УДК 930.1; 316.4

 

Трубицын Олег Константинович – Новосибирский государственный университет, институт философии и права, доцент, кандидат философских наук, Новосибирск, Россия.

Email: trubitsyn77@mail.ru

SPIN: 5197-9813

Авторское резюме

Состояние вопроса: Острой темой наших дней стала методология осуществления энергоперехода, то есть перевода экономики на новые энергетические технологии. В обсуждении этой темы участвуют политики, ученые, инженеры и общественные деятели. Но понимание данной проблемы будет неполным без философского анализа, позволяющего рассмотреть энергопереход в контексте Всемирной истории.

Результаты: В истории есть примеры как успешных энергопереходов, так и социальных кризисов, вызванных провалом в решении энергетической проблемы. Каждый уровень развития производительных сил предполагает собственный энергетический уклад, основанный на некоем ключевом виде топлива. Использование данного вида топлива приводит к его постепенному исчерпанию, что далее ведет к росту его стоимости и росту производственных издержек. Это становится вызовом для общества и его правящей элиты. Эффективный ответ на такой вызов связан с технологической революцией и энергопереходом, когда внедряются технологии, позволяющие задействовать новый, более эффективный вид энергоресурса. Это приводит к росту энергообеспеченности общества, что открывает путь к увеличению материального изобилия, развитию новых институтов социального обеспечения. Если же позитивный ответ на вызов начинающегося энергетического кризиса не найден, то деструктивные процессы усиливаются и могут привести к серьезному социальному кризису и даже коллапсу.

Область применения результатов: Понимание рисков выбора той или иной стратегии энергоперехода должно стать основой для адекватного принятия решений. Познание причин и механизмов энергетических кризисов может позволить избежать их наиболее негативных последствий.

Методы исследования: Исследование опирается на модель А. Тойнби, которая рассматривает в качестве движущей силы истории действие механизма «вызова и ответа». Вместе с тем, в отличие от цивилизационного подхода, история трактуется как стадиальный процесс, базисом которого выступает экономическое развитие. Последнее рассматривается сквозь призму концепции технологических укладов, когда стадия развития определяется сочетанием ключевых технологий и специфической энергетической базы.

Выводы: Есть основания предположить, что в наше время элита западных стран разуверилась в возможности найти ответ на вызов наступающего энергетического кризиса в технологической революции – прогрессивный энергетический переход. На фоне провальных стратегий энергоперехода на возобновляемые источники энергии все активнее пропагандируются разнообразные ценности и образ жизни, способствующие снижению рождаемости и потребления дефицитных ресурсов основной массой населения.

 

Ключевые слова: теория исторического развития; энергетический кризис; энергетический переход; механизм вызова и ответа; элита; культурные трансформации.

 

The Role of Energy Crises in World History

 

Trubitsyn Oleg Konstantinovich – Novosibirsk State University, Institute of Philosophy and Law, Associate Professor, PhD (Philosophy), Novosibirsk, Russia.

Email: trubitsyn77@mail.ru

Abstract

Background: An acute topic of our days is the methodology for implementing the energy transition, i.e. the transfer of the economy to new energy technologies. Politicians, scientists, engineers and public figures participate in the discussion of this topic. However, the understanding of this problem is incomplete without a philosophical analysis that allows us to consider the energy transition in the context of world history.

Results: In history, there are some examples of both successful energy transitions and social crises caused by failure to solve the energy problem. Each level of the productive forces development implies its own energy mode, based on some key type of fuel. The use of this fuel leads to its gradual exhaustion, which further results in an increase of its value and production costs. This becomes a challenge for society and its ruling elite. An effective response to such a challenge is associated with a technological revolution and energy transition, modern technologies are introduced that make it possible to use a new, more efficient type of energy resource. The result is an increase in the society energy supply, followed by an increase in material abundance, the development of new social security institutions. If there is no positive response to the challenge of the incipient energy crisis, destructive processes intensify and a serious social crisis and even collapse can follow.

Implications: Understanding the results of choosing one or another energy transition strategy should become the basis for adequate decision-making. Studying the causes and mechanisms of energy crises can make it possible to avoid their most negative consequences.

Research methods: The study is based on A. Toynbee’s model, which considers the action of the “call and response” mechanism as the driving force of history. At the same time, in contrast to the civilizational approach, history is interpreted as a stage-by-stage process, the basis of which is economic development. The latter is explained by a concept of technological modes. Any stage of development is determined by a combination of key technologies and a specific energy base.

Conclusion: In our time, the elite of Western countries seems to have lost faith in the possibility of finding an answer to the challenge of the coming energy crisis in the technological revolution, i. e. a progressive energy transition. Against the backdrop of failed strategies of energy transition to renewable energy sources, a variety of values and lifestyles are promoted, contributing to a decrease in the birth rate and the consumption of scarce resources by the majority of the population.

 

Keywords: theory of historical development; energy crisis; energy transition; Challenge and Response; elite; cultural transformations.

 

Изучением социальных кризисов занимались на протяжении веков многие мыслители. Это было обусловлено тем, что кризисы нередки для истории человечества, а их изучение имеет значительную общественную актуальность, – познав причины и механизмы кризисов мы можем попытаться избегать их в дальнейшем. Согласно модели развития цивилизаций А. Тойнби, результаты кризисов зависят не только от их причин и интенсивности, но и от того, какой ответ дает данное общество на вызов кризиса, с которым оно столкнулось. Кризис представляет собой не только угрозу, но и новые возможности. В случае нахождения положительного ответа, преодолевшее кризис общество получает новый импульс для развития. Если же положительного ответа не найдено, то общество переживает упадок, может даже полностью погибнуть. Такой негативный вариант результата столкновения общества с кризисом можно обозначить также как коллапс. Дж. Даймонд определяет коллапс следующим образом: «Под коллапсом я подразумеваю резкое падение численности населения и / или потерю политических, экономических, социальных достижений на значительной территории на продолжительное время» [1, с. 9].

 

В своей книге «Коллапс» Дж. Даймонд анализирует такую распространенную причину этого явления как экологический кризис. (Впрочем, нужно заметить, что основная часть приводимых им примеров – это не сложные цивилизованные общества, а относительно примитивные этнические общности.) Об экологических и, шире, природных факторах упадка и гибели обществ, в том числе крупных цивилизаций, писали и многие другие исследователи. Например, Платон описывал гибель Атлантиды. Другие философы, представители более поздних эпох, опирались на более достоверные, научно подтверждаемые исторические случаи упадка и гибели цивилизаций, в которых значительную, если не решающую роль сыграли обстоятельства природного характера. Так, Л. Н. Гумилев объясняет крушение Римской империи ссылкой на два фактора, имеющих природные основания: основной – снижение уровня пассионарности из-за исчерпания импульса, полученного от потоков космической энергии, и производный от него – экологический кризис, вызванный антропогенным воздействием [см.: 2, с. 212].

 

Большинство исследователей соглашается, что в процессе развития цивилизации, производительных сил и роста научного знания снижается уровень непосредственной зависимости общества от природных условий по мере того, как оно подчиняет себе и преобразует среду своего обитания. Тем не менее даже и сейчас имеются природные факторы, способные значительно повлиять на развитие общества и стать угрозой выживанию цивилизации. В этом отношении обычно упоминаются глобальные климатические катаклизмы и т. п. Причем в последнее время как правило речь идет об экологических причинах возможного социального кризиса, которые возникают в результате антропогенного преобразования природы, в частности, о глобальном экологическом кризисе из-за чрезмерного загрязнения.

 

В ранних докладах Римского клуба [см., например: 3], представленных в начале 1970-х гг., речь шла о прогнозируемом кризисе и даже коллапсе мировой цивилизации, прежде всего из-за исчерпания необходимых природных ресурсов. Для его предотвращения предлагалось принять немедленные меры во всемирном масштабе, предусматривающие ограничение рождаемости, ограничение капитальных инвестиций в физическую экономику и контроль загрязнений. С тех пор много копий было сломано в ходе обсуждения данной прогностической модели. На настоящий момент можно определенно сказать, что наиболее пессимистические сценарии, которые уже должны были реализоваться к нашему времени, так и остались алармистскими прогнозами, чья реализация отодвигается все дальше в будущее. Против мальтузианских выводов Римского клуба приводятся такие аргументы, как неполная изученность геологических ресурсов планеты и развитие замещающих и ресурсосберегающих технологий. Технооптимисты говорят, что подобно тому, как каменный век закончился не из-за исчерпания запасов камней, так и прекращение масштабного использования природных ресурсов будет связано не с их исчерпанием, а с переходом на постиндустриальную стадию, когда новые технологии позволят преодолеть их дефицит. Однако, как было продемонстрировано нами ранее [см.: 4], полноценного постиндустриального перехода пока так и не произошло, следовательно, мы все же рискуем столкнуться с дефицитом природных ресурсов.

 

Среди всех природных ресурсов, необходимых для поддержания современной индустриальной цивилизации, особое место занимают энергетические ресурсы. Этот тезис получил обоснование в культурно-энергетической концепции Л. Уайта [см.: 5]. Для Л. Уайта цивилизация или культура – это по сути форма организации энергии, а исторический путь человечества – это, прежде всего, история овла­дения энергией. Он рассматривает эволюцию общества как результат воздействия технологической сферы на социальную и идеологическую (т. е. культурную в узком смысле слова). Развитие же технологической сферы определяется количеством энергии, которая может быть использована на потребности общества, что зависит от типов энергии, доступных обществу на данной ступени технологического развития. Первобытные культуры, способные использовать только мускульную силу человека, были примитивными. Переход к цивилизации связан с освоением энергии одомашненных животных, огня, ветра и воды. На этих источниках держалась традиционная доиндустриальная цивилизация. Переход к современному индустриальному обществу связан с топливной революцией – появлением технологии извлечения энергии углеводородов и использования ее в паровых двигателях и двигателях внутреннего сгорания. Таким образом, развитие культуры выступает «как результат периодически происходящих скачков, увеличивающих потребление энергии на душу населения в год за счет открытия новых источников энергии» [5, с. 448].

