Философия

Синергетическая философия истории, случайность, логика, время

УДК 1 (091)

Караваев Эдуард Федорович – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет», доктор философских наук, профессор, профессор кафедры логики, Институт философии Санкт-Петербургского государственного университета, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: EK1549@ek1549.spb.edu

199034, С.-Петербург, Менделеевская линия, 5,

тел: +7-812-328-94-21, доб. 1844.

Никитин Владимир Евгеньевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет», кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры онтологии и теории познания, Институт философии Санкт-Петербургского государственного университета, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: vladislav.nik@gmail.com

199034, С.-Петербург, Менделеевская линия, 5,

тел: +7-812-328-94-21, доб. 1845.

Авторское резюме

Задача исследования: Показать, что процессы иерархизации и деиерархизации в концепции синергетической философии истории можно рассмотреть более адекватно, если для описания «всепроникающей», повсюду и всегда присутствующей случайности использовать те средства, которые имеются в современной символической логике и теории вероятностей.

Состояние вопроса: Наиболее важны в этом отношении результаты, полученные Д. Канеманом и А. Тверски, а также результаты, полученные Н. Н. Талебом. В их работах убедительно показано, как мы, «одурачивая самих себя», подменяем нашими средствами репрезентации случайности (так сказать, «рандомизации в широком смысле слова») саму объективную случайность.

Результаты: Существует некоторый набор топологических и метрических средств, позволяющих уточнить «каналы», по которым случайность влияет на воображение историка и историографа: использование понятия «многообразие», введённого Б. Риманом; концепция «многомерного интеллекта» Г. Гарднера; принципы «димензиональной онтологии» В. Э. Франкла, которые позволяют проследить отображение одного многообразия в другом; метод Р. Дж. Коллингвуда, состоящий в различении «внешней» и «внутренней» стороны события (считая его тоже «многообразием»). Важнейшим метрическим средством в оценке роли случайности в историческом процессе является гипотетико-дедуктивный метод в соединении с методом диагноза по Т. Байесу.

Выводы: В синергетической философии истории мы в любой момент времени имеем дело в конечном счете не с объективной неопределенностью как таковой, а только с нашими представлениями о ней.

Ключевые слова: иерархизация; деиерархизация; случайность; многообразие; измерения разума; димензиональная онтология; формула Байеса.

Synergetic Philosophy of History, Randomness, Logic, Time

Karavaev Eduard Fedorovich – Saint Petersburg State University, Doctor of Philosophy, Professor, Department of Logic, Institute of Philosophy of Saint Petersburg State University, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: EK1549@ek1549.spb.edu

5, Mendeleevskaya line, Saint Petersburg, 199034, Russia,

tel: + 7-812-328-94-21, ext. 1844.

Nikitin Vladimir Evgenievich – Saint Petersburg State University, Ph. D. (Philosophy), Associate Professor, Department of Ontology and Theory of Knowledge, Institute of Philosophy of Saint Petersburg State University, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: vladislav.nik@gmail.com

5, Mendeleevskaya line, Saint Petersburg, 199034, Russia,

tel: + 7-812-328-94-21, ext. 1845.

Abstract

Research task: To show that the processes of hierarchization and de-hierarchization in the concept of the synergetic philosophy of history can be considered more adequately if for the description of “pervasive”, everywhere and always present randomness, we use the means that are available in modern symbolic logic and probability theory.

Background: The most important in this respect are the results obtained by D. Kahneman and A. Tversky, as well as the results obtained by N. N. Taleb. Their studies convincingly show how we, by “fooling ourselves”, substitute objective randomness by our means of representing randomness (that is, “randomization in the broad meaning of the word”).

Results: There is a set of topological and metric tools which allows us to specify the “channels” by which randomness affects the imagination of the historian and historiographer. These are the use of the concept of “manifold” introduced by B. Riemann; G. Gardner’s concept of “multidimensional mind”; V. E. Frankl’s principles of the “dimensional ontology”, which allow us to trace the mapping of one manifold in the other; R. J. Collingwood’s method consisting in distinguishing the “external” and “internal” sides of the event (considering it also as “manifold”). The most important instrument in assessing the role of randomness in the historical process is the hypothetical-deductive method in conjunction with the method of diagnosis according to T. Bayes.

Conclusion: In the synergetic philosophy of history, at any given time, we are not dealing with objective uncertainty, but only with our ideas about it.

Keywords: hierarchization; de-hierarchization; randomness; manifold; measuring the mind; dimensional ontology; Bayes formula.

Введение

Напомним, что определение термина «синергетика», сейчас являющееся фактически общепринятым, обосновал в 1977 году Герман Хакен в своей книге «Синергетика» [16, c. 381–382; 21, p. 308]. Слово «Synergetics» – греческого происхождения и означает «совместное действие», то есть подчеркивается согласованность функционирования частей, отражающаяся в поведении системы как целого. Хакен отмечает, что этот термин есть результат осмысления того факта, что кооперация многих подсистем какой-либо системы подчиняется одним и тем же принципам независимо от того, идёт ли речь о физике (с которой он начал), химии или биологии. А затем коллеги обратили его внимание на то, что в социологии и в экономике уже достаточно давно употребляется понятие «synergy» («совместное действие») при рассмотрении взаимодействия подгрупп социальной группы или подразделений компании с целью повышения эффективности совместной деятельности. Хакен образно подытоживает общенаучную ситуацию так: «… в настоящее время мы пробиваем туннель в большой горе, которая так долго разделяла различные научные дисциплины – в частности, “нестрогие” (“soft”) и “строгие” (“hard”)».

«Большая гора» представляет собой – как это можно увидеть из содержания книги Хакена – множество понятийных, методологических и инструментальных различий между разными научными дисциплинами (естественнонаучными, гуманитарными, социально-экономическими, техническими). Он, далее, подмечает черты сходства между ними в представлении того, как взаимосвязаны «порядок» и «беспорядок». Под «порядком» обычно подразумевается множество элементов любой природы, между которыми существуют устойчивые («регулярные») отношения, повторяющиеся в пространстве или во времени, или в том и другом. Соответственно «беспорядком»[1] обычно называют множество элементов, между которыми нет устойчивых (повторяющихся) отношений. Хакен отмечает, что порядок и беспорядок имеются и в объектах и явлениях, находящихся на границе между естественными и искусственными явлениями. Так, прибор лазер, созданный руками человека, демонстрирует ту же генерацию, которая была обнаружена в межзвёздном пространстве.

Он приводит пример «ячеек Бенара» из термодинамики жидкостей [16, c. 286; 21, p. 244]. Это – цилиндрические или гексагональные устойчивые образования, возникающие в слоях жидкости, подогреваемой снизу, в то время как сверху температура поддерживается постоянной (рис. 1).

Рис. 1. Ячейки Бенара

Другой пример – из химии. В так называемой реакции Белоусова – Жаботинского (рис. 2) в смеси нескольких веществ, включая ферроин (окислительно-восстановительный индикатор) возникают временные осцилляции: раствор периодически меняет цвет – с красного на синий и наоборот [16, c. 117–118; 21, p. 276].

Рис. 2. Реакция Белоусова – Жаботинского («химические часы»)

Далее Хакен обращается к примерам из наук о жизни [16, c. 335–340; 21, p. 293–298]. В теоретической биологии вопрос о кооперативных эффектах тоже занимает важнейшее место. Хакен приводит примеры из экологии (динамика популяций), учения об эволюции и теории морфогенеза. Заметим, что в примечаниях к этому разделу [16, c. 395; 21, p. 318] он даёт интереснейшую историко-научную сноску на работу А. М. Тьюринга 1952 года [28]. Исследование моделей химических реакций, порождающих пространственные или временные структуры, было инициировано именно в этой фундаментальной, по оценке Хакена, работе.

Из исследований в области социальных наук Хакен выделяет – с точки зрения синергетического подхода – изучение общественного мнения [16, c. 359; 21, p. 303]. В самом деле, процессы формирования общественного мнения содержат существенное синергетическое измерение. Он даже даёт набросок простейшей модели, в которой имеются только два мнения – «плюс» и «минус» – и взаимодействуют две группы индивидуумов «n₊»и «n_-». На наш взгляд, это – именно набросок. Но этого в данном случае достаточно.

Синергетическая философия истории. Эвристический пример

Целью рассмотрения авторов данной статьи является возможность дальнейшей разработки концепции синергетической философии истории, которую построили В. П. Бранский и его ближайшие сотрудники [9].

Начнём с анализа исходной методологической схемы, представляющей чередование процессов иерархизации и деиерархизации (рис. 3).

Рис. 3. Основная методологическая схема

Как это ни банально звучит, отметим, что и тот, и другой из названных процессов протекают во времени и занимают определённое время. Кроме того, количество стрелок, изображающих компоненты процессов, является конечным, а каждая стрелка, соответствующая каком-то варианту процесса иерархизации или деиерархизации, имеет определённую величину вероятности. Эти величины могут быть разными в диапозоне [0 ± 1], где 0 соответствует невозможному событию, а 1 – достоверному.

Представляется, что к примерам, приведённым выше, целесообразно добавить пример «процессуальный». А именно, этот пример – в отличие от «ячеек Бенара» и «химических часов» в реакции Белоусова-Жаботинского – принадлежит не к эмпирическому уровню исследования, а к тому уровню, который В. П. Бранский, следуя идеям А. Эйнштейна [18, с. 62] назвал «умозрительным» [2, c. 229–232]. Итак, «проводим» умозрительный теоретический экспермент, заимствованный у Р. Фейнмана [14, c. 117–121; 19, p. 110–112]. Пусть у нас есть вода, подсинённая чернилами, и «обычная» вода без чернил (прозрачная). Пусть они налиты в прозрачную банку из двух половин, разделённых очень тонкой перегородкой. Осторожно вынимаем перегородку. В самом начале вода разделена: синяя справа, чистая, прозрачная, слева (рис. 4).

Рис.4. Пример Р. Фейнмана

Стрелка на рисунке указывает направление времени. Предполагается, что процесс мы снимаем на киноплёнку. Мало-помалу синяя вода начинает перемешиваться с обычной, и через некоторое время вся вода оказывается голубой, причём интенсивность голубого цвета вдвое меньше прежнего синего. Так что в конце «фильма» мы видим сосуд, заполненный жидкостью, интенсивность цвета которого вдвое меньше интенсивности цвета правой окрашенной половины жидкости в начале процесса. Теперь, сколько бы мы, наблюдая воду, ни ждали, мы не дождёмся того, чтобы она разделилась, и состояние целого объёма стало бы как раньше: правая половина – синяя, а левая – голубая.

Если показать «фильм» в обратном направлении, то мы увидим нечто странное. В начале будет равномерно окрашенная голубая вода, а потом постепенно начнётся её разделение на обычную и синюю. Это кино не слишком правдоподобно.

Сразу же отметим, что частичек жидкости в сосуде – конечное количество. Если мы выделим на полученной киноплёнке кадр, соответствующий некоторому промежуточному состоянию наблюдаемого процесса, то увидим, как частички сталкиваются беспорядочно друг с другом и разлетаются; при этом угол, под которым они разлетаются, равен углу, под которым они сближались (рис. 5).

Рис. 5. Столкновение частиц в сосуде

Но стрелок, указывающих направление движения, мы, очевидно, не видим. Поэтому нам не отличить только что описанное «событие» от другого, взятого из снимка этого же процесса, но при обратном «прокручивании» плёнки (рис. 6).

Рис. 6. Столкновение частиц при обратном направлении

Физик, пристально наблюдавший за происходящим, заверит нас: «Да, здесь всё – правильно, всё согласуется с законами физики. Если молекулы сходились по этим траекториям, то они должны были разлетаться так, как они разлетались». Законы молекулярных столкновений являются обратимыми.

Иными словами, конечное количество обратимых «событий» элементарного масштаба составляет суммарный процесс, являющийся «практически необратимым»: вероятность процесса обратного направления не равна нулю, но крайне мала. Законам физики не будет противоречить содержание фильма, прокрученного в обратном направлении. Такое может произойти один раз в миллион лет.

Теперь выделим из нашего эксперимента очень маленький объём, так что в новый сосуд попадёт всего по четыре-пять молекул каждого типа. Будем наблюдать за тем, как они перемешиваются. Нетрудно поверить в то, что когда-нибудь и вовсе необязательно через миллион лет, а может быть и в течение года, в процессе многочисленных хаотических столкновений этих молекул окажется, что ситуация вернулась в состояние, похожее на исходное. И если в этот момент опустить перегородку, то все белые молекулы окажутся в правой половине сосуда, а все синие – в левой. В этом нет ничего невозможного. Однако реальные объекты, с которыми мы имеем дело, состоят не из четырёх-пяти белых и синих молекул. В них четыре или пять миллионов миллионов миллионов миллионов молекул, и нужно, чтобы все они разделились таким образом.

В связи с этим возникает следующий вопрос: а чем объяснить существование исходного порядка? Иными словами, почему удаётся начать с упорядоченной системы? Трудность здесь заключается в том, что мы, начиная с упорядоченного состояния, никогда не приходим к такому же состоянию. Один из законов природы состоит в том, что всё меняется от порядка к беспорядочности. Пусть мы смотрим на сосуд с водой и видим, что справа она – синяя, слева – бледно голубая, а где-то посередине светлого синего цвета. Нам известно, что к сосуду в течение последних 20 или 30 минут никто не прикасался. Наверное, мы догадаемся, что такая расцветка возникла потому, что раньше разделение было гораздо более значительным. Если ещё подождать, то прозрачная и синяя вода перемешаются ещё больше. Если известно, что в течение достаточно долгого времени с водой ничего не делали, то можно сделать некоторые заключения о её первоначальном состоянии. Тот факт, что по бокам сосуда цвет воды «ровный», указывает на то, что в прошлом эти цвета были разделены резче. Иначе за прошедшее время они перемешались бы в гораздо бóльшей степени. Таким образом, наблюдая настоящее, мы можем кое-что узнать о прошлом.

Современные исследования «вездесущей» случайности

Синергетическая философия истории как применение синергетического подхода к истории, естественно, продолжает разработку темы методологических аспектов синергетики, актуальность которой подчёркнута в новаторской работе Д. С. Чернавского «Синергетика и информация» [17, c. 209–237].

Наше рассмотрение ориентируется на вполне определившийся интерес современной методологии социально-гуманитарных наук вообще и истории, в частности, более адекватно и полно (в том числе и в строго логическом смысле) учитывать роль «всепроникающей», повсюду и всегда присутствующей случайности.

Мы снова обращаемся к хакеновской метафоре, в которой подытоживается общенаучная ситуация как «пробивание туннеля в большой горе, которая так долго разделяла различные научные дисциплины» [16, c. 381–382; 21, p. 308]. Напомним, что эта «большая гора» представляет собой множество понятийных, методологических и инструментальных различий между разными научными дисциплинами (естественнонаучными, гуманитарными, социально-экономическими, техническими).

Обратимся снова к основной методологической схеме социальной самоорганизации (рис. 3).

Социальная самоорганизация выступает как чередование двух исключающих друг друга процессов – иерархизации и деиерархизации. Иерархизация представляет собой последовательное объединение элементарных диссипативных структур в диссипативные структуры более высокого порядка; деиерархизация – последовательный распад диссипативных структур на более простые. Практически это проявляется, например, в периодическом образовании грандиозных империй и их последующем катастрофическом распаде. Однако подобная картина наблюдается в сфере не только политических, но и любых других социальных институтов.

Более углублённый анализ процессов иерархизации и деиерархизации становится возможным, когда мы обращаемся к достижениям гуманитарных дисциплин, логики и математики, касающимся того, как люди – участники событий реальной истории и авторы текстов писанной истории, а также и историографии – воспринимают случайность и необходимость и оценивают инструментальные средства обращения с ними.

Особенно важными в изучении случайности и адекватности её представления в современном научном познании являются результаты, полученные совместно работавшими на протяжении двух с лишним десятилетий (1972–1995) Д. Канеманом и А. Тверски [5; 23], и результаты Н. Н. Талеба [10; 11; 12; 25; 26; 27] (первое десятилетие текущего столетия).

Названными учеными на основе многочисленных эмпирических и теоретических исследований показаны удивительные ограничения нашего разума: чрезмерная уверенность в том, чтò мы будто бы знаем, и явная неспособность адекватно оценить «объем» нашего невежества. Осознавая время от времени неопределённость окружающего мира, мы, тем не менее, склонны переоценивать своё понимание мира и недооценивать роль случая в событиях. Чрезмерная уверенность «подпитывается» иллюзорной достоверностью оглядки на прошлое. Мы склонны переоценивать возможности наших инструментальных средств обращения со случайностью (скажем, марковские процессы или метод Монте-Карло), сами себя «одурачиваем» (выражение Талеба), полагая, что представленное в них понимание случайности адекватно охватывает объективную случайность. Талеб – на наш взгляд, удачно – обратился к подзабытой метафоре «чёрного лебедя». Это – неожиданное (даже для эксперта в соответствующей области) событие со значительными последствиями; причем в ретроспективе событие может быть вполне рационально объяснено, как если бы оно было ожидаемым. Заметим ещё, что есть не только «плохие» «чёрные лебеди», но и «хорошие» (неожиданная удача). Признавая всеобщность причинно-следственных связей, мы, естественно, и в статистическом материале ищем их проявления. Однако здесь мы сталкиваемся с серьёзными затруднениями. Канеман приводит следующий весьма типичный пример ошибочного умозаключения, связанного с оценкой случайности действительно случайных событий [5, c. 153; 23, p. 115].

Последовательность появления на свет в больнице шести младенцев – мальчиков и девочек – является случайной: единичные события, составляющие событие – «шестёрку», являются независимыми, и число мальчиков и девочек, родившихся за последние часы, не влияет на пол следующего младенца. Теперь рассмотрим три возможные «шестёрки»: МММДДД, ДДДДДД, МДММДМ, где М обозначает рождение мальчика, а Д – девочки. Одинаковая ли у «шестёрок» вероятность? Поскольку события независимы, а варианты исхода Д и М примерно равновероятны, любая возможная последовательность полов шести новорожденных так же вероятна, как остальные. Обнаружив нечто, похожее на закономерность, мы отказываемся от мысли о случайности такого процесса. Канеман полагает – и нетрудно с ним согласиться – что поиск причинно-следственных закономерностей унаследован нами от наших предков. Но это, очевидно, означает, что в нашем мышлении представления о случайности и причинно-следственной связи необходимо развивать дальше.

Кроме того, как отмечает Талеб, наш разум иногда «поворачивает стрелу причинности назад» [10, c. 225–226; 25, p. 214–215]. Ведь из того, что каждый умный, трудолюбивый, настойчивый человек достигает успеха, не следует, что каждый успешный человек является умным, трудолюбивым и настойчивым! В приведённом примере имеет место элементарное логическое заблуждение и перемена местами антецедента и консеквента.

Возьмём пример несколько иного рода. М. Рейнор в книге «Парадокс стратегии» на основе аналитического обзора более чем тридцати эмпирических исследований и конкретного эмпирического материала, касающегося деятельности двух с лишним десятков ведущих компаний на протяжении двадцати лет, сформулировал своё достаточно неожиданное обобщение: «Стратегии, имеющие наибольшую вероятность успеха, имеют и наибольшую вероятность неудачи» [24]. Рейнор – на наш взгляд, справедливо – указывает на то, что его вывод вовсе не оправдывает «ничего-не-делание»: ведь это тоже – стратегия. Напротив, он напоминает мысль Луи Пастера: «Удача благоволит подготовленному уму, который её ищет». Можно дополнить эту мысль русской поговоркой: «На грех мастера нет». С каждым может случиться беда.[2]

Будущее является «открытым», неопределённым, непредсказуемым. Так что формируя стратегию будущих действий, мы оцениваем их обстоятельства такими, какими они видятся нам сегодня.

Топологические средства для учета случайности

Для уточнения «каналов», по которым случайность влияет на воображение историка и историографа, целесообразно обратиться к топологическому понятию «многообразие». В 1854 г. Б. Риман в Университете г. Гёттингена прочитал лекцию на тему: «О гипотезах, лежащих в основании геометрии», которая была опубликована в 1867 г. [8]. В ней он сформулировал общую идею «многообразия», т. е. математического пространства, включая функциональные и топологические пространства.[3]

Ему наследовали многие; в том числе и Э. Гуссерль, который ввёл термин «жизненный мир» (Lebenswelt). В 1883 г. он на философском факультете Венского университета защитил диссертацию (первую) на математическую тему по вариационному исчислению. Думается, что это «волшебное слово» (по выражению Г.-Г. Гадамера) генетически связано с этим этапом биографии Гуссерля[4], а оно – из той же парадигмы, что и «многообразие».[5]

Мы снова возвращаемся к хакеновской метафоре, в которой подытоживается общенаучная ситуация как «пробивание туннеля в большой горе, которая так долго разделяла различные научные дисциплины». В данном случае это – предложение использовать понятие «многообразие» для более систематического и полного учёта случайности в представлении процессов иерархизации и деиерархизации. Любой объект – как материальной, так и идеальной природы – можно рассматривать как «многообразие». Соответственно, взаимодействие объектов (скажем, познание мира людьми) можно рассматривать как отображение одного «многообразия» в другое многообразие. При этом, поскольку мы рассматриваем историю, не будем забывать методологическое указание Дж. Вико на «два самых важных в Истории обстоятельства: во-первых – время, и во-вторых – место» [3, с. 363]. В нашем случае это означает, что все входящие в наше рассмотрение «многообразия» (и их отображения одного в другое) имеют среди своих измерений временнóе измерение и три пространственных.

Далее, представим ещё одно методологическое средство для «пробивания туннеля в хакеновской большой горе», разделяющей различные научные дисциплины. Согласно концепции Г. Гарднера [4], наш разум является «многомерным» (“multiple”), т. е. представляет собой риманово «многообразие» (“manifold”). Следуя Гарднеру, можно выделить, прежде всего, семь основных измерений разума:

(1) языковое измерение; это способность к порождению речи, включающая механизмы, ответственные за фонетическую (звуки речи), синтаксическую (грамматику), семантическую (смысл) и прагматическую составляющие речи (использование речи в различных ситуациях); сюда относится владение родным языком и способность к изучению иностранных языков; это измерение разума особенно развито у литераторов, ораторов, спикеров, юристов;

(2) логико-математическое измерение; это способность оперировать числами, количественными понятиями и проводить логические (дедуктивные и индуктивные) рассуждения;

(3) визуальное измерение (способность пространственного видения и воображения); это способность воспринимать зрительную пространственную информацию, модифицировать ее и воссоздавать зрительные образы без обращения к исходным стимулам; включает в себя способность конструировать образы в трех измерениях, а также мысленно перемещать и вращать эти образы;

(4) звукомузыкальное измерение; это способность к порождению, передаче и пониманию смыслов, связанных со звуками, включая механизмы, ответственные за восприятие высоты, ритма и тембра (качественных характеристик) звука;

(5) телесно-кинестетическое измерение; это способность использовать все части тела при решении задач или создании продуктов; включает контроль над своими – как грубыми, так и тонкими – моторными движениями, ощущение своего положения в пространстве и способность манипулировать внешними объектами; это измерение разума особенно развито у танцоров, гимнастов, ремесленников и нейрохирургов;

(6) внутриличностное измерение; это способность распознавать свои собственные чувства, намерения и мотивы, т. е. интроспекция и саморефлексия; в развитой форме последняя может достигать степени самокритичности, т. е. способности объективно, не предвзято смотреть на себя «со стороны», оценивать свои положительные и отрицательные стороны, намечать «точки роста»;

(7) межличностное измерение; это способность распознавать и проводить различия между чувствами, взглядами, нуждами и намерениями других людей; следить за их настроением с целью предугадывания их дальнейшего поведения; можно заметить это качество у хороших современных менеджеров по персоналу.

Названные измерения являются характеристиками единого целого – многомерного разума. При этом они являются ортогональными, т. е. такими, что никакое измерение не сводится к какому-либо другому измерению или к нескольким другим.

Хотя все нормальные здоровые люди в той или иной степени способны проявлять все разновидности интеллекта, каждый человек характеризуется уникальным сочетанием более и менее развитых различных интеллектуальных способностей («измерений разума»), чем и объясняются индивидуальные различия между людьми. А имея в виду случайность, мы можем отметить значительное множество «типов разума»: используя двоичную оценку «сильное развитие / слабое развитие», получаем, по крайней мере, 2⁷.

Очевидно, это обстоятельство тоже влияет как на содержание исторических событий, так и на философское осмысление их в рамках синергетической философии истории в представлении процессов иерархизации и деиерархизации.

В. Э. Франкл, выдающийся психолог ХХ века, сформулировал концепцию «димензиональной онтологии» и следующие два принципа, на которые можно опираться, когда мы, уточняя «каналы», по которым случайность влияет на воображение, рассматриваем наши познавательные и практические действия как отображение одного многообразия в другом [15, c. 45–53; 20]^{^[6]}.

Первый принцип: Один и тот же объект (цилиндр), проецируемый из его «жизненного пространства» с бόльшим числом измерений (=3) в «познавательное пространство» субъекта с меньшим (чем у него) числом измерений (=2), может продуцировать различные предметы (круг, прямоугольник; рис. 7).

Рис. 7. Первый принцип В. Франкла

Второй принцип: Различные объекты, проецируемые из их (общего) «жизненного пространства» с бόльшим числом измерений (=3) в «познавательное пространство» субъекта с меньшим (чем у них) числом измерений (=2), могут продуцировать одинаковые предметы (круг, круг, круг; рис. 8).

Рис. 8. Второй принцип В. Франкла

Так что, анализируя содержание процессов воображения как участников некоторого события, так и историка, их описывающего, следует считаться с принципами Франкла, – в частности, с точки зрения присутствия в процессе и его результатах «вездесущей» случайности. Это методологическое соображение опять-таки способствует прокладыванию «туннеля» в хакеновской «большой горе», разделяющей научные дисциплины.

В дополнение к ранее введённым методологическим соображениям, обратимся к идеям выдающегося философа истории (и притом работавшего и как собственно историк) Р. Дж. Коллингвуда [7, c. 203–204]. Он различает «внешнюю» и «внутреннюю» стороны исторического события (считая его тоже «многообразием»). Под внешней стороной понимается всё то, что можно описать в терминах, относящихся к материальным телам и их движениям, – например, переход Цезаря (с группой людей) через реку Рубикон в определённое время. Внешней стороной другого события являются капли крови на полу здания сената в другое время. Внутренней стороной события является всё то, что может быть описано только с помощью категорий мысли. Например, вызов, брошенный Цезарем законам Республики, или же столкновение его конституционной политики с политикой его убийц.

Работа историка может начинаться с выявления внешней стороны события, но она никогда этим не завершается; он всегда должен помнить, что событие складывалось из человеческих действий и что его главная задача – мысленное проникновение в эти действия, проникновение, ставящее своей целью познание мыслей тех, кто их предпринял.

Для естествоиспытателя событие открывается через его восприятие, а последующий поиск его причин осуществляется путем отнесения его к какому-то классу. Для истории объектом, подлежащим открытию, оказывается не просто событие, но мысль, им выражаемая. Открыть эту мысль – значит понять её. После того, как историк установил факты, он не включается в дальнейший процесс исследования их причин. Если он знает, что произошло, то он уже знает, почему это произошло.

Конечно, пишет далее Коллингвуд, это не означает, что понятие «причина», неуместно при описании исторических событий. Когда историк спрашивает: «Почему Брут убил Цезаря?», – то его вопрос сводится к тому: «Каковы были мысли Брута, заставившие его принять решение об убийстве Цезаря?» Причина данного события для него тождественна мыслям в сознании того человека, действия которого и вызвали это событие, а они есть не что иное, как само событие – точнее, его внутренняя сторона.

Природные процессы, поэтому, с полным правом могут быть описаны как последовательность простых событий. Исторический процесс не есть последовательность простых событий. Он есть последовательность действий, имеющих внутреннюю сторону, состоящую из процессов мысли. Историк ищет именно эти процессы мысли. Вся история – история мысли.

Итак, под «объективной историей» мы понимаем хронологическую последовательность «событий», образуемых сменяющими друг друга состояниями материальной среды, в которой обитают люди и которую они изменяют, вместе с состояниями их «внутренней жизни» (психики и сознания) и их взаимодействиями в рамках социальных институтов экономического, социально-политического и идеологического характера. И хотя «объективная история» никем не написана, можно предполагать, что историки рассматривают её как нечто, «в какой-то мере достижимое».

Случайность и бифуркации

Опыт всемирной истории убедительно свидетельствует в пользу того, что роль побудительной силы, ответственной за самоорганизацию, играет социальный отбор. Чтобы уяснить, каким образом это достигается, надо исследовать основные факторы отбора: тезаурус, детектор и селектор.

Тезаурус, т. е. множество возможных диссипативных структур, которые возникают в недрах данной актуально существующей структуры в результате соответствующей бифуркации, пронизан случайностями.

В роли детектора, который выбирает определённую бифуркационную структуру из тезауруса и тем самым превращает её из возможности в действительность, выступает внутреннее взаимодействие элементов социальной системы, различных социальных групп. Важно иметь в виду двойственный («противоречивый») характер детектора: это не просто конкуренция (соперничество, «борьба») противодействующих друг другу элементов, но и их кооперация (сотрудничество), содействующая друг другу в этой «борьбе» (рис. 9).

Рис. 9. Взаимодействие элементов в бифуркационной структуре

Таким образом, роль детектора играет противоречивое единство конкуренции (соперничества) и кооперации (сотрудничества).

Динамика его трудно предсказуема из-за вездесущей случайности. Она связана с принципиальной особенностью социально-гуманитарного познания вообще и исторического познания, в частности. Субъект познания и действия (историк или историограф) и объект познания (индивид, малая или большая группа людей) часто в значительной степени совпадают друг с другом, и в обоих присутствует отчётливо выраженный идеальный компонент, связанный с разумом, волей, целеполаганием, потребностями и ценностями. В социально-гуманитарном познании не только эмпирический, но также и теоретический уровень исследования связан с непосредственным взаимодействием субъекта и объекта. В результате свои собственные мысли об изучаемых явлениях и чувства, вызываемые ими у него, субъект вполне может принять за содержание этих явлений. Л. Февр, крупнейший представитель французской исторической школы «Анналы», называет это явление «психологическим анахронизмом» [13, с. 104–106]: «Склонность к неосознанному анахронизму, свойственная людям, которые проецируют в прошлое самих себя, со всеми своими чувствами, мыслями, интеллектуальными и моральными предрассудками». И заметим, это не является обязательно ошибкой. Но может таковой оказаться. Это – один из «каналов» вездесущей случайности.

Как это показано схематически на рис. 9, сочетание конкурирующих и кооперирующихся друг с другом факторов может быть чрезвычайно многозначным. В результате малые воздействия на самоорганизующуюся систему могут приводить к очень большим последствиям («мышь родит гору»)[7], а большие, наоборот, к незначительным последствиям.

Синергетическая философия истории и логика

Теперь вернёмся к высказанному Д. С. Чернавским методологическому соображению о том, что синергетика требует перехода к новой логике, которую, как он выражается, «можно условно назвать целесообразной» [17, с. 219]. Представляется, что правильнее говорить о целесообразном использовании современной символической логики. Когда мы конкретизируем описания процессов иерархизации и деиерархизации, целесообразно использовать соответствующие разделы современной символической логики (алетической модальной логики, которая позволяет уточнить отношение между необходимостью и случайностью; деонтической логики, позволяющей уточнить ценностные аспекты сравниваемых альтернатив; временнóй логики, которая вводит временную квалификацию всех высказываемых суждений и др.). Следует также сказать о целесообразности использования в историческом исследовании инструментов теории вероятностей. М. Блок, ещё один представитель школы «Анналы», пишет об этом так: «Историк, спрашивающий себя о вероятности минувшего события, по существу лишь пытается смелым броском мысли перенестись во время, предшествующее событию, чтобы оценить его шансы, какими они представлялись накануне его осуществления. Так что вероятность – все равно в будущем» [1, с. 68–69].

Рис. 10. Схема рассуждений историка по М. Блоку

Не касаясь собственно логических выкладок, ограничимся пояснениями схемы хода рассуждений историка (и философа истории), представленными на рис. 10. Каждая точка которой представляет собой то, что в семантике символической логики называется «возможным миром» (это – текущее, актуальное или возможное состояние мира). Если слева от точки ветвления используется выражение алетической модальной логики ╞□A, т. е. «необходимо, что A», то на всех ветвях справа выполняется ╞A, т. е. имеет место положение дел, описываемое высказыванием A. Если слева от точки ветвления используется выражение алетической модальной логики ╞◊A, т. е. «возможно, что A», то на некоторых ветвях справа выполняется ╞A, т. е. имеет место положение дел, описываемое высказыванием A. Если слева от точки ветвления используется выражение деонтической логики ╞OA, т. е. «обязательно, что A», то на всех ветвях справа выполняется ╞A, т. е. имеет место положение дел, описываемое высказыванием A. Если слева от точки ветвления используется выражение деонтической логики ╞PA, т. е. «разрешено (допустимо в нормативном смысле), что A», то на некоторых ветвях справа выполняется ╞A, имеет место, что положение дел, описываемое высказыванием A. Если слева от точки ветвления используется выражение временнóй ╞GA, т. е. «всегда будет так, что A», то на всех ветвях справа выполняется ╞A, т. е. имеет место положение дел, описываемое высказыванием A. И т. д. и т. п.

Синергетическая философия истории и теория вероятности

Напомним, что в настоящее время вполне обосновано «избирательное сродство» теории вероятности и логики, т. е. возможность их совместного использования в составе единого исчисления с соблюдением всех необходимых синтаксических, семантических и прагматических стандартов [6].

Важнейшим метрическим средством в оценке роли случайности во всяком историческом процессе в настоящее время, несомненно, является гипотетико-дедуктивный метод в соединении с методом диагноза по Т. Байесу.

Предполагается, что у нас есть ряд гипотез: Н₁, Н₂, … , Н_n. Известны априорные вероятности их наступления: Р(Н₁), Р(Н₂), … , Р(Н_n). После некоторого количества опытов Е, мы меняем их на апостериорные вероятности: Р(Н₁/Е), Р(Н₂/Е), … , Р(Н_n/Е).

Формула Байеса может рассматриваться как оптимальная модель для формулирования диагноза:

P(H_i/E) = P(H_i)۰ P(E /H_i)/ΣP(H_i)۰P(E/H_i), где P(E/H_i) = P(E۰H_i)/P(H_i);

P(H_i) ≠ 0, поскольку иначе H_i была бы невозможной; знак Σ указывает на суммирование от i = 1 до i= n.

Рассмотрим стандартный пример. Пусть у нас есть две непрозрачные урны. В одной (назовём её «красной») 70 % красных шаров и 30 % белых, в другой наоборот 30 % красных шаров и 70 % белых (её назовём «белой»). Посредством бросания монеты испытуемый выбирает одну из урн. Опыт состоит в том, что он посредством последовательности вытаскивания шаров из урны, установлением их цвета с возвратом в урну, определяет, какая урна ему досталась.

Очевидно, в начале опыта: P₀(H_к) = P₀(H_б) = 0,5. Воспользуемся приёмом Р. Джеффри [22, p. 164–183] – будем использовать понятие «шансы» Ω, т. е. отношение вероятности благоприятных для данной гипотезы исходов опыта к вероятности неблагоприятных. Тогда:

P₀(H_к) = P₀(H_б) = 0,5 и

Ω₀(H_к) = P₀(H_к) / P₀(H_б) = 1

P(H_к /E) = P₀(H_к)∙P(E/H_к) / (P₀(H_к)∙P(E/H_к) + P₀(H_б)∙P(E/H_б))

P(H_б/E) = P₀(H_б)∙P(E/H_б) / (P₀(H_к)∙P(E/H_к) + P₀(H_б)∙P(E/H_б))

Ω(H_к/E) = (P₀(H_к) / P₀(H_б))∙(P(E/H_к) / P(E/H_б)) = Ω₀(H_к)∙ (P(E/H_к) /P(E/H_б)) = P(E/H_к) /P(E/H_б).

Исходом опыта E может быть либо вытаскивание «красного шара», либо «белого шара».

Если E := красный шар, мы получаем; P(E/H_к) = 0,7; P(E/H_б) = 0,3 и Ω(H_к/E) = 7/3.

Если E := белый шар, получаем: P (E/H_к) = 0,3; P(E/H_б) = 0,7 и Ω(H_к/E) = 3/7.

Таким образом, если суммарный исход опыта E_Σ есть, например, 12 вытащенных шаров, из которых 8 красных и 4 белых, мы получаем:

Ω(H_к/E_Σ) = (7/3)⁸∙(3/7)⁴ = (7/3)^8-4 = (7/3)⁴ ≈ 30.

Следовательно, шансы того, что испытуемому досталась «красная урна», в 30 раз больше того, что ему досталась «белая урна». А вероятность этого равна, соответственно, P(H_к/E_Σ) = 30 / (1+30) ≈ 0,97.

Однако, возвращаясь к началу рассмотрения и к тому, что бывают «чёрные лебеди» и что не стоит самих себя «одурачивать», мы удерживаемся от абсолютизации метода Байеса: ведь всё равно и сейчас мы имеем дело не с объективной неопределённостью, а с нашими представлениями о ней.

Вместо заключения

И продолжая только что высказанную мысль о формуле Байеса, в качестве общего заключения представляется подходящим высказывание Ксенофана:

«Истины точной никто не узрел и никто не узнает

Из людей о богах и о всем, что я только толкую:

Если кому и удастся вполне сказать то, что сбылось,

Сам все равно не знает, во всем лишь догадка бывает»[8].

Список литературы

1. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. – М.: Наука, 1973. – 232 с.

2. Бранский В. П. Теория элементарных частиц как объект методологического исследования. Изд. 2-е, испр. – М.: КомКнига, 2005. – 256 с.

3. Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций // Перевод и комментарии А. А. Губера. Под общ. ред. и со вступит. статьей В. Н. Максимовского. – М.–Л.: Academia, 1937. – XXXVI + 620 с.

4. Гарднер Г. Структура разума: теория множественного интеллекта. – М.: ООО «И. Д. Вильям», 2007. – 512 с.

5. Канеман Д. Думай медленно … решай быстро. – М.: АСТ, 2014. – 654 с.

6. Караваев Э. Ф. «Избирательное сродство» теории вероятности и логики // Логика, язык и формальные модели. Сборник статей и тезисов участников Открытого Российско-Финского коллоквиума по логике – ORFiC-2012. – СПб.: СПбГУ, 2012. – С. 96–104.

7. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. – М.: Наука, 1980. – 486 с.

8. Риман Б. О гипотезах, лежащих в основании геометрии // Сочинения. – М.–Л.: ОГИЗ, Государственное издательство технико-теоретической литературы, 1948. – С. 279–293.

9. Синергетическая философия история / под ред. В. П. Бранского, С. Д. Пожарского. – Рязань: «Копи-Принт», 2009. – 314 с.

10. Талеб Н. Одураченные случайностью. Скрытая роль шанса в бизнесе и жизни. – М.: Манн, Иванов и Фербер. 2011. – 320 с.

11. Талеб Н. Н. Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2011. – 528 с.

12. Талеб Н. Н. Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014. – 768 с.

13. Февр Л. Бои за историю. – М: Наука, 1991. – 631 с.

14. Фейнман Р. Характер физических законов. – М.: Мир, 1968. – 232 с.

15. Франкл В. Плюрализм науки и единство человека // Человек в поисках смысла: Сборник. – М.: Прогресс, 1990. – С. 45–53.

16. Хакен Г. Синергетика. – М.: Мир, 1980. – 405 с.

17. Чернавский Д. С. Синергетика и информация (динамическая теория информации) / Послесловие Г. Г. Малинецкого. Изд. 2-е, испр. и доп. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 289 с.

18. Эйнштейн А. О методе теоретической физики // Физика и реальность. Сборник статей. – М.: Наука, 1965. – С. 61–66.

19. Feynman R. The Character of Physical Law. – Cambridge, Massachusetts, and London, England: The M. I. T. Press, 1985. – 174 p.

20. Frankl V. E. The Will to Meaning: Foundations and Applications of Logotherapy. – New York: Meridian, 1988. – 208 p.

21. Haken H. Synergetics, an Introduction: Nonequilibrium Phase Transitions and Self-Organization in Physics, Chemistry, and Biology. – New York: Springer-Verlag, 1977. – XII + 320 p.

22. Jeffrey R. C. The Logic of Decision. – Chicago; London: University of Chicago Press, 1983. – pp. 164–183.

23. Kahneman D. Thinking, Fast and Slow. – New York: Farrar, Straus and Giroux, 2011. – 500 p.

24. Raynor M. E. The Strategy Paradox: Why Committing to Success Leads to Failure (And What to Do about It). – New York: Doubleday Books, 2007. – 320 p.

25. Taleb N. N. Fooled by Randomness: The Hidden Role of Chance in Life and in the Markets. – New York: Random House, 2004. – XLVIII + 320 p.

26. Taleb N. N. The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable. – New York: Random House, 2007. – XXXIII + 445 p.

27. Taleb N. N. Antifragile: Things That Gain from Disorder. – New York: Random House, 2012. – XXI + 521 p.

28. Turing A. M. The Chemical Basis of Morphogenesis // Philosophical Transactions of the Royal Society of London / Series B. Biological Sciences. – Vol. 237. – № 641 (Aug. 14, 1952). – pp. 37–72.

References

1. Block M. Apology of History or the Craft of the Historian [Apologiya istorii, ili remeslo istorika]. Moscow, Nauka, 1973. – 232 p.

2. Bransky V. P. Theory of Elementary Particles as the Object of Methodological Research [Teoriya elementarnykh chastits kak obekt metodologicheskogo issledovaniya]. Moscow, KomKniga, 2005. – 256 p.

3. Viko J. The Foundations of the New Science about the Common Nature of Nations [Osnovaniya novoi nauki ob obschey prirode natsiy]. Moscow, Leningrad, Academia, 1937, XXXVI + 620 p.

4. Gardner H. The Structure of Mind: The Theory of Multiple Intelligence [Structura razuma, teoria mnozhestvennogo intellekta]. Moscow, OOO “I. D. Williams”, 2007, 512 p.

5. Kahneman D. Think Slowly … Solve Quickly [Dumai medlenno … reshay bystro]. Moscow, AST, 2014, 654 p.

6. Karavaev E. F. The “Elective Affinity” of Probability Theory and Logic [“Izbiratelnoye srodstvo” teorii veroyatnosti i logiki]. Logika, yazyk i formalnye modeli. Sbornik Otkrytogo Rossiysko-Finskogo kollokviuma po logike. ORFiC-2012 (Logic, Language and Computation. Collected Works and Theses of Participants of Open Russian Finnish Colloquium in Logic – ORFic-2012). Saint Petersburg, SPbGU, 2012, pp. 96–104.

7. Collingwood R. G. The Idea of History [Ideya istorii]. Moscow, Nauka, 1980, pp. 203–204.

8. Riemann B. On the Hypothesis Which Lie at the Base of the Geometry [O gipotezakh, lezhaschikh v osnovanii geometrii]. Sochineniya (Works). Moscow, Leningrad, OGIZ, Gosudarstvennoe izdatelstvo tekhniko-teoreticheskoy literatury, 1948, pp. 279–293.

9. Bransky V. P., Pozharsky S. D. (Eds.) The Synergistic Philosophy of History [Sinergeticheskaya filosofiya istorii]. Ryazan, “Copy-Print”, 2009. – 314 p.

10. Taleb N. Fooled by Randomness. The Hidden Role of Chance in Business and Life [Odurachennye sluchainostyu. Skrytaya rol shansa v biznese i zhizni]. Moscow, Mann, Ivanov i Ferber, 2011, 320 p.

11. Taleb N. N. Black Swan. Under the Sign of Unpredictability [Chernyi lebed. Pod znakom nepredskazuemosti]. Moscow. Kolibri, Azbuka-Attikus, 2011, 528 p.

12. Taleb N. N. Antifragile: Things that Gain from Disorder [Antikhrupkost. Kak izvlech vygodu iz khaosa]. Moscow. Kolibri, Azbuka-Attikus, 2014, 768 p.

13. Febvre L. Fights for History [Boi za istoriyu]. Moscow, Nauka, 1991, 631 p.

14. Feynman R. The Character of Physical Laws. [Kharakter fizicheskikh zakonov]. Moscow, Mir, 1968, 232 p.

15. Frankl V. The Pluralism of Science and Unity of Man [Plyuralizm nauki i edinstvo cheloveka]. Chelovek v poiskakh smysla. Sbornik (Man in Search of Meaning. Collected Works). Moscow, Progress, 1990. pp. 45–53.

16. Haken H. Synergetics [Sinergetika]. Moscow, Mir, 1980, 405 p.

17. Chernavskiy D. S. Synergetics and Information (Dynamic Information Theory) [Sinergetika i informatsiya. Dinamicheskaya teoria informatsii]. Moscow, Editorial URSS, 2004, 289 p.

18. Einstein A. On the Method of Theoretical Physics [O metode teoreticheskoy fiziki]. Fizika i realnost, Sbornik statey (Physics and reality. Collected Works). Moscow, Nauka, 1965, p. 61–66.

19. Feynman R. The Character of Physical Law. Cambridge, Massachusetts, and London, England, The M. I. T. Press, 1985, 174 p.

20. Frankl V. E. The Will to Meaning: Foundations and Applications of Logotherapy. New Yorkm Meridian, 1988, 208 p.

21. Haken H. Synergetics, an Introduction: Nonequilibrium Phase Transitions and Self-Organization in Physics, Chemistry, and Biology. New York, Springer-Verlag, 1977, XII + 320 p.

22. Jeffrey R. C. The Logic of Decision. Chicago, London; University of Chicago Press, 1983, pp.164–183.

23. Kahneman D. Thinking, Fast and Slow. New York; Farrar, Straus and Giroux, 2011, 500 p.

24. Raynor M. E. The Strategy Paradox: Why Committing to Success Leads to Failure (And What to Do about It). New York, Doubleday Books, 2007, 320 p.

25. Taleb N. N. Fooled by Randomness: The Hidden Role of Chance in Life and in the Markets. New York, Random House, 2004, XLVIII + 320 p.

26. Taleb N. N. The Black Swan: The Impact of the Highly Improbable. New York, Random House, 2007, XXXIII + 445 p.

27. Taleb N. N. Antifragile: Things That Gain from Disorder. New York, Random House, 2012, XXI + 521 p.

28. Turing A. M. The Chemical Basis of Morphogenesis. Philosophical Transactions of the Royal Society of London. Series B. Biological Sciences, Vol. 237, № 641 (Aug. 14, 1952), pp. 37–72.

[1] Применительно к социальным явлениям наряду с «беспорядком» употребляется несколько более эмоциональный «хаос».

[2] См.: Пушкин А. С. Капитанская дочка // Пушкин А. С. Собр. соч. в десяти томах. Т.5. М.: Худож. лит-ра, 1975. С. 256. Пушкин, – по-видимому, «подслушав» её у народа, вложил поговорку в уста жены коменданта Белогорской крепости Василисы Егоровны. Эта поговорка, на наш взгляд, не уступает известной английской поговорке «Надейся на лучшее и готовься к худшему» («Hope for the best and prepare for the worst»).

[3] Нем. “Mannigfaltigkeit“. Это выражение самого Римана. (В англоязычной литературе – “manifold”.)

[4] Досадная неточность (случайность!) вкралась в одну хорошую работу – будто бы диссертация Гуссерля была об исчислении вероятностей; см: Мотрошилова Н. В. «Идеи I» Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. М.: «Феноменология – Герменевтика», 2003. – С. 23.

[5] Заметим, что «по-став» (Ge-Stell) М. Хадеггера тоже представляет собой многообразие. Кстати, по-видимому, он первый (1966 г.) выделил, наряду с материальным и энергетическим измерениями этого многообразия, информационное измерение. См. его беседу с сотрудниками журнала «Шпигель»: Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. – С. 245.

[6]Это – текст торжественного доклада, сделанного в связи с празднованием 600-летия Венского университета 13 мая 1965 г.

[7] Сейчас, имея в виду «цифровую экономику», можно этот каламбур дополнить так: «мышь-то оказалась компьютерной» (инструмент, называемый «мышкой», позволил внести недостающую информацию).

[8] См.: Фрагменты ранних греческих философов. Часть I. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. Издание подготовил А. В. Лебедев. М.: Изд-во «Наука», 1989. – С. 173. Это – перевод из классического издания «Фрагменты досократиков» Германа Дильса.

Ссылка на статью:
Караваев Э. Ф., Никитин В. Е. Синергетическая философия истории, случайность, логика, время // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2018. – № 1. – С. 12–32. URL: http://fikio.ru/?p=3088.

Философия

Учредительное собрание Санкт-Петербургского отделения Русского космического общества

(2 февраля 2018 г., Смольный институт РАО, Санкт-Петербург)

Краткий отчет

УДК 141.201

Субетто Александр Иванович – Автономная некоммерческая организация высшего профессионального образования «Смольный институт Российской академии образования», советник ректора, доктор философских наук, доктор экономических наук, кандидат технических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ, Лауреат Премии Правительства РФ, Президент Ноосферной общественной академии наук, Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: subal1937@yandex.ru

195197, Россия, Санкт-Петербург, Полюстровский проспект, д. 59,

тел.: +7(812) 541-11-11.

Авторское резюме

2 февраля 2018 года в Смольном институте Российской академии образования состоялось учредительное собрание Санкт-Петербургского отделения Русского космического общества. С докладом выступил председатель отделения профессор Александр Иванович Субетто. Председатель президиума РКО, советник РАЕН Алексей Алексеевич Гапонов сформулировал следующие основные направления деятельности общества:

1. Подготовка научных ноосферно-космических основ для раскрытия космической мощи человеческого разума и его творчества.

2. Изучение и осмысление системы общих законов эволюции космоса и, прежде всего, закона сохранения ритмоциклического развития жизни.

3. Становление ноосферно-космического человековедения, развитие и использование творческого потенциала человека, его разума и скрытых резервов.

4. Популяризация, распространение, развитие и практическое использование идей русского космизма и космонавтики в интересах безопасности и устойчивого развития русской цивилизации, России и человечества.

5. Сохранение и изучение философского, научного, исторического и культурного наследия выдающихся представителей русского космизма.

6. Формирование целостного мировоззрения человека, способного и реализующего свою способность к научному творчеству во имя сохранения и развития жизни на Земле и в космосе.

7. Использование потенциала скрытых резервов космонавтики посредством выдвижения новых идей, воплощение которых в инновационный технологический продукт обеспечивает безопасность и ускорение развития на локальном, региональном и глобальном уровнях.

8. Повышение результативности, эффективности и качества в воспитательной, образовательной, исследовательской, конструкторской, организаторской и просветительской видах деятельности, используемых как в космонавтике, так и в смежных областях.

9. Обеспечение научного прогнозирования и проектирования социальной и ноосферной эволюции людей на планете как космическом объекте.

10. Активное участие в решении задач и проблем развития отечественной теоретической и практической космонавтики.

11. Разработка глобальной системы космического экологического мониторинга на Земле как важнейшего механизма управляемой социоприродной эволюции.

12. Развитие и реализация приоритетных проектов России на Дальнем Востоке, в Арктике и космическом пространстве.

Ключевые слова: Россия; космос; ноосфера; ноосферная эволюция; Русское космическое общество.

Constituent Assembly of Saint Petersburg Department of the Russian Space Society

(February 2, 2018, Smolny Institute of the Russian Academy of Education, Saint Petersburg)

Brief account

Subetto Alexander Ivanovich – Smolny Institute of the Russian Academy of Education, rector’s adviser, Doctor of Philosophy, Doctor of Economics, Ph. D. in Technology, Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: subal1937@yandex.ru

59, Polustrovsky prospect, Saint Petersburg, Russia, 195197,

tel: +7(812)541-11-11.

Abstract

On February 2, 2018, Smolny Institute of the RussianAcademy of Education held a constituent assembly of the Saint Petersburg branch of the Russian Space Society. The report was delivered by the chair of the department, Professor Alexander Ivanovich Subetto. The chair of the Council of the Russian Space Society, advisor to the RussianAcademy of Natural Sciences Alexei Alekseevich Gaponov formulated the following general trends of its activity:

1. Formation of scientific noospheric-cosmic bases for the reveal of the cosmic power of the human mind and its creativity.

2. Study and comprehension of the system of general laws of cosmos evolution and, above all, the law of conservation of the rhythmocyclic life development.

3. Conduct of noospheric-cosmic human studies, development and use of human creative potential, their mind and inactive reserves.

4. Popularization, propagation, development and practical use of the ideas of Russian cosmism and cosmonautics in the interests of security and sustainable development of Russian civilization, Russia and humanity.

5. Preservation and study of the philosophical, scientific, historical and cultural heritage of outstanding representatives of Russian cosmism.

6. Formation of a holistic worldview of humans who are capable to realize their creative ability for the sake of life evolution on Earth and in outer space.

7. Using the potential of inactive cosmonautics reserves by new ideas promotion, the realization of which into an innovative technological product ensures safety and acceleration of the development at the local, regional and global levels.

8. Increasing the effectiveness, efficiency and quality in educational, research, engineering and organizational activities, used both in cosmonautics and related fields.

9. Supporting scientific forecasting and designing of social and noospheric evolution of people on the Planet as a space object.

10. Active participation in solving problems of the development of national theoretical and practical cosmonautics.

11. Development of a global system of space environmental monitoring on Earth as the most important mechanism of controlled socio-natural evolution.

12. Development and implementation of Russia’s priority projects in the Far East, the Arctic and outer space.

Keywords: Russia; cosmos; noosphere; noospheric evolution; Russian Space Society.

В День воинской славы России – день разгрома советскими войсками немецко-фашистских войск в Сталинградской битве – в Санкт-Петербурге прошло первое общее (по совместительству учредительное) собрание Санкт-Петербургского отделения Русского космического общества.

Мероприятие прошло на базе Смольного института Российской академии образования и собрало около 50 человек.

С приветствием к участникам выступили:

Субетто Александр Иванович – президент Ноосферной общественной академии наук, вице-президент Петровской академии наук и искусств, заслуженный деятель науки РФ, лауреат премии Правительства РФ, доктор философских наук, председатель Санкт-Петербургского отделения и Философского Совета РКО;

Гапонов Алексей Алексеевич – председатель президиума Русского космического общества, советник РАЕН;

Горбунов Илья Геннадьевич – проректор по научной работе и инновациям Смольного института РАО;

Трошин Виталий Алексеевич – вице-президент Ноосферной общественной академии наук, профессор, доктор философии;

Фурсей Георгий Николаевич – председатель Санкт-Петербургского отделения РАЕН, почетный вице-президент РАЕН (Российской академии естественных наук).

Были зачитаны приветственные письма от Б. Е. Большакова – президента Русского космического общества, заведующего кафедрой устойчивого инновационного развития Университета «Дубна», доктора технических наук, профессора, академика РАЕН и О. Л. Кузнецова – председателя Коллегии Русского космического общества, президента РАЕН, президента Государственного университета «Дубна», доктора технических наук, профессора.

Собравшимся был показан видеосюжет с первого общего собрания Русского космического общества, прошедшего 21 декабря 2017 г. в г. Москва.

Пленарные доклады

В пленарной части мероприятия был заслушан ряд докладов.

Доклад 1. Субетто Александр Иванович выступил с докладом «Стратегия становления Русского космического общества – наше общее дело».

Доклад включал в себя 13 основных положений.

Положение первое. Россия как цивилизация охватила синтезом огромную северо-евразийскую территорию с самым холодным климатом и является космоустремленной цивилизацией изначально.

Положение второе. Российской цивилизации присущ ценностный геном Правды, который автор называет «цивилизационным социализмом». И как цивилизация космоустремленная и цивилизация Правды она, начиная с XVIII века, породила эпоху русского Возрождения с ноосферно-космическим вектором своего творчества, созидания и взгляда на миссию человеческого разума, которая по своим ценностным основаниям стала историческим оппонентом эпохе западноевропейского Возрождения, породившей систему капитализма и как его необходимый придаток – колониализм.

Положение третье. Ценностным и мировоззренческим ядром эпохи русского Возрождения стал русский космизм – целостное течение русской научно-философской и философско-религиозной мысли. Поэтому великие русские космисты – М. В. Ломоносов, Н. Ф. Федоров, С. Н. Булгаков, К. Э. Циолковский, Д. И. Менделеев, В. И. Вернадский, В. В. Докучаев, Н. Е. Жуковский, Н. А. Морозов, А. Л. Чижевский, К. А. Тимирязев, С. П. Королев, Л. М. Леонов, И. А. Ефремов, Н. Г. Холодный, Л. С. Берг, П. А. Флоренский, Н. Д. Кондратьев, А. В. Чаянов, П. Г. Кузнецов, А. Л. Яншин, В. П. Казначеев, Н. Н. Моисеев, Л. Н. Гумилев и другие предстают одновременно и как титаны эпохи русского Возрождения. Так, например, за полвека до появления учения о ноосфере В. И. Вернадского Н. Ф. Федоровым была поставлена задача (и императив одновременно) перехода человечества к регуляции своих отношений с природой, т. е. с биосферой и планетой Земля, которая спустя 100 лет актуализировалась под воздействием процессов первой фазы Глобальной экологической катастрофы.

В этих условиях категория ноосферы приобретает новое содержание и становится, с точки зрения докладчика, основанием ноосферизма (понятие предложено автором в 1997 году) как новой научно-мировоззренческой системы, программы ноосферного синтеза всех научных знаний и стратегии развития человечества в виде управляемой социоприродной эволюции на базе общественного интеллекта, научно-образовательного общества и социальной организации жизни – ноосферного экологического духовного социализма.

Ноосфера – это новое качество биосферы, в системе которой коллективный разум человечества «встраивается» в систему гомеостатических механизмов биосферы и планеты Земля и начинает управлять социоприродной эволюцией, соблюдая законы-ограничения, отражающие действие этих механизмов.

Положение четвертое. Русская наука несет на себе «печать» эпохи русского Возрождения и русского космизма. Именно через творчество А. Ф. Можайского, Н. Е. Жуковского, К. Э. Циолковского русская наука обеспечила прорыв русского гения в процессы освоения воздушного пространства и космоса.

Россия первой в мире совершила всемирно-исторический прорыв человечества к социализму в виде Великой русской социалистической революции в октябре 1917 года и затем, уже в лице СССР, первой совершила космический прорыв в 1957–1961 годах (первый запуск первого спутника вокруг Земли 4 октября 1957 года и первый полёт советского летчика-космонавта Ю. А. Гагарина 12 апреля 1961 года). Именно социализм в СССР – России стал стартовой площадкой космического прорыва человечества в ХХ веке.

Положение пятое. Таким образом, рождение Русского космического общества 24 октября 2017 года, в год 100-летия Великой русской социалистической революции является не случайным, а закономерным отражением действия логики ноосферно-космического прорыва в XXI веке и призвания России возглавить этот прорыв.

Русское космическое общество (РКО) должно соединить в себе ноосферно-космоориентированные направления деятельности в области философии, науки, образования, культуры, искусства, экономики, истории, геополитики, глобальных прогнозов и стать носителем тенденций ноосферно-космического прорыва в XXI веке, вступая во взаимодействие со всеми общественными организациями в России, а также с академиями наук различного ранга и статуса.

Положение шестое. Космос присутствует в бытии каждого человека. Это понимали древние греки, выдвинувшие в своей философии принцип тождества микрокосма и макрокосма, который затем вошел в философию русского космизма, в явном виде присутствует в учении о пневматосфере П. А. Флоренского и в учении о ноосфере В. И. Вернадского. Разработанная автором концепция закона спиральной фрактальности системного времени, обобщающая принцип Э. Геккеля «онтогенез повторяет филогенез» и придающая ему уже как закону космический статус, дает новую трактовку этому принципу. Этот закон, открытый автором, определяет любую прогрессивную эволюцию, т. е. эволюцию, сопровождающуюся ростом сложности и кооперативности структур эволюционирующих систем, – как эволюцию, запоминающую саму себя. Человеческий разум потому космичен, что в нем, в его «бессознательном», хранится эволюционная память космоса, и, конечно – память эволюции самого человека.

