобальной сети [8, с. 91]. Она призвана поддерживать гармонию и доверие в виртуальных сообществах, предотвращать конфликты и обеспечивать безопасное общение. К основным принципам сетевой этики можно отнести принципы вежливости, конфиденциальности и ответственности за свои действия.

 

Также существует понятие «виртуальная этика». Ряд авторов считают его синонимом киберэтики [4, с. 70], однако в некоторых публикациях он употребляется в контексте индустрии компьютерных игр [см., напр., 7]. Кроме того, словосочетание «виртуальная этика» используется в другой области – в виртуальной медицине и психосоматической медицине [20], но такое употребление словосочетания не имеет отношения к компьютерной и информационной этике.

 

Термин «информационная этика» является более широким понятием и включает в себя компьютерную этику. Р. Капурро выделяет узкое и широкое понятия информационной этики: к информационной этике в узком смысле он относит «…всё, что касается воздействия цифровых технологий на общество и на окружающую среду в целом, а также решения этических проблем, связанных с функционированием онлайновых СМИ (этика цифровых СМИ) в частности. Понятие информационной этики в широком смысле охватывает всю информационную и коммуникационную сферу, включая, но не ограничиваясь ими, цифровые средства массовой информации» [10, с. 7]. Л. Флориди обращает внимание на то, что информационная этика является как бы философским основанием компьютерной этики и может обеспечить основания моральных принципов для решения проблем, рассматриваемых в рамках компьютерной этики [21, p. 39]. К информационной этике относятся вопросы, связанные с производством, сбором информации в целом, а также этическими аспектами распространения различной информации. Исследователи обращают внимание на то, что к информационной этике также можно отнести вопросы, связанные с созданием, передачей, обработкой и потреблением любой информации, в том числе это касается работы журналистов, потребителей информации (телезрителей, читателей газет), простых людей, переписывающихся друг с другом при помощи сообщений, а также вообще любой информацией, которая когда-либо существовала или будет существовать. То есть информационная этика изучает вопросы морали в рамках всей информационной среды, включая не только людей и их действия, но и вообще любые информационные объекты и процессы [1, с. 69–71; 21, p. 39].

 

В качестве синонима информационной этики иногда используется понятие «цифровая этика» [см., напр., 10]. Её можно определить как область знаний, изучающих моральные, социальные и культурные вопросы, возникающие в результате использования цифровых технологий, и их влияние на общество и окружающую среду [12, с. 583; 19, с. 6]. Несмотря на тесную связь цифровой, компьютерной и информационной этик и частое использование их как синонимов [19, с. 6], анализ работ показывает, что цифровая этика часто применяется как понятие, касающееся не только философского и этического осмысления информационных технологий напрямую, но и психологического, морально-этического, педагогического, экономического, правового аспектов и бизнеса [6, с. 38; 16, с. 249].

 

Некоторые исследователи выделяют понятие «дата-этика» (или этика данных). Она может быть определена как область этики, изучающей и формулирующей основные принципы использования персональных, социальных и больших данных [2, с. 249]. Е. Б. Хоменко и Е. В. Балтачева называют дата-этику важнейшей составляющей цифровой этики [18, с. 212].

 

Ещё одним направлением в компьютерной (и цифровой) этике является хакерская этика. Её основы были заложены хакерами, и она связана с набором правил, которыми пользуются хакеры при своей работе. Формирование хакерской этики связано с мнением, согласно которому хакерство понимается не как преступление, а как новаторство и интеллектуальное творчество. Например, некоторые хакеры считают, что нажатие нескольких клавиш на клавиатуре не следует рассматривать как нарушение правил морали, отношения «человек – человек» – это не то же самое, что отношения «человек – компьютер», а человек вообще не может нарушить закон, сидя дома за своим собственным компьютером [17].

 

Таким образом, мы видим, что существует ряд очень близких понятий, которые могут либо употребляться в качестве синонимов, либо отличаться друг от друга малозначительными аспектами. Самым широким из рассмотренных является понятие информационной этики. Компьютерная этика тоже является достаточно частоупотребимым понятием. Можно сказать, что все остальные перечисленные виды этики являются производными от указанных двух. В связи с этим рассмотрение истории всех приведённых выше направлений можно свести к истории развития информационной и компьютерной этики. Рассмотрим их и то, как они применялись в процессах обучения.

 

Предвестником компьютерной этики считается создатель кибернетики Норберт Винер (1894–1964). В своих работах 1940–1960-х годов он обращал внимание на то, что появление и внедрение электронных компьютеров приведёт к появлению огромного количества новых этических проблем в будущем. Он касался таких вопросов, как компьютеры и безопасность, компьютеры и безработица, ответственность компьютерных профессионалов, компьютеры для инвалидов, компьютеры и религия, информационная сеть и глобализация, виртуальные сообщества, дистанционное управление, синтез машин и человеческого организма, этические вопросы создания роботов, искусственный интеллект и др. В итоге он предложил следующие этические правила, касающиеся работы с компьютерами:

– при возникновении этических вопросов необходимо, в первую очередь, обращать внимание на последствия, которые могут повлиять на жизнь, здоровье, безопасность, счастье, свободу, знание, возможности;

– необходимо всесторонне рассматривать возможности внедрения новых компьютерных технологий;

– при возникновении новых вопросов необходимо опираться на уже существующие моральные принципы и законы;

– в случае, если имеющихся моральных норм и традиций недостаточно для решения возникших проблем, необходимо руководствоваться целью жизни человека и принципом справедливости.

 

Такие подходы, по мнению Винера, хороши тем, что не требуют особого образования и специалистов для их решения. Для успешного решения таких вопросов нужна только заинтересованность и общие представления о добре и зле [14, с. 56].

 

В 1966 году американский специалист в области искусственного интеллекта Джозеф Вейценбаум (1923–2008) создал программу «Элиза», которая, имитируя врача, представляла пародию на беседу пациента и психотерапевта на английском языке, задавая вопросы типа: «Почему у вас болит голова?», «Вы хотите об этом поговорить?», «Расскажите об этом поподробнее». Он был поражён реакцией общества на эту программу, поскольку некоторые психотерапевты посчитали, что в недалёком будущем эта шуточная программа сможет их заменить. После полученной реакции Вейценбаум попытался ответить на вопрос: почему люди готовы принимать такую простую модель интеллекта за полноценную? Это привело к тому, что в 1976 году он написал книгу «Власть компьютера и человеческий разум» [3], в которой выразил обеспокоенность тем, что люди настолько серьёзно относятся к машинам и переоценивают их возможности.