 

«Энергетический» подход к развитию общества имеет как свои недостатки, так и достоинства. По сути это один из вариантов линейно-стадиального подхода к истории, где уровень развития общества предполагается тесно коррелирующим с уровнем энерговооруженности общества, в частности с потреблением энергии на душу населения. В этом есть определенный смысл, так как от этого показателя существенно зависят возможности общества в плане удовлетворения материальных потребностей человека. Также, чем выше энерговооруженность общества, тем больше ресурсов оно может направить на удовлетворение нематериальных потребностей человека. Соответственно по мере роста энерговооруженности общества, как правило, становится больше доля сервисных отраслей народного хозяйства, таких как наука, образование, здравоохранение, искусство. С другой стороны, показатель энерговооруженности не является универсальным эвристическим инструментом, позволяющим предвидеть все особенности конкретного общества. На одном и том же уровне энерговооруженности могут находиться общества с совершенно разными типами политического и социально-экономического устройства, не говоря уже о религиозно-культурных особенностях. Также необходимо освободить данный подход от ассоциации с классическим прогрессизмом. В отличие от классических теорий прогресса данная форма эволюционизма совершенно не утверждает, что с увеличением энерговооруженности жизнь человека обязательно станет лучше по всем ключевым показателям, как собственно и сам человек. Энергетически более развитое общество почти наверняка является более богатым, более сильным в военном плане, но вовсе не обязательно более справедливым или свободным, более нравственным и менее подверженным отчуждению.

 

Такая «энергетическая» интерпретация процесса социального развития применительно к индустриальному обществу получила более детальное рассмотрение в концепции технологических укладов. В ее формирование внесли вклад многие исследователи, в частности Й. Шумпетер, К. Перес, К. Фримен, а из отечественных авторов – С. Ю. Глазьев. Они выделяют примерно одинаковые технологические уклады, хотя их датировки несколько различаются в зависимости от того, связывает данный автор начало уклада с появлением технологических инноваций или с началом их массового внедрения. С. Глазьев [см.: 6; 7] выделяет пять технологических укладов, для каждого из которых характерны свои ключевые факторы[1]. Первый технологический уклад (1770–1830 гг.) по сути является переходным от доиндустриального уровня развития производительных сил к индустриальному. Основой его являются текстильные машины. Основные источники энергии остаются те же, что и в доиндустриальный период, но особое значение приобретает энергия воды, при помощи которой работают водяные двигатели. Поэтому предприятия того времени размещались на берегах рек, чтобы можно было использовать энергию их течения. Второй технологический уклад (1830–1880 гг.) – это уже переход к полноценной индустриализации. Его основой является использование парового двигателя. Здесь происходит то, что Л. Уайт назвал топливной революцией – начало активного использования энергии ископаемого топлива, конкретно говоря каменного угля. Это позволило эффективно развивать транспортную систему, основанную на сети железных дорог и паровозном транспорте на суше и пароходах на море. Третий технологический уклад (1880–1930 гг.) основан на использовании электродвигателя. То есть здесь появляется такая эффективная форма энергии как электричество, которое передается от электростанций к потребителям при помощи линий электропередачи. Сама эта энергия получается путем сжигания угля на ТЭС или использования энергии воды на ГЭС. Четвертый технологический уклад (1930–1980 гг.) связан с внедрением в массовое производство и использование двигателя внутреннего сгорания, в качестве источника энергии для которого преимущественно начинает использоваться бензин – продукт переработки нефти. В качестве источника электроэнергии начинает использоваться атомная энергия (АЭС). Наконец, пятый технологический уклад – 1980–2030 (предположительно) гг. – несколько выпадает из привычной схемы, поскольку основой его признается микроэлектроника.

 

Почему можно говорить об аномальности пятого технологического уклада? Как можно заметить, общая схема смены технологических укладов в основном одинакова и связана с появлением нового типа двигателя, позволяющего использовать новый вид энергии, что обеспечивает повышение эффективности производства и логистики (снижения транспортных расходов). По существу, получается, что каждый новый технологический уклад предполагает новый энергетический уклад и новый логистический уклад, прогрессивные в экономическом плане по отношению к предшествующим. Пятый технологический уклад не предложил какого-то нового энергетического уклада, да и транспортная система мало изменилась в плане своих средств. Тем не менее о новом логистическом укладе в каком-то смысле говорить все же можно: информационно-коммуникационная революция, вызванная развитием микроэлектроники, привела к качественному изменению в плане перемещения информации. Но на физической экономике это пока сказалось относительно слабо. Впрочем, сейчас нас волнует вопрос об энергопереходе. Если оставить пока проблему пятого технологического уклада, то для всех предыдущих ситуация, на первый взгляд, выглядит так, как будто переход от одного энергетического уклада к другому происходил плавно и беспроблемно, как бы сам собой.

 

Однако это не совсем так, и переход от одного энергетического уклада к другому не всегда проходит гладко. И тогда возникает ситуация энергетического кризиса, с которым общество как-то должно справляться, чтобы не столкнуться с экономическим регрессом и его последствиями. Исходное положение исследования – это предположение о том, что для каждого энергетического уклада, определяемого технологическим укладом в целом, характерны свои ресурсные вызовы и, следовательно, специфические типы энергетических кризисов. Изучать в позитивистской манере влияние энергетических кризисов на жизнедеятельность общества достаточно сложно из-за весьма ограниченного количества явных случаев подобного рода. Соответственно возникают сложности с использованием номотетических методов. Тем не менее, если включить в рассмотрение неявные случаи, а именно ситуации, когда начинающийся энергетический кризис был успешно преодолен, не успев перейти в масштабный и глубокий социальный кризис, то можно попытаться провести сопоставление случаев для обнаружения каких-либо закономерностей.

 

Для начала рассмотрим случай кризиса средневековой цивилизации. Чтобы создать для читателя некоторую интригу, сначала опишем ситуацию, представляющую собой определенную загадку, а затем попытаемся объяснить ее с помощью модели энергетического кризиса.

 

Как уже было сказано, для всех обществ, находящихся на доиндустриальной (аграрно-ремесленной) стадии развития производительных сил, характерно преимущественное использование энергии живых организмов – мускульной силы человека и животных. Это дополнялось использованием энергии ветра (парусные морские суда, мельницы), воды (мельницы, речные суда при сплаве), а также огня – для приготовления пищи, а в холодных местностях – и для обогрева помещений. Огонь также использовался в некоторых ремесленных технологиях. В частности, без него не могла развиваться металлургия, имеющая фундаментальное значение для многих сфер жизни. В качестве энергоносителей для огня чаще всего использовались дрова. Соответственно для большинства аграрных цивилизаций, особенно северных, наличие дешевых и изобильных ресурсов в виде горючей древесины являлось важной предпосылкой поддержания цивилизованной жизни.

 

В наше время широко распространено мнение, что средневековая европейская цивилизация была воплощением полнейшего отрицания гигиены. Причем обычно по этому параметру средневековую цивилизацию сопоставляют с античной, явно не в пользу первой. То есть предполагается, что христианство с его культом духовности и принижением телесности прямо ответственно за забвение гигиенических практик и связанные с этим последствия. Действительно, с определенного периода церковь стала призывать к отказу от всяких гигиенических процедур, обосновывая это требованиями христианской аскезы. Проповедники воспитывали свою паству на примере аскетов, совершающих духовные подвиги – носящих обноски и никогда не мывшихся. Предполагалось, что физическая нечистоплотность и страдания от паразитов способствуют духовному очищению и стяжанию благодати. К тому же, если мыться, то можно смыть с себя святую воду, которой кропили при крещении. Более того, монахи именовали вшей «Божьими жемчужинами» и полагали их наличие признаком святости.

 

Таким образом, мы имеем сложившийся (причем вроде бы обоснованно) стереотип об обществе премодерна как предельно нечистоплотном и негигиеничном. С другой стороны, в «Истории частной жизни», вышедшей под редакцией историков школы «Анналов» Ф. Арьеса и Ж. Дюби, опровергается стереотипное представление о средневековой цивилизации как воплощении антисанитарии. Д. Ренье-Болер, Ж. Дюби и их соавторы [см.: 8] утверждают, что в Средние века в Западной Европе сохранялись многие традиции поддержания чистоплотности, доставшиеся европейцам от античности. Например, средневековое дворянство имело обычай мыть руки перед едой. Рыцарская поэзия высмеивала неблагородных крестьян за их убогий вид, в частности то, что они имели грязь под ногтями и не чистили зубы. С точки зрения представителей благородного сословия нечистоплотность являлась признаком дурного тона, невоспитанности, присущей простонародью. Тем не менее не чурались чистоты и представители других сословий, в том числе духовного. Так, археологи обнаруживают при раскопках средневековых поместий и монастырей специальные сосуды для умывания и общественные купальни.

 

Так что же, стереотип о «немытой Европе» полностью ложен? Видимо, нет. Но истинность его относится не к средневековью, а скорее к эпохе Возрождения или даже к последовавшему за ним раннему Новому времени. Во всяком случае официальное осуждение Церковью банных практик произошло уже в XVI веке. Так что, по всей видимости, резкое снижение уровня гигиенической культуры произошло не с крушением античной цивилизации и переходом к средневековью, а с переходом от средневековья к эпохе Реформации. Именно тогда церковь начинает свой крестовой поход против чистоты. Поэтому неудивительно, что в это время представители всех сословий не мылись годами, а полная антисанитария стала признаком всех европейских городов, превратившихся в рассадники заразы. Это отсутствие санитарии, в частности распространение крыс и паразитов, переносящих заразу, возможно стало одной из причин опустошительных эпидемий целого ряда инфекционных болезней.

 

Но что же произошло в это время? Что вызвало столь странный разворот к дикости, точнее, столь странную «переинтерпретацию» христианской морали в антигигиеническом ключе?

