Tag Archives: Философия информационного общества

УДК 008; 004.946

 

Калайкова Юлия Владимировна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Уральский государственный архитектурно-художественный университет», кафедра графического дизайна, аспирант, Екатеринбург, Россия.

E-mail: pictaplasma@gmail.com

620075 Россия, г. Екатеринбург, ул. Карла Либкнехта, д. 23.

тел: 8-962-3-888-133.

Панкина Марина Владимировна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Российский государственный профессионально-педагогический университет», кафедра дизайна интерьера, профессор, доктор культурологии, доцент, Екатеринбург, Россия.

E-mail: marina-pankina@rambler.ru

620012 Россия, Екатеринбург, ул. Машиностроителей, д. 11,

тел.: 8 902 87 37 161.

Состояние вопроса: С активным развитием виртуальной информационной среды значительно возрастают роль и возможности дизайна как деятельности по производству визуальных образов новых объектов и пространств. Дизайн становится одним из ключевых инструментов настоящего и будущего развития самой виртуальной реальности. Задача исследования – определить специфику процесса проектирования и объектов дизайна в виртуальной информационной среде, степень его влияния для дальнейшего поиска и анализа принципов, методов и средств дизайна в виртуальной информационной среде.

Результаты: Возможности и ограничения виртуальной информационной среды определяют специфику дизайна и его роль в формировании нового нематериального пространства. Для дизайна перемещение области деятельности из реальной действительности в виртуальную знаменует появление новой коммуникационной среды и, как следствие, трансформацию объекта дизайна и характера проектирования.

Виртуальная информационная среда становится мощным средством коммуникации, собравшим воедино множество каналов перцептивного воздействия на пользователя, включая интерактивность. Дизайн становится инструментом упорядочивания, детерминации и адаптации информации, обеспечения обратной связи.

Область применения результатов: Особенности дизайна и объектов дизайн-проектирования в виртуальной информационной среде станут краеугольным камнем в определении специфических навыков, необходимых для эффективного проектирования. Выявленные на их основе принципы могут быть использованы в качестве критериев эффективности при оценке дизайн-проектов в виртуальной информационной среде.

Выводы: Основными задачами дизайнера при проектировании объекта виртуальной информационной среды становятся: упорядочивание, детерминация и адаптация информации, организация коммуникации в рамках системы и обеспечение её «обратной связью»; возрастает социокультурная роль и ответственность профессионала.

 

Ключевые слова: дизайн; виртуальная информационная среда; виртуальная реальность; интерактивность; объекты дизайна; коммуникация.

 

Virtualization of the Information Environment: Tools and Design Possibilities

 

Kalaykova Julia Vladimirovna – Ural State Architectural and ArtUniversity, department of graphic design, Ph. D. student, Yekaterinburg, Russia.

E-mail: pictaplasma@gmail.com

23, Karl Liebknecht st., Ekaterinburg, 620075, Russia.

tel: 8-962-3-888-133.

Pankina Marina Vladimirovna – Russian State Professional and Pedagogical University, Interior Design Department, Professor, Doctor of Cultural Studies, Yekaterinburg, Russia.

E-mail: marina-pankina@rambler.ru

11, Mashinostroiteley st., Yekaterinburg, Russia, 620012,

tel: 8-902-87-37-161.

Abstract

Background: With the active development of the virtual information environment, the role and possibilities of design as an activity for the production of visual images of new objects and spaces significantly increase. Design becomes one of the key tools for the present and future development of virtual reality itself. The program of the research is to determine the specifics of the design process and design objects in a virtual information environment, the degree of its influence for further search and analysis of principles, methods and design tools.

Results: The possibilities and limitations of the virtual information environment determine the specifics of design and its role in the formation of a new non-material space. For the design, shifting the focus of activity from real to virtual reality marks the emergence of a new communication environment and, as a consequence, the transformation of the design object and the design style.

The virtual information environment becomes a powerful means of communication, which has brought together many channels of perceptual influence on the user, including interactivity. Design is a tool for ordering, determining and adapting information, providing feedback.

Implications: The design features and design objects in the virtual information environment will be the cornerstone in determining the specific skills required for effective design. The principles revealed on their basis can be used as criteria for effectiveness in the evaluation of design projects in a virtual information environment.

Conclusion: The main tasks of the designer when working with an object of a virtual information environment are as follows: ordering, determining and adapting information, organizing communication within the system and providing it with “feedback”, with the socio-cultural role and responsibility of the professional growing.

 

Keywords: design; virtual information environment; virtual reality; interactivity; objects of design; communication.

 

Множество научных и ненаучных работ последних лет посвящены исследованию виртуальной реальности – настолько привлекательной, таинственной и нередко пугающей, столь близкой и родной многим и одновременно чуждой другим. Эти работы преследуют цель поиска верного вектора развития и одновременно способов формирования виртуальной реальности, её значения и влияния на человеческую жизнь. Особый интерес представляет исследование виртуальной среды, генерируемой посредством информационных технологий, – вероятной предтечи виртуальной реальности. Данную статью мы посвятим специфике и эволюции дизайна в виртуальной среде.

 

В отечественной литературе последних лет выделяют более двух десятков определений виртуальной реальности [7], рассматривающих понятие с двух позиций. Первая подразумевает, что виртуальная реальность – это искусственно созданная среда, подменяющая обычное восприятие окружающей действительности информацией, генерируемой различными техническими средствами, такими как: радио (радио-среда), фотоаппарат, воссоздающий в редуцированном виде визуальную действительность, телевидение, имитирующее движение и т. п. Другой подход отмечает виды виртуальной реальности, возникшие в результате творческой активности воображения либо изменения работы сознания посредством внешнего биохимического воздействия на головной мозг [2; 3; 4].

 

Мы же рассматриваем виртуальную реальность как информационную среду, созданную посредством использования компьютерных технологий, то есть существующую в режиме взаимодействия «человек – компьютер». Для уточнения понятийного аппарата введём термин «виртуальная информационная среда», где продуцирование виртуального будет связано исключительно с развитием компьютерных технологий.

 

Многие исследователи утверждают, что истинная сущность виртуальной реальности заключается в полном погружении человека в некую искусственную среду, объекты которой он способен увидеть, услышать, иногда осязать и обонять, взаимодействовать с ними [5]. Наше настоящее общение с новыми технологиями является лишь начальным этапом на пути к «истинной виртуальности»: постепенное развитие интерактивности, трансформация пространства, изменение характера коммуникации. Новая информационная среда выступает средством изменения действительности, но в то же время не является его альтернативой. Потому, с одной стороны, мы находимся в ситуации, когда объекты виртуальной среды существуют как субстанции реального мира – инструменты для нашей реальности. С другой стороны, подобно любым изменениям, происходящим в результате развития технологий, компьютер начинает порождать продукт совершенно нового типа (мультимедийный – цифровое искусство, программирование, компьютерные игры и т. п.), существующий лишь в электронной форме, обладающий самобытностью [6].

 

Однако эти «миры» постоянно пересекаются, дополняя друг друга – технологии качественно меняют сущность привычных вещей. Например, навигатор становится не только электронным прототипом бумажной карты, но также совершенствует её – добавляет интерактивность, представляя объект на качественно новом уровне. В данном случае мы имеем не только наглядный ориентир в пространстве – аудиальная функция вкупе с возможностью взаимодействия превращают инструмент в прилежного помощника и даже собеседника.

 

Все объекты дизайна в виртуальной информационной среде можно условно разделить на три типа, которые демонстрируют её эволюцию.

 

1. Электронные версии действительной реальности (книги, аудиофайлы, фотографии и т. п.). Не модифицируют основную функцию объекта, но перемещают традиционный объект в виртуальное информационное пространство.

 

2. Усовершенствованные с помощью компьютерных технологий объекты нашей среды (карты-навигаторы, электронные книги, простые компьютерные игры и т. п.). Взятые за основу традиционные объекты качественно переосмысливаются на новом технологическом уровне (как правило, приобретают функцию интерактивности).

 

3. Самобытные объекты виртуальной информационной среды (3D модели, веб-ресурсы, виртуальные миры и т. п.). Появились исключительно благодаря развитию компьютерных технологий.

 

Для дизайна перемещение области деятельности из реальной действительности в виртуальную знаменует появление новой коммуникационной среды и, как следствие, трансформацию объекта дизайна и характера проектирования [5]. Многочисленные дискуссии, посвящённые проблеме существования дизайна в виртуальной среде, утверждают его скорое тотальное исчезновение. По мнению других авторов, сохранение актуальной в XXI веке тенденции к информатизации знаменует не только спасение профессии, но и её развитие в совершенно новом ключе. Дизайн, будучи сильным инструментом построения коммуникаций, приобретёт одну из ведущих ролей в организации нового пространства; являясь центральным фактором гуманизации инновационных технологий, он выступит в качестве медиума [1].

 

Подобно нашему миру, состоящему из атомов и микрочастиц, виртуальная среда основана на иной, но очень схожей по своей структуре «числовой материи», на основе которой мы воссоздаём копию первичной реальности. Однако в воссозданном мире нам полностью подвластно управление физикой – создание иных пространств, объектов, логики событий. Дизайнер наряду с техническими специалистами предстаёт в этом мире «демиургом», создающим новое виртуальное сущее, и позволяет пользователю в той или иной степени влиять на процесс «бытия». Несмотря на то, что психика человека воспринимает реальности как несводимые друг к другу пространства и ментально существует лишь в одном из них, виртуальность может развернуться в самостоятельную субстанцию или стать неотъемлемой частью физического мира. В результате возникает зависимость: чем сильнее связь пользователя с виртуальной информационной средой, тем крепче становится механизм воздействия на него со стороны дизайнера [2; 3].

 

В сферу влияния дизайна попадает именно момент интерактивности. Интерактивность – это принцип организации системы, при котором цель достигается информационным обменом элементов этой системы.

 

Интерактивность виртуальной среды обусловлена, в первую очередь, наличием дополнительных инструментов (мышки, клавиатуры, сенсорного экрана), с помощью которых мы взаимодействуем с устройством. Для того, чтобы прочитать книгу в реальной жизни, нам необходимо сначала взять её, затем открыть, найти нужную страницу, принять подходящую позу… В виртуальном пространстве подобные процессы связаны с помощью алгоритмов – каждый шаг определён и визуализирован; если ранее взаимодействие происходило в одну сторону – в виде послания дизайнера потребителю, то новые объекты дизайна предполагают постоянную обратную связь. Таким образом, задачей дизайна становится описание и оформление автоматизированной системы коммуникаций там, где это необходимо – например, при разработке информационной системы обучения.

 

Вывод. В стремительном потоке хаотичных данных, аккумулируемых виртуальной информационной средой, дизайн становится инструментом их упорядочивания, детерминации и адаптации для восприятия, обеспечения обратной связи. Особенность дизайна виртуальной среды заключается в специфике объектов проектирования, существующих отдельно от традиционных, но в то же время воссозданных на их основе, подчиняющихся законам виртуальной среды. До тех пор, пока есть обозримая граница между двумя реальностями, дизайн будет работать над приспособлением виртуальности под человека, его потребности и возможности, а объекты дизайн-проектирования будут нести функцию обеспечения взаимодействия пользователя с виртуальной информационной средой.

 

Список литературы

1. Аронов В. Р. Проблемы дизайна-5: Сборник статей. – М.: Антипроект, 2009 г. – 320 с.

2. Бычков В. В., Маньковская Н. Б. Виртуальная реальность как феномен современного искусства. // Эстетика: Вчера. Сегодня. Всегда. – 2006. – № 2. – С. 32–61.

3. Бычков В. В., Маньковская Н. Б. Виртуальная реальность в пространстве эстетического опыта // Вопросы философии. – 2006. – № 11. – С. 47–59.

4. Ладов В. А. ВР-Философия (философские проблемы виртуальной реальности): Учебно-методическое пособие. – Томск: Издательство Томского Университета, 2004. – 62 с.

5. Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. – СПб.: Алетейя, 2000. – 347 с.

6. Розенсон И. А. Дизайн в информационной среде // Основы теории дизайна: учебник для вузов. – СПб.: Питер, 2009. – 215 с.

7. Соснина Т. Н. Определение понятия «виртуальность». Анализ терминологического статуса // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 2(16). – С. 11–19 – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=2566 (дата обращения 27.11.2017).

 

References

1. Aronov V. R. Problems of Design-5: Articles [Problemy dizayna-5: Sbornik statey]. Moscow, Antiproekt, 2009, 320 p.

2. Bychkov V. V., Mankovskaya N. B. Virtual Reality as a Phenomenon of Contemporary Art [Virtualnaya realnost kak fenomen sovremennogo iskusstva]. Estetika: Vchera. Segodnya. Vsegda (Aesthetics: Yesterday. Today. Always), 2006, № 2, pp. 32–61.

3. Bychkov V. V., Mankovskaya N. B. Virtual Reality in the Space of Aesthetic Experience [Virtualnaya realnost v prostranstve esteticheskogo opyta]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 2006, № 11, pp. 47–59.

4. Ladov V. A. VR-Philosophy (Philosophical Problems of Virtual Reality) [VR-Filosofiya (filosofskie problemy virtualnoy realnosti)]. Tomsk, Izdatelstvo Tomskogo universiteta, 2004, 62 p.

5. Mankovskaya N. B. Aesthetics of Postmodernism [Estetika postmodernizma]. Saint Petersburg, Aleteyya, 2000, 347 p.

6. Rozenson I. A. Design in the Information Area [Dizayn v informatsionnoy srede]. Saint Petersburg, Piter, 2009, 215 p.

7. Sosnina T. N. The Definition of the Notion “Virtuality”. The Terminological Status Analysis [Opredelenie ponyatiya “virtualnost”. Analiz terminologicheskogo statusa]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2017, № 2(16), pp. 11–19. Available at: http://fikio.ru/?p=2566 (accessed 27 November 2017).

 
Ссылка на статью:
Калайкова Ю. В., Панкина М. В. Виртуализация информационной среды: средства и возможности дизайна // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 4. – С. 49–54. URL: http://fikio.ru/?p=2952.

 
©  Ю. В. Калайкова, М. В. Панкина, 2017

УДК 130.2

 

Нагорнов Евгений Александрович – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Нижегородская государственная медицинская академия», кафедра социально-гуманитарных наук, кандидат культурологии, старший преподаватель, Нижний Новгород, Россия.

E-mail: evnagor@mail.ru

603028, Россия, Нижний Новгород, ул. Тихорецкая, д. 5-а, кв. 43,

тел.: +7 (8312) 279-38-78.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В научной литературе культурологические аспекты взаимосвязи религии и технологии в универсуме культуры изучены мало, хотя работ, исследующих их по отдельности, вне всякой компаративистики, к настоящему моменту опубликовано значительное количество.

Результаты: В современной теории культуры исследуется культурологическое взаимоотношение религии и технологии, дается сравнительный анализ культурных установок религиозного и технологического субъектов, анализ самой картины мира в культурных мирах религии и технологии, религия рассматривается, в частности, в технологическом срезе. Анализ этого круга проблем позволяет утверждать: религия и технология взаимосвязаны в процессе культурной жизнедеятельности человека и диалектически взаимодействуют между собой в универсуме культуры. Преобразовательский, активистский элемент религиозной культуры, направленный на творение «нового мира» и проясняемый через идею изобретения, через трудовую активность исторического субъекта имеет место как в первобытной, так и в современной культуре. Мистические операции Л. Леви-Брюля и технологические расширения М. Маклюэна являются примером технологического мироотношения.

Область применения результатов: Учет различных аспектов взаимодействия религии и технологии в культуре расширяет возможности исследований в области антропологии, этнологии, культурологи, теории культуры.

Выводы: Есть много общего в динамике диалектического взаимоотношения религии и технологии в рамках первобытной и электронной культуры, в их отношении к миропониманию человека, к культурной практике исторического субъекта. Генезис религиозных представлений в контексте технологического изобретательского процесса будет логично рассматривать через призму исследований Л. Леви-Брюля и М. Маклюэна. Можно утверждать, что на современном этапе развития технология способна выполнять и свойственные религии функции объединения человечества, создавая пространство «глобальной деревни».

 

Ключевые слова: религия; технология; магия; миф; партиципация; электронная эра; активизм; первобытная культура; радио; телевидение.

 

Religion as a Technological Extension of Primitive Man

 

Nagornov Evgeny Alexandrovich – Nizhny Novgorod State Medical Academy, Department of Social and Human Sciences, Ph. D. (Cultural studies), Assistant Professor, Nizhny Novgorod, Russia.

E-mail: evnagor@mail.ru

5-a, Tikhoretskaya st., apt. 43, Nizhny Novgorod, 603028, Russia,

tel: +7 (8312) 279-38-78.

Abstract

Background: In academic literature, the cultural study aspects of the relationship between religion and technology in the universe of culture have not been studied thoroughly. Nevertheless, there are many papers which investigate these issues separately, without any comparative analysis.

Results: The modern theory of culture studies the cultural relationship of religion and technology. A comparative analysis of the cultural attitudes of religious and technological subjects is made. The world outlook in the cultural framework of religion and technology is examined. Religion is considered, in particular, in connection with technology. The analysis of this range of problems makes it possible to say that religion and technology are interrelated in human cultural life, and they interact dialectically in the universe of culture. The transformative, active element of religious culture aimed at creating a “new world” and explained with the help of the idea of ​​invention, the labor activity of the historical subject exists both in primitive and modern culture. The mystical operations of L. Levy-Bruhl and M. McLuhan’s technological extensions are an example of a technological world relation.

Research implication: The consideration of various aspects of the religion and technology interaction in culture extends the possibilities of research in the field of anthropology, ethnology, cultural studies, and culture theory.

Conclusion: There is much in common in the dynamics of the dialectical relationship between religion and technology in the framework of primitive and electronic culture, in their relation to the human world outlook, to the cultural practice of the historical subject. The genesis of religious notions in the context of the technological inventive process should be logically considered on the basis of the studies of L. Levy-Bruhl and M. McLuhan. At the present stage of development, technology is capable of performing quite religious functions of uniting humankind, creating the space of the “global village”.

 

Keywords: religion; technology; magic; myth; participation; electronic era; activism; primitive culture; radio; television.

 

В статье развиваются основные идеи нашего диссертационного исследования о взаимоотношении религии и технологии в культуре как технологических типов мироотношения. Целью является прояснение религиозных представлений в контексте технологического изобретательства через взаимосвязь религии и технологии в культурной жизнедеятельности первобытного человека. Кроме этого исследуется онтологическая близость мировоззрения первобытного человека, опирающегося на магию, мировоззрению современного человека информационной эпохи, опирающегося на электронные технологии.

 

Маркс отмечал: «Технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений» [6, с. 383]. Отсюда цель исследователя – «из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие им религиозные формы» [6, с. 383]. Здесь следует искать причины, вызвавшие к жизни веру в потусторонний мир, в сверхчувственные существа, во вмешательство духов, в магическую силу определенных действий.

 

Религия проистекает из самой преображающей деятельности человека, из его жизненных потребностей.

 

Каким образом вполне реальное деятельностное и изобретательное начало превращается в «сверхъестественное», а потом как это «сверхъестественное» начало, уже на современном витке развития, снова возвращается в технологию? Какова основа «коллективных представлений» первобытного человека? И как выделить из первобытной религиозной мистики, где «всякая действительность мистична, как мистично всякое действие и всякое восприятие» [1, с. 10], реальную технологическую основу?

 

С этой целью следует обратиться к мифу, к структурам первобытного мышления, к механизму архаичных партиципаций. В них мы можем увидеть, как уже существующие виды человеческой деятельности и изобретательства начинают «освящаться», приобретают соответствующее символическое выражение и артикулируются в особое священное пространство. Через пространство мифа раскрывается и онтологическая близость первобытного и современного человека электронной эпохи. Это и получает обоснование в философии М. Маклюэна.

 

Ключевыми понятиями для сближения религии и технологии внутри мифа для нас будут понятия силы, действия, мистических операций, информационного поля и «технологического расширения» М. Маклюэна.

 

1. Технологическое основание первобытной религии

Согласно взглядам Х. Ортеги-и-Гассета, верования – это «не более чем придуманные человеком интерпретации того, что в процессе своей жизни он обнаруживает в себе самом и вокруг себя», «образы бытия», «способы поведения», имеющие объективное выражение в социальном бытии. Религия является у Ортеги внутренним воображаемым «миром» потому, что она «имеет образ и содержит в себе некий порядок, некий план», позволяя субъекту уходить от хаоса первичной реальности. Как говорит Ортега: «…мир – это прежде всего орудие, изготовленное человеком, а процесс изготовления и есть сама человеческая жизнь, бытие. Человек рожден создавать миры» [7, с. 255]. И продолжает: «Событие не принадлежит истории, если его нельзя возвести к извечному истоку, где берет начало и становится реальностью все, что образует жизнь человека» [7, с. 282]. Т. е. социально значимое событие должно получить дополнительную легитимацию и «сакрализацию» «священного пространства», что и демонстрирует история человечества на всем её протяжении. Событие должно стать органической частью некоего «организованного мира», установить некую «территоризацию», замкнуть на себе «синтагматические цепочки» (Леви-Стросс), войти в соответствующую систему кодирования.

 

М. Элиаде также утверждает: «Желание религиозного человека жить в священном равноценно его стремлению очутиться в объективной реальности, не дать парализовать себя бесконечной относительностью чисто субъективных опытов, жить в реальности, в действительном, а не иллюзорном мире» [10, с. 27].

 

В первобытной культуре значимо только то, что получает санкцию из рук богов, создавших человека и важные для него технологии, а заодно и впервые открывших ритуалы почитания. Отсюда – важность погружения в «первичную ситуацию», в «золотое» время, в котором еще «присутствовали боги и мифические Предки, когда они занимались сотворением Мира или его устройством, либо когда они открывали человеку основы цивилизации». «Человек желает обнаружить активное присутствие богов, он стремится также жить в свежем, чистом и “сильном” Мире, в таком, каким он вышел из рук Создателя» [10, с. 61].

 

Станислав Лем также отмечает: «Каждая религия – это застывшая кодификация определенных, как бы интенциональных актов, которые дали начало миру и подготовили его к появлению человека» [2, с. 215].

 

С точки зрения В. К. Никольского, «во всякой вещи первобытное сознание интересуется не объективными признаками и свойствами, а мистической силой, проводником которой является данная вещь, так как эта мистическая сила является не исключительным свойством данной вещи, а чем-то общим для целого ряда вещей… – первобытное сознание в сочетании, ассоциировании представлений считается не с реальными свойствами вещей, а с мистическими силами, которые в них, якобы заключены, которые действуют в них в качестве причин» [1, с. 11]. Леви-Брюль отмечает: «Наиболее важными для них свойствами этих существ и предметов являются таинственные силы последних, их мистические способности» [1, с. 79]. Этот закон Леви-Брюль называет законом партиципации (сопричастия). По мнению антрополога, «пра-логическое мышление не объективирует, таким образом, природу. Оно, скорее, воспринимает ее в конкретном переживании, чувствуя свою сопричастность с ней, ощущая повсюду партиципации; эти комплексы сопричастности оно выражает в социальных формах» [1, с. 142]. Технологическое орудие само по себе не является ценным для коллективных представлений первобытного сознания, но оно становится крайне важным, будучи сопричастным таинственной сверхъестественной силе. Только так орудие приобретает необходимое активистское начало, могущее изменять реальность. Только так оно погружается в особое сакральное пространство силы действия.

 

То есть, чтобы действовать, технология должна покрыться пленкой сверхъестественного начала, артикулироваться в нем. Леви-Брюль отмечает: «Эти средства и приемы должны, на взгляд первобытного человека, обладать магической силой, быть облечены, так сказать, в результате особых операций мистической мощью, совершенно так же, как в восприятии первобытного человека объективные элементы включены в мистический комплекс» [1, с. 214]. С точки зрения первобытного мышления, «без совершения магических операций самый опытный охотник и рыболов не встретит ни дичи, ни рыбы. Они ускользнут из его сетей, с его крючков, его лук или ружье дадут осечку, добыча, даже настигнутая метательным снарядом, останется невредимой, наконец, уже будучи раненой, она затеряется так, что охотник ее не найдет» [1, с. 214]. Мистические операции выступают некоей сверхъестественной технологией для дикаря: «Без этих операций не стоит даже и приниматься за дело» [1, с. 214].

 

Данные операции сопровождаются формированием партиципаций. Оружие и охотничье снаряжение в ходе партиципаций должны «подвергнуться магическим операциям, которые наделяют их особой силой» [2, с. 218]. Во всех первобытных обществах есть особая социальная роль – «проводника магической связи», особого человека (шамана, знахаря, колдуна), «восстанавливающего нормальные отношения между общественной группой охотника и группой убитого зверя» [1, с. 222]. Именно он формирует через партиципацию «магическую силу успеха» для племени в его предприятиях. Без него, без его заклинаний и магических обрядов технология не будет работать. Так естественное «отзеркаливается» в сверхъестественном, в этом идеальном отражении материальных процессов. Религиозные церемонии и сам естественный процесс у дикаря не различается: «Пра-логическое мышление характеризуется тем, что (а это и делает столь затруднительным его воспроизведение для нас) для него совершенно не существует подобного различения: операции того и другого рода образуют единый, не поддающийся разложению образ действия. С одной стороны, все действия, даже наиболее положительные, имеют мистический характер. Лук, ружье, сеть, конь охотника и воина – все это сопричастно таинственным силам, приводимым в действие церемониями» [1, с. 228]. То есть формируется некое особое пространство, своего рода электрическое поле, фон, благодаря которому технологии приводят к успеху. Малейшее нарушение разрушает фон, а, следовательно, разрушает все партиципации и обрекает племя на гибель. Причем фон магических операций для первобытного мышления представляется гораздо более важным, чем даже непосредственный естественный технологический процесс. И вот почему: «Для первобытных людей слова, особенно те, которые выражают коллективные представления, воспроизведенные в мифах, – мистические реальности, из которых каждая определяет некое силовое поле» [1, с. 403].

 

Здесь нет визуальных, линейных представлений, присущих цивилизованному письменному человеку в его прогнозах и взглядах на природу. Как пишет Леви-Брюль: «Поведение в нашем обществе основано всегда на представлении о порядке и системе явлений, подчиненных законам и свободных от всякого произвольного вмешательства» [1, с. 229]. А первобытный человек имеет перед собой совершенно другую реальность, реальность не прогнозируемой статики, но внезапного действия, не упорядоченности, но хаоса: «Реальность, которой окружена социальная группа, ощущается ею как мистическая: все в этой реальности сводится не к законам, а к мистическим связям и сопричастностям» [1, с. 229]. И к этому он себя и готовит. Отчасти это напоминает современную реальность информационной эры, где субъект утопает в волнах информации и молниеносных событий. Леви-Брюль отмечает: «Сила, влияние, более могущественный дух, побеждающий это влияние, – вот кто устанавливает или разрывает связи, партиципации, от которых зависит жизнь и смерть» [1, с. 255]. От которых зависит и работа технологии: «Для данного мышления не существует случайных отношений» [1, с. 263]. Леви-Брюль утверждает: «Так как таинственные силы всегда ощущаются как присутствующие везде и всюду, то чем более случайным кажется для нас событие, тем более знаменательно оно в глазах первобытного человека» [1, с. 336]. По мнению ученого, «предассоциации, которые имеют не меньше силы, чем наша потребность связывать всякое явление с его причинами, устанавливают для первобытного мышления, не оставляя места для колебаний, непосредственный переход от данного чувственного восприятия к данной невидимой силе» [1, с. 348]. Только технология, сопричастная невидимой силе, способна изменять окружающий мир и выстоять под давлением природного хаоса.

 

Леви-Брюль приводит высказывание мисс А. Флетчер, изучавшей быт североамериканских индейцев: «Они рассматривали все одушевленные или неодушевленные формы, все явления как проникнутые общей жизнью, непрерывной и похожей на волевую силу, которую они сознавали в себе самих. Таинственную силу, наличную во всех вещах, они назвали вакачда, этим путем все вещи оказывались связанными с человеком и между собой» [1, с. 144]. Все жизненно важные общественные практики: сбор урожая, собирательство, рыбная ловля, охота – являются актом, «религиозным по своей сущности»: «Благополучие гуичолов зависит от числа оленей, убитых в этот момент, точно так же, как зависит оно от количества собранного гикули; охота сопровождается теми же церемониальными обрядами, ей сопутствуют те же коллективные эмоции, с которыми связан сбор священного растения» [1, с. 136]. Леви-Брюль отмечает: «Член первобытного общества живет и действует среди существ и предметов, которые все, кроме свойств, которые за ними признаем и мы, обладают еще и мистическими способностями: к их чувственной реальности примешивается еще и некая иная» [1, с. 81]. Складывается ситуация, когда «весь мир он мыслит под знаком духов, все происходит вследствие воздействия одного духа на другого» [1, с. 82]. Мисс Кингсли, изучавшая народы африканского континента, отмечает: «Во всех поступках своей повседневной жизни африканский негр показывает, что он живет среди целого мира могущественных духов… Перед тем как отправиться на охоту или войну, он натирает свое оружие магическим веществом, для того чтобы укрепить заключенных в оружии духов» [1, с. 82]. Другими словами, технология становится эффективной, только если ей удается «подключиться» (партиципироваться) к процессу «циркуляции между этими существами и предметами крайне важной для племени мистической силы» [1, с. 140].

 

Религиозная технология сверхъестественного в данной культуре позволяет «осмыслить» то или иное действие, «расколдовать» его, а значит и управлять им. Она становится необходимой для человека везде, где реальная технология «не справляется». Это, согласно советскому историку Ю. П. Францеву, характерно уже для самых ранних этапов человеческого развития: «Они (первобытные люди – Е. Н.) в бессильном вожделении наделяют сами предметы или явления природы сверхъестественными свойствами, надеясь, что эти предметы удовлетворят их желания. Например, какой-нибудь камень принесет удачу на охоте или обильный улов рыбы и т. д.» [9, с. 73].

 

Таким образом, корни религии – в реальных практических нуждах исторического субъекта, она возникла как технология сверхъестественного, как «технологическое расширение» первобытного человека. Согласно Леви-Брюлю, «мифы, погребальные обряды, аграрные обычаи, симпатическая магия не кажутся порожденными потребностью в рациональном объяснении: они являются ответом на потребности, на коллективные чувства, гораздо более властные, могущественные и глубокие в первобытных обществах, чем указанная выше потребность рационального объяснения» [1, с. 48].

 

Вовсе не любознательность, не жажда рационального объяснения двигала первобытным человеком, но страх перед необъяснимым, технологический контроль над миром, потребность в его преобразовании и подчинении. Это и делает магию сверхъестественной технологией древности. Контроль над пространством и решение практических жизненных задач являются, на наш взгляд, источником коллективных представлений древности. Говоря о сознании первобытного человека, Леви-Брюль утверждает: «Совокупность коллективных представлений, которыми он одержим и которые вызывают в нем аффекты такой силы, что мы ее и представить не можем, малосовместима с бескорыстным созерцанием объектов, какое предполагается чисто интеллектуальным желанием знать их причину» [1, с. 48]. То есть вера первобытного человека изначально технологична, направлена на преобразование окружающего мира и управление им. Любой технологический акт – это одновременно и акт религиозный. Технология для дикаря не существует без «мистического элемента».

 

Леви-Брюль пишет: «Мышление первобытных людей неизбежно истолковывает совершенно по-другому, нежели мы, то, что мы называем природой и опытом. Оно всюду видит самые разнообразные формы передачи свойств путем переноса, соприкосновения, трансляции на расстояние, путем заражения, осквернения, овладения» [1, с. 113]. Вот почему технологическое орудие ценно не само по себе, но в качестве «проводника сопричастности». Это позволяет нам сказать, что уже первобытный человек обладал реляционной картиной мира, где действие приравнивалось к реальности: «Если эти обычаи обязательны и почитаемы, следовательно, коллективные представления, которые с ними связаны, носят императивный, повелительный характер и оказываются не чисто интеллектуальными фактами, а чем-то совершенно иным» [1, с. 57]. То есть являются формами активистского технологического мироотношения, где религия дополняет технику, и наоборот. Коллективные представления предполагают, что «первобытный человек в данный момент не только имеет образ объекта и считает его реальным, но и надеется на что-нибудь или боится чего-нибудь, что связано с каким-нибудь действием, исходящим от него или воздействующим на него» [1, с. 57]. Согласно Леви-Брюлю, «действие это становится то влиянием, то силой, то таинственной мощью, в зависимости от объекта и обстановки, но само действие неизменно признается реальностью и составляет один из элементов представления о предмете» [1, с. 57].

 

В итоге мистическая вера в силы, влияния и действия имеет в первобытном мышлении, по-нашему мнению, технологическое прочтение. Так же, как и вера в мистические свойства предметов, связанные с их формой. Леви-Брюль утверждает: «Первобытному человеку вовсе нет нужды искать объяснения, ибо оно уже содержится в мистических элементах его коллективных представлений» [1, с. 64]. Первобытная религия позволяет тут же немедленно объяснить произошедшее событие, исходя из него же самого. Явление a priori предполагает в себе все свое содержание, и может быть незамедлительно прочитано первобытным человеком. Явление – это послание.

 

Леви-Брюль, рассуждая о восприятии явлений первобытными людьми, отмечает: «Наиболее важными для них свойствами этих существ и предметов являются таинственные силы последних, их мистические способности» [1, с. 79]. То есть опять главным в их мистике оказывается силовой технологический аспект восприятия, главной целью которого является в свою очередь подчинение пространства и явлений. По мысли Леви-Брюля, «когда лекарь применяет какое-нибудь лекарство, то это дух снадобья воздействует на духа болезни» [1, с. 82]. Технология дополняется религией: «Собственно физическое действие не мыслится без мистического» [1, с. 82]. Это позволяет рассматривать технологию и религию как «фазы человеческой эволюции» (Ж. Симондон), говорить об их «магическом единстве». Согласно Ж. Симондону, «техничность появляется как один из двух аспектов решения проблемы связи человека с миром; другим одновременным и соотносящимся аспектом является возникновение определенных религий» [8, с. 97].

 

Таким образом, можно сказать, что религиозная мистика первобытного человека является, говоря языком М. Маклюэна, его «технологическим расширением», его информационным полем. Точно так же как телеграф, телевидение или радио являются расширениями человека современного.

 

2. Близость первобытного человека и человека электронной эпохи

С точки зрения М. Маклюэна, «электронный век неизбежно ведет нас обратно в мир мифических видений» [3, с. 215]. Начинается «история электрической обратной трайбализации Запада…, который осознал, что все социальные перемены суть последствия внедрения новых технологий (этих самоампутаций нашего бытия) и их проникновения в нашу чувственную, сенсорную жизнь» [3, с. 342]. Начинается «новый век племенной вовлеченности». Согласно М. Маклюэну, «цивилизация – продукт фонетической грамотности, и когда она начинает растворяться в электронной революции, мы снова открываем для себя родовую и комплексную осведомленность, которая проявляется в полном сдвиге нашей чувственной жизни» [3, с. 28]. Современный субъект вновь оказывается в племенном хоре архаичных волеизъявлений. Вот почему «все отсталые страны в глобальной деревне столь же включены в электрическую среду, как и американский негр или тинэйджеры западного мира» [3, с. 91]. Интегральный и органический характер электрической технологии разворачивает европейскую цивилизацию в сторону первобытного общества с его идеей «племенного единства и силы»: «Радиофаза электроники пробудила племенные энергии европейских народов» [3, с. 148]. Это приводит к восстановлению прежней первобытной модели жизни как действия и погони за силой.

 

М. Маклюэн ссылается на Х. Ортегу-и-Гассета, заявившего, что «важнейшее свойство человеческой жизни состоит в том, что нельзя существовать, не делая чего-либо». Ортега утверждает: «Жизнь уже дана нам – мы лишь внезапно обнаруживаем себя в ней, – но дана не “готовой”: мы должны “сделать ее”. Итак, жизнь – это действие» [3, с. 201]. Именно в электронную эпоху человек всячески стремится стать из отдельного индивида «участником общественных процессов», участником общественных энергий. Как некогда первобытный человек стремился стать органической частью коллективных представлений и партиципаций своего племени: «Современная электронная связь строит мир по образцу “глобальной деревни”» [3, с. 64]. М. Маклюэн отмечает, что в наши дни «мы сосредоточены на “выдумке вечности” и раскидываем свою нервную систему по всему земному шару» [3, с. 204]. В итоге современная наука занимает место первобытной мифологии, СМИ – место племенных собраний, а гонка вооружений – место племенных войн: «Для дописьменных обществ цельное видение и миф – именно то, что мы называем великой научной истиной; самый масштаб новой среды как макроскопического увеличения наших собственных самоампутаций может сегодня положить начало новой науке о человеке и технологиях» [3, с. 216]. Положить начало новому электронному мифу. По Маклюэну, «сегодня “одновременное поле” электрических информационных структур скорее воспроизводит или возрождает условия и потребность в диалоге и соучастии, нежели стремится к специализации или частной инициативе на всех уровнях социального опыта» [3, с. 221].

 

По мнению М. Маклюэна, «подпороговые глубины радио заряжены резонирующими отзвуками племенных горнов и древних барабанов» [5, с. 342]. «Это заложено в самой природе данного средства, обладающего способностью превращать душу и общество в единую эхокамеру» [5, с. 342]. Радио вернуло к жизни «древний опыт родовых паутин глубокого племенного вовлечения» [5, с. 344]. М. Маклюэн утверждает: «Для племенных народов, все социальное существование которых есть расширение семейной жизни, радио будет оставаться агрессивным опытом» [5, с. 342]. «Для них радио является в высшей степени взрывным» [5, с. 342]. Достаточно вспомнить роль радио в борьбе за независимость африканских колоний. Племенное прошлое и архаика синкретизма парадоксальным образом воскресают в ХХ веке: «Оно (радио – Е. Н.) определенно сжимает мир до размеров деревни и создает ненасытную деревенскую тягу к сплетням, слухам и личной злобе» [5, с. 349]. В результате радио как «воскреситель архаизма и древних воспоминаний» возвращает нас к коллективным представлениям первобытного человека.

 

Все это приводит к тому, что в настоящее время снова возможен интерес к первобытному искусству, которое, по мнению М. Маклюэна, сейчас активно возрождается «в результате интериоризации унифицированного поля электрической одновременности эрой электроники» [5, с. 111]. Как считает философ, «необходимо осознать тесную взаимосвязь, существующую между миром и искусством пещерного человека и интенсивной органической взаимозависимостью людей, живущих в эпоху электричества» [5, с. 113]. М. Маклюэн утверждает: «Вновь проснувшаяся в нас страсть к контурам и очертаниям неотделима от навязанной нам технологией электромагнитных волн тенденции признания органическими четкой взаимозависимости, функций и всех форм. Иными словами, восстановление в искусстве и архитектуре первобытных (примитивных) органических ценностей является последствием технологического влияния современности» [5, с. 116]. Поскольку, по мнению мыслителя, «телеграф, радио и телевидение не склонны демонстрировать гомогенность, свойственную печатной культуре, располагая нас к осознанию непечатных культур» [5, с. 258].

 

М. Маклюэн цитирует Э. Монтегю: «Неграмотный человек охватывает мышлением весь мир. Возможно, мифология и религия тесно связаны между собой, однако, если первая вырастает из повседневной жизни человека, то вторая – из его интереса к сверхъестественному… Таким образом, неотъемлемой частью бытия неграмотного человека является принуждение окружающей реальности к подчинению его воле посредством манипулирования этой реальностью заранее определенным и установленным образом» [6, с. 130]. Э. Монтегю заключает: «Неграмотные народы – гораздо больше, чем те, кто владеет письмом – отождествляют себя с миром, в котором живут… Для человека неграмотного реальностью является все то, что происходит вокруг него. Если обряды, проводимые с целью увеличения поголовья скота или повышения урожая, приводят к желаемому, они не только связываются с полученным результатом, но и становятся его частью; ибо, полагает неграмотный человек, без их проведения вряд ли стоит рассчитывать на нечто подобное» [6, с. 130]. То же самое происходит и с человеком электронной эры. Только для принуждения окружающей реальности к подчинению его воле современный человек вместо обрядов использует электронные технологии, ставшие уже неотъемлемой частью современной мифологии. Ведь согласно маклюэновской концепции, «все технологии суть расширения наших физических и нервных систем, нацеленные на увеличение энергии и повышение скорости» [5, с. 101].

 

По мнению М. Маклюэна, «действуя как орган самого космоса, племенной человек воспринимал функции своего тела как способы участия в божественных энергиях» [5, с. 140]. То есть воспринимал вполне активистским образом. Вот почему в своей религии и технологии он стремится к «ритуальному расширению своего тела». Важнейшие культурные изменения происходят «с расширением тела в новые социальные технологии и изобретения»: «Новое расширение устанавливает новое равновесие между всеми чувствами и способностями, ведущее, как мы говорим, к “новому мировоззрению”, то есть к новым установкам и предпочтениям в самых разных сферах» [5, с. 142]. Это было характерно для древнего первобытного образа жизни, когда в него внедрялся новый технологический образец. Но это характерно и для современной электронной эры: «Так и в нашей сложной жизни интенсификация какого-то единичного фактора естественным образом ведет к установлению нового равновесия между нашими технологически расширенными способностями, создавая в итоге новый взгляд на вещи и новое “мировоззрение” с новыми мотивациями и изобретениями» [5, с. 143]. Согласно М. Маклюэну, «трансформации технологии имеют характер органической эволюции, поскольку все технологии – расширения нашего физического бытия» [5, с. 207]. Современный человек подобно первобытному дикарю ради достижения дальнейшего развития должен использовать все свои способности, а не только визуальную линейность галактики Гуттенберга. Мыслитель утверждает: «Наша реакция на возрастающую мощь и скорость наших расширенных тел рождает новые их расширения. Каждая технология создает в сотворивших ее людях новые стрессы и потребности. Новая потребность и новая технологическая реакция рождаются из тех объятий, в которые заключает нас уже существующая технология; и этот процесс не прекращается» [5, с. 207]. Идея мифологического вечного возвращения вновь оказалась востребованной.

 

По М. Маклюэну, благодаря развитию электрических средств коммуникации мир сегодня является «единым целым»: «Сегодня мы живем в Эпоху Информации и Коммуникации, поскольку электрические средства коммуникации мгновенно и непрерывно создают тотальное поле взаимодействующих событий, в котором участвуют все люди» [5, с. 282]. Философ утверждает: «Электричество, как и мозг, дает средство вхождения в контакт со всеми гранями бытия сразу» [5, с. 283]. Так появление телеграфа сформировало «мгновенность “всего-сразу” и тотальное вовлечение, присущие телеграфной форме» [5, с. 289]. Телефон, радио и телевидение еще более усилили данный процесс, как «участные» формы технологии: «Телевидение не может работать в качестве фона. Оно вас захватывает. Вы должны быть вместе с ним» [5, с. 356]. Все это приводит к размыванию «великой визуальной структуры абстрактного Индивидуального человека» Запада и появлению нового коллективного электрического человека наших дней, чье мировоззрение напоминает все больше «коллективные представления» древних, их племенную вовлеченность. Отсюда происхождение многочисленных современных мифов о человечестве как едином глобальном организме: «Ибо миф представляет собой форму одновременного восприятия сложного переплетения причин и следствий» [5, с. 402]. Как и первобытный человек прошлых культур, современные люди хотят жить здесь и сейчас, действовать здесь и сейчас: «Именно тотальное вовлечение во всепоглощающую сейчасность появляется в жизни молодежи благодаря мозаичному образу телевидения» [5, с. 385].

 

По мнению М. Маклюэна, «дитя телевидения ждет вовлечения и не желает специалистского рабочего места в будущем. Он жаждет роли и глубокой привязанности к своему обществу» [5, с. 386]. Как отмечает Маклюэн, «главная особенность электрической эпохи состоит в том, что она создает глобальную сеть, во многом похожую по своему характеру на нашу центральную нервную систему. Наша центральная нервная система не просто представляет собой электрическую сеть, но и конституирует единое поле опыта» [5, с. 130]. По сути, электричество заменяет роль древних партиципаций, также формировавших единство первобытного мировоззрения и позволяющих взглянуть на мир как единое целое. Автоматизация привела к тому, что «теперь нам нужно лишь назвать и спроектировать процесс или продукт, чтобы они осуществились» [5, с. 404]. Это позволяет сблизить автоматизацию с первобытными ритуалами и мистическими операциями, которые также по-своему «проектировали» процесс, дабы он осуществился. Естественные электромагнитные волны заменяют собою сверхъестественные волны мистических партиципаций, некогда скреплявших архаичные племенные союзы. Ойкумена становится электрической, но принцип связи остается прежним. По словам М. Маклюэна, «люди вдруг превратились в кочевых собирателей знания, кочевых, как никогда раньше, информированных, как никогда раньше, – и вместе с тем, как никогда раньше, вовлеченных в социальный процесс» [10, с. 412].

 

Заключение

В результате проведенного исследования можно сказать следующее.

 

1) Религия в ее ранней магической форме действительно является своеобразным «технологическим расширением первобытного человека». Особенно это проявляется в понятиях «мистического элемента», партиципации и невидимой силы, характерных для первобытного мышления.

 

2) В ходе сравнительного анализа структур первобытного мышления и современного сознания человека электронной эры (в контексте философии М. Маклюэна) действительно подтвердилась их близость. Визуальная линейность печатного человека все более отходит на второй план в эпоху электронного века. А современный мир все более напоминает «глобальную деревню». Для прогресса же требуется не только выделение визуальности, но, прежде всего, первобытной вовлеченности всех чувств.

 

Таким образом, можно рассматривать религию и технологию как активистские типы мироотношения, вступающие в сложные диалектические взаимоотношения в рамках культуры.

 

Список литературы

1. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. – М.: Академический проект, 2015. – 430 с.

2. Лем Ст. Фантастика и футурология. В 2-х тт. Т. 1. – М.: АСТ: Хранитель, 2005. – 380 с.

3. Маклюэн М., Фиоре К. Война и мир в глобальной деревне. – М.: АСТ: Астрель, 2012. – 219 с.

4. Маклюэн М. Галактика Гуттенберга. Становление человека печатающего. – М.: Академический проект, 2015. – 443 с.

5. Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. – М.: Кучково поле, 2014. – 464 с.

6. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. – М.: Политиздат, 1978. – 598 с.

7. Ортега-и-Гассет Х. Вокруг Галилея (схема кризисов) // Избранные труды. – М.: Издательство «Весь Мир», 1997. – С. 233–403.