 

Другой предпосылкой возникновения компьютерной этики можно назвать исследование американского программиста и криминалиста Донна Паркера (1929–2021), который в 1960-е годы начал собирать случаи неэтичного и противозаконного применения ЭВМ, в результате чего сделал вывод: когда люди находятся за компьютером, то они забывают об этике. В 1968 году он опубликовал статью «Правила этики в обработке информации» [26] и возглавил разработку первого кодекса профессионального поведения для Ассоциации вычислительной техники. В 1977 году, пытаясь исследовать неэтичное поведение пользователей ЭВМ более глубоко, он собрал 47 специалистов из разных сфер и попросил их оценить 47 различных случаев с точки зрения этики. Оказалось, что каждый человек давал разную этическую оценку описанным событиям, и это привело Паркера к мыслям о том, что необходимо создавать программы обучения компьютерной этике, поскольку этическая чувствительность у людей значительно отличается.

 

Однако сам термин «компьютерная этика» появился позже. Его автором считается американский профессор Уолтер Мэнер, который в 1978 году разработал дисциплину для студентов, обучающихся по программе «Вычислительная техника», в которой рассказывал про секретность и конфиденциальность информации, компьютерную преступность, технологическую зависимость и др. Мэнер утверждал, что компьютеры создают совершенно новые этические проблемы, поскольку обладают уникальными свойствами: быстродействием, кодируемостью информации, возможностью копирования, гибкостью работы с ними, несоизмеримостью между причиной и следствием (одно нажатие на клавишу может привести к масштабным и разнообразным последствиям) и др. По его мнению, компьютерная этика нужна нам, чтобы проявить себя как профессионалов, избежать злоупотреблений и катастроф, успеть среагировать на возникающие опасности, решать новые этические проблемы. Именно с его деятельностью связано формирование, развитие и популяризация компьютерной этики. Также он является автором «Первого руководства по компьютерной этике» [22, pp. 31–32].

 

Значительный вклад в развитие компьютерной этики внесла в 1980-е годы философ Дебора Джонсон. Она выделила 3 особенности общения в Интернете, имеющих нравственное значение:

– возможность общения всех со всеми,

– воспроизводимость электронных следов,

– определённая анонимность [11, с. 421].

 

Джонсон издала первый учебник «Компьютерная этика» (1985) [23]. В нём она обосновывала точку зрения, согласно которой компьютеры создают новые версии старых моральных проблем, усугубляя эти проблемы и заставляя нас применять обычные моральные нормы в новых условиях. Таким образом, с её точки зрения, компьютерная этика принципиально ничем не отличается от этики классической. Обратим внимание, что данная точка зрения оказалась противоположной точке зрения Мэнера.

 

В 1985 году в американском журнале «Метафилософия» впервые состоялось комплексное обсуждение проблем компьютерной революции и говорилось о необходимости выработки особого морально-этического подхода и создании этического кодекса [5, с. 24]. В частности, американский философ Джеймс Мур в своей статье «Что такое компьютерная этика?» [24], высказал противоположную Джонсон точку зрения, согласно которой компьютерные технологии ставят перед нами принципиально новые этические вопросы, потому что гибкость этих технологий значительно расширяет возможности человека [15, с. 132]. Он утверждал, что к началу XXI века почти все виды человеческой деятельности будут изменены при помощи компьютерных технологий. Люди смогут делать то, что раньше не могли, и поэтому никогда раньше вопрос о том, следует ли это делать и, если да, то как, не возникал, как и не возникали соответствующие предписания и этические правила. Например, компьютерные операции в основном являются невидимыми, что приводит к следующим потенциальным проблемам:

– невидимое злоупотребление компьютерами (наблюдение, изменение информации и др.),

– наличие в программах невидимых характеристик и функций (например, вредоносных программ, датчиков передачи информации и др.),

– невидимость сложных вычислений (почему мы может быть уверенными в тех результатах, которые не можем получить сами?).

 

Также Мур высказался за необходимость трёх правил, которые запрещают компьютеру принимать решения:

– которые осуществляются человеком под воздействием эмоций;

– по вопросам, в которых человек является более компетентным;

– которые человек не может отвергнуть.

 

С его точки зрения, компьютерная этика – это не набор фиксированных правил, а динамичная область, в которой сопоставляются факты, концепции, принципы, ценности и технологии.

 

В 1990-е годы американская учёная Хелен Ниссенбаум, активно разрабатывавшая проблему приватности и защиты индивидуальных данных, получения информации о людях из открытых источников, ввела понятие «публичная приватность» [25].

 

В 1995 году британский учёный Саймон Роджерсон организовал центр социальной ответственности в сфере ЭВМ, который исследовал новые проблемы компьютерной этики: компьютерное мошенничество и катастрофы по причине компьютеров. С его точки зрения, изменение технологий приводит к изменению общепринятых норм, однако всё же существуют базисные ценности, считающиеся неизменными, и именно на их основе может быть создан универсальный этический кодекс в области компьютерных и информационных технологий.

 

Американский философ Ричард Спинелло в 2002 году выпустил книгу «Регулирование киберпространства: политики и технологии управления» [17]. В ней он высказывает мнение, что государственное регулирование Интернета госструктурами непродуктивно, оно приведёт к единообразию и возможно лишь в исключительных случаях, предпочтительным же является саморегулирование [13, с. 56].

 

С начала XXI века компьютерная этика стала активно развиваться: ею стали заниматься многие учёные и философы, стали выпускаться различные журналы и сборники, в ней стали появляться более мелкие направления. В итоге современная компьютерная этика обсуждает следующие вопросы: проблема публичного контроля и приватности; компьютерные преступления; вопросы, связанные с интеллектуальной собственностью; слежка за персоналом на рабочем месте; доступность и распространение этически предосудительной информации; необходимость и оправданность создания баз данных о гражданах; ответственность программистов за разработку вредоносного программного обеспечения; демократия в Интернете и свобода слова; негативное влияние спама, защита детей в Интернете; копирование видео и музыки из сети; манипулирование общественным мнением и другие.

