Философия

УДК 316.423.3; 304.5

 

Субетто Александр Иванович – автономная некоммерческая организация высшего профессионального образования «Смольный институт Российской академии образования», советник ректора, доктор философских наук, доктор экономических наук, кандидат технических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ, Лауреат Премии Правительства РФ, Президент Ноосферной общественной академии наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: subal1937@yandex.ru

195197, Россия, Санкт-Петербург, Полюстровский проспект, д. 59,

тел.: +7(812)541-11-11.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Переживаемая сейчас человечеством в целом и Россией в частности эпоха есть революционная эпоха. Однако теория революции развита недостаточно. Это делает актуальными и закономерными попытки разработать более глубокую концепцию социальной революции, опирающуюся на принципы марксистской теории материалистического понимания истории.

Результаты: Прошедшая в Нижнем Новгороде 23–24 апреля 2016 года конференция «Революция как предмет научной и философской рефлексии» позволила сопоставить основные подходы к теории социальной революции, предлагаемые современными российскими философами марксистской ориентации. Становление философии революции еще далеко от завершения. Первый фундаментальный методологический вопрос, связанный с ее разработкой – вопрос о соотношении революции и эволюции. Второй фундаментальный вопрос – об отношении к Великой Октябрьской социалистической революции, адекватная оценка ее как исторического явления. Третий фундаментальный вопрос – о переходе от империалистическо-колониальной системы современного капитализма к социализму. Четвертый вопрос – о доминирующем основании исторической детерминации.

Выводы: Россия первой совершила социалистический прорыв человечества в октябре 1917 года. Теперь она может и должна совершить первый ноосферный прорыв человечества на базе «социализма XXI века» и повести мир людей на Земле по этому пути. Результатом такого прорыва должна стать управляемая социоприродная – ноосферная – эволюция на базе общественного интеллекта, научно-образовательного общества и ноосферного экологического духовного социализма.

 
Ключевые слова: революция; эпоха Ноосферно-социалистической революции; образовательное общество; ноосферный экологический духовный социализм.

 

The Revolution as a Subject of Scientific and Philosophical Reflection

 

Subetto Alexander Ivanovich – Smolny Institute of Russian Academy of Education, rector’s adviser, Doctor of Philosophy, Doctor of Economics, Ph. D. in Technology, Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: subal1937@yandex.ru

59, Polustrovsky prospect, Saint Petersburg, Russia, 195197,

tel: +7(812)541-11-11.

Abstract

Background: The era currently experienced by humanity in general and Russia in particular is the revolutionary era. The theory of revolution, however, is not sufficiently developed. This makes it relevant and logical that a deeper conception of the social revolution, based on the principles of the Marxist theory in the materialist understanding of history should be advanced.

Results: At the conference “Revolution as a subject of scientific and philosophical reflection” held in Nizhny Novgorod on 23–24 April 2016, the main approaches to the theory of the social revolution offered by modern Russian philosophers of the Marxist Orientation were discussed. The formation of philosophy of the revolution is far from its accomplishment. The first fundamental methodological issue associated with its development is the question of the relationship between revolution and evolution. The second fundamental issue is the attitude towards the Great October socialist revolution, its adequate assessment as a historical phenomenon. The third fundamental issue is the transition from the imperialist colonial system of contemporary capitalism to socialism. The fourth one is the dominant basis of historical determination.

Conclusion: Russia made the first socialist breakthrough of humankind in October 1917. Now it can and has to make the first noospheric breakthrough of humankind, on the basis of “socialism of the XXI century”, and lead the humanity along this way. The result of this breakthrough should be a managed socio-natural (noospheric) evolution based on social intelligence, scientific educational society and noospheric ecological spiritual socialism.

 

Keywords: revolution; the era of the noospheric socialist revolution; educational society; noospheric ecological spiritual socialism.

 

Преамбула

23–24 апреля 2016 года в городе Нижний Новгород (Россия) прошла Всероссийская научная конференция с международным участием, посвященная необычной проблеме – «Революции как предмет научной и философской рефлексии» [1; 2]. Организациями-инициаторами этой конференции выступили Нижегородская государственная медицинская академия и Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского. Сопредседатели Оргкомитета – доктор философских наук, профессор, председатель Нижегородского отделения Всероссийской общественной организации «Российские ученые социалистической ориентации» Александр Васильевич Грехов и доктор философских наук, профессор Алексей Николаевич Фатенков.

 

1. Закон периодичности свершения революций в логике развития прогрессивной эволюции. Наступление эпохи Ноосферно-социалистической революции

Автор этого аналитической статьи и первого пленарного доклада «Методологический вопрос о соотношении понятий “революция” и “эволюция” в логике научного познания» [1, с. 114–120] в 2015 году опубликовал монографию «Революция и эволюция (методологический анализ проблемы соотношения этих понятий)» [3]. Такое совпадение между названием авторской монографии и темой конференции, которая прошла через год после появления в свет этой монографии, является не случайным: это свидетельство ощущения многими просвещенными умами, что переживаемая человечеством и Россией эпоха есть революционная эпоха.

 

Позиция автора, которая теоретически доказывалась и аргументировалась и в монографии, и в докладе, состоит в утверждении: революция есть момент любой прогрессивной эволюции (при этом под «прогрессом» здесь понимается только и только рост сложности (кооперативности) эволюционирующих систем); «калькой» действия системогенетического закона инвариантности и цикличности развития (а революция есть качественный скачок между циклами развития на спирали прогрессивной эволюции) является закон периодичности свершения революций в логике развития прогрессивной эволюции.

 

Автором предложена система аксиом становящейся философии революций [1, с. 116]:

(1) нет прогрессивной эволюции, моментом которой не была бы революция;

(2) революция есть смена качеств при переходе от одного цикла прогрессивной эволюции к другому;

(3) спираль любой прогрессивной эволюции калибруется на циклы революциями;

(4) любая прогрессивная эволюция или развитие (а развитие и есть прогрессивная эволюция), таким образом, включает в себе периоды постепенного накопления изменений и революции – качественные скачки;

(5) таким образом, революции – это всегда качественные скачки, которыми квантуется на соответствующие циклы спираль прогрессивной эволюции; иерархии циклов, сопряженной с иерархией систем в мире, соответствует иерархия революций разной глубины (преобразования) и разной масштабности их свершения во времени;

(6) в эволюции как синониме прогрессивной эволюции или развития всегда есть периоды инволюции, т. е. процессов деградации, «упрощения» эволюционирующих систем, когда эволюция в своем ходе «отбрасывается назад»; качественный скачок (со знаком «минус»), переводящий эволюцию на каком-то промежутке времени в инволюцию, и есть контрреволюция;

(7) если революция всегда является качественным скачком по линии прогресса эволюции, то контрреволюция всегда направлена против революции, она пытается «законсервировать» предыдущее состояние или качество, достигнутое эволюцией.

 

Автор показал [3; 4], что Великая Октябрьская социалистическая революция (автор предложил назвать её Великой Русской Социалистической Революцией [3; 4]) возвестила о начале эпохи социалистического преобразования мира, которая в XXI веке под давлением процессов первой фазы Глобальной экологической катастрофы (императива экологического выживания человечества) приобретает ноосферное измерение. Единственная модель устойчивого развития, которую «ищут» лучшие умы человечества, есть управляемая социоприродная эволюция на базе общественного интеллекта, научно-образовательного общества и ноосферного экологического духовного социализма [4–7]. В этом контексте эпоха «рыночных реформ» в России с 1991 по 2016 годы есть на самом деле эпоха рыночно-капиталистической контрреволюции и инволюции, отбросившая Россию исторически «назад», – эпоха, которая не может закончиться «победой» и которая неминуемо будет выброшена на «свалку» Истории как онтологическая ложь под действием поступательного наступления правды Истории, которая – за ноосферным экологическим духовным социализмом [4; 6; 7]. Грядет эпоха Ноосферно-социалистической революции (и в этом – предназначение XXI века), спасающей мир человечества от экологической гибели на рыночно-капиталистическом, (одновременно – империалистическо-колониальном) пути развития. Капитализм превратился в «экологическую утопию» и в «экологического могильщика» человечества, который человечеству, чтобы спастись и продолжить свою прогрессивную социальную эволюцию, необходимо «отбросить» в прошлое как «экологический труп» и «омертвевшую оболочку». Необходимо совершить ноосферный качественный скачок – переход к ноосферной истории, сопровождающийся переходом биосферы в ноосферу, о котором писал, как о законе глобальной эволюции, В. И. Вернадский [8].

 

2. Революция – системное, качественное, позитивное изменение объектов социума и универсума

Доктор философских наук, профессор Лев Александрович Зеленов (Н. Новгород) выступил вторым – с докладом «Методологический потенциал категории “революция”» [1, с. 40–47] (его содокладчик – А. А. Владимиров). Л. А. Зеленов показал, что понятие «революция» является базовым, родовым для множества своих предикативных (производных) видов и форм проявления: социальная, политическая, демографическая, научная, техническая, экономическая, сексуальная и т. д. революции [1, с. 41]. Революция, по Л. А. Зеленову, относится к блоку понятий динамического характера – революция, контрреволюция, эволюция, реформирование, переворот, прогресс, регресс. В данном контексте важный признак революции – это то, что в процессе её осуществления происходит преодоление стагнации, застоя, консерватизма, статичности и т. д., то есть всех состояний объекта, которые выражаются понятием «покой». При этом оппозиционная пара «прогресс» и «регресс» является определяющей в различении «революции» и «контрреволюции» [1, с. 45]. Контрреволюция несет в себе негативно значимый смысл, смысл перевода развития в регрессивную фазу. Л. А. Зеленов обратил внимание на то, что с философско-аксиологической точки зрения революция есть системное, качественное, позитивное изменение объектов социума или универсума.

 

3. «Пост-человеческая революция» по В. А. Кутыреву

Доктор философских наук, профессор Владимир Александрович Кутырев (Н. Новгород) [2, с. 59–66] предложил вниманию слушателей необычную для научно-философской рефлексии тему – «Постчеловеческая революция как результат технологизации человеческого мира».

 

По В. А. Кутыреву, к началу третьего тысячелетия после рождества Христова человечество вошло в эпоху революционных изменений, которая «по своей будущей значимости» превысит «неолитическую революцию», которая была «переходом от приспособительного действия человека в природе (собирательство, охота, рыболовство) к её познавательному и целесообразному изменению – преобразованию» [2, с. 60]. Он обращает внимание на то, что «по мере роста масштабов формопреобразовательной деятельности» человек стал «проникать за пределы реальности, данной ему как телесному существу и воспринимаемой его органами чувств, начал получать результаты, не имея прямого контакта с вещами» [2, с. 60]. В настоящее время в условиях новейшего этапа революционного преобразования технологического базиса взаимодействия человека с природой – «так называемой четвертой промышленной революции» [2, с. 62], когда осуществляется «эмерджентный синтез нано-, био-, инфо- и когно-технологий (НБИК – технологий)» и стираются «границы материального, цифрового и биологического миров», когда создаётся «новая искусственная среда», выходящая «за пределы не только чувств человека, но и его мышления и воображения» [2, с. 62] – появляется опасность технологического расчеловечивания человека.

 

В. А. Кутырев считает, что уже можно констатировать как «факт настоящего», что «человеческой цивилизации больше не существует: она превратилась в постчеловеческую», в «Технос». Каков же выход из этого состояния, несущего угрозу будущему человечества именно по этому, технологическому измерению бытия человека? И докладчик отвечает: «Если всё-таки надеяться на выживание, то, признавая сложный, нелинейный характер развития, надо не слепо следовать за новациями с криком «прогресс не остановишь», а ставить задачу управления им(и). Ввиду сорвавшегося с тормозов инновационного развития – ручного, ножного, а, главное, с головного, условием сохранения жизни должно быть поддержание устойчивости развивающейся системы: темп и характер её изменений не должны быть выше возможности их адаптации к человеку» [2, с. 65].

 

Итак, я как автор этой аналитической работы зафиксирую важный момент, который входит в теоретическую систему ноосферизма по мнению процитированного автора [6]:

– первое – это возникший императив управления инновационным и технологическим развитием с позиций экологии человека, сохранения его прогрессивного развития, который является частью императива перехода к управляемой социоприродной, т. е. ноосферной эволюции как императива выхода человечества из экологического тупика истории в форме первой фазы Глобальной экологической катастрофы;

– второе – это констатация «интеллектуальной черной дыры» (понятие, введенное В. П. Казначеевым в начале 90-х годов ХХ века [9], когда темпы негативных изменений в живом веществе биосферы, в том числе в мире человека намного опережают темпы их познания и исследования и адекватной реакции на них, т. е. адаптации человека и общества к ним).

 

Это понятие В. П. Казначеева автор данной статьи развил и перевел в понятие «Глобальной интеллектуальной черной дыры» [6], когда темпы развития процессов первой фазы Глобальной экологической катастрофы намного опережают темпы их исследований, их осознания и адекватной реакции человечества на них.

 

В. А. Кутырев де-факто зафиксировал нечто подобное по отношению к технологическим изменениям, начинающим изменять саму «природу человека». Он замечает: «Свобода – не познаваемая (это предпосылка), а преодолеваемая необходимость. Раньше – стихийности природы, теперь – стихийности искусственного. Для выживания надо ориентироваться на Controlled development (управляемое развитие), реально руководствуясь которым можно попытаться избежать превращения Genus Homo в «постчеловека», а значит, и конца его/нашего света/мира» [2, с. 65].

 

В. А. Кутырев правильно увидел опасность техногенной гибели человечества, о которой предупреждал еще Н. А. Бердяев в 1930 году в статье «Машина и человек», но не заметил, что это техно(робото) рационализированное преобразование человека в «постчеловека» является частным случаем более масштабного явления – действия Глобальной капитал-мегамашины (монетарно-машинного облика всей системы капитализма в его последней стадии развития – глобального империализма), капиталорационализирующей и человека, и культуру, и науку, и технику и технологии, и мир природы и тем самым убивающей человека как такового, – человека, который до того, как стать придатком машины, уже стал «монетарным роботом», породившим уже первую фазу Глобальной экологической катастрофы, над процессами которой слышится «дьявольский смех» Капитала-Сатаны (об этой фантасмогории бытия Капитала и Капиталократии автор статьи написал в «Капиталократии» [11], затем – в работе «Капиталократия и глобальный империализм» [13]).

 

4. Революция в диалектическом изломе закономерного и желаемого

Доктор философских наук, профессор Алексей Николаевич Фатенков (Н. Новгород) [1, с. 120–127] остановился на проблеме «революция в диалектическом изломе закономерного и желанного». По его оценке, «революция» может быть и «прогрессистской», «прорывом к светлому будущему», и регрессивным явлением как «возвращение к непревзойденному Золотому веку» [1, с. 120], но главный её признак – это «ускорение», «прерывность», «возможный поворот вспять» [1, с. 120]. И поэтому «адекватное описание революционного процесса может быть только диалектическим» («с легитимными и снимаемыми умом противоречиями») [1, с. 120; 121]. А. Н. Фатенков подчеркнул, что «революция есть экстремум, пик социальной кривой, образующийся при резком переходе от периода роста противоречий (не исключено, достаточно длительного) к периоду их быстрого и радикального снятия» [1, с. 121]. При этом он обращает внимание, что за социальной революцией стоит, как правило, не чистый антагонизм (например, пролетариев и буржуа, или зависимых крестьян и господствующих феодалов), и необходимо принимать в расчет «весь комплекс меж- и внутрисословных противоречий, заведомо не укладывающихся в бинарный схематизм» [1, с. 122]. Фатенков обратил внимание участников конференции на провокативную форму постмодернистской рефлексии над феноменом революции (Ж. Делез, Ф. Гваттари и др.) [1, с. 123; 124], когда вместо «долженствования» в бытийной логике зарождения и осуществления революции ставится экзистенциальное понятие «желание». Он замечает: «Революция – не болезнь, как её пытаются представить хронические оппортунисты, а лекарство от болезни, от душевного расстройства; одна из приписываемых культурой и историей микстур, сладкая с горьким привкусом» [1, с. 124]. Развивая ленинскую формулу предреволюционного состояния – «верхи» не могут, а «низы» не хотят жить по-старому, – Фатенков обращает внимание на то, что кризис «верхов» может быть трояким: (1) не могут и не хотят управлять по-старому; (2) хотят, но не могут; (3) могут, но не хотят [1, с. 126]. Аналогичное сложное расчленение наблюдается и в поведении «низов». Отсюда, по А. Н. Фатенкову, – возникающий взгляд на «диалектический излом желанного и закономерного» [1, с. 126]. Далее он заключает: «Желание есть хотение, становящееся можением. Пока человек остаётся существом природно-культурным, его желания небезоснованы и склонны к возвращению. Отсюда с высокой долей вытекает их закономерность» [1, с. 126]. Интересен вывод А. Н. Фатенкова: «Жизнь не реактивна, а самосуща (живое – только из живого). И революция, по существу, зарождается не в ответ – она сама вызов. Обладательница немалой социальной величины. Но ничто великое не совершается без страсти. Так учит диалектика» [1, с. 126, 127].

 

Правда, нужно подчеркнуть, что все ж таки понятие «желанного» («желаемого») более адресовано к человеческому индивиду, а революции свершаются в обществе, и общество не простая суммативная совокупность индивидов, а общность людей, обладающих системно-социальным качеством, отличающим именно это общество от других обществ. Поэтому более верным было бы использование понятие не «желанного», а «интереса» – интереса (экономического, социального) тех или иных «слоев», социальных групп, классов. Здесь возникает интересная проблема выстраивания тех или иных понятийных систем (когнитивных матриц), наиболее адекватно описывающих процесс познания той или иной сущности. Конечно, можно революцию рассматривать и через призму диалектики «должного» и «желанного», но при условии рефлексии тех ограничений, в которых сама такая диалектика отражает диалектику революции.

 

5. Великая российская революция в зарубежной историографии XXI века

Доктор философских наук, профессор Александр Васильевич Грехов (Н. Новгород) в своем докладе «Великая российская революция в зарубежной историографии XXI века» [1, с. 171–178] представил анализ современной зарубежной историографии, посвященной Великой российской революции, которая представлена как состоящая из двух этапов – февральская (Февраль) и октябрьская (Октябрь) революции. А. В. Грехов обращает внимание на то, что для зарубежных историков термин «Великая российская революция» – широко потребляемый, но в достаточно разнообразных трактовках, с преобладанием термина «русская революция», при одновременном сохранении термина «Февральская революция» (С. Бэдкок, И. Дойчер, П. Кенез, Э. Лор, Р. Пайпс, Р. Такер, Р. Уорт, П. Холквист, Дж. Хоскинг) и «Октябрьская революция» (И. Дойчер., Э. Каррер д`Анкосс, П. Кенез, Ю. Кока, Ст. Коэн, М. Малиа, А. Рабинович, Р. Такер, Адам Б. Улам, Р. Уорт) [1, с. 173].

 

При этом приоритетным в подходе зарубежных историков к анализу «Великой российской революции» является вопрос о характере революции. Отвечая на этот вопрос, они подчеркивают «своеобразие исторической эволюции России, соединившей в себе нарастание индустриального развития, сдерживаемого архаичной политической системой, и сохранение этатистски-общинного менталитета российского народа, основную массу которого составляло патриархально-социалистское крестьянство» [1, с. 174]. По М. Малиа (США), после восстания декабристов в 1825 году «революция и социализм в России стали практически синонимами» [1, с. 174]. Американский историк Э. Пол подчеркнул наличие «социалистического крена» революции после Февраля, что проявилось в массовой организации «фабричных комитетов» почти в каждом промышленном центре Европейской части России как «неожиданного продукта Февральской революции» [1, с. 175].

 

Интересно, что Э. Лор (США) пришел к тому же выводу, который вытекал из ленинской теории империализма, что переход человечества к социализму происходил в ХХ веке не по прогнозу К. Маркса (о чем я писал неоднократно в своих работах, посвященных «теории социализма XXI века» [3; 4; 6; 8; 10; 12; 14; 15]), из развитых капиталистических стран, а из стран «периферии» империалистической системы. А. В. Грехов цитирует Э. Лора: «Вовсе не является аномальным то, что коммунизм ХХ столетия имел наибольший эффект не в промышленно развитых, а скорее в отстающих странах, выступая в качестве идеологии антиимпериалистического национального освобождения, т. е. программы мобилизации развивающихся стран против натиска международного капитала, и транснациональных корпораций и модели изоляционистского развития экономики» [1, с. 175].

 

Интересен также теоретический тезис историка О. А. Арина (США), который совпадает с моим теоретическим выводом, что в основе ценностного генома российской цивилизации находится система ценностей русского народа, центрирующаяся вокруг «правды», которую можно назвать «цивилизационным социализмом» [16]: «…капитализм как тотальная политико-экономическая система не соответствует характеру и умострою русского народа, цивилизация которого сформирована на иных политических, экономических и культурных основаниях» [1, с. 176].

 

В заключение своего анализа А. В. Грехов приходит к общему выводу как кумулятивному итогу историковедческой зарубежной рефлексии по поводу генезиса и смысла русской революции 1917 года: это признание «неизбежности двухэтапности Великой российской революци, как следствие кумулятивного характера естественных, ментальных потребностей российского населения» [1, с. 176, 177].

 

6. «Благодаря революциям бытие исторично»

Доктор философских наук, профессор Михаил Михайлович Прохоров (Н. Новгород) [1, с. 94–100] свой доклад посвятил методологическим основаниям философии революции. Тему своего выступления он обозначил так: «Методология исследования категории “революция”: онтологический подход». М. М. Прохоров тезисно сформулировал следующие онтологические моменты при раскрытии сущности «революции» [1, с. 95–100]:

(1) бытие и революция;

(2) революция и уровни определения бытия;

(3) революция и основные законы диалектики;

(4) революция и/или «конец истории» – главная проблема современной глобализации общества.

 

Он отметил, что «бытие постоянно обновляется – качественно и количественно. Революция ответственна за качественное, коренное его обновление» [1, с. 95]. Далее, исходя из собственной 3-х-уровневой градации бытия – субстанционального, атрибутивного и собственно исторического уровней, – он дает соответственно тройственное определение революции. По М. М. Прохорову, «революция» раскрывает важнейший «принцип изменения бытия», дополняя «эволюцию». Если «все бытие обнаруживает себя как процесс» (К. Маркс), значит, революция носит всеобщий характер. Благодаря революциям, бытие исторично, оно обретает «диалектическую необратимость» [1, с. 97].

 

Обращаясь к законам диалектики, М. М. Прохоров определяет революцию как «перерыв постепенности, качественный скачок в развитии» [1, с. 98]. Здесь он, в отличие от моей позиции, обозначенной в первом докладе, революция есть момент прогрессивной эволюции – высказывает другое теоретическое положение: революция как перерыв постепенности противостоит эволюции как степенности развития [1, с. 98]. В этом случае эволюция обретает узкое определение как период постепенного развития между революциями, что противоречит сложившейся научной традиции теоретически осмысливать прогрессивную эволюцию, охватившую все время развития данной сущности – носителя этой эволюции (глобальная эволюция, биологическая или биосферная эволюция, антропная эволюция, социальная эволюция, космогоническая эволюция или эволюция вселенной и т. п.). В конце он указал на спор вокруг «конца истории» по К. Попперу или Ф. Фукуяме как форму отражения «противоречия позитивной (классической) диалектики и диалектики негативной» [1, с. 100].

 

7. О либеральной концепции революции

Доктор исторических наук, профессор Владимир Иванович Бакулин (Киров) в своем докладе «Либеральная концепция революции 1917 г. в России А. С. Ахиезера» [1, с. 160–166] выполнил критический анализ взглядов одного из «гуру» российской либеральной историографии А. С. Ахиезера на революцию 1917 года. Исторический схематизм А. С. Ахиезера выстроен на представлении российской истории как борьбы двух социокультурных идеалов – «вечевого (народного, соборного, консервативного) и либерального (динамичного, прогрессивного) начал».

 

По В. И. Бакулину, Ахиезер явно апеллирует к теории утилитаризма И. Бентама, подходит к оценке исторических явлений «с точки зрения их полезности, возможности служить средством для достижения какой-либо цели», при этом польза рассматривается и как «основа нравственности и критерий человеческих поступков» [1, с. 162]. Фактически философия утилитаризма – философия апологии рыночных отношений. Либерализм вырос как идеология на этой системе взглядов.

 

Де-факто, как показывает В. И. Бакулин, А. С. Ахиезер пытается освободить либеральную власть в 1917 году в лице Временного правительства от ответственности за крушение государственности, выстраивая замысловатую логику борьбы вечевого, народного начала, порождающего феномен – «локализацию сознания», и либерального, прогрессивного начала, за которым, по Ахиезеру, – принцип всеобщей ответственности. В. И. Бакулин замечает по этому поводу, что «Правда в народном сознании ассоциировалась, в первую очередь, не с локализмом (хотя и это имело место), а с социальной справедливостью», о чем «либерал Ахиезер, естественно, умалчивает» [1, с. 163]. И далее, на примере теоретической и исторической несостоятельности историко-теоретических конструкций Ахиезера по поводу революции 1917 года В. И. Бакулин показывает де-факто теоретико-историческое поражение всей философии и теории российского либерализма в начале XXI века, за которым стоит, уже в моей оценке, исторический крах рыночно-капиталистической (либеральной) контрреволюции на рубеже ХХ и XXI веков, повторяющий крах февральской революции как либеральной революции 1917 года.

 

8. Феномен «революция» в контексте теории империализма В. И. Ленина

Остановлюсь еще на ряде докладов, опираясь на публикации в сборнике материалов конференции «Революции как предмет научной и философской рефлексии» (в 2-х книгах, ч. I и ч. II) [1; 2], изданном к началу конференции.

 

Доктор философских наук, профессор Татьяна Васильевна Панфилова (Москва) в докладе «Переосмысливая понятия “революция” применительно к современности» [1, с. 87–94] правильно указала на необходимость осмысления феномена «революция» в начале XXI века в контексте ленинской теории империализма и современной глобализации. Она, вспоминая «положения В. И. Ленина о возможности революции в России в силу того, что она была слабым звеном в империалистической цепи» [1, с. 88], обращает внимание на вопросы, звучащие в устах некоторых исследователей (по моей характеристике, ставящих под сомнение правильность, закономерность всей советской истории в ХХ веке, дабы оправдать рыночно-капиталистическую контрреволюцию в России в 90-х годах ХХ века): «А надо ли было прорывать это звено?», «Не лучше ли было дать России спокойно развиваться в самой этой цепи?». И отвечает на эти вопросы: «Не лучше! Как справедливо подчеркивают авторы книги о глобальном капитализме [17], “капитализм как мировая система озабочен всемирным функционированием капитала, а не осуществлением догоняющей модернизации”. Надежды на то, что развитое капиталистическое общество подтянет Россию до своего экономического и технологического уровня несостоятельны» [1, с. 89] именно в силу того, что империализм изготовился и уже стал в начале ХХ века превращать царскую Россию в свою экономическую колонию. «Ленин был тысячу раз прав, – отмечает она, – когда говорил о необходимости вырвать страну из империалистической зависимости, пока она не превратилась окончательно в колонию империалистических государств» [1, с. 89]. Далее Т. В. Панфилова обращала внимание на то, что «социалистическое строительство хоть и осуществлялось в противовес капитализму, оказалась диалектически связанным», и что «распад коммунизма… явился важным шагом глобализации, ликвидировавшим закрытые для капитализма и информации зоны» (цитата по книге [17, с. 362]) [1, с. 89].

 

Здесь, по моему мнению, наблюдается некоторая недооценка (или непонимание) самой диалектической логики перехода империалистическо-колониальной системы, которая и есть система глобального империализма мировой финансовой капиталократии, к социализму (в дальнейшем – к коммунизму как управляемой истории), которая есть диалектическая логика социалистического (с учетом императива выживаемости в XXI веке – ноосферно-социалистического) преобразования мира, которую автор в «Ноосферизме» (2001) предложил назвать Глобальной социалистической цивилизационной революцией [6; 8; 12].

 

Эта диалектическая логика с учетом состоявшейся в конце ХХ века первой фазы Глобальной экологической катастрофы есть логика «движения» трех фундаментальных противоречий современной эпохи:

– первого фундаментального противоречия – противоречия между хозяйствующим на Земле Человечеством на базе рыночно-капиталистической формы природопотребления и Природой – Биосферой и планетой Земля как суперорганизмами, – которая (которые) через законы гомеостатических механизмов поставила (поставили) экологический предел такой форме бытия человечества. Это противоречие и определяет слияние ноосферного и социалистического императивов, которое и составляет содержание императива экологического выживания человечества и которое и есть единственная форма разрешения этого противоречия, по сути несущего в себе смысл экологического спасения человечества и продолжения Жизни на Земле [6–8; 12–15];

– второго фундаментального противоречия – противоречия между капитализмом в форме глобального империализма и социализмом. ХХ век прошел под знаком наступления первой волны Глобальной социалистической цивилизационной революции. И откат этой «волны» в 90-х годах ХХ века, и реванш глобального империализма не означает поражение социализма и торжество «глобализации» как формы установления мирового господства мировой финансовой капиталократии – глобального империализма, как может показаться из вышеприведенной цитаты. Более того, разрешение первого фундаментального противоречия – а за ним стоит удовлетворение требований императива выживаемости – возможно только через всемирно-историческую победу социализма над глобальным империализмом. Поэтому прогноз на XXI век – это «вторая», более мощная, «волна» Глобальной социалистической цивилизационной революции, но уже с «вектором» становления ноосферного экологического духовного социализма как социализма нового качества – ноосферного;

– третьего фундаментального противоречия – основного противоречия капитализма – противоречия между трудом и капиталом, перешедшего под воздействием первого фундаментального противоречия в противоречие между человеком и капиталом.

 

И в данном контексте ленинской призыв – «Долой всякую колониальную политику, долой всю политику вмешательства и капиталистической борьбы за чужую землю, за чужое население, за новые привилегии, за новые рынки, проливы и т. п.» [18, с. 231] – остается актуальным и в начале XXI века. Потому что империалистическая и колониальная природа капитализма не исчезла, она приобрела только другие формы – финансово-экономические. Капиталистическая глобализация – это процесс экологической гибели человечества, который в начале XXI века обретает грозные черты, и спасти человечество сможет только её альтернатива – ноосферно-социалистическая глобализация [19].

 

К этому выводу, по своей логике, приходит и Т. В. Панфилова: «Сегодня Россия – вместе со всем миром – оказалась перед необходимостью глобальной революции, смысл которой в кардинальном изменении отношений общества и природы. Эту идею воплощает движение “экологического социализма”, в поддержку которого мне уже приходилось высказываться [20]» [1, с. 90]. В докладе она подняла и проблему бюрократизации власти в России, и отчуждения её интересов от интересов развития России, и де-факто сформулировала императив «советизации» системы власти в России: «Остается надеяться на то, что революционные преобразования нашего общества выдвинут органы типа советов, причём осознание опасности отчуждения власти от народа поможет им выполнить своё общественное предназначение» [1, с. 93].

 

9. «Классовое партнерство» в системе капитализма «метрополии» за счет эксплуатации колоний

Кандидат философских наук Ирина Геннадьевна Мясникова (Н. Новгород) в докладе «Закономерность возникновения и закрепления в европейской цивилизации либерал-социал-демократизма как теории и практики классового партнерства» [1, с. 72–79] обратила внимание на то, что западноевропейский либерал-социал-демократизм как теория и практика классового партнерства появился на основе «экономического богатства европейских стран» [1, с. 77] (вне которого такая политика не была бы возможна), и которое возникло исторически благодаря эксплуатации «Западом» всего «незападного мира», и поэтому в этом контексте «рабочий класс Запада стал как бы частью той буржуазии, которая эксплуатирует весь незападный мир, а, следовательно, в его зарплате скрыт уже нетрудовой доход, которым эта буржуазия делится с ним» [1, с. 78]. Отсюда, справедливо замечает И. Г. Мясникова, «вытекает и характер “социалистических” партий Запада: либерал-социал-демократизм, основанный на классовом мире и классовом партнерстве» [1, с. 78].

 

Необходимо отметить, что И. Г. Мясникова в своем «открытии» наткнулась на то, что было уже теоретически осмыслено Р. Люксембург и затем В. И. Лениным в работе «Империализм как высшая стадия капитализма» (1916).

 

Мною это «открытие» переведено в следующую «теоретическую формулу» [7, с. 17]:

«Империалистичность капитализма и порожденный им колониализм – закон бытия капитализма. “Капитализм” в чистом виде, в границах своей страны воспроизводить себя только за счет эксплуатации своего рабочего класса не может».

 

С. Г. Кара-Мурза, анализируя работу Р. Люксембург «Накопление капитала», подчеркивал следующее важное для теории воспроизводства капитализма положение [21, с. 104; 105]: «…оказывается, что цикл расширенного воспроизводства не может быть замкнут только благодаря труду занятых в нем рабочих за счет их прибавочной стоимости. Для него необходимо непрерывное привлечение ресурсов извне капиталистической системы (из деревни, из колоний, из «третьего мира»). Дело никак не ограничивается “первоначальным накоплением капитала”, оно не может быть “первоначальным” и должно идти постоянно».

 

В «Идеологии XXI века» автор, итожа все, что было разработано в теории империализма, так сформулировал своё общее резюме [7, с. 17]: «…наличие колоний, из которых изымаются природные ресурсы, интеллектуальные и трудовые ресурсы, в том числе через нещадную эксплуатацию трудового населения колоний, есть закон бытия капитализма “метрополии”. Империалистичность капитализма выражается в колониальной системе как его необходимом внешнем атрибуте. Капитализм производит себя не только за счет эксплуатации собственного рабочего класса, но и за счет эксплуатации колоний.

 

Подчеркну еще раз: эксплуатация колоний – закон бытия капитализма, что делает его империалистичным изначально.

 

Антиколониальные революции в мире в 40–70-х годах ХХ века, которые произошли под влиянием противостояния империализма и социализма, притягательного примера СССР, не отменили колониализм, поскольку сохранялся капитализм, а изменили его содержание».

 

Появился новый тип колониализма – экономический колониализм, частью которого выступает культурный и интеллектуальный типы колониализма [22].

 

Вот почему социалистические революции начинаются со стран «периферии» мировой системы капитализма/империализма, со стран, по сути своей являющихся если не прямыми, то экономическими колониями (и это доказала история ХХ века).

 

И в этом контексте рабочий класс стран «метрополии» системы глобального империализма опосредованно, вместе с капиталократией («буржуазией») своих стран, участвует в эксплуатации остального мира, и «классовый мир» в странах Западной Европы, Англии, США, Японии (так называемого «золотого миллиарда») и «питаемый» этим «классовым миром» либерал-социал-демократизм возможны только в странах «метрополии» глобального империализма. Именно это заметила И. Г. Мясникова, повторив оценку Ф. Энгельса середины 50-х годов XIX века, обратившего внимание на процесс «обуржуазивания» рабочего класса Англии за счет доходов, получаемых от эксплуатации Индии и других колоний Великобритании.

 

И. Г. Мясникова в своей рефлексии сделала только первый шаг, за которым должен последовать обязательно второй, поднимающий её рефлексию на уровень современного развития ленинской теории империализма – теории глобального империализма. Её итоговый вывод, собственно говоря, уже находится на этом уровне рефлексии:

«…приходится констатировать, что либерал-социал-демократизм – это закономерный феномен именно для Западной Европы. А революционная практика большевиков объясняется не столько “желанием обезопасить большевистский режим в России перед лицом враждебного капиталистического окружения” (ссылка на [23, с. 32]), сколько стремлением сохранить Россию как таковую» [1, с. 79], т. е. избавить её от «капкана» империалистической колонизации, которая уже шла полным ходом и которая была отвергнута всем ходом советской социалистической истории, и опасность которой вновь возникла вместе с рыночно-капиталистической («либеральной») контрреволюцией в России с 1991 года по настоящее время.

 

10. Личностный аспект диалектики как логики революции

Доктор философских наук, профессор Владимир Евгеньевич Баранов (Санкт-Петербург) остановился на «Личностном аспекте диалектики как логики революции» [2, с. 11–18]. Выделяя три модуса человеческой субъектности – (1) индивидуально бессубъектный (конформистский, суггестивный), (2) индивидуально субъектный (эгоцентричный, индивидуалистический) и (3) универсально субъектный или личностный – он показывает, что только последний модус человеческой субъектности – личностный – служит основой восхождения человека к способности диалектического мышления, его устремленности к познанию общесоциальных, общечеловеческих и общеприродных закономерностей, интересов и ценностей, и через это познание – основой возможности выхода на уровень целеполагания в общественном развитии.

 

По В. Е. Баранову, такой субъектной диалектикой виртуозно владел В. И. Ленин [2, с. 13], гений и руководитель Великий русской социалистической революции, согласно моей оценке [10; 14]. Одним из шедевров ленинской диалектической мысли, по его мнению, являются рассуждения Ленина о диалектической логике в работе 1921 года «Ещё раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина». «Здесь гениальный теоретик и практик революции, – замечает В. Е. Баранов, – формулирует четыре “правила диалектического мышления”. Все они направлены против позитивистского эмпиризма и логического формализма. Все они в своем единстве представляют краткий очерк движущегося по законам противоречия диалектического мышления» [2, с. 14].

 

Показывая ошибки руководителей страны в социалистическом строительстве после В. И. Ленина, В. Е. Баранов подчеркнул их источник – недостаточный уровень культуры владения диалектикой мышления. По его оценке, «диалектика, как и другие законы природы, открытая умами её классиков – от Платона до Ленина – в человечестве нарастает, несмотря на препятствия» [2, с. 17]. И поэтому «прогресс расширения человеческой личностной субъектности» «закономерен и неумолим», и он будет представлен «очередной антропологической революцией, сравнимой с неолитической и цивилизационной, скачком к “точке Омега” Тейяра де Шардена или к “ноосфере В. И. Вернадского”» [2, с. 17].

 

Резюмирует свой взгляд на поднятую тему В. Е. Баранов оптимистично: «Нынешний реванш буржуазно-индивидуалистического мракобесия не может быть долгим, нового Средневековья не будет. Сама жизнь всё более будет подвигать людей к новому интеллекту. Одновременно мы не сбрасываем со счетов и фактор диалектико-логического воспитания, просвещения человечества. Тем духовно и живы» [2, с. 17, 18].

 

11. Методологические вопросы, определяемые современным этапом становления философии революции

Я как автор этой статьи остановился только на нескольких докладах, на мой взгляд, знаковых, однако далеко не охватывающих всё разнообразие взглядов, проблем и вопросов, которые были представлены очно или заочно на этой конференции и нашли своё отражение в двух книгах – сборниках присланных научных статей-докладов [1; 2].

 

Проведенная конференция с таким названием – «Революции как предмет научной и философской рефлексии» – событие выдающееся и символическое в современной интеллектуально-духовной жизни российского общества.

 

Несомненно, сделанный теоретический прорыв состоит в утверждении научно-философского взгляда на феномен революции как явление, имеющее «всеобщий характер» и придающее бытию историчность (М. М. Прохоров). Революция – неотъемлемый атрибут любой прогрессивной эволюции, она есть качественный скачок в развитии, отделяющий один цикл на спирали прогрессивной эволюции, в том числе социальной эволюции – истории, от другого (А. И. Субетто). Революция по своей сущности (в отличие от контрреволюции) есть системное, качественное, позитивное изменение объектов социума или универсума (Л. А. Зеленов).

 

Происходит становление философии революции, которая, как показали представленные материалы и сама научная дискуссия на конференции, ещё далека от завершения.

 

Как прямая дискуссия, так и скрытая, которая присутствует в диалоге (и даже конфликте) представленных методолого-мировоззренческих позиций, выявили ряд проблемных методологических «вопросов» в современной научной и философской рефлексии.

 

Первый такой методологический вопрос – это вопрос о соотношении революции и эволюции. Продолжает сохраняться методологическая позиция, которая противопоставляет революцию и эволюцию (первая есть «разрыв» в постепенности развития, а вторая – постепенность развития), исходя из кумулятивной («постепенной») парадигмы эволюции. Более того, из данного методологического основания допускается в будущем, когда будет покончено с историей классовых обществ, что возможна социальная эволюция без революций. Именно в данном контексте в 90-х годах в России возникли театральные по форме заявления-лозунги, что «Россия исчерпала лимит на революции». По поводу чего кандидат философских наук, доцент Фаниль Фагимович Серебряков (Казань) в своем докладе саркастически заметил: как будто «История, как педантичный аптекарь или занудный бухгалтер, отвешивает революции по дозам, как чиновник в старом советском министерстве по-барски распределял фонды, а они, эти заявители, являются её, Истории, полномочными представителями, призванными доносить до смертных её приговор. За этим, конечно, стоит, в лучшем случае, поверхностность, некомпетентность (если не невежество), отсутствие привычки думать, причем, самостоятельно и со знанием дела. Революции, если уж до них дошло или до них довели дело, не задаются вопросом “быть или не быть”, просто бывают» [1, с. 105].

 

Автором выдвигается методологическая альтернатива [3] данному взгляду, продолжающему доминировать, по крайней мере – в обществоведении. Она состоит в утверждении и соответствующей аргументации теоретического утверждения, которое заключается в формулировке: революция – неотъемлемый элемент (атрибут) любой прогрессивной эволюции, заключающийся в качественном скачке (переходе) от одного цикла развития к другому циклу на спирали прогрессивной эволюции. Это означает, что само понятие прогрессивной эволюции намного сложнее, чем фиксация постепенности развития, она состоит из циклов разной временной масштабности, из которых эволюция предстает как спираль развития, и революций как переходов от одного цикла прогрессивной эволюции к другой с одновременными качественными скачками, отражающими процесс восхождения качества эволюционирующих систем.

 

Второй методологический вопрос – это вопрос отношения к Великой Октябрьской социалистической революции, адекватной её оценки как исторического явления. Он очень важен с позиции теории социалистической революции XXI века, которая должна вобрать в себя исторический революционно-социалистический опыт ХХ века.

 

Что собой представляет эта революция – великое историческое событие, может быть до сих пор еще адекватно неоцененное, или «ошибку истории», некое «заблуждение» цивилизационной истории России, более того – даже некую историческую провокацию (по аналогии с «оранжевыми революциями», которые использует глобальный империализм «Запада» с целью устранения неугодных государств, противостоящих своей политикой стратегии его мировой экспансии в начале XXI века), как заявляют не только некоторые мыслители либерального крыла, но и мыслители, ученые, эксперты, числящие себя за русских патриотов, и даже православных консервативных мыслителей и философов? Аспирант Дмитрий Анатольевич Скородумов (Н. Новгород) на конференции поставил так вопрос: «Что такое революция – локомотив истории или её стоп-кран?» [1, с. 109].

 

Нужно осознать, что Великая Октябрьская социалистическая революция, или, по оценке автора, Великая русская социалистическая революция, есть явление не только масштаба внутренней истории России, а явление всемирно-исторического, и возможно, космопланетарного масштаба. Почему именно так стоит вопрос в преддверии 100-летия этой Великой русской социалистической революции?

 

В «Экономическо-философских рукописях» 1844 года Карл Маркс так провидчески охарактеризовал коммунизм (что необходимо знать каждому коммунисту на Земле) (цитируется по: [25, с. 155; 156]):

– коммунизм – это «полное, происходящее созидательным образом и с сохранением всего богатства достигнутого развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному»;

– коммунизм – это «действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение противоречия между существованием и сущностью, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом»;

– коммунизм – это «необходимая форма и энергетический принцип», это «подлинная» будущая история, когда человек становится подлинным субъектом истории.

 

В начале XXI века «противоречие между человеком и природой», разрешение которого по Марксу – предназначение коммунизма, достигло в условиях системы глобального империализма, как автором доказывалось неоднократно [4; 6; 7; 11; 12; 14], первой фазы Глобальной экологической катастрофы, и переход к социализму/коммунизму со снятием этого противоречия на ноосферных основаниях превратился в императив выживаемости человечества – главный императив XXI века.

 

Поэтому вопрос ноосферно-социалистической революции XXI века – это вопрос, обретающий бытийные основания для человечества, «Быть или не быть человечеству на Земле».

 

В 2007 году в работе, посвященной 90-летию Великого Октября, автор статьи писал [24, с. 6]: «Социализм, коммунизм рождается всей историей человечества, и другого пути у человечества с позиций его будущего нет… Если использовать понятие “революция” для обозначения не как одномоментного акта, связанного с политическим переворотом, а её понимать как процесс смены оснований бытия человечества, т. е. как процесс человеческой революции, то можно ставить вопрос, что в 1917 году в России зародилась эпоха Глобальной социалистической цивилизационной революции, под знаком “первой волны” которой прошёл весь ХХ-й век. Появился реальный всемирно-исторический оппонент процессу капитализации всего мира, установлению “глобальной системы свободного перемещения капитала” по Дж. Соросу, а вернее, глобального империализма – Глобальной капиталистической цивилизационной революции, породивший три волны колониальных захватов мира».

 

По А. А. Зиновьеву [26, с. 222], Октябрьская революция есть «самый дерзкий и самый великий в истории социальный эксперимент».

 

Следует согласиться с Ф. Ф. Серебряковым (его доклад назывался «Отношение к революции как лакмусовая бумага социально-политических воззрений» [1, с. 101–108]), что «по тому, какую репутацию в общественном сознании имеет революция, можно судить, находится ли социальная цивилизация в стадии изменений прогрессивных либо консервативных, регрессивных» [1, с. 107].

 

Рыночно-капиталистическая контрреволюция 1999–2016 гг. в России, за которой скрывается процесс экономической колонизации России и её системной катастрофы, управляемых глобальным империализмом, потерпела крах, который несет на себе печать экологического и, соответственно, – онтологического краха всей мировой системы глобального империализма, выход из которого имеет только одну стратегию – прорыв к ноосферному экологическому духовному социализму [5–8]. Поэтому и возникает пестуемая «либеральной элитой» «революциофобия» [6], всевозможные «очернительные» оценки самого исторического явления – Великой русской социалистической революции. Все, кто воюют против этой Великой революции в России, – «пигмеи», не могущие ни понять, ни осознать грозную поступь Истории, уже самим фактом этой Революции в 1917 году проманифестировавшей начало новой Истории – социалистической, поднимающей Человека на уровень ответственности своего исторического созидания не только за будущее всего человечества, но и за будущее Биосферы, переходящей в Ноосферу.

 

Третий методологический вопрос – это вопрос о переходе от капитализма, а вернее империалистическо-колониальной системы, к социализму, т. е. о большой логике социалистической революции. Ленинская теория империализма, её развитие в конце ХХ века [21], а также весь опыт истории ХХ века показывают, что переход к социализму начинается не из стран «метрополии» – развитых капиталистических стран, а из стран «периферии», являющихся по сути экономическими колониями, и этот переход составит целую эпоху, которая в XXI веке обретает дополнительно содержание эпохи Великого эволюционного перелома, связанного с переходом к ноосферной – управляемой социоприродной эволюции.

 

Ключевой вопрос социалистической революции – это социалистическая человеческая революция (В. И. Ленин ставил вопрос о «культурной революции»), которая так и не была завершена в СССР. Социалистическое общество на порядок более высокой субъектности (чем капиталистическое общество), законом устойчивого развития которого является закон опережающего развития качества человека, качества общественного интеллекта и качества образовательных систем в обществе [27], т. е. является научно-образовательным обществом. Косвенно этот вопрос освещен через призму «личностного аспекта диалектики как логики революции» В. Е. Барановым [1, с. 11–18].

 

Социализм – это общество, в котором осуществляется научное управление общественным развитием, т. е. наука становится не только производительной силой, но и силой управления, а образование – «базисом базиса» духовного и материального воспроизводства, т. е. есть научно-образовательное общество [28].

 

Ноосферный экологический духовный социализм (автор его считает возможным называть ноосферизмом) поднимает управление общественным развитием на новый качественно уровень – ноосферный, когда коллективный разум человечества – общественный интеллект – начинает научно управлять социоприродной ноосферной эволюцией, соблюдая законы – ограничения, отражающие действие гомеостатических механизмов биосферы и планеты Земля как суперорганизмов. Именно в этом контексте ноосферная человеческая революция как ядро социалистической революции приобретает смысл «родов действительного разума», т. е. «родов» разума человечества как разума ноосферного [29]. Если исходить из определения коммунизма К. Марксом как «подлинной», т. е. управляемой истории, то под «давлением» императива экологического выживания человечества коммунизм в XXI веке получает ноосферное измерение и ноосферную миссию [30]. Коммунизм обретает характеристику управляемой социоприродной или ноосферной эволюции, т. е. «подлинной» истории в новом, ноосферном качестве. История перестает быть не только стихийной, историей классовых обществ, но и перестает быть именно автономной (условно независимой от природы), поднимается уже на уровень эволюции ноосферы – нового качества биосферы, в структуре которой человеческий разум выполняет гармонизирующую функцию в единстве с действием собственных гармонизаторов биосферы и планеты Земля.

 

Четвертый методологический вопрос – это вопрос о доминирующем основании исторической детерминации: что им является – эволюция технологического базиса воспроизводства жизни (технологический детерминизм) или эволюция классовых отношений, эволюция взаимодействия труда и капитала (а вернее – капиталократии)? Многие исследователи на Западе и в современной России считают, что капитализм постепенно под действием технологического прогресса сам преобразуется в общество социальной справедливости. И негативная оценка всех «бед человечества» также у этих сторонников технологического детерминизма апеллирует к технологическим угрозам для будущего человечества, не замечая капиталогенный (капиталократический) генезис самого такого «античеловеческого» вектора технологического детерминизма.

 

Автор исходит из того, что все угрозы и риски в дальнейшей социальной эволюции человечества, связанные с его возможной экологической, в том числе, – технологической гибелью, имеют своим главным основанием рыночно-капиталистическую форму хозяйствования на Земле, строй мировой финансовой капиталократии, породившей целую иерархию как концентрации капитала и капиталовластия, так и сопутствующую ей иерархию «рынков» и эксплуататорских отношений, в которой не последнюю роль играет эксплуатация экономических колоний – стран «второго» и «третьего» миров («периферии» в системе глобального империализма).

 

Поэтому выход из пропасти первой фазы Глобальной экологической катастрофы, в том числе как её «теней» – Глобальной духовной, Глобальной информационной и Глобальной антропологической катастроф, у человечества только один – установление на Земле ноосферного экологического духовного социализма, т. е. ноосферно-социалистическая революция, альтернативы которой нет.

 

Каковы будут механизмы ноосферно-социалистического преобразования мира в XXI веке?

 

Скорее всего, это будет каскад антикапиталистических, антиколониальных, социалистических революций по всем странам мира, с разной логикой их конкретной реализации, с учетом социокультурных и цивилизационных особенностей тех или иных стран.

 

Разработка ноосферно-социалистической теории и мировоззрения на её основе (автор называет её ноосферизмом) и ноосферно-ориентированный синтез научного знания, включая создание системы непрерывного ноосферного образования, и на их основе – ноосферно-мировоззренческая революция, это императив, обращенный к науке, философии, к разуму человечества.

 

 

Резюме

Общий вывод, вытекающий из авторского анализа, сводится к следующим положениям:

 

1. Революция – неотъемлемый элемент любой прогрессивной эволюции, и диалектика социального развития, как и диалектика научного познания мира, немыслима без этой категории.

 

2. Переход человечества к управляемой социоприродной эволюции на базе общественного интеллекта и научно-образовательного общества, т. е. к коммунизму, не есть переход к социальной истории без революций, как продолжают думать некоторые обществоведы. Речь идет о новом качестве как науки об управлении, так и представления об управляемой, «подлинной» истории, которая, как я показал выше, есть управляемая социоприродная, т. е. ноосферная, эволюция, в которой будет существовать и управление в будущем «революциями» [3] как качественными скачками с минимизацией потерь в воспроизводстве жизни человечества и всей системы жизни на Земле.

 

3. Великая Октябрьская социалистическая революция или Великая русская социалистическая революция – особое, всемирно-исторического и космо-планетарного масштаба, событие, открывшее собой совершенно новую историю – социалистическую, противостоящую пока (!) истории капиталистической и показывающую возможность воспроизводства жизни общества без отношений эксплуатации человека человеком.

 

Человечество совершает после 1917 года, вот уже почти 100 лет, прорыв к новому качеству бытия человека, к раскрытию его духовно-творческого потенциала, к «новым берегам» гармонического будущего, – совершает с трагедиями, потерями, откатами назад, чтобы с учетом исторических уроков сделать новые качественные скачки по линии очеловечивания человека и его социоприродных отношений.

 

Человечество оказалось под «экологическим прессом» первой фазы Глобальной экологической катастрофы, олицетворяемым императивом ноосферно-социалистического прорыва в XXI веке.

 

4. Проведенная конференция «Революция как предмет научной и философской рефлексии», материалы её участников, отраженные в сборниках научных статей с одноименным названием, – это первый, достаточно успешный шаг по становлению нового взгляда на феномен революции в социуме и универсуме.

 

Мир нуждается в ноосферно-социалистическом преобразовании. Этого требует от человечества, т. е. совокупного человека на Земле, само звание «человека» – «человека разумного».

 

5. Россия первой совершила социалистический прорыв человечества в октябре 1917 года. Россия первой совершила космический прорыв человечества 12 апреля 1961 года (55 лет назад) в форме полета Юрия Алексеевича Гагарина на космическом орбитальном аппарате вокруг Земли. Думаю, Россия может и должна совершить первый ноосферный прорыв человечества на базе «социализма XXI века» и повести мир людей на Земле по этому пути. Потому что нет другой модели устойчивого развития человечества, кроме как управляемая социоприродная – ноосферная – эволюция на базе общественного интеллекта, научно-образовательного общества и ноосферного экологического духовного социализма.

 

6. На этом автор ставит многоточие…, потому начавшийся философско-мировоззренческий прорыв в России ждет своего развития!

 

Список литературы

1. Революции как предмет научной и философской рефлексии: материалы Всероссийской научной конференции с международным участием (Нижний Новгород, 23–24 апреля 2016 г.). В 2-х частях. Часть I. – Н. Новгород: Издательство Нижегородской государственной медицинской академии, 2016. – 237 с.

2. Революции как предмет научной и философской рефлексии: материалы Всероссийской научной конференции с международным участием (Н. Новгород, 23–24 апреля 2016 года). В 2-х частях. Часть II. – Н. Новгород: Изд-во Нижегородской государственной медицинской академии, 2016. – 199 с.

3. Субетто А. И. Революция и эволюция (методологический анализ проблемы соотношения этих понятий) / Под науч. ред. Л. А. Зеленова. – СПб.: Астерион, 2015. – 76 с.

4. Субетто А. И. Императив ноосферно-социалистического преобразования мира в XXI веке / Под науч. ред. В. Д. Комарова. – СПб.: Астерион, 2012. – 34 с.

5. Субетто А. И. Ноосферный социализм как форма бытия ноосферного человека (основания теории ноосферного социализма). – СПб.: Астерион, КГУ им. Н. А. Некрасова, 2006. – 56 с.

6. Субетто А. И. Ноосферизм. Том первый. Введение в ноосферизм. – СПб.: КГУ им. Н. А. Некрасова, КГУ им. Кирилла и Мефодия, 2001. – 537 с.

7. Субетто А. И. Идеология XXI века / Под науч. ред. В. В. Лукоянова. – СПб.: Астерион, 2014. – 92 с.

8. Субетто А. И. Манифест ноосферного социализма / Под науч. ред. В. Г. Егоркина. – СПб.: Астерион, 2011. – 108 с.

9. Казначеев В. П., Спирин Е. А. Космопланетарный феномен человека: проблемы комплексного изучения. – Новосибирск: Наука, 1991. – 304 с.

10. Субетто А. И. Ленин, Октябрьская революция и ноосферный социализм – символы развития в XXI веке. – СПб. – Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2012. – 460 с.

11. Субетто А. И. Капиталократия. Мифы либерализма и судьба России. Втор. изд. – СПб. – Кострома – Луга: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2002. – 360 с.

12. Субетто А. И. Глобальный империализм и ноосферно-социалистическая альтернатива. – СПб.: Астерион, КГУ им. Н. А. Некрасова, 2004. – 99 с.

13. Субетто А. И. Капиталократия и глобальный империализм. – СПб.: Астерион, 2009. – 572 с.

14. Субетто А. И. Владимир Ильич Ленин: гений русского прорыва человечества к социализму. – СПб.: Астерион, 2010. – 498 с.

15. Субетто А. И. Русский вопрос и борьба против глобального империализма в пространстве социалистической революции XXI века. – СПб.: Астерион, 2014. – 54 с.

16. Субетто А. И. Основания и императивы стратегии развития России в XXI веке. – СПб. – Кострома: Астерион, КГУ им. Н. А. Некрасова, 2005. – 324 с.

17. Федотова В. Г., Колпаков В. А., Федотова Н. Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. – М.: Культурная революция, 2008. – 608 с.

18. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Том 17. – М.: Политиздат, 1968. – 656 с.

19. Субетто А. И. Ноосферная глобализация как альтернатива капиталистической глобализации // Научный доклад на Международном симпозиуме «Глобалистика: состояние и перспективы развития» на базе Смольного института Российской академии образования в Санкт-Петербурге 16 мая 2012 года. – СПб.: Астерион, 2012. – 22 с.