На базе этой концепции и в целом – разработанной автором научно-мировоззренческой системы ноосферизма выдвинута ноосферная парадигма универсального эволюционизма, в соответствии с которой эволюция космоса подчиняется действию двух метазаконов: (1) метазакона сдвига от доминанты закона конкуренции и механизма отбора – к доминанте закона кооперации и механизма интеллекта; (2) метазакону интеллектуализации или «оразумления».

Особенность XXI века состоит в том, что первая фаза Глобальной экологической катастрофы поставила экологический предел стихийной истории, рынку, капитализму, закону конкуренции. Человечество вступило в Эпоху великого эволюционного перелома, содержанием которой становится переход, отражающий действие указанных «метазаконов»: переход к управляемой, на базе доминанты закона кооперации и механизма общественного интеллекта, истории, но истории уже в новом – ноосферном – качестве, в виде управляемой социоприродной эволюции.

Истории человечества, чтобы сохранить свой ход в будущее, необходимо выйти за предел в своей социальной автономности, когда человек смотрел на природу только как на «кладовую ресурсов», и превратиться в единую социоприродную, управляемую коллективным разумом человечества эволюцию, т. е. превратиться в ноосферную историю, которая и есть ноосферная эволюция.

Поэтому Эпоха великого эволюционного перелома есть одновременно и эпоха родов действительного – ноосферного – разума, и соответственно – родов действительной – ноосферной – науки и действительного ноосферного образования.

Разум человека из состояния «разума-для-себя» должен перейти в состояние «разум-для-биосферы, земли, космоса», стать управляющим ноосферным разумом.

Миссия Русского космического общества (РКО) в XXI веке – стать тем социальным ферментом, который ускорит эти «роды», а эти «роды» и есть ноосферно-космический прорыв, который начнётся из России.

Положение седьмое. Ноосферный и космический прорыв человечества в XXI веке образуют единство, и этот «Прорыв», таким образом, есть роды и ноосферного, и космического разума в виде человечества на Земле.

В соответствии со вторым «метазаконом» наступление ноосферного этапа в социальной эволюции человечества, как и ноосферный этап в глобальной эволюции биосферы, есть форма проявления этого «метазакона», т. е. есть закон, и как «закон» входит в императив выживаемости человечества как императив выхода из экологического тупика истории в виде первой фазы Глобальной экологической катастрофы.

Наступил конец бытию рыночно-капиталистического человека, мотивируемого в своем поведении «прибылью» (человека, подчиняющегося такого типа рациональности, назвали «Homo economicus»), его, если он не изменится, если не произойдет «человеческая революция» (о её необходимости как условии решения глобальных экологических проблем писал А. Печчеи), ждёт экологическая гибель уже в XXI веке.

Положение восьмое. Итак, можно вводить понятие космономогенеза (космогенеза) через действие указанных двух «метазаконов», в соответствии с которыми растущая роль «интеллекта» как механизма опережающей обратной связи предстает как растущая роль механизма «управления будущим» в прогрессивной эволюции.

Поэтому «Принцип управления» (управляемости) социоприродной – ноосферной – эволюцией – вот то новое, что вносится во взглядах на ноосферу в авторской системе ноосферизма. Этот принцип сочетается с законом гармонии как законом бытия любого целого, любой системы. Поэтому переход биосферы в ноосферу, который открыт как закон В. И. Вернадским, есть одновременно трансформация закона биосферной гармонии в закон ноосферной или ноосферно-космической гармонии, носителем которой становится общественный интеллект.

Положение девятое. Онтология мира креативна, поскольку креативной является эволюция как форма его становления. Мир самотворящ. Механизм самотворения мира раскрывается системогенетикой и на её основе – креатологией, активно разрабатываемыми автором почти 40 лет. К. Э. Циолковский ввел понятие «власти космоса», которой должен подчиняться человек-творец. «Высшая власть вселенной», по Циолковскому, и есть власть закона гармонии, который всегда должен учитываться в творчестве разума человечества как космического разума в потенции.

Положение десятое. Человек разумный (Homo sapiens), таким образом, появляется на Земле не случайно и имеет ноосферно-космическое предназначение.

Ноосферная парадигма универсального эволюционизма как теоретическая система космономогенеза рождает эволюционный антропный принцип как принцип ноосферизма, который может трактоваться как развитие «антропного принципа К. Э. Циолковского» (по В. П. Казначееву). Перевод указанного принципа в теорию рождает «космоэволюционную антропологию».

Положение одиннадцатое. Таким образом, Русское космическое общество есть общество ноосферно-космического прорыва России в XXI веке, и оно выполняет миссию подготовки научно-методологических основ такого прорыва по направлениям основных метаблоков единого корпуса научных знаний – человековедения, обществоведения, естествознания, техноведения.

Положение двенадцатое. К важной миссии Русского космического общества относится выработка стратегии выхода из уже развивающегося техно-антропного коллапса.

Ведущим законом устойчивого развития в виде управляемой социоприродной эволюции является открытый автором в конце 80-х годов ХХ века закон опережающего развития качества человека, качества общественного интеллекта и качества образовательных систем в обществе. Из этого закона вытекает положение об опережении прогрессом в развитии человека (человечности) любых других прогрессов в разных видах эволюции любых искусственных систем.

Научно-технический прогресс в любых областях техносферы, включая информационно-компьютерные технологии, «цифровую экономику», должен подчиняться прогрессу человека. Если этого не происходит, если он подчиняется капиталу-фетишу и капиталократии, то он превращается в механизм экологической гибели человечества, что и происходит в «капкане» глобальной капитал-мегамашины.

Миссия Русского космического общества – поставить заслон такому человеконенавистническому рыночно-капиталистическому и техногенному сценарию развития событий.

Тринадцатое положение. Стратегия становления и развития Русского космического общества (РКО) – общее дело всех членов, всех советов и всех отделений общества.

Предлагается в качестве механизма выработки, корректировки и развития такой стратегии сделать ежегодные Русские ноосферно-космические конгрессы, и первый такой конгресс посвятить теме: «От русского космизма – к ноосферному космизму».

Для повышения эффективности первого пятилетнего организационно-программно-концептуального этапа в становлении РКО сформировать постоянно действующий координационный совет общественных академий наук. Следует подумать над механизмом проведения периодических сессий коллегии РКО, направленных на разработку синтетических концептуальных проектов-программ.

Как президент Ноосферной общественной академии наук, вице-президент Петровской академии наук и искусств, академик Российской академии естественных наук, и теперь еще – и как председатель Санкт-Петербургского отделения и философского совета Русского космического общества, попытаюсь обеспечить кооперацию (и синтез) усилий этих общественных академических организаций в решении намечаемых проблем и задач ноосферно-космического просвещения.

Доклад 2. О целях, задачах, стратегии и тактике РКО рассказал председатель президиума РКО, советник РАЕН Гапонов Алексей Алексеевич. Он остановился на следующих положениях.

Сегодня, в условиях особого периода, в котором находится не только наша страна, но и мир в целом, Русское космическое общество – это ответ на вызовы глобального мирового кризиса и инструмент, способный направить человечество к устойчивому развитию жизни как космопланетарного процесса.

Настало время, когда идеи русской мысли, русского духа и русской космонавтики должны взять на себя важнейшую роль в разрешении планетарных и космических проблем и угроз, а также в сохранении и развитии нашей планеты.

Русское космическое общество выделяет следующие направления своей деятельности как приоритетные.

2. Изучение и осмысление системы общих законов эволюции космоса и, прежде всего, закона сохранения ритмоциклического развития жизни (с целью понять её космическое предназначение и научиться правильно применять закон для прогнозирования и проектирования космического будущего человечества, включая управление стратегией развития).

5. Сохранение и изучение философского, научного, исторического и культурного наследия выдающихся представителей русского космизма:

– заложивших научные основы целостного мировоззрения,

– создавших учение о развитии жизни как космическом явлении и его разумной форме,

– предложивших миру учение о переходе биосферы в ноосферу,

– разработавших научные и технологические основы мировой космонавтики и проектирования космического будущего в системе «человек – общество – природа».

6. Формирование целостного мировоззрения человека, способного и реализующего свою способность к научному творчеству во имя сохранения и развития жизни на Земле и в космосе. Такой человек соединяет в себе четыре начала:

– исследователя – испытателя,

– конструктора – технолога,

– организатора – ответственного за результат,

– учителя – созидателя.

7. Использование потенциала скрытых резервов космонавтики посредством рождения новых идей, воплощение которых в инновационный технологический продукт обеспечивает безопасность и ускорение развития на локальном, региональном и глобальном уровнях.

10. Активное участие в решении задач и проблем в развитии отечественной теоретической и практической космонавтики.

Уже через год РКО планирует перейти в статус всероссийского. Для этого нам необходимо открыть отделения в половине субъектов Российской Федерации.

Следующий этап – это становление международного Русского космического общества.

Идеи РКО уже горячо поддержали в ряде дружественных государств.

Ознакомиться с положением о членстве и структуре РКО уже можно на сайте: http://cosmatica.org/.

Русское космическое общество – это, в первую очередь, духовный прорыв сознания в космическое будущее, и осуществляет его, прежде всего, молодежь. В своей деятельности она опирается на представителей старшего поколения. Тех людей, которые своим умом, трудом и делами являются достойным примером для подражания.

В рамках этого взаимодействия поколений уже реализуется ряд проектов и ведётся работа по подразделениям.

В процессе борьбы побеждает тот, кто следует закону природы – сохраняет развитие жизни в сложных условиях глобальных вызовов и угроз. Лучший способ сохранить Землю для будущих поколений – это формировать человека, способного и реализующего свою способность к творчеству во имя сохранения и развития жизни на Земле и в космосе.

Доклад 3. «Наука и образование как определяющие факторы устойчивого развития России» – с таким сообщением выступил председатель Санкт-Петербургского отделения РАЕН, почетный вице-президент РАЕН, доктор физ.-мат. наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный деятель науки Российской Федерации Фурсей Георгий Николаевич.

Его выступление явилось своего рода криком души российских ученых и педагогов, поскольку наука и образование находятся в состоянии глубочайшего кризиса, по сути дела в критической точке.

«Без науки, опирающейся на высокий уровень образования, никаких шансов войти в следующий цивилизационный уклад нет. Без науки и образования вообще невозможно в этом цивилизационном мире понять, где мы находимся, осознать самих себя и пути развития – «в одночасье мы будем не в состоянии понять, от чего умрем», – утверждает Георгий Николаевич.

В докладе прозвучал ряд выводов и предложений по оздоровлению науки и образования в России.

Кризис в науке и образовании и, соответственно, выход из этого кризиса связан с тремя главными аспектами:

1) концептуальным, обусловленным грубейшим искажением естественно-научного алгоритма развития этих сфер;

2) сущностным, обусловленным искажением целей, задач и предмета науки и образования;

3) с организационными и управленческими ошибками, накопившимся в процессе так называемых «реформ» в науке и образовании.

Что необходимо сделать организационно для улучшения ситуации.

1) Образование и фундаментальная наука должны стать одним из важнейших дел государства. Это не частная, не чисто индивидуальная, семейная и т. п. задача. Это государственнейшие дела и, соответственно, главная сфера ответственности государства.

2) В этом плане образование и фундаментальная наука должны, в первую очередь, поддерживаться государством и реализоваться, и развиваться за счет государственного финансирования, т. е. за счет средств налогоплательщика. Этому должны способствовать также средства крупного бизнеса, поступающие в бюджет государства за счет специального целевого налогообложения.

3) Таким образом, образование в стране должно быть бесплатным для граждан. Начальное и среднее должно быть всеобщим и обязательным. Высшее должно быть сугубо конкурсным и также государственным (т. е. бесплатным).

4) Россия должна вернуться к трехступенчатой форме образования. Первая ступень – общее среднее и специальное среднетехническое образование (техникумы). Вторая – подготовка высококлассных мастеров, то что ранее называлось ПТУ. И, наконец, третья – высшее образование.

5) Необходимо срочно отказаться от болонской системы. Она разрушительна и вредна для нашей страны, поскольку через бакалавриат, например, готовят «недоношенных» специалистов, а магистратура неэффективна и не позволяет готовить достаточное число нужных специалистов, инженеров, ученых, технологов и т. п. Кроме этого, болонская система способствует оттоку подготовленных кадров за рубеж, что является непозволительной роскошью для России.

6) Для того, чтобы выпускники ВУЗов, молодые специалисты, получившие образование за счет государства, служили в тех областях и регионах, в которых они совершенно необходимы, следует восстановить принцип распределения молодых специалистов по регионам и областям. Необходима также государственная забота сопровождения и помощи молодым специалистам в предоставлении работы по специальности и государственной поддержки их на первых этапах самостоятельной деятельность (решение жилищной проблемы, подъемных средств, льготного кредита и т. п.) хотя бы в той мере, в которой это осуществлялась в СССР.

7) Государство должно возродить и всесторонне поддерживать научные школы.

8) Необходимо восстановить главный управляющий наукой институт – Государственный комитет по науке и технике (ГКНТ).

9) Необходимо восстановить наукограды, которые являются центрами науки и образования и практически имеют структуру, кадры и разработанные технологии для функционирования и развития науки и образования.

10) Необходимо срочно восстановить отраслевые институты: ГОИ, ГИПХ и т. п.

11) Необходимо срочно возродить авторитет академий, создать союз академий, который обладает колоссальным научным потенциалом.

12) Необходимо восстановить системное государственное финансирование образования и фундаментальной науки, установив четкую оплату труда в соответствии с квалификацией и научными званиями. Дополнительная прибавка к заработной платны за счет грантов и других дополнительных источников не должна превышать 1/2 государственной зарплаты.

13) Необходимо немедленно устранить диспропорцию между начальниками и управленцами от науки и образования и непосредственными участниками образовательного и научного процесса – учеными и преподавателями. Зарплата начальствующих управленцев не должна превышать зарплату ведущих специалистов, ученых в научно-исследовательских институтах и профессоров в университетах, практически выполняющих научную и образовательную работу, более чем в 2–3 раза.

14) Необходимо всячески на государственном уровне поддержать интеграцию академической науки и высшей школы посредством создания базовых кафедр и системы дополнительной оплаты труда непосредственных работников (высококлассных специалистов и преподавателей, работающих в этой сфере).

15) Необходимо создать банк экспертов из членов РАН, а также – из членов общественных академий, для того чтобы обеспечить независимую экспертизу должного уровня.

Все, что было отмечено выше, является лишь частью существующих проблем и способов их решения. В этот труднейший и чреватый глобальными опасностями период деградации и потребительской парадигмы необходима предельная мобилизация и ответственность всех общественных сил и руководства страны. Россия, безусловно, может преодолеть это.

Выступления членов Санкт-Петербургского отделения РКО

Затем состоялись выступления членов Санкт-Петербургского отделения РКО.

Доклад 1. На тему «Аэрокосмическая история Санкт-Петербурга» выступил Лебедев Виталий Владиславович – член экспертного совета Русского космического общества, председатель секции истории авиации и космонавтики СПбФ ИИЕТ РАН, руководитель комиссии воздухоплавания РГО.

Автор доклада «Аэрокосмическая история Санкт-Петербурга» занимается историей освоения воздушного и космического пространства – пятого океана, и его петербургским страницам не один десяток лет.

В основу данного доклада, озвученного 2 февраля 2018 г. на первом общем собрании Санкт-Петербургского отделения Русского космического общества, положены материалы, созданные им в разные годы. Среди них: предложения автора для круглого стола «Создание государственного музея авиации», прошедшего на выставке «ИнтерАэроКом–2010» (12–15.08.2010 г., ЛенЭКСПО, СПб.) в честь 100-летия воздушного флота России; различные концепции создания такого музея, а также многочисленные статьи и доклады на эту тему, последние из которых прозвучали 24 сентября 2015 г. в Инженерном доме Петропавловской крепости и 15 марта 2016 г. на заседании секции истории авиации и космонавтики СПбФ ИИЕТ РАН в Санкт-Петербургском отделении Российской Академии наук.

Старт же этой богатой аэрокосмической истории был положен самим Петром I 16 (27) мая 1703 г. – в день основания града на Неве. При закладке собора святых Петра и Павла он произнёс крылатые слова: «Не мы, а наши правнуки будут летать по воздуху, ако птицы»… С тех пор каждый день этой более чем 300-летней истории ложится в копилку его аэрокосмической биографии. Однако даже простое перечисление только пионерских событий на этом пути покорения пятого океана занимает немало страниц.

Поэтому тем более важно вспоминать и говорить об этом, делая всё возможное, чтобы вся аэрокосмическая история была сохранена и давала силы будущим поколениям для новых свершений.

Город и Россия в целом могут возродиться только на основе уважения к своему национальному достоянию и воспитания на этом уважении своих детей.

Доклад 2. С докладом на тему «Космоплавание без реактивной тяги» выступил Петров Николай Васильевич – председатель Совета мудрецов РКО, академик Международной Академии наук экологии и безопасности человека и природы (МАНЭБ), член Международного клуба учёных. Он остановился на следующих положениях.

На повестке дня эволюции человечества появилась идея овладения космическим плаванием без принципа ракетного движения. В природе космоса существует именно этот естественный способ движения, в основе которого положен принцип создания ускорения через зарождение из высокочастотного импульса, рост и развитие. Динамика космических тел, их вращение вокруг оси и движение по орбите основаны на электромагнитном способе взаимодействия, учитывающим наличие субстанционального космического пространства. Космоплавание возможно только при наличии космического пространства, заполненного светоносной материей, что подтверждается реальной динамикой космических тел и изобретением Роджером Шауэром электрического движителя на основе магнетрона. Все течения формируются объединением вихрей, все виды плавания (мореплавание, воздухоплавание, космоплавание) осуществляются архимедовой силой. Основой плавания является главный принцип живых колебательных систем – наполнение свободной энергией в ритме колебаний и расходование её по программе полёта (плавания), по программе жизни.

Простейшим устройством, в котором длительное время поддерживается переменное движение электрических зарядов и токов, результатом которого является излучение электромагнитных волн, является электрический колебательный контур. Все тела в космосе электрически заряжены или способны иметь электрический заряд при воздействии на них ионизационных излучений.

Космоплавание без реактивной тяги ракетного движения – естественное универсальное движение космических тел. Принцип создания свободного плавания и ускорения в космосе. Сила тяги при создании движения в космосе связана с формированием (ростом) массы тела и созданием ускорения: F = m·a. Основой для роста массы является электромагнитное взаимодействие вещества с излучениями. При этом тело становится электрически заряженным и возникает электрическая сила взаимодействия тела с внешним электрическим телом: сила, действующая на положительно заряженное тело в данной точке электрического поля, численно равна вектору напряжённости электрического поля Солнца в данной точке. Величина вектора поля определяется по формуле: E = (k₀ · q) / ε₀ · ε · r², где q – заряд Солнца.

Солнце генерирует информационные матрицы – атомы водорода семи типов (по числу спектральных областей света) и двух направлений вращения – левого и правого. Одновременно излучается (генерируется) свет и весь диапазон ЭМИ, электрическое поле которых несёт информацию генома Солнца. На основе информационных матриц водорода развиваются атомы химических элементов, тех, информация о которых присутствует в данное время в электрических полях излучений Солнца.

Рост массы и ускорения. Свет Солнца расщепляется на гармоники вдоль линии распространения луча: высокочастотные располагаются ближе к Солнцу, низкочастотные выносятся далеко в межпланетное пространство по технологии, показанной далее по тексту. Размеры атомов, молекул, частиц вещества (пылинки) строго соответствуют длине волны колебаний. Скорость света как электромагнитной волны огромная, и увлекаемые ею атомы водорода – водородная плазма – получают ускорение. Скорость образования разнообразных атомов на основе водорода и скорость их движения вначале нарастает, а по мере того, как масса частиц увеличивается, их движение замедляется. А частицы, следующие за ними от Солнца, их догоняют и формируются более крупные тела – кометные, астероидные. Магнитное поле Солнца управляет их поведением, разделяет потоки электронов и протонов.

Ускорение электронов – основа усиления электромагнитных волн Солнца. Образование вещества на основе информационных матриц водорода и излучений приводит к формированию резонаторов – резонансных областей стоячих электромагнитных волн. В узлах стоячих волн формируется центральная область резонансной зоны. Потоки электронов излучаются Солнцем и поочерёдно попадают в резонансные области, электрическое поле которых ускоряет или замедляет поток электронов в зависимости от фазы стоячих волн. Если в первой резонансной области электроны тормозятся, то, выходя за её пределы в пространство между двумя резонаторами, они будут двигаться медленнее, чем двигались раньше. В солнечной системе формируется и существует своеобразная нервная система прямых и обратных связей, позволяющая восстанавливать сигнальную информацию Солнца далеко за пределами Солнца в планетной системе.

Формирование нервного пути передачи сигнальной информации в Солнечной системе. Электроны, попадающие в первую резонансную область (область образования пыли настроена на ультрафиолетовый диапазон) через половину периода, не будут тормозиться, а будут ускоряться электрическим полем стоячих волн первой резонансной области. Расстояние между двумя резонансными областями от Солнца вглубь Солнечной системы такое, что более поздние электроны, излученные через ½ периода, догонят тех, которые были заторможены. В результате в пространстве между двумя резонансными областями ранее однородный пучок электронов преобразовывается в поток из импульсов или пакетов, сгустков в виде облаков электронов. Эти пакеты электронов попадают во вторую резонансную область.

Восстановление электромагнитных волн Солнца. Попадая во вторую резонансную область, теперь уже пакеты электронов будут тормозиться электрическим полем стоячих волн второй резонансной области. Электроны пакета теряют свою энергию, передавая её электромагнитному полю резонансной системы, амплитуда которого возрастёт. Усиление поля во второй резонансной области позволит передать по цепи обратной связи часть энергии в первую резонансную область для поддержания незатухающих колебаний. Сигнал по этой цепи обратной связи доходит и до Солнца. При этом сама вторая резонансная область начнёт самостоятельные электромагнитные излучения. А заторможенный теперь уже пакет электронов попадёт в пространство между второй и третьей резонансными областями. Его нагонит теперь уже последующий пакет электронов. И в третьей резонансной области произойдёт торможение уже более мощного сгустка электронов. Произойдёт усиление электрического поля стоячей волны третьей резонирующей области. Так поток электронов, генерируемый Солнцем, восстанавливает потенциальные возможности всех элементов резонансных областей, что способствует дальнейшей их работе в качестве резонансной мембраны – всей планетной системы.

Вращение планетных тел вокруг своей оси и по орбите вокруг магнитного центра позволяет им увеличивать свободную мощность, что способствует росту планетных тел. Получается очень простая и удобная в управлении система поддержания незатухающих колебаний в каждой резонансной области Солнечной системы. Но это ещё не всё. Все эти резонансные области объединены единым магнитным полем Солнца, а планетные тела ещё и вращаются, как вокруг оси, так и по орбите вокруг Солнца. Это позволяет получить значительно большую мощность излучений каждым планетным телом. Сами планетные тела способны накапливать большие запасы энергии и производить более мощные электромагнитные волны, обеспечивающие телам возможность плавания в космической среде.

Вывод. Принцип свободного плавания в космосе планетных тел и звёздных систем основан на преобразовании электромагнитных излучений Солнца посредством информационных матриц водорода в вещественные формы с созданием резонансных областей и разложением спектра вдоль этих областей – от высокочастотной вблизи Солнца и далее с нарастанием длины волны вглубь солнечной системы. Электронные потоки, генерируемые Солнцем, служат чувствительным инструментом восстановления электромагнитной сигнальной информации Солнца и одновременного накопления свободной энергии каждым планетным телом в условиях сохранения ими своей мощности.

На принципе резонансного усиления потока электронов и получения от них мощного электромагнитного излучения построены современные генераторы излучений типа клистрона и магнетрона.

Естественный принцип движения широко используется в природе:

а) при полёте перелётных птиц клином;

б) в работе нашего сердца;

в) майский жук теоретически не может летать, но он использует естественный способ полёта – формирование фронта давления воздуха за счёт генерации вихрей из воздуха.

Доклад 3. Миловзорова Мария Николаевна – учёный секретарь Санкт-Петербургского отделения Русского космического общества, кандидат философских наук, доцент, выступила с докладом на тему: «Обусловленность будущего качества жизни институтами науки, образования и воспитания».

В докладе она заострила внимание на приоритете ценностного подхода к управлению социальными системами, согласно которому институты науки, образования и воспитания были и остаются детерминирующими процесс осознания высших ценностей знаний личности в повышении качества жизни поколений. От содержания прививаемых данными институтами ценностей в конечном итоге и будет зависеть развитие или деградация общества. Научные исследования, эксперименты не должны быть безразличны к добру и злу, глухи к голосу совести.

Достижения науки не должны обгонять совершенствование нравов, иначе наука становится смертельно опасной для биосферы и человека как ее части.

И главное предназначение институтов воспитания и образования заключается в передаче детям и ученикам, в том числе и будущим ученым, морального навыка различения добра и зла. А передать этот навык могут только родители и педагоги, вполне владеющие им.

Презентации

С презентацией некоторых проектов отделения выступили участники собрания.

1. Субетто Александр Иванович презентовал монографию «Русская наука: от прошлого – к ноосферной ответственности за будущее России и человечества», которая вышла под грифом Санкт-Петербургского отделения РКО в январе уже начавшегося 2018 года (Научное издательство «Астерион»).

Монография «Русская наука: от прошлого – к ноосферной ответственности за будущее России и человечества» раскрывает логику развития русской науки, начиная от Петра Первого и Михаила Васильевича Ломоносова и до наших дней, в «пространстве» эпохи русского Возрождения. Причем эта «логика» пролонгируется в будущее, на XXI век; показывается её взаимодействие с ноосферно-космическим и ноосферно-социалистическим прорывами, с которыми связаны:

– грядущий синтез науки и образования в форме ноосферного научно-образовательного общества;

– грядущий ноосферный синтез науки и власти, который становится частью реализации императива выживаемости человечества и России как императива перехода к научному (на базе ноосферной науки и ноосферизма как научно-мировоззренческой системы) управлению социоприродной эволюцией, а значит – к управлению системой взаимоотношений человечества с глобальными, имеющими собственные гомеостатические механизмы, природными суперсистемами – биосферой и планетой Земля; такого синтеза требует преодоление барьера сложности, с которым человечество столкнулось в рыночно-капиталистическом формате бытия, и соответственно созданные им наука, культура и образование;

– становление новой, ноосферной парадигмы науки об управлении, объединяющей в себе ноосферную (ноосферная кибернетика), гомеостатическую (ноосферная гомеостатика) и системогенетико-циклическую (ноосферная системогенетика, учение о цикличности развития и постановка проблемы управления разными циклами развития) парадигмы;

– становление ноосферной политэкономии, за которым стоит ноосферная реабилитация в механизмах познания экономической реальности географического детерминизма, через разработанные автором концепции Закона энергетической стоимости и специфических законов развития России – как самостоятельной, евразийской, самой холодной, т. е. с самой высокой энергетической стоимостью воспроизводства экономики и жизни общества, с самым большим «пространством-временем» бытия, цивилизации.

Монография имеет пятичастную структуру. На обложке автор поместил галерею портретов русских ученых, символизирующих собой ноосферно-космическую устремленность эпохи русского Возрождения, её 3-х циклов – петровско-ломоносовского или «романтического», пушкинского или «универсалистского», вернадскианского или «ноосферно-космического», в виде трех рядов по 4 портрета на каждом: верхний ряд – Петр I, Ломоносов, Пушкин, Вернадский; средний ряд – Менделеев, Докучаев, Н. И. Вавилов, Н. Е. Жуковский; третий нижний ряд – Циолковский, С. П. Королев, Курчатов, Н. Н. Моисеев. К каждой части, предисловию и послесловию даны соответствующие эпиграфы в виде отобранных автором высказываний В. И. Вернадского, обращенных к сущности понимания переживаемой эпохи перехода биосферы в ноосферу и роли науки в обеспечении нужного качества такого перехода.

Отдельный раздел посвящен раскрытию ответ на вопрос: «Насколько вообще приемлемо в науковедении понятие “русская наука?”». Отвечая на этот вопрос, привлекая известную диалектику взаимодействия общего (всеобщего), особенного и единичного («специфического»), автор указывает, что понятие «русская наука» есть «особенное» в развитии науки в России на базе русской культуры, русской ментальности, системы ценностей российской цивилизации, ноосферно-космической устремленности эпохи русского Возрождения. В разделе «О понятии “русская наука”» приводится высказывание президента АН СССР С. И. Вавилова, датируемое 18 марта 1946 года: «Взаимоотношения национальной науки, развивающейся в одной стране, с так называемой “мировой” наукой, представляющей средний итог общей работы ряда стран и народов, до сего времени изучены мало. Между тем эта проблема своевременна. Необходимая книга Б. М. Кедрова разбирает один важный эпизод, относящийся к этой проблеме, – научное творчество Д. И. Менделеева в его отношении к русской, английской и американской наукам…».

В первой части раскрыта содержательно, через краткие характеристики научного творчества русских ученых (большая часть которых автором отнесена к категории «титанов эпохи русского Возрождения», с выделением указанных трех циклов развития русской науки – петровско-ломоносовского, пушкинского, вернадскианского) логика развития русской науки вплоть до наших дней.

Показано, что ХХ век – это век расцвета русской и одновременно – советской науки, одной из форм проявления которого стало появление и развитие русской ноосферной научной школы всемирного масштаба.

История российской – русской – науки – это и история её штаба – Российской академии наук (в советское время – АН СССР). Показано, что политика на базе принципа рыночного фундаментализма в сфере науки и образования де-факто превращается в политику «рыночного геноцида» этих важных для будущего России институтов.

В недавнем «Открытом письме» 400 ученых и академиков РАН Президенту Российской Федерации В. В. Путину реформа РАН, начатая правительством с 2013 года, оценивается как убийство академической науки, показывается, что требуется смена целевых и ценностных установок в проводимой реформе. В этом письме звучат слова: «Если срочные меры по исправлению трагической ситуации не будут приняты, то в марте 2018 года избранный президент России примет в управление страну с обезглавленной, умирающей фундаментальной наукой, не способной встретить вызовы современного мира».

Монография имеет 200 страниц. В «Послесловии» автор закончил её словами: «Русская наука всей эволюцией своего 300-летнего развития подготовлена для того, чтобы создать ноосферно-космический прорыв человечества из России, вне которого его ждет экологическая гибель! Об этом новая монография. Насколько удался замысел? – Этот вопрос автор адресует к себе, к читателю и ко «времени», которое становится истинным ценителем того, что работает на правду истории или онтологическую правду».

2. Качаева Марина Альбертовна – историк, этнограф, исследователь
народной культуры, традиции и текстильного узора, член Русского космического общества, представила научно-исследовательский проект – «Энерго-информационная составляющая народного текстильного узора и её влияние на человека».

Традиции русской народной культуры базируются на представлениях о единстве человека с природой, наличии духовной составляющей бытия, гармоничном взаимодействии с физической и метафизической составляющей жизни. Они являются важнейшим элементом устойчивости общественного развития, позволяющим обеспечивать преемственность мировоззренческих установок и социальных устоев.

Современное общество испытывает определённый культурный кризис, одним из путей преодоления которого является возвращение традиционных народных культур и их элементов в быт населения современных мегаполисов.

Русский народный текстильный орнамент является одним из сокровищ мировой культуры. Народный орнамент является единственным универсальным и древнейшим языком, объединяющим все народы. Использование знаков узора народной культурой отражает представления о космических ритмах и процессах, общих с ритмами и процессами в организме и психике человека.

Знаки народного узора имеют энергоинформационное наполнение – обладают объективными физическими свойствами, сознательно или подсознательно воспринимаемыми человеком. Поэтому народное мировосприятие справедливо наделяло узоры текстиля влиянием на тонкие миры космоса, жизнь Земли и людей.

Энергоинформационное содержание знака и его духовное осмысление людьми обладают способностью оказывать воздействие на здоровье и психику человека, и таким образом – на состояние и развитие нашего общества. Наличие такого воздействия в нашем культурно-историческом прошлом было одним из механизмов сохранения стабильности общества, народа, культуры в целом, а в настоящее время способно выступать одной из гарантий устойчивости их развития.

3. Жукова Ольга Николаевна – руководитель проекта Русского космического общества – образовательная программа «Мы – косможители» на базе музея космической и ракетной техники им. Глушко в Санкт-Петербурге – рассказала о проекте и стадии его реализации.

«Мы – косможители» – это один из проектов, который реализует творческая группа «Вехи познания». Образ космонавта-исследователя очень импонирует нам, а тема космоса в глобальном смысле увлекает, поэтому было принято решение сделать программу для детей и заинтересовать их космической тематикой.

Девизом творческой группы «Вехи познания» являются слова великого русского мыслителя В. И. Вернадского: «Воспитывать не значит только выкармливать и вынянчивать, но и дать направление сердцу и уму…». И, соответствуя этому девизу, был подготовлен проект «Мы – косможители».

Для себя мы ставим задачу познакомить современного ребенка с историей освоения космоса. Музей – очень хороший пример этого. Хотим показать, как можно выполнять задачи в команде. Дать почувствовать детям, что командная работа позволяет двигаться к своим целям быстрее и увереннее.

Интерактивная программа – это реальное погружение участников в происходящее. Увлекательное действие на 2,5 часа, в которое входит обзорная экскурсия по музею, интеллектуально-квестовая игра. В квесте ребенок идет от локации к локации, выполняя задания, после чего всех ждёт увлекательное чаепитие.

Именно в детстве мы примеряем на себе различные роли героев. Именно детство поселяет в нас неотвратимое порой желание сделать этот мир прекрасней и счастливей. Именно детство даёт нам как пищу для ума различные образы, которые мы потом реализуем в жизни.

Детство – это важная пора в жизни человека, где определяется, каким будет этот человек. Говоря словами поэта Маяковского: «Чем заниматься?». Именно на то, чтобы зародить в маленьких сердцах это прекрасное пламя познания мира, и направлена наша интерактивная программа.

Наш проект – это один из способов показать ребенку дальнейший вектор его увлечений, который может превратиться в дело его жизни. И мы считаем, что дело освоения космического пространства всегда будет оставаться неиссякаемой перспективой, которая будет рождать новые и новые идеи.

Запуск пилотной программы приурочен ко Дню космонавтики и произойдет в апреле.

С заключительным словом выступил председатель Санкт-Петербургского отделения – Субетто Александр Иванович.

По окончании собрания состоялось торжественное вручение членских билетов членам Русского космического общества.

Мы искренне поздравляем с прошедшим мероприятием всех, кому близки идеи, цели и задачи, стоящие перед Русским космическим обществом. Сделан ещё один важный шаг на пути в космическое будущее!

Аннотации докладов и выступлений опубликованы в изложении авторов.

Председатель Санкт-Петербургского отделения и Философского Совета Русского космического общества, президент Ноосферной общественной академии наук, вице-президент Петровской академии наук и искусств, академик Российской академии естественных наук, советник ректора Смольного института РАО, профессор РГПУ им. А. И. Герцена, почетный профессор НовГУ им. Ярослава Мудрого, Заслуженный деятель науки РФ, лауреат Премии правительства РФ, доктор философских наук, доктор экономических наук, кандидат технических наук, профессор

Субетто Александр Иванович

Ссылка на статью:
Субетто А. И. Учредительное собрание Санкт-Петербургского отделения Русского космического общества // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2018. – № 1. – С. 96–116. URL: http://fikio.ru/?p=3080.

Философия

Проблема свободы и ответственности в свете социальной синергетики

УДК 123.1; 130.121

Бусов Сергей Васильевич – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики», кандидат философских наук, доцент кафедры социальных и гуманитарных наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: swbusoff@mail.ru

Кронверкский проспект, 49, Санкт-Петербург, 197101, Россия,

тел: +7 904 640 29 34.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Петербургская школа социальной синергетики, у истоков которой стоял В. П. Бранский, разрабатывает новую концепцию соотношения свободы и ответственности. В этой концепции свобода рассматривается как познанная случайность в рамках закономерности.

Результаты: Речь идет о возникновении нового, более сложного уровня свободы как познанной случайности, который предполагает и новый уровень ответственности – не только за выбор, но и за отбор. В этой связи становится актуальным синергетическое требование к субъекту выбора, который получает потребный результат, лишь совершая «определенный укол среды в надлежащих местах и в определенное время». Ответственность за отбор предполагает создание такой организации общества, которая позволяет предвидеть и исключать опасные случайности (тяжелые кризисы, войны и катастрофы). Можно показать, что ответственность за выбор (свобода как познанная необходимость) сводится к ответственности за отбор (свобода как познанная случайность). В синергетическом смысле свобода определяется как фактор, меняющий соотношение вероятностей, эволюционных возможностей социальной системы.

Выводы: Свобода возникает лишь в условиях суперотбора, в условиях контроля со стороны субъекта за многообразием форм отбора, в конечном счете, за ходом социальной эволюции в ее движении к суператтрактору. Синергетический анализ «парадокса И. Пригожина о свободе» привел к тому, что мы обнаружили особую ценность высшей свободы и проистекающей из нее ответственности.

Ключевые слова: свобода; ответственность; экзистенция; необходимость; случайность; «парадокс И. Пригожина о свободе»; выбор; социальный отбор; суперотбор; суператтрактор.

The Problem of Freedom and Liability in the Light of Social Synergetics

Busov Sergey Vasilievich – Saint Petersburg National Research University of Information Technologies, Mechanics and Optics, Department of Social and Human Sciences, Ph. D. (Philosophy), Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: swbusoff@mail.ru

49, Kronverkskii prospekt, 197101, Saint Petersburg, 197101, Russia,

tel: +7 904 640 29 34.

Abstract

Background: The Saint Petersburg School of Social Synergetics, at the origins of which stood V. P. Bransky, is developing a new concept of the relationship between freedom and responsibility. In this concept, freedom is seen as a known randomness within the framework of the law.

Results: It is about the emergence of a new, more complex level of freedom as a known accident, which implies a new level of responsibility – not only for choice, but also for selection. In this connection, the synergistic demand for the subject of choice becomes urgent, which receives the required result, only by performing “a definite injection of the environment in the proper places and at a certain time”. Responsibility for selection presupposes the creation of such an organization of a society that allows foreseeing and eliminating dangerous accidents (severe crises, wars and catastrophes). The responsibility for choice (freedom as a perceived necessity) is reduced to responsibility for selection (freedom as a known chance). In a synergetic sense, freedom is defined as a factor that changes the ratio of probabilities, evolutionary possibilities of the social system.

Conclusion: Freedom arises only in conditions of superselection, under conditions of control on the part of the subject behind the variety of forms of selection, ultimately, over the course of social evolution in its movement toward the superattractor. The synergetic analysis of the paradox of I. Prigogine about freedom led to the fact that we have discovered the special value of higher freedom and the resulting responsibility.

Keywords: freedom; responsibility; existence; necessity; randomness; “Paradox of I. Prigogine about freedom”; choice; social selection; superselection; superattractor.

Какова перспектива свободы в новом, становящемся мире, в мире «сетей» и глобализации? К чему движется человечество: к большему порядку или большей свободе (беспорядку, хаосу)? Эти вопросы были сформулированы И. Пригожиным в интервью журналу «Эксперт» в декабре 2000 г. «Я убежден, что мы приближаемся сейчас к такой точке бифуркации, после прохождения которой человечество окажется на одной из нескольких вероятных траекторий. Главный фактор – информационно-технологический бум. Мы подходим к созданию “сетевого общества”, в котором люди будут связаны между собой так, как никогда ранее. Хорошо это или плохо? С точки зрения долгосрочной биологической эволюции вопрос можно поставить следующим образом: на что будет больше походить сетевое общество – на большой иерархически организованный муравейник или на общество свободных людей? С ростом народонаселения планеты повышается вероятность нелинейных микрофлуктуаций, связанных с индивидуальной свободой выбора, поскольку увеличивается численность игроков. С другой стороны, поскольку люди становятся все более объединены сетями, может появиться и обратный эффект: императивы объединенного коллектива подавят индивидуальную свободу выбора» [7]. Проблема в том, что обе противоположные тенденции проявляются одновременно; это фиксируется нами как парадокс. Пригожин далее говорит: «Конечно, потеря свободы человечеством кажется нам не лучшим выходом из новой бифуркации, правда, и мир, в котором “все решает случай”, вряд ли кого устроит. Где лежит компромисс, возможна ли иная траектория? Точного ответа дать не может никто, но, глядя на сегодняшнее человечество с позиций теории неравновесных процессов, вот что можно сказать наверняка: глобализация и сетевая революция ведут не только к большей связанности людей друг с другом, но и к повышению роли отдельного индивида в историческом процессе. Точно так же, как в точке бифуркации поведение одной частицы может сильно изменить конфигурацию системы на макроскопическом уровне, творческая личность, а не безликие восставшие массы будет все сильнее влиять на исторические события на новом этапе эволюции общества» [7]. Рост порядка (унификация, тоталитаризм) и возрастание свободы (индивидуализация, анархизм) взаимно исключают друг друга, потому И. Пригожин и ставит вопрос о преодолении противоречия между этими тенденциями. Решением проблемы может служить не простой идеологический или политический компромисс, а синергетический синтез порядка и хаоса. Речь, по сути, идет о смысле (пределе культурного развития человечества) и сущности (смысле индивидуальной жизни и индивидуальной смерти) человеческого бытия. «Очевидно, что, обсуждая указанное противоречие, Пригожин вплотную подходит к понятию суператтрактора. Но он не формулирует его по той, по-видимому, причине, что его физическая синергетика не требует этого понятия. А не требует она его потому, что ограничивается только отбором и не затрагивает механизм суперотбора. Этот механизм специфичен, видимо, именно для социальной синергетики» [3, c. 332], – считает В. П. Бранский. Отметим, что в «парадоксе И. Пригожина о свободе» фиксируется тот факт, что глобализация ведет, с одной стороны, к большей взаимной связанности людей (усиление порядка и ответственности на макроуровне), а с другой – к повышению роли отдельного индивида в историческом процессе (расширение индивидуализации и свободы на микроуровне), т. е. речь идет, прежде всего, об уровневом балансе функционирования общества.

Определим свободу того или иного субъекта как выбор возможностей его существования. Таково феноменологическое определение, включающее наблюдаемый спектр условий – набор возможностей и сам акт выбора. В этой связи относительная несвобода может пониматься как несамостоятельность (принуждение) или неосознанность выбора (произвол), тогда как относительная свобода – как самостоятельный (автономный) и осознанный выбор возможности. Ключевым аспектом рассмотрения проблемы свободы становится соотношение выбора и отбора. Выбор осуществляется субъектом не только на основе известных альтернатив, но, прежде всего, на основе подвластных ему возможностей. В этой связи требуется обоснование и конкретизация системы субъект-объектных отношений (субъект и объект – универсалии культурно-исторического ряда), которую назовем «системой свободы». Уровни анализа «системы свободы» предполагают исследование сущности, где рассматривается процесс отбора и исследование явления, где присутствует акт выбора. Отбор включает соответствующий механизм, предполагающий действие факторов социального отбора, которые, следуя В. П. Бранскому, обозначим как тезаурус, детектор и селектор [9, c. 18–19]. Тезаурус наполняется возможностями посредством бифуркаций, детектор – тот, кто осуществляет их отбор, выражающийся через соотношение сил в обществе, а точнее, через набор условий, полнота которого и определяет собой отбор одной из множества возможностей. Наконец, селектор – руководящее правило, принцип или закон, на основании которого этот отбор осуществляется, что также входит в реестр полноты условий для функционирования детектора.

Соотношение свободы и ответственности предполагает анализ отношений отбора и выбора. Уровень явлений (феноменология) выражает процесс выбора как непосредственной социально-исторической деятельности субъекта, детерминируемого сущностными факторами отбора, с одной стороны, а с другой – действием воли субъекта и борьбой мотивов. Выбор, таким образом, есть последнее в ряду условий, или повод, запускающий определенный социальный механизм в лице детектора, который, собственно, и производит отбор той или иной возможности. Таким образом, выбор ответственен за место и время. Получается, что благодаря своему выбору человек становится ответственным также, а может быть, прежде всего, за отбор. Романтическая традиция зафиксировала стремление поэтов определиться со статусом человека в этом мире и решить, наконец, столь мучительный вопрос об ответственности. «Тем я несчастлив, добрые люди, что звезды и небо – звезды и небо! – а я человек!..», – так писал М. Ю. Лермонтов в юные годы. Но мы родились людьми, а не звездами, не волнами, не черепахами, а это значит, что соответствие высокому статусу человека предполагает ответственность не только за частный выбор, но и за отбор в целом, не только за себя, но и за других.

Проясним этот тезис. Объективно, а не только субъективно, мы ответственны за отбор (за его результат). Как показывают исследования в нейропсихиатрии, наш мозг, как правило, принимает решения за 30 миллисекунд до того, как мы осознали, что надо делать (в экстренных ситуациях), иначе говоря, сознание включается постфактум. Этот факт говорит о том, что выбор производится в условиях, далеких от идеала, т. е. в большей мере бессознательно. Отсюда следует, что свобода является более, так сказать, относительной, чем мы могли бы желать. Ответственность так же относительна, как и свобода. Наиболее ответственен тот, кому присуща большая свобода. С этим тезисом не стоит спорить хотя бы потому, что социальная жизнь приучила нас доверять тем, кто умеет самостоятельно принимать решения, а, следовательно, с кого можно и спросить за результаты их выбора. Градация степени свободы, исходя из классических ее определений, идет от свободы как познанной необходимости к свободе как познанной случайности. Первое определение известно нам из истории философии, в частности, из традиций рационализма (Спиноза, Гегель, Маркс, Энгельс и др.). Что касается второго определения, то его можно отыскать в работах В. П. Бранского. Это определение, а именно, «свобода есть познанная случайность в рамках данной закономерности» [2, c. 569], дает нам некоторое представление о детекторе, поскольку отбор детектором той или иной возможности представляет собой флуктуацию, определяющую дальнейший ход эволюции системы. Такой подход развивает философский взгляд на проблему свободы, углубляет его до эссенциального уровня.

Рассмотрим крайние случаи, где можно по-разному интерпретировать как выбор, так и отбор. Выберем сначала подход Ж.-П. Сартра, у которого в анализе проблемы свободы конфигурации выбора и отбора совпадают. Мотивы и движущие силы имеют значимость только в качестве «моего проекта», полагает Сартр, то есть свободного формирования цели и действия, реализующего ее. Человеческая реальность – это бытие, которое является проектом, то есть определяется своей целью. Мы выбираем мир не в его связи с собой, а в его значении, выбранном нами самими. Выбор может быть сделан в безропотности перед судьбой или в тревоге; он может быть бегством, может реализоваться в самообмане. Каким бы ни было наше бытие, оно есть наш выбор; от нас зависит – выбрать себя в качестве великого и благородного или низменного и смиренного. Фундаментальность проекта, по Сартру, заключается в том, что экзистенция становится у него «дырой в бытии», точнее, в «материальном единстве мира» научных материалистов. Бунтарские мотивы сартровской философии здесь налицо – отсюда, кстати, множество противоречий в его концепции. Человек, отрицая мир, становится, по Сартру, бытием, которое может реализовать «ничтожащий разрыв», как он пишет, с миром и самим собой; то есть человек становится «дырой в бытии». Постоянная возможность такого разрыва реализуется только в свободе и более нигде. Человек навсегда осужден существовать вне своей сущности, вне движущих сил и мотивов своего действия, поскольку они суть «внешнее». Человек осужден на свободу. «Для человеческой реальности быть – это значит выбирать себя… Человек не может быть то свободным, то рабом – он полностью и всегда свободен или его нет» [8, c. 452]. Если у М. Хайдеггера подлинное бытие есть выход к сущности, то у Сартра свобода есть бегство от сущности человека. Марксова концепция отчуждения (разрыв сущности и существования) в устах Сартра приобретает прямо противоположный смысл: человек отчужден «в свободу», а не «в рабство», как у Маркса. Итак, свобода, согласно Сартру, не является случайностью, так как она обращается к своему бытию, чтобы прояснить его в свете своей цели, она есть постоянный уход от случайности. Поскольку Маркс и Энгельс были эволюционистами, то свобода для них есть, отчасти, следствие случайностей. Что касается Сартра, то вывод напрашивается сам собой: Сартру чужда эволюционистская точка зрения на мир. Подчеркнем важный момент, определяющий наше отношение к позиции Сартра, а именно, к его попытке соединить выбор и отбор (в нашей терминологии). Преодолевая, с его точки зрения, ограниченность кантовской, шопенгауэровской и марксистской позиций, Сартр, по нашему мнению, как, впрочем, и многие экзистенциалисты, пытается объяснить свободу как особого качества бытие, как экзистенцию, в которой выбор человека является решающим фактором, определяющим его судьбу. Кажущаяся очевидность этого положения (выбор определяет судьбу) ставила в тупик многих философов на протяжении веков. Позиция Сартра сводится к тому, что отбор и выбор (в нашей терминологии) суть одно и то же. Такая позиция если и нова, то все же не ведет к существенному прояснению проблемы свободы. По Сартру получается: что выбрал, то всегда и случится (свобода абсолютна). Но поскольку выбор приравнен им к необходимости существования, к экзистенции, то категория случайности теряет онтологический статус. В нашей интерпретации проблема выбора выглядит совершенно иначе: не выбрать что-либо из множества возможностей нельзя – это есть необходимость существования, а направить выбор на какую-то конкретную возможность и получить определенный результат – это случайность существования. Сартр не намерен утверждать относительность свободы (через наличие случайности). По Сартру, человек ответственен в своем выборе, поскольку ничего, кроме выбора, у него нет. Но тогда смысл познавать необходимость или случайность нашего существования теряется, нет смысла «наращивать» свободу, ибо человек и так свободен в выборе (куда больше?).

Бремя свободы, по Сартру, равно бремени ответственности. Этот тезис он пытается развить. Через свободу реализуется поставленная в проекте цель и связность явлений мира. «Экзистенциальное» единство мира, по Сартру, означает, что между не включенными в проект объектами нет никакой связи. Свобода (или экзистенция) основывает связи, группируя существующие объекты в инструментальные комплексы, и лишь она проектирует основание связей, то есть свою цель. Но как раз потому, что я, говорит Сартр, проектирую (проецирую) себя к цели через мир связей, я встречаю теперь последовательности, связанные серии, комплексы и должен стремиться действовать в соответствии с законами. То есть, по Сартру, именно посредством свободы закономерные отношения приходят в мир, становясь бременем ответственности и необходимости. Еще раз приходится убеждаться, что сведение отбора к выбору, а необходимости к свободе, понимаемой как основа, спонтанность, внутренняя активность человеческой субъективности, не ведет к рациональному решению (по крайней мере!) проблемы свободы, заявленной самим Сартром, а, напротив, затаскивает ее вглубь субъекта, где рациональные критерии не работают. Свобода предстает как «беззаконная комета среди расчисленных светил» (Пушкин). Впрочем, к рациональным выводам Сартр и не стремится (всегда действуя, по сути, как идеологический провокатор). Само понятие свободы, как и понятие экзистенции, у него сугубо иррационально, то есть логически не дедуцируемо.

Другой крайностью является выбор в условиях абсолютной несвободы, что мы находим у А. Шопенгауэра, а еще раньше – в античной драме. Здесь выбор и отбор либо полностью не совпадают, либо совпадают, но субъект действует сугубо по принуждению. Рассмотрим отбор посредством метафоры «воли богов». Герой древнегреческой трагедии своей активностью запускает в действие механизм божественного, независимого от людей, порядка. В итоге получается результат, который не совпадает с желанием героя, но парадоксальным образом устраивает всех, ибо «так должно быть». Соотношение (столкновение) «воли героя» и «воли богов» убедительно представлено в известной трагедии Еврипида, где несчастия и гибель Медеи озвучены как следствия ее характера и ошибок, противоречивших божественному порядку, законам, высшей норме. Хор в концовке «Медеи» говорит:

На Олимпе готовит нам многое Зевс;

Против чаянья, многое боги дают:

Не сбывается то, что ты верным считал,

И нежданному боги находят пути;

Таково пережитое нами.

Так, киники (Антисфен, Диоген из Синопа) в своей этике пытаются разрешить вышеназванную дилемму сведением общего блага к частному и разделением свободы на внешнюю и внутреннюю. Их этика – это этика ответственности. Правда, желание киников выйти из-под «воли богов», сводится к тому, чтобы отвечать только «за себя», но не «за других». Отказ от внешней свободы в пользу внутренней есть, по сути, софизм. Проблема ответственности здесь не решается, поскольку происходит умножение сущностей (внутренняя и внешняя свобода), а частное (благо) выдается за общее. С точки зрения общественного блага поведение киников безответственно (они отвечают только за свой выбор, но не за отбор). Благо для киников есть собственное благо каждого – это не вещи, не здоровье, не внешняя свобода и даже не сама жизнь, так как все это могут в любую минуту у него отнять боги или люди, это воздержание от наслаждений и нечувствительность к страданию. Так формируется их аскесис (ἀσκησις), способность к самоотречению и перенесению трудностей. Подлинно же собственное для них – это внутренняя свобода человека, или апедевсия (ἀπαιδευσία), как способность освобождаться от норм культуры (религии). Так, письменность, считали они, делает знание мертвым, а потому добродетельны необразованность, невоспитанность, неграмотность. Природа определяет тот минимум, в котором нуждается человек, она тем самым служит, согласно киникам, достаточным критерием нравственного поведения. «Живи согласно природе, живи согласно разуму», – таков их главный тезис, ставший основным и в философии стоиков. Этика ответственности влекла к ограничению свободы (отказ от внешней свободы), но неясным оставалось само понятие свободы, его онтологическая сущность.

Трансформация свободы предполагала и трансформацию ответственности, что прямым образом относится к пониманию этих терминов. В эпоху Возрождения происходит определенный возврат к античной мировоззренческой установке, когда ориентировались на героя (традиционно за реальным героем античности всегда стоял мифологический герой, за которым, в свою очередь, «стоял» особый «космический» порядок, тогда как новый ренессансный норматив, в лучшем случае, предполагал славного родственника). Л. М. Баткин пишет: «Содержание категории “индивидуальность”, обнимающее все сферы жизни, от государства до бытового разнообразия, оплодотворяется пафосом единственности и оригинальности каждого индивида, прямо сопряжено с утверждающимся в это время принципом индивидуальной свободы» [1, c. 218–219]. Соотношение выбора и отбора – а за этими понятиями стоят исторически определенные представления – видится нам во времена античности как борьба индивида с Судьбой (волей богов) и апелляция к прототипу (мифологическому герою); в Cредневековье как отказ или принятие Божественной благодати; в эпоху Возрождения как деятельность «на свой страх и риск» без постоянного контроля со стороны высших сил.

Решительный шаг в сторону сущностного понимания свободы сделал Н. Макиавелли, введя категорию случайности. «Судьба… являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений» [6, c. 74]. Судьба действует у него в образе Фортуны, случая, случайных обстоятельств. Судьбе противостоит воля человека (государя, сильной личности, целого народа). Шансы влияния на конечный результат со стороны судьбы и воли человека Макиавелли расценивает в идеале как равные. Наполеон в «Мемориале Святой Елены» высказался по адресу Макиавелли грубо, назвав его «болтуном», однако сам неоднократно подчеркивал мысль, что случай правит миром. Разница между Наполеоном и Макиавелли, видимо, в том, что первый проявлял свою волю на значительно большем историческом и геополитическом пространстве. Недаром Г. Гегель отнесся к императору французов с величайшей почтительностью, полагая, что рукой Наполеона движет сам мировой дух.

Свободу Г. Гегель понимал как меру познанной необходимости. Осознание мировым духом своей свободы является его единственной целью и конечной целью мира. При этом, согласно Гегелю, вся история потенциально уже содержится в духе, но реализуется только через волю и действия людей, побуждаемых своими собственными потребностями, интересами и страстями. Люди познают необходимость в виде постижения тайны мирового духа, его «хитрости». Веками недоступные для людей, в силу их неразвитости, «хитрость» духа и «ирония» мировой истории, наконец, раскрываются в гегелевской Науке Логики, в его диалектической схеме. Свободе, как процессу, присущи противоречия, главным из которых является противоречие между ответственностью и произволом. Недаром он говорил, что ничем не ограниченная свобода есть произвол. Гегель критически отнесся к просветительской идее «естественного человека», прирожденную свободу которого, согласно Ж.-Ж. Руссо, ограничивает государство. Свобода, по мнению Гегеля, не дается, а приобретается посредством бесконечного воспитания, дисциплинирующего знание и волю. Приобретенная или завоеванная таким образом свобода становится ответственной. Ответственность – это та же самая свобода, но в отсутствие произвола. Гегель не был бы диалектиком, если б не учитывал процессуальность каждого понятия. Ответственность, как и произвол, не есть нечто застывшее, а суть противоположные моменты свободы. Прогресс свободы заключается в том, чтобы степень ответственности росла, а степень произвола снижалась. Гегель даже указал на цикличность этого процесса, но немецкий гений смог лишь представить спекулятивную схему, где подлинный прогресс обнаруживался, прежде всего, в понятиях мирового разума, этой «альфе и омеге» мировой истории, т. е. на небе, а не на земле.

Ответственность до сих пор часто понимают в емкой гегелевской схеме как противоположность произволу, как подлинную свободу, ограниченную определенными рамками, прежде всего, рамками морали. А потому ответственность часто выступает сугубо этической категорией, что является снижением ее статуса. Онтологическую сущность ответственности следует выводить не спекулятивно, а опираясь на опыт науки и общественной практики.

Новый этап философско-научного взгляда на мир и общество ознаменовался появлением неравновесной термодинамики и формированием нелинейного мышления (середина ХХ в.). Именно в отборе проявляется нелинейность, которую можно рассматривать как: 1) неоднозначность (нелинейность, связанная с разветвлением старого качества на ряд потенциально новых в точке бифуркации); 2) диспропорциональность следствия и причины (в отличие от «линейных» процессов, для которых характерна пропорциональность следствия причине). Малые воздействия на самоорганизующуюся систему могут приводить к очень большим последствиям («мышь родит гору»), а большие – к совершенно незначительным («гора родит мышь»); 3) реактивность – наличие обратной связи (как воздействуют результаты социального отбора на факторы этого отбора, т. е. существует обратная связь между результатами отбора и его факторами).

Действительно, кроме отбора существует еще суперотбор, или отбор самих факторов отбора. Чтобы сделать отбор более конструктивным, надо сделать его более радикальным (смелым), а для этого необходимо создать существенно новый тезаурус [9, c. 22]. Свобода возникает лишь в условиях суперотбора, т. е. в условиях контроля за социальным отбором со стороны субъекта, а это уже – метавозможность. Но создать метауровень самоорганизации и метавозможности можно, лишь всякий раз подвергая систему новому распаду, создавая новый хаос. Здесь становится заметно, почему в социальных самоорганизующихся системах возникает потребность в хаосе: ведь хаос, как считает В. П. Бранский, – это «кипящий котел», в котором вызревают новые диссипативные структуры. Новый тезаурус влечет за собой также новый детектор и новый селектор. Нетрудно догадаться, что суперотбор приводит к качественному углублению и количественному ускорению простого отбора [9, c. 23].

Свободный человек творит гораздо успешнее, ведь творчество всегда связывали со свободой. Творчество включает не только упорядочение (переход от хаоса к порядку), но и хаотизацию, когда наблюдается игра случайностей. Чтобы подняться над гегелевским спекулятивным творчеством мирового духа (упорядочение, прогресс, иерархизация), которое находит у него определение свободы как познанной необходимости, надо погрузиться в творчество, целью которого становится также хаотизация (деиерархизация), но контролируемая (детерминированный хаос), когда свобода определяется как познанная случайность. Из сказанного ясно, что сущность развития социальной реальности не сводится ни к одностороннему увеличению порядка, ни к одностороннему росту степени хаоса. Развитие (эволюция) диссипативной структуры, по словам В. П. Бранского, есть рост степени синтеза порядка и хаоса, обусловленный стремлением к максимальной устойчивости [9, c. 23]. Диалектика свободы предстает уже не как противоречие между произволом и ответственностью, а как противоречие между познанной необходимостью и познанной случайностью, что, впрочем, также соответствует гегелевской трактовке диалектики мирового духа, а именно, как противоречию между сущим и должным.