 

Если рассмотреть вопрос преподавания более подробно, то следует отметить, что специализированные курсы по информационной или компьютерной этике стали появляться в США ещё в 1980-е годы [11]. Ассоциации профессиональных IT-специалистов (ACM, IEEE) ещё в 1990-х приняли и распространили этические кодексы, используемые при обучении в университетах, и содействовали внедрению курсов по компьютерной этике. В американских и европейских вузах предметы по информационной, компьютерной или цифровой этике обязательны для студентов, обучающихся на программистов и на других технических специальностях. Meтоды преподавания варьируются от лекций до анализа кейсов и обсуждений в малых группах.

 

Что касается России, то курсы по компьютерной этике встречаются в учебных программах ВШЭ, КФУ, РУДН и других университетах. С 2022 года в ГУАП преподаётся дисциплина по выбору «Техноэтика». Однако данные предметы часто носят факультативный характер, что приводит к восприятию их студентами как не основных предметов. Тем не менее, современные программы подготовки компьютерных специалистов всё чаще обращаются к этическим вопросам для усиления профессиональной подготовки.

 

Таким образом, мы видим, что компьютерная и информационная этика в последнее время становятся всё более важными областями знаний, и игнорировать значимость философского и этического осмысления процессов информатизации и компьютеризации становится невозможно.

 

Список литературы

1. Алексеева И. Ю., Шклярик Е. Н. Что такое компьютерная этика? // Вопросы философии. – 2007. – № 9. – С. 60–72.

2. Бурковская В. А. Социально-этические аспекты внедрения цифровых технологий // Цифровые технологии: тренды и перспективы. Сборник докладов Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. – Москва: Российский новый университет, 2020. – С. 247–255.

3. Вейценбаум Дж. Возможности вычислительных машин и человеческий разум. От суждений к вычислениям. – М.: Радио и связь, 1982. – 369 с.

4. Войскунский А. Е., Дорохова О. А. Становление киберэтики: исторические основания и современные проблемы // Вопросы философии. – 2010. – № 5. – С. 69–83.

5. Галинская И. Л. Этика и психология компьютерной жизни // Культурология. – 2001. – № 2 (18). – С. 24–29.

6. Герасименко В. В. Цифровая этика применения искусственного интеллекта в бизнесе: осознание новых возможностей и рисков // Научные исследования экономического факультета. Электронный журнал. – 2023. – Т. 15. – Вып. 1. – С. 37–54. DOI: 10.38050/2078-3809-2023-15-1-37-54

7. Герман О. Н. Виртуальная этика, рассмотренная на примере многопользовательских онлайн-игр // Организация работы с молодежью. – 2023. – № 2. URL: https://s.esrae.ru/ovv/pdf/2023/2/1462.pdf (дата обращения 30.08.2025).

8. Дедюлина М. А., Папченко Е. В. Прикладная этика: учебное пособие. – Таганрог: Издательство Технологического института ЮФУ, 2007. – 112 с.

9. Капто А. С. Компьютерная этика // Безопасность Евразии. – 2004. – № 2 (16). – С. 331–354.

10. Капурро Р. Информационная этика // Информационное общество. – 2010. – № 5. – С. 6–15.

11. Лысак И. В. Место и роль компьютерной этики в подготовке IT-специалистов // Современные проблемы науки и образования. – 2016. – № 6. – С. 421.

12. Малахова О. Ю., Щелоков М. Б. Цифровая этика: философские, этические и социокультурные аспекты // Наука, образование, транспорт: актуальные вопросы, приоритеты, векторы взаимодействия. Материалы III Международной научно-методической конференции. – Оренбург: ОрИПС – филиал ПривГУПС, 2024. – С. 583–586.

13. Малюк А. А., Полянская О. Ю., Алексеева И. Ю. Этика в сфере информационных технологий. – Москва: Горячая линия-Телеком, 2016. – 344 с.

14. Манжуева О. М. Информационная этика Норберта Винера // Вестник Бурятского государственного университета. – 2013. – № 6. – С. 53–57.

15. Манжуева О. М. Практическая теория компьютерной этики Д. Мура // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота. – 2014. – № 5. – Ч. 1. – С. 132–134.

16. Садвокасов М. А., Медеуова К. А. Тенденции в исследованиях цифровой этики (обзорный анализ современных исследований) // Вестник ЕНУ им. Л. Гумилёва. Серия Исторические науки. Философия. Религиоведение. – 2023. – Т. 143. – № 2. – С. 248–268. DOI: 10.32523/2616-7255-2023-143-2-248-268.

17. Химанен П. Хакерская этика и дух информационализма. – Москва: Издательство АСТ, 2019. – 256 с.

18. Хоменко Е. Б., Балтачева Е. В. Этические проблемы цифровизации: цифровая трансформация отраслей, рынков, предприятий // Актуальные вопросы экономики и финансов. Сборник статей международной научно-практической конференции. – Ижевск: Удмуртский университет, 2021. – С. 211–214.

19. Шляпников В. В. Цифровые технологии и цифровая этика // Психолого-педагогические проблемы безопасности человека и общества. – 2021. – № 4 (53). – С. 5–9.

20. Юрьев Г. П., Юрьева Н. А., Лебедь Е. И. Виртуальная этика здоровья и страданий человека / под ред. Р.А. Вартбаронова. – М.: Наука, 2004. – 359 с.

21. Floridi L. Information Ethics: on the Philosophical Foundation of Computer Ethics // Ethics and Information Technology. – 1999. – No. 1 (1). – Pp. 33–52. DOI: 10.1023/A:1010018611096

22. Himma K. E., Tavani H. T. The Handbook of Information and Computer Ethics. – Hoboken, New Jersey: John Wiley & Sons, 2008. – 671 p.

23. Johnson D. G. Computer Ethics. – Hoboken, New Jersey: Prentice Hall, 1985. – 110 p.

24. Moor J. H. What Is Computer Ethics? // Metaphilosophy. – 1985. – Vol. 16. – No. 4. – Pp. 266–275. DOI:10.1111/j.1467-9973.1985.tb00173.x

25. Nissenbaum H. Toward an Approach to Privacy in Public: Challenges of Information Technology // Ethics and Behavior. – 1997. – Vol. 7. – No. 3. – Pp. 207–219. DOI: 10.1207/s15327019eb0703_3

26. Parker D. P. Rules of Ethics in Information Processing // Communications of the ACM. – Vol. 11. – Is. 3. – Pp. 198–201. DOI: 10.1145/362929.3629

27. Spinello R. A. Regulating Cyberspace: The Policies and Technologies of Control. – Westport, Connecticut: Greenwood Publishing Group, 2002. – 264 p.