8. Симондон Ж. Суть техничности // Синий диван. Философско-теоретический журнал / под ред. Е. Петровской. – Вып. 18. – М.: Три квадрата, 2013.

9. Францев Ю. П. Материалисты прошлого о происхождении религии // Ежегодник музея истории религии и атеизма. Т. 1. М.–Л.: АН СССР, 1957. – 524 c.

10. Элиаде М. Священное и мирское. – М.: МГУ, 1994. – 144 с.

 

References

1. Levy-Bruhl L. Primitive Thinking [Pervobytnoe myshlenie]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, 2015, 430 p.

2. Lem St. Science Fiction and Futurology. In 2 vol. Vol. 1. [Fantastika i futurologiya. V 2 tomakh. Tom 1]. Moscow, AST: Khranitel, 2005, 380 p.

3. McLuhan M., Fiore K. War and Peace in the Global Village [Voyna i mir v globalnoy derevne]. Moscow, AST: Astrel, 2012, 219 p.

4. McLuhan M. The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. [Galaktika Guttenberga. Stanovlenie cheloveka pechatayuschego]. Moscow, Akademicheskiy Proekt, 2015, 443 p.

5. McLuhan M. Understanding Media: The Extensions of Man [Ponimanie media: vneshnie rasshireniya cheloveka]. Moscow, Kuchkovo Pole, 2014, 464 p.

6. Marx K. Capital: Critique of Political Economy. Vol. 1. The Production Process of Capital. [Kapital. Kritika politicheskoy ekonomii. T. 1. Kn. 1. Protsess proizvodstva kapitala]. Moscow, Politizdat, 1978, 598 p.

7. Ortega y Gasset J. About Galileo [Vokrug Galileya]. Izbrannye trudy (Selected Works). Moscow, Ves Mir, 1997, 704 p.

8. Simondon G. The Essence of Technicity [Sut tekhnichnosti]. Siniy divan. Filosofsko-teoreticheskiy zhurnal (Blue Sofa. Philosophical and Theoretical Journal), 2013. Issue 18.

9. Frantsev Yu. P. Materialists of the Past about the Origin of Religion [Materialisty proshlogo o proiskhozhdenii religii] Ezhegodnik muzeya istorii religii i ateizma. T. 1 (Year-Book of the Museum of the History Religion and Atheism). Moscow–Leningrad, AN SSSR, 1957. 524 p.

10. Eliade M. The Sacred and the Profane. [Svyaschennoe i mirskoe]. Moscow, MGU, 1994. 144 p.

 
Ссылка на статью:
Нагорнов Е. А. Религия как технологическое расширение первобытного человека // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 4. – С. 55–68. URL: http://fikio.ru/?p=2934.

 
©  Е. А. Нагорнов, 2017

УДК 316.324.8

 

Плющ Александр Николаевич – институт социальной и политической психологии НАПН Украины, старший научный сотрудник, кандидат психологических наук, Киев, Украина.

E-mail: plyushch11@mail.ru

04070, Украина, г. Киев, ул. Андреевская, д. 15,

тел: +38(044)425-24-08.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В информационном обществе на первый план выходят коммуникативные методы управления, подразумевающие переход к самоорганизации субъектов общества на основе совместно конструируемого общественного мнения. Это означает замену социального контроля социальным управлением путем предварительного формирования общественного мнения, в рамках которого выдвигаются необходимые цели.

Методология: Использован синергетический подход, в рамках которого общество одновременно рассмотрено как целостность, система, текст (текст жизнедеятельности, её коллективный автор, модель самоорганизации). Предложенный подход, в котором общество анализируется в трех измерениях – как состояние социума, как структура организации субъектов, как процесс (ре)конструирования замысла социокультурного проекта – позволил совместить статичные модели, модели динамического равновесия и рекурсивные модели общества.

Результаты: Социальное управление в сложноорганизованном обществе представляет собой одновременное обеспечение функционирования жизнедеятельности общества, организации коммуникаций коллективного субъекта и (ре)конструирования модели самоорганизации общества.

Выводы: В информационном обществе его субъекты в ходе жизнедеятельности путем коммуникации на основе учета общественного мнения совершенствуют (согласуют с изменяющимися условиями) социокультурный проект самоорганизации социальной системы. Управление создателями общественного мнения предоставляет возможность управления и (ре)конструированием модели самоорганизации общества, обеспечивая её развитие в правильном направлении.

 

Ключевые слова: социальное управление; синергетический подход; общество; текст; коллективный автор; модель самоорганизации; общественное мнение.

 

Social Management in Information Society

 

Plyushch Aleksandr Nikolaevich – Institute of Social and Political Psychology of the NationalAcademy of Sciences of Ukraine, Senior Researcher, Ph. D. (Psychology), Kiev, Ukraine.

E-mail: plyushch11@mail.ru

15, Andreevskaya ul., Kiev, 04070, Ukraine,

tel: +38 (044) 425-24-08.

Abstract

Background: In information society, communicative management methods come to the fore, which implies the transition to the self-organization of the subjects of society based on a jointly constructed public opinion. This means replacing social control with social management by preliminarily forming public opinion, within which the necessary goals are set.

Methodology: A synergetic approach is used, within the framework of which society is simultaneously considered as integrity, system, text (text of vital activities, collective author and model of self-organization). The proposed approach, in which society is analyzed in three dimensions, as the state of a social system, the structure of the subjects’ organization and the process of (re)constructing the concept of a sociocultural project, made it possible to combine static models, models of dynamic equilibrium and recursive models of society.

Results: Social management in a complex society is a simultaneous provision of the vital activities of society, the organization of communications of the collective subject (entity) and (re)constructing a model of society’s self-organization.

Conclusion: The subjects in information society improve (agree upon the changing conditions) by means of communication, their sociocultural project of self-organization of the vital activities of society. The management of public opinion creators provides the opportunity to manage and (re) construct a model of society’s self-organization, ensuring its development in the right direction.

 

Keywords: social management; synergetic approach; society; text; collective author; model of self-organization; public opinion.

 

Постановка проблемы. Социальное управление обычно рассматривается как упорядочение социальной системы, как деятельность по сохранению и совершенствованию организации ее целостности [см.: 5; 10]. В традиционных обществах система управления поддерживает устоявшийся порядок, как правило, силовыми методами. Способы социального управления, опиравшиеся на силовое, экономическое или административное давление, могут оказаться неэффективными, если субъекты общества не будут активно поддерживать существующий порядок. Вместе с тем технологии, основанные на давлении, принуждении, вызывают энергию социального протеста, напряженности, сопротивления управленческому прессингу, что в свою очередь требует все новых и новых ресурсов для наращивания энергетики управления. Рано или поздно такие технологии ведут к социальным конфликтам и кризисам, истощению ресурсов, социальной нестабильности и т. п. В индустриальном обществе управление базируется на взаимодействиях легитимных политических субъектов (за рамками которых скрываются взаимоотношения политических элит), когда существующее устройство социальной системы обусловлено соотношением сил этих субъектов и их желанием следовать этому порядку.

 

В условиях информационного общества становится все больше субъектов социального управления, стремящихся отстаивать свои интересы. На первый план выходят коммуникативные методы управления, подразумевающие переход к самоорганизации субъектов общества на основе совместно конструируемого общественного мнения. Это означает замену социального контроля социальным управлением путем предварительного формирования общественного мнения, в рамках которого выдвигаются необходимые цели [см.: 2].

 

Информационная сфера общества как совокупность медийных ресурсов, коммуникативных технологий и культурного потенциала общества не имеет абсолютной защиты от прямого воздействия. Современные информационные технологии, благодаря которым практически каждый может разместить в Интернете произвольную информацию, позволяют любой социальной группе генерировать и трансформировать информацию в каналах коммуникации под свои цели, эффективно подготавливая и развивая общественное мнение в нужном русле. Осуществление управления процессами конструирования общественного мнения позволяет реализовывать желательные социальные изменения. В связи с этим целью статьи является рассмотрение специфики социального управления в информационном обществе.

 

Методологический подход. Начнем наш анализ с обоснования теоретического инструмента исследования. В соответствии с типами научной рациональности (классический, неклассический, постнеклассический) [см.: 9] выделим следующие подходы (их названия условные, для облегчения понимания), отличающихся чувствительностью «оптики» рассмотрения общества как целостности.

 

В рамках философского подхода общество рассматривается как целостность, и анализ происходящих процессов осуществляется по отношению к социуму как единому целостному организму. Социологи анализируют общество как множество социальных групп (и/или субъектов), объединенных в единое целое (в систему, или с нарастанием сложности – в «систему систем») [см.: 4; 11]. Общество как система находится в состоянии динамического равновесия, когда взаимодействия субъектов воспроизводят ее структуру. В рамках социально-психологического (конструктивистского) подхода общество рассматривается как «воображаемое сообщество» [см.: 1], как (ре)конструируемый текст (текст, автор, замысел) [см.: 7]. Общество воспроизводит свое предназначение во времени, следуя историческому замыслу, путем непрерывного обновления (преобразования) текста жизнедеятельности, коллективного автора, модели самоорганизации (социокультурного проекта общества).

 

В нашем исследовании будем использовать синергетический подход, в рамках которого интегрируются все вышеперечисленные подходы [см.: 8]. Для исследователя сложноорганизованное общество одновременно развертывается как целостность, система, текст, что позволяет анализировать это общество в трех измерениях как состояние, структуру, процесс, совмещая статичные модели, модели динамического равновесия и рекурсивные модели общества.

 

Исследование проблемы. В соответствии с предложенным подходом рассмотрим особенности социального управления в зависимости от сложности организации общества. Рассмотрим субъектов социального управления и их функции.

 

В обществе, рассмотренном как единый социальный организм, в качестве субъекта управления выступает государство, которое осуществляет управление жизнедеятельностью общества. В связи с тем, что государство – единственный институт управления, оно может становиться аппаратом насилия и принуждения для других субъектов.

 

В обществе, организованном как система, в качестве субъекта, управляющего жизнедеятельностью общества, выступает коллективный (системный) субъект, в состав которого входит государство и другие влиятельные политические субъекты (партии, финансово-промышленные группы и др.). Социальное управление, помимо обеспечения функционирования жизнедеятельности общества, включает и организацию коммуникаций коллективного субъекта. В таком обществе государство делится монополией на управление. В буквальном смысле делится своими полномочиями, когда оно становится одним из субъектов управления, и в переносном, когда разделяется на законодательную, исполнительную, судебную ветви власти. Государство задает контекст функционирования общества, его имплицитный порядок, выполняя функцию согласования интересов влиятельных политических субъектов. С одной стороны, наблюдается уменьшение роли государства как структуры управления жизнедеятельностью общества, но с другой – отмечается возрастание его неявной роли как организатора коллективного субъекта, который осуществляет функцию управления обществом.

 

В обществе, рассмотренном как (ре)конструируемый текст, в качестве субъекта управления выступает его коллективный автор, который включает различных субъектов общества, в том числе и государство. В таком обществе наблюдается дальнейшее растворение роли государства как структуры, непосредственно управляющей жизнедеятельностью социума. Оно делегирует полномочия субъектам общества, проводя собственную политику через задание правил конструирования и функционирования структур управления, и предлагает способы самоорганизации сообщества, позволяющие конструировать коллективного автора его социокультурного проекта. Социальное управление дополняется функцией (ре)конструирования моделей самоорганизации общества, базирующихся на различных парадигмах управления (субъект-объектной, субъект-субъектной, метасубъекта), обусловливающих состав лиц, принимающих решения, и степень их участия [см.: 3]. Процесс управления осуществляется двухступенчато: вначале задается модель самоорганизации коллективного автора, который впоследствии (ре)конструирует замысел социокультурного проекта и осуществляет управление жизнедеятельностью социума. Отметим, что в информационном обществе индивидуальные субъекты могут быть авторами социокультурного проекта общества, если это обусловлено моделью самоорганизации общества.

 

В рамках синергетического подхода социальное управление в различных измерениях общества представляет собой обеспечение функционирования его жизнедеятельности, организации коммуникаций коллективного субъекта, (ре)конструирования модели самоорганизации общества. Любой социальный проект всегда обусловлен качеством предлагаемой теоретической модели. Неудачно построенная логическая конструкция, ведущая к сомнительным или разрушительным следствиям, сохранит свои свойства в любом и каждом воплощении, что не позволяет надеяться на разрешение ни одной из актуальных проблем социального строительства. В условиях возрастающей сложности, открытости и неопределенности мира осуществление социального управления предполагает коррекцию социокультурного проекта социума, которая осуществляется в ходе согласования общественного мнения субъектов общества. Совместное моделирование социального проекта обеспечивает непрерывность коммуникации субъектов общества и, как следствие, управляемость системы.

 

Расширение числа субъектов, стремящихся участвовать в управлении жизнедеятельностью социума в информационном обществе, предполагает их самоорганизацию в социальные структуры, отстаивающие их интересы. Основным инструментом достижения целей этих структур становится предварительное формирование общественного мнения, которое дает возможность влиять на официальные институты власти.

 

Общественное мнение рассматривается как артикуляция субъектами общества фрагмента текста социокультурного проекта социума, имеющегося у них. Оно проявляется в трех формах (идеи, действия, слова), когда замысел (социального проекта), на основе которого осуществляются социокультурные практики, артикулируется в коммуникациях с другими субъектами. Примером проявлений общественного мнения может служить известная сказка про «новое платье короля». Приближенные короля действуют (несут шлейф платья), подданные – демонстрируют на словах свое восхищение новым платьем, а ребенок высказывает потаенные мысли, которые в данной ситуации не могут высказать взрослые.

 

Как и в случае социального управления, нарастание сложности организации общества приводит к расширению функций общественного мнения. В обществе, организованном как система, взаимодействия субъектов воспроизводят организацию общества, а общественное мнение является инструментом коммуникации субъектов, что позволяет организовать их понимание, которое служит основой для принятия решений о конструировании совместного социокультурного проекта. В обществе, рассмотренном как (ре)конструируемый текст, социальное управление предполагает коррекцию социокультурного проекта социума, а общественное мнение выполняет функцию обратной связи, предоставляя возможность в ходе согласования мнений субъектов внести коррективы в совместный проект.

 

В соответствии с тем, что общественное мнение определено как текст, у общественного мнения имеется свой (коллективный) автор. Подобно тому, как социальное управление в текстовой модели общества осуществляется двухступенчато, конструирование общественного мнения проходит в два этапа: вначале конструируется (коллективный) автор, который создает артикулированный текст общественного мнения. В связи с этим общественное мнение выступает средством самоорганизации общества, когда задание (коллективного) автора общественного мнения, артикулирующего фрагменты социокультурного проекта, позволяет организовать конструирование (коллективного) автора социокультурного проекта этого общества. Управление процессом конструирования (коллективного) автора общественного мнения предоставляет возможность осуществлять социальный контроль над процессами конструирования общественного мнения, что, в свою очередь, позволяет управлять процессами конструирования (коллективного) автора социокультурного проекта общества, реализующего этот проект.

 

Подведем некоторые итоги. В информационном обществе понимание социального управления расширяется на сферу (ре)конструирования модели социокультурного проекта общества, что позволяет привлечь к управлению большее количество субъектов. Обратной стороной этого процесса будет нарастание сложности систем управления. Множественность игроков, получивших возможность информационных воздействий, привела к поиску новых форм управления социумом. Легитимность общественных порядков и институтов становится все более зависимой от процедур обоснования и аргументации, связанных с коммуникативными практиками. Сложноорганизованные системы становятся чувствительными к форме управленческих воздействий, позволяющих (или не предусматривающих такой возможности) субъектам общества участвовать в принятии управленческих решений.

 

Инновационные процессы общества связаны с непрерывностью обновления его социокультурного проекта, поэтому социальное управление в информационном обществе может быть методологически рассмотрено как задача управления когнитивными процессами социума, его смыслопорождающей деятельностью и рефлексией [см.: 6]. Успешность внедрения инноваций будет обусловлена тем, будут ли участвующие в их осуществлении относить себя к соавторам этих преобразований. Принятие управленческих решений в духе жесткой иерархии и безоглядного следования инструкциям не вписывается в логику сложноорганизованного мира. Административное воздействие может только запустить процесс внутренних преобразований общества, тогда как конечный результат является следствием внутренних рекурсивных процессов и не предопределен однозначно.

 

Заключение. Спецификой социального управления в информационном обществе становится организация процесса (ре)конструкции, обновления модели социокультурного проекта социума. Первоначально конструируется (коллективный) автор модели (ре)конструкции. В дальнейшем этот автор на основе использования общественного мнения, которое в ходе согласования мнений субъектов общества выполняет функцию обратной связи, вносит коррективы в совместный проект. Для успешного внедрения социальных инноваций индивидуальные субъекты общества должны стать соавторами этих инноваций. Это позволяет вовлечь этих субъектов в осуществление проекта (ре)конструкции не только как исполнителей чужой воли, а как реализующих собственные идеи.

 

В информационном обществе его субъекты в ходе жизнедеятельности путем коммуникации на основе учета общественного мнения совершенствуют (согласуют с изменяющимися условиями) социокультурный проект самоорганизации жизнедеятельности общества. Управление авторами общественного мнения предоставляет возможность управления (ре)конструированием модели самоорганизации общества, направляя развитие общества в желательном направлении.

 

Список литературы

1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. – М.: Кучково поле, 2001. – 288 с.

2. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000. – 96 с.

3. Лепский В. Е. Эволюция представлений об управлении (методологический и философский анализ). – М.: Когито-Центр, 2015. – 107 с.

4. Луман Н. Общество как социальная система. – М.: Логос, 2004. – 232 с.

5. Макарейко Н. В. Административное право. – М.: Издательство Юрайт, 2014. – 212 с.

6. Москалев И. Е. Методология и методика государственного управления инновационными социальными процессами // Образование и общество. – 2007. – № 5. – С. 62–69.

7. Плющ А. Н. Синергетическая модель организации общества // Социологические исследования. – 2014. – № 10. – С. 14–22.

8. Плющ А. Н. Социально-психологические механизмы информационного влияния. – Нежин: Видавництво «Аспект-Поліграф», 2017. – 240 с.

9. Стёпин В. С. Теоретическое знание. – М.: Прогресс-Традиция, 2000. – 744 с.

10. Франчук В. И. Основы общей теории социального управления. – М.: Институт организационных систем, 2000. – 180 с.

11. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. – М.: Весь Мир, 2003. – 416 с.

 

References

1. Anderson B. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism [Voobrazhaemye soobschestva. Razmyshleniya ob istokakh i rasprostranenii natsionalizma]. Moscow, Kuchkovo pole, 2001, 288 p.

2. Baudrillard J. In the Shadow of the Silent Majorities, or the End of the Social [V teni molchalivogo bolshinstva, ili Konets sotsialnogo]. Ekaterinburg, Izdatelstvo Uralskogo universiteta, 2000, 96 p.

3. Lepskiy V. E. Evolution of Ideas about Governance (Methodological and Philosophical Analysis) [Evolyutsiya predstavleniy ob upravlenii (metodologicheskiy i filosofskiy analiz)]. Moscow, Kogito-Tsentr, 2015, 107 p.

4. Luhmann N. Theory of Society [Obschestvo kak sotsialnaya sistema]. Moscow, Logos, 2004, 232 p.

5. Makareyko N. V. Administrative Law [Administrativnoe pravo]. Moscow, Izdatelstvo Yurayt, 2014, 212 p.

6. Moskalev I. E. Methodology and Methods of State Management of Innovative Social Processes [Metodologiya i metodika gosudarstvennogo upravleniya innovatsionnymi sotsialnymi protsessami]. Obrazovanie i obschestvo (Education and Society), 2007, № 5, pp. 62–69.

7. Plyusch A. N. Synergetic Model of Society Organization [Sinergeticheskaya model organizatsii obschestva]. Sotsiologicheskie issledovaniya (Sociological Studies), 2014, № 10, pp. 14–22.

8. Plyusch A. N. Socio-Psychological Mechanisms of Information Influence [Sotsialno-psikhologicheskie mekhanizmy informatsionnogo vliyaniya]. Nezhin, Vidavnitstvo “Aspekt-Polіgraf”, 2017, 240 p.

9. Stepin V. S. Theoretical Knowledge [Teoreticheskoe znanie]. Moscow, Progress-Traditsiya, 2000, 744 p.

10. Franchuk V. I. The Fundamentals of the General Theory of Social Governance [Osnovy obschey teorii sotsialnogo upravleniya]. Moscow, Institut organizatsionnykh sistem, 2000, 180 p.

11. Habermas J. The Philosophical Discourse of Modernity [Filosofskiy diskurs o moderne]. Moscow, Ves Mir, 2003, 416 p.

 
Ссылка на статью:
Плющ А. Н. Социальное управление в информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 12–19. URL: http://fikio.ru/?p=2807.

 
© А. Н. Плющ, 2017

УДК 130.2

 

Кузнецова Евгения Владимировна – учреждение высшего образования «Университет управления «ТИСБИ», кафедра юридических и гуманитарных дисциплин, кандидат философских наук, доцент, Набережные Челны, Россия.

E-mail: kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

423825, Россия, Республика Татарстан, Набережные Челны, ул. Татарстан, д. 10 (25/14),

тел: 8-917-864-11-84.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Компьютерная ставшая следствием высоких информационных привела к формированию принципиально нового цивилизационного состояния общества. Одним из главных видов сырья в грядущей цивилизации становится информация, в связи с чем происходит трансформация современного социокультурного пространства, важнейшим ресурсом для развития которого выступают средства массовой информации.

Результаты: Сегодняшний российский социум находится в состоянии духовного и социального кризиса, а массмедиа и, в первую очередь, телевидение, стали источником пропаганды ценностей потребительского общества. Удовлетворяя интеллектуальные потребности обывателя лишь в той мере, в какой это необходимо ему самому, телевидение вынуждено давать все меньше объективной информации. Современное телевидение реализует четыре главные социально значимые функции: информационную, манипулятивную, образовательную и коммерческую. При этом доминирующей является манипулятивная функция. Социологическое исследование роли телевидения в современном обществе, проведенное в 2016 году в г. Набережные Челны среди жителей города и профессиональных журналистов, показало снижение доверия к массмедиа вообще и к телевидению в частности, что способствует образованию информационного вакуума.

Выводы: Средства массовой коммуникации, в первую очередь телевидение, могут стать тем самым инструментом, который позволит сделать процесс коммуникации наиболее эффективным и добиться установления действительно равноправных отношений между социальными субъектами материальной и духовной сфер культуры. Средства массовой коммуникации должны являться не просто распространителями информации в обществе, а инициаторами активного информационного взаимообмена между различными сферами социума и внутри них. Телевидение должно стать эффективным инструментом формирования социокультурного пространства нового формата.

 

Ключевые слова: средства массовой информации; телевидение; информационная цивилизация; массовые коммуникации; электронные медиа; потребительское общество; высокие информационные технологии; функции телевидения; общественное сознание; манипуляция информацией.

 

The Role of Television as an Information and Spiritual Resource in the Formation of Modern Sociocultural Space

 

Kuznetsova Evgenia Vladimirovna – The University of Management “TISBI”, Department of Law and Humanities, Ph. D. (Philosophy), Associate Professor, Naberezhnye Chelny, Russia.

E-mail: kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

10(25/14), Tatarstan st., Naberezhnye Chelny, Republic of Tatarstan, Russia, 423825,

tel: 8-917-864-11-84.

Abstract

Background: The computer revolution, which was the result of the emergence of information technology, led to the formation of a fundamentally new civilizational state of society. One of the main types of raw materials in the civilization to come is information, thus the transformation of the modern sociocultural space is taking place, with the mass media being the most important resource for it’s development.

Results: Today’s Russian society is in a state of spiritual and social crisis, and the media and, first and foremost, television, have become a source of propaganda for the values of the consumer society. Satisfying the intellectual needs of the people as far as it is necessary for them, television is forced to give less and less objective information. Modern television implements four main socially significant functions: informational, manipulative, educational and commercial. In this case, the manipulative function is dominant. A sociological study of the role of television in modern society, conducted in Naberezhnye Chelny in 2016 among city residents and professional journalists, showed a decrease in confidence in the media in general and in television in particular, which contributes to the creating of an information vacuum.

Conclusion: The mass media, primarily television, can become the instrument that will make the communication process most effective and achieve the establishment of truly equitable relations between the social subjects of the material and spiritual spheres of culture. The mass media should be not only disseminators of information in the society, but also initiators of active information interchange among different spheres of the society and within them. Television should be an effective tool for the formation of sociocultural space of a new format.

 

Keywords: mass media; television; information civilization; mass communications; electronic media; consumer society; high information technologies; functions of television; public consciousness; manipulation of information.

 

Компьютерная ставшая следствием высоких информационных привела к формированию принципиально нового цивилизационного состояния общества. Одним из главных видов сырья в грядущей цивилизации становится информация, в связи с чем происходит трансформация современного социокультурного пространства, важнейшим ресурсом для развития которого выступают средства массовой информации.

 

На сегодняшний день возникли и утвердились разнообразные направления и методолого-концептуальные подходы в исследовании массмедиа в целом. Отметим при этом, что в исследовательских традициях используется различная терминология по отношению к области медиакультуры – массмедиа, массовые коммуникации, средства массовой информации (СМИ), средства массовой коммуникации (СМК), «публичные коммуникации» (“public communications”) и др.

 

Термин «медиум» является достаточно обобщенным, под ним понимается любое средство коммуникации, которое передает или сообщает некое значение. Телефон, радио, кино, телевидение, Интернет – все они являются «медиа» [1, с. 78]. В то же время сообщение осуществляется в каждом случае по-разному, в зависимости от степени «чистоты» медиума. Так, телефон представляет собой «чистую» форму медиации, в то время как газеты и электронные медиа теснейшим образом связаны со средой своего существования и, в свою очередь, формируют свой собственный «самореференциальный» универсум. В исследованиях по теории медиа подчеркивается связь новых коммуникационных технологий с изменяющимся характером общества, начало которой уходит корнями еще в середину XIX века, в период создания железных дорог и пароходов [1, с. 72]. «Однако массовые коммуникации не следует смешивать с технологиями, делающими их возможными – специфика массовых коммуникаций состоит в дистинктивных условиях операции, в которые включаются природа аудитории, опыта коммуникации и коммуникатора». В «чистом» виде существование технологий в столь сложной современной культурной ситуации, где социальные и культурные аспекты тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены, а технологические феномены отягощены культурными смыслами, вряд ли возможно. Особенно остро встает этот вопрос в последние годы в связи с небывалым ростом телекоммуникационных технологий, что крайне затрудняет прогнозирование как в этой конкретной сфере, так и в социокультурной динамике в целом.

 

90-е годы XX века знаменуют новый этап как в мировых, так и в отечественных массовых коммуникациях, причем в рамках этого периода процессы, происходящие в отечественных массмедиа, практически совпадают с подобными же процессами в европейских. Основными чертами ситуации в мировом медиа-пространстве конца прошлого века являются, по мнению многих исследователей, его непредсказуемость и неслыханная скорость технологических инноваций, которые хотя и не позволяют нам выстраивать какие-либо определенные прогнозы относительно того, каким будет процесс потребления продукции медиа в XXI веке, однако не оставляют сомнения в культурной значимости приобщения к новым информационным технологиям.

 

В новом, XXI веке несомненной доминантой среди средств массовой коммуникации становятся электронные медиа [1, с. 74] и телевидение. Основными чертами этой эпохи являются распространение спутникового и кабельного телевидения и связанный с этим рост числа каналов, дающий неограниченный выбор зрителю. Все чаще процесс более или менее целостного, единого просмотра той или иной передачи заменяется «зэппингом» – постоянным переключением каналов, создающим ситуацию одновременного просмотра большого количества передач. Это во многом напоминает характерное для постмодернистской культурной ситуации состояние зрителя – потребителя культуры, который уже не в состоянии воспринять какой-либо временной или смысловой континуум как цельное впечатление, но одновременно включает в свое поле восприятия ряд фрагментов и впечатлений, создающих специфику фрагментированного коллажа постсовременного культурного опыта.

 

Видео, вошедшее в эти годы в нашу повседневную жизнь как его неотъемлемая часть, также связано с процессом фрагментации – оно используется, чтобы прокрутить не занимающие зрителя фрагменты, останавливаясь на том, что важно для понимания сюжета или на деталях, представляющих специфический индивидуальный интерес. В результате видео становится своеобразным дайджестом. «Все это дает возможность каждому потребителю стать производителем образов, принадлежащих только ему» [2].

 

В то же время сам бурный количественный рост каналов полностью меняет облик не только телевидения, но и современной культуры в целом. Этот рост одновременно восхищает и тревожит как исследователей, так и людей, которым приходится приспосабливаться к новым технологиям. «В конце XX века в Европе и в США рождающимся символом нового будущего стала электронная супермагистраль в образе 500 каналов (или единого канала с возможностью доступа к универсуму информации), неограниченной интерактивности и повышенной возможности потребительского выбора и явного контроля. Этот образ полон обещания, свободы и выбора» [3, с. 13]. Но далеко не все относятся к этому технологическому прорыву столь оптимистично, и прогнозы в данной области весьма противоречивы.

 

Любое прогнозирование или попытка регуляции будущего теснейшим образом соотносится с тем, что происходит в области массмедиа как с технологической, так и с социокультурной точек зрения. Средства массовой информации, включая телевидение, по мнению ряда исследователей, выступают в качестве существеннейшего фактора в формировании нового социокультурного пространства, характерного для постиндустриального (информационного, трансиндустриального) общества. Как пишет известный американский социолог, основатель теории постиндустриального общества Д. Белл, телевидение создало то, что греки некогда называли ойкуменой – единое сообщество, или то, что М. Маклюэн назвал «глобальной деревней» [см.: 2, с. 71].

 

Сегодняшнее российское общество во многом духовно и социально дезориентировано и находится в состоянии экономического кризиса. Его граждане в своей основной массе пассивны, безынициативны. Налицо также кризис национального самосознания. В то же время дезориентация общества отчасти вызвана отсутствием объективной информации. Средства массовой информации стали источником пропаганды ценностей потребительского общества. В то время как информация, по мнению Э. М. Андреева, по своей природе должна способствовать общественному равновесию и развитию [4].

 

СМИ воплощают единство трех начал. Первое начало – естественное (природное), ибо информация является важнейшим ресурсом, без которого невозможна сама жизнь. Второе начало – социальное, порождающее проблему организации совместной деятельности и общения. Третье начало – духовное, вызывающее необходимость знания и осмысления происходящего.

 

В случае нереализации этих начал СМИ ведут общество к дезинформированности. Дезинформированное же общество – ступень к тоталитаризму, господству мифологического утопического сознания.

 

В данной связи современные российские средства массовой информации вызывают беспокойство многих ученых. Особенно это касается телевидения, занимающего доминирующие позиции среди остальных СМИ. Телевидение как интегратор (или дезинтегратор) общества не случайно становится в последнее время объектом многих исследований.

 

Мы систематизировали концепции некоторых ученых, касающихся воздействия телевидения на общественное сознание, обобщили нашу телереальность и попробовали выделить на этой основе следующие функции современного российского телевидения, являющиеся для него ведущими на сегодняшний день.

 

1) Информационная функция. Генеральная Ассамблея ООН в 1946 году призвала к обеспечению свободы информации и выражения убеждений, а Всеобщая декларация прав человека (ст. 19) утвердила право личности на объективную информацию. Однако, как показывают исследования, сегодня наблюдается дефицит объективной информации на наших телеканалах. В частности, исследование, проведенное нами в г. Набережные Челны в 2016 г. и посвященное влиянию СМИ на общественное сознание, показано следующее:

– 27,6 % тележурналистов города стремятся к объективности в анализе событий, 35,3 % делают это в зависимости от ситуации, 62 % (!) не ставят объективное отражение событий целью своих репортажей и передач, в то время как 54,45 % опрошенных зрителей – жителей г. Набережные Челны – ценят в телевещании объективность и точность;

– 1,66 % зрителей постоянно смотрят информационно-аналитические программы, 43,85 % респондентов не смотрят их никогда; 8,3 % респондентов в формировании своего мнения по тем или иным вопросам опираются на СМИ, 26,6 % опираются на суждения друзей, родственников, то есть доверяют им больше, чем журналистам.

 

Отсюда потеря интереса к массмедиа вообще (и к телевидению, в частности) как к источнику информирования, снижение интереса граждан к происходящим в мире событиям и, как следствие этого, образование информационного вакуума.

 

2) Манипулятивная функция. Одним из механизмов манипулирования общественным сознанием, который использует телевидение, является привлечение внимания аудитории к определенным проблемам. Но при этом картина мира, создаваемая на экране, зачастую не соответствует действительности. Американские ученые-социологи, представители Анненбергской школы, предложили еще одну концепцию, выявляющую сущность манипулятивного воздействия ТВ на сознание людей [5]. Это концепция символического интеракционизма, заключающаяся в создании мифологического образа реальности, который складывается в результате «шаблонных капсул» – идей, сюжетов, норм, ценностей, формирующих определенный образ мышления и поведения.

 

Создавая мифические образы, телевидение ведет пропаганду определенного рода ценностей. Сегодняшнее российское телевидение ориентируется в формировании своего содержания на «американскую» модель культуры, что означает активную пропаганду ценностей потребительского общества. Отсюда огромное количество телеигр с целью обогащения, формирующих дух потребительства и вносящих разлад в общество. Таким образом, остается невыполненной главная миссия массмедиа – миссия единения общества и формирования единого общественного мнения.

 

Еще одной отличительной чертой современного телевидения является пропаганда насилия и криминала. «Улицы разбитых фонарей», «Ментовские войны», «Три вокзала», «Тайны следствия», «Морские дьяволы», «След» – таковы телесериалы, демонстрируемые в течение одних суток федеральными каналами, такими как Первый канал, Россия 1, НТВ, Пятый канал.

 

Причем в телесериалах отечественного производства, тема которых – преступность и борьба с ней, «зло» не всегда несет наказание, зачастую показывается непобедимость организованной преступности в России, что, безусловно, является отражением действительности.

 

Обращаясь к социологическому исследованию, мы видим, что большинство телеаудитории предпочитает заполнять свой теледосуг именно просмотром детективных телесериалов (53 %), остальные выбирают ток-шоу (31,9 %) или телеигры (15,1 %).

 

Если принять во внимание концепцию Г. Шаттенберга о функциях социального контроля ТВ, можно прийти к выводу о том, что количество преступлений против личности, против собственности в нашем обществе в последующем не уменьшится, а возрастет, так как телевидение, распространяя информацию о ненаказуемости зла, устанавливает новые морально-нравственные нормы.

 

3) Образовательная функция. В число основных задач телевидения, как и других СМИ, всегда входило просвещение населения по различным вопросам. Расширение картины мира зрителя (читателя, слушателя) – один из функциональных признаков деятельности массмедиа, выделенных исследователями Европейского института СМИ.

 

Но нынешняя модель телевещания предусматривает удовлетворение культурных потребностей обывателя на его среднем (или ниже среднего) уровне. В результате основными характеристиками телевидения становятся сенсационность, скандальность, зрелищность, привлекательность формы и дегуманизация содержания. Как показал социологический анализ, в г. Набережные Челны для 34,45 % респондентов телевидение есть способ заполнения досуга, 18,89 % повышают с его помощью культурный уровень.

 

4) Коммерческая функция. Данная функция выражается в наличии рекламы в телеэфире. Российская телереклама в ее нынешнем варианте существования в эфире представляет собой исключительно институт продвижения товара на рынке. Между тем, реклама есть еще и социокультурный институт, средство формирования общественных процессов. Но социальная реклама слабо представлена на нашем телевидении.

 

Проанализировав реализацию функций российского телевещания, мы приходим к выводу о необходимости создания кардинально нового механизма функционирования ТВ, который бы удовлетворил многоплановые интересы представителей различных слоев социума, позволил повысить качество передач с точки зрения операторского, режиссерского мастерства, обеспечил плюрализм мнений и, что самое главное, способствовал формированию системы ценностей, принципиально отличной как от мифологических ценностей, пропагандировавшихся советским ТВ, так и от современных материальных (потребительских) ценностей, пропагандой которых занимается российское ТВ, в значительной степени «американизированное». Удовлетворяя интеллектуальные потребности обывателя лишь в той мире, в какой это необходимо ему самому, телевидение вынуждено давать все меньше объективной информации, образуя информационный вакуум, как уже отмечалось выше, и ведя к еще большему снижению потребности аудитории в объективной информации. Поскольку подобная модель телевещания неуклонно ведет к полной пассивности индивида и его равнодушию к происходящему, духовность общества падает, падает и нравственность.

 

В этом контексте встает вопрос о профессионализме и социальной ответственности СМИ. Еще основатель кибернетики Н. Винер предупреждал, что манипуляция информацией способна ввергнуть общество в кризис. Средства массовой информации – феномен сложный и противоречивый, формирующий путь развития общества, с одной стороны, и отражающий все стороны общественной жизни – с другой. В связи с особой ролью информации на стадии существования информационной цивилизации (постиндустриального общества, супериндустриального общества) средствам массовой информации предназначена особая роль на новом общественно-цивилизационном этапе развития [6].

 

В обществе, ориентированном на потребительство и основанном на купле-продаже, на подавлении и насилии, информационная система, являясь собственностью тех, кто преуспел в борьбе за власть, есть фактор социальной дезорганизации и дезинтеграции. Средства массовой коммуникации, в первую очередь телевидение, учитывая степень его влияния на общественное сознание, могут стать тем самым инструментом, который позволит сделать процесс коммуникации наиболее эффективным и добиться установления действительно равноправных отношений между социальными субъектами материальной и духовной сфер культуры. Средства массовой коммуникации должны являться не просто распространителями информации в обществе, а инициаторами активного информационного взаимообмена между различными сферами социума и внутри них.

 

Список литературы

1. Шепинская Е. Н. Телевидение как форма культуры // Массовая культура на рубеже веков. Сб. статей. – М., СПб: ДБ, 2005. – С. 12–125.

2. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. – М.: Academia, 1999. – 956 с.

3. Wright Ch. Mass Communication. A Sociological Perspective. – N. Y.: Random House, 1968. – 235 р.

4. Андреев Э. М. Средства массовой информации и реформирование России // Социально-политический журнал. – 1996. – № 4. – С. 32–48.

5. Полуэхтова И. А. ТВ как механизм социального контроля // Вестник МГУ. Серия 18. Социология и политология. – 1998. – № 1. – С. 49–60.

6. Кузнецова Е. В. СМИ как социальный институт на современном общественно-цивилизационном этапе // Регионология. – 2012. – № 3. – С. 154–161.

 

References

1. Shepinskaya E. N. Television as a Form of Culture [Televidenie kak forma kultury]. Massovaya kultura na rubezhe vekov. Sbornik statey (Popular Culture at the Turn of the Century. Collected Articles), Moscow, Saint Petersburg, DB, 2005, pp. 12–125.

2. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo]. Moscow, Academia, 1999, 956 p.

3. Wright Ch. Mass Communication. A Sociological Perspective. New York, Random House, 1968, 235 р.

4. Andreev E. M. Mass Media and Reforming of Russia [Sredstva massovoy informatsii i reformirovanie Rossii]. Sotsialno-politicheskiy zhurnal (Social and Political Journal), 1996, № 4, pp. 32–48.

5. Poluekhtova I. A. TV as a Mechanism of Social Control [TV kak mekhanizm sotsialnogo kontrolya]. Vestnik MGU. Seriya 18. Sotsiologiya i politologiya (Moscow State University Bulletin. Series 18. Sociology and Political Science), 1998, № 1, pp. 49–60.

6. Kuznetsova E. V. Mass Media as a Social Institute on the Modern Social and Civilizational Stage [SMI kak sotsialnyy institut na sovremennom obschestvenno-tsivilizatsionnom etape]. Regionologiya (Regional Studies), 2012, № 3, pp. 154–161.

 
Ссылка на статью:
Кузнецова Е. В. Роль телевидения как информационно-духовного ресурса в формировании современного социокультурного пространства // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 34–41. URL: http://fikio.ru/?p=2803.

 
© Е. В. Кузнецова, 2017

УДК 504.03; 504.06

 

Васильева Вера Николаевна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Мурманский арктический государственный университет», кафедра философии и социальных наук, доктор социологических наук, профессор, Мурманск, Россия.

E-mail: Vasilevavn99@mail.ru

Ул. Капитана Егорова, д. 15, Мурманск, 183038, Россия,

тел.: 8-902-13-77-342.

Жигунова Галина Владимировна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Мурманский арктический государственный университет», проректор по научной работе, кафедра философии и социальных наук, доктор социологических наук, профессор, Мурманск, Россия.

E-mail: galina-zhigunova@yandex.ru

Ул. Капитана Егорова, д. 15, Мурманск, 183038, Россия,

 тел.: 8-921-03-98-282; 8-921-27-37-378.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Экологическая ситуация как в Мурманской области, так и во многих других регионах России оценивается неоднозначно и непрерывно меняется под воздействием природных и социальных факторов. Поэтому она требует постоянного мониторинга и разнообразных активных действий по улучшению состояния природной среды.

Результаты: Состояние природной среды в Мурманской области разные эксперты оценивают неодинаково – от достаточно благополучного уровня до тяжелого. Хорошо изучены причины слабой адаптируемости природной среды региона к антропогенным воздействиям, главные источники загрязнения (в том числе радиоактивного) почвы, воды и воздуха.

В этих условиях особенно важна эффективная и многоплановая деятельность неправительственных общественных движений, занятых оздоровлением экологической обстановки – Мурманской областной организации Всероссийского общества охраны природы (ВООП), Мурманского регионального общественного движения «Союз-4Н», «Северной коалиции», в которую входят неправительственные экологические организации. В последнее время они работают по многочисленным направлениям и методикам, апробированным в России и за рубежом. Среди этих направлений – организация общественного экологического контроля, оказание природоохранных услуг населению и организациям, экологическое воспитание детей и подростков, организация для них экологических экспедиций, проекты по развитию нетрадиционных источников энергии, по выводу из эксплуатации старых ядерных блоков, научные исследования состояния окружающей среды, формирование экологически грамотной личности, проведение опросов общественного мнения по проблемам экологии. Социологические исследования позволили установить, в частности, что жителей Мурманска больше волнуют не глобальные экологические проблемы, а непосредственно те, с которыми они сталкиваются повседневно.

Выводы: Творческий подход к внедрению апробированных в России и в других странах разнообразных природоохранных проектов позволяет эффективно улучшать качество природных объектов и может стать надежным основанием для дальнейшей реализации концепции устойчивого развития.

 

Ключевые слова: экологические проблемы; экологическая безопасность; экологическая обстановка; экологическая ситуация; природоохранная деятельность; природные ресурсы.

 

Ecological Situation in the Murmansk Region: Regional Problems and Prospects for Their Solution in Information Society

 

Vasilieva Vera Nikolaevna – Murmansk Arctic State University, Department of Philosophy and Social Sciences, Doctor of Sociology, Professor, Murmansk, Russia.

E-mail: Vasilevavn99@mail.ru

15, Captain Egorov str., Murmansk, 183038, Russia,

tel: 8-902-13-77-342.

Zhigunova Galina Vladimirovna – Murmansk Arctic State University, Vice Rector, Department of Philosophy and Social Sciences, Doctor of Sociology, Professor, Murmansk, Russia.

E-mail: galina-zhigunova@yandex.ru

15, Captain Egorov str., Murmansk, 183038, Russia,

tel: 8-921-03-98-282; 8-921-27-37-378.

Abstract

Background: The environmental situation in the Murmansk region and in many other regions of Russia is assessed ambiguously and is continuously changing under the influence of natural and social factors. Therefore, it requires constant monitoring and various active actions to improve the state of the natural environment.

Results: Experts assess the state of the natural environment in the Murmansk region in different way. It ranges from a no-effect to a critical level. The reasons for the poor adaptability of the natural environment of the region to anthropogenic impacts, the main sources of soil, water and air pollution (radioactive ones being included) are well studied.

Under these conditions, the effective and multifaceted activities of the non-governmental public movements engaged in improving the ecological situation are important. They are the Murmansk regional organization of the All-Russian Society for the Conservation of Nature (VOOP), the Murmansk regional public movement Soyuz-4N, the Northern Coalition. These days they work in numerous fields using various methods, approved in Russia and abroad. Among these initiatives are the organization of public environmental control, the provision of environmental services to the public at large and organizations, the environmental education of children and adolescents, the organization of ecological expeditions for them, projects for the nonconventional power sources development, old nuclear units decommissioning, environmental research, ecological competence improving, conducting public opinion polls on environmental issues. Sociological research has made it possible to find out, in particular, that residents of Murmansk are more concerned not with global environmental problems, but directly with those that they face day-to-day.

Conclusion: The creative approach to the undertaking of various environmental projects approved in Russia and some other countries allows us to improve the quality of natural objects and can become a reliable basis for further implementation of the concept of sustainable development.

 

Keywords: ecological problems; environmental safety; ecological situation; environment activity; natural resources.

 

Регуляция социоприродного взаимодействия в силу его глобального характера является одной из трудноразрешимых задач современности. Предпринимаемые меры, к сожалению, не всегда приводят к оздоровлению экологической обстановки и обеспечению экологической безопасности населения России. Именно поэтому анализ экологической обстановки представляется своевременным и актуальным.

 

Специалисты, анализируя экологическую ситуацию в условиях современной России, утверждают, что качество окружающей природной среды в разных регионах Российской Федерации неодинаково. В частности, по данным Ю. Л. Хотунцева, из 17 млн. кв. км территории страны около 65 % (более 11 млн. кв. км) в соответствии с критериями ЮНЕП (Программа ООН по охране окружающей среды) характеризуется как «дикая природа», или ненарушенные экосистемы, то есть почти не затронутые хозяйственной деятельностью, сохранившие биопродуктивность и биоразнообразие. Для мира в целом названный показатель составляет 27 % [3, с. 146]. Эти массивы образуют крупнейшую в мире зону стабилизации глобальной окружающей среды и представляют собой уникальный экологический ресурс для восстановления биосферы Земли.

 

Вместе с тем экологически неблагополучными признаны около 15 % территории России. В 180 городах России с общим населением более 60 млн. человек превышены предельно допустимые концентрации токсичных веществ в воде и воздухе. Количество выбросов в атмосферу от промышленных предприятий в последнее десятилетие возросло более чем на 10 %, от автомобильного транспорта – на 30 %, объем токсичных отходов увеличился на 35 % [2, с. 70].