20. Панфилова Т. В. В поддержку экологического социализма // Перспективы мирового социалистического движения в XXI веке: материалы международной научной конференции (Нижний Новгород, 26–27 апреля 2014 г.). – Нижний Новгород: Издательство Нижегородской государственной медицинской академии, 2014. – 264 с.

21. Ленинская теория империализма и современная глобализация. В 2-х книгах. Книга 1 / Под науч. ред. А. И. Субетто. – СПб.: Астерион, 2003. – 260 с.

22. Субетто А. И. Манифест борьбы против глобального империализма. – СПб. – Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2004. – 38 с.

23. Революция как концепт и событие: монография / Редколл.: Вартумян А. А., Ильинская С. Г., Федорова М. М. – М.: ООО «ЦИУМиНЛ», 2015. – 183 с.

24. Субетто А. И. Всемирно-историческое значение Великой русской социалистической революции и России как её творца. Конец «строя денег» и ноосферный социализм в XXI веке. – Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2007. – 44 с.

25. Косолапов Р. И. Истина из России. – Тверь: Северная Корона, 2004. – 666 с.

26. Зиновьев А. А. Я мечтаю о новом человеке. – М.: Алгоритм, 2007. – 240 с.

27. Субетто А. И. Опережающее развитие человека, качества общественных педагогических систем и качества общественного интеллекта – социалистический императив. – М.: Исследовательский центр, 1990. – 84 с.

28. Субетто А. И. Научно-образовательное общество как основа стратегии развития России в XXI веке / Под науч. ред. В. В. Лукоянова. – СПб.: Астерион, 2015. – 190 с.

29. Субетто А. И. Роды действительного разума / Под науч. ред. Л. А. Зеленова. – СПб.: Астерион, 2015. – 200 с.

30. Субетто А. И. Миссия коммунизма в XXI веке / Под науч. ред. Л. А. Зеленова. – СПб.: Астерион, 2012. – 40 с.

 

References

1. Revolutions as a Subject of Scientific and Philosophical Reflection (Revolyutsii kak predmet nauchnoy i filosofskoy refleksii). Materialy Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiem, Nizhny Novgorod, 23–24 aprelya 2016 g. V 2-kh chastyakh. Chast I (Materials of All-Russian Scientific Conference with International Participation, Nizhny Novgorod, 23–24 April, 2016. In 2 Vol. Vol. I. Nizhny Novgorod, Izdatelstvo Nizhegorodskoy gosudarstvennoy meditsinskoy akademii, 2016, 237 p.

2. Revolutions as a Subject of Scientific and Philosophical Reflection (Revolyutsii kak predmet nauchnoy i filosofskoy refleksii). Materialy Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiem, Nizhny Novgorod, 23–24 aprelya 2016 g. V 2-kh chastyakh. Chast II. (Materials of All-Russian Scientific Conference with International Participation, Nizhny Novgorod, 23–24 April, 2016. In 2 Vol. Vol. I. Nizhny Novgorod, Izdatelstvo Nizhegorodskoy gosudarstvennoy meditsinskoy akademii, 2016 – 199 p.

3. Subetto A. I. (Zelenov L. A., Ed.) Revolution and Evolution. Methodological Analysis Concerning the Correlation of These Concepts [Revolyutsiya i evolyutsiya. metodologicheskiy analiz problemy sootnosheniya etikh ponyatiy]. Saint Petersburg, Asterion, 2015, 76 p.

4. Subetto A. I. (Komarov V. D. Ed.) Noospheric Imperative of Socialist Changing of the World in the XXI century [Imperativ noosferno-sotsialisticheskogo preobrazovaniya mira v XXI veke]. Saint Petersburg, Asterion, 2012, 34 p.

5. Subetto A. I. Noospheric Socialism as a Form of Existence of a Noosphere Person (Foundations of the Theory of Noosphere Socialism) [Noosfernyy sotsializm kak forma bytiya noosfernogo cheloveka (osnovaniya teorii noosfernogo sotsializma)]. Saint Petersburg, Asterion, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2006, 56 p.

6. Subetto A. I. Noospherism. Volume One. Introduction to Noospherism [Noosferizm. Tom pervyy. Vvedenie v noosferizm]. Saint Petersburg, KGU imeni N. A. Nekrasova, KGU imeni Kirilla i Mefodiya, 2001, 537 p.

7. Subetto A. I. (Lukoyanov V. V. Ed.) The Ideology of the XXI Century [Ideologiya XXI veka]. Saint Petersburg, Asterion, 2014. – 92 p.

8. Subetto A. I. (Egorkin V. G. Ed.) Manifesto of the Noosphere Socialism [Manifest noosfernogo sotsializma]. Saint Petersburg, Asterion, 2011, 108 p.

9. Kaznacheev V. P., Spirin V. P. Cosmoplanetary Phenomenon of the Human: Problems of a Comprehensive Study [Kosmoplanetarnyy fenomen cheloveka: problemy kompleksnogo izucheniya]. Novosibirsk, Nauka, 1991, 304 p.

10. Subetto A. I. Lenin, the October Revolution and the Noospheric Socialism – the Symbols of Development in the XXI Century [Lenin, Oktyabrskaya revolyutsiya i noosfernyy sotsializm – simvoly razvitiya v XXI veke]. Saint Petersburg, Kostroma, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2012, 460 p.

11. Subetto A. I. Capitalocracy. The Myths of Liberalism and the Fate of Russia [Kapitalokratiya. Mify liberalizma i sudba Rossii]. Saint Petersburg, Kostroma, Luga, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2002, 360 p.

12. Subetto A. I. Global Imperialism and the Noosphere-Socialist Alternative [Globalnyy imperializm i noosferno-sotsialisticheskaya alternativa]. Saint Petersburg, Asterion, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2004, 99 p.

13. Subetto A. I. Capitalocracy and Global Imperialism [Kapitalokratiya i globalnyy imperializm]. Saint Petersburg, Asterion, 2009, 572 p.

14. Subetto A. I. Vladimir Ilyich Lenin: the Genius of the Russian Breakthrough of Humanity to Socialism [Vladimir Ilich Lenin: geniy russkogo proryva chelovechestva k sotsializmu]. Saint Petersburg, Asterion, 2010, 498 p.

15. Subetto A. I. The Russian Question and the Struggle Against Global Imperialism in the Sphere of the Socialist Revolution of the XXI Century [Russkiy vopros i borba protiv globalnogo imperializma v prostranstve sotsialisticheskoy revolyutsii XXI veka]. Saint Petersburg, Asterion, 2014, 54 p.

16. Subetto A. I. The Foundations and the Imperatives of the Development Strategy of Russia in the XXI Century [Osnovaniya i imperativy strategii razvitiya Rossii v XXI veke]. Saint Petersburg, Kostroma, Asterion, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2005, 324 p.

17. Fedotova V. G., Kolpakov V. A., Fedotova N. N. The Global Capitalism: Three Great Transformation [Globalnyy kapitalizm: tri velikie transformatsii]. Moscow, Kulturnaya revolyutsiya, 2008, 608 p.

18. Lenin V. I. Complete Works, Vol. 17 [Polnoe sobranie sochineniy. Tom 17]. Moscow, Politizdat, 1968, 656 p.

19. Subetto A. I. The Noospheric Globalization as an Alternative to the Capitalistic globalization [Noosfernaya globalizatsiya kak alternativa kapitalisticheskoy globalizatsii]. Mezhdunarodnyy simpozium “Globalistika: sostoyanie i perspektivy razvitiya”, Smolnyy institut Rossiyskoy akademii obrazovaniya v Sankt-Peterburge, 16 maya 2012 goda (International Symposium “Globalization: the State and Prospects of Development”, Smolny Institute of RussianAcademy of Education, Saint Petersburg, 16 May, 2012. Saint Petersburg, Asterion, 2012. 22 p.

20. Panfilova T. V. In Support of Environmental Socialism [V podderzhku ekologicheskogo sotsializma]. Perspektivy mirovogo sotsialisticheskogo dvizheniya v XXI veke: materialy mezhdunarodnoy nauchnoy konferentsii, Nizhniy Novgorod, 26–27 aprelya 2014 g. (Prospects of the World Socialist Movement in the XXI century: Materials of the International Scientific Conference, Nizhny Novgorod, 26–27 of April, 2014). Nizhny Novgorod, Izdatelstvo Nizhegorodskoy gosudarstvennoy meditsinskoy akademii, 2014, 264 p.

21. Subetto A. I. (Ed.) Leninist Theory of Imperialism and Modern Globalization. In 2 Books, Book 1 [Leninskaya teoriya imperializma i sovremennaya globalizatsiya. V 2-kh knigakh. Kniga 1]. Saint Petersburg, Asterion, 2003, 260 p.

22. Subetto A. I. Manifesto of the Struggle against Global Imperialism [Manifest borby protiv globalnogo imperializma]. Saint Petersburg, Kostroma, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2004, 38 p.

23. Vartumyan A. A., Elias S. G., Fedorova M. M. (Eds.) Revolution as a Concept and Event [Revolyutsiya kak kontsept i sobytie]. Moscow, OOO “TsIUMiNL”, 2015, 183 p.

24. Subetto A. I. The World-Historic Significance of the Great Russian Socialist Revolution and of Russia as its Creator. The End of the “System of Money” and Noospheric Socialism in the XXI Century [Vsemirno-istoricheskoe znachenie Velikoy russkoy sotsialisticheskoy revolyutsii i Rossii kak ee tvortsa. Konets «stroya deneg» i noosfernyy sotsializm v XXI veke]. Kostroma, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2007, 44 p.

25. Kosolapov R. I. The Truth from Russia [Istina iz Rossii]. Tver, Severnaya Korona, 2004, 666 p.

26. Zinovev A. A. I am Dreaming of a New Man [Ya mechtayu o novom cheloveke]. Moscow, Algorithm, 2007, 240 p.

27. Subetto A. I. Advanced Human Development, the Qualities of Public Educational Systems and the Quality of Public Intelligence – Socialistic Imperative [Operezhayuschee razvitie cheloveka, kachestva obschestvennykh pedagogicheskikh sistem i kachestva obschestvennogo intellekta]. Moscow, Issledovatelskiy tsentr, 1990, 84 p.

28. Subetto A. I. (Lukoyanov V. V. Ed.) The Scientific and Educational Society as the Basis of the Strategy of Development of Russia in the XXI century [Nauchno-obrazovatelnoe obschestvo kak osnova strategii razvitiya Rossii v XXI veke]. Saint Petersburg, Asterion, 2015, 190 p.

29. Subetto A. I. (Zelenov L. A. Ed.) The Birth of the Actual Mind [Rody deystvitelnogo razuma]. Saint Petersburg, Asterion, 2015, 200 p.

30. Subetto A. I. (Zelemnov L. A. Ed.) The Mission of Communism in the XXI Century [Missiya kommunizma v XXI veke]. Saint Petersburg, Asterion, 2012, 40 p.

 
Ссылка на статью:
Субетто А. И. Революции как предмет научной и философской рефлексии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 2. – С. 12–37. URL: http://fikio.ru/?p=2093.

 
© А. И. Субетто, 2016

УДК 117; 316.324.8; 004.946

 

Орлов Сергей Владимирович – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра истории и философии, профессор, доктор философских наук, профессор. Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: orlov5508@rambler.ru,

196135, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д. 15,

тел.: 8(812) 708-42-13.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Понятие виртуальной реальности широко используется в современной науке и культуре, причем под ним может подразумеваться очень широкий диапазон материальных и духовный явлений. Однако на философском уровне сущность виртуального остается нераскрытой.

Результаты: Сущность виртуального наиболее глубоко проявляется в виртуальной компьютерной реальности, которая создается и поддерживается современной электронной техникой. Материальной основой этой реальности являются компьютерные программы и контент файлов, которые в субстратном плане образованы заряженными физическими частицами, объединенными в абстрактные материальные структуры. Субстанцией, создающей данную реальность, являются не силы природы, а компьютерный труд. Компьютерная виртуальная реальность является особой частью объективной реальности, наиболее близко взаимодействующей с сознанием и приобретающей свойства, внешне похожие на свойства субъективной реальности – квазиидеальность и квазисубъективность. Создание человеком виртуальной компьютерной реальности привело к коренным изменениям структуры социального пространства и времени в информационном обществе. Эта реальность вовлечена во взаимодействия с другими формами объективной реальности, протекающие по общим законам взаимодействия низших и высших форм материи.

Область применения результатов: Предложенная трактовка компьютерной виртуальной реальности позволяет описать взаимодействие материальных и духовных факторов в ходе развития современного информационного общества на основе концепции философского материализма.

Выводы: Виртуальная компьютерная реальность не является духовным, идеальным явлением, а представляет собой искусственно созданную человеком форму материи. Она обладает основными признаками такой самостоятельной формы – своими субстратом и субстанцией, структурами пространства и времени, специфическим отношением с сознанием и взаимодействует с другими формами материи по объективным законам природы и общества.

 

Ключевые слова: компьютерная виртуальная реальность; формы материи; низшее и высшее; квазиидеальность и квазисубъективность; абстрактные материальные структуры.

 

Virtual Reality as an Artificial Form of Matter: Its Structure and Laws

 

Orlov Sergei Vladimirovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, professor, Doctor of Philosophy, professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: orlov5508@rambler.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, 196135, Russia,

tel: +7(812) 708-42-13.

Abstract

Background: The concept of virtual reality is widely used in modern science and culture, and it may imply a very wide range of material and spiritual phenomena. On a philosophical level, however, the essence of the virtual remains uncertain.

Results: The essence of virtual is manifested most deeply in virtual computer reality, which is created and supported by modern electronic equipment. The material basis of this reality seems to be computer programs and files content that are formed of charged physical particles, combined into abstract material structures. The substance creating this reality is not nature forces, but computer work. Computer virtual reality is a particular part of objective reality, interacting most closely with consciousness and acquiring properties that resemble the properties of subjective reality – quasi ideality and quasi subjectivity. The creation of virtual computer reality has led to fundamental changes in the structure of social space and time in information society. This reality is involved into the interaction with other forms of objective reality, obeying the general laws of interaction between lower and higher forms of matter.

Research implications: The proposed interpretation of computer virtual reality   describes the interaction of material and spiritual factors of the modern information society development based on materialistic philosophy.

Conclusion: Virtual computer reality is not a spiritual, ideal phenomenon, it represents a form of matter made by humans. This reality has the main features of such a peculiar form, i. e. its own substrate and substance, space and time structures, some specific relationship with consciousness, and it interacts with other forms of matter according to the objective laws of nature and society.

 

Keywords: computer virtual reality; forms of matter; the lower and the higher; quasi ideality and quasi subjectivity; abstract material structures.

 

Одна из главных особенностей культуры постиндустриального (информационного) общества – возникновение особой сферы человеческого познания и практической деятельности, получившей название «виртуальная реальность». Это понятие определяют по-разному, и общепринятого взгляда на него и обозначаемые им явления пока не сложилось. Под виртуальным в общественном сознании иногда подразумевается просто нечто вымышленное, нереальное, несуществующее. Нам представляется, что виртуальная сфера бытия – очень важная составная часть современной картины мира. Поэтому феномен виртуальной реальности требует самого глубокого исследования, причем не только с точки зрения теории культуры, но и на философском уровне. Современной науке рано или поздно потребуются онтология и гносеология виртуальной реальности, разработка методологических аспектов ее изучения и даже аксиологический подход к этой не до конца понятой сфере бытия. Пока же (как отмечает, например, Е. В. Грязнова) «даже в тех случаях, когда авторы пытаются внести свойства виртуальной реальности в бытие, то кроме декларации о том, что это необычное бытие, ничего не получается. Сущность виртуального остается нераскрытой» [2].

 

Конечно, виртуальная реальность проявляет себя в огромном наборе идей, знаний, представлений, художественных образов, которые человек может сформулировать с ее помощью. Она позволяет создавать наглядные зрительные образы, служащие средством не только научного, но и художественного познания действительности, а также своеобразным интерфейсом между миром компьютера и миром человека. Однако с философской точки зрения необходимо прежде всего установить, с какими специфическими материальными структурами и процессами виртуальная реальность связана. В настоящее время это, конечно, материальные физические процессы электрического и магнитного взаимодействия. Их можно охарактеризовать далее, как один из компонентов процессов и структур, входящих в мир культуры, или второй природы – то есть они являются частью объективной реальности, перестроенной материальной трудовой деятельностью человека. Еще конкретнее, это электронная аппаратура, созданная для передачи и переработки информации. Уже до начала эпохи Интернета было предложено различать два типа приборов, работающих с информацией. Первый тип – приборы, передающие и сохраняющие информацию (телефон, телеграф, радио- и телеаппаратура). Второй тип – приборы, моделирующие производство информации в голове человека и способные более или менее самостоятельно, без прямого участия оператора производить новую информацию – компьютеры [см.: 14, с. 125–127]. Материальной основой существования виртуальной реальности являются, конечно, не телефон и радиоприемник, а приборы второго типа, то есть компьютеры. Поэтому наиболее развитым и сложным сущностным проявлением всех виртуальных процессов можно считать компьютерную виртуальную реальность, в которой и следует искать ключ к пониманию природы виртуального мира.

 

Какие именно материальные структуры необходимы для существования компьютерной виртуальной реальности, то есть являются ее субстратом? Представляется, что это не компьютеры сами по себе, а специфические материальные структуры, являющиеся непосредственными носителями информации – компьютерные программы и контент файлы. В. В. Орлов предложил называть материальные объекты такого рода абстрактными материальными структурами [см., напр.: 9, с. 223–224]: «Производство абстрактных материальных структур – главная современная форма всеобщего, научного труда. … Предмет и продукт компьютерного труда – не избежать каламбура – не имеет предметной формы, а представляет собой отношение, или, как уже отмечалось, абстрактную структуру» [9, с. 224]. Связь абстрактных материальных структур с компьютером до какой-то степени раскрывает аналогия с известным высказыванием В. И. Ленина: мыслит не мозг, а человек при помощи мозга. Примерно так же можно сказать: обрабатывают информацию не сами структуры виртуального мира – программы и создаваемый с их помощью информационный контент, а компьютер при помощи программ.

 

Компьютерные программы и информационный контент физически существуют как микроскопические материальные структуры (заряженные магнитные частицы), позволяющие оперировать с информацией, моделируя при этом некоторые психические процессы. Они образуют новую, специфическую область материального мира, заметно отличающуюся от других его областей. Поэтому нами было предложено рассматривать виртуальную реальность как особую, искусственно созданную человеком форму материи [11, с. 42–54]. Внешне эта форма материи отличается микроскопическими размерами, то есть она не «человекоразмерна» и воспринимается органами чувств только с помощью специальных приборов. В электронных системах контроля и управления она способна, как известно, частично замещать человека и человеческое мышление. Это приводит некоторых специалистов к выводу о нематериальности информации и виртуальной реальности [см., напр.: 3, с. 142; 5, с. 5], хотя, кажется, точнее было бы говорить самое большее о невещественности. Мы уже пытались показать, что виртуальная реальность остается по своей основе частью объективной реальности, но специфической ее формой: виртуальная реальность выстраивается человеком на основе его знаний, как бы на матрице субъективной реальности, и приобретает особое сходство с последней. Отсюда возникает некоторый повод для отождествления компьютерной виртуальной реальности с субъективной реальностью – информацию и виртуальную реальность рассматривают на этом основании как нематериальное. Нам представляется, что виртуальная реальность – например, компьютерные программы – остается материальной: в ней не возникает идеальных образов, протекают не психические, а только электромагнитные процессы. В то же время компьютерная программа и информационный контент обладают значительным внешним сходством с идеальными явлениями и успешно моделируют некоторые их функции. Это сходство можно охарактеризовать как квазиидеальность и квазисубъективность [см.: 12, с. 17–20]. Квазиидеальность состоит в том, что содержание компьютерной программы и созданного с ее помощью информационного контента – не собственные свойства записывающих и сохраняющих их частиц, а содержание предметов и процессов, которые отражены в программе и на изучение (преобразование) которых она нацелена. Внешне это напоминает (но не полностью повторяет) такую основополагающую черту сознания, как идеальность – способность своеобразным образом удваивать мир, придавая материальным вещам и явлениям второе, производное существование – существование не на их собственном материальном субстрате, а на субстрате человеческого мозга в виде мысленных образов реальных предметов. Известно, что отражение действительности в идеальной форме позволяет человеческому сознанию мысленно конструировать потребное будущее и опредмечивать сконструированные таким путем объекты или процессы посредством материальной практической деятельности. Компьютерная программа создает возможность как бы «растянуть» процесс материализации (опредмечивания) идеальных конструктов, добавив в него переходную ступень. Материализация целевых идеальных образов совершается теперь сначала в форме абстрактных материальных структур (компьютерных программ и контента), не обладающих, как и идеальный образ, реальными физическими (материальными) свойствами вещи. Уже потом, на втором этапе, происходит воздействие на предмет внешнего мира посредством алгоритмов, заложенных в квазиидеальной, материальной компьютерной программе.

 

Программа принципиально отличается от такого классического носителя информации, как, например, книга. Книга и ее информационный контент не могут самостоятельно воздействовать на технологические процессы в материальном производстве. Она влияет на события, происходящие в материальном мире, только в том случае, если ее прочитал человек, который декодировал имеющуюся в ней информацию, перевел эту информацию в идеальную форму, то есть знание, и использовал ее для практического воздействия на материальные процессы. Компьютерная программа, наоборот, влияет на технологические процессы материального производства прямо и непосредственно (вспомним аналогичную мысль К. Маркса о превращении науки в непосредственную производительную силу). Программа функционирует как микроскопический материальный инструмент (или управляет микроскопическими материальными инструментами, заряженными частицами), который далее с помощью компьютерной техники управляет технологическими процессами – например, движением рабочей машины в механическом производстве. В структуре материального производства появляется новый промежуточный материальный (квазиидеальный) компонент, усложняющий и совершенствующий воздействие идеального образа на материальный продукт труда. Особенности виртуальной компьютерной реальности позволяют отнести ее к тем «диковинным» формам материи, открытие которых предсказывал еще В. И. Ленин.

 

В случае, если компьютерная программа используется не в материальном производстве, а для обработки информации и производства знаний (духовного производства), ее особая материальная природа проявляется несколько иначе. Информация, содержащаяся в книге или картине, не может изменяться сама собой. Изменение оценки содержания книги или ценности картины – результат внешних по отношению к ним событий (например, общественного признания научной теории, нового писателя или нового направления в живописи). Информационный контент и компьютерная программа, наоборот, способны в некоторых пределах сами, без участия идеального компонента, производить новую информацию, которую человек потом превращает в знание. Как отмечает М. Кастельс, важнейшая черта информационного общества состоит в том, что информация становится сырьем, предметом и продуктом труда [см.: 4, с. 77; 82]. Внешне это выглядит так, как будто компьютерная виртуальная реальность не только сохраняет информацию, но и порождает новые знания, то есть выполняет функцию, которую ранее могли выполнять только идеальные процессы человеческого мышления. Это тоже проявление квазиидеальных свойств компьютерной виртуальной реальности. В процессе производства нового знания материальные процессы и структуры моделируют и выполняют некоторые функции идеального.

 

Попытаемся описать главные особенности компьютерной виртуальной реальности как специфической формы материи.

 

Прежде всего, она не входит в число основных форм материи и составляет часть так называемой «второй природы», или ноосферы, – то есть области природного мира, которая преобразована человеческим трудом. Иными словами, это искусственно созданная форма материи. Она существует объективно, как и всякая другая ее форма, подчиняясь объективным законам природы и общества.

 

Всякая форма материи имеет свою субстратную и субстанциальную основу. Субстратной основой виртуальной реальности выступают в настоящее время физические объекты – заряженные частицы, посредством которых записываются и сохраняются компьютерные программы и информационный контент. Этот субстрат, используя терминологию В. В. Орлова, можно назвать абстрактными материальными структурами. В будущем нельзя исключить создание информационной техники, использующей более сложные субстраты – химический, биологический и, возможно, социальный. Субстанцией этой искусственной формы материи следует признать человеческий труд, без которого никакой искусственный информационный продукт возникнуть не может. Если абстрактный труд, по Марксу, есть субстанция стоимости, то субстанцией компьютерной виртуальной реальности становится современная форма труда – компьютерный труд.

 

Как и любая форма материи, виртуальная компьютерная реальность связана со специфическими формами пространства и времени. Их подробно исследует, например, Мануэль Кастельс в классической работе «Информационная эпоха» [см: 4]. Его внимание сосредоточено не на том пространстве микроскопических масштабов, в котором существуют абстрактные материальные структуры. Он показывает, каким образом виртуальная реальность преобразует социальное пространство и время, воздействуя на них через новые технологии, социальные структуры и общественные движения. Организация индустриального общества как пространства мест постепенно заменяется на организацию информационного общества как пространства потоков. «Место – это территория, форма, функция и значение которой содержатся в границах физической близости» [4, с. 394]. Современное общество все в большей степени становится пространством не мест, а потоков – потоков капитала, информации, технологий, организационного взаимодействия, изображений, звуков и символов. «Пространство потоков, – продолжает М. Кастельс, – есть материальная организация социальных практик в разделенном времени, работающих через потоки. Под потоками я понимаю целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают социальные акторы в экономических, политических и символических структурах общества» [4, с. 386]. В качестве материальной основы пространства потоков американский социолог выделяет цепи электронных импульсов (1), узлы и коммуникационные центры (2) и пространственную организацию доминирующих менеджерских элит (3) – «скорее элит, чем классов», уточняет он [см.: 4, с. 386–389]. При этом становится понятным, что возникновение виртуальной реальности приводит к новой расстановке классовых сил и новым методам сохранения социального господства, которое обеспечивается, в частности, способностью подчинить себе социальное пространство: «Фундаментальная форма господства в нашем обществе основана на способности господствующих элит к организации, идущей рука об руку со способностью дезорганизовать те группы общества, которые, составляя численное большинство, видят свои интересы частично (если не вообще) представленными только в рамках удовлетворения господствующих интересов. Четкая организация элит, сегментация и дезорганизация масс – вот, по-видимому, двойной механизм социального господства в наших обществах. Пространство играет в этом механизме фундаментальную роль. Короче говоря: элиты космополитичны, народы локальны» [4, с. 389].

 

Временная организация общества также изменяется вследствие того, что компьютерная виртуальная реальность породила объединенный глобальный рынок капитала, работающий в реальном времени [см.: 4, с. 404]. «Секундные трансакции капитала, гибкое предпринимательство, варьируемое рабочее время жизни, размывание жизненного цикла, поиск вечности через отрицание смерти, мгновенные войны и культура виртуального времени суть фундаментальные явления, характерные для сетевого общества, которые систематически перемешивают последовательность времен» [4, с. 431–432]. Положение усложняется тем, что большинство людей в нашем мире продолжает жить в старой темпоральности [см.: 4, с. 432], равно как и в социальном пространстве старой, сложившейся в индустриальном обществе структуры.

 

Ценность подхода М. Кастельса состоит, с нашей точки зрения, в том, что он показал зависимость социальной формы пространства и времени от компьютерной виртуальной реальности. Ее формирование привело к крупным сдвигам в материальной и духовной жизни общества. Компьютерная виртуальная реальность, созданная в постиндустриальном (информационном, сетевом) обществе, становится инструментом преобразования социальной реальности, в частности, в организации и структурировании социального пространства и времени. Эта идея дает возможность дальнейшего развития концепции исторического материализма, применения ее к объяснению информационного общества.

 

Далее необходимо установить место компьютерной виртуальной реальности в существующей иерархии форм материи.

 

Как отмечалось выше, компьютерная виртуальная реальность не может быть причислена к основным формам материи, она является искусственно созданной формой, входящей в состав «второй природы», или ноосферы. Ее место среди других форм материи пока не обсуждалось в философской литературе. Представляется, что для определения этого места наиболее целесообразно опереться на исследования по закономерностям соотношения (взаимодействия) основных форм материи, уже проведенные в российской философии.

 

Закономерности взаимодействия низших и высших форм материи начал изучать еще Гегель («Философия природы»), хотя делал это, конечно, на идеалистической основе. Затем данные закономерности уже в материалистическом варианте описывал Ф. Энгельс («Диалектика природы»). В российской философской литературе понятия низшего и высшего исследовали Б. М. Кедров, В. И. Свидерский, С. Т. Мелюхин, А. А. Бутаков, В. А. Штофф, К. М. Завадский, М. В. Мостепаненко, А. Д. Вислобоков. Закономерности взаимодействия низшего и высшего подробно описывались в работах школы научной философии Пермского университета – начиная с серии из восьми сборников научных трудов «Философия пограничных проблем науки» (1968–1975 гг.) [см., например: 7]. Все эти исследования позволили выделить на базе анализа основных форм материи пять таких закономерностей. В настоящее время можно, как нам представляется, осуществить следующий шаг – подробнее описать закономерности взаимодействия неосновных форм материи и их взаимосвязь с основными. Попытаемся сделать это применительно к такой «диковинной» форме материи, как виртуальная компьютерная реальность.

 

Фундаментальные законы взаимодействия низшего и высшего, наиболее полно проявляющиеся в отношениях основных форм материи, могут быть сведены к следующим:

1. Возникновение высшего из низшего.

2. Включение низшего в высшее.

3. Сохранение низшего в виде внешней среды высшего.

4. Подчинение низшего высшему.

5. Возникновение интегральной природы (качества, сущности) высшего [подробнее см., например: 8, с. 157–183; 10, с. 178–182; 13].

 

Сложность и специфика применения этих законов к виртуальной компьютерной реальности обусловлена тем, что данная форма объективной реальности является, во-первых, неосновной, а во-вторых – искусственно созданной формой материи. Тем не менее это описание принципиально важно для определения статуса новой формы материи.

 

1. Виртуальная компьютерная реальность – высшее, более сложное явление, чем физическая форма материи. Она возникает из физической формы материи, но не как продукт самодвижения и саморазвития последней (так возникает химическая форма материи), а как результат преобразований, вызванных социальной формой, конкретнее – человеческим трудом. Поэтому движущие силы формирования компьютерной виртуальной реальности – не силы природы, а человеческие потребности, способности и реализующая их трудовая деятельность.

 

2. Закономерность включения низшего в высшее при формировании компьютерной виртуальной реальности реализуется тремя путями. Во-первых, через субстратное включение в нее физических элементов и процессов (заряженных частиц, полей). Во-вторых, в нее включается часть материального содержания социальной формы материи – труд человека и применяемые им технологии. Это включение не субстратное, оно происходит именно на уровне содержания и сущности. В-третьих, в виртуальную компьютерную реальность включается (тоже не субстратно) содержание человеческих знаний, закодированное в виде компьютерных программ и контента файлов.

 

Возникновение таких разноплановых механизмов включения низшего в высшее приводит к появлению парадокса, являющегося, по-видимому, модификацией парадокса развития [о парадоксе развития см., например: 1; 8, с. 98–114]. Известно, что любые научные знания могут быть выражены в языке, оцифрованы и введены в компьютер, превратившись в содержание виртуальной компьютерной реальности. Однако программы и файлы, записанные с помощью заряженных физических частиц, заведомо проще химических, биологических и социальных процессов, знания о которых представлены в компьютерной реальности. Как может низшая форма материи адекватно, без потери качества выразить содержание высшей, заведомо более сложной формы материи? Или компьютерная виртуальная реальность, носителями которой являются физические частицы и процессы, сложнее химизма, жизни и стоит на одном уровне сложности с социальной формой материи? (Примерно такой точки зрения придерживаются, видимо, некоторые сторонники движения «Россия 2045», собирающиеся в недалеком будущем пересадить человеческое сознание на аватар [см.: 15]). Каким образом более сложное может быть без потери качества, адекватно описано на языке более простого? Такую ситуацию можно назвать парадоксом полного и адекватного выражения содержания высшего в низшем, сложного в простом.

 

Представляется, что наиболее удачным путем преодоления этого затруднения является использование концепции теневой системы, предложенной еще в 60-ые годы XX века [см.: 7, с. 61–63], но не получившей распространения в отечественной философии. Она сводится в основном к следующим положениям.

 

«Поскольку элементам высшего уровня неоткуда возникнуть, как из и на основе элементов низшего уровня, в основе элементов высшего должны, очевидно, лежать совокупности элементов низшего уровня. Эти совокупности образуют индивидуальную основу, или эквивалент, элементов высшего уровня, а взятые в системе, формируют новую, вторичную систему комплексных элементов низшего уровня, образующих своего рода копию, «теневую систему» высшего на низшем уровне» [10, с. 192]. «Система эквивалентов высшего на низшем уровне может быть названа теневой системой, ибо она повторяет систему высшего на своем “языке”. Механизм теневой системы имеет всеобщий характер, является важнейшим механизмом взаимодействия основных форм материи» [10, с. 193].

 

Поскольку виртуальная компьютерная реальность есть результат организации физической формы материи человеческим трудом определенного типа («компьютерный труд»), ее можно рассматривать как искусственно созданную теневую систему социальной формы материи (точнее – одну из таких искусственных теневых систем, которые созданы или могут быть созданы в будущем человеческим трудом). Абстрактные материальные структуры состоят из физических компонентов, но создаются и управляются социальной формой материи, которая одна только и обладает способностью декодировать и использовать информационное содержание, вложенное ею самою в свою искусственно сконструированную теневую систему. Самостоятельно возникать последняя не может, но способностью к относительно самостоятельному функционированию и развитию компьютерная виртуальная реальность обладает (до какой степени и в каких формах – это предмет широких дискуссий представителей различных сфер научного знания). Таким образом, сложное, высшее может быть адекватно, без потери качества, выражено в простом, низшем благодаря тому, что высшее записывает информацию в своей теневой системе само и на своем языке, действуя не только по законам низшего, но и по своим собственным, высшим законам. Этот механизм особенно наглядно действует в искусственно созданных формах материи. Однако он изучен недостаточно подробно.

 

3. Физическая форма материи является широкой природной средой, в которой функционирует компьютерная виртуальная реальность. Эта среда способна создавать помехи, которые являются для компьютерной реальности своеобразным упрощенным аналогом экологических проблем, возникающих в обществе. При работе в компьютерной реальности экологические проблемы общества конкретизируются и приобретают специфическую форму, выступая как проблемы защиты от разрушительного действия на эту реальность природной среды и налаживания взаимодействий между виртуальной компьютерной реальностью и объектами природы или общества, на которые ее воздействие направлено.

 

4. В рамках «второй природы» подчинение низшего высшему носит характер управления, сознательного и целенаправленного. Отношение искусственно созданной формы материи с окружающей средой жестко ограничивается и канализируется социальной формой материи, потребности которой эта искусственная форма удовлетворяет. Так, компьютерная виртуальная реальность своеобразным способом закапсулирована, обособлена от ненужной информации из окружающей природной среды, что позволяет ей функционировать более эффективно. Для компьютерной виртуальной реальности подчинение низшего высшему (социальному) выражает саму сущность ее бытия, так как она была сознательно создана для выполнения поставленных человеком задач (что не мешает ей функционировать и по объективным законам природы). Специфическое информационное содержание этой реальности отсутствует в природе, его создает человек как матрицу знаний или – в случае программ для непосредственного управления материальными технологическими процессами – как микроскопический материальный инструмент для воздействия на эти процессы через компьютерную технику.

 

5. В иерархии основных форм материи каждая высшая форма интегрирует в себе низшие, образующие в составе высшего целого систему уровней. Для неосновных и искусственных форм материи эта закономерность действует в ограниченной и видоизмененной форме. Компьютерная виртуальная реальность является безоговорочно высшей, по-видимому, только для физической формы материи, на основе которой она создана, причем высшей не в том смысле, в каком химическое – высшее по отношению к физическому. Искусственно созданная реальность выше и сложнее своего природного прототипа не благодаря саморазвитию, а вследствие включения в свою информационную структуру созданного человеком содержания, которое принципиально не могло бы возникнуть в природе. В то же время представляется, что в каком-то специфическом и ограниченном смысле виртуальная реальность превосходит все природные формы материи и оказывается высшей по отношению к ним. Во-первых, она включает в себя уже упомянутую сложную информацию (некую «теневую систему» социальной формы материи), которая в природе не возникает. Во-вторых, универсальность человека, его мышления и трудовой деятельности постепенно разворачивается в историческом процессе и на определенном этапе общественного развития начинает фиксировать свое универсальное содержание – знания и способности к трудовой деятельности – в компьютерной виртуальной реальности. В-третьих, эта реальность наделяется способностью к самостоятельной деятельности, моделирующей (хотя и с потерей качества) трудовую и познавательную деятельность человека. Человек, таким образом, создал такую искусственную форму объективной реальности, функционирование которой основано на его собственных знаниях и навыках и в этом смысле оказывается в некоторых отношениях сложнее других форм материи. В то же время простота физического материального субстрата, лежащего в основе компьютерной виртуальной реальности, лишает ее способности интегрировать в себе все свойства химической, биологической и социальной форм материи. Только социальная форма материи способна во всех аспектах (субстратном, функциональном, информационном и т. п.) объединить в себе иерархию низших форм материи, что превращает человека, как отметил Карл Маркс, в универсальное существо, совершающее универсальную трудовую и познавательную деятельность [см.: 6, с. 564–566]. Само создание компьютерной реальности – одно из проявлений этой универсальности.

 

Подводя итог, можно еще раз перечислить обстоятельства, делающие возможным рассматривать виртуальную компьютерную реальность как искусственно созданную форму материи. Во-первых, составляющие эту реальность абстрактные материальные структуры, программы, контент файлов являются микроскопическими материальными образованиями, частью объективной реальности, которые функционируют в электронных устройствах по законам физики (в будущем, возможно – по законам других форм материи), а не по законам психических процессов. Во-вторых, эта искусственная реальность находится в специфических отношениях к сознанию – не таких, как любая другая форма материи (квазиидеальность и квазисубъективность). В-третьих, данная форма материи обладает специфическим субстратом – это заряженные физические частицы, посредством которых сохраняются и функционируют компьютерные программы и информационный контент. Субстанцией компьютерной виртуальной реальности является компьютерный труд. В-четвертых, компьютерная реальность порождает новые формы пространственной и временной организации социальных процессов, которые до нее и без нее не существуют. В-пятых, компьютерная информационная реальность вовлечена во взаимодействия с другими формами материи, происходящие по основным законам взаимодействия низшего и высшего.

 

Концепция компьютерной виртуальной реальности как искусственно созданной неосновной формы материи подготавливает предпосылки для материалистического анализа современного информационного общества, для дальнейшей разработки концепции исторического материализма. Представляется, что такой материалистический анализ должен стать шагом вперед по сравнению с распространенными точками зрения, согласно которым современное общество определяется, прежде всего, как «общество знания», а материальные предпосылки, механизмы и последствия развития этого массива знаний фактически считаются несущественными и остаются в тени.

 

Литература

1. Богомолов А. С. Разрешает ли «концепция уровней» парадокс развития? // Философские науки. – 1970. – № 3. – С. 66–72.

2. Грязнова Е. В. Философский анализ концепций виртуальной реальности // Философская мысль. – 2013. – № 4. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://e-notabene.ru/fr/article_278.html (дата обращения 01.03.2016). DOI: 10.7256/2306-0174.2013.4.278.

3. История информатики и философия информационной реальности: Учеб. Пособие для вузов / Под ред. чл.корр. РАН Р. М. Юсупова, проф. В. П. Котенко. – М.: Академический Проект, 2007. – 432 с.

4. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ., под науч. ред. О. И. Шкаратана. – М.: ГУ ВШЭ, 2000. – 608 с.

5. Лукин В. М. Может ли материализм объяснить сущность информационного общества? // Проблема материализма в социальной философии: Сборник статей, посвященный 70-летию профессора СПбГУ П. Н. Хмылева / Отв. ред. В. М. Лукин. – СПб.: СПбГУ, 2008. – 162 с.

6. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года / Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1956. – С. 517–642.

7. Орлов В. В. О логике соотношения высших и низших ступеней развития материи (концепция «уровней») // Философия пограничных проблем науки. Ученые записки № 185. – Пермь: Пермский государственный университет, 1968. – С. 5–83.

8. Орлов В. В. Материя, развитие, человек. – Пермь: Пермский государственный университет, 1974. – 397 с.

9. Орлов В. В., Васильева Т. С. Философия экономики. – Пермь: Изд-во Пермского университета, 2005. – 264 с.

10. Орлов В. В. Проблема системы категорий философии: монография – Пермь: Пермский государственный национальный исследовательский университет, 2012. – 262 с.

11. Орлов С. В. Философский материализм в эпоху информационного общества (концепция материи и виртуальная реальность) // Философия и общество. – 2012. – № 1. – С. 42–54.

12. Орлов С. В. Философия информационного общества: новые идеи и проблемы // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=159 (дата обращения 01.03.2016).

13. Философский материализм и современность / Под ред. В. В. Орлова. – Красноярск: Издательство Красноярского университета, 1986. – 224 с.

14. Янков М. Материя и информация / Пер. с болгарского. – М., Прогресс, 1979. – 335 с.

15. Эксперты // Россия 2045. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.2045.ru/experts/ (дата обращения 01.03.2016).

 

References

1. Bogomolov A. S. Does the “Concept of Levels” Resolve the Paradox of Development? [Razreshaet li “kontseptsiya urovney” paradoks razvitiya?]. Filosofskie nauki (Philosophical Sciences), 1970, № 3, pp. 66–72.

2. Gryaznova E. V. Philosophical Analysis of the Concepts of Virtual Reality [Filosofskiy analiz kontseptsiy virtualnoy realnosti]. Filosofskaya mysl (Philosophical Thought), 2013, № 4, Available at: http://e-notabene.ru/fr/article_278.html (accessed 01 March 2016). DOI: 10.7256/2306-0174.2013.4.278.

3. Yusupov R. M., Kotenko V. P. (Eds.) History of Science and Philosophy of Information Reality [Istoriya informatiki i filosofiya informatsionnoy realnosti]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, 2007, 432 p.

4. Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture [Informatsionnaya epokha: ekonomika, obschestvo i kultura]. Moscow, GU VSHE, 2000, 608 p.

5. Lukin V. M. Can Materialism Explain the Essence of the Information Society? [Mozhet li materializm obyasnit suschnost informatsionnogo obschestva?] Problema materializma v sotsialnoy filosofii: Sbornik statey, posvyaschennyy 70-letiyu professora SPbGU P. N. Khmyleva (The Problem of Materialism in Social Philosophy: Collected Papers Dedicated to 70th Anniversary of Professor P. N. Khmylev), Saint Petersburg, SPbGU, 2008, 162 p.

6. Marx K. The Economic and Philosophical Manuscripts of 1844 [Ekonomichesko-filosofskie rukopisi 1844 goda]. Marks K., Engels F. Iz rannikh proizvedeniy (Marx K., Engels F. From the Early Works). Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo politicheskoy literatury, 1956, pp. 517–642.

7. Orlov V. V. On the Logic of the Correlation between the Highest and the Lowest Stages of the Development of Matter (The Concept of “Levels”) [O logike sootnosheniya vysshikh i nizshikh stupeney razvitiya materii (kontseptsiya “urovney”)]. Filosofiya pogranichnykh problem nauki. Uchenye zapiski № 185 (Philosophy of the Frontier Problems of Science. Scientific Notes № 185). Perm, Permskiy gosudarstvennyy universitet, 1968, pp. 5–83.

8. Orlov V. V. Matter, Development, Man [Materiya, razvitie, chelovek]. Perm, Permskiy gosudarstvennyy universitet, 1974, 397 p.

9. Orlov V. V., Vasileva T. S. Philosophy of Economics [Filosofiya ekonomiki]. Perm, Izdatelstvo Permskogo universiteta, 2005, 264 p.

10. Orlov V. V. The Problem of the Philosophical Categories System [Problema sistemy kategoriy filosofii]. Perm, Permskiy gosudarstvennyy natsionalnyy issledovatelskiy universitet, 2012, 262 p.

11. Orlov S. V. Philosophical Materialism in the Era of Information Society (The Concept of Matter and Virtual Reality) [Filosofskiy materializm v epokhu informatsionnogo obschestva (kontseptsiya materii i virtualnaya realnost)]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2012, № 1, pp 42–54.

12. Orlov S. V. Philosophy of Information Society: New Ideas and Problems [Filosofiya informatsionnogo obschestva: novye idei i problemy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 1. Available at: http://fikio.ru/?p=159 (accessed 01 March 2016).

13. Orlov V. V. (Ed.) Philosophical Materialism and Modernity [Filosofskiy materializm i sovremennost]. Krasnoyarsk, Izdatelstvo Krasnoyarskogo universiteta, 1986, 224 p.

14. Yankov M. The Matter and the Information (Materiya i informatsiya). Moscow, Progress, 1979, 335 p.

15. Experts. Russia 2045. Available at: http://www.2045.ru/experts/ (accessed 01 March 2016).

 
Ссылка на статью:
Орлов С. В. Виртуальная реальность как искусственно созданная форма материи: структура и основные закономерности развития // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 1. – С. 12–25. URL: http://fikio.ru/?p=2056.

 
© С. В. Орлов, 2016

УДК 008 (103)

 

Ильин Алексей Николаевич – федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Омский государственный педагогический университет», кафедра практической психологии, доцент, кандидат философских наук, Омск, Россия.

E-mail: ilin1983@yandex.ru

644086, Россия, г. Омск, ул. 33-я Северная, 122, 35,

тел: 8-950-338-15-73.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Развитая индустрия коммерческой рекламы – неотъемлемая характеристика общества потребления. Между тем широко распространенные чисто позитивные оценки рекламной деятельности фактически скрывают и вуалируют ее глубокие внутренние противоречия, которые в условиях информационного общества требуют самого пристального анализа.

Результаты: Коммерческая реклама оказывает преимущественно негативное влияние на личность. Она не позволяет дистанцироваться от своего воздействия, поскольку заполняет собой почти все информационное пространство. Вместо информирования о товарах реклама осуществляет манипулирование потребительским поведением и стимулирует к неосознанным покупкам. Реклама – не просто способ продвижения товаров и услуг, а метатехнология создания стандартов поведения, социально-психологических установок, стереотипов сознания, ценностной системы. Посредством рекламы социальные предпочтения и ценности направляются в сугубо материальное, потребительское русло. Реклама, как и вся потребительская инфраструктура, стала одновременно средством изменения социума и институтом специфической социализации.

Один из главных эффектов коммерческой рекламы – мифологизация, гипертрофирование свойств продвигаемых продуктов, что граничит с прямой ложью. Реклама интегрируется в потребительские практики как взрослых, так и детей. Рекламная коммерциализация детей особенно опасна, так как формирует из ребенка типичного бездуховного консюмера. Расширяющееся рекламно-манипуляционное пространство приковывает к себе человека, подчиняет его чувства и волю, формирует потребительский тип мировоззрения.

Выводы: Социальный, культурный и нравственный прогресс требует в настоящее время не защиты рекламы и маркетинга, а, наоборот, поиска средств контроля рекламной индустрии, защиты от нее самого общества. Для борьбы с ее негативным влиянием необходимо, во-первых, резко ограничить пространство для распространения рекламы и, во-вторых, придать ей нравственный облик, ограничив тиражирование литературных, музыкальных произведений и любого контента, в котором романтизируется преступность, эгоизм, инфантилизм и другие пороки.

 

Ключевые слова: общество потребления; реклама; мифологизация.

 

Advertising Management in the Consumer Society

 

Ilin Alexey Nikolaevich – Omsk State Pedagogical University, Department of applied psychology, Associate Professor, Ph. D. (philosophy), Omsk, Russia.

E-mail: ilin1983@yandex.ru

122, 35, street 33 North, Omsk, 644086, Russia,

tel: 8-950-338-15-73.

Abstract

Background: The developed industry of commercial advertising is an integral characteristic of the consumer society. Purely positive widespread assessment of advertising activity, however, actually disguises its deep internal contradictions  which demand thorough analysis of information society.

Results: Commercial advertising exerts mainly negative impact on the personality. People cannot keep their distance from commercial advertising as it fills almost all information space. Instead of goods information, advertising manipulates consumers’ behavior and stimulates them to make chance purchases. Advertising is not just a promotion of goods and services, but also some metatechnology of behavior standards, social psychological orientations, consciousness stereotypes, values system creation. By means of advertising social preferences and values are directed into a material, consumer channel. Advertising, as well as consumer infrastructure, has become simultaneously a means of society changing and an institute of specific socialization.

One of the main effects of commercial advertising is its mythologization, i. e. exaggeration of promoted goods properties, sometimes leading to consumer fruad. Advertising is integrated into consumer decision making of both adults and children. Commercial advertising is especially dangerous for children, as they become typical mass consumers. The extending advertising landscape attracts people, suppresses their feelings and will, forms consumer type philosophy of life.

Conclusion: At the present time social, cultural and moral progress demands not the protection of advertizing and marketing, but, on the contrary, the search of control tools against the advertising industry, society protection from it. For this purpose it is necessary, first, to limit advertising landscape and, second, to give it moral make-up, having limited replication of literary, musical and any other content in which crime, egoism, infantilism and other faults are romanticized.

 

Keywords: consumer society; advertizing; mythologization.

 

Современное общество вполне справедливо принято называть обществом потребления. Индустрия рекламы и моды, широкий ассортимент товаров и услуг стали неотъемлемой частью нашего бытия. Однако такое развитие инфраструктуры потребления вовсе не представляется безобидным, поскольку потребительская культура весьма негативно влияет на общество и личность, формируя гедонистические антипатриотические ценности, возводя в культ развлечения (вместо труда), пропагандируя индивидуализм. Реклама оказывает огромную «помощь» в развитии культа потребления.

 

Рекламу можно встретить не только на телевидении и радио, а буквально везде – на крупных и мелких баннерах, на различных сайтах, на столбах, ограждениях и асфальте, внутри зданий и транспортных средств и на них, в метро и на автобусных остановках и т. д. Насыщенность медиасреды делает каждого из нас реципиентом ее содержания, а современную цивилизацию – цивилизацией реципиентов, потребляющих образы. То, с чем человек постоянно имеет дело, что провоцирует его взгляд, что приходится (именно приходится) лицезреть, что окружает повсеместно, на что человек не может не смотреть, в конце концов интроецируется им, становится частью его самого.

 

В ментальную сферу человека проникает все больше рекламных призывов, поскольку реклама заполонила собой почти все пространство жизни, и она продолжает совершенствоваться, что выражается в выработке новых, более остроумных, хитрых и, соответственно, суггестивных методов влияния. В таких условиях у человека не остается ничего, что препятствовало бы «прочтению» рекламы. Ее «читабельность» не позволяет дистанцироваться от влияния рекламной инфраструктуры. Ранее можно было бы сказать, что реклама умело находит и заполняет собой пустоты и лакуны информационного пространства. Сейчас, в условиях всеобщей рекламизации и брендизации, более точным было бы заявить, что реклама заполняет собой не только пустоты, а все информационное пространство, как вытесняя не-рекламные виды дискурса, так и накладываясь прямо на них.

 

Потребительские установки детерминируются как инфраструктурой произведенных товаров, так и инфраструктурой произведенной рекламы этих товаров. Реклама – не просто способ информирования потенциальных покупателей о товарах и услугах. Наибольший спектр занимает не информирующая (рациональная), а манипулирующая (нерациональная) реклама, которая крайне навязчива, так как она выходит за пределы специальных изданий и находит себе место везде. Политическая и сектантская пропаганда, а также и реклама, наглядно показывают, что слово используется не только как носитель разума, но и в качестве носителя иррационального внушения. Суггестивная коммерческая реклама зачастую агрессивна, от ее просмотра невозможно отказаться, поскольку она без всякого желания зрителя транслируется во время просматриваемого им фильма или прослушиваемой радиопередачи. И он вынужден знакомиться с содержанием рекламного ролика. В ролике же продвигается то, что зрителю/слушателю вовсе не нужно; например, он, будучи мужчиной, поневоле выслушивает рекламу прокладок. «Эта реклама имеет такое же отношение к удовлетворению потребностей людей в рыночной информации, как изнасилование женщины сексуальным маньяком к любви» [6, с. 429]. Функция информирования такой рекламой инверсируется, заменяясь «функцией» псевдоинформирования.

 

Реклама – не просто способ продвижения товаров и услуг, а метатехнология создания стандартов поведения, социально-психологических установок, стереотипов сознания, ценностной системы. Но для этого между рекламой и реципиентом должен возникнуть раппорт как состояние согласия: с одной стороны исходит призыв, с другой возникает доверительный ответ на него. Тогда происходит совпадение между обеими сторонами «коммуникации». Однако оно необязательно связано с качеством рекламируемого продукта. Во многих случаях оно формируется благодаря смысловому и технологическому качеству сообщения, наивности реципиента и т. д.

 

Многие исследователи сходятся во мнении, что реклама создает новые, преимущественно деструктивные, образцы поведения, ценностные ориентации и формы идентичности и в конечном счете стимулирует потребительские тенденции, своими виртуальными мирами образов и брендов предлагая некую индивидуализацию стиля жизни потребителей. Реклама, как и вся инфраструктура консюмеризма, формирует определенную семиосферу, указывает как на функциональные, так и на символические ресурсы товаров, предлагая посредством их потребления приобщиться к референтной группе. Эта семиосфера замещает собой действительно социально значимые ценности типа любви, дружбы, верности, честности, и зачастую легитимирует совершенно иные ценностные ориентации, даже противоположные названным. Рекламная семиосфера формирует мировоззрение, задает нормативы жизнедеятельности, демонтирует и реконструирует систему смыслов. Посредством рекламы социальные предпочтения и ценности направляются в сугубо материальное, потребительское русло. Реклама, как и вся потребительская инфраструктура, стала одновременно средством изменения социума и институтом специфической социализации.

 

Реклама представляет товары и услуги в качестве стандарта потребления, различными (в том числе манипуляционными) средствами пытаясь приобщить человека к данным стандартам, которые зачастую рассчитаны на узкую элитарную прослойку. А что же такое приобщение к стандартам, как ни производство желания? Наличие рекламы и наличие потенциального потребителя, воспринимающего рекламное сообщение, рождают желание. Рекламный знак, нацеленный на отсутствие реальной вещи, конституирует желание ее приобрести; его главная функция – указать не только на красоту, полезность и необходимость вещи, но и на ее отсутствие у потенциального покупателя в данный момент. «Главная функция рекламы состоит в том, чтобы помочь потребителю осознать свой интерес выгодным для данной фирмы образом (“Только товар марки Х может помочь мне!”)» [6, с. 184].

 

Людям свойственно проявлять уверенность в том, что реклама не оказывает на них воздействие. Мы привыкли считать себя достаточно свободными и рефлективными созданиями, минимально подверженными влиянию извне. Однако рефлективность здесь не является гарантированным средством защиты от рекламы. Каждый из нас может встретиться с рекламным слоганом, который непроизвольно запомнится в силу своей глупости, подчеркнутой нелогичности, изощренности или еще каких-либо присущих ему особенностей. А запоминание слогана реципиентом – одна из задач деятельности по созданию рекламы. Или другой пример. Человек приходит в магазин купить стиральный порошок. Он не разбирается в этом виде товара, и из всего ассортимента, насчитывающего десяток наименований, ему надлежит выбрать одно. Никакое название ему ровным счетом ни о чем не говорит, кроме одного. Он не помнит, где и когда видел эту марку, но знает точно, что уже видел. И в таком случае вероятность покупки именно ее усиливается. Конечно, здесь может помешать фактор дизайна, когда человек покупает не то, с чем уже когда-то сталкивался, а то, что, на его взгляд, более презентабельно выглядит. Но, тем не менее, «уже виденное» обладает большим кредитом доверия, чем «еще не виденное». Этот кредит доверия не основывается ни на каких рациональных аргументах. Он основан всего лишь на факте поверхностного знакомства с предметом (не говоря уж о практическом его использовании в прошлом), запечатленном в личностной истории покупателя. И пусть даже этот факт поверхностен, по сравнению с другими предметами именно данный выигрывает конкуренцию, поскольку в подсознании покупателя факта знакомства с ними не запечатлено, импринты отсутствуют. А знакомое – значит располагающее к доверию. Знакомый продукт покупается лучше, чем незнакомый. Но «знакомый» в данном случае – не обязательно продукт, характеристики которого человек хорошо знает. «Знакомый» – в первую очередь тот, который узнается. А чтобы он узнавался, реципиент должен его несколько раз увидеть посредством рекламы. Реклама в той или иной степени оказывает воздействие на каждого независимо от его уверенности в обратном и от уровня развитости рефлективных качеств. В наибольшей степени потребляется именно то, что максимально рекламируется. Люди с меньшим энтузиазмом и доверием будут покупать продукт, который они заранее не увидели. Лидерами прокатов становятся те фильмы, которым была обеспечена масштабная рекламная кампания. Человек зачастую ориентируется при покупке на неотрефлексированное, неосознанное, неявное знание. Покупая отрекламированный товар и считая, что делаем это осознанно и свободно, мы сами покупаемся. Приобретая, мы приобретаемся. В некотором роде потребитель является свободным субъектом именно потому, что он выступает объектом коммерческих структур, что он признается рекламной риторикой свободным, делающим выбор, а на деле объективируется (становится объектом управления) самой этой риторикой.

