Новый номер!
УДК 94 (470.23–25)+02(=162.1)“1926-1937”

Смирнова Тамара Михайловна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, профессор, доктор исторических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: mokva@inbox.ru

SPIN: 7691-2890

Авторское резюме

Состояние вопроса: Библиотеки – важнейшие культурные очаги, традиционные хранилища книг как сконцентрированной истории и духовности народа. Сохранение этнокультурной идентичности национальных меньшинств в иноязычном окружении во многом зависит от доступа к книге на родном языке. Между тем история национальных библиотек Петербурга, особенно в советский период, остается практически неизученной.

Результаты: На основании документов петербургских архивов рассматривается история библиотеки Польского Дома просвещения: книжный фонд, доступная периодическая печать, состав читателей, условия работы, формы идеологического контроля за деятельностью библиотеки, судьба книжного собрания. Большинство документов вводится в научный оборот впервые.

Область применения результатов: На примере истории ленинградской польской библиотеки возможна ликвидация определенных пробелов в петербурговедении, в истории национальных меньшинств и истории библиотечного дела – как города, так и страны в целом. Учет исторического опыта организации и регулирования этнокультурной жизни, в частности, деятельности национальных библиотек, полезен и в современной многонациональной РФ.

Выводы: Деятельность национальных библиотек с фондом литературы на родном и государственном (русском) языках не противоречит сближению и сотрудничеству различных этносов в рамках многонационального государства и формированию единой идентичности – ранее советской, а в современных условиях – общероссийской. Напротив, прямолинейное администрирование в сфере функционирования книги на родном языке чревато охлаждением и элементами недоверия между этносами.

Ключевые слова: этнокультурная идентичность; национальные меньшинства; национальные библиотеки; Польский Дом просвещения в Петербурге.

Library of the Polish House of Education in Leningrad (1926–1937)

Smirnova Tamara Mikhailovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Professor, Doctor of Letters, Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: mokva@inbox.ru

Abstract

Background: Libraries are the most important cultural centers, traditional repositories of books as concentrated history and spirituality of the nation. Preservation of the ethnocultural identity of national minorities in a foreign-language environment largely depends on access to books in their native language. Meanwhile, the history of national libraries in Saint Petersburg, especially in the Soviet period, in fact, remains unstudied.

Results: Based on documents from St. Petersburg archives, the history of the library of the Polish House of Education is examined: book fund, available periodicals, readership, working conditions, forms of ideological control over the library activities, the fate of the book collection. Most of the documents are introduced into academic circulation for the first time.

Implications: Using the history of the Leningrad Polish library as an example, it is possible to eliminate certain gaps in St. Petersburg studies, in the history of national minorities and the history of librarianship, both in the city and in the country as a whole. Taking into account the historical experience of organizing and regulating ethnocultural life, the activities of national libraries, in particular, is useful for the contemporary multinational Russian Federation.

Conclusion: The activities of national libraries having a collection of literature in their native and state (Russian) languages do not contradict the rapprochement and cooperation of various ethnic groups within a multinational state and the formation of a single identity – former Soviet, and in modern conditions – all-Russian. Conversely, straightforward administration in the sphere of functioning of books in the native language is fraught with cooling and some elements of mistrust among ethnic groups.

Keywords: ethnocultural identity; national minorities; national libraries; Polish House of Education in St. Petersburg.

Санкт-Петербург – исторически многонациональный и поликультурный город с русским (и русскоязычным) большинством населения и различными этническими группами, которые в этой ситуации являются национальными меньшинствами. Процессы объективно неизбежной и перманентной этносоциальной аккультурации не исключают сохранения национальной самоидентификации меньшинств, что, в свою очередь, ведет к созданию соответствующих национально-культурных организаций. Основу принадлежности к таким организациям, кроме самоидентификации, составляют родной язык, конфессиональная принадлежность, историческая память и другие значимые элементы национальной культуры. Важнейшим элементом сохранения этнокультурной самости национальных меньшинств в иноязычном мегаполисе являются книги и средства массовой информации. Книга, как наиболее традиционный вид воспроизведения, хранения и передачи истории и духовности народа, занимает центральное место. Естественное хранилище книг – библиотека, и в Петербурге создавались и работают в настоящее время различные национальные библиотеки, в том числе аккумулирующие литературу и периодическую печать на многих языках петербургских национальных меньшинств. К последним относятся фундаментальный Отдел национальных литератур Российской Национальной библиотеки и созданная в начале 2000-х гг. Библиотека национальных литератур в составе городской библиотеки им. А. С. Грибоедова.

Роль петербургских библиотек в сохранении культуры городских национальных меньшинств остается малоизученной, несмотря на обращение исследователей к истории отдельных этнических групп населения, преимущественно в хронологических рамках до 1917 г. История национальных библиотек советского периода и деятельность библиотеки как очага этнокультурной жизни части населения Петербурга освещается в отдельных работах Т. М. Смирновой [1] и А. С. Асватурова [2].

Поляки появились в Петербурге еще в петровское время, но первый значительный наплыв польского населения в российскую столицу относится только к 30-м гг. XIX в., а в 1900 г. поляков в городе насчитывалось 50 тыс. чел., что составляло 3,5 % среди почти полутора миллионов петербуржцев [3, с. 26]. По первой Всесоюзной переписи 1926 г. поляков-жителей Ленинграда насчитывалось 33659 чел. (2,1 % от общей численности населения 1,6 млн. чел.), а в границах созданной в августе 1927 г. укрупненной из нескольких губерний Ленинградской области поляков проживало 50 974 чел. [4, с. 100–103].

Национальная жизнь петербургской Полонии отличалась интенсивностью и разнообразием, но ее формы менялись в зависимости от политических условий. До 1917 года в Петербурге действовали различные самодеятельные польские общества – благотворительные, просветительные, научные, художественные, корпоративные, женские, молодежные, спортивные, а также общественные собрания – клубы, представлявшие деятельность всех этих организаций, и печаталась газета на польском языке. Советская национальная политика 1920-х – первой половины 1930-х гг. предусматривала государственную систему культурной жизни национальных меньшинств, в рамках которой создавались различные образовательные и культурно-просветительные учреждения – школы, техникумы, рабфаки, клубы (дома просвещения), библиотеки, книгоиздательства и пресса на родных языках. В Петрограде – Ленинграде в 1918–1937 гг. работали польские школы, польский педагогический техникум, польские клубы (в 1925 г. создан Центральный Польский клуб, преобразованный в октябре 1926 г. в Польский Дом просвещения им. Ю. Мархлевского[1]).

В июле 1918 г. Совнарком принял декрет «Об охране библиотек и книгохранилищ», по которому все они переходили в ведение Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса). В 1920 г. был принят декрет о централизации библиотечного дела. В начале 1921 г. в Петрограде и Петроградской губернии числилось свыше 4500 библиотек, причем го­сударственные, академические, научные и вузовские библиотеки в это количество не входили [6]. Часть этих библиотек работала при учреждениях национальных меньшинств. На 1 октября 1918 г. в Северной области насчитывалось 9 фундаментальных национальных библиотек (еврейская, латышская, литовская, польская, две белорусских и три эстонских) и 5 латышских библиотек-передвижек [ЦГА СПб. Ф.143. Оп. 4. Д. 8. Л. 59]. При всех петроградских польских клубах имелись «богатые» библиотеки и читальни [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 10755. Л. 12 об.].

В 1925 г., после перерыва, связанного с советско-польской войной и процессом оптации частью российских поляков гражданства буржуазной Польши, в Ленинграде по адресу пр. Володарского (Литейный), 42 (бывш. дворец княгини З. Юсуповой) начал работу Центральный клуб им. Мархлевского и библиотека при нем [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11008. Л. 4]. В январе 1925 г. вопрос «О польской литературе» стоял в повестке дня совещания у заведующего подотделом национальных меньшинств Агитотдела Ленинградского Губкома РКП(б). Решение гласило: «Ввиду того, что польские книги распылены по различным библиотекам и зачастую не используются, признать необходимым концентрацию их при организуемом Польском клубе. Поручить Польсекции договориться с заинтересованными организациями». На документе имеется резолюция заведующего Библиотечным отделом Агитотдела: «Штат [библиотеки] достаточен в количестве 5 человек» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2114. Л. 29]. Библиотека клуба также именовалась Центральной.

На основании этого постановления Польская секция Губкома РКП(б) в феврале 1925 г. предложила передать книги из польского отдела студенческой библиотеки Института инженеров путей сообщения в организуемую секцией Центральную польскую библиотеку, при этом произвести идеологический отбор: «националистическая и социалистическая литература… передается Польбюро ЦК РКП(б)» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2114. Л. 1]. Величина книжного фонда польского отдела не указана, но в библиотеке другого высшего учебного заведения – Электротехнического института – насчитывалось 800 книг на польском языке [там же].

Уже 3 сентября 1926 г. на заседании Правления Польского центрального клуба им. Мархлевского был заслушан отчет заведующего библиотекой тов. Шмидта. Работа признана удовлетворительной, были высказаны рекомендации: обратить внимание на запросы читателей и «движение новой польской советской книги», организовать группу «Друзей книги», усилить отдел юношеской литературы, вести борьбу с пропажей книг [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2568. Л. 21].

Преобразование в октябре 1926 г. Центрального польского клуба в дом просвещения – Польский ДПР – вызвало ревизию всей деятельности и материальной базы учреждения, в том числе библиотеки. Имеются подробные отчеты о работе библиотеки по состоянию на конец октября 1926 г., за октябрь – декабрь 1926 г. (это первый квартал хозяйственного 1926/27 года) и на май 1927 г. В них отмечалось не только количество книг и распределение по видам и жанрам, но также число читателей, уровень их образования и – в соответствии с классовым подходом – социальный и партийный состав, включающий коммунистов и комсомольцев. 3 декабря 1926 г. Правление Польского дома просвещения избрало специальную комиссию для инвентаризации книжного фонда библиотеки, что предполагалось выполнить в первой половине января 1927 г. [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 14 об.], но работа по учету книг продолжалась и летом [там же. Л. 42], в связи с чем показатели уточнялись и в разных документах сходятся не вполне.

На 1 октября 1926 г. в библиотеке было 9273 книги, но в отчете Правления Польского дома просвещения общему собранию 31 октября 1926 г. приводится несколько меньшая цифра – 9250 экземпляров книг, в том числе беллетристики 60 %, научной литературы 40 %. Читателей было 346 чел. (мужчин 165, женщин 181) из них рабочих 63, служащих 124, учащихся 76, прочих 83 чел. Кроме социального состава, определялся и партийный: членов ВКП(б) 6 чел., кандидатов – 56 чел., членов ВЛКСМ 65, но большинство – 226 чел. беспартийных, то есть 65 % [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2568. Л. 48 об., 50 об.].

