Monthly Archives: ноября 2015

УДК 141+304.9

Бурова Мария Леонидовна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра истории и философии, доцент, кандидат философских наук, доцент.

E-mail: marburova@yandex.ru

196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д.15

Телефон: +7 (812) 708-42-13

Авторское резюме

Состояние вопроса: В исследованиях роли техники и технологий в современном информационном обществе опыт отечественной марксистской философской традиции используется недостаточно. С развитием компьютерных технологий становится все более актуальным анализ проблемы «искусственного интеллекта». В этой связи целесообразно обращение к работам Э. В. Ильенкова по философии техники.

Результаты: В работах Ильенкова, связанных с проблемами философии техники, выделены онтологический, антропологический, социальный аспекты. Техника и технология рассматриваются как опредмеченное мышление человечества, единство человеческой деятельности, научно-технического знания и предметного результата. Конкретно-всеобщим выражением техники для философа становится машина, что позволяет поставить вопрос об отношении человека к машине и к самому себе. Сведение человека к элементу технической системы является следствием объективного отчуждения от человека его сил и способностей, которое отражается в общественном и индивидуальном сознании в форме оптимистических и пессимистических утопий. Основание технократических иллюзий Ильенков видит в обожествлении техники как таковой во всех ее проявлениях, а всякое обожествление реальных человеческих сил и способностей превращает их в предмет поклонения и некритического принятия их наличного состояния.

Область применения результатов: Диалектико-материалистическая позиция Э. В. Ильенкова может быть использована не только в анализе техники и технологии, но и в исследованиях современного информационного общества в целом.

Выводы: Исследование истоков технократической идеологии, выполненное Ильенковым Э. В., является примером творческого использования марксизма, сохраняющим свое научное значение и в наши дни.

Ключевые слова: философия техники; артефакт; машина; мышление; утопизм; рационализм; технократическая идеология.

The Philosophy of Technology in E. V. Ilyenkov’s Works

Burova Maria Leonidovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Associate Professor, Ph. D. (philosophy).

E-mail: marburova@yandex.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, Russia, 196135,

tel: +7 (812) 708-42-13.

Abstract

Background: The existing conception of Marxist philosophy in Russia is underestimated in philosophical studies of the role of engineering and technology in modern information society. The analysis of ‘artificial intelligence’ becomes more relevant because of the development of modern computer technology. Therefore it is purposeful to study E. V. Ilyenkov’s works on the philosophy of technology.

Results: In Ilyenkov’s works on the philosophy of technology the ontological, anthropological and social aspects are highlighted. Engineering and technology are regarded as objectivated thinking of humankind, the unity of human activity, scientific and technical knowledge and some substantive result. The machine becomes the expression of concrete-universal for the philosopher. This idea raises the question about the relationship between humans and the machine and with themselves. That human intelligence becomes an element of some technical system results from objective expropriation of their power and abilities, which is reflected in social and individual consciousness in a form of positive and negative utopias. Ilyenkov considers that idolization of technology in all its forms results in technocratic illusions. Any idolization of real humans’ power and abilities turns them into the object of worshipping and noncritical understanding of their present state.

Research implications: Dialectical-materialist position of Ilyenkov can be used not only in the analysis of engineering and technology, but in studies of modern information society as a whole.

Conclusion: Ilyenkov’s study of the origins of the technocratic ideology is an example of Marxism creative usage which is still important nowadays.

Keywords: philosophy of technology; artifact; machine; thinking; utopianism; rationalism; technocratic ideology.

В отечественной марксистской философской традиции 60-х – 70-х годов прошлого века сближение проблем науки и техники было во многом обусловлено задачей исследования сути научно-технического прогресса и научно-технической революции, их проявления в социалистическом и капиталистическом обществе. Поэтому анализировать философию техники того времени как нечто существующее самостоятельно достаточно сложно. Также стоит учесть сложившуюся традицию критического отношения к западной (так называемой буржуазной) философии, которую при рассмотрении вопросов техники и технологии было принято обвинять в утопизме, пессимизме или скептическом отношении к прогрессу человека и общества. Кроме того, необходимо было и дальнейшее теоретическое, творческое развитие марксизма в его различных аспектах в условиях полемики с марксистами социалистического лагеря и Франкфуртской школы. В таких условиях философу трудно сохранить баланс между апологией определенной системы ценностей и объективным анализом, убежденностью и борьбой за истину. Но это можно сделать, если найти ту основу, где эти позиции сходятся.

Для Э. В. Ильенкова такой основой является отношение человека к человеку. Учитывая разнообразие этих отношений и их опосредованность социумом, цивилизацией, процессом производства, можно рассматривать их как производственные, эксплуататорские, технологические, рациональные, эффективные. Как отмечает Самарская Е. А., «для социалистов-марксистов важно не отношение “человек-техника”, а отношения человека труда и эксплуататора» [13, с. 53]. Этого замечания недостаточно для понимания идей Ильенкова. В его работах, связанных с проблемами философии техники, можно выделить следующие аспекты: онтологический, антропологический, социальный.

Что есть техника? Этот вопрос многократно задавался в ХХ веке. Для Ильенкова как марксиста техника – это часть культуры, предметного тела человеческой цивилизации, всего «неорганического тела человека» [6, с. 117]. Реальность техники в том, что она производна от человека и противостоит ему. Объективно противостоящий индивиду мир духовной и материальной культуры, мир понятий науки, техники и нравственности и есть опредмеченное – реализованное в продукте – мышление человечества [6, с. 137]. Рассматривая производство средств производства как всеобщую предпосылку форм жизнедеятельности и воспроизводимый результат, Ильенков указывает на сложные диалектические причинно-следственные связи деятельности и знания. «Сегодня производство орудий труда, развившихся до фантастически сложных машин и агрегатов, остается, с одной стороны, как и на заре человеческого развития, всеобщей объективной основой всего остального развития. Но, с другой стороны, оно по существу зависит от уровня развития науки, своего собственного отдаленного порождения, от своего собственного следствия, и зависит в такой степени, что машины можно рассматривать (не переставая быть материалистом) как “…созданные человеческой рукой органы человеческого мозга…”» [4, с. 87–88].

Цитирование Маркса Ильенковым соответствует его стремлению увидеть в технике и саму человеческую деятельность, и научно-техническое знание, и предметный результат. Мы видим, что согласно такому взгляду техника входит в мир человека, как входят в него природа, культура. Человек использует, познает, целеполагает и осмысливает как отдельные объекты, так и сложные природно-технические и человеко-технические системы, создавая и сами объекты, и понятия о них. Тем самым понятие техники у Ильенкова включает в себя и технологию как единство мышления, знания и умения.

Не так давно в журнале «Эпистемология и философия науки» проходила дискуссия об онтологии артефактов, заданная статьей Линн Раддер-Бейкер. У Ильенкова не встречается понятие «артефакт» (данное понятие уже употреблялось в то время в западной философии, например у Ж. Эллюля), но его понимание техники, возможно, позволило бы добавить нечто к этой проблеме. Можно предположить, что он не отрицал бы аристотелевское деление происхождения единичных вещей, не усомнился бы и в том, что в некоторых артефактах почти нет естественного материала. Но вряд ли бы он одобрил формально-логическую дизъюнкцию естественного и искусственного, природного и культурного. Да и сам ход мысли от единичных объектов с описанием их особенностей к их абстрактной сущности артефакта, перечень первичных и вторичных видов отдает так критикуемым Ильенковым эмпиризмом, абстрактным отвлечением общего. Необходимо искать типичное, всеобщую форму единичного, конкретность. Это позволит анализировать и сегодняшние технические устройства. Не удивительно, что предельным выражением техники, конкретно-всеобщим, для Ильенкова является машина, понимаемая и как механическая система, и как информационная машина, детище кибернетиков, и как «Машина – совокупность созданных цивилизацией машин и механизмов, включая даже и буржуазную государственную машину» [7, с. 35]. Именно в машине преобладает искусственное, она представляет собой предметное воплощение научного мышления и единство технического и технологического, в ней есть средство-инструмент и знание-умение.

Машины давно облегчают труд человека и где-то заменяют его самого. Но стоит ли требовать от машин-артефактов помощи человеку в сфере мышления, как это предлагает Л. А. Маркова? Как отмечает автор, функционируют создаваемые современные артефакты благодаря тому, что они устроены на базе знания законов человеческого мышления, которые воплощены в программах, управляющих этими артефактами. Компьютерная техника приобретает общие черты с человеком благодаря не материальной составляющей, а «интеллектуальной начинке», программе, управляющей ее поведением [10, с. 71]. Любая современная техника немыслима без электроники и программного обеспечения. Но можно предположить, что Э. В. Ильенков не согласился бы с истолкованием этой начинки как интеллектуальной. Для него мышление не сводится к формальным операциям, а несет в себе силу воображения. Он был убежден, что машина может заменить человека в производстве материальной и духовной жизни лишь в действиях (реальных и в плане представления), совершающихся по строго формализованному способу [7, с. 239]. Машина может имитировать поэтическое творчество, действуя в соответствии со штампом программы, сочетать слова и рифмы по формальным канонам стихосложения, но это не искусство, а, скорее, его разложение [7, с. 246]. Да и можно ли считать машину, «внутри которой происходит преобразование одних высказываний в другие высказывания, одних сочетаний знаков в другие сочетания знаков» [5, с. 355] мыслящей, а происходящие в ней явления интеллектуальными, хотя бы и с функциями распознавания и принятия решений?

Позиция Ильенкова не утратила своей истинности и актуальности даже сейчас. Теперь программистам и конструкторам удается преобразовывать знаки в звуковые сигналы, что позволяет современным машинам воспринимать и имитировать человеческую речь, а людям «беседовать» со своими техническими устройствами. Но все эти вопросы, ответы, команды являются способом получения готовой информации и никак не могут считаться коммуникацией и мышлением.

Невозможно передать машине и функции нравственного суждения, считает Ильенков, как нельзя передать другому право судить о своих поступках. Тем самым человек начинает рассматривать себя как вещь, а не как нравственную личность. Желание формализовать нравственность философ рассматривает как иллюзию научного понимания, ничего не дающую для объяснения самой нравственности и ведущую к потере конкретного человека [7, с. 275–280]. Эта позиция философа ничуть не устарела в условиях современного бурного развития техники и технологии.

Происходящее в наше время системное воздействие техники на человека, сужение человека до элемента или мобильного приложения к технологической системе позволяет ему остаться существом разумным, но лишает его свободы быть моральным существом, видеть человека в себе и в другом. Еще опаснее технологические вмешательства в природу человека, вживление приборов, позволяющих расширять чувственные восприятия человека, воздействовать на эмоции и, возможно, на его волю. Встраивание человека в информационное, созданное человечеством же, пространство превращает его в объект, элемент искусственного мира [1, с. 36].

Но вряд ли философ признал бы размывание границы между человеком и машиной-артефактом [10, с. 71], хотя мог поставить вопрос о сохранности человека в виртуальной реальности. Почти полвека назад Ильенков продемонстрировал в своей машинной антиутопии результат сознательного проецирования человеческого организма в технике.

Человек, создавший ум сильнее и умнее своего собственного, вселил его в машину, а также наделил ее стремлением к совершенству. В этой выдуманной цивилизации машины стремятся избавиться от всякого подобия человеку. Мыслящий мозг на паучьих ножках переживает грех изоморфизма – трагического сходства с человеком [7, с. 13]. Мыслящий Глаз и Мыслящее Ухо стремятся к пределу совершенства своего функционирования. Это совершенство основано на дифференциации. Преодолена нелепая традиция, в силу которой каждой машине придавали массу органов и устройств, совершенно излишних с точки зрения ее узкой специальности [7, с. 17]. Машина становится воплощением рациональности, функции машин должны быть предельно частичны, рационализированы. Но рациональность, понимаемая как эффективность и регулирование отдельными объектами, на деле оказывается аналитической, формально-логической деятельностью рассудка. Отсюда и борьба с конструктивными излишествами, удаление капризных органов, разделенность обязанностей, борьба с противоречиями. Любое противоречие разрешается путем разделения двусмысленного термина на два однозначных. Этими действиями достигаются все новые уровни эффективности и оптимальности, хотя нужды в этом у машинной цивилизации нет, при этом производится все больше единиц Информации. Таким образом, рациональность получает количественное измерение. Как напоминает это наше информационное общество с его бесконечными потоками информации и формализованных данных! Отличие в том, что информация у Ильенкова не нуждается в ее потреблении человеком, который где-то прячется, маскируясь под машину. Она производится ради нее самой и передается в глубины абсолютно пустого Черного Ящика, способность которого к поглощению Информации, нужной и ненужной, беспредельна [7, с. 21–22]. Но при достижении предела эффективности и совершенства открывается беспредельность, с которой машинная рациональность справиться не может. Машины не задавались праздным вопросом «Зачем?», а знали и признавали «Как?». Но вопрос «Зачем?» и есть тот вопрос, размышление над которым свойственно только человеку. Отказ от уподобления человеку означает отказ от мышления.

Ильенков сопоставляет свою сказочку с мифами о машине-злодее, демоне или дьяволе, в которых Машина все больше превращает человека в свое «говорящее орудие», в недостающую деталь своего механизма. Машины связаны единством технологического процесса в одну Большую Машину, а человек прислуживает лишь отдельному, частному звену Машинерии. Согласно этим мифам в природе самой Машины заложен такой порядок, что люди вынуждены делить между собой обязанности по ее обслуживанию на управителей и управляемых, чтобы они тренировали только нужные органы [7, с. 34–37]. Философ видит здесь проявление технократической идеологии, представление, что Большая Машина есть самоцель истории развития человеческой цивилизации, науки, техники, истории и практики. Человек же является средством, более или менее пригодным для этой цели. Все это, считает он, следствие закона стоимости как ценности любой вещи или человека, на основе которой определяется выгодность, эффективность всего на свете [7, с. 38–39] и капиталистических отношений.

Но и при социализме внутри производства индивид может оставаться деталью частичной машины, профессионально ограниченным частичным работником, где в виде «системы машин» ему противостоит «отчужденная от него наука и реальное управление всей системой машин, осуществляемое особым аппаратом управления» [3, с. 150]. Для Ильенкова борьба за целостность и полноту человека совпадает с задачей снятия отчуждения.

Опасность технической рациональности отмечали в 60-е годы XX в. Ж. Эллюль и Г. Маркузе. Для Ж. Эллюля техника, понятая в широком плане как рационализация, адаптирует общество к машине… распространяя повсюду закон эффективности. Технократы правят в современных обществах, они уверены, что техника может обеспечить людям свободу, счастье, демократию и справедливость. На деле техника все больше подчиняет себе человека. Для Г. Маркузе политическая рациональность становится технологической рациональностью. Человек становится объектом технологических манипуляций в сфере труда, быта и потребления [13, с. 58–59]. Но технократическая идеология – это не только пессимизм (Хаксли, Оруэлл) или упреки разуму в соучастии в преступлении и насилии (Маркузе). Критическая оценка взглядов этих авторов является основой для поиска связи гносеологических принципов и социальных действий. Философ выступает против утопизма как ухода от науки, против технократических иллюзий и всех видов технократической идеологии, обнаруживая их связь с эмпиризмом, позитивизмом и идеализмом. Так, рассматривая в своей последней работе романы А. Богданова «Красная звезда» и «Инженер Мэнни», где за жителей Марса все делают машины, люди лишь наблюдают, мир рационален, а все различия на грани исчезновения, он видит в этих описаниях логику эмпиризма. Это логика воспроизведения в мышлении и практического конструирования механических систем, она вполне работоспособна, дает большой практический эффект и выгоду. Но только до той поры, пока и теоретик, и практик имеют дело с механической системой [8, с. 85]. И не важно, что замысел Богданова был не только техницистским, но и вполне гуманистическим. Как отмечает Самарская Е. А., техника у Богданова развивается так, что сможет продуцировать социальную ценность равенства… технический прогресс и есть социальный прогресс,… исполнительские функции берет на себя машина, тем самым прекратится дробление человека на высшие и низшие слои и начнется собирание человека [см.: 13, с. 57]. Романы Богданова оцениваются философом как «проповедь утопического представления о роли инженеров в развитии истории и о великих преимуществах их способа мышления перед всеми прочими видами и способами мышления».

