УДК 612.821; 159.91

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. акад. И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6–8,

тел.: +7 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Освещение долгого пути к опубликованию результатов психофизиологических исследований В. С. Дерябина и причин их неприятия в 30–40-х гг. ХХ в.

Результаты: Исследования чувств, влечений и эмоций, выполненные В. С. Дерябиным и обобщенные им в одноименной монографии в 1928–1929 гг., опередили свое время. Этим были обусловлены три главные причины непринятия работ ученого к публикации. Первая из них – междисциплинарность, связанная с психофизиологическим подходом к изучению проблем психологии – сознания, самосознания, счастья и социальной психологии. Вторая причина – идеологические установки, согласно которым в мышлении и действиях советского человека ведущее место придавалось сознанию, а эмоциям отводилась второстепенная роль. Третьей причиной представляется нежелание ведущих авторитетов в изучении эмоций и влечений (мотиваций) признать приоритет своего предшественника В. С. Дерябина в исследуемых ими областях.

Выводы: Публикацию работ В. С. Дерябина значительно замедлили их междисциплинарность, психофизиологичность и приоритетность.

 

Ключевые слова: чувства; влечения; эмоции; междисциплинарность; идеологические установки; приоритетность.

 

The Fate of V. S. Deryabin’s Scientific Legacy

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Research Worker, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6–8 Lva Tolstogo str., Saint Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7 950 030 48 92.

Abstract:

Aim: The analysis of the long way to go before V. S. Deryabin’s scientific results publication and the reasons for their rejection in the 1930–1940s.

Results: As a scientist, V. S. Deryabin was years ahead of his time when he first studied feelings, inclinations and emotions, and then summarized the results in his monograph under the same title (1928–1929). The reasons that his works were not published are as follows. The first one is the interdisciplinary type of his research connected with psychophysiological approach to the problems of psychology, i. e. consciousness, self-consciousness, happiness and social psychology. The second reason is ideological principles according to which in Soviet people’s thinking and actions consciousness was given a leading role while the supporting role was assigned to emotions. The third reason is the unwillingness of some researchers working in the same field to recognize the priority of their predecessor V. S. Deryabin.

Conclusion: The publication of V. S. Deryabin’s works was considerably slowed down by their interdisciplinary character, psychophysiological orientation and priority.

 

Keywords: feelings; inclinations; emotions; interdisciplinary; ideological principles; priority.

 

Судьба научного наследия Викторина Сергеевича Дерябина оказалась тесно связанной с приоритетностью его исследований. Это, в первую очередь, относится к его «труду жизни» – монографии «Чувства, влечения и эмоции», при издании – «Чувства Влечения Эмоции» [7]. В 1928–1929 гг. он пишет первый вариант этой монографии, которая в случае опубликования могла бы стать первой у нас в стране книгой на эту тему. В ней он развивает свои представления о связи чувств, влечений и эмоций, их общей роли в интеграции психических процессов в жизни животных и человека. Над этой книгой ученый работал с небольшими перерывами вплоть до кончины.

 

Изучение проблемы эмоций, которой занимался В. С. Дерябин, осложнялось тем, что у нас в стране она находилась под жестким идеологическим контролем. Связано это было с тем, что эмоции относили к подсознанию, которое изучалось З. Фрейдом и его последователями. Учение З. Фрейда о бессознательном, которое определяет мысли и поступки человека, критиковалось у нас как реакционное направление в буржуазной психологии. С конца 20-х гг. ХХ в. книги З. Фрейда у нас перестали издаваться.

 

Мешала признанию работ В. С. Дерябина и их междисциплинарность. Дочь В. С. Дерябина, Нина Викториновна Дерябина, вспоминала, что отец возмущался тем, что те, к кому он обращался за рецензией на «Чувства, влечения и эмоции», ссылались на междисциплинарность работы, которая якобы не давала им, специалистам в своей области, рекомендовать ее к печати. Примером может служить отзыв профессора К. И. Поварнина, известного психиатра и ученика В. М. Бехтерева, на рукопись монографии «Чувства, влечения, эмоции», представленную ему В. С. Дерябиным. В своей рецензии от 04.06.1936 г. он писал следующее: «Не понятно, между прочим, почему автор ввел в свое сочинение главу о классовой психологии, весьма ответственную, но не соответствующую целеустановке его книги. Для оценки труда автора с философской точки зрения необходим отзыв специалиста философа» (личный архив О. Н. Забродина).

 

Подготовленная автором к печати в 1949 г. монография «Чувства, влечения и эмоции» получила положительные отзывы известных физиологов и клиницистов – Л. А. Орбели, Л. Н. Федорова, Ф. П. Майорова, В. В. Строганова, П. А. Останкова, но отзыв влиятельного рецензента закрыл книге путь к изданию. Есть основания считать, что таким влиятельным рецензентом был академик АМН СССР Анатолий Георгиевич Иванов-Смоленский, наделенный в 40-50-х гг. широкими полномочиями в отношении изданий в области физиологии высшей нервной деятельности (ВНД), психологии и психиатрии.

 

Причиной негативного отношения к изучению эмоций у нас в стране, по-видимому, явились идеологические установки того времени, согласно которым советский человек должен был руководствоваться в своих действиях не эмоциями, а сознанием, мышлением. Несмотря на это, В. С. Дерябин продолжал отстаивать свою концепцию о значительной роли потребностей и сигнализирующей о них аффективности (чувствах, влечениях и эмоциях) в организации поведения.

 

В 1951 г. в ведущих физиологических журналах появляются две его статьи: «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [4] и «О путях развития учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности» [5]. В них он, опираясь на представления И. П. Павлова о том, что «подкорка оказывает положительное влияние на кору больших полушарий, выступая в качестве источника их силы» [33, с. 403], привлекает внимание физиологов к изучению чувств, влечений, эмоций и их субстрата – глубоких структур головного мозга. Представления о значительной роли «подкорковых узлов» в формировании эмоций, в мышлении и поведении животных и человека сложились у В. С. Дерябина в результате исследования психических нарушений у больных в исходных состояниях эпидемического энцефалита [3; 12; 21]. Такой подход контрастировал с принятой в 1950 г. Объединенной сессией Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной научному наследию И. П. Павлова (т. н. «Павловской сессией»), установкой на изучение доминирующей роли коры головного мозга в регуляции всех жизненно важных функций организма.

 

Работу над монографией «Чувства, влечения и эмоции» оборвала скоропостижная смерть В. С. Дерябина, наступившая в январе 1955 г. В выступлении на Гражданской панихиде в связи с кончиной В. С. Дерябина академик Л. А. Орбели выразил стремление способствовать опубликованию его работ и в первую очередь монографии «Чувства, влечения и эмоции». Этому помешала смерть Л. А. Орбели, наступившая в декабре 1958 г.

 

Подобное же непонимание постигло и психофизиологический очерк «О счастье». В 1947 г. В. С. Дерябин предпринял попытку опубликовать «О счастье». Высокую оценку его работе дали директор ИЭМ АМН СССР член-корр. АМН СССР Л. Н. Федоров и зав. лабораторией физиологии высшей нервной деятельности Института физиологии им. И. П. Павлова профессор Ф. П. Майоров. Однако зав. редакцией философской литературы Гос. Издательства Политической Литературы (Госполитиздата) Каганов (имя и отчество в рецензии не приводятся) в своей рецензии на очерк «О счастье» отказал в его опубликовании на том основании, что в своей морально-философской части рукопись не выходит за пределы традиционной психологии. При этом он отметил, что «как психо-физиологическое исследование работа В. С. Дерябина, возможно, представит интерес для издательства типа Медгиза». По-видимому, как и в случае монографии «Чувства, влечения и эмоции», психофизиологический анализ переживания счастья, предпринятый В. С. Дерябиным, противоречил тогдашним философским и идеологическим взглядам на человека как на существо по преимуществу социальное. Очерк «О счастье» был опубликован в составе монографии В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность» в 1980 г.[8].

 

Несмотря на неблагоприятные условия, Викторин Сергеевич писал свои научные труды «в стол», по-видимому, сознавая, что при жизни выхода их в свет не увидит. Упоминая о научном творчестве В. С. Дерябина, нельзя забыть его сестру Александру Сергеевну Дерябину, с которой он жил в последние годы в одной квартире по адресу ул. Декабристов, д. 30. А. С. Дерябина – учительница русского языка и литературы, не имевшая своей семьи, отдавала силы любимому делу и создавала благоприятные бытовые условия для работы брата. Свои основные работы теоретического плана он осуществлял в свободное от основной работы время или летом на отдыхе. Думается, что Викторин Сергеевич с его высокой требовательностью не только к содержанию, но и к форме написания своих работ, нередко советовался с сестрой по этому поводу.

 

Сам Викторин Сергеевич оставил посмертную публикацию своих работ на Л. Н. Дерябина – племянника и многолетнего сотрудника в проведении экспериментальных исследований. Л. Н. Дерябин после кончины В. С. Дерябина перешел на работу по другой тематике и защитил кандидатскую диссертацию: «Адаптационно-трофические влияния на сердце собаки в естественных условиях» [19]. Л. Н. Дерябин столкнулся с трудностями в опубликовании общих с В. С. Дерябиным и М. Дж. Кашкаем статей. С 1952 по 1959 г. их статьи по различным причинам не включали в «Сборник по эволюционной физиологии» Института эволюционной физиологии (ИЭФ) АН СССР. Это заставило Л. Н. Дерябина в 1959 г. обратиться с запиской на имя директора ИЭФ-а члена-корреспондента АМН СССР А. Г. Гинецинского с просьбой помочь в публикации статей, закончив ее словами: «Отношение к нашей работе мы считаем несправедливой и немотивированной дискриминацией». Благодаря помощи А. Г. Гинецинского, статья В. С. Дерябина, Л. Н. Дерябина и М. Дж. Кашкая «Действие ацетилхолина на мышцы задней конечности собаки при половинной перерезке спинного мозга» была опубликована в следующем году в Физиологическом журнале СССР им. И. М. Сеченова [6].

 

От года кончины В. С. Дерябина – 1955 г. – до момента опубликования книги «Чувства Влечения Эмоции» в 1974 г. прошло 20 лет. За это время исследования эмоций у нас в стране и за рубежом ушли далеко вперед. У нас в 1966 г. появилась первая монография на эту тему: «Что такое эмоция?» [35], а затем книги «Эмоциональный мозг» (1981) [36] и «Мотивированный мозг», (1987) [37] П. В. Симонова. П. В. Симонов – ученик Э. А. Асратяна, который являлся учеником И. П. Павлова. П. В. Симонов стал в 60-е гг. пионером, лидером и в последующем своеобразным монополистом в исследовании эмоций у нас в стране. Этому способствовало то, что он вслед за Э. А. Асратяном в 1982 г. стал директором Института высшей нервной деятельности РАН, а также главным редактором «Журнала высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова».

 

С целью найти пути к опубликованию «Чувств, влечений и эмоций» Л. Н. Дерябин и автор этих строк в июле 1969 г. обратились к профессору П. В. Симонову, которому выслали авторский текст монографии В. С. Дерябина. В октябре того же года в ответном письме П. В. Симонов дал ее оценку. «Я внимательно ознакомился с рукописью В. С. Дерябина. В свое время работа, несомненно, представляла большой интерес и способствовала материалистическому пониманию физиологических механизмов эмоций. Она и сейчас интересна для историков науки. Что касается сколько-нибудь широкого круга читателей, физиологов и психологов, то на их внимание рассчитывать трудно…издание рукописи представляется мне малоцелесообразным, оно вызовет недоумение у читателей. Разумеется, это мое мнение может быть и ошибочным. Не следует ли поговорить с товарищами из Научного совета по физиологии в Ленинграде (В. Н. Черниговский, К. А. Ланге и др.)?» (Личный архив О. Н. Забродина).

 

Таким образом, следует быть благодарным П. В. Симонову за высказанный совет, который способствовал опубликованию книги В. С. Дерябина. Оценка П. В. Симоновым исследований эмоций, проводимых в нашей стране, имела решающее значение, что, представляется, оказало, в конечном счете, негативное влияние на отношение к работам В. С. Дерябина (на них ни П. В. Симонов, ни авторы ряда книг и брошюр об эмоциях не ссылались) и отсрочило выход в свет его неопубликованных работ.

 

Следует особо отметить положительную роль доктора биологических наук Кирилла Александровича Ланге, который сразу высоко оценил значение «Чувств, влечений и эмоций» В. С. Дерябина, а в дальнейшем – его психофизиологических очерков «О сознании», «О Я» и «О счастье» и способствовал их быстрому изданию в виде монографии «Психология личности и высшая нервная деятельность» [8].

 

Книга «Чувства Влечения Эмоции» в значительно сокращенном варианте была опубликована в 1974 г. в издательстве «Наука» [7] и вызвала широкий читательский интерес, а также отклики физиологов и фармакологов [29] и психиатров [30]. Оригинальный авторский текст, насчитывающий 508 страниц машинописи и носивший первоначальное название «Чувства, влечения и эмоции», был сокращен более чем на треть. Был опущен подзаголовок монографии «Опыт изложения с психофизиологической точки зрения». Отчасти сокращения были связаны с ограниченным объемом издания. Значительное место (44 страницы) заняло редакторское предисловие, которое «потеснило» авторский текст.

 

Редакторы книги «Чувства Влечения Эмоции» В. М. Смирнов и А. И. Трохачев в кратком предисловии «Об авторе» писали»: «Книга эта – своеобразная энциклопедия человеческих чувств, систематизированное научное описание внутренних состояний и внешнего поведения людей, переживающих горе и счастье, и испытывающих ненависть, гнев, страх, материнскую любовь. Главное в книге В. С. Дерябина – семиология физиологических и патологических эмоций, чувств и влечений» [38].

 

Таким образом, редакторы в оценке монографии В. С. Дерябина делали упор на внешней, описательной стороне его работы, с чем трудно согласиться. В связи с таким подходом в принятый к опубликованию текст не вошли разделы, которым сам автор придавал принципиальное значение. К ним относятся: «Чувствительность внутренних органов», «Роль симпатической нервной системы при боли», раздел, посвященный социальной психологии, и некоторые другие. Кроме того, нередко и сохраненные разделы были существенно сокращены.

 

В 1949 г., к 100-летию со дня рождения И. П. Павлова, В. С. Дерябин пишет три статьи, в которых применяет психофизиологический метод исследования. Первой была статья, посвященная воспоминаниям об учителе – Иване Петровиче Павлове [20]. В «Воспоминаниях» В. С. Дерябин дает анализ творческой личности И. П. Павлова и вместе с тем обосновывает принципы анализа личности выдающихся ученых, включающие их психофизические конституции (курсив мой – О. З.), которые могут быть применены при написании их биографий и исследовании научного творчества.

 

Второй статьей явилась статья «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о “слитии” субъективного с объективным», которая была напечатана только в 2007 г. [14]. Можно предположить, что неопубликование статьи в свое время могло быть связано с междисциплинарным, в значительно степени – философским ее характером. В 40-х гг. философские проблемы – в частности, соотношения материального и идеального – находились под жестким контролем партийных идеологов: идеальное (психическое) ни в коем случае недопустимо было сводить к материальному, как это делали французские энциклопедисты, в частности, Ж. Ламетри, и их последователи – «вульгарные материалисты» (Л. Бюхнер, К. Фохт, Я. Молешотт).

 

Междисциплинарный характер статьи, по-видимому, явился причиной отказа в ее публикации и в 90-х гг., когда она была представлена мною в редакцию «Российского физиологического журнала им. И. М. Сеченова». Причиной отказа редколлегией журнала явилось «несоответствие профилю журнала» с рекомендацией направить статью в один из журналов философского профиля.

 

Третья статья В. С. Дерябина – «Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова “Об основных формах нервной и психонервной деятельности”» [13]. Статья посвящена критике представлений И. С. Беритова [1], отрицавшего возможность познания закономерностей психических процессов у животных и человека с помощью учения И. П. Павлова о ВНД. Есть основания полагать, что В. С. Дерябин отказался от публикации статьи, не желая участвовать в пристрастной критике академика И. С. Беритова, а также учеников И. П. Павлова, развернувшейся во время и после «Павловской сессии».

 

В статье, методологической по содержанию, В. С. Дерябин выдвигает положение о том, что движущей силой поведения животных и человека являются потребности, точнее – чувства, влечения и эмоции, которые сигнализируют о потребностях и побуждают психику и поведение к их удовлетворению. Возражая против представлений И. С. Беритова о якобы спонтанной деятельности головного мозга, В. С. Дерябин приводит примеры нервных, гуморальных и гормональных эндогенных влияний, активирующих психическую деятельность коры головного мозга.

 

Попытка опубликовать эту статью В. С. Дерябина и мою статью о ней «Представления В. С. Дерябина о путях разработки психофизиологической проблемы в свете его статьи “Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова “Об основных формах нервной и психонервной деятельности”» в конце 90-е гг. в «Российском физиологическом журнале им. И. М. Сеченова» также закончилась неудачей. В отзыве рецензента писалось: «Сама динамика разработки этой проблемы за истекшие 40 лет способствовала появлению многих новых психофизиологических критериев оценки соотношения объективного и субъективного компонентов поведения, которые в настоящее время используются при выполнении экспериментальных работ этого профиля. С учетом этого полагаю, что рецензируемая статья со временем утратила свою актуальность и рекомендовать ее к публикации потеряло смысл». В этой рецензии на работу, написанную за 50 лет до того, звучит оценка ее не с точки зрения приоритетности выдвинутых в ней положений, а с точки зрения прогресса научных знаний, накопленных за последующий период. В заключении редколлегия журнала предложила направить представленные работы «в один из исторических журналов, где они скорее найдут заинтересованных читателей».

 

Таким образом, для оценки работ В. С. Дерябина в 70–90-х гг. характерны два подхода, затруднявшие их публикацию. Первый связан с их междисциплинарностью, не позволявшей причислить их к одной из научных дисциплин – физиологии, психологии, философии. Второй подход, отрицавший приоритетность и актуальность работ, позволял отнести их в лучшем случае к истории науки.

 

После выхода в свет двух монографий В. С. Дерябина назрела необходимость опубликования его ненапечатанных работ психофизиологического содержания. В связи с этим автор этих строк в июне 1985 г. обратился к зав. отделом экологической физиологии ИЭМ АМН СССР профессору Николаю Николаевичу Василевскому с просьбой оказать содействие в этом деле. Н. Н. Василевский с большим интересом ознакомился с работами В. С. Дерябина и предложил издать их в виде тома избранных трудов под заглавием: «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова». В своем обращении к директору ИЭМ АМН СССР академику Н. П. Бехтеревой от 10.06.1985 г. он писал следующее:

 

«В целом идею издания тома избранных трудов проф. В. С. Дерябина следует поддержать как нужную, прогрессивную, важную для современного исследования и как необходимую в деле пропаганды и защиты научных приоритетов выдающихся деятелей отечественной науки. В этом томе нам представляется целесообразным поместить следующие работы В. С. Дерябина:

1. Монографию “Психология личности и высшая нервная деятельность” (с сокращениями).

2. Части из монографии “Чувства, влечения, эмоции” (также с некоторыми сокращениями). Эти две работы могут составить первый базисный раздел, исключительно важный для современной науки.

3. Статью “Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о слитии субъективного с объективным” (в рукописи).

4. Статью в журнале ВНД за 1951 г: “Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности”. Эти две статьи посвящены проблемам павловского наследия.

5. Статью “О некоторых законах диалектического материализма в психологии” (с сокращениями). Статья в рукописи.

6. Статью “О потребностях и классовой психологии” (в рукописи).

Эти две статьи следует опубликовать в томе как представляющие большой интерес с методологической точки зрения.

Таким образом, в томе избранных трудов можно будет выделить три раздела, полно отражающих творческий путь проф. В. С. Дерябина и содержащих не утратившие до сих пор актуальности научные трактовки ряда сложных явлений психической деятельности мозга человека и животных. Общий объем тома избранных трудов не превысит 25–30 п. л.».

 

Н. Н. Василевский предполагал его включение в план научных изданий ИЭМ-а за 1986 г., однако это не состоялось. С целью способствовать публикации трудов В. С. Дерябина, Н. П. Бехтерева посоветовала нам – Н. Н. Василевскому и автору этих строк – подготовить для нее проект письма к член-корр. АН СССР П. В. Симонову, возглавлявшему «Совет АН СССР по комплексным проблемам физиологии высшей нервной деятельности», с просьбой дать заключение о возможности публикации книги избранных трудов В. С. Дерябина. Подготовленный нами проект письма содержал следующее:

 

«Глубокоуважаемый Павел Васильевич!

Обращаюсь к Вам с просьбой – дать заключение о возможности опубликования книги профессора В. С. Дерябина (1875–1955) «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова» через возглавляемый вами Совет АН СССР по комплексным проблемам физиологии высшей нервной деятельности.

Объединенные в книгу работы автора методологически едины с его книгами «Чувства Влечения Эмоции» (1974) и «Психология личности и высшая нервная деятельность» (1980). Работы написаны одним из старейших учеников И. П. Павлова в первой половине 50-х годов и посвящены изучению биологических и социальных аспектов психофизиологической проблемы в свете положений диалектического материализма и учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности. Большая часть их ранее не публиковалась. Содержание работ достаточно подробно освещено в прилагаемых «Плане-проспекте» и «Аннотации»… В целом издание книги В. С. Дерябина представляется важным для современного исследования и необходимым в деле пропаганды и защиты научных приоритетов выдающихся деятелей отечественной науки.

Проект письма составили профессор Н. Н. Василевский и д. мед. н. О. Н. Забродин. 15 февраля 1987 года».

 

Н. П. Бехтерева в целом одобрила содержание письма, и оно в июне того же года было направлено П. В. Симонову. В ответном письме П. В. Симонов предложил в качестве лучшего варианта осуществить депонирование работ В. С. Дерябина, что позволило бы «всем, интересующимся историей науки», ознакомиться с ними. С учетом того, что В. С. Дерябин писал свои работы психофизиологического содержания в основном в расчете на широкую читательскую аудиторию, на этот вариант Н. Н. Василевский и автор этих строк по понятным причинам пойти не могли.

 

Следующим этапом попыток опубликования избранных трудов В. С. Дерябина явилось моя заявка в январе 1988 г. в Ленинградское отделение издательства «Наука» с просьбой включить в план издательства книгу В. С. Дерябина «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова», в которую были включены его упомянутые выше избранные труды. К заявке была приложена рецензия Н. Н. Василевского на авторский текст, предлагаемый к изданию. К сожалению, заявка эта не была удовлетворена.

 

Большие трудности возникли и при попытке к изданию социопсихофизиологической работы В. С. Дерябина «О потребностях и классовой психологии». Уже само название могло отпугнуть в годы начавшейся перестройки, когда понятия «классы», «классовая психология» были поставлены под сомнение или отменены.

 

В связи с подготовкой «Психологической энциклопедии СССР», организованной Институтом психологии АН СССР, в сентябре 1988 г. направил зав. группой истории психологии этого института Вере Александровне Кольцовой персоналий о В. С. Дерябине, архивные материалы о нем, оттиски его работ, в частности, неопубликованную статью «Психотехника в военном деле». В ответном письме В. Н. Кольцова заверила, что присланный персоналий о В. С. Дерябине соответствует требованиям, что же касается статьи «Психотехника в военном деле», то, несмотря на значительный интерес, который она представляет, опубликована она быть не может. Причина та, что прислана была копия статьи, а не авторский оригинал. В заключении В. Н. Кольцова предложила передать документы, касающиеся В. С. Дерябина, на хранение в Научный архив Института психологии АН СССР. На подобное предложение я не мог решиться, т. к. предполагал и в дальнейшем работать с этими документами. По-видимому, в связи с распадом Советского Союза работа над «Психологической энциклопедией СССР» была прекращена.

 

Ознакомление специалистов в области истории социологии с работами В. С. Дерябина началось в 2003 г. благодаря появившейся для меня возможности участвовать с докладами в ежегодных «Герценовских чтениях», проводимых в Российском государственном педагогическом университете (РГПУ) им. А. И. Герцена на кафедре истории социологических теорий, руководимой профессором А. В. Воронцовым.

 

В результате в сборниках «Герценовских чтений» в 2003–2010 гг. появились следующие мои статьи о работах В. С. Дерябина: «О работе В. С. Дерябина “О потребностях и классовой психологии”» (2003), «О работе В. С. Дерябина “Об эмоциях, связанных со становлением в социальной среде” и критике в ней теории Альфреда Адлера» (2004), «О приоритетности психофизиолого-социологических исследований В. С. Дерябина» (2008), «Работа В. С. Дерябина “Задачи и возможности психотехники в военном деле” и ее современные аспекты» (2010).

 

Существенную помощь в издании статей В. С. Дерябина оказал главный редактор журнала «Психофармакология и биологическая наркология» профессор Петр Дмитриевич Шабанов, который способствовал опубликованию в этом журнале статей: «О закономерности психических явлений» [12], «Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова “Об основных формах нервной и психонервной деятельности”» [13], «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о “слитии” субъективного с объективным» [14] и «Задачи и возможности психотехники в военном деле» [15].

 

Мои обращения в книжные издательства, специализирующиеся на издании психологической литературы, с целью переиздания книг В. С. Дерябина, например, в издательство «Питер», были неудачными. В последнем случае отказ был связан с опасениями главного редактора о том, что книга не будет реализована в достаточно короткий срок. Помощь пришла от давнего коллеги В. С. Дерябина по совместной работе у Л. А. Орбели в физиологическом отделении Естественно-научного института им. П. Ф. Лесгафта АПН СССР доктора медицинских наук Бориса Федоровича Сергеева. Он порекомендовал обратиться в московское издательство URSS, в котором было издано несколько его книг, посвященных нейрофизиологии. В результате моего обращения в это издательство в 2008 г были заключены договоры на переиздание книг В. С. Дерябина «Чувства Влечения Эмоции» и «Психология личности и высшая нервная деятельность», которые вышли из печати в 2010 г., а «Чувства Влечения Эмоции» – третьим, дополненным изданием в 2013 г.

 

Социопсихофизиологические работы В. С. Дерябина «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» и «О потребностях и классовой психологии» также долгое время не удавалось опубликовать. По этому поводу обращался к психологам, философам и даже к политическим деятелям. Весной 1984 г. обратился за рецензией на работу «О потребностях и классовой психологии» к признанному авторитету в области социальной психологии профессору Борису Дмитриевичу Парыгину, который в ту пору работал в Институте социально-экономических проблем в Ленинграде. Б. Д. Парыгин, которого считают основоположником научной социальной психологии в России, признал работу В. С. Дерябина приоритетной и согласился в случае ее опубликования написать предисловие.

 

Вместе с тем, известный психолог М. Г. Ярошевский, которому посылал на отзыв работу В. С. Дерябина «О потребностях и классовой психологии», в своем письменном отзыве не нашел для себя какой-либо связи между главами «Об органических потребностях» и «Классовая психология» этой работы. Подобное отношение, как представляется, отражает традиционные взгляды психологов на социальную психологию как науку, далекую от психофизиологии. Так, в известной монографии Б. Д. Парыгина «Социальная психология», 2003 [34] даже нет термина «психофизиология» и упоминания о нашем великом исследователе физиологических основ психической деятельности И. П. Павлове.

 

Историю попыток опубликовать работу «О потребностях и классовой психологии» продолжил, обратившись к первому секретарю Российской Коммунистической рабочей партии (РКРП) Виктору Аркадьевичу Тюлькину. Он любезно согласился ознакомиться с работой «О потребностях и классовой психологии» и предположил возможность ее опубликования в международном журнале «Марксизм и современность» (Киев). Позднее встречался и с приехавшей из Киева главным редактором этого журнала и Председателем Союза Коммунистов Украины Тамилой Иосифовной Ябровой. Однако по неизвестным мне причинам публикация труда В. С. Дерябина, основанного на принципах марксистской философии, так и не состоялась. В заключение при встрече В. А. Тюлькин сказал мне, что считает работу В. С. Дерябина трудной для понимания. По-видимому, необычный психофизиологический подход, далекий от общепризнанных, затруднял рецензентам понимание содержания этих работ.

 

Вторая работа В. С. Дерябина – «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» – была закончена автором в 1954 г. и направлена в журнал «Вопросы философии». Ответное письмо зам. зав. отделом журнала И. Новинского пришло в январе 1955 г., вскоре после кончины В. С. Дерябина. В нем автор письма выражал заинтересованность в опубликовании статьи и вместе с тем отметил ее преждевременность. Для рецензента осталось неясным, «в чем выражается суть единства и борьбы противоположностей как движущей силы психического развития». В связи с этим он порекомендовал автору провести дальнейшую работу с целью подробнее осветить изложенные в статье «некоторые закономерности психических процессов», а также сократить объем статьи (53 стр.) страниц на 15.

 

По поводу публикации этой философской статьи В. С. Дерябина в мае 1988 г. обратился с письмом к главному редактору журнала «Вопросы философии» В. А. Лекторскому. В подробном письме писал о системном подходе В. С. Дерябина к изучению человека, лишенном крайностей биологизации и социологизации. Как пример философских взглядов автора одновременно послал в журнал его статью «Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова “Об основных формах нервной и психонервной деятельности”». В то же время обратился с вопросом о возможности рассмотрения редколлегией журнала статей В. С. Дерябина философской направленности. Краткий ответ научного консультанта журнала от 09.12.1988 г. гласил: «Присланный Вами материал рассматривался в отделе диалектического материализма. Сообщаем, что он не соответствует профилю нашего журнала, поскольку представляет собой именно психологическое исследование (курсив мой – О. З.). Поэтому публикация статей В. С. Дерябина в философском журнале не представляется целесообразной».

 

Вопрос о психофизиологических механизмах передачи социальных влияний на психику и поведение человека не исследовался советскими психологами в 50-е гг., когда были написаны последние работы В. С. Дерябина, не исследовался он психологами и в последующие десятилетия, что делает эти работы приоритетными и актуальными.

 

В целом, научное наследие В. С. Дерябина и, в первую очередь, учение о физиологических основах аффективности, основные положения которого изложены в его монографии «Чувства Влечения Эмоции», и в настоящее время не получило должного признания. Ведущие исследователи эмоций (П. В. Симонов) и мотиваций (К. В. Судаков) не ссылались на работы В. С. Дерябина даже в научно-историческом аспекте.

 

Свою историю имели и мои попытки опубликования письма В. С. Дерябина ко мне – «Путевка в жизнь» (далее – «Письмо»). Сокращенный вариант письма был опубликован в журнале «Костер» в адаптированном для подростков варианте в № 7 за 1987 г. [9]. В октябре 1987 г. был на презентации Даниилом Александровичем Граниным его книги «Зубр» в Доме Писателя еще до его пожара. После окончания презентации подошел к нему и подарил книгу В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность», раздел которой «О счастье» мог заинтересовать писателя. Спустя год обратился к нему с письмом за советом о путях опубликования «Письма». В ответном письме от 15.11.1988 г. Даниил Александрович посоветовал: «Попробуйте послать письмо В. С. Дерябина в журнал “Аврора”. Это молодежный журнал, за последнее время он стал весьма неплохим. Обратитесь к главному редактору, который с интересом примет Ваше предложение. Д. А. Гранин».

 

Следуя совету уважаемого писателя, обратился к главному редактору «Авроры» Эдуарду Алексеевичу Шевелеву, однако редколлегия журнала отклонила его, посчитав недостаточно современным.

 

Следующим этапом явилось мое письмо, отправленное летом 1988 г. главному редактору журнала «Урал», находившегося в Свердловске, т. е. почти на родине В. С. Дерябина. В ответном письме, отклоняя публикацию, зав. отделом очерка и публицистики писал следующее: в «Письме» содержатся «вечномудрые истины», однако воспринимаются они как прописи, «отвлеченные поучения без конкретного жизненного фона… без активного вторжения во время. Тем более, когда речь идет о последних годах жизни нашей страны». В этой оценке, по-видимому, уже сказывались идеологические установки перестройки, а последние слова, к сожалению, оказались пророческими.

 

Не удовлетворившись подобным ответом, в том же 1988 г. связался с журналом «Юность», полагая, что «Письмо» обращено не только ко мне, но и к «юноше, обдумывающем житье». Отказ в публикации звучал так: «Портфель редакции катастрофически переполнен, и нам приходится отказываться даже от очень сильных материалов».

 

Попытки опубликования «Письма» привели меня в журнал «Нева» к его замечательному главному редактору и обаятельному человеку Борису Николаевичу Никольскому, с которым имел редкую радость общения в течение многих лет. Глубоко благодарен ему и редактору журнала Борису Соломоновичу Давыдову за внимательное отношение, редактирование и способствование опубликованию «Письма». Оно было напечатано в сокращенном варианте в № 7 журнала «Нева» за 1994 г [10]. Полный текст письма увидел свет в 2005 г. в отечественном журнале, носящем оригинальное название «Folia Otorhinolaryngologiaе et Pathologiae Respiratoriae» («Журнал оториноларингологии и респираторной патологии») [11]. Главным редактором этого журнала был всемирно известный отоларинголог и мой сокурсник профессор Мариус Стефанович Плужников, который считал возможным после статей по научной специальности публиковать статьи по медицинской этике, а также воспоминания об учителях, способствовавших становлению молодых людей в науке и медицинской специальности. Эту добрую традицию продолжает ученик и преемник в заведовании кафедрой оториноларингологии профессор Сергей Анатольевич Карпищенко, который способствовал напечатанию моих статей о В. С. Дерябине: «Три письма из 44-го. Отзвуки прошлого» [22], «Творчество Л. Н. Толстого в психофизиолого-социологических исследованиях В. С. Дерябина» [23] и «Его глазами» [27].

 

Таким образом, как в отношении научных работ В. С. Дерябина, так и в отношении к «Письму» со стороны редакторов журналов и издательств чувствовалось ощущение их «несовременности», «устарелости»: сейчас другие люди, другие взгляды, сейчас так не думают и не поступают. В связи с этим представляется, что В. С. Дерябин – ученый, посвятивший себя изучению науки «человекознание», в «Письме» обращает внимание на общие для людей психофизиологические черты, не зависящие от времени, в котором они живут. Такой «вневременной» характер «Письма» делает его зачастую неприемлемым с позиций преходящих взглядов своего времени.

 

Несмотря на такое непонимание, появились отклики на работы В. С. Дерябина физиологов, психиатров и философов, подчеркивающие их приоритет [2; 29; 30]. Среди них следует особенно отметить рецензию известного нейропсихолога Д. В. Ольшанского на книгу «Психология личности и высшая нервная деятельность». В конце ее он подчеркнул, что В. С. Дерябин значительно опередил своё время в «построении физиологии её (психической деятельности человека – О. З.) целостных форм, попытке ответа на вопрос о физиологических механизмах наиболее сложных видов сознательного, целенаправленного и саморегулирующегося поведения» [31, с. 61].

 

Статья В. С. Дерябина «О потребностях и классовой психологии» получила высокую оценку с философских позиций: «Предложенная им (В. С. Дерябиным – О. З.) схема формирования классовой идеологии является, по существу, не только важным фундаментом для развития теории личности, но и оригинальным направлением обоснования концепции исторического материализма К. Маркса» [32, с.131].

 

Важным этапом в популяризации научного наследия В. С. Дерябина явилась публикация его работ, посвященных социальной психологии с единых социопсихофизиологических позиций, в сетевом журнале «Философия и гуманитарные науки в информационном обществе». Благодаря доброжелательному отношению и пониманию философских аспектов работ В. С. Дерябина со стороны главного редактора этого журнала профессора Сергея Владимировича Орлова, в нем в 2013–2014 гг. были опубликованы три статьи последних лет ученого: «О потребностях и классовой психологии» [16], «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» [17] и «Эмоции, порождаемые социальной средой» [18]. Кроме того, там же увидели свет статьи о нем: «О жизненном и научном пути В. С. Дерябина» [28] и его научном творчестве[24–26]. Таким образом, спустя 60 лет после кончины ученого продолжилась посмертная жизнь его научного творчества.

 

Список литературы

1. Беритов И. С. Об основных формах нервной и психонервной деятельности. – М.: Изд. АН СССР, 1947. – 116 с.

2. Борзунова А. С., Васюков Н. М. Единство биологического и социального и психофизиологическая проблема. Рецензия на книгу В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность» // Физиология человека. – 1982. – Т. 8, № 6. – С. 1045–1047.

3. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений // Иркутский медицинский журнал. – 1927. – Т. 5, № 6. – С.1–14.

4. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова. – 1951. – Т. 1, В. 6. – С. 889–901.

5. Дерябин В. С. О путях развития учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – 1951. – Т. 37, В. 2. – С. 140–144.

6. Дерябин В. С., Дерябин Л. Н., Кашкай М.-Дж. Действие ацетилхолина на мышцы задней конечности собаки при половинной перерезке спинного мозга // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – 1960. – Т. 46, №  2. – С. 1471–1475.

7. Дерябин В. С. Чувства, влечения и эмоции: О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. Изд. 3-е. – М.: Изд. ЛКИ. – 2013. – 224 с.

8. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность: Психофизиологические очерки. Изд. 2-е, доп. – М.: Изд. ЛКИ, 2010. – 202 с.

9. Дерябин В. С. Путевка в жизнь // Костер. – 1987. – № 7 – С. 16–19.

10. Дерябин В. С. Письмо внуку // Нева. – 1994. – № 7. – С. 146–156.

11. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Вып. 11. – № 3–4. – С. 57–78.

12. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений (публичная вступительная лекция) // Психофармакология и биологическая наркология. – 2006. – Т. 6. – В. 3. – С. 1315–1321.

13. Дерябин В. С. Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова «Об основных формах нервной и психонервной деятельности» // Психофармакология и биологическая наркология. – 2006. – Т. 6, В. 4. – С. 1397–1403.

14. Дерябин В. С. Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о «слитии» субъективного с объективным // Психофармакология и биологическая наркология. – 2007. – Т. 7. – В. 3–4. – С. 2002–2007.

15. Дерябин В. С. Задачи и возможности психотехники в военном деле // Психофармакология и биологическая наркология. – 2009. – Т. 9. – В. 3–4. – С. 2598–2604.

16. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 109–136. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=313 (дата обращения 01.02.2016).

17. Дерябин В. С. О некоторых законах диалектического материализма в психологии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С. 87–119. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1055 (дата обращения 01.02.2016).

18. Дерябин В. С. Эмоции, порождаемые социальной средой // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 3. – С. 115–146. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1203 (дата обращения 01.02.2016).

19. Дерябин Л. Н. Адаптационно-трофические влияния на сердце собаки в естественных условиях. Автореферат дисс. канд. мед. наук. – Л., 1961. – 16 с.

20. Забродин О. Н. Воспоминания В. С. Дерябина об И. П. Павлове. Опыт психофизиологического анализа творческой личности учёного // Физиологический журнал им. И. М. Сеченова. – 1994. – Т. 80. – № 8. – С. 139–143.

21. Забродин О. Н. Вклад В. С. Дерябина в исследование психических нарушений у больных эпидемическим энцефалитом // Журнал неврологии и психиатрии. – 2012. – Т. 112. – № 3. – С. 72–75.

22. Забродин О. Н. Три письма из 44-го. Отзвуки прошлого // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2012. – Вып. 18. – № 3. – С. 68 –73.

23. Забродин О. Н. Творчество Л. Н. Толстого в психофизиолого-социологических исследованиях В. С. Дерябина // Folia Otorhinolaringologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2013. – Вып. 19. – № 1. – С. 50–56.

24. 3абродин О. Н. Психофизиологическая проблема – сквозная в творчестве В. С. Дерябина // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1 (3). – C. 128–146. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=949 (дата обращения 01.02.2016).

25. Забродин О. Н. Социопсихофизиологический анализ счастья в работе В. С. Дерябина «О счастье» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 2 (8). – С. 86–102. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1643 (дата обращения 01.02.2016).

26. Забродин О. Н. Социопсихофизиологический анализ сознания и самосознания в работах В. С. Дерябина «О сознании» и «О Я» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 3 (9). – С. 24–45. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1777 (дата обращения 01.02.2016).

27. Забродин О. Н. Его глазами // Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae. – 2015. – Вып. 21. – № 1. – С. 45–62.

28. Забродин О. Н. О жизненном и научном пути В. С. Дерябина (к 140-летию со дня рождения) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 4 (10) – С. 84–114. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1923 (дата обращения 01.02.2016).

29. Лапина И. А., Забродин О. Н. Книга о проблеме эмоций: Рецензия на книгу В. С. Дерябина «Чувства. Влечения. Эмоции» // Физиология человека. – 1975. – Т. 1. – № 3. – С.573–574.

30. Лебедев Б. А., Коган С. И. Рецензия на книгу В. С. Дерябина «Чувства. Влечения. Эмоции» // Журнал невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова. – 1976. – Т. 76. – В. 3. – С. 463–464.

31. Ольшанский Д. В. Рецензия на книгу В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность (психофизиологические очерки)» // Журнал невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова. – 1983. – Т. 83. – В. 4. – С. 618–620.

32. Орлов С. В. Комментарии философа к статье В. С. Дерябина «О потребностях и классовой психологии» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 131–137. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=320 (дата обращения 01.02.2016).

33. Павлов И. П. Физиология и патология высшей нервной деятельности // Полное собрание сочинений: Т. 3, кн. 2. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1951. – С. 383–408.

34. Парыгин Б. Д. Социальная психология: Учебное пособие. – СПб.: Гуманитарный университет профсоюзов, 2003. – 615 с.

35. Симонов П. В. Что такое эмоция? – М.: Наука, 1966. – 94 с.

36. Симонов П. В. Эмоциональный мозг. – М.: Наука, 1981. – 215 с.

37. Симонов П. В. Мотивированный мозг. – М.: Наука, 1987. – 238 с.

38. Смирнов В. М., Трохачев А. И. О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. Вступительная статья к книге В. С. Дерябина «Чувства. Влечения. Эмоции». – Л.: Наука, 1974. – С. 8–51.

 

References

1. Beritov I. S. About the Main Forms of Nervous and Psychoneural Activity [Ob osnovnykh formakh nervnoy i psikhonervnoy deyatelnosti]. Moskow, Izdatelstvo AN SSSR, 1947, 116 p.

2. Borzunova A. S., Vasyukov N. M. Unity of Biological and Social and Psycho-Physiological Problem. V. S. Deryabin’s “Psychology of the Personality and Higher Nervous Activity” Review [Edinstvo biologicheskogo i socialnogo i psihofiziologicheskaya problema. Recenziya na knigy V. S. Deryabina “Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost”]. Fiziologiya cheloveka (Human Physiology), 1982, Vol. 8, № 6, pp. 1045–1047.

3. Deryabin V. S. About Regularity of the Mental Phenomena [O zakonomernosti psikhicheskikh yavleniy]. Irkutskiy Medicinskiy Zhurnal (Irkutsk Medical Journal), 1927, Vol. 5, № 6, pp. 1–14.

4. Deryabin V. S. Affectivity and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti im. I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Journal of Higher Nervous Activity), 1951, Vol. 1, № 6, pp. 889–901.

5. Deryabin V. S. About the Ways of Development of the I. P. Pavlov’s Doctrine about Higher Nervous Activity [O putyakh razvitiya ucheniya I. P. Pavlova o vysshey nervnoy deyatelnosti]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR imeni I. M. Sechenova (I. M. Sechenov Physiological Journal of the USSR), 1951, Vol. 37, № 2, pp. 140–144.

6 Deryabin V. S., Deryabin L. N., Kashkay M.-J. The Effect of Acetylcholine on the Muscles of the Hind Limb of Dogs at Half Transaction of the Spinal Cord [Deystvie acetilholina na myshcy zadney konechnosti sobaki pri polovinnoy pererezke spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR imeni I. M. Sechenova (I. M. Sechenov Physiological Journal of the USSR), 1960, Vol. 46, № 12, pp. 1471–1475.

7. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations, Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii. O psikhologii, psikhopatologii i fiziologii emotsiy]. Moscow, LKI, 2013, 224 p.

8. Deryabin V. S. Personality Psychology and Higher Nervous Activity: Psycho-Physiological Essays [Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost: Psikhofiziologicheskie ocherki]. Moscow, LKI, 2010, 202 p.

9. Deryabin V. S. Road to Life [Putevka v zhizn]. Koster (Fire), 1987, № 7, pp. 16–19.

10. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Neva (Neva), 1994, № 7, pp. 146–156.

11. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2005, Vol. 11, № 3–4, pp. 57–78.

12. Deryabin V. S. About the Regularity of the Mental Phenomena (Public Introductory Lecture) [O zakonomernosti psikhicheskikh yavleniy (publichnaya vstupitelnaya lektsiya)]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2006, Vol. 6, № 3, pp. 1315–1321.

13. Deryabin V. S. Remarks Concerning the Brochure of the Academician I. S. Beritov “About the Main Forms of Nervous and Psychoneural Activity” [Zamechaniyа po povodu broshury akademika I. S. Beritova “Ob osnovnykh formakh nervnoy i psikhonervnoy deyatelnosti”]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2006, Vol. 6, № 4, pp. 1397–1403.

14. Deryabin V. S. Psycho-Physiological Problem and I. P. Pavlov’s Doctrine about “Conjointery” of Subjective with Objective [Psikhofiziologicheskaya problema i uchenie I. P. Pavlova o “slitii” subektivnogo s obektivnym]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2007, Vol. 7, № 3–4, pp. 2002–2007.

15. Deryabin V. S. Problems and Opportunities of Psychotechnique in Military Affairs [Zadachi i vozmozhnosti psikhotekhniki v voennom dele]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2009, Vol. 9, № 3–4, pp. 2598–2604.

16. Deryabin V. S. On the Needs and Psychology of Classes (O. N. Zabrodin’s Publication) [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii (Publikatsiya O. N. Zabrodina)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 1, pp. 109–139. Available at: http://fikio.ru/?p=313 (accessed 01 February 2016).

17. Deryabin V. S. About Some Laws of Dialectical Materialism in Psychology [O nekotorykh zakonakh dialekticheskogo materializma v psikhologii]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 2 (4), pp. 87–119. Available at: http://fikio.ru/?p=1055 (accessed 01 February 2016).

18. Deryabin V. S. Emotions Provoked by the Social Environment [Emotsii, porozhdaemye sotsialnoy sredoy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 3, pp. 115–146. Available at: http://fikio.ru/?p=1203 (accessed 01 February 2016).

19. Deryabin L. N. Adaptation-Trophic Influences on a Heart of a Dog under Natural Conditions. [Adaptacionno-troficheskie vliyaniya na serdce sobaki v estestvennykh usloviyakh. Avtoreferat dissertatsii na soiskanie uchenoy stepeni kandidata meditsinskikh nauk]. Abstract of the Ph. D. Degree Thesis in Medical Sciences. Leningrad, 1961, 16 p.

20. Zabrodin O. N. V. S. Deryabin’s Memories of I. P. Pavlov. The Experience of the Psycho-Physiological Analysis of the Creative Personality of the Scientist [Vospominaniya V. S. Deryabina ob I. P. Pavlove. Opyt psikhofiziologicheskogo analiza tvorcheskoy lichnosti uchenogo]. Fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (I. M. Sechenov Physiological Journal), 1994, Vol. 80, № 8, pp. 139–143.

21. Zabrodin O. N. The Contribution of V. S. Deryabin to the Research of Mental Violations of Patients with Epidemic Encephalitis [Vklad V. S. Deryabina v issledovanie psikhicheskikh narusheniy u bolnykh epidemicheskim encefalitom]. Zhurnal nevrologii i psikhiatrii imeni S. S. Korsakova (S. S. Korsakov Journal of Neurology and Psychiatry), 2012, Vol. 112, № 3, pp. 72–75.

22. Zabrodin O. N. Three Letters from the 44-th. Echoes of the Past [Tri pisma iz 44-go. Otzvuki proshlogo]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2012, Vol. 18, № 3, pp. 68–73.

23. Zabrodin O. N. The Work of L. N. Tolstoy in Psycho-Physiological and Sociological Research of V. S. Deryabin [Tvorchestvo L. N. Tolstogo v psikhofiziologo-sotsiologicheskikh issledovaniyakh V. S. Deryabina]. Folia Otorhinolaringologiae. et Pathologiae Respiratoriae, 2013, Vol. 19, № 1, pp. 50–56.

24. Zabrodin O. N. Psycho-Physiological Problem is a Fundamental Problem in V. S. Deryabin’s Works [Psikhofiziologicheskaya problema – skvoznaya v tvorchestve V. S. Deryabina]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 1 (3), pp. 128–146. Available at: http://fikio.ru/?p=949 (accessed 01 February 2016).

25. Deryabin V. S. Socio-Psychophysiological Analysis of Happiness in V. S. Deryabin’s Monograph “Аbout Happiness” [Sociopsikhofiziologicheskiy analiz schastya v rabote V. S. Deryabina “O schaste”] Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2015, № 2 (8), pp. 86–102. Available at: http://fikio.ru/?p=1643 (accessed 01 February 2016).

26. Deryabin V. S. Socio-Psychophysiological Analysis of Consciousness and Self-Consciousness in the Works of V. S. Deryabin “About Consciousness” and “About Ego” [Sotsiopsikhofiziologicheskiy analiz soznaniya i samosoznaniya v rabotakh V. S. Deryabina “O soznanii” i “O Ya”] Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2015, № 3 (9), pp. 24–45. Available at: http://fikio.ru/?p=1777 (accessed 01 February 2016).

27. Zabrodin O. N. By His Eyes [Ego glazami]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2015, Vol. 21, № 1, pp. 45–62.

28. Zabrodin O. N. V. S. Deryabin’s Life and Research (To Mark the 140-th Anniversary of His Birth) [O zhiznennom i nauchnom puti V. S. Deryabina (k 140-letiyu so dnya rozhdeniya)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2016, № 4 (10), pp. 84–114. Available at: http://fikio.ru/?p=1923 (accessed 01 February 2016).

29. Lapina I. A., Zabrodin O. N. The Book about the Problem of Emotions: V. S. Deryabin’s “Feelings. Inclinations. Emotions” Review. [Kniga o probleme emotsiy: Retsenziya na knigu V. S. Deryabina “Chuvstva. Vlecheniya. Emotsii”]. Fiziologiya cheloveka (Human Physiology), 1975, Vol. 1, № 3, pp. 573–574.

30. Lebedev A. B., Kogan S. I. V. S. Deryabin’s “Feelings. Inclinations. Emotions” Review [Retsenziya na knigu V. S. Deryabina “Chuvstva. Vlecheniya. Emotsii”]. Zhurnal nevropatologii. i psikhiatrii imeni S. S. Korsakova (S. S. Korsakov’s Journal of Neuropathology and Psychiatry), 1976, Vol. 76, № 3, pp. 463–464.

31. Olshansky D. V. V. S. Deryabin’s “Personality Psychology and Higher Nervous Activity” Review [Recenziya na knigu V. S. Deryabina “Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost”]. Zhurnal nevropatologii i psikhiatrii imeni S. S. Korsakova (S. S. Korsakov’s Journal of Neuropathology and Psychiatry), 1983, №. 4, pp. 618–620.

32. Orlov S. V. Philosophical Commentary on the Article of V. S. Deryabin “About the Needs and Class Psychology” [Kommentarii filosofa k state V. S. Deryabina “O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii”]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informacionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, Vol. 1, pp.131–137. Available at: http://fikio.ru/?p=320 (accessed 01 February 2016).

33. Pavlov I. P. Physiology and Pathology of Higher Nervous Activity [Fiziologiya i patologiya vysshey nervnoy deyatelnosti zhivotnykh]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III, Kn. 2 (Complete Works, Vol. III, Book 2). Moscow–Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 383–408.

34. Parygin B. D. Social Psychology [Sotsialnaya psikhologiya]. Saint Petersburg, Gumanitarnyy universitet profsoyuzov, 2003, 615 p.

35. Simonov P. V. What Is an Emotion? [Chto takoe emotsiya?]. Moscow, Nauka, 1966, 94 p.

36. Simonov P. V. Emotional Brain [Emocionalnyy mozg]. Moscow, Nauka, 1981, 215 p.

37. Simonov P. V. Motivated Brain [Motivirovannyy mozg]. Moscow, Nauka, 1987, 238 p.

38. Smirnov V. M., Trokhachev A. I. About Psychology, Psychopathology, and Physiology of Emotions. Introductory article to the book of V. S. Deryabin “Feelings, Inclination, Emotions” [O psikhologii, psikhopatologii i fiziologii emociy. Vstupitelnaya statya k knige V. S. Deryabina “Chuvstva, vlecheniya, emocii”]. Leningrad, Nauka, 1974, pp. 8–51.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. О трудной судьбе научного наследия В. С. Дерябина // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 1. – С. 76–95. URL: http://fikio.ru/?p=2039.

 
© О. Н. Забродин, 2016

УДК 612.821

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. акад. И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6–8,

тел.: +7 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Выполненный в работе В. С. Дерябина психофизиологический анализ аффективности (чувств, влечений и эмоций).

Результаты: В монографии «Чувства, влечения и эмоции» (1928–1929 гг.) В. С. Дерябин впервые осуществил психофизиологический анализ аффективности (чувств, влечений и эмоций). С этой целью им были творчески интерпретированы достижения современной физиологии (учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, принцип доминанты А. А. Ухтомского, а также успехи в изучении вегетативной нервной и эндокринной систем). В 1927 г. в статье «О закономерности психических явлений» им впервые было введено понятие о единой психофизиологической доминанте при влечениях (мотивациях). Он также обосновал учение о физиологических основах аффективности.

Выводы: Уже в конце 20-х гг. ХХ в. В. С. Дерябин обосновал учение о физиологических основах аффективности.

 

Ключевые слова: чувства; влечения; эмоции; аффективность; высшая нервная деятельность; доминанта; психофизиология.

 

V. S. Deryabin’s Contribution to the Doctrine of the Physiological Bases of Affectivity

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Research Worker, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6–8, Lew Tolstoy st., Saint Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7 950 030 48 92.

Abstract

Purpose: To study the psychophysiological analysis of affectivity made in V. S. Deryabin’s monograph.

Results: In his book “Feelings, inclinations and emotions” (1928–1929) V. S. Deryabin for the first time analyzed the psychophysiological bases of affectivity (feelings, inclinations and emotions). For this purpose he creatively interpreted the achievements of modern physiology (I. P. Pavlov’s doctrine of the higher nervous activity, A. A. Uchtomsky’s principle of dominant, as well as the advances in the study of the autonomic nervous and endocrine systems). In 1927 in the article “On the regularity of psychic phenomena” V. S. Deryabin was the first to introduce the notion of a common psychophysiological dominant in inclinations (motivations).

Conclusion: At the end of 1920s V. S. Deryabin substantiated the doctrine that affectivity had a physiological foundation.

 

Keywords: feelings; inclinations; emotions; affectivity; higher nervous activity; dominant; psychophysiology.

 

Анализ работ В. С. Дерябина логично будет начать с определения понятий «учение» и «аффективность». Толковый словарь русского языка Т. Ф. Ефремовой дает два близких кратких определения понятия «учение». Первое: «Совокупность теоретических положений какой-либо области знаний». Второе: «Совокупность, система взглядов, какого-либо ученого, мыслителя». Хотя эти определения очень близки, но второе по содержанию отнюдь не всегда становится первым.

 

Понятие «аффективность» было введено швейцарским психиатром Э. Блейлером: «То, что мы называем аффективностью, обозначается приблизительно словами “чувство”, “настроение” (Gemüt), “аффект”, “эмоция”. Понятия, скрывающиеся за этими тремя последними словами, сами по себе слишком узки, между тем как слово “чувство” говорит слишком много» [2, с. 5]. При отсутствии четкого определения понятия «аффективность» В. С. Дерябин обозначил под ним положительный или отрицательный тон ощущений (чувство удовольствия и неудовольствия), наше субъективное отношение к боли, голоду, жажде и другим потребностям с точки зрения пользы и вреда для организма, а также при всевозможных переживаниях, включая и интеллектуальные. В книге Э. Блейлера «Аффективность, внушаемость и паранойя» [2] описана психология аффективности: влияние на внимание, отбор ассоциаций, направляющее влияние на ход психических процессов, физическую активность. Однако при этом автор не касался физиологической стороны аффективности.

 

Положения о физиологических основах аффективности изложены в монографии В. С. Дерябина «Чувства, влечения, эмоции» [8]. Сам В. С. Дерябин в «Письме внуку» относил написание монографии к 1928–1929 гг. [9, с. 75]. Окончательный вариант монографии был подготовлен автором к печати в 1949 г., но не был опубликован в связи с идеологическими установками того времени, согласно которым советский человек руководствуется в своих действиях сознанием, идеологическими и моральными установками общества (точнее – партийного руководства), а не эмоциями.

 

Монографию без преувеличения можно назвать «трудом жизни» автора и не только потому, что над ней он работал с небольшими перерывами до конца жизни, внося исправления и дополнения. В ней в полной мере нашли отражение философские, методологические принципы, которые в дальнейшем применялись им в других теоретических трудах. Об этом говорит уже подзаголовок к названию: «Опыт изложения с психофизиологической точки зрения». В нем – указание на верность автора принципам материалистического монизма, психофизиологического единства.

 

Предпосылки написания книги представлены во Введении. «Вслед за физиологией органов чувств следующим разделом психологии, в котором психофизиологическое исследование сделало за последние годы большие успехи, является раздел чувств, влечений и эмоций. Накопился значительный материал, делающий возможным рассмотрение этого раздела психологии с материалистически-монистической точки зрения. Учение об условных рефлексах, выяснение роли вегетативной нервной системы и желез внутренней секреции в этой области, а также установление ряда клинических фактов делают возможными первые шаги в психофизиологическом понимании элементарных психических явлений при влечениях и эмоциях, уясняют общие закономерности во взаимоотношениях коры и подкорковых образований, а также во взаимоотношении мозговых центров и периферии при этих процессах. Назрела необходимость разрозненный экспериментальный и клинический материал подвергнуть синтезу с единой точки зрения. Мы сделали опыт такого систематического изложения фактов в трактуемой области» [8, с. 14]. Последующие цитаты даются по 3-му изданию книги «Чувства, влечения, эмоции» [8].

 

Книга В. С. Дерябина явилась первой отечественной монографией о чувствах, влечениях и эмоциях. Сокращенный вариант книги вышел в свет в 1974 г. через 20 лет после смерти автора в издательстве «Наука» под редакцией д. мед. н. В. М. Смирнова и к. мед. н. А. И. Трохачева. Ограниченный листаж издания, связанные с этим сокращения не позволили представить монографию в достаточно полном виде. Ряд его разделов, которым сам В. С. Дерябин придавал принципиальное значение («Чувствительность внутренних органов», «Роль симпатической нервной системы при боли», «Образование натуральных эмоциональных временных связей», «Классовая психология»), не вошли в публикацию или были значительно сокращены. В какой-то мере это было связано с позицией редакторов, которые в Предисловии к книге писали, что «Главное в книге В. С. Дерябина – семиология физиологических и патологических эмоций, чувств и влечений» [21, с. 6]. Действительно, автор много внимания уделил психологии чувств, влечений и эмоций, выделяя их возрастной, социальный, психопатологический и другие аспекты, но не это определяет приоритетность и актуальность книги, которая состоит в психофизиологии аффективности. Однако и опубликованный вариант книги сохранил основные положения автора, что позволяет ссылаться на них в ходе анализа книги.

 

Несмотря на непринятие в 1949 г. к печати монографии «Чувства, влечения и эмоции», свои представления о физиологических основах аффективности В. С. Дерябин изложил в статье «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [6]. Эти представления находилось в противоречии с официальной тенденцией абсолютизации роли коры головного мозга в осуществлении всех функций организма. Предвидя обвинения в редукционизме, автор вынужден был оговориться, что в статье речь идет «о наиболее простых, наиболее выясненных исследованием физиологических процессах, с которыми связаны чувства, влечения и эмоции» [6, с. 789], а не о высших социальных чувствах.

 

Подробно излагая в этой статье положение о «единой психофизиологической доминанте», автор пишет: «Сходной общей схеме анатомо-физиологической структуры и динамике влечений соответствует сходство психических явлений при них …можно сказать, что все виды аффективных реакций – чувства, влечения и эмоции – построены в их физиологической основе по одной схеме, включающей объединенную деятельность коры головного мозга и его подкорковых образований» [6, с. 895]. К сожалению, на эту основополагающую статью наши ведущие исследователи мотиваций и эмоций (К. В. Судаков, П. В. Симонов и др.) даже в историческом плане не сочли возможным сослаться.

 

Авторский вариант книги содержит во «Введении» подраздел «Чувствительность внутренних органов». Чем же это обусловлено? Сам автор так обосновывает включение этого раздела. «Ощущения, возникающие вследствие действия экзогенных раздражений на органы чувств, составляют тот материал, на базе которого возникают процессы интеллектуальные: представления, понятия и проч. Ощущения, возникающие под влиянием раздражений эндогенных, как мы увидим дальше, вызывают такие переживания, как голод, жажда, половые влечения; с ними связано то, что называется самочувствием (например, самочувствие больного, здорового, ребенка, старика), а также эмоции, которые, по мнению некоторых, в своей физиологической основе есть не что иное, как висцеральные и проприоцептивные ощущения (курсив мой – О. З.). Таким образом, ощущения, связанные с внутренними органами (органические ощущения), получили в настоящее время для психологии столь же важное значение, как и ощущения, возникающие при посредстве органов чувств, воспринимающих внешние раздражения [8, с. 15].

 

Автор приводит результаты морфологических исследований школы Б. И. Лаврентьева [15], показавшего, что внутренние органы обильно снабжены чувствительными рецепторами, делающими возможным дифференцированное восприятие раздражений, возникающих внутри организма. Подчеркивая, что решающее значение для разработки проблемы чувствительности внутренних органов имело применение метода условных рефлексов, В. С. Дерябин приводит многочисленные данные в этой области сотрудников И. П. Павлова и К. М. Быкова. Эти данные показали, что от коры головного мозга к внутренним органам могут возникать центробежные (эфферентные) импульсы, вызывающие путем возбуждения чувствительных рецепторов соответствующие безусловные рефлексы. Было доказано также (опыты В. Н. Черниговского, Э. Ш. Айрапетьянца), что при раздражении внутренних органов и тканей возникают центростремительные (афферентные) импульсы, которые поступают в кору головного мозга и могут сделаться условными возбудителями различных деятельностей организма.

 

Обращение В. С. Дерябина к проблеме чувствительности внутренних органов и к связанной с ней афферентной импульсацией не случайно, т. к. ею, а также импульсацией, исходящей от проприорецепторов скелетных мышц, определяется «общее чувство», основанное на слиянии чувственных тонов ощущений и создающее самочувствие и связанное с ним настроение здорового и больного человека.

 

В главе I «Чувства» психофизиологический подход автора проявляется не только в подробном описании психологии чувств (слияние, перенос, контраст, адаптация в сфере чувств), но и в том, что он связывает психологическую сторону явлений с их физиологической основой. С этой целью он привлекает данные школы И. П. Павлова (установление временных связей, закон индукции и др.). При этом он исходит из основного положения, что феномену условного рефлекса в физиологии, в частности, временной связи в области чувств, в психологии соответствует явление ассоциации. В связи с этим понятно, что в главе «Чувства» ведущее место занимает раздел «Установление временных связей в области чувств (перенос чувств)».

 

Далее автор останавливается на вопросе о нейроанатомическом субстрате простых чувств (раздел «Значение подкорковых образований для чувственных реакций»). В пору написания монографии вопрос этот был разработан очень мало. В связи с этим В. С. Дерябин привлекает как результаты физиологических экспериментов на собаках с удаленной корой головного мозга [12; 31], так и клинические данные. На примере поведения собак без больших полушарий коры головного мозга в опытах Г. П. Зеленого В. С. Дерябин делает вывод о способности таких животных к объединению отдельных реакций в довольно сложные акты поведения. Автор заключает: «Совместная координированная работа таламуса, гипоталамуса и стриапаллидарных узлов осуществляет высшую интеграцию деятельности нервной системы после выключения коры головного мозга» [8, с. 37]. Эти образования создают сложнейший рефлекторный аппарат, работающий как единое целое. Чувствительное звено этой рефлекторной дуги имеет своим центром таламус, а центрами эффекторного звена являются стриапаллидарные узлы и центры гипоталамической области. Важно отметить, что у «бескорковой» собаки Г. П. Зеленого имели место повышенные реакции на слуховые, тактильные и температурные воздействия. Объяснения этому интересному явлению В. С. Дерябин находит в клинических наблюдениях Геда и Холмса [32], обнаруживших у больных с односторонним нарушением связей коры головного мозга с таламусом резкое усиление на поврежденной стороне протопатической чувствительности (по Геду, протопатическая чувствительность – примитивная, служащая, главным образом, для восприятия ощущений боли и температуры, которые при этом локализуются неточно, а проецируются диффузно). Таким образом, у таких больных имеет место одностороннее усиление чувственного тона ощущений вследствие освобождения таламуса от тормозных влияний коры головного мозга.

 

Наряду с данными Геда и Холмса, В. С. Дерябин приводит наблюдения из собственного клинического опыта о том, что у взрослых пациентов с высокой степенью повреждения высших отделов головного мозга, особенно при двухсторонних кровоизлияниях в капсулу с полным исчезновением сознания, часто можно видеть искажение лица на болезненные раздражения. В качестве доказательства зависимости чувственных реакций от подкорковых образований головного мозга В. С. Дерябин также привлекает факты онтогенетического развития: «Уже у новорожденных наблюдаются совершенно ясные движения недовольства на болевые раздражения, на голод и холод: болезненное выражение лица, крик, брыкание ножками. У анэнцефалюса, лишенного коры головного мозга, эти реакции наблюдались вполне развитыми» [8, с. 39].

 

Обращает внимание системный подход В. С. Дерябина к объяснению механизмов повышения болевой чувствительности внутренних органов с использованием физиологического, психологического, неврологического, онтогенетического методов.

 

Резюмируя сказанное в главе «Чувства», В. С. Дерябин подчеркивает, что элементарные чувства удовольствия и неудовольствия представляют реакции, вызываемые непосредственным возбуждением таламических центров афферентными импульсами, идущими от рецепторов, воспринимающих как внешние, так и внутренние раздражения. Они выявляют установку организма к раздражению. Отмечая, что с развитием мозга чувственные реакции образуются по типу временной связи, В. С. Дерябин проводит мысль о преемственности в развитии высших чувств: «С развитием и усложнением психики, в частности, с развитием мышления, развиваются высшие чувства: эстетическое, моральное чувство, логическое и пр.» [8, с. 40]. При всем различии низших и высших чувств они имеют общее в анатомо-физиологической базе – связаны с компонентами корковым и таламическим, о чем свидетельствует тот факт, что при органических поражениях коры головного мозга у человека наблюдается упадок высших чувств.

 

Таким образом, психофизиологический подход, примененный В. С. Дерябиным к изучению низших и высших чувств, позволил преодолеть тот барьер, который существовал при их рассмотрении психологами и физиологами.

 

В главе II монографии – «Влечения» – автор основное внимание уделяет рассмотрению органических (биологических) влечений (голод, жажда, половое влечение и др.). Он дает им следующее определение: «органическими влечениями называются психофизиологические (курсив мой – О. З.) реакции, служащие для поддержания физико-химического постоянства тела и сохранения рода» [8, c. 43].

 

Термин «влечение» в современной специальной литературе уступил место терминам «мотивация» и «потребность». Существуют различные определения понятия «мотивация». Так, в Википедии дается такое определение: «Мотивация – вызванное той или иной потребностью эмоционально окрашенное состояние организма, избирательно объединяющее нервные элементы различных уровней мозга. На основе мотиваций формируется поведение, ведущее к удовлетворению исходной потребности».

 

Во втором издании словаря «Психология» (под. ред. А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского, 1990) дается следующее определение мотивации: «Мотивация – побуждения, вызывающие активность организма и определяющие ее направленность» [18, c. 219]. Сходное определение дает П. В. Симонов в книге «Эмоциональный мозг»: «Потребность есть избирательная зависимость от факторов внешней среды, существенных для самосохранения и саморазвития, источник активности живых систем, побуждение и цель их поведения в окружающем мире» [19, с. 145]. Нетрудно заметить известное сходство этих определений, а понятия «органические влечения», «биологические мотивации», «органические потребности» по сути, идентичны. В. С. Дерябин отстаивает преимущество термина «влечение» перед другими, так как этот термин подчеркивает внутреннюю, против воли движущую к объекту силу.

 

В понимании В. С. Дерябина, потребность – необходимость в поддержании жизненно важного физико-химического постоянства внутренней среды организма, и, в первую очередь, крови. При отклонении физиологических параметров от нормы возникают ощущения отрицательного чувственного тона (чувства голода, жажда и т. п.). В соответствии с этим В. С. Дерябин выделяет во влечениях два компонента:

(1) потребность в чем-то, недостаток которого ощущается как нечто неприятное, а удовлетворение сопряжено с удовольствием,

(2) двигательную тенденцию к удовлетворению этой потребности.

 

Он подчеркивает, что главные физиологические механизмы, лежащие в основе различных влечений, как по своей анатомической структуре, так и в психофизиологическом функционировании, чрезвычайно сходны. Наиболее подробно динамику физиологических и психических процессов при влечениях В. С. Дерябин рассматривает на примере голода, при котором единство физиологического и психического выступает с особой наглядностью. При этом он высказывает предположение, что центры головного мозга, возбуждаемые «голодной кровью», расположены в подкорковых образованиях, так как явления голода и насыщения наблюдаются у животных (собак) с удаленной корой головного мозга.

 

При этом субъективное ощущение голода является результатом сложного физиологического механизма, включающего возбуждение «голодной кровью» центра, расположенного в сером бугре, откуда возбуждение передается на висцеральное ядро блуждающего нерва. Вследствие этого возникает эфферентная импульсация, которая, поступая к желудку, вызывает его «голодные сокращения» и раздражение находящихся в нем чувствительных рецепторов. Возникающие при этом афферентные импульсы поступают в таламус и кору головного мозга, вызывая ощущение голода, подобно другим висцеральным ощущениям. Автор отмечает, что голод сопровождается резко отрицательным чувственным тоном, что усиливает стремление избавиться от него.

 

Рассматривая психические ощущения при голоде, В. С. Дерябин подчеркивает их зависимость от физиологических процессов: «… вместе с соответственными психическими переживаниями от коры головного мозга идут к подкорковому центру и возбуждающие, и тормозящие импульсы, … наши переживания не есть нечто самостоятельное, изолированное от нервных процессов, а вместе с последними представляют единые психофизиологические процессы, психическая сторона которых и составляет наше переживание» [8, c. 49].

 

Еще в середине ХХ столетия мотивации находились целиком в сфере научных интересов психологов. Заслугой В. С. Дерябина представляется построение общей схемы действия влечений, опирающейся на обоснованные в 1925 г. А. А. Ухтомским представления о доминанте [25] и учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности (ВНД). Для объяснения динамики психических переживаний и активного поведения у человека при органических влечениях, а также эмоциях принцип А. А. Ухтомского в период написания В. С. Дерябиным монографии (1928–1929 гг.) не применялся. В статье «О закономерности психических явлений» [4; 11] им впервые была выдвинута концепция единой психофизиологической доминанты и ее динамики при влечениях, развитая в монографии «Чувства, влечения и эмоции» [8]. В ней он выделяет общие для всех органических влечений черты – направленность на сохранение физико-химического постоянства организма и на сохранение рода. Отделы нервной системы, обеспечивающие указанные функции, организованы и действуют по единому плану. Это расположенные в гипоталамической области центры вегетативной нервной системы, возбуждение которых происходит вследствие отклонения физико-химического состава крови от физиологических параметров или половыми гормонами, т. е. по типу «геморефлекса». В дальнейшем эти представления получили успешное развитие в работах К. В. Судакова и его сотрудников [23; 22; 26] и П. В. Симонова [19; 20].

 

Общим для всех органических влечений является также сокращение гладкой мускулатуры органов и сдавление в них чувствительных нервных окончаний, что вызывает неприятные ощущения, сопровождаемые отрицательным чувственным тоном (чувство голода, жажды и др.), а также стремлением избавиться от них.

 

В. С. Дерябин отмечает, что основу динамики влечений с физиологической стороны составляют сложнейшие безусловные рефлексы, осуществляющиеся через таламо-гипоталамические центры. При всех влечениях имеют место однотипные взаимоотношения подкорковых центров и коры головного мозга. Возбуждение этих центров передается в кору головного мозга, где происходит установление временных связей подкорки и коры, что делает возможным передачу возбуждения от подкорки к коре и обратно.

 

После установления временных связей раздражения, приходящие извне, становятся сигналами еды, объектами полового влечения и т. д., благодаря чему становится возможной идентификация объектов влечений и, зачастую, действия, направленные на удовлетворение влечений. В то же время с помощью условных рефлексов происходит подготовка органов к выполнению той или иной функции (например, «психическая» фаза желудочной секреции), без чего ее осуществление происходит неудовлетворительно, либо становится совсем невозможным.

 

Таким образом, выполнение физиологических функций при влечениях у человека и высших животных осуществляется благодаря совместной деятельности коры и подкорковых образований головного мозга. При этом подкорковые центры являются источником активирующих влияний на кору головного мозга: «Наиболее сильная в данное время потребность организма вызывает господствующий очаг возбуждения в головном мозгу, который определяет течение нервных процессов, пока потребность не удовлетворена» [8, с. 100]. В свою очередь: «Кора обеспечивает поведение, адекватное жизненной обстановке, в которой находится организм» [8, с. 100]. Эти представления в настоящее время получили современную интерпретацию: «Инициирующая поведение роль потребностей, синтез механизмов доминанты с механизмами формирования условного рефлекса обеспечивают оба фактора, необходимых и достаточных для организации целенаправленного поведения: его активный творческий характер (доминанта) и точное соответствие объективной реальности (упроченный, точно специализированный условный рефлекс)» [20, с. 10].

 

Схему протекания физиологических процессов при влечениях В. С. Дерябин заключает общим выводом: «При установлении взаимоотношения внутренней среды организма с внешним миром подкорковые центры, функцией которых являются влечения, играют важнейшую роль посредствующего звена. Они регулируют эти взаимоотношения сообразно с потребностями организма» (курсив мой – О. З.) [8, c. 100].

 

Заслугой В. С. Дерябина представляется изучение влечений не только со стороны физиологической, но и психической. При этом он отмечает, что при влечениях единство психических и физиологических процессов выступает с исключительной ясностью. Так, подобно тому, как временные связи составляют центральное явление в физиологической стороне влечений, в их психической стороне центральное место принадлежит ассоциациям. Господствующая в данный момент потребность создает одновременно физиологическую и психическую доминанты, определяющие ход психических процессов по удовлетворению потребности. Автор отмечает, что динамика психических процессов при влечениях совершенно аналогична динамике процессов физиологических и протекает в полном соответствии с законом доминанты А. А. Ухтомского. Однако он при этом подчеркивает, что речь идет не о параллелизме обоих процессов, а об их единстве: «Неразрывная связь явлений со стороны физиологической и психической доминант и полная зависимость психических реакций от химического состояния тела с наглядностью естественного эксперимента показывают, что перед нами не два ряда отдельных процессов, а ход единой психофизиологической доминанты» [8, с. 101].

 

Автор отмечает противоречие между субъективным сознанием произвольности действий по удовлетворению влечений у человека и объективной их обусловленностью принудительными физиологическими механизмами. Детерминизм психических реакций и действий при влечениях он выражает в афористической форме: «Подгоняя страданием и маня удовольствием, организм создает субъективные методы действий, направляя работу психики к удовлетворению своих очередных потребностей» (курсив мой – О. З.) [8, с. 102]. Это высказывание как бы предвосхищает последующий «потребностно-информационный» подход к анализу поведения и высших психических функций человека и животных П. В. Симонова [20].

 

Наряду с органическими влечениями ученый рассматривает влечения у людей, не являющиеся врожденными, которые в настоящее время относят к потребностям более высокого уровня – социальным и идеальным. Упоминая о влечении к труду, организационной, научной или иной творческой работе, он подчеркивает, что «для них характерны положительный чувственный тон, сопровождающий для некоторых лиц определенную активность, и основанное на этом эмоционально выраженное стремление к такого рода деятельности» [8, с. 43].

 

В наше время вопрос о соотношении биологических потребностей, называемых также потребностями нужды и или сохранения, и высших (социальных, идеальных) потребностей, относимых также к потребностям роста и развития, служит предметом дискуссии. Согласно одной точке зрения, высшие потребности (мотивации) возникают на основе механизмов низших биологических мотиваций [22]. Согласно другой точке зрения, социальные потребности принципиально не выводимы из биологических [19].

 

В. С. Дерябин, не выводя высшие потребности из низших, отмечает, что общим для всех потребностей является аффективность, сигнализирующая об актуализированной потребности и интегрирующая психические процессы (внимание активность, мышление) с целью ее удовлетворения. В частности, влечения играют направляющую роль в постановке задач мышлению: «Влечение ставит задачи интеллекту для своего удовлетворения и пользуется им как рабочим аппаратом. Оно давит на мышление, приковывает его к нахождению способов своего удовлетворения и заставляет его (мышление – О. З.) работать до тех пор в нужном направлении, пока не найден удачный выход» [8, c. 102]. При этом ученый оговаривает, что влечения подчиняются регулирующим влияниям и согласуются с требованиями социальной жизни, что, однако, не уменьшает их огромной роли в жизни человека.

 

Эти представления В. С. Дерябина, высказанные еще в 40-х гг., нашли подтверждение в работах последующих авторов [13; 19]. Так, согласно К. Изарду: «Эмоция — это нечто, что переживается как чувство (feeling), которое мотивирует, организует и направляет восприятие, мышление и действия» [13, с. 27].

 

Для того чтобы оценить вклад ученого в изучение проблемы влечений (мотиваций), необходимо сопоставить сделанное им с последующими исследованиями в этом направлении. Работы В. С. Дерябина прервались в средине 50-х гг. В последующие годы и десятилетия был уточнен как анатомо-физиологический субстрат биологических мотиваций и эмоций, так и функциональные взаимоотношения центров головного мозга в динамике появления и развития этих проявлений аффективности. Установлена универсальная для возникновения всех биологических мотиваций роль специфических восходящих активирующих влияний соответствующих гипоталамо-ретикулярных центров на лимбическую и новую кору головного мозга. Имеются убедительные электроэнцефалографические данные, полученные у кошек и собак, о том, что доминирующая мотивация (пищевая, питьевая) проявляется в однотипной реакции активации электроэнцефалограммы в различных структурах головного мозга (фронтальный и сенсомоторный отделы коры, медиальные ядра таламуса, латеральный отдел и вентромедиальное ядро гипоталамуса, ретикулярная формация среднего мозга). После приема пищи или внутривенного введения глюкозы описанная активация исчезала [26, с. 58–59]. Аналогичные изменения электроэнцефалограммы были обнаружены у животных на фоне лишения воды и после ее приема [16].

 

Однотипная активация указанных отделов головного мозга в период указанных мотиваций позволила К. В. Судакову сделать вывод, что «мотивированное возбуждение представляет собой интегрированный комплекс избирательно объединенных корково-подкорковых образований, каждое из которых вносит свои специфические влияния в мотивационное возбуждение» [26, с. 60].

 

Установлена роль лимбической системы и ее образований (ядер миндалевидного комплекса, гиппокампа и др.), а также передних отделов новой коры в организации мотивированного поведения. Подробный обзор функций указанных структур и гипоталамуса дан в книге П. В. Симонова «Мотивированный мозг». Им представлена схема организации мотивированного поведения на основе взаимодействия передних отделов новой коры, гиппокампа, миндалины и гипоталамуса [19, с. 135].

 

Существенно были уточнены и механизмы «голодного» возбуждения нейронов подкорковых отделов головного мозга. Во времена написания раздела «Влечения» еще не были известны конкретные компоненты питательных веществ, обеднение крови которыми вызывало активацию нейронов «центра голода». В настоящее время установлено, что нервные клетки пищевого центра обладают избирательной чувствительностью к изменению уровня глюкозы, свободных жирных кислот, некоторых аминокислот и других компонентов крови. При этом нейроны «центра голода» и «центра насыщения» избирательно реагируют не только на содержание глюкозы в крови, но и в первую очередь на нервную импульсацию, поступающую к ним из желудочно-кишечного тракта, которая в свою очередь способствует раннему возникновению «голодной крови», связанному с переходом питательных веществ в депонированное состояние [16].

 

Таким образом, механизмы возникновения доминирующей пищевой мотивации достаточно сложны и представляют собой результат интеграции нервных и гуморальных стимулов. Важно отметить, что активация нейронов гипоталамического пищевого центра под влиянием указанных стимулов происходит не сразу, а по достижении определенного порога возбудимости, после чего эти нейроны начинают генерировать непрерывную импульсацию, вследствие которой пищевая потребность становится мотивирующей [1].

 

Были достигнуты большие успехи в расшифровке химической природы мотивационного возбуждения. В формировании мотивации различного биологического качества участвуют одни и те же медиаторы – норадреналин (НА), дофамин, ацетилхолин (Ах), однако каждой мотивации присуща специфическая нейрохимическая интеграция [цит. по: 26, с. 64].

 

Логическим завершением изложения психофизиологии аффективности явилась глава III «Эмоции», поскольку В. С. Дерябин усматривал эволюционную связь между ними и положительным и отрицательным чувственным тоном ощущений и простых чувств удовольствия и неудовольствия при влечениях.

 

Эмоции занимают центральное место в монографии «Чувства, влечения и эмоции», т. к. в ней автор обобщает свои представления об аффективности, ее эволюции и роли в психической деятельности.

 

Значительное внимание уделяет автор характеристике низших эмоций отрицательного (страх, ярость) и положительного (радость, веселье) чувственных тонов, а также высших социальных эмоций. При этом он подчеркивает связь низших и высших эмоций – и те, и другие являются переживаниями положительного или отрицательного чувственного тона, характеризуются общностью мимического аппарата и вегетативных проявлений. Так, описывая выражения веселья и радости, В. С. Дерябин отмечает, что радостное настроение может возникнуть как безусловный рефлекс – результат положительного тона эндогенных органических ощущений в детском и юношеском возрасте, при действии раздражений положительного чувственного тона (приятный вкус или запах, у ребенка – при легком щекотании). Однако радость может возникнуть и условнорефлекторно: под действием как внешних раздражителей, вызывающих радость и веселье, так и соответствующих представлений. При этом он заключает: «Ощущения органические, и ощущения, вызываемые внешними раздражениями, при положительном тоне их, а также всякая высшая духовная радость и удовольствие (курсив мой – О. З.) проявляются посредством одного и того же рабочего аппарата, передаются на дугу одного и того же безусловного рефлекса [8, с. 118].

 

Давая характеристику низших эмоций и физиологических явлений при боли, В. С. Дерябин подчеркивает генетическое родство этого ощущения резко отрицательного чувственного тона и эмоции страха. Вместе с тем он обращает внимание на значительное сходство механизмов действия на психику боли и органических влечений (голод, жажда). Боль, получив доминирующий характер, принудительно определяет поведение человека. В этом также, подчеркивает автор, проявляется генетическое родство между простыми чувствами, влечениями и эмоциями, на основании которых В. С. Дерябин развил учение о физиологических основах аффективности.

 

Подробно описывая внешние проявления, возникающие в реакциях организма на боль, В. С. Дерябин отмечает ведущее значение активации симпатической нервной системы (СНС), которая служит быстрой мобилизации энергетических ресурсов с целью избежать боли (бегство, борьба и др.).

 

Отрицательный чувственный тон при боли вызывает ряд безусловных и условных рефлекторных защитных реакций. Проявлениями последних, в частности, являются страх и ярость (гнев). В. С. Дерябин прослеживает их развитие в ходе онто- и филогенеза и трансформацию в условиях социальной среды. Так, страх, возникающий условнорефлекторно как сигнал боли, испытанной в различных ситуациях, в ходе онтогенеза генерализуется в «чувство самосохранения», лишь частично являющееся врожденным. Таким образом, «страх вызывается не только сигналами физической боли: мы боимся всего, что сопровождается резко отрицательным чувственным тоном» [8, с. 122] – страх ущерба для личности, нужды, позора и т. п.

 

Последовательно рассматривает В. С. Дерябин влияние страха на поведение животных и человека, выделяя 3 характерных варианта:

(1) бегство от устрашающего объекта;

(2) иррадиацию двигательного возбуждения, приобретающего характер «двигательной бури»;

(3) оцепенение с общим мышечным напряжением – «рефлекс мнимой смерти» или «рефлекс иммобилизации».

 

Если для животных описанные реакции являются типовыми, то у человека они проявляются в чрезвычайных ситуациях: при военных действиях, землетрясениях и т. п.

 

Хотя возникающие при этом физиологические реакции во времена В. С. Дерябина были мало изучены, он справедливо усматривал в них роль выброса из мозгового слоя надпочечников гормона адреналина (А) [5]. В настоящее время это предположение получило подтверждение при непосредственном определении содержания катехоламинов – НА и А в крови.

 

Установлено, что при астенических эмоциях, в частности – при страхе, в кровь выделяется преимущественно А, а при стенических эмоциях (ярость, гнев) – НА – медиатор СНС. Опираясь на известные работы У. Кеннона [14; 28], обнаружившего активацию симпатико-адреналовой системы при сильных эмоциях (страх, ярость), В. С. Дерябин обосновывает роль этой системы в динамогенном действии эмоций, чему специально посвящена его работа «Эмоции как источник силы» [5].

 

Исходя из принципа психофизиологического единства, В. С. Дерябин изучает влияние страха не только на поведение, но и на психические процессы, рассматривая шкалу непрерывных изменений интенсивности такого влияния. Так, при сильном страхе высшая психическая деятельность полностью подавляется силой эмоционального возбуждения. При уменьшении силы аффекта его тормозящее влияние на интеллект ослабевает, но, как и при влечениях, мышление направляется на устранение от устрашающего положения. Наконец, при слабой выраженности эмоции (в частности, страха) она уже не влияет заметно на ход ассоциаций.