 

Реклама не столько отражает свойства продукта, сколько их преувеличивает; к реальным свойствам добавляется мифологический компонент. Мифологичность рекламы заключается в ее свойстве представлять предметы в гиперболизированном виде. Причем гиперболизации подвергается не сам рекламируемый предмет, а его основное качество, главная особенность. Формируется эффект превышения возможностей рекламируемого продукта, который граничит с прямой ложью. Мифологичность рекламы как раз и заключена в представлении товара как чудодейственного средства, способного излечить от всех болезней, сделать улыбку блистательно белой, одежду – идеально чистой, а реципиента – неподдельно счастливым. Реклама – это предложение не товара, а его мифологизированного идеального образа, с помощью которого товар наделяется гипертрофированными характеристиками, позволяющими решить проблему, несоизмеримую с использованием данного товара. Одно дело – реальные характеристики, а другое – позиционированные. Предлагая мечту, реклама продвигает всего лишь вещь, мифологизируя вещь, создавая между ней и мечтой неразрывную связь.

 

Рекламная мифология в создании максимально позитивного образа товара доходит зачастую до абсолютной абсурдности. Чего только стоят фразы типа «Водка Аврора. Достаточно одного залпа», «Водка Колыма. Новый этап вашей жизни». Или же название пива – «Дельное». Хотя фраза «Водка Буратино. Почувствуй себя дровами» является не реальной рекламой, а неким демотиватором, подобные рекламные лозунги действительно функционируют в широком поле лоббирования тех или иных продуктов.

 

Абсурд и преувеличение, противореча логике, становятся логической формой продвижения товаров и услуг. Один из примеров – лозунг «Danissimo – пусть весь мир подождет». Вот прямо остановился и подождал! Или же, продолжая перечисление примеров, следует вспомнить слоганы: «Все в восторге от тебя», «Лучше для мужчины нет», «Вас узнают по…». Подобные слоганы подразумевают наличие некоторой группы людей, которые «подождут» вместе со всем миром, «будут судить о Вас по…». То есть реклама адресует сообщение не к некоему изолированному от всего социального пространства индивиду, а к человеку, который включен в социум и стремится подчеркнуть свое отличие от социума. Этот человек, преисполнившийся стремлением подчеркивать себя в глазах других людей брендовыми товарами, вовлечен в систему отличий. Реклама такими слоганами апеллирует как раз к обществу в целом и в частности к значимым людям, которые оценят по достоинству пользователя рекламируемой вещи. К тому же данные слоганы – одновременно идеологически насыщенные жизненные императивы, отсылки к престижу, эмоционально возбуждающие и ободряющие призывы.

 

Человек приобретает не товары, а то, что ему обеспечит их приобретение – некоторую вторичную выгоду: социальный статус, имидж, отношение других людей, положительные эмоции и т. д. Мерседес символизирует солидность и престижность, Кока-Кола – вовлеченность в праздник. Можно сказать, что реклама в первую очередь культивирует имидж, который служит дополнением к функциональным особенностям продукта, к его полезности. Другими словами, реклама предлагает не только конкретную марку, но и что-то более фундаментальное. Вместе с тем реклама не только «продвигает» потребление, но и сама является предметом потребления. И это предмет потребления, в отличие от других, получаемый в дар и доступный для всех; если вещь нам продают, то рекламу предоставляют бесплатно [см.: 2]. Но ее бесплатность и доступность в синтезе представляют собой уловку, приманку, следуя которой, человек приобретает определенное желание, на возбуждение которого реклама направлена.

 

Благодаря рекламе вытесняются из поля восприятия (за ненадобностью) внутренние качестве товара, его настоящая полезность. Воплощенная в технических качествах автомобиля его реальность уступает место мифологии автомобиля, выражаемой фразами типа «с ним вы станете вездесущим, свободным и неуязвимым».

 

Если ранее мифы создавались стихийно вследствие противоречия между потребностью познавать мир и отсутствием достаточной информации о нем, сегодня мифы конституируются целенаправленно и уже не носят когнитивный характер. Вообще, рекламное мифотворчество можно сравнить с архаикой, религией и прочими идеологическими конструктами, которые не укладываются в рамки объективного восприятия и рациональности, которые минимизируют рациональные аспекты потребления. Реклама с ее мифологизацией, создающей мнительного, ведомого, преисполненного необоснованным доверием и поддающегося брендовому обаянию потребителя, принципиально отлична от науки, стимулирующей рационально-критическое мышление. Вера в рекламную информацию, в ее истинность – все равно что вера в Бабу Ягу, Деда Мороза, миф про ребро Адама и в прочих сказочных героев и сюжеты, которые не отличаются достоверностью. По сути, реклама обращена к сфере, локализованной между фактом и вымыслом.

 

Посредством искусственного формирования желания происходит настоящее выворачивание человека вовне. И потребительски ориентированному окружению становится совершенно неважно, что представляет собой человек, какими внутренними качествами он обладает; главное, как он выглядит, во что одевается, какую музыку слушает и каким одеколоном пользуется. Это выражается лозунгом типа: «Я – ничто, имидж – все!». Его ценность определяется имеющимися вещами, в раба которых он превращается.

 

Рациональность рекламы в том, что она, используя нерациональные вербальные приемы, приводит к максимизации капитала коммерческих компаний. Рациональность, основанная на корыстных интересах, приобретает безнравственный характер, особенно в рыночном обществе, где возобладал принцип индивидуализма, монетаризма и конкуренции. В условиях рыночной экономики и свободного движения капитала наукой и практикой не руководят надличностные общечеловеческие интересы, а потому наблюдается оторванность данных областей жизни от этики. Они как продукты утонченного разума работают на создание целой машинерии неразумия, о которой мы ведем речь, – рекламы.

 

Рациональности нужна нравственность, спасающая ее от бесчеловечности, ибо без нравственности она превращается в четко выверенную эгоистическую стратегию. Нравственности нужна рациональность, спасающая ее от безрассудства, ибо без рациональности она мечется в бесполезных попытках найти стратегию для дальнейших действий. Модерн к концу своего существования разделил истину (наука), добро (этика) и красоту (эстетика), после чего получил плоды этого разделения, которые навсегда останутся черными пятнами на теле эпохи модерна. Он получил в результате культ потребления и общество риска.

 

Если раньше религия как мифологическая система занимала особое место в жизни человека, а во времена социализма на место религии встала святая вера в пресловутое светлое будущее, то сейчас во многом религиозные (мифологические) функции выполняют предметы обожания, предлагаемые инфраструктурой потребления. Потребкульт формирует система икон, но икон, замаскированных так, что их обожатели редко осознают данную иконичность. Поэтому миф продолжает пронизывать общественное сознание и находит свое применение не только в возрождении неоархаики в искусстве, лживости правительственных обещаний, многообразии религиозных объединений, поп-фетишах, но и в специфике рекламы. Представляется, что без мифа реклама не была бы сама собой.

 

Многие психологи говорят о скрытой манипулятивности рекламы, что связано с воздействием идеологической или поведенческой программы именно на подсознание реципиента (подпороговые внушения), в обход сознания. Такая технология снижения сопротивления внушению является еще одним аспектом негативного воздействия рекламы на субъектность, а именно на ее сознательную и мировоззренческую составляющие. И эти внутриличностные инъекции конституируют массмедийного субъекта. Предлагаемые ценности, идеалы и нормы, тиражируемые посредством СМИ и рекламы, проникают внутрь человека и претендуют на вакантное место его самости, субъектности. Нередко рекламные лингвистические выверты становятся собственными мыслями людей, существование которых приближается просто к отражению того, что им демонстрируется инфраструктурой потребления.

 

Важной для нашего анализа представляется проблема направленности рекламы на детей. Сейчас дети приобрели особую покупательскую способность посредством влияния на своих родителей, поэтому они выступают весьма перспективным адресатом рекламных кампаний. Ребенок – потребитель «три в одном»: он тратит карманные деньги, оказывает влияние на покупки родителей и представляет собой материал для воспитания потребительского поведения в будущем – во взрослой жизни. Дети черпают рекламную информацию из телевидения, Интернета, рекламных щитов, детских журналов и т. д. – всех тех источников, которые пользуются способностью обращаться к адресату напрямую, минуя традиционные социальные институты типа семьи и школы. Дети, пользуясь сотовыми телефонами, ICQ, чатом, электронной почтой, фаст-фудом, полностью интегрированы в современную потребительскую культуру, которая ориентирована на нетерпеливую жизнь «здесь и сейчас». В общении со сверстниками товары типа новых игрушек и компьютерных игр занимают важное место; как и во «взрослой», в «детской» потребительской культуре они также подчеркивают статус обладателя.

 

Появилась целая индустрия, актуализирующая именно детскую покупательную способность. Не прекращаются исследования, направленные на выработку наиболее эффективных стратегий продаж. Проводятся научные конференции, тематика которых связана с поиском новых методологий влияния на детей. Дети становятся объектом пристального изучения, которое проводится не в целях получения научной истины, а исключительно ради максимизации коммерческой прибыли.

 

Медиа-проекты, рекламирующие специально создаваемые для детей продукты питания, DVD, видеоигры, мобильные телефоны, игрушки и т. д. гипнотизируют маленьких покупателей, делая из них настоящих потребителей. Они убеждают детей в том, что смысл жизни заключен в покупках. Как взрослых, так и детей реклама убеждает в том, что те, кто не имеют определенного товара, не состоялись, у них отсутствует чувство собственного достоинства. Парадокс рекламы здесь наблюдается в трех формах. Во-первых, нет и быть не может четко зафиксированного объекта как «определенного товара, который нужно иметь». Товар не определен, так как к нему относится все многообразие объектов, которые подлежат рекламному продвижению. Поэтому, чтобы быть состоятельным, необходимо иметь не конкретный гаджет, а все, что только рекламируют. Надо ли говорить, что это в принципе невозможно? Во-вторых, именно маниакальная приверженность потребительскому поведению указывает на несостоятельность человека, ибо послушно следовать моде, маркетинговым призывам, трендам новизны (не потому что они ценны, а потому, что они новы, а значит, ценны) – все равно что расписаться в собственной мнительности, безрефлексивности, инфантильности. Поэтому жутко лицемерно отождествление состоятельности и ее противоположности – потакания вещистским слабостям, да еще и не своим, а навязанным индустрией потребления. В-третьих, в условиях действия принципа перманентности, когда мода и реклама постоянно продвигают все новые объекты и призывают забыть о старых, даже если те еще вполне функциональны, состоятельность, на которую намекают рекламщики, невозможно обрести, ее можно только обрекать, вовлекаясь в бессмысленный круг «купил – выбросил – купил». Но это будет постоянно обрекаемая анти-состоятельность под видом ее позитивной противоположности.

 

Продаются не просто рекламируемые продукты, а игрушки, символизирующие персонажей детских мультипликационных фильмов. Так создается привязанность предлагаемой игрушки к полюбившемуся ребенку мультипликационному герою, и эта привязанность играет важную роль в деле продвижения детских продаж. К примеру, после выхода мультфильма «Черепашки-ниндзя» был реализован огромный массив продукции, связанной с этим фильмом; статуэтки героев, комиксы, журналы-раскраски. «Звездные войны» стали тиражироваться не только как фильм, но и как куклы, маски, световые мечи, продукты питания с изображением на упаковках главных героев саги и прочие аксессуары. Чипсы, каши, макароны и другие продукты питания, на упаковках которых красуются полюбившиеся детям герои, представляются маленьким покупателям вкуснее, чем не связанные с мультфильмами продукты, хотя на самом деле они бывают одинаковыми по составу и вкусу.

 

Когда после выхода полюбившегося детям фильма в продаже появляются все аксессуары главного персонажа, реклама как бы говорит детям, что они могут играть в этого персонажа только тогда, когда приобретут всю его амуницию. Здесь, во-первых, стимулируется все то же покупательское поведение. Во-вторых, отчасти ограничивается детская фантазия, воображение, позволяющие играть в игры, формировать самостоятельно правила игр, несмотря на пробелы в купленных аксессуарах. Недостаток, нехватка должны оставлять место для самостоятельности и творчества, но вместо этого среди детей-потребителей нехватка стимулирует давление на родителей со стороны ребенка, призывающего восполнить пустое место. Прежние поколения детей, играя в ковбоев, индейцев (и много кого еще), самостоятельно делали амуницию, предварительно включая воображение, чтобы сначала представить, умственно спроектировать то, что впоследствии подлежало материальному проектированию. Сейчас такие стимулы проявляют себя значительно меньше. Творчество по преобразованию нужных для игр предметов оставляет место для покупок. Творчество, связанное с самостоятельным придумыванием игр и игровых правил, уступает место шаблонному выполнению правил, придуманных специальными разработчиками игр.

 

Авторы книги «Потреблятство» отмечают следующую детскую игру в качестве примера введения детей в наполненную тратами жизнь. Игроки вставляют «кредитные карточки» в пластиковый банкомат и достают игрушечные деньги, которые надо потратить в игрушечном торговом центре. Цель игры – накупить максимальное количество вещей и первым вернуться на автомобильную стоянку. В этой же книге находим пример рекламирующего компьютерную игру слогана: «это куда приятнее, чем застрелить соседскую кошку» [3]. Как говорится, без комментариев. Если первый пример ориентирован на взращивание потребительских ценностей в самом общем смысле, то второй является наглядной иллюстрацией привития детям жестокости. Авторы книги «Проект “Россия”» (т. 2) приводят пример детского кафе, где детям предлагают поводить хоровод не вокруг елки, а вокруг символа доллара [10]. В России уже давно дети стали воспринимать американские бренды как свои, а у многих взрослых они ассоциируются с детством. Чужие символы сместили родные, равно как и чужая культура сместила родную, став своей. Соответственно, в ребенке взращивается космополит, который абсолютизирует чужую культуру в ущерб своей, национальной.

 

Реклама также проникает в школьное пространство. В школах западных стран логотипы известных фирм можно увидеть … практически везде. В документальном фильме «Дети-потребители. Коммерциализация детства» рассказывается о том, что коммерческая реклама размещается на школьных стенах и автобусах, в классах, в актовых и спортивных залах. Во время поездки на школьных автобусах детям включается реклама. Под видом педагогической практики учеников возят по магазинам – это называется образовательным явлением. В школах есть автоматы с кока-колой, пепси, кэдбери и т. д., что поддерживает рост детского ожирения. Рекламу даже размещают на обложках учебников. Там, где всегда формировали образованную личность, возникает явление, приводящее к противоположным результатам.

 

Авторы «Потреблятства» приводят следующий вопиющий случай. В 1998 г. из школы в штате Джорджия исключили ученика за то, что он надел футболку с рекламой «Пепси» в «День кока-колы в школах». 600 ученикам школы велели надеть футболки с рекламой кока-колы и скандировать это слово на лужайке. Компания, производящая напиток, обещала школе заплатить 500 долларов за проведенную акцию. Как это следует понимать? Грош цена учебным заведениям, которые зарабатывают деньги, синтезируя даваемые детям знания с рекламной информацией. Такой синтез вообще неуместен. Тем более он неуместен, если рекламируемые продукты пользуются негативными отзывами врачей. Читатель может вполне справедливо оправдать школьное руководство, сказав, что ему надо каким-то образом зарабатывать деньги для сохранения своего учебного заведения. Да, это правда, современная капиталистическая система едва ли позволяет учебным заведениям другими, более приемлемыми, способами функционировать и развиваться; государственная поддержка школам минимизируется, и администрации приходится привлекать спонсоров со стороны. В этом и заключен порок данной системы.

 

Соответственно, вырисовывается ряд проблем, связанных с воздействием рекламы на детское сознание. Реклама зачастую предлагает ребенку вещи, которые родители купить не в состоянии, что рождает комплекс неполноценности, зависть к более «потребительски успешным» другим детям и приводит к ухудшению отношений с родителями и с одноклассниками. Демонстрация особенно стройных моделей во многих случаях приводит к занижению самооценки и психическим расстройствам типа анорексии у девочек-подростков. Реклама фаст-фудов приучает детей к нездоровой пище.

 

Детское сознание в большей степени подвержено воздействию рекламы, ибо у ребенка еще не сформирован идеологический, морально-нравственный, мировоззренческий, эстетический и т. д. стержень, позволяющий отделять нужное от ненужного, полезное от вредного. Да что там говорить, далеко не все взрослые этим стержнем обладают, и каждый из нас, независимо от внутренней устойчивости, в той или иной степени все равно подвержен манипуляциям. Дети им подвержены максимально. Они безоценочно и совершенно некритично интериоризируют формы поведения, мимику, жесты, слова демонстрируемых им персонажей. Детям свойственно копировать поведение взрослых, и в том числе пропагандируемых персон. В. В. Корнев остроумно замечает, что он не хотел бы сейчас заново становиться молодым, ибо «трудно дать хотя бы один процент вероятности, что растущий в нынешнем потребительском сиропе ребенок станет чем-то большим, чем просто механизмом по зарабатыванию и растрате денег» [9, с. 163]. Недопустимость ориентации системы образования на воспитание только квалифицированного потребителя мы уже подчеркивали в нашей предыдущей статье в журнале «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе» [см.: 5].

 

Вот одно из показательных американских рекламных сообщений: «…Благодаря особым качествам автомобиля “Ровер” гангстерам удалось совершить крупнейшую в мире кражу… Покупайте “Ровер”!» [цит. по: 11, с. 20]. То есть данная машина поможет вам совершить кражу, следовательно, нужно ее приобрести. В общем, реклама способна формировать как определенные потребительские ценности, так и жизненные в самом широком смысле слова ценностные ориентации и стратегемы поведения – и вовсе не только у детей. Если внимательно читать не отдельные рекламные сообщения, а коммерческую рекламу в целом как метатенденцию потребительского общества, то мы увидим неявным образом написанные сообщения типа «забудь социальные и политические проблемы, нравственность, честность, долг, патриотизм, справедливость, элементарные требования порядочности и другие высокие идеалы, ведь есть только ты – просто потребляй».

 

Рекламное загрязнение антропного ментального пространства, сферы потребностей и интересов можно представить также в качестве экологической проблемы. Только речь идет не о традиционной, а о ментальной и визуальной экологии. По справедливому мнению Д. А. Колесниковой и В. В. Савчука, внедрять в социальное пространство гламурные и глянцевые образы, которые стали идеалом красоты общества потребления, – значит ухудшать и без того плохую визуальную экологию мегаполисов [8]. Существуют стандарты предельно допустимого загрязнения воды, почвы, воздуха, слуховой среды, но нет стандартов предельно допустимого загрязнения визуальной среды. Этим реклама и пользуется. Визуальная среда, к которой относится также рекламный дискурс, требует регулирования. Избыточность визуальных сведений определяется количественными и качественными характеристиками. К первым относится объем квадратных метров пространства, занятого рекламой. Ко вторым относят интенсивность, яркость, частоту мигания рекламы. Думаю, качественной характеристикой будет являться нормативное, нравственное содержание рекламы – ценности, которые ею пропагандируются.

 

Итак, каким образом следует управлять рекламным дискурсом? Данные предложения нами уже были намечены в одной из работ [4].

 

Первое. Необходимо забрать у рекламы заполонившееся ею антропное бытие и определить узко локализованное место для рекламных сообщений. Им надлежит печататься в специальных журналах и помещаться на только им посвященные телевизионные каналы и интернет-сайты. Реклама должна восприниматься реципиентом добровольно. И, соответственно, реклама призвана оставаться именно рекламой, быть тождественной самой себе, а не мимикрировать под произведения искусства, с помощью чего она ищет дополнительные пути проникновения в сознание человека. Возникает необходимость дистанцировать рекламу от того, что с ней не должно быть связано (например, от искусства) и давать ей право на существование только там, где ей и место, отделяя тем самым «мух от котлет». И если вдруг у человека возникает в силу тех или иных коммерческих целей и обстоятельств потребность ознакомиться с рекламным спектром, он всегда будет знать, где его можно найти.

 

Во-вторых, рекламе необходимо придать нравственный облик (или по крайней мере лишить аморального содержания), поскольку львиная доля современной рекламы – по большей части прямое навязывание аморализма. Это возможно только в том случае, если начнется санкционированное государством и поддержанное обществом наступление на потребительскую культуру в целом и лежащий в ее основе рыночный фундаментализм. С одной стороны, рынок задает характер деятельности СМК, с другой, СМК, находясь под влиянием рынка, транслируют рыночно-потребительские ценности и модели поведения. Медиа отказываются от нерыночных (недостаточно востребованных широкими слоями) материалов, вовлекаясь в некую рыночную цензуру. Так происходит самотиражирование потребкульта. Также необходимо серьезно ограничить тиражирование литературных, музыкальных и др. произведений, в которых романтизируется преступность, эгоизм, инфантилизм и другие пороки.

 

Это будет проявлением позитивной цензуры, а не той, которая существует сегодня – цензуры, распространяющейся не на романтизацию пороков, а на вербализацию оппозиционных в политическом плане мнений. Недопустимо возвеличивать абсолютную свободу творчества, прикрываясь мнением, будто оно есть показатель подлинной и неограниченной демократии. Свобода творчества необходима, но любая свобода ограничивается какими-либо нормами, барьерами, не допускающими ее переход из сферы конструктивности и созидания в сферу деструктивности и порочности. Целесообразно ориентироваться не на догматичные запреты, как это было в СССР, когда по анекдотам, песням и театральным постановкам, образно говоря, стреляли из пушек. Такая стратегия даст эффект сладкого запретного плода. Целесообразно не допускать к широкому тиражированию продукты китча и осуществлять режим благоприятствования замене китча на действительно наполненные нравственностью медиа-продукты. То есть необходимо не вырезать на корню что-либо, оставляя пустое место, а использовать «мягкую силу» и обязательно освободившееся место заполнять иным, более человеко- и обществоцентрированным продуктом. В ином случае борьба с рекламной (и с потребительской в целом) распущенностью ни к чему не приведет, ибо сколько ни отрубай голову змею, она все равно будет отрастать заново.

 

Предлагаемые действия ограничат прибыль от рекламы, но поспособствуют окультуриванию социума. Несомненно, второе является более достойной и приоритетной целью, чем первое. Коммерческая прибыль выше общественного здоровья только в глазах тех, кто эту прибыль получает. Но на более масштабном уровне эти явления совершенно не поддаются сравнению; попытка поставить их в один ряд представляется совершенно абсурдной. Трансформация содержания медиа-реальности как внешней для человека среды приведет к изменению воспринимающего данное содержание человека, его эстетических, интеллектуальных и нравственных особенностей.

 

Свободу слова, прозрачность и гласность, естественно, следует понимать в условном смысле. При абсолютной гласности все видели бы всех, а не один человек наблюдал бы за всеми остальными, то есть осуществлялся бы тот же самый тоталитаризм. Цензура необходима для любого (особенно печатного) слова, ибо именно она указывает на ответственность говорящего. Где нет цензуры, нет ни осмысленности, ни этичности речи. Цензура – условие сохранения общества и признак уважения к речи, но гипертрофированная цензура, наоборот, выступает признаком ненависти к речи. Телевидение (и другие СМИ) не должно быть «абсолютно» свободным, оно не должно транслировать все подряд. Принцип «не нравится – не смотрите» указывает не на демократизм, а на порочность. Идея о свободе СМИ ни в коей мере не проникнута ни гуманизмом, ни демократичностью, так как свобода от всего, в том числе от морали, есть аморальность. Учитывая не только политический контроль, выражающий себя в ангажированности телевидения властными структурами, но и отсутствие культурного контроля, выраженное в засилье культа секса, убийств, глупой развлекательности и прочего китча, цензура СМИ представляется необходимой. Ее отсутствие более вредно, чем полезно. Конечно, речь идет о нравственной, а не идеологической цензуре.

 

Р. Авдеев предположил, что исчезновение рекламы будет похоже на ситуацию, когда у человека есть деньги и желания, но эти желания никому не интересны, и ему больше ничего не предлагают [1]. Однако, во-первых, говорить в таком случае о наличии желаний надо осторожно. Какие желания? Обычные человеческие желания, естественно, никуда не денутся и в мире без рекламы. Но огромный сектор поля желаний пропадет, поскольку он формировался благодаря рекламе, которая выступает одним из основных и самым массовым средством формирования желаний. Поэтому исчезновение рекламы есть исчезновение львиной доли желаний. Во-вторых, желания человека и в мире, где господствует реклама, никому не интересны. Потребительская инфраструктура всего лишь делает вид, что заботится о нас, что интересуется нашими желаниями, стараясь как можно быстрее их удовлетворить. Она улыбается, предлагает, осведомляется, показывает, что приспосабливается под желания реципиента. Но посредством формирования впечатления, будто она заботится о нас, будто интересы и желания каждого клиента для нее священны, она центрирует свои усилия на заботе о себе, а именно о собственных прибылях. Забота о клиенте – всего лишь средство, инструментальная ценность и не более того. Выступая в качестве декларации цели («нам важно то, что важно вам»), целевая направленность остается только на декларативном уровне. Наконец, не стоит говорить о заботе со стороны потребительской инфраструктуры, о ее интересе к нашим желаниям, когда она же отправляет массив манипулятивного воздействия, проявляя интерес не к нашим желаниям, а к тому, чтобы сформировать у максимально большого числа людей те желания, которые она способна удовлетворить. Поэтому потеря рекламы, о которой говорит Р. Авдеев, вряд ли стала бы такой уж невосполнимой утратой для общества.

 

В последнее время получила определенную распространенность антиреклама – абсолютно некоммерческий дискурс, основанный на высмеивании известных брендов, широко рекламируемых товаров и потребительских ценностей, а также конкретных рекламных роликов. Так, в интернете находим огромное множество демотиваторов, которые следует рассматривать в качестве ироничного ответа заполонившей львиную долю антропного пространства рекламе и потребительскому стилю жизни. Верблюд «Джо Кэмел» представляется не рекламирующим сигареты, а умирающим от рака. Ковбой «Мальборо» из мачо превращается в тоскующего по своему легкому инвалида. Антиреклама функционирует как альтернатива, использующая рекламный дискурс для формирования противоположных ему ценностей. Высмеивая его, она показывает нам его пороки. Однако она не способна выступать в качестве серьезной альтернативы, поскольку занимает крайне незначительное медиа-пространство по сравнению с тем широчайшим пространством, которое отводится рекламе.

 

Некоторые рекламисты и пиарщики могут поспорить с нами, выдвигая тезис о том, что реклама – творческая деятельность, которая развивает того, кто ею занимается. Но если она и развивает своего творца, то это развитие идет за счет описанного нами характера воздействия на огромную выборку реципиентов. Мошенника также развивает его деятельность, особенно когда в минуты «инсайта» и «творческого вдохновения» он находит новый изощренный способ одурачивания людей; все-таки сложно отказать в особом таланте С. Мавроди. К тому же, как отмечается, рождение творческой идеи – это вдохновение в искусстве, а в коммуникационной деятельности – это всего лишь технология. Творчество связано с искусством, а креатив – со сферой корпоративных коммуникаций. В искусстве красота создается ради красоты, правда ради правды, оно ориентировано на поиск высшего, идеального и прекрасного. А в креативе красота создается ради достижения коммерческого или имиджевого успеха [7]. Не высказывая полного согласия с автором этих строк относительно разведения понятий творчества и креатива, признаем его правоту в части того, того, что корпоративщики (рекламщики) ориентированы не на искусство ради искусства, а на искусство ради обогащения, статусного роста и т. д. И зачастую это «искусство» в качестве одной из задач ставит перед собой оболванивание людей путем красиво выдуманных слоганов и психологически выверенных образов, что граничит с безнравственностью. Конечно, в качестве возражения можно сказать, что ценность музыки уже ставшей классической группы Deep Purple или Uriah Heep нисколько не умаляется тем, что она писалась в том числе и ради достижения коммерческого успеха, а не просто «для себя». Однако коммерциализация тоже бывает разной – с обманом и аморализмом или без. Сегодня максимальной значимостью для общества обладает не защита рекламы и маркетинга, а поиск защиты от них.

 

Утвердившееся рекламно-манипуляционное пространство приковывает к себе человека, подчиняет его волю, чувства и психологическую направленность, формирует определенный (потребительский) тип мировоззрения. Оно указывает на технологический прогресс, на прогресс влияния одних людей на других. Но упразднение этого пространства следовало бы связывать с социальным, культурным и нравственным прогрессом.

 

Список литературы

1. Авдеев Р. Общество потребления: цель или средство? // Экология и жизнь. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.ecolife.ru/zhurnal/articles/8284/ (дата обращения 01.02.2016 г.).

2. Бодрийяр Ж. Система вещей / пер. с фр. и вступ. ст. С. Зенкина. – М.: «Рудомино», 1999. – 224 с.

3. Ванн Д., Нэйлор Т., Де Граф Д. Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру. – Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005. – 392 с.

4. Ильин А. Н. Реклама как дискурсивная практика потребительского общества // Вопросы философии. – 2014. – № 11. – С. 25–35.

5. Ильин А. Н. Квалифицированный потребитель – цель системы образования? // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 4(6). – С. 40–48. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1301 (дата обращения 01.02.2016 г.).

6. Ильин В. И. Потребление как дискурс: Учебное пособие. – СПб.: Интерсоцис, 2008. – 446 с.

7. Каверина Е. А. Феномен креатива и приемы создания креативных идей для специальных событий // Вопросы культурологии. – 2009. – №12. – С. 18–21.

8. Колесникова Д. А., Савчук В. В. Визуальная экология как дисциплина // Вопросы философии. – 2015. – №10. – С. 41–50.

9. Корнев В. В. Философия повседневных вещей. – М.: Юнайтед Пресс, 2011. – 250 с.

10. Проект «Россия», кн. 2. Выбор пути. – М.: Эксмо, 2008. – 448 с.

11. Феофанов О. А. США: реклама и общество. – М.: Мысль, 1974. – 262 с.

 

References

1. Avdeev R. Consumer Society: The Purpose or Means? [Obschestvo potrebleniya: tsel ili sredstvo?]. Ekologiya i zhizn (Ecology and Life). Available at: http://www.ecolife.ru/zhurnal/articles/8284/ (accessed 01 February 2015).

2. Baudrillard J. The System of Objects [Sistema veschey]. Moscow, Rudomino, 1999, 224 p.

3. Vann D., Naylor T., De Graaf D. Affluenza: The All-Consuming Epidemic [Potreblyatstvo. Bolezn, ugrozhayuschaya miru]. Ekaterinburg, Ultra. Kultura, 2005, 392 p.

4. Ilin A. N. Advertising as a Discursive Practice of Consumer Society [Reklama kak diskursivnaya praktika potrebitelskogo obschestva]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 2014, № 11, pp. 25–35.

5. Ilin A. N. A Is a Qualified Consumer the Goal of the Education System? [Kvalifitsirovannyy potrebitel – tsel sistemy obrazovaniya?] Filosofiya I gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 4(6), pp. 40–48. Available at: http://fikio.ru/?p=1301 (accessed 01 February 2016).

6. Ilin V. I. Consumption as a Discourse [Potreblenie kak diskurs]. Saint Petersburg, Intersocs, 2008, 446 p.

7. Kaverina E. A. The Phenomenon of Creativity and Techniques of Generating Creative Ideas for Special Events [Fenomen kreativa i priemy sozdaniya kreativnykh idey dlya specialnykh sobytiy]. Voprosy culturologii (Questions of Culturology), 2009, № 12, pp. 18–21.

8. Kolesnikov D. A., Savchuk V. V. The Visual Ecology as a Discipline [Vizualnaya ekologiya kak disciplina]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 2015, № 10, pp. 41–50.

9. Kornev V. V. The Philosophy of Everyday Things [Filosofiya povsednevnykh veschey]. Moscow, Yunayted Press, 2011, 250 p.

10. Project “Russia”, Book 2. The Choice of the Path [Proekt “Rossiya”, kniga 2. Vybor puti]. Moscow, Eksmo, 2008, 448 p.

11. Feofanov O. A. The USA: Advertising and Society [SShA: reklama i obschestvo]. Moscow, Mysl, 1974, 262 p.

 
Ссылка на статью:
Ильин А. Н. Необходимость управления рекламой в обществе потребления // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 1. – С. 39–55. URL: http://fikio.ru/?p=2051.

 
© А. Н. Ильин, 2016

УДК 008.2

 

Оконская Наталия Камильевна – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Пермский национальный исследовательский политехнический университет», профессор кафедры философии и права, доктор философских наук, Пермь, Россия.

E-mail: nataokonskaya@rambler.ru

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 29, корп. А,

тел.: +7(342)219-80-47.

Ермаков Михаил Александрович – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Пермский национальный исследовательский политехнический университет», ассистент кафедры социологии и политологии, Пермь, Россия.

E-mail: sociovampire@mail.ru

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 29, корп. А,

тел.: +7(342)219-80-47.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Происходящие в информационную эпоху качественные изменения в обществе требуют выявления новых смысловых факторов социальных институтов, в том числе и института образования. Ответственность образованного человека приобретает глобальные масштабы.

Метод исследования: Исторический логико-дедуктивный подход к институту образования дает возможность сравнения информационного общества с предшествующими этапами развития для выделения сущностной характеристики данного института (персональной ответственности субъектов образовательной практики) в качестве культурного стержня цивилизации.

Результаты: В информационном обществе образование является причиной ускоряющейся классовой дифференциации, проявляющейся через ограничительную роль образования для тех, кто его не в состоянии приобрести. Набирает силу противоречие между реальной образованностью и ее симулякром вследствие распространенной идеи о том, что главным предназначением полученного образования являются навыки и умения в определенной области. В этом случае образование не выполняет своего главного предназначения культурообразования, хотя сохраняет значение для социализации личности.

Причина обострения противоречий в образовании системна и включает в себя следующие элементы: неравный доступ к образованию; отсутствие вербализованной воспитательной направленности института образования; бюрократическое вмешательство в образовательные практики; слабое развитие рынка рабочей силы.

Область применения результатов: Обнаружение новых социальных условий и причин в институциональных процессах системы высшего образования в информационный период дает возможность более точно представить социальную картину реформирования образования и аксиологически обосновать возможные последствия вводимых перемен.

Выводы: Для прогрессивного реформирования образования особенно велико значение новых профессионалов, которые смогут реализовать преимущества информационного общества в противостоянии прекаризации масс, вызванной практикой сохранения социальных систем постиндустриального общества. Формирование новых профессионалов как лидеров, представляющих высшие уровни стратификационной структуры общества, происходит именно через современный институт высшего образования. Прогрессивное изменение института образования определяется активизацией воспитательных функций образования, для встраивания фундаментальных общечеловеческих компетенций (коммуникативности, креативности и обучаемости как способности понимать, критически оценивать и практически использовать новую информацию) в профессиональную структуру общественного разделения труда.

 

Ключевые слова: информационное общество; социальный институт; высшее образование; социальная структура; новые профессионалы; прекариат; прекаризация; информационная культура; ценный труд.

 

Education as a Key Factor of Social Differentiation in Information Society

 

Okonskaya Natalia Kamilevna – Perm National Research Polytechnic University, Professor of Philosophy and Law Department, Doctor of Philosophy, Perm, Russia.

E-mail: nataokonskaya@rambler.ru

29, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614000,

Tel: +7 (342) 219-80-47.

Ermakov Mihail Aleksandrovich – Perm National Research Polytechnic University, Assistant of the Department of Sociology and Political Science, Perm, Russia.

E-mail: sociovampire@mail.ru

29, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614000,

Tel: +7 (342) 219-80-47

Abstract

Background: New essential factors of education in the Information Age, which are induced by some change of personality in social environment, have not been fully identified yet.

Methodology: The research method is a historical and logical-deductive approach to the institution of education.

Results: The functional characteristic of education as a service sector of information society needs to be critically investigated. The basic contradiction of educational practices as a source of progressive tendencies of the social stratification expresses contemporary tendencies in information society development. In reality, education is the cause of accelerating class differentiation due to the restrictive role of education for those who are not able to purchase it.

Contradiction between the real educational qualification and its similarity (simulacres) is gaining strength, because of the widespread idea that the main purpose of education is to obtain skills in a particular area. In this case, education does not fulfill its main goal of culture formation though it keeps the significance for socialization.

The reason for aggravating contradictions in education is systematic. It includes the following elements: inequality in access to education; the absence of verbalized socialization focus of education institution; bureaucratic intervention in educational practices; slow development of the labor market, etc.

Conclusion: The progressive reform of education falls on new professionals who will be able to realize the advantages of information society in opposition to the precarization of humans. Precarization is a special process, which is caused by social system conservation of post-industrial society. The progressive change of the education institution is determined by fostering fundamental universal competences (communicativeness, creativity and educability as an ability to understand, critically evaluate and use new information). It is through the modern higher education that shaping of new professionals as the social structure leaders takes place.

 

Keywords: information society; social institution; higher education; social structure; new professionals; precariat; precarization; information culture; valuable work.

 

В понимании образования сложилось два противоположных по сути исторических подхода. Не пытаясь охватить всю историю возникновения образования, сравним эти подходы, чтобы выявить сущностную проблему появления образования как социального института.

 

1. Образование является следствием классообразования в обществе. Такой подход образно отражен, в частности, в концепции социолога Т. Веблена, который рассматривает образование как побочный во многом случайный продукт деятельности праздного класса жрецов [2, с. 336–337].

 

2. Образование является причиной классообразования. Этот подход прослеживается в концепции Э. Гуссерля, немецкого философа ХХ века, исследующего процесс зарождения нового пласта философов в Древней Греции как прообраза профессиональных ученых. Ведя разговор об изменениях давно минувших лет, Гуссерль смоделировал ситуацию, ведущую к принципиально новому структурированию общества информационного. В суждениях Гуссерля важны две социологические закономерности, точно схваченные им. С одной стороны, новый тип обобществления возникает на основе нового типа деятельности: изменяется экономическая сфера общества. С другой стороны, путем обучения и подражания образовавшаяся страта растет и укрепляется: изменяется социальная сфера общества [см.: 3, с. 101–116].

 

Сегодня на основе формационного подхода к истории теоретически доказано, что классы – исторически временное, преходящее явление. Классовое общество с его антагонизмами появляется вследствие недопуска части общества к собственности на средства производства, которое стало возможным при отделении умственного труда от физического.

 

Системным источником такого воспроизводящего себя недопуска является образование, ввиду того, что умственный труд становится следствием его обязательного приобретения. Чем более дифференцировано общество вглубь и вширь, тем более очевидна ограничительная роль образования для тех, кто его не в силах приобрести.

 

Разделение труда есть единственный объективный источник роста производительных сил общества. Вне разделения труда нет и не может быть человека социального.

 

Исторически данная логика воспроизводится в появлении частной формы собственности на рабов в момент расцвета умственного труда, выражающегося в возникновении светских форм образования (академия Платона, ликей Аристотеля и пр.).

 

Данные выводы означают преобразование экономической и социальной сфер общества, осуществляемое на основе нового типа труда – умственного труда, отделенного от физического. Социальным группам, не связанным напрямую с образовательной практикой, не удастся подняться до вновь достигнутого уровня развития экономической и социальной сфер. Так институт образования приобретает характер необходимого элемента производственных отношений общества.

 

Является ли сегодня образование определяющим институтом дифференциации общества на его информационной стадии развития, или образование играет чисто вспомогательную функциональную роль растущей сферы обслуживания? Функциональная трактовка образования содержит рациональное зерно, однако сведение образования только к сфере обслуживания недостаточно и требует системного пересмотра. Культурообразующая роль образования позволяет уточнить грани образования как социального института.

 

Многие представители молодежи, воспринимая статус образования в качестве гарантии приобщения к праздности, оказываются заложниками поверхностной, но очень распространенной идеи о том, что главным предназначением полученного образования являются навыки и умения в определенной области.

 

На современном этапе в обществе набирает силу противоречие между реальной образованностью и ее симулякром. Речь идет об образовании, реализующем дифференцирующую функцию в отношении к акторам информационного общества.

 

Главными носителями института образования сегодня становятся противоположные группы: те, кто в результате полученного образования могут стать носителями особого труда, – мы назовем их новыми профессионалами, – и те, кто в результате процедуры получения образования не могут стать носителями «ценного труда», представляющего специфику информационного общества.

 

Противоречия в соединении наемного работника со средствами производства сегодня являются главным образом следствием персональной ответственности наемного работника за уровень понимающей части компетенций его деятельности.

 

Если же реализована возможность приобщения к информации при сохранении слабых показателей культуры, то образование не выполняет своего главного предназначения культурообразования, хотя сохраняет значение для социализации личности. При отношении к образованию с целью упростить свою жизнь через «приобщение к праздности» работники могут даже пройти образовательный ценз, получить работу, но при этом не стать информационными собственниками своей рабочей силы. «Что бывает, когда название творца не соответствует действительности, какие самообманы, разрушающие коммуникацию, уводят человека в упорядоченную приспособительную активность… Каждый ли участник технически усовершенствованного мира творец своей истории? Вопрос риторический» [12, с. 75].

 

Нарастают противоречия между реальной образованностью и формальным подтверждением образования (диплом). Согласно Г. Зиммелю, в его исследовании о развитии социальной дифференциации в постиндустриальном периоде развития общества, «зависимость между более ценным трудом и более высокими издержками на его производство обладает своеобразной особенностью, – она не может быть перевернута. Для того, чтобы совершить известную сложную работу, необходимо затратить очень значительные личные усилия, но однако не всегда достаточно большой затраты сил, чтобы исполнить эту работу…» [5, с. 479]. Следовательно, так называемый «ценный труд» становится главным приобретением страты новых профессионалов. Главной качественной особенностью новых профессионалов, не имеющей аналога у наемных работников индустриального типа, является умение составлять динамичные подвижные системы и подсистемы из членов сообщества коллег-профессионалов для решения сложных инновационных задач. Организаторские способности и умение создать эффективную команду коррелируют с высокими моральными качествами менеджеров нового звена, составляющих зачаток т. н. «ретикулярной формации» в сетевом глобальном производстве нового типа. Происходит «общее сокращение числа управляющих высшего и среднего звена, создание наиболее плоской организационной структуры, повышение статуса персонала» [16, с. 162].

 

В настоящее время наблюдается резкое обострение образовательного противоречия. К основным причинам можно отнести следующие:

 

1) Неравный доступ к образованию в результате имущественного и других видов неравенства.

Если доступ к образованию останется неравным, то этот фактор (неравности) приведет к добавочным препятствиям для устойчивого осуществления инновационного процесса дифференциации общества, усиливая восприятие института образования в качестве пропуска в «праздный класс богачей». Наиболее отчетливо эта причина проявляет себя в странах третьего мира. Так, к примеру, «эмпирические исследования … приводят многочисленные причины упадка в успешном продвижении студентов в области фундаментальных наук в нигерийских школах. К таким причинам относятся слабая профессиональная подготовка, низкий академический уровень образования учителей, нехватка практик в подготовке студентов и пр.» [10, с. 24].

 

Подобные характеристики образования делают его по сути номинальным, хотя и дающим статусные преимущества. Развитие экономики идет таким образом, что достигаемая в конечном счете степень автономности, самостоятельности экономики страны оказывается связанной напрямую с существенным уменьшением нищеты, безработицы и социального неравенства [1].

 

2) Отсутствие вербализованной воспитательной направленности института образования.

Часто научение принимается за воспитание. Исторически образовательная и воспитательная деятельность в России были соединены неразрывно, сегодня же эта связь нарушена, и необходимо ее восстановить. «Умственный труд приобретает … все большее значение и постепенно вытесняет труд физический. Основным видом труда становится обработка информации. … Таким образом, ведущим направлением изменения и развития общества становится не материальная, а духовная творческая деятельность человека» [14, с. 12][1].

 

3) Бюрократическое вмешательство в образовательные практики, когда гуманитарное образование оказывается непризнанным со стороны капитала и чиновников.

Чрезмерно высокая признанность в основном технических сфер образования делает общее направление развития образования тупиковым. Обособленным, элитарным положением обладают ученые, занимающиеся исследованием эмпирических (технических) сфер жизни. Однако к мышлению в целом следует относиться с таким же пиететом, как к деньгам, особенно к новому мышлению как воплощению ценного труда. «Мышление втискивается в механическую деятельность, как деньги – в реальные экономические ценности и процессы, внося концентрацию, посредничество…» [4, с. 436]. Гуманитарное образование так же важно, как и специализированное техническое, особенно в обстоятельствах глобализации и сетевой экономики. «При универсализации устойчивость сохраняется в виде потенциального содержания реализуемого в будущем, но делает малоустойчивым настоящее» [11, с. 146]. Однако при кризисных и других проблемных характеристиках настоящего существует общая заинтересованность в его неустойчивости как общечеловеческий интерес в быстром прогрессивном изменении ситуации.

 

4) Слабое развитие рынка рабочей силы, вызванное общим кризисным состоянием глобальной экономики.

Рынок покупателей – до тех пор, пока он более могущественен, чем рынок рабочей силы, – обладает возможностью преуменьшать цену рабочей силы, давая шанс трудоустроиться в первую очередь дешевой малообразованной части молодежи. Ценный труд и дешевый труд, не имея институциональных границ в области политики и экономики, смешиваются в восприятии обыденного сознания. Обострение проблем с миграцией в Западную Европу из стран Африки и других менее развитых регионов можно объяснить именно такой неопределенностью границ труда новых профессионалов, носителей ценного труда.

 

Сегодня для многих стран возможности образовательной сферы в гармонизации общественного развития явно ограничены. Компании-работодатели узко очерчивают требования к наемному работнику, воспринимая его только как исполнителя.

 

«Выпускник российского высшего учебного заведения … сталкивается… с явлениями того, что в экономической теории получило название “рынка покупателя”… Так, в 2012 г. почти 10 % экономически активного населения в возрасте 15–29 лет являлись безработными. Причем пик безработицы среди имеющих высшее образование приходился на возраст 20–24 лет» [7, с. 26]. Ценный труд молодых перспективных ученых и специалистов становится потерянным для информационного общества.

 

Выявленные причины позволяют определить направления перспективного реформирования взаимоотношений в сфере высшего образования в разных сферах.

 

В международном масштабе мировое сообщество выступает полноправным участником в переустройстве репрессивных сфер социальных отношений любого государства, определяя основные направления ответов на «вызовы» инициативных социальных групп. Необходима направленная переориентация всех ступеней образовательной практики в сторону глобализации, сетевой организации, информатизации для дублирования определяющих изменений общественной жизни.

 

Очевидно, что сегодня новый тип межнациональных, межцивилизационных отношений – открытых и равных, свободных от экономического и социокультурного эгоцентризма становится все более настоятельной потребностью.

 

В духовной сфере нематериальным результатом глобализации и сетевого переустройства общества в эпоху информационных технологий становится коллективный разум. «Именно он является по-настоящему революционным инструментом глобального масштаба: сети соединяют друг с другом не только отдельных людей, но и целые культуры и области знаний» [9, с. 9]. По словам Ланвэна, не следует считать коллективное мышление абсолютным ключом к гармонии – его результатом вполне может стать и дисгармония.

 

В области потребления в посредническом положении по отношению к сферам образования и науки будут располагаться те виды деятельности (труда), которые способствуют повышению эффективности функционирования науки и образования, а также потребители данных сфер (т. е. новые профессионалы или иные отдельные социальные институты, которые непосредственно заинтересованы в продуктах деятельности сфер науки или/и образования). Если потребление новых информационных технологий недостаточно эффективно, то в результате формируются так называемые «информационные бедняки» – социальная среда для сохранения структурных атавизмов периода индустриального развития.

 

Вне устойчивой институализированной заботы о повышении информационной компетентности наемного работника общество окажется вовлеченным в новые острые социальные противоречия. Источником этих противоречий будет возникновение таких низших страт среди «информационных бедняков», как прекариат. «Прекариат – …это… новые низшие слои, в том числе … среди нестабильно занятых: тех, кто не имеет гарантий занятости и не имеет социальных гарантий (соцпакета). При этом… состояние прекариата не означает полную нищету и отверженность, а лишь указывает на то, что социально-трудовые отношения в данной ситуации находятся в состоянии нестабильности и ненадежности. Таким образом, прекаризации могут быть подвергнуты представители и среднего, и высшего класса, которым потенциально угрожает потеря рабочего места из-за перевода их на контракт “ноль часов”» [6, с. 009].

 

В индивидуальном плане роль дифференцирующего фактора для территорий играет разница в способности работников и населения использовать информацию, преобразуя ее и извлекая прибавочную стоимость. Тем самым, мы можем говорить о становлении специфического для информационного общества индикатора – информационной культуры. Субъектами информационной культуры становятся прежде всего отдельные личности, от которых зависит успех малых социальных групп, страт и социальных институтов в целом.

 

Именно молодые специалисты воплощают идею информационной культуры, информационной развитости новых профессионалов. Несмотря на низкий статус рабочих мест, где находится работа для молодого специалиста, они зачастую становятся гарантом конкурентоспособности для работодателей мелкого и среднего бизнеса.

 

Роль личности в социальной структуре общества значительно меняется.

 

Изменение роли личности в образовании в информационную эпоху. Выделив роль личности в качестве главного направления для разрешения противоречий в области института образования, наметим системное исследование этого направления. Многократное увеличение нагрузки на личность со стороны информационного пространства, связанное не только с ростом количества окружающей информации, но и с повышением ее значимости как основополагающей детерминанты экономики, выливается в формирование выраженных различий личности индустриального периода и информационной эры. У новых профессионалов состояние социально-экономической нестабильности и ненадежности (состояние прекариата) оказывается более распространенным, чем это виделось в теории. Отделяя необразованную часть общества, загоняя ее в арьергард новой социальной структуры общества, «сильная» часть обрекает себя на полноту ответственности за технизацию и информатизацию общества, лишая традиционной адаптированности страты с пониженной социализацией.

 

Сегодня для новых профессионалов «ведущими являются … “человеческие” факторы: коммуникативность как способность работать в команде, творческость как способность генерировать новые идеи и обучаемость как способность быстро осваивать и практически использовать новую информацию» [15, с. 106].

 

Коммуникативность. Сами университеты как участники глобализации образовательного пространства могут способствовать становлению коммуникативности студентов, лишь практикуя объединенность своих усилий. Коммуникативность как базовая компетенция проявляется в способности ориентироваться и управлять коммуникативными потоками. Внедряемый критерий дифференциации субъектов коммуникации нуждается в более широкой трактовке, предполагающей включение целого ряда характеристик актора, определяющих его так называемую «адекватность» (как субъекта информационного пространства). Например, «возрастает значение индивидуальной состязательности в процессах социального продвижения людей к более высокому социальному статусу, формируются устойчивые связи, консолидирующие социальный потенциал общества» [8, с. 23]. Возрастает роль личности в истории, и это явно происходит по экспоненте. «Прогрессивный в целом перелив занятых в третичный сектор сочетается в ходе финансово-экономического и социально-политического кризиса с переливами не в отсталые, а, зачастую, наиболее развитые узлы индустриальной, а подчас и научно-индустриальной занятости» [8, с. 25], и это определяется на микро (личностном) уровне. Новые профессионалы как информационно просвещенные и более социально активные элементы производства имеют шанс, покидая первичный сектор, трудоустроиться в третичном секторе так, чтобы не потерять свой социальный статус и даже повысить престиж.

 

Творческий характер. Помимо стандартных для теории коммуникации положений, предполагающих необходимость освоения личностью набора навыков и умений, определяющих успешность акта коммуникации, должны также подразумеваться и специфические творческие черты нового профессионала. «Современный мир все более определяется нестабильностью, неопределенностью, быстротой смены видов и методов деятельности, уменьшением времени смены знаний. Поэтому решающим фактором существования и развития такого общества становится интеллектуальный потенциал и творческое начало человека» [15, с. 99].

 

Обучаемость проявляет себя через приобретение информационной культуры. «Все новые научные отрасли требуют жесткой профессионализации, результатом которой становится невозможность единой научной культуры в обычных процессах получения образования» [13, с. 25]; все более актуальна необходимость укрепления нового единства – информационной культуры, своего рода среднестатистического базового индикатора уровня информатизации региона, которая содержит в себе определенные системы ценностей, характеризующие модели поведения и установки социальных групп. Именно информационная культура фактически детерминирует выработку дальнейших отличительных характеристик общества: способность населения к инновационному типу деятельности, способность производить, усваивать и применять информацию как основополагающий экономический и социокультурный ресурс, то есть речь идет об отраженном в культуре «знаниевом» потенциале, являющемся для экономической деятельности информационного этапа особым средством производства. Посредником, позволяющим преобразовать потенциальное преимущество работников в фактическое, является институт высшей школы.

 

Выводы. Обобщая вышесказанное, можно отметить, что дееспособность и эффективность деятельности отдельных регионов или даже стран определяется информационной культурой, формируемой институтом образования.

 

Следовательно, успешность информатизации территориальных единиц и целых государств напрямую зависит от целенаправленной деятельности, сопутствующей формированию развитой информационной культуры как новоприобретенной общесоциальной компетенции жителей информационного общества. Неизбежен социальный заказ на существенную перестройку образовательной системы, что предполагает замену доминирующей ориентации высшей школы (на трансляцию готовой «знаниевой» базы) в сторону переноса акцента к стимулированию творческого потенциала обучающихся.

 

Целью перестройки становится требование «воспитать» специалиста, способного добывать новое знание. Для достижения поставленной цели необходимо сосредоточение внимания вузов на выработке компетентностного набора у нового профессионала, предполагающего умение управлять и оперировать все усложняющимися потоками информации, синтезировать и преобразовывать информацию, используя ее при получении конечного продукта труда. Данный компетентностный набор позволит отличить образование-симулякр от приобретенных реальных способностей обучающихся к коммуникативности, творческой деятельности.

 

Образовательный институт становится основным источником новых прогрессивных классообразующих противоречий. Так или иначе, личность информационного общества вбирает посредством образования множественные изменения, позволяя вести разговор об ускоренном становлении личности нового типа – «человека информационного», обладателя информационной культуры.

 

Список литературы

1. Ayodele J. B., Oyewole B. K. Repositioning the Teaching Profession to Meet Developmental Challenges in Nigeria // Mediterranean Journal of Social Sciences. – 2012. – Vol. 3 (3). – С. 47–52.

2. Веблен Т. Теория праздного класса / Пер. с англ. Вступ. ст. С. Г. Сорокиной. Общ. ред. д. экон. н. В. В. Мотылева. – М.: Прогресс, 1984. – 368 с.

3. Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия // Вопросы философии. – 1986. – № 3. – С. 101–116.

4. Зиммель Г. Проблемы социологии. Социальная дифференциация. Социологические и психологические исследования / Г. Зиммель // Созерцание жизни. – Избранное. Т. 2. – М.: Юрист, 1996. – С. 301–465.

5. Зиммель Г. Философия труда / Г. Зиммель // Созерцание жизни. – Избранное. Т. 2. – М.: Юрист, 1996. – С. 466–485.

6. Голенкова З. Т., Голиусова Ю. В. Новые социальные группы в современных стратификационных системах глобального общества // Социологическая наука и социальная практика. – 2013. – № 3. – С. 005–015.

7. Голиусова Ю. В., Иващенкова Н. В. Избыточное образование в России: социально-экономические последствия // Теория и практика общественного развития. – 2014. – № 18. – С. 25–31.

8. Голенкова З. Т., Игитханян Е. Д. Основные характеристики социальной динамики наемных работников в России // Вестник ВЭГУ. – 2015. –№ 1 (75). – С. 23–33.

9. Ланвэн Б. Эксклюзивное интервью Т. Ершовой // Информационное общество. – 2010. – № 6. – С. 6–10.

10. Ndirika M. C. Achievement Variations of Basic Science Students Taught with Teacher-Centred, Teacher-Student Centered and Student-Centered Instructions in Kaduna State, Nigeria // Journal of Educational and Social Research. – 2012. – Vol. 2 (8). – pp. 24–33.

11. Оконская Н. Б., Оконская Н. К. Эволюция и генетика общества в фокусе философии. – 2-е изд., перераб. и доп.– Севастополь, ЧП Арефьев М. Э., 2007. – 204 с.

12. Оконская Н. К. Технизация человека в синергетическом аспекте // Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Культура, история, философия, право. – 2013. – № 8 (47). – С. 72–82.

13. Оконская Н. К., Ермаков М. А., Резник О. А. Очеловечивание техники и технизация человека // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 4(6). – С. 21–30. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1278 (дата обращения 31.01.2016).

14. Орлов С. В. Философия информационного общества: новые идеи и проблемы //Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 10–24. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=159 (дата обращения 31.01.2016).

15. Петрова Э. Д. Управление образованием: личность или общество // Идеи и идеалы. – 2012. – № 2 (12). Том 2. – С. 99–108.

16. Севастьянова И. Г., Стегний В. Н. Принятие решений и делегирование полномочий как составляющие эффективного менеджмента // Формирование гуманитарной среды в вузе: инновационные образовательные технологии. Компетентностный подход. – 2014. Т. 1. – С. 161–165.

 

References

1. Ayodele J. B., Oyewole B. K. Repositioning the Teaching Profession to Meet Developmental Challenges in Nigeria. Mediterranean Journal of Social Sciences, 2012, vol. 3 (3), pp. 47–52.

2. Veblen T. Higher Education as a Cultural Expression of the Monetary [Vysshee obrazovanie kak vyrazhenie denezhnoy kultury]. Teorija prazdnogo klassa (Theory of the Leisure Class). Moscow, Progress, 1984, pp. 334–361.

3. Husserl E. Crisis of European Humanity and Philosophy [Krizis evropeyskogo chelovechestva i filosofiya]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 1986, № 3, pp. 101–116.