К концу 1926 г. общее количество книг составило 9559 экз., в том числе беллетристики от 44,3 до 52,7 % (по двум разным отчетам), при этом общественно-политической литературы – всего 9 %. Постоянных читателей было 418 человек, из них рабочих 21,5 %, учащихся 30,6 %, служащих 31,4 %, прочих 16,5 %. По партийности: членов ВКП(б) 19,5 %, членов ВЛКСМ – 20 % (вместе 133 чел.). Большинство читателей – 238 чел. – имели среднее образование, «низшее» (начальное) было у 134 чел., а еще 46 чел. имели высшее образование [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 15 об., 23].

В мае 1927 г. о своей работе отчитывалась Польская секция подотдела губкома ВКП(б), в ведении которой был Польский домпросвет. В библиотеке ДПР насчитывалось уже 10 006 книг и 500 читателей (100 чел. рабочих, 147 служащих, 151 учащийся и 92 прочих) [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11157. Л. 3].

Для удобства анализа сведем данные о книжном фонде и составе читателей библиотеки Польского ДПР за период с октября 1926 по май 1927 г. в таблицу (таблица 1).

Таблица 1 – Книжный фонд и состав читателей в библиотеке Польского ДПР (1926–1927)

Таким образом, за восемь месяцев, с октября 1926 г. по май 1927 г., книжный фонд вырос на 750 экз., а читателей стало больше на 150 человек. Практически уравнялось количество читателей – мужчин и женщин (в дальнейшем этот показатель не фиксировался). При этом больше всего прибавилось рабочих (37 чел.) и учащихся (75 чел.). Партийная прослойка – члены ВКП(б) и ВЛКСМ – по данным 1926 г. осталась практически без изменений, при росте числа беспартийных читателей.

За 1925/26 хозяйственный год (октябрь 1925 – сентябрь 1926) в библиотеке Польского клуба на абонементе было выдано 5874 книги беллетристики и 888 – научных; в библиотеке было 6133 посещения, в читальне – 3599. В октябре – декабре 1926 г. библиотеку посетили 1538 читателей, книг было выдано 2677 экз.; читальней воспользовались 1174 чел. [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 17, 23; Д. 2568. Л. 48 об.]. Судя по этим данным, активность читателей возросла: в первый год в среднем за месяц читатели взяли 563 книги, в конце 1926 г. – 892, а каждый читатель в среднем брал на руки 1–2 книги (от 1,1 до 1,7) соответственно.

Центральная польская библиотека работала и «на местах», где были сосредоточены компактные массы поляков, создавая передвижные библиотечки с фондом до 100 книг каждая, а в целом 1 тысяча экз. В 1926–1927 гг. такие библиотечки общим числом 14 работали на ленинградских заводах им. Степана Разина, «Красный Путиловец», «Большевик», на фабриках «Красный Треугольник», «Скороход» и «Красное знамя», в железнодорожных мастерских Северо-Западной железной дороги, в медицинском институте, в польских школах, а также в псковском Клубе нацмен [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23; Д. 2568. Л. 48 об., 51; ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1–11. Д. 11157. Л. 3; Д. 11594. Л. 5]. Но в начале 1930-х гг. выездная работа библиотеки Польского домпросвета, несмотря на рост ее книжного фонда, стала значительно скромнее: комплектовались только 5 передвижек на промышленных предприятиях города, до 50 экземпляров книг в каждой [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп.10. Д.16. Л. 40–41].

Также библиотечки создавались в «красных уголках» предприятий. В 1926 г. в Ленинграде были организованы три польских красных уголка – на заводе «Красный Путиловец», фабриках «Красный Треугольник» и «Скороход». Для уголка на «Красном треугольнике» выписывались три газеты на польском языке и газета «Правда», там имелось 188 книг на польском языке, в том числе 112 «политических» и 76 – беллетристики. В библиотеке было 18 постоянных читателей, а в целом уголок посещали 80–90 человек. На «Красном путиловце» было 137 книг на польском языке и 6 постоянных читателей, также выписывалась одна польская газета. А вот на «Скороходе» такой уголок скорее числился, чем работал [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 24–24 об.].

В читальне Польского дома просвещения имелись газеты и журналы до 20 наименований на польском и русском языках. Это польские советские издания, выходившие в Москве, на Украине и в Белоруссии: «Свит» («Мир»), «Орка» («Пахота»), «Серп», «Глос млодзежи» («Голос молодежи»), «Гвязда млодзежи» («Звезда молодежи»), «Будь готов». Иногда домпросвет получал нелегальные газеты и прокламации из Варшавы. На русском языке выписывались журналы: «Большевик», «Международное рабочее движение», «Наука и техника», «Прожектор», «Работница и крестьянка», «Красная панорама», «Красный библиотекарь», «Безбожник», «У станка», «Красная нива», «Радиолюбитель», «Суд идет», «Экран».

На основании записей в библиотечной «книге желаний» библиотекари делали вывод: «Большинство читателей удивляются полному отсутствию газет из Польши и высказывают желание, чтобы таковые были бы выписаны из Кракова или Варшавы» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23]. Политическая ситуация не способствовала обмену печатными изданиями с буржуазными государствами, но все же это было возможным в случае с коммунистической литературой, о чем свидетельствует, в частности, один пункт из постановления по докладу агитационно-пропагандистского подотдела нацменьшинств в феврале 1927 г.: «16. Необходимо:… б) установить для части библиотек выписку литературы из-за границы» [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11101. Л. 5].

В 1932 году в читальном зале Польского ДПР была пресса на польском языке: центральная советская польская газета «Трыбуна радзецка» («Советская трибуна») и журнал «Культура масс» (Москва), газета «Серп» и журнал «Голос молодежи» (Украина), белорусский журнал на польском языке, газета американской компартии на польском языке «Трыбуна роботныча» («Рабочая трибуна»). Однако ни одного периодического издания из Польши по идеологическим соображениям библиотека не получала [см.: ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 10. Д. 16. Л. 39, 40–41].

Показательно сравнение польской библиотеки с библиотеками других национальных клубов и домов просвещения. В феврале 1927 г., согласно «Итоговому докладу по обследованию клубов нацмен» агитационно-пропагандистского подотдела нацменьшинств Ленгубкома ВКП(б), книжный фонд всех национальных библиотек Ленинграда составлял 23 464 экз., из них на родных языках 15 374 экз. (65,5 %). А 40 % от общего количества книг – 9415 экз. – принадлежало одной польской библиотеке, при этом 9355 экз., то есть 99%, было на польском языке [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1-11. Д. 11101. Л. 4]. В то же время в библиотеке имелся «большой недостаток в новейшей литературе и русско-польских словарях» [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23].

Этот недостаток исправлялся регулярным пополнением книжного фонда советскими изданиями – преимущественно общественно-политической литературой: так, за 1926 г. поступило 286 экз. книг и брошюр, в том числе 80 – «по текущим кампаниям»; в 1931 году – 208 экз., из них 43 – по политэкономии; за первую половину 1932 г. – 256, из них 150 – брошюры с материалами 17-й партконференции [ЦГА СПб. Ф. 2552. Оп. 1. Д. 2556. Л. 23; ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 10. Д. 16. Л. 39, 40–41].

В 1932 г. книжный фонд библиотеки Польского ДПР составлял около 12 тыс. экз., то есть вырос почти на 30% по сравнению с 1927 г., а читателей стало уже 595 человек – в 1,5 раза больше. Библиотекой стали чаще пользоваться учащиеся польских школ – 40 читателей были моложе 16 лет, хотя детской литературы в библиотеке не было [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп.10. Д.16. Л. 40-41].

Но практически вся художественная литература на польском языке была наследием активной культурной деятельности петербургской Полонии, то есть «устаревшей» с точки зрения новой власти и государственной идеологии. В 1930-е гг., в условиях усиления идеологического давления на культуру, дореволюционная литература вызывала подозрения, значительная ее часть признавалась уже «негодной» и «вредной», подлежащей изъятию. Политическая борьба в стране, низвержение многих прежних партийных и советских руководителей обуславливала запрет на их произведения. Особо пристальное внимание было обращено на произведения национальных авторов – они считались «националистическими». Наиболее ярко это проявлялось в отношении так называемых «зарубежных» национальных меньшинств, на этнической родине которых существовали буржуазные государства, враждебно настроенные против СССР.

Книжные фонды национальных библиотек Ленинграда подвергались строгим проверкам на предмет выявления и изъятия идеологически невыдержанной и вредной литературы, в том числе и на русском языке. В начале 1932 г. из 12 тыс. книг польской библиотеки в результате «перерегистрации» было забраковано 4 тысячи – «выброшены в архив», по определению проверочной комиссии. Оставшиеся 8 тыс. книг распределялись следующим образом: около 2 тыс. – книги общественно-политического содержания, а 6 тыс. – польская беллетристика на родном языке. Как и ранее, книг на русском языке было мало, хотя и несколько больше, чем в 1927 г., – около 800 экземпляров брошюр, причем все из общественно-политического раздела. Даже после «списания» части «неподходящей» литературы, в библиотеке были произведения Шопенгауэра, Ницше, Спинозы на польском языке, но отсутствовали работы Маркса и Ленина. При этом отдела философии на русском языке не было вообще. Каким-то образом избежали «немедленного выкидывания» книги участников различных оппозиций (Солнцева[2], Сегаля[3], даже «История ВКП(б) Зиновьева), продолжали выдаваться устаревшие политические учебные пособия («Основные вопросы ленинизма» В. Милонова и В. Матусевича, «Очерки по истории ВКП(б)» Ем. Ярославского и т. п.). Этот перечень иллюстрирует мнение проверяющих, что и после чистки библиотеки она все еще «засорена» и «производит архивное впечатление».

Читаемость общественно-политической литературы не превышала 10%, причем этот показатель мог снижаться и до 4%, как было в ноябре 1931 г. Неизменно высокой популярностью у читателей пользовалась оригинальная польская художественная литература на родном языке – ее читаемость колебалась от 55 до 65 %. При этом не вся беллетристика признавалась пригодной для массового читателя: по мнению комиссии, только часть авторов (Э. Ожешко[4], Ю. Коженёвский[5]) могли быть «использованы для выдачи», а часть характеризовалась как «немыслимая для широкого распространения» – к этим последним относились, в частности, Ю. Крашевский[6] и С. Жеромский[7], названные националистически-патриотическими писателями, а Жеромский – «ныне фашист». Отвечая на эти претензии комиссии, библиотекарь Польского домпросвета Матвеева заметила, что если продолжать сдавать книги в архив, то нужно сдать все [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп.10. Д.16. Л. 40–41].

С июня по октябрь 1933 г. Польский ДПР был на ремонте, условия работы библиотеки значительно ухудшились, прекратила работу читальня. Проверка Польского домпросвета в феврале 1934 г. констатировала, что «отсутствие читальни превращает библиотеку в технический стол выдачи книг и учета», а разъяснительная работа «вокруг книги и газеты» не проводится. В то же время была отмечена «удовлетворительная постановка учета работы по библиотеке» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 7. Л. 7 об.].