Итак, подлинную, творческую свободу можно определить как «познанную случайность». Ответственной свободой, просто ответственностью, становится «познанная случайность в рамках данной закономерности». Что же коррелирует с ответственностью как «познанной случайностью»? Метауровень самоорганизации и возникающие в нем метавозможности. Это и есть уровень ответственности. Лишь с этого уровня можно предполагать, что произойдет, какова может быть случайность в тех или иных повторяющихся условиях (в условиях закономерности). Задача, стоявшая перед нами, а именно, показать, что ответственность за выбор менее значима, чем ответственность за отбор, привела к тому, что мы противопоставили два определения свободы и обнаружили особую глубину второго определения. Вместе с тем, история философии, литературы и искусства не раз подтверждала значение случайности и ее роли в осуществлении свободы и миссии (ответственности) человека. Стоит опять же вспомнить основной мотив экзистенциализма, скажем, в лице М. Хайдеггера, который гласит, что человек появляется в этом мире не по своей воле (поскольку не выбирал), тогда как отвечать за то, что он был отобран в качестве живущего, ему приходится полностью, и не только своей жизнью, но и своей смертью.

Свобода как познанная необходимость, включающая только ответственность за выбор, насыщена рисками кризисов, обострения конфликтов и противоречий, что характерно для любого современного экономического строя. Представить новый, более сложный уровень свободы – свободы как познанной случайности – позволяет понятие «ответственности за отбор» [4, с. 264]. В этом случае, очевидно, следует принять синергетическое требование к субъекту выбора, сформулированное С. П. Курдюмовым и Е. Н. Князевой, а именно, чтобы получить потребный результат в процессе социального отбора, «необходима определенная топология воздействия» <…> (где нам следует совершить. – С. Б.) «определенный укол среды в надлежащих местах и в определенное время» [5, с. 304]. Человеческий разум свободен и «хитер», сталкивая между собой разные природные и социальные законы и тенденции. Ответственность за отбор, или свобода как познанная случайность, предполагает создание такой организации общественного жизни и производства, которая бы позволила исключить нежелательные (фатальные) случайности, социальные конфликты и антагонизмы, как это имело и имеет место, в частности, в истории экономики и политики. Происходит изменение или даже переворот общеизвестной тривиальной формы ответственности, ярко выраженной в пословице: «хотели, как лучше, а получилось как всегда», где предвидение необходимости ограничивается покорностью людей перед судьбой, поскольку ни человек, ни общество не способны бороться с «повелевающей силой Рока», где «от судеб защиты нет» (А. С. Пушкин). Этот переворот концептуально выражен в новой формулировке свободы и ответственности, заявленной петербургской школой социальной синергетики.

Список литературы

1. Баткин Л. М. Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир – эпоха Просвещения. – М.: Политиздат, 1991. – 659 с.

2. Бранский В. П. Искусство и философия: Роль философии в формировании и восприятии художественного произведения на примере истории живописи. – Калининград: Янтарный сказ, 1999. – 704 с.

3. Бранский В. П., Пожарский С. Д. Глобализация и синергетический историзм. Синергетическая теория глобализации. – СПб.: Политехника, 2004. – 400 с.

4. Бусов С. В. Проблема свободы как познанной случайности в рамках закономерности: синергетический анализ // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия «Философия. Психология. Педагогика». – 2017. – Вып. 3. – Т. 17. – С. 258–265.

5. Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры. – СПб.: Алетейя, 2002. – 414 с.

6. Макиавелли Н. Государь. – М.: Планета, 1990. – 80 с.

7. Пригожин И. Творящая натура. Детерминизма нет ни в обществе, ни в природе // Эксперт. – № 48 (260). – 18 декабря 2000 – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.innovations2005.narod.ru/Seminars/13.htm (дата обращения 10.03.2018).

8. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. – М.: Республика, 2000. – 639 с.

9. Синергетическая философия истории // под ред. В. П. Бранского и С. Д. Пожарского. – Рязань: Копи-Принт, 2009. – 314 с.

References

1. Batkin L. M. Human Being: Thinkers of the Past and the Present about His Life, Death and Immortality. From the Ancient World till the Enlightenment Epoch [Chelovek: Mysliteli proshlogo i nastoyaschego o ego zhizni, smerti i bessmertii. Drevniy mir – epokha Prosvescheniya]. Moscow, Politizdat, 1991, 659 p.

2. Branskiy V. P. Art and Philosophy: The Role of Philosophy in the Creation and Perception of Art on the Example of the History of Painting [Iskusstvo i filosofiya: Rol filosofii v formirovanii i vospriyatii khudozhestvennogo proizvedeniya na primere istorii zhivopisi]. Kaliningrad, Yantarnyy skaz, 1999, 704 p.

3. Branskiy V. P., Pozharskiy. S. D. Globalization and Synergistic Historicism. Synergetic Theory of Globalization [Globalizatsiya i sinergeticheskiy istorizm. Sinergeticheskaya teoriya globalizatsii]. St. Petersburg, Politekhnika, 2004, 400 p.

4. Busov S. V. The Problem of Freedom as a Cognized Chance within the Framework of the Law: Synergetic Aspect [Problema svobody kak poznannoy sluchaynosti v ramkakh zakonomernosti: sinergeticheskiy aspect]. Izvestiya Saratovskogo universiteta. Novaya seriya. Seriya “Filosofiya. Psikhologiya. Pedagogika” (Izvestiya of SaratovUniversity. New Series. Series “Philosophy. Psychology. Pedagogy”), Saratov, 2017, Vol. 17, Is. 3, pp. 258–265.

5. Knyazeva E. N, Kurdyumov S. P. The Foundations of Synergetics. The Regimes with Sharpening, Self-Organization, Tempo-Worlds [Osnovaniya sinergetiki. Rezhimy s obostreniem, samoorganizatsiya, tempomiry]. St. Petersburg, Aleteyya, 2002, 414 p.

6. Machiavelli N. The Prince [Gosudar]. Moscow, Planeta, 1990, 80 p.

7. Prigogine I. The Nature which Creates. There Is no Determinism neither in Society nor in Nature [Tvoryashchaya natura. Determinizma net ni v obshchestve, ni v prirode]. Ekspert (Expert), № 48 (260), December 18, 2000. Available at: http://www.innovations2005.narod.ru/Seminars/13.htm (accessed 10 March 2018).

8. Sartre J.-P. Being and Nothingness: An Essay on Phenomenological Ontology [Bytie i nichto. Opyt fenomenologicheskoy ontologii]. Moscow, Respublika, 2000, 639 p.

9. Bransky V. P., Pozharsky S. D. (Eds.) Synergetic Philosophy of History [Sinergeticheskaya filosifiya istorii]. Ryazan, Kopi-Print, 2009. 314 p.

Ссылка на статью:
Бусов С. В. Проблема свободы и ответственности в свете социальной синергетики // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2018. – № 1. – С. 49–60. URL: http://fikio.ru/?p=3071.

Философия

Роль синергетической философии истории в понимании современных научных проблем

УДК 930.1

Зобова Мария Романовна – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный университет телекоммуникаций им. проф. М. А. Бонч-Бруевича», кандидат философских наук, доцент кафедры социально-политических наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: swbusoff@mail.ru

Проспект Большевиков, д. 22, кор. 1, Санкт-Петербург, 193232, Россия,

тел: +7(812) 326-31-54.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В результате разработки концепции синергетической философии истории, одним из создателей которой являлся В. П. Бранский, были получены новые интересные результаты в таких областях, как философия искусства, философия религии, научная теория идеологии, философия человека, философское осмысление антропного принципа, философское понимание акмеологии и катабологии и др. Синергетическая интерпретация традиционных философских проблем позволяет увидеть новые подходы к их решению.

Результаты: Методология синергетического историзма направлена на решение трех главных проблем: 1) проблемы эссенциологии самоорганизации, где на первом месте стоит соотношение отбора и суперотбора; 2) проблемы феноменологии самоорганизации, где на первом месте стоит интерпретация самоорганизованной критичности (процессы иерархизации, деиерархизации, бифуркации); 3) эсхатологической проблемы, где на первом месте стоит проблема суператтрактора. В процессе эволюционного развития общества происходит повышение степени синтеза хаоса и порядка, свободы и ответственности, обусловленное наличием суперотбора (творческое извлечение человечеством уроков из истории). Процесс социальной самоорганизации при всей его сложности подчиняется влиянию суператтрактора.

Антропный принцип коррелирует с идеей суператтрактора, он сводится к вариациям «тонкой подстройки», предполагающей попадание эволюции Вселенной на определенном этапе в «зону влияния» суператтрактора. Антропный принцип связывает эволюцию Вселенной с развитием человека и его сознания.

Выводы: Структура Вселенной обладает устойчивым набором физических констант, метастабильность присуща также биосфере Земли, человечеству и разуму. Исследование космоса, биосферы и сознания показывает, что подобные системы обладают открытостью, сложностью самоорганизации и направленностью развития.

Ключевые слова: порядок; хаос; самоорганизация; социальный отбор; суперотбор; суператтрактор; антропный принцип; метастабильность; сверхчеловечество;

The Role of the Synergetic Philosophy of History in the Understanding of Contemporary Scientific Problems

Zobova Maria Romanovna – Federal State Budget Financed Educational Institution of Higher Education The Bonch-Bruevich Saint Petersburg State University of Telecommunications, Ph. D. (Philosophy), Associate Professor, the Department of Social and Political Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: swbusoff@mail.ru

22, Prospekt Bolshevikov, building 1, Saint Petersburg, 193232, Russia,

tel: +7(812) 326-31-54.

Abstract

Background: As a result of the development of the concept of the synergetic philosophy of history, one of the founders of which was V. P. Bransky, new interesting results were obtained in such fields as art philosophy, philosophy of religion, scientific theory of ideology, the philosophy of humans, philosophical understanding of the anthropic principle, philosophical understanding of acmeology and catabology, etc. Synergetic interpretation of traditional philosophical problems allows us to use new approaches to their solution.

Results: The methodology of synergistic historicism is aimed at solving three main problems: 1) the problem of self-organization essence, where the correlation between selection and super-selection comes first; 2) the problem of the phenomenology of self-organization, where the interpretation of self-organized criticism (processes of hierarchization, de-hierarchization, bifurcation) takes the first place; 3) an eschatological problem, where the problem of the super-attractor is the first one. In the process of society evolutionary development, there is an increase in the degree of synthesis of chaos and order, freedom and responsibility due to the presence of super-selection (learning lessons of history by humankind). The process of social self-organization despite its complexity is subject to the influence of the super-attractor.

The anthropic principle correlates with the idea of the super-attractor, it reduces to variations of the “adaptive tuning”, suggesting that the super-attractor influences the evolution in the universe at a certain stage. The anthropic principle connects the evolution in the universe with the development of humans and their consciousness.

Conclusion: The structure of the universe has a stable set of physical constants. Metastability is also inherent in the Earth’s biosphere, humanity and mind. The study of the cosmos, the biosphere and consciousness shows that such systems have openness, complexity of self-organization and the trend of development.

Keywords: order; chaos; self-organization; social selection; super-selection; super-attractor; anthropic principle; metastability; super-humanity.

Синергетическая философия истории (СФИ), созданная выдающимися петербургскими учеными (В. П. Бранским, М. С. Каганом, А. С. Карминым и др.), не есть синергетический физикализм или синергетическая публицистика, а является обобщением теории самоорганизации до уровня исследования проблем социальной эволюции и истории человечества. Обоснованием истинности концепции синергетического историзма являются ее объяснительные и предсказательные функции. В результате применения СФИ были получены новые интересные результаты в таких областях как философия искусства, философия религии, научная теория идеологии, философия человека, философское осмысление антропного принципа, философское понимание акмеологии и катабологии и др. Синергетическая интерпретация традиционных философских проблем позволяет увидеть новые подходы к их решению.

Рассмотрение и анализ проблем проводится на трех уровнях: онтологическом, гносеологическом и аксиологическом. В аспекте онтологии социальная синергетика является теорией развития. Развитие общества есть результат самоорганизации, то есть взаимоотношения, чередования социального порядка и социального хаоса. «Под “порядком” обычно подразумевается множество элементов любой природы, между которыми существуют устойчивые (регулярные) отношения, повторяющиеся в пространстве или во времени или в том и другом (например, строй солдат, марширующих на военном параде – М. З.). Соответственно “хаосом” обычно называют множество элементов, между которыми нет устойчивых (повторяющихся) отношений (например, охваченная паникой толпа – М. З.)» [9, c. 13].

Социальная синергетика не абсолютизирует хаос, подобно деконструктивизму, но полагает, что хаос обладает творческой силой и способен порождать новый порядок. Циклы переходов от порядка к хаосу и, наоборот, в социуме обладают своей спецификой и направленностью, где имеет место рост степени синтеза порядка и хаоса. В этой связи обратимся к притче, изложенной Г. Саймоном. Когда-то жили два часовых дел мастера, Хора и Темпус, мастерившие прекрасные часы. Часы, которые выпускали эти мастера, состояли каждые из тысячи деталей. Темпус собирал свои часы так, что, если ему приходилось оставить их на время незаконченными из-за того, что все новые клиенты отвлекали его от работы, часы немедленно разваливались, и их приходилось заново собирать с самого начала. Чем чаще Темпуса отвлекали от его работы, тем труднее становилось ему выкроить время для того, чтобы закончить хотя бы одни часы. Часы, которые мастерил Хора, он собирал из блоков. В каждом блоке содержалось около десяти деталей. Десяток таких блоков составлял более крупную подсистему, а из десяти подсистем получались часы. Когда Хора вынужден был прерывать сборку часов из-за заказов новых клиентов, только очень малую часть работы приходилось начинать снова. Поэтому он собирал свои часы во много раз быстрее, чем Темпус [8, c. 110]. Процесс отвлечения клиентами от работы Темпуса и Хоры можно сравнить с периодом хаотизации (недособранные часы разваливались совсем или на отдельные блоки), а также со странным аттрактором. Процесс сборки можно сравнить с периодом упорядочения или с простым аттрактором. О том же писал Н. Н. Моисеев, давая определение самоорганизации как «механизму сборки» в процессе развития [4]. Из примера видно, что самоорганизация есть единство «эволюции порядка» и «эволюции хаоса». Отметим, что рождение нового порядка из хаоса не вынуждается какой-либо внешней силой, а имеет спонтанный характер (этим собственно и отличается самоорганизация от организации).

Когда мы говорим о социальной самоорганизации, то речь идет об открытых самоорганизующихся системах – диссипативных структурах, которые обмениваются с окружающей средой веществом, энергией и информацией. За счет такого обмена система становится неравновесной; достигнув точки бифуркации, система делает в ней своего рода выбор, в результате которого выстраивается новая структура. Процесс сопровождается обменом, то есть система импортирует энергию, вещество, одновременно экспортируя энтропию. Посредством такого обмена система поддерживает свое устойчивое существование в изменяющихся условиях окружающей среды, то есть поддерживает низкую энтропию, обеспечивающую стационарность.

Синтез хаоса и порядка имеет два аспекта: порядок существует за счет хаотизации внешней среды, благодаря порядку система приобретает способность адекватно реагировать на хаотизирующее воздействие внешней среды, воспроизводя устойчивую структуру.

Самоорганизация подчиняется следующим нелинейным закономерностям:

1) неоднозначность (связанная с «ветвлением» эволюции системы в точке бифуркации на ряд возможных путей ее дальнейшего развития);

2) диспропорциональность следствия и причины (в отличие от «линейных» процессов, для которых характерна пропорциональность следствия причине). Малые воздействия на самоорганизующуюся систему могут приводить к очень большим последствиям («мышь родит гору»), а большие – к совершенно незначительным («гора родит мышь»);

3) реактивность – наличие обратной связи (как воздействуют результаты социального отбора на факторы этого отбора, т. е. существует обратная связь между результатами отбора и его факторами) [9, c. 22].

Социальная синергетика ставит три важных вопроса и последовательно на них отвечает.

1) Как совершается социальная самоорганизация (каков ее механизм)?

2) Почему она происходит (что заставляет диссипативные структуры специфически усложняться и упрощаться)?

3) Каков конечный итог социальной самоорганизации (существует ли предел культурного развития человечества)?

Первый вопрос представляет феноменологический уровень, то есть самоорганизацию как явление. Внешне самоорганизация выступает как чередование иерархизации и деиерархизации. Иерархизация – это объединение элементарных диссипативных структур в диссипативные структуры более высокого порядка. Деиерархизация – это распад диссипативных структур на более простые. Отметим, что объединяться структуры могут в разной последовательности, по разным правилам, как и распадаться на более простые они могут разными способами и до разного уровня – в зависимости от условий.

Спектр направлений, в которых может протекать иерархизация и деиерархизация, определяется природой самой системы и характером внешней среды. При максимуме неравновесности системы в ней появляется зона бифуркации, то есть разветвление старого качества на множество потенциальных новых возможностей (новых качеств). Переход из одного состояния социальной системы в другое требует выбора одной из этих возможностей. Проблема отбора представляет собой особый интерес, о чем будет сказано далее. Отметим, что в природных системах такой отбор осуществляется флуктуацией, то есть случайностью, как фактором, меняющим соотношение вероятностей. Для конкретной системы при ее взаимодействии с конкретной средой в ситуации фазового перехода (хаос/порядок) возникает спектр квазиконечных состояний – аттракторов. Отбор определяет, в зону какого аттрактора эволюционирует система. Если она попадает в зону влияния простых аттракторов, то перестроится так, что достигнет определенной устойчивости в условиях данной среды. Такая перестройка характеризуется процессом иерархизации (процесс «сборки», по Н. Н. Моисееву), который, достигнув некоторого предельного состояния (простой аттрактор), останавливается. Система не может совершенствоваться до бесконечности, существовать вечно, поскольку все течет, все меняется (Гераклит). Неизбежно начнется обратный процесс – деиерархизация. Распад или деиерархизация системы также достигает некоторого предельного состояния (странный аттрактор). В процессе эволюции сложная диссипативная структура проходит множество бифуркаций, то есть как бы балансирует между простыми и странными аттракторами. Такое «балансирование» обеспечивает системе устойчивое существование относительно изменяющихся условий окружающей среды, которое описывается принципом роста степени синтеза хаоса и порядка, сформулированным В. П. Бранским. В соответствии с этим принципом диссипативная структура может достичь исключительно точного (оптимального) баланса противоположных состояний, где она как бы «проходит по лезвию бритвы», когда любое малейшее отклонение было бы губительно для нее или могло бы кардинально изменить ход ее эволюции. В идеале такая система способна сохранять устойчивость по отношению к абсолютно любым модификациям внешней среды. Такое идеальное конечное состояние диссипативной структуры В. П. Бранский определил как суператтрактор.

Существует, согласно В. П. Бранскому, предел сложности социокультурных систем, который получает в его концепции название суператтрактора (глобального аттрактора). Суператтрактор представляет собой предел художественного и технического развития человечества. Существование суператтрактора придает объективный смысл социокультурной эволюции, который заключается в формировании сверхчеловека и сверхчеловечества: «Подобный синтез предполагает превращение человека с его относительной свободой и относительной моралью в сверхчеловека с его абсолютной свободой и абсолютной моралью соответственно, человечества – в сверхчеловечество, обладающее чудовищной технической и художественной мощью» [1, c. 122]. Движение к суператтрактору социокультурных систем осуществляется посредством социального отбора – механизма самоорганизации. Каждая актуально существующая структура содержит в себе набор «возможных диссипативных структур». В точке бифуркации происходит отбор одной возможности из тезауруса возможностей, сформированного бифуркацией. Роль детектора, осуществляющего такой выбор, играет «внутреннее взаимодействие элементов социальной системы». Детектор, в свою очередь, руководствуется селектором, или принципом максимальной устойчивости. Автор добавляет, что «кроме отбора, существует еще суперотбор, т. е. отбор самих факторов отбора» [1, c. 121]. Благодаря действию суперотбора (извлечению уроков из истории, т. е. иерархическому обучению на собственных ошибках), социальная самоорганизация в своем движении к суператтрактору приобретает асимптотический характер, при этом возникает возможность обогнать обострение глобальных проблем. Возможность всегда, хотя бы «на шаг», опережать нарастание глобальных проблем и цивилизационных кризисов оказывается главным содержанием глобального социального прогресса. В этой формулировке понятие глобального прогресса содержательно коррелирует с понятием суператтрактора – и это принципиальное положение петербургской школы. Все это превращает идею суператтрактора из гипотезы в хорошо обоснованную теорию.

Ответом на второй вопрос (что заставляет диссипативные структуры специфически усложняться или упрощаться?), как уже отмечалось, является наличие «механизма самоорганизации», роль которого выполняет социальный отбор. Факторами отбора являются тезаурус, детектор и селектор. Тезаурус (лат. – сокровищница) – это множество потенциально возможных структур, которые могут реализоваться в данной актуально существующей структуре в результате бифуркации. Тезаурус – это то, из чего производится выбор. Детектор выбирает из тезауруса определенную бифуркационную структуру и переводит ее из возможности в действительный путь развития. Детектор не сводится лишь к «стечению обстоятельств», поскольку его основные составляющие – это люди, субъекты, наделенные волей и разумом. Он представляет собой внутреннее взаимодействие элементов социальной системы (взаимодействие социальных групп, борьба политических сил, региональная и глобальная кооперация и пр.), то есть противоречивое единство конкуренции и кооперации, взаимодействие которых трудно предсказуемо. Селектор – это руководящее правило, которым руководствуется детектор, реализуя отбор. Суть этого правила состоит в том, что сделанный выбор должен быть обусловлен стремлением к достижению системой максимальной устойчивости по отношению к возможным последствиям и воздействию со стороны окружающей среды (принцип устойчивости). Поэтому один и тот же детектор при разных внешних условиях может пользоваться разными селекторами, а разные детекторы при одинаковых внешних условиях могут пользоваться одним и тем же селектором. Максимальная устойчивость системы относительно данных условий внешней среды объясняет высокую степень приспособленности к этой среде. Столь высокая адаптация также создает иллюзию целесообразности, «целевой причинности» Аристотеля и т. п. Детектор должен, совершая выбор, отдавать себе отчет, что процесс самоорганизации необратим. Отбор может сделать систему совершеннее, а может подвигнуть ее к деградации. Также детектор должен учитывать и количество жертв, принесенных на алтарь своего выбора. Таким образом, хотя выбор селектора и свободен (у него есть из чего выбирать), он с необходимостью должен быть и ответственным. В процессе самоорганизации, как мы можем видеть, проявляется нелинейность, необратимость, диспропорциональность (воздействие на самоорганизующуюся систему должно быть точно рассчитано в пространстве и времени, и тогда слабое, но резонансное воздействие приведет к максимальному результату). Существует также обратная связь между результатами отбора и его факторами – это отбор самих факторов отбора или суперотбор. В результате суперотбора всякий раз в точках бифуркации создается новый тезаурус (набор возможностей), который влечет за собой новый детектор и новый селектор. Суперотбор приводит не только к качественному углублению и количественному ускорению простого отбора, но и формирует устойчивый вектор направленности.

Жизнь социума может быть представлена как цепочка или каскад бифуркаций. В каждой точке он должен делать выбор из множества возможных сценариев какого-то одного. Независимость выбора возможных сценариев в точке бифуркации от желаний и вкусов отдельных индивидов еще не означает, что этот выбор не может влиять на выбор сценариев в точках последующих (будущих) бифуркаций. Так, «выбирая сценарий а₁, творческая личность выбирает тем самым в будущем новый набор из двух сценариев в₁ и в₂; выбирая же а₃, она выбирает новый набор из четырех сценариев в₃, в₄, в₅, в₆. Тем самым, выбор, который индивидуум осуществляет в точке А, влияет на характер будущих возможностей для новых актов выбора. Здесь наглядно проявляется то “единство свободы и необходимости”, которое дает синергетическая теория социального отбора» [9, c. 119–120].

Третий вопрос касался предела социальной самоорганизации (существует ли предел сложности культурного развития человечества?). Вспомним, что самоорганизация есть балансирование между простыми и странными аттракторами. Сведение в перспективе простых аттракторов к единому аттрактору есть тенденция движения к глобальному простому аттрактору. Впрочем, логично предположить, что существует не только глобальный простой аттрактор, обеспечивающий абсолютную устойчивость социальной системы относительно абсолютного хаоса, но и глобальный странный аттрактор, чреватый глобальной катастрофой. В соответствии с принципом роста степени синтеза хаоса и порядка сверхпростой и сверхстранный аттракторы могут существовать лишь в сложном единстве, определяющем устойчивость и независимость сложной системы относительно абсолютного порядка и абсолютного хаоса.

Существование единого суператтрактора становится не только возможностью, но и необходимостью благодаря суперотбору, который совершенствует тезаурус, создавая сверхвозможности, совершенствует детектор и селектор, или принцип устойчивости, формируя глобальный тезаурус, глобальный детектор и глобальный селектор.

Чтобы приблизиться к глобальному пределу сложности социокультурных систем, нужно преодолеть все существующие социальные противоречия. Однако очевидно, что система, преодолев одни противоречия, неизбежно порождает другие противоречия. Благодаря суперотбору, острота последующих противоречий будет все меньше и меньше.

Возможны три сценария движения к суператтрактору:

Первый сценарий – окружность, траектория застоя (бесконечное повторение одних и тех же состояний космической материи, человека как естественно-исторического продукта ее самоорганизации, человечества и культуры как самоорганизующейся системы ценностей). Это своего рода модель «белки в колесе».

Второй сценарий – расширяющаяся спираль, траектория абсурда, движение в бездну. Этот сценарий допускает безответственное разрушение предыдущих ценностей, отказ от всякой преемственности в развитии мировой культуры; ему присуща утрата чувства меры в новациях, и он является теоретическим базисом деконструктивизма, «клипового» мышления. Первый и второй сценарий есть дорога в никуда.

Третий сценарий – сужающаяся логарифмическая спираль («золотая спираль»), траектория триумфа, ведущая в особое состояние, называемое сингулярностью. Этот сценарий предполагает появление суператтрактора, который с точки зрения традиционной философии означает реализацию смысла человеческой истории, а также «обретение смысла жизни и смерти» [2, c. 23].

Если посмотреть на движение к суператтрактору с позиций феноменологии, как это и делают многие, то суператтрактор и движение к нему предстанут перед мысленным взором подобно «раю», «Шамбале», «точке Омега» и т. п. Сам суператтрактор будет выглядеть как некая «суперсила», «мировой дух», «универсальная воля», «жизненный порыв» и пр. При чисто феноменологическом подходе суператтрактор будет напоминать аристотелевскую целевую причину и истолковывается как некая глобальная «цель», к которой стремится в своем развитии человечество. Однако рациональный анализ на эссенциальном уровне показывает следующее.

Во-первых, стремление системы к суператтрактору обусловлено ее стремлением к максимальной устойчивости. Такое стремление может проявиться в форме стремления к цели, а может быть вообще не связано с целью, а подчиняться определенным закономерностям.

Во-вторых, цель есть результат сознательной деятельности субъектов. В то время как суператтрактор – предельно устойчивое состояние материальной системы, которое есть результат взаимодействия разных целенаправленных действий, подчас мешающих друг другу осуществлений целей. Поэтому движение к суператтрактору бесцельно.

В-третьих, аристотелевское понятие целевой причины предполагает ее независимость от действующих причин. Суператтрактор не обладает такой независимостью, так как «является продуктом тонкого и сложного взаимодействия между внутренним взаимодействием элементов в системе и внешним взаимодействием системы как целого с окружающей средой» [9, c. 27–28].

Таким образом, характерными чертами суператтрактора являются следующие.

1) Полный синтез порядка и хаоса, то есть такой порядок, который устойчив относительно абсолютного хаоса.

2) Суператтрактор не может быть простым или странным, так как он преодолел саму противоположность между этими типами аттракторов.

3) Суператтрактор должен быть конечным результатом взаимодействий двух противоположных тенденций – всеобщей технизации человеческого общества и его всеобщей эстетизации. В итоге такой технизации вся доступная человечеству часть космоса превращается в абсолютное техническое произведение – «ноосферу». В результате всеобщей эстетизации вся доступная человечеству часть космоса превращается в абсолютное художественное произведение – «эстетосферу». Очевидно, что специфика суператтрактора состоит в синтезе ноосферы и эстетосферы. Вспоминаются слова К. Маркса, что человек не просто что-либо творит, а «творит по законам красоты». Условием такого синтеза будет являться формирование и реализация общечеловеческого идеала, где стираются различия между утилитарным и духовным, пользой и красотой.

4) Движение к суператтрактору должно быть бесконечным, так как преодоление старых социальных противоречий порождает новые противоречия, которые дают новый импульс к развитию. Обе эти исключающие тенденции могут быть совмещены лишь при условии минимизации возникающих противоречий, тенденции к их постепенному «смягчению» и «затуханию».

Против суператтрактора выступают многие именитые ученые-синергетики, к примеру, А. П. Назаретян. Так, А. П. Назаретян считает: «Если мир асимптотически приближается к конечной цели (суператтрактор Бранского), никогда ее не достигая, то миллиард лет назад и миллиард лет спустя он одинаково близок к бесконечно далекому конечному состоянию» [5, c. 221]. Подобные дискуссии ведутся и на уровне космологического знания, например, по поводу теории Большого взрыва (Big Bang). Никто не может на основе физической теории объяснить, что это такое, но без такой отправной точки сингулярности в прошлом невозможно объяснение современного состояния Вселенной. Сейчас введена еще одна точка сингулярности в будущем – Большое сжатие (Big Crunch) которая дает возможность прогнозировать будущее Вселенной. Взятые вместе эти точки представляют переход от хаоса к порядку (Большой взрыв) и переход от порядка к хаосу (Большое сжатие). Их балансирование «на лезвии бритвы» представляет собой самоорганизацию Вселенной. Некоторые космологи считают, что, если бы Большого Взрыва как теории не было, ее следовало бы придумать.

Изложив вкратце учение социальной синергетики, разработанное В. П. Бранским, его соавторами и последователями, составляющими школу СФИ, хотим продемонстрировать продуктивность данного учения в решении такой космологической проблемы как антропный принцип (АП).

Антропный принцип (АП), используемый в современной космологии, утверждает, что человек является на данный момент высшей точкой эволюции Вселенной. При этом наша Вселенная имеет такие свойства, которые позволили человеку появиться в определенной части и на определенной стадии ее истории. Человека можно рассматривать как ключ к эволюции Универсума. Следствием этих посылок является следующий вывод: если бы человека не было или бы он был другим, то и мир был бы другим и развивался по-другому [3; 13, с. 348; 15].

Мы придерживаемся методологии синергетического историзма, позволяющей обосновать наличие тенденции самоорганизации Вселенной, в рамках которой могут сформироваться необходимые условия для возникновения наблюдателя. Отметим, что имеются различные подходы и интерпретации АП, в частности таких авторов как В. В. Казютинский, Ю. В. Балашов и др. [10]. Обычно выделяют четыре модификации АП: сильный и слабый антропный принцип (Б. Картер), антропный принцип участия (Дж. Уиллер) и финальный антропный принцип (Ф. Типлер) [12]. Рассмотрим одну из модификаций АП – слабый АП. Согласно ей, то, что мы ожидаем увидеть, должно быть ограничено условиями нашего существования как наблюдателей. Слабый АП представляет собой своего рода принцип наблюдаемости. Очевидно, что мы способны видеть лишь такой мир и такие его свойства, которые не противоречат нашему существованию (наличие воды, температурный, радиационный режимы, давление и пр.) То есть эволюция нашего сознания основана на особом селекционном эффекте – нашем присутствии во Вселенной и нашем существовании как наблюдателей. Именно эти условия и выделяют нашу Вселенную среди множества других, в которых возникновение жизни и, соответственно, эволюция сознания невозможны. Анализируя формулировку Картера, мы находим в АП два аспекта: субъективный и объективный. К первому отнесем «ожидаем наблюдать», а ко второму – «ограничено условиями нашего существования». Нашей задачей, следовательно, становится, во-первых, познание закономерностей, ограничивающих условия нашего существования как наблюдателей, а во-вторых, если мы определимся с закономерностями, то сможем связать АП с эволюцией сознания. Иначе говоря, если бы условия нашего существования отличались от наличных, то в таком мире не состоялось бы и становления сознания.

Согласно теории социальной самоорганизации, эволюция человека представляет собой не только и не столько процесс, основанный на адаптации к изменениям условий окружающей среды, сколько эволюцию сознания в контексте истории становления сущности человека как социально-культурного существа. При рассмотрении систем, аналогичных нашей Вселенной, следует учитывать их общие черты. Метастабильность Вселенной – свойство, не вызывающее особых разночтений – сформировалась на ранних этапах ее эволюции. Структура Вселенной обладает устойчивым набором констант, принципов и фундаментальных законов. Такого рода метастабильность присуща также биосфере Земли, человечеству и, что нас интересует, разуму. Исследование биосферных явлений и жизни в целом показывает, что подобные системы обладают открытостью, сложностью самоорганизации с присущим ей циклом переходов от хаоса к порядку (и наоборот), а также направленностью. Еще более сложная картина предстает, когда мы вторгаемся в сферу исследования социальной жизни и истории человечества.

В сфере человеческих отношений ось «порядок – хаос» трансформируется в дополнительную пару «добро – зло», и историческое (циклическое) движение совершается в этих координатах. Цикл смены хаоса и порядка может быть представлен другой системой, например, выполнение кармического долга и освобождение от него в ходе эволюции, что также трансформируется в соотношение добра и зла. Выберем из набора архетипов наиболее известный из них и, по-видимому, главный – архетип «героя», который призван осуществить (воспроизвести) посредством жертвы связь родовой сущности общины, которую герой представляет, с космическим целым (с духами Природы, Космоса), тем самым мифологизировать жизнь общины, т. е. определить место общины в мифе о возникновении и конце мира. Таковы сказания о Гильгамеше, Пуруше. Известны варианты индусского мифа о творении. Речь идёт о создании Вселенной из членов тела первочеловека Пуруши – как природной, так и социальной организации. Когда разделили Пурушу, … брахманом стали его уста, руки – кшатрией, бёдра его – вайшьей, из ног возник шудра. Луна родилась из мысли, из глаз возникло солнце, … из головы возникло небо… [7, X 90]. То, что в древности осуществляли в виде человеческих жертвоприношений, позднее – в виде их символики, скажем, преломления хлеба, по-прежнему актуально и для современных жизненных практик. Человеческая психика как самоорганизующаяся система имеет особую направленность. Так, присущая всем аналогичным системам черта, которая может быть онтологически выражена как проблема структурной устойчивости, в рамках психологии человека специфицируется в проблему свободы. Свобода приобретает разные аспекты в жизни общества и человека – это может быть форма игры, риска, но что особенно актуально, так это творчество. По-прежнему важны поиски единства, гармонии, когерентности, целостности, сложности, будь то «единство многообразного», структурная устойчивость или свобода и счастье. Все эти поиски объединяет понятие творчества, имеющее фундаментальное значение для эволюции сознания, для формирования его устойчивости.

Две опасности угрожают миру – порядок и беспорядок, так говорил поэт Поль Валери. Индивид может играть роль флуктуации в малых группах, в свою очередь, группы могут создавать флуктуацию в глобальном сообществе. Феномен метастабильности здесь играет существенную роль. Возникает вопрос о пределах сложности. Там, где кончается стабильность, сложность становится эволюционно неустойчивой. Стабильность ограничена особенностями связей с окружающей средой (таковы «управляющие параметры» системы). При вероятностно-статистическом взгляде на вещи слишком высокая сложность приводит к потере стабильности. Самоорганизация неравновесных (т. е. удаленных от равновесия, хаоса, максимума энтропии) систем может быть нестабильной и существовать развиваясь. Важным здесь является то, что процессы внутри системы идут достаточно быстро, позволяя нивелировать мелкие и даже средней величины флуктуации, сохраняя систему в рамках устойчивой метастабильности. При этом переход к новой структуре откладывается на неопределенное время. Метастабильность есть отложенная эволюция (или отложенная революция). Если мы говорим о метастабильности сознания, то должны определиться с началом этого периода. Всем известно высказывание К. Ясперса об «осевом времени» в истории человечества. Значение этого термина велико, поскольку, если отвлечься от конкретных сроков, оно говорит о том, что в рамках метастабильности сознания мы сможем понять тех, кто жил в аналогичных условиях, даже если минули десятки тысяч лет. Если спустя 100 или 200 лет структура сознания потеряет метастабильность, то нас не поймут уже ближайшие наши потомки. Это, по сути, и есть «конец света». И здесь следует задуматься о так называемых «параметрах порядка», определяющих метастабильность сознания. К ним относятся язык, орудийная деятельность, т. е. то, что характеризует основные способы общественного производства и жизнедеятельности, а также средняя продолжительность жизни людей как один из основных управляющих параметров системы воспроизводства жизни индивидов и общества в целом.

«Параметры порядка играют доминирующую роль в концепции синергетики. Они “подчиняют” отдельные части, т. е. определяют поведение этих частей. Связь между параметрами порядка и отдельными частями системы называется принципом подчинения. С определением параметров порядка практически описывается поведение системы. Вместо того чтобы описывать поведение системы посредством описания отдельных ее частей, нам нужно иметь дело или описывать поведение только параметров порядка. Другими словами, мы получаем здесь огромное информационное сжатие» [11, c. 8]. Язык (речь) живет намного дольше, чем любой человек, потому это – параметр порядка. Когда рождается человек, он, скорее всего, будет расти в среде языка своих родителей. Младенец подчиняется языку как параметру порядка. Приведем пример из области науки: парадигма есть не что иное, как параметр порядка. Победившая парадигма принимается учеными и студентами; они определенное время находятся в ее подчинении. То же самое происходит с функционированием в обществе идеалов, вкусов, моды и т. п. Потребности людей удовлетворяются по мере подчинения параметрам порядка – так устанавливается социальная норма. Из-за недостатка образования, понимания, владения истинными знаниями люди подчиняются параметрам порядка в принятии решений, в выборе того или иного варианта действий – архетипам, нормам, традициям, государственной власти. С проблемой принятия решений мы сталкиваемся в личной жизни, на экзистенциальном уровне, однако подчиняемся параметрам порядка, установленным на макроуровне – в экономике, политике или духовной сфере жизни общества. Подчиняемся мы потому, что информация для решения проблемы, как правило, крайне неполна. Часто требуется принимать решение в конфликтной ситуации, где каждый шаг сопряжен с риском. В идеальном случае известные данные совпадают с требуемыми данными для решения проблемы. Однако жизнь далека от идеала.

Система может потерять устойчивость при изменении управляющих параметров. Так, существенное (и резкое) увеличение продолжительности жизни людей может вызвать серьезный конфликт «отцов и детей». Непонимание между теми, кто «мало знает» и теми, кто «много знает» может стать непреодолимым. Образуется четкий водораздел между селектором (руководящим правилом) «свобода оправдывает зло», что входит в определение свободы как критерия прогресса и селектором, запрещающим оправдание цели любыми средствами. В этих условиях возникнут новые языки и способы коммуникации, существенно разделяющие людей. Новое соотношение параметров порядка приведет к неравенству, которое станет непреодолимым, а враждебность противоположных группировок стремительно возрастет. Воспроизведется древняя ситуация «варвары/эллины», но в гораздо более опасной для сохранения мира форме.

Современные языки в большей или меньшей степени выражают отношение людей к объектам, главным из которых является сам человек. Основой взаимопонимания является сходное отношение друг к другу, сходное значение таких понятий как добро, справедливость, вера, любовь, честь, долг и т. д. Так, вера как моральное переживание по поводу поиска единомышленников становится излишней в условиях существенного (и резкого) изменения в структуре социальных коммуникаций: если знания начнут передаваться помимо воспитательной и образовательной процедуры, т. е. будут непосредственно «сбрасываться» на сайт индивида, а поиск единоверцев переведется в разряд поиска удобного «контента». Язык полностью сведется к передаче констатирующей информации. Более пристальный взгляд на возможную эволюцию сознания неизбежно зафиксирует изменения в «архетипике» поведения. Так, перерождение или даже исчезновение «религиозного сознания» станет первым признаком существенных изменений в структуре сознания, утраты им метастабильности. Впрочем, речь не идет обо всем человечестве. Если человечество перестанет быть единым целым, а неравенство (в результате нарастания глобальных проблем) достигнет необратимых размеров, то какая-то его часть останется «несовершенными» людьми, тогда как другая часть достигнет «совершенства». Во всяком случае, нет ничего невозможного в том, что человечество в будущем разделится на эти неравные части. Разрыв единства способен привести к появлению «сверхчеловечества». В этом смысле нельзя говорить о сохранении сознания в привычной для нас форме, его метастабильность разрушится, что коррелирует с четвертой модификацией АП – финальным АП (Ф. Типлер): если появление сознания (разумного информационного процесса) предполагается всем ходом развития Вселенной, то невозможно смириться с перспективой его уничтожения, которая кажется вероятной в ряде космологий. Природа обеспечит вечное существование сознания, но вовсе не обязательно в имеющихся сейчас (белковых) формах. Возможно, в будущем будет существовать уже не homo sapiens, a homo computeras [см.: 12]. Прежние смыслы жизни потеряют свою ценность, выстроится новая иерархия ценностей. Так, воспроизводимый веками смысл жизни отдельного индивида сводился к бессмертию рода, а смысл жизни человечества неизменно упирался в смертность индивида, обеспечивавшую сменяемость поколений. Значительное удлинение жизни отдельного индивида создаст условия для преобразования модели ротации поколений.

Известно, что эволюции подвержен не только порядок (его формы), но эволюционируют и формы хаоса, эволюционирует сама смерть. Познание и овладение тайнами Вселенной позволяют человеку изменять не только окружающий мир, но и самого себя, свое сознание. Так, при исследовании галактических «черных дыр» ученые все больше приходят к выводу о том, что структура «черной дыры» является обратной моделью возникновения Вселенной: процедура «свертывания» пространства-времени коррелирует с процессом «развертывания» пространства-времени. Аналогично построено сознание человека (и психика животного), а именно, на процессах кодирования и декодирования знаков, сворачивания и разворачивания их значений [см.: 14].

Согласно модификации сильного АП, Вселенная должна была иметь такие свойства, чтобы наблюдатель мог возникнуть в ней на некоторой стадии ее эволюции. Отсюда следует, что если мы возникли, то свойства Вселенной (фундаментальные физические константы) должны быть такими, а не иными (иначе нас бы просто не было). Другими словами, Вселенная была как бы «подогнана» под наше существование [см.: 16]. На языке синергетики такая «подгонка» может означать образование открытых когерентных структур, взаимодействующих с окружающей средой, наращивающих степень сложности и обладающих на определенных этапах аутопоэзисом (самовоспроизводством). С появлением сознания выбор сложных взаимодействующих между собой структур ориентируется не только на объективный отбор, но и на субъективный выбор. Спустя время эволюцию Вселенной будет определять человек, только это будет уже сверхчеловек (сверхчеловечество), обладающий максимальной полнотой информации, колоссальными источниками энергии и вещества, и нынешняя глобализация – условно первый шаг к этому.

Список литературы

1. Бранский В. П. Социальная синергетика как постмодернистская философия истории // Общественные науки и современность. – 1999. – № 6. – C. 117–127.

2. Бранский В. П., Микайлова И. Г., Зобова М. Р. Проблема «смысла жизни»: общефилософское и общенаучное значение. – СПб.: Изд-во СПбГЭУ, 2017. – 83 с.

3. Картер Б. Совпадения больших чисел и антропологический принцип в космологии // Космология: Теории и наблюдения. – М.: Мир, 1978. – С. 369–379.

4. Моисеев Н. Н. Судьба цивилизации. Путь Разума. – М.: Изд-во МНЭПУ, 1998. – 228 с.

5. Назаретян А. П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории: синергетика, психология и футурология. – М.: ПЕР СЭ, 2001. – 239 с.

6. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. – М.: Наука, 1986. – 432 с.

7. Ригведа. Мандалы IX–X. – М.: Наука, 1999. – 560 с.

8. Саймон Г. Науки об искусственном: Пер. с англ. Изд. 2-е. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 144 с.

9. Синергетическая философия истории // под ред. В. П. Бранского и С. Д. Пожарского. – Рязань: «Копи-Принт», 2009. – 314 с.

10. Современная космология. Философские горизонты. Антология / под ред. В. В. Казютинского. – М.: Канон + РООИ «Реабилитация», 2012. – 432 c.

11. Хакен Г. Синергетика. Иерархии неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. – М.: Мир, 1985. – 424 с.

12. Barrow J. D., Tipler F. J. The Anthropic Cosmological Principle. – Oxford: Clarendon Press, 1992. – 738 с.

13. Carter B. The Anthropic Principle and Its Implications for Biological Evolution // Philosophical Transactions of the Royal Society of London. – London. – 1983. – V. A310. – No. 1512. – С. 348.

14. Sagan C. Pale Blue Dot: A Vision of the Human Future in Space. – New York: Ballantine Books, 1994. – 429 с.

15. Stenger V. J. “The Anthropic Principle”. The Encyclopedia of Nonbelief – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.colorado.edu/philosophy/vstenger/Cosmo/ant_encyc.pdf (дата обращения: 28.10.2015).

16. Zeeya M. Was Our Universe Made for Us or Not? // New Scientist. – May 13, 2006. – № 2551.

References

1. Bransky V. P. Social Synergetics as a Postmodern Philosophy of History [Sotsialnaya sinergetika kak postmodernistskaya filosofiya istorii]. Obschestvennye nauki i sovremennost (Social Sciences and Modernity), 1999, № 6, pp. 117–127.

2. Bransky V. P., Mikaylova I. G., Zobova M. R. The Problem of the Meaning of Life: General Philosophical and General Scientific Significance [Problema smysla zhizni: obschefilosofskoe i obschenauchnoe znachenie]. Saint Petersburg, SPbGEU, 2017. 83 p.

3. Carter B. Large Number Coincidences and the Anthropic Principle in Cosmology [Sovpadeniya bolshikh chisel i antropologicheskiy printsip v kosmologii]. Kosmologiya: Teorii i nablyudeniya (Cosmology: Theories and Observations). Moscow, Mir, 1978, pp. 369–379.

4. Moiseyev N. N. The Fate of Civilization. The Way of Reason [Sudba tsivilizatsii. Put razuma]. Moscow, MNEPU, 1998, 228 p.

5. Nazaretyan A. P. Civilization Crises in the Context of Universal History: Synergetics, Psychology and Futurology [Tsivilizatsionnye krisisy v kontekste mirovoy istorii: sinergetika, psikhologiya i futurologiya]. Moscow, PER SE, 2001, 239 p.

6. Prigogine I., Stengers I. Order Out of Chaos: Man’s New Dialogue with Nature [Poryadok iz khaosa. Novyy dialog cheloveka s prirodoy]. Moscow, Nauka, 1986, 432 p.

7. Rigveda. Mandalas IX–X. Moscow, Nauka, 1999, 560 p.

8. Simon H. A. The Science of the Artificial [Nauki ob iskusstvennom]. Moscow, Editorial URSS, 2004, 144 p.

9. Bransky V. P., Pozharsky S. D. (Eds.) Synergetic Philosophy of History [Sinergeticheskaya filosifiya istorii]. Ryazan, Kopi-Print, 2009. 314 p.

10. Kazyutinsky V. V. (Ed.) Modern Cosmology. Philosophical Horizons. Anthology [Sovremennaya kosmologiya. Filosofskie gorizonty. Antologiya]. Moscow, Kanon + ROOI “Reabilitatsiya”, 2012, 432 p.

11. Haken H. Advanced Synergetics. Instability Hierarchies of Self-Organizing Systems and Devices [Sinergetika. Ierarkhii neustoychivostey v samoorganizuyuschikhsya sistemakh i ustroystvakh]. Moscow, Mir, 1985, 424 p.

12. Barrow J. D., Tipler F. J. The Anthropic Cosmological Principle. Oxford, Clarendon Press, 1992, 738 p.

13. Carter B. The Anthropic Principle and Its Implications for Biological Evolution. Philosophical Transactions of the Royal Society of London. London, 1983, V. A310, No. 1512, P. 348.

14. Sagan C. Pale Blue Dot: A Vision of the Human Future in Space. New York, Ballantine Books, 1994, 429 p.

15. Stenger V. J. “The Anthropic Principle”. The Encyclopedia of Nonbelief. Available at: http://www.colorado.edu/philosophy/vstenger/Cosmo/ant_encyc.pdf (accessed 28 October 2015).

16. Zeeya M. Was Our Universe Made for Us or Not? New Scientist, May 13, 2006, № 2551.

Ссылка на статью:
Зобова М. Р. Роль синергетической философии истории в понимании современных научных проблем // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2018. – № 1. – С. 33–48. URL: http://fikio.ru/?p=3066.

Философия

О действии основного закона общественного развития в информационном обществе

УДК 141.82

Комаров Виктор Дмитриевич – федеральное государственное казённое военное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Михайловская военная артиллерийская академия», кафедра гуманитарных и социально-экономических дисциплин, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

195009 Санкт-Петербург, ул. Комсомола, 22,

тел: (812) 292-14-74.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В советской литературе по диалектическому и историческому материализму марксизм-ленинизм рассматривался как всесильное учение, но без акцентирования внимания на его объективной научности, закономерности. Объективная основа исторического материализма сводилась в основном к экономическим факторам. Коммунистическая идеология отрывалась от научно-материалистического понимания исторического процесса.

Результаты: Классический, аутентичный марксизм базируется на великих научных открытиях К. Маркса (закон определяющей роли способа производства материальной жизни в формационном развитии цивилизованного общества; закономерность присвоения прибавочной стоимости в росте капиталистической экономики). Уровень реального гуманизма общественной жизни любой формации объективно обусловлен производительностью общественного труда и выражается в богатстве услуг по воспроизводству народной жизни. Наиболее обоснованным и плодотворным способом применения теории и методологии К. Маркса к решению проблем современной России в эпоху информационного общества можно считать подход, развиваемый теоретиками и идеологами КПРФ, в частности – в работах лидера партии Г. А. Зюганова.

Область применения результатов: Современный вариант марксистской теории общества является наиболее адекватной теоретической основой его дальнейшего преобразования. Бескризисный прогресс производительных сил, гармонизация производственно-экономических и социально-производственных отношений, непосредственное народовластие и торжество коммунистической духовности – системная цель социалистического преобразования экономической, социальной и культурной политики народно-демократического государства.

Выводы: Сознательное использование открытого марксизмом основного закона общественного развития цивилизации обеспечивает партии научного коммунизма успехи в руководстве борьбой рабочего класса, всех трудящихся за общественный прогресс любой страны в информационную эпоху. Марксизм-ленинизм есть современная наука о реально-гуманистическом прогрессе постиндустриального общества. Научная обоснованность коммунистической идеологии – гарантия её творческих успехов и нарастающих практических побед в развитии мировой цивилизации.

Ключевые слова: классический марксизм; аутентичный марксизм; марксизм-ленинизм; способ производства материальной жизни; основной закон общественного развития; общественная формация; производственно-экономические отношения; социально-производственные отношения; экономический материализм; коммунистическая идеология.

On the Effect of the Basic Law of Social Development in the Information Society

Komarov Viktor Dmitrievich – Mikhailovskaya Military Artillery Academy, Department of Humanitarian and Socio-Economic Disciplines, Professor, Doctor of Philosophy, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: vdkomarov@mail.ru

22, Komsomol st., Saint Petersburg, 195009, Russia,

tel.: (812) 292-14-74.

Abstract

Background: In Soviet literature on dialectical and historical materialism, Marxism-Leninism was viewed as an all-powerful teaching, but without accentuating attention to its objective scientific character, laws. The objective basis of historical materialism was reduced mainly to economic factors. Communist ideology broke away from the scientific-materialist understanding of the historical process.

Results: Classical, authentic Marxism is based on the great scientific discoveries of K. Marx (the law of the determining role of the mode of production of material life in the formative development of civilized society, the regularity in appropriating surplus value in the growth of the capitalist economy). The level of real humanism in the social life of any formation is objectively conditioned by the productivity of universal labor and is expressed in the wealth of services for the reproduction of people’s lives. The most substantiated and fruitful way of applying Marx’s theory and methodology to solving the problems of modern Russia in the era of the information society can be considered an approach developed by theorists and ideologists of the Communist Party, in particular, in the works of the party leader G. A. Zyuganov.

Research implications: The modern version of the Marxist theory of society is the most adequate theoretical basis for its further transformation. The crisis-free progress of the productive forces, the harmonization of production-economic and social-production relations, direct democracy and the triumph of communist spirituality are the systemic goal of the socialist transformation of the economic, social and cultural policies of the people’s democratic state.

Conclusion: The conscious use of the basic law of social development of civilization, open by Marxism, provides the party of scientific communism with success in directing the struggle of the working class, all working people for the social progress of any country in the information age. Marxism-Leninism is a modern science about the real-humanistic progress of post-industrial society. The scientific thoroughness of communist ideology is a guarantee of its creative successes and growing practical victories in the development of world civilization.

Keywords: classical Marxism; authentic Marxism; Marxism-Leninism; the mode of production of material life; the basic law of social development; social formation; industrial and economic relations; social and industrial relations; economic materialism; communist spirituality; communist ideology.

Судьба марксизма как научной основы коммунистической идеологии осложнилась в послесталинское время существования Советского Союза. С 50-х годов ХХ в. начался постепенный отход от ленинизма как марксизма эпохи империализма, пролетарских и национально-освободительных революций. Идеологическая эволюция времён хрущёвской «слякоти» и горбачёвской «катастройки» (выражение А. А. Зиновьева) привели к предательскому развалу СССР и к либерально-демократическому возрождению антикоммунистических идеологических концепций и выхолащиванию революционного марксизма до уровня гегелевской диалектики, экономического материализма и идеологии «гражданского общества».

В этот период многие российские философы стали переходить на позиции феноменологической эклектики и социальной психологии (вместо научной социологии). Исследователи проблем марксизма-ленинизма ударились в догматизацию его основополагающих принципов, начиная с материалистической диалектики, и начали постепенно «забывать» о научных открытиях аутентичного марксизма, игнорировать научно-революционные достижения ленинизма.

Антикоммунистические гонения оживили ревизионистские и социал-демократические тенденции в исследованиях отечественных катедер-марксистов. Однако на развалинах КПСС в этот же период последователями творческого марксизма-ленинизма закладывается научно-идеологическая основа новой партии трудового народа – Коммунистической партии Российской Федерации. В процессе своего становления КПРФ как партия ленинского типа очищает аутентичный марксизм-ленинизм от чуждых идеологических наслоений и ныне переходит к использованию в своей борьбе за социализм его научных достижений. Идеологи КПРФ ныне, в информационную эпоху практической борьбы за социализм, стремятся разрабатывать классические положения марксизма-ленинизма в свете принципа единства теории и практики.

1. Сущность открытого К. Марксом основного закона общественной жизни

Ярчайшим выражением основательности марксизма как науки об общественном развитии человечества предстают открытые и изучаемые им объективные законы строения, функционирования и развития общественной жизни людей. Наряду с законами естествознания и человековедения эти законы составляют базу эффективного управления цивилизационным процессом взаимодействия человечества с природой Земли и ближнего Космоса.

Настало время рельефно показать, что основным законом марксизма-ленинизма как науки об историческом процессе выступает закон определяющей роли способа производства материальной жизни общества.

Гений Карла Маркса выразился прежде всего в создании научно-философского метода исследования динамично взаимосвязанных явлений природы, общества, человека и мирового духа. В особенности это касается раскрытия в марксизме закономерности саморазвития самой сложной сферы бытия – общественной жизни человеческого рода. Фридрих Энгельс и самые талантливые ученики немецкого гения во главе с В. И. Лениным отмечали, что научно-философское творчество Маркса породило два его великих открытия – материалистическое понимание истории человечества и открытие прибавочной стоимости как «тайны» самовозрождения могущества капитала.

Однако во всех канонических изложениях структуры марксова учения оставался в стороне тот факт, что методологическим ключом ко всем социально-философским, экономическим и социологическим открытиям Маркса было открытие основного закона развития общественной жизни человечества. В учебниках и монографиях по теории марксизма как науки о закономерности общественного развития странным образом обходилась классическая авторская формулировка основного закона.

В условиях первого в истории капитализма мирового экономического кризиса 1853–1858 гг. К. Маркс, усиленно занимаясь вопросами политической экономии, приступил к разработке большого труда по пролетарской политической экономии. В экономических рукописях 1857–1858 годов он сформулировал ряд важных положений, составивших методологическую основу «Капитала». Именно в это время были в общих чертах разработаны основы теории прибавочной стоимости – краеугольного камня марксистской политэкономии.

Первый выпуск большого научного труда был завершён в январе 1859 г. и издан в виде книги «К критике политической экономии» (июнь 1859 г., Берлин, 1000 экз.). В этом выдающемся экономическом произведении марксизма началась, по мысли В. И. Ленина, революционизация политической экономии. Научно-философскую основу этой революционности пролетарской политической экономии составило знаменитое предисловие Маркса к вышедшей книге, которое имеет самостоятельное научное значение. «Это предисловие, – как отметили сотрудники Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, – содержит гениальную характеристику сущности открытого Марксом единственно научного материалистического понимания истории, классическое определение самого существа исторического материализма. В нём, по словам В. И. Ленина, Маркс дал «цельную характеристику основных положений материализма, распространённого на человеческое общество и его историю» [5, с. 39].

Ядром «единственно научного материалистического понимания истории» в марксовом изложении выступает классическая формулировка основного закона общественного развития человечества: «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще» [7, с. 7]. И после этого, как бы подчёркивая общесоциологический характер указанного закона, Маркс формулирует основной социально-философский принцип материалистического понимания единого, закономерного, противоречивого исторического процесса: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» [там же].

В логической связи с узловыми положениями научной социальной философии К. Маркс формулирует другие базовые законы движения исторического процесса: закон определяющей роли производственных общественных отношений, соответствия этих отношений материальным производительным силам, фундаментальности реального базиса в отношении надстройки, объективной конфликтности эпохи социальной революции, определяющей роли системы производительных сил в судьбе общественной формации, объективной реальности узловых проблем развития человечества, прогрессивной ступенчатости его формационного развития, антагонистического характера общественного прогресса в предистории человеческого общества [см.: 7, с. 6–8]. В нашу информационную эпоху приходится констатировать, что за 160 лет существования марксизма далеко не все из этих открытых К. Марксом законов общественного развития получили научно-философскую разработку.

Когда идёт речь о догматизации социальной философии марксизма, то имеются в виду, на мой взгляд, упрощение, схематизация, порой выхолащивание жизненного содержания марксова понимания закономерности противоречивого исторического процесса. Попробую это уточнить на нескольких типичных примерах.

В коллективной монографии «Материалистическая диалектика» [см.: 8] при анализе категории «общественно-экономическая формация» произвольно, вопреки терминологии Маркса, в одно понятие сливаются употребляемые автором «Предисловия» врозь понятия «общественная формация» и «экономическая общественная формация» [см.: 7, с. 7–8]. Такое неадекватное прилагательное к введённому Марксом понятию «формация» (из биологии XIX в.?) породило термин, ставший «обычным» словосочетанием в марксистской литературе ХХ века.

Далее у авторов указанной академической монографии столь же странным образом появляется усечённый термин «способ производства», в содержании которого остаётся только производство материальных благ, а не производство материальной жизни общества определённой формации, как у Маркса. Такое лукавое «усечение» содержания марксовых категорий продолжается и далее: производственные отношения сужаются до уровня экономических отношений: «реальный базис» становится только экономической структурой общества, а надстройка (опять же вопреки аутентичному Марксу), отожествляется с формами общественного сознания. Далее у авторов монографии получается, что именно экономическая структура общества «выражает социальную функцию производственных отношений как экономической основы общества, складывающейся между людьми независимо от их сознания в процессе производства материальных благ» [8, с. 41].

При такой «формализованной» логике социально-философского мышления начинается балансировка на грани диалектико-материалистического и буржуазно-экономического пониманий роли «материального производства» в историческом развитии человечества. Буржуазная вульгаризация производства материальной жизни общества рождает различные концепции «экономического детерминизма», в России рубежа XIX–XX вв. появляется «легальный марксизм» (С. Булгаков), на почве которого формируется эсеровская идеология, а в конце ХХ в. – либерально-демократический экономизм. В Западной Европе послевоенного периода рецидивы легального марксизма породили идеологию еврокоммунизма, а в философии – либеральные метания постмодернизма на почве феноменологической псевдонаучности.