 

Экологическое неблагополучие части российских территорий – следствие прямого уничтожения естественных экосистем (вырубка лесов, распашка степей и лугов), негативных антропогенных воздействий на них (загрязнение атмосферного воздуха, водных объектов и почвы отходами производства, иссушение земель вследствие выполнения гидромелиоративных работ, дорожного и промышленного строительства и пр.). Причем за последние годы экологическая ситуация в некоторых регионах страны, несмотря на сокращение выбросов загрязнений в атмосферу, сброса неочищенных сточных вод и размещения твердых отходов производства, значительно ухудшилась. Существенное загрязнение атмосферного воздуха в городах и городских агломерациях, неудовлетворительное положение с обезвреживанием токсичных отходов, сверхнормативное загрязнение источников питьевого водоснабжения имеют место более чем в 30 субъектах Российской Федерации.

 

Практически во всех субъектах Федерации регулярны лесные пожары, которые уничтожают сотни тысяч гектаров лесопокрытой территории. В настоящее время существуют такие проблемы, как истощение сельскохозяйственных угодий и снижение плодородия почв. Под угрозой исчезновения находятся многие виды флоры и фауны.

 

Для российской экономики характерна индустриальная структура с мощным и тяжелым основанием. К сожалению, в последние годы происходит «утяжеление» экономики страны, увеличивается основание пирамиды, она «расползается», что приводит к росту нагрузки на природу. Тяжелое основание пирамиды не только «давит» на современную экологическую ситуацию, но и грозит задавить будущие ростки устойчивого социоприродного развития.

 

Отражением этой ситуации стало увеличение природоемкости во многих отраслях и по многим видам продукции. В странах, прошедших структурную энергосберегающую перестройку, сложилась противоположная динамика энергоемкости. Энергоемкость промышленной продукции стран – членов Организации экономического сотрудничества и развития уменьшилась в среднем на 35,3 %. Некоторые страны практически не увеличили потребление энергии за 20 лет при быстром росте экономических результатов. Например, Дания при общем сокращении потребления энергии по сравнению с 1986 г. увеличила ВНП в 1,5 раза [1, с. 5].

 

Поскольку экологическая обстановка в разных регионах Российской Федерации имеет существенные различия, обусловленные состоянием природной среды, следует обратить внимание на экологическую ситуацию на территории Мурманской области.

 

Мурманская область основана в мае 1938 года, граничит с Карелией, Финляндией и Норвегией, омывается Баренцевым и Белым морями. Ее площадь составляет 144902 кв. км. Большая часть территории Мурманской области находится за Северным полярным кругом. Сосредоточение на территории Мурманской области огромных запасов природных ископаемых, уникальность географического положения, чрезвычайная уязвимость природы в северных широтах усугубляют остроту экологических проблем этого региона.

 

Выделяют две группы факторов, оказывающих влияние на экологическую обстановку в регионе: объективные и субъективные.

 

К объективным факторам [4], которые обусловливают низкий ассимиляционный потенциал региона, т. е. сравнительно слабую способность его экосистем адаптироваться к изменению внешних условий для сохранения своих функций, относятся:

1) географическое положение Мурманской области в высокоширотных районах планеты и особенности геологического щита;

2) отсутствие на побережье Северного Ледовитого океана естественных преград в виде горных хребтов, препятствующих переносу масс воздуха из Арктики и загрязняющих веществ из Северной Европы и Северной Америки;

3) дефицит тепла негативно влияет на производство биомассы болотами, покрывающими 40 % территории области, что соответствующим образом сказывается на аккумуляции загрязнений;

4) особенность лесов, площадь которых превышает 60 % территории региона, связанная с тем, что они фактически не депонируют углерод в почву;

5) «ранимость» растительного покрова региона, порождаемая «слабым» слоем почвы, образовавшимся после ледникового периода, т. е. относительно недавно с точки зрения геологической истории;

6) высокий уровень солнечной радиации в период полярного дня, повышающий естественную пожароопасность лесных земель;

7) длительный зимний сезон и высокий снежный и ледовый покровы, аккумулирующие загрязняющие вещества и способствующие их залповому сбросу в водные объекты в период весеннего паводка.

 

К субъективным факторам [4], оказывающим наиболее существенное влияние на экологическую обстановку в регионе, следует отнести, прежде всего, сохраняющийся тип природоразрушающего природопользования, который обусловлен структурой народнохозяйственного комплекса Мурманской области. Сегодня в ней преобладают крупномасштабные горнодобывающие и горно-металлургические производства и другие отрасли, эксплуатирующие природные ресурсы.

 

К основным отраслям промышленного производства в регионе и, соответственно, к основным источникам загрязнения окружающей среды относят: добывающую промышленность, предприятия энергетического комплекса, военные и военно-промышленные объекты, портовое хозяйство, бытовые стоки и отходы. Конкретные предприятия и организации, повинные в загрязнении: «Кандалакшский алюминиевый завод», «Кольская горно-металлургическая компания», «Мурманский траловый флот», «Оленегорский ГОК», Северный флот России, Кольская АЭС, Апатитская ТЭЦ, Мурманская ТЭЦ и другие.

 

Следует отметить, что, несмотря на снижение объемов производства горнопромышленного комплекса (ГПК), его доля в экономике области и в загрязнении окружающей среды в условиях рыночной системы хозяйствования фактически не изменилась. Зато уменьшилась нагрузка на окружающую среду со стороны лесного, рыбодобывающего и агропромышленного комплексов, которые вследствие кризисов 1992; 1998; 2008 годов находятся в депрессивном состоянии.

 

Положительно отразились на экологической обстановке в области сокращение контингентов вооруженных сил российской армии и флота, а также продолжительный спад в сфере строительства, судоремонтного производства, машиностроения.

 

Неоднозначность антропогенных воздействий на природу Мурманской области обусловливает наличие противоречивых оценок экологической обстановки в регионе. Одни специалисты считают, что на территории области «экологическая ситуация … имеет тенденцию к улучшению… что Мурманская область имеет высокий рейтинг практически по всем показателям охраны окружающей среды» [4]. Другие же утверждают, что «экологическую обстановку в Мурманской области можно оценить как неблагополучную» [5].

 

Противоречивость экологических оценок диктует необходимость анализа статистических данных. Министерство природных ресурсов и экологии Мурманской области ежеквартально проводит мониторинг загрязнений атмосферного воздуха на территории региона [5]. По критериям Росгидромета, уровень загрязнения атмосферного воздуха городов Апатиты, Кандалакша, Кировск, Кола, Оленегорск оценивается как низкий, городов Заполярный, Мончегорск, Мурманск, поселка Никель – как повышенный.

 

Деятельность предприятий компании «Норильский никель» крайне негативно влияет на экологическую ситуацию в Мурманской области. В результате выбросов диоксида серы в поселке Никель и городе Мончегорске возникают так называемые «лунные пейзажи», представленные выжженными пустошами с редкими, чудом выжившими кустарниками. В самом Мурманске предприятий компании «Норильский никель» нет, но, тем не менее, столица Заполярья сталкивается с экологическими проблемами из-за разгрузки угля в торговом порту, расположенном в центре города. Следует признать: несмотря на то, что, согласно данным экологического мониторинга, имеет место постоянное превышение допустимых концентраций загрязняющих веществ в атмосферном воздухе городов Мончегорск, Мурманск, Кандалакша, Оленегорск, поселок Никель, ни один из них не входит в перечень населенных пунктов РФ с неблагоприятной экологической обстановкой.

 

Вызывает тревогу и опасение не только загрязнение атмосферы, но и ситуация с качеством питьевой воды на территории области. Обеспечение населения водой питьевого качества остается главной экологической проблемой для области. Эта проблема ежегодно усугубляется изношенностью и неэффективной работой очистных сооружений. На большинстве из них используется хлорирование воды. Основными источниками загрязнения водных бассейнов являются, наряду со стоками предприятий химической и металлургической промышленности, бытовые стоки, а также сброс воды электростанциями, вследствие чего водные ресурсы области некоторые специалисты относят к «чрезвычайно грязным» [6].

 

К сожалению, из-за сохранения инструмента «временно-согласованных выбросов и сбросов загрязняющих веществ» предприятия и организации по-прежнему имеют возможность легитимно сохранять их объем и уклоняться от экологической модернизации. Следствием этого является отставание уровня экологизации производства на предприятиях области от прогрессивных зарубежных аналогов.

 

Мурманская область, согласно мнениям экологов, остается одним из проблемных регионов России и Северной Европы [7]. Дело в том, что на ее территории располагается огромное количество атомных объектов: базы Северного Флота, атомный ледокольный флот и суда обслуживания, хранилища РАО и ОЯТ, Кольская АЭС.

 

Благодаря финансовой помощи стран-доноров в Мурманской области стали решать проблемы в области ядерной и радиационной безопасности [7]. Основными донорами для Мурманской области являются Германия, Великобритания, Италия, Норвегия, Финляндия, Франция. Германия финансирует проекты по утилизации атомных подводных лодок, Франция вкладывает средства в Программу по закрытию хранилища отработанного ядерного топлива в посёлке Гремиха. Норвегия финансирует работы по восстановлению инфраструктуры в губе Андреева, по реализации проекта «Утилизация радиоизотопных термоэлектрических генераторов (РИТЭГ)». Благодаря этому проекту с побережья Баренцева, Белого и Карского морей демонтированы 180 РИТЭГ [8, с. 42], которые были потенциально опасными радиационными объектами. Если верить материалам Доклада о состоянии и об охране окружающей среды Мурманской области в 2012 году, в районе расположения Кольской АЭС радиационная обстановка благополучная и отвечает требованиям действующих нормативных документов. Хотя есть и более тревожная информация: о продлении срока службы трех из четырех реакторов КАЭС [6], а работа на старых реакторах является потенциально опасной.

 

Источником экологической опасности для территории Арктического шельфа является развитие нефтегазовых проектов. Планы эксплуатации нефтегазовых месторождений в Арктических условиях могут быть рискованными и сложными. Ни одна страна в мире не обладает достаточным опытом и технологиями для бурения в условиях «ранимой» окружающей среды Арктики, усугубляемых жесткими погодными характеристиками. Кроме того, Штокмановский проект экономически невыгоден [7], и в перспективе его реализация может стать еще одной большой проблемой для региона, усугубив его экологическое неблагополучие. Уже сегодня поверхность воды Кольского залива (основной водной транспортной магистрали) покрыта масляными пятнами, берега его «замазучены», и все это сверху покрыто слоем бытовых отходов. Нефтяная пленка, покрывающая Кольский залив, даже видна из космоса.

 

Следует сказать, что руководство Мурманской области активно занимается вопросами экологии. Для решения экологических проблем в области создана экологическая прокуратура; разработаны и реализуются целевые экологические программы; значительно активизировался экологический контроль; в рамках международного сотрудничества реализуются программы и проекты по предотвращению радиоактивного загрязнения, сокращению выбросов и сбросов горно-металлургического комплекса, сохранению лесных ресурсов и биоразнообразия, охране морской среды и ее биоресурсов.

 

Несмотря на то, что на территории Мурманской области реализуется долгосрочная целевая программа «Охрана окружающей среды Мурманской области», предусматривающая природоохранные мероприятия на период до 2020 года, население Мурманска, согласно данным социологических исследований, обеспокоено промышленным загрязнением города, накоплением мусора, загазованностью атмосферного воздуха и загрязнением Кольского залива. Для решения этих проблем горожане готовы обращаться в органы власти, а также выходить на митинги и пикеты, что сохраняет актуальность изучения общественного мнения по вопросам экологии и природоохранной активности населения области.

 

Поскольку экологические проблемы в условиях глобализации становятся первоочередными, то для их решения необходима консолидация всех слоев общества, его граждан. Консолидации усилий общественности в процессе реализации природоохранных мероприятий способствует организация достаточно масштабного экологического движения в регионе.

 

Общественное экологическое движение в Мурманской области представлено следующими организациями:

1. Мурманская областная организация Всероссийского общества охраны природы (ВООП);

2. Мурманское региональное общественное движение «Союз-4Н»;

3. «Северная коалиция», в которую входят неправительственные экологические организации.

 

Основной целью деятельности Мурманского отделения ВООП является активизация движения общественности за здоровую и благоприятную экологическую обстановку в области, за создание условий, способствующих ее устойчивому экологически безопасному развитию. Главными направлениями деятельности Мурманского отделения ВООП является реализация следующих задач:

1) пропаганда экологических знаний, экологическое просвещение населения;

2) научно-техническая и практическая природоохранная деятельность;

3) организация общественного экологического контроля;

4) оказание природоохранных услуг населению, организациям, предприятиям.

 

Мурманское региональное общественное движение «Союз-4Н» осуществляет экообразовательную и воспитательную работу с детьми и подростками. Региональное движение «Союз-4Н» занимается организацией и проведением выставок детских работ с экологической направленностью: «Природа глазами детей», «Зимняя сказка». Важным направлением деятельности регионального общественного движения «Союз-4Н» является организация экологических экспедиций для учащихся школ с целью привлечения подрастающего поколения к практической природоохранной деятельности, формирования у детей и подростков столь необходимых в условиях Крайнего Севера умений и навыков самообслуживания и жизнеобеспечения в полевых условиях. Организация экологических экспедиций с учащимися школ способствует воспитанию бережного и аккуратного отношения к природе родного края.

 

«Северная коалиция» неправительственных экологических организаций была создана в 2003 году для координации деятельности научно-производственных объединений с целью решения экологических, социальных проблем развития нефтегазового комплекса на Северо-Западе России. Целью совместной работы неправительственных экологических организаций является консолидация усилий общественности для поддержания конструктивного диалога между муниципалитетами, вышестоящими органами власти региона, общественными организациями и производственными компаниями с целью устойчивого развития северных территорий.

 

Членами «Северной коалиции» являются:

1) Мурманская региональная общественная экологическая организация «Беллона-Мурманск»;

2) Кольский координационный экологический центр «ГЕЯ» (ККЭЦ «ГЕЯ»);

3) Кольский центр охраны дикой природы (КЦОДП);

4) Региональное отделение Всемирного фонда дикой природы (WWF);

5) Мурманская областная молодежная общественная экологическая организация «Природа и молодежь».

 

Общественные экологические организации, входящие в «Северную коалицию», заручившись поддержкой администрации области, выступили с рядом инициатив, которые получили широкую поддержку и у общественности Мурманской области. Члены «Северной коалиции» участвовали в создании, разработке и реализации совместного проекта в области развития нетрадиционных возобновляемых источников энергии в нашем регионе. В рамках региональной целевой программы «Охрана и гигиена окружающей среды в Мурманской области» была осуществлена разработка проектных работ в области развития нетрадиционных возобновляемых источников энергии.

 

По результатам реализации программы на базе областной научной библиотеки проводятся круглые столы, конференции, встречи с привлечением средств массовой информации. Обсуждение итогов деятельности экологических организаций, эффективности их взаимодействия с органами исполнительной власти в области охраны окружающей среды способствует выработке новых ориентиров природоохранной работы с общественностью. Обсуждение результативности мероприятий, проведенных общественными экологическими организациями, позволяет обменяться опытом в проведении природоохранных мероприятий и акций, выработать общую стратегию в реализации экологических мероприятий.

 

В процессе обсуждения природоохранных целей, стоящих перед участниками «Северной коалиции», разрабатываются планы совместных действий, направленные на сохранение биоразнообразия в области, развития сети особо охраняемых природных территорий (ООПТ). Участники «Северной коалиции», организовали обсуждение создания природного парка «Хибины», в котором участвовали более 30 общественных и научных организаций. Ими было организовано обследование Городецких птичьих базаров полуострова Рыбачий с целью проектирования памятника природы.

 

Участники «Северной коалиции» провели обследование участка побережья между губами Лумбовка и Качковка и прилегающих тундровых участков с целью выявления их природоохранной ценности для проектирования ООПТ. Они также организовали специальные мероприятия, направленные на пропаганду значимости ООПТ для развития лечебно-оздоровительного отдыха, туризма, редких или сезонных видов спорта в регионе, включая альпинизм, традиционные и горные лыжи, парусный спорт, спортивную охоту и рыбалку, артиктрофи.

 

Общественные экологические организации, входящие в «Северную коалицию», принимают участие в реализации проекта «Вывод из эксплуатации старых ядерных блоков». Работа в рамках данного проекта осуществляется совместно с общественными организациями Ленинградской области, Москвы, Литвы и Норвегии.

 

Наряду с организацией природоохранных акций (о запрете использования ГМО и полученных из них продуктов в питании младенцев, дошкольном и школьном питании; в защиту бездомных животных и др.), все участники экологических движений занимаются организацией и проведением опросов общественного мнения по различным экологическим проблемам. Так, в частности, детским экологическим движением «Зеленая планета» проводится ежегодный опрос по поводу использования батареек [9]. Молодёжный клуб «Зелёная ветвь», работавший на базе школы, с целью обретения независимости был преобразован в Кольский экологический центр (МООО «КЭЦ»), который сотрудничает c норвежскими природоохранными организациями.

 

МООО «КЭЦ» является коллективным членом Российской организации «Социально-экологического союза». Направлениями его деятельности являются:

1) развитие системы экологического образования и воспитания населения;

2) расширение контактов между природозащитными организациями области, России и зарубежных стран;

3) организация и проведение акций протеста против загрязнений окружающей среды;

4) сбор информации о состоянии природной среды, её анализ;

5) проведение консультаций со специалистами, сбор подписей под требованиями, которые отсылаются лицам, принимающим решения или влияющим на их принятие;

6) проведение экологических наблюдений и сравнение их результатов с наблюдениями школьников из других стран, что способствует получению дополнительных сведений о трансграничных переносах.

 

Данные направления объединены в три главных направления деятельности МООО «КЭЦ»:

1) энергетическое направление; сюда входят такие темы, как энергосбережение, энергоэффективность;

2) развитие возобновляемых источников энергии;

3) добыча газа и транспортировка нефти.

 

По аналогичным направлениям деятельности работает молодежная экологическая организация региона «ПиМ» [10], основными целями которой являются:

1) формирование экологической личности, информирование всех слоёв населения;

2) вовлечение молодежи в активную экологическую деятельность;

3) содействие в решении экологических проблем.

 

Членами «ПиМ» являются студенты ВУЗов, СУЗов и учащиеся старших классов школ, лицеев, гимназий, которые принимают активное участие в изучении общественного мнения об отношении граждан к проблеме отходов в России. Это исследование проводилось в рамках одного из основных направлений деятельности молодежной экологической организации: пропаганда раздельного сбора и вторичного использования ресурсов. Благодаря этому в некоторых дворах Мурманска появились контейнеры для сбора пластиковой посуды. Разумеется, это не может считаться окончательным решением проблемы, но начало уже положено.

 

«ПиМ» принимала участие в проведении социологического исследования «Отношение жителей Мурманска к экологическим проблемам», в котором приняли участие 200 респондентов. Презентация результатов исследования состоялась в социологическом центре Северо-Западного филиала Московского гуманитарно-экономического института. На презентации были озвучены основные экологические проблемы, вызывающие тревогу у жителей Мурманска.

 

Руководитель социологического исследования А. Сороколетова обратила внимание на то, что жителей города больше волнуют не глобальные экологические проблемы, а непосредственно те, с которыми они сталкиваются каждый день. Основными экологическими проблемами, интересующими жителей города, оказались:

1) накопление твердых бытовых отходов (20 %),

2) промышленное загрязнение города и его окрестностей (18 %),

3) загрязнение воздуха выхлопными газами автомобилей (14 %),

4) загрязнение берегов Кольского залива (13 %),

5) присутствие ГМО в продуктах питания (10 %) [11].

 

В десятку основных экологических проблем, выделенных мурманчанами, также вошли проблемы, связанные с плохим качеством питьевой воды (7 %) и работа Кольской атомной станции (6 %).

 

По результатам исследования были выявлены не только основные экологические проблемы Мурманской области, но и способы их решения, предложенные респондентами:

– основной мерой для решения главных экологических проблем является введение системы штрафов (27 %);

– разработка мер нормативно-правового регулирования (20 %);

– разработка новых технологий для решения существующих проблем (20 %);

– экономическое стимулирование экологически грамотного поведения (10 %);

– совершенствование экологического образования (6 %).

 

Социологическое исследование, в котором принимали участие члены «ПиМ», позволило выявить высокий уровень природоохранной активности населения и готовность принимать деятельное участие в решении экологических проблем города:

– готовы обращаться с экологическими инициативами в органы власти (32 %);

– участвовать в распространении экологических знаний (31 %);

– принимать участие в ресурсо- и энергосбережении (22 %);

– готовы жертвовать деньги экологическим организациям (16 %);

– выходить на экологические митинги, принимать участие в экологических пикетах (13 %).

 

Высокий уровень экологической грамотности, выявленный в процессе социологического исследования, вкупе с высоким уровнем природоохранной активности населения в перспективе смогут обеспечить эффективность решения экологических проблем на территории Мурманской области и оздоровить экологическую обстановку в регионе.

 

Следует отметить, что увеличить позитивные сдвиги в рационализации природопользования возможно за счет заимствования и распространения зарубежного природоохранного опыта. В последние десятилетия за рубежом появилось много успешных примеров устойчивого развития в таких областях, как энергетика, машиностроение, промышленное и городское строительство, сельское хозяйство, потребление.

 

В качестве примера можно привести влияние новых финансовых механизмов в Кении на развитие возобновляемых источников энергии (солнечной, ветровой, гидроэнергии, биогаза, энергии, получаемой за счет утилизации бытовых отходов), что привело к повышению уровня доходов и занятости.

 

Переход к стратегии экономического роста и снижения уровня выбросов углекислого газа за счет использования источников возобновляемой энергии способствовал созданию новых рабочих мест и увеличению вложений в развитие экологически безопасных технологий в Китае.

 

Развитие органического сельского хозяйства в Уганде не только способствовало повышению доходов фермерских хозяйств, но и оказало благотворное влияние на экономику, окружающую среду и общество в целом.

 

Реализация проекта по трансформации двух крупнейших мусорных свалок в экологически безопасные полигоны для захоронения мусора в Сан-Паулу (Бразилия) позволила предотвратить выброс в атмосферу 352 000 тонн метана, из которого было произведено свыше миллиона мегаватт электроэнергии.

 

Использование в Канаде сертификации «ЭкоЛого», одного из наиболее уважаемых знаков экологической безопасности в Северной Америке, способствовало повышению популярности тысяч наименований товаров, соответствующих экологическим стандартам.

 

Во Франции в период с 2006 по 2008 год целенаправленно было создано порядка 90 000 рабочих мест в «зеленых» секторах, преимущественно в области сохранения энергии и создания возобновляемых источников энергии.

 

Восстановление и устойчивое освоение деградированных земель в рамках природоохранной инициативы «Южный берег» на Гаити послужит благу примерно 205 тысяч человек.

 

Творческий подход к внедрению апробированных за рубежом природоохранных проектов, улучшающий качество природных объектов, может стать надежным основанием для дальнейшей реализации концепции устойчивого развития.

 

Список литературы

1. Комягин В. М. Экология и промышленность. – М.: Наука, 2004. – 232 с.

2. Транковский С. Экологическая обстановка и жизнь у нас в стране // Наука и жизнь. – 2008. – № 4. – С. 70–71.

3. Хотунцев Ю. Л. Экология и экологическая безопасность: учеб. пособие для вузов. – М.: Akademia, 2004. – 480 с.

4. Экологическая обстановка // Промышленный портал Мурманской области – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://helion-ltd.ru/ecological-conditions-2025/ (дата обращения 10.08.2017).

5. Экология Мурманска // Экология регионов – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ekovolga.com/nashi-goroda/760-ekologiya-murmanska.html (дата обращения 10.08.2017).

6. Насколько хватит богатств Мурманской области? // Экологический портал № 1 в России! – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ecology-of.ru/ekologiya-regionov/naskolko-khvatit-bogatstv-murmanskoj-oblasti (дата обращения 10.08.2017).

7. Экологические проблемы в Мурманской области // Студенческая библиотека онлайн – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://studbooks.net/912613/ekologiya/ekologicheskie_problemy_murmanskoy_oblasti (дата обращения 10.08.2017).

8. Доклад о состоянии и об охране окружающей среды Мурманской области в 2012 году. – Мурманск: Индивидуальный предприниматель Щербаков Максим Леонидович, 2013. – 149 с.

9. Тема повторяющегося ежегодного опроса: Что Вы делаете с использованными батарейками? // Детское экологическое движение «Зелёная планета» – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.greenplaneta.ru/node/2159 (дата обращения 10.08.2017).

10. ПИМ // Природа и молодёжь – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pim.org.ru/archives/83 (дата обращения 10.08.2017).

11. Мурманчане определили основные экологические проблемы // Экологический правовой центр «Беллона» – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://bellona.ru/2010/04/09/murmanchane-opredelili-osnovnye-ekol/ (дата обращения 10.08.2017).

 

References

1. Komyagin V. M. Ecology and Industry [Ekologiya i promyshlennost]. Moscow, Nauka, 2004, 232 p.

2. Trankovskiy S. Ecological Situation and Life in Our Country [Ekologicheskaya obstanovka i zhizn u nas v strane] Nauka i zhizn (Science and Life), 2008, № 4, pp. 70–71.

3. Khotuntsev Yu. L. Ecology and Ecological Safety [Ekologiya i ekologicheskaya bezopasnost]. Moscow, Akademia, 2004, 480 p.

4. Ecological Situation [Ekologicheskaya obstanovka]. Available at: https://helion-ltd.ru/ecological-conditions-2025/ (accessed 10 August 2017).

5. Ecology of Murmansk [Ekologiya Murmanska]. Available at: http://ekovolga.com/nashi-goroda/760-ekologiya-murmanska.html (accessed 10 August 2017).

6. How Much Will Be Enough of Resources of Murmansk Oblast [Naskolko khvatit bogatstv Murmanskoy oblasti?]. Available at: http://ecology-of.ru/ekologiya-regionov/naskolko-khvatit-bogatstv-murmanskoj-oblasti (accessed 10 August 2017).

7. Ecological Problems in Murmansk Oblast [Ekologicheskie problemy v Murmanskoy oblasti]. Available at: http://studbooks.net/912613/ekologiya/ekologicheskie_problemy_murmanskoy_oblasti (accessed 10 August 2017).

8. Condition and Preservation of Surroundings of Murmansk Oblast in 2012 Year Report [Doklad o sostoyanii i ob okhrane okruzhayuschey sredy Murmanskoy oblasti v 2012 godu]. Murmansk, Individualnyy predprinimatel Scherbakov Maksim Leonidovich, 2013, 149 p.

9. The Topic of the Annual Public Opinion Poll: What Do you Do with the Used Batteries? [Tema povtoryayuschegosya ezhegodnogo oprosa: Chto Vy delaete s ispolzovannymi batareykami?]. Available at: http://www.greenplaneta.ru/node/2159 (accessed 10 August 2017).

10. Nature and Youth [Priroda i molodezh]. Available at: http://pim.org.ru/archives/83 (accessed 10 August 2017).

11. Citizens of Murmansk Determined the Main Ecological Problems [Murmanchane opredelili osnovnye ekologicheskie problemy]. Available at: http://bellona.ru/2010/04/09/murmanchane-opredelili-osnovnye-ekol/ (accessed 10 August 2017).

 
Ссылка на статью:
Васильева В. Н., Жигунова Г. В. Экологическая ситуация на территории Мурманской области: региональные проблемы и перспективы их решения в условиях информационного общества // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 3. – С. 20–33. URL: http://fikio.ru/?p=2736.

 
© В. Н. Васильева, Г. В. Жигунова, 2017

УДК 117; 316.324.8; 004.946

 

Соснина Тамара Николаевна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Самарский государственный аэрокосмический университет имени академика С. П. Королева (национальный исследовательский университет)», кафедра философии и истории, доктор философских наук, профессор, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, Россия, Самара.

E-mail: tnsssau@bk.ru

443086, Самарская обл., г. Самара, Московское шоссе, д. 34,

 тел: 8(846)267-45-65; 8(846) 332-74-83.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Философская концепция виртуальной реальности имеет первостепенное значение для осмысления современного информационного общества. Между тем многие исследователи отмечают, что глубинное теоретическое содержание понятия виртуальной реальности пока остается нераскрытым.

Результаты: В отечественной философской литературе последних двух десятилетий можно выделить до 21 варианта определения виртуальной реальности. Группируя их по смыслу, мы предлагаем сформулировать девять основных подходов. Это рассмотрение виртуального как объективно (реально) существующего; как вымышленного, воображаемого и иллюзорного; как промежуточного состояния между возможным и действительным, материальным и идеальным; как образа реальности (инварианта); как особого состояния сознания; как особых пространственно-временных параметров; как сконструированного человеком технического бытия; как тотальной сущности бытия.

Область применения результатов: Формирование представлений о виртуальной реальности вносит вклад в целостную концепцию современного информационного общества, которую еще предстоит создать.

Выводы: Понятие «виртуальность» неизбежно включает в себя социальную составляющую, технико-технологическую составляющую и социокультурную составляющую.

 

Ключевые слова: виртуальность; реальность; материальное и нематериальное; бытие и небытие; сознание; информация.

 

The Definition of the Notion ‘Virtuality’. The Terminological Status Analysis

 

Sosnina Tamara Nikolaevna – Samara State Aerospace University, Department of philosophy and history, Doctor of Philosophy, Professor, Samara, Russia.

E-mail: tnsssau@bk.ru

34, Moskovskoye shosse, Samara, 443086, Russia,

tel: 8(846)267-45-65; 8(846) 332-74-83.

Abstract

Background: The philosophical concept of virtual reality is of paramount importance for the comprehension of the modern information society. Meanwhile, many researchers note that the deep theoretical contents of the notion of virtual reality remains ambiguous.

Results: In Russian philosophical literature of the last two decades, up to 21 options for determining virtual reality can be found. By classifying them according to the meaning, we propose to formulate nine basic approaches. The consideration of the virtual as objectively (really) existing; as fictitious, imaginary and illusory; as an intermediate state between the possible and the real, the material and the ideal; as an image of reality (invariant); as a particular state of consciousness; as special space-time parameters; as a technical being constructed by man; as the total essence of being.

Research implications: The formation of notions about virtual reality contributes to the holistic concept of the modern information society to be created.

Conclusion: The concept of “virtuality” inevitably includes the social component, the technical and technological component and the socio-cultural component.

 

Keywords: virtuality; reality; material and non-material; being and non-being; consciousness; information.

 

Развитие информационной техники и технологий, влияние их на экономику и общество является отражением революционного процесса, призванного перевести функционирующие материальное и духовное производство в новое, виртуальное качество.

 

В последние десятилетия интерес к феномену виртуальности резко возрос, в научную терминологию буквально ворвалась группа понятий, производных от virtus (виртуальность, виртуальное пространство-время, виртуальные машины, фирмы, деньги, банки, культура и т. д.).

 

Вскоре стало ясно, что трактовка понятия «виртуальное» далека от однозначности. Определим собственную позицию.

 

Корень «virtus» восходит к античности, где использовались два его смысла: реальность – образ (вариант Платона); актуальное – потенциальное бытие (вариант Аристотеля).

 

Воспроизведем определения понятия «виртуальность», используемые в литературе с 1994 года.

 

1. Виртуальный (лат. virtualial – возможный) может или должен проявиться при определенных условиях [см.: 1, с. 126].

 

2. Виртуальность – объект или состояние, которые реально не существуют, но могут возникнуть при определенных условиях. Онтологическая трактовка рассматривает виртуальность как некое потенциальное состояние бытия при наличии в нем определенного активного начала.

 

Другой подход к виртуальности сформировался под влиянием компьютерных, информационных технологий. С их помощью можно погрузиться в виртуальную реальность, где субъект не будет различать вещи и события действительного и виртуального мира: мир дан ему непосредственно в его ощущениях, а они оказываются на этом уровне неразличимыми.

 

Виртуальная реальность характеризует состояние сознания, и этим она отличается от реальности объективной. С аналогичной точки зрения следует рассматривать виртуальные реальности, встречающиеся в психологии, эстетике и в духовной культуре [см.: 2, с. 404].

 

3. Виртуальность – (возможность) сила, то, что визуально, наличествует «в возможности», противостоит тому, что актуально, наличествует «в реальности», виртуальность как склонность к реализации [см.: 3].

 

4. Виртуальность есть образ реальности, возникший в человеческом сознании в результате рационализации и/или восприятия, оформленный в актуальном, целостном виде. Необходимое условие для существования виртуальности – интерсубъективный мир образов – культура. Виртуальность – инвариант реальности [см.: 4].

 

5. Виртуальность – тотальное свойство физического мира, проявляющееся на микро- макро- и мегауровнях организации материи. Универсальными свойствами виртуальности являются:

– способность существовать, но быть перцептивно не воспринимаемой, непосредственно не регистрируемой приборами;

– способность переносить взаимодействие реальных объектов либо воздействовать на последние; короткое время жизни; существование в переходных состояниях или процессах, дающих выбор из ряда возможностей [см.: 5].

 

6. Термин «виртуальность» понимается как мнимое; как воображаемое; как небытие; как нематериальное [см.: 6, с. 47].

 

7. Феномен виртуального фиксирует универсальность природы человека, «усиливает» смысл человеческого существования. Человек как продукт всеобщих возможностей, концентрирующий возможности развития мира и себя самого [см.: 7, с. 15].

 

8. Виртуальность имеет сложную интегративную природу. Первый ее уровень связан с объективными характеристиками, второй – с субъективными, третий – со сложными отношениями первых двух уровней, проявляющимися в материально-духовной деятельности человека. Виртуальное есть промежуточное состояние, момент взаимосвязи, взаимообусловленности и взаимоперехода возможного и действительного, представляющий из себя переплетение идеального (мыслимого) и материального (реализованного).

 

Виртуальность пронизывает все наше существование, начиная от природного начала в человеке, где мощно проявляют себя психофизиологические феномены (например, сновидения), далее идет социальный уровень с его условностью и разноплановостью норм, правил и, наконец, культурный уровень, формирующий мировоззрение [см.: 8, с. 42].

 

9. Виртуальность – обусловленное природой, в той или иной мере присущее человеку потенциальное качество сознания [см.: 9, с. 98].

 

10. Виртуальное – способ бытия, отличный как от реального, так и от идеального. Эти различные содержания перетекают друг в друга, становятся неразличимыми, неотличимыми. Понятие виртуальности предполагает новую парадигму мышления, позволяющую анализировать в единой плоскости реалии, которые относятся к разным типам знания: естественнонаучного, гуманитарного, технического, философского [см.: 10, с. 6].

 

11. Виртуальность – это действительная реальность, обладающая свойствами: порожденности (виртуальная реальность продуцируется активностью какой-либо другой реальности, внешней по отношению к ней); актуальности (виртуальная реальность существует актуально, только здесь и теперь); автономности (в виртуальной реальности свое время, свое пространство и свои законы существования); интерактивности (виртуальная реальность может взаимодействовать со всеми другими реальностями, в том числе и с порождающей, как относительно независимая от них) [см.: 11].

 

12. Виртуальность характеризуют следующие свойства: неопределенность существования во времени; иллюзорность; n-мерность (заданность измерения); конструированность; искусственность по отношению к естественному, довиртуальному [см.: 12, с. 60].

 

13. Виртуальность – это базовый информационный код, выраженный в программе, созданной программистами, свойство компьютерной реальности [см.: 13].

 

14. Категория «виртуальности» вводится через оппозицию субстанциональности и потенциальности; виртуальный объект существует, хотя и не субстанционально, но в то же время – не потенциально, а актуально.

 

Виртуальность не сводится к современным компьютерным программным артефактам, к ней относятся, например, сны, галлюцинации, трансколлективные психозы, различные пограничные (сумеречные) состояния сознания, которые являются такими же формами виртуальности, как и образы (симуляции), смоделированные на современных носителях [см.: 14].

 

15. Виртуальность – это логика чудес, магия внушений, мир смыслов и ценностей, способ трансформации сознания и реальности, чудесное обращение запредельного в реальное [см.: 15].

 

16. Термин «виртуальный» используется для обозначения технологий трехмерных изображений. Технология, на основе которой работает Promovisor, позволяет совмещать мнимые трехмерные изображения с реальными предметами [см.: 16].

 

17. Виртуальный (электронный документ) – информационный объект, или некая совокупность, которую образует любой тип структурированных данных, которые содержат законченное информационное сообщение, могут быть авторизованы, храниться в цифровой форме и воспроизводиться в виде, воспринимаемом человеком [см.: 17].

 

18. Виртуальность (виртуальная реальность) есть реальность образная, имеющая предметно-сущностное содержание. Образная реальность является ареной проявления действия свободной воли человека. Виртуальное бытие не требует обычных физических ресурсов – материи, энергии, пространства-времени. Такое бытие может существовать отдельно и независимо от бытия физического и стыкуется с ним лишь через работу компьютера [см.: 18].

 

19. Виртуальность (виртуальное бытие) – это бытие модельное, бытие в возможности, а не в действительности [см.: 19].

 

20. Виртуальность (виртуальная реальность) – моделируемый техническими средствами образ искусственного мира, передаваемый человеку через генерируемые компьютером имитации ощущений [см.: 20].

 

21. Виртуальная (культура) предполагает, с одной стороны, массовость как закономерность функционирования и развития, с другой – расширение границ творчества, новые способы художественной деятельности, проявление уникальности, индивидуальности [см.: 21].

 

Интерпретации понятия «виртуальное», предлагаемые современными авторами, можно сгруппировать в блоки, где отражены его базовые характеристики.

 

Виртуальность – это:

А. Объективно (реально) существующее – 5; 7; 8; 10; 11; 13; 14; 15;

Б. Вымышленное, воображаемое, иллюзорное – 2; 4; 12; 14; 16; 19; 21;

В. Промежуточное состояние между возможным и действительным, материальным и идеальным – 1; 2; 3; 4; 5; 6; 7; 8; 10; 15; 19;

Г. Образ реальности (инвариант) – 4; 6; 14; 15; 18;

Д. Особое состояние сознания – 2; 4; 9; 11; 13; 19; 20; 21;

Ж. Особые пространственно-временные параметры – 5; 7; 11; 12; 13; 14; 16; 18;

З. Сконструированное техническое бытие – 11; 12; 13; 14; 15;

И. Естественно-технический и культурный феномен – 5; 7; 9; 10; 11; 12; 17; 18; 21;

К. Тотальная сущность бытия – 5; 7; 8; 10.

 

Итог. Виртуальному присущи характеристики: онтологические – А, Б, В, Ж, К; гносеологические – Б, Г, Д; социокультурные – Г, Д, И, З.

 

Анализ терминологических особенностей понятия «виртуальное» в каждом из аспектов (онтологический, гносеологический, социокультурный) выявляет различие используемых трактовок. Виртуальность в онтологическом аспекте исследователи рассматривают в трех вариантах.

 

В рамках первого постулируется объективность виртуальных образований (А), второго – признается как мнимое и иллюзорное воображаемое (Б), пребывающее в особых пространственно-временных рамках (Ж). Третий вариант исходит из тезиса, что виртуальность существует как промежуточное образование между объективным и субъективным, материальным и идеальным (В). Особая группа представлена исследователями, для которых виртуальность есть всеобщая тотальная характеристика сущего (К). Определение виртуальности в гносеологическом аспекте также противоречиво: одни считают образ реальности, возникающий в сознании, результатом рационализации и/или восприятия (Г), другие утверждают, что познание мира «замещается» имитациями разного качества, включая состояние сознания, потерявшего способность отличать реальное от вымышленного, мнимого (Б, Д).

 

Социокультурный статус виртуального рассматривается как многоликое образование, которое ассоциируется с современными компьютерными и программными артефактами (З); с «симуляциями», моделируемыми на современных носителях (Г); с пограничными (сумеречными) состояниями человека, имитирующими эффект иллюзий (Д); с парадигмой мышления, синтезирующей естественнонаучное, гуманитарное, техницистское и философское начала (И).

 

Резюме. Понятие «виртуальность» в литературе используется неоднозначно, но, тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что оно содержит в себе:

– социальную составляющую (совокупность присущих субъекту природно-социальных качеств);

– технико-технологическую составляющую (совокупность технико-технологического обеспечения, воспроизведения специфического синтеза реальности актуальной и мнимой);

– социокультурную составляющую (совокупность принципиально новых представлений о возможностях материального и идеального начал, раскрывающихся под воздействием информационных технологий конца ХХ – начала XXI века).

 

Литература

1. Современный словарь иностранных слов. – СПб.: Дуэт, 1994. – 752 с.

2. Носов Н. А. Новая философская энциклопедия. В 4 т. Т. 3. – М.: Мысль, 2001. – 694 с.

3. Зорин В. И. Евразийская мудрость от А до Я.: Толковый словарь. – Алма-Ата: Сездiк-Словарь, 2002. – 408 с.

4. Кулагина И. В. Виртуальность как инвариант социокультурной реальности: методологические основания социальных исследований. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. филос. н. – Томск, 2004. – 17 с.

5. Николаев И. А. Виртуальность как естественнонаучный, технический и культурный феномен. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. филос. н. – Саратов, 2004.

6. Губанов Н. И., Согрина В. И. Основные формы бытия // Философия и общество. – 2004. – № 4. – С. 41–50.

7. Малкова Е. В. Виртуальная реальность: социально-философский аспект. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. филос. н. – Пермь, 2005. – 24 с.

8. Абрамов М. Г. Потенциал виртуальности // Экология и жизнь. – 2006. – № 9. – С. 40–51.

9. Силантьева И. И. Виртуальный человек в пространстве-времени // Философские науки. – 2007. – № 8. – С. 97–101.

10. Бондаренко Р. А. Виртуальная реальность в современной социальной ситуации. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. д. филос. н. – Ростов-на-Дону, 2008. – 40 с.

11. Маслова А. В. Природа и социально-экономические особенности виртуальных организаций. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. к. э. н. – Иваново, 2010. – 23 с.

12. Немыкина О. И. Понятие виртуальности в философском контексте // Гуманитарная наука. Философия. – 2011. – № 1.– С. 53–62.

13. Юхвид А. В. Компьютерные виртуальные технологии как новый техно-социальный феномен. – Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. д. филос. н. – М., 2013. – 50 с.

14. Виртуальность // Википедия – Свободная энциклопедия – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Виртуальность (дата обращения 27.05.2017).

15. Гарин И. Что такое виртуальность? // Проза.ру – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.proza.ru/2012/03/27/672 (дата обращения 27.05.2017).

16. Promovisor – трехмерная анимация или 3D голограмма // Интерактивное и проекционное оборудование для проведения презентаций, конференций и выставок в Санкт-Петербурге – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.av-gorod.ru/brands/10.html (дата обращения 27.05.2017).

17. Цветков В. Я., Семушкина С. Г. Электронные ресурсы и электронные услуги // Современные проблемы науки и образования – Электронный научный журнал – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.science-education.ru/ru/article/view?id=1303 (дата обращения 27.05.2017).

18. Корсунцев И. Г. Моделирование как процесс порождения виртуального бытия следующего поколения // Философские исследования. – 2001. – № 2. – С. 176–185.

19. Чарушников В. Виртуальное общество // Молодая гвардия. – 2011. – № 5/6. – С. 89–120.

20. Виртуальная реальность // Национальная политическая энциклопедия – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://politike.ru/termin/virtualnaja-realnost.html (дата обращения 27.05.2017)

21. Муртазина М. Ш. Виртуальная культура как феномен глобализации (философско-культурологическое осмысление). – Автореф. дисс. на соискание уч. ст. к. филос. н. – Чита, 2012. – 23 с.

 

References

1. Modern Dictionary of Foreign Words [Sovremennyy slovar inostrannykh slov]. Saint Petersburg, Duet, 1994, 752 p.

2. Nosov N. A. New Philosophical Encyclopedia. In 4 vol. Vol. 3. [Novaya filosofskaya entsiklopediya. V 4 t. T. 3]. Moscow, Mysl, 2001, 694 p.

3. Zorin V. I. Eurasian Wisdom from A to Z: Explanatory Dictionary [Evraziyskaya mudrost ot A do Ya: Tolkovyy slovar]. Alma-Ata, Sezdik-Slovar, 2002, 408 p.

4. Kulagina I. V. Virtuality as an Invariant of Social and Cultural Reality: Methodological Foundations of Social Research. Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnost kak invariant sotsiokulturnoy realnosti: metodologicheskie osnovaniya sotsialnykh issledovaniy. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Tomsk, 2004, 17 p.

5. Nikolaev I. A. Virtuality as a Natural Science, Technical, and Cultural Phenomenon. Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnost kak estestvennonauchnyy, tekhnicheskiy i kulturnyy fenomen. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Tomsk, 2004, 17 p.

6. Gubanov N. I., Sogrina V. I. Main Forms of Being [Osnovnye formy bytiya]. Filosofiya i obschestvo (Philosophy and Society), 2004, № 4, pp. 41–50.

7. Malkova E. V. Virtual Reality: Social and Philosophical Aspect. Abstract of the Ph. D. Thesis. [Virtualnaya realnost: sotsialno-filosofskiy aspekt. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Perm, 2005, 24 p.

8. Abramov M. G. Potential of Virtuality [Potentsial virtualnosti]. Ekologiya i zhizn (Ecology and Life), 2006, № 9, pp. 40–51.

9. Silanteva I. I. Virtual Person in a Spacetime [Virtualnyy chelovek v prostranstve-vremeni]. Filosofskie nauki (Philosophical Sciences), 2007, № 8, pp. 97–101.

10. Bondarenko R. A. Virtual Reality in a Modern Social Situation. Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnaya realnost v sovremennoy sotsialnoy situatsii. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk]. Rostov-na-Donu, 2008, 40 p.

11. Maslova A. V. The Nature and Social and Economic Features of Virtual Organizations. Abstract of the Ph. D. Thesis [Priroda i sotsialno-ekonomicheskie osobennosti virtualnykh organizatsiy. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata ekonomicheskikh nauk]. Ivanovo, 2010, 23 p.

12. Nemykina O. I. The Concept of Virtuality in a Philosophical Context [Ponyatie virtualnosti v filosofskom kontekste]. Gumanitarnaya nauka. Filosofiya (Humanitarian Science. Philosophy), 2011, № 1, pp. 53–62.

13. Yukhvid A. V. Computer Virtual Technology as a New Technical and Social Phenomenon. Abstract of the Ph. D. Thesis [Kompyuternye virtualnye tekhnologii kak novyy tekhno-sotsialnyy fenomen. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni doktora filosofskikh nauk]. Moscow, 2013, 50 p.