Проверка книжного фонда библиотеки в 1934 г., при смене заведующего библиотекой, показала, что в наличии имелось 13 880 экземпляров книг, еще 962 книги находились на руках у читателей. Кроме того, насчитывалось 1792 брошюры, занесенных в особый инвентарный список. Библиотекой пользовались 1312 чел., из них 769 были активными (то есть постоянными) читателями [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 7. Л. 30 об.].

О репертуаре книжного фонда и предпочтениях читателей косвенно свидетельствует статистика утерянных книг. За 1934 год не были возращены на абонемент 373 книги, из них 50 на русском языке (произведения Сталина, Толстого, Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Фадеева, Зощенко, Иогансона[8], Эрлиха[9], Перельмана[10], Слонимского[11], Быстрянского[12] и др., несколько книг по искусству и по истории). Остальные книги – на польском языке, в том числе произведения Данте, Пшибышевского[13], Рапацкого[14], Выспянского[15], Гавалевича[16], Сенкевича[17], Крашевского, Домбровского[18], Пруса[19], Мицкевича, Серошевского[20], Радзишевского[21], Хмеловского[22], Фредро[23], а также Ленина, Бухарина, руководителей Польской секции ВКП(б) и др.) [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 7. Л. 30 об.-35].

Несмотря на «чистки», библиотека Польского домпросвета продолжала лидировать среди национальных домпросветов: в мае 1934 г. весь библиотечный фонд в 12-ти национальных библиотеках составлял 79 500 экз., при этом в польской достигал 15 тыс. экз., то есть составлял почти 19 % (примерно столько же книг имелось и в библиотеке Украинского ДПР). Но «добрая половина книг из этого фонда [имеются в виду все национальные библиотеки – Т. С.] вышла в тираж по своей устарелости и содержанию, поэтому нацбиблиотеки настоятельно требуют коренного пополнения и качественного улучшения», – отмечали проверяющие [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 6. Д. 4. Л. 8]. И 29 декабря 1934 г. партсовещание заведующих и руководителей массовой работой национальных домов просвещения вносит предложение: «…библиотечному сектору Массового отдела [политико-культурно-просветительной работы Ленсовета] совместно с заведующими ДПР просмотреть каталог книг библиотек домов просвещения, «ненужные книги из обращения изъять» [курсив мой. – Т. С.] [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 11. Д. 18. Л. 6]. Массовый отдел также составил вопросник по обследованию состояния работы национальных домов просвещения за осенне-зимний период 1934–1935 гг., пункт 15 которого касался библиотек: «Работа библиотеки (количество книг, количество читателей, работа с читателями, организовываются ли читательские конференции, литературные вечера, количество передвижек, самообразовательная работа, обеспечение читальни периодической литературой)» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 14. Л. 18].

Состав читателей библиотек национальных домов просвещения в значительной мере отражал социальный состав ленинградского населения определенной национальности, но в то же время регулировался руководством ДПР в соответствии с классовым подходом в культурно-просветительной работе. В этом смысле Польский домпросвет был уязвим: в 1932 г. из 539 читателей библиотеки рабочих было всего 16 % – 86 чел., членов ВКП/б/ – 70 чел. (13 %), еще 54 чел. (10 %) – члены ВЛКСМ [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 10. Д. 16. Л. 41]. И в феврале 1934 г. выводы комиссии по обследованию Польского ДПР были неутешительными: домпросвет и библиотеку посещают в основном учащиеся, домохозяйки, служащие, а библиотекой пользуются всего 12 % рабочих [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 11. Д. 6. Л. 40].

Наряду с социальным составом читателей с середины 1930-х гг. указывался также национальный. Так, в библиотеке польского ДПР в 1936 г. было 950 читателей, из них поляков – 90 % [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 33]. Указание национальности читателей библиотек требовалось для решения вопроса о целесообразности работы того или иного национального домпросвета. В отличие от некоторых домпросветов, посетителями которых в большом количестве были и лица «нетитульной» национальности, в Польском с этим все обстояло хорошо. Но в связке с этим критерием шел вопрос о языке читаемой литературы – на родном или русском языке преимущественно брали читатели книги из библиотеки. Ясно, что в зависимости от политической конъюнктуры и «социального заказа» эти показатели можно было трактовать по-разному, что и происходило в действительности.

Вопрос об идеологической пригодности польской художественной литературы постоянно поднимался на разных уровнях, в советском и партийном порядке. В январе 1935 г. Массовый отдел Ленсовета, в ведении которого находились национальные дома просвещения, обязал библиотечный сектор Польского ДПР просмотреть каталог польской библиотеки и принять меры по его чистке [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 6. Д. 29. Л. 31]. А некий бдительный свидетель сообщал в городской комитет ВКП(б), что в мае 1936 г. заведующий Польским домпросветом Б. Пиотровский заявил на совещании, что произведения Г. Сенкевича можно давать всем, «зная заранее», что их содержание «носит шовинистический характер» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 76. Л. 3]. В августе 1937 г. в докладной записке в городской комитет ВКП(б) о состоянии политической и культурно-просветительной работы среди национальных меньшинств Ленинграда Пиотровский был охарактеризован как «пропагандирующий необходимость воспитания поляков в польском духе» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2-1. Д. 880. Л. 77].

Пятилетний производственный план Польского ДПР на 1933–1937 гг. предусматривал значительный рост книжного фонда, причем без брошюр «временного значения»: за 1934 год – до 11 494 экз., за 1935 – до 12 534, за 1936 – до 14 409 экз. Обращает на себя внимание скрупулезный, до единиц, расчет количественного пополнения библиотеки, что было, естественно, не более, чем весьма приблизительной прикидкой – сумму ассигнований на расширение книжного фонда сопоставили со средней ценой одного экземпляра книги.

Планировался рост количества читателей на абонементе: 1934 – 660 чел., 1935 – 1 тыс., 1936 – 1,5 тыс. чел., а также число посещений библиотеки и читальни: 1934 г. – 22 850 чел., 1935 – 26 тыс., 1936 – 30 тыс., 1937 – 35 тыс. посещений. Планировалось расширение работы библиотеки «на периферии»: 5 библиотек-передвижек с «охватом» 1250 посещений в 1934 году, 6 и 1800 – в 1935, 8 и 2100 – в 1936, 10 и 3500 – в 1937 [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 3. Л. 3–4; Д. 17. Л. 32].

Кроме индивидуальной работы с читателями, библиотеки национальных домов просвещения вели массовую работу. Она включала разнообразные формы, а именно: подписку на периодическую печать на родном языке (так, польская библиотека подписала на центральную советскую польскую газету «Трыбуна радзецка» на 1936 г. 610 чел.); конференции читателей по новой литературе; чтение лекций и докладов на литературные темы; книжные выставки. Библиотека польского дома просвещения организовывала экскурсии в музеи города (за первый квартал 1936 г. – две экскурсии с участием 70 человек) и литературные вечера (5 вечеров за тот же период, присутствовало 250 чел.). Особой формой работы было выявление среди читателей библиотеки стахановцев и предоставление им различных льгот – они могли брать книги на более длительный срок и «вообще пользуются всеми привилегиями» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 25, 33, 49, 83–84, 90, 96, 102].

Летом 1936 г. деятельность национальных домов просвещения Ленинграда была подвергнута тотальной проверке, которая повторилась затем в апреле – мае 1937 г. По вопросам библиотечной работы наиболее информативны данные 1936 г. В целом в 11-ти национальных ДПР насчитывалось 79 703 экз. книг, в том числе в Польском – по-прежнему больше всех, 12 100 (15 % от общего количества), к этому приближался только книжный фонд немецкого домпросвета (12 тыс. экз.) [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48; Д. 76. Л. 3, 89]. И книг на родном языке в Польском ДПР также было намного больше, чем в других библиотеках – 9800, или 81 %, из них художественной литературы – 3880 экз. (39,6 %), а политической – более чем в два раза меньше: 1800 экз. (18 %). В целом по книжному фонду на русском и польском языках политическая литература также составляла всего 19 % – чуть меньше, чем в среднем по всем домпросветам (20 %). Читателей в польской библиотеке насчитывалось 950 человек [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 83].

Показательны также сведения о книговыдаче и посещаемости. С января по май 1936 г. всего посетило библиотеку польского ДПР 5520 чел., а книг было выдано 7329 экз., так что в среднем каждый посетитель брал по 1,3 книги. За тот же период в читальном зале было выдано 230 книг и 105 номеров газет. Средняя посещаемость библиотеки в день составила 45 чел., а читального зала – 10 чел. [Там же].

Многие книги ветшали и требовали ремонта. В пояснительной записке к контрольным цифрам Польского ДПР на 1936 год указано, что «на переплет книг в прошлом году не было ассигновано ни копейки денег, а между тем новых изданий польской классической литературы не имеется, а со старого фонда около двух тысяч экземпляров не может быть выдано из-за изношенности переплета» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 8. Д. 26. Л. 2 об.].

«Уплотнение» национальных домов просвещения, шедшее с 1935 г., привело к ухудшению условий работы их библиотек из-за крайней скученности и недостатка помещений. Польский ДПР оказался сначала на ул. Некрасова, 10, где вместо двух домпросветов, располагавшихся там ранее, стали тесниться сразу пять, а в 1937 г. – на Красной (бывшей Галерной) ул., 33, где вместо одного поместили четыре домпросвета.

Сравним основные параметры величины книжного фонда и состава читателей библиотеки Польского дома просвещения за десятилетие – с 1927 по 1936 гг. (таблица 2).

Таблица 2 – Книжный фонд и состав читателей библиотеки Польского ДПР (1927 и 1930-е гг.)

За 10 лет – с 1927 по 1936 гг. – общий книжный фонд библиотеки Польского Дома просвещения, при неоднократных чистках фонда, вырос на 29 % (с 9415 до 12 100 экз.), а литературы на родном языке – всего на 5 % (с 9355 до 9800 экз.)[24]. Почти в два раза вырос контингент читателей.

При этом рост фонда литературы Польского ДПР оказался самым незначительным среди библиотек других национальных домпросветов, в которых счет шел «на разы»: от двух раз в латышском и до 13-ти – в татарском и даже до 19-ти – в немецком. Такая же тенденция характерна и для прироста фонда на родном языке: по сравнению с пятипроцентным польским – количество литературы на латышском выросло в 1,5 раза, а на эстонском – в 4,5 раза. Таким образом, книжный фонд польской библиотеки, особенно на родном языке, менее всего обновился в рассматриваемый период, следовательно, его основу по-прежнему составляла дореволюционная литература, главным образом, художественная, что считалось неприемлемым [по матер.: ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48].