Мне представляется, что кризис диалектико-материалистического понимания в послесталинский период, особенно в ходе «перестройки», отход партийного руководства СССР и других стран народной демократии от ленинизма как творческого марксизма информационной эпохи привели к трагическому разрушению социалистической надстройки в указанных странах и к искусственному возрождению экономической структуры досоциалистического базиса.

Однако даже после целенаправленного развала Советского Союза и Восточноевропейского социалистического блока сохранившиеся в жизни народов этих стран элементы социалистического образа жизни могут стать основой для возрождения в условиях постиндустриального общества обновлённого социалистического способа производства материальной жизни народов указанных стран. Глобальной поддержкой этого процесса в условиях системного кризиса мировой капиталистической системы хозяйства становится революционный процесс создания социалистического способа производства материальной жизни народов Китая, Кубы, Вьетнама, Лаоса, КНДР и Латинской Америки. Современное развитие социалистической надстройки в этих странах с помощью достижений информационной эпохи способствует прогрессивному росту там традиционного некапиталистического способа производства материальной жизни субъектов национально-освободительного движения.

Ф. Энгельс в своё время указал, что социализм стал наукой о создании справедливого общества трудящихся благодаря марксизму как науке о закономерном развитии общества. К этому следует добавить, что в этих условиях идеология утопического коммунизма в виде первоначального христианства, а затем романтических проектов выдающихся гуманистов XVI – XIX веков стала превращаться в марксистскую науку о законах общественного развития человечества, которая стала использоваться рабочим классом и трудовой интеллигенцией для революционного преобразования капиталистической формации на принципах научного коммунизма.

Странно, что марксисты ХХ века, анализируя сущность материалистического понимания истории, не обратили серьёзного внимания на генезис марксовой формулировки основного закона общественного развития, который охарактеризовал Фридрих Энгельс в свежей рецензии (август 1859 г.) на первую публикацию первого выпуска «К критике политической экономии». Он указывает, что именно в период, когда буржуазные круги Германии старательно заучивали догмы англо-французской политической экономии, «…появилась немецкая пролетарская партия. Всё содержание её теории возникло на основе изучения политической экономии. С момента её выступления берёт своё начало также и научная, самостоятельная немецкая политическая экономия. Эта немецкая политическая экономия базируется в сущности на материалистическом понимании истории, основные черты которого кратко изложены в предисловии к разбираемому произведению» [10, с. 440–491].

И далее великий соратник Маркса выдвигает фундаментальное положение научной социальной философии: «Не для одной только политической экономии, а для всех исторических наук (а исторические науки суть те, которые не являются науками о природе) явилось революционизирующим открытием то положение, что “способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще”, что все общественные и государственные отношения, все религиозные и правовые системы, все теоретические воззрения, появляющиеся в истории, могут быть поняты только тогда, когда поняты материальные условия жизни каждой соответствующей эпохи и когда из этих материальных условий выводится всё остальное. “Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание”» [10, с. 491].

Далее Энгельс разъясняет великое методологическое значение этого гениального открытия Маркса. Оно выражает настолько простую истину жизни человечества, что «… должно было бы быть само собой разумеющимся для всякого, кто не завяз в идеалистическом обмане. Из него, – указывает Энгельс, – вытекают, однако, в высшей степени революционные выводы не только для теории, но и для практики» [10, с. 491]. Раскрывая дальше в своей рецензии содержание основного закона исторического процесса, Энгельс уже в прогностическом плане заявляет: «Таким образом, при дальнейшем развитии нашего материалистического тезиса и при его применении к современности нам сразу открывается перспектива великой, величайшей революции всех времён» [10, с. 491].

И действительно, ныне, в эпоху развития «информационального общества» (М. Кастельс) многие марксисты-ленинцы до сих пор догматически твердят о выхолощенном «историческом материализме», не замечая животрепещущей сердцевины научного понимания исторического процесса, поневоле возвращаясь на философские позиции буржуазной политической экономии. Из всего духа воинствующего научного материализма энгельсовской рецензии следует, что не только нынешние экономисты, но и многие современные социологи, политологи, культурологи весьма далеки от той гуманистической научности, которая присуща творческому марксизму-ленинизму.

2. Содержание основного закона общественного развития

Если сущность закона науки фиксируется обычно в его названии (формулировке), то содержание раскрывается путём выявления его связи с другими элементами и законами данной науки, указанием на специфику его практического использования. Касательно основного закона общественного развития такое методологическое действие связано с теоретической характеристикой его действия в социальной, политической и духовно-культурной сферах жизни цивилизованного общества, а также взаимосвязи с остальными элементами материалистического понимания истории. Такой анализ можно провести с помощью представительных трудов советского марксизма 80-х годов [2; 8].

В монографических, научно-популярных и учебных публикациях советского периода на разные лады часто вкривь и вкось материальное производство характеризовалось только как диалектическое единство производительных сил и производственных отношений. При этом учёные-экономисты обычно сводили категорию производительных сил к логическому единству рабочей силы и средств производства, включая мимоходом и предмет труда. Лишь в этом аспекте провозглашалось, что человек есть главная производительная сила общества, а остальное содержание производственной жизни – применение техники. Столь же схематично «экономизировались» производственные отношения: это – отношения между людьми и их группами в процессе производства материальных благ (специфика товарного производства материальных услуг оставлялась в стороне).

Ныне надо с научной строгостью отметить, что согласно аутентичному марксизму производственные отношения в любом способе производства материальной жизни объективно «раздвоены» на производственно-экономические и социально-производственные отношения.

Производственно-экономические отношения характеризуют взаимодействия производителей и торговцев при создании и перемещении (обмене) товаров в виде предметов и услуг (невещественных материальных благ) в рамках известной формулы Т–Д–Т. Именно деньги выступают здесь в качестве всеобщего эквивалента. В условиях рыночной экономики этот вид производственных отношений обезличен, имеет отчуждённый характер и чаще всего выступает внешне как собственно экономические отношения. Ортодоксальные марксисты именуют их «производственными отношениями» и в совокупности считают «экономической структурой общества».

Однако с позиции аутентичного марксизма производственные отношения практически имеют и другую ипостась. Фактические материальные отношения по поводу непосредственного производства и воспроизводства индивидуальной человеческой жизни следует обозначать как социально-производственные отношения. Сферой проявления сущности этих отношений в общественном бытии выступает не экономика, а социальная структура общества: семья + подсистема здравоохранения + подсистема образования + подсистема национальной безопасности (включая её оборонную, продовольственную и экологическую области). Высший уровень прогресса социально-производственных отношений в цивилизованном обществе обеспечивает формирование всесторонне развитой личности в долгожителях этого общества. Отвечая на известный социологический вопрос: «С чего начинается личность?», аутентичный марксист убеждённо заявляет: с развития социально-производственных отношений на прочном и динамичном фундаменте реальной экономики.[1]

Солидным изданием по марксистско-ленинской философии была монография перестроечного периода, подготовленная коллективом учёных СССР при участии авторов из ГДР [см.: 2]. В этой хорошо продуманной и тщательно отредактированной книге привлекают внимание XII глава об исходных положениях материалистического понимания истории [2, с. 246–257] и глава XIV с несколько «штампованным» заголовком: «Материальное производство – основа общественного развития» [2, с. 270–279].

В первой из этих глав авторы стараются оттенить сущность материалистического понимания истории на фоне преодолеваемого марксизмом идеалистического истолкования истории в буржуазной литературе XVII – первой половины XIX веков. Рисуя картину выработки Марксом и Энгельсом основных идей материалистического понимания истории, они, однако, не влезают вглубь этого творческого процесса, ограничиваясь общими рассуждениями об известных категориях схематизированного исторического материализма. Приводя известное указание В. И. Ленина о том, что «со времени появления “Капитала” … материалистическое понимание истории уже не гипотеза, а научно доказанное положение…» (5, с. 139–140), московские учёные не раскрывают содержание законов исторического процесса, которые являются ядром марксистско-ленинской науки об общественном развитии. Далее говорится об объективном характере законов общественного развития, но ни слова об их предметном использовании в ходе перестроечных преобразований в социалистическом обществе.

В начале главы XIV цитируется мимоходом марксова формулировка «способа производства материальной жизни», но прямая речь идёт об особой роли в развитии общества «способа производства материальных благ» [2, с. 270]. Производственные отношения трактуются как «экономическая структура общества» [2, с. 271]. Далее идут обычные рассуждения о взаимосвязи производительных сил и производственных отношений и выдвигается странное для марксистов положение: «Производительная сила организации и руководства производством тем значительнее, чем сильнее выявляется общественный характер производства» [2, с. 275].

Рассматривая «производственные, экономические отношения», авторы главы о материальном производстве делают ответственное заявление: «Производственные отношения включают в себя отношения по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ. Будучи системой, они имеют собственную структуру. Основой, главным определяющим элементом этой системы является собственность на средства производства» [2, с. 276]. Собственность трактуется как «основной элемент экономических отношений» и далее рассматривается в полном отрыве от человека как главной производительной силы. При этом именно экономические (а не производственные!) отношения рассматриваются «по фазам общественного воспроизводства: производство, распределение, обмен, потребление» [там же]. Проблема производства человека выпадает из анализа, и аутентичный марксизм «теряется вдали».

Получается, таким образом, что в классическом советском изложении основ диалектического и исторического материализма парадигмой материального производства как основы общественного развития человечества выступает экономический способ производства, который Маркс считал заключительным – капиталистическим способом производства материальной жизни именно классово-антагонистического общества.

Авторы от марксизма перестроечного периода осмысливают в такой псевдомарксистской парадигме лишь один из открытых Марксом законов общественного развития – закон соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил [см.: 2, с. 277–279]. В отрыве от основного закона общественного развития, сформулированного К. Марксом в предисловии к первому выпуску «К критике политической экономии», авторы коллективной монографии считают, что именно закон соответствия «…выражает наиболее существенное, глубинное, устойчивое» во взаимодействии производительных сил и производственных отношений любой формации. «Во всех классово-антагонистических формациях, – пишут авторы, – это соответствие по своему существу является антагонистическим» [2, с. 278].

В позднем капиталистическом обществе разрешение этого антагонизма приводит к государственно-монополистическому капитализму. При социализме действие указанного закона означает «постоянное совершенствование, развитие всей системы производственных отношений». В конце ХХ века примером этого, как считают авторы, «является совершенствование системы управления народным хозяйством, осуществляемое в последнее время во всех социалистических странах, которое в значительной степени вызвано современной научно-технической революцией. Решение задач органического соединения достижений НТР с преимуществами социалистической системы хозяйства включает в себя в качестве важнейшего элемента совершенствование производственных отношений, в том числе управления» [2, с. 278].

По существу, марксисты перестроечного периода, не уяснив универсального смысла основного закона общественного развития, подменили его лукаво истолкованным законом соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил. Своеобразно подводя «марксистскую базу» под известный принцип нового мышления – «Больше демократии, больше социализма!», академические учёные-философы вышли за пределы аутентичного марксизма-ленинизма и опрометчиво заявили: «Использование закона соответствия даёт возможность более полно удовлетворить потребности трудящихся на основе динамичного развития материального производства» [2, с. 279].

В капитальном советском труде о материалистической диалектике основной закон марксизма специально не рассматривается. Он как бы «скрыт» за анализом категории «общественно-экономическая формация» [см.: 8, с. 36–45]. Однако дальше один из авторов (В. С. Барулин) раскрывает содержание этого закона, анализируя основные сферы общественной жизни. Развивая учение видных советских философов о соотношении этих сфер, автор справедливо указывает, что понятие «сфера общественной жизни» в марксизме-ленинизме «выступает как важная и самостоятельная категория исторического материализма» и напрямую связывает её с марксовой формулировкой основного закона строения, функционирования и развития общественной жизни [8, с. 47–48]. Правда, он скромно считает это «известное положение К. Маркса» всего лишь «основной материалистической идеей» [8, c. 48–49].

Следуя общей традиции марксистов ХХ в., В. С. Барулин сводит богатое содержание категории «производство материальной жизни» к метафизическому понятию «материальное производство» и в духе экономического материализма пишет: «Область общественной жизни, связанная с производством материальных благ, и образует экономическую сферу общества …». При таком повороте социального философствования предмет материального производства «обесчеловечивается», а природа, к примеру, новорожденного человеческого существа сводится к качеству «материального блага».

Упоминая об «общесоциологических законах развития экономической сферы общества», В. С. Барулин рассуждает затем об «основных элементах экономической сферы», к коим относит производительные силы общества и производственные отношения, причём странным образом в состав производительных сил включаются предметы труда и духовно-идеальные компоненты человеческой деятельности [см.: 8, с. 50]. Естественно, из экономической сферы при таком подходе исключаются такие уникальные элементы производства человека, как тело индивида, его личность, психофизиологические свойства. Тем самым не схватывается диалектическое единство процесса производства материальной жизни общества как производства и воспроизводства человека – общественного существа, а также производства, воспроизводства необходимых для этого материальных благ и условий.

При указанной метафизической, экономической схематизации процесса производства материальной жизни неадекватным становится последующий анализ остальных трёх сфер общественной жизни. В. С. Барулин пишет: «Важной сферой общественной жизни, возникающей на основе экономической и непосредственно связанной с ней, является социальная» [8, с. 52]. Социальная сфера реально образована исторически сложившимися общностями людей, связанных непосредственно жизненными отношениями. К таким социальным общностям относятся общины, народности, классы, народ, нации.

Справедливо считая, что «…способ производства, материальная жизнь выступает в качестве ведущего, главного фактора формирования социальной сферы…», В. С. Барулин пишет: «Социальные общности объективны по своей природе… Именно материально-производственная жизнь общества с её различными сторонами, гранями структуры и т. д. выступает той основой, которая вызывает к жизни, обеспечивает существование и функционирование социальных общностей, делает их стабильными и постоянно воспроизводящимися, несмотря на неизбежную смену поколений» [8, с. 52–53].

Надо только уточнить, что непосредственное обусловливание существования и движения социальной сферы определённым способом производства материальной жизни выражается в практическом единстве процессов производства и потребления материальных благ людьми, входящими в конкретную социальную общность. Иначе говоря, именно такое единство составляет материальную основу определённого образа жизни данной общности. Всем известны сложившиеся в каждой общности традиции и повседневные обычаи потребления материальных благ. Это объективное поле фактов.

По моему убеждению, пространственно-временной континуум производства и потребления определённых, чаще всего традиционных для эпохи материальных благ есть система непосредственно-жизненных отношений людей всякой социальной общности. Я также считаю, что именно совокупное бытие социальных общностей составляет предмет научной социологии.

Системный подход к пониманию структуры уклада жизни определённой социальной общности открывает путь к научному познанию динамичной связи укладов жизни народности, класса, нации, супернациональной общности людей с исторической эволюцией способа производства материальной жизни цивилизованного общества. Знание механизма действия основного закона общественного развития человечества позволяет понять объективные причины зигзагов цивилизационного процесса в ходе великой смены капиталистической глобализации на социалистический путь развития человечества в XXI веке.

Некоторая методологическая ущербность анализа В. С. Барулиным сущности и структуры развития политической и духовной сфер общественной жизни также связаны с неадекватностью его трактовки открытого Марксом основного закона развития цивилизации.

В. С. Барулин отмечает: «Важную роль в жизни общества играет политическая сфера. Она включает в себя политическое сознание, политические организации и учреждения, политические отношения и действия. Сущностный признак этой сферы заключается в том, что в ней обобщённо, концентрированно отражаются экономические интересы, потребности социальных общностей и общества в целом» [8, с. 58].

Во-первых, здесь снова на место марксовой категории «способ производства материальной жизни» подставляется более узкое, тощее понятие экономического способа производства (материальных благ). Получается, что всё богатство материальной жизни народов древнейших цивилизаций (России, Индии, Китая, Азии) сводится к размеренной эволюции их разнотипных экономик при весьма неравномерном течении их общественной жизни в ходе формационного развития.

Во-вторых, при таком подходе к характеристике содержания политической сферы общественной жизни преувеличивается роль сознательного элемента и недооценивается аспект властного управления делами общества. Тем самым невольно преувеличивается роль экономической политики государства и приуменьшается роль его социальной политики, что особенно методологически не состоятельно в современную эпоху.

В-третьих, при таком подходе в стороне оказывается материально-экзистенциальная генетика военной деятельности не только государства, но и гражданского общества. Система социального насилия в классовом обществе напрямую связана с духовно-идеологической сферой, а опосредованно (через социальную) со сферой производства и воспроизводства материальной жизни общества.

Не стоит полностью соглашаться со следующим заявлением В. С. Барулина: «Если экономика играет определяющую роль в жизни общества, то политика – главенствующую. В экономической сфере формируется совокупность самых разнообразных, внутренне противоречивых возможностей развивающегося общества, выбор и реализация этих возможностей решающим образом зависит от политики» [8, с. 61–62]. В действительности жизнь уродливого буржуазного общества в современной России давно уже демонстрирует обратное: экономическая сфера его бытия движется в зигзагообразной амплитуде, а уровень материального благополучия большинства народа при либерально-демократической политике неуклонно понижается.

Касаясь категории «духовная сфера общественной жизни», В. С. Барулин справедливо отклоняет её отождествление с совокупностью форм общественного сознания, хотя сначала странным образом относит к ним науку, образование и воспитание. В конечном счёте он отмечает, что специфическими элементами духовной сферы жизни выступают виды и типы духовного производства, формы общественного сознания и определённые подсистемы общества – наука, образование, воспитание [8, с. 63–65].

Весьма туманны рассуждения нашего автора относительно детерминации духовной сферы общественной жизни. Из марксовой формулировки основного закона строения общественной жизни следует, что базовый детерминант духовных процессов общественной жизни – способ производства материальной жизни. В. С. Барулин видит эту линию детерминации, но считает, что в каждом из названных им элементов духовной сферы «проявляется совокупное действие многих детерминант», хотя для каждого элемента можно также «установить преимущественное значение какой-то одной или нескольких детерминант» [8, с. 65]. Такая методологическая софистика рождает далее целый ряд спорных суждений этого автора. Весьма поверхностно он освещает соответственно детерминирующую роль социальной и политической сфер жизни общества. Фиксируются разные каналы общекультурной детерминации духовной сферы общественной жизни.

В итоге систематизации указанных детерминантов духовной сферы общественной жизни «… самым общим синтезирующим показателем всех названных элементов, – как пишет автор, – является сознание» [8, с. 68]. Ещё более важен следующий вывод: «В классовом обществе в духовной сфере главную роль играет идеология, именно идеология господствующего класса». Идеология «оказывает наиболее сильное воздействие на развитие науки, образования, искусства … Поэтому ведущая роль идеологии в духовной сфере классового общества является своего рода отражением ведущей роли классов, государства в соответствующих сферах общественной жизни» [8, с. 68–69].

Со своей стороны, считаю необходимым подчеркнуть, что с возникновением и развитием марксизма как науки о законах общественного развития человечества только коммунистическая идеология трудящихся обрела научный характер. Именно научный коммунизм стал идеологией пролетариата капиталистических и рабочего класса социалистических стран.

В современной России только КПРФ имеет научно выверенную программу вывода великой страны из затяжного системного кризиса. В отличие от псевдомарксистской идеологии КПСС, именно эта партия сильна коммунистической идеологией, опирающейся на фундамент творческого марксизма-ленинизма как науки об объективных законах общественного развития. Выступая на Международной теоретической конференции РУСО, заместитель председателя ЦК КПРФ Д. Г. Новиков отметил, что миссия КПРФ как партии трудового народа «требует постоянного научного поиска, исследования важнейших экономических, социальных, политических и духовно-культурных процессов, которые происходят в современном обществе» [9, с. 4].

В связи с предпринятым в советском марксизме освещением научного содержания основного закона общественного развития ныне становится актуальной еще одна тема. В условиях развития информационного общества методологическое значение имеет критический анализ концепции перспективной научной идеологии партии трудящихся, разработанной нашим известным философом и социологом Александром Александровичем Зиновьевым [см.: 3].

Возвратившись из диссидентской эмиграции уже в постсоветскую Россию, А. А. Зиновьев выступил весьма своеобразным оппонентом советского марксизма. В начале XXI века он выпустил в серии дискуссионного клуба КПРФ монографию, где написал: «Марксизм имел высокий интеллектуальный уровень в качестве массовой и государственной идеологии. Но … он идеологами-марксистами превозносился именно как наука… Я педантичным образом проанализировал марксистское учение именно в этом аспекте и установил, что все его основные понятия и утверждения не соответствуют критериям логики и методологии науки» [3, с. 84].

Далее Зиновьев в указанном сочинении с позиции логического позитивизма, отвергая факт существования диалектической логики, характеризует марксистскую диалектику как схоластическую теорию «общих законов всего на свете». Отрицая всеобщность объективного единства и борьбы противоположностей, он распространяет это положение на другие законы диалектики и делает вывод: «Диалектика как учение есть языковая конструкция, и как таковая она должна строиться в соответствии с правилами логики. И прежде всего она должна быть логически непротиворечивой. Пренебрежение к логическому аспекту было и остаётся характерным для всех сочинений на тему о диалектике» [3, с. 88].

С постпозитивистской позиции фальсификационизма наш автор рассматривает «самую фундаментальную идею марксистского учения об обществе – материалистическое понимание истории». Объявляя затем «всеобщей банальностью» для всех материалистов «рассмотрение человеческого общества и истории человечества как объективной реальности», он утверждает, что сверх того марксизм «явление самой человеческой истории разделил на материальное и идеальное, что ровным счётом ничего общего не имеет с философским материализмом» [3, с. 89].

Расправившись такими способами с логическими основами диалектического материализма, А. А. Зиновьев анализирует интересующее нас общее понятие диалектики общественного развития. Он пишет: «В основе марксистской социальной доктрины лежит понятие способа производства. В этом, собственно говоря, и усматривается материализм: способ производства считается базисом общества, на котором возвышаются все “надстройки”, включая государственные учреждения. При этом начисто игнорируется тот факт, что ничего идеального в государственных учреждениях (армия, полиция, тюрьмы) нет и что в способе производства “идеальных” явлений не меньше, чем в надстроечных». Духом формально-логического эклектизма проникнуто и следующее утверждение автора: «В способе производства различаются производительные силы (средства производства и приводящие их в действие люди) и производственные отношения (отношения между людьми в процессе производства). Примат при этом отдаётся первым. А между тем были и есть общества, в понимании которых этот принцип просто ошибочен фактически» [3, с. 89–90].

Признавая факт, что в марксистском учении «общественные отношения делятся на материальные и идеологические», А. А. Зиновьев рассуждает дальше с формально-логической позиции о содержании этого факта: «Первые суть производственные отношения, экономическая структура общества. Вторые суть государство и право, такие формы общественного сознания как мораль, религия, философия, искусство, а также политическая и правовая форма сознания. Идеологические отношения суть лишь надстройка над материальными» [3, с. 91]. Оставляя в стороне всё многообразие материальных отношений при производстве материальной жизни общества, формально-логический критик советского марксизма приходит к столь же упрощённому, формально-логическому выводу о тождестве производственных отношений с экономическими: «Остаётся лишь одно: экономические отношения общества определяют собою все прочие, являются базисом для них» [3, с. 91]. И этот вывод, как видим, совпадает с позициями догматизированного марксизма, которые были вскрыты в предыдущем нашем анализе.

Очевидно, что неправомерное отождествление А. А. Зиновьевым догматического марксизма с научно-коммунистической идеологией и отрицание им методологической ценности диалектической логики привели его к отходу от диалектического материализма как философской основы аутентичного марксизма. Историческая практика ХХ века, в которую был объективно вовлечён А. А. Зиновьев вместе с советскими людьми, показывает, что социализм постепенно побеждает капиталистическую систему хозяйства именно потому, что марксизм-ленинизм стал научной основой социалистической идеологии.

Как мы уже видели, логик Зиновьев софистически подменяет понятие марксистской науки об общественном развитии человечества («человейника», по его выражению) термином «марксистская идеология». В этом смысле он пишет в своей книге, что важнейшую часть «марксистской идеологии образует учение об идеальном социальном строе… – учение о коммунистическом социальном строе» [3, с. 228]. Он считает, что именно марксисты назвали «его выражением “научный коммунизм”». Исповедуя эту, по Зиновьеву, утопическую догму, советские марксисты после социалистической реализации указанного идеала в СССР посчитали якобы, что в действительности реализован «неправильный коммунизм», но остались верны марксистской догме XIX века.

Игнорируя ленинскую теорию построения социализма в СССР и дальнейшего научного обоснования его перерастания в коммунизм, А. А. Зиновьев со своим пониманием социального идеала приходит к своеобразному «кунктаторскому» заключению. Коммунистический идеал, по его мнению, возможен лишь как результат «объективного научного исследования». Запутавшись далее в тенетах негативной диалектики и софистики, он пишет, что «принципиальное отличие его (социального идеала – В. К.) от марксовского и домарксовского коммунизма заключается в том, что он должен быть не плодом воображения и субъективных желаний угнетаемых масс людей, а лишь результатом научного исследования колоссального практического опыта реальных коммунистических стран (Советского Союза в первую очередь) в течение десятков лет» [там же, с. 232].

В ходе «научного изучения фактического опыта Советского Союза и других коммунистических (часто их называли социалистическими) стран» нужно будет, верно отмечает философ Зиновьев, «в индивидуальном (неповторимом) историческом потоке событий выделить то, что является непреходящим, универсальным, закономерным». На этой основе удастся, по Зиновьеву, «вылепить сам тип социальной организации, законы которой суть одни и те же для всех времён и народов, где появляются соответствующие объекты и условия для их бытия» [3, с. 232–233].

Ну, наконец-то: став на позиции отрицаемой им марксистско-ленинской диалектической логики, русский философ, социолог, логик А. А. Зиновьев прибыл в поле решения реально-гуманистических задач современной эпохи. Он справедливо считает, что «интеллектуальными источниками новой (альтернативной) идеологии» могут стать «изучение советского опыта» и «научное исследование самого западнизма, в котором в силу объективных социальных законов развиваются антизападнистские тенденции …» [3, с. 233]. Именно такими законами, открытыми марксизмом-ленинизмом, и являются основной закон и другие указанные в начале статьи законы общественного развития.

И мы видим, что уход Зиновьева с постпозитивистских позиций под влиянием диалектико-логического осмысления процессов капиталистической и социалистической глобализации приводит его к верному выводу о том, что в партию коммунистического будущего должны войти люди, выработавшие новое, научно-идеологическое учение о реальных перспективах общественного развития цивилизации.

Имея в виду постсоветскую Россию и другие страны либерального капитализма, А. А. Зиновьев верно отмечает: «Государству, отбросившему светскую идеологию и вставшему на путь возрождения религиозного мракобесия, новая светская идеология враждебна. Деловые круги в лучшем случае к ней равнодушны. Интеллигенция возглавляет процесс идеологической деградации страны (выделено мною – В. К.) Так что новая идеология… должна создаваться как явление интернациональное, а не узконациональное» [3, с. 235].

Как видим, доктор философских наук, профессор МГУ А. А. Зиновьев, будучи специалистом по логике с мировым именем, на заключительном этапе своей творческой деятельности отошёл от методологических принципов классического марксизма-ленинизма. Он считает, что во второй половине ХХ в. в общественном развитии человечества произошёл переломный переход от эпохи обществ к эпохе описанных им сверхобществ. Поэтому для него естественным стал переход от марксистской теории общественных формаций к концепции цивилизационного развития мирового «человейника». Великие открытия К. Маркса при исследовании закономерности общественного развития и марксистские новации В. И. Ленина в этих условиях якобы утратили свою актуальность. Отсюда следовал логический вывод о необходимости разработки некой новой идеологии для партии трудящихся в «глобальном сверхобществе». Тут основной закон общественного развития, открытый Марксом, был методологически не нужен [см.: 1, с. 348–349].

3. Марксизм-ленинизм как научная основа современной коммунистической идеологии

Классический марксизм базировался на признании объективной истинности нескольких открытых им общесоциологических законов общественного развития. Их практическое использование в руководстве революционно-освободительным движением народных масс во главе с пролетариатом побуждало социал-демократические партии развивать коммунистическую идеологию и научно рационализировать классовую борьбу рабочих и крестьян в экономической и политической формах.

В эпоху империализма в России революционный марксизм приобрёл научную форму ленинизма и был разработан реалистический проект социалистического преобразования традиционного классового общества. Великая Октябрьская социалистическая революция, победившая в России (1917–1922 гг.), открыла политический путь для практической реализации этого грандиозного марксистско-ленинского проекта в евразийском масштабе. Трудами коммунистических идеологов ряда стран Европы и Азии марксизм, диалектико-материалистически осмысливая достижения всей неклассической науки ХХ в., приобрёл качество неклассического марксизма и закономерно выступил в мировой культуре как марксизм-ленинизм. В разработках ряда советских и зарубежных идеологов научного коммунизма он понимался обычно как творческий марксизм.

Послесталинский период характеризовался отходом ряда прогрессивных и революционных мыслителей от коммунистической идеологии и игнорированием научного значения марксизма-ленинизма. Такая капитулянтская позиция свойственна бывшим «заслуженным адептам» научного коммунизма в России и европейских странах.

Иначе рассуждали выдержавшие ельцинский погром российские коммунисты. Созданная на развалинах КПСС Коммунистическая партия Российской Федерации, пережив период мучительного становления и острых идеологических дискуссий, взяла за научную основу своей программы аутентичный марксизм-ленинизм. Её лидером стал высокообразованный ленинец марксистской закалки Геннадий Андреевич Зюганов, успешно разработавший в советское время такие важные проблемы творческого марксизма-ленинизма, как «Основные направления развития социалистического городского образа жизни» (кандидатская диссертация) и «Основные тенденции и механизм социально-политических изменений в современной России» (1995 – докторская диссертация).

В отличие от профессора А. А. Зиновьева, который издалека наблюдал за трагическим разрушением социалистического лагеря извне и изнутри, обласканного многими зарубежными академиями и премиями, – доктор философских наук Г. А. Зюганов, используя неклассический марксизм как «оружие, огнестрельный метод» (Маяковский), самоотверженно и со знанием дела боролся с догматиками и предателями дела Ленина на постсоветском пространстве [см.: 1, с. 356]. При поддержке советских учёных социалистической ориентации, оставшихся верными защитниками идеологии научного коммунизма на позициях творческого марксизма-ленинизма, Г. А. Зюганов с соратниками из стойких коммунистов воссоздал и возглавил ленинскую партию в новом облике.

Анализируя обобщающую книгу Г. А. Зюганова об идейно-теоретической основе КПРФ [см.: 4], мы не находим в ней прямых ссылок на открытые марксизмом и развиваемые в ленинизме объективные законы человечества на пути к глобальному коммунизму. В духе принципа единства теории и практики (как основного в научной философии) автор указывает на многие элементы научности идеологического облика коммунистической партии XXI века. Делается это на основе марксистско-ленинского анализа советского опыта построения, защиты и развития социалистического общества.

Элементы творческого марксизма-ленинизма в диалектико-материалистическом понимании строительства обновлённого социализма на постсоветском пространстве Евразии фиксируются в представленной книге лидера КПРФ следующим образом.

1) Сначала о лидерах научного коммунизма как идеологии трудящихся ХХ века: «Ленин и Сталин … находятся вместе с нами на переднем крае борьбы за торжество исторической правды» [4, с. 4]. «Опираясь на труды основоположников марксизма, Ленин впервые научно обосновал систему идей, взглядов и ценностей, выражающую интересы трудового народа… Ленинизм остаётся источником нашей силы, ленинская методология помогает нам понять сущность политической борьбы в современных условиях, выработать верную стратегическую линию. Это наше главное преимущество в тяжёлом противостоянии силам реакции, пытающимся повернуть историю вспять» [4, с. 5–6].

2) Представители фрондирующей российской интеллектуальной «элиты» зря ломают головы в поисках национальной идеи. «Во-первых, национальная идея нынешнему режиму не нужна. А во-вторых, она давно уже есть у нашего народа. Это сильное государство, высокая духовность, справедливость и коллективизм» [4, с. 6].

3) Буржуазная идеология как в виде «западнизма» (А. А. Зиновьев), так и в форме обоснования «криминального, компрадорского капитализма в нашей стране» не имеет под собой какой-либо серьёзной научной основы. «Поэтому, проводя политику антикоммунизма и антисоветизма, новоявленная российская буржуазия выставляет убогие и заезженные аргументы, задача которых сводится к одному – опорочить советский строй, извратить нашу историю, вывернуть её наизнанку» [см.: 4, с. 7].[2]

4) Для развития современной России нужна не лозунговая «модернизация», а речь должна идти «о непрерывном процессе научно-технического развития» в форме модернизации реальной экономики на основе развёртывания научно-технологической революции [см.: 4, с. 8–13].

5) На основе опыта Советского Союза государственность в России сильна народовластием в форме советов, народностью своих вождей, планомерным разрешением противоречий между народом и властью, систематическим обучением трудящихся делам управления государством [см.: 4, с. 14–19].

6) Материальное благосостояние народа при социализме может укрепляться и развиваться путём «обеспечения максимального удовлетворения растущих материальных и культурных потребностей всего общества путём непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники» [см.: 4, с. 21–26].

7) Только коммунистическая партия на основе модернизации и использования достижений марксистско-ленинской теории может обеспечить успешное начало, укрепление и завершение социалистического строительства государственными усилиями трудящихся во главе с рабочим классом [см.: 4, с. 27–88].

8) По существу в свете основного закона общественного развития любой страны Г. А. Зюганов написал: «Модернизация общества предполагает его духовное и интеллектуальное совершенствование, повышение качества жизни. В обновлении производства, в политических преобразованиях нет смысла, если они не ведут к улучшению жизни человека, его культурного и духовного облика» [4, с. 105]. Однако ныне «российская верхушка хочет провести модернизацию на принципиально иной основе. Она пытается осуществить её в интересах тончайшей правящей прослойки, отказываясь от главных особенностей российской цивилизации, составляющих её силу – коллективизм, справедливость, верховенство духовного над материальным» [4, с. 109].

9) «КПРФ подчёркивает, что стране нужна … модернизация социалистическая, которая обеспечит благосостояние всех граждан России и возрождение её державной мощи» [4, с. 111]. И далее Г. А. Зюганов как её научный лидер указывает, что для развёртывания этой модернизации реальны «…такие основные направления, как: 1) реконструкция всего государственного аппарата; 2) изменение отношений собственности на стратегические отрасли экономики и природные ресурсы; 3) поддержка науки и ускоренное развитие наукоёмкого производства; 4) новая культурная революция, стержень которой – создание прогрессивной и широкодоступной образовательной системы» [4, с. 118–119].

10) Имея в виду решающую роль развития производительных сил в прогрессе способа производства материальной жизни, Г. А. Зюганов отмечает: «Не отвечает потребностям развития страны нынешняя структура её производительных сил. Она пришла в полный упадок и совершенно недееспособна. Из 140 миллионов граждан России лишь 25 миллионов человек работают в реальном производстве». Деградация села и агропромышленного комплекса России привела к утрате ею продовольственной безопасности. Нуждается в технологической модернизации её промышленность. Разрушена единая транспортная система России. Строительная отрасль погрязла в откровенном жульничестве при наличии затяжного кризиса ЖКХ [см.: 4, с. 123–128].

11) Г. А. Зюганов показывает, что только реальный гуманизм марксистско-ленинского толка обеспечивает историческое воплощение коммунистического идеала всесторонне развитой личности в каждом гражданине цивилизованного общества. Он пишет: «Российский капитализм с его пещерными нравами отвергает основополагающие идеи гуманизма, рассматривающие человека как мерило всех ценностей… С реставрацией в России индивидуалистических отношений, люди оказались погружёнными в чуждую им общественную атмосферу, в которой деньги превращены из средства в цель существования человека» [4, с. 144–145].

12) Указывая марксистско-ленинский, социально-патриотический «путь спасения и возрождения России», Г. А. Зюганов пишет: «Только смена общественных отношений, возрождение твёрдых социальных гарантий и нравственных устоев способно поднять людей на большое дело. Две главные идеи всегда вдохновляли граждан России на подвиги и победы. Это – идеи патриотизма и социальной справедливости, которые соединяются под знаменем социализма» [4, с. 157].

13) Раскрывая источник таких угроз национальной безопасности России, как демографическая катастрофа, подрыв экономической безопасности, разрушение российской науки, энергетический коллапс, ликвидация продовольственной безопасности, подрыв экономического и культурного единства страны, система социального апартеида, деградация оборонной безопасности, Г. А. Зюганов делает вывод: «Депопуляция и бедность населения, соединённые с разрушением промышленности и сельского хозяйства, помноженные на падение духовно-культурного уровня населения, сформировали самую значимую и опасную угрозу каждому гражданину России, угрозу нашей национальной безопасности. Это угроза полной потери независимости и окончательного разрушения страны» [4, с. 170].

14) «Методологической основой идейно-теоретической и практической деятельности КПРФ всегда была и есть теория марксизма-ленинизма», – заявляет лидер коммунистов России [4, с. 265]. И далее он справедливо указывает на стержневое значение классового подхода к марксову положению о решающей роли трудящихся в производстве материальной жизни любого общества: «Применительно к общественной жизни метод материалистической диалектики выражает себя в классовом подходе к анализу и оценке социальных фактов и явлений» [4, с. 267].

15) Как квалифицированный представитель научной социальной философии, Г. А. Зюганов показывает, что реально-гуманистические достижения советского социализма могут стать в современной России «основой того образа будущего», который вполне может «представить убедительную альтернативу нынешнему порядку вещей» [4, с. 289]. Имея в виду современный способ производства материальной жизни в странах народной демократии информационной эпохи, Г. А. Зюганов делает важное с точки зрения марксистско-ленинской теории заявление: «Слагаемыми этой альтернативы станут также успехи стран и народов, реализующих свой социальный идеал сегодня. Китай, Вьетнам, Белоруссия доказывают, что социально ориентированное государство с регулируемой им экономической жизнью и независимым политическим курсом – предпочтительнее моделей, навязываемых империализмом» [там же].

16) Регрессивный характер российского капитализма проявился за последние 30 лет постсоветской истории в отходе от социалистического способа производства материальной жизни народа. Несмотря на прикрытие этой экономической инволюции конституционным лозунгом «социального государства», за последнее десятилетие усилились организованные и стихийные протесты трудящихся России против деградации реальной экономики державы и прогрессирующего понижения жизненного уровня. Лишь у 200 богатейших семейств нашей страны непрерывно растут доходы и материальное благополучие. Менее заметны протесты нового пролетариата России и стран СНГ в сфере бытия производственно-экономических отношений. «Но социальный протест всё сильнее проявляет себя там, где сосредоточена трудовая интеллигенция, – в здравоохранении, образовании, культуре» [4, с. 291]. Далее Г. А. Зюганов приводит факты нарастания этого протеста в сфере социально-производственных отношений, что особенно характерно для информационного общества. «Пробуждение трудовых интеллигентов ещё не стало устойчивой тенденцией, – пишет лидер народно-патриотического движения России, – но сам его факт обнадёживает. Для нас, КПРФ, он имеет принципиальное значение: без лучших представителей интеллигенции, без людей просвещённых, мыслящих и честных, невозможно привнести социалистическое сознание в пролетарские массы» [4, с. 291–292].

17) Идеологи КПРФ как марксистско-ленинской партии нового типа обращают внимание и на тот факт, что именно в ходе революционного превращения российской цивилизации в советскую цивилизацию на базе социалистического способа производства материальной жизни началась культурная революция в духовных процессах жизни нового общества. «Безусловным достоянием социализма, – указывает Г. А. Зюганов, – стала идея приоритета духовных ценностей в сознании большинства советского общества … В деяниях творцов советской духовности социалистическая цивилизация обрела свою вечность. В них живёт она, и никому не дано её уничтожить» [4, с. 300–301].

18) Далее лидер КПРФ решительно обосновывает смелый тезис аутентичного марксизма (см. труды Ф. Энгельса о первоначальном христианстве): «Наша партия считает свободу атеизма – гарантией уважения религиозных и атеистических чувств людей. КПРФ – партия научного коммунизма, а стало быть, научного, но не воинствующего атеизма» [4, с. 307]. Ленинский подход при приёме верующих в коммунистическую партию прост: никакой пропаганды религиозных взглядов внутри партии. С точки зрения аутентичного марксизма, именно социалистический способ производства материальной жизни обусловливает динамичное единство светской и религиозной духовности на основе принципов гуманизма, справедливости и нравственности. В среде коммунистов России, выстрадавшей марксизм в форме ленинизма, «…вызрело убеждение, что в советской цивилизации будущего относительно государства трудящихся и Церкви будут построены по принципу уважительного мирного сосуществования» [4, с. 308].

Размеры статьи заставляют ограничиться цитированием узловых положений зюгановской книги об основах коммунистической идеологии. Тем не менее ясно одно: российские коммунисты вполне научно считают центральной магистралью перехода кризисной страны к достойной жизни народа эффективную социальную политику государственного народовластия. Тем самым они методологическими установками своего лидера доказывают творческий подход к использованию основного закона общественного развития ради построения обновлённого социализма в информационном обществе. В этом обществе народовластие обеспечивает такую организацию «всеобщего труда» (Маркс), при которой духовная культура народа органично связана с прогрессом его социального благосостояния.

В информационную эпоху интенсивно растёт научно-идеологический потенциал КПРФ. Творчески разрабатываются проблемы, отодвинутые в сторону идеологами КПСС вопреки потребностям жизни в послесталинский период. «Среди теоретических позиций, которые КПРФ отстаивала в период между XV и XVII съездами, были, – как отметил на Международной конференции зам. председателя ЦК КПРФ, кандидат исторических наук Д. Г. Новиков, – характеристики рабочего класса и пролетариата современной эпохи. Мы подчеркнули, что марксистско-ленинское положение о диктатуре пролетариата сохраняет своё значение, что диктатура пролетариата является диктатурой трудящегося большинства, направленной против диктатуры буржуазного меньшинства. С социально-классовых позиций мы рассмотрели национальный вопрос, показали классовое содержание русофобии, тесно связанной с антисоветизмом» [9].

Как видим, всё это – острые социальные вопросы, обусловленные ходом современного производства материальной жизни и тесно связанные с политической и духовной сферами общественной жизни современной России.

Список литературы

1. Алексеев П. В. Философы России XIX–XX столетий. Биографии, идеи, труды. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Академический проект, 2002. – 1152 с.

2. Диалектический и исторический материализм / Под общ. ред. А. Г. Мысливченко, А. П. Шептулина. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Политиздат, 1988. – 446 с.

3. Зиновьев А. А. Идеология партии будущего. – М.: Алгоритм, 2003. – 240 с.

4. Зюганов Г. А. Идейно-теоретическая основа партии. – М.: Издательство ИТРК, 2013. – 352 с.

5. Ленин В. И. Что такое «Друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? // Полное собрание сочинений. Изд. 5. – М.: Издательство политической литературы, 1967. – С. 125–346.

6. Ленин В. И. Карл Маркс. Сочинения. Изд. 4. – М.: Госполитиздат, 1955. – С. 27–74.

7. Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. – Т. 13. – М.: Госполитиздат, 1959. – С. 1–167.

8. Материалистическая диалектика. В 5 т. Т. 4. Диалектика общественного развития / Под общ. ред. Ф. В. Константинова, В. Г. Марахова; отв. ред. В. Г. Марахов. – М.: Мысль, 1984. – 320 с.

9. Прорыв в новую эпоху // Газета «Правда». – 2017. – 9–14 июня. – С. 4.

10. Энгельс Ф. Карл Маркс. «К критике политической экономии» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 13. – М.: Госполитиздат, 1959. – С. 489–499.

References

1. Alekseev P. V. Philosophers of XIX–XX Centuries. Biographies, Ideas, Works [Filosofy Rossii XIX–XX stoletiy. Biografii, idei, trudy]. Moscow, Akademicheskiy proekt, 2002, 1152 p.

2. Myslivchenko A. G., Sheptulin A. P. (Eds.) Dialectical and Historical Materialism [Dialekticheskiy i istoricheskiy materialism]. Moscow, Politizdat, 1988, 446 p.

3. Zinovev A. A. The Ideology of the Party of the Future [Ideologiya partii buduschego]. Moscow, Algoritm, 2003, 240 p.

4. Zyuganov G. A. Ideological and Theoretical Basis of the Party [Ideyno-teoreticheskaya osnova partii]. Moscow, Izdatelstvo ITRK, 2013, 352 p.

5. Lenin V. I. What the “Friends of the People” Are and How They Fight the Social-Democrats [Chto takoe “Druzya naroda” i kak oni voyuyut protiv sotsial-demokratov?] Polnoe sobranie sochineniy. Izd. 5 (Complete Works. Issue 5). Moscow, Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1967, pp. 125–346.

6. Lenin V. I. Karl Marx [Karl Marks]. Sochineniya. Izd. 4 (Works. Issue 4). Moscow, Gospolitizdat, 1955, pp. 27–74.

7. Marx K. A Contribution to the Critique of Political Economy [K kritike politicheskoy ekonomii]. Sochineniya. Izd. 2. T. 13 (Works. Issue 2. Vol. 13). Moscow, Gospolitizdat, 1959, pp. 1–167.

8. Konstantinov F. V., Marakhov V. G. (Eds.) Dialectics of Social Development [Dialektika obschestvennogo razvitiya]. Materialisticheskaya dialektika. V 5 t. T. 4 (Materialistic Dialectics. In 5 vol. Vol. 4). Moscow, Mysl, 1984, 320 p.

9. A Breakthrough to the New Epoch [Proryv v novuyu epokhu]. Pravda (Truth), 2017, June 9–14, p. 4.

10. Engels F. Karl Marx. Outline of a Critique of Political Economy [Karl Marks. “K kritike politicheskoy ekonomii”]. Sochineniya. 2-e izd. T. 13 (Works. Issue 2. Vol. 13).Moscow, Gospolitizdat, 1959, pp. 489–499.

[1] Идеологи КПРФ понимают реальную экономику как свободное развитие производительных сил общества на базе высшей техники.

[2] В дальнейшем цитировании везде сохраняется авторский курсив (В. К.).

Ссылка на статью:
Комаров В. Д. О действии основного закона общественного развития в информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 4. – С. 14–37. URL: http://fikio.ru/?p=3019.

Философия

«Запрограммируй это». Новое представление о коде всего и повседневное социальное авторство

УДК 004.946

Таратута Екатерина Евгеньевна – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», отделение социологии, Санкт-Петербург, доцент, Doctor of Social Sciences, кандидат философских наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: etaratuta@hse.ru

ул. Седова, 55 корпус 2, Санкт-Петербург, Россия, 192148,

тел: +7 (812) 560-71-75.

Авторское резюме

Состояние вопроса: За последние двадцать лет философское и гуманитарное сообщество прошло через периоды большого энтузиазма по отношению к исследованиям виртуальной реальности, относительного затишья в этих исследованиях, а затем – нового подъема интереса к изучению различных вопросов и аспектов теперь уже цифровой реальности, когда она перешла на новый уровень своего развития как количественно, так и качественно.

Результаты: Максимально широкое распространение цифровых технологий в последние годы привело к новой волне пользовательской повседневной увлеченности технологиями и вслед за этим инженерным и технологическим образом мысли. Новое технологическое мышление приписывает статус реального по большей части тому, что описывается формулами и/или целерациональными схемами, а также программным кодом, и представлено в Интернете.

Область применения результатов: Распространение цифровых технологий позволяет нам получить представление о том, какой образ мысли является доминирующим в обществе сегодня. Принятие в расчет этого обстоятельства может оказаться важным для урегулирования самых разнообразных спорных и конфликтных ситуаций.

Выводы: Сфера социальных взаимодействий и смыслов, созданная при посредстве компьютеров и цифровых технологий, двадцать лет назад воспринималась и конструировалась как принципиально нереальная или недостаточно реальная, а теперь она эволюционировала к прямо противоположному смыслу: только то, что представлено в Интернете, воспринимается как (единственно) реальное.

Ключевые слова: социальные взаимодействия; технологии; Интернет; социальный код; инженерное мышление; повседневное социальное авторство.

“Program This”. A New Understanding of the Code of Everything and Everyday Social Authorship

Taratuta Ekaterina Evgenevna – National Research University “Higher School of Economics”, Department of Sociology, Saint Petersburg School of Social Sciences and Humanities, Ph. D., Doctor of Social Sciences, Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: etaratuta@hse.ru

Sedova st., 55/2, Saint Petersburg, 192148, Russia,

tel: +7 (812) 560-71-75.

Abstract

Background: Over the past twenty years, the philosophical and humanitarian academic community has passed through periods of great enthusiasm for virtual reality research, a relative standstill in these studies, and a new rise in interest in studying various issues and aspects of digital reality as far as the latter has moved to a new level of its development both quantitatively and qualitatively.

Results: The widest dissemination of digital technology in recent years has led to a new wave of user-driven daily engagement in technology and, subsequently, engineering and technological thought. New technological thinking ascribes the status of the real, for the most part, to what is described by formulas and / or goal-oriented schemes, as well as by program code and presented on the Internet.

Research implications: The dissemination of digital technology allows us to get an idea of what kind of thought is dominant in society today. Taking into account this circumstance may prove to be important for settlement of a wide variety of disputed and conflicting moments.

Conclusion: The sphere of social interactions and meanings, created with the help of computers and digital technologies, was perceived or designed twenty years ago as fundamentally unrealistic or not real enough, and now it has evolved to the opposite sense: only what is represented on the Internet is perceived as the (only) real.

Keywords: social interactions; technologies; the Internet; social code; engineering thinking; everyday social authorship.

В данной статье я рассматриваю новый формат социальных взаимодействий, который уже в достаточной мере сложился и оформился в современном обществе, и который известный британский исследователь в области цифровой антропологии Дэниэл Миллер назвал «регулируемой социальностью» [см.: 14]. Речь идет о том, что, с одной стороны, распространенность технологий и социальных сетей приводит к тому, что ситуация лицом-к-лицу [см.: 1], в которой осуществляется общение, перестает во многих случаях быть неотменимой, и все больше социальных взаимодействий, осуществляемых при посредстве технологий, получают возможность быть отложенными, обдуманными и отредактированными или вовсе отмененными. С другой стороны, социальные взаимодействия все больше технологизируются, алгоритмизируются, организуются и осуществляются с помощью неких социально-инженерных конструкций, вообще инженерного мышления, и в этой связи, опять же, непосредственность момента и ситуации контакта лицом-к-лицу вообще ставится под вопрос как таковая. В итоге этих трансформаций мы получаем новое представление о том, в какой степени отдельный человек может влиять на свои социальные взаимодействия, а также и новые способы это влияние реализовывать.

Исследованиями социальных эффектов виртуальной реальности я начала заниматься в 1997 г. В то время все имевшиеся на тот момент исследования виртуальной реальности, социального пространства Интернета, социальных эффектов новых технологий и т. д. отличало одно общее свойство: общий большой энтузиазм по поводу появившихся новшеств, огромное количество исследовательских публикаций со стороны буквально всех областей гуманитарного знания [см., например: 2–9; 11; 15; 17–19]. Собственно, этот общий энтузиазм и стал одним из отправных пунктов моей диссертации, работу над которой я начала в 1997 г. Тогда я исходила из того, что, прежде всего, необходимо разобраться, что именно вызывает такой энтузиазм у многих исследователей этой проблематики – и, конечно, у пользователей Интернета, какое именно свойство Интернета до такой степени всех увлекает.

Когда я исследовала социальный смысл виртуальной реальности на том этапе ее технического становления, я сделала вывод о том, что самой удивительной характеристикой этого смысла на тот момент было то, что я назвала онтологической безответственностью виртуальной реальности [см.: 10]. Это означает, что многих вдохновило именно одно важное обстоятельство. Некоторый большой фрагмент социальной, интерсубъективной реальности вдруг оказался объявлен нереальным или недо-реальным, обладающим некоторой недостаточной онтологией, и это сделало возможным превратить виртуальное пространство в некую тренировочную площадку для действий и качеств, отрабатывать которые в «реальной реальности» было по той или иной причине невозможно, неприемлемо, нежелательно, неудобно и т. д.

После первых 10–15 лет технического существования компьютерной виртуальной реальности ажиотажный интерес к ней и пользователей, и исследователей несколько угас, поскольку это был некий первоначальный интерес, вызванный именно возникновением и начальной стадией развития самих технологий виртуальной реальности. Когда все эти реалии стали делом привычным, то наступило некоторое затишье и в исследовательском их рассмотрении. Однако в то же время продолжали быстро развиваться сами технологии, подготавливая качественный скачок в их использовании, когда все пользователи найдут, что новые технологии действительно существенным образом изменяют их повседневную жизнь.

И вот теперь, в течение несколько последних лет, мы снова видим состояние нового всеобщего энтузиазма по поводу технологий – как пользовательского по поводу самих этих технологий, сделавших очередной огромный качественный скачок, так и ученых, которые работают с этими технологиями и изучают их смысл и значение, в том числе социальное. За последние годы возникли целые новые дисциплины и области знания – цифровая антропология, экономическая и социальная информатика, большие данные, машинное обучение и т. д. Технологии во всем их развитии на данном этапе, пожалуй, не воспринимаются уже ни как нечто новое, ни как что-то, могущее (хотя бы потенциально) быть отделенным от нашей жизни. Они полностью срослись с нашей жизнью во всех сферах, и наша жизнь тотально срослась с ними. Уже выросло целое поколение тех, кого Миллер называет digital natives, – это те люди, которые не застали жизни без компьютеров и всех современных технологий. То есть ощущения новизны этих достижений уже нет, и все же можно сказать, что общество до сих пор продолжает праздновать эти технологии, общее настроение по их поводу все еще приподнятое, энтузиазм по-прежнему есть, и он демонстрирует, по-видимому, даже некий новый подъем, новую волну.

И снова возникает вопрос: что же вызывает этот энтузиазм теперь уже на данном этапе? Сами возможности, которые дают нам технологии? Или к возможностям как таковым как раз все уже привыкли?.. Может быть, дело в тех переменах, которые новые технологии привнесли в социальные механизмы, и теперь мы празднуем уже, скорее, социальные изменения, последовавшие за внедрением и распространением технологий, чем непосредственно само внедрение и распространение технологий (как это было 15–20 лет назад)?

Видимо, мы испытываем теперь новую волну именно пользовательского, повседневного восторга технологизации – как это было на рубеже XIX–XX веков, когда технологии уже внедрены и используются настолько широко, что успели основательно изменить повседневную жизнь всех людей, в том числе и далеких от научных и технических разработок.

Всякий раз такое состояние празднования очередного большого скачка в развитии и внедрении технологий становится удивительным этапом в развитии человечества, который нельзя недооценивать. Каждый раз на протяжении исторического времени радость по поводу очередного этапа развития технологий помогает людям увеличивать контроль над своей жизнью и в других областях… Развитие технологий дает веру в то, что и в других областях подобное ощущение влияния человека на то, что происходит с ним в жизни, эффективное и надежное, – возможно.

Эта вера в возможность увеличения своего влияния на мир имеет некую промежуточную или сопутствующую стадию – ощущение, что в виде этих технологий мы получили, наконец, средство описать точными формулировками, неким программным кодом, всю сложность мира. Так проявляется человеческое стремление к гармонии. Или к предсказуемости? Значит, так проявляется человеческое свойство принимать иногда гармонию за предсказуемость. Или так проявляется стремление к гармонии в те эпохи, когда мы в очередной раз поддались желанию принять ее за предсказуемость.

Однако если мы снова настроены видеть только то «всё», которое может быть так или иначе посчитано или описано кодом, программой, то вот сейчас, именно на теперешнем этапе жизни человечества, возможно, впервые повседневному наблюдателю оказывается более-менее понятным, каким именно образом оно посчитано. Код оказался, наконец, открытым. Это может звучать парадоксально, но «код всего» усложнился до такой степени, что стал выглядеть несложным для повседневного пользователя, то есть, на самом деле, с этим кодом произошло то же самое, что ранее – с настоящим программным кодом: он обрел понятный и удобный пользовательский интерфейс, открывший доступ к пользованию им тем, кто не может его написать. Код перестает быть не только старинной алхимической рукописью, понятной лишь немногим избранным и посвященным, он перестает даже, в некотором роде, обладать эзотеричностью нормальной науки нового времени, становясь чем-то вроде элементарной арифметики и азбуки. Его изучают дети. В этой связи уместно вспомнить исключительную популярность книг о Гарри Поттере, которая сама по себе стала не так давно предметом научных исследований [13]. Можно видеть, как когда-то давно «кодом всего» действительно была алхимия, затем – строго научная химия, и вот теперь – уже некий просто школьных курс химии, более-менее доступный всем (хотя, в случае саги о Гарри Поттере, доступный всем все же не в обычной, а в магической школе, – однако книгам о Гарри Поттере уже много лет, а теперь доступность новых технологий вполне распространяется на обыкновенных учеников обыкновенных школ).

Парадокс в том, что современному пользователю технологий кажется, что он лично причастен к этому новому владению миром, которое обеспечивает новая технологизация. В чем состоит это новое владение реальностью, к которому, как нам, пользователям, видится, все мы теперь причастны? В этом нет ничего нового: власть техники, технической разметки, наброшенной на мир, всегда была очень притягательной для людей, и, прежде всего, потому, что она дает чувство контроля над миром, над его хаосом и его порядками, она дает возможность выстроить, собственно, виртуальную реальность – реальность, созданную человеком, которую при известной степени веры в человеческий технический проект можно на постоянной основе считать единственной существующей реальностью, и эта реальность настолько обширна и подробна, что в ней можно жить и работать, никогда не выходя за ее пределы.

«В эпоху своего возникновения техника соотносилась с природой человека, взятой как целое, а эта природа играла определенную роль в каждом аспекте индустрии: таким образом, техника у своих истоков была широко ориентирована на жизнь, а не на труд и не на власть. Как и в любом другом экологическом комплексе, разнообразие человеческих интересов и целей, как и различные органические потребности, сдерживали чрезмерный рост какого-либо отдельно взятого компонента. И хотя язык стал наиболее могущественным средством символического самовыражения человека, он, как я попытаюсь показать, имеет началом тот же общий источник, из какого, в конечном счете, возникла машина, – это все тот же первобытный повторяющийся порядок ритуала, тип порядка, который человек вынужден был разработать для самозащиты и управления колоссальным избытком психической энергии, предоставляемым в его распоряжение его громадным мозгом» [5].

Можно сказать, что мы живем в эпоху нового массового техно-элитизма, когда доступ к технике имеют все, и все чувствуют себя по этому поводу некоторым образом привилегированными. Каждому подростку смутно кажется в глубине души, что войти в социальную сеть означает практически не только получить доступ к некоему большому универсальному коду, описывающему все в мире, но и стать причастным к авторству этого кода, к созданию этого кода. «Если тебя нет в Интернете, ты не существуешь», – сказал однажды Билл Гейтс. Восторг от пользования технологиями, от собственного присутствия в Интернете позволяет любому пользователю будто бы отказать в существовании тому, чего или кого в Интернете нет, т. е. отказать в существовании тому, что не описано кодом, а тем более тому, что, как может оказаться, кодом вообще не описываемо. Больше того – возможность такого отказа в реальности тому, чего нет в Интернете, получит любой из тех, кто «есть в Интернете», даже если «есть в Интернете» в его конкретном случае – это только «зависание» в соцсетях. Если же человек, например, работает или учится онлайн, или имеет свой онлайн-бизнес, то в таком случае для этого человека кодом описывается нечто вообще самое важное в жизни, то есть цифровое пространство начинает превосходить оффлайн и по экзистенциальной значимости и тогда, как следствие, – по онтологическому статусу.