4. Simmel G. The Problems of Sociology. Social Differentiation. Sociological and Psychological Research [Problemy sociologii. Socialnaya differenciaciya. Sociologicheskie i psihologicheskie issledovaniya]. Sozercanie zhizni. Izbrannoe, Tom 2 (The Contemplation of Life. Selected Works, Vol. 2). Moscow, Yurist, 1996, pp. 301–465.

5. Simmel G. Philosophy of Work [Filosofiya truda]. Sozercanie zhizni. Izbrannoe, Tom 2 (The Contemplation of Life. Selected Works, Vol. 2). Moscow, Yurist, 1996, pp. 466–485.

6. Golenkova Z. T., Goliusova Y. V. New Social Groups of Stratification Systems in Modern Global Society [Novye socialnye gruppy v sovremennyh stratifikacionnyh sistemah globalnogo obschestva]. Sociologicheskaya nauka i socialnaya praktika (Sociological Science and Social Practice), 2013, № 3, pp. 005–015.

7. Goliusova Y. V., Ivaschenkova N. V. Overproduction of Eucation in Russia: Socio-Economic Implications [Izbytochnoe obrazovanie v Rossii: socialno-ekonomicheskie posledstviya]. Teoriya i praktika obschestvennogo razvitiya (Theory and Practice of Community Development), 2014, № 18, pp. 25–31.

8. Golenkova Z. T., Igithanyan E. D. Main Features of Social Dynamics of Hired Workers in Russia [Osnovnye kharakteristiki socialnoy dinamiki naemnykh rabotnikov v Rossii]. Vestnik VJeGU (Bulletin VEGU), 2015, № 1 (75), pp. 23–33.

9. Ershova T. Bruno Lanven: Exclusive Interview [Lanven Bruno. Eksklyuzivnoe intervyu] Informacionnoe obshhestvo (Information Society), 2010, № 6, pp. 6–10.

10. Ndirika M. C. Achievement Variations of Basic Science Students Taught with Teacher-Centred, Teacher-Student Centered and Student-Centered Instructions in Kaduna State, Nigeria. Journal of Educational and Social Research, 2012, Vol. 2 (8), pp. 24–33.

11. Okonskaya N. B., Okonskaya N. K. Evolution and Genetics of Society in the Focus of Philosophy [Evoluuciya i genetika obschestva v fokuse filosofii]. Sevastopol, ChP Arefev M. E., 2007, 204 p.

12. Okonskaya N. K. Mechanization of Man in Main Aspects of Synergetics [Tehnizacija cheloveka v sinergeticheskom aspekte]. Vestnik Permskogo nacionalnogo issledovatelskogo politekhnicheskogo universiteta. Kultura, istoryiya, filosofiya, pravo (Perm National Research Polytechnic University Bulletin. Culture, History, Philosophy, Law), 2013, № 8 (47), pp. 72–82.

13. Okonskaya N. K., Ermakov M. A., Reznik O. A. Humanization of Technology and Mechanization of Human [Ochelovechivanie tekhniki i tekhnizaciya cheloveka]. Filosofija i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 4 (6), pp. 21–30, available at: http://fikio.ru/?p=1278 (accessed 31 January 2016).

14. Orlov S. V. Philosophy in Information Society: New Ideas and Problems [Filosofija informacionnogo obschestva: novye idei i problemy] Filosofija i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 1, pp. 10–24, available at: http://fikio.ru/?p=159 (accessed 31 January 2016).

15. Petrova E. D. Management of Education: Person or a Society [Upravlenie obrazovaniem: lichnost ili obschestvo]. Idei i idealy (Ideas and Ideals), 2012, № 2 (12), Vol. 2, pp. 99–108.

16. Sevastyanova I. G., Stegniy V. N. Decision-Making and Delegation of Authority to Constitute Effective Management [Prinyatie resheniy i delegirovanie polnomochiy kak sostavlyayuschie effektivnogo menedzhmenta]. Formirovanie gumanitarnoy sredy v vuze: innovacionnye obrazovatelnye tekhnologii. Kompetentnostnyy podhod. (Formation of Humanitarian Protection in High School: Innovative Educational Technology. The Competence Approach).Perm, PNIPU, 2014, Vol. 1, pp. 161–165.

 


[1] Следует уточнить, что автор цитируемой статьи формулирует данную точку зрения, но не придерживается ее. Далее она подвергается критике (см.: там же). (Примечание главного редактора). 

 
Ссылка на статью:
Оконская Н. К., Ермаков М. А. Образование как ключевой фактор социальной дифференциации в информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 1. – С. 26–39. URL: http://fikio.ru/?p=2018.

 
© Н. К. Оконская, М. А. Ермаков, 2016

УДК 141+304.9

 

Бурова Мария Леонидовна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра истории и философии, доцент, кандидат философских наук, доцент.

E-mail: marburova@yandex.ru

196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д.15

Телефон: +7 (812) 708-42-13

Авторское резюме

Состояние вопроса: В исследованиях роли техники и технологий в современном информационном обществе опыт отечественной марксистской философской традиции используется недостаточно. С развитием компьютерных технологий становится все более актуальным анализ проблемы «искусственного интеллекта». В этой связи целесообразно обращение к работам Э. В. Ильенкова по философии техники.

Результаты: В работах Ильенкова, связанных с проблемами философии техники, выделены онтологический, антропологический, социальный аспекты. Техника и технология рассматриваются как опредмеченное мышление человечества, единство человеческой деятельности, научно-технического знания и предметного результата. Конкретно-всеобщим выражением техники для философа становится машина, что позволяет поставить вопрос об отношении человека к машине и к самому себе. Сведение человека к элементу технической системы является следствием объективного отчуждения от человека его сил и способностей, которое отражается в общественном и индивидуальном сознании в форме оптимистических и пессимистических утопий. Основание технократических иллюзий Ильенков видит в обожествлении техники как таковой во всех ее проявлениях, а всякое обожествление реальных человеческих сил и способностей превращает их в предмет поклонения и некритического принятия их наличного состояния.

Область применения результатов: Диалектико-материалистическая позиция Э. В. Ильенкова может быть использована не только в анализе техники и технологии, но и в исследованиях современного информационного общества в целом.

Выводы: Исследование истоков технократической идеологии, выполненное Ильенковым Э. В., является примером творческого использования марксизма, сохраняющим свое научное значение и в наши дни.

 

Ключевые слова: философия техники; артефакт; машина; мышление; утопизм; рационализм; технократическая идеология.

 

The Philosophy of Technology in E. V. Ilyenkov’s Works

 

Burova Maria Leonidovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Associate Professor, Ph. D. (philosophy).

E-mail: marburova@yandex.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, Russia, 196135,

tel: +7 (812) 708-42-13.

Abstract

Background: The existing conception of Marxist philosophy in Russia is underestimated in philosophical studies of the role of engineering and technology in modern information society. The analysis of ‘artificial intelligence’ becomes more relevant because of the development of modern computer technology. Therefore it is purposeful to study E. V. Ilyenkov’s works on the philosophy of technology.

Results: In Ilyenkov’s works on the philosophy of technology the ontological, anthropological and social aspects are highlighted. Engineering and technology are regarded as objectivated thinking of humankind, the unity of human activity, scientific and technical knowledge and some substantive result. The machine becomes the expression of concrete-universal for the philosopher. This idea raises the question about the relationship between humans and the machine and with themselves. That human intelligence becomes an element of some technical system results from objective expropriation of their power and abilities, which is reflected in social and individual consciousness in a form of positive and negative utopias. Ilyenkov considers that idolization of technology in all its forms results in technocratic illusions. Any idolization of real humans’ power and abilities turns them into the object of worshipping and noncritical understanding of their present state.

Research implications: Dialectical-materialist position of Ilyenkov can be used not only in the analysis of engineering and technology, but in studies of modern information society as a whole.

Conclusion: Ilyenkov’s study of the origins of the technocratic ideology is an example of Marxism creative usage which is still important nowadays.

 

Keywords: philosophy of technology; artifact; machine; thinking; utopianism; rationalism; technocratic ideology.

 

В отечественной марксистской философской традиции 60-х – 70-х годов прошлого века сближение проблем науки и техники было во многом обусловлено задачей исследования сути научно-технического прогресса и научно-технической революции, их проявления в социалистическом и капиталистическом обществе. Поэтому анализировать философию техники того времени как нечто существующее самостоятельно достаточно сложно. Также стоит учесть сложившуюся традицию критического отношения к западной (так называемой буржуазной) философии, которую при рассмотрении вопросов техники и технологии было принято обвинять в утопизме, пессимизме или скептическом отношении к прогрессу человека и общества. Кроме того, необходимо было и дальнейшее теоретическое, творческое развитие марксизма в его различных аспектах в условиях полемики с марксистами социалистического лагеря и Франкфуртской школы. В таких условиях философу трудно сохранить баланс между апологией определенной системы ценностей и объективным анализом, убежденностью и борьбой за истину. Но это можно сделать, если найти ту основу, где эти позиции сходятся.

 

Для Э. В. Ильенкова такой основой является отношение человека к человеку. Учитывая разнообразие этих отношений и их опосредованность социумом, цивилизацией, процессом производства, можно рассматривать их как производственные, эксплуататорские, технологические, рациональные, эффективные. Как отмечает Самарская Е. А., «для социалистов-марксистов важно не отношение “человек-техника”, а отношения человека труда и эксплуататора» [13, с. 53]. Этого замечания недостаточно для понимания идей Ильенкова. В его работах, связанных с проблемами философии техники, можно выделить следующие аспекты: онтологический, антропологический, социальный.

 

Что есть техника? Этот вопрос многократно задавался в ХХ веке. Для Ильенкова как марксиста техника – это часть культуры, предметного тела человеческой цивилизации, всего «неорганического тела человека» [6, с. 117]. Реальность техники в том, что она производна от человека и противостоит ему. Объективно противостоящий индивиду мир духовной и материальной культуры, мир понятий науки, техники и нравственности и есть опредмеченное – реализованное в продукте – мышление человечества [6, с. 137]. Рассматривая производство средств производства как всеобщую предпосылку форм жизнедеятельности и воспроизводимый результат, Ильенков указывает на сложные диалектические причинно-следственные связи деятельности и знания. «Сегодня производство орудий труда, развившихся до фантастически сложных машин и агрегатов, остается, с одной стороны, как и на заре человеческого развития, всеобщей объективной основой всего остального развития. Но, с другой стороны, оно по существу зависит от уровня развития науки, своего собственного отдаленного порождения, от своего собственного следствия, и зависит в такой степени, что машины можно рассматривать (не переставая быть материалистом) как “…созданные человеческой рукой органы человеческого мозга…”» [4, с. 87–88].

 

Цитирование Маркса Ильенковым соответствует его стремлению увидеть в технике и саму человеческую деятельность, и научно-техническое знание, и предметный результат. Мы видим, что согласно такому взгляду техника входит в мир человека, как входят в него природа, культура. Человек использует, познает, целеполагает и осмысливает как отдельные объекты, так и сложные природно-технические и человеко-технические системы, создавая и сами объекты, и понятия о них. Тем самым понятие техники у Ильенкова включает в себя и технологию как единство мышления, знания и умения.

 

Не так давно в журнале «Эпистемология и философия науки» проходила дискуссия об онтологии артефактов, заданная статьей Линн Раддер-Бейкер. У Ильенкова не встречается понятие «артефакт» (данное понятие уже употреблялось в то время в западной философии, например у Ж. Эллюля), но его понимание техники, возможно, позволило бы добавить нечто к этой проблеме. Можно предположить, что он не отрицал бы аристотелевское деление происхождения единичных вещей, не усомнился бы и в том, что в некоторых артефактах почти нет естественного материала. Но вряд ли бы он одобрил формально-логическую дизъюнкцию естественного и искусственного, природного и культурного. Да и сам ход мысли от единичных объектов с описанием их особенностей к их абстрактной сущности артефакта, перечень первичных и вторичных видов отдает так критикуемым Ильенковым эмпиризмом, абстрактным отвлечением общего. Необходимо искать типичное, всеобщую форму единичного, конкретность. Это позволит анализировать и сегодняшние технические устройства. Не удивительно, что предельным выражением техники, конкретно-всеобщим, для Ильенкова является машина, понимаемая и как механическая система, и как информационная машина, детище кибернетиков, и как «Машина – совокупность созданных цивилизацией машин и механизмов, включая даже и буржуазную государственную машину» [7, с. 35]. Именно в машине преобладает искусственное, она представляет собой предметное воплощение научного мышления и единство технического и технологического, в ней есть средство-инструмент и знание-умение.

 

Машины давно облегчают труд человека и где-то заменяют его самого. Но стоит ли требовать от машин-артефактов помощи человеку в сфере мышления, как это предлагает Л. А. Маркова? Как отмечает автор, функционируют создаваемые современные артефакты благодаря тому, что они устроены на базе знания законов человеческого мышления, которые воплощены в программах, управляющих этими артефактами. Компьютерная техника приобретает общие черты с человеком благодаря не материальной составляющей, а «интеллектуальной начинке», программе, управляющей ее поведением [10, с. 71]. Любая современная техника немыслима без электроники и программного обеспечения. Но можно предположить, что Э. В. Ильенков не согласился бы с истолкованием этой начинки как интеллектуальной. Для него мышление не сводится к формальным операциям, а несет в себе силу воображения. Он был убежден, что машина может заменить человека в производстве материальной и духовной жизни лишь в действиях (реальных и в плане представления), совершающихся по строго формализованному способу [7, с. 239]. Машина может имитировать поэтическое творчество, действуя в соответствии со штампом программы, сочетать слова и рифмы по формальным канонам стихосложения, но это не искусство, а, скорее, его разложение [7, с. 246]. Да и можно ли считать машину, «внутри которой происходит преобразование одних высказываний в другие высказывания, одних сочетаний знаков в другие сочетания знаков» [5, с. 355] мыслящей, а происходящие в ней явления интеллектуальными, хотя бы и с функциями распознавания и принятия решений?

 

Позиция Ильенкова не утратила своей истинности и актуальности даже сейчас. Теперь программистам и конструкторам удается преобразовывать знаки в звуковые сигналы, что позволяет современным машинам воспринимать и имитировать человеческую речь, а людям «беседовать» со своими техническими устройствами. Но все эти вопросы, ответы, команды являются способом получения готовой информации и никак не могут считаться коммуникацией и мышлением.

 

Невозможно передать машине и функции нравственного суждения, считает Ильенков, как нельзя передать другому право судить о своих поступках. Тем самым человек начинает рассматривать себя как вещь, а не как нравственную личность. Желание формализовать нравственность философ рассматривает как иллюзию научного понимания, ничего не дающую для объяснения самой нравственности и ведущую к потере конкретного человека [7, с. 275–280]. Эта позиция философа ничуть не устарела в условиях современного бурного развития техники и технологии.

 

Происходящее в наше время системное воздействие техники на человека, сужение человека до элемента или мобильного приложения к технологической системе позволяет ему остаться существом разумным, но лишает его свободы быть моральным существом, видеть человека в себе и в другом. Еще опаснее технологические вмешательства в природу человека, вживление приборов, позволяющих расширять чувственные восприятия человека, воздействовать на эмоции и, возможно, на его волю. Встраивание человека в информационное, созданное человечеством же, пространство превращает его в объект, элемент искусственного мира [1, с. 36].

 

Но вряд ли философ признал бы размывание границы между человеком и машиной-артефактом [10, с. 71], хотя мог поставить вопрос о сохранности человека в виртуальной реальности. Почти полвека назад Ильенков продемонстрировал в своей машинной антиутопии результат сознательного проецирования человеческого организма в технике.

 

Человек, создавший ум сильнее и умнее своего собственного, вселил его в машину, а также наделил ее стремлением к совершенству. В этой выдуманной цивилизации машины стремятся избавиться от всякого подобия человеку. Мыслящий мозг на паучьих ножках переживает грех изоморфизма – трагического сходства с человеком [7, с. 13]. Мыслящий Глаз и Мыслящее Ухо стремятся к пределу совершенства своего функционирования. Это совершенство основано на дифференциации. Преодолена нелепая традиция, в силу которой каждой машине придавали массу органов и устройств, совершенно излишних с точки зрения ее узкой специальности [7, с. 17]. Машина становится воплощением рациональности, функции машин должны быть предельно частичны, рационализированы. Но рациональность, понимаемая как эффективность и регулирование отдельными объектами, на деле оказывается аналитической, формально-логической деятельностью рассудка. Отсюда и борьба с конструктивными излишествами, удаление капризных органов, разделенность обязанностей, борьба с противоречиями. Любое противоречие разрешается путем разделения двусмысленного термина на два однозначных. Этими действиями достигаются все новые уровни эффективности и оптимальности, хотя нужды в этом у машинной цивилизации нет, при этом производится все больше единиц Информации. Таким образом, рациональность получает количественное измерение. Как напоминает это наше информационное общество с его бесконечными потоками информации и формализованных данных! Отличие в том, что информация у Ильенкова не нуждается в ее потреблении человеком, который где-то прячется, маскируясь под машину. Она производится ради нее самой и передается в глубины абсолютно пустого Черного Ящика, способность которого к поглощению Информации, нужной и ненужной, беспредельна [7, с. 21–22]. Но при достижении предела эффективности и совершенства открывается беспредельность, с которой машинная рациональность справиться не может. Машины не задавались праздным вопросом «Зачем?», а знали и признавали «Как?». Но вопрос «Зачем?» и есть тот вопрос, размышление над которым свойственно только человеку. Отказ от уподобления человеку означает отказ от мышления.

 

Ильенков сопоставляет свою сказочку с мифами о машине-злодее, демоне или дьяволе, в которых Машина все больше превращает человека в свое «говорящее орудие», в недостающую деталь своего механизма. Машины связаны единством технологического процесса в одну Большую Машину, а человек прислуживает лишь отдельному, частному звену Машинерии. Согласно этим мифам в природе самой Машины заложен такой порядок, что люди вынуждены делить между собой обязанности по ее обслуживанию на управителей и управляемых, чтобы они тренировали только нужные органы [7, с. 34–37]. Философ видит здесь проявление технократической идеологии, представление, что Большая Машина есть самоцель истории развития человеческой цивилизации, науки, техники, истории и практики. Человек же является средством, более или менее пригодным для этой цели. Все это, считает он, следствие закона стоимости как ценности любой вещи или человека, на основе которой определяется выгодность, эффективность всего на свете [7, с. 38–39] и капиталистических отношений.

 

Но и при социализме внутри производства индивид может оставаться деталью частичной машины, профессионально ограниченным частичным работником, где в виде «системы машин» ему противостоит «отчужденная от него наука и реальное управление всей системой машин, осуществляемое особым аппаратом управления» [3, с. 150]. Для Ильенкова борьба за целостность и полноту человека совпадает с задачей снятия отчуждения.

 

Опасность технической рациональности отмечали в 60-е годы XX в. Ж. Эллюль и Г. Маркузе. Для Ж. Эллюля техника, понятая в широком плане как рационализация, адаптирует общество к машине… распространяя повсюду закон эффективности. Технократы правят в современных обществах, они уверены, что техника может обеспечить людям свободу, счастье, демократию и справедливость. На деле техника все больше подчиняет себе человека. Для Г. Маркузе политическая рациональность становится технологической рациональностью. Человек становится объектом технологических манипуляций в сфере труда, быта и потребления [13, с. 58–59]. Но технократическая идеология – это не только пессимизм (Хаксли, Оруэлл) или упреки разуму в соучастии в преступлении и насилии (Маркузе). Критическая оценка взглядов этих авторов является основой для поиска связи гносеологических принципов и социальных действий. Философ выступает против утопизма как ухода от науки, против технократических иллюзий и всех видов технократической идеологии, обнаруживая их связь с эмпиризмом, позитивизмом и идеализмом. Так, рассматривая в своей последней работе романы А. Богданова «Красная звезда» и «Инженер Мэнни», где за жителей Марса все делают машины, люди лишь наблюдают, мир рационален, а все различия на грани исчезновения, он видит в этих описаниях логику эмпиризма. Это логика воспроизведения в мышлении и практического конструирования механических систем, она вполне работоспособна, дает большой практический эффект и выгоду. Но только до той поры, пока и теоретик, и практик имеют дело с механической системой [8, с. 85]. И не важно, что замысел Богданова был не только техницистским, но и вполне гуманистическим. Как отмечает Самарская Е. А., техника у Богданова развивается так, что сможет продуцировать социальную ценность равенства… технический прогресс и есть социальный прогресс,… исполнительские функции берет на себя машина, тем самым прекратится дробление человека на высшие и низшие слои и начнется собирание человека [см.: 13, с. 57]. Романы Богданова оцениваются философом как «проповедь утопического представления о роли инженеров в развитии истории и о великих преимуществах их способа мышления перед всеми прочими видами и способами мышления».

 

Мышление и деятельность инженера-конструктора оказываются предельно целесообразными, рассудочно-аналитическими. Ведь это он организует готовые детали в некоторую систему, способную служить выполнению той или иной цели. И на людей такой инженер-конструктор… смотрит как на детали, входящие в создаваемую им конструкцию. Его основная забота – придумывать, изобретать, конструировать, организовывать, разбирать и собирать… подгонять детали. В романе «мудрые марсианские суперинженеры поняли, …что все так называемые социальные проблемы на самом-то деле в основе своей есть проблемы инженерно-технические. И решать их должны инженеры, представители научно-технической элиты, ибо они только и могут квалифицированно в них разобраться» [8, с. 87–91]. Основание технократических иллюзий Ильенков видит в обожествлении техники как таковой во всех ее проявлениях, а всякое обожествление реальных человеческих сил и способностей превращает их в предмет поклонения и некритического принятия их наличного состояния [2, с. 129]. Но нет ли этого обожествления, или демонизации (что одно и то же) в нашем сегодняшнем отношении к технике и технологиям? Не создаем ли мы себе кумиров, восхищаясь новыми гаджетами, не надеемся ли мы на могущество новых технологий, не боимся ли мы контроля и всеведения средств связи как существующих вне и независимо от нас? Это отношение к технике проявляется в обыденном сознании, в произведениях искусства, в социально-политических концепциях. Тем самым не замечается или забывается, что за властью, могуществом и насилием техники и технологий стоит по-прежнему человек со всеми его достоинствами и недостатками. Значит, оборотной стороной эмпирического и рассудочного (позитивистского) отношения к технике становится ее мистификация. Требование рациональности в техническом знании и деятельности оборачивается мистически-иррациональным поклонением ее таинственной сущности и ее производным в виде виртуальной реальности.

 

Можно ли преодолеть эти два односторонних противостоящих друг другу взгляда на технику? Да, если вспомнить о диалектическом мышлении, защищаемом Ильенковым. Следует заметить, что отстаивавшаяся Э. В. Ильенковым материалистическая концепция техники продолжает разрабатываться российскими философами, в том числе и в сетевом журнале «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе». Так, В. Д. Комаров обосновывает необходимость разделения наук на технические и технологические и предлагает классификацию последних, в которой учитываются особенности современного уровня развития техники [см.: 9]. Делаются попытки раскрыть природу виртуальной реальности как особого типа материальных процессов, сложно взаимодействующих с духовными явлениями [см.: 12]. Более того, информационные технологии и связанная с ними сфера технической деятельности настолько существенно отличаются от традиционной механической техники, что формирование информационного общества, с точки зрения ряда российских философов, должно привести к определенному уточнению наиболее фундаментальных положений и понятий философии – например, понятия материи [см.: 11].

 

Можно утверждать, что диалектико-материалистическая позиция Э. В. Ильенкова актуальна и сейчас не только в анализе техники и технологии, но может быть применена и к современному информационному обществу в его различных аспектах (в анализе коммуникаций, идеологий, знания). Развитие марксизма с учетом его духа и буквы, осуществленное Ильенковым, дает пример творческого отношения к философским системам.

 

Список литературы

1. Бурова М. Л. Идентичность и идентификация в условиях информационного общества // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота, 2014. – № 5 (43): в 3-х ч. – Ч. 2. – С.32–37.

2. Ильенков Э. В. Вершина, конец и новая жизнь диалектики / Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – 464 с.

3. Ильенков Э. В. Гегель и «отчуждение» / Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – 464 с.

4. Ильенков Э. В Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – 468 с.

5. Ильенков Э. В. Диалектика и мировоззрение / Философия и культура. – М.: Политиздат, 1991. – 464 с.

6. Ильенков Э. В. Диалектическая логика: Очерки истории и теории. – 2-е изд., доп. – М.: Политиздат, 1984. – 320 с.

7. Ильенков Э. В. Об идолах и идеалах. 2-е изд. – Киев: Час-Крок, 2006. – 312 с.

8. Ильенков Э. В. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. – М.: Политиздат, 1980. – 175 с.

9. Комаров В. Д. Технологические науки: предмет и структура // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе [Электронный ресурс]. – 2013. – № 2. – С. 37–49. – Режим доступа: fikio.ru/?p=768 (дата обращения 30.09.2015).

10. Маркова Л. А. Артефакт – законы природы, артефакт – законы мышления // Эпистемология и философия науки. – 2011. – Т. 28. – № 2. С. 70–71.

11. Орлов С. В. Философский материализм в эпоху информационного общества (концепция материи и виртуальная реальность) // Философия и общество. – 2012. – № 1. – С. 42–54.

12. Орлов С. В. Виртуальная реальность как новая форма материального бытия // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе [Электронный ресурс]. – 2013. – № 2. – С. 82–87. Режим доступа: http://fikio.ru/?p=658 (дата обращения 30.09.2015).

13. Самарская Е. А. Социальные ценности и технический прогресс (историко-философский экскурс) // Философские науки. – 2014. – № 7. С. 52–65.

 

References

1. Burova M. L. Identity and Identification under Conditions of Information Society [Identichnost i identifikatsiya v usloviyakh informatsionnogo obschestva]. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kulturologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki. V 3 ch., Ch. 2 (Historical, Philosophical, Political and Law Sciences, Cultorology and Study of Art. Issues of Theory and Practice. In 3 vol., Vol. 2), Tambov, 2014, № 5 (43), pp. 32–37.

2. Ilyenkov E. V. The Summit, the End and the New Life of Dialectics [Vershina, konecz i novaya zhizn dialektiki]. Filosofiya i kultura (Philosophy and Culture). Moscow, Politizdat, 1991, 464 p.

3. Ilyenkov E. V. Hegel and “Alienation” [Gegel i "otchuzhdeniye"]. Filosofiya i kultura (Philosophy and Culture). Moscow, Politizdat, 1991, 464 p.

4. Ilyenkov E. V. The Dialectics of the Abstract and the Concrete in Scientific-Theoretical Thinking [Dialektika abstraktnogo i konkretnogo v nauchno-teoreticheskom myshlenii]. Moscow, Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya, 1997, 468 p.

5. Ilyenkov E. V Dialectics and World Outlook [Dialektika i mirovozzrenie]. Filosofiya i kultura (Philosophy and Culture). Moscow, Politizdat, 1991, 464 p.

6. Ilyenkov E. V. Dialectical Logic: Essays in History and Theory [Dialekticheskaya logika: ocherki istorii i teorii]. Moscow, Politizdat, 1984, 320 p.

7. Ilyenkov E. V. About Idols and Ideals. [Ob idolah i idealah]. Kiev, Chas-Krok, 2006, 312 p.

8. Ilyenkov E. V. Leninist Dialectics and the Metaphysics of Positivism [Leninskaya dialektika i metafizika pozitivizma]. Moscow, Politizdat, 1980, 175 p.

9. Komarov V. D. Technological Sciences: Their Subject and Structure. [Tekhnologicheskie nauki: predmet i struktura]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve [Philosophy and Humanities in Information Society], 2013, № 2, pp. 37–49. Available at: fikio.ru/?p=768 (accessed 30 September 2015).

10. Markova L. A. Artifact – the Laws of Nature, Artifact – the Laws of Thought [Artefakt – zakony prirody, Artefakt – zakony myshleniya]. Epistemologiya i Filosophiya nauki (Epistemology & Philosophy of Science), 2011, № 2. pp. 70–71.

11. Orlov S. V. Philosophical Materialism at the Epoch of Information Society (Conception of Matter and Virtual Reality) [Filosofskiy materializm v epokhu informatsionnogo obschestva (kontseptsiya materii i virtualnaia realnost)]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2012, № 1, pp. 42–54.

12. Orlov S. V. Virtual Reality as a New Form of Material Being. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 2, pp. 88–91. Available at: http://fikio.ru/?p=654 (accessed 30 September 2015).

13. Samarskaya E. A. Social Values and Technological Progress (The Historical-Philosophical Digression) [Sotsialnye tsennosti i tekhnicheskiy progress (istoriko-filosofskiy ekskurs)]. Filosofskiye nauki (Philosophical sciences), 2014, № 7, pp. 52–65.

 
Ссылка на статью:
Бурова М. Л. Проблемы философии техники в творчестве Э. В. Ильенкова // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 54–63. URL: http://fikio.ru/?p=1822.

 
© М. Л. Бурова, 2015

УДК 101.9

 

Комаров Виктор Дмитриевич – федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Военная академия материально-технического обеспечения им. генерала армии А. В. Хрулёва», Военный институт (инженерно-технический), кафедра гуманитарных дисциплин, профессор, доктор философских наук, профессор.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

191123, Россия, Санкт-Петербург, Захарьевская ул. д. 22,

тел.: 8(812)578-81-17.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Экзистенциализм является, как известно, одним из главных направлений философии XX века. Вопреки распространенному мнению можно показать, что осмысление реальности с точки зрения экзистенциальной парадигмы было распространено и среди советских философов, в том числе – на философском факультете Ленинградского государственного университета.

Результаты: Главной причиной экзистенциалистской направленности научного творчества старшего поколения ученых философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета стал их личный опыт участия в сражениях Великой Отечественной войны. Пребывание в военных условиях на грани между жизнью и смертью позволило им сформировать и выразить в своих трудах особую философскую концепцию жизни и человека, которую можно охарактеризовать как «марксистский экзистенциализм» или воинствующий экзистенциализм в современной марксистской философии. Экзистенциальная проблематика, практически забытая в период относительно спокойного мирного сосуществования различных политических систем, вновь привлекла к себе внимание после распада СССР и наступления длительного периода социальной нестабильности, продолжающегося в различных формах до сих пор. К числу философов-ветеранов Великой Отечественной войны, в работах которых присутствовала концепция марксистского экзистенциализма, можно отнести докторов философских наук, профессоров Амелина Петра Пименовича, Галактионова Анатолия Андриановича, Иванова Владимира Георгиевича, Кагана Моисея Самойловича, Казакова Анатолия Павловича, Комарову Веру Яковлевну, Корнеева Михаила Яковлевича, Подкорытова Геннадия Алексеевича, Смольянинова Ивана Федоровича, Федотова Василия Павловича, Шахновича Михаила Иосифовича, а также кандидатов философских наук, доцентов Купченко Ирину Петровну и Почепко Валерия Антоновича.

Область применения результатов: Обнаружение концепции марксистского экзистенциализма в трудах ученых философского факультета СПбГУ дает возможность более точно представить картину развития отечественной философии советского периода.

Выводы: В рамках философии марксизма на философском факультете Санкт-Петербургского (в прошлом Ленинградского) госуниверситета в советский период сложилось направление, которое можно охарактеризовать как «марксистский экзистенциализм». Важнейшей опорой для него послужил личный опыт ленинградских ученых – участников Великой Отечественной войны.

 

Ключевые слова: буржуазная философия; экзистенциализм; марксизм; воинствующий материализм; религиозная философия; материализм; страх и трепет; героическая мысль; оптимистическое свободомыслие; патриотизм.

 

Marxist Existentialism Presented in Works of Some Saint Petersburg Philosophers of the XX Century

 

Viktor Dmitrievich Komarov – Military Academy of the Material and Technical Maintenance Named after General of the Army A. V. Khrulev, Military Institute (engineering), Department of Humanities, professor, Doctor of Philosophy, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

22, Zakharievskaia st., St. Petersburg, Russia, 191123,

tel: +7(812)578-81-17.

Abstract

Background: Existentialism is known to be one of the main trends of XX century philosophy. By contrast to a prevailing opinion, one can say that the understanding of reality from the viewpoint of existential paradigm was spread among Soviet philosophers, with philosophers of St. Petersburg University being included.

Results: The main reason of existential trend in the works of senior generation philosophers of Saint Petersburg University was their participation in World War II. While being on the verge of life and death, they could formulate and express a peculiar conception of life and man in their works. This conception can be termed ‘Marxist existentialism’ or ‘militant existentialism in modern Marxist philosophy’, the latter being connected with V. I. Lenin’s term ‘militant materialism’. Existential discourse, in fact, forgotten during the period of peaceful co-existence between different political systems, again was paid attention to after the disintegration of the USSR and the beginning of the prolonged period of social instability which continues in this or that form. The philosophers-veterans of World War II, in whose works the conception of Marxist existentialism can be found, are professors P. Amelin, A. Galactionov, V. Ivanov, M. Kagan, A. Kazakov, V. Komarova, M. Korneev, G. Podkorijtov, I. Smolianinov, M. Shakhnovich, associate professors I. Kupchenko and V. Pochepko.

Research limitations: The conception of Marxist existentialism presented in some works of Russian philosophers gives us the opportunity to understand profoundly the development of Russian philosophy of the Soviet period.

Conclusion: In the framework of Marxist philosophy at the faculty of philosophy of St. Petersburg University during the Soviet period there appeared a trend which can be named ‘Marxist existentialism’. The private experience of philosophers-veterans of World War II is considered to be its main basis.

 

Keywords: bourgeois philosophy; existentialism; Marxism; militant materialism; religious philosophy; materialism; fear and trembling; heroic thought; optimistic freethinking; patriotism.

 

В год 75-летия философского факультета Санкт-Петербургского (в прошлом Ленинградского) государственного университета главным памятным событием, на мой взгляд, стал 20-миллионный марш «Бессмертного полка» по городам и весям России. Это означало, что 70-летие Великой Победы отметил сам Великий народ, творцы и наследники всемирно-исторической победы над фашизмом и милитаризмом. Я тоже как давний выпускник (1957) именитого советского факультета шагал по Невскому проспекту с портретом своего брата Валентина – ветерана Второй мировой, и вспоминал, прежде всего, тех учёных философского факультета ЛГУ, которые в конце 40-х годов пришли учиться человеческой мудрости на Менделеевскую линию, дом 5 с фронтов величайшей в истории войны.

 

Одни из них имели тяжелые ранения и увечья с поля боя, других сия печаль миновала, но у каждого из них в груди, под металлом боевых орденов и медалей билось живое сердце советского патриота. Каждый из них желал взглянуть на минувшую жесточайшую «битву миров» умудрёнными глазами и по-русски понять смысл тех сражений, что резко повернули влево ход мировой цивилизации.

 

В этом знаменательном году мы с гордостью и благодарным трепетом вспоминаем об интеллектуальных подвигах наших ветеранов войны – докторов философских наук, профессоров Амелина Петра Пименовича, Галактионова Анатолия Андриановича, Иванова Владимира Георгиевича, Кагана Моисея Самойловича, Казакова Анатолия Павловича, Комаровой Веры Яковлевны, Корнеева Михаила Яковлевича, Подкорытова Геннадия Алексеевича, Смольянинова Ивана Федоровича, Федотова Василия Павловича, Шахновича Михаила Иосифовича, а также кандидатов философских наук, доцентов Купченко Ирины Петровны и Почепко Валерия Антоновича.

 

Безусловно, все они испытали смертельный трепет первого боевого крещения и тяготы фронтовой службы Отечеству, но они же, советские патриоты, сумели преодолеть страх смерти и одержать психологическую победу над своей плотью, добыть интеллектуальную победу над физическим врагом. Мне представляется, что жизненный подвиг наших славных коллег можно по-новому понять с философской позиции воинствующего экзистенциализма.

 

Традиционно можно утверждать, что наши соратники по философскому факультету Ленгосуниверситета постигали и решали актуальные философские проблемы с позиций завещанного В. И. Лениным воинствующего материализма. Однако их преимущество перед нами было в том, что они прошли сквозь кровавые, чрезвычайные «пограничные ситуации». Они побывали на военной грани между жизнью и смертью. Они интеллектуально постигли голую правду человеческого существования в ХХ веке. Они – листья ветки, которую можно назвать «марксистский экзистенциализм».

 

В отечественной философской культуре 80-х – 90-х годов ХХ в. почти исчезла тема экзистенциализма как философии человеческого существования. Видимо, сказалась благость свободомыслия в условиях предыдущего 40-летнего периода мирного сосуществования двух разнотипных общественных систем. Однако, когда трагически погиб Советский Союз, возник однополярный мир, и в общественном сознании постсоветской России сформировалась патриотически-мемориальная парадигма относительно Отечественной войны 1812–1814 годов, затем 300-летия Дома Романовых, 100-летия Первой мировой войны и, наконец, по поводу 70-летия Великой Победы, – тогда наши интеллектуалы стали рассуждать о проблемах человеческого бытия в стиле классического экзистенциализма как эклектичной философии существования, иногда даже склоняясь перед западной «волей к смерти».

 

Здесь важно напомнить, что первый вариант западнического осмысления проблем человеческого существования в условиях глобальной войны предложил датский философ Сёрен Кьеркегор, который в 1843 году опубликовал свою книгу «Страх и трепет». В ней он по существу впервые попытался осмыслить трагические впечатления западного обывателя от ужасов наполеоновских войн.

 

Классический экзистенциализм как философия существования своеобразно выразил дух ожесточения классовой борьбы в предчувствии Первой мировой войны, дух смертельной «схватки миров» в её ходе и сложился как направление трагической мысли культур, столкнувшихся в период Второй мировой войны. Зарождение и эволюцию этого философского направления хорошо показала доцент философского факультета МГУ Пиама Павловна Гайденко в своей книге 1963 года [см.: 3].

 

Для нас важно отметить, что первые всплески этой «философии трагического человечества» на рубеже веков выразила русская религиозная философия в лице Н. А. Бердяева и Л. И. Шестова (Шварцмана). Превозмогая (каждый по-своему) дух обыденного рассудка философствования различных народов, Лев Шестов избрал парадигму откровения, а Николай Бердяев – позицию «умозрения над схваткой». Впоследствии после начавшейся в 1917–1920 годах «вселенской революции духа» это парадигмальное раздвоение русской философии экзистенциализма породило противоречивые философские течения в немецкой и французской культурах. Условно их можно трактовать как атеистическое (оптимистическое) и религиозное (пессимистическое) течения западноевропейской философской мысли. Примерно такая картина эволюции экзистенциализма вырисовывается в трудах Э. Ю. Соловьёва доперестроечного периода.

 

В связи с нашей темой меня больше привлекает методологическая позиция Николая Александровича Бердяева как классического русского философа и почётного доктора Кембриджского университета. Если сопоставить работы Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» (Париж, 1931) и «Русская идея» (Париж, 1955), то яснее становится «народный реализм» его религиозно-философского мировоззрения. Раннее увлечение марксизмом не прошло для него бесследно, так что можно утверждать, что, пребывая в ссылке на христианском Западе и почитаемый там как основатель философии персонализма, Николай Бердяев до конца жизни оставался потомственным русским патриотом в статусе «православного атеиста».

 

Советские ленинградские философы особенно уважали жизненный оптимизм Н. А. Бердяева, его антифашистскую идеологическую позицию во время Великой Отечественной войны и его реалистическое отношение к советскому социализму [см.: 4]. «Советский патриотизм» Бердяева, выразившийся в его трудах периода Второй мировой войны, привлёк внимание ведущих профессоров нашего факультета к его позиции реалистического персонализма и своеобразного, так я его называю, «воинствующего экзистенциализма».

 

Н. А. Бердяев понимал, что Россия, победившая ударную силу мирового антигуманизма и западной буржуазности, стала местом последнего и успешного испытания реального гуманизма. Он выражал надежду, что именно в этой победившей России «будет создан иной, более справедливый, чем просто буржуазный, строй, и она сможет выполнить предназначенную ей миссию – стать объединительницей восточного (религиозного) и западного (гуманистического) начал истории» [там же, с. 51].

 

В определённом смысле можно считать, что поколение фронтовиков, окончивших курс философского факультета Ленгосуниверситета, к началу 50-х годов ХХ в. унаследовало в своих трудах лучшие традиции русского основоположника экзистенциализма и персонализма. Постараюсь показать это на конкретных персоналиях.

 

Выходец из крестьянской семьи (Ленинградская область) Михаил Яковлевич Корнеев (1926–2002) закончил войну в звании гвардии старшего сержанта ВВС. Его знакомство с «пограничными ситуациями» началось в декабре 1941 г. на дорогах, ведущих к Ораниенбаумскому плацдарму, и продолжилось после призыва в Советскую Армию в июне 1944 года. После этого 18-летний боец встречался со смертельными ситуациями на 3-м Белорусском и 3-м Прибалтийском фронтах.

 

В 1948 г. орденоносец Михаил Корнеев поступил на заочное отделение философского факультета ЛГУ (служил в Калининграде), а в 1951 году был после демобилизации переведён на дневное отделение нашего факультета. Он закончил его с отличием в 1953 году. Сочетая активную комсомольскую работу в Университете с научными исследованиями, молодой ветеран Великой Отечественной войны, будучи преподавателем философского факультета, защитил в 1957 г. кандидатскую диссертацию по проблеме «Наука и надстройка». В идеологически сложный переходный период Михаил Яковлевич отважился защитить в 1971 г. докторскую диссертацию «Проблемы социальной типологии личности в марксистской и буржуазной социологии». Вполне закономерно этот боец ленинской партии стал руководить с 1972 по 1992 год факультетской кафедрой современной зарубежной философии и социологии.

 

Профессор М. Я. Корнеев привнёс заряд воинствующего материализма в университетские аудитории молодых африканских республик (Мали и Гвинея, 1965–1968 гг.), где познакомился с вариантами французского экзистенциализма. Советский доктор философских наук «показал класс» воинствующего экзистенциализма и при чтении лекций в Лейпцигском университете (1973; 1980; 1983) и университете Ориенте (республика Куба, 1979–1980).

 

На вершине своей творческой деятельности кавалер ордена Отечественной войны и трёх боевых медалей М. Я. Корнеев стал всемирно известным основателем советской научной школы по философской компаративистике и заслуженным деятелем науки Российской Федерации. Был мастером спорта СССР по лыжам.

 

Весьма показателен в обозначенном отношении творческий путь моего научного руководителя по кандидатской диссертации – профессора Анатолия Павловича Казакова (1920–1975). Выходец из крестьян Нижегородской губернии, он героически прошёл всю Великую Отечественную войну. Среди его боевых наград главной была та, что считалась высшим отличием солдатской доблести – орден Славы III степени. Будучи человеком цыганского темперамента, Казаков не знал страха ни в рукопашной схватке с фрицами, ни в идеологической битве.

 

Окончив в 1949 г. курс философского факультета ЛГУ, Анатолий Павлович был принят здесь в аспирантуру и по окончании её защитил кандидатскую диссертацию по категориям марксистско-ленинской философии. Я счастлив, что именно доцент Казаков был квалифицированным руководителем по моей дипломной работе «Диалектическая логика и практика» (1957). Уже тогда мы поняли, что военная практика 40-х годов ХХ века дорогами Великой войны, а потом и кровью героических защитников советского социалистического дела на века подтвердила суровую правду К. Маркса, поставившего философскую категорию практики в основу научной теории бытия и познания.

 

В переломные 60-е годы русский философ-диалектик А. П. Казаков с позиций исторического материализма высветил основы научной теории общественного прогресса, заложенные знаменитыми предшественниками социологии ленинизма – П. Л. Лавровым, Н. М. Ковалевским, Н. К. Михайловским. Его докторская диссертация «Теория прогресса в русской социологии конца XIX века» стала достойным сертификатом для ведущего профессора кафедры философии гуманитарных факультетов ЛГУ. Жаль, что его жизнь оборвалась ранее пенсионного возраста.

 

Участник Великой Отечественной войны, потерявший в боях ногу, Анатолий Андрианович Галактионов родился в Петрограде (1922) и, как его ровесники, окончил философский факультет ЛГУ в 1949 г. Ознакомившись с работой Г. В. Плеханова «Materialismus militans» и другими трудами выдающегося пропагандиста марксизма в России, аспирант Галактионов посвятил свою кандидатскую диссертацию анализу плехановской концепции русской материалистической философии XIX в. (1951).

 

Успешная преподавательская работа А. А. Галактионова на кафедре истории философии ЛГУ с 1952 г. была во многом обусловлена исследованием свободной и бесстрашной философской мысли А. Н. Радищева, М. А. Фонвизина, революционных демократов. Вместе с П. Ф. Никандровым, борясь за объективное освещение истории оригинальных концепций русской философии, доцент Галактионов А. А выступил инициатором их совместной докторской диссертации по истории русской философии (1966). Затем ими же была написана одна из первых марксистских монографий по истории русской философии.

 

Марксистская методология исследования историко-философского процесса в России позволила профессору Галактионову заострить специфический русский материализм против глобального пессимизма западноевропейской философской мысли XIX–XX веков. В своих новаторских трудах он показал, что с 40-х годов XIX века русская философия «становится “главным стволом мировой философской мысли, параллельным марксизму”, а с началом ХХ в. она превращается в центр марксистской мысли, которая “сняла” научное, диалектико-материалистическое направление русской философии как одного из родников ленинизма» [1, с. 208]. В таком понимании все направления свободолюбивой русской мысли предстали как воинствующий экзистенциализм революционных мыслителей – в противоположность пессимистической деградации западноевропейской философии.

 

Долгая жизнь Владимира Георгиевича Иванова (1922–2006) сложилась своеобразно: родился в Саратове, а всю войну прослужил на Тихоокеанском флоте. После демобилизации старшина I статьи ВМФ СССР заинтересовался вопросами психологии человека на войне и в 1952 году успешно закончил психологическое отделение философского факультета ЛГУ.

 

Аспирант кафедры психологии того же факультета Иванов В. Г. своей кандидатской диссертацией по педагогике (1956) отметил великую силу коллективизма в преодолении острых психологических ситуаций. Фиксируя в последующих работах ведущую роль разума и оптимистических идей в социально-психологических процессах, Владимир Георгиевич в 1973 году защитил докторскую диссертацию по философской проблеме «Коллектив и личность».

 

Интересно отметить, что знаменательный переход от психологии коллективизма к коммунистической идеологии он совершил будучи авторитетным в СССР заведующим кафедрой этики и эстетики в Ленгосуниверситете (1960–1989). Разрабатывая в 70-х – 80-х годах (на основе обобщения богатого опыта советских педагогов) проблемы нравственной культуры личности и теорию нравственных ценностей современного человека, доктор философских наук Иванов В. Г. создаёт такие значительные труды, как «История этики Древнего мира» (Л., 1980) и «История этики Средних веков» (Л., 1984).

 

Жаль, что по разным обстоятельствам ветерану Великой войны не удалось окончить книгу по истории этики в современную эпоху. Считаю, что это – завет его ученикам на ближайшие 5–10 лет.

 

Студент филологического факультета Ленинградского университета Моисей Каган (1921–2005) ушёл в июле 1941 г. на фронт добровольцем в составе народного ополчения и был ранен при обороне Ленинграда. Кавалер медали «За отвагу» лечился в госпиталях и был признан инвалидом войны.

 

Послужив политруком в Пермском госпитале, Моисей Самойлович вернулся в 1944 г. в Ленинград, где за участие в военных действиях был отмечен медалью «За оборону Ленинграда». Одновременно вёл научно-педагогическую работу как аспирант и затем ассистент кафедры истории искусств исторического факультета Ленгосуниверситета. Историко-эстетическое осмысление М. С. Каганом стыков жизни и смерти в прошлом и настоящем человеческом бытии побудило его подготовить кандидатскую диссертацию «Французский реализм XVII века» и успешно защитить её в 1948 году.

 

С 1960 года началась напряжённая работа доцента, затем профессора Кагана на философском факультете ЛГУ, где он в 1966 году защитил докторскую диссертацию по учебному пособию «Лекции по марксистско-ленинской эстетике». Уже в этом научном труде ветерана Великой Отечественной войны были выражены нотки воинствующего экзистенциализма, которые развернулись в синергетическую картину культурно-философского осмысления противоречивости человеческого бытия.

 

Можно смело сказать, что вершиной кагановского системного подхода к феноменальной экспликации синергетичного гуманитарного знания стала книга глобального масштаба: Каган М. С. «Се человек: Рождение, жизнь и смерть в волшебном зеркале изобразительного искусства» (СПб, 2001).

 

Вера Яковлевна Комарова (1919–2007), уроженка Великого Новгорода, с 1937 года училась сначала на историческом факультете Ленгосуниверситета, а с 1940 – на философском факультете. С сентября 1941 года – в Красной Армии, где была отмечена боевыми орденами и медалями. Демобилизовалась в 1945 году и в 1947 году окончила философское отделение нашего факультета. Инвалид войны по ранению. С 1950 года – в аспирантуре на кафедре истории философии ЛГУ, где была затем преподавателем, доцентом, профессором до 1991 года.

 

Защитив кандидатскую диссертацию по проблемам философии Аристотеля, Вера Яковлевна стала основательно изучать древнегреческий язык, демократическую культуру Античной цивилизации. Приближаясь к пенсионному возрасту, коммунист В. Я. Комарова защитила докторскую диссертацию «Становление философского материализма в Древней Греции. Логико-гносеологический аспект диалектики философского познания» (1976).

 

В своих трудах по проблемам становления философского материализма в древнегреческой культуре профессор Комарова В. Я. вскрыла диалектическую противоречивость человеческого бытия в этой цивилизации. Она показала, что Гераклит и Парменид искусно постигали диалектику бытия мира и бытия мысли о мире. Основанием этой диалектики оба философа считали бытие как таковое, как существующее само по себе. Русская исследовательница в ХХ в. установила, что античной философии был присущ апорийный характер. Считаю, что этот вывод – один из цивилизационных истоков воинствующего экзистенциализма всех последующих поколений философов-материалистов в мире.

 

Уральский парнишка Геннадий Подкорытов (1922) начал войну рабочим-десятиклассником. К концу Великой Отечественной войны стал инвалидом. Имея боевые награды и будучи на излечении в госпитале, успешно изучал историю в Пятигорском педагогическом институте (окончил в 1947 г.). Аспирантуру философского факультета ЛГУ окончил в 1951 г. и в своей кандидатской диссертации показал аналитические способности в области диалектической логики.

 

Ведя преподавательскую работу на философском факультете Ленгосуниверситета, Геннадий Алексеевич Подкорытов стал исследовать логику познания в гуманитарных науках. В итоге в 1968 г. он успешно защитил докторскую диссертацию «Историзм как метод научного познания».

 

Интерес ветерана войны с фашизмом к историзму как методу гуманитарного познания побудил профессора Подкорытова преподать марксистскую философию студентам и аспирантам чехословацких вузов в 1971–1972 годах. Став затем (1976–1986) заведующим кафедрой философии гуманитарных факультетов ЛГУ, профессор Г. А. Подкорытов воспитывал аспирантов и студентов нашего университета в духе воинствующего экзистенциализма марксистского толка. По его мнению, в историзме должно видеть и теорию мира, и метод его познания. При этом следует чётко различать принцип историзма и исторический метод.

 

Ветеран Великой Отечественной войны Иван Федорович Смольянинов (1923–1983) был ярким представителем воинствующего экзистенциализма в области марксистско-ленинской эстетики.

 

Инвалид войны по ранению, студент-фронтовик Смольянинов окончил в 1947 г. историко-философский факультет Воронежского госуниверситета и затем аспирантуру того же факультета (1951). В 1951–1967 гг. он – кандидат наук, преподаёт в Ленинграде различные дисциплины на кафедре марксизма-ленинизма Института им. И. Е. Репина Академии художеств СССР. Одновременно философские дисциплины Смольянинов преподает на философском факультете ЛГУ. Везде он позиционирует комплексный подход к проблемам связи эстетики с научно-техническим прогрессом и общественной практикой социализма.

 

В докторской диссертации «Проблема человека в марксистско-ленинской философии и эстетике» (1974) И. Ф. Смольянинов на основе практики художественного познания человека систематизирует огромный и разносторонний советский материал по проблеме человека. На этой методологической базе в последующих трудах он, будучи уже профессором кафедры философии гуманитарных факультетов ЛГУ, показывает, что динамичная личность бытийствует как продукт сложной диалектики природной и социальной детерминации человека.

 

Всеми своими трудами по проблемам человеческого существования в ХХ веке профессор И. Ф. Смольянинов обосновал реальную возможность построения универсальной модели личности как субъекта реального гуманизма.

 

К поколению советских воинов, не ведавших «страха и трепета» западных граждан перед лицом германского фашизма, относился и мой коллега по кафедре исторического материализма Валерий Антонович Почепко (1922–1975). Украинский десятиклассник Валерий встретил войну в рядах Красной Армии, будучи уже опытным мастером бокса. Теперь ему предстояло 4 года, преодолевая страх смерти, без трепета перед фашистской силой защищать Советскую власть и отстаивать перед злейшим врагом человечества ленинско-сталинское дело трудового народа.

 

Отмеченный орденом Боевого Красного Знамени и другими боевыми наградами, в частности, за участие в штурме Кенигсберга, В. А. Почепко в 1951 г. окончил с отличием философский факультет ЛГУ и затем успешно защитил кандидатскую диссертацию «Социалистическая государственность и общественное коммунистическое самоуправление» (1964), где показал современное значение методологии воинствующего материализма.

 

Между прочим, современным сторонникам неокантианства не мешало бы знать, что, как вспоминал Валерий Антонович, во время посещения группой советских офицеров могилы И. Канта в только что взятом Кенигсберге кто-то из них задал покойному философу риторический вопрос: «Теперь-то ты понимаешь, Кант, что материя первична?!».

 

Работая с 1967 года доцентом на головной кафедре философского факультета ЛГУ, В. А. Почепко разрабатывал тему докторской диссертации по проблемам теории социальной революции. К сожалению, до своей смерти (в октябре 1975 года), он успел лишь опубликовать монографию «Ленин и проблемы мирового революционного процесса» (Л., Изд-во Ленинградского ун-та, 1975. – 103 с.) Революционный энтузиазм советского воина-победителя стал лучшим ответом на интеллектуальные терзания немецких и французских философов-экзистенциалистов.

 

* * *

В связи с некоторыми обстоятельствами мне не удалось конкретизировать обозначенную в заголовке позицию ряда перечисленных ветеранов философского факультета старейшего Российского университета. Одно только можно сказать твёрдо: все они были высокоинтеллектуальными носителями коммунистической партийности в мировой философии. Они с честью преодолели в своём научном творчестве все препоны судьбы, связанные с «Ленинградским делом» и со сложными событиями в отечественной философской науке и образовании в конце XX – начале XXI века.

 

Есть надежда на то, что выпускники философского факультета (Института философии) Санкт-Петербургского государственного университета конца XX – начала XXI веков не упустят из виду тот мудрый интеллектуальный багаж, которые оставили им в наследство наши ветераны идеологических битв ХХ века.

 

Литература

1. Алексеев П. В. Философы России XIX–XX столетий: биографии, идеи, труды. – М.: Академический Проект, 2002. – 1152 с.

2. Профессора Санкт-Петербургского государственного университета: биобиблиографический словарь / Сост. Г. А. Тишкин. – СПб.: Издательский дом Санкт-Петербургского университета, 2004. – 756 с.

3. Гайденко П. П. Экзистенциализм и проблемы культуры. – М.: Высшая школа, 1963. – 120 с.

4. Ермичёв А. А. Бердяев Николай Александрович // Русская философия: Энциклопедия. – М.: Книжный Клуб Книговек, 2014. – С. 49–51.

 

References

1. Alekseev P. V. Philosophers of Russia of XIX–XX Centuries: Biographies, Ideas, Works [Filosofy Rossii XIX–XX stoletiy: biografii, idei, trudy]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, 2002, 1152 p.

2. Tishkin G. A. Professors of Saint PetersburgStateUniversity: Bibliographic Dictionary [Professora Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta: biobibliograficheskiy slovar]. Saint Petersburg, Izdatelskiy dom Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2004, 756 p.

3. Gaydenko P. P. Existentialism and the Problems of Culture [Ekzistentsializm i problemy kultury]. Moscow, Vysshaya shkola, 1963, 120 p.

4. Ermichev A. A. Berdyaev Nikolay Aleksandrovich [Berdyaev Nikolay Aleksandrovich]. Russkaya filosofiya: Entsiklopediya (Russian Philosophy: Encyclopedia). Moscow, Knizhnyy Klub Knigovek, 2014, pp. 49–51.

 
Ссылка на статью:
Комаров В. Д. Образец воинствующего экзистенциализма в трудах профессоров философского факультета Ленинградского государственного университета // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 13–23. URL: http://fikio.ru/?p=1819.

 
© В. Д. Комаров, 2015

УДК: 3; 32.019.52

 

Домаков Вячеслав Вениаминович – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный политехнический университет», кафедра военно-воздушных сил, доктор экономических наук, доктор технических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: vvdoma@mail.ru

195251, Россия, Санкт-Петербург, ул. Политехническая, д. 29,

тел.: +7(921)344-77-19

Авторское резюме

Состояние вопроса: Классификационная схема, описывающая основные разделы философской науки, в настоящее время не может в полной мере удовлетворить потребности практики. Поэтому становится актуальным уточнение структуры философского знания.