 

Можно сделать предположение, что это связано с проблемой дефицита дров вследствие общего обезлесивания стран Европы. Хотя масштаб обезлесивания остается спорным, сам факт такого явления признается большинством историков. «Выкорчевки лесов Высокого Средневековья считаются если не самыми значимыми, то самыми масштабными изменениями ландшафта в истории Центральной и Западной Европы от оледенения до наших дней» [9, с. 181]. Предыдущее, менее значимое обезлесивание случилось в Европе в античности, но «в послеантичную эпоху на обширных немецких пространствах шло лесовосстановление, его кульминация относится к VII веку» [9, с. 181]. Процессы обезлесивания происходили не только в Европе, но ее спецификой было то, что «сведение леса в эпоху своей кульминации обрастает правовыми формами, подлежит управлению и подробной документации», то есть поощряется властями. Впрочем, достаточно рано появляется и лесоохранное законодательство. Это мотивировалось прежде всего тем, что «лес поставлял дрова. Автор французского лесного регламента 1610 года Сен-Йон считал, что в Средиземноморье с его более теплым климатом лесам не нужно уделять такое внимание, как на Севере, где из-за суровой зимы “древесина – это как бы половина жизни”» [9, с. 182]. М. Девез видит в королях, сделавших леса королевской собственностью и запретивших их вырубку, спасителей от дефицита дерева. Впрочем, некоторые другие историки, например, А. Корволь, напротив, видят в «приватизации» леса королями и превращении их в заповедники лишь проявление деспотизма, а утрату лесов называют мифологическим прикрытием узурпации. В целом, несмотря на сомнения некоторых историков, стоит признать, что по всей видимости обезлесивание достигло к началу XIV века значительного масштаба. «Во многих регионах кампания по сведению леса закончилась примерно к 1300 году, во всяком случае до прихода Великой чумы и падения численности населения. Были к тому времени уже исчерпаны все лесные почвы, которые худо-бедно можно было распахать? Вероятно, отчасти да, но Марк Блок полагает, что сверх этого люди поняли – в интересах сохранения собственной жизни им нужно беречь оставшиеся леса» [9, с. 183]. Тем не менее для многих местностей было уже поздно. «Описывая 1340-е годы, немецкий географ и эколог Ханс-Рудольф Борк отмечал на лёссовых почвах юга Нижней Саксонии “катастрофическую”, “просто захватывающую дух” эрозию, какой не было со времен оледенения… [Предположительно] условия для “катастрофы” были созданы вырубками леса на крутых горных склонах» [9, с. 183].

 

Истощение лесов, подрывающее основы средневековой промышленности, а также создающее угрозу гибели неимущих людей в северных странах от холода из-за дефицита и дороговизны дров стало серьезным вызовом для средневековой европейской цивилизации. Проблему усугубляло такое обстоятельство, как начавшееся примерно с 1300 г. серьезное похолодание климата – наступление Малого ледникового периода, продлившегося до середины XIX века [см.: 10]. Это требовало повышения потребления древесины в качестве топлива, причем уже не только в северных регионах Европы, но и повсеместно.

 

Мы не можем достоверно констатировать наличие прямой причинной связи между обезлесиванием средневековой Европы, формированием культа грязи, распространением паразитов и масштабом эпидемий, обрушившихся на Европу в это время. Все-таки это задача профессиональных историков-медиевистов, а не дилетанта, каковым в данном вопросе является автор. Тем не менее возникает некоторое подозрение о наличии связей между этими явлениями. Если посмотреть на средневековую Русь того же периода, то можно заметить, что несмотря на монгольское нашествие, вызвавшее острую социальную неустроенность, масштаб эпидемии был заметно меньше. По контрасту можно предположить, что это связано с отсутствием дефицита леса и культа грязи.

 

По поводу того, какова эта связь, возникает два предположения. Первое (впрочем, очень смелое и сомнительное) связано с сознательной стратегией интеллектуальной элиты европейской цивилизации того времени, каковой были деятели Римской католической церкви. Можно предположить, что ответ, разработанный ими, заключался в пропаганде нового образа жизни, способствующего сокращению потребления дров на «излишние» цели, типа согрева воды для водных процедур. Это должно было способствовать уравнительному распределению ограниченного запаса дровяного топлива, чтобы обеспечить им малоимущих для целей отопления жилища. Сомнительность такой версии связана с тем, что она допускает слишком высокий уровень способности интеллектуальной элиты того времени собирать и анализировать информацию, делать на ее основе прогнозы, разрабатывать и реализовывать стратегии.

 

Вторая версия объяснения не предполагает наличия сознательно выработанного плана со стороны церкви или кого-либо еще. Возможно, «подстраивание» культуры к изменившимся условиям произошло стихийно. Дефицит дров в условиях похолодания сделал принятие горячей ванны недоступным благом для большинства населения, а омовение холодной водой некомфортно и чревато простудами. Соответственно основная часть населения постепенно отказалась от этой привычки, но первоначально испытывала от этого дискомфорт. Церковь использовала религиозные аргументы для психологической компенсации: «Мы отказываемся мыться не потому, что не можем себе этого позволить, а потому, что это вредит спасению души». Таким образом, отказ от гигиены сделали престижным, чтобы народ пребывал в благостном расположении духа. Но если уж такая мода появилась, она спонтанно распространяется и на тех, кто мог бы себе позволить роскошь использовать дрова для подогрева воды. В результате культ грязи становится всеобщим, а затем даже получает правовую поддержку в виде запрета общественных бань. Как бы то ни было, положительным следствием формирования новой (анти)гигиенической культуры стало то, что нам ничего не известно о случаях массовой гибели людей от холода в своих домах. В пользу этой версии говорит то, что, судя по историческим свидетельствам, антигигиенические практики утвердились не одномоментно в XIV веке, а устанавливались постепенно, видимо по мере нарастания дровяного голода.

 

Вместе с тем массовая антисанитария, вынужденная или добровольная, если и не стала основной причиной распространения эпидемий, то несомненно способствовала их масштабности, поскольку приводила к распространению у населения паразитов – основных переносчиков болезней. Масштабные эпидемии имели свои демографические и социальные последствия. Демографические изменения в период до Нового времени оценить достаточно непросто. По оценке историка и демографа М. Ливи Баччи [см.: 11] с XI по середину XIV века в Европе наблюдается рост населения почти в 3 раза, с примерно 40 млн. чел. до более чем 100 млн. чел. К 1400 г. из-за чумы население сократилось примерно на треть, хотя уже с начала XIV в. наблюдалось уменьшение темпов прироста из-за демографического давления, способствующего продовольственным кризисам. Что интересно, «процесс обезлюдения, опустения деревень, достигший кульминации в Позднем Средневековье, особенно сильно затронул поселения, основанные в ходе сведения лесов» [9, с. 183]. Это выглядит как своеобразная «месть природы».

 

Социальные последствия эпидемий менее очевидны, однако можно предположить, что столь масштабная катастрофа серьезно расшатала социальные структуры средневековой цивилизации, ослабила конструктивную прочность традиционного режима. Это дало дополнительные возможности для проникновения капиталистических элементов в социальные отношения. Так что ответ средневекового общества по-видимому способствовал его гибели, точнее трансформации в общество модерна.

 

Но поскольку общество раннего Нового времени опиралось на ту же энергетическую базу, что и средневековое – то есть в том числе на использование дров, с ростом численности населения и развитием производства оно необходимо должно было столкнуться с той же проблемой. И действительно, в Новое время Англия оказалась на пороге нового дровяного кризиса. Рост населения и развитие промышленности требовали все больше леса. «Из дров в Англии делали не только уголь для выплавки железа. Лес валили для постройки домов, амбаров и изгородей, для производства стекла и рафинирования свинца, для сооружения мостов, доков, шлюзов, канальных барж и крепостей, для производства бочек под пиво и сидр… Многие из этих отраслей потребляли дерева не меньше, чем военно-морской флот» [12]. Английские леса оказались практически сведены, и растущие потребности во все большей мере удовлетворялись за счет импорта дерева из России и колоний Нового Света. Это было дорого, не вполне надежно и ставило Англию в зависимость от других стран, что англичанам, конечно, не нравилось. И здесь Англии повезло с наличием в ее недрах одного полезного ископаемого. «Проблему с топливом решала дешевая альтернатива: можно было жечь каменный уголь» [12], который активно использовали уже в XVI веке. Однако по началу каменный уголь не получал достаточно широкого распространения, поскольку «подобно ядерной энергии в веке XX, в XVI–XVII столетиях каменный уголь вызывал страх – и вполне оправданный. Уголь считали отравой, изначальной скверной, даже порождением дьявола…» [12]. Тем не менее вследствие изведения лесов другого выбора не осталось – и англичанам пришлось перейти на повсеместное использование каменного угля в промышленности и в быту, несмотря на сопротивление различного рода реакционеров и луддитов.

 

Таким образом, ответом англичан эпохи модерна на вызов дровяного энергетического кризиса стал энергетический переход на новый вид топлива, оказавшийся более эффективным. Этот переход стал энергетической предпосылкой промышленного переворота. «Промышленный переворот – процесс замены ручного труда машинным и переход к системе фабрично-заводского производства, в основе которого лежат наемный специализированный труд, применение парового двигателя и замены дерева как конструкционного материала на металл и как топлива – на кокс» [13, с. 311]. Последствиями этого стал резкий демографический рост и модернизация общественных институтов. Результатом индустриализации Англии стало ее превращение в «мастерскую мира» и сильнейшую мировую державу.