Раньше было так: «Несчастий, последовавших за тем, как человек покинул животное царство, оказалось много, но и награды стали бесценными. Склонность человека сочетать свои фантазии и проекты, желания и намерения, абстракции и идеологии, с общими местами повседневного опыта сделалась, как мы теперь видим, важным источником его неизмеримых творческих способностей. Между иррациональным и сверхрациональным нет четкого водораздела, и трактовка этих амбивалентных сфер всегда была важнейшей проблемой для человека. И одной из причин отсутствия глубины в расхожих утилитаристских интерпретациях техники и науки является то, что они игнорируют факт, согласно которому этот аспект человеческой культуры – подобно любой другой грани человеческого существования – всегда был открыт как трансцендентальным чаяниям, так и демонической принудительности, – и никогда не выглядел столь открытым и уязвимым, как в наши дни» [5]. Можно сказать, что вопрос о технике – это всегда вопрос о границе между иррациональным и сверхрациональным, однако алхимик, физик, открыватель закона, действительный разработчик программного кода знает об этом, что главный вопрос – именно в этой границе, и что ему принимать под свою ответственность решение о том, где она будет проведена в случае с его разработкой. А вот пользователь, который видит перед собой только пользовательский интерфейс, ни о чем таком, вероятно, не догадывается, несмотря на то, что пребывает в иллюзии авторской причастности к разработке. Что происходит тогда? Вероятно, пользователь просто считает безусловно рациональным именно этот пользовательский интерфейс и то, что этот интерфейс описывает, то есть его контент, а остальное пользователь просто отбрасывает за ненужностью, непонятностью его статуса и неясностью того, как именно с ним обращаться. В данном случае рациональное, как его видит пользователь в этой связи, сливается с онтологически валидным, с существующим. Таким образом, действительно получается, что то, чего нет в Интернете – не существует, по крайней мере, для массового пользователя Интернета. И в любом случае в результате этого пользовательского чувства причастности к разработке осуществляется принятие пользователями технического, инженерного мышления как основного взгляда на мир и трансфер этого мышления на разные сферы жизни, не связанные вроде бы с программированием и кодированием.

В применении к более гуманитарным областям жизни техническое мышление принимает вид проектного мышления в широком смысле, желание и возможность выстраивать всю жизнь и отдельные ее сферы как проекты осознанно и целерационально. Презентация в Интернете – от личной, на страничке в соцсетях, до коммерческого проекта – развивается чаще всего в рамках той же целерациональной стратегии, будучи ориентированной на целевую аудиторию и опосредованной идеями о том, что именно должно быть этой аудитории сообщено (исходя из ее характеристик и преференций), а что – ни в коем случае. Этот образ действий и мысли несет в себе огромную долю социального проектирования, авторства контекстов, ролей и взаимодействий. Если личные профили в соцсетях следуют этой модели чаще всего неосознанно, то коммерческие Интернет-проекты развиваются по правилам маркетинга как, опять же, технологии, целенаправленно, то есть Интернет-проект формирует и задает то, что существует, в том числе и в смысле социальных отношений. Оффлайн-торговля предлагает людям какие-то товары, которые кому-то из этих людей нужны, а кому-то – нет, при том, что маркетинг уже много десятков лет уговаривает оффлайн предпринимателей и продавцов, что нужно продавать не столько, собственно, товар, сколько некую философию, образ жизни и т. д., к которой привязывается этот товар. Однако реализовать эту концепцию в случае Интернет-торговли оказывается гораздо проще, чем в оффлайне. Когда вы продаете свой товар по всему миру, вам становится критически важна эта ваша некая особенная философия и стилистика, способная привлечь клиентов со всего мира именно к вам. Без этого в Интернете вообще не получится никакой торговли.

Если же вы не продаете, а покупаете, то и в этом случае вы не можете уже ничего «просто купить», не становясь при этом адептом бренда и философии купленного товара, – хотя бы потому, что выбор так огромен, что для того, чтобы его сделать, приходится обзаводиться какими-то очень вескими основаниями для покупки. Это происходит даже тогда, когда покупаете вы какую-то сущую мелочь, потому что онлайн-брендофилософии вокруг всего, что продается, в том числе вокруг любых малосущественных мелочей, получили такой неоспоримый онтологический статус. Коммерческая «легенда» вещи или услуги оказывается более реальной, в большей степени существующей, чем собственно та вещь, которую вам пришлют в результате этой онлайн-покупки.

Возможно, эти маркетинговые легенды воплощают некую фундаментальную тоску по временам гораздо менее многочисленных, зато действительно символически и сакрально нагруженных предметов и смыслов, свойственных старинным и традиционным культурам. Чем более дешевыми и многочисленными становятся вещи, тем в большей степени, возможно, им стараются придать символический и сакральный статус «тех». Кстати, при посредстве Интернета эта невыполнимая задача становится, наконец, более выполнима. По крайне мере, до тех пор, пока все остается на чисто символическом уровне покупки онлайн, пока вещь не доставлена, некое утраченное уже в современной культуре волнение о приобретении действительно (экзистенциально) значимого пребывает на время с нами.

Особенно интересно здесь также и то, что, по большому счету, секрета коммерческого успеха вещи или услуги в случае с онлайн-торговлей не знает никто, поскольку дело совсем не только в самой вещи или ее характеристиках, а в том, сколько человек будут готовы «подхватывать» ее маркетинговую легенду, то есть, фактически, признать ее претензии на то, что она и есть реальность, причем экзистенциально значимая реальность. То есть, в конечном итоге, вопрос состоит в том, сколько человек окажутся готовы синхронизовать свою собственную, личную реальность с реальностью этой конкретной маркетинговой легенды, – дело именно в установлении этого контакта, соответствия. Если же реальность, как мы помним, описывается при этом кодом, что не может не предполагать определенную унификацию и условность, то важно заметить, что это самое совместное взаимное признание и опознавание смыслов в их конкретном выражении должно происходить именно на основании общего кода, его совместного опознавания как достаточно достоверного описания жизни и верификации в этом качестве. Формируется новая система условности – каким образом мы будем верифицировать смыслы друг друга через их специфическое и определенным образом условное, опять же выражение в онлайн-репрезентации. Таким образом, возникает новая социальная квалификация – узнавать свою реальность в этой, новым образом унифицированной и кодированной; так мы осваиваем и взаимно верифицируем новый код реалистичности. Видимо, это огромный сдвиг и скачок в культуре и истории человечества.

Таким образом, современный этап развития цифровых технологий и их социальная конструкция показывают нам, что наличие у новых технологий развитого пользовательского интерфейса, с одной стороны, и ширина охвата реальности ее цифровым описанием, с другой, приводят к тому, что «то, что есть в Интернете», начинает восприниматься как (единственно) реальное, и при этом на данной основе начинает создаваться новый социальный интерсубъективный код «того, что есть реальное». Перемены такой глубины и масштаба, конечно же, не могут не представлять собой масштабную и фундаментальную смену эпох в культуре человечества, хотя все очертания этого нового смыслового порядка нам сейчас, конечно, пока что не видны.

Список литературы

1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. – М.: Медиум, 1995. – 323 с.

2. Воронов А. И. Философский анализ понятия «Виртуальная реальность». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. – СПб.: СПбГУ, 1999. – 22 с.

3. Иванов Д. В. Императив виртуализации. Современные теории общественных изменений. – СПб.: СПбГУ, 2002. – 212 с.

4. Ковалевская Е. В. Виртуальная реальность: философско-методологический анализ. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. – М.: РАНХиГС, 1998. – 21 с.

5. Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества. – М.: Логос, 2001. – 408 с.

6. Носов Н. А. Виртуальная психология. – М.: Аграф, 2000. – 432 с.

7. Носов Н. А. Виртуальная реальность // Вопросы философии. – 1999. – № 10. – С. 152–164.

8. Опенков М. Ю. Виртуальная реальность: онто-диалогический подход. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. – М.: МПГУ, 1997. – 38 с.

9. Прилукова Е. Г. Теле-виртуальная реальность: гносеологический аспект. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. – Магнитогорск: МГУК, 1999. – 17 с.

10. Таратута Е. Е. Социальный смысл виртуальной реальности. – СПб.: СПбГУ, 2007. – 147 с.

11. Хоружий С. С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии. – 1997. – № 6. – С. 53–68.

12. Эко У. От Интернета к Гуттенбергу: текст и гипертекст // Новое литературное обозрение. – 1998. – № 32. – С. 5–14.

13. Blake A. The Irresistible Rise of Harry Potter. – London, New York: Verso, 2002. – 120 с.

14. Miller D., Horst H. A. The Digital and the Human: A Prospectus for Digital Anthropology // Digital Anthropology. – London, New York: Bloomsbury, 2012. – С. 3–38.

15. Turkle S. Life on the Screen: Identity in the Age of Internet. – New York: Simon and Shuster, 1997. – 352 с.

16. Buehl A. Cyber Society. Mythos und Realität der Informationsgesellschaft. – Koeln: PapyRossa-Verlag, 1996. – 276 с.

17. Shields R. (Ed.) Cultures of Internet (Virtual Spaces, Real Histories, Living Bodies). – London: Sage Publications, 1996. – 208 с.

18. Jones S. G. (Ed.) Virtual Culture. Identity and Communication in Cybersociety. – California: Sage Publications, 1997. – 272 с.

19. Wooley B. Virtual Worlds. A Journey in Hype and Hyperreality. – Oxford: Blackwell, 1992. – 274 с.

References

1. Berger P. L., Luckmann T. The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge (Sotsialnoe konstruirovanie realnosti. Traktat po sotsiologii znaniya). Moscow, Medium. 1995, 323 p.

2. Voronov A. I. Philosophical Analysis of the Concept of “Virtual Reality”. Abstract of the Ph. D. Degree Thesis in Philosophy [Filosofskiy analiz ponyatiya “Virtualnaya realnost”. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. St. Petersburg, SPbGU, 1999, 22 p.

3. Ivanov D. V. The Virtualization Imperative. Modern Theories of Social Change [Imperativ virtualizatsii. Sovremennye teorii obschestvennykh izmeneniy]. St. Petersburg, SPbGU, 2002, 212 p.

4. Kovalevskaya E. V. Virtual Reality: Philosophical and Methodological Analysis. Abstract of the Ph. D. Degree Thesis in Philosophy [Virtualnaya realnost: filosofsko-metodologicheskiy analiz. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Moscow, RANKhiGS, 1998, 21 p.

5. Mumford L. The Myth of the Machine [Mif mashiny. Tekhnika i razvitie chelovechestva]. Moscow, Logos, 2001, 408 p.

6. Nosov N. A. Virtual Psychology [Virtualnaya psikhologiya]. Moscow, Agraf, 2000, 432 p.

7. Nosov N. A. Virtual Reality [Virtualnaya realnost]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 1999, № 10, pp. 152–164.

8. Openkov M. M. Virtual Reality: Ontological-Dialogue Approach. Abstract of the Ph. D. Degree Thesis in Philosophy [Virtualnaya realnost: onto-dialogicheskiy podkhod. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk]. Moscow, MPGU, 1997, 38 p.

9. Prilukova E. G. Tele-Virtual Reality: The Epistemological Aspect. Abstract of the Thesis for the Doctor of Philosophy Degree [Tele-virtualnaya realnost: gnoseologicheskiy aspekt. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Magnitogorsk, MGUK, 1999, 17 p.

10. Taratuta E. Social Meaning of Virtual Reality [Sotsialnyy smysl virtualnoy realnosti]. St. Petersburg, SPbGU, 2007, 147 p.

11. Horuzhy S. S. The Being or Not-Enough-Being? Notes on the Ontology of Virtuality [Rod ili nedorod? Zametki k ontologii virtualnosti]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 1997, № 6, pp. 53–68.

12. Eco U. From the Internet to Gutenberg [Ot Interneta k Guttenbergu: tekst i gipertekst]. Novoe literaturnoe obozrenie (New Literary Review), 1998, № 32, pp. 5–14.

13. Blake A. The Irresistible Rise of Harry Potter. London, New York, Verso, 2002, 120 p.

14. Miller D., Horst H. A. The Digital and the Human: A Prospectus for Digital Anthropology. Digital Anthropology. London, New York, Bloomsbury, 2012, pp. 3–38.

15. Turkle S. Life on the Screen: Identity in the Age of Internet. New York, Simon and Shuster, 1997, 352 p.

16. Buehl A. Cyber Society. Mythos und Realität der Informationsgesellschaft. Koeln, PapyRossa-Verlag, 1996, 276 p.

17. Shields R. (Ed.) Cultures of Internet (Virtual Spaces, Real Histories, Living Bodies). London, Sage Publications, 1996, 208 p.

18. Jones S. G. (Ed.) Virtual Culture. Identity and Communication in Cybersociety. California, Sage Publications, 1997, 272 p.

19. Wooley B. Virtual Worlds. A Journey in Hype and Hyperreality. Oxford, Blackwell, 1992, 274 p.

Ссылка на статью:
Таратута Е. Е. «Запрограммируй это». Новое представление о коде всего и повседневное социальное авторство // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 4. – С. 38–48. URL: http://fikio.ru/?p=3009.

Философия

Виртуализация информационной среды: средства и возможности дизайна

УДК 008; 004.946

Калайкова Юлия Владимировна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Уральский государственный архитектурно-художественный университет», кафедра графического дизайна, аспирант, Екатеринбург, Россия.

E-mail: pictaplasma@gmail.com

620075 Россия, г. Екатеринбург, ул. Карла Либкнехта, д. 23.

тел: 8-962-3-888-133.

Панкина Марина Владимировна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Российский государственный профессионально-педагогический университет», кафедра дизайна интерьера, профессор, доктор культурологии, доцент, Екатеринбург, Россия.

E-mail: marina-pankina@rambler.ru

620012 Россия, Екатеринбург, ул. Машиностроителей, д. 11,

тел.: 8 902 87 37 161.

Состояние вопроса: С активным развитием виртуальной информационной среды значительно возрастают роль и возможности дизайна как деятельности по производству визуальных образов новых объектов и пространств. Дизайн становится одним из ключевых инструментов настоящего и будущего развития самой виртуальной реальности. Задача исследования – определить специфику процесса проектирования и объектов дизайна в виртуальной информационной среде, степень его влияния для дальнейшего поиска и анализа принципов, методов и средств дизайна в виртуальной информационной среде.

Результаты: Возможности и ограничения виртуальной информационной среды определяют специфику дизайна и его роль в формировании нового нематериального пространства. Для дизайна перемещение области деятельности из реальной действительности в виртуальную знаменует появление новой коммуникационной среды и, как следствие, трансформацию объекта дизайна и характера проектирования.

Виртуальная информационная среда становится мощным средством коммуникации, собравшим воедино множество каналов перцептивного воздействия на пользователя, включая интерактивность. Дизайн становится инструментом упорядочивания, детерминации и адаптации информации, обеспечения обратной связи.

Область применения результатов: Особенности дизайна и объектов дизайн-проектирования в виртуальной информационной среде станут краеугольным камнем в определении специфических навыков, необходимых для эффективного проектирования. Выявленные на их основе принципы могут быть использованы в качестве критериев эффективности при оценке дизайн-проектов в виртуальной информационной среде.

Выводы: Основными задачами дизайнера при проектировании объекта виртуальной информационной среды становятся: упорядочивание, детерминация и адаптация информации, организация коммуникации в рамках системы и обеспечение её «обратной связью»; возрастает социокультурная роль и ответственность профессионала.

Ключевые слова: дизайн; виртуальная информационная среда; виртуальная реальность; интерактивность; объекты дизайна; коммуникация.

Virtualization of the Information Environment: Tools and Design Possibilities

Kalaykova Julia Vladimirovna – Ural State Architectural and ArtUniversity, department of graphic design, Ph. D. student, Yekaterinburg, Russia.

E-mail: pictaplasma@gmail.com

23, Karl Liebknecht st., Ekaterinburg, 620075, Russia.

tel: 8-962-3-888-133.

Pankina Marina Vladimirovna – Russian State Professional and Pedagogical University, Interior Design Department, Professor, Doctor of Cultural Studies, Yekaterinburg, Russia.

E-mail: marina-pankina@rambler.ru

11, Mashinostroiteley st., Yekaterinburg, Russia, 620012,

tel: 8-902-87-37-161.

Abstract

Background: With the active development of the virtual information environment, the role and possibilities of design as an activity for the production of visual images of new objects and spaces significantly increase. Design becomes one of the key tools for the present and future development of virtual reality itself. The program of the research is to determine the specifics of the design process and design objects in a virtual information environment, the degree of its influence for further search and analysis of principles, methods and design tools.

Results: The possibilities and limitations of the virtual information environment determine the specifics of design and its role in the formation of a new non-material space. For the design, shifting the focus of activity from real to virtual reality marks the emergence of a new communication environment and, as a consequence, the transformation of the design object and the design style.

The virtual information environment becomes a powerful means of communication, which has brought together many channels of perceptual influence on the user, including interactivity. Design is a tool for ordering, determining and adapting information, providing feedback.

Implications: The design features and design objects in the virtual information environment will be the cornerstone in determining the specific skills required for effective design. The principles revealed on their basis can be used as criteria for effectiveness in the evaluation of design projects in a virtual information environment.

Conclusion: The main tasks of the designer when working with an object of a virtual information environment are as follows: ordering, determining and adapting information, organizing communication within the system and providing it with “feedback”, with the socio-cultural role and responsibility of the professional growing.

Keywords: design; virtual information environment; virtual reality; interactivity; objects of design; communication.

Множество научных и ненаучных работ последних лет посвящены исследованию виртуальной реальности – настолько привлекательной, таинственной и нередко пугающей, столь близкой и родной многим и одновременно чуждой другим. Эти работы преследуют цель поиска верного вектора развития и одновременно способов формирования виртуальной реальности, её значения и влияния на человеческую жизнь. Особый интерес представляет исследование виртуальной среды, генерируемой посредством информационных технологий, – вероятной предтечи виртуальной реальности. Данную статью мы посвятим специфике и эволюции дизайна в виртуальной среде.

В отечественной литературе последних лет выделяют более двух десятков определений виртуальной реальности [7], рассматривающих понятие с двух позиций. Первая подразумевает, что виртуальная реальность – это искусственно созданная среда, подменяющая обычное восприятие окружающей действительности информацией, генерируемой различными техническими средствами, такими как: радио (радио-среда), фотоаппарат, воссоздающий в редуцированном виде визуальную действительность, телевидение, имитирующее движение и т. п. Другой подход отмечает виды виртуальной реальности, возникшие в результате творческой активности воображения либо изменения работы сознания посредством внешнего биохимического воздействия на головной мозг [2; 3; 4].

Мы же рассматриваем виртуальную реальность как информационную среду, созданную посредством использования компьютерных технологий, то есть существующую в режиме взаимодействия «человек – компьютер». Для уточнения понятийного аппарата введём термин «виртуальная информационная среда», где продуцирование виртуального будет связано исключительно с развитием компьютерных технологий.

Многие исследователи утверждают, что истинная сущность виртуальной реальности заключается в полном погружении человека в некую искусственную среду, объекты которой он способен увидеть, услышать, иногда осязать и обонять, взаимодействовать с ними [5]. Наше настоящее общение с новыми технологиями является лишь начальным этапом на пути к «истинной виртуальности»: постепенное развитие интерактивности, трансформация пространства, изменение характера коммуникации. Новая информационная среда выступает средством изменения действительности, но в то же время не является его альтернативой. Потому, с одной стороны, мы находимся в ситуации, когда объекты виртуальной среды существуют как субстанции реального мира – инструменты для нашей реальности. С другой стороны, подобно любым изменениям, происходящим в результате развития технологий, компьютер начинает порождать продукт совершенно нового типа (мультимедийный – цифровое искусство, программирование, компьютерные игры и т. п.), существующий лишь в электронной форме, обладающий самобытностью [6].

Однако эти «миры» постоянно пересекаются, дополняя друг друга – технологии качественно меняют сущность привычных вещей. Например, навигатор становится не только электронным прототипом бумажной карты, но также совершенствует её – добавляет интерактивность, представляя объект на качественно новом уровне. В данном случае мы имеем не только наглядный ориентир в пространстве – аудиальная функция вкупе с возможностью взаимодействия превращают инструмент в прилежного помощника и даже собеседника.

Все объекты дизайна в виртуальной информационной среде можно условно разделить на три типа, которые демонстрируют её эволюцию.

1. Электронные версии действительной реальности (книги, аудиофайлы, фотографии и т. п.). Не модифицируют основную функцию объекта, но перемещают традиционный объект в виртуальное информационное пространство.

2. Усовершенствованные с помощью компьютерных технологий объекты нашей среды (карты-навигаторы, электронные книги, простые компьютерные игры и т. п.). Взятые за основу традиционные объекты качественно переосмысливаются на новом технологическом уровне (как правило, приобретают функцию интерактивности).

3. Самобытные объекты виртуальной информационной среды (3D модели, веб-ресурсы, виртуальные миры и т. п.). Появились исключительно благодаря развитию компьютерных технологий.

Для дизайна перемещение области деятельности из реальной действительности в виртуальную знаменует появление новой коммуникационной среды и, как следствие, трансформацию объекта дизайна и характера проектирования [5]. Многочисленные дискуссии, посвящённые проблеме существования дизайна в виртуальной среде, утверждают его скорое тотальное исчезновение. По мнению других авторов, сохранение актуальной в XXI веке тенденции к информатизации знаменует не только спасение профессии, но и её развитие в совершенно новом ключе. Дизайн, будучи сильным инструментом построения коммуникаций, приобретёт одну из ведущих ролей в организации нового пространства; являясь центральным фактором гуманизации инновационных технологий, он выступит в качестве медиума [1].

Подобно нашему миру, состоящему из атомов и микрочастиц, виртуальная среда основана на иной, но очень схожей по своей структуре «числовой материи», на основе которой мы воссоздаём копию первичной реальности. Однако в воссозданном мире нам полностью подвластно управление физикой – создание иных пространств, объектов, логики событий. Дизайнер наряду с техническими специалистами предстаёт в этом мире «демиургом», создающим новое виртуальное сущее, и позволяет пользователю в той или иной степени влиять на процесс «бытия». Несмотря на то, что психика человека воспринимает реальности как несводимые друг к другу пространства и ментально существует лишь в одном из них, виртуальность может развернуться в самостоятельную субстанцию или стать неотъемлемой частью физического мира. В результате возникает зависимость: чем сильнее связь пользователя с виртуальной информационной средой, тем крепче становится механизм воздействия на него со стороны дизайнера [2; 3].

В сферу влияния дизайна попадает именно момент интерактивности. Интерактивность – это принцип организации системы, при котором цель достигается информационным обменом элементов этой системы.

Интерактивность виртуальной среды обусловлена, в первую очередь, наличием дополнительных инструментов (мышки, клавиатуры, сенсорного экрана), с помощью которых мы взаимодействуем с устройством. Для того, чтобы прочитать книгу в реальной жизни, нам необходимо сначала взять её, затем открыть, найти нужную страницу, принять подходящую позу… В виртуальном пространстве подобные процессы связаны с помощью алгоритмов – каждый шаг определён и визуализирован; если ранее взаимодействие происходило в одну сторону – в виде послания дизайнера потребителю, то новые объекты дизайна предполагают постоянную обратную связь. Таким образом, задачей дизайна становится описание и оформление автоматизированной системы коммуникаций там, где это необходимо – например, при разработке информационной системы обучения.

Вывод. В стремительном потоке хаотичных данных, аккумулируемых виртуальной информационной средой, дизайн становится инструментом их упорядочивания, детерминации и адаптации для восприятия, обеспечения обратной связи. Особенность дизайна виртуальной среды заключается в специфике объектов проектирования, существующих отдельно от традиционных, но в то же время воссозданных на их основе, подчиняющихся законам виртуальной среды. До тех пор, пока есть обозримая граница между двумя реальностями, дизайн будет работать над приспособлением виртуальности под человека, его потребности и возможности, а объекты дизайн-проектирования будут нести функцию обеспечения взаимодействия пользователя с виртуальной информационной средой.

Список литературы

1. Аронов В. Р. Проблемы дизайна-5: Сборник статей. – М.: Антипроект, 2009 г. – 320 с.

2. Бычков В. В., Маньковская Н. Б. Виртуальная реальность как феномен современного искусства. // Эстетика: Вчера. Сегодня. Всегда. – 2006. – № 2. – С. 32–61.

3. Бычков В. В., Маньковская Н. Б. Виртуальная реальность в пространстве эстетического опыта // Вопросы философии. – 2006. – № 11. – С. 47–59.

4. Ладов В. А. ВР-Философия (философские проблемы виртуальной реальности): Учебно-методическое пособие. – Томск: Издательство Томского Университета, 2004. – 62 с.

5. Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. – СПб.: Алетейя, 2000. – 347 с.

6. Розенсон И. А. Дизайн в информационной среде // Основы теории дизайна: учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2009. – 215 с.

7. Соснина Т. Н. Определение понятия «виртуальность». Анализ терминологического статуса // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 2(16). – С. 11–19 – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=2566 (дата обращения 27.11.2017).

References

1. Aronov V. R. Problems of Design-5: Articles [Problemy dizayna-5: Sbornik statey]. Moscow, Antiproekt, 2009, 320 p.

2. Bychkov V. V., Mankovskaya N. B. Virtual Reality as a Phenomenon of Contemporary Art [Virtualnaya realnost kak fenomen sovremennogo iskusstva]. Estetika: Vchera. Segodnya. Vsegda (Aesthetics: Yesterday. Today. Always), 2006, № 2, pp. 32–61.

3. Bychkov V. V., Mankovskaya N. B. Virtual Reality in the Space of Aesthetic Experience [Virtualnaya realnost v prostranstve esteticheskogo opyta]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 2006, № 11, pp. 47–59.

4. Ladov V. A. VR-Philosophy (Philosophical Problems of Virtual Reality) [VR-Filosofiya (filosofskie problemy virtualnoy realnosti)]. Tomsk, Izdatelstvo Tomskogo universiteta, 2004, 62 p.

5. Mankovskaya N. B. Aesthetics of Postmodernism [Estetika postmodernizma]. Saint Petersburg, Aleteyya, 2000, 347 p.

6. Rozenson I. A. Design in the Information Area [Dizayn v informatsionnoy srede]. Saint Petersburg, Piter, 2009, 215 p.

7. Sosnina T. N. The Definition of the Notion “Virtuality”. The Terminological Status Analysis [Opredelenie ponyatiya “virtualnost”. Analiz terminologicheskogo statusa]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2017, № 2(16), pp. 11–19. Available at: http://fikio.ru/?p=2566 (accessed 27 November 2017).

Ссылка на статью:
Калайкова Ю. В., Панкина М. В. Виртуализация информационной среды: средства и возможности дизайна // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 4. – С. 49–54. URL: http://fikio.ru/?p=2952.

Философия

Религия как технологическое расширение первобытного человека

УДК 130.2

Нагорнов Евгений Александрович – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Нижегородская государственная медицинская академия», кафедра социально-гуманитарных наук, кандидат культурологии, старший преподаватель, Нижний Новгород, Россия.

E-mail: evnagor@mail.ru

603028, Россия, Нижний Новгород, ул. Тихорецкая, д. 5-а, кв. 43,

тел.: +7 (8312) 279-38-78.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В научной литературе культурологические аспекты взаимосвязи религии и технологии в универсуме культуры изучены мало, хотя работ, исследующих их по отдельности, вне всякой компаративистики, к настоящему моменту опубликовано значительное количество.

Результаты: В современной теории культуры исследуется культурологическое взаимоотношение религии и технологии, дается сравнительный анализ культурных установок религиозного и технологического субъектов, анализ самой картины мира в культурных мирах религии и технологии, религия рассматривается, в частности, в технологическом срезе. Анализ этого круга проблем позволяет утверждать: религия и технология взаимосвязаны в процессе культурной жизнедеятельности человека и диалектически взаимодействуют между собой в универсуме культуры. Преобразовательский, активистский элемент религиозной культуры, направленный на творение «нового мира» и проясняемый через идею изобретения, через трудовую активность исторического субъекта имеет место как в первобытной, так и в современной культуре. Мистические операции Л. Леви-Брюля и технологические расширения М. Маклюэна являются примером технологического мироотношения.

Область применения результатов: Учет различных аспектов взаимодействия религии и технологии в культуре расширяет возможности исследований в области антропологии, этнологии, культурологи, теории культуры.

Выводы: Есть много общего в динамике диалектического взаимоотношения религии и технологии в рамках первобытной и электронной культуры, в их отношении к миропониманию человека, к культурной практике исторического субъекта. Генезис религиозных представлений в контексте технологического изобретательского процесса будет логично рассматривать через призму исследований Л. Леви-Брюля и М. Маклюэна. Можно утверждать, что на современном этапе развития технология способна выполнять и свойственные религии функции объединения человечества, создавая пространство «глобальной деревни».

Ключевые слова: религия; технология; магия; миф; партиципация; электронная эра; активизм; первобытная культура; радио; телевидение.

Religion as a Technological Extension of Primitive Man

Nagornov Evgeny Alexandrovich – Nizhny Novgorod State Medical Academy, Department of Social and Human Sciences, Ph. D. (Cultural studies), Assistant Professor, Nizhny Novgorod, Russia.

E-mail: evnagor@mail.ru

5-a, Tikhoretskaya st., apt. 43, Nizhny Novgorod, 603028, Russia,

tel: +7 (8312) 279-38-78.

Abstract

Background: In academic literature, the cultural study aspects of the relationship between religion and technology in the universe of culture have not been studied thoroughly. Nevertheless, there are many papers which investigate these issues separately, without any comparative analysis.

Results: The modern theory of culture studies the cultural relationship of religion and technology. A comparative analysis of the cultural attitudes of religious and technological subjects is made. The world outlook in the cultural framework of religion and technology is examined. Religion is considered, in particular, in connection with technology. The analysis of this range of problems makes it possible to say that religion and technology are interrelated in human cultural life, and they interact dialectically in the universe of culture. The transformative, active element of religious culture aimed at creating a “new world” and explained with the help of the idea of invention, the labor activity of the historical subject exists both in primitive and modern culture. The mystical operations of L. Levy-Bruhl and M. McLuhan’s technological extensions are an example of a technological world relation.

Research implication: The consideration of various aspects of the religion and technology interaction in culture extends the possibilities of research in the field of anthropology, ethnology, cultural studies, and culture theory.

Conclusion: There is much in common in the dynamics of the dialectical relationship between religion and technology in the framework of primitive and electronic culture, in their relation to the human world outlook, to the cultural practice of the historical subject. The genesis of religious notions in the context of the technological inventive process should be logically considered on the basis of the studies of L. Levy-Bruhl and M. McLuhan. At the present stage of development, technology is capable of performing quite religious functions of uniting humankind, creating the space of the “global village”.

Keywords: religion; technology; magic; myth; participation; electronic era; activism; primitive culture; radio; television.

В статье развиваются основные идеи нашего диссертационного исследования о взаимоотношении религии и технологии в культуре как технологических типов мироотношения. Целью является прояснение религиозных представлений в контексте технологического изобретательства через взаимосвязь религии и технологии в культурной жизнедеятельности первобытного человека. Кроме этого исследуется онтологическая близость мировоззрения первобытного человека, опирающегося на магию, мировоззрению современного человека информационной эпохи, опирающегося на электронные технологии.

Маркс отмечал: «Технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений» [6, с. 383]. Отсюда цель исследователя – «из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие им религиозные формы» [6, с. 383]. Здесь следует искать причины, вызвавшие к жизни веру в потусторонний мир, в сверхчувственные существа, во вмешательство духов, в магическую силу определенных действий.

Религия проистекает из самой преображающей деятельности человека, из его жизненных потребностей.

Каким образом вполне реальное деятельностное и изобретательное начало превращается в «сверхъестественное», а потом как это «сверхъестественное» начало, уже на современном витке развития, снова возвращается в технологию? Какова основа «коллективных представлений» первобытного человека? И как выделить из первобытной религиозной мистики, где «всякая действительность мистична, как мистично всякое действие и всякое восприятие» [1, с. 10], реальную технологическую основу?

С этой целью следует обратиться к мифу, к структурам первобытного мышления, к механизму архаичных партиципаций. В них мы можем увидеть, как уже существующие виды человеческой деятельности и изобретательства начинают «освящаться», приобретают соответствующее символическое выражение и артикулируются в особое священное пространство. Через пространство мифа раскрывается и онтологическая близость первобытного и современного человека электронной эпохи. Это и получает обоснование в философии М. Маклюэна.

Ключевыми понятиями для сближения религии и технологии внутри мифа для нас будут понятия силы, действия, мистических операций, информационного поля и «технологического расширения» М. Маклюэна.

1. Технологическое основание первобытной религии

Согласно взглядам Х. Ортеги-и-Гассета, верования – это «не более чем придуманные человеком интерпретации того, что в процессе своей жизни он обнаруживает в себе самом и вокруг себя», «образы бытия», «способы поведения», имеющие объективное выражение в социальном бытии. Религия является у Ортеги внутренним воображаемым «миром» потому, что она «имеет образ и содержит в себе некий порядок, некий план», позволяя субъекту уходить от хаоса первичной реальности. Как говорит Ортега: «…мир – это прежде всего орудие, изготовленное человеком, а процесс изготовления и есть сама человеческая жизнь, бытие. Человек рожден создавать миры» [7, с. 255]. И продолжает: «Событие не принадлежит истории, если его нельзя возвести к извечному истоку, где берет начало и становится реальностью все, что образует жизнь человека» [7, с. 282]. Т. е. социально значимое событие должно получить дополнительную легитимацию и «сакрализацию» «священного пространства», что и демонстрирует история человечества на всем её протяжении. Событие должно стать органической частью некоего «организованного мира», установить некую «территоризацию», замкнуть на себе «синтагматические цепочки» (Леви-Стросс), войти в соответствующую систему кодирования.

М. Элиаде также утверждает: «Желание религиозного человека жить в священном равноценно его стремлению очутиться в объективной реальности, не дать парализовать себя бесконечной относительностью чисто субъективных опытов, жить в реальности, в действительном, а не иллюзорном мире» [10, с. 27].

В первобытной культуре значимо только то, что получает санкцию из рук богов, создавших человека и важные для него технологии, а заодно и впервые открывших ритуалы почитания. Отсюда – важность погружения в «первичную ситуацию», в «золотое» время, в котором еще «присутствовали боги и мифические Предки, когда они занимались сотворением Мира или его устройством, либо когда они открывали человеку основы цивилизации». «Человек желает обнаружить активное присутствие богов, он стремится также жить в свежем, чистом и “сильном” Мире, в таком, каким он вышел из рук Создателя» [10, с. 61].

Станислав Лем также отмечает: «Каждая религия – это застывшая кодификация определенных, как бы интенциональных актов, которые дали начало миру и подготовили его к появлению человека» [2, с. 215].

С точки зрения В. К. Никольского, «во всякой вещи первобытное сознание интересуется не объективными признаками и свойствами, а мистической силой, проводником которой является данная вещь, так как эта мистическая сила является не исключительным свойством данной вещи, а чем-то общим для целого ряда вещей… – первобытное сознание в сочетании, ассоциировании представлений считается не с реальными свойствами вещей, а с мистическими силами, которые в них, якобы заключены, которые действуют в них в качестве причин» [1, с. 11]. Леви-Брюль отмечает: «Наиболее важными для них свойствами этих существ и предметов являются таинственные силы последних, их мистические способности» [1, с. 79]. Этот закон Леви-Брюль называет законом партиципации (сопричастия). По мнению антрополога, «пра-логическое мышление не объективирует, таким образом, природу. Оно, скорее, воспринимает ее в конкретном переживании, чувствуя свою сопричастность с ней, ощущая повсюду партиципации; эти комплексы сопричастности оно выражает в социальных формах» [1, с. 142]. Технологическое орудие само по себе не является ценным для коллективных представлений первобытного сознания, но оно становится крайне важным, будучи сопричастным таинственной сверхъестественной силе. Только так орудие приобретает необходимое активистское начало, могущее изменять реальность. Только так оно погружается в особое сакральное пространство силы действия.

То есть, чтобы действовать, технология должна покрыться пленкой сверхъестественного начала, артикулироваться в нем. Леви-Брюль отмечает: «Эти средства и приемы должны, на взгляд первобытного человека, обладать магической силой, быть облечены, так сказать, в результате особых операций мистической мощью, совершенно так же, как в восприятии первобытного человека объективные элементы включены в мистический комплекс» [1, с. 214]. С точки зрения первобытного мышления, «без совершения магических операций самый опытный охотник и рыболов не встретит ни дичи, ни рыбы. Они ускользнут из его сетей, с его крючков, его лук или ружье дадут осечку, добыча, даже настигнутая метательным снарядом, останется невредимой, наконец, уже будучи раненой, она затеряется так, что охотник ее не найдет» [1, с. 214]. Мистические операции выступают некоей сверхъестественной технологией для дикаря: «Без этих операций не стоит даже и приниматься за дело» [1, с. 214].

Данные операции сопровождаются формированием партиципаций. Оружие и охотничье снаряжение в ходе партиципаций должны «подвергнуться магическим операциям, которые наделяют их особой силой» [2, с. 218]. Во всех первобытных обществах есть особая социальная роль – «проводника магической связи», особого человека (шамана, знахаря, колдуна), «восстанавливающего нормальные отношения между общественной группой охотника и группой убитого зверя» [1, с. 222]. Именно он формирует через партиципацию «магическую силу успеха» для племени в его предприятиях. Без него, без его заклинаний и магических обрядов технология не будет работать. Так естественное «отзеркаливается» в сверхъестественном, в этом идеальном отражении материальных процессов. Религиозные церемонии и сам естественный процесс у дикаря не различается: «Пра-логическое мышление характеризуется тем, что (а это и делает столь затруднительным его воспроизведение для нас) для него совершенно не существует подобного различения: операции того и другого рода образуют единый, не поддающийся разложению образ действия. С одной стороны, все действия, даже наиболее положительные, имеют мистический характер. Лук, ружье, сеть, конь охотника и воина – все это сопричастно таинственным силам, приводимым в действие церемониями» [1, с. 228]. То есть формируется некое особое пространство, своего рода электрическое поле, фон, благодаря которому технологии приводят к успеху. Малейшее нарушение разрушает фон, а, следовательно, разрушает все партиципации и обрекает племя на гибель. Причем фон магических операций для первобытного мышления представляется гораздо более важным, чем даже непосредственный естественный технологический процесс. И вот почему: «Для первобытных людей слова, особенно те, которые выражают коллективные представления, воспроизведенные в мифах, – мистические реальности, из которых каждая определяет некое силовое поле» [1, с. 403].

Здесь нет визуальных, линейных представлений, присущих цивилизованному письменному человеку в его прогнозах и взглядах на природу. Как пишет Леви-Брюль: «Поведение в нашем обществе основано всегда на представлении о порядке и системе явлений, подчиненных законам и свободных от всякого произвольного вмешательства» [1, с. 229]. А первобытный человек имеет перед собой совершенно другую реальность, реальность не прогнозируемой статики, но внезапного действия, не упорядоченности, но хаоса: «Реальность, которой окружена социальная группа, ощущается ею как мистическая: все в этой реальности сводится не к законам, а к мистическим связям и сопричастностям» [1, с. 229]. И к этому он себя и готовит. Отчасти это напоминает современную реальность информационной эры, где субъект утопает в волнах информации и молниеносных событий. Леви-Брюль отмечает: «Сила, влияние, более могущественный дух, побеждающий это влияние, – вот кто устанавливает или разрывает связи, партиципации, от которых зависит жизнь и смерть» [1, с. 255]. От которых зависит и работа технологии: «Для данного мышления не существует случайных отношений» [1, с. 263]. Леви-Брюль утверждает: «Так как таинственные силы всегда ощущаются как присутствующие везде и всюду, то чем более случайным кажется для нас событие, тем более знаменательно оно в глазах первобытного человека» [1, с. 336]. По мнению ученого, «предассоциации, которые имеют не меньше силы, чем наша потребность связывать всякое явление с его причинами, устанавливают для первобытного мышления, не оставляя места для колебаний, непосредственный переход от данного чувственного восприятия к данной невидимой силе» [1, с. 348]. Только технология, сопричастная невидимой силе, способна изменять окружающий мир и выстоять под давлением природного хаоса.

Леви-Брюль приводит высказывание мисс А. Флетчер, изучавшей быт североамериканских индейцев: «Они рассматривали все одушевленные или неодушевленные формы, все явления как проникнутые общей жизнью, непрерывной и похожей на волевую силу, которую они сознавали в себе самих. Таинственную силу, наличную во всех вещах, они назвали вакачда, этим путем все вещи оказывались связанными с человеком и между собой» [1, с. 144]. Все жизненно важные общественные практики: сбор урожая, собирательство, рыбная ловля, охота – являются актом, «религиозным по своей сущности»: «Благополучие гуичолов зависит от числа оленей, убитых в этот момент, точно так же, как зависит оно от количества собранного гикули; охота сопровождается теми же церемониальными обрядами, ей сопутствуют те же коллективные эмоции, с которыми связан сбор священного растения» [1, с. 136]. Леви-Брюль отмечает: «Член первобытного общества живет и действует среди существ и предметов, которые все, кроме свойств, которые за ними признаем и мы, обладают еще и мистическими способностями: к их чувственной реальности примешивается еще и некая иная» [1, с. 81]. Складывается ситуация, когда «весь мир он мыслит под знаком духов, все происходит вследствие воздействия одного духа на другого» [1, с. 82]. Мисс Кингсли, изучавшая народы африканского континента, отмечает: «Во всех поступках своей повседневной жизни африканский негр показывает, что он живет среди целого мира могущественных духов… Перед тем как отправиться на охоту или войну, он натирает свое оружие магическим веществом, для того чтобы укрепить заключенных в оружии духов» [1, с. 82]. Другими словами, технология становится эффективной, только если ей удается «подключиться» (партиципироваться) к процессу «циркуляции между этими существами и предметами крайне важной для племени мистической силы» [1, с. 140].

Религиозная технология сверхъестественного в данной культуре позволяет «осмыслить» то или иное действие, «расколдовать» его, а значит и управлять им. Она становится необходимой для человека везде, где реальная технология «не справляется». Это, согласно советскому историку Ю. П. Францеву, характерно уже для самых ранних этапов человеческого развития: «Они (первобытные люди – Е. Н.) в бессильном вожделении наделяют сами предметы или явления природы сверхъестественными свойствами, надеясь, что эти предметы удовлетворят их желания. Например, какой-нибудь камень принесет удачу на охоте или обильный улов рыбы и т. д.» [9, с. 73].

Таким образом, корни религии – в реальных практических нуждах исторического субъекта, она возникла как технология сверхъестественного, как «технологическое расширение» первобытного человека. Согласно Леви-Брюлю, «мифы, погребальные обряды, аграрные обычаи, симпатическая магия не кажутся порожденными потребностью в рациональном объяснении: они являются ответом на потребности, на коллективные чувства, гораздо более властные, могущественные и глубокие в первобытных обществах, чем указанная выше потребность рационального объяснения» [1, с. 48].

Вовсе не любознательность, не жажда рационального объяснения двигала первобытным человеком, но страх перед необъяснимым, технологический контроль над миром, потребность в его преобразовании и подчинении. Это и делает магию сверхъестественной технологией древности. Контроль над пространством и решение практических жизненных задач являются, на наш взгляд, источником коллективных представлений древности. Говоря о сознании первобытного человека, Леви-Брюль утверждает: «Совокупность коллективных представлений, которыми он одержим и которые вызывают в нем аффекты такой силы, что мы ее и представить не можем, малосовместима с бескорыстным созерцанием объектов, какое предполагается чисто интеллектуальным желанием знать их причину» [1, с. 48]. То есть вера первобытного человека изначально технологична, направлена на преобразование окружающего мира и управление им. Любой технологический акт – это одновременно и акт религиозный. Технология для дикаря не существует без «мистического элемента».

Леви-Брюль пишет: «Мышление первобытных людей неизбежно истолковывает совершенно по-другому, нежели мы, то, что мы называем природой и опытом. Оно всюду видит самые разнообразные формы передачи свойств путем переноса, соприкосновения, трансляции на расстояние, путем заражения, осквернения, овладения» [1, с. 113]. Вот почему технологическое орудие ценно не само по себе, но в качестве «проводника сопричастности». Это позволяет нам сказать, что уже первобытный человек обладал реляционной картиной мира, где действие приравнивалось к реальности: «Если эти обычаи обязательны и почитаемы, следовательно, коллективные представления, которые с ними связаны, носят императивный, повелительный характер и оказываются не чисто интеллектуальными фактами, а чем-то совершенно иным» [1, с. 57]. То есть являются формами активистского технологического мироотношения, где религия дополняет технику, и наоборот. Коллективные представления предполагают, что «первобытный человек в данный момент не только имеет образ объекта и считает его реальным, но и надеется на что-нибудь или боится чего-нибудь, что связано с каким-нибудь действием, исходящим от него или воздействующим на него» [1, с. 57]. Согласно Леви-Брюлю, «действие это становится то влиянием, то силой, то таинственной мощью, в зависимости от объекта и обстановки, но само действие неизменно признается реальностью и составляет один из элементов представления о предмете» [1, с. 57].

В итоге мистическая вера в силы, влияния и действия имеет в первобытном мышлении, по-нашему мнению, технологическое прочтение. Так же, как и вера в мистические свойства предметов, связанные с их формой. Леви-Брюль утверждает: «Первобытному человеку вовсе нет нужды искать объяснения, ибо оно уже содержится в мистических элементах его коллективных представлений» [1, с. 64]. Первобытная религия позволяет тут же немедленно объяснить произошедшее событие, исходя из него же самого. Явление a priori предполагает в себе все свое содержание, и может быть незамедлительно прочитано первобытным человеком. Явление – это послание.

Леви-Брюль, рассуждая о восприятии явлений первобытными людьми, отмечает: «Наиболее важными для них свойствами этих существ и предметов являются таинственные силы последних, их мистические способности» [1, с. 79]. То есть опять главным в их мистике оказывается силовой технологический аспект восприятия, главной целью которого является в свою очередь подчинение пространства и явлений. По мысли Леви-Брюля, «когда лекарь применяет какое-нибудь лекарство, то это дух снадобья воздействует на духа болезни» [1, с. 82]. Технология дополняется религией: «Собственно физическое действие не мыслится без мистического» [1, с. 82]. Это позволяет рассматривать технологию и религию как «фазы человеческой эволюции» (Ж. Симондон), говорить об их «магическом единстве». Согласно Ж. Симондону, «техничность появляется как один из двух аспектов решения проблемы связи человека с миром; другим одновременным и соотносящимся аспектом является возникновение определенных религий» [8, с. 97].

Таким образом, можно сказать, что религиозная мистика первобытного человека является, говоря языком М. Маклюэна, его «технологическим расширением», его информационным полем. Точно так же как телеграф, телевидение или радио являются расширениями человека современного.

2. Близость первобытного человека и человека электронной эпохи

С точки зрения М. Маклюэна, «электронный век неизбежно ведет нас обратно в мир мифических видений» [3, с. 215]. Начинается «история электрической обратной трайбализации Запада…, который осознал, что все социальные перемены суть последствия внедрения новых технологий (этих самоампутаций нашего бытия) и их проникновения в нашу чувственную, сенсорную жизнь» [3, с. 342]. Начинается «новый век племенной вовлеченности». Согласно М. Маклюэну, «цивилизация – продукт фонетической грамотности, и когда она начинает растворяться в электронной революции, мы снова открываем для себя родовую и комплексную осведомленность, которая проявляется в полном сдвиге нашей чувственной жизни» [3, с. 28]. Современный субъект вновь оказывается в племенном хоре архаичных волеизъявлений. Вот почему «все отсталые страны в глобальной деревне столь же включены в электрическую среду, как и американский негр или тинэйджеры западного мира» [3, с. 91]. Интегральный и органический характер электрической технологии разворачивает европейскую цивилизацию в сторону первобытного общества с его идеей «племенного единства и силы»: «Радиофаза электроники пробудила племенные энергии европейских народов» [3, с. 148]. Это приводит к восстановлению прежней первобытной модели жизни как действия и погони за силой.

М. Маклюэн ссылается на Х. Ортегу-и-Гассета, заявившего, что «важнейшее свойство человеческой жизни состоит в том, что нельзя существовать, не делая чего-либо». Ортега утверждает: «Жизнь уже дана нам – мы лишь внезапно обнаруживаем себя в ней, – но дана не “готовой”: мы должны “сделать ее”. Итак, жизнь – это действие» [3, с. 201]. Именно в электронную эпоху человек всячески стремится стать из отдельного индивида «участником общественных процессов», участником общественных энергий. Как некогда первобытный человек стремился стать органической частью коллективных представлений и партиципаций своего племени: «Современная электронная связь строит мир по образцу “глобальной деревни”» [3, с. 64]. М. Маклюэн отмечает, что в наши дни «мы сосредоточены на “выдумке вечности” и раскидываем свою нервную систему по всему земному шару» [3, с. 204]. В итоге современная наука занимает место первобытной мифологии, СМИ – место племенных собраний, а гонка вооружений – место племенных войн: «Для дописьменных обществ цельное видение и миф – именно то, что мы называем великой научной истиной; самый масштаб новой среды как макроскопического увеличения наших собственных самоампутаций может сегодня положить начало новой науке о человеке и технологиях» [3, с. 216]. Положить начало новому электронному мифу. По Маклюэну, «сегодня “одновременное поле” электрических информационных структур скорее воспроизводит или возрождает условия и потребность в диалоге и соучастии, нежели стремится к специализации или частной инициативе на всех уровнях социального опыта» [3, с. 221].

По мнению М. Маклюэна, «подпороговые глубины радио заряжены резонирующими отзвуками племенных горнов и древних барабанов» [5, с. 342]. «Это заложено в самой природе данного средства, обладающего способностью превращать душу и общество в единую эхокамеру» [5, с. 342]. Радио вернуло к жизни «древний опыт родовых паутин глубокого племенного вовлечения» [5, с. 344]. М. Маклюэн утверждает: «Для племенных народов, все социальное существование которых есть расширение семейной жизни, радио будет оставаться агрессивным опытом» [5, с. 342]. «Для них радио является в высшей степени взрывным» [5, с. 342]. Достаточно вспомнить роль радио в борьбе за независимость африканских колоний. Племенное прошлое и архаика синкретизма парадоксальным образом воскресают в ХХ веке: «Оно (радио – Е. Н.) определенно сжимает мир до размеров деревни и создает ненасытную деревенскую тягу к сплетням, слухам и личной злобе» [5, с. 349]. В результате радио как «воскреситель архаизма и древних воспоминаний» возвращает нас к коллективным представлениям первобытного человека.

Все это приводит к тому, что в настоящее время снова возможен интерес к первобытному искусству, которое, по мнению М. Маклюэна, сейчас активно возрождается «в результате интериоризации унифицированного поля электрической одновременности эрой электроники» [5, с. 111]. Как считает философ, «необходимо осознать тесную взаимосвязь, существующую между миром и искусством пещерного человека и интенсивной органической взаимозависимостью людей, живущих в эпоху электричества» [5, с. 113]. М. Маклюэн утверждает: «Вновь проснувшаяся в нас страсть к контурам и очертаниям неотделима от навязанной нам технологией электромагнитных волн тенденции признания органическими четкой взаимозависимости, функций и всех форм. Иными словами, восстановление в искусстве и архитектуре первобытных (примитивных) органических ценностей является последствием технологического влияния современности» [5, с. 116]. Поскольку, по мнению мыслителя, «телеграф, радио и телевидение не склонны демонстрировать гомогенность, свойственную печатной культуре, располагая нас к осознанию непечатных культур» [5, с. 258].

М. Маклюэн цитирует Э. Монтегю: «Неграмотный человек охватывает мышлением весь мир. Возможно, мифология и религия тесно связаны между собой, однако, если первая вырастает из повседневной жизни человека, то вторая – из его интереса к сверхъестественному… Таким образом, неотъемлемой частью бытия неграмотного человека является принуждение окружающей реальности к подчинению его воле посредством манипулирования этой реальностью заранее определенным и установленным образом» [6, с. 130]. Э. Монтегю заключает: «Неграмотные народы – гораздо больше, чем те, кто владеет письмом – отождествляют себя с миром, в котором живут… Для человека неграмотного реальностью является все то, что происходит вокруг него. Если обряды, проводимые с целью увеличения поголовья скота или повышения урожая, приводят к желаемому, они не только связываются с полученным результатом, но и становятся его частью; ибо, полагает неграмотный человек, без их проведения вряд ли стоит рассчитывать на нечто подобное» [6, с. 130]. То же самое происходит и с человеком электронной эры. Только для принуждения окружающей реальности к подчинению его воле современный человек вместо обрядов использует электронные технологии, ставшие уже неотъемлемой частью современной мифологии. Ведь согласно маклюэновской концепции, «все технологии суть расширения наших физических и нервных систем, нацеленные на увеличение энергии и повышение скорости» [5, с. 101].

По мнению М. Маклюэна, «действуя как орган самого космоса, племенной человек воспринимал функции своего тела как способы участия в божественных энергиях» [5, с. 140]. То есть воспринимал вполне активистским образом. Вот почему в своей религии и технологии он стремится к «ритуальному расширению своего тела». Важнейшие культурные изменения происходят «с расширением тела в новые социальные технологии и изобретения»: «Новое расширение устанавливает новое равновесие между всеми чувствами и способностями, ведущее, как мы говорим, к “новому мировоззрению”, то есть к новым установкам и предпочтениям в самых разных сферах» [5, с. 142]. Это было характерно для древнего первобытного образа жизни, когда в него внедрялся новый технологический образец. Но это характерно и для современной электронной эры: «Так и в нашей сложной жизни интенсификация какого-то единичного фактора естественным образом ведет к установлению нового равновесия между нашими технологически расширенными способностями, создавая в итоге новый взгляд на вещи и новое “мировоззрение” с новыми мотивациями и изобретениями» [5, с. 143]. Согласно М. Маклюэну, «трансформации технологии имеют характер органической эволюции, поскольку все технологии – расширения нашего физического бытия» [5, с. 207]. Современный человек подобно первобытному дикарю ради достижения дальнейшего развития должен использовать все свои способности, а не только визуальную линейность галактики Гуттенберга. Мыслитель утверждает: «Наша реакция на возрастающую мощь и скорость наших расширенных тел рождает новые их расширения. Каждая технология создает в сотворивших ее людях новые стрессы и потребности. Новая потребность и новая технологическая реакция рождаются из тех объятий, в которые заключает нас уже существующая технология; и этот процесс не прекращается» [5, с. 207]. Идея мифологического вечного возвращения вновь оказалась востребованной.

По М. Маклюэну, благодаря развитию электрических средств коммуникации мир сегодня является «единым целым»: «Сегодня мы живем в Эпоху Информации и Коммуникации, поскольку электрические средства коммуникации мгновенно и непрерывно создают тотальное поле взаимодействующих событий, в котором участвуют все люди» [5, с. 282]. Философ утверждает: «Электричество, как и мозг, дает средство вхождения в контакт со всеми гранями бытия сразу» [5, с. 283]. Так появление телеграфа сформировало «мгновенность “всего-сразу” и тотальное вовлечение, присущие телеграфной форме» [5, с. 289]. Телефон, радио и телевидение еще более усилили данный процесс, как «участные» формы технологии: «Телевидение не может работать в качестве фона. Оно вас захватывает. Вы должны быть вместе с ним» [5, с. 356]. Все это приводит к размыванию «великой визуальной структуры абстрактного Индивидуального человека» Запада и появлению нового коллективного электрического человека наших дней, чье мировоззрение напоминает все больше «коллективные представления» древних, их племенную вовлеченность. Отсюда происхождение многочисленных современных мифов о человечестве как едином глобальном организме: «Ибо миф представляет собой форму одновременного восприятия сложного переплетения причин и следствий» [5, с. 402]. Как и первобытный человек прошлых культур, современные люди хотят жить здесь и сейчас, действовать здесь и сейчас: «Именно тотальное вовлечение во всепоглощающую сейчасность появляется в жизни молодежи благодаря мозаичному образу телевидения» [5, с. 385].

По мнению М. Маклюэна, «дитя телевидения ждет вовлечения и не желает специалистского рабочего места в будущем. Он жаждет роли и глубокой привязанности к своему обществу» [5, с. 386]. Как отмечает Маклюэн, «главная особенность электрической эпохи состоит в том, что она создает глобальную сеть, во многом похожую по своему характеру на нашу центральную нервную систему. Наша центральная нервная система не просто представляет собой электрическую сеть, но и конституирует единое поле опыта» [5, с. 130]. По сути, электричество заменяет роль древних партиципаций, также формировавших единство первобытного мировоззрения и позволяющих взглянуть на мир как единое целое. Автоматизация привела к тому, что «теперь нам нужно лишь назвать и спроектировать процесс или продукт, чтобы они осуществились» [5, с. 404]. Это позволяет сблизить автоматизацию с первобытными ритуалами и мистическими операциями, которые также по-своему «проектировали» процесс, дабы он осуществился. Естественные электромагнитные волны заменяют собою сверхъестественные волны мистических партиципаций, некогда скреплявших архаичные племенные союзы. Ойкумена становится электрической, но принцип связи остается прежним. По словам М. Маклюэна, «люди вдруг превратились в кочевых собирателей знания, кочевых, как никогда раньше, информированных, как никогда раньше, – и вместе с тем, как никогда раньше, вовлеченных в социальный процесс» [10, с. 412].

Заключение

В результате проведенного исследования можно сказать следующее.

1) Религия в ее ранней магической форме действительно является своеобразным «технологическим расширением первобытного человека». Особенно это проявляется в понятиях «мистического элемента», партиципации и невидимой силы, характерных для первобытного мышления.

2) В ходе сравнительного анализа структур первобытного мышления и современного сознания человека электронной эры (в контексте философии М. Маклюэна) действительно подтвердилась их близость. Визуальная линейность печатного человека все более отходит на второй план в эпоху электронного века. А современный мир все более напоминает «глобальную деревню». Для прогресса же требуется не только выделение визуальности, но, прежде всего, первобытной вовлеченности всех чувств.

Таким образом, можно рассматривать религию и технологию как активистские типы мироотношения, вступающие в сложные диалектические взаимоотношения в рамках культуры.

Список литературы

1. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. – М.: Академический проект, 2015. – 430 с.

2. Лем Ст. Фантастика и футурология. В 2-х тт. Т. 1. – М.: АСТ: Хранитель, 2005. – 380 с.

3. Маклюэн М., Фиоре К. Война и мир в глобальной деревне. – М.: АСТ: Астрель, 2012. – 219 с.

4. Маклюэн М. Галактика Гуттенберга. Становление человека печатающего. – М.: Академический проект, 2015. – 443 с.

5. Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. – М.: Кучково поле, 2014. – 464 с.

6. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат, 1978. – 598 с.

7. Ортега-и-Гассет Х. Вокруг Галилея (схема кризисов) // Избранные труды. – М.: Издательство «Весь Мир», 1997. – С. 233–403.

8. Симондон Ж. Суть техничности // Синий диван. Философско-теоретический журнал / под ред. Е. Петровской. – Вып. 18. – М.: Три квадрата, 2013.

9. Францев Ю. П. Материалисты прошлого о происхождении религии // Ежегодник музея истории религии и атеизма. Т. 1. М.–Л.: АН СССР, 1957. – 524 c.

10. Элиаде М. Священное и мирское. – М.: МГУ, 1994. – 144 с.

References

1. Levy-Bruhl L. Primitive Thinking [Pervobytnoe myshlenie]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, 2015, 430 p.

2. Lem St. Science Fiction and Futurology. In 2 vol. Vol. 1. [Fantastika i futurologiya. V 2 tomakh. Tom 1]. Moscow, AST: Khranitel, 2005, 380 p.

3. McLuhan M., Fiore K. War and Peace in the Global Village [Voyna i mir v globalnoy derevne]. Moscow, AST: Astrel, 2012, 219 p.

4. McLuhan M. The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. [Galaktika Guttenberga. Stanovlenie cheloveka pechatayuschego]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, 2015, 443 p.

5. McLuhan M. Understanding Media: The Extensions of Man [Ponimanie media: vneshnie rasshireniya cheloveka]. Moscow, Kuchkovo Pole, 2014, 464 p.

6. Marx K. Capital: Critique of Political Economy. Vol. 1. The Production Process of Capital. [Kapital. Kritika politicheskoy ekonomii. T. 1. Kn. 1. Protsess proizvodstva kapitala]. Moscow, Politizdat, 1978, 598 p.

7. Ortega y Gasset J. About Galileo [Vokrug Galileya]. Izbrannye trudy (Selected Works). Moscow, Ves Mir, 1997, 704 p.

8. Simondon G. The Essence of Technicity [Sut tekhnichnosti]. Siniy divan. Filosofsko-teoreticheskiy zhurnal (Blue Sofa. Philosophical and Theoretical Journal), 2013. Issue 18.

9. Frantsev Yu. P. Materialists of the Past about the Origin of Religion [Materialisty proshlogo o proiskhozhdenii religii] Ezhegodnik muzeya istorii religii i ateizma. T. 1 (Year-Book of the Museum of the History Religion and Atheism). Moscow–Leningrad, AN SSSR, 1957. 524 p.