 

Таким образом, при сильных аффектах выступает торможение ВНД (отрицательная индукция с подкорки на кору головного мозга по терминологии И. П. Павлова), сочетающееся с описанными выше типовыми моторными реакциями. В случае реакции по типу «рефлекса мнимой смерти» или иначе – «рефлекса иммобилизации» повышенное мышечное напряжение может достигать степени кататонии и каталепсии, характерных для некоторых форм шизофрении.

 

Как психиатра и физиолога, вопрос этот настолько заинтересовал В. С. Дерябина, что в послевоенный период, как уже упоминалось, он занялся влиянием децентрализации (перерезка спинного мозга) на моторику задних конечностей собак и действием на последнюю биологически активных веществ –А и Ах [7; 11].

 

В период написания монографии данные об анатомо-физиологическом субстрате эмоций были скудными. К концу 20-х гг. существовали две основные теории возникновения эмоций. Первая из них – теория Джемса–Ланге, отводящая основную роль в этом процессе нервной импульсации, исходящей из внутренних органов – висцеральным ощущениям. Вторая теория – «таламическая» теория У. Кеннона, объясняющая переживание и выражение эмоций механизмом корково-подкорковых взаимоотношений, центральным звеном которого является возбуждение таламических центров [28].

 

С позиций генетической связи между простыми чувствами, чувствами, связанными с влечениями, и эмоциями В. С. Дерябин выдвигает свою теорию физиологических механизмов эмоций, лишенную односторонности указанных теорий. Признавая ведущую роль центральных механизмов в возникновении эмоций, В. С. Дерябин обосновывает значение в этом процессе висцеральных ощущений, служащих, в частности, для усиления эмоциональных переживаний. Он пишет по этому поводу: «Если концепцию Джемса–Ланге дополнить, приняв во внимание участие в эмоциональных реакциях таламических и гипоталамических центров, то ход физиологических процессов, с которыми связаны эмоциональные реакции, можно представить в таком виде. Процессы могут протекать как “сложнейшие безусловные рефлексы”, осуществляющиеся через подкорковые центры (И. П. Павлов), и по типу временной связи, и представляя “объединенную деятельность коры и подкорки”… Можно думать, что при взаимодействии коры и подкорки могут возникать разнообразнейшие вегетативно-эндокринные реакции, вызывающие таламические и корковые процессы, с которыми связано неисчислимое богатство эмоциональных проявлений у человека» [8].

 

Значительное внимание ученый уделяет психологии эмоций и сложных чувств, о чем свидетельствуют разделы монографии: «Иррадиация чувств», «Память эмоций и чувств», «Суммация чувств», «Слияние чувств», «Смешанные чувства», «Исход эмоций». Однако он не ограничивается описанием психических феноменов, но и освещает лежащие в их основе физиологические закономерности. Так же, как и при характеристике простых чувств, В. С. Дерябин показывает, что основные закономерности ВНД (образование временных связей, условное торможение, иррадиация возбуждения и т. д.) проявляются и в области психологии эмоций и сложных чувств.

 

Так, у младенцев экспериментально были выработаны эмоциональные реакции, основанные на временной связи, например, условные рефлексы на страх [24]. При этом В. С. Дерябин подчеркивает, что процессы внешнего и внутреннего торможения, наблюдающиеся при условных рефлексах, имеют место и при ассоциативных эмоциональных реакциях. Например, страх может подавлять все реакции. В том, что эмоция более сильная тормозит эмоцию более слабую, проявляется физиологический закон доминанты [25], по которому более сильный очаг возбуждения в мозгу тормозит очаг возбуждения более слабый.

 

Также процессы условного торможения имеют место в случаях, когда добавочный раздражитель, имеющий значение условного тормоза, подавляет эмоциональное возбуждение, основанное на временной связи. Автор приводит характерный пример, когда вид медведя в лесу, обычно сопровождающийся страхом, не вызывает его у охотника, снабженного ружьем, или страх не возникает при виде медведя в клетке зоопарка. При этом «сила реакции определяется не силой условного раздражения, а значимостью для организма на основании прошлого опыта того, что обозначается условным раздражителем» [8, с. 163].

 

Образование эмоциональных временных связей аналогично тому, что в психологии называется «переносом чувств». Способность широкого переноса чувств на сходные объекты или на лиц, групп лиц (например, сходной профессии) весьма напоминает сходное явление, которое И. П. Павлов назвал «обобщением условных рефлексов».

 

Закон временной связи лежит также в основе психического явления воспроизведения эмоций при воспоминаниях («память эмоций и чувств»): представления вызывают в нас те эмоции, с которыми они сочетались в прошлом.

 

Центральное место в главе «Эмоции» занимает раздел «Влияние эмоций на интеллект», в котором обосновывается ведущая роль эмоций как наиболее сложной формы аффективности в психической деятельности и поведении. В. С. Дерябин подчеркивает аналогичное влечениям влияние на психические процессы, в частности на интеллект, эмоций, получивших доминирующий характер. При этом он заключает: «Действие на психику чувств, связанных с влечением, и эмоций оказывается совершенно аналогичным. Этим оправдывается их объединение под одним термином – «аффективность» [8, с. 181].

 

Последовательно рассматривает автор влияние эмоций на психические процессы (восприятие, внимание, память, мышление, активность), постоянно производя сопоставление с таким влиянием влечений. Эмоции по отношению к ассоциациям обладают включающей и выключающей силой, вызывая ассоциации, соответствующие им по чувственному тону, и тормозя прочие ассоциации вследствие отрицательной индукции. При этом сильные, доминирующие положительные эмоции (радость, веселье) ускоряют ход ассоциаций, а отрицательные (печаль, тоска) замедляют его.

 

Со стороны как психической, так и физиологической имеет место ход возбуждения от подкорковых образований к коре и обратно. Как и при влечениях, под действием эмоций вызываются представления, получившие связь с соответствующим чувственным тоном. С другой стороны, восприятия или представления, возникающие при возбуждении коры головного мозга, способны вызвать или затормозить эмоциональные реакции с их вегетативными или моторными проявлениями.

 

Эмоции, связанные с мобилизацией энергии (радость, гнев), которые называют стеническими, усиливают психические процессы – восприятие, внимание, одновременно делая их односторонними и направленными сообразно господствующей эмоции. Такая односторонность, влияя на отбор ассоциаций, может нарушить объективность суждений и привести к ложным умозаключениям. Известно выражение: «Эмоции ослепляют разум».

 

Признание определяющего и зачастую исключающего влияния эмоций на мышление позволило автору дать дополнительное объяснение известному положению марксистской философии о природе идеалистического мировоззрения: «Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей… и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами в особенности со времени гибели античного мира» [27]. При этом он подчеркивает, что влияние эмоций, сигнализирующих о потребностях, на мышление и поведение находится за пределами сознания индивида. Таким образом, в этом важном вопросе В. С. Дерябиным была установлена роль аффективности – промежуточного психофизиологического звена между потребностями, с одной стороны, и мышлением и поведением – с другой.

 

Далее автор подчеркивает, что значение эмоций и аффективности в целом для процессов памяти (запоминание, воспроизведение) определяется биологической и социальной значимостью для индивида произошедших событий.

 

Подобно влечениям, эмоции являются мощными стимуляторами психической активности, побуждают интеллект искать пути к избавлению от эмоций с отрицательным чувственным тоном и к продлению эмоций положительного чувственного тона, а также к соответствующим действиям. При этом аффективностью «не только ставится цель интеллекту, но и определяется материал решения задачи, с которым он оперирует» [8, с. 179].

 

Как врач-психиатр, В. С. Дерябин не мог ограничиться рассмотрением роли аффективности в психике только здорового человека. Как пример влияния доминирующей сильной эмоции (страха) на отбор представлений он приводит случай из собственной психиатрической практики – формирование у больного галлюцинаций. Детали галлюцинаций («ухарь-купец») были связаны с прошлыми переживаниями больного, сопровождавшимися чувством страха [8, с. 176].

 

В. С. Дерябин не проводит непроходимой грани между влиянием эмоций на интеллект в физиологических и патологических условиях, подчеркивая количественные различия. В качестве примера он приводит «кривую логику» дегенератов и хронических алкоголиков, у которых вследствие ослабления функций коры головного мозга нарушены ее тормозные влияния на эмоции, действие которых на мышление приобретает искаженный характер. «Бредовые идеи душевнобольных – не заблуждения и логикой не корригируются, т. к. основа их – в эмоциях больного» [8, с. 180].

 

Такую же связь представлений с сильными эмоциями (страхом, гневом) прослеживает В. С. Дерябин у больных маниакально-депрессивным психозом и другими психическими заболеваниями, при которых эндогенно возникающая эмоция связывается больным с определенным объектом или представлением, подвергается психическому объяснению.

 

Значительное сходство во влиянии чувств, влечений и наиболее простых эмоций (страх, ярость, веселье и т. п.) позволяет предположить общность в их анатомо-физиологической базе и неразрывную связь психических процессов с физиологическими реакциями. Такой базой, по В. С. Дерябину, являются подкорковые образования, таламические и гипоталамические центры, которые по отношению к коре головного мозга являются источником силы. Последняя, в свою очередь, оказывает на них корригирующие влияния, обеспечивая поведение, адекватное жизненной обстановке. Автор приходит к выводу, что в физиологической основе аффективности лежит объединенная деятельность коры и подкорки. Это положение применительно к влечениям (мотивациям) нашло экспериментальное подтверждение в исследованиях школы П. К. Анохина [1; 26].

 

Далее В. С. Дерябин подчеркивает, что развитие аффективности в ходе становления психики идет от врожденных реакций к таковым, образующимся по типу временной связи на основе индивидуального опыта. На базе сложнейших безусловных рефлексов по закону временной связи образуются условные рефлексы. Таким образом, аффективность является промежуточным связующим звеном между внутренней средой организма с его потребностями и связанными с ними психическими процессами и внешней средой.

 

Отмечая значительное сходство в физиологической основе чувств, влечений и эмоций, проявляющееся в том, что возникающие при них очаги возбуждения в ЦНС протекают по типу доминанты, В. С. Дерябин вместе с тем подчеркивает и различия между ними: «Но психофизиологические доминанты, возникающие при чувствах, влечениях и эмоциях, связаны с функционированием разных физиологических структур, обладающих, возможно, и особенностями динамики функций» [8, с. 187].

 

Сознавая ограниченность знаний своего времени о физиологических основах аффективности, ученый намечает направления исследований в этой области, основанные на методических принципах материалистической диалектики. Используя принцип конкретности истины, он предостерегает от схоластического оперирования застывшими понятиями, в частности, понятием «доминанта». Избежать этого возможно путем дальнейшего изучения и конкретизации физиологических механизмов при различных видах аффективности. «Доминанта – не магическое слово, которое разъясняет всю полноту конкретных явлений, подведенных под общее понятие. Выяснение материальных процессов, на базе которых строится психофизиологическая доминанта при различных видах аффективности (курсив мой – О. З.), сделало лишь первые шаги. Понятие психофизиологической доминанты построено на изучении ограниченного числа фактов. Оно дает одну из отправных точек исследования при изучении: особенностей проявления аффективности в различных ее (доминанты – О. З.) отделах, вариаций реакций в зависимости от силы раздражения и проч.» [8, с. 187–188].

 

Другим методологическим принципом, определяющим дальнейшее направление исследований аффективности, автор считает эволюционный принцип, позволяющий изучать чувства, влечения (мотивации) и эмоции в качестве звеньев в непрерывной цепи развития. На это же указывает сходство в их анатомо-физиологической структуре.

 

Принцип психофизиологического единства находит проявление в неразрывной связи психических процессов аффективности с физиологическими реакциями. В этих условиях «психогенные воздействия на организм теряют свою значимость и при медицинском изучении со стороны материальной занимают место в ряду высших физиологических и психофизиологических процессов» [8, с. 189].

 

Высказывание это представляется весьма актуальным в свете широкого распространения в наше время объяснений психогенных влияний на организм человека в норме и патологии с позиций экстрасенсорики, биоэнергетики, различных мистических учений. При всем различии в философской трактовке такого рода объяснений – от субъективного идеализма до вульгарного материализма – их объединяет отсутствие психофизиологического подхода с привлечением конкретных физиологических механизмов.

 

В связи с этим следует отметить, что, согласно В. С. Дерябину, в передаче психогенных влияний на соматические процессы ведущая роль принадлежит аффективности. В качестве доказательства он приводит многочисленные примеры «динамогенного действия эмоций» – активирующего влияния на психический и мышечный тонус и работоспособность стенических аффектов (ярость, радость). В противоположность этому, астенические аффекты (страх, тоска, обида) оказывают ослабляющее действие на перечисленные процессы. Подобные влияния проявляются у животных и людей, причем у последних – под влиянием как низших эмоций (страх, ярость и др.) и органических влечений (голод, жажда), так и высших влечений (одержимость ученого, изобретателя и т. п.) и эмоций (моральные чувства, чувство патриотизма).

 

В статье «Эмоции как источник силы» [5] В. С. Дерябин приводит примеры моральной стойкости и чрезвычайной физической выносливости наших воинов, проявляемых под влиянием чувства любви к Родине и ненависти к захватчикам. Для объяснения этого автор привлекает факты активирующего влияния вегетативной нервной и эндокринной систем на мышечную систему и метаболизм, и, в первую очередь, указывает на адаптационно-трофическую функцию СНС, подробно изученную школой Л. А. Орбели [17]. В качестве примера чрезвычайного усиления и извращения этого физиологического механизма автор приводит маниакальную фазу маниакально-депрессивного психоза, при которой длительное психическое и двигательное возбуждение больного не сопровождается утомлением. Таким образом, проявление динамогенного действия эмоций при различных видах аффективности подкрепляет концепцию В. С. Дерябина о генетическом родстве чувств, влечений и эмоций.

 

Вопрос о соотношении психического и материального (физиологического, соматического) в генезе заболеваний внутренних органов в 40–50 гг. XX века активно разрабатывался, что нашло отражение в развитии в нашей стране учения о кортико-висцеральной патологии (Г. Ф. Ланг, К. М. Быков, И. Т. Курцин и др.), а на Западе – в направлении исследований, получившем название «психосоматическая медицина». И в наше время вопрос этот далек от окончательного решения.

 

Следует отметить важность каждого из этих направлений, обогативших медицину множеством ценных фактов и наблюдений. Вместе с тем, каждое из них характеризовалось известной односторонностью. Сторонники кортико-висцеральной теории патогенеза заболеваний внутренних органов, опираясь на учение И. П. Павлова о ВНД, основное внимание уделяли изучению нейрофизиологических механизмов, и, в первую очередь, – нарушению взаимоотношений коры головного мозга и внутренних органов [3]. При этом участие в патологическом процессе подкорковых образований, и, в первую очередь, – гипоталамуса, роль вегетативной нервной и эндокринной систем в развитии функциональных расстройств и морфологических изменений в органах либо недооценивалась, либо вообще не учитывалась.

 

Напротив, представители психосоматической медицины концентрировали внимание на подробной характеристике психогенного фактора, психологического конфликта и на изучении связи между ними и развитием соматической патологии. Конкретным физиологическим и биохимическим механизмам развития патологии при этом уделялось мало внимания. Нетрудно заметить, что из рассмотрения выпадало важное звено – роль отрицательных эмоций и обусловленной ими патологической реакции вегетативной нервной системы. Обусловлено это было, по-видимому, недооценкой роли эмоций как важного связующего звена между внутренней и внешней средой организма с его потребностями, с одной стороны, и психической деятельностью, с другой.

 

На роль аффективности в качестве такого связующего звена неоднократно указывал В. С. Дерябин в монографии «Чувства, влечения, эмоции» [8]. В связи с этим в ее разделе «Медицинское значение условнорефлекторных влияний на внутренние органы» он подчеркивал роль аффективного компонента в патологическом действии различных факторов: «Всякого рода телесные и душевные перенапряжения …нужда и семейные заботы, необычайные жизненные условия, к которым человек не может приноровиться, состояние напряженного ожидания – все это может быть причиной нервно-психических и телесных (соматических) расстройств» [8, с. 192]. С другой стороны, он отмечает, что многие развившиеся соматические заболевания имеют психогенные наслоения, связанные с возникновением негативного эмоционального состояния больного, которое может быть устранено с помощью психотерапии. При этом заболевания вызывают характерные для них висцеральные ощущения, сопровождающиеся отрицательными эмоциями – страхом, тревогой, которые усугубляют тяжесть самого заболевания. Автор подчеркивает, что в каждом конкретном случае требуется дифференцированный подход к лечению: «В одних случаях при лечении необходим подход со стороны соматической, в других – со стороны психической, а в-третьих – воздействие и психическое, и соматическое» [8, с. 193].

 

Верный эволюционному подходу в изучении аффективности, В. С. Дерябин посвящает ему специальный раздел: «Роль аффективности в психике и ее (роли – О. З.) эволюция». В нем он рассматривает, как в филогенезе, а также в онтогенезе у животных и человека происходит переход от аффективности, полностью связанной с влечениями, к сложной работе мышления, произвольному вниманию и произвольным двигательным актам. Однако и в этом случае аффективность остается «пружиной, приводящей в движение высший сложный психический аппарат»: восприятие, внимание, память, мышление, активность. В отличие от господствовавшего в 40-50 гг. XX в. мнения о ведущей роли интеллекта и воли в психической деятельности, В. С. Дерябин подчеркивает значение аффективности в постановке цели мышлению, во включающем и выключающем действии аффективности на отбор ассоциаций, причем не только в вопросах практических, но и при абстрактном мышлении: «Например, ученый, преследуя, как ему кажется, объективную истину, иногда бессознательно подгоняет факты к предвзятым, т. е. обусловленным эмоцией, целям» [8, с. 200]. Таким образом, заключает автор, аффективность интегрирует все психические процессы в единое целое: «Создание единства психических функций и обеспечение единства поведения – важнейшая задача в структуре и динамике психики, и аффективность при этом играет большую роль» [8, с. 205].

 

Основные положения общей схемы действия аффективности, предложенные В. С. Дерябиным, не были опровергнуты, а получили в наше время подтверждение и уточнение на нейрофизиологическом уровне.

 

1. Положение о том, что для осуществления функции влечений и примитивных действий по удовлетворению органических потребностей необходимо сохранение гипоталамических центров, но не обязательно наличие коры головного мозга, нашло подтверждение в ряде последующих работ. При разрушении различных отделов коры головного мозга или лимбических структур биологические мотивации не исчезают, а проявляются в ослабленной или усиленной форме, в то же время разрушение гипоталамических центров приводит к полному их исчезновению. При этом двухстороннее разрушение латеральных отделов гипоталамуса устраняет «голодную активацию» во всех отделах мозга [30]. Эти и подобные факты позволили П. К. Анохину и К. В. Судакову [1] выдвинуть концепцию пейсмекерной роли гипоталамических центров в формировании основных биологических мотиваций: «гипоталамическим центрам принадлежит ведущая пейсмекерная роль в организации всей центральной архитектоники мотивационного возбуждения» [26, с. 61].

 

2. Представления о динамике корково-подкорковых взаимоотношений при влечениях (мотивациях), изложенные В. С. Дерябиным [4; 8; 10], были детализированы последующими исследованиями, но в своей основе не были опровергнуты. Сказанное подтверждается выводом К. В. Судакова, представленным в книге «Функциональные системы организма»: «Мотивация строится на основе сложных взаимоотношений коры и подкорковых образований активирующего и тормозного характера, а также с использованием механизмов корково-подкорковой реверберации возбуждений. Иными словами, мотивационное состояние представляет собой сложную интеграцию корково-подкорковых взаимоотношений» [26, с. 58].

 

3. Применение В. С. Дерябиным принципа доминанты А. А. Ухтомского к пониманию динамики физиологических и психических процессов при влечениях, и в первую очередь – при голоде, нашло в последующем подтверждение в электрофизиологических исследованиях. В частности, было детализировано применительно к пищевой мотивации известное положение А. А. Ухтомского, что доминирующий очаг возбуждения в ЦНС «притягивает» к себе другие возбуждения. В ставшем классическим опыте А. А. Ухтомского раздражение электрическим током моторных отделов коры головного мозга у кошек усиливало акт дефекации, предварительно провоцируемый механическим раздражением рецепторов прямой кишки [25]. В близких условиях эксперимента у голодных кроликов раздражение аналогичных отделов коры усиливало электрофизиологические показатели «голодного» возбуждения нейронов латерального отдела гипоталамуса, т. е. способствовало нарастанию доминирующей пищевой мотивации [цит. по: 26, с. 62].

 

Подводя итоги своего изучения физиологии аффективности, В. С. Дерябин пишет следующее: «Исследование физиологических основ аффективности сделало в Советском Союзе огромные успехи. Учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности и о взаимоотношениях коры и подкорки при аффективных реакциях является ключом к пониманию динамики аффективности. Изучение симпатической нервной системы (Л. А. Орбели), гистологическое исследование рецепторов внутренних органов (Б. И. Лаврентьев), изучение влияния коры головного мозга на внутренние органы и внутренних органов на кору головного мозга (К. М. Быков) дают чрезвычайно ценный материал для построения учения о физиологических основах аффективности (курсив мой – О. З). Проложен путь, идя по которому, физиологическое исследование даст неоспоримые основания для монистически-материалистического понимания аффективности.

 

Изложенные факты дают достаточное основание трактовать чувства, влечения и эмоции как психофизиологические процессы, понимание которых может быть достигнуто при рассмотрении их с эволюционной точки зрения» [8, с. 213].

 

К сказанному автором следует добавить, что перечисленные им исследователи не занимались непосредственно изучением аффективности, и несомненной заслугой В. С. Дерябина является творческое приложение результатов их исследований к психологии аффективности с целью создания учения о роли чувств, влечений и эмоций в психической жизни и поведении человека.

 

Список литературы

1. Анохин П. К., Судаков К. В. Нейрофизиологические механизмы голода и насыщения. – Успехи физиологических наук. – 1971. – Т. 1, № 11. – C. 3–41.

2. Блейлер Э. Аффективность, внушаемость и паранойя. Пер. с нем. – Одесса, 1929. – 140 с.

3. Быков К. М., Курцин И. Т. Кортико-висцеральная патология. – Л.: Медгиз, 1960. – 575 с.

4. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений // Иркутский медицинский журнал. – 1927. – Т. 5. – № 6. – С. 5–14.

5. Дерябин В. С. Эмоции как источник силы // Наука и жизнь. – 1944. – № 10. – С. 21–25.

6. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова. – 1951. – Т. 1, В. 6. – С. 889–901.

7. Дерябин В. С. Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – 1953. – Т. 39, В. 3. – С. 319–323.

8. Дерябин В. С. Чувства, влечения, эмоции: О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. Изд. 3-е. – М.: Изд. ЛКИ, 2013, – 224 с.

9. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Вып. 11, № 3–4. – С. 57–78.

10. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений (публичная вступительная лекция) // Психофармакология и биологическая наркология. – 2006. – Т. 6, В. 3. – С. 1315–1321.

11. Дерябин В. С., Дерябин Л. Н., Кашкай М.-Дж. Действие ацетилхолина на мышцы задней конечности собаки при половинной перерезке спинного мозга // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – 1960. – Т. 46, №  2. – С. 1471–1475.

12. Зеленый Г. П. Собака без полушарий большого мозга // Труды Общества русских врачей в Санкт-Петербурге. – 1912. – Т. 79. – С. 147–149.

13. Изард К. Эмоции человека. – СПб.: Питер, 2000. – 440 с.

14. Кеннон В. Физиология эмоций. – Л.: Прибой, 1927. – 173 с.

15. Лаврентьев Б. И. Морфологические данные к вопросу о чувствительности внутренних органов // Советская медицина. – 1944. – В. 3. – С. 1–7.

16. Лакомкин А. И., Мягков И. Ф. Голод и жажда. – М.: Медицина, 1975. – 216 c.

17. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии // Избранные труды. Т. 2. – М.–Л.: Изд. АН СССР, 1962. – С. 587–606.

18. Психология. Словарь / Под. общ. ред. А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского. – М.: Политиздат, 1990. – 494 с.

19. Симонов П. В. Эмоциональный мозг. – М.: Наука, 1981. – 215 с.

20. Симонов П. В. Мотивированный мозг. – М.: Наука, 1987. – 238 с.

21. Смирнов В. М., Трохачев А. И. О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. Вступительная статья к книге В. С. Дерябина «Чувства, влечения, эмоции». – Л.: Наука, 1974. – С. 8–51.

22. Судаков К. В. Биологические мотивации. – М.: Медицина, 1971. – 304 с.

23. Судаков К. В. Системные механизмы мотиваций. – М.: Медицина, 1979. – 200 с.

24. Уотсон У. Психология как наука о поведении. – М.: ООО «Издательство АСТ-ЛТД», 1998. – 704 с.

25. Ухтомский А. А. Принцип доминанты // Собрание сочинений. Т. 1. – Л.: Изд. АН СССР, 1950. – С. 197–201.

26. Функциональные системы организма: руководство / под ред. К. В. Судакова. – М.: Медицина, 1987. – 432 с.

27. Энгельс Ф. Диалектика природы // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. 2-е изд. Т. 20. – М.: Издательство политической литературы, 1961. – С. 339–626.

28. Cannon W. B. The James-Langе Theory of Emotions: a Critical Examination and an Alternative Theory // American Journal of Psychology. – 1927. – Vol. 39. – pp. 106–124.

29. Cannon W. В. Тhе Wisdom оf the Bоdу. – New York: W. W. Norton & Company, 1939. – 332 p.

30. Fonberg E. Amygdala Functions within the Alimentary System // Acta Neurobiologiae Experimentalis (Warsaw). – 1974. – Vol. 34. – № 3. – рр. 435–466.

31. Goltz F. Der Hund ohne Grosshirn. Siebente Abhandlung über die Verrichtungen des Grosshirns // Archiv für die gesamte Physiologie. – 1892. – Bd. 51. – № 11–12. – pp. 570–614.

32. Head H., Holmes G. Sensory Disturbances from Cerebral Lesions // Brain. – 1911–1912. – Vol. 34, p. 102.

 

References

1. Anochin P. K., Sudakov K. V. Neurophysiological Mechanisms of Hunger and Satiety [Neyrofiziologicheskie mekhanizmy goloda i nasyscheniya]. Uspekhi fiziologicheskikh nauk (The Successes of Physiological Sciences), 1971, Vol. 1, № 11, рp.3–41.

2. Bleuler E. Affectivity, Suggestibility and Paranoia [Affektivnost, vnushaemost i paranoyya]. Odessa, 1929, 140 p.

3. Bykov K. M., Kurtsin I. T. Сorticovisceral Pathology [Kortiko-visceralnaya patologiya]. Leningrad, Medgiz, 1960, 575 p.

4. Deryabin V. S. About Regularity of the Mental Phenomena [O zakonomernosti psikhicheskikh yavleniy]. Irkutskiy Medicinskiy Zhуrnal (Irkutsk Medical Journal), 1927, Vol. 5, № 6, pp. 1–14.

5. Deryabin V. S. Emotions as a Source of Power [Emotsii kak istochnik sily]. Nauka i zhisn (Science and Life), 1944, № 10, pp. 21–25.

6. Deryabin V. S. Affectivity and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti im. I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Journal of Higher Nervous Activity), 1951, Vol. 1, № 6, pp. 889–901.

7. Deryabin V. S. The Effect of Acetylcholine on “Strided” Movement of the Hind Limbs of Dogs [Deystvie atsetilkholina na shagatelnye dvizheniya zadnikh konechnostey sobak]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR imeni I. M. Sechenova (I. M. Sechenov Physiological Journal of the USSR), 1953, Vol. 39, № 3, pp. 319–323.

8. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations, Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii. O psikhologii, psikhopatologii i fiziologii emotsiy]. Moscow, LKI, 2013, 224 p.

9. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2005, Vol. 11, № 3–4, pp. 57–78.

10. Deryabin V. S. About the Regularity of the Mental Phenomena (Public Introductory Lecture) [O zakonomernosti psikhicheskih yavleniy (publichnaya vstupitelnaya lektsiya)]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2006, Vol. 6, №. 3, pp. 1315–1321.

11. Deryabin V. S., Deryabin L. N., Kashkay M.-J. The Effect of Acetylcholine on the Muscles of the Hind Limb of Dogs at Half Transaction of the Spinal Cord [Deystvie acetilholina na myshcy zadney konechnosti sobaki pri polovinnoy pererezke spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR imeni I. M. Sechenova (I. M. Sechenov Physiological Journal of the USSR), 1960, Vol. 46, № 12, pp. 1471–1475.

12. Zeleniy G. P. A Dog without Hemicerebrums [Sobaka bez polushariy bolshogo mozga]. Trudy Obschestva russkikh vrachey v Sankt-Peterburge (Works of Russian Doctors in St. Petersburg), 1912, Vol. 79, pp. 147–149.

13. Izard K. Emotions of the Person. [Emocii cheloveka]. Saint Petersburg, Piter, 2000.

14. Cannon W. B. Physiology of Emotion [Fiziologiya of emotions]. Leningrad, Priboy, 1927, 173 p.

15. Lavrentev B. I. Morphological Data to the Question of the Sensitivity of Internal Organs [Morfologicheskie dannye k voprosu o chuvstvitelnosti vnutrennikh organov] Sovetskay medicina (Soviet Medicine), 1944, Vol. 3, pp. 1–7.

16. Lakomkin A. I., Myagkov I. F. Hunger and Thirst [Golod i zhazhda]. Moskow, Medicina, 1975. – 216 p.

17. Orbely L. A. About Some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotorykh dostizheniyakh sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy, Tom 2 (Selected works, Vol. 2). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1962, pp. 587–606.

18. Petrovskiy A. V., Yaroshevskiy M. G. (Eds.) Psychology. Dictionary [Psikhologiya. Slovar]. Moscow, Politizdat, 1990, 494 p.

19. Simonov P. V. Emotional Brain [Emocionalnyy mozg]. Moscow, Nauka, 1981, 215 p.

20. Simonov P. V. Motivated Brain [Motivirovannyy mozg]. Moscow, Nauka, 1987, 238 p.

21. Smirnov V. M., Trokhachev A. I. About Psychology, Psychopathology, and Physiology of Emotions. Introductory article to the book of V. S. Deryabin “Feelings, Inclination, Emotions” [O psikhologii, psikhopatologii i fiziologii emociy. Vstupitelnaya statya k knige V. S. Deryabina “Chuvstva, vlecheniya, emocii”]. Leningrad, Nauka, 1974, pp. 8–51.

22. Sudakov K. V. Biological Motivation [Biologicheskie motivacii]. Moscow, Medicina, 1971, 304 p.

23. Sudakov K. V. System Mechanisms of Motivation [Sistemnye mekhanizmy motivaciy]. Moscow, Medicina, 1979, 200 p.

24. Watson W. Psychology as the Science of Behavior [Psikhologiya kak nauka o povedenii]. Moscow, OOO “Izdatelstvo AST-LTD”, 1998, 704 p.

25. Uchtomskiy A. A. The Principle of Dominance [Princip dominanty]. Sobranie sochineniy, T. 1 (Collected Works, Vol. 1). Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1950, pp. 197–201.

26. Sudakov K. V. (Ed.) Functional Systems of the Body. [Funktsionalnye sistemy organizma]. Moscow, Medicina, 1987, 432 p.

27. Engels F. Dialectics of Nature [Dialektika prirody]. Sochineniya, T. 20 (Works, Vol. 20). Moscow, Izdatelstvo politicheskoy literatury, pp. 343–626.

28. Cannon W. B. The James-Langе Theory of Emotions: A Critical Examination and an Alternative Theory. American Journal of Psychology, 1927, Vol. 39. pp. 106–124.

29. Саnnon W. В. Тhе Wisdom оf the Bоdу. New York, W. W. Norton & Company, 1939, 332 p.

30. Fonberg E. Amygdala Functions within the Alimentary System. Acta Neurobiologiae Experimentalis (Warsaw), 1974, Vol. 34, № 3, рр. 435–466.

31. Goltz F. The Dog Without a Cerebrum: Seventh Treatise on the Functions of the Cerebrum [Der Hund ohne Grosshirn. Siebente Abhandlung über die Verrichtungen des Grosshirns]. Archiv für die gesamte Physiologie (Archives of All Physiology), 1892, Bd. 51, № 11–12, pp. 570–614.

32. Head H., Holmes G. Sensory Disturbances from Cerebral Lesions. Brain, 1911–1912, Vol. 34, p. 102.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Вклад В. С. Дерябина в учение о физиологических основах аффективности // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2016. – № 1. – С. 96–121. URL: http://fikio.ru/?p=2034.

 
© О. Н. Забродин, 2016

УДК 612.821; 159.91

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. акад. И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6/8,

тел.: +7 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Анализ этапов жизни и клинической и научной деятельности В. С. Дерябина.

Результаты: Жизненный путь В. С. Дерябина определялся «сверхзадачей» – выяснением физиологических основ психической жизни человека. Этому служили его учеба и работа в лабораториях, руководимых И. П. Павловым, а также возврат к физиологическому эксперименту в средине 30-х гг. Целью явилось исследование функций головного мозга: корково-подкорковых взаимоотношений, интрацентральных отношений, а в психофизиологическом аспекте – изучение аффективности (чувств, влечений и эмоций) и ее роли в психической деятельности. При анализе особое внимание уделено приоритетности исследований В. С. Дерябина: созданию учения о физиологических основах аффективности (монография «Чувства, влечения, эмоции»), психофизиологическому анализу кардинальных проблем психологии (его работы «О сознании», «О Я», «О счастье») и социальной психологии («О потребностях и классовой психологии» и др.).

Выводы: В работах, выполненных в середине 20-х – 50-х гг. ХХ в., В. С. Дерябин впервые осуществил системный подход к анализу роли аффективности в психической деятельности человека.

 

Ключевые слова: В. С. Дерябин; жизненный путь; корково-подкорковые взаимоотношения; аффективность; социальная психология.

 

V. S. Deryabin’s Life and Research (To Mark the 140-th Anniversary of His Birth)

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Research Worker, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6/8 Lva Tolstogo str., Saint Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7 950 030 48 92.

Abstract

Subject of research: Analysis of the stages of V. S. Deryabin’s life and his clinical and scientific research.

Results: V. S. Deryabin’s life experience was determined by ultimate priority, i. e. to elucidate physiological bases of mental life. This aim was due to his studies and work in the laboratories, headed by I. P. Pavlov, as well as his return to physiological experiments during the mid-1930s . The aim was to study the functions of the brain: cortical – subcortical interactions, intracentral relations and in the psychophysiological aspect – the study of affectivity (feelings, inclinations and emotions) and its role in mental activity. In the paper special attention is given to the priority of V. S. Deryabin’s research: the creation of the doctrine of the physiological bases of affectivity (the monograph ‘Feelings, Inclinations, Emotions’), psycho-physiological analysis of fundamental problems of psychology (his work ‘About Consciousness’, ‘About Ego’, ‘About Happiness’) and social psychology (‘On Needs and Class Psychology’, etc.).

Conclusions: In the works written in the 1920–1950s V. S. Deryabin was the first to provide a systematic approach to the analysis of the role of affectivity in human’s mental activity.

 

Keywords: V. S. Deryabin; life experience; cortical-subcortical interactions; affectivity; social psychology.

 

Викторин Сергеевич Дерябин – ученик и продолжатель дела Ивана Петровича Павлова [42; 43], родился 9 ноября 1875 г. по старому стилю в селе Соровском Шадринского уезда Пермской губернии (ныне относится к Курганской области) в семье священника. О происхождении В. С. Дерябина узнаем из аттестата, выданного ему ректором Московского университета в декабре 1911 г: «Из потомственных почетных граждан; имения ни за ним, ни за родителями его не значится». Семья была большой – семеро детей. В детстве Викторин воспитывался в духе трудолюбия, взаимопомощи, честности, скромности, уважения к людям, отрицательного отношения ко всем формам несправедливости.

 

Учился в Екатеринбургской гимназии. В отличие от своих сверстников, просто и непосредственно воспринимавших жизнь, вдумчивый юноша рано стал интересоваться вопросами о жизни и смерти. Сам Викторин Сергеевич так писал об этом в письме внуку: «Я когда-то думал, что человек — существо разумное, одаренное свободной волею, но, когда перед моими глазами прошла жизнь многих людей в разных ситуациях, я увидел, что дело не так просто, что я, в сущности, не знаю, что такое человек… Человек знает себя со стороны своих чувств, желаний, надежд, опасений, симпатий и антипатий, своих мыслей и намерений, но не знает, как и почему они возникают, не знает их материальной физиологической и социальной обусловленности. Из этого незнания вытекает много самообманов, иллюзий, заблуждений, о которых человек не подозревает. Он очень часто не сознает, что чувства, желания, эгоизм, честолюбие и т. д. управляют его разумом. Когда я увидел это, передо мной встал вопрос: что такое человек с его „свободной волей” и поступками? И я стал психиатром, изучал психологию и физиологию центральной нервной системы, и это определило направление всей моей работы, стало делом жизни» [27, с. 148].

 

С шестого класса участвовал в работе нелегального гимназического кружка. Сам он писал об этом так: «Читали мы тогда и токовали о всякой всячине: и Дарвина, и Писарева с Добролюбовым, и политэкономию, и об экономическом развитии России, и всякую иную печатную и гектографическую нелегальную литературу – все это было тогда запрещено. Читали, конечно, и легальную литературу. Издавались тогда и программы для самообразовательного чтения в целях выработки мировоззрения» [27, с. 254]. Вспоминая то время, Викторин Сергеевич отмечал, что чтение запрещенной литературы, обсуждение социально-политических вопросов, волновавших студенчество, расширили кругозор и дали хорошую подготовку для поступления в университет.

 

После окончания гимназии в 1895 г. В. С. Дерябин поступает на отделение естественных наук физико-математического факультета Московского университета. В ту пору Московский университет являлся центром волнений демократически настроенного студенчества. Захватили они и В. С. Дерябина. В январе 1897 г. он был уволен из университета за участие в Союзном Совете студенческих землячеств. Из переписки Московского охранного отделения видно, что В. С. Дерябин по делу о Союзном Совете 23 декабря 1986 г. в г. Москве был обыскан, но, так как 26 декабря 1896 г. выбыл в Калужскую губернию, остался неарестованным. 22 января 1897 г. Московским охранным отделением ДЕРЯБИН В. С. был задержан и по постановлению министра внутренних дел был подчинен гласному надзору полиции на два года, на родине, в Пермской губернии…. Из переписки министерства внутренних дел от 20 ноября 1898 года видно, что ДЕРЯБИН В. С. в 1898 году от гласного надзора полиции был освобожден с воспрещением жительства в столицах вплоть до особого распоряжения [1].

 

В ту пору уволенным из столичных университетов разрешалось поступать в один из периферийных университетов. В январе 1899 г В. С. Дерябин был принят в число студентов медицинского факультета Юрьевского (ныне – Тартуского) университета, однако и тут продолжал активно участвовать в студенческих волнениях. Уже в марте 1899 г. за участие в общестуденческом съезде в Москве его увольняют под предлогом непосещения лекций. 21 апреля 1899 г. в Москве, в квартире Ильи Ивановича Шишановича, ДЕРЯБИН В. С. был арестован, содержался под стражей в Арбатском полицейском доме и по делу о «Всероссийском студенческом съезде» привлекался к дознанию по 318 ст. ул. о нак. при Московском охранном отделении [1] и выслан на родину в г. Шадринск под гласный надзор полиции.

 

В августе 1900 г. В. С. Дерябин был вновь принят в число студентов Юрьевского университета, но в марте 1902 г. был уволен за участие в общеинститутской недозволенной сходке. В 1903 г. В. С. Дерябин получает отказ министра народного просвещения на свое прошение о продолжении образования в одном из университетов России, что заставило его для этой цели выехать в Германию.

 

С 1903 г. по 1908 г. он проходит обучение в Мюнхенском университете. В то время, как известно, в деревне были сильны влияния социалистов-революционеров (эсеров), по-видимому, к ним был близок и В. С. Дерябин. В январе 1906 г он был арестован в Жиздренском уезде Калужской губернии за подстрекательство крестьян деревни Марьино к захвату частновладельческой земли и неплатежу казенных повинностей; с 12 января содержался под стражей в Жиздренской уездной тюрьме, а 5 февраля был выслан под гласный надзор полиции в Архангельскую губернию на четыре года [1]. Во время сессии 1-й Государственной думы В. С. Дерябин получил разрешение уехать за границу и в августе 1906 г. выехал в Мюнхен для продолжения учебы.

 

На медицинском факультете он с большим увлечением слушал лекции корифея психиатрии Эмиля Крепелина, который впервые выделил шизофрению как самостоятельную нозологическую единицу под названием «деменция прекокс» (раннее слабоумие). Сам В. С. Дерябин подчеркивал, что лекции Э. Крепелина определили для него выбор будущей специальности – психиатрии. Под влиянием ярких лекций Э. Крепелина у В. С. Дерябина сформировался глубокий интерес к психической жизни человека, страстное стремление помочь самым несчастным – психическим больным.

 

Сохранилось немного сведений о годах учебы В. С. Дерябина в Германии. Хорошее знание немецкого языка впоследствии помогло ему в знакомстве с литературой по психиатрии, психологии и физиологии. Многие книги по этим дисциплинам имелись в оригинале в его библиотеке. На них он часто ссылался в своих работах. Пребыванием В. С. Дерябина в Германии навеяны его высказывания о реакционном влиянии германского государства на студенчество. В «Письме внуку» Викторин Сергеевич писал об этом: «В Германии вопрос об умении держать себя в обществе практически был поставлен так. В университетские города съезжались зеленые молодые люди, часто неуклюжие, застенчивые. В университете они вступали в корпорации, и тут начиналась их муштра. Вновь поступивших – “фуксов” обрабатывали старые корпоранты, давали им всякие поручения, нередко издевательского характера. Они учились танцам, участвовали в балах, учились фехтованию. Они должны были научиться, где нужно быть светскими людьми, а при случае быть дерзкими и нахальными. Для этого служили дуэли. Чтобы вызвать на дуэль, нужно было оскорбить, проявить нахальство. На дуэли нужно было проявить твердость, хладнокровно перенести рану и зашивание ее. И это проделывалось повторно. Выпускался немец, способный делать карьеру и служить своему хищному фатерланду. Так готовила своих людей к жизни аристократия, дворянство и буржуазия» [28, с. 72]. В том же письме он приводит слова своего квартирного хозяина-немца: «Против всего можно пойти, а против моды не пойдешь!» [27, с. 153].

 

В 1908 г. В. С. Дерябин оканчивает университет, защитив диссертационную работу на степень доктора медицины: «Zur Kenntnis der malignen Nebennierentumoren» [51]. К моменту окончания университета в 1908 году ему 33 года. Можно видеть, что участие в студенческом движении, преследования царского правительства помешали ему вовремя получить высшее образование и посвятить себя избранной специальности. Викторин Сергеевич впоследствии в своем «Эпилоге» [32] положительно оценил период своего «студенческого бунтарства».

 

В биографии В. С. Дерябина, как увидим далее, было немало моментов, когда он как бы все начинал сначала – иногда в силу обстоятельств, иногда – сознательно, но это не лишало его мужества, целеустремленности, не нарушало предопределенную личностью «линию жизни».

 

В контексте настоящего времени, связанного с переоценкой нашего исторического прошлого, меры воздействия царской администрации в отношении студентов-бунтарей, добивавшихся регулирования общественной жизни студенчества и прогрессивного решения социальных вопросов, нельзя не признать относительно мягкими. Подобные репрессии коснулись и известного в будущем поэта Максимилиана Волошина – активного участника студенческих волнений в Московском университете, арестованного по делу о Всероссийском студенческом съезде в 1900 г. [47]. Репрессивные меры заключались во временном исключении из университета с высылкой на родину с правом последующего поступления в высшее учебное заведение. Трижды исключенный из российских университетов (один раз – из Московского, дважды – из Юрьевского), В. С. Дерябин все же имел возможность завершить образование за границей с последующим правом получить врачебную специальность на родине.

 

Для того чтобы получить право заниматься врачебной практикой в России, необходимо было сдать «лекарские экзамены». В связи с этим в 1908 г. доктор медицины Мюнхенского университета Викторин Сергеевич Дерябин, бывший студент Московского и Юрьевского университетов, обратился в Министерство Народного просвещения с ходатайством разрешить ему подвергнуться экзаменам на звание лекаря в медицинской испытательной комиссии при одном из российских университетов. Такое разрешение было получено, и в 1909 г. им были сданы лекарские экзамены при Московском университете.

 

С января по ноябрь 1910 г. В. С. Дерябин служил уездным врачом сначала в Пинежском уезде Архангельской губернии, затем на родине – в Шадринском уезде Пермской губернии. Однако Викторин Сергеевич неуклонно стремился стать психиатром. С этой целью он работает сначала экстерном, а с февраля 1911 г. – ординатором психиатрической клиники Московского университета, директором которой был профессор Владимир Петрович Сербский. О работе у В. П. Сербского В. С. Дерябин вспоминал следующее. «Когда я был в клинике, директором был очень хороший старик. От него зависело, кого из оканчивающих ординаторов он оставит при клинике в качестве ассистента. Я, вновь поступивший, наблюдал, как ему стараются угодить. Он любил, чтобы ему для журнала давали рефераты иностранных статей. И вот один ему даст три реферата, другой пять, тогда в следующий раз первый тащит семь. Один молодой ординатор проявлял горячий энтузиазм ко всему, что нравилось старику. Посмотрел я на эту конкуренцию и решил, что эта дорога не для меня, в такую конкуренцию я не вступлю. Для меня лишь есть путь работы и конкуренции лишь путем – кто лучше кого сделает» [28, с. 72].

 

Специализации по психиатрии помешали общественные события, взволновавшие Московский университет. По приказу реакционного министра народного просвещения Л. Д. Кассо, отличавшегося антисемитизмом, из университета были уволены известные прогрессивными взглядами профессора А. А. Мануилов и М. А. Мензбир. В. П. Сербский в знак протеста против этого увольнения подал заявление об уходе из университета. Из солидарности с ним в сентябре 1911 г. отказались от должности многие преподаватели и врачи, среди которых был и В. С. Дерябин, верный своим общественным убеждениям.

 

С января 1911 г. по февраль 1912 г. В. С. Дерябин сдает докторантские экзамены при Московском университете. В это время он связывает свою судьбу со студенткой женских медицинских курсов Еленой Александровной Захаровой, ставшей женой и впоследствии врачом-психиатром, верным другом и помощником В. С. Дерябина в жизни и работе, матерью троих детей – Нины (род. в 1912 г.), Сергея (род. в 1918 г.) и Ольги (род. в 1919 г.).

 

С декабря 1912 г. по июнь 1914 г. В. С. Дерябин работает в лабораториях академика И. П. Павлова в Императорских Военно-медицинской академии (ИВМА) и Институте экспериментальной медицины (ИИЭМ) в качестве соискателя. В этих лабораториях в ту пору широко развернулись работы по физиологии высшей нервной деятельности (ВНД). «Лишь один из учеников И. П. Павлова в этот период был психиатром, но и то оставившим психиатрию и избравшим своей новой специальностью физиологию (Дерябин)» [44, с. 20].

 

И. П. Павлов поручил В. С. Дерябину работу по физиологии времени как условного возбудителя слюнных желез. Параллельно этой работе он продолжал изучать невропатологию и психиатрию в соответствующих учреждениях, в частности, в течение 1912–1913 учебного года слушал курс лекций в Императорском клиническом институте (впоследствии – Государственный Институт для усовешенствования врачей (ГИДВ), позднее – Медицинская академия последипломного образования (МАПО), ныне – Северо-Западный государственный медицинский университет им. И. И. Мечникова). Лекции читали профессора Л. В. Блуменау, З. М. Вайнштейн, Л. М. Кутузов, М. Е. Колпакчи и другие видные ученые.

 

И. П. Павлов очень требовательно относился к выполнению экспериментов начинающими сотрудниками, а с допустившими в проведении опытов небрежность, невнимательность без сожаления расставался. В. С. Дерябин – вдумчивый и педантичный в исследованиях – выдержал экзамен на право работать у И. П. Павлова. Об этом свидетельствует характеристика, данная ему И. П. Павловым 24 июня 1924 г. [43, c. 202–203]: «Сим свидетельствую, что знаю д-ра В. С. Дерябина по его работе по физиологии головного мозга в заведуемой мной физиологической лаборатории Института Экспериментальной Медицины. На основании этого знакомства должен рекомендовать его как в высшей степени добросовестного, наблюдательного и вдумчивого научного работника, каковые качества особенно выступили в трудной области исследования, которую представляет сейчас физиология больших полушарий, изучаемая по новому методу (условных рефлексов).

Ленинград                                                  Проф. И. П. Павлов»

 

Полученные экспериментальные данные послужили материалом для докторской диссертации «Дальнейшие материалы к физиологии времени как условного возбудителя слюнных желез» [3], которую В. С. Дерябин успешно защитил на заседании Ученого Совета ИВМА в марте 1917 г. Оппонентами (тогда их называли цензорами) по диссертации выступали профессора И. П. Павлов, Н. П. Кравков и доцент Л. А. Орбели.

 

В августе 1914 г. в связи началом 1-й Мировой войны В. С. Дерябин был мобилизован и служил последовательно младшим врачом пешей дружины, врачом пехотного полка, ст. ординатором дивизионного лазарета. С июня по сентябрь 1917 г. он состоял членом Главного Военно-Санитарного Совета, будучи выбранным врачами Юго-Западного фронта. С сентября 1917 г. был ординатором эвакуационного госпиталя для нервных и душевно больных. По демобилизации, с марта 1918 г. по август 1919 г. В. С. Дерябин работал в Шадринском Земстве сначала санитарным врачом, затем врачом Городской Земской больницы. В августе 1919 г. он был мобилизован в армию Колчака, а с января по март 1920 г. служил помощником главного врача 2-го Петропавловского госпиталя Красной Армии.

 

Бурные годы империалистической и гражданской войн нарушили судьбы миллионов людей, помешали они и В. С. Дерябину своевременно включиться в работу врача-психиатра. Такая возможность представилась в августе 1920 г., когда В. С. Дерябин с семьей – женой и тремя детьми переезжает в старинный университетский город Западной Сибири Томск. Здесь он с августа 1920 г. по ноябрь 1922 г. работает последовательно ординатором, зам. главного врача по медико-санитарной части, а в 1923 г. – главным врачом Сибирской областной психиатрической больницы [46].

 

В архиве лечебницы сохранился рапорт В. С. Дерябина от 8.08.20, заставшего больницу в плачевном состоянии: «Доношу, что вверенное мне отделение находится в крайне тяжелом положении. Внешний вид палат производит удручающее впечатление на сознательных, в особенности впервые поступивших больных: голые стены, истертый пол, койки, не покрытые простынями и одеялами. В отделении расставлено 60 коек, а число больных доходит до 120. Часть больных помещается подвое на койке, часть на полу… Количество персонала явно недостаточно…из 27 сиделок, положенных по штату, имеется 11…. Много истощенных, цинготных, дизентерийных больных… Ванны в отделении не работают…слабые и неопрятные больные не моются по нескольку месяцев» [46].

 

В воспоминаниях, впервые публикуемых, дочь В. С. Дерябина Нина Викториновна Дерябина так писала о том времени: «Состав врачей в Томской психиатрической больнице был очень неоднороден. Старшее поколение врачей работало там еще до революции и держалось обособленно…. Папа принадлежал к среднему поколению врачей. Позднее все больше стало появляться молодых способных специалистов, окончивших медицинский институт в Томске. Они явно тяготели к отцу». Среди учеников В. С. Дерябина были врачи: Игорь Стапанович Сумбаев, Александра Степановна Борзунова, Яков Львович Виккер и др., ставшие впоследствии профессорами, заведующими кафедр.

 

И. С. Сумбаев (1900–1962) оформился как психиатр под многолетним руководством В. С. Дерябина. В 1928 г. по предложению В. С. Дерябина он переехал в Иркутск для работы на кафедре психиатрии медицинского факультета Иркутского гос. университета, которую с 1927 г. возглавлял его учитель, а в последствии – с 1939 по 1962 г. – сам профессор И. С. Сумбаев. Он известен в особенности работами в области судебной психиатрии. Еще в 30-е гг. И. С. Сумбаев выполнил ряд работ клинико-экспериментального характера о влиянии фармакологических веществ на галлюцинации и бредовые идеи [51].

 

А. С. Борзунова (1896–1980), работавшая в Томской областной психиатрической больнице в 1925–1935 гг., первую научную работу «О психопатологии эпидемического энцефалита» в 1927 г выполнила под руководством В. С. Дерябина. Впоследствии она – доктор медицинских наук, профессор, заведовала кафедрами психиатрии в Уфе и Ленинграде.

 

Яков Львович Виккер прислал автору этих строк воспоминания об учителе. «Доктор медицины В. С. Дерябин несколько лет работал заместителем директора Томской психиатрической больницы по медицинской части. В очень трудных условиях разрухи тех лет В. С. (Викторин Сергеевич – О. З.) руководил текущей работой врачей-психиатров больницы и возглавлял конференцию врачей, на которой систематически представлялись психические больные. Благодаря В. С. конференция работала на высоком теоретическом уровне.

 

В. С. был очень доступен и внимателен к интересам молодых психиатров. Молодому психиатру А. Г. Ципесу он предоставил возможность начать психотерапевтическую деятельность в больнице и продолжить ее в клинике, где А. Г. Ципес приобрел широкую известность как гипнотерапевт. В результате тов. А. Г. Ципес смог организовать первый в Томске психотерапевтический общедоступный прием при одной из городских амбулаторий… Нам, психиатрической молодежи, соприкасавшейся с В. С., была известна уже тогда заветная мечта его – написать книгу о психологии на физиологической основе» (речь идет о монографии «Чувства, влечения и эмоции», первый вариант которой был написан В. С. Дерябиным в 1928–1929 гг. – О. З.).

 

В. С. Дерябин постоянно стремился вести научную работу в области психиатрической клиники и психофизиологии. Этим можно объяснить, что с января 1923 г. он по приглашению профессора Л. И. Оморокова – зав. кафедрой нервных и душевных болезней медицинского факультета Томского университета – перешел на работу в нервно-психиатрическую клинику при кафедре в качестве старшего ассистента (должностей доцента и профессора в то время не существовало). При этом В. С. Дерябин не порвал связи с больницей, оставаясь консультантом Сибирской областной психиатрической больницы, куда ездил раз в неделю и председательствовал на конференции врачей.

 

Напряжённая клиническая работа требовала экспериментальной проверки. В связи с этим в 1924 г. В. С. Дерябин обратился к И. П. Павлову с просьбой дать возможность выполнить в его лаборатории экспериментальную работу. Сохранился ответ И. П. Павлова [43]. В письме сохранена старая орфография, которой оставался верен И. П. Павлов. Письмо написано на сдвоенном листе бумаги размером 9×11 см чёрными чернилами.

 

1924 г., 24 марта

Многоуважаемый Викторин Сергеевич,

Конечно, я был бы рад Вас принять опять в лаборатории как отличного работника, но очень боюсь, что Ваша работа в силу чрезвычайной переполненности моей лаборатории будет очень затруднена. Теперь не то, что было раньше: работай хоть цельный день. Сейчас комнату занимают двое – трое, работать приходится по определённым часам. Да и с животными беда: нет достаточного помещения и не всегда хватает средств для их пропитания. Так и рассудите сами: есть Вам расчёт работать при таких условиях, или нет. Тема, о которой пишите в письме, не разрабатывалась дольше. Но надо сказать, что тот предмет далеко вперёд ушёл против Вашего периода во многих отношениях. Конечно, есть не малый интерес и просто только познакомиться со всем тем, что сейчас делается в лаборатории. Намечаются очень определённые и важные отношения нашей работы к нервным заболеваниям.

Итак, как хотите, но знайте, что дело с некоторым риском.

Преданный Вам

Ив. Павлов.

 

Несмотря на отсутствие возможности экспериментально проверить свои научные гипотезы в стенах павловской лаборатории, В. С. Дерябин использует работу на кафедре для организации научных исследований. В 1924 г. он вместе со студентами А. Г. Ципесом и Я. Л. Виккером создает кружок психопрофилактики. При его содействии при неврологической клинике была открыта экспериментально-психологическая лаборатория. Методы экспериментально-психологического исследования В. С. Дерябин широко применил при изучении психических нарушений у больных в исходных состояниях эпидемического энцефалита и у пациентов с психическими заболеваниями.

 

В созданной лаборатории В. С. Дерябин регулярно проводил занятия со студентами, в ней же он выполнил работу «О восприятии объемов» у зрячих и слепых испытуемых, опубликованную в Иркутске отдельной брошюрой в 1928 г. [11]. Подробнее об этом вспоминал Я. Л. Виккер: «Помню, например, как я… присутствовал в свободное от дежурств время при том, как В. С. исследовал у больных…восприятие объема. Исследования эти В. С. проводил во врачебной библиотеке, служившей и для заседаний конференции врачей, на которых В. С. председательствовал. Для своих исследований В. С. приходилось самому заказывать какому-то мастеру деревянные кубики и шарики различной величины. В такой обстановке В. С. проводил свои психофизиологические исследования, которые должны были привести к вынашиваемой В. С. надежде когда-нибудь написать книгу о физиологической психологии. И доктор медицины, защитивший диссертацию у И. П. Павлова, охотно допускал студента, мечтавшего стать психиатром, присутствовать при его исследованиях и давал студенту пояснения. Помню, как, касаясь условий, в которых приходилось проводить исследования в те времена, В. С. любил повторять: “А что делать? Податься ведь некуда!”. Фразы эти он произносил как-то особенно мягко и при этом добродушно улыбался, заражая и нас своим оптимизмом и настойчивостью в достижении поставленной цели в науке…

 

В бытность старшим ассистентом В. С. опубликовал ряд работ и в числе их интересное наблюдение над индуцированным психозом: муж, больной шизофренией, паранойдной формой с религиозным бредом величия, и жена, истеройдная личность, индуцированная бредом мужа. Они были выявлены в тюрьме пишушим эти строки в порядке психиатрического надзора и направлены в психиатрическую больницу, где и были представлены Викторину Сергеевичу» (Письмо Я. Л. Виккера О. Н. Забродину от 23.11.1976). Речь идет о статье В. С. Дерябина «О психогенезисе индуцированного помешательства» [6].

 

Обращает на себя внимание 1926 г., отмеченный пиком публикаций Викторина Сергеевича: тут и работы непосредственно по психиатрии [4–6], и на стыке психиатрии с неврологией [7; 8]. О большом интересе к вопросам прикладной (военной) психологии свидетельствует статья «Задачи и возможности психотехники в военном деле» 1926 [33]. Проблемы психологии и психиатрии одновременно привлекали внимание В. С. Дерябина, объединяющим моментом являлся его постоянный интерес к психофизиологической проблеме, укрепившийся в период его работы у И. П. Павлова.

 

Поворотным моментом в научных исследованиях В. С. Дерябина явилось изучение им в средине 20-х гг. психических нарушений у больных в исходных состояниях эпидемического энцефалита. У таких больных он обратил внимание на значительные расстройства в эмоционально-волевой сфере, которые превалируют над нарушениями внимания, памяти и способности к логическому суждению. Он писал: «При побледнении душевных движений получился живой труп. Психическая жизнь интеллигентного человека оказалась сведенной к низшим проявлениям: из больного, выражаясь образно, как бы вынули душу, и сохраненный интеллект не может прикрыть глубокого изменения личности» [10; 39]. Это позволило ему в 1928 г. сделать важный вывод о том, что в отношении психических функций, которые ранее связывали исключительно с деятельностью коры больших полушарий, теперь приходится признать возможным, что эмоции и воля находятся в функциональной зависимости от подкорковых образований.

 

Этот «клинический опыт, произведенный природой», как его называл В. С. Дерябин, подвигнул его на написание в 1928–1929 гг. монографии «Чувства, влечения и эмоции», которая в случае опубликования могла явиться первой в стране на эту тему. Опубликованию книги помешали идеологические установки того времени. В связи с этим книга вышла в свет только в 1974 г., через 20 лет после смерти автора.

 

Сам автор предпослал названию книги подзаголовок: «Опыт изложения с психофизиологической точки зрения». В этом проявилась приверженность его диалектическому материализму, а во взглядах на психофизиологическую проблему – материалистическому монизму. В монографии В. С. Дерябин изложил положения учения о физиологических основах аффективности. Проблема аффективности – чувств, влечений (ныне – мотиваций) и эмоций привлекла его не только благодаря клиническому опыту, но и потому, что чувства, влечения и эмоции являются одновременно явлениями физиологическими и, вместе с тем, имеющими психическую, субъективную окраску. Таким образом, по В. С. Дерябину, аффективность представляет собой связующее звено между физиологическим и психологическим. Вместе с тем, как подчеркивает автор, объединение простых чувств, влечений и эмоций под общим термином аффективность свидетельствует об эволюционной генетической связи между простыми чувствами, влечениями и эмоциями.

 

В работе «О закономерности психических явлений» [9; 29], предшествовавшей написанию монографии «Чувства, влечения и эмоции», В. С. Дерябин излагает методологические подходы к изучению психики на основе достижений физиологических школ И. П. Павлова и А. А. Ухтомского. В частности, он применяет принцип доминанты А. А. Ухтомского, опубликованный последним в 1925 г. [52], для объяснения механизма действия влечений (мотиваций) и впервые выдвигает положение о единой психофизиологической доминанте. Таким образом, еще в конце 20-х гг. он обосновал положения учения о физиологических основах аффективности.

 

В стремлении полностью отдаться работе по психиатрии В. С. Дерябин вместе с семьей переезжает в Иркутск, где проходит по конкурсу на должность заведующего кафедрой психиатрии лечебно-профилактического факультета Иркутского госуниверситета (с 1930 г. – Восточно-Сибирского медицинского института). В этой должности он работает в звании профессора с мая 1927 г. по июль 1933 г.

 

По приезде В. С. Дерябина тепло встретил проф. Н. Н. Топорков, коллега и товарищ по работе в Томской психиатрической больнице, а ныне заведующий кафедрой нервных болезней лечебно-профилактического факультета Иркутского госуниверситета. На II и III Сибирских совещаниях здравотделов он выдвигает программу развития психиатрической службы в Иркутской губернии и Восточной Сибири, рассматривая Иркутск с его кафедрой и клиникой в качестве будущего центра психиатрической помощи в Восточной Сибири, базы подготовки врачей-психиатров и среднего медицинского персонала [49].

 

Понятно, что Н. Н. Топорков привлек к осуществлению своих планов В. С. Дерябина, который стремился продолжить исследования на самостоятельной кафедре психиатрии. Как и в Томске, В. С. Дерябин не ограничивается чисто клинической работой. При кафедре им организуется экспериментально-физиологическая лаборатория с экспериментально-психологическим исследованием больных. В этой работе ему помогают И. С. Сумбаев и М. А. Панкратов, вместе с которыми В. С. Дерябин изучает проблемы общей психопатологии и патофизиологии ВНД. М. А. Панкратов был учеником В. С. Дерябина. Вероятно, по инициативе В. С. Дерябина он вслед за ним переехал в Ленинград и стал коллегой Л. А. Орбели. С 1955 по 1957 г. он – зав. кафедрой анатомии и физиологии человека и животных в Педагогическом институте им А. И. Герцена, впоследствии в течение ряда лет – профессор этой кафедры.

 

Работая в Иркутске, В. С. Дерябин много сил и времени уделяет учебно-преподавательской деятельности, общественной и административной работе, будучи деканом лечебно-профилактического факультета Иркутского госуниверситета. О напряженной деятельности В. С. Дерябина в этот период вспоминал во впервые публикуемом письме автору этих строк профессор Б. Х. Ходос, работавший тогда ассистентом кафедры нервных болезней. «За время пребывания в Иркутске В. С. (Викторин Сергеевич – О. З.) провел большую работу по организации кафедры психиатрии, уделял много внимания организации учебной работы студентов, обеспечил высокий уровень преподавания этой дисциплины, провел большую методическую работу с сотрудниками кафедры и со студентами. Руководство мединститута высоко оценило его организационную и методическую работу и привлекло к работе в деканате лечебно-профилактического факультета… Викторин Сергеевич уделял много внимания учебно-методической работе – курсу лекций, групповым занятиям, зачетам, экзамену и пр. Викторин Сергеевич был хорошим вузовским лектором, студенты с интересом слушали его лекции, серьезно относились к зачетам и контрольным занятиям в студенческих группах.

 

Профессор В. С. Дерябин был высоко-эрудированным психиатром, отлично знал русскую и немецкую литературу по своей специальности, хорошо изучал каждого больного, намеченного к разбору на лекции… Викторин Сергеевич стремился сочетать свою огромную учебную, лечебно-консультативную и организационную работу с научной, несмотря на слабое оборудование кафедры.

 

Профессор В. С. Дерябин… отличался большой скромностью, доступностью и простотой в общении. Он очень внимательно относился к больным и их родственникам. Это было счастливое сочетание: большой врач-специалист и гуманист в самом большом значении этих слов. Эти мои строчки я хотел бы закончить, отметив еще одну особенность личности Викторина Сергеевича: он был очень хорошо знаком с литературой социально-экономического профиля».

 

В воспоминаниях проф. Б. Х. Ходоса В. С. Дерябин предстает в новых качествах: способного лектора, организатора учебной и методической работы в масштабах не только кафедры, но и института. Его организаторские способности проявились при создании Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества и Восточно-Сибирского медицинского института.

 

В 1931 г. вышли из печати две статьи В. С. Дерябина: «Задачи психиатрической помощи в Восточной Сибири» [12] и «Задачи Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества» [13], которые характеризуют его как организатора здравоохранения и психиатрической помощи в Восточной Сибири. Во второй статье он дает широкий обзор положения научных исследований в капиталистических странах в XIX и XX вв. Далее автор переходит к задачам науки в условиях социалистического общества, приводит слова Н. И. Бухарина, сказанные им на Всесоюзной конференции по планированию научно-исследовательской деятельности: «Наука должна стать практическим рычагом нашего великого строительства, это предполагает ориентацию на массу, небывалую в истории демократизацию знаний, рост массовой технической научной культурности….Только бешено развивая научно-исследовательскую работу, повышая ее темпы, применяя новые социалистические методы, решительно расширяя сеть научно-исследовательских учреждений, повышая удельный вес науки всей общественной жизни Союза, только смело соединяя ее с промышленностью и сельским хозяйством, прежде всего, мы сможем выдержать предстоящий нам всемирно-исторический экзамен» [13, с. 5]. Знаменательно, что в приводимой статье, относящейся к 1931 г., В. С. Дерябин дважды цитирует Н. И. Бухарина, к тому времени отстраненного И. В. Сталиным от основных партийных и государственных должностей, и ни разу не упоминает имени Сталина. Факт для того времени беспримерный!

 

Организационные вопросы здравоохранения, разработка планов по снижению заболеваемости, вопросы гигиены и патологии труда и т. д. – все эти вопросы потребовали создания Научно-медицинского общества в масштабах Восточно-Сибирского края. Основной целью общества явилось вовлечение в научное творчество широких кругов врачей, в частности, работников периферии и содействие членам общества в выполнении конкретных научно-исследовательских задач. В. С. Дерябин в связи с этим подчеркивает, что свое отражение в жизни общества должны иметь и обсуждение вопросов, рождающихся в текущей работе на местах, и организационные и плановые вопросы здравоохранения, и научно-исследовательская работа. Характерно, что завершает он статью словами: «Диалектический метод мышления должен лечь в основу научной и практической работы членов общества» [13, с. 7].

 

Печатные работы В. С. Дерябина иркутского периода научной деятельности (1927–1933) главным образом посвящены обобщению психопатологических симптомов у больных эпидемическим энцефалитом, выполненных в нервно-психиатрической клинике Томского госуниверситета. Знаменательно, что работы иркутского периода по психиатрии были представлены одной статьей: «Бред одержимости и соматические ощущения» [37].

 

Вместе с тем работа в Восточной Сибири диктовала необходимость откликнуться на потребности краевой медицины. Насущной проблемой явилась диагностика у психических больных сифилиса, главным образом, врожденного. Итогом работы кафедры психиатрии в этом направлении, выполненной под руководством проф. В. С. Дерябина, явился изданный под его общей редакцией в 1934 г. сборник трудов Восточно-Сибирского медицинского института «Сифилис при душевных болезнях» [14]. Следует отметить, что при всей важности изучавшейся проблемы краевой медицины она все же была далека от сферы основных научных интересов В. С. Дерябина, определявшейся психофизиологической проблемой и, в частности, проблемой аффективности. Кроме того, возможности вузовской науки того времени, в особенности на периферии, были очень ограничены.

 

Разумеется, такое положение не могло удовлетворить ученого, поставившего вслед за своим учителем И. П. Павловым научной целью познание материальных основ психической деятельности. Не удовлетворяло его и состояние психиатрии того времени, о чем писал сам он в Автобиографической записке: «Работая по психиатрии, пришел к заключению, что, руководясь клинико-психологическим методом исследования, психиатрия, после установления основных нозологических единиц, зашла в тупик, что выяснение патологической сущности психических заболеваний может дать лишь материалистическое исследование, и, в первую очередь, физиология и патофизиология нервной системы» [45, с. 98].

 

Это обстоятельство заставило В. С. Дерябина совершить крутой поворот в своей научной деятельности – вернуться к работе в области физиологии. Если учесть, что В. С. Дерябину было в ту пору (1933 г.) 58 лет, то это свидетельствует о большой смелости и принципиальности ученого. К тому моменту он занимал прочное положение заведующего кафедрой, декана, пользовался известностью и уважением в среде медицинских работников (в частности – психиатров, невропатологов) Сибири. Однако стремление «во всем дойти до самой сути» не позволило ученому продолжать работу в русле принятых, но не удовлетворявших его представлений. Сыграло роль и давнишнее тяготение В. С. Дерябина к научно-исследовательской работе по физиологии и патофизиологии центральной нервной системы (ЦНС). Таким образом, переход, а, имея в виду предшествующую работу у И. П. Павлова, возврат к физиологическому эксперименту был закономерным, продуманным шагом.

 

По рекомендации И. П. Павлова В. С. Дерябин в декабре 1933 г. был принят в возглавляемый академиком Л. А. Орбели отдел специальной и эволюционной физиологии Всесоюзного института экспериментальной медицины в качестве сотрудника 1-го разряда. Настойчивое желание врача-психиатра проверить свои идеи в условиях физиологического эксперимента были близки тогдашним устремлениям самого И. П. Павлова, нацеленным на приложение накопленных экспериментальных данных к условиям неврологической и психиатрической клиник. Леон Абгарович Орбели хорошо знал Викторина Сергеевича по работе в павловских лабораториях еще с 1912 г. При этом он считал, что В. С. Дерябин, исключительно строго относящийся к научным исследованиям, имеет в работе серьезные преимущества благодаря знанию двух родственных дисциплин – физиологии и психиатрии.

 

С момента перехода к работе в области физиологии научные интересы Викторина Сергеевича концентрируются на изучении механизмов нарушений ВНД, возникающих при экспериментальных повреждениях ЦНС, а также при воздействии на организм животных фармакологическими агентами. Можно видеть, что в экспериментальных исследованиях В. С. Дерябин пытался ответить на вопрос, который возник у него при изучении психических нарушений у больных эпидемическим энцефалитом, а именно – какова роль подкорковых структур головного мозга и эмоций в психической деятельности? В том, что академик Л. А. Орбели одобрил программу исследований, предложенную психиатром из Сибири, сказалось исключительно доброжелательное отношение Леона Абгаровича к В. С. Дерябину. Л. А. Орбели систематически присутствовал во время экспериментов В. С. Дерябина, участвовал в операциях и проявлял живой интерес к результатам исследований.

 

Параллельно с экспериментальными исследованиями Викторин Сергеевич в средине 30-х гг. пишет психофизиологический очерк «О счастье», вошедший позднее в его монографию «Психология личности и высшая нервная деятельность» [26]. Однако по многостороннему охвату проблемы «О счастье» уместно отнести к монографиям. Хотя эта работа была написана в средине 30-х гг., она и в наше время представляет собой явление уникальное. Это отметил в своей рецензии известный нейропсихолог Дмитрий Вадимович Ольшанский: «Не часто встречаемый в мировой литературе анализ аффективности на примере положительных эмоций…. осуществляется практически со всех возможных сторон – эволюционно-филогенетической, химической, онтогенетической и геронтологической, психо- и нейрофизиологической, клинической, социальной, социологической и даже идеологической» [50, с. 619]. К сказанному следует добавить философский, моральный, педагогический и психофармакологический аспекты.

 

Кроме методологической, была и другая причина применения автором системного подхода, заставлявшего его черпать данные по проблеме из области смежных наук – недостаточность и несовершенство знаний того времени, в первую очередь – в области нейрофизиологии головного мозга. Однако эта очевидная трудность послужила автору на пользу во всестороннем рассмотрении проблемы счастья, доказывая, что основным препятствием к целостному пониманию предмета является не недостаток фактических данных, а отсутствие методологически правильного подхода к их рассмотрению. Следует отметить и смелость ученого, посягнувшего на изучение феномена счастья методом психофизиологического анализа.

 

В. С. Дерябин не мог не понимать трудности взятой на себя задачи. Попытка «поверить алгеброй гармонию» в святая святых человеческой психики – в сфере высших, личностных эмоций могла вызвать стихийный протест читателя, подобный тому, который вызывает сведение любви с ее поэтической окраской к чисто физиологической стороне. Ученый хорошо сознавал опасность быть неправильно понятым, но не боялся подставить себя под удар. Это, однако, не означало, что счастье человека как социологическую категорию В. С. Дерябин рассматривал с чисто психофизиологических позиций.

 

После реорганизации отдела специальной и эволюционной физиологии ВИЭМ в Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности им. акад. И. П. Павлова В. С. Дерябин продолжает в нем работать вплоть до 07.06.41 г. Хотя институт находился в Колтушах и относился к Биологической станции им. акад. И. П. Павлова, В. С. Дерябин работал на базе Естественно-научного института им. П. Ф. Лесгафта АПН СССР, который был расположен в Ленинграде на проспекте Маклина. Сам В. С. Дерябин в ту пору жил с семьей в соседнем с институтом доме по ул. Союза Печатников (д. 25а). В 30-е гг. жил там и работал директор этого института, знаменитый народоволец Николай Александрович Морозов – «шлиссельбуржец».

 

В стенах института в довоенные годы В. С. Дерябин выполнил несколько работ, часть из них была опубликована: «Влияние бульбокапнина на пищевые условные рефлексы» [15] и «Влияние бульбокапнина на оборонительные (кислотные и двигательные) условные рефлексы» [16]. На III совещании по физиологическим проблемам в Москве в 1938 г. он выступает с докладом «О влиянии повреждения таламуса и гипоталамической области на высшую нервную деятельность», на V совещании – с докладом «К вопросу о бульбокапниновой кататонии у собак». Позднее эти работы были опубликованы в виде статей [19; 20].

 

В предвоенные годы В. С. Дерябин большое внимание уделяет проблеме «Мозг и психика», которой посвятил статью «Душа и мозг» в журнале «Наука и жизнь» [17], а также чтению научно-популярных лекций.

 

В. С. Дерябин тяжело переживал начало II мировой войны – 1 сентября 1939 г. Сохранилась фотография, сделанная моим отцом Н. И. Забродиным 3 сентября 1939 г., на которой дед в понимании трагичности момента стоит перед репродуктором «тарелкой» в момент сообщения о том, что Великобритания и Франция объявили войну Германии в ответ на ее вероломное нападение на Польшу. Наша официальная пропаганда периода пакта Молотова-Риббентропа была враждебно настроена к «прогнившим демократиям», к которым относили Великобританию и Францию. Атмосфера того времени ярко описана в мемуарах И. Г. Эренбурга «Люди, годы, жизнь».

 

В. С. Дерябин, переживший на своем веку несколько войн, в том числе I Мировую, участником которой был почти все годы, хорошо понимал, что Советский Союз неизбежно будет вовлечен в мировую войну, что война с Германией неизбежна. Умудренный жизнью человек с тревогой следил за ходом мировых событий. Мать моя вспоминала, что однажды в кругу родных отец высказал опасение, что в случае войны Ленинград вследствие своего географического положения, легко может быть отрезан, блокирован. К сожалению, его тревожные предчувствия оказались провидческими. Официальные установки предвоенной поры на войну «малой кровью» и на «чужой территории», вероятно, слишком напоминали ему атмосферу «шапкозакидательства» времен начала русско-японской и германской войн.

 

В памятный день 22 июня 1941 г. стояла чудесная летняя погода, цвели сирень и черемуха и все располагало к отдыху. Известие о начале войны застало В. С. Дерябина на Карельском перешейке, когда он вместе с родными возвращался после воскресного отдыха. Поезда на Ленинград были переполнены. Многие дачники спешили вернуться в город. Никто в ту пору не предполагал, что война продлится почти четыре года и принесет неисчислимые бедствия нашему народу.

 

Сын В. С. Дерябина – Сергей Викторинович был призван на действительную военную службу в 1939 г. и проходил ее под г. Белостоком, входившим ранее в состав Польши. После разгрома Польши фашистской Германией по соглашению тогдашнего руководства Германии и Советского Союза г. Белосток и одноименная область вместе с Западной Белоруссией вошли в состав СССР. Сохранилось фото, присланное С. В. Дерябиным с места службы, на обороте которого он написал: «Мл. сержант Дерябин в полной выходной форме. 10.1.41 г.». Войска 3-й и 10-й армий Западного фронта, действовавшие в белостокском выступе, с начала войны оказались в тяжелейшем положении – были обойдены с флангов, а частично и с тыла. Командующий фронтом генерал армии Д. Г. Павлов в ночь с 25 на 26 июня принял решение об отводе этих армий, которым грозило быстрое окружение, но «в войсках уже не было горючего и транспортных средств, захваченных или уничтоженных в первые дни боев противником. Беспорядочный отход соединений осуществлялся в тяжелейших условиях господства немецкой авиации в воздухе, стремительных обходных маневров подвижных групп противника» [2]. С. В. Дерябин, как и миллионы его сверстников, принял первый удар фашистского нашествия. Сохранилось неотправленное письмо В. С. Дерябина сыну от 26.06.41 г., когда его, видимо, уже не было в живых.

 

«Дорогой Сережа!

По сегодняшней сводке немецкая волна далеко перехлестнула Белоруссию. Все-таки пишу по старому адресу. Тотчас же напиши хоть пару слов, чтобы знать, что ты еще цел. На войне прорыв – дело обычное. Плохо для того, кто в него угораздился, но для всего фронта это часто оказывается лишь местным инцидентом. Пиши, не нужно ли чего выслать. Твой В. Дерябин».

 

Это письмо – один из многочисленных документов того времени. Отец тревожился за судьбу сына. Позднее, уже в эвакуации в Свердловске, он многократно обращался с запросами в военкомат, но получал один ответ: «В списках убитых и раненых не числится». «Пропал без вести» – официальная формулировка того времени, существовавшая для миллионов солдат и командиров, погибших или попавших в плен во время войны. Вынужденное быстрое отступление наших войск зачастую не позволяло в то время собирать жетоны с личными номерами с убитых военнослужащих. У отца не было сомнений, что его сын – Сергей Викторинович Дерябин честно исполнил свой воинский долг, пал смертью храбрых.

 

4 июля В. С. Дерябину вечером позвонил академик Л. А. Орбели и сообщил, что на следующий день будет организован поезд для отправки пожилых научных сотрудников и членов их семей за пределы Ленинградской области. В. С. Дерябин хотел, чтобы эвакуировалась его дочь – Нина Викториновна с сыном. Однако она, по характеру очень похожая на отца, заявила, что согласится на это только в том случае, если отец поедет вместе с ними. К отходу поезда подъехал Леон Абгарович Орбели, который очень тепло попрощался с отъезжающими. Выглядел он тогда цветущим, и глаза южанина светились добротой.

 

По приезде в г. Свердловск Викторин Сергеевич устроился на работу ординатором в клинику нервных болезней медицинского института. Клиника находилась при кафедре нервных болезней, которой заведовал известный невропатолог профессор Д. Г. Шефер.

 

Сам В. С. Дерябин вспоминал о том времени в письме внуку. «В Свердловске во время войны я заведовал палатой с самыми тяжелыми больными. Часто попадали больные без сознания, парализованные, лишенные речи (афазия). Такие больные неопрятны («ходят под себя»), у них легко возникают пролежни, а, раз возникнув, принимают тяжелое, нередко смертельное течение… Почти во всех случаях пролежни обнаруживал я, хотя до меня, принимая дежурство, сестра должна была делать осмотр больных, но она его не делала… Была одна сестра-старушка, которая работала еще в земской больнице. Эта сестра была единственная, на которую можно было положиться. Она делала для больных все, что нужно… Одному больному сделали тяжелую спинномозговую операцию. Больной был в очень тяжелом состоянии. У других сестер он погиб бы от пролежней, а она его выходила – он вышел из клиники на работу. То, что делала эта сестра, сумела бы сделать каждая, но у других не было охоты – “своя рубашка ближе к телу”» [28, с. 63–64].

 

В этих откровенных воспоминаниях – неприятие эгоизма, душевной черствости, которые и в мирное время тяжелы для окружающих, а в военное – недопустимы. Своим самоотверженным трудом В. С. Дерябин, несмотря на преклонный возраст, – к началу войны ему было 65 лет – спас многих раненых бойцов. Этому способствовали не только огромный опыт невропатолога и психиатра, но и исключительная требовательность – как к самому себе, так и к медицинскому персоналу.

 

Н. В. Дерябина вспоминала: «Ему досталось одно из тяжелых отделений с черепными ранениями и травмами. Много благодарственных писем получал он впоследствии с фронта от воинов, которые в результате лечения выздоровели и стали трудоспособными… Хуже всего переносил недостаток питания отец… Папу спасла его врачебная специальность. Во время резких ухудшений его госпитализировали в клинику, в которой он работал. Помимо лечения ему назначали усиленное питание».

 

Работая в клинике, В. С. Дерябин одновременно выполнял обязанности консультанта-психиатра Свердловского военного округа. В это время он выполнил два исследования по военной тематике.

 

В январе 1943 г. В. С. Дерябин узнает о смерти в блокированном Ленинграде жены – Елены Александровны Дерябиной. Елена Александровна была не только верной спутницей жизни В. С. Дерябина, но и товарищем по работе, коллегой-психиатром, разделившей с ним все трудности и радости самой гуманной медицинской специальности. Верная долгу врача, перед самым началом блокады Елена Александровна с последним поездом эвакуировала своих пациентов из психиатрической больницы в поселке Вырица в Ленинград, где продолжала оказывать им помощь в блокированном городе, пока хватало сил.

 

Самым тяжелым в Свердловске был 1944 г., когда на улицах от голода стали падать люди. Рабочие на военных заводах работали без отдыха по 14 и более часов в сутки. Некоторые из них стали опухать от голода и падать от усталости. Несмотря на это, тыл жил интенсивной, трудовой жизнью. И непрерывно на запад отправлялись поезда с танками и новыми видами вооружений. Им давалась «зеленая улица».

 

Несмотря на развившуюся алиментарную дистрофию, В. С. Дерябин не прервал научных исследований. В 1944 г. в журнале «Знание – сила» была опубликована его статья «Эмоции как источник силы» [18], в которой автор обращается к многочисленным примерам самоотверженности, мужества и высокой физической выносливости солдат и офицеров Красной Армии. В. С. Дерябин подчеркивает, что чувство патриотизма, ненависть к захватчикам умножают силы воинов за счет динамогенного действия эмоций, в основе которого лежит усиление адаптационно-трофической функции симпатической нервной системы, учение о которой было создано академиком Л. А. Орбели.

 

В мае 1944 г. В. С. Дерябин вместе с семьей возвращается в Ленинград и возобновляет прерванные войной исследования в должности старшего научного сотрудника в Институте физиологии им. И. П. Павлова АН СССР. В письме племяннику Льву Николаевичу Дерябину, в ту пору – фронтовому хирургу, от 3.12.44 г. Викторин Сергеевич упомянул о том, что Л. А. Орбели предложил ему в больнице им. Балинского заведовать психиатрической клиникой на 5-й линии Васильевского острова, которая в свое время была организована И. П. Павловым. Предложение это Викторин Сергеевич принял с большими колебаниями. В письме племяннику он писал: «Если бы это произошло 5 лет назад, я был бы очень рад. Теперь другое дело. Зачем занимать плацдарм, если знаешь, что всерьез воевать не придется. При моем сердце и кровяном давлении нужно считать удачей, если протяну много 5 лет, а для того, чтобы достичь серьезных результатов, это срок малый». Далее он пишет о состоянии дел в клинике, недостатке клинических больных и врачей, развертывании в ней лабораторий – психологической, эндокринно-вегетативной и обмена веществ и добавляет: «Словом скрипка есть (вернее будет) – надо суметь сыграть». Он хочет привлечь к работе в клинике по проведению электроэнцефалографии Л. Н. Дерябина, зная его знания и опыт в области электротехники. К сожалению, планам этим не суждено было сбыться из-за плохого состояния здоровья Викторина Сергеевича, подорванного войной [40].

 

В 1948 г., оставаясь в штате Института физиологии им. И. П. Павлова АН СССР, В. С. Дерябин продолжил работу в физиологическом отделе, руководимом Л. А. Орбели, Естественнонаучного института им. П. Ф. Лесгафта АПН СССР. С этого времени исследования проводились совместно с Л. Н. Дерябиным, который после демобилизации из армии был принят Л. А. Орбели на работу в его лабораторию в упомянутом институте. Л. Н. Дерябин вспоминал, что В. С. Дерябин привлекал его к участию в «клинических средах», которые проводил Л. А. Орбели в больнице им. Балинского и которые являлись продолжением «Павловских сред», организованных И. П. Павловым.