 

С начала XIX века уголь постепенно становится главным источником энергии для промышленности, а затем и для бытовых нужд. По-настоящему массовая добыча угля началась во второй четверти XIX века в Англии, потом в США и континентальной Европе. Это обеспечило скачок душевого энергопотребления (в период достижения зрелости второго технологического уклада ближе к середине XIX века), прежде остававшегося практически неизменным на протяжении веков. Опережающий экономический рост Англии, а затем США и Германии в этот период объяснялся не только их социальными институтами, но и тем случайным с социальной точки зрения фактом, что именно в этих странах (из ряда прочих капиталистических стран) находились крупные запасы легко добываемого угля. Особенно быстрый рост душевого энергопотребления наблюдался в 1890–1910 гг., что связано с достижением зрелости третьего технологического уклада [см.: 14, с. 57]. Добыча и потребление угля почти непрерывно росли вплоть до 1910–1920-х гг., когда начался угольный кризис. (Впрочем, датировка сильно зависит от конкретной страны. Так, в Великобритании пик добычи угля был пройден к началу Первой мировой войны, а в Германии – в период Второй мировой) [см.: 15]. Он заключался в стагнации мировой добычи и одновременном росте цен на уголь, которые до этого почти не росли в течение длительного времени, в 1,2–1,5 раз на рубеже 1920-х гг. [см.: 16] Угольный кризис едва ли можно считать главной и тем более единственной причиной Великой депрессии, но свой вклад он по всей видимости внес, способствуя росту себестоимости промышленного производства. Связан этот энергетический кризис был с оскудением некоторых наиболее удобных и дешевых залежей угля, при том, что суммарные его запасы оставались все еще очень велики.

 

Ответы на данный вызов можно разделить на два типа. Германия и Япония выбрали путь внешней экспансии с целью приобретения новых источников сырья, следствием чего стала война со множеством жертв, вызвавшая сокращение как населения, так и объемов производства. Их руководители осознавали, что оскудение собственных угольных запасов в сочетании с отсутствием собственных нефтяных запасов создает угрозу для их экономического развития и ставит их в зависимость от внешних сил. И действительно, дефицит нефти стал одной из причин поражения Германии, не позволив использовать потенциал своей военной техники по максимуму. С той же проблемой столкнулась и Япония, вступившая в войну с США во многом вынужденно – из-за введенного ими нефтяного эмбарго. Внешняя экспансия как ответ на вызов ресурсного кризиса (в частности – сокращение экономически рентабельных запасов угля и отсутствие нефти) – это вполне сознательная стратегия германской и японской элит, принятая еще до прихода к власти А. Гитлера. Собственно, приход к власти нацистов во многом стал возможен именно потому, что элитные слои Германии видели в них энергичных исполнителей целей, поставленных еще до Первой мировой войны. Как показала практика, это был очень плохой вариант ответа, приведший к большим проблемам для самих этих стран и стран сопредельных с ними.

 

США, бывшие обладателями обширных запасов нефти, выбрали путь технологической трансформации (энергоперехода) – активного перехода на преимущественное использование этого относительно нового источника топлива, прежде сравнительно малозначимого. Начало добычи нефти в Техасе и Персидском заливе способствовало снижению цены на нефть в 1930-е гг. примерно в два раза по сравнению с 1920-ми, а доля нефти в мировом энергопотреблении возросла с 3 % в начале века до 17,5 % [см.: 17]. Это способствовало экономическому подъему, последовавшему вслед за Великой депрессией, рыночной экспансии, росту производства и населения. Соединенные Штаты наиболее полно воспользовались преимуществами нефтяного энергетического уклада. Это связано с тем, что, во-первых, у них имелись собственные обширные запасы нефти, позволившие раньше других приступить к энергопереходу, а во-вторых, то обстоятельство, что Вторая мировая война, разрушившая Европу, только стимулировала промышленное развитие США. Быстрый и масштабный энергопереход позволил США произвести и соответствующую ему смену технологического уклада, а именно способствовал массовой автомобилизации и максимальному использованию потенциала двигателей внутреннего сгорания. Массовая автомобилизация в США привела к тому, что именно здесь по максимуму был использован потенциал нового логистического уклада, то есть развития транспортной системы в виде густой сети автомобильных шоссе. Это имело несколько значимых побочных эффектов. В США развивается как нигде в мире оптимальная система расселения жителей, близкая к идеально-типической схеме («решетке») В. Кристаллера. Массовый рост доли среднего класса, одним из атрибутов которого становится обладание собственным автомобилем, приводит к масштабному росту пригородов крупных городов, застроенных просторными частными домами, предполагающими заполнение обширного внутреннего пространства большим количеством вещей. Соответственно массовое потребление именно в США оказывается наиболее развитым. С другой стороны, впечатляющий рост автодорожной сети привел к железнодорожному кризису, когда в середине ХХ века произошло резкое сокращение протяженности американской железнодорожной сети. Но в целом именно США продемонстрировали наиболее успешный ответ на вызов надвигающегося угольного кризиса и наилучшим образом воспользовались потенциалом нефтяного энергоуклада, став в результате мировым экономическим гегемоном.

 

Нет нужды подробно описывать нефтяной кризис 1970-х гг. в силу широкой известности этого события. В 1950–1970 гг. наблюдался бурный рост энергопотребления на душу населения [см.: 14, с. 57]. Доля нефти в мировом энергопотреблении к началу 1970-х гг. поднялась до 41,5 %, но цены оставались достаточно стабильными на протяжении десятилетий, колеблясь около уровня в 2 доллара за баррель [см.: 17]. Создание ОПЕК и политические кризисы на Ближнем Востоке способствовали росту цены до 12 долларов в 1973 г. и до 30 долларов в 1979 г. Кризис не имел ярко выраженных последствий, поскольку был вызван не объективными долгосрочными факторами, а временными политическими обстоятельствами. Тем не менее резкий рост цен на нефть имел большое значение для многих стран. В США и Западной Европе 1970-е гг. стали эпохой стагфляции, когда быстро растущие цены сопровождались экономическим застоем. В более долгосрочном плане кризис подтолкнул страны Запада к проведению политики фритредерства и выводу капитала в развивающиеся страны. Некоторое (не принципиальное) сокращение зависимости от внешних поставщиков нефти оказалось связанным с деиндустриализацией, подрывающей основы долгосрочного научно-технического и промышленного развития [см.: 4]. Перенос производства привел к ситуации устойчивого торгового дефицита, а отрицательное торговое сальдо стало одной из предпосылок роста государственного долга. Так что можно утверждать, что эффективный и перспективный в долгосрочном плане ответ так и не был тогда найден.

 

Нельзя сказать, что проблема была проигнорирована. Напротив, правящие круги стран Запада и их интеллектуальная элита еще со времен выхода первого доклада Римского клуба в 1972 г. [см.: 3] демонстрируют понимание надвигающейся угрозы: очевидно, что невозобновляемые природные ресурсы имеют тенденцию истощаться и рано или поздно человечество столкнется уже не с временным, политически мотивированным энергетическим кризисом, а с полноценным, обусловленным объективным дефицитом ресурсов. Впрочем, тот факт, что мировая экономика рано или поздно неизбежно столкнется с энергетическими ограничениями, был известен и до этого. Так, представитель военных интеллектуалов контр-адмирал ВМС США Х. Риковер в своей речи 1957 года говорил о тесной связи между энергетикой и экономикой [см.: 18]. Он указывал, что к 2050 году в мире, скорее всего, не хватит ископаемого топлива.

 

Тема получила продолжение в работах Р. Данкана [см.: 19], сформулировавшего так называемую «Олдувайскую теорию» пика энергии. В своих работах он опирался на идеи Ф. Экермана, который анализировал развитие цивилизации при помощи энергетической модели, то есть отношения (обозначаемого буквой «e») затрачиваемой человечеством энергии к численности населения. На протяжении веков доиндустриальной цивилизации значение параметра «e» изменялось очень медленно, по весьма пологому графику, что отражало медленное развитие технологий и слабый рост населения. Но с промышленной революцией, а особенно с развитием нефтяного энергетического уклада график «e» резко пошел вверх, что отражает факт все большего потребления энергии на душу населения. До этого момента все это похоже на оптимистическую эволюционистскую модель Л. Уайта. Однако по расчетам Р. Данкана примерно в 1980-е гг. график «е» вышел на плато, то есть рост подушевого потребления энергии прекратился. (Эти данные подтверждаются и другими источниками. Так, по утверждению Г. Тверберг, «рост энергопотребления особенно высок в периоды 1951–1960 и 1961–1970 годов. Эти периоды пришлись на период после Второй мировой войны, когда экономика росла особенно быстрыми темпами» [20].) «Олдувайская теория» предполагает, что нахождение графика «е» в режиме «плато» не может длиться бесконечно или даже сколь-нибудь долго. Рост населения в мире в целом все еще продолжается, как и процессы индустриализации и урбанизации развивающихся стран. Соответственно суммарное потребление энергии продолжает расти, расходуя при этом ограниченные ресурсы планеты. В какой-то момент значение параметра «е» начнет резко снижаться. Модель Р. Данкана предполагает, что период стремительного роста затрат энергии на душу населения середины ХХ в. уже сменился периодом стабилизации потребления энергии на душу населения («плато») рубежа XX–XXI веков, а вскоре он сменится периодом быстрого падения и примерно в середине века это приведет к краху индустриальной цивилизации. Другие исследователи также говорят если не о крахе, то о серьезном кризисе индустриального общества: «Можно ожидать, что мировая экономика столкнется с серьезной проблемой, как только потребление дополнительной энергии на душу населения начнет падать, потому что тогда человеческий труд неизбежно будет хуже обеспечен меньшим количеством машин, таких как грузовики и самолеты» [18].

 

К теории Р. Данкана примыкает более специфическая модель пика нефти, разработанная М. Кинг Хаббертом [см.: 21]. Она прогнозировала наступление пика нефти (максимума общего – а не на душу населения – объема добычи нефти в мире) в начале текущего столетия с последующим снижением суммарных объемов добычи нефти. Сейчас происходят активные споры по поводу того, прошли мы уже этот самый пик, находимся на плато или все еще находимся на подъеме[2]. Но в любом случае почти очевидно, что если человечество еще и не прошло пик нефти, то близко к этому. Во всяком случае его теория оказала влияние на состояние умов американской элиты, поскольку правильность его выводов была признана Национальной академией наук США.