10. Eliade M. The Sacred and the Profane. [Svyaschennoe i mirskoe]. Moscow, MGU, 1994. 144 p.

Ссылка на статью:
Нагорнов Е. А. Религия как технологическое расширение первобытного человека // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 4. – С. 55–68. URL: http://fikio.ru/?p=2934.

Философия

Социальное управление в информационном обществе

УДК 316.324.8

Плющ Александр Николаевич – институт социальной и политической психологии НАПН Украины, старший научный сотрудник, кандидат психологических наук, Киев, Украина.

E-mail: plyushch11@mail.ru

04070, Украина, г. Киев, ул. Андреевская, д. 15,

тел: +38(044)425-24-08.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В информационном обществе на первый план выходят коммуникативные методы управления, подразумевающие переход к самоорганизации субъектов общества на основе совместно конструируемого общественного мнения. Это означает замену социального контроля социальным управлением путем предварительного формирования общественного мнения, в рамках которого выдвигаются необходимые цели.

Методология: Использован синергетический подход, в рамках которого общество одновременно рассмотрено как целостность, система, текст (текст жизнедеятельности, её коллективный автор, модель самоорганизации). Предложенный подход, в котором общество анализируется в трех измерениях – как состояние социума, как структура организации субъектов, как процесс (ре)конструирования замысла социокультурного проекта – позволил совместить статичные модели, модели динамического равновесия и рекурсивные модели общества.

Результаты: Социальное управление в сложноорганизованном обществе представляет собой одновременное обеспечение функционирования жизнедеятельности общества, организации коммуникаций коллективного субъекта и (ре)конструирования модели самоорганизации общества.

Выводы: В информационном обществе его субъекты в ходе жизнедеятельности путем коммуникации на основе учета общественного мнения совершенствуют (согласуют с изменяющимися условиями) социокультурный проект самоорганизации социальной системы. Управление создателями общественного мнения предоставляет возможность управления и (ре)конструированием модели самоорганизации общества, обеспечивая её развитие в правильном направлении.

Ключевые слова: социальное управление; синергетический подход; общество; текст; коллективный автор; модель самоорганизации; общественное мнение.

Social Management in Information Society

Plyushch Aleksandr Nikolaevich – Institute of Social and Political Psychology of the NationalAcademy of Sciences of Ukraine, Senior Researcher, Ph. D. (Psychology), Kiev, Ukraine.

E-mail: plyushch11@mail.ru

15, Andreevskaya ul., Kiev, 04070, Ukraine,

tel: +38 (044) 425-24-08.

Abstract

Background: In information society, communicative management methods come to the fore, which implies the transition to the self-organization of the subjects of society based on a jointly constructed public opinion. This means replacing social control with social management by preliminarily forming public opinion, within which the necessary goals are set.

Methodology: A synergetic approach is used, within the framework of which society is simultaneously considered as integrity, system, text (text of vital activities, collective author and model of self-organization). The proposed approach, in which society is analyzed in three dimensions, as the state of a social system, the structure of the subjects’ organization and the process of (re)constructing the concept of a sociocultural project, made it possible to combine static models, models of dynamic equilibrium and recursive models of society.

Results: Social management in a complex society is a simultaneous provision of the vital activities of society, the organization of communications of the collective subject (entity) and (re)constructing a model of society’s self-organization.

Conclusion: The subjects in information society improve (agree upon the changing conditions) by means of communication, their sociocultural project of self-organization of the vital activities of society. The management of public opinion creators provides the opportunity to manage and (re) construct a model of society’s self-organization, ensuring its development in the right direction.

Keywords: social management; synergetic approach; society; text; collective author; model of self-organization; public opinion.

Постановка проблемы. Социальное управление обычно рассматривается как упорядочение социальной системы, как деятельность по сохранению и совершенствованию организации ее целостности [см.: 5; 10]. В традиционных обществах система управления поддерживает устоявшийся порядок, как правило, силовыми методами. Способы социального управления, опиравшиеся на силовое, экономическое или административное давление, могут оказаться неэффективными, если субъекты общества не будут активно поддерживать существующий порядок. Вместе с тем технологии, основанные на давлении, принуждении, вызывают энергию социального протеста, напряженности, сопротивления управленческому прессингу, что в свою очередь требует все новых и новых ресурсов для наращивания энергетики управления. Рано или поздно такие технологии ведут к социальным конфликтам и кризисам, истощению ресурсов, социальной нестабильности и т. п. В индустриальном обществе управление базируется на взаимодействиях легитимных политических субъектов (за рамками которых скрываются взаимоотношения политических элит), когда существующее устройство социальной системы обусловлено соотношением сил этих субъектов и их желанием следовать этому порядку.

В условиях информационного общества становится все больше субъектов социального управления, стремящихся отстаивать свои интересы. На первый план выходят коммуникативные методы управления, подразумевающие переход к самоорганизации субъектов общества на основе совместно конструируемого общественного мнения. Это означает замену социального контроля социальным управлением путем предварительного формирования общественного мнения, в рамках которого выдвигаются необходимые цели [см.: 2].

Информационная сфера общества как совокупность медийных ресурсов, коммуникативных технологий и культурного потенциала общества не имеет абсолютной защиты от прямого воздействия. Современные информационные технологии, благодаря которым практически каждый может разместить в Интернете произвольную информацию, позволяют любой социальной группе генерировать и трансформировать информацию в каналах коммуникации под свои цели, эффективно подготавливая и развивая общественное мнение в нужном русле. Осуществление управления процессами конструирования общественного мнения позволяет реализовывать желательные социальные изменения. В связи с этим целью статьи является рассмотрение специфики социального управления в информационном обществе.

Методологический подход. Начнем наш анализ с обоснования теоретического инструмента исследования. В соответствии с типами научной рациональности (классический, неклассический, постнеклассический) [см.: 9] выделим следующие подходы (их названия условные, для облегчения понимания), отличающихся чувствительностью «оптики» рассмотрения общества как целостности.

В рамках философского подхода общество рассматривается как целостность, и анализ происходящих процессов осуществляется по отношению к социуму как единому целостному организму. Социологи анализируют общество как множество социальных групп (и/или субъектов), объединенных в единое целое (в систему, или с нарастанием сложности – в «систему систем») [см.: 4; 11]. Общество как система находится в состоянии динамического равновесия, когда взаимодействия субъектов воспроизводят ее структуру. В рамках социально-психологического (конструктивистского) подхода общество рассматривается как «воображаемое сообщество» [см.: 1], как (ре)конструируемый текст (текст, автор, замысел) [см.: 7]. Общество воспроизводит свое предназначение во времени, следуя историческому замыслу, путем непрерывного обновления (преобразования) текста жизнедеятельности, коллективного автора, модели самоорганизации (социокультурного проекта общества).

В нашем исследовании будем использовать синергетический подход, в рамках которого интегрируются все вышеперечисленные подходы [см.: 8]. Для исследователя сложноорганизованное общество одновременно развертывается как целостность, система, текст, что позволяет анализировать это общество в трех измерениях как состояние, структуру, процесс, совмещая статичные модели, модели динамического равновесия и рекурсивные модели общества.

Исследование проблемы. В соответствии с предложенным подходом рассмотрим особенности социального управления в зависимости от сложности организации общества. Рассмотрим субъектов социального управления и их функции.

В обществе, рассмотренном как единый социальный организм, в качестве субъекта управления выступает государство, которое осуществляет управление жизнедеятельностью общества. В связи с тем, что государство – единственный институт управления, оно может становиться аппаратом насилия и принуждения для других субъектов.

В обществе, организованном как система, в качестве субъекта, управляющего жизнедеятельностью общества, выступает коллективный (системный) субъект, в состав которого входит государство и другие влиятельные политические субъекты (партии, финансово-промышленные группы и др.). Социальное управление, помимо обеспечения функционирования жизнедеятельности общества, включает и организацию коммуникаций коллективного субъекта. В таком обществе государство делится монополией на управление. В буквальном смысле делится своими полномочиями, когда оно становится одним из субъектов управления, и в переносном, когда разделяется на законодательную, исполнительную, судебную ветви власти. Государство задает контекст функционирования общества, его имплицитный порядок, выполняя функцию согласования интересов влиятельных политических субъектов. С одной стороны, наблюдается уменьшение роли государства как структуры управления жизнедеятельностью общества, но с другой – отмечается возрастание его неявной роли как организатора коллективного субъекта, который осуществляет функцию управления обществом.

В обществе, рассмотренном как (ре)конструируемый текст, в качестве субъекта управления выступает его коллективный автор, который включает различных субъектов общества, в том числе и государство. В таком обществе наблюдается дальнейшее растворение роли государства как структуры, непосредственно управляющей жизнедеятельностью социума. Оно делегирует полномочия субъектам общества, проводя собственную политику через задание правил конструирования и функционирования структур управления, и предлагает способы самоорганизации сообщества, позволяющие конструировать коллективного автора его социокультурного проекта. Социальное управление дополняется функцией (ре)конструирования моделей самоорганизации общества, базирующихся на различных парадигмах управления (субъект-объектной, субъект-субъектной, метасубъекта), обусловливающих состав лиц, принимающих решения, и степень их участия [см.: 3]. Процесс управления осуществляется двухступенчато: вначале задается модель самоорганизации коллективного автора, который впоследствии (ре)конструирует замысел социокультурного проекта и осуществляет управление жизнедеятельностью социума. Отметим, что в информационном обществе индивидуальные субъекты могут быть авторами социокультурного проекта общества, если это обусловлено моделью самоорганизации общества.

В рамках синергетического подхода социальное управление в различных измерениях общества представляет собой обеспечение функционирования его жизнедеятельности, организации коммуникаций коллективного субъекта, (ре)конструирования модели самоорганизации общества. Любой социальный проект всегда обусловлен качеством предлагаемой теоретической модели. Неудачно построенная логическая конструкция, ведущая к сомнительным или разрушительным следствиям, сохранит свои свойства в любом и каждом воплощении, что не позволяет надеяться на разрешение ни одной из актуальных проблем социального строительства. В условиях возрастающей сложности, открытости и неопределенности мира осуществление социального управления предполагает коррекцию социокультурного проекта социума, которая осуществляется в ходе согласования общественного мнения субъектов общества. Совместное моделирование социального проекта обеспечивает непрерывность коммуникации субъектов общества и, как следствие, управляемость системы.

Расширение числа субъектов, стремящихся участвовать в управлении жизнедеятельностью социума в информационном обществе, предполагает их самоорганизацию в социальные структуры, отстаивающие их интересы. Основным инструментом достижения целей этих структур становится предварительное формирование общественного мнения, которое дает возможность влиять на официальные институты власти.

Общественное мнение рассматривается как артикуляция субъектами общества фрагмента текста социокультурного проекта социума, имеющегося у них. Оно проявляется в трех формах (идеи, действия, слова), когда замысел (социального проекта), на основе которого осуществляются социокультурные практики, артикулируется в коммуникациях с другими субъектами. Примером проявлений общественного мнения может служить известная сказка про «новое платье короля». Приближенные короля действуют (несут шлейф платья), подданные – демонстрируют на словах свое восхищение новым платьем, а ребенок высказывает потаенные мысли, которые в данной ситуации не могут высказать взрослые.

Как и в случае социального управления, нарастание сложности организации общества приводит к расширению функций общественного мнения. В обществе, организованном как система, взаимодействия субъектов воспроизводят организацию общества, а общественное мнение является инструментом коммуникации субъектов, что позволяет организовать их понимание, которое служит основой для принятия решений о конструировании совместного социокультурного проекта. В обществе, рассмотренном как (ре)конструируемый текст, социальное управление предполагает коррекцию социокультурного проекта социума, а общественное мнение выполняет функцию обратной связи, предоставляя возможность в ходе согласования мнений субъектов внести коррективы в совместный проект.

В соответствии с тем, что общественное мнение определено как текст, у общественного мнения имеется свой (коллективный) автор. Подобно тому, как социальное управление в текстовой модели общества осуществляется двухступенчато, конструирование общественного мнения проходит в два этапа: вначале конструируется (коллективный) автор, который создает артикулированный текст общественного мнения. В связи с этим общественное мнение выступает средством самоорганизации общества, когда задание (коллективного) автора общественного мнения, артикулирующего фрагменты социокультурного проекта, позволяет организовать конструирование (коллективного) автора социокультурного проекта этого общества. Управление процессом конструирования (коллективного) автора общественного мнения предоставляет возможность осуществлять социальный контроль над процессами конструирования общественного мнения, что, в свою очередь, позволяет управлять процессами конструирования (коллективного) автора социокультурного проекта общества, реализующего этот проект.

Подведем некоторые итоги. В информационном обществе понимание социального управления расширяется на сферу (ре)конструирования модели социокультурного проекта общества, что позволяет привлечь к управлению большее количество субъектов. Обратной стороной этого процесса будет нарастание сложности систем управления. Множественность игроков, получивших возможность информационных воздействий, привела к поиску новых форм управления социумом. Легитимность общественных порядков и институтов становится все более зависимой от процедур обоснования и аргументации, связанных с коммуникативными практиками. Сложноорганизованные системы становятся чувствительными к форме управленческих воздействий, позволяющих (или не предусматривающих такой возможности) субъектам общества участвовать в принятии управленческих решений.

Инновационные процессы общества связаны с непрерывностью обновления его социокультурного проекта, поэтому социальное управление в информационном обществе может быть методологически рассмотрено как задача управления когнитивными процессами социума, его смыслопорождающей деятельностью и рефлексией [см.: 6]. Успешность внедрения инноваций будет обусловлена тем, будут ли участвующие в их осуществлении относить себя к соавторам этих преобразований. Принятие управленческих решений в духе жесткой иерархии и безоглядного следования инструкциям не вписывается в логику сложноорганизованного мира. Административное воздействие может только запустить процесс внутренних преобразований общества, тогда как конечный результат является следствием внутренних рекурсивных процессов и не предопределен однозначно.

Заключение. Спецификой социального управления в информационном обществе становится организация процесса (ре)конструкции, обновления модели социокультурного проекта социума. Первоначально конструируется (коллективный) автор модели (ре)конструкции. В дальнейшем этот автор на основе использования общественного мнения, которое в ходе согласования мнений субъектов общества выполняет функцию обратной связи, вносит коррективы в совместный проект. Для успешного внедрения социальных инноваций индивидуальные субъекты общества должны стать соавторами этих инноваций. Это позволяет вовлечь этих субъектов в осуществление проекта (ре)конструкции не только как исполнителей чужой воли, а как реализующих собственные идеи.

В информационном обществе его субъекты в ходе жизнедеятельности путем коммуникации на основе учета общественного мнения совершенствуют (согласуют с изменяющимися условиями) социокультурный проект самоорганизации жизнедеятельности общества. Управление авторами общественного мнения предоставляет возможность управления (ре)конструированием модели самоорганизации общества, направляя развитие общества в желательном направлении.

Список литературы

1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. – М.: Кучково поле, 2001. – 288 с.

2. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000. – 96 с.

3. Лепский В. Е. Эволюция представлений об управлении (методологический и философский анализ). – М.: Когито-Центр, 2015. – 107 с.

4. Луман Н. Общество как социальная система. – М.: Логос, 2004. – 232 с.

5. Макарейко Н. В. Административное право. – М.: Издательство Юрайт, 2014. – 212 с.

6. Москалев И. Е. Методология и методика государственного управления инновационными социальными процессами // Образование и общество. – 2007. – № 5. – С. 62–69.

7. Плющ А. Н. Синергетическая модель организации общества // Социологические исследования. – 2014. – № 10. – С. 14–22.

8. Плющ А. Н. Социально-психологические механизмы информационного влияния. – Нежин: Видавництво «Аспект-Поліграф», 2017. – 240 с.

9. Стёпин В. С. Теоретическое знание. – М.: Прогресс-Традиция, 2000. – 744 с.

10. Франчук В. И. Основы общей теории социального управления. – М.: Институт организационных систем, 2000. – 180 с.

11. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. – М.: Весь Мир, 2003. – 416 с.

References

1. Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism [Voobrazhaemye soobschestva. Razmyshleniya ob istokakh i rasprostranenii natsionalizma]. Moscow, Kuchkovo pole, 2001, 288 p.

2. Baudrillard J. In the Shadow of the Silent Majorities, or the End of the Social [V teni molchalivogo bolshinstva, ili Konets sotsialnogo]. Ekaterinburg, Izdatelstvo Uralskogo universiteta, 2000, 96 p.

3. Lepskiy V. E. Evolution of Ideas about Governance (Methodological and Philosophical Analysis) [Evolyutsiya predstavleniy ob upravlenii (metodologicheskiy i filosofskiy analiz)]. Moscow, Kogito-Tsentr, 2015, 107 p.

4. Luhmann N. Theory of Society [Obschestvo kak sotsialnaya sistema]. Moscow, Logos, 2004, 232 p.

5. Makareyko N. V. Administrative Law [Administrativnoe pravo]. Moscow, Izdatelstvo Yurayt, 2014, 212 p.

6. Moskalev I. E. Methodology and Methods of State Management of Innovative Social Processes [Metodologiya i metodika gosudarstvennogo upravleniya innovatsionnymi sotsialnymi protsessami]. Obrazovanie i obschestvo (Education and Society), 2007, № 5, pp. 62–69.

7. Plyusch A. N. Synergetic Model of Society Organization [Sinergeticheskaya model organizatsii obschestva]. Sotsiologicheskie issledovaniya (Sociological Studies), 2014, № 10, pp. 14–22.

8. Plyusch A. N. Socio-Psychological Mechanisms of Information Influence [Sotsialno-psikhologicheskie mekhanizmy informatsionnogo vliyaniya]. Nezhin, Vidavnitstvo “Aspekt-Polіgraf”, 2017, 240 p.

9. Stepin V. S. Theoretical Knowledge [Teoreticheskoe znanie]. Moscow, Progress-Traditsiya, 2000, 744 p.

10. Franchuk V. I. The Fundamentals of the General Theory of Social Governance [Osnovy obschey teorii sotsialnogo upravleniya]. Moscow, Institut organizatsionnykh sistem, 2000, 180 p.

11. Habermas J. The Philosophical Discourse of Modernity [Filosofskiy diskurs o moderne]. Moscow, Ves Mir, 2003, 416 p.

Ссылка на статью:
Плющ А. Н. Социальное управление в информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 12–19. URL: http://fikio.ru/?p=2807.

Философия

Роль телевидения как информационно-духовного ресурса в формировании современного социокультурного пространства

УДК 130.2

Кузнецова Евгения Владимировна – учреждение высшего образования «Университет управления «ТИСБИ», кафедра юридических и гуманитарных дисциплин, кандидат философских наук, доцент, Набережные Челны, Россия.

E-mail: kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

423825, Россия, Республика Татарстан, Набережные Челны, ул. Татарстан, д. 10 (25/14),

тел: 8-917-864-11-84.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Компьютерная ставшая следствием высоких информационных привела к формированию принципиально нового цивилизационного состояния общества. Одним из главных видов сырья в грядущей цивилизации становится информация, в связи с чем происходит трансформация современного социокультурного пространства, важнейшим ресурсом для развития которого выступают средства массовой информации.

Результаты: Сегодняшний российский социум находится в состоянии духовного и социального кризиса, а массмедиа и, в первую очередь, телевидение, стали источником пропаганды ценностей потребительского общества. Удовлетворяя интеллектуальные потребности обывателя лишь в той мере, в какой это необходимо ему самому, телевидение вынуждено давать все меньше объективной информации. Современное телевидение реализует четыре главные социально значимые функции: информационную, манипулятивную, образовательную и коммерческую. При этом доминирующей является манипулятивная функция. Социологическое исследование роли телевидения в современном обществе, проведенное в 2016 году в г. Набережные Челны среди жителей города и профессиональных журналистов, показало снижение доверия к массмедиа вообще и к телевидению в частности, что способствует образованию информационного вакуума.

Выводы: Средства массовой коммуникации, в первую очередь телевидение, могут стать тем самым инструментом, который позволит сделать процесс коммуникации наиболее эффективным и добиться установления действительно равноправных отношений между социальными субъектами материальной и духовной сфер культуры. Средства массовой коммуникации должны являться не просто распространителями информации в обществе, а инициаторами активного информационного взаимообмена между различными сферами социума и внутри них. Телевидение должно стать эффективным инструментом формирования социокультурного пространства нового формата.

Ключевые слова: средства массовой информации; телевидение; информационная цивилизация; массовые коммуникации; электронные медиа; потребительское общество; высокие информационные технологии; функции телевидения; общественное сознание; манипуляция информацией.

The Role of Television as an Information and Spiritual Resource in the Formation of Modern Sociocultural Space

Kuznetsova Evgenia Vladimirovna – The University of Management “TISBI”, Department of Law and Humanities, Ph. D. (Philosophy), Associate Professor, Naberezhnye Chelny, Russia.

E-mail: kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

10(25/14), Tatarstan st., Naberezhnye Chelny, Republic of Tatarstan, Russia, 423825,

tel: 8-917-864-11-84.

Abstract

Background: The computer revolution, which was the result of the emergence of information technology, led to the formation of a fundamentally new civilizational state of society. One of the main types of raw materials in the civilization to come is information, thus the transformation of the modern sociocultural space is taking place, with the mass media being the most important resource for it’s development.

Results: Today’s Russian society is in a state of spiritual and social crisis, and the media and, first and foremost, television, have become a source of propaganda for the values of the consumer society. Satisfying the intellectual needs of the people as far as it is necessary for them, television is forced to give less and less objective information. Modern television implements four main socially significant functions: informational, manipulative, educational and commercial. In this case, the manipulative function is dominant. A sociological study of the role of television in modern society, conducted in Naberezhnye Chelny in 2016 among city residents and professional journalists, showed a decrease in confidence in the media in general and in television in particular, which contributes to the creating of an information vacuum.

Conclusion: The mass media, primarily television, can become the instrument that will make the communication process most effective and achieve the establishment of truly equitable relations between the social subjects of the material and spiritual spheres of culture. The mass media should be not only disseminators of information in the society, but also initiators of active information interchange among different spheres of the society and within them. Television should be an effective tool for the formation of sociocultural space of a new format.

Keywords: mass media; television; information civilization; mass communications; electronic media; consumer society; high information technologies; functions of television; public consciousness; manipulation of information.

Компьютерная ставшая следствием высоких информационных привела к формированию принципиально нового цивилизационного состояния общества. Одним из главных видов сырья в грядущей цивилизации становится информация, в связи с чем происходит трансформация современного социокультурного пространства, важнейшим ресурсом для развития которого выступают средства массовой информации.

На сегодняшний день возникли и утвердились разнообразные направления и методолого-концептуальные подходы в исследовании массмедиа в целом. Отметим при этом, что в исследовательских традициях используется различная терминология по отношению к области медиакультуры – массмедиа, массовые коммуникации, средства массовой информации (СМИ), средства массовой коммуникации (СМК), «публичные коммуникации» (“public communications”) и др.

Термин «медиум» является достаточно обобщенным, под ним понимается любое средство коммуникации, которое передает или сообщает некое значение. Телефон, радио, кино, телевидение, Интернет – все они являются «медиа» [1, с. 78]. В то же время сообщение осуществляется в каждом случае по-разному, в зависимости от степени «чистоты» медиума. Так, телефон представляет собой «чистую» форму медиации, в то время как газеты и электронные медиа теснейшим образом связаны со средой своего существования и, в свою очередь, формируют свой собственный «самореференциальный» универсум. В исследованиях по теории медиа подчеркивается связь новых коммуникационных технологий с изменяющимся характером общества, начало которой уходит корнями еще в середину XIX века, в период создания железных дорог и пароходов [1, с. 72]. «Однако массовые коммуникации не следует смешивать с технологиями, делающими их возможными – специфика массовых коммуникаций состоит в дистинктивных условиях операции, в которые включаются природа аудитории, опыта коммуникации и коммуникатора». В «чистом» виде существование технологий в столь сложной современной культурной ситуации, где социальные и культурные аспекты тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены, а технологические феномены отягощены культурными смыслами, вряд ли возможно. Особенно остро встает этот вопрос в последние годы в связи с небывалым ростом телекоммуникационных технологий, что крайне затрудняет прогнозирование как в этой конкретной сфере, так и в социокультурной динамике в целом.

90-е годы XX века знаменуют новый этап как в мировых, так и в отечественных массовых коммуникациях, причем в рамках этого периода процессы, происходящие в отечественных массмедиа, практически совпадают с подобными же процессами в европейских. Основными чертами ситуации в мировом медиа-пространстве конца прошлого века являются, по мнению многих исследователей, его непредсказуемость и неслыханная скорость технологических инноваций, которые хотя и не позволяют нам выстраивать какие-либо определенные прогнозы относительно того, каким будет процесс потребления продукции медиа в XXI веке, однако не оставляют сомнения в культурной значимости приобщения к новым информационным технологиям.

В новом, XXI веке несомненной доминантой среди средств массовой коммуникации становятся электронные медиа [1, с. 74] и телевидение. Основными чертами этой эпохи являются распространение спутникового и кабельного телевидения и связанный с этим рост числа каналов, дающий неограниченный выбор зрителю. Все чаще процесс более или менее целостного, единого просмотра той или иной передачи заменяется «зэппингом» – постоянным переключением каналов, создающим ситуацию одновременного просмотра большого количества передач. Это во многом напоминает характерное для постмодернистской культурной ситуации состояние зрителя – потребителя культуры, который уже не в состоянии воспринять какой-либо временной или смысловой континуум как цельное впечатление, но одновременно включает в свое поле восприятия ряд фрагментов и впечатлений, создающих специфику фрагментированного коллажа постсовременного культурного опыта.

Видео, вошедшее в эти годы в нашу повседневную жизнь как его неотъемлемая часть, также связано с процессом фрагментации – оно используется, чтобы прокрутить не занимающие зрителя фрагменты, останавливаясь на том, что важно для понимания сюжета или на деталях, представляющих специфический индивидуальный интерес. В результате видео становится своеобразным дайджестом. «Все это дает возможность каждому потребителю стать производителем образов, принадлежащих только ему» [2].

В то же время сам бурный количественный рост каналов полностью меняет облик не только телевидения, но и современной культуры в целом. Этот рост одновременно восхищает и тревожит как исследователей, так и людей, которым приходится приспосабливаться к новым технологиям. «В конце XX века в Европе и в США рождающимся символом нового будущего стала электронная супермагистраль в образе 500 каналов (или единого канала с возможностью доступа к универсуму информации), неограниченной интерактивности и повышенной возможности потребительского выбора и явного контроля. Этот образ полон обещания, свободы и выбора» [3, с. 13]. Но далеко не все относятся к этому технологическому прорыву столь оптимистично, и прогнозы в данной области весьма противоречивы.

Любое прогнозирование или попытка регуляции будущего теснейшим образом соотносится с тем, что происходит в области массмедиа как с технологической, так и с социокультурной точек зрения. Средства массовой информации, включая телевидение, по мнению ряда исследователей, выступают в качестве существеннейшего фактора в формировании нового социокультурного пространства, характерного для постиндустриального (информационного, трансиндустриального) общества. Как пишет известный американский социолог, основатель теории постиндустриального общества Д. Белл, телевидение создало то, что греки некогда называли ойкуменой – единое сообщество, или то, что М. Маклюэн назвал «глобальной деревней» [см.: 2, с. 71].

Сегодняшнее российское общество во многом духовно и социально дезориентировано и находится в состоянии экономического кризиса. Его граждане в своей основной массе пассивны, безынициативны. Налицо также кризис национального самосознания. В то же время дезориентация общества отчасти вызвана отсутствием объективной информации. Средства массовой информации стали источником пропаганды ценностей потребительского общества. В то время как информация, по мнению Э. М. Андреева, по своей природе должна способствовать общественному равновесию и развитию [4].

СМИ воплощают единство трех начал. Первое начало – естественное (природное), ибо информация является важнейшим ресурсом, без которого невозможна сама жизнь. Второе начало – социальное, порождающее проблему организации совместной деятельности и общения. Третье начало – духовное, вызывающее необходимость знания и осмысления происходящего.

В случае нереализации этих начал СМИ ведут общество к дезинформированности. Дезинформированное же общество – ступень к тоталитаризму, господству мифологического утопического сознания.

В данной связи современные российские средства массовой информации вызывают беспокойство многих ученых. Особенно это касается телевидения, занимающего доминирующие позиции среди остальных СМИ. Телевидение как интегратор (или дезинтегратор) общества не случайно становится в последнее время объектом многих исследований.

Мы систематизировали концепции некоторых ученых, касающихся воздействия телевидения на общественное сознание, обобщили нашу телереальность и попробовали выделить на этой основе следующие функции современного российского телевидения, являющиеся для него ведущими на сегодняшний день.

1) Информационная функция. Генеральная Ассамблея ООН в 1946 году призвала к обеспечению свободы информации и выражения убеждений, а Всеобщая декларация прав человека (ст. 19) утвердила право личности на объективную информацию. Однако, как показывают исследования, сегодня наблюдается дефицит объективной информации на наших телеканалах. В частности, исследование, проведенное нами в г. Набережные Челны в 2016 г. и посвященное влиянию СМИ на общественное сознание, показано следующее:

– 27,6 % тележурналистов города стремятся к объективности в анализе событий, 35,3 % делают это в зависимости от ситуации, 62 % (!) не ставят объективное отражение событий целью своих репортажей и передач, в то время как 54,45 % опрошенных зрителей – жителей г. Набережные Челны – ценят в телевещании объективность и точность;

– 1,66 % зрителей постоянно смотрят информационно-аналитические программы, 43,85 % респондентов не смотрят их никогда; 8,3 % респондентов в формировании своего мнения по тем или иным вопросам опираются на СМИ, 26,6 % опираются на суждения друзей, родственников, то есть доверяют им больше, чем журналистам.

Отсюда потеря интереса к массмедиа вообще (и к телевидению, в частности) как к источнику информирования, снижение интереса граждан к происходящим в мире событиям и, как следствие этого, образование информационного вакуума.

2) Манипулятивная функция. Одним из механизмов манипулирования общественным сознанием, который использует телевидение, является привлечение внимания аудитории к определенным проблемам. Но при этом картина мира, создаваемая на экране, зачастую не соответствует действительности. Американские ученые-социологи, представители Анненбергской школы, предложили еще одну концепцию, выявляющую сущность манипулятивного воздействия ТВ на сознание людей [5]. Это концепция символического интеракционизма, заключающаяся в создании мифологического образа реальности, который складывается в результате «шаблонных капсул» – идей, сюжетов, норм, ценностей, формирующих определенный образ мышления и поведения.

Создавая мифические образы, телевидение ведет пропаганду определенного рода ценностей. Сегодняшнее российское телевидение ориентируется в формировании своего содержания на «американскую» модель культуры, что означает активную пропаганду ценностей потребительского общества. Отсюда огромное количество телеигр с целью обогащения, формирующих дух потребительства и вносящих разлад в общество. Таким образом, остается невыполненной главная миссия массмедиа – миссия единения общества и формирования единого общественного мнения.

Еще одной отличительной чертой современного телевидения является пропаганда насилия и криминала. «Улицы разбитых фонарей», «Ментовские войны», «Три вокзала», «Тайны следствия», «Морские дьяволы», «След» – таковы телесериалы, демонстрируемые в течение одних суток федеральными каналами, такими как Первый канал, Россия 1, НТВ, Пятый канал.

Причем в телесериалах отечественного производства, тема которых – преступность и борьба с ней, «зло» не всегда несет наказание, зачастую показывается непобедимость организованной преступности в России, что, безусловно, является отражением действительности.

Обращаясь к социологическому исследованию, мы видим, что большинство телеаудитории предпочитает заполнять свой теледосуг именно просмотром детективных телесериалов (53 %), остальные выбирают ток-шоу (31,9 %) или телеигры (15,1 %).

Если принять во внимание концепцию Г. Шаттенберга о функциях социального контроля ТВ, можно прийти к выводу о том, что количество преступлений против личности, против собственности в нашем обществе в последующем не уменьшится, а возрастет, так как телевидение, распространяя информацию о ненаказуемости зла, устанавливает новые морально-нравственные нормы.

3) Образовательная функция. В число основных задач телевидения, как и других СМИ, всегда входило просвещение населения по различным вопросам. Расширение картины мира зрителя (читателя, слушателя) – один из функциональных признаков деятельности массмедиа, выделенных исследователями Европейского института СМИ.

Но нынешняя модель телевещания предусматривает удовлетворение культурных потребностей обывателя на его среднем (или ниже среднего) уровне. В результате основными характеристиками телевидения становятся сенсационность, скандальность, зрелищность, привлекательность формы и дегуманизация содержания. Как показал социологический анализ, в г. Набережные Челны для 34,45 % респондентов телевидение есть способ заполнения досуга, 18,89 % повышают с его помощью культурный уровень.

4) Коммерческая функция. Данная функция выражается в наличии рекламы в телеэфире. Российская телереклама в ее нынешнем варианте существования в эфире представляет собой исключительно институт продвижения товара на рынке. Между тем, реклама есть еще и социокультурный институт, средство формирования общественных процессов. Но социальная реклама слабо представлена на нашем телевидении.

Проанализировав реализацию функций российского телевещания, мы приходим к выводу о необходимости создания кардинально нового механизма функционирования ТВ, который бы удовлетворил многоплановые интересы представителей различных слоев социума, позволил повысить качество передач с точки зрения операторского, режиссерского мастерства, обеспечил плюрализм мнений и, что самое главное, способствовал формированию системы ценностей, принципиально отличной как от мифологических ценностей, пропагандировавшихся советским ТВ, так и от современных материальных (потребительских) ценностей, пропагандой которых занимается российское ТВ, в значительной степени «американизированное». Удовлетворяя интеллектуальные потребности обывателя лишь в той мире, в какой это необходимо ему самому, телевидение вынуждено давать все меньше объективной информации, образуя информационный вакуум, как уже отмечалось выше, и ведя к еще большему снижению потребности аудитории в объективной информации. Поскольку подобная модель телевещания неуклонно ведет к полной пассивности индивида и его равнодушию к происходящему, духовность общества падает, падает и нравственность.

В этом контексте встает вопрос о профессионализме и социальной ответственности СМИ. Еще основатель кибернетики Н. Винер предупреждал, что манипуляция информацией способна ввергнуть общество в кризис. Средства массовой информации – феномен сложный и противоречивый, формирующий путь развития общества, с одной стороны, и отражающий все стороны общественной жизни – с другой. В связи с особой ролью информации на стадии существования информационной цивилизации (постиндустриального общества, супериндустриального общества) средствам массовой информации предназначена особая роль на новом общественно-цивилизационном этапе развития [6].

В обществе, ориентированном на потребительство и основанном на купле-продаже, на подавлении и насилии, информационная система, являясь собственностью тех, кто преуспел в борьбе за власть, есть фактор социальной дезорганизации и дезинтеграции. Средства массовой коммуникации, в первую очередь телевидение, учитывая степень его влияния на общественное сознание, могут стать тем самым инструментом, который позволит сделать процесс коммуникации наиболее эффективным и добиться установления действительно равноправных отношений между социальными субъектами материальной и духовной сфер культуры. Средства массовой коммуникации должны являться не просто распространителями информации в обществе, а инициаторами активного информационного взаимообмена между различными сферами социума и внутри них.

Список литературы

1. Шепинская Е. Н. Телевидение как форма культуры // Массовая культура на рубеже веков. Сб. статей. – М., СПб: ДБ, 2005. – С. 12–125.

2. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. – М.: Academia, 1999. – 956 с.

3. Wright Ch. Mass Communication. A Sociological Perspective. – N. Y.: Random House, 1968. – 235 р.

4. Андреев Э. М. Средства массовой информации и реформирование России // Социально-политический журнал. – 1996. – № 4. – С. 32–48.

5. Полуэхтова И. А. ТВ как механизм социального контроля // Вестник МГУ. Серия 18. Социология и политология. – 1998. – № 1. – С. 49–60.

6. Кузнецова Е. В. СМИ как социальный институт на современном общественно-цивилизационном этапе // Регионология. – 2012. – № 3. – С. 154–161.

References

1. Shepinskaya E. N. Television as a Form of Culture [Televidenie kak forma kultury]. Massovaya kultura na rubezhe vekov. Sbornik statey (Popular Culture at the Turn of the Century. Collected Articles), Moscow, Saint Petersburg, DB, 2005, pp. 12–125.

2. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo]. Moscow, Academia, 1999, 956 p.

3. Wright Ch. Mass Communication. A Sociological Perspective. New York, Random House, 1968, 235 р.

4. Andreev E. M. Mass Media and Reforming of Russia [Sredstva massovoy informatsii i reformirovanie Rossii]. Sotsialno-politicheskiy zhurnal (Social and Political Journal), 1996, № 4, pp. 32–48.

5. Poluekhtova I. A. TV as a Mechanism of Social Control [TV kak mekhanizm sotsialnogo kontrolya]. Vestnik MGU. Seriya 18. Sotsiologiya i politologiya (Moscow State University Bulletin. Series 18. Sociology and Political Science), 1998, № 1, pp. 49–60.

6. Kuznetsova E. V. Mass Media as a Social Institute on the Modern Social and Civilizational Stage [SMI kak sotsialnyy institut na sovremennom obschestvenno-tsivilizatsionnom etape]. Regionologiya (Regional Studies), 2012, № 3, pp. 154–161.

Ссылка на статью:
Кузнецова Е. В. Роль телевидения как информационно-духовного ресурса в формировании современного социокультурного пространства // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 34–41. URL: http://fikio.ru/?p=2803.

Философия

Система образования в современном информационном обществе

УДК 101.1:316

Левко Анатолий Игнатьевич – Государственное научное учреждение «Институт философии Национальной академии наук Беларуси», главный научный сотрудник, доктор социологических наук, профессор, Минск, Республика Беларусь.

E-mail: institute@philosophy.by

220072, Республика Беларусь, г. Минск, ул. Сурганова, д. 1, корп. 2,

тел: +375(17)284-18-63.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Смысл, вкладываемый сегодня в понятие «образование», как никогда раньше требует серьезного научного анализа и философского обоснования.

Результаты: Образование в информационном обществе представляет из себя многомерное социокультурное и социально-экономическое явление, определяемое в первую очередь историческим и системным развитием самого общества. Оно проявляет себя то как закрытый, статистический, непредсказуемый, национально ориентированный, то как и открытый глобальный историко-динамический процесс, в силу чего его развитие содержит известные риски и угрозы. Большинство из проблем современного образования являются результатом одностороннего подхода к интерпретации самой сущности культуры, составной частью или феноменом которой образование всегда остается. В одном случае при выяснении сущности образования культура предстает как результат адаптационной деятельности в форме научно-технического прогресса, свобода которой является выражением познанной необходимости. В другом – как проектирование существующей социальной реальности, ее культивирование и выращивание на основе духовных и материальных ценностей, сформированных в лоне культуры. В первом случае образование проявляет себя как открытый глобальный информационный процесс, направленный на просвещение народных масс и оказание других образовательных услуг, связанных с преобразовательной деятельностью и потреблением материальных благ, имеющих сугубо экономическое содержание. Во втором случае образование превращается в способ овладения духовной культурой и связанной с ней способностью к творческой деятельности, конструированию или проектированию не только технических систем, но и социальной реальности. Естественное (природное) и искусственное (культурное) начало информационного общества и системы его образования также представляют собой некое тождество противоположностей. Это ноосферный процесс единства биосферы и техносферы, придающий общественному развитию и развитию личности циклический характер.

Выводы: Образование в современном информационном обществе является как источником инновационного развития последнего, так и выражением его скрытого социально-культурного и экономического потенциала.

Ключевые слова: образование; цивилизация; культура; информация; обучение; воспитание; «закрытое» и «открытое» общество; статичное и динамичное развитие.

The Education System in Modern Information Society

Levko Anatoly Ignatevich – Institute of Philosophy of the National Academy of Sciences of Belarus, Chief Researcher, Doctor of Sociology, Professor, Minsk, Republic of Belarus.

E-mail: institute@philosophy.by

Surganova str., 1, building 2, Minsk, Republic of Belarus, 220072,

tel: +375 17 2841863.

Abstract

Background: The meaning that we discover today in the notion of “education” requires thorough analysis and philosophical study as never before.

Results: Education in information society is a multi-dimensional sociocultural and socioeconomic phenomenon, determined primarily by the historical and systemic development of society itself. It manifests itself either as a closed, statistic, unpredictable, nationally oriented, or as an open global historical-dynamic process, so that its development contains real risks and threats. Most of the challenges of modern education are the result of a one-sided approach to the interpretation of the very essence of culture, an integral part or a phenomenon of which education always remains. On the one hand, when clarifying the essence of education, culture is the result of adaptive activity in the form of scientific and technological progress, the freedom of which is an expression of cognized necessity. On the other hand, it is the construction of the existing social reality, its cultivation and development based on spiritual and material values. Education manifests itself as an open global information process aimed at enlightening the public at large and providing some other educational services related to the creative activity and consumption of material goods, the latter having a purely economic content. At the same time, education is transformed into a way of acquiring spiritual culture and the ability to act creatively or to design not only technical systems, but also social reality. The natural and artificial (cultural) origin of information society and the system of its education also represent a certain identity of opposites. This is the noospheric process of the unity of the biosphere and the technosphere, which gives a cyclical character to the social development and development of the personality.

Conclusion: Education in modern information society is both a source of innovative development of the latter, and an expression of its unrevealed socio-cultural and economic potential.

Keywords: education; civilization; culture; information; training; upbringing; “сlosed” and “open” society; static and dynamic development.

Образование в современном обществе чаще всего связывается с теми информационными возможностями, которые позволяют ему быть дистанционным, доступным, мобильным, технологичным, практико-ориентированным, непрерывным и т. д. Однако является ли информация сама по себе знанием, а способы ее обретения – образованием? Думаю, что нет. Ценностно-нормативное, смысловое и целевое содержание любой информации придает само общество и его культура, которые хотя и имеют в качестве своего источника развития естественную основу, все же к ней одной не сводятся. Поэтому при всей распространенности и, казалось бы, устойчивости понятия «образование» смысл, вкладываемый в него сегодня, и направление его реформирования как никогда раньше требуют серьезного научного анализа и философского обоснования.

Противоречивая суть образования отражена уже в самой этимологии этого слова, хорошо иллюстрируемой корневой его основой – «образ». Этот образ всегда воспринимался по-разному с мифологической, религиозной, натуралистической, социально-культурной мировоззренческой позиции, и в зависимости от уровня развития самого общества являлся как духовно-нравственным, идеальным, например, образом Божьим, так и психологическим или чувственной формой психического явления, имеющего в идеальном плане материально-пространственную организацию и временную динамику. Смысл образования на протяжении исторического развития самого общества постоянно меняется. Он выражается целым рядом таких сопоставимых с ним понятий, как «культура», «социализация», «воспитание», «обучение», «подготовка», «деятельность», «знания» и т. д. К тому же образование и связанное с ним общественное развитие неизбежно включают в себя историческое наследие, являющееся выражением социально-культурного и экономического развития как биосоциального адаптационного и духовно-нравственного процесса. Материальное и духовное начало в нем, как и в культуре в целом – звенья единой цепи или своеобразное тождество противоположностей. Нет культуры без идеалов и идеализаций и их материально-технического воплощения в социальную реальность или практику, и нет культуры вне общества как условия жизнедеятельности человека, формирующего его образ жизни. В связи с этим и образование как социально-культурный феномен предстает и как выражение духовной и адаптационной деятельности, и как выражение потребностей человека, его социализированного, окультуренного способа и стиля жизни. Именно эта жизнедеятельность как естественный процесс придает обществу форму духовно-нравственной, технотронной, информационной и другой системы, элементы которой образуют соответствующие цивилизации. Эти социальные системы в свою очередь интегрированы в глобальный общецивилизационный процесс, характеризующий жизненное пространство, образ жизни современного человека и его духовный мир. Сама же цивилизация понимается как сложная система, состоящая из различных интегрированных между собой материальных и нематериальных сфер жизни общества, естественно-природных и искусственно создаваемых ее условий и способов реализации, характеризующих качество этой жизни. То, что раньше представлялось внешним фактором воздействия (природы) сегодня соединилось с обществом, а природные риски из внешних факторов превратились во внутренний, социокультурный фактор. Природа и общество соединились в единый сложный феномен, и отдельно друг от друга не существуют [4, с. 54].

Это, в известной мере, коснулось и образования, которое в создавшихся условиях уже не может быть гарантом стабильности и процветания, а его реформы всегда связаны с известными рисками потери национальной идентичности, обретением им массового характера, приходящего на смену элитарной культуре, потерей самоуправляемых начал и механизмов саморазвития, превращением в простую сферу услуг и т. п. На рубеже ХХ–ХХI веков произошла смена образовательных парадигм. Господствовавшая на протяжении последних двух столетий антропоцентрическая парадигма образования уступила место социокультурной. Образование обрело глобальный характер, потребовавший интеграции национальных систем образования в мировую систему. И, наконец, в условиях информационного общества изменились и сами критерии образованности. Традиционные требования к знаниям, умениям и навыкам сменились компетентностным подходом. Из школ-общин и школ-мастерских школы и вузы превратились в образовательные учреждения или организации, деятельность которых направляется государственным образовательным стандартом.

Под современным образованием понимается организованный и устойчивый процесс коммуникации, порождающий как обучение, так и основанную на нем и целенаправленном воспитании социальную интеграцию и дезинтеграцию в виде возрастающей социальной мобильности в рамках региональной, национальной и геокультурной системности и ценностно-нормативной социальной общности. По МСКО (Международная стандартная классификация образования) ЮНЕСКО термин «образование» включает в себя все виды целенаправленной и систематической деятельности, осуществляемой в целях удовлетворения образовательных потребностей. В таком понимании образование все больше понимается как выражение модернизации современного общества и культурной гегемонии в этом процессе Запада, представляемой как объективный процесс глобализации, осуществляемой в условиях открытого общества. Для субъекта открытого общества это установка на рациональное познание и освоение мира (в противоположность мифологическому и идеологическому принятию мира); способность к критической рефлексии (в противоположность догматизму); способность ставить цели и осуществлять деятельность индивидуально (в противоположность коллективизму) [см.: 2, с. 180].

Обучение и воспитание в современной информационной системе образования все больше разводятся между собой. Существующую сегодня в Западной Европе и США парадигму воспитания условно можно определить как антропоцентристскую, которая уже в XVIII столетии пришла на смену христианскому антропологизму, ориентированному на воспитание человека по образу и подобию Бога, и фактически сохраняющуюся до сих пор. Исходным пунктом при обосновании антропоцентрической парадигмы воспитания явилась концепция «свободного воспитания» французского философа Ж. Ж. Руссо и работа английского философа-сенсуалиста Дж. Локка «Мысли о воспитании». Впоследствии она была дополнена переоценкой христианских ценностей и принципом воспитания воли к власти философии жизни немецкого философа Ф. Ницше и философскими принципами американского прагматизма У. Джеймса, Дж. Дьюи, Ч. Пирса и других исследователей.

В данной парадигме был реализован девиз древнегреческого философа Протагора: «Человек есть мера всех вещей». Человек объявлялся хозяином своей собственной судьбы, свободным от рождения от всяких культурных ограничений и имеющим естественные права на данную свободу. Замена теории естественного права теорией свободы культурной самореализации ничего в принципе не изменила в представлениях об источниках социально-культурного и экономического развития. Мир идей, истории, духа, смыслов, с которыми связывается суть современной культуры, как и естественное право, по-прежнему трактуется в качестве противоположности миру социальному. Культура и культурность предстают не как социальные характеристики общества, а как выражение активности самого человека.

Именно культурность, по мнению последователей К. Поппера, является единственной мерой человеческой самостоятельности, а овладение культурой – основное условие освобождения от оков социума, «преодоления истории» и выхода в открытое пространство самоорганизации субъекта, в котором он сам выступает источником социальных норм, определяющих программы организации будущего. Иллюстрацией тому является, например, концепция открытого общества известного мецената и идеолога глобализма Джорджа Сороса, изложенная в его лекции «Национальные диктатуры против открытого общества», прочитанной им в Гарвардском клубе Нью-Йорка 18 ноября 1992 года.

В закрытом обществе, утверждает Дж. Сорос, существует только одна концепция, и считается, что каждый вынужден ее придерживаться, в то время как в открытом обществе каждый человек не только может, но и вынужден иметь собственную точку зрения. И именно противоречие между существующей социальной реальностью и представлением о ней в виде той или иной философской рефлексии, по его мнению, и является двигателем общественного развития. Открытое общество, утверждает Дж. Сорос, – это общество индивидуальной самореализации и либеральной государственной идеологии. Рефлексивность, или мыследеятельность, служит здесь исходным пунктом социального проектирования, позволяющего кардинальным образом преобразовывать действительность с помощью существующих культурных универсалий. «Я, – отмечает в этой лекции Дж. Сорос, – разработал общую теорию, которая основывается на следующем: представления участника события никогда не соответствуют реальности полностью. Это несоответствие является важным определяющим фактором в развитии событий; по правде говоря, в нем лежит ключ к пониманию истории. Поэтому важно вначале сформировать такое представление, невзирая на реальное положение дел, а затем реальное положение дел подвести под данное представление» [3, с. 3].

Иными словами, речь идет о выработке стратегии общественного развития как разновидности социального проектирования и программирования и способах региональной и глобальной интеграции на основе ценностей «свободного мира» и претензий мышления на универсальность. Выработав стратегию общественного развития, можно управлять всем миром. Вопрос ставится о расширении узкого, например, средневекового порядка или о выходе в расширенный, универсальный порядок, характерный для индустриального и постиндустриального или информационного общества. На этом, в частности, строятся основные положения философии модернизма и постмодернизма.

При этом роль открытого общественного развития и основанной на нем глобализации, на мой взгляд, сильно преувеличена и во многом противоречит самой логике общественного развития. Динамика и статика общественного развития представляет собой единый процесс закрытого социально-системного и открытого социально-культурного исторического взаимодействия и взаимообусловленности, выращивания, культивирования, проектирования и последующего заимствования и распространения научных, технических, информационных и других цивилизационных достижений. В одном лишь открытом пространстве глобализационного процесса такое взаимодействие, как и инновационное образование, просто невозможно. Образование является основным условием цивилизационного научно-технического и социально-культурного развития благодаря своему элитарному, а не массовому характеру. Оно возникает первоначально в закрытом пространстве монастырской и университетской среды, благодаря чему впоследствии и обретает форму открытого пространства просвещения. Причем это вовсе не противоречит утверждению, что сама практика жизни движет науку и образование быстрее любых университетов. Процесс рождения нового целого, нового общественного порядка есть процесс не только идеальный, но и социальный, межчеловеческий.

Образование изначально нацелено на два духовных образа культуры: образ внешнего мира или макрокосмоса и внутренний образ самого человека, свое собственное «Я», основным посредником между которыми выступает отношение человека к себе подобным или другим людям, обществу. Общество и его культура в данном случае являются своеобразной призмой, через которую нами воспринимается как внешний, так и внутренний мир. Между этими тремя мирами: миром внешнего, внутреннего и социального существует неразрывная взаимосвязь и взаимообусловленность. Образованный человек отличается от необразованного не количеством усвоенной информации, а складом мышления, способностью к аналитической деятельности, основанной на способности интегрировать и синтезировать отдельные разрозненные знания и факты.

Иное дело, что такое представление о современном образовании во многом трансформируется философией постмодернизма и нередко предстает как способ организации мышления, выступающего по отношению к культуре средством осуществления социального субъекта в формах открытого общества. Акт самоопределения в социальном пространстве реализуется здесь как акт свободной воли, отличающей собственно человеческое существование от существования человека как элемента социальной машины, и как поступок, реализующий в действительности идеальные основания и принципы самоопределения. Открытое образование представляется как разомкнутое, открытое по отношению к внешнему миру, а не как деятельность, организованная в «целевой» логике. В качестве цели здесь рассматривается изолированный автономный индивид, носитель некоторой совокупности программируемых или выращиваемых качеств. И в то же время игнорируется то обстоятельство, что выращивание этих качеств невозможно вне социальной общности – семьи, детского, школьного и иного сообщества и национального гражданства. Без них гражданина мира сформировать невозможно. Да и свобода проектирования современного общества всегда ограничена национальными, региональными, поселенческими и иными условиями. Истоки успеха в модернизации и динамике развития каждой из стран кроются в ее собственных материальных и духовных резервах, а не в самом заимствовании общих цивилизационых образцов этого развития, включая и существующие модели образования. В ходе этого заимствования под лозунгами глобализации фактически происходит возрождение гегелевского представления об образовании как способе перехода от абсолютной идеи, совокупных достижений духовной культуры к индивидуальному самосознанию, рассматриваемому как основной фактор общественного развития, осуществляемого на уровне политики и государственного управления.

В классической философии сложилась устойчивая традиция, в соответствии с которой общественное развитие, так или иначе, связывается в основном с методами организации и управления социумом. Исходя из классификации методов управления, выделяются: гармоническое, диалектическое, солидарное и конфликтологическое развитие. При этом чаще всего не учитывается то, что это развитие может иметь самые различные формы, быть статичным или динамичным, содержит риски превращения в простое функционирование системы, когда она утрачивает способность реагировать на вызовы времени. Вся сложность заключается в том, что статика общественного развития в виде выращивания тех или иных культурных форм в закрытом пространстве является необходимым условием динамики этого развития в открытом пространстве, а само развитие общественной системы немыслимо вне ее функционирования и специального бюрократического аппарата государственного управления. В таких условиях всегда имеется риск подмены социально-культурного и экономического развития его административным регулированием, якобы опирающимся на научно-обоснованную стратегию этого развития.

Вся сложность исследования образования состоит в том, что оно до сих пор включает в себя все многообразие подходов и принципов формирования индивидов как субъектов общественной культуры или черты личности, которые давно утратили свою очевидность и проявляют себя как латентные (скрытые) переменные. Это и культурные коды, исторически унаследованные от мифологического, философского и религиозного сознания различных народов, заключенные в их образе жизни, ее ценностях, нормах и смыслах; речь как основной способ общения; постоянно сменяющиеся потребности личности, государства и общества; способы коммуникации; достижения современной науки и техники и т. д. К тому же результаты этих исследований всегда существенно различаются в зависимости от парадигмального их осмысления в ситуации «здесь и сейчас» или в исторической ретроспективе. Образование одновременно предстает и как ценность, и как система, и как процесс, и как результат. Все зависит от того, под каким углом зрения мы будем анализировать образовательный процесс и его результат, какой смысл в него вкладывать, и тем более – в каком направлении реформировать. Все это, так или иначе, отражается в политике образования отдельных государств и их содружеств типа ЕС, ЕВРОЗЭС, СНГ и т. д. Тем более, что образование может выступать как важнейшим фактором консолидации и развития общества, так и фактором его социального расслоения вследствие изменения социальной структуры общества в направлении все возрастающей ее дифференциации. Оно может быть элитарным и массовым, общекультурным и профессионально специализированным, инновационным и традиционным, а, следовательно, может как стабилизировать общественные отношения благодаря расширению социальной мобильности индивидов, их способности изменять свой социальный статус и общественное положение, так и служить причиной их дестабилизации. Например, игнорирование национальной, региональной и поселенческой традиций, ориентация исключительно на инновационное и мультикультурное развитие, глобальную коммуникацию, открытое общество, и формирование на этой основе «гражданина мира» чревато многими непредвидимыми последствиями для каждого из государств, вступающих на путь его кардинальных реформ с позиции требований времени. То, что кажется актуальным в ситуации «здесь и сейчас», далеко не всегда является таковым с позиции исторически сформировавшихся культурных кодов различных народов и цивилизаций. Между сущностью, выражаемым с ее помощью концептуальным представлением о существующей реальности и существованием или реальной жизнедеятельностью, истоки которой кроются в глубинах истории народов, далеко не всегда имеется полное соответствие. Поэтому диалог культур и его отражение в системе образования в виде заимствования чужого опыта и моделей образования, в частности, опыта США и его многоуровневой системы образования, не всегда ведет к росту эффективности национальных систем образования и тем более к его унификации по предложенному образцу. Эта унификация охватывает лишь информационную сферу. С помощью Интернета и других технических средств расширяется ее многообразие, количество усвоенных сведений. Но при этом далеко не всегда усвоение этих сведений ведет к развитию способности к логическому мышлению, самодеятельности личности и получению нового знания, имеющего свое смысловое содержание и неразрывно связанное с умениями и навыками его практического применения в сложившейся ситуации взаимодействия с другими людьми. Секрет обретения качественно нового знания кроется не столько в технических средствах передачи информации, сколько в ее социализации и аккультурации или превращении информации в форму социально-культурного взаимодействия или коммуникации, благодаря обретению ею социально-культурного смысла, характерного для современности. То, что было раньше, например, в советской действительности, как бы теряет смысл в новых условиях и оборачивается новыми, неизвестными ранее проблемами. И наоборот: то, что было социальной проблемой раньше, сегодня таковым не является. Наиболее эффективным способом разрешения этих проблем было и остается образование.

По утверждению западных идеологов, в тех обществах, в которых модернизация осуществлялась параллельно с принятием ценностей западной культуры, наблюдался интенсивный экономический рост, примером чего могли служить многие азиатские страны. В тех же обществах, где модернизация в этот период реализовалась без принятия ценностей гражданского общества и правового государства, наблюдался спад или стагнация экономики, примером чего служили страны Латинской Америки. Сами же ценности, в данном случае, представляются не как результат исторического наследия каждой из развивающихся стран, а как своеобразный итог мыследеятельности или новое мышление, вырабатываемое в процессе непрерывного образования или обучения. Обучение же в данном случае предстает как целенаправленный педагогический процесс активизации и стимулирования активной учебно-воспитательной деятельности учащихся по овладению научными знаниями, умениями и навыками, развитию творческих способностей, мировоззрения, нравственно-эстетических взглядов и убеждений. А обучаемость – как восприимчивость обучаемого к накоплению опыта, зависящая от его способностей.

Большинство же из проблем современного образования являются результатом одностороннего подхода к интерпретации самой сущности культуры, составной частью или феноменом которой является образование. В одном случае при выяснении сущности образования культура предстает как результат адаптационной деятельности в виде научно-технического прогресса, свобода которой является выражением познанной необходимости. В другом – как проектирование существующей социальной реальности, ее культивирования и выращивания на основе духовных и материальных ценностей, сформированных в лоне культуры. В первом случае образование предстает как открытый глобальный информационный процесс, направленный на просвещение народных масс и оказание других образовательных услуг, связанных с преобразовательной деятельностью и потреблением материальных благ, и в силу этого имеющих сугубо экономическое содержание. Такое понимание образования и нашло свое отражение в так называемом Болонском процессе, в котором грань между формальным образованием и функциональной профессиональной подготовкой как бы стирается. Связь с производством становится не только очевидной, но и оказывается определяющим фактором профессиональной подготовки специалиста в вузе, а само высшее образование в связи с этим обретает массовый характер. Его содержание в соответствии с данным представлением должно быть точно так же технологизированным, как строительство сети автомобильных дорог, как конвейер и т. д. Во втором случае образование предстает как способ овладения духовной культурой и связанной с ней способностью к мыследеятельности и конструированию или проектированию не только технических систем, но социальной реальности. В качестве важнейших факторов выращивания и культивирования таких способностей в данном случае выделяются формальное образование, не имеющее иной цели, кроме развития философского и научного мышления будущих специалистов, научные школы, профессиональные сообщества, имеющие свою систему социальных ценностей, норм и символов, свой язык общения, доступный лишь представителям данной общности и имеющий закрытый или элитарный характер по отношению к массовой культуре. Сами успехи инженерного образования в данном случае нередко связываются с увлеченностью студентов технических вузов фантастической литературой и их гуманитарным образованием в целом.

Все это, по мнению целого ряда авторов, нашло свое отражение в исторически сформировавшемся университетском архетипе. Замена формального образования реальным и сокращение, в связи с этим, гуманитарного цикла инженерного и других видов образования привело, по их мнению, к функциональной безграмотности выпускников технических, экономических и других специализированных вузов. Это выразилось, прежде всего, в неумении владеть словом и логикой мышления. Университет в таких условиях из нациеобразующего инструмента культивирования мышления, формирования национальных элит и образования превращается в некое подобие ПТУ, ориентированного не на образование, а на профессиональную подготовку. В таких условиях вузовское образование уже не в состоянии быть основным условием не только выработки культурной политики, но и сколь-нибудь больших и значимых социальных проектов.