Мышление и деятельность инженера-конструктора оказываются предельно целесообразными, рассудочно-аналитическими. Ведь это он организует готовые детали в некоторую систему, способную служить выполнению той или иной цели. И на людей такой инженер-конструктор… смотрит как на детали, входящие в создаваемую им конструкцию. Его основная забота – придумывать, изобретать, конструировать, организовывать, разбирать и собирать… подгонять детали. В романе «мудрые марсианские суперинженеры поняли, …что все так называемые социальные проблемы на самом-то деле в основе своей есть проблемы инженерно-технические. И решать их должны инженеры, представители научно-технической элиты, ибо они только и могут квалифицированно в них разобраться» [8, с. 87–91]. Основание технократических иллюзий Ильенков видит в обожествлении техники как таковой во всех ее проявлениях, а всякое обожествление реальных человеческих сил и способностей превращает их в предмет поклонения и некритического принятия их наличного состояния [2, с. 129]. Но нет ли этого обожествления, или демонизации (что одно и то же) в нашем сегодняшнем отношении к технике и технологиям? Не создаем ли мы себе кумиров, восхищаясь новыми гаджетами, не надеемся ли мы на могущество новых технологий, не боимся ли мы контроля и всеведения средств связи как существующих вне и независимо от нас? Это отношение к технике проявляется в обыденном сознании, в произведениях искусства, в социально-политических концепциях. Тем самым не замечается или забывается, что за властью, могуществом и насилием техники и технологий стоит по-прежнему человек со всеми его достоинствами и недостатками. Значит, оборотной стороной эмпирического и рассудочного (позитивистского) отношения к технике становится ее мистификация. Требование рациональности в техническом знании и деятельности оборачивается мистически-иррациональным поклонением ее таинственной сущности и ее производным в виде виртуальной реальности.

Можно ли преодолеть эти два односторонних противостоящих друг другу взгляда на технику? Да, если вспомнить о диалектическом мышлении, защищаемом Ильенковым. Следует заметить, что отстаивавшаяся Э. В. Ильенковым материалистическая концепция техники продолжает разрабатываться российскими философами, в том числе и в сетевом журнале «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе». Так, В. Д. Комаров обосновывает необходимость разделения наук на технические и технологические и предлагает классификацию последних, в которой учитываются особенности современного уровня развития техники [см.: 9]. Делаются попытки раскрыть природу виртуальной реальности как особого типа материальных процессов, сложно взаимодействующих с духовными явлениями [см.: 12]. Более того, информационные технологии и связанная с ними сфера технической деятельности настолько существенно отличаются от традиционной механической техники, что формирование информационного общества, с точки зрения ряда российских философов, должно привести к определенному уточнению наиболее фундаментальных положений и понятий философии – например, понятия материи [см.: 11].

Можно утверждать, что диалектико-материалистическая позиция Э. В. Ильенкова актуальна и сейчас не только в анализе техники и технологии, но может быть применена и к современному информационному обществу в его различных аспектах (в анализе коммуникаций, идеологий, знания). Развитие марксизма с учетом его духа и буквы, осуществленное Ильенковым, дает пример творческого отношения к философским системам.

Список литературы

1. Бурова М. Л. Идентичность и идентификация в условиях информационного общества // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота, 2014. – № 5 (43): в 3-х ч. – Ч. 2. – С.32–37.

2. Ильенков Э. В. Вершина, конец и новая жизнь диалектики / Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – 464 с.

3. Ильенков Э. В. Гегель и «отчуждение» / Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – 464 с.

4. Ильенков Э. В Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – 468 с.

5. Ильенков Э. В. Диалектика и мировоззрение / Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – 464 с.

6. Ильенков Э. В. Диалектическая логика: Очерки истории и теории. – 2-е изд., доп. – М.: Политиздат, 1984. – 320 с.

7. Ильенков Э. В. Об идолах и идеалах. 2-е изд. – Киев: Час-Крок, 2006. – 312 с.

8. Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. – М.: Политиздат, 1980. – 175 с.

9. Комаров В. Д. Технологические науки: предмет и структура // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе [Электронный ресурс]. – 2013. – № 2. – С. 37–49. – Режим доступа: fikio.ru/?p=768 (дата обращения 30.09.2015).

10. Маркова Л. А. Артефакт – законы природы, артефакт – законы мышления // Эпистемология и философия науки. – 2011. – Т. 28. – № 2. С. 70–71.

11. Орлов С. В. Философский материализм в эпоху информационного общества (концепция материи и виртуальная реальность) // Философия и общество. – 2012. – № 1. – С. 42–54.

12. Орлов С. В. Виртуальная реальность как новая форма материального бытия // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе [Электронный ресурс]. – 2013. – № 2. – С. 82–87. Режим доступа: http://fikio.ru/?p=658 (дата обращения 30.09.2015).

13. Самарская Е. А. Социальные ценности и технический прогресс (историко-философский экскурс) // Философские науки. – 2014. – № 7. С. 52–65.

References

1. Burova M. L. Identity and Identification under Conditions of Information Society [Identichnost i identifikatsiya v usloviyakh informatsionnogo obschestva]. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kulturologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki. V 3 ch., Ch. 2 (Historical, Philosophical, Political and Law Sciences, Cultorology and Study of Art. Issues of Theory and Practice. In 3 vol., Vol. 2), Tambov, 2014, № 5 (43), pp. 32–37.

2. Ilyenkov E. V. The Summit, the End and the New Life of Dialectics [Vershina, konecz i novaya zhizn dialektiki]. Filosofiya i kultura (Philosophy and Culture). Moscow, Politizdat, 1991, 464 p.

3. Ilyenkov E. V. Hegel and “Alienation” [Gegel i "otchuzhdeniye"]. Filosofiya i kultura (Philosophy and Culture). Moscow, Politizdat, 1991, 464 p.

4. Ilyenkov E. V. The Dialectics of the Abstract and the Concrete in Scientific-Theoretical Thinking [Dialektika abstraktnogo i konkretnogo v nauchno-teoreticheskom myshlenii]. Moscow, Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya, 1997, 468 p.

5. Ilyenkov E. V Dialectics and World Outlook [Dialektika i mirovozzrenie]. Filosofiya i kultura (Philosophy and Culture). Moscow, Politizdat, 1991, 464 p.

6. Ilyenkov E. V. Dialectical Logic: Essays in History and Theory [Dialekticheskaya logika: ocherki istorii i teorii]. Moscow, Politizdat, 1984, 320 p.

7. Ilyenkov E. V. About Idols and Ideals. [Ob idolah i idealah]. Kiev, Chas-Krok, 2006, 312 p.

8. Ilyenkov E. V. Leninist Dialectics and the Metaphysics of Positivism [Leninskaya dialektika i metafizika pozitivizma]. Moscow, Politizdat, 1980, 175 p.

9. Komarov V. D. Technological Sciences: Their Subject and Structure. [Tekhnologicheskie nauki: predmet i struktura]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve [Philosophy and Humanities in Information Society], 2013, № 2, pp. 37–49. Available at: fikio.ru/?p=768 (accessed 30 September 2015).

10. Markova L. A. Artifact – the Laws of Nature, Artifact – the Laws of Thought [Artefakt – zakony prirody, Artefakt – zakony myshleniya]. Epistemologiya i Filosophiya nauki (Epistemology & Philosophy of Science), 2011, № 2. pp. 70–71.

11. Orlov S. V. Philosophical Materialism at the Epoch of Information Society (Conception of Matter and Virtual Reality) [Filosofskiy materializm v epokhu informatsionnogo obschestva (kontseptsiya materii i virtualnaia realnost)]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2012, № 1, pp. 42–54.

12. Orlov S. V. Virtual Reality as a New Form of Material Being. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 2, pp. 88–91. Available at: http://fikio.ru/?p=654 (accessed 30 September 2015).

13. Samarskaya E. A. Social Values and Technological Progress (The Historical-Philosophical Digression) [Sotsialnye tsennosti i tekhnicheskiy progress (istoriko-filosofskiy ekskurs)]. Filosofskiye nauki (Philosophical sciences), 2014, № 7, pp. 52–65.

 
Ссылка на статью:
Бурова М. Л. Проблемы философии техники в творчестве Э. В. Ильенкова // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 54–63. URL: http://fikio.ru/?p=1822.

 
© М. Л. Бурова, 2015

УДК 101.9

Комаров Виктор Дмитриевич – федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Военная академия материально-технического обеспечения им. генерала армии А. В. Хрулёва», Военный институт (инженерно-технический), кафедра гуманитарных дисциплин, профессор, доктор философских наук, профессор.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

191123, Россия, Санкт-Петербург, Захарьевская ул. д. 22,

тел.: 8(812)578-81-17.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Экзистенциализм является, как известно, одним из главных направлений философии XX века. Вопреки распространенному мнению можно показать, что осмысление реальности с точки зрения экзистенциальной парадигмы было распространено и среди советских философов, в том числе – на философском факультете Ленинградского государственного университета.

Результаты: Главной причиной экзистенциалистской направленности научного творчества старшего поколения ученых философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета стал их личный опыт участия в сражениях Великой Отечественной войны. Пребывание в военных условиях на грани между жизнью и смертью позволило им сформировать и выразить в своих трудах особую философскую концепцию жизни и человека, которую можно охарактеризовать как «марксистский экзистенциализм» или воинствующий экзистенциализм в современной марксистской философии. Экзистенциальная проблематика, практически забытая в период относительно спокойного мирного сосуществования различных политических систем, вновь привлекла к себе внимание после распада СССР и наступления длительного периода социальной нестабильности, продолжающегося в различных формах до сих пор. К числу философов-ветеранов Великой Отечественной войны, в работах которых присутствовала концепция марксистского экзистенциализма, можно отнести докторов философских наук, профессоров Амелина Петра Пименовича, Галактионова Анатолия Андриановича, Иванова Владимира Георгиевича, Кагана Моисея Самойловича, Казакова Анатолия Павловича, Комарову Веру Яковлевну, Корнеева Михаила Яковлевича, Подкорытова Геннадия Алексеевича, Смольянинова Ивана Федоровича, Федотова Василия Павловича, Шахновича Михаила Иосифовича, а также кандидатов философских наук, доцентов Купченко Ирину Петровну и Почепко Валерия Антоновича.

Область применения результатов: Обнаружение концепции марксистского экзистенциализма в трудах ученых философского факультета СПбГУ дает возможность более точно представить картину развития отечественной философии советского периода.

Выводы: В рамках философии марксизма на философском факультете Санкт-Петербургского (в прошлом Ленинградского) госуниверситета в советский период сложилось направление, которое можно охарактеризовать как «марксистский экзистенциализм». Важнейшей опорой для него послужил личный опыт ленинградских ученых – участников Великой Отечественной войны.

Ключевые слова: буржуазная философия; экзистенциализм; марксизм; воинствующий материализм; религиозная философия; материализм; страх и трепет; героическая мысль; оптимистическое свободомыслие; патриотизм.

Marxist Existentialism Presented in Works of Some Saint Petersburg Philosophers of the XX Century

Viktor Dmitrievich Komarov – Military Academy of the Material and Technical Maintenance Named after General of the Army A. V. Khrulev, Military Institute (engineering), Department of Humanities, professor, Doctor of Philosophy, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

22, Zakharievskaia st., St. Petersburg, Russia, 191123,

tel: +7(812)578-81-17.

Abstract

Background: Existentialism is known to be one of the main trends of XX century philosophy. By contrast to a prevailing opinion, one can say that the understanding of reality from the viewpoint of existential paradigm was spread among Soviet philosophers, with philosophers of St. Petersburg University being included.

Results: The main reason of existential trend in the works of senior generation philosophers of Saint Petersburg University was their participation in World War II. While being on the verge of life and death, they could formulate and express a peculiar conception of life and man in their works. This conception can be termed ‘Marxist existentialism’ or ‘militant existentialism in modern Marxist philosophy’, the latter being connected with V. I. Lenin’s term ‘militant materialism’. Existential discourse, in fact, forgotten during the period of peaceful co-existence between different political systems, again was paid attention to after the disintegration of the USSR and the beginning of the prolonged period of social instability which continues in this or that form. The philosophers-veterans of World War II, in whose works the conception of Marxist existentialism can be found, are professors P. Amelin, A. Galactionov, V. Ivanov, M. Kagan, A. Kazakov, V. Komarova, M. Korneev, G. Podkorijtov, I. Smolianinov, M. Shakhnovich, associate professors I. Kupchenko and V. Pochepko.

Research limitations: The conception of Marxist existentialism presented in some works of Russian philosophers gives us the opportunity to understand profoundly the development of Russian philosophy of the Soviet period.

Conclusion: In the framework of Marxist philosophy at the faculty of philosophy of St. Petersburg University during the Soviet period there appeared a trend which can be named ‘Marxist existentialism’. The private experience of philosophers-veterans of World War II is considered to be its main basis.

Keywords: bourgeois philosophy; existentialism; Marxism; militant materialism; religious philosophy; materialism; fear and trembling; heroic thought; optimistic freethinking; patriotism.

В год 75-летия философского факультета Санкт-Петербургского (в прошлом Ленинградского) государственного университета главным памятным событием, на мой взгляд, стал 20-миллионный марш «Бессмертного полка» по городам и весям России. Это означало, что 70-летие Великой Победы отметил сам Великий народ, творцы и наследники всемирно-исторической победы над фашизмом и милитаризмом. Я тоже как давний выпускник (1957) именитого советского факультета шагал по Невскому проспекту с портретом своего брата Валентина – ветерана Второй мировой, и вспоминал, прежде всего, тех учёных философского факультета ЛГУ, которые в конце 40-х годов пришли учиться человеческой мудрости на Менделеевскую линию, дом 5 с фронтов величайшей в истории войны.

Одни из них имели тяжелые ранения и увечья с поля боя, других сия печаль миновала, но у каждого из них в груди, под металлом боевых орденов и медалей билось живое сердце советского патриота. Каждый из них желал взглянуть на минувшую жесточайшую «битву миров» умудрёнными глазами и по-русски понять смысл тех сражений, что резко повернули влево ход мировой цивилизации.

В этом знаменательном году мы с гордостью и благодарным трепетом вспоминаем об интеллектуальных подвигах наших ветеранов войны – докторов философских наук, профессоров Амелина Петра Пименовича, Галактионова Анатолия Андриановича, Иванова Владимира Георгиевича, Кагана Моисея Самойловича, Казакова Анатолия Павловича, Комаровой Веры Яковлевны, Корнеева Михаила Яковлевича, Подкорытова Геннадия Алексеевича, Смольянинова Ивана Федоровича, Федотова Василия Павловича, Шахновича Михаила Иосифовича, а также кандидатов философских наук, доцентов Купченко Ирины Петровны и Почепко Валерия Антоновича.

Безусловно, все они испытали смертельный трепет первого боевого крещения и тяготы фронтовой службы Отечеству, но они же, советские патриоты, сумели преодолеть страх смерти и одержать психологическую победу над своей плотью, добыть интеллектуальную победу над физическим врагом. Мне представляется, что жизненный подвиг наших славных коллег можно по-новому понять с философской позиции воинствующего экзистенциализма.

Традиционно можно утверждать, что наши соратники по философскому факультету Ленгосуниверситета постигали и решали актуальные философские проблемы с позиций завещанного В. И. Лениным воинствующего материализма. Однако их преимущество перед нами было в том, что они прошли сквозь кровавые, чрезвычайные «пограничные ситуации». Они побывали на военной грани между жизнью и смертью. Они интеллектуально постигли голую правду человеческого существования в ХХ веке. Они – листья ветки, которую можно назвать «марксистский экзистенциализм».

В отечественной философской культуре 80-х – 90-х годов ХХ в. почти исчезла тема экзистенциализма как философии человеческого существования. Видимо, сказалась благость свободомыслия в условиях предыдущего 40-летнего периода мирного сосуществования двух разнотипных общественных систем. Однако, когда трагически погиб Советский Союз, возник однополярный мир, и в общественном сознании постсоветской России сформировалась патриотически-мемориальная парадигма относительно Отечественной войны 1812–1814 годов, затем 300-летия Дома Романовых, 100-летия Первой мировой войны и, наконец, по поводу 70-летия Великой Победы, – тогда наши интеллектуалы стали рассуждать о проблемах человеческого бытия в стиле классического экзистенциализма как эклектичной философии существования, иногда даже склоняясь перед западной «волей к смерти».