Результаты: Для рассмотрения различных сторон объективной реальности до сих пор использовалась классификационная схема, согласно которой философия включает в себя гносеологию как учение о познании, онтологию как учение о бытии и антропологию как науку о человеке. Однако современный уровень научных исследований требует более детального анализа противоречий изучаемого объекта. Этот анализ опирается, в частности, на понятия «совокупность», «структура» и «система» и требует выделения еще одного, четвертого фундаментального раздела философского знания – морфологии. Морфология занимается изучением структур исследуемых объектов как более высоким уровнем исследования по отношению к простому анализу совокупности свойств. Существующую классификационную схему основных разделов философии следует дополнить также диалектическим категориально-структурно-системным методом исследования, обеспечивающим выявление диалектических противоречий соответственно в рамках гносеологии, морфологии, онтологии и антропологии.

Область применения результатов: Предложенные уточнения носят универсальный характер и относятся к философской методологии научного исследования в целом.

Выводы: Современная концепция диалектики предполагает четыре уровня представления любого объекта исследования:

1) категориальный,

2) морфологический,

3) системный, описывающий взаимодействие составляющих объект элементов друг с другом,

4) системный, описывающий взаимодействие объекта как целостности с другими целостными объектами.

 

Ключевые слова: философия; гносеология; онтология; антропология; морфология; диалектический категориально-структурно-системный метод.

 

The Structure of Philosophy in the XXI Century

 

Domakov Viacheslav Veniaminovich – Saint Petersburg Polytechnic University, Doctor of technical sciences, Doctor of economics, Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: vvdoma@mail.ru

29, Politechnicheskaia st., Saint Petersburg, Russia, 195251,

tel: +7(821)344-77-19.

Abstract

Background: The accepted structure of philosophy outlining its main parts cannot adequately satisfy practical needs. Therefore the structure of philosophical knowledge is bound to be clarified.

Results: In order to study various aspects of objective reality a structural scheme has been used. According to this scheme, philosophy includes gnoseology as theory of cognition, ontology as theory of being and anthropology as study of humans. However, the current level of research requires analyzing the contradictions of the object under consideration in more detail. This analysis uses, in particular, the notions “totality”, “structure” and “system” where one more, the fourth, fundamental part of philosophy, namely morphology, should be identified. Morphology deals with object structures studies as a higher level of investigation in comparison with a pure analysis of characteristic totality. Dialectical categorical and structural-systemic method of research providing the identification of dialectical contradictions in the framework of gnoseology, morphology, ontology and anthropology should be included into the present classification of the fundamental parts of philosophy.

Research implication: The clarifications proposed have universal character and belongs to philosophical methodology of any scientific research.

Conclusion: The modern conception of dialectics supposes four levels of presentation of any object studied:

1. Categorical,

2. Morphological,

3. Systemic detecting the interaction of the elements comprising the object,

4. Systemic detecting the interaction of some totality with other ones.

 

Keywords: philosophy; gnoseology; ontology; anthropology; morphology; dialectical categorical and structural-systemic method.

 

В соответствии с общепринятым в первой половине XX в. пониманием философия определялась у нас как «одна из форм общественного сознания – наука о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления» [16, с. 682]. Такая дефиниция вполне отвечала марксистскому представлению, которое считало, что «философия есть мировоззрение, т. е. совокупность взглядов, представлений о мире в целом и его законах» [8, с. 5]. В начале XXI в. философы стали рассматривать ее как «учение о всеобщих характеристиках мира, месте человека в этом мире, его способностях и возможностях познавать этот мир и воздействовать на него» [18, с. 378]. Такое суждение о философии позволило в зависимости от направленности исследования объективного мира разделить ее на три части:

1) Гносеологию – теорию познания [16, с. 121], которую обычно связывали с постижением свойств природы, жизни, сущности вещей, с приобретением знания на основе выявленных свойств и закономерностей объективного мира, постижением этих закономерностей, познанием законов природы, с диалектическим методом их познания [16, с. 446];

2) Онтологию – «учение о существе или о сущности, бытии, сути» [5, с. 558], которое увязывали с «движением, пространством, временем, причинностью, свойством, отношением, элементом, системой, изменчивостью, прогрессом» и т. п. [18, с. 10];

3) Антропологию – науку о человеке; человековедение; учение о человеке как о животном и о духе; по плоти человека, это анатомия и физиология; по духу его, психология, наука о теле и о духе, душе [4, с. 62].

 

Генезис философии показывает, что каждое из этих трех направлений с успехом использовалось для рассмотрения разных сторон «объективной реальности (материи, природы), существующей независимо от нашего сознания, а также материальных условий жизни общества» [16, с. 66], которые были ориентированы на обеспечение их постоянства, равновесия.

 

В то же время в соответствии с принятым в народе пониманием философия всегда означала «любомудрие, науку о достижении человеком мудрости, познании истины, добра» [7, с. 340], что делало доступным приобщение любого человека к познанию истины и добра. Это подтверждается тем, что первые философы, не имея базового философского образования, внесли значительный вклад в развитие мировоззрения, но не как «совокупности», а как «системы взглядов, воззрений на природу и общество» [16, с. 296]. В таком понимании философия, по сути, имела неограниченную область исследования, рассматриваемую сквозь призму человеческого существования, свой научный аппарат и специфические методы познания, ориентированные на обеспечение всеобщей стабилизации.

 

В рамках указанной классификационной схемы в первой части философии – гносеологии использовано понятие «теория», которое буквально означает «умозрение, умозаключение; заключение, вывод из чего-либо, не появлению на деле, а по выводам своим» [7, с. 229], а «познание» имеет смысл «узнать, изведать или познакомиться; распознать, опознать, убедиться, уразуметь, постигнуть» [6, с. 192]. С учетом этого гносеология связывалась с исследованием именно свойств явлений, процессов, предметных областей, объектов и т. п. В частности, такое философское понимание теории позволило на практике выдающемуся математику Д. Гильберту рассматривать ее как своего рода модель, в основе которой лежат сущностные, определяемые реальной действительностью свойства. Их число бесконечно и полностью определяется «принципом внешних дополнений» Ст. Бира: каждое новое свойство является очередным внешним дополнением, и с каждой новой проблемой возникает еще один вопрос, требующий разрешения [см.: 3].

 

Позднее теория, которая всегда включала в себя экспериментальную, теоретическую, методологическую и практическую части, стала определяться как «учение, система научных принципов, идей, обобщающих практический опыт и отражающих закономерности природы, общества, мышления. Теория познания…» [16, с. 635].

 

Здесь, прежде всего, следует заметить, что в общепринятом понимании «учение» всегда означало «отдельную часть, отрасль науки» [7, с. 340], а сама наука определялась как «… уменье и знание» [5, с. 406]. Представление учения как «совокупности теоретических положений о какой-нибудь области явлений действительности» [16, с. 676], а науки – как «системы знаний о закономерностях в развитии природы, общества и мышления, а также отдельной отрасли таких знаний» [16, с. 327] оказывается несостоятельно, поскольку категории «совокупность» и «система» принципиально отличаются друг от друга.

 

Кроме того, поскольку термин «теория» буквально означает «умозрение, умозаключение; заключение, вывод из чего-либо, не появлению на деле, а по выводам своим» [7, с. 229], а термин «принцип» определяется как «научное или нравственное начало, основание, правило, основа, от которого не отступают» [6, с. 351] на данном интервале времени [вставлено мной – В. Д.] и которое в практических приложениях соответствует понятию «аксиома», то утверждение о том, что теория – это «система научных принципов» [7, с. 340] также нельзя признать состоятельным: в любой теории аксиомы (принципы) определяют те исходные начала, на которых и строится эта теория.

 

Вторая часть классификационной схемы – онтология рассматривалась, прежде всего, как «учение о существе или о сущности, бытии, сути» [5, с. 558].

 

Как было отмечено выше, термин «учение» буквально означает «отдельную часть, отрасль науки» [7, с. 340], «существо – содержание чего» [7, с. 207], а «сущность – состояние сущего» [7, с. 207], бытие, т. е. «объективную реальность (материю, природу), существующую независимо от нашего сознания, а также материальных условий жизни общества» [16, с. 66], «суть» [5, с. 558]. Говоря иначе, оба эти термина по существу и в полной мере определяют структуру рассматриваемого объекта. Именно структуру, которая характеризует статику, философы увязывали с «движением, пространством, временем, причинностью, свойством, отношением, элементом, системой, изменчивостью, прогрессом» и т. п. [18, с. 10], ориентированным, как отмечалось выше, на обеспечение их постоянства, равновесия. Причиной этого стала тождественность понимания понятия «структура», которая буквально означает «устройство, строение, состав …» [7, с. 188], и понятия «система», которая переводится с английского как «устройство» [2, с. 544]. С учетом этого текучесть, движение, развитие объектов материального мира, их познание, в том числе и человеческого бытия, были направлены только на стабилизацию, которая становилась в представлении реальной действительности ее основой желанной целью и достигалась путем реализации процесса «регулирования». При этом априорно принятое условие стабильности, при котором считалось, что закон изменения состояния объекта регулирования во времени заранее известен, позволяло не выявлять его результаты, что делало регулирование по этой причине «программным» или «разомкнутым». Это приводило к тому, что философия в основном «использовала однолинейное движение мысли» [1, с. 80].

 

Наконец, антропологическая, человековедческая составляющая философии посвящалась проблемам человеческого бытия в этом мире, сущности и предназначения человека, смысла и ценности его жизни. И здесь антропология определялась, с одной стороны, как наука, т. е. «чему учат или учатся; всякое ремесло, уменье и знание, зовут так не один только навык, а разумное и связное знание: полное и порядочное собранье опытных и умозрительных истин, какой-либо части знаний; стройное последовательное изложение любой отрасли, ветви сведений» [5, с. 406], о человеке, а, с другой стороны, как «учение о человеке как о животном и о духе …» [4, с. 62], которое означало «отдельную часть, отрасль науки» [7, с. 340]. Представление учения как «совокупности теоретических положений о какой-нибудь области явлений действительности» [16, с. 676], а науки – как «системы знаний о закономерностях в развитии природы, общества и мышления, а также отдельной отрасли таких знаний» [16, с. 327] и здесь оказывается несостоятельно, поскольку категории «совокупность» и «система» и здесь принципиально отличаются друг от друга.

 

Всё изложенное позволяет согласиться с мнением замечательного русского писателя Д. Писарева, который справедливо утверждал, что «неправильность употребления слов ведет за собой ошибки в области мысли и потом в практике жизни».

 

Итак, по определению, совокупность – это «сочетание, соединение, общий итог чего-нибудь» [16, с. 594], т. е., по сути, определенный набор несвязанных между собой элементов.

 

В свете последних исследований отличие понятия «совокупность» от понятия «структура» состоит в том, что структура – это не просто «устройство, строение, состав …» [7, с. 188]. Более точно она определяется как «совокупность некоторых элементов или групп элементов и отношений между ними, которые отражают порядок и последовательность функционирования элементов» [13, с. 30]. Отсюда следует, что структура отличается от совокупности наличием отношений между входящими в нее элементами.

 

В качестве элементов в структуре могут выступать [13, с. 30–47]:

– функции, «обозначающие действие» [7, с. 344];

– алгоритмы, представляющие собой совокупность формальных правил, четко и однозначно определяющих последовательность действий для получения конкретного результата;

– операционные объекты, реализующие функции и алгоритмы, которые вместе с надлежащими отношениями буду определять соответствующие виды структур: функциональную, алгоритмическую и организационную, при этом функциональная и алгоритмическая структура с разным уровнем детализации будут определять содержание, существо, сущность, а организационная структура – форму.

 

Функциональная структура в целом устанавливает соответствие между возможностями и целями. По определению она представляет собой некоторую совокупность, элементами которой являются функции или группы функций, а отношения между ними отражают порядок и последовательность их реализации.

 

Детальная реализация функций определяется алгоритмической структурой. Под ней понимают некоторую совокупность, элементами которой являются алгоритмы или группы алгоритмов, а отношения между ними отражают порядок и последовательность их выполнения.

 

Практическое воплощение функциональной и алгоритмической структур позволяет говорить о его организационной структуре. Она представляет собой некоторую совокупность, элементами которой являются операционные объекты или их группы, а отношения между ними отражают порядок и последовательность их работы.

 

В целом структуре исследуемого объекта можно дать пространственно-временную трактовку.

 

Пространственное представление позволяет учесть топологические свойства исследуемого объекта. Они характеризуются взаимным расположением операционных объектов с характерными для них функциональной и алгоритмической структурой, а также накладываемыми на это расположение ограничениями и возможным направлением отношений.

 

Временно́е представление структуры дает возможность говорить об информационно-управляющем характере работы операционных объектов во времени, при этом различают последовательную, параллельную и смешанную их работу. Для последовательного выполнения работ исходной посылкой является условие, когда последующая работа может быть выполнена по факту окончания предыдущей; при параллельном выполнении работ все они могут быть начаты одновременно, а при смешанном варианте могут присутствовать и последовательные, и параллельные виды работ.

 

Пространственно-временная трактовка позволяет говорить о наличии типовых структур исследуемых объектов: децентрализованной, централизованной, централизованной с автономными средствами управления, централизованной рассредоточенного типа, рассредоточенной, сложной с наивысшей степенью централизации, смешанной и т. п. [15, с. 38–51].

 

Минимальный набор операционных объектов, обеспечивающий реализацию функциональной структуры посредством соответствующих алгоритмических структур, определяет основную конфигурацию организационной структуры. Любой другой вариант основной конфигурации, полученный заменой в ней любого числа элементов или отношений на резервные, может рассматриваться как резервная конфигурация. Правила перехода от основной конфигурации к резервной определяют реконфигурацию и задаются специальным алгоритмом. Сформированные таким образом резервные конфигурации образуют множество вариантов для модернизации, обеспечивающих достижение сформулированных целей и поставленных для их достижения с учетом реальных условий задач имеющимися средствами. Отсюда следует, что в целом структура выступает как более высокий по отношению к совокупности свойств уровень представления объекта исследования, определяющий его статику, при этом философский взгляд на «развитие» структур следует связать с совершенствованием элементов и отношений в структуре.

 

Отличие понятия «система» от понятия «структура» также носит принципиальный характер. Понятие «система» используется весьма широко в различных отраслях науки и имеет различные, хотя и близкие по смыслу толкования [см.: 17]. Например, понятие «система» может рассматриваться как понятие, противоположное понятию «хаос», а для статики «система» определялась как «план, порядок расположения частей целого, предначертанное устройство, ход чего-либо в последовательном, связном порядке» [7, с. 62] и была идентична понятию «структура». Подтверждением этому является уже указанный выше факт, что одно из значений английского слова «system» – «устройство» [2, с. 544].

 

Сущностным признаком, отличающим систему от структуры, является представление о системе как о совокупности не только связанных в единое целое, но еще и взаимодействующих элементов [19, с. 23–82]. Это означает, что любая система имеет структуру, но структура становится системой, когда имеет место взаимодействие ее элементов.

 

Следует подчеркнуть, что систем как таковых в природе не существует, существуют явления, процессы, предметные области и объекты, которые могут рассматриваться как системы. Иначе говоря, система – это понятие, которое служит средством исследования сложных объектов. При этом в зависимости от точки зрения или от поставленной исследовательской задачи один и тот же объект может быть представлен как множество различных систем. Отсюда построение рациональной системы исследуемого объекта приобретает исключительно большое значение.

 

Система может быть разделена на относительно самостоятельные части – элементы, которые выполняют определенную специфическую функцию и не подлежат дальнейшему разбиению, являются как бы неделимыми с точки зрения рассматриваемого процесса функционирования системы. Выделение элементов в системах опосредуется их разбивкой на подсистемы, представляющие собой относительно самостоятельные части системы, которые в свою очередь состоят из подсистем или элементов.

 

Разделение объектов на элементы и системы относительно. Каждая система может быть представлена как элемент системы большего масштаба (надсистемы и суперсистемы), в свою очередь, любой элемент можно рассматривать в качестве относительно самостоятельной системы, состоящей из элементов.

 

Функционирование совокупности элементов как целостных систем обеспечивается установлением и реализацией отношений между ними.

 

Взаимодействующие элементы зависят друг от друга, накладывают ограничения на поведение связанных с ними элементов. Поэтому наличие зависимостей между элементами трактуется как отношение между ними.

 

Если поведение элементов независимо, то связь между ними отсутствует, однако отношение между ними и здесь существует, но признается вырожденным.

 

Взаимодействие элементов системы порождает у нее такие свойства, которыми ни один элемент в отдельности или множество не взаимодействующих элементов не обладают. Система, в отличие от совокупности, объединения или множества, является таким объектом, свойства которого не сводятся без остатка к свойствам составляющих его элементов и не являются его суммой. Причина того, что свойство системы не равно сумме свойств составляющих ее элементов, заключается в их взаимодействии. Такое появление у целого свойств, не выводимых из наблюдаемых свойств частей, называется эмерджентностью. Отсюда целостные или эмерджентные свойства систем, не сводимые без остатка к свойствам отдельных элементов, являются эмерджентными (неаддитивными) свойствами. В некоторых системах эмерджентные свойства могут быть выведены на основе анализа отдельных элементов (эмерджентность 1-го рода), в большинстве же систем такие свойства вообще не выводимы и часто непредсказуемы (эмерджентность 2-го рода). Очевидно, что необходимость в системном рассмотрении возникает именно тогда, когда выявляются его эмерджентные свойства, не выявляемые при структурном рассмотрении объекта. Отсюда следует, что система – это совокупность взаимодействующих элементов, закономерно связанных посредством отношений в единое целое, которая обладает свойствами, отсутствующими у элементов и суммы элементов, ее образующих, что и позволяет изучать объект исследования «в действии», т. е. «текучести, изменении, движении».

 

Конкретизация понятий «совокупность», «структура» и «система» позволяет конкретизировать классификационную схему философии, выделив:

– гносеологию, которая по-прежнему должна быть связана с постижением свойств природы, жизни, сущности вещей, с приобретением знания на основе выявленных свойств о закономерностях объективного мира, постижением этих закономерностей, познанием законов природы, с диалектическим методом их познания;

– морфологию, которая должна быть связана с постижением структур исследуемых объектов как более высокому уровню их изучения по отношению к совокупности свойств их характеризующих и которая по факту характеризует статику исследуемых объектов, при этом философский взгляд на «развитие» структур оказывается связан с совершенствованием элементов и отношений в структуре;

– онтологию, которая должна быть связана с постижением исследуемых объектов как систем, обеспечивающих появление у объектов исследования эмерджентных свойств, увязанных с движением, пространством, временем, причинностью, изменчивостью, прогрессом и т. п.;

– антропологию – науку о человеке, об отношениях между людьми, об отношениях людей к объектам собственности, о человеке как о животном и о духе; по плоти человека, это анатомия и физиология; по духу его, психология, наука о теле и о духе, душе.

 

Такая классификационная схема философии позволяет говорить о дальнейшем развитии фундаментальной идеи диалектики, связанной с выявлением в исследуемом объекте различного рода присущих ему статических противоречий, распространить эту идею на меняющиеся условия бытия и связать ее с выявлением всего множества возможных противоречий в объектах исследования. Суть такого подхода состоит в отказе от критериального метода и его развития – метода функциональных характеристик с характерными для них непреодолимыми недостатками [см.: 12, с. 279–284] и в выявлении для установленного множества внешних и внутренних возмущений четырех уровней представления любого объекта исследования [см.: 9; 10; 11; 12]:

- категориального, позволяющего в рамках гносеологии вскрывать несоответствие общепринятого понимания его философскому представлению, которое включает в себя совокупность взглядов, сложившихся представлений о мире в целом и его законах, обеспечивающих именно стабильную направленность социально-экономической сферы;

- морфологического, позволяющего выявлять внутренние присущие ему статические противоречия, которые возникают между его функциональной, алгоритмической и организационной структурами;

- системного, позволяющего в рамках онтологии выявлять внутренние присущие ему динамические противоречия, которые проявляются только во взаимодействии составляющих его элементов друг с другом;

- системного, позволяющего в рамках онтологии выявлять внешние присущие ему динамические противоречия, которые проявляются только во взаимодействии его как целостного объекта с другими целостными объектами.

 

Здесь каждый из перечисленных уровней исходит из объективно действующих природных или общественных законов, а также из еще не открытых законов, которые в общем случае применительно к меняющимся условиям бытия выступают в «качестве пределов, запретов, ограничений, дозволений и позитивных обязываний» [14, с. 302]. В целом категориально-структурно-системный метод исследования в полном объеме может обеспечивать и антропологию на разных уровнях бытия человека: человека как животного; человека в семье; человека в обществе; человека при обеспечении его жизнедеятельности и т. д., и т. п.

 

Дополнительно следует заметить, что данное предложение возникло из потребностей практики, которую уже не могли удовлетворять старые философские представления: выявление противоречий между практикой, действующей на основе известной теории, привело к новым предложениям, обеспечивающим ее потребности.

 

Таким образом, предложенная классификационная схема философии, включающая гносеологию, морфологию, онтологию и антропологию, оказывается полностью обеспеченной диалектическим категориально-структурно-системным методом исследования, который, выявляя для данного множества внешних и внутренних воздействий понятийные, статические и динамические противоречия в объекте исследования, делает объект для этого множества воздействий непротиворечивым, а появление новых воздействий на практике приводит к необходимости их оценки и внесения в этот объект необходимых корректур, например, с использованием теории устойчивости А. А. Ляпунова.

 

Литература

1. Алексеев П. В., Панин А. В. Диалектический материализм: Общие теоретические принципы. – М.: Высшая школа, 1987. – 335 с.

2. Англо-русский словарь / Под ред. О. С. Ахмановой и Е. А. М. Уилсон. – М.: Русский язык, 1979. – 639 с.

3. Бир Ст. Кибернетика и управление производством. Изд. 2-е, доп. / Под ред. А. Б. Челюсткина. – М.: Наука, 1965. – 391 с.

4. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 1: А – З. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 640 с.

5. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 2: И – О. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 672 с.

6. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 3: П – Р. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 576 с.

7. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 4: С – V. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 576 с.

8. Диалектический материализм / Под общей редакцией академика Г. Ф. Александрова. – М.: Госполитиздат, 1954. – 439 с.

9. Домаков В. В. Антропологические аспекты проблемы управления социально-экономическим развитием в условиях глобализации и реформирования. – СПб.: СПбГПУ, 2005. – 377 с.

10. Домаков В. В. Диалектика на этапе реформирования российской экономики. – СПб.: СПбГПУ, 2004. – 208 с.

11. Домаков В. В. Философия управления социально-экономической сферой в условиях изменений бытия XXI века. – СПб.: Стратегия будущего, 2013 – 348 с.

12. Домаков В. В. Философия теории управления социально-экономической сферой в «мире изменений» XXI века: дис. на соискание ученой степени д-ра филос. наук: 09.00.11. – СПб.: ФГБОУ ВПО «Балтийский государственный технический университет «ВОЕНМЕХ» им. Д. Ф. Устинова», 2013. – 348 с.

13. Домаков В. В. Теория комплексирования в маркетинге медицинских товаров и услуг. – СПб.: Электронстандарт, 1995. – 313 с.

14. Домаков В. В. Теория права на основе сущностного признака общественных отношений — собственности (на примере Российской Федерации). – СПб.: Стратегия будущего, 2011. – 283 с.

15. Домаков В. В., Соколов Д. В. Методология количественного анализа структур хозяйственных объектов. – СПб.: СПбГУЭФ, 1998. – 163 с.

16. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка / Под ред. проф. Л. И. Скворцова. – 27-е изд., испр. – М.: Мир и Образование, 2013. – 900 с.

17. Погостинская Н. Н., Погостинский Ю. А. Системный подход в экономико-математическом моделировании. Учебное пособие. – СПб: СПбГУЭФ, 1999. – 74 с.

18. Реалистическая философия: Учебник для вузов / Зобов Р. А., Обухов В. Л., Сугакова Л. И. и др. / Под ред. В. Л. Обухова. – 3-е изд., перераб. – СПб: СПбГАУ, ХИМИЗДАТ, 2003. – 384 с.

19. Фон Берталанфи Л. Общая теория систем – критический обзор / В кн. Исследования по общей теории систем // Сборник переводов. – М: Прогресс, 1969. – С. 23–82.

 

References

1. Alekseev P. V., Panin A. V. Dialectical Materialism: General Theoretical Principles [Dialekticheskiy materializm: Obschie teoreticheskie printsipy]. Moscow, Vysshaya shkola, 1987, 335 p.

2. Akhmanova O. S., Uilson E. A. M. (Eds.) English-Russian Dictionary [Anglo-russkiy slovar]. Moscow, Russkiy yazyk, 1979, 639 p.

3. Bir S. (Ed. Chelyustkin A. B.) Cibertenics and Production Management [Kibernetika i upravlenie proizvodstvom]. Moscow, Nauka, 1965, 391 p.

4. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 1: A – Z. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 1: A – Z]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 640 p.

5. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 2: I – O. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 2: I – O]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 672 p.

6. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 3: P – R. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 3: P – R]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 576 p.

7. Dal V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. In 4. vol., Vol. 4: S – V. [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. V 4 t. T. 4: S – V]. Moscow, OLMA-PRESS, 2003, 576 p.

8. Aleksandrov G. F. (Ed.) Dialectical Materialism [Dialekticheskiy materialism]. Moscow, Gospolitizdat, 1954, 439 p.

9. Domakov V. V. Anthropological Aspects of Socio-Economic Development Management Problems in Terms of Globalization and Reforming [Antropologicheskie aspekty problemy upravleniya sotsialno-ekonomicheskim razvitiem v usloviyakh globalizatsii i reformirovaniya]. Saint Petersburg, SPbGPU, 2005, 377 p.

10. Domakov V. V. Dialectics on the Stage of Russian Economy Reforming [Dialektika na etape reformirovaniya rossiyskoy ekonomiki]. Saint Petersburg, SPbGPU, 2004, 208 p.

11. Domakov V. V. Philosophy of Management in Socio-Economic Sphere in Condition of Being Changes in XXI Century [Filosofiya upravleniya sotsialno-ekonomicheskoy sferoy v usloviyakh izmeneniy bytiya XXI veka]. Saint Petersburg, Strategiya buduschego, 2013, 348 p.

12. Domakov V. V. Philosophy of Management Theory in Socio-Economic Sphere in the “World of Changes” of XXI Century. Thesis for the Degree of Doctor of Philosophy [Filosofiya teorii upravleniya sotsialno-ekonomicheskoy sferoy v “mire izmeneniy” XXI veka. Dissertatsija na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk]. Saint Petersburg, VOENMEKh, 2013, 348 p.

13. Domakov V. V. The Theory of Aggregation in Medical Goods and Services Marketing [Teoriya kompleksirovaniya v marketinge meditsinskikh tovarov i uslug]. Saint Petersburg, Elektronstandart, 1995, 313 p.

14. Domakov V. V. The Theory of Law Based on the Property as the Essential Sign of Public Relations (On Example of Russian Federation) [Teoriya prava na osnove suschnostnogo priznaka obschestvennykh otnosheniy – sobstvennosti (na primere Rossiyskoy Federatsii)]. Saint Petersburg, Strategiya buduschego, 2011, 283 p.

15. Domakov V. V., Sokolov D. V. Methodology of Quantitative Analysis of Economic Objects Structure [Metodologiya kolichestvennogo analiza struktur khozyaystvennykh obektov]. Saint Petersburg, SPbGUEF, 1998, 163 p.

16. Ozhegov S. I. The Explanatory Dictionary of the Russian Language [Tolkovyy slovar russkogo yazyka]. Moscow, Mir i Obrazovanie, 2013, 900 p.

17. Pogostinskaya N. N., Pogostinskiy Yu. A. System Approach in the Economic-Mathematical Modeling [Sistemnyy podkhod v ekonomiko-matematicheskom modelirovanii]. Saint Petersburg, SPbGUEF, 1999, 74 p.

18. Obukhov V. L. (Ed.) Realistic Philosophy [Realisticheskaya filosofiya]. Saint Petersburg, SPbGAU, KhIMIZDAT, 2003, 384 p.

19. Von Bertalanffy L. General System Theory. A Critical Review [Obschaya teoriya sistem – kriticheskiy obzor]. Issledovaniya po obschey teorii system. Sbornik perevodov (Studies in General Systems Theory. A Collection of Translations). Moscow, Progress, 1969, pp. 23–82.

 
Ссылка на статью:
Домаков В. В. Классификационная схема философии в XXI веке // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 64–75. URL: http://fikio.ru/?p=1813.

 
© В. В. Домаков, 2015

UDC 524.8

 

Ignatyev Mikhail Borisovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, professor, International Institute of Cybernetics and Artonics, director, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ignatmb@mail.ru

67, Bolshaya Morskaya, Saint Petersburg, Russia, 190000,

tel: +7(812)494-70-44

Abstract

Background: Galaxies are complex systems, which, in the course of their development, pass a number of cycles, with the periods of adaption maximum being included. The nature of the hypothetical block controlling these systems development is still unknown.

Results: Astrophysical structures – galaxies, star clusters, etc. – are complex cyberphysical systems with a large variety of elements. In the course of their development these astrophysical structures interact with the environment consisting of some other galaxies and larger structures. In addition, the astrophysical structures are under the influence of external and internal control, which is realized through a hypothetical control unit. The arbitrary coefficient manipulation in the structure of equivalent equation, the imposition and lifting of restrictions on system variables, the merging of the systems into a collective one, etc. are considered to be their management tool, which eventually forms the life cycles of galaxies. Astrophysical structures are complex self-organizing systems, so they are subject to all identified patterns of complex systems development.

Conclusion: The existence of adaptation maximum in astrophysical structures life cycle furnishes us with the proposal that they are changed under the influence of highly developed civilizations. If our world is a model within some hypothetical global computer, the study of its system of programming and protection is the essential condition of establishing a contact with them.

 

Keywords: astrophysical structures; galaxy; stars; black holes; structured uncertainty; the phenomenon of adaptation maximum; external and internal management; life cycle development.

 

Introduction

The universe consists of many galaxies which are its main elements. The galaxy, in its turn, contains stars and star clusters, black holes and quasars, gravitational and electromagnetic energy, interstellar dust, dark energy and dark matter, and others. Galaxies are studied intensively by means of astrophysics and astronomy. But, on the other hand, galaxies are complex self-organizing systems and they obey the laws of these systems, which is the subject of this article.

 

1. Linguo-combinatorial modeling

Only a small number of real systems have mathematical models. First of all, the systems are described by using natural language. A method of transition from natural language descriptions to mathematical equations is proposed. For example, suppose there is a phrase:

 

WORD1 + WORD2 + WORD3                         (1)

 

In this phrase we denote words while the meaning of these words is only implicated. The sense in the current structure of natural language is not indicated. It is proposed to introduce the concept of meaning in the following form:

 

(WORD1)*(SENSE1)+(WORD2)*(SENSE2)+(WORD3)*(SENSE3)=0 (2)

 

We denote the word as Ai (Appearance) and the meaning Ei (Essence). Then the equation (2) can be represented as:

 

A1*E1 + A2*E2 + A3*E3 = 0                                      (3)

 

Equations (2) and (3) are phrase models (1). Linguistic and combinatorial model is an algebraic ring, and we can solve the equation (3) either with respect to Ai, or with respect to Ei by introducing a third group of variables, i. e. arbitrary factors Us [2; 5; 6,]:

 

A1 = U1*E2 + U2*E3

A2 = –U1*E1 + U3*E3                                              (4)

A3 = –U2*E1 – U3*E2

or

E1 = U1*A2 + U2*A3

E2 = –U1*A1 + U3*A3                                              (5)

E3 = –U2*A1 – U3*A2,

 

where U1, U2, U3 – arbitrary coefficients that can be used to solve various problems of diversity (3). In general, if we have n variables and m manifolds, constraints, the number of arbitrary coefficients S will be equal to the number of combinations of n by m+1, that is shown in [2; 5; 6], Table 1:

 

1                                                                      (6)

 

The number of arbitrary coefficients is a measure of uncertainty and adaptability. Linguistic and combinatorial modeling can be built on the analysis of the entire corpus of natural language texts, this being a time-consuming task of making sense for supercomputers. It can also be used on the basis of the keywords in a specific area, which allows you to obtain new models for specific areas of knowledge. In this case, the combinatorial linguistic modeling is that in specific domain the keywords that are combined in phrases such as (1) are highlighted, for inducing equivalent systems of equations with arbitrary coefficients. In the particular case they may be differential equations, and for their study a well-developed mathematical apparatus can be used. Linguistic and combinatorial simulation includes all combinations and all versions of solutions and is a useful heuristic device in the study of poorly formalized systems [2; 5; 6]. In linguistic literature there are many works, which are exploring the notion of meaning and sense, but these theories are largely proved to be unhelpful, with Ludwig Wittgenstein having shown that clearly in his Blue Book. Using phrase (1) of equation (2) as a model allows you to construct a calculus of meaning, which is well implemented on computers. According to D. A. Leontiev, meaning (whether the meaning of texts, parts of the world, images of consciousness, psychic phenomena, or action) is determined, firstly, through a wider context and, secondly, by intention or entelechy (target orientation, purpose or direction of movement). In our definition of meaning these two characteristics are present, namely contextual (meanings are calculated on the basis of the context) and intentional (arbitrary coefficients allow you to specify certain aspirations) ones.

 

Table 1

n /m 1 2 3 4 5 6 7 8
2 1
3 3 1
4 6 4 1
5 10 10 5 1
6 15 20 15 6 1
7 21 35 35 21 7 1
8 28 56 70 56 28 8 1
9 36 84 126 126 84 36 9 1

 

2. Adaptation possibilities of complex systems

In the structure of the equivalent equation systems with structured uncertainty there are some arbitrary coefficients that can be used to adapt the system to various changes in order to improve the accuracy and reliability of the systems, their survivability in the flow of change. If we take galaxy stars, galaxy quasars, black galaxy holes, gravitational galaxy energy, electromagnetic galaxy energy, dark galaxy energy, dark galaxy matter as the keywords that characterize the galaxy, the galaxy linguistic equation in accordance with the procedure mentioned above will be

 

А1*Е1 + А2*Е2 + … + А7*Е7 = 0,                   (7)

 

and equivalent equations will have the following form:

 

E1 = U1*A2 + U2*A3 + U3*A4 + U4*A5 + U5*A6 + U6*A7;

E2 = –U1*A1 + U7*A3 + U8*A4 + U9*A5 + U10*A6 + U11*A7;

E3 = –U2*A1 – U7*A2 + U12*A4 + U13*A5 + U14*A6 + U15*A7;

E4 = –U3*A1 – U8*A2 – U12*A3 + U16*A5 + U17*A6 + U18*A7; (8)

E5 = –U4*A1 – U9*A2 – U13*A3 – U16*A4 + U19*A6 + U20*A7;

E6 = –U5*A1 – U10*A2 – U14*A3 – U17*A4 – U19*A5 + U21*A7;

E7 = –U6*A1 – U11*A2 – U15*A3 – U18*A4 – U20*A5 – U21*A6,

 

where A1 – the characteristic of stellar galaxy population; E1 – this characteristic change; A2 – the characteristic of quasar galaxy population; E2 – this characteristic change; A3 – the characteristic of black galaxy holes, E3 – this characteristic change; A4 – the characteristic of gravitational galaxy energy; E4 – this characteristic change; A5 – the characteristic of electromagnetic galaxy energy; E5 – this characteristic change; A6 – the characteristic of dark galaxy energy; E6 – this characteristic change A7 – the characteristic of dark galaxy matter; E7 – this characteristic change; U1, U2, …, U21 – arbitrary coefficients. The number of keywords and the number of restrictions such as (7) can change, but the structure is equivalent to the equation of type (8), the number of arbitrary factors and their distribution in the matrix of these equations will change. For example, if the keywords of the galaxy include nine words [1] – diameter D25, drive radial scale R0, the thickness of the stellar disk, luminosity, mass M25 within D25, the relative weight of the gas within D25, the rotational speed of the outer regions of the galaxy, the period of revolution the outer regions of the galaxy, the mass of the central black hole, the structure of the equivalent equations will contain 36 arbitrary coefficients.

 

Figure 1 shows the communication structure of the system – in this case the galaxy – with the environment. The result of this interaction is the occurrence of delta signals, which affect both the system and the environment. The system has a hypothetical control unit that acts on the body while manipulating arbitrary coefficients, applying and removing restrictions, etc.

 

image003

Figure 1. The communication structure of the system (the galaxy) with the environment.

 

As a result of interaction with the environment, the galaxy evolves as shown in Figure 2.

 

FIGURE 3. Transformation of developing system, n1 < n2 < n3, trajectory of system: 1-2-3-4-5-6-…,dotted lines – creative processes, compact lines – evolutionary processes

Figure 2. Transformation of developing galaxies, n1 <n2 <n3, the trajectory of the system: … 1-2-3-4-5-6-, the solid line shows the evolutionary processes, the broken line shows the creative processes.

 

As part of the linguistic and combinatorial approach, complex systems are described by equivalent equations with arbitrary coefficients, the matrix of which depends on the number of variables and the number of restrictions. The number of arbitrary coefficients is defined as the number of combinations of n by m+1, where n – the number of different elements of the galaxy, m – the number of constraints imposed on them. The number of arbitrary factors characterizes the adaptive capacity of the galactic system. In the course of evolution, the galaxy passes through a maximum adaptation and gradually turns into rigid systems that either die or are transformed with the help of creative transition by lifting accumulated restrictions – see Fig. 2. The cycle of galaxy development begins at 1, passes through its maximum in the number of arbitrary factors and ends at 2, where the transformation, i. e. the removal of the previously accumulated restrictions, has to occur, the new cycle begins at point 3, the system has a maximum capacity of adaptation again, it reaches point 4, where again there is some transformation, etc. Similar cycles are present in biological, social, economic and technical systems [2; 6]. The question arises, what is the nature of a hypothetical control unit in the system in Figure 1? This is the subject of further research and there are several possible options, either it is a special cyber-physical structure similar to automatic systems [2; 6] or some manifestation of life and an advanced civilization.

 

Conclusion

The evolution of galaxies keeps many secrets, one of which is that the evolution of galaxies is largely determined by the presence of life in the universe.

 

For hundreds of years people have been trying to meet with aliens, but our space messages remain unanswered. Many scientists – mathematician Carl Gauss, astronomers Carl Sagan and Frank Drake, and many others have tried to solve this problem, a lot of money has been spent, but there is no result. Why is that so?

 

Because the dominant physicalist picture of the world is probably not perfect, as evidenced by many reports on XXIX General Assembly of the International Astronomical Union (IAU XXIX GA). Indeed, astrophysicists have discovered dark matter and dark energy, which make up 95 % of the mass and energy of the universe, but our view of the world is based on the observations of only 5 % of the mass and energy of the universe. It is believed that dark matter and dark energy are indirect evidence of life in the Universe [3; 6; 8; 9]. In beginning of the XX century V. Vernadskiy formulated his noosphere concept, according to which mankind’s activity is compared to the geological one. Nowadays we have to introduce the noosphere concept into the Universe. On the one hand, the life in the Universe can exert a considerable influence on astrophysical structures [3; 8; 9].

 

On the other hand, the computer has appeared in which there exist different non-overlapping virtual worlds. This is obvious to everyone who owns a computer. An analogy can be drawn, our world is probably a model within some global supercomputer, where there are many different worlds, and each of them is equipped with a powerful security system from intrusion [4; 6; 7]. If you carry out the research in this field, it is necessary to examine the structure of that global supercomputer, the methods of its programming and protection, and only then you will be able to overcome the protection of the world’s supercomputers and to communicate with other civilizations.

 

References

1. Sparke L. S., Gallager J. S. Galaxies in the Universe: An Introduction. Cambridge, CambridgeUniversity Press, 2007, 442 p.

2. Ignatyev M. B. Holonomical Automatic Systems. Moscow–Leningrad, Akademiya nauk SSSR, 1963, 204 p.

3. Kardashev N. S. Transmission of Information by Extraterrestrial Civilization. Soviet Astronomy, Vol. 8, № 2, 1964.

4. Ignatyev M. B. Philosophical Problems of Computerization and the Simulation. XXVII Congress of CPSU and Challenges of Improving the Work of Philosophical (Methodological) Seminars, Leningrad, Akademiya nauk SSSR, 1987, 115 p.

5. Ignatyev M. B. Linguo-Combinatorial Simulation in Modern Physics. American Journal of Modern Physics, 2012, Vol. 1, № 1, pp. 7–11. DOI: 10.11648/j.ajmp.20120101.12.

6. Ignatyev M. B. Cybernetic Picture of the World. Complex Cyber-Physical Systems. Saint Petersburg, GUAP, 2014, 472 p.

7. Papakonstantinou Y. Created Computed Universe. Communication of ACM, 2015, Vol. 58, № 6, pp. 36–38. DOI: 10.1145/2667217.

8. Ignatyev M., Parfinenko L. Galaxy Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 317, 2015.

9. Ignatyev M., Parfinenko L. Star Clasters Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 316, 2015.

 
Ссылка на статью:
Ignatyev M. B. System Analysis of Astrophysical Structures // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 85–91. URL: http://fikio.ru/?p=1798.

 
© M. B. Ignatyev, 2015

УДК 524.8

 

Игнатьев Михаил Борисович – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», доктор технических наук, профессор, директор Международного института кибернетики и артоники, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: ignatmb@mail.ru

190000, Санкт-Петербург, ул. Большая Морская, д. 67,

тел: 8(812)494-70-44.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Галактики являются сложными системами, проходящими в процессе развития ряд циклов, включающих в себя периоды адаптационного максимума. Природа гипотетического блока, управляющего развитием таких систем, пока остается неизвестной.

Результаты: Астрофизические структуры – галактики, звездные кластеры и др. – являются сложными киберфизическими системами с большим разнообразием элементов. В процессе своего развития астрофизические структуры взаимодействуют с окружающей средой, состоящей из других галактик и более крупных образований. Кроме того, астрофизические структуры находятся под воздействием внешнего и внутреннего управления, которое реализуется через гипотетический блок управления. В качестве инструментов управления рассматривается манипуляция произвольными коэффициентами в структуре эквивалентных уравнений, наложение и снятие ограничений на переменные системы, объединение систем в коллектив и др., что в итоге формирует их жизненные циклы развития. Астрофизические структуры – сложные самоорганизующиеся системы, поэтому на них распространяются все известные закономерности развития сложных систем.

Выводы: Наличие адаптационного максимума в жизни астрофизических структур позволяет высказать предположение, что они изменяются под воздействием высокоразвитых цивилизаций. Если наш мир – это модель внутри гипотетического мирового суперкомпьютера, то изучение его системы программирования и защиты является необходимым условием установления контакта с ними.

 

Ключевые слова: астрофизические структуры; галактика; звезды; черные дыры; структурированная неопределенность; феномен адаптационного максимума; внешнее и внутреннее управление; жизненный цикл развития.

 

System Analysis of Astrophysical Structures

 

Ignatyev Mikhail Borisovich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, professor, International Institute of Cybernetics and Artonics, director, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ignatmb@mail.ru

67, Bolshaya Morskaya, Saint-Petersburg, Russia,190000,

tel: +7(812)494-70-44

Abstract

Background: Galaxies are complex systems, which, in the course of their development, pass a number of cycles, with the periods of adaption maximum being included. The nature of the hypothetical block controlling these systems development is still unknown.

Results: Astrophysical structures – galaxies, star clusters, etc. – are complex cyberphysical systems with a large variety of elements. In the course of their development these astrophysical structures interact with the environment consisting of some other galaxies and larger structures. In addition, the astrophysical structures are under the influence of external and internal control, which is realized through a hypothetical control unit. The arbitrary coefficient manipulation in the structure of equivalent equation, the imposition and lifting of restrictions on system variables, the merging of the systems into a collective one, etc. are considered to be their management tool, which eventually forms the life cycles of galaxies. Astrophysical structures are complex self-organizing systems, so they are subject to all identified patterns of complex systems development.

Conclusion: The existence of adaptation maximum in astrophysical structures life cycle furnishes us with the proposal that they are changed under the influence of highly developed civilizations. If our world is a model within some hypothetical global computer, the study of its system of programming and protection is the essential condition of establishing a contact with them.

 

Keywords: astrophysical structures; galaxy; stars; black holes; structured uncertainty; the phenomenon of adaptation maximum; external and internal management; life cycle development.

 

Введение

Астрофизические структуры и галактики – основные элементы Вселенной, которая складывается из множества галактик. В свою очередь галактика содержит в себе звезды и звездные кластеры, черные дыры и квазары, гравитационную и электромагнитную энергию, межзвездную пыль, темную энергию и темную материю и др. Галактики интенсивно изучаются средствами астрофизики и астрономии. Но, с другой стороны, галактики – сложные самоорганизующиеся системы, и на них распространяются закономерности этих систем, что и является предметом рассмотрения в настоящей статье.

 

1. Лингво-комбинаторное моделирование

Лишь для небольшого числа реальных систем имеются математические модели. Прежде всего, системы описываются с помощью естественного языка. Предлагается способ перехода от описания на естественном языке к математическим уравнениям. Например, пусть имеется фраза

 

WORD1 + WORD2 + WORD3                         (1)

 

В этой фразе мы обозначаем слова и только подразумеваем смысл слов. Смысл в сложившейся структуре естественного языка не обозначается. Предлагается ввести понятие смысла в следующей форме:

 

(WORD1)*(SENSE1)+(WORD2)*(SENSE2)+(WORD3)*(SENSE3)=0 (2)

 

Будем обозначать слова как Аi от английского Appearance, а смыслы – как Еi от английского Essence. Тогда уравнение (2) может быть представлено как:

 

A1*E1 + A2*E2 + A3*E3 = 0                                      (3)

 

Уравнения (2) и (3) являются моделями фразы (1). Лингво-комбинаторная модель является алгебраическим кольцом, и мы можем разрешить уравнение (3) либо относительно Аi либо относительно Еi путем введения третьей группы переменных – произвольных коэффициентов Us [см.: 2; 5; 6]:

 

A1 = U1*E2 + U2*E3

A2 = –U1*E1 + U3*E3                                              (4)

A3 = –U2*E1 – U3*E2

или

E1 = U1*A2 + U2*A3

E2 = –U1*A1 + U3*A3                                              (5)

E3 = –U2*A1 – U3*A2

 

где U1, U2, U3 – произвольные коэффициенты, которые можно использовать для решения различных задач на многообразии (3). В общем случае, если имеем n переменных и m многообразий, ограничений, то число произвольных коэффициентов S будет равно числу сочетаний из n по m+1, что было доказано в [см.: 2; 5; 6], табл. 1:

 

1                                                                      (6)

 

Число произвольных коэффициентов является мерой неопределенности и адаптивности. Лингво-комбинаторное моделирование может опираться на анализ всего корпуса текстов на естественном языке, это трудоемкая задача по извлечению смыслов для суперкомпьютеров, его можно также использовать, опираясь на ключевые слова в конкретной области, что позволяет получать новые модели для конкретных областей знания. В этом случае лингво-комбинаторное моделирование заключается в том, что в конкретной предметной области выделяются ключевые слова, которые объединяются во фразы типа (1), на основе которых строятся эквивалентные системы уравнений с произвольными коэффициентами. В частном случае они могут быть дифференциальными уравнениями и при их исследовании может быть использован хорошо разработанный математический аппарат. Лингво-комбинаторное моделирование включает все комбинации и все варианты решений и является полезным эвристическим приемом при изучении плохо формализованных систем [см.: 2; 5; 6]. В лингвистической литературе имеется множество трудов, в которых исследуются понятия смысла и значения, но эти теории во многом оказались неконструктивными, что ярко показал Л. Витгенштейн в своей Голубой книге. Использование в качестве модели фразы (1) уравнения (2) позволяет построить исчисление смыслов, которое хорошо реализуемо на компьютерах. По мнению Д. А. Леонтьева, смысл (будь то смысл текстов, фрагментов мира, образов сознания, душевных явлений или действий) определяется, во-первых, через более широкий контекст и, во-вторых, через интенцию или энтелехию (целевую направленность, предназначение или направление движения). В нашем определении смысла наличествуют эти две характеристики – контекстуальность (смыслы вычисляются, исходя из контекста) и интенциальность (произвольные коэффициенты позволяют задавать те или иные устремления).

 

Таблица 1

n /m 1 2 3 4 5 6 7 8
2 1
3 3 1
4 6 4 1
5 10 10 5 1
6 15 20 15 6 1
7 21 35 35 21 7 1
8 28 56 70 56 28 8 1
9 36 84 126 126 84 36 9 1

 

2. Адаптационные возможности сложных систем

В структуре эквивалентных уравнений систем со структурированной неопределенностью есть произвольные коэффициенты, которые можно использовать для приспособления системы к различным изменениям, чтобы повысить точность и надежность функционирования систем, их живучесть в потоке перемен. Если в качестве ключевых слов, характеризующих галактику, взять звезды галактики, квазары галактики, черные дыры галактики, гравитационную энергию галактики, электромагнитную энергию галактики, темную энергию галактики, темную материю галактики, то лингвистическое уравнение галактики в соответствии с вышеизложенной методикой будет:

 

А1*Е1 + А2*Е2 + … + А7*Е7 = 0,                    (7)

 

а эквивалентные уравнения будут иметь вид:

 

E1 = U1*A2 + U2*A3 + U3*A4 + U4*A5 + U5*A6 + U6*A7;

E2 = –U1*A1 + U7*A3 + U8*A4 + U9*A5 + U10*A6 + U11*A7;

E3 = –U2*A1 – U7*A2 + U12*A4 + U13*A5 + U14*A6 + U15*A7;

E4 = –U3*A1 – U8*A2 – U12*A3 + U16*A5 + U17*A6 + U18*A7; (8)

E5 = –U4*A1 – U9*A2 – U13*A3 – U16*A4 + U19*A6 + U20*A7;

E6 = –U5*A1 – U10*A2 – U14*A3 – U17*A4 – U19*A5 + U21*A7;

E7 = –U6*A1 – U11*A2 – U15*A3 – U18*A4 – U20*A5 – U21*A6,

 

где А1 – характеристика звездного населения галактики; Е1 – изменение этой характеристики; А2 – характеристика квазарного населения галактики; Е2 – изменение этой характеристики; А3 – характеристика черных дыр галактики; Е3 – изменение этой характеристики; А4 – характеристика гравитационной энергии галактики; Е4 – изменение этой характеристики; А5 – характеристика электромагнитной энергии галактики; Е5 – изменение этой характеристики; А6 – характеристика темной энергии галактики; Е6 – изменение этой характеристики; А7 – характеристика темной материи галактики; Е7 – изменение этой характеристики; U1, U2, …, U21 – произвольные коэффициенты. Может меняться число ключевых слов и количество ограничений типа (7), но структура эквивалентных уравнений типа (8) сохранится, будет меняться количество произвольных коэффициентов и матрица их распределения в этих уравнениях. Например, если в качестве ключевых слов галактики взять девять слов [1] – диаметр D25, радиальную шкалу диска R0, толщину звездного диска, светимость, массу М25 в пределах D25, относительную массу газа в пределах D25, скорость вращения внешних областей галактики, период обращения внешних областей галактики, массу центральной черной дыры, то в структуре эквивалентных уравнений будет содержаться 36 произвольных коэффициентов.

 

На рис. 1 показана структура взаимодействия системы – в данном случае галактики – с окружающей средой, результат этого взаимодействия – возникновение сигналов дельта, которые воздействуют как на систему, так и на среду. Система имеет гипотетический блок управления, который воздействует на тело системы, манипулируя произвольными коэффициентами, накладывая и снимая ограничения и т. д.

 

image003

Рис. 1. Структура взаимодействия системы – в данном случае галактики – с окружающей средой

 

В результате взаимодействия с окружающей средой галактика эволюционирует так, как это показано на рис. 2

 

Рис. 2. Трансформация развивающейся системы, n1<n2<n3, траектория системы: 1-2-3-4-5-6-…, сплошной линией показаны эволюционные процессы, пунктирной – креативные процессы.

Рис.2. Трансформация развивающейся галактики, n1<n2<n3, траектория системы: 1-2-3-4-5-6-…, сплошной линией показаны эволюционные процессы, пунктирной – креативные процессы.

 

В рамках лингво-комбинаторного подхода сложные системы описываются эквивалентными уравнениями с произвольными коэффициентами, матрица которых зависит от числа переменных и от числа ограничений. Число произвольных коэффициентов определяется как число сочетаний из n по m+1, где n – число различных элементов галактики, m – число ограничений, на них наложенных. Число произвольных коэффициентов характеризует адаптационные возможности галактической системы. В процессе эволюции галактика проходит через адаптационный максимум и постепенно превращается в жесткие системы, которые либо погибают, либо преобразуются через креативный переход путем сбрасывания накопленных ограничений – см. рисунок 2. Цикл развития галактики начинается в точке 1, проходит через максимум в числе произвольных коэффициентов и заканчивается в точке 2, где должна наступить трансформация, сброс ранее накопленных ограничений, новый цикл начинается в точке 3, опять система проходит через максимум адаптационных возможностей, достигает точки 4, где опять происходит трансформация и т. д. Аналогичные циклы имеются у биологических, социально-экономических и технических систем [см.: 2; 6]. Возникает вопрос, какова природа гипотетического блока управления в системе на рис. 1? Это является предметом дальнейших исследований, и здесь возможны варианты – либо это специальная киберфизическая структура, как это имеет место быть в автоматических системах [см.: 2; 6], либо это проявление жизни и высокоразвитой цивилизации.

 

Заключение

Эволюция астрофизических систем и галактик хранит много тайн, одна из которых заключается в том, что эволюция галактик во многом определяется наличием жизни во Вселенной.

 

На протяжении сотен лет люди пытались познакомиться с инопланетянами, но наши космические послания остаются безответными. Многие ученые – математик Карл Гаусс, астрономы Карл Саган, Френк Дрейк и другие – пытались решить эту проблему, были затрачены большие средства, но результата нет. Почему?

 

Может быть, потому, что господствующая физикалистская картина мира несовершенна, о чем свидетельствуют многие доклады на XXIX Генеральной ассамблее Международного астрономического союза (IAU XXIX GA). Действительно, астрофизики открыли темную материю и темную энергию, которые составляют 95% массы и энергии Вселенной, а наши представления о мире построены из наблюдений лишь 5% массы и энергии Вселенной. Существует мнение, что темная материя и темная энергия являются косвенным доказательством существования жизни во Вселенной [см.: 3; 6; 8; 9]. В начале ХХ века В. И. Вернадский провозгласил концепцию ноосферы, в соответствии с которой деятельность человека сравнивается с геологической деятельностью. В наше время необходимо говорить о ноосфере в масштабах Вселенной, где высокоразвитые цивилизации [см.: 3] имеют возможность влиять на астрофизические структуры, о чем свидетельствует наличие адаптационного максимума в их жизненном цикле. Это с одной стороны.

 

С другой стороны, появился компьютер, в котором существуют различные непересекающиеся виртуальные миры, что очевидно для каждого, владеющего компьютером. Напрашивается аналогия: может быть, наш мир – это модель внутри мирового суперкомпьютера, где существует много различных миров и каждый из них снабжен мощной системой безопасности от проникновения посторонних [см.: 4; 6; 7]. Если проводить исследования в этом направлении, то нужно изучить структуру этого мирового суперкомпьютера, методы его программирования и защиты, и вот тогда, может быть, удастся преодолеть защиту мирового суперкомпьютера и установить связь с инопланетными цивилизациями.

 

Список литературы

1. Sparke L. S., Gallager J. S. Galaxies in the Universe: An Introduction. – Cambridge: CambridgeUniversity Press, 2007. – 442 p.

2. Игнатьев М. Б. Голономные автоматические системы. – М–Л.: АН СССР, 1963. – 204 с.

3. Kardashev N. S. Transmission of Information by Extraterrestrial Civilization // Soviet Astronomy. – Vol. 8. – № 2. – 1964.

4. Игнатьев М. Б. Философские вопросы компьютеризации и моделирования // XXVII съезд КПСС и актуальные задачи совершенствования работы философских (методологических) семинаров. – Л.: АН СССР, 1987. – 115 с.

5. Ignatyev M. B. Linguo-Combinatorial Simulation in Modern Physics // American Journal of Modern Physics. – 2012. – Vol. 1. – № 1. – pp. 7–11. DOI: 10.11648/j.ajmp.20120101.12.

6. Игнатьев М. Б. Кибернетическая картина мира. Сложные киберфизические системы. – СПб.: ГУАП, 2014. – 472 с.

7. Papakonstantinou Y. Created Computer Universe // Communication of ACM. – 2015. – Vol. 58. – № 6. – pp. 36–38. DOI: 10.1145/2667217.

8. Ignatyev M., Parfinenko L. Galactic Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach // Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly. – Symposium 317. – 2015.

9. Ignatyev M., Parfinenk L. Star Clasters Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. // Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly. – Symposium 316. – 2015.

 

References

1. Sparke L. S., Gallager J. S. Galaxies in the Universe: An Introduction. Cambridge, CambridgeUniversity Press, 2007, 442 p.

