Tag Archives: Культурология

УДК 175

 

Анисимов Никита Дмитриевич – Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого, Инженерно-строительный институт, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: anisim_555@mail.ru

Смотрин Антон Олегович – Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого, Инженерно-строительный институт, студент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: antonsot17@gmail.com

Авторское резюме

Состояние вопроса: Значимость интернет-коммуникации и включенность в нее людей постоянно возрастают. Все многочисленнее и агрессивнее становятся виды троллинга – провокационных, обидных, оскорбительных комментариев, цель которых – вывести из равновесия жертву или вызвать негодование у аудитории.

Методы: Исследовались видеоматериалы, размещенные пользователями в популярных русскоязычных и англоязычных социальных сетях, троллинговые комментарии к ним и реакции на эти комментарии. Проведен анализ относительно объектов троллинга, темы, формы и интонации. Реакция аудитории оценивалась с точки зрения интенсивности и отношения.

Результаты: Выяснилось, что объектами троллинга становятся человек, тенденция в обществе или конкретная ситуация, причем человек – как вследствие провокативного поведения, так и случайно. Чаще всего троллинговые высказывания несут в себе провокацию, сарказм или прямое оскорбление, их основная интонация – утверждение. Чуть более половины таких высказываний получают активный отклик, и только их пятая часть – однозначное неодобрение. Также встречаются и реакции поддержки. Прямые оскорбления троллями одних пользователей мало возмущают других, большее возмущение вызывают нападки на общечеловеческие ценности.

Область применения результатов: Исследование призвано способствовать снижению напряженности эмоционального фона сети. Его результаты могут быть применены в работе модераторов, в разработке программных алгоритмов определения нежелательных высказываний. Они могут быть положены в основу просветительской работы по распознаванию троллинга среди уязвимых групп пользователей – детей и пожилых людей.

Выводы: Троллинг постепенно становится нормой общения. Социальное неодобрение таких действий выражается вяло, особенно в случаях троллинга отдельных людей. Эмоциональный фон в социальных сетях нуждается в оздоровлении.

 

Ключевые слова: троллинг; комментарии; реакции; отзывы; контент; общение; цифровая коммуникация; информационное общество; Интернет.

 

Trolling on the Internet: Types and Influence

 
Anisimov Nikita Dmitrievich – Peter the Great St. Petersburg Polytechnic University, Institute of Civil Engineering, student, Saint Petersburg, Russia.

Email: anisim_555@mail.ru

Smotrin Anton Olegovich – Peter the Great St. Petersburg Polytechnic University, Institute of Civil Engineering, student, Saint Petersburg, Russia.

Email: antonsot17@gmail.com

Abstract

Background: The importance and involvement of people in Internet communication constantly increase. Types of trolling – provocative, offensive and insulting comments, the purpose of which is to unbalance the victim or cause indignation among the audience – become more numerous and more aggressive.

Methods: Video materials posted by users on popular Russian and English social networks, trolling comments and reaction to them were studied. An analysis was carried out in terms of trolling objects, themes, form and intonation. Audience reactions concerning intensity and attitude were assessed.

Results: It turned out that the objects of trolling are a person, a trend in society or a specific situation, and a person – both because of provocative behavior and by chance. Most often, trolling statements deliver provocation, sarcasm or direct insult; their main intonation is affirmative. Slightly more than half of such statements receive an active response, and only a fifth of them receive unequivocal disapproval. There are also reactions of support. Direct insults by trolls to some users do little to outrage others; attacks on universal human values cause more indignation.

Implications: The study is to help reduce the tension of the emotional background of the network. Its results can be used by moderators, in the development of software algorithms for identifying objectionable statements, and form the basis of instructions to recognize trolling among vulnerable groups of users, namely children and elderly people.

Conclusion: Trolling is gradually becoming the norm of communication. Social disapproval of such actions is expressed weakly, especially in case of trolling individuals. The emotional background on social networks needs to be improved.

 

Keywords: trolling; comments; reactions; reviews; content; communication; digital communication; Information society; Internet.

 

Введение

В современном информационном обществе Интернет стал неотъемлемой частью повседневной жизни. Интернет дает нам возможность получать информацию, общаться, обмениваться мнениями и участвовать в дискуссиях. Однако наряду с положительными сторонами Интернет стал также платформой для негативного поведения, в частности вандализма.

 

Троллинг – это явление намеренного раздражения, провоцирования или оскорбления других пользователей Интернета. Троллинговые комментарии могут нанести значительный вред не только конкретным пользователям, но и обществу в целом, создавая негативную атмосферу, разрушая доверие и потенциально вызывая конфликты. Троллинг признается мощным видом социальной коммуникации [см.: 1].

 

Цель данного исследования – проанализировать троллинговые комментарии в Интернете, чтобы понять их характеристики, мотивы и последствия. Основная задача – выявить тенденции в поведении троллинга и оценить его влияние на пользователей и сообщества на онлайн-платформах.

 

Для достижения целей и задач исследования был проведен обширный анализ троллинговых комментариев на различных популярных онлайн-платформах. Комментарии анализировались на предмет их текста, содержания, структуры, эмоционального оттенка и реакции других пользователей.

 

В рамках исследования были поставлены следующие задачи.

 

1. Изучить типичные характеристики троллинговых комментариев – на чем построен троллинг, тема, объект троллинга, интонация, реакция.

 

2. Выявить основные мотивы троллей, такие как стремление привлечь внимание, повысить самооценку или вызвать эмоциональный отклик у других пользователей.

 

3. Предложить рекомендации и решения по предотвращению и искоренению интернет-вандализма.

 

Благодаря этому исследованию мы надеемся получить более глубокое представление о троллинговых комментариях в Интернете и их влиянии на пользователей и сообщества. Это позволит разработать эффективные стратегии по предотвращению и искоренению вандализма и создать более безопасную и конструктивную онлайн-среду.

 

Информационная этика – одно из самых молодых направлений философского знания, формирующееся со второй половины ХХ века, а сеть Интернет еще моложе и функционирует как структура социальной коммуникации с начала XXI века [см.: 2]. Троллинг как деструктивное коммуникативное поведение появился, как только первые пользователи освоили первые площадки для общения в сети, и с самого начала вызвал научные дискуссии о причинах и особенностях данного явления. Исследователи отмечают как темную сторону троллинга, вызывающую возрастание агрессии, так и продолжение в нём традиции карнавальной смеховой культуры [см.: 3].

 

В целом значимость и включенность людей в интернет-коммуникацию все время возрастает, охватывая все больше социальных областей и практик [см.: 4; 5], меняется и облик троллинга. Виды троллинга становятся все многочисленнее с явным трендом агрессивности [см.: 6], приобретая иногда черты онлайн-преследования [см.: 7]. Возникает проблема правовой ответственности за троллинг, реальные случаи привлечения к ней в зарубежной и российской судебной практике описаны исследователями [см.: 8].

 

Динамичное развитие цифровых технологий порождает расширение круга исследуемых объектов и явлений. Например, вначале пользователям была предоставлена возможность размещать в сети созданный ими видеоконтент. Затем добавилась функция отправки комментариев к этому контенту. И, наконец, появилось комментирование комментариев или реагирование на них. Последнее явление в числе других подвергается специальному анализу в настоящей работе, что представляется достаточно новым, поскольку в других исследованиях не встречалось, а также существенным дополнением к ним, поскольку позволяет не только охарактеризовать троллинг как негативное явление, но и статистически оценить реакцию на него реальных участников дискуссии.

 

Методы исследования

1. Поиск комментариев, которые могут быть отнесены к категории троллинговых, в социальных сетях и форумах.

 

Чтобы избежать «однобокости», мы запустили поток случайных видеороликов в трех популярных социальных сетях – VK, YouTube и Instagram[1]. Анализ комментариев под этими видео показал, что троллингу подвергаются материалы, касающиеся личности людей, их внешнего вида, интеллекта и т. п., тогда как ролики, например, о животных, троллям не интересны.

 

К троллинговым мы относили комментарии провокационные, обидно-сравнительные, обесценивающие, дискредитирующие, оскорбительные, цель которых – вывести из равновесия жертву или ее сторонников или, возможно, вызвать негодование у аудитории.

 

2. Составление сводной таблицы, содержащей все отобранные комментарии. Мы отобрали видеоролики, у которых число язвительных комментариев составило как минимум 4. Релевантными явились 100 реплик, относящихся к 17 русскоязычным и англоязычным (примерно поровну) видеороликам. Эти 17 роликов распределились так:

– ролики от первого лица с хвастовством или жалобами – 7 эпизодов (женщина рекламирует бодипозитив, девушка хвастается накачанными губами, мужчина жалуется на повышение температуры и т. п.);

– ролики-наблюдения за другими людьми и опросы – 7 эпизодов (фигурируют люди с косоглазием, живущий в изоляции мужчина, опросы людей на знание географии; герои в этих случаях не формировали информационный повод умышленно и не предлагали обсудить себя);

– ролики-нарезка из фрагментов разных событий – 3 эпизода (про девочек, одна из которых плачет из-за того, что животных убивают ради еды, а другая с аппетитом ест мясо, про президентов США, рассуждения про отдельные группы людей). «Отдельной группой людей» для целей настоящего исследования мы назвали группу людей, имеющих заметные внешние или незаметные, но объявленные, общие черты, которые подверглись троллингу (избыточный вес, вегетарианство или веганство).

 

3. Категоризация комментариев – комментарии, соответствующие определенному критерию исследования, помечены в таблице знаком «+». Этих критериев пять:

– объект троллинга (человек, ситуация, тенденция),

– тема (отдельные группы людей, глупость/недалекость, стереотипы),

– характер или форма (преувеличение, прямое оскорбление, провокация, сарказм, пародия),

– интонация (смех, вопрос, уверенность),

– реакция на них собеседников (поддержка, отрицание/гнев, бурная, без внимания).

 

Мы предусмотрели поливариантную оценку критериев (так, злая реплика может быть одновременно провокационной и саркастичной), поэтому доля ответов по каждому критерию больше или равна 100%. В частности, по критерию «Характер» 100 комментариев получили 131 оценку. Лишь по параметру «Реакция на троллинг» данные имелись не всегда.

 

4. Анализ полученных данных.

 

Объекты троллинга

Как сказано выше, объектом троллинга является человек. В подавляющем большинстве случаев – в 69 % – насмешки касаются внешности, интеллекта, привычек и предпочтений конкретного действующего лица. Пример: «Чуть не задохнулся, пока думал» (комментарий к видео, герой которого имеет избыточный вес).

 

Но выявились также две другие крупные группы объектов троллинга:

– тенденции – собрали 20 % злобных комментариев. «God people are getting stupider» («Боже, люди тупеют» – чат-рулетка просит респондентов назвать известные им страны Азии, что удается не всем);

– ситуации – 12 %. «The orange [clown emoji], always a [clown emoji]» («Оранжевый клоун – всегда клоун» – нарезка из видео, в которых Барак Обама соблюдает речевые нормы, а Дональд Трамп шутит и допускает некорректность речи).

 

Тема троллинга

По 38 % издевок касаются отдельных групп людей и глупости/недалекости (как людей, так и тенденций, и ситуаций):

– «Vegans unhappy = happy society» («Веганы несчастны = общество счастливо» – видео про девочек и мясо);

– «Покормила и опять на улицу спать в будке» (жена накладывает мужу в тарелку блюдо сомнительного вида).

 

На тему стереотипов высказываются 23 % шутников: «Americans brain = Indian 5 year old kid brain [raising hands emoji]» («Мозг американца = мозг пятилетнего индийского ребенка»).

 

Характер (форма) троллинга

Почти в трети случаев (34 %) тролли пытаются спровоцировать автора и собеседников: «Is education banned in USA?» («в Америке запрещено образование?» – по поводу героини ролика, безуспешно пытающейся соотнести флаг со страной).

 

Доля саркастических высказываний – 24 %: «Просили просто спеть, а не превзойти» (о девушке, исполнившей песню Моргенштерна).

 

Самый грубый вид троллинга – прямое оскорбление – встречается в 21 % реплик: «Her face spells stupid» («Ее лицо источает тупость»), а преувеличения – в 16 %: «С такой температурой мой муж даже разговаривать не может» (герой видео жалуется на температуру 36,7°С).

 

Отмечен и такой редкий (3 %) жанр троллинга, как пародия: гиф с девушкой с отклонениями в здоровье в ответ на аналогичное видео.

 

Интонация троллинга

Тролли беспощадны и в 63 % случаев высказываются с интонацией уверенности, что считывается по утвердительным предложениям и отсутствию смайлов: «Повороты выруби» (о косоглазии).

 

В 22 % случаев троллинг смягчен смайлами: «Evеn the cat was shocked [face with tears of joy emoji]» («Даже кот был шокирован» – о женщине, утверждающей, что Луна больше Земли). Смайлы в целом служат для передачи тех или иных интонаций чаще, чем смыслов [см.: 9], поэтому теоретически могут как смягчать, так и усугублять передаваемое. Однако указание на улыбку или смех, как правило, свидетельствует о неагрессивном настрое комментатора.

 

Вопрос, чаще всего риторический, содержится в 12 % злобных реплик: «Завещание-то хоть успел написать?» (о том же видео про температуру у мужчины).

 

Также исследование выявило разницу в «градусе озлобленности» пользователей сетей YouTube и Instagram: комментарии на YouTube значительно «добрее», чем в Instagram. Есть даже шуточные видео, демонстрирующие это явление – к одинаковому видео в YouTube мы видим комментарии поддержки, а в Instagram – самый настоящий троллинг. И наиболее ярко это выражено в западном сегменте Интернета. Там даже сложилась определенная лексика, которую вряд ли можно встретить хоть где-то, кроме комментариев к видео Instagram: «womp womp cry about it» – «ну-ну, еще поплачь об этом». Очевидно, что столь негативной интонации комментариев способствует слабость модерации сети.

 

Реакция на троллинг

Самый интересный материал для анализа – ответные реплики на троллинг. Мы оценивали как отношение собеседников к троллям, так и частоту их реакций.

 

Интересно, что в 21 % случаев слова троллей получили поддержку. Мы проанализировали, в каких случаях это произошло, и выявили отсутствие закономерностей. Аудитория согласилась с 1–2 из каждых 4–6 критических замечаний практически под каждым видео.

 

Отрицательную (гневную) оценку получили всего 18 % заявлений троллей, однако тут явно выделяются резонансные темы. Это насмешки над веганами (7 из 8 насмешек получили отпор аудитории) и над мужчинами, боящимися за свою жизнь (несогласие получили все 4 язвительных комментария). Также неодобрение услышали тролли по вопросам права мужчин избегать совместной жизни с женщинами (2 из 5) и сравнения Трампа и Обамы (2 из 6).

 

По степени интенсивности ответов мы выделили два вида:

– резонансные реплики троллей – их 54 % (причем бурно обсуждались как язвительные высказывания, так и проблематика роликов, из чего следует вывод: часть провокаций имела успех);

– и реплики троллей, оставшиеся без внимания публики – 29 % (сюда мы отнесли реплики, получившие не более трех невнятных или разнонаправленных откликов или не получившие реакции вовсе). Этот показатель будем считать позитивным, так как зачастую имеет смысл проигнорировать негативные заявления, тем самым «не кормить тролля».

 

Посмотрим, велика ли совокупная доля комментариев, вызвавших протест и оставшихся без внимания. Этот показатель активного или пассивного несогласия с троллингом можно считать импульсом для оздоровления коммуникационного климата. Он составил 47 %.

 

Троллинг в сети – явление однозначно негативное, это подтверждается и приведенными выше исследованиями, и ощущениями – нашими собственными и наших друзей. Почему же его социальное неодобрение выражено так вяло?

 

Возможные причины этого:

– собеседники избегают «связываться с неадекватами»;

– собеседники не хотят вызвать волну негатива к себе со стороны других;

– собеседники считают, что перевоспитывать троллей бесполезно («дуракам закон не писан»);

– собеседники не относятся к обсмеянной категории, поэтому насмешки их не задевают.

 

Выявление закономерностей в троллинге

Имея достаточную базу для анализа, мы сопоставили распределение ответов по одним критериям в рамках ответов на вопросы по другим и пришли к следующим выводам.

 

1. Как мы помним, оживление в сети вызвали более половины фактов троллинга – 54 %. При этом бурная реакция на троллинг в 7 % случаях была поддержкой троллей, в 17 % – гневом на них, в 9 % собрала разнонаправленные отклики, в остальных случаях люди реагировали не на троллей, а на суть контента.

 

2. Чаще всего бурную реакцию вызывали провокационные заявления – 61 % от всех бурных реакций (провокаторы действовали профессионально), далее следуют прямые оскорбления с процентным весом 19 %.

 

3. В свою очередь, бурная реакция на провокации являлась поддержкой в 13 % случаев, гневом на троллей – в 11 %, бурной реакцией обоих видов – в 9 %, то есть троллям удалось «расшевелить болото».

 

4. Прямые оскорбления получили 29 % несогласий, 10 % одобрений, а в 61 % не получили никакой внятной реакции – это одно из самых тревожных наблюдений, когда страдания жертв мало кого огорчают.

 

5. Троллинг людей в 47 % эпизодов вызвал оживленную реакцию (из них 28 % с гневом и 19 % с одобрением), а в 53 % – оставил читателей равнодушными. Троллинг по поводу ситуаций бурно обсуждался в 71 % случаев, однако это было реакцией не на троллей, а на сами ситуации, что логично, так как ситуации не нуждаются в защите, в отличие от людей – жертв троллинга. Троллинг тенденций задел за живое в 38 % случаев, и практически всегда это был отпор троллям. Аудитория посчитала обсмеянные ценности близкими себе и встала на их защиту.

 

6. В какой форме издеваются над отдельными группами людей? В 58 % это провокации, по 20 % пришлось на сарказм и преувеличение, 9 % – на прямые оскорбления. При этом всего лишь 16 % издевок над отдельными группами людей вызывают протест, а 19 % даже получили поддержку. В подавляющем же большинстве – 63 % – отдельные группы людей подверглись дальнейшему обсуждению без какой-либо реакции на троллей. Очевидно, что пользователи Интернета не склонны отождествлять себя с отдельными группами людей, и их проблемы волнуют пользователей меньше, чем, например, насмешки над тенденциями.

 

Выводы

Исследование показало, что вызов эмоционального отклика является основной, но не единственной целью троллей: обильное внимание получают лишь 54 % комментаторов, 17 % комментаторов получают в ответ пару–тройку сообщений, обычно представляющих смайлик или другую достаточно скупую реакцию. 29 % комментаторов остаются вообще без внимания. Таким образом, можно утверждать, что троллинг «успешно» справляется со своей задачей лишь в 54 % случаев. Более того, наиболее часто комментаторы встречались с поддержкой (21 %), а с гневом или несогласием в отношении себя сталкивались лишь 18 %. То есть получается, что вероятность получить заведомую негативную реакцию – всего 18 %. Выходит, что создание провоцирующего комментария отнюдь не всегда приведет к гневу или обиде.

 

Поэтому можно предположить, что троллинг стал стилем общения, в то время как обычные «добрые» комментарии выглядят по меньшей мере странно на фоне огромного количества шуток и оскорблений. Это ясно видно на примере двух ресурсов – YouTube и, в большей степени, Instagram.

 

Негативное влияние такой формы общения очевидно. Мы видим, что часть авторов размещают ролики заведомо провокационного содержания, привлекая как позитивное, так и негативное внимание. Здесь троллинг не оправдан, но, по крайней мере, предполагается. Однако в другой части случаев герои попали под волну нападок случайно, и обидные комментарии становятся для них деструктивными, тем более что, как показывает исследование, заступаться за таких людей мало кто спешит.

 

Подводя итоги, можно «сконструировать» усредненный троллинговый комментарий в сети – скорее всего, это провоцирующее (а, возможно, напрямую оскорбляющее) высказывание, написанное уверенно, на тему с равной вероятностью – чьей-нибудь глупости, стереотипов или обращенное к отдельным группам людей. Такое высказывание, вероятно, не останется незамеченным, но, скорее всего, его поддержат и не станут спорить. Объект же троллинга в подавляющем большинстве случаев – случайный человек. Если учесть количество комментариев, подобных описанному, можно сделать вывод: Интернет – скорее агрессивная среда. Однако можно отметить стремление ряда людей изменить сложившуюся ситуацию – почти половина злобных комментариев получают активное или пассивное несогласие.

 

Отсюда следуют способы противодействия троллингу. Это усиление модерации на интернет-площадках, правовая оценка и соответствующие правовые последствия для троллей, и самое доступное – формирование позитивного коммуникационного фона самими пользователями.

 

Список литературы

1. Егошина Е. М., Слюсарева О. А. Троллинг в социальных сетях // Вестник магистратуры. – 2019. – №3-1 (90). – С. 27–29.

2. Толстикова И. И. Информационная этика современного общества // Культура и технологии. – 2018. – Т. 3. – Вып. 3. – С. 58–64. DOI: 10.17586/2587-800X-2018-3-3-58-64

3. Булатова Е. И. Сетевые коммуникативные стратегии: троллинг // Вестник Санкт-Петербургского государственного института культуры. – 2017. – № 2 (31). – С. 75–78.

4. Mehnert W. Wording Worlds – From Writing Futures to Building Imaginary Worlds // Technology and Language. – 2023. – Vol. 12. – № 3. – Pp. 85–104. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.07

5. Lovink G., Lin N. Optimist by Nature, Pessimist by Design: Writing Network Cultures // Technology and Language. – 2023. – Vol. 12. – № 3. – Pp. 118–128. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.09

6. Мельникова А. Ю. Троллинг как новая форма остранения в молодежной культуре // Человек. Культура. Образование. – 2018. – №1 (27). – C. 49–59.

7. Борисова А. С. Троллинг как новое социальное явление в системе интернет-коммуникации // Теория и практика общественного развития. – 2019. – №8 (138). – С. 13–16. DOI: 10.24158/tipor.2019.8.1

8. Дементьев О. М., Дубровина М. М. Интернет – троллинг – шалость, правонарушение или преступление? // Science Time. – 2015. – №10 (22). – С. 80–86.

9. Agranovskiy D., Avilova A. Emojis as a Language of Their Own // Technology and Language. – 2021. – Vol. 2. – № 3. – Pp. 111–128. DOI: 10.48417/technolang.2021.03.09

 

References

1. Egoshina E. M., Slyusareva O. A. Trolling on Social Media [Trolling v sotsialnykh setyakh]. Vestnik magistratury (Bulletin of the Magistracy), 2019, no. 3-1 (90), pp. 27–29.

2. Tolstikova I. I. Information Ethics of Modern Society [Informatsionnaya etika sovremennogo obschestva]. Kultura i tekhnologii (International Culture & Technology Studies), 2018, vol. 3, is. 3, pp. 58–64. DOI: 10.17586/2587-800X-2018-3-3-58-64

3. Bulatova E. I. Online Communicative Strategies: Trolling [Setevye kommunikativnye strategii: trolling]. Vestnik Sankt-Peterburgskogo Gosudarstvennogo Instituta Kultury (Bulletin of Saint Petersburg State University of Culture], 2017, no. 2 (31), pp. 75–78.

4. Mehnert W. Wording Worlds – From Writing Futures to Building Imaginary Worlds. Technology and Language, 2023, vol. 12, no. 3, pp. 85–104. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.07

5. Lovink G., Lin N. Optimist by Nature, Pessimist by Design. Writing Network Cultures. Technology and Language, 2023, vol. 12, no. 3, pp. 118–128. DOI: 10.48417/technolang.2023.03.09

6. Melnikova A. Y. Trolling as a New Form of Exclusion in Youth Culture [Trolling kak novaya forma ostraneniya v molodezhnoy kulture]. Chelovek. Kultura. Obrazovanie (Human. Culture. Education), 2018, no.1 (27), pp. 49–59.

7. Borisova A. S. Trolling as a New Social Phenomenon in the Internet Communication System [Trolling kak novoe sotsialnoe yavlenie v sisteme internet-kommunikatsii]. Teoriia i praktika obschestvennogo razvitiia (Theory and Practice of Social Development), 2019, no. 8 (138), pp. 13–16. DOI: 10.24158/tipor.2019.8.1

8. Dementev O. M., Dubrovina M. M. Is Internet Trolling a Prank, an Offense, or a Crime? [Internet – trolling – shalost, pravonarushenie ili prestuplenie?]. Science Time, 2015, no. 10 (22), pp. 80–86.

9. Agranovskiy D., Avilova A. Emojis as a Language of Their Own. Technology and Language, 2021, vol. 2, no. 3, pp. 111–128. DOI: 10.48417/technolang.2021.03.09



[1] Принадлежит компании Meta, запрещенной в РФ

 

Ссылка на статью:
Анисимов Н. Д., Смотрин А. О. Троллинг в Интернете: разновидности и влияние // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2024. – № 1. – С. 80–89. URL: http://fikio.ru/?p=5533.

 
© Анисимов Н. Д., Смотрин А. О., 2024

УДК 796.035

 

Сидоренко Александр Сергеевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра физической культуры и спорта, доцент, кандидат педагогических наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: thesis@internet.ru

SPIN: 2897-3075

ORCID: 0000-0002-1563-5047

ScopusID: 57190945341

Авторское резюме

Состояние вопроса: Среди жителей юго-западных окраин Ленинграда / Санкт-Петербурга во второй половине ХХ – начале XXI века был популярен лыжный маршрут в районе аэропорта Пулково. Лыжня, протянувшаяся от ж/д станции «Дачное» до ж/д станции «Скачки» длиной около 18,5 км в один конец около полувека была излюбленным местом любителей зимнего активного отдыха Кировского и Красносельского районов города.

Результаты: Трасса пересекала местность с разнообразным рельефом, предоставляя возможность оказаться на лоне природы в непосредственной близости от большого города, вдыхать чистый морозный воздух, любоваться красивыми зимними пейзажами, встречать на своем пути различных представителей животного мира. Более 5 км лыжня проходила в непосредственной близости от взлетно-посадочной полосы аэропорта Пулково, и любители авиации могли воочию наблюдать все стадии взлета и посадки воздушных судов и особенности работы основных служб аэропорта. Для любителей истории лыжная трасса имела свое особое значение, так как ее бо́льшая часть проходила по территории переднего края обороны Ленинграда в годы Великой Отечественной войны, являясь продолжением Зеленого пояса славы. Одна из основных конечных точек маршрута – «Дот Типанова» – мемориальный комплекс, посвящённый подвигу Александра Типанова, рядового Красной армии, геройски погибшего в этих местах, закрыв своим телом амбразуру вражеского дота.

Выводы: Лыжная прогулка по популярному маршруту приобретала не только оздоровительное, но и культурно-просветительское и патриотическое значение. К сожалению, расширение промзоны Горелово в конце 10-х годов XXI века сделало сквозное перемещение по данному маршруту невозможным.

 

Ключевые слова: физическая рекреация; активный отдых; лыжный спорт; история Великой Отечественной войны; дот Типанова; Дачное; Ульянка; Скачки.

 

Forgotten Ski Track

 
Sidorenko Alexander Sergeevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of Physical Culture and Sports, Associate Professor, PhD (Pedagogy), Saint Petersburg, Russia.

Email: thesis@internet.ru

Abstract

Background: In the second half of the 20th – early 21st centuries among residents of the southwestern outskirts of Leningrad / St. Petersburg, the ski trail near Pulkovo Airport site was popular. For about half a century, the ski track, stretching from Dachnoe to Skachki railway stations, about 18.5 km long, was a favorite place for winter sports lovers in the Kirov and Krasnoselsky districts.