 

В послевоенные годы В. С. Дерябин изучал влияние биологически активных веществ (ацетилхолина, адреналина) на моторику собак в условиях разобщения нервных центров, связанного с перерезкой спинного мозга [23; 24]. По воспоминаниям Л. Н. Дерябина, Викторин Сергеевич так объяснял ему цель исследования. В экстремальных ситуациях, в условиях сильных эмоциональных потрясений (военные действия, землетрясения и т. п.), в случаях, когда наступает внезапное ослабление функций коры головного мозга, люди обнаруживают различные типы двигательной активности: одни впадают в ступор, другие – в сильное психическое и двигательное возбуждение. Подобные же варианты двигательного реагирования на опасность наблюдаются и у животных: от полной неподвижности («затаивание» или «рефлекс мнимой смерти»), через координированные реакции борьбы или бегства вплоть до хаотического моторного возбуждения типа «двигательной бури». Первая и последняя реакции наблюдаются и у лабораторных животных при взятии экспериментатором в руки или при иммобилизации. Выделение в организме биологически активных веществ (ацетилхолина, адреналина), наступающее в подобных ситуациях, может иметь иногда защитное значение (в случае борьбы, бегства) путем усиления функционирования физиологических систем (сердечно-сосудистой, мышечной и др.), но в случае ступора может оказаться губительным. При этом вспоминается статья В. С. Дерябина «Психотехника в военном деле», 1926 г. [33], в которой он подчеркивает роль негативных эмоций (страх) в торможении мыслительной и двигательной активности участников военных действий в критических ситуациях.

 

Эти экспериментальные исследования, как и выполненные в 30-е гг. (с повреждением таламуса и гипоталамической области, с введением бульбокапнина), кроме общефизиологического значения имели целью изучение механизмов некоторых психопатологических явлений, в частности, кататонии, имеющей место у больных шизофренией.

 

В первые послевоенные годы В. С. Дерябин в свободное от основной работы время интенсивно работает над психофизиологическими очерками «О сознании» и «О Я», которые были опубликованы в 1980 г. в составе монографии В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность» [26].

 

В соответствии с системным подходом к изучению сознания, очерк «О сознании» состоит из двух разделов: «О сознании с формальной стороны» и «О содержании сознания». В первом сознание рассматривается в физиологическом и медицинском аспектах, во втором – в социальном и морально-этическом. Известному положению марксизма о ложности индивидуального сознания В. С. Дерябин дает объяснение с позиций неосознаваемого влияния аффективности, сигнализирующей о потребностях, на мышление и сознание.

 

В работе «О сознании» сознание с психофизиологических позиций рассматривается автором как функция мозга, непосредственно связанная с его механизмами, в первую очередь — с механизмами ВНД. При этом автор подчеркивает, что сознания как особой психической функции, отдельной от других психических функций, нет. Эти высказывания автора нашли подтверждение в данных психопатологии [48], которые свидетельствуют о том, что ослабление, нарушение или выключение отдельных или нескольких психических функций вызывает то или иное нарушение сознания.

 

В очерке «О Я» автор впервые проанализировал формирование и структуру переживания Я с эволюционных и психофизиологических позиций. С этой целью он выделил уровни интеграции в организме физиологических и психических процессов: соматический, соматопсихический, высшей психофизиологической интеграции организма и уровень высшей интеграции психических функций. Последняя, по В. С. Дерябину, осуществляется на основе согласованной деятельности аффективности, мышления и активности.

 

В первые послевоенные годы В. С. Дерябин также готовит к публикации монографию «Чувства, влечения и эмоции» [25]. С монографией ознакомились в рукописи и дали положительные отзывы академик Л. А. Орбели, профессора Ф. П. Майоров, В. В. Строганов, Л. Н. Федоров, П. А. Останков. Рукопись монографии была подготовлена автором к печати в 1949 г., но из-за отрицательного отзыва влиятельного рецензента путь к изданию книги был закрыт.

 

В этом факте нашли отражение негативные установки по отношению к изучению чувств, влечений и эмоций человека и животных со стороны лиц, определявших идеологические, философские основания научных исследований, а также направление разработок в области психологии и физиологии. Согласно идеологическим и философским установкам 40-х – 50-х гг. XX в., в нашей стране советский человек руководствовался в своих мыслях и поступках сознанием, установками партии и правительства. Субстратом же сознания является кора головного мозга, управляющая, согласно догматической интерпретации учения И. П. Павлова, всеми органами и системами организма. Невольно напрашивается известная аналогия с руководящей и направляющей ролью партии в нашей стране советского периода, распространяющаяся на всех членов общества.

 

Эмоции же относили к подсознанию, которое изучалось З. Фрейдом и его последователями. Представления З. Фрейда о бессознательном, которое определяет мысли и поступки человека, критиковалось у нас как реакционное направление в буржуазной психологии.

 

В 1949 г. к 100-летию со дня рождения И. П. Павлова В. С. Дерябиным были подготовлены две статьи: «Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова “Об основных формах нервной и психонервной деятельности”» [30] и «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о “слитии” субъективного с объективным» [31], а также воспоминания об учителе [38]. В них он осуществил психофизиологический анализ творческой личности И. П. Павлова.

 

В период догматических искажений павловского научного наследия, наступивший после Объединенной научной сессии АН и АМН СССР (так называемой Павловской сессии), В. С. Дерябин поднимает в печати вопрос о необходимости всестороннего изучения корково-подкорковых взаимоотношений и аффективности, без которого, по его убеждению, исследование ВНД было бы невозможно. В центральных физиологических журналах выходят его статьи: «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [21] и «О путях развития учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности» [22]. Призыв к изучению функций глубоких структур головного мозга, чувств, влечений и эмоций (аффективности), содержащийся в статьях В. С. Дерябина, противоречил тогдашнему упомянутому выше официальному направлению исследований в физиологии ВНД. Однако ученый не боялся идти против течения, был глубоко убежден в правоте своих научных взглядов, опиравшихся, в частности, на давний и глубокий интерес И. П. Павлова к функции подкорковых узлов головного мозга.

 

Следует отметить, что В. С. Дерябин работал у Л. А. Орбели в трудный для последнего период гонений, последовавший за «павловской» сессией. В этот период штат сотрудников Л. А. Орбели насчитывал немного более десятка сотрудников, входивших в так называемую «Индивидуальную группу академика Л. А. Орбели АН СССР». Думается, что для Леона Абгаровича известную моральную поддержку мог иметь тот факт, что рядом с ним трудился В. С. Дерябин, с которым его связывали многие годы работы, в частности у И. П. Павлова.

 

В 1951 г., на 76 году жизни В. С. Дерябин вышел на пенсию, несмотря на возражения зав. лабораторией физиологии и патологии ВНД Института физиологии им. И. П. Павлова АН СССР Ф. П. Майорова, в штате которого он официально числился. Последний считал уход В. С. Дерябина преждевременным, т. к. он выполнял ценные исследования, справляясь с планом научно-исследовательских работ. Однако Викторин Сергеевич настоял на своем, мотивируя тем, что его уход своевременен, так как он уже не может работать «с полной отдачей». Другой причиной явилось стремление всецело посвятить себя работе над обобщающими статьями, посвященными социопсихофизиологическому подходу к изучению проблем социальной психологии. Ими явились написанные позднее, но не опубликованные при жизни, статьи: «О потребностях и классовой психологии» [34], «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» [35] и «Об эмоциях, порождаемых социальной средой» [36]. В них он осуществляет, в частности, анализ мало изученной проблемы социальной психологии: о путях передачи условий материальной жизни на психику человека и формирования классовой психологии и идеологии. В этом вопросе им было установлено важное связующее, сигнализирующее о потребностях звено – аффективность.

 

Выйдя на пенсию, В. С. Дерябин продолжал работать нештатным сотрудником Индивидуальной группы академика Л. А. Орбели АН СССР до внезапной кончины 12 января 1955 г. Произошло это в ходе острого обсуждения научной статьи в последнем номере «Физиологического журнала СССР им. И. М. Сеченова».

 

Прослеживая путь психофизиологических исследований В. С. Дерябина, имевших место на протяжении его научной жизни, можно отметить эволюцию этих исследований – от изучения простых чувств, влечений и эмоций (аффективности) к психофизиологическому анализу сложных психических явлений – сознания, самосознания, счастья, и, наконец, к системному социопсихофизиологическому анализу проблем социальной психологии.

 

И в наше время еще не сформировалась «наука о человеке» (она же – «человекознание», «человековедение»). Свои работы «Чувства, влечения, эмоции», «О сознании», «О Я», «О счастье», «О гордости» («Об эмоциях, порождаемых социальной средой») В. С. Дерябин назвал «кусочком человекознания» [28, с. 75]. К такого рода работам уместно отнести и его «Письмо внуку» («Путевка в жизнь») – обобщение жизненного и научного опыта ученого, изложенное в форме, доступной для «юноши, обдумывающего житье» [27; 28]. Конечная цель научных исследований В. С. Дерябина глубоко гуманистична – помочь человеку избежать многих заблуждений и иллюзий, связанных с незнанием закономерностей своей психической жизни.

 

В личной жизни Викторин Сергеевич был заботливым отцом, дедом, отличался исключительным вниманием к людям – ближним и дальним. О его патриотизме говорит содержание его психофизиологических работ, «Письмо внуку» и самоотверженная работа в годы Великой Отечественной войны [41].

 

Посмертную судьбу научного наследия В. С. Дерябина нельзя назвать счастливой. Ряд положений, выдвинутых им еще в 30-е – 40-е годы, нашли подтверждение и развитие в последующие десятилетия (положение о единой психофизиологической доминанте при влечениях (мотивациях), об интегрирующей роли аффективности в высшей нервной и психической деятельности, об эволюционной преемственности простых чувств, влечений и эмоций и др.). Книги В. С. Дерябина были опубликованы в период, когда исследования мотиваций и эмоций у нас в стране шли полным ходом. В этих условиях работы В. С. Дерябина были положительно восприняты широким кругом читателей, специалистами же в изучении мотиваций и эмоций остались незамеченными. Сказанное о научном наследии В. С. Дерябина уместно закончить словами Д. В. Ольшанского [50, с. 619]: «В. С. Дерябин начал решать доступными ему средствами задачу, которая четко сформулирована была почти полвека спустя. Речь идет об изучении физиологических основ психической деятельности человека, построении физиологии ее целостных форм, попытке ответа на вопрос о физиологических механизмах наиболее сложных видов сознательного, целенаправленного и саморегулирующегося поведения, т. е. о задаче создания «психологически ориентированной физиологии», «психологической физиологии».

 

Список литературы

1. Архивная справка Архива революции и Внешней политики от 17 февраля 1935 г. N2232.

2. Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия // Октябрь. – 1989. – № 7. – с. 89.

3. Дерябин В. С. Дальнейшие материалы к физиологии времени как условного возбудителя слюнных желез. – Диссертация докторская, Петроград, 1916. – 159 с.

4. Дерябин В. С. Анализ одного случая истерических галлюцинаций // Журнал невропатологии и психиатрии. – 1926. – №3. – С. 31–38.

5. Дерябин В. С. К вопросу о механизме образования истерических галлюцинаций // Обозрение психиатрии, неврологии и рефлексологии. – 1926. – №3 – С. 203–208.

6. Дерябин В. С. О психогенезисе индуцированного помешательства // Журнал невропатологии и психиатрии. – 1926. – В. 4. – С. 13–24.

7. Дерябин В. С. К вопросу о судебно-медицинском значении летаргического энцефалита // Судебно-медицинская экспертиза. – 1926. – №3. – С. 37–38.

8. Дерябин В. С. К вопросу о состоянии вегетативной нервной системы при исходных состояниях эпидемического энцефалита // Медико-биологический журнал. – 1926. – №3. – С. 41–52.

9. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений // Иркутский медицинский журнал. – 1927. – Т. 5, № 6. – С. 5–14.

10. Дерябин В. С. Эпидемический энцефалит в психопатологическом отношении // Сибирский архив теоретической и клинической медицины. – 1928. – Т. 3, № 4. – С. 317–323.

11. Дерябин В. С. О восприятии объемов. – Иркутск: Издательство Иркутского университета, 1928. – 32 с.

12. Дерябин В. С. Задачи психиатрической помощи в Восточной Сибири // Советская медицина Восточной Сибири. – 1931. – №1. – С. 14.

13. Дерябин В. С. Задачи Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества // Советская медицина Восточной Сибири. – 1931. – №4. – С. 3–7.

14. Дерябин В. С. Частота сифилиса у душевнобольных по данным исследования // Труды Восточно-Сибирского медицинского института. – 1934. – В. 1. – С. 61–82.

15. Дерябин В. С. Влияние бульбокапнина на пищевые условные рефлексы // Физиологической журнал СССР. – 1936. – Т. 20, № 3. – 393–404.

16. Дерябин В. С. Влияние бульбокапнина на оборонительные (кислотные и двигательные) условные рефлексы // Физиологической журнал СССР. – 1940. – Т. 29, В. 5. – С. 401–412.

17. Дерябин В. С. Душа и мозг // Наука и жизнь. – 1940. – № 3. – С. 9–12.

18. Дерябин В. С. Эмоции как источник силы // Наука и жизнь. – 1944. – № 10. – С. 21–25.

19. Дерябин В. С. Влияние повреждения thalami optici и гипоталамической области на высшую нервную деятельность // Физиологический журнал СССР. – 1946. – Т. 32. – №. 5 – С. 533–548.

20. Дерябин В. С. Об экспериментальной бульбокапниновой кататонии у собак // Журнал высшей нервной деятельности. – 1951. – Т. 1, В. 4. – С. 469–478.

21. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности. – 1951. – Т. 1, В. 6. – С. 889–901.

22. Дерябин В. С. О путях развития учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности // Физиологический журнал СССР. – 1951. – Т. 37, В. 2. – С. 140–144.

23. Дерябин В. С. Действие ацетилхолина на шагательные движения задних конечностей собак. // Физиологический журнал СССР. – 1953. – Т. 39, В. 3. – С. 319–323.

24. Дерябин В. С., Дерябин Л. Н., Кашкай М.-Дж. Действие ацетилхолина на мышцы задней конечности собаки при половинной перерезке спинного мозга // Физиологический журнал СССР. – 1960. – Т. 46, № 12. – С. 1471–1475.

25. Дерябин В. С. Чувства, влечения и эмоции: О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. Изд. 3-е. – М.: Изд. ЛКИ, 2013. – 224 с.

26. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность. (Психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). Изд. 2-е, доп. – М.: Изд. ЛКИ, 2010. – 202 с.

27. Дерябин В. С. Письмо внуку // Нева, 1994. – № 7. – С. 146–156.

28. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Vol. 11, № 3–4. – pp. 57–78.

29. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений (публичная вступительная лекция) // Психофармакология и биологическая наркология. – 2006. – Т. 6, В. 3. – С. 1315–1321.

30. Дерябин В. С. Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова «Об основных формах нервной и психонервной деятельности» // Психофармакология и биологическая наркология. – 2006. – Т. 6, В. 4. – С. 1397–1403.

31. Дерябин В. С. Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о «слитии» субъективного с объективным // Психофармакология и биологическая наркология. – 2007. – Т. 7, В. 3–4. – С. 2002–2007.

32. Дерябин В. С. Эпилог // Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae. – 2007. – Vol. 13, №1–4. – С. 143–148.

33. Дерябин В. С. Задачи и возможности психотехники в военном деле // Психофармакология и биологическая наркология. – 2009. – Т. 9, В.3–4. – С. 2598–2604.

34. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 109–136. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=313 (дата обращения 31.05.2015).

35. Дерябин В. С. О некоторых законах диалектического материализма в психологии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С. 87–119. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1055 (дата обращения 31.05.2015).

36. Дерябин В. С. Эмоции, порождаемые социальной средой // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 3. – С. 115–146. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1203 (дата обращения 09.10.2014).

37. Дерябин В. С., Сумбаев И. С. Бред одержимости и соматические ощущения // Труды Восточно-Сибирского медицинского института. – 1935. – В. 3. – С. 176–184.

38. Забродин О. Н. Воспоминания В. С. Дерябина об И. П. Павлове. Опыт психофизиологического анализа творческой личности учёного // Физиологический журнал имени И. М. Сеченова. – 1994. – Т. 80, № 8. – С. 139–143.

39. Забродин О. Н. Вклад В. С. Дерябина в исследование психических нарушений у больных эпидемическим энцефалитом // Журнал неврологии и психиатрии. – 2012. – Т. 112, № 3. – С. 72–75.

40. Забродин О. Н. Три письма из 44-го. Отзвуки прошлого // Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae. – 2012. – Vol. 18, № 3 – С. 68–73.

41. Забродин О. Н. Его глазами // Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae. – 2015, Vol. 21, № 1, С. 45–62.

42. Забродин О. Н., Дерябин Л. Н. О жизни и научных трудах В. С. Дерябина (К 120-летию со дня рождения) // Журнал эволюционной биохимии и физиологии. – 1998. – Т. 34, № 1. – С. 122–128.

43. Забродин О. Н., Дерябин Л. Н. В. С. Дерябин – ученик и продолжатель дела И. П. Павлова // Российский медико-биологический вестник имени академика И. П. Павлова. – 2003. – № 1–2. – С. 200–207.

44. Иванов-Смоленский А. Г. Пути взаимодействия экспериментальной и клинической патофизиологии головного мозга. – М.: Медицина, 1965. – 495 с.

45. Квасов Д. Г., Фёдорова-Грот А. К. Физиологическая школа И. П. Павлова. – Л.: Наука, 1967. – 300 с.

46. Красик Е. Д., Потапов А. И., Миневич В. Б. Очерки истории развития психиатрической службы в Томской области. – Томск: Издательство Томского университета, 1980. – 132 с.

47. Купченко В. П. Вольнолюбивая юность поэта: М. А. Волошин в студенческом движении // Новый мир. – 1981. – № 12. – С. 216–223.

48. Меграбян А. А. Общая психопатология. М.: Медицина, 1972. – 286 с.

49. Миловзорова С. А. Развитие психиатрической помощи в Восточной Сибири в советское время // Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. – 1986. – Т. 86, В. 6. – С. 928–930.

50. Ольшанский Д. В. Рецензия на книгу В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность» // Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. – 1983. – № 4. – С. 618–620.

51. Сумбаев И. С. О влиянии фармакологических веществ и гипноза на некоторые психические явления у душевнобольных. Диссертация на соискание ученой степени доктора медицинских наук. – Л., 1939.

52. Ухтомский А. А. Принцип доминанты / Собрание сочинений. Т. 1. – Л.: Издательство ЛГУ, 1950. – С. 197–201.

53. Derjabin V. Zur Kenntnis der malignen Nebennierentumoren: Dissertation. München, 1908. – 76 с.

 

References

1. Archive Extract of the Archive of Revolution and Foreign Policy on February 17, 1935, N2232.

2. Volkogonov D. A. Triumph and Tragedy [Triumf i tragediya]. Oktyabr (Oktober), 1989, № 7, p. 89.

3. Deryabin V. S. Further Materials to Time Physiology as Conditional Activator of Salivary Glands [Dalneyshie materialy k fiziologii vremeni kak uslovnogo vozbuditelya slyunnych zhelez. Dissertatsiya doktorskaya]. Dissertation for Ph. D. Degree, Petrograd, 1916, 159 p.

4. Deryabin V. S. The Analysis of a Single Case of Hysterical Hallucinations [Аnaliz odnogo sluchaya istericheskikh gallyutsinatsiy]. Zhurnal nevropatologii i psikhiatrii (Journal of Neuropathology and Psychiatry), 1926, № 3, pp. 31–38.

5. Deryabin V. S. To the Question About the Mechanism of Formation of Hysterical Hallucinations [K voprosu o mekhanizme obrazovaniya istericheskikh gallyutsinatsiy]. Obozrenie psikhiatrii, nevrologii i refleksologii (Review of Psychiatry, Neurology & Reflexology), 1926, № 3, pp. 203–208.

6. Deryabin V. S. About Psychogenesis of Induced Psychosis [O psikhogenezise indutsirovannogo pomeshatelstva]. Zhurnal nevropatologiil i psikhiatrii (Journal of Neuropathology and Psychiatry), 1926, Vol. 4, pp. 13–24.

7. Deryabin V. S. To the Question about the Forensic Medical Value of Lethargic Encephalitis [K voprosu o sudebno-meditsinskom znachenii letargicheskogo ehntsefalita]. Zhurnal sudebno-medicinskoy ehkspertizy (Journal of Forensic Medical Examination), 1926, №. 3, pp. 37-38.

8. Deryabin V. S. To the Question of Condition of Vegetative Nervous System at Residual Conditions of Epidemical Encephalitis [K voprosy sostoyaniya vegetativnoy nervnoy sistemy pri ischodnych sostoyaniyach epidemicheskogo entsefalita]. Medico-biologicheskiy zhurnal (Medical and Biological Journal), 1926, № 3, pp. 41–52.

9. Deryabin V. S. About Regularity of the Mental Phenomena [O zakonomernosti psichicheskich yavleniy]. Irkutskiy Medicinskiy Zhуrnal (Irkutsk Medical Journal), 1927, Vol. 5, № 6, pp. 1–14.

10. Deryabin V. S. Epidemical Encephalitis in the Psychopathological Relation [Epidemicheskiy encefalit v psichopatologicheskom otnoshenii]. Sibirskiy Arkhiv teoreticheskoy i sudebnoy mediciny (Siberian Archive of Theoretical and Legal Medicine), 1928, Vol. 3, book 4, pp. 317–323.

11. Deryabin V. S. On the Perception of Volumes [O vospriyatii obemov]. Irkutsk, Izdatelstvo irkutskogo universiteta, 1928, 32 p.

12. Deryabin V. S. The Problem of Psychiatric Care in Eastern Siberia [Zadachi psikhiatricheskoy pomoschi v Vostochnoy Sibiri] Sovetskaya meditsina. Vostochnoy. Sibiri (Soviet Medicine of Eastern Siberia), 1931, № 1, p. 14.

13. Deryabin V. S. Problems of the East Siberian Regional Scientific and Medical Society [Problemy vostochno-sibirskogo nauchno-meditsinskogo obschestva]. Sovetskay medicina Vostochnoy Sibiri (Soviet Medicine of Eastern Siberia), 1931, № 4. pp. 3–7.

14. Deryabin V. S. The Frequency of Syphilis among the Mentally Ill According to the Research [Chastota sifilisa u dushevnobolnykh po dannym issledovaniya]. Trydy vostochno-sibirskogo medicinskogo instituta. (Proceedings of the East Siberian Medical Institute), 1934, №. 1, pp. 61–82.

15. Deryabin V. S. The Influence of Bulbocapnine on the Food Conditioned Reflexes [Vliyanie bulbokapnina na pischevye uslovnye refleksy]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR. (Physiological Journal of the USSR), 1936, Vol. 20, №. 3, pp. 393–404.

16. Deryabin V. S. The Influence Bulbocapnine on the Defensive (Acidic and Motor) Reflexes [Vliyanie bulbokapnina na oboronitelnye (kislotnye i dvigatelnye) uslovnye refleksy]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1940, Vol. 29, № 5, pp. 401–412.

17. Deryabin V. S. Soul and Brain [Dusha i mozg]. Nauka i zhisn (Science and Life), 1940, № 3, pp. 9–12.

18. Deryabin V. S. Emotions as a Source of Power [Emotsii kak istochnik sily]. Nauka i zhisn (Science and Life), 1944, № 10, pp. 21–25.

19. Deryabin V. S. The Influence of Damage of Thalami Optici and Hypothalamic Area on Higher Nervous Activity [Vliyanie povrezhdeniya thalami optici i gipotalamicheskoy oblasti na vysshuyu nervnuyu deyatelnost]. Fiziologicheskiy Zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1946, Vol. 32, № 5, pp. 533–548.

20. Deryabin V. S. About Experimental Catatonia Provoked by Bulbokapnine at Dogs [Ob eksperimentalnoy bulbokapninovoy katatonii u sobak]. Zhurnal of vysshey nervnoy deyatelnosti (Journal of Higher Nervous Activity), 1951, Vol. 1, №. 4, pp. 469–478.

21. Deryabin V. S. Affectivity and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti (Journal of Higher Nervous Activity), 1951, Vol. 1, № 6, pp. 889–901.

22. Deryabin V. S. About the Ways of Development of the I. P. Pavlov’s Doctrine about Higher Nervous Activity [O putyakh razvitiya ucheniya I. P. Pavlova o vysshey nervnoy deyatelnosti]. Fiziologicheskiy zhurnal USSR (Physiological Journal of the USSR), 1951, Vol. 37, № 2, pp. 140–144.

23. Deryabin V. S. The Effect of Acetylcholine on «Strided» Movement of the Hind Limbs of Dogs [Deystvie acetilholina na shagatelnye dvizhenija zadnih konechnostey sobak]. Fiziologicheskiy zhurnal USSR (Physiological Journal of the USSR), 1953, Vol. 39, №. 3, pp. 319–323.

24. Deryabin V. S., Deryabin L. N., Kashkay M.-J. The Effect of Acetylcholine on the Muscles of the Hind Limb of Dogs at Half Transaction of the Spinal Cord [Deystvie acetilholina na myshcy zadney konechnosti sobaki pri polovinnoy pererezke spinnogo mozga]. Fiziologicheskiy zhurnal USSR (Physiological Journal of the USSR), 1960, Vol. 46, № 12, pp. 1471–1475.

25. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations, Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii. O psichologii, psichopatologii i fiziologii emotsiy]. Moscow, LKI, 2013, 224 p.

26. Deryabin V. S. Personality Psychology and Higher Nervous Activity (Psycho-Physiological Essays “About Consciousness”, “About Ego”, “About Happiness”) [Psichologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost (Psichofiziologicheskie ocherki “O soznanii”, “O Ya”, “O schaste”)]. Moscow, LKI, 2010, 202 p.

27. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Neva (Neva), 1994, № 7, pp. 146–156.

28. Deryabin V. S. A Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae, 2005, Vol. 11, № 3–4, pp. 57–78.

29. Deryabin V. S. About the Regularity of the Mental Phenomena (Public Introductory Lecture) [O zakonomernosti psihicheskih yavleniy (publichnaya vstupitelnaya lektsiya)]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2006, Vol. 6, №. 3, pp. 1315–1321.

30. Deryabin V. S. Remarks Concerning the Brochure of the Academician I. S. Beritov “About the Main Forms of Nervous and Psycho-Nervous Activity” [Zamechaniyа po povodu broshyry akademika I. S. Beritova “Ob osnovnyh formah nervnoy i psihonervnoy deyatelnosti”]. Psihofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2006, Vol. 6, №. 4. pp. 1397–1403.

31. Deryabin V. S. Psycho-Physiological Problem and I. P. Pavlov’s Doctrine about “Conjointery” of Subjective with Objective [Psihofiziologicheskaya problema i uchenie I. P. Pavlova o «slitii» subektivnogo s obektivnym]. Psihofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2007. Vol. 7, №. 3–4. pp. 2002–2007.

32. Deryabin V. S. Epilogue [Epilog]. Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae, 2007, Vol. 13, №1–4, pp. 143–148.

33. Deryabin V. S. Problems and Opportunities of Psychotechnique in Military Affairs [Zadachi i vozmozhnosti psihotehniki v voennom dele]. Psihofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2009, Vol. 9, №. 3–4, pp. 2598–2604.

34. Deryabin V. S. On the Needs and Psychology of Classes (O. N. Zabrodin’s Publication) [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii (Publikatsiya O. N. Zabrodina)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 1, pp. 110–137. Available at: http://fikio.ru/?p=313 (accessed 31 May 2015).

35. Deryabin V. S. About Some Laws of Dialectical Materialism in Psychology [O nekotoryh zakonah dialekticheskogo materializma v psihologii]. Filosofija i gumanitarnye nauki v informacionnom obshhestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 2(4) pp 87–119. Available at: http://fikio.ru/?p=1055 (accessed 31 May 2015).

36. Deryabin V. S. Emotions Provoked by the Social Environment [Emotsii, porozhdaemye sotsialnoy sredoy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 3, pp.115–146. Available at: http://fikio.ru/?p=1203 (accessed 31 May 2015).

37. Deryabin V. S., Sumbaev I. S. Delirium of Possession and Somatic Sensations [Bred oderzhimosti i somaticheskie oshhushheniya]. Trydy vostochno-sibirskogo medicinskogo instituta. (Proceedings of the East Siberian Medical Institute), 1935, №. 3, pp. 176–184.

38. Zabrodin O. N. V. S. Deryabin’s Memories of I. P. Pavlov. Experience of the Psycho-Physiological Analysis of the Creative Person of the Scientist [Vospominaniya V. S. Deryabina ob I. P. Pavlove. Opyt psikhofiziologicheskogo analiza tvorcheskoy lichnosti uchenogo]. Fiziologicheskiy zhurnal imeni I. M. Sechenova (Sechenov’s Physiological Journal), 1994, Vol. 80, № 8, pp. 139–143.

39. Zabrodin O. N. The Contribution of V. S. Deryabin to the Research of Mental Violations of Patients with Epidemic Encephalitis [Vklad V. S. Deryabina v issledovanie psichicheskih narusheniy u bolnyh epidemicheskim encefalitom]. Zhurnal nevrologii i psihiatrii imeni S. S. Korsakova (Korsakov’s Jouranl of Neurology and Psychiatry), 2012, Vol. 112, № 3, pp. 72–75.

40. Zabrodin O. N. Three Letters from the 44-th. Echoes of the Past [Tri pisma iz 44-go. Otzvuki proshlogo]. Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae, 2012, Vol. 18, № 3, С. 68–73.

41. Zabrodin O. N. By His Eyes [Ego glazami]. Folia Otorhinolaryngologiae Et Pathologiae Respiratoriae, 2015, Vol. 21, № 1, С. 45–62.

42. Zabrodin O. N., Deryabin L. N. About V. S. Deryabin’s Life and Scientific Works (To the 120 Anniversary Since Birth) [O zhizni i nauchnyh trudah V. S. Deryabina (K 120–letiyu so dnya rozhdeniya)]. Zhurnal evolytsyonnoy biohimii i fiziologii (Journal. of Evolutionary Biochemistry and Physiology), 1998, Vol. 34, № 1, pp.122–128.

43. Zabrodin O. N., Deryabin L. N. V. S. Deryabin – a Follower and Successor of I. P. Pavlov [V. S. Deryabin – uchenik i prodolzhatel dela I. P. Pavlova]. Rossijskiy mediko-biologicheskiy vestnik imeni akademika I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Russian Medical Biological Herald), 2003, № 1–2, pp. 200–207.

44. Ivanov-Smolenskiy A. G. The Ways of Interaction of Experimental and Clinical Pathophysiology of a Brain [Puti vzaimodeystviya eksperimentalnoy i klinicheskoy patofiziologii golovnogo mozga]. Moscow, Medicina, 1965. 495 p.

45. Kvasov D. G., Fedorova-Grot A. K. I. P. Pavlov’s PhysiologicalSchool [Fiziologicheskaya shkola I. P. Pavlova]. Leningrad. Nauka, 1967. 300 p.

46. Krasik E. D., Potapov A. I., Minevich V. B. Essays on the History of Development of Psychiatric Services in Tomsk Oblast [Ocherki istorii razvitiya psikhiatricheskoy sluzhby v Tomskoy oblasty]. Tomsk, Izdatelstvo Tomskogo Universiteta, 1980, 132 p.

47. Kupchenko V. P. Freedom-Loving Youth of the Poet: M. A. Voloshin in the Student Movement [Volnolyubivaya yunost poyeta: M. A. Voloshin v studencheskom dvizhenii]. Novyj mir (New World), 1981, № 12. pp. 216–223.

48. Megrabyan A. A. Common Psychopathology [Obschaya Psihopatologiya]. Moscow, Мedicina, 1940, 286 p.

49. Milovzorova S. A. Development of Psychiatric Care in Eastern Siberia in the Soviet Period [Razvitie psihiatricheskoy pomoschi v Vostochnoy Sibiri v sovetskoe vremya]. Zhurnal nevropatologii i psihiatrii im. S. S. Korsakova (S. S. Korsakov’s Journal of Neuropathology and Psychiatry), 1986, Vol. 86, № 6, pp. 928–930.

50. Olshansky D. V. Review of the V. S. Deryabin’s Book “Personality Psychology and Higher Nervous Activity”. Zhurnal nevropatologii i psikhiatrii im. S. S. Korsakova (S. S. Korsakov’s Journal of Neuropathology and Psychiatry), 1983, №. 4, pp. 618–620.

51. Sumbaev I. S. On the Influence of Pharmacological Substances and Hypnosis on Some Mental Phenomena of Insane People. [O vliyanii farmakologicheskikh veshhestv i gipnoza na nekotorye psikhicheskie yavleniya u dushevnobolnykh. Dissertatsiya na soiskanie uchenoy stepeni doktora meditsinskikh nauk]. Thesis for the Ph. D. Degree (Medicine), Leningrad, 1939.

52. Ukhtomskiy A. A. Principle of a Dominant [Printsip dominanty]. Sobranie sochineniy, T. 1 (Collected Works, Vol. 1). Leningrad, Izdatelstvo LGU, 1950, pp. 197–201.

53. Deryabin V. S. To the Knowledge of the Malignant Adrenal Tumor. Thesis. [Zur Kenntnis der malignen Nebennierentumoren. Dissertation]. Munich, 1908, 76 p.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. О жизненном и научном пути В. С. Дерябина (к 140-летию со дня рождения) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 4. – С. 84–114. URL: http://fikio.ru/?p=1923.

 
© О. Н. Забродин, 2015

УДК 330.837; 330.858; 330.88

 

Субетто Александр Иванович – Автономная некоммерческая организация высшего профессионального образования «Смольный институт Российской академии образования», проректор по качеству, доктор философских наук, доктор экономических наук, кандидат технических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ, лауреат премии Правительства РФ, президент Ноосферной общественной академии наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: subal1937@yandex.ru

195197, Россия, Санкт-Петербург, Полюстровский проспект, д. 59,

тел.: +7(812)541-11-11.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Экономист из Костромы Матвей Исаакович Скаржинский (1924–2009) был известен как в советское, так и в постсоветское время. Его творческий путь хорошо отразил в себе типичные проблемы, с которыми российская экономическая наука столкнулась в переходный период от советской эпохи к эпохе современной России.

Результаты: В творческом наследии М. И. Скаржинского как в зеркале отразились идеи советской политической экономии, представления экономистов эпохи рыночных реформ и, наконец, сам трагический теоретико-парадигмальный перелом, который произошел в официальной экономической науке под воздействием этих реформ. Они были по сути рыночно-капиталистической контрреволюцией по отношению к советскому планово-социалистическому общественному строю, просуществовавшему в СССР более 70 лет. В первый, советский период интересы ученого были сосредоточены прежде всего на традиционном для марксистского подхода исследовании труда как центральной категории политэкономии. Во второй период – эпоху рыночных реформ – М. И. Скаржинский сменил теоретико-ценностные доминанты своих взглядов и исходил из постулатов саморегулирующей силы рынка, занимая феноменологическую и институциональную позицию.

Область применения результатов: Труды М. И. Скаржинского, выполненные как в советский, так и в постсоветский период, направлены на анализ фундаментальных проблем функционирования экономики. Однако подходы к этим проблемам во время первого и второго из этих периодов заметно различаются.

Выводы: Как своеобразная знаковая фигура, М. И. Скаржинский есть «зеркало» той величайшей всемирно-исторической трагедии, которая выразилась в рыночно-капиталистической контрреволюции, в распаде СССР. Эта трагедия перешла в трагедию отечественной экономической науки, запечатлелась в том мировоззренческом и методологическом разломе, которой материализовался в смене ценностей и методолого-познавательных «матриц» в исследовательской логике поведения многих отечественных ученых-экономистов, в том числе и М. И. Скаржинского.

 

Ключевые слова: М. И. Скаржинский; политэкономия социализма; отечественная экономическая наука; костромская экономическая научная школа; теоретико-парадигмальный перелом; рыночно-капиталистическая контрреволюция.

 

M. I. Skarzhinskiy as a ‘Reflection’ of Russian Economics Tragedy in the Situation of Capitalist Market Revenge

 

Alexander Ivanovich Subetto – Smolny Institute of the Russian Academy of Education, vice-director, Doctor of Philosophy, Doctor of Economics, Ph D. in Technology, Professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: subal1937@yandex.ru

59, Polustrovsky prospect, Saint Petersburg, Russia, 195197,

tel: +7(812)541-11-11.

Abstract

Background: Matvei Isaakovich Skarzhinskiy (1924–2009), an economist from Kostroma, was well-known both in soviet and post-soviet times. In his research he dealt with typical problems of Russian economics in the transitive period from the soviet epoch to the epoch of contemporary Russia.

Results: Skarzhinskiy’s creative heritage reflected some ideas of soviet political economy, economists’ notions in the epoch of market reforms and, finally, the tragic theoretical and paradigmatic crisis which took place in economics as a result of these reforms. They are considered to be a capitalist market counter-revolution concerning the soviet planned economy which existed in the USSR for more than 70 years. During the first soviet period, according to Marx epoch, the scientist concentrated his interests primarily on the traditional study of labor as a central category of political economy. During the second period, i. e. the epoch of market reforms, M. I. Skarzhinskiy changed his theoretical and valuable view predominance and postulated market power self-regulation, maintaining phenomenological and institutional position.

Research limitations: Both in soviet and post-soviet periods M. I. Skarzhinskiy analyzed fundamental problems of economy functioning. However, the approaches to these problems during the first and the second periods differ greatly.

Conclusion: Being a key figure, M. I. Skarzhinskiy is thought to be a ‘reflection’ of that great historical tragedy which resulted in capitalist market counter-revolution and the USSR disintegration. That tragedy caused the tragedy of Russian economics and was reflected in the ideological and methodological crisis. Many Russian economists, M. I. Skarzhinskiy included, completely changed their system of values and theoretical bases of the research.

 

Keywords: M. I. Skarzhinskiy; political economy of socialism; Russian economics; school of economics in Kostroma; theoretical and paradigmatic crisis; capitalist market counter-revolution.

 

Введение

Матвея Исааковича Скаржинского нет с нами уже 5 лет, но его облик для тех, кто с ним общался, дискуссировал, обсуждал теоретические проблемы современной политэкономии, участвовал в заседаниях диссертационного совета, наблюдая его глубокие, иногда ироничные, замечания и вопросы, встает как живой, как будто он только на короткое время уехал за границу или в командировку. Жизнь любого крупного ученого, а М. И. Скаржинский таким, несомненно, являлся, не усыпана лепестками роз, она терниста, в ней множество «критических моментов», иногда известных только самому ученому.

 

М. И. Скаржинский (1924–2009) – глава костромской экономической научной школы, школы своеобразной, в которой переплелись плодотворные прорывные теоретические идеи в области марксистской парадигмы «трудовой онтологии» [9, с. 22] экономической науки, связанной с плановой социалистической экономикой, проблемой пропорционирования распределения массы общественного труда по отраслям народного хозяйства в соответствии с планами его развития, апологетикой общественной собственности, с идеями рыночной экономики, становления ее институциональной среды, апологетикой частной собственности.

 

Что стоит за этим, если не быть погруженным в историю нашей страны, которая называлась до 1992 года СССР, а после 1992 года Российской Федерацией, а только ограничиться углублением в логику развития самой экономической науки по ее внутренним основаниям? О чем свидетельствует эта резкая смена мировоззренческих и теоретических парадигм в самом политэкономическом или теоретико-экономическом дискурсе в творчестве М. И. Скаржинского?

 

Ответ мой таков: она свидетельствует о трагедии отечественной экономической науки, которая под воздействием рыночно-капиталистического реванша в лице значительного множества видных советских политэкономов (не всех, конечно) отвернулась от своих же собственных достижений и убеждений в области той советской марксистской теоретической парадигмы, которая называлась политэкономией социализма или политэкономией социалистической плановой экономики и повернулась к теоретической догматике рыночной капиталистической экономики, представленной англо-американской парадигмой «экономикса» или же институциональной парадигмой буржуазной политэкономии.

 

Вот почему все теоретическое наследие М. И. Скаржинского, представленное достаточно репрезентативно в его избранных трудах, изданных Костромским государственным университетом им. Н. А. Некрасова в 2005 году, еще при его жизни, может быть рассмотрено как «зеркало» того трагического теоретико-парадигмального перелома, который произошел и в официальном теоретическом базисе экономической науки под воздействием «рыночных реформ» 1991–1999 гг., которые, по сути, были рыночно-капиталистической контрреволюцией по отношению к советскому, планово-социалистическому общественному строю, просуществовавшему в СССР более 70 лет.

 

1. Советский период в творческом наследии М. И. Скаржинского

Советский блок трудов М. И. Скаржинского составители «избранных трудов» [6] назвали символично «Из времени социалистического романтизма». Само название имеет своеобразную смысловую нагрузку, связанную со скрытым вопрошанием: что представляет собой советская социалистическая политэкономия – серьезную, соответствующую теорию, адекватную развивающейся социалистической реальности, или же действительно – только социалистический «романтизм», т. е. что-то не соответствующее столбовой дороге экономической науки, вступившее в конфликт с законами экономической реальности и вынужденное уйти в прошлое как нечто экономически несостоявшееся, а вот то, что связано с рыночно-капиталистической реформацией, наоборот, оказалось истинным?

 

Прежде чем ответить на это сложное по смыслу вопрошание, необходимо задуматься над категориями онтологической правды, т. е. правды исторического бытия, и онтологической лжи, т. е. лжи исторического бытия, которая может на какие-то «отрезки» времени исторического развития выходить на «поверхность» истории только затем, чтобы быть этой же историей «смытой» в небытие как несоответствующее движению ее оснований, т. е. онтологической правде.

 

В. Г. Комаров, автор концепции онтологической правды как важнейшего основания социального разума, подчеркивал, анализируя диалектику взаимодействия «правды истории» и «ложи истории» [1, с. 144]:

«Не обладая универсализмом и всеобщностью правды истории, ее антипод – ложь истории – все-таки существует, но только как несамостоятельная, паразитарная форма бытия псевдоправды истории, выдающей себя, разумеется, за правду. В качестве социально-исторической констелляции навязчивых лжей разделенных иерархических обществ онтическая/онтологическая ложь истории конституируется, в основном, из объективных материальных кажимостей, онтических/онтологических общественных миражей, обладающих громадной энергией суггестии – способностью внушать себя индивидуальному и групповому сознанию, проникая в него независимо от когнитивных намерений и иных форм сознательного волеизъявления отдельных людей и их общностей. Будучи концентрацией объективных видимостей разделенных обществ, онтические/онтологические миражи черпают свои материальные и духовные энергии из онтической/онтологической правды жизни и правды истории, соответственно оскверняя чистоту и сокращая ресурсы этого живительного источника.

 

Псевдоправда (ложь) истории есть не более чем объективная материальная кажимость, заимствующая чужую сущность – сущность правды истории. Когда правда в очередной раз достигает возобладания над неправдой, когда начинается генерализация правды истории, что происходит в периоды демократических подъемов революций, выглядящих катастрофами, главным образом, в глазах господствующих «верхов», тогда ложь истории рассыпается в прах, и раскрывается ничтожность ее внутренней определенности» (выдел. мною – С. А.).

 

И далее он замечает: «Между тем, несмотря на паразитическую несамостоятельность сущности исторической псевдоправды, она проявляется в трансисторических феноменах отчуждения труда и эксплуатации человека человеком, охватывающих все посткоммунистические общественные устройства [мое замечание: здесь В. Г. Комаров имеет в виду общественную формацию первобытно-общинного коммунизма, которая предшествовала эксплуататорским формациям, включая капиталистическую – С. А.]. Сущность этой онтической/онтологической лжи заключается, впрочем, не столько в самих явлениях отчуждения труда и эксплуатации (хотя в качестве формы проявления сущности они несут на себе печать всего ее содержания), сколько в том, что оба социальных процесса осуществлялись в прошлом и реализуются в настоящее время как самоотчуждение и собственный выбор самих работников, да к тому же еще и в ситуации облагодетельствования их “работодателями”… Однако эта онтическая псевдоправда обнаруживает себя как ложь истории только в сопоставлении с онтической/онтологической правдой жизни и правдой истории, на которых ложь паразитирует, чтобы иметь возможность казаться (но не быть) своей противоположностью. Поэтому всякое глубинное разоблачение лжи оборачивается обнаружением бытийной единственной онтической/онтологической правды жизни и правды истории. Таким образом, правда истории и правда жизни – едины и безраздельны. И хотя у них множество преград и врагов, все же нет им соразмерной и симметричной противоположности. Этим обусловлена и воплощена асимметрия в пользу правды, истины и жизни…» [1, с. 145] (выдел. мною – С. А.).

 

Истинная онтология человека – это трудовая онтология. Труд – истинный творец человеческого бытия. Причем имеется в виду труд в широком смысле слова – труд как творчество и созидание, труд как постоянное воспроизводящее себя производство жизни, человека. Подчеркну – труд, а не капитал, – и это есть правда истории. А взгляд на капитал как на некую самостоятельную силу воспроизводства, стоящую над трудом, на чем и базируется капитализм, есть та материальная кажимость, рождаемая отчуждением человека от самого себя, которая олицетворяется в онтологической лжи рыночно-капиталистической системы бытия, обреченной быть сметенной правдой истории или онтологической правдой, снимающей отчуждение труда и человека, и делающей человека истинным субъектом истории, т. е. хозяином своей исторической судьбы.

 

В Открытом письме ко всем ученым-экономистам России «Быть России в XXI веке или не быть?» в 2006 году автор писал:

«Труд остается главным движителем развития экономики, в целом социального прогресса, он создатель капитала и всех богатств российского общества.

 

Капиталократия, Социальная Капитал-Мегамашина и Капитал-Фетиш стремятся отбросить труд, выбросить его на свалку истории как нечто ненужное. Идеальное состояние капитализма – если бы совсем не было рабочих, если бы не было совсем труда. Формируется фетишная «безтрудовая» философия и идеология. Экономическая мысль пытается доказать, что богатство формирует капиталократия, так называемый «бизнес» или «предпринимательский класс». Делаются попытки убрать труд из экономической субстанции или рассматривать его в качестве одного из факторов экономического производства. Д. Кортен (США) на своем языке де-факто убедительно показывает, как современный капитал стремится дематериализоваться, т. е. освободиться от источника своего появления – труда, более того, вообще от человека…

 

Не потому ли современная экономическая мысль так хочет забыть трудовую теорию стоимости Маркса, что “кажимость” бытия капитала стремится избавиться на современном этапе его развития от труда вообще? Стать этаким “безтрудовым” капиталом?.. Но это фетишная, превращенная, буржуазная форма экономического бытия, его кажимость. А действительная форма его бытия есть трудовая онтология. И эта трудовая онтология – источник будущего прорыва человека к самому себе и к царству гармонии своего бытия с природой – к “ноосфере будущего”» [9, с. 21–22].

 

Советская половина творчества М. И. Скаржинского, по моей оценке, есть развитие теоретической системы политэкономии социализма или, если быть более точным, политэкономии советского социалистического общества как политэкономии, базирующейся на трудовой онтологии. Он подчеркивает: «Труд – непременное условие и источник жизни человеческого общества. В процессе коммунистического строительства труд становится не только средством для жизни, но постепенно и первой жизненной потребностью человека. Чем разностороннее общественное разделение труда, чем сложнее и многообразнее структура растущих материальных и культурных потребностей социалистического общества, тем все более важными становятся задачи планомерного рационального распределения всей массы общественного труда между различными сферами его приложения» [6, с. 7].

 

Особое место он отводит проблеме развития теории соотношений масс производительного и непроизводительного труда. Он подчеркивает, что, по Марксу, производительный труд – это труд, результатом которого является материальное благо, «потребительная стоимость, вещество природы, приспособленное к человеческим потребностям посредством изменения формы» [3, с. 192; 6, с. 8]. Количественный критерий производительного труда – это то, что он есть «продуктивный труд, воспроизводящий с избытком потребленную в его процессе стоимость» [6, с. 9]. Далее он показывает, следуя марксизму, что «…при капитализме производительный труд – это капиталистически организованный труд», качественная сторона которого (т. е. его системно-социальное качество) состоит в том, что это есть «труд, обменивающийся непосредственно на капитал», и тем самым есть «труд, который противопоставляет самому рабочему в виде капитала созданные этим трудом стоимости» [4, с. 405].

 

Иными словами, сама капиталистическая форма производительного труда есть источник отчуждения человека труда от его труда, вернее от результатов его труда, тем самым неся в себе источник стремления капитала к безтрудовой форме своего возрастания, расцветшей пышным цветом в эпоху глобального империализма в форме чрезмерно «раздутого» фискального капитала («турбокапитализма», по Луттваку), функционирующего по формуле Д-Д` [5].

 

Социализм, отмечает М. И. Скаржинский, «изменяет само содержание труда как экономической категории», поскольку целью социализма становится не только «все более полное удовлетворение постоянно растущих материальных потребностей общества, но и все более полное удовлетворение его не менее быстро растущих культурных потребностей», исходя из цели «обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества» [2, с. 232; 6, с. 16].

 

В этом контексте социализм есть первый этап снятия капиталистического отчуждения труда, полное завершение которого связано с полным становлением коммунистического общества.

 

Особое значение в своей теории социалистического труда Скаржинский уделяет теории непроизводительного труда или труда в непроизводственной сфере, в том числе проблеме эффективности инженерного труда. Он восстает против вульгарной трактовки прогноза Маркса о превращении в будущем науки в непосредственную производительную силу, подчеркивая сложную диалектику этого исторического процесса, имеющего свою логику циклов, сменяющихся качественными скачками.

 

М. И. Скаржинский обращает внимание на определенную поэтапную дифференциацию превращения науки в непосредственную производительную силу, когда «можно и должно говорить о превращении в непосредственную производительную силу лишь тех отделов науки, которые непосредственно обслуживают производственные процессы и в которых труд исследователя выступает в качестве неотъемлемой части совокупного производительного труда, направленного на создание данных материальных потребительных стоимостей» [6, с. 27].

 

Он показывает диалектическую связь (и диалектическое единство) роста производительной силы «труда, создающего материальные блага», благодаря чему увеличиваются размеры (масштаб) национального дохода общества, и процесса «расширения отраслей непроизводственной сферы» [6, с. 28]. При этом если «в условиях капитализма» «уровень потребления масс, ставящий предел развитию производства, органичен действием закона стоимости рабочей силы» [6, с.32], то в социалистическом обществе и в социалистической экономике рост непроизводственной сферы отражает иные процессы, они направлены на восходящее воспроизводство качества человека и качества жизни, или, иными словами, по М. И. Скаржинскому, на реализацию «цели социализма – все более полного удовлетворения растущих материальных и культурных потребностей народа на основе непрерывного роста и совершенствования общественного воспроизводства» [6, с. 32].

 

М. И. Скаржинский предлагает классификацию непроизводственных отраслей с их делением на 5 групп:

(1) первая группа – материально-техническое снабжение и сбыт; заготовки, финансы, кредит, торговля;

(2) вторая группа – общественное питание, бытовое обслуживание, дошкольные детские учреждения;

(3) третья группа – здравоохранение и просвещение;

(4) четвертая группа – наука, искусство, литература, культурное обслуживание;

(5) пятая группа – государственное управление, оборона, платные функции в общественных организациях.

 

Каждая из этих групп получает у него полную экономико-теоретическую характеристику [см.: 6, с. 36–73].

 

Особой заслугой М. И. Скаржинского на социалистическом этапе его исследований как ученого-политэконома стала развернутая теоретическая система закономерностей и планирования распределения труда между производственной и непроизводственной сферами. В ней были раскрыты такие теоретические подсистемы, как «общественный полезный непроизводительный труд как элемент системы народнохозяйственных пропорций» [6, с. 73–94], проблема единства «баланса труда» и «общественных потребностей» [6, с. 95–100], теория экономического механизма распределения трудовых ресурсов в непроизводственной сфере социалистического общества [см.: 6, с. 100–112].

 

Особое место в его творчестве советского времени заняла теория труда инженера, которая не потеряла своего значения и для современности. М. И. Скаржинский правильно показал особую роль труда инженера в процессах интенсификации общественного воспроизводства [см.: 6, с. 113–114], а я добавлю – особенно на фоне роста интеллектоемкости, наукоемкости, образованиеемкости общественного производства [см.: 7]. Данная его теория хорошо фундирована, она опирается на глубокий фундаментальный анализ возрастания роли труда инженера на протяжении истории капитализма и того перелома, который произошел в его воспроизводственной функции в процессе социалистической социальной революции.

 

В чем произошли изменения?

 

Во-первых, отвечает М. И. Скаржинский, «инженер как рабочий, как и любой другой член социалистического общества является таким же совладельцем принадлежащих всему обществу и находящихся в общественной, государственной собственности средств производства. Поэтому всякая рабочая сила в социалистическом обществе, инженерная квалификация не может быть товаром, объектом купли-продажи и эксплуатации».

 

«Во-вторых, инженерная квалификация в социалистическом обществе не только не товар, но и вообще не является объектом чьей бы то ни было собственности…».

 

В-третьих, при социализме вследствие социалистической природы экономических отношений «акт найма» инженера на работу не существует, поскольку он – совладелец социалистической собственности, и поэтому он «вступает в данный производственный коллектив, чтобы в коллективном труде создавать общественный продукт, часть которого в соответствии с величиной личного трудового вклада инженера поступает в его личное потребление» [6, с. 124].

 

По Скаржинскому, «инженерная квалификация» – «качественная характеристика рабочей силы инженера», и в этой своей сущности она есть экономическая категория.

 

В трудах М. И. Скаржинского прослежена логика участия инженера в научно-техническом прогрессе технологической базы социалистического общественного производства, включая такие разделы, как «инженерная функция в технической подготовке производства», роль инженера в решении экономико-организационных проблем технического прогресса, роль и место инженера в «руководстве технологическим процессом», проблема стимулов инженерного труда, «моделирование инженерной квалификации» как момент планирования развития и повышения качества инженерно-кадрового потенциала социалистической экономики и др. Необходимо отметить, что его теория насыщена математическими моделями, позволяющими выстраивать количественные подходы к расчету общественных потребностей в инженерном труде с учетом его распределения по отраслям общественного производства [см.: 6, с. 113–230].

 

Возникает вопрос: не потеряла ли свое значение эта часть творческого наследия Скаржинского, если советский социализм был ликвидирован в 90-х годах ХХ века? Мое твердое убеждение – не потеряла. Потому что вне социализма рыночно-капиталистическое человечество на фоне уже развивающейся первой фазы Глобальной Экологической Катастрофы обречено на экологическую гибель уже в XXI веке [см.: 11].

 

Поэтому возврат России в своем развитии к социализму XXI века, как и социализму нового качества – к Ноосферному, Экологическому, Духовному Социализму – только вопрос времени. При этом еще раз подчеркну – это императив XXI века, обращенный и ко всему человечеству.

 

2. Рыночно-капиталистический вектор в творчестве М. И. Скаржинского под воздействием рыночных реформ в России

Вторая часть научного творчества М. И. Скаржинского отражает коренную смену теоретико-ценностных доминант и понятийной системы его теоретического дискурса, вызванную, в свою очередь, сменой социалистического общественного строя на рыночно-капиталистическую систему, сопровождающуюся деиндустриализацией общественного производства России, деинтеллектуализацией кадрового потенциала, ликвидацией общественной собственности и ее приватизацией, в основном, кучкой олигархов, демонтажем системы планирования, за которыми скрывался ложный постулат, что рынок все отрегулирует, неконкурентные предприятия обанкротит, придаст новые стимулы экономического развития якобы за счет стимулов рыночного выживания (постулат рыночного фундаментализма). Интересен сам по себе факт, что эта рыночно-капиталистическая контрреволюция под видом перехода к «рыночной экономике», которая якобы придаст новый импульс развитию России, осуществлялась при достаточно мощной поддержке академической экономической науки даже в лице таких видных ученых-экономистов, в прошлом политэкономов-марксистов, как Абалкин, Петраков, Шаталин, Г. Х. Попов, Лившиц, Шмелев и другие.

 

Революционный переход (а «рыночные реформы» в СССР, а затем в России были «контрреволюцией сверху») от плановой социалистической системы экономики на базе общественной собственности к рыночно-капиталистической экономике на базе приватизации общественной собственности по схеме Сакса – Чубайса сопровождался не менее революционным переходом отечественной экономической науки в самом предмете исследования: от марксистской парадигмы в основах ее построения – к «экономиксово»-институциональной парадигме с идеалом «свободного рынка» как основы функционирования идеальной рыночной экономической системы.

 

Эта «теоретико-экономическая революция» не миновала и творчества М. И. Скаржинского.

 

В начале 90-х годов ХХ века он создает цикл научных очерков «Уроки экономики в школе», в которых раскрывает свое обобщение теории рыночной экономики. Он подчеркивает, что:

Первое. «Рынок есть система саморегулирования экономических отношений на основе объективных законов» [6, с. 232], что является спорным само по себе. На то, что рынок не обладает свойством саморегулирования, а, наоборот, свойством неустойчивости, стремится к своему свертыванию вследствие его монополизации, указывали многие видные исследователи – кроме К. Маркса, например, Н. Винер, Дж. Гэлбрейт, Ю. Горский и другие.

 

Второе. Рынок подчиняется объективным законам – законам понижающейся предельной полезности, возрастания вмененных издержек, спроса, предложения, равновесной цены, денежного обращения и др., которые «автоматически регулируют рыночные отношения между покупателями и продавцами товаров и услуг» [6, с. 232].

 

Третье. «Для возникновения и развития рыночной экономики нужны шесть основных условий»: (1) «частная собственность на ресурсы и продукты производства»; (2) «свобода предпринимательства и выбора»; (3) «личный интерес как главный мотив поведения человека»; (4) «конкуренция»; (5) «опора на систему цен, на рыночные механизмы»; (6) «ограниченная роль государства в экономической жизни» [6, с. 233]. Это служит основанием для выполнения 4-х основных функций рынка – регулирующей (в первую очередь по отношению к объему производства различных благ и услуг, цены, ассортимента и качества продукции), информационной, стимулирующей, санирующей (отбраковка рынком неконкурентоспособных, малоэффективных предприятий) [6, с. 233].

 

Уже в самой постановке этой мировоззренческой концепции, в которой утверждается спорная, подвергавшаяся не раз жесточайшей критике не только со стороны экономической науки, но и со стороны «правды истории» или «онтологической правды» идея (об исторической критике ее писал В. Г. Комаров, которого автор цитировал выше), как мы видим, происходит резкая смена «краеугольных камней» экономического бытия общества: уже не труд является главным движителем экономического развития, а рынок со слепым законом спроса и предложения (который критиковал Маркс) и капитал.

 

Признает это, отмечая «слабости рынка», и М. И. Скаржинский, говоря, что «рыночная экономика не гарантирует право на труд», что «ей органически присуще сильное имущественное неравенство людей», что рынок не умеет защищать окружающую среду, регулировать использование природных ресурсов, что рынок не может обеспечивать развитие фундаментальных исследований в науке, что он порождает нестабильность, экономические спады и инфляцию.

 

И, тем не менее, он присоединяется к спорному выводу, что «за всю историю человечество пока не создало экономической системы более эффективной, чем рыночная экономика» [6, с. 235]. Неужели опыт эффективности советской плановой социалистической экономики так быстро забыт, что о нем даже не следует вспоминать? Разве это не трагедия самой отечественной экономической науки и творчества тех ученых, которые сменили основания экономического мировоззрения, не подвергнув анализу причины и основания такой логики сменяемости?

 

В «Уроках экономики школы» М. И. Скаржинский дает 20 «уроков», в том числе, кроме урока «Общая характеристика рыночной экономики», такие уроки, как «Потребности и ресурсы», «Спрос и предложение», «Издержки, выручка и прибыль», «Конкуренция», «Деньги и денежное обращение», «Банки и кредит», «Предпринимательство и бизнес» и другие [см.: 6, с. 232–319].

 

В «Беседах о переходной экономике России (В помощь учителю средней школы)» М. И. Скаржинский предстает как великолепный дидакт.

 

Он замечает опасность в рыночной трансформации экономики России по ее превращению на мировом рынке только в «сырьевую экономику» (т. е. в «сырьевой придаток» мировой экономики) и ставит вопрос о «прорыве в разряд стран – экономических лидеров с опорой на имеющийся, требующий сохранения и развития, образовательный, интеллектуальный, творческий потенциал населения» [6, с. 321].

 

Однако исторический опыт рыночной формы функционирования экономики России за последние 20 лет демонстрирует обратное: рынок стал разрушать этот «образовательный, интеллектуальный, творческий потенциал населения», доставшийся ей в наследие от СССР, наметилась опасная тенденция не только деиндустриализации, которую анализировали С. Ю. Глазьев, М. Делягин, С. Г. Кара-Мурза и др., но и деинтеллектуализации российского общества.

 

Признавал это и М. И. Скаржинский уже по первым результатам рыночных реформ. Он писал: «Но экономическая реальность в России такова, что ее трудно оценивать как социально-экономический прогресс. Двукратное по сравнению с началом экономических реформ сокращение объемов производства, валового внутреннего продукта, снижение жизненного уровня и даже обнищание значительной части населения, безработица и другие кризисные проявления и экономические невзгоды не компенсируются социально-экономическим выигрышем от полного исчезновения дефицита, очередей, карточек и талонов, от свободы предпринимательства и других достижений экономических реформ» [6, с. 321].

 

В постсоветский период М. И. Скаржинский уделяет большое внимание «Методике преподавания экономики».

 

К сожалению, подчеркивая различие между политэкономией, преподававшейся в СССР, и предметом экономической науки в парадигме «экономикса» (в первой – ставка на «сущностный анализ экономических отношений», во второй – ставка на раскрытие механизма функционирования рыночной экономики), он считает оправданным, в моей трактовке, отказ от экономической онтологии (с поиском ответа на вопрос – «что это такое по своей сущности?») и переход на рыночно-экономическую феноменологию и праксиологию (с поиском ответа на вопрос – «как она работает?») [6, с. 438]. Фактически за этим положением, которого придерживается в целом западная экономическая мысль, стоит «бегство» буржуазной экономической науки от прогноза К. Маркса и в целом марксизма об исторически преходящем характере рыночно-капиталистической формации и об исторической необходимости наступления эпохи социализма и коммунизма.

 

«Заглядывать в сущность» – это и означает познавать онтологическую правду, преодолевать «кажимость», «миражи» онтологической лжи рыночно-капиталистической формы общественного производства, порождающей отчуждение человека труда от средств производства и вследствие этого – от самого себя, своего исторического предназначения, от воспроизводства самой жизни человека и общества. Подчеркну при этом, что наступившая первая фаза Глобальной Экологической Катастрофы означает, что онтологическая правда выходит на арену истории, и Природа – Биосфера и планета Земля как суперорганизмы – более не собирается терпеть разрушительно-энтропийную форму хозяйственного природопотребления рыночно-капиталистического человека. Человек, оставаясь в иллюзорном, «миражном» пространстве рыночно-капиталистического хозяйствования, может не пережить XXI век, т. е. Природа может его похоронить как неудавшееся «пробное существо» (по Ф. М. Достоевскому).

 

Отказавшись от политэкономии социализма, М. И. Скаржинский активно становится на позицию обоснования отказа от ее теоретических конструкций.

 

В статье «Экономика или политэкономия» он занимает позицию «экономики», подчеркивая, что «расхожим заблуждением приходится считать утверждение, будто современная экономическая наука игнорирует проблемы экономических отношений, а занята исключительно экономическими механизмами» [6, с. 541], приводя как положительный пример современные отечественные учебники Р. М. Нуреева, В. Д. Камаева и других. Главный же его довод: «…вряд ли стоит нам изучать то, что в остальном мире не изучается, снова искать для России свой особый путь и особую, отличающуюся от мировой, экономическую теорию. Впрочем, если вернуться к развитому социализму и коммунистической идеологии в отдельно взятой стране…» [6, с. 541]. Правда, сразу же возникает вопрос, а разве марксизм не относится к «мировой, экономической теории», и что: к «мировой, экономической теории» относится только «экономикс» Маршалла, или теория Кейнса, или теория Вальраса и пр.? Что, советская политэкономия, все работы советских политэкономов, включая работы советского периода творчества и самого Скаржинского, есть только заблуждение?

 

М. И. Скаржинский активно работает над теоретическими проблемами экономической науки в рамках уже принятой им новой парадигмы экономической теории, исходящей из постулата саморегулирующей силы рынка. Он поднимает такие проблемы, как «асимметричная информация в трансакционных отношениях собственности» [6, с. 542–548], «роль нефизического капитала в социально-экономическом прогрессе» [6, с. 548–553], проблемы «политической экономии высшего образования» и «классовой идентификации и предмета новой политической экономии» (здесь он развивает линию теории общественного выбора Э. Аткинсона и Д. Стиглица) [6, с. 553–572].

 

Особое место в творческом наследии постсоветского периода М. И. Скаржинского занимает раздел «Экономические отношения и институты». Здесь поднимаются такие теоретические вопросы, как экономические отношения и институциональная среда, категории социально-экономических институтов, неформальных институтов, институциональных противоречий. Следует отметить, что уже в этой работе он становится на позицию критики рыночного либерализма, в том числе гайдарономики, пренебрежения по отношению к фактору «силы неформальных институтов» [6, с. 579].

 

М. И. Скаржинский становится на институциональную позицию в определении собственности, в сущности, прячущую классовую природу частной собственности на средства производства.

 

Признавая фундаментальную, системообразующую функцию экономической категории собственности, он определяет ее только через призму экономического отношения присвоения [6, с. 575]: «Собственность есть экономическое отношение присвоения – отчуждения объектов, отношение между людьми, присваивающими ценности, и теми, от кого эти ценности отчуждаются, отношение, формирующее социально-экономическую структуру общества и представляющие ее экономические интересы. Собственность есть в то же время социально-экономический институт…». Им раскрывается связь институциональных противоречий и конфликтов в переходной экономике, делается попытка сформировать представление о «нормально эволюционном развитии социально-экономической системы» в логике институциональной парадигмы [6, с. 575–581]. Данное представление служит базой для построения концепции «институциональных факторов деформации экономических отношений» [6, с. 581–590].

 

Через институционализм Скаржинский внедряется в проблемы экономической социологии, показывает взаимосвязь качества институциональной среды и качества гражданского общества, ставит проблему бюрократической деформации гражданского общества [6, с. 590–600].

 

Разгоревшаяся дискуссия вокруг легитимности частной собственности, возникшей в результате приватизации по схеме Сакса – Чубайса, которая в экономической науке России спорадически актуализируется по настоящее время, вызывает свой «ответ» и у Скаржинского в виде работы «Институт частной собственности и ее легитимность» [6, с. 636–643]. Он справедливо замечает: «При отсутствии легитимности или при ее неполноте, недостаточности невозможна и подлинная защита прав собственности – главное в становлении института частной собственности» [6, с. 636].

 

Но как же можно говорить о легитимности института частной собственности, если она возникла в результате неправедной, фактически осуществленной под контролем криминальных структур «теневой экономики», возникшей в годы «перестройки» по М. С. Горбачеву, фактически за деньги, не соответствующие истинной цене приватизируемых предприятий, в сотни – тысячи раз меньше их истинной стоимости, что определило осуществленную приватизацию социалистической собственности как экспроприацию ее у трудового народа, создавшего ее трудом 4-х поколений советских трудящихся.

 

Скаржинский такого вывода, о котором автор не раз писал в своих работах в 90-х годах ХХ века, избегает. Но предупреждает: «Нелегитимность собственности сказывается на экономическом поведении ее агентов. Такой собственник неизбежно будет стремиться к извлечению ближайших выгод, мало заботясь о перспективах и инновациях. Неуверенность в будущем, страх потерять приобретенное побуждают к его упрятыванию, в том числе и к выводу капитала за границу страны» [6, с. 636].

 

Этот теоретический вывод Скаржинского полностью подтвердился ближайшей экономической историей России (1992–2014 гг.), отразив не только несправедливый, фискально-спекулятивный и криминальный характер проведенной приватизации, но и ее неэффективное, грабительское по отношению к трудовому народу, паразитарное содержание, отбросившее Россию в ее историческом развитии на столетие назад, превратившее ее в экономическую колонию глобального империализма (империализма США, Великобритании и Западной Европы).

 

Скаржинский так, более «мягко», определяет этот процесс: «Еще более сложна проблема признания легитимной в общественном сознании возникшей в результате приватизации частной собственности. Этому препятствует не только менталитет населения, сформировавшийся в предшествующие десятилетия, но и сама специфика российской модели приватизации государственной собственности. Ваучерная приватизация не привела к возникновению массовой частной собственности. Собственность на доходные объекты сконцентрировалась у малочисленной группы крупных и крупнейших владельцев» [6, с. 639].

 

В 2000-х годах М. И. Скаржинский отдает свою дань методологическим исследованиям в контексте постмодернистского «мейнстрима» в экономической теории, характерного для западной экономической мысли. Его оценка этого направления противоречива, но в целом положительна. Позитив постмодернистского течения экономической научной мысли, как считает он, состоит в том, что оно, это течение, «преодолевает… пограничные столбы» теоретико-экономической рефлексии, заставляет включать в ткань экономического исследования «правовые, психологические и этические аспекты» [6, с. 651].

 

Он поддерживает методологический плюрализм постмодернистской экономической науки, по сути, вытекающей из принципа методологического индивидуализма, который был введен в методологию экономического познания еще «монетаристами», например – Хайеком.

 

Фактически такая методолого-плюралистическая или методолого-индивидуалистическая революция в основаниях познания экономической реальности означала одно: отказ от познания законов развития экономики и той «онтологической правды» истории, о которой писал В. Г. Комаров. Это, конечно, не могло не сказаться на потере такой «экономической наукой» своей важнейшей функции – прогностической (предикторной), что и не замедлило проявиться в той неожиданности для большинства экономистов-постмодернистов, с какой разразился мировой финансовый кризис в 2008/2009 году.

 

В последние годы М. И. Скаржинский поднимал и разрабатывал такие теоретические проблемы, как «институт частной собственности и критерии эффективности», политэкономическая сущность институционального исследования в логике иерархического взаимодействия «индивида», «институционального соглашения» и «институциональной среды», «рутины и инновации» в контексте экономической генетики, институциональные коррекции трудового потенциала, «взаимосвязь социально-экономических, организационных и технологических инноваций», «об экономических закономерностях формирования института частной собственности», «бедность как институциональная проблема» и др. [6, с. 644–700].

 

Заключение

В 2014 году, если бы был жив Матвей Исаакович Скаржинский, ему бы исполнилось 90 лет. Он ушел из жизни 11 февраля 2009 года, в год своего 85-летия. В. В. Чекмарев в своем эссе, посвященном памяти М. И. Скаржинского, задался вопросом: «Почему традиции существуют веками и тысячелетиями, на чем они держатся?» [12, с. 163]. Ответ заключается в том, что память есть онтологическая категория, что любая прогрессивная эволюция в соответствии с системогенетикой есть эволюция с нарастающей памятью, эволюция, запоминающая самое себя в каждом акте порождения [см.: 8].

 

М. И. Скаржинский и его научная школа в Костромском государственном университете им. Н. А. Некрасова уже стали частью памяти эволюции советской / российской экономической науки.

 

В самом научном творчестве М. И. Скаржинского, в его экономических исследованиях и пристрастиях отразилась противоречивость исторической эпохи, её драма и её трагедия, в которой он жил и творил как ученый-экономист.

 

Одновременно он есть как своеобразная знаковая фигура, «зеркало» той величайшей всемирно-исторической трагедии, которая выразилась в рыночно-капиталистической контрреволюции, в распаде СССР. Эта трагедия перешла в трагедию отечественной экономической науки, запечатлелась в том мировоззренческом и методологическом разломе, которой материализовался в смене ценностей и методолого-познавательных «матриц» в исследовательской логике поведения многих отечественных ученых-экономистов, в том числе и М. И. Скаржинского.

 

Что проявилось в этой трагедии? Власть кажимостей рыночно-капиталистического бытия, которое уже подвергается онтологической критике не со стороны познающего реальность человеческого Разума в лице того или иного гения такого масштаба, как К. Маркс или В. И. Ленин, а со стороны Ее Величества Природы, уже предъявившей человечеству, его науке и культуре, его коллективному Разуму Ультиматум в виде первой фазы Глобальной Экологической Катастрофы, процессы которой в условиях рыночно-капиталистической формы хозяйствования ускоряются в XXI веке. Если перевести язык этого Ультиматума на язык научного прогноза, то он звучит так: или Ноосферный Экологический Социализм в форме управляемой социоприродной эволюции на базе общественного интеллекта и научно-образовательного общества, или экологическая гибель в XXI веке.

 

Это означает, что «мейнстримом» в развитии экономической науки будут не новомодные «постмодернистский курс» или «информационная экономика», а политэкономия ноосферного социализма, предполагающая, в свою очередь, политэкономию управляемой социалистической экономики.

 

В. Г. Комаров писал, обращаясь, очевидно, к искателям научной истины:

«Чтобы выйти из-под власти кажимостей в этом задевающем человеческое самолюбие вопросе, каждому необходимо проделать нечто вроде феноменологической редукции к декартову Ego – субъекту его знаменитого cogito ergo sum, т. е. попытаться в своем познании отрешиться от всех его уже свершившихся воздействий на наши воззрения и психологические установки и определить свое существование в собственном мышлении. Проще говоря, надо сделать честное усилие освободиться от предвзятостей как группового, коллективного, классового и т. п., так и индивидуального порядка с целью найти некий «угол зрения», «методологическую позицию», такое «расположение разума», которые бы обеспечивали наименее искаженное (наименее замутненное кажимостями) и наиболее адекватное видение процесса космо-био-антропо-социо-ноосферогенеза. Возможно ли это в принципе? Повторюсь: аподиктического ответа нет» [1, с. 147].

 

Ответ, конечно, есть, но в другой «плоскости», в другой «логике» – в логике истории, которая в начале XXI века вышла из лона своего автономного бытия, о чем поведал глобальный экологический кризис, и перешла в новое качество (если она продолжится) управляемой социоприродной – ноосферной – эволюции.

 

За этим стоит будущая ноосферная революция в самом бытии науки, общественного интеллекта, а значит – и человечества. И на этом пути уроки, которые преподала нам история России и человечества последнего двадцатилетия, – необходимое условие ожидаемого качественного скачка в нас самих, в человеке, в нашем разуме и в нашем отношении к природе, Земле, Биосфере, Космосу.

 

Список литературы

1. Комаров В. Г. Правда: онтологическое основание социального разума. – СПб.: СПбГУ, 2001. – 556 с.

2. Ленин В. И. Материалы к выработке программы РСДРП // Полное собрание сочинений. Т. 6. – М.: Политиздат, 1963. – С. 195–256.

3. Маркс К. Капитал. Т. 1 // Сочинения, 2-е изд. Т. 23. – М.: Политиздат, 1960. – С. 1–784.

4. Маркс К. Теории прибавочной стоимости. Ч. 1 // Сочинения, 2-е изд. Т. 26. Ч. 1. – М.: Политиздат, 1962. – 477 с.

5. Мартин Г.-П., Шуман Х. Западня глобализации. Атака на процветание и демократию. – М.: Издательский дом «Альпина», 2001. – 335 с.

6. Скаржинский М. И. Избранные труды. – Кострома: ГОУВПО КГУ имени Н. А. Некрасова, 2005. – 752 с.

7. Субетто А. И. Революция в системе экономических знаний и в обществоведении на рубеже третьего тысячелетия: состояние и перспективы // Рыночная экономика: состояние, перспективы, методологические разработки. Сборник научных трудов. – Самара: Международный институт рынка, 1995. – с. 13–21.

8. Субетто А. И. Разум и Анти-Разум. – СПб.: Астерион, 2003. – 148 с.

9. Субетто А. И. Открытое письмо ко всем ученым-экономистам России «Быть России в XXI веке или не быть?» – СПб.: Астерион, 2006. – 28 с.

10. Субетто А. И. Трудовая онтология в системе экономических воззрений М. И. Скаржинского // Экономические институты современной России. Материалы научной конференции памяти М. И. Скаржинского. – Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2009. – С. 488–492.

11. Субетто А. И. Манифест ноосферного социализма. – СПб, Кострома: Астерион, КГУ им. Н. А. Некрасова, 2011. – 108 с.

12. Чекмарев В. В. Просто вышел покурить… // Экономика образования. – 2014. – № 1 – С. 163–164.

 

References

1. Komarov V. G. Truth: Ontological Foundation of Social Mind [Pravda: ontologicheskoe osnovanie sotsialnogo razuma]. Saint Petersburg, SPbGU, 2001, 556 p.

2. Lenin V. I. Material for the Preparation of the Programme of the R.S.D.L.P [Materialy k vyrabotke programmy RSDRP]. Polnoe sobranie sochineniy, T. 6 (Complete Works, V. 6). Moscow, Politizdat, 1963, pp. 195–256.

3. Marx K. Capital, Vol. 1 [Kapital, T. 1]. Sochineniya, T. 23 (Works, Vol. 23). Moscow, Politizdat, 1960, pp. 1–784.

4. Marx K. Theories of Surplus Value, Part 1 [Teorii pribavochnoy stoimosti, Ch. 1] Sochineniya, T. 26, Ch. 1 (Works, Vol. 26, Part 1). Moscow, Politizdat, 1962, 477 p.

5. Martin H.-P., Schumann H. The Global Trap: Globalization and the Assault on Prosperity and Democracy [Zapadnya globalizatsii. Ataka na protsvetanie i demokratiyu]. Moscow, Alpina, 2001, 335 p.

6. Skarzhinskiy M. I. Selected Works [Izbrannye trudy]. Kostroma, GOUVPO KGU imeni N. A. Nekrasova, 2005, 752 p.

7. Subetto A. I. Revolution in the System of Economic Knowledge and in Social Science at the Turn of Millennium: State and Prospects [Revolyutsiya v sisteme ekonomicheskikh znaniy i v obschestvovedenii na rubezhe tretego tysyacheletiya: sostoyanie i perspektivy] Rynochnaya ekonomika: sostoyanie, perspektivy, metodologicheskie razrabotki. Sbornik nauchnykh trudov (Market Economy: State, Prospects, Methodological Developments. Collected Scientific Works). Samara, Mezhdunarodnyy institut rynka, 1995, pp. 13–21.

8. Subetto A. I. Mind and Anti-Mind [Razum i Anti-Razum]. Saint Petersburg, Asterion, 2003, 148 p.

9. Subetto A. I. Open Letter to All Scientists-Economists of Russia “To Be or Not to Be Russia in the XXI Century? [Otkrytoe pismo ko vsem uchenym-ekonomistam Rossii “Byt Rossii v XXI veke ili ne byt?”]. Saint Petersburg, Asterion, 2006, 28 p.

10. Subetto A. I. Labour Ontology in the System of Economic Views of M. I. Skarzhinskiy [Trudovaya ontologiya v sisteme ekonomicheskikh vozzreniy M. I. Skarzhinskogo]. Ekonomicheskie instituty sovremennoy Rossii. Materialy nauchnoy konferentsii pamyati M. I. Skarzhinskogo (Economic Institutes of Modern Russia. Proceedings of Scientific Conference in Memoriam of M. I. Skarzhinskiy). Kostroma, KGU imeni N. A. Nekrasova, 2009, pp. 488–492.

11. Subetto A. I. Manifesto of Noosphere Socialism [Manifest noosfernogo sotsializma]. Saint Petersburg and Kostroma, Asterion and KGU imeni N. A. Nekrasova, 2011, 108 p.

12. Chekmarev V. V. Just Went Out to Have a Smoke… [Prosto vyshel pokurit…]. Ekonomika obrazovaniya (Economics of Education), 2014, № 1, pp. 163–164.

 
Ссылка на статью:
Субетто А. И. М. И. Скаржинский как «зеркало» трагедии отечественной экономической науки в пространстве рыночно-капиталистического реванша // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 2. – С. 103–120. URL: http://fikio.ru/?p=1681.

 
© А. И. Субетто, 2015

УДК 612.821

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. акад. И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6-8,

тел.: +7 950 030 48 92

Авторское резюме

Предмет исследования: Анализ психофизиологических и социологических аспектов проблемы счастья, проведенный В. С. Дерябиным в монографии «О счастье».

Результаты: В. С. Дерябин использовал диалектико-материалистический метод для анализа счастья как психического переживания и социального явления. В основе такого анализа он использовал принцип психофизиологического единства и эволюционный подход к пониманию становления счастья. По В. С. Дерябину, эволюция шла от положительных чувственных реакций организма на раздражения, исходящие из внутренней среды организма (чувственный тон ощущений, общее чувство, эндогенно возникающие чувства радости и веселья), к положительным эмоциональным реакциям на внешние, далее – на социальные воздействия. Ход развития шел от примитивных наслаждений, связанных с удовлетворением биологических потребностей, к переживаниям, связанным с творческой работой в сфере науки и искусства. Поэтому содержание понятия счастливой жизни и переживания счастья изменялось вместе с эволюцией условий социального существования.

Выводы: В работе, выполненной в середине 30-х гг., В. С. Дерябин, используя системный подход, впервые осуществил уникальный анализ переживания счастья в различных аспектах: эволюционно-филогенетическом, онтогенетическом и геронтологическом, психо- и нейрофизиологическом, клиническом, социологическом и даже психофармакологическом.

Ключевые слова: социопсихофизиологический подход; проблема счастья; психофизиологическое единство; биологические и социальные аспекты счастья.

 

Socio-Psychophysiological Analysis of Happiness in V. S. Deryabin’s Monograph “Аbout Happiness”

Zabrodin Oleg Nikolaevich – Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Research Worker, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6/8 Lva Tolstogo str., Saint Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7 950 030 48 92.

Abstract

Purpose: The analysis of physiological and sociological aspects of happiness made by V. S. Deryabin in his monograph “About Happiness”.

Results: V. S. Deryabin used the dialectical-materialistic method for the analysis of happiness as mental experience and social phenomenon. As a basis of this analysis he used the principle of psycho physiological unity and evolutionary approach to understanding happiness origination. According to the author, the evolution went from positive sensory reactions to stimuli originating from the internal environment of the body (sensual tone of feelings, general state, endogenous feelings of merriment and joy) to positive reactions to the external environment, and further to social influences. The course of development was from a primitive pleasure associated with the satisfaction of biological needs to some feelings associated with creative activity in science and art. In this regard, experience of happiness and the conception of a happy life developed in connection with the evolution of social conditions of existence.

Conclusion: In the research done in the mid 1930s, V. S. Deryabin, using a systematic approach, for the first time made a unique analysis of the experience of happiness in various aspects: evolutionary-phylogenetic, ontogenetic and geriatric, psycho- and neurophysiologic, clinical, sociological and even psychopharmacological.

 

Keywords: socio-psychophysiological approach; the problem of happiness; psycho physiological unity; biological and social aspects of happiness.

 

После написания монографии «Чувства, влечения и эмоции», в которой В. С. Дерябин изложил учение о физиологических основах аффективности и ее роли в психической деятельности, переход к научному анализу переживания счастья был закономерен. Работа, названная В. С. Дерябиным психофизиологическим очерком «О счастье», выполнялась в средине 30-х гг., но и в последующие годы автор вносил в нее дополнения. Это относится, в частности, к разделу «Радость и веселье». Как упоминалось, очерк «О счастье», наряду с психофизиологическими очерками «О сознании» и «О Я», вошел в монографию В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность» (1980). В дальнейшем изложении ссылки на очерк «О счастье» даются по второму изданию этой монографии [см.: 2].

 

Хотя сам автор назвал свою работу психофизиологическим очерком, однако по полноте научного анализа проблемы счастья ее по праву следует отнести к монографиям.

 

В 1947 г. В. С. Дерябин предпринял попытку опубликовать «О счастье». Высокую оценку его работе дали директор ИЭМ АМН СССР чл.-корр. АМН СССР Л. Н. Федоров и зав. лабораторией физиологии и патологии высшей нервной деятельности человека Института физиологии им. И. П. Павлова профессор Ф. П. Майоров.

 

Однако зав. редакцией философской литературы Гос. Издательства Политической Литературы (Госполитиздата) Каганов (имя и отчество в рецензии не приводятся) в своей рецензии на очерк «О счастье» отказал в его опубликовании и писал следующее.

 

«Рукопись проф. ДЕРЯБИНА В. С. «О счастье» не подходит для издания в Госполитиздате. Мнение проф. Майорова о том, что монография тов. Дерябина правильно освещает вопрос с позиций материалистической диалектики неверно. Автор, по-видимому, и не ставил перед собой такой задачи. В своей морально-философской части рукопись не выходит за пределы традиционной психологии. А примеры в подавляющем большинстве взяты из жизни и переживаний обывателя, человека старой буржуазной морали и подчас попросту банальны. Библиография, указанная автором, также подтверждает наше мнение.

 

Как это отмечает автор в своем предисловии, настоящая работа представляет собой, главным образом, психо-физиологическое исследование. Как таковая она, возможно, представляет интерес для издательства типа Медгиза».

 

По-видимому, как и в случае монографии «Чувства, влечения и эмоции», психофизиологический анализ переживания счастья, предпринятый В. С. Дерябиным, противоречил тогдашним философским и идеологическим взглядам на человека как на существо по преимуществу социальное.

 

Несмотря на то, что монография «О счастье» написана в 30-е гг., работа эта по охвату проблемы счастья и в наше время представляет собой явление уникальное. К моменту ее написания в популярных брошюрах освещались вопросы о путях к счастью и «в чем счастье». Они частично использовались В. С. Дерябиным при написании своего труда. В этом отношении отличалась небольшая по объему книга H. Rümke (1924) – «Zur Phenomenology und Klinick des Glükgefuhls» – в переводе с немецкого: «Феноменология и клиника переживаний счастья». Эта работа была близка к методологическому подходу В. С. Дерябина, который в своей книге использовал данные переживания счастья не только у здоровых людей, но и у пациентов с неврологическими и психическими заболеваниями.