2. Ignatyev M. B. Holonomical Automatic Systems. Moscow–Leningrad, Akademiya nauk SSSR,1963, 204 p.

3. Kardashev N. S. Transmission of Information by Extraterrestrial Civilization. Soviet Astronomy, Vol. 8, № 2, 1964.

4. Ignatyev M. B. Philosophical Problems of Computerization and the Simulation. XXVII Congress of CPSU and Challenges of Improving the Work of Philosophical (Methodological) Seminars, Leningrad, Akademiya nauk SSSR, 1987, 115 p.

5. Ignatyev M. B. Linguo-Combinatorial Simulation in Modern Physics. American Journal of Modern Physics, 2012, Vol. 1, № 1, pp. 7–11. DOI: 10.11648/j.ajmp.20120101.12.

6. Ignatyev M. B. Cybernetic Picture of the World. Complex Cyber-Physical Systems. Saint Petersburg, GUAP, 2014, 472 p.

7. Papakonstantinou Y. Created Computed Universe. Communication of ACM, 2015, Vol. 58, № 6, pp. 36–38. DOI: 10.1145/2667217.

8. Ignatyev M., Parfinenko L. Galaxy Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 317, 2015.

9. Ignatyev M., Parfinenko L. Star Clasters Evolution Simulation on Basement of the Linguo-Combinatorial Approach. Proceedings of the International Astronomical Union XXIX General Assembly, Symposium 316, 2015.

 
Ссылка на статью:
Игнатьев М. Б. Системный анализ астрофизических структур // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 76–84. URL: http://fikio.ru/?p=1784.

 
© М. Б. Игнатьев, 2015

УДК 111.82

 

Протопопов Иван Алексеевич федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», доцент кафедры истории и философии гуманитарного факультета, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: stiff72@mail.ru

196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д. 15,

тел.: 8(812) 708-42-05.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Противоречие является центральным принципом гегелевской диалектики, выступающим в ней основанием возникновения и развития всего сущего. Проблема адекватного понимания этого принципа является актуальной для марксистской традиции, воспринявшей основные положения гегелевского диалектического метода.

Результаты: Гегелевское положение о противоречии рассматривалось в марксизме как основной закон диалектики, причем диалектический метод немецкого философа критиковался как идеалистический, относящийся лишь к мышлению, которое в форме абсолютной идеи определялось в виде причины бытия материального мира. В противоположность такому подходу диалектика в марксизме выражает всеобщие законы развития материальной действительности, которая в виде природы и общества отражается и постигается нами в мышлении. Однако диалектические положения у Гегеля, вопреки популярной в марксизме трактовке, никогда не рассматривались как простые законы мышления, которые навязываются внешнему наличному бытию, представляемому в виде природы и истории.

Напротив, они считались в его системе существенными законами мышления лишь потому, что образуют собственные принципы постигаемого разумом бытия, которое не зависит от чувственного восприятия, но раскрывается в форме понятия. Если мы принимаем, что мышление есть не собственная форма раскрытия того противоречивого содержания, в котором осуществляется действительное бытие, но лишь форма внешней рефлексии или отражения этого бытия в сознании, то адекватное понимание необходимости мыслить противоречие как конститутивный принцип и бытия, и мышления не только затрудняется, но и приводит к их рассудочно ограниченному пониманию, связанному с признанием главенствующей роли формальной логики.

Выводы: Существуют две основные линии интерпретации гегелевского принципа противоречия в советской марксистской традиции. Первая, ориентировавшаяся на положения К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина, состояла в том, что противоречие определялось как онтологический принцип развития материальной действительности, который гносеологически распространяется также и на мышление. В его понятиях действительность отражается и познается (Э. В. Ильенков, А. А. Сорокин). Вторая сводилась к тому, что противоречие хотя и признавалось принципом развития материального бытия, но в то же время исключалось и считалось недопустимым для мышления вообще, которое должно подчиняться общим требованиям формальной логики (К. С. Бакрадзе, Г. С. Батищев, З. М. Оруджев).

 

Ключевые слова: гегелевский принцип противоречия; марксизм; диалектический метод; тождество мышления и бытия; идеализм; материализм; законы диалектики; формальная логика.

 

Hegelian Principle of Contradiction in the Soviet Tradition of Dialectical Materialism

 

Protopopov Ivan Alekseevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Ph. D (philosophy), Associate Professor, Department of History and Philosophy, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: stiff72@mail.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, Russia, 196135,

tel: +7(812)708-42-05.

Abstract

Background: Contradiction is a central principle of the Hegelian dialectics, and is thought to be its ground of origin and development of all being. The problem of an adequate understanding of this principle is actual for the Marxist tradition, which follows the basic statements of the Hegelian dialectical method.

Results: Hegel’s thesis on contradiction is regarded by Marxism as the fundamental law of dialectics, despite the fact that his dialectical method has been criticized as idealistic, referring only to thinking which in the form of the absolute idea is defined as the cause of material world existence. On the contrary, the dialectics of Marxism expresses universal laws of material reality, which is in the form of nature and society, is reflected and comprehended by us in thinking. However, the dialectical ideas of Hegel, in contrast to the Marxist approach, has never been considered as mere laws of thinking, which are imposed on the external real being represented in the form of nature and history.

On the contrary, in his system these laws are considered to be essential laws of thinking only because they form their own principles grasped by reason of being which does not depend on sensory perception, but is revealed in concept form. If we accept that thinking is not its own form of disclosure of the controversial content, in which the actual being is realized, but only a form of external reflection or a reflection of this being in the mind, then an adequate understanding of the need to consider contradiction as a constitutive principle of being and thinking is not only difficult, but also leads to a limited understanding associated with the recognition of the primacy of formal logic.

Conclusion: There are two basic ways of Hegel’s interpretation of the principle of contradiction in the Soviet Marxist tradition. The first one, focused on the theses of Marx, Engels and Lenin, states that contradiction is defined as ontological principle of material reality, which is also applied gnoseologically to thinking. In terms of contradiction it is reflected and recognized (E. V. Ilienkov, A. A. Sorokin). The second one postulates that contradiction, being recognized as the principle of material existence, at the same time is excluded and considered to be unacceptable for thinking in general. Contradiction has to comply with the general requirements of formal logic (K. S. Bakradze, G. S. Batishchev, Z. M. Orudzhev).

 

Keywords: Hegelian principle of contradiction; Marxism; dialectical method; the identity of thinking and being; idealism; materialism; the laws of dialectics; formal logic.

 

Положение о противоречии, представляющее один из центральных пунктов гегелевской спекулятивной философии, рассматривается в ней как принцип возникновения и развития всего существующего, основание его бытия. Это положение в виде закона о единстве и борьбе противоположностей было воспринято и истолковано в марксистской традиции в качестве основного закона диалектики, которая сама по себе определялась как универсальная теория развития природы, общества и мышления. С одной стороны, противоречие в виде закона единства и борьбы противоположностей мыслилось в марксизме в качестве одного из трех основных законов диалектики, наряду с законом отрицания отрицания и законом перехода количественных изменений в качественные и наоборот (Ф. Энгельс), а с другой – оно представлялось как главный закон диалектики вообще (В. И. Ленин).

 

При этом в рамках марксистской традиции считалось, что диалектические законы развивались Гегелем только идеалистически, поскольку они выводились из мышления, а не из реальной действительности, определяемой в виде природы и истории [10, с. 40]. Предпосылки такого истолкования гегелевской диалектики мы находим у К. Маркса, считавшего, что его диалектический метод по своей основе отличается от гегелевского и выступает его прямой противоположностью. Сущность этой противоположности состояла в том, что у Гегеля диалектика относилась к процессу мышления, которое под именем идеи превращалось в самостоятельный субъект и основание действительности. У Маркса же, наоборот, идеальное понималось как преобразованное в человеческой голове проявление материальной действительности с ее диалектикой [6, с. 21].

 

Таким образом, в марксистской традиции противоположность между идеалистической и материалистической диалектикой состоит в том, что первая является диалектикой мышления, в котором понятию абсолютной идеи мнимым образом придается статус высшей действительности, тогда как вторая является реальной диалектикой природы и общества, как они представляются и объективно отражаются в нашем мышлении. Тем не менее, диалектические положения в отличие от данного марксистского истолкования вовсе не рассматриваются Гегелем только как простые законы мышления, которые затем навязываются внешнему наличному бытию, представляемому в виде природы и истории. Напротив, данные положения могут считаться в его системе существенными законами мышления только потому, что они образуют собственные принципы постигаемого разумом бытия, которое не зависит от чувственного восприятия, но раскрывается через единство с мышлением в форме понятия.

 

Но именно такого понятия о спекулятивном единстве противоположных друг другу мышления и бытия нельзя было постичь, если руководствоваться тем, что мышление есть не собственная форма раскрытия того противоречивого содержания, в котором осуществляется действительное бытие, но лишь форма внешней рефлексии или отражения этого бытия в сознании. С этих позиций трудности постижения противоречия как собственного принципа объективного материального бытия многократно возрастали в случае необходимости осмыслить его как внутренне свойственное также субъективному мышлению, отражающему это бытие. В этом отношении проблема адекватной интерпретации принципа противоречия стала одной из важнейших проблем всей марксистской традиции диалектического и исторического материализма.

 

Мы можем наметить две основные линии интерпретации принципа противоречия, которые выдвигались в отечественной марксистской традиции, притом что нас интересует только предметно-содержательный аспект проблемы, и мы не ставим себе целью сколько-нибудь последовательное и всестороннее рассмотрение истории ее интерпретации в советском марксизме. Первая линия состояла в том, что противоречие понималось как конститутивный онтологический принцип бытия сущего, раскрывающегося в форме материальной действительности, данной для чувственного восприятия и в форме мышления, в понятиях которого оно отражается и познается. В частности, эту линию наметил уже Ф. Энгельс, который считал, что «если вещи присуща противоположность, то эта вещь находится в противоречии с самой собой, то же относится и к выражению этой вещи в мысли. Например, в том, что вещь остается той же самой и в то же время непрерывно изменяется, что она содержит в себе свою противоположность между «пребыванием одной и той же» и «изменением», заключается противоречие» [9, с. 327].

 

Вторая линия состояла в целом в том, что противоречие признавалось в определенном виде принципом развития материальной действительности, но считалось совершенно недопустимым, не существующим в форме мышления, в отношении которого признавалось безусловное значение универсальных законов формальной логики. В целом следует сказать, что после К. Маркса и отчасти Ф. Энгельса, глубоко применявших гегелевский принцип противоречия к осмыслению природных и общественных процессов, несмотря на полное несогласие с основными принципами его абсолютного идеализма, представители идеологически ориентированного диалектического материализма, по форме полностью приверженные принципу противоречия, при осмыслении его содержания часто понимали его, как и многие западные исследователи, исходя из принципа единства различий, а также приходили к необходимости его согласования с основными положениями формальной логики.

 

Так, например, известный советский исследователь К. С. Бакрадзе видел смысл гегелевского противоречия в том, что противоречивые моменты, которые отрицают друг друга и снимают свое отрицание в синтезе целого, вовсе не представляют собой подлинного логического противоречия. Например, такие противоположные моменты, как качество и количество, сущность и явления, содержание и форма, идея и природа, не находятся между собой в логическом противоречии [1, с. 313]. По сути дела это означает, что гегелевский принцип противоречия как таковой им не признается и заменяется принципом единства противоположностей или синтеза различий, которые дополняют друг друга как различные определения единого целого. Так, например, категории бытия и ничто, согласно Бакрадзе, вовсе не представляют у Гегеля взаимно-противоположных моментов, которые одновременно тождественны и различны, что приводит к противоречию, разрешающемуся в понятии становления.

 

Это особенно отчетливо проявляется у данного автора при анализе гегелевской критики основных принципов формальной логики. Бакрадзе считает, что вещи и явления действительности могут быть противоречивыми с точки зрения подлинной диалектики. Однако «понятие о них, суждения о них, если они истинны, не могут быть противоречивыми, не могут содержать противоречия» [1, с. 333]. Причем речь идет вовсе не об истине диалектической теории в целом, которая не должна противоречить сама себе, поскольку противоречие как в действительности, так и в мышлении разрешается в гегелевской философии, но о том, что суждения, описывающие противоречащие друг другу определения самой действительности в мышлении о ней, вовсе не должны противоречить друг другу.

 

В определенном виде такой подход поддерживается Г. С. Батищевым, который, признавая противоречие всеобщей формой материальной действительности и отличая эту форму от принципа единства различий или реальных противоположностей (дистинктивизм и поляризм), тем не менее, считает, что формально-логический закон непротиворечия является общим принципом выражения мысли в языке, связанным с опредмечиванием мышления, происходящим в форме языкового высказывания. Таким образом, безусловно необходимый для мышления действительности принцип противоречия должен выражаться в форме такой антиномии, которая должна считаться недопустимой в языке с позиции формальной логики [2, с. 20].

 

Многие отечественные исследователи, относящиеся к марксистской традиции, придерживаются мнения, что обе позиции – формальной логики, утверждающей, что противоречий в научной теории быть не может, и диалектики, утверждающей, что без противоречий мышления вообще не может быть – одинаково истинны. Эти авторы считают, что диалектика, в отличие от логики, имеет дело с особыми противоречиями, противоречиями особого класса или вида (З. М. Оруджев) [7, с. 87–88]. Поэтому диалектическое противоречие не является противоречием с позиций формальной логики. Диалектическая и формальная логика соотносятся таким образом, что предметом формальной логики выступает, как считает, например, Ф. Ф. Вяккерев, форма, структура знания, а предметом диалектической логики – содержание знания, познания в аспекте законов его развития [3, с. 72].

 

С этой точки зрения отношение между диалектическим принципом противоречия и формально-логическим законом противоречия не является взаимно-исключающим [3, с. 72]. Критикуя данную позицию, А. А. Сорокин считает, что диалектические противоречия – не какой-то особый род противоречий, отличный от тех, которые подразумеваются в логике, и показывает несостоятельность точки зрения, согласно которой диалектическим противоречиям соответствуют противоположности, имеющие место в реальной действительности, а логическим в действительности ничего не соответствует [8, с. 101]. Данный автор утверждает, что логическое противоречие ничем не отличается от диалектического, – это одно и то же противоречие, различным образом понимаемое [8, с. 101–102].

 

Одна из самых глубоких марксистских интерпретации гегелевского принципа противоречия принадлежит Э. В. Ильенкову. Он считает, что противоречие, безусловно, присуще не только бытию всего сущего, но и тому мышлению, в котором это бытие раскрывается [4, с. 257–258]. Вопреки этой позиции опирающаяся на метафизические предпосылки логика доказывает неприменимость диалектического закона о совпадении противоположностей к процессу мышления. При этом «такие логики готовы даже признать, что предмет в согласии с диалектикой может сам по себе быть внутренне противоречив. В предмете противоречие есть, а в мысли его быть не должно» [4, с. 258].

 

Таким образом, «запрет противоречия превращается в абсолютный формальный критерий истины, в априорный канон, в верховный принцип логики» [4, с. 258]. В отличие от этой позиции, Ильенков считает, что противоречие, присущее действительности, будучи выражено в мышлении, «выступает как противоречие в определениях понятия, отражающего исходную стадию развития. И это не только правильная, но единственно правильная форма движения исследующей мысли, хотя в ней и имеется противоречие» [4, с. 259]. Таким образом, именно противоречие, а не его отсутствие является той логической формой, в которой осуществляется мышление [5, с. 126]. В связи с этим принцип исключенного противоречия лишается Гегелем статуса закона мышления, статуса абсолютной нормы истины [5, с. 127].

 

Рациональное зерно запрета на противоречие Ильенков видит в том, что противоречие должно быть разрешено, и, таким образом, этот запрет есть абстрактно сформулированный аспект действительного закона мышления тождества противоположностей. В итоге, мы можем сказать, что Гегель вовсе не зачеркивает старую логику, но снимает ее в аспекте более глубокого и серьезного понимания. Этот аспект состоит в необходимости постигать тождество каждой вещи с собой и другими вещами в противоположность другому аспекту, состоящему в необходимости мыслить различия и противоположности вещи по отношению к себе и другим вещам [5, с. 127–128]. Диалектическая логика обязывает к фиксации отношений между противоположностями не в разных, но в одном и том же отношении внутри одного предмета – как в мышлении, так и в действительности [5, с. 129].

 

Это исключающее друг друга отношение между противоположностями есть, прежде всего, противоречие, понимаемое в том числе и формально-логически, и это противоречие не исключается с помощью формальных процедур, но разрешается путем разумно постигаемого перехода противоположностей друг в друга и снятия противоречия между ними в форме их положительного тождества [5, с. 129–130]. Таким образом, если высшим достоинством науки считать адекватную и точную фиксацию противоречий, существующих в реальной действительности, взаимно предполагающих и отрицающих друг друга моментов, то соединение противоречащих определений в составе теоретического понятия о вещи будет единственно адекватной формой отражения объективной реальности в мышлении [5, с. 130].

 

Список литературы

1. Бакрадзе К. С. Система и метод философии Гегеля // Избранные философские труды. Т. 2. – Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1973. – 464 с.

2. Батищев Г. С. Противоречие как категория диалектической логики. – М.: Высшая школа, 1963. – 120 с.

3. Вяккерев Ф. Ф. Предметное противоречие и его теоретический «образ» // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 59–77.

4. Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М.: Либроком, 2011. – 328 с.

5. Ильенков Э. В. Проблема противоречия в логике // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 122–143.

6. Маркс К. Капитал. Т. 1 // Сочинения, 2-е изд. Т. 23. – М.: Политиздат, 1960. – С. 1–784.

7. Оруджев З. М. Формально-логическое и диалектическое противоречие. Различие структур // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 78–95.

8. Сорокин А. А. О понятии противоречия в диалектике // Диалектическое противоречие. – М.: Политиздат, 1979. – С. 96–121.

9. Энгельс Ф. Анти-Дюринг: переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом. – М.: Политиздат, 1977. – 483 с.

10. Энгельс Ф. Диалектика природы. – М.: ОГИЗ, 1948. – 330 с.

 

References

1. Bakradze K. S. System and Method in the Philosophy of Hegel [Sistema i metod filosofii Gegelya]. Izbrannye filosofskie trudy. T. 2. (Selected Works, Vol. 2). Tbilisi, Izdatelstvo Tbilisskogo universiteta, 1973, 464 p.

2. Batishchev G. S. Contradiction as a Category of Dialectical Logic [Protivorechie kak kategoriya dialekticheskoy logiki]. Moscow, Vysshaya shkola, 1963, 120 p.

3. Vyakkerev F. F. Objective Contradiction and Its Theoretical “Image” [Predmetnoe protivorechie i ego teoreticheskiy “obraz”]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979. pp. 59–77.

4. Ilenkov E. V. Dialectical Logic [Dialekticheskaya logika]. Moscow, Librokom, 2011, 328 p.

5. Ilenkov E. V. The Problem of Contradiction in Logic [Problema protivorechiya v logike]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979, pp. 122–143.

6. Marx K. Capital, Vol. 1 [Kapital, T. 1]. Sochineniya, T. 23 (Works, Vol. 23). Moscow, Politizdat, 1960, pp. 1–784.

7. Orudzhev Z. M. The Formal-Logical and Dialectical Contradiction. The Difference Between Structures [Formalno-logicheskoe i dialekticheskoe protivorechie. Razlichie struktur]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979, pp. 78–95.

8. Sorokin A. A. About the Concept of Contradiction in Dialectics [O ponyatii protivorechiya v dialektike]. Dialekticheskoe protivorechie (Dialectical Contradiction). Moscow, Politizdat, 1979, pp. 96–121.

9. Engels F. Anti-Dühring: Herr Eugen Dühring’s Revolution in Science [Anti-Dyuring: perevorot v nauke, proizvedennyy gospodinom Evgeniem Dyuringom]. Moscow, Politizdat, 1977, 483 p.

10. Engels F. Dialectics of Nature [Dialektika prirody]. Moscow, OGIZ, 1948, 330 p.

 
Ссылка на статью:
Протопопов И. А. Гегелевский принцип противоречия в советской традиции диалектического материализма // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3. – С. 46–53. URL: http://fikio.ru/?p=1773.

 
© И. А. Протопопов, 2015

УДК 304.9; 304.5; 316.42

 

Комаров Виктор Дмитриевич – федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Военная академия материально-технического обеспечения им. генерала армии А. В. Хрулева», Военный институт (инженерно-технический), кафедра гуманитарных дисциплин, профессор, доктор философских наук, профессор. Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

191123, Санкт-Петербург, Захарьевская ул. д. 22,
тел.: 8(812)578-81-17.

Черкасова Екатерина Михайловна – федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Военная академия материально-технического обеспечения им. генерала армии А. В. Хрулева», Военный институт (инженерно-технический), кафедра гуманитарных дисциплин, доцент, кандидат экономических наук, доцент, Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: cherkasova@rambler.ru

191123, Санкт-Петербург, Захарьевская ул. д. 22,
тел.: 8(812)578-81-17.

Резюме круглого стола

Организация круглого стола: Круглый стол по проблемам народных предприятий в России проводился в Санкт-Петербурге в 2014–2015 гг. Философы, экономисты и инженеры обсуждали концепцию народного предприятия как формы собственности, способствующей социалистическому развитию современного общества.

Основное содержание докладов: Возрождение социалистической экономики, использование ее лучших достижений позволило бы преодолеть кризисные явления, наблюдающиеся во всех сферах жизни современного российского общества. Одним из наиболее эффективных направлений социалистических преобразований является создание и развитие так называемых народных предприятий, которые управляются и контролируются их трудовыми коллективами. Такого рода предприятия успешно функционируют в ведущих капиталистических странах. Накопленный к настоящему времени опыт позволяет выделить основные черты обновленного социализма XXI века, реализация которых в условиях современной России может эффективно проходить именно в форме народных предприятий. К коренным чертам обновленного социализма как особой общественной формации коммунистического типа относятся высокодинамичное общественно-экономическое развитие, всестороннее внимание к человеку, развитие социалистического демократизма, использование многообразных высокоэффективных систем оплаты труда, надежной общественной системы искоренения бюрократизма, общегосударственная поддержка творческой социалистической инициативы граждан и коллективов.

 

Ключевые слова: марксизм; народное предприятие; собственность; обновлённый социализм; научно-технологическая революция; диктатура пролетариата; товарное обращение; продуктообмен; планирование.

 

Self-Supporting Enterprise as Offspring of Renovated Socialism (A Round Table in Saint Petersburg)

 

Komarov Victor Dmitrievich – Military Academy of the Material and Technical Maintenance Named after General of the Army A. V. Khrulev, Military Institute (engineering), Department of Humanities, professor, Doctor of Philosophy, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

22, Zakharievskaia st., Saint Petersburg, Russia, 191123
tel: +7(812)578-81-17.

Cherkasova Ekaterina Mikhailovna – Military Academy of the Material and Technical Maintenance Named after General of the Army A. V. Khrulev, Military Institute (engineering), Department of Humanities, Associate Professor, Ph. D. (economics), Saint Petersburg, Russia.

E-mail: cherkasova@rambler.ru

22, Zakharievskaia st., Saint Petersburg, Russia, 191123
tel: +7(812)578 -81-17.

Summary of the conference

Organization of the conference: A round table on the self-supporting enterprise issues in Russia took place in Saint Petersburg in 2014–2015. Philosophers, economists and engineers discussed the conception of a self-supporting enterprise as a form of property favoring the socialist development of contemporary society.

The main content of the reports: The revival of socialist economy, the use of its best achievements would permit to defuse the crisis in all the spheres of contemporary society in Russia. One of the most effective trends of socialist reformation seems to be the establishment and development of so-called self-supporting enterprises which are run by groups of workers. Such enterprises function successfully in developed capitalist countries. The experience gained in this sphere permits to distinguish the main characteristics of renovated socialism in the XXI century. Their realization in modern Russia can take effect at self-supporting enterprises. The defining characteristics of renovated socialism are supposed to be dynamic social and economic development, the attention to social security, the progress of social democracy, numerous kinds of remuneration of labor, the systematic struggle against bureaucracy, the state support of creative initiatives of citizens and groups of workers.

 

Keywords: Marxism; self-supporting enterprise; property; renovated socialism; technological revolution; proletariat dictatorship; commodity circulation; exchange of products; planning.

 

Накануне нового, 2015 года петербургский рабочий-механик Владимир Васильев в дружеском кругу интеллигентов заинтересованно говорил о статусе народного предприятия в нынешней российской экономике. Он, квалифицированный рабочий с незаконченным высшим образованием, вынужден уже несколько лет работать дворником в одном из районов Петербурга. Будучи коммунистом, В. В. Васильев стал с 2008 г. размышлять о перспективах перехода к возрождению социализма в России, в частности, через возвышение функций народных предприятий в некоторых «угнетённых» отраслях нашей экономики.

 

Прислушавшись к самородным идеям своего друга-трудяги, его бывший наставник по гуманитарным дисциплинам в техническом вузе – профессор В. Д. Комаров заинтересовал этой проблемой своих друзей из среды петербургской трудовой, научной интеллигенции. Так возник кружок энтузиастов социально-экономического профиля, который стал проводить свои «заседания» за чашкой чая под руководством доктора философских наук, профессора Виктора Дмитриевича Комарова.

 

В нескольких заседаниях столь своеобразного «Круглого стола» в период с декабря 2014 года по март 2015 года приняли участие: пенсионерка из учителей Боброва Светлана Ивановна, дворник из рабочих Васильев Владимир Васильевич, вузовский преподаватель – кандидат технических наук, доцент Иванов Николай Александрович, инженер-энергетик Рябов Владимир Иванович, вузовский преподаватель – кандидат экономических наук, доцент Черкасова Екатерина Михайловна. В марте 2015 года свои письменные суждения высказал ветеран труда, ветеран КПСС – доктор экономических наук, профессор Медведев Николай Андреевич.

 

В данном обзоре вниманию читателя предлагаются краткие изложения мнений, высказанных участниками «Круглого стола» в разное время в ходе четырёх заседаний в дружеской обстановке своеобразного симпозиума.

 

Открывая заседание на первой встрече 24 декабря 2014 года, профессор В. Д. Комаров сделал вступительное заявление.

 

Нас, людей разного возраста, разных политических взглядов и разных профессий, собрало вместе – в тупиковом безвременьи системного кризиса в России – одно благородное желание: найти ту форму народного экономического действия, которая начнёт материальное возрождение «Ладной русской жизни», что была при советском социализме.

 

Каждый из нас по-особому видел прошлые этапы бытия советской экономики после гибели И. В. Сталина, который накануне XIX съезда обозрел экономические проблемы социализма в послевоенном СССР. Но когда мы собирались для поиска хотя бы «надёжной тропинки» для выхода из гибельного экономического и социального хаоса, начавшегося с «катастройки» конца 80-х годов ХХ века, то постепенно стали находить те исторические нити, которые, возможно, сплетутся в некое подобие «платформы», на которой можно будет начать реалистическое созидание очагов возрождаемой по-новому социалистической экономики.

 

Оказывается: в грозном зареве Великой Отечественной войны высветились фундаментальные трудовые завоевания Советского Народа как величайшего созидателя. Это и небывалая энергетическая база социалистического бытия, порождённая реализацией ленинского плана сплошной электрификации Страны Советов. Это и сталинская индустриализация 1/6 части света, породившая механизированное сельское хозяйство в великой крестьянской державе. И, конечно, это – новая, жизнерадостная советская цивилизация, сформированная в ходе всенародной культурной революции. Разумеется, на этом фоне высветился облик многонационального советского народа – народа соборной силы и народа уникального морально-политического единства.

 

И вдруг – суровая реальность нежданной нашей постсоветский жизни, которая уже не складывалась, а исторически «раскладывалась» по личной судьбе каждого в период с 1991-х годов по 2010-е годы … Озираясь в этом политико-экономическом пространстве под названием «СНГ», стойкие советские люди ухватились за ленинскую методологическую нить: политика есть концентрированное выражение экономики. И, подстёгиваемые ужасающими фактами современной материальной жизни многострадальной России, мы двинемся по этой нити в поисках «экономической двери» вон из наличной трясины.

 

Следующим свои назревшие мысли высказал действующий инженер-теплоэнергетик В. И. Рябов, давний выпускник Ленинградского технологического института целлюлозно-бумажной промышленности.

 

Опираясь на принцип историзма, Владимир Иванович отмечает, что, согласно марксизму, любая формационная модернизация производительных сил должна опираться на передовую технико-энергетическую базу. Именно поэтому В. И. Ленин уже в конце Гражданской войны с помощью Г. М. Кржижановского и других инженеров-большевиков выдвигает план ГОЭЛРО. Трудящимся Советской России и всему миру он представляет небывалый план электрификации всей бывшей Российской империи как «вторую программу» правящей большевистской партии.

 

Обсуждая ныне вопрос о роли народных предприятий в возрождении социализма, мы должны помнить, что «План ГОЭЛРО» в союзе в Программой РКП(б) определял народно-хозяйственную перспективу советских предприятий и открывал плановый путь к отмиранию денежной системы на основе политики нарастающего повышения производительности труда и соответствующего понижения цен на предметы народного потребления до нуля. На этом пути Советская власть становилась государственным гарантом распределения народно-хозяйственной прибыли в пользу своего гегемона. Тем самым политика понижения цен повышала жизненный уровень всей Армии труда и её союзников. Это приводило к повышению покупательной способности работников всех народных предприятий, а значит к повышению жизненного уровня всего населения социалистической державы.

 

Однако движение по этому ленинско-сталинскому пути с середины 50-х годов ХХ века затормозилось. Горбачёвско-ельцинская контрреволюция и развал СССР привели к торжеству финансовой системы капитализма. С помощью МВФ и новоявленных российских олигархов банковская система ельцинско-путинской России стала работать против собственного народа. Страна погрузилась в системный социально-экономический кризис.

 

В этих условиях, думается мне, перевод угнетённой системы «малого и среднего бизнеса» России в статус народных предприятий (НП) может стать надёжной дорогой к обновлённому социализму. Диктатура нового рабочего класса с помощью такой формы государственной социалистической собственности превратит НП в коллективную форму массовой социалистической собственности на средства жизни народа.

 

В своё время в книге об империализме В. И. Ленин отметил, что в империалистических структурах управления акционерным капиталом «народное предприятие» может быть только экономической игрушкой, полезной для господства монополистического капитала. И ныне действительно МВФ, национальные банки некоторых буржуазных стран расчётливо «позволяют» существовать в статусе народных предприятий 10–20% хозяйствующих субъектов глобального капитализма.

 

В этом аспекте интересна судьба народных предприятий в Германской Демократической Республике. Здесь такое предприятие (Volkseigener Betriebe) имело правовую форму промышленного предприятия или коммунального учреждения. Они как базовые экономические единицы входили в централизованную экономику социалистической Германии, а финансирование осуществлялось в соответствии с требованиями социалистического соревнования. В 1989 году на народных предприятиях ГДР было занято около 80 % трудового населения. Однако в 1990 г. вследствие предательской политики Горбачёва и местной партократии совершилось объединение с ФРГ, и примерно 8 тысяч комбинатов и народных предприятий были приватизированы по условиям мирового рынка. Было сокращено несколько миллионов рабочих мест, а ставшие акционерными обществами предприятия оказались удобными подпорками крупного материнского капитала.

 

Нам, видимо, нужно учесть этот негативный опыт при определении перспектив организации народных предприятий в условиях дивергенции капиталистического и социалистического путей глобализации народных хозяйств суверенных государств информационной эпохи.

 

Со вниманием выслушав соображения В. И. Рябова, секретарь нашего симпозиума С. И. Боброва заметила, что в современных условиях ленинские идеи надо умело согласовывать с политэкономическими идеями совершенствования социализма, выдвинутыми И. В. Сталиным в начале 50-х годов ХХ века. Примером такого согласования может послужить материал «Круглого стола», проведённого недавно в редакции газеты «Правда» [см.: 5].

 

Мне представляется, что некоторые мысли, высказанные участниками этого обсуждения, касающиеся экономических взглядов Сталина как «лучшего менеджера ХХ века», полезно знать и учесть при анализе перспектив народных предприятий как в России, так и в масштабе СНГ.

 

Далее свою точку зрения высказал рабочий-механик В. В. Васильев. В прошлые десятилетия он поработал и механиком рефрижераторного поезда, и в цехах Кировского завода, и мелким предпринимателем-пасечником. Пытался даже получить высшее техническое образование в одном из вузов Петербурга, но семейные обстоятельства кризисной эпохи заставили пойти работать дворником в детский садик, затем и в соседнюю школу (по совместительству).

 

Владея компьютером, В. Васильев попробовал «любительски» поиграть на бирже, чтобы увеличить семейный доход хвалёным рыночным способом. Конечно, ничего до сих пор не «наварил», но постплановую экономику России увидел как бы изнутри.

 

В. В. Васисильев убеждён, что народное предприятие, придя на смену малому и среднему бизнесу в России, может стать живучим ростком обновлённого социализма на его родине. Но …

 

На данном этапе развития основные предприятия выступают как носители капиталистических отношенияй. Любой капиталист не видит ничего, кроме могущества своего капитала по сравнению с другими. Это положение заставляет капиталистов бесконечно увеличивать свои капиталы. Такая ситуация ведёт к беспощадной эксплуатации не только рабочего класса, но и биосферы как жизненной среды человечества. Эта порочная ситуация изменится только тогда, когда главной целью станет нормальное трудовое развитие общества, а не бессмысленное и дикое увеличение капитала.

 

На современном пути развития цивилизации экономически и экологически необходимо перейти от капиталистического способа производства к социалистическому посредством организации народных предприятий, в которых владение и распоряжение средствами производства жизни переходит от «сообщества капиталистов» к коллективу трудящихся, и этим преодолевается отчуждение средств производства и результатов труда. Такой поворот в организации общественного труда реально содействует развитию производственной демократии даже без профсоюзов. Здесь средства производства, перешедшие в управление главной производительной силой общества, начинают работать не на увеличение капитала, а на увеличение производительности труда и модернизацию производства, что положительно сказывается и на оздоровлении окружающей среды, всей биосферы планеты.

 

Однако сегодня власти в кризисной России всячески насаждают частнособственнические отношения. Да вдобавок это творится при стихийном режиме управления. Нынешние правители нашей страны всё ещё надеются, что хаос производства будет отрегулирован мифической рукой рынка, и похоже, что часть населения (при этом бреде) свято верит в то, что частное производство наиболее эффективно. Проправительственные СМИ даже приводят наивные доводы: посмотрите-де, как хорошо живут люди в развитых капиталистических странах («забывая» добавить, что так живёт меньшая часть того населения). И никаких объяснений насчёт того, по какой причине большинство «развитых» капиталистических стран находятся в кризисном состоянии. Приводится такой довод: частник работает на себя и будет всегда стараться работать качественно и эффективно. Тогда встаёт вопрос: откуда берутся там предприятия и конторы, которые то и дело банкротятся? Между тем монополистический капитализм растёт и укрепляется во всём мире.

 

Позорные результаты активной частнособственнической деятельности мы наблюдаем и в виде «распила» природных богатств, сохранённых предыдущими трудовыми поколениями, и в безрассудной добыче природных ресурсов при их капитализации за пределами страны.

 

Несмотря на такое мародёрство мирового капитала, имеются народные предприятия, показывающие результаты на порядок выше предприятий других форм собственности. Они просто незаменимы в проблемных точках биосферного развития, ибо только эти предприятия при успешном развитии тратят часть прибыли на природооздоровительные мероприятия и социальные нужды.

 

Кандидат экономических наук, доцент Е. М. Черкасова считает, что народное предприятие может быть перспективной формой организации производства на уровне среднего и малого бизнеса. Экономическая сущность такой формы хозяйствования заключается в том, что здесь обеспечен полный, гарантированно защищённый от внешних воздействий контроль работающих над его финансовыми потоками. В развитых странах мира до 10 %, а в США – до 15 % рабочих и служащих трудятся в компаниях подобного типа.

 

Как свидетельствует в Интернете некий обозреватель В. Тарловский, деятельность народных предприятий в России координирует Союз народных предприятий Урала. Сегодня в его рядах ЗАОр «Туринский целлюлозно-бумажный завод» и ЗАОр «Знамя» (Свердловская область), ЗАОр «Надежда» (Слободотуринского района), ЗАОр «Челябинское рудоуправление», ЗАОр «Энергия» (с. Усениново Туринского района), ЗАОр «Городищенское» (с. Городище Туринского р-на), ЗАОр «НП Набережночелнинский картонно-бумажный комбинат» (Набережные Челны, Татарстан) и др. Народные предприятия юридически были введены в жизнь Федеральным законом от 19.07.98 г. № 115–ФЗ (в редакции от 21.03.03 г № 31–ФЗ).

 

Каковы особенности правового положения народных предприятий по сравнению с обычными акционерными обществами?

 

На народном предприятии (НП), согласно практике 2009–2012 годов:

а) более 75 % уставного капитала должно всегда принадлежать работникам НП;

б) работники НП (акционеры и не акционеры) ежегодно безвозмездно наделяются акциями НП пропорционально годовой сумме их зарплаты в общем фонде зарплаты за прошедший финансовый год;

в) работник-акционер обязан при увольнении продать принадлежащие ему акции, а ЗАОр обязано их выкупить по рыночной стоимости, на которую ежегодно отводится не менее 30% стоимости чистых активов предприятия;

г) вновь принятые работники наделяются акциями в зависимости от их заработной платы, но не ранее чем через 3 месяца и не позднее 2 лет после приёма на работу;

д) не допускается приобретение акций НП генеральным директором, его заместителями, членами наблюдательного совета, контрольной (ревизионной) комиссии НП;

е) среднесписочная численность работников НП не может составлять менее 51 человека, число акционеров не должно превышать 5000;

ж) решения по ряду вопросов принимаются общим собранием акционеров по принципу «один акционер – один голос»;

з) число работников-акционеров не должно превышать 10 % его списочной численности;

и) в НП выпускаются только обыкновенные акции;

к) в НП разрешается совмещение должностей генерального директора, избираемого общим собранием акционеров, и председателя наблюдательного совета;

л) в НП установлено ограничение размера оплаты труда генерального директора коэффициентом от среднего размера оплаты труда одного работника за отчётный финансовый год;

м) один работник НП не может владеть количеством акций, номинальная стоимость которых превышает 5 % уставного капитала НП;

н) во время работы работник-акционер имеет право продать не более 20 % своих акций другим акционерам НП или самому НП, а в случае их отказа – работникам НП, не являющимся его акционерами.

 

Приемлема ли эта форма для российской действительности массово в малом и среднем бизнесе? Ведь здесь господствуют капиталистические производственные отношения особого характера. Вопрос нериторический.

 

Существуют проблемы, прежде всего, микроэкономического уровня.

 

Проблема менталитета – коллективизм или индивидуализм преобладает у россиян? Есть исследования, выявившие развитие индивидуализма в российском обществе. Кроме того, выделяется также изобретательность. Есть ли у россиян культ вождя? Соответствует ли культу вождя коллективизм? Если коллективизм не присутствует, то управлять (а управление осуществляют 10 % трудового коллектива) долго трудно. Поэтому за демократией следует тирания, олигархия, аристократия (т. е. меняется форма предприятия).

 

Проблема кардинального развития предприятия – понижение дохода (в ходе введения новшеств) не всегда приемлемо для людей, привыкших к стабильно растущему доходу. Кроме того, инновация – риск потерять и его. Отсюда оппортунистическое поведение и торможение инноваций.

 

Проблема личностного развития – производство среднее или малое, и потому операции простые и однообразные. Присутствует потолок дохода. Акционер фактически оказывается прикреплённым к нему. От скуки возникают «вредные привычки».

 

Есть проблемы макроэкономического уровня.

 

Проблема снижения мобильности рабочей силы: прикрепление к предприятию путём наделения акциями. При увольнении пакет акций нельзя забрать с собой (а он приносит процент). Снижается конкуренция на рынке труда. Могут возникнуть при изменении общественной ситуации и другие проблемы.

 

Итак, народные предприятия как форма существования малого и среднего бизнеса в капиталистическом обществе наиболее эффективна в условиях начала экономического роста. В этот период понятен спрос, и роль лидера отходит на второй план. В этих условиях управление трудовым коллективом позволит рационализировать производственный процесс, а многим самореализоваться в процессе труда и повысить свой доход.

 

По мере развития НП его следует преобразовать в другие формы акционерных обществ (публичные или непубличные). В момент создания малого предприятия, мне кажется, более эффективна лидерская форма организации производства. Это связано с высокой долей ответственности и риска, которую берёт на себя лидер, а у коллектива НП меньше острых забот.

 

Видимо, при переходе к социалистическим производственным отношениям народные предприятия существенно изменятся, их роль на макроэкономическом уровне возрастёт

 

Профессор В. Д. Комаров, будучи известным исследователем научного творчества И. В. Сталина, отметил, что перспективы народного предприятия целесообразно ныне обсуждать в свете тех политэкономических идей, которые были выдвинуты вождём советского народа в работе «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952 г.).

 

Думается, что начинать следует с новаторской формулировки основного экономического закона социализма. И. В. Сталин написал: «Существенные черты и требования основного экономического закона социализма можно было бы сформулировать таким образом: обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путём непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники» [3, с. 407]. В последней части этого определения ОЭЗ социализма отражено марксистское положение о ведущей роли производительных сил в развитии общественного производства. Ленинское положение о более высокой производительности труда как решающем условии для победы нового общественного строя связывается здесь с высоким уровнем научно-технического прогресса.

 

Применительно к роли НП в утверждении обновлённого социалистического способа производства в России и на всей постсоветской территории сталинская формулировка, по моему мнению, означает: развитие возрождаемого социалистического производства в информационную эпоху опирается на возрастающее использование достижений новейшей научно-технологической революции и совершенствование управления производственными отношениями реального социализма. Сталинское понятие «на базе высшей техники» обозначает, очевидно, динамику технико-технологического прогресса в современную эпоху как эпоху глобального перехода человечества на социалистический путь прогресса цивилизации.

 

Методологически важно по-современному интерпретировать соображения талантливейшего ученика В. И. Ленина об эволюции при социализме двух форм общественной собственности на средства и условия материального производства.

 

В обширном ответе И. В. Сталина товарищу Л. Д. Ярошенко показана основная тенденция развития социалистических производственных отношений под воздействием неуклонного прогресса производительных сил человечества в современную эпоху. Постоянное совершенствование этих базовых общественных отношений необходимо, прежде всего, для обеспечения «преимущественного роста производства средств производства», т. е. материально-производственной техники и технологии, включая ныне средства информационной технологии. Очевидно, это – область развития общенародной формы социалистической собственности.

 

Следующей задачей по завершению социалистического строительства является, по Сталину, развитие производственных отношений в сфере производства продовольствия для населения страны и биологического сырья для отечественной промышленности, для экспорта. «Необходимо, во-вторых, – писал Иосиф Виссарионович, – путём постепенных переходов, осуществляемых с выгодой для колхозов и, следовательно, для всего общества, поднять колхозную собственность до уровня общенародной собственности, а товарное обращение тоже путём постепенных переходов заменить системой продуктообмена…» [3, с. 429]. Эту задачу можно было решить, прежде всего, путём централизованного и планомерного развития (вернее – наращивания) технико-технологической базы сельского и лесного хозяйства, животноводства и рыболовства (рыбоводства).

 

Однако после гибели Сталина наши руководящие органы начали без научного обоснования, волюнтаристски «поднимать сельское хозяйство». Индустриальная база аграрного производства развивалась стихийно, а научная организация сельского труда подменялась сезонными привлечениями городской рабочей силы. Бесконечные «эксперименты» хрущёвского толка путали и ослабляли совхозно-колхозную инфраструктуру на селе. На распутывании колхозно-кооперативных проблем чередой надрывались не только министры сельского хозяйства, агропромышленного комплекса, но и ответственные члены политбюро ЦК КПСС П. К. Пономаренко, Д. С. Полянский, Ф. Д. Кулаков, М. С. Горбачёв. Дело не спасли ни целинная эпопея, ни продажа МТС колхозам. Окончательный разгром колхозно-совхозного производства произошёл в ходе «катастройки» (А. Зиновьев) и контрреволюционного переворота либерал-демократов в 1991–2008 годах.

 

В этой кризисной социально-экономической обстановке марксистам сталинской школы становится ясно, что на повестку дня в России и странах СНГ вновь встаёт вопрос о революционной смене политэкономической обстановки на постсоветском пространстве. При современном уровне развития агропромышленного комплекса в рыночном варианте только организация народных предприятий в сельской местности может стать очагом возрождения социализма на исторически сложившейся «российской почве».

 

Для восстановления социалистических производственных отношений в народнохозяйственном комплексе России и ЕАС, на наш взгляд, необходимы:

1) установление народовластия в форме Советов рабочих депутатов;

2) национализация и модернизация ведущих отраслей реальной экономики;

3) планомерный перевод в государственную собственность базового промышленного производства (приоритет госпредприятий);

4) планомерная организация народных предприятий в агропромышленном комплексе СНГ;

5) режим народной диктатуры в деятельности Государственного Банка.

 

Товарищ Сталин в 1952 году предложил также планово-рыночную перспективу для развития реального социализма в его полноте. Он указывал, что необходимо в перспективе «товарное обращение тоже путём постепенных переходов заменить системой продуктообмена, чтобы центральная власть или другой какой-либо общественно-экономический центр мог охватить всю продукцию общественного производства в интересах общества» [1, с. 429]. Однако научный смысл этого диалектического принципа развития советской экономики в послевоенный период не поняли и не приняли даже такие видные члены президиума ЦК КПСС, как В. М. Молотов, Л. М. Каганович, А. И. Микоян.

 

Мудрость сталинских идей относительно путей развития социалистической экономики в постиндустриальном обществе восприняли в последующие десятилетия марксистски образованные руководители КНДР, КНР, ДРВ, Кубинской республики. Опыт этих стран, созидающих основы социализма, показывает, что плановое начало необходимо для развития сектора государственной собственности на базовые производственные ресурсы. Только на плановой основе возможно устойчивое повышение производительности труда при централизованном использовании достижений научно-технической и научно-технологической революций.

 

Что касается объектов малого и среднего предпринимательства, то здесь, учитывая специфику сектора услуг и мелкосерийного производства предметов бытового потребления, рыночные отношения более плодотворны и динамичны, особенно в виде народных предприятий. Практика нашего союзного государства – Беларуси – также может свидетельствовать о пригодности планово-рыночного принципа для управления экономикой раннего социализма.

 

Включаясь в обсуждение вопроса о народном предприятии при возрождении социализма, кандидат технических наук, доцент Н. А. Иванов заметил, что нам надо бы использовать больше информации о существующих вариантах народных предприятий. Полезно было бы оценить сущность и статус НП в связи с Антикризисной программой КПРФ.

 

Можно предполагать, что, скорее всего, народные предприятия будут складываться в процессе реформирования уцелевших предприятий малого и среднего бизнеса по директивам Правительства народного доверия. Подобные тенденции образования таких предприятий надо изучать по имеющейся литературе (например, есть сведения о НП «Камена», где доходы растут на 7 % ежемесячно).

 

Важно выявлять практические причины, по которым НП возникают, и всесторонне оценивать экономические и социальные последствия их деятельности. В этом смысле наш симпозиум может системно оценить те «общественные нити», из которых постепенно сплетаются узлы НП, особенно после предстоящей национализации определяющих отраслей общественного производства и природных ресурсов страны.

 

Продолжая обсуждение проблемы экономического и социального статуса НП, перспектив их создания, петербургский рабочий-коммунист В. В. Васильев сказал, что нам не нужны какие-либо иллюзии такого плана. Народные предприятия – не панацея экономики обновлённого социализма. Пока они встроены в капиталистические общественные отношения и участвуют в конкурентной делёжке прибавочного продукта, они не являются ростками социализма ни в социально-экономическом, ни в экологическом ракурсах.

 

В современных технологических цепочках прибавочный продукт распределяется между участниками создания товара не пропорционально вложенному труду, а относительно их возможности «оттяпать» кусок посолиднее. Естественно, у наших монополий и власти такие возможности больше по отношению к другим участникам рынка. Отсюда у буржуазной власти стремление любой ценой сохранить всякую монополию, что приводит к паразитированию монополий на обществе.

 

Возникает и другой вопрос. Если народное предприятие и в этих условиях работает эффективнее, то почему нынешняя власть не стремится их развивать? Чего она боится? Видимо, того, что при становлении народных предприятий в аграрном секторе, авиационном, промышленном, энергетическом, строительном и других секторах экономики, НП неизбежно будут объединяться в народные альянсы и кластеры. Образовав таким путём определённый народно-хозяйственный комплекс, НП станут самодостаточны; возникнет возможность собственных инвестиционных процессов, что заставит их добиваться в государстве не только экономических преференций, но и политических. А это прямое направление к смене политического курса и смене правительства.

 

Поэтому нынешней властью прилагаются всяческие усилия направить инициативу рабочих на ложный путь создания псевдонародных предприятий, где работникам передаётся только часть прав собственности и управления. Это делает рабочих не полноправными владельцами коллективных средств производства, а только соучастниками в деятельности такого предприятия. Настоящее мощное развитие НП получат лишь при поддержке народно-демократического правительства.

 

Нынешние представители власти возлагают надежды по развитию России на частный капитал, а у капитала другая суть: не развитие производства и страны, а извлечение максимальной прибыли.

 

Присвоение прибавочного продукта капиталистами через производство возможно только при цикле роста, так как мало только присвоить продукт; его необходимо ещё капитализировать. А это происходит в момент обмена товара на деньги, в которых и измеряется капитал. Совершение такого обмена возможно только при устойчивом спросе, что и обеспечивает растущая экономика.

 

Когда в буржуазном обществе начинает уменьшаться спрос на производимый товар, то прибыль начинает извлекаться капиталистом не через производство, а другими способами. Чаще всего это практикуется через спекуляцию и «распил» общественных богатств. А буржуазная власть при этом сетует, почему частный капитал не инвестирует в реальный сектор экономики. И действительно, с какого перепуга капиталисты должны тратить «нажитое непосильным трудом», если нет перспективы вернуть больше, чем потратил?!

 

В этом обстоятельстве прослеживается иногда непонимание капиталистических взаимоотношений участников рынка нашими правителями. Однако чаще и скорей всего они являются просто соучастниками капиталистов в присвоении не только прибавочного продукта, но и необходимого. При таком «правлении от лукавого» происходит понижение качества и сокращение продолжительности жизни людей в стране, а также устойчивое уменьшение численности ее коренного населения.

 

В таких условиях нет реальной возможности успешно развиваться народным предприятиям. Это, однако, не означает, что мы не должны способствовать становлению и развитию их даже в период кризисной эволюции. При системном мышлении все такие обстоятельства подводят к мысли, что общество в своём развитии должно перейти от капиталистического производства к социалистическому не только путём социально-политической революции, но и через народное предприятие. Это позволит обществу быстрее удовлетворить свои жизненные потребности, не ухудшая среду обитания и не уподобляясь «свинье под дубом» (И. А. Крылов).

 

Хочу закончить словами академика-коммуниста Владимира Ивановича Кашина: «Народным предприятиям – Народное правительство».

 

Однажды к нам присоединился со своими суждениями доктор философских наук Николай Мефодьевич Чуринов, профессор Сибирского государственного аэрокосмического университета им. академика М. Ф. Решетнёва (г. Красноярск). Он уже давно размышляет над идеологическими проблемами экономики и несколько лет исследует специфику «Русского экономического проекта».

 

Для начала поясню для участников нашего симпозиума его мировоззренчески-методологическую позицию. Докторским достижением сибирского философа Чуринова Н. М. стало выявление диалектики свободы и совершенства. В своих многообразных исследованиях он доказывает, что западным мировоззренческим идеалом является свобода, преимущественно как «свобода от …», а русским, православно-славянским идеалом в народном мировоззрении выступает совершенство как «свобода для …». Русская история с древнейших времён представляется ему как трудовое созидание человечности и неустанная борьба за установление Лада как совершенного миропорядка.

 

Касательно экономической тематики, философа Чуринова интересует прежде всего проблема собственности. Вслед за французским мыслителем XIX века Ш. Летурно он считает, что «режим собственности есть главная пружина общественной жизни». Поэтому научно решать экономические проблемы можно только на основе правдивого понимания режима собственности, существующего в данной стране.

 

Сопоставляя исторические западный и русский режимы собственности как противоречивого общественного отношения, Н. М. Чуринов полагает, что «частная собственность – это собственность свободного субъекта»; общественная, коллективная собственность – это собственность трансцендентального субъекта [см.: 4, с. 168]. Западная частная собственность на средства и продукты производства существует в режиме их отчуждения от создателя, производителя, а потому служит разрушению гармонии общественных отношений. Русская общинная, коллективная, соборная собственность на указанные ценности жизни имеет негэнтропийный, созидательный, «ладный» для общественной жизни характер. Русская экономическая история являет нам особый – созидательный тип собственности, и потому дальше Чуринов рассуждает о «созидательной собственности», существующей в различных экономических модификациях и разнообразных политических, идеологических взаимосвязях.

 

Профессор Н. М. Чуринов указывает, что «…исконная русская модель мира (Лад) … предполагает такое понимание собственности, когда на первый план выходят … принцип единства мира и принцип всеобщей связи явлений» [4, с. 169]. В связи с этими диалектико-материалистическими принципами особенно ценно следующее его утверждение: «И в условиях русской модели мира экономика предназначается для реализации, так сказать, взаимопонимания природы и общества, для установления взаимного согласия общества и природы …» [там же]. В контексте нашего обсуждения статуса народного предприятия из этого тезиса следует, что в условиях обновлённого социализма деятельность этого предприятия характеризуется органичным единством экологичности и экономичности.

 

Мысль нашего красноярского собеседника о том, что в русском экономическом проекте диалектически сочетается личная, коллективистская и соборная виды общественной собственности на средства человечной материальной жизни, хорошо согласуется, на наш взгляд, с реальной практикой советского социализма, где было предметно показано, что режим созидательной собственности может успешно развиваться при умелом управлении (со стороны социалистического государства) взаимодействием общенародной и колхозно-кооперативной форм общественной собственности. Можно предположить, что в условиях постиндустриального общества народное предприятие может стать очагом своеобразного «сплавления» этих форм социалистической собственности. Основой такого прогрессивного экономического процесса могут быть только высокотехнологичные и экстраэкологичные производительные силы возрождённой России.

 

В качестве актуального для современности философского обобщения Н. М. Чуринова о перспективах западного и русского экономических проектов в информационную эпоху следует привести следующее его высказывание: «Созидательная же собственность – это общественное отношение, в котором пребывают соборные субъекты, адекватные иной модели мира (русская модель мира Лад), полнота которой исчерпывается совершенством общественных отношений. И в данной модели мира созидательная собственность не может быть ничем иным, кроме определённого общественного отношения, согласно которому процесс производства (и, в частности, процесс материального производства) может выступать только как антиэнтропийный процесс. И в этом случае процесс производства выступает как процесс усовершенствования общественных отношений посредством соответствующих отрицательных вкладов в социальную энтропию» [4, с. 180–181].

 

Заочно в заключительном заседании нашего «Круглого стола» принял участие доктор экономических наук, профессор Н. А. Медведев. Он помог нам в общих чертах выяснить, каков облик обновлённого социализма и почему, в частности, народное предприятие может некоторым образом стать очагом его экономики [см.: 2, с. 181–191].

 

Сначала представлю этого именитого советского учёного-экономиста. Николай Андреевич Медведев родился 6 апреля 1924 года. Участник Великой Отечественной войны. В возрасте 27 лет окончил экономический факультет Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова и до 1975 года работал здесь на кафедре политической экономии. С 1975 по 1994 год являлся ректором Калининградского государственного университета. В настоящее время – пенсионер, ветеран КПРФ и активист городского отделения этой партии в Санкт-Петербурге.

 

Мне довелось лично познакомиться с научным творчеством Н. А. Медведева, когда я в 1976 году редактировал его раздел в коллективной монографии «Соединение достижений НТР с преимуществами социализма» [см.: 1, с. 40–58]. Политэкономическая сторона концепции обновлённого социализма с различных сторон новаторски представлена в трудах Н. А. Медведева, опубликованных в 1997–2010 годах (общим объёмом 29,8 п. л).

 

Профессор Н. А. Медведев определил коренные черты обновлённого социализма в XXI веке:

1) это «особая общественная формация» коммунистического типа;

2) этой формации свойственно высокодинамичное общественно-экономическое развитие;

3) «всесторонне внимание к человеку … становится центральным фактором общественного развития»;

4) «всемерное развитие во всех сферах жизни социалистического демократизма»;

5) «использование высокоэффективных и многообразных систем оплаты труда»;

6) действие надёжной общественной «системы искоренения бюрократизма»;

7) общегосударственная поддержка «творческой социалистической инициативы граждан и коллективов»;

8) тщательный учёт «региональной и национальной специфики» нового общественного устройства [см.: 2, с. 181–183].

 

Далее в этом разделе книги профессора Медведева обобщённо характеризуется «рациональное построение главных общественных сфер» обновлённого социализма (экономическая система, политическая система, социально-жизненная сфера, идеология) [см.: 2, с. 183–189].

 

Характеризуя экономическую систему такого «формационного социализма», видный советский экономист считает, что её основой является «общенародная (государственная) собственность на средства производства», которая охватывает «все важнейшие позиции народного хозяйства». Наряду с социалистической собственностью (в двух формах – общенародной и коллективной) «…функционируют предприятия, – как пишет Н. А. Медведев, – частнотрудовой и даже, на обозримый период – частнокапиталистической собственности (в сфере услуг, торговле, лёгкой промышленности, в сельском хозяйстве, строительстве)». Здесь креативные граждане могут «доиспользовать» ресурсы, не применённые в государственном секторе [см.: 2, с. 183].