Но появился и новый довод против национальных библиотек – владение русским языком представителями национальных меньшинств. В докладной записке руководителя Массового отдела Ленсовета секретарю Областного и Городского комитетов ВКП(б) А. А. Жданову от 3 августа 1936 г. подчеркивалось, что «в ряде ДПР (польский, еврейский, белорусский) работа преимущественно на русском языке, т. к. основной состав посещающих не знает национального языка или владеет им хуже, чем русским». В библиотеках большинство читателей, владеющих русским языком, «берут книг на русском языке больше, чем на национальном» [ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 2-в. Д. 1611. Л. 7], и книжные их фонды все больше формируются на русском языке. Действительно, живущие в русскоязычном городе и работающие в русскоязычных коллективах «националы» знали русский язык и активно им пользовались. Кроме того, это был язык руководящей силы советского общества – коммунистической партии, он был «первичен» для законодательной деятельности и всей политической пропаганды и агитации. Еще в 1926 г. польский язык назвали своим родным языком менее 43 % всех поляков СССР, русский же язык в качестве родного назвали 20 % поляков [5, с. 36], и процесс языковой ассимиляции продолжался. Посетители Польского домпросвета на родном языке занимались художественной самодеятельностью и стремились читать художественную литературу, но, как отмечалось в документах Горкома ВКП(б) 1936 года, «в библиотеке [Польского домпросвета] за исключением текущей политической литературы брошюрочного характера вся новая художественная, естественно-научная и техническая литература комплектуется на русском языке [курсив мой. – Т. С.]. Некоторые попытки работы ДПР вести всю массовую работу на родном языке не достигают своей цели. Рабочий посетитель предпочитает русский язык польскому. Созванное в декабре [1935 г.] совещание рабочих-стахановцев поляков пришлось вести на русском языке, ибо большинство присутствующих не знало родного (польского) языка». Эти обстоятельства вызывали «серьезное сомнение в целесообразности дальнейшего существования Польского Дома просвещения» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 48. Л. 14–15].

Приказом Массового отдела Ленсовета от 11 июня 1937 г. библиотеки национальных домов просвещения были закрыты «для переучета книжных фондов и переинвентаризации их» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 3. Д. 33. Л. 5]. Но для проверки книг на разных языках требовалось знание этих языков, причем абсолютно надежными в идеологическом плане людьми, а с тем и другим были сложности, в особенности в условиях идущих репрессий, и на практике проверки затягивались. В Массовом отделе сетовали, что в польской библиотеке якобы «просмотра книг в плане пригодности этого чтива к сегодняшнему дню не было ряда лет», между тем проверка затягивалась из-за того, что «Горлит[25] медлит с присылкой товарища, знающего польский язык», и библиотека бездействовала более месяца [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 8. Д. 76. Л. 114]. В реальности она уже не открылась.

Национальные библиотеки Ленинграда работали в составе домов просвещения национальных меньшинств, что обеспечивало им материальную базу, финансирование, привлечение актива соответствующей национальности и пр. Однако во второй половине 1930-х гг. изменился вектор советской национальной политики – от коренизации (учета национальных и языковых особенностей) к унификации национальных культур на великорусской основе. В этих условиях национальные дома просвещения в качестве отдельного и особого подразделения политико- и культурно-просветительной работы среди национальных меньшинств оказались ненужными, а в атмосфере общего «обострения классовой борьбы» они считались опасными и враждебными, в связи с чем подлежали ликвидации. Таким образом, закрытие домов просвещения означала также прекращение деятельности национальных библиотек – и как отдельных книжных собраний, и как общедоступных книжных фондов на родных для национальных меньшинств языках.

29 августа 1937 г. было сделано распоряжение заведующего Массовым отделом Ленсовета «о необходимости освобождения помещения Домпросветов по Красной улице, 33, для особых госнужд», в связи с чем «прекращается деятельность домов просвещения: немецкого, эстонского, латышского и польского с 1 сентября с. г.». Все заведующие библиотеками обязывались подготовить книжный фонд к сдаче Центральной (городской) библиотеке к 4 сентября [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 14. Д. 14. Л. 36].

Политическое решение о ликвидации всех ленинградских национальных домов просвещения было принято 4 октября 1937 г. на заседании бюро Ленинградского горкома ВКП(б), на котором стоял вопрос «О политической и культурно-просветительной работе среди трудящихся нацменьшинств». Докладчики отмечали, что эта работа «крайне запущена», а деятельность самих ДПР приводила к «искусственному обособлению нацменьшинств от всей массы трудящихся». Бюро горкома ВКП(б) постановило существующие к тому времени в Ленинграде национальные домпросветы – финский, еврейский, эстонский, польский, немецкий, татарский, латышский, народов Востока – ликвидировать. Работу с национальными меньшинствами следовало проводить в общих домах культуры, клубах и красных уголках, «всячески помогая трудящимся нацменам в овладении русским языком и вовлекая их в общую работу» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2. Д. 878. Л. 3].

При ликвидации ленинградских домов просвещения национальных меньшинств их библиотеки были переданы в несколько районных, а большинство – в Ленинградскую центральную библиотеку, «для организации соответствующих отделов по обслуживанию трудящихся нацменов». В справке горкома от первого ноября 1937 г. о состоянии сети культурных учреждений, обслуживающих национальные меньшинства Ленинграда, констатируется: «Других национальных библиотек в городе не имеется» [ЦГАИПД СПб. Ф. 25. Оп. 2-а. Д. 35. Л. 3]. Однако литература на языках национальных меньшинств оказалась в спецхране и была недоступна для массового читателя.

В конце декабря 1937 г. уже Ленинградский обком ВКП/б/ принял решение о ликвидации всей системы культурной жизни национальных меньшинств Ленинграда и области, в том числе школ. В результате книжные фонды школьных библиотек также были «очищены» от учебников и литературы на родных языках.

* * *

Как и другие организованные формы культурной жизни национальных меньшинств, национальные библиотеки играли важную роль в сохранении их национальной самоидентификации и культуры в условиях русскоязычного мегаполиса. Ликвидация этих библиотек как самостоятельных книжных собраний привела к полному отлучению национальных меньшинств от книги на родных языках. Полиэтнической культуре нашего региона был нанесен огромный ущерб.

Богатые культурные традиции петербургской, да и почти двадцатилетней ленинградской Полонии были прерваны на основании политических установок правящей партии, а не по объективным обстоятельствам. История показала, что прямолинейное администрирование национальных отношений, независимо от намерений, не способствует автоматическому утверждению межнационального согласия.

Список литературы

1. Смирнова Т. М. Национальные библиотеки в Ленинграде (1918–1930-е гг.) // Клио. – 1998. – №3. – С. 234–243.

2. Асватуров А. С. Этнокультурная деятельность Российской национальной библиотеки: на примере отдела национальных литератур. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук. – СПб., 2009. – 16 с.

3. Юхнёва Н. В. Многонациональная столица империи // Многонациональный Петербург: История. Религия. Народы. – СПб.: Искусство-СПб., 2002. – С. 9–72.

4. Национальные меньшинства Ленинградской области: сборник материалов / Сост. П. М. Янсон. – Л.: Орготдел Ленинградского Облисполкома, 1929. – 103 с.

5. Национальная политика ВКП(б) в цифрах. – М.: Изд-во Коммунистической академии, 1930. – 328 с.

6. Материалы по организации библиотечного дела г. Петрограда и Петроградской губернии / Центральный библиотечный подотдел Петроградского губернского отдела народного образования. Вып. 2. – Пг.: Государственная типография, 1921. – 20 с.

Архивные источники

Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.).

Ф. 143. Канцелярия Центрального Исполнительного Комитета (ЦИК) и Совета комиссаров Союза коммун Северной области (СКСО). Петроград. 1918–1919.

Оп. 4. Д. 8. Отчет о деятельности комиссариата по делам национальностей СКСО с мая по октябрь 1918 года. – 70 л.

Ф. 2552. Отдел народного образования Ленинградского губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Ленинград. 1918–1927. Оп. 1.

Д. 2114. Дело по руководству и контролю за деятельностью 3-го Польского клуба (протоколы, переписка, анкеты педагогов). Документы на польском и русском языках. 24.01.1925. – 29 л.

Д. 2556. Дело по руководству и контролю за деятельностью Польского домпросвета им. Мархлевского (отчет о работе, протоколы и др.). Документы на польском и русском языках. 20.10.1926–27.05.1928. – 66 л.

Д. 2568. Дело по руководству и контролю за деятельностью польского клуба Мархлевского (планы, отчеты, протоколы). Документы на польском и русском языках. 06.02–29.12.1926. – 58 л.

Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб.).

Ф. 16. Ленинградский губернский комитет ВКП(б). 1917–1927. Ленинград. Оп. 1–11.

Д. 10755. Отчеты о деятельности подотдела нацменьшинств Губкома РКП(б) с 01.10.1921 года по июль 1922 года. – 19 л.

Д. 11008. Сведения о сети социально-воспитательных, политико-просветительных и профессионально-образовательных учреждений города Ленинграда и Ленинградской губернии и о их прикреплении по линии шефства над деревней. 27.02–20.12.1926. – 10 л.

Д. 11101. Доклад Губполитпросвета и статистические сведения о работе клубов нацменьшинств. 17.02.1927. – 6 л.

Д. 11157. Отчеты о работе польской секции п/отдела нацменьшинств Губкома ВКП(б) с октября 1926 по июль 1927 г. 01.05–20.08.1927. – 6 л.

Д. 11594. Протоколы совещаний активных партийных работников-поляков. Отдел нацменьшинств. Польская секция. 09.01–30.10.1927. – 15 л.

Ф. 24. Ленинградский областной комитет КПСС. 1927–1991.

Оп. 10. Д. 16. Докладные записки бригад Обкома ВКП(б) по обследованию политпросветработы и художественной работы среди нацменьшинств области. 13.09.1932–20.03.1933. – 148 л.

Ф. 25. Ленинградский городской комитет КПСС. 1931–1991.

Оп. 2-1. Д. 878. Протокол № 5 заседания бюро Горкома ВКП(б). 04.10.1937. – 12 л.

Оп. 2-1. Д. 880. Материалы к протоколу бюро Горкома ВКП(б) от 04. 10. 1937 года (повестка заседания, списки присутствующих, стенограмма выступлений и п.п. 1–5 – вопросы, решенные на заседании). 13.11.1936–31.10.1937. – 131 л.

Оп. 2–а. Д. 35. Материалы к протоколу бюро Горкома ВКП(б) №10 от 11.11.1937 г. (п. 9 – вопрос, решенный опросом). 01.11–02.11.1937. – 6 л.

Оп. 8. Д. 48. Материал по нацменработе в домах просвещения (отчет, докладные записки, списки актива и другие материалы). 1936 г. – 109 л.

Оп. 8. Д. 76. Материал по нацменработе в Домах просвещения и на предприятиях (докладные записки, сведения, акты и др. материалы). 1937 г. – 148 л.

Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб.).

Ф. 258. Национальные Дома просвещения Отдела массовой политико-культурно-просветительной работы Ленсовета. Ленинград. 1918–1937.

Оп. 3. Д. 33. Приказы Массового отдела Ленсовета. 17 апреля – 29 июля 1937. – 6 л.