 

Анализ переживания счастья, в отличие от отрицательных эмоций (страха, гнева, тревоги), – явление редкое в мировой литературе. По мнению П. В. Куликова [см.: 7], причина состоит в том, что понятие «счастье» вряд ли можно оценивать как достаточно конструктивное для психологического исследования. В солидной монографии Е. П. Ильина «Эмоции и чувства», объемом 783 стр., чувству счастья уделено только 3,5 страницы. Многосторонний охват проблемы счастья, осуществленный в монографии «О счастье», получил признание. Известный нейропсихолог Д. В. Ольшанский в рецензии на книгу «Психология личности и высшая нервная деятельность» писал следующее: «Широта охвата автором каждой из затрагиваемых им проблем позволяет говорить о подлинной системности его подхода. Особенно отчетливо это проявляется в завершающем книгу очерке “О счастье”. Не часто встречаемый в мировой литературе анализ аффективности на примере положительных эмоций…. осуществляется практически со всех возможных сторон – эволюционно-филогенетической, химической, онтогенетической и геронтологической, психо- и нейрофизиологической, клинической, социальной, социологической и даже идеологической» [9, с. 619].

 

В монографии «О счастье» с особой полнотой выступают методологические принципы, которыми руководствовался В. С. Дерябин в своих теоретических работах: материалистический монизм, психофизиологическое единство, эволюционный подход в изучении аффективности. В ней нашли отражение учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, А. А. Ухтомского о доминате, успехи в изучении функций вегетативной нервной и эндокринной систем.

 

Диалектический принцип изучения предмета во всех его связях и опосредствованиях был не просто теоретическим положением, но и руководством к практической работе. Это определило системный подход к рассмотрению проблемы счастья, который выше отметил Д. В. Ольшанский. К перечисленным им аспектам счастья, проанализированным В. С. Дерябиным, следует добавить философский, моральный, педагогический и психофармакологический. Кроме методологической, была и другая причина комплексного подхода, заставлявшая автора черпать данные при изучении проблемы счастья из области смежных наук – недостаточность и несовершенство знаний того времени, в первую очередь – в области физиологии головного мозга. Однако эта очевидная трудность послужила автору на пользу в многостороннем рассмотрении этой проблемы, доказывая, что основным препятствием к целостному пониманию предмета является не недостаток фактических данных, а отсутствие методологически правильного подхода к их рассмотрению. Следует отметить и смелость ученого, посягнувшего на изучение феномена счастья методом психофизиологического анализа.

 

В. С. Дерябин не мог не понимать трудности взятой на себя задачи. Попытка «поверить алгеброй гармонию» в святая святых человеческой психики – в сфере высших, личностных эмоций могла вызвать стихийный протест читателя, подобный тому, который вызывает сведение любви с ее поэтической окраской к чисто физиологической стороне. Сам автор хорошо сознавал опасность быть неправильно понятым, но не боялся подставить себя под удар критики и писал в очерке-монографии «О счастье»: «Любовь не оказывается опошленной и опозоренной тем, что она, служа великой цели продолжения рода, связана с мало эстетическими физиологическими процессами» [2, с. 77].

 

Наряду с сознанием важности изучения большой научной проблемы, В. С. Дерябин исходил из горячего желания помочь людям избежать многих ошибок, крушения жизненных целей, связанных с незнанием закономерностей человеческой психики, которые остаются за пределами сознания. Желание помочь людям проявилось в ненавязчивом морализме, остающимся как бы «за кадром» в форме доброго совета умудренного жизнью человека.

 

Для того чтобы очертить предмет исследования, автор в краткой вводной части дает обзор этимологии слова «счастье» и приходит к выводу, что точное определение этого слова отсутствует. Этому соответствует бесконечная гамма переживаний положительного чувственного тона. При этом он подчеркивает бесперспективность психологического интроспективного направления в изучении переживания счастья, развивавшегося зарубежными психологами (У. Мак Даугол, М. Шелер, Г. Рюмке), и приходит к выводу о необходимости и своевременности рассмотрения реакций положительного чувственного тона как явлений психофизиологических. В связи с этим, вернувшись к работе над «О счастье», автор добавил в него раздел «Радость и веселье».

 

Это, однако, не означало, что счастье человека как социологическую категорию В. С. Дерябин рассматривал с чисто психофизиологических позиций. Так же, как и в случае исследования социальных эмоций – его отдельный психофизиологический очерк «Эмоции, порождаемые социальной средой» [см.: 5], включенный автором в монографию «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 1], В. С. Дерябин при изучении проблемы счастья столкнулся со сложнейшей проблемой соотношения биологического и социального в человеке, и по сей день далекой от разрешения. Для рассмотрения этой проблемы всегда был характерен дуализм, не преодоленный полностью и в настоящее время и проявляющийся в стандартной формулировке: «С одной стороны, человек – существо биологическое, с другой – социальное».

 

В связи с этим существуют, по крайней мере, два варианта этого понятия: «счастье как психическое переживание» и «счастье – счастливая жизнь и пути к ее достижению». В последнем понимании изучали счастье философы, моралисты. В первом случае счастье выступает как явление психологическое, во втором – как социологическое. Преодоление дуализма ученый видел в рассмотрении сложных социальных чувств, в частности, счастья, с позиций социопсихофизиологического единства.

 

Первый раздел монографии носит название «Чувство удовольствия». Такое название в труде о счастье у психолога, стоящего на позициях несведения высших психических процессов к физиологическим, может вызвать обвинение автора в редукционизме. Однако последовательное знакомство с монографией показывает, что В. С. Дерябин счастливо избежал двух крайностей – биологизации человека со сведением его потребностей к чисто биологическим и социологизации, при которой эти потребности практически не учитывались. Причина тому – творческое использование диалектико-материалистического метода.

 

При всем бесконечном разнообразии и индивидуальной неповторимости переживания счастья ученый выделяет в нем общее – переживание положительного чувственного тона и начинает рассмотрение последнего с самого простого – с чувства удовольствия. Во введении он писал: «Удовольствие, радость, веселье и другие переживания положительного чувственного тона представляют собой психофизиологические реакции. Они могут и должны изучаться со стороны психической и физиологической как две стороны одного явления. Изучение вопроса с психофизиологической точки зрения столь же необходимо, как и подход к нему с других точек зрения…. Учение И. П. Павлова об условных рефлексах, развитие учения об эндокринно-вегетативной системе, выяснение функций зрительного бугра, ряд других фактов, установленных к настоящему времени, и подход к вопросу с эволюционной точки зрения (курсив мой – О. З.) дают уже возможность трактовать проблему с психофизиологической точки зрения» [2, с. 95].

 

Рассматривая эволюцию положительного тона ощущений, автор отмечает, что чувства настолько связаны с ощущениями, что объективизируются с последними и кажутся постоянными свойствами вещей. При этом он на многочисленных примерах показывает, что чувственная реакция протекает отдельно от ощущения, будучи гораздо изменчивее его и находясь в тесной зависимости от потребности организма в данный момент: запах пищи, приятный для голодного, для сытого превращается в «кухонный чад». Выдвинутое им положение о том, что направленность и величина чувственного тона ощущений определяется потребностями, В. С. Дерябин убедительно доказывает на примере динамики чувственного тона ощущений при органических влечениях (голоде, жажде, половом влечении). Задачей последних, как он подчеркивает, в первую очередь является удовлетворение биологических потребностей (сохранение физико-химического постоянства организма в узких пределах и обеспечение функции размножения). При этом удовлетворение биологических потребностей является источником наслаждений: «Удовольствием организм реагирует на то, что ему нужно и полезно, а то, что ему вредно, он отвергает, реагирует на это чувством неудовольствия» [2, с. 106].

 

Анализируя физиологические механизмы положительного тона ощущений, в частности, при влечениях, автор отмечает роль таламических центров в его формировании, регулирующую в связи с ситуацией роль коры головного мозга. В период написания монографии еще не была изучена роль гипоталамуса и структур лимбической системы при влечениях, поэтому в формировании чувственного тона ощущений автор ведущее значение придает взаимоотношениям возбуждения таламуса и тормозных влияний коры головного мозга.

 

В настоящее время установлено, что мозговой субстрат положительного чувственного тона ощущений включает в себя гипоталамус и лимбическую систему. В частности, эти области мозга относят к «системе поощрения», выявленной у животных методом самораздражения [см.: 19]. В головном мозге человека обнаружены «зоны удовольствия», относящиеся к структурам лимбической системы. Раздражение их через микроэлектроды с диагностической или лечебной целью вызывает гамму переживаний положительного чувственного тона [см.: 12].

 

Несмотря на ограниченность физиологических знаний своего времени, использование В. С. Дерябиным учения А. А. Ухтомского о доминанте применительно к влечениям позволило ему методологически правильно рассматривать их не как результат возбуждения какого-то одного центра, но как результат взаимодействия совокупности нервных центров, участвующих в выполнении определенной функции [см.: 2, с. 104].

 

Верный психофизиологическому подходу, ученый отмечает, что удовлетворение потребности организма может повлечь за собой психологическое явление привыкания, чему, в частности, в условиях физиологического эксперимента соответствует явление угасания условных рефлексов на введение в организм собаки питательного вещества в избытке. При этом величина условных рефлексов повышалась в ответ на потребность в том роде пищи, которого животное было лишено [см.: 10].

 

Эти факты позволяют В. С. Дерябину делать выводы морального характера, основанные на объективных психофизиологических закономерностях: «При попытке сделать органические потребности источником беспрерывных наслаждений человек наталкивается на физиологические закономерности, в силу которых органические влечения источником беспрерывных наслаждений быть не могут. Влечения дают наслаждения лишь пока, следуя им, человек удовлетворяет потребности организма…. Безудержное стремление к элементарным органическим наслаждениям идет во вред организму, и как защитная реакция возникает чувство неудовольствия» [2, с. 113].

 

Продолжая физиологический анализ переживаний положительного чувственного тона, автор отмечает, что они могут возникать не только вследствие раздражений внешних, но и как результат раздражений эндогенных, исходящих из внутренних органов или поперечно-полосатой мускулатуры: «Из чувственных тонов этих эндогенно возникающих органических ощущений, вследствие их слияния, слагается общее чувство благополучия или неблагополучия организма, которое обычно называется самочувствием» [2, с. 114]. Молодой, здоровый, растущий организм, если все его органические потребности удовлетворены, дает самочувствие бодрости, ощущение избытка сил, потребности в повышенной двигательной активности, хорошее настроение. В старости, в особенности при наличии хронических заболеваний, превалирует отрицательный чувственный тон ощущений.

 

Практически важно замечание автора о том, что плохое настроение, обусловленное неудовлетворительным самочувствием, зачастую не связывается человеком с состоянием внутренних органов. Эта особенность имеет практическое значение, т. к. при отсутствии болевых ощущений пациент объясняет свое состояние внешними причинами: переутомлением, неблагоприятными жизненными условиями и т. п., что затрудняет обращение его к врачу и своевременную постановку диагноза заболевания.

 

Преобладание переживаний отрицательного чувственного тона в старости и при различных заболеваниях делает понятным представление, что молодость и здоровье являются предпосылками счастья. Однако, как подчеркивает автор, состояние здоровья представляет лишь фон, на котором разыгрываются переживания положительного чувственного тона.

 

В соответствии с эволюционным подходом, автор последовательно переходит от рассмотрения чувств удовольствия к наиболее близким им эмоциям – к радости и веселью, вместе с тем подчеркивая качественные различия между первыми и последними. Если чувства удовольствия, связанные с ощущениями, проявляются, как правило, локально, то радость и веселье могут возникать по причинам эндогенным, что сближает их с общим (жизненным) чувством.

 

Наряду с готовностью к реакциям радости и веселья в молодом возрасте, исследователь отмечает индивидуальную наклонность к этим реакциям. В качестве примера он приводит яркое описание так называемых «солнечных натур», данное O. Bumke [см.: 15]. При этом В. С. Дерябин затрагивает проблему соотношения общего и индивидуального при рассмотрении вопроса о роли наследственных и приобретенных черт в формировании личности. На это обратил особое обратил Д. В. Ольшанский в упомянутой рецензии: «Даже говоря о таком свойстве высшей нервной деятельности, как темперамент и основанный на нем характер, автор пишет лишь о “характерах-фенотипах”, рассматривая не автоматически реализующиеся наследственно заданные физиологические механизмы, а “конкретную личность”, в которой “наследственные потенции выявляются в зависимости от ряда условий”, а последние являются “условиями социального существования”» [9, с. 619]. Эта мысль, высказанная автором еще в 30-х гг., соответствует современным представлениям российских психологов о ведущей роли социальных факторов в формировании личности.

 

Последовательно рассматривая шкалу переживаний положительного чувственного тона, В. С. Дерябин отмечает, что не существует непроходимых граней между отдельными переживаниями, подчеркивая количественную разницу между ними. Так, близкие по интенсивности и длительности переживания радости и веселья имеют место у «солнечных», жизнерадостных натур, у гипоманиакальных людей, у циклотимиков. Лишь при максимальной выраженности у больных, страдающих маниакально-депрессивным психозом (МДП), эти переживания приобретают патологический характер и требуют помещения в психиатрическую больницу, «однако маниакальный симптомокомплекс представляет карикатурно увеличенный симптомокомплекс реакции веселья здорового человека» [2, с. 123].

 

Подчеркивая постепенность количественных переходов в интенсивности отдельных переживаний положительного чувственного тона, автор проводит мысль об общности их анатомо-физиологического субстрата в физиологических и патологических условиях [2, с. 124]. На это указывает и отсутствие патологоанатомических изменений головного мозга у больных МДП.

 

Данные о патогенезе маниакального состояния при МДП и при других заболеваниях (гипертиреоидизм и др.) позволили ученому судить о механизмах эндогенно возникающих состояний радости и веселья. Данные за эндокринно-вегетативную обусловленность МДП позволили автору предположить: «эндогенно возникающие состояния веселья могут зависеть от влияния гормонов на вегетативные центры гипоталамической области, аналогично действию “голодной крови” при возникновении голода или половых гормонов при возникновении полового влечения» [2, с. 123].

 

Хотя механизмы возникновения эндогенных переживаний положительного чувственного тона достаточно сложны и включают в себя изменения в синтезе и метаболизме нейромедиаторов (дофамина, норадреналина, серотонина и др.), предположение автора об участии в их развитии действия гормонов на вегетативные центры гипоталамуса получили подтверждение. Показано, что женские половые гормоны – эстрогены – усиливают обмен КА в гипоталамусе и тем самым улучшают настроение [см.: 17; и др.]. Установлена ведущая роль дофамина в системе подкрепления.

 

Анализ патофизиологических и патоморфологических изменений при других заболеваниях (органических психозах, шизофрении, рассеянном склерозе и др.), сопровождающихся эйфорией, позволил ученому расширить представления о механизмах ее возникновения: «При ослаблении патологическим процессом регулирующей, тормозящей роли коры (головного мозга – О. З.) высвобождаются подкорковые симптомокомплексы, усиливаются черты характера препсихотической личности» [2, с. 125]. Автор заключает, что эндогенные радость и веселье могут возникать первично вследствие возбуждения подкорковых центров или вторично – в результате повышения их возбудимости после освобождения от тормозящих влияний коры головного мозга.

 

Дальнейший анализ зависимости реакций веселья и радости от состояния эндокринно-вегетативного аппарата В. С. Дерябин прослеживает в возрастном аспекте. Раздел «Возраст и счастливая жизнь», значительный по объему, отмечен яркими описаниями психологии и психофизиологии людей различных возрастных периодов – от детства до старости. При этом автор особое внимание уделяет возрастным изменениям реактивности в отношении веселья и радости. Одновременно им затрагивается психофизиологическая проблема: зависимость психических реакций в процессе возрастных изменений от материальных процессов, протекающих в организме – от изменения состояния вегетативной и эндокринной систем.

 

Опираясь на экспериментальный и клинический материал, В. С. Дерябин показывает роль эндокринной системы в морфогенезе, в частности, головного мозга с его психическими функциями, рассматривает смену влияния отдельных эндокринных желез на физическое и психическое развитие, а также роль инволюции эндокринной и старения вегетативной нервной системы.

 

В его время данные о значении возрастных изменений вегетативной нервной системы в старении организма и развитии психических изменений отсутствовали, поэтому автор ограничивается упоминанием о «старении» вегетативной нервной системы. В настоящее время накоплены многочисленные данные о возрастном нарушении структуры и функции этой системы, в особенности ее симпатического отдела, что проявляется в уменьшении синтеза катехоламинов и связанного с ним ослабления адаптационно-трофической функции симпатической нервной системы [см.: 13].

 

Автор подробно прослеживает соматические влияния на переживание чувства счастья в различные возрастные периоды. В наибольшей степени такие влияния обнаруживаются в детстве и старости. В детстве молодой, растущий организм испытывает чувство избыточной бодрости и свежести, предрасполагая к переживанию чувства счастья преимущественно соматического происхождения, основанного на том вкладе, который вносит в «общее чувство» – самочувствие, центростремительная нервная импульсация, исходящая из поперечно-полосатой мускулатуры и внутренних органов.

 

Рассматривая влияние возрастных факторов на переживания положительного чувственного тона, В. С. Дерябин исходит из следующих методологических установок. Нервная и эндокринная системы оказывают преимущественно активирующее влияние на рост и развитие как организма в целом, так и его органов, в частности – головного мозга, а через мозг – на психику, включая и предрасположенность к переживаниям и реакциям радости и веселья. Такое влияние повышается по мере развития организма, постепенно ослабевает в период зрелости и значительно ослабевает в старости.

 

Таким образом, предрасположенность к переживаниям радости и веселья, счастья претерпевает циклические возрастные изменения, основанные на влиянии объективных материальных факторов. Исследователь говорит об общей тенденции, подчеркивая, что факторы социальные могут вносить свои коррективы.

 

Рисуя картину понижения физических и психических функций в пожилом и старческом возрасте, когда из старости физиологической зачастую происходит переход в старость-болезнь, автор, однако, не впадает в пессимизм. Он приводит многочисленные примеры высокой и продолжительной психической активности людей творческого труда, в частности своего учителя И. П. Павлова, создавшего учение об условных рефлексах после пятидесяти лет.

 

Обращаясь к психологии старческого возраста, В. С. Дерябин прибегает к различным видам анализа. Так, тезис о том, что старости свойственна мудрость, он аргументирует методами психологического и психофизиологического анализа, указывая, что с возрастом влияние эмоций на интеллект уменьшается.

 

Значительное внимание уделено автором рассмотрению социальных аспектов счастья, что соответствует его представлениям о решающей роли социальных факторов в формировании личности: «Но эндогенные факторы лишь в крайних случаях и в патологии имеют доминирующее значение, а, как правило, в жизни огромного большинства взрослых здоровых людей решающее значение для счастливой жизни имеют факторы экзогенные – исторически изменчивые социальные условия, в которых протекает жизнь человека» [2, с. 134]. В соответствии с этим в разделе «Социальные аспекты счастья» на смену вопросам о механизмах переживания счастья на первый план выступают вопросы о путях к счастью и «В чем счастье?». Таким образом, на смену психофизиологическим аспектам счастья приходят философский, социальный, моральный, этический, исторический, педагогический и другие.

 

В подразделах «Иллюзии и самообманы во взглядах на счастливую жизнь» и «Честолюбие и счастливая жизнь» автор подчеркивает, что иллюзии и самообманы при решении вопроса, в чем счастье, не возникают как случайная индивидуальная ошибка, а имеют свое психологическое объяснение [см.: 2, с. 135]. Исследователь выделяет и последовательно разбирает типовые ошибки, которые совершают люди в поисках счастья. Среди них – вера в случай, удачу в противовес сознательному стремлению к нему («каждый – кузнец своего счастья»), а также юношеская переоценка сил, рисующая жизнь в виде захватывающего романа; претензии к жизни избалованного с детства, напоминающие претензии ребенка, все капризы которого удовлетворялись.

 

В. С. Дерябин подчеркивает, что жизнь обманывает в особенности тех, кто личное счастье поставил целью жизни, сделал ставку на богатство как источник неиссякаемого счастья. Выше, при анализе механизмов положительного чувственного тона при влечениях он подчеркивал, что усиленное удовлетворение влечений (в первую очередь органических) не может стать источником непрерывных наслаждений вследствие привыкания или вследствие развития ощущений отрицательного чувственного тона как сигнала вреда для организма.

 

Постановка ложных жизненных целей обусловливается различными причинами – тут и особенности личности, и дефекты воспитания, и социальные установки своего времени. Среди такого рода факторов автор отмечает придание чрезмерного значения показной стороне жизни: внешнему блеску, красивости, легкому успеху и т.п. Напротив, для людей подобного образа мышления будничная кропотливая работа по достижению больших отдаленных целей представляется «мелкой», недостойной внимания. В погоне за призрачной идеальной, ложно понимаемой счастливой жизнью человек может пройти мимо жизни реальной с ее простыми радостями, а, достигнув желаемого, зачастую приходит к выводу, что охотился за миражом. В яркой форме это выражено у А. П. Чехова в его «Крыжовнике», одном из любимых рассказов В. С. Дерябина. Другая крайность – беспечный человек, не ставящий себе отдаленных целей, полностью отдающий себя соблазнам окружающей жизни – «попрыгунья-стрекоза».

 

Вывод, который делает ученый и умудренный жизнью человек: «Необходимо уметь сочетать пользование радостями текущей жизни с работой для достижения большой цели в будущем» [2, с. 14]. Этот и другие выводы, сделанные ученым на основании научного анализа, могут показаться банальными моральными прописями. Таковыми они, по-видимому, и показались цитированному выше рецензенту «О счастье» из «Госполитиздата».

 

Автор убедительно показывает, что препятствием к счастливой жизни являются отрицательные черты личности: повышенный эгоизм, зависть, отношение к окружающим как к конкурентам, тревожная мнительность, которые отравляют жизнь людям и объективно делают несчастным их обладателя.

 

Среди социальных эмоций отрицательного характера, препятствующих счастливой жизни, ученый отмечает честолюбие, тщеславие, властолюбие, связанные с ними гордость, чрезмерную чуткость к чужому мнению, моде, стремление «пускать пыль» в глаза. В основе, пишет автор, лежит присущее человеку стремление быть выше и казаться лучше в глазах окружающих, что проявляется в жажде одобрения и похвалы с их стороны, в стремлении к власти, почестям, славе.

 

Социологический подход к изучению счастья сочетается с историческим. В. С. Дерябин отмечает, что понятие счастливой жизни, идеала счастья исторически обусловлены экономической структурой общества.

 

Для людей, лишенных большой цели в жизни, будничные неприятности и житейские дрязги имеют самодовлеющее значение, приобретают доминирующий характер, отравляют их жизнь. Напротив, люди, стремящиеся к социально значимым целям, во многом забронированы от «уколов жизни».

 

По мнению автора, в этом проявляются закон доминанты А. А. Ухтомского и закон отрицательной индукции, открытый И. П. Павловым. Таким образом, выводы, к которым приходит автор на основании анализа факторов, препятствующих счастливой жизни, основываются не только на житейском опыте, но и на результатах физиологических, психологических и психопатологических исследований, отражающих, по В. С. Дерябину, две стороны единых психофизиологических закономерностей.

 

Автор избегает крайности предельной социологизации человека, при которой личность сама по себе ничего не значит, а все определяется влиянием на нее социальных условий. Наследственные задатки, одаренность, психические и физические свойства личности являются важными факторами на путях к счастью при любых социальных условиях. У одних целеустремленность, упорство в достижении цели помогают в преодолении препятствий, у других нерешительность, малодушие, отвлекаемость на побочные мотивы являются непреодолимым препятствием. Разумеется, условия для реализации потенциальных возможностей личности при различных социальных системах не одинаковы, однако и благоприятные социальные условия не освобождают от участия в жизненной борьбе за достижение поставленных целей. Такая борьба может оказаться непосильной для вялых, флегматичных людей. С учетом этого автор заключает, что даже при постановке положительных социально значимых целей каждому следует учитывать свои возможности, ставить задачи по силам: «нужно желать достижимого и достигать желаемого» [2, с. 137]. Однако тут же он делает важное дополнение: «но большего достигает тот, кто ставит себе большие цели; тот же, кто стремится к мелочам, получает мелочи» [2, с. 137–138]. Дальнейшим изложением автор доказывает, что чем выше поставленная жизненная цель, тем больше полнота переживания счастья в процессе ее достижения.

 

В. С. Дерябин часто обращается к терминам «цель», «переживания положительного чувственного тона», «счастье», но редко использует термин «потребность». Между тем определяющую роль потребностей в возникновении аффективности (чувств, влечений и эмоций), в осуществлении высшей нервной и психической деятельности и поведении он постоянно подчеркивал в монографии «Чувства, влечения, эмоции» [см.: 1], посвятив роли потребностей большую статью «О потребностях и классовой психологии», написанную в первой половине 50-х гг. и опубликованную позднее [см.: 4]. Значение потребностей, и в первую очередь – материальных, как мощного стимула в развитии человека и общества неоднократно подчеркивали К. Маркс и Ф. Энгельс [см.: 8; 14]. Подробная разработка проблемы потребностей относится к 60-м гг. прошлого века, что в дальнейшем нашло отражение в потребностно-информационной теории высшей нервной деятельности П. В. Симонова [см.: 11].

 

Из сказанного не следует, что В. С. Дерябин не учитывал значения высших потребностей, удовлетворение которых дает человеку гамму переживаний положительных чувств морального, этического, творческого характера. Согласно В. С. Дерябину, потребности являются исходным пунктом в структуре влечений (мотиваций), причем вне зависимости от того, о каких влечениях идет речь – о низших, биологических, или высших, присущих только человеку [см.: 2, с. 78].

 

Как физиолога и психиатра В. С. Дерябина занимали состояния счастья, имеющие эндогенное происхождение. Поэтому наряду с разделом «Радость и веселье» в монографии представлены и другие: «Чувство счастья как переживание особого рода», «Экстаз (блаженство)», «Вызывание “счастья” химическим путем». В условиях отсутствия знаний о патобиохимии головного мозга, роли нейромедиаторов в патогенезе экстатических состояний автор концентрирует внимание на изменениях при них корково-подкорковых взаимоотношений, на состоянии вегетативной нервной системы. При этом он подчеркивает, что психофизиологические явления, наблюдающиеся при экстатических состояниях, сходны с теми, что наблюдаются при сильных аффектах, имеются лишь количественные различия. При такого рода состояниях высшая нервная деятельность полностью подавлена, происходит, по терминологии И. П. Павлова, отрицательная индукция с подкорковых образований на кору головного мозга. Сильная эмоция приобретает доминирующий характер, в связи с чем сознание ограничивается узким кругом представлений, связанных с данной эмоцией; восприятие внешнего мира вследствие торможения коры головного мозга почти полностью выключается или искажается, с чем связано развитие анестезий, галлюцинаций и др. Тем самым объяснимы примеры патологических аффектов, ведущих к преступлениям с развитием ретроградной амнезии.

 

Примером психофизиологического подхода к анализу переживания положительного чувственного тона, которые в ряде случаев испытывающие их относят к переживанию счастья, является раздел: «Вызывание “счастья” химическим путем» (алкоголь, опий, гашиш – О. З.). Ученый отмечает активацию симпатической нервной системы в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Подобные же состояния психического подъема, эйфории, прилива сил, радости, оптимизма были отмечены под влиянием симпатомиметика фенамина [см.: 18; 16]. Важным выводом этого раздела являются слова автора о том, что алкоголь и наркотики, способствуя распаду личности, источником счастья быть не могут. Знаменательно, что в 1979 г при подготовке к первому изданию книги «Психология личности и высшая нервная деятельность» этот раздел был значительно сокращен редактором издательства в виду опасности вредного его влияния на молодежь.

 

В заключительном разделе «Направления психофизиологического изучения переживаний счастья» В. С. Дерябин выступает как последовательный эволюционист: «Чувства удовольствия и неудовольствия, радости, веселья и счастья, боли и страдания представляют психофизиологические реакции разной сложности, эволюционирующие вместе с общей эволюцией человека: ими он реагирует на состояния организма и внешние условия своего существования. Представления об удовольствии и неудовольствии, о счастье и боли побуждают человека субъективно ставить цели своей деятельности, одного избегать, к другому стремиться, дают импульс к достижению желаемого, поддерживают его активность» [2, с. 181]. И там же: «Содержание понятия счастливой жизни эволюционирует в связи с эволюцией условий социального существования. При этом в реакциях положительного чувственного тона нарастает роль интеллектуального компонента. От примитивных наслаждений, связанных с удовлетворением органических потребностей, человек возвышается до переживаний, которые приносит творческая работа в сфере науки и искусства» [2, с. 180].

 

Подытоживая свою работу о счастье, автор отмечает, что проведенное им психофизиологическое исследование установило при переживаниях положительного чувственного тона как проявление общих принципов деятельности нервной системы, так и наличие связи психических реакций с функционированием анатомо-физиологического субстрата (роль таламуса и гипоталамуса, роль вегетативно-эндокринного аппарата и др.). Ученый выражает убеждение, что дальнейшее психофизиологическое изучение проблемы счастья имеет, несомненно, очень большое значение, которое в настоящее время еще трудно оценить.

 

Список литературы

1. Дерябин В. С. Чувства, влечения и эмоции: О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. – Изд. 3-е. – М.: Изд. ЛКИ, 2013. – 224 с.

2. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность. (Психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). – М.: Изд. ЛКИ, 2010. – 202 с.

3. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Vol. 11, № 3–4. – С. 57–78.

4. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 109–136. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=313 (дата обращения 31.05.2015).

5. Дерябин В. С. Эмоции, порождаемые социальной средой (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 3. – С. 115–146. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1203 (дата обращения 31.05.2015).

6. Ильин Е. П. Эмоции и чувства. — СПб. Питер, 2008. – 783 с.

7. Куликов Л. В. Психогигиена личности. Основные понятия и проблемы. Учебное пособие. СПб.: СПбГМУ, 2000. – 68 с.

8. Маркс К. К критике политической экономии // Сочинения. Т. 13. — М.: Издательство политической литературы, 1959. – С. 1–167.

9. Ольшанский Д. В. Рецензия на книгу В. С. Дерябина «Психология личности и высшая нервная деятельность» // Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. — 1983. — № 4. — С. 618—620.

10. Савич А. А. Дальнейшие материалы к вопросу о влиянии пищевых рефлексов друг на друга. — Диссертация. Cанкт-Петербург, 1913. —214 с.

11. Симонов П. В. Лекции о работе головного мозга. Потребностно-информационная теория высшей нервной деятельности. – М.: Изд. «Институт психологии РАН», 1998. – 98 с.

12. Смирнов В. М. Стереотаксическая неврология. – Л.: Медицина, 1976. – 264 с.

13. Фролькис В. В. Старение и увеличение продолжительности жизни. – Л.: Наука, 1988. — 239 с.

14. Энгельс Ф. Диалектика природы // Сочинения. 2-е изд. Т. 20. М.: Издательство политической литературы, 1961. – С. 339–626.

15. Вumkе О. Physiological Lectures [Рhysiologische Vогlеsungen]. Мünchen, 1923. – 168 с.

16. Hawkins D. R., Pace R., Pastermack B., Sandtfer M. G. A Multivariant Psychopharmacological Study in Normals // Psychosomatic Medicine. – 1961. – № 23. – С. 1–17.

17. Klaibek E. L., Kоbауashi Y., Broverman D. М., Нall F. Р1аsmа mоnоаmine Oxidase Activity in Regularly Menstruating Women and in Amenorrheig Women Receiving Cyclic Treatment with Estrogens and Progestins // Journal of Clinical Endocrinology & Metabolism. – 1971. – № 33, С. 630–638.

18. Lasagnа L., Felsinger J. M. von., Beeher H. K. Drag-induced Mood Changes in Man: 1. Observations on Healthy Subjects, Chronically Ill Patients and «Postaddicts» // JАМА. – 1955. – № 1. – 157. – С. 1006–1020.

19. Olds M. E., Fobes J. L. The Central Basis of Motivation: Intracranial Self-Stimulation Studies // Annual Review of Psychology. – 1981. – № 32. – С. 523–574.

 

References

1. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations and Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii: O psichologii, psichopatologii i fiziologii emotsiy]. Moscow, LKI, 2013, 224 p.

2. Deryabin V. S. Psyhology of the Personality and Higher Nervous Activity (Psycho physiological essays “About Consciousness”, “About Ego”, “About Happiness”) [Psichologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost (Psikhofiziologicheskie ocherki “O soznanii”, “O Ya”, “O schaste”)]. Moscow. LKI, 2010, 202 p.

3. Deryabin V. S. Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2005, Vol. 11, № 3–4, pp.57–78.

4. Deryabin V. S. On Needs and Class Psychology (O. N. Zabrodin’s Publication) [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii (Publikatsiya O. N. Zabrodina)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 1, pp. 110–137. Available at: http://fikio.ru/?p=313 (accessed 31 May 2015).

5. Deryabin V. S. Emotions Provoked by the Social Environment [Emotsii, porozhdaemye sotsialnoy sredoy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 3. Available at: http://fikio.ru/?p=1203 (accessed 31 May 2015).

6. Ilin E. P. Emotion and Feelings. [Emocii i chuvstva]. Saint Petersburg, Piter, 2008, 783 p.

7. Kulikov L. V. The Mental Hygiene of Personality. Basic Concepts and Problems. [Psikhogigiena lichnosti. Osnovnye ponyatiya i problemy]. Saint Petersburg, SPbGMU, 2000, 68 p.

8. Marx K. A Contribution to the Critique of Political Economy [K kritike politicheskoy ekonomii]. Sochineniya, T. 13 (Works, Vol. 13). Moscow, Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1960, pp. 1–784.

9. Olshanskiy D. V. Review of V. S. Deryabin’s Book “Personality Psychology and Higher Nervous Activity” [Retsenziya na knigu V. S. Deryabina “Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost”]. Zhurnal nevropatologii i psikhiatrii (Journal of Neuropathology and Psychiatry), 1983, № 4, pp. 618–620.

10. Savich A. A. New Studies on Influence of Food Reflexes on One Another [Dalneyshie materialy k voprosu o vliyanii pischevykh refleksov drug na druga]. Dissertatsiya (Dissertation). Saint Petersburg, 1913, 214 p.

11. Simonov P. V. Lectures on the Work of the Brain. Need-Informational Theory of Higher Nervous Activity [Lekcii o rabote golovnogo mozga. Potrebnostno-informacionnaja teorija vysshej nervnoj dejatelnosti]. Moscow, Izdatelstvo instituta psikhologii RAN, 1998, 98p.

12. Smirnov V. M. Stereotactic Neurology [Stereotaksicheskaja nevrologija]. Leningrad, Meditsina, 1976, 264 p.

13. Frolkis V. V. Ageing and Increased Life Expectancy [Starenie i uvelichenie prodolzhitelnosti zhizni]. Leningrad, Nauka, 1988, 239 p.

14. Engels F. Dialectics of Nature [Dialektika prirody]. Sochineniya, T. 20 (Works, Vol. 20). pp. 343–626.

15. Вumkе О. Physiological Lectures [Рhysiologische Vогlеsungen]. Мünchen, 1923, 168 p.

16. Наwkins D. R., Pace R., Раstermack B., Sandtfer M. G. A Multivariant Psychopharmacological Study in Normals. Psychosomatic Medicine, 1961, Vо1. 23, pp. 1–17.

17. Кlaibek E. L., Kоbауashi Y., Вrоverman D. М., Нall F. Р1аsmа Mоnоаmine Oxidase Activity in Regularly Menstruating Women and in Amenorrheig Women Receiving Cyclic Treatment with Estrogens and Progestins. Journal of Clinical Endocrinology & Metabolism, 1971, Vо1. 33, pp. 630–638.

18. Lasagnа L., Felsinger J. M. von., Beeher H. K. Drag-Induced Mood Changes in Man: 1. Observations on Healthy Subjects, Chronically Ill Patients and Postaddicts. JАМА, 1955, Vо1. 157, pp. 1006–1020.

19. Olds M. E., Fobes J. L. The Central Basis of Motivation: Intracranial Self-Stimulation Studies Annual Review of Psychology, 1981, Vol. 32, pp. 523–574.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Социопсихофизиологический анализ счастья в работе В. С. Дерябина «О счастье» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2015. – № 2. – С. 86–102. URL: http://fikio.ru/?p=1643.

 
© О. Н. Забродин, 2015

УДК 52; 53

 

Комментарий к статье В. Е. Львова «Гамов встречается с Бухариным».

Об авторе и его статье

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, д. 6/8,

тел.: +7 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Биографические данные об известном писателе Владимире Евгеньевиче Львове (1904 – 2000), сведения о его вкладе в популяризацию научных знаний (космология, ядерная физика, критика парапсихологии и др.). Статья о Г. А. Гамове – малоизвестная страница в истории науки.

Результаты: Будучи физиком по образованию, аспирантом выдающегося физика Г. А. Гамова, В. Е. Львов постоянно следил за успехами в области ядерной физики, физики элементарных частиц и за исследованиями в области космического пространства, был популяризатором идей К. Э. Циолковского. Новейшие открытия в упомянутых областях являлись предметом его популярных лекций в Ленинградском Лектории и книг об Эйнштейне, Циолковском, об освоении космического пространства. Особое внимание уделено уникальной способности В. Е. Львова к накоплению и фиксации фактов и достижений в различных областях науки. Это происходило благодаря каждодневному неустанному труду его в Государственной публичной библиотеке (ныне – Российская национальная библиотека) и Библиотеке Академии наук в отделах специального хранения («спецхране»). Статья о Г. А. Гамове – личные воспоминания об учителе, коллеге и близком по интересам человеке (Гамов – талантливый популяризатор научных знаний, уникальный ученый по оригинальности открытий, по широте научных интересов – от космоса до структуры генома).

Выводы: В. Е. Львов – выдающийся популяризатор и уникальный систематизатор научных достижений в самых различных областях науки: физики, космологии, биологии. Статья о Г. А. Гамове – одна из редких публикаций о научных открытиях и незаурядной личности выдающегося физика.

 

Ключевые слова: В. Е. Львов; Г. А. Гамов; Н. И. Бухарин; ядерная физика; физика элементарных частиц; молекулярная биология.

 

 

Some Comments on the Article “Gamow Meets with Bukharin” Written by V. E. Lvov.
About the Author and His Article

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – Pavlov First Saint Petersburg State Medical University, Anesthesiology and Resuscitation Department, Senior Research Worker, Doctor of Medical Sciences, Saint Petersburg, Russia.

E-mail:ozabrodin@yandex.ru

6/8 Lva Tolstogo str., Saint Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7 950 030 48 92.

Abstract

Purpose: Several biographical facts about Vladimir E. Lvov (1904 – 2000), a Russian writer and journalist are given; some useful information regarding his contribution to the popularization of scientific knowledge (cosmology, nuclear physics, criticism of parapsychology and others) is provided. The article about G. A. Gamow written by V. E. Lvov is an insufficiently known chapter in the history of science.

Results: V. E. Lvov, a professional physicist, a graduate student of an outstanding physicist G. A. Gamow, constantly monitored the progress in nuclear physics, elementary-particle physics and the research in the field of outer space. He was a popularizer of the ideas of K. E. Tsiolkovsky. The latest discoveries in the spheres mentioned above were the subjects of his popular lectures in LeningradLecturingCenter, his books devoted to A. Einstein, K. Tsiolkovsky and space exploration in general. Special attention is paid to Lvov’s unique ability to accumulate and fix the achievements in various fields of science. This was due to his everyday persistent work in the State Public Library (now the Russian National Library) and in the Library of the Academy of Sciences. The article about G. A. Gamow is Lvov’s memoirs about his teacher and colleague, the man of similar interests. Gamow was a talented popularizer of scientific knowledge, a unique scientist due to his original discoveries, his profound scientific interests – from space to the genome structure.

Conclusion: V. E. Lvov is an outstanding popularizer and unique systematizer of scientific achievements in various fields of science: physics, cosmology, biology. The article about G. A. Gamow is one of the rare publications on scientific discoveries and the remarkable personality of the outstanding physicist.

 

Keywords: V. E. Lvov; G. A. Gamow; N. I. Bukharin; nuclear physics; elementary-particle physics; molecular biology.

 

Владимир Львов

Гамов встречается с Бухариным. Малоизвестная страница истории науки

(Публикация О. Н. Забродина)

 
В биографиях этих двух исторических личностей трудно, на первый взгляд, найти точку пересечения.
 

Георгий Антонович Гамов (1904 – 1968) – выдающийся советский – ставший впоследствии американским – физик. И Николай Иванович Бухарин, чьё место в истории не нуждается в напоминании. И, однако же, был краткий момент, когда они встретились, и поводом для этой встречи стал научный вопрос большой исторической значимости.

 

Но сначала более подробно о Гамове, о котором, если не считать специалистов, мало известно широкому кругу читателей.

 

Судьба сложилась так, что пишущему эти строки пришлось в молодости довольно близко соприкасаться с этим замечательным человеком. Сначала на студенческой скамье в Ленинградском университете и позже, когда я был у него в академической аспирантуре.

 

Представьте себе Ленинград эпохи НЭПа и маленькую аудиторию в сером здании Физического института в университетском дворе. Входит неожиданно гигантского роста парень в высоких («просящих каши») сапогах и заношенной, неопределенного цвета гимнастерке, перепоясанной – если память не изменяет – узким брезентовым ремешком. Огромная голова и очень близорукие глаза, однако, без очков (чтобы приспособить зрение к внешнему миру владелец этих глаз то и дело надавливал рукой на глазное яблоко, изменяя тем самым их фокусное расстояние!).

 

Было это, кажется, на третьем курсе, и некоторое время я даже сидел за партой рядом с ним.

 

Мы знали только, что он прибыл из Одессы, где его отец был учителем, а сам он числился студентом тамошнего университета. Почему сменил он Одессу на Ленинград, не было известно (видимо, хотел стать ближе к центрам физической науки).

 

Ясно было одно. Знания его в области теоретической физики были отнюдь не студенческие. Он ориентировался в ней, как готовый кандидат, если не доктор наук (таких степеней в то время не было). Окончил университет, можно сказать, шутя. И уже в 1926 году, оцененный тогдашними лидерами ленинградской физики – академиками A. Ф. Иоффе и Д. С. Рождественским – был отправлен на стажировку к великому физику Эрнесту Резерфорду в Англию.

 

От Резерфорда путь привел его к Нильсу Бору в Данию. Это произошло так.

 

Он явился к знаменитому англичанину в Кембридж с уже готовым теоретико-физическим открытием – одним из тех больших открытий, которыми размечена революция в физике 20-х – 30-х годов.

 

Гамов (уже сменивший к этому времени выцветшую гимнастерку на москвошвеевский пиджак) ехал заграницу, имея в голове решение так называемой загадки альфа-распада. Загадка состояла в том, что альфа-частицы (они же ядра атомов гелия) вылетают из ядер тяжелых радиоактивных элементов, несмотря на то, что энергия альфа-частицы меньше теоретически требуемой. Она меньше той, которая нужна, чтобы преодолеть барьер сил, преграждающих частице выход из ядра. Применив законы только что созданной в эту пору квантовой механики, Гамов – ему было тогда двадцать два года – нашел поразительный ключ к загадке. Альфа-частицы как бы просачиваются, образно говоря, «под планкой» силового барьера! Это происходит по квантовым законам вероятности, и Гамов математически вычислил интервал времени, в течение которого альфа-распад охватывает половину наличных радиоактивных ядер (для радия, например, 1590 лет). Прогноз блестяще совпал с данными эксперимента! Это было открытие так называемого туннельного эффекта[1], – открытие, ознаменовавшее один из первых выходов молодой советской физики на мировую арену (туннельный эффект, замечу, практически используется ныне с огромным успехом в электронной технике).

 

Итак, Гамов пришел со своей идеей к Резерфорду – основателю ядерной физики и знатоку именно альфа-распада. Но Резерфорд был гениальным экспериментатором, а в теории квант разбирался лишь постольку-поскольку. Интуитивно он чувствовал, что этот долговязый русский сделал, вероятно, важное открытие. Разобраться досконально в нем мог, по мнению Резерфорда, только лидер теории квант Нильс Бор. К нему он и направил Гамова, снабдив его следующей, вошедшей в историю запиской:

«Обратите внимание на этого парня. В нем что-то есть. Он не рехнулся. Вспомните, что было с Вами, когда Вы пришли к Джи-Джи, и тот не захотел Вас выслушать (Джи-Джи – это Джозеф Джон Томсон – престарелый классик атомной физики конца XIX – начала XX века).

 

Бор полностью оценил гамовское открытие. Оно было опубликовано в 1928 году в ведущем научном журнале – лейпцигском «Цайтшрифт фюр физик», и после этого Гамов сразу стал видной фигурой в международном ученом сообществе. В течение четырех лет он делил свое время и труд между крупнейшими европейскими центрами ядерной и квантовой физики. Опубликовал в Англии и Германии фундаментальную монографию «Строение атомного ядра и радиоактивность» (на русском языке издана в Москве). В тридцать первом году по истечении срока своей командировки вернулся в Советский Союз и был избран членом-корреспондентом нашей Академии.

 

Когда я встретил его в первые же дни на Невском, меня позабавил его новый облик. Не только пресловутая гимнастерка (с брезентовым ремешком), но и москвошвеевский пиджак были далеко в прошлом. Передо мной стоял туристического вида элегантный джентльмен в редкостных для того времени штанах «гольф» (предмет зависти ленинградских юнцов; современные джинсы тогда не существовали!).

– Из каких краев, Георгий Антонович?

– Из Швейцарии. Вместе с Паули[2] ходили на лыжах. Завтра еду в Москву.

 

В Москве состоялись его встречи с Н. И. Бухариным.

 

Любимым детищем Бухарина, стоявшего в то время во главе Научно-исследовательского сектора (НИС) Наркомтяжпрома, был журнал «Социалистическая реконструкция и наука» (сокращенно СОРЕНА). На внутренней стороне его обложки значилось, что журнал «выходит согласно решению ЦК ВКП(б) и является самым большим и серьезным журналом по вопросам науки и техники». Действительно, в каждом из его объемистых (до двухсот страниц) томов выступали ведущие представители советских естественных и гуманитарных наук. Сам Бухарин открывал почти каждый номер статьями и докладами на философские и общественно-политические темы.

 

Особенно пристально следил основатель и вдохновитель СОРЕНА за событиями в области атомного ядра, переживавшей в те годы период «бури и натиска». На переднем крае этих исследований был Гамов, и Бухарин пригласил его сотрудничать в журнале. Тот охотно откликнулся и напечатал там в 1932 – 1933 годах пять статей. В них проявилась, между прочим, черта, далеко не всегда присущая деятелям точных наук – литературный талант, блестящее мастерство популяризатора. Все это, как мы увидим, развернулось позже (как и юмор остроумного рисовальщика – иллюстратора собственных гамовских книг).

 

Внимание Бухарина – экономиста и социолога, особенно привлекло то место в одной из гамовских статей, где автор подсчитывает энергию, заключенную в ядре атома… «Если бы, – писал Гамов, – удалось добиться превращения всех ядер, например, в одном кубическом сантиметре алюминия, то выделившаяся энергия была бы равна продукции Днепростроя за одну минуту…».

 

Но, отмечал автор статьи, современная (имелись в виду 30-е годы) экспериментальная физика способна вовлечь искусственно в ядерные превращения лишь предельно малое количество атомов алюминия. Так что о практической стороне дела думать пока не приходится.

 

В лекции, прочитанной по приглашению Бухарина для сотрудников НИС-а, Гамов указал на один вид ядерных реакций, где выход энергии еще больше. Это те реакции, где происходит не расщепление, а укрупнение, слияние атомных ядер. В частности, слияние ядер атомов водорода с превращением его в гелий (сегодня этот вид реакций называют термоядерным). Но и тут, сказал лектор, потребовалось бы затратить сперва колоссальную энергию, чтобы преодолеть взаимное электрическое отталкивание водородных ядер (протонов). Так что экономический эффект такой операции пока еще сомнителен…

 

Когда лекция закончилась, Бухарин, – вспоминал много позже Гамов, – пригласил его к себе в кабинет и спросил: как бы Вы отнеслись к такой идее? Можно было бы договориться подключить в течение одной ночи мощности всех московских электростанций к лабораторной установке и осуществить массовое превращение водорода в гелий. Хотите, произведем такой опыт?

 

– Я ответил, – писал в своих воспоминаниях Гамов, – что еще нереально и объяснил, почему.

 

Можно, конечно, допустить, что автор воспоминаний несколько утрировал и, может быть, даже деформировал то, что было сказано по ходу беседы. Но за нею все равно скрывается высокий драматизм, и она воспринимается нами сегодня волнующе, как и все, что связано с историей века атома. Не забудем, что над укрощением термоядерной энергии в мирных целях современные физики работают неутомимо уже тридцать с лишним лет. Достигнуты большие успехи, но практическое освоение термоядерных реакторов ожидается не так скоро. Разговор же в кабинете начальника НИС Наркомтяжпрома относится к весне тридцать третьего года…

 

***

Теперь уже можно досказать вкратце причудливую историю жизни Георгия Антоновича Гамова.

 

Как известно, он покинул навсегда нашу страну и попытался сделать это сперва весьма своеобразным (выражаясь мягко) способом.

 

Он рассказал потом со всеми подробностями, как готовил свое бегство заграницу. Как вступил для этой цели в секцию гребного спорта при Ленинградском Доме ученых и обзавелся соответствующим удостоверением. Как оправился затем с женой (с которой только что отпраздновал свадьбу) в академическую здравницу Батилиман на южном берегу Крыма. Как захватил с собой тщательно продуманный запас продовольствия (шоколад, крутые яйца, сухари). И, погрузившись в лодку, молодожены отчалили ночью от берега, чтобы на веслах, ориентируясь по звездам, переплыть Черное море в  Турцию! Оттуда Гамов намеревался дать телеграмму Нильсу Бору, чтобы тот удостоверил турецким властям его личность и помог перебраться в Данию…

 

Авантюра эта, как и следовало ожидать, кончилась плачевно – подул встречный ветер, и обессилевших гребцов прибило к крымскому берегу.

 

Но вскоре представился новый – более легальный способ, и тут наш теоретик проявил себя наиболее практичным (о моральной стороне я не говорю) образом.

 

Осенью того же 1933 года в Брюсселе собирался очередной так называемый Сольвеевский конгресс – международное собрание крупнейших ученых-физиков. В 1927 году, например, в нем – среди тридцати приглашенных – участвовали такие корифеи науки, как Эйнштейн, Планк, Бор, Лоренц, Ланжевен и совсем молодые основатели квантовой механики Гейзенберг, де Бройль и Шредингер.

 

К участию в конгрессе 33-го года был приглашен Георгий Гамов.

 

Это была большая честь для молодой советской физики. Посмотрим, как использовал ее Гамов.

 

Командировки за границу в те годы были обставлены более чем жестко. Поездки вместе с женой, как правило, не разрешались. Гамов просил сделать для него исключение. Помог академик Иоффе, посетивший Предсовнаркома Молотова и лично поручившийся за своего молодого коллегу. Помог и Бухарин. После нескольких месяцев пребывания за рубежом молодой коллега поставил своих старших поручителей в весьма неприятное положение. Читатель уже догадывается, что Гамов решил не возвращаться домой. И в этой связи хотелось бы упомянуть о двух обстоятельствах.

 

Иногда сопоставляют бегство Гамова с несколькими аналогичными случаями – прежде всего, с невозвращением академиков Ипатьева и Чичибабина. Но сходство здесь весьма поверхностное. Ибо Ипатьев, например, был не только крупным ученым-химиком, но с дореволюционных времен имел деловые связи с зарубежными промышленными концернами – И. Г. Фарбен Индустри в Германии, Дюпоном в Соединенных Штатах. Он был держателем акций в этих фирмах, издавна их консультировал. Пребывание свое в качестве специалиста на службе у Советской власти он рассматривал, видимо, как необязывающий краткий контракт. Случай же Чичибабина – совсем особый. Тут было ужасное личное горе – гибель дочери-студентки, упавшей нечаянно на ленинградском заводе в бак с серной кислотой и скончавшейся после тяжких страданий. Я помню хорошо, как все это было, помню и понимаю душевное состояние академика, желавшего уйти как можно дальше от всего, что напоминало о трагедии.

 

И второе.

 

Посетив (пока еще с советским паспортом) в Париже знаменитый Институт Радия, основанный супругами Кюри, Гамов поделился с Мари Кюри своим планом не возвращаться на родину. «Госпожа Кюри, – вспоминал Гамов – была расстроена, когда я ей это сказал, и всячески меня отговаривала».

 

Увы, Гамов, всегда похвалявшийся перед нами – студентами, что он «вне политики» и даже не читает газет, не учел одного обстоятельства.

 

Он не знал, что семья Кюри (прежде всего ее дочь Ирен, зять – Фредерик Жолио и близкий друг семьи профессор Ланжевен) принадлежат к левому крылу французского общества, симпатизируют Советской стране и относятся брезгливо ко всякому ренегатству.

 

Этого Гамов не знал.

 

Но нашлись другие покровители, и в 1934 году, переплыв океан, он получает профессуру в университете имени Джорджа Вашингтона в столице Соединенных Штатов.

 

Забегая вперед, скажу, что Гамов (его имя и фамилия стали произноситься теперь «Джордж Гэмоу») не принимал участия в известном Манхэттенском проекте, то есть в работах над атомной бомбой. Его единственная роль в этом деле ограничилась тем, что, живя в Вашингтоне, он бы приглашен ознакомить популярно с «атомной азбукой» адмиралов из Военно-морского ведомства. Адмиралы, имевшие смутные познания в области атома, хотели получить более полные сведения о ядерной физике (мне пришлось видеть фотографию, где изображены стоящие в ряд вашингтонские адмиралы, а мой бывший ленинградский однокашник с указкой в руке стоит у доски, на которой начертаны мелом ядерные символы).

 

***

При всех своих причудливых эскападах Георгий Антонович Гамов был, несомненно, замечательным ученым. В рамках этого краткого очерка я смогу коснуться – притом очень бегло – лишь нескольких моментов его научной биографии.

 

Следуя примеру многих теоретиков-атомников, Гамов проложил себе путь от атомного ядра в пленительные края космологии. Туда, где физика элементарных частиц смыкается с царством все более чудовищно огромных энергий и температур, характерных для ранних этапов истории Вселенной. И тут будет уместно напомнить, что вся современная космология берет начало в трудах гениального советского математика Александра Александровича Фридмана. Именно он в 1922 году показал, что Вселенная родилась из сверхплотного состояния и расширяется уже миллиарды лет, достигнув нынешних своих размеров. Лекции Фридмана в Ленинградском университете и в Институте академика Стеклова (что тогда был рядом с университетом на набережной Невы) посещал Гамов. И пишущий эти строки помнит, с каким восхищенным изумлением всматривался знаменитый лектор в оригинальную фигуру рослого парня в гимнастерке, задававшего ему вопросы на самом высоком математическом уровне. Нам, студентам, известно было, что Фридману пришлось выдержать дискуссию с Эйнштейном (который сначала не хотел признавать возможность расширения). Ленинградский профессор показал тот пункт эйнштейновских вычислений, где скрывалась ошибка, и великий физик с готовностью ее признал. Позже Гамову пришлось встречаться с Эйнштейном и беседовать с ним на космологическую тему. «Эйнштейн, – писал Гамов, – сказал мне, что свою ошибку в вопросе о расширении Вселенной он считает самой досадной из всех совершенных им в науке».

 

Все это было давно, и предсказанный Фридманом факт расширения Вселенной был блестяще подтвержден позже астрономами. Было найдено, что галактики действительно разлетаются друг от друга, образуя нечто вроде гигантского космического фейерверка!

 

Гамов вернулся к этому кругу вопросов в сороковых годах и сделал теоретическое открытие, которое ставит его в один ряд с классиками современной космологии.

 

Развивая теорию «горячего начала» расширяющейся Вселенной, он математически рассмотрел ход ее постепенного остывания.

 

Если, для примера, спустя триллионную долю секунды после первоначального «Большого взрыва» («Биг-Банга», по английской терминологии) вся нынешняя Вселенная была сжата в объеме размером с футбольный мяч, а температура ее измерялась числом градусов с двадцатью нулями после единицы, то охлаждение шло дальше примерно так. Вселенная возрастом в сто секунд раздулась уже до объема, сравнимого с объемом нынешней галактики, причем остыла до миллиарда градусов. При такой температуре уже начинали образовываться простейшие атомные ядра – водорода, тяжелого водорода (дейтерия), гелия. Другим важным рубежом в истории Вселенной – если верны эти расчеты – был возраст ее, равный десяти минутам. Именно тогда, при температуре в миллион градусов, частицы электромагнитного излучения (фотоны) равномерно заполняли своего рода газом мировое пространство. И оно продолжало расширяться, а фотонный газ в нем остывать.

 

Но если верна эта теоретическая картина – я крайне упрощенно коснулся в ней только отдельных черточек – тогда встает вопрос. До какой температуры охладилась к сегодняшнему дню наполняющая Космос первозданная лучистая среда? Сегодня возраст вселенной оценивается в 15 – 17 миллиардов лет. Дошел ли до наших дней этот «ископаемый» фотонный газ, этот слабый отблеск неимоверно далекого во времени «Большого Взрыва»? И был ли в реальности этот «Взрыв»?

 

Историческое по своему значению исследование, проделанное в 1948 году Гамовым, дало ответ на этот вопрос.

 

«Фотонный газ, – гласило это исследование, – должен заполнять и сегодня с равномерной плотностью пространство Вселенной». И температура его должна быть близка к 5 градусам по шкале Кельвина (или минус 268 по Цельсию). Причем, при такой температуре, строго говоря, уже нельзя говорить о частицах излучения – фотонах, а можно лишь предсказывать волны в диапазоне микрорадиоволн.

 

Ответ был дан, но на первых порах не привлек к себе большого внимания. К космологическим изысканиям вообще было принято в те годы относиться снисходительно, как к своего рода хобби теоретиков.

 

1964 год нанес ошеломляющий удар по скептикам.

 

Американские радиофизики Арно Пензиас и Роберт Уилсон, применив чувствительные приборы, обнаружили слабое электромагнитное излучение, исходящее равномерно из всех точек мирового пространства. Длина волны этого излучения была в предсказуемом диапазоне микрорадиоволн, а соответствующая температура близка к 2,7 градуса по Кельвину.

 

Гамовская цифра «5» уточнилась таким образом как «2,7» – разница вполне объяснимая приблизительностью тех данных, которыми располагал в 1948 году Гамов. При пересчете, исходя из более точных данных, пришли как раз к результату, полученному Пензиасом и Уилсоном.

 

Это было одно из величайших открытий века. Космология «Большого Взрыва» перестала после этого быть математической игрой теоретиков, а превратилась в научную теорию, подтвержденную решающим экспериментом.

 

Георгий Антонович Гамов дожил до этой высокой точки своей научной карьеры.

 

Он умер в 1968 году – через четыре года после открытия Пензиаса и Уилсона. Умер еще не старым – шестидесяти четырех лет. И о возможной причине столь ранней смерти я скажу ниже.

 

Талант популяризатора, присущий этому богато одаренному человеку, развернулся полностью в двадцати трех книгах, написанных им главным образом в 40-х и 50-х годах. Среди них такие шедевры общедоступного изложения на самом высоком научном уровне, как «Планета, называемая Земля» и «Звезда, называемая Солнце». Еще раньше была начата Гамовым оригинальнейшая серия «Похождения мистера Томпкинса». Ее герой – скромный и любознательный клерк проходит через немыслимые ситуации, попав в мир, управляемый законами теории относительности, и в микромир, где властвует теория квант. Можно было бы провести здесь аналогию с «Алисой в стране чудес» Льюиса Кэрролла. Но разница та, что Алиса странствует в мифической стране Зазеркалье, тогда как приключения мистера Томпкинса разыгрываются в обстановке, где действуют вполне реальные эффекты эйнштейновской механики и квантовой физики. Занятные ситуации, в которые попадает гамовский герой, позволяют автору объяснить в замечательно выпуклом виде самые сложные и тонкие парадоксы физики XX века. Как уже говорилось, книги иллюстрированы забавными авторскими рисунками. Вклад Гамова в столь важную культурную миссию, как пропаганда научных знаний, не прошел незамеченным. ЮНЕСКО присудило ему в 1956 роду специальную «премию Калинги» за лучшую популяризацию науки. Премия эта финансируется индийским концерном Тата и названа в честь древнего владыки Индостана – просветителя Индии. Думается, что давно пора перевести гамовское популярно-научное наследие на русский язык.

 

Нельзя не упомянуть и еще об одном поразительном повороте научного творчества Гамова. Здесь мы оказываемся в том русле научно-технической революции наших дней, которое можно обозначить вехой с надписью: «Физики идут в биологию».

 

Да, физики-атомники пришли в биологию, как пришли до этого в химию и астрономию, подтвердив еще раз свою роль гегемонов современного естествознания.

 

Поход физиков в эти новые для них биологические края был начат знаменитой книгой классика квантовой механики Эрвина Шредингера «Что такое жизнь?». А также работами Макса Дельбрюка (с которым сотрудничал до войны Н. В. Тимофеев-Ресовский), Френсиса Крика, Джеймса Уотсона, Мориса Уилсона и других. Немного лет прошло, а их усилиями возникла молекулярная биология – героическая наука, ведущая нас к разгадке тайн живого.

 

Гамов, по воспоминаниям его друга, профессора Юргроу, «окунулся с головой в биохимию» в самом начале 50-х годов. «С некоторых пор, – продолжает Юргроу, – он обложился трудами по генетике, цитологии и даже гематологии (раздел физиологии, посвященный структуре и химизму клеток крови – В. Л.). И очень скоро он пришел к догадке…», которая кажется очень простой, но, однако, не пришла в голову никому до Гамова.

 

Напомним, прежде всего, что все виды белковых молекул, из которых построены ткани и клетки живых существ, – это цепочки из меньших по размеру звеньев – так называемых аминокислот. Количество разных типов аминокислот в организмах известно: двадцать. Известен также источник информации, которая передается внутри клетки к аминокислотам и управляет их сборкой в белки. Эта информация исходит от длинной и плотно скрученной в двойную спираль молекулы, получившей популярное в наши дни название ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота). Загадочные гены – передатчики наследственности и контролеры процессов жизни, разъяснились, таким образом, как отдельные участки, или отрезки, спиральной молекулы ДНК. И тогда возникает вопрос. Если информация, диктующая сборку белков из аминокислот, записана вдоль этой молекулы, то каков тот код или шифр, каким сделана запись? Гамов рассуждал так: «Алфавит» в этом коде должен, по всем признакам, состоять из четырех «букв» – соответственно четырем главным слагаемым молекулы ДНК, так называемым основаниям. И каждой аминокислоте отвечает, вероятнее всего, одно «слово» в этом закодированном тексте. А сколько «букв» потребуется здесь, как минимум, чтобы составить одно «слово»? Как известно из элементарной алгебры, беря из четырех букв по две, и сочетая их в разных комбинациях, можно получить только шестнадцать сочетаний. А этого слишком мало, чтобы управиться с двадцатью аминокислотами» А если группировать по три буквы из четырех? Тогда получим шестьдесят четыре различные комбинации – более чем достаточно для живой клетки. И вывод отсюда? Информация, вписанная в молекулу ДНК, кодируется трехчленным кодом. И так как число трехчленных комбинаций не превышает 64, то ребус решается просто. Один-единственный ген (дающий инструктаж на сборку одного вида живого белка) – это отрезок молекулы ДНК, составленный не более чем из шестнадцати с лишним главных ее слагаемых – оснований.

 

Эти расчеты Гамова оправдались полностью!

 

В руках у молекулярных биологов оказался именно так построенный генетический код. И после многих, продолжающихся и по сей день работ, была разъяснена структура и расстановка многих генов. Практические последствия этих событий будут неисчислимы…

 

Одной лишь этой смелой вылазки Гамова в молекулярную биологию было бы достаточно, чтобы внесли его имя в золотую книгу науки.

 

***

Рассказами о различных его чудачествах и анекдотических историях, связанных с этой оригинальной личностью, полны воспоминания коллег Гамова по Вашингтону и Колорадо (он перешел в 1956 году из вашингтонского университета в университет штата Колорадо в городе Боулдере).

 

Среди этих эпизодов есть трогательные, показывающие, что тоска по Родине не отпускала его в американские годы жизни.

 

«Однажды, – вспоминает уже цитированный профессор Юргроу, – я высказал ему мои сомнения. Зачем он разбрасывается между столь далекими друг от друга областями, как космология и генетика. Он ответил мне цитатой из Чехова (он был знатоком русской литературы, и книги русских классиков были повсюду в его рабочем кабинете):

– Когда маленькую птичку спросили, почему ее песенки так быстро сменяют друг друга, она ответила, что жизнь коротка и на свете есть столько прекрасных мелодий, что она хочет пропеть их всех, пока она жива…»[3].

 

В последние годы жизни он страдал алкоголизмом в очень тяжелой, граничащей с помешательством, форме. «Его жена Барбара, – пишет близкий друг Гамова, – прилагала нечеловеческие усилия, чтобы спасти мужа от гибели. Она мужественно переносила ужасающие и позорные ситуации… Ей удалось, в конце концов, с помощью врачей добиться того, что в течение двух лет он вел спокойную, уравновешенную жизнь…»

 

Но было уже поздно.

 

Судьба Гамова, видимо, может стать темой для полной драматизма книги, где переплетутся великие события эпохи, научный гений и трагедия «маленькой птички», не сумевшей допеть свои песни.

УДК 612.821; 316.6

 

О работе В. С. Дерябина «Эмоции, порождаемые социальной средой» и критике в ней теории Альфреда Адлера

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6-8,
тел.: 8 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Комментарий к работе В. С. Дерябина «Эмоции, порождаемые социальной средой», к проведенным в ней: социопсихологическому анализу механизмов возникновения эмоций, связанных со становлением в обществе, основанном на классовой эксплуатации и в социалистическом обществе, а также к критическому разбору теории А. Адлера.

Результаты: К анализу социальных эмоций-чувств (гордость, тщеславие, лесть и др.), проявляемых в капиталистическом и социалистическом обществах, В. С. Дерябин подошел с позиций материалистической диалектики, конкретности истины и историзма. В связи с этим возникновение и развитие гордости и тщеславия автор прослеживает не только у представителей отдельных классов, но также и классовых прослоек, использует данные онтогенеза и филогенеза. При этом автор подчеркивает историческую изменчивость этих чувств. Особый интерес представляют изложение автором взглядов А. Адлера на возникновение социальных эмоций в буржуазной среде и критический разбор теории их развития, основанной на стремлении личности к «сверхкомпенсации»..

Выводы: В. С. Дерябин осуществил впервые: 1) социопсихологический анализ социальных эмоций, в первую очередь – гордости и тщеславия, выявил их зависимость от классовой структуры общества и историческую изменчивость; 2) провел подробный критический разбор теории А. Адлера.

 

Ключевые слова: эмоции; гордость; тщеславие; социальная среда; А. Адлер.

 

On the Work by V. S. Deryabin ‘Emotions Provoked by the Social Environment’ and Criticism of Alfred Adler’s Theory

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – St. Petersburg State Medical University Named after Academician Pavlov, Ministry of Public Health of Russian Federation, Anesthesiology and Resuscitation Department, senior research worker, Doctor of Medical Sciences, St. Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6-8 Lew Tolstoy st., St. Petersburg, Russia, 197022,

tel: +7(812) 585-60-13.

Abstract

Purpose: A commentary on the work of V. S. Deryabin ‘Emotions provoked by a social environment’, his socio-psychological analysis of the mechanisms of emotions associated with the development in society based on class exploitation and in socialist society, and his critical analysis of A. Adler’s theory.

Results: The analysis of some social emotions and feelings (pride, vanity, flattery and others) which exist both in capitalist and socialist societies was made by V. S. Deryabin on the basis of materialist dialectics, concreteness of truth and historism. In this regard, the author traces the origin and development of pride and vanity not only in some representatives of different classes but also in some strata of society and uses ontogenesis and philogenesis data. The author emphasizes the historical variability of these feelings. His description of A. Adler’s views on the rise of social emotions in a bourgeois environment as well as critical analysis of his theory of social emotions development on the basis of personality aspiration for ‘overcompensation’ are of a particular interest.

Conclusion: V. S. Deryabin was the first to make socio-psychological analysis of emotions, namely pride and vanity, to reveal their social dependence on society stratification and historical variability, and to examine in detail A. Adler’s theory.

 

Keywords: emotions; pride; vanity; social environment; A. Adler.

 

Представляемая работа была написана Викторином Сергеевичем Дерябиным (1975 – 1955) – учеником и продолжателем дела Ивана Петровича Павлова – в начале 50-х годов в виде психосоциологического очерка, включенного им в монографию «Чувства, влечения, эмоции». И монография, и входящий в нее очерк были изданы в значительно сокращенном виде в 1974 г. [см.: 2]. При этом не вошли в книгу разделы: «Об эмоциях, связанных со становлением в среде социалистического общества», «Взгляды А. Адлера на воспитание», многие примеры из художественных произведений. Данная публикация воспроизводит полный текст автора.

 

В. С. Дерябин разрабатывал вопросы социальной психологии еще с средины 40-х годов, о чем свидетельствуют его работы «О сознании», «О Я», «О счастье», вошедшие в монографию «Психология личности и высшая нервная деятельность» [см.: 3]. К ним относятся также написанные в первой половине 50-х гг. работы « О потребностях и классовой психологии» [см.: 5] и «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» [см.: 6], изданные в настоящем журнале.

 

Известный американский ученый Т. Шибутани в предисловии к своей книге «Society and Personality» (неточный перевод на русский в советском издании – «Социальная психология») пишет, что «дисциплина эта еще только формируется» [9, с. 7]. В разделе книги «Развитие социальной психологии» автор отмечает, что большой вклад в развитие этой науки внесли антропологи, психиатры, психологи, социологи и даже этнографы, но при этом не упоминает физиологов. Таким образом, в этом разделе его книги нет истории развития социальной психологии как отдельной науки. Можно видеть, что в исследованиях В. С. Дерябина большинство упомянутых аспектов этой науки рассматривается в рамках единого целого.

 

Автор для краткости называл работу «Эмоции, порождаемые социальной средой» – «О гордости», по названию первого подраздела очерка и ставил ее наравне с другими своими работами, посвященными социальной психологии. Так, в «Письме внуку» он писал: «От меня останутся рукописи (“Чувства, влечения и эмоции”, “О гордости”, “О Я”, “О сознании”, “О счастье”). Если хочешь познакомиться с кусочком «человекознания» – прочти» [см.: 4].

 

В отличие от очерков «О сознании», «О Я», «О счастье», комментируемый очерк нельзя назвать психофизиологическим, так как в нем психофизиологический компонент социальных чувств непосредственно не рассматривается, что во время написания очерка (первая половина 50-х гг.) было неприемлемым. В своей программной статье «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [см.: 1, с. 899] В. С. Дерябин вынужден был сделать оговорку: «Я не ставлю перед собой задачи распространить закономерности, наблюдаемые при наиболее простых аффективных реакциях, на процессы более сложные» (в том числе на социальные чувства – О. З.).

 

Следует сказать, что для времени написания комментируемого очерка у нас в стране было принято относить отрицательные черты характера человека в первую очередь к представителям капиталистического общества, основанного на экономическом неравенстве. Проявления же этих черт у членов социалистического общества рассматривались как выражение «наследия капитализма в сознании людей». Думается, не избежал такой точки зрения и В. С. Дерябин, концентрируя внимание на отрицательных социальных чувствах – гордости (в бытовом понимании), тщеславии, честолюбии, лести, зависти в разделе «Об эмоциях, связанных со становлением в среде общества, основанного на классовой эксплуатации». Напротив, во втором разделе очерка – «Об эмоциях, связанных со становлением в среде социалистического общества» – главное внимание уделяется чувствам, полезным для всего общества: альтруизм, взаимопомощь, гордость за положительный вклад в жизнь страны. Обосновывает это автор тем, что в социалистическом обществе в отсутствие классовой эксплуатации «устраняется база для развития антисоциальных чувств и установок».

 

При исследовании социальных эмоций В. С. Дерябин последовательно применяет конкретно-исторический подход. Автор сосредоточивает внимание на социальной обусловленности таких эмоций, или, по современной терминологии, – социальных чувств, как гордость, тщеславие, честолюбие. При этом он, следуя своим представлениям о ведущей роли аффективности в психической жизни, подчеркивает, что определение своего отношения к другим членам общества чаще возникает в качестве эмоциональных реакций, связанных с интеллектуальными процессами. Сюда относятся такие эмоции, как гордость, тщеславие, чувство собственного достоинства, обида и т. п.

 

Далее он показывает, что характер этих чувств зависит от социального положения субъекта: «В противоположность самовозвеличивающим эмоциям имеющих власть, богатых, ставящих себя выше окружающей социальной среды, у слабых, униженных, низко стоящих по социальному положению, имели место при сношении с “сильными мира” эмоции неуверенности, робости, застенчивости, боязливости, стеснительности. В реакции по отношению к вышестоящим часто возникали чувства покорности, преданности, самоуничижения. Эмоции самовозвышения, характерные для господствующих классов, связаны со структурой классового общества и меняются в связи с его историей. В обществе, основанном на классовой эксплуатации, они носят антисоциальный характер, вытекающий из преимущественного положения немногих» [7].

 

В. С. Дерябин подходит к рассмотрению социальных эмоций с позиций диалектики как науки о развитии и всеобщей связи. В связи с этим он использует данные филогенеза и онтогенеза и привлекает данные из книги Чарльза Дарвина «Выражение душевных волнений» о внешнем проявлении гордости у индюков и павлинов, оговаривая при этом невозможность проведения аналогии с человеческими социальными чувствами. Пантомимика гордости у человека сопровождается сокращением мышцы, выворачивающей нижнюю губу, повышением тонуса мышц-разгибателей, а покорность связана с преобладанием тонуса мышц, сгибающих позвоночник. В настоящее время это объяснимо тем, что стенические эмоции (гнев, ярость) у животных и людей сопровождаются активацией симпатико-адреналовой системы, усиливающей мышечный тонус. Филогенетическая преемственность низших и высших эмоций доказывается, по В. С. Дерябину, общностью их пантомимики: одной и той же пантомимикой выражается чувство превосходства не только в физической силе, а и в других отношениях – гордость красотой, сознание превосходства, связанного с высоким общественным положением, с богатством, с какими-либо личными свойствами, которые вызывают чувство превосходства.

 

Используя данные онтогенеза, В. С. Дерябин отмечает, что у детей выражение гордости и превосходства возникает рано, а именно в то время, когда содержание интеллекта до смешного незначительно. Возникает инстинктивное понимание сложных ситуаций и поразительно правильная реакция на них. Для подростка характерны стремление к превосходству над сверстниками, различные возвышающие его над ними фантазии. Взрослый же стремится к возвышению в социальной среде сообразно с ситуацией, в которой он находится, и со своими личными возможностями.

 

Идя по пути конкретного социологического анализа, автор прослеживает побудительные причины развития чувства гордости у представителей различных классов. Для примера он сравнивает крестьянина и дворянина-помещика и отмечает отчетливую разницу в их реакциях. Сын сельского священника, Викторин Сергеевич хорошо был знаком с крестьянским бытом и психологией крестьянина. В связи с этим он приходит к выводу, что условия жизни крестьянства несравненно меньше могли вызывать и культивировать чувство гордости, чем жизненная ситуация дворянской среды. Напротив, не только для высшего, но и для среднего и мелкого дворянства были характерны гордость, надменность, пренебрежение к ниже стоящим, что легко сочеталось с заискиванием, лестью, угодничеством по отношению к стоящим выше. В этой связи автор приводит ряд примеров гипертрофированного тщеславия и повышенного самолюбия, характерных для дворянско-офицерской среды. Важно подчеркнуть, что автор рассматривает проявления гордости не только у представителей отдельных классов: крестьянства, аристократии, буржуазии, но также у лиц и прослоек одного и того же класса. При этом он отмечает, что у них гордость может иметь разную форму проявления, а также меняться на разных этапах исторической жизни класса.

 

В. С. Дерябин чужд вульгарного социологизирования, отмечая, что чувство превосходства связывается не только с властью или богатством. Человек может гордиться превосходством над другими в самых разнообразных областях жизни: успехами в области искусства и науки, во всякого рода творческой работе.

 

Как и при анализе гордости, при описании тщеславия автор отмечает в нем наличие эмоционального компонента. Человек, испытывающий чувство тщеславия, действует не по логическим соображениям, а «инстинктивно» – точнее, в силу автоматически возникшей эмоциональной реакции: боязнь осуждения («что скажут?»), страх насмешки, стыд, стеснение в присутствии посторонних – все это прямо или косвенно внушается и воспитывается средой. Однако и тут, подчеркивает автор, человек наиболее сильно реагирует на оценку той среды, в которой вращается, а к мнению вне этой среды он чувствителен менее или совсем равнодушен. Яркую картину тщеславия В. С. Дерябин иллюстрирует примерами из «Севастопольских рассказов» Л. Толстого, его любимого писателя [см.: 8].

 

Следует заключить, что при анализе социальных чувств – гордости, тщеславия – В. С. Дерябин выступает как последовательный диалектик, стремясь изучить рассматриваемый вопрос «во всех связях и опосредствованиях» – как социальных, так и исторических.

 

Особое место в работе В. С. Дерябина занимает изложение теории формирования социальных эмоций личности в буржуазной среде австрийского психиатра и психолога Альфреда Адлера (1870 – 1937) и ее критика. Этот раздел в значительной степени носит самостоятельный характер, хотя автор включил его в первый раздел очерка, рассматривающий социальные эмоции в капиталистическом обществе. Не удалось найти сведений о переводах книг А. Адлера на русский язык. Быть может, поэтому он не был подвергнут такой сокрушительной критике, как З. Фрейд, книги которого с начала 30-х гг. у нас перестали издаваться. В. С. Дерябин был хорошо знаком с книгой А. Адлера «Человекознание» [10], которая была в его домашней библиотеке. Думается, что и термин «человекознание», который он использовал, мог быть связан с названием этой книги. В связи с тем, что труд А. Адлера был посвящен формированию социальных эмоций, В. С. Дерябин в очерке подробно знакомит с ним читателя.

 

В 1907 году А. Адлер сформулировал учение о компенсации присущего человеку изначально чувства неполноценности как универсального механизма психического развития. В отличие от своего учителя Зигмунда Фрейда, А. Адлер подчеркивал целостность и внутреннюю непротиворечивость личности. Душевная жизнь человека рассматривалась им как комплекс приспособлений нападения и защиты. Все поведение человека определяется целью – достичь превосходства и могущества, одолеть других прямым или обходным путем. Постановка этой цели вызывается первым столкновением ребенка с трудностями жизни и сознанием своей слабости. Поставленная цель определяет установку к жизни. По Адлеру, «уже у грудного ребенка можно установить, как он относится к жизни». Создается детский шаблон, определяется направление жизни к превосходству. Человек не может освободиться от жала, вонзившегося в него в раннем детстве. В стремлении к удовлетворению влечений и защите своих интересов индивид ищет не только компенсации чувства малоценности, но и стремится к перестраховке, к сверхкомпенсации. К субъективно созданной непомерно высокой цели, к «фикции», как к твердо стоящей точке, направляются все творческие силы личности.

 

Толкование сновидений для Адлера является важнейшим методом установления фиктивности цели. Цель его – показать пациенту то, что изобличает его как организатора своей болезни. При помощи психоанализа, который Адлер называет художественным, обнаруживается план жизни, согласно которому человек стремится получить господство над трудностями жизни и своей неуверенностью.

 

Раздел «Критические замечания к теории А. Адлера» представляет собой анализ ее В. С. Дерябиным. Он проводит аналогию между теориями А. Адлера и З. Фрейда. По Фрейду, движущей силой психики является «либидо», по Адлеру – стремление к превосходству, вытекающее из чувства неполноценности. Фрейд говорил о сексуальной природе неврозов, Адлер выводил их из стремления к непомерно высокой цели – фикции. Однако ни теория Адлера, ни теория Фрейда не охватывают всех случаев неврозов. В настоящее время установлено, что у людей, чаще у мужчин, которых недооценивают на работе, не дают возможности карьерного роста, уязвленное самолюбие, обида, оскорбленное чувство собственного достоинства приводят к развитию нейрогенных заболеваний, в особенности язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки. И страх, и нужда, и тяжелое материальное положение, и т. п. также могут стать причиной неврозов.

 

Недостатки теории Адлера, как и Фрейда, по мнению В. С. Дерябина, заключаются в односторонности, в чрезмерном преувеличении роли в психике изучавшихся ими факторов, в придаче им универсального значения, а также нередко в подходе к фактам с предвзятой точки зрения, в подгонке фактов под их теории.

 

Список литературы

1. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова. – 1951. – Т. 1, В. 6. – С. 889 – 901.

2. Дерябин В. С. Чувства. Влечения. Эмоции. – М.: Издательство ЛКИ, 2013. – 224 с.

3. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность (психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). – М.: Издательство ЛКИ, 2010. – 200 с.

4. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2005. – Vol. 11, № 3 – 4. – С.57 – 78.

5. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 110 – 137. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2013-01.pdf (дата обращения 29.09.2014).

6. Дерябин В. С. О некоторых законах диалектического материализма в психологии // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С.87 – 119. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2014-02.pdf (дата обращения 29.09.2014).

7. Дерябин В. С. Эмоции, порождаемые социальной средой // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 3. [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=1203 (дата обращения 09.10.2014).

8. Забродин О. Н. Творчество Л. Н. Толстого в психофизиологосоциологических исследованиях В. С. Дерябина // Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae. – 2013. – Vol. 19, № 1. – С. 50 – 56.

9. Шибутани Т. Социальная психология. М.: Прогресс, 1969. – 534 с.

10. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig: Hirzel, 1931. – 230 С.

 

References

1. Deryabin V. S. Affectivity and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti Imeni I. P. Pavlova (I. P. Pavlov Journal of Higher Nervous Activity). 1951, Vol. 1, № 6, pp. 889 – 901.

2. Deryabin V. S. Feelings. Inclinations. Emotions [Chuvstva. Vlecheniya. Emotsii]. Moscow, Izdatelstvo LKI, 2013, 224 p.

3. Deryabin V. S. Psychology of the Personality and Higher Nervous Activity (Psychophysiological Essays “About consciousness”, “About I”, “About Happiness”) Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost (psikhofiziologicheskie ocherki “O soznanii”, “O Ya”, “O schaste”). Moscow, Izdatelstvo LKI, 2010, 200 p.

4. Deryabin V. S. Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2005, Vol. 11, № 3 – 4, pp.57 – 78.

5. Deryabin V. S. About the Needs and Class Psychology (O. N. Zabrodin’s Publication) [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii (Publikatsiya O. N. Zabrodina)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, № 1, pp. 110 – 137. Available at: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2013-01.pdf (accessed 29 September 2014).

6. Deryabin V. S. About Some Laws of Dialectical Materialism in Psychology (O. N. Zabrodin’s Publication) [O nekotorykh zakonakh dialekticheskogo materializma v psikhologii]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 2, pp. 87 – 119. Available at: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2014-02.pdf (accessed 29 September 2014).

7. Deryabin V. S. Emotions Provoked by the Social Environment [Emotsii, porozhdaemye sotsialnoy sredoy]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2014, № 3. Available at: http://fikio.ru/?p=1203 (accessed 09 October 2014).

8. Zabrodin O. N. Tolstoy’s Creative Work in Psychophysiologiches Researches of V. S. Deryabin [Tvorchestvo L. N. Tolstogo v psikhofiziologosotsiologicheskikh issledovaniyakh V. S. Deryabina]. Folia Otorhinolaryngologiae et Pathologiae Respiratoriae, 2013, Vol. 19, № 1, pp. 50 – 56.

9. Shibutani T. Society and Personality: The Interactionist Approach to Social Psychology [Sotsialnaya psikhologiya]. Moscow, Progress, 1969, 534 p.

10. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig, 1931, 230 p.

 

 

УДК 612.821; 316.6

 

Профессор В. С. Дерябин

Эмоции, порождаемые социальной средой

(Публикация О. Н. Забродина)

 

1. Об эмоциях, связанных со становлением в среде общества, основанного на классовой эксплуатации

Общественное мнение оценивает личные качества человека: умный, глупый, хитрый, красивый и т. д.; определяет отношение общества к его личности: уважаемый, не пользующийся уважением, приятный, неприятный и проч., дает оценку его материальному положению.

 

Каждый сам участвовал в создании этих оценок. Сам желал и желает иметь определенную оценку в общественном мнении. Всякий человек в той или иной мере чувствителен к суждению о нем и реагирует на общественное мнение о себе, на свое положение в глазах общества, ставит себя в каком-либо отношении выше одних лиц и ниже других. Определение своего отношения в этом смысле к другим может носить интеллектуальный характер, но гораздо чаще возникает в качестве эмоциональных реакций, связанных с интеллектуальными процессами. Сюда относятся такие эмоции, как гордость, тщеславие, чувство собственного достоинства, обида и т. д.

 

В. И. Даль [см.: 2] дает такое определение слов, означающих такого рода эмоции: «Гордый, надменный, высокомерный, кичливый, надутый, спесивый, зазнающийся – кто ставит себя выше прочих». В этом сопоставлении приведен ряд слов в качестве синонимов, но слова эти имеют разные оттенки. Так, относительно слов «спесь» и «чванство» сказано: «Спесь: глупое самодовольствие, ставящее в заслугу сан, чин, знаки отличия, род свой… Спесь чаще всего одолевает внезапно разбогатевших людей низших сословий».

«Чванство – гордость знати, богатства».

«Тщеславие – кто жадно ищет славы мирской, или суетной, стремится к почету, к похвалам, требует признания мнимых достоинств своих, делает добро не ради добра, а ради похвалы и внешних почестей».

«Честолюбие – искание внешней чести, уважения, чести, почестей».

«Честолюбец – человек, страстный к чинам и отличиям, ко славе и похвалам, а потому действующий не по нравственным побуждениям, а по сим видам».