Results: The route crossed an area with varied terrain, providing the opportunity to be in the lap of nature in close proximity to a big city, breathe in clean frosty air, admire beautiful winter landscapes, and meet various representatives of the animal world along the way. For more than 5 km, the ski track ran in close proximity to Pulkovo Airport runways and aviation enthusiasts could personally observe all stages of aircraft takeoff and landing and the operating features of the main airport services. For history buffs, the ski track had its own special significance, since most of it passed through the territory of the defense front line of Leningrad during the Second World War, being a continuation of the Green Belt of Glory. One of the main endpoints of the “Tipanov Pillbox” route is a memorial complex dedicated to the feat of Alexander Tipanov, a private in the Red Army, who died heroically, covering the embrasure of an enemy pillbox with his body.

Conclusion: The ski trip along a popular route acquired not only health-improving, but also cultural, educational and patriotic significance. Unfortunately, the expansion of the Gorelovo industrial zone in the 2010s made running along this route impossible.

 

Keywords: physical recreation; leisure; skiing; history of the Great Patriotic War; Tipanov pillbox; Dachnoe; Ulyanka; Skuchki.

 

60-е годы ХХ века отметились в Ленинграде высокими темпами строительства жилья. Как грибы после дождя на окраинах города стали появляться типовые спальные районы, решая тем самым проблему расселения коммуналок. Согласно аэрофотосъемке Ленинграда 1966 года с американского спутника, на месте микрорайонов Дачное и Ульянка находились только колхозные поля и отдельные садоводческие кооперативы, а уже к 1970 году здесь сформировалась городская застройка с преимущественным преобладанием панельных 5-этажек [см.: 4].

 

Новоселы по сравнению с жителями центральных районов города получали совершено иную среду проживания, максимально приближенную к природе со всеми возможностями для активного отдыха – как летнего, так и зимнего. И наиболее активная часть населения этим пользовалась в полной мере. Так, например, микрорайон Ульянка окружали сразу три лесопарка, а за полотном железной дороги располагались сельскохозяйственные поля, плавно переходящие в лесополосу. Особенность этих новых районов заключалась в их близости к линии обороны Ленинграда во время Великой Отечественной войны, поэтому отдых на природе постоянно напоминал жителям о событиях военных лет как мемориальными сооружениями и памятниками павшим героям, так и оставшимися после войны окопами и блиндажами, дотами и противотанковыми рвами.

 

Именно с южной стороны железной дороги благодаря энтузиастам с конца 60-х годов ХХ века появилась лыжная трасса, соединяющая ж/д станцию «Дачное» с ж/д станцией «Скачки». Длина трассы в одну сторону составляла около 18,5 км, туда и обратно – соответственно около 37 км, то есть получалась почти марафонская дистанция. Лыжня начиналась сразу за железнодорожной станцией Дачное, проходила вдоль нескольких садоводческих товариществ, огибала торцы обеих взлетно-посадочных полос аэропорта Пулково, петляла вдоль речки Большая Койровка, под мостом пересекла Волхонское шоссе, почти 40 % своего пути проходила по лесному массиву, далее пролегала в непосредственной близости от «Дота Типанова» и, переходя через небольшой луг, заканчивалась у ж/д станции «Скачки» с дальнейшей возможностью добраться до Красного села (фото 1).

 

image001

Фото 1 – Карта лыжного маршрута Дачное / Ульянка – Скачки / дот Типанова

 
Таким образом, кататься на лыжах в непосредственной близости от дома могли жители как Юго-Западных микрорайонов Ленинграда, так и Красного села и Горелово, куда отходили ответвления от основной трассы. При этом было совсем не обязательно преодолевать всю дистанцию целиком. В зависимости от уровня подготовленности каждый желающий мог выбрать маршрут по своим силам. От Дачного до Нагорного канала ~6 км в одну сторону, от ж/д Ульянка до Волхонского шоссе ~8,6 км, от ж/д «Дачное» или от Авиагородка до Дота Типанова ~16,8 км, от ж/д Скачки до Волхонского шоссе ~12,5 км и т. д.

 

В выходные и праздничные дни, по оценкам автора, при комфортных погодных условиях дистанцию целиком туда и обратно преодолевали более 50 человек в день. Другие лыжники доезжали на электропоезде до станции Скачки и оттуда возвращались в город на лыжах, кто-то, наоборот, заканчивал маршрут в Скачках и возвращался на электричке домой.

 

Следует отметить, что лыжная трасса привлекала любителей активного отдыха не только возможностью покататься на лыжах недалеко от дома, но и разнообразием ландшафта, сменой природных декораций, непосредственной близостью инфраструктуры большого аэропорта, наличием объектов, имеющих военно-историческое значение. Преодолевая трассу в погожий зимний день, любители природы могли получить эстетическое наслаждение от непередаваемых зимних пейзажей.

 

На пути следования лыжников можно было встретить белку, зайца или лисицу, проехать мимо хатки бобров, сделавших затор на речке Большая Койровка, увидеть косулю или даже пробегающего вдалеке лося, а также большое разнообразие пернатых: свиристелей, дятлов, дроздов, поползней. А с наступлением сумерек лыжников начинало сопровождать уханье сов.

 

Почти всегда, приближаясь к торцу взлетно-посадочной полосы, лыжник слышал громкие птичьи голоса, которые вовсе не означали, что где-то рядом находится стая пернатых. Это служащие аэропорта включали специальные биоакустические устройства, имитирующие тревожные крики птиц. Псевдо-птичий сигнал тревоги отпугивал стаи настоящих птиц в целях обеспечения безопасности полетов [см.: 1].

 

Вдоль границы аэропорта лыжная трасса проходила в общей сложности около 5 км, огибая обе взлетно-посадочные полосы. На отдельных участках перед лыжниками открывалась панорама всего аэропортового комплекса, включая само здание терминала Пулково I, вышку диспетчеров, рулежные дорожки, место стоянки самолётов. Проходя параллельно взлетно-посадочной полосе, лыжня немного поднималась на возвышенность, где часто можно было видеть молодых людей с биноклями или фотоаппаратами, наблюдающими за работой служб аэропорта.

 

По трассе смена пейзажей происходила достаточно часто. Ровная берёзовая аллея вдоль Лиговского канала за территорией аэропорта сменялась лугами, переходящими в редколесье около садоводств Койрово, затем лыжня поднималась на берег речки Большая Койровка с крутыми подъемами и спусками. Ныряя под мост Волхонского шоссе, трасса выходила в лесной массив и большую часть пути следовала по замёрзшему руслу ручья Черного или рядом с ним. Лиственный лес, большей частью осиновый, плавно перетекал в смешанный, а к пересечению лыжни с речкой Черная становился в основном хвойным с преобладанием сосны. Далее снова лиственный лес, редколесье, передвижение опушкой леса по краю поля и развилка. Одна лыжня вела к ж/д станции «Скачки», другая – к «Доту Типанова».

 

Однако основное, что выделяло эту лыжную трассу из числа многих других мест активного отдыха горожан, – военная история этих мест, которой пронизан почти каждый километр дистанции. В годы Великой Отечественной войны именно здесь проходил передний край обороны Ленинграда. Большая часть лыжного маршрута как раз проходила по границам оборонительных сооружений Красной армии, и в некоторых местах ещё можно было рассмотреть бывшие окопы, остатки противотанковых рвов и надолбов.

 

В 1941 году основные ожесточенные бои на данной территории проходили в период с 13 по 23 сентября, когда немецкие войска пытались захватить Пулковские высоты. Деревни Кискино, Финское и Верхнее Койрово несколько раз переходили из рук в руки. После безуспешной попытки немцев продвинуться вперед линия фронта стабилизировалась. Несколько советских попыток контрнаступления также оказались безуспешными.

 

После стабилизации фронта за несколько лет противник создал в районе Финское Койрово сильный узел обороны и оборудовал артиллеристские позиции для обстрела Ленинграда, что вызвало необходимость контрбатарейной борьбы со стороны артиллерии Ленинградского фронта и кораблей Балтийского флота.

 

Второй раз эти места стали зоной активных боевых действий в январе 1944 года, когда в результате операции «Январский гром» по наступлению советских войск 2-й ударной и 42-й армий на Красное село 17 января части 109-го стрелкового корпуса 42-й армии заняли оборонительные сооружения немцев в районе Финского Койрово и расчистили себе путь вперед [см.: 7].

 

В районе урочища Верхнее Койрово одно из ответвлений лыжни примерно на 240 м уходило влево и подходило к небольшому памятнику воинам 42-ой армии, братской могиле, в которой захоронены 8 неизвестных воинов, защитников Ленинграда (фото 2) [см.: 3].

 

image003

Фото 2 – Памятник войнам 42 армии 1941–1944 рядом с деревней Большое Койрово (личное фото автора)

 
Эту часть лыжного маршрута можно считать продолжением Зелёного пояса славы, протянувшегося от Петергофского шоссе до начала улицы Стойкости.

 

В печати, а позже и в Интернете было опубликовано множество рассказов участников и очевидцев событий 1941–1944 годов, разворачивавшихся вдоль линии фронта на участке Горелово – Пулковские высоты. А многие ветераны, которые в 60-е годы получили квартиры в Ульянке и Дачном, имели возможность добраться пешком до бывшей линии обороны, вспомнить события тех времен и своих боевых товарищей. У каждого ветерана своя особая история, которая позволяет совсем по-иному оценить происходившие здесь действия. Так, автор узнал много интересных подробностей разворачивающихся именно в этих местах событий от своей бабушки Ульяны Ивановны Манжелиной, разведчицы, ветерана войны, пережившей в городе всю блокаду и с 1943 года до ее прорыва находившейся на передовой (фото 3).

 

image005

Фото 3 – Манжелина У. И., участница боев в районе д. Старо-Паново

(фото из личного архива автора)

 

Ещё запомнился рассказ в Интернете одного красноармейца, который делился воспоминаниями о том, как во время боя он потерял всех своих боевых товарищей и полчаса прятался от вражеского огня немецкого штурмовика за большим валуном – единственным местом, где можно было укрыться на открытой местности. Действительно, по ходу движения лыжников можно было увидеть большой камень со следами от пуль, возможно это и был тот самый валун, который стал спасительным для нашего солдата.

 

Все эти объекты военного времени служили невольным напоминанием безмятежно катающимся лыжникам о том, какой ценой удалось отстоять город и в каком неоплаченном долгу все его жители перед бойцами, павшими на южных подступах к Ленинграду.

 

Но главным памятником военного времени этой лыжной трассы, а для многих – финальной её точкой, безусловно, являлся «Дот Типанова». На рассвете 18 января 1944 года во время наступления советских войск на Красное Село пулемётчик 191-го гвардейского стрелкового полка 64-й гвардейской стрелковой дивизии 42-й армии Ленинградского фронта Александр Типанов в бою у Лысой Горы закрыл своим телом амбразуру вражеского дота, обеспечив боевым товарищам продвижение вперёд [см.: 5]. Этот дот сохранился в разрушенном состоянии и в 60-е годы был увековечен памятной доской и небольшим обелиском (фото 4) [см.: 6].

 

image007

Фото 4 – Лыжники у Дота Типанова, конец 60-х годов ХХ века (фото с сайта Pastvu.com)

 
Мемориальный комплекс в память о подвиге Александра Типанова по проекту архитекторов А. Д. Левенкова и М. В. Гаазе был открыт 6 мая 1975 года (фото 5) [см.: 2].

 

image009

Фото 5 – Разрушенный дот Александра Типанова в 80-ю годовщину полного снятия блокады Ленинграда 27.01.2024 (личное фото автора)

 

В советское время из Ульянки и Дачного к доту регулярно совершались организованные лыжные походы школьников и курсантов, совмещавшие физическую активность с элементами исторического и патриотического воспитания, знакомством с местами боевой славы. Особенно часто такие походы совершались 18 января в годовщину подвига Типанова и 27 января в день полного снятия блокады Ленинграда. Для многих неорганизованных лыжников «Дот Типанова» также являлся конечной точкой маршрута.

 

К сожалению, в 90-е годы на лыжне стало появляться все меньше молодых людей. Изменившийся уклад жизни способствовал появлению у молодежи новых возможностей и обязанностей, иных интересов и приоритетов.

 

С начала 70-х годов ХХ века до начала 10-х годов XXI века лыжная трасса существовала практически в неизменном виде. Серьезные проблемы у описываемого лыжного маршрута начались в 2011 году, когда произошло расширение зоны безопасности вдоль взлетно-посадочных полос аэропорта Пулково. В итоге 1,2 км одного из самых живописных участков трассы между ограждением аэропорта и Нагорным каналом, проходившим между рядами молодых сосен, превратились в непроходимый завал из поваленных деревьев.

 

С началом нового зимнего сезона активные лыжники-энтузиасты были вынуждены приезжать на это место с пилами и топорами и исправлять ситуацию. В итоге сквозной проезд был восстановлен, но данный участок остался проблемным. Его приходилось преодолевать на небольшой скорости, петляя между поваленными деревьями и несколько раз снимать лыжи, чтобы перебраться через канавы. Плюс к этому был утрачен эстетический вид данного места.

 

Тем не менее, лыжный маршрут просуществовал еще 4 года до 2015 года, когда на берег реки Большая Койровка пришли военно-исторические реконструкторы, которые вырыли окопы, построили системы блиндажей и другие фортификационные сооружения для имитации боевых действий. Во второй раз лыжня оказалась перерезана в самом узком месте. На этот раз одной очистки трассы от поваленных деревьев оказалось недостаточно. Сквозной проезд оказался затруднительным, и решаться преодолевать препятствия на своем пути соглашались не более 6-7 наиболее активных любителей лыжного спорта, в том числе и автор. А в 2017 году при расширении промзоны лесополосу между речкой Большая Койровка и Волхонским шоссе уничтожили, и сквозной проезд по этой лыжной трассе стал даже теоретически невозможен.

 

Цельный маршрут разделился на две части: Восточную – от ж/д станций Дачное / Ульянка до Нагорного канала – и Западную – от ж/д станции Скачки до Волхонского шоссе. Восточная часть существует до сих пор и является действующей. Что касается лесистой Западной части, то после прекращения сквозного движения потерялась необходимость прокладывать лыжню через весь лесной массив до моста через Волхонское шоссе. Любители лыж стали предпочитать круговые дистанции между несколькими садоводствами, полотном железной дороги, вдоль оврага и речки Черная. Бывший накатанный маршрут вдоль Черного ручья и речки Малая Койровка стал постепенно зарастать кустарником и к началу 20-х годов ХХI века полностью исчез.

 

Таким образом, зимний маршрут, аккумулировавший в себе спортивную, историческую и природную направленность, который почти полвека радовал не одно поколение любителей лыжного спорта, остался только в их памяти и на личных архивных фото.

 

Библиографический список

1. Бобрович А. Ястребы и соколы больше не защищают Пулково от диких птиц // Metro – Новости Петербурга, страны и мира. – URL: https://www.metronews.ru/novosti/peterbourg/reviews/yastreby-i-sokoly-bolshe-ne-zaschischayut-pulkovo-ot-dikih-ptic-1575348/ (дата обращения: 10.12.2023).

2. Мемориальный комплекс, посвящённый подвигу Александра Типанова // Википедия – свободная энциклопедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Мемориальный_комплекс,_посвящённый_подвигу_Александра_Типанова (дата обращения: 10.12.2023).

3. Памятник войнам 42 армии 1941–1944 // Яндекс Карты. – URL: https://yandex.ru/maps/org/pamyatnik_voinam_42_armii_1941_1944/20273762791/?ll=30.249443%2C59.782110&z=15 (дата обращения: 10.12.2023).

4. Спутниковая карта Санкт-Петербурга (Ленинграда) 1966 года // Старые карты городов России онлайн. – URL: http://www.etomesto.ru/map-peterburg_sputnik-1966/ (дата обращения: 10.12.2023).

5. Типанов Александр Фёдорович // Герои страны. – URL: https://warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=8621 (дата обращения: 10.12.2023).

6. У дота Типанова // Фотографии прошлого. – URL: https://pastvu.com/p/957655 (дата обращения: 10.12.2023).

7. Январский гром // Википедия – свободная энциклопедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Январский_гром (дата обращения: 10.12.2023).

 

References

1. Bobrovich A. Hawks and Falcons no Longer Protect Pulkovo from Wild Birds [Yastreby i sokoly bolshe ne zaschischayut Pulkovo ot dikikh ptits]. Available at: https://www.metronews.ru/novosti/peterbourg/reviews/yastreby-i-sokoly-bolshe-ne-zaschischayut-pulkovo-ot-dikih-ptic-1575348/ (accessed 10 December 2023).

2. Memorial Complex Dedicated to the Feat of Alexander Tipanov [Memorialnyy kompleks, posvyaschennyy podvigu Aleksandra Tipanova]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Мемориальный_комплекс,_посвящённый_подвигу_Александра_Типанова (accessed 10 December 2023).

3. Monument to Soldiers of the 42nd Army 1941–1944 [Pamyatnik voynam 42 armii 1941–1944]. Available at: https://yandex.ru/maps/org/pamyatnik_voinam_42_armii_1941_1944/20273762791/?ll=30.249443%2C59.782110&z=15 (accessed 10 December 2023).

4. Satellite Map of St. Petersburg (Leningrad) 1966 [Sputnikovaya karta Sankt-Peterburga (Leningrada) 1966 goda]. Available at: http://www.etomesto.ru/map-peterburg_sputnik-1966 (accessed 10 December 2023).

5. Tipanov Alexander Fedorovich [Tipanov Aleksandr Fedorovich]. Available at: https://warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=8621 (accessed 10 December 2023).

6. At the Pillbox of Tipanov Memorial [U dota Tipanova]. Available at: https://pastvu.com/p/957655 (accessed 10 December 2023).

7. Operation January Thunder [Yanvarskiy grom]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Январский_гром (accessed 10 December 2023).

 

Ссылка на статью:
Сидоренко А. С. Забытая лыжня // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 3. – С. 91–99. URL: http://fikio.ru/?p=5375.

 

© Сидоренко А. С., 2023

УДК 796.075.2

 

Сидоренко Александр Сергеевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра физической культуры и спорта, доцент, кандидат педагогических наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: thesis@internet.ru

SPIN: 2897-3075

ORCID: 0000-0002-1563-5047

Scopus ID: 57190945341

Авторское резюме

Состояние вопроса: Существуют четыре древних вида спорта, элементы которых были включены организаторами в качестве спортивной составляющей прошедшего в стенах ГУАП «Фестиваля национальных культур» – куобах, өгiз тарту, рунгу, чатуранга. Данные виды, зародившиеся много веков назад в разных частях земного шара, имеют богатую историю и могут многое рассказать о традициях и быте культивировавших их народов, тем самым позволяя теоретически расширить кругозор студентов и практически давая им возможность попробовать свои силы и продемонстрировать умения и навыки. Виды спорта для фестиваля подбирались таким образом, чтобы вызвать интерес у студентов, проверить уровень развития их основных физических качеств, провести данный вид на ограниченной территории без предварительной подготовки.

Результаты: В течение трех часов в спортивных состязаниях фестиваля приняли участие около 90 студентов разных факультетов ГУАП, которые проявили большой интерес к данному мероприятию и с удовольствием соревновались во всех четырех предложенных видах программы.

Область применения результатов: Учитывая приобретенный опыт, элементы национальных спортивных и подвижных игр следует активнее включать в учебные и факультативные занятия по физической культуре со студентами вузов, в различные спортивные и культурные мероприятия.

Выводы: Опираясь на количество участников спортивных состязаний и их отзывы, можно сделать однозначный вывод о том, что решение организаторов «Фестиваля национальных культур» о включении в него элементов национальных видов спорта было правильным и разумным – с точки зрения как непосредственно спортивной, так и культурно-просветительской составляющей.

 

Ключевые слова: фестиваль национальных культур; древние виды спорта; куобах; өгiз тарту; рунгу; чатуранга.

 

Sports Component of National Cultures Festival

 

Sidorenko Alexander Sergeevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of Physical Culture and Sports, Associate Professor, PhD (Pedagogy), Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

Email: thesis@internet.ru

Abstract

Background: There are four ancient sports some elements of which were included as a sports component of “The Festival of National Cultures” held in Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation (SUAI), namely kuobah, ogiz tartu, rungu, chaturanga. These kinds of sport, which originated many centuries ago in different parts of the globe, have a rich history and tell much of the traditions and lifestyles of the peoples who followed them. This allows students to broaden their horizons and gives them the opportunity to try their hand at a new event and demonstrate their skills. Sports for the festival were selected in order to arouse interest among students, test the level of their basic physical qualities development, and organize these sporting events in a limited area without prior preparation.

Results: Within three hours, about 90 students from different faculties of SUAI took part in the contests of the festival. They showed great interest in this event and competed with pleasure in all four proposed types of programs.

Implications: Taking into account the experience gained, some elements of national sports and outdoor games should be more often included in educational and extracurricular classes in students’ physical education, in various sports and cultural events.

Conclusion: Based on the number of participants in sports competitions and their opinions, we can make an unambiguous conclusion that the decision of the organizers of “The Festival of National Cultures” to include some elements of national sports in it was correct and reasonable from the point of view of both sports and cultural educational component.

 

Keywords: festival of national cultures; ancient sports; kuobah; ogiz tartu; rungu; chaturanga.

 

7 декабря 2023 года силами преподавателей гуманитарного факультета ГУАП в университете был проведён «Фестиваль национальных культур», целью которого являлось знакомство студентов с культурными традициями родного края, с бытом, ремеслами, историей и обычаями разных народов мира. Наша страна всегда славилась многообразием культур и народов, проживающих на её территории, и у студентов появилась возможность ближе познакомиться с их особенностями.

 

Задача данного мероприятия – духовно обогатить молодых людей, в неформальной обстановке дать им новые знания сразу из нескольких гуманитарных дисциплин, способствовать лучшему пониманию друг друга студентами, приезжающими из разных регионов нашей страны и из-за рубежа, что в итоге должно повысить толерантность в молодёжной среде и привить подрастающему поколению так необходимые в настоящее время качества патриотизма и любви к Родине. Фестиваль проходил на площадке вуза непосредственно во время учебного дня, и студенты имели возможность окунуться в его атмосферу прямо в промежутках между учебными парами [см.: 10].

 

Одной из важных составляющих фестиваля стала спортивная, которая предполагала знакомство студентов с самобытными национальным видами спорта и играми не только нашей страны, но и народов мира.

 

В эпоху повсеместной информатизации и компьютеризации общества, когда молодые люди проводят все больше времени за монитором ПК или перед экраном смартфона, объем двигательной активности подрастающего поколения снижается. Преподаватели физической культуры вуза в этой связи должны делать все возможное, чтобы заинтересовать молодых людей и привлечь их к более активным самостоятельным занятиям физкультурой и спортом. Чем более широким для молодого человека будет выбор средств двигательной активности, тем выше будет вероятность того, что он сделает выбор в пользу одной из них, наиболее оптимальной для себя.

 

Поэтому в рабочие программы дисциплины «Физическая культура» для студентов 1–3 курсов профессорско-преподавательский состав кафедры старается постоянно вносить какие-либо дополнения и включать элементы новых и интересных для молодых людей видов спорта и игр [см.: 7]. Фестиваль явился идеальным местом для ознакомления студентов ГУАП с практически неизвестными в Европейской части России видами спорта, культивируемыми в Азии и Африке.

 

Виды спорта для фестиваля подбирались таким образом, чтобы, с одной стороны, проверить текущий уровень развития основных физических качеств участников, с другой стороны, имелась возможность провести данный вид на ограниченной территории без предварительной подготовки. И, соответственно, чтобы эти виды спорта были доступны и интересны для вовлеченных в них участников. На фестивале были представлены 4 вида спорта, предполагающие как оценку развития основных физических качеств молодых людей, так и креативность их мышления и уровень умственных способностей. В качестве практических видов спорта студентам были предложены: якутский прыжок куобах, определяющий степень развития скоростно-силовых способностей; казахская борьба өгiз тарту, являющаяся маркером не только силовых способностей, но и координации и быстроты двигательной реакции; метание Рунги, оценивающее и точность, и пространственно-временные характеристики движения. Логическое мышление, внимание студентов, их умение выстраивать концептуальный ряд действий, быстроту принятия решений оценивала древнеиндийская настольная игра чатуранга, прообраз современных шахмат.

 

Прыжок куобах является одной из разновидностей якутских национальных прыжков, известных в Якутии, а также у многих тюркских народов с древних времён. «Куобах» (прыжок зайца) проводится путем выполнения одиннадцати безостановочных прыжков одновременно, отталкиваясь двумя ногами с места или с разбега с приземлением на обе ноги. Кроме куобах, в якутские прыжки также входят «Кылыы» (танец журавля) – одиннадцать безостановочных прыжков с разбега на одной ноге с приземлением на обе ноги – и «Ыстанга» (скачущий олень) – одиннадцать попеременных прыжков с разбега с ноги на ногу с приземлением на обе ноги [см.: 4].

 

Жизнь якута невозможно было представить без охоты, и насколько она будет удачной, будет ли сытой и довольной его семья, зависело от силы, выносливости, быстроты реакции, смелости охотника. Прыжки помогали охотникам быстро перемещаться по местности со сложным рельефом с многочисленными оврагами, кочками, ямами, пригорками. Для развития умения хорошо прыгать еще в древности и появились специальные упражнения – якутские национальные прыжки. Состязание прыгунов обычно проводились во время народного праздника Ысыах, в начале лета в честь богов Айыы, возрождения природы и начала нового жизненного цикла. На соревнованиях разыгрывались большие призы, вплоть до выдачи замуж дочери. О быстроногих одаренных от природы прыгунах сложены легенды, о них поется в старинном эпосе народов Севера Олонхо [см.: 6].

 

В европейской части России об якутских прыжках впервые узнали из путевых заметок естествоиспытателя и путешественника Герхарда Миллера в 1744 году после его «Второй Камчатской экспедиции» [см.: 2].

 

В 2003 году Государственный комитет Российской Федерации по физической культуре и спорту признал Якутские прыжки официальным видом спорта и включил их в Единую всероссийскую спортивную классификацию с присвоением и подтверждением спортивных разрядов и званий [см.: 1].

 

Все три вида якутских прыжков способствуют укреплению силы мышц нижних конечностей занимающихся, повышению скоростно-силового потенциала, улучшению координации движений. Помимо своего самостоятельного значения, часто применяются в качестве средства тренировки в большинстве других видов спорта. В зависимости от поставленных целей тренировки занимающиеся могут совершать от 3 до 11 прыжков с различными двигательными установками на дальность, силу отталкивания, длину и частоту прыжков.

 

Өгiз тарту (тяну быка) представляет собой древнюю казахскую забаву. Участники становятся в круг в противоположенном направлении, одевая на себя аркан так, чтобы он проходил через пояс. Задача состязания заключается в том, чтобы, двигаясь вперед, вытянуть соперника из круга [см.: 8]. Данный вид соперничества оценивает величину абсолютной силы соревнующихся, их умение проявить взрывное усилие, упорство, выносливость, умение терпеть.

 

Национальные игры выполняли важную роль в жизни казахского народа и были тесно связаны с его культурой и географическим особенностями, где в условиях пустынных земель основными формами народного хозяйства являлись скотоводство полукочевого типа и земледелие. Поэтому многие из национальных видов спорта Казахстана в той или иной степени связаны с единоборствами и лошадьми. Поднимая настроение, игры развивали силу, выдержу, ловкость, умение преодолевать трудности. Следует отметить, что похожий на өгiз тарту вид борьбы был также широко распространен и на других территориях Средней Азии и на Кавказе.

 

Метание рунгу – один из видов спортивного соревнования у народов Восточной и Центральной Африки. Изначально рунгу – метательное оружие аборигенов. Рунгу представляет собой деревянную палку с круглым набалдашником на конце, который и является основным поражающим элементом. Для того, чтобы усугубить наносимый жертве ущерб, на набалдашнике имеется небольшой выступ в виде шипа. Вес рунгу обычно чуть больше килограмма, длина около полуметра. Вытачивают данный вид оружия из очень твердых сортов древесины. В основном рунгу ассоциируется с воинами мужчинами племени масаи [см.: 5].