Оп. 6. Д. 4. Отчеты о работе домпросветов с 1 сентября 1933 г. по 30 ноября 1934 г. – 16 л.

Оп. 6. Д. 29. Переписка с учреждениями и организациями Ленинграда о выделении средств на культпросветработу, покупке книг, оказании материальной помощи и устройстве на работу нацменов, создание цыганской школы и др. вопросам. 01.01–31.08.1935. – 202 л.

Оп. 8. Д. 3. Пятилетний план работы Польского домпросвета на 1933–1937 гг. – 8 л.

Оп. 8. Д. 7. Акты финансовых ревизий Польского домпросвета и комиссии по обследованию работы домпросвета. 30.10.1933–25.10.1934. – 37 л.

Оп. 8. Д. 14. Приказы Отдела массовой политкультпросветработы; протокол совещания национальной группы отдела, план работы домпросветов на 1935 год. 01.01–31.12.1935. – 33 л.

Оп. 8. Д. 17. Сметы, штатные расписания и промфинпланы Польского домпросвета и Театральной мастерской на 1935 год. – 35 л.

Оп. 8. Д. 26. Контрольные цифры Польского домпросвета на 1936 год и объяснительная записка к ним. – 8 л.

Оп. 11. Д. 6. Приказы и распоряжения; акты и выводы комиссий по обследованию работы нацдомпросветов; отчеты о работе домпросветов; протоколы совещаний заведующих нацдомпросветами. 01.01.1933–31.12.1934. – 147 л.

Оп. 11. Д. 18. Протоколы совещаний заведующих нацдомпросветами. 25.12–29.12.1934. – 9 л.

Оп. 14. Д. 14. Хозяйственное управление нацмен домов просвещения. Канцелярия. Приказы. Июнь – октябрь 1937. – 44 л.

References

1. Smirnova T. M. National Libraries in Leningrad (1918–1930s) [Natsionalnye biblioteki v Leningrade (1918–1930-e gg.)]. Klio (Ckio), 1998, no. 3, pp. 234–243.

2. Asvaturov A. S. Ethno-Cultural Activity of the Russian National Library: The Example of the National Literature Department. Abstract of the Ph. D. Degree Thesis in Pedagogy [Etnokulturnaya deyatelnost Rossiyskoy natsionalnoy biblioteki: na primere otdela natsionalnykh literatur. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata pedagogicheskikh nauk]. Saint Petersburg, 2009, 16 p.

3. Yukhneva N. V. Mnogonatsionalnaya stolitsa imperii [The Multinational Capital of the Empire]. Mnogonatsionalnyy Peterburg: Istoriya. Religiya. Narody (Multinational Petersburg: History. Religion. Peoples). Saint Petersburg: Iskusstvo-SPb., 2002, pp. 9–72.

4. Yanson P. M. (Comp.) National Minorities of the Leningrad Region: Collected Materials [Natsionalnye menshinstva Leningradskoy oblasti: sbornik materialov]. Leningrad: Orgotdel Leningradskogo Oblispolkoma, 1929, 103 p.

5. National Policy of the All-Union Communist Party of Bolsheviks in Figures [Natsionalnaya politika VKP(b) v tsifrakh]. Moscow: Izdatelstvo Kommunisticheskoy akademii, 1930, 328 p.

6. Materials on the Organization of Librarianship in Petrograd and Petrograd Province, Is. 2 [Materialy po organizatsii bibliotechnogo dela g. Petrograda i Petrogradskoy gubernii. Vyp. 2]. Petrograd: Gosudarstvennaya tipografiya, 1921, 20 p.

Archive Materials

Central State Archives of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv Sankt-Peterburga].

Fond 143. Office of the Central Executive Committee (CEC) and the Council of Commissars of the Union of Communes of the Northern Region. Petrograd. 1918–1919 [Kantselyariya Tsentralnogo Ispolnitelnogo Komiteta (TsIK) i Soveta komissarov Soyuza kommun Severnoy oblasti (SKSO). Petrograd. 1918–1919].

Opis 4. Delo 8. Report on the Activities of the Commissariat for Nationalities of the Union of Communes of the Northern Region from May to October 1918 [Otchet o deyatelnosti komissariata po delam natsionalnostey SKSO s maya po oktyabr 1918 goda], 70 l.

Fond 2552. Public Education Department of the Leningrad Provincial Council of Workers’, Peasants’ and Red Army Deputies. Leningrad. 1918–1927. Opis 1 [Otdel narodnogo obrazovaniya Leningradskogo gubernskogo Soveta rabochikh, krestyanskikh i krasnoarmeyskikh deputatov. Leningrad. 1918–1927. Op. 1].

Delo 2114. File on the Management and Control of the 3rd Polish Club (Minutes, Correspondence, Questionnaires of Teachers). Documents in Polish and Russian. 24.01.1925 [Delo po rukovodstvu i kontrolyu za deyatelnostyu 3-go Polskogo kluba (protokoly, perepiska, ankety pedagogov). Dokumenty na polskom i russkom yazykakh. 24.01.1925], 29 l.

Delo 2556. File on the Management and Control of the Activities of the Polish House of Education Named after Markhlewski (Work Report, Minutes, etc.). Documents in Polish and Russian. 20.10.1926–27.05.1928 [Delo po rukovodstvu i kontrolyu za deyatelnostyu Polskogo domprosveta im. Markhlevskogo (otchet o rabote, protokoly i dr.). Dokumenty na polskom i russkom yazykakh. 20.10.1926–27.05.1928], 66 l.

Delo 2568. Case on the Management and Control of the Activities of the Polish Club of Marchlewski (Plans, Reports, Minutes). Documents in Polish and Russian. 06.02–29.12.1926 [Delo po rukovodstvu i kontrolyu za deyatelnostyu polskogo kluba Markhlevskogo (plany, otchety, protokoly). Dokumenty na polskom i russkom yazykakh. 06.02–29.12.1926], 58 l.

Central State Archives of Historical and Political Documents of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv istoriko-politicheskikh dokumentov Sankt-Peterburga].

Fond 16. Leningrad Provincial Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks. 1917–1927. Leningrad. Opis 1–11 [Leningradskiy gubernskiy komitet VKP(b). 1917–1927. Leningrad. Op. 1–11].

Delo 10755. Reports on the Activities of the Sub-Department of National Minorities of the RCP(b) Gubernational Committee from 01.10.1921 to July 1922 [Otchety o deyatelnosti podotdela natsmenshinstv Gubkoma RKP(b) s 01.10.1921 goda po iyul 1922 goda], 19 l.

Delo 11008. Information on the Network of Social-Educational, Political-Educational and Vocational-Educational Institutions in Leningrad City and Leningrad Province and Their Attachment to the Village Patronage. 27.02–20.12.1926 [Svedeniya o seti sotsialno-vospitatelnykh, politiko-prosvetitelnykh i professionalno-obrazovatelnykh uchrezhdeniy goroda Leningrada i Leningradskoy gubernii i o ikh prikreplenii po linii shefstva nad derevney. 27.02–20.12.1926], 10 l.

Delo 11101. Report of the Gubpolitprosvet and Statistical Data on the Work of Clubs of National Minorities. 17.02.1927 [Doklad Gubpolitprosveta i statisticheskie svedeniya o rabote klubov natsmenshinstv. 17.02.1927], 6 l.

Delo 11157. Reports on the Work of the Polish Section of the National Minorities Department of the All-Union Communist Party of Bolsheviks from October 1926 to July 1927. 01.05–20.08.1927 [Otchety o rabote polskoy sektsii p/otdela natsmenshinstv Gubkoma VKP(b) s oktyabrya 1926 po iyul 1927 g. 01.05–20.08.1927], 6 l.

Delo 11594. Minutes of Meetings of Active Party Workers-Poles. Department of National Minorities. Polish Section. 09.01–30.10.1927 [Protokoly soveschaniy aktivnykh partiynykh rabotnikov-polyakov. Otdel natsmenshinstv. Polskaya sektsiya. 09.01–30.10.1927], 15 l.

Fond 24. Leningrad City Committee of the CPSU 1927–1991 [Leningradskiy oblastnoy komitet KPSS. 1927–1991].

Opis 10, Delo 16. Report Notes of the Brigades of the All-Union Communist Party of Bolsheviks (All-Union Communist Party of Bolsheviks) on the Survey of Political Education and Art Work Among the Ethnic Minorities of the Region. 13.09.1932–20.03.1933 [Dokladnye zapiski brigad Obkoma VKP(b) po obsledovaniyu politprosvetraboty i khudozhestvennoy raboty sredi natsmenshinstv oblasti. 13.09.1932–20.03.1933], 148 l.

Fond 25. Leningrad City Committee of the CPSU. 1931–1991 [Leningradskiy gorodskoy komitet KPSS. 1931–1991].

Opis 2-1. Delo 878. Minutes no. 5 of the Meeting of the Bureau of the City Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks. 04.10.1937 [Protokol no. 5 zasedaniya byuro Gorkoma VKP(b). 04.10.1937], 12 l.

Opis 2-1. Delo 880. Materials to the Minutes of the Bureau of the City Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks of 04.10.1937 (Agenda of the Meeting, Lists of Those Present, Transcript of Speeches and pp. 1-5 – Issues Decided at the Meeting). 13.11.1936–31.10.1937 [Materialy k protokolu byuro Gorkoma VKP(b) ot 04.10.1937 goda (povestka zasedaniya, spiski prisutstvuyuschikh, stenogramma vystupleniy i p.p. 1–5 – voprosy, reshennye na zasedanii). 13.11.1936–31.10.1937], 131 l.

Opis 2-a. Delo 35. Materials to the Minutes of the Bureau of the City Committee of the All-Union Communist Party of Bolsheviks no. 10 of 11.11.1937 (item 9 – Question Solved by a Poll). 01.11–02.11.1937 [Materialy k protokolu byuro Gorkoma VKP(b) №10 ot 11.11.1937 g. (p. 9 – vopros, reshennyy oprosom). 01.11–02.11.1937], 6 l.

Opis 8. Delo 48. Material on Work with National Minorities in the Houses of Education (Report, Memoranda, Lists of Activists and Other Materials) [Material po natsmenrabote v domakh prosvescheniya (otchet, dokladnye zapiski, spiski aktiva i drugie materialy)], 1936, 109 l.

Opis 8. Delo 76. Material on Work with National Minorities in Educational Centers and Enterprises (Reports, Information, Acts and Other Materials) [Material po natsmenrabote v Domakh prosvescheniya i na predpriyatiyakh (dokladnye zapiski, svedeniya, akty i dr. materialy)], 1937, 148 l.

Central State Archive of Literature and Art of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv literatury i iskusstva Sankt-Peterburga].

Fond 258. National Houses of Enlightenment of the Lensovet Mass Political, Cultural and Educational Work Department. Leningrad. 1918–1937 [Natsionalnye Doma prosvescheniya Otdela massovoy politiko-kulturno-prosvetitelnoy raboty Lensoveta. Leningrad. 1918–1937].