 

Слово «самолюбие», которое в буквальном смысле соответствует слову «эгоизм», употребляется в речи в другом значении. По Далю, «самолюбие – щекотливость, обидчивость, желание первенства, почета, отличия, преимущества перед другими. Польстив самолюбию самолюбивого человека, можно им управлять. Где затронуто самолюбие, там уж он не уступит».

 

О гордости

Русский человек в своей многовековой истории испытал, что такое гордость, высокомерие, спесь и чванство. Гордость в устах русского народа была качеством отрицательным и находила полное осуждение, в чем сказывался и религиозный взгляд на это чувство.

 

В. И. Даль приводит такие выражения: «В убогой гордости дьяволу утеха». «С умом носу не поднимешь» [2, с. 378]. Гордость, спесь, чванство по народному представлению свойственны правящим и богатым, угнетателям, насильникам и обидчикам. В народной песне дается описание внешнего вида спеси: «Ходит спесь надуваючись».

 

В противоположность самовозвеличивающим эмоциям власть имущих, богатых, сильных, ставящих себя выше окружающей социальной среды, у слабых, униженных, низко стоящих по социальному положению имели место при сношении с «сильными мира» эмоции неуверенности, робости, застенчивости, боязливости, стеснительности. В реакциях по отношению к вышестоящим часто возникали чувства покорности, преданности, самоуничижения.

 

В психологии нет точно очерченной терминологии для обозначения оттенков сказанных выше эмоций. Эмоции самовозвышения связаны со структурой классового общества и меняются в связи с его историей. В классовом обществе, основанном на эксплуатации одного класса другим, они, нося антисоциальный характер, вытекают из преимущественного положения немногих; в обществе социалистическом, основанном на равенстве и отсутствии эксплуатации, они частью совершенно теряют под собой почву, частью получают иное содержание и теряют свой антисоциальный характер, о чем подробнее будет говориться далее.

 

У животных нет, конечно, реакций, развивающихся у человека под влиянием условий социального существования. Гордость, тщеславие, обида и проч. – специфически человеческие эмоции.

 

Ч. Дарвин [см.: 3] упоминает, что павлин и индюк, когда они прогуливаются, распустив перья, порою описываются как эмблема гордости. А. Брем об испанских козлах пишет – «это гордые животные». Лошадь тоже может иметь «гордый вид». Такое «вчувствование» во внутренний мир животного на основании его внешнего вида является, конечно, необоснованным.

 

Гордость находит внешнее выражение в мимике и позе. Ч. Дарвин [3, с. 157] описывает это выражение так: «Гордый человек обнаруживает свое чувство превосходства над другими, держа голову и туловище прямо. Он высокомерен и старается казаться как можно более крупным, так что о нем говорят в переносном смысле, что он надут от гордости».

 

Мускул, выворачивающий нижнюю губу, называется мускулом гордости (m. superbus). Выражение гордости прямо противоположно выражению покорности (поза с преобладанием мышц, сгибающих позвоночник). Разгибательную позу гордого человека можно считать внешним выражением силы.

 

У детей выражение гордости и превосходства наблюдается очень рано. Блейлер [см.: 1] пишет, что у детей сложнейшие эмоциональные реакции наблюдаются и в то время, когда содержание интеллекта очень незначительно. Возникает инстинктивное понимание сложных ситуаций и поразительно правильная реакция на них. Так, когда его пятимесячный мальчик встал в первый раз самостоятельно на ноги, он ясно проявил этим свою гордость: глядел вокруг себя как петушок, так что родители не могли удержаться от смеха. Ребенок не перенес смеха над своим новым искусством и разразился страшным криком, носившим характер обиды. На одиннадцатом месяце ребенок, сидя на полу, потребовал, чтобы отец поставил его на ноги. Тот отказал, мотивируя тем, что он намочил на пол. Тогда ребенок с видом превосходства и решимости медленно поднялся с пола и победоносно посмотрел на отца, как бы говоря: «Если ты не хочешь меня поднять, то я могу помочь себе сам». Эти факты и другие наблюдения (мне, например, приходилось наблюдать проявление обидчивости у детей в возрасте моложе полутора лет) показывают, что гордость и обидчивость впервые появляются очень рано, как только ребенок начинает чувствовать свое отношение к окружающей среде. Ребенку очень многое запрещается старшими, и от него требуются те или иные действия. Старшие имеют силу и власть и распоряжаются всеми жизненными благами. Ребенок мечтает: «Когда я буду большой и сильный… » и т. д. Он желает быть всех выше и всех сильнее, влезает на стул, вытягивается, поднимает ручки над головой и говорит: «Я всех больше». Он выказывает иной раз забавную хвастливость.

 

К. И. Чуковский отмечает, что «у детей, даже взращенных в коллективе, тяга к беспрестанной похвальбе пропадает лишь на восьмом или девятом году, а до той поры они с обаятельным эгоцентризмом выпячивают свое «я» при всяком случае и ревниво следят, чтобы оно ни на миг не претерпело ущерба».

 

У подростка возникают возвышающие его фантазии. Он мечтает о том, что будет актером, музыкантом, певцом, мореплавателем, полководцем и т. д. Взрослый желает своего возвышения в социальной среде сообразно с ситуацией, в которой он находится, и со своими личными данными.

 

Под влиянием условий существования в человеческом обществе развивались два ряда реакций. Одни – связанные с сознанием своего превосходства и со стремлением себя возвысить: гордость, заносчивость, чванство, самомнение, хвастовство, самолюбие, чувство собственного достоинства. Другие порождались сознанием бессилия: забитость, робость, боязливость, неуверенность в себе, чувство покорности, самоуничижение, угодничество, заискивание, льстивость. В разных классах общества, в разные исторические отрезки времени вызывались и культивировались разные реакции.

 

К. Маркс и Ф. Энгельс [9, с. 47] писали, что «в период господства аристократии господствовали понятия: честь, верность и т. д.». При этом для аристократии были характерны: чувство превосходства, гордость своей породой, готовность с оружием в руках защищать свою честь, хвастливое желание поставить себя выше в среде равных себе, что порождалось условиями их жизни.

 

Но понятия «чести» регулировали поведение по отношению к равным себе и не были ручательством за честность. В Московском государстве, отмечает В. О. Ключевский, «государственные руководители и церковное пастырство воспитывали в древнерусском человеке две совести: публичную для показа гражданам и приватную для себя, для домашнего обихода. Первая требовала соблюдать честь и достоинство звания, в каком кому приводилось состоять; вторая все разрешала и только требовала периодической покаянной очистки духовником, хотя бы раз в год» [6, с. 140].

 

Если, для примера, сравнить положение крестьянина и дворянина-помещика у нас до революции, то выявляется разница в их реакциях. Все интересы крестьянина, жившего земледелием, сводились к возможно более благоприятному сведению результатов сельскохозяйственного года. Он мог лучше или хуже вести свое хозяйство, но мнение кого-то другого не имело реального значения для его жизни. У него не было честолюбивых планов, не мыслилось какое-либо повышение по общественной лестнице, как у дворянина на службе. Если его выбирали старостой или старшиной, то для рядового крестьянина это была тяжелая повинность, при выполнении которой, вследствие неумения разобраться в делах, он находился в зависимости от пройдохи писаря и чувствовал себя не на своем месте.

 

Лишь немногие становились корыстными вершителями волостных дел, но это не было целью, к которой стремился рядовой крестьянин. Жизнь протекала в узких рамках семьи и своей деревни, где достоинства и недостатки каждого были известны с детства и во всех деталях. Каждый имел свою твердо установившуюся оценку, основанную на фактическом знании личности с детства. Бесполезно было при таких условиях пускать пыль в глаза, стремиться изобразить себя не тем, что есть на самом деле: это никого не могло обмануть и не имело никакого реального значения. Конечно, и деревня видела аляповатую спесь и чванство богатого мужика, и крестьяне не представляли однородной массы: были сильные и слабые, умные, ловкие и глупые, были те или иные основания для возникновения чувства гордости, но в общем условия жизни крестьянства несравненно меньше могли вызывать и культивировать чувство гордости, чем жизненная ситуация дворянской среды.

 

Традиции дворянства шли от феодальных времен, когда при дворах правителей толпилось дворянство, добиваясь расположения и милости правителя, волей которого раздавались земли и выгодные должности. Каждый, добивающийся благосклонности повелителя, стремился блеснуть своей храбростью, силой, умом, находчивостью, старался импонировать уменьем себя держать, – словом, показать свое превосходство над другими и способность оправдать доверие владыки. Люди, добившиеся высокого положения и звания, стремились передать его своим детям и удержать в роде. Таково было местничество бояр, представлявшее борьбу за наследование родового права.

 

У рыцарей честь, своеобразно понимаемая, ставилась дороже жизни. Сознание своей власти, могущества, богатства порождали гордость, надменность, пренебрежение к нижестоящим и легко сочеталось с заискиванием, лестью, угодничеством по отношению к стоящим выше. «Гонор» польской шляхты – характерный пример развития дворянской гордости при определенных исторических условиях.

 

Эти черты были свойственны не только высокому дворянству, но и среднему и мелкому. «Мелочь» подражала «большим». Эти черты исторически передавались и сохранялись в той или иной степени и в то время, когда дворянство уже клонилось к упадку.

 

Л. Н. Толстой, описывая офицерскую среду 60-х годов девятнадцатого века, часто подчеркивает гипертрофированное тщеславие и повышенное самолюбие, имевшие место в этой среде. Вот перед нами Козельцев старший из «Севастопольских рассказов». «У него одно из тех самолюбий, которое до такой степени слилось с жизнью и которое чаще всего развивается в одних мужских, и особенно военных, кружках, что он не понимал другого выбора, как первенствовать или уничтожаться, и что самолюбие было двигателем даже его внутренних побуждений: он сам с собой любил первенствовать над людьми, с которыми себя сравнивал» [10, с. 160]. Вот «Калугин со своею блестящею храбростью и тщеславием, двигателем всех поступков» [10, c. 157]. Тщеславию офицерской среды Л. Н. Толстой неизменно противопоставлял простоту, прямодушие и твердость солдат.

 

В повести «Рубка леса» под выстрелами происходит такой разговор.

« – Вы где брали вино? – лениво спросил я Болхова, между тем как в глубине души моей одинаково внятно говорили два голоса: один – господи, приими дух мой с миром, другой – надеюсь не нагнуться, а улыбаться в то время, когда будет пролетать ядро, – и в то же мгновение над головой просвистело что-то ужасно неприятное, и в двух шагах от нас шлепнулось ядро.

– Вот, если бы я был Наполеон или Фридрих, – сказал в это время Болхов, совершенно хладнокровно поворачиваясь ко мне, – я бы непременно сказал какую-нибудь любезность.

– Да вы и теперь сказали, отвечал я, с трудом скрывая тревогу, произведенную во мне прошедшей опасностью.

– Да что ж, что сказал: никто не запишет.

– А я запишу.

– Да вы ежели и запишете, так в критику, как говорит Мищенков, – прибавил он, улыбаясь.

– Тьфу ты, проклятая! – сказал в это время сзади нас Антонов, с досадой плюя в сторону, – трошки по ногам не задела.

Все мое старание казаться хладнокровным и все наши хитрые фразы показались мне невыносимо глупыми после этого простодушного восклицания» [11, с. 72 – 73].

 

Если дворяне гордились родом, властью, то для буржуазии целью жизни и предметом гордости являлось богатство, роскошь и обладание вещами. Гордость у лиц отдельных слоев и прослоек одного и того же класса может иметь разную форму проявления на разных этапах исторической жизни. Для иллюстрации можно сопоставить спесь и чванство кулака, выбившегося «в люди», гордость человека из современной культурной средней буржуазии и гордость крупной буржуазии, достигшей господства, в руках которой сила не только экономическая, но и политическая, в руках которой и правительство, и парламент, и печать, которая в своих интересах диктует международную политику своей страны и стремится направить в своих интересах мировую политику, чувствуя себя господствующей в мире силой.

 

Чувство превосходства связывается не только с властью или богатством. Человек может гордиться превосходством над другими в самых разнообразных областях жизни: он может гордиться успехами в области искусства и науки, во всякого рода творческой работе. Люди, достигшие выдающихся успехов в области литературы, музыки, науки, получают основания для чувства гордости. Удачники могут «зазнаваться». Но гордость может не иметь тон грубого «зазнайства», а внешние проявления и характер внутренних переживаний при этом могут меняться, и чувство может терять антисоциальный характер.

 

Итак, в разные исторические эпохи в разных классах общества развитие гордости и объекты ее менялись. Свои установки по отношению к низшим классам господствующий класс сохранял в то время, когда уже его расцвет был далеко позади.

 

Надо отметить еще следующее: развитие определенных взглядов, чувств и установок в господствующем классе оказывает некоторое влияние и на классы, нижестоящие по социальной лестнице. Согласно К. Марксу и Ф. Энгельсу [9, с. 45], «…класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть в то же время и его господствующая духовная сила». Взгляды на жизнь, быт, одежда господствующего класса оказывала некоторое влияние на другие классы и находила подражание. Так, буржуазия подражала дворянству. Подражание вышестоящему классу создавало видимость социального возвышения.

 

О тщеславии

У Р. Роллана есть такая фраза: «Тщеславному важно не то, что он есть, а каким он кажется». Он хочет стоять выше во мнении среды, чем он стоит. Человек стремится показаться другим в выгодном свете и избегает такого положения, в котором он мог бы произвести отталкивающее впечатление. При этом он действует не по логическим соображениям, а «инстинктивно» – точнее, в силу автоматически возникающей эмоциональной реакции. «Отчего с посторонними людьми каждый так деликатен? – сказал Н. Г. Чернышевский. – Отчего при чужих людях все стараются казаться лучше, чем в своем семействе? – и в самом деле при посторонних людях бывают лучше, – отчего это? Отчего со своими хуже, хоть их и больше любят, чем с чужими?» [12, с. 92]. Так создается в той или иной мере «двуликость»: одно лицо для посторонних, другое – для своих. Различие между этими лицами может достигнуть такой степени, что истинное лицо, проявляющееся в домашней жизни, совершенно не походит на «официальное» лицо (лицо для других). При лживом, корыстном скрывании своих истинных свойств получается то, что называется лицемерием. Чуткость к мнению других вырабатывается с детства. Желание не уронить себя в глазах других, боязнь осуждения («что скажут»), страх насмешки, стыд, стеснение в присутствии посторонних – все это прямо или косвенно внушается и воспитывается средой. Эти чувства заставляют соблюдать определенные требования в одежде, поведении, в манере сидеть, говорить, есть так, чтобы не вызывать неприятного чувства у окружающих, в проявлении своих чувств (страха, раздражения, обиды и т. п.). По отношению к посторонним эти нормы поведения соблюдаются щепетильнее, чем по отношению к близким лицам или к тем, с кем постоянно встречаются. В разных классах и слоях общества эти нормы меняются, но в той или иной форме имеют всегда свое действие. Не только прогоревший дворянин поддерживал свое «достоинство» и «честь», живя не по средствам. «Многие бедняки таращатся из последних сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только быть „не хуже других”, и чтобы „не осудили” их как-нибудь те другие», – сказал Достоевский в «Преступлении и наказании» [5, с. 290] по поводу поминок, устроенных Катериной Ивановной Мармеладову. Эти чувства, раз воспитанные, возникают впоследствии безотчетно. Причесать волосы, одеться соответственно обстоятельствам, вести себя так, чтобы «не бросаться в глаза» – это так естественно, что «само собой разумеется». И, наоборот, для большинства было бы мучительно неприятно фигурировать в таком виде, чтобы это вызывало нелестное внимание или насмешки окружающих. Похвала и порицание – сильнейшие орудия воздействия социальной среды на своих членов. «Насмешки боится даже тот, кто уже ничего не боится на свете» (Гоголь).

 

Если человек неряшлив, не следит за своей внешностью, в своем поведении совершенно не считается с окружающими (неопрятно ест, чавкает, неряшливо одет и т. п.), нарушает покой, очень громко говорит, не обращая внимания на ситуацию, и т. п. – ведет себя «невоспитанно» или «бесстыдно», то это указывает, что человек живет без контакта с окружающей средой. Причина та, что он с детства привык не стесняться окружающих, или это эгоист, который настолько влюблен в себя, что мнение других для него не имеет цены, или человек «не от мира сего», все внимание которого фиксировано на чем-то, лежащем вне окружающей жизни, или человек опустившийся, как это бывает с алкоголиками или неудачниками, махнувшими на все рукой. Это наблюдается также при психических заболеваниях (у шизофреников, «прогрессивных паралитиков» и др.).

 

Наряду с обычаями, с соблюдением норм внешнего поведения, общественное мнение требует соблюдения известного минимума моральных норм. Эти требования исторически изменчивы, связаны с экономической структурой общества, с условиями социального общения, но в определенный отрезок времени в том или ином слое общества они получают характер обязательного требования. Общество своим мнением регулирует поведение своих членов. Они оказываются, таким образом, в зависимости от него, становятся в той или иной мере «рабами общественного мнения». Мысль «что скажут?» получает иногда парадоксально большую силу.

 

Л. Н. Толстой [10, с. 80] вкладывает такие слова в уста офицера, который страдает от службы на Кавказе, но не может решиться поехать в Россию: «…у меня настолько самолюбия, что я не поеду отсюда ни за что до тех пор, пока не буду майором с Владимиром и Анной на шее. Я уж втянулся до того, что меня всего коробит, когда Гнилокишкину дадут награду, а мне нет. И потом, как я покажусь на глаза в России своему старосте купцу Котельникову, которому я хлеб продаю, тетушке московской и всем этим господам после двух лет на Кавказе без всякой награды? Правда, что я этих господ знать не хочу и, верно, они тоже очень мало обо мне заботятся; но уж так устроен человек, что я их знать не хочу, а из-за них гублю лучшие годы, все счастье жизни, всю будущность свою погублю».[1]

 

Но надо сказать, что чувствительность к чужому мнению у разных лиц изменчива. При этом мнение одних людей может вызывать яркую реакцию, других – нет. Профессионального преступника может не задевать ничье мнение, кроме небольшого числа товарищей по «профессии». Человек наиболее сильно реагирует на оценку среды, которую он ценит, – «своей среды», а к мнению вне этой среды он чувствителен менее или совсем не чувствителен. Чего требует общество? Что оно ценит? Чем определяется дозволенное, недозволенное, одобряемое, похвальное? Все это вытекает из условий жизни данного общества и определяется его интересами. Мнение общества оказывает сильнейшее влияние на поведение людей и регулирует внешнюю форму их взаимоотношений. Гордость и тщеславие идут рука об руку. Гордый, как правило, в то же время и чрезвычайно чуток к мнению других. Усиленное развитие тщеславия, как и гордости, в разных классах и слоях общества стоит в связи с жизненной ситуацией в данном классе в определенный момент.

 

Как и гордость, тщеславие пышным цветом расцветало в дворянской среде и особенно в дворянско-офицерской среде. Л. Н. Толстой рисует такую картину из жизни осажденного Севастополя. – Минута перерыва постоянной смертельной опасности. Офицеры гуляют на бульваре. Штабс-капитану Михайлову никто не обрадовался на бульваре кроме его полка капитана Обжогова и капитана Сусликова, которые горячо пожали ему руку; «но первый был в верблюжьих штанах… и с таким красным, вспотевшим лицом, а второй кричал так громко и развязно, что совестно было ходить с ними…» [10, с. 115]. «Ему хотелось бы подойти к адъютанту и графу Нордову. Но отчего же штабс-капитан Михайлов боится и не решается подойти к ним? – “Что, ежели они вдруг мне не поклонятся, – думает он, – или поклонятся и будут продолжать говорить между собой, как будто меня нет, или вовсе уйдут от меня, а я там останусь один между аристократами?”. Слово аристократы (в смысле высшего отборного круга, в каком бы то ни было сословии) получило у нас в России, где бы, кажется, вовсе не должно было бы быть его, с некоторого времени большую популярность и проникло во все края и во все слои общества, куда проникло только тщеславие (а в какие условия времени и обстоятельств не проникает эта гнусная страстишка?), – между купцами, между чиновниками, писарями, офицерами, в Саратов, в Мамадыши, в Винницы, везде, где есть люди. А так как в осажденном городе Севастополе людей много, следовательно, и тщеславия много, то есть и аристократы, несмотря на то, что ежеминутно висит смерть над головой каждого аристократа и не аристократа.

 

Для капитана Обжогова штабс-капитан Михайлов аристократ…; для штабс-капитана Михайлова адъютант Калугин аристократ… Для адъютанта Калугина граф Нордов аристократ…

 

Тщеславие, тщеславие и тщеславие везде – даже на краю гроба и между людьми, готовыми к смерти из-за высокого убеждения. Тщеславие! Должно быть, оно есть характеристическая черта и особенная болезнь нашего века» [10, с. 115 – 117].

 

Правила и формы вежливости во взаимоотношениях, одежде и т. п. – все это стоит в связи с условиями жизни данной социальной среды и исторически изменчиво. Для каждого класса, для разных слоев общества характерно свое законодательство мод, имеющее для многих непреодолимую силу («против всего можно пойти, а против моды не пойдешь»). По внешности, по манере одеваться, по поведению нередко можно причислить человека к той или иной общественной группе. По этому поводу Толстой Л. Н. писал: «Только взглянешь, сыта ли лошадь, сам сыт ли, как сидит, как запряжена лошадь, как ошинена тележка, как сам подпоясан, сейчас видно, на тысячи ли на сотни человек торгует». Внешность бывает иногда форменной одеждой – вспомним образ нигилиста с пледом или художника с длинными волосами в бархатной куртке.

 

В той или иной мере каждый считается с мнением других, но самолюбивый и тщеславный употребляет все усилия, чтобы возвысить себя в глазах других, показаться в особенно благоприятном свете. Вопросы самолюбия получают важнейшее значение в его жизни и в главном, и в мелочах. Он уже внешне стремится выделиться; не только следит за тем, чтобы были чисты лицо и руки, волосы не растрепаны, чтобы не отставать сильно от моды, но стремится в своей внешности превзойти других; не только строго подчиняться «законодательству мод», но носить утрированно модную одежду. На то, чтобы быть красиво и элегантно одетым, на уход за своей внешностью затрачивается много времени и средств.

 

Для того чтобы обращать на себя внимание, можно щеголять не только модностью одежды, но и ее оригинальностью и даже небрежностью, расстегнутым воротом и засученными рукавами. Сократ крикнул одному оратору, взошедшему на трибуну в лохмотьях: «О, афинский юноша! Из дыр твоей мантии выглядывает тщеславие». Иные хотят импонировать своим бесстыдством или хулиганством, и это дает им чувство превосходства. Из гордости и тщеславия вытекает соответственная осанка: внешняя важность, манера держать себя, стремление импонировать дикцией речи и т. п. Чтобы поставить себя выше в глазах других, тщеславный человек «козыряет всеми своими козырями» и испытывает радость при удаче в этом. Он гордится, достигнув видного места, получив орден, независимо от того, какими путями они получены, кичится восхождением на высокую гору, своим знакомством с людьми, высоко стоящими во мнении общества, своим голосом, умом, остроумием, своими знаниями. При этом тщеславный не только испытывает внутреннюю радость, принимая эти факты как доказательство своей ценности, но радость вытекает из чувства превосходства над другими и получает соответственное внешнее выражение. Удовлетворение самолюбия может стать дороже материальных выгод и может служить сильнейшим стимулом. Где нет простоты в обращении, а есть манерность, чрезмерная любезность или, наоборот, замкнутость, неуступчивость, жестокость, бесчувственность, там может скрываться желание импонировать и повысить себе цену.

 

Есть спорщики, которые подкарауливают случай, чтобы затеять спор. Им важно доказать не правильность своего мнения, а так или иначе одержать верх над противником; они спорят для удовлетворения своего тщеславия.

 

Есть люди, которые стремятся показать, что они всегда и все знают лучше других, и это составляет предмет их тщеславия. К таким относится фраза: «Тщеславие людей, знающих слишком много, труднее потушить, чем пожар». Стремление повысить свою ценность может сказаться в стиле речи, в оборотах письма. Есть ученые, которые «словечка в простоте не молвят». Речь и письменное изложение у них без нужды переобременяются специальной терминологией и иностранными словами, без надобности вносится новая, «своя» терминология.

 

Симуляция учености ведет к тому, что то, что можно изложить ясно и просто, облекается в необычайно «ученую» заумную форму. У иных тщеславие находит свое удовлетворение просто в обладании вещами, ценными в глазах других: роскошной обстановкой, лошадью[2], собакой, певчей птицей, хорошей картиной, каким-нибудь редким предметом и.т. д.

 

Девочке-подростку может быть лестно, что мужчины начинают на нее смотреть как на женщину. Приобретение поклонника может возвышать ее в собственных глазах и быть предметом тщеславия и гордости, как курение табака для подростка, которому табак неприятен, но курение делает его взрослым в собственных глазах.

 

Если человеку нельзя достичь превосходства над другими в чем-нибудь большом и серьезном, то он найдет предлог, чтобы чем-нибудь да гордиться. Если бы удовлетворение тщеславия зависело от объективного признания, то много самолюбий осталось бы неудовлетворенными, и там, где данных для объективного признания нет, приходит на выручку «возвышающий обман». Такой человек может признавать превосходство других, но оставляет себе какую-нибудь область, где он чувствует свое превосходство, и это составляет его тайную гордость. До карикатурности ничтожные обстоятельства могут быть предметом гордости и тщеславия. «Я горд, моя жена горда! – говорит мелкий чиновник у Глеба Успенского, – наша ступка по всему дому ходит, и мы – ничего!».

 

Домохозяйка поддерживает чрезвычайную – «кошачью» чистоту на кухне. Это наполняет ее чувством гордости и превосходства и позволяет смотреть сверху вниз на тех, кто по какой-либо причине хоть сколько-нибудь уступает ей в этом отношении. Тщеславие, стремление к превосходству там, где нет для данного лица прямого пути, выступает в замаскированной или завуалированной форме, идет обходными путями.

 

Внешнее проявление гордости не выражается неизбежно в мимике превосходства, в «задирании носа». Человек может чувствовать свое превосходство, быть внутренне горд, не выказывая своих чувств вовне.

 

Чтобы приковать к себе симпатии, тщеславные люди могут быть ласковы, любезны, предупредительны и тем самым возбуждают мнение, что это человек с большим социальным чувством. Послушный, «образцовый» ребенок эти качества может развивать, стремясь к похвале, и получает, конечно, больше симпатий и благ, чем сорванец.

 

Человек может гордиться «доброй славой», свою честь такой индивид может видеть в положительных отзывах о его работе, щедрости, справедливости. В стремлении к возвышению себя в чужих и своих собственных глазах может крыться побуждение к буржуазной филантропии. Отсюда же вытекает религиозное ханжество и лицемерие и всякие уловки, имеющие целью стимулировать положительные социальные чувства.

 

Болезнь не только у детей, но и у взрослых используется как средство стать центром внимания и заботливости и управлять жизнью близких. А. Адлер [14] приводит следующие примеры из буржуазной среды. Деловой человек, который должен считаться с заказчиками, опаздывает домой к сказанному сроку и находит жену разбитой, от страха обливающейся потом, жалкую фигуру, которая рассказывает, какие она перенесла ужасные муки. Ясно, что мужу ничего не остается, как быть точным.

 

В другом случае, мать опаздывает с завтраком на полчаса. У нервной дочери возникают величайшие опасения и беспокойство. Успокаивается она лишь, когда муж сходил и посмотрел, не случилось ли чего с тещей. Конечно, мать скоро привыкает быть точной. Так истерический субъект дрессирует окружающих и создает при помощи болезни свое господство. Это не просто притворство и обман. У истериков болезненные симптомы легко возникают под влиянием эмоционально насыщенных представлений.

 

Гордость и тщеславие могут сочетаться и субъективно неотличимо смешиваться с самыми различными другими чувствами. Успехи у противоположного пола делаются предметом гордости и тщеславия. Тщеславие может сказываться в выборе объекта любви. В чувстве ревности, в конфликте и травмах на сексуальной почве чувства обиды, уязвленной гордости и тщеславия играют большую роль.

 

Тщеславие сказывается в выборе профессии, в постановке жизненных целей и т. д. Неудача врага может восприниматься как личная удача. Человек, который стремится всех обогнать, быть выше других, рад не только неудаче личного врага, но у него легко возникает злорадство вообще при неудаче других и зависть при их удаче. Он всегда готов обесценить чужие успехи и достижения пристрастной критикой. Зависть не позволяет быть объективным. Есть люди, которые всех и всё критикуют. Ни в каких действиях других они не видят ничего хорошего и подмечают всякую чужую ошибку. Они пересуживают и хулят всех и вся и проявляют при этом остроумие и большую находчивость. Для тщеславного человека признать свои ошибки равносильно личному ущербу.

 

А. Шопенгауэр отмечал, что «…искусство подавления заслуг посредством коварного замалчивания и их игнорирования, чтобы в пользу дурного скрыть от публики хорошее, уже практиковалось голяками Сенекина века так же хорошо, как и нынешними, и что зависть замыкала рты как тем, так и другим» [13, с. 96].

 

И спорщики, и критики могут быть субъективно искренними. Они не сознают, что в стремлении развенчать других движущей силой является их стремление к превосходству, и субъективно сохраняют чувство правоты. Такая критика порождается внутренними свойствами самой критикующей личности. Она дает возможность считать себя умнее, способнее и выше критикуемого.

 

Тщеславный не только критикует определенных конкретных лиц, но часто вообще относится критически к людям, к «толпе», и судит о них свысока. А. Адлер приводит такой анекдот. – Женщина поскользнулась, входя на трамвай, упала в снег и не могла подняться. Много людей спешило мимо, и никто не помогал. Наконец кто-то подошел и поднял ее. В этот момент подскочил человек, который где-то скрывался. Он приветствовал спасителя словами: «Hаконец-то нашелся порядочный человек; пять минут я стою здесь и жду, поднимет ли кто-нибудь эту женщину. Вы первый». Человек сделал себя судьей над людьми. Он очевидно уже имеет низкую оценку людской сострадательности. Он ставит себя выше «толпы» и субъективно одержим социальным чувством, но у него не возникло естественное движение оказать помощь. Вместо того он занимался наблюдением, подтверждающим его низкое мнение о людях.

 

Тщеславное чувство превосходства над людьми находит разнообразнейшие проявления и может быть вкраплено в переживания в виде отдельных черточек. Неспособность самолюбивых людей признавать свои ошибки ведет к тому, что их ничему не учит опыт. Они всегда субъективно правы и считают, что виноваты другие лица или обстоятельства.

 

Самолюбивый неудачник жалуется на тяжесть жизни и считает, что пред ним виноваты, он стоял бы на первом месте, если бы родители дали иное воспитание, что он рос запущенным или, наоборот, его изнежили. Считает, что по существу он совсем неплох, что ему не дали ходу и т. д. Если у него есть какой-нибудь физический или иной недостаток, вина сваливается на него. Сваливать вину на людей или обстоятельства необходимо, чтобы не ронять себя в своих собственных глазах.

 

Алкоголик говорит, что он «всю жизнь испортил пьянством», что, если бы не пьянство, то «ему цены бы не было». Другие не лучше, а он только споткнулся вследствие рокового обстоятельства. Леность также годится для самооправдания, как и всякий другой недостаток, например, нервность и т. д. «Если бы у меня не было этого недостатка, я имел бы блестящий успех в жизни». Неудача, оказывается, не в личной малоценности, а переносится на объективные обстоятельства.

 

Человек жалуется, что ему ничего не удается, потому что его преследуют несчастья, видит в этом несправедливость судьбы и даже чувствуется оттенок гордости в том, что какая-то сила имеет в виду именно его.

 

Так, люди, не имеющие возможности удовлетворить свое тщеславное стремление стать выше других путем действительной победы в соревновании, идут в обход, маскируют свое тщеславие, прибегают к разного рода дешевым способам, чтобы хотя бы в своем субъективном сознании сохранить призрак превосходства, приукрасить себя в своих собственных глазах.

 

Для постороннего глаза может быть ясно, что вся эта игра человеческой психики шита белыми нитками, но это часто остается не обоснованным самим действующим лицом. Человек легко ошибается там, где он заинтересован в этом. Самолюбивый человек хочет видеть себя лучше, выше других, он не мирится с признанием своей даже относительной малоценности. Осознание своей ничтожности не умещается в его сознании. Его представления послушно идут в том направлении, куда их толкает чувство тщеславия; «возвышающий обман» дороже истин, не лестных для личного сознания. Еще Кант сказал, что наихудшее для человека есть падение в своих собственных глазах.

 

Самообман – один из самых распространенных видов жизненной лжи. Это своеобразная защитная реакция, позволяющая сохранить душевное спокойствие и чувство уверенности в себе. Развитие тщеславия, как и гордости, зависит от условий социального существования, от индивидуальных условий развития данного индивида. Его внешнее проявление и особенности субъективного преломления могут стоять в связи с интеллектуальным и моральным развитием данной личности. Оно находится в связи с рядом факторов и представляет реакцию столь же исторически изменчивую, как и гордость.

 

О лести

Неспособность самолюбивого человека критически оценить свою собственную личность обеспечивает успех лести. «Льстят, – по выражению Н. Г. Чернышевского, – затем, чтобы господствовать под видом покорности» [12, с. 90]. Чем более человек чуток к мнению других или чем чаще он слышал о себе нелестные отзывы, тем легче он поддается лести. Глупые люди не избалованы похвалами, и потому они обыкновенно очень к ним чувствительны. По американскому выражению: если дурака хвалят, то он лучше работает.

 

Каждый человек в какой-то мере самолюбив, каждому приятно то, что говорит о его ценности, что возвышает его в своих и чужих глазах. Тот, кто идет навстречу этой потребности, делается приятным, как человек, приносящий радость, в то время как неприятная «правда глаза колет». Ф. М. Достоевский пишет в «Преступлении и наказании» о том, что Свидригайлов «пустил в ход величайшее и незыблемое средство к покорению женского сердца, средство, которое никогда и никого не обманет и которое действует решительно на всех до единой, без всякого исключения. Это средство известное – лесть. Нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести. Если в прямодушии только одна сотая доля нотки фальшивая, то происходит тотчас диссонанс, а за ним – скандал. Если же в лести все до последней нотки фальшивые, то и тогда она приятна и слушается не без удовольствия; хотя бы и с грубым удовольствием, но все-таки с удовольствием. И как бы ни груба была лесть, в ней непременно, по крайней мере, половина кажется правдою. И это для всех развитий и всех слоев общества» [5, с. 366]. В этих словах циника, несмотря на все преувеличение, есть доля правды.

 

Лесть и интриги всегда были сильнейшими средствами в борьбе за милость коронованных и иных высоких особ. Лесть находила благодарную почву в самообольщении, связанном с большой властью.

 

Успех лести вырастает на почве тщеславия, и понятно, что тщеславные люди наиболее легко ей поддаются.

 

Обида

Когда задевается чувство собственного достоинства, когда человек сознает, что его унижают в его личном мнении или во мнении общества, возникает эмоция обиды. Ф. М. Достоевский писал в «Записках из мертвого дома»: «…вообще раздражает нижний чин всякая свысока небрежность, всякая брезгливость в обращении с ними. Иные думают, например, что если хорошо кормить, хорошо содержать арестанта, все исполнять по закону, так и дело с концом… Всякий, кто бы он ни был и как бы он ни был унижен, хоть и инстинктивно, хоть бессознательно, а все-таки требует уважения к своему человеческому достоинству… да человеческое обращение может очеловечить даже такого, на котором давно уже потускнел образ божий. С этими-то «несчастными» и надо обращаться наиболее по-человечески. Это спасение и радость их» [4, с. 91].

 

Когда задето самолюбие, является желание ответить оскорблением на оскорбление, унизить противника. Один арестант сказал Ф. М. Достоевскому: «Они злятся на вас за то, что вы дворянин и на них не похожи. Многие из них желали бы к вам придраться. Им бы очень хотелось вас оскорбить, унизить…» [4, с. 32]. В офицерской и дворянской среде прежде оскорбление вело к дуэли – оскорбление «смывалось кровью».

 

Оскорбление, обида вызывают острый аффект, который нередко ведет к ответному «оскорблению действием» или к более тяжкому преступлению. Но это действие не всегда следует тотчас за оскорблением. А. Ф. Кони на основании своего огромного судебного опыта пишет по этому поводу: «Обиженный иногда “выходит из себя” не тотчас после оскорбления, а спустя некоторое время, в течение которого обидчик успел уже спокойно обратиться к другому разговору или занятию. Внезапно прорывается в самой резкой форме протест против слов, движений, личности обидчика. Не следует думать, что человек, промолчавший первоначально и только через известный промежуток времени проявивший свое нетерпение криком, исступлением, ударами, мог в этот перерыв наблюдать и направлять на что-либо свое внимание. В такой момент он ничего не видит и не слышит. Он весь во власти охватившего его вихря внутренних вопросов: “Да как он смеет?! Да что же это такое, да неужели я это перенесу?”» [7, с. 340 – 341].

 

Обида может, конечно, не вызывать столь острой реакции. Может оставаться затаенной и постепенно изживаться или вести не к вспышке гнева, а к ряду обдуманных действий по типу гоголевского Ивана Ивановича, обидевшегося на слово «гусак», или к мести, которая может проявляться в разнообразных, иной раз хитрых, тонко обдуманных действиях. Поводы к обиде и ответы на нее бесчисленно разнообразны. Обиду переживает и ребенок, и взрослый, и глупый, и умный. Цицерон сказал: «Оскорбление причиняет боль, которую с трудом выносят мудрейшие и лучшие люди».

 

Гордый, тщеславный, самолюбивый человек и человек с повышенным чувством собственного достоинства, конечно, более обидчивы, у них имеется своего рода гиперестезия в этом отношении, они видят и подозревают обиду там, где и не предполагалось причинить ее. У отдельного индивида могут быть «пункты» обидчивости, особая обидчивость в каком-либо отношении. Такая «частная» обидчивость основывается на индивидуальных переживаниях, ее подготовивших.

 

Теория А. Адлера

Альфред Адлер, посвятивший многолетний труд изучению развития эмоций, формирующихся под воздействием буржуазной социальной среды, создал свою теорию их возникновения, которая вкратце сводится к следующему. Отдельные явления в душевной жизни человека нельзя рассматривать изолированно, как самостоятельные, замкнутые в себе части. Их можно понять только как части нераздельного целого, проводя линию через факты из отдельных пунктов жизни данного человека. С раннего детства у человека складывается одна линия направления его устремлений в жизни; рано ставится цель, которая определяет эту линию направления; цель установки взрослого идентична с детской установкой. Изменяется конкретизирование цели феноменологически, но не меняется стиль жизни; остаются та же цель, ритм, динамика жизни.

 

В детстве устанавливается шаблон, уяснив который, получают в руки систему, объясняющую как поведение человека в целом, так и поступки в отдельных случаях. Если, например, говорит А. Адлер, пациент оказывался боязливого характера, всегда был исполнен недоверия, стремился отделиться от окружающих, то обычно было легко доказать, что эти свойства были присущи ему на 3-м или 4-м году жизни, только в детски простом и ясном виде. Душевная жизнь человека рассматривается А. Адлером как комплекс приспособлений нападения и защиты. При этом все поведение человека определяется целью – достичь превосходства, могущества, одоления других прямым или обходным путем. Постановка этой цели, этого идеала вызывается первыми столкновениями ребенка с трудностями жизни и сознанием своей слабости. Поставленная цель определяет установку в жизни. Уже у грудного ребенка, прожившего на свете несколько месяцев, говорит А. Адлер, можно установить, как он относится к жизни. Выявляется определенный тип, который в дальнейшем становится все яснее, причем сохраняется раз принятая линия поведения. Играют роль первые ощущения, на которые ребенок отвечает чувством удовольствия и неудовольствия. Уже на основании их начинает складываться у ребенка картина мира и установка к нему. Трудности и ограничения, с которыми сталкивается ребенок, по Адлеру, ведут к тому, что ни один ребенок не вырастает без стремления к утверждению своего значения и превосходства. Это стремление к превосходству возникает из чувства собственной малоценности. Ребенок стремится освободиться от низкой самооценки, сквитать ее. Отсюда возникает борьба за самоутверждение.

 

У здоровых детей чувство малоценности вытекает из нормальной детской беспомощности и слабости и возникающего вследствие этого чувства неуверенности и опасности.

 

Стремление к превосходству патологически обостряется вследствие врожденной органической малоценности, конституциональных заболеваний детского возраста, с которыми связаны боль, страх смерти, выраженная слабость, а также вследствие замедленного телесного и психического развития, неуклюжести, безобразия, уродства, недоразвитости органов чувств и всяких других недостатков. Ребенок с патологическим предрасположением стремится к поставленной им чрезмерной цели с неудержимой бурностью, которая становится постоянным ритмом его жизни. Из этих всегда подшпоренных ритмов вытекают великие действия личностей, сверхкомпенсация которых удалась, а чаще возникают жалкие проявления невроза или психоза. Ребенок идет к своей цели или прямо и открыто, развивает агрессивный мужественный характер, или, если он встречает на своем пути большую силу противодействия и не может достигнуть цели превосходства по прямой линии, будет пытаться достичь ее обходным путем, хитростью, и на этом обходном пути вырабатывает определенные черты характера. Цель остается та же, но развивается другой тип ребенка: робкий, трусливый, который не смотрит в глаза и не говорит правду.

 

Оба типа защитных реакций не являются врожденными, а развиваются под влиянием внешних воздействий. Иллюстрацией может служить реакция детей на их телесные дефекты. Ребенка, испытывающего затруднения в движениях, привлекают профессии, связанные с быстрым движением. Он мечтает быть кучером, шофером. В нем живет страсть уйти от трудностей, доставшихся ему в удел, освободиться от чувства малоценности, отсталости по сравнению с другими. Это чувство вообще легко возникает у детей, которые развиваются медленно и болезненно. Дети, страдающие дефектами слуха, обнаруживают интерес и преимущественную любовь к музыке, делаются музыкальны. Примером является Бетховен. Косноязычный Демосфен упорно стремится стать оратором и т. д.

 

Из пониженной самооценки следует ответ, который ребенок даст на проблему жизни. Создается детский шаблон, определяется направление линии жизни к превосходству. Детский шаблон можно найти в дальнейшей жизни. Человек идет прямо или обходным путем, прибегая к маскировке, все к той же цели. Он не может освободиться от жала, вонзившегося в него в раннем детстве. В своем стремлении к удовлетворению своих влечений и защите своих интересов индивид не только ищет компенсации своего чувства малоценности, так сказать, нормального коэффициента обеспечения, но стремится к перестраховке, к удовлетворению сверх меры, которая необходима для обеспечения его спокойного развития; появляется стремление к сверхкомпенсации. К субъективно созданной, непомерно высокой цели, как к твердо стоящей точке, направляются все творческие силы личности. Эта точка определяет линию, по которой движется жизнь, и над этой линией движения надстраивается вся душевная структура. Все желания, весь круг мыслей, интересы, течение ассоциаций, надежды, ожидания, опасения и воля идут по рельсам, определяемым этой точкой. Создавшаяся установка оказывает влияние на выбор профессии, на отношение к людям и т. д. и т. д. Линию, по которой движется жизнь индивида, можно проследить до ее истока во время первоначального осознания «эго». Там проявляется она в самой ранней установке человека, в первом противодействии внешнему миру. Ребенок создает свой жизненный план, которому он следует сознательно или бессознательно. Его движущие силы вытекают из этого одного источника, и всю жизнь человека А. Адлер рассматривает как направленную к единой цели.

 

В стремлении к могуществу ребенок сначала берет примером образ отца или матери. Он стремится возвыситься из своего положения робости и неуверенности в ранг всемогущего отца. Не только дети с органической малоценностью, но и нормальные дети хотят быть большими, сильными, властвовать, как отец. Их поведение, телесная и душевная поза во всякий момент направлены к этой цели. Можно видеть имитирующую отца мимику, имитирующий психический жест. Пример отца становится указателем цели.

 

По А. Адлеру, каждый конституционально малоценный мальчик чувствует себя превращенным в девочку. Если у ребенка возникает сомнение в своей мужественности, то он выбирает такую цель, которая обещает ему господство над всеми мужчинами, и он всегда будет выказывать склонность к демонстрации своего превосходства над женщинами, будет обесценивать и унижать женский пол. Среди этих лиц находится много таких, которые испытали пренебрежение со стороны матери.

 

Человек, создавший себе такую твердую точку, принимает ее в качестве отправного пункта, хотя при более близком рассмотрении должно убедиться, что такой твердой точки нет. Эта твердая точка – руководящий идеал личности, хотя он и нереален, имеет величайшее значение для всей жизни и всего психического развития. Свойства человека, по А. Адлеру, развиваются из прирожденных потенций под влиянием постановки цели.

 

В качестве примера, иллюстрирующего связь реакций взрослого с переживаниями раннего детства, можно привести такой случай, описанный А. Адлером. Тридцатилетний человек, энергичный, достигший уважения и успехов в жизни, является к врачу в состоянии крайней депрессии и жалуется на неохоту к труду и нежелание жить. Ему предстоит обручение, но он смотрит на будущее с недоверием. Его мучит ревность и опасение, что помолвка расстроится. Приводимые им доказательства неубедительны. Девушку нельзя ни в чем упрекнуть. Можно подозревать, что он один из тех многих людей, которые, имея с кем-либо дело и чувствуя симпатию к нему, одновременно занимают наступательную позицию и, будучи полны недоверия, разрушают то, что хотят строить.

 

Его первое детское воспоминание было следующее. Он со своей матерью и младшим братом был на ярмарке. В толкотне мать его, старшего, взяла на руки. Заметив свою ошибку, она снова поставила его на землю и взяла другого, а он, огорченный, бежал около нее. Тогда ему было 4 года. Автор подметил, что при передаче этого воспоминания звучали те же струны, как и при описании своего страдания в настоящем. Пациент уверен, что не получит предпочтения, и не может перенести мысль, что ему будет предпочтен другой. Когда при психоанализе его внимание обращается на корни его нынешнего состояния, он изумляется и тотчас же признает связь этих давних событий со всем своим жизненным стилем.

 

Стремление к превосходству в условиях буржуазного общества ведет к тому, что человек вступает в конкуренцию с другими членами общества и, естественно, видит все в этой перспективе. Стремящийся к превосходству в этих условиях старается провести свой руководящий принцип силой или хитростью и коварством. У него развивается гордость и высокомерие, тщеславие, честолюбие, зависть, недоверие, подозрительность, словом – враждебная установка к людям, замкнутость, сухость, отсутствие теплоты в человеческих отношениях. Он склонен легко относиться к страданиям других и проходить мимо них. Такие люди – плохие партнеры в социальной игре. Про них говорят, что у них плохой характер. Люди c сильным стремлением к превосходству портят жизнь другим и себе. Их собственная жизнь наполнена теневыми сторонами. Они переоценивают всякий пустяк, затрагивающий их болезненный пункт. Все отношения к людям они воспринимают с точки зрения своего превосходства или поражения и отравляют себе все радости жизни.

 

У тех, кто не надеется достичь превосходства, идя по прямому пути, развивается чрезмерная осторожность, боязливость; они прибегают к разного рода уловкам, чтобы создать себе субъективное чувство превосходства; при резком обострении стремления у них развиваются странности, чудачества, неврозы (навязчивые проявления, фобии и проч.), и дело доходит до психозов.

 

Знание человека, по А. Адлеру, может быть получено путем выяснения роли, которую играют в его психике чувство малоценности и стремление к превосходству, диктующее его поведение. Выяснение больному линии его жизни и роли в ней бессознательного стремления к могуществу вызывает распад искусственно созданной психической конструкции и тем открывает возможность к положительному участию в социальной жизни.

 

Явления душевной жизни могут быть понятны, лишь если их рассматривать как части единого целого, направленные к единой поставленной цели. Для этого надо вскрыть и сделать ясной линию движения и цель, к которой оно направлено.

 

Проникновение в психику человека достигается тем, что проявления его установок в разные моменты жизни соединяют одной линией. При этом возникает впечатление единого направления. Таким образом, получают в руки систему, которая показывает, что детский шаблон вновь сказывается в дальнейшей жизни. Установление линии движения делается на основании запечатлевшихся у пациента воспоминаний об отдельных симптомах и фантазиях.

 

Чрезмерная цель не может вместиться в сознании. Она несовместима с логическим мышлением. Осознание чрезмерности цели нарушило бы единство личности. Вследствие этого психика принуждается к искусственным приемам и уловкам для завуалирования цели. Одним из приемов, при помощи которых психика скрывает цель, является перемещение ее в бессознательное или выдвигание замещающей цели. Нервный пациент не видит, что сохранившиеся воспоминания, фантазии или отдельные реакции указывают на нечто более важное, чем ему кажется.

 

Стремление к фиктивной цели порождает единство личности и господствует над сознательным и бессознательным. Руководящая фикция, или твердая точка, принадлежит бессознательному. Введение в сферу сознания этой чрезмерной фиктивной цели делает невозможным действия в направлении невротической линии, так как эта цель до абсурдности не соответствует условиям реальной жизни. На этом основана психотерапия по А. Адлеру. Заставляя пациента осознать идею величия, психотерапевт при помощи критики делает невозможным влияние фикции на действия больного.

 

Невротический план жизни может отчасти входить в сознание, если может привести к возвеличиванию личности. Это наблюдается особенно в психозе. Но полное осознание фиктивного плана жизни вызывает его разрушение. Только бессознательность руководящей идеи делает возможным существование невротической системы.

 

Всякий сознательный психический акт, правильно понятый, указывает на бессознательную фиктивную цель как на бессознательный стимул. Бессознательная руководящая линия ведет к находящемуся в бессознательном идеалу личности.

 

Толкование сновидений служит для А. Адлера важнейшим методом выяснения фиктивной цели. Цель снотолкования – показать пациенту то, что изобличает его как организатора своей болезни. Сновидение, говорит А. Адлер, – не случайное явление. Оно свидетельствует о желаниях, ожиданиях и опасениях. Если для бодрствующего мышления, подготавливающего действие, необходима понятность, то понятность излишня во сне, который можно сравнить с дымом от огня, указывающим только, куда дует ветер, – говорит А. Адлер. Узнав у видевшего сон, что обозначают для него отдельные части сновидения, можно получить впечатление, что позади сновидения действовали силы, которые стремились в одном направлении. С помощью анализа сновидений, говорит А. Адлер, обнаруживается план жизни, согласно которому человек стремится получить господство над трудностями жизни и своей неуверенностью. Выясняются также окольные пути, по которым идет пациент, чтобы избежать поражения и достичь чувства уверенности в себе.

 

Значительный интерес представляют взгляды А.Адлера на воспитание, связанные с его общей концепцией, и поэтому они приводятся дальше вкратце.

 

Взгляды А. Адлера на воспитание

В раннем детстве мы видим проявления эгоизма. Уже во вторую половину первого года ребенок хватает все предметы и не очень-то легко согласен их отдавать. Маленькие дети не могут играть со сверстниками, так как не считаются с интересами партнера, вследствие чего беспрерывно возникают конфликты. Семья способна развить социальное чувство, но в буржуазной семье слишком большую роль играет семейный эгоизм. Ребенка или слишком балуют, прививают ему мнение, что он выше, лучше других, или, наоборот, к нему предъявляют много требований. На ребенка действует сама организация семьи, основанная на отцовском авторитете, которым ребенку дается пример стремления к могуществу. Ребенок хочет достичь того же уважения, послушания и подчинения, которые он наблюдает по отношению к сильнейшему лицу в среде семьи. Если он наталкивается на непререкаемость авторитета родителей, то приходит к занятию антагонистического положения к ним.

 

Родители желают, чтобы ребенок в будущем занял высокое положение в обществе, на каждом шагу дается высокая оценка всякого рода материальных успехов. Ребенка с детства подшпоривают к достижению успехов в предстоящей жизненной конкуренции. В семье, как и во всей культуре капиталистического общества, есть тенденция выдвигать на первый план стремление к тому, чтобы человек в обществе каким-нибудь образом превосходил других. Социальные чувства буржуазная семья способна развить лишь в очень узких пределах и в то же время подшпоривает тщеславие и стремление к превосходству, к возвышению над другими. Стремление к превосходству ведет к тому, что человек идет по пути культа силы собственной личности, действует не в интересах общества, а вопреки им, занимает враждебную установку по отношению к среде. Чрезмерное развитие честолюбия и тщеславия препятствует прогрессу индивида и развитию социальных чувств.

 

Главная задача воспитания, по А. Адлеру, – развитие в ребенке социального чувства, включение в жизнь общества как активного, полезного члена, содействующего налаживанию и успеху общей жизни, развитие лучшего в человеке: чувства сострадания, человечности, способности к любви, дружбе, товариществу, теплоты в отношении к людям, подчинение естественным и разумным требованиям человеческой совместной жизни. Следует показать все плохое и негодное в его (ребенка) поведении, портящее человеческие отношения, чтобы «у его честолюбия вырвать зубы антисоциального поведения».

 

Для жизни, согласованной с жизнью и интересами других, нужна известная уступчивость, приспособляемость, соблюдение правил в общей социальной игре.

 

Воспитание стремится помочь ребенку выйти из неуверенности в своих силах, наделить его необходимыми для жизни ловкостью, знанием, правильным пониманием прав других, интересом и симпатией к людям, необходимо создание для ребенка нового пути, на котором он мог бы освободиться от чувства неуверенности и малоценности.

 

Трудности воспитания связаны с тем, говорит А. Адлер, что: 1) стремление к личному могуществу возникает в том возрасте, когда с ребенком трудно объясниться; 2) дети не говорят открыто об их стремлении к могуществу, скрывают его под нежными чувствами, пускают его в ход тайным образом, стыдливо избегают быть уличенными в нем; 3) большие трудности создаются детским негативизмом – желанием во что бы то ни стало действовать по-своему – до катания с ревом по полу включительно. С возрастом негативизм сглаживается.

 

Там, где на каждом шагу прибегают к авторитету, где ребенку приходится много и безапелляционно подчиняться, где ребенок видит только черствое отношение, возникает чувство протеста и негативизм укрепляется.

 

У детей тщеславие не дает развиться и уничтожает здоровую гордость ребенка, побуждающую его презирать неправдивость, ложь, все обманные, некрасивые окольные пути. Все это входит в арсенал его защитных средств. Тщеславный делается скрытным, он не смеет никогда выказать слабости, не позволяет себе ни с кем быть откровенным, с ним очень трудно установить контакт: прямое, честное самосознание для него в высокой степени затруднено; он всегда прав в своих глазах – другие не правы. Ослепление – одно из самых гибельных действий самолюбия.

 

Нельзя рассчитывать, что жизнь исправит тщеславного человека. Он всегда будет иметь чувство, что виноваты другие, виновато стечение обстоятельств, что в данной ситуации иначе и быть не могло. Таких, которые, ошибаясь в жизни, размышляют о своих ошибках, находят и исправляют их, находится очень мало.

 

Жизнь – плохой воспитатель, говорит А. Адлер: она не увещевает, не учит и не имеет снисхождения, а заставляет провалиться тех, поведение которых не соответствует жизненным условиям. Придать правильное направление в жизни должно воспитание.

 

Большое значение А. Адлер придает положению, которое ребенок занимает в ряду братьев и сестер. Единственный ребенок полностью подвержен воспитательным воздействиям родителей, на нем безраздельно сосредоточено все внимание. Часто он оказывается изнежен, он не привыкает преодолевать трудности, так как они всегда заботливо устранялись с его пути. Он всегда ожидает, что ему кто-нибудь укажет путь. Он всегда ищет себе опоры. Такие дети при всякой самостоятельной деятельности будут иметь трудности и будут негодны для жизни. Находясь в центре внимания, они легко получают чувство, что их особа имеет чрезвычайное значение. Некоторые оказываются в такой степени избалованы, что делаются годны лишь для жизни паразита: они только наслаждаются, тогда как другие должны для них обо всем заботиться. Если родители чересчур осторожны, боятся трудностей жизни, то внушают ребенку свои опасения перед жизнью, побуждают его смотреть на мир, как враждебный себе. Ребенок вырастает в вечной боязни трудностей и все-таки не опытным, без подготовки, так как его угощали в жизни только приятным.

 

В ситуации единственного ребенка неправильную установку А. Адлер считает почти неизбежной, но если родители знают, в чем опасность, то имеют возможность многому помешать. Первый ребенок, самый старший, получает свои характерные черты. У него более выгодное положение для развития душевной жизни. От старшего ожидают столько силы и ума, что делают его помощником и надзирающим. То, что он постоянно облекается доверием, вызывает у него настроение, формулирующееся так: ты больше, сильнее и старше, ты должен быть таким же умным, как старшие и т. п. Если развитие в этом направлении идет беспрепятственно, то у старшего развиваются черты, которые его характеризуют как охранителя порядка, в нем развиваются некоторые черты консервативности. Он приобретает высокую оценку власти. Для старшего власть – нечто само собой понятное, то, к чему следует стремиться.

 

Рожденные вторыми получают стремление к власти, могуществу со своим особым оттенком. Впереди их кто-то есть, кого они ощущают в качестве сильного стимула. Если у них есть силы, и они могут начать борьбу за соревнование, то будут с большой энергией пробиваться вперед. Стремясь к первенству, они начинают бег взапуски, который придает форму их жизни, тогда как первенцы чувствуют себя сравнительно уверенными, пока второй не угрожает сесть им на голову. В качестве примера А. Адлер приводит библейскую легенду об Исаве и Якове (Яков стремился получить права первородства и достал их хитростью: купил их у голодного Исава за чечевичную похлебку).

 

Младший в семье растет в иной атмосфере, чем другие братья и сестры, уже более взрослые и самостоятельные, в то время как младший – самый маленький, наиболее нуждающийся во внимании. Поэтому он вырастает в более теплой атмосфере. Но подобная ситуация – всегда считаться самым маленьким, на которого ни в чем нельзя полагаться, которому ничего нельзя доверить, не может быть приятна младшему. Это так его раздражает, что он большей частью стремится к тому, чтобы показать, что он все может. У него возникает стремление к могуществу, стремление превзойти всех.

 

В результате могут получиться два типа. Если такой ребенок достаточно силен, то он делается «скороходом», обгоняющим других. Бег на соревнование будет сказываться во всем его поведении, большей частью в мелочах, не бросающихся в глаза тем, кому неясны психологические связи его душевной жизни. Эти дети стремятся стать во главе группы. Они не переносят, если кто-нибудь стал впереди них. Среди этого типа младших есть такие, которые сделаются спасителями семьи.

 

Другой тип развивается, когда этот «скороход» натыкается на препятствия, которые он не может преодолеть. Он теряет дух и становится злобным трусом. Он остается не менее честолюбивым, но честолюбие его побуждает отступать перед опасностью, он избегает пробы своих сил. Такой всегда будет позади, всякая задача кажется ему велика, он ни на что не отважится, будет бездельничать, но на все у него будут свои объяснения.

 

Если А. Адлер и делает некоторые оговорки, но, в общем, положению ребенка в буржуазной семье среди братьев и сестер он придает решающее значение, считая, что положение ребенка (в семье) формирует и окрашивает все, что он получает в жизни [14].

 

Если ребенок успешно справляется со школьными заданиями, он стремится быть первым. Он учится не из интереса к предмету, а стремится к превосходству.

 

«Любимцы» жаждут внимания. Если учитель занимается с другими детьми, – у любимцев разочарованные и даже гневные лица. Они не выносят, чтобы на них менее обращали внимания. Учитель, задав вопрос классу, видит, как дети стремятся ответить, и большинство, почти все дети, главное значение придают не тому, чтобы правильно ответить, но чтобы выступить, чтобы показать учителю, что они могут. Многие из таких детей слушают ответ других очень неохотно, часто хотят ответить лучше. Иные даже затыкают уши, когда отвечают другие. Их школьные успехи – средство достижения цели превосходства.

 

Опрос родителей показал, что и дома у этих детей наблюдается ряд действий, которые родители считают просто ребяческими, но которые характерны для установки ребенка. Например, одна девочка ведет себя крайне по-мальчишески. Оказывается, что мать горда этим, но признает, что охотнее имела бы мальчика! Девочка охотно играет взрослую, много вмешивается в разговоры взрослых. Она не любит, чтобы с ней обращались как с «маленькой», но родители, тем не менее, именно так с ней и обращаются. Малышка стремится добиться признания у родителей и в школе. Здесь она не довольствуется тем, чтобы поднятием руки привлечь к себе внимание, но даже выбегает из-за парты или выпаливает ответ раньше других.

 

Такой тип образцового ребенка учится не из интереса и не из понимания значения образования для жизни, а из-за того, чтобы получить удовлетворение своему самолюбию и тщеславию в похвалах родителей и учителей. Он не обещает развиться в хорошего гражданина. Быть первым и вести себя всегда как конкурент – это еще не большая благодать. «В жизни дело не в том, чтобы быть первым, – говорит А. Адлер, – лучше несколько преувеличить и сказать: нам не нужны первые. Нас собственно тошнит от них». Условия буржуазной жизни неизбежно порождают такой тип «первых», от которых «тошнит».

 

Неуспешность в школьных занятиях может породить два типа: 1) идущих по пути борьбы со школой и 2) робких.

 

Если с болезненным самолюбием ребенок соединяет отсутствие терпения, то успешность работы становится невозможной. Плохой результат получается, если учитель, заметив честолюбие и нетерпение ребенка, отнесется к нему придирчиво, применяя насмешки, наказания. Возмущение против претерпеваемого и угрожающего в дальнейшем унижения вызывает воинственную установку, и ребенок вступает на ребяческие, враждебные общественные пути, начинает искать игрушечного, иллюзорного удовлетворения.

 

Самолюбивые дети, потерпев неудачу, отказываются участвовать в соревновании, стремятся «показать себя» иначе и идут путем, который, как им кажется, скорее приведет их к цели превосходства. Такие дети уже в первые недели и месяцы склонны обходить и избегать школы как место их будущего поражения. А. Адлер приводит такой пример. Юноша, единственный сын, привык, чтобы о нем заботились. До школы он уже рисовал. После поступления в школу учитель и родители стали принуждать его читать и писать. Это его не интересовало, и поэтому успехи его оказались малыми, и ему пришлось отказаться от любимого занятия, а усиленно читать и писать. Скоро появились и первые поражения. Сначала он не получил «хорошо», как другие, выше которых он себя считал, а затем последовали и плохие оценки. Скоро он перестал работать и первый год в школе закончил с плохим табелем. Недостаток интереса ко всему, что касалось школы, побудил его вновь обратиться к рисункам. Ему это запретили. Тогда он стал ходить гулять, и это ему всегда позволялось. Среди детей он достиг уважения. Он мог делать многое и иное, чем образцовые ученики. Он даже пил чернила, корчил рожи, как ни один ученик в классе. Это чрезвычайно поднимало его во мнении школьных товарищей. Он рассказывал, как стрелять, ловить и выкармливать птиц, он мог повисать на автомобиле и гулять по садовым заборам. Последние штуки образцовыми учениками воспринимались с содроганием, но только в присутствии учителя и не иначе. Ребенок достиг, чего хотел: он обратил на себя внимание, но привлечь его к работе, к учению было никак невозможно. Нужно было, говорит А. Адлер, медленно идти к тому, чтобы его ободрить и наверстать все, что было пропущено в течение года.

 

Школьный тип «робких» (schüchtern) составляют дети, чувствующие себя в новом положении слабыми, неуверенными. Школьный тип «робких» оказывается по расспросам родителей дома далеко не таким. Дома они не только не робки, но играют роль маленьких «домашних тиранов», которые сумели поставить себе на службу всю семью. Приходя в школу, они стараются изо всех сил и здесь завоевать такое же положение, но при первой же работе они оказываются неуверенными в себе, они падки до легкой победы, но перед работой медлят, всегда боятся поражения.

 

Задача учителя при этом состоит в том, чтобы ободрить робких учеников, воспитать у них уважение к себе. Если это произойдет, то у них появится желание показать, что они также не последние. Поведение их невероятно меняется. Нельзя надивиться, видя, как исчезают робкие боязливые взгляды, как блестят глаза лихорадочно работающих малышей. Не только у детей, но и вообще в жизни мы видим, что робость может сочетаться с безоглядной смелостью.

 

Критические замечания к теории А. Адлера

Можно провести аналогию между теориями А. Адлера и З. Фрейда: по З. Фрейду, движущей силой психики является либидо; по Адлеру – стремление к превосходству, вытекающее из чувства самосохранения. З. Фрейд говорит о сексуальной природе неврозов, А. Адлер выводил их из стремления к непомерно большой цели – фикции. По З. Фрейду, невротик находится под влиянием инфантильных вытесненных желаний; по А. Адлеру, стремление к превосходству возникает в грудном возрасте и фиксируется на всю жизнь, оставаясь вне сферы сознания. Оба автора вели психоанализ, в котором важнейшее место занимало толкование сновидений, а метод их лечения заключался в выведении фактов, кроющихся в подсознании больного, в сферу сознания (на сопротивление при лечении А. Адлер смотрит как на негативистически враждебную установку).

 

Тот и другой автор исследуемому ими фактору придавали универсальное значение для психики. Пансексуализму З. Фрейда соответствовало признание А. Адлером почти столь же всеобщего, огромного влияния на психику и все поведение людей чувства малоценности и вытекающего из последнего стремления к сверхкомпенсации. Из людей всех темпераментов лишь сангвиников А. Адлер считает здоровыми людьми с той оговоркой, что чистые темпераменты – редкость. Оба исследователя сходны по типу своих заключений. Исходя из наблюдавшихся фактов, каждый из них создал свою догму, после чего к фактам подходил с точки зрения созданной догмы, подгонял их под свою теорию и «счастливо находил то, что он прежде запрятал».

 

И З. Фрейд, и А. Адлер установили каждый в своей области ряд интересных и важных фактов, но с толкованием этих фактов часто нельзя согласиться. Тот и другой недооценивали значение социальных влияний. Наблюдая больных из определенной социальной среды в определенный исторический отрезок времени, они толковали их реакции как свойственные людям вообще. А. Адлер более считался с влиянием социального фактора. Он говорит о нарушении взаимоотношений в современном буржуазном обществе, о ненормальности отношений родителей и детей, учителей и учени ков, мужчин и женщин, порождающих разброд и общую нервность.

 

Стремление к личному могуществу он называет наиболее выдающимся злом современного буржуазного общества. Влиянием положения ребенка в семье он объяснял склад характера единственного ребенка, а также первого, второго и последнего. Он придавал значение воспитанию и, следовательно, признавал влияние социальных факторов. Но в то же время начало «направляющей линии» он искал в грудном возрасте и считал, что там находятся переживания, определяющие весь план жизни, а жизненные условия лишь формируют и укрепляют возникшее в раннем детстве стремление к превосходству. В конечном счете, он придавал главное значение врожденным зачаткам, что не соответствует фактам, им же приводимым.

 

Имеется двойственность в его взглядах. Свои наблюдения над лицами из буржуазной среды он переносил на всех людей современного ему общества, но нельзя, конечно, уравнивать положение детей в разных классах буржуазного общества. Одни растут при удовлетворении всех потребностей избалованными, для них открываются широкие возможности в жизни; при этом и семья, и школа, и вся окружающая среда подшпоривают их к постановке цели превосходства, к созданию фикции; другие вырастают в нужде, перенося всякие ограничения, без надежды на блестящее будущее. Гордость и тщеславие не имеют у последних такой базы для развития и не играют такой большой роли в их жизни, как в кругу людей, которых наблюдал А. Адлер. Односторонность наблюдаемого материала ведет к односторонности выводов.

 

Наибольшее значение А. Адлер придавал сознанию органической малоценности. Нельзя отрицать, что чувство малоценности в связи с индивидуальными психическими особенностями может вызвать у отдельных лиц стремление к сверхкомпенсации. Но далеко не все глухие идут в музыкальную школу и далеко не все косноязычные стремятся стать демосфенами. На основании сказанного раньше о влиянии социальных условий на развитие гордости и тщеславия главной движущей силой в стремлении к могуществу надо считать социальные условия.

 

Стремление к превосходству у А. Адлера получает значение универсального фактора, которым объясняется все. Этим путем он объясняет возникновение холерического, меланхолического и флегматического темпераментов: «Темпераментом человек защищается от неприятностей и ранений личного чувства». Объяснения при этом даются им просто и легко. При недостаточности щитовидной железы человеку суждено трудное положение в жизни, и он стремится сквитать это посредством искусственного психического приема, каковым является флегма. При этом А. Адлер проходит не замечая мимо того факта, что психический темп человека при недостаточной деятельности щитовидной железы меняется от лечения тиреоидином, – следовательно, он обусловлен гормонально, а если психическая реакция и играет какую-то роль, то уже как вторичная реакция.

 

Возникновение печали А. Адлер объясняет так: «Печальный стремится к чувству возвышения и удовлетворения. Возвышение для печалящегося дается установкой окружающих. Известно, что люди в печали часто находят облегчение в том, что кто-нибудь ставит себя к их услугам, выражает сострадание, поддерживает, что-то им дает, обещает и т. д. Печаль подобна аргументу, который должен быть для другого обязывающим, непреодолимым, которому он должен подчиняться». При таком описании возникает образ буржуазной дамы, требующей сочувствия. Нечего и говорить, что не всякая печаль появляется и протекает по типу такой дамской печали. Столь же мало обосновано то, что мальчик вследствие чувства малоценности считает себя девочкой (о чем говорилось выше) и т. д.

 

Движущую силу, вызывающую неврозы и психозы, А. Адлер видит в стремлении к сверхкомпенсации и в постановке цели, совершенно не соответствующей силам и возможностям данного лица. Не буду входить в подробный обзор взглядов А. Адлера в области неврологии и психиатрии. Скажу только, что в некоторых отдельных случаях возможно толковать симптоматику неврозов с точки зрения А. Адлера так же, как в других случаях их можно толковать с точки зрения З. Фрейда, но ни та, ни другая теория не имеют исключительного значения и не охватывают всех случаев. И страх, и нужда, и тяжелое жизненное положение, и т. д. также могут стать причиной возникновения неврозов. Что касается трактовки психозов с точки зрения А. Адлера, то она является слишком шаткой и, идя по этому пути, нет никаких шансов выяснить сущность психозов.

 

Недостатки теории А. Адлера, как и теории З. Фрейда, заключаются в их односторонности, в чрезмерном преувеличении роли изучавшихся ими факторов в психике, в придаче им универсального значения, а также нередко – в подходе к фактам с предвзятой точки зрения, в подгонке фактов к теории.

 

Значение работ А. Адлера состоит в том, что, сосредоточив внимание и потратив огромный труд на изучение эмоций, связанных со становлением личности в социальной среде, он дал ряд ценных наблюдений. Неоспоримо, что эмоции эти имеют большое значение в жизни человека. В отдельных классах общества в разные исторические отрезки времени они могут быть развиты то больше, то меньше. Они могут носить резко антисоциальный характер, но могут терять антисоциальную направленность и получать большое положительное социальное значение.

 

2. Об эмоциях, связанных со становлением в среде социалистического общества

Выше уже говорилось, что развитие гордости, честолюбия, тщеславия и пр. на основе узкого эгоизма вытекает из социальных исторических условий, в которых протекает жизнь человека; что эти чувства получают пышное развитие в среде феодальной аристократии, в буржуазных слоях капиталистического общества, при общественных отношениях, построенных на борьбе антагонистических индивидуальных интересов.

 

Здесь в командующих и владеющих классах самолюбие, честолюбие и тщеславие неизбежно заостряются в силу структуры общества и побуждают устремляться на борьбу за власть, за богатство, за возвышение, идущие в ущерб другим. На почве узкоэгоистического характера стремлений возникает и развивается ряд антисоциальных чувств: ненависть к конкурентам, зависть, злорадство. Логика совместной жизни ведет самолюбивого и тщеславного человека к ряду столкновений с теми, интересы которых им затрагиваются. Вынуждая своей боевой установкой у других необходимость обороняться, он натыкается на противодействие, получает контрудары. Никто не отдает свою позицию без боя. Уже один вид гордого, надутого человека может вызывать враждебное чувство, и на претензию на превосходство противники отвечают насмешкой или реакцией более резкой.

 

Стремление к превосходству и тщеславие имеют своим последствием не только ущерб для других и придают неприятный и тяжелый характер людским отношениям, но приносят вред и самим носителям этих чувств. Стремление к превосходству ведет к потере теплоты и искренности в отношении к людям. Сухой эгоист попадает в состояние изолированности, лишается ряда положительных социальных чувств. Беспрерывная борьба создает ряд трудностей. Жизнь проходит в состоянии постоянного напряжения и раздражения. Каждая ситуация переоценивается, пустяк возвышается во что-то большое, имеющее первостепенное значение, как будто дело идет о счастье жизни во всем его значении.

 

Тщеславный человек постоянно находится под опасением поражения. Если он, по его мнению, достиг возвышения над другими, то всегда найдутся люди, которые будут у него оспаривать первенство. Стремление стать выше других и тщеславие ненасытны. Как только тщеславный человек достиг цели, которая его манила, которой он добивался изо всех сил, так тотчас начинается погоня за новой целью. Повторяется в различных выражениях «Сказка о рыбаке и рыбке». Оценивая все с точки зрения тщеславия, самолюбивый человек неправильно оценивает самого себя и свои способности; воспринимает вещи в ложном аспекте; создает неправильную ориентировку в жизни, ставит цели, не соответствующие его способностям и т. п. Таковы результаты, которые приносят гордость и тщеславие при их крайнем заострении в обществе, в котором господствует борьба индивидуалистических интересов.

 

И в буржуазном обществе человек может гордиться не только знатностью, властью и богатством, но и тем, что принес пользу людям: спас погибающего, пожертвовал собой для семьи, государства, человечества, сделал открытия или изобретения, поднимающие общество на высшую ступень культуры. Такая гордость, конечно, встречает не отпор и не насмешку, как гордость и тщеславие, вытекающие из эгоизма, а признается законной. Но и в государстве, основанном на классовой эксплуатации, люди, считающие себя благодетелями человечества, очень часто не получают признания и в огромном большинстве случаев утешают себя иллюзией, так как результаты их творческой деятельности идут не на пользу всего человечества, а используются господствующим классом.

 

Ушли в прошлое образы дворянско-офицерской среды, описанные Л. Н. Толстым. Исчезла пришедшая на смену дворянству буржуазия. Русское общество прошло ряд этапов в своей жизни. Исчезли проявления гордости и тщеславия в тех формах, в каких они проявлялись в прошлом. Изменяются их проявления и в настоящее время; исчезают пережитки прошлого и крепнут и ширятся чувства, появившиеся на базе новой жизни общества. Каждый господствующий класс культивирует в своих членах путем создания общественного мнения, путем одобрения и похвалы или порицания те чувства и мнения, которые для этого класса кажутся необходимыми и полезными.

 

Социалистическое общество логически неизбежно должно развивать чувства, полезные для всего общества. Стремление к индивидуальному превосходству во вред другим, к личному благополучию за чужой счет, признаваемое в капиталистическом обществе законным, в нашем обществе должно считаться преступлением. Власть здесь – не средство классового господства в целях эксплуатации, а определяется задачами организации и охраны интересов трудящихся. Родовитость, власть, богатство уже не могут являться почвой, на которой вырастает гордость. Все виды деятельности получают оценку и похвалу или порицание, исходя из точки зрения пользы для общества.

 

В капиталистическом обществе имеет место соревнование в борьбе за получение высшей прибыли. В социалистическом обществе вместо соревнования эксплуататоров широкие массы трудящихся вступают в соревнование за построение новой жизни, за создание высшей культуры.

 

В. И. Ленин в статье «Как организовать соревнование» писал: «Социализм не только не угашает соревнования, а, напротив, впервые создает возможность применить его широко, действительно в массовом размере, втянуть действительно большинство трудящихся на арену такой работы, где они могут проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты, которых в народе – непочатый родник, и которые капитализм мял, давил, душил тысячами и миллионами» [8, с. 195].

 

Понятия «честь», «слава», «доблесть» и «геройство» в социалистическом обществе получают новую направленность и содержание. Они создают условия для возникновения на месте эгоистической гордости и тщеславия господствующих классов стремления к превосходству в социально полезной деятельности, чувство собственного достоинства и чувство благородной гордости своим вкладом в жизнь общества. Таковы тенденции в развитии этих чувств, которые приносит с собой структура социалистического общества.

 

Но этим мы, конечно, не хотим сказать, что в настоящее время уже полностью совершилась психологическая перестройка граждан нашей страны; что нет мелкого тщеславия, нелепой гордости, узкоэгоистического самолюбия, стремления к личному успеху в жизни за счет других и вопреки праву и справедливости. Пережитки прошлого еще живы и имеют реальное значение. Перестройка психики отстает от перестройки экономической базы, но структура социалистического общества побуждает и самолюбивого человека искать удовлетворение в социально полезной деятельности, порождает благородную гордость. Чувствам, порождавшимся борьбой за индивидуальные интересы, приходят на смену чувства, которые нужны для успеха социалистического общества, так как личные интересы в нем совпадают, сливаются с интересами социальными.

 

Официальная мораль капиталистического общества, мораль христианская, также формально прилагает к поведению человека идею социального чувства, проповедует любовь к ближнему, но реально в нем действуют другие нормы поведения, которые вытекают из экономической структуры общества. В обществе, построенном на эксплуатации, видимость социального чувства прикрывает тенденции, вытекающие из себялюбивых интересов, как вуаль, поднимание которой открывает истинные чувства.

 

Известная доля самолюбия и тщеславия есть у каждого, но степень развития этих чувств и их влияние на поведение у отдельных индивидов очень различны. Между гордыми и тщеславными людьми, у которых вопросы самолюбия играют важнейшую роль в жизни, и между робкими, приниженными и неуверенными в себе тянется непрерывная цепь промежуточных типов, у которых стремление к самовозвышению и превосходству над другими, вопросы самолюбия, гордость и тщеславие играют известную роль, но не являются главными факторами, определяющими линию их жизни. И такие промежуточные типы составляют большинство даже в капиталистическом обществе, где борьба за личное превосходство в ущерб другим содействует развитию этого рода чувств.

 

В обществе, основанном на равенстве прав и отсутствии эксплуатации, устраняется база для развития антисоциальных чувств и установок. Гордость, тщеславие и другие социальные чувства частью сходят на нет, частью старая форма заполняется новым содержанием. Они неизбежно должны терять антисоциальный характер.

 

Сказанное можно резюмировать так. Жизнь индивида в человеческом обществе и многообразные отношения, в которые он вступает с другими индивидами, вызывает ряд специфически человеческих эмоций, куда относятся и чувства, связанные с оценкой им себя по сравнению с другими индивидами, чувства, вытекающие из чисто бессознательного стремления поставить себя выше во мнении других и в своей самооценке. Сюда относятся чувства гордости, тщеславия и т. п. В наиболее элементарном виде гордость основана на превосходстве в силе («гордость победителя»), что отражается в соответствующей пантомимике. В классовом обществе эти чувства связаны с чувственной реакцией на свое более высокое положение в социальной иерархии.

 

Гордость, связанная с тем или иным реальным превосходством или преимуществом в социальной среде, носит в какой-то мере агрессивный характер. Стремление к превосходству у слабых, не могущих достичь реального превосходства, может направлять их на путь удовлетворения фиктивным превосходством. Такого рода удовлетворение носит характер защитной реакции слабой личности.

 

Гордость, тщеславие и т. п. развиваются пышным цветом в обществе, основанном на неравенстве при классовой его структуре. Эти чувства особенно культивировались в среде феодального дворянства. Чувство гордости в классовом обществе, отражая классовое неравенство и подавление господствующим классом других классов, носит антисоциальный характер.

 

В социалистическом обществе, основанном на равенстве прав и отсутствии классовой эксплуатации, устраняется база для развития антисоциальных чувств и установок. Гордость, тщеславие и другие чувства этого порядка частью сходят на нет, частью старая форма наполняется новым содержанием. Они неизбежно должны терять антисоциальный характер. Высокую оценку в глазах общества здесь получают лишь социально полезные действия. Предметом гордости становятся реальные заслуги перед всем обществом. Создаются условия для развития социально здоровой гордости.

 

Список литературы

1. Блейлер Э. Аффективность, внушаемость и паранойя. – Одесса, 1929. – 140 с.

2. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. – М: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1955. – 669 с.

3. Дарвин Ч. Выражение душевных волнений. – СПб.: Типография А. А. Проховщикова, 1896. – 222 с.

4. Достоевский Ф. М. Записки из мертвого дома // Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 4. – Л.: Наука, 1972. – С. 5 – 232.

5. Достоевский Ф. М. Преступление и наказание // Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 6. – Л.: Наука, 1973. – С. 5 – 421.

6. Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. 4. – М.: Первая государственная типография, 1918. – 480 с.

7. Кони А. Ф. На жизненном пути. Т. 1. – М.: Типография товарищества И. Д. Сытина, 1913. – 750 с.

8. Ленин В. И. Как организовать соревнование? // Полное собрание сочинений. Т. 35. – М.: Политиздат, 1974. – С. 195 – 205.

9. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Сочинения. Т. 3. – М.: Политиздат, 1955. – С. 7 – 544.

10. Толстой Л. Н. Севастопольские рассказы // Собрание сочинений в 20 томах. Т. 2. Повести и рассказы 1852 – 1856 гг. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – С. 87 – 207.

11. Толстой Л. Н. Рубка леса // Собрание сочинений в 20 томах. Т. 2. Повести и рассказы 1852 – 1856 гг. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. – С. 51 – 86.

12. Чернышевский Н. Г. Что делать? // Полное собрание сочинений. Т. 11. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1949. – С. 5 – 336.

13. Шопенгауэр А. Афоризмы и максимы. – Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. – 288 с.

14. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig: Hirzel, 1931. – 230 С.

 

References

1. Bleuler E. Affectivity, Suggestivity and Paranoia [Affektivnost, vnushaemost i paranoyya]. Odessa, 1929, 140 p.

2. Dahl V. I. The Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. Vol. 1 [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka. T. 1]. Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo inostrannykh i natsionalnykh slovarey, 1955, 669 p.

3. Darwin Ch. The Expression of the Emotions in Man and Animals [Vyrazhenie dushevnykh volneniy]. Saint Petersburg, Tipografiya A. A. Prokhovschikova, 1896, 222 p.

4. Dostoevskiy F. M. The House of the Dead [Zapiski iz mertvogo doma] Polnoe sobranie sochineniy v tridtsati tomakh. T.4 (Complete Works in 30 Volumes. Vol. 4). Leningrad, Nauka, 1972, pp. 5 – 232.

5. Dostoevskiy F. M. Crime and Punishment [Prestuplenie i nakazanie] Polnoe sobranie sochineniy v tridtsati tomakh. T.6 (Complete Works in 30 Volumes. Vol. 6). Leningrad, Nauka, 1973, pp. 5 – 421.

6. Klyuchevskiy V. O. The Course of the Russian History. Vol. 4 [Kurs russkoy istorii. T. 4]. Moscow, Pervaya gosudarstvennaya tipografiya, 1918, 480 p.

7. Koni A. F. On Life’s Path. Vol. 1 [Na zhiznennom puti. T. 1]. Moscow, Tipografiya tovarischestva I. D. Sytina, 1913, 750 p.

8. Lenin V. I. How to Organize Competition? [Kak organizovat sorevnovanie?]. Polnoe sobranie sochineniy. T. 35 [Complete Works. Vol. 35]. Moscow, Politizdat, 1974, pp. 195 – 205.

9. Marx K., Engels F. The German Ideology [Nemetskaya ideologiya]. Sochineniya. T. 3 (Works. Vol. 3). Moscow, Politizdat, 1955, pp. 7 – 544.

10. Tolstoy L. N. Sevastopol Sketches [Sevastopolskie rasskazy]. Sobranie sochineniy v 20 tomakh. T. 2. Povesti i rasskazy 1852 – 1856 gg. (Complete Works in 20 Volumes. Vol. 2. Novels and Stories 1852 – 1856 yy.). Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1960, pp. 87 – 207.

11. Tolstoy L. N. The Wood-Felling [Rubka lesa]. Sobranie sochineniy v 20 tomakh. T. 2. Povesti i rasskazy 1852 – 1856 gg. (Complete Works in 20 Volumes. Vol. 2. Novels and Stories 1852 – 1856 yy.). Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1960, pp. 51 – 86.

12. Chernyshevskiy N. G. What Is to Be Done? [Chto delat?]. Polnoe sobranie sochineniy. T. 11 (Complete Works, Vol. 11). Moscow, Gosudarstvennoe izdatelstvo khudozhestvennoy literatury, 1949, pp. 5 – 336.

13. Schopenhauer A. Aphorisms and Maxims [Aforizmy i maksimy]. Leningrad, Izdatelstvo Leningradskogo universiteta, 1991, 288 p.

14. Аdler А. Меnschenkenntnis. Leipzig, 1931, 230 p.

УДК 141.45; 211; 241

 

Сафронова Любовь Евгеньевна – федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет гражданской авиации», кандидат философских наук, доцент, кафедра философии и социальных коммуникаций, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: pr_aga@mail.ru

196210, Россия, Санкт-Петербург, ул. Пилотов, 38

Тел.: +7 906 253 6859

Авторское резюме

Состояние вопроса: В создании всесторонней картины истории русской философской мысли XIX века невозможно обойтись без мировоззрения выдающейся личности своего времени М. А. Бакунина (1814 – 1876). Его жизнь, воззрения и деятельность оказали большое влияние и на русскую, и на европейскую мысль XIX века. Обаяние его личности, блестяще талантливой, умной, оригинальной, страстность идей, щедрый во всех отношениях русский характер, ораторское мастерство воздействовали на многих и сделали его легендарной личностью в 40 – 60-е годы в Европе и России. Однако в современной философской литературе ему уделяется крайне мало внимания, и многие его интересные идеи и нравственная позиция освещены, к сожалению, недостаточно.