 

При помощи этого приспособления в древности добывали зайцев и охотились на более крупного зверя, даже львов, а также использовали рунгу в военных целях. Прямой удар этим предметом по голове проламывал противнику череп. Однако в условиях охоты, прежде всего, ценились точные броски рунгу в цель с определенного расстояния, поэтому неудивительно, что в качестве тренировки стали проводиться соревнования по метанию рунгу. От участника требуется хорошая пространственная ориентация, сильный верхний плечевой пояс, точность и меткость броска.

 

Чатуранга – древнеиндийская настольная игра, первый известный прообраз шахмат. Очевидно, что именно занятия шахматами в наибольшей степени способствуют повышению уровня интеллектуального развития, умению концентрировать внимание на решении задач в условиях ограниченного времени, логически мыслить, анализировать возникающие ситуации и делать прогнозы, развивая память и внимание, воспитывая целеустремлённость. Редкий студент никогда не пробовал свои силы за шахматной доской. Поэтому молодым людям было крайне интересно поучаствовать в обычной с виду игре по необычным правилам, когда за доской могут разместиться сразу 4 участника.

 

Первым упоминанием об игре чатуранга считается отрывок из написанного на санскрите романа «Харчашарита», созданного поэтом Баной при дворе короля Харши в середине VII века [см.: 9]. Персидский историк Бируни в своём труде об Индии около 1030 года оставил описание чатуранги для четырёх игроков, когда на доске размещались четыре комплекта фигур, состоявших из короля, слона, коня, ладьи и четырёх пешек (см. рисунок) [см.: 3]. В разных источниках и интерпретациях звучат разные особенности древних правил, однако в целом ходы каждой из фигур были аналогичны современным.

 

image001

Рисунок 1 – Доска для игры в чатурангу

 

От индусов позже игру переняли персы и назвали ее Чатранг, далее игра распространилась среди арабов, трансформировалась и получила название Шатрандж. Шатрандж представлял собой уже непосредственный предшественник шахмат, когда за доской осталось только два участника, и они играли по современным правилам, за исключением ферзя, который мог перемещаться только на одно поле в любом направлении и пешек, которые могли сделать первый ход только на одну клетку и не могли брать на проходе. В таком виде Шатранж пришел в Европу в Х веке, а с конца XV века предстал уже современными шахматами [см.: 9].

 

Таким образом, при проведении фестиваля каждый молодой человек или девушка могли выбрать для себя тот представленный вид спорта, который оказывался им больше по душе и соответствовал их уровню физической подготовленности. Так, более спортивные студенты, в том числе и девушки, проверяли свои силы в прыжке куобах на дальность; юноши одногруппники чаще соревновались в борьбе өгiз тарту, для большинства девушек было более оптимально и интересно посоревноваться в метаниях, ну и наибольший интерес у всех присутствующих вызвали древние шахматы. За все время проведения игр вокруг столика с чатурангой было не протолкнуться. Игры проходили в нескольких вариантах вчетвером, пара на пару и даже группа на группу. Всего за три часа проведения спортивной части фестиваля было охвачено около 90 студентов. Со слов участников, они получили много положительных эмоций и пополнили свой багаж знаний в области спорта. Практически все студенты отметили, что до этого они никогда не слышали и соответственно ничего не знали о представленных видах спорта.

 

В проведении данных мероприятий и состоит ценностная составляющая физической культуры, которая призвана популяризировать массовое увлечение подрастающего поколения физическими упражнениями, воспитывать физически здоровую и гармонически развитую личность, сочетающую в себе единство духа и тела; сформировать национальную спортивную культуру и повысить национальное самосознание общества; средствами спорта сделать молодых людей более толерантными и лучше понимающими представителей других народностей и рас. Главное – это суметь грамотно и ненавязчиво увлечь молодого человека занятиями спортом, в том числе через историю и культуру. В этом и состояла основная цель спортивной составляющей фестиваля, которая сумела успешно выполнить все поставленные перед ней задачи.

 

Список литературы

1. «О признании новых видов спорта мас-рестлинг, хапсагай, якутские национальные прыжки, северное многоборье». Государственный комитет РФ по физической культуре и спорту. 16 июля 2003 г. Приказ № 546.

2. Беринг В. Камчатские экспедиции. – М.: Эксмо, 2012. – 480 с.

3. Биpуни A. P. Индия. – M.: Лaдомиp, 1995. – 727 с.

4. Кочнев В. П. Якутские прыжки: учебное пособие. – Якутск: Издательство ЯГУ, 1997. – 130 с.

5. Львова Э. С. Этнография Африки: учебное пособие. – М.: Издательство Московского университета, 1984. – 248 с.

6. Ойунский П. А. Олонхо «Ньургун Боотур Стремительный». – М.: Дизайн. Информация. Картография, 2007. – 400 с.

7. Сидоренко А. С., Пригода Г. С. Интеграция игрового контента в рамках занятий по физической культуре студентов вуза. – СПб.: ГУАП, 2023. – 46 с.

8. Сидоренко А. С., Карсакбаева К. Э. Национальные виды спорта Казахстана: возрождение и развитие // Сборник материалов Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. «Физическая культура и спорт в системе образования России: инновации и перспективы развития». – СПб.: СПбГУ, 2022. – С. 379–389.

9. Murray H. J. R. A History of Chess. – Oxford: Clarendon Press, 1913. – 946 p.

10. В ГУАП прошел фестиваль национальных культур. – URL: https://hf-guap.ru/2023/12/07/v-guap-proshel-festival-natsionalnyh-kultur/ (дата обращения 23.12.2023).

 

References

1. “On the Recognition of New Sports: Mas-Wrestling, Hapsagai, Yakut National Jumping, Northern All-Around”. State Committee of the Russian Federation for Physical Culture and Sports [O priznanii novykh vidov sporta mas-restling, khapsagay, yakutskiye natsionalnyye pryzhki, severnoye mnogoborye”. Gosudarstvennyy komitet RF po fizicheskoy kulture i sportu]. July 16, 2003 Order no. 546.

2. Bering V. Kamchatka Expeditions [Kamchatskiye ekspeditsii]. Moscow: Eksmo, 2012, 480 p.

3. Biruni A. P. India [India]. Moscow: Ladomir, 1995, 727 p.

4. Kochnev V. P. Yakut Jumps [Yakutskiye pryzhki: Uchebnoe posobiye]. Yakutsk: Izdatelstvo YaGU, 1997, 130 p.

5. Lvova E. S. Ethnography of Africa [Etnografiya Afriki: Uchebnoe posobiye]. Moscow: Izdatelstvo Moskovskogo universiteta, 1984, 248 p.

6. Oyunsky P. A. Olonkho “Nurgun Bootur the Swift” [Olonkho “Nurgun Bootur Stremitelnyy”]. Moscow: Dizayn. Informatsiya. Kartografiya, 2007, 400 p.

7. Sidorenko A. S. Prigoda G. S. Integration of Game Content within the Framework of Physical Education Classes for University Students [Integratsiya igrovogo kontenta v ramkakh zanyatiy po fizicheskoy kulture studentov vuza]. St. Petersburg: GUAP, 2023, 46 p.

8. Sidorenko A. S., Karsakbaeva K. E. National Sports of Kazakhstan: Revival and Development [Natsionalnyye vidy sporta Kazakhstana: vozrozhdeniye i razvitiye]. Sbornik materialov Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiem. “Fizicheskaya kultura i sport v sisteme obrazovaniya Rossii: innovatsii i perspektivy razvitiya” (Collected Materials of All-Russian Scientific and Practical Conference with International Participation “Physical Culture and Sports in the Russian Education System: Innovations and Development Prospects”). St. Petersburg: SPbGU, 2022, pp. 379–389.

9. Murray H. J. R. A History of Chess. Oxford: Clarendon Press, 1913, 946 p.

10. A Festival of National Cultures Was Held at SUAI. Available at: https://hf-guap.ru/2023/12/07/v-guap-proshel-festival-natsionalnyh-kultur/ (accessed: 23 December 2023).

 

Ссылка на статью:
Сидоренко А. С. Спортивная составляющая фестиваля национальных культур // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 3. – С. 83–90. URL: http://fikio.ru/?p=5379.

 

© Сидоренко А. С., 2023

УДК 130.2

 

Выжлецов Павел Геннадиевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, доцент, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: vyzhletsov@mail.ru

SPIN: 9342-8082

Выжлецова Наталья Викторовна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра рекламы и современных коммуникаций, доцент, кандидат культурологии, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: maus72@mail.ru

SPIN: 9318-8158

Авторское резюме

Состояние вопроса: Методология и основные понятия культурологии Б. Малиновского до сих пор вызывают интерес. Различные исследователи по-разному определяют их содержание и дают им неодинаковые оценки.

Методы исследования: Путем применения методов как компаративного, так и герменевтического анализа была осуществлена реконструкция используемого понятийного аппарата Б. Малиновского и дана выборочная характеристика рецепций его научного наследия.

Результаты: Осуществлена реконструкция основных идей и понятий функционалистской концепции культуры Б. Малиновского, а также постепенно изменяющегося осмысления и оценки его вклада в развитие представлений о культуре в целом, что и представляет наибольшую сложность. Последняя связана с тем, что при продумывании современных реалий мы встречаемся с ограниченным терминологическим аппаратом. Для преодоления указанной сложности были выявлены такие специфические черты понятия «рецепция», как историчность, отношение современности к традиции (современность – классика), диалог. В результате применения данного понятия к наследию Б. Малиновского сделан вывод, что рецепция его достижений представителями научного сообщества в социокультурной антропологии и культурологии претерпевает постепенные изменения.

Область применения результатов: культурология; социокультурная антропология; философия культуры; этнология.

Выводы: В ракурсе современной рецепции научного наследия Б. Малиновского он сам, как и А. Р. Рэдклифф-Браун, рассматривается в качестве основателя «парадигмы» в социокультурной антропологии, заложившего предпосылки для преодоления позитивистского подхода в этой области исследований и изменившего представления о сути культуры. В культурологической рецепции основоположник культурологии Л. Уайт, подчеркивая достижения и выявляя недостатки функционалистской концепции Б. Малиновского, включил исследование структуры и функций культурных систем в предметное поле культурологии, а функциональный тип интерпретации культуры ввел в состав задач культуролога и своего системного метода исследования культуры.

 

Ключевые слова: рецепция; функционализм; Б. Малиновский; социокультурная антропология; культурология; культура.

 

Receptions of B. Malinowski’s Functionalist Conception of Culture in Sociocultural Anthropology and Cultural Studies

 

Vyzhletsov Pavel Gennadyevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Associate Professor, PhD, Saint Petersburg, Russia.

Email: vyzhletsov@mail.ru

Vyzhletsova Natalya Viktorovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of Advertising and Modern Communications, Associate Professor, PhD, Saint Petersburg, Russia.

Email: maus72@mail.ru

Abstract

Background: The methodology and basic concepts of B. Malinowski’s cultural studies are still of interest. Researchers define their content in different ways and give them different assessments.

Research methods: By applying the methods of both comparative and hermeneutic analyzes, the used conceptual apparatus of B. Malinowski was reconstructed and a selective characteristic of the receptions of his scientific heritage was given.

Results: The reconstruction of the main ideas of B. Malinowski’s functionalist conception of culture, as well as the gradually changing evaluation of his contribution to the development of ideas about culture in general, which is the most difficult, has been carried out. The latter is due to the fact that when thinking through modern realities, we encounter a limited terminological apparatus. To overcome this complexity, such specific features of the concept of “reception” as historicity, the relationship between modernity and tradition (modernity – classics), dialogue were identified. Applying this concept to B. Malinowski’s heritage, we concluded that the reception of his achievements by representatives of the scientific community in sociocultural anthropology and cultural studies undergoes gradual changes.

Research implications: cultural studies; culturology; sociocultural anthropology; philosophy of culture; ethnology.

Conclusion: From the perspective of the modern reception of B. Malinowski’s scientific heritage, he himself, like A. R. Radcliffe-Brown, is considered as the founder of the “paradigm” in sociocultural anthropology. B. Malinowski laid the prerequisites for overcoming the positivist approach in this field of research and changed the idea of culture essence. In culturological reception, L. White, the founder of culturology, emphasizing the achievements and identifying faults of B. Malinowski’s functionalist conception, included the study of the structure and functions of cultural systems in the subject field of culturology. He introduced the functional type of interpretation of culture into the tasks of a culturologist and his systemic method of studying culture.

 

Keywords: reception; functionalism; B. Malinowski; sociocultural anthropology; cultural studies; culture.

 

Введение. Понятие рецепции

Прежде, чем рассматривать взгляды Б. Малиновского, необходимо обратиться к понятию «рецепция» в современном гуманитарном знании. Согласно В. Л. Махлину, возникновение современного термина «рецепция» в гуманитарном, философском и частично естественно-научном знании является следствием определенного «социально-исторического события» [9, с. 211]. Данное «событие» он связывает с переориентацией указанных областей исследований в контексте нового осмысления истории. Последнее предполагает переосмысление истории в плане приложения опыта «революционной эпохи 1920-х годов» к глобальным проблемам, сложившимся в общественной жизни и получившим отражение в гуманитарных исследованиях в 1960-х годах [см.: 9, с. 211]. Обозначенное положение вещей нашло свое воплощение в процедурах эмансипации от догматических установок, содержащихся как в специфике позитивистского мышления, так и в формально-историческом и идеалистическом подходах [9, с. 211].

 

Современное представление о рецепции складывается в первую очередь в немецком направлении герменевтической мысли [см.: 9, с. 211]. В поле гуманитарного, социально-исторического знания понятие «рецепция» ввел Г. Блюменберг в статье «Порог эпох и рецепция» (1958), связывая переход от античности к христианству, т. е. «порог эпох» с малозаметными изменениями и процессами. Тем самым он «предвосхитил теорию “смены парадигм” Т. Куна (1962)» [9, с. 215–216]. Махлин уточняет, что в центре внимания Т. Куна находились не сами научные революции, а их «рецепция» в контексте истории естествознания, «т. е. влияние, воздействие естественно-научных открытий на научные сообщества» [9, с. 217]. Согласно же Г. Р. Яуссу, «термин “рецепция” знаменует, в сущности, “cмену парадигмы”» в гуманитарном знании [9, с. 212].

 

На основе исследования В. Л. Махлина, дистанцируясь от специфических философско-герменевтических деталей спора между Х.-Г. Гадамером и Г. Р. Яуссом, представляется возможным выделить такие важные черты рецепции, как историчность; отношение современности к традиции (современность – классика), которое претерпевает постепенные изменения; сопоставимость со «сменой парадигм»; диалог. На этих основаниях понятие «рецепция» по сути представляет собой напряженный и насыщенный диалог (критика, оценка и признание достижений автора, а также развитие его идей в последующих концепциях в перспективе формирования новой парадигмы) современности с традицией, как правило, предполагающий временную дистанцию.

 

Функционалистская концепция культуры Б. Малиновского

Функционализм как направление, а также и школа в социокультурной антропологии возник в результате изменения объекта исследования и был отчасти связан с системой колониализма. Для того, чтобы наиболее эффективно управлять незападными народами, ведущими традиционный образ жизни, согласно Б. Малиновскому, необходимо познать их склад ума, мировоззренческие установки, которые находятся в зависимости от культурных и общественных форм. Иначе говоря, познать культуру и общественный строй этих народов. В результате принципиальной задачей выступило изучение функционирования таких элементов (институтов) культурной и общественной жизни, которые гарантируют существование и выживание сообщества (племени, народа). Поэтому для Б. Малиновского культура есть такая целостная система, которая действует, то есть функционирует с целью удовлетворения человеческих потребностей.

 

Согласно Б. Малиновскому и А. Р. Рэдклифф-Брауну, основоположникам функционализма при изучении культурных и общественных явлений необходимо руководствоваться данными наблюдения, в первую очередь исходя из форм и функций феноменов. На этом основании функционалистский подход представляет собой методологию полевых этнографических исследований, предполагающую сравнительный анализ различных культур [см.: 12, с. 19]. В целом же в функционализме акцент делался на изучении элементов культуры либо как частей культурной или общественной системы (структуры), либо как их функций [см.: 3, с. 37].

 

У истоков функционализма как направления в антропологии находится разработка как функционалистской терминологии (включая понятия «структура», «функция», в частности, у Г. Спенсера), так и некоторых теоретических принципов в контексте становления социологии как науки в XIX – начале ХХ в. В данном контексте необходимо отметить, что идеи Спенсера оказали влияние на концепцию человека и культуры Б. Малиновского, исходившего из первенства биологических потребностей [см.: 2, с. 268].

 

Также необходимо подчеркнуть, что Э. Дюркгейм стремился дистанцироваться от проведения аналогии между обществом и организмом, утверждая, что лишь на основе изучения функций возможно постижение «корней» явлений. Исследователи отмечают, что «под “функцией” он понимал “отношение соответствия”, существующее между социальным фактом и некоторой “социальной потребностью”» [11, с. 177]. При этом Э. Дюркгейму было присуще антипсихологическое понимание функции: «Функция социального факта может быть только социальной, т. е. она заключается в создании социально полезных результатов» [11, с. 178]. А. Р. Рэдклифф-Браун разделял указанное положение, а Б. Малиновский его отрицал, и, как следствие, между ними сложились принципиальные разногласия [11, с. 177]. В результате в поздний период научной деятельности Рэдклифф-Браун отрицал самостоятельное существование культуры, считая ее целиком производной от общественной жизни.

 

Бронислав Каспар Малиновский (1884–1942), наряду с А. Рэдклифф-Брауном, – один из основателей современной британской социальной антропологии и родоначальник функционализма как направления в этой области знания. К основным работам Малиновского относятся следующие: «Семья у аборигенов Австралии. Социологическое исследование» (1913), «Аргонавты Западной части Тихого океана» (1922), «Функциональная теория» (1939), «Научная теория культуры» (1944).

 

В современной социокультурной антропологии опыт полевых исследований признается в качестве необходимого для становления антрополога как ученого. Принципиальный вклад в формирование данного представления внес Б. Малиновский.

 

В 1915 г. он отправился в экспедицию на Тробрианские острова, где более двух лет занимался полевыми, экспериментальными исследованиями. В связи с этим в британской научной традиции сложилось представление, что социальная антропология берет свое начало в 1915 г. [см.: 10, с. 1219]. На основе полученного опыта Б. Малиновский создал работу «Аргонавты Западной части Тихого океана» (1922), которая стала основой ряда монографий [см.: 10, с. 1219]. Полевые исследования на Тробрианских островах привели его к выводам как теоретического, так и методологического характера.

 

Теоретическим путем Малиновский пришел к убеждению о необходимости целостного изучения культуры, иначе говоря, любой ее элемент можно понять, лишь соотнося его с культурой в целом. Так, считая задачей полевой этнографии (антропологии) открытие законов жизни сообщества (племени) [см.: 6, с. 30], он утверждал, что «…этнограф должен исследовать все пространство племенной культуры во всех ее аспектах» [6, с. 29]. При изучении каждого элемента культуры необходимо достичь такой логичности, закономерности и упорядоченности, которые должны иметь место и при их объединении в одно целое [см.: 6, с. 29].

 

Малиновский разработал методологический прием такого включенного наблюдения, которое, с его точки зрения, позволяет увидеть мир глазами местных жителей. С этой целью он жил в палатке среди хижин меланезийцев, принимал участие в их повседневной жизни, уделял принципиальное внимание изучению местного языка. В результате Малиновский выработал основные положения метода полевого исследования. Согласно этим положениям, ученый обязан как ставить «научные цели», так и «знать те ценности и критерии», которым следует «современная этнография»; обеспечивать себе особые условия для работы, иначе говоря, жить среди местных жителей; использовать несколько специальных методов для сбора материалов и их изучения [см.: 6, с. 25]. При этом Малиновский уточнил задачу, состоявшую в установлении таких типичных способов «мышления и чувствования», которые соответствуют «институтам и культуре данного общества» [6, с. 41].

 

В труде «Аргонавты…» Малиновский создал программу этнографического (социально-антропологического) исследования, включавшую в себя формулировку теоретических, методологических аспектов и цели научной работы. В результате он писал о трех путях, которые ведут «к цели этнографических исследований»: 1) посредством метода «статистического документирования» обязаны быть отчетливо показаны как «организация племени», так и «анатомия его культуры»; 2) с помощью скрупулезных наблюдений в виде дневниковых этнографических записей необходимо заполнить указанные формы таким содержанием, которое касается «действительной жизни и типов поведения» племени и состоит из «случайных», неучтенных «факторов»; 3) необходимо представить «документ туземной ментальности» посредством собирания типических высказываний, «фольклорных элементов и магических формул» [6, с. 42]. Малиновский подводил итог: «…целью является осмысление мировоззрения туземца, отношение аборигена к жизни, понимание его взглядов на его мир» [6, с. 42]. Такая научная установка Малиновского была воспринята как программа принципиальных преобразований в сфере социальной антропологии. Под его влиянием принципиальным условием научной деятельности антрополога стало проведение полевых исследований, которые требовалось совмещать с теоретическим осмыслением полученных данных.

 

Функционалистская теория и методология была, в первую очередь, разработана в сочинениях: «Функциональная теория» (1939), «Научная теория культуры» (1944).

 

В работе «Функциональная теория» Малиновский утверждал, что «функционализм» не находится в оппозиции ни к эволюционизму, ни к историзму, ни к диффузионизму, а лишь считает необходимым определение функций и формы культурных явлений. Он полагал, что «функционализм» есть метод, предваряющий анализ культуры и дающий исследователю «критерии» для сравнения культурных явлений [см.: 7, с. 144].

 

Малиновский определял термин «функция» как результат действия какого-либо явления в социокультурной жизни народа. Функциями наделялись как результаты деятельности, так и общественные группы и институты, а сама функция обозначала «удовлетворение некоторой потребности» [11, с. 181]. Другая специфическая черта функции заключалась в ее неотделимости от культуры. В отличие от А. Р. Рэдклифф-Брауна, предметом социально-антропологического изучения для Малиновского выступала культура. Теоретические основы функционалистского подхода были представлены им в работе «Научная теория культуры» [10, с. 1219]. Согласно Малиновскому, функциональная теория выступает как теория культуры и ее основой являются биологические факторы. Он определял человеческую природу через «биологический вид», которому необходимо выживать, продолжать свой род и т. д., а для этого необходимо исполнять простейшие «требования» [см.: 7, с. 41]. Более того, он подчеркивал, что «…физиология трансформируется в знания, верования и социальные узы» [7, с. 89]. Отсюда следовало, что представление о потребностях выступило в качестве определяющего для концепции культуры Малиновского. При этом он различал «органические, или базовые» (т. е. «потребности тела»), и «производные» («культурные»). Биологические потребности удовлетворяются посредством формирования «вторичной искусственной среды», которая «есть культура». В результате возникновения культуры формируется «культурное качество жизни», которое порождает «производные» («культурные») потребности. В собственно культурных потребностях выделил «инструментальные императивы» и «интегративные императивы». Источником инструментальных императивов выступали такие виды деятельности, как экономическая, нормативная, образовательная, политическая, а, в отличие от них, к интегративным Малиновский относил магию, религию и науку [см.: 7, с. 42]. Современные исследователи приходят к выводу, что культура здесь понималась как в инструментальном плане, то есть в качестве средства для удовлетворения потребностей, так и функциональном ракурсе, то есть как «целостная единица» [11, с. 182]. Разрабатывая свою концепцию, Малиновский связал функциональное изучение культуры с институциональным [см.: 11, с. 182]. Понятием «институт» он обозначал «единицу организации» человеческого сообщества, предполагающую «соглашение по поводу… ряда традиционных ценностей, которые объединяют группу людей» [7, с. 43]. Согласно Малиновскому, институты осуществляют интегральное удовлетворение потребностей. Отсюда следовало, что как «функциональный», так и «институциональный» анализ способствуют строгому определению культуры: «Культура – это единое целое, состоящее частью из автономных, частью из согласованных между собой институтов» [7, с. 44]. Главная задача культуры заключается в удовлетворении всей совокупности потребностей человека. Таким образом, функционалистская концепция культуры основывалась на широком истолковании термина «функция», а процесс исследования был направлен на дефиницию функции какого-либо явления.

 

Малиновский сформулировал несколько «аксиом функционализма», и в их контексте определил культуру как такой «инструментальный аппарат», посредством которого человек разрешает проблемы, возникающие в процессе «его взаимодействия со средой с целью удовлетворения своих потребностей» [7, с. 127].

 

Ниже Малиновский конкретизировал свое понимание существа культуры. Культура представляет собой систему «участников, видов деятельности и отношений», и каждая из ее частей выступает в качестве средства для реализации конкретной «цели». При этом она целостна, а ее элементы зависят друг от друга. В качестве трехчастной системы культура направлена на решение «жизненно важных задач», все же ее части «организованы в институты» (в частности, семья, группа). Предназначение указанных институтов заключается в сотрудничестве в сферах хозяйства, политики, юриспруденции, образования. На основании специфики «типов деятельности» Малиновский обозначил динамику культуры, подразделяя ее на такие составляющие, как образовательная, экономическая, социально-контролирующая, познавательная, религиозная, моральная и художественная [см.: 7, с. 127–128]. Далее он определил понятие «культурный процесс». Последний предполагал наличие людей и отношений между ними, которые характеризовались наличием организации, использованием артефактов, общением (речь, символические средства). На этом основании Малиновский обнаружил взаимосвязанные «измерения культурного процесса» – «артефакты, организованные группы и символика» [7, с. 128].

 

Необходимо отметить, что биологизированное осмысление культуры, присущее поздним работам, не дает представления о его взглядах в целом. Так, понимание культуры, раскрытое Малиновским в трудах этнографического характера, демонстрирует, в частности, что родственные отношения выступают скорее в качестве основы «всех видов деятельности тробрианцев» [10, с. 1220], чем в виде биологических характеристик. Например, с точки зрения Малиновского, именно земледелие определяет в меланезийском обществе социально-экономические отношения, которые носят как родственный, так и общинный характер (деревенская община). При этом Малиновский разработал особую методику исследования родственных отношений.

 

Рецепции концепции культуры Б. Малиновского в социокультурной антропологии и культурологии

Учитывая, что социокультурная антропология развивалась в процессах взаимных этнологических и гуманитарно-теоретических влияний, в первую очередь, в Англии и США, а также в Германии и Франции, а также то, что понятие и предмет культурологии были обозначены Л. Уайтом, приведем пример понимания изменения парадигм, представленный Д. Маркусом в 2000-е годы на примере американской традиции. Согласно Маркусу, развитие социокультурной антропологии в США осуществлялось в рамках двух основных «парадигм», то есть специфических способов определения объекта, и, возможно, предмета исследования, постановки и решения научных проблем.

 

Во-первых, это «парадигма “народов и регионов”», заложенная Б. Малиновским в Британии и Ф. Боасом в США в первой половине XX века, которая характеризуется как «традиционная» [см.: 8, с. 44]. Причем Маркус уточняет, что в этот период «традиционная модель этнографического исследования, условно говоря – “модель Малиновского”», выступала в качестве центральной для антропологической области знания [8, с. 44]. Задача, поставленная перед антропологией, заключалась в обогащении «некоего глобального этнографического архива» посредством новых сравнительных полевых исследований [8, с. 43–44]. Объектом изучения выступали традиционные общества и культуры. Социальная и культурная антропология должна была внести свой вклад в разработку «общей науки о человеке» [8, с. 44].