Здесь важно напомнить, что первый вариант западнического осмысления проблем человеческого существования в условиях глобальной войны предложил датский философ Сёрен Кьеркегор, который в 1843 году опубликовал свою книгу «Страх и трепет». В ней он по существу впервые попытался осмыслить трагические впечатления западного обывателя от ужасов наполеоновских войн.

Классический экзистенциализм как философия существования своеобразно выразил дух ожесточения классовой борьбы в предчувствии Первой мировой войны, дух смертельной «схватки миров» в её ходе и сложился как направление трагической мысли культур, столкнувшихся в период Второй мировой войны. Зарождение и эволюцию этого философского направления хорошо показала доцент философского факультета МГУ Пиама Павловна Гайденко в своей книге 1963 года [см.: 3].

Для нас важно отметить, что первые всплески этой «философии трагического человечества» на рубеже веков выразила русская религиозная философия в лице Н. А. Бердяева и Л. И. Шестова (Шварцмана). Превозмогая (каждый по-своему) дух обыденного рассудка философствования различных народов, Лев Шестов избрал парадигму откровения, а Николай Бердяев – позицию «умозрения над схваткой». Впоследствии после начавшейся в 1917–1920 годах «вселенской революции духа» это парадигмальное раздвоение русской философии экзистенциализма породило противоречивые философские течения в немецкой и французской культурах. Условно их можно трактовать как атеистическое (оптимистическое) и религиозное (пессимистическое) течения западноевропейской философской мысли. Примерно такая картина эволюции экзистенциализма вырисовывается в трудах Э. Ю. Соловьёва доперестроечного периода.

В связи с нашей темой меня больше привлекает методологическая позиция Николая Александровича Бердяева как классического русского философа и почётного доктора Кембриджского университета. Если сопоставить работы Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» (Париж, 1931) и «Русская идея» (Париж, 1955), то яснее становится «народный реализм» его религиозно-философского мировоззрения. Раннее увлечение марксизмом не прошло для него бесследно, так что можно утверждать, что, пребывая в ссылке на христианском Западе и почитаемый там как основатель философии персонализма, Николай Бердяев до конца жизни оставался потомственным русским патриотом в статусе «православного атеиста».

Советские ленинградские философы особенно уважали жизненный оптимизм Н. А. Бердяева, его антифашистскую идеологическую позицию во время Великой Отечественной войны и его реалистическое отношение к советскому социализму [см.: 4]. «Советский патриотизм» Бердяева, выразившийся в его трудах периода Второй мировой войны, привлёк внимание ведущих профессоров нашего факультета к его позиции реалистического персонализма и своеобразного, так я его называю, «воинствующего экзистенциализма».

Н. А. Бердяев понимал, что Россия, победившая ударную силу мирового антигуманизма и западной буржуазности, стала местом последнего и успешного испытания реального гуманизма. Он выражал надежду, что именно в этой победившей России «будет создан иной, более справедливый, чем просто буржуазный, строй, и она сможет выполнить предназначенную ей миссию – стать объединительницей восточного (религиозного) и западного (гуманистического) начал истории» [там же, с. 51].

В определённом смысле можно считать, что поколение фронтовиков, окончивших курс философского факультета Ленгосуниверситета, к началу 50-х годов ХХ в. унаследовало в своих трудах лучшие традиции русского основоположника экзистенциализма и персонализма. Постараюсь показать это на конкретных персоналиях.

Выходец из крестьянской семьи (Ленинградская область) Михаил Яковлевич Корнеев (1926–2002) закончил войну в звании гвардии старшего сержанта ВВС. Его знакомство с «пограничными ситуациями» началось в декабре 1941 г. на дорогах, ведущих к Ораниенбаумскому плацдарму, и продолжилось после призыва в Советскую Армию в июне 1944 года. После этого 18-летний боец встречался со смертельными ситуациями на 3-м Белорусском и 3-м Прибалтийском фронтах.

В 1948 г. орденоносец Михаил Корнеев поступил на заочное отделение философского факультета ЛГУ (служил в Калининграде), а в 1951 году был после демобилизации переведён на дневное отделение нашего факультета. Он закончил его с отличием в 1953 году. Сочетая активную комсомольскую работу в Университете с научными исследованиями, молодой ветеран Великой Отечественной войны, будучи преподавателем философского факультета, защитил в 1957 г. кандидатскую диссертацию по проблеме «Наука и надстройка». В идеологически сложный переходный период Михаил Яковлевич отважился защитить в 1971 г. докторскую диссертацию «Проблемы социальной типологии личности в марксистской и буржуазной социологии». Вполне закономерно этот боец ленинской партии стал руководить с 1972 по 1992 год факультетской кафедрой современной зарубежной философии и социологии.

Профессор М. Я. Корнеев привнёс заряд воинствующего материализма в университетские аудитории молодых африканских республик (Мали и Гвинея, 1965–1968 гг.), где познакомился с вариантами французского экзистенциализма. Советский доктор философских наук «показал класс» воинствующего экзистенциализма и при чтении лекций в Лейпцигском университете (1973; 1980; 1983) и университете Ориенте (республика Куба, 1979–1980).

На вершине своей творческой деятельности кавалер ордена Отечественной войны и трёх боевых медалей М. Я. Корнеев стал всемирно известным основателем советской научной школы по философской компаративистике и заслуженным деятелем науки Российской Федерации. Был мастером спорта СССР по лыжам.

Весьма показателен в обозначенном отношении творческий путь моего научного руководителя по кандидатской диссертации – профессора Анатолия Павловича Казакова (1920–1975). Выходец из крестьян Нижегородской губернии, он героически прошёл всю Великую Отечественную войну. Среди его боевых наград главной была та, что считалась высшим отличием солдатской доблести – орден Славы III степени. Будучи человеком цыганского темперамента, Казаков не знал страха ни в рукопашной схватке с фрицами, ни в идеологической битве.

Окончив в 1949 г. курс философского факультета ЛГУ, Анатолий Павлович был принят здесь в аспирантуру и по окончании её защитил кандидатскую диссертацию по категориям марксистско-ленинской философии. Я счастлив, что именно доцент Казаков был квалифицированным руководителем по моей дипломной работе «Диалектическая логика и практика» (1957). Уже тогда мы поняли, что военная практика 40-х годов ХХ века дорогами Великой войны, а потом и кровью героических защитников советского социалистического дела на века подтвердила суровую правду К. Маркса, поставившего философскую категорию практики в основу научной теории бытия и познания.

В переломные 60-е годы русский философ-диалектик А. П. Казаков с позиций исторического материализма высветил основы научной теории общественного прогресса, заложенные знаменитыми предшественниками социологии ленинизма – П. Л. Лавровым, Н. М. Ковалевским, Н. К. Михайловским. Его докторская диссертация «Теория прогресса в русской социологии конца XIX века» стала достойным сертификатом для ведущего профессора кафедры философии гуманитарных факультетов ЛГУ. Жаль, что его жизнь оборвалась ранее пенсионного возраста.

Участник Великой Отечественной войны, потерявший в боях ногу, Анатолий Андрианович Галактионов родился в Петрограде (1922) и, как его ровесники, окончил философский факультет ЛГУ в 1949 г. Ознакомившись с работой Г. В. Плеханова «Materialismus militans» и другими трудами выдающегося пропагандиста марксизма в России, аспирант Галактионов посвятил свою кандидатскую диссертацию анализу плехановской концепции русской материалистической философии XIX в. (1951).

Успешная преподавательская работа А. А. Галактионова на кафедре истории философии ЛГУ с 1952 г. была во многом обусловлена исследованием свободной и бесстрашной философской мысли А. Н. Радищева, М. А. Фонвизина, революционных демократов. Вместе с П. Ф. Никандровым, борясь за объективное освещение истории оригинальных концепций русской философии, доцент Галактионов А. А выступил инициатором их совместной докторской диссертации по истории русской философии (1966). Затем ими же была написана одна из первых марксистских монографий по истории русской философии.

Марксистская методология исследования историко-философского процесса в России позволила профессору Галактионову заострить специфический русский материализм против глобального пессимизма западноевропейской философской мысли XIX–XX веков. В своих новаторских трудах он показал, что с 40-х годов XIX века русская философия «становится “главным стволом мировой философской мысли, параллельным марксизму”, а с началом ХХ в. она превращается в центр марксистской мысли, которая “сняла” научное, диалектико-материалистическое направление русской философии как одного из родников ленинизма» [1, с. 208]. В таком понимании все направления свободолюбивой русской мысли предстали как воинствующий экзистенциализм революционных мыслителей – в противоположность пессимистической деградации западноевропейской философии.

Долгая жизнь Владимира Георгиевича Иванова (1922–2006) сложилась своеобразно: родился в Саратове, а всю войну прослужил на Тихоокеанском флоте. После демобилизации старшина I статьи ВМФ СССР заинтересовался вопросами психологии человека на войне и в 1952 году успешно закончил психологическое отделение философского факультета ЛГУ.

Аспирант кафедры психологии того же факультета Иванов В. Г. своей кандидатской диссертацией по педагогике (1956) отметил великую силу коллективизма в преодолении острых психологических ситуаций. Фиксируя в последующих работах ведущую роль разума и оптимистических идей в социально-психологических процессах, Владимир Георгиевич в 1973 году защитил докторскую диссертацию по философской проблеме «Коллектив и личность».

Интересно отметить, что знаменательный переход от психологии коллективизма к коммунистической идеологии он совершил будучи авторитетным в СССР заведующим кафедрой этики и эстетики в Ленгосуниверситете (1960–1989). Разрабатывая в 70-х – 80-х годах (на основе обобщения богатого опыта советских педагогов) проблемы нравственной культуры личности и теорию нравственных ценностей современного человека, доктор философских наук Иванов В. Г. создаёт такие значительные труды, как «История этики Древнего мира» (Л., 1980) и «История этики Средних веков» (Л., 1984).

Жаль, что по разным обстоятельствам ветерану Великой войны не удалось окончить книгу по истории этики в современную эпоху. Считаю, что это – завет его ученикам на ближайшие 5–10 лет.

Студент филологического факультета Ленинградского университета Моисей Каган (1921–2005) ушёл в июле 1941 г. на фронт добровольцем в составе народного ополчения и был ранен при обороне Ленинграда. Кавалер медали «За отвагу» лечился в госпиталях и был признан инвалидом войны.

Послужив политруком в Пермском госпитале, Моисей Самойлович вернулся в 1944 г. в Ленинград, где за участие в военных действиях был отмечен медалью «За оборону Ленинграда». Одновременно вёл научно-педагогическую работу как аспирант и затем ассистент кафедры истории искусств исторического факультета Ленгосуниверситета. Историко-эстетическое осмысление М. С. Каганом стыков жизни и смерти в прошлом и настоящем человеческом бытии побудило его подготовить кандидатскую диссертацию «Французский реализм XVII века» и успешно защитить её в 1948 году.

С 1960 года началась напряжённая работа доцента, затем профессора Кагана на философском факультете ЛГУ, где он в 1966 году защитил докторскую диссертацию по учебному пособию «Лекции по марксистско-ленинской эстетике». Уже в этом научном труде ветерана Великой Отечественной войны были выражены нотки воинствующего экзистенциализма, которые развернулись в синергетическую картину культурно-философского осмысления противоречивости человеческого бытия.

Можно смело сказать, что вершиной кагановского системного подхода к феноменальной экспликации синергетичного гуманитарного знания стала книга глобального масштаба: Каган М. С. «Се человек: Рождение, жизнь и смерть в волшебном зеркале изобразительного искусства» (СПб, 2001).

Вера Яковлевна Комарова (1919–2007), уроженка Великого Новгорода, с 1937 года училась сначала на историческом факультете Ленгосуниверситета, а с 1940 – на философском факультете. С сентября 1941 года – в Красной Армии, где была отмечена боевыми орденами и медалями. Демобилизовалась в 1945 году и в 1947 году окончила философское отделение нашего факультета. Инвалид войны по ранению. С 1950 года – в аспирантуре на кафедре истории философии ЛГУ, где была затем преподавателем, доцентом, профессором до 1991 года.

Защитив кандидатскую диссертацию по проблемам философии Аристотеля, Вера Яковлевна стала основательно изучать древнегреческий язык, демократическую культуру Античной цивилизации. Приближаясь к пенсионному возрасту, коммунист В. Я. Комарова защитила докторскую диссертацию «Становление философского материализма в Древней Греции. Логико-гносеологический аспект диалектики философского познания» (1976).

В своих трудах по проблемам становления философского материализма в древнегреческой культуре профессор Комарова В. Я. вскрыла диалектическую противоречивость человеческого бытия в этой цивилизации. Она показала, что Гераклит и Парменид искусно постигали диалектику бытия мира и бытия мысли о мире. Основанием этой диалектики оба философа считали бытие как таковое, как существующее само по себе. Русская исследовательница в ХХ в. установила, что античной философии был присущ апорийный характер. Считаю, что этот вывод – один из цивилизационных истоков воинствующего экзистенциализма всех последующих поколений философов-материалистов в мире.

Уральский парнишка Геннадий Подкорытов (1922) начал войну рабочим-десятиклассником. К концу Великой Отечественной войны стал инвалидом. Имея боевые награды и будучи на излечении в госпитале, успешно изучал историю в Пятигорском педагогическом институте (окончил в 1947 г.). Аспирантуру философского факультета ЛГУ окончил в 1951 г. и в своей кандидатской диссертации показал аналитические способности в области диалектической логики.

Ведя преподавательскую работу на философском факультете Ленгосуниверситета, Геннадий Алексеевич Подкорытов стал исследовать логику познания в гуманитарных науках. В итоге в 1968 г. он успешно защитил докторскую диссертацию «Историзм как метод научного познания».

Интерес ветерана войны с фашизмом к историзму как методу гуманитарного познания побудил профессора Подкорытова преподать марксистскую философию студентам и аспирантам чехословацких вузов в 1971–1972 годах. Став затем (1976–1986) заведующим кафедрой философии гуманитарных факультетов ЛГУ, профессор Г. А. Подкорытов воспитывал аспирантов и студентов нашего университета в духе воинствующего экзистенциализма марксистского толка. По его мнению, в историзме должно видеть и теорию мира, и метод его познания. При этом следует чётко различать принцип историзма и исторический метод.

Ветеран Великой Отечественной войны Иван Федорович Смольянинов (1923–1983) был ярким представителем воинствующего экзистенциализма в области марксистско-ленинской эстетики.

Инвалид войны по ранению, студент-фронтовик Смольянинов окончил в 1947 г. историко-философский факультет Воронежского госуниверситета и затем аспирантуру того же факультета (1951). В 1951–1967 гг. он – кандидат наук, преподаёт в Ленинграде различные дисциплины на кафедре марксизма-ленинизма Института им. И. Е. Репина Академии художеств СССР. Одновременно философские дисциплины Смольянинов преподает на философском факультете ЛГУ. Везде он позиционирует комплексный подход к проблемам связи эстетики с научно-техническим прогрессом и общественной практикой социализма.

В докторской диссертации «Проблема человека в марксистско-ленинской философии и эстетике» (1974) И. Ф. Смольянинов на основе практики художественного познания человека систематизирует огромный и разносторонний советский материал по проблеме человека. На этой методологической базе в последующих трудах он, будучи уже профессором кафедры философии гуманитарных факультетов ЛГУ, показывает, что динамичная личность бытийствует как продукт сложной диалектики природной и социальной детерминации человека.

Всеми своими трудами по проблемам человеческого существования в ХХ веке профессор И. Ф. Смольянинов обосновал реальную возможность построения универсальной модели личности как субъекта реального гуманизма.