 

Первоначальный вариант ответа, как уже было сказано, состоял в вывозе производственных мощностей из Европы и США в новые индустриальные страны, прежде всего Китай. Для осуществления индустриального рывка Китаю пришлось резко увеличить потребление энергии, что сказалось и на суммарных мировых показателях, которые очень быстро росли в первое десятилетие XXI века. «Китай смог увеличить мировое предложение недорогой энергии на душу населения за счет увеличения добычи угля после вступления во Всемирную торговую организацию в 2001 году» [18]. Статистика показывает, что с 2000 по 2010 гг. китайское потребление угольной энергии выросло с примерно 0,7 до 2 миллионов метрических тонн нефтяного эквивалента, что почти вдвое превышало суммарное потребление энергии, производимой с помощью других источников – нефти, газа, гидроэлектростанций и ВИЭ [22].

 

В последние тридцать лет в мировом душевом энергопотреблении наблюдается противоречивая картина. С одной стороны, продолжается рост энергопотребления, но практически весь он происходит за счет новых индустриальных стран. «Прирост потребляемой энергии в Китае за 1985–2016 гг. составил 476 %. Очень близки соответствующие значения для Южной Кореи, Индии и Ирана» [14, с. 58]. В то же время в США (где душевое потребление снизилось с 9,68 кВт*год/чел. в 1985 г. до 9,31 кВт*год/чел. в 2016 г. [см.: 14]) и некоторых других развитых странах наблюдается снижение душевого энергопотребления – отчасти из-за развития энергосберегающих технологий, отчасти из-за деиндустриализации. Таким образом, возобновление быстрого роста мирового производства энергии в начале нынешнего века после некоторого застоя конца ХХ века было связано преимущественно с Китаем и преимущественно с увлечением угольной генерации. То есть глобализация как вариант ответа на начинающийся энергокризис Запада позволила временно преодолеть его, задействовав нетронутые энергоресурсы, прежде всего уголь, новых индустриальных стран, в первую очередь Китая. Получается, что индустриализация Китая (как и Индии) в последнее время происходила на том же энергоносителе, что и индустриализация Европы XIX века – на угле, который, казалось бы, уже морально устарел. Во втором десятилетии текущего века из-за истощения легкодоступных запасов добыча угля в Китае вышла на плато, что постепенно начало сказываться и на замедлении экономического роста. Во втором десятилетии на плато вышло и мировое потребление угля, причем если в Индии и остальной Азии наблюдается продолжение роста, то в Европе и США потребление угля сокращается [23, с. 12]. В целом же угольный ренессанс не стал долгосрочной заменой нефти. К тому же по большей части он ограничивается Китаем, потребляющим половину всего угля в мире. Китай пожертвовал своими угольными запасами, чтобы обеспечить себе и миру в целом экономический рост последних десятилетий. По мере их истощения, что мы наблюдаем фактически в режиме реального времени, угольная генерация в Китае и мире в целом начнет сокращаться, угрожая экономическому развитию и социальному благополучию.

 

Таким образом, со временем стало очевидным, что перенос производства в Китай является паллиативным и временным решением. Впрочем, это было вполне ожидаемым, так что еще до истории с Китаем для многих интеллектуалов Запада было ясно, что в качестве ответа на вызов топливного дефицита необходимо разработать долгосрочную перспективную стратегию, а не надеяться только на ренессанс устаревшего угольного энергетического уклада в Поднебесной. Среди интеллектуалов и стратегов произошел раскол на технопессимистов и технооптимистов. Первые предлагали сделать ставку на неомальтузианскую демографическую политику и ограничение экономического роста, вторые – на технологическую революцию в энергетике. По всей видимости в 1970-е гг. между этими группами был достигнут компромисс, и решено было на всякий случай задействовать одновременно обе стратегии.

 

Технооптимисты первоначально делали ставку на развитие ядерной энергетики. Не только Л. Уайт, но и многие другие полагали, что развитие технологии мирного атома означает новую топливную революцию (иначе говоря, прогрессивный энергопереход), не менее масштабную, чем переход от дровяного топлива и водяных двигателей к двигателям, работающим на ископаемом топливе. Особенно же уповали на технологию управляемого термоядерного синтеза, но оптимистические надежды быстро решить эту проблему не сбылись. Первоначально ожидалось, что эта технология будет освоена к 1980 г., что давало надежду на получение изобилия дешевой энергии, которая откроет дорогу обществу всеобщего материального изобилия. Но даже сейчас, спустя почти полвека, эта проблема так и не решена и неизвестно, когда будет решена. Традиционная же ядерная энергетика так и остается технологией, чей потенциал полностью не раскрыт. Сегодня ядерная энергия составляет всего 4 % от общего объема мировых поставок энергии [см.: 20] и не решает принципиально проблему нарастающего энергетического дефицита. Отчасти это связано с фобиями, возникшими после чернобыльской и фукусимской аварий, что побудило многие страны свернуть свои программы по развитию АЭС.

 

После осознания бесперспективности упований на быстрое решение проблемы термояда возникла другая идея – идея «зеленого энергоперехода», подразумевающая повышение энергоэффективности, а также сочетание цифровизации, децентрализации и декарбонизации [см.: 24]. Если насчет повышения энергоэффективности и цифровизации особых споров нет, то два последних пункта вызывают сильные сомнения. Децентрализация может быть хороша в отдельных случаях, но она не позволяет обеспечивать потребности энергоемкой промышленности и больших городов, а также усиливает проблемы с надежностью энергоснабжения. Декарбонизация, получившая обоснование в необходимости предотвращения глобального потепления, по сути предполагает технологическую революцию в энергетике за счет внедрения так называемых «зеленых», или возобновляемых источников энергии (ВИЭ), а именно ветровых и солнечных электростанций. Активное внедрение «зеленой» энергетики началось уже в нынешнем веке, и достигалось оно за счет угнетения традиционных видов энергетики (например, после 2011 г. началось массовое закрытие АЭС в ряде стран, также в некоторых странах ограничивается угольная генерация как «экологически грязная»), а также льгот различного рода для ВИЭ.

 

Попытка быстро заменить традиционную энергетику на ВИЭ вызвала энергетический кризис 2021 г., особенно ярко проявивший себя в Европе – флагмане энергозамещения. «Профессор Берт Рюруп прямо утверждает: декарбонизация энергетики была ошибкой. Проблема заключается в том, что, отказавшись от традиционных энергоносителей, Брюссель не сумел создать достаточно надежные мощности для производства электроэнергии. Европе грозит превращение в темный и холодный континент. Даже подмены возобновляемых источников на случай безветрия или пасмурных периодов у нее нет. Причины кризиса лежат не в скачке цен, а в нехватке базовой генерации» [25]. Получается, что альтернативная «зеленая» энергетика, которую рекламировали населению как не только экологически чистую, но и надежную и дешевую, на практике оказалась дорогой и ненадежной. В 2021 г. «цены на газ в Европе по сравнению с прошлым годом выросли почти в четыре раза, счета за электричество для европейских потребителей грозят повторить эту динамику» [26]. Получается, что с увеличением стоимости газа в достаточно тесной увязке с ней растет и стоимость электроэнергии, причем настолько, что делает многие виды производственной деятельности в Европе нерентабельными.

 

Пропагандируемый сейчас переход на водородную энергетику в настоящий момент нельзя рассматривать как средство преодоления энергетического кризиса. Существует недоказанная теория, что водород встречается в глубоких недрах земли, откуда он истекает в атмосферу. Однако даже если она верна, технология добычи природного водорода пока не разработана, поэтому его все равно нельзя сейчас добывать подобно природному газу. Его нужно производить, затрачивая на производство водорода больше энергии, чем будет получено при его использовании. Так что с точки зрения экономики в обозримой перспективе водородная энергетика – это дополнительная проблема, а не средство преодоления топливного дефицита.

 

Таким образом, возникает ситуация, когда активно развиваемые альтернативные источники энергии демонстрируют свою ненадежность и низкую эффективность, в то время когда пик добычи нефти и угля уже пройден в большинстве стран мира. В частности, как было указано ранее, существенное значение для мира имеет прохождение современной «мастерской мира» – Китаем пика добычи угля, до сих пор являющегося основой его энергогенерации. Причем, как замечает Г. Тверберг [см.: 22], теперь за новым углем идти некуда. Собственно говоря, только добычу природного газа еще можно наращивать примерно 10–15 лет. Достижение пика добычи углеводородов имеет критическое значение, поскольку, несмотря на активное стимулирование развитыми странами перехода на ВИЭ, доля углеводородов в выработке первичной энергии все еще составляет более 80 % (об этом говорят оценки мирового потребления энергии по источникам, приводимые Вацлавом Смилом в книге «Энергетические переходы: история, потребности и перспективы» [см.: 22]). И хотя за второе десятилетие текущего века доля электроэнергии, производимой с помощью ВИЭ в Европе, выросла почти в два раза, до примерно 20 %, в суммарном объеме энергии, используемой современным человечеством, доля «зеленой» энергогенерации все еще крайне мала.

 

Получается, что ни консервативный сценарий с сохранением углеводородной по преимуществу энергетики, ни революционный – с переходом на преимущественное использование ВИЭ – не могут гарантировать сохранение надежного энергетического базиса для современной технологической цивилизации. Аналитики Morgan Stanley утверждают, что «сценарий, при котором пиковое предложение наступает раньше, чем пиковый спрос, быстро становится более вероятным и, вероятно, приведет к периоду устойчивых высоких цен на нефть» [27]. То же самое касается и прочих углеводородов: цены на нефть, газ и даже «архаичный» и «неэкологичный» уголь растут параллельно. При этом предполагаемые меры сокращения потребления углеводородов, такие как электрификация транспорта, на деле не способствуют решению проблемы. Рост числа электромобилей вместе с развитием Интернета и цифровой экономики требует повышения потребления электроэнергии, в то время как рост потребления уже сейчас превышает рост производства первичной энергии, из которой электроэнергия производится. Проще говоря, просто взять нужную электроэнергию «из розетки» не получится.