 

References

1. Alekseeva I. Y., Shklyarik E. N. What Is Computer Ethics? [Chto takoe kompyuternaya etika?]. Voprosy filosofii (Problems of Philosophy), 2007, no. 9, pp. 60–72.

2. Burkovskaya V. A. Social and Ethical Aspects of Digital Technology Implementation [Sotsialno-eticheskie aspekty vnedreniya tsifrovykh tekhnologiy]. Tsifrovye tekhnologii: trendy i perspektivy. Sbornik dokladov Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiem (Digital Technologies: Trends and Prospects. Collected reports of the All-Russian Scientific and Practical Conference with International Participation). Moscow: Rossiyskiy novyy universitet, 2020, pp. 247–255.

3. Weizenbaum J. Computer Power and Human Reason: From Judgment to Calculation. Moscow: Radio i svyaz, 1982, 369 p.

4. Voiskunsky A. V., Dorokhova O. A. Formation of Cyberethics: Historical Foundations and Modern Problems [Stanovlenie kiberetiki: istoricheskie osnovaniya i sovremennye problemy]. Voprosy filosofii (Problems of Philosophy), 2010, no. 5, pp. 69–83.

5. Galinskaya I. L. Ethics and Psychology of Computer Life [Etika i psikhologiya kompyuternoy zhizni]. Kulturologiya (Culturology), 2001, no. 2 (18), pp. 24–29.

6. Gerasimenko V. V. Digital Ethics of Artificial Intelligence Application in Business: Awareness of New Opportunities and Risks [Tsifrovaya etika primeneniya iskusstvennogo intellekta v biznese: osoznanie novykh vozmozhnostey i riskov]. Nauchnye issledovaniya ekonomicheskogo fakulteta. Elektronnyy zhurnal (Scientific Researches of Faculty of Economics. Electronic Journal), 2023, vol. 15, is. 1, pp. 37–54. DOI: 10.38050/2078-3809-2023-15-1-37-54

7. German O. N. Virtual Ethics, Considered on the Example of Multiplayer Online Games [Virtualnaya etika, rassmotrennaya na primere mnogopolzovatelskikh onlayn-igr]. Organizatsiya raboty s molodezhyu (Organization of Work with Youth), 2023, no. 2. Available at: https://s.esrae.ru/ovv/pdf/2023/2/1462.pdf (accessed 30 August 2025).

8. Dedyulina M. A., Papchenko E. V. Applied Ethics: Texbook [Prikladnaya etika: uchebnoe posobie]. Taganrog: Izdatelstvo Tekhnologicheskogo instituta YuFU, 2007, 112 p.

9. Kapto A. S. Computer Ethics [Kompyuternaya etika]. Bezopasnost Evrazii (Safety of Eurasia), 2004, no. 2 (16), pp. 331–354.

10. Capurro R. Information Ethics [Informatsionnaya etika]. Informatsionnoe Obschestvo (Information Society), 2010, no. 5, pp. 6–15

11. Lysak I. V. The Role and Place of Computer Ethics in Training of IT-Specialists [Mesto i rol kompyuternoy etiki v podgotovke IT-spetsialistov]. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya (Modern Problems of Science and Education), 2016, no. 6, p. 421.

12. Malakhova O. Y., Schelokov M. B. Digital Ethics: Philosophical, Ethical and Sociocultural Aspects [Tsifrovaya etika: filosofskie, eticheskie i sotsiokulturnye aspekty]. Nauka, obrazovanie, transport: aktualnye voprosy, prioritety, vektory vzaimodeystviya. Materialy III Mezhdunarodnoy nauchno-metodicheskoy konferentsii (Science, Education, Transport: Current Issues, Priorities, Interaction Vectors. Materials of the III International Scientific and Methodological Conference). Orenburg: OrIPS – filial PrivGUPS, 2024, pp. 583–586.

13. Malyuk A. A., Polyanskaya O. Y., Alekseeva I. Y. Ethics in the Field of Information Technology [Etika v sfere informatsionnykh tekhnologiy]. Moscow: Goryachaya liniya-Telekom, 2016, 344 p.

14. Manzhueva O. M. Norbert Weiner’s Information Ethics [Informatsionnaya etika Norberta Vinera]. Vestnik Buryatskogo gosudarstvennogo universiteta (The Buryat State University Bulletin), 2013, no. 6, pp. 53–57.

15. Manzhueva O. M. Practical Theory of J. Moor’s Computer Ethics [Prakticheskaya teoriya kompyuternoy etiki D. Mura]. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kulturologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki (Historical, Philosophical, Political and Law Sciences, Culturology and Study of Art. Issues of Theory and Practice). Tambov: Gramota, 2014, no. 5, part 1, pp. 132–134.

16. Sadvokasov M. A., Medeuova K. A. Tendencies in Digital Ethics Research (Overview Analysis of Modern Research) [Tendentsii v issledovaniyakh tsifrovoy etiki (obzornyy analiz sovremennykh issledovaniy)]. Vestnik ENU im. L. Gumileva. Seriya Istoricheskie nauki. Filosofiya. Religiovedenie (Bulletin of the L. N. Gumilyov ENU. Historical sciences. Philosophy. Religion Series), 2023, vol. 143, no. 2, pp. 248–268. DOI: 10.32523/2616-7255-2023-143-2-248-268.

17. Himanen P. The Hacker Ethic and the Spirit of the Information Age [Khakerskaya etika i dukh informatsionalizma]. Moscow: Izdatelstvo AST, 2019, 256 p.

18. Khomenko E. B., Baltacheva E. V. Ethical Problems of Digitalization: Digital Transformation of Industries, Markets, Enterprises [Eticheskie problemy tsifrovizatsii: tsifrovaya transformatsiya otrasley, rynkov, predpriyatiy]. Aktualnye voprosy ekonomiki i finansov. Sbornik statey mezhdunarodnoy nauchno-prakticheskoy konferentsii (Actual Issues of Economics and Finance. Collected Articles of the International Scientific and Practical Conference). Izhevsk: Udmurtskiy universitet, 2021, pp. 211–214.

19. Shlyapnikov V. V. Digital Technology and Digital Ethics [Tsifrovye tekhnologii i tsifrovaya etika]. Psikhologo-pedagogicheskie problemy bezopasnosti cheloveka i obschestva (Psychological and Pedagogical Safety Problems of Human and Society), 2021, no. 4 (53), pp. 5–9.