 

Во-вторых, в 1990-е годы в социокультурной антропологии США место парадигмы «народов и регионов» заняла парадигма «процессов формирования и трансформирования культурной и социальной идентичности» [8, с. 49] человека, предполагающая изучение и современных западных культур. Указанные процессы, обусловленные состоянием глобализации мира, воплотились также и в усиливающемся характере междисциплинарности знаний. Эти процессы вызывают к жизни новые вопросы, в частности, относительно единства и целостности социокультурной антропологии, ее интегративных основ, что относится также и к задачам философско-антропологического исследования.

 

В отечественных исследованиях 2010-х годов делается вывод, что функционализм утвердился в качестве «господствующей парадигмы» [11, с. 179] в социальной антропологии в Великобритании в 1920-х годах.

 

Возвращаясь к диалогу и проблематике постепенного изменения парадигм внутри антропологической традиции, отметим, что основатель структурализма К. Леви-Стросс (1942) утверждал, что Б. Малиновский внес важнейший вклад в развитие гуманитарных наук. Так, Малиновский был первым, кто в области антропологии соединил вместе «этнологию и психоанализ» как наиболее «революционные области» научного исследования, и, поставив индивидуальное психическое развитие в зависимость от типических моделей культуры, сообщил психоанализу новое дыхание [см.: 5, с. 16]. Вместе с тем Леви-Стросс подвергал критике его теоретические построения, отмечая при этом почти совершенное пренебрежение как исторической перспективой, так и артефактами «материальной культуры» [5, с. 16].

 

Ученик Б. Малиновского Э. Эванс-Причард в работе, посвященной истории антропологических учений (1981), подчеркивал, что идея и практика проведения полевых исследований, включая изучение языка местных жителей и, соответственно, их культуры, принадлежит Малиновскому [см.: 16, с. 240]. Одновременно Эванс-Причард критиковал Малиновского как теоретика, неспособного к «абстрактному анализу» социальных явлений, и именно по этой причине у последнего не сложилось представление о «структуре» [см.: 16, с. 241–242]. В то же время анализ текстов Б. Малиновского свидетельствует о движении его мысли от выявления функций культуры к ее пониманию как целостного и системного образования. Также Эванс-Причард, подчеркивая значимость исторического знания, критиковал Малиновского и за то, что тот следовал образцу естествознания. Однако исследования 2000-х годов по меньшей мере поставили под вопрос однозначность последнего утверждения Эванс-Причарда. Так, согласно Д. Маркусу, публикация дневниковых записей Малиновского в 1967 году продемонстрировала противоречие между спецификой полевых этнографических исследований и той позитивисткой терминологией, которая использовалась в академической антропологической традиции, приводившей в том числе и к ограниченному пониманию сути культуры [8, с. 47]. Таким образом, предпосылки для перехода от позитивистского подхода к историческому и гуманитарному складывались постепенно.

 

В современной отечественной традиции А. К. Байбурин (2005) признает непреходящий научный вклад Б. Малиновского в развитие гуманитарного знания вообще в том, что последний изменил «взгляд на природу культуры» [1, с. 6]. Культура здесь предстает в качестве такой структуры, которая находится в соответствии с основополагающими человеческими потребностями [1, с. 6].

 

Обращаясь к современной культурологической рецепции, необходимо отметить следующее. Идея Малиновского о том, что «факт становится фактом культуры тогда, когда индивидуальный интерес перерастает в систему организованных действий», которая принята в определенном сообществе [15, с. 38], вызвала резкую критику Л. Уайта. С его точки зрения, основанием культуры выступает способность человека к созданию и пониманию символов, то есть к символизации, а не системный и организованный характер действий, определяемый интересом.

 

Создатель культурного эволюционизма как направления и школы в американской культурной антропологии и в ее рамках культурологии как науки Л. Э. Уайт называл Б. Малиновского, наряду с А. Р. Рэдклифф-Брауном, главой и выдающимся представителем функциональной этнологической школы, которая в 30-х гг. стала ведущей в Великобритании и США. Уайт определял данную школу как неэволюционную, а иногда антиэволюционную [см.: 14, с. 47]. По Уайту, исходный недостаток функционализма в целом и концепции Малиновского в частности (присущий также Ф. Боасу, М. Мид, А. Рэдклифф-Брауну и др.) заключается в отказе от изучения происхождения культуры. По этому поводу Уайт заметил, что Б. Малиновский с пренебрежением относится к поиску «истоков культуры» [14, с. 121]. Таким образом, принципиальный вопрос для родоначальника культурного эволюционизма Л. Уайта Малиновский считал бесполезным.

 

Уайт обращал внимание на противоречивость некоторых антропологических суждений Малиновского, который утверждал, что обычай кула (обмен ручных браслетов на ожерелья из бусин у меланезийцев Тробрианских островов) является экономическим институтом, то есть обменом полезными вещами и материальными ценностями. При этом сам же Малиновский пояснял, что обмен кула не носит прямого бартерного характера, «с оценкой эквивалентности и торгом» [14, с. 306]. Пытаясь объяснить этот обычай, Малиновский сопоставлял его с традицией переходящих спортивных кубков в американских колледжах. Однако даже в этом случае, как отмечал Л. Уайт, передача кубка победителю не имеет экономического характера, так как речь идет не об изготовлении и продаже, а об использовании кубков «в качестве призов» [14, с. 307]. Для Л. Уайта было очевидно, что обычай кула носит характер социально-психологической игры, происходящей по правилам и согласно ритуалу, участие в которой считается привилегией. Уайт отмечал, что в данном обычае, как и в случае потлача, мы встречаемся с игрой, предназначение которой заключается в том, чтобы «оказать почесть и выделить человека» [14, с. 306]. Он утверждал: «Раковины и ожерелья – лишь инструменты, с помощью которых ведется игра… Вещи обретают ценность благодаря участию в игре» [14, с. 306]. Отсюда особая важность вещей определяется именно игрой [14, с. 306].

 

Л. Уайт также подчеркивал, что в конце 1920-х – начале 1930-х гг. влияние в антропологии функциональных школ Малиновского и Рэдклифф-Брауна было принципиальным, что привело к изменению интеллектуальной позиции Ф. Боаса и его последователей. Согласно Уайту, на первых порах «группа Боаса» в американской этнологической школе подвергала функционализм суровой критике и насмешкам. Однако по мере того, как увеличивалось число сторонников функционализма, и последний достиг успехов в противодействии философским идеям «американской исторической школы», Ф. Боас начал распространять учение, обозначенное им как «культурная динамика», то есть он «разъяснял, что необходимо понимать, как работают культуры, что мы должны воспринимать культуры как интегральное целое и т. д. … “Культурная динамика” была представлена как особый вклад Боаса. Тем не менее по сути это был функционализм…» [14, с. 553–554].

 

С точки зрения изучения проблемы рецепции научного наследия Б. Малиновского в культурологии следует отметить, что, несмотря на острую критику некоторых положений учения Б. Малиновского и его функциональной школы, Л. Уайт ввел в состав предмета культурологии изучение структуры и функций культурных систем наряду с исследованием эволюционных процессов в культуре, а также диффузии (или «миграций культуры») и ее последствий [см.: 14, с. 79; 4, с. 82].

 

Наконец, Л. Уайт включил формально-функциональный тип интерпретации культуры в состав своего системного подхода к изучению культуры наряду с эволюционистским и временным (или историческим). Он утверждал, что выбор пути исследования находится в зависимости «от объекта или от склонности исследователя», но при этом «все три способа изучения и интерпретации равноценны» [14, с. 81].

 

Сама идея статьи Уайта «Теория эволюции в культурной антропологии. Историзм, эволюционизм и функционализм как три типа интерпретации культуры» появилась в ходе дискуссии на семинаре для студентов старших курсов Чикагского университета. Согласно Уайту, студенты были убеждены, что если ученый придерживается определенного подхода, в частности, эволюционизма, то он отрицает основные положения двух других и выступает против них: «Такое представление, возможно, покажется невероятным в 1975 г., но в 30-е годы оно было зачастую преобладающим; корпоративность, которая объединяла корифеев и их последователей, составлявших научные “школы”, была сильна» [14, с. 474]. Вышеуказанную статью Уайт целиком посвятил утверждению того, что функционализм является равноценным видом интерпретации культуры наряду с историческим и эволюционистским.

 

В связи с этим Уайт и определил функционализм как равноценный тип интерпретации культуры и ввел его в число трех оперативных задач культуролога: «…1) вычленить, определить и классифицировать типы социальных структур; 2) понять, каким образом каждая часть соотносится с остальными и как они все интегрированы в единое целое; 3) наметить путь социальной эволюции в обоих ее аспектах: структурном и функциональном» [14, с. 197].

 

Л. Уайт подчеркивал, что до 1890-х гг., когда «реакционное, антиэволюционистское направление», возглавляемое Ф. Боасом, стало доминировать в культурно-антропологических исследованиях, и «эволюционистские интерпретации были отвергнуты» [14, с. 477–478], два выдающихся представителя антропологии XIX в., Л. Морган и Э. Тайлор «различали упомянутые три вида процессов и строили свою работу с учетом их» [14, с. 478].

 

По мнению Л. Уайта, культурология (и культурная антропология) нуждаются во всех трех методах интерпретации культуры: историческом/временном (история обычаев, институтов, идей, форм искусства и т. д.); эволюционистском/формально-временном (эволюция отдельных черт культуры институтов, философских систем, эволюция культуры в целом); функционалистском/формально-функциональном (изучение социальной структуры и функции, «анатомии» и «физиологии» культур и обществ). Согласно Уайту, все указанные методы определяются целями и задачами исследователя, и при этом «один тип интерпретации столь же правомерен и необходим, как и другие. И все три – существенны, если мы хотим видеть науку сбалансированной и полной» [14, с. 495].

 

Итак, подчеркивая достижения (принципиальное влияние на развитие антропологии в Великобритании и США) и выявляя недостатки функционалистской концепции Б. Малиновского (отказ от изучения происхождения культуры, недостатки в интерпретации антропологических данных), Л. Уайт включил исследование структуры и функций культурных систем в предметное поле культурологии, а функциональный тип интерпретации культуры (исследование «морфологии» культуры) считал равноценным историческому и эволюционному, ввел его в состав оперативных задач культуролога и своего системного метода исследования культуры.

 

Выводы

Таким образом, «рецепция» научных достижений Б. Малиновского представителями научного сообщества, объединенного в наше время термином «социокультурная антропология», претерпевает постепенные изменения. Не претендуя на исчерпывающую полноту, выделим как некоторые оценки достижений Малиновского, так и его критику.

 

В 1940-х годах К. Леви-Стросс высоко оценивал объединение этнологических и психоаналитических знаний в области антропологии, осуществленных Малиновским, одновременно критикуя последнего за невнимание как к историческим исследованиям, так и к изучению данных материальной культуры.

 

В частности, в работе «Эволюция культуры…» (1959) Л. Уайт критиковал Малиновского за неверное, с его точки зрения, понимание основ культуры; за отказ от изучения исторического возникновения культуры; за некорректную интерпретацию некоторых этнографических фактов, в частности, обычая кула. Вместе с тем Уайт признавал Б. Малиновского, наряду с А. Р. Рэдклифф-Брауном, родоначальником функционалистской школы в антропологии и высоко оценивал его вклад в формирование нового подхода к анализу культуры как целостного образования, предполагающего вопросы о способах ее функционирования.

 

В очерках, посвященных истории антропологических учений (нач. 1950 – нач. 1970-х гг.) Э. Эванс-Причард подверг критике теоретические разработки Малиновского, в частности, за отсутствие четкого представления о том, что есть структура, а также за следование образцу естествознания. В то же время Эванс-Причард признавал, что методология и практика проведения полевых исследований, предполагающая изучение традиционных культур, принадлежит Малиновскому.

 

В 2000-е годы Д. Маркус подчеркивает, что этнографические дневники Малиновского являются свидетельством постепенно складывающихся предпосылок для преодоления позитивизма в антропологии. Также Маркус считает Малиновского основателем «парадигмы» в социокультурной антропологии в США. В этот же период А. К. Байбурин признает непреходящий научный вклад Б. Малиновского в том, что последний изменил «взгляд на природу культуры» [1, с. 6] вообще.

 

На этом основании современная рецепция научного наследия Б. Малиновского предполагает следующее: он сам (или совместно с А. Р. Рэдклифф-Брауном) выступил основателем «парадигмы» в социокультурной антропологии; заложил предпосылки для преодоления позитивистского подхода в этой области исследований; изменил наши представления о сути культуры.

 

Говоря о культурологической рецепции, основы который заложил Л. Уайт, нужно подчеркнуть, что последний включил исследование структуры и функций культурных систем в предметное поле культурологии, а функциональный тип интерпретации культуры ввел как в состав задач культуролога, так и своего системного метода исследования культуры, который многими признается ведущим и в современной отечественной культурологической традиции.

 

Список литературы

1. Байбурин А. К. Бронислав Малиновский и его «Научная теория культуры» // Малиновский Б. / Научная теория культуры. 2-е изд., испр. – М.: ОГИ, 2005. – С. 6-9.

2. Выжлецов П. Г. О концепции «сверхорганической» эволюции Г. Спенсера // Десятая международная научно-практическая конференция: Философия и культура информационного общества: тезисы докл. 17–19 ноября 2022 года. – СПб.: ГУАП, 2022. – С. 266–268.

3. Выжлецов П. Г., Выжлецова Н. В. Функциональная теория культуры Б. Малиновского // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 2. – С. 35–50.

4. Выжлецова Н. В., Выжлецов П. Г. Социокультурная антропология и культурология. Поля предметных исследований // Человек. Культура. Образование. – 2020. – № 2 (36). – С. 74–90. DOI: 10.34130/2233-1277-2020-2-74-90

5. Леви-Стросс К. Бронислав Малиновский // Б. Малиновский / Магия, наука и религия. – М.: Рефл-бук, 1998. – С. 16–17.

6. Малиновский Б. Избранное: Аргонавты западной части Тихого океана. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2004. – 552 с.

7. Малиновский Б. Научная теория культуры. 2-е изд., испр. – М.: ОГИ, 2005. – 184 с.

8. Маркус Д. О социокультурной антропологии США, ее проблемах и перспективах // Этнографическое обозрение. – 2005. – № 2. – С. 43–55.

9. Махлин В. Л. Что такое «рецепция» (К истории понятия) // Вестник культурологии. – 2016. – № 1. – С. 208–232.

10. Никишенков А. А. Малиновский Бронислав Каспар // Культурология: Энциклопедия: в 2 т. Т. 1 / Гл. ред. и авт. проекта С. Я. Левит. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2007. – С. 1218–1222.

11. Николаев В. Г. Функционализм // Социокультурная антропология: История, теория и методология: Энциклопедический словарь / Под ред. Ю. М. Резника. – М.: Академический Проект, Культура; Киров: Константа, 2012. – С. 176–191.

12. Орлова Э. А. Культурная (социальная) антропология: Состояние и динамика развития // Социокультурная антропология: История, теория и методология: Энциклопедический словарь / Под ред. Ю. М. Резника. – М.: Академический Проект, Культура; Киров: Константа, 2012. – С. 11–28.

13. Спенсер Г. Развитие политических учреждений. – СПб.: Издательство журнала «Мысль», 1882. – 330 с.

14. Уайт Л. Избранное: Эволюция культуры / Сост.: Л. А. Мостова; Отв. ред.: А. Н. Кожановский, О. Р. Газизова; Пер. с англ.: О. Р. Газизова и др. – М.: РОССПЭН, 2004. – 1064 с.

15. Уайт Л. А. Понятие культуры // Антология исследований культуры. Интерпретации культуры. – СПб.: СПбГУ, 2006. – С. 17–48.

16. Эванс-Причард Э. История антропологической мысли. – М.: Восточная литература, 2003. – 358 с.

17. Sterly J. Das Kulturkonzept Bronislaw Malinowskis. Eine kritische Prüfung // Anthropos. – 1967. – Bd. 62. – H. 5/6. – S. 815–822.

 

References

1. Bayburin A. К. Bronislaw Malinowski and His “Scientific Theory of Culture” [Bronislav Malinovskiy i ego “Nauchnaya teoriya kultury”]. B. Malinovskiy. Nauchnaya teoriya kultury (B. Malinowski. A Scientific Theory of Culture and Other Essays). Moscow: OGI, 2005, pp. 6-9.

2. Vyzhletsov P. G. On H. Spencer’s Concept of “Super-Organic” Evolution [O kontseptsii “sverkhorganicheskoy” evolyutsii G. Spensera]. Desyataya mezhdunarodnaya nauchno-prakticheskaya konferentsiya: Filosofiya i kultura informatsionnogo obschestva: tezisy dokladov (X International Scientific and Practical Conference “Philosophy and Culture in Information Society”). Saint Petersburg: GUAP, 2022, pp. 266–268.

3. Vyzhletsov P. G., Vyzhletsova N. V. Functional Theory of the Culture of B. Malinowski [Funktsionalnaya teoriya kultury B. Malinovskogo]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2017, no. 2 (16), pp. 35–50.

4. Vyzhletsova N. V., Vyzhletsov P. G. Sotsiokulturnaya antropologiya i kulturologiya. Polya predmetnykh issledovaniy [Socio-Cultural Anthropology and Culturology. Fields of Subject Studies]. Chelovek. Kultura. Obrazovanie (Human. Culture. Education), 2020, no. 2 (36), pp. 74–90. DOI: 10.34130/2233-1277-2020-2-74-90

5. Levi-Strauss C. Bronislaw Malinowski [Bronislav Malinovskiy]. B. Malinovskiy. Magiya, nauka i religiya (B. Malinowski. Magic, Science, and Religion). Moscow: Refl-buk, 1998, pp. 16-17.

6. Malinowski B. Argonauts of the Western Pacific [Izbrannoe: Argonavty zapadnoy chasti Tikhogo okeana]. Moscow: Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya, 2004, 552 p.

7. Malinowski B. The Scientific Theory of Culture [Nauchnaya teoriya kultury]. Moscow: OGI, 2005, 184 p.

8. Markus D. On the Sociocultural Anthropology of the United States, Its Problems and Prospects [O sotsiokulturnoy antropologii SShA, ee problemakh i perspektivakh]. Etnograficheskoe obozrenie (Ethnographic Review), 2005, no. 2, pp. 43–55.

9. Makhlin V. L. Chto takoe “retseptsiya” (K istorii ponyatiya) [What Is “reception” (Towards a History of the Concept)]. Vestnik kulturologii (Herald of Culturology), 2016, no. 1, pp. 208–232.

10. Nikishenkov A. A., Levit S. Y. (Ed.) Malinowski Bronislaw Kasper [Malinovskiy Bronislav Kaspar]. Kulturologiya: entsiklopediya: v 2 t. T. 1 (Culturology: Encyclopedia: in 2 vol. Vol. 1). Moscow: Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya, 2007, pp. 1218–1222.

11. Nikolaev V. G., Reznik Y. M. (Ed.) Functionalism [Funktsionalism]. Sotsiokulturnaya antropologiya: istoriya, teoriya i metodologiya: Entsiklopedicheskiy slovar (Sociocultural Anthropology: History, Theory and Methodology: Encyclopedic Dictionary). Moscow: Akademicheskiy Proekt, Kultura; Kirov: Konstanta, 2012, pp. 176–191.

12. Orlova E. A., Reznik Y. M. (Ed.) Cultural (Social) Anthropology: State and Dynamics of Development [Kulturnaya (sotsialnaya) antropologiya: Sostoyanie i dinamika razvitiya]. Sotsiokulturnaya antropologiya: istoriya, teoriya I metodologiya: entsiklopedicheskiy slovar (Sociocultural Anthropology: History, Theory and Methodology: Encyclopedic Dictionary). Moscow: Akademicheskiy Proekt, Kultura; Kirov: Konstanta, 2012, pp. 11–28.

13. Spencer H. The Development of Political Institutions [Razvitie politicheskikh uchrezhdeniy]. Saint Petersburg: izdatelstvo zhurnala “Mysl”, 1882, 330 p.

14. White L. Selected: The Evolution of Culture [Izbrannoe: Evolyutsiya kultury]. Moscow: ROSSPEN, 2004, 1064 p.

15. White L. A. The Concept of Culture [Ponyatie kultury]. Antologiya issledovaniy kultury. Interpretatsii kultury (Anthology of Culture Research. Interpretations of Culture). Saint Petersburg: SPbGU, 2006, pp. 17–48.

16. Evans-Pritchard E. A History of Anthropological Thought [Istoriya antropologicheskoy mysly]. Moscow: Vostochnaya literatura, 2003, 358 p.

17. Sterly J. Das Kulturkonzept Bronislaw Malinowskis. Eine kritische Prüfung. Anthropos, 1967, Bd. 62, H. 5/6, pp. 815–822.

 

Ссылка на статью:

Выжлецов П. Г., Выжлецова Н. В. Рецепции функционалистской концепции культуры Б. Малиновского в социокультурной антропологии и культурологии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2023. – № 2. – С. 67–82. URL: http://fikio.ru/?p=5349.

 

© Выжлецов П. Г., Выжлецова Н. В., 2023

УДК 94 (470. 23–25) + 821.174

 

Смирнова Тамара Михайловна – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра истории и философии, профессор, доктор исторических наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

Email: mokva@inbox.ru

SPIN: 7691-2890

Авторское резюме

Состояние вопроса: Деятельность национальных секций ленинградской писательской организации 1920-х – 1930-х гг. изучена очень слабо, однако представляет несомненный научный интерес как важная страница культурной жизни национальных меньшинств советского периода. В статье впервые рассматривается история латышской секции подразделения Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП) – Ленинградской ассоциации пролетарских писателей (ЛАПП) – и ее трансформация в начале 1930-х гг. в связи с созданием Союза советских писателей (ССП).

Результаты: На основании опубликованных и архивных источников изучен количественный и личностный состав латышских писателей Ленинграда и основные результаты творческой и издательской деятельности секции. Латышская секция была организована в 1925 г. в составе 20 человек и стала первой национальной секцией ЛАПП. В состав секции входили ленинградские латыши разных профессий, с разным уровнем образования и писательским опытом, объединенные коммунистической идеологией, революционным прошлым и активным участием в социалистическом строительстве. В соответствии с рапповскими установками, секция пополнялась рабочими корреспондентами и производственниками – членами литературных кружков. Секция вела большую издательскую работу на латышском и русском языках, публикуя произведения латышских писателей – дореволюционных и советских, причем не только ленинградских, но и московских, а также революционных писателей, проживающих в Латвии. Оригинальная (на родном языке) литература позволяла сохранять национальное своеобразие и напрямую обращаться к латышскому населению СССР, а также к читателям в Латвии. Переводы на русский язык способствовали знакомству с латышской литературой массового русскоязычного читателя, вводили ее в общее русло многонациональной советской литературы. Секция работала в тесном контакте со всей писательской организацией Ленинграда, произведения латышских писателей публиковались в общих журналах и сборниках ЛАПП. Создание Союза советских писателей как организации профессиональных писателей привело к значительному отсеву из ленинградской латышской секции, и в 1936 г. только Я. Эйдук и П. Кикутс входили в общесоюзную латышскую секцию ССП. В 1937–1938 гг. большинство латышских советских писателей были репрессированы.

Выводы: Латышская секция Ленинградской организации писателей (1925–1937 гг.) была органичной частью советской культуры данной эпохи. Произведения членов секции отражали господствующую идеологию, освещали преимущественно историю революционной борьбы и гражданской войны и были адресованы как латышскому населению СССР, так пролетариату Латвии – в надежде на мировую революцию. В то же время издание художественной литературы на родном языке способствовало включению латышского населения СССР в широкий созидательный процесс развития многонациональной страны. Перевод лучших произведений латышских писателей на русский язык делал их достоянием массового русскоязычного читателя. Латышская советская литература 1920-х – 1930-х гг. имеет историческое значение и сохраняет свою художественную ценность.

 

Ключевые слова: Ленинград; Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП); Ленинградская ассоциация пролетарских писателей (ЛАПП); латышская секция; Союз советских писателей (ССП); Я. Ю. Эйдук; П. Р. Кикутс; Э. Я. Сильман.

 

Latvian Section of the Leningrad Writers’ Organization (1925–1937)

 

Smirnova Tamara Mikhailovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Professor, Doctor of Letters, Saint Petersburg, Russia.

Email: mokva@inbox.ru

Abstract

Background: Activities of the national sections of the Leningrad Writers’ Organization in the 1920s – 1930s is studied very poorly. This subject, however, represents an undoubted scientific interest, being an important page in the cultural life of national minorities during the Soviet period. The article deals with the history of the Latvian section of the subdivision of the Russian Association of Proletarian Writers (RAPP) – the Leningrad Association of Proletarian Writers (LAPP) – and its transformation in the early 1930s in connection with the foundation of the Union of Soviet Writers (SSP).

Results: Based on published and archival sources, the association membership and the main results of their creative and publishing activities were studied. The Latvian section was founded in 1925 and included 20 members. It became the first national section of the LAPP. The section consisted of Leningrad Latvians of various professions, having different levels of education and writing experience, united by communist ideology, a revolutionary past and active participation in the construction of socialism. In accordance with Rapp’s guidelines, the section was reinforced by people’s correspondents and production workers – members of literary societies. The section carried out extensive publishing work in the Latvian and Russian languages, issuing works of Latvian writers – pre-revolutionary and Soviet, living in Leningrad, Moscow and Latvia. The original literature made it possible to preserve the national identity and directly appeal to the Latvian population of the USSR, as well as to readers in Latvia. Translations into Russian acquainted mass Russian-speaking readers with Latvian literature, introducing it into the mainstream of multinational Soviet literature. The section worked in close contact with the entire writers’ organization of Leningrad; the works of Latvian writers were published in journals and collections of LAPP. The establishment of the Union of Soviet Writers as an organization of professional writers led to a significant dropout rate from the Leningrad Latvian section. In 1936 only J. Eiduk and P. Kikuts remained members of the all-Union Latvian section of the SSP. In 1937–1938 most of the Latvian Soviet writers were repressed.

Conclusion: The Latvian section of the Leningrad Writers’ Organization (1925–1937) was an organic part of the Soviet culture of that era. The works of the members of the section reflected the dominant ideology, mainly described the events of the revolutionary struggle and the civil war, and were addressed both to the Latvian population of the USSR and the Latvian proletariat in the hope of a world revolution. At the same time, the publication of fiction in their native language contributed to the inclusion of the Latvian population of the USSR in the broad creative process of the development of a multinational country. The translation of the best works of Latvian writers into Russian made them the property of mass Russian-speaking readers. Latvian Soviet Literature of the 1920s –1930s has historical significance and retains its artistic value.

 

Keywords: Leningrad; Russian Association of Proletarian Writers (RAPP); Leningrad Association of Proletarian Writers (LAPP); Latvian section; Union of Soviet Writers (SSP); Ya. Yu. Eiduk; P. R. Kikuts; E. Ya. Silman.

 

В январе 1925 года на 1-й Всесоюзной конференции пролетарских писателей в Москве оформилась Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), наиболее массовая из советских литературных организаций 1920-х гг., одним из отрядов которой была Ленинградская ассоциация пролетарских писателей (ЛАПП). РАПП и его региональные отделения культивировали упрощенные, прямолинейно-классовые взгляды на литературу, убежденные в том, что искусство – это классовая идеология, а культурная революция представляет собой эпоху борьбы пролетариата за культурную гегемонию, в результате которой он должен стать господствующей духовной силой. Профессиональные писатели и поэты непролетарского происхождения, по рапповской логике, относились всего лишь к «попутчикам», и им следовало многому научиться у подлинных пролетариев. В идеале, профессия писателя должна была исчезнуть – заниматься литературным трудом должны были сами пролетарии в свободное от производства время (при этом руководители РАПП были непролетарского происхождения). Отдельными направлениями признавались крестьянская и красноармейская литературы. РАПП представляла собой своеобразную школу воспитания и подготовки кадров пролетарских писателей, в 1931 г. объявила «призыв ударников в литературу». Для подготовки к массовому литературному творчеству трудящихся повсеместно создавались литературные кружки, всемерно поощрялось рабкоровское движение. Пролетарская литература должна была выработать свой, диалектико-материалистический творческий метод. В то же время, в отличие от идеологов Пролеткульта, рапповцы призывали «учиться у классиков», однако это означало только овладение стилем, тогда как «метод» должен был остаться «пролетарским» [см.: 1, стбл. 519–526]. При ЛАПП с 1930 г. работал Рабочий литературный университет (РЛУ) [см.: 2, с. 83].