 

Исходя из этого можно предположить, что мировая цивилизация находится на пороге масштабного энергического кризиса. По крайней мере в среднесрочной перспективе (пока не произойдет какого-то революционного скачка в развитии энергетических технологий) потребность в энергии будет превышать возможности ее производства. Особенно же это касается электроэнергии, спрос на которую из-за антиуглеродной политики будет уверенно расти, опережая темпы роста ее производства. В результате многие страны мира столкнутся с дефицитом энергии и ростом цен на энергоносители, по технологической цепочке провоцирующим общий рост цен на почти все товары и услуги. Для бедных стран это будет означать вынужденный отказ от уже привычных достижений цивилизации и резкое снижение уровня жизни.

 

Итак, обоснованно прогнозируя ожидающийся в текущем веке дефицит углеводородных источников энергии элита развитых стран отреагировала на этот вызов попытками дать два технологических ответа, первый из которых (термояд) окончился полным провалом (возможно временным), а второй (ВИЭ) не дал ожидаемых позитивных результатов, оказавшись, по крайней мере как это выглядит на сегодняшний день, тупиковым путем.

 

Теперь посмотрим, как идет дело с реализацией технопессимистической неомальтузианской стратегии. Здесь все обстоит куда лучше. Демографический переход уже произошел или завершается на большей части мира, за исключением некоторый наиболее отсталых стран. Причем это стало не только следствием действия объективных демографических закономерностей, но и результатом планомерной деятельности сторонников мальтузианского подхода к решению социальных проблем – реализации целенаправленных планов по ограничению рождаемости [см.: 28]. То, что сокращение населения является целью определенной части мировой элиты – это не какое-то конспирологическое предположение, основанное на якобы эксклюзивном доступе к планам мировой закулисы или утечкам из секретных масонских протоколов. Напротив, данный вопрос открыто и активно обсуждается, причем ограничение роста населения (а в перспективе и сокращение) пропагандируется в качестве морально оправданной цели. Например, в 1992 г. вышел очередной доклад Римскому клубу «За пределами роста» [см.: 29] – развитие идей первого доклада от 1972 г. В нем авторы более жестко и определенно, чем в 1972 г., заявляют, что необходимо замедлить, а затем практически остановить экспоненциальный рост населения и физического капитала. Нужно заметить, что к этому времени в некоторых развитых странах и так уже наблюдалась устойчивая депопуляция, и даже в общемировых масштабах никакого экспоненциального роста населения уже не наблюдалось, поскольку даже в развивающихся странах начинался демографический переход. Так что по сути лозунг борьбы с ростом населения означает меры по сокращению численности населения.

 

При этом нелепостью было бы утверждать, что наступающий энергетический кризис породил движение за сокращение населения. Само это движение имеет богатую и длительную историю. Можно вспомнить хотя бы Т. Мальтуса, создавшего в начале XIX века модель опережающего роста населения, ведущего к социальному кризису и вынужденному сокращению численности населения. Он уже тогда предлагал искусственно ограничивать рост населения, чтобы избежать коллапса. Модель Мальтуса-Рикардо строилась на ограниченности площади плодородных земель и снижении средней урожайности по мере необходимости освоения все менее плодородных участков. В начале ХХ века неомальтузианское движение, провозглашавшее цель ограничения прироста населения, начинает активное сотрудничество с новыми движениями различного рода, в частности с феминистками. Они ставили целью развитие контрацепции, а также пропаганду ограничения рождаемости. Впрочем, в 1920–1930-е гг. это движение (в частности, его яркая представительница М. Сэнгер [см.: 30]), находясь под сильным воздействием евгенических и расистских идей, стремилось ограничивать рождаемость у преимущественно так называемых «неполноценных», к которым относили алкоголиков, нищих и прочих социально неустроенных людей, а также представителей «низших рас», то есть негроидной расы, евреев, цыган, славян и т. п. Определенным успехом их деятельности было принятие евгенических законов в некоторых штатах США и некоторых странах Европы [см.: 31]. Известно, что это движение получало определенную поддержку некоторых представителей экономической и политической элиты, но вряд ли масштабную и всеобщую. В условиях энергетического изобилия и растущей экономики рост народонаселения означал увеличение как размеров рабочей силы, так и объемов потребительского рынка, следовательно, рост доходности капитала. Так что для большей части капиталистической элиты того времени было бы совершенно не рационально поддерживать действия «сокращателей» населения.

 

Иное дело ситуация конца ХХ века, когда подступающий энергокризис становится вполне предвидимым и ожидаемым. Вполне рационально ожидать от тех, кто не рассчитывает на успешность прогрессивного энергоперехода, поддержать деятельность тех движений, которые способствуют либо сокращению потребления благ на душу населения, либо сокращению самого населения. Поэтому не удивительно, что теперь уже не отдельные энтузиасты, а широкие круги господствующей элиты развитых стран Запада начинают поддерживать деятельность различных движений, пропагандирующих соответствующие идеи и образы жизни: чайлдфри, феминизм, ЛГБТ, трансгендерность, а также различные формы дауншифтинга. Надвигающийся энергетический кризис является, конечно, не единственной причиной поддержки данных движений и роста их популярности, но он определенно способствует этому.

 

Активно работают в этом плане так называемые «зеленые» активисты, пропагандирующие одновременно отказ от деторождения [см.: 32] и от потребления продуктов, оставляющих большой углеродный след. Все это мотивируется социальной ответственностью и заботой о спасении природы. И положительный результат уже получен. «Опрос 2019 года показал, что почти 38 процентов американцев в возрасте от 18 до 29 лет считают, что парам следует учитывать изменение климата при принятии решения о рождении детей. Другой опрос, проведенный в прошлом году, показал, что около трети американских мужчин и женщин в возрасте от 20 до 45 лет назвали изменение климата фактором, повлиявшим на их решение иметь меньше детей» [33]. Это обосновывается ссылками на одно сомнительное в научном плане исследование, которое «показало, что рождение ребенка в развитой стране способствует примерно 58,6 дополнительным тоннам CO₂ в год» [33]. В результате «мы все чаще видим, что многие люди предпочитают не заводить детей либо из-за воздействия окружающей среды на мир, либо потому, что их дети могут столкнуться с последствиями климатического кризиса» [33].

 

В большинстве развитых стран мира сейчас, в том числе в результате воздействия подобной пропаганды, наблюдается прогрессирующая депопуляция, чаще всего уже не компенсируемая даже притоком инокультурных иммигрантов. Растущие демографические проблемы негативно сказываются на промышленном росте, что замедляет рост потребления природных ресурсов. Но это не предотвращает ожидаемый кризис исчерпания энергоресурсов, а только отодвигает его.

 

Другим способом сокращения потребления ресурсов населением может стать сокращение потребления на душу населения. Однако это означает снижение привычного уровня жизни и может вызвать недовольство населения. Для предотвращения возможного сопротивления программе снижения жизненного уровня разработан целый ряд различного рода пропагандистских мероприятий, вызывающих определенные аналогии с позднесредневековым культом грязи. Необходимо, чтобы люди сами стремились сократить собственное потребление и гордились своим более низким уровнем жизни.

 

На Всемирном экономическом форуме в Давосе популяризируют идеи, наподобие выдвигаемых датским политиком Идой Аукен, написавшей эссе «Добро пожаловать в 2030 год. Мне ничего не принадлежит, и жизнь никогда еще не была лучше» [см.: 34]. В нем она описывает идеальный мир ближайшего будущего, где у людей не будет практически никакой собственности и личного пространства, что позволит резко снизить потребление природных ресурсов, зато повысить уровень счастья. Подобными работами создается привлекательный образ будущего с всеобщей гарантированной и относительно комфортной бедностью. Несомненно, в отказе от нездоровой потребительской гонки есть свое здравое зерно. Но, по всей видимости, в данном случае предполагается чрезмерное сокращение потребления широкими массами населения, причем не ради свершения новой научно-технической революции или перехода к более духовному образу жизни, а ради сбережения остатков ресурсов для сохранения прежнего уровня потребления элитными слоями.

 

Итак, общая модель развития, рассмотренная через призму энергетического фактора, выглядит следующим образом. Каждый уровень развития производительных сил, в частности каждый индустриальный технологический уклад предполагает собственный энергетический уклад, то есть некий ключевой вид топлива. Использование данного вида топлива ведет к его постепенному исчерпанию, по крайней мере, что касается его экономических запасов, что ведет к росту его стоимости и, соответственно, росту производственных издержек. Это становится вызовом для общества и его правящей элиты. Хороший сценарий дальнейшего развития событий связан с технологической революцией и энергопереходом (топливной революцией), когда внедряются технологии, позволяющие задействовать новый, более эффективный вид энергоресурса. Это приводит к росту энергообеспеченности общества, что открывает дорогу росту материального изобилия, развитию новых институтов социального обеспечения. Не обязательно, что общество при этом станет лучше по всем параметрам – нет нужды принимать постулаты наивного прогрессизма XVIII–XIX веков, но с точки зрения развития материальной сферы общественной жизни это вполне можно назвать прогрессом. Впрочем, можно предположить, что энергетическое изобилие снижает интенсивность соперничества между социальными общностями, способствуя некоторой гуманизации социальных отношений. Если же позитивный ответ на вызов начинающегося энергетического кризиса не найден, то кризисные процессы нарастают и могут привести к серьезному социальному кризису и даже коллапсу. Интенсивность соперничества между социальными общностями при этом возрастает, способствуя дегуманизации социальных отношений и росту числа и силы конфликтов – гражданских и межгосударственных.

 

Впрочем, в истории индустриального общества максимально острых и катастрофических энергетических кризисов до сих пор удавалось избегать. Начинающийся дровяной кризис раннего индустриального общества удалось преодолеть за счет прогрессивного энергоперехода на уголь, что обеспечило полноценное развитие промышленного переворота. Далее каждый новый технологический уклад сопровождался прогрессивной сменой энергетического уклада, что обеспечивало бурный рост душевого энергопотребления (особенно в период достижения зрелости нового технологического уклада).