К поколению советских воинов, не ведавших «страха и трепета» западных граждан перед лицом германского фашизма, относился и мой коллега по кафедре исторического материализма Валерий Антонович Почепко (1922–1975). Украинский десятиклассник Валерий встретил войну в рядах Красной Армии, будучи уже опытным мастером бокса. Теперь ему предстояло 4 года, преодолевая страх смерти, без трепета перед фашистской силой защищать Советскую власть и отстаивать перед злейшим врагом человечества ленинско-сталинское дело трудового народа.

Отмеченный орденом Боевого Красного Знамени и другими боевыми наградами, в частности, за участие в штурме Кенигсберга, В. А. Почепко в 1951 г. окончил с отличием философский факультет ЛГУ и затем успешно защитил кандидатскую диссертацию «Социалистическая государственность и общественное коммунистическое самоуправление» (1964), где показал современное значение методологии воинствующего материализма.

Между прочим, современным сторонникам неокантианства не мешало бы знать, что, как вспоминал Валерий Антонович, во время посещения группой советских офицеров могилы И. Канта в только что взятом Кенигсберге кто-то из них задал покойному философу риторический вопрос: «Теперь-то ты понимаешь, Кант, что материя первична?!».

Работая с 1967 года доцентом на головной кафедре философского факультета ЛГУ, В. А. Почепко разрабатывал тему докторской диссертации по проблемам теории социальной революции. К сожалению, до своей смерти (в октябре 1975 года), он успел лишь опубликовать монографию «Ленин и проблемы мирового революционного процесса» (Л., Изд-во Ленинградского ун-та, 1975. – 103 с.) Революционный энтузиазм советского воина-победителя стал лучшим ответом на интеллектуальные терзания немецких и французских философов-экзистенциалистов.

* * *

В связи с некоторыми обстоятельствами мне не удалось конкретизировать обозначенную в заголовке позицию ряда перечисленных ветеранов философского факультета старейшего Российского университета. Одно только можно сказать твёрдо: все они были высокоинтеллектуальными носителями коммунистической партийности в мировой философии. Они с честью преодолели в своём научном творчестве все препоны судьбы, связанные с «Ленинградским делом» и со сложными событиями в отечественной философской науке и образовании в конце XX – начале XXI века.

Есть надежда на то, что выпускники философского факультета (Института философии) Санкт-Петербургского государственного университета конца XX – начала XXI веков не упустят из виду тот мудрый интеллектуальный багаж, которые оставили им в наследство наши ветераны идеологических битв ХХ века.

Литература

1. Алексеев П. В. Философы России XIX–XX столетий: биографии, идеи, труды. – М.: Академический Проект, 2002. – 1152 с.

2. Профессора Санкт-Петербургского государственного университета: биобиблиографический словарь / Сост. Г. А. Тишкин. – СПб.: Издательский дом Санкт-Петербургского университета, 2004. – 756 с.

3. Гайденко П. П. Экзистенциализм и проблемы культуры. – М.: Высшая школа, 1963. – 120 с.

4. Ермичёв А. А. Бердяев Николай Александрович // Русская философия: Энциклопедия. – М.: Книжный Клуб Книговек, 2014. – С. 49–51.

References

1. Alekseev P. V. Philosophers of Russia of XIX–XX Centuries: Biographies, Ideas, Works [Filosofy Rossii XIX–XX stoletiy: biografii, idei, trudy]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, 2002, 1152 p.

2. Tishkin G. A. Professors of Saint PetersburgStateUniversity: Bibliographic Dictionary [Professora Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta: biobibliograficheskiy slovar]. Saint Petersburg, Izdatelskiy dom Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2004, 756 p.

3. Gaydenko P. P. Existentialism and the Problems of Culture [Ekzistentsializm i problemy kultury]. Moscow, Vysshaya shkola, 1963, 120 p.

4. Ermichev A. A. Berdyaev Nikolay Aleksandrovich [Berdyaev Nikolay Aleksandrovich]. Russkaya filosofiya: Entsiklopediya (Russian Philosophy: Encyclopedia). Moscow, Knizhnyy Klub Knigovek, 2014, pp. 49–51.

 
Ссылка на статью:
Комаров В. Д. Образец воинствующего экзистенциализма в трудах профессоров философского факультета Ленинградского государственного университета // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 13–23. URL: http://fikio.ru/?p=1819.

 
© В. Д. Комаров, 2015

УДК: 3; 32.019.52

Домаков Вячеслав Вениаминович – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный политехнический университет», кафедра военно-воздушных сил, доктор экономических наук, доктор технических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: vvdoma@mail.ru

195251, Россия, Санкт-Петербург, ул. Политехническая, д. 29,

тел.: +7(921)344-77-19

Авторское резюме

Состояние вопроса: Классификационная схема, описывающая основные разделы философской науки, в настоящее время не может в полной мере удовлетворить потребности практики. Поэтому становится актуальным уточнение структуры философского знания.

Результаты: Для рассмотрения различных сторон объективной реальности до сих пор использовалась классификационная схема, согласно которой философия включает в себя гносеологию как учение о познании, онтологию как учение о бытии и антропологию как науку о человеке. Однако современный уровень научных исследований требует более детального анализа противоречий изучаемого объекта. Этот анализ опирается, в частности, на понятия «совокупность», «структура» и «система» и требует выделения еще одного, четвертого фундаментального раздела философского знания – морфологии. Морфология занимается изучением структур исследуемых объектов как более высоким уровнем исследования по отношению к простому анализу совокупности свойств. Существующую классификационную схему основных разделов философии следует дополнить также диалектическим категориально-структурно-системным методом исследования, обеспечивающим выявление диалектических противоречий соответственно в рамках гносеологии, морфологии, онтологии и антропологии.

Область применения результатов: Предложенные уточнения носят универсальный характер и относятся к философской методологии научного исследования в целом.

Выводы: Современная концепция диалектики предполагает четыре уровня представления любого объекта исследования:

1) категориальный,

2) морфологический,

3) системный, описывающий взаимодействие составляющих объект элементов друг с другом,

4) системный, описывающий взаимодействие объекта как целостности с другими целостными объектами.

Ключевые слова: философия; гносеология; онтология; антропология; морфология; диалектический категориально-структурно-системный метод.

The Structure of Philosophy in the XXI Century

Domakov Viacheslav Veniaminovich – Saint Petersburg Polytechnic University, Doctor of technical sciences, Doctor of economics, Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: vvdoma@mail.ru

29, Politechnicheskaia st., Saint Petersburg, Russia, 195251,

tel: +7(821)344-77-19.

Abstract

Background: The accepted structure of philosophy outlining its main parts cannot adequately satisfy practical needs. Therefore the structure of philosophical knowledge is bound to be clarified.

Results: In order to study various aspects of objective reality a structural scheme has been used. According to this scheme, philosophy includes gnoseology as theory of cognition, ontology as theory of being and anthropology as study of humans. However, the current level of research requires analyzing the contradictions of the object under consideration in more detail. This analysis uses, in particular, the notions “totality”, “structure” and “system” where one more, the fourth, fundamental part of philosophy, namely morphology, should be identified. Morphology deals with object structures studies as a higher level of investigation in comparison with a pure analysis of characteristic totality. Dialectical categorical and structural-systemic method of research providing the identification of dialectical contradictions in the framework of gnoseology, morphology, ontology and anthropology should be included into the present classification of the fundamental parts of philosophy.

Research implication: The clarifications proposed have universal character and belongs to philosophical methodology of any scientific research.

Conclusion: The modern conception of dialectics supposes four levels of presentation of any object studied:

1. Categorical,

2. Morphological,

3. Systemic detecting the interaction of the elements comprising the object,

4. Systemic detecting the interaction of some totality with other ones.

Keywords: philosophy; gnoseology; ontology; anthropology; morphology; dialectical categorical and structural-systemic method.

В соответствии с общепринятым в первой половине XX в. пониманием философия определялась у нас как «одна из форм общественного сознания – наука о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления» [16, с. 682]. Такая дефиниция вполне отвечала марксистскому представлению, которое считало, что «философия есть мировоззрение, т. е. совокупность взглядов, представлений о мире в целом и его законах» [8, с. 5]. В начале XXI в. философы стали рассматривать ее как «учение о всеобщих характеристиках мира, месте человека в этом мире, его способностях и возможностях познавать этот мир и воздействовать на него» [18, с. 378]. Такое суждение о философии позволило в зависимости от направленности исследования объективного мира разделить ее на три части:

1) Гносеологию – теорию познания [16, с. 121], которую обычно связывали с постижением свойств природы, жизни, сущности вещей, с приобретением знания на основе выявленных свойств и закономерностей объективного мира, постижением этих закономерностей, познанием законов природы, с диалектическим методом их познания [16, с. 446];

2) Онтологию – «учение о существе или о сущности, бытии, сути» [5, с. 558], которое увязывали с «движением, пространством, временем, причинностью, свойством, отношением, элементом, системой, изменчивостью, прогрессом» и т. п. [18, с. 10];

3) Антропологию – науку о человеке; человековедение; учение о человеке как о животном и о духе; по плоти человека, это анатомия и физиология; по духу его, психология, наука о теле и о духе, душе [4, с. 62].

Генезис философии показывает, что каждое из этих трех направлений с успехом использовалось для рассмотрения разных сторон «объективной реальности (материи, природы), существующей независимо от нашего сознания, а также материальных условий жизни общества» [16, с. 66], которые были ориентированы на обеспечение их постоянства, равновесия.

В то же время в соответствии с принятым в народе пониманием философия всегда означала «любомудрие, науку о достижении человеком мудрости, познании истины, добра» [7, с. 340], что делало доступным приобщение любого человека к познанию истины и добра. Это подтверждается тем, что первые философы, не имея базового философского образования, внесли значительный вклад в развитие мировоззрения, но не как «совокупности», а как «системы взглядов, воззрений на природу и общество» [16, с. 296]. В таком понимании философия, по сути, имела неограниченную область исследования, рассматриваемую сквозь призму человеческого существования, свой научный аппарат и специфические методы познания, ориентированные на обеспечение всеобщей стабилизации.

В рамках указанной классификационной схемы в первой части философии – гносеологии использовано понятие «теория», которое буквально означает «умозрение, умозаключение; заключение, вывод из чего-либо, не появлению на деле, а по выводам своим» [7, с. 229], а «познание» имеет смысл «узнать, изведать или познакомиться; распознать, опознать, убедиться, уразуметь, постигнуть» [6, с. 192]. С учетом этого гносеология связывалась с исследованием именно свойств явлений, процессов, предметных областей, объектов и т. п. В частности, такое философское понимание теории позволило на практике выдающемуся математику Д. Гильберту рассматривать ее как своего рода модель, в основе которой лежат сущностные, определяемые реальной действительностью свойства. Их число бесконечно и полностью определяется «принципом внешних дополнений» Ст. Бира: каждое новое свойство является очередным внешним дополнением, и с каждой новой проблемой возникает еще один вопрос, требующий разрешения [см.: 3].

Позднее теория, которая всегда включала в себя экспериментальную, теоретическую, методологическую и практическую части, стала определяться как «учение, система научных принципов, идей, обобщающих практический опыт и отражающих закономерности природы, общества, мышления. Теория познания…» [16, с. 635].

Здесь, прежде всего, следует заметить, что в общепринятом понимании «учение» всегда означало «отдельную часть, отрасль науки» [7, с. 340], а сама наука определялась как «… уменье и знание» [5, с. 406]. Представление учения как «совокупности теоретических положений о какой-нибудь области явлений действительности» [16, с. 676], а науки – как «системы знаний о закономерностях в развитии природы, общества и мышления, а также отдельной отрасли таких знаний» [16, с. 327] оказывается несостоятельно, поскольку категории «совокупность» и «система» принципиально отличаются друг от друга.

Кроме того, поскольку термин «теория» буквально означает «умозрение, умозаключение; заключение, вывод из чего-либо, не появлению на деле, а по выводам своим» [7, с. 229], а термин «принцип» определяется как «научное или нравственное начало, основание, правило, основа, от которого не отступают» [6, с. 351] на данном интервале времени [вставлено мной – В. Д.] и которое в практических приложениях соответствует понятию «аксиома», то утверждение о том, что теория – это «система научных принципов» [7, с. 340] также нельзя признать состоятельным: в любой теории аксиомы (принципы) определяют те исходные начала, на которых и строится эта теория.

Вторая часть классификационной схемы – онтология рассматривалась, прежде всего, как «учение о существе или о сущности, бытии, сути» [5, с. 558].

Как было отмечено выше, термин «учение» буквально означает «отдельную часть, отрасль науки» [7, с. 340], «существо – содержание чего» [7, с. 207], а «сущность – состояние сущего» [7, с. 207], бытие, т. е. «объективную реальность (материю, природу), существующую независимо от нашего сознания, а также материальных условий жизни общества» [16, с. 66], «суть» [5, с. 558]. Говоря иначе, оба эти термина по существу и в полной мере определяют структуру рассматриваемого объекта. Именно структуру, которая характеризует статику, философы увязывали с «движением, пространством, временем, причинностью, свойством, отношением, элементом, системой, изменчивостью, прогрессом» и т. п. [18, с. 10], ориентированным, как отмечалось выше, на обеспечение их постоянства, равновесия. Причиной этого стала тождественность понимания понятия «структура», которая буквально означает «устройство, строение, состав …» [7, с. 188], и понятия «система», которая переводится с английского как «устройство» [2, с. 544]. С учетом этого текучесть, движение, развитие объектов материального мира, их познание, в том числе и человеческого бытия, были направлены только на стабилизацию, которая становилась в представлении реальной действительности ее основой желанной целью и достигалась путем реализации процесса «регулирования». При этом априорно принятое условие стабильности, при котором считалось, что закон изменения состояния объекта регулирования во времени заранее известен, позволяло не выявлять его результаты, что делало регулирование по этой причине «программным» или «разомкнутым». Это приводило к тому, что философия в основном «использовала однолинейное движение мысли» [1, с. 80].

Наконец, антропологическая, человековедческая составляющая философии посвящалась проблемам человеческого бытия в этом мире, сущности и предназначения человека, смысла и ценности его жизни. И здесь антропология определялась, с одной стороны, как наука, т. е. «чему учат или учатся; всякое ремесло, уменье и знание, зовут так не один только навык, а разумное и связное знание: полное и порядочное собранье опытных и умозрительных истин, какой-либо части знаний; стройное последовательное изложение любой отрасли, ветви сведений» [5, с. 406], о человеке, а, с другой стороны, как «учение о человеке как о животном и о духе …» [4, с. 62], которое означало «отдельную часть, отрасль науки» [7, с. 340]. Представление учения как «совокупности теоретических положений о какой-нибудь области явлений действительности» [16, с. 676], а науки – как «системы знаний о закономерностях в развитии природы, общества и мышления, а также отдельной отрасли таких знаний» [16, с. 327] и здесь оказывается несостоятельно, поскольку категории «совокупность» и «система» и здесь принципиально отличаются друг от друга.

Всё изложенное позволяет согласиться с мнением замечательного русского писателя Д. Писарева, который справедливо утверждал, что «неправильность употребления слов ведет за собой ошибки в области мысли и потом в практике жизни».

Итак, по определению, совокупность – это «сочетание, соединение, общий итог чего-нибудь» [16, с. 594], т. е., по сути, определенный набор несвязанных между собой элементов.

В свете последних исследований отличие понятия «совокупность» от понятия «структура» состоит в том, что структура – это не просто «устройство, строение, состав …» [7, с. 188]. Более точно она определяется как «совокупность некоторых элементов или групп элементов и отношений между ними, которые отражают порядок и последовательность функционирования элементов» [13, с. 30]. Отсюда следует, что структура отличается от совокупности наличием отношений между входящими в нее элементами.

В качестве элементов в структуре могут выступать [13, с. 30–47]:

– функции, «обозначающие действие» [7, с. 344];

– алгоритмы, представляющие собой совокупность формальных правил, четко и однозначно определяющих последовательность действий для получения конкретного результата;

– операционные объекты, реализующие функции и алгоритмы, которые вместе с надлежащими отношениями буду определять соответствующие виды структур: функциональную, алгоритмическую и организационную, при этом функциональная и алгоритмическая структура с разным уровнем детализации будут определять содержание, существо, сущность, а организационная структура – форму.