Результаты: Обычно рассматриваются только революционные идеи и поступки М. Бакунина, оставляя в тени его философию, социологию и этику. Но очевидно, что сегодня многие аспекты его учения стали социально и нравственно актуальны. Именно на это хотелось бы обратить внимание, сочетая историческое минувшее с настоящим.

Область применения результатов: В современном обществе, по-прежнему болеющем «крайними» мерами исправления жизни, насилием, неумением слышать и понимать друг друга многие идеи М. Бакунина могли бы принести отрезвляющую пользу. Кроме того, в преподавании философии просто необходимо включать его творчество, жизнь и судьбу в лекционный материал, что приносило бы несомненную пользу студенчеству, знакомя со столь яркой личностью.

Выводы: Начав свое творческое развитие с принятия христианской морали, М. Бакунин впоследствии отошел от нее и подвергал религию и религиозную мораль резкой критике. Не разработав подробной концепции новой, материалистически ориентированной системы морали, он, тем не менее, отмечал, что для изменения морального облика человека, возникновения свободы и солидарности всех людей требуется установление экономического и социального равенства. Проблемы, поставленные в атеистической этике М. Бакунина, а также разные пути их решений, в своих основных чертах воспроизводятся и в российском обществе XXI века.

 

Ключевые слова: религия; общество; личность; государство; свобода; нравственные ценности; нравы; современное общество; справедливость; культура; философский материализм; атеизм; критика.

 

M. A. Bakunin’s Development of Atheistic Ethics.
M. A. Bakunin on Religious Moral Essence.

 

Safronova Lubov Evgenievna – Saint Petersburg State University of Civil Aviation, PhD. (Philosophy), associate professor, the department of philosophy and social communication, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: pr_aga@mail.ru

38 Pilotov st., Saint Petersburg, Russia, 196210.

Tel.:+7 906 253 68 59.

Abstract

Background: While studying the history of Russian philosophy of the XIX century it is impossible to dispense with the world outlook of M. A. Bakunin (1814 – 1876), an outstanding thinker of his time. His life, philosophical views and activity influenced greatly both Russian and European thought of the XIX century. His talented and intelligent personality, original ideas, generous Russian character and eloquence had effect on his contemporaries and made him a legendary person in the middle of the XIX century. However in modern philosophical literature his name is seldom mentioned and, unfortunately, many of his interesting ideas and moral views are studied insufficiently.

Results: As a rule, only Bakunin’s revolutionary ideas and deeds are considered, his philosophy, sociology and ethics being almost ignored. But it is evident that nowadays many aspects of his doctrine are actual ones from social and moral viewpoints.

Research implications: In the contemporary society many Bakunin’s ideas could be helpful. Besides the study of his charismatic personality, philosophical ideas and views would be of great use for students.

Conclusion: Having started his creative development with Christian morality acceptance, M. Bakunin rejected and fiercely criticized religion and religious morality later on. He did not elaborate a detailed conception of a new materialistic moral system. Nevertheless, he stated that economic and social equality establishment is essential for human moral make-up changing, freedom and people solidarity originating. Problems formulated in M. Bakunin’s ethics and various ways of their solution are repeated in Russian society of the XXI century as well.

 

Keywords: religion; society; personality; state; freedom; moral values; manners; contemporary society; equality; culture; philosophical materialism; atheism; critics.

 

Становление философской мысли в России в XIX веке было связано не только с созданием множества интересных и самобытных философско-социологических концепций, но и с появлением целого ряда атеистических и нравственных теорий русских мыслителей. В общественно-политических и философских теориях идеи крестьянского социализма, крестьянской революции, философского материализма и атеизма органически сливались с нравственным осуждением крепостничества, с обоснованием независимости и уважения человеческой личности, ее политической и духовной свободы.

 

Соединение воедино материализма и атеизма, этики и социализма было в высшей степени присуще крупнейшему представителю «непролетарского, домарксистского социализма», видному революционному деятелю Европы и России М. А. Бакунину. К борьбе с социальной несправедливостью, ставшей делом его жизни, Бакунина привели высокие нравственные стимулы и мотивы.

 
Как теоретик М. А. Бакунин прошел сложную и противоречивую эволюцию: в период становления своего мировоззрения он сумел преодолеть философский идеализм и религиозность, стал материалистом и воинствующим атеистом, пытался сделать философию «компасом жизни» и революционной борьбы.

 
Формированию атеистической этики Бакунина предшествовал период религиозно-идеалистических представлений о нравственности. Они особенно четко оформились в кружке русского идеалиста Н. Станкевича. Но и до встречи с кружком внимание Бакунина привлекали нравственные отношения различных социальных групп, «нравы вообще», «нравы духовенства», соотношение религии и морали, влияние светской и духовной власти на нравственность [1, c. 127].

 
Позднее, в творчестве зрелого Бакунина, материалиста и воинствующего атеиста, все эти вопросы будут подвергнуты критическому, беспощадному анализу. Но пока этические размышления Бакунина выражаются в религиозно-идеалистической форме. Переписка с родными и друзьями этого времени свидетельствует о естественном желании молодого человека обрести жизненные цели, представление о счастье и назначении человека.

 
Ответ на эти вопросы Бакунин находит в религиозно-этических теориях: основные идеи жизни, ее нравственные основания он видит в любви к людям, к человечеству, в моральном совершенствовании, а каждая из них есть выражение «нетленной идеи Бога». Бакунин убежден в том, что быть нравственным – значит быть христианином, верующим, религиозным человеком. Так в этот период складываются религиозно-этические, абстрактно-гуманистические представления М. Бакунина. Отрыв от жизни, поиск отвлеченных, абстрактных нравственных идеалов и истин составляли их главное содержание.

 
На этом закончился период раннего становления нравственных взглядов Бакунина, складывавшихся в России в 30 – 40-е годы XIX века, до его отъезда за границу. Социальная обстановка в России, характеризовавшаяся застоем и реакцией в политической жизни, способствовала тому, что религиозно-идеалистические и абстрактно-гуманистические воззрения стали господствующими в философии и этике М. Бакунина.

 
В Европе политический радикализм Бакунина и постепенный переход на революционно-демократические позиции в социологии и этике осуществляются под влиянием самых разнообразных философско-социологических и этических систем, что впоследствии породило главный недостаток бакунинского мировоззрения – его эклектизм. Но, пожалуй, самым значительным фактором в формировании атеистической этики Бакунина было влияние на него атеизма и этики Л. Фейербаха.

 
С одной стороны, важную роль здесь сыграла критика Фейербахом религии и религиозной этики. Эта критика помогла Бакунину окончательно расстаться с собственными религиозными убеждениями, разрушила его веру в Бога. В этике Бакунин преодолел религиозно-идеалистические представления и пытался дать материалистическое объяснение многим моральным проблемам.

 
С другой стороны, несомненно прогрессивную роль сыграли убеждения Фейербаха в том, что невозможно быть счастливым среди несчастья других людей и что, следовательно, все люди должны бороться за счастье, стремиться к нему. Счастье народа, неотделимое от свободы, стало высшей нравственной ценностью и целью в революционно-практической деятельности М. А. Бакунина. Идея служения народу, необходимости борьбы за освобождение его от всех форм деспотизма формируется у Бакунина именно в это время.

 
Для Бакунина становится очевидным обязательное обособление этики от религии. Беспощадная критика Фейербахом религиозной морали показала Бакунину, что религия – орудие духовного гнета человека, а всякий гнет, духовный или политический – глубоко безнравственен. Таким образом, если прежде идеализм и религия были для Бакунина основанием нравственности, а идея Бога – ее центральным понятием, то в этот период религии объявляется война, а заодно и всем тем, кто защищает ее и связан с нею.

 
Итак, предреволюционная обстановка в Европе в 40-е годы XIX века, изучение материалистической и атеистической западноевропейской философии, острая политическая борьба пробуждают в Бакунине интерес к политике. Он вырабатывает собственное мировоззрение, но уже на основах философского материализма, атеизма и абстрактного гуманизма. Интерес к социализму и, наконец, реальное его участие в революционной борьбе существенно видоизменяют этические взгляды Бакунина. Его нравственные поиски и идеалы оказываются теперь неразрывно связанными с революционной борьбой, с разрушением старого мира, с борьбой за свободу.

 
Бакунин приходит к выводу, что свобода и нравственность неразделимы, что нравственным может быть лишь свободный человек и те люди, которые отстаивают свободу и достоинство человеческой личности. Поэтому для нравственно развитой личности смысл жизни – не в служении Богу, а в служении народу, в борьбе за его раскрепощение. Эти идеи стали основным содержанием материалистической этики Бакунина, неразрывно связанной с общественными интересами.

 
Важнейшей чертой мировоззрения «зрелого» Бакунина становится атеизм, он пронизывает собою его философию, социологию и этику. Бакунин подвергает религию беспощадной и аргументированной критике в трех аспектах: а) философско-теоретическом, б) социальном и в) нравственном.

 
Критикуя религию в теоретическом плане, Бакунин подчеркивает связь ее с философским идеализмом. Эта связь для него настолько очевидна, что он часто называет философский идеализм «божественным идеализмом». Его удивляет, почему ни один сколько-нибудь выдающийся мыслитель этого направления не заботится ни о логике своего учения, ни о теоретическом доказательстве бытия Бога. «Очевидно, – пишет Бакунин, – что основное условие теоретического или божественного идеализма – пожертвование логикой, человеческим разумом, отказ от науки» [2, c. 184]. При этом идеалисты давно могли бы увидеть, что, «…защищая идеалистические доктрины, невольно оказываешься увлеченным в стан угнетателей и эксплуататоров народных масс. Вот два важных основания, которые должны были казаться достаточными, чтобы отдалить от идеализма всякий великий ум, всякое великое сердце» [2, c. 184].

 
Обращаясь к теоретическому доказательству существования Бога, Бакунин очень верно отмечает, что собственно логическая сторона этого вопроса преисполнена неразрешимых противоречий и в религии трактуется как «тайна». Идеалисты же «…оставили в стороне теоретическое доказательство существования Бога и развили лишь практические причины и следствие его. Они все говорили о нем как о факте всемирно признанном …, ограничиваясь вместо всяких доказательств констатированием древности и … всеобщности веры в Бога» [2, c. 154].

 
Но «древность» и «всеобщность», или «всемирность» верования в Бога не являются доказательствами, утверждает Бакунин. Ведь все люди до Коперника и Галилея верили, что солнце вращается вокруг Земли – и разве они не ошибались? Разве есть что-либо древнее рабства, эксплуатации и угнетения? Но являются ли они необходимостью, абсолютно присущей обществу? Нет, считает Бакунин, не являются. Приведенные примеры, по его мнению, доказывают, «что аргументация адвокатов господа Бога ничего не доказывает» [2, c. 155]. Следовательно, отмечает Бакунин, «с точки зрения теории, Бог в действительности есть не что иное, как последнее убежище и высшее выражение всех нелепостей и противоречий идеализма» [2, c. 279].

 
В критике религии Бакунин стремится понять гносеологические и классовые, социальные корни религиозных верований. Каково историческое происхождение идеи Бога, каким путем и почему она укоренилась в сознании людей? «Сколько бы мы ни говорили и не думали, что мы атеисты, – писал М. Бакунин, – пока мы не поймем этих причин …, мы всегда будем рисковать рано или поздно впасть тем или иным способом в бездну религиозной нелепости» [2, c. 158].

 
Раскрывая гносеологические корни религии, Бакунин отмечает, что «все религии с их богами, полубогами, пророками, мессиями и святыми были созданы доверчивой фантазией людей, еще не достигших полного развития и полного обладания своими умственными способностями» [2, c. 159].

 
Кроме того, невежество и нищета народов являются теми социальными причинами, которые способствуют проникновению религии во все сферы общественной и частной жизни. «Народ, к несчастью, еще слишком невежествен. И он удерживается в своем невежестве систематическими усилиями всех правительств, считающих не без основания невежество одним из самых существенных условий своего собственного могущества» [2, c. 151].

 
В произведениях Бакунина много места уделено социальной критике религии. В борьбе за свободу общества ему противостоят две силы, две власти – духовная и светская. Государство и церковь, по мнению Бакунина, представляют собой два учреждения рабства, двух могущественных душителей человеческого ума и свободы. В этом смысле христианство сыграло особенно пагубную роль. Проповедники и священники, признанные представители божества на земле, наделенные абсолютной властью, направляли человечество на путь «спасения», каковым было рабское повиновение.

 
«Рабы Бога, люди должны быть рабами и церкви, и государства, поскольку оно освящено церковью. Вот что христианство, – пишет Бакунин, – поняло лучше всех существовавших и существующих религий… Из всех христианских сект римский католицизм один провозгласил это положение и осуществил его со строгой последовательностью» [2, c. 160].

 
Отмечая силу и распространенность религиозных верований, Бакунин подчеркивает, что христианство, например, сделалось идейной основой всей восточной и западной цивилизации Европы, проникло во все учреждения. Неудивительна поэтому столь обширная и могучая власть его, ибо «в течение десяти веков подряд христианство, вооруженное всемогуществом церкви и государства, и без всякой конкуренции с чьей бы то ни было стороны, могло способствовать вырождению, порче и извращению умов Европы… Вне церкви не было никаких мыслителей, ни даже грамотных людей. Она одна мыслила, она одна говорила, писала, она одна обучала» [2, c. 213].

 
Нет ничего странного в том, считает Бакунин, что вера в Бога сохраняется в народе, ибо «сведенный в интеллектуальном и моральном, равно как и в материальном отношении, к минимуму человеческого существования … народ должен был бы иметь узкую душу и плоский инстинкт буржуа, чтобы не испытывать потребности выйти из этого положения. Но для этого у него есть лишь три средства, из коих два мнимых и одно действительное. Два первых это – кабак и церковь, разврат тела и разврат души. Третье – социальная революция» [2, c. 152].

 
Кабак и церковь помогают держать народ в узде, в рабстве, и правящие классы, все священники и монархи, все эксплуататоры «…в один голос повторяют слова Вольтера: «Если бы Бог не существовал, его надо было бы изобрести». Ибо вы понимаете, что для народа необходима религия. Это – предохранительный клапан» [2, c. 153]. Но гораздо более она необходима угнетателям – как средство экономического, политического и морального угнетения людей.

 
В атеистической этике М. А. Бакунина особенного внимания заслуживает блестящая, чрезвычайно эмоциональная и глубоко гуманная по своей сути нравственная критика религии… Здесь на первый план выдвигается целый круг проблем: Бакунин критикует идеалистов за их приверженность религиозно-этическим доктринам, раскрывает безнравственную и антигуманную сущность христианской этики, жестокость и бесчеловечность, лицемерие и ханжество христианского морального идеала и практики «святых» отцов церкви и противопоставляет христианской морали свои нравственные взгляды, преисполненные уважения к свободе и достоинству человеческой личности.

 
Обращаясь к нравственному содержанию религии, Бакунин напоминает, насколько религии отупляют и развращают народы: «Они убивают у них разум, это главное орудие человеческого освобождения, и приводят их к идиотству, главному условию их рабства… Они убивают понимание и чувство человеческой справедливости… Они убивают гордость и достоинство человека, покровительствуют лишь ползучим и смиренным. Они душат в сердцах народов всякое чувство человеческого братства, наполняя его божественной жестокостью» [2, c. 161].

 
Если такова роль религии, спрашивает Бакунин, то почему наши знаменитые идеалисты, у которых, конечно, нет недостатка ни в уме, ни в сердце, до сего дня остаются сторонниками религиозных верований? Почему многие умные, истинно добрые и гуманные люди по сей день считают себя истинными христианами и не стыдятся этого? Да потому, отмечает он, что «…эти знаменитые люди думают, конечно, что идеалистические теории или верования существенно необходимы для достоинства и морального величия человека…» [2, c. 185]. Они рассматривают Бога как моральный идеал, как высшую нравственную ценность: «Их Бог – общее название для всего, что им кажется великим, добрым, прекрасным, благородным, человечным» [2, c. 162].

 
Напротив, Бакунин убежден, что как только «Бог появляется, человек сводится на ничто… Такова история всех религий… В истории имя Бога есть страшная историческая палица, которою все божественно вдохновленные … сокрушили свободу, достоинство, разум и благосостояние людей» [2, c. 190]. Следовательно, казалось бы, исторический опыт доказывает, что во всякой религии очень мало нравственности, ибо Бог поглощает все и, прежде всего, человека. Поэтому «…христианство является самой настоящей типичной религией, ибо оно представляет собою и проявляет во всей ее полноте природу, истинную сущность всякой религиозной системы, представляющей собой принижение, порабощение и уничтожение человечества в пользу божественности» [2, c. 159]. Таким образом, налицо вопиющая антигуманность религии – о какой же нравственности может идти речь там, где нет гуманности?

 
Тем не менее, подчеркивает Бакунин, все идеалисты и сторонники религиозной морали не видят, а точнее, не хотят видеть этого противоречия. Они хотят Бога и в то же время хотят человечности, упорствуя в объединении этих двух разрушающих друг друга понятий, «…не заботясь о фатальной логике, согласно которой, если существует Бог, то все … осуждено на небытие» [2, c. 163], ведь если есть Бог, абсолютный господин, то человек – раб. Если же человек – раб, для него невозможны ни справедливость, ни равенство, ни братство, ни благополучие.

 
Кроме этого противоречия Бакунин видит еще одно безнравственное следствие, также ведущее к унижению человечества: «Провозгласить божественным все, что есть великого, справедливого, благородного, прекрасного в человечестве, – это значит молчаливо признать, что человечество само по себе было бы неспособно произвести его, а это сводится к признанию, что предоставленная самой себе человеческая собственная природа жалка, несправедлива, низка и безобразна. Таким образом, мы возвращаемся назад к сущности всякой религии, то есть к унижению человечества к вящей славе божества» [2, c. 173 – 174].

 
Бакунин резко выступает против подобного унижения человека, его достоинства и лучших нравственных качеств. Он отмечает, что все, отнятое Богом у человека, надо вернуть с неба на землю, «…все самое великое, самое прекрасное и самое благородное, чем лишь обладает человечество» [2, c. 173] и чем оно обладало бы и без божественной санкции. «Следовательно, если только не хотеть рабства и оскотинивания людей, как этого хотят иезуиты, …, ханжи, пиэтисты или протестантские методисты, мы не можем, мы не должны делать ни малейшей уступки ни богу теологии, ни богу метафизики» [2, c. 160].

 
Проповеди церковников о «животной», «низменной» и «жестокой» природе человека Бакунин противопоставляет острую критику противоречивой, жестокой, антигуманной, безнравственной по своей сути религиозной морали. Он отмечает, что религиозная этика, христианские моральные заповеди поражают своей жестокостью, кровожадностью, лицемерием и фальшью. Бог предстает перед людьми со своим «вечным и божественным гневом, всегда падким до жертв и крови» [2, c. 146], ужасным, мстительным существом, карающим жестоко за малейшую провинность. Все религии, подчеркивает Бакунин, жестоки, все основаны на крови, то есть на «…вечном обречении человечества ненасытимой мстительности божества. В этой кровавой тайне человек всегда жертва, а священник, привилегированный милостью божией – божественный палач» [2, c. 161].

 
Жестокость и кровожадность Бога сочетается с проповедью эгоизма, индивидуализма, прикрытыми гуманными фразами. Божественная мораль, пишет Бакунин, нашла свое «…прекрасное выражение в христианском завете: «Возлюби бога больше, чем самого себя, а ближнего своего как самого себя», что обязывает к принесению в жертву Богу самого себя и своего ближнего. Допустим пожертвование самого себя, – оно может быть сочтено за безумие. Но принесение в жертву ближнего с человеческой точки зрения абсолютно безнравственно. Это абсолютнейший эгоизм» [2, c. 280].

 
Бакунин отмечает, что вся история христианства свидетельствует о глубоком противоречии, о разрыве христианской морали с нравственной практикой поведения людей, особенно отцов церкви. Есть ли что возвышеннее, в смысле идеала, бескорыстнее, отрешеннее от всех земных интересов, чем доктрина Христа, проповедуемая церковью, спрашивает Бакунин. И что может быть более корыстно, чем «…постоянная практика этой самой церкви с восьмого века, когда она начала складываться как держава? Каков был и каков еще в настоящее время главный предмет всех ее тяжб с государями Европы? Тленные блага, доходы церкви прежде всего и затем светская власть, политические привилегии церкви» [2, c. 182].

 
Бакунин считает, что надо в этом смысле отдать церкви справедливость, ибо она давно открыла неоспоримую, но очень мало христианскую истину, что богатство и власть – две неотделимые стороны царства божественных идей на земле: богатство укрепляет и увеличивает власть, а власть постоянно создает новые источники богатства, «…а вместе, – не без сарказма замечает М. Бакунин, – они лучше, чем мученичество и вера апостолов, и лучше, чем божественная благодать, обеспечивают успех христианской пропаганды» [2, c. 182].

 
Специально Бакунин останавливается на пагубном влиянии отцов церкви на нравы верующих людей. Он отмечает, что в нравственной жизни сами церковники постоянно впадают в противоречие с тем, что они проповедуют. Правда, в христианстве тоже были «святые» люди, которые делали или страстно стремились делать все то, что проповедовали, и сердца которых были преисполнены презрением к наслаждениям и благам мира сего и любовью к людям. Но этих людей было очень мало.

 
История показывает, что «…громадное большинство католических и протестантских священников, которые сделали своим ремеслом проповедь доктрины целомудрия, воздержания и отречения, своим примером обычно опровергают свою доктрину. И не без основания, но вследствие опыта многих веков, у народов всех стран сложились такие поговорки: «Развратен, как поп»; «Лакомка как поп»; «Честолюбив как поп»; «Жаден, корыстен, скуп как поп». Установлено, таким образом, что учителя христианских добродетелей, поставленные церковью, – священники – в своем громадном большинстве поступают совершенно обратно тому, что проповедуют» [2, c. 175].

 
Но при этом Бакунин понимает, что это «не вина отдельных лиц», а что само положение христианского священника заключает в себе это противоречие – противоречие «…доктрины воздержания и отречения с … потребностями человеческой природы…» [2, c. 175]. И только в редких случаях, ради какой-то могучей интеллектуальной или моральной страсти эти потребности могут быть длительно попираемы. Но «…в конце концов они берут свое, так что, когда мешают их удовлетворению правильным и нормальным образом, они всегда заставляют изыскивать для своего удовлетворения вредные и уродливые способы» [2, c. 176].

 
Неудивительно, что подобная практика оказывала и оказывает пагубное воздействие в среде верующего народа, для которого подобный «пример» не оставался бесследным. Таким образом, жестокость и антигуманность религиозно-этических доктрин, унижение человеческого достоинства и освящение рабства, проповедь «возвышенных» христианских заповедей и постоянное их нарушение проповедниками, стремление к роскоши и власти, тайный и явный разврат отцов церкви, лицемерие и фальшь христианской морали исключают, по справедливому мнению М. Бакунина, нравственную ценность религии.

 
Религия и нравственность несовместимы, «божественная мораль есть абсолютное отрицание человеческой морали» [2, c. 280] – вот вывод, к которому приходит М. А. Бакунин. Общество, основанное на поклонении «божеству», на угнетении, несправедливости и лжи, «на власти, а не на свободе», всегда оказывается в противоречии с гуманитарными теориями. Поэтому его власть – «…власть, божественная, антигуманная, ее влияние зловредное и гибельное» [2, c. 178].

 
Что же необходимо сделать, чтобы изменить моральный облик человека и всего общества, сделать его справедливым, гуманным и нравственным? «Сделайте так, – призывает М. А. Бакунин, – чтобы все потребности стали действительно солидарными… Разрушьте все учреждения неравенства; установите экономическое и социальное равенство всех и на этой основе возникнет свобода, нравственность, солидарная человечность всех» [2, c. 179]. Так М. А. Бакунин связывает нравственное обновление человечества с построением современного общества, создающего все условия для нравственного развития человека.

 
Казалось бы, как давно писались эти слова! Но и сегодня они звучат очень актуально. Идея о том, что равенство, достоинство личности и социальная справедливость лежат в основе истинно гуманного общества, невозможного без нравственных ценностей для всех – в наши дни имеют особенно важное значение. Связь прошлого и настоящего, сохранение гуманных традиций этического наследия М. А. Бакунина и других русских мыслителей, обращение к ним создает культурные предпосылки для нравственного развития личности и общества в наши дни.

 

Список литературы

1. Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем. Т. 1: Догегелианский период. 1828 – 1837. – М.: Издательство Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1934. – 488 с.

2. Бакунин М. А. Избранные сочинения. Т. 2 Кнуто-Германская империя и социальная революция. – СПб., М.: Голос труда, 1919. – C. 8 – 41.

 

References

1. Bakunin M. A. Pre-Hegelian Period 1828 – 1837 [Dogegelianskiy period. 1828 – 1837]. Sobranie sochineniy i pisem, Tom 1 (Collected Works and Letters, Vol. 1). Moscow, Izdatelstvo Vsesoyuznogo obschestva politkatorzhan i ssylno-poselentsev, 1934, 488 p.

2. Bakunin M. A. The Knouto-Germanic Empire and the Social Revolution [Knuto-Germanskaya imperiya i sotsialnaya revolyutsiya]. Izbrannye sochineniya, Tom 2 (Selected Works, Vol. 2). Saint Petersburg, Moscow, Golos truda, 1919, pp. 8 – 41.

 
Ссылка на статью:
Сафронова Л. Е. Формирование атеистической этики М. А. Бакунина. М. А. Бакунин о сущности религиозной морали // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С. 120–129. URL: http://fikio.ru/?p=1081.

 
© Л. Е. Сафронова, 2014

УДК 612.821; 316.6; 330.161.1

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru.

197022, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6 – 8,

тел.: +7 950 030 48 92.

Авторское резюме

Предмет исследования: Использование закона единства и борьбы противоположностей в его интерпретации, данной В. И. Лениным, для изучения факторов, определяющих развитие психики.

Результаты: В главе I «Единство и борьба противоположностей – движущая сила психического развития» статьи В. С. Дерябин рассматривает проявление закона единства и борьбы противоположностей во взаимодействии человека с природой. Дальнейшее развитие человека в обществе происходит в связи с возникновением высших психических и физиологических функций головного мозга, во взаимодействии с развитием способов добывания средств к жизни. В главе II «Самодвижение организма и развитие психики» автор приходит к выводу о ведущей роли материальных потребностей – как биологических, так и социальных – в качестве источника «самодвижения» психики и организма в целом. При этом биологические (физиологические) процессы рассматриваются здесь как побудительные причины социального развития с его противоречиями и как факторы, способствующие развитию социальной психологии. Изучение этих механизмов позволяет глубже раскрыть сущность социальной формы материи – человека – в единстве его духовных (психических) и материальных (физиологических) свойств и проявлений.

Выводы: Применение комплексного социопсихофизиологического подхода к анализу факторов развития психики позволило В. С. Дерябину еще в средине 50-х гг. выявить определяющую роль биологических потребностей и на основе их – потребностей социальных в качестве ведущего фактора развития психики.

 

Ключевые слова: диалектический материализм; психология; потребности биологические и социальные; факторы развития психики.

 

V. S. Deryabin’s Article “About Some Laws of Dialectical Materialism in Psychology”. Experience of Application of a Complex Soсio- psycho-physiological Method to the Analysis of the Factors Determining Mentality Development

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich –“St. Petersburg State Medical University Named after Academician Pavlov”, Anesthesiology and Resuscitation Department, senior research worker, Doctor of Medical Sciences, St. Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru,

6 – 8 Leo Tolstoy st., St. Petersburg, Russia, 197022,

tel.: +7 950 030 48 92.

Abstract

Purpose: Use of the law of unity and struggle of opposites in the interpretation given by V. I. Lenin for studying the factors determining mentality development.

Results: In chapter I “Unity and struggle of opposites – a driving force of mental development” V. S. Deryabin considers manifestation of the law of unity and struggle of opposites in interaction of man with nature. Further man’s development in society takes place in connection with the origination of the highest mental and physiological functions in the human brain in their interaction with the development of ways of getting means to live. In chapter II “Self-movement of the organism and mentality development” the author comes to the conclusion that the leading role of material needs – both biological and social – as a source of “self-movement ” of mentality and the organism as a whole. Simultaneously biological (physiological) processes are studied as incentives for social development with its contradictions and factors contributing to the development of social psychology. Studying these mechanisms allows to reveal thoroughly the essence of social form of matter i.e. human being, the unity of their mental (psychic) and material (physiological) characteristics being included.

Conclusions: The application of the complex soсio-psycho-physiological method to the analysis of factors of mentality development allowed V. S. Deryabin to reveal the leading role of biological needs and on their basis social needs as the main factor of mentality development in the middle of 1950s.

 

Keywords: dialectical materialism; psychology; biological and social needs; factors of mentality development.
Важной особенностью, которая наложила отпечаток на содержание всех психофизиологических работ В. С. Дерябина (1875 – 1955) – физиолога, психиатра, ученика и продолжателя дела И. П. Павлова, явилась глубокая приверженность идеям диалектического материализма. Понимание материалистической диалектики как науки о взаимной связи и взаимной обусловленности явлений определило методологию его научных исследований.

 

Работа «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» была написана в 1954 г. после того, как В. С. Дерябин в 1951 г. вышел на пенсию для того, чтобы посвятить себя обобщающим трудам, посвященным психофизиологическому подходу к вопросу о передаче социальных влияний на психику и поведение людей. Такой комплексный подход уместно назвать социопсихофизиологическим. В период с 1951 г. по 1954 г. им были написаны работы «Об эмоциях, связанных со становлением в социальной среде» (частично вошла в качестве раздела в его монографию «Чувства, влечения, эмоции») [4], «О потребностях и классовой психологии» [8], «О некоторых законах диалектического материализма в психологии».

 

Философская направленность его теоретических работ проявилась уже в первой статье обзорного характера: «К истории психологии» – 1925 [1]. Продолжением явились статьи «О закономерности психических явлений» – 1927 [2], «Душа и мозг» – 1940 [3], «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о “слитии” субъективного с объективным», 1949 [7], психофизиологические очерки «О сознании» и «О Я», написанные во второй половине 40-х гг. и вошедшие в качестве разделов в монографию «Психология личности и высшая нервная деятельность» – 1980 [5] и др. Вопросы, затрагиваемые в этих работах, относятся к философии, социологии, психологии и физиологии, т. е. носят междисциплинарный характер. В частности, это вопросы о первичности материи по отношению к «душе», сознанию, о детерминизме человеческого поведения и «свободе воли».

 

Статья «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» в 1954 г. была направлена автором в журнал «Вопросы философии». Ответное письмо зам. зав. отделом журнала И. Новинского пришло в январе 1955 г., вскоре после кончины В. С. Дерябина. С целью отражения тогдашнего официального взгляда философов на психофизиологическую проблему уместно привести это письмо полностью.

 

12 января 1955 г.

Уважаемый тов. ДЕРЯБИН!

Прочел с интересом Вашу статью. Вы рассматриваете весьма важные вопросы и известная незавершенность или спорность отдельных положений здесь весьма понятна и даже, можно сказать, приемлема. Заинтересованность в статье естественно приводит к мысли о ее опубликовании. По этому поводу следует сказать, что сейчас об этом говорить еще преждевременно. Над статьей следует поработать пока автору. Прежде всего, надо ее освободить от неудавшейся попытки связать психические процессы с отдельными законами диалектики. В частности, не видно вовсе, в чем выражается суть единства и борьбы противоположностей как движущей силы психического развития. В статье скорее речь идет о некоторых закономерностях психических процессов. В этом направлении и над ней следует провести дальнейшую работу. Кроме того, статью надо обязательно сократить страниц на 15. Объем ее (53 стр. машинописи – О. З.) слишком велик.

ЗАМ. ЗАВ. ОТДЕЛОМ                                        /И. Новинский/

 

Вторая попытка опубликовать «О некоторых законах…» относится к лету 1988 г., когда отправил большое письмо гл. редактору журнала «Вопросы философии» В. А. Лекторскому. Поводом послужила статья М. П. Капустина «От какого наследства мы отказываемся?», опубликованная в журнале «Октябрь», 1988, № 4, точнее – цитата из нее, которую привожу. «Ваш предшественник на посту главного редактора “Вопросов философии” В. С. Семенов в своем докладе на Совещании философской общественности, подводя итоги современному состоянию философии, сказал: “Посмотрите, писатели, оказывается, уже в 60—70-е годы написали романы, повести, поэмы, которые лежали 10 – 20 лет, ждали своего времени… Следовательно, уже тогда…обстоятельно обдумывали вставшие проблемы и выносили суждения по ним. У них оказался свой задел, и задел серьезный. У нас, видимо, меньше заделов… и поэтому нам труднее высказаться по вставшим сейчас острым проблемам, причем высказаться именно философски – обобщенно, концептуально”». Привел в письме эту цитату, имея в виду, в частности, и научное наследие В. С. Дерябина, который, не имея философского образования, был хорошо знаком с положениями марксистко-ленинской философии.

 

Далее писал о научном творчестве В. С. Дерябина, приоритетности его психофизиологического подхода, проявившегося в работах философской направленности: «Методологические работы В. С. Дерябина, глубоко философские по своему содержанию, остались неопубликованными. Это следующие работы: «О некоторых законах диалектического материализма в психологии», «О потребностях и классовой психологии». «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о «слитии» субъективного с объективным», «Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова «Об основных формах нервной и психонервной деятельности»… В этом году должна выйти первая монография на тему: «Законы материалистической диалектики в психологии», подготовленная Институтом психологии АН СССР. Статья В. С. Дерябина «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» была написана на эту тему на 35 лет раньше. Естественен вопрос, не устарели ли научные труды В. С. Дерябина? Готов представить в журнал «Вопросы философии» неопубликованные работы В. С. Дерябина с целью их оценки и рассмотрения вопроса об их публикации. Как пример философских взглядов автора посылаю его статью «Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова «Об основных формах нервной и психонервной деятельности», написанную в 1949 г. По моему мнению, работы В. С. Дерябина можно отнести к тем «заделам» в области изучения психофизиологической проблемы, сознания, самосознания, комплексного изучения человека, которые были осуществлены им в 40 – 50-х годах. Разумеется, это мое личное мнение, и мне очень хотелось бы узнать мнение специалистов философов».

 

В связи с тем, что ответа не получил, в средине октября того же года вновь написал В. А. Лекторскому письмо, в котором напомнил о своей просьбе. Через месяц получил ответ, который привожу.

 

9.12.1988 г.

№ 704/п                 Уважаемый тов. ЗАБРОДИН!

 

Присланный Вами материал рассматривался в отделе диалектического материализма. Сообщаем, что он не соответствует профилю нашего журнала, поскольку представляет собой именно психологическое исследование (курсив мой – О. З.). Поэтому публикация статей В. С. Дерябина в философском журнале не представляется целесообразной.

Научный консультант                                          Д. Д. Гурьев

 

Таким образом, из ответа следует, что сотрудники журнала отнесли работы В. С. Дерябина к чисто психологическим, не усмотрев в них комплексного подхода автора к человеку в его психофизиологическом и социологическом единстве. Вероятно, в этом сказалось характерная для того времени крайность рассмотрения человека как чисто социального существа.

 

В 1988 г. в издательстве «Наука» вышел коллективный труд сотрудников Института психологии АН СССР «Категории материалистической диалектики в психологии» [9]. Хотя в главе «Категория развития в психологии» имеется раздел: «Детерминация развития, его формы и критерии», но о факторах, определяющих развитие психики, в нем речь не идет. Хотя о «потребности», «мотивации» как источниках активности субъекта упоминается, но само понятие «потребность» как источник развития психики в фило- и онтогенезе не рассматривается. В указанном сборнике отсутствует комплексный социопсихофизиологический подход, характерный для исследований В. С. Дерябина.

 

За основу статьи «О некоторых законах диалектического материализма в психологии» В. С. Дерябин взял «закон единства и борьбы противоположностей» в его интерпретации, данной В. И. Лениным в работе «К вопросу о диалектике» [10].

 

В начале работы автор задается вопросом: «Единство и борьба, каких противоположностей лежит в основе развития психики?». В первой части этой большой статьи В. С. Дерябин рассматривает проявление закона единства и борьбы противоположностей во взаимодействии человека с природой, что представляется ранним этапом в развитии человека как природного существа. По этому поводу он пишет так. «Будучи частью природы, организм животных или человека, представляющий сложноорганизованное, ограниченное от внешнего мира целостное образование, противостоит внешнему миру. Он борется с ним за получение всего для своего существования и за сохранение своей целостности и предохранения от неблагоприятных внешних влияний».

 

Будучи физиологом, учеником И. П. Павлова, В. С. Дерябин подчеркивает роль высшей нервной деятельности – безусловных и условных рефлексов в адаптации животных и человека к неблагоприятным условиям среды. При этом он отмечает коренные отличия человека от животных: развитие второй сигнальной системы, абстрактного мышления, воли, внимания и чувств, влечений и эмоций (аффективности). Все это позволяет человеку познавать законы природы и заставлять их служить интересам общества. Дальнейшее развитие человека в обществе автор рассматривает в связи с возникновением высших психических и физиологических функций головного мозга, во взаимодействии с развитием способов добывания средств к жизни. В этом аспекте он видит борьбу антагонистических классов, связанных в единое целое в экономической структуре общества.

 

Второй раздел этой работы носит название «Самодвижение организма и развитие психики». В нем автор задается вопросом: «Имеет ли закон “самодвижения всего сущего”, закон “спонтанейного развития”, по выражениям В. И. Ленина, значимость в развитии психики животных и человека, и, если да, то каков источник, причина “самодвижения”»?

 

В качестве такового В. С. Дерябин обращается к высказываниям И. П. Павлова о том, что «…жизнь животных и нас направляется основными тенденциями организма: пищевой, половой, агрессивной, исследовательской и т. д…» [11, c. 206]. Центрами сложнейших безусловных рефлексов (инстинктов): пищевого, оборонительного и т. д. являются подкорковые узлы, в которых: «…заключен фонд основных внешних жизнедеятельностей организма» [11, с. 402]; «…подкорка является источником энергии для всей высшей нервной деятельности, а кора играет роль регулятора по отношению к этой слепой силе, тонко направляя и сдерживая её» [11, с. 404 – 405]. Далее автор приводит свои представления о единой психофизиологической доминанте при влечениях (мотивациях), подчеркивая единство психических и физиологических явлений в динамике влечений.

 

Хотя изучение физиологических механизмов влечений сделало большие успехи, но приведенные выше положения И. П. Павлова, развитые В. С. Дерябиным с использованием принципа доминанты А. А. Ухтомского, были подтверждены и уточнены [13]. Об этом свидетельствует обобщающее высказывание П. В. Симонова: «Инициирующая поведение роль потребностей, синтез механизмов доминанты с механизмами формирования условного рефлекса обеспечивают оба фактора, необходимых и достаточных для организации целенаправленного поведения: его активный творческий характер (доминанта) и точное соответствие объективной реальности (упроченный, точно специализированный условный рефлекс)» [12, с. 10].

 

В конце работы он подчеркивает: «Только изучение физиологического субстрата познавательных и аффективных процессов в их совместном действии выяснит материальную основу влияния общественного бытия на сознание человека и вместе с тем установит факторы, определяющие направление его самодвижения в условиях социальной среды».

 

Что объединяет работы «О потребностях и классовой психологии» [8] и «О некоторых законах диалектического материализма в психологии»? В основе обеих лежит признание ведущей роли потребностей, и в первую очередь биологических, в качестве фактора, определяющего психическую активность и поведение, развитие психики в онто- и филогенезе, в качестве источника «самодвижения» ее и организма в целом. Это кардинальное положение автора соответствует, по словам Ф. Энгельса, открытому К. Марксом «закону развития человеческой истории». Об этом Ф. Энгельс сказал на похоронах К. Маркса так: «Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д….» [14, с. 350].

 

Однако, как неоднократно подчеркивал В. С. Дерябин, начиная со статьи «О закономерности психических явлений» [2], биологические потребности, состоящие в необходимости поддерживать постоянство физико-химического состава организма (гомеостаз), как правило, не осознаются. Человек испытывает чувства голода, жажды, половое влечение, боль и т. п., но не знает физиологических механизмов, их обусловливающих. Это, как подчеркивал В. С. Дерябин, создает у него иллюзию свободы по удовлетворению своих потребностей.

 

Хорошее знакомство с философской литературой по изучаемой проблеме позволило В. С. Дерябину объяснить с психофизиолого-социологических позиций важные положения марксизма о ложности индивидуального сознания, включая и сознание идеологов, положение о ведущей роли материальных факторов, определяющих мышление и поведение человека в конкретных историко-экономических условиях.

 

Вопрос о психофизиологических механизмах передачи социальных влияний на психику и поведение человека не исследовался советскими психологами в 50-е гг., когда были написаны последние работы В. С. Дерябина, не исследовался он и в последующие десятилетия, что делает эти работы приоритетными и актуальными.

 

Список литературы

1. Дерябин В. С. К истории психологии. Известия Томского государственного университета – 1925. – Т. 76. – С. 1 – 20.

2. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений // Иркутский медицинский журнал, 1927. – Т. 5, №6. – С. 5 – 14.

3. Дерябин В. С. Душа и мозг // Наука и жизнь. – 1940. – № 3. – С. 9 – 12.

4. Дерябин В. С. Чувства. Влечения. Эмоции. – Л.: Наука, 1974. – 258 с.

5. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность (психофизиологические очерки «О сознании». «О.Я». «О счастье»). Л.: Наука, 1980. – 200 с.

6. Дерябин В. С. Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова «Об основных формах нервной и психонервной деятельности» // Психофармакология и биологическая наркология. – 2006. – Т. 6, В. 4. – С. 1397 – 1403.

7. Дерябин В. С. Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о «слитии» субъективного с объективным. // Психофармакология и биологическая наркология. – 2007. – Т. 7, В. 3 – 4. – С. 2002 – 2007.

8. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С.99 – 137. [Электрон.ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2013-01.pdf (дата обращения 31.05.2014).

9. Категории материалистической диалектики в психологии. Отв. ред. Л. И. Анцыферова. – М.: Наука, 1988. – 244 с.

10. Ленин В. И. К вопросу о диалектике. Полное собрание сочинений, Т. 29. М.: Политиздат, 1969. – С. 316 – 322.

11. Павлов И. П. Физиология и патология высшей нервной деятельности. Полное собрание сочинений. – Т. 3, кн. 2. М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С. 383 – 408.

12. Симонов П. В. Мотивированный мозг. – М.: Наука, 1987. – 238 с.

13. Функциональные системы организма. Под ред. К. В. Судакова. – М.: Медицина, 1987. – 432 с.

14. Энгельс Ф. Похороны Карла Маркса. – Маркс К., Энгельс Ф. – Сочинения, Т. 19. М.: Политиздат, 1961. – С. 350 – 354.

 

References

1. Deryabin V. S. To Psychology History [K istorii psikhologii]. Izvestiya Tomskogo gosudarstvennogo universiteta (News of Tomsk’s State University.), 1925. V. 76. pp. 1 – 20.

2. Deryabin V. S. About Regularity of the Mental Phenomena [O zakonomernosti psikhicheskikh yavleniy]. Irkutskiy meditsinskiy zhurnal (Irkutsk Medical Journal), 1927, V. 5, №. 6. pp. 5 – 14.

3. Deryabin V. S. Soul and Brain [Dusha i mozg]. Nauka i zhizn (Science and Life), 1940, № 3, pp. 9 – 12.

4. Deryabin V. S. Feelings. Inclinations. Emotions [Chuvstva. Vlecheniya. Emotsii]. Leningrad, Nauka, 1974, 258 p.

5. Deryabin V. S. Psychology of the Personality and Higher Nervous Activity (Psychophysiological Essays “About consciousness”. “About I”. “About Happiness”) [Psikhologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost (psikhofiziologicheskie ocherki “O soznanii”, “O.Ya”. “O schaste”)]. Leningrad, Nauka, 1980, 200 p.

6. Deryabin V. S. Remarks Concerning the Brochure of the Academician I. S. Beritov “About the Main Forms of Nervous and Psycho nervous Activity” [Zamechaniya po povodu broshyury akademika I. S. Beritova “Ob osnovnykh formakh nervnoy i psikhonervnoy deyatelnosti”]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2006, № 4, pp. 1397 – 1403.

7. Deryabin V. S. Psychophysiological Problem and I. P. Pavlov’s Doctrine about “Conjointing” of Subjective with Objective [Psikhofiziologicheskaya problema i uchenie I. P. Pavlova o “slitii” subektivnogo s obektivnym]. Psikhofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2007, №3 – 4, pp. 2002 – 2007.

8. Deryabin V. S. About Needs and Class Psychology (O. N. Zabrodin’s Publication) [O potrebnostyakh i klassovoy psikhologii (Publikatsiya O. N. Zabrodina)]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, №1, pp. 99 – 137 Available at: http://fikio.ru/wp-content/uploads/2013/06/Filosofija-i-gumanitarnyie-nauki-v-informatsionnom-obschestve-2013-01.pdf (accessed 31 May 2014).

9. Antsyferova L. I. Categories of Materialistic Dialectics in Psychology [Kategorii materialisticheskoy dialektiki v psikhologii]. Moskow, Nauka, 1988, 244 p.

10. Lenin V. I. To a Question of Dialectics [K voprosu o dialektike]. Polnoe sobranie sochineniy, T. 29 (Complete Works, Vol. 29). Moskow, Politizdat, 1969, pp. 316 – 322.

11. Pavlov I. P. Physiology and Pathology of Higher Nervous Activity. Twenty Year Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (behavior) of Animals (1930). [Fiziologiya i patologiya vysshey nervnoy deyatelnosti]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III. Kn 2 (Complete Works, vol. III, Book 2). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 383 – 408.

12. Simonov P. V. Motivated Brain [Motivirovannyy mozg]. Moscow, Nauka, 1987, 238 p.

13. Sudakov K. V. Functional Systems of an Organism. [Funktsionalnye sistemy organizma]. Moscow, Meditsina, 1987, 432 p.

14. Engels F. Karl Marx’s Funeral [Pokhorony Karla Marksa]. Sochineniya, T. 19 (Works, Vol. 19). Moskow, Politizdat, 1961, pp. 350 – 354.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Статья В. С. Дерябина «О некоторых законах диалектического материализма в психологии». Опыт применения комплексного социопсихофизиологического метода к анализу факторов, определяющих развитие психики // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С. 78–86. URL: http://fikio.ru/?p=1066.

 
© О. Н. Забродин, 2014

УДК 612.821; 316.6; 330.161.1

 

После научной сессии Академии Наук СССР и Академии медицинских СССР и совещания по вопросам психологии остро встал вопрос о создании диалектико-материалистической системы психологии. Основные положения диалектического материализма должны лечь в основу перестройки психологии. Между тем, некоторые основные вопросы диалектики в психологии до сих пор не подвергались широкому обсуждению. Делая попытку рассмотреть некоторые законы диалектического материализма в психологии, автор не претендует на безошибочное решение столь больших и важных вопросов и будет считать свою цель достигнутой, если его статья вызовет дискуссию, в ходе которой будут даны правильные ответы на затронутые вопросы.

 

1. Единство и борьба противоположностей – движущая сила психического развития.

«Вкратце диалектику можно определить, как учение о единстве противоположностей. Этим будет охвачено ядро диалектики…» – так определил В. И. Ленин основной закон диалектики [7, c. 203].
Познание мира есть познание различных форм движения материи. Всякой форме материи присуще собственное противоречие, свои специфические единство и борьба противоположностей, познание которых составляет задачу отдельных наук.
В. И. Ленин в работе «К вопросу о диалектике» раздвоение единого и познание противоречивых частей его называет сутью диалектики и приводит примеры такого раздвоения единого в различных науках:

«В математике + и – . Дифференциал и интеграл.

В механике действие и противодействие.

В физике положительное и отрицательное электричество.

В химии соединение и диссоциация атомов.

В общественной науке классовая борьба» [9, с. 316].
Приводя это перечисление единства противоположностей, имеющее место в природе и обществе, В. И. Ленин не коснулся противоположностей, лежащих в основе развития мышления, или, рассматривая вопрос в более широком объеме, развития психических явлений вообще.
Единство и борьба каких противоположностей лежит в основе развития психики? Вопрос этот не обсуждался в советской психологии и требует ответа.

 

Человек выделился из природы и представляет собой последнее звено длинной цепи развития живых существ. Его жизнедеятельность, его поведение входят в связь явлений природы, не противореча их закономерности. Субъективно человеку кажется, что его действия произвольны, но статистика показывает закономерность, а, следовательно, объективную детерминированность его действий. Детерминированность психических явлений, их материальная обусловленность являются отправным положением диалектико-материалистической психологии. При этом материя признается первичной, а дух, сознание – вторичным, высшим продуктом материи.

 

Человек совершает механическую работу, передвигается в пространстве и т.п., расходуя энергию, но при этом не нарушается закон сохранения энергии. Организм не может творить энергию, а только превращает ее из одного вида в другой. Солнце своей энергией делает возможным синтез органических веществ растениями. Сложные химические вещества растительного мира разлагаются организмами животных и человека в углекислый газ, воду и некоторые другие сравнительно простые вещества. То, что некоторые животные, а частью человек, питаются пищей животного происхождения, не меняет сущности разложения животными организмами сложных веществ на простые и получения таким образом энергии путем превращения потенциальной энергии, заключенной в пищевых веществах, в кинетическую.

 

Получаемую таким путем энергию организм расходует частью на внутреннюю жизнедеятельность, частью на внешнюю работу. Организм – лишь маленькое звено в круговороте материи и энергии. Он порожден природой, из неё черпает свои жизненные силы и таким образом находится с ней в неразрывном единстве.

 

Будучи частью природы, организм животных или человека, представляющий сложно организованное, отграниченное от внешнего мира целостное образование, противостоит внешнему миру. Он борется с ним за получение всего необходимого для своего существования и за сохранение своей целостности и предохранение от неблагоприятных внешних влияний.

 

И. П. Павлов говорит об общей закономерности в отношении материальных систем и внешних воздействий и распространяет эту закономерность на отношения организма к внешней среде: «Каждая материальная система до тех пор может существовать, как данная отдельность, пока её внутренние силы притяжения, сцепления и т. д. уравновешиваются с внешними влияниями, среди которых она находится. Это относится ко всякому простому камню, как и к сложнейшему химическому веществу. Точно то же надо представлять себе и относительно организма. Как определенная замкнутая вещественная система он может существовать только до тех пор, пока он каждый момент уравновешивается с окружающими условиями. Как только это уравновешивание серьезно нарушается, он перестает существовать как данная система» [17, с. 23].

 

Мать-природа, породившая организм, является для него источником жизни и в то же время грозит гибелью. Адаптируясь к условиям существования, организмы в течение миллионов лет вырабатывали физиологические механизмы, служащие для сохранения индивида и вида – рефлексы. Безусловные рефлексы, при сравнительной простоте их структуры и ясной цели, к которой они направлены, представляют исторический документ, особенно ярко свидетельствующий, что развитие организмов шло в тесном единстве (курсив мой – В. Д.) с внешней средой. Огромную пластичность получили реакции организмов с развитием органа временных связей – коры головного мозга. Благодаря условным рефлексам, адаптация к меняющимся условиям среды происходит на основании краткого индивидуального опыта. Первая сигнальная система является для животного высшим физиологическим механизмом отражения непосредственной действительности. Как и безусловные рефлексы, она стоит на страже целостности и благополучного существования организма. Животное способно лишь к элементарным обобщениям. Оно руководится лишь органическими потребностями: берет от природы то, что находит в ней готовым.

 

Ф. Энгельс писал по этому поводу: «…животное только пользуется внешней природой и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет ее служить своим целям, господствует над ней. И это является последним существенным отличием человека от остальных животных…» [25, с. 495].

 

Огромный скачок в психическом развитии и в развитии мозга произошел при переходе от животного к человеку, скачок, благодаря которому у человека наступили не количественные только, а качественные изменения психики, появились новые свойства, отсутствующие у животных. Причина та, что под влиянием труда в условиях общественной жизни произошло развитие второй сигнальной системы и абстрактного мышления, воли, внимания и аффективности со специфически человеческими их качествами, интегрированная деятельность которых возвела человеческую психику на высшую ступень развития.

 

Прежде чем говорить о ходе психического развития человека, необходимо ответить на вопрос – как нужно понимать слова – «психическое развитие»?

 

С точки зрения диалектического материализма психика есть функция мозга. С этой точки зрения не может быть речи о развитии психики и, в частности, мышления как чего-то самостоятельного, отдельного от тела, как какой-то особой сущности, развивающейся по своим особым законам, независимо от природы, как единого великого целого, часть которого составляет человек, а можно говорить лишь о развитии психической функции головного мозга.

 

По этому вопросу К. Маркс и Ф. Энгельс в работе «Немецкая идеология» писали так: «Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками. Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, у них нет развития; люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления» [13, с. 25].

 

Психическая функция мозга развилась в процессе жизнедеятельности организмов как средство сохранения их жизни в условиях внешней среды. Она дает человеку отражение объективной реальности, создает ему возможность открывать законы природы и общественной жизни, находить пути для его практики. Люди, зная объективную реальность и ее законы, умело используя их, могут ограничить сферу действия разрушительных сил природы, заставить законы природы служить интересам общества. Так, познавая законы природы, человек получает господство над ней. Как рефлекс имеет жизненное значение для организма только тогда, когда он дает отраженную реакцию, адекватную внешнему миру и целесообразную для организма, так и мышление и аффективность имеют для человека тем большую значимость, чем правильнее отражают внешний мир и ведут к более целесообразным для организма действиям.

 

Эволюция мышления могла идти только в направлении развития его способности к более совершенному согласованию поведения человека с объективными условиями его жизни. Если бы мышление развивалось само по себе, по своим особым законам, независимо от жизни организма в конкретных условиях объективной реальности, оно не могло бы быть эволюционирующим механизмом отражения объективной реальности и не могло бы служить средством для решения жизненных задач организма в конкретных объективных условиях. Ф. Энгельс подчеркивал, что «…диалектика головы – только отражение форм движения реального мира, как природы, так и истории» [25, с. 519].

 

В основе психики лежит высшая нервная деятельность головного мозга. У кролика, собаки, обезьяны мозг и высшая нервная деятельность находятся на разных уровнях развития. Мозг человека и его психика находятся на высшей ступени развития по сравнению с животными. Для высокого психического развития человека имеются необходимые анатомо-физиологические основания. Этим объясняется тот факт, что нельзя никаким воспитанием поднять психику обезьяны до уровня развития человеческой психики. Но такой разницы нет между людьми, принадлежащими к разным расам и разным слоям одного и того же общества. По этому вопросу И. М. Сеченов в работе «Рефлексы головного мозга» писал: «…характер психического содержания на 999/1000 дается воспитанием в обширном смысле слова и только на 1/1000 зависит от индивидуальности. Этим я не хочу, конечно, сказать, что из дурака можно сделать умного: это было бы все равно, что дать человеку, рожденному без слухового нерва, слух. Моя мысль следующая: умного негра, лапландца, башкира европейское воспитание в европейском обществе делает человеком, чрезвычайно мало отличающимся со стороны психического содержания от образованного европейца» [19, с. 125]. Большое различие в богатстве содержания психики людей, широкая возможность психического развития в течение индивидуальной жизни связаны с развитием у человека устной и письменной речи, благодаря чему сделалась возможной передача жизненного опыта от человека к человеку и из поколения в поколение. Происходило накопление знаний, возникла и развилась наука.

 

Школьное обучение имеет целью организованным путем содействовать умственному развитию и передавать знания подрастающему поколению. Так, в советской школе ряд предметов дает сведения о внешнем мире (история, география, естествознание). Преподавание других предметов имеет преимущественной целью развить мышление. При прохождении математических предметов (арифметики, геометрии и др.) на ряде примеров и задач проходится практический курс логики и абстрактного мышления. У учащихся развивается широкий круг представлений, уменье производить умственные операции, строить доказательства, делать выводы, самостоятельно мыслить. Изучение родного языка развивает устную и письменную речь с богатым словарным фондом и сложной морфологией и синтаксисом. Чтение советской и классической литературы, посещение театра и кино, занятие рисованием, пением, музыкой в кружках самодеятельности развивают эстетические чувства и поднимают эмоциональную сферу на уровень умственного развития.

 

Сравнение уровня психического развития человека неграмотного, выросшего в узком кругу примитивной жизни, с уровнем развития человека, прошедшего многолетнее обучение в порядке школьного образования или путем самообразования, показывает, как много образование содействует повышению психического развития человека.

 

Таким образом, благодаря наличию у человека второй сигнальной системы, в условиях общественной жизни стало возможно развитие психики человека, основанное на функциональном совершенствовании работы коры головного мозга без каких-либо особых структурных изменений в мозгу, и к такому функциональному развитию деятельности мозга способен каждый человек.

 

Учение о второй сигнальной системе дает объяснение того, на основании каких материальных возможностей осуществляется высокое психическое развитие человека, но не дает ответа на вопрос, борьба каких противоположностей была движущей силой развития психики человека?

 

Развитие животных и их психики шло в процессе взаимодействия с природой. Люди стали производить необходимые им жизненные блага и жить не в непосредственной борьбе с природой, а в человеческом обществе. «Чтобы производить, люди вступают в определенные связи и отношения, и только в рамках этих общественных связей и отношений существует их отношение к природе…» – писали К. Маркс и Ф. Энгельс [14, с. 441].

 

Следовательно, в условиях общественной жизни человека необходимо искать движущую силу его психического развития. Главной силой, движущей историческое развитие человеческого общества, стал способ добывания средств к жизни. Экономическое производство стало основой развития общественной, политической и умственной жизни людей. Для человека, жизнь которого была включена в рамки общественной среды, возник вытекающий из экономической структуры общества антагонизм классовых интересов. В классовом обществе, основанном на эксплуатации, борьба за материальные блага принимает форму классовой борьбы.

 

Хотя антагонистические классы ведут борьбу, но они неразрывно связаны в единое целое в экономической структуре общества. Здесь также имеет место единство и борьба противоположностей, которые и являются движущей силой развития общества.

 

Знание – сила, и в классовом обществе этой силой завладели господствующие, эксплуатирующие классы. Образование и наука стали достоянием класса имущих. Психическое развитие разных классов общества находилось на разном уровне. Произошло разделение физического и умственного труда. Господствующие классы стремились всеми средствами держать «черный народ» в темноте, как это было, например, в России при царизме.

 

Развитие производства вело к возраставшему росту знаний, особенно при капитализме. Развитие капитализма в XIX и XX вв. было связано с бурным ростом естествознания и технических наук. Росла связь науки с производством. Развились химическая промышленность во всем ее многообразии, металлургия, промышленное использование электрической энергии, современная механика, авиация, радиотехника, ядерная физика и проч. Как на пример влияния буржуазной «практики» на науку можно указать на развитие в текущем веке в связи с войнами химии взрывчатых веществ и авиации.

 

Развились прикладные науки, возникла огромная техническая литература. При больших индустриальных предприятиях стали устраивать заводские лаборатории. Промышленность стала давать заказы прикладным наукам. Буржуазия не жалеет затрат, если, конечно, они хорошо окупаются. Высокий технический уровень производства, применение в сельском хозяйстве машин и агробиологии требуют повышения умственного уровня работающего. Для больших индустриальных предприятий необходимо наличие значительного количества высококвалифицированных мастеров и рабочих. Техническое применение науки и искусство рабочего вошли в круг производительных сил.

 

Повышение народного образования стало вызываться интересами производства. Дать образование настолько, насколько это нужно в интересах производства, то есть в интересах буржуазии, и в то же время дезориентировать народные массы в вопросах социальных и политических – вот неразрешимая задача, которая стояла и стоит перед буржуазией. В итоге – высшее и среднее образование в капиталистических странах оказывается привилегией господствующих классов и труднодоступно для людей малообеспеченных. Вследствие этого резко проявляется деление на людей физического и умственного труда. На наших глазах Гитлер показал, как буржуазия может распоряжаться средствами духовного развития. Школа, литература, радио, театр и т. п. – все ставится на службу буржуазии, для укрепления ее положения, для «затуманивания голов» народных масс. В капиталистическом обществе трудящиеся борются не только за повышение своего материального положения, но и за образование.

 

Совершенно иная ситуация создалась в Советском социалистическом государстве. Основным требованием закона социализма является обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества. В настоящее время ставится проблема уничтожения существенного различия между умственным и физическим трудом. Социалистическое общество создает условия для подъема всех трудящихся на высший уровень психического развития.

 

В Советском Союзе нет антагонистических классов и нет классовой борьбы. Должны ли в социалистическом обществе исчезнуть всякие противоречия? В. И. Ленин [10] при чтении книги Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода» отметил, что при социализме классовые антагонизмы исчезнут, но противоречия между природой и обществом, производительными силами и производственными отношениями будут иметь место.

 

Действительно, в советском социалистическом обществе нет классовой борьбы, но оно в целом ведет грандиозную борьбу с природой, которая частью направлена на покорение природы и использование ее богатств и сил, частью носит защитный характер: борьба с болезнями растений, насаждение лесозащитных полос и т. п. Оно создает промышленность в грандиозных масштабах на гигантских предприятиях, машинизирует и электрифицирует сельское хозяйство. Ставится проблема повышения производительности труда, в разрешении которой заинтересовано общество в целом и каждый трудящийся в отдельности, так как повышение производительности труда в социалистическом обществе представляет естественный путь к улучшению жизни всех трудящихся. Решение огромного количества новых задач, возникающих при строительстве промышленности и развитии сельского хозяйства, вопросов, возникающих при овладении энергией великих рек, орошении пустынь и их освоении – все эти бесчисленные вопросы требуют научной разработки. При этих условиях наука и народное образование должны были подняться, и они действительно поднялись на небывалую высоту. Научные и технические знания, которыми обладают участники производства, наряду с их опытом и производственными навыками стали одной из важнейших производительных сил. Введение обязательного семилетнего и планирование обязательного десятилетнего курса обучения, открытие многочисленных курсов по повышению квалификации – все это неизбежно вытекает из структуры социалистического общества и его хозяйства.

 

Народное образование в социалистическом обществе необходимо, с одной стороны, в качестве важнейшего фактора в решении хозяйственных задач. С другой стороны, оно открывает трудящимся путь к подъему на более высокую ступень психического развития.

 

Нет надобности останавливаться на том, что в нашем обществе, где знание высоко ценится социальной средой, важное положение образования и науки создает один из сильнейших индивидуальных мотивов к овладению знаниями. Такое же стремление к образованию наблюдается в настоящее время не только в Советском Союзе, но и в странах социалистического лагеря.

 

Построение коммунистического общества, переход от царства экономической необходимости в царство свободы («каждому – по потребностям») не будет, конечно, означать остановки в развитии общественной жизни и психики человека. Движущая сила развития: единство и борьба противоположностей не исчезнет и на новом этапе жизни.

 

В. И. Ленин, подчеркивая абсолютный характер борьбы противоположностей, писал: «Единство (совпадение, тождество, равнодействие) противоположностей условно, временно, преходяще, релятивно. Борьба взаимоисключающих противоположностей абсолютна, как абсолютно развитие, движение» [9, с. 317]. Новые условия жизни принесут новые противоречия, которые сделаются движущей силой дальнейшего развития человека и его психики.

 

Итоги сказанному о развитии психики можно подвести следующим образом. Животный организм развился как часть природы в единстве с ней и в то же время противостоял ей как организованное целое. Психика животных развилась в ходе непосредственного взаимодействия с природой как функция мозга, дающая высшее приспособление к внешнему миру.

 

Психика человека поднялась по сравнению с психикой животных на высшую ступень развития, благодаря труду и развитию второй сигнальной системы (речи), создавшей новые функциональные возможности головного мозга. Внешней средой человека стала общественная среда, и его отношение к природе в процессе труда опосредствуется его общественными связями и отношениями. В классовом обществе, основанном на эксплуатации, едином по своей структуре в целом, но делящимся на антагонистические классы, борьба за жизненные блага и средства образования, а, следовательно, и психического развития, приняла форму классовой борьбы.

 

На высшей в настоящее время ступени развития человеческого общества – в социалистическом обществе – происходит взаимодействие общества с природой с целью максимального удовлетворения материальных потребностей всего общества и за то, чтобы обеспечить всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей. Причем все трудящиеся становятся участниками этой борьбы, а психическое развитие является одним из важнейших условий победы. Таким образом, на всех ступенях совершенствования психики движущей силой ее развития является прямое или опосредствованное трудовой деятельностью общества в целом приспособление человека к природе, часть которой он составляет и в единстве с которой находится.

 

2. Самодвижение организма и факторы развитие психики

2.1. Роль состояния внутренней среды организма и органических потребностей

Другим важнейшим вопросом диалектики в психологии представляется вопрос о том, является ли движущей силой развития психики и ее органа, головного мозга, причины внешние, лежащие вне организма, или развитие ее происходит под влиянием причин внутренних, присущих самому организму, или при одновременном действии причин внешних и внутренних?

 

Диалектический материализм рассматривает живую материю (животных, человека), выражаясь словами В. И. Ленина, в их «спонтанейном развитии», в «самодвижении», эволюцию – как «внутренне необходимое движение», обусловленное структурой самой вещи, ее отношением к другим вещам. Мысль о «самодвижении», лежащем в основе развития живых существ, была высказана первоначально Гегелем. По этому поводу В. И. Ленин так писал в своем «Конспекте книги Гегеля “Наука логики”»: «Движение и «самодвижение» (это NB! самопроизвольное (самостоятельное), спонтанейное, внутренне-необходимое движение), «изменение», «движение и жизненность», «принцип всякого самодвижения», «импульс» (Trieb) к «движению» и к «деятельности» – противоположность «мертвому бытию» – кто поверит, что это суть «гегелевщины», абстрактной и abstrusen (тяжелой, нелепой?) гегельянщины?? Эту суть надо было открыть, понять, hinüberretten (спасти – нем.), вылущить, очистить, что и сделали Маркс и Энгельс» [7, с. 127].

 

В. И. Ленин неоднократно высказывался о «самодвижении всего сущего». Так, в работе «К вопросу о диалектике» он пишет о двух концепциях развития (эволюции): первая рассматривает «развитие как уменьшение и увеличение, как повторение». Она «мертва, бледна, суха». При ней «остается в тени самодвижение, его двигательная сила, его источник, его мотив (или сей источник переносится во вне – Бог, субъект etc.). При второй концепции главное внимание устремляется именно на познание, источника “само”движения… Только вторая дает ключ к «самодвижению» всего сущего; только она дает ключ к «скачкам», к «перерыву постепенности», к «превращению в противоположность», к уничтожению старого и возникновению нового» [9, с. 317].

 

Имеет ли закон «самодвижения всего сущего», закон «спонтанейного развития» значимость в развитии психики животных и человека, и, если да, то каков источник, причина «самодвижения»?

 

Начнем рассмотрение вопроса с наиболее простых фактов. И. П. Павлов свои взгляды на физиологические основы активности организмов сформулировал так: «…жизнь животных и нас направляется основными тенденциями организма: пищевой, половой, агрессивной, исследовательской и т. д…» [16, с. 406]. Центрами сложнейших безусловных рефлексов (инстинктов): пищевого, оборонительного и т.д. являются подкорковые узлы, в которых «…заключен фонд основных внешних жизнедеятельностей организма» [16, с. 402]; «…подкорка является источником энергии для всей высшей нервной деятельности, а кора играет роль регулятора по отношению к этой слепой силе, тонко направляя и сдерживая её» [16, с. 404 – 405].

 

Физиологические механизмы, лежащие в основе органических влечений (голода, жажды, полового влечения), в настоящее время в значительной степени выяснены. Поддержание постоянства внутренней среды организма животных и человека (изохимии, изоосмоса, изоионии, изотермии), без которого невозможна жизнь организма, обеспечена действием физиологических механизмов, которые активируют поведение организма в том направлении, как это нужно для сохранения его жизни, вызывают «внутренне необходимое движение организма».

 

Влияние этих подкорковых механизмов проявляется даже у собаки, лишенной коры головного мозга. Ко времени приема пищи такая собака, находящаяся большую часть времени в сонном состоянии, просыпается и проявляет двигательное возбуждение, но это «слепая» реакция: бескорковая собака не находит пищи, которая лежит у нее под носом или даже на ней самой [5]. У нормального животного возбуждение, эндогенно возникающее в подкорковых центрах, направляет его поведение на поиски пиши, воды, полового партнера. Животное может удовлетворить свои жизненные потребности лишь при правильном соотношении его реакций с внешней средой. Соответствие поведения с жизненной обстановкой обеспечивает кора головного мозга.

 

Влияние органических потребностей, как причины внутренне обусловленной активности, у животных выступает в простой и ясной форме. Несравненно сложнее вопрос о «самодвижении», связанном с удовлетворением органических потребностей у человека, но и у него сохранение физико-химического постоянства тела обеспечено действием аналогичных физиологических механизмов. Здесь – такие же взаимоотношения коры головного мозга и подкорковых центров. «Функции коры больших полушарий головного мозга, в том числе все психические функции человека, развиваются в неотрывной взаимосвязи и единстве с инстинктивной безусловной деятельностью организма. Этого нельзя забывать», – сказал И. П. Павлов на одной из клинических сред [18, с. 373].

 

У человека при влечениях с исключительной четкостью выступает неразрывная связь психических реакций с лежащими в их основе физиологическими процессами. При органических потребностях особенно легко возможно, говоря словами И. П. Павлова, «…физиологическую работу высшего отдела головного мозга животного привести в естественную и непосредственную связь с явлениями нашего субъективного мира на многих его пунктах» [16, с. 334].

 

Для краткости изложения коснемся лишь фактов, установленных при голоде. И. П. Павлов начал свое исследование высшей нервной деятельности с изучения явления, которое было им названо «психическим» слюноотделением: того факта, что у собаки при одном лишь показывании пищи наступает слюноотделение. Экспериментально им было доказано, что в основе реакции лежит непрерывный ход возбуждения, начиная с раздражения сетчатки, до акта секреции слюнных желез. Исходя из того, что «психическое» слюноотделение вызывается лишь у голодного животного, а у сытого такой реакции вызвать не удается, он сделал такой вывод: «Можно с правом принимать, что, как количество угольной кислоты в крови определяет энергию дыхательного центра, так… колебание в раздражимости, способности к реакции слюнных центров обусловливается различным составом крови голодного и сытого животного» [15, с. 30 – 31]. Так впервые в истории человеческой мысли была установлена материальная обусловленность явления, которое считалось «психическим», и была выяснена связь этого «психического» явления не только с ходом материальных процессов в нервной системе, но и с химизмом тела.

 

В ходе исследования, исключительного по своей глубине и обширности, были выяснены закономерности сложнейших физиологических процессов, имеющих место при пищевых реакциях: закон образования, угасания и торможения временных связей и ряд других основных закономерностей в работе головного мозга.

 

Временная связь оказалась материальной сущностью того, что в психологии называется ассоциацией, а законы замыкания и функционирования временных связей – тождественными с законами образования и функционирования ассоциаций.

 

В настоящее время выяснен физиологический механизм, с функционированием которого связаны психические явления, наблюдающиеся при голоде. При обеднении крови питательными веществами «голодная кровь» возбуждает клетки подкорковой части пищевого центра, находящегося в сером бугре. Отсюда возбуждение передается на висцеральное ядро блуждающего нерва. Возникает нервная импульсация по эфферентным волокнам блуждающего нерва, которая вызывает сокращения желудка и нижней части пищевода, а давлением сокращающейся мускулатуры раздражаются интерорецепторы желудка. Возбуждение, вызванное раздражением окончаний афферентных нервов, передается в зрительный бугор и кору головного мозга и вызывает ощущение голода тем же порядком, как вызываются вообще висцеральные ощущения. При этом ощущение голода сопровождается резко отрицательным чувственным тоном. В это же время, вследствие возбуждения коры импульсами, идущими от подкорки, возникают представления о еде и активность, направленные на утоление голода. Причем ясно, что представления вызываются на основании установившейся временной связи, так как появляются представления о той именно пище, которая употреблялась данным лицом и казалась наиболее вкусной. У европейца не возникает представление о тюленьем жире или теплой крови оленя, а у якута – представление о блюдах европейской кухни, если он их не едал.

 

При сильном пищевом возбуждении сознание может быть полностью захвачено мыслями о еде. «Пищевые» представления получают при этом доминирующий характер, возникновение других представлений тормозится, вся активность голодного человека направляется на получение пищи. Но как только голод утолен, и раздражение коры мозга импульсами, идущими из подкорки, прекращается, «пищевые» представления теряют навязчивый характер и исчезают. Было экспериментально установлено, что ощущение сытости, наступающее раньше, чем питательные вещества поступают в кровь, возникает вследствие импульсов, идущих из наполненного желудка в пищевой центр.

 

Связь психических явлений – ощущения голода, течения представлений, поведения человека – с действием физиологического механизма, которое определяется рефлекторно химизмом тела, выступает при голоде с чрезвычайной ясностью. С полной убедительностью демонстрируется первичность материальных процессов и вторичность, зависимость психических реакций от действия процессов физиологических. С такой же убедительностью было доказано, что «влияние души на тело» при пищевых реакциях имеет материальную основу. Слюноотделение и повышение аппетита при виде вкусной пищи или при представлении о пище возникают в результате условно-рефлекторного возбуждения. Подавление аппетита при виде чего-либо отвратительного или при аналогичном представлении, воздержание от пищи по соображениям медицинского характера, отказ матери от пищи в пользу ребенка и т.д., потеря аппетита при сильном эмоциональном возбуждении (например, при страхе), а также при боли, жажде и т.д. есть проявления закона взаимоотношения в работе центров головного мозга: сильное возбуждение одного центра тормозит более слабое возбуждение других центров по закону доминанты [21].

 

В основе «психогенных» влияний лежит тот факт, что влияния коры и подкорки взаимны: как подкорковые центры могут оказывать действие на процессы, протекающие в коре головного мозга, так и кора может оказывать возбуждающее и тормозящее влияния на реакции подкорковых центров. Физиологическое исследование с полной убедительностью доказало при голоде первичность материальных процессов и вторичность, полную зависимость психических реакций от действия физиологической основы их, а также выяснило физиологический механизм, вызывающий «внутренне необходимое движение» при нем.

 

Исследованием безусловных и условных пищевых реакций при голоде И. П. Павлов дал классический пример глубокого исследования материальной основы психических явлений при органических влечениях. Аналогично построены физиологические механизмы, с функционированием которых связаны жажда и половое влечение. Основные законы высшей нервной деятельности, установленные при пищевых реакциях, являются общими закономерностями, имеющими место и при других органических потребностях. При них наблюдаются сходные взаимоотношения коры и подкорковых центров. Так же в связи с ходом нервных процессов возникают желания и соответственные представления, так же влечения могут временно господствовать над психикой и направлять поведение человека. Психика человека находится под воздействием соответственного физиологического механизма. Так же сила влечения падает после его удовлетворения. Как и при голоде наблюдаются «психогенные влияния» на телесные компоненты и субъективные переживания, в основе которых находится влияние коры на подкорковые центры. В связи с состоянием химизма тела возникает та или иная органическая потребность, и в зависимости от важности сохранения жизни индивидуума и вида наибольшую силу получает то одна, то другая потребность и определяет субъективные переживания и поведение организма.

 

При органических влечениях резко выступает не только неразрывная связь психических реакций с процессами в головном мозгу, но и опосредствованная через нервную систему связь психики с химизмом тела, с жизнью всего организма. Психика выступает при этом как одна из важнейших функций организма, а активность, появляющаяся при органических влечениях, возникает как «внутренне необходимое движение».

 

«Самодвижение», вызываемое импульсами, направленными на удовлетворение органических потребностей, происходило не в пустом пространстве, а в конкретной внешней материальной среде. Борьба с внешним миром за удовлетворение органических потребностей, за получение всего, что необходимо для поддержания жизни индивидуума и вида, была одним из важнейших факторов, вызвавших эволюцию психики.

 

2.2. Защита организма от неблагоприятных внешних воздействий

Другим важнейшим фактором развития психики является защита организма от неблагоприятных и вредоносных воздействий, исходящих из внешней среды и вызывающих ощущения боли, жара, холода, сырости и т.п. Сами по себе внешние воздействия, действуя на «мертвое бытие», на мертвый организм, могут вызвать лишь механические и физико-химические изменения. Внешние воздействия, не вызывающие активную реакцию организма, не могут вызвать в нем явлений развития.

 

Как пример действия на организм внешних влияний возьмем действие температуры окружающей среды. Одинаковые внешние температурные воздействия у разных организмов вызывают разные реакции. У огромного большинства животных отсутствуют механизмы, обеспечивающие независимость температуры тела от окружающей среды. У птиц и млекопитающих температура тела является постоянной и резко разнится от температуры внешней среды. Поддержание температуры на определенном уровне имеет огромное значение для организма, так как температура влияет на скорость химических процессов вообще и, следовательно, на течение биохимических процессов в частности. В создании постоянной температуры тела проявилась «внутренне необходимая» реакция ряда поколений организмов.

 

Сложный процесс терморегуляции осуществляется при помощи нервной системы. При этом структура физиологического механизма схематически сходна с регуляцией постоянства химизма крови. В гипоталамической области (в сером бугре) находится «тепловой центр», который, так сказать, установлен на определенную температуру крови. Повышение температуры крови выше нормы пускает в ход рефлекторные процессы, понижающие температуру тела (расширение сосудов кожи, усиление дыхания, потение), а понижение температуры крови действует на клетки теплового центра так, что пускаются в ход процессы, приводящие к повышению температуры. Регуляторное влияние на подкорковые центры теплорегуляции оказывает и кора головного мозга. Таким образом, нет прямого соотношения между температурой внешней среды и температурой тела человека, даже наоборот: холод вызывает усиление теплопродукции организмом, а высокая внешняя температура вызывает увеличение теплоотдачи.

 

Птицы, млекопитающие, и в частности человек, при колебаниях внешней температуры в довольно широких пределах сохраняют постоянную температуру тела, оптимальную для протекания биохимических процессов. Изменения внешней температуры вызывают очень разнообразные приспособительные реакции, которые носят характер безусловных и условных рефлексов. У животных в холодное время года вырастает более густой волосяной покров, пух, перья, развивается подкожно-жировой слой; они прячутся от холодного ветра, некоторые из них залезают в норы, впадают в зимнюю спячку и т. д. Колебания температуры тела вызывают у человека физиологические реакции типа безусловных и простейших условных рефлексов. Вместе с тем высшие корковые реакции, делающиеся возможными благодаря развитию второй сигнальной системы, вызывают определенные представления, стимулируют и дают определенное направление мышлению и поведению. Человек изобрел одежду, обувь, дома с отоплением и для их производства потребовалось развитие сложной промышленности. Эти продукты человеческого ума и труда имеют ту же конечную цель, что и безусловные рефлексы, стабилизирующие температуру тела: защиту организма от неблагоприятных метеорологических влияний, но только несравненно более совершенным образом.

 

Температурные раздражения являлись постоянным фактором, действовавшим в течение тысячелетий, а физиологические механизмы и способы сохранения постоянства температуры тела исторически эволюционировали. Внешние воздействия сами по себе не предопределяли структуры ответных реакций организма, которые при этом возникали. Эволюционировал организм, который в порядке «самодвижения», в силу присущей ему пластичности, выработал устойчивость к температурным влияниям и развил психику как средство высшего приспособления. В борьбе с внешними влияниями организм так совершенствовал свою организацию или так изменял поведение, что все более уходил от прямого, непосредственного действия температуры внешней среды. Возможность таких реакций живых организмов выработалась в ходе эволюции, создавшей потенциальные возможности разнообразных реакций в ответ на одинаковые внешние воздействия. Организм – созданное природой высшее единство – противостоит ей, оставаясь частью природы, оставаясь с ней в единстве.

 

Разрушительное раздражение вызывает ощущение боли и разнообразные рефлекторные реакции соматической, вегетативной и нейроэндокринной систем: рефлекторное отдергивание конечности, устранение всего тела, убегание от раздражения, реакции симпатической нервной системы, мобилизующие силы организма на его защиту и т. п. На базе безусловных рефлексов на основании индивидуального опыта вырабатываются условные защитные рефлексы. Любой индифферентный раздражитель очень легко может сделаться сигналом боли (условным раздражителем) и тогда вызывает такую же защитную реакцию, как само вредоносное раздражение, на базе которого он выработан.

 

При сильном болевом раздражении, аналогично тому, как при голоде, внимание всецело захватывается ощущением, возбуждается активность в виде действий, направленных на устранение раздражения, и сознание до тех пор приковывается к боли, пока она по той или иной причине не прекратится.

 

Организм, не чувствующий боли, обречен на гибель. Боль всегда побуждала людей к поискам средств для устранения и защиты от нее, подобно тому, как голод побуждал к поискам пищи; она заставила развивать сначала народную, затем научную медицину, создавать болеутоляющие и наркотические средства и т. д.

 

Таким образом, как удовлетворение органических потребностей организма, так и охрана его от действия высокой и низкой температуры и защита его от вредоносных и разрушительных воздействий обеспечиваются функционированием схематически сходных в своей структуре и динамике физиологических механизмов. Устанавливается аналогичная роль подкорковых механизмов и сходные взаимоотношения подкорковых центров и коры: подкорка действует на кору как источник силы, кора может тормозить действие подкорковых центров и регулирует поведение.

 

Как и при органических влечениях, в неразрывной связи с ходом процессов протекают психические реакции: в субъективном сознании возникают тягостные ощущения жара, холода, боли, которые могут стать невыносимыми. Мучительные переживания вызывают и фиксируют соответственные представления и могут всецело овладеть психикой. Вся энергия, все поведение, все помыслы могут быть направлены на устранение тягостных переживаний, а как только раздражение прекращается и перестают действовать пущенные в ход физиологические механизмы, психика освобождается от власти тягостных переживаний. Четкое функционирование защитных механизмов обеспечивает сохранение жизни, а нарушение их деятельности грозит организму опасностью или даже смертью.

 

К. Маркс об активирующей роли инстинктов сказал так: «Человек является непосредственно природным существом. В качестве природного существа, притом живого природного существа, он, с одной стороны, наделен природными силами, жизненными силами, являясь деятельным природным существом; эти силы существуют в нем в виде задатков и способностей, в виде влечений… » [11, с. 631].

 

Органические потребности и стремление к охране от вредных внешних воздействий вызывают «самодвижение», «внутренне необходимое движение» организма, обусловленное исторически сложившейся его структурой. Оно происходит на основании законов сохранения материи и энергии. В конечном счете, источником энергии организма является внешний мир. Организм аккумулирует энергию, активно добывая ее из внешнего мира, и расходует ее в процессе своей жизни. Эта аккумулированная из внешнего мира энергия делает возможным «самодвижение» организма, активное отношение к внешнему миру, в отличие от «мертвого бытия».

 

Активность человека вызывается или раздражениями, идущими из внешнего мира, или раздражениями, возникающими внутри организма в связи с его органическими потребностями.

 

И. М. Сеченов писал: «Первоначальная причина всякого поступка лежит всегда во внешнем чувственном возбуждении, потому что без него никакая мысль невозможна» [19, с. 104]. Эта фраза иногда приводилась как основание для возражения против значения для психики эндогенно возникающих раздражений.

 

При этом надо иметь в виду, что чувствительность внутренних органов в то время, когда писалась эта фраза, была мало известна. И. М. Сеченов в «Рефлексах головного мозга» [19, с. 76] писал: « К разряду же явлений самосознания относятся те неопределенные темные ощущения, которые сопровождают акты, которые совершаются в полостных органах груди и живота. Кто, не знает, например, ощущения голода, сытости и переполнения желудка? …К сожалению, относящиеся сюда вопросы чрезвычайно трудны для разработки, и поэтому удовлетворительное решение их принадлежит будущему».

 

В настоящее время дан ответ на эти вопросы. И. П. Павлов писал: «…необходимо признать, что в коре вместе с грандиозным представительством внешнего мира через афферентные волокна (а это есть необходимое условие высшего регулирования функций) имеется также и широкое представительство внутреннего мира организма, т.е. состояний, работы массы органов и тканей, массы внутренних органических процессов» [16, с. 140]. Эти слова И. П. Павлова получили обширное экспериментальное подтверждение. Теперь установлено, что кора головного мозга может вступать во временную связь и посылать импульсы ко всем внутренним органам, а от всех внутренних органов афферентные импульсы идут к коре головного мозга.

 

И. М. Сеченов, говоря о действии внешних раздражений как причине поступков, хотел сказать, что все действия человека материально детерминированы. Выяснение того факта, что раздражения, возникающие внутри организма, могут оказывать мощное воздействие на поведение человека, лишь дополняет взгляд, высказанный И. М. Сеченовым, вводя еще один важный фактор, детерминирующий поведение человека.

 

И. М. Сеченов полагал, что без внешнего чувственного раздражения психическая деятельность совершенно невозможна. Это утверждение он обосновывал тем соображением, что, когда человек засыпает глубоким сном, а также при сильном опьянении, хлороформном наркозе и обмороке потеря чувствительности к внешним раздражениям совпадает с исчезновением психической деятельности.

 

Этот взгляд И. М. Сеченова получил впоследствии и экспериментальное подтверждение. Опытами В. С. Галкина [2], выполненными в лаборатории А. Д. Сперанского, а также К. С. Абуладзе [1], установлено, что после выключения трех дистантных рецепторов меняется всё поведение собак: они теряют активность, «сон составляет основной фонд их жизни».

 

Аналогичные наблюдения были сделаны на людях. А. Штрюмпель и К. Зейфарт [23] описали больного с полной анестезией всего тела и односторонними слепотой и глухотой. Если больному закрывали функционирующий глаз и ухо, он тотчас же погружался в глубокий сон. Как только кора головного мозга лишалась притока внешних раздражений, психическая деятельность тотчас же затормаживалась.