 

Произведения рабоче-крестьянских авторов публиковались в рапповских журналах – «РАПП», «На посту» («На литературном посту»), «Резец». Внутри РАПП происходила идейная борьба между разными группировками, среди которых были крайне «левые» – «неистовые ревнители пролетарской чистоты» [3, с. 44].

 

В то же время рапповцы ориентировались на реалистическую традицию, стремились отражать наиболее важные с идеологической и политической точек зрения события в стране, описывали жизнь и быт рабочих, способствовали культурному развитию масс, приобщали их к литературному творчеству. В РАПП состояли и известные советские писатели А. А. Фадеев, Ф. И. Панфёров, В. М. Киршон, В. М. Саянов, Д. А. Фурманов, Ю. Н. Либединский и др.

 

При Ленинградской ассоциации пролетарских писателей работали национальные секции, члены которых писали на родных языках. Первой – в мае 1925 г. – возникла латышская секция (латсекция ЛАПП, или Ленинградская Латышская группа писателей). В Правление латсекции входили Ян Эйдук (оргсекретарь), Я. Лоя (Туркс)[1], В. Мелналкнис [см.: 4, с. 192]. Ян Эйдук в 1925 г. был избран представителем секции в Правление ЛАПП, что обеспечивало тесные связи со всей организацией ленинградских пролетарских писателей [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 11. Д. 11325. Л. 10]. Вслед за латышской секцией в 1925–1926 гг. организовались эстонская (руководитель Николай Каротамм [см.: 5, с. 220] и финская (руководитель Вяйне Аалто) секции [см.: 6, с. 10]. В течение 1929–1930 гг. оформились еще 5 национальных секций – белорусская, польская, татарская (татаро-башкирская, или тюрко-татарская), украинская и еврейская [см.: 7, с. 242; 8, с. 9]. Есть сведения о существовании в начале 1930-х гг. также чувашской секции ЛАПП [см.: 9, с. 666].

 

Национальные секции были полноправными отделениями ЛАПП, их представители принимали участие в руководстве организации. В существовавшем до конца 1927 г. Северо-Западном бюро ассоциации пролетарских писателей, в котором главную роль играла ЛАПП, одним из ответственных секретарей был член латышской секции Р. И. Лаурент[2] [см.: 9, с. 664]. На 3-й Областной конференции ЛАПП в апреле 1930 г. в состав Правления ассоциации были избраны представители национальных секций Эйдук и Кадытис[3] (латышская), Кевамес (эстонская), Саволайнен (финская), Шафран (польская), Петровский (белорусская), а также Виртанен и Ивачев от Карельской ассоциации пролетарских писателей. Представители тюрко-татарской секции ЛАПП Амантаев и латышской Калнынь (от журнала «Резец») стали членами ревизионной комиссии [см.: 10, с. 8]. На заседании Президиума ЛАПП 24 мая 1930 г. в составе ассоциации был организован специальный национальный сектор [см.: 11, с. 251].

 

Член правления ЛАПП В. М. Саянов в докладе «О творческом лице Ленинградской ассоциации пролетарских писателей» на Второй областной конференции ЛАПП (22 апреля 1929 г.) отмечал: «У нас представлен в Ленотгизе [Ленинградское отделение государственного издательства] довольно многочисленный отряд национальной литературы – это наши национальные секции: латышская, эстонская, финская, башкиро-татарская и ряд других, возникающих сейчас усиленно быстрым темпом. Следует считать большим достоинством основание этих секций, потому что они служат для укрепления интернациональных связей нашей литературы внутри Советского Союза» [12, c. 91].

 

Но в целом положение писателей, представлявших национальные меньшинства, в Ленинграде являлось довольно сложным – налицо были малочисленность читателей, отсутствие материальных средств, слабость полиграфической базы. В журнале «Резец» в 1930 г. отмечалось: «У нацсекций ЛАППа своеобразная трагедия – их не знают массы, они для себя не создали аудитории. Им главным образом нужна аудитория потому, что с изданием их продукции дело обстоит плохо – нет средств, нет издательств; выступлениями в рабочих клубах нужно завоевывать авторитет. Кроме этого численный рост в нацсекциях не увеличивается. Какими они были несколько лет назад, такими же продолжают влачить жалкое существование и теперь <…> А ведь в Ленинграде на заводах масса эстонцев, поляков, белорусов и т. д., только нужно среди них повести работу, нужно выявить среди них литературный молодняк, нужно влить его в нацсекции. Лозунг «РАПП – на предприятия» должен явиться стимулом сдвига в застывшей работе нацсекции» [8, с. 9].

 

Увы, надежды на то, что ударник производства вполне может стать «писателем-ударником», явно не оправдывались, хотя отдельные примеры литературного роста «рабочих от станка» имели место. Национальные секции ЛАПП вели большую работу в этом направлении. Так, латсекция активно сотрудничала с Латышским домом просвещения: представитель секции входил в состав правления домпросвета, проводились литературные вечера с выступлением членов секции, читавших свои произведения, а в ноябре 1926 г. в домпросвете под руководством члена секции Д. Циммермана начал работу литературный кружок, объединивший рабкоров, стенкоров и юнкоров, то есть всех самодеятельных корреспондентов периодической печати [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 11. Д. 11325. Л. 11–12].

 

Латышская секция ЛАПП объединила идейных единомышленников, сплоченных революционной борьбой, часть из которых уже занималась литературным трудом, и сразу активно заработала. 26 ноября 1925 г., то есть всего через полгода после создания секции, были подведены первые итоги ее деятельности. Отчет был адресован в Правление ЛАПП и в латышскую секцию Ленинградского губернского комитета ВКП(б). В это время в латсекции ЛАПП состояло 20 человек, из них по социальному происхождению 19 человек – рабочие и крестьяне, один – «прочий», а по профессии и занятиям – трое литераторов, трое партработников, трое военных курсантов, один военнослужащий, а также десять служащих. Для рапповцев первостепенной была коммунистическая/большевистская партийность, и члены латсекции были охарактеризованы также «по мировоззрению»: членов РКП(б) 14 человек, беспартийных 6 (комсомольцев не было, скорее всего, по возрасту). Руководители секции – коммунисты с дореволюционным (дооктябрьским) стажем: председатель Ян Юрьевич Эйдук (Янис Эйдукс) – с 1916 г., заместитель председателя Я. Лоя-Туркс – с 1915 г., секретарь В. Мелналкснис – с 1917 г., и только казначей П. Грауздин[4] – член РКП(б) с 1919 г. [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 11. Д. 11325. Л. 10].

 

Основная работа латсекции была связана с подготовкой к изданию и публикацией (на родном и в переводе на русский язык) произведений латышских писателей – дореволюционных и советских, причем не только ленинградских, но и московских, а также революционных писателей, проживающих в Латвии. Советские латышские писатели в 1920-е–1930-е гг. публиковали свои произведения на родном языке в Москве в издательствах «Латиздат» (1924–1928) и «Прометей» (1923–1937), в литературном журнале «Целтнэ» – «Стройка» (1929–1937). Переводились на латышский язык и произведения пролетарских писателей, пишущих по-русски. Активная издательская деятельность латышской секции продолжалась весь период ее существования и была рассчитана на все латышское население СССР, которое в середине 1920-х гг. составляло почти 151,5 тыс. человек, причем больше половины были сельскими жителями – крестьянами национальных колоний-поселений. Самая крупная латышская диаспора проживала в укрупненной Ленинградской области (включавшей также нынешние Псковскую, Новгородскую, Мурманскую и Вологодскую области) – 37,6 тыс. человек, в том числе в Ленинграде 12 тыс. человек (в Москве – около 10,2 тыс. человек) [см.: 13; 14; 15, с. 16–17, 32–33]. Но латышская секция ЛАПП в начальный период своей деятельности не была ориентирована на крестьян, она была чисто пролетарской [см.: 16, с. 11]. Это, с одной стороны, считалось позитивным в идеологическом плане, но с другой – сужало и без того ограниченный контингент читателей.

 

Национальным секциям требовалось не допустить национальной замкнутости, представлявшей реальную опасность при малочисленности своей национальной аудитории в русскоязычном окружении. Для выхода в «большой мир» – к русским и русскоязычным читателям всей страны – необходимо было публиковать литературные произведения в переводе на русский язык. Это подчеркивалось и в резолюции первой Всесоюзной конференции латышских писателей (Москва, 18–20 мая 1927 г.): «В целях сближения пролетлитератур: латышской, русской и других народов, конференция считает необходимым усилить работу по переводам произведений латышских пролетписателей на языки других народов и их изданий» [17, с. 119]. Произведения авторов национальных секций на русском языке выходили в рапповских журналах, в ленинградском издательстве «Прибой» (с 1927 г. – Ленгиз, с 1930 – Ленинградское отделение ОГИЗа – Объединения государственных книжно-журнальных издательств). В 1929–1932 гг. члены латышской секции входили в состав редколлегий журналов пролетарской литературы, издаваемых ЛАПП: Я. Калнынь, Я. Эйдук – журнала «Резец» (выходил в 1924–1939 гг.), А. Кадытис-Грозный – «Ленинград» (выходил в 1930–1932 гг.) [см.: 18, с. 141, 220].

 

Основным переводчиком с латышского на русский был литературовед Эдуард Янович Сильман (1893 – после 1954?). Рижанин крестьянского происхождения, он в 1914 г. окончил филологическое отделение философского факультета Гейдельбергского университета. Во время Первой мировой войны служил в царской армии в составе формирований латышских стрелков, а с 1918 по 1925 гг. – в Красной Армии, участвовал в боях с Колчаком и белополяками. В 1927–1930 гг. работал заведующим отделом переводной литературы в ленинградском журнале «Резец». Состоял членом латышской секции ЛАПП, в 1930–1931 – член Литературного объединения Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), член секции переводчиков Всероссийского союза писателей (ВСП). Среди многочисленных работ Э. Сильмана – перевод «Избранных произведений» Л. Лайцена в 4-х томах (1929–1930) и «Собрания сочинений» того же автора в 5-ти томах (1931–1934) (см. Приложение) [19].

 

В 1931 г. в период «чистки» писательских рядов решением Федерации объединений советских писателей (ФОСП) исключен из ленинградского отделения ВСП с мотивировкой «антиобщественный человек». Но в середине 1930-х гг., при вступлении в новый Союз советских писателей (ССП), был охарактеризован коллегами как «один из лучших переводчиков Ленинграда и Москвы», который «может претендовать на звание не ремесленника, а художника слова» [20, с. 660–661].

 

(Э. Я. Сильмана миновало страшное лихолетье «Большого террора», но во время Великой Отечественной войны он был арестован. 31 июля 1944 г. Военным трибуналом войск НКВД обвинен по ст. 58 п. 10 (антисоветская пропаганда и агитация) и 58-12 (недонесение о достоверно известном, готовящемся или совершённом контрреволюционном преступлении) УК РСФСР и приговорен к 8-ми годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на 3 года с конфискацией имущества. Ему удалось выжить, и после отбытия срока он проживал в г. Кирове. Э. Я. Сильман реабилитирован посмертно 15 марта 1989 г.) [см.: 21].

 

В первый состав редакционно-издательской комиссии латсекции входили Я. Туркс, Я. Эйдук и Э. Сильман. На родном языке в 1925 г. латсекция ЛАПП сдала в набор рукописи стихотворений Я. Эйдука «Митинговые речи» и рассказ Кадикаса-Грозного «Вихрь». Готовились к печати сборники для массовой работы: хоровые песни для клуба и школы, пьесы для сельской сцены и сборник стихотворений «Чтец-декламатор», а также брошюры для политического просвещения. В переводе на русский язык были подготовлены к печати роман У. Упита «Под сенью грома», книги рассказов Р. Эйдемана[5] «Осажденные», два рассказа Судрабу Эджуса[6] – «Шальной Даука» и «Изгонятель бесов», повесть (название не указано) Р. Блаумана.[7] В 1925–1926 гг. на русском языке в издательстве «Прибой» вышли 5 книг латышских писателей: книга рассказов московского писателя Э. Эфферта (Клусайса)[8] «Бунтующий народ» (перевод Э. Сильмана) с предисловием Я. Эйдука «Латышская пролетарская литература и Клусайс»; книги рассказов «Оправданные» Л. Лайцена[9] и «Смерть Менуса» А. Арайс-Берце[10], роман А. Упита[11] «Северный ветер». Книга Э. Клусайса «Бунтующий народ» привлекла внимание литературной критики – в ленинградском журнале «Звезда» была помещена рецензия на нее [см.: 22].

 

Близость идейных и творческих устремлений советских латышских писателей проявилась в издании коллективного альманаха «Молодая латышская литература». В альманах вошли произведения А. Цеплиса[12], Р. Эйдемана, Клусайса (Э. Эфферта), Судрабу Эджуса, Эд. Салениека. Вступительную статью «Латышская литература после войны и революции» написал В. Кнорин[13] – заведующий отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 11. Д. 11325. Л. 10–11].

 

На выход альманаха латышских писателей в том же 1926 г. появились отзывы в периодической печати. Известны статьи А. Запровской в журнале «Книгоноша» (№ 6. С. 31), С. Лациса («Печать и революция». № 3. С. 228), Г. Вяткина («Сибирские огни». № 6. С. 161) [см.: 23, с. 175].

 

В 1928 г. издательство ленинградской «Красной газеты» выпустило сборник «Голая жизнь» – альманах «революционных писателей» Латвии, Эстонии, Финляндии и Белоруссии. В сборнике были опубликованы рассказы латышских писателей Р. Эйдемана, Л. Лайцена, А. Упита, А. Курция (см.: Приложение).

 

В 1929 году в издательстве «Прибой» вышел еще один коллективный сборник латсекции ЛАПП «Триумф: Латышский литературно-художественный альманах» с произведениями А. Зедина (Зиедыньша), Я. Эйдука, О. Рихтера и вступительной статьей Я. Лоя «Латышско-пролетарская литература» [см.: 24].

 

Национальные секции ЛАПП выпускали и совместные сборники произведений в переводе на русский язык [см.: 25; 26]. В 1932 г. вышла «первая книга избранных произведений национальных отрядов ленинградских советских писателей» «Плечом к плечу» [см.: 23]. Руководитель латышский секции Ян Эйдук сделал обзор книги «Плечом к плечу» в сборнике армейского творчества «Залп», отметив произведения нескольких ленинградских национальных писателей, в том числе А. Кадикаса-Грозного [см.: 27, с. 74; 28, с. 185].

 

Советской литературе на языках сопредельных буржуазных государств, созданной авторами соответствующих национальностей – граждан СССР, придавалось большое значение в идеологической борьбе. В. Саянов, один из руководителей ЛАПП, отмечал: «В противовес латвийской буржуазной литературе мы здесь имеем рост латвийских пролетарских писателей, который будет ослаблять силы фашистской латвийской литературы, которая растет за рубежом. Чем больше наши товарищи будут расти творчески, тем более сильную угрозу будут они представлять тем фашистским организациям, которые работают за рубежом. Это колоссальное значение латышских товарищей, которое принимает международный характер, должно быть особенно нами учтено» [12, с. 92].

 

Ленинградские латышские писатели принимали и непосредственное участие в протестах против произвола властей буржуазной Латвии: так, в 1926 г. во всесоюзной латышской газете «Кревияс циня» («Борьба России») (М.) и в «Ленинградской правде» был опубликован протест-воззвание латсекции и русских писателей ЛАПП против ареста в Латвии рабочих поэтов Линарда Лайцена, Лоэне Паэгле и др. [ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 11. Д. 11325. Л. 12].

 

11–12 апреля 1931 г. прошло Первое совещание национальных секций ЛАПП, большое внимание которому было уделено в журнале «Резец». В № 14 были опубликованы: передовая статья «Больше внимания нацсекциям», резолюции совещания по докладам отдельных секций, обзоры белорусского и украинского альманахов. О стратегии национальных секций весьма решительно высказывался в большой статье «Национальные секции ЛАПП перед новыми задачами» литературный критик, публицист, в то время заместитель главного редактора журнала «Литературная учеба» Ефим Добин, определив главную их задачу как борьбу против национал-демократизма, то есть классово нейтрального («внеклассового») отношения к национальной культуре. В этом плане высокая оценка дается латсекции: «Латышская секция руководится крепким пролетарским и партийным ядром. Это один из старейших и наиболее идейно выдержанных отрядов в пролетарской литературе вообще» [16, с. 10].

 

Начало литературной работы многих членов латсекции относилось ко времени гражданской войны – они были «латышскими стрелками», передовым отрядом революции. Их произведения были отражением и творческим осмыслением этой недавней ожесточенной войны, они во многом продолжали мыслить ее категориями в надежде на скорую победу революции в их буржуазном отечестве. Это было вполне приемлемым в политических расчетах на мировую революцию, но она все больше «запаздывала», и внимание советских литераторов требовалось сосредоточить на внутригосударственных задачах. Руководство ЛАПП так формулирует эту переориентацию: «… и в лучших, наиболее идейно-выдержанных секциях (как латышская например) мы наблюдаем слишком большую медлительность в повороте к тематике реконструктивного периода. Конечно тематика зарубежного подполья и гражданской войны должна будет и впредь занимать почетную роль в творческой продукции этих нацсекций, нужно помнить, что для латышской, финской, польской, эстонской и т.д. литератур тематика гражданской войны – это не только тематика вчерашнего дня, но и тематика (мы уверены, что близкого) завтрашнего дня. Но необходимо несравненно больше места уделить художественному отражению практики социалистического строительства среди этих национальностей СССР – индустриализации, коллективизации, развертыванию культурной революции. <…> Проникнутая марксистским мировоззрением, духом интернациональной солидарности литература, освещающая великие процессы социалистической стройки среди всех народов СССР, будет также и мощным агитационным оружием за пределами советских границ» (курсив мой. – Т. С.) [16, с. 10–11].

 

В октябре 1931 г. состоялась 1-я Ленинградская областная конференция латышских писателей. В процессе подготовки конференции руководитель латсекции Я. Эйдук опубликовал в журнале «Резец» статью, в которой отметил ее достижения, недостатки и задачи. Секция выросла «из небольшой горсточки литераторов» в массовую организацию, образовался ряд низовых литературных и литкоровских кружков как в Ленинграде, так и в области. Значительно выросли и творчески окрепли и сами писатели, среди них А. Кадитис-Грозный, Эдм. Бурневиц[14], В. Восс[15], М. Канинь и др., литературный стаж которых «свободно укладывается в “историю” самой секции». Была особо отмечена деятельность секции по популяризации и переводу национальной литературы на русский язык и русской – на латышский: издано на русском языке свыше двадцати книг латышских пролетарских и революционных писателей, переведены на латышский язык отдельные произведения русских пролетарских писателей – членов ЛАПП Михаила Чумандрина, Виссариона Саянова. Устраивались интернациональные литературные вечера, проводились конференции читателей, члены латсекции выступали с докладами и т. д. Но выявились и сложности литературной учебы «рабочих от станка», основным недостатком которой называлось «недостаточное руководство и помощь низовым кружкам»: члены секции были перегружены работой, не было проработанной программы учебы, не хватало соответствующей литературы[16]. Одновременно пришлось признать, что «призыв ударников, б. красноармейцев и красных партизан в литературу протекает неудовлетворительно», но причиной назывались только «некоторая неповоротливость секции, а также отсутствие печатных возможностей. Ленинградская область по численности латышского населения – на первом месте в СССР, но лишь с 1 сентября с. г. получает первую печатную стенновку [здесь: многотиражку – Т. С.] в две страницы, выходящую два раза в месяц». Так что стратегическая линия по воспитанию новых пролетарских писателей не менялась: ставилась задача усилить работу по призыву перечисленных категорий лиц, «создать философско-литературный семинарий, вовлекая в учебу всех “призывников”», и продолжать работу по организации литературно-корреспондентских кружков в колхозах [29, с. 16].

 

На конференции обсуждались два основных вопроса: 1) резкие разногласия внутри латышских писательских организаций – латсекция ЛАПП находилась в конфликте с Центральным бюро латышских пролетарских писателей в Москве, из-за чего ленинградские латышские писатели лишились возможности публиковаться на родном языке в московском журнале «Целтнэ»; 2) необходимость выделения латсекции в автономную часть ЛАПП на правах районной организации, так как секция значительно расширилась, и теперь в ней состояли и рабочие, и крестьянские писатели, насчитывался десяток низовых кружков [см.: 29, с. 16].

 

В творчестве ленинградских латышских писателей видное место занимала драматургия. В 1931 г. Я. Эйдук написал пьесу «Проверка». В 1933 г. была опубликована драматическая хроника Я. Эйдука и А. Кадикаса-Грозного «Стрелки» (полное название «Strēlnieki pagriež stobrus» – «Стрелки поворачивают винтовки»), в которой был показан путь латышских стрелков от империалистической войны до революции [см.: 30, с. 464]. Пьесы «Партизаны» А. Зедыня (Зиединьша), «Черный орел» и «Ложь» Ю. Даумантиса были поставлены в 1930–1935 гг. в Смоленском латышском театре [см.: 31, с. 55–56].

 

Примером реализации стратегии «выращивания» пролетарских авторов может служить творческая судьба Валентина Арнольдовича Скаргеля (1896–1938). В 1914 г. вместе с эвакуированным из Риги судостроительным заводом, где он работал чернорабочим, он оказался в Петрограде, в 1917 г. вступил в партию большевиков, в 1918–1920 гг. служил рядовым в Красной Армии. После длительной болезни в 1920 г. выбыл из членов РКП(б) как «пассивный». Приобрел профессию бутафора, работал на кинофабрике в Ялте, а в 1923 г. перевелся на «Ленфильм». Окончил журналистские курсы, как корреспондент и газетный работник до 1932 г. ездил в командировки от Посредбюро (орган, занимавшийся вопросами безработицы) Наркомтруда. Занимался в литературном кружке Латышского дома просвещения, где стал писать пьесы и был принят в состав латышской секции Ленинградского Союза советских писателей. Одно из его первых произведений, скетч «Škiršanās» – «Развод», стало весьма популярным и было переведено на русский язык. Появление собственного драматурга оказалось большой удачей для Ленинградского латышского театра, испытывавшего, как все национальные театры, большой дефицит советских пьес на родном языке. С апреля 1936 г. В. А. Скаргель стал работать в театре в качестве актера-драматурга. На сцене театра было сыграно несколько его скетчей и большая (8 актов) пьеса «Dziluma celi» – «Глубинные пути» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 258. Оп. 4. Д. 21. Л. 15 – 15 об.; ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 8. Д. 260. Л. 76].

 

В начале 1930-х гг., в условиях «развернутого наступления социализма по всему фронту», усиливается централизация во всех сферах государственной жизни, в том числе в культуре в целом и в литературе, в частности. 23 апреля 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) принимает постановление «О перестройке литературно-художественных организаций» [см.: 32, с. 130–131], в котором констатировались значительные успехи советской литературы и искусства, в силу чего существование особых пролетарских организаций в области литературы становилось анахронизмом. Более того, наличие нескольких литературных организаций с разным творческим методом и взаимным неприятием друг друга часто – с сектантской идеологией своей исключительности – тормозило развитие художественного творчества. Этим вызывается необходимость соответствующей перестройки литературно-художественных организаций и расширения базы их работы. Постановление предписывало: «1) ликвидировать ассоциацию пролетарских писателей (ВОАПП[17], РАПП); 2) объединить всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей с коммунистической фракцией в нем». Новая организация была призвана объединить разрозненные писательские группы в монолитную структуру, что облегчало идеологическое руководство и контроль ее деятельности. Аналогичные изменения должны были произойти и по линии других видов искусства. Для подготовки учредительного всероссийского съезда советских писателей было создано Оргбюро во главе с М. Горьким.

 

В соответствии с партийным постановлением литературные организации Ленинграда (Ленинградское отделение Всероссийского союза писателей, ЛАПП, ЛОКАФ – Литературное объединение Красной Армии и Флота, Объединение пролетарско-колхозных писателей) создали организационный комитет по подготовке писательского съезда в составе Р. П. Баузе[18] (председатель), Мартынов (секретарь), К. Федин, Н. Тихонов, М. Слонимский, Э. Козаков, Браун, Н. Никитин, Б. Лавренев, академик Н. Я. Марр, Д. Белицкий, М. Чумандрин, А. Черненко, Ив. Никитин, Рафаил, Дмитриев, И. Скоринко, Д. Лаврухин. Первое заседание Оргкомитета состоялось 9 мая 1932 г. Одновременно Правление ЛАПП объявило ассоциацию ликвидированной, ее журналы, финансы и имущество передавались оргкомитету. Однако ликвидация ЛАПП не должна была прервать работу литературных кружков на предприятиях, что специально оговаривалось в решении Правления [см.: 33, с. 21]. Оргкомитет руководил работой городской комиссии по приему в создававшийся Союз советских писателей (ССП). Комиссия могла принять решение о приеме (кандидатом или действительным членом Союза) или отказе в нем.

 

Были созданы оргбюро и в национальных секциях, они первыми рассматривали кандидатуры и рекомендовали их комиссии Ленинградского оргкомитета. Председателем оргбюро ленинградских латышских писателей стал Ян Эйдук, секретарем – Петр Кикутс [ЦГАЛИ СПб. Ф. 371. Оп. 2. Д. 90. Л. 2 об.].

 

Подготовке к первому – учредительному – съезду Союза советских писателей большое внимание уделяли партийные организации. В областном оргкомитете ССП была создана фракция ВКП(б), одним из руководителей которой был латышский писатель Ян Калнынь[19]. 29 сентября 1933 г. секретариат Ленинградского Областного комитета ВКП(б) принял постановление «О литературных группах в области и о партсовещании по подготовке к съезду писателей» [34, с. 22]. В целях оживления работы литературных групп и кружков и лучшей подготовке к всесоюзному съезду в октябре 1933 г. было намечено провести партийное совещание по этим вопросам, «обеспечив широкое участие в этом совещании писателей нацмен», а фракции ВКП(б) оргкомитета поручалось назначить ответственного за работу литературных групп в области.

 

Первый съезд советских писателей прошел 17 августа – 1 сентября 1934 г. в Москве. На съезде был создан Союз писателей СССР, принят его устав и определен основной метод советской литературы – социалистический реализм. В работе съезда приняли участие 376 делегатов с решающим голосом, среди которых были латышские писатели, представлявшие Латвийскую организацию пролетарских писателей (С. Бергис, П. Виксне, Л. Лайцен, Р. Эйдеман – председатель), и П. Кикутс, входивший в делегацию ленинградских писателей (26 человек) [см.: 35].

 

В 1936 г. во всесоюзной Латышской секции Союза советских писателей состояли 22 человека – 17 членов и 5 кандидатов, в том числе двое ленинградцев – Петр Кикутс и Ян Эйдук [см.: 17, с. 118].