Функциональная структура в целом устанавливает соответствие между возможностями и целями. По определению она представляет собой некоторую совокупность, элементами которой являются функции или группы функций, а отношения между ними отражают порядок и последовательность их реализации.

Детальная реализация функций определяется алгоритмической структурой. Под ней понимают некоторую совокупность, элементами которой являются алгоритмы или группы алгоритмов, а отношения между ними отражают порядок и последовательность их выполнения.

Практическое воплощение функциональной и алгоритмической структур позволяет говорить о его организационной структуре. Она представляет собой некоторую совокупность, элементами которой являются операционные объекты или их группы, а отношения между ними отражают порядок и последовательность их работы.

В целом структуре исследуемого объекта можно дать пространственно-временную трактовку.

Пространственное представление позволяет учесть топологические свойства исследуемого объекта. Они характеризуются взаимным расположением операционных объектов с характерными для них функциональной и алгоритмической структурой, а также накладываемыми на это расположение ограничениями и возможным направлением отношений.

Временно́е представление структуры дает возможность говорить об информационно-управляющем характере работы операционных объектов во времени, при этом различают последовательную, параллельную и смешанную их работу. Для последовательного выполнения работ исходной посылкой является условие, когда последующая работа может быть выполнена по факту окончания предыдущей; при параллельном выполнении работ все они могут быть начаты одновременно, а при смешанном варианте могут присутствовать и последовательные, и параллельные виды работ.

Пространственно-временная трактовка позволяет говорить о наличии типовых структур исследуемых объектов: децентрализованной, централизованной, централизованной с автономными средствами управления, централизованной рассредоточенного типа, рассредоточенной, сложной с наивысшей степенью централизации, смешанной и т. п. [15, с. 38–51].

Минимальный набор операционных объектов, обеспечивающий реализацию функциональной структуры посредством соответствующих алгоритмических структур, определяет основную конфигурацию организационной структуры. Любой другой вариант основной конфигурации, полученный заменой в ней любого числа элементов или отношений на резервные, может рассматриваться как резервная конфигурация. Правила перехода от основной конфигурации к резервной определяют реконфигурацию и задаются специальным алгоритмом. Сформированные таким образом резервные конфигурации образуют множество вариантов для модернизации, обеспечивающих достижение сформулированных целей и поставленных для их достижения с учетом реальных условий задач имеющимися средствами. Отсюда следует, что в целом структура выступает как более высокий по отношению к совокупности свойств уровень представления объекта исследования, определяющий его статику, при этом философский взгляд на «развитие» структур следует связать с совершенствованием элементов и отношений в структуре.

Отличие понятия «система» от понятия «структура» также носит принципиальный характер. Понятие «система» используется весьма широко в различных отраслях науки и имеет различные, хотя и близкие по смыслу толкования [см.: 17]. Например, понятие «система» может рассматриваться как понятие, противоположное понятию «хаос», а для статики «система» определялась как «план, порядок расположения частей целого, предначертанное устройство, ход чего-либо в последовательном, связном порядке» [7, с. 62] и была идентична понятию «структура». Подтверждением этому является уже указанный выше факт, что одно из значений английского слова «system» – «устройство» [2, с. 544].

Сущностным признаком, отличающим систему от структуры, является представление о системе как о совокупности не только связанных в единое целое, но еще и взаимодействующих элементов [19, с. 23–82]. Это означает, что любая система имеет структуру, но структура становится системой, когда имеет место взаимодействие ее элементов.

Следует подчеркнуть, что систем как таковых в природе не существует, существуют явления, процессы, предметные области и объекты, которые могут рассматриваться как системы. Иначе говоря, система – это понятие, которое служит средством исследования сложных объектов. При этом в зависимости от точки зрения или от поставленной исследовательской задачи один и тот же объект может быть представлен как множество различных систем. Отсюда построение рациональной системы исследуемого объекта приобретает исключительно большое значение.

Система может быть разделена на относительно самостоятельные части – элементы, которые выполняют определенную специфическую функцию и не подлежат дальнейшему разбиению, являются как бы неделимыми с точки зрения рассматриваемого процесса функционирования системы. Выделение элементов в системах опосредуется их разбивкой на подсистемы, представляющие собой относительно самостоятельные части системы, которые в свою очередь состоят из подсистем или элементов.

Разделение объектов на элементы и системы относительно. Каждая система может быть представлена как элемент системы большего масштаба (надсистемы и суперсистемы), в свою очередь, любой элемент можно рассматривать в качестве относительно самостоятельной системы, состоящей из элементов.

Функционирование совокупности элементов как целостных систем обеспечивается установлением и реализацией отношений между ними.

Взаимодействующие элементы зависят друг от друга, накладывают ограничения на поведение связанных с ними элементов. Поэтому наличие зависимостей между элементами трактуется как отношение между ними.

Если поведение элементов независимо, то связь между ними отсутствует, однако отношение между ними и здесь существует, но признается вырожденным.

Взаимодействие элементов системы порождает у нее такие свойства, которыми ни один элемент в отдельности или множество не взаимодействующих элементов не обладают. Система, в отличие от совокупности, объединения или множества, является таким объектом, свойства которого не сводятся без остатка к свойствам составляющих его элементов и не являются его суммой. Причина того, что свойство системы не равно сумме свойств составляющих ее элементов, заключается в их взаимодействии. Такое появление у целого свойств, не выводимых из наблюдаемых свойств частей, называется эмерджентностью. Отсюда целостные или эмерджентные свойства систем, не сводимые без остатка к свойствам отдельных элементов, являются эмерджентными (неаддитивными) свойствами. В некоторых системах эмерджентные свойства могут быть выведены на основе анализа отдельных элементов (эмерджентность 1-го рода), в большинстве же систем такие свойства вообще не выводимы и часто непредсказуемы (эмерджентность 2-го рода). Очевидно, что необходимость в системном рассмотрении возникает именно тогда, когда выявляются его эмерджентные свойства, не выявляемые при структурном рассмотрении объекта. Отсюда следует, что система – это совокупность взаимодействующих элементов, закономерно связанных посредством отношений в единое целое, которая обладает свойствами, отсутствующими у элементов и суммы элементов, ее образующих, что и позволяет изучать объект исследования «в действии», т. е. «текучести, изменении, движении».

Конкретизация понятий «совокупность», «структура» и «система» позволяет конкретизировать классификационную схему философии, выделив:

– гносеологию, которая по-прежнему должна быть связана с постижением свойств природы, жизни, сущности вещей, с приобретением знания на основе выявленных свойств о закономерностях объективного мира, постижением этих закономерностей, познанием законов природы, с диалектическим методом их познания;

– морфологию, которая должна быть связана с постижением структур исследуемых объектов как более высокому уровню их изучения по отношению к совокупности свойств их характеризующих и которая по факту характеризует статику исследуемых объектов, при этом философский взгляд на «развитие» структур оказывается связан с совершенствованием элементов и отношений в структуре;

– онтологию, которая должна быть связана с постижением исследуемых объектов как систем, обеспечивающих появление у объектов исследования эмерджентных свойств, увязанных с движением, пространством, временем, причинностью, изменчивостью, прогрессом и т. п.;

– антропологию – науку о человеке, об отношениях между людьми, об отношениях людей к объектам собственности, о человеке как о животном и о духе; по плоти человека, это анатомия и физиология; по духу его, психология, наука о теле и о духе, душе.

Такая классификационная схема философии позволяет говорить о дальнейшем развитии фундаментальной идеи диалектики, связанной с выявлением в исследуемом объекте различного рода присущих ему статических противоречий, распространить эту идею на меняющиеся условия бытия и связать ее с выявлением всего множества возможных противоречий в объектах исследования. Суть такого подхода состоит в отказе от критериального метода и его развития – метода функциональных характеристик с характерными для них непреодолимыми недостатками [см.: 12, с. 279–284] и в выявлении для установленного множества внешних и внутренних возмущений четырех уровней представления любого объекта исследования [см.: 9; 10; 11; 12]:

- категориального, позволяющего в рамках гносеологии вскрывать несоответствие общепринятого понимания его философскому представлению, которое включает в себя совокупность взглядов, сложившихся представлений о мире в целом и его законах, обеспечивающих именно стабильную направленность социально-экономической сферы;

- морфологического, позволяющего выявлять внутренние присущие ему статические противоречия, которые возникают между его функциональной, алгоритмической и организационной структурами;

- системного, позволяющего в рамках онтологии выявлять внутренние присущие ему динамические противоречия, которые проявляются только во взаимодействии составляющих его элементов друг с другом;

- системного, позволяющего в рамках онтологии выявлять внешние присущие ему динамические противоречия, которые проявляются только во взаимодействии его как целостного объекта с другими целостными объектами.

Здесь каждый из перечисленных уровней исходит из объективно действующих природных или общественных законов, а также из еще не открытых законов, которые в общем случае применительно к меняющимся условиям бытия выступают в «качестве пределов, запретов, ограничений, дозволений и позитивных обязываний» [14, с. 302]. В целом категориально-структурно-системный метод исследования в полном объеме может обеспечивать и антропологию на разных уровнях бытия человека: человека как животного; человека в семье; человека в обществе; человека при обеспечении его жизнедеятельности и т. д., и т. п.

Дополнительно следует заметить, что данное предложение возникло из потребностей практики, которую уже не могли удовлетворять старые философские представления: выявление противоречий между практикой, действующей на основе известной теории, привело к новым предложениям, обеспечивающим ее потребности.

Таким образом, предложенная классификационная схема философии, включающая гносеологию, морфологию, онтологию и антропологию, оказывается полностью обеспеченной диалектическим категориально-структурно-системным методом исследования, который, выявляя для данного множества внешних и внутренних воздействий понятийные, статические и динамические противоречия в объекте исследования, делает объект для этого множества воздействий непротиворечивым, а появление новых воздействий на практике приводит к необходимости их оценки и внесения в этот объект необходимых корректур, например, с использованием теории устойчивости А. А. Ляпунова.

Литература

1. Алексеев П. В., Панин А. В. Диалектический материализм: Общие теоретические принципы. – М.: Высшая школа, 1987. – 335 с.

2. Англо-русский словарь / Под ред. О. С. Ахмановой и Е. А. М. Уилсон. – М.: Русский язык, 1979. – 639 с.

3. Бир Ст. Кибернетика и управление производством. Изд. 2-е, доп. / Под ред. А. Б. Челюсткина. – М.: Наука, 1965. – 391 с.

4. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 1: А – З. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 640 с.

5. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 2: И – О. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 672 с.

6. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 3: П – Р. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 576 с.

7. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 4: С – V. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 576 с.

8. Диалектический материализм / Под общей редакцией академика Г. Ф. Александрова. – М.: Госполитиздат, 1954. – 439 с.

9. Домаков В. В. Антропологические аспекты проблемы управления социально-экономическим развитием в условиях глобализации и реформирования. – СПб.: СПбГПУ, 2005. – 377 с.

10. Домаков В. В. Диалектика на этапе реформирования российской экономики. – СПб.: СПбГПУ, 2004. – 208 с.

11. Домаков В. В. Философия управления социально-экономической сферой в условиях изменений бытия XXI века. – СПб.: Стратегия будущего, 2013 – 348 с.

12. Домаков В. В. Философия теории управления социально-экономической сферой в «мире изменений» XXI века: дис. на соискание ученой степени д-ра филос. наук: 09.00.11. – СПб.: ФГБОУ ВПО «Балтийский государственный технический университет «ВОЕНМЕХ» им. Д. Ф. Устинова», 2013. – 348 с.

13. Домаков В. В. Теория комплексирования в маркетинге медицинских товаров и услуг. – СПб.: Электронстандарт, 1995. – 313 с.

14. Домаков В. В. Теория права на основе сущностного признака общественных отношений — собственности (на примере Российской Федерации). – СПб.: Стратегия будущего, 2011. – 283 с.

15. Домаков В. В., Соколов Д. В. Методология количественного анализа структур хозяйственных объектов. – СПб.: СПбГУЭФ, 1998. – 163 с.

16. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка / Под ред. проф. Л. И. Скворцова. – 27-е изд., испр. – М.: Мир и Образование, 2013. – 900 с.

17. Погостинская Н. Н., Погостинский Ю. А. Системный подход в экономико-математическом моделировании. Учебное пособие. – СПб: СПбГУЭФ, 1999. – 74 с.

18. Реалистическая философия: Учебник для вузов / Зобов Р. А., Обухов В. Л., Сугакова Л. И. и др. / Под ред. В. Л. Обухова. – 3-е изд., перераб. – СПб: СПбГАУ, ХИМИЗДАТ, 2003. – 384 с.

19. Фон Берталанфи Л. Общая теория систем – критический обзор / В кн. Исследования по общей теории систем // Сборник переводов. – М: Прогресс, 1969. – С. 23–82.

References

1. Alekseev P. V., Panin A. V. Dialectical Materialism: General Theoretical Principles [Dialekticheskiy materializm: Obschie teoreticheskie printsipy]. Moscow, Vysshaya shkola, 1987, 335 p.

2. Akhmanova O. S., Uilson E. A. M. (Eds.) English-Russian Dictionary [Anglo-russkiy slovar]. Moscow, Russkiy yazyk, 1979, 639 p.

3. Bir S. (Ed. Chelyustkin A. B.) Cibertenics and Production Management [Kibernetika i upravlenie proizvodstvom]. Moscow, Nauka, 1965, 391 p.

4. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 1: A – Z. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 1: A – Z]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 640 p.

5. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 2: I – O. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 2: I – O]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 672 p.

6. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 3: P – R. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 3: P – R]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 576 p.

7. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 4: S – V. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 4: S – V]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 576 p.

8. Aleksandrov G. F. (Ed.) Dialectical Materialism [Dialekticheskiy materialism]. Moscow, Gospolitizdat, 1954, 439 p.

9. Domakov V. V. Anthropological Aspects of Socio-Economic Development Management Problems in Terms of Globalization and Reforming [Antropologicheskie aspekty problemy upravleniya sotsialno-ekonomicheskim razvitiem v usloviyakh globalizatsii i reformirovaniya]. Saint Petersburg, SPbGPU, 2005, 377 p.

10. Domakov V. V. Dialectics on the Stage of Russian Economy Reforming [Dialektika na etape reformirovaniya rossiyskoy ekonomiki]. Saint Petersburg, SPbGPU, 2004, 208 p.

11. Domakov V. V. Philosophy of Management in Socio-Economic Sphere in Condition of Being Changes in XXI Century [Filosofiya upravleniya sotsialno-ekonomicheskoy sferoy v usloviyakh izmeneniy bytiya XXI veka]. Saint Petersburg, Strategiya buduschego, 2013, 348 p.

12. Domakov V. V. Philosophy of Management Theory in Socio-Economic Sphere in the “World of Changes” of XXI Century. Thesis for the Degree of Doctor of Philosophy [Filosofiya teorii upravleniya sotsialno-ekonomicheskoy sferoy v “mire izmeneniy” XXI veka. Dissertatsija na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk]. Saint Petersburg, VOENMEKh, 2013, 348 p.

13. Domakov V. V. The Theory of Aggregation in Medical Goods and Services Marketing [Teoriya kompleksirovaniya v marketinge meditsinskikh tovarov i uslug]. Saint Petersburg, Elektronstandart, 1995, 313 p.

14. Domakov V. V. The Theory of Law Based on the Property as the Essential Sign of Public Relations (On Example of Russian Federation) [Teoriya prava na osnove suschnostnogo priznaka obschestvennykh otnosheniy – sobstvennosti (na primere Rossiyskoy Federatsii)]. Saint Petersburg, Strategiya buduschego, 2011, 283 p.

15. Domakov V. V., Sokolov D. V. Methodology of Quantitative Analysis of Economic Objects Structure [Metodologiya kolichestvennogo analiza struktur khozyaystvennykh obektov]. Saint Petersburg, SPbGUEF, 1998, 163 p.

16. Ozhegov S. I. The Explanatory Dictionary of the Russian Language [Tolkovyy slovar russkogo yazyka]. Moscow, Mir i Obrazovanie, 2013, 900 p.