 

Аналогичный случай описал Б. И. Шарапов [23]. Больной был слеп, не имел вкусовых, обонятельных и осязательных ощущений. Тонкая мышечно-суставная чувствительность была понижена, грубая – сохранена. У больного был сохранен слух и все виды кожной чувствительности в пределах 1-го, 2-го и 3-го пальцев левой руки. На остальной поверхности рук и ног чувствительность была резко понижена. Когда ему закрывали наружные слуховые проходы, он не засыпал, но когда вместе с выключением слуха надевали на левую руку шерстяную перчатку, то минут через 5 – 10 он засыпал, и сон продолжался 20 – 21 час.

 

Перед организмом стоят две главные задачи, без которых невозможно сохранение жизни: поддержание постоянства внутренней среды и сохранение целостности организма от вредных внешних влияний. В связи с этим мощные импульсы к проявлению организмом активности возникают как под влиянием внешних воздействий, с целью приспособления к ним или их избегания, так и под влиянием афферентных импульсов, возникающих внутри организма, движущих индивида к получению всего необходимого для жизни организма. Психические процессы при влечениях у человека протекают при этом в единстве с соответственными физиологическими процессами.

 

Животное приспособляется к природе, человек природу приспособляет к своим потребностям. Этот факт убедительно доказывает, что человек не представляет собой лишь пассивный объект для внешних влияний.

 

Для животного приспособление к природе – единственный путь к сохранению жизни. Все строение тела и функционирование его органов приспособлены к условиям существования в природной среде, его активность, «самодвижение» должно быть необходимым образом согласовано с внешней средой. Но одни внешние раздражения сами по себе не могли бы вызвать эволюции психики: если бы организм был совершенно пассивен, то действие внешних раздражений равнялось бы действию на «мертвое бытие». Появление психики и ее эволюция могли произойти лишь потому, что организм в ответ на внешние раздражения, благодаря своей активности и пластичности, обусловленными его внутренней структурой, исторически совершенствовал свои средства сохранения жизни. Эволюция шла в тесном соотношении внешнего и внутреннего и может быть понята только как результат одновременного совместного действия этих факторов.

 

У животных проявления активности как «внутренне необходимого движения» связаны лишь с органическими потребностями и потому относительно просты: у них резко выступает полная зависимость организма от природных условий существования.

 

3. «Самодвижение» человека в условиях социальной среды как необходимое условие развития психики

Труд в условиях социальной среды является средством удовлетворения жизненных потребностей и фактором развития психики.

 

У человека в высокой степени развился механизм отражения объективной реальности благодаря развитию второй сигнальной системы (речи). Органические потребности стали тоньше, появились новые потребности. Богатая психическая надстройка сильно завуалировала физиологическую базу, на которой она развилась.

 

Внешней средой человека является общественная среда. Соотношение влияний общественной среды и «самодвижения» человека представляется гораздо более сложным. Своим психическим развитием человек обязан общественной среде. Психика человека развивается до уровня психического развития той социальной группы, в которой протекает его жизнь, и даже выше. Сумма знаний и умений, уровень культуры, все содержание его сознания определяются его собственным бытием. Общество делает его человеком. Какова же его роль в обществе: является ли он пассивным объектом социальных влияний или при всей мощи социальных влияний он проявляет «самодвижение» в условиях социальной среды? Если «самодвижение» имеет место, то как оно возможно?

 

Человек в ходе развития трудовой общественной жизни все больше и больше уходил от непосредственного воздействия природы: от того времени, когда он скрывался в полумраке пещер, страдал от холода и голода, находился под постоянным страхом смертельной опасности. Сознание людей стало определяться не отношением их к природе, а их общественным бытием.

 

К. Маркс в знаменитом предисловии к «К критике политической экономии» писал об этом так: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» [12, с. 6 – 7].

 

Экономическое производство К. Маркс определяет как «общественное производство своей жизни» [12, с. 7]. Весь земной шар, насколько это в настоящий исторических момент возможно, засевается злаками, хлопчатником и другими растениями, способствующими удовлетворению потребностей; разводится огромное количество домашних животных, дающих не только пищу, но и шерсть для одежды и кожу для обуви; для защиты от атмосферных влияний строятся дома – от хижин до высотных домов – с отоплением, водопроводом, искусственным освещением и вентиляцией; создан разного рода механический транспорт для переброски всего, что нужно для производства (сырья, металла, угля, нефти и т. д.), продуктов производства и жизненных благ на далекие расстояния. Львиная доля человеческого труда идет на удовлетворение органических потребностей и защиту от вредных внешних влияний. Труд явился побудительной силой, вызвавшей эволюцию человеческой психики, а «побудительной силой этой побудительной силы» явились органические потребности и потребности защиты организма от повреждающих внешних воздействий (курсив ред. – О. З).

 

Если рабочий выплавляет металл, добывает уголь или нефть, которые сам не потребляет, то браться за труд его все равно побуждает необходимость удовлетворять жизненные потребности свои и своей семьи. Развернулась такая цепь причин и следствий: жизненные потребности на определенном уровне развития людей в условиях общественной жизни вызвали труд как средство их удовлетворения, а труд своим следствием имел развитие речи (второй сигнальной системы) и эволюцию психики. Таким образом, в конечном счете, источник развития психики человека лежит в «самодвижении», вытекающем из структуры и жизни организма как целого и проявляющемся при определенных жизненных условиях.

 

Благодаря труду, у человека развились потребности, которых нет у животных. «Благодаря производству, – пишет Ф. Энгельс, – так называемая struggle for existence (борьба за существование – англ.) вскоре перестает ограничиваться одними лишь средствами существования, но захватывает и средства наслаждения и развития» [25, с. 622]. Эти новые потребности развились большей частью на базе органических потребностей: вкусно приготовленная пища, напитки, красивая одежда, красивая и удобная обстановка жилища, предметы комфорта. При этом не только удовлетворяется органическая потребность, но и проявляются социальные мотивы поведения: желание, чтобы одежда соответствовала моде, положению, занимаемому в обществе, жилище и его обстановка как минимум соответствовали бы принятому в данной среде, а, если возможно, то и превзошли бы других.

 

Влияние органических потребностей при этом сочетается с побуждениями социального порядка: гордостью, тщеславием, самолюбием и т. п. Развиваются также и потребности чисто социального характера: потребность в общении, в интересном чтении, в зрелищах и т. п. Несомненно, что и чисто социальные по своему происхождению потребности являются также одним из источников активности, связанной с индивидуальными мотивами данной личности. В буржуазном обществе, как это отмечает К. Маркс, развились спекуляции на том, чтобы создавать новые потребности, чтобы, склонив человека к новым способам наслаждения, толкнуть его к денежным тратам, сделать рабом утонченных, неестественных потребностей. Так, на одной стороне порождалась утонченность потребностей и средств, служащих для их удовлетворения, а на другой стороне нужда приводила к грубому упрощению потребностей – к «оскотинению».

 

Относительно социально обусловленных эмоций (гордость, презрение, тщеславие, дружба, симпатия и т. д.), материальная основа которых в настоящее время остается еще невыясненной, надо сказать, что в психофизиологической основе их, в конечном счете, также лежат положительные или отрицательные реакции, являющиеся эмоциональными реакциями на + или – , получаемые субъектом от действия раздражения, вызывающего реакцию. Связь эта не всегда ясна, но она есть.

 

Что касается физиологической основы эмоций, то, согласно взглядам И. П. Павлова, она, как и при влечениях, связана с функцией подкорки и также является источником энергии для высшей нервной деятельности. Как при органических потребностях, так и при эмоциях, на базе лежащих в их основе подкорковых безусловных реакций по закону временной связи строятся высшие реакции. Этот вопрос в сжатой форме изложен мною в статье «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [4].

 

Общественное бытие определяет сознание людей, но последнее по-разному складывается у различных людей, живущих в одном и том же обществе. Так, в буржуазном обществе психология эксплуататоров разнится от психологии эксплуатируемых. У них разные, часто противоположные, желания и взгляды (эксплуататор желает повысить степень эксплуатации, а эксплуатируемый желает освободиться от всякой эксплуатации), различные оценки явлений экономической и общественной жизни, разные моральные взгляды и т. д. Каким образом возникает такая разница в сознании?

 

Ф. Энгельс в письме к Ф. Мерингу так останавливается на этом вопросе: «…упущен еще только один момент, который, правда, и в работах Маркса, и моих, как правило, недостаточно подчеркивался… А именно – главный упор мы делали, и должны были делать, сначала на выведении политических, правовых и прочих идеологических представлений и обусловленных ими действий из экономических факторов, лежащих в их основе. При этом из-за содержания мы тогда пренебрегали вопросом о форме: какими путями идет образование этих представлений и т. п.» [ 27, с. 82 ].

 

Советская психология признает как одно из основных положение: общественное бытие определяет сознание человека. Тем самым перед психологом ставится вопрос, при посредстве каких психических и лежащих в их основе материальных процессов происходит передача социальных влияний на индивидуальную психику? Без ответа на этот вопрос социальные воздействия повисают в воздухе, лишенные материальной опоры, как влияния чисто «духовные». Монистически-материалистическая психология должна дать ответ на этот вопрос и в плане психологического исследования, и также исследования материального субстрата, неразрывно связанного с соответственными психическими процессами.

 

Ключ к пониманию возникновения сходных психических черт, одинаковых мыслей, установок, эмоциональных реакций в головах отдельных людей в зависимости от места, занимаемого ими в производственных отношениях, надо искать в первую очередь в их потребностях, интересах, чувствах и эмоциях, являющихся реакциями на пользу или вред для человека раздражений, получаемых из отражаемой психикой объективной реальности (курсив мой – О. З).

 

В. И. Ленин подчеркивал, что помыслы и чувства «…вытекают необходимо из данной общественной среды, которая служит материалом, объектом духовной жизни личности и которая отражается в ее “помыслах и чувствах” с положительной или отрицательной стороны, в представительстве интересов того или другого общественного класса» [6, с. 423].

 

Классовые отношения преломляются в психологии людей разных классов в первую очередь в виде положительных и отрицательных аффективных реакций. Классовая психология пролетария может сложиться и до выработки кассовой идеологии, как психическая установка, вызванная давлением конкретных фактов, но она является силой, толкающей к восприятию классовой идеологии. С другой стороны, буржуазия не потому не признает справедливыми требования рабочих, что она так умственно слаба, что не может понять факта эксплуатации, а потому, что она заинтересована в сохранении эксплуатации, а там, где действуют чувства и эмоции, разум часто молчит, теряет свою силу и идет на поводу чувств. «Только романтик и может думать, что можно силлогизмами бороться с интересами», – сказал В. И. Ленин [6, с. 368].

 

Основной экономический закон современного капитализма: обеспечение максимальной прибыли, и основной экономический закон социалистического общества: обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества – оба эти закона отражают противоречивые интересы людей. Первый закон формулирует интересы класса эксплуататоров, второй – интересы трудящихся, построивших общество, свободное от эксплуатации человека человеком.

 

В общей форме то же К. Маркс формулировал в следующих словах: «…сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями» [12, с. 7]. Направленность классовой психологии возникает и формируется в головах отдельных лиц данного класса как «внутренне необходимая» реакция на условия материальной жизни, как проявление «самодвижения» организма человека, находящегося в определенных условиях.

 

Чувства, желания, «помыслы» эксплуатируемого неизбежно возникают под влиянием нужды, полуголодного существования, тяжелого положения семьи, но эксплуатирующие классы всегда принимают меры к тому, чтобы помешать осознанию эксплуатируемыми своего положения. В государствах, основанных на эксплуатации, школа, религия, специально с этой целью издаваемая литература всегда стремились воспитывать чувство покорности, смирения, надежду на награду на небесах, полу религиозное благоговение перед королями, царями и т. д., но тяжелая бесправная жизнь будила другие чувства, другие мысли. Организм со своими органическими потребностями настойчиво вызывал и поддерживал защитные чувства, а пущенная жизнью в ход аффективность пробуждала соответствующие мысли и направляла поведение.

 

Возникновение классовой психологии и готовность к принятию той или иной классовой идеологии под влиянием места, занимаемого человеком в производственных отношениях, показывает, что, в конечном счете, у человека жизнь организма как целого, его «самодвижение» детерминируют мысли и поведение. Чувствует, думает, действует данный именно человек, выросший в определенной семье, отражавшей в себе свое общественное бытие – в семье помещика или крестьянина, капиталиста или рабочего, испытавший влияние школы, определенной литературы, религии, испытавший в течение своей жизни влияние на его жизненные интересы его места в производственных отношениях, влияние мыслей людей, находящихся в сходных условиях, испытавший враждебность и солидарность интересов, несправедливость, обиду и т. д. и т. п. Человек солидаризируется с ближайшей социальной средой, или жизнь может сложиться так, что он к среде, непосредственно окружающей, приходит в остро враждебные отношения и идет навстречу среде более далекой. М. Горький сказал по этому поводу: «…человека создает его сопротивление окружающей среде» [3, с. 516] и «Всем хорошим во мне я обязан книгам».

 

В реакциях на всю сумму переплетающихся внешних воздействий как один из факторов выступает также и тип нервной системы данного человека. Слабый тип имеет тенденцию реагировать пассивно-оборонительными реакциями (страхом, уклонением от борьбы, покорностью), сильный тип – активно-оборонительными реакциями (гневом, ненавистью, борьбой); сильный возбудимый тип реагирует иначе, чем сильный уравновешенный. Все это создает разнообразие индивидуальных реакций на явления социальной жизни и объясняет, почему из общего закона влияния на психику места, занимаемого человеком в производственных отношениях, наблюдаются исключения и разного рода вариации. У человека возникают «чувства и помыслы», желания, надежды, он ищет лучшей доли в жизни, борется за свои мечты, но он, как правило, не знает психофизиологических механизмов, которые побуждают его мысли, влияют на мировоззрение, жизненные цели, симпатии, антипатии, поведение (курсив мой – О. З.). Он считает себя существом разумным и в своих мыслях, и в своей воле видит первопричину своей психической и физической активности.

 

На это неоднократно указывал Ф. Энгельс: «…что материальные условия жизни людей, в головах которых совершается этот мыслительный процесс, в конечном счете, определяют собою его ход, остается неизбежно у этих людей неосознанным, ибо иначе пришел бы конец всякой идеологии» [26, с. 313]. «Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей (которое при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами в особенности со времени гибели античного мира [25, с. 493].

 

У животных их борьба за сохранение жизни, за удовлетворение органических потребностей связана с функционированием сравнительно простых физиологических механизмов. У человека имеются те же цели, но только утонченные и усложненные вновь развившимися потребностями. Они достигаются при наличии чрезвычайно специализированной психической деятельности, связанной с усложненной деятельностью головного мозга. Его поведение чрезвычайно специализировалось. Для добывания жизненных благ им применяются не только ум, знания, навыки, искусство в качестве средств, считающихся в данном обществе дозволенными, но пускаются в ход хитрость, обман, интриги, клевета, подхалимство и т. п.

 

Пища усовершенствовалась. Человек не только удовлетворяет голод и жажду, но стремится сделать их удовлетворение источником наслаждений; жилища, одежда чрезвычайно далеко ушли от того состояния, в каком они были у троглодитов; функция размножения получила богатую психологическую надстройку – романы, песни, музыка, картины говорят о красивой, изящной любви.

 

Но при чрезвычайно сложной надстройке влечения развиваются на той же физиологической базе, и выполнение функций, с которыми связаны органические потребности, остается и теперь необходимым условием сохранения жизни индивида и вида. Так же подкорковые центры у человека выступают в качестве источника силы, а кора головного мозга в своем развитии создает богатейшую психическую жизнь, регулирует импульсы, исходящие из подкорки, направляя и сдерживая их согласно внешней обстановке. Как и более низшие организмы, человек, по выражению И. П. Павлова, живет как «…система в высшей степени саморегулирующаяся, сама себя поддерживающая, восстанавливающая, направляющая и даже совершенствующая» [16, с. 188]. Так и эволюция психики с ее огромными богатствами имеет своей основой «самодвижение» организма, направленное к сохранению жизни в условиях внешней среды и на покорение внешней среды в смысле приспособления ее к своим потребностям.

 

В предыдущем изложении появление и развитие психики ставилось в зависимость от «самодвижения» организма в процессе утверждения им своей жизни, в процессе борьбы его за оптимальные условия существования. Это может дать повод к такому толкованию этой схемы, что человек изображается способным к действию только в свою личную пользу, т. е. к беспросветному эгоизму. Это, конечно, не так.

 

Факты показывают, что мотивы поведения далеко не всегда диктуются только личными интересами. Отношения человека к другим людям могут носить не только антагонистический, но и социально положительный характер. Родители часто заботятся о детях как о самих себе и даже больше (если не считать исключений). Часто имеют место в жизни дружественные, благожелательные отношения людей. Бoлее того: много людей жертвовало своими личными интересами в борьбе за интересы своего класса, за интересы родины.

 

История русской революции была историей великих дел и великих жертв героев революции, мужественно шедших в тюрьмы и ссылки, в битвы за победу революции, а после победы ее – историей самозабвенного труда по построению экономики социалистического общества.

 

При известных условиях имеет место идентификация личных интересов с интересами той социальной группы, с которой человек сознательно или бессознательно связывает свои интересы и за интересы которой борется как за свои собственные. При этом проявляется влияние воспитания, среды, которая высоко оценивает полезные для нее действия, чтит своих героев и т.д. Воспитывая в своих членах чувство долга, общество в то же время устанавливает наказания за его невыполнение и покрывает позором нарушителей.

 

Люди страдали и жертвовали своими интересами по разным поводам: «за правду», по-разному понимаемую, за двуперстное сложение, по чувству долга, тоже по-разному, иногда нелепо понимаемому, за «честь» в разнообразном ее субъективном понимании. Люди смерть предпочитали позору и т. д. и т. п.

 

Реакции, вытекающие из высокой чувствительности к общественному мнению, к похвале и порицанию, часто не носят характера обдуманных действий, а возникают как по преимуществу эмоциональные реакции. Однако реакции такого рода зачастую имели реальное значение: человек, потерянный во мнении общества, претерпевал часто и материальный ущерб.

 

Мы соединили здесь в одно реакции, являющиеся разнородными. Общее для них лишь то, что люди идут на страдания и даже на смерть по побуждениям общественного характера. При всем их различии каждое из этих побуждений является детерминированной суммой материальных условий, при которых оно возникает, хотя наша моральная оценка этих действий могла быть совершенно разной. Конечно, в реакциях социально положительных связь их с примитивными тенденциями организма отдаленная, но она есть, есть и в том случае, если человек от интересов индивидуальных возвышается до интересов групповых, национальных, классовых и борется за них в субъективном сознании не как за интересы личные, а как за интересы общественные. Это уместно сопоставить со словами Ф. Энгельса о том, что не только право и политика, но и идеологии «…еще более удаляющиеся от материальной экономической основы, принимают форму философии и религии. Здесь связь представлений с их материальными условиями существования все более запутывается, все более затемняется промежуточными звеньями. Но все-таки она существует” [26, с. 312].

 

Человек воспринимает внешние для него воздействия, переживает свои мысли, решения и действия, но вне его сознания при этом остается большей частью действие физиологических механизмов, лежащих в основе субъективных реакций, вся сложность и материальная детерминированность этих физиологических реакций. Например, человек чувствует голод, но не чувствует сложных биохимических и физиологических реакций, которые его вызывают. В своих осознаваемых ощущениях, мыслях и решениях он видит причину своих действий, но не сознает причину той причины, которая, как ему кажется, вызвала его мысли и решения (курсив мой – О. З.).

 

Можно сказать, что те, кто не знают материальных сил, скрыто действующих на психику, видят явления, мелькающие на поверхности, но не видят тех глубинных сил, которые, хоть действуют незаметно, но все же определяют ход событий.

 

Идентификация своих интересов с интересами той или иной социальной группы или класса, с которыми человек спаялся в процессе своей жизни, и действия в их интересах не опровергают принципа «самодвижения», лежащего в основе поведения человека.

 

В условиях жизни общества, основанного на классовом антагонизме, человек не остается пассивным, но проявляет «самодвижение», являющееся «внутренне необходимым». В социалистическом обществе классовые антагонизмы исчезли, но имеются противоречия между природой и обществом, производительными силами и производственными отношениями. При этом каждый трудящийся является участником борьбы всего общества за освоение природы, за обеспечение удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества. В таком обществе общественное производство является по сути дела личным делом каждого трудящегося.

 

В. И. Ленин учил, что десятки миллионов людей можно подвести к коммунизму, когда энтузиазм народных масс, рожденный революцией, будет сочетаться с принципом личной заинтересованности. В годы революции пробуждается энтузиазм масс, в самоотверженной борьбе приносятся великие жертвы, но это не аскетические жертвы самоотречения, а жертвы эти приносятся для того, чтобы освободиться от нужды и тяжелой эксплуатации, ради построения счастливой жизни. Энтузиазм рождается условиями жизни, и в основе его лежит «самодвижение», возникающее как «внутренне необходимое движение».

 

Так, на всех ступенях развития общественной жизни человека наблюдается его «самодвижение», как «внутренне необходимое движение» в процессе производства им своей жизни.

 

В доказательство того, что общественное бытие определяет сознание человека, психолог может без труда привести массу примеров, иллюстрирующих влияние общественного бытия на сознание людей. Путем психологического анализа он может выяснить, как в процессе жизни у того или иного лица складывалось его индивидуальное сознание, под влиянием каких факторов формируется классовая психология человека в результате условий его общественного бытия, но при этом, по существу, нельзя будет отличить, стоит ли психолог на идеалистической или материалистической точке зрения.

 

Если при исследовании психического воздействия остается неизвестной материальная основа его, физиологический механизм, отражающий влияния социальной среды, то эти психические воздействия остаются только психическими – «духовными», лишенными материальной причинности. При психологическом толковании связи сознания с бытием могут устанавливаться лишь психические связи, и не может быть выяснена непрерывная цепь материальной причинности явлений. В связь и обусловленность материальных явлений, совершающихся в природе, включаются действия человека, причина которых остается «духовной», признаются явления, происходящие, по выражению И. П. Павлова, «ни оттуда, ни отсюда».

 

Диалектико-материалистическая психология не может удовлетворяться установлением только психических связей. Но и для чисто психологического понимания вопроса возникают большие трудности. Влечения, чувства, и эмоции играют, как и интеллектуальные процессы, весьма важную роль в психике человека вообще и в вопросе о механизме передачи социальных влияний на сознание, в частности.

 

Между тем, как раз учение об аффективности до сих пор представляло наименее разработанный отдел психологии. В учебниках психологии органическим влечениям почти совсем не уделялось места. О влечениях советские психологи упоминают главным образом для того, чтобы дать критические замечания о фрейдизме или упомянуть о буржуазной «глубинной психологии». Как будто влечения потеряли всякое значение в психике человека по той причине, что З. Фрейд и Ф. Краус сделали их объектом идеалистических суждений. Ф. Энгельс на могиле К. Маркса сказал: «Подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д….» [24, с. 350].

 

Кажется, что этот «простой факт» остается скрытым и для психологов, стоящих, по их словам, на марксистской точке зрения. Производство «средств наслаждения и развития», возникновение с развитием материальной культуры новых потребностей увеличивается и будет прогрессивно расти. Однако нельзя забывать того, что добывание средств удовлетворения органических потребностей и теперь поглощает главную долю человеческого труда и является необходимым условием сохранения жизни людей, как бы высоко они ни поднялись в своем развитии.

 

Игнорирование психологии органических влечений, фундамента, на котором развилась сложнейшая психологическая надстройка, наносит ущерб развитию материалистической психологии. При этом нельзя забывать основное требование научного мышления, на которое указывал И. П. Павлов: «…в области сложных явлений начинать с возможно простейшего случая…» [15, с. 118], ибо «…простое, элементарное понятно без сложного, тогда как сложное без элементарного уяснить невозможно…» (там же, с. 105). А как раз область органических влечений дает наиболее «простой случай» связи психики с жизнью организма.

 

Эмоциям советскими психологами также уделяется очень мало внимания. Б. М. Теплов в своем докладе: «Об объективном методе в психологии» говорил о том, что элементарные чувства и эмоциональные состояния являются в высшей степени «темными» для самонаблюдения, и о том, что вся история психологии показывает, что нет объекта более безнадежного для изучения его путем самонаблюдения (путем словесного отчета), чем эти простейшие эмоциональные состояния [20, с. 1952].

 

Пока изучение аффективности будет находиться на задворках психологии, до тех пор вопрос о влиянии социального бытия на сознание людей будет представлять неодолимые трудности. Этим я отнюдь не хочу сказать, что в данном вопросе аффективность – все, а значение интеллектуальной стороны равно нулю, но утверждаю лишь, что изучение только интеллектуальной сферы при игнорировании аффективности, как это, в значительной мере, имеет место в настоящее время, не дает возможности установить даже психические основы передачи социальных влияний на психику, не говоря уже о материальной их обусловленности.

 

Решение вопроса о материальной основе передачи влияния общественного бытия на сознание может быть дано лишь при помощи физиологического метода исследования. Материальный субстрат эмоциональных реакций к настоящему времени исследован мало, значительно меньше, чем физиология органических потребностей. Но и здесь, благодаря трудам И. П. Павлова, установлены основные закономерности в течении физиологических процессов, лежащих в основе эмоциональных реакций.

 

И. П. Павлов считал эмоции функцией подкорковых узлов: «…временная связь, – писал он, – может образоваться со всяким из специальных центров ближайших подкорковых узлов…» [16, с. 110]. Частным случаем, вытекающим из этого общего положения, является образование условных рефлексов на базе центров, функцией которых являются эмоциональные реакции.

 

Кора и подкорка выполняют в неразрывной совместной работе одну общую функцию обслуживания организма. Большие полушария, по выражению И. П. Павлова, «высший орган соотношений организма с окружающей средой», держат следующие за ним отделы головного мозга под свои влиянием, осуществляют отрицательную индукцию на подкорку. При возникновении сильной эмоции, связанной со значительным возбуждением соответственных подкорковых центров, возбуждение из этих центров идет в кору головного мозга и вызывает выраженное возбуждение известного района больших полушарий. Вследствие этого возникает распространенная отрицательная индукция, исключающая регулирующее влияние остальных частей полушарий. Эти взаимоотношения коры головного мозга и подкорковых центров лежат в основе сознательных влияний на эмоции и возможности обратных влияний эмоций на интеллектуальные процессы, на «разумное» поведение.

 

Исследование второй сигнальной системы установило материальную основу, которая делает слово силой, выяснило, почему слово наяву и в гипнозе может вызывать гнев, страх, радость. Общие принципы деятельности сложных подкорковых рефлексов, установленные И. П. Павловым, имеют огромное значение как отправной пункт исследования материальной основы эмоций, но это лишь введение к детальному исследованию в это области. До сих пор не исследована детально структура и динамика физиологических реакций, лежащих даже в основе наиболее простых эмоций, таких как гнев, страх, радость. Временные связи коры головного мозга с соответственными подкорковыми центрами не подвергнуты систематическому исследованию. Надо отметить, что здесь сложность подлежащих исследованию процессов увеличивается участием в них эндокринно-вегетативной нервной системы.

 

В исследовании материального субстрата эмоциональных реакций сделаны лишь первые шаги. До исследования материальной основы высших эмоций, тонких колебаний чувств и их оттенков в настоящее время еще очень и очень далеко. Быть может, так же далеко (если не дальше), как далека была химия при синтезе первого органического вещества от синтеза сложных органических соединений. Но успехи первых шагов исследования материального субстрата органических влечений и эмоций принципиально предрешают достижимость далекой цели исследования.

 

Исходя из общих положений, установленных великим физиологом И. П. Павловым, предстоит произвести обширную работу по детальному изучению физиологических основ аффективности, которые должны составить основной фундамент ее психологического знания.

 

Но исследование только материальных процессов было бы так же недостаточно, как и чисто психологический анализ. Лишь физиологическое знание, достигшее той степени, при которой возможно «слитие субъективного с объективным» может дать диалектико-материалистическое решение вопроса.

 

Только изучение физиологического субстрата познавательных и аффективных процессов в их совместном действии выяснит материальную основу влияния общественного бытия на сознание человека и вместе с тем установит факторы, определяющие направление его самодвижения в условиях социальной среды.

 

Выше был поставлен вопрос, имеет ли значимость закон материалистической диалектики – «самодвижения всего сущего», «спонтанейного» развития, в развитии психики, и, если да, то чем вызывается самодвижение?

 

На основании имеющихся в настоящее время научных данных можно сказать, что самодвижение организмов – несомненный факт и причиной самодвижения является исторически сложившаяся структура и жизнедеятельность организма как целого, находящегося в обязательных отношениях к внешнему миру. Эта обязательность отношений организма к внешнему миру точно определена словами К. Маркса и Ф. Энгельса: «Люди должны производить свою жизнь.… Это обусловлено их физической организацией…» [13, с. 29]. Изменяясь в ходе своей жизни под влиянием внешней среды, организм, однако, не изменяет себе в своем стремлении к достижению своей основной цели – сохранению жизни и достижению благоприятных условий для своего существования.

 

Развитие естествознания, в особенности учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности и о функциях подкорковых узлов, проложило путь к изучению материальных основ психической деятельности. Успехи физиологии дали знание физиологической организации, делающей возможным «самодвижение» организма в меняющихся условиях внешней среды, показали, что человек, будучи частью природы, развивается в едином с ней комплексе, под влиянием факторов внешних и внутренних, действующих в их диалектическом единстве и в процессе их борьбы.

 

Выше изложение велось в эволюционном плане, и автор касался преимущественно простейших психических реакций, физиологическая основа которых в настоящее время выяснена или дана в общих очертаниях. Это может дать повод говорить о сведении высших реакций к низшим, о тенденции к упрощению вопроса, о механицизме, редукционизме и т. п. Но это, конечно, не так.

 

Изложение фактической стороны вопроса может соответствовать лишь настоящему уровню знаний. Успехи в изучении физиологической основы психических реакций, достигнутые благодаря трудам И. П. Павлова, дают полную уверенность, что будет выяснена материальная основа всех психических процессов, включая и сложнейшие, и тогда вопрос будет охвачен в полном объеме и со всеми деталями.

 

Но и при настоящем уровне знаний имеется достаточно экспериментально твердо установленных фактов, которые дают основания рассматривать как безусловно-рефлекторную, так и высшую условно-рефлекторную деятельность животных и человека не в отрыве друг от друга, а с эволюционной точки зрения, как единую цепь развития. На этой точке зрения стоял И. П. Павлов, и по существу тот же взгляд высказывал В. И. Ленин, написав в конспекте книги Ф. Лассаля «Философия Гераклита Темного из Эфеса» следующее [8, с. 314].

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . “История философии                         вот те

греческая

философия            » отдельных наук                                       области

наметила                » умственного развития ребенка             знания,

все сии                           »                »       »животных                из коих

моменты                         » языка                NB:                          должна

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .  + психология                                       сложиться

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . + физиология                                       теория

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . органов чувств                                      познания и

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .диалектика

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .kurz*, история

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .познания

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .вообще

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .вся область

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .знания

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .”

 

Следует заключить: то общее, что позволяет объединить явления, изучаемые приводимыми (в представленной В. И. Лениным схеме – О. З.) областями знаний, есть их генетическая связь.

 

* коротко (нем).

 

Список литературы

1. Абуладзе К. С. Деятельность больших полушарий головного мозга у собак, лишенных трех дистантных рецепторов: зрительного, слухового и обонятельного // Физиологический журнал СССР. – 1936. – Т.21, В. 5 – 6. – С. 784 – 785.

2. Галкин В. С. О значении рецепторных аппаратов для работы высших отделов центральной нервной системы // Архив биологических наук. – 1933. – Т. 33, В. 1 – 2. С. 27 – 53.

3. Горький А. М. Детство. В людях. Мои университеты. — Полное собрние сочинений, Т. 13. М., 1951. – 646 с.

4. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности // Журнал высшей нервной деятельности – 1951. — Т. 1, В. 6. – С. 889 – 901.

5. Зеленый Г. П. Собака без полушарий мозга // Труды Общества русских врачей в Санкт-Петербурге. – 1912. – Т. 79. – С. 147 – 149.

6. Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве. – Полное собрание сочинений, Т. 1. М.: Издательство политический литературы, 1967. – С.347 – 534.

7. Ленин В. И. Конспект книги Гегеля «Наука логики». – Полное собрание сочинений – Т.29. М.: Издательство политический литературы, 1969. – С. 77 – 218.

8. Ленин В. И. Конспект книги Лассаля «Философия Гераклита Темного из Эфеса». – Полн. собр. соч. – Т.29. М.: Издательство политический литературы, 1967. – С.303 – 315.

9. Ленин В. И. К вопросу о диалектике. – Полн. собр. соч. – Т.29. М.: Издательство политический литературы, 1967. – С.316 – 322.

10. Ленин В. И. Замечания на книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода», Изд. 2-е. – М.: Соцэкгиз, 1932. – 63 с.

11. Маркс К. Экономико-философские рукописи 1844 года [Критика гегелевской диалектики и гегелевской философии вообще]. В кн.: Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: Политиздат, 1956, с. 621 – 642.

12. Маркс К. К критике политической экономии. – Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, Т. 13. М.: Политиздат, 1959. – С. 1 – 167.

13. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. — Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, Т. 3. М.: Политиздат, 1955. – С. 7 – 544.

14. Маркс К., Энгельс Ф. Наемный труд и капитал. – Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, Т. 6. М.: Политиздат, 1957. –  С. 428 – 459.

15. Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Полное собрание сочинений, Т. 3. Кн.1. Изд-во АН СССР. М.–Л. 1951. – 390 с.

16. Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Полное собрание сочинений, Т. 3, кн. 2. Изд-во АН СССР. М.–Л., 1951. – 439 c.

17. Павлов И. П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга. Полн. собр. соч. Т. 4. Изд-во АН СССР. – М.–Л., 1952. – 451 с.

18. Павловские среды. Т. 2. Среда 9 мая. М.–Л.: Изд-во АН СССР, 1949. – С. 373.

19. Сеченов И. М. Рефлексы головного мозга. Избранные произведения, Т. 1. М.: Издательство АН СССР, 1952. – С. 7 – 127.

20. Теплов Б. М. Об объективном методе в психологии. М.: Издательство Академии педагогических наук РСФСР – 1952. – 46 с.

21. Ухтомский А. А. Принцип доминанты. — Собрание сочинений, Т. 1. – Л.: Издательство ЛГУ, 1950. – С. 197 – 201.

22. Шарапов Б. И. К вопросу о взаимоотношении двух корковых сигнальных систем после выключения многих периферических анализаторов // Журнал высшей нервной деятельности. – 1954. – Т.4, В.1. – С. 80 – 84.

23. Штрюмпель А., Зейфарт К. Частная патология и терапия внутренних болезней. – Т. 3. – М.: Государственное издательство медицинской литературы, 1932. – 624 с.

24. Энгельс Ф. Похороны Карла Маркса. – Маркс К., Энгельс Ф. – Сочинения, Т. 19. М.: Политиздат, 1961. – С. 350 – 354.

25. Энгельс Ф. Диалектика природы. — Маркс К., Энгельс Ф. — Сочинения, Т. 20. М.: Политиздат, 1961. – С. 343 – 626.

26. Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. – Маркс К., Энгельс Ф. – Сочинения, Т. 21. М.: Политиздат, 1961. – С. 269 – 317.

27. Энгельс Ф. Письмо Ф. Мерингу. – Маркс К., Энгельс Ф. – Соч. Т. 39. – С. 82 – 83.

 

References

1. Abuladze K. S. Activity of Big Cerebral Hemispheres at the Dogs Deprived of Three Distant Receptors: Visual, Acoustical and Olfactory [Deyatelnost bolshikh polushariy golovnogo mozga u sobak, lishennykh trekh distantnykh retseptorov: zritelnogo, slukhovogo i obonyatelnogo]. Fiziologicheskiy zhurnal SSSR (Physiological Journal of the USSR), 1936, V.21, № 5 – 6, pp. 784 – 785.

2. Galkin V. S. About Value of Receptor Apparatus for Work of the Highest Departments of the Central Nervous System [O znachenii retseptornykh apparatov dlya raboty vysshikh otdelov tsentralnoy nervnoy sistemy]. Arkhiv biologicheskikh nauk (Archive of Biological Sciences), 1933, V 33, №. 1 – 2, pp. 27 – 53.

3. Gorky A. M. Childhood. In People. My Universities [Detstvo. V lyudyakh. Moi universitety]. Polnoe sobrnie sochineniy, T. 13 (Complete Works, Vol. 13). Moskow, Goslitizdat, 1951, 646 p.

4. Deryabin V. S. Affektivitet and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti. (Journal of Higher Nervous Activity), 1951, V. 1, №. 6, pp. 889 – 901.

5. Zelenyy G. P. Dog Without Brain Hemispheres [Sobaka bez polushariy mozga]. Trudy Obschestva russkikh vrachey v Sankt-Peterburge (Works of Russian Doctors Society in Saint Petersburg), 1912, V. 79, pp. 147 – 149.

6. Lenin V. I. The Economic Content of Narodnichestva and His Critic in the Book of g. Struve [Ekonomicheskoe soderzhanie narodnichestva i kritika ego v knige g. Struve]. Polnoe sobranie sochineniy, T. 1 (Complete Works, Vol.1). Moscow, Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1967, pp. 347 – 534.

7. Lenin V. I. Abstract of the Book of Hegel “Logic Science” [Konspekt knigi Gegelya “Nauka logiki”] Polnoe sobranie sochineniy, T 29 (Complete Works, Vol. 29). Moscow, Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1969, pp.200 – 213.

8. Lenin V. I. The Abstract of the Book of Lassal “Heraclitus Temny’s philosophy from Efes” [Konspekt knigi Lassalya “Filosofiya Geraklita Temnogo iz Efesa”] Polnoe sobranie sochineniy, T. 29 (Complete Works, Vol. 29). Moscow, Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1969, pp. 303 – 315.

9. Lenin V. I. To a Question of Dialectics [K voprosu o dialektike] Polnoe sobranie sochineniy,T. 29 (Complete Works, Vol. 29). Moscow, Izdatelstvo politicheskoy literatury, 1969, pp. 316 – 322.

10. Lenin V. I. Remarks on N. I. Bukharin’s Book “Economy in Transitperiod”, 1920. [Zamechaniya na knigu N. I. Bukharina "Ekonomika perekhodnogo perioda”]. Sochineniya, Izd. 2-e, Moskow, Sotsekgiz, 1932.

11. Marks K. Economical and Philosophical Manuscripts 1844 Years (Criticisms of Gegelevsky Dialectics and Gegelevsky Philosophy in General). Iz rannikh proizvedeniy (From Early Works). Moskow, Politizdat, 1956, pp. 621 – 642.

12. Marks K. To Criticism of Political Economy [K kritike politicheskoy ekonomii]. Sochineniya, T. 13 (Works, Vol. 13). Moscow, Politizdat, 1959, pp. 1 – 167.

13. Marks K., Engels F. German Ideology [Nemetskaya ideologiya]. Sochineniya, T. 3 (Works, Vol. 3), Moscow, Politizdat, 1955, pp. 7 – 544.

14. Marks K., Engels F. Wage Labor and Capital [Naemnyy trud i kapital]. Sochineniya, T. 6. (Works, Vol. 6), Moscow, Politizdat, 1957, pp. 428 – 459.

15. Pavlov I. P. Twenty Years’ Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (Behavior) of Animals [Dvadtsatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnykh]. Polnoe sobranie sochineniy, Tom. III, Kn. 1 (Complete Works, Vol. III, Book 1). Moskow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, 390 p.

16. Pavlov I. P. Twenty Years’ Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (Behavior) of Animals [Dvadtsatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnykh]. Polnoe sobranie sochineniy, Tom III, Kn. 2 (Complete Works, Vol. III, Book 2). Moskow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951. 439 p.

17. Pavlov I. P. Lectures About Work of Big Cerebral Hemispheres [Lektsii o rabote bolshikh polushariy golovnogo mozga]. Polnoe sobranie sochineniy, T. IV (Complete Works, Vol. IV). Moskow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, 451 p.

18. Pavlovs Wednesdays, V. 2, Wednesday, May, 9, 1934 year [Pavlovskie sredy, T. 2, sreda, 9 maya 1934 goda]. Moskow–Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1949, p. 373.

19. Sechenov I. M. Brain Reflexes [Refleksy golovnogo mozga]. Izbrannye proizvedeniya, T. 1 (Selected Works, Vol. 1). Moskow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1952, pp. 7 – 127.

20. Teplov B. M. About an Objective Method in Psychology [Ob obektivnom metode v psikhologii]. Moskow, Izdatelctvo Akademii pedagogicheskikh nauk RSFSR, 1952, 46 p.

21. Uchtomskiy A. A. Printsip of a Dominanta [Princip dominanty]. Sobranie sochineniy, T. 1 (Works Collection, Vol. 1), Leningrad, Izdatelstvo Leningradskogo gosudarstvennogo universiteta, 1950, pp. 197 – 201.

22. Sharapov B. I. To a Question of Relationship of Two Cortical Signal Systems After Switching Off of Many Peripheral Analyzers [K voprosu o vzaimootnoshenii dvukh korkovykh signalnykh sistem posle vyklyucheniya mnogikh perifericheskikh analizatorov]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti (Journal of Highest Nervous Activity), 1954, V.4, №.1, pp.80 – 84.

23. Shtrümpel A., Zejfart K. Private Pathology and Therapy of Internal Diseases, V. 3 [Chastnaya patologiya i terapiya vnutrennikh bolezney, T. 3]. Moskow, Gosudarstvennoe izdatelstvo meditsinskoy literatury, 1932, 624 p.

24. Engels F. Karl Marx’s Funeral [Pokhorony Karla Marksa]. Sochineniya, T. 19 (Works, Vol. 19). Moskow, Politizdat, 1961, pp. 350 – 354.

25. Engels F. Dialectics of the Nature [Dialektika prirody]. Sochineniya, T. 20 (Works, Vol. 20). Moskow, Politizdat, 1961, pp. 343 – 626.

26. Engels F. Ludwig Fejerbach and End of Classical German Philosophy [Lyudvig Feyerbakh i konets klassicheskoy nemetskoy filosofii]. Sochineniya, T. 21 (Works, Vol. 21). Moskow, Politizdat, 1961, pp. 269 – 317.

27. Engels F. Letter to F. Mering [Pismo F. Meringu]. Sochineniya, T. 39 (Works, Vol. 39), Moskow, Politizdat, 1966, pp. 82 – 83.

 
Ссылка на статью:
Дерябин В. С. О некоторых законах диалектического материализма в психологии (Публикация О. Н. Забродина) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 2. – С. 87–119. URL: http://fikio.ru/?p=1055.

 
© О. Н. Забродин, 2014

УДК 113; 141.2; 502.31

 

Субетто Александр Иванович – Автономная некоммерческая организация высшего профессионального образования «Смольный институт Российской академии образования», проректор по качеству, доктор философских наук, доктор экономических наук, кандидат технических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ, Лауреат Премии Правительства РФ, Президент Ноосферной общественной академии наук, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: subal1937@yandex.ru

195197, Россия, Санкт-Петербург, Полюстровский проспект, д. 59,

тел.: +7(812)541-11-11.

Авторское резюме

Состояние вопроса: Автором была выдвинута концепция, согласно которой Россия начиная с XVIII века переживает так называемую Эпоху Русского Возрождения. В отличие от западноевропейского Ренессанса, Эпоха Русского Возрождения делает ставку не на индивидуализм и «людское самообожание» (Д. И. Менделеев), а на космическое предназначение человека (например, русский космизм). Д. И. Менделеев является одной из главных фигур русского Возрождения, близкой по своему таланту и разносторонности к великим титанам итальянского Возрождения.

Результаты: Становление Д. И. Менделеева как ученого шло по пути энциклопедического охвата почти всех наук, направленного на приближение России и всего человечества к состоянию глобально-системной, или ноосферной, гармонии. Эта концепция стала фундаментом понятия ноосферы, разработанного В. И. Вернадским, и современной концепции Ноосферизма. Периодический закон, открытый Д. И. Менделеевым, в определенном смысле можно рассматривать как парадигмальную революцию в основаниях естествознания. Универсализм русского гения проявился в его мировоззренческих установках и направлениях деятельности, к которым относятся: преподавательская деятельность и концепция непрерывного образования; отстаивание взглядов на высокую роль науки как социального института и программа преобразования Академии наук; отстаивание стратегии развития метрологической системы России; проведение принципа протекционизма в развитии промышленности и хозяйства в целом; установка на познание России как самостоятельной целостности; постановка проблемы мира без войн; развитие народного просвещения во взаимосвязи с хозяйственным развитием России.

Область применения результатов: Творчество Д. И. Менделеева рассматривается как важная составная часть истории российской цивилизации в целом, необходимая для реконструкции объективной картины ее развития.

Выводы: В личности Д. И. Менделеева ярко проявился универсализм пушкинского цикла Эпохи Русского Возрождения, длившейся примерно с 1810 – 1820 гг. по 1910 – 1920 гг. Этот цикл породил из своих оснований следующий, вернадскианский цикл, который в начале XXI века подвигает Россию вместе со всем человечеством к ноосферному прорыву, к управляемой социоприродной эволюции на базе научно-образовательного общества и общественного интеллекта.

 

Ключевые слова: Дмитрий Иванович Менделеев; русское Возрождение; ноосферизм; русский космизм.

 

Dmitri Ivanovich Mendeleev – a Titan of the Russian Renaissance

(report)

 

Aleksandr Ivanovich Subetto – Smolny Institute of the RussianAcademy of Education, vice-director, Doctor of Philosophy, Doctor of Economics, Ph D. in Technology, Professor, St. Petersburg, Russia.

E-mail: subal1937@yandex.ru

59, Polustrovsky prospect, St. Petersburg, Russia, 195197,

tel: +7(812)541-11-11.

Abstract

Background: The author has proposed the conception according to which since the 18 century Russia has witnessed ‘the Renaissance epoch in Russia’. By contrast with the West Renaissance, the Russian Renaissance epoch demonstrates not individualism and “self-adoration” (D. I. Mendeleev) but the cosmic mission of man, e. g. Russian cosmism. D. I. Mendeleev is one of the main figures of the Russian Renaissance, being close to the great titans of the Italian Renaissance due to his talent and universal knowledge.

Results: The scope of Mendeleev’s interests included almost all sciences. His scientific thought was directed towards the approach of Russian civilization and humanity as a whole to the state of global system or noospheric harmony. This conception became the foundation of the noospheric idea developed by V. I. Vernadsky and the modern doctrine of Noospherism. The Periodic Law discovered by D. I. Mendeleev can be considered as a paradigm shift in natural sciences foundation. The universality of the Russian genius was manifested in his scientific orientations and public activity, for example, his teaching experience, the concept of lifelong education, his program of the Academy of Sciences reformation, the strategy of metrological system development in Russia, the protection of industrial and agricultural development, his attitude to the cognition of Russia as an independent integrity, ‘the world without war’ problem statement, public education development in connection with economic development in Russia.

Research implications: Mendeleev’s scientific work is considered to be an important part of the history of Russian civilization, which is essential for the reconstruction of the objective image of its development.

Conclusions: The universality of Pushkin’s cycle in the epoch of the Russian Renaissance continued from 1810 – 1820 till 1910 – 1920 was manifested in Mendeleev’s works. This cycle initiated the next, i. e. Vernadsky’s, cycle, which at the beginning of the XXI century results in a noospheric breakthrough, regulated socionatural evolution on the basis of educated society and social intellect in Russia and in the whole world.

 

Keywords: Dmitri Ivanovich Mendeleev; the Russian Renaissance; noospherism; Russian cosmism.

 

Уважаемые коллеги!

 

- 1 -

Наш круглый стол «Значение идей Д. И. Менделеева для развития современной научной мысли в контексте государственных интересов России» посвящен Дню российской науки (8 февраля 2014 года) и 180-летию со дня рождения Д. И. Менделеева (27 января по старому стилю и 8 февраля по новому стилю). Как указано в программе круглого стола, его цель – «междисциплинарный анализ научных идей Д. И. Менделеева как концептуальной базы для современной “экономики знаний” в Санкт-Петербурге и России».

 

Мой доклад посвящается несколько необычной постановке проблемы оценки творчества Д. И. Менделеева, исходящей из положения, что история России, начиная с XVIII века, подарила миру свою эпоху Возрождения, противостоящую по своим ценностям и смыслу эпохе западноевропейского Возрождения, хотя она и начинается приблизительно на 300 лет позже, – эпоху русского Возрождения [8].

 

- 2 -

Эпоха русского Возрождения предлагает совершенно другую парадигму гуманизма и в целом систему представлений о смысле бытия человека на Земле и его предназначении, которую, с учетом уже происходящей «вернадскианской революции» в системе научного мировоззрения в конце ХХ и в начале XXI веков [1; 2; 3], можно было бы назвать ноосферной или космо-ноосферной. Если эпоха западноевропейского Возрождения сделала ставку на индивидуализм человека, на «людское самообожание» (по Д. И. Менделееву [5, с. 20]), на его свободу, за которой скрывалась свобода индивидуального обогащения, свобода потребительства, что и послужило ценностным основанием для появления капитализма и колониализма, то эпоха русского Возрождения сделала ставку на другое – на космическое предназначение человека (этому, собственно говоря, и посвящен русский космизм как течение русской научно-философской и культурологической мысли), на его ответственность за все, что он творит на Земле, на фундаментальное значение коллективизма, общинности, соборности как базового измерения человеческого бытия.

 

По внутренней логике своего развития эпоха русского Возрождения разбивается на три цикла: петровско-ломоносовский (или «романтический»), пушкинский (или «универсалистский») и вернадскианский (или ноосферно-космический).

 

- 3 -

В контексте данного представления об эпохе русского Возрождения и выдвигается положение об оценке Дмитрия Ивановича Менделеева как Титана эпохи русского Возрождения – ученого-энциклопедиста, ярчайшего представителя русского космизма и универсализма, пушкинского цикла этой эпохи.

 

Сам облик Д. И. Менделеева поражал многих своим космическим величием. Академик-химик П. И. Вальден подчеркивал, что «красивей и выразительней головы не найти даже у Доре в его иллюстрациях», имея в виду рисунки Г. Доре к Библии [5, с. 5]. Известный современный ученый Р. К. Баландин, в своем предисловии к книге Д. И. Менделеева «К познанию России» [5, с. 5], писал: «В облике его было что-то от Бога-Творца, каким его обычно изображают живописцы».

 

Само величие красоты его внешности, лица, всей мощи фигуры сочеталось с величием его научного творчества, величием его духовной мощи, за которым нам были явлены гармония и универсализм его научно-духовного творчества, проникавшего своим дерзанием в разные области науки, экономики, культуры, истории России.

 

Дмитрий Иванович Менделеев перебрасывает нам, его потомкам, свою мысль как мысль ученого, пророка, мыслителя, духовного искателя:

«Я люблю свою страну, как мать, а свою науку, как дух, который благословляет, освещает и объединяет все народы для блага и мирного развития духовных и материальных богатств» [5, с. 5].

 

Уже в этой мысли великого русского ученого-мыслителя мы видим глубокое понимание единства науки и духовности, истины, добра и красоты, того единства, которое объединяется русским понятием «правда». И одновременно мы видим космо-ноосферную направленность всего научного поиска Менделеева, которая получила развитие у В. И. Вернадского, в его учении о биосфере и ноосфере. Р. К. Баландин замечает по поводу этой преемственности: «Впервые на лекциях Менделеева Вернадский осмыслил химию не как науку об абстрактных химических элементах и их сочетаниях, а как способ познания жизни Земли и Космоса, структуры и динамики Мироздания. А потому не случайно Вернадский стал одним из творцов науки ХХ века – геохимии, а в дальнейшем – создателем учения о биосфере, области жизни. Таким оказался интеллектуальный потенциал, которым наделил Менделеев одного из своих многочисленных учеников, ставшего, по примеру Учителя, крупным организатором научных исследований, а также Комиссии по изучению естественных производительных сил России. На базе этой комиссии он предлагал в 1928 году организовать Менделеевский институт по изучению естественных производительных сил СССР. Надо заметить, что и учение о биосфере, ставшее венцом естествознания ХХ века, корнями своими уходит к воззрениям Менделеева по геохимической перестройке окружающей среды» [5, с. 20].

 

- 4 -

Д. И. Менделеев прожил почти 73 года, с 27 января 1834 года по 20 января 1907 года (по старому стилю). По отцовской линии его «корни» тянутся к семье священника Павла Максимовича Соколова, выходца из Тверской губернии, по материнской линии – к старинному купеческому роду Корнильевых (в ряде работ – упоминается именование «Корниловых»). Родился Д. И. Менделеев в Тобольске, 17-ым по счету ребенком. Уже в Тобольской гимназии рано проявились его способности к математике, физике и истории. Духовно-нравственная атмосфера его раннего становления была окрашена дружескими отношениями его семьи со ссыльными декабристами Фонвизиным, Муравьевым, Анненковым. Сам Дмитрий Иванович так заметил, вспоминая былое: «…семьи декабристов придавали тобольской жизни особый отпечаток. Их возвышенно благородное отношение к жизни содействовало духовному развитию молодежи, окружающей их» [9, с. 21; 22]. Нельзя не упомянуть о посещениях семьи Менделеевых Петром Павловичем Ершовым, автором известной сказки «Конек-Горбунок», который рассказывал в эти часы своих посещений о встречах с А. С. Пушкиным и В. А. Жуковским, о литературной жизни Санкт-Петербурга пушкинского времени. О том, что эта духовная связь Д. И. Менделеева с П. П. Ершовым, а через него – с гениальным русским поэтом А. С. Пушкиным, была дорога ему, свидетельствует тот факт, что все издания «Конька-Горбунка» он хранил в своей библиотеке и периодически читал своим детям, вспоминая вслух свои встречи с автором этой великой русской сказки.

 

В 1850 году Д. И. Менделеев поступил в Главный педагогический институт, ныне – РГПУ им. А. И. Герцена. При выпуске из института в 1855 году Менделеев под руководством профессора Воскресенского написал диссертацию «Изоморфизм в связи с другими отношениями кристаллической формы при различии в составе», которая стала не только своеобразным стартом в становлении Менделеева как ученого-энциклопедиста, титана эпохи русского Возрождения, но и определила своеобразие его исследовательского поиска, в котором проявляются доминанты систематизации, обобщения, устремления к поиску признаков сходства в поведении различных химических элементов, которое через 15 лет и привело Менделеева к открытию Периодического закона и созданию знаменитой менделеевской таблицы химических элементов. В 1855 году Ученый совет присудил Менделееву титул «Старший учитель» и наградил золотой медалью в связи с успешным окончанием физико-математического факультета Главного педагогического института.

 

Дальнейшая профессиональная деятельность Дмитрия Ивановича сложилась достаточно сложно, поражала любого исследователя его жизни разнообразием научных начинаний и дел, которые он выполнял, решал, утверждая тем самым в себе личность Ренессансного типа. Перечислю места его работы: Ришельевский лицей в Одессе (1855 – 1857); Петербургский университет (1857 – 1890), где с 1867 года руководил кафедрой общей химии физико-математического факультета; Петербургский государственный университет путей сообщения, тогда – Институт путей сообщения (1860 – 1872), в котором преподавал химию; 2-й Кадетский корпус (в 1861 году занимал должность преподавателя физической географии); Высшие женские (Бестужевские) курсы, на которых читал курс химии; Технологический институт (с 1864 года – профессор химии). После 1890 года занимал разные должности в министерстве финансов, занимаясь проектами новой тарифной системы, денежного обращения, сотрудничал с нефтяной и каменноугольной отраслями промышленности, с Морским министерством (в 1891 году был научным консультантом специальной Морской научно-технической лаборатории для изучения взрывчатых веществ), вникал в вопросы воздухоплавания, метеорологии, кораблестроения, освоения Арктики. Возглавил с 1890 года Депо образцовых мер и весов и стал руководителем разработки комплекса мероприятий по улучшению поверочного дела в стране и фактически создания метрологической базы российской экономики на рубеже XIX и ХХ веков.

 

- 5 -

Основные вехи становления Д. И. Менделеева, имея в виду его диссертации, ведущие работы и события-вехи:

• 1855 г. – диссертация «Изоморфизм в связи с другими отношениями кристаллической формы при различии в составе»;
• 1857 г. – диссертация «Удельные объемы» (диссертация стала дальнейшим развитием исследований по изоморфизму), после ее защиты он получил должность приват-доцента на физико-математическом факультете Петербургского университета;
• 1859/1860 гг. – заграничная командировка «для совершенствования в науке» [9, с. 28], изучение зависимости плотности от состава в спиртоводных растворах в университете в Гейдельберге (Германия); отметим, что в группу молодых русских ученых-химиков, кроме Менделеева, входили А. П. Бородин, будущий автор оперы «Князь Игорь», и не менее знаменитый химик П. Житинский, В. И. Олевинский;
• 1860/1861 гг. – написание учебника по органической химии, в котором впервые сформулировал важнейшую теоретическую закономерность в области органической химии – учение о пределе и систематизировал большое число органических соединений различных классов [9, с. 30];
• 1862 г. – присуждение Демидовской премии, считавшейся в ученом мире России того времени очень почетной, за учебник «Органическая химия»;
• 1865 г. – докторская диссертация «О соединении спирта с водой»; он выполнил исследование удельных весов спиртоводных растворов во всем интервале концентраций при нескольких температурах, составил уравнение, связывающее плотность спиртоводных растворов с концентрацией и температурой; в результате этих исследований к концу XIX века «русской», а точнее – «Московской», водкой стал считаться лишь продукт, который представлял собой зерновой (хлебный) спирт, разведенный по весу водой точно до 40°, этот менделеевский состав водки был запатентован в 1894 году правительством России как русская национальная водка «Московская особая»;
• 1867 г. – стал во главе кафедры общей химии в петербургском университете;
• 1869 г. – открытие «Периодического закона» и создание на его основе периодической таблицы химических элементов, отражающей этот закон (последовательное возрастание атомных весов элементов сопровождается периодическим изменением свойств), точная дата самого открытия была зафиксирована самим Менделеевым – 17 февраля 1869 года; периодический закон Менделеева определил новую эпоху в развитии всего естествознания;
• 1867 – 1871 гг. – создание учебника «Основы химии», в котором он впервые в мире осуществил систематизацию научных знаний в области химии как становящейся науки и представил химию как целостную науку со своей общей теорией и согласованностью всех своих основных частей; эта книга была переведена на английский и французский языки и стала учебником для нескольких поколений химиков не только России, но и стран мира;
• 1872 г. – издание результатов исследований в области упругости газов (работа «Об упругости газов»), которую академик РАН В. В. Окрепилов назвал «сокровищницей метрологических идей» [9, с. 55], он указал на то, что на основе идей этой работы была построена лаборатория для точнейших взвешиваний, лучшая в мире по оборудованию [6; 9;];
• 1876 г. – избрание Д. И. Менделеева (30 ноября) член-корреспондентом Петербургской Академии наук;
• 1880 г. – участие в баллотировке в действительные члены Петербургской Академии наук; подготовка речи «Какая же нам нужна Академия?», в которой он ставил проблему, не потерявшую актуальности и спустя почти 130 лет, – проблему миссии Академии наук в России «быть главным экспертом в оценке эффективности и приоритетности тех или иных государственных проектов и программ» [9, с. 66]; к сожалению, при выборах в действительные члены Академии наук, состоявшихся 11 ноября 1880 года, Менделееву не хватило 4-х голосов, вместо него на вакантное место был избран Ф. Ф. Бейльштейн – автор обширного справочника по органической химии (это событие говорит о субъективности самих оценок и выборов при формировании членского состава Академии);
• 1882 г. – избрание почетным членом Лондонского королевского общества;
• 1882 г. – публикация труда «О сопровождении жидкостей и воздухоплавании», который Н. Е. Жуковский назвал «капитальной монографией по сопротивлению жидкостей, которая и теперь (1909 г.) может служить основным руководством для лиц, занимающихся кораблестроением, воздухоплаванием или баллистикой…» [9, с. 49];
• 1888 г. – избрание членом Эдинбургского королевского общества;
• 1891 г. – публикация результатов исследования и обобщения в области тарифно-таможенной политики в виде книги «Толковый тариф, или Исследование о развитии промышленности России в связи с ее общим таможенным тарифом 1891 года»;
• 1892 г. – Менделеев принимает предложение возглавить Депо образцовых мер и весов, т. е. метрологическую службу России, которой он руководил до конца жизни;
• 1893 г. – разработка Программы переустройства государственной службы мер и весов, в которой предусматривались: (1) создание центрального научного метрологического учреждения России – Главной палаты мер и весов, (2) разработка национальной системы эталонов, воплощающей в себе высший, мировой уровень развития науки и техники, в том числе метрологии, и отвечающей требованиям развития российской промышленности, (3) создание в городах России сети поверочных учреждений нового типа, (4) переход на десятичную (метрическую) систему мер [9, с. 57];
• 1899 г. – одобрение законопроекта «Положение о мерах и весах» на Общем собрании Государственного совета; в результате Главной палате мер и весов было придано значение центрального поверочного учреждения России, в которой Д. И. Менделеев принял пост управляющего [9, с. 58];
• 1905; 1906; 1907 гг. – выдвижение на Нобелевскую премию, но каждый раз возникали какие-то препятствия при окончательном решении Нобелевского Комитета (в 1905 году отдали предпочтение А. Байеру, в 1906 году – А. Муассану, что говорит только об одном – об осторожности Нобелевского Комитета по отношению к русским гениям).

 

- 6 -

Уже из этого перечня видно, что само становление Д. И. Менделеева как ученого проходило по пути энциклопедического охвата почти всех наук, направленного на приближение жизни и российского общества и человечества к состоянию глобально-системной или ноосферной, если воспользоваться уже понятием учения о ноосфере В. И. Вернадского и его современным развитием в форме Ноосферизма, гармонии между ними – Россией и человечеством – и живой Землей.

 

В «Учении о промышленности» Д. И. Менделеев, обсуждая проблему взаимодействия промышленности с природными условиями ее функционирования и развития, замечает: «…Земля… живет своей особой жизнью, что представляет такую же научную истину, как и понятие о движении земного шара в пространстве. Эта жизнь всей Земли оказывает прямое влияние и на промышленную деятельность…» [5, с. 457].

 

В настоящее время, в условиях состоявшейся первой фазы Глобальной экологической катастрофы, климато-географические основания воспроизводства жизни общества, экономик стран мира, введения учета разнообразия природных условий воспроизводства жизни человека и общества в теоретический контекст экономической науки и практики ведения хозяйства в разных регионах Земли, на что обращал внимание Д. И. Менделеев в своем учении о промышленности, становится частью императива экологического выживания человечества в XXI веке. Прислушаемся к голосу Д. И. Менделеева: «Земля сама по себе, т. е. почва с климатом, по самой очевидности, не может быть вровень распределена для всех людей ни в качественном, ни в количественном отношениях; страны всегда будут сильно отличаться между собой в этом смысле, а внутри стран различий будет не менее того, хотя «солнце всем светит одинаково» [5, с. 456].

 

- 7 -

Менделеев – титан эпохи русского Возрождения, выдающийся ученый, один из самых ярких представителей не только русской, но и мировой науки XIX века. Академик РАН В. В. Окрепилов отмечал в своем докладе на расширенном заседании Президиума Санкт-Петербургского научного центра РАН, посвященном 175-летию со дня рождения великого русского ученого в 2009 году, что при опросе общественного мнения на тему «Самый выдающийся ученый», который был проведен в 2006 году в Москве некоммерческим партнерством «Мир науки», «Д. И. Менделеев занял третью позицию после Исаака Ньютона и Альберта Эйнштейна, обойдя не менее великого Ломоносова». При ответах на вопрос «Кто является символом науки?» «имя Дмитрия Ивановича Менделеева вошло в первую пятерку, наряду с Ломоносовым, Леонардо да Винчи, Исааком Ньютоном и Альбертом Эйнштейном» [9, с. 16; 17], а при опросе «в проекте “Имя России” Д. И. Менделеев был единственным представителем науки среди 12-ти имен, из которых делался выбор» [9, с. 17]. Это уже говорит об огромном авторитете имени Менделеева в рефлексии как российского общества, так и мировой научной общественности.

 

- 8 -

Самое большое открытие, делающее славу не только самому Менделееву, но и в целом русской науке, пытливой мысли русского человека, всей России, – это открытие Периодического закона в организации «мира» химических элементов, т. е. атомов, из которых складываются молекулы, вещество, живые системы и космические тела в нашей Вселенной.

 

Здесь проявился особый склад интеллекта Менделеева – гениальная способность к систематизации и обобщению, благодаря которым и познается Космос как Порядок и Гармония нашей Вселенной и всего Универсума, тот «энциклопедический компендиум» эпохи (по выражению Карла Маркса) [4, с. 27], который присутствовал в «голове» Менделеева как благодаря российской системе воспитания и образования, так и благодаря особенностям склада ума и мировоззрения, которые он воспринял от своих предков, от «глубин» интеллектуально-ценностного генома русского народа.

 

В монографии Э. Н. Елисеева, Ю. В. Сачкова и Н. В. Белова «Потоки идей и закономерности развития естествознания» подчеркивалось, что «фундаментально новые идеи выступают как более обобщенные», и что «выработка более обобщенных знаний означает также проникновение в более глубокую сущность действительности, отображение сущности высших порядков» [4, с. 19].

 

Таким обобщением, проникающим в более глубокую сущность мира атомов и молекул, который стал предметом химии как науки, и явился Периодический закон Д. И. Менделеева, фактически определивший как пересмотр всех оснований научного мировоззрения на рубеже XIX и ХХ веков, так и смену парадигм естествознания. Можно говорить с определенной относительностью о менделеевской парадигмальной революции в основаниях естествознания, порожденной Периодическим законом.

 

«Периодический закон» был открыт Дмитрием Ивановичем в процессе работы над теоретическим обобщением основ общей химии как науки в феврале 1869 года. Работая над 2-й частью «Основ», Менделеев подошел вплотную к проблеме «группировки элементов по валентности к их расположению по сходству свойств и атомному весу» [9, с. 31]. 17 февраля у него произошел творческий прорыв, когда интуиция гения вдруг осветила своим светом истину (вначале «во сне», а затем – «наяву»): последовательное возрастание атомных весов элементов сопровождается периодическим изменением их свойств. Возникла знаменитая таблица химических элементов Менделеева, опубликованная в окончательном виде в начале 1871 года в последнем выпуске первого издания «Основ химии».

 

Особенность открытия Менделеева состояла в том, что это был открыт особый закон, описываемый не математической формулой (уравнением), как принято в физике, а на особом языке – языке своеобразной классификационной (или таксономической) матрицы, где название элемента указывало на класс (таксон) химических элементов (типов атомов), а возникающая координатная сетка <«номер группы – номер ряда»> раскрывала этот закон в форме объединения в «столбцы» – «группы» – по сходству (по валентности) химических элементов (их возможного замещения в классах веществ), а в «ряды» – по их периодическим изменениям.

 

Гениальность Менделеева проявилось в том, что он свободно оставил пустые клетки для пока несуществующих элементов, которые еще не были открыты наукой, но должны существовать в мире в соответствии с открытым Периодическим законом. Так, Менделеев предсказал химические и физические свойства элементов «экабора» и «экаалюминия», которые будут открыты в ближайшем будущем.

 

Открытие галлия («экаалюминия») в 1875 году во Франции и в 1879 году «скандия» («экабора») в Швеции замечательно подтвердили прогнозы Менделеева и заставили научное сообщество мира взглянуть на форму систематики элементов, которую представил Менделеев в виде Периодического закона, именно как на закон.

 

В 1889 году по приглашению Британского химического общества Менделеев принял участие в очередных «Фарадеевских чтениях» и выступил с докладом о периодической системе элементов, после чего популярность Менделеева в мире и в России резко возросла.

 

Академик РАН Г. Ф. Терещенко по поводу менделеевского открытия в 2009 году при праздновании 175-летнего юбилея Менделеева сказал так: «Через все творчество Менделеева прослеживается стремление ответить на вопрос: какова связь между составом и свойством. Удивительно, что этот вопрос мучает многих исследователей и до сих пор. Мне представляется, что этот великий человек, гений, сделал так много, по крайней мере, в химии, что все мы, наверное, можем считать себя в определенной мере продолжателями его учения. Трудно найти пример, по своей грандиозности сравнимый с периодическим законом Менделеева. 140 лет Таблица не подвергалась каким-то принципиальным изменениям. Это лучшее подтверждение гениальности Менделеева, и, наверное, мы должны гордиться, что он наш земляк, живший и творивший, образно говоря, в этих стенах» [9, с. 89] (выделено мною, С. А.).

 

- 9 -

Что скрывается за Периодическим законом Д. И. Менделеева? – Спираль атомной эволюции и, следовательно, атомной эволюции вещества. Выполненные мною в рамках развития системогенетики как науки о законах и механизмах наследования (преемственности) в эволюции разных системных миров системные обобщения привели к открытию Закона спиральной фрактальности системного времени, представляющего собой системное (космологическое) обобщение аналогов принципа Геккеля по отношению к разным предметным средам – «онтогенез повторяет филогенез». В соответствии с этим законом спираль «конуса» любой прогрессивной эволюции (ведущей к росту сложности, кооперативности структур эволюционирующих систем) отображается на спираль онтогенеза (жизненного цикла) этой системы. Имеется много примеров, подтверждающих гипотезу о существовании такого закона. В частности, ее подтверждают исследования Д. Б. Архангельского, Г. Г. Длясина. Если эта гипотеза справедлива, то тогда можно говорить о существовании аналогов Периодического закона Менделеева применительно к разным «системным мирам». Г. Г. Длясин открыл аналог такого Закона по отношению к алфавитам языков разных народов. Д. Б. Архангельский открыл существование периодической таблицы цветковых растений, в которой закодирована спираль эволюции цветковых растений, отраженная в изменениях форм частиц пыльцы. Мною в 1993 выдвинута гипотеза о существовании периодической системы антропотипов человека.

 

Если принять гипотезу существования Закона спиральной фрактальности системного времени, то открытие Д. И. Менделеева, вполне возможно, является первой ступенью на пути открытия фрактально-спирально-симметрийной картины мира, сопряженной с системогенетической парадигмой универсального эволюционизма [7], утверждающего неслучайность появление человека на Земле, в том числе и гения Д. И. Менделеева, открывшего Периодический закон элементов.

 

- 10 -

Трудно найти область научных знаний, или человеческой практики, в которую не заглянул бы пытливый взгляд титана эпохи русского Возрождения – Дмитрия Ивановича Менделеева. Список его научных результатов, концепций, технологий, которые он внедрял в практику российской промышленности, огромен. По масштабу универсальности и разнообразию своей деятельности как ученого, мыслителя, философа, инженера, экономиста, я думаю, он не уступает Ломоносову, стоящему наряду с Петром Великим у истоков эпохи русского Возрождения. И по этому своему «измерению» Д. И. Менделеев может быть назвал «Ломоносовым» XIX века.

 

Сам Менделеев незадолго до своей кончины так оценил самого себя в своем дневнике: «Всего более четыре предмета составили моё имя: периодический закон, исследование упругости газов, понимание растворов как ассоциаций и “Основы химии”» [9, с. 18].

 

Однако универсализм Менделеева далеко выходит за рамки этих 4-х научных результатов. Выделим следующие его результаты и мировоззренческие установки:

• преподавательская деятельность, причем активный взгляд ученого на образование как предмет научного исследования, выдвижение императива непрерывного образования (образования через всю жизнь человека), борьба за высокий уровень естественнонаучной фундаментальной подготовки по всем направлениям высшего образования;
• отстаивание взгляда на высокую роль науки как социального института в развитии общества, экономики, технологий; особенно эта установка проявилась в менделеевской программе преобразования Академии наук через превращение ее в главный научный центр России и в главного эксперта проектов и программ социально-экономического и технологического развития России, которые рождаются в апартаментах власти;
• отставание принципа «Точная наука немыслима без меры», который в жизни Менделеева стал принципом его стратегии развития метрологической системы России на рубеже XIX и ХХ веков;
• отставание протекционизма в развитии промышленности и в целом хозяйства России (которое проявилось в целой системе проектов и работ Менделеева по тарифной и таможенной политике России, создании дешевой транспортной инфраструктуры (транспортных систем) экономики России, в проекте золотого рубля и др.);
• установка на познание России как самостоятельной целостности, которая им была раскрыта уже в начале ХХ века, в книгах «Заветные мысли» и «Познание России». Фактически им в этих работах был совершен синтез проблем демографии, хозяйственного развития с проблемами физической, экономической и этнографической географии России, со статистическим анализом данных переписи населения России 1897 года, с проблемой сохранения лесов России, уже поставленной в свои времена Петром Великим и Александром III; в этом блоке исследований Д. И. Менделеева просматривается установка, сформулированная В. И. Вернадским, по изучению естественных производительных сил России и воплотившаяся в работе Комиссии по изучению естественных производительных сил России (КЕПС); нужно отметить, что именно Д. И. Менделеевым осуществлена постановка проблемы становления математической географии, географического районирования с учетом кривизны земной поверхности, неоднородности ландшафтов (на современном языке – биогеоценозов) и неоднородности населенности территории [5, с. 172 – 177] (следует заметить, что эта менделеевская постановка актуализируется в начале XXI века как момент становления ноосферной географии);
• постановка проблемы мира без войн, которую он связывал с понятием «о свободе труда», благодаря которому можно будет избежать кризис «тесноты Земли» [5, с. 228; 229];
• постановка проблемы народного просвещения, в котором он выступил продолжателем социально-педагогической линии, восходящей к работам Н. И. Пирогова; он указал на связь задач народного просвещения и хозяйственного (промышленного) развития России.

 

- 11 -

Д. И. Менделеев в 1890 году изобрел «бездымный порох». Он заменил метательный заряд, «черный порох», на бездымный или пироколлодиевый, который был им создан. Сразу же дальность стрельбы и убойная сила снарядов возросли. Но, как отметил А. С. Дудырев [9, с. 111], в силу жуткой отсталости химической промышленности России, в Русско-Японской войне, в знаменитом Цусимском сражении, при защите Порт-Артура применялось традиционное взрывчатое вещество под названием «черный порох», и это стало одной из причин и гибели Российского флота и потери Порт-Артура. Если бы менделеевское изобретение вошло в основу технологий изготовления снарядов для флота, картина была бы другой. Потому что японцы использовали секретное, более мощное взрывчатое вещество – «шимозу», которое было ничем иным, как пикриновой кислотой или тринитофенолом, которое и было открыто Менделеевым за 15 лет до этого, в 1890 году. Такова трагедия взаимодействия русского ученого и российского государства, когда наука не востребована ни государством, ни экономикой, которая периодически повторяется по сей день.

 

- 12 -

Все, кто учился у Менделеева, подчеркивали «философскую основу его научных мировоззрений, которая сквозила в широко объемлющих формулах и глубоких анализах» (Б. П. Вейнберг). Будучи ученым и мыслителем универсалистского типа, он пытался такую же широту научного мировоззрения передать своим ученикам. Б. П. Вейнберг вспоминал: «…Экскурсы в область механики, физики, астрономии, астрофизики, космогонии, метеорологии, геологии, физиологии животных и растений, агрономии, а также в сторону различных видов техники до воздухоплавания и артиллерии включительно, – были части в его лекциях» [9, с. 117]. В. Е. Грум-Гржимайло отмечал, что в лекциях Менделеев «передавал своим ученикам свое умение наблюдать и мыслить, что не дает ни одна книга… Педагоги, делающие из инженеров коробочку с двадцатью местами ручного багажа, боятся чего-нибудь не досказать студенту.. недодать ему рецептов на всю жизнь… Когда Д. И. Менделеев учил химически думать, он делал не только свою работу, не только работу всего цикла химических наук, но работу всего естественного факультета» [9, с. 118].

 

- 13 -

Менделеев был и великим ученым, и великим учителем, и великим гражданином России своей эпохи.

 

В Менделееве, на мой взгляд, запечатлелся универсализм пушкинского цикла эпохи великого русского Возрождения, который приблизительно охватывает время с ~ 1810 – 1820 гг. по 1910 – 1920 гг.

 

Этот универсалистский цикл породил, кроме универсального гения А. С. Пушкина, такие не менее универсальные умы, каковыми являются Ф. М. Достоевский, Н. Ф. Федоров, Л. Н. Толстой, Н. Е. Жуковский, К. Э. Циолковский, В. С. Соловьев, Ф. И. Тютчев и другие. И этот цикл породил из своих оснований вернадскианский цикл, который в начале XXI века подвигает Россию вместе с человечеством к ноосферному прорыву, к управляемой социоприродной эволюции на базе научно-образовательного общества и общественного интеллекта.

 

Многие идеи, которые входят в учение о ноосфере В. И. Вернадского и ноосферизм как научно-мировоззренческую систему и программу ноосферно-ориентированного синтеза наук в XXI веке, имеются в той или иной форме представления уже у Д. И. Менделеева.

 

Вот как писал Д. И. Менделеев, подчеркивая связь науки и тех процессов, которые определяются гомеостатическими механизмами биосферы и планеты Земля как суперорганизмов:

«Развитие метеорологических наблюдений в Европе и Северной Америке дало возможность доказать, что вихри существуют постоянно и в наших широтах, и если они здесь не достигают такой силы, как под тропиками, то здесь охватывают они несравненно больше, чем там, пространство. Вихри, достигающие к нам, обыкновенно направляются из океана, следуют в нем по берегу той реки в океане, которую называют Гольфстримом, и двигаются чаще всего с запада на восток. Прохождение вихря в данной местности, с несомненностью, определяет многие перемены в состоянии погоды этого места… Естествоиспытатели не пророки, а науку пытаются сделать пророчествующей» [5, с. 551; 552].

 

Д. И. Менделеев всегда подчеркивал необходимость тесного союза науки как производительной силы и силы управления и общественного развития. А этот союз и лежит в основе модели «Ноосферы Будущего» как управляемой социоприродной эволюции – как императива выживаемости человечества в XXI веке. Менделеев подчеркивал – «общее совершенствование посредством блага отдельных лиц, семей, народов и государств» [5, с. 473], что и есть ноосферная гармония на языке ноосферного учения.

 

С. Цвейг как-то сказал о Д. И. Менделееве как о «гении одной ночи». Красивый, броский образ, слегка ироничный, и неверный.

 

«Одна ночь» открытия Периодического закона гением Менделеева 17 февраля 1869 года была подготовлена все эволюцией сознания и бессознательного Менделеева, в которых отпечатались не только творческая жизнь автора закона, его исследовательского поиска, но и «генетика» всех предыдущих поколений, социогенетика культуры и науки России и мира.

 

В одном мгновении Эволюции отпечатывается, в соответствии с Законом спиральной фрактальности системного времени, вся предшествующая Эволюция.

 

Гений Д. И. Менделеева останется навсегда в истории человеческой мысли, пока будет живо человечество, потому что Периодический закон бытия мира атомов – химических элементов – это закон бытия Вселенной, открытый человеческим Разумом в лице Менделеева.

 

Дмитрий Иванович Менделеев – титан эпохи русского Возрождения. Его творчество – это великое Слово этой Эпохи всему миру человечества. Следующим Словом будет Космо-Ноосферный прорыв человечества, вне которого ни у России, ни у творчества нет будущего [7].

 

Собрание сочинений Д. И. Менделеева имеет 24 тома, из них только один том посвящен теме Периодической системы элементов. Все это свидетельствует об огромном богатстве творческого наследия Менделеева, которое еще ждет своего познания и своей актуализации через призму задач современного развития мира и России.

 

В 2009 году председатель Санкт-Петербургского Научного центра РАН лауреат Нобелевской премии академик Жорес Иванович Алферов предложил присвоить Санкт-Петербургскому университету имя Дмитрия Ивановича Менделеева. Предложение остается. Ведь носит МГУ имя М. В. Ломоносова. Разве Санкт-Петербургский университет не достоин имени титана эпохи русского Возрождения Д. И. Менделеева, великого ученого-энциклопедиста, русского космиста-мыслителя? – Конечно, достоин. Осталось только осознать такую необходимость, а за этим осознанием будет стоять осознание нашим научным и академическим сообществом действительного значения Дмитрия Ивановича Менделеева для нашей жизни и нашего будущего.

 

Список литературы

1. В. И. Вернадский и ноосферная парадигма развития общества, науки, культуры, образования и экономики в XXI веке: коллективная монография / Под науч. ред. А. И. Субетто и В. А. Шамахова. В 3-х томах. – СПб.: Астерион, 2013. –1742 с.

2. Вернадскианская революция в научно-образовательном пространстве России: коллективная монография / Под науч. ред. А. И. Субетто и В. А. Шамахова. – СПб.: Астерион, 2013. – 404 с.

3. Вернадскианская революция в системе научного мировоззрения – поиск ноосферной модели будущего человечества в XXI века / Под науч. ред. А. И. Субетто. – СПб.: Астерион, 2003. – 598 с.

4. Елисеев Э. Н., Сачков Ю. В., Белов Н. В. Потоки идей и закономерности в развитии естествознания. – Л.: Наука, ЛО, 1982. – 300 с.

5. Менделеев Д. И. К познанию России. – М.: Айрис Пресс, 2002. – 576 с.

6. Менделеев Д. И. Основатель государственной метрологической службы России: Материалы международной научно-технической конференции, посвященной 175-летию со дня рождения Д. И. Менделеева / Под общ. ред. В. В. Окрепилова. – СПб.: Легаси, 2009. – 112 с.

7. Субетто А. И. Зов будущего: мир, человечество и Россия на пути к ноосферной гармонии. – СПб.: Астерион, 2014. – 632 с.

8. Субетто А. И. Эпоха Русского Возрождения в персоналиях. I том. Титаны Русского Возрождения. – СПб. – Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2008. – 500 с.

9. Юбилей Д. И. Менделеева. Материалы расширенного заседания Президиума Санкт-Петербургского научного центра РАН / Под общ. ред. В. В. Окрепилова. – СПб.: Наука, 2009. – 208 с.

 

References

1. Subetto A. I., Shamakhov V. A. V. I. Vernadskiy and Noospheric Paradigm of Development of Society, Science, Culture, Education and Economy in the XXI Century [V. I. Vernadskiy i noosfernaya paradigma razvitiya obschestva, nauki, kultury, obrazovaniya i ekonomiki v XXI veke]. Saint Petersburg, Asterion, 2013, 1742 p.

2. Subetto A. I., Shamakhov V. A. Vernadskiy’s Revolution in Scientific and Educational Space of Russia [Vernadskianskaya revolyutsiya v nauchno-obrazovatelnom prostranstve Rossii]. Saint Petersburg, Asterion, 2013, 404 p.

3. Subetto A. I. Vernadskiy’s Revolution in the System of  Scientific Worldview – Search of Noospheric Model of Human Future in the XXI Century [Vernadskianskaya revolyutsiya v sisteme nauchnogo mirovozzreniya – poisk noosfernoy modeli buduschego chelovechestva v XXI veka]. Saint Petersburg, Asterion, 2003, 598 p.

4. Eliseev E. N., Sachkov Yu. V., Belov N. V. Flows of Ideas and Patterns in the Development of Science [Potoki idey i zakonomernosti v razvitii estestvoznaniya]. Leningrad, Nauka, LO, 1982, 300 p.

5. Mendeleev D. I. Toward Knowledge of Russia [K poznaniyu Rossii]. Moscow, Ayris Press, 2002, 576 p.

6. Okrepilov V. V. Mendeleev D. I. – the Founder of the State Metrological Service of Russia [MendeleevD.I. Osnovatel gosudarstvennoy metrologicheskoy sluzhby Rossii]. Materialy mezhdunarodnoy nauchno-tekhnicheskoy konferentsii, posvyaschennoy 175-letiyu so dnya rozhdeniya D. I. Mendeleeva (Materials of International Scientific and Technical Conference Dedicated to the 175th Anniversary of D. I. Mendeleev). Saint Petersburg, Legasi, 2009, 112 p.

7. Subetto A. I. Call of Future: the World, Humanity and Russia on the Way to Noospheric Harmony [Zov buduschego: mir, chelovechestvo i Rossiya na puti k noosfernoy garmonii]. Saint Petersburg, Asterion, 2014, 632 p.

8. Subetto A. I. The Epoch of Russian Renaissance in Personalities. Vol. 1. The Titans of Russian Renaissance [Epokha Russkogo Vozrozhdeniya v personaliyakh. I tom. Titany Russkogo Vozrozhdeniya]. Saint Petersburg – Kostroma, KGU im. N. A. Nekrasova, 2008, 500 p.

9. Okrepilov V. V. Jubilee of D. I. Mendeleev [YubileyD.I. Mendeleeva]. Materialy rasshirennogo zasedaniya Prezidiuma Sankt-Peterburgskogo nauchnogo tsentra RAN (Materials of the Extended Meeting of the Presidium of the St. Petersburg Scientific Center RAS). Saint Petersburg, Nauka, 2009, 208 p.

 
Ссылка на статью:
Субетто А. И. Дмитрий Иванович Менделеев – титан эпохи русского Возрождения (доклад) // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1. – С. 111–127. URL: http://fikio.ru/?p=977.

 
© А. И. Субетто, 2014

УДК 612.821; 159.91

 

Забродин Олег Николаевич – Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова Министерства здравоохранения Российской Федерации», кафедра анестезиологии и реаниматологии, старший научный сотрудник, доктор медицинских наук, Россия, Санкт-Петербург.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

193232, Россия, Санкт-Петербург, ул. Льва Толстого, 6-8,

тел.: +7(812) 585-60-13.

Авторское резюме

Предмет исследования: Анализ становления и развития взглядов физиолога и психиатра, ученика Э. Крепелина и И. П. Павлова профессора В. С. Дерябина на психофизиологическую проблему в аспекте его представлений о роли потребностей и аффективности (чувств, влечений и эмоций) в психической деятельности и поведении человека.