14. Virtuality [Virtualnost]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/Виртуальность (accessed 27 May 2017).

15. Garin I. What Is Virtuality? [Chto takoe virtualnost?]. Available at: https://www.proza.ru/2012/03/27/672 (accessed 27 May 2017).

16. Promovisor – A Three-Dimensional Animation or a 3D Hologram [Promovisor – trekhmernaya animatsiya ili 3D gologramma]. Available at: http://www.av-gorod.ru/brands/10.html (accessed 27 May 2017).

17. Tsvetkov V. Y., Semushkina S. G. Digital Resources and Electronic Services [Elektronnye resursy i elektronnye uslugi]. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya – Elektronnyy nauchnyy zhurnal (Modern Problems of Science and Education – Digital Scientific Magazine). Available at: https://www.science-education.ru/ru/article/view?id=1303 (accessed 27 May 2017).

18. Korsuntsev I. G. Simulation as a Process of Outcoming of Virtual Being of Next Generation [Modelirovanie kak protsess porozhdeniya virtualnogo bytiya sleduyuschego pokoleniya]. Filosofskie issledovaniya (Philosophical Investigations), 2001, № 2, pp. 176–185.

19. Charushnikov V. Virtual Society [Virtualnoe obschestvo]. Molodaya gvardiya (Young Guard), 2011, № 5/6, pp. 89–120.

20. Virtual Reality [Virtualnaya realnost]. Available at: http://politike.ru/termin/virtualnaja-realnost.html (accessed 27 May 2017).

21. Murtazina M. S. Virtual Culture as a Phenomenon of Globalization (Philosophical and Culturological Comprehension). Abstract of the Ph. D. Thesis [Virtualnaya kultura kak fenomen globalizatsii (filosofsko-kulturologicheskoe osmyslenie). Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filosofskikh nauk]. Chita, 2012, 23 p.

 
Ссылка на статью:
Соснина Т. Н. Определение понятия «виртуальность». Анализ терминологического статуса // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 2. – С. 11–19. URL: http://fikio.ru/?p=2566.

 
© Т. Н. Соснина, 2017

УДК 316.73

 

Печенина Ольга Викторовна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный технологический институт (технический университет)», кафедра философии, кандидат философских наук, старший преподаватель, Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: navsikaya77@yandex.ru

190013, Россия, Санкт-Петербург, Московский проспект, дом 26,

тел.: 8(953)367-88-85.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В настоящее время философы, социологи, культурологи и футурологи обращают все больше внимания на противоречивые процессы, происходящие в обществе под влиянием развития информационных технологий. На наших глазах письменная культура трансформируется в культуру масс-медиа, где в качестве средств коммуникации выступают не письменные знаки, наделенные внутренним значением, подлежащим расшифровке, а сложное переплетение образов и звуков, действующих в обход сознания и оперирующих бессознательными желаниями человека. При этом оценки происходящих культурных изменений и прогнозы на будущее неоднозначны.

Результаты: Средства массовой коммуникации в настоящее время понимаются не просто как технологические способы передачи информации, но проявляют себя как новая реальность человеческого опыта. В качестве средств коммуникации могут выступать дороги, жилище, реклама и т. д. Они реорганизуют способ мировосприятия и образ жизни. Сегодня ведущими медиа вместо слов и понятий становятся образы и звуки. Аудиовизуальные символы, которые использует современная культура, не осмысливаются нами подобно абстрактным понятиям печатной культуры. Они определяют наши реакции непосредственно. «Гиперреальность» образов замещает реальность человеческого опыта. И если ранние исследования (М. Маклюэн) оптимистично рассматривали новые медиа, то более поздние (Ж. Бодрийяр) вообще не склонны трактовать медиа коммуникацию как коммуникацию, поскольку масс-медиа запрещает ответ и превращает человека в потребителя.

Область применения результатов: Осмысление коммуникации как способа бытия человека и общества может способствовать решению ряда антропологических и социокультурных проблем. Новые электронные медиа нуждаются в детальном анализе, поскольку их развитие влечет за собой как положительные, так и отрицательные последствия. В отдельном анализе нуждается проблема соотношения письма и голоса в современной культуре.

Выводы: Культурные и антропологические последствия аудиовизуальной коммуникации пока трудно оценить, ведь мы находимся еще в точке перехода книжной культуры в культуру электронных медиа, когда они все сосуществуют. Наряду с оптимистичным взглядом на динамику форм коммуникации всё большее распространение получают тревожные опасения, касающиеся искажения коммуникации под влиянием новых медиа, уничтожения смысла межличностных отношений и утраты социального как такового.

 

Ключевые слова: информационные технологии; информационное общество; массовая коммуникация; массовая культура; средства массовой коммуникации; гиперреальность.

 

Communication Features in the Era of New Information Technologies

 

Pechenina Olga Viktorovna – St. Petersburg State Technological Institute (Technical University), Philosophy Department, Ph. D. (Philosophy), Assistant Professor, Saint Petersburg, Russia.

Е-mail: navsikaya77@yandex.ru

26, Moskovsky Prospect, Saint Petersburg, 190013, Russia,

tel: 8 (953) 367-88-85.

Abstract

Background: Currently, philosophers, sociologists, culturologists and futurists are paying particular attention to the contradictory processes taking place in society under the influence of the development of information technologies. We are witnessing that printed culture is turning into media culture, where the means of communication are not written signs endowed with internal meaning to be deciphered, but a complex interaction of images and sounds influencing unconsciousness and regulating unconscious desires of people. However, evaluations of cultural changes and forecasts for the future are ambiguous.

Results: Mass communication is not simply as a technological means of transmitting information, but it manifests itself as a new reality of human experience. Roads, housing, advertising, etc. can be means of communication. They reorganize the way of worldview and lifestyle. Today, the leading media use images and sounds instead of words and concepts. We do not comprehend audio-visual symbols, which modern culture uses, as abstract concepts in printed culture. They determine our reactions directly. “Hyper-reality” of images replaces the reality of human experience. If early studies (Marshall McLuhan) optimistically consider new media, the later ones (Jean Baudrillard) do not tend to regard media communication as communication at all, since mass media prohibit the response and turns a person into a consumer.

Research implications: Understanding communication as a way of man and society being can contribute to the solution of a number of anthropological and socio-cultural problems. New electronic media need a detailed analysis, since their development results in both positive and negative consequences. The correlation between letters and voice in modern culture has to be studied in particular.

Conclusion: The cultural and anthropological consequences of audiovisual communication are difficult to assess today, because we are just at the point of transition from the printed culture to the culture of electronic media, when they all coexist. Along with an optimistic viewpoint on the dynamics of communication forms, strong fears, concerning the distortion of communication under the influence of new media, the destruction of interpersonal relations and the loss of sociality as such are becoming more widespread.

 

Keywords: information technologies; information society; mass communication; mass culture; mass media; hyper-reality.

 

Во второй половине прошлого столетия в развитых странах мира под влиянием научно-технического прогресса начинаются процессы интенсивного преобразования структуры социальных коммуникаций. Новые средства коммуникации обеспечивают новый уровень взаимодействия субъектов, что приводит к формированию нового типа культуры – информационной культуры или медиакультуры. Термин медиа происходит от латинских medium (средство, посредник), media (средства, посредники) и введен для обозначения массовой культуры (mass media), включающей в себя средства массовой коммуникации и средства массовой информации.

 

Информационные технологии в такой социальной организации пронизывают все сферы деятельности, начиная от доминантных (политическая и экономическая системы) и заканчивая опытом повседневной жизни. Отличительной чертой информационного общества является сетевая логика его структуры. Именно с использованием информационных сетей началось массовое распространение информации, что явилось технической основой для развития телекоммуникаций, образующих современную медиасреду. И если в узком смысле телекоммуникациями принято считать технологические способы передачи информации на большие расстояния для обеспечения дистанционной связи (радио, телевидение, телефон, факс, интернет и т. п.), в более широком смысле они стали пониматься как среда коммуникации между людьми, отнюдь не сводящаяся к простой передаче информации, но проявляющая себя как новая реальность человеческого опыта.

 

К осмыслению этого нового типа реальности, конструируемого современными технологиями, одним из первых обратился канадский философ и культуролог, социолог и литературовед Герберт Маршалл Маклюэн. В 1960-х годах он предложил концепцию, согласно которой причиной эволюции общества и формообразующей силой любой культуры являются технологии, прежде всего – коммуникативные технологии. Именно смена технологий обусловливает смену коммуникаций, а те, в свою очередь, приводят к изменениям в основаниях и структуре общества.

 

При этом под средствами коммуникации (media) Маклюэн понимает разнообразные вещи, предметы, орудия, явления (одежду, транспортные средства, денежные знаки, дороги, жилище, электричество, рекламу и т. п.), то есть технологии, введение которых вносит изменения в коммуникацию человека с миром и реорганизует способ мировосприятия и образа жизни людей.

 

Различие основных типов технологий и соответствующих им типов коммуникаций определяют, по Маклюэну, и тип общества. Ученый выделил три типа общества, которые соответствуют трем основным этапам развития цивилизации: первый этап – первобытная дописьменная культура, в которой жизнь общества детерминирована устными средствами коммуникации; второй – письменно-печатная культура, которая получила своё развитие под влиянием открытия сначала письма, а потом и печатного станка; наконец, третий этап развития общества – электронная, или аудиовизуальная современная культура, сформировавшаяся под влиянием новых электронных технологий коммуникации.

 

Устная коммуникация

В историческом отношении это самая первая и существующая наиболее длительное время форма коммуникации, основанная на принципах коллективного образа жизни, восприятия и понимания окружающего мира. Первоначальное значение языка состоит не в том, чтобы передавать информацию о мире, а в том, чтобы формировать коллективное тело коммуницирующих. Устная речь, исконным образом связанная с музыкальностью, пением, ритмикой и мелодичностью, исключала индивидуализм и замкнутость частной жизни. Одновременная вовлеченность говорящего и слушающего, одновременное задействование многих медиа восприятия (слуха, зрения, тактильной чувствительности и даже вкуса – в случае совместного принятия пищи), использование тембра голоса, акустически нагруженных жестикуляций и пауз, поочередность в высказываниях – вот основные отличительные моменты устной коммуникации. Именно это общее переживание структурного развертывания разговора и опосредует говорящим и слушающим то впечатление, что они переживают одно и то же. Согласие по поводу обсуждаемого достигается как единодушие, сопричастие и соучастие, а не познание и обоснование.

 

Хронотоп устной речи втягивает в коммуникацию помимо рационального контроля. Присутствующий уже участвует в разговоре, даже если ничего не говорит. В этом случае дело заключается не столько в информировании, сколько в поддержании коммуникации как таковой. Получается, что избежать коммуникации в этом случае можно лишь простейшим образом – через отсутствие. Голос противодействует повторной распознаваемости смысла, он может звучать и быть услышанным лишь в момент говорения. Смысл является абсолютным в момент его произнесения и восприятия. Поэтому можно говорить о том, что голос обладает собственной магией – он не сводится только лишь к сообщению, но оказывается средством воздействия и трансформации Другого.

 

Итак, человек – существо говорящее, и его способность к речи следует считать врожденной. Б. В. Марков отмечает, что способность к речи у людей есть нечто автономное. «Человеку нравится говорить, посредством речи он приводит себя в состояние экстаза, что означает открытость миру» [6, с. 286]. Истоки речи в онтогенетическом плане трудно объяснить понятийным слоем культуры, ведь сначала ребенок лепечет, говорит, и только потом взрослые привносят в этот акустический процесс значения, что обеспечивает понимание собственной речи. Наша способность к языку не исчерпывается соблюдением логики и грамматики, а предполагает чувствительность к тончайшим оттенкам смысла, ориентацию в звуках и мелодике родной речи. Таким образом, речь изначально – это форма близкого интимного взаимодействия, которое хранит теплое общение матери и ребенка. Лишь позже, в ходе развития культуры формируется понятийная речь, для которой важны уже не тональность, а понятия и значения слов.

 

Письменная коммуникация

По мере развития цивилизации всё большее значение приобретает письменная форма коммуникации, функционирующая по принципиально иным законам, чем устная речь. Изначально письмо не преследовало коммуникативных задач и служило сакральным целям служения богам и гаданию. Со времени изобретения алфавитного письма (2 тыс. до н. э.) получает свое развитие коммуникативное использование письменности, прежде всего в форме писем (которые, однако, прилагались к устным посланиям в качестве памяток) и текстов, непосредственно обращенных к читателю для передачи ему того или иного сообщения. Конечно же, не следует думать, что появление письменности как нового медиа распространения незамедлительно обусловило преобразование устного характера всех важнейших для общества сфер коммуникации. Она по-прежнему понимается как устная, на раскрытие же возможностей письма даже после введения алфавита уйдут целые столетия. Лишь после величайшего открытия печатного станка И. Гуттенбергом[1] можно говорить о новом этапе в западной культуре, на котором произошла глубочайшая трансформация человеческого мировоззрения: формирование культа индивидуализма, национальных государств и рыночного общества.

 

Как система, способная воспроизвести все возможные звуковые различия, письменность переводит язык из акустического медиума в оптический. Благодаря выражению единства некоего различия, письменность обеспечивает новые операции письма и чтения, где различают уже не звук и смысл, но сочетание букв и смысл. Устная речь с трудом дифференцирует звук и смысл, имя и вещь, субъект и объект, причину и следствие, поэтому является отголоском первобытно-мифологического мировоззрения и обладает магическими свойствами «заговора». «Из этого волшебно озвученного мира одновременно существующих отношений – словесно-акустического пространства – есть только один путь к свободе и независимости человека и проложен он фонетическим алфавитом, который в то же самое время превращает индивидов в раздвоенных шизофреников», – пишет М. Маклюэн [4, с. 55]. Фонетический алфавит провоцирует разрыв между глазом и ухом, семантическим значением и визуальным кодом. Лишь фонетическое письмо способно перенести человека из племенной жизни в цивилизацию, открыть для него возможность не только слышать, но и видеть.

 

Но любое чувство, достигая наивысшей степени интенсивности, по мнению Маклюэна, меняет общее соотношение чувств и оказывает анестезирующее воздействие на другие чувства. Так, принципы визуальной унифицируемости и воспроизводимости постепенно распространились на различные виды человеческой деятельности. Общество оказалось под «гипнозом» визуальности, что породило острое чувство прерывистости опыта и самоотчуждения.

 

С возникновением письменности социальная значимость физического присутствия в коммуникации уменьшается. Она увеличивает круг адресатов, но одновременно сжимает круг того, о чем может говориться информативно (т. е. требует сообщать нечто новое). Таким образом, в использовании письменности общество отказывается от временной и интеракционной гарантии единства коммуникации, от соучастия в непосредственный момент говорения. Сообщение и понимание разделяются временной дистанцией.

 

В письменной речи происходит замена чередования ролей говорения-слушания на соответствующие роли писания-чтения, которые, как полагает Н. Луман, оказываются несоциальными активностями: «И письмом, и чтением люди неизбежно занимаются в одиночку – если же при этом присутствуют другие, наблюдающие, то слишком пристальное наблюдение выказывает себя как бесполезное, нескромное и подозрительное» [3, с. 97]. Социальной остается лишь сама коммуникация. Если до открытия Гуттенберга чтение рукописных текстов все еще подразумевало размеренное чтение вслух и подкреплялось задействованием акустического медиума, то распространение книгопечатания и методик быстрого чтения окончательно усугубили разрыв между ухом и глазом, а также явились основанием индивидуализма и общественного самовыражения.

 

Будучи «горячим» средством коммуникации, печать ворвалась в мир, тысячелетиями имевший дело со средствами «холодными»[2] и способствовала началу эпохи потребления, ибо печатный текст не только представлял собой товар и средство потребления, но и научил людей организовывать все остальные виды собственной деятельности на основе принципа систематической линейности. Книгопечатание впервые позволило людям увидеть их родной язык, визуализировать социальное единство, границы которого совпадали с границами национального языка, что привело к ощущению силы национализма.

 

До XVI века – эпохи, когда в Европе возникла современная система государств – национализма просто не существовало. Европейские нации XVI столетия больше напоминали маленькие империи, чем большие племена, а преданность народа своим суверенам получила название национализм. Жесточайшие религиозные войны XVI–XVII веков, революции XIX–XX столетий – все это явилось следствием консолидации национальных языков и применения мощной силы в области коммуникаций и средств связи. Таким образом, развитие книгопечатания способствовало установлению тесной взаимосвязи между овеществлением и артикуляцией частного внутреннего опыта, с одной стороны, и концентрацией коллективного национального сознания – с другой. Поэтому национализм нетождественен старым структурам общности на основе устной речи, он всегда уже рискует вызвать протест отдельных индивидов против централизованного контроля и управления, подорвать себя изнутри.

 

Аудиовизуальная коммуникация

В целом Маклюэн достаточно оптимистично смотрел на наступление новой эпохи электронных медиа. Он полагал, что, если письменная культура отражает процессы детрайбализации[3] общества (выхода из племенного состояния), то современная культура, пришедшая ей на смену, напротив, знаменует повторное возвращение в племенное состояние, ретрайбализацию. Племенное состояние рассматривается при этом как некое исторически исходное состояние человечества.

 

Закат «галактики Гуттенберга» с присущими ей линейностью и человеческой отчужденностью был связан с появлением электрических средств массовой коммуникации (телеграфа, телефона, радио и телевидения), превративших мир в одну большую «глобальную деревню», где все, что происходит, сразу становится известно всем ее жителям, а любое новое событие сопряжено с другими. Сегодня каждый ребенок, живущий на западе, воспитывается в магическом, периодически повторяющемся мире устного слова, поскольку постоянно слышит рекламу по радио и телевидению, смотрит одни и те же программы в одно и то же время. Из визуально-ориентированного мира причинно-следственных отношений мы вновь попадаем в волшебный мир мифа.

 

Если печать выделяет из всей совокупности чувств зрение, уводя на задний план аудиотактильную сложность чувственного опыта и приводя к разобщению чувств, то в наши дни под воздействием электронных технологий совершается обратный процесс, направленный на восстановление интеграции чувств и выводящий на первый план слуховой канал коммуникации.

 

Думается, что значение зрения было основополагающим для письменной культуры, тогда как значение слуха было ею недооценено. Сегодня, в эпоху аудиовизуальных медиа, слух и способность слышать вновь требуют обратить на себя самое пристальное внимание. «Со времен греков теория – это видение, усмотрение сути дела, а знание – его идея или образ. Можно сделать вывод о том, что ухо – это орган лингвистический или прагматический и коммуникативный, а глаз – семантический или когнитивный» [7, с. 265]. Слух обеспечивает нам связь с другими, а зрение ее разрушает и уводит нас внутрь себя.

 

Звуки, а также некоторые визуальные символы и образы не осмысляются нами семиотически подобно абстрактным понятиям печатной культуры. Они определяют наши реакции непосредственно. Коммуникативная революция, свидетелями которой мы сегодня становимся, сопровождается сменой носителей сообщения. Ведущими медиа вместо слов и понятий становятся образы и звуки. Если письменность оперирует искусственными знаками, не имеющими самостоятельного воздействия, и являющимися как бы заместителями реальных предметов или носителями идеальных значений, то знаки, которые поставляет новая аудиовизуальная медиа система, не отсылают к какой-либо «истине», которая позволила бы проверить сообщение на достоверность, а сами становятся самоценной реальностью, замыкаются на самих себя. «Изображение вещей или политиков в рекламных роликах воздействуют по-иному, чем интеллектуальные знаки. Зритель видит красивую вещь или внушающее доверие лицо политика, слышит бархатный завораживающий голос, попадает под воздействие завораживающего взгляда. Это принципиально иные знаки, способ воздействия которых на поведение не предполагает рефлексии» [6, с. 298]. Имитация, иллюзия реальности, создающая «гиперреальность» образов, играет в повседневности человека большую роль, чем сама реальность, и заменяет ее.

 

На это указывал Ж. Бодрийяр, утверждая, что «гиперреальность» – это сфера симуляции, где происходит смешение экранных образов и эпизодов реальности, действительного и телевизионного времени, интимной и публичной жизни, внешнего и внутреннего, подлинного социального бытия и воображаемого пространства. «Сегодня же вся бытовая, политическая, социальная, историческая, экономическая и т. п. реальность изначально включает в себя симулятивный аспект гиперреализма: мы повсюду уже живем в «эстетической» галлюцинации реальности» [2, с. 152]. В этой гипертрофированной реальности иллюзии существенно превосходят саму жизнь. Реальности больше нет, есть подобие реальности, игра в нее, пространство симуляции, сфера всемогущих знаков и образов, где исчезает различие между действительным и воображаемым. На экранных изображениях буквально невозможно что-либо увидеть, и это неудивительно, ведь такие пустые образы предназначены не для рефлексии, а для бездумного потребления.

 

Бодрийяр вообще не считает современные масс медиа средствами коммуникации. В своей статье «Реквием по масс-медиа» он пишет: «Характерной чертой масс-медиа является то, что они предстают в качестве антипроводника, что они нетранзитивны, что они антикоммуникативны» [1, с. 201] в том смысле, что механизмы их действия противоречат идее коммуникации как таковой. Истинный коммуникативный акт подразумевает некий обоюдный обмен, некое взаимодействие. Вся современная архитектура масс медиа навсегда запрещает ответ и превращает человека в совершенно инертного потребителя, отстраненного от процессов, происходящих в обществе, и не нуждающегося в настоящем диалоге. С точки зрения подобного подхода телевидение и кинематограф нужно рассматривать не как средства общения, а как преграды для истинной коммуникации. Французский философ утверждает, что радио, кино и телевидение вытеснили из социума живое, подвижное слово, которое может быть высказано и возвращено в качестве ответа. Только такое слово является единицей полноценного общения. Помещенное на экран, слово становится призрачным и пустым. Сейчас мы находимся в состоянии безответности, поэтому единственно возможную будущую революцию в этой области философ видит в восстановлении возможности ответа.

 

Несомненно, Бодрийяр находился под влиянием идей Маклюэна. В частности, он разделял знаменитый тезис «medium is message», который означает, что средство коммуникации само по себе есть сообщение. Часто содержание отвлекает нас от природы коммуникации, и мы не замечаем, что природа средства коммуникации является сообщением и вносит значительные изменения в социально-культурную среду. Новое средство коммуникации всегда несет новый тип информации. При этом каждое новое средство коммуникации использует предыдущее средство в качестве своего содержания. Так, содержанием письма является речь, содержанием печати – письменное слово, печать – содержанием телеграфа. Именно поэтому воздействие средства коммуникации оказывается чрезвычайно интенсивным. Кроме того, в теории Маклюэна средства коммуникации выступают непосредственными продолжениями человеческого тела, органов чувств и способностей. Будучи таковыми, они в конечном итоге отделяются от человека и обретают над ним власть.

 

Однако в целом отношение к медиакультуре у этих философов различно. Маклюэн указывает на главное достоинство электронных технологий – они восстанавливают органическую целостность мира и способствуют взаимодействию чувств, которые были разобщены визуальным кодом письма. Масс-медиа возвращают в коммуникацию звуки и образы, существенно расширяя горизонт общения и облегчая его ход. Это возрождает в нас мыслительные процессы, свойственные первобытным людям, ведь открытия в области электромагнетизма воссоздают «единое поле» человеческих отношений, так что теперь людской род существует в условиях глобальной деревни, где все знают обо всем. На смену разобщенного мира приходят новые мифологии, а на смену индивидуализма – новые коллективные формы взаимодействия и забвение книги. «Сегодня, – пишет Маклюэн, – “одновременное поле” электрических информационных структур скорее воспроизводит или возрождает условия и потребность в диалоге и соучастии, нежели стремление к специализации или частной инициативе на всех уровнях социального опыта» [4, с. 251–252].

 

Однако в поздних работах «пророка из Торонто» оптимизм по поводу однозначной благотворности телевидения и компьютера для цивилизации все же утихает. Ученый не мог не предвидеть то, что уже так явственно видел Бодрийяр – как электронные СМИ, предназначенные для расширения кругозора потребителя, на самом деле невероятно сужают его, заваливая людей информационным мусором. Бодрийяр полагает, что тотализация коммуникации ведет, в конечном итоге, к ее исчезновению. И если средства коммуникации являются продолжениями человеческого тела, которые отделяются от него, то развитие технологической «инфраструктуры» тела сопровождается последовательной «ампутацией» человеческих способностей. Развитие электронных средств коммуникации интерпретируется в этом плане как финальная ампутация человеческого сознания, в результате которой способности человека выносятся за его пределы, приобретают собственную логику, которую навязывают самому человеку. Перед лицом отчужденной инфраструктуры технологий человек оказывается слабым и зависимым существом, которое, однако, спасает то, что оно не осознает, что с ним происходит. Компьютер, по мнению Бодрийяра, становится протезом для людей, теряющих способность мыслить, так же как очки и контактные линзы стали протезами для тех, кто теряет зрение.

 

Самые серьезные опасения вызывает также и то, что масс медиа превращаются в орудие манипуляции, анонимную форму власти, использующую эффекты гиперреальности и симуляции материнского голоса. Вместе с конкретными сведениями потребитель политической, рекламной, медицинской и другой информации получает сеть моральных и политических оппозиций, которые действуют на бессознательном уровне и формируют определенные установки восприятия и поведения даже у их создателей.

 

За последнее столетие новая электрическая галактика глубоко трансформировала галактику Гутенберга. Опыт подобного сосуществования технологий и форм сознания способен травмировать любого человека и любое общество. Последствия любой неосознанной нами силы представляют собой зло, особенно если эту силу мы создали сами. Поэтому мало только занять ту или иную ценностную позицию в отношении происходящих сегодня событий. Необходимо переосмыслить отношения человека и техники. Проблема, связанная с распространением виртуальных технологий, выходит за рамки специальных наук и становится гипотезой, требующей философско-антропологического обобщения.

 

Список литературы

1. Бодрийяр Ж. Реквием по масс-медиа // Поэтика и политика: Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии РАН. – М.: Институт экспериментальной социологии. – СПб.: Алетейя, 1999. – С. 193–226.

2. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. – М.: Добросвет, 2000. – 387 с.

3. Луман Н. Медиа коммуникации. – М.: Логос, 2005. – 280 с.

4. Маклюэн М. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего. – М.: Академический проект, 2005. – 496 с.

5. Маклюэн Г. М. Понимание медиа: Внешние расширения человека. – М.: Кучково поле, 2014. – 464 с.

6. Марков Б. В. Культура повседневности. – СПб.: Питер, 2008. – 352 с.

7. Марков Б. В. Философская антропология. – СПб.: Питер, 2008. – 349 с.

 

References

1. Baudrillard J. Requiem for the Media [Rekviem po mass-media]. Poetika i politika: Almanakh Rossiysko-frantsuzskogo tsentra sotsiologii i filosofii Instituta sotsiologii RAN (Poetics and Politics. Almanac of Russian-FrenchCenter Sociology and Philosophy Institute of Sociology of the RussianAcademy of Sciences). Moscow, Institut eksperimentalnoy sotsiologii, St. Petersburg, Aleteyya, 1999, pp. 193–226.

2. Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death [Simvolicheskiy obmen i smert]. Moscow, Dobrosvet, 2000, 387 p.

3. Luhmann N. Theory of Society [Media kommunikatsii]. Moscow, Logos, 2005, 280 p.

4. McLuhan M. The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man [Galaktika Guttenberga: Stanovlenie cheloveka pechatayuschego]. Moscow, Akademicheskiy proekt, 2005, 496 p.

5. McLuhan M. Understanding Media: The Extensions of Man [Ponimanie media: Vneshnie rasshireniya cheloveka]. Moscow, Kuchkovo pole, 2014, 464 p.

6. Markov B. V. The Culture of Everyday Life [Kultura povsednevnosti]. St. Petersburg, Piter, 2008, 352 p.

7. Markov B. V. Philosophical Anthropology [Filosofskaya antropologiya]. St. Petersburg, Piter, 2008, 349 p.

УДК 37.03:004

 

Осипенко Ульяна Юрьевна – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный технологический институт (технический университет)», кафедра ресурсосберегающих технологий, старший преподаватель, Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: osipenko.u@gmail.com

190013, Россия, Санкт-Петербург, Московский проспект, дом 26,

тел.: 8(964)372-12-11.

Быданов Виктор Евгеньевич – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Санкт-Петербургский государственный технологический институт (технический университет)», кафедра философии, заведующий кафедрой, кандидат философских наук, доцент, Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: follibilizm@yandex.ru

190013, Россия, Санкт-Петербург, Московский проспект, дом 26,

тел.: 8(812)494-24-56.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В связи с развитием информационных и коммуникационных технологий стало актуальным широкое внедрение в учебный процесс информационных систем. Этот подход имеет очевидные достоинства, о которых много писали в литературе, однако к настоящему времени стали понятны и его недостатки.

Результаты: Повсеместное распространение информатизации и компьютеризации порождает ряд новых социальных проблем – свободный доступ к информации, дезинформация, интернет-зависимость, манипулирование общественным мнением и преуменьшение роли человека в образовательном процессе. Они не сводятся только к юридическим или техническим вопросам, эти проблемы возникают в определенном культурном контексте и имеют непосредственное отношение к системам ценностей. Информационно-психологическая безопасность субъекта зависит в значительной степени от него самого, его способности к самостоятельному, осознанному выбору информации, отсутствия установок на подражательство, сопротивляемости манипулятивным информационным воздействиям. Последнее слово остается за нравственным развитием человека.

Выводы: Научно-технический прогресс усилил значимость и актуальность гуманитарного образования, вносящего огромный вклад в культурное и нравственное развитие студентов и оказывающего большое влияние на формирование личности. Гуманитарный подход способствует сохранению уникальности и незаурядности. Он учит человека мыслить нестандартно, уметь донести свои мысли и идеи до окружающих; учит принятию и осмыслению своего места в мире и в целом способствует гармоничному развитию личности.

 

Ключевые слова: информационные технологии; Интернет; компьютерная виртуальная реальность; дистанционное обучение; информационная безопасность; самопрезентация; самоопределение.

 

Informatization of Education: Dignity and the Reverse Side

 

Osipenko Uliana Yurevna – St. Petersburg State Technological Institute (Technical University), Resource Saving Technologies Department, lecturer, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: osipenko.u@gmail.com

26, Moskovsky prospect, Saint Petersburg, 190013, Russia,

tel: 8(964)372-12-11.

Bydanov Viktor Evgenevich – St. Petersburg State Technological Institute (Technical University), Philosophy Department, Head of Department, Ph. D (Philosophy), Associate Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: follibilizm@yandex.ru

26, Moskovsky prospect, Saint Petersburg, 190013, Russia,

tel: 8(812)494-24-56.

Abstract

Background: In connection with the development of information and communication technologies, the widespread introduction of information systems in the educational process to improve the effectiveness of the educational process has become topical. This approach has obvious merits, of which much has been written in the literature, but its shortcomings have become clear by now.

Results: The widespread dissemination of informatization and computerization creates a number of new social problems – free access to information, disinformation, Internet addiction, manipulation of public opinion and minimizing the role of a person in the educational process. They are not limited only to legal or technical issues, these problems arise in a specific cultural context and are directly related to value systems. Information-psychological security of the subject depends largely on himself, his ability to independently, conscious choice of information, the lack of rigs for imitation, resistance to manipulative information influences. The last word remains for the moral development of man.

Conclusion: Scientific and technological progress has strengthened the relevance of humanitarian education, which makes a huge contribution to the cultural and moral development of students and has a great influence on the formation of the individual. The humanitarian approach promotes the preservation of uniqueness and uncommonness. He teaches a person to think outside the box, be able to convey his thoughts and ideas to others; teaches the acceptance and comprehension of one’s place in the world and, on the whole, promotes the harmonious development of the individual.

 

Keywords: information technologies; the Internet; computer virtual reality; distance learning; information security; self-presentation; self-determination.

 

Введение

Первые эксперименты по применению информационных технологий в образовании относятся к концу 50-х годов. Техническая база и программное обеспечение того времени еще не создавали предпосылок для успешного решения поставленных проблем [10].

 

В настоящее время в связи с быстрым развитием информационных и коммуникационных технологий закономерно возникает потребность использовать их более эффективно. Уже давно стало актуальным широкое внедрение в учебный процесс автоматизированных систем обучения и диагностики качества знаний специалистов [9; 12; 16].

 

Автоматизированные системы обучения относятся к классу наиболее эффективных средств воздействия на обучаемых [16]. В литературе можно найти множество примеров описания достоинств автоматизированных обучающих систем, связанных с их применением в обучении и повышении квалификации. Это приводит ко все более масштабному использованию в образовательном процессе новейших достижений информационных и телекоммуникационных технологий, способствует включению обучающегося в мировое постиндустриальное информационное пространство [12].

 

Разработчики дистанционного обучения утверждают, что обучающие компьютерные программы являются самым эффективным средством тренировки и совершенствования мыслительных навыков учащихся и способности принимать самостоятельное решение [9]. Еще одно несомненное достоинство применения автоматизированных систем обучения – введение в мыслительные операции новых семиотических средств. Известно, что изобретение технологии письменной речи радикально расширило диапазон навыков мышления и воображения. И, возможно, семиотические средства компьютерных информационных технологий в еще большей мере расширят диапазон средств мышления и воображения, делая их более гибкими и пластичными [9]. Правда, это относится, прежде всего, именно к обогащению навыков мышления, то есть набору языковых и семиотических привычек интеллектуальной деятельности, а не к «сознанию» как таковому.

 

Сегодня вряд ли кто станет отрицать, что с помощью компьютера приобретаются и тренируются очень полезные когнитивные и исследовательские навыки мышления: навыки планировать, связывать поставленные задачи с имеющимися средствами (инструкциями выполнения задачи); строить прогнозы возможных результатов; развивать способность к самокоррекции; грамотно анализировать проблемы; осваивать алгоритмические процедуры; прорабатывать детали и прочее [9].

 

Сложно оспорить общеизвестный факт: повсеместная компьютеризация и информатизация общества оказались настолько значительны, что привели к изменению сложившейся системы отношений между людьми, породили новую форму культуры и вызвали новые социальные и этические проблемы. С этой точкой зрения можно подробней ознакомиться в работах [1–3; 7; 9; 11; 13; 14; 17; 18; 20]. Компьютеры и Интернет изменили саму культуру мышления и мировоззрения современного человека. А компьютерная виртуальная реальность занимает заметное место в иерархии ценностей современной культуры и личности [3].

 

Одна из самых разительных черт нашего времени, связанная с социальным и нравственным содержанием компьютеризации – это изменения в общественном разделении труда, в социальной структуре, в мотивационно-потребностной сфере, в культуре и моральном сознании [6]. Будет ли компьютеризация служить приумножению социальных и духовных ценностей или останется лишь средством повышения эффективности, производительности и качества труда – это центральный вопрос для социально-философского анализа [6].

 

Человечество переходит на новый этап развития, породивший новое информационное общество, новую информационную этику и культуру. Взаимодействие двух сторон – человека и компьютера – это взаимодействие противоположных по своей сущности, по способу и целям существования объектов [2]. И эти изменения носят противоречивый характер, что связано, например, с трудностями культурно-психологической адаптации человека к нетрадиционным информационным средствам и технологиям. Проблемы сохранения человеческой личности и определения места человека в современном обществе приобретают особую важность. К тому же прогресс компьютеризации сопровождается все нарастающим явлением привязанности человека к компьютеру.

 

В технизированном мире личность зачастую оценивается по ее знаниям и способностям, а применение компьютера усиливает эту тенденцию [6]. Это чревато серьезными нравственными потерями и способствует формированию сугубо рационалистического отношения к человеку.

 

Множество авторов поднимают вопросы изменяющейся системы ценностей, новой компьютерной этики, норм морали в сегодняшнем информационном мире [1–3; 6; 7; 11; 13; 14; 17; 20].

 

Так каковы же основные достоинства и недостатки информатизации?

 

Качество информации

Широкое распространение локальных сетей, персональных компьютеров и рабочих станций в 1980 году обеспечило процветание зарождающейся сети Интернет, а к 1989 году – ее распространение уже практически по всему миру.

 

С начала XX века А. Азимов, Э. Форстрер, М. Лейнстер, Стругацкие, С. Снегов и др. предсказывали появление современного Интернета. В своих научно-фантастических произведениях они описывали компьютерные сети, повсеместную информатизацию и общение людей и роботов в сети. Н. Винер предвидел сегодняшний глобальный характер информатизации общества, предполагая, что в будущем «развитию обмена информацией между человеком и машиной, между машиной и человеком и между машиной и машиной суждено играть все возрастающую роль…» [4, с. 30].

 

Советский физик А. Сахаров писал в своей статье: «В перспективе, быть может, поздней, чем через 50 лет, я предполагаю создание всемирной информационной системы, которая сделает доступным для каждого в любую минуту содержание любой книги, когда-либо и где-либо опубликованной…» [19]. Еще в 1974 он считал, что это окажет глубокое воздействие на жизнь каждого человека, на его досуг, интеллектуальное и художественное развитие.

 

Интернет сейчас – это всемирная система объединённых компьютерных сетей для хранения и передачи данных. Главное информационное достижение глобальной сети – это перевод в цифровую форму гигантских массивов аналоговой информации, накопленной за всю историю человечества. Перенос в сеть научного и культурного достояния человечества, стремительный рост числа электронных изданий и выпусков электронных версий обычных печатных изданий, проведение встреч, конференций и обучение через Интернет создают впечатление, что глобальная сеть способна объединить все и всех [3]. Однако у нее есть и другая сторона.

 

Сейчас многим пользователям, особенно школьникам и студентам, гораздо удобнее отыскивать информацию в глобальной информационной сети, нежели в печатных источниках. Ведь будучи в электронном виде в Интернете, огромные объемы информации становятся доступными в любой точке планеты. Особое значение в этом случае приобретает проблема качества источников информации.

 

В идеале развитие глобальных сетей должно удовлетворять потребности человека в оперативном получении полной и достоверной информации любого вида и назначения. Но это касается не только научной информации. Благодаря Интернету пользователь действительно получает беспрецедентные возможности доступа к ресурсам библиотек, научных изданий, а также возможности непосредственного общения с учеными, однако все это относится и к информации других видов. Глобальная сеть создает благоприятные условия не только для распространения информации, но и для распространения дезинформации. Нередко за помещаемую в Интернет информацию не несет ответственности ни автор, ни провайдер.

 

Оценивая образовательную роль русского сектора Интернета, И. Ю. Алексеева пишет, что трудно определить, какие из предоставляемых сетью возможностей используются сегодня больше – возможности образования или его имитации [3]. Известно, что в Интернете предлагаются наборы рефератов и дипломов, использующие опубликованные на русском языке источники информации, которых в Интернете просто нет. В частности, речь идет об отсутствии обеспечения в Интернете такого свойства информации, как надежность. Увеличение объемов информационных ресурсов и легкость доступа к ним не отменяет проблемы семантических и прагматических качеств информации.

 

В современной реальности, когда любая информация становится доступна в самые короткие сроки, когда объемы информации превышают возможности человека в ее изучении, наступает пресыщение информацией. И самое страшное в этой ситуации, что ценность ее падает, и невозможно отделить важную информацию от ненужной, бесполезной или даже вредной.

 

Специфическим образом в гипертекстовой среде проявляется и такая характеристика, как деперсонализация автора, считает О. В. Новоженина [3]. Деперсонализация имеет несколько уровней – начиная с самого общего, теоретического и заканчивая чисто юридическими и техническими аспектами, связанными, в частности, с проблемой авторского права в глобальной сети. С другой стороны, простота и доступность средств создания информации делают каждого такого субъекта потенциальным автором. Однако насколько качественными будут тексты и насколько достоверной будет информация, которую принесут все эти «новые» авторы?

 

Самопрезентация и самоопределение

Виртуальное общение имеет определенную специфику субъект-субъектных отношений, связанную как с самопрезентацией, так и с восприятием Другого, пишет Л. В. Баева [2]. Важнейшим аспектом общения является презентация себя: своего образа, убеждений, интересов, чувств и т. д. Тенденция создания домашних страниц обусловлена отношением к Интернету как к месту обитания, которое требует благоустройства согласно своим представлениям, стилю жизни, вкусам и т. д.

 

Интернет, задуманный первоначально как средство коммуникации и получения информации, в итоге стал средой, культивирующей самовыражение, поскольку он предоставляет человеку для этого уникальные возможности, которые отсутствуют в реальном мире [3]. Вопрос о самопрезентации и самоопределении стоит в контексте актуальной сегодня проблемы выявления и оценки возможных психологических последствий информатизации.

 

Современный уровень виртуального общения из простого написания писем превратился в нечто гораздо большее. Потребность «приобщиться», включиться в виртуальный диалог с другими стала для многих практически атрибутивной [2]. Это выражается в почти постоянном пребывании людей разного возраста в социальных сетях, многочасовых коммуникациях на игровых порталах, ведении блогов, «живых журналов» и пр. Сегодня многие люди, как известно, проводят в Интернете свой досуг. В связи с этим стоит отметить, что для Интернета становится обычен высокий уровень ошибок, для него характерна тенденция к упрощению грамматических правил, отказу от пунктуации и широкое использования аббревиатур. Это все приводит к сознательному коверканью слов.

 

Совершенно ясно, что именно виртуальная коммуникация дает современному человеку, однако не следует закрывать глаза и на то, что она отнимает. Обязательства, ответственность, сопереживание и глубина присущи реальному общению, а в виртуальном мире глубина заменяется множеством, сопереживание – повышенным вниманием к самому себе, ответственность – развлечением, а обязательства – игрой, свободной от контроля цензуры [2].

 

А. И. Ракитов в книге [17] описывает исследования Ш. Теркли, которые показывают, что дети, вырастающие в тесном общении с компьютерами и электронными игрушками, в психологическом, морально-духовном и мировоззренческом плане довольно существенно отличаются как от своих «некомпьютеризованных» сверстников, так и от детей предшествующих поколений. Речь идет не только о навыках владения вычислительной техникой, но об изменениях фундаментальных духовно-культурных структур, понятий и представлений.

 

«Выросло новое поколение со сниженными ожиданиями того, чем может быть личность и кем способен стать отдельный человек», – отмечает Ланир Джарон, специалист в области визуализации данных и биометрических технологий, в книге [13, с. 13]. Ланир говорит также о последствиях, к которым приводит анонимность пользователей в Интернете, рассуждает о так называемой «свободной культуре», которая наносит серьезный урон миру музыки, литературы и кино. Кроме того, автор обращает внимание на то, что в новой идеологии идея индивидуальной точки зрения отодвинута на второй план. В социальных сетях и таких сервисах, как «Википедия», слишком большое значение уделяется мнению толпы, что снижает значимость индивидуальности в архитектуре общества. Он считает, что современная тенденция развития виртуальных технологий принизила роль обычных людей.

 

Такие ресурсы, как «Википедия», обладают слишком большим влиянием на формирование мнения человека. А ведь «Википедия» на сегодняшний день является открытым онлайн изданием. Это значит, что любой может поучаствовать в ее разработке. Что может нести в себе статья, составленная не специалистами, а любителями? Что может нести в себе информация, представленная неизвестными лицами как факт? «“Истина” теперь то, что таковой считает “Википедия”», – пишет Уотсон Р. [20, с. 13].

 

Главной ошибкой современной цифровой культуры является то, что она раскалывает сообщество людей настолько мелко, что остаются лишь помехи [13]. В Интернете все заботятся о сетевой абстракции больше, чем о реальных людях, входящих в эту сеть, и забывают о том, что сеть сама по себе ничего не значит, значим только сам человек.

 

Унификация массового сознания

Компьютеры и Интернет изменили культуру мышления и мировоззрения современного человека [14]. Умело манипулируя общественным мнением, они воздействуют на каждого человека и способствуют унификации массового сознания, массовой культуры.

 

Глобальная сеть быстро превращается в мощное средство пропаганды [3]. И наряду с неоспоримыми преимуществами, получаемыми благодаря новым компьютерным технологиям, чрезмерный объем поступающей информации создает предпосылки манипулирования общественным мнением, зачастую угрожая сохранности духовных ценностей и этических норм, сложившихся в обществе.

 

В связи с этим помимо актуальности проблемы информационной безопасности возникает современная проблема информационно-социальных систем – обеспечение защиты «от информации» [15].

 

От реальности к виртуальности

Взаимодействие в среде виртуальной реальности происходит таким же образом, как и в подлинной реальности – с помощью систем восприятия и передачи информации. Виртуальная реальность задействует работу человеческих органов чувств, и последние десятилетия дали понять, что ее возможности в этой области действительно велики. Кроме того, виртуальная реальность для пользователя – это реальность среди других реальностей, и она занимает определенное место в иерархии ценностей современной культуры и личности [3].

 

Б. Гейтс [5] рассматривает виртуальную реальность как инструмент исследования и убежден в том, что моделирование как одна из функций системы виртуальной реальности особенно полезно при изучении наук. Виртуальная реальность предоставляет человеку отличные возможности для проведения различного рода исследований, в том числе психологического характера.

 

Виртуальная реальность с ее способностью моделирования любой ситуации может служить средством приобретения и закрепления жизненных умений, а также навыков общения и жизнедеятельности в социуме. Это может повлиять не только на качественно новое развитие любой производственной, торговой, финансовой и других структур, но и на всю экономику страны в целом [11].

 

Основная причина такого оптимистического прогноза использования виртуальной реальности в качестве инструмента исследования состоит в наличии массивов хранящейся в ней информации, а также в возможности манипулирования ее компонентами [5]. И при умелом манипулировании она может стать хорошим помощником для любого человека в области получения профессиональных знаний и улучшения профессиональных навыков.

 

Однако насколько реальна виртуальная реальность для пользователя? Насколько четкой сознание видит границу между этими двумя реальностями? Проблема в том, что существует тенденция к ее истиранию, и это создает отличные возможности для манипулирования сознанием и подсознанием человека [11].

 

За время, проводимое в виртуальном мире, человек не только не решает важных для себя проблем, но и останавливается в своем духовном развитии, полностью перемещаясь в виртуальный мир, где ощущает себя более комфортно [3]. Все это – стремление уйти от реальности.

 

Современные компьютерные средства вместе с информационными технологиями создают иллюзорный мир, и эта иллюзия реальности очень сильна [3]. Если что-то в «реальной реальности» не устраивает человека – возникает соблазн ускользнуть туда, где окружающий мир будет строиться по собственному желанию.

 

В виртуализации образа жизни современного человека Л. В. Баева видит его постепенный переход от реальной формы бытия к информационной. Ведь потребность в виртуальной коммуникации из модной привычки или удобной формы дистанционной передачи эмоций и новостей способна перерасти в некую форму зависимости, постоянного желания находиться в потоке передаваемой и получаемой информации [2].