17. Pogostinskaya N. N., Pogostinskiy Yu. A. System Approach in the Economic-Mathematical Modeling [Sistemnyy podkhod v ekonomiko-matematicheskom modelirovanii]. Saint Petersburg, SPbGUEF, 1999, 74 p.

18. Obukhov V. L. (Ed.) Realistic Philosophy [Realisticheskaya filosofiya]. Saint Petersburg, SPbGAU, KhIMIZDAT, 2003, 384 p.

19. Von Bertalanffy L. General System Theory. A Critical Review [Obschaya teoriya sistem – kriticheskiy obzor]. Issledovaniya po obschey teorii system. Sbornik perevodov (Studies in General Systems Theory. A Collection of Translations). Moscow, Progress, 1969, pp. 23–82.

 
Ссылка на статью:
Домаков В. В. Классификационная схема философии в XXI веке // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 64–75. URL: http://fikio.ru/?p=1813.

 
© В. В. Домаков, 2015

UDC 524.8

Ignatyev Mikhail Borisovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, professor, International Institute of Cybernetics and Artonics, director, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ignatmb@mail.ru

67, Bolshaya Morskaya, Saint Petersburg, Russia, 190000,

tel: +7(812)494-70-44

Abstract

Background: Galaxies are complex systems, which, in the course of their development, pass a number of cycles, with the periods of adaption maximum being included. The nature of the hypothetical block controlling these systems development is still unknown.

Results: Astrophysical structures – galaxies, star clusters, etc. – are complex cyberphysical systems with a large variety of elements. In the course of their development these astrophysical structures interact with the environment consisting of some other galaxies and larger structures. In addition, the astrophysical structures are under the influence of external and internal control, which is realized through a hypothetical control unit. The arbitrary coefficient manipulation in the structure of equivalent equation, the imposition and lifting of restrictions on system variables, the merging of the systems into a collective one, etc. are considered to be their management tool, which eventually forms the life cycles of galaxies. Astrophysical structures are complex self-organizing systems, so they are subject to all identified patterns of complex systems development.

Conclusion: The existence of adaptation maximum in astrophysical structures life cycle furnishes us with the proposal that they are changed under the influence of highly developed civilizations. If our world is a model within some hypothetical global computer, the study of its system of programming and protection is the essential condition of establishing a contact with them.

Keywords: astrophysical structures; galaxy; stars; black holes; structured uncertainty; the phenomenon of adaptation maximum; external and internal management; life cycle development.

Introduction

The universe consists of many galaxies which are its main elements. The galaxy, in its turn, contains stars and star clusters, black holes and quasars, gravitational and electromagnetic energy, interstellar dust, dark energy and dark matter, and others. Galaxies are studied intensively by means of astrophysics and astronomy. But, on the other hand, galaxies are complex self-organizing systems and they obey the laws of these systems, which is the subject of this article.

1. Linguo-combinatorial modeling

Only a small number of real systems have mathematical models. First of all, the systems are described by using natural language. A method of transition from natural language descriptions to mathematical equations is proposed. For example, suppose there is a phrase:

WORD1 + WORD2 + WORD3                         (1)

In this phrase we denote words while the meaning of these words is only implicated. The sense in the current structure of natural language is not indicated. It is proposed to introduce the concept of meaning in the following form:

(WORD1)*(SENSE1)+(WORD2)*(SENSE2)+(WORD3)*(SENSE3)=0 (2)

We denote the word as Ai (Appearance) and the meaning Ei (Essence). Then the equation (2) can be represented as:

A1*E1 + A2*E2 + A3*E3 = 0                                      (3)

Equations (2) and (3) are phrase models (1). Linguistic and combinatorial model is an algebraic ring, and we can solve the equation (3) either with respect to Ai, or with respect to Ei by introducing a third group of variables, i. e. arbitrary factors Us [2; 5; 6,]:

A1 = U1*E2 + U2*E3

A2 = –U1*E1 + U3*E3                                              (4)

A3 = –U2*E1 – U3*E2

or

E1 = U1*A2 + U2*A3

E2 = –U1*A1 + U3*A3                                              (5)

E3 = –U2*A1 – U3*A2,

where U1, U2, U3 – arbitrary coefficients that can be used to solve various problems of diversity (3). In general, if we have n variables and m manifolds, constraints, the number of arbitrary coefficients S will be equal to the number of combinations of n by m+1, that is shown in [2; 5; 6], Table 1:

                                                                      (6)

The number of arbitrary coefficients is a measure of uncertainty and adaptability. Linguistic and combinatorial modeling can be built on the analysis of the entire corpus of natural language texts, this being a time-consuming task of making sense for supercomputers. It can also be used on the basis of the keywords in a specific area, which allows you to obtain new models for specific areas of knowledge. In this case, the combinatorial linguistic modeling is that in specific domain the keywords that are combined in phrases such as (1) are highlighted, for inducing equivalent systems of equations with arbitrary coefficients. In the particular case they may be differential equations, and for their study a well-developed mathematical apparatus can be used. Linguistic and combinatorial simulation includes all combinations and all versions of solutions and is a useful heuristic device in the study of poorly formalized systems [2; 5; 6]. In linguistic literature there are many works, which are exploring the notion of meaning and sense, but these theories are largely proved to be unhelpful, with Ludwig Wittgenstein having shown that clearly in his Blue Book. Using phrase (1) of equation (2) as a model allows you to construct a calculus of meaning, which is well implemented on computers. According to D. A. Leontiev, meaning (whether the meaning of texts, parts of the world, images of consciousness, psychic phenomena, or action) is determined, firstly, through a wider context and, secondly, by intention or entelechy (target orientation, purpose or direction of movement). In our definition of meaning these two characteristics are present, namely contextual (meanings are calculated on the basis of the context) and intentional (arbitrary coefficients allow you to specify certain aspirations) ones.

Table 1

2. Adaptation possibilities of complex systems

In the structure of the equivalent equation systems with structured uncertainty there are some arbitrary coefficients that can be used to adapt the system to various changes in order to improve the accuracy and reliability of the systems, their survivability in the flow of change. If we take galaxy stars, galaxy quasars, black galaxy holes, gravitational galaxy energy, electromagnetic galaxy energy, dark galaxy energy, dark galaxy matter as the keywords that characterize the galaxy, the galaxy linguistic equation in accordance with the procedure mentioned above will be

А1*Е1 + А2*Е2 + … + А7*Е7 = 0,                   (7)

and equivalent equations will have the following form:

E1 = U1*A2 + U2*A3 + U3*A4 + U4*A5 + U5*A6 + U6*A7;

E2 = –U1*A1 + U7*A3 + U8*A4 + U9*A5 + U10*A6 + U11*A7;

E3 = –U2*A1 – U7*A2 + U12*A4 + U13*A5 + U14*A6 + U15*A7;

E4 = –U3*A1 – U8*A2 – U12*A3 + U16*A5 + U17*A6 + U18*A7; (8)

E5 = –U4*A1 – U9*A2 – U13*A3 – U16*A4 + U19*A6 + U20*A7;

E6 = –U5*A1 – U10*A2 – U14*A3 – U17*A4 – U19*A5 + U21*A7;

E7 = –U6*A1 – U11*A2 – U15*A3 – U18*A4 – U20*A5 – U21*A6,

where A1 – the characteristic of stellar galaxy population; E1 – this characteristic change; A2 – the characteristic of quasar galaxy population; E2 – this characteristic change; A3 – the characteristic of black galaxy holes, E3 – this characteristic change; A4 – the characteristic of gravitational galaxy energy; E4 – this characteristic change; A5 – the characteristic of electromagnetic galaxy energy; E5 – this characteristic change; A6 – the characteristic of dark galaxy energy; E6 – this characteristic change A7 – the characteristic of dark galaxy matter; E7 – this characteristic change; U1, U2, …, U21 – arbitrary coefficients. The number of keywords and the number of restrictions such as (7) can change, but the structure is equivalent to the equation of type (8), the number of arbitrary factors and their distribution in the matrix of these equations will change. For example, if the keywords of the galaxy include nine words [1] – diameter D25, drive radial scale R0, the thickness of the stellar disk, luminosity, mass M25 within D25, the relative weight of the gas within D25, the rotational speed of the outer regions of the galaxy, the period of revolution the outer regions of the galaxy, the mass of the central black hole, the structure of the equivalent equations will contain 36 arbitrary coefficients.

Figure 1 shows the communication structure of the system – in this case the galaxy – with the environment. The result of this interaction is the occurrence of delta signals, which affect both the system and the environment. The system has a hypothetical control unit that acts on the body while manipulating arbitrary coefficients, applying and removing restrictions, etc.

Figure 1. The communication structure of the system (the galaxy) with the environment.

As a result of interaction with the environment, the galaxy evolves as shown in Figure 2.

Figure 2. Transformation of developing galaxies, n1 <n2 <n3, the trajectory of the system: … 1-2-3-4-5-6-, the solid line shows the evolutionary processes, the broken line shows the creative processes.

As part of the linguistic and combinatorial approach, complex systems are described by equivalent equations with arbitrary coefficients, the matrix of which depends on the number of variables and the number of restrictions. The number of arbitrary coefficients is defined as the number of combinations of n by m+1, where n – the number of different elements of the galaxy, m – the number of constraints imposed on them. The number of arbitrary factors characterizes the adaptive capacity of the galactic system. In the course of evolution, the galaxy passes through a maximum adaptation and gradually turns into rigid systems that either die or are transformed with the help of creative transition by lifting accumulated restrictions – see Fig. 2. The cycle of galaxy development begins at 1, passes through its maximum in the number of arbitrary factors and ends at 2, where the transformation, i. e. the removal of the previously accumulated restrictions, has to occur, the new cycle begins at point 3, the system has a maximum capacity of adaptation again, it reaches point 4, where again there is some transformation, etc. Similar cycles are present in biological, social, economic and technical systems [2; 6]. The question arises, what is the nature of a hypothetical control unit in the system in Figure 1? This is the subject of further research and there are several possible options, either it is a special cyber-physical structure similar to automatic systems [2; 6] or some manifestation of life and an advanced civilization.

Conclusion

The evolution of galaxies keeps many secrets, one of which is that the evolution of galaxies is largely determined by the presence of life in the universe.

For hundreds of years people have been trying to meet with aliens, but our space messages remain unanswered. Many scientists – mathematician Carl Gauss, astronomers Carl Sagan and Frank Drake, and many others have tried to solve this problem, a lot of money has been spent, but there is no result. Why is that so?

Because the dominant physicalist picture of the world is probably not perfect, as evidenced by many reports on XXIX General Assembly of the International Astronomical Union (IAU XXIX GA). Indeed, astrophysicists have discovered dark matter and dark energy, which make up 95 % of the mass and energy of the universe, but our view of the world is based on the observations of only 5 % of the mass and energy of the universe. It is believed that dark matter and dark energy are indirect evidence of life in the Universe [3; 6; 8; 9]. In beginning of the XX century V. Vernadskiy formulated his noosphere concept, according to which mankind’s activity is compared to the geological one. Nowadays we have to introduce the noosphere concept into the Universe. On the one hand, the life in the Universe can exert a considerable influence on astrophysical structures [3; 8; 9].

On the other hand, the computer has appeared in which there exist different non-overlapping virtual worlds. This is obvious to everyone who owns a computer. An analogy can be drawn, our world is probably a model within some global supercomputer, where there are many different worlds, and each of them is equipped with a powerful security system from intrusion [4; 6; 7]. If you carry out the research in this field, it is necessary to examine the structure of that global supercomputer, the methods of its programming and protection, and only then you will be able to overcome the protection of the world’s supercomputers and to communicate with other civilizations.

References

1. Sparke L. S., Gallager J. S. Galaxies in the Universe: An Introduction. Cambridge, CambridgeUniversity Press, 2007, 442 p.

2. Ignatyev M. B. Holonomical Automatic Systems. Moscow–Leningrad, Akademiya nauk SSSR, 1963, 204 p.

3. Kardashev N. S. Transmission of Information by Extraterrestrial Civilization. Soviet Astronomy, Vol. 8, № 2, 1964.

4. Ignatyev M. B. Philosophical Problems of Computerization and the Simulation. XXVII Congress of CPSU and Challenges of Improving the Work of Philosophical (Methodological) Seminars, Leningrad, Akademiya nauk SSSR, 1987, 115 p.

5. Ignatyev M. B. Linguo-Combinatorial Simulation in Modern Physics. American Journal of Modern Physics, 2012, Vol. 1, № 1, pp. 7–11. DOI: 10.11648/j.ajmp.20120101.12.

6. Ignatyev M. B. Cybernetic Picture of the World. Complex Cyber-Physical Systems. Saint Petersburg, GUAP, 2014, 472 p.

7. Papakonstantinou Y. Created Computed Universe. Communication of ACM, 2015, Vol. 58, № 6, pp. 36–38. DOI: 10.1145/2667217.

8. Ignatyev M., Parfinenko L. Galaxy Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 317, 2015.

9. Ignatyev M., Parfinenko L. Star Clasters Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 316, 2015.

 
Ссылка на статью:
Ignatyev M. B. System Analysis of Astrophysical Structures // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 85–91. URL: http://fikio.ru/?p=1798.

 
© M. B. Ignatyev, 2015

УДК 524.8

Игнатьев Михаил Борисович – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», доктор технических наук, профессор, директор Международного института кибернетики и артоники, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: ignatmb@mail.ru

190000, Санкт-Петербург, ул. Большая Морская, д. 67,

тел: 8(812)494-70-44.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Галактики являются сложными системами, проходящими в процессе развития ряд циклов, включающих в себя периоды адаптационного максимума. Природа гипотетического блока, управляющего развитием таких систем, пока остается неизвестной.

Результаты: Астрофизические структуры – галактики, звездные кластеры и др. – являются сложными киберфизическими системами с большим разнообразием элементов. В процессе своего развития астрофизические структуры взаимодействуют с окружающей средой, состоящей из других галактик и более крупных образований. Кроме того, астрофизические структуры находятся под воздействием внешнего и внутреннего управления, которое реализуется через гипотетический блок управления. В качестве инструментов управления рассматривается манипуляция произвольными коэффициентами в структуре эквивалентных уравнений, наложение и снятие ограничений на переменные системы, объединение систем в коллектив и др., что в итоге формирует их жизненные циклы развития. Астрофизические структуры – сложные самоорганизующиеся системы, поэтому на них распространяются все известные закономерности развития сложных систем.

Выводы: Наличие адаптационного максимума в жизни астрофизических структур позволяет высказать предположение, что они изменяются под воздействием высокоразвитых цивилизаций. Если наш мир – это модель внутри гипотетического мирового суперкомпьютера, то изучение его системы программирования и защиты является необходимым условием установления контакта с ними.

Ключевые слова: астрофизические структуры; галактика; звезды; черные дыры; структурированная неопределенность; феномен адаптационного максимума; внешнее и внутреннее управление; жизненный цикл развития.

System Analysis of Astrophysical Structures

Ignatyev Mikhail Borisovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, professor, International Institute of Cybernetics and Artonics, director, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ignatmb@mail.ru

67, Bolshaya Morskaya, Saint-Petersburg, Russia,190000,

tel: +7(812)494-70-44

Abstract

Background: Galaxies are complex systems, which, in the course of their development, pass a number of cycles, with the periods of adaption maximum being included. The nature of the hypothetical block controlling these systems development is still unknown.

Results: Astrophysical structures – galaxies, star clusters, etc. – are complex cyberphysical systems with a large variety of elements. In the course of their development these astrophysical structures interact with the environment consisting of some other galaxies and larger structures. In addition, the astrophysical structures are under the influence of external and internal control, which is realized through a hypothetical control unit. The arbitrary coefficient manipulation in the structure of equivalent equation, the imposition and lifting of restrictions on system variables, the merging of the systems into a collective one, etc. are considered to be their management tool, which eventually forms the life cycles of galaxies. Astrophysical structures are complex self-organizing systems, so they are subject to all identified patterns of complex systems development.

Conclusion: The existence of adaptation maximum in astrophysical structures life cycle furnishes us with the proposal that they are changed under the influence of highly developed civilizations. If our world is a model within some hypothetical global computer, the study of its system of programming and protection is the essential condition of establishing a contact with them.