Результаты: Анализ показал, что приверженность В. С. Дерябина изучению психофизиологической проблемы определила не только содержание его научных исследований, но и характер жизненных устремлений. Такая приверженность определила выбор медицинской специальности – психиатрии, работу в лабораториях И. П. Павлова в качестве соискателя, последующие исследования у психических больных с органическими повреждениями головного мозга и, наконец, возвращение к работе в области физиологии высшей нервной деятельности. К изучению психофизиологической проблемы В. С. Дерябин подходил с позиций материалистического монизма. Ключом к решению психофизиологической проблемы ученый считал изучение роли аффективности в психической деятельности и поведении животных и человека. Этому посвящены работы В. С. Дерябина: монография «Чувства, влечения и эмоции», в которой он обосновал основные положения учения о физиологических основах аффективности, и психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье», «О гордости».

Выводы: В своих исследованиях аффективности как явления психофизиологического В.С. Дерябин преодолел дуализм в изучении человека – существа биологического и социального, и выявил зависимость психических процессов от потребностей и сигнализирующих о них чувств, влечений и эмоций.

 

Ключевые слова: психофизиологическая проблема; аффективность; чувства; влечения; эмоции.

 

Psycho-physiological Problem is a Fundamental Problem in V. S. Deryabin’s Works

 

Zabrodin Oleg Nikolaevich – St. Petersburg State Medical University Named after Academician Pavlov, Ministry of Public Health of Russian Federation, Anesthesiology and Resuscitation Department, senior research worker, Doctor of Medical Sciences. St. Petersburg, Russia.

E-mail: ozabrodin@yandex.ru

6-8 Lew Tolstoy st., St. Petersburg, Russia, 197022,

tel: 8(812) 585-60-13.

Abstract

Purpose: The analysis of view formation and development of professor V. S. Deryabin, a physiologist and psychiatrist, E. Krepelin’s and I. P. Pavlov’s follower, on a psychophysiological problem including his ideas of the role of needs and affectivity (feelings, inclinations and emotions) in man’s mental activity and behavior.

Results: The analysis has shown that V. S. Deryabin’s devotion to studying the psychophysiological problem defined not only the content of his scientific research, but also the nature of vital aspirations. Such devotion determined his choice of medical sphere, i.e. psychiatry, his work in I.P. Pavlov’s laboratories, the research of mental patients with organic brain injuries, and, at last his return to the field of physiology of higher nervous activity. V. S. Deryabin studied the psychophysiological problem on the basis of materialistic monism. The scientist considered the study of the role of affectivity in animal and human mental activity and behavior to be a key to the solution of the psychophysiological problem. The following V. S. Deryabin’s works, namely, his monograph “Feelings, Inclinations and Emotions”, in which he formulated the main principles of his doctrine of physiological affectivity bases, and psychophysiological essays “About Consciousness”, “About Ego”, “About Happiness”, “About Pride” are devoted to this problem.

Conclusions: In his research of affectivity as psycho-physiological phenomenon V.S. Deryabin overcame dualism in man’s studying as biological and social being and revealed the dependence of mental processes on needs as well as feelings, inclinations and emotions based on them.

 

Keywords: psycho physiological problem; affectivity; feelings, inclinations, emotions.

 

Приступая к написанию статьи, натолкнулся на высказывание Анатоля Франса. В1914 г в романе «Восстание ангелов» он писал: «Но что такое дух и что такое материя? Раньше их противопоставляли друг другу. Теперь же… человеческая наука старается объединить их как два аспекта одной и той же сущности» [42, с. 250]. Это глубокое замечание известного писателя и мыслителя было созвучно устремлению И. П. Павлова наложить на физиологическую канву субъективные явления человека.

 

Соотношение духовного и материального, психического и физиологического в человеке с юношеских лет занимало внимание Викторина Сергеевича Дерябина (1875 – 1955) – физиолога и психиатра, ученика и последователя Ивана Петровича Павлова [24; 25; 28]. По этому поводу он в «Письме внуку» писал следующее: «Когда-то я думал, что человек – существо разумное, одаренное свободной волею, но вот перед моими глазами прошла жизнь многих людей, и я понял, что все не так просто, как прежде казалось, что я, в сущности, не знаю, что такое человек.… Человек знает себя со стороны чувств, желаний, надежд, опасений, симпатий и антипатий, мыслей и намерений, но не знает, как и почему они возникают, не знает их материальной, физиологической и социальной обусловленности. Из этого незнания вытекает масса самообманов, иллюзий, заблуждений, о которых человек не подозревает. Он очень часто не сознает, что чувства, желания, эгоизм, честолюбие и т. д. управляют его разумом. Когда я разглядел все это, передо мною встал вопрос: что такое человек с его «свободной волей» и его поступками? Тогда-то я и стал психиатром, изучал психологию и физиологию центральной нервной системы, и это определило направление всей моей работы, стало делом жизни» [16, с. 60 – 61].

 

На выбор специальности оказал влияние известный немецкий психиатр Эмиль Крепелин, лекции которого В. С. Дерябин слушал во время учебы в Мюнхенском университете. Стремление к выяснению материальной, физиологической основы психической деятельности привело его в лаборатории И. П. Павлова при Императорских Институте экспериментальной медицины (ИИЭМ) и Военно-медицинской академии (ИВМА). Здесь он под руководством И. П. Павлова с 1912 по 1914 гг. выполняет диссертационную работу. По свидетельству А.Г.Иванова-Смоленского [26], В. С. Дерябин был первым психиатром, работавшим у И. П. Павлова в качестве соискателя. В марте 1917 г. в ИВМА он защищает докторскую диссертацию на тему: «Дальнейшие материалы к физиологии времени как условного возбудителя слюнных желез» [2]. Работа В. С. Дерябина находилась в ряду работ, которые И. П. Павлов приводит в своем обобщающем труде «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных» [35, с. 359], и явилась одним из кирпичиков, из которых И. П. Павлов создавал стройное здание учения о высшей нервной деятельности (ВНД).

 

Работу в качестве психиатра В. С. Дерябин продолжил в 1920 г. в Сибирской областной психиатрической лечебнице в г. Томске. Интерес к психофизиологической проблеме отражает его доклад «К истории психологии», сделанный на конференции врачей в 1922 г. [3]. В докладе-статье автор приводит подробный обзор взглядов философов на эту проблему. В частности, он подробно останавливается на представлениях известного немецкого физика Эрнста Маха, который выдвинул монистический вариант психофизиологической проблемы. Э. Мах сделал попытку вывести все явления душевной жизни из ощущений, проследив влияние ощущений, как основы, при всяком усложнении в развитии психики, включая до высших проявлений интеллекта. Ощущение есть одновременно субъективное, психическое явление, и, вместе с тем, оно может быть изучено объективно физическими методами (например, слух, зрение). Значительное место в этой статье В. С. Дерябин уделяет изложению учения И. П. Павлова о ВНД, которое составляет физиологическую основу психических процессов. Статью автор завершает убежденностью в том, что «в сравнительно недалеком будущем выяснением физической стороны психических процессов и установлением функциональных отношений ее к явлениям субъективным будет выяснена объективная обусловленность психических процессов и их взаимная связь» [3, с. 20].

 

Знакомство с докладом, сделанным В. С. Дерябиным в 1922 г, показывает, что уже в это время у него начали складываться представления, легшие в основу учения о физиологических основах аффективности, изложенных им в последующей монографии «Чувства, влечения и эмоции».

 

Важным этапом в формировании взглядов В. С. Дерябина на психофизиологическую проблему явилось изучение им психических нарушений у больных в исходных состояниях эпидемического энцефалита [4; 6; 23]. На основании выполненных исследований в обобщающей статье «О закономерности психических явлений» [5; 17] В. С. Дерябин приходит к выводу: «Изучение эпидемического энцефалита показало, что эмоционально-волевая сфера связана со стволом мозга, с образованиями, которые в ходе развития организмов появляются ранее, чем полушария мозга с корой. Мозговая кора и связанные с ней интеллектуальные процессы в филогенезе появляются позднее. Следует полагать, что установленная психологическим исследованием зависимость интеллекта от эмоциональной сферы связана с анатомической организацией мозга» [17, с. 1318 – 1319].

 

В указанной статье ученый намечает пути изучения психики человека с позиций учения И. П. Павлова о ВНД и учения А. А. Ухтомского о доминанте. Главные положения статьи легли в основу монографии «Чувства, влечения и эмоции», первый вариант которой был написан в 1928 – 1929 гг. По представлениям В. С. Дерябина, ключ к решению психофизиологической проблемы лежит в изучении чувств, влечений и эмоций. В них физиологическое и психическое находятся в неразрывном единстве. И в наше время эмоции зачастую не относят к явлениям психическим. Это находит выражение в широко принятом термине «психоэмоциональный».

 

В статье «О закономерности психических явлений» В. С. Дерябин впервые выдвинул положение о «единой психофизиологической доминанте» при влечениях (ныне – мотивациях). На примере голода ученый показал, что ощущения голода и психические переживания при нем находятся в неразрывном единстве, подчиняясь закону доминанты А. А. Ухтомсого [41]. Как подчеркивал В. С. Дерябин, все психические функции (восприятие, внимание, отбор ассоциаций, мышление) и двигательная активность подчинены единой цели – поискам путей к удовлетворению господствующего влечения к пище и лежащей в его основе доминирующей потребности организма в поддержании химического и физико-химического постоянства внутренней среды организма (гомеостаза). В субъективном сознании это проявляется в стремлении прекратить неприятные ощущения с их негативной эмоциональной окраской, связанные с «голодными сокращениями» желудка.

 

В афористичной форме В. С. Дерябин [14, с. 102] это выразил словами: «Подхлестывая страданием и маня удовольствием, организм создает субъективные методы действий, направляя работу психики к удовлетворению своих очередных потребностей». При этом автор отрицает психофизиологический параллелизм В. Вундта, находясь на позициях материалистического монизма.

 

1927 – 1933 гг. были для В. С. Дерябина периодом интенсивной организационной деятельности. В это время он организует первую в Восточной Сибири кафедру психиатрии; будучи деканом медицинского факультета Иркутского госуниверситета, он принимает активное участие в создании Восточно-Cибирского медицинского института и Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества [7]. Клиническая работа того времени была далека от научных устремлений ученого. Итогом ее явился сборник трудов Восточно-Сибирского медицинского института «Сифилис при душевных болезнях. Под общ. ред. проф. В. С. Дерябина» [40]. Между тем, положение, сложившееся в психиатрии к началу 30-х гг., глубоко не удовлетворяло В. С. Дерябина и как психиатра и как физиолога. Об этом он писал в «Автобиографии». «Работая по психиатрии, пришел к заключению, что, руководясь клинико-психологическим методом исследования, психиатрия после установ­ления основных нозологических единиц зашла в тупик, что выяснение патологической сущности психических заболеваний может дать лишь материалистическое исследование, и в первую очередь физиология и патофизиология нервной системы» [28, с. 98].

 

Сказанное заставило его в 1933 г. вернуться к работе в области физиологии. После переезда в Ленинград он по рекомендации И. П. Павлова работает в руководимом Л. А. Орбели отделе специальной и эволюционной физиологии Всесоюзного института экспериментальной медицины, а после его реорганизации – в Институте эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности.

 

В предвоенные годы психофизиологическая проблема интересует В. С. Дерябина в аспекте корково-подкорковых взаимоотношений. В 1930 г. появляется работа И. П. Павлова «Физиология и патология высшей нервной деятельности», в которой он пишет следующее. «Высшая нервная деятельность слагается из деятельности больших полушарий и ближайших подкорковых узлов, представляя собой объединённую деятельность этих двух важнейших отделов центральной нервной системы…. В подкорковых центрах заключён фонд основных жизнедеятельностей организма … подкорка оказывает положительное влияние на кору больших полушарий, выступая в качестве источника их силы» [33, с. 402 – 403].

 

Эти представления И. П. Павлова были созвучны выполненным В. С. Дерябиным клиническим наблюдениям психических нарушений у больных эпидемическим энцефалитом. Прямым продолжением их представляются экспериментальные исследования, предпринятые им после переезда в Ленинград. Первым из них явилось изучение влияния повреждения таламуса и гипоталамической области у собак на ВНД. Повреждение указанных образований головного мозга привело к глубокому нарушению ВНД. Оно состояло в резком понижении интенсивности процессов условного возбуждения и ослаблении тормозных процессов, с изменением соотношения этих процессов в сторону преобладания торможения. При этом наступало понижение общей активности собак, нарушение функций зрительного и тактильного анализаторов, а также ослабление реакций на слабые раздражители при сохранении активно-оборонительных реакций на более сильные. Автор отмечает, что подобные нарушения оказались наиболее сходными с изменениями ВНД, отмеченными исследователями у старых собак, у собак с удаленной щитовидной железой или верхними симпатическими ганглиями. Во всех этих трех случаях усматривается ослабление или выключение активирующих симпатических влияний на ЦНС. Отсюда автор делает вывод о том, что «причину понижения возбудимости коры головного мозга следует видеть в повреждении вегетативных центров гипоталамической области» [10]. Такой вывод вполне согласуется с заключением В. С. Дерябина о том, что ослабление психических процессов у больных эпидемическим энцефалитом связано с повреждением патологическим процессом вегетативных подкорковых центров [6]. Все полученные факты свидетельствовали об ослаблении активирующего влияния на кору головного мозга его подкорковых образований.

 

Второе направление исследований состояло в изучении влияния на ВНД психотропного средства бульбокапнина, вызывающего у собак развитие кататонии, подобной то, которая имеет место у больных шизофренией. В этой работе сказался интерес психиатра к выяснению патофизиологических механизмов кататонического синдрома [11]. Исходным пунктом этого исследования послужила статья И. П. Павлова «Пробная экскурсия физиолога в область психиатрии», в которой он даёт углублённое изложение своих взглядов на кататонию. Согласно им, кататонические симптомы при гипнозе и при шизофрении возникают вследствие распространения торможения по различным отделам коры больших полушарий и различным отделам головного мозга, «в силу чего ближайшая подкорка … освобождается от постоянного контроля, постоянного торможения со стороны полушарий…» [32, с. 130].

 

В статье «Об экспериментальной бульбокапниновой кататонии у собак» В. С. Дерябин [11] отмечает возникновение под влиянием подкожного введения возрастающих доз бульбокапнина последовательного торможения коры головного мозга и подкорковых образований собак, выражающегося в ослаблении выработанных условных (пищевых, кислотных, двигательных) рефлексов. Отмеченное торможение проявлялось также в развитии каталепсии, достигающей степени восковой гибкости скелетных мышц конечностей, в возникновении негативизма – безусловного рефлекса, который автор назвал «рефлексом сохранения позы», а также активнооборонительных реакций. Таким образом, исследование В. С. Дерябиным бульбокапниновой кататонии у собак выявило значительное сходство её симптомов с кататоническими симптомами у людей в состоянии гипноза и у больных шизофренией, подтвердив предположение И. П. Павлова о том, что в основе этого явления лежит своеобразное разлитое торможение коры головного мозга и близлежащей подкорки. Вместе с тем, эту работу уместно отнести к первым психофармакологическим исследованиям.

 

Психофизиологический метод исследования нашел продолжение в работах В. С. Дерябина 30 – 40-х гг., посвященных кардинальным проблемам психологии: «О сознании», «О Я», «О счастье». Недаром он назвал перечисленные работы психофизиологическими очерками [15].

 

В средине 30-х гг. им написан очерк «О счастье» – по сути, монография, в которой нашли отражение физиологический, психологический, философский, социологический, эволюционный, онтогенетический, возрастной, психофизиологический, неврологический, психиатрический и даже психофармакологический аспекты этого психического переживания и социального явления.

 

Задачу исследования ученый сформулировал так: «Психофизиологическое изучение имеет объектом исследования ряд реакций положительного чувственного тона, наблюдающихся у здорового человека, а также при патологических состояниях организма и психофармакологических воздействиях» [15, с. 177]. Заканчивая очерк вопроса о счастье, автор пишет: «При психофизиологическом исследовании здесь установлены проявления общих принципов деятельности нервной системы: закона временной связи, закона адаптации и индукции, принципа доминанты, установлены проявления в психической области общих закономерностей во взаимоотношениях подкорковых образований и коры головного мозга и др.; установлена связь психических реакций с функционированием определенного анатомо-физиологического субстрата (роль зрительного бугра и гипоталамуса при переживаниях положительного чувственного тона, роль вегетативно-эндокринного аппарата и др.). Изучение вопроса с психофизиологической точки зрения несомненно имеет очень большое значение» [15, с. 181 – 182].

 

Занимаясь научным исследованием психофизиологической проблемы, В. С. Дерябин одновременно являлся ее популяризатором. Примером служит его статья «Душа и мозг», опубликованная в журнале «Наука и жизнь» в 1940 г [8]. Статья начинается разделом «Зависимость душевных явлений от мозга». По-видимому, ученый использует архаичный термин «душевные явления» вместо «психические явления», полемизируя с религиозными воззрениями. В этом разделе приводятся накопившиеся к тому моменту факты зависимости психики от различных воздействий на мозг (травма, нарушение мозгового кровообращения, различные заболевания, лихорадка, нарушения химического состава крови при голоде, воздействие алкоголя, наркотических и психофармакологических средств и т. п.).

 

В качестве примера сильного психотического средства автор приводит мескалин, вызывающий у людей яркие зрительные переживания, достигающие степени галлюцинаций. В качестве примера единства физиологических и психических процессов В. С. Дерябин приводит зависимость развития психики от развития отделов головного мозга. Зависимость высших психических функций от коры головного мозга автор иллюстрирует результатами экспериментов на собаках с удаленной корой головного мозга. У таких животных сохраняются реакции на раздражение органов чувств, однако исчезает ориентировка во внешней среде, а также реакции, связанные с накопленным жизненным опытом.

 

На рисунке извилин левого полушария головного мозга человека автор иллюстрирует зависимость нарушения психических функций от поражения патологическим процессом различных отделов головного мозга. При этом он подчеркивает, что протекание психических процессов в нем происходит путем согласованной деятельности его отделов и всего мозга в целом.

 

В небольшой по объему научно-популярной статье от описания приуроченности психических функций к нервным структурам автор переходит к психологическому понятию «личность» и ее нарушениям при органических повреждениях головного мозга.

 

Психофизиологический подход нашел отражение и в статье «Эмоции как источник силы» [9]. В ней ученый приводит примеры «динамогенного действия эмоций», вплоть до социальных, когда чувство патриотизма, проявляемое нашими войнами во время Великой Отечественной войны, давало образцы беспримерной физической и психической выносливости. В основе этого феномена, как показал В. С. Дерябин, лежит усиление адаптационно-трофической функции симпатической нервной системы, проявляемой в отношении органов чувств, скелетных мышц и центральной нервной системы [30].

 

В 1944 г. В. С. Дерябин возвращается в Ленинград из Свердловска, где он работал врачом-невропатологом в клинике нервных болезней Свердловского медицинского института, занимаясь лечением воинов с ранениями головного и спинного мозга. В это время его экспериментальные исследования продолжились в Институте физиологии им. И. П. Павлова АН СССР и были посвящены выяснению влияния децентрализации – перерезки спинного мозга и биологически активных веществ (ацетилхолин, адреналин) на рефлекторную возбудимость задних конечностей собак.

 

Несмотря на повседневную занятость экспериментальной работой, Викторин Сергеевич не оставлял изучения психофизиологической проблемы.

 

В очерках «О сознании» и «О Я», написанных во второй половине 40-х гг., психофизиологический метод был применен В. С. Дерябиным с целью изучения психологических проблем сознания и самосознания. Как упоминалось, оба очерка вошли в монографию «Психология личности и высшая нервная деятельность». С психофизиологических позиций сознание рассматривается авто­ром как функция мозга, непосредственно связанная с его механизмами, в первую очередь – с ВНД. При этом автор подчеркивает, что сознания как особой психической функ­ции, отдельной от других психических функций, нет. Эти высказывания автора нашли подтверждение в данных психопатологии [29], которые свидетельствуют о том, что ослабление, нарушение или выключение отдельных или нескольких психических функций, связанных с повреждением отделов головного мозга, вызывают те или иные нарушения сознания.

 

В психофизиологическом очерке «О Я» монографии «Психология личности и высшая нервная деятельность» В. С. Дерябин [15] приводит уровни интеграции соматических и психических процессов в организме, вершиной которых является переживание собственного «я». По В.С. Дерябину, эти уровни в процессе усложнения таковы: от интеграции соматических процессов в организме, через соматопсихическую интеграцию к высшей психофизиологической интеграции.

 

В работе «О Я» В. С. Дерябин отмечает, что «я» нельзя связать с каким-нибудь одним отделом головного мозга. «Я есть словесное обозначение индивидом своего организма как целого, в его психофизиологическом единстве. К я относится мое тело, мои чувствования, мои желания: я думаю, я решаю, я действую. Это я с его телом, с его чувствами, мыслями, стремлениями и действиями противостоит внешнему миру и находится с ним в постоянных и многообразных отношениях» [15, с. 63].

 

Таким образом, в своих психофизиологических исследованиях кардинальных проблем психологии (сознание, самосознание, социальные чувства и др.) В. С. Дерябин ведущее место отводил аффективности, которая интегрирует психические процессы (внимание, восприятие, мышление, активность) с целью добиться удовлетворения актуализированной потребности. Эти взгляды нашли подтверждение и развитие в представлениях современных авторов [27; 38; 39; и др.]. Так, согласно К. Изарду [27, с. 27], «эмоция – это нечто, что переживается как чувство (feeling), которое мотивирует, организует и направляет восприятие, мыш­ление и действия».

 

В 1949 г. в связи со 100-летием со дня рождения И. П. Павлова В. С. Дерябин пишет три статьи, в которых применяет психофизиологический метод исследования. Первой была статья, посвященная воспоминаниям об учителе – Иване Петровиче Павлове [22]. В «Воспоминаниях» В. С. Дерябин дает анализ творческой личности И. П. Павлова и вместе с тем обосновывает принципы анализа личности выдающихся ученых, включающие их психофизические конституции (разрядка моя – О. З), которые могут быть применены при написании их биографий и исследовании научного творчества. Ученый остается верен психофизиологическому подходу, включающему освещение роли наследственных факторов, конституции, темперамента, типа ВНД, соотношения процессов возбуждения и торможения. Там же в качестве задатков будущей творческой активности И. П. Павлова В. С. Дерябин отмечает присущее ему с детства упорство в преследовании поставленной цели, какой бы она ни была. Состязательность, стремление побеждать в детских играх (городки) сохранялись у него до глубокой старости. Любовь к физическому труду на открытом воздухе («копаться в огороде»), в чем он находил «мышечную радость», чувство от удачно выполненной физической работы были у него даже значительно ярче удовольствия от решения каких угодно умственных задач [22, с. 141]. Далее В. С. Дерябин отмечает энергетически насыщенный темперамент И. П. Павлова, который «вызывал чрезвычайную страстность ко всякому делу, но эта страстность всегда сдерживалась и контролировалась» [22, с. 141]. В этом, по мнению В. С. Дерябина, проявлялся сильный уравновешенный тип ВНД по классификации самого И. П. Павлова [22].

 

Тогда же В. С. Дерябиным была написана статья «Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о «слитии» субъективного с объективным» [19]. Можно предположить, что неопубликование статьи в свое время могло быть связано с междисциплинарным, в значительно степени – философским, ее характером. В 40-х гг. философские проблемы, в частности, – соотношения материального и идеального, находились под жестким контролем партийных идеологов: идеальное (психическое) ни в коем случае недопустимо было сводить к материальному, как это делали французские энциклопедисты, в частности, – Ж. Ламетри и их последователи, – «вульгарные материалисты» (Л. Бюхнер, К. Фохт, Я. Молешотт).

 

В статье В. С. Дерябин последовательно рассматривает формирование и развитие взглядов И. П. Павлова по вопросу «слития» субъективного с объективным. Важными этапами на этом пути явилась книга И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» (1863) и создание И. П. Павловым метода исследования функций больших полушарий головного мозга – метода условных рефлексов. Хотя исследования И. П. Павлова строго ограничивались областью физиологии, но цель его стояла дальше: «… наши исследования… должны впоследствии составить основной фундамент психологического знания» [31].

 

Для достижения возможности переноса объективных знаний на субъективный мир потребовалось три десятка лет упорной, широко организованной работы коллектива научных сотрудников под руководством И. П. Павлова. В 1933 г в предисловии к книге А. Г. Иванова-Смоленского «Основные проблемы высшей нервной деятельности» И. П. Павлов писал, что с установлением основных правил высшей нервной деятельности «открывалась все большая и большая возможность накладывать явления нашего субъективного мира на физиологические нервные отношения, иначе сказать, сливать те и другие… Наступает и наступит, осуществится естественное и неизбежное сближение и, наконец, слитие психологического с физиологическим, субъективного с объективным… И всяческое дальнейшее способствование этому слитию есть большая задача ближайшего будущего науки» [34, с. 151 – 152] – разрядка В. С. Дерябина. При этом В. С. Дерябин [19, с. 2203] подчеркивает, что слова – «слитие субъективного с объективным» И. П. Павлов, конечно, не понимал, подобно В. Вундту, как образование из двух явлений какого-то третьего…И. П. Павлов говорил о приведении физиологической работы высшего отдела головного мозга животного «…в естественную и непосредственную связь с явлениями нашего субъективного мира на многих его пунктах» [35, с. 334].

 

Уверенность И. П. Павлова в том, что нет психического без физиологической основы, В. С. Дерябин [19, с. 2204] подкрепляет, последовательно сопоставляя установленные И. П. Павловым законы высшей нервной деятельности с соответствующими психическими явлениями. И. П. Павлов показал, что закон образования временных связей проявляется в законе образования ассоциаций, так как «временная нервная связь есть универсальнейшее физиологическое явление… вместе с тем оно же и психическое – то, что психологи называют ассоциацией…» [35, с. 325]. При этом он подчеркивал, что в основе ассоциации по одновременности лежит условная связь, а в основе ассоциации по сходству – генерализация условных рефлексов [35, с.335].

 

Завершает статью В. С. Дерябин следующими словами. «Установив основные законы высшей нервной деятельности и показав путем «слития» субъективного с объективным, что они являются физиологической основой психической деятельности, он внес ценнейший в истории человеческой мысли вклад в проблему отношения психического к физиологическому в аспекте диалектического материализма: существуют не две субстанции – «дух» и тело, а единая движущаяся материя, которая в ходе эволюции создала человека с его головным мозгом, функцией которого является психика» [19, с. 2207].

 

Третьей статьей, представляющей творческое развитие учения И. П. Павлова, явилась статья В. С. Дерябина «Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова «Об основных формах нервной и психонервной деятельности» [18]. Статья явилась ответом на отрицание И. С. Беритовым результатов исследований И. П. Павлова и его школы, выразившееся в выводе о том, что «попытка проникнуть в динамику психических явлений с точки зрения физиологических закономерностей всегда будет обеспечена на неудачу» [1].

 

В статье, методологической по содержанию, В. С. Дерябин выдвигает положение о том, что движущей силой поведения животных и человека являются потребности, точнее – чувства, влечения и эмоции, которые сигнализируют о потребностях и побуждают психику и поведение к их удовлетворению. Возражая против представлений И. С. Беритова о якобы спонтанной деятельности головного мозга, В. С. Дерябин [18] приводит примеры нервных, гуморальных и гормональных эндогенных влияний, активирующих психическую деятельность коры головного мозга.

 

В 1950 г. состоялась печально известная Объединенная сессия Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященная научному наследию И. П. Павлова. На ней и после ее окончания развернулась пристрастная и необъективная критика учеников И. П. Павлова, которой подвергся и И. С. Беритов. По-видимому, нежеланием участвовать в такой критике объясняется отказ В. С. Дерябина от публикации статьи.

 

В 1951 г. после указанной Объединённой сессии в ведущих физиологических журналах появляются две статьи В. С. Дерябина: «Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности» [12] и «О путях развития учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности» [13]. В них он, опираясь на известные положения И. П. Павлова о корково-подкорковых взаимоотношениях, концентрирует внимание физиологов на изучении чувств, влечений и эмоций и их субстрата – «базальных ганглиев» – глубоких структур головного мозга.

 

В 1951 г. В. С. Дерябин вышел на пенсию, оставаясь нештатным сотрудником Индивидуальной группы академика Л. А. Орбели АН СССР. По-видимому, главной причиной этого шага явилось желание посвятить оставшиеся годы обобщающим трудам, посвященным психофизиологическому подходу к вопросу о передаче социальных влияний на психику и поведение людей. Такой системный подход уместно назвать социопсихофизиологическим. Именно в период с 1951 г. по 1954 г. им были написаны работы «Об эмоциях, связанных со становлением в социальной среде», «О потребностях и классовой психологии», «О некоторых законах диалектического материализма в психологии». Эти работы не были опубликованы при жизни автора.

 

Работа «О потребностях и классовой психологии» [20] состоит из двух глав: «Об органических потребностях» и «Классовая психология». Объединение двух глав в одном произведении было обусловлено, по-видимому, стремлением автора поставить потребности человека в качестве основы развития его психики и поведения – от биологических до потребностей развития – социальных. Вторая глава этой работы – «Классовая психология» вошла в виде раздела в подготовленную к печати к 1936 г. монографию «Чувства, влечения и эмоции», что само по себе говорит о приоритетности подхода В. С. Дерябина к изучению социальной психологии. Со стороны физиолога, разрабатывавшего психофизиологический подход к изучению важнейших проблем психологии (детерминизм человеческого поведения, анатомо-физиологический подход к изучению психических функций и др.), такой подход представляется достаточно смелым. Дело осложнялось и тем, что автор предлагал эту монографию «как пособие для студентов медиков при прохождении курса психиатрии».

 

За основу второй статьи – «О некоторых законах диалектического материализма в психологии», В. С. Дерябин [21] взял «закон единства и борьбы противоположностей» в его интерпретации, данной В. И. Лениным в работе «К вопросу о диалектике». В первой части этой большой статьи В. С. Дерябин рассматривает проявление закона единства и борьбы противоположностей во взаимодействии человека с природой, что представляется ранним этапом в развитии человека как природного существа. При этом он подчеркивает роль высшей нервной деятельности – безусловных и условных рефлексов в адаптации животных и человека к неблагоприятным условиям среды, отмечая коренные отличия человека от животных: развитие второй сигнальной системы, абстрактного мышления, воли, внимания и аффективности. Дальнейшее развитие человека в обществе автор рассматривает в связи с возникновением высших психических и физиологических функций головного мозга, во взаимодействии с развитием способов добывания средств к жизни. В этом аспекте он видит борьбу антагонистических классов, связанных в единое целое в экономической структуре общества.

 

Второй раздел работы носит название «Самодвижение организма и развитие психики». В. С. Дерябин заключает ее словами: «Только изучение физиологического субстрата познавательных и аффективных процессов в их совместном действии выяснит материальную основу влияния общественного бытия на сознание человека и вместе с тем установит факторы, определяющие направление его самодвижения в условиях социальной среды».

 

Таким образом, изучение проблемы соотношения душевного и материального, психического и физиологического проходит красной нитью через всю научную жизнь Викторина Сергеевича Дерябина, которого по праву следует назвать не только учеником и последователем своего учителя – Ивана Петровича Павлова, но и истинным продолжателем его дела.

 

Список литературы

1. Беритов И. С. Об основных формах нервной и психонервной деятельности. – М.: Изд. АН ССС, 1947. – 116 с.

2. Дерябин В. С. Дальнейшие материалы к физиологии времени как условного возбудителя слюнных желез: Диссертация на степень доктора медицины. – Петроград, 1916. – 159 с.

3. Дерябин В. С. К истории психологии // Известия Томского государственного университета – 1925. – Т.76. – С. 1 – 20.

4. Дерябин В. С. К вопросу о состоянии вегетативной нервной системы при исходных состояниях эпидемического энцефалита // Медико-биологический журнал – 1926. – №3 – С. 41 – 52.

5. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений // Иркутский медицинский журнал – 1927. – Т.5, N6. – С.1 – 14.

6. Дерябин В. С. Эпидемический энцефалит в психопатологическом отношении // Сибирский архив теоретической и клинической медицины. – 1928. – Т.3, кн. 4. – С. 317 – 323.

7. Дерябин В. С. Задачи Восточно-Сибирского краевого научно-медицинского общества // Сов. мед. Вост. Сибири. – 1931. – №4. – С. 3 – 7.

8. Дерябин В. С. Душа и мозг // Наука и жизнь. – 1940 – № 3. – С. 9 – 12.

9. Дерябин В. С. Эмоции как источник силы // Наука и жизнь. – 1944. – № 10. – С. 21 – 25.

10. Дерябин В. С. Влияние повреждения thalami optici и гипоталамической области на высшую нервную деятельность // Физиол. журн. СССР. – 1946. – Т. 32, вып. 5. – С. 533 – 548.

11. Дерябин В. С. Об экспериментальной бульбокапниновой кататонии у собак // Журн. высш. нервн. деятельности. – 1951. – Т.1, вып. 4. – С. 469 – 478.

12. Дерябин В. С. Аффективность и закономерности высшей нервной деятельности. // Журн. высш. нервн. деятельности. – 1951. – Т.1, вып. 6 . – С. 889 – 901.

13. Дерябин В. С. О путях развития учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности // Физиол. журн. СССР. – 1951в. – Т. 37, вып. 2. – С.140 – 144.

14. Дерябин В. С. Чувства, влечения и эмоции: О психологии, психопатологии и физиологии эмоций. Изд. 1-е. – Л.: Наука. – 1974. – Изд. 3-е. – М.: Изд. ЛКИ. – 2013. – 224 с.

15. Дерябин В. С. Психология личности и высшая нервная деятельность. (Психофизиологические очерки «О сознании», «О Я», «О счастье»). Изд. 1-е. – Л.: Наука. – 1980. 199 с. Изд. 2-е, доп. – М.: Изд. ЛКИ. – 2010. – 202 с.

16. Дерябин В. С. Письмо внуку // Folia Otorhinolaryngologiae. – 2005. – Vol. 11, № 3 – 4. – pp. 57 – 78.

17. Дерябин В. С. О закономерности психических явлений (публичная вступительная лекция) // Психофармакол. биол. наркол. – 2006. – Т. 6, В. 3. – С. 1315 – 1321.

18. Дерябин В. С. Замечания по поводу брошюры академика И. С. Беритова «Об основных формах нервной и психонервной деятельности» // Психофармакол. биол. наркол. – 2006. – Т. 6, В. 4. – С. 1397 – 1403.

19. Дерябин В. С.Психофизиологическая проблема и учение И. П. Павлова о «слитии» субъективного с объективным // Психофармакол. биол. наркол. – 2007. – Т.7, В.3 – 4. – С. 2002 – 2007.

20. Дерябин В. С. О потребностях и классовой психологи // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 109 – 136. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fikio.ru/?p=313 (дата обращения 30.01.2014).

21. Дерябин В. С. О некоторых законах диалектического материализма в психологии // Вестник Петровской Академии наук и искусств. – 2013. – № 2. С. 74 – 85.

22. Забродин О. Н. Воспоминания В. С. Дерябина об И. П. Павлове. Опыт психофизиологического анализа творческой личности учёного // Физиол. журн. – 1994. – Т.80, N8. – С.139 – 143.

23. Забродин О. Н. Вклад В. С. Дерябина в исследование психических нарушений у больных эпидемическим энцефалитом. 2012. Т. 112, №3. С.72 – 75.

24. Забродин О. Н., Дерябин Л. Н. О жизни и научных трудах В. С. Дерябина (К 120 –летию со дня рождения) // Журн. эвол. биох. и физиол. – 1998. – Т.34, N1. – С.122 – 128.

25. Забродин О. Н., Дерябин Л. Н. К истории создания В. С. Дерябиным и опубликования монографии «Чувства, влечения и эмоции». Психофармакол. и биол. наркол.– 2010. – Т.10, В.1. – С. 2605 – 2610.

26. Иванов – Смоленский А.Г. Пути взаимодействия экспериментальной и клинической патофизиологии головного мозга.– М.: Медицина, 1965. – 495 с.

27. Изард К.. Эмоции человека. Доп. и переработ. СПб. 2000.

28. Квасов Д. Г., Фёдорова–Грот А. К. Физиологическая школа И. П. Павлова. – Л.: Наука, 1967. – 300 с.

29. Меграбян А. А. Учение о «схеме тела» и синдром отчуждения // Тр. Ростовск. мед. ин-та. — Сб. 7. — 1940. — С. 393 – 399.

30. Орбели Л. А. О некоторых достижениях советской физиологии. — Избр. труды. Т2. Изд. АН СССР. 1962. – С. 587 – 606.

31. Павлов И. П. Дальнейшие шаги объективного анализа сложно-нервных явлений в сопоставлении с субъективным пониманием тех же явлений (1909 – 1910). Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. – Полн. собр. соч. – Т.3, кн.1. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С.92 – 106.

32. Павлов И. П. Пробная экскурсия физиолога в область психиатрии (1930). Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. – Полн. собр. соч. – Т.3, кн.2. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С.126 – 132.

33. Павлов И. П. Физиология и патология высшей нервной деятельности (1930). Полн. собр. соч. – Т.3, кн.2. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С. 383 – 408.

34. Павлов И. П. О возможности слития субъективного с объективным (1933). Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. – Полн. собр. соч. – Т.3, кн.2. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С. 151 – 152.

35. Павлов И. П. Условный рефлекс (1936). – Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. – Полн. собр. соч. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С. 320 – 343.

36. Павлов И. П. Список печатных трудов сотрудников автора. – Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. – Полн. собр. соч. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С. 359.

37. Сеченов И. М. Рефлексы головного мозга. – Избр. произв. Т.1. – М.: Изд-во АН СССР, 1952. – С.7 – 121.

38. Симонов П. В. Эмоциональный мозг. — М.: Наука, 1981. — 215 с.

39. Симонов П. В. Мотивированный мозг. — М.: Наука, 1987. — 238 с.

40. Сифилис при душевных болезнях. Под общ. ред. проф. В. С. Дерябина. – Тр. Вост.-Сиб. мед. инст. – М. – Иркутск, 1934. – 112 с.

41. Ухтомский А. А. Принцип доминанты. — Собр. соч. Т. 1. – Л., 1950. – С. 197 – 201.

42. Франс А. Остров пингвинов. Восстание ангелов. – М.: Художественная литература, 1978. – 384 с.

43. Энгельс. Ф. Похороны Карла Маркса. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.19. – С.350 – 354.

44. Derjabin V.S. Zur Kenntnis der malignen Nebennierentumoren. Dissert. München. – 1908. – 76 p.

 

References

1. BeritovI. S. About the Main Forms of Nervous and Psycho Nervous Activity [Ob osnovnyh formah nervnoy i psihonervnoy deyatelnosti]. Moskow, Izdatelstvo AN SSSR, 1947, 116 p.

2. Deryabin V. S. Further Materials to Time Physiology as Conditional Activator of Salivary Glands [Dalneyshie materialy k fiziologii vremeni kak uslovnogo vozbuditelya slyunnych zhelez]. Dissertatsyya. Petrograd, 1916, 159 p.

3. Deryabin V. S. To Psychology History [K istorii psichologii]. Izdatelstvo Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Tom 76, 1925, pp. 1 – 20.

4. Deryabin V. S. To Question of Condition of Vegetative Nervous System at Residual Conditions of Epidemical Encephalitis [K voprosy sostoyaniya vegetativnoy nervnoy sistemy pri ischodnych sostoyaniyach epidemicheskogo entsefalita]. Medico- biologicheskiy zhurnal (Medical Biological J.), 1926, № 3, pp. 41 – 52.

5. Deryabin V. S. About Regularity of the Mental Phenomena [O zakonomernosti psichicheskich yavleniy]. Irkutskiy Medicinskiy Zhуrnal (Irkutsk. Med. J.).1927, Vol. 5, № 6, pp. 1 – 14.

6. Deryabin V. S. Epidemical Encephalitis in the Psychopathological Relation [Epidemicheskiy encefalit v psichopatologicheskom otnoshenii]. Sibirskiy Archiv teoreticheskoy i sudebnoy mediciny (Siberian Archiv of theoretical and legal medicine), 1928, Vol. 3, book 4, pp. 317 – 323.

7. Deryabin V. S. Problems of the East Siberian Regional Scientific and Medical Society [Problemy vostochno-sibirskogo nauchno-meditsinskogo obschestva]. Sovetskay medicina Vostochnoy Sibiri (Soviet Medicine of Western Siberia), 1931, № 4. pp. 3 – 7.

8. Deryabin V. S. Soul and Brain [Dusha i mozg]. Nauka i zhisn (Science and life), 1940, № 3, pp. 9 – 12.

9. Deryabin V. S. Emotions as Power Source [Emotsii kak istochnik sily]. Nauka i zhisn (Science and life), 1944, № 10, pp. 21 – 25.

10. Deryabin V. S. Influence of Damage of Thalami Optici and Hypothalamic Area on Higher Nervous Activity [Vliyanie povrezhdeniya thalami optici i gipotalamicheskoy oblasti na vysshuyu nervnuyu deyatelnost]. Fiziologicheskiy Zhurnal USSR (Phisiological J. USSR), 1946, Vol. 32, № 5, pp. 533 – 548.

11. Deryabin V. S. About an Experimental Catatonia, Provoked by Bulbokapnine at Dogs [Ob experimentalnoy katatonii vysvannoy bulbokapninom u sobak]. Zhurnal of vysshey nervnoy deyatelnosti (J. of higher nervous activity), 1951, Vol.1, №. 4, pp. 469 – 478.

12. Deryabin V. S. Affektivitet and Regularities of Higher Nervous Activity [Affektivnost i zakonomernosti vysshey nervnoy deyatelnosti]. Zhurnal vysshey nervnoy deyatelnosti (J. of Higher Nervous Activity), 1951, Vol.1, №. 6, pp.889 – 901.

13. Deryabin V. S. About Ways of Development of the Doctrine of I. P. Pavlov about Higher Nervous Activity [O putyach razvitiya ucheniya o vysshey nervnoy deyatelnosti]. Fiziologicheskiy zhurnal USSR (Phisiological J. USSR), 1951, Vol. 37, №. 2, pp. 140 – 144.

14. Deryabin V. S. Feelings, Inclinations and Emotions: About Psychology, Psychopathology and Physiology of Emotions [Chuvstva, vlecheniya, emotsii. O psichologii, psichopatologii i fiziologii emotsiy]. Ed. the 1st. Leningrad, Nauka, 1974. Ed. the 3rd. Moskow. Ed. LKI. 2013. 224 p.

15. Deryabin V. S. Psyhology of the Personality and Higher Nervous Activity (Psycho physiological essays “About consciousness”, “About I”, “About happiness”) [Psichologiya lichnosti i vysshaya nervnaya deyatelnost (Psichofiziologicheskie ocherki «O soznanii», «O Ya», «O schastii)]. Ed. the 1st. Leningrad. Nauka. 1980. 199 p. Ed. the 2nd, additional. Moskow.Ed. LKI, 2010, 202 p.

16. Deryabin V. S. Letter to the Grandson [Pismo vnuku]. Folia Otorhinolaryngologiae, 2005. Vol. 11, № 3 – 4. pp. 57 – 78.

17. Deryabin V. S. About Regularity of the Mental Phenomena (public introductory lecture) [O zakonomernosti psihicheskih yavleniy (publichnaya vstupitel'naya lektsiya)]. Psihofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmakology and Biological Narcology), 2006, Vol. 6, №. 3, pp. 1315 – 1321.

18. Deryabin V. S. Remarks concerning the brochure of the academician I. S. Beritov “About the main forms of nervous and psychonervous activity” [Zamechaniyа po povodu broshyry akademika I. S. Beritova «Ob osnovnyh formah nervnoy i psihonervnoy deyate'nosti»]. Psihofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and biological narcology), 2006, Vol. 6, №. 4. pp. 1397 – 1403.

19. Deryabin V. S. Psychophisiologicaly Problem and I. P. Pavlov’s Doctrine about “Conjointery” Subjective with Objective [Psihofiziologicheskaja problema i uchenie I.P.Pavlova o «slitii» subektivnogo s obektivnym]. Psihofarmakologiya i biologicheskaya narkologiya (Psychopharmacology and Biological Narcology), 2007. Vol. 7, №. 3 – 4. pp. 2002 – 2007.

20. Deryabin V. S. About Needs and Class Psychology [O potrebnostyah i klassovoy psihologii. Elektronnyy resurs]. Filosofiya i gumanitarnye nauki v informatsionnom obschestve (Philosophy and Humanities in Information Society), 2013, №1, pp. 109 – 136. Available at: http://fikio.ru/?p=313 (accessed 30 January 2014).

21. Deryabin V. S. About Some Laws of Dialectic Materialism in Psychology [O nekotoryh zakonah dialekticheskogo materializma v psihologi]. Vestnik Petrovskoy Akademii nauk i iskusstv (Messenger of Petrovsky Academy of Sciences and Arts), 2013, № 2, pp. 74 – 85.

22. Zabrodin O. N. V. S.Deryabin’s Memories of I. P. Pavlov. Experience of the Psychophysiological Analysis of the Creative Person of the Scientist [Vospominaniya V. S. Deryabina ob I. P. Pavlove. Opyt psihofiziologicheskogo analiza tvorcheskoy lichnosti uchonogo]. Fiziologicheskiy zhurnal imeni I.M.Sechenova (Sechenov’s Fiziological J.), 1994, T.80, № 8, pp. 139 – 143.

23. Zabrodin O. N. Investment of V. S. Deryabin in research of mental violations at patients with epidemic encephalitis [Vklad V. S. Deryabina v issledovanie psihicheskih narusheniy u bolnyh epidemicheskim encefalitom]. Zhurnal nevrologii i psihiatrii imeni S. S. Korsakova (Korsakov’s J. of Neurology and Psychiatry), 2012, Vol. 112, No. 3, pp. 72 – 75.

24. Zabrodin O. N., Deryabin L. N. About V. S. Deryabin’s Life and Scientific Works (To 120 Anniversary since Birth) [O zhizni i nauchnyh trudah V. S. Deryabina (K 120–letiyu so dnya rozhdenyja]. Zhurnal evolytsyonnoy biohimii i fiziologii (J. of evolutionary biochemistry and physiology), 1998, Vol.34, № 1, pp.122 – 128.

25. Zabrodin O. N., Deryabin L. N. To History of Creation by V. S. Deryabin and Publications of the Monograph “Feelings, Inclinations and Emotions” [K istorii sozdaniya V. S. Deryabinym i opublikovaniya monografii «Chuvstva, vlecheniya i emocii»]. Psihofarmakologiya i Biologicheskaya arkologiya (Psychopharmacology and biological Narcology), 2010, Vol.10, №.1, pp. 2605 – 2610.

26. Ivanov-Smolenskiy A. G. The Ways of Interaction of an Experimental and Clinical Path Physiology of a Brain [Puti vzaimodeystviya eksperimental'noy i klinicheskoy patofiziologii golovnogo mozga]. Moskva. Medicine, 1965. 495 p.

27. Izard K. Emotions of the Person. Additional and Reworks [Emocii cheloveka. Izdanie dolnennoe i pererabotannoe]. Sankt-Peterburg, 2000.

28. Kvasov D. G., Fedorova-Grot A. K. I. P. Pavlov’s PhisiologicalSchool [Fiziologicheskaya shkola I.P.Pavlova]. Leningrad. Nauka, 1967. 300 p.

29. Megrabyan A. A. The Doctrine about “the body scheme” and an Alienation Syndrome [Uchenie o «sheme tela» i sindrom otchuzhdeniya]. Trudy Rostovskogo med. instituta, T. 7. (Works of Rostov medical institutes, Vol. 7), Rostov, 1940, pp. 393 – 399.

30. Orbeli L. A. About some Achievements of the Soviet Physiology [O nekotoryh dostizheniyah sovetskoy fiziologii]. Izbrannye trudy (Selected works), T 2 (Works, Vol. 2). Moscow, Izdatelstvo AN SSSR, 1962, pp. 587 – 606.

31. PavlovI. P. Further Steps of the Objective Analysis of the Difficult and Nervous Phenomena in Comparison to Subjective Understanding of the same Phenomena (1909 – 1910).Twenty Year Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (behavior) of Aanimals. [Dalneyshie shagi obektivnogo analiza slozhno-nervnykh yavleniy v sopostavlenii s subektivnym ponimaniem teh zhe yavleniy (1909 – 1910). Dvadcatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnyh]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III, Kn. 1 (Complete Works, vol. III, book 1). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 92 – 106.

32. PavlovI. P. Trial Excursion of the Physiologist in Area of Psychiatry (1930). Twenty Year Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (behavior) of Aanimals [Probnaya ekskursiya fiziologa v oblast psihiatrii (1930). Dvadcatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnyh]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III. Kn 2. (Complete Works, vol. III, book 2.). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp.126 – 132.

33. PavlovI. P. Physiology and Pathology of Higher Nervous Activity. Twenty Year Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (behavior) of Animals (1930). [Fiziologiya i patologiya vysshey nervnoy deyatelnosti]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III. Kn 2 (Complete Works, vol. III, book 2.). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 383 – 408.

34. Pavlov I. P. About opportunity a conjointing subjective with objective (1933). Twenty Year Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (behavior) of Animals [O vozmozhnosti slitiya subektivnogo s obektivnym. Dvadcatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnyh]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III. Kn 2 (Complete Works, vol. III, book 2.). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 151 – 152.

35. Pavlov I. P. Conditioned Reflex (1936). Twenty Year Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (behavior) of Animals. [Uslovnyy reflex. Dvadcatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnyh]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III. Kn 2 (Complete Works, vol. III, book 2). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951, pp. 320 – 343.

36. PavlovI. P. List of Printing Works of Collaborators of the Author. Twenty Year Experience of Objective Studying of Higher Nervous Activity (behavior) of Animals [Spisok pechatnyh trudov sotrudnikov avtora. Dvadcatiletniy opyt obektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatelnosti (povedeniya) zhivotnyh]. Polnoe sobranie sochineniy, T. III. Kn2. (Complete Works, vol. III, book 2.). Moscow – Leningrad, Izdatelstvo AN SSSR, 1951f, p. 359.

37. Sechenov I. M. Brain reflexes. [Refleksy golovnogo mozga]. Izbrannye proizvedeniya, T1 (Selected works, vol. I). Moscow, Izdatelstvo AN SSSR, 1952, pp.7 – 121.

38. Simonov P. V. Emotional brain [Emocionalnyy mozg]. Moscow, Nauka, 1981, 215 p.

39. Simonov P. V. Motivated brain [Motivirovannyy mozg]. Moscow, Nauka, 1987, 238 p.

40. Syphilis at Mental Diseases. Under a general edition of the prof. V. S. Deryabin [Sifilis pri dushevnyh boleznyah. Pod obschey redaktsyey professora V.S.Deryabina]. Trudy Vostochno-Sibirskogo meditsinskogo instituta, Moskow – Irkutsk, 1934, 112 p.

41. Uchtomsky A. A. Printsip of a dominanta [Princip dominanty]. Sobranie sochineniy, T. 1 (Works Collection, Vol. 1), Leningrad, 1950, pp. 197 – 201.

42. Frans A. Ostrov of penguins. Revolt of angels. [Ostrov pingvinov. Vosstanie angelov]. Moscow, Izdatelstvo Fiktion, 1978, 384 p.

43. Engels F. Karl Marx’s Funeral. [Pokhorony Karla Marksa]. Marx K., Engels F. Sochineniya, T.19. (Collected Works, vol. 19). Moskow, 1961 pp. 350 – 354.

44. Derjabin V. S. Zur Kenntnis der malignen Nebennierentumoren. Dissert. München. – 1908 . – 76 p.

 
Ссылка на статью:
Забродин О. Н. Психофизиологическая проблема – сквозная в творчестве В. С. Дерябина // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1. – С. 128–146. URL: http://fikio.ru/?p=949.

 
© О. Н. Забродин, 2014

УДК (091)140.8

 

Коробкова Светлана Николаевна – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра истории и философии, доцент, кандидат философских наук, Санкт-Петербург, Россия.

e-mail: korobkova@hf-guap.ru

196135 Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д.15,

Тел: 8 (812) 708-42-13,

Авторское резюме

Состояние вопроса: Тема творчества в философских концепциях русских мыслителей – одна из основных. В рамках определенного философского направления понятие «творчество» раскрывается особенным образом. Философия действительности М. М. Филиппова – реалистическая концепция, которая относится к сциентизму. М. М. Филиппов – отечественный ученый и мыслитель, наследие которого недостаточно изучено в современной философии. «Творчество личности» – центральное понятие его философской теории.

Результаты: Одной из установок реалистического мировоззрения является требование связи любой теории с действительностью. Действительность – то, что дано в личном опыте. Опыт необходимо понимать как взаимодействие личности с окружающей средой. Опыт есть постижение закономерностей, действующих в природе. В результате своей активной деятельности (труда в широком смысле), человек созидает как внешний ему мир, так и внутренний. Этот труд имеет свои степени и уровни развития: от «жизнесохраняющего» до творческого. Творчество предполагает свободный труд, над которым не довлеет материальная необходимость. Творчество есть целерациональная деятельность, направленная на достижение определенной ценности. Наивысшей формой творчества является самосозидание.

Область применения результатов: Трудность творческой, созидательной деятельности человека заключается в том, что результат его деятельности отстоит от него во времени. В силу этого человек не может в полной мере осознать значимость своей личности и оценить верность выбранного им направления движения. В современном информационном обществе человек в полном смысле становится творцом, – он создает новые пространства (виртуальную реальность) и генерирует информацию, отличающуюся большой степенью индивидуальности и личностности. Именно новые формы представления информации (форумы, живые журналы, вики ресурсы, социальные сети, блоги и т. п.) позволяют человеку визуализировать для самого себя свой внутренний мир. Однако здесь же, в виртуальном пространстве, возникает проблема социально-психологической идентичности.

Выводы: Следующий этап эволюционного развития предполагает развитие психических способностей в целом и интеллектуального потенциала, в частности, с тем, чтобы создать социальные условия для возникновения новой цели развития.

Информационное общество, базирующееся на «высоких технологиях», предоставляет технические условия для искусственного моделирования интеллекта, что визуализирует (делает материальным, ощущаемым) уровень развития психики. Эволюция психики – лишь определенная стадия на пути к свободному творчеству.

 

Ключевые слова: творчество; информационное общество; виртуальная реальность; эволюция; действительность; реальность; психика; труд; ценность.

 

«Human Creativity» in M. M. Filippov’s Philosophy of Reality

 

Korobkova Svetlana Nikolaevna – Saint Petersburg State University of Aerospace Instrumentation, Department of History and Philosophy, Ph. D. in Philosophy, associate professor, St. Petersburg, Russia.

E-mail: korobkova@hf-guap.ru

15, Gastello st., Saint Petersburg, Russia, 196135,

tel: +7(812) 708-42-13,

Abstract

Background: One of the main items of philosophical concepts of Russian thinkers is creativity. The definition of “creativity” is revealed in a special way within the particular philosophical school. Filippov’s philosophy of reality is a realistic concept which belongs to scientism. M. M. Filippov is a Russian philosopher and thinker, whose heritage is investigated insufficiently in a contemporary philosophy. «Human creativity» is a central idea of his philosophical theory.

Results: One of the principles of realistic outlook is connection of any theory with reality. Reality is what is given in personal experience. Experience should be understood as an interaction of the personality with the environment. It is the comprehension of the laws of nature. Man creates his external as well as internal world as the result of his activity (labor, broadly speaking). This activity has its own degrees and levels of development from “life-saving only” to creative one. Creativity needs free labor, where the material component is not necessary. Creativity is an activity aimed to achieve a particular value. Self-creation is the highest form of creativity.

Research implications: The difficulty of creative human activity is that the result of his activity appears much later. Due to this regularity man cannot fully realize the significance of his personality and evaluate truthfulness of his way. In modern information society man becomes a creator in a true sense of the word. He creates new spaces (virtual reality) and generates information characterized by a high degree of individuality and personal content. It is new forms of information presentation (forums, live journals, wiki, social networks, blogs, etc.) that enable man to visualize his inner world for himself. But right here, in the virtual space, the problem of social and psychological identity arises.

Conclusions: The next stage of evolution assumes the development of psychic abilities in general and intellectual potential in particular in order to create some social conditions for the emergence of a new aim to develop. Information society based on “high-tech” provides special conditions to simulate the artificial intelligence that visualizes (makes tangible, palpable) the level of mind development. Mind evolution is only a step towards free creativity.

 

Keywords: creativity; information society; virtual reality; evolution; reality; mind; psychics; labor; activity; value.

 

Михаил Михайлович Филиппов (1858 – 1903) – русский ученый, философ, публицист, сторонник реалистического мировоззрения, сциентист, автор двухтомного труда «Философия действительности», увидевшего свет 1898 – 1899 годах, с тех пор не имеющего переизданий.

 

Центральной идеей философского мировоззрения М. М. Филиппова, по его собственному утверждению, является идея творческой личности.

 

В русской философской мысли проблема творчества имеет внушительную историографию. Представители разных философских направлений, так или иначе, представляли творческую активность человека: Л. Н. Толстой, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, И. А. Ильин, Н. О. Лосский. Нет необходимости воспроизводить теории этих корифеев русской философии, однако стоит отметить, что творчество получило в их трудах религиозную или иную идеалистическую трактовку. При всей своей глубине, они оторваны от реальности, отсутствуют механизмы связи с практической жизнью. Филиппов считал, что философия не должна чуждаться жизни, а должна идти ей навстречу (типичная установка реалистического мировоззрения).

 

С точки зрения творчества, действительность предстает как динамический процесс. Движущим элементом является личность. Философ-реалист предостерегает от понимания личности и ее творческой активности как чего-то мистического и настаивает на очевидном восприятии личности как мыслящего, чувствующего, деятельного индивида.

 

Творческая деятельность человека – это труд, в широком понимании. «Труд» имеет принципиальное значение в суждениях Филиппова. Напомним, что мотив «труда» в реалистическом мировоззрении был внесен в круг обсуждаемых вопросов «шестидесятниками», в частности Д. И. Писаревым. Писарев говорил о труженике, созидающем нечто новое, в упорной борьбе за свои идеалы. Литературные герои Чернышевского – новые люди, трудящиеся на благо общества. Ученые-естественники, как известно, активно усваивали передовую идеологию, и Д. И. Менделеев, например, отмечая социальность труда, рассматривал его как условие взаимодействия людей в обществе. В конце XIX в. умами интеллигенции владела «трудовая теория стоимости» Маркса, которую Филиппов предпочитал называть «трудовая теория ценности», подчеркивая тем самым, что результатом процесса труда является нечто значимое, ценное не только экономически, но и психологически, и морально.

 

Труд, считает Филиппов, является условием положительного развития, «…самым надежным мерилом прогресса, – пишет он, – является количество труда, т.е. целесообразной физиологической работы, которую способно развить животное в течение своей жизни» [3, с. 831]. Основания своего убеждения он находит в палеонтологии. Ученый отмечает: «…палеонтология дает многочисленные доказательства в пользу трудовой теории прогресса» [3, с. 832]. Проведенный анализ данных этой науки позволил ему утверждать, что «главные деятельности организма прямо или косвенно стремятся к обеспечению существования его самого или его потомства; чем обширнее область этих деятельностей и чем успешнее их выполнение, тем выше стадия, достигнутая данным организмом» [3, с. 832]. Таким образом, под трудом, на уровне палеонтологической эволюции, подразумевается работа особи по самосохранению и сохранению потомства, т.е. своего вида. Уже на этом уровне обнаруживается фундаментальное различие единичного и общего – то, что на органическом уровне трактуется как особенное и типичное, на социальном противопоставляется как индивидуальное и общественное.

 

На уровне органической эволюции вопрос о развитии живого, с одной стороны, усложняется антагонизмом, существующим между сохранением особи и сохранением ее потомства; с другой стороны, здесь обнаруживается способность живых организмов активно взаимодействовать с окружающей средой. Общий вывод об органической эволюции, сформулированный Филипповым, таков: «Жизнь всякого организма есть результат сложных взаимодействий между внутренними и внешними факторами; те и другие одинаково существенны. В том смысле, что известная среда так же необходима для жизни, как и известная организация, и вследствие обмена веществ, составные части среды постоянно превращаются в части организма и обратно» [3, с. 1008].

 

Труд на этом уровне выражается в солидарной деятельности живых организмов – со-трудничестве, и создании новых организационных форм, общего жизненного пространства, способствующих выживанию, – обще-жития. Наиболее прочные формы общежития образуются у живых существ одного вида, у высших животных. Человек, как живой организм, обладающий высшей нервной деятельностью, культивирует наиболее сложную форму общественности – социум. Сотрудничество выступает как солидарная целесообразная деятельность. Человек – мост между органической и социальной эволюцией.

 

Итак, человек, находясь в постоянном взаимодействии с окружающей средой, есть не «пассивный продукт» внешних воздействий, но сам является активным реформатором этой среды, в соответствии со своими представлениями (идеалами). Если на уровне органической эволюции человек посредством труда удовлетворяет свои витальные потребности, то на уровне социальной – материальные и духовные.

 

На социальном уровне деятельность человека выражена в так называемом простом труде. Такой труд – экономический – структурно состоит из фактически затраченной физической силы и индивидуально приложенных моральных усилий к производству социально-значимых продуктов. Цель такого труда – солидарное выживание, достижение общих ценностей.

 

Социально-экономические (общественные) ценности создаются индивидуальным трудом. Величина ценности продукта зависит от субъективных и объективных условий труда индивидуума. Истинная ценность содержит в себе не только фактическую массу затраченного труда, но и субъективный психологический смысл этого труда. Чем выше психологический фактор, тем выше ценность создаваемого продукта. Общество, в котором соотношение этих факторов нарушено – несправедливое общество и должно быть изменено.

 

С этой позиции Филиппов критиковал «трудовую теорию стоимости» Маркса. Основная ошибка Маркса, по словам Филиппова, в том, что «учение о простом труде, как оно выставлено Марксом, есть последняя дань отданная этим великим умом утопическим теориям равенства. Все люди, действительно, равны, как нравственные единицы, как личности, имеющие право на полное развитие своих сил и способностей. Однако не только способности людей различны (что признает и Маркс), но и различны объективные условия приложения этих способностей» [2, с. 563]. «Фактически всякий труд, даже так называемый “простой” или чернорабочий, квалифицирован, т.е. величина создаваемой им в час ценности всецело определена как субъективными, так и объективными условиями труда; стало быть это величина переменная, обусловленная технически и социально. …Маркс принял во внимание качества самой рабочей силы, но упустил из виду влияние внешних условий» – пишет Филиппов. «…Я первый указал на то, – продолжает он, – что капитализм эксплуатирует не только живых, но и мертвых, не только рабочую силу данного поколения, но и социальный результат кооперации прошлого труда с настоящим» [2, с. 564]. Эволюционный подход показывает, что ценность нынешнего складывается не только из того, что произведено здесь и сейчас, но и того, что сделано в прошлом для настоящего, т.е. является результатом сложения капитала. Причем «капитал» и «производство» в концепции Филиппова надо понимать не только как экономические термины, но и как морально-психологические.

 

«В философии, как и в экономической науке, несмотря на всю субъективность, единственно прочно обоснованной является трудовая теория ценности, – пишет ученый, – которую философ должен понимать в более широком смысле, чем экономист, никак не ограничивая труд производством материальных благ, но подразумевая под этим всякую сознательную деятельность» [1, с. 35]. Сознательный труд, в интерпретации ученого – это разумная активность, стремящаяся к достижению определенных целей. Цель и усилия по ее достижению есть основа ценности, а вместе с тем и объективной оценки действий личности. Таким образом, трудовая теория ценности Филиппова – телеологическая теория.

 

«Этическая оценка, учение о нравственно-должном, – рассуждает мыслитель, – есть лишь один из частных видов – разумеется, самый важный – такой телеологии. В основе ее лежит понятие о нравственном достоинстве личности: но самая личность не есть что либо данное свыше; она вырабатывается в человеке, она сама есть результат упорного труда, направленного человеком и на внешний мир, и на самого себя» [1, с. 35].

 

Таким образом, в реалистическом понимании труд не есть просто экономическая категория, но есть этическое явление, выражающееся в затрате моральных сил, физической энергии и психической реализации. В труде, и в результате своего труда человек «узнает» сам себя. Затраченная физическая и духовная энергия и объект, на который они направлены, находятся в неразрывной связи – «они суть реальный опыт».

 

Негативная (аморальная) сторона того социального устройства, при котором труд капитализируется, заключается в том, что человек находится под гнетом труда (загружен трудом). Позитивное же развитие социума заключается в том, чтобы человек находился «над» трудом, подчинил себе труд (овладел трудом) и свободно распределял свою физическую и психическую энергию.

 

Труд есть социальное творчество, утверждает Филиппов. В одной из своих последних статей, он пишет: «…человек является творцом всего того мира, который его окружает, точно также как и своего собственного внутреннего мира» [4, с. 209]. Как внешний, так и внутренний мир является продуктом личного творчества – «работы над собою и над окружающим» [4, с. 210].

 

Эволюция форм труда от социально-экономической к творческой, т.е. от материально обусловленной деятельности к свободной самореализации означает повышение уровня развития социума и демонстрирует переход от потребления к созиданию: не извлечение блага из произвольного сочетания данных внешней среды, но свободное выражение в социально-культурных артефактах своего уникального внутреннего мира для всеобщего блага и прогрессивного движения. Личное творчество, понимаемое как внешнее деятельностное выражение мыслей и чувств, является основой духовных ценностей.

 

Как мы видим, в соответствии с эволюционной теорией о степенях и уровнях развития, труд, в концепции Филиппова, имеет свои градации: от физиологического – до творческого, и проходит последовательные стадии эволюции: органическую, социальную, психическую (духовную).

 

Трудность творческой, созидательной деятельности человека заключается в том, что результат его деятельности отстоит от него во времени. В силу этого человек не может в полной мере осознать значимость своей личности и оценить верность выбранного им направления движения. Филиппов пишет об этом так: «При общем учете нашей душевной активности важно принимать во внимание не только те внешние деятельности, которые сопровождают те или иные мысли и чувства или же следуют непосредственно за ними, но и те скрытые, неявные стремления и напряжения, которые обнаруживают свое действие внешним образом лишь в отдаленных последствиях. Это обстоятельство…затрудняет связи между нашими мыслями и чувствами с одной стороны и нашими внешними деятельностями – с другой, а потому усложняет и правильную оценку сознательной активности и личного творчества человека» [4, с. 208].

 

В информационном обществе, каковым является современное общество, человек в полном смысле становится творцом, а главное, имеет возможность осознать себя как творца – он создает новые пространства – виртуальную реальность и генерирует информацию, отличающуюся большой степенью индивидуальности и личностности. Новые формы представления информации позволяют человеку визуализировать для самого себя свою творческую составляющую. Человек не только отражает действительность, но и активно воздействует на нее, и, более того, в любой момент может внести изменения! Действие и результат действия находятся в коротком временном промежутке.

 

Однако это же и создает сложности. Иллюзия невидимости, формальной неизвестности в информационном пространстве провоцирует человека игнорировать существующие в традиционном обществе правила и ценности и следовать своим биологическим инстинктам и доминантам. Т.е. мы имеет несоответствие уровня технического развития общества и психологического статуса человека. Выражаясь проще, человек психологически не готов к восприятию инноваций.

 

Социальное творчество в условиях информационного общества предполагает навык управления своими психологическими процессами. И в этом смысле важно создать такие условия, при которых человек не только развивался бы интеллектуально (учился использовать новые изобретения), но и учился бы сознательно относиться к себе: познавательные способности человека информационного общества в первую очередь должны быть направлены на созидание собственной внутренней реальности. Ибо свой субъективный мир мы впоследствии проецируем вовне, творя реальность.

 

Самосозидание, где человек творит не только внешнюю реальность, но свой внутренний мир, есть высшая форма творчества. «Все мировоззрение каждого человека, – пишет Филиппов, – составляет в значительной мере результат его собственной деятельности и оно тем более ценно, чем более самостоятельности обнаруживается в этой деятельности. Мир для нас таков, каким мы его сами для себя делаем» [4, с. 209]. Созидание одновременно есть и познание. Самосозидание суть самопознание. «…С точки зрения теории творчества, – продолжает мыслитель, – как внешний, так и внутренний мир познаются одинаково из нашей самодеятельности» [4, с. 210].

 

В свете теории творчества, труд деятелей прошлого, дошедший до нынешней эпохи в виде научной теории, художественного произведения, публицистики, разных форм искусства и т. п., представляющих собой наивысшее выражение созидательной деятельности, есть не механическая передача конкретного содержания, а выражение духа эпохи и внутреннего мира самого автора, сформировавшегося в результате взаимодействия с конкретной действительностью. Цель такого труда не эгоистическая – наиболее точно передать свои мысли и чувства, а альтруистическая – провоцировать дальнейшее развитие идей (оказать воздействие на мысли и чувства других) и, тем самым, обеспечить эволюционирование индивида и социума. Дальнейшим критерием эволюции становится, по убеждению Филиппова, развитие «чувствительности и других психических функций» [3, с. 830].

 

Таким образом, в творческой деятельности наилучшим образом проявляется единство материального и идеального. Философия действительности постулирует онтологическую нераздельность души и тела, корреляцию физического и духовного.

 

Если последовательно развивать реалистическую установку Филиппова, то можно допустить мысль, что свободное социальное творчество станет возможным в полной мере тогда, когда психический (интеллектуальный) фактор сменит экономический (материальный) на месте независимой переменной социальной эволюции.

 

Список литературы

1. Филиппов М. М. Новый идеализм. Часть II. Метафизика и моральная философия. // Научное обозрение. – 1903. – № 4. – С. 2 – 35.

2. Филиппов М. М. Об экономическом догматизме. // Научное обозрение. – 1900. – № 3. – С. 560 – 564.

3. Филиппов М. М. Философия действительности. Т.2. – СПб: паровая скоропечатня А. Пороховщикова, 1898. – Т. 1, с. 1 – 476; т. 2, с. 477 – 1177.

4. Филиппов М. М. Философские письма. Творчество личности. Письмо первое // Научное обозрение. – 1903. – № 5. – С. 200 – 212.

 

References

1. Filippov M. M. New Idealism. Part II. Metaphysics and Moral Philosophy [Novyy idealizm. Chast II. Metafizika i moralnaya filosofiya]. Nauchnoe obozrenie (Scientific Review), 1903, №4, pp. 2 – 35.

2. Filippov M. M. On Economic Dogmatism [Ob ekonomicheskom dogmatizme]. Nauchnoe obozrenie (Scientific Review), 1900, №3, pp. 560 – 564.

3. Filippov M. M. Philosophy of Reality. V. 2 [Filosofiya deystvitelnosti. T. 2]. St. Petersburg, Parovaya skoropechatnya A. Porokhovschikova, 1898, V. 1, pp. 1 – 476, V. 2, pp. 477 – 1177.

4. Filippov M. M. Philosophical Letters. Person’s Creativity. The First Letter [Filosofskie pisma. Tvorchestvo lichnosti. Pismo pervoe]. Nauchnoe obozrenie (Scientific Review), 1903, №5, pp. 200 – 212.

 
Ссылка на статью:
Коробкова С. Н. «Творчество личности» в философии действительности М. М. Филиппова // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2014. – № 1. – С. 147–154. URL: http://fikio.ru/?p=917.

 
© С. Н. Коробкова, 2014

УДК 304.444; 316.6

 

Орлов Сергей Владимирович – федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения», кафедра философии и культурологи, заведующий кафедрой, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург, Россия.

E-mail: orlov5508@rambler.ru.

196135, Россия, Санкт-Петербург, ул. Гастелло, д. 15,
тел.: +7 (812) 708-42-13

 

Авторские резюме

Состояние вопроса: Из-за недоступности оригинальных текстов важное направление исследований В. С. Дерябина, одного из наиболее вдумчивых последователей И. П. Павлова, практически не исследовано. Это направление – попытка раскрыть биологические, физиологические механизмы наиболее сложных социальных явлений, таких, как социальные потребности и классовая психология.

Результаты: В. С. Дерябин хорошо понимал и разделял данную И. П. Павловым трактовку физиологических процессов как более простого фундамента психических явлений. Психические процессы он предлагал исследовать не только с точки зрения их субъективной, но и с точки зрения объективной, физиологической стороны. Предложенная им схема формирования классовой идеологии является по существу не только важным фундаментом для развития теории личности, но и оригинальным направлением обоснования концепции исторического материализма К. Маркса. Для ее конкретизации используются идеи материалистической концепции психики, разработанной на материале учения И. П. Павлова.

Выводы: Научный подход В. С. Дерябина к объяснению социальных процессов путем анализа как чисто социальных факторов, так и их биологических основ, заметно опережал свое время и не был признан вследствие известной догматичности традиционной советской идеологии, господствовавшей в ней тенденции противодействовать развитию новых научных концепций, объявляя их противоречащими марксизму.

 

Ключевые слова: психическое и физиологическое; психо-физиологическая проблема; индивидуальная психология; социальная психология; материалистическое понимание истории.

 

Philosophical commentary on the Article of V. S. Deryabin

“About the Needs and Class Psychology”

 

Orlov Sergei Vladimirovich – Saint Petersburg State University of Aerospase Instrumentation, Department of Philosophy and Theory of Culture, Head of Department, Doctor of Philosophy, professor, Saint Petersburg, Russia.

E-mail: orlov5508@rambler.ru

196135, Russia, Saint Petersburg, 15, Gastello st.,
tel: 8 (812) 708-42-13.

 

Abstract

Background: Some works of Victorin Sergeevich Deryabin, a talented follower of famous Russian physiologist I. P. Pavlov, have not been published yet. This article, containing an attempt to explain physiological mechanism of some complicated social events – social needs and psychology of classes – has been among them till now.

Results: V. S. Deryabin shared I. Pavlov’s opinion that the physiological processes are the simple basis of psychological events. He suggested that the psychological processes are to be studied not from a subjective only, but from an objective point of view as well. His scheme of the class ideology’s formation (needs – emotional reactions – summation of emotions – tendency to apprehend some kind of the class ideology) is not only an important part of the conception of personality, but also an original attempt to develop the idea of historical materialism (K. Marx) with the help of the materialist conception of psychics based on the teaching of I. Pavlov.

Conclusions: V. S. Deryabin’s approach to the processes in society by the way of examing their biological, but not only social basis outstripped other research approaches of his time. These ideas were not admitted in Russian science at the time of I. Stalin because of a well-known tendency to disclaim any new conception if it seemed to contradict a contemporary version of Marxism.

 

Key-words: psychological and physiological; psycho-physiological problem; individual psychology; social psychology; materialistic view of history.

 

Работа Викторина Сергеевича Дерябина, любезно предоставленная нашему журналу доктором медицинских наук, профессором О. Н. Забродиным, написана более полувека назад и публикуется впервые. За прошедшие годы физиология высшей нервной деятельности прошла большой путь развития и многие положения этой статьи наверняка могут быть уточнены. Однако мы хотим обратить внимание не на это всем понятное обстоятельство. Особенностью предложенного В. С. Дерябиным подхода является попытка рассмотреть исследования высшей нервной деятельности в более широком – социологическом и философском контексте. Остановиться именно на философском содержании данной работы интересно вдвойне, так как оно, с нашей точки зрения, не только представляет историко-научный интерес, но и напрямую связано с актуальными и дискуссионными проблемами современной философии.

 

Статья состоит из двух разделов, которые, как сообщает О. Н. Забродин, входили в первоначальный текст монографии «Чувства, влечения и эмоции»: «Об органических потребностях» и «Классовая психология».

 

В разделе «Об органических потребностях» развивается известная концепция И. П. Павлова, объясняющая связь психического и физиологического. Утверждение И. М. Сеченова и И. П. Павлова о том, что психика есть рефлекс, можно легко вырвать из контекста и истолковать как сведение психического к физиологическому, идеального к материальному (в духе вульгарного материализма). На самом деле И. П. Павлов ясно и четко разделял предмет исследования физиологии и психологии. «…Нельзя сравнивать сложность явления, которое мы имеем, – писал он, – с теми, которые имеются в руках психологов… Мы – проще, чем психологи, мы строим фундамент нервной  деятельности, а они строят высшую надстройку, и так как простое, элементарное понятно без сложного, тогда как сложное без элементарного уяснить невозможно, то, следовательно, наше положение лучше, ибо наше исследование, наш успех нисколько не зависит от их исследований. Мне кажется, что для психологов, наоборот, наши исследования должны иметь очень большое значение, так как они должны впоследствии составить основной фундамент психологического знания» [5, c. 104 – 105]. И. П. Павлов рассматривал физиологическое как более простую материальную основу психических явлений. Продолжая это направление исследований, В. С. Дерябин подчеркивает, что «всякий психический процесс есть, в сущности, процесс психофизиологический» [c. 88 – здесь и далее номера страниц приводятся по опубликованному выше тексту В.С. Дерябина. – С.О.] и делает важный методологический вывод о необходимости исследования психического процесса как с его субъективной, так и с его объективной, физиологической стороны [см.: там же]. Далее подробно анализируются материальные биологические потребности животных и человека, их воздействие на психику и, наоборот, воздействие психики на биологические потребности.

 

Постановка проблемы взаимосвязи биологического (физиологического) и социального (психологического) приводит автора к обсуждению фундаментальной философской концепции исторического материализма (или материалистического понимания истории). В настоящее время споры о материалистическом подходе к обществу и человеку продолжаются, причем разнообразие мнений очень велико. Высказывается даже точка зрения, что сам принцип материализма не верифицируется, не фальсифицируется и поставить эксперимент, который бы подтвердил или опроверг воззрения материализма, вообще невозможно [см.: 6, с. 110]. Зигмунд Фрейд и его ортодоксальные последователи считали биологические факторы общественного развития более весомыми, чем социальные. Создатель теории постиндустриального общества Д. Белл не согласен с характеристикой себя самого как «антимарксиста» и называет себя и своих единомышленников «постмарксистами» [см.: 1, с. XCI, c. 72]. Он во многом солидарен с концепцией исторического материализма, но в то же время считает необходимым внести в нее крупные принципиальные изменения («осевая парадигма» в понимании общества).

 

В. С. Дерябин сосредотачивает внимание прежде всего на поведении человека и исследует подтверждение фундаментальных идей материалистического понимания истории на основе фактов, установленных физиологией высшей нервной деятельности. «… Психическая жизнь человека и его поведение, – делает он вывод, – протекают под влиянием закономерных процессов, которые делают психические реакции и все проявления жизни человека столь же закономерными и объективно обусловленными, как и другие проявления материальной жизни» [с. 100]. Проблема свободы воли здесь, правда, специально не обсуждается. Тем не менее подход И. П. Павлова органично соединяется с философской концепцией материалистического понимания общества и человека и становится одним из источников формирования современной теории личности. Представляется, что В. С. Дерябину удается избежать в этой работе и «биологизаторских», и «социологизаторских» тенденций, делая шаг к формированию концепции соотношения социального и биологического в человеке.

 

Другой важный урок, содержащийся в исследованиях В. С. Дерябина – необходимость углубления современной концепции развития (диалектики). В последние десятилетия произошли крупные изменения в понимании процессов развития – например, получили широкое распространение теория систем (системный подход) и синергетика. В то же время фундаментальная философская концепция развития, согласно почти всем российским учебникам философии последних десятилетий, включает в себя фактически три главных раздела: принципы, законы и категории диалектики. В данных В. С. Дерябиным описаниях физиологических и психических процессов обнаруживаются несколько другие закономерности, не до конца сводимые к этим законам и категориям. Психические процессы возникают на основе физиологических как высшие, более сложные явления возникают на основе низших. Высшее, то есть психика и сознательная деятельность, может оказывать обратное, направляющее воздействие на низшее (физиологические процессы). Похожим образом действует и открытый Ухтомским механизм доминанты. В то же время высшее функционирует только в рамках и пределах, созданных механизмами низшего. Так, биологическое влечение, получившее силу доминанты, может господствовать над высшей психической деятельностью и в течение какого-то времени подчинять ее себе [с. 98-99].

 

В наблюдениях такого рода явно прослеживаются особые закономерности процесса развития – законы взаимодействия низшего и высшего. С этим подходом связан по существу и  особый вариант изложения теории диалектики. В ее изложениях, традиционных для советской философской мысли, понятия низшего и высшего вообще не входили в число основных категорий диалектики. Согласно  другому, нетрадиционному варианту теории развития оно представляется как не просто повсеместное действие трех основных законов, а как единый закономерный мировой процесс движения от низшего к высшему, от простого к сложному. Впервые эта концепция появляется в системе Гегеля. Позже, уже в материалистическом варианте ее подробно разрабатывает Ф. Энгельс в учении о соотношении основных форм материи и соответствующих им основных форм движения [см.: 7]. В российской философской литературе концепцию развития как перехода от низших форм материи и движения к высшим подробно анализировали, например, Б. М. Кедров [см.: 3], А. А. Бутаков [см.: 2], В. В. Орлов [см.: 4]. Работа В. С. Дерябина ясно показывает: уже в 40 – 50-х годах ХХ века в естествознании фактически широко применялась эта вторая, менее популярная в отечественной науке концепция диалектики, дополнявшая и углублявшая первую. Официальная российская философия в этом плане, с нашей точки зрения, отставала от запросов конкретно-научного знания.

 

Раздел «Классовая психология» представляется особенно интересным как попытка проанализировать биологические, физиологические основы социальной психологии. В. С. Дерябин рассматривает «классовое чувство» как «сложное психическое переживание, основанное на суммации чувств» [c. 105]. Здесь достаточно убедительно показан биологический и индивидуально-психологический механизм формирования идей и настроений, составляющих общественную психологию и идеологию представителей различных классов. Эти идеи явно опережали свое время на многие десятилетия. Даже сейчас среди сторонников материалистической концепции общества сохраняет влияние вульгаризированный вариант концепции К. Маркса. Согласно этому упрощенному истолкованию марксизма человеческая личность зависит только от общества, социальной среды, и искать биологические или индивидуально-психологические механизмы поведения вообще не следует. Важная заслуга В. С. Дерябина, как нам представляется, в том, что он на научной основе показывает, каким образом биологические и индивидуально-психологические факторы воздействуют на социализацию, на становление человека как социального существа. В своей работе он предлагает глубоко научную трактовку взаимодействия влияний этих факторов на формирование личности. Эта концепция, конечно, может вызвать споры, но она сохраняет значение до сих пор. Так, предложенная В. С. Дерябиным схема формирования классовой идеологии (от потребностей к эмоциональным реакциям, суммации эмоций, психологической установке и к выработке определенной классовой идеологии [см.: с. 110]) является удачной конкретизацией известных идей классиков марксизма о взаимодействии общественного бытия и общественного сознания. Эти идеи в официальной российской философии советского периода обычно было принято усердно повторять, но не развивать далее. В. С. Дерябин смело нарушал догматическую традицию, но опубликовать такие мысли в его время оказалось практически невозможно.

 

Подведем итог. Сравнительно небольшое по объему исследование В. С. Дерябина заметно опередило свое время. Оно удивительно наглядно показывает взаимосвязь философии, политико-идеологических взглядов и конкретно-научного знания. Высказанные последователем И. П. Павлова идеи в области физиологии высшей нервной деятельности и следующие из них выводы философского характера позже были отчасти воспроизведены другими исследователями, отчасти до сих пор остаются предметом дискуссии для философов и социологов. Единство современной науки на уровне ее фундаментальных концепций продолжает развиваться.

 

Список литературы.

1. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. – М.: Academia, 1999. – 956 с.

2. Бутаков А. А. Основные формы движения материи и их взаимосвязь в свете современной науки. Учеб. пособие. – М.: «Высшая школа», 1974. – 264 с.

3. Кедров Б. М. Энгельс и диалектика естествознания. – М.: Политиздат, 1970. – 471 с.

4. Орлов В. В. Материя, развитие, человек. – Пермь, Пермский гос. ун-т, 1974. – 397 с.

5. Павлов И. П. Полн. собр. соч., т. III, кн. 1. – М.-Л., 1951.

6. Пигров К. С. Материализм в современной российской философии как нравственная проблема // Проблемы материализма в социальной философии: Сборник статей, посвященный 70-летию профессора СПбГУ П. Н. Хмылева / отв. ред. В. М. Лукин. – СПб. – 2008. – С. 109-116.

7. Энгельс Ф. Диалектика природы. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. – С. 339 – 626.

 

References

1. Bell D. The Coming of Post-industrial Society: A Venture of Social Forecasting [Gryaduschee postindustrialnoe obschestvo. Opyt sotsialnogo prognozirovaniya]. Moscow, Academia, 1999, 956 p.

2. Butakov A. A. Basic Forms of Motion of Matter and Their Interrelation in the Light of Modern Science [Osnovnye formy dvizheniya materii i ikh vzaimosvyaz v svete sovremennoy nauki], Moscow, Vysshaya shkola, 1974, 264 p.

3. Kedrov B. M. Engels and Dialectics of Natural Sciences [Engels i dialektika estestvoznaniya]. Moscow, Politizdat, 1970, 471 p.

4. Orlov V. V. Matter, Development, Man [Materiya, razvitie, chelovek]. Perm, PGU, 1974, 397 p.

5. Pavlov I. P. Complete Works, vol. III, book 1 [Polnoe sobranie sochineniy, t. III, kn. 1]. Moscow – Leningrad, 1951.

6. Pigrov K. S. Materialism as a Moral Issue in Modern Russian Philosophy [Materializm v sovremennoy rossiyskoy filosofii kak nravstvennaya problema]. Problemy materializma v sotsialnoy filosofii: Sbornik statey, posvyaschennyy 70-letiyu professora SPbGU P. N. Khmyleva (Problems of Materialism in Social Philosophy: Collected Articles Dedicated to 70^th Anniversary of professor SPSU P. N. Khmylev). Saint Petersburg, 2008, pp. 109 – 116.

7. Engels F. Dialectics of Nature [Dialektika prirody]. Sochineniya, t. 20 (Works, vol. 20). pp. 339 – 626.

 
Ссылка на статью:
Орлов С. В. Комментарии философа к статье В. С. Дерябина «О потребностях и классовой психологии» // Философия и гуманитарные науки в информационном обществе. – 2013. – № 1. – С. 137–143. URL: http://fikio.ru/?p=320.

 
© С. В. Орлов, 2013