20. Yurev G. P., Yureva N. A., Lebed E. I.; Vartbaronova R. A. (Ed.) Virtual Ethics of Human Health and Suffering [Virtualnaya etika zdorovya i stradaniy cheloveka]. Moscow: Nauka, 2004, 359 p.

21. Floridi L. Information Ethics: on the Philosophical Foundation of Computer Ethics. Ethics and Information Technology, 1999, no. 1 (1), pp. 33–52. DOI: 10.1023/A:1010018611096

22. Himma K. E., Tavani H. T. The Handbook of Information and Computer Ethics. Hoboken, New Jersey: John Wiley & Sons, 2008, 671 p.

23. Johnson D. G. Computer Ethics. Hoboken, New Jersey: Prentice Hall, 1985, 110 p.

24. Moor J. H. What Is Computer Ethics? Metaphilosophy, 1985, vol. 16, no. 4, pp. 266–275. DOI:10.1111/j.1467-9973.1985.tb00173.x

25. Nissenbaum H. Toward an Approach to Privacy in Public: Challenges of Information Technology. Ethics and Behavior, 1997, vol. 7, no. 3, pp. 207–219. DOI: 10.1207/s15327019eb0703_3

26. Parker D. P. Rules of Ethics in Information Processing. Communications of the ACM, vol. 11, is. 3, pp. 198–201. DOI: 10.1145/362929.3629

27. Spinello R. A. Regulating Cyberspace: The Policies and Technologies of Control. Westport, Connecticut: Greenwood Publishing Group, 2002, 264 p.

 

Ссылка на статью:
Коломийцев С. Ю., Михлин В. С., Мичурин С. В. Формирование компьютерной и информационной этики и их применение в процессах обучения // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2025. – № 2. – С. 22–34. URL: http://fikio.ru/?p=5981.

 

© Коломийцев С. Ю., Михлин В. С., Мичурин С. В., 2025

УДК 111; 140.8

 

Колычев Пётр Михайлович – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра рекламы и современных коммуникаций, профессор, доктор философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: piter55piter@mail.ru

 SPIN: 3085-3127

Авторское резюме

Состояние вопроса: Статья объединяет в себе две темы, каждая из которых имеет свою предысторию. Тема построения духовного общества была очень актуальна в конце XIX – начале XX века. Это было время кризиса западноевропейской духовности. Наиболее значимыми для нас являются следующие концепции: теософия, концепция духовного общества Н. К. Рериха, теоретические основы различных объединений художников русского авангарда, в частности, идеи В. В. Кандинского при создании объединения «Синий всадник», идеи, которое легли в основу такого направления, как футуризм, идеи К. С. Малевича по созданию общества УНОВИС (учредителей нового искусства), идеи П. Н. Филонова по созданию группы «Аналитическое искусство».

Методы исследования: В качестве основного метода используется диалектика, а также методология релятивной онтологии.

Результаты: Методология релятивной онтологии, с одной стороны, внесла коррекцию в онтологический образ коммунистического будущего. Подчеркнем: именно коррекцию, а не отрицание. В частности, эта коррекция позволяет обосновать стационарность современного общества в будущем. С другой стороны, эта коррекция позволяет развить концепцию коммунистического будущего, обосновав при этом онтологический образ духовного будущего. Если коммунистическое будущее преимущественно касается социально-экономической сферы, то духовное будущее преимущественно коснется целей духовной деятельности при условии достижения коммунистического будущего в социально-экономической сфере.

Область применения результатов: Онтологический образ духовного будущего позволяет онтологически обосновать такую традиционную российскую духовно-нравственную ценность, как приоритет духовного над материальным.

Выводы: Релятивная онтология не только описывает мир в его единстве, но и обосновывает его будущее как духовное будущее.

 

Ключевые слова: релятивная онтология; онтологическое будущее; стационарность общества сверхпотребления; онтологическое духовное 6удущее; приоритет духовного над материальным; необходимо-достаточный уровень потребления; сверхпотребление; творчество.

 

Ontological Image of the Spiritual Future

 

Kolychev Petr Mikhailovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of Advertising and Modern Communications, Professor, Doctor of Philosophy, Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: piter55piter@mail.ru

Abstract

Background: The article combines two topics, each has its own background. The topic of creating a spiritual society was very relevant in the late 19th – early 20th centuries. It was a time of crisis in Western European spirituality. The most significant concepts for us are as follows: theosophy, the concept of the spiritual society founded by N. K. Roerich, the theoretical foundations of various associations of Russian avant-garde artists, in particular, the ideas of V. V. Kandinsky when creating “The Blue Rider” association, the ideas that formed the basis of futurism, the ideas of K. S. Malevich on the creation of the UNOVIS (founders of new art) society, the ideas of P. N. Filonov’s “Analytical Art” group.

Research methods: The main method is dialectics, as well as the methodology of relative ontology.

Results: The methodology of relative ontology, on the one hand, makes a correction of the ontological image of the communist future. We emphasize it is a correction, not a denial. In particular, this correction allows us to substantiate the future stationarity of modern society. This correction, on the other hand, allows us to develop the concept of the communist future, while substantiating the ontological image of the spiritual future. If the communist future mainly concerns the socio-economic sphere, the spiritual future will mainly concern the goals of spiritual activity provided that the communist future is achieved in the socio-economic sphere.

Implications: The ontological image of the spiritual future allows substantiating ontologically such a traditional Russian spiritual and moral value as the priority of the spiritual over the material.

Conclusion: Relative ontology not only describes the world in its unity, but also substantiates its future as a spiritual one.

 

Keywords: relative ontology; ontological future; stationarity of the overconsumption society; ontological spiritual future; priority of the spiritual over the material; necessary-sufficient level of consumption; overconsumption; creativity.