Opis 3. Delo 33. Orders of the Mass Department of the Lensovet. 17 April – 29 July 1937 [Prikazy Massovogo otdela Lensoveta. 17 aprelya – 29 iyulya 1937], 6 l.

Opis 6. Delo 4. Reports on the Work of Domprosvets from 1 September 1933 to 30 November 1934 [Otchety o rabote domprosvetov s 1 sentyabrya 1933 g. po 30 noyabrya 1934 g.], 16 l.

Opis 6. Delo 29. Correspondence with Institutions and Organisations in Leningrad Regarding the Allocation of Funds for Cultural and Educational Work, the Purchase of Books, Material Assistance and Employment of Ethnic People, the Creation of a Roma School, and Other Issues. 01.01–31.08.1935 [Perepiska s uchrezhdeniyami i organizatsiyami Leningrada o vydelenii sredstv na kultprosvetrabotu, pokupke knig, okazanii materialnoy pomoschi i ustroystve na rabotu natsmenov, sozdanie tsyganskoy shkoly i dr. voprosam. 01.01–31.08.1935], 202 l.

Opis 8. Delo 3. Five-Year Work Plan of the Polish Domprosvet for 1933–1937 [Pyatiletniy plan raboty Polskogo domprosveta na 1933–1937 gg.], 8 l.

Opis 8. Delo 7. Acts of Financial Audits of the Polish Domprosvet and the Commission for the Survey of the Work of the Domprosvet. 30.10.1933–25.10.1934 [Akty finansovykh reviziy Polskogo domprosveta i komissii po obsledovaniyu raboty domprosveta. 30.10.1933–25.10.1934], 37 l.

Opus 8. Delo 14. Orders of the Department of Mass Political and Cultural Enlightenment Work; Minutes of the Meeting of the National Group of the Department, Plan of Work of the Domprosvets for 1935. 01.01–31.12.1935 [Prikazy Otdela massovoy politkultprosvetraboty; protokol soveschaniya natsionalnoy gruppy otdela, plan raboty domprosvetov na 1935 god. 01.01–31.12.1935], 33 l.

Opis 8. Delo 17. Estimates, Staff Schedules and Industrial Plans of the Polish Domprosvet and the Theatre Workshop for 1935 [Smety, shtatnye raspisaniya i promfinplany Polskogo domprosveta i Teatralnoy masterskoy na 1935 god], 35 l.

Opis 8. Delo 26. Control Figures of the Polish Domprosvet for 1936 and Explanatory Note to Them [Kontrolnye tsifry Polskogo domprosveta na 1936 god i obyasnitelnaya zapiska k nim], 8 l.

Opis 11. Delo 6. Orders and Decrees; Acts and Conclusions of Commissions to Survey the Work of National Education Centers; Reports on the Work of National Education Centers; Minutes of Meetings of Heads of National Education Centers. 01.01.1933–31.12.1934 [Prikazy i rasporyazheniya; akty i vyvody komissiy po obsledovaniyu raboty natsdomprosvetov; otchety o rabote domprosvetov; protokoly soveschaniy zaveduyuschikh natsdomprosvetami. 01.01.1933–31.12.1934]. 147 l.

Opis 11. Delo 18. Minutes of the Meetings of the Heads of the National Enlightenment Centers. 25.12–29.12.1934 [Protokoly soveschaniy zaveduyuschikh natsdomprosvetami. 25.12–29.12.1934], 9 l.

Opis 14. Delo 14. Economic Department of the National Education Centre. Chancellery. Orders. June – October 1937 [Khozyaystvennoe upravlenie natsmen domov prosvescheniya. Kantselyariya. Prikazy. Iyun – oktyabr 1937], 44 l.

Новый номер!

УДК 796

Сидоренко Александр Сергеевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра физической культуры и спорта, доцент, кандидат педагогических наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: thesis@internet.ru

SPIN: 2897-3075

ORCID: 0000-0002-1563-5047

Scopus ID: 57190945341

Авторское резюме

Состояние вопроса: Данная работа представляет собой ретроспективный анализ употребления атлетами специальных продуктов и субстанций, которые тем или иным способом способствовали улучшению ими спортивных результатов и обеспечивали превосходство над соперниками. Проблема употребления допинга существовала ещё начиная с периода Античных Олимпийских игр и наиболее остро встала в последние годы. Автор работы касается проблемы допинга в историческом аспекте, останавливаясь на особенностях данного явления в Античности и на начальном этапе зарождения Олимпийских игр современности.

Результаты: Если в Древней Греции употребление атлетами специальных продуктов для улучшения спортивных результатов не было научно обосновано и имело больше мистический характер, то начиная со второй половины XIX века сами спортсмены и спортивные функционеры целенаправленно использовали все имеющиеся в то время продукты, позволяющие добиться преимущества над соперниками. И в том, и в другом случае уже в самом начале соревновательной деятельности имелось понимание того, какие препараты следует употреблять и для какой спортивной дисциплины.

Область применения результатов: Теоретический раздел лекционного курса дисциплины «Физическая культура» в учебных заведениях различного уровня.

Выводы: Возрастающее политическое, экономическое и социальное значение спортивных побед в современном мире, а также сущность человеческой натуры, ее амбиции и претензии, желание быть лучшим и иметь превосходство над другими делают проблему борьбы с допингом на современном этапе практически неразрешимой. Запрещенные препараты спортсмены перестанут употреблять только в том случае, если по тем или иным причинам это станет им невыгодно.

Ключевые слова: спорт; Олимпийские игры; античность; употребление допинга.

Historical Aspects of the Use of Banned Drugs by Athletes

 
Sidorenko Alexander Sergeevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of Physical Education and Sports, Associate Professor, PhD (Education), Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: thesis@internet.ru

Abstract

Background: This work is a retrospective analysis of the use of special drugs and substances by athletes, which in one way or another contributed to the improvement of their athletic performance and provided superiority over their rivals. The problem of doping has existed since the period of the Ancient Olympic Games and has become especially acute in recent years. The author deals with the problem of doping in the historical aspect, dwelling on the peculiarities of this phenomenon in antiquity and at the initial stage of the emergence of the modern Olympic Games.

Results: In Ancient Greece, the use of special substances by athletes to improve athletic performance was not science-based and had a more mystical nature. Starting from the second half of the 19th century, athletes and sports officials purposefully used all the drugs available at that time to gain an advantage over their rivals. In both cases, already at the very beginning of competitive activity there was an understanding of which drugs should be used and for which sports.

Implications: Theoretical section of the curriculum of the discipline “Physical Education” in educational institutions of various levels.

Conclusion: The growing political, economic and social significance of sports victories in the modern world, as well as the essence of human nature, its ambitions and claims, the desire to be the best and have superiority over others make the problem of the fight against doping at the present stage practically insoluble. Athletes will stop using banned drugs only if for one reason or another it becomes disadvantageous to them.

Keywords: sport; Olympic Games; antiquity; doping.

Несколько лет назад в спортивном мире вспыхнул скандал мирового уровня, который обострил самую главную проблему большого спорта, более века будоражащую спортивную общественность – проблему употребления спортсменами запрещенных препаратов, её моральные, этические, экономические, правовые аспекты, вопросы охраны здоровья спортсменов. К сожалению, в эпицентре скандала оказались атлеты нашей страны, последовали многочисленные отстранения и дисквалификации, за которыми в обществе с новой силой обострилась дискуссия о том, есть ли оптимальный способ борьбы с допингом, где грань между намеренным употреблением спортсменом запрещенных препаратов и принятой таблеткой от головной боли, в составе которой случайно обнаружили запрещенное вещество, которое при этом никак не могло повлиять на его успехи в данном виде спорта. Совершенно очевидно, что сегодня проблема допинга вышла на политический уровень и без принятия каких-то радикальных мер ее не решить. Запрещая один препарат, фармацевтические фабрики через полгода выпустят пять-шесть его заменителей, которых хватит на один олимпийский цикл. Затем запретят их, и появятся следующие и т. д. Соревнование спортсменов плавно перешло в соревнование медиков и юристов, в котором у сильных и более влиятельных держав существенно больше шансов на успех. Через спорт государство стремится доказать свое превосходство, достигая при этом целей патриотического воспитания и сплочения нации.

Рассматривая версии того, что делать, некоторые склоняются к мнению: нужно отменять любые ограничения и оставлять спортсменам возможность самим решать вопросы своего здоровья. Но, как показывает более чем вековая история современного спорта, в мире существует достаточно много желающих, готовых рисковать своем здоровьем и даже жизнью ради сиюминутной славы. Разрешение на использование препаратов, которые активизируют внутренние резервы организма и позволят атлету искусственным путем улучшать свои физические возможности, окончательно убьёт спортивную составляющую соревнований и, соответственно, интерес к спорту подрастающего поколения, детско-юношеский и массовый спорт.

В настоящее время спорт высших достижений максимально коммерциализирован, и получение прибыли является основной причиной борьбы за высокие места, попадания в сборные команды, участия в Олимпийских играх и занятия там высоких мест. Спортсмен должен быть заметен на телеэкранах для того, чтобы получать выгодные контракты, зарабатывать, участвуя в рекламных роликах, а в дальнейшем и легче найти себе перспективную высокооплачиваемую работу. Поэтому цель оправдывает средства.

Проблема приема спортсменами стимулирующих препаратов появилась практически одновременно с зарождением первых соревнований. Допинг как явление обозначает себя уже во время Античных Олимпийских игр в Древней Греции. И хотя лучшие атлеты греческих полисов собирались на спортивных аренах один раз в четыре года бороться только за лавровый венок победителя, без какого-либо материального поощрения со стороны организаторов, победа давала престиж, а он в то время значил для спортсмена очень многое. Олимпиоников после триумфа ждала бессмертная слава не только в своем родном городе, но и во всем греческом мире. Тот, кто одерживал победу в соревновании, рассматривался как приблизившийся к Зевсу, к божественному, он как бы прорывал свою человеческую оболочку и обретал некий божественный ореол, становился до некоторой степени героем [см.: 13, с. 28]. Полис до конца его жизни даровал победителю почести. Его избирали на самые почетные должности, отводили лучшее место в театре, кормили за счет казны, освобождали от налогов [см.: 17, c. 225]. То есть получались те же материальные блага, только в другой, более завуалированной форме.

Не удивительно, что с самых первых античных состязаний всегда появлялись атлеты, которые стремились одержать победу любой ценой, пренебрегая принципами честной борьбы и используя при этом различные средства и методы, которые давали бы им преимущество над соперником.

Античная медицина, несмотря на свою рациональность, основанную на наблюдениях, сознательном обучении и опыте, находилась в зачаточном состоянии и не могла дать атлетам каких-либо выведенных эмпирическим путем дельных советов относительно того, какие продукты будут способствовать улучшению их спортивной формы. Согласно гуморальной теории, адаптированной древнегреческим врачом Гиппократом к медицине, основу здоровья человека и, соответственно, уровень его физического развития определяют гуморы – четыре жизненно важные жидкости организма: кровь, мокрота, желтая и черная желчь [см.: 2, с. 200].