Как утверждает, например, известный белорусский философ образования В. Мацкевич, склонность к реализации именно больших проектов формировалась условиями существования. «В этом смысле XIX век – это время реализации авантюрных проектов. И на это, с одной стороны, нацеливало сложное синкретическое переплетение образования с мощной гуманитарной и литературно художественной составляющей при подготовке инженеров» [1, с. 53].

Но сама увлеченность футуристическими проектами, при которых никто толком не мог просчитать результатов и эффективности – это, по мнению исследователя образования, уникальная ситуация. Зная состояние экономики в начале XIX века, зная тип государственного управления, принятый в странах, которые первыми начали строить сети железных дорог, мы понимаем, что никакого экономического обоснования рентабельности железных дорог на тот момент, считает он, не было и быть не могло. Это был чисто футуристический прожект, и пойти на это могли только люди, иначе, чем мы, относящиеся к утопиям или, по крайней мере, имеющие футурологическую, изобретательную установку с прогрессистскими идеологическими обоснованиями.

«Революцию в России, – по мнению данного автора, – сделали инженеры… К началу XX века в России появляется мощный класс людей, футуристически настроенных, утопически образованных и не имеющих ресурсов для реализации собственных проектов. Этот класс людей не был заинтересован в установлении какой-то там демократии, несмотря на то, что в их утопических представлениях идеи демократии были очень распространены. Но эти идеи нужно отделять от проектной нацеленности – и тогда понятно, что демократия для этих «инженеров» есть «бантик» на проектировании» [1, с. 54].

Социально-экономический процесс глобализации, идеология глобализма, диалог цивилизаций и культур, требования современной рыночной экономики неузнаваемо изменили существовавшую ранее систему образования не только на постсоветском пространстве, но и в целом в мире. Смена экономики энергоресурсов экономикой знаний, объявление гегемонии культуры и геокультурной политики в качестве основных факторов мирового развития, с одной стороны, породила своеобразное состязание между различными странами в области наиболее перспективных национальных моделей образования, а с другой – поставила перед ними насущную проблему – международную интеграцию образования. Данное двуединство прямо противоположных образовательных задач современности представляется как выражение самой сути культурного развития или «системы исторически развивающихся надбиологических программ человеческой жизнедеятельности (деятельности, поведения и общения), обеспечивающих воспроизводство и изменение социальной жизни во всех ее основных проявлениях» [4, с. 46].

При широком понимании объем термина «культура» вмещает в себя совокупность творческих достижений народа (этноса), общества. Эти достижения, как и формирование самого человека («возделывание» человека, если исходить из смысла первоначального латинского глагола «culturare»), по мнению большинства исследователей, не могут совершаться вне мира человеческой духовности, не сводимой лишь к сущности человека как меры всех вещей, независимой от надчеловеческой социально-культурной реальности, имеющей ценностно-нормативное содержание, не поддающееся количественному расчету. В силу этого на первый план выходит присутствие (включенность) человеческого отношения к предметам и явлениям реального бытия человека как на уровне национальной, так и мировой культуры. При этом присущая прошлым столетиям национальная замкнутость сменяется открытостью межкультурного взаимодействия. Границы стали открыты – информационный и просто материальный обмен с Европой, с Западом стал возможен. Однако открытость межкультурного взаимодействия сама по себе не отменяет представление о культуре как результате адаптационной деятельности, наиболее ярко проявившей себя в естествознании и технике, и культуре как способе культивирования через слово, текст и логику неких идеальных смыслов бытия. Это представление еще в средневековье обрело форму философского спора номиналистов и реалистов. Познание не может исчерпываться лишь теоретической рефлексией безотносительно к существующей социально-экономической, социально-культурной и социально-политической ситуации, вызовам времени и реальным его угрозам, равно как и сам по себе исторический и научный опыт, сложившаяся социально-культурная реальность не может обойтись без политических, экономических и иных решений. Образование в современном информационном обществе является как источником инновационного развития последнего, так и выражением его скрытого социально-культурного и экономического потенциала.

Список литературы

1. Яницкий О. Н. Социология риска. – М.: LVS, 2003. – 192 с.

2. Попов А. А. Открытое образование: философия и технологии. Изд. 2. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. – 252 с.

3. Сорас Дж. Нацыянальные дыктатуры супрать адкрытага грамадства. Пашыраны варыянт лекцыі, прачытанай у Гарвардскім клубе Нью-Йрка 18 лістапада 1992 г. – Мінск: Фонд Сораса, 1993. – 24 с.

4. Мацкевич В. В. Культурная политика и идея университета // Университет: дискуссия об основаниях. Сб. статей / Под ред. Т. В. Водолажской. – Минск: И. И. Логинов, 2011. – С. 9–93.

References

1. Yanitskiy O. N. Sociology of Risk [Sotsiologiya riska]. Moscow, LVS, 2003, 192 р.

2. Popov A. A. Open Education: Philosophy and Technology [Otkrytoe obrazovanie: filosofiya i tekhnologii]. Moscow, Knizhnyy dom “LIBROKOM”, 2013, 252 p.

3. Soros G. National Dictatorships Against an Open Society [Нацыянальные дыктатуры супрать адкрытага грамадства]. Minsk, Fond Sorasa, 1993, 24 p.

4. Matskevich V. V., Vodolazhskaya T. V. (Ed.) Cultural Politics and the Idea of University [Kulturnaya politika i ideya universiteta]. Universitet: diskussiya ob osnovaniyakh. Sbornik statey (University: Discussion about the Grounds. Collected Articles). Minsk, I. I. Loginov, 2011, pp. 9–93.

Ссылка на статью:
Левко А. И. Система образования в современном информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 42–53. URL: http://fikio.ru/?p=2800.

Философия

Экологическая ситуация на территории Мурманской области: региональные проблемы и перспективы их решения в условиях информационного общества

УДК 504.03; 504.06

Васильева Вера Николаевна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Мурманский арктический государственный университет», кафедра философии и социальных наук, доктор социологических наук, профессор, Мурманск, Россия.

E-mail: Vasilevavn99@mail.ru

Ул. Капитана Егорова, д. 15, Мурманск, 183038, Россия,

тел.: 8-902-13-77-342.

Жигунова Галина Владимировна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Мурманский арктический государственный университет», проректор по научной работе, кафедра философии и социальных наук, доктор социологических наук, профессор, Мурманск, Россия.

E-mail: galina-zhigunova@yandex.ru

Ул. Капитана Егорова, д. 15, Мурманск, 183038, Россия,

тел.: 8-921-03-98-282; 8-921-27-37-378.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Экологическая ситуация как в Мурманской области, так и во многих других регионах России оценивается неоднозначно и непрерывно меняется под воздействием природных и социальных факторов. Поэтому она требует постоянного мониторинга и разнообразных активных действий по улучшению состояния природной среды.

Результаты: Состояние природной среды в Мурманской области разные эксперты оценивают неодинаково – от достаточно благополучного уровня до тяжелого. Хорошо изучены причины слабой адаптируемости природной среды региона к антропогенным воздействиям, главные источники загрязнения (в том числе радиоактивного) почвы, воды и воздуха.

В этих условиях особенно важна эффективная и многоплановая деятельность неправительственных общественных движений, занятых оздоровлением экологической обстановки – Мурманской областной организации Всероссийского общества охраны природы (ВООП), Мурманского регионального общественного движения «Союз-4Н», «Северной коалиции», в которую входят неправительственные экологические организации. В последнее время они работают по многочисленным направлениям и методикам, апробированным в России и за рубежом. Среди этих направлений – организация общественного экологического контроля, оказание природоохранных услуг населению и организациям, экологическое воспитание детей и подростков, организация для них экологических экспедиций, проекты по развитию нетрадиционных источников энергии, по выводу из эксплуатации старых ядерных блоков, научные исследования состояния окружающей среды, формирование экологически грамотной личности, проведение опросов общественного мнения по проблемам экологии. Социологические исследования позволили установить, в частности, что жителей Мурманска больше волнуют не глобальные экологические проблемы, а непосредственно те, с которыми они сталкиваются повседневно.

Выводы: Творческий подход к внедрению апробированных в России и в других странах разнообразных природоохранных проектов позволяет эффективно улучшать качество природных объектов и может стать надежным основанием для дальнейшей реализации концепции устойчивого развития.

Ключевые слова: экологические проблемы; экологическая безопасность; экологическая обстановка; экологическая ситуация; природоохранная деятельность; природные ресурсы.

Ecological Situation in the Murmansk Region: Regional Problems and Prospects for Their Solution in Information Society

Vasilieva Vera Nikolaevna – Murmansk Arctic State University, Department of Philosophy and Social Sciences, Doctor of Sociology, Professor, Murmansk, Russia.

E-mail: Vasilevavn99@mail.ru

15, Captain Egorov str., Murmansk, 183038, Russia,

tel: 8-902-13-77-342.

Zhigunova Galina Vladimirovna – Murmansk Arctic State University, Vice Rector, Department of Philosophy and Social Sciences, Doctor of Sociology, Professor, Murmansk, Russia.

E-mail: galina-zhigunova@yandex.ru

15, Captain Egorov str., Murmansk, 183038, Russia,

tel: 8-921-03-98-282; 8-921-27-37-378.

Abstract

Background: The environmental situation in the Murmansk region and in many other regions of Russia is assessed ambiguously and is continuously changing under the influence of natural and social factors. Therefore, it requires constant monitoring and various active actions to improve the state of the natural environment.

Results: Experts assess the state of the natural environment in the Murmansk region in different way. It ranges from a no-effect to a critical level. The reasons for the poor adaptability of the natural environment of the region to anthropogenic impacts, the main sources of soil, water and air pollution (radioactive ones being included) are well studied.

Under these conditions, the effective and multifaceted activities of the non-governmental public movements engaged in improving the ecological situation are important. They are the Murmansk regional organization of the All-Russian Society for the Conservation of Nature (VOOP), the Murmansk regional public movement Soyuz-4N, the Northern Coalition. These days they work in numerous fields using various methods, approved in Russia and abroad. Among these initiatives are the organization of public environmental control, the provision of environmental services to the public at large and organizations, the environmental education of children and adolescents, the organization of ecological expeditions for them, projects for the nonconventional power sources development, old nuclear units decommissioning, environmental research, ecological competence improving, conducting public opinion polls on environmental issues. Sociological research has made it possible to find out, in particular, that residents of Murmansk are more concerned not with global environmental problems, but directly with those that they face day-to-day.

Conclusion: The creative approach to the undertaking of various environmental projects approved in Russia and some other countries allows us to improve the quality of natural objects and can become a reliable basis for further implementation of the concept of sustainable development.

Keywords: ecological problems; environmental safety; ecological situation; environment activity; natural resources.

Регуляция социоприродного взаимодействия в силу его глобального характера является одной из трудноразрешимых задач современности. Предпринимаемые меры, к сожалению, не всегда приводят к оздоровлению экологической обстановки и обеспечению экологической безопасности населения России. Именно поэтому анализ экологической обстановки представляется своевременным и актуальным.

Специалисты, анализируя экологическую ситуацию в условиях современной России, утверждают, что качество окружающей природной среды в разных регионах Российской Федерации неодинаково. В частности, по данным Ю. Л. Хотунцева, из 17 млн. кв. км территории страны около 65 % (более 11 млн. кв. км) в соответствии с критериями ЮНЕП (Программа ООН по охране окружающей среды) характеризуется как «дикая природа», или ненарушенные экосистемы, то есть почти не затронутые хозяйственной деятельностью, сохранившие биопродуктивность и биоразнообразие. Для мира в целом названный показатель составляет 27 % [3, с. 146]. Эти массивы образуют крупнейшую в мире зону стабилизации глобальной окружающей среды и представляют собой уникальный экологический ресурс для восстановления биосферы Земли.

Вместе с тем экологически неблагополучными признаны около 15 % территории России. В 180 городах России с общим населением более 60 млн. человек превышены предельно допустимые концентрации токсичных веществ в воде и воздухе. Количество выбросов в атмосферу от промышленных предприятий в последнее десятилетие возросло более чем на 10 %, от автомобильного транспорта – на 30 %, объем токсичных отходов увеличился на 35 % [2, с. 70].

Экологическое неблагополучие части российских территорий – следствие прямого уничтожения естественных экосистем (вырубка лесов, распашка степей и лугов), негативных антропогенных воздействий на них (загрязнение атмосферного воздуха, водных объектов и почвы отходами производства, иссушение земель вследствие выполнения гидромелиоративных работ, дорожного и промышленного строительства и пр.). Причем за последние годы экологическая ситуация в некоторых регионах страны, несмотря на сокращение выбросов загрязнений в атмосферу, сброса неочищенных сточных вод и размещения твердых отходов производства, значительно ухудшилась. Существенное загрязнение атмосферного воздуха в городах и городских агломерациях, неудовлетворительное положение с обезвреживанием токсичных отходов, сверхнормативное загрязнение источников питьевого водоснабжения имеют место более чем в 30 субъектах Российской Федерации.

Практически во всех субъектах Федерации регулярны лесные пожары, которые уничтожают сотни тысяч гектаров лесопокрытой территории. В настоящее время существуют такие проблемы, как истощение сельскохозяйственных угодий и снижение плодородия почв. Под угрозой исчезновения находятся многие виды флоры и фауны.

Для российской экономики характерна индустриальная структура с мощным и тяжелым основанием. К сожалению, в последние годы происходит «утяжеление» экономики страны, увеличивается основание пирамиды, она «расползается», что приводит к росту нагрузки на природу. Тяжелое основание пирамиды не только «давит» на современную экологическую ситуацию, но и грозит задавить будущие ростки устойчивого социоприродного развития.

Отражением этой ситуации стало увеличение природоемкости во многих отраслях и по многим видам продукции. В странах, прошедших структурную энергосберегающую перестройку, сложилась противоположная динамика энергоемкости. Энергоемкость промышленной продукции стран – членов Организации экономического сотрудничества и развития уменьшилась в среднем на 35,3 %. Некоторые страны практически не увеличили потребление энергии за 20 лет при быстром росте экономических результатов. Например, Дания при общем сокращении потребления энергии по сравнению с 1986 г. увеличила ВНП в 1,5 раза [1, с. 5].

Поскольку экологическая обстановка в разных регионах Российской Федерации имеет существенные различия, обусловленные состоянием природной среды, следует обратить внимание на экологическую ситуацию на территории Мурманской области.

Мурманская область основана в мае 1938 года, граничит с Карелией, Финляндией и Норвегией, омывается Баренцевым и Белым морями. Ее площадь составляет 144902 кв. км. Большая часть территории Мурманской области находится за Северным полярным кругом. Сосредоточение на территории Мурманской области огромных запасов природных ископаемых, уникальность географического положения, чрезвычайная уязвимость природы в северных широтах усугубляют остроту экологических проблем этого региона.

Выделяют две группы факторов, оказывающих влияние на экологическую обстановку в регионе: объективные и субъективные.

К объективным факторам [4], которые обусловливают низкий ассимиляционный потенциал региона, т. е. сравнительно слабую способность его экосистем адаптироваться к изменению внешних условий для сохранения своих функций, относятся:

1) географическое положение Мурманской области в высокоширотных районах планеты и особенности геологического щита;

2) отсутствие на побережье Северного Ледовитого океана естественных преград в виде горных хребтов, препятствующих переносу масс воздуха из Арктики и загрязняющих веществ из Северной Европы и Северной Америки;

3) дефицит тепла негативно влияет на производство биомассы болотами, покрывающими 40 % территории области, что соответствующим образом сказывается на аккумуляции загрязнений;

4) особенность лесов, площадь которых превышает 60 % территории региона, связанная с тем, что они фактически не депонируют углерод в почву;

5) «ранимость» растительного покрова региона, порождаемая «слабым» слоем почвы, образовавшимся после ледникового периода, т. е. относительно недавно с точки зрения геологической истории;

6) высокий уровень солнечной радиации в период полярного дня, повышающий естественную пожароопасность лесных земель;

7) длительный зимний сезон и высокий снежный и ледовый покровы, аккумулирующие загрязняющие вещества и способствующие их залповому сбросу в водные объекты в период весеннего паводка.

К субъективным факторам [4], оказывающим наиболее существенное влияние на экологическую обстановку в регионе, следует отнести, прежде всего, сохраняющийся тип природоразрушающего природопользования, который обусловлен структурой народнохозяйственного комплекса Мурманской области. Сегодня в ней преобладают крупномасштабные горнодобывающие и горно-металлургические производства и другие отрасли, эксплуатирующие природные ресурсы.

К основным отраслям промышленного производства в регионе и, соответственно, к основным источникам загрязнения окружающей среды относят: добывающую промышленность, предприятия энергетического комплекса, военные и военно-промышленные объекты, портовое хозяйство, бытовые стоки и отходы. Конкретные предприятия и организации, повинные в загрязнении: «Кандалакшский алюминиевый завод», «Кольская горно-металлургическая компания», «Мурманский траловый флот», «Оленегорский ГОК», Северный флот России, Кольская АЭС, Апатитская ТЭЦ, Мурманская ТЭЦ и другие.

Следует отметить, что, несмотря на снижение объемов производства горнопромышленного комплекса (ГПК), его доля в экономике области и в загрязнении окружающей среды в условиях рыночной системы хозяйствования фактически не изменилась. Зато уменьшилась нагрузка на окружающую среду со стороны лесного, рыбодобывающего и агропромышленного комплексов, которые вследствие кризисов 1992; 1998; 2008 годов находятся в депрессивном состоянии.

Положительно отразились на экологической обстановке в области сокращение контингентов вооруженных сил российской армии и флота, а также продолжительный спад в сфере строительства, судоремонтного производства, машиностроения.

Неоднозначность антропогенных воздействий на природу Мурманской области обусловливает наличие противоречивых оценок экологической обстановки в регионе. Одни специалисты считают, что на территории области «экологическая ситуация … имеет тенденцию к улучшению… что Мурманская область имеет высокий рейтинг практически по всем показателям охраны окружающей среды» [4]. Другие же утверждают, что «экологическую обстановку в Мурманской области можно оценить как неблагополучную» [5].

Противоречивость экологических оценок диктует необходимость анализа статистических данных. Министерство природных ресурсов и экологии Мурманской области ежеквартально проводит мониторинг загрязнений атмосферного воздуха на территории региона [5]. По критериям Росгидромета, уровень загрязнения атмосферного воздуха городов Апатиты, Кандалакша, Кировск, Кола, Оленегорск оценивается как низкий, городов Заполярный, Мончегорск, Мурманск, поселка Никель – как повышенный.

Деятельность предприятий компании «Норильский никель» крайне негативно влияет на экологическую ситуацию в Мурманской области. В результате выбросов диоксида серы в поселке Никель и городе Мончегорске возникают так называемые «лунные пейзажи», представленные выжженными пустошами с редкими, чудом выжившими кустарниками. В самом Мурманске предприятий компании «Норильский никель» нет, но, тем не менее, столица Заполярья сталкивается с экологическими проблемами из-за разгрузки угля в торговом порту, расположенном в центре города. Следует признать: несмотря на то, что, согласно данным экологического мониторинга, имеет место постоянное превышение допустимых концентраций загрязняющих веществ в атмосферном воздухе городов Мончегорск, Мурманск, Кандалакша, Оленегорск, поселок Никель, ни один из них не входит в перечень населенных пунктов РФ с неблагоприятной экологической обстановкой.

Вызывает тревогу и опасение не только загрязнение атмосферы, но и ситуация с качеством питьевой воды на территории области. Обеспечение населения водой питьевого качества остается главной экологической проблемой для области. Эта проблема ежегодно усугубляется изношенностью и неэффективной работой очистных сооружений. На большинстве из них используется хлорирование воды. Основными источниками загрязнения водных бассейнов являются, наряду со стоками предприятий химической и металлургической промышленности, бытовые стоки, а также сброс воды электростанциями, вследствие чего водные ресурсы области некоторые специалисты относят к «чрезвычайно грязным» [6].

К сожалению, из-за сохранения инструмента «временно-согласованных выбросов и сбросов загрязняющих веществ» предприятия и организации по-прежнему имеют возможность легитимно сохранять их объем и уклоняться от экологической модернизации. Следствием этого является отставание уровня экологизации производства на предприятиях области от прогрессивных зарубежных аналогов.

Мурманская область, согласно мнениям экологов, остается одним из проблемных регионов России и Северной Европы [7]. Дело в том, что на ее территории располагается огромное количество атомных объектов: базы Северного Флота, атомный ледокольный флот и суда обслуживания, хранилища РАО и ОЯТ, Кольская АЭС.

Благодаря финансовой помощи стран-доноров в Мурманской области стали решать проблемы в области ядерной и радиационной безопасности [7]. Основными донорами для Мурманской области являются Германия, Великобритания, Италия, Норвегия, Финляндия, Франция. Германия финансирует проекты по утилизации атомных подводных лодок, Франция вкладывает средства в Программу по закрытию хранилища отработанного ядерного топлива в посёлке Гремиха. Норвегия финансирует работы по восстановлению инфраструктуры в губе Андреева, по реализации проекта «Утилизация радиоизотопных термоэлектрических генераторов (РИТЭГ)». Благодаря этому проекту с побережья Баренцева, Белого и Карского морей демонтированы 180 РИТЭГ [8, с. 42], которые были потенциально опасными радиационными объектами. Если верить материалам Доклада о состоянии и об охране окружающей среды Мурманской области в 2012 году, в районе расположения Кольской АЭС радиационная обстановка благополучная и отвечает требованиям действующих нормативных документов. Хотя есть и более тревожная информация: о продлении срока службы трех из четырех реакторов КАЭС [6], а работа на старых реакторах является потенциально опасной.

Источником экологической опасности для территории Арктического шельфа является развитие нефтегазовых проектов. Планы эксплуатации нефтегазовых месторождений в Арктических условиях могут быть рискованными и сложными. Ни одна страна в мире не обладает достаточным опытом и технологиями для бурения в условиях «ранимой» окружающей среды Арктики, усугубляемых жесткими погодными характеристиками. Кроме того, Штокмановский проект экономически невыгоден [7], и в перспективе его реализация может стать еще одной большой проблемой для региона, усугубив его экологическое неблагополучие. Уже сегодня поверхность воды Кольского залива (основной водной транспортной магистрали) покрыта масляными пятнами, берега его «замазучены», и все это сверху покрыто слоем бытовых отходов. Нефтяная пленка, покрывающая Кольский залив, даже видна из космоса.

Следует сказать, что руководство Мурманской области активно занимается вопросами экологии. Для решения экологических проблем в области создана экологическая прокуратура; разработаны и реализуются целевые экологические программы; значительно активизировался экологический контроль; в рамках международного сотрудничества реализуются программы и проекты по предотвращению радиоактивного загрязнения, сокращению выбросов и сбросов горно-металлургического комплекса, сохранению лесных ресурсов и биоразнообразия, охране морской среды и ее биоресурсов.

Несмотря на то, что на территории Мурманской области реализуется долгосрочная целевая программа «Охрана окружающей среды Мурманской области», предусматривающая природоохранные мероприятия на период до 2020 года, население Мурманска, согласно данным социологических исследований, обеспокоено промышленным загрязнением города, накоплением мусора, загазованностью атмосферного воздуха и загрязнением Кольского залива. Для решения этих проблем горожане готовы обращаться в органы власти, а также выходить на митинги и пикеты, что сохраняет актуальность изучения общественного мнения по вопросам экологии и природоохранной активности населения области.

Поскольку экологические проблемы в условиях глобализации становятся первоочередными, то для их решения необходима консолидация всех слоев общества, его граждан. Консолидации усилий общественности в процессе реализации природоохранных мероприятий способствует организация достаточно масштабного экологического движения в регионе.

Общественное экологическое движение в Мурманской области представлено следующими организациями:

1. Мурманская областная организация Всероссийского общества охраны природы (ВООП);

2. Мурманское региональное общественное движение «Союз-4Н»;

3. «Северная коалиция», в которую входят неправительственные экологические организации.

Основной целью деятельности Мурманского отделения ВООП является активизация движения общественности за здоровую и благоприятную экологическую обстановку в области, за создание условий, способствующих ее устойчивому экологически безопасному развитию. Главными направлениями деятельности Мурманского отделения ВООП является реализация следующих задач:

1) пропаганда экологических знаний, экологическое просвещение населения;

2) научно-техническая и практическая природоохранная деятельность;

3) организация общественного экологического контроля;

4) оказание природоохранных услуг населению, организациям, предприятиям.

Мурманское региональное общественное движение «Союз-4Н» осуществляет экообразовательную и воспитательную работу с детьми и подростками. Региональное движение «Союз-4Н» занимается организацией и проведением выставок детских работ с экологической направленностью: «Природа глазами детей», «Зимняя сказка». Важным направлением деятельности регионального общественного движения «Союз-4Н» является организация экологических экспедиций для учащихся школ с целью привлечения подрастающего поколения к практической природоохранной деятельности, формирования у детей и подростков столь необходимых в условиях Крайнего Севера умений и навыков самообслуживания и жизнеобеспечения в полевых условиях. Организация экологических экспедиций с учащимися школ способствует воспитанию бережного и аккуратного отношения к природе родного края.

«Северная коалиция» неправительственных экологических организаций была создана в 2003 году для координации деятельности научно-производственных объединений с целью решения экологических, социальных проблем развития нефтегазового комплекса на Северо-Западе России. Целью совместной работы неправительственных экологических организаций является консолидация усилий общественности для поддержания конструктивного диалога между муниципалитетами, вышестоящими органами власти региона, общественными организациями и производственными компаниями с целью устойчивого развития северных территорий.

Членами «Северной коалиции» являются:

1) Мурманская региональная общественная экологическая организация «Беллона-Мурманск»;

2) Кольский координационный экологический центр «ГЕЯ» (ККЭЦ «ГЕЯ»);

3) Кольский центр охраны дикой природы (КЦОДП);

4) Региональное отделение Всемирного фонда дикой природы (WWF);

5) Мурманская областная молодежная общественная экологическая организация «Природа и молодежь».

Общественные экологические организации, входящие в «Северную коалицию», заручившись поддержкой администрации области, выступили с рядом инициатив, которые получили широкую поддержку и у общественности Мурманской области. Члены «Северной коалиции» участвовали в создании, разработке и реализации совместного проекта в области развития нетрадиционных возобновляемых источников энергии в нашем регионе. В рамках региональной целевой программы «Охрана и гигиена окружающей среды в Мурманской области» была осуществлена разработка проектных работ в области развития нетрадиционных возобновляемых источников энергии.

По результатам реализации программы на базе областной научной библиотеки проводятся круглые столы, конференции, встречи с привлечением средств массовой информации. Обсуждение итогов деятельности экологических организаций, эффективности их взаимодействия с органами исполнительной власти в области охраны окружающей среды способствует выработке новых ориентиров природоохранной работы с общественностью. Обсуждение результативности мероприятий, проведенных общественными экологическими организациями, позволяет обменяться опытом в проведении природоохранных мероприятий и акций, выработать общую стратегию в реализации экологических мероприятий.

В процессе обсуждения природоохранных целей, стоящих перед участниками «Северной коалиции», разрабатываются планы совместных действий, направленные на сохранение биоразнообразия в области, развития сети особо охраняемых природных территорий (ООПТ). Участники «Северной коалиции», организовали обсуждение создания природного парка «Хибины», в котором участвовали более 30 общественных и научных организаций. Ими было организовано обследование Городецких птичьих базаров полуострова Рыбачий с целью проектирования памятника природы.

Участники «Северной коалиции» провели обследование участка побережья между губами Лумбовка и Качковка и прилегающих тундровых участков с целью выявления их природоохранной ценности для проектирования ООПТ. Они также организовали специальные мероприятия, направленные на пропаганду значимости ООПТ для развития лечебно-оздоровительного отдыха, туризма, редких или сезонных видов спорта в регионе, включая альпинизм, традиционные и горные лыжи, парусный спорт, спортивную охоту и рыбалку, артиктрофи.

Общественные экологические организации, входящие в «Северную коалицию», принимают участие в реализации проекта «Вывод из эксплуатации старых ядерных блоков». Работа в рамках данного проекта осуществляется совместно с общественными организациями Ленинградской области, Москвы, Литвы и Норвегии.

Наряду с организацией природоохранных акций (о запрете использования ГМО и полученных из них продуктов в питании младенцев, дошкольном и школьном питании; в защиту бездомных животных и др.), все участники экологических движений занимаются организацией и проведением опросов общественного мнения по различным экологическим проблемам. Так, в частности, детским экологическим движением «Зеленая планета» проводится ежегодный опрос по поводу использования батареек [9]. Молодёжный клуб «Зелёная ветвь», работавший на базе школы, с целью обретения независимости был преобразован в Кольский экологический центр (МООО «КЭЦ»), который сотрудничает c норвежскими природоохранными организациями.

МООО «КЭЦ» является коллективным членом Российской организации «Социально-экологического союза». Направлениями его деятельности являются:

1) развитие системы экологического образования и воспитания населения;

2) расширение контактов между природозащитными организациями области, России и зарубежных стран;

3) организация и проведение акций протеста против загрязнений окружающей среды;

4) сбор информации о состоянии природной среды, её анализ;

5) проведение консультаций со специалистами, сбор подписей под требованиями, которые отсылаются лицам, принимающим решения или влияющим на их принятие;

6) проведение экологических наблюдений и сравнение их результатов с наблюдениями школьников из других стран, что способствует получению дополнительных сведений о трансграничных переносах.

Данные направления объединены в три главных направления деятельности МООО «КЭЦ»:

1) энергетическое направление; сюда входят такие темы, как энергосбережение, энергоэффективность;

2) развитие возобновляемых источников энергии;

3) добыча газа и транспортировка нефти.

По аналогичным направлениям деятельности работает молодежная экологическая организация региона «ПиМ» [10], основными целями которой являются:

1) формирование экологической личности, информирование всех слоёв населения;

2) вовлечение молодежи в активную экологическую деятельность;

3) содействие в решении экологических проблем.

Членами «ПиМ» являются студенты ВУЗов, СУЗов и учащиеся старших классов школ, лицеев, гимназий, которые принимают активное участие в изучении общественного мнения об отношении граждан к проблеме отходов в России. Это исследование проводилось в рамках одного из основных направлений деятельности молодежной экологической организации: пропаганда раздельного сбора и вторичного использования ресурсов. Благодаря этому в некоторых дворах Мурманска появились контейнеры для сбора пластиковой посуды. Разумеется, это не может считаться окончательным решением проблемы, но начало уже положено.

«ПиМ» принимала участие в проведении социологического исследования «Отношение жителей Мурманска к экологическим проблемам», в котором приняли участие 200 респондентов. Презентация результатов исследования состоялась в социологическом центре Северо-Западного филиала Московского гуманитарно-экономического института. На презентации были озвучены основные экологические проблемы, вызывающие тревогу у жителей Мурманска.

Руководитель социологического исследования А. Сороколетова обратила внимание на то, что жителей города больше волнуют не глобальные экологические проблемы, а непосредственно те, с которыми они сталкиваются каждый день. Основными экологическими проблемами, интересующими жителей города, оказались:

1) накопление твердых бытовых отходов (20 %),

2) промышленное загрязнение города и его окрестностей (18 %),

3) загрязнение воздуха выхлопными газами автомобилей (14 %),

4) загрязнение берегов Кольского залива (13 %),

5) присутствие ГМО в продуктах питания (10 %) [11].

В десятку основных экологических проблем, выделенных мурманчанами, также вошли проблемы, связанные с плохим качеством питьевой воды (7 %) и работа Кольской атомной станции (6 %).

По результатам исследования были выявлены не только основные экологические проблемы Мурманской области, но и способы их решения, предложенные респондентами:

– основной мерой для решения главных экологических проблем является введение системы штрафов (27 %);

– разработка мер нормативно-правового регулирования (20 %);

– разработка новых технологий для решения существующих проблем (20 %);

– экономическое стимулирование экологически грамотного поведения (10 %);

– совершенствование экологического образования (6 %).

Социологическое исследование, в котором принимали участие члены «ПиМ», позволило выявить высокий уровень природоохранной активности населения и готовность принимать деятельное участие в решении экологических проблем города:

– готовы обращаться с экологическими инициативами в органы власти (32 %);

– участвовать в распространении экологических знаний (31 %);

– принимать участие в ресурсо- и энергосбережении (22 %);

– готовы жертвовать деньги экологическим организациям (16 %);

– выходить на экологические митинги, принимать участие в экологических пикетах (13 %).

Высокий уровень экологической грамотности, выявленный в процессе социологического исследования, вкупе с высоким уровнем природоохранной активности населения в перспективе смогут обеспечить эффективность решения экологических проблем на территории Мурманской области и оздоровить экологическую обстановку в регионе.

Следует отметить, что увеличить позитивные сдвиги в рационализации природопользования возможно за счет заимствования и распространения зарубежного природоохранного опыта. В последние десятилетия за рубежом появилось много успешных примеров устойчивого развития в таких областях, как энергетика, машиностроение, промышленное и городское строительство, сельское хозяйство, потребление.

В качестве примера можно привести влияние новых финансовых механизмов в Кении на развитие возобновляемых источников энергии (солнечной, ветровой, гидроэнергии, биогаза, энергии, получаемой за счет утилизации бытовых отходов), что привело к повышению уровня доходов и занятости.

Переход к стратегии экономического роста и снижения уровня выбросов углекислого газа за счет использования источников возобновляемой энергии способствовал созданию новых рабочих мест и увеличению вложений в развитие экологически безопасных технологий в Китае.

Развитие органического сельского хозяйства в Уганде не только способствовало повышению доходов фермерских хозяйств, но и оказало благотворное влияние на экономику, окружающую среду и общество в целом.

Реализация проекта по трансформации двух крупнейших мусорных свалок в экологически безопасные полигоны для захоронения мусора в Сан-Паулу (Бразилия) позволила предотвратить выброс в атмосферу 352 000 тонн метана, из которого было произведено свыше миллиона мегаватт электроэнергии.

Использование в Канаде сертификации «ЭкоЛого», одного из наиболее уважаемых знаков экологической безопасности в Северной Америке, способствовало повышению популярности тысяч наименований товаров, соответствующих экологическим стандартам.

Во Франции в период с 2006 по 2008 год целенаправленно было создано порядка 90 000 рабочих мест в «зеленых» секторах, преимущественно в области сохранения энергии и создания возобновляемых источников энергии.

Восстановление и устойчивое освоение деградированных земель в рамках природоохранной инициативы «Южный берег» на Гаити послужит благу примерно 205 тысяч человек.

Творческий подход к внедрению апробированных за рубежом природоохранных проектов, улучшающий качество природных объектов, может стать надежным основанием для дальнейшей реализации концепции устойчивого развития.

Список литературы

1. Комягин В. М. Экология и промышленность. – М.: Наука, 2004. – 232 с.

2. Транковский С. Экологическая обстановка и жизнь у нас в стране // Наука и жизнь. – 2008. – № 4. – С. 70–71.

3. Хотунцев Ю. Л. Экология и экологическая безопасность: учеб. пособие для вузов. – М.: Akademia, 2004. – 480 с.

4. Экологическая обстановка // Промышленный портал Мурманской области – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://helion-ltd.ru/ecological-conditions-2025/ (дата обращения 10.08.2017).

5. Экология Мурманска // Экология регионов – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ekovolga.com/nashi-goroda/760-ekologiya-murmanska.html (дата обращения 10.08.2017).

6. Насколько хватит богатств Мурманской области? // Экологический портал № 1 в России! – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ecology-of.ru/ekologiya-regionov/naskolko-khvatit-bogatstv-murmanskoj-oblasti (дата обращения 10.08.2017).

7. Экологические проблемы в Мурманской области // Студенческая библиотека онлайн – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://studbooks.net/912613/ekologiya/ekologicheskie_problemy_murmanskoy_oblasti (дата обращения 10.08.2017).

8. Доклад о состоянии и об охране окружающей среды Мурманской области в 2012 году. – Мурманск: Индивидуальный предприниматель Щербаков Максим Леонидович, 2013. – 149 с.

9. Тема повторяющегося ежегодного опроса: Что Вы делаете с использованными батарейками? // Детское экологическое движение «Зелёная планета» – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.greenplaneta.ru/node/2159 (дата обращения 10.08.2017).

10. ПИМ // Природа и молодёжь – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pim.org.ru/archives/83 (дата обращения 10.08.2017).

11. Мурманчане определили основные экологические проблемы // Экологический правовой центр «Беллона» – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://bellona.ru/2010/04/09/murmanchane-opredelili-osnovnye-ekol/ (дата обращения 10.08.2017).

References

1. Komyagin V. M. Ecology and Industry [Ekologiya i promyshlennost]. Moscow, Nauka, 2004, 232 p.

2. Trankovskiy S. Ecological Situation and Life in Our Country [Ekologicheskaya obstanovka i zhizn u nas v strane] Nauka i zhizn (Science and Life), 2008, № 4, pp. 70–71.

3. Khotuntsev Yu. L. Ecology and Ecological Safety [Ekologiya i ekologicheskaya bezopasnost]. Moscow, Akademia, 2004, 480 p.

4. Ecological Situation [Ekologicheskaya obstanovka]. Available at: https://helion-ltd.ru/ecological-conditions-2025/ (accessed 10 August 2017).

5. Ecology of Murmansk [Ekologiya Murmanska]. Available at: http://ekovolga.com/nashi-goroda/760-ekologiya-murmanska.html (accessed 10 August 2017).

6. How Much Will Be Enough of Resources of Murmansk Oblast [Naskolko khvatit bogatstv Murmanskoy oblasti?]. Available at: http://ecology-of.ru/ekologiya-regionov/naskolko-khvatit-bogatstv-murmanskoj-oblasti (accessed 10 August 2017).

7. Ecological Problems in Murmansk Oblast [Ekologicheskie problemy v Murmanskoy oblasti]. Available at: http://studbooks.net/912613/ekologiya/ekologicheskie_problemy_murmanskoy_oblasti (accessed 10 August 2017).

8. Condition and Preservation of Surroundings of Murmansk Oblast in 2012 Year Report [Doklad o sostoyanii i ob okhrane okruzhayuschey sredy Murmanskoy oblasti v 2012 godu]. Murmansk, Individualnyy predprinimatel Scherbakov Maksim Leonidovich, 2013, 149 p.

9. The Topic of the Annual Public Opinion Poll: What Do you Do with the Used Batteries? [Tema povtoryayuschegosya ezhegodnogo oprosa: Chto Vy delaete s ispolzovannymi batareykami?]. Available at: http://www.greenplaneta.ru/node/2159 (accessed 10 August 2017).

10. Nature and Youth [Priroda i molodezh]. Available at: http://pim.org.ru/archives/83 (accessed 10 August 2017).

11. Citizens of Murmansk Determined the Main Ecological Problems [Murmanchane opredelili osnovnye ekologicheskie problemy]. Available at: http://bellona.ru/2010/04/09/murmanchane-opredelili-osnovnye-ekol/ (accessed 10 August 2017).

Ссылка на статью:
Васильева В. Н., Жигунова Г. В. Экологическая ситуация на территории Мурманской области: региональные проблемы и перспективы их решения в условиях информационного общества // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 20–33. URL: http://fikio.ru/?p=2736.

Философия

Об источниках образования в различных философских традициях

УДК 1(091)

Лепетухин Николай Владимирович – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Ивановский государственный политехнический университет», кафедра философии и социально-гуманитарных дисциплин, доцент, кандидат исторических наук, Иваново, Россия.

E-mail: lepetukhin5@mail.ru

153037, Российская Федерация, г. Иваново, ул. 8 Марта, д. 20,

тел.: 8-920-671-83-36.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Современная система государственного образования является частью государственной идеологии, направленной на повышение эффективности общественных отношений в масштабах нации. Но даёт ли современное образование человеку возможность начать движение к познанию своих сущностных потребностей?

Результаты: Существуют различные философии образования в рамках разных философских систем и традиций. В каждой философской традиции разрабатываются теории познания и, как следствие, фиксируются приоритетные источники познания, собственные принципы образовательного процесса. В религиозной системе образования для ученика открыты три источника познания: священный текст, учитель и собственная интуиция, направленная внутрь самого себя. Платоновско-сократовская философия образования построена уже на двух источниках знания: учителе и интуиции ученика. В этой философской традиции учитель помогает ученику породить истинное знание о мире, т. е. расчистить знанию дорогу из глубины души. Философия образования Нового времени редуцирует источники знания до одного – учителя. Индустриальное общество новейшего времени идеологизирует систему образования, упрощая смысловые требования к человеку, требуя от него лишь эффективного труда и «информированности».

Область применения результатов: Предложен взгляд на современную систему образования, позволяющий, сохраняя сильные её стороны, развить её, учитывая наследие религиозных и античных образовательных систем.

Выводы: Формирование интеллектуального и умственного багажа человека происходит из нескольких источников знания. Важно учитывать это в процессе подготовки современных специалистов.

Ключевые слова: религиозная философия образования; античная философия образования; современное образование; идеология образования.

The Sources of Education in Various Philosophical Traditions

Lepetukhin Nikolay Vladimirovich – Ivanovo State Polytechnic University, Department of Philosophy and Social and Humanitarian Disciplines, Associate Professor, Ph. D. (History), Ivanovo, Russia.

E-mail: lepetukhin5@mail.ru

20, March 8 st., Ivanovo, 153037, Russian Federation,

tel.: 8-920-671-83-36.

Abstract

Background: The modern system of public education is part of the state ideology aimed at increasing the effectiveness of public relations on a nationwide scale. Does modern education give a person the opportunity to begin the movement to the cognition of their essential needs?

Results: There are several educational philosophies within the framework of different philosophical systems and traditions. In each philosophical tradition, theories of cognition have been developed and, as a consequence priority sources of cognition, the principles of the educational process are fixed. In the religious system of education, there are three sources of cognition for the student: the holy scripture, the teacher and their own intuition focused on themselves. The Platonic-Socratic philosophy of education has been based on two sources of knowledge: the teacher and intuition of the student. In this philosophical tradition, the teacher helps the student to generate true knowledge about the world, i. е. to show knowledge the way from the depths of the soul. The philosophy of modern education reduces the sources of knowledge to one, the teacher. The contemporary industrial society sees the education system in the context of ideology, simplifying the semantic requirements to the person, demanding from them only effective work and acquiring information.

Implications: The article proposes a new view on the modern educational system. While preserving its strong points, this outlook is able to develop it, taking into account the heritage of religious and ancient educational systems.

Conclusion: The intellectual and mental formation of the person comes from several sources of knowledge. It is important to consider it when training modern professionals.

Keywords: religious philosophy of education; ancient philosophy of education; ideology of education.

В мире существуют только две профессии, непосредственно связанные с формированием образа человека – врач и учитель. Если первый должен поддержать нормальное состояние внешней, телесной оболочки (то, что называется здоровьем), то второй пытается развить внутреннюю, интеллектуальную и духовную суть человека. Противостояние этих профессий в определении облика человека кажущееся, поскольку врач и учитель занимаются, в общем-то, одним делом, только это дело по-разному проявляется во времени. Хороший врач – всегда учитель для пациента, хороший учитель всегда лечит ученика. Результат удачных или неудачных действий доктора становится заметен в скором времени: пациент выздоравливает или нет; хорошая или плохая работа учителя принесёт свои плоды познее: уровень знания и сознания ученика – вещь изменчивая и трудно различимая (особенно для самого себя), и для его прояснения порой требуются десятилетия. Время, являющееся сутью изменений, не властно в мире только над одним, над знанием. Очевидно, что все вещи меняются, информация об этом хаотично течёт вокруг нас, но что-то остаётся в них неизменным, и это что-то есть очень важное для человека, через которое он собственно и формируется. Чем должен делиться учитель с учеником – информацией или знанием? В рамках чего может возникнуть система образования, генерирующая, как динамо-машина электричество, знание? Эти вопросы волнуют нас сегодня, когда изменяется система образования в стране и мире. Как правильно понять и направить эти изменения?

Образование как система передачи и усвоения опыта предшествующих поколений может целенаправленно развиваться только в рамках определённой философской системы. С этой точки зрения образование можно рассматривать как явление, отражающее глубинные процессы, происходящие в обществе. Не только процессы очевидного порядка: экономические, политические, демографические и другие, но главное – движения мысли, сознания, имеющие свой строй и порядок и определяющие наблюдаемый ритм жизни общества.

Как известно, в обществе не существует одной доминирующей философской доктрины. Мы можем наблюдать сосуществование, конкуренцию людей, разделяющих и развивающих различные философские системы, школы и направления. В каждой философской традиции разрабатываются теории познания и, как следствие, фиксируются приоритетные источники познания, собственные принципы образовательного процесса. Эти образовательные принципы роднятся или разнятся в той же мере, в какой сближаются или же противопоставляются различные философские системы и течения. Поэтому, в общем-то, можно говорить о различных философиях образования, т. е. о принципах конкретной философии, касающихся образовательных процессов. Главное, что объединяет различные философии образования, – это их цель: обучение человека, которого изнутри скрепляют мировоззренческие ценности, позволяющие эффективно и самостоятельно преодолевать различные внешние и внутренние трудности. При разнообразии философских позиций общими или сходными могут быть и методики или технологии обучения, поскольку объект обучения, в общем-то, один – человек.

Итак, существуют различные концепции философии образования в рамках различных философских систем и традиций. Вероятно, раньше всего начали формироваться религиозные трактовки философии образования (в брахманизме, буддизме, например), т. е. по мере зарождения религиозных философий вызревали и соответствовавшие им философии образования. Вся древнеиндийская философия, например, признаёт три источника познания для ученика: священный текст, учителя и собственную интуицию, направленную внутрь самого себя, так сказать, познание самосознания [1, с. 188–195; 294–299; 411–419; 546–552; 658–662; 726–734; 811–814; 924–928]. Смысловыми центрами, вокруг которых строился образовательный процесс, были священные тексты (Веды, Библия, Тора, Коран и другие). Бог посредством избранных как бы говорил с людьми, это фиксировалось в текстах, вокруг которых строилось образование. Основными принципами религиозных философий образования становились объяснение, интерпретация и понимание священных книг. Учитель помогал ученику упорядочить своё сознание через священные книги и комментаторскую литературу. Созерцание внешнего мира при помощи священных книг и учителя обязательно должно было сопровождаться созерцанием самого себя. Без этого необходимого условия не будет складываться механизм, запускающий диалектику получения знания. Диалектику в древнегреческом понимании как противостояние вроде бы разных смыслов, порождающих в своём напряжённом «думании» какой-то качественно иной смысл, смысл целого и неразделимого себя и мира через Бога.

Античная философия образования является, на наш взгляд, ответвлением религиозной традиции. Единственно, что отличает первую от второй, – это отсутствие священных текстов в процессе получения знания. В этом случае достаточно умеющего задать правильные вопросы учителя и желающего научиться ученика для возникновения уникальной ситуации проявления знания.

Античная, точнее платоновско-сократовская философия образования построена уже на идее присутствия в человеке знания, которое нужно как бы припомнить. В этой философской традиции учитель методом майевтики помогает ученику породить истинное знание о мире, т. е. расчистить знанию дорогу из глубины души [см.: 2]. Учитель здесь, скорее, является помощником ученика. Последний в рамках этой философии образования рассматривается не как объект, на который направлена вся мощь системы образования и интеллекта учителя, а как соучастник образования, одновременно как объект и субъект образовательного процесса. Как и в случае с религиозными философиями образования, платоновско-сократовская традиция видела цель образовательного пути в самом ученике, в открытии особого мира внутри ученика, в его просветлении.

Философия Нового времени, начавшаяся с философии Просвещения, выстроила особую философию образования, избавившись от любых проявлений религиозности [см.: 3; 4]. От трёх источников образования остался лишь учитель. И, естественно, в отличие от предшествующих концепций меняется отношение к ученику. Теперь он видится пустым сосудом, который необходимо заполнить рациональным знанием[1]. И здесь, на мой взгляд, обозначается главная особенность этой философии образования – пассивная, неравная позиция ученика по отношению к учителю. Учитель и его ученик уже не были равны перед пониманием и объяснением откровений в священных книгах, в ученике уже не было никакого предзнания, в нём уже ничего не было. Этот пробел учителем восполнялся, но ученик не был самоценным носителем и источником знания, он стал лишь его переносчиком от мануфактуры к фабрике, от завода к банку или бирже. Теряющаяся духовность религиозной и античной традиции образования постепенно заменяется гуманизацией знания, т. е. рассказом ученику о формальных, абстрактных гуманистических ценностях (свободе, равенстве, братстве и т. п.), в общем-то, пустых для него, рациональность которых можно поставить под сомнение.

К ХХ веку просветительская система образования принесла плоды: появился человек, наполненный очень разветвлённой, содержательной, ёмкой системой знаний, несущей на себе следы влияния естественнонаучного подхода к миру, которые вырабатывались на языке математики, физики, химии и других наук о природе. Ученик индустриального общества заключён в некий искусственный мир, мир сложных промышленных продуктов, созданных силой интеллекта, силой науки и техники, мир мощный, крепкий и прагматичный. Но оказалось, что выросший из сциентистской философии человек – «полый», т. е. пустой изнутри. Все гуманистические, добродетельные ценности оказались вытесненными и распределились тонкой, легко рвущейся оболочкой вне человека. Они оказались формальными, абстрактными, не своими, не понятыми.

Первая и Вторая мировые войны встряхнули сознание людей, что привело к появлению новых философий образования: экзистенциальной, психоаналитической, герменевтической и других. Эти философские направления, по сути, своеобразно продолжили ряд кантовских вопросов: что человек может знать? на что он может надеяться? во что может верить? что может понимать? [5, с. 251]. Эти вопросы требуют по-особому выстроить отношения между учителем и учеником, перенеся фокус внимания с внешнего знания на внутреннее. Ученик теперь уже не только кувшин, наполняемый бесконечной информацией, но и вроде бы бдительный контролёр образовательного действия.

Любая философия образования стремится выстроить вертикаль знания, позволяющую учителю в меру собственных способностей выводить ученика на предельные глубины познания, не упрощая его, а усложняя структурно, создавая возможность качественного скачка мышления. Если этого не получается, то происходит упрощение мышления и учителя, и ученика, знание фрагментируется, как бы растекается по поверхности мира, исчезает его глубина и цельность. Этот процесс, на мой взгляд, свойственен настоящему времени.

Мир современного образования сложен: многомерен, иерархичен и динамичен. Не любая система образования сегодня находится в рамках определённой философской традиции. Нам кажется, что значительная часть образовательного процесса в мире подчинена идеологиям, находясь на более низком уровне осознания реальности, чем философии образования. Можно сказать, что идеология – это разработка и распространение идейного раствора, на котором скрепляются и держатся вместе социальные структуры в таком виде, в каком они практикуются людьми на уровне их возможностей и способностей. Очевидно, что большинство людей добровольно не формируют себя как самостоятельные субъекты мышления, поэтому невольно они являются объектами намерений и действий меньшинства, причём не обязательно до конца всё продумывающего. И даже если государство, чаще всего, строится и поддерживается руками большинства, оно недопонимает, что же, в сущности, строит и что поддерживает. Руководящее этими процессами меньшинство поясняет и вдохновляет труд населения. В этом деле идеологии – их верные помощницы, поскольку «выносят за скобки» самостоятельное думание, оставляя людям их непостоянные эмоции и настроения. Поэтому основной задачей любой идеологии образования становится воспитание человека, который был бы эффективным в бизнесе, политике, спорте и ещё тысяче разных дел, наверное, важных для государства, но уводящих внимание личности от фундаментальных проблем – и своих, и окружающего мира. Таким образом, идеологии образования, во-первых, мелочно дробят и переносят цель образовательного пути куда-то вне человека, и, во-вторых, не договаривают, не объясняют до конца ни цели, ни средства, ни ценности организуемого порядка. В глазах человека, находящегося в подобной парадигме образования, мир видится бесконечно пёстрым, но бесконечность эта пугающая и дурная, т. е. безнадёжно чуждая сознанию наблюдателя, вечно «недодуманная». Недодумывание приводит к «недочеловечиванию». И катим в гору мы круглый камень чужой гуманности, размышляя над своим трудом: наказание или награда? И сколько человек задавит там, внизу, если этот тяжёлый камень наконец-то отпустить?

Сегодня в России, по нашему мнению, господствует либералистская идеология образования, характерной особенностью которой выступает заполнение сознания ученика идеями тотального экономизма и бессчётных свобод. Чтобы убедиться в эффективности этой системы образования, надо оценить результат работы, наверное, минимум двух поколений людей. Хотя общая тенденция российского образования уже сквозит даже в официальных сводках новостей – специалистом теперь считается безответственный, поверхностный дилетант, ищущий доходного места. И чем больше их будет, тем выше вероятность того, что появятся несколько человек, способных преодолеть идеологию образования и поднять её до философии.

Верным признаком идеологизации системы образования, на мой взгляд, являются разворачивающиеся в ней разговоры и споры о духовном развитии общества, его кризисе, низком уровне духовности и тому подобном. Кажется, что бесконечные разговоры об этом обращают сам язык в какую-то пустоту: множащиеся слова становятся какими-то пустыми и бесцветными, а с помощью заклинаний и ритуалов (особых риторических приёмов) через произнесение «мёртвых» и чудовищно громоздких фраз можно вернуть потерянный смысл и поднять упавший духовный уровень [6, с. 9–32]. Кажется, что разум отключается и его заменяет автоматический языковой механизм, попавший в «дурную бесконечность». Зададимся вопросом: можно ли измерить то, что мы называем «духовным уровнем» (если есть развитие, то должны быть и уровни)? Какие критерии необходимо использовать для этого? По-видимому, те, которые относятся к чему-то нематериальному. Например, интеллект, доброта, честь, честность и прочие. Но если интеллект ещё можно как-то замерить, то как быть с остальным, иногда называемым совестью? Как её измерить? Ведь даже чтобы назвать человека нечестным, мы должны иметь ясное, явное проявление чести. Причём не общественной чести, поскольку такой не существует, а индивидуальной, твоей. И здесь сразу можно впасть в ситуацию самообмана: самого себя назвать честным, совестливым и начать измерять уровень того же у окружающих, а затем, в итоге, объявить мир духовным или бездуховным. Поэтому то, что мы зовём «массовым сознанием», которое может иметь черту «духовность», не представляет собой реального явления, это феномен моего конкретного сознания, возникающий у меня в голове в сравнении с поступками окружающих людей: я поступаю так же, как другие, или я поступаю не так, как другие, значит, по моему предположению, они обладают иным сознанием. Но будет ли иное, «массовое» сознание распространятся на одного или нескольких человек? Об этом мы можем только догадываться. Поэтому моё сознание становится эталонным по отношению к другим, и тогда массовое сознание трансформируется в уровень сознания, определяемый по его манифестациям. Массовым сознанием может быть уровень сознания пяти человек, а не массовым сознанием может быть уровень пяти миллионов человек? Но имеет ли уровень сознания какое-то отношение к системе образования, о которой мы беспокоимся?

Переформулирую этот вопрос: может ли система образования сформировать доброго, честного, совестливого человека? Нет, это не её задача. Может ли конкретная школа, конкретный вуз сформировать доброго, честного, совестливого человека? Нет, это не их задача. Задача школ, вузов, системы – создать все необходимые условия, чтобы лучшие учителя и профессора поделились с желающими своим знанием, создавая, тем самым, почву для духовности. Только разностороннее и глубокое образование создает самостоятельно мыслящего человека, способного в светском обществе создать ситуацию духовности. Даже предельное развитие интеллекта с помощью точных и естественных наук не даст основы для самостоятельности и духовности, но упрётся в естественные пределы развития этих наук и сузит потенциал человека.

То, что мы называем «духовностью», изначально присуще природе человека, его сознанию и стимулируется искусством, религией, наукой, философией. Мы настолько духовны, насколько приобщены к шедеврам искусства, религиозным конфессиям, различным наукам и умению правильно мыслить. Если молодой человек не окружён произведениями искусства, далёк от храма, единственная возможность катализировать духовность будет только общение с мудрым учителем. Но являемся ли мы учителями «хотя бы» для самих себя, если слова наши сотрясают лишь воздух, а на бумаге представляют собой бесконечно непонятный узор, который не украсит ни один ум? Можно ли считать себя носителями и выразителями «общественной», «национальной», «государственной» совести или духовности, как это давно делает российская интеллигенция? Можно, особенно тогда, когда ничего этого общественного, институциированного нет, когда совесть или духовность присуща или не присуща каждому конкретному человеку. А считать себя можно кем угодно, исключительно приятно – интеллигентным человеком, при этом умножая мифы в неразумных головах. Более столетия в России кружились головы от мифов тотального марксизма, сегодня – от мифов тотального экономизма и глобализма. Иначе как объяснить, что знания сегодня приравнены к товару, который можно сбыть всем студентам, основная задача которых – конвертировать их в монеты, желательно иностранные. В последних и измеряется эффективность получивших знания и самих распространителей. В таком контексте понятно желание монетизировать «духовность», т. е. привязать её к какому-то уровню доходов: мол, совестью могут обладать только бедные, т. к. богатство приобретается обманом, или, напротив, нищий не может быть духовным, т. к. плохо обучен этому. Быстрое распространение мифов говорит, скорее, не об их «истинности», а об экономичности мышления: «мыслить» в мифах легче, поскольку они нерациональны, думать всегда тяжелее.

Духовность не может появиться у «недумающего» человека, принимающего всё (религию, искусство, вообще любое знание) без сомнений, без собственного доказательства. Рациональность и духовность могут появиться у человека только одновременно, а могут не появиться и тоже одновременно, и эта одновременность есть только одновременность настоящего времени, т. к. нельзя быть рациональным и духовным вчера или завтра. Мифологичное, нерациональное мышление – это как раз мышление прошлым или будущим. Настоящее как бы не существует, оно – призрачно, как у плывущего домой Одиссея. Время остановится, когда Одиссей вернётся домой и перестанет быть царём Итаки. Наверное, поэтому у некоторых людей движение к разумности начинается с поисков «потерянного времени» перед каким-то «разбитым корытом».

Современная система образования нуждается в глубоком изменении. Необходимо творчески подойти к этому делу, начав, наверное, с высшей школы. Только в диалектическом накале старых традиций обучения и попытках нащупать что-то новое может родиться нечто интересное и актуальное. Неразумно в своих попытках построить новый мир и новую школу отказываться от многотысячелетнего опыта.

Список литературы

1. Радхакришнан С. Индийская философия. – М.: Академический Проект; Альма Матер, 2008. – 1007 с.

2. Платон. Менон, или о добродетели // Полное собрание сочинений в одном томе. – М.: «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2015. – С. 671–694.

3. Локк Дж. Мысли о воспитании // Сочинения в трёх томах: Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – C. 406–608.

4. Руссо Ж.-Ж. Педагогические сочинения. – М.: Педагогика, 1981. – 656 с.

5. Мамардашвили М. К. Очерк современной европейской философии. – СПб.: Азбука; Аттикус, 2012. – 608 с.

6. Хазагеров Г. Г. Риторика тоталитаризма: становление, расцвет, коллапс (советский опыт). – Ростов-на-Дону: Foundation, 2011. – 278 с.

References

1. Radkhakrishnan S. Indian Philosophy [Indiyskaya filosofiya]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, Alma Mater, 2008, 1007 p.

2. Plato. Meno [Menon]. Polnoe sobranie sochineniy v odnom tome (Complete Works in One Volume). Moscow, Izdatelstvo ALFA-KNIGA, 2015, pp. 671–694.

3. Locke J. Some Thoughts Concerning Education [Mysli o vospitanii]. Sochineniya v trekh tomakh: T. 3 (Works in 3 vol. Vol. 3). Moscow, Mysl, 1988, pp. 406–608.

4. Rousseau J.-J. Pedagogical Works [Pedagogicheskie sochineniya]. Moscow, Pedagogika, 1981, 656 p.

5. Mamardashvili M. K. Essay on Modern European Philosophy [Ocherk sovremennoy evropeyskoy filosofii]. Saint Petersburg, Azbuka, Attikus, 2012, 608 p.

6. Khazagerov G. G. The Rhetoric of Totalitarianism: Foundation, Growth, Collapse (Soviet Experience) [Ritorika totalitarizma: stanovlenie, rastsvet, kollaps (sovetskiy opyt)]. Rostov-on-Don, Foundation, 2011, 278 p.