 

Введение

Будущее – это результат изменения того, о чьём будущем идет речь. С точки зрения онтологии как знании о мире в его единстве, речь может идти только о будущем мира. Стало быть, будущее мира – это результат его изменения. Эти рассуждения являются общими для различных онтологий как знаний о мире в его единстве. Поэтому далее следует указать специфику, которая определяется содержанием конкретной онтологии в отношении того, как понимается единство мира. Далее речь пойдет о релятивной онтологии [1], в которой единство мира состоит в его развитии. Из повседневности хорошо известно, что мир изменяется не весь сразу, а лишь частично, то есть наряду с изменяющейся частью в нем присутствует и стационарная часть. В релятивной онтологии это положение формулируется в законе о частичном развитии мира. Лишь из незначительной части элементарных частиц впоследствии образовались химические элементы, и лишь из их незначительной части впоследствии образовались живые организмы, и лишь у незначительной части впоследствии возникает сознание. Большая часть каждой из этих ступеней находится в стационарной части, поэтому на каждом шаге последовательных изменений изменяющаяся часть мира становится меньше. В итоге часть мира, которая, изменяясь с начального этапа, проходит все остальные ступени до конечного этапа, составляет единство мира. В этом случае будущее мира совпадает с его конечным этапом. Такое будущее оказывается онтологически обоснованным – онтологическим будущим. Само же это обоснование является онтологическим образом будущего. Ярким примером онтологического образа будущего является коммунистическое будущее, построенное в рамках материалистической диалектики [2].

 

1 Критика коммунистического будущего

Онтологический образ коммунистического будущего актуален до сих пор. И это несмотря на некоторый регресс международного коммунистического движения, который связан с распадом Союза Советских Социалистических Республик, а затем и с прекращением существования социалистического блока стран в Европе. Однако неудачи реализации этого будущего начались задолго до этого, а точнее сказать, с самого его начала. Зададимся вопросом: почему деятельность К. Маркса и его революционно настроенного окружения, начавшаяся в середине XIX века в Германии и продолжившаяся в Англии, не привели к социалистической революции? Ведь в основном свои теоретические выводы К. Маркс делал на основе анализа конкретно-экономического материала именно Западной Европы. Однако на практике эти выводы были реализованы в других странах, экономические параметры которых значительно отличались от западноевропейских. Эта же тенденция отличия экономик сохранилась и в странах Юго-Восточной Азии, в которых победила социалистическая революция.

 

Ответ становится понятным, если принять во внимание уровень удовлетворенности потребностей потенциально революционного субъекта. В современном мире, надо заметить, со времени К. Маркса уровень потребления вырос в несколько раз. Это количественное изменение потребления привело к образованию нового качества общества: общества сверхпотребления. Примем во внимание то, что основная сфера роста потребления связана с человеческой телесностью. Этот рост (изменение) потребления выступает резким контрастом по сравнению с устойчивостью человеческой телесности. Ведь за последние тысячелетие человеческое тело мало изменилось. Нам по-прежнему необходимо примерно то же количество калорий, а с учетом развития техники, обслуживающей человеческую телесность, эта норма даже снижается. Температура нашего тела осталась той же, а значит и потребность в среде обитания по-прежнему на том же уровне. Стало быть, наши необходимо-достаточные телесные, то есть объективные жизненные потребности сохранились примерно на прежнем уровне.

 

Во время подготовки большевиками социалистической революции А. А. Богданов при поддержке А. М. Горького организовал на острове Капри первую партийную школу (Каприйская школа). Некоторые слушатели школы из России добирались через Западную Европу, где их удивило то, что «европейского рабочего трудно отличить от буржуа» [3, с. 65]. Этот случай свидетельствует о различном уровне удовлетворенности потребностей западноевропейских и российских рабочих. Ведь необходимым сопутствующим явлением развития капитализма было повышение потребления, в том числе и пролетариата, и на определенном этапе этот уровень приближался к необходимо-достаточному уровню потребления для человека, что снижало мотивацию таких рабочих к революционной борьбе. Возможно, с середины XIX века капиталистическая Западная Европа в силу постепенного развития своего капитализма успела «проскочить точку» революционной ситуации. В то время как в России в силу быстрого развития капитализма рост потребления эксплуатируемого населения не успевает достигнуть необходимо-достаточного уровня, что и привело к возникновению революционной ситуации.

 

Для оценки значимости влияния уровня потребления на масштабное социальное развитие следует обратиться к причинам возникновения такого качества современной социальности, как производящее хозяйство, которое приходит на смену присваивающего первобытного жизнеобеспечения. Как будет показано далее, такое обращение к далекому прошлому имеет непосредственное отношение к образу будущего. Будем придерживаться той точки зрения, согласно которой такой переход является следствием природных катаклизмов. Одним из убедительных аргументов на этот счет является тот факт, что до колонизации и геноцида, осуществленного в основном со стороны Британской империи, многие народы Африки и Северной и Южной Америк, Австралии вполне устраивало присваивающее жизнеобеспечение. Кроме этого, попытки ассимилировать тех, кто избежал геноцида, оказались неудачными.

 

Следует предположить, что первая стадия производящего жизнеобеспечения имела коллективный характер в силу ее преемственности со стороны коллективного присваивающего жизнеобеспечения. Также естественно предположить, что уровень производства тогда лишь обеспечивал необходимо-достаточный уровень потребления. Главным аргументом тому является преемственность мировоззрения первобытной общины мировоззрению производящей общины. Ведь главным для них в отношении окружающей среды является ее сохранение, то есть потребление не должно быть хуже или лучше того, что было раньше, жизнь первобытной общины «зависит от сохранения существующего положения» [4, с. 139]. А вот переход производящего хозяйства от необходимо-достаточного уровня к уровню сверхпотребления осуществлялся насильно, путем агрессии со стороны незначительной части производящей общины, и первый причиной такой агрессии опять же являются природные катаклизмы, от которых зависит результат труда первых производящих общин [5, с. 55–58]. Следуя контексту К. Маркса, в представленных выше рассуждениях опять выполняется закон отрицания отрицания. Только теперь становится ясна роль уровня потребления.

 

2 Онтологический образ духовного будущего

Принимая во внимание закон частичного развития мира, можно предположить, что лишь часть капиталистического производящего общества подвергнется диалектическому отрицанию, а остальная его часть перейдет в стационарную стадию, в которой эксплуатируемая часть общества достигла необходимо-достаточного уровня потребления, что не дает сформироваться революционному субъекту. Социальное будущее, являющееся результатом диалектического отрицания общества сверхпотребления, имеет качественно иную структуру деятельности. Если на протяжении всей истории общества сверхпотребления его основной деятельностью являлось производство и потребление телесного продукта, то в обществе необходимо-достаточного потребления эта деятельность не может быть основной по той причине, что на свое жизнеобеспечение такое общество тратит лишь незначительную часть своего времени.