 

С развитием технологий систем виртуальной реальности растет и число людей, увлекающихся этим явлением [11]. Б. Гейтс еще в 1996 году писал в своей книге [5], что в том случае, когда виртуальная реальность станет доступной всем, это может вырасти в серьезную проблему, поскольку некоторые люди будут пользоваться системой в ущерб всему остальному. Б. Гейтс утверждал, что виртуальная реальность сильнее любой видеоигры, и что впасть в зависимость от нее очень легко.

 

В своей статье [11] С. В. Коловоротный пишет, что сравнительно несложно привить зависимость нахождения в виртуальной реальности. Он связывает это, прежде всего, с объективными психологическими факторами. В. М. Розин также отмечает, что далеко не каждый человек будет убегать от реальности, что к такому поведению склонны люди с особым типом личности, предрасположенные к различным зависимостям [3].

 

Заключение

Не исключено, что сетевое сообщество выработает определенные формы контроля за движением информации в глобальных сетях и определит место человека в информационном пространстве. Однако социальные проблемы повсеместной информатизации не сводятся лишь к юридическим или техническим вопросам. Они возникают в определенном культурном контексте и имеют непосредственное отношение к системам ценностей. Информационно-психологическая безопасность субъекта зависит в значительной степени от него самого, его способности к самостоятельному, осознанному выбору информации, отсутствию установок на подражательство, сопротивляемость манипулятивным информационным воздействиям [3]. Последнее слово остается за нравственным развитием человека.

 

В таком случае становится очевидно, что повышение духовного, нравственного и культурного уровня личности может оказаться если не решением, то хотя бы методом борьбы с возникающими в современном обществе социальными проблемами информатизации. В связи с этим нельзя не отметить роль образования. На формирование личности в целом, на возможность ориентироваться в мире и в смысле всего происходящего оказывают существенное влияние в первую очередь гуманитарные знания. Именно гуманитарные науки вносят огромный вклад в культурное и нравственное развитие студентов и оказывают решающее воздействие на формирование их мировоззрения. Гуманитарный подход способствует сохранению уникальности и незаурядности. Он учит человека мыслить нестандартно, уметь донести свои мысли и идеи до окружающих; учит принятию и осмыслению своего места в мире и в целом способствует гармоничному развитию личности.

 

Особую актуальность описанные социальные проблемы приобретают в технических ВУЗах, где доля гуманитарных дисциплин значительно снижена по сравнению со всеми остальными.

 

Получается, что научно-технический прогресс только усилил значимость и актуальность гуманитарного образования, которое стало неотъемлемой частью современной образовательной системы, ведь оно формирует ценностные ориентиры и жизненные позиции студентов [8].

 

Возможно, именно в этой области и лежит основной путь к решению проблем повсеместной информатизации и компьютеризации общества.

 

Список литературы

1. Алексенко Н. Н. Психоаналитические аспекты поведения человека в киберпространстве // Журнал Практической психологии и психоанализа. – 2000. – № 3. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://psyjournal.ru/psyjournal/articles/detail.php?ID=2889 (дата обращения 10.03.2017).

2. Баева Л. В. Виртуальная коммуникация: особенности и этические принципы // Философские науки. – 2015. – № 10. – С. 5–10.

3. Влияние Интернета на сознание и структуру знания / под. ред. В. М. Розин. – М.: ИФ РАН, 2004. – 239 с.

4. Винер Н. Кибернетика и общество. – М.: Иностранная литература, 1958. – 200 с.

5. Гейтс Б. Дорога в будущее. – М.: Русская редакция. – 1996. – 312 с.

6. Дрозд А. Л. Проблема «человек и компьютер» как предмет философского анализа // IV Державинские чтения. – 2001. – С. 47–49.

7. Емелин В. А. Человек технологический. Трансформация идентичности в условиях развития информационного общества // Философские науки. – 2015. – № 2. – С. 154–157.

8. Ербаева Н. А., Истомина О. Б. К вопросу о гуманитаризации высшей технической школы // Проблемы высшего технического образования в России и за рубежом: материалы международной научно-методической конференции. – Улан-Удэ, 2012. – С. 489–495.

9. Искусственный интеллект: междисциплинарный подход / под ред. Д. И. Дубровского и В. А. Лекторского – М.: ИИнтеЛЛ, 2006. – 448 с.

10. Карпова И. П. История и перспективы развития автоматизированных обучающих систем // Компьютеры в учебном процессе. – 2002. – № 9.– С. 89– 95.

11. Коловоротный С. В. Виртуальная реальность: манипулирование временем и пространством // Журнал Практической психологии и психоанализа. – 2003. – № 1. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://psyjournal.ru/psyjournal/articles/detail.php?ID=2892 (дата обращения 10.03.2017).

12. Кудинов Д. Н. Перспективы разработки автоматизированных обучающих систем // Современные проблемы науки и образования. – 2008. – № 6. – С. 46–50.

13. Ланир Дж. Вы не гаджет. Манифест. – М.: Астрель, 2011. – 112 с.

14. Малинецкий Г. Г, Ахромеева Т. С. Вызовы, возможности и бифуркация виртуальной реальности // Философские науки. – 2015. – № 11.– С. 67–82.

15. Новиков Д. А. Кибернетика: Навигатор. История кибернетики, современное состояние, перспективы развития. – М.: ЛЕНАНД, 2016. – 160 с.

16. Опарина Н. М. Проблемы оптимизации и эффективности подготовки специалистов с использованием автоматизированных систем обучения // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. – 2005. – № 12. – 5 т. – С. 301–311.

17. Ракитов А. И. Философия компьютерных революций. – М.: Политиздат, 1991. – 287 с.

18. Сергеева Л. А. Современные проблемы техники и информатики в контексте мировоззренческого подхода // Философские проблемы информационных технологий и киберпространства. – 2010. – № 1. – С. 204–210.

19. Сахаров А. Д. Мир через полвека. – 1974. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.sakharov-archive.ru/Raboty/Rabot_31.html (дата обращения 10.03.2017).

20. Уотсон Р. Файлы будущего: история следующих 50 лет. – М.: Эксмо, 2011. – 583 с.

 

References

1. Aleksenko N. N. Psychoanalytical Aspects of Human Behavior in Cyberspace [Psikhoanaliticheskie aspekty povedeniya cheloveka v kiberprostranstve]. Zhurnal Prakticheskoy psikhologii i psikhoanaliza (Practical Psychology and Psychoanalysis Journal), 2000, № 3. Available at: https://psyjournal.ru/psyjournal/articles/detail.php?ID=2889 (accessed 10 March 2017).

2. Baeva L. V. Virtual Communication: Classification and Specifics [Virtualnaya kommunikatsiya: osobennosti i eticheskie printsipy]. Filosofskie nauki (Philosophic Sciences), 2015, № 10, pp. 5–10.

3. Rozin V. M. (Ed.) The Influence of the Internet on the Consciousnessand the Knowledge Structure [Vliyanie Interneta na soznanie i strukturu znaniya]. Moscow, IF RAN, 2004, 239 p.

4. Wiener N. The Human Use of Human Beings: Cybernetics and Society [Kibernetika i obschestvo]. Moscow, Inostrannaya literatura, 1958, 200 p.

5. Gates B. The Road Ahead [Doroga v buduschee]. Moscow, Russkaya redaktsiya, 1996, 312 p.

6. Drozd A. L. The Question of Man and Computer as a Topic of Philosophical Analysis [Problema “chelovek i kompyuter” kak predmet filosofskogo analiza]. IV Derzhavinskie chteniya (The Reading of Derzhavin IV), 2001, pp. 47–49.

7. Emelin V. A. The Technological Man. The Transformation of Identity under the Conditions of Information Society Development [Chelovek tekhnologicheskiy. Transformatsiya identichnosti v usloviyakh razvitiya informatsionnogo obschestva]. Filosofskie nauki (Philosophic Sciences), 2015, № 2, pp. 154–157.

8. Erbaeva N. A., Istomina O. B. The Question of Humanization of Higher Technical School [K voprosu o gumanitarizatsii vysshey tekhnicheskoy shkoly]. Problemy vysshego tekhnicheskogo obrazovaniya v Rossii i za rubezhom: materialy mezhdunarodnoy nauchno-metodicheskoy konferentsii (The Problems of Higher Technical Education in Russia and Abroad: Proceedings of International Research and Methodology Conference). Ulan-Ude, 2012, pp. 489–495.

9. Dubrovskiy D. I., Lektorskiy V. A. (Eds.) Artificial Intelligence: Interdisciplinary Approach [Iskusstvennyy intellekt: mezhdistsiplinarnyy podkhod]. Moscow, IInteLL, 2006, 448 p.

10. Karpova I. P. History and Development Prospect of Automatic Training Systems [Istoriya i perspektivy razvitiya avtomatizirovannykh obuchayuschikh system]. Kopyutery v uchebno protcesse (Computers in the Educational Process), 2002, № 9, pp. 89–95.

11. Kolovorotnyy S. V. Virtual Reality: Manipulation of Time and Space. [Virtualnaya realnost: manipulirovanie vremenem i prostranstvom]. Zhurnal Prakticheskoy psikhologii i psikhoanaliza (Practical Psychology and Psychoanalysis Journal), 2003, № 1. Available at: https://psyjournal.ru/psyjournal/articles/detail.php?ID=2892 (accessed 10 March 2017).

12. Kudinov D. N. The Prospect of Automatic Training System Development [Perspektivy razrabotki avtomatizirovannykh obuchayuschikh system]. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya (The Modern Problems of Science and Education), 2008, № 6, pp. 46–50.

13. Lanier J. You Are Not a Gadget: A Manifesto [Vy ne gadzhet. Manifest]. Moscow, Astrel, 2011, 112 p.

14. Malinetskiy G. G, Akhromeeva T. S. The Challenges, Capabilities and Bifurcation of Virtual Reality [Vyzovy, vozmozhnosti i bifurkatsiya virtualnoy realnosti]. Filosofskie nauki (Philosophic Sciences), 2015, № 11, pp. 67–82.

15. Novikov D. A. Cybernetic: Navigator. History of Cybernetic, Contemporary State and Future Development [Kibernetika: Navigator. Istoriya kibernetiki, sovremennoe sostoyanie, perspektivy razvitiya]. Moscow, LENAND, 2016, 160 p.

16. Oparina N. M. The Questions of Optimization and Efficiency Training Expert Using Automatic Training System [Problemy optimizatcii i yeffektivnosti podgotovki spetcialistov s ispolzovaniem avtomatizirovannykh system obucheniya]. Izvestiya RGPU im. A. I. Gertcena (Bulletin of RPGU named after A. I. Gertcen), 2005, № 12, pp. 301–311.

17. Rakitov A. I. The Philosophy of Computer Revolutions [Filosofiya kompyuternykh revolyutsiy]. Moscow, Politizdat, 1991, 287 p.

18. Sergeeva L. A. The Modern Troubles of Equipment and Informatics in the Context of Worldview Approach [Sovremennye problemy tekhniki i informatiki v kontekste mirovozzrencheskogo podkhoda]. Filosofskie problemy informatsionnykh tekhnologiy i kiberprostranstva (Philosophical Problems of Information Technology and Cyberspace), 2010, № 1, pp. 204–210.

19. Sakharov A. D. The World in Half a Century [Mir cherez polveka]. 1974. Available at: http://www.sakharov-archive.ru/Raboty/Rabot_31.html (accessed 10 March 2017).

20. Watson R. Future Files: A Brief History of the Next 50 Years [Fayly buduschego: istoriya sleduyuschikh 50 let]. Moscow, Eksmo, 2011, 583 p.

 
Ссылка на статью:
Осипенко У. Ю., Быданов В. Е. Предостережение Всемирной метеорологической организации Парижской конференции по климату 2015 // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 1. – С. 12–24. URL: http://fikio.ru/?p=2400.

 
© У. Ю. Осипенко, В. Е. Быданов, 2017

УДК 355.01

 

Бурова Мария Леонидовна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра истории и философии, доцент, кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: marburova@yandex.ru

196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д.15,

тел: +7 (812) 708-42-13.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Информационная война представляет собой особый вид войны, соответствующий новым условиям существования общества. Это позволяет рассматривать ее в соответствии с историко-философской традицией исследования войн как социальный процесс и деятельность. Можно интерпретировать информационную войну как процесс, осуществляющийся в динамической системе, на стыке виртуальной и социальной реальности, и как искусную деятельность в виде технологии и игры.

Результаты: В широком смысле информационную войну можно рассматривать как процесс создания, передачи, распространения и навязывания информационного продукта, способного повлиять на сознание, предпочтения, поведение человека как прямого объекта воздействия. К её количественной стороне относятся физические характеристики и направленность, локальность, прерывность, случайность. Как технологический процесс информационная война имеет свои циклы и фазы. С качественной стороны информационная война представляет собой незавершенный текст с символами, сюжетами и ассоциативными связями, что позволяет определять ее как процесс коммуникации, связанный с пониманием и интерпретацией. Информационная война как специфическая технология представляет собой совокупность способов и методов преобразования как самой информации, так и сознания, поведения человека, основанных на техническом и психологическом знании. Она представляет собой многоуровневую систему, включающую знания, цели, методы и практические действия, то есть выступает как искусная деятельность. Отдельные технологии могут быть сопоставимы с конкретными методиками воздействий на целевую аудиторию. В качестве игры информационная война строит свою иллюзорную реальность, обладает свойствами повторяемости, вариативности, сопричастности. Выступая в разнообразных феноменах общества и культуры как многоплановая деятельность субъектов различного уровня, она не может быть прекращена или завершена.

Область применения результатов: Философское исследование информационных войн.

Выводы: Информационная война предстает как противоречивое единство процесса и деятельности, где внешней стороной оказывается динамичность, непрерывность в пространственных и временных формах, а внутренней, содержательной стороной является человеческая деятельность в ее различных феноменах. Информационная война становится атрибутом информационного общества, динамичным взаимодействием его участников, где победа или проигрыш носят лишь временный, но не окончательный характер.

 

Ключевые слова: информационная война; количественная и качественная стороны процесса; коммуникационный процесс; текст; технология; игра.

 

Information Warfare as a Process and Activity

 

Burova Maria Leonidovna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, associate professor, Ph. D. (philosophy), Saint Petersburg, Russia.

E-mail: marburova@yandex.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, 196135, Russia,

tel: +7 (812) 708-42-13.

Abstract

Background: Information warfare is a special kind of war, corresponding to the new conditions of society existence. This allows us to consider it in accordance with the historical and philosophical tradition of the war study as a social process and activity. It is possible to interpret information warfare as a process occurring in a dynamic system, at the interface of virtual and social reality, and as a skillful activity in the form of technology and a game.

Results: In a broad sense, information warfare can be regarded as a process of creating, transmitting, disseminating and imposing an information product that can affect the consciousness, preferences, and behavior of a person as a direct object of that influence. Physical characteristics and orientation, locality, discontinuity, randomness belong to its quantitative aspect. As a technological process, information warfare has its own cycles and phases. From the qualitative point of view, information warfare is an unfinished text with symbols, plots and associative relations, which allows us to define it as a communication process associated with understanding and interpretation. Information warfare as a specific technology is a combination of ways and methods of transforming both information itself and consciousness, human behavior based on technical and psychological knowledge. It is a multi-level system which includes knowledge, goals, methods and practices, that is, acts as a skillful activity. Separate technologies can be comparable with specific methods of impact on the target audience. As a game, information warfare builds its illusory reality, has the properties of repeatability, variability, involvement. Being represented in various phenomena of society and culture as multifaceted activity of subjects of various levels, it cannot be terminated or completed.

Research applications: Philosophical study of information warfare.

Conclusion: Information warfare is manifested as contradictory unity of process and activity, where the external aspect is dynamism, continuity in spatial and temporal forms, whereas the internal, content aspect is human activity in its various phenomena. Information warfare is becoming an attribute of information society, dynamic interaction of its participants, where victory or loss is only temporary, but not final.

 

Keywords: information warfare; quantitative and qualitative aspects of the process; communication process; text; technology; game.

 

Сложность философского исследования информационной войны связана с тем, что она существует как данность, в которой мы уже находимся, и которая постоянно свершается. Это некая уже привычная составляющая нашего бытия, непрестанно уходящая в прошлое. Поэтому недостаточно рассматривать информационную войну только в качестве термина, который вполне справедливо представляется нечетким в формально-логическом смысле, с неограниченным рядом предикатов [6, с. 11], концепта, несущего в себе образную составляющую [2, с. 33], а также обращаться к привычным политическим оценкам. Поскольку информационная война является особым видом войны, соответствующим новым условиям существования общества, она может быть представлена в соответствии с историко-философской традицией исследования войн как социальный процесс и как деятельность.

 

Рассмотрение войны (борьбы) как всеобщего процесса, источника всего нового и закономерности всего сущего, как движущей космической силы восходит к досократикам (Гераклиту и Эмпедоклу). В Новое время понимание войны как процесса можно отметить у Гегеля, связывающего ее с развертыванием абсолютного духа, а также у Клаузевица (война – продолжение политики иными средствами). Последнюю позицию разделяет марксизм, рассматривающий войны как специфические явления на пути исторического развития общества, выражавшие природу классово-антагонистического строя [7, с. 211]. Предложенный социальной философией марксизма конкретно-исторический подход позволил создать типологию войн, а методология исследования причинности социальных явлений через взаимодействие объективного и субъективного факторов является продуктивной и в наше время. Война как социальный процесс имеет объективный характер, а если это уже завершившийся процесс, то к нему применимо исследование через его условия, источники и движущие силы, характер, пространственно-временные характеристики и другие свойства. Но и сами понятия источника и движущих сил, составляя объективную и субъективную стороны процесса, несут в себе изменение и становление. Война предстает и как событие, и как со-бытие, как изменение социального бытия, а не как свершившийся неизменный факт. Именно поэтому мы переосмысливаем войны как часть не только нашего исторического прошлого, но и настоящего, способного влиять на будущее.

 

Отношение к войне как к деятельности также восходит к античности. У Платона война есть искусная деятельность, к которой нужно готовиться [9, с. 136; 185] и направленная на справедливость [8, с. 227–228]. Для Аристотеля вся человеческая жизнь распадается на занятия и досуг, деятельность (занятия) направлена как на необходимое и полезное, так и на прекрасное. Война существует ради мира [2, 1333а30]. Военные упражнения граждан нужны для того, чтобы граждане не попали в рабство, достигали гегемонии для пользы подвластных и господствовали над теми, кто достоин быть рабом [2, 1334а]. Таким образом, война рассматривается как целенаправленная, искусная и полезная человеческая деятельность. Характеристику войны как особого рода искусства, хитрой и даже обманной деятельности можно отметить у Сунь-Цзы. Положение Гоббса о «войне всех против всех» особенно подходит для характеристики информационной войны, учитывая характерную для нее полисубъектность и неопределенность.

 

Для рассмотрения информационной войны как процесса необходимо использовать категории системы, условия, источника, движущей силы. Представляется возможным рассматривать информационную войну как процесс, осуществляющийся в динамической системе, на стыке виртуальной и социальной реальности. При ведении информационной войны, как и любой войны, ставятся конечные политические, экономические, идеологические цели, отвечающие объективным интересам различных социальных субъектов. Осуществляясь в информационном пространстве посредством изменения и интерпретации информационных данных, она влияет на массовое и индивидуальное сознание. Изменения в сознании и поведении становятся решающим средством, движущей силой для достижения целей.

 

Информационная война стала частью нашей повседневной жизни в последние десятилетия. Но будет вполне оправданным отнести начало этого процесса к появлению письменных источников как носителей информации, что явилось важнейшим условием для создания образов врагов, мифологизации отдельных исторических событий, народов и лиц. С появлением же массовых средств информации, используемых как средства пропаганды, можно говорить об ускорении, активизации информационных и дезинформационных действий, расширении их масштаба. В широком смысле информационную войну можно рассматривать как процесс создания, передачи, распространения и навязывания информационного продукта, способного повлиять на сознание, предпочтения и даже поведение человека как прямого объекта воздействия. Не менее важной составляющей является хранение, кодирование секретной информации, если ее утечка является важным средством давления на противоположную сторону, ослабления ее позиций в информационной войне. Но и простое хранение даже старых данных о событиях, действиях или намерениях людей позволяет при необходимости выдать их в качестве новых или иначе интерпретировать [см.: 5, с. 17].

 

Это истолкование информационной войны позволяет выделить определенные измеряемые физические характеристики (время, скорость, интенсивность, пространство, объем информации). К количественной стороне информационной войны как процесса можно отнести также её направленность. Даже поверхностное исследование деятельности средств массовой информации позволяет дифференцировать различные направленные потоки, рассчитанные на целевую аудиторию (молодежь, этнические, религиозные группы). Часть же транслируемой информации может носить широкий, ненаправленный или даже разнонаправленный характер (если учитывать горизонтальные и вертикальные параметры). Так, Интернет представляет собой большей частью горизонтальную сеть, в которой возможны и иерархические уровни. СМИ, напротив, предлагает нисходящие к аудитории потоки информации, которую зритель-слушатель может воспринимать, осмысливать, переживать или не соглашаться.

 

Информационная война изначально имела локальный и прерываемый характер, что было связано с ее служебным, пропагандистским значением по отношению к предполагаемым или реальным военным действиям. В современных условиях этот процесс стал непрерывным и регулярным, содержащим как латентные, так и активные эпизоды, что выглядит на внешнем уровне как изменение динамики. Поводом для начала активных атак или их прекращения может послужить любое действие, событие, высказывание, имеющее политический, идеологический или экономический характер и затрагивающее действительные или мнимые интересы участвующих сторон. Можно считать, что информационной войне свойственен элемент случайности и, в некоторой степени, непредсказуемости.

 

С другой стороны, информационная война является технологическим процессом, который идет по разработанному плану, имеет фазы и этапы, представляет собой некоторый цикл. Технологический процесс обычно управляем – полностью или частично, автоматически или в «ручном режиме». Поскольку в ходе информационной войны осуществляется манипулирование сознанием или поведением человека, то разработка и исследование механизма и технологии информационного воздействия, связанного с использованием собственно технических средств и психологических методов, ведется в последние годы очень активно. Но сами технологии как способы ведения войны должны быть отнесены к деятельности.

 

Качественная сторона информационной войны связана с содержанием и смыслом передаваемой информации, что предполагает рассмотрение человека не только как информационного объекта, но и как понимающего и оценивающего субъекта, мышление которого имеет минимальную свободу оценки и способности к рациональной критике, но должно быть восприимчивым к навязываемым устойчивым стереотипам.

 

По утверждению И. Ю. Алексеевой и Е. Н. Шклярик, человек как информационный объект характеризуется нелинейностью, незамкнутостью, а сами границы информационного субъекта и объекта не определены. Информационная война является глобальным и не всегда управляемым коммуникационным процессом. Особенно это характерно для интернет-пространства, где постоянно меняются пространственно-временные, содержательные и целевые границы коммуникации [1, с. 72]. В таком смысле информационная война – уже не просто процесс передачи данных. Она представляет собой развертывающийся незавершенный текст, где можно выделить определенные устойчивые символы, идеологические коннотации и особый хронотоп.

 

Как замечает Л. К. Салиева, «совокупность отобранных сообщений в любом выпуске любого СМИ представляет собой коллажный текст. Такой составленный из синхронных событий текст создает единый смысловой образ мира. Образ мира формируется в результате того, что каждый орган массовой информации отбирает и модифицирует (в форме и в нефактологическом содержании) сообщения о событиях по-своему» [10, с. 11]. Привычными, даже стандартными являются сейчас такие образы-символы как «слеза ребенка», «территория (страна) зла», «хакер» (вор-разбойник, крадущий не только собственность, но и информацию). Но конкретная географическая привязка территории зла постоянно меняется, образ одного и того же страдающего ребенка многократно повторяется на разных каналах, хакера можно персонифицировать или представить в виде нечеткого множества. Новые образы-символы (как, например, «русский мир») несут положительную или отрицательную коннотацию, что связано не только с характером источника, но и с установкой воспринимающего субъекта. Также создаются новые ассоциативные связи – например, спорт и допинг.

 

Л. К. Салиева отмечает способность одного и того же текста (в частности, массовой информации) выступать в качестве разного типа высказываний для разных аудиторий. Для профессионалов и журналистов массовая информация – нарратив, в котором они разделяют содержание и его трактовку – то, о чем повествуется – и цель, ради которой информация передается-повествуется. Для обывателя, не знающего приемов создания массовой информации, ее содержание мифологично, образ здесь совпадает с реальностью, он и есть реальность [10, с. 7]. Сюжет, заложенный в информации, может не совпадать с действительным событием или полностью отличаться от него, но в этом и задача информационной войны – дезинформировать, выдать за истину ложь, при этом охватив максимально возможную аудиторию как в своем государстве, так и в государствах-союзниках или соперниках. При этом использование компьютерных технологий позволяет многократно передавать и умножать информацию, создавая многослойные коммуникационные связи. Взаимодействие и общение людей происходит с целью обмена и мыслями, и эмоциями, при недостатке одного всегда будет избыток другого, при этом истинность или ложность повода-события вторична. Поэтому информационная война как коммуникационный процесс бесконечна, не может завершиться победой любой из взаимодействующих сторон, если только не прекратить внешними мерами возможность всякого общения. Но и в широком смысле, как процесс создания и передачи информации, информационная война непрерывна во времени.

 

Что же представляет собой информационная война как деятельность? Предполагается возможным рассматривать ее как технологию и как игру. Любой подход позволяет рассматривать информационную войну достаточно конкретно – с позиции субъекта деятельности, ее средств и результатов.

 

В качестве технологии в целом информационная война представляет собой способы и методы преобразования информации, а также сознания и поведения человека, в том числе ценностного сознания [3], основанные на техническом и психологическом знании. Успешность любой технологии зависит от единства объективных и субъективных факторов. Объективная сторона информационной войны как технологии связана с наличием техники (в данном случае речь идет о развитии систем связи, компьютеров и наличии Интернета). Субъективная сторона связана с наличием у населения определенной технической культуры, компьютерной грамотности, навыков виртуального общения, что делает молодежь, с ее увлечением гаджетами и недостаточной критичностью, особенно уязвимой к информационному воздействию. К субъективным факторам следует отнести мотивы, интересы, настроения, которые являются одновременно условием результативности информационной войны и ее объектом. Информационная война как технология шире, чем совокупность отдельных технологий информационных войн. Она представляет собой многоуровневую систему, состоящую из знаний, целей, методов, практических действий и отдельных операций, то есть выступает как искусная деятельность. Это тот широкий фронт, которому сложно противостоять. Отдельные технологии могут быть сопоставимы с конкретными методиками воздействий на целевую аудиторию.

 

Технологии ведения информационных войн направлены, прежде всего, на массовое сознание и имеют, главным образом, психологический характер. Так, Е. Г. Зорина выделяет меметическое воздействие (посредством демотиваторов, комиксов), политический нейминг (двусмысленное наименование партий, движений, лиц), таргетинг (вбрасывание определенных новостей на первый план в новостных лентах социальных сетей), создание киберсимулякров (виртуальных личностей с их «мнением») и вирусный маркетинг [4, с. 79–80]. Как видим, они неравнозначны. Мем привлекает ироничностью, нейминг – контекстуальностью, что дает возможность объединения людей посредством понимания смыслов. С роботами и вирусными роликами можно справиться, используя компьютерные программы.

 

А. Кугушева отмечает технологию воздействия на поведение людей с целью выработки автоматических реакций и стереотипов, так называемый супернадж [6, с. 20], что отсылает нас к бихевиористской методологии. Но создание заведомо стандартных ситуаций, где не нужно мыслить, а можно реагировать практически рефлекторно, в постоянно меняющейся сложной социальной реальности представляется трудно выполнимой задачей.

 

Данные технологии выступают как средства, используемые различными политическими и социальными субъектами в процессе их взаимодействия ради продолжения самой информационной войны, а не ее окончания. Информационная война как цель в себе не зависит от успешности сменяющихся технологий.

 

Представление информационной войны как игры позволяет особо отметить спонтанность и неожиданность ее элементов, театральность, определенный азарт ее участников. Ход и результат игры, даже если соблюдается сценарий, не всегда легко прогнозировать. Конечно, информационная война может принести практическую пользу, игра же обычно рассматривается как свободная от утилитарного значения. Но информационная война, как игра, строит свою иллюзорную реальность, причем враждующие стороны прекрасно понимают различие между миром реальных и выдуманных событий, сомнительным представляется добросовестное заблуждение или наивная вера в свои утверждения. Вполне вероятно, что хитрая уловка, обманное действие или суждение доставляют удовольствие тому, кто их использует. И в этом информационная война схожа с игрой.

 

В. П. Крутоус и А. В. Явецкий, сравнивая позиции Г.-Г. Гадамера и Ю. М. Лотмана по поводу двойственности игры, отмечают участие в ней разума, отвечающего за соблюдение правил, ритмичность, самоупорядочивание, структурность. В результате создается новая реальность через преображение. Сущность игровой деятельности предполагает сосуществование условного и обыденного отношений к действительности, создаваемой в игре. Осознание «как будто» не меняет отношения к ситуации как реальной, причем допускается множество истолкований и значений элементов. Игра выступает как аналог действительности, познавательная модель, где элементы могут выходить за свои пределы [5, с. 158–159]. Представляет интерес сделанный авторами анализ игры как структуры. Повторяемость, то есть возможность еще раз воспроизвести структуру игры и переиграть неудавшийся ход, может быть применена к информационной войне, где однотипные сюжеты годятся для многократного использования несмотря на абсурдность содержания, и где сама целостность сюжета предполагает конкретный набор частей-элементов в их определенной последовательности. Информационная война выступает как ритуал и как проверка – испытание соперника. Вариативность как совершение движений или восприятие игры с некоторой долей свободы допускает в информационной войне не просто качественное разнообразие интерпретаций, а также разный уровень их интенсивности (от жестких обвинений до намеков, от открытой вражды до имитации нейтральности). Сопричастность превращает зрителя в участника, в «достраивателя» смыслов, а игру – в явление собственной истины. Информационная война как зрелище не может существовать без зрителя, воспринимающего навязываемые ценности и оценки и убеждающегося в результате манипуляций и уловок в реальности сообщаемого события-явления. Так, компьютерная игра, созданная на якобы исторический сюжет, запоминается лучше, чем факты, изложенные в солидном научном труде. А псевдодокументальный агитационный фильм о внешней угрозе заставляет обывателя задуматься об укрытии и обороне.

 

Выделенные свойства игры указывают на то, что она как деятельность субъектов различного уровня, выступая в многообразных феноменах общества и культуры, не может быть прекращена или завершена, в том числе победой или поражением одного из участников, хотя отдельные участники могут добавляться или исключаться из этого действа. Информационная война как один из феноменов современного общества, как своеобразная форма проявления активности человека, как реальность, может изменяться, но не может перестать быть.

 

Итак, процесс реализуется в деятельности, а деятельность оказывается процессом. Информационная война предстает как их противоречивое единство, где внешней стороной оказывается процессуальность, непрерывность в пространственных и временных формах, а внутренней, содержательной стороной является человеческая деятельность в ее различных феноменах. Информационная война становится атрибутом информационного общества, динамичным взаимодействием его участников, где победа или проигрыш носят лишь временный, но не окончательный характер.

 

Список литературы

1. Алексеева И. Ю., Шклярик Е. Н. Что такое компьютерная этика? // Вопросы философии. – 2007. – № 9. – С. 60–72.

2. Аристотель. Политика // Сочинения: в 4-х т. Т. 4. – М.: Мысль. 1983. – 830 с.

3. Бурова М. Л. Информационные войны: аксиологический аспект // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 4(6). – С. 31–39.

4. Зорина Е. Г. Технологии подрыва легитимности государственной власти, используемые в интернет-пространстве // Информационные войны. – 2016. – № 1. – С. 78–80.

5. Крутоус В. П., Явецкий А. В. Введение к статье Г.-Г. Гадамера «Игра искусства» // Вопросы философии. – 2006. – № 8. – С. 155–163.

6. Кугушева А. От информационных войн к поведенческим // Информационные войны. – 2016. – № 1(37). – С. 11–22.

7. Материалистическая диалектика. Т 4. – М.: Мысль, 1984. – 320 с.

8. Платон. Алкивиад 1 / Собрание сочинений в 4-х т. Т. 1. – М.: Мысль, 1990. – 860 с.

9. Платон. Государство / Собрание сочинений в 4-х т. Т. 3. – М.: Мысль, 1994. – 654 с.

10. Салиева Л. К. Нарративный анализ. История и современность. Сферы приложения – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://istina.msu.ru/media/publications/article/076/cf6/2967914/_doc_1.pdf (дата обращения: 15.03.2017).

 

References

1. Alekseeva I. Yu., Sklarek E. N. What is Computer Ethics? [Chto takoe kompyuternaya etika?]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 2007, № 9, pp. 60–72.

2. Aristotle. Politics [Politika]. Sochineniya: v 4 t. T. 4 (Works: In 4 vol. Vol. 4). Moscow, Mysl, 1983, 830 p.

3. Burova M. L. Information Warfare: The Axiological Aspect [Informacionnye voyny: aksiologicheskiy aspekt]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in the Information Society), 2014, № 4(6), pp. 31–39.

4. Zorina E. G. The Online Technologies of Undermine Legitimacy of the Government. [Tekhnologii podryva legitimnosti gosudarstvennoy vlasti, ispolzuemye v internet-prostranstve] Informatsionnye voyny (Information Warfares), 2016, № 1 (37), pp. 78–80.

5. Kratos V. P., Jawecki A. V. Introduction to H.-G. Gadamer’s Article “The Art Game”. [Vvedenie k stаte G.-G. Gadamera “Igra iskusstva”]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 2006, № 8, pp. 155–163.

6. Kugusheva A. From the Information Wars to Behavioral. [Ot informacionnyh voyn k povedencheskim]. Informatsionnye voyny (Information Warfares), 2016, № 1 (37), pp. 11–22.

7. The Materialist Dialectic. Vol. 4 [Materialisticheskaya dialektika. T. 4]. Moscow, Mysl, 1984, 320 p.

8. Plato. 1 Alcibiades [Alkiviad 1]. Sobranie sochineniy v 4 t. T. 1 (Collected Works: in 4 vol. Vol. 1). Moscow, Mysl, 1990, 860 p.

9. Plato. Government [Gosudarstvo]. Sobranie sochineniy v 4 t. T. 3 (Collected works: in 4 vol. Vol. 3). Moscow, Mysl, 1994, 654 p.

10. Salieva L. K. Narrative Analysis. History and the Present. Areas of Application. [Narrativnyy analiz. Istoriya i sovremennost. Sfery prilozheniya]. Available at: https://istina.msu.ru/media/publications/article/076/cf6/2967914/_doc_1.pdf (accessed 15 March 2017).

 
Ссылка на статью:
Бурова М. Л. Информационная война как процесс и деятельность // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2017. – № 1. – С. 25–34. URL: http://fikio.ru/?p=2397.

 
© М. Л. Бурова, 2017

УДК 130.3; 316.324.8

 

Кузнецова Евгения Владимировна – учреждение высшего образования «Университет управления «ТИСБИ», кафедра юридических и гуманитарных дисциплин, кандидат философских наук, доцент, Набережные Челны, Россия.

kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

423825, Россия, г. Набережные Челны, ул. Татарстан, д. 10 (25/14),

тел: 8 (917) 864-11-84.

Авторское резюме

Состояние вопроса: В эпоху индустриальной цивилизации обостряются старые проблемы человеческого бытия, среди которых одиночество, репрессивность и агрессивность общества по отношению к человеку, утрата духовного и нравственного начала. Состояние современного социума можно характеризовать как антропологический кризис, возможным путем выхода из которого видится построение информационного общества.

Результаты: К сложностям и противоречиям становления информационной цивилизации можно отнести тенденцию к стиранию культурного многообразия и унификации культур, снижение уровня содержания, транслируемого СМИ и массовой культурой, фрагментарность, формирование специфического типа личности – «компьютерных» людей, которые уже сейчас являются своеобразными «клонами» друг друга.

В современную эпоху мы имеем дело с большим количеством противоречий информационного общества, разрешить которые возможно только при правильном описании последнего через реальный анализ концепций культуры цивилизации «третьей волны». Возникла потребность в выработке новых взглядов на жизнь, новой философии, свободной от традиционных утверждений. Необходимо создание механизма снятия угрозы обострения межцивилизационных противоречий и трудностей, совмещения принципов бытия локальных и региональных цивилизаций с универсалиями возникающей на этом фоне глобальной информационной культуры.

Выводы: Многие противоречия информационной цивилизации вызваны продолжающимся господством технологичного над духовным, как это было в эпоху индустриальной цивилизации. Снять сложившиеся противоречия возможно лишь при выработке новых взглядов новой философии, когда на первое место выйдет человек, способный построить гармонию между технологиями и духовным содержанием информационного общества.

 

Ключевые слова: антропологический кризис; индустриальное общество; информационное общество; средства массовой информации; массовая культура; унификация культуры; фрагментарность; информационные технологии; демассификация; социальный футуризм.

 

Human’s Being in the Era of Information Civilization: Development of a New Concept of Social Futurism

 

Kuznetsova Evgeniya Vladimirovna – Naberezhnye Chelny Branch of University of Management “TISBI”; Department of Law and Arts, Associate Professor, Ph. D, Naberezhnye Chelny, Russia.

E-mail: kuznetzova.evgeniya2012@yandex.ru

10 (25/14), Tatarstan st., Naberezhnye Chelny, 423832, Russia,

 tel: +7 (917) 864-11-84.

Abstract

Background: The era of industrial civilization has exacerbated such old problems of human existence as loneliness, society’s aggression and repression in relation to people, the loss of spiritual and moral principles. The state of modern society can be characterized as an anthropological crisis. A possible way to resolve it appears to be information society creation.

Results: Among the complexities and contradictions of information civilization are the tendency to blur cultural diversity and unify cultural differences, content deterioration in mass media and popular culture, fragmentation, the formation of a specific type of personality, i. e. “computer” people who seem to be “clones” of one another.

Nowadays we are dealing with a lot of contradictions of information society, which can be solved giving an accurate description of the latter by means of a real analysis of the culture concepts of “the third wave” civilization. There is need for a new outlook on life formulated by a new philosophy, free from traditional convictions. It is necessary to establish a mechanism of threat removal in contradictions and difficulties civilizations interaction and to combine the principles of local civilizations existence with universals of global information culture originating on this background.

Conclusion: Many contradictions of information civilization are caused by the continuing predominance of technology over spirit, as it was in the era of industrial civilization. To remove the existing contradictions is possible only by holding some new views expressed by the new philosophy, when people able to achieve harmony between technology and spiritual content in information society gain first place.

 

Keywords: anthropological crisis; industrial society; information society; mass media; popular culture; unification of culture; fragmentary; information technologies; “demassification”; social futurism.

 

Проблема сущности и бытия человека, его места в социуме всегда находилась в центре философских исследований. Но особенно остро она переживалась в переходные моменты исторического развития человечества, требуя скорейшего разрешения. Реконструирование многих ценностных установок, стремление к крупномасштабному мышлению, новые принципы в управлении – все это означает полное перестраивание действующих социокультурных институтов (семьи, СМИ, образования) требует принципиально иных подходов к решению проблемы человеческого бытия.

 

XX век занимает в бытии человека особое место. В первую очередь потому, что человек небывалым образом раскрыл свой творческий потенциал. Доказательством тому служит множество открытий и изобретений материально-предметной и духовной деятельности. Но в то же время человек оказался на грани самоуничтожения.

 

Феномен разрушения стал следствием также деятельности человека. Мы попробуем разобраться, почему случилось так, что многие открытия и изобретения человека обернулись против него самого, и какие проблемы поставили человечество на грань катастрофы. Возможно ли ее избежать?

 

Одна из характерных черт современности – технологизированность общества и, как следствие, зависимость человека от техники. Г. Маркузе характеризует нынешнее общество, сложившееся на основе технического прогресса, как «одномерное», утратившее «второе измерение». Отсюда термин «одномерный человек» – потребитель, стремящийся к удовлетворению лишь своих потребительских желаний. Человек зависит от общества, его формирование происходит через формирование рационального образа мышления, который оказывает репрессивное воздействие на нравственные, эстетические, духовные ориентации человека [8, с. 92].

 

Андре Глюксман считает, что суть взаимоотношений в обществе – это подчинение. Поэтому неизбежно, что общество и государство воплощают тоталитаризм [3, с. 120]. Мотив репрессивности и агрессивности, таким образом, становится ведущим в социальном бытии человека в XX веке.

 

Д. Рисмен пишет, что человек крайне одинок в XX веке, он окружен обезличенной толпой [17].

 

Э. Фромм полагает, что одиночество – это характерная черта современного человека. По его мнению, одиночество и беспомощность вызваны желанием человека обрести экономическую независимость. Обретение экономической свободы и материального благополучия привели человека к одиночеству, неуверенности и изоляции от внешнего мира. Между тем человек как существо социальное не может вынести изоляции. Как результат – потеря ориентации и ощущение бессмысленности собственной жизни [15, с. 90].

 

Бунт – еще один мотив бытия человека в XX веке. Многие философы современности (в первую очередь, представители экзистенциализма) считают бунт протестом современного человека против мира обреченности, отчуждения и равнодушия. А. Камю полагает, что все существование человека абсурдно. В своих работах он показывает эту абсурдность. По его мнению, бунт предваряет любую цивилизацию и является ее неотъемлемым элементом. В бунте он видит утверждение права человека на свою жизнь [5].

 

Еще одна характерная особенность существования человека в эпоху индустриализма – это массовость. XX век предоставил огромный материал для осознания сущности и роли масс. Это время двух мировых войн, многочисленных революций, межэтнических и межрелигиозных конфликтов, возникновения и падения тоталитарных режимов, периода урбанизации, разрыва социальных связей, миграции населения. Кардинальные трансформации в различных сферах современного общества означают принципиальное изменение характера деятельности человека, основная отличительная черта которой в ХХ веке – массовость. Массовое производство, массовое распределение, массовое распространение, массовое творчество – все это привело к образованию массовой культуры.

 

Массовость проявляется как тенденция, свойственная действиям или взглядам множества людей, как производство товаров в большом количестве, как широко распространенное популярное потребление этих товаров. В создании, распространении и потреблении продукции массовой культуры принимает участие огромное количество людей, в основном большая часть населения городов, стран, регионов, имеющих развитые сети СМИ. Многообразие интересов, взглядов, чувств в массовой культуре спрессовываются в клишированных формах стандартизированной информации, рассчитанной на массовую распродажу с помощью различных средств массовой информации.

 

Ряд техногенных и культурогенных явлений, подобных упомянутым нами здесь, вверг человечество в кризис – экологический, духовный, нравственный. Этой цивилизацией было заложено представление о неистощимости природных запасов и их бесконтрольном использовании человеком, были выработаны ценности неограниченного права человека на Земле как Высшего Существа, обладающего разумом. И, наконец, существующая цивилизация сформировала тип массового потребителя, обладателя таких качеств, как вседоступность и вседозволенность.

 

«Синдром кризиса» возник еще в XIX веке в разгар экономических, политических и социальных потрясений. Выход из исторического кризиса, в котором оказался современный мир, стал ведущей темой исследования многих ученых в различных областях знания: философии, социологии, психологии, экологии. Однако суждения всех мыслителей роднит общая мысль о том, что причина кризиса заключена в ошибочных действиях человечества, явившегося, с одной стороны, создателем цивилизационных норм и ценностей, а с другой – результатом, продуктом функционирования техногенной цивилизации.

 

Действительно, основанием для формирования данной цивилизации явились грандиозные достижения науки. Научная техническая революция позволила человечеству сделать много открытий, жизненно важных и необходимых для облегчения его существования. В то же время успехи в области науки и техники сформировали утилитарные представления о безграничной вере в человеческое мышление. «Слишком большая роль отводится логике и рациональности…, поиск ответов на вопросы ведется исключительно с помощью логики и рационального мышления, игнорируются такие формы человеческого познания, как медитация, молитвы, мечты, интуитивное прозрение» (К. Лебак). К. Лебак утверждает, что одна из основных ошибок человечества заключается в преобладании рационального метода познания как единственно верного [4, с. 150].

 

Между тем непоколебимая вера в рассудок привела еще к одной беде индустриальной эпохи – утрате духовного и нравственного начал в человеческой сущности. Однако мы можем сказать, что человек состоялся как личность лишь в том случае, если ему присущи совесть и сознание наравне с разумом. И возможный путь спасения человечества лежит в формировании подлинной нравственности – чувства ответственности за свои мысли и действия, осознания собственного несовершенства и, как следствие этого, стремление к постоянному духовному развитию. «Даже то, что я живу в то время, когда это происходит, есть уже моя вина» (К. Ясперс).

 

Одним из серьезнейших дефектов цивилизационного сознания, породившего глобальный кризис, стало чувство собственного превосходства человека над всем живым, и соответственно, права его господства на Земле.

 

Р. Атфилд видит причину возникновения глобальных проблем в вере в прогресс, унаследованной от эпохи Просвещения и немецких метафизиков, позволившей безжалостно эксплуатировать природные богатства.

 

«Совершенно ошибочно считать, – пишет Р. Атфилд, – что если людям – существам моральным – столь всерьез многое вверено, то это непременно должно означать отсутствие моральных запретов на практике. Господь, по Библии, заботится о благосостоянии всего живого, а не только человека, и люди в соответствии с этим обязаны заботиться о природе, не разрушать ее целостность в безжалостном подчинении собственным нуждам» [1, с. 33].

 

Культ знания, провозглашенный эпохой Просвещения, привел еще к одной беде – созданию идеологических учений, основанных на расовом или классовом превосходстве, богоизбранности, что, в результате, способствовало возникновению тоталитарных режимов, человеку же свойственно делать свой выбор в пользу общества, в котором все продумано «сверху». Однако в таком обществе нравственное чувство, как считает французский социопсихолог Ж. Семлен, притупляется, ибо оно присуще личности, а не массе [10]. Доминирование общества над личностью является угрозой самому существованию нравственности.