В соответствии с данным подходом свойства продуктов питания должны быть аналогичны этим четырем жидкостям, и идеальным питанием является их правильное сочетание, а слишком большое употребление одного из продуктов вредно для здоровья. Поэтому в Античной Греции правильному питанию свободные греки уделяли большое внимание, а спортсменам запрещалось есть то, что они хотят. Основу рациона питания атлетов составляло мясо, которое должно было повышать их силовые способности. Общепринятой распространенной диетой атлетов считались также обычные продукты: хлеб, оливковое масло, инжир, финики, греческий сыр фета [см.: 10].

При этом многие участники состязаний старались найти свои собственные ингредиенты, которые позволили бы им повысить физические и функциональные возможности организма. В большинстве случаев пищевые субстанции подбирались атлетами на основании собственного опыта и имели практическое значение в зависимости от вида спортивного состязания. Древние греки считали, что выносливость в беге можно повысить, употребляя семена кунжута или выпивая отвар из хвоща [см.: 17, c. 185]. Для снижения болевого порога и обретения бесстрашия перед состязаниями по кулачному бою, борьбе и панкратиону использовали галлюциногенные экстракты грибов, выпивали отвар болеутоляющих трав или жевали корни определенных растений, а также употребляли хлеб с опиумным маком. Силовые способности повышали употреблением стрихнина (крысиного яда) и поеданием сырого мяса, которое запивали вином [см.: 16].

Не все из перечисленных продуктов приносили атлетам какую-либо реальную пользу, скорее эти действия имели преимущественно мистическое значение и чисто психологически укрепляли веру в успех. Многие проходящие в древнегреческом обществе процессы и явления представлялись имеющими сверхъестественное происхождение, поэтому употребление определенных продуктов имело для атлетов ритуальное значение. Так, например, считалось, что употребление перед состязанием в сыром виде гениталий некоторых животных передаст атлету его силу и быстроту [см.: 16].

Также наряду с различными снадобьями атлеты широко применяли всевозможные методы заговоров и магические ритуалы.

Считается, что самым распространенным видом допинга античного мира был чеснок – растение, которое в своих ботанических трактатах древние греки называли «вонючей розой». Атлеты были уверены, что он наполняет человека силой, снимает усталость и увеличивает скорость движений. А самое важное –еще и защищает их от злой магии, которой спортсмены опасались намного больше, чем вероятности получения травм.

Вследствие его специфического запаха употребление чеснока было легко обнаружить, поэтому на античных Олимпийских играх осуществлялся и допинг-контроль. Перед началом состязаний, чаще всего перед стартом бегунов, между атлетами пускали элланодика-нюхача – судью, который тщательно обнюхивал всех участников на предмет обнаружения запретного чесночного духа. Провинившихся атлетов дисквалифицировали и накладывали на них различные санкции [см.: 16].

К IV веку до н. э. стали проявляться первые признаки кризиса греческой рабовладельческой системы. На определенном этапе исторического развития, после битвы при Херонее (338 г. до н. э.) наметилось начало упадка античного Олимпийского движения. Произошли значительные изменения в социальной структуре греческого общества и в укладе жизни. Появление профессиональной армии привело к отсутствию необходимости греческой аристократии серьезно заниматься физической подготовкой. В греческом обществе стала процветать калокагатия – гармоничное сочетание физических внешних и нравственных внутренних достоинств как идеала совершенства человеческой личности. Рядовые граждане стали больше заниматься пассивным уходом за своим телом, выполняя легкие разминочные упражнения, принимая горячие ванны, посещая бани [см.: 1, с. 19–20].

На олимпийских соревнованиях греческие города стали представлять в основном профессиональные атлеты, нанимаемые за плату. Источником пополнения их рядов стала наемная армия. При таком подходе размывались моральные и этические принципы спортивного соперничества, стало преобладать желание победы любой ценой, что, в свою очередь, способствовало значительному увеличению случаев использования атлетами запрещенных препаратов. Не стоит забывать, что для греческих воинов того времени прием снадобья, снижающего страх и повышающего решимость в бою, было обычным явлением, которое они легко переносили и на спортивные соревнования [см.: 9]. Спорт окончательно превратился в бизнес со своими жестокими правилами.

Появление христианской религии, выступавшей противником языческой веры, и потеря греческим государством самостоятельности в 146 г. до н. э. заметно повлияли на судьбу Олимпийских игр. Олимпийские игры были окончательно запрещены в 394 году христианским императором Феодосием I как языческие. В 426 году по приказу его сына Феодосия II все культовые и спортивные сооружения Олимпии были сожжены [см.: 8, c. 29]. Перипетии спортивной борьбы древних греков канули в Лету и более чем на 15 веков остались забыты потомками.

Прошло время, и, начиная с середины XIX века, сначала в Европе, а затем и в Северной Америке стала активно возрождаться система спортивных соревнований наподобие древнегреческой. Появляется и само слово «спорт» как производное от французского слова desport или английского disport, которое означало отдых от труда, развлечение [см.: 11]. Однако развлечением возможно было назвать не все виды спортивных соревнований, ибо почти сразу же происходит разделение соревнований на любительские и профессиональные.

На появление профессионального спорта большое влияние оказали скачки. Английская традиция делать ставки вовлекала в оборот до нескольких сотен фунтов стерлингов, что повысило азарт и зрелищность соревнований и сделало их экономическую составляющую определяющей. Все это привело к формированию четких правил, подготовке профессиональных атлетов и возникновению допинга [см.: 3, с. 37].

Само слово doping появляется в английских словарях в 1889 году и обозначает препараты, которые давали или вкалывали скаковым лошадям и гончим собакам перед забегами. Считается, что слово doping происходит от слова DOP, обозначающего крепкий возбуждающий и дурманящий напиток, который жители Юго-Восточной Африки применяли перед религиозными обрядами. Изначально «doping» – это смесь опиума с наркотиками, которая должна была вызывать у животных возбуждающий эффект [см.: 5].

После лошадей и собак стимулирующие препараты начинают принимать и люди, в отличие от животных – сознательно. Впервые термин «допинг» применили по отношению к спортсменам, принимавшим стимуляторы во время соревнований по плаванию, проводившихся в Амстердаме. Для каждой спортивной специализации применяется свой особый набор веществ [см.: 6].

Во второй половине XIX века основными стимулирующими препаратами у боксеров и в других контактных единоборствах считались таблетки стрихнина и смесь коньяка с кокаином. Основная задача – снижение болевого порога, повышение агрессии и бесстрашия.

Бегуны на короткие дистанции массово использовали нитроглицерин – препарат, улучшающий работу сердечной мышцы, сосудов и кровеносной системы, который стимулирует выработку оксида азота и приток крови к сердцу при работе максимальной мощности [см.: 7].

Велогонщики, марафонцы и другие спортсмены, для которых основным качеством должно было быть проявление выносливости, употребляли смеси на основе эфира и кофеина и также использовали коньяк, сосудорасширяющий и спазмолитический эффект которого известен ещё с давних времен. Считается, что коньяк тонизирует стенки сосудов, вызывая усиление кровообращения в органах и тканях, в том числе и в мозге, что взбадривает организм, увеличивает работоспособность и умственную активность [см.: 4].

Следует отметить, что в XIX веке были очень популярны длительные изнуряющие соревнования, которые требовали от спортсменов сверхусилий и сверхвыносливости. В Англии и других европейских странах проводились состязания в ходьбе и беге в течение 6 суток, нормой считались марафонские забеги и велопробеги на 300–500 и более километров, такие как Париж – Бельфор, Тулуза – Памплона, Милан – Барселона. По некоторым данным в 1874 году ровно за шесть суток американец Пейсон Вестон преодолел 804 км, англичанин Чарльз Роувелл в первый день шестидневного бега пробежал 241 км [см.: 14]. Такие результаты сами по себе являлись стрессом для организма, и если на него накладывалось еще увлечение спортсмена специальными, влияющими на работоспособность препаратами, то это не могло не создавать большие проблемы со здоровьем – острые непосредственно на дистанции или после неё или хронические, проявляющиеся намного позже.

В конце концов в 1886 году на соревнованиях по велосипедному спорту была зафиксирована первая смерть англичанина Линтона, последовавшая из-за применения им допинга во время гонки по маршруту Париж – Бордо [см.: 6]. Однако большинство спортсменов это не остановило. Причем допинг употребляли не только профессионалы, для которых на кону стояли большие деньги, но и любители, которым в то время за победу полагалась только медаль победителя.

Первый известный случай применения допинга на Олимпийских играх произошел в 1904 году на Играх в Сент-Луисе, на которые осуществлялся строгий отбор любителей и не допускались спортсмены, хотя бы раз получившие какое-либо вознаграждение за свою деятельность. Американец Томас Хикс пришел вторым к финишу марафонского забега на 40 км, но был объявлен победителем после дисквалификации своего соотечественника Фреда Лорца, который опередил своих соперников нечестным путем, проехав часть дистанции на автомобиле [см.: 15, с. 60].

Марафон был назначен на 15:00 местного времени при сильной жаре – более 33 °C – и проходил по пыльным грунтовым дорогам, что само по себе предполагало большую нагрузку на все системы организма. Перед началом забега Томас Хикс выпил коктейль из яичных белков со стрихнином и полстакана коньяка. За 7 км до конца дистанции, когда у Хикса начались галлюцинации и он стал терять ориентацию, спортсмена выручил его тренер, который сопровождал бегуна на велосипеде. Тренер сделал бегуну укол ещё одной дозы сульфата стрихнина и дал ещё выпить коньяка. После такой помощи Хикс сумел закончить дистанцию, но последние её метры давались бегуну крайне тяжело. По свидетельству некоторых очевидцев, «при входе на стадион взгляд бегуна был безжизненным; лицо и кожа мертвецки бледны; руки похожи на гири, тянувшие его вниз, а колени почти не гнулись». Сразу после финиша Хикс был госпитализирован и о победе узнал только в машине медицинской помощи [см.: 19].

Первой международной федерацией, которая стала активно бороться с использованием допинга, оказалась Международная федерация легкой атлетики, что закономерно, так как, во-первых, во всех видах легкой атлетики употребление определенных стимуляторов дает атлету преимущество над соперниками, во-вторых, в начале ХХ века именно легкая атлетика – это основной вид спорта на Олимпийских играх.

Еще в 1928 году она запретила использование стимуляторов, а затем ее примеру последовали и другие федерации [см.: 6]. Однако серьезного результата это не давало, поскольку отсутствовала объективная система контроля за применением допинга.

Серьезные изменения состава запрещенных препаратов произошли в 30-е годы ХХ века после изобретения синтетических мужских половых гормонов, которые получили широкое распространение в спорте высших достижений в 50-е годы. Препараты этого класса в основном предназначались для спортсменов в таких силовых и скоростно-силовых видах спорта, где на результат большое влияние оказывала величина абсолютной силы атлета, например, в тяжелой атлетике и легкоатлетических метаниях. Во многих странах врачи совершенно официально выписывали спортсменам рецепты, предусматривающие применение этих препаратов для улучшения результатов.