 

Исключением стал пятый технологический уклад, не сопровождавшийся прогрессивной топливной революцией. К. А. Карпов предполагает, что в начале XXI века пятый технологический уклад все же способствовал росту энерговооруженности общества. «На основании привязки технологических укладов к среднему потреблению энергии, приходящемуся на одного человека, можно предположить, что с 2004 г. начался очередной бурный рост душевого энергопотребления, свидетельствующий о вступлении в фазу зрелости пятого технологического уклада» [14, с. 62]. Однако его же собственные данные о том, что в США и европейских странах, наиболее приверженных стратегии энергоперехода, душевое энергопотребление снижается, а общий рост происходит за счет Китая и других новых индустриальных стран, свидетельствуют о том, что этот рост произошел не из-за перехода на новый энергетический уклад, соответствующий пятому технологическому укладу, а за счет возрождения значимости угольной генерации. Но этот источник роста уже почти исчерпан, а ставка на ряд новых энергетических технологий себя не оправдала, что приблизило нас к наступлению полноценного энергетического кризиса.

 

Похоже, что в наше время элита западных стран разуверилась в возможности найти ответ на вызов наступающего энергетического кризиса в технологической революции – прогрессивном энергетическом переходе, наподобие того, что был осуществлен в начале XIX века для преодоления дровяного кризиса или в первой половине ХХ века для преодоления начинающегося угольного кризиса. За образец оказался взят скорее случай позднесредневекового дровяного кризиса, когда в качестве регрессивного ответа была внедрена новая (анти)гигиеническая культура, сначала способствовавшая некоторому сокращению потребления древесины, а затем вызвавшая эпидемии и серьезное снижение потребления древесины из-за сокращения населения. Вот и сейчас на фоне провальных стратегий энергоперехода на возобновляемые источники энергии (ВИЭ) все активнее пропагандируются различные ценности и образы жизни, способствующие снижению рождаемости и потребления дефицитных ресурсов основной массой населения. Долгосрочные институциональные последствия подобной стратегии пока не вполне ясны, но, несомненно, они будут фундаментальными. Если бы в начале XIX века британская элита занимала такую же технопессимистическую позицию, приняв точку зрения углефобов и луддитов, и использовала мальтузианскую стратегию в качестве ответа на вызов дровяного кризиса, то Англия стала бы не «мастерской мира» и «владычицей морей», а нищим малолюдным островом. Не исключено, что она еще станет таковым.

 

Та же судьба грозит и остальному миру, если вместо того, чтобы сконцентрировать сокращающиеся ресурсы на совершении научно-технического прорыва в целом и перехода к новому прогрессивному энергетическому укладу в частности, мы продолжим тратить ресурсы на неэффективные стратегии, имитирующие реальный энергопереход. Без реального энергоперехода под сомнение будет поставлено не только дальнейшее технико-экономическое развитие, связанное с автоматизацией и роботизацией производства, но даже сохранение уже достигнутого уровня развития. Нарастающий энергетический кризис сократит возможности торговли на дальние расстояния, что разрушит сложные технологические цепочки, снизит эффективность международного разделения труда и производства в целом. Это неизбежно скажется на уровне жизни населения и способности общества поддерживать многие социальные институты, вплоть до социального коллапса.

 

Список литературы

1. Даймонд Дж. Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2010. – 762 с.

2. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. – М.: Издательство АСТ, 2001. – 560 с.

3. Медоуз Д. Х., Медоуз Д. Л., Рэндерс Й., Беренс III В. В. Пределы роста. – М.: Издательство МГУ, 1991. – 205 с.

4. Трубицын О. К. Оценка сильной версии концепции постиндустриального общества // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2020. – № 4 (30). – С. 83–103. – URL: http://fikio.ru/?p=4219 (дата обращения 20.12.2021).

5. Уайт Л. Энергия и эволюция культуры // Антология исследований культуры. Т. 1. Интерпретация культуры. – СПб.: Университетская книга, 1997. – С. 439–464.

6. Глазьев С. Ю. Геноцид. – М.: ТЕРРА, 1998. – 320 с.

7. Длинные волны: Научно-технический прогресс и социально-экономическое развитие / С. Ю. Глазьев, Г. И. Микерин, П. Н. Тесля и др. – Новосибирск: Наука, 1991. – 224 с.

8. Бартелеми Д., Браунштайн Ф., Контамин Ф., Дюби Ж., Ронсьер Ш. де Ла, Ренье-Болер Д. История частной жизни. Т. 2. Европа от феодализма до Ренессанса. – М.: Новое литературное обозрение, 2015. – 784 с.

9. Радкау Й. Природа и власть. Всемирная история окружающей среды. – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. – 472 с.

10. Изменение климата за последние 2000 лет // Сайт об изменении климата. – URL: http://climatechange.kg/wp-content/uploads/2013/11/klimat-nash-ery.pdf (дата обращения 20.12.2021).

11. Ливи Баччи М. Демографическая история Европы. – СПб.: Александрия, 2010. – 310 с.

12. Нет леса – нет и королевства: как в Англии закончилась древесина и началась эпоха угля // Forbes. Главное о миллиардерах, бизнесе, финансах и инвестициях в России и мире. – URL: https://www.forbes.ru/forbeslife/418657-net-lesa-net-i-korolevstva-kak-v-anglii-zakonchilas-drevesina-i-nachalas-epoha (дата обращения 20.12.2021).

13. Буфетова Л. П. История экономики зарубежных стран (история рынков и рыночных институтов). – Новосибирск: Издательство СО РАН, 2006. – 320 с.

14. Карпов К. А. Закономерности развития мирового энергопотребления // Проблемы прогнозирования. – 2019. – № 1 (172). – С. 55–62.

15. Tverberg G. The Energy Crisis That No One Is Talking About // Crude Oil Prices Today. – URL: https://oilprice.com/Energy/Energy-General/The-Energy-Crisis-That-No-One-Is-Talking-About.html (дата обращения 20.12.2021).

16. История по углю // Блог Змея – циклический анализ финансовых рынков. – URL: http://zmey.club/research/112-istoriya-po-uglyu.html#sel=8:1,8:17 (дата обращения 20.12.2021).

17. Разина А. Кривая выведет: как менялись цены на нефть за последнее столетие // Новости Казахстана. – URL: https://informburo.kz/stati/krivaya-vyvedet-kak-menyalis-ceny-na-neft-za-poslednee-stoletie.html (дата обращения 20.12.2021).

18. Tverberg G. Is It Possible that the World Is Approaching End Times? // Our Finite World. Exploring How Oil Limits Affect the Economy. – URL: https://ourfiniteworld.com/2021/12/03/is-it-possible-that-the-world-is-approaching-end-times/ (дата обращения 20.12.2021).

19. Duncan R. C. The Olduvai Theory Energy, Population, and Industrial Civilization // The Social Contract. – Winter 2005–2006. – Vol. 16. – No. 2. – URL: http://www.thesocialcontract.com/pdf/sixteen-two/xvi-2-93.pdf (дата обращения 20.12.2021).

20. Tverberg G. Our Fossil Fuel Energy Predicament, Including Why the Correct Story Is Rarely Told // Our Finite World. Exploring How Oil Limits Affect the Economy. – URL: https://ourfiniteworld.com/2021/11/10/our-fossil-fuel-energy-predicament-including-why-the-correct-story-is-rarely-told/ (дата обращения 20.12.2021).

21. King Hubbert M. Nuclear Energy and Fossil Fuels. – Houston: Shell Development Co., Exploration and Production Research Division, 1956. – 40 p.

22. Tverberg G. China: Is Peak Coal Part of Its Problem? // Our Finite World. Exploring How Oil Limits Affect the Economy. – URL: https://ourfiniteworld.com/2016/06/20/china-is-peak-coal-part-of-its-problem/ (дата обращения 20.12.2021).

23. Coal 2021. Analysis and Forecast to 2024 // International Energy Agency. – URL: https://iea.blob.core.windows.net/assets/f1d724d4-a753-4336-9f6e-64679fa23bbf/Coal2021.pdf (дата обращения 20.12.2021).

24. Fukuizumi Y. 3 Trends That Will Transform the Energy Industry // The World Economic Forum. – URL: https://www.weforum.org/agenda/2020/09/3-trends-transform-energy-industry/ (дата обращения 20.12.2021).

25. Седов Д. Форсируя энергетический переход, Европа очутилась в ловушке // Фонд стратегической культуры. – URL: https://www.fondsk.ru/news/2021/10/19/forsiruja-energeticheskij-perehod-evropa-ochutilas-v-lovushke-54709.html (дата обращения 20.12.2021).

26. Дубровин Д. Почти два месяца энергетического кризиса в Европе. Взлет цен на газ выгоден Брюсселю? // Новости в России и мире – ТАСС. – URL: https://tass.ru/ekonomika/12744791 (дата обращения 20.12.2021).

27. Durden T. One Bank Crunches The Numbers On Oil Supply / Demand Dynamics, Reaches a Shocking Conclusion // ZeroHedge. – URL: https://www.zerohedge.com/markets/one-bank-crunches-numbers-oil-supplydemand-dynamics-reaches-shocking-conclusion (дата обращения 20.12.2021).

28. Маслов В. Мальтузианские организации и резкое падение рождаемости // Инфоцентр AfterShock. Каким будет завтра? – URL: https://aftershock.news/?q=node/1025658 (дата обращения 20.12.2021).

29. Медоуз Д. Х., Медоуз Д. Л., Рандерс Й. За пределами роста: предотвратить глобальную катастрофу, обеспечить устойчивое будущее. – М.: Прогресс: Пангея, 1994. – 303 с.

30. Буйниски Х. Просто «отменить» недостаточно // Russia Today на русском. – URL: https://russian.rt.com/opinion/767703-buiniski-nyu-jork-klinika-nazvanie-margaret-sanger-evgenika (дата обращения 20.12.2021).

31. Eugenics // New World Encyclopedia. – URL: https://www.newworldencyclopedia.org/entry/Eugenics#1890s.E2.80.931945 (дата обращения 20.12.2021).