 

На протяжении последних пяти лет были проведены виртуальные эксперименты. Небольшим группам студентов от 7 до 10 человек, в которых находились и юноши, и девушки, было предложено разработать необходимо-достаточный уровень потребления для всей группы, живущей в мегаполисе, то есть обеспечить себя питанием, средой обитания (жильем, одеждой), транспортом, необходимым уровнем технических средств коммуникации и тому подобное. Далее необходимо было через интернет найти варианты реализации всех этих потребностей, включая работу, обеспечивающую этот уровень потребления. Группы были разные по составу и интересам. Результат был примерно одним и тем же: на необходимо-достаточное жизнеобеспечение, которое отвечало соответствующим государственным нормативным документам, каждому члену группы было достаточно работать всего десять часов в неделю.

 

Конечно, это всего лишь теоретический эксперимент. Но представим себе, что такие субкультуры существуют, и зададимся вопросом: какова структура их деятельности? В условиях дихотомии человека как единства тела и духа (сознания)[1] основная деятельность такого общества может быть связана только с сознанием (духовностью). Это положение может быть обосновано не только описанным выше социально-философским контекстом, но и онтологическим контекстом, в качестве которого выступает релятивная онтология, которая исходит из следующего решения проблемы бытия: быть – значит различаться, а также из того, что различение есть единство того, что является общим для различающихся сторон (атрибут) и результата различения (идея, информация). В соответствии с чем сущность (сущее) есть единство атрибута и информации (идеи), а стремление к бытию обязывает сущность к саморазличению, которое обеспечивает его развитие (момент динамики) сущности по сохраняющемуся атрибуту (моменту статики).

 

При этом развитие идет, во-первых, за счет того, что сущность есть единство атрибута и информации, в соответствии с чем в сущности присутствуют два вида причины: атрибутивная причина, которая также может быть обозначена как внешняя, поскольку атрибут является общим, то есть выходящим за рамки конкретной сущности, оказываясь внешним по отношению к нему, и информационная (идеальная) причина, которая может быть обозначена как внутренняя, поскольку информация (идея) как результат различения идентифицирует сущность. Во-вторых, развитие идет за счет нарастания в новорождающихся сущностях значимости информационной (идеальной) причины с одновременным снижением значимости атрибутивной причины.

 

Оба этих процесса идут постепенно и непрерывно. При этом следует выделить три качественных состояния: 1 – преимущественная значимость атрибутивной над информационной (идеальной) причиной, чему соответствует такой вид сущности, как соматические сущности (сома-сущность), например, физические тела; 2 – примерное равенство обеих причин, этому соответствуют когнитивные сущности (когнитио-сущность); 3 – преимущественная значимость информационной (идеальной, духовной и тому подобное[2]) над атрибутивной причиной, чему соответствуют теологические сущности (тео-сущности). Развитие мира в его единстве идет за счет того, что из незначительной части сома-сущностей возникают когнитио-сущности, а остальная часть сома-сущности переходит в стационарное состояние. Далее развитие мира в его единстве идет за счет рождения тео-сущностей из незначительной части когнитио-сущностей, остальная часть которых переходит в стационарное состояние [1, с. 173–192].

 

Поскольку главным признаком общества является наличие у него сознания (общественного сознания), то общество есть частный случай когнитио-сущности. В соответствии с развитием мира в его единстве перспективными (будущее) изменениями являются такие изменения общества, которые соответствуют нарастанию значимости информационной причины над атрибутивной причиной. Таким образом социальное будущее как общество необходимо-достаточного потребления, в котором основной деятельностью является духовная деятельность, обосновано как онтологически, так и социально-философски, то есть такое будущее является онтологическим будущим (онтологическое духовное будущее).

 

3 Возможности реализации онтологического образа духовного будущего

Современное состояние мирового сообщества в подавляющей своей части характеризуется двумя факторами. Во-первых, основной целью социальной деятельности является сверхпотребление. Во-вторых, основным инструментом в этом является информационное воздействие, возможности которого были поставлены на научную основу после экспериментов С. Аша [6] и С. Милгрема [7]. Эти эксперименты заложили научную основу управления сверхпотреблением. Кроме того, это открыло возможности создания новых продуктов потребления, в частности, информационных продуктов потребления, формируя из них своеобразные «информационные наркотики», например, зависимость от компьютерных игр. Информационные продукты потребления с течением времени могут вытеснить телесные продукты потребления, снизив последние до минимально-необходимого уровня, то есть наряду с телесным насилием формируется духовное насилие, завершая тем самым построение тотального насилия, как телесного, так и духовного. Этим процессам способствует и современное развитие технологий, позволяющее организовать замкнутый цикл переработки мусора: продукт – мусор – продукт, что делает сверхпроизводство независимым от расширения потребления природных ресурсов. Использование информационных инструментов позволяет контролировать не только сферу потребления, но и любую сферу социальной деятельности, в том числе и численность населения.

 

Таким образом, в современном мировом сообществе информационные инструменты в силу своей эффективности стали основными инструментами управления. Однако такое использование информационной причинности лишь является обеспечением стационарного состояния сверхпотребления как эксплуатируемой, так и эксплуататорской части общества. Эти же ситуации использования информационной причинности характерны и для социалистического общества, которое так и не выработало своих ценностей, которые обеспечивали бы развитие общества в направлении стремления к совершенствованию тео-сущности. Современное использование информационной причинности обращено на обеспечение ценностей прошлого, а не будущего, поэтому эта ситуация не соответствует онтологическому образу духовного будущего.

 

Главное отличие духовного будущего от современного общества состоит, во-первых, в отказе от телесного сверхпотребления, довольствуясь для этого необходимо-достаточным уровнем потребления. В принципе этот уровень был достигнут уже у возникающих производящих общин, которые пришли на смену первобытным общинам. Во-вторых, основной деятельностью является духовная (информационная) деятельность, которая должна быть самодостаточной, то есть не связана с телесной жизнедеятельностью. Этому требованию, например, не соответствуют возникшие производящие общины, у которых основной деятельностью хотя и являлась духовная деятельность (магия), однако ее целью было телесное жизнеобеспечение, то есть не выполнялось условие самодостаточности информационной причинности. Развитие производства жизнеобеспечения кроме образования стационарного состояния сверхпотребления формирует новую ценность: творчество, результат применения которого может быть как телесным (сома-сущность), так и духовным (когнито-сущность и тео-сущность). Однако, если в обществе сверхпотребления духовное творчество (когнито-сущность) является средством для сверхпотребления, то в духовном обществе духовное творчество (когнито-сущность и тео-сущность) становится основной целью. Этот вывод хорошо согласуется с такой традиционной российской духовно-нравственной ценностью как приоритет духовного над материальным [8], которая, наряду с другими традиционными российскими духовно-нравственными ценностями, лежит в основе некоторых национальных целей развития Российской Федерации [9].