На зимних Олимпийских играх 1952 года медицинская помощь потребовалась некоторым конькобежцам, которые перед соревнованиями использовали фенамин. На Играх XVI Олимпиады в Мельбурне в 1956 году аналогичный случай произошел с велосипедистами [см.: 6]. И только после гибели во время соревнований по велосипедному спорту на Играх XVII Олимпиады в Риме в 1960 году в результате применения фенамина датского гонщика Курта Йенсена Международный олимпийский комитет начал активную борьбу с допингом.

В 1960 году проблема применения допинга привлекла внимание Совета Европы: 21 западноевропейская страна приняла резолюцию против использования в спорте допинговых субстанций. В 1963 году Совет Европы создал специальный комитет по борьбе с допингом, деятельность которого, к сожалению, оказалась неэффективной [см.: 6].

Уже на следующих Олимпийских играх в Токио в 1964 году у спортсменов были взяты первые пробы, призванные проверить наличие запрещенных препаратов. А в 1965 году на Международном конгрессе по спортивной медицине, проходившем в Страсбурге, наконец было точно сформулировано само понятие «допинг»: «введение в организм человека любым путем вещества, чуждого этому организму, или какой-либо физиологической субстанции в ненормальном количестве, или введение какого-либо вещества неестественным путем, для того чтобы искусственно и нечестным путем повысить результат спортсмена во время выступления в соревнованиях» [см.: 12].

Международные Федерации велосипедного спорта и футбола стали первыми федерациями, которые в 1966 году официально ввели пробы на допинг при проведении своих чемпионатов мира.

13 июля 1967 года английский велогонщик Томми Симпсон, злоупотреблявший допинговыми средствами, умер прямо во время гонки «Тур де Франс». Эта смерть известного спортсмена стала катализатором борьбы за запрет использования стимулирующих препаратов в спорте. Уже в 1967 году Международный Олимпийский комитет учредил Медицинскую комиссию и выпустил первый список запрещенных препаратов, а с 1968 года на X зимних Олимпийских играх в Гренобле и на Играх XIX Олимпиады в Мехико Медицинская комиссия впервые стала осуществлять выборочный антидопинговый контроль спортсменов. Начиная с Игр XX Олимпиады в 1972 году в Мюнхене тестирование спортсменов с целью выявления применения ими запрещенных препаратов приобрело уже постоянный и широкомасштабный характер [см.: 18].

Таким образом, с конца 60-х годов ХХ века борьба с допингом из законодательной плоскости перешла в медицинскую, а затем и в политическую. С этого времени начинается активное соперничество между допинг-лабораториями, тестирующими спортсменов на наличие запрещенных препаратов и призванных бороться с применением допинга в спорте, и медицинскими лабораториями, разрабатывающими все новые и новые разновидности допинга одновременно с поиском технологий для сокрытия и маскировки его следов. Победителя в данном соперничестве в настоящий момент нет, и вряд ли он появится в обозримом будущем.

Решение проблемы допинга возможно только на ментальном уровне, при совершенно другой, более высокой ступени развития сознания общества и опоре на иные ценности спорта, когда победа любой ценой перестанет быть основной целью спортивной подготовки.

Библиографический список

1. Гайл В. В. Краткая история физической культуры и спорта. – Екатеринбург: ГОУ-ВПО УГТУ-УПИ, 2006. – 72 с.
2. Гиппократ. Избранные книги / Пер. с греч. проф. В. И. Руднева. – М.: Государственное издательство биологической и медицинской литературы, 1936. – 736 с.
3. Голощапов Б. Р. История физической культуры и спорта: учебное пособие для студентов высших педагогических учебных заведений. – М.: Издательский центр «Академия», 2001. – 312 с.
4. Джалилова Л. А., Джалилова М. И. Допинг в спорте: история, методы и новые версии решения проблемы // Fan-Sportga. – № 7. – 2022. – С. 33–37.
5. Дурманов Н. Д. Допинг // Большая российская энциклопедия. – URL: https://old.bigenc.ru/sport/text/1965942 (дата обращения  17.12.2023).
6. История допинга в спорте // SportWiki. – URL: https://sportwiki.to/История_допинга_в_спорте (дата обращения 17.12.2023).
7. Куликов Е. Спортивный допинг: история, пределы и перспективы // Логос. – 2014. – № 3 (99). – С. 223–230.
8. Мельникова Н. Ю., Трескин А. В. История физической культуры и спорта: учебник. – М.: Советский спорт, 2013. – 392 с.
9. Петров С. И., Казаринова Л. В. Допинг в спорте: история и современные проблемы (социально-правовые и психолого-педагогические аспекты противодействия) // Modern Science. – 2019. – № 3. – С. 239–244.
10. Рассохин Ф. В. Эволюция питания античных атлетов // «Шаг в историческую науку»: материалы всероссийской научной конференции молодых ученых, г. Екатеринбург, 20.04.2017 г. Вып. 17. – Екатеринбург: [б. и.], 2017. – C. 59–61.
11. Спорт // Лексикографический интернет-портал: онлайн-словари русского языка. – URL: https://lexicography.online/с/спорт (дата обращения 17.12.2023).
12. Чеботарев А. В. Теоретические аспекты антидопинговых правил в международном и национальном регулировании // Правоведение. – № 4. – 2018. – С. 765–777. DOI: 10.21638/spbu25.2018.411 I: 10.21638/spbu25.2018.411
13. Шанин Ю. В. Олимпия. История античного атлетизма. – СПб.: Аллетейя, 2001. – 185 с.
14. Шашков В. Ультрамарафон // Спорт в школе. – № 9 (460). – 2009. – URL: https://spo.1sept.ru/article.php?ID=200900905 (дата обращения 17.12.2023).
15. Lucas C. J. P. The Olympic Games 1904. – St. Louis, MO: Woodward & Tiernan Printing Co, 1905. – 147 p.
16. Tekin A. On the Subject of Doping History // Journal of Sport and Social Sciences. – Vol. 1. – Is. 1. – 2014. – Pp. 1–3.
17. Tyrrell W. B. The Smell of Sweat: Greek Athletics, Olympics, and Culture. – Illinois: Bolchazy-Carducci Publishers, 2004. – 377 p.
18. Wallechinsky D. The Complete Book of the Olympics. – New York: Penguin Books, 1984. – 772 p.
19. Whiteley A. The Strange Story of the 1904 Olympic Games Marathon // Mental Floss. – URL: http://mentalfloss.com/uk/sport/35532/the-strange-story-of-the-1904-olympic-games-marathon (дата обращения 26.11.2015).

References

1. Gayl V. V. Brief History of Physical Culture and Sports [Kratkaya istoriya fizicheskoy kultury i sporta]. Ekaterinburg: GOU-VPO UGTU-UPI, 2006, 72 p.
2. Hippocrates. Selected Books [Izbrannyye knigi]. Moscow: Gosudarstvennoe izdatelstvo biologicheskoy i meditsinskoy literatury, 1936, 736 p.
3. Goloschapov B. R. History of Physical Culture and Sports [Istoriya fizicheskoy kultury i sporta]. Moscow: Izdatelskiy tsentr “Akademiya”, 2001, 312 p.
4. Dzhalilova L. A., Dzhalilova M. I. Doping in Sports: History, Methods and New Versions of Solving the Problem [Doping v sporte: istoriya, metody i novyye versii resheniya problemy]. Fan-Sportga, no. 7, 2022, pp. 33–37.
5. Durmanov N. D. Doping [Doping]. Available at: https://old.bigenc.ru/sport/text/1965942 (accessed: 17 December 2023).

6. History of Doping in Sports [Istoriya dopinga v sporte]. Available at: https://sportwiki.to/История_допинга_в_спорте (accessed: 17 December 2023).

7. Kulikov E. Sports Doping: History, Limits and Prospects [Sportivnyy doping: istoriya, predely i perspektivy]. Logos (Logos), 2014, no. 3 (99), pp. 223–230.

8. Melnikova N. Y., Treskin A. V. History of Physical Culture and Sports [Istoriya fizicheskoy kultury i sporta]. Moscow: Sovetskiy sport, 2013, 392 p.

9. Petrov S. I., Kazarinova L. V. Doping in Sports: History and Modern Problems (Socio-Legal and Psychological-Pedagogical Aspects of Counteraction) [Doping v sporte: istoriya i sovremennyye problemy (sotsialno-pravovyye i psikhologo-pedagogicheskiye aspekty protivodeystviya)]. Modern Science, 2019, no. 3, pp. 239–244.

10. Rassokhin F. V. Evolution of Nutrition of Ancient Athletes [Evolyutsiya pitaniya antichnykh atletov]. “Shag v istoricheskuyu nauku”: materialy vserossiyskoy nauchnoy konferentsii molodykh uchenykh, g. Ekaterinburg, 20.04.2017 g. Vyp. 17 (“Step into Historical Science”: Collected Materials of the All-Russian Conference of Young Scientists, Yekaterinburg, 20 April 2017, vol. 17). Yekaterinburg, 2017, pp. 59–61.

11. Sport [Sport]. Available at: https://lexicography.online/с/спорт (accessed: 17 December 2023).

12. Chebotarev A. V. Theoretical Aspects of Anti-Doping Rules in International and National Regulation [Teoreticheskiye aspekty antidopingovykh pravil v mezhdunarodnom i natsionalnom regulirovanii]. Pravovedenie (Jurisprudence), no. 4, 2018, pp. 765–777. DOI: 10.21638/spbu25.2018.411

13. Shanin Y. V. Olympia. History of Ancient Athleticism [Olimpiya. Istoriya antichnogo atletizma]. St. Petersburg: Alleteya, 2001, 185 p.

14. Shashkov V. Ultramarathon [Ultramarafon]. Sport v shkole (Sports at School), no. 09 (460), 2009. Available at: https://spo.1sept.ru/article.php?ID=200900905 (accessed: 17 December 2023).

15. Lucas C. J. P. The Olympic Games 1904. St. Louis, MO: Woodward & Tiernan Printing Co, 1905, 147 p.

16. Tekin A. On the Subject of Doping History. Journal of Sport and Social Sciences, vol. 1, is. 1, 2014, pp. 1–3.

17. Tyrrell W. B. The Smell of Sweat: Greek Athletics, Olympics, and Culture. Illinois: Bolchazy-Carducci Publishers, 2004, 377 p.

18. Wallechinsky D. The Complete Book of the Olympics. New York: Penguin Books, 1984, 772 p.

19. Whiteley A. The Strange Story of the 1904 Olympic Games Marathon. Available at: http://mentalfloss.com/uk/sport/35532/the-strange-story-of-the-1904-olympic-games-marathon (accessed 26 November 2015).

© Сидоренко А. С., 2024