Keywords: astrophysical structures; galaxy; stars; black holes; structured uncertainty; the phenomenon of adaptation maximum; external and internal management; life cycle development.

Введение

Астрофизические структуры и галактики – основные элементы Вселенной, которая складывается из множества галактик. В свою очередь галактика содержит в себе звезды и звездные кластеры, черные дыры и квазары, гравитационную и электромагнитную энергию, межзвездную пыль, темную энергию и темную материю и др. Галактики интенсивно изучаются средствами астрофизики и астрономии. Но, с другой стороны, галактики – сложные самоорганизующиеся системы, и на них распространяются закономерности этих систем, что и является предметом рассмотрения в настоящей статье.

1. Лингво-комбинаторное моделирование

Лишь для небольшого числа реальных систем имеются математические модели. Прежде всего, системы описываются с помощью естественного языка. Предлагается способ перехода от описания на естественном языке к математическим уравнениям. Например, пусть имеется фраза

WORD1 + WORD2 + WORD3                         (1)

В этой фразе мы обозначаем слова и только подразумеваем смысл слов. Смысл в сложившейся структуре естественного языка не обозначается. Предлагается ввести понятие смысла в следующей форме:

(WORD1)*(SENSE1)+(WORD2)*(SENSE2)+(WORD3)*(SENSE3)=0 (2)

Будем обозначать слова как Аi от английского Appearance, а смыслы – как Еi от английского Essence. Тогда уравнение (2) может быть представлено как:

A1*E1 + A2*E2 + A3*E3 = 0                                      (3)

Уравнения (2) и (3) являются моделями фразы (1). Лингво-комбинаторная модель является алгебраическим кольцом, и мы можем разрешить уравнение (3) либо относительно Аi либо относительно Еi путем введения третьей группы переменных – произвольных коэффициентов Us [см.: 2; 5; 6]:

A1 = U1*E2 + U2*E3

A2 = –U1*E1 + U3*E3                                              (4)

A3 = –U2*E1 – U3*E2

или

E1 = U1*A2 + U2*A3

E2 = –U1*A1 + U3*A3                                              (5)

E3 = –U2*A1 – U3*A2

где U1, U2, U3 – произвольные коэффициенты, которые можно использовать для решения различных задач на многообразии (3). В общем случае, если имеем n переменных и m многообразий, ограничений, то число произвольных коэффициентов S будет равно числу сочетаний из n по m+1, что было доказано в [см.: 2; 5; 6], табл. 1:

                                                                      (6)

Число произвольных коэффициентов является мерой неопределенности и адаптивности. Лингво-комбинаторное моделирование может опираться на анализ всего корпуса текстов на естественном языке, это трудоемкая задача по извлечению смыслов для суперкомпьютеров, его можно также использовать, опираясь на ключевые слова в конкретной области, что позволяет получать новые модели для конкретных областей знания. В этом случае лингво-комбинаторное моделирование заключается в том, что в конкретной предметной области выделяются ключевые слова, которые объединяются во фразы типа (1), на основе которых строятся эквивалентные системы уравнений с произвольными коэффициентами. В частном случае они могут быть дифференциальными уравнениями и при их исследовании может быть использован хорошо разработанный математический аппарат. Лингво-комбинаторное моделирование включает все комбинации и все варианты решений и является полезным эвристическим приемом при изучении плохо формализованных систем [см.: 2; 5; 6]. В лингвистической литературе имеется множество трудов, в которых исследуются понятия смысла и значения, но эти теории во многом оказались неконструктивными, что ярко показал Л. Витгенштейн в своей Голубой книге. Использование в качестве модели фразы (1) уравнения (2) позволяет построить исчисление смыслов, которое хорошо реализуемо на компьютерах. По мнению Д. А. Леонтьева, смысл (будь то смысл текстов, фрагментов мира, образов сознания, душевных явлений или действий) определяется, во-первых, через более широкий контекст и, во-вторых, через интенцию или энтелехию (целевую направленность, предназначение или направление движения). В нашем определении смысла наличествуют эти две характеристики – контекстуальность (смыслы вычисляются, исходя из контекста) и интенциальность (произвольные коэффициенты позволяют задавать те или иные устремления).

Таблица 1

2. Адаптационные возможности сложных систем

В структуре эквивалентных уравнений систем со структурированной неопределенностью есть произвольные коэффициенты, которые можно использовать для приспособления системы к различным изменениям, чтобы повысить точность и надежность функционирования систем, их живучесть в потоке перемен. Если в качестве ключевых слов, характеризующих галактику, взять звезды галактики, квазары галактики, черные дыры галактики, гравитационную энергию галактики, электромагнитную энергию галактики, темную энергию галактики, темную материю галактики, то лингвистическое уравнение галактики в соответствии с вышеизложенной методикой будет:

А1*Е1 + А2*Е2 + … + А7*Е7 = 0,                    (7)

а эквивалентные уравнения будут иметь вид:

E1 = U1*A2 + U2*A3 + U3*A4 + U4*A5 + U5*A6 + U6*A7;

E2 = –U1*A1 + U7*A3 + U8*A4 + U9*A5 + U10*A6 + U11*A7;

E3 = –U2*A1 – U7*A2 + U12*A4 + U13*A5 + U14*A6 + U15*A7;

E4 = –U3*A1 – U8*A2 – U12*A3 + U16*A5 + U17*A6 + U18*A7; (8)

E5 = –U4*A1 – U9*A2 – U13*A3 – U16*A4 + U19*A6 + U20*A7;

E6 = –U5*A1 – U10*A2 – U14*A3 – U17*A4 – U19*A5 + U21*A7;

E7 = –U6*A1 – U11*A2 – U15*A3 – U18*A4 – U20*A5 – U21*A6,

где А1 – характеристика звездного населения галактики; Е1 – изменение этой характеристики; А2 – характеристика квазарного населения галактики; Е2 – изменение этой характеристики; А3 – характеристика черных дыр галактики; Е3 – изменение этой характеристики; А4 – характеристика гравитационной энергии галактики; Е4 – изменение этой характеристики; А5 – характеристика электромагнитной энергии галактики; Е5 – изменение этой характеристики; А6 – характеристика темной энергии галактики; Е6 – изменение этой характеристики; А7 – характеристика темной материи галактики; Е7 – изменение этой характеристики; U1, U2, …, U21 – произвольные коэффициенты. Может меняться число ключевых слов и количество ограничений типа (7), но структура эквивалентных уравнений типа (8) сохранится, будет меняться количество произвольных коэффициентов и матрица их распределения в этих уравнениях. Например, если в качестве ключевых слов галактики взять девять слов [1] – диаметр D₂₅, радиальную шкалу диска R₀, толщину звездного диска, светимость, массу М₂₅ в пределах D_25, относительную массу газа в пределах D₂₅, скорость вращения внешних областей галактики, период обращения внешних областей галактики, массу центральной черной дыры, то в структуре эквивалентных уравнений будет содержаться 36 произвольных коэффициентов.

На рис. 1 показана структура взаимодействия системы – в данном случае галактики – с окружающей средой, результат этого взаимодействия – возникновение сигналов дельта, которые воздействуют как на систему, так и на среду. Система имеет гипотетический блок управления, который воздействует на тело системы, манипулируя произвольными коэффициентами, накладывая и снимая ограничения и т. д.

Рис. 1. Структура взаимодействия системы – в данном случае галактики – с окружающей средой

В результате взаимодействия с окружающей средой галактика эволюционирует так, как это показано на рис. 2

Рис.2. Трансформация развивающейся галактики, n1<n2<n3, траектория системы: 1-2-3-4-5-6-…, сплошной линией показаны эволюционные процессы, пунктирной – креативные процессы.

В рамках лингво-комбинаторного подхода сложные системы описываются эквивалентными уравнениями с произвольными коэффициентами, матрица которых зависит от числа переменных и от числа ограничений. Число произвольных коэффициентов определяется как число сочетаний из n по m+1, где n – число различных элементов галактики, m – число ограничений, на них наложенных. Число произвольных коэффициентов характеризует адаптационные возможности галактической системы. В процессе эволюции галактика проходит через адаптационный максимум и постепенно превращается в жесткие системы, которые либо погибают, либо преобразуются через креативный переход путем сбрасывания накопленных ограничений – см. рисунок 2. Цикл развития галактики начинается в точке 1, проходит через максимум в числе произвольных коэффициентов и заканчивается в точке 2, где должна наступить трансформация, сброс ранее накопленных ограничений, новый цикл начинается в точке 3, опять система проходит через максимум адаптационных возможностей, достигает точки 4, где опять происходит трансформация и т. д. Аналогичные циклы имеются у биологических, социально-экономических и технических систем [см.: 2; 6]. Возникает вопрос, какова природа гипотетического блока управления в системе на рис. 1? Это является предметом дальнейших исследований, и здесь возможны варианты – либо это специальная киберфизическая структура, как это имеет место быть в автоматических системах [см.: 2; 6], либо это проявление жизни и высокоразвитой цивилизации.

Заключение

Эволюция астрофизических систем и галактик хранит много тайн, одна из которых заключается в том, что эволюция галактик во многом определяется наличием жизни во Вселенной.

На протяжении сотен лет люди пытались познакомиться с инопланетянами, но наши космические послания остаются безответными. Многие ученые – математик Карл Гаусс, астрономы Карл Саган, Френк Дрейк и другие – пытались решить эту проблему, были затрачены большие средства, но результата нет. Почему?

Может быть, потому, что господствующая физикалистская картина мира несовершенна, о чем свидетельствуют многие доклады на XXIX Генеральной ассамблее Международного астрономического союза (IAU XXIX GA). Действительно, астрофизики открыли темную материю и темную энергию, которые составляют 95% массы и энергии Вселенной, а наши представления о мире построены из наблюдений лишь 5% массы и энергии Вселенной. Существует мнение, что темная материя и темная энергия являются косвенным доказательством существования жизни во Вселенной [см.: 3; 6; 8; 9]. В начале ХХ века В. И. Вернадский провозгласил концепцию ноосферы, в соответствии с которой деятельность человека сравнивается с геологической деятельностью. В наше время необходимо говорить о ноосфере в масштабах Вселенной, где высокоразвитые цивилизации [см.: 3] имеют возможность влиять на астрофизические структуры, о чем свидетельствует наличие адаптационного максимума в их жизненном цикле. Это с одной стороны.

С другой стороны, появился компьютер, в котором существуют различные непересекающиеся виртуальные миры, что очевидно для каждого, владеющего компьютером. Напрашивается аналогия: может быть, наш мир – это модель внутри мирового суперкомпьютера, где существует много различных миров и каждый из них снабжен мощной системой безопасности от проникновения посторонних [см.: 4; 6; 7]. Если проводить исследования в этом направлении, то нужно изучить структуру этого мирового суперкомпьютера, методы его программирования и защиты, и вот тогда, может быть, удастся преодолеть защиту мирового суперкомпьютера и установить связь с инопланетными цивилизациями.

Список литературы

1. Sparke L. S., Gallager J. S. Galaxies in the Universe: An Introduction. – Cambridge: CambridgeUniversity Press, 2007. – 442 p.

2. Игнатьев М. Б. Голономные автоматические системы. – М–Л.: АН СССР, 1963. – 204 с.

3. Kardashev N. S. Transmission of Information by Extraterrestrial Civilization // Soviet Astronomy. – Vol. 8. – № 2. – 1964.

4. Игнатьев М. Б. Философские вопросы компьютеризации и моделирования // XXVII съезд КПСС и актуальные задачи совершенствования работы философских (методологических) семинаров. – Л.: АН СССР, 1987. – 115 с.

5. Ignatyev M. B. Linguo-Combinatorial Simulation in Modern Physics // American Journal of Modern Physics. – 2012. – Vol. 1. – № 1. – pp. 7–11. DOI: 10.11648/j.ajmp.20120101.12.

6. Игнатьев М. Б. Кибернетическая картина мира. Сложные киберфизические системы. – СПб.: ГУАП, 2014. – 472 с.

7. Papakonstantinou Y. Created Computer Universe // Communication of ACM. – 2015. – Vol. 58. – № 6. – pp. 36–38. DOI: 10.1145/2667217.

8. Ignatyev M., Parfinenko L. Galactic Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach // Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly. – Symposium 317. – 2015.

9. Ignatyev M., Parfinenk L. Star Clasters Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. // Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly. – Symposium 316. – 2015.

References

1. Sparke L. S., Gallager J. S. Galaxies in the Universe: An Introduction. Cambridge, CambridgeUniversity Press, 2007, 442 p.

2. Ignatyev M. B. Holonomical Automatic Systems. Moscow–Leningrad, Akademiya nauk SSSR,1963, 204 p.

3. Kardashev N. S. Transmission of Information by Extraterrestrial Civilization. Soviet Astronomy, Vol. 8, № 2, 1964.

4. Ignatyev M. B. Philosophical Problems of Computerization and the Simulation. XXVII Congress of CPSU and Challenges of Improving the Work of Philosophical (Methodological) Seminars, Leningrad, Akademiya nauk SSSR, 1987, 115 p.

5. Ignatyev M. B. Linguo-Combinatorial Simulation in Modern Physics. American Journal of Modern Physics, 2012, Vol. 1, № 1, pp. 7–11. DOI: 10.11648/j.ajmp.20120101.12.

6. Ignatyev M. B. Cybernetic Picture of the World. Complex Cyber-Physical Systems. Saint Petersburg, GUAP, 2014, 472 p.

7. Papakonstantinou Y. Created Computed Universe. Communication of ACM, 2015, Vol. 58, № 6, pp. 36–38. DOI: 10.1145/2667217.

8. Ignatyev M., Parfinenko L. Galaxy Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 317, 2015.

9. Ignatyev M., Parfinenko L. Star Clasters Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 316, 2015.

 
Ссылка на статью:
Игнатьев М. Б. Системный анализ астрофизических структур // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 76–84. URL: http://fikio.ru/?p=1784.

 
© М. Б. Игнатьев, 2015

УДК 111.82

Протопопов Иван Алексеевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», доцент кафедры истории и философии гуманитарного факультета, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: stiff72@mail.ru

196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д. 15,

тел.: 8(812) 708-42-05.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Противоречие является центральным принципом гегелевской диалектики, выступающим в ней основанием возникновения и развития всего сущего. Проблема адекватного понимания этого принципа является актуальной для марксистской традиции, воспринявшей основные положения гегелевского диалектического метода.

Результаты: Гегелевское положение о противоречии рассматривалось в марксизме как основной закон диалектики, причем диалектический метод немецкого философа критиковался как идеалистический, относящийся лишь к мышлению, которое в форме абсолютной идеи определялось в виде причины бытия материального мира. В противоположность такому подходу диалектика в марксизме выражает всеобщие законы развития материальной действительности, которая в виде природы и общества отражается и постигается нами в мышлении. Однако диалектические положения у Гегеля, вопреки популярной в марксизме трактовке, никогда не рассматривались как простые законы мышления, которые навязываются внешнему наличному бытию, представляемому в виде природы и истории.

Напротив, они считались в его системе существенными законами мышления лишь потому, что образуют собственные принципы постигаемого разумом бытия, которое не зависит от чувственного восприятия, но раскрывается в форме понятия. Если мы принимаем, что мышление есть не собственная форма раскрытия того противоречивого содержания, в котором осуществляется действительное бытие, но лишь форма внешней рефлексии или отражения этого бытия в сознании, то адекватное понимание необходимости мыслить противоречие как конститутивный принцип и бытия, и мышления не только затрудняется, но и приводит к их рассудочно ограниченному пониманию, связанному с признанием главенствующей роли формальной логики.

Выводы: Существуют две основные линии интерпретации гегелевского принципа противоречия в советской марксистской традиции. Первая, ориентировавшаяся на положения К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина, состояла в том, что противоречие определялось как онтологический принцип развития материальной действительности, который гносеологически распространяется также и на мышление. В его понятиях действительность отражается и познается (Э. В. Ильенков, А. А. Сорокин). Вторая сводилась к тому, что противоречие хотя и признавалось принципом развития материального бытия, но в то же время исключалось и считалось недопустимым для мышления вообще, которое должно подчиняться общим требованиям формальной логики (К. С. Бакрадзе, Г. С. Батищев, З. М. Оруджев).