 

Общество, построенное на какой-либо идеологической концепции, старается подавить свободную личность любыми насильственными методами, поскольку для такого общества недопустимы альтернативные идеи, действия («авторитарность, насилие взаимосвязаны»). Отсюда тотальная война, массовое насилие, колоссальное уничтожение человеческих ресурсов в XX веке. Из всего вышесказанного следует вывод, что самая страшная из грозящих нам катастроф – это антропологическая, т. е. «уничтожение человеческого в человеке». В этом случае мы имеем право заявить, что кризис современного мира по своей сути не только и не столько цивилизационный, сколько общественный.

 

Основную архитектуру общества в эпоху индустриальной цивилизации образовывали техносфера, социосфера, инфосфера. Каждой из сфер была отведена своя роль. «Техносфера создавала и распределяла материальные ценности; социосфера распределяла роли отдельных людей в системе, инфосфера – информацию, необходимую для работы всей системы» [13, c. 130]. Информационная цивилизация еще только складывается, а некоторые ее черты уже не только обозначили себя, но и детерминируют все бытие человека и общества на новом цивилизационном витке.

 

Это демассификация, огромное разнообразие идей, социальных институтов, социальных ролей человека, информации. Здесь, безусловно, отводится особое внимание такой способности человека, как способность творить, созидать, создавать новое. Э. Тоффлер справедливо указывает, что для представителей индустриальной цивилизации более характерна способность к анализу, чем к синтезу. Синтез выходит на первое место во всех отраслях теоретического знания. Узкая специализация остается позади, будущее – за мышлением глобальным, всеохватывающим. В науке уже сейчас на первое место выходят интегрированные области знаний: социолингвистика, психолингвистика, лингвокультурология. Изменяется специфика выполнения людьми своих функциональных обязанностей: многие работают дома по гибким графикам [14, с. 201].

 

В социосфере изменения касаются, в первую очередь, семьи. Так, в странах, достигших высокого уровня в функциональном содержании, можно наблюдать разнообразие типов семьи: договорные браки, семьи с одним родителем, гомосексуальные браки, коммуны.

 

В инфосфере происходят коренные изменения. Современные СМИ благодаря новым качественным характеристикам обладают огромной властью в обществе. Именно средства массовой информации принято считать основным фактором происходящих сегодня социокультурных изменений.

 

Действительно, в основе многих футурологических концепций формирования информационной цивилизации лежат, как правило, технологические изменения в сфере средств коммуникации, учитывается создание новых форм и систем массового общения, на базе которых возможны качественно новые сдвиги. Одним из главных видов сырья в грядущей цивилизации является информация, и в связи с этим происходит трансформация, в первую очередь, многих культурно-коммуникативных процессов. Но зарубежные авторы не склонны однозначно определять информационное общество. Среди них следует выделить представителей двух основных течений. Это ученые, примыкающие к концепции постиндустриализма, которые определяют изучаемый социальный феномен как постиндустриальное общество (Д. Белл, А. Турен, Р. Дарендорф, А. Этулони), и представители концепции информационного общества (Э. Тоффлер, Дж. Масуда, Дж. Нейсбит). Рассмотрим основные положения каждой из данных теорий.

 

В 1976 году термин «постиндустриальный» получает официальный идеологический статус в докладе Консультативной комиссии по вопросам политического механизма национального развития. Авторы данной теории полагают, что особое значение в обществе приобретает сфера услуг и потребления. Термин «пост» означает продолжение развития высокоинформатизированного индустриального производства, при этом сохраняются прежний характер экономической деятельности и структура власти. В работе «Грядущее постиндустриальное общество» (1973) Д. Белл определяет данное общество следующим образом, указывая на признаки:

– переход от индустриального производства к сервисному;

– решающее значение кодифицированного теоретического знания для осуществления инноваций;

– превращение интеллектуальной технологии в ключевой инструмент системного анализа и теории принятия решений [2, с. 145].

 

Второе течение получило свое развитие в 80-е годы. Дж. Масуда отмечает, что постиндустриальное общество и есть информационное [16]. Дж. Нейсбит, выступая против Д. Белла, утверждает, что в грядущем обществе важнее значение обработки информации, нежели преобладание «белых воротничков». Э. Тоффлер определяет общество новой волны как супериндустриальное, обладающее следующими признаками, которые отличают его от индустриального:

– основные базовые потребности удовлетворены, каждый из людей хочет удовлетворить свои индивидуальные потребности;

– информация важнее, чем земля, труд, капитал и сырье;

– массовое стандартизированное производство заменяется системой индивидуального производства, в основе которого лежит умственный труд, и конечным продуктом такого труда становятся индивидуальные продукты и услуги;

– развитие нелинейно, так как оно может разрушить то, что достигнуто [14, с. 195].

 

В отечественной науке также наметился способ определения информационного общества как следствия процесса информатизации. «Информатизация есть продолжение и своего рода надстройка над процессом индустриализации, также, как информационное общество представляет собой постиндустриальное общество, вырастающее на основе индустриального» [9, с. 202].

 

Таким образом, именно информация, средства массовой информации, различного рода коммуникативные процессы приковывают к себе внимание исследователей. Любое новое культурное явление отражается в общении и фиксируется в языке – основном инструменте коммуникации. Коммуникация является важным интегрирующим звеном системы культуры, определяющим функциональные особенности общения представителей различных социальных и этнических групп – носителей различных культурных ценностей, с целью взаимодействия – передачи и получения смысловой и оценочной информации с целью воздействия коммуникантов друг на друга (в межличностной и внутригрупповой коммуникации), а также с целью влияния на массовое сознание.

 

Осуществление коммуникации в обществе между его членами происходит пу¬тем реализации идей, образов, передаваемых средствами массовой информации. СМИ являются носителем и транслятором культурных ценностей в обществе. Массовые коммуникации, по мнению исследователей, – это относительно устойчивые информационные связи, обеспечивающие взаимодействие между отдельными группами и институтами, управляющими инстанциями и населением, творцами культуры и ее потребителями. Современные СМИ благодаря демократизации могут способствовать обновлению общества, консолидации демократических сил и общественного мнения. Однако те же средства массовой информации (коммуникации) приводят при определенных условиях и к размежеванию политических позиций, конфронтации, росту радикализма и экстремизма. Это путь и для пропаганды образцов акультурного содержания или с низким культурным уровнем содержания.

 

Мы прежде всего рассмотрим развитие средств массовой информации в историческом разрезе, чтобы определить их роль на современном общественно-цивилизационном этапе развития. Первоначально человечество на заре своего возникновения общалось через сигналы и знаки, в число которых входили жесты, мимика, звуки. Звуковой язык стал важнейшим достижением человечества как способ закрепления и передачи производственной деятельности. Необходимость передачи информации на расстояние стала предпосылкой изобретения письменности. Так завершился первый важнейший этап развития средств массовой информации. (Здесь мы считаем нужным упомянуть, что данный этап представляет собой развитие СМИ в их древнейшей форме – протоСМИ).

 

Развитие культуры, образование государств, выделение в обществе центров руководства и управления, основание городов требовало новых технических средств для осуществления коммуникативных актов, где бы достигалась максимальная интенсивность общения и информационного обмена.

 

Книгопечатание – вторая важнейшая веха на пути формирования СМИ, явившаяся толчком для освоения населением грамоты. Потребность в мультиплицировании (размножении) информации связана с массовизацией общественных процессов, ростом урбанизации. Массовизация вызвала изобретение современных аудио-видео технических средств: радио, телевидения на третьем этапе развития СМИ.

 

В реальности средства массовой информации появились в эпоху Великой французской революции, когда пресса стала не только средством информирования определенных социальных групп о некоторых событиях, а средством информирования всех обо всем. Массовое производство материальных благ индустриальной эпохи предъявляло новые требования к организации и устройству социума, выразившиеся в появлении не только газет и журналов, но и кино, радио, телевидения.

 

Четвертый этап развития СМИ – это начало строительства информационной цивилизации. Он отмечен появлением таких технических возможностей, как: кабельное телевидение, спутниковое телевидение, сеть Интернет. Отсюда – существенное расширение возможностей обратного воздействия реципиента на коммуникатора. Это можно определить как новое свойство СМИ конца ХХ-ого и начала XXI-ого века – диалогичность как установление оперативного обмена информацией между реципиентом и коммуникатором. Таким образом, это дает право переименовать СМИ в СМК (средства массовой коммуникации). Основные технические характеристики СМК – это диахронность (передача и сохранение информации через временные промежутки), мультиплицирование (массовое размножение и распространение), репликация (взаимный информационный обмен в коммуникационном процессе), демассификация.

 

Среди других особенностей СМИ в эпоху информационной цивилизации можно также назвать следующие.

 

Одна из особенностей СМК – крайняя степень централизации и монополизации рынка крупными теле-, радио- и кинокомпаниями. Здесь мы имеем дело либо с государственными компаниями, либо с жесткой конкуренцией, где позиции лидеров занимают постоянно несколько крупнейших объединений. Следствие этого – существование системы цензуры и контроля над содержанием программ, что неизменно ведет к ограниченности в развитии культуры.

 

Еще одна особенность – это взаимодействие ряда информационных технологий. «Организаторы телевизионных “ток-шоу” заимствуют из газет идеи относительно сюжета передач, относительно людей, которых нужно на них пригласить. Все они зависят от факсов, компьютеров, электронной обработки текстов, электронных способов набора, цифровых изображений, электронных сетей, спутников и других технологий» [13, с. 35].

 

Что же собой представляет общество в эпоху информационной цивилизации? К чему привело развитие средств массовой коммуникации при существующих технических средствах? Мы попробуем обозначить ряд явлений, обусловленных информационной цивилизацией.

 

Первое – это тенденция к неуклонному снижению уровня содержания, которое транслируют на общество СМИ и массовая культура. Это связано, в первую очередь, со всеобщей доступностью информации, пропагандируемой прессой, радио, телевидением, сетью Интернет. Феномен распространения позволяет современной информации преодолевать практически любые географические и политические границы. Событие, произошедшее в одной стране, совсем скоро становится известным уже во всем мире, зачастую невзирая па возможную цензуру, поскольку технические средства позволяют вещать теле-радиокомпаниям одних государств и на территории других. Но не ведет ли господство ценностей, доступных и понятных каждому, к духовной деградации? Такой вопрос особенно актуален в рамках современной российской действительности.

 

В период реформ, с падением «железного занавеса», в связи с отсутствием какой-либо политики в области культуры, в нашу страну «хлынула» «потоком» западная массовая культура, доминирующее звено которой – развлекательность и занимательность. Современная российская массовая культура не имеет ни исторических, ни этнических корней. Она обезличена. Россия вместе со всем цивилизационным миром стремительно движется к обществу потребления. Как избежать духовного Апокалипсиса? Как избежать экологической катастрофы? Эти вопросы, как показал опыт XX века, не имеют технических решений.

 

Очевидно, что глобальная технологическая культура объективно ведет к стиранию культурного разнообразия и унификации культур, «…выстраивается единая глобальная технологическая цепочка, а все, что не подходит под этот стандарт, выпадает из поля зрения и интересов владельцев технологических средств» [11, с. 64]. К. Т. Теплиц и Э. Шилз анализируют возможность унификации культуры. По их мнению, достижение абсолютно единой культуры невозможно в силу ряда причин. Во-первых, это развитие личности. Во-вторых, интеллектуальный труд «не способствует установлению равенства в области статуса» [11, с. 65]. В-третьих, «продолжает существовать предрасположение к пережиточному консерватизму – родство и его национальная сублимация» [11, с. 73]. Сохранению неравенства в освоении духовных ценностей служат и природное неравенство умственных способностей, и возрастные различия. Природа человека многообразна, и полное развитие индивидуальных черт – прирожденное право человека. Угроза унификации и стирания культурных различий тем не менее сильна именно потому, что облик современной культуры определяется во многом средствами массовой коммуникации.

 

Быстротечность (фрагментарность, мозаичность) – еще один ключевой признак в определении цивилизации «третьей волны». Если временной перспективой аграрного общества была ориентация на прошлое, индустриального – адаптация к настоящему, то для сверхиндустриального общества – это ориентация только на будущее и его предсказание. Мы стремительно рвем с ценностями прошлого, отказываемся от прежнего образа мыслей, чувств. Растет психологическая, культурная, социальная пропасть, разделяющая разные поколения. Свобода вводится в некий абсолют. Между тем, человечеству для ведения активной деятельности и реализации своего творческого потенциала необходим запас адаптированности. Кроме того, любое общество, трансформируясь, основывается на системе уже существующих ценностей. Отказ от прошлого может поставить под вопрос способность современного человека адаптироваться, а, следовательно, выживать в новых цивилизационных условиях. Это одна из основных опасностей, таящихся во всеобщей информатизации. Стремительное развитие культуры, науки и техники вызывает много других этических и философских проблем. В частности, клонирование человека – одно из самых противоречивых явлений с точки зрения философии, религии, этики, хотя и ясных с точки зрения биологии.

 

Информационный прогресс, основанный на новых технологиях, порождает «компьютерных» людей, которые уже сейчас являются своеобразными «клонами», будучи копией друг друга по образу жизни. Имея доступ к массовой информации, человек приобретает сверхвозможности, так как полностью зависим от информационно-компьютерных программ. Это еще одно противоречие новой информационной цивилизации.

 

Информационные технологии отчасти уже привели к кризису и в государственной политике. Демократия всегда считалась следствием свободы информации. Однако сегодня информация создает предпосылки для нового тоталитаризма, так как повсеместное внедрение информационных технологий лишает личную жизнь человека приватности. Любой факт биографии рядового гражданина любой страны может стать известным административным органам.

 

Таким образом, на одно из первых мест в современном мире выходят именно проблемы управления. Возникающая «мозаичная» демократия общества «третьей волны» ориентируется на отдельного индивида. Э. Тоффлер выделяет три основных принципа, на которых строится политическая жизнь информационной цивилизации [12].

 

1. Принцип меньшинства, который должен заменить принцип большинства. Вместо высокостратифицированного общества, в котором несколько крупных блоков образуют большинство, возникает «конфигуративное общество, где тысячи меньшинств находятся в непрерывном круговороте».

 

2. Принцип «полупрямой» демократии, дающий возможность гражданам самостоятельно вырабатывать многие политические решения, т. е. мнение за пределами законодательных органов будет иметь юридическую силу.

 

3. Принцип «разделения ответственности в принятии решений», когда проблемы функционирования транснациональных корпораций регулируются на глобальном уровне, а децентрализация власти обеспечивает передачу части полномочий региональным властям.

 

Альтернативой мажоритарно-избирательному демократическому механизму является модель «консоциативной демократии» (от латинского «consociatio — соединение, союз, связь).

 

К институтам и принципам «консоциативной демократии» относятся: сотрудничество между элитами; парламентские коалиции, охватывающие представителей разных групп, соглашения о распределении мест в органах власти; предоставление меньшинствам права вето по жизненно важным для них вопросам; пропорциональная избирательная система; федерализм и автономия; особые электоральные правила, призванные способствовать победе кандидатов компромиссных взглядов. Однако данные институты и принципы нуждаются в значительной разработке.

 

Таким образом, мы имеем дело с большим числом противоречий информационного общества, разрешить которые возможно только при правильном определении информационного общества через реальный анализ концепций культуры цивилизации «третьей волны». Необходима выработка новых взглядов на жизнь, новой философии, свободной от традиционных утверждений. Необходим механизм снятия угрозы обострения межцивилизационных противоречий и трудностей, совмещения принципов бытия локальных и региональных цивилизаций с универсалиями возникающей на этом фоне глобальной информационной культуры.

 

Ожидания, возникающие в обществе благодаря новым информационно-коммуникационным технологиям, ожидания творческой насыщенности трудовой сферы, гуманизации всей системы общественных отношений и превращения человека и его бытия в стабилизатор и регулятор общественного развития не могут осуществляться легко и без противоречий. Поэтому на переходном этапе особое значе¬ние приобретает социокультурная детерминанта.

 

Очевидно, что если кризис индустриальной эпохи вызван множеством научных истин и культурных теорий, то и выход из кризиса кроется также в системе духовных ценностей – построении новой модели культуры, которая бы объединила в себе все существующие сегодня в мире самые разнообразные культуры на основе провозглашения таких общечеловеческих ценностей, как ценность Любви к ближнему своему (ценность гуманизма), ценность Природы, ценность Бога как олицетворение Добра и Совершенства, и при этом сохранила бы своеобразие каждой отдельно взятой культуры. Однако произойти это может лишь с развитием информационных инфраструктур как основных средств коммуникации в процессе культурного взаимодействия на стадии цивилизационного развития, определяющей новую направленность поступков, образа жизни людей, новое понимание смысла жизни. «Только в этом случае можно рассчитывать на тысячелетнее царство, которое будет царством нового осмысленного бытия, а не апокалипсисом хаоса научно мотивированных в каждом частном случае, но в целом бессистемных актов, движений, жестов, выкриков, обещаний, сливающихся в общую какофонию мировой постмодернисткой тусовки» [13, с. 302].

 

Современные процессы информатизации общества, характеризующиеся созданием и внедрением новых средств связи, телекоммуникаций, созданием программной продукции, обеспечивающей компьютеризацию производства и управления, формированием интегрированных систем связи и общедоступных баз данных и знаний, сталкивают различные культуры и национальные традиции в системе мирового обмена идеями, технологиями, информацией. С одной стороны, это способствует универсализации, унификации национальных культур, а с другой – стимулирует тенденцию обострения культурного и национального самосознания с приобретающими деструктивные формы проявлениями. Исходя из того, что одной из характерных тенденций современного социального знания является усиление интереса к проблемам научного управления обществом, предотвращение и прогнозирование конфликтов на этнонациональной почве, информационное культурологическое исследование этнических культур, их взаимодействие в системе межкультурных коммуникаций требует особого внимания. Однако ученые во всех вышеперечисленных случаях, определяя новый этап цивилизационого развития, делают акцент на особый вид технологии, не давая при этом фактически никакой оценки социальным аспектам. То есть повторяется та же ошибка: уделяется внимание технологическому элементу, но игнорируется система нравственных и духовных ценностей. Между тем, само употребление термина «общество» обязывает к анализу прежде всего духовного и социального аспектов, поскольку цивилизация – это категория технологичная, а общество – категория в большей степени духовная.

 

Происходит это вследствие продолжающегося господства технологичного над духовным, как и в эпоху индустриальной цивилизации. Это и есть, на наш взгляд, самое главное противоречие информационного общества, вызывающее все другие проблемы: стандартизацию, классификацию, фрагментарность. Снять сложившиеся противоречия возможно лишь при выработке новых взглядов новой философии, основанной на сохранении «вечных», существующих вне временных рамок духовных категорий при дальнейшем развитии высоких информационных технологий.

 

Конечная задача социального футуризма – не просто «перешагнуть» через технократию и заменить ее более гуманным, более дальновидным, более демократичным планированием, но подчинить сам процесс эволюции сознательному человеческому руководству. Таким образом, главное действующее лицо – это Человек, создающий как духовные нравственные ценности, так и технологии. И основная задача Человека как гражданина информационного общества – найти то самое гармоничное соотношение духовного и технологичного, которое бы позволило обществу активно функционировать и развиваться.

 

Список литературы

1. Атфилд Р. Этика экологической ответственности // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. – М.: Прогресс, 1990. – С. 120–187.

2. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. – М.: Наука, 1999. – 956 c.

3. Глюксман А. Философия ненависти. – М.: АСТ, 2004. – 380 с.

4. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. – М.: Прогресс, 1990. – 496 с.

5. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. – М.: АСТ, 2005. – 280 с.

6. Кузнецова Е. В. Проблема развития культурно-коммуникативных процессов на этапе формирования информационной цивилизации // Новые идеи в философии. – Пермь. – Выпуск 3 (24). – 2016. – C. 294–298.

7. Мамардашвили М. К. Сознание и цивилизация // Природа. – 1988. – № 11. – С. 30–51.

8. Маркузе Г. Одномерный человек. – Минск: Харвест, 2003. – 230 с.

9. Ракитов А. И. Цивилизация, культура, технология и рынок // Вопросы философии. – 1995. – № 5. – С. 46–62.

10. Семлен Ж. Выход из насилия // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности – М.: Прогресс, 1990. – С. 46–119.

11. Теплиц К. Т., Шилз Э. Теория массового общества // Человек: образ и сущность. – М.: РАН ИНИОН, 2000. – С. 25–147.

12. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. – М.: АСТ, 2001. – 426 с.

13. Тоффлер Э. Третья волна. – М.: АСТ, 2002. – 661 с.

14. Тоффлер Э. Шок будущего. – М.: АСТ, 2001. – 330 с.

15. Фромм Э. Бегство от свободы. – Минск: Харвест, 2003. – 253 с.

16. Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. – Tokio: World Future Society, 1980. – 265 р.

17. Riesman D. The Lonely Crowd: A Study of the Changing American Character. – New Haven: YaleUniversity Press, 1950. – 420 p.

 

References

1. Afield R. Ethics of Ecological Responsibility. [Etika ekologischeskoi otvetstvennosti]. Globalnye problemy I obschechelovecheskie tsennosti (Global Problems and Common Human Values). Moscow, Progress, 2000, pp. 23–78.

2. Bell D. The Coming of Post-industrial Society [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo]. Moscow, Science, 1999, 310 p.

3. Glucksmann A. Philosophy of Hatred [Filosofiya nenavisti]. Moscow, AST, 2006, pp. 58–172.

4. Global Problems and Common Human Values [Globalnye problemy I obschechelovecheskie tsennosti]. Moscow, Progress, 1990, 496 p.

5. Camus A. A Rebelling Man. Philosophy. Politics, Arts. [Buntuyuschiy chelovek. Filosofiya, politika, iskusstvo]. Moscow, AST, 2005, 289 p.

6. Kuznetsova E. V. The Problem of Cultural and Communicative Processes’s Development at the Stage of Information Civilization. [Problema razvitiya kulturno-kommunikativnyh protsessov na etape formirovaniya informatsionnoi tsivilizatsii]. Novye idei v filosofii (New Ideas in Philosophy), Perm, 2016, Vol. 3 (24), pp. 294–298.

7. Mamardashvili M. Consciousness and Civilization. [Soznanie I tsivilizatsiya] Priroda (Nature), 1988, № 11, pp. 30–51.

8. Marcuse G. One-Dimensional Man [Odnomernyi chelovek]. Minsk, Harvest, 2003, 320 p.

9. Rakitov A. I. Civilization, Culture, Technology and Market [Tsivilizatsiya, kultura, tekhnologiya i rynok]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 1995, № 5 pp. 46–62.

10. Semlen J. A Way Out of Violence [Vykhod iz nasiliya]. Globalnye problemy I obschechelovecheskie tsennosti (Global Problems and Common Human Values). Moscow, Progress, 2000, pp. 46–119.

11. Teplits K., Shilz A. Theory of Mass Society [Teoriya massovogo obschestva]. Chelovek: obraz I suschnost (A Man: An Image and Essence), Moscow, The Institute of Scientific Information of Social Sciences of Academy of Sciences of Russian Federation, 2000, pp. 25–147.

12. Toffler A. Metamorphosis of Power [Metamorfozy vlasti]. Moscow, AST, 2001, 602 p.

13. Toffler A. The Third Wave [Tretiya volna]. Moscow, AST, 2002, pp. 221–310.

14. Toffler A. Future Shock [Shok buduschhego]. Moscow, AST, 2001, 558 p.

15. Fromm E. Escape from Freedom [Begstvo ot svobody]. Minsk, Harvest, 2003, pp. 48–190.

16. Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. Tokio, World Future Society, 1980, 265 р.

17. Riesman D. The Lonely Crowd: A Study of the Changing American Character. New Haven, Yale University Press, 1950, 420 p.

 
Ссылка на статью:
Кузнецова Е. В. Бытие человека в эпоху информационной цивилизации: выработка новой концепции социального футуризма // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 24–37. URL: http://fikio.ru/?p=2295.

 
© Е. В. Кузнецова, 2016

УДК 165; 316.324.8

 

Оконская Наталия Камильевна – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Пермский национальный исследовательский политехнический университет», профессор кафедры философии и права, доктор философских наук, Пермь, Россия.

E-mail: nataokonskaya@rambler.ru

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 29, корп. А,

тел.: +7(342)219-80-47.

Ермаков Михаил Александрович – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Пермский национальный исследовательский политехнический университет», ассистент кафедры социологии и политологии, Пермь, Россия.

E-mail: sociovampire@mail.ru

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 29, корп. А,

тел.: +7(342)219-80-47.

Резник Ольга Афанасьевна – Автономная некоммерческая организация «Пермский гуманитарно-технологический институт», доцент кафедры гуманитарных дисциплин, Пермь, Россия.

614010, Россия, Пермский край, Пермь, Комсомольский пр., 74.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Информационное общество предъявляет специфические требования к человеку в силу экспоненциального развития технизации и инноваций. Специализация функций работника гарантирует относительную легкость адаптации человека к участию в новых технологиях, в то время как подготовка профессионалов широкого профиля оказывается более затратным путем.

Результаты: На современном этапе развития информационного общества происходит вытеснение фундаментальных знаний из разных сфер общественного сознания, связанное со стремлением к максимально быстрому получению прибыли. В первую очередь происходит отчуждение человека от гуманитарной составляющей культуры. Усиливаемый этими статистически значимыми изменениями релятивизм и отрицание роли истины обостряют кризис рациональности. Исключение одной или более фундаментальных областей из познавательной активности субъекта приводит к таким трансформациям практики познания, как, например, трансгуманизм (взамен гуманизма) и эмпиризм (взамен диалектики рационализма). В них проявляются новые формы отчуждения человека от его духовности, вызванные технизацией ценностных составляющих его деятельности. Физиологически эти новые формы отчуждения человека могут сопровождаться возвратом к межполушарной асимметрии взамен развитой функциональной асимметрии мозга.

Выводы: Преодоление кризиса рациональности возможно через синтетический тип мышления, объединяющий сильные стороны классического и неклассического типов рациональности на основе практики как критерия целостной активности. Для выработки новой, более современной формы рациональности в познании требуется восстановление фундаментального, прежде всего гуманитарного и экономического знания в качестве главного ориентира высшего и среднего образования. Если образованию и другим надстроечным институтам информационного общества будут заданы параметры синтетического типа рациональности, кризиса общественного сознания, возможно, удастся избежать.

 

Ключевые слова: информационное общество; технизация человека; рациональность; типы рациональности; синтетический тип рациональности; физиология познания; функциональная асимметрия мозга.

 

Methodology of Thinking Specifics in the Information Society

 

Okonskaya Natalia Kamilevna – Perm National Research Polytechnic University, Professor of Philosophy and Law Department, Doctor of Philosophy, Perm, Russia.

E-mail: nataokonskaya@rambler.ru

29, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614000,

tel: +7 (342) 219-80-47.

Ermakov Mihail Aleksandrovich – Perm National Research Polytechnic University, Assistant of the Department of Sociology and Political Science, Perm, Russia.

E-mail: sociovampire@mail.ru

29, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614000,

tel: +7 (342) 219-80-47.

Reznik Olga Afanasevna – Perm Humanities Institute of Technology, Associate Professor of the Humanities Department, Perm, Russia.

74, Komsomolsky Prospekt, Perm, Russia, 614010.

Abstract

Background: The Information Society has specific requirements to a person by virtue of the exponential development of mechanization and innovation. His main functions of the employee ensures the relative ease of adaptation of the person to participate in the new technologies, while the preparation of generalist professionals is more expensive way.

Results: At the present stage of development of the information society the displacement of fundamental knowledge from different spheres of public consciousness associated with the pursuit of maximum profit quickly. In the first place, there is the alienation of man from the humanitarian component of culture. Strengthens those statistically significant changes relativism and denial of the role of truth aggravate the crisis of rationality. Excluding one or more of the fundamental areas of the cognitive activity of the subject leads to the transformation of knowledge practices, such as transhumanism (instead of humanism) and empiricism (instead of dialectic rationalism). They appear new forms of alienation of man from his spirituality, caused by mechanization value of its constituent activities. Physiologically, these new forms of alienation may be accompanied by a return to the inter-hemispheric asymmetry in exchange advanced functional brain asymmetry.

Conclusion: Overcoming the crisis of rationality is possible through a synthetic type of thinking, combining the strengths of classical and non-classical type of rationality-based practices as an integral activity of the test. To develop a new, more modern form of rationality in cognition required fundamental reconstruction, primarily humanitarian and economic knowledge as the main benchmark higher and secondary education. If education and other institutions of the information society superstructure parameters of the synthetic type of rationality will be asked, public awareness of the crisis may be avoided.

 

Keywords: information society; mechanization of man; rationality; types of rationality; synthetic type of rationality; physiology of cognition; functional asymmetry of the brain.

 

В XXI веке информационное общество вступает в свои права. Углубляющиеся процессы информатизации становятся осью системной трансформации цивилизации, создавая новые формы зависимости личности от рационализации общественной жизни. Работа по сознательному усвоению информации невозможна без рациональных процессов познания. Для постановки проблемы рациональности в практическом ключе требуется, на наш взгляд, дополнить понятие рациональности историческим дискурсом содержания рациональности как прозрачности и ясности в мыслительной активности человека. Именно от рациональности зависят мотивы, ценности, понимание смысла жизни. В мифологическом ключе рациональность может быть интерпретирована как традиции, обычаи, установки, определяемые архетипами общественного сознания.

 

Объективное развитие способностей к логическому вербальному постижению действительности коренится в особом функционировании мозга человека. Эта особенность может быть определена как функциональная асимметрия, характерная только для Homo sapiens. Так как понятие асимметрии не является однозначно философской категорией, позволим себе краткое обоснование его онтологического статуса. Асимметрию необходимо рассматривать как особый способ саморазвития сложных систем. Без асимметрии системы ориентированы на замкнутость, что (через второй закон термодинамики) оборачивается регрессом. Раздвоение на противоположные стороны как источник противоречий становится маркером прогрессивного потенциала саморазвития любой системы.

 

Так, предшествующими этапами развития асимметрии как таковой можно назвать физическую (положительные и отрицательные поля), химическую (хиральность), биологическую (анатомическая, анатомо-механическая, половая, др.) виды асимметрии [8]. Онтологической вершиной этапов развития различных видов асимметрии является именно функциональная асимметрия мозга человека.

 

На основе речи как системы абстрактных знаков через гиппокамп задаются устойчивые центры возбуждения в разных отделах головного мозга, которые приводят к образованию новых нейронов благодаря экспрессии генов. Мозг качественно меняется с каждым новым витком познания человека: усложняются нейронные сети. Сама же по себе «инициатива» создания нейронных сетей, захватывающих все участки высшей нервной деятельности (ВНД), принадлежит именно тормозящей силе слов [10].

 

Именно новые нейронные сети способны затормозить определенные виды биологической активности. Биологическая мотивация и предопределенность сменяется на искусственную мотивацию, вызванную словами. Человек определяет свое поведение «из своей головы».

 

К возрасту полового созревания при условии активной социальной жизни в обществе мозг человека приобретает зрелую функциональную специфику, необходимую для речеизъяснения на уровне, превосходящем «говорение машин», то есть на свободном и понятном самому носителю языке интерпретатора с бесконечной интерпретативной возможностью [2; 5; 9]. Согласно междисциплинарным исследованиям, «энергетические ресурсы мозга порождают не только мышление, речь, но и создают основу для функционирования всего спектра эмоционального, духовно-нравственного потенциала человеческой психики» [11, с. 27].

 

Кроме психологической составляющей у системы рациональности есть более объемная и непосредственно наблюдаемая сторона – технологическая. В информационном обществе эта противоположная сторона обретаемой человеком рациональности выступает особенно ярко. «Техническое формообразование прямо указывает на бурный процесс преобразования природы, вещество которой оказывается пластической массой для введения “порождающих моделей”, как А. Ф. Лосев называл платоновские идеи» [4, с. 8]. Включение в конкурентную борьбу с использованием новейших технологий, требующих полной самоотдачи и нервного напряжения, – чтобы соответствовать скоростям и мощностям урбанизированной и технизированной природы – приводит к глобальным разнонаправленным, зачастую неуправляемым последствиям. В биологии человека может наступить слом функциональной асимметрии мозга, выражающийся в латерализации функций полушарий, вплоть до патологий. Тогда наступает преобладание либо правополушарных (чувственно-эмоциональных), либо левополушарных (потеря смысла при сохранении вербальной активности) функций.

 

Переизбыток рациональных моментов может разрушить правополушарные функционалы, переводя «язык» эмоций и чувств в логико-вербальную область. Риск стрессов, проявляющийся в психических отклонениях и заболеваниях неопознанной этиологии (онкологические и сердечно-сосудистые заболевания) логически объясним разрушением асимметрии функционирования мозга человека.

 

Однако не только болезни проявляют дисгармонию развития рациональности в современном обществе.

 

В организме единство так же необходимо, как и в системе общественных отношений, и это единство, объективно охраняемое асимметрией высшей нервной деятельности, находится под угрозой атаки возрастающей рациональности общественных отношений. Человек утрачивает эмоциональную гармонию с собой и с природой, когда он вовлечен в поиски информации, позволяющей, к примеру, доказать свою профессиональную пригодность. Взамен внутренней работы по самоопределению, результатом которой является знаковое воспроизводство мира в целом, человек стимулируется извне. Наиболее действенным стимулом к такому повороту в судьбе является включение в конкурентную борьбу с использованием новейших технологий, требующих полной самоотдачи и нервного напряжения, чтобы соответствовать скоростям и мощностям урбанизированной и технизированной природы.

 

История рациональности была бы неполна без анализа ее материализации в общественных отношениях. Мы можем предположить, что причиной для возникновения многих проблем человека в информационную эпоху является неустойчивость, вызванная отсутствием системного единства феномена рациональности общества в целом.

 

Идея единства технических новшеств как необходимость преодолеть глобальные кризисы человечества прослеживается еще на основе аристотелевской картины мира. Мир един благодаря единому центру всех изменений (неподвижное начало, νους, ум – правит подвижным миром). Рассматривая эту идею не в качестве парадокса, а как тонко угаданную истину, мы ставим проблему создания единства и сохранения его устойчивости в мире хаотических технических изменений в качестве центрального звена глобальных проблем.

 

Связь экономических отношений с отчуждением человека в процессе труда, с его здоровьем и с технико-технологическими проблемами является базисом материалистического понимания истории. Однако рациональность в широком смысле слова позволяет посмотреть на эту же проблему по-новому, с учетом мыслительной разумной активности человека, через процесс познания.

 

Для исследования рациональности в информационном обществе важно определить тип господствующих приоритетов и ценностей в познании и практическом преобразовании мира.

 

Уже развернутые к настоящему времени типы рациональности в истории развития общественного сознания мы охарактеризуем (не претендуя на исчерпывающий характер такой типологии) как классический и неклассический. Сильная сторона классического типа рациональности, которую требуется непременно сохранить, заключается в следующем: объективная истина возможна, мир познаваем. Разум человека всесилен (Р. Декарт), знание – сила (Ф. Бэкон). Неклассический тип рациональности также имеет свои прогрессивные характеристики: снимается идея абсолютности сознания, идея его трансцендентной заданности извне. К человеку, его сознанию, языку познания предъявляются специфические требования, которым человек не может соответствовать априори. Требуется профессиональная подготовка к научной деятельности (через образование и специфическую практику). «В этой связи, как представляется, далеко не случайно, что глобализация получила своё рельефное выражение в постиндустриальную эпоху, когда стал формироваться научный … труд, требующий для своего выполнения универсально развитых индивидов» [1, с. 18].

 

Синтез сильных сторон рациональности как особого типа умственной активности, разворачивающейся для понимания ситуаций, законов и срезов бытия, мы предлагаем обозначить как синтетический тип рациональности, востребуемый спецификой информационной эры развития общества.

 

Сильной стороной данного типа рациональности является соединение субъекта с его объективной составляющей, являющейся ведущей в процессе развития. «В XIX веке, по Марксу, удалось перейти в логике познания социума (общества) от абстрактного человека вообще к конкретному анализу социальной системы, построенной на технико-экономическом базисе» [7, с. 210]. В этом случае целостность субъекта гарантирована, и возникает защита от кризисов духовности. Синтетический тип рациональности прокладывает свой сложный путь в таких теоретических исследовательских программах, как марксизм и неомарксизм, в концепциях Чижевского, Вернадского, в теории относительности Эйнштейна. Общий стержень, объединяющий эти разнородные парадигмы, – это линия практики, целостной системы. Ведущей методологией становятся материализм и диалектика, одним из принципов выступает антропный принцип. Человек объективно стал главным вектором системы мира, космоса (отнюдь не благодаря своим сознательным устремлениям, а зачастую вопреки им: вопреки слабости своей индивидуальной воли, мизерности своих желаний).

 

Этот тип рациональности в настоящее время слабо актуализирован в научных исследованиях. Одной из причин отставания синтеза всех прогрессивных сторон рациональности в целом являются высокие темпы происходящих трансформаций в обществе. Новая всеобщая форма развития производительных сил – научно-техническая революция, – увеличивает темп общественного развития, начиная с 50-х гг. XX века по экспоненте, воссоздавая человечество как глобальное, сетевым образом связанное воедино целое. «Подобно тому, как конвейер расчленил производство на операции и сделал индустриальное развитие доступным во всех частях мира, научно-техническая революция сделала возможным применение фундаментального знания, являющегося всеобщим, не имеющим хозяев в мире, повсюду» [12, с. 82].

 

Скатывание к мифотворчеству, распространенному в современной науке, выступает следствием попыток удержаться на уровне стихийного, «бытового» материализма, выступающего следствием преобладания повседневного опыта над всеми познавательными практиками: научными, религиозными, философскими, политическими. Именно в обыденном опыте коренятся атавистические черты рациональности, когда мнения заменяют знания, при этом релятивизм, субъективизм востребованы во всех областях практики человека, кроме узкопрофессиональной технологической сферы, где ведущую роль играет не сам субъект, а новые технологии. Между тем «синтез современного знания (научного, философского, религиозного) о различных уровнях бытия (физическом, биологическом, антропологическом, культурном, духовном и т. п.) позволяет рассматривать мир как многообразные формы реальности, находящиеся в действительности в необходимой связи. Выявление этих связей создает условия для прогнозирования развития человека и мира в космическом пространстве, а также для разработки регуляторов практической жизни человека» [3, с. 80]. Этот уровень познания отражает важность синтетического типа рациональности.

 

Если в процессе познания субъект не усвоил определенные области знания сложных, используя терминологию академика В. С. Стёпина – человекоразмерных (гуманитарных правовых, морально-нравственных, философско-социологических и пр.) систем, то следствием может стать необратимая неспособность видения системных объектов, связанных с проблемами человека и общества. Так, моральные проблемы, даже озвученные и проговариваемые, могут не «задевать за живое»; забвение истории родной страны также относится к данному феномену духовной слепоты, вызываемой отсутствием фундаментальных гуманитарных знаний. Именно гуманитарные объекты относятся к сложным системным областям мира, для восприятия которых требуется рациональная перестройка психофизиологических систем познания человека. «На уровне бытия человека борьба за существование становится сознательной. … На сцену истории должен выйти новый тип человека – homo sapiens explorans – “человек познающий”» [3, c. 83–84].

 

В силу сложности таких систем материалистических представлений, как фундаментальные открытия физики Эйнштейна или материалистическое понимание истории, синтетический тип рациональности оказывается слабо востребованным. «Технически оснащенный мир сегодня для многих заменен на виртуальные или объемные модели, воспроизводящие запросы общества. Превращенные в образы первичные понятия (еда, одежда, скорость, мощность) взывают к человеку в качестве непосредственных мотивов его активности. Человек с легкостью адаптируется к запросам повседневности, оказываясь неспособным создавать коммуникативную среду с другими людьми. Забывает становиться самим собой, превращаясь в “свое иное”» [6, с. 148].

 

Проблема рациональности, поставленная исторически, на основе как единичного носителя (человека и его высшей нервной деятельности), так и в целом общественных отношений и их материализации может быть решена через ценности и идеалы синтетической рациональности. Для воплощения этих достижений познавательной практики в обыденный и теоретический срезы общественного сознания необходимо системно представить все фундаментальные открытия естественных, технических и гуманитарных наук так, чтобы картина мира как база познавательной активности «человека познающего» была лишена мифологических вставок и белых пятен, образуемых в результате кризиса рациональности.

 

Список литературы

1. Внутских А. Ю. «Параллельным курсом»: актуальные проблемы информационного общества в программных статьях российских междисциплинарных научных журналов // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 1 (7). – С. 12–25.
2. Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 6. Научное наследство / под ред. М. Г. Ярошевского. – М.: Педагогика, 1984. – 400 с.
3. Дмитренко Н. А., Коробкова С. Н., Орлов С. В. Презентация теоретического семинара при журнале «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 2 (12). – С. 76–87.
4. Железняк В. Н., Железняк В. С. Будущее во множественном числе: социальная футурология техники в Германии // Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Культура, история, философия, право. – 2016. – № 2. – С. 5–17.
5. Марков Б. В. Люди и знаки: антропология межличностной коммуникации. – СПб.: Наука, 2011. – 667 с.
6. Оконская Н. К. Ловушки атавистической рациональности в современной науке // Успехи современной науки и образования – 2016. – № 9, Т. 2. – С. 146–149.
7. Оконская Н. К. Мир философии в просторных рамках современных гуманитарных дисциплин // Вестник ПНИПУ. Культура. История. Философия. Право. – 2009. – № 1. – С. 208–220.
8. Оконская Н. К. Энтропия и асимметрия глазами философа // Успехи современной науки. – 2016. – № 2, Т. 3. – С. 62–65.
9. Панов Е. Н. Знаки, символы, языки. – 2-е изд., доп. – М.: Знание, 1983. – 248 с.
10. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии). – М.: Мысль, 1974. – 487 с.
11. Соснина Т. Н. Субстратная, энергетическая и информационная составляющие жизненных циклов виртуальных продуктов (методологический аспект) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 3 (13). – С. 21–36.
12. Федотова В. Г., Колпаков В. А., Федотова Н. Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. – М.: Культурная революция, 2008. – 608 с.

 

References

1. Vnutskikh A. Yu. In Parallel Course: Actual Issues of Information Society in the Programme Articles of Russian Interdisciplinary Scientific Journals [“Parallelnym kursom”: aktualnye problemy informatsionnogo obschestva v programmnykh statyakh rossiyskikh mezhdistsiplinarnykh nauchnykh zhurnalov]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2015, № 1 (7), pp. 12–25.
2. Vygotsky L. S. (Yaroshevskiy M. G. Ed.) The Scientific Heritage [Nauchnoe nasledstvo]. Sochineniya, Tom 6 (Works, Vol. 6). Moscow, Pedagogika, 1984, 400 p.
3. Dmitrenko N. A., Korobkova S. N., Orlov S. V. Presentation of the Theoretical Seminar Held by the Editorial Board of the Journal “Philosophy and Humanities in Information Society” [Prezentatsiya teoreticheskogo seminara pri zhurnale “Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve”]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2016, № 2 (12), pp. 76–87.
4. Zhelezniak V. N., Zhelezniak V. S. Future in the Plural: Social Futurology of Technology in Germany [Buduschee vo mnozhestvennom chisle: sotsialnaya futurologiya tekhniki v Germanii]. Vestnik Permskogo natsionalnogo issledovatelskogo politekhnicheskogo universiteta. Kultura, istoriya, filosofiya, pravo (Perm National Research Polytechnic University Bulletin. Culture, History, Philosophy, Law), 2016, № 2, pp. 5–17.
5. Markov B. V. People and Characters: Anthropology of Interpersonal Communication [Lyudi i znaki: antropologiya mezhlichnostnoy kommunikatsii]. St. Petersburg, Nauka, 2011, 667 p.
6. Okonskaya N. K. Traps of Atavistic Rationality in Modern Science [Lovushki atavisticheskoy ratsionalnosti v sovremennoy nauke]. Uspekhi sovremennoy nauki i obrazovaniya (Successes of Modern Science and Education), 2016, № 9, Vol. 2, pp. 146–149.
7. Okonskaya N. K. The World of Philosophy in the Large Part of Contemporary Humanities [Mir filosofii v prostornykh ramkakh sovremennykh gumanitarnykh distsiplin]. Vestnik Permskogo natsionalnogo issledovatelskogo politekhnicheskogo universiteta. Kultura, istoriya, filosofiya, pravo (Perm National Research Polytechnic University Bulletin. Culture, History, Philosophy, Law), 2009, № 1, pp. 208–220.
8. Okonskaya N. K. Entropy and Asymmetry by Philosopher’s Sight [Entropiya i asimmetriya glazami filosofa]. Uspekhi sovremennoy nauki (Successes of Modern Science), 2016, № 2, Vol. 3, pp. 62–65.
9. Panov E. N. Signs, Symbols, Languages [Znaki, simvoly, yazyki]. Moscow, Znaniye, 1983, 248 p.
10. Porshnev B. F. About the Beginning of Human History (Problems of Paleopsychology) [O nachale chelovecheskoy istorii (Problemy paleopsikhologii)]. Moscow, Mysl, 1974, 487 p.
11. Sosnina T. N. Substrate, Energy and Information Components of the Life Cycles of Virtual Products (Methodological Aspect) [Substratnaya, energeticheskaya i informatsionnaya sostavlyayuschie zhiznennykh tsiklov virtualnykh produktov (metodologicheskiy aspekt)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2016, № 3 (13), pp. 21–36.
12. Fedotova V. G., Kolpakov V. A., Fedotova N. N. Global Capitalism: Three Great Transformation [Globalnyy kapitalizm: tri velikie transformatsii]. Moscow, Kulturnaya revolyutsiya, 2008, 608 p.

 
Ссылка на статью:
Оконская Н. К., Ермаков М. А., Резник О. А. Специфика методологии мышления в информационном обществе // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4. – С. 14–23. URL: http://fikio.ru/?p=2285.

 
© Н. К. Оконская, М. А. Ермаков, О. А. Резник, 2016

УДК 004.946; 001.8

 

Соснина Тамара Николаевна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Самарский государственный аэрокосмический университет имени академика С. П. Королева (национальный исследовательский университет)», кафедра философии и истории, доктор философских наук, профессор, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, Россия, Самара.

E-mail: tnsssau@bk.ru

443086, Самарская обл., г. Самара, Московское шоссе, д. 34.

 тел: 8(846)267-45-65; 8(846) 332-74-83.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Определение статуса виртуального продукта и параметров его жизненного цикла относятся к числу малоразработанных проблем.

Результаты: Главные составляющие информационного продукта – субстратная, энергетическая и информационная.

Субстрат виртуального продукта составляет симбиоз идеального и материального, духовного и вещественного. Он включает в себя два вида субъектов: естественный (индивид, группа) и искусственный (информационная система).