32. Афанасьева Е. Новое безумие: движение против рождения детей // Октагон.Медиа. Новости и репортажи, блоги и аналитика. – URL: https://octagon.media/mir/novoe_bezumie_dvizhenie_protiv_rozhdeniya_detej.html (дата обращения 20.12.2021).

33. Santos R. Worrying About the Climate Crisis Is Affecting People’s Relationships and Sex Lives // VICE Is the Definitive Guide to Enlightening Information. – URL: https://www.vice.com/en/article/v7dvw4/climate-crisis-environment-effect-sex-relationships (дата обращения 20.12.2021).

34. Мир будущего – ни привычной работы, ни частной собственности, ни личного пространства // Финам.ру — финансовый портал: новости фондового рынка ценных бумаг и экономики, прогнозы и анализ. Инвестиционная компания Финам. – URL: https://www.finam.ru/analysis/newsitem/mir-budushego-ni-privychnoiy-raboty-ni-chastnoiy-sobstvennosti-ni-lichnogo-prostranstva-20190415-18162/ (дата обращения 20.12.2021).

 

References

1. Diamond J. Collapse: How Societies Choose to Fail or Succeed [Kollaps. Pochemu odni obschestva vyzhivayut, a drugie umirayut]. Moscow: AST: AST Moskva, 2010, 762 p.

2. Gumilev L. N. Ethnogenesis and the Biosphere of Earth [Etnogenez i biosfera Zemli]. Moscow: Izdatelstvo AST , 2001, 560 p.

3. Meadows D. H., Meadows D. L., Randers J., Behrens III V. V. The Limits to Growth [Predely rosta]. Moscow: Izdatelstvo MGU, 1991, 205 p.

4. Trubitsyn O. K. Evaluation of a Strong Version of the Post-Industrial Society Concept [Otsenka silnoy versii kontseptsii postindustrialnogo obschestva]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2020, no. 4 (30), pp. 83–103. Available at: http://fikio.ru/?p=4219 (accessed 20 December 2021).

5. White L. Energy and the Evolution of Culture [Energiya i evolyutsiya kultury]. Antologiya issledovaniy kultury. Tom 1. Interpretatsiya kultury (Anthology of Cultural Studies. Vol. 1. Interpretation of Culture). St. Petersburg: Universitetskaya kniga, 1997, pp. 439–464.

6. Glazyev S. Y. Genocide [Genotsid]. Moscow: TERRA, 1998, 320 p.

7. Glazyev S. Y., Mikerin G. I., Teslya P. N. Long Waves: Scientific and Technological Progress and Socio-Economic Development [Dlinnye volny: Nauchno-tekhnicheskiy progress i sotsialno-ekonomicheskoe razvitie]. Novosibirsk: Nauka, 1991, 224 p.

8. Barthelémy D., Braunstein P., Contamine P., Duby G., Ronsiére C., Régnier-Bohler D. A History of Private Life, Volume II: Revelations of the Medieval World [Istoriya chastnoy zhizni. Tom 2. Evropa ot feodalizma do Renessansa]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2015, 784 p.

9. Radkau J. Nature and Power: A Global History of the Environment [Priroda i vlast. Vsemirnaya istoriya okruzhayuschey sredy]. Moscow: Izdatelskiy dom Vysshey shkoly ekonomiki, 2014, 472 p.

10. Climate Change Over the Last 2000 Years [Izmenenie klimata za poslednie 2000 let]. Available at: http://climatechange.kg/wp-content/uploads/2013/11/klimat-nash-ery.pdf (accessed 20 December 2021).

11. Livi Bacci M. The Population of Europe [Demograficheskaya istoriya Evropy]. Saint Petersburg: Aleksandriya, 2010, 310 p.

12. No Forest – No Kingdom: How the Wood Ended in England and the Era of Coal Began [Net lesa – net i korolevstva: kak v Anglii zakonchilas drevesina i nachalas epokha uglya]. Available at: https://www.forbes.ru/forbeslife/418657-net-lesa-net-i-korolevstva-kak-v-anglii-zakonchilas-drevesina-i-nachalas-epoha (accessed 20 December 2021).

13. Bufetova L. P. History of the Economy of Foreign Countries (History of Markets and Market Institutions) [Istoriya ekonomiki zarubezhnykh stran (istoriya rynkov i rynochnykh institutov)]. Novosibirsk: Izdatelstvo SO RAN, 2006, 320 p.

14. Karpov K. A. Development Trends of Global Energy Consumption [Zakonomernosti razvitiya mirovogo energopotrebleniya]. Problemy prognozirovaniya (Studies on Russian Economic Development), 2019, vol. 30, no. 1, pp. 38–43.

15. Tverberg G. The Energy Crisis That No One Is Talking About. Available at: https://oilprice.com/Energy/Energy-General/The-Energy-Crisis-That-No-One-Is-Talking-About.html (accessed 20 December 2021).

16. History by Coal [Istoriya po uglyu]. Available at: http://zmey.club/research/112-istoriya-po-uglyu.html#sel=8:1,8:17 (accessed 20 December 2021).

17. Razina A. Something May Turn Up: How Oil Prices Have Changed Over the Last Century [Krivaya vyvedet: kak menyalis tseny na neft za poslednee stoletie]. Available at: https://informburo.kz/stati/krivaya-vyvedet-kak-menyalis-ceny-na-neft-za-poslednee-stoletie.html (accessed 20 December 2021).

18. Tverberg G. Is It Possible that the World Is Approaching End Times? Available at: https://ourfiniteworld.com/2021/12/03/is-it-possible-that-the-world-is-approaching-end-times/ (accessed 20 December 2021).

19. Duncan R. C. The Olduvai Theory Energy, Population, and Industrial Civilization. The Social Contract, Winter 2005–2006, vol. 16, no. 2. Available at: http://www.thesocialcontract.com/pdf/sixteen-two/xvi-2-93.pdf (accessed 20 December 2021).

20. Tverberg G. Our Fossil Fuel Energy Predicament, Including Why the Correct Story Is Rarely Told. Available at: https://ourfiniteworld.com/2021/11/10/our-fossil-fuel-energy-predicament-including-why-the-correct-story-is-rarely-told/ (accessed 20 December 2021).

21. King Hubbert M. Nuklear Energy and Fossil Fuel. Houston: Shell Development Co., Exploration and Production Research Division, 1956, 40 p.

22. Tverberg G. China: Is Peak Coal Part of Its Problem? Available at: https://ourfiniteworld.com/2016/06/20/china-is-peak-coal-part-of-its-problem/ (accessed 20 December 2021).

23. Coal 2021. Analysis and Forecast to 2024. Available at: https://iea.blob.core.windows.net/assets/f1d724d4-a753-4336-9f6e-64679fa23bbf/Coal2021.pdf (accessed 20 December 2021).

24. Fukuizumi Y 3 Trends That Will Transform the Energy Industry. Available at: https://www.weforum.org/agenda/2020/09/3-trends-transform-energy-industry/ (accessed 20 December 2021).

25. Sedov D. Forcing the Energy Transition, Europe Found Itself in a Trap [Forsiruya energeticheskiy perekhod, Evropa ochutilas v lovushke]. Available at: https://www.fondsk.ru/news/2021/10/19/forsiruja-energeticheskij-perehod-evropa-ochutilas-v-lovushke-54709.html (accessed 20 December 2021).

26. Dubrovin D. Almost Two Months of the Energy Crisis in Europe. Is the Rise in Gas Prices Beneficial to Brussels? [Pochti dva mesyatsa energeticheskogo krizisa v Evrope. Vzlet tsen na gaz vygoden Bryusselyu?]. Available at: https://tass.ru/ekonomika/12744791 (accessed 20 December 2021).

27. Durden T. One Bank Crunches The Numbers On Oil Supply / Demand Dynamics, Reaches a Shocking Conclusion. Available at: https://www.zerohedge.com/markets/one-bank-crunches-numbers-oil-supplydemand-dynamics-reaches-shocking-conclusion (accessed 20 December 2021).

28. Maslov V. Malthusian Organizations and a Sharp Drop in the Birth Rate [Maltuzianskie organizatsii i rezkoe padenie rozhdaemosti]. Available at: https://aftershock.news/?q=node/1025658 (accessed 20 December 2021).

29. Meadows D. H., Meadows D. L., Randers J. Beyond the Limits: Confronting Global Collapse, Envisioning a Sustainable Future [Za predelami rosta: predotvratit globalnuyu katastrofu, obespechit ustoychivoe buduschee]. Moscow: Progress: Pangeya, 1994, 303 p.

30. Buyniski H. Just “Cancel” Is Not Enough [Prosto “otmenit” nedostatochno]. Available at: https://russian.rt.com/opinion/767703-buiniski-nyu-jork-klinika-nazvanie-margaret-sanger-evgenika (accessed 20 December 2021).

31. Eugenics. New World Encyclopedia. Available at: https://www.newworldencyclopedia.org/entry/Eugenics#1890s.E2.80.931945 (accessed 20 December 2021).

32. Afanaseva E. The New Madness: The Movement against the Birth of Children [Novoe bezumie: dvizhenie protiv rozhdeniya detey]. Available at: https://octagon.media/mir/novoe_bezumie_dvizhenie_protiv_rozhdeniya_detej.html (accessed 20 December 2021).

33. Santos R. Worrying about the Climate Crisis Is Affecting People’s Relationships and Sex Lives. Available at: https://www.vice.com/en/article/v7dvw4/climate-crisis-environment-effect-sex-relationships (accessed 20 December 2021).

34. The World of the Future – No Habitual Work, No Private Property, No Personal Space [Mir buduschego – ni privychnoy raboty, ni chastnoy sobstvennosti, ni lichnogo prostranstva]. Available at: https://www.finam.ru/analysis/newsitem/mir-budushego-ni-privychnoiy-raboty-ni-chastnoiy-sobstvennosti-ni-lichnogo-prostranstva-20190415-18162/ (accessed 20 December 2021).