[1] Даже педагогические идеи Ж.-Ж. Руссо можно рассматривать как простое противопоставление локковским мыслям, да и, как известно, своих детей Руссо не воспитывал, а сдал в пансион.

Ссылка на статью:
Лепетухин Н. В. Об источниках образования в различных философских традициях // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 54–62. URL: http://fikio.ru/?p=2732.

Философия

Определение понятия «виртуальность». Анализ терминологического статуса

УДК 117; 316.324.8; 004.946

Соснина Тамара Николаевна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Самарский государственный аэрокосмический университет имени академика С. П. Королева (национальный исследовательский университет)», кафедра философии и истории, доктор философских наук, профессор, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, Россия, Самара.

E-mail: tnsssau@bk.ru

443086, Самарская обл., г. Самара, Московское шоссе, д. 34,

тел: 8(846)267-45-65; 8(846) 332-74-83.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Философская концепция виртуальной реальности имеет первостепенное значение для осмысления современного информационного общества. Между тем многие исследователи отмечают, что глубинное теоретическое содержание понятия виртуальной реальности пока остается нераскрытым.

Результаты: В отечественной философской литературе последних двух десятилетий можно выделить до 21 варианта определения виртуальной реальности. Группируя их по смыслу, мы предлагаем сформулировать девять основных подходов. Это рассмотрение виртуального как объективно (реально) существующего; как вымышленного, воображаемого и иллюзорного; как промежуточного состояния между возможным и действительным, материальным и идеальным; как образа реальности (инварианта); как особого состояния сознания; как особых пространственно-временных параметров; как сконструированного человеком технического бытия; как тотальной сущности бытия.

Область применения результатов: Формирование представлений о виртуальной реальности вносит вклад в целостную концепцию современного информационного общества, которую еще предстоит создать.

Выводы: Понятие «виртуальность» неизбежно включает в себя социальную составляющую, технико-технологическую составляющую и социокультурную составляющую.

Ключевые слова: виртуальность; реальность; материальное и нематериальное; бытие и небытие; сознание; информация.

The Definition of the Notion ‘Virtuality’. The Terminological Status Analysis

Sosnina Tamara Nikolaevna – Samara State Aerospace University, Department of philosophy and history, Doctor of Philosophy, Professor, Samara, Russia.

E-mail: tnsssau@bk.ru

34, Moskovskoye shosse, Samara, 443086, Russia,

tel: 8(846)267-45-65; 8(846) 332-74-83.

Abstract

Background: The philosophical concept of virtual reality is of paramount importance for the comprehension of the modern information society. Meanwhile, many researchers note that the deep theoretical contents of the notion of virtual reality remains ambiguous.

Results: In Russian philosophical literature of the last two decades, up to 21 options for determining virtual reality can be found. By classifying them according to the meaning, we propose to formulate nine basic approaches. The consideration of the virtual as objectively (really) existing; as fictitious, imaginary and illusory; as an intermediate state between the possible and the real, the material and the ideal; as an image of reality (invariant); as a particular state of consciousness; as special space-time parameters; as a technical being constructed by man; as the total essence of being.

Research implications: The formation of notions about virtual reality contributes to the holistic concept of the modern information society to be created.

Conclusion: The concept of “virtuality” inevitably includes the social component, the technical and technological component and the socio-cultural component.

Keywords: virtuality; reality; material and non-material; being and non-being; consciousness; information.

Развитие информационной техники и технологий, влияние их на экономику и общество является отражением революционного процесса, призванного перевести функционирующие материальное и духовное производство в новое, виртуальное качество.

В последние десятилетия интерес к феномену виртуальности резко возрос, в научную терминологию буквально ворвалась группа понятий, производных от virtus (виртуальность, виртуальное пространство-время, виртуальные машины, фирмы, деньги, банки, культура и т. д.).

Вскоре стало ясно, что трактовка понятия «виртуальное» далека от однозначности. Определим собственную позицию.

Корень «virtus» восходит к античности, где использовались два его смысла: реальность – образ (вариант Платона); актуальное – потенциальное бытие (вариант Аристотеля).

Воспроизведем определения понятия «виртуальность», используемые в литературе с 1994 года.

1. Виртуальный (лат. virtualial – возможный) может или должен проявиться при определенных условиях [см.: 1, с. 126].

2. Виртуальность – объект или состояние, которые реально не существуют, но могут возникнуть при определенных условиях. Онтологическая трактовка рассматривает виртуальность как некое потенциальное состояние бытия при наличии в нем определенного активного начала.

Другой подход к виртуальности сформировался под влиянием компьютерных, информационных технологий. С их помощью можно погрузиться в виртуальную реальность, где субъект не будет различать вещи и события действительного и виртуального мира: мир дан ему непосредственно в его ощущениях, а они оказываются на этом уровне неразличимыми.

Виртуальная реальность характеризует состояние сознания, и этим она отличается от реальности объективной. С аналогичной точки зрения следует рассматривать виртуальные реальности, встречающиеся в психологии, эстетике и в духовной культуре [см.: 2, с. 404].

3. Виртуальность – (возможность) сила, то, что визуально, наличествует «в возможности», противостоит тому, что актуально, наличествует «в реальности», виртуальность как склонность к реализации [см.: 3].

4. Виртуальность есть образ реальности, возникший в человеческом сознании в результате рационализации и/или восприятия, оформленный в актуальном, целостном виде. Необходимое условие для существования виртуальности – интерсубъективный мир образов – культура. Виртуальность – инвариант реальности [см.: 4].

5. Виртуальность – тотальное свойство физического мира, проявляющееся на микро- макро- и мегауровнях организации материи. Универсальными свойствами виртуальности являются:

– способность существовать, но быть перцептивно не воспринимаемой, непосредственно не регистрируемой приборами;

– способность переносить взаимодействие реальных объектов либо воздействовать на последние; короткое время жизни; существование в переходных состояниях или процессах, дающих выбор из ряда возможностей [см.: 5].

6. Термин «виртуальность» понимается как мнимое; как воображаемое; как небытие; как нематериальное [см.: 6, с. 47].

7. Феномен виртуального фиксирует универсальность природы человека, «усиливает» смысл человеческого существования. Человек как продукт всеобщих возможностей, концентрирующий возможности развития мира и себя самого [см.: 7, с. 15].

8. Виртуальность имеет сложную интегративную природу. Первый ее уровень связан с объективными характеристиками, второй – с субъективными, третий – со сложными отношениями первых двух уровней, проявляющимися в материально-духовной деятельности человека. Виртуальное есть промежуточное состояние, момент взаимосвязи, взаимообусловленности и взаимоперехода возможного и действительного, представляющий из себя переплетение идеального (мыслимого) и материального (реализованного).

Виртуальность пронизывает все наше существование, начиная от природного начала в человеке, где мощно проявляют себя психофизиологические феномены (например, сновидения), далее идет социальный уровень с его условностью и разноплановостью норм, правил и, наконец, культурный уровень, формирующий мировоззрение [см.: 8, с. 42].

9. Виртуальность – обусловленное природой, в той или иной мере присущее человеку потенциальное качество сознания [см.: 9, с. 98].

10. Виртуальное – способ бытия, отличный как от реального, так и от идеального. Эти различные содержания перетекают друг в друга, становятся неразличимыми, неотличимыми. Понятие виртуальности предполагает новую парадигму мышления, позволяющую анализировать в единой плоскости реалии, которые относятся к разным типам знания: естественнонаучного, гуманитарного, технического, философского [см.: 10, с. 6].

11. Виртуальность – это действительная реальность, обладающая свойствами: порожденности (виртуальная реальность продуцируется активностью какой-либо другой реальности, внешней по отношению к ней); актуальности (виртуальная реальность существует актуально, только здесь и теперь); автономности (в виртуальной реальности свое время, свое пространство и свои законы существования); интерактивности (виртуальная реальность может взаимодействовать со всеми другими реальностями, в том числе и с порождающей, как относительно независимая от них) [см.: 11].

12. Виртуальность характеризуют следующие свойства: неопределенность существования во времени; иллюзорность; n-мерность (заданность измерения); конструированность; искусственность по отношению к естественному, довиртуальному [см.: 12, с. 60].

13. Виртуальность – это базовый информационный код, выраженный в программе, созданной программистами, свойство компьютерной реальности [см.: 13].

14. Категория «виртуальности» вводится через оппозицию субстанциональности и потенциальности; виртуальный объект существует, хотя и не субстанционально, но в то же время – не потенциально, а актуально.

Виртуальность не сводится к современным компьютерным программным артефактам, к ней относятся, например, сны, галлюцинации, трансколлективные психозы, различные пограничные (сумеречные) состояния сознания, которые являются такими же формами виртуальности, как и образы (симуляции), смоделированные на современных носителях [см.: 14].

15. Виртуальность – это логика чудес, магия внушений, мир смыслов и ценностей, способ трансформации сознания и реальности, чудесное обращение запредельного в реальное [см.: 15].

16. Термин «виртуальный» используется для обозначения технологий трехмерных изображений. Технология, на основе которой работает Promovisor, позволяет совмещать мнимые трехмерные изображения с реальными предметами [см.: 16].

17. Виртуальный (электронный документ) – информационный объект, или некая совокупность, которую образует любой тип структурированных данных, которые содержат законченное информационное сообщение, могут быть авторизованы, храниться в цифровой форме и воспроизводиться в виде, воспринимаемом человеком [см.: 17].

18. Виртуальность (виртуальная реальность) есть реальность образная, имеющая предметно-сущностное содержание. Образная реальность является ареной проявления действия свободной воли человека. Виртуальное бытие не требует обычных физических ресурсов – материи, энергии, пространства-времени. Такое бытие может существовать отдельно и независимо от бытия физического и стыкуется с ним лишь через работу компьютера [см.: 18].

19. Виртуальность (виртуальное бытие) – это бытие модельное, бытие в возможности, а не в действительности [см.: 19].

20. Виртуальность (виртуальная реальность) – моделируемый техническими средствами образ искусственного мира, передаваемый человеку через генерируемые компьютером имитации ощущений [см.: 20].

21. Виртуальная (культура) предполагает, с одной стороны, массовость как закономерность функционирования и развития, с другой – расширение границ творчества, новые способы художественной деятельности, проявление уникальности, индивидуальности [см.: 21].

Интерпретации понятия «виртуальное», предлагаемые современными авторами, можно сгруппировать в блоки, где отражены его базовые характеристики.

Виртуальность – это:

А. Объективно (реально) существующее – 5; 7; 8; 10; 11; 13; 14; 15;

Б. Вымышленное, воображаемое, иллюзорное – 2; 4; 12; 14; 16; 19; 21;

В. Промежуточное состояние между возможным и действительным, материальным и идеальным – 1; 2; 3; 4; 5; 6; 7; 8; 10; 15; 19;

Г. Образ реальности (инвариант) – 4; 6; 14; 15; 18;

Д. Особое состояние сознания – 2; 4; 9; 11; 13; 19; 20; 21;

Ж. Особые пространственно-временные параметры – 5; 7; 11; 12; 13; 14; 16; 18;

З. Сконструированное техническое бытие – 11; 12; 13; 14; 15;

И. Естественно-технический и культурный феномен – 5; 7; 9; 10; 11; 12; 17; 18; 21;

К. Тотальная сущность бытия – 5; 7; 8; 10.

Итог. Виртуальному присущи характеристики: онтологические – А, Б, В, Ж, К; гносеологические – Б, Г, Д; социокультурные – Г, Д, И, З.

Анализ терминологических особенностей понятия «виртуальное» в каждом из аспектов (онтологический, гносеологический, социокультурный) выявляет различие используемых трактовок. Виртуальность в онтологическом аспекте исследователи рассматривают в трех вариантах.

В рамках первого постулируется объективность виртуальных образований (А), второго – признается как мнимое и иллюзорное воображаемое (Б), пребывающее в особых пространственно-временных рамках (Ж). Третий вариант исходит из тезиса, что виртуальность существует как промежуточное образование между объективным и субъективным, материальным и идеальным (В). Особая группа представлена исследователями, для которых виртуальность есть всеобщая тотальная характеристика сущего (К). Определение виртуальности в гносеологическом аспекте также противоречиво: одни считают образ реальности, возникающий в сознании, результатом рационализации и/или восприятия (Г), другие утверждают, что познание мира «замещается» имитациями разного качества, включая состояние сознания, потерявшего способность отличать реальное от вымышленного, мнимого (Б, Д).

Социокультурный статус виртуального рассматривается как многоликое образование, которое ассоциируется с современными компьютерными и программными артефактами (З); с «симуляциями», моделируемыми на современных носителях (Г); с пограничными (сумеречными) состояниями человека, имитирующими эффект иллюзий (Д); с парадигмой мышления, синтезирующей естественнонаучное, гуманитарное, техницистское и философское начала (И).

Резюме. Понятие «виртуальность» в литературе используется неоднозначно, но, тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что оно содержит в себе:

– социальную составляющую (совокупность присущих субъекту природно-социальных качеств);

– технико-технологическую составляющую (совокупность технико-технологического обеспечения, воспроизведения специфического синтеза реальности актуальной и мнимой);

– социокультурную составляющую (совокупность принципиально новых представлений о возможностях материального и идеального начал, раскрывающихся под воздействием информационных технологий конца ХХ – начала XXI века).

Литература

1. Современный словарь иностранных слов. – СПб.: Дуэт, 1994. – 752 с.

2. Носов Н. А. Новая философская энциклопедия. В 4 т. Т. 3. – М.: Мысль, 2001. – 694 с.

3. Зорин В. И. Евразийская мудрость от А до Я.: Толковый словарь. – Алма-Ата: Сездiк-Словарь, 2002. – 408 с.

4. Кулагина И. В. Виртуальность как инвариант социокультурной реальности: методологические основания социальных исследований. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. филос. н. – Томск, 2004. – 17 с.

5. Николаев И. А. Виртуальность как естественнонаучный, технический и культурный феномен. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. филос. н. – Саратов, 2004.

6. Губанов Н. И., Согрина В. И. Основные формы бытия // Философия и общество. – 2004. – № 4. – С. 41–50.

7. Малкова Е. В. Виртуальная реальность: социально-философский аспект. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. филос. н. – Пермь, 2005. – 24 с.

8. Абрамов М. Г. Потенциал виртуальности // Экология и жизнь. – 2006. – № 9. – С. 40–51.

9. Силантьева И. И. Виртуальный человек в пространстве-времени // Философские науки. – 2007. – № 8. – С. 97–101.

10. Бондаренко Р. А. Виртуальная реальность в современной социальной ситуации. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. д. филос. н. – Ростов-на-Дону, 2008. – 40 с.

11. Маслова А. В. Природа и социально-экономические особенности виртуальных организаций. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. э. н. – Иваново, 2010. – 23 с.

12. Немыкина О. И. Понятие виртуальности в философском контексте // Гуманитарная наука. Философия. – 2011. – № 1.– С. 53–62.

13. Юхвид А. В. Компьютерные виртуальные технологии как новый техно-социальный феномен. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. д. филос. н. – М., 2013. – 50 с.

14. Виртуальность // Википедия – Свободная энциклопедия – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Виртуальность (дата обращения 27.05.2017).

15. Гарин И. Что такое виртуальность? // Проза.ру – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.proza.ru/2012/03/27/672 (дата обращения 27.05.2017).

16. Promovisor – трехмерная анимация или 3D голограмма // Интерактивное и проекционное оборудование для проведения презентаций, конференций и выставок в Санкт-Петербурге – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.av-gorod.ru/brands/10.html (дата обращения 27.05.2017).

17. Цветков В. Я., Семушкина С. Г. Электронные ресурсы и электронные услуги // Современные проблемы науки и образования – Электронный научный журнал – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.science-education.ru/ru/article/view?id=1303 (дата обращения 27.05.2017).

18. Корсунцев И. Г. Моделирование как процесс порождения виртуального бытия следующего поколения // Философские исследования. – 2001. – № 2. – С. 176–185.

19. Чарушников В. Виртуальное общество // Молодая гвардия. – 2011. – № 5/6. – С. 89–120.

20. Виртуальная реальность // Национальная политическая энциклопедия – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://politike.ru/termin/virtualnaja-realnost.html (дата обращения 27.05.2017)

21. Муртазина М. Ш. Виртуальная культура как феномен глобализации (философско-культурологическое осмысление). – Автореф. дисс. на соискание уч. ст. к. филос. н. – Чита, 2012. – 23 с.

References

1. Modern Dictionary of Foreign Words [Sovremennyy slovar inostrannykh slov]. Saint Petersburg, Duet, 1994, 752 p.

2. Nosov N. A. New Philosophical Encyclopedia. In 4 vol. Vol. 3. [Novaya filosofskaya entsiklopediya. V 4 t. T. 3]. Moscow, Mysl, 2001, 694 p.

3. Zorin V. I. Eurasian Wisdom from A to Z: Explanatory Dictionary [Evraziyskaya mudrost ot A do Ya: Tolkovyy slovar]. Alma-Ata, Sezdik-Slovar, 2002, 408 p.

4. Kulagina I. V. Virtuality as an Invariant of Social and Cultural Reality: Methodological Foundations of Social Research. Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnost kak invariant sotsiokulturnoy realnosti: metodologicheskie osnovaniya sotsialnykh issledovaniy. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Tomsk, 2004, 17 p.

5. Nikolaev I. A. Virtuality as a Natural Science, Technical, and Cultural Phenomenon. Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnost kak estestvennonauchnyy, tekhnicheskiy i kulturnyy fenomen. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Tomsk, 2004, 17 p.

6. Gubanov N. I., Sogrina V. I. Main Forms of Being [Osnovnye formy bytiya]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2004, № 4, pp. 41–50.

7. Malkova E. V. Virtual Reality: Social and Philosophical Aspect. Abstract of the Ph. D. Thesis. [Virtualnaya realnost: sotsialno-filosofskiy aspekt. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Perm, 2005, 24 p.

8. Abramov M. G. Potential of Virtuality [Potentsial virtualnosti]. Ekologiya i zhizn (Ecology and Life), 2006, № 9, pp. 40–51.

9. Silanteva I. I. Virtual Person in a Spacetime [Virtualnyy chelovek v prostranstve-vremeni]. Filosofskie nauki (Philosophical Sciences), 2007, № 8, pp. 97–101.

10. Bondarenko R. A. Virtual Reality in a Modern Social Situation. Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnaya realnost v sovremennoy sotsialnoy situatsii. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk]. Rostov-na-Donu, 2008, 40 p.

11. Maslova A. V. The Nature and Social and Economic Features of Virtual Organizations. Abstract of the Ph. D. Thesis [Priroda i sotsialno-ekonomicheskie osobennosti virtualnykh organizatsiy. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata ekonomicheskikh nauk]. Ivanovo, 2010, 23 p.

12. Nemykina O. I. The Concept of Virtuality in a Philosophical Context [Ponyatie virtualnosti v filosofskom kontekste]. Gumanitarnaya nauka. Filosofiya (Humanitarian Science. Philosophy), 2011, № 1, pp. 53–62.

13. Yukhvid A. V. Computer Virtual Technology as a New Technical and Social Phenomenon. Abstract of the Ph. D. Thesis [Kompyuternye virtualnye tekhnologii kak novyy tekhno-sotsialnyy fenomen. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk]. Moscow, 2013, 50 p.

14. Virtuality [Virtualnost]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Виртуальность (accessed 27 May 2017).

15. Garin I. What Is Virtuality? [Chto takoe virtualnost?]. Available at: https://www.proza.ru/2012/03/27/672 (accessed 27 May 2017).

16. Promovisor – A Three-Dimensional Animation or a 3D Hologram [Promovisor – trekhmernaya animatsiya ili 3D gologramma]. Available at: http://www.av-gorod.ru/brands/10.html (accessed 27 May 2017).

17. Tsvetkov V. Y., Semushkina S. G. Digital Resources and Electronic Services [Elektronnye resursy i elektronnye uslugi]. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya – Elektronnyy nauchnyy zhurnal (Modern Problems of Science and Education – Digital Scientific Magazine). Available at: https://www.science-education.ru/ru/article/view?id=1303 (accessed 27 May 2017).

18. Korsuntsev I. G. Simulation as a Process of Outcoming of Virtual Being of Next Generation [Modelirovanie kak protsess porozhdeniya virtualnogo bytiya sleduyuschego pokoleniya]. Filosofskie issledovaniya (Philosophical Investigations), 2001, № 2, pp. 176–185.

19. Charushnikov V. Virtual Society [Virtualnoe obschestvo]. Molodaya gvardiya (Young Guard), 2011, № 5/6, pp. 89–120.

20. Virtual Reality [Virtualnaya realnost]. Available at: http://politike.ru/termin/virtualnaja-realnost.html (accessed 27 May 2017).

21. Murtazina M. S. Virtual Culture as a Phenomenon of Globalization (Philosophical and Culturological Comprehension). Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnaya kultura kak fenomen globalizatsii (filosofsko-kulturologicheskoe osmyslenie). Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Chita, 2012, 23 p.

Ссылка на статью:
Соснина Т. Н. Определение понятия «виртуальность». Анализ терминологического статуса // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 2. – С. 11–19. URL: http://fikio.ru/?p=2566.

Философия

Культура потребления как экологическая проблема

УДК 008 (103)

Ильин Алексей Николаевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Омский государственный педагогический университет», кафедра практической психологии, доцент, кандидат философских наук, Омск, Россия.

E-mail: ilin1983@yandex.ru

644043, Россия, г. Омск, ул. Партизанская 4а, ауд. 117,

тел: 8-950-338-15-73.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Исходя из потребительских стратегий максимизации прибыли бизнес (в том числе глобальный) усиливает избыточное давление на природу. Для общества потребления характерен тренд не просто приобретения вещей, а приобретения именно новых, брендовых вещей. Они своей знаково-символической насыщенностью подчеркивают статус обладателя ими. Культ новизны выливается в перманентное потребление, в погоню за быстро изменяющейся модой. Принцип намеренного устаревания вещей проявляет себя в двух формах: 1) быстрый физический износ, 2) символический износ, который обеспечивается модным дискурсом. Мода и реклама призывают осуществлять нерациональный цикл «покупка – выброс – покупка». Такая расточительность обеспечивает излишнюю эксплуатацию природных ресурсов.

Методология: В работе нашли применение следующие подходы. Диалектический подход применялся для раскрытия характерного для общества потребления противоречия между развитием техники и экологическим сознанием. Неомарксистский подход позволил критически оценить потребительские тенденции, проявляющиеся в условиях капиталистического общества. Культурфилософский подход позволил сформировать представление о культуре потребления как важнейшей составляющей части культуры современного технократического общества.

Результаты: Культура потребления нейтрализует экологическое сознание и, как следствие, становится фактором усиления антропогенного воздействия на природу. Возникает противоречие между мощнейшим развитием техники и недоразвитостью экологического сознания человека.

Выводы: Без перехода на альтернативный путь развития, без декапитализации мира невозможно обуздать потребительские соблазны, поскольку именно в лоне капитализма формируется и функционирует потребительская культура.

Ключевые слова: природа; экология; потребление; технократически-консюмеристское общество; экологическое сознание; риск.

The Culture of Consumption as an Environmental Problem

Ilin Alexey Nikolaevich – Omsk State Pedagogical University, Department of Applied Psychology, associate professor, Ph. D (Philosophy), Omsk, Russia.

E-mail: ilin1983@yandex.ru

4 a, Partizanskaja st., office 117, Omsk, 644086, Russia,

tel: 8-950-338-15-73.

Abstract

Background: According to consumer profit maximization strategies, business (including global) increases excessive pressure on nature. For the consumer society, the trend is not only the acquisition of goods but it is the acquisition of new, branded goods. They emphasize the status of the owner with their symbolic saturation. The cult of novelty results in permanent consumption, in pursuit of a rapidly changing fashion. The principle of deliberate obsolescence of goods manifests itself in two forms: 1) rapid physical wear, 2) symbolic wear and tear due to fashionable discourse. Fashion and advertising call for an irrational cycle of “purchase – disposal – purchase”. Such wastefulness ensures excessive exploitation of natural resources.

Methodology: The approaches applied in the study are as follows. The dialectical approach has been used to explain a contradiction between the development of technology and the environmental conscience, which is typical of the consumer society. The neo-Marxist approach has made it possible to evaluate critically consumer tendencies, manifested in capitalist society. The cultural and philosophical approach has allowed us to formulate an idea of consumer culture as the most important component of the culture of the modern technocratic society.

Results: Consumer culture neutralizes environmental conscience and, as a result, becomes a factor in strengthening the anthropogenic impact on nature. There is a contradiction between the most powerful development of technology and the underdevelopment of public environmental conscience.

Conclusion: Without the transition to an alternative strategy of development and decapitalizing the world, it is impossible to resist the temptation to consume, since it is in the bosom of capitalism that consumer culture is being formed and functioning.

Keywords: nature; ecology; consumption; technocratic-consumerist society; environmental conscience; risk.

«Природа побеждается только подчинением ей»

Ф. Бэкон

Введение

Современной эпохе технократического потребительского капитализма присущ некий «демиургический соблазн». Технократически-консюмеристские (прогрессивистские, техногенные) общества воспринимают природу как субстанцию, заслуживающую порабощения человеком, и акцент делают на прикладной науке, вырабатывающей методологию закрепощения природы. Технократизм абсолютизирует инновационность и научно-технический прогресс, надеясь на достижение социального, экономического, технологического совершенства в будущем. Ранее идеология антропоцентризма дала человеку инструментарий, с помощью которого можно было в техническом смысле понизить исходящие от природы опасности, а в психологическом – избавиться от страха перед природными стихиями.

Под лозунгом утилитаризма совершенство воздействия на природу трансформировалось в антиприродную деятельность. Человеческое освоение природы обернулось бесчеловечным угнетением природы. Человек создал высокий уровень комфорта из природного материала. Но комфорт оборачивается рядом экологических проблем. Актуализировано противоречие между мощнейшим развитием техники и недоразвитостью экологического сознания человека.

И. Валлерстайн, В. И. Данилов-Данильян, Д. И. Дубровский, М. А. Жутикова, А. А. Зиновьев, Е. Н. Князева, М. В. Ковальчук, В. В. Козловский, В. А. Кутырёв, Ф. Лю, А. И. Матвеева, О. С. Нарайкин, А. Н. Нысанбаев, М. Б. Пиотровский, Н. Хомский, А. Н. Чумаков, О. Н. Яницкий, Е. Д. Яхнин, Е. Б. Яцишина и другие внесли вклад в изучение проблемы стремительного загрязнения окружающей среды, роста отходов и деэкологизации сознания в капиталистической потребительской цивилизации. В работах У. Бека, Г. Бехмана, В. Г. Горохова, Д. В. Ефременко содержится анализ общества риска, в частности, экологических рисков, которые актуализировались в современных условиях. Однако необходимо, опираясь на представленное в многочисленных исследованиях осмысление экологического кризиса, рассмотреть культуру потребления как один из существенных факторов деэкологизации массового сознания.

Цель статьи – осмыслить роль потребительских ценностей в деэкологизации массового сознания и наметить некоторые возможные варианты выхода из экологического кризиса.

В работе нашли применение следующие подходы:

– экологический подход, позволяющий описать и объяснить характер влияние норм и ценностей потребительского общества на состояние природной среды;

– неомарксистский подход, позволяющий критически оценить потребительские тенденции, проявляющиеся в условиях капиталистического общества;

– культурфилософский подход, на основе которого формируется представление о культуре потребления как важнейшей составляющей части культуры современного общества.

1. Антропность против природности

Если в древние времена природа не отделялась от общины людей, то позже цивилизованность и прогресс стали представляться как отход от природы. Труд и отдых, производство и потребление, аутентичные и навязанные инфраструктурой консюмеризма потребности, человек и природа – все это признаки великого разрыва современности. Идеология господства человека над природой инспирирована в том числе философией. Так, Р. Декарт считал, что в будущем люди станут властелинами природы [4]. Антропоцентристский подход ярко выражен еще в словах Аристотеля: «Растения существуют для живых существ, неразумные животные – для человека: домашние животные служат человеку и дают ему пищу, дикие животные (во всяком случае, большая их часть) являются пищей и источником удовлетворения иных потребностей – например, в одежде и различных инструментах. Поскольку природа не создает ничего бесцельно или впустую, безусловной истиной является то, что она создала всех животных для блага человека» [цит. по: 2, с. 183].

«…Превалировавший долгое время антропоцентризм превратил человеческую популяцию в больной орган, живущий по собственным законам, несогласованным с Геей и космосом» [11, с. 165]. По верному замечанию Е. Н. Ярковой, посредством утилитаризма осуществляется десакрализация природы, которая рассматривается с потребительских позиций в качестве материальной первоосновы жизни, строительного субстрата и неисчерпаемого резерва ресурсов, предназначенных для удовлетворения человеческих потребностей [14]. По мнению Н. В. Мотрошиловой, современное насилие над природой, а также бездумное и даже самоубийственное пренебрежение последствиями этого насилия (экологические войны человечества) есть проявление варварства, вплетенного в современную цивилизацию [7]. Может быть, есть смысл не подвергать амнезии мудрость прошлых веков, а вспомнить ее с учетом дня сегодняшнего, когда человек, являясь частью природы, бросил ей вызов, избрав самого себя в качестве меры всех вещей?

О. Шпенглер назвал «свободную волю» актом мятежа. Человек посредством творчества вышел из союза с природой и с каждым своим творением отдалялся от нее, становился все враждебнее природе. «Такова его “всемирная история”, история неудержимого, рокового раскола между человеческим миром и Вселенной, история мятежника, переросшего материнское лоно и подымающего на него руку» [13]. Капиталистический мир, фундированный интересами повышения прибыли, характеризуется своим остатком в виде совокупности предельно различных видов отходов, которые настолько многообразны, что требуют самой обширной классификации. По меткому выражению Н. И. Шелейковой, «создавая мертвые инфраструктуры и отходы, человек теснит живое и расширяет пространство смерти <…> производство и распределение благ, потребление подчинены стремлению к прибыли и являются ресурсозатратными и неразумными, не учитывают возможности биосферы Земли и реальную (гармоничную) структуру потребностей» [12, с. 111; 25]. Как отмечалось в одном из докладов Римскому клубу, 99 % природных материалов, вводимых в сферу потребления, становятся мусором менее чем через шесть недель [8]. В результате биосфера как основа жизни перестает быть самой собой, теряет свою «чистоту», превращаясь одновременно как в технобиосферу, так в мусоробиосферу.

Возникает парадоксальная ситуация: мы живем в эпоху гламурного высокотехнологичного мира, насыщенного яркими красками и невообразимым по красоте дизайном. Но, одновременно с этим, мы живем в мире мусора, постоянного нарастания отходов. Крайности сосуществуют в едином антропном пространстве, но проблема в том, что каждая из них уходит в еще большую сторону от другой. Мир все более гламуризируется, дизайнизируется, становится краше, но он все более загрязняется. Такой диалектичности, охватывающей общепланетарный масштаб, человечество еще не переживало. В визуальном плане гламурные блестки консюмеристской реальности успешно замещают собой антигламур катастрофически больших массивов мусоропространства. В отличие от демонстрации избытка гаджетов и связанных с ними стилей жизни система масс-медиа воздерживается от трансляции объемов выброса. Нам постоянно показывают избыточный шарм потребительского рая, но никогда не показывают его оборотную сторону в виде гиперсвалок. Отходы, сколько бы их ни было, находятся по ту сторону медиа-картинки, они локализуются за пределами публичной легитимации. И когда публика чего-то не видит, у нее складывается впечатление, что этого нет. Более того, у нее даже не возникает мысли о существовании не-транслируемого средствами массовой информации. В (псевдо)информационной реальности капиталистического потребительского мира, в охватившей все и вся виртуализации не находится места неэстетичному мусору, который своим существованием делегитимирует консюмеристскую реальность, указывает на ее удаленность от совершенства и экологической безобидности. Но не-нахождение образа отходов в системе масс-медиа компенсируется его сверхнахождением в пространстве того, что пока еще традиционно называют бытием. С одной стороны, созданием красивой, лишенной неприглядности картинки капитализм упрочивает самого себя, стимулируя покупательскую активность. С другой стороны, он отмахивается не просто от собственных проблем, а от своих преступлений, закрывает их, замещает видео-ширмой с изображением того, производство чего только усиливает эту преступность.

Человек адаптируется к условиям среды, но и адаптирует их к своим потребностям, которые претерпевают безудержный рост и трансформации в процессе человеческой истории. Можно сказать, постоянное превышение нормы само стало нормой.

2. Сущностные особенности культуры потребления

Одной из главных движущих сил развития капитализма является культура потребления. В эко-контексте мы определяем ее как культуру, редуцирующую внимание человека до модных и брендовых вещей, стимулирующую его к самозамыканию на сугубо личных проблемах, а потому представляющую собой метадеформацию сознания и деятельности, которая препятствует формированию и реализации экологических модернизационных проектов. Когда потребитель центрируется на индивидуализме, замыкает картину мира на своих вещных аксессуарах, на желании покупать новые и модные гаджеты и с помощью них подчеркивать свой статус в глазах окружающих, в его сознании не остается места для заинтересованности глобальными проблемами современности и для социально полезных действий. Сфера внимания и сфера поведения остаются зажатыми в тисках индивидуализма. Одержимость индивидуалистично-местечковыми микронарративами отвращает от интереса к макронарративам.

Общество потребления характеризуется не только трендом на приобретение новых и статусных (брендовых) вещей. Также развито «бедное» потребление, которое заключается в нерациональных тратах среди малообеспеченного населения, в приобретении большого количества дешевых, но не вполне нужных вещей. Давление на окружающую среду обеспечивают не только те, кто в погоне за статусом стремятся покупать дорогие брендовые вещи и затем их менять по истечению срока их «модности», то есть до наступления физического износа. Огромная масса потребителей, покупающих много дешевых, но не являющихся необходимыми, вещей, осуществляют серьезное в экологическом смысле расточительство. Даже вторичное использование вещей может являться не сообразным с экологической точки зрения; например, эксплуатация малоэффективной техники (устаревших автомобилей) с позиции энергосбережения.

Псевдопотребность «перепотреблять» (избыточно потреблять) фундирована стремлением держателей капитала, используя инфраструктуру потребления (к которой относятся мода и реклама), «воспитывать» общество так, чтобы каждый покупал как можно больше, выбрасывал купленные товары как можно раньше и покупал вновь. Производители гаджетов постоянно создают новые модели и рекламируют их, чтобы потребители сокращали срок пользования каждой моделью и заменяли ее другой, даже если предыдущая находится во вполне функциональном состоянии. Здесь наблюдается эффект морального устаревания товаров, феномен не технологической истощенности, невозможности быть эксплуатируемыми далее, а выхода из моды. Или же производители используют эффект физического устаревания товара, когда сотовый телефон, телевизор, компьютер, холодильник специально производятся недолговечными; и покупатель «физически» вынуждается поменять старый гаджет на новый. Оба эффекта являются сознательно используемыми и в конце концов обеспечивают функционирование принципа перманентного обновления вещей.

Сегодняшняя роскошь завтра становится нормой, и у типичного потребителя состояние удовлетворенности постоянно ускользает от своей «поимки». «Стандарт роскоши» распространяется на максимально широкий круг людей, и ни для кого из них он не является подлинным стандартом, неизменным по своей сути, а потому более или менее легко достигаемым. Нет никакого укорененного стандарта соответствия. Стандарт – пожизненная погоня за стандартом. Жизнь консюмера полна потребительских побед, но Победы как таковой нет, поскольку априори не достигается окончательный триумф. Нет финишной черты, символизирующей окончание гонки. Для поддержания самооценки и самоидентичности как модного и продвинутого консюмера требуется постоянно потреблять. Самооценка зависит от количества, стоимости, модности и брендовости приобретенных товаров. Система производства и рекламы создает новые и отменяет старые стандарты и критерии для поддержания самооценки и самоидентичности. В погоне за неуловимым стандартом мы наблюдаем материальную форму трансцендентности, потребительскую трансцендентность. Вместо стандарта есть феномен «мобильности престижа». Возникает феномен «отлаженной моды» вместо жизни в моде, в современности, в модерне. Передний фронт идеала постоянно смещается далее по шкале необъяснимого прогресса, и потребитель стремится догнать ту стадию современности, которая уже начала устаревать. Но поскольку потребление базируется на производстве, для последнего требуется функционировать в режиме: создавай товар короткоживущим, чтобы обеспечивать оборот, несмотря на то, что с экологической точки зрения это – деятельность по расточительству ресурсов.

По аналогии с баумановской «текучей современностью» целесообразно постулировать «вещную текучесть», характерную для современности. Причем не знаковую, а именно вещную. Ведь характерные для культуры потребления знаки (статус, престиж, респектабельность, сексуальность и т. д.) остаются прежними. Их востребованность не теряется. Утрачиваются только вещи, несущие эти знаки, то есть продукты, некогда наделенные ими и, соответственно, указывающие на высокий статус их обладателя, в процессе своего модного устаревания теряют «статусные» знаки, и последние переходят к другим вещам. Так знаки остаются жить, значить и пользоваться спросом, но обладающие ими вещи постоянно меняются. Один и тот же «статус» как устойчивая потребительская ценность не остается в некогда купленной вещи, а «растягивается» в цепочку покупаемых вещей, уходит из одной вещи и воплощается в более новой, совершает путешествие по перманентно обновляемым вещам, нигде не задерживаясь надолго. Этим он напоминает злого духа из заурядного фильма ужасов, меняющего тела, в которые ненадолго вселяется.

Рынок создает все больше ненужных вещей, обеспечивает их быстрое устаревание и своим маркетингом приучает общество «идти в ногу со временем», покупая и выбрасывая, затем снова покупая и через непродолжительное время выбрасывая, чтобы приобрести вещи еще более новые, усовершенствованные, наделенные статусом, символичностью. Прибыль и выживание в конкурентной среде для частного экономического актора приоритетней экологических ценностей. Корпоративные интересы выше интересов человечества. «Ученые, в подавляющем большинстве, признают, что ископаемые виды топлива необходимо оставить в земле, чтобы у наших внуков были достойные перспективы, – говорит Н. Хомский. – Но институциональные структуры нашего общества давят на то, чтобы попытаться извлечь каждую каплю» [10].

В обществе потребления, где искусственным путем ускоряется темп цикла «купил – выбросил – купил», увеличивается избыточное производство, которое создает не действительно необходимые для удовлетворения нормальных человеческих потребностей продукты, а гаджеты, нужные для удовлетворения навязанных модой и рекламой потребностей. Для этого необходимы нарастающие темпы использования сырья. Идеология потребления вместо экономии, солидарности, самоограничения, скромности абсолютизирует противоположную ценность – безответственную трату. Типичный парадокс характерен в первую очередь для стран Запада, где вместе с идеологией консюмеризма сосуществует пропаганда экономии электричества, воды и других ресурсов.

Экологически недальновидно, когда изделия устаревают на этапе своего начального функционирования, когда происходит бесконечная, требующая ресурсов смена гаджетов, определяемая не их реальным изнашиванием, а их выходом из моды. Экологически недальновидно, когда не прогресс служит целям общества, а общество, человек и природа становятся инструментами прогресса, этой выгодной столпам коммерции новационной истерии. Общество и человек превращаются в человеческий фактор, в юзера (пользователя) прогресса, проходящего перманентную идеологическую обработку, которая призывает много потреблять и не останавливаться на достигнутом. В результате прогресс оборачивается экологическим упадком и регрессом самого общества и человека, их потребностно-духовной сферы. Фактором давления на среду является как производитель-капиталист, так и потребитель, «воспитываемый» этим производителем и созданной инфраструктурой потребления. Говоря словами Паскаля, «…мы бездумно несемся в пропасть, поставив перед собой нечто, закрывающее ее от наших взоров» [цит. по: 6, с. 148].

Культура потребления требует увеличения производства, для чего необходимо огромное количество сырья, добыча и переработка которого зачастую энергозатратна и разрушительна. Гиперистощение ресурсов, с одной стороны, и нарастание объема отходной массы, которую природа не может переработать, с другой, вытесняют естественное обновление природы. Не возникает ли грандиозная инверсия, согласно которой от человечества требуется вместо охраны природы некое бережное отношение к отходам, восприятие их как своеобразного национального или общечеловеческого достояния?

3. Выход из экологического кризиса

Важна ориентация на интенсивный путь развития, при котором увеличивается эффективность использования ресурсов и сокращаются затраты. Но для этого нужен отказ от доминирования потребительской идеологии. Однако отказ от культуры потребления вряд ли возможен в условиях капиталистического уклада, следовательно, требуется упразднение господства рынка. Такое упразднение – не просто требование, а показатель современности мышления, релевантности (соответствия) мысли реалиям сегодняшнего дня. Настоятельной потребностью становится примат экологии и этики над экономикой.

Д. А. Давыдов отвергает мысль, что преодолеть экологические риски можно через разрыв с капитализмом. Согласно его идее, современное общество таит в себе механизмы самообновления, его главная проблема не в потреблении, а в постмодернистском «пространстве симулякров», которое заглушает общественную рефлексивность, порождает иллюзии вседозволенности, нарушая циркуляцию действий и их последствий. Постмодерн и капитализм представляются системами разного рода. По мнению автора, не нужно менять социальную систему, поскольку одни манипуляторы придут на смену другим, а «борьба за новое и свободное общество» сконцентрируется системой власти, способной превратиться в новую мировую диктатуру. Постмодернистские симуляции отомрут сами по себе, когда мир столкнется с глобальными катастрофами; угроза смерти заставит искать новые решения глобальных проблем – возможно, в рамках существующей социальной системы. Автор приводит пример: индивиды начнут трезветь, когда закроются торговые центры, а выпуски передач прервутся экстренными сообщениями о катастрофе, которая стоит на пороге [3].

Этот подход вызывает серьезные возражения.

Во-первых, механизмы самообновления не видны, и утверждать тезис об их существовании – постулировать недоказанную гипотезу. Неудивительно, что автор воздерживается от демонстрации явлений, которые достоверно можно было бы назвать такими механизмами.

Во-вторых, постмодернистская симулякризация, рождающая вседозволенность, напрямую связана с потребительством, равно как постмодернизм с капитализмом, и нет смысла разделять их. Общество потребления – это именно постсовременное (постмодернистское) общество капиталистического типа.

В-третьих, даже если при смене социальной системы одни манипуляторы заменят других (весьма спорный тезис), новые манипуляции наверняка будут смотреться более презентабельно по отношению к сохранности природы (и не только ее), чем нынешние. Тезис типа «все равно ничего не получится» по степени своей бессмысленности равнозначен тезису «незачем строить дороги – все равно разворуют часть денег» или «незачем лечиться – ведь когда-нибудь умру». Важно не то, что одни манипуляторы придут на смену другим (это вовсе не обязательно), а качественные отличия «старых» и «новых» манипуляций по части сохранности окружающей среды, человечества, его интеллектуального, морального, эстетического уровня и потребностной аутентичности. Имеет значение не факт сменяемости манипуляторов, а вектор направленности манипуляций, их содержательной специфики. Ведь манипулятивными целями можно прививать умеренность, патриотизм, солидарность, коллективизм, но это будут более приемлемые манипуляции в социальном и экологическом смысле, чем манипуляции, инициирующие потребительскую безудержность, помноженную на тотальный индивидуализм. Даже если это будет отличие «плохого» от «очень плохого», все равно одно предпочтительней другого, и нет смысла их уравнивать. И, конечно, вряд ли «очень плохое» придет на смену «плохому».

В-четвертых, в мировую диктатуру способна трансформироваться не только власть, сформированная под лозунгами «нового и свободного общества», но в том числе и власть, для которой характерны масштабные, именно консюмеристские манипуляции. Между этими формами власти автор не показывает отличие по критерию склонности к диктатуре, да еще и мировой, поэтому нет оснований думать, что «новая» – более диктаторская, чем «старая».

В-пятых, фраза об отмирании постмодернистских симуляций при встрече с катастрофичностью – не более чем оптимистический штамп, ничем не подтвержденный. Оптимизм – это благо для личного психического состояния, с ним жить легче, но необходимо, чтобы он был обоснован научно, по крайней мере в работе, опубликованной в научном журнале. Когда перестают функционировать торговые центры, а телевизионные ток-шоу сменяются сообщениями о грядущей всеобщей гибели, происходит не размифологизация сознания, не отрезвление, не рациональный отход от потребительства, а элементарная паника. «В момент катастроф нет нигилистов» [3, с. 112], пишет автор, однако они есть даже в условиях вот-вот наступающей катастрофы, к тому же множится количество паникеров. Переход потребительской инфраструктуры в более человекоцентрированную инфраструктуру должен быть централизованным и управляемым, и на самоорганизацию надеяться бессмысленно. Трудно представить, что каждый индивид внезапно откажется от консюмеризма даже при встрече с опасностью. Обычно срабатывает принцип «пусть другие отказываются и спасают мир, а я еще поживу в свое удовольствие» (конечно, этот принцип работает в зависимости от близости катастрофы). Когда так думает каждый или большинство, никто мир не спасает. Такой же принцип актуализируется при недовольстве теми или иными решениями властей, когда каждый думает «пусть идут на митинг и проявляют свое возмущение другие, а у меня и так забот хватает» (и никто не идет на митинг). А когда катастрофа настолько близка, что уже не до потребления, остается мало места для консолидации всеобщих усилий из-за паники и – опять же – индивидуалистического стремления спастись самому.

Так может, отмирание, про которое пишет автор, и будет качественной трансформацией капиталистического общества во что-то более благое для человека и природы, в то, от чего Давыдов так навязчиво предлагает отказаться? Более того, фразой об отмирании симуляций не предлагает ли Давыдов потреблять в том же духе, ждать катастрофичности, будучи уверенным, что с ее наступлением человеческий мир изменится? Такой тезис напоминает самооправдание человека, который активно употребляет алкоголь, убеждая себя, что обязательно бросит, когда врачи найдут у него какую-то серьезную болезнь.

Ведь каждый из нас заботится в первую очередь о своих интересах, и когда мы слышим о страданиях других людей, но не видим воочию этих страданий, у нас недостаточно мотивации для оказания им поддержки. Автор с этим положением согласен, но далее он приводит тезис: «Нет ничего нелогичного в том, чтобы связать проблемы ближнего с обществом в целом» [3, с. 112]. Нелогичного ничего нет, в теоретическом смысле такая связь вполне приемлема, но в поведенческом плане каждый индивид стремится спасти себя и ближних. Поэтому «большой проект» нужен. Тем более что профилактика катастрофы намного предпочтительнее, эффективнее, дешевле, чем борьба с наступившей бедой. Автор допускает такой проект, но ограниченный публичными обсуждениями на уровне «уличной политики». Разве это не утопия – большие проблемы решать уличными обсуждениями? Проекту по своему «размеру» надлежит соответствовать «размеру» проблемы, которую он решает. Обсуждения обычно заканчиваются расхождением по своим домам и интересам. У субъектов «уличных проектов» нет в руках СМИ, они не вольны менять законы, запрещать и разрешать, использовать крупные финансовые, информационные, военные, медицинские и другие ресурсы страны.

Вообще, непонятны опасения автора относительно трансформации системы. Как мы показали, его тезисы о самообновлении, о новой диктатуре и об опасности манипуляций не сработали. Из его статьи напрашивается вывод вроде «пусть будет старая диктатура, старые манипуляции и рост различного рода рисков, но систему в руки трансформаторов не отдам, тем более она сама себя изменит, когда станет совсем тяжело». Только очевидно, что не изменит. И вряд ли произойдет следующее: «Общественность неизбежно обратится к необходимости умеренно удовлетворять потребности» [3, с. 114]. Так ли уж неизбежно?

В наше время актуализировались три основных проблемы, требующие решения: 1) колоссальное загрязнение природной среды, 2) конечность природных ресурсов, 3) расточительство, свойственное культуре потребления. Все эти проблемы взаимосвязаны, что значительно затрудняет их решение. Во-первых, необходим поиск новых производственных технологий, с помощью которых появилась бы возможность безопасно использовать энергию, вовлекать чистые источники энергии. Нужны создание инфраструктуры малоотходных и безотходных технологий, а также поиск новых путей для экологически чистой утилизации производственных отходов (преимущественно, использование в качестве сырья для вторичного производства). Это послужило бы сохранению экологии не в ущерб экономике, сформировало бы «природосообразную экономику». Во-вторых, актуален поиск новых ресурсов для жизни и важна интенсивная разработка принципиально новых технологий, которые бы обеспечили не просто безопасность для окружающей среды, но и разумное использование ресурсов. Ведь экономика наиболее устойчива и получает больший потенциал для развития при минимальном расходовании невозобновляемых ресурсов и их замещения возобновляемыми. В-третьих, необходимо активное воздействие на культурные ценности для их переориентации с потребительских на экономные. Экономический рост должен быть сопряжен с экологической целесообразностью. Ведь не так высока цена экономических прорывов, если львиную долю средств от них будут расходовать на борьбу с возникшими вследствие все тех же экономических успехов экологическими бедствиями и болезнями, вызванными загрязнением окружающей среды.

В условиях эгоистического капитализма, где каждый думает только о себе, о своей выживаемости в конкурентной гонке и о личной прибыли, едва ли получится реализовать намеченное. Он заинтересован в том, чтобы произведенные им товары интегрировались в цикл «покупка-выброс-покупка» (благодаря запланированной недолговечности или выходу из моды), и чтобы временной интервал между покупкой и выбросом был минимальным. Исходя из позиции собственника, подход по планированию недолговечности товаров является разумным. Исходя из интересов общества и природы, он совершенно неразумен. Тут можно говорить о двух видах разумности: лично-корпоративной и социальной, которые противоречат одна другой.

Суть рынка в максимизации материальных потребностей, а значит, вещизма. Рынок приемлет погоню за прибылями невзирая ни на что. При рынке отсутствуют общие социальные цели, их место занимают меркантильные цели экономических акторов, реализуемые путем эскалации гиперспроса на вещи и присущие им знаки престижа, качества их обладателя. Но с точки зрения экологии и этики рынок – не самоцель, не «священная корова», а скорее антицель и антиценность. Поэтому весьма наивно выглядят призывы о необходимости поиска «способов сочетания интересов рынка и экологии» [1, с. 143], равно как и о придании маркетингу социально-этичной сути. Такие предложения в своей наивности, а потому утопичности, похожи на фразы типа «США должны перестать навязывать бомбежками и экономическими удавками “демократию” всему миру», а «каждому бизнесмену надлежит думать в первую очередь о социальной пользе, а во вторую – о прибыли». Интересы рынка и экологии в большинстве случаев антагонистичны и напоминают интересы преступника и жертвы, которые, как известно, не сочетаются. Экологически и социально этичный рынок (и маркетинг) – оксюморон, только в воображении способный представляться нормой, реалией или реалистичной целью, к которой следует стремиться. В рыночных условиях как бы никто ни за что не отвечает, нет ответственных за максимизацию рисков.

Весьма наивно выглядят призывы ряда ученых к добровольному самоограничению деятелей бизнеса, рекламы и маркетинга. Бизнес и реклама при культивировании антиэкологических потребительских ценностей находят в себе способность обходить как этические, так и юридические запреты; то же манипулирование как явление в рекламе весьма широко и неоднозначно, а значит, его трудно закрепить в юридической форме. Нет четко установленных границ допустимого, и все границы будут мягко и хитро обойдены. Когда дело касается прибылей (тем более сверхприбылей), о добровольном самоограничении говорить не приходится, а подобные призывы – всего лишь пустые жесты. Несмотря на то, что идеологи капитализма, бизнесмены, рекламисты и т. п. могут публично вербализировать гуманистические, природосообразные идеалы, прибыль все равно остается краеугольным камнем капитализма. Тут уместно вспомнить слова К. Маркса о том, что нет преступления, которое капитал отказался бы совершить ради выгоды в 300 %. От себя добавим, что нет самоограничения, если перед глазами капитала стоит перспектива выгоды в 300 %. Можно сколько угодно упражняться в полумерах, выдумывая этические нормы и даже законы, но полумеры приведут к полу-эффективности.

Глобальный неолиберальный капитализм также создал мировую диспропорциональность в уровне жизни и в уровне загрязнения. Ряд стран наслаждаются консюмеризмом, потребляя максимальный процент природных богатств планеты, а другие страны (со значительно большим количеством населения) довольствуются низким уровнем потребления и высоким уровнем загрязнения от технологических мощностей, экспортируемых из богатых и экологически чистых стран. Т. Фридман заявил: «Стиль жизни американского среднего класса и введение инструментов достижения этого, распространение ноу-хау… невозможно осуществить для других двух или трех миллиардов людей в качестве… устойчивой тенденции – для этого надо много новых планет» [цит. по: 9, с. 106–107]. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Поэтому взгляд на проблему глобального перераспределения богатств и мусора дает нам дополнительный антикапиталистический аргумент в эко-контексте.

Заключение

Богатство природной среды нужно сохранить для будущего, чтобы обеспечить жизнь потомкам. Поэтому рецепт консюмеризма «живи для себя здесь и сейчас» – это антирецепт. Ресурсосберегающие технологии, новые технические системы не решат экологических проблем, если экономика останется рыночной, а культура – потребительской, и в сознании широких масс людей не актуализируются ценности и установки на самоограничения потребления, на скромность и умеренность в образе жизни, на участие в экологической деятельности. Как говорил классик, разруха в головах.

В деле решения глобальных экологических проблем требуется единство культуры и новых технологий, снижающих расходы ресурсов и выбросы мусора. Без перехода на альтернативный путь развития, без декапитализации мира невозможно обуздать потребительские соблазны, поскольку в лоне именно капитализма формируется и функционирует потребкульт. Освобождение от потребкульта при сохранении капиталистического уклада вряд ли возможно.

Для успешной экологизации общества нужно ослабление потребительских трендов, переполнивших медиа-пространство. Требуется ограничить инфраструктуру соблазнов, ослабить влияние потребительского медиа-контента в СМИ, рекламы и моды, взращивающих фиктивные потребности и заставляющих вовлекаться в нерациональное перманентное потребление [см.: 5]. Существенную роль играет формирование экологического (противоположного потребительскому) сознания посредством экологического образования.

«Человек потребляющий» – это одновременно «человек истребляющий». Похоже, потребительский капитализм в своей мегаалчности достиг такого уровня, что полагает, будто какими бы серьезными ни были бы удары расхищенной и истерзанной природы по человечеству, она не способна разрушить современную глобальную капиталистическую цивилизацию. Охранять природу требуется не только в интересах самой природы (даже если эта охрана угрожает капитализму), но и в интересах человечества. Идеология потребительства (по сути, идеология вражды с природой) должна смениться идеологией ко-эволюции человека и природы, ибо их взаимозависимость – очевидный факт.

Список литературы

1. Беляевский И. К. Социально-этические проблемы маркетинга // ЭТАП: экономическая теория, анализ, практика. – 2011. – № 2. – С. 133–147.

2. Бхагвати Дж. В защиту глобализации / Пер. с англ., под ред. В. Л. Иноземцева. – М.: Ладомир, 2005. – 448 с.

3. Давыдов Д. А. Общество потребления и смерть постмодернизма // Научный ежегодник института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. – 2014. – № 1. – С. 107–116.

4. Декарт Р. Рассуждения о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Сочинения: В 2 т. – Т. 1. – М.: Мысль, 1989. – С. 250–296.

5. Ильин А. Н. Реклама как дискурсивная практика потребительского общества // Вопросы философии. – 2014. – № 11. – С. 25–35.

6. Киссинджер Г. Дипломатия / авт. послесл. Г. А. Арбатов. – М.: Ладомир, 1997. – 848 с.

7. Мотрошилова Н. В. Варварство как оборотная сторона цивилизации // Вопросы философии. – 2006. – № 2. – С. 44–51.

8. Туев В. А. Потребление и проблема оптимизации потребностей // Известия иркутской государственной экономической академии. – 2003. – № 3–4. – С. 87–94.

9. Федотова В. Г. Экология и средний класс // Знание. Понимание. Умение. – 2010. – № 3. – С. 103–111.

10. Хомский Н. Мир мчится к пропасти // Euronews – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ru.euronews.com/2015/04/17/chomsky-says-us-is-world-s-biggest-terrorist (дата обращения: 02.05.2017).

11. Цветков А. П. Homo noosphericus как актуализация образа homo futurus // Philosophy and Cosmology. – 2013. – № 1(11). – Т. 1. – С. 160–169.

12. Шелейкова Н. И. Вечный «старо-новый» мировой порядок. – М.: Беловодье, 2015. – 144 с.

13. Шпенглер О. Человек и техника // Гуманитарные технологии. Информационно-аналитический портал – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/3131 (дата обращения: 02.05.2017).

14. Яркова Е. Н. Утилитаризм как тип нравственности: опыт концептуальной реконструкции // Вопросы философии. – 2005. – № 8. – С. 53–65.

References

1. Belyaevskiy I. K. Socio-Ethical Issues in Marketing [Sotsialno-eticheskie problemy marketinga]. ETAP: ekonomicheskaya teoriya, analiz, praktika (ETAP: Economic Theory, Analysis, Practice), 2011, № 2, pp. 133–147.

2. Bhagwati J. In Defense of Globalization [V zaschitu globalizatsii]. Moscow, Ladomir, 2005, 448 p.

3. Davydov D. A. The Consumer Society and the Death of Postmodernism [Obschestvo potrebleniya i smert postmodernizma]. Nauchnyy ezhegodnik instituta filosofii i prava Uralskogo otdeleniya Rossiyskoy akademii nauk (Scientific Yearbook of the Institute of Philosophy and Law of the Ural Branch of the RussianAcademy of Sciences), 2014, № 1, pp. 107–116.

4. Descartes R. Discourse on the Method of Rightly Conducting One’s Reason and of Seeking Truth in the Sciences [Rassuzhdeniya o metode, chtoby verno napravlyat svoy razum i otyskivat istinu v naukakh]. Sochineniya: V 2 t. T. 1 (Works: in 2 vol. Vol. 1). Moscow, Mysl, 1989, pp. 250–296.

5. Ilin A. N. Advertising as Discursive Practice of Consuming Society [Reklama kak diskursivnaya praktika potrebitelskogo obschestva]. Voprosy filosofii (The Question of Philosophy), 2014, № 11, pp. 25–35.

6. Kissinger H. Diplomacy [Diplomatiya]. Moscow, Ladomir, 1997, 848 p.

7. Motroshilova N. V. Barbarism as the Flip Side of Civilization [Varvarstvo kak oborotnaya storona tsivilizatsii]. Voprosy filosofii (The Question of Philosophy), 2006, № 2, pp. 44–51.

8. Tuev V. A. Consumption and the Optimization Problem [Potreblenie i problema optimizatsii potrebnostey]. Izvestiya irkutskoy gosudarstvennoy ekonomicheskoy akademii (News of IrkutskStateEconomicAcademy), 2003, № 3–4, pp. 87–94.

9. Fedotova V. G. Ecology and Middle-Class [Ekologiya i sredniy klass]. Znanie. Ponimanie. Umenie (Knowledge. Understanding. Ability), 2010, № 3, pp. 103–111.

10. Chomsky N. The World is Racing to the Abyss [Mir mchitsya k propasti]. Available at: http://ru.euronews.com/2015/04/17/chomsky-says-us-is-world-s-biggest-terrorist (accessed 02 May 2017).

11. Tsvetkov A. P. Homo Noosphericus as the Actualization of the Image of Homo Futurus [Homo noosphericus kak aktualizatsiya obraza homo futurus]. Philosophy and Cosmology, 2013, № 1 (11), Vol. 1, pp. 160–169.

12. Sheleykova N. I. The Eternal “Old-New” World Order [Vechnyy “staro-novyy” mirovoy poryadok]. Moscow, Belovode, 2015, 144 p.

13. Spengler O. Man and Technics [Chelovek i tekhnika]. Available at: http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/3131 (accessed 02 May 2017).

14. Yarkova E. N. Utilitarianism as a Type of Morality: The Experience of Conceptual Reconstruction [Utilitarizm kak tip nravstvennosti: opyt kontseptualnoy rekonstruktsii]. Voprosy filosofii (The Question of Philosophy), 2005, № 8, pp. 53–65.

Ссылка на статью:
Ильин А. Н. Культура потребления как экологическая проблема // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 2. – С. 20–34. URL: http://fikio.ru/?p=2555.