 

Петр (Петерис) Рудольфович Кикутс (1907–1937) – поэт, прозаик, переводчик. Выпускник юридического факультета Рижского университета (1931). Один из руководителей радикальной оппозиционной группы латышских писателей «Порыв молодых». С 1928 по 1931 гг. был членом латышской социалистической партии, выступал за создание латышской компартии. Издавал газету «Паматшкира» – «Основной класс» (на латышском языке). Несколько раз сидел в тюрьме в буржуазной Латвии, заочно был приговорен к четырем годам каторги. Впервые стихи П. Кикутса были напечатаны в 1924 г., но свой литературный стаж сам автор отсчитывал с 1926 года. В Латвии были опубликованы его сборники стихов «Белые башни» (1927) и «Острые переломы» (1928), поэма «Машина» (1930). П. Кикутс составил «Антологию современной латышской поэзии». В 1932 г. эмигрировал в СССР, жил в Ленинграде. Аспирант Государственного НИИ искусствознания. Переводил с русского на латышский язык В. Маяковского, Б. Пастернака, А. Безыменского, с белорусского – В. Александровича, с немецкого – Э. Вайнерта, И. Бехера. Подготовил к печати книгу стихотворений «Мост» на латышском языке, в 1934 г. велась работа по ее переводу на русский язык. В 1933–1936 гг. была написана поэма для журнала «Целтнэ», подготовлен сборник стихов для издательства «Прометей», написан рассказ «Пылающее стекло», пьеса о безработице в Латвии, в журналах печатались рассказы и стихи, в том числе в переводах на русский язык («Мой товарищ по камере. Вступление в поэму» – «Литературный Ленинград», 1936, 17 декабря), на белорусский – в журнале «Чырвона Беларусь», на немецкий язык. В Московском и Ленинградском латышских театрах ставился водевиль-памфлет «Андрей Венуляпа». П. Кикутс работал над романом «Розовые паразиты» (или «Розовые вши»), в творческих планах к 20-летию Октябрьской революции была задумана поэма «Гражданин мира» о борьбе латышских стрелков на Украине, о штурме Перекопа. П. Р. Кикутс был членом латышской комиссии Международной организации революционных писателей (МОРП) и секретарем оргбюро ленинградской секции латышских советских писателей, делегатом учредительного съезда Союза советских писателей [36, с. 152; ЦГАЛИ СПб. Ф. 371. Оп. 2. Д. 90. Л. 1–4].

 

Тем более странно, что Комиссия по приему членов Ленинградского отделения ССП в июне 1934 г. приняла П. Р. Кикутса не действительны членом, а только кандидатом в члены Союза писателей. Это вызвало справедливое недоумение писателя, и 14 июня 1934 г. он обратился в комиссию с апелляцией о пересмотре такого решения, поскольку является состоявшимся писателем (в тексте сказано «действительным писателем»), что признано литературной критикой как в Латвии, так и в СССР. Апелляция была удовлетворена 23 июня 1934 г. президиумом Ленинградского отделения, о чем на документе имеется пометка красным карандашом «Член ССП. Прот[окол] През[идиума]. 23/VI-34». Интересно, что содержание этого заявления П. Кикутса гораздо шире просьбы пересмотреть конкретное решение о его статусе – автор приводит факты тенденциозной избирательности комиссии. Он пишет, что Ленинградский оргкомитет ССП последнее время почти не занимался вопросами литературы «народов СССР», в частности, финской, эстонской, латышской, и не оценил значение советских писателей прибалтийских стран, в то же время принимая в действительные члены «даже сравнительно незначительных русских советских писателей»: из принятых 139 человек все, кроме одного, представляют только русскую литературу; из финской и латышской секций приняты по два кандидата. Таким образом, в Ленинграде при приеме членов ССП «получилось представление не о советской литературе, а о сугубо «Великой русской литературе» [ЦГАЛИ СПб. Ф. 371. Оп. 2. Д. 90. Л. 5–6]. Следует признать, такое весьма смелое заявление латышского писателя имело основания, но сделать его мог только недавний эмигрант, недостаточно ориентирующийся в советских реалиях.

 

П. Р. Кикутс был арестован 16 июля 1937 Управлением НКВД по Ленинградской области, обвинялся по ст. 58-6 (шпионаж), 58-8 (террористический акт), 58-9 (диверсия), 58-11 (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления) УК РСФСР. 10 января 1938 г. был приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 15 января 1937 г. Реабилитирован посмертно в 1956 году [см.: 37].

 

Организатор и бессменный руководитель латышской секции ЛАПП Ян Юрьевич Эйдук (Янис Эйдукс) родился 17 (30) июня 1897 г. в Венденском уезде Лифляндской губернии в крестьянской семье. Его отец был участником революции 1905 года. Ян окончил приходскую школу, работал в хозяйстве отца, зимой, с перерывами, учился в Рижском культурно-техническом училище, вместе с которым в годы первой мировой войны был эвакуирован в Тверь. Здесь в 1916 г., еще во время учебы, вступил в партию большевиков. Участник революционной борьбы и гражданской войны, в 1919 г. работал в комиссариате народного просвещения в советской Латвии. В 1920 г. окончил курсы журналистики в Москве и был направлен в Петроград редактором латышской газеты «Коммунистас». Позже работал в «Петроградской правде», в «Красной газете» (вечерний выпуск), в издательстве «Прибой», одновременно учился в Литературно-художественном институте. Получив высшее образование, преподавал литературоведение – в Военно-политической школе им. Энгельса, в Педагогическом институте им. А. И. Герцена (здесь он в 1928 г. работал ассистентом кафедры латышского языка и литературы). В 1931–1932 гг. – аспирант Института языка и литературы Коммунистической академии (с 1933 г. – Института русской литературы (ИРЛИ) АН СССР – Пушкинский Дом). Его научным руководителем до середины1933 г. был А. В. Луначарский – в 1931–1933 гг. директор ИРЛИ. В 1935 г. Я. Ю. Эйдук защитил кандидатскую диссертацию на тему «Фрейлиграт[20] и Маркс», текст диссертации в следующем году был опубликован в виде монографии. Научная работа не прерывалась – Я. Эйдук поступил в аспирантуру-докторантуру ИРЛИ, где работал над темой «Литературное окружение Карла Маркса» [38, с. 230–231; 39; ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 42. Д. 158; Архив РАН. Ф. 150. Оп. 002. Д. 190].

 

Крестьянский сын, культработник, коммунист, журналист, латышский поэт и писатель, русский ученый-литературовед – такой путь прошел Ян Эйдук. В 1926 г. был опубликован первый сборник его стихотворений на родном языке «Митинговые речи», затем еще два – «Осенняя любовь» (1927) и стихи для детей «Радужный венок» (Минск, 1928). В 1930 г. на латышском языке вышла книга «Революционный трибунал», переведенная в следующем году на русский язык. В книге – одноименная повесть и рассказы: «Ион Вуцан», «Третья чашка весов», «Застрявший пассажир». Повесть посвящена гражданской войне в Латвии в 1919 году, в ней описывается борьба партизанского отряда батраков (9 человек) против белых. После неудачного налета на воинский эшелон отряд вынужден спасаться на территории советской России. Рецензия на русский перевод книги появилась только в 1933 году – в журнале «Резец» ее опубликовал К. И. Ровда – коллега Эйдука по аспирантуре в ИРЛИ. Рецензент в целом высоко оценил повесть, хотя и высказал замечания по поводу недостаточно глубокого раскрытия характера героев; рассказам дана более критичная оценка. Но статья не только о самой книге: К. Ровда обращает внимание на то, что за два года никто из критиков не откликнулся на это произведение национального автора, что достаточно ярко характеризует положение «советских национальных писателей» [см.: 40]. В этом же номере журнала опубликовано стихотворение Я. Эйдука «Депутаты восстаний» в переводе В. Саянова [см.: 41].

 

Всего у Я. Ю. Эйдука за десятилетие его писательской и научной деятельности вышло более десяти публикаций на латышском языке, большинство из которых было переведено на русский: книги рассказов, стихов, две пьесы («Проверка» и «Стрелки поворачивают винтовки»), литературоведческие статьи, посвященные творчеству А. Арайс-Берце, Э. Клусайса (Эфферта), Р. Блаумана, Л. Лайцена, и монография (на русском языке).

 

16 июля 1937 г., в один день с Петром Кикутсом, был арестован и Ян Эйдук, член Союза советских писателей, аспирант-докторант Института литературы АН СССР. Василеостровский райком ВКП(б), где коммунист Я. Ю. Эйдук состоял на партийном учете, исключил его из партии «за связь с врагами народа» – ранее арестованными товарищами. Обвинения были стандартными: ст. 58-6 (шпионаж), 58-11 (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления) УК РСФСР. Постановлением комиссии НКВД и прокурора СССР от 17 января 1938 г. определена высшая мера наказания. Я. Ю. Эйдук расстрелян 25 января 1938 г. в Ленинграде. Реабилитирован посмертно в 1957 г. [см.: 42].

 

Удивительно, но именно 16 июля 1937 г. было принято постановление СНК СССР «О ликвидации просветительного общества Прометей», деятельность которого уже была прекращена годом ранее. Два пункта постановления касались латышской литературы:

3. «Передать ОГИЗу РСФСР книжный магазин общества “Прометей” с киосками в Москве и Ленинграде»;

8. «Возложить на Издательское товарищество иностранных рабочих в СССР издание латышской и латгальской литературы, передав ему соответствующие кадры ликвидируемого издательства общества “Прометей”» [43].

 

Но чтó было издавать и чьи произведения продавать, если большинство советских латышских и латгальских писателей были уничтожены в период «Большого террора» 1937–1938 гг.? 3 декабря 1937 г. началась широкомасштабная «латышская операция» – одна из национальных операций НКВД. Из двадцати двух членов и кандидатов в члены Союза советских писателей – латышей и латгальцев – были расстреляны восемнадцать, репрессиям подверглись и писатели «из ударников производства» [17, с. 122].

 

Латышская секция ССП, в которой состояли и два профессиональных писателя из Ленинграда, перестала существовать.

 

Латышская секция – первенец национальных секций Ленинградской ассоциации пролетарских писателей – была одной из наиболее активных и эффективных секций ЛАПП, полностью соответствовавшая ее «генеральной линии», политически выдержанной в духе времени, что неоднократно отмечалось правлением ЛАПП, а сама секция ставилась в пример другим национальным подразделениям ассоциации. В составе секции были профессиональные писатели, журналисты, ученые, советские и партийные работники, рабкоры, рабочие – члены литературных кружков. Многих членов секции объединяло недавнее революционное прошлое, борьба в рядах «гвардии революции» – полков латышских стрелков. Разумеется, вклад каждого в деятельность секции был неодинаков, но все они ставили перед собой общую цель – построение справедливого общества. Латсекция осуществляла большую издательскую деятельность на родном (преимущественно в московских издательствах) и на русском (в Ленинграде и в Москве) языках (см. список публикаций на русском языке, вышедших в Ленинграде, в «Приложении»). Эти произведения сохраняют не только историческую ценность, но большинство из них продолжают свою литературную жизнь как образные свидетели своего времени.

 

Деятельность национальных секций писательских объединений была направлена на развитие пролетарской литературы на родных языках (что способствовало сохранению этих языков в русскоязычном окружении), укрепляла интернациональные связи советских трудящихся, ориентировала представителей разных национальностей на решение эпохальных народнохозяйственных задач, а также демонстрировала преимущества советского образа жизни по сравнению с положением трудящихся в капиталистических странах, особенно в национальных государствах вдоль границ СССР. Таким образом, национальные писательские секции были одним из важных отрядов идеологической борьбы и поддержки политической линии коммунистической партии – как внутри страны, так и на международной арене. Репрессии «Большого террора», производимые в том числе и по национальному признаку, сильно ударили по творческой интеллигенции, уничтожая целые пласты национальных культур многонациональной страны. Репрессии являются не только величайшим преступлением сталинизма, они также объективно ослабляли СССР, уничтожая людей, преданных советской власти и преданных функционерами этой власти.

 

Список литературы

1. Литературная энциклопедия: в 11 т. Т. 9. – М.: ОГИЗ РСФСР, Государственный институт «Советская энциклопедия», 1935. – 832 стбл.

2. Распятые. Писатели – жертвы политических репрессий. Вып. 2. Могилы без крестов / Автор-сост. Дичаров З. Л. – СПб.: Книгоиздательство «Всемирное слово», 1994. – 215 с.

3. Либединский Ю. Современники: Воспоминания. – М.: Советский писатель, 1958. – 360 с.

4. Весь Ленинград. Адресная и справочная книга г. Ленинграда на 1927 год. – Л.: Организационный отдел Ленинградского губисполкома, 1927. – 1082 с.

5. Весь Ленинград и Ленинградская область на 1928 год. Адресная и справочная книга. Ч. I. Весь Ленинград. Ч. II. Ленинградская область. – Л.: Орготдел Ленинградского областного исполкома и Ленинградского совета, [Б. г.]. – 1514 с.

6. Национальные писатели Карелии: финская эмиграция и политические репрессии 1930-х годов. Биобиблиографический указатель. – Петрозаводск: Национальная библиотека Республики Карелия, 2005. – 124 с.

7. Весь Ленинград и Ленинградская область на 1930 год. Адресная и справочная книга. Ч. I. Весь Ленинград. Ч. II. Ленинградская область. – Л.: Орготдел Ленинградского областного исполкома и Ленинградского совета, 1930. – 1262 с.

8. Петровский Б. Нацсекции ЛАППа – на предприятия! // Резец. – 1930. – № 10. Апр. – С. 9.

9. Кукушкина Т. А. Ленинградская ассоциация пролетарских писателей (ЛАПП). Фонд 493 [Обзор] // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2017 год. – СПб: Дмитрий Буланин, 2018. – С. 661–667.

10. Состав Правления ЛАППа, избранный 3-й Областной конференцией // Резец. – 1930. – С. 8.

11. Эртис Э. Ранняя эстонская советская литература // Вопросы литературы. – 1967. – № 8. – С. 250–252.

12. Саянов В. М. О творческом лице Ленинградской ассоциации пролетарских писателей. Доклад на Второй областной конференции ЛАПП (22 апреля 1929 г.) // Из истории литературных объединений Петрограда – Ленинграда 1920–1930-х гг. Кн. 2. Исследования и материалы. – СПб.: Наука, 2006. – С. 83–102.

13. Всесоюзная перепись населения 1926 года. Национальный состав населения по республикам СССР // Демоскоп Weekly. – URL: http://www.demoscope.ru/weekly/ssp/ussr_nac_26.php?reg=1 (дата обращения 30.06.2022).

14. Всесоюзная перепись населения 1926 года. Национальный состав населения по регионам РСФСР // Демоскоп Weekly. – URL: http://www.demoscope.ru/weekly/ssp/rus_nac_26.php?reg=1082 (дата обращения 30.06.2022).

15. Распределение населения Ленинградской области по полу и народности (Итоги пересчетов переписи населения 17 декабря 1926 года) // Население Ленинградской области (пересчеты материалов Всесоюзной переписи населения 17 декабря 1926 г. в новых административных границах на 1 января 1928 г. – Л.: Издание орготдела Ленинградского облисполкома, 1929. – С. 16–33.

16. Добин Е. Национальные секции ЛАПП перед новыми задачами // Резец. – 1931. – № 14. Май. – С. 10–11.

17. Штраус В. П. С латышского на русский (Проблемы перевода и издания произведений писателей латышской диаспоры в России в 20-30-х гг. XX в.) // Россия и Балтия. Вып. 6: Диалог историков разных стран и поколений / Отв. ред. А. О. Чубарьян. – М.: Весь мир, 2011. – С. 117–122.

18. Периодика по литературе и искусству за годы революции 1917–1932 / Сост. В. Д. Муратова; под ред. С. Д. Балухатова. – Л.: Изд-во АН СССР, 1933. – 344 с.

19. Литераторы Санкт-Петербурга. XX век: Энциклопедический словарь // Книжная лавка писателей. – URL: https://lavkapisateley.spb.ru/enciklopediya/s/silman–977 (дата обращения 20.06.2022).

20. Кукушкина Т. И. К истории секции ленинградских переводчиков (1924–1932) // Институты культуры Ленинграда на переломе от 1920-х к 1930-м годам. – СПб.: Пушкинский дом, 2011. – С. 638–682.

21. Книга памяти Кировской области // Открытый список. – URL: https://ru.openlist.wiki/Сильман_Эдуард_Янович_(1893) (дата обращения 20.06.2022).

22. Клусайс Э. Бунтующий народ: Рассказы. Ленинград. 1925. [Рецензия] // Звезда. – 1925. – № 2. – С. 296–297.

23. Мацуев Н. И. Художественная литература и критика русская и переводная 1926–1928 гг.: библиографический указатель / с предисл. Н. К. Пиксанова. – М.: Издание книжно-библиотечных работников, 1929. – 298 с.

24. Триумф: Латышский литературно-художественный альманах / А. Зедин, Я. Эйдук, О. Рихтер; Вступит. ст. Я. Лой. Латышско-пролетарская литература. – [Л.]: Прибой [и] ЛАПП, 1929. – 127 с.

25. Третья большевистская. Сборник нацсекций ЛАПП. – Л.; М.: ГИХЛ, 1932. – 112 с.

26. Плечом к плечу: сборник. Октябрь в мировой литературе. – Л.: ЛенГИХЛ, 1932. – 335 с.

27. Залп. Сборник армейского творчества. Пятая очередь. – Л. – 1933. – № 5.

28. Шошин В. А. Ленинградско-Балтийское отделение Литературного объединения Красной Армии и Флота (1930–1934) // Из истории литературных объединений Петрограда–Ленинграда 1920–1930-х гг. Кн. 2. Исследования и материалы. – СПб.: Наука, 2006. – С. 160–189.

29. Эйдук Я. К областной конференции латышских пролетарских писателей // Резец. – 1931. – № 25. Сент. – С. 16.

30. История советского драматического театра: в 6 т. Т. 4: 1933–1941. – М.: Наука, 1968. – 696 с.

31. Чернова Т. Смоленский латышский театр // Латыши и белорусы: вместе сквозь века: сборник научных статей. Вып. 5. – Минск: РИВШ, 2016. – С. 54–60.

32. «Счастье литературы». Государство и писатели. 1925–1938. Документы / сост. Д. Л. Бабиченко. – М.: Росспэн, 1997. – 318 с.

33. О перестройке Ленинградских литературно-художественных организаций // Резец. – 1932. – № 13–14. 10 мая. – С. 21.

34. О литературных группах в области и о партсовещании по подготовке к съезду писателей // Резец. – 1933. – № 21. Нояб. – С. 22.

35. Участники Первого съезда советских писателей с решающим голосом // Википедия – свободная энциклопедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Участники_Первого_съезда_советских_писателей_с_решающим_голосом (дата обращения 10.06.2022).

36. Писатели Ленинграда: Биобиблиографический справочник. 1934–1981 / Авт.-сост. В. Бахтин, А. Лурье. – Л.: Лениздат, 1982. – 376 с.

37. Ленинградский мартиролог, 1937–1938: Книга памяти жертв политических репрессий. Т. 7: январь 1938 года. – СПб.: РНБ, 2007. – 742 с. – URL: https://visz.nlr.ru/person/book/t7 (дата обращения 10.06.2022).

38. Распятые. Писатели – жертвы политических репрессий. Вып. 3. Палачей судит время / Автор-сост. З. Л. Дичаров. – СПб.: Отделение издательства «Просвещение», 1998. – 255 с.

39. Ровда К. И. Луначарский – академик и директор Пушкинского Дома // А. В. Луначарский: исследования и материалы / Отв. ред. А. Н. Иезуитов – Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1979. – С. 207–232. [Электронный ресурс]. URL: http://lunacharsky.newgod.su/issledovania/issledovaniya-i-materialy/lunacharskij-akademik-i-direktor-pushkinskogo-doma/(дата обращения 20.06.2022).

40. Ровда К. Революционный трибунал: рецензия // Резец. – 1933. – № 19. Окт. – С. 22–23.

41. Эйдук Я. Депутаты восстаний: стихотворение / Пер. В. Саянова // Резец. – 1933. – № 19. Окт. – С. 11.

42. Ленинградский мартиролог, 1937–1938: Книга памяти жертв политических репрессий. Т. 8: январь – февраль 1938 года. – СПб.: РНБ, 2008. – 698 с. – URL: https://visz.nlr.ru/person/book/t8/28/10 (дата обращения 20.05.2022).

43. Постановление Совнаркома СССР от 16 июля 1937 г. «О ликвидации просветительного общества Прометей» // Топография террора. – URL: https://topos.memo.ru/en/node/70 (дата обращения 20.06.2022).

 

References

1. Literary Encyclopedia: in 11 vol. Vol. 9 [Literaturnaya entsiklopediya: v 11 t. T. 9]. Moscow: OGIZ RSFSR, Sovetskaya entsiklopediya, 1935, 832 col.

2. Dicharov Z. L. (Author-comp.) Crucified. Writers – Victims of Political Repression. Issue. 2: Graves without Crosses [Raspyatye. Pisateli – zhertvy politicheskikh repressiy. Vyp. 2. Mogily bez krestov]. St. Petersburg: Vsemirnoe slovo, 1994, 215 p.

3. Libedinsky Yu. Contemporaries: Memories [Sovremenniki: Vospominaniya]. Moscow: Sovetskiy pisatel, 1958, 360 p.

4. All Leningrad. Address and Reference Book of Leningrad for 1927 [Ves Leningrad. Adresnaya i spravochnaya kniga g. Leningrada na 1927 god]. Leningrad: Organizatsionnyy otdel Leningradskogo gubispolkoma, 1927, 1082 p.

5. All Leningrad and the Leningrad Region in 1928. Address and Reference Book. Part I. All Leningrad. Part II. Leningrad Region [Ves Leningrad i Leningradskaya oblast na 1928 god. Adresnaya i spravochnaya kniga. Ch. I. Ves Leningrad. Ch. II. Leningradskaya oblast]. Leningrad: Orgotdel Leningradskogo oblastnogo ispolkoma i Leningradskogo soveta, 1514 p.

6. National Writers of Karelia: Finnish Emigration and Political Repressions of the 1930s. Bio-Bibliographic Index [Natsionalnye pisateli Karelii: finskaya emigratsiya i politicheskie repressii 1930-kh godov. Biobibliograficheskiy ukazatel]. Petrozavodsk: Natsionalnaya biblioteka Respubliki Kareliya, 2005, 124 p.

7. All Leningrad and the Leningrad Region in 1930. Address and Reference Book. Part I. All of Leningrad. Part II. Leningrad Region [Ves Leningrad i Leningradskaya oblast na 1930 god. Adresnaya i spravochnaya kniga. Chast I. Ves Leningrad. Chast II. Leningradskaya oblast]. Leningrad: Orgotdel Leningradskogo oblastnogo ispolkoma i Leningradskogo soveta, 1930, 1262 p.

8. Petrovsky B. National Sections of the LAPP – to the Enterprises! [Natssektsii LAPPa – na predpriyatiya!]. Rezets (Tool Bit), 1930, no. 10, Apr., p. 9.

9. Kukushkina T. A. Leningrad Association of Proletarian Writers (LAPP). Fund 493 [Leningradskaya assotsiatsiya proletarskikh pisateley (LAPP). Fond 493]. Ezhegodnik Rukopisnogo otdela Pushkinskogo Doma na 2017 god (Yearbook of the Manuscript Department of the Pushkin House for 2017). St. Petersburg: Dmitriy Bulanin, 2018, pp. 661–667.

10. Composition of the LAPP Board, Elected by the 3rd Regional Conference [Sostav Pravleniya LAPPa, izbrannyy 3-y Oblastnoy konferentsiey]. Rezets (Tool Bit), 1930, p. 8.

11. Ertis E. Early Estonian Soviet Literature [Rannyaya estonskaya sovetskaya literatura]. Voprosy literatury (Questions of Literature), 1967, no. 8, pp. 250–252.

12. Sayanov V. M. About the Creative Face of the Leningrad Association of Proletarian Writers. Report at the Second Regional Conference of LAPP (April 22, 1929) [O tvorcheskom litse Leningradskoy assotsiatsii proletarskikh pisateley. Doklad na Vtoroy oblastnoy konferentsii LAPP (22 aprelya 1929 g.)]. From the History of Literary Associations of Petrograd – Leningrad in the 1920s-1930s. Book 2. Research and Materials [Iz istorii literaturnykh obedineniy Petrograda – Leningrada 1920–1930-kh gg. Kn. 2. Issledovaniya i materialy]. St. Petersburg: Nauka, 2006, pp. 83–102.

13. All-Union Population Census of 1926. National Composition of the Population in the Republics of the USSR [Vsesoyuznaya perepis naseleniya 1926 goda. Natsionalnyy sostav naseleniya po respublikam SSSR]. Available at: http://www.demoscope.ru/weekly/ssp/ussr_nac_26.php?reg=1 (accessed 30 June 2022).

14. All-Union Population Census of 1926. National Composition of the Population by Regions of the RSFSR [Vsesoyuznaya perepis naseleniya 1926 goda. Natsionalnyy sostav naseleniya po regionam RSFSR]. Available at: http://www.demoscope.ru/weekly/ssp/rus_nac_26.php?reg=1082 (accessed 30 June 2022).

15. Distribution of the Population of the Leningrad Region by Gender and Nationality (Results of the Recounts of the Population Census on December 17, 1926) [Raspredelenie naseleniya Leningradskoy oblasti po polu i narodnosti (Itogi pereschetov perepisi naseleniya 17 dekabrya 1926 goda)]. Naselenie Leningradskoy oblasti (pereschety materialov Vsesoyuznoy perepisi naseleniya 17 dekabrya 1926 g. v novykh administrativnykh granitsakh na 1 yanvarya 1928 goda) (Population of the Leningrad Region. Recounts of the Materials of the All-Union Population Census on December 17, 1926 within the New Administrative Boundaries on January 1, 1928). Leningrad: Izdanie orgotdela Leningradskogo oblispolkoma, 1929, pp. 16–33.

16. Dobin E. National Sections of LAPP Before New Tasks [Natsionalnye sektsii LAPP pered novymi zadachami]. Rezets (Tool Bit), 1931, no. 14, May, pp. 10–11.

17. Strauss V. P., Chubaryan A. O. (Ed.) From Latvian into Russian (Problems of Translation and Publication of the Works of Writers of the Latvian Diaspora in Russia in the 20–30s of the XX century) [S latyshskogo na russkiy (Problemy perevoda i izdaniya proizvedeniy pisateley latyshskoy diaspory v Rossii v 20-30-kh gg. XX v.)]. Rossiya i Baltiya. Vyp. 6: Dialog istorikov raznykh stran i pokoleniy (Russia and Baltic Countries. Issue 6: Dialogue of Historians of Different Countries and Generations). Moscow: Ves Mir, 2011, pp. 117–122.

18. Muratova V. D. (Comp.), Balukhatova S. D. (Ed.) Periodicals on Literature and Art During the Years of the Revolution 1917–1932 [Periodika po literature i iskusstvu za gody revolyutsii 1917–1932]. Leningrad: Izdatelstvo AN SSSR, 1933, 344 p.

19. Writers of St. Petersburg. XX Century: Encyclopedic Dictionary [Literatory Sankt-Peterburga. XX vek: Entsiklopedicheskiy slovar]. Available at: https://lavkapisateley.spb.ru/enciklopediya/s/silman–977 (accessed 30 June 2022).

20. Kukushkina T. I. On the History of the Section of Leningrad Interpriters (1924–1932) [K istorii sektsii leningradskikh perevodchikov (1924–1932)]. Instituty kultury Leningrada na perelome ot 1920-kh k 1930-m godam (Institutes of Culture of Leningrad at the Turning Point from the 1920s to the 1930s). St. Petersburg: Pushkinskiy dom, 2011, pp. 638–682.