Энергетическая основа может быть проанализирована в вариантах экзо- и эндозатрат с выделением или с поглощением энергии. Энергетическая составляющая продукта виртуального офиса, корпорации проявляется в конструировании человеческим сознанием и эмоциями новой реальности – виртуального инструментария, пригодного для использования в сферах материального и духовного производства.

Информационная составляющая виртуального продукта, так же, как и любого другого, выражается в понятиях «потребительная стоимость» и «стоимость». Сущность потребительной стоимости и стоимости виртуальной продукции определяется особенностями субстратной основы программного продукта; пространственно-временными характеристиками его жизненного цикла; соотношением потребительно-стоимостных и стоимостных параметров друг с другом.

Область применения результатов: Предложенная трактовка виртуального продукта позволяет описать технологические особенности его жизненного цикла.

Выводы: Основу жизненных циклов виртуальных продуктов составляют объективное и субъективное начала. В исследуемых видах деятельности они трансформируются в образования, не имеющие аналога в других сферах действительности, в силу чего соотношение объективных и субъективных компонентов виртуальной реальности требует комплексного рассмотрения.

 

Ключевые слова: жизненный цикл виртуального продукта; субстрат виртуального продукта; эндо- и экзоэнергетическая природа; стоимость и потребительная стоимость виртуального продукта.

 

Substrate, Energy and Information Components of the Life Cycles of Virtual Products (Methodological Aspect)

 

Sosnina Tamara Nikolaevna – Samara State Aerospace University, Department of philosophy and history, Doctor of philosophy, Professor, Honored for Services to the Higher Education of the Russian Federation, Samara, Russia.

E-mail: tnsssau@bk.ru

34, Moskovskoye shosse, Samara, 443086, Russia,

tel: 8(846)267-45-65; 8(846) 332-74-83.

Abstract

Background: Determining the status of the virtual product and its life cycle parameters is not a well-studied field.

Results: The main components of the information product are its substrate, energy and information.

The substrate of the virtual product is a symbiosis of ideal and material, spiritual and physical. It includes two types of subjects: natural (an individual or a group) and artificial (an information system).

The energetic basis can be analyzed in terms of exoergic and endoergic consumption accompanied by its release or absorption. The energy component of the product is a virtual office or corporation. It is manifested in the construction of a new reality – virtual instrumentation suitable for the use in the fields of material and spiritual production by means of the human mind and emotions.

The information component of the virtual product, the same as any other, is expressed in terms of “use value” and “value”. The essence of the use value and the value of the virtual product is determined by the characteristics of the software substrate; spatial-temporal parameters of its life cycle; the ratio of use-value and value parameters with each other.

Research implications: The proposed interpretation of the virtual product furnishes a description of technological features of its life cycle.

Conclusion: The objective and subjective components are the basis of the virtual product life cycles. In the types of activities studied they are transformed into phenomena, which have no equivalent in other spheres of reality, whereby the ratio of the objective and subjective components of virtual reality requires a detailed consideration.

 

Keywords: life cycle of the virtual product; substrate of the virtual product; endoergic and exoergic processes; value and use value of the virtual product.

 

Основу жизненных циклов виртуальных продуктов, так же, как и любых других, составляют объективное и субъективное начала. Однако в виртуальных видах деятельности они трансформируются в образования, не имеющие аналогов.

 

Субстрат виртуальных продуктов образует «симбиоз» идеального и материального, духовного и вещественного. Первое ассоциируется с активностью естественного живого субъекта (индивид, группа), второе – с активностью искусственного субъекта (информационные системы).

 

Естественный субъект действует в виртуальном пространстве-времени, мобилизуя свой психофизический потенциал – сознание. Это высшая форма отражения, присущая человеку, она есть производное функционирующего мозга – материального субстрата сознания. Мозг наделен способностью, с одной стороны, воспринимать информацию о внешней среде, с другой – «обращаться» к «себе самому» с целью осознания собственной сущности. Результатом «соединения» этих потоков информации выступает знание о мире и о самом себе. Другими словами, сознание обладает качествами всех простых моментов деятельности в классическом ее понимании – субъект, средства и предмет труда. Человек способен к ориентации в настоящем и будущем, используя приобретенные в прошлом знания и навыки.

 

Субстрат виртуального предмета и продукта в этом случае проявляется как совокупность всех форм психической деятельности человека:

– на уровне познавательных процессов (ощущение, восприятие, представление, мышление, память, язык, речь);

– на уровне эмоциональных состояний (позитивная и негативная реакция, активность и пассивность поведения);

– на уровне волевых актов (принятие решений, их исполнение).

 

Сознание индивида (группы), функционирующее в режиме циклов виртуальных видов продукции, реализует свой совокупный потенциал, создавая идеальные конструкты разного типа сложности.

 

Искусственный субъект обнаруживает свою сущность, выполняя функции средств труда (орудий и условий), через посредство которых выпуск виртуальной продукции становится фактом.

 

Отличие этих средств труда от используемых в материальном и духовном производстве не является препятствием для признания за ними статуса субъективности.

 

Субстрат средств труда ассоциируется с вещественными образованиями применительно к сфере материального производства. В отношении к духовным видам деятельности (наука, искусство и т. п.) средства труда имеют как материальную форму (приборы, оборудование, производственные помещения и т. п.), так и идеальную (понятие, суждения, умозаключение, гипотезы, теории, модели и т. п.).

 

Субстрат средств труда независимо от принадлежности к материальному или идеальному выполняет главную функцию – служит проводником усилий человека (субъекта деятельности), направляемых на предмет труда с целью преобразования его в продукт.

 

По мере развития нового типа производства – виртуального – появилась объективная необходимость расширения функций средств труда за счет ускоренной передачи им интеллектуальных функций социума. Но интеллектуальная характеристика является базовой для человека, поэтому способность вещественного субстрата к выполнению функций такого рода ставит проблему субъективности неживых образований.

 

Как решались эти вопросы с учетом методологических установок? Практика виртуальных производств давала основание для признания за вычислительной техникой особых качеств средства труда.

 

1. Результаты ее функционирования оказались уникальными. В 2010 году в мире было генерировано 4 эксабайта информации, то есть больше, чем за последние 5000 лет.

 

Существенен момент открытости информации, возможность использования ее не только как средства труда, но и как средства жизнедеятельности социума – глобального целого [см.:1, с. 58–61].

 

С помощью ЭВМ появилась возможность создавать программное обеспечение, способное измерить алгоритмы функционирования любых сфер производства – материального, духовного, виртуального, социального.

 

2. Производительность компьютеров быстро растет за счет внедрения многоядерной архитектоники, увеличения вместимости средств хранения данных, требующихся для расчетов и моделирования, интернет-публикаций, архивов.

 

3. Развитие информационно-компьютерных технологий позволяет вести их разработку в контексте создания искусственного интеллекта, «соотнесения» его с интеллектом естественным.

 

Различия субстратной основы компенсируются созданием интерфейсов, позволяющих наладить контакты естественного и искусственного субъектов через формализованные языки. Появляются проблемы. Их решают, изучая характеристики каждого из взаимодействующих субъектов, потенциал которых задействован на функционировании жизненных циклов виртуальной продукции1, видоизменяются параметры системного образования «интерфейс – языки программирования»2.

 

Интенсивно ведутся разработки по созданию новых языков программирования, направленных на стирание граней между пользователем и программистом, в способах общения человека с машиной: система «программист → классический язык программирования», «пользователь → интерфейс» заменяется системой «программист → классический язык программирования + визуальный язык программирования», «пользователь → интерфейс + визуальный язык программирования» [см.: 2, с. 63–68].

 

Анализ субстратной основы предмета труда и продукта виртуального производства предполагает рассмотрение трех моментов.

 

1. Жизненный цикл продукции виртуального офиса; виртуальной корпорации.

 

Естественный и искусственный субъекты создают в этом случае продукцию в виде идеальных конструктов (техническая документация программного обеспечения), отвечающих стандартным требованиям, дающих полное и точное описание на каком-либо формализованном языке процесса обработки информации, приводящей к решению задачи.

 

Субстрат здесь ассоциируется с определенным содержанием (тесты, графики и т. д.) и оформлением (тип носителя) документов.

 

Идеальный конструкт формируется последовательно от этапа нулевого предмета труда к первичному, вторичному и т. д.

 

Субстрат виртуального продукта отражает совокупные затраты естественного субъекта (процессы распредмечивания и опредмечивания требуют психофизических затрат интеллектуального, эмоционально-нравственного потенциала личности/группы), а также искусственного субъекта (технико-технологическое обеспечение деятельности естественного субъекта).

 

2. Жизненный цикл продукта виртуального индивидуального пользователя (на примере компьютерных игр).

 

Естественный и искусственный субъекты создают продукт в виде эффекта погружения естественного субъекта в иллюзорный (мнимый) мир.

 

Субстрат в этом случае ассоциируется с игровыми сюжетами (моделирование событий, активное в них участие естественного субъекта) и формой их технико-технологического обеспечения.

 

В последнее десятилетие компьютерные игры «переместились» на более высокий уровень: виртуальное игровое пространство трансформировалось в сетевое качество, «подкрепленное» соответствующим технико-технологическим обеспечением. Тренды их использования расширились, возможность удовлетворения «аппетита» участников увеличились (игровая тематика вышла на внеигровые темы).

 

Итоги развития ситуации не заставили себя ждать. С одной стороны, продажа игр резко возросла, IT бизнес является наиболее успешным, с другой – обнаружилось негативное явление, связанное с состоянием здоровья геймеров (утрата ими эмоционального личностного компонента, чувства ответственности, отчуждение от привычных координат бытия – природа, семья, школа, друзья, ощущение собственной неполноценности, ненужности) [см.: 3].

 

Негативные последствия стали предметом размышления ученых, политиков, общественных деятелей. Тревогу вызывает рост числа поклонников компьютерных развлечений, изменение субстратной основы самого виртуального продукта.

 

Сейчас примерно 10–14 % из тех, кто играет в компьютерные игры, являются игроманами, то есть испытывают психологическую зависимость от игр [см.: 4]. В России компьютерными и онлайн-играми увлечено почти 40 млн. человек. По прогнозам на 2016 год в различные игры будет вовлечен каждый третий житель России (более 56 млн. человек). Аналогичная картина наблюдается и в других странах. Проведенное компанией «Sony» исследование показало: количество геймеров по всему миру достигло 1 млрд.; 220 млн. из них живет в США [см.: 5].

 

3. Жизненный цикл виртуального продукта, обладающего художественной ценностью (на примере театральных видов деятельности).

 

Спектакль воспроизводит виртуальную реальность, участниками и творцами которой становятся все присутствующие – артисты, зрители, в широком смысле слова – весь персонал театра. В этом плане изречение «театр начинается с вешалки» достаточно точно воспроизводит ситуацию.

 

Процесс и продукт театральных видов деятельности есть производное функционирования двух естественных субъектов (носителей субстратного качества) – артистов и зрителей. Такая ситуация объясняется тем, что артисты и зрители взаимосвязаны друг с другом по параметру «предмет труда».

 

Координаты различны, но функциональная суть одна: артисты играют для зрителей (один вариант предмета труда), зрители, демонстрируя в той или иной форме свое отношение к спектаклю, «переводят» артистов в статус предмета их труда (второй вариант предмета труда).

 

Субстратная основа искусственного субъекта одновременно с качеством предмета труда обнаруживает качество средства труда. Таковыми выступают артисты: их труд становится возможным лишь при содействии «технического сопровождения». В определенной мере зрители также (хотя бы частично, в лице наиболее активной заинтересованной части) способствуют исполнению спектакля, эмоционально его «подпитывая».

 

Субстратной основой виртуального процесса и продукта жизненного цикла в рассматриваемом нами варианте служит психофизиологическое начало, образы, при посредстве которых формируется определенный настрой у зрителей и актеров. Совместными усилиями создается «эффект присутствия», эффект виртуальной сопричастности, возникающий во время спектакля. Финал – изменение в той или иной мере мироощущения как зрителей, так и артистов.

 

Виртуальный продукт может быть рассмотрен с энергетической точки зрения в вариантах экзо- и эндозатрат с выделением или с поглощением энергии. Оба процесса связаны с использованием психофизического потенциала человека, инициировавшего создание виртуального продукта; а также с расходованием овеществленного в компьютерной технике и технологиях труда человека в прошлом.

 

Основу энергетических процессов составляет 10 миллиардов клеток мозга человека, каждая из которых является аналогом мини-электростанции. Электрическая активность мозга возникает в ходе «соприкосновения» внутреннего – «Я» человека с внешним миром – «не Я». Головной мозг функционирует как образование, состоящее из левого и правого полушарий. Электрическая активность проявляется в речевой функции, языке, памяти (левое полушарие); эмоциях, переживаниях (правое полушарие).

 

Иностранные и отечественные ученые измерили скорость первичного электропотока животного и человека. У людей она составляет 100 м/сек. Вычислена доля участия левого и правового полушарий в образовании и функционировании сознания: левое составляет в среднем 4–5 % объема; правое – более 90 % [см.: 6, с. 57–58, 63].

 

Нервно-психическая энергия приводит в движение ресурсы клеток мозга, преобразует образы действительности с их энергетическим эквивалентом в мыслительные операции, формируя искусственные образы. Существенно, что энергия распределяется одновременно и по множеству центров коры головного мозга, возбуждая организм человека в целом (конечности, мимические мышцы лица, речевые, сердечно-сосудистые органы, мышечную и костную системы, железисто-секреторные органы и т. д.).

 

Энергетические ресурсы мозга порождают не только мышление, речь, но и создают основу для функционирования всего спектра эмоционального, духовно-нравственного потенциала человеческой психики.

 

Поясним наличие энергетической составляющей в виртуальных продуктах применительно к различным их видам.

 

1. Энергетическая составляющая продукта виртуального офиса, корпорации проявляется в конструировании человеческим сознанием и эмоциями новой реальности – виртуального инструментария, пригодного для использования в сферах материального и духовного производства.

 

Программные продукты – результат интеллектуально-эмоционального прочтения цели с передачей заказчику точного описания процесса обработки информации на определенном формализованном языке – воплощают энергетический потенциал совместной работы естественного и искусственного субъектов виртуальной деятельности.

 

В случае с продуктом виртуального офиса (вариант коллективной разработки) энергетическая составляющая проявляет себя как человеческие усилия, затрачиваемые на поиск алгоритмов решения задачи; объединение действий разработчиков проекта; достижение совместной договоренности заказчика с исполнителями о ходе работ и ее результатах.

 

Энергетические затраты сопровождают процессы мотивации разработчиков, побуждая их к действию в направлении достижения желаемого результата на всех этапах жизненного цикла вплоть до утилизации программного продукта.

 

Суммарные энергетические затраты, необходимые для создания виртуального продукта, являются итогом усилий программистов, качества общения разработчиков с коллегами и рабочим пространством (искусственным субъектом виртуальной деятельности).

 

В случае с продуктом виртуальных корпораций первое место в энергозатратах держит параметр «единого информационного пространства», в рамках которого функционирует сеть экономических субъектов, работающих в одном направлении, независимо от их физического местонахождения относительно друг друга.

 

Особенность энергетической составляющей программного сетевого продукта сегодня связана с увеличением производительности компьютеров за счет внедрения многоядерной архитектуры, увеличения вместимости средств хранения данных, необходимых для расчетов и моделирования, а также для интернет-публикаций и архива. Программы, работающие в глобальной сети, приобретают функционал программ, работающих на локальных компьютерах. Появляется новая информационная среда – среда облачных исчислений, когда программы «движутся» с компьютера пользователя в облако. Итог – создание облачных версий продуктов [см.: 2, с. 64]. Показатель энергозатрат на производство сетевого виртуального продукта отличается в лучшую сторону от того, который характеризует продукт «стандартного типа».

 

Следует обратить внимание и на такую специфику деятельности виртуальных компаний как готовность «взять на себя» ответственность за внедрение нового элемента производственного процесса – управление знаниями (феномен обучающейся организации) и воспитание «корпоративного духа» у всех участников производственного процесса – руководителей и подчиненных.

 

2. Виртуальный продукт – эффект погружения в мир иллюзий – предполагает энергозатраты по переводу естественного пространства-времени «Я» в искусственное пространство-время – «не Я».

 

Энергетический потенциал компьютерной техники создает среду, в которой тело человека перестает различать естественные (собственные) ощущения от искусственных (виртуальных). Такого рода метаморфозам подвержено до 80 % ощущений пользователя.

 

Первыми появились технические устройства, воздействующие на зрение и слух человека. В настоящее время развиваются технологии, имитирующие тактильные ощущения, запахи, вкус.

 

Технические системы, порождающие виртуальную реальность, воздействуют на рецепторы глубоких подкорковых образований человека с соответствующими этим процессам энергетическими затратами.

 

Погружение человека в виртуальную реальность требует дополнительных эмоциональных, следовательно, и энергетических затрат. По мере вхождения в эпоху информатизации человек меняет форму энергетического общения. Он «перестает» ощущать себя реальным физически и экзистенциально. Он «перенесен душой и телом» в виртуальность – мир, который остается конструкцией сознания и высоких технологий. Если в эпоху индустриализации можно было говорить том, что человек стал продолжением машины, то в век информатизации можно уверенно констатировать, что он становится продолжением или частью своего компьютера [см.: 7, с. 51].

 

3. Продукт виртуальной деятельности, представляющей художественную ценность, вбирает энергетические потоки, ориентированные вовне и вовнутрь. Применительно к театральному продукту это энергетические потоки, исходящие от усилий артистов (коллектива театра) и зрителей. Первые отдают свой энергетический порыв, вторые – вбирают этот поток, формируя свое отношение к спектаклю.

 

Иначе говоря, имеет место уникальное энергетическое взаимодействие и взаимопроникновение: зритель «подпитывает» энергетику артистов (аплодисменты, возгласы одобрения и т. п.), артисты, воспринимая настроение зала, так или иначе, реагируют своей игрой на создавшуюся ситуацию.

 

Спектакль, выступая продуктом виртуального действия, является энергетическим, эмоциональным и информационным феноменом. «Люди идут в театр для развлечения, но незаметно для себя выходят из него с возбужденными чувствами и мыслями, обогащенные познанием жизни духа» [см.: 8, с. 241].

 

Аналогичная метаморфоза приемлема и для оценки игры самих артистов. Воспроизведем типичную картину «творческих мучений» артиста, воспользовавшись воспоминаниями Фаины Раневской: «В театре мне довелось играть роль в пьесе “Капитан Костров”. Придя домой, я вспоминала с отчаяньем и тоской все сцены, где я особенно плохо играла. В два часа ночи позвонил Михоэлс С. М., присутствовавший на спектакле, и извинившись за поздний звонок, сказал: “Вы ведь все равно не спите, а, наверное, мучаетесь недовольством собой, а я мучаюсь из-за Вас. Перестаньте терзать себя, Вы совсем неплохо играли, поверьте мне, дорогая, совсем неплохо”» [см.: 9, с. 96–97].

 

Информационная составляющая виртуального продукта, так же, как и любого другого, выражается в понятиях «потребительная стоимость» и «стоимость». Сущность потребительной стоимости и стоимости виртуальной продукции рассмотрим с учетом особенностей субстратной основы программного продукта; пространственно-временных характеристик его жизненного цикла; соотношения потребительно-стоимостных и стоимостных параметров друг с другом.

 

С учетом результатов такого анализа попытаемся проанализировать базовые аспекты применительно к деятельности виртуального офиса и корпорации; феномена погружения индивида в иллюзорную среду, а также виртуального эффекта, возникающего при создании продукта, обладающего художественной ценностью.

 

Первая позиция относится к определению потребительно-стоимостных и стоимостных особенностей субстратной основы виртуального продукта в процессе его создания, функционирования вплоть до завершающей стадии.

 

Потребительная стоимость выражает качественно-количественные характеристики природной и социальной подсистем системы «человек – ЭВМ»: первая ассоциируется с функционированием ЭВМ (набор команд и определенным образом организованных вычислительных устройств, в совокупности образующих архитектурную платформу), вторая – с качественно-количественным статусом сотрудников.

 

Качественно-количественный аспект потребительной стоимости может быть раскрыт в логико-историческом ключе как смена поколений компьютерных архитектур: от появления в 30-е годы ХХ в. первых реально действующих компьютеров до пятой их модификации – интеллектуальных систем начала 80-х гг. ХХ в.

 

Качественно-количественный аспект потребительной стоимости может быть выражен как соотношение стоимости компьютерной аппаратуры и стоимости рабочей силы, требующейся для ее эксплуатации: период с 1945 по 1970 гг. – дорогая аппаратура и дешевая рабочая сила; с 1970 по 1985 гг. – дешевая аппаратура и дорогая рабочая сила; с 1981 г. – очень дешевая аппаратура и очень дорогая рабочая сила (фиксируется рост численности персонала) [см.:10, с. 398].

 

Анализ потребительно-стоимостных и стоимостных параметров виртуального продукта возможен и в других ракурсах:

– функциональной классификации компьютеров (международные сертификационные стандарты, устанавливающие категориальный статус ЭВМ с отражением их потребительной стоимости и стоимости);

– классификации аппаратных систем по степени их централизации;

– классификации набора команд;

– классификации по параметру производительности вычислительных систем.

 

Потребительно-стоимостные и стоимостные характеристики виртуального продукта приобретают тенденцию развития адекватно созданию квантовых компьютеров, нейрокомпьютеров, оптических компьютеров с учетом непосредственной их связи с социальной подсистемой, ориентированной на программный продукт – результат совместных усилий коллектива разработчиков.

 

Качественно-количественный параметр потребительной стоимости и стоимости программного обеспечения на всех стадиях жизненного цикла определяется затратами конкретного и абстрактного, живого и овеществленного труда, затрачиваемого командой разработчиков, проектирующих и создающих продукт.

 

Производительность команды (создание высококачественного программного продукта, отвечающего требованиям «здесь и сейчас») зависит от общей и профессиональной культуры каждого из участников жизненного цикла продукта и, как следствие, коллектива разработчиков в целом.

 

На этом уровне потребительно-стоимостные и стоимостные параметры программного продукта определяются наличием определенных индивидуальных качеств у работников (работоспособность, целеустремленность, упорство); их интеллектуальной подвижностью (способность к абстрагированию, анализу, синтезу), склонностью к фантазии и интуитивному прочтению проблем; стремлением к новизне, постоянному обогащению знаний и навыков работы со знаковыми системами, умением работать в группе (общительность, способность к проявлению эмпатии), способностью адаптироваться к изменению среды.

 

Обе подсистемы – природная и социальная – обнаруживают реальный потенциал в случае, если обеспечивается взаимодействие пользователя с аппаратурой.

 

Потребительно-стоимостные характеристики интерфейса являются ключевыми при раскрытии содержания и формы информационной составляющей программного продукта. Программист использует вместо реальной аппаратуры возможности более удобного ее аналога – ЭВМ, то есть виртуальную машину, создающую иллюзию одновременного исполнения нескольких программ на одном процессоре.

 

Потребительно-стоимостные и стоимостные характеристики помогают конкретизировать особенности функционирования системы «ЭВМ – человек» с точки зрения функций средств труда. В итоге образуется симбиоз материального (аппаратура) и идеального (мозг разработчика), функционирующий как единое целое, создающее виртуальную продукцию.

 

Программист становится «продолжением или частью своего компьютера» [см.: 7, с. 51]. Он использует свой мозг в качестве предмета и средства деятельности по производству виртуальной продукции. Это уникальное состояние «Я» роднит его с научно-исследовательскими формами труда. Имеется в виду способность к «объемному» видению ситуации (определение архитектуры программного обеспечения; умение комбинировать типовые алгоритмы и приемы, владеть языками программирования и т. п.).

 

Каждая фаза жизненного цикла виртуального продукта имеет свой тип интерфейса по причине различий, существующих между стадиями функционирования системы «человек – компьютер».

 

Вторая позиция относится к определению пространственно – временных параметров информационной составляющей виртуального продукта и оценке производительности вычислительных систем, усилий разработчиков виртуального продукта.

 

Критерием производительности вычислительной системы является временной интервал, затраченный на разработку программы, прежде всего, время использования центрального процессора. Пространственная составляющая жизненного цикла виртуального продукта выступает фактором, влияющим на производительность системы и, как следствие, ее потребительную стоимость и стоимость.

 

В последние годы применяются информационные системы различного назначения, обеспечивающие поддержку многоуровневого управления крупномасштабными территориально распределенными компаниями.

 

При создании корпоративной информационной системы решаются задачи организации пользовательского интерфейса в целях обеспечения «бесшовного» взаимодействия функционирующих подсистем [см.: 11, с. 52–62].

 

Потребительно-стоимостные и стоимостные параметры виртуального продукта на каждой из стадий его жизненного цикла в пространственно-временном плане зависят от качества функционирования социальной подсистемы интерфейса, производительности труда работников; способности их к общению в интерактивном режиме, рациональному использованию потенциала рабочего пространства (процедура слияния файлов, манипуляции совокупностями каталогов).

 

Третья позиция предполагает анализ соотношения потребительно-стоимостных и стоимостных показателей жизненного цикла виртуального продукта.

 

Виртуальный продукт отличается тем, что он является авторским изделием, интеллектуальной собственностью, создание которой сопровождается затратами конкретного и абстрактного труда, не сопоставимыми с расходами, требующимися на изготовление копий.

 

Налицо две совершенно разные стоимости – стоимость оригинала и стоимость копий. Учитывая существующую классификацию программной продукции (уникальная, специализированная, универсальная), ценовая политика определяется потребностью в программных продуктах определенного типа, количеством потенциальных покупателей, их финансовыми возможностями, наличием конкурентов, качеством предлагаемых программ, их известностью, эффективностью рекламной кампании.

 

Определение стоимости программного обеспечения «вибрирует» между равнозначимыми факторами – гарантией высокого качества продукта, предлагаемого в нужное время и в нужном месте, и минимумом затрат на его изготовление.

 

В последние годы наметились изменения в сторону увеличения трудоемкости производства комплексов программных систем и баз данных, наполнения их информацией (сотни человеко-лет) при увеличении длительности жизненного цикла (от нескольких лет до нескольких десятилетий).

 

Одновременно выросли масштабы и функциональная размерность программных компонентов, обеспечение мобильности в применении стандартизации структуры и интерфейсов, рост требований к надежности и безопасности функционирования программных систем [см.: 12, с. 38].

 

Характеристика информационной составляющей жизненных циклов разных виртуальных продуктов имеет особенности. Попытаемся выявить их с учетом потребительно-стоимостных и стоимостных параметров виртуального офиса и корпорации; ситуации «погружения» в мир иллюзий; эффекта, сопровождающего создание продукта художественных видов деятельности.

 

Потребительно-стоимостные и стоимостные характеристики любого типа виртуального производства рассмотрим на примере базового «среза» интерфейсов. Последние, естественно, не могут не отражать особенность жизненных циклов в аспекте взаимодействия подсистемы «человек» с подсистемой «вычислительная техника».

 

1. На примере офисных проектных структур можно проследить историю трансформаций интерфейсов.

 

На начальном этапе взаимодействие обеспечивалось благодаря программам, составленным на машинных кодах. Не было не только виртуального, но и текстового их оформления. Этот уровень ЭВМ соответствовал социальной составляющей интерфейса, так как понимание архитектуры электронного устройства было доступно ограниченному кругу профессионалов – носителей уникального вида труда.

 

С появлением текстово-логического описания программ совершенствовалась информационная составляющая, постепенно изменялся и квалификационный статус разработчиков, владевших языками программирования высокого уровня (Фортран, Паскаль и т. д.)

 

Потребительно-стоимостные и стоимостные параметры общей подсистемы «человек – ЭВМ» приобретали характер последовательного изменения операционных систем (программирование обеспечивалось на текстовых и графических интерфейсах).

 

В офисном варианте представлена информационная составляющая программного продукта. С одной стороны, это язык программирования (искусственный феномен), с другой – язык традиционного разговорного общения (естественный феномен).

 

В подсистеме «человек – человек» язык общения в начале был однороден и понятен (с каждой стороны выступает один и тот же субъект – человек). В подсистеме «человек – ЭВМ» человек «инструктировал» машину, используя один вариант языков и интерфейсов, а машина «контактировала» с человеком с помощью других языков.

 

Это сложное переплетение потребительно-стоимостных характеристик получило новый импульс развития в сетевых структурах – виртуальных корпорациях.

 

Виртуальная корпорация, связывая в единое целое специфические цели и координируя усилия входящих в нее организаций с точки зрения потребительно-стоимостных и стоимостных показателей, является кооперативной сетью, наделенной ключевыми компетенциями и базирующейся на единой информационной системе. Традиционные интерфейсы, используемые в ограниченном пространстве – времени сетевыми хозяйствующими субъектами, изменили их алгоритм, создали новый инструментарий обеспечения жизненных циклов продукта виртуальных компаний. Трансформировались обе подсистемы: техническая и социальная, и как следствие появился новый вариант интерфейса. Сетевая операционная система предоставила пользователю особую «виртуальную машину», обращение с которой существенно упростилось. Распределительные системы объединили все компьютеры в паутину – сеть.

 

Интегрирующим фактором выступила групповая форма организации работы (средства обеспечения сотрудничества и координации; CALS – технологии, ERP – системы). CALS – технологии обеспечили эффективный обмен информацией между субъектами сети, связали в единое целое стадии жизненного цикла изделия, используя новую идеологию организации социальной подсистемы интерфейса.

 

Высокий уровень «пересечения» трудовых процессов, конкретного живого труда работников, расширение групповых вариантов создания потребительной стоимости – стоимости продукта предполагали новый подход к оценке вклада каждого работника в производство как готового, так и конечного продукта.

 

Появляются сложные для решения не только технические, но и социальные проблемы, связанные с оценкой трудоемкости интеллектуальных видов работы в контексте требований этического порядка (высокий уровень доверия друг другу, нормирование взаимных обязательств и ответственности в соблюдении стандартов).

 

Виртуальные корпорации создают весомые конкурентные преимущества за счет снижения затрат на основные и оборотные средства. Эти изменения требуют нового мышления руководителей, организации работы всех сотрудников по типу «постоянно обучающейся структуры».

 

Сегодня информационная составляющая жизненного цикла виртуального продукта формируется с расчетом на КИС (корпоративные информационные системы) и, главное, создание на ее основе ЕИП (единого информационного пространства) с соответствующим интерфейсом [см.: 13, с. 61–70; 11, с. 53–62].

 

2. Информационная составляющая процесса «погружения» субъекта в виртуальную среду – трехмерное искусственное пространство – предполагает наличие интерфейса человека (творца) с компьютерной техникой, создающей графические, акустические, пластические или иные свойства, интересующие пользователя.

 

Потребительная стоимость и стоимость воспроизведения эффекта присутствия в иллюзорном мире возникает одновременно с намерением субъекта и продолжается до тех пор, пока он сам не прекратит этот процесс. Жизненный цикл создаваемого симбиотического интерфейса «Я – мой компьютер», таким образом, совмещен с процессом создания самого продукта – эффектом пребывания в виртуальной среде.

 

Сегодня такого рода добровольное погружение в той или иной форме получает все большее распространение. Это заметно на быстром распространении новой формы досуговой деятельности – компьютерных игр в контексте развития мощностей современных вычислительных систем и уменьшения их стоимости. Компьютерные игры создают параллельный мир виртуальной реальности, выходя из которого человек невольно проецирует матрицу виртуальности на реальный мир. Возникает психология зависимости, основой которой становятся неудовлетворенность человека жизнью, попытки ухода от насущных проблем. Сейчас примерно 10–14 % из тех, кто играет в компьютерные игры, теряют индивидуальность. Погружение в виртуальный мир в совокупности с агрессивным содержанием многих компьютерных игр все чаще приводит к подростковой агрессии, жестокости, вплоть до убийства родных за запрет пользоваться компьютером [см.: 14, с. 31–32].

 

3. Информационная составляющая жизненного цикла виртуального продукта, обладающего художественной ценностью, имеет общие черты с интерфейсом, при посредстве которого создается «эффект погружения» в иную среду. Отличие в том, что здесь действие строится с использованием компонентов реальной природы. Так, роль интерфейса, соединяющего актерский коллектив со зрителями, выполняет интерактивное общение. Потребительная стоимость и стоимость виртуальной продукции, обладающей художественной ценностью, совпадает с ее жизненным циклом. В последнем поэтапно реализуется двоякая цель: с одной стороны, исходящая от актеров, с другой – от зрителей.

 

Список литературы

1. Тихомирова Н. В. Умные кадры для СМАРТ-города // Информационное общество. – 2012. – № 6. – С. 58–61.

2. Берестнева О. Г., Брылина И. В., Корниенко А. А., Моисеенко А. В. Визуальный язык как средство коммуникации в системе «человек – машина» // Информационное общество. – 2014. – № 3. – С. 63–69.

3. Баева Л. В. Мир ценностей геймера: аксиологический портрет поклонников компьютерных игр // Информационное общество. – 2014. – № 2. – С. 27–34.

4. Митагина А. Игры кончились // Православие.Ru. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.pravoslavie.ru/49445.html (дата обращения 05.09.2016).

5. Sony насчитала в мире 1 млрд. геймеров // Канобу – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://kanobu.ru/news/sony-naschitala-v-mire-1-mlrd-qejmerov-366437 (дата обращения 05.09.2016).

6. Яковлев А. И. Электрическая природа сознания // Социально-гуманитарные знания. – 2007. – № 6. – С. 57–63.

7. Баева Л. В. Виртуальная сансара: трансформация модели реальности в условиях информационной культуры // Информационное общество. – 2012. – № 2. – С. 44–51.

8. Станиславский К. С. Статья, речи, беседы, письма. – М.: Искусство, 1953. – 782 c.

9. Щеглов Д. Фаина Раневская: «Судьба – шлюха». – М.: АСТ, 2003. – 203 с.

10. Одинцов И. О. Профессиональное программирование. Системный подход. – 2 – е изд. – СПб.: БХВ-Петербург, 2004. – 624 с.

11. Марков Н. Г. Инструментальные средства для создания единого информационного пространства промышленных компаний // Информационное общество. – 2014. – № 3. – С. 53–62.

12. Зеленко Л. С. Технологии программирования и программная инженерия. – Часть 1. – Самара: Изд-во СГАУ, 2006. – 96 с.

13. Богданов А. В., Дегтярев А. Б., Мареев В. В., Нечаев Ю. И. Гибкое динамическое объединение ресурсов, или сервисно-ориентированный вычислительный грид // Информационное общество. – 2012. – № 2. – С. 61–70.

14. Прокудин О. Е. Проблема социокультурной адаптации в пространстве компьютерных игр // Информационное общество. – 2013. – № 5. – С. 30–35.

 

References

1. Tikhomirova N. V. «Smart» Personnel for a Smart-City [Umnye kadry dlya SMART-goroda]. Informatsionnoe obschestvo (Information Society), 2012, № 6, pp. 58–61.

2. Berestneva O. G., Brylina I. V., Kornienko A. A., Moiseenko A. V. Visual Language as a Communication Tool in the Man-Machine System [Vizualnyy yazyk kak sredstvo kommunikatsii v sisteme “chelovek – mashina”]. Informatsionnoe obschestvo (Information Society), 2014, № 3, pp. 63–69.

3. Baeva L. V. Axiological Portrait of Gamers [Mir tsennostey geymera: aksiologicheskiy portret poklonnikov kompyuternykh igr]. Informatsionnoe obschestvo (Information Society), 2014, № 2, pp. 27–34.

4. Mitagina A. The Games are Over [Igry konchilis]. Available at: http://www.pravoslavie.ru/49445.html (accessed 05 September 2016).

5. Sony Have Counted 1 Billion Gamers in the World [Sony naschitala v mire 1 mlrd. geymerov]. Available at: http://kanobu.ru/news/sony-naschitala-v-mire-1-mlrd-qejmerov-366437 (accessed 05 September 2016).

6. Yakovlev A. I. Electrical Nature of Consciousness [Elektricheskaya priroda soznaniya]. Sotsialno-gumanitarnye znaniya (Socio-Humanitarian Knowledge), 2007, № 6, pp. 57–63.

7. Baeva L. V. Virtual Samsara: the Transformation of a Model of Reality in Terms of Information Culture [Virtualnaya sansara: transformatsiya modeli realnosti v usloviyakh informatsionnoy kultury]. Informatsionnoe obschestvo (Information Society), 2012, № 2, pp. 44–51.

8. Stanislavskiy K. S. Articles, Speeches, Conversations, Letters [Statya, rechi, besedy, pisma]. Moscow, Iskusstvo, 1953, 782 p.

9. Scheglov D. Faina Ranevskaya: “Fate – Whore” [Faina Ranevskaya: “Sudba – shlyukha”]. Moscow, AST, 2003, 203 p.

10. Odintsov I. O. Professional Programming System Approach [Professionalnoe programmirovanie. Sistemnyy podkhod]. Saint Petersburg, BKhV-Peterburg, 2004, 624 p.

11. Markov N. G. Tools to Create a Single Information Space of Industrial Companies [Instrumentalnye sredstva dlya sozdaniya edinogo informatsionnogo prostranstva promyshlennykh kompaniy]. Informatsionnoe obschestvo (Information Society), 2014, № 3, pp. 53–62.

12. Zelenko L. S. Programming Technology and Programming Engineering. Part 1. [Tekhnologii programmirovaniya i programmnaya inzheneriya. Chast 1]. Samara, SGAU, 2006, 96 p.

13. Bogdanov A. V., Degtyarev A. B., Mareev V. V., Nechaev Yu. I. Flexible Dynamic Pooling of Resources or Service-Oriented Grid Computing [Gibkoe dinamicheskoe obedinenie resursov, ili servisno-orientirovannyy vychislitelnyy grid]. Informatsionnoe obschestvo (Information Society), 2012, № 2, pp. 61–70.

14. Prokudin O. E. Socio-Cultural Adaptation in Computer Gaming Space [Problema sotsiokulturnoy adaptatsii v prostranstve kompyuternykh igr]. Informatsionnoe obschestvo (Information Society), 2013, № 5, pp. 30–35.

УДК 316.324.8

 

Тяпин Игорь Никифорович – федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Вологодский государственный университет», кафедра философии, профессор, доктор философских наук, кандидат исторических наук, Вологда, Россия.

E-mail: i.n.tyapin@mail.ru

160000 г. Вологда, ул. Ленина, 15,

тел.: 8(172)72-45-62.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Тесная связь науки и идеологии приводит к тому, что господство идеологии, выражающей корыстные интересы меньшинства, порождает соответствующие ей лженаучные концепции. К таким ошибочным концепциям в настоящее время можно отнести широко используемые в теории постиндустриального (информационного) общества представления об «обществе знания» и «сетевом обществе».

Результаты: Концепция постиндустриализма опирается на размытый и противоречивый методологический аппарат. Она игнорирует цивилизационный подход, не признавая права стран на «незападный» путь развития. Мировая статистика не подтверждает утверждений постиндустриалистов о сокращении индустриального материального производства и замещении его накоплением знаний. В действительности производство материального продукта просто перемещается из стран «большой семерки» в развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки. Тем самым укрепляется система неоколониализма.

Концепция «сетевого общества» доводит до предела примитивный технологический детерминизм, утверждая, что сети децентрализуют исполнение и распределяют принятие решений, не имеют центра и действуют на основе бинарной логики. Получается, что социальное развитие происходит без участия воли человека.

Выводы: Новые компьютерные технологии не приводят к качественному изменению ни сущности знания, ни сущности материального производства. Главная цель постиндустриализма состоит в переключении внимания с реальных проблем на мнимые успехи и в распространении модели либерального тоталитаризма, черты которого все явственнее приобретает современное западное общество.

 

Ключевые слова: идеология; наука; общество знания; сетевое общество; информационное общество; постиндустриальное общество.

 

The Concept of “The Knowledge Society” and “The Network Society”: Science or Ideology?

 

Tyapin Igor Nikiforovich – Vologda State University, Department of philosophy, Professor, Doctor of Philosophy, Vologda, Russia.

E-mail: i.n.tyapin@mail.ru

Lenina Street 15, Vologda, Russia, 160000,

tel.: 8(172)72-45-62.

Abstract

Background: The close relationship of science and ideology leads to the fact that ideology prevalence, expressing the vested interests of the minority, generates a pseudo-scientific concept. Nowadays such erroneous concepts include the ideas about the “knowledge society” and “the network society” widely used in the theory of postindustrial (information) society.

Results: The concept of post-industrialism is based on vague and contradictory methodological apparatus. It ignores civilizational approach, not recognizing the right of some countries for non-Western way of development. The world statistics does not confirm allegations of post-industrialists on the reduction of industrial material production and its substitution by some knowledge accumulation. In fact, material production is simply transferred from the “Big seven” countries to developing countries of Asia, Africa and Latin America. Thereby the system of neo-colonialism is strengthened.

The concept of “the network society” stretches primitive technological determinism to the limit, stating that the network decentralizes execution and distributes decision making, it is not centered and operates on the basis of binary logic. It turns out that social development takes place without any human will.

Conclusion: A new computer technology does not result in a qualitative change either in knowledge, or in material production essence. The main goal of post-industrialism is to divert attention from real challenges to imaginary success and disseminate the model of liberal totalitarianism, which becomes more and more popular in modern Western society.

 

Keywords: ideology; science; knowledge society; network society; information society; post-industrial society.

 

Системная связь науки и идеологии является характерной чертой цивилизации Нового и Новейшего времени. Как полагает С. Г. Кара-Мурза, идеология – продукт буржуазного общества – собственно говоря и возникла вместе с наукой как ее «сестра» [5, с. 184]. Она быстро стала паразитировать на науке апеллированием к природе, законам физики, механики, биологии и т. д. Большинство современных идеологий независимо от их происхождения утверждают, что основываются на науке или даже составляют базу самой науки, стремясь таким образом обеспечить себе легитимацию «наукой». Идеология в принципе не является ни ложью, ни злом, но объективным и необходимым духовным компонентом социального бытия. Как отмечает С. С. Сулакшин, идеология есть собрание ценностей, а ценности порождают цели и управленческие, и частные в разных сферах человеческой деятельности, в том числе в науке. По его мнению, усеченное понимание науки только как знаний ложно и неэффективно. Знания – это всего лишь первый этап на оси познавательного потенциала науки в пространстве двух потенциалов – познавательного и преобразовательного [9]. Взаимодействие идеологии и науки может быть положительным как для самой науки, приводя, по терминологии В. И. Вернадского к «взрывам научного творчества», так и для всего общества. Скажем, идеология, вытекающая из адекватной реальности (структурированной и сконструированной в том числе научным познанием) национальной идеи, выступает как объективный фактор государственного бытия, самостоятельный источник и одновременно форма власти: в ее лице весь комплекс общественно-исторических ценностей соединяется в целостную систему общественно-государственной идентичности. Однако любая идеология стремится обосновать тот социальный и политический порядок, который она защищает через апелляцию к естественным законам природы и общества. И если начинает господствовать идеология аморальная, выражающая исключительно эгоистические интересы некоего меньшинства, то научное знание (не являющееся само по себе рефлексивным мировоззрением) легко искажается и используется, интерпретируется таким образом, что превращается во зло, в инструмент манипуляции, размывания базовых ценностей.

 

Именно такое положение вещей в полной мере характерно для современного мира. Управленческое сообщество, в которое входят ослабевшее государство, окрепшая международная бюрократия, финансовая власть, ТНК и крупный бизнес, заботится об управляемости своей системы, предлагая индивиду, в виде так называемого «формируемого общественного мнения», предопределенную «картину будущего», выводимую в том числе из «научной» статистики эмпирических наблюдений и ссылок на «истинные» (на самом деле – лженаучные) концепции. Совокупность исторически меняющихся лженаучных концепций позволяет: а) размывать, нивелировать и менять нравственные установки и принципы (будучи их постоянным «провокатором»), б) устранять в массовом сознании крайне необходимую для манипуляторов разницу между знанием и информацией, в) вызывать перманентную социальную неустойчивость, приводящую к деградации системообразующих социальных институтов, ослаблению суверенных политико-цивилизационных образований.

 

В этой связи не случайным представляется то обстоятельство, что модным трендом теоретической социологии последних десятилетий стало рассмотрение современной социальной системы как «общества знания» и/или «сетевого общества». Обе концепции практически во всех своих разновидностях явно восходят к более ранним теориям постиндустриального общества (иначе – современного индустриального, информационного общества, общества «третьей волны», «общества четвертой формации» и др.), уже полвека выступающим на Западе в качестве мейнстрима развития общества.

 

Момент рождения образа будущего мира, ставшего мировоззренческой базой постиндустриального подхода в западной социологии, можно отнести к рубежу 1950-х – 1960-х гг. Именно тогда социологи США и Европы утвердились в выводе, что никакие политические, идеологические и социальные различия в современных условиях не могут считаться более важными, чем фактор технологического прогресса. Выход в 1973 г. книги Д. Белла «Грядущее постиндустриальное общество» вызвал взрыв интереса к постиндустриальной проблематике, став своеобразным рубежом, за которым последовала волна работ и концептуальных вариаций. В итоге концепция постиндустриального общества получила свое развитие в трудах З. Бжезинского, Дж. Гэлбрейта, Р. Катца, М. Маклюэна, Е. Масуды, О. Тоффлера, А. Турена и др.

 

Согласно постиндустриальной теории, общество независимо от политических систем и культур неизбежно в своем развитии проходит последовательно одинаковые фазы, критерий которых заключается в технологических аспектах организации общественного производства: аграрную (господствует первичный сектор производства), индустриальную (приоритет вторичного промышленного сектора производства) и постиндустриальную (приоритет сектора сервиса/услуг). Принцип доминирования определенного сектора производства определяет степень развитости и провозглашаемый тип того или иного общества.

 

Теоретики постиндустриализма неустанно убеждают человечество, что под воздействием НТР (комплексная автоматизация, электронизация и т. д.) неуклонно и закономерно идет формирование общества, в экономике которого преобладает инновационный сектор экономики с высокопроизводительной промышленностью, индустрией знаний, высокой долей в ВВП высококачественных и инновационных услуг, конкуренцией во всех видах экономической и иной деятельности, а также более высокой долей населения, занятого в сфере услуг, нежели в промышленном производстве. Эффективная инновационная промышленность насыщает потребности всех экономических агентов, потребителей и населения, постепенно снижая темпы своего роста и наращивая качественные, инновационные изменения. Научные разработки становятся главной движущей силой экономики – базой индустрии знаний. Наиболее ценными качествами являются уровень образования, профессионализм, обучаемость и творческий подход работника. Главным интенсивным фактором развития постиндустриального общества объявляется человеческий капитал – профессионалы, высокообразованные люди, наука и знания во всех видах экономической инновационной деятельности.