 

«Основным регулятором» в госсекторе, по Медведеву, является планирование через директивный госзаказ на основную продукцию и через «согласительный госзаказ» в коллективном и частном секторах. Но дальше автор выдвигает сомнительное положение: «естественным же главным регулятором в этих двух, и особенно в частном, секторах выступает рынок … Ведь государственные предприятия … тоже включены в товарно-рыночные отношения. Они могут производить не только основную товарную продукцию, но и дополнительную – для рынка, в соответствии с его спросом» [см.: 2, с. 184].

 

Не очень продумано, недиалектично и следующее утверждение профессора Медведева: «Планомерное развитие народного хозяйства предполагает существование государственной системы материально-технического снабжения. А значительное наличие рыночного регулирования требует функционирования товарных бирж» [там же]. Эта мысль плохо согласуется с предыдущим положением относительно контроля государства над частным предпринимательством: «Непременным условием существования таких, и особенно предпринимательских, предприятий является оптимальный экономический и социальный контроль государства» [там же].

 

Сопоставляя все эти метафизические колебания экономической мысли профессора Н. А. Медведева, приходишь к следующему заключению относительно политэкономической структуры базиса обновлённого социализма.

 

Первое. Путём народно-демократической революции в стране устанавливается диктатура совокупного рабочего класса в форме государственной системы Советов рабочих депутатов на муниципальном, региональном и федеральном уровнях.

 

Второе. Советское народовластие конституционным путём устанавливает общенародную социалистическую собственность на все природные ресурсы, на базовые средства общественного производства и на всю продукцию народного хозяйства. Банковская система страны централизуется под управлением Центрального Государственного банка, подчинённого Верховному Рабочему Совету.

 

Третье. Региональные и местные (муниципальные) Советы рабочих депутатов явочным порядком, при поддержке центральной революционной власти, устанавливают – в форме народных предприятии – коллективную социалистическую собственность на ресурсы и средства местного производства в сфере лёгкой, пищевой, строительной индустрии, животноводства, растениеводства, огородничества. Организаторами и хозяевами таких НП и производственных кооперативов (артелей) являются трудящиеся из числа местного коренного населения. Народное предприятие получает социалистические права и обязанности как юридическое лицо.

 

Четвёртое. Производственные отношения между предприятиями социалистического госсектора планомерно осуществляются путём продуктообмена, который лишь контролируется в денежной форме. Производственные отношения между народными предприятиями и госсектором осуществляются в товарно-денежной форме и управляются центральной диктаторской властью Советов.

 

Пятое. «Ценообразование в обновлённой экономической системе социализма, – как справедливо отмечает профессор Медведев, – будет троякое». Государственные цены будут выражать стоимость продукции госсектора. Рыночные цены обозначат стоимость продукции коллективного (народное предприятие) и частного производственных секторов. Контрактные цены установятся на продукцию, заказанную социалистическим государством в коллективном и частном секторах. «Розничные цены, – как считает Н. А. Медведев, – на основные товары народного потребления будут находиться под контролем государства …» [2, с. 184]. Видимо, продолжится сталинская традиция конца 40-х годов по систематическому снижению этих цен при плановом повышении производительности труда.

 

Все эти моменты экономического развития возрождённого социализма станут новыми проявлениями действия объективного закона обобществления труда и производства, открытого марксизмом и сознательно используемого наследниками Великого Октября в XXI веке.

 

Список литературы

1. Марахов В. Г., Рожин В. П., Медведев Н. А. Соединение достижений НТР с преимуществами социализма / Под ред. В. Г. Марахова. – М.: Мысль, 1977. – 190 с.

2. Медведев Н. А. России нужен обновленный социализм. – СПб.; Псков: Псковское возрождение, 2014. – 196 с.

3. Сталин И. В. Экономические проблемы социализма в СССР // Избранные сочинения в 3-х томах. Том 3. – Киров: ОАО «Семеко», 2004. – 480 с.

4. Чуринов Н. М. Русский экономический проект–VIII (Режим собственности) // Теория и история: Научный журнал. – 2013. № 1 (23). – С. 164–284.

5. Экономические воззрения Сталина и современность // Правда. – 2014. – 23–24 декабря. – С. 1; 4.

 

References

1. Marakhov V. G. (Ed.), Rozhin V. P., Medvedev N. A. Joining Technological Revolution Achievements with the Advantages of Socialism [Soedinenie dostizheniy NTR s preimuschestvami sotsializma]. Moscow, Mysl, 1977, 190 p.

2. Medvedev N. A. Russia Needs a Renewed Socialism [Rossii nuzhen obnovlennyy sotsializm]. Saint Petersburg, Pskov, Pskovskoe vozrozhdenie, 2014, 196 p.

3. Stalin I. V. Economic Problems of Socialism in the USSR [Ekonomicheskie problemy sotsializma v SSSR] Izbrannye sochineniya v 3-kh tomakh. Tom 3 (Selected Works in 3 vol., Vol. 3). Kirov, OAO “Semeko”, 2004, 480 p.

4. Churinov N. M. Russian Economic Project–VIII (Property Mode) [Russkiy ekonomicheskiy proekt–VIII (Rezhim sobstvennosti)]. Teoriya i istoriya: Nauchnyy zhurnal (Theory and History: Scientific Journal), 2013, № 1 (23), pp. 164–284.

5. Economic Views of Stalin and the Present Time [Ekonomicheskie vozzreniya Stalina i sovremennost]. Pravda (Truth), 2014, December 23–24, pp. 1; 4.

 
Ссылка на статью:
Комаров В. Д., Черкасова Е. М. Народное предприятие как росток обновлённого социализма (инициативный «Круглый стол» в Санкт-Петербурге) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 2. – С. 121–138. URL: http://fikio.ru/?p=1705.

 
© В. Д. Комаров, Е. М. Черкасова, 2015

УДК 172

 

Бородин Евгений Андреевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Ивановский государственный университет», кафедра философии, аспирант, Иваново, Россия.

E-mail: eugeneborn@mail.ru

153025, Россия, Иваново, ул. Ермака, д. 39,

тел: +7 (4932) 93-85-18.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Проблемы информационного общества и изучение ноосферы пока остаются отдельными областями исследований, между которыми еще не установилось эффективного взаимодействия. Это относится, в частности, и к взаимодействию при рассмотрении вопросов права.

Результаты: Существует взаимосвязь между становлением и развитием информационного общества, с одной стороны, и формированием ноосферного права – с другой. Ноосферное право отличается от экологического права, направленного на регулирование отношений человека и природы в вопросах использования и потребления природных ресурсов. Губительное воздействие промышленности на окружающую природную среду до сих пор соседствует с распространенными в общественном сознании представлениями о неисчерпаемости природных ресурсов и антропоцентрическими экологическими воззрениями. Информационные технологии становятся серьезным инструментом, который способен коренным образом изменить взгляды людей, в том числе законодателей, с антропоцентрических на инвайроментальные, т. е. идущие от природы и рассматривающие человека как элемент целостной природной системы.

Область применения результатов: Создание системы правовых взглядов информационной эпохи. Информационное общество способствует формированию траектории правогенеза в направлении ноосферо-ориентированного права, очерчиванию перспектив развития глобального инвайроментального права как права космопланетарной человеческой общности.

Выводы: Право в информационную эпоху должно стать правом цивилизованных обществ, главным общественным интересом которых будет сохранение жизни как космопланетарного феномена. Информационное общество должно служить фундаментальной основой развития права, как права Человечества, ноосферо-ориентированного, разумного, направленного на сохранение жизни на Земле.

 

Ключевые слова: информационное общество; экологическое право; ноосферо-ориентированное право; общественный интеллект; ноосферная этико-экологическая конституция человечества.

 

Legal Dynamics in the Context of Information Society Development: From Environmental to Noospheric Law

 

Borodin Evgeniy Andreevich – Ivanovo State University, Department of Philosophy, post-graduate student, Ivanovo, Russia.

E-mail: eugeneborn@mail.ru

39, Ermak st., Ivanovo, Russia, 153025,

tel: +7 (4932) 93-85-18.

Abstract

Background: The investigations of information society and noosphere remain two separate fields of research and there are no close interconnections between them. One of the spheres in which such interconnections have to be established is the law study.

Results: There exists a relationship between information society establishment and development, on the one hand, and noospheric law-making, on the other. Noospheric law differs from ecological law, which is intended to regulate of relations between humans and nature concerning natural resources utilization and consumption. The destructive industry impact on the environment results in a widely spread opinion on inexhaustibility of natural resources and anthropocentric ecological ideas in the public at large. Information technologies have become an essential tool, which can drastically change people’s views, with lawmakers being included, from anthropocentric to environmental, i.e. originating from nature, considering humans as a component of the whole ecosystem. An example of this new viewpoint on legislation is Noospheric ethical-ecological constitution for humankind.

Research implications: Legislation development in the information epoch. Information society facilitates the formation of the noosphere-oriented law. The global environmental law has to be developed as noosphere-oriented one for cosmo-planetary community.

Conclusion: In information society the law has to be a civilized one. The main public interest of this type of society is life preservation as a cosmic and planetary phenomenon. Information society has to be a fundamental basis of legislation development. This new type of legislation is noosphere-oriented, reasonable and directed to life preservation on Earth.

 

Keywords: information society; environmental law; noosphere-oriented law; public intellect; Noospheric ethical-ecological constitution for humankind.

 

В современной науке является общепризнанным подход, основанный на выделении трех типов обществ: традиционного (доиндустриального, в котором преобладает сельское хозяйство в структуре экономики, применяются в основном ручные орудия труда, обновление техники и технологии производства происходит достаточно медленно), индустриального (рождается в результате промышленной революции, ведущей к развитию крупной промышленности) и постиндустриального (иногда именуемого технологическим или информационным).

 

Основой постиндустриального общества стала структурная перестройка экономики, осуществленная в странах Запада на рубеже 1960–1970-х годов. Именно в этот период произошел переход к технологическому укладу экономики, ядром которого стали электронная промышленность, вычислительная техника, программное обеспечение, телекоммуникации, глобальные и региональные информационные сети и банки информации, космонавтика, роботостроение, газовая промышленность [см.: 13, с. 83].

 

Однако в информационном обществе претерпевает изменение не только экономика, но и социальная сфера. Информационная технология приобретает глобальный характер и охватывает все сферы социальной деятельности человека. «Активно формируется информационное единство всей цивилизации, реализуются гуманистические принципы управления обществом и воздействия на окружающую среду» [12, с. 9].

 

Термин «информационное общество» был введен в научный оборот в начале 60-х гг. XX века Ф. Махлупом и Т. Умесао и фиксирует одну из важнейших характеристик общества как объединенного единой информационной сетью. Дальнейшее развитие указанные идеи получили благодаря работам профессора Гарвардского университета Д. Белла и профессора Токийского технологического института Ю. Хаяши, а также японского ученого Й. Масуды [см.: 3]. Д. Белл [см.: 2] вместе с Э. Тоффлером [см.: 18] в своих трудах сформулировали основные черты информационного общества, которое описывалось не как фаза индустриального типа общества, а как совершенно новый его этап (тип), следующий за индустриальным. Такое общество Э. Тоффлер назвал «третьей волной». Э. Тоффлер доказывал, что связанные с индустриальной цивилизацией институты и системы ценностей постепенно становятся объектами воздействия непреодолимых, обусловленных увеличением объема знаний, сил изменений.

 

В период становления информационного общества происходят изменения в отношениях человека и природы. Так, если в индустриальном обществе человек воспринимает себя хозяином природы, используя и потребляя недра и природные ресурсы прежде всего ради создания благ для себя, то в период развития информационного общества представление человека о природе и о себе самом изменяется в сторону восприятия его как части природы и понимания того, что без её сохранения невозможно продолжение жизни на Земле.

 

В период развития информационного общества, насыщения социума информацией и развития информационных технологий требуется философское переосмысление направлений развития права и правовых взглядов.

 

Так, в индустриальный период, характеризующийся акцентом на развитие промышленности, человеком были освоены материальные ресурсы, энергия и сырье. На этом этапе экономического развития преобладала антропологическая парадигма, идущая в первую очередь от «социального» – потребностей человека. Складывалось общественное мировоззрение под общим названием «парадигма человеческой исключительности». С. Клаусер, который ввел понятие «человеческой исключительности» в научный оборот, назвал это «верой в прерывность эволюции между человеком и другими биологическим существами» [1, с. 11].

 

В этот период получает развитие экологическое право. Государство в большей степени регулирует отношения по приобретению права собственности на землю, природные ресурсы и средства производства.

 

С 1917 года стало формироваться экологическое (природоресурсное) право. Б. В. Ерофеев утверждает, что формирование экологического права прошло три основных этапа: возникновение, становление и развитие экологического права в рамках «земельного права в широком смысле»; развитие экологического права в рамках природоресурсовых отраслей; современный период развития экологического права, его выход за рамки природоресурсовых отраслей, переход к природоохранному праву [см.: 11, с. 79].

 

Именно в индустриальный период (в 20-е годы XX в.) В. И. Вернадский обратил внимание на мощное воздействие человека на окружающую среду и преобразование современной биосферы. Человечество как элемент биосферы, считал он, неизбежно придет к пониманию необходимости сохранения всего живого на Земле и охватит разумным управлением живую оболочку планеты, превратив ее в единую сферу – ноосферу (сферу разума). Это новое понятие Вернадский сформулировал в 1944 году. Он успел лишь в общих чертах наметить основы нового учения, но его слова и сейчас актуальны и звучат предостерегающе: «В геологической истории биосферы перед человеком открывается огромное будущее, если он поймет это и не будет употреблять свой разум и свой труд на самоистребление» [5].

 

По мнению ученого, ноосфера – материальная оболочка Земли, меняющаяся под воздействием людей, которые своей деятельностью так преобразуют планету, что могут быть признаны «мощной геологической силой». Эта сила своей мыслью и трудом перестраивает биосферу «в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого» [4, с. 241–242].

 

Постепенно идея ноосферы захватила умы многих известных ученых во всем мире, что само по себе говорит о ее значимости и глобальном характере.

 

В эпоху ноосферы сможет вступить лишь по-настоящему высокообразованное общество, понимающее свои цели, отдающее отчет в трудностях, стоящих на пути его развития, способное соизмерять свои потребности с теми возможностями, которые дает ему Природа [см.: 15, с. 254–255]. Такое общество должно обладать общественным интеллектом, представляющим собой совокупный интеллект общества, главным критерием качества которого становится качество управления будущим [см.: 17]. Таким же качеством должно обладать информационное общество.

 

Категория общественного интеллекта есть категория новой неклассической, ноосфероориентированной парадигмы социологии в XXI веке – неклассической ноосферной социологии [см.: 7]. Она по-новому заставляет взглянуть на общество как систему, а именно как на систему-организм, имеющую гомеостатические механизмы, ориентированные на поддержание систем жизнеобеспечения в определенных пределах. Общественно необходимые потребности – отражение таких пределов. Нарушение последних в рыночно-капиталистической логике развития – один из источников нарастающей опасности экологической гибели человечества уже в XXI в.

 

На основе ноосфероориентированной парадигмы должны сегодня действовать все цивилизованные общества, сохранение ноосферы должно стать главным социальным интересом, условием развития гражданского общества, информационного общества, а значит и право должно развиваться в этом направлении.

 

Именно в период становления и развития информационного общества, постепенно, столкнувшись с рядом проблем губительного воздействия промышленности и формирования в общественном сознании мнений о неисчерпаемости природных ресурсов, человечество пришло к осознанию пагубности для нашей планеты антропоцентрических экологических воззрений. На рубеже 1970–1980-х годов поднимается вопрос о пересмотре взглядов на взаимоотношение человека и природы, о необходимости массового формирования такого качества, как экоцентричность личности [см.: 16, с. 29].

 

В последние десятилетия значительно возросли интерес и активность гражданского общества и неправительственных организаций в отношении охраны окружающей среды, о чем свидетельствует новое направление в деятельности Организации Объединенных Наций, которое сложилось в 90-х годах XX в. Это прежде всего участие неправительственных организаций в деятельности ООН по вопросам охраны окружающей среды, а также участие представителей деловых кругов в Глобальном договоре ООН, предусматривающем их обязанность способствовать предупреждению негативных воздействий на окружающую среду, повышение ответственности за состояние окружающей среды, развитие и распространение чистых технологий [см.: 10].

 

Правовое закрепление активного участия гражданского общества в решении вопросов сохранения природной среды выразилось также в принятии такого необходимого международно-правового документа, как Конвенция о доступе к информации, участии общественности в процессе принятия решений и доступе к правосудию по вопросам, касающимся окружающей среды (Орхусская конвенция) [см.: 9].

 

Право на устойчивое и экологически безопасное развитие в качестве важнейшего принципа было закреплено в Повестке дня на XXI век, принятой на Конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро в 1992 г. [см.: 8]. Экономическое развитие должно быть экологически безопасным и устойчивым. С тех пор прошло более 20 лет, однако деградация окружающей среды в результате человеческой деятельности продолжается ускоренными темпами, о чем свидетельствует Доклад о развитии человека 2007/2008 «Борьба с изменениями климата: человеческая солидарность в разделенном мире», подготовленный группой экспертов Программы развития ООН (ПРООН) [см.: 19].

 

Таким образом, сегодня приходится констатировать, что международные нормы в сфере сохранения окружающей среды остаются неисполнимыми декларациями [см., например: 14, с. 50–54]. Для того чтобы остановить процесс разрушения человеком окружающей среды, российские доктора философии Л. С. Гордина и М. Ю. Лимонад разработали Ноосферную этико-экологическую конституцию человечества [см.: 6].

 

Проект «Ноосферная этико-экологическая конституция человечества» рассматривает Человечество как духовно-экологическую категорию с правовым статусом и социальной ролью. Правовой статус – это система генеральных прав, свобод и обязанностей в соответствии с принятыми ООН и существенно дополненными нормами отношений Человечества и планеты Земля. Социальная роль Человечества – его сознательно организованная деятельность как гаранта сохранения природы и ресурсов жизнедеятельности, обустройства мест проживания отдельных социальных групп на Земле и во Вселенной. Ноосферная этико-экологическая конституция – документ, обосновывающий новую форму правового регулирования в мировом сообществе и исходящий из понятия Конституции как закона о постоянном (вечном).

 

Авторы Ноо-Конституции обосновано считают: наивно полагать, что общество будущего обойдется в своем устройстве без такого инструмента как право. Развитие права в русле Ноо-Конституции закономерно продолжает и развивает ныне действующие Конституции разных стран, декларации, хартии, соглашения и договоры. Ноо-Конституция – следующий этап развития общественной жизни. Но не с насильственным механизмом применения права, а с принципом сознательного, добровольного следования ему.

 

В условиях развития информационного общества свобода и доступность информации приводят к растущему участию граждан в обсуждении как проблем сохранения природной окружающей среды, так и законопроектов, связанных с указанной тематикой. Информационные технологии становятся серьезным инструментом, который в силах коренным образом изменить взгляды людей, в том числе законодателей, с антропоцентрических на инвайроментальные, т. е. идущие от природы, рассматривающие человека как элемент целостной природной системы.

 

В информационном обществе природоресурсное и природоохранное законодательство не играет роли детерминанты развития права окружающей среды: на первое место выходит информация и знания, а главным приоритетом развития права является сохранение ноосферы и среды обитания человека. Таким образом, степень развития ноосферного права напрямую зависит от уровня развития информационного общества и его информационной культуры.

 

В информационном обществе правом должно стать право цивилизованных обществ, главным общественным интересом которых должно быть сохранение жизни как космопланетарного феномена. Информационное общество должно служить фундаментальной основой развития права, как права Человечества – ноосферо-ориентированного, разумного, направленного на сохранение жизни на Земле.

 

Список литературы

1. Klausner S. On Man and His Environment. San Francisco: Jossey-Bass, 1971. – 224 c.
2. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. – М.: Academia, 1999. – 956 с.
3. Белов А. В. Информационное общество и информационная культура в России: к постановке проблемы // Вестник Волгоградского государственного университета. – 2009. – № 1. – С. 198–202.
4. Вернадский В. И. Научная мысль как планетное явление – М.: Наука, 1991. – 268 c.

5. Вернадский В. И. Несколько слов о ноосфере // Национальная библиотека Украины имени В. И. Вернадского – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://vernadsky.name/wp-content/uploads/2013/01/neskolko-slov-o-noosfere.pdf (дата обращения 14.10.2014).

6. Гордина Л. С., Лимонад М. Ю. Ноосферная этико-экологическая конституция человечества (Ноо-Конституция) – Москва – Торопец: РИТА, 2007. – 104 с.

7. Григорьев С. И., Субетто А. И. Основы неоклассической социологии. – М.: Русаки, 2000. – 226 с.

8. Док. от 03–14 июня 1992 г. «Рио-де-Жанейрская декларация по окружающей среде и развитию» // Организация Объединенных Наций – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/riodecl.shtml (дата обращения 14.10.2014).

9. Док. ЕЭК ООН ECE/CEP/43 от 23–25 июня 1998 г. «Конвенция о доступе к информации, участии общественности в процессе принятия решений и доступе к правосудию по вопросам, касающимся окружающей среды» // Организация Объединенных Наций – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.unece.org/fileadmin/DAM/env/pp/documents/cep43r.pdf (дата обращения 14.10.2014).

10. Док. ООН A/58/817 от 11 июня 2004 г. «Мы народы: гражданское общество, ООН и глобальное управление»: Доклад Группы видных деятелей по вопросу отношений между ООН и гражданским обществом // Организация Объединенных Наций – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.ehu.eus/ceinik/tratados/1TRATADOSSOBREORGANIZACIONESINTERNACIONALES/12ReformadelasNacionesUnidas/OI127RU.pdf (дата обращения 14.10.2014).

11. Ерофеев Б. В. Экологическое право: Учебник для вузов. – М.: Юриспруденция, 1999. – 448 с.

12. Козлов В. О. Информационная революция и становление информационного общества. Набережные Челны: Полиграф, 2000. – 265 с.

13. Лесков Л. В. Виртуальные миры XXI в. // Мир психологии. – 2010. – № 3. – С. 80–90.

14. Малкин И. Г. Изменения климата – великий вызов нашего времени // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2 (4). – С. 39–66. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1096 (дата обращения 30.05.2015).

15. Моисеев Н. Н. Человек и ноосфера. – М.: Молодая гвардия, 1990. – 351 с.

16. Родичева И. В. Инвайроментальные экологические воззрения как ориентир массового осмысления взаимоотношений человека и биосферы // Общество: политика, экономика, право. – 2008. – № 2. С. 29–30.

17. Субетто А. И. Общественный интеллект: социогенетические механизмы развития и выживания (философско-методологические основания и начала теории общественного интеллекта) // Диссертация на соискание учёной степени доктора философских наук в форме научного доклада. – Н. Новгород: НГАСА, 1995. – 57 с.

18. Тоффлер Э. Третья волна. – М.: АСТ, 2004. – 784 с.

19. Доклад о развитии человека 2007/2008. Борьба с изменениями климата. Человеческая солидарность в разделенном мире / отв. ред. К. Уоткинс. – М.: Издательство «Весь Мир», 2007. – 400 с.

References

1. Klausner S. On Man and His Environment. San Francisco, Jossey-Bass, 1971, 224 р.

2. Bell D. The Coming of Post-industrial Society: A Venture of Social Forecasting [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo. Opyt sotsialnogo prognozirovaniya]. Moscow, Academia, 1999, 956 p.

3. Belov A. V. Information Society and Culture in Russia: Problem Formulation [Informatsionnoe obschestvo i informatsionnaya kultura v Rossii: k postanovke problemy]. Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta (Bulletin of VolgogradStateUniversity), 2009, № 1, pp. 198–202.

4. Vernadsky V. I. Scientific Thought as a Planetary Phenomenon [Nauchnaya mysl kak planetnoe yavlenie]. Moscow, Nauka, 1991, 268 p.

5. Vernadsky V. I. A Few Words About the Noosphere [Neskolko slov o noosfere]. Available at: http://vernadsky.name/wp-content/uploads/2013/01/neskolko-slov-o-noosfere.pdf (accessed 14 October 2014).

6. Gordina L. S., Lemonade M. Y. Noospheric Ethical-Ecological Constitution for Humankind (Noo-Constitution) [Noosfernaya etiko-ekologicheskaya konstitutsiya chelovechestva (Noo-Konstitutsiya)]. Moscow – Toropets, RITA, 2007, 104 p.

7. Grigoriev S. I., Subetto A. I. Fundamentals of Neoclassical Sociology [Osnovy neoklassicheskoy sotsiologii]. Moscow, Rusak, 2000, 226 p.

8. Doc. from 03–14 June 1992 “Rio de Janeiro Declaration on Environment and Development” [Dok. ot 03–14 iyunya 1992 g. “Rio-de-Zhaneyrskaya deklaratsiya po okruzhayuschey srede i razvitiyu”]. Available at: http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/riodecl.shtml (accessed 14 October 2014).

9. Doc. UNECE ECE / CEP / 43 from 23–25 June 1998 “Convention on Access to Information, Public Participation in Decision-making and Access to Justice in Environmental Matters relating to the environment” [Dok. EEK OON ECE/CEP/43 ot 23–25 iyunya 1998 g. “Konventsiya o dostupe k informatsii, uchastii obschestvennosti v protsesse prinyatiya resheniy i dostupe k pravosudiyu po voprosam, kasayuschimsya okruzhayuschey sredy”]. Available at: http://www.unece.org/fileadmin/DAM/env/pp/documents/cep43r.pdf (accessed 14 October 2014).

10. Doc. United Nations A / 58/817 of 11 June, 2004, “We the Peoples: Civil Society, the United Nations and Global Governance”: Report of the Panel of Eminent Persons on Relations Between the UN and Civil Society [Dok. OON A/58/817 ot 11 iyunya 2004 g. “My narody: grazhdanskoe obschestvo, OON i globalnoe upravlenie”: Doklad Gruppy vidnykh deyateley po voprosu otnosheniy mezhdu OON i grazhdanskim obschestvom]. Available at: http://www.ehu.eus/ceinik/tratados/1TRATADOSSOBREORGANIZACIONESINTERNACIONALES/12ReformadelasNacionesUnidas/OI127RU.pdf (accessed 14 October 2014).

11. Erofeev B. V. Environmental Law: Textbook for Universities [Ekologicheskoe pravo: Uchebnik dlya vuzov]. Moscow, Yurisprudentsiya, 1999, 448 p.

12. Kozlov V. O. Information Revolution and the Emergence of the Information Society [Informatsionnaya revolyutsiya i stanovlenie informatsionnogo obschestva]. Naberezhnye Chelny, Poligraf, 2000, 265 p.

13. Leskov L. V. Virtual Worlds of XXI Century. [Virtualnye miry XXI veka]. Mir psikhologii (World of Psychology), 2010, № 3, pp. 80–90.

14. Malkin I. G. Climate Change Is a Great Challenge of Our Time [Izmeneniya klimata – velikiy vizov nashego vremeni]. Filosofiya I gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 2 (4), pp. 39–66. Available at: http://fikio.ru/?p=1096 (accessed 30 June 2014).

15. Moiseev N. N. Man and the Noosphere [Chelovek i noosfera]. Moscow, Molodaya gvardiya, 1990, 351 p.

16. Rodicheva I. V. Environmental Attitudes as a Reference Mass Understanding of the Relationship Between Man and the Biosphere [Invayromentalnye ekologicheskiy vozzreniya kak orientir massovogo osmysleniya vzaimootnosheniy cheloveka i biosfery]. Obschestvo: politika, ekonomika, pravo (Society: Politics, Economics, Law), 2008, № 2, pp. 29–30.

17. Subetto A. I. Social Intelligence: Social and Genetic Mechanisms for the Development and Survival (Philosophical and Methodological Bases and Foundations of the Theory of Social Intelligence) // Thesis for the Degree of Doctor of Philosophy in the Form of Scientific Report. [Obschestvennyy intellekt: sotsiogeneticheskie mekhanizmy razvitiya i vyzhivaniya (filosofsko-metodologicheskie osnovaniya i nachala teorii obschestvennogo intellekta) // Dissertatsiya na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk v forme nauchnogo doklada]. Nizhny Novgorod, NSABU, 1995, 57 p.

18. Toffler E. Third Wave [Tretya volna]. Moscow, AST, 2004, 784 p.

19. Watkins K. (Ed.) The Human Development Report 2007/2008. Fighting Climate Change. Human Solidarity in a Divided World [Doklad o razvitii cheloveka 2007/2008. Borba s izmeneniyami klimata. Chelovecheskaya solidarnost v razdelennom mire / otv. red. K. Uotkins]. Moscow, Ves Mir, 2007, 400 p.

 
Ссылка на статью:
Бородин Е. А. Правовая динамика в контексте становления информационного общества: от экологического к ноосферному праву // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 2. – С. 14–23. URL: http://fikio.ru/?p=1635.

 
© Е. А. Бородин, 2015

УДК 305.9; 008.2

 

Внутских Александр Юрьевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Пермский государственный национальный исследовательский университет», кафедра философии, профессор, доктор философских наук, доцент, Пермь, Россия.

E-mail: philosophy-psu@mail.ru

614990, Россия, Пермь, ул. Букирева, д. 15, Госуниверситет,

тел.: +7 (342) 239-63-92

Авторское резюме

Состояние вопроса: Концепция информационного общества выступает как важная теоретическая платформа для актуальных исследований современного социума с позиций междисциплинарного подхода.

Результаты: Тенденция к междисциплинарному исследованию ключевых феноменов информационного (постиндустриального) общества оказывается весьма значимой для формирования полной картины достижений фундаментальных наук о человеке в периодических научных изданиях.

Область применения результатов: Предложен подход, ориентированный на выявление ключевых тем исследования информационного общества путем сравнительного анализа фундаментальных теоретических статей в периодических междисциплинарных изданиях.

Выводы: На основании сравнительного анализа «параллелизмов» в различных современных исследованиях, можно сделать вывод, что ключевыми универсальными темами современного междисциплинарного исследования информационного общества являются глобализация и цивилизационный кризис, социокультурные контексты транзитивного социума и концепции его модернизации.

 

Ключевые слова: информационное общество; социокультурные контексты транзитивного социума; глобализация; модернизация.

 

In Parallel Course: Actual Issues of Information Society in the Programme Articles of Russian Interdisciplinary Scientific Journals

 

Vnutskikh Alexander Yurevich – Perm State University, Department of Philosophy, Doctor of Philosophy, Associate Professor, Perm, Russia.

E-mail: philosophy-psu@mail.ru

15 Bukireva st., PermStateUniversity, Perm, Russia, 614990,

Tel.: +7 (342) 239-63-92.

Abstract

Background: The concept of information is an important theoretical framework for interdisciplinary studies of contemporary society.

Results: The trend towards interdisciplinary studies of the key phenomena of information (post-industrial) society is very important for the formation of a complete picture of the fundamental achievements in Human Sciences in scientific journals.

Research limitations: An approach that focused on identifying of the key themes in information society’s study by means of comparative analysis of fundamental theoretical articles in interdisciplinary periodicals is offered.

Conclusion: On the basis of comparative analysis of «parallelisms» in different contemporary studies we can conclude that the key universal themes of contemporary interdisciplinary research of information society are globalization and civilization crisis, socio-cultural contexts of transitive society and the conceptions of its modernization.

 

Key words: information society; socio-cultural contexts of transitive society; globalization; modernization.

 

Социально-гуманитарные исследования по актуальной проблематике современного общества в силу своего колоссального многообразия особенно остро нуждаются в научно выверенных, предельно общих концепциях, способных выступать в качестве составляющей определенной метатеории, дающей определенные основания и для формирования действенной научной методологии для конкретных исследовательских кейсов. И без сомнения, концепция информационного или постиндустриального общества в современных условиях является неотъемлемым элементом таких теоретико-методологических «скреп». Очень важно, что в России появляются журналы, основной задачей которых оказывается теоретико-методологическая «фокусировка» исследований, посвященных различным аспектам формирования и развития информационного общества. Далеко не последнее место среди этих журналов занимает молодой сетевой журнал «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе», издаваемый с 2013 г. Санкт-Петербургским государственным университетом аэрокосмического приборостроения.

 

Среди последних публикаций в нем особое внимание привлекают четыре работы: статьи В. Н. Лукина и Т. В. Мусиенко «Теории развития человека в контексте глобализации», В. И. Комашинского и С. В. Орлова «Философия инфоэволюционного подхода к стратегиям дальнейшего развития технологий пост-NGN», Н. К. Оконской, М. А. Ермакова, О. А. Резник «Очеловечивание техники и технизация человека», и М. Л. Буровой «Информационные войны: аксиологический аспект».

 

Так, В. Н. Лукин и Т. В. Мусиенко отмечают нарастающий интерес исследователей к «микротеориям» развития человека, которые вместе с тем являются теориями интегративного, междисциплинарного характера. Среди них в наши дни широкое распространение получили кросс-культурные подходы, теории самодетерминации и трансформационного лидерства, интегративная теория развития личности, являющаяся соединением положений экономических и психологических теорий на основе политико-культурологического подхода [см.: 4].

 

В свою очередь, В. И. Комашинский и С. В. Орлов полагают, что теория инфоэволюции является новым важным разделом эволюционной теории в целом, позволяющим выявить закономерности этого вида эволюции и осуществлять его успешное прогнозирование. По их мнению, в обозримом будущем сохранится тенденция к сближению материальной и духовной реальности, что будет находить выражение в новых трендах развития средств связи; в частности, будет становиться все более очевидной потребность формирования все более тонкого и близкого взаимодействия электронных средств с человеческим сознанием [см.: 3].

 

Н. К. Оконская, М. А. Ермаков, О. А. Резник выдвигают тезис о необходимости рассмотрения тенденции к технизации человека не только с позиций критики ее негативных следствий, но и в качестве необходимого прогрессивного элемента создания ноосферы и очеловеченной техники. По мнению авторов, духовные ценности способны противостоять негативным последствиям технизации и создать условия для ускоренного формирования современных производительных сил [см.: 11].

 

Наконец, М. Л. Бурова, исследуя феномен информационных войн, приходит к выводу, что «виртуальным театром боевых действий» в данном случае становятся культура, история и самосознание людей, хотя конечной целью информационной войны могут быть вполне конкретные материальные приобретения. Автор полагает, что единственной опорой государства и общества в таких условиях становится идеология, учитывающая традиционные национальные культурные ценности [см.: 2].

 

Как показывает опыт работы другого российского междисциплинарного периодического научного издания «Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология», научное творчество его авторов развивается в ряде отношений «параллельным курсом». Это становится вполне очевидным, судя по опубликованному в № 3 за 2014 год обзору С. В. Орлова [см.: 12] и еще раз свидетельствует об актуальности и важности соответствующей проблематики для любого современного специалиста в области социально-гуманитарных наук. Все более заметное место в этом журнале занимают статьи, посвященные рассмотрению проблем глобализации, изучение различных проявлений кризиса современной цивилизации, исследование транзитивного (переходного) характера явлений современной социальной жизни в свете попыток ее модернизации. Сравнительный анализ показывает, что фактически это универсальные темы, основные «точки роста» в актуальных исследованиях по постиндустриализму. Основной целью нашей работы является обзор нескольких наиболее крупных, программных статей, помещенных в научном журнале «Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология» в 2013 – 2015 гг., которые были посвящены теоретическому осмыслению этих важнейших аспектов функционирования и развития современного общества.

 

Так, выпуски 1 и 2 за 2014 год начинаются с продолжающейся статьи профессора отделения социологии философского факультета Люблянского университета (Словения), Р. Мочника «Субъект предположительно верящий и нация как нулевой институт». Данная статья уже публиковалась за рубежом и в России, однако, по мнению самого словенского коллеги, возникла необходимость издать выверенный вариант русского перевода, что и было сделано при помощи доцента Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета Д. К. Чулакова. Отталкиваясь от наработок неомарксиста Л. Альтюссера, Р. Мочник ставит проблему действенности политической идеологии. Действительно, почему в современных социокультурных условиях желаемые членами общества коллективные действия так и не совершаются, а кризисные явления в социальной жизни только усиливаются?

 

Начать надо с того, что для произнесения осмысленного высказывания говорящий идентифицирует себя со структурной позицией «субъекта предположительно верящего» (СПВ), из которой может быть произнесено осмысленное, т. е. интерпеллятивное высказывание. Интерпеллированный индивид идентифицирует себя с той же самой инстанцией, которая, с его стороны, работает как позиция, находясь в которой можно поверить, что высказывание «имеет смысл». Взаимное «признание» обеих сторон опосредовано, таким образом, третьей инстанцией, с которой обе они активно идентифицируются. Обе коммуницирующие стороны желают, чтобы предложение имело смысл; чтобы их желание осуществилось, они вынуждены, пусть и условно, разделять определенные верования. Инстанция идентификации, таким образом, располагается в точке, где совпадают желание и принуждение.

 

Почему же в современном обществе не совершаются востребованные коллективные действия? Дело в том, что агенты действия могут быть вынуждены поступать определенным образом. Принуждение является результатом того, как СПВ действует в определенных контекстах. Индивидуальная рациональность зависит от субъекта, предположительно верящего как «объективной», принуждающей и «социальной» идеологической инстанции. «Я отлично знаю, – рассуждает своекорыстный рациональный индивид, – что общее благо является желаемым, и коллективное действие принесет пользу всем. Другие тоже могут это знать, но они, скорее всего, верят, что люди чаще всего своекорыстные, даже эгоистичные существа, и они предпочитают определенную частную выгоду неопределенному общественному благу. Поскольку они ожидают, что если другие будут действовать в соответствии с этими верованиями, то станут поступать так же независимо от собственных убеждений и желаний. Коллективное действие, скорее всего, так и не произойдет, поэтому, если я не хочу оказаться неудачником, мне лучше последовать примеру других и искать свою собственную выгоду».

 

Здесь в рациональных рассуждениях индивида начинается бесконечная регрессия: вера в то, что другие верят в то, что другие верят. Существует структурная причина для подобного делегирования верований: интерсубъективные отношения опосредованы СПВ, а в любом индивидуалистическом обществе функцию СПВ перекладывают на какого-то другого индивида. СПВ представлен верованиями, приписываемыми другому, и эти верования могут, в конце концов, быть снисходительно поданы как то, что другой верит в то, во что верят другие. Особое значение здесь заключается в том, что каждый индивид играет роль СПВ для любого другого индивида. Это структурная основа для «модерного» (либерально-индивидуалистического) понятия «идентичности», определяющей и группу, и индивида как члена этой группы, т. е. это структурная причина парадокса, суть которого в том, что в либеральных индивидуалистических обществах существует тенденция определять индивидов исключительно или, по крайней мере, в большинстве случаев как членов некоторого коллектива. Таким образом, условная идентификация, при которой индивид сохраняет свои принципы, ведет к безусловному принуждению относительно его собственного «автономного» выбора [см.: 5].

 

Во второй части статьи Р. Мочник исходит из представлений о нации как о «нулевом социальном институте», основной функцией которого является обеспечение существования общества. Именно благодаря этой третьей идеологической концепции, которая является «нейтральной» по отношению к любым противоречащим друг другу дуальным концепциям социального «целого», эти противоречащие идеологии могут определять и «размещать» друг друга в пространстве социальной реальности, и, соответственно, их сторонники вообще могут коммуницировать. Обращаясь к опыту «переходных» восточно-европейских стран, автор полагает, что буржуазия завоевывает современное административное государство только тогда, когда создает идеологический аппарат государства, способный поддерживать буржуазное «использование» государства – нацию. Национальный нулевой институт является формальным и псевдонейтральным механизмом социальной интеграции, который может функционировать, только если он сверхдетерминирован конкретной идеологией из набора альтернативных идеологий, которые он и должен «интегрировать». Поэтому в национально организованных обществах ведется постоянная идеологическая борьба за то, какая конкретная идеология должна сверхдетерминировать формальный механизм национальной интеграции. «Национальная идентичность» является способом, с помощью которого индивид определяет себя в отношении национального нулевого института. Это также институциональная основа для взаимного признания индивидуальных коммуникантов. Условная идентификация с субъектом предположительно верящим (СПВ), таким образом, оказывается институционально опосредованной «национальной идентичностью» [6].

 

В выпусках 4 за 2013 г. и 1 за 2014 г. опубликована статья профессора кафедры философии Пермского государственного национального исследовательского университета Л. А. Мусаеляна «Исторический процесс и глобализация». В данной работе предпринимается попытка выявить связь глобализации с историческим процессом, показать фундаментальные антропологические основания этого феномена. «Арабская весна» и многотысячные демонстрации в декабре – феврале 2011 – 2012 гг. у нас в стране дают основание вспомнить почти забытое современным обществознанием открытие Маркса – закон роста основательности истории. В силу того, что каждое новое поколение не просто перенимает от предшествующих «реальную основу истории» но и видоизменяет, обогащает её, исторический процесс приобретает аккумулятивный характер. В этой связи рост основательности истории и её ускорение являются сущностными тенденциями развития человечества. Люди сами делают свою историю, поэтому вместе с основательностью исторического действия, как отмечал К. Маркс, будет расти и объём массы, делом которой оно является.

 

Если же говорить о феномене «цветных революций», то существует две основные точки зрения по их поводу. Согласно первой, они не имеют основания в объективных тенденциях развития человечества. Это всецело рукотворный процесс «ненасильственного» свержения власти, осуществляемый по хорошо отработанной технологии внутренней оппозицией, организованной, финансируемой и управляемой извне. С другой точки зрения, это феномен глобального политического пробуждения народов, которые поднимаются на борьбу с авторитарными режимами своих стран при моральной и политической поддержке свободного мира. Очевидно, что при такой интерпретации «цветные революции» приобретают иной контекст. Они соответствуют общему вектору развития человечества и поэтому являются закономерными и ожидаемыми. Это позволяет вуалировать внешнее вмешательство во внутренние дела суверенных государств, которое нередко оказывается определяющим в исходе событий. Какая из приведённых точек зрения является правильной? По мнению самого Л. А. Мусаеляна – ни одна, хотя в каждой из них есть свой резон. То есть формально «цветные революции» происходят в русле общей тенденции развития человечества – роста основательности исторического процесса. Однако, как показывают события, целью творцов «цветных революций» является не защита прав и свобод народных масс в той или иной стране, не вовлечение их в активную общественную и политическую жизнь с тем, чтобы сам народ решал свою собственную судьбу и реализовал своё законное право на выбор путей развития. По существу «цветные революции» – это изощрённый и циничный способ целенаправленного использования пробуждающейся энергии народных масс для защиты экономических и геополитических интересов главных акторов современного исторического процесса.

 

Для обоснования данного тезиса автор предлагает обратиться к анализу феномена глобализации с позиций концепции информационного общества и фундаментальной политэкономии. Информационное общество представляет для нас интерес не только потому, что на этом этапе исторического процесса возникают признаки межформационных сдвигов (формирование научного труда, вырождение стоимостных отношений и т. д.), но и в связи с тем, что в эту эпоху глобализация приобретает более выраженный характер, что даёт основание некоторым исследователям рассматривать глобализацию как феномен исключительно конца XX в. Но уже К. Маркс задолго до современных учёных не только описал феномен глобализации, но и ввёл само это понятие, выражающее новые тенденции в истории человечества.

 

Превращение исторического процесса во всемирно-исторический по Марксу означает усложнение коллективного субъекта исторического процесса, возрастание роли отдельных государств в определении судьбы не только собственного народа, но и человечества в целом. Названная тенденция является необходимым условием глобализации, но не достаточным. Онтологическим (антропологическим) основанием глобализации является неодолимая тенденция развития человека в соответствии с его универсальной родовой сущностью. В этой связи, как представляется, далеко не случайно, что глобализация получила своё рельефное выражение в постиндустриальную эпоху, когда стал формироваться научный («всеобщий» – Маркс) труд, требующий для своего выполнения универсально развитых индивидов. Но интернационализация, интеграция сфер общественной жизни стран и регионов, формирование взаимосвязанного целостного мира не есть результат равного взаимовлияния народов и государств. Развитие человечества имеет неравномерный, противоречивый характер. Поэтому в каждую историческую эпоху социальный мир представляет жёстко иерархизированную систему государств, включающую передовые по уровню социально-экономического развития страны и отсталые. По мнению Л. А. Мусаеляна, и «двойные стандарты» в международной политике, и «цветные революции» являются инструментами борьбы за господство в этой системе [см.: 7, 8].

 

В выпусках 4 за 2014 г. и 1 за 2015 г. опубликованы статьи Л. А. Мусаеляна, объединенные общей темой кризиса и девальвации международного права. В первой из них – «Феноменология и доктринальные факторы правового нигилизма и двойных стандартов в международных отношениях» – автор показывает, что демонстративное нарушение общепризнанных принципов международного права и практика двойных стандартов в применении норм международного права во внешней политике ведущих держав мира становится все более распространенным явлением. Фактически мы живем в эпоху кризиса современного международного права, который проявляется в правовом нигилизме, применении в практике двойных стандартов, подмене правовых принципов в международных отношениях квазиправовыми понятиями, такими как «страны-изгои», «диктаторские режимы» и др. Кризис международного права является своеобразным катализатором ускорения и углубления глобального кризиса цивилизации. Это определяется не только особой ролью права как важнейшего регулятора общественной жизни социума, но и тем, что основными субъектами антиправовой культуры в международных отношениях оказались ведущие державы – главные акторы мировой политики. Подобная практика приводит к девальвации международного права и падению престижа международных институтов, призванных регулировать международные отношения и обеспечивать устойчивый миропорядок. Л. А. Мусаелян полагает, что факторы, обусловливающие девальвацию международного права и низкую эффективность регулятивных возможностей ООН и его институтов, можно условно разделить на три группы: доктринальные, цивилизационные и геополитические.

 

В отношении факторов доктринальных автор отмечает, что если есть определенная иерархия норм международного права, то должна быть и иерархия его основных принципов. В противном случае противоречивость, зыбкость «самого фундамента» делает неустойчивым, нежизнеспособным все здание международного права. И именно особый статус принципа уважения прав человека дает основание считать эту систему субординированной. Демократия, в отличие от авторитаризма и тоталитаризма, – форма правления, которая гармонизирует права национальных меньшинств с правами человека и на этой основе с правами всего населения. Подобная гармонизация означает отсутствие в государстве селективной политики по обеспечению прав человека в отношении этнических меньшинств и титульного населения. Такая политика создает условия для мира и стабильности в обществе. Поэтому обеспечение прав человека и национальных меньшинств отвечает интересам государства, способствует сохранению и укреплению его целостности. Если же государство осуществляет дискриминационную политику по этническому, языковому, религиозному признаку, более того – поддерживает или само осуществляет массовые репрессии против людей, то право народов на самоопределение имеет большую юридическую силу, нежели принцип целостности государства; внешнее вмешательство во внутренние дела государства в этом случае не только допустимо, но и необходимо.

 

Особая и сложная проблема – появление новых субъектов весьма активных в международной экономике и политике, в первую очередь ТНК. ТНК, возможности которых воздействовать на социальные процессы превосходят возможности многих государств, в отличие от последних не являются субъектами международного права вообще. Деятельность ТНК чаще всего проходит вне публичной сферы, которая в силу отсутствия там конкуренции оказывается более эффективной, чем публичная деятельность в правовом поле. Поэтому к неотложным задачам совершенствования международного права следует отнести и разработку норм, регулирующих растущую активность новых субъектов экономической и политической жизни человечества. Впрочем, доктринальные факторы сами по себе не вызывают указанные критические явления в международном праве; по мнению автора, их можно отнести к факторам кондициональным [см.: 9].

 

Во второй статье цикла – «Цивилизационные, формационные и геополитические факторы кризиса международного права» – Л. А. Мусаелян рассматривает именно эти последние факторы как играющие определяющую роль в разрушении международного права. Капитализм, в ходе истории двигаясь из континентальной Европы на Британские острова, а затем – в Америку, постепенно растерял те культурно-гуманистические сдержки и противовесы, которые препятствовали безудержному стремлению капитала к получению прибыли. Интеллектуальным выражением освобожденного от «гуманистических пут» капитализма стала философия американского прагматизма, как известно, отождествляющего истину с пользой, выгодой. Но это фактически означает элиминацию института объективной истины из права. В свою очередь, многолетнее превосходство над другими странами и возникновение монополярного мира в конце XX – начале XXI вв. способствовали укоренению в общественном сознании американцев негативного отношения к международным институтам и соглашениям, ибо они мешают США использовать свою силу – определяющий инструмент внешней политики. По мнению Л. А. Мусаеляна, пользуясь правом сильного, США стремятся блокировать любые потенциальные угрозы своему лидерству и военному превосходству. Отсюда их особое отношение к международному праву и международным отношениям. Они присваивают себе право нанесения превентивных ударов по странам, чья политика с их точки зрения таит угрозу американским национальным интересам, что квалифицируется как угроза международному миру и стабильности. Глобальное военное присутствие является основой политической, экономической, финансовой, культурной гегемонии Америки в мире. Глобализация, как представляется Л. А. Мусаеляну, есть современная форма тоталитаризма, которую еще предстоит исследовать.

 

Вместе с тем в начале XXI в. все более очевидными становятся признаки смещения цивилизационного центра в регион Азии. Это сопровождается изменением сложившейся в годы монополярного мира финансовой, экономической, промышленной, политической архитектоники, порождающей очаги напряженности и локальных конфликтов. Череда «цветных революций», произошедших в арабских странах, государственный переворот в Украине – все это попытки переформатировать складывающуюся новую архитектонику мира, блокировать всеми доступными средствами тенденции, ведущие к закату монополярного мира. Противодействовать объективным историческим процессам сложно. Отсюда, с одной стороны, неизбежное нарушение норм международного права, призванного обеспечить стабильность мира и развитие социума, с другой, поиск союзников среди маргинальных движений, обладающих мощной энергетикой, способной радикально изменить политическую и социально-экономическую ситуацию в отдельных странах и регионах. Но инструментализация националистических, откровенно фашистских, религиозно-экстремистских организаций для своих геополитических целей тоже имеет свои юридические последствия. По мнению Л. А. Мусаеляна, целые страны и регионы вырываются из правового пространства и погружаются в варварство, где господствует право силы [см.: 10].

 

Наконец, в выпуске 2 за 2014 г. обращает на себя внимание совместная статья ныне, к сожалению, покойного профессора кафедры социологии Пермского государственного национального исследовательского университета А. Г. Антипьева и доцента кафедры социологии и политологии Пермского национального исследовательского политехнического университета К. А. Антипьева «Социокультурный фактор в модернизации российской экономики и общества». Анализируя попытки модернизации России, соавторы приходят к выводу, что именно из-за недоучета влияния социокультуры и духовно-нравственных ценностей ни одна из проводимых в стране правительственных реформ не завершена и не дала ожидаемых результатов. Ведь именно благодаря культуре и через культуру происходит «снятие» социального в экономическом, политическом, идеологическом содержании. Важный показатель развитости социокультуры – способность властных структур, бизнеса, рядовых граждан к сотрудничеству, а его необходимым условием является взаимное уважение, ответственность и высокий профессионализм всех субъектов формирующегося гражданского общества.

 

Каковы же главные причины недооценки в современной России социокультурных факторов модернизации? Соавторы полагают, что с самого начала перевода нашего общества на рельсы капиталистического развития у правящей элиты отсутствовала четкая стратегия развития страны. Правительственные структуры исходили из лозунга, что надо до основания разрушить старую общественную систему и на этой основе построить современное общество, не задумываясь при этом об экономических и социальных последствиях принимаемых решений. То есть шла активная борьба власти с «пережитками социализма». При этом элита особо не вникала в содержание этих пережитков.

 

Вторая причина недооценки социокультурного фактора – преувеличение значения экономики в существующих ее формах, то есть экономики сырьевой. В обществе и государстве сложилась устойчивая привычка жить за счет экспорта нефти, газа и других полезных ископаемых, не уделяя должного внимания развитию реального производства. В 2000 – 2007 гг. ежегодный рост бюджетов, особенно крупнейших городов России и их расходов составлял 70 – 90%! Необходимость модернизации в таких условиях была далеко не очевидной для власть предержащих. Напротив, сформировалась идеология быстрого обогащения, не связанная с реальной производственной деятельностью. Она глубоко укоренилась не только среди чиновников, хозяйственных руководителей крупных компаний, но и среди значительной части населения, особенно среди молодежи. Отсюда и высокий уровень коррупции, и нежелание определенной части людей трудиться. Труд как важнейшая социальная ценность сместился на периферию общественной жизни. И в обществе до сих пор нет четкого осознания того, что так жить дальше нельзя.

 

Третья причина недооценки социокультурного фактора кроется в сфере политической, прежде всего в деятельности государственной власти. Политика продолжает господствовать над социальной сферой и культурой. Это одна из причин реального кризиса власти, высокого уровня коррупции и неспособности организовать выполнение одной из главных функций любой власти – адекватного закону правоприменения, продолжающегося преференциального стиля кадровой политики, низкой исполнительской дисциплины, что проявляется в том числе в неисполнении или формальном исполнении поручений Президента РФ. Причем господство политического реализуется на фоне низкого профессионального уровня управленцев, в первую очередь государственных и муниципальных служащих. Деятельность власти очень часто недостаточно неэффективна, что нередко является следствием игнорирования мнения научного сообщества по наиболее важным вопросам социально-экономического и политического развития. Понятно, что осуществить модернизацию экономики и всего общества невозможно без усиления реального внимания к науке, современным технологиям, качеству образования. Но ошибочно было бы сводить проблемы этих секторов исключительно к недофинансированию. Помимо полноценного финансирования требуется и кардинальное повышение престижа ученого, преподавателя, специалистов, склонных к инновационной деятельности.

 

Глава государства в своем послании Федеральному собранию Российской Федерации еще в 2012 году справедливо охарактеризовал то, с чем столкнулось российское общество в начале XXI века, как «ценностную катастрофу». Это заявление, по мнению А. Г. Антипьева и К. А. Антипьева, вселяет определенную уверенность в том, что власть, осознав всю пагубность этой катастрофы, не только на словах, но и на деле займется решением этой проблемы и усилит внимание к социокультуре как важнейшему фактору развития нашего общества [см.: 1].

 

Редакция журнала «Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология» исходит из необходимости междисциплинарного подхода к решению традиционных и вновь возникающих проблем социально-гуманитарных наук. И изложенные выше наработки наших ведущих авторов свидетельствуют в пользу того, что платформа концепции информационного (постиндустриального) общества является одной из базовых для адекватной постановки и решения этих проблем в современной социокультурной ситуации.

 

Список литературы

1. Антипьев А. Г., Антипьев К. А. Социокультурный фактор в модернизации российской экономики и общества // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2014. – № 2. – С. 126 – 132.

2. Бурова М. Л. Информационные войны: аксиологический аспект // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 4. – С. 31 – 39.

3. Комашинский В. И., Орлов С. В. Философия инфоэволюционного подхода к стратегиям дальнейшего развития технологий пост-NGN // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С. 11 – 20.

4. Лукин В. Н., Мусиенко Т. В. Теории развития человека в контексте глобализации // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1. – С. 27 – 38.

5. Мочник Р. Субъект предположительно верящий и нация как нулевой институт. // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2014. – № 1. – С. 6 – 16.

6. Мочник Р. Субъект предположительно верящий и нация как нулевой институт // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2014. – № 2. – С. 5 – 19.

7. Мусаелян Л. А. Исторический процесс и глобализация // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2013. – № 4. – С. 5 – 12.

8. Мусаелян Л. А. Исторический процесс и глобализация (глобализация: сущность, содержание, форма и антропологические основания) // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2014. – № 1. – С. 17 – 22.

9. Мусаелян Л. А. Девальвация международного права. Статья первая: Феноменология и доктринальные факторы возникновения правового нигилизма и двойных стандартов в международных отношениях // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2014. – № 4. – С. 5 – 13.

10. Мусаелян Л. А. Девальвация международного права. Статья вторая: Цивилизационные, формационные и геополитические факторы кризиса международного права // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2015. – № 1. – С. 16 – 25.

11. Оконская Н. К., Ермакова М. А., Резник О. А. Очеловечивание техники и технизация человека // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 4. – С. 21 – 31.

12. Орлов С. В. Новый сетевой журнал «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе: направления исследований и проблемы // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2014. – № 3. – С. 5 – 15.

 

References

1. Antipyev A. G., Antipyev K. A. Socio-Сultural Factor in Modernization of Russian Economy and Society [Sotsiokulturnyy faktor v modernizatsii rossiyskoy ekonomiki i obschestva]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (PermUniversity Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2014, № 2, pp. 126 –132.

2. Burova M. L. Information Warfare: the Axiological Aspect [Informatsionnye voyny: aksiologicheskiy aspekt]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 4, pp. 31 – 39.

3. Komashinskiy V. I., Orlov S. V. The Philosophy of Infoevolutional Approach to the Strategies of Further Post-NGN Technologies Development [Filosofiya infoevolutsionnogo podkhoda k strategiyam dalneyshego razvitiya tekhnologiy post-NGN]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 2, pp. 11 – 22.