21. Book of Memory of the Kirov Region [Kniga pamyati Kirovskoy oblasti]. Available at: https://ru.openlist.wiki/Сильман_Эдуард_Янович_(1893) (accessed 30 June 2022).

22. Klusays E. Rebellious People: Stories. Leningrad. 1925 [Buntuyuschiy narod: Rasskazy. Leningrad. 1925]. Zvezda (Star), 1925, no. 2, pp. 296–297.

23. Matsuev N. I. Fiction and Russian Criticism and Translation 1926–1928: Bibliographic Index [Khudozhestvennaya literatura i kritika russkaya i perevodnaya 1926–1928 gg.: bibliograficheskiy ukazatel]. Moscow: Izdanie knizhno-bibliotechnykh rabotnikov, 1929, 298 p.

24. Zedin A., Eiduk J., Richter O. Triumph: Latvian Literary and Artistic Almanac [Triumf: Latyshskiy literaturno-khudozhestvennyy almanakh]. Leningrad: Priboy; LAPP, 1929, 127 p.

25. Third Bolshevik. Collected National LAPP Sections [Tretya bolshevistskaya. Sbornik natssektsiy LAPP]. Leningrad; Moscow: GIKhL, 1932, 112 p.

26. Shoulder to Shoulder: Collected Works. October in World Literature [Plechom k plechu: sbornik. Oktyabr v mirovoy literature]. Leningrad: LenGIKhL, 1932, 335 p.

27. Volley. Collected Army Creativity. Fifth Line [Zalp. Sbornik armeyskogo tvorchestva. Pyataya ochered]. Leningrad, 1933. no. 5.

28. Shoshin V. A. Leningrad-Baltic Branch of the Literary Association of the Red Army and Navy (1930–1934) [Leningradsko-Baltiyskoe otdelenie Literaturnogo obedineniya Krasnoy Armii i Flota (1930–1934)]. Iz istorii literaturnykh obedineniy Petrograda–Leningrada 1920–1930-kh gg. Kn. 2. Issledovaniya i materialy (From the History of the Literary Associations of Petrograd–Leningrad in the 1920s-1930s., Book 2, Research and Materials). St. Petersburg: Nauka, 2006, pp. 160–189.

29. Eiduk J. To the Regional Conference of Latvian Proletarian Writers [K oblastnoy konferentsii latyshskikh proletarskikh pisateley]. Rezets (Tool Bit), 1931, no. 25, Sept., p. 16.

30. History of the Soviet Drama Theatre: in 6 vol. Vol. 4: 1933–1941 [Istoriya sovetskogo dramaticheskogo teatra: v 6 t. T. 4: 1933–1941]. Moscow: Nauka, 1968, 696 p.

31. Chernova T. Smolensk Latvian Theater [Smolenskiy latyshskiy teatr]. Latyshi i belorusy: vmeste skvoz veka: sbornik nauchnykh statey. Vyp. 5 (Latvians and Belarusians: Together Through the Centuries. Collected Scientific Works. Issue 5). Minsk: RIVSh, 2016, pp. 54–60.

32. Babichenko D. L. (Comp.) “The Happiness of Literature”. State and Writers. 1925–1938. Documents [“Schaste literatury”. Gosudarstvo i pisateli. 1925–1938. Dokumenty]. Moscow: Rosspan, 1997, 318 p.

33. On the Restructuring of the Leningrad Literary and Artistic Organizations [O perestroyke Leningradskikh literaturno-khudozhestvennykh organizatsiy]. Rezets (Tool Bit), 1932, no. 13–14, May 10, p. 21.

34. About Literary Groups in the Region and About the Party Meeting in Preparation for the Congress of Writers [O literaturnykh gruppakh v oblasti i o partsoveschanii po podgotovke k sezdu pisateley]. Rezets (Tool Bit), 1933, no. 21, Nov., p. 22.

35. Participants of the First Congress of Soviet Writers with a Decisive Vote [Uchastniki Pervogo sezda sovetskikh pisateley s reshayuschim golosom]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Участники_Первого_съезда_советских_писателей_с_решающим_голосом (accessed 30 June 2022).

36. Bakhtin V., Lurie A. (Eds.) Writers of Leningrad: Bio-Bibliographic Reference. 1934–1981 [Pisateli Leningrada: Biobibliograficheskiy spravochnik. 1934–1981]. Leningrad: Lenizdat, 1982, 376 p.

37. Leningrad Martyrology, 1937–1938: Memory Book of the Victims of Political Repressions. Vol. 7: January, 1938 [Leningradskiy martirolog, 1937–1938: Kniga pamyati zhertv politicheskikh repressiy. T. 7: yanvar 1938 goda]. St. Petersburg: RNB, 2007, 742 p. Available at: https://visz.nlr.ru/person/book/t7 (accessed 30 June 2022).

38. Dicharov Z. I. (Author-comp.) Crucified. Writers – Victims of Political Repression. Issue 3. Executioners are Judged by Time [Raspyatye. Pisateli – zhertvy politicheskikh repressiy. Vyp. 3. Palachey sudit vremya]. St. Petersburg: Otdelenie izdatelstva “Prosveschenie”, 1998, 255 p.

39. Rovda K. I. Lunacharsky – Academician and Director of the Pushkin House [Lunacharskiy – akademik i direktor Pushkinskogo Doma]. A. V. Lunacharskiy: issledovaniya i materialy (A. V. Lunacharsky: Research and Materials). Leningrad: Nauka. Leningradskoe otdelenie, 1979, pp. 207–232. Available at: http://lunacharsky.newgod.su/issledovania/issledovaniya-i-materialy/lunacharskij-akademik-i-direktor-pushkinskogo-doma/ (accessed 30 June 2022).

40. Rovda K. Revolutionary Tribunal: Review [Revolyutsionnyy tribunal: retsenziya]. Rezets (Tool Bit), 1933, no. 19, Oct., pp. 22–23.

41. Eiduk J. Deputies of the Uprisings: a Poem [Deputaty vosstaniy: stikhotvorenie]. Rezets (Tool Bit), 1933, no. 19, Oct., p. 11.

42. Leningrad Martyrology, 1937–1938: Memory Book of the Victims of Political Repressions. Vol. 8: January – February 1938 [Leningradskiy martirolog, 1937–1938: Kniga pamyati zhertv politicheskikh repressiy. T. 8: yanvar – fevral 1938 goda]. St. Petersburg: RNB, 2008, 698 p. Available at: https://visz.nlr.ru/person/book/t8/28/10 (accessed 30 June 2022).

43. Decree of the Council of People’s Commissars of the USSR of July 16, 1937 “On the Liquidation of the Educational Society Prometheus” [Postanovlenie Sovnarkoma SSSR ot 16 iyulya 1937 g. “O likvidatsii prosvetitelnogo obschestva Prometey”]. Available at: https://topos.memo.ru/en/node/70 (accessed 30 June 2022).

 

Архивные источники

Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб.)

1. Фонд 16. Ленинградский губернский комитет ВКП(б) 1917–1927.

1.1. Оп. 11. Опись дел постоянного хранения. 1919–1927.

1.1.1. Д. 11325. Отчеты и сведения о состоянии работы среди латышей на отдельных предприятиях, в учреждениях и учебных заведениях, отчеты латышского сектора Областной совпартшколы за 1924/1925 учебный год, латышского домпросвета за октябрь – декабрь месяцы и латышской группы писателей за июнь – декабрь месяц – 18 л.

2. Фонд 24. Ленинградский областной комитет КПСС. 1927–1991.

2.1. Оп. 8. Общее делопроизводство. 1927–1939.

2.1.2. Д. 260. Репертуары театров на 1935–1936 год и о работе областных театров в районах Ленинградской области. 1935–1936. – 143 л.

 

Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб.)

1. Фонд 258. Национальные дома просвещения города Ленинграда 1918–1937.

1.2. Оп. 4. Латышский Дом просвещения им. Эфферта. 1934–1937.

1.2.3. Д. 21. Анкеты работников Домпросвета и Латышского театра. 1937. – 33 л.

2. Фонд 371. Санкт-Петербургское отделение Союза писателей России. 1918–2018.

2.1. Оп. 2. Личные дела членов Ленинградского отделения Союза советских писателей. 1928–1957.

2.1.3. Д. 90. Кикутс Петр Рудольфович. 1934. – 6 л.

 

Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.)

1. Фонд 4331. РГПУ им. А. И. Герцена Министерства образования Российской Федерации. 1918–2001.

1.1. Оп. 42. Архивная опись дел по личному составу (личные дела профессорско-преподавательского состава). 1925–1945.

1.1.1. Д. 158. Эйдук Ян Юрьевич – старший ассистент кафедры латышского языка и литературы. 1928.

 

Архив Российской Академии наук.

1. Фонд 150. Институт русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский Дом) 1899–1952.

1.1. Оп. 002. Личные дела выбывших сотрудников.

1.1.1. Д. 190. Эйдук Ян Юрьевич, аспирант-докторант ИРЛИ. 1934–1937.

 

Archive Materials

Central State Archives of Historical and Political Documents of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv istoriko-politicheskikh dokumentov Sankt-Peterburga].

1. Fond 16 – Leningradskiy gubernskiy komitet VKP(b) 1917–1927 (Fund 16 – Leningrad Governorate Committee of AUCP(b) 1917–1927).

2. Fond 24 – Leningradskiy oblastnoy komitet KPSS. 1927–1991 (Fund 24 – Leningrad Regional Committee of AUCP(b) 1927–1991).

 

Central State Archive of Literature and Art of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv literatury i iskusstva Sankt-Peterburga].

1. Fond 258 – Natsionalnye doma prosvescheniya g. Leningrada 1918–1937 (Fund 258 – National Education Houses of the City of Leningrad 1918–1937).

2. Fond 371 – Sankt-Peterburgskoe otdelenie Soyuza pisateley Rossii 1918–2018 (Fund 258 – St. Petersburg branch of the Writers’ Union of Russia. 1918–2018).

 

Central State Archives of St. Petersburg [Tsentralnyy gosudarstvennyy arkhiv Sankt-Peterburga]

1. Fond 4331 – RGPU im. A. I. Gertsena Ministerstva obrazovaniya Rossiyskoy Federatsii. 1918–2001 (Russian State Pedagogical University in the name of A. I. Herzen of the Ministry of Education of the Russian Federation)

 

Archive of the Russian Academy of Sciences

1. Fond 150 – Institut russkoy literatury Akademii nauk SSSR (Pushkinskiy Dom) 1899–1952 (Fund 150 – Institute of Russian Literature of the Academy of Sciences of the USSR (Pushkin House) 1899–1952).

 

Приложение

Издания латышской секции ЛАПП – ССП (на русском языке)*

Арайс-Берце А. Смерть Менуса: Рассказы подпольщика / Предисл.: Я. Эйдук. Тот, кого убили (А. Арайс-Берце). – Л.: Прибой, 1925. – 98, [2] с., портр.

Эйдук Я. Тот, кого убили (А. Арайс-Берце) // Арайс-Берце А. Смерть Менуса: Рассказы подпольщика. – Л.: Прибой, 1925. – С. 3–8.

Клусайс Э. Бунтующий народ: Рассказы / И. [!] Клусайс ; пер. с латыш. Э. С-на; со вступ. ст. И.[!] Эйдук. Латышская пролетарская литература и Клусайс. – Л.: Прибой, 1925. – 152 с.

Лайцен Л. Оправданные: Рассказы / Пер. с латышск. Э. Сильман. – Л.: Прибой, 1925. – 115, [2] с.

Упит А. Северный ветер: Роман. Из эпохи 1905 года в Латвии / Пер. с латышск. Э. Сильмана. – Л.: Кубуч, 1925. – 371 с.

Клусайс Э. Тысяча девятьсот семнадцатый / Пер. с латышск. – Л.: Прибой, 1926. – 32 с.

Молодая латышская литература: Альманах / А. Цеплис, Р. Эйдеман, Клусайс (Э. Эфферт), Судрабу Эджус, Эд. Саленек; Вступит. ст. В. Кнорин. Латышская литература после войны и революции. – Л.: Прибой, 1926. – 240 с.: портр.

Бергис С. Центр тяжести: Повесть. – Л.: Прибой, 1926. – 80 с.

Клусайс (Э. Эфферт). Женщина с винтовкой: Рассказы / Пер. с латышск. Э. С-на; Вступит. ст.: Я. Эйдук. Э. Эфферт (Клусайс). – Изд. 2-е. – [Л.]: Прибой, 1927. – 337, [2] с. – (ВАПП. [Новинки пролетарской литературы]); на об. титула: Klusais (E. Efferts). Plinsu seeva.

Эйдук Я. Эфферт (Клусайс): вступительная статья // Клуссайс (Э. Эфферт). Женщина с винтовкой: Рассказы. Пер. с латышск. Э. С-на. – Изд-е 2-е – [Л.]: Прибой, 1927. – С. 3–10.

Лайцен Л. Камнем в окно: Рассказы / Пер. с латышск. Л. Латани. – [Л.]: Прибой, 1927 – 115, [2] с. – На об. титула: Linards Laicens. Skaista Italiya.

Упит А. На радужном мосту = Pa varaviksnts tiltu: Роман / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – Л.: Мысль, [1927]. – 356 с.

Голая жизнь: Альманах революционных писателей Латвии, Эстонии, Финляндии, Белоруссии / Р. Эйдеман, Л. Лайцен, А. Упит, А. Курций, К. Румор, К. Трейн, Ф. Туглас, С. Ингман, Я. Колас. – Л.: Красная газета, 1928. – 260 с.

Блауман Р. Под сенью смерти: Рассказы / Пер. с латышск. Л. Латани; Вступит. ст. Я. Эйдук. Рудольф Блауман. – [Л.]: Прибой, 1928. – 236, [2] с. – На обороте тит. л.: Rudolfs Blaumanis. Naves ena.

Триумф: Латышский литературно-художественный альманах / А. Зедин, Я. Эйдук, О. Рихтер; Вступит. ст. Я. Лой. Латышско-пролетарская литература. – [Л.]: Прибой [и] ЛАПП, 1929. – 127 с. – (Современная пролетарская литература).

Лоя Я. Латышско-пролетарская литература // Триумф: Латышский литературно-художественный альманах. – [Л.]: Прибой [и] ЛАПП, 1929. – С. 3–9.

Лоя Я. В. Против субъективного идеализма в языковедении // Языковедение и материализм /под ред. Н. Я. Марра. – Л., 1929. – С. 131–217.

Упит А. Северный ветер: Роман / Пер. с латышск. Э.Я Сильмана. – Л.: Красная газета,1929. – 264 с.

Лайцен Л. Избранные произведения: Т. 1. Эмигрант: Роман / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – Л.: Прибой, 1929. – 295 с., портр.

Лайцен Л. Избранные произведения: Т. 2. Гибель британского средиземноморского флота: Рассказы. – Л.: Прибой, 1930. – 268 с.

Лайцен Л. Избранные произведения: Т. 3. Взывающие корпуса / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – Л.: Прибой, 1929. – 231 с.

Лайцен Л. Избранные произведения: Т. 4. «Да здравствует!» – «Долой!»: Рассказы. – Л.: Прибой, 1930. – 300 с. – Рассказы из сборников «Оправданные» и «Камнем в окно».

Лайцен Л. Избранные произведения: Т. III. Взывающие корпуса / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – Изд-е 2-е. – [Л.]: Прибой, 1930. – 230, [1] с.

Эйдук Я. Революционный трибунал: Повести и рассказы / Пер. с латышск. под ред. Э. Сильмана. – Л.; М.: ЛАПП – [ОГИЗ]. Гос. изд-во худ. лит-ры (тип. им. Бухарина в Лгр.), 1931–181, [2] с.

Кадытис-Грозный А. Четверть человека: Рассказы / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – Л.; М.: ЛАПП – [ОГИЗ]. Гос. изд-во худ. лит-ры (тип. Печатный двор в Лгр.), 1931. – 123, [2] с.

Упит А. М. Рассказы о пастырях / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – М.; Л.: ОГИЗ – Гос. изд-во худ. лит-ры, 1931 (тип. им. Евг. Соколовой в Лгр.) – 222, [2] с.

Упит А. М. Под железной пятой: Роман / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – М.; Л.: Гос. изд-во худ. лит-ры – ОГИЗ, 1931 (тип. Печатный двор в Лгр.). – 372 с. – На об. тит. л.: Andrejs Upits. Zem naglotapapeza.

Калнынь Я. Звездный сбор (На полях маневров): Рассказы. – Л.; М.: ОГИЗ. Гос. изд-во худ. лит-ры – Ленинград – Балт. ЛОКАФ, [1931] (тип. им. Евг. Соколовой в Лгр.). – 104 с. – (Литература и война).

Калнынь Я. Кипуны. По районам сплошной коллективизации (Дневник бригадира). – М.; Л.: ЛАПП – ОГИЗ. Гос. изд-во худ. лит-ры, 1931 (тип. им. Евг. Соколовой в Лгр.). – 104, [2] с. – (Современная пролетарская литература).

Калнынь Я. Звездный сбор: Рассказы. – Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, [1933]. – 178, [2] с., ил.

Лайцен Л. Собрание сочинений: Т. I. Стихи и пьесы / Вступ. ст.: Эмиль Фросс. Творчество Линарда Лайцена. – [Л.]: Гос. изд-во худ. лит-ры, Ленингр. отд-е, 1934. – 147 с.

Лайцен Л. Собрание сочинений: Т. II. Рассказы [из книг «Малена», «Фонарь во мраке» и «Оправдание»]. – [Л.; М.]: Гос. изд-во худ. лит-ры (тип. в Лгр.), [1932]. – 209, [3] с.

Лайцен Л. Собрание сочинений: Т. III. Рассказы. Мебельная Рига. Прекрасная Италия. – [М.; Л.]: Гос. изд-во худ. лит-ры (тип. им. Бухарина в Лгр.), [1932]. – 224 с.

Лайцен Л. Собрание сочинений: Т. IV. Эмигрант / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – [М.; Л.]: Гос. изд-во худ. лит-ры (тип. им. Бухарина в Лгр.), [1931]. – 207 с. – На об. доб. титул. л.: Linards Laicens. Emigrants.

Лайцен Л. Собрание сочинений: Т. V. Взывающие корпуса / Пер. с латышск. Э. Я. Сильмана. – [М.; Л.]: Гос. изд-во худ. лит-ры (тип. в Лгр.), [1931]. – 224 с. – На об. доб. титул. л.: Linards Laicens. Kleedrose korpusi.

Лайцен Л. Портфель и петля: Рассказы о социал-демократах / Авторизир. пер. Э. Сильмана. – Л.: Гослитиздат, 1934. – 156 с.

Кадытис-Грозный А. На берегах Даугавы: Повесть / Пер. с латышск. автора; Послесловие: Э. Эйзеншмидт. – [Л.]: ГИХЛ. Ленингр. отд-ние, 1934. – 188, [3] с. – На об. тит. л.: A. Kaditis-Groznijs. Uz Daugavas krasteem.

Эйдук Я. Ю. Фрейлиграт и Маркс. Тезисы к диссертации на степень кандидата наук. – [Л.]: тип. АН СССР, [1935]. – 4 с.

Эйдеман Р. Восстание камней (и другие рассказы) / пер. с латышск. П. В. Свирис и О. А. Эйдеман. – IV изд-е. – Л.: Гослитиздат, 1935. – 273, [2] с.

Эйдук Я. Фердинанд Фрейлиграт и Карл Маркс. – М.; Л.: Изд-во АН СССР (тип. им. Володарского в Лгр.), 1936– 214 с., ил.

Лайцен Л. Лимитрофия: Роман / Пер. с латышск. Э. Сильмана. – Л.: Гослитиздат, 1936. – 381 с.

Упит А. Возвращение и смерть Яна Робежнека: Роман / Пер. с латышск. Э. Сильмана; Послесловие П. Кикутса. – Л.: Гослитиздат, 1936. – 503, [2] с., ил. – На об. тит. л.: Andrejs Upits. Jāna Robežnieka pānakšana. Riga. 1932. Jāna Robežnieka nave. Riga. 1933.

Кикутс П. Реализм Андрея Упитса // Упит А. Возвращение и смерть Яна Робежнека: Роман / Пер. с латышск. Э. Сильмана. – Л.: Гослитиздат, 1936. – С. 491–503, [1].

 

Публикации в журналах «На литературном посту» (РАПП) и «Резец» (ЛАПП)

Эйдук Я. Линард Лайцен // На литературном посту. 1927. – № 24. – С. 54–56.

Эйдук Я. Партизаны на станции: отрывок из повести «Ревтрибунал» // Резец. – 1931. – № 14. Май. – С. 1–2.

Ровда К. Революционный трибунал: рецензия на книгу Я. Эйдука «Революционный трибунал» (Л., ГИХЛ, 1931) // Резец. – 1933. – № 19. Окт. – С. 22– 23.

Лайцен Л. Разнесите домовитость! Стихотворение / Пер. В. Саянов // Резец. – 1931. № 26–27. Сент. – С. 7.

Эйдук Я. Депутаты восстаний: Стихотворение / Пер. В. Саянова // Резец. – 1933. – № 19. Окт. – С. 11.

Лайцен Л. Петер Руйтеле в высоком собрании / Пер. с латышск. Э. Я. Сильман //Резец. – 1933. – № 22. Нояб. – С. 1–9.

Линард Лайцен. [К 50-летию со дня рождения и 30-летию литературной деятельности]. Передовая статья // Резец. – 1933. – № 22. Нояб. – 2-я стр. обложки.

 

*В список включены произведения латышских авторов на русском языке, изданные в Ленинграде в 1925–1936 гг. В их число входят работы: 1) членов латышской секции ЛАПП – Ленинградского отделения ССП; 2) членов московской латышской секции; 3) латышских писателей, проживающих в Латвии.

В случае, если местом издания является сразу Москва и Ленинград [(М.; Л.) или (Л.; М.)], в списке указаны только напечатанные в типографиях Ленинграда.

 


[1] Лоя (Туркс) Ян Вилюмович, 1896–1969 – ученый-филолог, выпускник Ленинградского государственного университета (1925), доцент (1929), кандидатская диссертация «Субъективный идеализм в языкознании» (1935), преподавал в вузах Ленинграда, Москвы, Риги. Член РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) с 1915, латышский стрелок, с 1917 по апрель 1922 г. – редактор латышских газет в Москве, Двинске, Ленинграде, Пскове.

[2] Имеются сведения о Лауренте Рудольфе Югановиче, 1904 г.р., уроженце д. Зимитицы Волосовского р-на Лен. обл., эстонце, беспартийном, учителе Дудергофской финской НСШ, проживал: г. Ленинград, Казначеевская ул., д. 7, кв. 35. Арестован 28.08.1937 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 4 ноября 1937 г. приговорен по ст. 58-1а (измена Родине) УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 11 ноября 1937 г. Источник: Ленинградский мартиролог. Т. 3 [Электронный ресурс]. URL: https://visz.nlr.ru/person (дата обращения 11 июля 2022).

[3] Кадытис-Грозный (Кадитис-, Кадикас-, Кадикис-Грозный) Артур Артурович (Янович), 1901–1934, латышский советский писатель, член РСДРП(б)–РКП(б)–ВКП(б) с апреля 1917, красногвардеец, доброволец латышских батальонов. 1930 – аспирант Ленинградского отделения Коммунистической академии при ЦИК СССР. Похоронен в пос. Красный Бор Ленинградской области.

[4] Грауздин Павел Антонович, 1877–1938 – ученый, историк, в 1925–1938 – ст. архивист Центроархива, зав. архивом Нархозучета, занимался историей революционного движения в России, основной труд «К истории революционного движения в Прибалтике в 1905 г.» // Каторга и ссылка. 1932. №7 (92). С 1919 – кандидат, в 1921–1937 – член РКП(б) – ВКП(б). Арестован 3 декабря 1937 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 10 января 1938 г. приговорен по ст. 58-6 (шпионаж), 58-11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений) УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 15 января 1938 г.

[5] Эйдеман Роберт Петрович, 1895–1937 – советский военный деятель, писатель. Участник Первой мировой войны и революционных событий 1917 г. в Сибири, депутат Учредительного собрания от партии эсеров, в 1918 г. вступил в Красную армию и РКП(б), участник Гражданской войны, сделал большую военную карьеру: командующий армией, член Реввоенсовета республики, начальник и комиссар Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе, председатель центрального совета Осовиахима, комкор (1935). Одновременно в 1927–1936 гг. – ответственный редактор журнала «Война и революция». Писал стихи, рассказы, повести, член латышской секции РАПП, затем – Союза советских писателей. Арестован 22 мая 1937 г. Обвинялся в участии в военном заговоре в Красной Армии и в подготовке свержения советской власти путем вооруженного восстания и поражения СССР в будущей войне. Расстрелян 12 июня 1937 г. Посмертно реабилитирован.

[6] Судрабу Эджус (настоящее имя и фамилия Мориц-Эдуард Зильберс), 1860–1941 – латышский советский писатель, поэт и переводчик, автор многочисленных сказок, исторических рассказов и повестей, один из зачинателей латышской советской литературы. Литературную деятельность начал в 1880 г. Участник Первой русской революции, вынужден был покинуть родину, жил в Сибири, на Кавказе. После окончания Гражданской войны жил и работал в Москве. Рассказ «Шальной Даука» (1900) – трогательная история о мальчике, жившем на берегу моря, который мечтал узнать, что же скрывается за горизонтом.

[7] Блауман (Блауманис) Рудольф Матисович, 1863–1908 – известный латышский драматург, поэт и прозаик, автор реалистической прозы о жизни крестьянства. Писал на латышском и немецком языках. Работал как журналист в латышских изданиях в Риге и Петербурге.

[8] Эфферт Эрнст Эрнестович (псевдоним Клусайс), 1889–1927 – латышский писатель, революционер, член РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) с 1914 года. После октябрьской революции 1917 г. – член первого советского правительства Латвии, в 1919 – заместитель народного комиссара по просвещению Латвийской советской республики. После падения советской власти в Латвии (январь 1920) – в РСФСР, организатор и редактор издательства ЦК компартии Латвии «Спартакс» (Псков), с 1922 – в Москве, преподаватель Коммунистического университета национальных меньшинств Запада им. Мархлевского, основатель латышской литературной группы «Дарбдена».

[9] Лайцен (Лайценс) Линард Петрович, 1883–1937 (1938) – латвийский и советский писатель, переводчик и политик. Участник революции 1905–1907 гг., организатор легальной рабочей печати в буржуазной Латвии, депутат Рижской думы (1928), депутат Сейма Латвии (1928, 1931), член компартии Латвии с 1929 г. Автор нескольких книг стихов и рассказов, романа «Взывающие корпуса» (1930) (о тюремном режиме буржуазной Латвии). С 1932 г. в СССР, жил и работал в Москве. Арестован, обвинялся в участии в антисоветской террористической организации. Расстрелян 3 августа 1937 г. (по другим данным умер 14 декабря 1938 г.). Посмертно реабилитирован.

[10] Арайс-Берце – Август Юрьевич Берце, псевдоним Арайс, 1890–1921 – латышский революционер, писатель, поэт, переводчик, организатор нелегальной типографии, член ЦК компартии Латвии, комиссар социального обеспечения Латвийской советской республики. После ее падения арестован, приговорен латвийским судом к смертной казни и расстрелян в Риге. «Смерть Менуса» – последнее произведение Арайса-Берце (1921).

[11] Упит Андрей Мартынович, 1877–1970 – латышский писатель-романист, поэт, драматург, критик, литературовед, государственный деятель. Член партии большевиков с 1917 г. В 1919 году был заведующим отделом искусства в Наркомпросе советской Латвии. Основоположник латышской советской литературы. Народный писатель Латвийской ССР (1943), лауреат Сталинской премии 2-й степени (1946), Герой Социалистического Труда (1967). Академик АН Латвийской СССР (1946). Роман «Северный ветер» входит в цикл «Робежники», роман «Под сенью грома» («Под громами») повествует о бедствиях в результате Первой мировой войны.