 

Заключение

Корректировка онтологической части материалистической диалектики, проведенная в рамках релятивной онтологии, позволила, с одной стороны, дополнить онтологический образ коммунистического будущего в той части, которая касается перспектив духовной деятельности, тем самым онтологически обосновав приоритет духовного над материальным как основную ценность онтологического будущего. С другой стороны, позволила онтологически обосновать бесперспективность сверхпотребления и снижение его в будущем до необходимо-достаточного уровня. Эти уточнения позволили сформулировать онтологический образ духовного будущего. Разумеется, сформулировав концепцию духовного будущего следует наполнить ее конкретным содержанием – в частности, определить конкретную сферу духовной деятельности. Пока лишь ясно, что эта деятельность не связана со сверхпотреблением. Непроясненным остается и вопрос взаимодействия духовных сообществ внутри общества сверхпотребления. Этим, а также другим вопросам конкретизации духовного будущего будут посвящены дальнейшие работы.

 

Список литературы

1. Колычев П. М. Релятивная онтология. – СПб.: СПбГУ, 2006. – 227 с.

2. Колычев П. М. Онтологический образ коммунистического будущего // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2025. – № 1. – С. 26–39. URL: http://fikio.ru/?p=5909 (дата обращения 05.05.2025).

3. Косарев В.М. Партийная школа на острове Капри // Сибирские огни. Художественно-литературный и публицистический журнал. – Новониколаевск: Сибирское областное отделение государственного издательства. – 1922. – № 2. – С. 63–75.

4. Элкин А. П. Австралийские аборигены // Магический кристалл: Магия глазами ученых и чародеев. – М.: Республика, 1994. – С. 128–178.

5. Колычев П. М. Культурология: учебное пособие: в 4 ч. Ч. 4. Возникновение и развитие культуры. – СПб.: ГУАП, 2024. – 88 с.

6. Asch S. E. Effects of Group Pressure upon the Modification and Distortion of Judgments // Guetzhow H. / Groups, Leadership, and Men. – Pittsburgh: Carnegie Press, 1951. – Pp. 177–190.

7. Milgram S. Behavioral Study of Obedience // Journal of Abnormal and Social Psychology. – 1963. – Vol. 67. – № 4. – Pp. 371–378.

8. Указ Президента РФ от 09.11.2022 г. № 809 «Об утверждении основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей»  // Президент России. URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/48502 (дата обращения 05.05.2025).

9. Указ о национальных целях развития Российской Федерации на период до 2030 года и на перспективу до 2036 года // Президент России. URL: http://special.kremlin.ru/events/president/news/73986 (дата обращения 05.05.2025).

 

References

1. Kolychev P. M. Relativistic Ontology [Relyativnaya ontologiya]. Saint Petersburg: SPbGU, 2006, 227 p.

2. Kolychev P. M. Ontological Image of the Communist Future [Ontologicheskiy obraz kommunisticheskogo buduschego]. Filosofija i gumanitarnyie nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2025, no. 1, pp. 26–39. Available at: http://fikio.ru/?p=5909 (accessed 05 May 2025).

3. Kosarev V. M. Party School on the Island of Capri [Partiynaya shkola na ostrove Kapri]. Sibirskie ogni. Khudozhestvenno-literaturnyy i publitsisticheskiy zhurnal (Siberian Lights. Artistic, Literary and Journalistic Magazine). Novonikolaevsk: Sibirskoe Oblastnoe Otdelenie Gosudarstvennogo Izdatelstva, 1922, no. 2, pp. 63–75.

4. Elkin A. P. Australian Aborigines [Avstraliyskie aborigeny]. Magicheskiy kristall: Magiya glazami uchenykh i charodeev (The Magic Crystal: Magic Through the Eyes of Scientists and Sorcerers). Moscow: Respublika, 1994, pp. 128–178.

5. Kolychev P. M. Cultural Studies: in 4 vol. Vol. 4. The Emergence and Development of Culture [Kulturologiya: uchebnoe posobie: v 4 ch. Ch. 4: Vozniknovenie i razvitie kultury]. Saint Petersburg: GUAP, 2024, 88 p.

6. Asch S. E. Effects of Group Pressure upon the Modification and Distortion of Judgments. In: Guetzhow H. Groups, Leadership, and Men. Pittsburgh: Carnegie Press, 1951, pp. 177–190.

7. Milgram S. Behavioral Study of Obedience. Journal of Abnormal and Social Psychology, 1963, vol. 67, no. 4, pp. 371–378.

8. Decree of the President of the Russian Federation of November 9, 2022 No. 809 “On approving the Fundamentals of State Policy to Preserve and Strengthen Traditional Russian Spiritual and Moral Values” [Ukaz Prezidenta RF ot 09.11.2022 g. No. 809 “Ob utverzhdenii osnov gosudarstvennoy politiki po sokhraneniyu i ukrepleniyu traditsionnykh rossiyskikh dukhovno-nravstvennykh tsennostey”]. Available at: http://www.kremlin.ru/acts/bank/48502 (accessed 05 May 2025).

9. Executive Order on the Development Goals of the Russian Federation through 2030 and for the Future Until 2036 [Ukaz o natsionalnykh tselyakh razvitiya Rossiyskoy Federatsii na period do 2030 goda i na perspektivu do 2036 goda]. Available at: http://special.kremlin.ru/events/president/news/73986 (accessed 05 May 2025).

 


[1] Конечно, термины «дух» и «сознание» имеют различия, но вместе с тем на онтологическом уровне они имеют и много общего, именно эта общность имеется в виду в данных рассуждениях.

[2] Синонимичность подобных терминов относительна, здесь имеется в виду лишь их общность.

 

Ссылка на статью:
Колычев П. М. Онтологический образ духовного будущего // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2025. – № 2. – С. 12–21. URL: http://fikio.ru/?p=5996.

 

© Колычев П. М., 2025