4. Lukin V. N., Musienko T. V. Theories of Human Development in the Context of Globalization [Teorii razvitia cheloveka v kontekste globalizatsii]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 1, pp. 27 – 38.

5. Mochnik R. J. Subject Supposed to Believe and Nation as a Zero Institution [Subekt predpolozhitelno veryaschiy i natsiya kak nulevoy institut]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (PermUniversity Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2014, № 1, pp. 6 – 16.

6. Mochnik R. J. Subject Supposed to Believe and Nation as a Zero Institution [Subekt predpolozhitelno veryaschiy i natsiya kak nulevoy institut]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (PermUniversity Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2014, № 2, pp. 5 – 19.

7. Musaelyan L. A. Historical Process and Globalization [Istoricheskiy process i globalizaciya]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (PermUniversity Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2013, № 4, pp. 5 – 12.

8. Musaelyan L. A. Historical Process and Globalization (Globalization: Essence, Content, Form and Anthropological Bases) [Istoricheskiy process i globalizaciya (Globalizaciya: suschnost, soderzhanie, forma i antropologicheskie osnovaniya]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (PermUniversity Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2014, № 1, pp. 17 – 22.

9. Musaelyan L. A. The Devaluation of International Law. The First Paper: Phenomenology and Doctrinal Factors of Legal Nihilism and Double Standards Within the Sphere of International Relations. [Devalvaciya mezhdunarodnogo prava. Statya pervaya: Fenomenologiya i doktrinalnye faktory pravovogo nigilizma i dvoynykh standartov v oblasti mezhdunarodnykh otnosheniy]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (PermUniversity Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2014, № 4, pp. 5 – 13.

10. Muselyan L. A. The Devaluation of International Law. The Second Paper: Civilization, Formational and Geopolitical Factors of International Law’s Crisis [Devalvaciya mezhdunarodnogo prava. Statya vtoraya: Tsivilizatsionnye, formatsionnye i geopoloticheskie factory krizisa mezhdunarodnogo prava]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (PermUniversity Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2015, № 1, pp. 16 – 25.

11. Okonskaya N. K., Ermakova M. A., Reznik O. A. Humanization of Technology and Technicalization of Humans [Ochelovechivanie tekhniki i tekhnizaciya cheloveka]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 4, pp. 21 – 30.

12. Orlov S. V. A New Net Journal “Philosophy and Humanities in Information Society”: The Sphere of Research and Problems [Novyy setevoy zhurnal “Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve”]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya (Perm University Bulletin. Series “Philosophy. Psychology. Sociology”), 2014, № 3, pp. 5 – 15.

 
Ссылка на статью:
Внутских А. Ю. «Параллельным курсом»: актуальные проблемы информационного общества в программных статьях российских междисциплинарных научных журналов // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 1. – С. 12–25. URL: http://fikio.ru/?p=1571.

 
© А. Ю. Внутских, 2015

УДК: 1:001; 378:001

 

Куликова Ольга Борисовна – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Ивановский государственный энергетический университет имени В. И. Ленина», кафедра истории и философии, доцент, кандидат философских наук, Иваново, Россия.

E-mail: kulickovaolg@yandex.ru

153003 г. Иваново, ул. Рабфаковская, 34,

тел: 8 (4932) 26-97-84.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Нынешний этап развития общества обусловлен огромной ролью в его жизни знаний и информации, а значит, уровнем развития в нем науки и образования. От этого зависит способность общества давать адекватные ответы на геополитические вызовы. Многие проблемы развития научно-образовательной сферы связаны не только с особенностями государственной политики и состоянием общества в целом, но и с тем, каковы были обстоятельства ее формирования, какие факторы определяли ее судьбу и формирование лучших традиций. Однако те факторы, которые определили утверждение научного характера университетского образования, что до сих пор не стали предметом специальных исследований.

Результаты: В процессе становления российского университетского образования в нем постепенно утверждался принцип научности. Эта тенденция вполне соответствовала проекту европейского классического университета. Научность университетского образования – это комплекс таких черт, как соединение преподавания и исследования, свобода исследований, снятие сословных запретов на обучение, непрерывность и целостность образования. Соединение исследовательского и образовательного процессов стало необходимостью как для науки, так и для университетов. Условия России в XVIII – ХIХ вв. признаны неблагоприятными для развития науки и университетского образования. Тем не менее, выдающиеся русские ученые – М. В. Ломоносов, Н. И. Пирогов, С. М. Соловьев, Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов, А. М. Бутлеров, А. П. Бородин, К. А. Тимирязев и другие – настойчиво проводили принцип научности в деятельности университетов. Для России была характерна органичная связь гражданской позиции университетских ученых и их активной исследовательской деятельности. Современные проблемы российского университетского образования во многом предопределены историческими особенностями его становления.

Область применения результатов: Исследования современных проблем развития науки и образования, разработка проектов совершенствования научно-образовательной деятельности в России.

Выводы: Классический университет является выражением идеи глубокого целостного развития личности, что достигается единством научной и образовательной деятельности. На такое единство были изначально ориентированы университеты в России. Происходящий в настоящее время переход к новой модели образования на основе формирования компетенций (компетентностного подхода) несет в себе опасность снижения качества образования. Избежать этого можно только при сохранении в университете единства образовательной и научной деятельности.

 

Ключевые слова: классический университет; научность; научно-образовательная сфера; специфика российской науки; образы науки в российском общественном мнении; кризис науки.

 

Unity of Scientific and Educational Mission in the Classical University: the Russian Specific Character

 

Kulikova Olga Borisovna – Ivanovo State Power Engineering University (ISPU), Department of History and Philosophy, Associate Professor, Ph. D (Philosophy), Ivanovo, Russia.

E-mail: kulickovaolg@yandex.ru

34, Rabfakovskaja st., Ivanovo, Russia, 153003,

tel: +7( (4932) 26-97-84

Abstract

Background: The present stage of society development is characterized by a key role, which knowledge and information play in its life, hence its level of science and education development. The ability of society to give adequate responses to geopolitical challenges depends on it. Many problems of scientific and educational development are connected not only with some features of state policy and contemporary society in general. Circumstances of this sphere dynamics, factors defining its evolution and forming its best traditions are of importance too. Nevertheless, those factors determining the scientific character of university education have not become the subject matter of detailed research yet.

Results: In the course of the Russian university formation and development the scientific principles of education were constantly established. This tendency corresponds to the project of European classical universities. Scientific nature of education is a complex of teaching and research, the freedom of studies, the removal of class prohibitions for teaching, continuity and integrity of education. The connection of research and educational processes has become a necessity for both science and universities. The situation in Russian society in the eighteenth – nineteenth centuries is considered to have been unfavorable for the development of science and university education. Nevertheless, some outstanding Russian scientists – M. V. Lomonosov, N. I. Pirogov, S. M. Solovyov, D. I. Mendeleev, I. M. Sechenov, A. M. Butlerov, A. P. Borodin, K. A. Timiriazev, etc. – persistently applied the scientific principle in universities. A close link between the civic responsibility of Russian university academicians and their research activity was typical for Russia. The contemporary problems of Russian university education depend on the historical features of its formation.

Research implications: In research of modern problems of science and education development, in new projects connected with the improvement of scientific and educational activity in Russia.

Conclusion: The classical university idea is the realization of thorough personality development that can be reached by the unity of scientific and educational activity. Universities in Russia were initially focused on such unity. Transition to a new model of education on the basis of competence formation (competence-based approach) can result in education quality decline. The possibility to avoid this tendency is to preserve the unity of educational and scientific activity in universities.

 

Keywords: classical university; scientific approach; the scientific and educational sphere; Russian science; science in Russian public opinion; crisis in science.

 

Основные принципы функционирования классического университета были сформулированы в просветительских социально-преобразовательных проектах XVIII – ХIХ вв. Среди них самое важное место занимает проект В. фон Гумбольдта, который в своем меморандуме 1810 г. «О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине» со всей определенностью высказался за соединение образования с наукой, что считал выражением потребности самой культуры – потребности в глубоком и целостном развитии личности.

 

С учетом того, что возникшие более чем за пять веков до гумбольдтовского проекта европейские университеты к рубежу XVIII – ХIХ веков существенно растратили былой авторитет, «научная прививка» была важна для них как способ обновления и самосохранения. С другой стороны, наука также нуждалась в укреплении институционального статуса. Интегрирование в университетскую среду было необходимо науке, означая для нее органичное включение в устоявшиеся культурные традиции.

 

В XIX в. классическая модель университета как научно-образовательного учреждения постепенно стала внедряться во всей Европе. Эта тенденция, сопряженная с особыми обстоятельствами социокультурного плана, проявила себя и в России. Наука здесь возникла, как известно, в условиях, которые нельзя считать адекватными ее социокультурному назначению и когнитивной специфике.

 

В момент учреждения петербургской академии наук (1725) отсутствовало в целом не только университетское, но даже начальное образование как некая система (как общественный институт). Первые светские (нецерковные) школы XVIII в. были школами преимущественно начального уровня и технической направленности, в рамках которых не могло быть и речи о научности образовательного процесса. Так, например, в математической и навигацкой школе в соответствии с учебником Л. Ф. Магницкого («Арифметика») обучали только элементарным математическим действиям, но не принципам этих действий, и обучение сводилось преимущественно к зубрежке и натаскиванию на простейшие арифметические операции. Математическое, а шире – теоретическое мышление не являлось целью такого способа подготовки специалиста.

 

Университетское же образование утверждалось в российской жизни независимо от сферы школьной подготовки, но при определенном, особенно в начальный период, влиянии научной академии. Последнее обстоятельство существенно отличало российский опыт в данной сфере от западноевропейского. Но это совсем не означало, что университетская деятельность изначально была научно ориентированной. Утверждение научности как организационно-содержательной основы университетской подготовки первоначально зависело от героических усилий отдельных энтузиастов, среди которых приоритет, безусловно, принадлежит М. В. Ломоносову. Интересно, что ломоносовский университетский проект предвосхищал гумбольдтовский. Кстати, оба ученых испытывали в равной мере серьезные трудности при практической реализации проектов.

 

Рождение и развитие научно-образовательной сферы в России проходили не без сильного сопротивления как со стороны чиновничества, так и со стороны вековых русских традиций. Препятствовал этому сам язык. Например, у геометрии вообще не было предшественника на русской почве (землемерные рукописи явно не годились как предпосылка этой науки). Не было и аналогов научной терминологии. Как отмечают исследователи, вводимые «соответствия часто бывали неточными», и «жизненностью такие слова не обладали» [7, с. 33].

 

В этой связи следует отметить огромный вклад М. В. Ломоносова, целенаправленно разрабатывавшего русскую научную терминологию. К терминам, введенным именно им в научный обиход, относятся: «атмосфера», «термометр», «формула», «упругость», «чертеж», «земная ось», «преломление лучей» и др. [см.: 12, с. 129]. Среди важных шагов, которые способствовали постепенному утверждению элементов научности в университетской подготовке, было написание и издание М. В. Ломоносовым первых вузовских учебников (на русском языке), отличавшихся высоким уровнем теоретичности. К их числу относились «Элементы математической химии» (1741), «Волфианская экспериментальная физика» (1746), «Риторика» (1748), «Введение в истинную физическую химию» (1752), «Российская грамматика» (1755), а также оставшаяся незаконченной «Древняя российская история» и другие. Ломоносов последовательно добивался единения теоретической и экспериментальной деятельности, видя в нем основание подлинно научного познания, ведущего к истине. «Из наблюдений установлять теорию, чрез теорию исправлять наблюдения – есть лучший способ к изысканию правды», – подчеркивал он [9, с. 163.] Заслугой М. В. Ломоносова явилось обоснование необходимости непрерывного образования, что предполагало организацию гимназической подготовки как предшествующей университетской, а также о создании условий для непрерывного развития научного познания.

 

Московский университет по составу учащихся (это стало во многом также заслугой М. В. Ломоносова) оказался довольно демократичным: там начали обучение дети солдат, дьячков и др. Именно разночинцы впоследствии и стали базой для развертывания свободного научного поиска, поскольку русское дворянство было весьма пренебрежительно настроено по отношению к публичному обучению, предпочитая ему домашнее.

 

Одной из самых серьезных проблем для развития науки в России было отсутствие преемственности в сфере исследований: со смертью ученого по большей части угасали и его начинания. Так было, например, со многими начинаниями самого М. В. Ломоносова. Его лаборатория, которая была оборудована на должном для того времени мировом уровне химической науки, была полностью разрушена после его кончины. Режим секретности, узаконенный государством в деятельности академии наук, также существенно усложнял занятия научными поисками.

 

Университеты в России учреждались не духовной властью (не церковью), а государством при содействии академии наук. Н. И. Пирогов в известной статье «Университетский вопрос» особо подчеркивал, что в России университеты не являются церковными учреждениями, позитивно оценивая именно этот факт [см.: 11, с. 14]. Это определяло наличие некоторых идеологических послаблений в контроле за научно-университетской деятельностью.

 

Утверждение духа исследования как такового и признание его общекультурной значимости на собственно российской почве выражалось первоначально в сфере социально-гуманитарного знания (преимущественно исторического). К исследованиям естественнонаучного характера в основном приобщались разночинцы (дети солдат, дьячков, иногда и крестьян), а литература, искусство, а также и история как своего рода художественная деятельность считались занятиями гораздо более достойными, т. е. подходящими для высших сословий. Монополией на изыскания в исторической сфере – сфере размышлений о судьбах России – обладали выходцы из дворянской среды. Более того, признание заслуг для разночинца на этом поприще было делом чрезвычайно сложным и, конечно, давало серьезный шанс приблизиться к категории «благородных», но при этом быть обреченным непрерывно доказывать свое право на эти занятия чрезмерной лояльностью к власти (как, например, историк М. П. Погодин).

 

Первые исторические труды, появившиеся еще в XVIII в. («История Российская» В. Н. Татищева, «Древняя Российская история» М. В. Ломоносова), отличались заметной тенденциозностью, выражая известные идеологические предпочтения авторов, но они знаменовали собой особый этап в развитии культуры, в деле созидания новых общественных ценностей. Надо отметить, что книга Ломоносова при этом обладала уже явными атрибутами научности: концептуальностью и обоснованностью суждений, опорой на факты и др. Автор, кроме того, дал широкую панораму исторических свидетельств о судьбах разных народов, проведя их обстоятельное сравнение.

 

В ряду рассматриваемых событий следует упомянуть возрастание интереса к национальной культуре, ее корням, к русскому языку, что было вызвано открытием и публикацией «Слова о полку Игореве». Это способствовало дальнейшему развитию в России института общественного мнения, начало которого связано с возникновением Московского университета. Знаменательной в этом плане стала деятельность Общества истории и древностей российских (1804) и Общества любителей российской словесности (1811), возникшие при Московском университете и явившиеся примером покровительства гуманитарной науке и заботы о повышении грамотности в русском обществе. В этот же период и в русле этих же тенденций возникают и общества по поддержке естественных наук (Общество испытателей природы, Минералогическое общество), главной задачей которых также было просветительство и поддержка ученых.

 

Надо отметить, что внимание к собственной истории в целом выражалось в этот период в собирании фактов, памятников русской истории, создании словарей, т. е. в основном в дотеоретических формах. Это относится и к такому значимому для российской культуры того времени проекту, как «История государства Российского» Н. М. Карамзина. С другой стороны, становление социогуманитаристики в России конца XVIII – первой трети XIX вв. при всей специфике этого рода познания способствовало укреплению позиций науки в российском обществе.

 

Безусловным образцом собственно научного подхода в области исторического познания стал труд С. М. Соловьева «История России с древнейших времен» (1851 – 1879). Его ученик В. О. Ключевский подчеркивал, что С. М. Соловьев стремился в первую очередь построить объяснение историческим явлениям, а точнее, показать генезис и преемственность социально-политических форм на конкретном историческом материале [см.: 5, с. 503 – 504]. Он принял парадигму исторического познания, сложившуюся в европейских научных школах, где он получил первоначальную подготовку. Парадигма эта предписывала мыслить историю как целое, в чем и состояло достижение необходимых для научного познания целей объяснения.

 

Эту тенденцию в развитии русской исторической науки, в свою очередь, усилил сам В. О. Ключевский, внеся в нее известный дух позитивизма, а значит, и тяготение к социологии (к эмпирической – особенно). «Содержанием истории, как отдельной науки, специальной отрасли научного знания, – указывает историк, – служит исторический процесс, т. е. ход, условия и успехи человеческого общежития или жизнь человечества в ее развитии и результатах» [4, с. 31].

 

Интересны и формальные обстоятельства утверждения научности в университетском образовании. Так, в уставе, разработанном в начале XIX в. (1804), была провозглашена (конечно, в большей мере декларативно) автономия университета, а также и необходимость соединения в нем научной и образовательной деятельности. В частности, указывалось, что профессора должны способствовать усовершенствованию знаний, ежемесячно готовить научные доклады для обсуждения на Совете университета, профессорам предоставлялось и право выбора системы преподавания и др. В Устав 1804 г. «вошли требования к желающим занять должности профессоров и адъюнктов представлять свои сочинения – т. е. законодательно закреплены научные критерии к замещению профессорских должностей, означавшие, что эффективность преподавания в университете оценивалась именно с точки зрения участия профессоров в научном процессе» [2, с. 322].

 

В уставе специально оговаривалась также полезность отправки молодых ученых для обучения в университетах Европы, а также приглашения известных западных профессоров в российские университеты. Ту же практику закреплял и Устав 1835 г. Все эти меры существенно и позитивно повлияли на уровень исследовательской деятельности в университетах. Большую роль в развертывании данной тенденции сыграл Профессорский институт при Дерптском университете, ставший неким прообразом аспирантуры и докторантуры и важным звеном в поддержании научных связей России с Европой.

 

В 30-е – 40-е гг. XIX в. уже можно говорить о действии определенных, вполне сложившихся норм научно-университетской деятельности в России, которые постепенно объективировались в системе непрерывной подготовки научных кадров. Интересно отметить, что по указу Николая I в университеты на все факультеты, кроме медицинского, был запрещен прием недворянских детей. Это дало неожиданный эффект: пожалуй, самые большие достижения в исследовательской деятельности были сделаны во второй половине XIX в. как раз на медицинском поприще. Речь в первую очередь идет о Н. И. Пирогове, С. П. Боткине, И. М. Сеченове и др. Российские медики явились родоначальниками огромного числа новых подходов врачевания, объясняющих основные функции и дисфункции организма, основателями научных медицинских школ мирового уровня. Они ввели теоретическое обоснование в медицинскую диагностику, которая прежде рассматривалась как сфера приложения интуиции, сочетаемой с практическим опытом доктора. Фактически им удалось вывести врачебное дело из рутины, в которую оно было загнано действиями тех, кто овладел набором лечебных приемов, но не был озабочен исследованием причин и предотвращением последствий заболеваний. Все эти исследователи одновременно приложили немало усилий для внедрения своего опыта в систему подготовки медицинских специалистов.

 

Отношения академической науки и университетского образования в российской модели оказались продуктивными благодаря тому, что отношения эти были изначально партнерские. В постниколаевской России уже были сняты сословные ограничения по приему студентов, а также возобновлена практика отправки молодых преподавателей на стажировку в Европу. В период 1855 – 1862 гг. профессорско-преподавательский состав был обновлен на 50% [см.: 1, с. 42].

 

В 1860-е гг. уже стала несомненным фактом «стационарная служба подготовки научно–педагогических кадров, или, в современном понимании, аспирантура», которая имела «двуединую научно–педагогическую основу» в лице солидного профессорского корпуса, подготовленного российскими и европейскими университетами [3, с. 82]. Благодаря новому (как считается, самому либеральному) университетскому Уставу позитивные для науки и университета тенденции усилились: увеличилось количество университетских кафедр, введены новые университетские курсы и др. Была организована новая волна стажировок, еще более значимая для русской науки. Достаточно назвать здесь таких естествоиспытателей, как Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов, А. М. Бутлеров, А. П. Бородин, А. Н. Бекетов, А. Г. Столетов, К. А. Тимирязев и др. Каждый из них стал олицетворением собственной оригинальной научной школы, составившей блистательный вклад не только в российскую, но и в мировую науку.

 

При этом существенную роль в профессиональной деятельности ученых играла их общественно-политическая позиция. Исследователи отмечают, что в России середины XIX в. «влияние на выбор проблем для научного исследования оказывал и такой фактор, как активное участие профессоров и студентов в общественной жизни страны» [6, с. 133]. Большую роль в осмыслении миссии университетов и утверждении их позитивного образа в обществе в 60 – 70-х гг. XIX в. сыграла вызвавшая значительный общественный резонанс серия статей известных ученых, писателей и общественных деятелей – Н. Х. Бунге, К. Д. Кавелина, Н. И. Пирогова, А. Н. Бекетова, К. Д. Ушинского, Н. И. Костомарова. Все это способствовало тому, что в России складывался необходимый для развития науки климат социального одобрения.

 

В целом к этому времени сложились три различных образа науки. Первый образ соединял в себе западноевропейские стандарты научности – стандарты интернациональности, ценностной нейтральности, надындивидуальности. Такие представления были характерны для тех русских ученых, которые получили определенную подготовку в западных научно-образовательных центрах. Эти же представления обусловили популярность позитивизма в российской философии того периода.

 

В целом к началу ХХ в. именно такой образ науки доминировал в России. Он во многом обеспечил достижения и авторитет русской науки на мировой арене на рубеже XIX – XX вв. [см.: 13, с. 40]. Указанная модель науки не противоречила и практическим устремлениям, особенно характерным для русских ученых. Д. И. Менделеев, как известно, в образе ученого видел неразрывное единство живого дела и отвлеченного знания [см.: 10, с. 234]. Великий русский подвижник науки может считаться примером успешного ученого, доказавшего преимущество фундаментального теоретического научного поиска перед плоским эмпирицистским подходом. Одновременно он был и активным проводником научного знания в практику жизни.

 

Другой образ науки обусловлен народническими и неонародническими настроениями. Эти настроения были своеобразным наследием начального периода развития русской науки. Многие первые русские ученые, как отмечалось, в основном были представителями дворянского сословия, которые переносили в этические нормы науки дух дворянского кодекса чести с его сильной патриотической настроенностью. Их активная исследовательская деятельность в области отечественной истории определялась этим. Патриотичность вообще стала одной из характерных черт российского ученого. Однако для дворянства она была тождественна преданности существующей власти. Из дворянского патриотического долга не вырастала непосредственно идея долга перед народом, обществом в его целостности. Позже разночинцы построили более определенную, ориентированную на активную практическую деятельность систему идеалов, где особое место занимала идея долга перед «простым» народом. Этот долг виделся в просвещении народа и в борьбе с самодержавными устоями. Народническое движение, правда, не было решающим идеологическим фактором университетской жизни как таковой.

 

Следует выделить и третий образ науки, обусловленный культурно-историческими особенностями России. Это своеобразный образ-проект. Н. О. Лосский характеризуя такое представление о науке отмечал, что для многих русских интеллигентов конца XIX в. было свойственно «стремление осуществить своего рода Царство Божие на земле, без Бога, на основе научного знания» [9, с. 17 – 18]. Это представление откровенно антизападное и популистское: наука здесь предстает как сфера, единственным принципом бытия которой признается самобытность и народность, а также как следствие, единство с опытом и православными традициями сельской жизни. Особенно ярко такой образ науки представлен в учении философа-космиста Н. Ф. Федорова.

 

Думается, описанные образы науки, так или иначе, стали некоторыми следствиями общих дискуссий о цивилизационной судьбе России. В любом случае все представления о науке включали обоснование ее позитивной социальной роли (правда, роль эта конкретизировалась по-разному). Самим участникам научно-образовательного процесса в России – тем, кто непосредственно трудился в системе российской высшей школы и занимался исследованиями – была в целом присуща искренняя заинтересованность в полноценной реализации принципа научности. Будущее российского университета и достижения отечественной системы образования уже в ХХ веке определялись во многом обстоятельствами становления ее органичного союза с наукой.

 

С 20-х гг. XX в. началась вторая – советская – эпоха научно-образовательной деятельности. К середине ХХ в. она была построена по общей схеме большого социалистического (сугубо государственного) предприятия. Идея служения Родине и народу не отменялась, а предстала идеей служения народному государству. Высокая теоретичность господствовавшей в советском обществе идеологии обеспечила поддержание должного (в отношении к мировому опыту) уровня научности образовательной сферы. В целом в советский период приоритетным был так называемый знаниевый (фундаменталистский) подход к формированию специалистов, показавший в целом свою продуктивность и мировую востребованность.

 

Однако кризис советского государства в 80 – 90-е годы ХХ века, а значит, кризис государственной науки и системы образования поставил эту сферу на грань выживания. Одновременно произошли и существенные изменения в системе мировой научной деятельности, где нарастала проблемно-дисциплинарная дифференциация и технологизация. Технонаука все более вытесняет прежнюю науку как фундаментальное миропознание, которое перестает рассматриваться как самодостаточный и авторитетный социокультурный феномен.

 

Классическому (знаниевому) подходу в образовании сейчас противопоставлен и внедряется подход (компетентностный подход), который можно назвать «технологической настройкой». Он ориентирует на овладение навыками эффективного (в материально-практическом отношении) поиска и приложения знаний. Многие проекты российских реформ в этом плане довольно радикальны.

 

В Великой Хартии европейских университетов (Magna Charta Universitatum, 1988), как известно, провозглашены четыре принципа. Два из них определяют единство педагогической и исследовательской деятельности, а также свободу последней. Отказ от этих принципов, видимо, может считаться отказом от самой идеи университетского образования, от идеи глубокого и целостного развития личности.

 

Список литературы

1. Аврус А. И. История российских университетов: курс лекций. Саратов: Колледж, 1998. – 128 с.

2. Андреев А. Ю. Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы. М.: Знак, 2009. – 640 с.

3. Иванов А. Е. Ученые степени в Российской Империи XVIII в. – 1917 г. М.: Институт российской истории РАН, 1994. – 198 с.

4. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций / Послесловие комментарии А. Ф. Смирнова. М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2004. – 831 с.

5. Ключевский В. О. Сергей Михайлович Соловьев. // Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М.: Правда, 1990. – С. 499 – 513.

6. Кукушкина Е. И. Университеты и становление социологического образования в России // Социологические исследования. – 2002. – № 10. – С. 130 – 138.

7. Кутина Л. Л. Формирование языка русской науки: Терминология математики, астрономии, географии в первой трети XVIII века. М. – Л.: Наука, 1964. – 219 с.

8. Ломоносов М. В. Рассуждение о большей точности морского пути, читанное в публичном собрании императорской Академии Наук мая 8 дня 1759 года господином коллежским советником и профессором Михаилом Ломоносовым // Полное собрание сочинений. В 11 т. Т. 4. М. – Л.: Издательство АН СССР, 1955. – С. 123 – 186.

9. Лосский Н. О. Характер русского народа. В 2-х кн. Кн. 1. М.: Ключ, 1990 (репринтное издание 1957 г.). – 63 с.

10. Менделеев Д. И. Границ познанию предвидеть невозможно / Сост., вступ. ст. и коммент. Ю. И. Соловьева. М.: Советская Россия, 1991. – 592 с.

11. Пирогов Н. И. Университетский вопрос. Дополнение к замечаниям на проект нового устава Императорских Российских университетов. Санкт-Петербург: Типография Иосафата Огризко, 1863. – 85 с.

12. Северикова Н. М. Рассеять тьму «мрачной ночи невежества». Реформы М. В. Ломоносова в области образования и воспитания // Вопросы философии. – 2011. – № 11. – С. 127 – 131.

13. Филатов В. П. Образы науки в русской культуре // Вопросы философии. – 1990. – № 5. – С. 34 – 46.

 

References

1. Avrus A. I. History of the Russian Universities: The Course of the Lectures. [Istoriya rossiyskikh universitetov: kurs lektsiy]. Saratov, Kolledzh, 1998, 128 p.

2. Andreev A. J. Russian Universities of the XVIII – the First Half of the XIX Centuries in the Context of the University History of Europe [Rossiyskie universitety XVIII – pervoy poloviny XIX veka v kontekste universitetskoy istorii Evropy]. Moscow, Znak, 2009, 640 p.

3. Ivanov A. E. Academic Degrees in the Russian Empire of the XVIII Century – 1917. [Uchenye stepeni v Rossiyskoy Imperii XVIII veke – 1917 godu] Moscow, Institut rossiyskoy istorii RAN, 1994, 198 p.

4. Klyuchevskiy V. O. Russian History. Complete Course of Lectures. [Russkaya istoriya. Polnyy kurs lektsiy] Moscow, OLMA-PRESS Obrazovanie, 2004, 831 p.

5. Klyuchevskiy V. O. Sergey Mikhaylovich Solovyev [Sergey Mikhaylovich Solovev]. Istoricheskie portrety. Deyateli istoricheskoy mysli (Historical Portraits. Figures of Historical Thought). Moscow, Pravda, 1990, pp. 499 – 513.

6. Kukushkina E. I. Universities and the Formation of Sociological Education in Russia [Universitety i stanovlenie sotsiologicheskogo obrazovaniya v Rossii]. Sotsiologicheskie issledovaniya (Sociological Studies), 2002, № 10, pp. 130 – 138.

7. Kutina L. L. Formation of the Language of Russian Science: Terminology of Mathematics, Astronomy, Geography in the First Third Part of the XVIII Century [Formirovanie yazyka russkoy nauki: Terminologiya matematiki, astronomii, geografii v pervoy treti XVIII veka]. Moscow – Leningrad, Nauka, 1964, 219 p.

8. Lomonosov M. V. Thoughts about the Larger Accuracy of Seaway, Having Been Read in the Public Meeting of the Imperial Academy of Sciences on May, 8, 1759 by Collegiate Councilor and Professor Mikhail Lomonosov [Rassuzhdenie o bolshey tochnosti morskogo puti, chitannoe v publichnom sobranii imperatorskoy Akademii Nauk maya 8 dnya 1759 goda gospodinom kollezhskim sovetnikom i professorom Mikhailom Lomonosovym]. Polnoe sobranie sochineniy v 11 t. T. 4 [The Complete Works. In 11 vol. Vol. 4] Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1955, pp. 123 – 186.

9. Lossky N. O. The Russian Character. In 2 Books, Book 1 [Kharakter russkogo naroda. V 2 kn. Kn. 1]. Moscow, Klyuch, 1990, 63 p.

10. Mendeleev D. I. It Is Impossible to Foresee Boundaries of Cognition [Granits poznaniyu predvidet nevozmozhno]. Moscow, Sovetskaya Rossiya, 1991, 592 p.

11. Pirogov N. I.University Problem. Supplements to the Criticism of the Project of New Regulations of Emperial Russian Universities. [Universitetskiy vopros. Dopolnenie k zamechaniyam na proekt novogo ustava Imperatorskikh Rossiyskikh universitetov], Saint Petersburg, Tipografiya Iosafata Ogrizko, 1863, 85 p.

12. Severikova N. M. To Dispel the Darkness of “Gloomy Night of Ignorance”. M. V. Lomonosov’s Reforms in Education [Rasseyat tmu “mrachnoy nochi nevezhestva”. Reformy M. V. Lomonosova v oblasti obrazovaniya i vospitaniya]. Voprosy Filosofii (Questions of Philosophy), 2011, № 11, pp. 127 – 131.

13. Filatov V. P. Images of Science in Russian Culture [Obrazy nauki v russkoy kulture]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 1990, № 5, pp. 34 – 46.

 
Ссылка на статью:
Куликова О. Б. Единство научной и образовательной миссии классического университета: российская специфика // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 1. – С. 45–56. URL: http://fikio.ru/?p=1566.

 
© О. Б. Куликова, 2015

УДК 130.2

 

Арефьев Михаил Анатольевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный аграрный университет», заведующий кафедрой философии и культурологии, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

e-mail: ant-daga@mail.ru

196607, Россия, Санкт-Петербург – Пушкин, Петербургское шоссе, д. 2,

тел: 8 (812) 451 73 19.

Давыденкова Антонина Гилеевна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный аграрный университет», заведующая кафедрой социологии, политологии и истории, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

e-mail: ant-daga@mail.ru

196607, Россия, Санкт-Петербург – Пушкин, Петербургское шоссе, д. 2,

тел: 8 (812) 466 43 31.

Осипов Игорь Дмитриевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования Санкт-Петербургский государственный университет, заведующий кафедрой истории философии, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

e-mail: idosipov@mail.ru

199034, Россия, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7-9,

тел: 8 (812) 328 94 21, доб. 1841.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Существует значительный круг литературы, посвященной западноевропейской традиции консерватизма, однако относительно российской традиции количество исследований невелико. Профессионально, на философском уровне вопросами идеологии русского консерватизма занимаются по преимуществу историки русской философии: А. Ф. Замалеев, С. В. Лебедев, И. Д. Осипов, И. Н. Тяпин и др.

Результаты: Историческая традиция русского консерватизма стала теоретической основой для современной концепции неоконсерватизма. Наиболее важными чертами отечественного неоконсерватизма являются следующие: традиционализм, убежденность в необходимости сохранения сильной вертикали власти, не допускающей существенных изменений и реформирования; понимание идеологии западничества как главной угрозы русской культуре; убежденность в том, что единственным источником власти является народ Российской Федерации; восприятие социального бытия как установленного свыше порядка Вселенной; осознание духовной составляющей социального бытия и трактовка законов общества в рамках принципов креационизма и провиденциализма; приверженность ортодоксальному православию при уважении других традиционных религий России; осуждение радикально-либеральной и социалистической теории и практики, ориентация на Евразийское Экономическое Сообщество; положительное отношение к проникновению ценностей русской культуры в среду других народов многомиллионной страны и т. д.

Область применения результатов: Философия политики, история русской философии, история политических и правовых учений, политология, прикладные политические исследования.

Выводы: У истоков формирования и эволюции философии российского консерватизма и неоконсерватизма стояли знаковые фигуры и наследие крупнейших деятелей русской культуры, лидеры политических движений. Основной особенностью, придававшей русскому консерватизму своеобразие и самобытность, была трансформация европейских идей через православие. Широкое универсально-мировоззренческое содержание консерватизма объединяет все его национальные варианты: это апология суммы ценностей прошлого, примат целого над частным. Сегодня обращение к философии неоконсерватизма имеет не только теоретико-познавательное, но и практически-политическое значение как один из самых перспективных Ответов на современные цивилизационные, культурные, политические Вызовы.

 

Ключевые слова: консерватизм; консервативное восприятие времени; консерватизм как культура; традиционализм; почвенничество; неоконсерватизм.

Domestic Conservatism and Neoconservatism: the Universal and the Particular

 
Arefev Mikhail Anatolevich – Saint Petersburg State Agrarian University, Head of the Department of Philosophy and Cultural Studies, Doctor of Philosophy, Professor, Saint Petersburg, Russia.

e-mail: ant-daga@mail.ru

2, Peterburgskoe Shosse, Saint Petersburg – Pushkin, 196601, Russia,

tel: +7 (812) 451 73 19.

Davydenkova Antonina Gileevna – Saint Petersburg State Agrarian University, Head of the Department of Sociology, Political Science and History, Doctor of Philosophy, Professor, Saint Petersburg, Russia.

e-mail: ant-daga@mail.ru

2, Peterburgskoe Shosse, Saint Petersburg – Pushkin, 196601, Russia,

tel: +7 (812) 466 43 31.

Osipov Igor Dmitrievich – Saint Petersburg State University, Head of the History of Philosophy Department, Doctor of Philosophy, Professor, Saint Petersburg, Russia.

e-mail: idosipov@mail.ru

7-9, Universitetskaya nab., Saint Petersburg, 199034, Russia,

tel: +7 (812) 328 94 21, extension 1841.

Abstract

Background: There exists a wide range of literature on West-European tradition of conservatism, but as for the Russian tradition, the number of studies is small. Professionally, on a philosophical level, the ideology of Russian conservatism has been studied mainly by Russian philosophy historians: A. F. Zamaleev, S. V. Lebedev, I. D. Osipov, I. N. Tapin and others.

Results: The historical tradition of Russian conservatism has formed the theoretical basis of a modern conception of neoconservatism. The most important characteristics of Russian neoconservatism are as follows: traditionalism, the confidence of a necessity to preserve a rigid vertical (unitarian) structure of government power not willing to change and reform its ideas and attitudes; the consideration of western ideology as the main threat to Russian culture; the belief that the only source of power is the people of the Russian Federation; social being perception as the perpetual order of the Universe; the realization of the spiritual component of social being and the treatment of social laws within the scope of creationism and providentialism; the adherence to orthodoxy while respecting the other traditional religions in Russia; the conviction of radical, liberal and socialist theories and practices; Eurasian Economic Community orientation; positive attitude towards Russian culture penetration into different cultures of peoples living in the multimillion country.

Research implications: Philosophy of politics, history of Russian philosophy, history of political and legal studies, political science, applied political research.

Conclusion: The heritage of the prominent figures of Russian culture, leaders of political movements is considered to be the source of the formation and evolution of the philosophy of Russian conservatism and neoconservatism. The main feature that gave Russian conservatism its uniqueness and identity was the transformation of European ideas by means of orthodoxy. Broad universal philosophical meaning of conservatism explains all its national variants, viz. the apology for the values of the past, the primacy of the whole over the private. Nowadays the reference to philosophy of neoconservatism is not only of epistemological, but of political importance, being one of the most promising answers to modern civilization, cultural and political challenges.

 

Keywords: conservatism; conservative perception of time; conservatism as culture; traditionalism; nationalistic trend in philosophy; neoconservatism.

 

Все 90-е годы прошлого столетия постсоветская политическая элита тешила себя иллюзией о ненужности какой-то объединяющей, быть может, даже государственной, социально-политической идеологии. Это нашло свое отражение в ныне действующей Конституции Российской Федерации, где прямо присутствует тезис о плюрализме различных идеологий. В статье 13 Основного Закона прописано: «1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. 2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» [1, с. 7]. «Тучные», благодушные годы первого десятилетия двадцать первого столетия, вплоть до экономического кризиса 2008 года, способствовали сохранению этой иллюзии. Однако конец десятых годов и начало двадцатых годов показали, что страна столкнулась с такими вызовами и цивилизационными рисками современности, которые потребовали определиться в этом вопросе. И на повестку дня стала выходить идеология и практика правящих партий, которая по своим параметрам соответствует неоконсервативной линии. Для прояснения этого вопроса, на наш взгляд, следует обратиться к истории формирования и развития отечественных консервативных идей.

 

Консерватизм представляет собой одну из старейших и влиятельных идеологий в Европе, и вместе с тем в науке нет единого мнения по поводу его характерных особенностей. Так, некоторые исследователи выделяют либеральный, умеренный и правый консерватизм [см.: 13, с. 47]. Другие говорят о двух типах консерватизма: ценностном (ориентирующемся на сохранение основополагающих общественных ценностей) и структурном (исходящем из того, что стабильность обеспечивается общественными структурами) [см.: 3, с. 97]. Во многом данное понятийное разнообразие отражает динамизм и изменчивость социальных процессов, которые вызывают необходимость адаптации консерватизма к новым социально-политическим реалиям. Консерватизм как идеология должен приспосабливаться, видоизменяясь и воспринимая нечто для себя важное даже у своих идейных оппонентов. В результате появляются синкретичные идеологические формы: либеральный консерватизм, консервативный либерализм, революционный консерватизм и т. д. [см.: 5]. Таким образом, идеология консерватизма убедительно продемонстрировала возможность своего развития как сплав ценностей, философско-теоретических идей и соответствующей социальной политики.

 

Консерватизм целесообразно рассматривать в двух смыслах: широком и узком. В широком смысле он может быть понят как некое вечное и универсальное мировоззрение. Исследователи справедливо полагают, что «консервативные начала можно усмотреть на самых различных этапах развития человеческого общества» [11, с. 51] и «заметить элементы консерватизма у Платона, Аристотеля, и у древних мыслителей» [9]. Следуя этой же логике, Н. А. Бердяев писал: «Консерватизм поддерживает связь времен, не допускает окончательного разрыва в этой связи, соединяет будущее с прошлым. Консерватизм имеет духовную глубину, он обращен к древним истокам жизни, он связывает себя с корнями, он верит в существование нетленной и неистребимой глубины» [2, с. 91]. Объективно консерватизм утверждает идею исторической преемственности и единства поколений, образуемой за счет воссоздания культурных традиций.

 

Если говорить о консерватизме в узком смысле как о сложившейся относительно стройной и структурированной системе взглядов, то исходной точкой его рождения является XVII век. Именно в это время можно увидеть появление политического консерватизма как сочетания идейного и организационного начал, направленного против Реформации и английской буржуазной революции 1640-х годов. Для российской консервативной традиции характерна именно широкая трактовка в понимании консерватизма как мировоззрения, связанного со стабильностью и исторической преемственностью. Мудрость консерватизма состоит в понимании того, что нет ничего вечного под луной. Тесная связь исторического взгляда и морального сознания стимулирует консерваторов на создание историософии морали. У большинства отечественных консерваторов мы можем найти примеры обращения к «спасительным обычаям, правилам и мыслям народным» (Карамзин) и морального суда над действительностью. Консерватизм – мировоззрение, в котором в той или иной форме отстаивается идея субстанции и примат целого над частным. Субстанцией могут выступить разные феномены: человеческий род, государство, нация, народ, община, социальная группа, вследствие чего консерватизм можно определить как социальную онтологию по преимуществу, его универсализм является отражением социального единства, в отличие от рационального универсализма в либерализме.

 

Экскурс в историю европейского консерватизма показывает, что он вырастает на основе традиционализма, хотя и не сводится к нему. Традиционализм зачастую трактуется как «универсальная психологическая позиция, которая проявляется у различных индивидов в виде тенденции держаться за прошлое и как страх перед обновлением». Однако эта психологическая тенденция может обрести особую функцию в социальном процессе. До поры до времени индивиды являются бессознательными носителями этого инстинктивного традиционализма, но в случае серьезной угрозы традиционному миропорядку дремлющая психическая энергия, можно сказать, переходит в политическую. Так рождается определённая политическая философия. Иначе говоря, консерватизм «есть не что иное, как вариант традиционализма, который стал сознательным» [10, с. 4]. Консерватизм делает упор на соблюдение ценностей патриотизма, государства, норм морали, дисциплины и порядка, семьи, религии, коллективизма, – это мировоззрение, направленное против радикального прогресса и ломки устоев общества.

 

По вопросу о времени и обстоятельствах зарождения российского консерватизма существует несколько точек зрения. Б. В. Глинский полагает, что «консервативная партия» в России существовала, по крайней мере, в 1730 г. [см.: 4, с. 57]. По мнению В. Ф. Мамонтова, российский консерватизм возник на рубеже XVIII – XIX вв. [см.: 8, с. 3]. Можно согласиться с тем, что в XVIII веке были представители консервативной мысли – А. И. Сумароков, Г. Р. Державин, М. М. Щербатов, однако следует признать, что в это время фактически отсутствовали условия для организационного и идейного оформления консерватизма. Дореволюционный русский консерватизм в своём генезисе прошел два этапа: период раннего консерватизма первой половины XIX в. и второй этап – пореформенный. Консерватизм в России возник как реакция на реформы и в связи с Французской революцией и распространением идей либерализма. В этом он похож на европейский консерватизм, но отличало его ценностное своеобразие, специфическая категориальная структура мировоззрения. Ранний русский консерватизм имел следующие концептуальные формы: просвещенный консерватизм Н. М. Карамзина, славянофильство и доктрина официальной народности С. С. Уварова, С. П. Шевырева, М. П. Погодина. Содержательно данный консерватизм был эклектичен, в воззрениях отечественных консерваторов были причудливо перемешаны средневековые представления, характерные для крепостников, с идеями европейского Просвещения.

 

Русский консерватизм может рассматриваться как специфический вариант общеевропейского течения консервативной мысли в условиях России – страны с устойчивыми социокультурными традициями, с одной стороны, и быстрыми темпами модернизации – с другой. Можно выделить различные социальные группы носителей консервативного сознания. К. Д. Кавелин писал: «Существенная разница между консерватизмом в том смысле, какой мы ему придаем, и в том смысле, какой ему приписывается у нас весьма часто, заключается в том, что в последнем он опирается на какой-нибудь идеал, начало и во имя их отстаивает и охраняет существующее; консерватизм же как принцип стоит за существующее не во имя какого-нибудь идеала или начала, а потому только, что нет ввиду лучшего, или не выяснилось, как к нему перейти. Не будучи доктриной, консерватизм – великая сила. У нас публика и народ величайшие, неумолимые консерваторы» [7, с. 1037]. Б. Н. Чичерин полагал, что носителями «охранительных начал» в России были дворянская знать и крестьянство, и «чем более они отдалены от общих центров и привязаны к своим местным интересам, чем ниже их образование, тем упорнее держатся в них уважение к преданиям, любовь к старине, господство обычая и отвращение от всяких нововведений» [14, с. 240]. Консерватизм в России был укоренен в традиционных церковно-дворянских кругах, но также мог иметь и верхушечный интеллектуально-интеллигентский или бюрократический характер.

 

Рассматривая идейные истоки русского консерватизма, нельзя не заметить, что в основании консервативной идеологии лежали идеи и ценности отечественной формы православия. Так, присущий русским консерваторам иррационализм опирался на православный принцип непостижимости Бога рациональным путем. Кроме того, они восприняли и аксиологические устремления в философско-исторических взглядах восточного христианства. При этом именно православие придавало русскому консерватизму своеобразный, самобытный характер, так как идеи, воспринимавшиеся у западных мыслителей, во многом трансформировались под его влиянием. В частности, романтическая идея органичности нашла своеобразное преломление в учении о соборности славянофилов и философии всеединства В. С. Соловьева.

 

Мощный толчок развитию философии русского консерватизма дали идеи славянофилов, в особенности Н. Я. Данилевского. В свою очередь, идеи Данилевского подхватило и продолжило «охранительное и зиждительное» направление русского монархизма (К. Н. Леонтьев, М. Н. Катков, Л. А. Тихомиров и др.). В пореформенный период (после 1861 года) все российские идеологии приобрели большую мировоззренческую определённость. Специфика пореформенного консерватизма состоит в теоретическом разнообразии, в это время появляется целый спектр концепций: от неославянофильства до монархизма и почвенничества. Всё это свидетельствует о бурном развитии идеологии консерватизма в России. В конечном итоге во второй половине XIX в. в лагере консерваторов оказались видные писатели, крупные историки и известные философы-государственники. Можно выделить следующие течения пореформенного консерватизма: неославянофильство (С. Ф. Шарапов, И. С. Аксаков, Д. Н. Шипов), почвенничество (Ф. М. Достоевский, Н. Н. Страхов, А. А. Григорьев), монархизм, или охранительное течение (М. Н. Катков. К. П. Победоносцев, К. Н. Леонтьев, В. П. Мещерский). Следует назвать и русский национализм, представленный М. О. Меньшиковым, В. М. Пуришкевичем, П. Е. Ковалевским.

 

Рассматривая идеи, изложенные в сочинениях отечественных консерваторов, можно тезисно сформулировать аксиологию русского консерватизма:

 

Во-первых, это уважение к органическим, естественным формам жизни, приоритет общего, государственного, национального интереса над личным.

 

Во-вторых, сильный властный порядок, реализованный в иерархически организованной государственности, отражающей естественное социальное неравенство. Иерархия порядка власти выступала альтернативой горизонтальной упорядоченности права. Консерваторы выступали за просвещенный авторитаризм, где реализуется приоритет обязанностей над индивидуальными свободами и правами: социальный порядок оказывается мерой свободы. Выступая за целостность власти, консерваторы были принципиальными противниками демократии, разделения власти и верховенства права. Сильное государство признавалось опорой социальной стабильности и нравственного воспитания.

 

В-третьих, в русском консерватизме значимой признается ценность нации. Особый интерес вызывает решение национальной проблемы в русском консерватизме, русскость однозначно отождествляется с православностью и государственностью.

 

В-четвертых, в числе консервативных ценностей следует назвать ценность традиции, обычая. В консерватизме утверждалась ценность культурного традиционализма как основы эволюционных социальных изменений и саморегуляции общества; привычки и чувства признавались фундаментальными силами в обществе и в жизни человека.

 

В-пятых, консерватизм в культурном отношении выступал за единство в многообразии и против многообразия в единстве. Онтология консервативности выражалась в соловьевском принципе «всеединства».

 

В-шестых, такая разновидность консерватизма как духовный консерватизм синтезировала ценность охранения с ценностью духовной свободы и творчества личности. Например, Ильин полагал, что внутренняя свобода духа ни в коем случае не предполагает отрицания авторитета и дисциплины, но человек, не достигший ее и не сумевший внутренне освободиться, не заслуживает политической свободы [см.: 6, с. 108]. Именно внутренняя свобода, по его мнению, дает возможность человеку приобрести свое духовное достоинство.

 

Постсоветская действительность вызвала к жизни отечественную, уже неоконсервативную, традицию. Так, например, профессор из Вологды И. Н. Тяпин в своей диссертации «Философско-исторические идеи российского политического консерватизма XIX – начала XX в.» (2009) указывает в качестве родовой черты российского неоконсерватизма его восприимчивость к новациям, способность осознавать и поддерживать процессы модернизации, готовность приспосабливаться к требованиям изменяющейся социокультурной ситуации и новым политическим реалиям [см.: 12].

 

Исходя из национальных признаков консерватизма, можно выделить следующие сущностные черты российского неоконсерватизма:

1. Традиционализм, особенно в политической сфере, что выражается в убеждении о необходимости сохранения сильной вертикали власти при допущении крайне ограниченных политических реформ, способствующих его оздоровлению и укреплению, но не изменению.

2. Западничество в его радикально-либеральной форме представляет основную угрозу для всех сторон российской самобытности, русской культуры.

3. Приверженность концепции сверхъестественного происхождения высшей государственной власти трансформируется в убеждение о том, что «носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является её многонациональный народ».

4. Представление об ограниченности, прерывности материального и духовного социально-антропологического прогресса.

5. Восприятие социального бытия как одного из проявлений установленного свыше порядка Вселенной, соединившего, с одной стороны, единство и целостность, с другой, – многообразие и противоречивость, в категориях религиозной диалектики (добро и зло, порок и добродетель), что стало следствием сохранения связи с метафизикой русского православия.

6. Социальный органицизм, особенность которого состоит в осознании специфики духовной составляющей социального бытия и трактовке социально-биологических законов в рамках принципов креационизма и провиденциализма.

7. Приверженность ортодоксальному православию как учению и как необходимой, но производной от государства общественно-политической силе, и в то же время уважение к традиционным религиям России, приверженность практике поликонфессионализма.

8. Соединение принципов социального иерархизма и корпоративизма на основе общих идеалов и ценностей многочисленных народов и народностей России.

9. Неприятие радикально-либеральной и социалистической теории и практики, наряду с признанием и пропагандой идеологии евразийства и политической ориентацией на Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС) как международную экономическую организацию ряда постсоветских государств, занимающуюся формированием общих внешних таможенных границ, выработкой единой внешнеэкономической политики, тарифов, цен и других составляющих функционирования общего рынка.

10. Признание значения культурных особенностей русского народа, исключительной роли русского языка как языка межнационального общения, соединенное с восприятием практики распространения ценностей других культур в российской социальной системе.

11. Положительное отношение к проникновению ценностей русской культуры в среду других народов многонациональной страны.

 

В качестве вывода отметим, что у истоков формирования и эволюции философии российского консерватизма и неоконсерватизма стояли знаковые фигуры и наследие крупнейших деятелей русской культуры, лидеры политических движений. Сегодня обращение к философии неоконсерватизма имеет не только теоретико-познавательное, но и практически-политическое значение как один из самых перспективных ответов на современные цивилизационные, культурные, политические Вызовы[1].

 

Список литературы

1. Конституция Российской Федерации (с изменениями от 9 июня 2001 года). – СПб.: Виктория плюс, 2003. – 64 с.

2. Бердяев Н. А. Философия неравенства // Русское зарубежье. Власть и право. – Л.: Лениздат, 1991. – С. 7 – 242.

3. Глинский Б. Б. Борьба за конституцию. 1612 – 1861. – СПб.: Издание Н. П. Карбасникова, 1908. – 619 с.

4. Замалеев А. Ф., Осипов И. Д. Русская политология: обзор основных направлений. СПб.: СПбГУ, 1994. – 208 с.

5. Ильин И. А. О свободе // Полное собрание сочинений. – Т. 1. – М.: Русская книга, 1993. – 400 с.

6. Кавелин К. Д. Собрание сочинений, в 4 т. – Т. 3. – СПб.: Типография М. М. Стасюлкеича, 1899. – 649 c.

7. Мамонтов В. Ф. К вопросу о зарождении консерватизма в России // Российский консерватизм: теория и практика. – Челябинск: Челябинский госпедуниверситет, 1999. – С. 3 – 12.

8. Рахшмир П. Ю. Эволюция консерватизма в новое и новейшее время // Новая и новейшая история. – 1990. – № 1. С. 48 – 62.

9. Рахшмир П. Ю. Три консервативные традиции: общее и особенное // Исследования по консерватизму. Выпуск 2. Консерватизм в политическом и духовном измерениях. – Пермь: Издательство ПГУ, 1995. – С. 4 – 17.

10. Русский консерватизм / Под ред. В. Я. Гросула. – М.: Прогресс-традиция, 2000. – 442 с.

11. Тяпин И. Н. Философско-исторические идеи российского политического консерватизма XIX – начала XX в. – Вологда: ВоГТУ, 2008. – 215 с.

12. Френкин А. А. Западногерманские консерваторы: кто они? – М.: Международные отношения, 1990. – 216 с.

13. Чичерин Б. Н. Социология. – Тамбов: Тамбовполиграфиздат, 2004. – 465 с.

 

References

1. The Constitution of the Russian Federation [Konstitutsiya Rossiyskoy Federatsii]. Saint Petersburg, Viktoriya plyus, 2003, 64 p.

2. Berdyaev N. A. The Philosophy of Inequality [Filosofiya neravenstva]. Russkoe zarubezhe. Vlast i pravo (Russia Abroad. Power and Right). Leningrad, Lenizdat, 1991, pp. 7 – 242.

3. Glinskiy B. B. The Struggle for Constitution. 1612 – 1861. [Borba za konstitutsiyu. 1612 – 1861]. Saint Petersburg, Izdanie N. P. Karbasnikova, 1908, 619 p.

4. Zamaleev A. F., Osipov I. D. Russian Political Science: the Review of the Basic Directions [Russkaya politologiya: obzor osnovnykh napravleniy]. Saint Petersburg, SPbGU, 1994, 208 p.

5. Ilin I. A. About Freedom [O svobode]. Polnoe sobranie sochineniy. Tom 1 (Complete Works. Vol. 1). Moscow, Russkaya kniga, 1993, 400 p.

6. Kavelin K. D. Works, in 4 vol. Vol. 3 [Sobranie sochineniy, v 4 t. T. 3]. Saint Petersburg, Tipografiya M. M. Stasyulkeicha, 1899, 649 p.

7. Mamontov V. F. To the Question of Conservatism in Russia Genesis [K voprosu o zarozhdenii konservatizma v Rossii]. Rossiyskiy konservatizm: teoriya i praktika (Russian Conservatism: Theory and Practice). Chelyabinsk, Chelyabinskiy gospeduniversitet, 1999, pp. 3 – 12.

8. Rakhshmir P. Y. Evolution of Conservatism in Modern and Contemporary History [Evolyutsiya konservatizma v novoe i noveyshee vremya]. Novaya i noveyshaya istoriya (Modern and Contemporary History), 1990, № 1. pp. 48 – 62.

9. Rakhshmir P. Y. Three Conservative Traditions: Common and Particular [Tri konservativnye traditsii: obschee i osobennoe]. Issledovaniya po konservatizmu. Vypusk 2. Konservatizm v politicheskom i dukhovnom izmereniyakh (The Investigations of Conservatism. Volume 2. Conservatism in Political and Spiritual Dimensions). Perm, Izdatelstvo PGU, 1995, pp. 4 – 17.

10. Grosul V. Y. (Ed.) Russian Conservatism [Russkiy konservatizm]. Moscow, Progress-traditsiya, 2000, 442 p.

11. Tyapin I. N. Philosophical and historical Ideas of Russian Political conservatism in the XIX – Early XX Century [Filosofsko-istoricheskie idei rossiyskogo politicheskogo konservatizma XIX – nachala XX veka]. Vologda, VoGTU, 2008, 215 p.

12. Frenkin A. A. West German Conservatives: Who Are They? [Zapadnogermanskie konservatory: kto oni?]. Moscow, Mezhdunarodnye otnosheniya, 1990, 216 p.

13. Chicherin B. N. Sociology [Sotsiologiya]. Tambov, Tambovpoligrafizdat, 2004, 465 p.



[1] Редколлегия не может согласиться с выводом об исторической перспективности или прогрессивности концепции консерватизма в современной России. В то же время развитие этого идеологического направления в эпоху информационного общества требует самого тщательного исследования (прим. главного редактора).

 
Ссылка на статью:
Арефьев М. А., Давыденкова А. Г., Осипов И. Д. Отечественный консерватизм и неоконсерватизм: общее и особенное // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 1. – С. 26–36. URL: http://fikio.ru/?p=1519.

 
© М. А. Арефьев, А. Г. Давыденкова, И. Д. Осипов, 2015