 

Безусловно, теория постиндустриального общества, или постиндустриализма, – это интересное и по-своему значимое явление в гуманитарной науке. Но это – интересный миф, происхождение которого, как полагают Г. В. Осипов и С. Г. Кара-Мурза, было обусловлено глубоким кризисом западного общества, не сводящегося к кризису индустриализма как технологического и экономического уклада, но выступающего кризисом мировоззренческой матрицы, на которой было собрано и в течение четырех веков воспроизводилось западное общество [10, с. 6]. В рамках постиндустриалистских теорий даже на простой логический вопрос – «если почти все занимаются сервисом, то откуда берутся всё расширяющиеся и множащиеся материальные блага?» – ответа не получить. То есть объяснительная модель постиндустриализма элементарной проверки на логическую достоверность не выдерживает. Предлагая определенный объяснительный и прогностический потенциал для понимания особенностей развития современного мира, она одновременно демонстрирует и признаки политического проектного и манипулятивного содержания.

 

Как отмечают авторы коллективной монографии «Постиндустриализм. Опыт критического анализа», конкретно недостоверность и манипулятивность постиндустриализма заключается в следующем [13, с. 24, 260–261]:

 

Во-первых, категориальный аппарат «теории» является релятивистским и довольно безответственным. Скажем, что считать сервисом (в русском переводе – услугами). В этом вопросе очевидна размытость и противоречивость. Кроме бытовых услуг (которые вообще-то были всегда), а также интеллектуальной, в частности научной и образовательной деятельности, здесь есть еще почти не упоминаемые, но главные виды: торговля, банкинг, финансы. То есть в рамках сферы сервиса возникает столкновение двух образов жизни – трудового и паразитического. Именно на область финансовых спекуляций, регулярно потрясающих мировую экономику и разоряющих целые страны и народы, приходится львиная доля современного ВВП. Нетрудно представить себе степень мотивации в стремлении увековечить паразитический порядок вещей. Нетрудно представить себе степень цинизма и преступности в этом устремлении. Нетрудно представить себе уровень ресурсов, которые бросаются на увековечение, трансформацию, осовременивание механизмов воплощения паразитизма. Нетрудно представить себе возможности мобилизации, покупки для этого выдающихся умов, целенаправленного построения мировых механизмов манипуляции и силового охранительства паразитизма. Игра для бенефициаров мирового паразитизма стоит свеч.

 

Во-вторых, игнорирование пространственных динамических перераспределений позволяет в рамках этой теории говорить о линейном фронте мирового развития и его универсальной стадиальности. Иной, а именно – цивилизационный концепт развития мира в виде локальной вариативности отбрасывается. Следовательно, право остального мира на «незападный» путь развития, на политическую и культурную самобытность отрицается или не признается в принципе на основании «научных» данных.

 

В-третьих, игнорируется значимая эмпирика. Утверждение о сокращении индустриального материального производства не подтверждается на мировом статистическом материале. Оно видоизменяется, но объемы материальных ресурсов – продуктов питания, одежды, лечения, энергетики, жилья, транспорта, коммуникаций, потребляемых людьми, только растут. Произошел перенос индустриальных и аграрных производств в развивающиеся страны Азии, Африки, Латинской Америки. Происходит неуклонное сокращение высокооплачиваемых рабочих мест, снижение уровня оплаты труда, размывание «среднего класса». Растет и потребление нематериального продукта. Однако подверстывая в общий зачет сервиса, приходящего «на смену» индустриальному и аграрному материальному производству, и производство знаний, информации и финансовую деятельность, объявляя это благим и неизбежным процессом, универсальной дорогой прогресса человечества, авторы таких теорий преследуют показанную выше цель и заинтересованность. Заключается она в воспроизводстве глобального механизма эксплуатации мира – неоколониализма, когда финансовая деятельность – это сервис, а мировая держава – долларовый эмитент – на 80 % свою экономику формирует с помощью подобного сервиса.

 

По сути, постиндустриальное общество – это самоназвание современного Запада. Это достаточно широкое рамочное понятие, объединяющее в себе такое количество концепций, что некоторые из них опровергают сами основы постулатов, выдвинутых Д. Беллом и др. Бездумное употребление этого понятия неизбежно вызывает терминологическую путаницу. С одной стороны, постиндустриальное общество – это вполне конкретная теория развития общественных систем; с другой – это совокупность представлений о будущем, которое также именуется постиндустриальным обществом.

 

У Д. Белла уже нашла отражение и идея «общества знания». Основами же концепции «knowledge society» выступили сформулированные Р. Лэйном (создателем данного понятия), Ф. Махлупом, П. Друкером положения о превращении знания в главнейший, по сравнению с землей, рабочей силой и капиталом, экономический ресурс и о формировании так называемого посткапиталистического типа общества. Впервые «знание» было определено не как гносеологическая сущность, инструмент познания мира, но как основание развития общественного и экономического устройства – самоценный товар, услуга, капитал и, в конечном счете, детерминанта развития общественных отношений. Ключевым стал тезис об эффективном взаимодействии производства знания с созданием материального продукта. В дальнейшем Н. Штер, П. Вайнгарт, Р. Хатчесон, М. Кастельс указали на эволюцию под воздействием расширяющегося производства знаний социальной структуры (доминирование интеллектуальных профессий) и ценностных ориентаций (приоритет творчества, духовного потребления), а также демократизацию и рационализацию всей системы общественного управления. Дж. Майер, Г. Ицковиц развили мысль о том, что главнейшим институтом такого общества становятся университеты.

 

Поскольку концепция общества знания (далее мы будем использовать аббревиатуру КОЗ) является идеологическим порождением социокультурной системы Запада, способом его самоидентификации в современном мире, ее критика в западной научно-философской литературе (Ф. Уэбстер, М. Маклюэн, Н. Луман и др.) является большей частью умозрительной, не связанной с характеристиками отдельных стран и сводится, в основном, к выделению абстрактных «рисков» вроде искажения смысла знаний при их передаче, неспособности справиться с огромными объемами информации, невозможности учета случайных факторов, влияющих на процесс принятия решений. Тем не менее, западные авторы признают, что вся совокупность идей общества знания не представляет собой целостную концепцию.

 

Интерес к теме общества знания в нашей стране обусловлен более всего системным кризисом, который переживает российская цивилизация. Большинство авторов, являющихся сторонниками базовых положений концепции общества знания (И. Ю. Алексеева, B. Л. Иноземцев, В. Г. Юдин, В Н. Шевченко и др.), видят в обществе знания некий универсальный проект эволюции человечества и возрождения России, решения клубка глобальных проблем, прорыв к сверхмодерну. Тем самым российские философы и социологи признают, что по своей глубине и масштабу общество знания выступает проблемой цивилизационного порядка.

 

Наряду с апологией идей общества знания заметным становится и направление их трезвой критики, представители которого (Д. В. Ефременко, В. А. Лекторский, Г. В. Осипов, С. Г. Кара-Мурза и др.) исходят из того, что накопилось достаточно сигналов, позволяющих скорректировать этот проект, разработанный в обстановке технократических иллюзий 1970-х – 1990-х гг.

 

Первая группа замечаний в адрес концепции общества знания связана с ее недоработанностью и внутренней противоречивостью. Здесь речь может идти о нерешенности проблемы содержания исходного понятия: какое знание считать ценным, чем знание отличается от информации и т. д. Если пойти дальше исходного утверждения о сциентифицированном характере знания, то окажется, что критерием его ценности становится не просто научность, а экономическая эффективность, связь с действием, утилитарность (при том, что некоторые считают это признаками не знания, а информации).

 

Если «желтая» газета и научный журнал имеют одинаковую рыночную стоимость, то по этой логике получается – они одинаково «знаниеёмкие» и в равной степени двигают прогресс. В итоге даже сторонниками КОЗ признается, что не только научное знание играет важную роль. Своеобразие других видов знания, в том числе знаний, накопленных в процессе практической деятельности, результатов жизненных наблюдений, технических и «деловых» знаний, «не дотягивающих (и не обязанных «дотянуть») до статуса научных и теоретических – необходимо учитывать, чтобы понимать причины успеха инноваций в одних случаях и отрыва теории от практики в других» [1, с. 255]. Возникает и закономерный вопрос о месте и роли в будущем обществе мировоззренческого знания.

 

Недопустимость преувеличения объективности научного знания и переоценки его социальной релевантности уже общепризнана. Но даже если предположить, что общество будущего станет строиться исключительно на научном знании, все равно не удастся свести все разнообразие проявлений личности и культуры к знанию.

 

Не получила удовлетворительного решения проблема признаков будущего общества знания, определения того, считать ли его современным этапом «постиндустриального» и «информационного» общества или же качественно иным типом. Предлагаемые варианты черт не всегда стыкуются друг с другом, а многие из них, такие как замещение других форм знания наукой, использование информационных технологий в экономике, трансформация источников социальных конфликтов, размыты и, строго говоря, признаками определенного типа общества не являются. Скептиками подчеркивается преувеличенность доли наукоемких отраслей, субъективизм деления по секторам: какие предприятия относятся к «сектору знаний», а какие – нет. Выраженное отличие общества знаний от предыдущего, условно говоря, либерально-капиталистического общества в плане сущности экономического и политического строя не обнаруживается.

 

Как отмечает, к примеру, Н. Н. Шамардин, трудности категоризации «общества знания» во многом связаны с тем, что новые компьютерные технологии качественно не меняют сущности знания. Радикально меняются только возможности получения, хранения, переработки и трансляции знаний, что приводит к беспрецедентному увеличению количества информации и ускорению ее циркуляции. Именно поэтому представляется спорным, что так называемое общество знания существенно отличается от предыдущих типов общества [12, с. 188]. Сюда же можно отнести важный «экономический нюанс». Поскольку знания в принципе не приспособлены к тому, чтобы служить товаром, постольку сложно определить затраты на их производство, их стоимость как товара невозможно измерить общественно необходимым трудом, затраченным на их создание.

 

Вторая группа аргументов критики концепции общества знания вытекает из ее несоответствия реальным тенденциям социальной эволюции, усугубляемого игнорированием глобальных проблем, стоящих перед человечеством.

 

Здесь следует указать на усиление вместо предсказываемых автономизации и демократизации институтов политического контроля вследствие необходимости предотвращения системных угроз. Д. В. Ефременко полагает, что «если расширенное воспроизводство риска можно считать нормальным проявлением человеческой деятельности, то специфика ситуации, которую часто характеризуют как становление общества знания, состоит в скачке от аккумуляции к мультипликации риска» [4, с. 55] и переходе одних видов риска в другие, в том числе политические.

 

Однобокое видение прогресса (по принципу: чем больше знания, тем больше свободы и благополучия) породило у сторонников концепции общества знания непонимание того, что сама свобода в принципе невозможна без наличия в жизни некоторых зон неопределенности – пространства незнания. Вторжение науки в эти зоны чревато резким нарушением установившихся в социальном порядке равновесий. В результате место либеральной идеологии свободного обмена в современных обществах занимают программы возмещения убытков, ориентированные на социальные последствия не института рынка, но государственной деятельности. Система политики возвысилась над трудом, экономикой, техникой и самим обществом.

 

Рассуждения о росте прогресса и креативности явно противоречат реальным тенденциям культурной эволюции «усредненной» личности и общества. Здесь очевидно наблюдается усиление господства массовой культуры, упрощенной рациональности, массовая люмпенизация и деполитизация населения. Капитализм осознал возможности своего выживания, превратив лишних на производстве людей в тех, кто нужен потреблению (причем отнюдь не научных знаний), которое стало коллективной мечтой масс и способом их времяпрепровождения.

 

Особое внимание следует обратить на кризис системы образования, в первую очередь высшего. Постмодерн привел к принятию той точки зрения, что в современном мире не может быть единой образовательной идеологии, единого видения мира, ценностей. Знание стало специализированным, ставя перед каждым человеком дилемму: либо классический идеал образованности, включающий теоретико-мировоззренческий фундамент и глубокие знания в какой-либо профессиональной области, либо тот необходимый минимум, который обеспечит более-менее «успешный» социальный статус. В концепции общества знания само знание есть не обладание неким багажом, а способность «приводить нечто в движение». В этом контексте происходит смена «парадигмы целей» на «парадигму ролей», обеспечивающих включение человека в социокультурное пространство. Основной функцией университетов становится поставка обществу «игроков», «способных выполнять различные роли на постах, которые требуются институтам» [2, с. 8]. Человек стал субъектом лишь инструментальных действий, из личности он превращается в организм, выполняющий определенные функции.

 

Доступность больших объемов информации породила «парадокс информационной насыщенности». Вместо того чтобы интерпретировать информацию, сопоставлять ее с личным опытом и создавать новое знание, обучающиеся предпочитают брать готовое (допустим, в Интернете) и машинально трансформировать в ожидаемый от них результат. В итоге как раз и происходит подмена знания информацией. Исчезает навык критического анализа информации, способствующего формированию знания.

 

Многие составные части концепции общества знания явно не состыкуются с теми формами сознания, которые оперируют этическими ценностями. С. Г. Кара-Мурза отмечает, что общество знания не является обществом совести, в нем отдается приоритет эффективности, т. е. силе. Концепция общества знания фактически использует устаревший тезис о ценностной нейтральности науки и почти «не замечает» нравственных проблем, несмотря на очевидную невозможность «уловить» ценности научным методом. В ней игнорируется фундаментальное противоречие между научным знанием и этическими ценностями, то обстоятельство, что знание как таковое не всегда есть добро.

 

Добавим к этому, что в западной литературе, в которой концепт общества знания как «общества будущего» более разработан, он рассматривается в отрыве от понятия «духовное производство» как идеальной формы связи, отношений и определенного типа общения людей. Оно, собственно, и возникает из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми (что отмечали еще классики марксизма). Во-первых, духовное производство помимо традиционных видов духовной деятельности (наука, искусство и пр.), включает в себя виды услуг, связанные с воспроизводством, хранением, распространением и потреблением интеллектуальной продукции. Причем эти границы подвижны, постоянно расширяются по мере сближения духовного производства с другими сферами общественной жизни людей. Во-вторых, это совокупность межличностных отношений в процессе производства, обмена, распространения и потребления ими духовных ценностей, которые получают свою институциональную форму выражения, организуются в систему социальных учреждений и норм поведения в социуме (институциональный аспект деятельности). Таким образом, налицо грубейшая методологическая ошибка!

 

Термин «сетевое общество» был введен в обращение норвежским социальным психологом С. Бретэном, который, в свою очередь, опирался на понятия «сетевой город», «сетевая страна», применявшиеся социологами Торонтского университета. Распространение же словосочетание получило в 1990-е гг. благодаря книгам Я. ван Дейка и М. Кастельса.

 

Я. ван Дейк определяет «сетевое общество» как общество, в котором комбинация социальных сетей и медиасетей формирует и основной способ организации наиболее важных структур на всех уровнях (на личном уровне, коллективном и общественном). Он сравнивает этот тип общества с массовым типом общества, которое сформировано группами, организациями и сообществами, организованными в условиях физического соприсутствия.

 

Испанский социолог-постмарксист М. Кастельс рассматривает формирующуюся сегодня в глобальном масштабе социальную структуру как сетевое общество, важнейшей чертой которого выступает даже не доминирование информации или знания, а изменение направления их использования, в результате чего главную роль в жизни людей обретают глобальные, сетевые структуры, вытесняющие прежние формы личной и вещной зависимости. По мнению Кастельса, в современном мире сетевые принципы общественного устройства постепенно сменяют иерархические: если ранее сеть, сетевая организация была отображением лишь внутренней структуры общества, ее подсистем и объединений, зачастую невидимой, либо трудно распознаваемой, то в новейшем мироустройстве она играет ключевую роль и становится сознательно внедряемой внешней структурой общества, ее формой.

 

Адепты Кастельса (в том числе в нашей стране) характеризуют его работы («Информационная эпоха», «Галактика Интернет» и др.) как объяснение важных взаимосвязей между коммуникацией и отношениями власти и общества в новом технологическом контексте, вскрытие процессов трансформации общества в ходе деконструкции их институтов под давлением новых отношений власти и формирования новых институтов, позволяющих членам общества мирно сосуществовать друг с другом, несмотря на противоречивые интересы и ценностные ориентации. С пафосом заявляется, что концепция сетевого общества становится основополагающей концепцией, отображающей положение дел в современном мире, – практически все сферы жизни в той или иной степени принимают вид сетевой структуры [11].

 

В действительности здесь налицо явно идеологизированный подход, использующий для апологии некоего социального строя смысловую манипуляцию, а именно – подмену в рамках использования понятия «социальный институт» его определения как способа удовлетворения общественной потребности на словосочетание «способ коммуникации». Но способ коммуникации сам по себе еще не есть социальный институт (а всего лишь его элемент, хотя и важный), он даже не меняет радикально ни сущность социального института, ни его, выражаясь марксистским языком, классовые, формационные особенности. Сам М. Кастельс отмечает следующее: «Сети являются орудиями, подходящими для капиталистической экономики (курсив авт. статьи), основанной на обновлении, глобализации и децентрализованной концентрации; для труда рабочих и фирм, базирующихся на мобильности и адаптивности; для культуры с бесконечной деконструкцией и реконструкцией; для политики, направленной, к моментальной обработке ценностей и общественных настроений, и для социальной организации, нацеленной на подавление пространства и уничтожение времени» [6, с. 37].

 

Итак, подавление пространства и уничтожение времени, ни больше ни меньше! Даже если не анализировать подобные метафизические утопии и сосредоточиться только на социальной действительности, то приходится констатировать, что в современном мире мы не видим ни исчезновения силовых ведомств, ни ослабления корпораций, ни увеличения реальной демократии. Наоборот, процессы носят противоположный характер. Изменения происходят лишь для того, чтобы все осталось по-прежнему, а децентрализация остается симптомом разрушения, ослабления государственного суверенитета перед угрозой глобального сверхгосударства. Экономика, политика, культура становятся все более управляемыми «сверху» (или «сбоку», центрами силы извне), но никак не «снизу». Появившаяся благодаря развитию информационных технологий новая ветвь социальной структуры не отменяет прежней стратификации. А информационно-компьютерные сети сами по себе не производят материальный продукт.

 

Уже сам анализ апологетической оценки концепции сетевого общества выдает ее пустоту. Вот что, к примеру, пишет о причинах влиятельности сетевой теории в современной социологической мысли Е. И. Князева: «На наш взгляд, это обусловлено тем, что, во-первых, сетевая теория позволяет выходить за рамки традиционных объяснительных схем, представляя структуру взаимодействий и ее эмерджентные свойства в качестве основной детерминанты социального поведения. Во-вторых, она дает возможность изучать связи всех уровней, начиная от межличностных отношений до мировой системы, тем самым представляя социальную реальность в виде сетевого пространства и устанавливая аналитическую связь между повседневной деятельностью индивидов и разнородными социальными изменениями. И, в-третьих, отличительные особенности сетевой теории – реляционистская направленность и концептуальная емкость – способствуют не только лучшему пониманию глубинных факторов, влияющих на эффективность социальной, экономической, интеллектуальной деятельности социальных субъектов, но и наиболее точному определению места и функций социальных взаимодействий в общей архитектуре социальной системы» [8].

 

В представленной характеристике нет никакой конкретики, при использовании слов-призраков, претензии учения на универсальность, явном нарушении принципа финитизма. Что имеется в виду под «глубинными факторами», влияющих на эффективность социальных субъектов? Какие именно «эмерждентные свойства» открываются? Почему «реляционистская направленность», то есть, видимо, тенденция к пониманию власти как разновидности социального обмена (всего лишь одной из теорий власти и одного аспекта данного института) дает особые, ни с чем не сравнимые гносеологические преимущества? С каких пор «концептуальная емкость» стала признаком научности? В сущности же, влияние сетевого учения во многом определяется не тем, что оно «всесильно потому, что верно», а тем, что оно удобно субъектам глобального управления, поскольку оправдывает западноцентристскую глобализацию, также как брежневскому Политбюро было удобно учение о развитом социализме в условиях отсутствия ранее обещанного (В. И. Лениным, И. В. Сталиным, Н. С. Хрущевым) коммунизма.

 

Важнейшая ложь концепции сетевого общества состоит в том, что, как утверждается, сети децентрализуют исполнение и распределяют принятие решения, они не имеют центра и действуют на основе бинарной логики: включение/исключение. К примеру, та же Е. И. Князева утверждает: «Все, что входит в сеть, полезно и необходимо для ее существования, что не входит – не существует с точки зрения сети и может быть проигнорировано или элиминировано. Если узел сети перестает выполнять полезную функцию, он отторгается ею, и сеть заново реорганизуется. Некоторые узлы более важны, чем другие, но они все необходимы до тех пор, пока находятся в сети. Не существует системного доминирования узлов. Узлы усиливают свою важность посредством накопления большей информации и более эффективного ее использования. Значимость узлов проистекает не из их специфических черт, но из их способности к распределению информации. В этом смысле главные узлы – это не центральные узлы, а узлы переключения, следующие сетевой, а не командной логике» [7]. По приведенной цитате видно, что традиционный для постиндустриализма грубый технологический детерминизм, утверждение, что законы технического развития имеют имманентную логику и целиком и полностью определяют социальное развитие без воли человека, находит здесь свое полное, законченное выражение.

 

Таким образом, «общество знания» и «сетевое общество» не только не являются реально существующими формами социального устройства, но и не представляют собой социальных проектов, осуществление которых явилось бы итоговым результатом современных тенденций цивилизационного развития. В целом данные псевдонаучные (и псевдофилософские!) концепции выступают как современные модификации постиндустриалистского мифа, идеологические продукты, созданные в целях защиты западного социального уклада (как якобы демократического и горизонтально управляемого), сложившегося мирового разделения труда и геополитического расклада сил. Следует согласиться с теми отечественными авторами, кто полагает, что данные учения «претендуют лишь на то, чтобы легитимировать “неизменный”, “естественный” характер капиталистической эксплуатации человека и человечества и маскируют суть дела» [3, с. 110]. Причем сами их «гуру» представляют «информационное», «знаниевое», «сетевое» общество как развитое капиталистическое общество. П. Друкер говорит о доминировании информационного капитализма, М. Кастельс – об информациональном капитализме, информационализме и т. д. Информация и средства ее распространения удовлетворяют, в первую очередь, нужды капиталистической системы. Главное же подлинное призвание новейших модификаций постиндустриализма состоит в том, чтобы, переключив внимание интеллигенции с реальных проблем на мнимые успехи, открыть возможность для полного торжества модели либерального тоталитаризма, черты которого все явственней приобретает современный западный социум (в этом, на самом деле, и состоит его качественная специфика).

 

Список литературы

1. Алексеева И. Ю. Общество знаний и гуманитарные технологии // Философия науки. – Вып. № 16: Философия науки и техники: сборник / отв. ред. В. И. Аршинов, В. Г. Горохов. – М.: ИФ РАН, 2011. – С. 253–262.

2. Багдасарьян Н. Г. Ценность образования в модернизирующемся обществе // Педагогика. – 2008. – № 5. – C. 3–9.

3. Бондаренко Е. А. Интеллектуалы, интеллектуальный труд и культурный капитал в исторических системах духовного производства: диссертация на соискание учёной кандидата философских наук. – Белгород, 2014. – 166 с.

4. Ефременко Д. В. Концепция общества знания как теория социальных трансформаций: достижения и проблемы // Вопросы философии. – 2010. – № 1. – С. 49–61.

5. Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. – М.: Алгоритм, 2000. – 685 с.

6. Кастельс М., Киселёва Э. Россия и сетевое общество // Россия в конце XX века: тезисы доклада международной конференции. – М., 1998. – С. 36–48.

7. Князева Е. И. Концепция сетевого общества М. Кастельса // Учебные материалы – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pravmisl.ru/index.php?id=2622&option=com_content&task=view (дата обращения: 18.08.2016).

8. Князева Е. И. Сетевая теория в современной социологии // Электронная библиотека БГУ – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://elib.bsu.by/handle/123456789/11256 (дата обращения: 18.08.2016).

9. Наука и идеология // Центр научной политической мысли и идеологии (Центр Сулакшина). – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://rusrand.ru/tv/ideology/nauka-i-ideologija (дата обращения: 18.08.2016).

10. Осипов Г. В., Кара-Мурза С. Г. Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. – 368 с.

11. Саенко Л. А., Егоров М. В. Сетевое общество в контексте современных социальных трансформаций // Дискуссия. – 2014. – № 7(48). – С. 88–93.

12. Шамардин Н. Н. «Общество знаний»: философско-методологическая критика понятия // Научные ведомости Белгородского государственного университета. – Серия Философия. Социология. Право. – 2015. – № 14 (211). – Вып. 33. – С. 185–192.

13. Якунин В. И., Сулакшин С. С., Багдасарян В. Э., Кара-Мурза С. Г., Деева М. В., Сафонова Ю. А. Постиндустриализм. Опыт критического анализа. – М.: Научный эксперт, 2012. – 288 с.

 

References

1. Alekseeva I. Yu. (Arshinov V. I., Gorokhov V. G. Eds.) Knowledge Society and Humanitarian Technologies [Obschestvo znaniy i gumanitarnye tekhnologii] Filosofiya nauki. Vypusk № 16: Filosofiya nauki i tekhniki: sbornik (Philosophy of Science. Issue 16: Philosophy of Science and Technology. Collected Articles). Moscow, IF RAN, 2011, pp. 253–262.

2. Bagdasaryan N. G. The Value of Education in Modernizing society [Tsennost obrazovaniya v moderniziruyuschemsya obschestve]. Pedagogika (Pedagogy), 2008, № 5, pp. 3–9.

3. Bondarenko E. A. Intellectuals, Intellectual Labour, and Cultural Capital in Historical Systems of Intellectual Production. Dissertation for Ph. D. Degree in Philosophy [Intellektualy, intellektualnyy trud i kulturnyy kapital v istoricheskikh sistemakh dukhovnogo proizvodstva: dissertatsiya na soiskanie uchenoy kandidata filosofskikh nauk]. Belgorod, 2014, 166 p.

4. Efremenko D. V. A Concept of Knowledge Society as a Theory of Social Transformations: Achievements and Problems [Kontseptsiya obschestva znaniya kak teoriya sotsialnykh transformatsiy: dostizheniya i problemy]. Voprosy filosofii (Questions of Philosophy), 2010, № 1, pp. 49–61.

5. Kara-Murza S. G. Mind Manipulations [Manipulyatsiya soznaniem]. Moscow, Algoritm, 2000, 685 p.

6. Castells M., Kiseleva E. Russia and the Network Society [Rossiya i setevoe obschestvo]. Rossiya v kontse XX veka: tezisy doklada mezhdunarodnoy konferentsii (Russia at the End of the XX Century: International Conference). Moscow, 1998, pp. 36–48.

7. Knyazeva E. I. The Theory of the Network Society by M. Castells [Kontseptsiya setevogo obschestva M. Kastelsa]. Available at: http://pravmisl.ru/index.php?id=2622&option=com_content&task=view (accessed 18 August 2016).

8. Knyazeva E. I. Network Theory in Contemporary Sociology [Setevaya teoriya v sovremennoy sotsiologii]. Available at: http://elib.bsu.by/handle/123456789/11256 (accessed 18 August 2016).

9. Science and Ideology [Nauka i ideologiya]. Available at: http://rusrand.ru/tv/ideology/nauka-i-ideologija (accessed 18 August 2016).

10. Osipov G. V., Kara-Murza S. G. Knowledge Society: The History of Modernization in the West and in the USSR [Obschestvo znaniya: Istoriya modernizatsii na Zapade i v SSSR]. Moscow, Knizhnyy dom “LIBROKOM”, 2013, 368 p.

11. Saenko L. A., Egorov M. V. Network Society in the Context of Modern Social Transformations [Setevoe obschestvo v kontekste sovremennykh sotsialnykh transformatsiy]. Diskussiya (Discussion), 2014, № 7(48), pp. 88–93.

12. Shamardin N. N. “Knowledge Society”: Philosophical and Methodological Critique of Concepts [“Obschestvo znaniy”: filosofsko-metodologicheskaya kritika ponyatiya]. Nauchnye vedomosti Belgorodskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya Filosofiya. Sotsiologiya. Pravo (BelgorodStateUniversity Scientific Bulletin. – Philosophy. Sociology. Law), 2015, № 14 (211), Issue 33, pp. 185–192.

13. Yakunin V. I., Sulakshin S. S., Bagdasaryan V. E., Kara-Murza S. G., Deeva M. V., Safonova Yu. A. Post-industrialism. The Experience of Critical Analysis [Postindustrializm. Opyt kriticheskogo analiza]. Moscow, Nauchnyy ekspert, 2012, 288 p.

 
Ссылка на статью:
Тяпин И. Н. Концепции «общества знания» и «сетевого общества»: наука или идеология? // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 3. – С. 37–51. URL: http://fikio.ru/?p=2194.

 
© И. Н. Тяпин, 2016

УДК 173; 304.2

 

Гузенко Святослав Сергеевич – муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение «Средняя татарско-русская общеобразовательная школа № 57» Кировского района г. Казани, Россия.

E-mail: sergei-zsk@mail.ru

420076, г. Казань, пос. Залесный, ул. Алтынова, д. 2,

тел.: +7(843)-555-96-70.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Семья издавна составляла основу человеческого общества. Поэтому ее духовно-нравственные основы развивались вместе с цивилизацией и образуют важнейший пласт культуры любой социальной системы.

Результаты: Человек и семья существуют на основе многослойной, исторически развивающейся системы норм, обычаев и традиций. Так, можно выделить пять поколений (этапов формирования) концепции прав человека. Моральные нормы изначально были тесно связаны с религией. На Руси происходил синтез взаимно дополнявших друг друга духовных традиций христианства, выраженных, прежде всего, в десяти заповедях, и морально-нравственных норм, выработанных древними славянами (например, законы Сварога). К решению проблем современного общества Россия подходит с большой исторически сформировавшейся и проверенной системой правовых и нравственных норм.

Выводы: Семья является носителем важнейших для народа правовых и моральных традиций, традиций российской культуры. Она – фундамент любого общества и требует постоянной поддержки государства.

 

Ключевые слова: человек; семья; права человека; культура; духовно-нравственные ценности.

 

Moral Human Rights as the Foundation of a Family and Russian Culture

 

Guzenko Svyatoslav Sergeevich – Average Tatar-Russian secondary school № 57 of the Kirov district of Kazan, Russia.

E-mail: sergei-zsk@mail.ru

2, Altynova str., Zalesnaya village, Kazan, 420076, Russia,

tel.: +7(843)-555-96-70.

Abstract

Background: The Family has long constituted the basis of human society. So its spiritual and moral foundations have evolved along with civilization and form the most important layer of culture of any social system.

Results: Person and family are based on the multi-layered, historically developing system of norms, customs and traditions. So, we can distinguish five generations (stages of formation) of human rights. Moral norms were originally closely connected with religion. In Russia the synthesis of mutually Supplement each other of the spiritual traditions of Christianity, expressed primarily in the ten commandments and moral norms, worked out by the ancient Slavs (for example, the laws of Svarog). To the solution of the problems of modern society Russia is coming with a large historically accumulated baggage of legal and ethical norms.

Conclusion: The family is the most important media for the people the legal and moral traditions, traditions of Russian culture. It is the Foundation of any society and requires constant support of the state.

 

Keywords: people; family; human rights; culture; moral and spiritual values.

 

Основу любого общества и государства составляют человек, семья, благодаря которой происходит становление личности и формирование человека [4, с. 161–163].

 

Под семьёй следует понимать объединение влюблённых мужчины и женщины, желающих растить детей, а также объединение людей, основанное на браке или кровном родстве, связанных общностью быта, взаимной моральной ответственностью и взаимопомощью.

 

В любом государстве главным правовым документом является конституция, в которой закрепляются основные права и обязанности граждан.

 

Во главе 2 Конституции Российской Федерации отражены следующие группы прав человека и гражданина: 1. Гражданские (личные) права (статьи 19–28, 45–54); 2. Политические права и свободы (статьи 29–33); 3. Социальные и экономические (статьи 36–42); 4. Культурные права (статьи 43–44) [9].

 

Каждая семья обладает всем этим указанным набором прав и свобод.

 

В Российской Федерации материнство и детство, семья находятся под защитой государства (часть 1 статьи Конституции Российской Федерации).

 

Мы привели так называемую традиционную классификацию прав и свобод человека и гражданина, которая присутствует и в международном праве (например, в Международном пакте о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года).

 

Существует также классификация прав человека, основанная на генерационном основании, которая включает в себя «пять поколений» прав и свобод человека, которая, по нашему мнению, является наиболее полной.

 

Права человека «первого поколения» были провозглашены в конце XVIII века в ходе буржуазных революций (принятие французской Декларации прав и свобод человека и гражданина и Декларации независимости США). К ним относят гражданские и политические права (право на жизнь, свобода слова, свобода прессы, право на справедливый судебный процесс, презумпцию невиновности, право участия в общественных организациях, право голосовать на выборах или добиваться своего избрания (право голоса), право защиты от политической и социальной дискриминации и другие права).

 

Права человека «второго поколения» связаны с процессом социализации общества, происходящим в конце XIX – начале XX столетия. Это экономические, социальные и культурные права и свободы (право частной собственности и наследования, право на труд и оплату труда, право на забастовки, право на безопасные условия труда, право на образование, право на пользование культурными ценностями и результатами научного прогресса, право на социальную защиту и пенсионное обеспечение, право на материнство и защиту детства и другие).

 

Права «третьего поколения» связаны с интернализацией. К этим правам относятся такие права, как право на мир, на ядерную безопасность и другие.

 

Права человека «четвёртого поколения» были провозглашены в конце XX века. Это так называемые духовно-нравственные права и свободы человека и гражданина, которые закрепляют духовные и нравственные ценности личности [7, с. 199–203].

 

К ним относят такие права и свободы, как уважение духовного и нравственного достоинства человека, право на творчество (духовно и морально-этическое творчество), право выбора и свобода воли, свобода совести и вероисповедания, право на духовное образование и воспитание, право на духовное и нравственное совершенствование, право на благоприятную окружающую среду и другие, которые вытекают из духовной и нравственной автономии человека.

 

Безусловно, что фундаментом любой семьи выступают духовные и нравственные ценности.

 

«Пятое поколение» прав человека связано с правами и свободами души и духа человека. Указанные права были провозглашены в начале XX века. К ним относят право на любовь, право на сотворчество и другие.

 

Любовь берёт своё начало в семье. Благодаря ей рождаются дети, живёт и развивается семья.

 

Четвёртое и пятое поколения прав являются основой любой семьи и противостоят духовно-нравственным деформациям общества и государства (алкоголизм, наркомания, проституция, аборты, половые девиации и прочие отклонения).

 

Любой человек и каждая семья обладают вышеперечисленными правами.

 

Как мы отмечали, к главным духовно-нравственным основам современной России, включая семью, относятся следующие духовно-нравственные явления:

1.Славянский миф (христианский миф);

2.Религия;

3.Четвёртое и пятое поколения прав человека, которые требуют к себе особого внимания, так как они по-новому и с позиции современной юриспруденции рассматривают духовно-нравственную сферу человека [3, с. 13–16].

 

Согласно энциклопедическим словарям, под духовностью понимается совокупность проявлений духа в мире и человеке, объединяющее начало общества, выражаемое в виде моральных ценностей и традиций, сконцентрированных в религиозных учениях и практиках (религия), а также в художественных образах искусства.

 

Духовную сферу составляют миф, религия, культура, искусство и наука.

 

Нравственность – внутренние духовные качества, которыми руководствуется человек, этические нормы.

 

Этические нормы исходят от религии.

 

По мнению Д. Л. Андреева, «во всех сферах жизнедеятельности человека наблюдаются два ряда различных явлений: духовный и интеллектуальный. Почти вся область науки и тем более техники принадлежит ко второму ряду; в него также входят философские (кроме духовной философии), правовые (право), эстетические и моральные построения. Сюда же относятся общественные объединения с различными организационно-правовыми формами, кроме религиозных, политические программы и партии, экономическая и социальная деятельность, даже искусство и художественная литература. Духовный же ряд состоит из человеческих проявлений. Сюда полностью относятся области религии, спиритуалистической или духовной Философии, метаистории, магии, высокой этики или нравственности и наиболее глубокие творения литературы, музыки, пространственных искусств, отражающих сферы духовных материй только светлых проявлений» [2, с. 223].

 

Религия – (от лат. religio – набожность – святыня, предмет культа), мировоззрение и мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), основаны на вере в существование Бога или богов, сверхъестественного [11].

 

Различают следующие разновидности религий:

1. Духовное мировоззрение – естественная религия;

2. Астральная религия – мифология как составная часть естественной религии [12, с. 32; 392–393].

 

Со временем астральная религия трансформировалась в астрологию, отделив от себя мифологию как культурно-исторический феномен человечества.

 

Религия имеет свои корни в мифе – сказании, воспроизводящем в вербальной форме архаические верования древних (и современных первобытных) народов, их религиозно-мистические представления о происхождении Космоса, явления природы и события социальной жизни, деяния богов, героев, демонов, «духов» и т. д. [8].

 

Историческую основу нашего государства составляет славянская мифология, представляющая собой совокупность мифологических представлений древних славян (праславян) времени их единства (до конца 1-го тыс. н. э.) [10, с. 450–453].

 

Некоторые авторы полагают, что славянский миф вобрал в себя христианский миф [2, с. 143–145].

 

Существуют мировые религии: буддизм, христианство и ислам, которые в течение столетий выступали главным мерилом духовности, нравственности и Добра.

 

Духовное развитие Киевской Руси связывают с Крещением в конце X века князем Владимиром Святославичем и установлением государственной религии – христианства (православия). В «Повести временных лет» об этом событии сказано так: «Благословен Господь Иисус Христос, возлюбивший Русскую землю и просветивший её крещением святым».

 

Крещение Руси способствовало развитию зодчества, живописи, письменности и разнообразного народного фольклора.

 

Христианство принесло славянам основные заповеди Бога (Десять Божественных заповедей), которые стали основой духовной и нравственной жизни каждого человека.

 

Десять Божественных заповедей имеют следующее содержание:

1. Я есть Господь Бог твой, и нет других богов, кроме Меня.

2. Не сотвори себе кумира и никакого изображения; не поклоняйся им и не служи им.

3. Не поминай имени Господа Бога твоего всуе.

4. Шесть дней работай и делай всякие дела свои, а седьмой есть день отдохновения, который посвяти Господу Богу твоему.

5. Почитай отца твоего и мать, да будешь благословен на земле и долголетен.

6. Не убий.

7. Не прелюбодействуй.

8. Не укради.

9. Не лжесвидетельствуй.

10. Не пожелай ничего чужого.

 

Десять Божественных заповедей вошли в государственные законы Древней Руси: «Русская правда», «Стоглав», «Соборное уложение» и «Судебник».

 

С развитием Российского государства Божьи заповеди всегда составляли и составляют основу действующих законов.

 

В современном понимании Божьи заповеди – это «золотое правило нравственности» [5].

 

Базисными духовно-нравственными ценностями Святой Руси были любовь, вера в Бога, мир, свобода, единство, нравственность, достоинство, честность, патриотизм, солидарность, семья, культура, национальные традиции, благо человека, трудолюбие, самоограничение, жертвенность, которые также составляют основу культуры нашей страны.

 

До Крещения Древней Руси духовно-нравственную основу жизни славян составляло наследие Русских Вед, в которых были изложены Законы Бога Всевышнего или Законы Сварога [1, с. 220–230]. Эти Законы можно назвать праславянской религией, элементы которой дошли и до наших дней (проводы весны, масленица, святки и пр.).

 

Законы Сварога содержат морально-нравственные нормы, которым должны были следовать наши предки при общении с Богом, друг с другом и окружающей природой.

 

Православие стало дополнять праславянскую религию, органично вбирая ее идеи и нравственный потенциал. Семейные ценности теперь могли опираться на долгие исторические традиции, выработанные различными религиозными конфессиями и опытом повседневной жизни.

 

Рассматриваемые права человека и перечисленные духовно-нравственные явления, согласно статье 3 Закона РФ «Основы законодательства Российской Федерации о культуре», отнесены к культурным ценностям Российской Федерации.

 

Т. В. Даниленко точно подметила, что «современное информационное общество существенно преобразовало социальную и духовную природу человека, его ценности и представления» [6, с. 81–90].

 

Таким образом, из вышеизложенного видно, что именно человек и семья являются носителями права на любовь и духовно-нравственных ценностей, то есть выступают фундаментом любого общества и государства. Следовательно, государство должно больше уделять внимание семье и создавать необходимые условия для её укрепления, что существенно и позитивно скажется на российской культуре.

 

Список литературы

1. Асов А. И. Русские веды. Песни птицы Гамаюн. Изборник «Книги Коляды». – М.: Амрита, 2011. – 256 с.

2. Андреев Д. Л. Роза Мира. – М.: Товарищество «Клышников-Комаров и К°», 1993. – 304 с.

3. Гузенко С. С. Духовно-нравственная основа современной России // Культура. Духовность. Общество: сборник материалов IV Международной научно-практической конференции / Под общ. ред. С. С. Чернова. – Новосибирск: ООО агентство «СИБПРИНТ», 2013. – С. 13–16.

4. Гузенко С. С. Духовно-нравственные права человека. Семья // Исследовательская деятельность студента как фактор развития и реализации потенциальных и творческих возможностей специалиста: сборник материалов студенческой научно-практической конференции с международным участием / под ред. Л. А. Кочемайкиной. – Омск: Изд-во АНО ВО «Омский экономический институт», 2016. – С. 161–163.

5. Гусейнов А. А. Золотое правило нравственности. – 2-е изд., доп. и перераб. – М.: Молодая гвардия, 1982. – 208 с.

6. Даниленко Т. В. Человек в информационном обществе (аксиологический аспект) // Культура. Духовность. Общество. – 2016. – № 23. – С. 81–90.

7. Ивентьев С. И. Классификация прав и свобод человека и гражданина // Казанская наука. – 2010. – № 3. – С. 199–203.

8. Ивин А. А. Философия: Энциклопедический словарь. – М.: Гардарики, 2004. – 1074 с.

9. Конституция Российской Федерации // Российская газета, 25 декабря 1993 г.

10. Мифы народов Мира. Энциклопедия: в 2-х т. / Гл. ред. С. А. Токарев. – М.: Российская энциклопедия, 1994. – Т. 2. К–Я. – 719 с.

11. Толковый словарь русского языка: Около 100000 слов, терминов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов: под ред. проф. Л. И. Скворцова – 27-е изд., испр. – М.: ООО «Издательство Оникс»: ООО «Издательство «Мир и образование», 2011. – 736 с.

12. Философский энциклопедический словарь / ред.: Е. Ф. Губский, Г. В. Кораблева, В. А. Лутченко. – М.: ИНФРА-М, 2009. – 570 с.

 

References

1. Asov A. I. Russian Veda. The Songs of the Bird Gamayun [Russkie vedy. Pesni ptitsy Gamayun]. Moscow, Amrita, 2011, 256 p.

2. Andreev D. L. The Rose of the World [Roza Mira]. Moscow, Tovarischestvo “Klyshnikov-Komarov i K°”, 1993, 304 p.

3. Guzenko S. S. (S. S. Chernov Ed.) Spiritual and Moral Basis of Modern Russia [Dukhovno-nravstvennaya osnova sovremennoy Rossii]. Kultura. Dukhovnost. Obschestvo: sbornik materialov IV Mezhdunarodnoy nauchno-prakticheskoy konferentsii (Culture. Spirituality, Society: Collected Works of the IV International Scientific and Practical Conference). Novosibirsk, OOO Agentstvo SIBPRINT, 2013, pp. 13–16.

4. Guzenko S. S. (L. A. Kochemaykina Ed.) Spiritual and Moral Human Rights. Family [Dukhovno-nravstvennye prava cheloveka. Semya]. Issledovatelskaya deyatelnost studenta kak faktor razvitiya i realizatsii potentsialnykh i tvorcheskikh vozmozhnostey spetsialista: sbornik materialov studencheskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiem (The Research Activity of a Student as a Development and Realization of Potential and Creative Specialists’ Abilities Factor. Collected Works of the Scientific and Practical Students Conference with International Participation). Omsk, ANO VO “Omskiy ekonomicheskiy institut”, 2016, pp. 161–163.

5. Guseynov A. A. The Golden Rule of Moraliry [Zolotoe pravilo nravstvennosti]. Moscow, Molodaya gvardiya, 1982, 208 p.

6. Danilenko T. V. A Person in Information Society (Axiological Aspect) [Chelovek v informatsionnom obschestve (aksiologicheskiy aspekt)] Kultura. Dukhovnost. Obschestvo (Culture. Spirituality, Society), 2016, № 23, pp. 81–90.

7. Iventev S. I. The Classification of the Human and Citizen’s Rights and Liberties [Klassifikatsiya prav i svobod cheloveka i grazhdanina]. Kazanskaya nauka (Kazan Science), 2010, № 3, pp. 199–203.

8. Ivin A. A. Philosophy: Encyclopedia [Filosofiya: Entsiklopedicheskiy slovar]. Moscow, Gardariki, 2004, 1074 p.

9. Constitution of the Russian Federation [Konstitutsiya Rossiyskoy Federatsii]. Rossiyskaya gazeta (Russian Gazette), December 25, 1993.

10. Tokarev S. A. (Ed.) Myths of Nations of the World: Encyclopedia. In 2 Vol. Vol. 2 [Mify narodov Mira. Entsiklopediya: v 2-kh t. Tom 2. K–Ya]. Moscow, Rossiyskaya entsiklopediya, 1994, 719 p.

11. Ozhegov S. I. (Ed.) Explanatory Dictionary of the Russian Language [Tolkovyy slovar russkogo yazyka]. Moscow, Oniks, Mir i obrazovanie, 2011, 736 p.

12. Gubskiy E. F., Korableva G. V., Lutchenko V. A. (Eds.) Encyclopedia of Philosophy [Filosofskiy entsiklopedicheskiy slovar]. Moscow, INFRA-M, 2009. 570 p.

 
Ссылка на статью:
Гузенко С. С. Духовно-нравственные права человека как основа семьи и российской культуры // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 3. – С. 52–59. URL: http://fikio.ru/?p=2185.

 
© С. С. Гузенко, 2016