Ключевые слова: гегелевский принцип противоречия; марксизм; диалектический метод; тождество мышления и бытия; идеализм; материализм; законы диалектики; формальная логика.

Hegelian Principle of Contradiction in the Soviet Tradition of Dialectical Materialism

Protopopov Ivan Alekseevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Ph. D (philosophy), Associate Professor, Department of History and Philosophy, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: stiff72@mail.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, Russia, 196135,

tel: +7(812)708-42-05.

Abstract

Background: Contradiction is a central principle of the Hegelian dialectics, and is thought to be its ground of origin and development of all being. The problem of an adequate understanding of this principle is actual for the Marxist tradition, which follows the basic statements of the Hegelian dialectical method.

Results: Hegel’s thesis on contradiction is regarded by Marxism as the fundamental law of dialectics, despite the fact that his dialectical method has been criticized as idealistic, referring only to thinking which in the form of the absolute idea is defined as the cause of material world existence. On the contrary, the dialectics of Marxism expresses universal laws of material reality, which is in the form of nature and society, is reflected and comprehended by us in thinking. However, the dialectical ideas of Hegel, in contrast to the Marxist approach, has never been considered as mere laws of thinking, which are imposed on the external real being represented in the form of nature and history.

On the contrary, in his system these laws are considered to be essential laws of thinking only because they form their own principles grasped by reason of being which does not depend on sensory perception, but is revealed in concept form. If we accept that thinking is not its own form of disclosure of the controversial content, in which the actual being is realized, but only a form of external reflection or a reflection of this being in the mind, then an adequate understanding of the need to consider contradiction as a constitutive principle of being and thinking is not only difficult, but also leads to a limited understanding associated with the recognition of the primacy of formal logic.

Conclusion: There are two basic ways of Hegel’s interpretation of the principle of contradiction in the Soviet Marxist tradition. The first one, focused on the theses of Marx, Engels and Lenin, states that contradiction is defined as ontological principle of material reality, which is also applied gnoseologically to thinking. In terms of contradiction it is reflected and recognized (E. V. Ilienkov, A. A. Sorokin). The second one postulates that contradiction, being recognized as the principle of material existence, at the same time is excluded and considered to be unacceptable for thinking in general. Contradiction has to comply with the general requirements of formal logic (K. S. Bakradze, G. S. Batishchev, Z. M. Orudzhev).

Keywords: Hegelian principle of contradiction; Marxism; dialectical method; the identity of thinking and being; idealism; materialism; the laws of dialectics; formal logic.

Положение о противоречии, представляющее один из центральных пунктов гегелевской спекулятивной философии, рассматривается в ней как принцип возникновения и развития всего существующего, основание его бытия. Это положение в виде закона о единстве и борьбе противоположностей было воспринято и истолковано в марксистской традиции в качестве основного закона диалектики, которая сама по себе определялась как универсальная теория развития природы, общества и мышления. С одной стороны, противоречие в виде закона единства и борьбы противоположностей мыслилось в марксизме в качестве одного из трех основных законов диалектики, наряду с законом отрицания отрицания и законом перехода количественных изменений в качественные и наоборот (Ф. Энгельс), а с другой – оно представлялось как главный закон диалектики вообще (В. И. Ленин).

При этом в рамках марксистской традиции считалось, что диалектические законы развивались Гегелем только идеалистически, поскольку они выводились из мышления, а не из реальной действительности, определяемой в виде природы и истории [10, с. 40]. Предпосылки такого истолкования гегелевской диалектики мы находим у К. Маркса, считавшего, что его диалектический метод по своей основе отличается от гегелевского и выступает его прямой противоположностью. Сущность этой противоположности состояла в том, что у Гегеля диалектика относилась к процессу мышления, которое под именем идеи превращалось в самостоятельный субъект и основание действительности. У Маркса же, наоборот, идеальное понималось как преобразованное в человеческой голове проявление материальной действительности с ее диалектикой [6, с. 21].

Таким образом, в марксистской традиции противоположность между идеалистической и материалистической диалектикой состоит в том, что первая является диалектикой мышления, в котором понятию абсолютной идеи мнимым образом придается статус высшей действительности, тогда как вторая является реальной диалектикой природы и общества, как они представляются и объективно отражаются в нашем мышлении. Тем не менее, диалектические положения в отличие от данного марксистского истолкования вовсе не рассматриваются Гегелем только как простые законы мышления, которые затем навязываются внешнему наличному бытию, представляемому в виде природы и истории. Напротив, данные положения могут считаться в его системе существенными законами мышления только потому, что они образуют собственные принципы постигаемого разумом бытия, которое не зависит от чувственного восприятия, но раскрывается через единство с мышлением в форме понятия.

Но именно такого понятия о спекулятивном единстве противоположных друг другу мышления и бытия нельзя было постичь, если руководствоваться тем, что мышление есть не собственная форма раскрытия того противоречивого содержания, в котором осуществляется действительное бытие, но лишь форма внешней рефлексии или отражения этого бытия в сознании. С этих позиций трудности постижения противоречия как собственного принципа объективного материального бытия многократно возрастали в случае необходимости осмыслить его как внутренне свойственное также субъективному мышлению, отражающему это бытие. В этом отношении проблема адекватной интерпретации принципа противоречия стала одной из важнейших проблем всей марксистской традиции диалектического и исторического материализма.

Мы можем наметить две основные линии интерпретации принципа противоречия, которые выдвигались в отечественной марксистской традиции, притом что нас интересует только предметно-содержательный аспект проблемы, и мы не ставим себе целью сколько-нибудь последовательное и всестороннее рассмотрение истории ее интерпретации в советском марксизме. Первая линия состояла в том, что противоречие понималось как конститутивный онтологический принцип бытия сущего, раскрывающегося в форме материальной действительности, данной для чувственного восприятия и в форме мышления, в понятиях которого оно отражается и познается. В частности, эту линию наметил уже Ф. Энгельс, который считал, что «если вещи присуща противоположность, то эта вещь находится в противоречии с самой собой, то же относится и к выражению этой вещи в мысли. Например, в том, что вещь остается той же самой и в то же время непрерывно изменяется, что она содержит в себе свою противоположность между «пребыванием одной и той же» и «изменением», заключается противоречие» [9, с. 327].

Вторая линия состояла в целом в том, что противоречие признавалось в определенном виде принципом развития материальной действительности, но считалось совершенно недопустимым, не существующим в форме мышления, в отношении которого признавалось безусловное значение универсальных законов формальной логики. В целом следует сказать, что после К. Маркса и отчасти Ф. Энгельса, глубоко применявших гегелевский принцип противоречия к осмыслению природных и общественных процессов, несмотря на полное несогласие с основными принципами его абсолютного идеализма, представители идеологически ориентированного диалектического материализма, по форме полностью приверженные принципу противоречия, при осмыслении его содержания часто понимали его, как и многие западные исследователи, исходя из принципа единства различий, а также приходили к необходимости его согласования с основными положениями формальной логики.

Так, например, известный советский исследователь К. С. Бакрадзе видел смысл гегелевского противоречия в том, что противоречивые моменты, которые отрицают друг друга и снимают свое отрицание в синтезе целого, вовсе не представляют собой подлинного логического противоречия. Например, такие противоположные моменты, как качество и количество, сущность и явления, содержание и форма, идея и природа, не находятся между собой в логическом противоречии [1, с. 313]. По сути дела это означает, что гегелевский принцип противоречия как таковой им не признается и заменяется принципом единства противоположностей или синтеза различий, которые дополняют друг друга как различные определения единого целого. Так, например, категории бытия и ничто, согласно Бакрадзе, вовсе не представляют у Гегеля взаимно-противоположных моментов, которые одновременно тождественны и различны, что приводит к противоречию, разрешающемуся в понятии становления.

Это особенно отчетливо проявляется у данного автора при анализе гегелевской критики основных принципов формальной логики. Бакрадзе считает, что вещи и явления действительности могут быть противоречивыми с точки зрения подлинной диалектики. Однако «понятие о них, суждения о них, если они истинны, не могут быть противоречивыми, не могут содержать противоречия» [1, с. 333]. Причем речь идет вовсе не об истине диалектической теории в целом, которая не должна противоречить сама себе, поскольку противоречие как в действительности, так и в мышлении разрешается в гегелевской философии, но о том, что суждения, описывающие противоречащие друг другу определения самой действительности в мышлении о ней, вовсе не должны противоречить друг другу.

В определенном виде такой подход поддерживается Г. С. Батищевым, который, признавая противоречие всеобщей формой материальной действительности и отличая эту форму от принципа единства различий или реальных противоположностей (дистинктивизм и поляризм), тем не менее, считает, что формально-логический закон непротиворечия является общим принципом выражения мысли в языке, связанным с опредмечиванием мышления, происходящим в форме языкового высказывания. Таким образом, безусловно необходимый для мышления действительности принцип противоречия должен выражаться в форме такой антиномии, которая должна считаться недопустимой в языке с позиции формальной логики [2, с. 20].

Многие отечественные исследователи, относящиеся к марксистской традиции, придерживаются мнения, что обе позиции – формальной логики, утверждающей, что противоречий в научной теории быть не может, и диалектики, утверждающей, что без противоречий мышления вообще не может быть – одинаково истинны. Эти авторы считают, что диалектика, в отличие от логики, имеет дело с особыми противоречиями, противоречиями особого класса или вида (З. М. Оруджев) [7, с. 87–88]. Поэтому диалектическое противоречие не является противоречием с позиций формальной логики. Диалектическая и формальная логика соотносятся таким образом, что предметом формальной логики выступает, как считает, например, Ф. Ф. Вяккерев, форма, структура знания, а предметом диалектической логики – содержание знания, познания в аспекте законов его развития [3, с. 72].

С этой точки зрения отношение между диалектическим принципом противоречия и формально-логическим законом противоречия не является взаимно-исключающим [3, с. 72]. Критикуя данную позицию, А. А. Сорокин считает, что диалектические противоречия – не какой-то особый род противоречий, отличный от тех, которые подразумеваются в логике, и показывает несостоятельность точки зрения, согласно которой диалектическим противоречиям соответствуют противоположности, имеющие место в реальной действительности, а логическим в действительности ничего не соответствует [8, с. 101]. Данный автор утверждает, что логическое противоречие ничем не отличается от диалектического, – это одно и то же противоречие, различным образом понимаемое [8, с. 101–102].

Одна из самых глубоких марксистских интерпретации гегелевского принципа противоречия принадлежит Э. В. Ильенкову. Он считает, что противоречие, безусловно, присуще не только бытию всего сущего, но и тому мышлению, в котором это бытие раскрывается [4, с. 257–258]. Вопреки этой позиции опирающаяся на метафизические предпосылки логика доказывает неприменимость диалектического закона о совпадении противоположностей к процессу мышления. При этом «такие логики готовы даже признать, что предмет в согласии с диалектикой может сам по себе быть внутренне противоречив. В предмете противоречие есть, а в мысли его быть не должно» [4, с. 258].

Таким образом, «запрет противоречия превращается в абсолютный формальный критерий истины, в априорный канон, в верховный принцип логики» [4, с. 258]. В отличие от этой позиции, Ильенков считает, что противоречие, присущее действительности, будучи выражено в мышлении, «выступает как противоречие в определениях понятия, отражающего исходную стадию развития. И это не только правильная, но единственно правильная форма движения исследующей мысли, хотя в ней и имеется противоречие» [4, с. 259]. Таким образом, именно противоречие, а не его отсутствие является той логической формой, в которой осуществляется мышление [5, с. 126]. В связи с этим принцип исключенного противоречия лишается Гегелем статуса закона мышления, статуса абсолютной нормы истины [5, с. 127].

Рациональное зерно запрета на противоречие Ильенков видит в том, что противоречие должно быть разрешено, и, таким образом, этот запрет есть абстрактно сформулированный аспект действительного закона мышления тождества противоположностей. В итоге, мы можем сказать, что Гегель вовсе не зачеркивает старую логику, но снимает ее в аспекте более глубокого и серьезного понимания. Этот аспект состоит в необходимости постигать тождество каждой вещи с собой и другими вещами в противоположность другому аспекту, состоящему в необходимости мыслить различия и противоположности вещи по отношению к себе и другим вещам [5, с. 127–128]. Диалектическая логика обязывает к фиксации отношений между противоположностями не в разных, но в одном и том же отношении внутри одного предмета – как в мышлении, так и в действительности [5, с. 129].

Это исключающее друг друга отношение между противоположностями есть, прежде всего, противоречие, понимаемое в том числе и формально-логически, и это противоречие не исключается с помощью формальных процедур, но разрешается путем разумно постигаемого перехода противоположностей друг в друга и снятия противоречия между ними в форме их положительного тождества [5, с. 129–130]. Таким образом, если высшим достоинством науки считать адекватную и точную фиксацию противоречий, существующих в реальной действительности, взаимно предполагающих и отрицающих друг друга моментов, то соединение противоречащих определений в составе теоретического понятия о вещи будет единственно адекватной формой отражения объективной реальности в мышлении [5, с. 130].

Список литературы

1. Бакрадзе К. С. Система и метод философии Гегеля // Избранные философские труды. Т. 2. – Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1973. – 464 с.

2. Батищев Г. С. Противоречие как категория диалектической логики. – М.: Высшая школа, 1963. – 120 с.

3. Вяккерев Ф. Ф. Предметное противоречие и его теоретический «образ» // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 59–77.

4. Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М.: Либроком, 2011. – 328 с.

5. Ильенков Э. В. Проблема противоречия в логике // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 122–143.

6. Маркс К. Капитал. Т. 1 // Сочинения, 2-е изд. Т. 23. – М.: Политиздат, 1960. – С. 1–784.

7. Оруджев З. М. Формально-логическое и диалектическое противоречие. Различие структур // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 78–95.

8. Сорокин А. А. О понятии противоречия в диалектике // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 96–121.

9. Энгельс Ф. Анти-Дюринг: переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом. – М.: Политиздат, 1977. – 483 с.

10. Энгельс Ф. Диалектика природы. – М.: ОГИЗ, 1948. – 330 с.

References

1. Bakradze K. S. System and Method in the Philosophy of Hegel [Sistema i metod filosofii Gegelya]. Izbrannye filosofskie trudy. T. 2. (Selected Works, Vol. 2). Tbilisi, Izdatelstvo Tbilisskogo universiteta, 1973, 464 p.

2. Batishchev G. S. Contradiction as a Category of Dialectical Logic [Protivorechie kak kategoriya dialekticheskoy logiki]. Moscow, Vysshaya shkola, 1963, 120 p.

3. Vyakkerev F. F. Objective Contradiction and Its Theoretical “Image” [Predmetnoe protivorechie i ego teoreticheskiy “obraz”]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979. pp. 59–77.

4. Ilenkov E. V. Dialectical Logic [Dialekticheskaya logika]. Moscow, Librokom, 2011, 328 p.

5. Ilenkov E. V. The Problem of Contradiction in Logic [Problema protivorechiya v logike]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979, pp. 122–143.

6. Marx K. Capital, Vol. 1 [Kapital, T. 1]. Sochineniya, T. 23 (Works, Vol. 23). Moscow, Politizdat, 1960, pp. 1–784.

7. Orudzhev Z. M. The Formal-Logical and Dialectical Contradiction. The Difference Between Structures [Formalno-logicheskoe i dialekticheskoe protivorechie. Razlichie struktur]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979, pp. 78–95.

8. Sorokin A. A. About the Concept of Contradiction in Dialectics [O ponyatii protivorechiya v dialektike]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979, pp. 96–121.

9. Engels F. Anti-Dühring: Herr Eugen Dühring’s Revolution in Science [Anti-Dyuring: perevorot v nauke, proizvedennyy gospodinom Evgeniem Dyuringom]. Moscow, Politizdat, 1977, 483 p.

10. Engels F. Dialectics of Nature [Dialektika prirody]. Moscow, OGIZ, 1948, 330 p.

 
Ссылка на статью:
Протопопов И. А. Гегелевский принцип противоречия в советской традиции диалектического материализма // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 46–53. URL: http://fikio.ru/?p=1773.

 
© И. А. Протопопов, 2015