[12] Цеплис Алвилс (Альвилий Карлович), 1897–1938 – латышский поэт, писатель, печатался с 1915 г. Латышский стрелок с 1916 г., коммунист, в 1918 г. служил в охране Кремля, после гражданской войны жил в Харькове, затем в Мариуполе, с 1926 г. – в Москве, работал в прессе и в латышском издательстве «Прометей». Член Союза писателей СССР (1934). Наиболее известное произведение Цеплиса – роман «Земля» («Zeme», 1936). Арестован в 1937 году, обвинялся в шпионаже в пользу Латвии. Расстрелян 28 мая 1938 года. Посмертно реабилитирован.

[13] Кнорин (Кнориньш) Вильгельм Георгиевич, 1890–1938 – советский государственный и партийный деятель, публицист, доктор исторических наук (1935). В революционном движении с 1905, член коммунистической партии с 1910 г. С середины 1920-х гг. – зав. агитпропотделом ЦК ВКП(б), секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, член ЦК ВКП(б), деятель Коминтерна. С 1932 г. директор историко-партийного Института красной профессуры, член редколлегии газеты «Правда» и журнала «Большевик». Автор ряда работ по истории партии и многих литературно-критических статей. Арестован в июне 1938 г. по обвинению в шпионаже. Расстрелян 29 июля 1938 г. Посмертно реабилитирован.

[14] Бурневиц (Бурневич) Эдмунд Давыдович, 1893–1938 – член латсекции ЛАПП, с 1936 г. актер Смоленского латышского театра. Арестован 4 декабря 1937 г., обвинялся по ст. ст. 58–4 (оказание помощи международной буржуазии), 58-6 (шпионаж), 58-10 (антисоветская пропаганда и агитация), 58-11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений). Расстрелян 11 января 1938 г. Посмертно реабилитирован.

[15] Восс Владимир Петрович, 1909–1938 – инструктор Ленинградского отделения журнально-газетного объединения. Арестован 4 декабря 1937 г., обвинялся по ст. ст. 58-6 (шпионаж), 58-11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений) УК РСФСР. Расстрелян в г. Ленинград 25 января 1938 г.

[16] Первые методические пособия для литературных кружков ЛАПП выпустил в 1931 г.: Программы для литературных кружков ЛАПП. Вып. 1. – Л.; М.: ЛАПП – [ОГИЗ]. Гос. изд-во худ. лит-ры, 1931. – 64 с.; В помощь пролетарскому кружку. – Л.; М.: ЛАПП – [ОГИЗ]. Гос. изд-во худ. лит-ры, 1931. – 64 с.

[17] ВОАПП – Всесоюзное объединение Ассоциаций пролетарских писателей, создано на I Всесоюзном съезде пролетарских писателей (Москва, 1928 г.).

[18] Баузе Роберт Петрович, 1895–1938 – латыш, член партии большевиков с 1910 г., был сослан в Нарым (1914), бежал; участник революции и Гражданской войны. 1919 – член ЦК Латышской социал-демократической рабочей партии, член Реввоенсовета армии советской Латвии. В 1921–1926 гг. – ответственный редактор газеты на латышском языке «Krievijas Cina» («Борьба России»), научный сотрудник Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (КУНМЗ) им. Ю. Ю. Мархлевского, с 1926 по 1928 гг. – заведующий подотделом нацменьшинств Ленинградского обкома ВКП(б). В 1928–1929 гг. – ответственный секретарь Псковского окружкома ВКП(б), затем до осени 1931 г. – ответственный редактор «Красной газеты» (Ленинград). 1931–1936 – руководитель Ленинградского радиокомитета, одновременно директор Института красной профессуры (1932–1933), а также председатель Президиума Оргкомитета Ленинградского Союза советских писателей (1932–1934). Участник 1-го съезда Союза писателей СССР (1934) с правом решающего голоса. 1936–1937 – руководитель Ленинградского Института искусствознания, корреспондент немецкой коммунистической газеты «Deutsche Zentral-Zeitung» (Москва). 5 ноября 1937 г. арестован, 19 декабря 1937 г. исключен из ВКП(б). Обвинен по ст. ст. 58-6 (шпионаж), 58-8 (совершение террористических актов, направленных против представителей Советской власти), 58-9 (диверсии), 58-11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений) УК РСФСР и приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 27 января 1937 г. в Ленинграде. Посмертно реабилитирован.

[19] Калнынь Ян Антонович, 1902–1938 – прозаик, публицист. Командир Уфимского батальона латышских стрелков (1918), работник ВЧК (1919, Великие Луки), в 1920–1928 – политработник Красной Армии. Член ВКП(б) с 1925 г. В конце 1920-х в Ленинграде – заведующий отделом литературы «Красной газеты» (вечерний выпуск), в 1929 заведовал литературной консультацией литературно-художественного журнала «Резец». Член латсекции РАПП, состоял в руководстве ЛАПП, ЛОКАФ, Ленинградского отделения ФОСП (Федерации объединений советских писателей), в январе 1931 принят в члены Всероссийского Союза советских писателей (Ленинградское отделение). Секретарь фракции ВКП(б) ленинградского Оргкомитета ССП (1932–1934), впоследствии главный редактор детского радиовещания ленинградского Радиокомитета. Арестован 3 декабря 1937 г., обвинялся по ст. 58-6 УК РСФСР (шпионаж). Расстрелян 18 января 1938 г. в Ленинграде. Посмертно реабилитирован.

[20] Фрейлиграт Фердинанд (1810–1876) – немецкий поэт, переводчик; выдающийся представитель революционной поэзии 1848 г. Друг К. Маркса, в 1848 – 1849 гг. – соредактор «Новой Рейнской газеты», издаваемой Марксом, член Союза коммунистов.

 
Ссылка на статью:
Смирнова Т. М. Латышская секция Ленинградской организации писателей (1925–1937 гг.) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2022. – № 2. – С. 54–84. URL: http://fikio.ru/?p=5050.
 

© Смирнова Т. М., 2022

УДК 75.03

 

Сидоренко Александр Сергеевич – Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения, кафедра физической культуры и спорта, доцент, кандидат педагогических наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

Email: thesis@internet.ru

SPIN: 2897-3075

ORCID: 0000-0002-1563-5047

Авторское резюме

Состояние вопроса: Ценностная сфера физической культуры аккумулирует в себе все те духовные ценности, которые были приобретены человечеством в своей истории в области физической культуры и спорта. Эта сфера позволяет молодому поколению понять и проследить закономерности развития тех или иных видов спорта и отдельных физических упражнений.

Результаты: Искусство и живопись являются одним из направлений познания, которое помогает понять образ жизни и быт предыдущих поколений на определенном временном промежутке и вносит свой посильный вклад в изучение истории мирового спорта. По артефактам и произведениям искусства можно проследить не только историю определенного вида спорта, но и технику двигательных действий, и даже особенности спортивного инвентаря прошлого.

Методы исследования: Анализ творчества голландского живописца Хендрика Аверкампа в аспекте понимания основных тенденций развития зимних видов спорта в Европе в конце XVI–XVII веков.

Область применения результатов: Теоретический раздел лекционного курса дисциплины «Физическая культура» в учебных заведениях различного уровня.

Выводы: Особый вклад в понимание истории зарождения в Европе зимних видов спорта внес голландский живописец Хендрик Аверкамп, основная тема произведений которого – зимние пейзажи, изображающие конькобежцев, фигуристов, игроков в керлинг и гольф на льду. Художник сумел передать массовое увлечение жителей Нидерландов зимними видами спорта, условия, в которых они развивались, атмосферу и дух того времени.

 

Ключевые слова: духовные ценности; физическая культура; искусство; живопись; зимние виды спорта; Хендрик Аверкамп.

 

Spiritual Values of Physical Culture in the Works of Hendrick Avercamp

 

Sidorenko Alexander Sergeevich – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of Physical Culture and Sports, associate professor, PhD (Pedagogy), Saint Petersburg, Russia.

Email: thesis@internet.ru

Abstract

Background: The value sphere of physical culture accumulates all spiritual values that have been acquired by humankind in the field of physical culture and sport. This area allows the younger generation to understand and follow the patterns of development of certain sports and individual physical exercises.

Results: Art and painting are one of the areas of knowledge that helps to understand the lifestyle of previous generations at a certain period of time and contributes its fair share to the study of the history of world sport. According to the artifacts and works of art, one can trace not only the history of a certain kind of sport, but also the technique of performing exercises and even the construction of sports equipment of the past.

Research methods: The study of the works of the Dutch painter Hendrik Averkamp in the aspect of understanding the main trends in the development of winter sports in Europe in the 16th and 17th centuries.

Research implications: Theoretical section of the curriculum of the discipline “Physical culture” in educational process of various levels.

Conclusion: A special contribution to understanding the history of the origin of winter sports in Europe was made by the Dutch painter Hendrik Averkamp, whose main theme was winter landscapes depicting skaters, figure skaters, curling and golf players on ice. The artist was able to convey the mass enthusiasm of the Netherland’s inhabitants for winter sports, the conditions in which they developed, the atmosphere and spirit of the time.

 

Keywords: spiritual values; physical culture; art; painting; winter sports; Hendrik Averkamp.

 

Олимпийские игры – событие планетарного масштаба, которое является катализатором интереса широких слоёв населения к спорту и тому, что его окружает. По статистике благодаря современным средствам массовой коммуникации интерес к трансляциям олимпийских состязаний проявляет значительно большее число зрителей, чем к другим крупным спортивным соревнованиям, в курсе происходящих событий оказываются даже люди, в обычной жизни равнодушные к спорту [см.: 6].

 

В последние десятилетия спорт стал социокультурным явлением и вошел в число самых динамично развивающихся социальных институтов, занимая в медийном пространстве место самого массового зрелища. В широком понимании современный спорт – это не только соревновательная деятельность и специальная подготовка к ней, а также специфические межчеловеческие отношения, поведенческие нормы и достижения, возникающие в процессе этой деятельности и имеющие важное воспитательное, образовательное и культурное значение.

 

Во время наблюдения за соревнованиями определенную часть зрителей интересуют не столько перипетии спортивной борьбы, сколько сам антураж проведения соревнований, эмоции спортсменов и их поведение, умение держаться на публике, грамотно отвечать на вопросы, интересы и предпочтения атлетов, их внутренний мир. Многих интересуют также вопросы возникновения непосредственно самих спортивных дисциплин, где и при каких обстоятельствах зародился тот или иной вид спорта, и почему на протяжении длительного времени спортсмены именно данной страны в нём доминируют.

 

Физическая культура и спорт тесно связаны с другими аспектами нашей жизни: историей, культурой, искусством. Специальный раздел физической культуры, её ценностная сфера реализует и совершенствует личностные ценности индивида благодаря предметным, духовным и материальным ценностям физической культуры, которые приобретались человечеством в ходе истории и передавались из поколения в поколение с целью физического совершенствования человека [см.: 5].

 

Для того чтобы лучше представлять себе реалии и тенденции развития современного спорта нужно обратиться к истории зарождения и традициям той или иной спортивной дисциплины, понять, в каком регионе нашей планеты произошло её становление, условия и правила, по которым соревновались атлеты предыдущих поколений.

 

Произведения культуры и искусства, относящиеся к теме физической культуры и спорта, позволяют лучше представить себе и оценить процессы, происходившие в то время. Так, живопись даёт нам возможность не только получить информацию о видах соревнований и использовании то или иного спортивного инвентаря, но позволяет понять технику выполнения тех или иных физических упражнений, их кинематические и пространственные характеристики движений, передать эмоции участников и драматизм спортивной борьбы в самые напряженные моменты соревнования.

 

Популярность массовых занятий теми или иными видами зимнего спорта, возникшая в Европе ещё во времена позднего Средневековья, находит своё продолжение и сегодня. Необходимость передвигаться по глубокому снегу, совмещенная с охотой, у народов Скандинавии трансформировалась в настоящее время в массовое увлечение жителей этих стран лыжным спортом и биатлоном, благодаря чему во многом спортсмены данного региона традиционно занимают самые высокие места на крупных международных соревнованиях. Австрийцы, швейцарцы, французы традиционно сильны в горнолыжных дисциплинах. Их предки в силу географических особенностей были вынуждены преодолевать на лыжах крутые горные склоны. Из зимних олимпийских видов спорта спортсмены Великобритании сильны, пожалуй, только в кёрлинге, родоначальниками которого они являются. Увлечение жителей России народными играми на льду привело к популярности в нашей стране хоккея с мячом [см.: 2].

 

Непосвящённому любителю спорта на первый взгляд может быть не совсем понятно, почему в соревнованиях по конькобежному спорту на олимпийских играх и чемпионатах мира практически во всех дисциплинах победы одерживают нидерландские конькобежцы, из не самой климатически холодной страны, где зимой бывает сложно отыскать естественный лёд. Для того чтобы понять этот феномен, следует обратиться к быту и образу жизни Европы XIV–XVIII веков, времени малого ледникового периода, когда, по оценкам учёных, среднегодовая глобальная температура воздуха понизилась на несколько градусов. Причинами резкого похолодания называют низкий уровень солнечной активности, ослабление Гольфстрима, извержение вулкана Уайнапутина в Перу 19 февраля 1600 года, сильнейшее за всю историю Южной Америки.

 

В середине XVII века в Европе наблюдались такие суровые и продолжительные зимы, что даже на юге континента на несколько месяцев полностью замерзал пролив Босфор, у берегов замерзало Адриатическое море, температура воздуха на юге Италии доходила до −10 °C, а Париж до конца апреля находился под устойчивым снежным покровом [см.: 3].

 

Скованные льдом в течение долгих зимних месяцев водные поверхности, отсутствие развлечений унылыми зимними вечерами, снижающееся влияние в обществе церковных догматов, отрицающих и запрещающих любые развлечения и игры, неторопливый уклад жизни местного населения стали основными факторами популярности катания на коньках в городах Европы.

 

Наиболее благоприятные условия для развития конькобежного спорта сложились на территории современных Нидерландов, где в условиях холодных зим многочисленные замёрзшие каналы Амстердама и других городов создали предпосылки для катания на коньках не только ради забавы, но и с точки зрения жизненной необходимости. По словам очевидцев, коньками увлекались все, от священника до ремесленника. В зимнее время коньки служили средством передвижения по льду от одного населенного пункта до другого [см.: 12].

 

Ловкость местных жителей доходила до того, что, встав на коньки, они бесстрашно перевозили корзины с яйцами. При этом благоразумные крестьяне катались, положив на плечо длинную пешню, чтобы та удержала их, если они случайно провалятся под лёд. Кузницы по производству коньков появились на территории Нидерландов уже в конце XIII века. Проводились и многочисленные соревнования конькобежцев, самое значительное из которых – знаменитое «Кольцо одиннадцати городов», которое в лучшие годы могло охватывать более 200 километров [см.: 3]. Сохраняя исторические традиции в настоящее время, если позволяют погодные условия, на территории нидерландской провинции Фрисландия проводится Элфстедентохт, конькобежный ультрамарафон, кольцевой маршрут на 200 километров, проходящий по рекам и каналам, соединяющим 11 фризских городов.

 

Именно здесь, в Нидерландах, в XVI веке складывается направление зимнего пейзажа в живописи, где главным героем становится человек на коньках. Во многом этому способствовала протестантская реформа, значительно ослабившая влияние церкви на жизнь страны, и формирование в обществе мощного среднего класса, что привело к переориентировке стиля и направления в творчестве живописцев, когда картины художников стали предназначаться не для избранных представителей высшей касты, а для широкого зрителя [см.: 1; 4].

 

В течение более чем двух с половиной столетий многочисленные фигуры людей на коньках присутствуют на полотнах целой плеяды голландских и фламандских живописцев. Конькобежцев, резво рассекающих гладкую ледяную поверхность многочисленных каналов страны и грациозно выполняющих ледовые па фигуристов можно увидеть на картинах Лукаса ванн Фалькенборха («Вид Антверпена зимой», «Зимний пейзаж»), Адриана Питерсаван де Венне («Зима», «Катание на коньках»), Адама ванн Бреена («Зимний пейзаж с конькобежцами, «Катание на коньках по замерзшей реке Амстел», Пейзаж с замерзшим каналом, фигурами и ледовой лодкой»), Яна ванн Гойена («Зимний пейзаж», «Сцена на льду близ Дордрехта»), Антони Верстралена («Зимний пейзаж с замком Бюрен», «Зимний пейзаж Лейдена», «Катание на коньках в Столене»), Хереманса Томаса («Зимний пейзаж с катанием на коньках и санках на замерзшей реке», «Зимние сцены», «Развлечения на льду»), Молинера Клауса («Зимний пейзаж с конькобежцами», «Катание на льду») [см.: 7, 12].

На переднем плане полотен Адриана ван де Вельде («Замерзший канал с конькобежцами и игроками в хоккей», «Игроки в гольф на льду в окрестностях Харлема»), Арта ван дер Неера («Река зимой»), Исаака Янсаван Остаде («Ледовые игры на реке») мы видим молодых людей с клюшками, гоняющих небольшой мяч по ледяной поверхности, в игре, напоминающей скорее гольф на льду, чем хоккей. На картине «Зима» у Якоба Гриммера, напротив, отчетливо виден хоккеист, в позе замаха с отведенной назад клюшкой, который готовится нанести мощный хлесткий удар по импровизированным воротам. А на картине Питера Брейгеля Старшего «Зимний пейзаж» отчетливо видны игроки в кёрлинг [см.: 4].

 

Но наиболее полно атмосферу и дух той эпохи смог отразить в своём творчестве глухонемой голландский живописец Хендрик Аверкамп (1585–1634), который создал новый тип жанрово-пейзажной картины, рисуя в основном небольшие зимние пейзажи в светлой серебристой гамме с пёстрыми фигурками конькобежцев [см.: 8].

 

Любовь Аверкампа к изображению зимних деревенских пейзажей, бытовым сценам в занесенных снегом прибрежных деревушках и развлечениям горожан на скованных льдом реках и каналах сделала художника широко известным во всей Голландии, как в аристократической среде, так и среди простых горожан. Творчество художника было востребовано еще при его жизни и приносило значительный доход [см.: 11].

 

Пристрастие Аверкампа к теме катания на коньках вполне объяснимо его детскими и юношескими увлечениями, когда он вместе с родителями долгими холодными зимами постигал искусство катания на коньках по льду замерзших водоемов [см.: 10].

 

Особенность творчества Хендрика Аверкампа заключается в том, что художник уделяет особое внимание реалистичному изображению толпы и уменьшает роль деревьев до обычного фона, остро наблюдая законы уходящей вдаль перспективы и использует яркие пятна одежд только для того, чтобы лучше подчеркнуть монохромность своих зимних пейзажей, где главную роль играют белизна снега, серо-зеленые оттенки льда и светлые оттенки неба [см.: 8].

 

Почти все картины художника пронизаны духом зимнего спорта. Ускользающие вдаль конькобежцы на деревянных коньках с металлическим лезвием в два раза длиннее ступни и загнутым у носа; не спеша разрезающие ледяную гладь фигуристы, либо в одиночку, заложив руки за спину и чуть наклонившись вперёд, либо парами, сцепив руки; молодые люди, загоняющие клюшкой шар в ледяную лузу; оттачивающие своё мастерство кёрлингисты, дети, скользящие на санях, и отталкивающиеся ото льда палками как современные лыжники – это подчеркивает подлинный массовый характер происходящего для всех от мала до велика. Так на основе творчества художника мы узнаем о существовании в Европе многих современных зимних видов спорта [см.: 11].

 

Картины Аверкампа очень многочисленны, но мало отличаются по своему сюжету. Автор достаточно высоко строит линию горизонта, поэтому на небольших полотнах, как правило, вмещается большое количество людей на коньках. Кажется, что для катания по скованной льдом ледяной поверхности, вдыхая свежий морозный воздух, высыпали все жители небольшого городка: мужчины и женщины, стар и млад, городская знать, священнослужители и обычные крестьяне, и простой люд, и знатные вельможи. Все буквально жили на льду, устанавливая на целый сезон социальное равенство и народное единство [см.: 7]. Каждой возрастной группе на картинах художника отведена особая роль: молодые люди вихрем проносятся вдаль в поисках новых приключений, граждане среднего возраста передвигаются более плавно и размеренно, оказывая друг другу знаки внимания. Флиртуя, не спеша передвигаются по льду молодые парочки, время от времени уступая дорогу более резвым одиночкам; солидные мужи на коньках, сделав небольшую паузу, группируются в небольшую компанию и с важным видом ведут беседу; ребятишки с клюшками загоняют мяч в вырубленную во льду лунку; участь седовласых дедушек – катать внуков на санках, кто-то выкатил на лед громоздкую плетеную корзину, нарушая стройные ряды катающихся; для отдыха конькобежцев используется вмерзшая в лед лодка. На некоторых полотнах мы видим распластавшегося на льду неудачника, который недвусмысленно указывает нам на то, что совсем не просто хорошо кататься на коньках. Реалистичные, с тщательно прописанными деталями картины дарят зрителям ощущение беззаботности и полной умиротворенности происходящего [см.: 9].

 

В Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве хранится одна из наиболее известных картин Аверкампа «Катание на коньках» (рисунок 1), которая аккумулирует в себе все творчество живописца. Аверкамп взглянул на голландский пейзаж глазами горожанина, человека, для которого природа – хорошо обжитой уголок земли [см.: 10].

 

Многочисленные фигуры на коньках на льду уходящей за горизонт речки объединены повседневными заботами. Создается впечатление, что всё население небольшого городка высыпало на лёд и участвует в импровизированном дне физкультурника, создавая лучшую рекламу здорового образа жизни.

 

image001

Рисунок 1 – Хендрик Аверкамп: «Катание на коньках», 1620 г.

 

Для специалистов в области физической культуры и спорта на картинах художника интересны позы конькобежцев, особенности техники передвижения, стиль катания, способы преодоления естественных препятствий; способы владения клюшкой при замахе и нанесении ударов у гольфистов; движения кёрлингистов; особенности спортивного инвентаря. Данные сведения позволяют сравнить движения современных спортсменов и их предков, выявить сходства и различия, понять тенденции в развитии зимних спортивных дисциплин, какие физические упражнения и игры на льду были популярны в 16–17 веках и чем отличались зимние забавы голландцев от поведения жителей других северных регионов Европы и мира.

 

Кроме исторической ретроспективы, рассматривая творчество Хендрика Аверкампа можно сделать вывод о том, что живопись, отражающая массовое увлечение жителей физическими упражнениями, способна популяризировать физическую культуру и спорт, сформировать национальную культуру и усилить национальное самосознание – факторы, которые в дальнейшем приводят к громким спортивным победам, прославляющим отечество. Главное – это суметь правильно донести до современного человека спортивное прошлое своей страны и её граждан, без которого нет настоящего, и не может быть будущего. Иногда для того, чтобы увлечь молодого человека занятиями спортом, достаточно просто отвести его в музей или картинную галерею. В этом и состоит ценностная составляющая физической культуры, которая призвана воспитывать физически здоровую и гармонически развитую личность, сочетающую в себе единство духа и тела, патриота своей страны и продолжателя ее традиций.

 

Список литературы

1. Виппер Б. Р. Становление реализма в голландской живописи XVII века. – М.: Искусство, 1957. – 305 с.

2. Дивинская Е. В. Физическая культура нашей страны с древнейших времен до начала ХХ века: учебное пособие. – Волгоград: ВГАФК, 2010. – 119 с.

3. Зюмтор П. Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта. – М.: Молодая гвардия, 2001. – 389 с.

4. Кузнецов Ю. А. Голландская живопись XVII–XVIII веков в Эрмитаже. – Л.: Искусство,1984. – 232 с.

5. Лекционный курс по дисциплине «Физическая культура»: учебное пособие. – Казань: КФУ, 2014. – 329 с.

6. Список самых просматриваемых телетрансляций // Энциклопедия. – URL: https://wikidea.ru/wiki/List_of_most-watched_television_broadcasts#List (дата обращения: 12.01.2022).

7. Тарасов Ю. А. Голландский пейзаж XVII века. – М.: Изобразительное искусство, 1983. – 319 с.

8. Хендрик Аверкамп // Википедия – свободная энциклопедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Аверкамп,_Хендрик (дата обращения: 12.01.2022).

9. Зимний пейзаж с конькобежцами // Википедия – свободная энциклопедия. – URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Зимний_пейзаж_с_конькобежцами (дата обращения: 12.01.2022).

10. Почему глухонемой живописец позднего Cредневековья писал только зимние пейзажи: Хендрик Аверкамп // Культурология.РФ. Искусство во всех проявлениях. Ежедневный интернет-журнал. – URL: https://kulturologia.ru/blogs/110220/45446 (дата обращения: 12.01.2022).

11. Roelofs P. Hendrick Avercamp: Master of the Ice Scene. – Amsterdam: Nieuw Amsterdam, 2009. – 187 p.

12. Slive S. Dutch Painting 1600 to 1800. New Haven and London: Yale University Press, 1995. – 378 p.

 

References

1. Whipper B. R. The Formation of Realism in Dutch Painting of the XVII Century [Stanovlenie realizma v gollandskoy zhivopisi XVII veka]. Moscow: Iskusstvo, 1957, 305 p.

2. Divinskaya E. V. Physical Culture of Our Country from Ancient Times to the Beginning of the Twentieth Century [Fizicheskaya kultura nashei strany s drevneishikh vremen do nachala XX veka]. Volgograd: VGAFK, 2010, 119 p.

3. Zyumthor P. Daily Life in Rembrandt’s Holland [Povsednevnaya zhizn Gollandii vo vremena Rembrandta]. Moscow: Molodaya Gvardia, 2001, 389 p.

4. Kuznetsov Y. A. Dutch Painting of the XVII–XVIII Centuries in the Hermitage [Gollandskaya zhivopis XVII–XVIII vekov v Ermitage]. Leningrad: Iskusstvo, 1984, 232 p.

5. Lecture Course on the Discipline “Physical Culture”: textbook [Lektsionnyy kurs po distsipline fizicheskaya kultura]. Kazan: KFU, 2014, 329 p.

6. List of the Most Viewed TV Broadcasts. Available at: https://wikidea.ru/wiki/List_of_most-watched_television_broadcasts#List (accessed: 12.01.2022).

7. Tarasov Y. A. Dutch Landscape of the XVII Century [Gollandskiy peizazh XVII veka]. Moscow: Izobrazitelnoe iskusstvo, 1983, 319 p.

8. Hendrick Avercamp [Hendrik Averkamp]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Аверкамп,_Хендрик (accessed 12.01.2022).

9. Winter Landscape with Skaters [Zimny peizazh s konkobezhtsami]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Зимний_пейзаж_с_конькобежцами (accessed: 12.01.2022).

10. Why the Deaf-Mute Painter of the Late Middle Ages Painted Only Winter Landscapes: Hendrik Averkamp [Pochemu glukhonemoy zhivopisets pozdnego Crednevekovya pisal tolko zimnie peyzazhi: Khendrik Averkamp]. Available at: https://kulturologia.ru/blogs/110220/45446 (accessed: 12.01.2022).

11. Roelofs P. Hendrick Avercamp: Master of the Ice Scene. Amsterdam: Nieuw Amsterdam, 2009, 187 p.

12. Slive S. Dutch Painting 1600 to 1800. New Haven and London: Yale University Press, 1995, 378 p.

 
Ссылка на статью:
Сидоренко А. С. Формирование духовных ценностей физической культуры на примере творчества Хендрика Аверкампа // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2022. – № 1. – С. 75–83. URL: http://fikio.ru/?p=4972.
 

© Сидоренко А. С., 2022